Изменения

|Сейчас =34

{{Другой перевод||[[:Категория:Harrowmaster (переводчик)|Harrowmaster]]}} {{Книга |Обложка =EndDeath3.jpg |Описание обложки = |Автор =Дэн Абнетт / Dan Abnett |Автор2 = |Автор3 = |Автор4 = |Автор5 = |Переводчик =Shaseer |Переводчик2 = |Переводчик3 = |Переводчик4 = |Переводчик5 = |Редактор = |Редактор2 = |Редактор3 = |Редактор4 = |Редактор5 = |Издательство =Black Library |Серия книг =[[Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra (серия)|Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]] |Сборник = |Источник = |Предыдущая книга =[[Конец и Смерть, Том 2 / The End and the Death, Volume II (роман)|Конец и Смерть, Том 2 / The End and the Death, Volume II]] |Следующая книга = |Год издания =2024 }}<br />''Это легендарное время.'' Галактика в огне. Надежды на славное будущее, задуманное Императором для человечества, уничтожены. Его любимый сын Хорус отвернулся от света отца и принял Хаос. Армии могучих и грозных космических десантников схлестнулись в жестокой гражданской войне. Когда-то эти непобедимые воины сражались плечом к плечу, как братья, завоёвывая Галактику и собирая разрозненное человечество под знамёна Императора. Теперь же братство раскололось. Некоторые остались верны Владыке Людей, тогда как другие переметнулись на сторону магистра войны. Самые выдающиеся среди участников конфликта — примархи, предводители многотысячных легионов. Величественные сверхчеловеческие создания стали венцом генетических изысканий Императора, и исход усобицы между ними предсказать невозможно. Миры пылают. Одним сокрушительным ударом на Исстване V Хорус практически уничтожил три верных легиона, начав войну, которая затянет в огонь всё человечество. Честь и благородство уступили место предательству и коварству. В тенях крадутся убийцы. Формируются армии. Каждый должен выбрать сторону или погибнуть. Хорус собирает армаду и готовится обрушить свой гнев на Терру. Восседая на Золотом Троне, Император ждёт возвращения непокорного сына. Но истинный враг Повелителя Человечества — Хаос, первобытная сила, жаждущая поработить и подчинить всех людей своим сиюминутным прихотям. Крикам невинных и мольбам праведных вторит жестокий смех Тёмных богов. Проклятие и страдания уготованы каждому, если Император падёт и война будет проиграна. Конец близок. Темнеют небеса. Прибывают великие армии. На кону стоит судьба Тронного мира и самого человечества... Осада Терры началась. 

Здешняя звезда маленькая, горячая и яркая. Ветер тёплый. Небо окрашено в пурпурныйпурпур. Панорама, спускающаяся с невысоких холмов, белая, словно мел. На западе небо заполяет «Фиделитас Лекс»<ref>Конфликт источников: «Фиделитас Лекс» был уничтожен во время событий романа «[[Предатель / Betrayer (роман)|Предатель]]».</ref> , стоящий на якоре на низкой орбите.

<br /> =='''Часть 9. Карта «Разоритель»'''== ==9:i. Красное и чёрное==Глаза Ангела открыты. Они смотрят, но на что? На растраченное прошлое, на застывшее настоящее, на украденное будущее? Трудно сказать. Во взгляде нет осуждения, скорее шок, первый миг удивления. Конечно же, в отличие от физиогномики, читающей лица живых, искусства чтения лиц мертвецов не существует. По глазам мёртвых можно узнать только то, что они пусты. Что бы ни пытались поведать эти глаза, это не более чем миф. Глаза Ангела неподвижны и расширены. Точки петехий<ref>Петехии – мелкие кровоизлияни.</ref> на конъюнктивах<ref>Конъюнктива – оболочка глаза вокруг роговицы</ref> похожи на веснушки. В несфокусированном взгляде видна пустая незрячесть смерти. Глаза открыты не чтобы видеть, а лишь потому, что они не закрыты. Подобно рубинам-кабошонам<ref>Кабошон – драгоценный камень в виде овала с гладкой огранкой.</ref> на ресницах висят бисеринки крови, но Ангел не моргнёт, даже если они упадут на роговицу. Если бы он мог видеть, то узрел бы лишь плёнку крови. Но он не видит ничего – ни вариаций и конфигураций, потому что их не осталось, ни даже грёз и видений, что покинули его вместе с дыханием и теплом тела.  