Изменения

Джерен Джеренсон никогда не представлял из себя ничего особенного. Он был худого телосложения и маловат ростом, с руками, похожими на веточки, и ногами, которые в окружности не превосходили лодочные весла. На свой шестнадцатый день рождения он все еще весил не больше пятидесяти кило, хоть выжимай. Его мать, когда была настроена подобродушнее, говорила, что он исчезнет, если повернется боком. А когда была настроена менее добродушно, желала, чтобы именно это с ним и произошло.

Впрочем, он не мог ее винить. Это была не ее вина, правда. Мать Джерена хотела сильного сына, такого, который смог бы примкнуть к банде или трудиться на фабрике трупной муки, чтобы облегчить ее тяготы – каковые, если верить ей, были изрядными.

Однако Джерен не мог поднять и собственного веса – в буквальном смысле слова. Он был слишком мягок умом и телом, чтобы совладать с тяжелой машинерией, слишком слабым, чтобы удержать лазган – не говоря уж о том, чтобы поднять его и выстрелить – и не обладал никакими умениями, которые можно было бы милостиво назвать полезными.

По словам матери, он был обузой для семьи, а также причиной, по которой ушел его отец (тоже по словам матери). Поэтому в день его шестнадцатилетия она сообщила Джерену, что у нее нет иного выбора – вообще никакого выбора – кроме как отослать его в услужение Гильдии Прометия.

Для Джерена жизнь особо не изменилась. Место матери, поучавшей его за все, что он не сделал или не мог сделать, теперь занял смотритель. Он не мог толкать вагонетку, даже вниз по рампе. Не мог таскать или подключать шланги, поскольку для него они были неподъемно тяжелыми.

В конечном итоге, всевозможные бригадиры, между которыми перекидывали Джерена, смогли найти лишь одну работу, какую он мог надежно выполнять – отскребать гудронные баки. Каждый пустой бак требовалось отдраить дочиста, чтобы удостовериться, что каждая капля гудрона ушла на переработку. То есть трудиться на четвереньках при помощи инструмента с резиновой кромкой, выдавливая в сточную трубу все капли с пола бака до последней.

Это была жаркая, грязная работа. Гудронные пары, с которыми над баками справлялись большие вентиляторы, перемещавшие воздух по залу, возле дна концентрировались до почти токисчных уровней, из-за чего у Джерена на всем протяжении двенадцатичасовых смен сводило желудок и пульсировало в висках.

По ночам он пытался отмыть одежду и тело, чтобы убрать смоляные пятна, но одного бруска мыла, выделяемого ему на месяц (а также ядовитой жидкости, которая считалась водой) мало на что хватало. В большинство ночей Джерен проваливался в прерывистый сон под отрывистую барабанную дробь крови, стучавшей в голове.

И все же Джерен Джеренсон был благодарен. Он наконец-то нашел что-то, в чем был хорош – работу, которую мог выполнять лучше кого-либо другого (пусть даже только потому, что никто больше не хотел ее выполнять). И он был благодарен, что его мать была вознаграждена за то, что вырастила его, несмотря на все недостатки в качестве сына.

Итак, каждую ночь на протяжении двух лет, Джерен Джеренсон отправлялся в постель, удовлетворенный своим уделом в жизни, и был рад снам, которые всегда следовали за прекращением барабанного боя в голове.

Все изменилось для Джерена однажды вечером, когда он, поддавшись порывы, решил поесть где-нибудь за пределами своей хибары из пласталевых листов. В конце концов, это ведь был его день рождения, подумал он.

Джерен сидел в одиночестве в харчевне Гудронника, которая представляла собой немногим большее, чем питейное заведение с плитой за барной стойкой. Другие рабочие приходили и уходили, кто-то пил и буянил, прочие тихо искали компанию на ночь. Никто не обращал внимания на Джерена. Как и всегда. У него были мягкие, округлые черты лица и редкие неопрятные волосы, являвшиеся олицетворением невыразительности. Толстый слой засохшей жижи тоже этому не способствовал.

