Просмотр кода страницы Темный сын / Dark Son (рассказ)

{{Книга
|Обложка           =Cover13.jpg
|Описание обложки  =
|Автор             =Гэв Торп / Gav Thorpe
|Переводчик        =Dammerung
|Издательство      =Black Library
|Серия книг        =
|Сборник           =Path of the Eldar
|Предыдущая книга  =
|Следующая книга   =
|Год издания       =2014
}}

Гигант из огня и железа освещал собою святилище, омывая стены отблесками оранжевого и красного света. Его глаза были темными углями, его плоть пламенела под покрытой трещинами металлической кожей. Семь фигур возвышались в этом свете, облаченные в доспехи из темно-синих и черных пластин, увенчанные шлемами с причудливо изогнутыми рогами. В латных перчатках они держали длинные и широкие клинки, и лезвия клэйвов поблескивали в красном освещении. Позади, в тенях, скрывались другие, и во тьме едва различались их бледная кожа и сверкающие глаза.

Вошла еще одна. Она была облачена так же, как и другие, хотя ее доспехи были более богато украшены, а в качестве оружия она избрала пару изогнутых полуклэйвов, мерцающих от энергии.

– Страх, – произнесла клэйвекс. Ее голос доносился из-под шлема низким шепотом.

Слово повисло в воздухе, в то время как она начала мерить шагами пол перед неподвижными воинами. Семь пар глаз преследовали клэйвекса, пока она расхаживала от одного конца ряда к другому. Они высматривали любое промедление, любой момент сомнения, и их пальцы стискивали рукояти клинков.

– Страх правит нами. Все наше существование основано на ужасе, столь абсолютном и полном, что мы не можем назвать его по имени. Наши разрозненные сородичи – каждым из них правит этот страх, даже теми, что живут в Темном Городе внизу.

Клэйвекс, Наремун, остановилась в центре линии, в трех шагах от семи смертоносных бойцов, ищущих малейшие признаки слабости. Она находилась прямо перед Колидараном и пристально смотрела на него. Ее слова, казалось, были адресованы именно ему, и он спросил себя, знала ли она о честолюбивом стремлении в его сердце. Конечно же, знала, ибо таково же было ее собственное стремление, которое разделял каждый из тех, что становились инкубами.

– Мы не отвергаем страх. Мы не можем забыть свой страх точно так же, как не можем забыть о дыхании. Он – часть нас.

Наремун снова начала вышагивать, почти – но не совсем – поворачиваясь спиной к своим последователям-инкубам. Колидаран почувствовал, как Джурати позади него напрягся, но остался неподвижным. Как и Колидаран, Джурати знал, что время еще не настало. Наремун не проявляла подлинную невнимательность – она просто проверяла их, подначивала их. Три шага – небольшое расстояние, но недостаточно большое, чтобы атаковать и нанести чистый удар, не встретив сопротивления.

А для того, чтобы победить Наремун, понадобился бы один-единственный смертельный удар.

Колидаран видел ее в бою, как и все остальные. Он видел, как она сразила Сиамната, и Лагхинуира, и Норрианар. Он видел, как клэйвекс прорубает себе дорогу сквозь орков, и людей, и других эльдаров.

Шанса на второй удар не будет.

Он умел ждать. Если жизнь среди инкубов не учила терпению, то не учила ничему. Настанет время, когда Наремун окажется по-настоящему уязвима, и тогда он сделает свой ход. Но не раньше.

– Встретить страх лицом к лицу – вот настоящая сила, – клэйвекс снова повернулась к последователям лицом, и в ее тоне послышалось разочарование их бездействием. – Мы должны принять страх и стать едиными с ним. Эпоху назад наши предки породили кошмар, столь тяжкий, что галактика и по сей день трясется от ужаса. Неверные и трусы сбежали от этого кошмара и попрятались по своим искусственным мирам. Наши сородичи в Темном Городе также дрожат перед ним, используя чужие боль и ужас, чтобы замаскировать свои собственные.

Наремун снова замолчала. Ее силуэт вырисовывался на фоне пылающего идола Кхаина. На миг ее темные очертания стерлись в пламени и дыму, и она как будто слилась с образом бога войны.

– Мы не уклоняемся от нашего страха. Пусть заблудшие пытаются заковать в цепи те дары, что дал нам Кхаин. Мы не стесняемся нашего страха, страха перед тем, что мы – создания глубокой ненависти и непреодолимого гнева. Наш ужас не таков. Наш ужас в бессмысленности. Вот чего мы боимся – прожить жизнь, ничего не добившись, не получив значения. Умереть и быть поглощенным кошмаром, который мы создали, не оставив и следа на вселенной – значит потерпеть поражение. Вот он, страх.

Наремун на шаг отступила от идола, все еще держа полуклэйвы поднятыми в защитной позиции.

– Вы все недостойны, – резко произнесла она. – Никто из вас не отважится бросить мне вызов. Ваш страх перед смертью сильнее, чем вы. Он делает вас слабыми.

– Умереть от твоих клинков – значит потерпеть поражение, – сказал Анеатуин. – Это расточительно.

– И все же, если у тебя есть возможность преуспеть, стать клэйвексом и обрести высокое положение и славу, ты должен осмелиться на это. Нельзя обрести успех без риска потерпеть крах. Победа – сестра-близнец поражения. Смерть – родитель жизни.

Клэйвекс покачала головой, и ее клинки чуть-чуть опустились. Когда она снова заговорила, Колидаран подумал, что ее голос звучит устало, но он знал, что это тоже был обман, фальшивая демонстрация слабости.

– Неужели нет никого, кто отважился бы шагнуть вперед? Разве вы не чувствуете голод? – ее голос перерос в хриплый крик. – Разве вы недостаточно меня ненавидите?

Колидаран это понимал, что это бессмысленные вопросы. Каждый из них хотел стать клэйвексом. Каждый чувствовал голод, гложущий изнутри, источник того экзистенциального страха, о котором говорила Наремун. И они, конечно же, ненавидели ее. Ее ругань, ее издевательства, ее сарказм и презрение – всего этого было достаточно, чтобы пробудить столь жаркую ненависть, что она пылала подобно идолу Кхаина. Ее уколы, нацеленные на гордость воинов, постоянно причиняли мучительную боль. Но, как продемонстрировала гибель Сиамната, Лагхинуира и Норрианар, Кхаин не вознаграждал тех, кто наносил удар в слепой ярости.

Среди всего огня и дыма сердце Кхаина оставалось ледяным. Кроваворукий требовал, чтобы убийство было холодным и расчетливым. Колидаран должен был умереть именно таким образом.

– Примите страх и сделайте его своей собственностью. Станьте ужасом. Шагните в...

Что-то ударило Колидарана по затылку.

Он подстроился под удар, перекатившись вперед и повернувшись одновременно. Нападающий прыгнул за ним, и Колидаран мельком увидел под капюшоном рясы послушника лицо Кхиссарета, освещенное пламенем, с оскаленными зубами и расширенными глазами. Кхиссарет выбросил вперед ногу, целясь не в Колидарана, а в рукоять его клэйва.

Оружие покинуло хватку инкуба и, вращаясь, взлетело над головой. Колидаран вскочил на ноги, но слишком медленно. Послушник на лету перехватил крутящийся клинок. Колидаран быстро отступил на несколько шагов и замер, опираясь на носки, готовый в любой момент снова прийти в движение.

– Я завладел твоим оружием, – пропел Кхиссарет. Он поднял клэйв в позицию атаки, расставив локти и выдвинув вперед правую ногу. – Теперь я – инкуб.

– Ты завладел им, – сказал Колидаран. – Сможешь ли ты его удержать?

Уязвленный Кхиссарет сделал выпад, но это был поспешный удар, от которого Колидаран легко ушел, пригнувшись. Послушник попытался уколоть Колидарана в живот, но ветеран сражений ожидал такой атаки и со смехом отступил в сторону.