Его грёзы, его видения, ныне бесполезные и больше не принадлежащие ему, разлетаются во все стороны. Словно шрапнель, они летят прочь, и подобно шрапнели, они остры и смертоносны. Осколки остры его болью, его надеждой, его сожалением, его гневом. И хотя он этого не хотел, вред, нанесённый ими, будет велик и долог. Где бы они ни оказались, куда бы ни попали, они причинят вред.  Уже второй раз за этот не-час по искореженному царству Терры проходит сияющая ударная волна. Но это не потрясший мироздание астрономических масштабов выдох почти божественной силы в тот момент, когда была отвергнута мантия Тёмного Короля. Это больше похоже на стремительную вспышку осколочной бомбы.  Немногие смогли её заметить. Осознать. Немногих она затронула. Её почувствовали нерождённые. Они морщатся, вздрагивают, иные даже гибнут, но большая часть всё равно смеется. Подобная смерть редка и сладка, и ею должно насладиться, даже если она убьёт их самих. Но что насчёт сыновей Ангела? Взрыв задел их всех до единого.  Сердца Ралдорона останавливаются на восемь ударов. Его кровь застывает, а затем воспламеняется. Спазм пронзает его с ног до головы, словно щелчок кнута, где кнутом стал он сам. Он опадает на чёрные адамантиевые двери Большого Атриума – двери, которые за мгновение до этого пытался открыть. Боль столь внезапна и столь абсолютна, что Ралдорон не в силах задуматься о тайне её происхождения. Он сползает по дверям, кончики пальцев оставляют царапины на чёрном металле. Икасати и Хорадал бросаются к нему. Когда они переворачивают Ралдорона, то, видя незрячие глаза и беззвучное напряжение челюстей, опасаются худшего: неведомого убийцы, незамеченного врага, яда, болезни, приступа недуга. Затем «худшее» настигает и их. Они падают в конвульсиях, как и их Первый капитан, корчась и задыхаясь. По всему Большому Атриуму «Мстительного духа» Кровавые Ангелы из роты Анабасис, все сыновья Сангвиния, падают на выщербленный пол, сражённые общей болью словно масс-реактивным снарядом. Они корчатся и извиваются, бьются о разбитую палубу. Оружие случайно стреляет. Поражённые судорогой руки выпускают штандарты и знамёна. Их крики наполняют, а затем раскалывают воздух. Ралдорон не видит этого. Он видит агонию, огромным красным мешком заполняющую его зрение. Он чувствует утрату словно воздух, что не может войти в его легкие. Муки видятся разящим клинком. Горе ощущается когтями, смыкающимися и режущими его плоть. Он видит горящий бастион. Он видит вечно горящее небо. Он видит своего лорда Сангвиния, насаженного на шип демона, приколотого лицом вверх, словно бабочка-экспонат. Он видит несметные количества алой крови, его крови и крови его владыки. Она вызывает жажду. Он видит ярость. Ярость черна.  Тервельт Икасати видит кровь на ресницах. Если моргнуть, она не исчезает. Он лежит лицом вниз. Он смотрит, потому что не может не смотреть. Он кричит, потому что он может лишь кричать. Он видит, как его Светлый Владыка падает на колени под ударом шипастого фальшиона, как кишки взлетают в воздух. Он видит, как нечистый клинок поднимается вновь, чтобы разрубить коленопреклонное тело на части. Всё красное становится чёрным. Всё чёрное становится яростью. Зрение Сародона Сакре взрывается. Он узрел видения своего повелителя, и те обжигают глаза. Словно осколки стекла, боль разрывает его. Он видит мрачную башню Потерянных, башню, полную рёва и воя. Он видит имя «Амарео», написанное кровью<ref>Башня Амарео – часть Аркс Ангеликум, крепости-монастыря Кровавых Ангелов на Ваале, где в 41-м тысячелетии содержатся десантники Роты Смерти.</ref>. Он видит Роту Смерти, облачённую в чёрное, с кровавым крестом на плечах. Он видит их жрецов и слышит пение их Морипатрис<ref>Морипатрис – гимн смерти Кровавых Ангелов.