Он узнал одну шумную группу рабочих-мужчин. Они были из той же бригады, что и Джерен. Раньше они разыгрывали над ним жестокие шутки, но недавно нашли кого-то другого, чтобы мучить. Джерен услышал, как они переговаривались за своим столом.

– Поверить не могу, что ты его потерял, Морн, – сказал Дрей, самый болтливый в группе. – Смотритель тебе задницу надерет!

– По меньшей мере вычтут месячную зарплату, – заметил Келд, новый член бригады.

Джерен бросил взгляд на компанию. Морн держался за голову обеими руками и стонал.

– Он был при мне в начале смены, – проговорил он. – Я везде смотрел.

Не думая, Джерен отодвинул стул и встал. Он прошагал по липкому полу к их столу и еще до того, как они заметили незваного гостя, произнес:

– Твой респиратор лежит под кучей шлангов на вагонетке D-1619.

Все за столом перестали общаться и посмотрели на Джерена. На их лицах появилась смесь выражений от замешательства до злости.

– Надеюсь, бригадир не надерет тебе зад, – добавил Джерен и повернулся, чтобы вернуться на свое место.

– Какого?.. – начал Дрей. – Это Джерен только что сейчас с нами заговорил?

– Откуда, черт возьми, он знает, где твой респиратор? – спросил Келд. – Бьюсь об заклад, мелкий сучок его и взял.

Морн, самый крупный в группе и главный мучитель свежего мяса в цеху с гудронными ямами, сидел как оглушенный.

– Теперь я вспомнил, – произнес он наконец. – Я его положил на вагонетку, когда стало жарко. Должно быть, другая бригада навалила поверх него шлангов.

Он отпихнул свой стул и подлетел к Джерену.

– Мы сегодня ведь даже не на одном уровне работали, – сказал он. – Как ты узнал?

Джерен покачал головой

– Не знаю, правда, – ответил он. – Кажется, я это видел во сне прошлой ночью.

Пока кавдорцы вели Джерена, окруженного здоровяками из подкрепления, которое они подобрали в Пылевых Водопадах, по череде туннелей прочь от Нижнего Города, он вспомнил свой восемнадцатый день рождения и задался вопросом – снова – не следовало ли ему держать рот на замке. И не только из-за побоев, полученных им от рук Морна и его друзей.

Конечно же, Морн нашел респиратор именно там, где сказал Джерен. Джерен не сомневался, что тот был там. Он отчетливо видел это у себя в голове. Это ничего для него не поменяло; по крайней мере, поначалу. Если уж на то пошло, товарищи по смене стали избегать его еще сильнее – вплоть до того, что переходили на другую сторону улицы, когда он шел в их сторону. Во время пересменков Джерен шел в пузыре, куда никто не осмеливался войти. В целом, так же, как он шел сейчас, скованный и в окружении кавдорцев.

Но потом Джерен нашел потерянные вещи и для других людей. Его не просили их искать, сперва нет. Он видел эти предметы в своих грезах ночью, или же днем, когда впадал в странное состояние вроде транса, вызванное густыми гудронными парами. Он знал, кому принадлежат эти вещи, и где их потеряли. Разве не должен он был сообщить владельцам? Разве они не хотели этого знать?

Некоторые были благодарны. Другие накидывались на него. Постепенно люди все больше опасались Джерена. Они отходили, когда он приближался. Отводили глаза, увидев его. Джерен боялся, что кто-нибудь расскажет бригадиру, и он лишится работы.

Вместо этого однажды ночью у его лачуги собрались верующие. Он знал, что они придут. Прежде, чем они явились за ним, он несколько раз видел предмет, потерянный одним из Кавдора. Это был череп – в сущности, верхушка черепа, до закругленных кромок глазниц спереди, а по бокам чуть ниже того места, где были уши.