– Не надо было лишать себя победы злорадством, – сказал инкуб.

– Я буду смеяться последним, – огрызнулся Кхиссарет и снова бросился на него.

Колидаран отклонился назад, и острие клэйва прошло в волоске от его тела. Он кувыркнулся влево, когда Кхиссарет снова атаковал. Колющие, режущие, рубящие удары – и каждый совсем немного не доставал до цели. Колидаран всегда на мгновение опережал соперника. Лишь лязг сапог инкуба и хриплое дыхание его противника нарушали тишину.

Не сводя глаз с оппонента, инкуб опустил левое плечо, как будто собираясь двинуться в том направлении. Мгновенно в глазах Кхиссарета вспыхнуло выражение триумфа, и он взмахнул клэйвом, чтобы поразить его, не дав уклониться. Это был трюк, и при том простой – Колидаран перенес свой вес на другую ногу и крутанулся вправо, пройдя мимо кончика меча.

Выпрямив пальцы, он стрелой вогнал их в горло Кхиссарета. Когда послушник со сдавленным криком отступил назад, Колидаран последовал за ним и перехватил рукоять клэйва левой рукой. Бронированное колено инкуба врезалось в живот Кхиссарета, а затем, продолжая движение, он припечатал ногой колено врага и выхватил клинок из его рук, когда тот упал.

Еще один удар ногой, и несостоявшийся инкуб растянулся на спине.

– Страх побудил тебя к поспешности, – сказал Колидаран. Он расслабился и держал клэйв у бока. – Страх, что тебе больше не предоставится возможности, заставил тебя ударить слишком рано. Слова клэйвекса ранили тебя глубоко, не правда ли?

– Я ни о чем не жалею, – ответил Кхиссарет, но выражение его лица говорило, что эти отважные слова ничего не значат. В его глазах, прикованных к клинку Колидарана, блестели слезы, а губы дрожали. – Нет успеха без поражения. Просто покончи со мной.

– Нет, ты так легко не отделаешься, – сказал Колидаран. – Ты первый, кто попытался забрать мой клэйв с тех пор, как я забрал его из мертвых рук Натрикх. И пусть ты будешь последним.

Он поглядел на других послушников, которые по-прежнему таились в тенях. Повернувшись, он передал клэйву Джурати. Другой, равный ему инкуб не имел причин воспользоваться его безоружностью, объектом их амбиций была лишь клэйвекс.

Дальнейшие слова лишь снизили бы цену урока, поэтому Колидаран двинулся к Кхиссарету в безмолвии. Послушник попытался повернуться и сбежать, но сломанное колено подвело его. Колидаран склонился над поверженным противником и вогнал кулаки в его спину, ломая ребра и сминая органы.

Подхватив юнца за рясу, Колидаран повернул его к себе лицом. Еще несколько простых движений, и тот опять оказался на полу, воющий, с бесполезными, трясущимися переломанными руками. Снова мелькнула рука, и бросивший вызов лишился правого глаза, на месте которого теперь зияла кровавая яма.

Крики аколита отдавались по залу резким эхом.

– Заберите его, – прорычал Колидаран, указывая на дверь. Его гнев был направлен не на Кхиссарета, нет, он был уже наказан. Колидаран был в ярости на самого себя за то, что показался послушнику уязвимым. – Сбросьте его в подземье, пусть ур-гули насладятся его плотью.

Из тьмы появилась троица послушников и уволокла вопящего юнца прочь.

Колидаран забрал свой клэйв и повернулся к Наремун. Он быстро поднял клинок к лицу, а затем поклонился. Выпрямившись, он не поднял острие клэйва, но оставил его нацеленным на Наремун.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и хотя выражение его лица оставалось незримым, намерение было достаточно очевидно. Она понимала, что ей никогда не бросят вызов в открытую, и, поскольку он заявил о своей цели – хотя и без слов – ей придется смотреть в оба. Это могло быть весьма утомительно – выжидать момента, когда чье-то честолюбие пересилит страх – и однажды она совершит ошибку.

Колидаран был терпелив. Он умел ждать.

– Прошу прощения за неудобство, клэйвекс. Ты, кажется, объясняла что-то насчет страха. Пожалуйста, продолжай.


Большой зал звездного корабля «Астиах» звенел от пронзительного смеха и воплей ужаса. Со своего наблюдательного пункта на верхней площадке лестницы, ведущей к покоям Шиадизиса-иерарха, Колидаран смотрел, как воины из кабала Вознесенного Копья развлекаются со своими рабами. Некоторых заставили сражаться ради удовольствия пленителей, сковали цепями вместе и вооружили только затупленными ножами, чтобы продлить схватку. Другие подверглись болезненному вниманию Ликхи, гемункула Шиадизиса, которая сейчас была занята тем, что внедряла тонкие полоски металла под кожу, покрытую шрамами от кислоты, на окровавленном столе посреди зала. Наименее утонченные просто избивали и хлестали свои живые игрушки, создавая при помощи ударов хор из плача и воплей.

Пока инкубы смотрели за тем, чтобы ни один нарушитель не смог войти в частные комнаты на вершине лестницы, слева от Колидарана восседал Шиадизис и наблюдал за происходящим с трона из костей и черного мрамора, а его фавориты сидели на ступенях, ведущих к престолу. Иерарх был облачен в длинную темно-синюю мантию, увешанную амулетами и ювелирными украшениями из тех же материалов, что и его трон. Шиадизис созерцал устроенные ради него зрелища с напускной улыбкой. Тонкие, окрашенные в черный цвет губы выделялись на бледной коже, глаза были подведены сурьмой и постоянно двигались, хотя Колидаран не мог сказать, выискивает ли тот какие-то намеки на измену или же просто отвлечен всем происходящим.

У правого плеча иерарха стояла Наремун, она медленно переводила взгляд от одного конца зала до другого, бдительно неся стражу, и держала в руках полуклэйвы, готовая отразить любое нападение. Немногим позволялось обнажать оружие в присутствии иерарха, но инкубы были превыше склок и политики внутри кабала.

Щелчки кнутов, стоны рабов, насмешки и радостные крики аудитории слабо отражали причиняемые муки. Колидаран ощущал настоящую боль, страх и отчаяние рабов, словно пленку, скользящую под кожей, осязаемую, текучую ауру страдания. Здесь, в Паутине, отделенной от дикого Хаоса варпа лишь тонкой пеленой грезы, ощущения усиливались пульсирующей энергией, отчего кожу инкуба слегка покалывало.

– Ты скучаешь по тем временам, когда участвовал в подобных развлечениях? – спросил Джурати, стоявший на противоположной стороне широкой лестницы. – По неискушенным радостям боли и смерти?

– Нет, – ответил Колидаран, не переставая отслеживать любые нежелательные движения.

– Совсем ничуть?

– Нет.

– Иногда я спрашиваю себя, что бы мне уготовила судьба, если б я не пришел в храм. Может быть, сейчас я бы был иерархом.

– Ты бы, скорее всего, был мертв или стал бы каким-нибудь пресмыкающимся миньоном низшего ранга, – Колидаран посмотрел на массу внизу, и из-под его шлема донесся презрительный смешок. – Я их презираю. Они ничем не лучше животных, которых терзают. Погляди на них, Джурати. Узри их такими, какие они есть на самом деле. Они звери, ведомые примитивными инстинктами, они лишь маскируются под эльдаров. Сними с них налет цивилизованности, ранги и традиции кабала, и под ними окажутся всего лишь низменные существа, которые дерутся за объедки и всячески унижаются, чтобы выжить.

– Если ты так относишься к жизни в Темном Городе, то я понимаю, почему ты покинул свой кабал.

– У меня не было кабала, – тихо ответил Колидаран. – Не было даже объедков с архонтского стола, чтобы питаться. Первое, что я помню в жизни – это Нижняя Комморра, где моя мать, самка-рабыня, сбежавшая из Центрального пика, пожертвовала собой, чтобы спасти меня от охотящегося ур-гуля. Я боролся, Джурати, я кусался и царапался, только чтобы выбраться из трущоб Сек Маэгры. Я пожирал гнилые плоды Кхаидес, чтобы выжить.