</ref>. Вместо лиц черепа. Они раскрывают объятия, приветствуя его. Как и их одеяния, его ярость черна. Хорадал Фурио видит, как переменчивые боги разрывают Сангвиния на части. Эти боги огромны, сгорблены и тучны, полускрыты бесконечной ночью, из которой были призваны. Они размером с континенты, луны, солнечные царства. Они сидят и рвут крошечную золотую фигурку на части, откручивая конечности, чтобы грызть их словно птичьи голени. Они хихикают и зубами обдирают мясо с костей. Их пиршество неизбежно. Это было предвидено и предопределено в снах и видениях. Хорадал чувствует боль своего господина в ртах богов, он чувствует кровь своего господина на их губах. Он вкушает черноту ярости. Он становится яростью. В Большом Атриуме его силовой кулак сжимается на горле Ралдорона.  Удушающая, кровожадная, неугасимая ярость всё разрастается. Она овладевает каждым в IX легионе. Это изъян их геносемени, наследие инсангвинации<ref>Инсагвинация – обряд Кровавых Ангелов, в ходе которого нвобранцы испивают кровь Сангвиния из Кровавой Чаши.</ref>, подобная жажде всепоглощающая страсть, скрываемая ими к своему стыду. Но это больше, чем жажда, больше, чем порча модифицированных генов, больше, чем сильнейший голод гиперактивной омофагии, больше, чем наследие рождения на мутагенном, радиоактивном Ваале. Это безумие, вызванное смертью Сангвиния, эмпатическая мука, промелькнувшая перед их глазами картинами его жизни и его убийства так, что они разделили его воспоминания, его сбывшиеся и несбывшиеся мечты, его реализованные и нереализованные видения, его кошмары. Разделили каждую вариацию его боли. Каждую конфигурацию его судьбы. Каждую крупицу его страданий. Разделили сейчас и навсегда.  Кровавые Ангелы извергают ярость по всей истерзанной Терре. Их ярость неудержима. Они превращаются в бессмысленных тварей, лишённых разума и полностью потерявших контроль над собой. В головах внезапно вспыхивают явленные им мучительные видения, и они обрушиваются на всех вокруг.  Все Кровавые Ангелы IX легиона находятся на полях боя. Где же им ещё быть в этот судьбоносный, решающий час? Когда на них обрушивается ярость, почти каждый из Ангелов уже сражается с войском предателей. Враги становятся добычей. Навыки, приёмы, тактика и даже оружие отброшены. Изысканное боевое мастерство, которым славится Девятый, исчезает за мгновения. Бездумные и одичавшие, они уничтожают всё вокруг, руками и зубами убивая предателей, которых за мгновение до этого сдерживали мечом и щитом. В своем безумии Кровавые Ангелы больше не способны отличить друга от врага. Льётся не только кровь предателей. Ангелы кричат. Крик заполняет весь мир. Крики Ангелов – это то, что не должно слышать ни одному человеку.  Когда умирает его отец, Кистос Геллон находится на останках Мармакса-южного, в секции 52, опорной точке 78. Он находится там уже тридцать пять минут. Время приблизительно, и он не уверен, как туда попал. Он слышит крик и не догадывается, что крик исходит от него.  Маликс Гест не видит десантно-штурмовой корабль «Орион». Он не замечает ни его жёсткой аварийной посадки, ни того мастерства, с которым Иос Раджа сумел посадить его на Эгейском перекрёстке. Корабль, чей корпус испещрён следами когтей, а один из двигателей вырван, оставляет на скалобетоне девяностометровый шрам. Только опыт и постчеловеческая сила Часового<ref>Часовые — подразделение Легио Кустодес.</ref> не позволили кораблю полностью разрушиться. Он лежит среди кучи своих обломков, накренившись на левый борт. Раджа открывает люк и вместе с легионерами Конортом и Кумо помогает вытащить из-под обломков ошеломлённого Хасана и Сестёр. Гест не замечает ничего из этого. За секунду до столкновения его охватила ярость. Он видит дождь из крови и далёкую башню, словно манящую его из какого-то позабытого будущего. Он видит своего лорда-примарха, вколоченного в палубу сокрушающей миры булавой, её неумолимый град ударов гремит, дробит и наполняет воздух кровавыми брызгами. Он видит, как чёрная яма ярости широко разверзается, чтобы поглотить его. И больше он не видит ничего. Он не видит, как Ибелин Кумо из Белых Шрамов, пытаясь устоять на месте, отлетает назад и падает оземь. Он не видит недоумевающего лица Кулака Преторианца, Гила Конорта, когда ему вырывают горло и отрывают голову. Он не видит, как Хасан из Избранных Сигиллита в ужасе отступает назад при виде яростного Кровавого Ангела, вырывающегося из люка корабля, с его рук стекает кровь, а изо