Пока Джерена вытаскивали из хибары, он пытался сказать кавдорцам, где они могут найти свой потерянный череп, но тех, похоже, это не интересовало. Когда его поволокли дальше, он заметил Келда, стоявшего в тени в стороне. Джерен улыбнулся Келду, вспоминая ту ночь, когда Морн, Келд и остальные из бригады избили его около столовой.

После того, как дружки Морна оставили Джерена свернувшимся в гудронной пыли на улице, Келд остановился и обернулся к мальчику. Его маленькие глаза-бусинки прищурились в уличном сумраке, словно он пытался пронизать ими череп отскребальщика баков и заглянуть тому в мозг. В тот момент, в одиночестве на улице, с кровотечением изо рта и носа, а также ноющими после пинков ребрами, долбящая боль в голове Джерена прекратилась, всего на миг, когда они с Келдом встретились взглядами.

Насколько бы иначе пошла бы его жизнь, гадал Джерен, пока кавдорцы толкали его по сырым и туманным туннелям, стены которых были скользкими от сточного конденсата, если бы Келд не оказался таким преданным членом Кавдора? Был бы Джерен сегодня здесь, скованный пласталевыми цепями и окруженный бандитами? Скорее всего нет. Но Джерен сердцем – и стучащей головой – знал, что находится в точности там, где нужно.

Осмотр скальных стен вокруг Нижнего Города привел Сервален к краю Сточного Озера. Глубинный Костер представлял собой заброшенный амфитеатр, наполовину погрузившийся в озеро. Он располагался примерно в двух километрах дальше по неровному побережью от того места, где она стояла. Между ними из глубокого ядовитого озера поднимались осыпающиеся рокритовые стены, преграждавшие путь всякому, кто не мог взобраться по ним или же раздобыть ялик.

И все же Сервален уже часто задавалась вопросом, не может ли существовать иного способа добраться до Костра. Кавдорцы были не из тех, кто станет тратить креды на лодку, даже если для их ритуалов требовалось уединенное и священное место.

На такой глубине, около самого дна улья, уровни и купола были спрессованы вековым давлением в практически сплошной массив. Тут не было никаких туннелей. Никаких входов в потайные купола. Вообще никаких пустот. Только сток и поднимающаяся над ним Бездна. Если тебе хотелось забраться поглубже, ты копал или черпал. По крайней мере, таково было расхожее представление.

Но при этом Глубинный Костер уцелел. Его выпуклый свод высился над стоком, уходя в сжатую зону. Широкая сцена амфитеатра выгибалась над токсичными глубинами, нависая над аудиторией из маток пауков и странной лодкой, поскольку сток плескался у края оркестровой ямы.

Так ли уж неправдоподобно, что здесь еще могли быть проходы, ведущие к старинному амфитеатру? А если так, то кому знать о них, как не Кавдору, провозгласившему это место своим священным убежищем?

Сервален двинулась вдоль стены, выискивая любые странности, которые могли бы указывать на расщелину. Однако вздымавшиеся над ней скальные фасады Бездны не давали никаких подсказок. Вход в туннель, если он существовал, был хорошо спрятан. Впрочем, у нее имелся козырь в рукаве.

– КБ-88, – скомандовала Сервален, указывая на каменную стену. – Найти Кавдор!

Уши кибермастифа завертелись, и он прижал свое металлическое рыло к земле. Анализаторы внутри корпуса пласталевой собаки проверяли воздух на предмет редких масел и важных эссенций, использовавшихся кавдорцами, а уши испускали активные звуколокационные волны, выискивая в рокритовой поверхности скрытые пустоты.