– Такой способный боец наверняка бы быстро нашел бы работу у любого кабала, – сказал его товарищ. – Многие набирают рекрутов из бойцовых притонов Сек Маэгры.

– Зачем мне милость какого-то иерарха или архонта? Даже те, что называют себя воинами – просто домашние питомцы, ничего более. Нет, мне совершенно не хотелось такой жизни. Я крался и убивал, пробивая себе путь сквозь Сек Маэгру, и пробирался на территории геллионов в Срединной Тьме, пока разыскивал то, что дало бы мне какой-то смысл.

– Тогда почему ты не стал искать убежища у ведьминских культов Костяных Отвалов? Прирожденный боец вроде тебя мог бы быстро завоевать репутацию и могущество. Ты мог бы стать волком-гекатриксом, а не щенком, что пытается укусить Наремун.

– Я задумывался над этим, но ненадолго, – признался Колидаран. – И мне не стыдно покаяться в том, что мрачные тени Аэлиндраха показались мне слишком большой угрозой, и поэтому я поднялся, пересек город и пришел к храму. Может быть, он позвал меня.

– В последнее время твое восхождение замедлилось, Колидаран.

– Да и я не видел, чтобы ты продемонстрировал хотя бы малейшее намерение бросить вызов клэйвексу. Мы с тобой оба не глупы.

– Но ведь это уязвляет тебя, разве нет? Когда другой приказывает, где и за кого мы будем сражаться? Когда Наремун стоит рядом с архонтом, как его телохранитель? Теперь я понимаю, почему ты с такой готовностью забрал клэйв Натрикх. У нас всех есть амбиции, однако тебе надо доказать нечто иное. Ты – уличная грязь, Колидаран, и лишь играешь роль воина. Неважно, насколько далеко ты тянешься, ты никогда не достигнешь ничего, что выше твоего низменного происхождения.

– Лучше тянуться к недостижимому, чем быть всем довольным и невежественным рабом. Посмотри-ка, вот идет еще одна из них.

Колидаран заметил, как из маленькой двери позади трона вышла стройная женщина. Это была командующая «Астеахом» Неастра Дэмуис. Наремун в мгновение ока подняла клинки, но капитан корабля опустилась на одно колено поодаль от иерарха.

Они обменялись какими-то словами, слишком тихо, чтобы Колидаран расслышал. Однако он заметил, как по лицу Шиадизиса проскользнуло внезапное выражение восторга. Когда иерарх встал и поднял руки, чтобы привлечь внимание своих подданных, из коммуникатора в шлеме инкуба послышался голос Наремуна.

– Приближается боевой корабль Алаитока, – предупредила клэйвекс. – Наш наниматель желает на него напасть. Идите в покои иерарха и приготовьтесь. Мы возглавим атаку.

В одной из более широких ветвей Паутины «Астеах» столкнулся с кораблем эльдаров искусственного мира. Произошел краткий обмен залпами, эффект которых был во многом ослаблен странными условиями в Паутине, а затем «Астеах» подошел на достаточное расстояние и выпустил похожие на тернии абордажные шипы, чтобы зафиксировать на месте вражеский корабль. В то время как стаи штурмовых машин уносили других воинов к его корме, инкубы сформировали авангард, проникший на главную палубу звездолета, словно острие клинка. За ними двигались иерарх и его воины-кабалиты, придавая дополнительный вес точному удару инкубов.

Как инкубы сформировали острие всего войска, так и Наремун возглавила своих бойцов. Случалось такое, что на клэйвекса в разгар сражения нападал один из его или ее последователей, но это было редкостью: рукопашная – достаточно напряженный процесс и без того, чтобы кто-то при этом убивал собственных соратников.

Колидаран не собирался узурпировать позицию клэйвекса в это время и сфокусировал все усилия на истреблении алаитокаи из экипажа звездолета. Атака Шиадизиса застала корабль искусственного мира врасплох, и наспех вооруженный противник не представлял большой угрозы.

Он сражался сразу позади и чуть правее Наремун – еще дальше направо находился Джурати – и рубил тех, кому удалось избежать внимания клэйвекса. В орудийном отделении, с которого начался абордаж, врагов было немного, но достаточно, чтобы увлажнить клинок Колидарана. Он отступил влево, когда один из членов экипажа нацелил в него лазерный пистолет, и жгучая белая вспышка пронеслась мимо его плеча. Эльдару искусственного мира не удалось сделать второй выстрел – клэйв инкуба одним ударом снес ему голову.

Они ворвались в коридор за орудийной палубой и повернули налево, в то время как кабалиты хлынули направо. Под самым потолком в высоких стенах коридора были проделаны узкие окна, сквозь которые виднелись завихряющиеся потоки Паутины. Скорбный плач тревожных сигналов эхом отдавался вокруг Колидарана, когда он с другими инкубами продвигался к носу корабля.

Тревога умолкла, но тишина продлилась лишь мгновение. Позади инкубов разразился бой, и хриплые крики кабалитов оповестили Колидарана о контратаке воинов искусственного мира.

– Возвращаемся в бой, за мной! – рявкнула Наремун, проталкиваясь между своими бойцами. Не отставая, Колидаран последовал за ней обратно по коридору, где полуголые ведьмы пробивали себе путь сквозь наседающих алаитокаи, а кабалиты иерарха веером продвигались по окружающим комнатам и галереям.

Сквозь вихрь мечей и полуобнаженной плоти Колидаран увидел нечто, от чего на него нахлынула дрожь приятного предвкушения. На культистов-ведьм напали воины в доспехах из темно-зеленых пластин внахлест, они кромсали врагов урчащими цепными мечами и рвали выстрелами сюрикеновых пистолетов. Жалящие Скорпионы, аспектные воины Кхаина, которые следовали учению трусливого Карандраса.

Теперь Колидаран мог по-настоящему опробовать свои боевые умения и доказать свою ценность в глазах товарищей. На груди каждого воина он видел нужный ему приз – драгоценный камень духа, который впитал бы в себя сущность Жалящего Скорпиона, павшего в бою. Колидаран хотел забрать камень с душой одного из мертвых аспектных воинов, разбить и осквернить его, чтобы создать свой собственный «мучитель» и добиться настоящего статуса и положения среди инкубов.

Зарубив последнего из членов экипажа поблизости, Колидаран выбрал себе жертву. Один аспектный воин привлек его внимание, когда схлестнулся клинок к клинку с одной из ведьм, поймав ее двойные кинжалы на плоскую сторону цепного меча. Она сражалась стремительнее, чем он, но его доспехи выдерживали натиск ее ударов, и от клинков, врезающихся в броню, только летели искры энергии. Воин поднял пистолет на уровень ее лица, и она пригнулась, но ее встретило взметнувшееся острие цепного меча. С лицом, рассеченным пополам, ведьма пала наземь, ее прекрасные черты сменились кровавым месивом.

– Смерть пришла за тобой, скорпионишка! – прорычал Колидаран и бросился на аспектного воина, чтобы сразить его до того, как он оправится от поединка с ведьмой. Прежде чем он успел нанести удар, Жалящий Скорпион заметил его приближение и бросился на инкуба с такой же решимостью.

Цепной меч аспектного воина рванулся к голове Колидарана. Инкуб отшатнулся и вскинул клэйв, чтобы отразить атаку. Быстро повернувшись, Колидаран пнул Жалящего Скорпиона в живот, отчего тот покачнулся. Цепной меч мелькнул в воздухе, отвел в сторону удар, нацеленный в грудь, и сверкающее острие клэйва с воем прошло мимо его плеча.