рта льётся кровь. Он не видит Иоса Раджу, с потрясённым выражением лица бросающегося вперёд, чтобы защитить Избранного. Он не видит копья Раджи. Маликс Гест даже не чувствует, как острие копья вонзается в него, и не понимает, что он убит. Он даже не в состоянии осознать, что его смерть – это на самом деле облегчение. Нассир Амит видит лишь красноту. Настоящую красноту, как будто кровь залила глаза и покрыла роговицы. Ярость мгновенна и абсолютна. Он вырывается из строя, пытающегося удержать Марникское слияние, но не бежит прочь, как за последние несколько минут сделали многие из Экзертус и Ауксилии, а, спотыкаясь, движется вперёд, вслепую, навстречу вражескому натиску. Вокруг него Имперские Кулаки и Белые Шрамы в недоумении выкрикивают его имя. Хемхеда-хан кричит Амиту, чтобы тот остановился. Амит не обращает на это внимания. Он не кричит и не издает ни звука. Он ослеп от крови, и всё в нем, включая его «я», превратилось в крошечный почерневший слиток, уголёк чистой, плотной ярости, похожий на сжатое сердце сверхмассивного чёрного солнца. Нет ни звука. Мир затих. В своей собственной красной тьме Амит видит, как на поверхности этого вращающегося уголька ярости мелькают образы. Он видит капли крови, прилипшие к ресницам. Он видит пустые глаза, что больше никогда не моргнут и не двинутся. Он видит кровь на смятом золотом доспехе и лицо, залитое кровью, лицо, наполовину оторванное от черепа, болтающуюся плоть. Он знает это лицо. Он видит демонические образы, чёрных марионеток и гомункулов, лепечущих и ухмыляющихся, пока они тащат тяжёлое тело по окровавленной палубе, поднимают и приколачивают его как трофей к стене мерзостного чёрного храма. Он видит железные гвозди, вбиваемые в мясо, запястья, ладони, плечи, бёдра, горло, крылья. Он начинает бежать, охваченный яростью, негодованием, неверием и ужасом. Теперь он кричит. Демонические существа – и те, что в его голове, и те, что движутся по Западному масс-проходу – видят его приближение. Как и он, они не верят. Как и он, они начинают кричать. Его меч, уже испивший ихора нерождённых, жаждет так же, как и он сам. Меч вновь пьёт. Удар следует за ударом. Меч раскалывает черепа. Рассекает кости. Режет мясо. Разрезает демоническую шкуру. Расчленяет.  К тому моменту, как Зилис Варенс потерял разум, он уже лишился руки и ослеп на один глаз. Загнанный в угол Гвардией Смерти на Виа Атмосина, он – последний оставишйся в живых из четырёх отрядов лоялистов, удерживающих эту дорогу. Кровавый кратер пробил его визор, а отрубленная рука куском мяса и голой костью торчит из разбитого доспеха. Эти раны не идут ни в какое сравнение с раной в его разуме.  Рядом с разграбленной Фратерией с неба падает Сатель Эймери. Кровь в жилах восстаёт против него, и он сам восстаёт. Враги-предатели бросаются на него, думая, что наконец-то сбили Ангела удачным выстрелом. Он слишком долго отражал их атаки, обращая врагов вспять, возвигая кучу из их тел и отбивая попытки пройти сквозь это бутылочное горлышко на поле боя. И наконец он, как кажется, пал, и враги наваливаются на него, стремясь завалить телами и изрубить на части. Но они отшатываются, когда Ангел поднимается на ноги. Они отшатываются от ярости, что выплёскивается из него подобно обжигающему пару из жерла вулкана. Они видят на его лице нечто большее, чем мрачную решимость загнанного в угол благородного воина. Они видят безумие, дикую вспышку нечеловеческой хищности. Они не видят того, что видит он. И хотя им предстоит умереть, будучи разорванными в клочья и обескровленными яростью, что они не могли представить, им стоит быть благодарными лишь за то, что были избавлены от этого зрелища.  Хотус Меффиил бросает грозовой щит и погнутое копьё, которые подобрал, когда его меч раскололся. Напавшие на него Сыны Хоруса думают, что он обезумел, и что отброшенное оружие – своего рода изъявление покорности. Они правы: он покорился и обезумел. Его безумие – чёрная мозаика из тысячи возможных смертей, и покорился он отнюдь не им. Они совершенно не готовы ни к его рукам, ни к его зубам.  