КБ-88 не понадобилось много времени, чтобы взять след. Мастиф вприпрыжку вернулся немного назад тем же путем, которым они пришли, и принялся взбираться на груду щебня, давным-давно осыпавшегося с какого-то разрушающегося строения наверху. На вершине кучи камней, обманчиво казавшейся легкой для восхождения, КБ-88 нашел потайной просвет позади куска рокрита размером с дом, маскировавшего вход в служебный туннель.

Сервален поднялась следом за металлическим псом и осмотрелась. И действительно, сразу внутри туннеля кто-то вытравил символ Культа Искупления Дома Кавдор.

– Хороший пес, – произнесла она. Потрепала кибермастифв по голове, а затем потянулась за воксом, чтобы уведомить Нокса о своей находке. Выдав сержанту указания, как добраться до туннеля, скрутинатор направилась внутрь. Нельзя было терять времени, дожидаясь остальной отряд. КБ-88 неслышно вышел перед хозяйкой и первым двинулся по темному проходу.

Д`оннэ ехала на лифте сквозь чрево подулья в почти полной темноте. Дыхание Пса рядом с ней стало лучше: хрип сменился храпом, достаточно громким, чтобы разбудить мертвых – или, скорее, чумных зомби или мутяр, высматривающих спускающуюся еду.

Периодически клеть лифта проходила через области, освещенные лишайником или странным образом функционировавшими служебными лампами. Когда эти светлые зоны проступали в поле зрения, Д`оннэ вставала, приготавливала оружие и пинала Пса, чтобы тот заткнулся. Свет в подулье обычно означал жизнь, а жизнь в темных уголках подулья хотела убить тебя, после чего сожрать.

Светлые зоны на такой глубине по большей части представляли собой спрессованные вспомогательные туннели, где не было места ни для кого, кроме крыс. По мере того, как подъемник погружался вглубь, Д`оннэ видела все меньше таких узких пространств. В сущности, с тех пор, как она видела хоть какой-то свет, прошла уже четверть часа.

Наконец, она уловила внизу слабое желтое биолюминесцентное свечение. Д`оннэ встала и приготовилась отвесить Псу по-настоящему сильный пинок, но заметила в этом свете нечто странное. Он заполнял все пустое пространство, к которому они приближались, словно свечение лишайников отражалось в большой зеркальной поверхности.

Глаза Д`оннэ широко раскрылись от ужаса, когда по этой поверхности прошла рябь. Она бросилась к панели управления подъемником, но споткнулась об гигантского спящего Пса и упала ничком. Прижавшись щекой к пласталевому полу кабины, Д`оннэ получила прекрасный обзор на Сточное Озеро, которое поднималось навстречу их снижавшейся клети.

Кое-как поднявшись обратно на ноги, Д`оннэ треснула ладонью по кнопке аварийной остановки на пульте управления. Старинный колокольчик секунду звенел, а затем смолк, словно умирающая крыса, а шестерни над клетью заскрежетали по тросу. Кабина дернулась и провалилась еще на три метра, прежде чем остановилась в окружении запаха жженого металла, смешанного с мерзкой вонью стока.

Клеть закачалась, и Д`оннэ уставилась на поверхность озера, которая находилась едва ли в паре метров у нее под ногами. Наверху кабина свободно свисала с выпуклого свода над Сточным Озером примерно на десять метров. Пласталевые балки – зазубренные остатки конструкции подъемника – заканчивались ниже отверстия шахты, оторванные ульетрясением или же разграбленные за столетия.

В сторону от сломанных балок, окружавших шахтовый проем, змеился проржавевший пласталевый служебный мостик. Д`оннэ понятия не имела, насколько безопасным может быть этот переход, но это был их единственный шанс. Она ударила по кнопке «Вверх» на пульте и понадеялась, что шестерни не полностью сгорели.

Над озером разнесся визг трения металла о металл, и лифт снова дернулся. Д`оннэ едва не упала на колени, когда клеть упала еще на метр и начала раскачиваться над отвратительной мутной жидкостью, которая пузырилась и колыхалась внизу.