Двое бойцов отодвинулись друг от друга и начали кружить, проводя финты и выпады. Глазные линзы аспектного воина блеснули красным, словно наполненные яростью, и он обрушил на противника еще один каскад атак. Мандибластеры, закрепленные по бокам шлема, выплюнули лазерные лучи, цепной меч заметался влево и вправо. Колидаран уклонился от мандибластеров и, то пригибаясь, то отшатываясь, ушел от всех ударов, выписывая перед собой восьмерки кончиком клэйва.

Он уже не мог быстро покончить с противником, и в нем нарастала досада. Инкуб парировал каждый нацеленный в него удар, выжидая, когда сможет расправиться с противником одним обезглавливающим ударом, но тот не открывался. Терпение Колидарана лопнуло, и он рискнул, поспешно бросившись вперед, но Жалящий Скорпион навскидку выстрелил из пистолета и попал ему в бедро. Нога Колидарана подогнулась, и воин искусственного мира тут же провел стремительную серию ударов в голову и горло, вынудив Колидарана перехватить скрежещущие зубья цепного меча рукоятью клэйва. Острые как бритва клыки выбили искры из металла.

Колидаран увидел, как правое плечо Жалящего Скорпиона опустилось. Не обращая внимания на боль в ноге, он выпрямился, чтобы обрушить клэйв на противника и убийственным ударом рассечь его шею.

Тот внезапно сменил направление и развернулся влево, и взмах клэйва прошел мимо. То же самое движение, которое Колидаран применил против Кхиссарета.

Мгновение спустя его удивление превратилось в ужас – цепной меч врезался в нижнюю часть спины Колидарана, осыпая пол кусочками разодранных доспехов.

Зашипев от боли, инкуб отшатнулся вбок, только чтобы попасть под обратное движение меча, который вскользь задел его голову, срезал часть брони и и расколол глазную линзу с левой стороны. Он зашатался и упал, клэйв выпал из онемевших пальцев, и с губ сорвался изумленный выдох.

Колидаран поднял взгляд на нависшего над ним аспектного воина, и в его животе скрутился узел страха. Жалящий Скорпион отвел назад цепной меч, готовый его прикончить. Защититься было невозможно, но чисто инстинктивно Колидаран вскинул руку, пытаясь его остановить.

Жалящий Скорпион не успел нанести смертельный удар: справа атаковала Наремун, и аспектный воин отступил под натиском ее полуклэйвов. Инкубы и кабалиты наступали все дальше. По краям поля зрения Колидарана все окрасилось в алый, и сцена перед его глазами начала темнеть по мере того, как гуща рукопашной удалялась. Он остался беспомощным среди мертвых и раненых, не в силах встать, и его клэйв лежал слишком далеко, чтобы дотянуться.


В полубессознательном состоянии Колидаран едва различал, что происходит. Бой вокруг прекратился, контрнаступление аспектных воинов загнало воинов иерарха обратно на абордажные корабли. Слева появилась фигура с длинным двуручным цепным мечом в руках. Страх вернулся. Размытый силуэт навис над ним, и инкуб узнал тяжелую броню и атрибуты экзарха Жалящих Скорпионов, готового к атаке.

Колидаран закрыл глаза, ожидая удара.

После нескольких мучительных мгновений он снова открыл глаза и увидел, что экзарх по-прежнему стоит неподвижно.

– Пред тобой, мною данный, встал выбор.

Голос экзарха имел особый ровный темп и ритм, и говорил он на языке, схожем с древними наречиями Комморры. Жалящий Скорпион поднял клинок, приняв более оборонительную позу.

– Без предубеждения, без угрозы, предложение. Выбери жизнь, пожертвовав волей, или смерть.

– Правда? – он засмеялся. Смех слегка отдавал безумием. – Ты стоишь с занесенным клинком и говоришь, что не принуждаешь меня? На каких условиях ты примешь мою капитуляцию?

– Твоя жизнь, и твоя судьба – мне. Твой клинок, и твоя верность – Алаитоку. Твоя ярость, и твоя ненависть – Кхаину. Прирожденные воины, вроде тебя, редки. И больше, от меня, выучишь ты. Обещание, слово мое, мир. Ни страха, ни сомнений, ни обреченности.

Колидаран на миг задумался над значением этих слов, пытаясь расшифровать намерения экзарха из его напыщенных фраз.

– Ты предлагаешь отвести меня в свой храм? Чтобы я бросил мой Путь ради вашего?

– Именно так, это будет сделано, без предубеждения.

Страх принес с собой острую вспышку голода, который пожирал дух Колидарана. Его сущность утекала прочь, и это, вместе с болью от ран, вызвало у него головокружение. Он чувствовал, как сердце тяжко колотится в груди, но становится все слабее. По мере замедления пульса голод становился сильнее. Та, что Жаждет, дожидалась его души и была в одном лишь вздохе от того, чтобы завладеть ею. Ужас перед ней придал Колидарану силы.

Выживание всегда было дороже, чем гордость или верность.

– Я согласен! Спаси меня от вечной погибели, мои жизнь и дух в твоих руках.


Пробудившись, Колидаран ощутил, что лежит на простыне, под теплым покрывалом, и не стал открывать глаза, наслаждаясь уютом полусна. Он не помнил, когда спал так крепко. Ощущение быстро миновало, уступив место чувству уязвимости. У него не было ни оружия, ни доспехов – их отобрали, прежде чем переместить в залы исцеления на борту звездолета – и инстинкт, приобретенный от постоянной опасности, говорил ему, что он должен вернуть себе средства обороны. В храме инкубов он бы без них не выжил.

Невдалеке послышался тихий женский голос.

– Отдыхай, не тревожься, ты в безопасности.

Что-то прикоснулось к его руке под одеялом, Колидаран открыл глаза и увидел целительницу, Нароами, которая стояла над ним. Она положила на него левую руку, а в правой держала амулет с четырьмя драгоценными камнями, похожими на алмазы. В сердце каждого самоцвета горела крошечная голубая звезда.

Они были в маленькой комнате – изолированной от экипажа, как заметил Колидаран – с одной кроватью и приземистым шкафчиком, увенчанным плитой, похожей на мрамор. На ней находилась стойка с множеством кристаллов разных размеров, цветов и форм, а рядом стоял поднос с медицинскими инструментами.

– Твое тело хорошо подчиняется воле, – сказала целительница. – У тебя сильный дух.

– Он закален долгим противостоянием врагу.

– И как ты себя чувствуешь?

Колидаран слегка пошевелился, разминая мышцы. В позвоночнике вспыхнула боль, и он скривился.

– Везде скованность, – произнес он, скрежеща зубами, – а спина как будто горит.

– Ты не так понял вопрос. Мне известны все недуги твоего тела. Физические травмы залечатся. Но твой дух, твои мысли – вот что я хочу понять. Как ты себя ''чувствуешь''?

– Зачем тебе это?

Лоб Нароами слегка сморщился, нахмурившись в недоумении. Целительница была удивлена этим вопросом.

– Ткань можно сшить заново, переломы можно вправить, но ущерб, нанесенный духу, нельзя просто так восстановить. Если ты болен духом, то лечить тело бессмысленно.

– Типичная чепуха искусственного мира! Ты сама сказала, мой дух силен. Мне случалось переживать и худшее.

Нароами устремила долгий взгляд на Колидарана, и он презрительно усмехнулся над состраданием, которое наполнило ее глаза. Он твердо встретил ее взор.

– Мне не нужно твое сочувствие, а твоя жалость оскорбительна.

Нароами отвела взгляд, отвлекшись на кристаллическое устройство в своей руке. Она не подняла глаз, когда заговорила.

– Горечь – это ожидаемо. К тебе прикоснулась столь глубокая тьма, а ты не понимаешь, насколько велика опасность, грозящая тебе.

– Опасность? Было бы бессмысленно лечить меня, чтобы потом убить, даже жители искусственных миров не настолько глупы. Когда мое тело будет восстановлено, что ты собираешься делать?