Эмхон Люкс в своем безумии пытается освободиться от поддерживающего его трона. Ему кажется, что вместо опиатов системы кресла закачивают в тело яд ярости, хотя опиаты иссякли уже несколько часов назад. Эта всепоглощающая боль словно преображается и трансмутирует, превращаясь в боль другой природы, совершенно иную и каким-то образом гораздо более сильную. Ему казалось, что он смирился с агонией, с которой вынужден был жить, но он не может вынести её новую форму. Прежняя агония была красной, а эта – чёрная. Былая жажда была ужасна, но теперь она обернулась всепоглощающим голодом. Он мечется, пытаясь покинуть кресло, выдёргивает трубки и разъёмы из своей кожи. Он борется, чтобы вырваться из собственного тела, потому что теперь в этом теле столько боли, что не осталось места для него самого. Адское пламя сжигает вены. Отчаяние клеймом жжёт мозг. Он слышит запретное девятидольное песнопение, и видит, как в такт этому Каирскому ритму обрушивается молот демона, нанося постоянные неустанные удары подобно кузнецу, работающему у наковальни. Он видит цель ударов: аурамитовую пластину, разрывающуюся плоть, белые перья, выдранные и истерзанные, кровавые клочья вырванных золотистых волос. Ему нужно встать. Он должен сражаться, он должен остановить это зверство. Боль и ярость, чёрная словно дым и копоть, сковывают его и не дают вырваться.  Бешеный темп битвы изменился. Среди столь жестокой сечи это мог бы заметить лишь ветеран. Но Ранн замечает изменение подобно дирижёру, что способен почувствовать единственную фальшивую ноту одного музыканта в оркестре во время грандиозного финала симфонии. Ритм войны незначительно меняется. Ранн не может понять причину. У него нет возможности задуматься над этим. Вся его сосредоточенность и выдержка требуются, чтобы удержаться на этом маленьком клочке Терры. Пролитая кровь настолько пропитала землю под ним, что та превратилась в красную трясину, зловещий багровый зыбучий песок, и если бы не куча трупов, в которую он вцепился словно выброшенный на скалистый атолл потерпевший кораблекрушение, он бы погрузился в грунт по пояс. Его парные топоры отбивают свой ритм. Он рассекает визор Пожирателя Миров и пробивает грудь терминатора-хтонийца. Хорусу не победить. Чтобы эта бесславная победа свершилась, миру придётся утонуть в крови. Ранн отбивает силовое тесло и ломает его рукоять посередине. Он ныряет головой под крюк алебарды и вонзает топор, Охотник, в рёбра и позвоночник гавиаломордого нерождённого, а затем разворачивается лицом к Гвардейцу Смерти, от чьей алебарды уклонился. Исходящий пеной Пожиратель Миров и рогатый дьявол взбираются на холм из трупов, пытаясь напасть напасть на него сзади, но топоров у него два, а его боевое мышление ещё никогда не было столь чистым и сосредоточенным. Палач, верный своему имени, снимает голову Гвардейца Смерти, и она, крутясь, падает в струе крови. Охотник со свистом врезается в грудину рогатой твари и вскрывает ребра как раковину моллюска. Тварь заваливается назад, её широкие шипастые рога цепляются за Пожирателя Миров и увлекают того за собой в вниз, в кровавую трясину. Парные топоры Ранна сохраняют свой ритм, но теперь они бьют не в такт с окружением. Каденция войны изменилась. Ранн думает, что это конец, что его людей осталось так мало, а сопротивление разгромлено. Он... Что-то сбивает его с горы тел. Удар ошеломляет. Барахтаясь в жидкой грязи и пытаясь встать, он видит повергшее его крылатое чудовище. Оно присело на гребень холма из тел, который Ранн считал своим, и, раскинув крылья и сверкая глазами, ползёт к нему на четвереньках, впиваясь в погружённые в грязь доспехи и спутанные конечности. Чудовище рычит, издаёт низкий инфразвуковой угрожающий рык. Его клыки огромны. Это клыки карнодона, способные вырвать глотку беспомощной антилопы. Антилопа – это Ранн. Он понимает, что это самый ужасный и смертоносный монстр, с которым ему пришлось столкнуться за этот день монстров. Ранн понял это совершенно точно по двум признакам. Во-первых, желание монстра убивать очевидно. И во-вторых, монстр – это Азкаэллон.<references />