Как раз в тот момент, когда Д`оннэ подумалось, что шестерни могут перепилить тросы и уронить их с Псом в сток, кабина лифта начала подниматься. Длинный участок истертого троса миновал шестерни, и визг стих, однако аварийная остановка забрала как минимум половину толщины. Потрепанную зону тянуло прочь от клети, и пласталевая проволока вокруг изношенного участка натягивалась и лопалась.

Д`оннэ с силой пнула Пса и принялась кричать на него.

– Пес! – завопила она. – Проснись, паршивая, никчемная шавка!

Кабина мучительно медленно поднималась к мостику, а Д`оннэ слышала «бздынь, бздынь, бздынь» рвущихся волокон. Следя за тем, как переход подползает все ближе, она пинала Пса и орала на него. Наконец, где-то в двух метрах от металлического мостика, храп огрина перешел в стоны и вскрики боли.

Д`оннэ увидела, как глаза ее телохранителя открылись впервые за несколько часов.

– Вставай, ленивая, чесоточная псина! – крикнула она и ткнула в кнопку остановки. Не дожидаясь, пока огрин уберется с дороги, Д`оннэ перескочила через него, схватилась за дверь кабины и распахнула ее.

До края мостика было больше метра, так что Д`оннэ пришлось прыгать. При этом импульс оттолкнул подъемник от нее. Она оступилась при приземлении, но удержала равновесие – по крайней мере, до тех пор, пока лифт не качнуло назад.

Клеть с металлическим лязгом врезалась в мостик, уронив Д`оннэ на колени и выбив проржавевшую секцию металлического пола. Когда решетка под руками выпала, она завалилась вперед и чуть не упала в дыру. В последний момент Д`оннэ метнулась вперед, оттолкнувшись стопами и коленями, чтобы миновать провал.

Пока она с трудом вставала, подъемник опять ударился об мостик. Пес внутри уже стоял, но выглядел неустойчивым и все еще слегка зеленоватым в районе шеи и плеч. Когда клеть вновь столкнулась с переходом, огрин покачнулся, но выровнялся и приготовился перепрыгнуть на мостик.

Однако шанс был уже упущен. Кабина ударилась под углом и завертелась вдоль края перехода. Д`оннэ побежала по мостику, а клеть вращалась и перекатывалась позади нее, сминая пласталь на своем пути. Нагрузка на трос увеличилась, и наверху лопались все новые жилы.

– Прыгай! – заорала она, попятившись от крутящейся клети, которая уже свернула вбок. От перехода осталось совсем немного. Пес отступил в дальний угол кабины, понесся к открытым воротам и под углом прыгнул к краю мостика.

В этот миг в воздухе над ними раздался оглушительный треск, похожий на звук грома, и трос лопнул. Клеть стала падать в момент прыжка Пса. Тот взмыл в направлении мостика, и показалось, что его огромные руки сумеют уцепиться за кромку, однако ноги не успели покинуть кабину, и она на лету ударила его по щиколоткам.

Д`оннэ в безмолвном ужасе наблюдала, как клеть и огрин унеслись от нее к Сточному Озеру. Через мгновение поверхность озера взорвалась мощным всплеском, который подбросил высоко в воздух сгусток мерзкой ядовитой жидкости. Д`оннэ побежала по переходу подальше от места падения, пока гейзер не достиг пика и не разлился по мостику за ней.

Как только стало безопасно, Д`оннэ вернулась к скрученному краю перехода и вперила взгляд в сток. Однако не увидела никаких следов лифтовой клети или своего телохранителя-огрина, только улегающуюся рябь на поверхности. Вскоре сток запузырился и успокоился, словно ничего и не произошло.

– Тупая дворняга. Психическим способностям этого мальца чертовски стоит окупиться, – прорычала она и направилась по металлическому мостику вдоль верхушки пещеры.<br />

[[Категория:Warhammer 40,000]]