– У меня нет никаких намерений касательно тебя. Как и у всех остальных. Ты смотришь на вселенную сквозь мрачную линзу, которая искажает твое восприятие, и видишь врагов, которых там нет.

– Экзарх, он сказал, что моя судьба будет принадлежать ему. У него есть намерение.

– Кенайнат, экзарх Скрытой Смерти. Он принес тебя ко мне нагим, как сейчас, и ничего не сказал ни о том, как ты к нему попал, ни о какой-либо заключенной вами сделке.

– Тогда его слова звенят от пустоты. Он обещал мне мир, а потом бросил.

– Он ничего не может для тебя сделать, когда ты такой, какой есть. Но теперь я понимаю, что он имел в виду. Как аспектный воин, ты можешь научиться контролировать гнев и ненависть, которые сейчас определяют тебя. Ты из Комморры, это понятно по твоей речи и поведению. Почему Кенайнат пощадил тебя, я не знаю, но дорогу к миру ты найдешь не под покровительством экзарха.

– Если я правильно понимаю, то жители искусственных миров удаляют из себя Кхаинов гнев в храмах аспектов. Мне казалось, Кенайнат собирается сделать то же самое со мной.

– Ты не можешь стать аспектным воином. Ты не готов.

– Уверяю тебя, в моих умениях не приходится сомневаться, и ты должна знать, что я уже убил многих врагов. Вся моя жизнь готовила меня к сражениям.

Опечаленная Нароами покачала головой. На миг она повернулась спиной к Колидарану, а когда снова обратила взгляд на него, черты ее лица стала жестче, лицо как окаменело.

– Ты проклят. Даже сейчас Великий Враг притязает на твой дух. Такой, как ты, никогда не сможет найти покой, пока его пожирают страх перед Той, что Жаждет, и голод, порожденный ее хваткой.

– Так что мне делать? Я здесь в плену?

– Тебя здесь удерживает не сила, но лишь обстоятельства. Мы возвращаемся на Алаиток, но ты волен уйти в любое время. Ничто тебе не препятствует. Но куда же ты пойдешь?

Колидаран несколько секунд поразмыслил над этим вопросом.

– Я не могу вернуться в Комморру, – сказал он, нахмурившись. – О моем положении в храме можно забыть, и я не собираюсь ползать на брюхе перед кабалами.

– Это стало бы прискорбной потерей возможности, которую предоставила тебе судьба. Чья бы рука ни направляла Кенайната, но он подарил тебе время, чтобы остановиться и задуматься, увидеть пути, которые легли перед тобой. Немудро было бы попросту вернуться к прежнему существованию.

– Судьба? – Колидаран жестоко рассмеялся. – Я скажу тебе, что значит судьба. Судьба – это каждый миг своей жизни стоять лицом к лицу со страхом, зная, что однажды настанет день, когда все поглотит рок. Не судьба определяет путь, которым я пойду, а лишь моя собственная воля.

– И что говорит тебе твоя воля?

– Есть и другие призвания для того, кто натренирован в искусстве битвы.

На лице Нароами появилось разочарование, граничащее с жалостью, которую она продемонстрировала ранее. Это лишило Колидарана бравады, из него как будто выпустили воздух. Он почувствовал себя пристыженным, хотя и не понимал, почему.

– Я сеятель смерти, а не целитель. Я убиваю, чтобы не быть убитым. Ты думаешь, все на твоем искусственном мире будут довольны моим присутствием? Меня будут избегать, может, и презирать, хотя твои сородичи часто утверждают, будто не ненавидят нас так, как мы ненавидим вас. Мой дух омыт кровью невинных, ты не сможешь его очистить. Ты не можешь изменить то, чем я являюсь.

– Ты прав, – Нароами улыбнулась и снова положила ладонь на руку Колидарана. Она слегка сжала ее. – Я ничего не могу сделать. А ты... ты имеешь власть быть всем, что пожелаешь, если сможешь избавиться от тьмы, которая наполняет тебя.

– И что ты сделаешь, чтобы освободить меня от поджидающего рока? Может, алаитокаи пошлют армии в Утробу Катастрофы, чтобы уничтожить ради меня Великого Врага? Так ты хочешь освободить меня?

– Ты всегда обращаешься к битвам, но ты мог бы подумать над альтернативой.

– Может быть, стать арлекином? Да, я бы мог навечно поклясться в верности Цегораху и надеяться, что Смеющийся Бог решит выхватить мой дух у Той, что Жаждет, когда придет время. Но увы, пою я плохо, а танцев не люблю.

Целительница переместила руку к серебряной цепочке подвески и вынула из-под мантии овальный камень рубинового цвета. Колидаран ощутил, как от драгоценности исходит ощущение тепла и защиты.

– Ты гордо демонстрируешь свой камень духа, как будто это может придать мне уверенности. Ты, наверное, насмехаешься надо мной? Показываешь щит, который я никогда не смогу носить. Да, ты можешь думать, что спасена от жестокого внимания после смерти, но для меня уже слишком поздно. Такому, как я, не дано подобного комфорта. Пират, наемник, вот какова моя судьба. Ты же была связана с этим камнем при рождении.

– Таков наш путь, – сказала Нароами. – Лучший из путей. Но не единственный.

Увидев искренность в глазах целительницы, Колидаран был заинтригован. Даже более чем заинтригован – он ощутил, как в его голодной душе зародилось слабое мерцание надежды, крошечная звездочка посреди темной вселенной.

– Есть другой путь? Я могу получить камень духа? Только не давай мне лживых обещаний, иначе я убью тебя на месте и без сожалений обреку себя на смерть.

– Это не просто, ибо для этого тебе надо родиться заново. Для того, кто прожил жизнь, подобную твоей, это будет болезненное испытание, и боль будет такова, что, возможно, полностью лишит тебя рассудка.

– Безумие? Это, похоже, не так уж страшно, ведь если я сойду с ума, то не буду знать, что меня постигло.

– Если такова будет плата за перерождение, выход останется только один. Ради твоего же блага тебя подвергнут эвтаназии.

– Наконец-то, угроза. Вы убьете меня, если у меня не получится?

– Поверь мне, это будет милосердием.

Колидаран поверил ей – такова была искренность, которую излучала целительница.

– Выбор исключительно за тобой. Я предлагаю лишь возможность, не гарантированное излечение.

Колидаран презрительно скривил губы, но это была скорее демонстрация, чем настоящее чувство. Выбор, который предлагали жители искусственного мира, который должен был быть известен Кенайнату, был соблазнителен. Даже больше, он обещал спасение, и мысль о нем все больше занимала разум Колидарана, становилась все сильнее, и по мере нарастания утихомиривала голод так, как это никогда не удавалось его холодному честолюбию.

– С одной стороны – безумие и смерть, – сказал он. – С другой – жизнь, полная насилия, обреченная на гибель в проклятьи и поглощение моей души на вечные муки.

Пока он говорил, вернулся страх, словно холодящий туман, который выполз из его сердца и наполнил руки дрожью. Если он попытается возродиться и потерпит неудачу, это ускорит приход бесконечной агонии. Но если риск оправдается...

Внезапно он понял свой ужас с иной стороны. В памяти всплыли наставления клэйвекса. Даже тогда, когда он искал высокого положения и величия, это было лишь для того, чтобы скрыть ужас, таящийся в сердце. Он осознал, насколько мелким, насколько пустым было его существование в качестве инкуба. Он научился выживать, но при этом лишился всех шансов на то, чтобы по-настоящему жить.

– Лучше малый шанс, чем никакого. Я принимаю твое предложение, целительница.


Прибытие на Алаиток прошло незаметно. Нароами отвела Колидарана к экзарху Кенайнату после того, как остальные воины и члены экипажа ушли. В сопровождении лидера храма он встретился с небольшим кабалом других экзархов Жалящих Скорпионов. Обсуждение было кратким и по делу.

– Его нужно принять, от новых учеников не отворачиваются – тут даже нет выбора.

Кенайнат находился в Зале Автархов с пятью другими Жалящими Скорпионами. Рядом с экзархом Смертоносной тени, опустив взгляд, стоял бывший инкуб, сдержанный и безмолвный. На нем было простое белое одеяние из Залов Исцеления, с которого свисало несколько поправляющих дух самоцветов, что способствовали выздоровлению.

– Он – враг, один из темных сородичей. Он не может стать одним из нас! – экзарх, которого представили как Кадонила, был полон гнева.

– Не о чем спорить, я сделал выбор, я не отступлюсь.

– Что ты говоришь – это правда, он твой, – сказала женщина, которую звали Лируйет. Ее голос был тихим, но твердым. – Наблюдай за ним, никому не говори, трудись над ним.

– Он будет молчать, лишь мы будем знать, секрет Скорпиона, – заверил их Кенайнат.

Кадонил резко развернулся и ушел в отвращении. Аранахра без слов проследовала прочь. Оставшиеся экзархи согласно закивали и удалились.

– Все прошло хорошо, – сказал Колидаран.

– Ты будешь безмолвен, говори лишь со мной, пока не закончим, – наказал экзарх и отвернулся. Колидаран шагнул следом, но экзарх остановился и оглянулся на него.

– Ты останешься здесь, другой придет к тебе скоро, готовься к перерождению.

Раздраженно вздохнув, Колидаран сел на скамью и посмотрел Кенайнату вслед. Он начал оглядываться, и его досаду быстро развеял интерес к тому, что его окружало. Искусственный мир, как и тот звездолет, был совсем не похож на Комморру. Всюду был свет – порой тусклый и бледный, но непреходящий. Он заметил, что не было теней. Никаких темных мест, где мог бы скрываться мандрагор или ур-гуль.

Зал был невелик – небольшое помещение с ребристыми, изогнутыми стенами, которые сходились куполом наверху. В этих ребрах были утоплены полусферы, источающие желтый свет, мягко переходящий в оранжевые и белые оттенки, которые медленно смещались, разделялись и смешивались.

Это оказывало определенный успокаивающий эффект, но пока Колидаран ожидал прибытия следующего пленителя, чувство наготы и уязвимости вернулось.

Ему не пришлось ждать долго: дверь со вздохом открылась, и в проеме появилась фигура в тяжелой мантии. Поверх темно-красных одеяний на ней было надето множество ожерелий и браслетов с руническими талисманами, волосы, окрашенные в зеленый и белый цвета, были убраны назад и затянуты в сложный узел, открывая лицо. Оно было немного слишком узким, с чрезмерно высокими скулами, чтобы считать ее красивой даже по комморрским стандартам.

Колидаран встал, когда вошла провидица – а это, очевидно, была именно она.

– Мое имя – Шиладуриль, и я буду твоим проводником во время перерождения.

Колидаран кивнул, принимая этот факт.

– У тебя нет для меня слов приветствия?

– Экзарх потребовал, чтобы я ни с кем не говорил.

– Это мудрая предосторожность, но ты будешь говорить со мной, ибо я уже знаю, кто ты и что ты такое.

– Ты – ясновидица?

Эта возможность заинтересовала Колидарана. Будучи псайкером, она видела нити судьбы и могла бы рассказать ему, не окажется ли попытка переродиться тщетной.

– Твоя судьба неопределена, – Шиладуриль ответила на вопрос еще до того, как он сорвался с его губ. – На нитях наших жизней много узлов, где будущее еще не раскрывается. Решение принято, но исход не установлен.

– У тебя нет для меня никаких указаний? Я думал, ясновидцы должны быть советчиками.

– Я ничем тебя не воодушевлю, но и предупреждать мне тебя не о чем. И то и другое ты уже слышал – от других и из собственных мыслей. Я спрошу тебя, в это время и в этом месте, когда мы стоим на пороге разветвления судьбы: желаешь ли ты, один и без принуждения, совершить это?

– Без принуждения? – Колидаран засмеялся, и смех его был резким от горечи. – Ужас, высвобожденный нашими предками, принуждает меня. Судьба, на которую мы все были обречены в тот миг, когда пали первые храмы, и Великий Враг вскричал в триумфе, сподвигла меня на этот путь.

– Ты проницателен, и этот страх оправдан. Твое несчастье в том, что судьба поместила твой дух в тело, рожденное во тьме Комморры. Редко судьба дает второй шанс, и еще реже встречаются те, кто может его принять. Почти уникальны те, кому удается выжить и насладиться этим шансом сполна.

– Есть и другие? Комморриты, которым удалось связаться с камнями душ? Это действительно возможно!

– О сородичах из Комморры я не знаю. Может быть, они живут на иных искусственных мирах – таких, как ты, на Алаитоке нет. Я говорю об эльдарах, рожденных за пределами искусственного мира, неожиданно или втайне, не благословленных камнем духа при рождении. Если мы находим их детьми, это не так сложно. Что же до взрослых...

Колидарану не понравилось молчание, которое за этим последовало.

– Я все равно это сделаю. Бросай руны, которые тебе нужны, и давай начнем.

– Спешка тебя погубит, так что сначала усмири свое нетерпение.

Шиладуриль вынула из мешочка на поясе серый овальный камень. По сравнению с уже связанными самоцветами, которые Колидаран видел на жителях искусственного мира, он выглядел тусклым и инертным, без искры жизни в сердцевине. Ясновидица протянула ему ладонь с камнем.

– Возьми.

Колидаран, помедлив, потянулся за ним. За миг до прикосновения он отдернул пальцы, боясь того, что могло случиться от контакта.

– Возьми, он не причинит тебе вреда. Недостаточно просто завладеть Слезой Иши, чтобы начать процесс.

Слова Шиладурили придали Колидарану храбрости, и он схватил камень духа. На ощупь он был холодным, а его поверхность была гладка как шелк. Колидаран поднял камень, наблюдая, как от его изгибов отражается янтарный свет.

– Откуда он? Я слышал, что Слезы Иши можно добыть только на старых мирах в сердце Утробы Разрушения.

– Даже в Комморре встречается истина. Эта слеза была пролита над Наимашаментом.

Это название означало «Мир мерцающих водопадов».

– Я о нем не слыхал, – признался Колидаран. Камень стал теплее, но от его прикосновения или от какой-то внутренней энергии – это он сказать не мог.

– Неважно. Посмотри на камень. Он станет частью тебя. Узри его. Услышь его. Обоняй его. Ощути его.

– Обонять его? – Колидаран усмехнулся, с сомнением поднял его к своему носу и ничего не почувствовал. – Камень ничем не пахнет.

– Открой чувства своему духу, ибо он есть то, что ты должен отыскать. Чувствуй камень не так, как он есть, а так, каким он будет.

Раздосадованный Колидаран снова принюхался, закрыв глаза, чтобы сфокусироваться на чувстве обоняния. И снова он поначалу ничего не почуял. Когда он уже собирался сдаться, его ноздри уловили запах, который ни с чем нельзя было спутать – аромат свежей крови. Колидаран вдохнул его, и до ушей донесся отдаленный звук, крики боли и лязг сталкивающихся мечей. Воспоминание о битве заставило его задрожать. Камень духа стал теплее, а потом запульсировал.

От изумления он едва не выронил камень.

Когда он открыл глаза, то обнаружил, что остался в комнате один, при сумеречном свете приглушенных ламп. Колидаран не знал, прошел ли миг или целая эпоха, но камень по-прежнему лежал в руке, тихо подрагивая в пальцах.

Колидаран пересек комнату и лег на одну из скамей. Все вокруг казалось слегка расплывчатым, как во сне, расфокусированным. Положив голову на неподатливое сиденье, он приобрел ощущение прочности, твердой реальности. Он закрыл глаза, поднес камень духа к груди и положил на него руки, одна на другую.

Запах крови вернулся, сильнее, чем прежде. Шум битвы и оружия перерос в грохот. Камень духа стал быстро пульсировать, и его сердце забилось под стать ему.


Первое воспоминание – не более чем вспышка. Цепной меч бьет его сбоку в голову. Его наполняет ужас, вырывающий из груди сердце и замораживающий разум. Смерть неизбежна. Голод поглощает его, сжигает его существование изнутри, как огонь, расползающийся по бумаге, после которого остается лишь пепел проклятья.


Еще одно сражение. Люди кричат, когда инкубы врываются в их лачугу. Он, идущий во главе атаки, срубает голову первой женщине и выпускает кишки второй. Слишком старые и слабые, чтобы иметь ценность для иерарха, желающего набрать пленников для бойцовских арен. Детей оставляют для кабалитов, которые идут следом за воинами храма. Взрослый мужчина в замасленных одеждах рабочего пытается ударить его по голове громоздким металлическим инструментом. Он уклоняется от медлительного взмаха, и лезвие клэйва перерубает запястье мужчины. Рукоять врезается в горло человека, тот падает на пол, задыхается, хватает ртом воздух. Бронированный сапог опускается ему на висок, прекращая хрипы.

Инкубы продают свои умения другим, преследующим свои цели, но порабощение без убийства не приносит удовлетворения. Он хочет видеть алые брызги, знак быстрого и эффективного убийства. Он хочет лицезреть тот миг, когда жизнь становится смертью, когда одушевленное становится бездушным. Эта битва пуста, и лишь паника людей ненадолго утихомиривает гложущее ощущение в основании черепа.

Один нашел мудреный на вид пистолет и стреляет. Крупная металлическая пуля рикошетит от его доспехов и врезается в низкий, грубо оштукатуренный потолок, выбивая дождь пыли. Человек поспешно перезаряжается – раскрывает затвор пистолета, шарит неуклюжими руками в карманах в поисках снарядов.

Он хочет убивать. Мужчина вооружен, это будет оправдано. Он сдерживается, его кровожадный дух беснуется, столкнувшись с холодным, функциональным рассудком, который превращает смертельный удар во взмах, сбивающий мужчину с ног. Пистолет вылетает из его хватки. Держа клэйв одной рукой, он активирует пускатель режущей сети, прикрепленный к предплечью. Льнущие к телу шипастые щупальца обвивают поднявшегося на четвереньки человека. Добыча пытается вырваться на свободу, но движения только заставляют сеть сжиматься туже, и вскоре в плоть мужчины врезаются шипы с парализующими токсинами. Тот падает и замирает, лишь чтобы не ощутить еще более сильную боль.

Он движется по дому дальше, но добычи там больше нет. Разочарованный, он разбивает окно в задней части жилища и выбирается в переулок. Наверху, по ночному небу, начинает расползаться пелена дыма и застилает собой звезды.


Воспоминания сменяются все быстрее и быстрее: старые сражения, полночные рейды. Его жизнь омыта кровью, полна жизней, пресеченных под симфонию трескучих клинков, ломающихся костей и стремительно обрывающихся криков. Они идут так быстро, что становятся размытой полосой, тошнотворным стробоскопом насилия и кровопролития.


Натрикх расслабилась и обращает больше внимания на Асанакита, чем на него. Асанакит в последнее время ведет себя слишком заметно: ходит туда-сюда, словно животное в клетке, и следит за каждым движением своих хозяев-инкубов изголодавшимися глазами. Натрикх поворачивается к нему спиной, чтобы держать под присмотром Асанакита, в то время как другой послушник полирует трофейные знаки, свисающие с потолка на полосках выделанной кожи чужих.

Он атакует и использует этот миг уязвимости, чтобы вогнать костяной шип под правое колено Натрикх. Точно так, как он планировал, пока затачивал краденую бедренную кость в своей келье, пока думал, мечтал и терпеливо выжидал – ноги Натрикх подгибаются. Он мгновенно вжимает руку между нагрудником и шлемом инкубы, плотно стискивая ее горло. Свободной рукой он перехватывает рукоять клэйва, когда Натрикх пытается ударить им через плечо. Пинок в раненую ногу заставляет ее упасть, и он, изогнувшись, выкручивает оружие из ее рук, продолжая стискивать руку на горле.

Он дергает ее голову вбок, чувствует, как трещат позвонки, как ломается трахея. Отпустив тело, он отступает на шаг, чтобы посмотреть, как она умирает. Краем глаза он видит, как Асанакит шагает вперед, но слишком поздно – острие клэйва поднимается перед ним, и другой послушник отступает обратно в тени.

Царапая пальцами каменный пол, Натрикх пытается подползти к нему, хватая ртом воздух и хрипя под шлемом, но ее конечности слишком слабы и дрожат от повреждений позвоночника.

Слишком долго. Хотя волна отчаяния, которая истекает из побежденной инкубы, подобна ласковому прохладному ветерку, который успокаивает голод внутри, он жаждет увидеть это мгновение смерти. Как бы нехотя поведя клэйвом, он вскрывает артерию сбоку на шее Натрикх и смотрит, как густая кровь изливается на пол, который он протирал всего какие-то мгновения назад.

Он триумфально поднимает клэйв над головой. Он больше не будет мыть полы. Он – убийца. Он – инкуб.


Арчатые ворота выглядят угрожающе, но не страшнее, чем те препятствия, которые он уже преодолел. За ними – убежище. Древние руны над вратами для него ничего не значат, он не умеет ни читать, ни писать. Однако в других украшениях, в клинках, языках пламени и горящих черепах, есть нечто, дающее ясно понять: убежище ему здесь так просто не дадут.

Он переступает порог, чувствуя, как болит живот, как голод грызет и скручивает его, словно кислота в жилах.

На миг его поглощает тьма, и он идет дальше. Еще через три шага он заставляет себя выйти на широкий двор. Перед ним появляются трое юнцов в мантиях с капюшонами.

– Тебе здесь не рады, – говорит один.

– Это чертог боли, – говорит другой.

– Повернись и уйди, – говорит третий.

– Нет, – выдавливает он шепотом сквозь потрескавшиеся губы. Его язык и десны сухи, как пепел.

Он ничего не может сделать, когда кулаки и ступни прибивают его к земле, колотят его тело, оставляют кровоподтеки и переломы. Чтобы это прекратилось, надо лишь уползти обратно через арку.

Он не может. Он не станет.

Избиение прекращается после вечности боли, от которой мутится разум.

На него падает тень, он поднимает взгляд и видит клэйвекса – женщину с обнаженными клинками. Она улыбается, ее выражение лица страшнее, чем все виденное им прежде. Она отступает в сторону и показывает одним из своих полуклэйвов на дверь по ту сторону двора, молчаливо приветствуя его.


Голод, гложущий желудок – ничто по сравнению с бездной, раздирающей его дух, но он должен есть. Мимо, побулькивая, текут медлительные воды Кхаидес, сворачиваясь в омуты под опорами моста. Из темноты он видит, как то, что ему нужно, плывет по течению. Оно цепляется за леску, которую он натянул под пролетом, и медленно поворачивается в воде, пока, наконец, не останавливается, упершись в одну из изукрашенных колонн, на которых стоит мост.

Он ждет, наблюдая за тьмой не только глазами, но и слухом и обонянием. В этих местах нередко встречаются ур-гули.

Но там ничего нет. Он украдкой выбирается из своего логова и выволакивает труп из воды. Хорошее тело. Человеческое, отмеченное плетью и клеймом, выброшенное с высоких башен над черной рекой. Он не может разжечь костер, чтобы приготовить его – это привлечет внимание, и он слишком изголодался, чтобы унести тело в более безопасное укрытие.

Он вонзает зубы в сырую плоть.


И, наконец, одна-единственная живая картина, глубоко высеченная в его памяти и погребенная под таким слоем крови и боли, что она никогда прежде не выходила на поверхность.

Над ним стоит его мать, вогнав свой нож в пасть вставшего на дыбы ур-гуля. Обонятельные отверстия твари раздуваются, темная жидкость ручьем течет по бледной коже женщины. Из спины матери, как мечи, торчат три когтя, и из ран на него брызжет ее кровь.

С этого момента начинается страх. С этого момента в его сущности открывается пропасть, в которой виден поджидающий его рок. Смерть. Проклятье.

Но это не ново для него, ибо он был приговорен в тот же миг, как родился.

С воспоминанием приходит жуткое ощущение, даже хуже, чем духовный голод, который преследовал его всю жизнь. Оно как тысяча кинжалов в мозгу, тысяча бритвенных лезвий, разрезающих мысли, тысяча отвратительных деяний, отражающихся в каждом сверкающем клинке.

Отчаяние. Ненависть. Гнев. Похоть. Все это смывается прочь, когда жизнь истекает из ран, и ее заменяет мучительная боль.

Вина.


Его ослепляет яркий белый свет. Кинжалы превращаются в осколки хрусталя в его душе, и их прикосновение – словно ледяные просторы космоса.

Как целитель, выводящий яд, хрустальные осколки вбирают в себя вину и боль. И страх.

Но боль слишком велика. Он потерян. Без голода, без ужаса, он – ничто. Он не хочет исчезнуть, но хрустальные крюки, впившиеся в его сущность, не отпускают его. Словно режущая сеть, они сжимаются тем сильнее, чем больше он борется.

Он останавливается, собирая всю силу для одного последнего рывка, чтобы отделаться от ужасающих когтей, раздирающих его на части. И в это мгновение он обретает ясность. Есть не только война, ненависть и боль. Есть и покой.

Он должен ему сдаться.

За всю свою жестокую жизнь он ни разу не сдавался. Жить – значит бороться, существовать – значит страдать. Он не может поддаться, но должен.

Он чувствует скорбь. Скорбь столь глубокую, что в ней тонут миры. Слезы Иши, что падают дождем на обреченную цивилизацию. Богиня оплакивает утрату целой расы, своих детей, затянутых в ад их собственной алчностью, страстями и себялюбием.

В тот миг он понимает. Он знает, почему самка-рабыня отдала свою жизнь ради скулящего младенца, от которого больше проблем, чем пользы. Он знает, почему кровь никогда не утолит голод и почему боль никогда не лишит жала его погибель.

И тогда он сдается, он отпускает свой разум, дает своему духу наконец взмыть к свету, позволяет себе отказаться от борьбы. Он окончательно капитулирует, доверяясь любви матери и богини.

Открыв глаза, Колидаран увидел, что комната снова наполнена светом.

Камень на его груди был теплым на ощупь и полнился насыщенной синевой, которая плавно переливалась в такт биению сердца. И потом он почувствовал это – или, вернее, не почувствовал. Пустота, голод и боль исчезли.

Он прижал к себе камень духа, словно ребенка, и заплакал.


Когда Шиладуриль вернулась, Колидаран сидел и держал камень духа на коленях, завороженный его постоянно меняющимися узорами. Он был поглощен мыслью о том, что этот камень способен защитить его от голода, от проклятья эльдаров.

– Я вижу, ты здоров телом и духом, – сказала ясновидица.

– И зрение не обманывает тебя.

– Как ты себя чувствуешь?

Колидарану пришлось на миг задуматься.

– Я всем доволен, но странно неспокоен.

– Перерождение – только начало нового путеществия. То, что мы практикуем с детства – контроль над памятью и эмоциями, вырабатывание дисциплины и порядка – тебе придется этому учиться. Но начало положено.

Ясновидица села рядом с Колидараном и передала ему серебряную брошь, в центре которой была оправа для камня духа. Он молча принял подарок, вставил камень на место и приколол брошь на грудь своего одеяния.

– Отсюда ты пойдешь в храм Скрытой Смерти, где будешь обучаться у Кенайната, как побороть свою ненависть и гнев. Когда ты шагнешь на Путь, то станешь истинным сыном искусственного мира, и твоя жизнь начнется сначала и будет обновляться с каждым новым Путем, который ты пройдешь, – провидица пристально посотрела на него. – Твоя прежняя жизнь минула, и с ней ушло твое комморрское имя. Тот, кем ты был, исчез. Тебе нужно имя, под которым ты будешь известен на Алаитоке.

Он уже размышлял над этим. Колидаран был совсем другой личностью, созданием из его воспоминаний, хотя у них и было общее прошлое. Однако в нем сохранилась какая-то доля комморритской любви к иронии, которая и повлияла на его выбор. Он слышал, как Нароами несколько раз использовала это слово, пока он выздоравливал. Оно значило «дух на ветру», и так жители искусственных миров называли тех, кто умер без камня души, который мог бы уберечь их.

– Меня будут звать Бехарет, – сказал он.


Кенайнат высказался предельно ясно: Бехарет не должен был покидать храм Скрытой Смерти. Пока бывший инкуб не научится правильно носить свою «боевую маску», его будут считать угрозой для обитателей искусственного мира. Точно так же ему следовало соблюдать молчание даже с теми, кто принадлежал Скрытой Смерти. Он много общался с Шиладуриль на эту тему, но та оставалась непреклонна. Если его история станет известна многим, то алаитокаи больше не станут его принимать, несмотря на всю приписываемую им терпимость и любовь к гармонии.

Ему пока сложно было думать о себе как об одном из алаитокаи. Их жизнь и концепция Пути были так непривычны. Однако он был рожден заново, ему подарили возможность начать все сначала, какой удостаивались немногие. Его воспоминания и кровавое прошлое, которые он так долго игнорировал, никуда не делись, но возрождение смыло всякую связь с ними. Когда он погружался в глубины памяти, то как будто смотрел на кого-то другого, видел иного уличного оборванца, который выбрался из грязи, чтобы стать свирепым убийцей.

Эта диссоциация была неполной, как его и предупреждали. Гнев и ненависть, те чувства, что сформировали Колидарана, по-прежнему вели Бехарета, хотя отстраненность теперь позволяла ему видеть, как они влияли на его дух и какое губительное воздействие на него оказывали.


Однако эти эмоции все же имели определенную пользу, и когда храм Скрытой Смерти призвали на войну, Бехарета призвали вместе с остальными. И так он снова оказался в гуще распри и смерти. Облаченный в новые доспехи, он теперь охотился в галереях человеческого корабля, убивая всех на своем пути, как он делал бесчисленно много раз прежде. Теперь он сражался плечом к плечу с Кенайнатом и Скрытой Смертью, как член команды, а не группы индивидов, и ему нравилось разделять с ними убийство.

Казалось странным орудовать цепным мечом и пистолетом Жалящего Скорпиона вместо клэйва, но многие уроки боевого искусства, полученные от Кенайната, перекликались с теми, которые он узнал от Наремун: быстрая атака, стремительное убийство; превосходство за счет финтов и введения в заблуждение; наивысшая важность скрытного нападения. Все, что требовалось – это усвоить те же самые техники с новым вооружением.

Люди, сами того не зная, перевозили поклонников Темных Богов – так ему сказали – и представляли угрозу для будущего Алаитока. Бехарет перечеркнул цепным мечом лицо плосконосого матроса, не думая о том, почему он здесь находится, лишь о том, что он может дать отдушину нарастающей ненависти, что все еще гнездилась в нем.

Он боялся, что камень духа отнимет у него жажду убийства, но теперь ему дали свободу, возможность выплеснуть жажду крови и в полной мере испытать то, чего он никогда раньше не ощущал: чувство, что он совершает праведное дело.

Зарубив очередного человека, он подумал, что все еще далек от покоя, но, по крайней мере, избавился от страха.

"Глоссарий"

undercity – подземье

Kabal of the Ascendant Spear – Кабал Вознесенного Копья

Alaitocii – алаитокаи

shred-net – режущая сеть

Hidden Death – Скрытая Смерть

<br />
[[Категория:Гэв Торп / Gav Thorpe]]
[[Категория:Темные эльдар]]
[[Категория:Эльдар]]