Изменения

|Сейчас =2324

=== '''1: XXI''' ===

=== '''1: XXII''' ===

+Я не могу сражаться в одиночку.+  === '''1: XXIII''' ===Мысленный взор   ''Я не могу сражаться в одиночку.'' Этой короткой фразой он рассказывает мне все. Я не нахожу слов. Ее значение, ее смысл ошеломляют меня. Именно это я надеялся и желал услышать, но его намерение приводит меня в оцепенение. Это значит, что его расчеты сходятся с моими. Это ''в самом деле'' конец. Мы настолько буквально стоим на краю пропасти, что в нашем распоряжении остались лишь самые крайние меры. Война, заставляющая его вступить в бой, это одна из тех войн, которые никто и никогда не должен начинать. Его слова эхом отражаются в стенках моего черепа. Все, о чем я могу думать – что с этой секунды каждое действие будет стоить им крови, жертв и грязи. У него уже будет план, ведь у него всегда есть план, и очень скоро он посвятит меня в него, и ему понадобится мой совет и моя мудрость. Но каким бы ни был план, за его исполнение придется дорого заплатить даже ему, и каждый следующий шаг от края пропасти будет так же труден, как предыдущий. – Конечно не можешь, – говорю я. – Конечно, ты не можешь сражаться в одиночку. Я отхожу в сторону и немедленно начинаю приготовления. Я должен призвать тех, кто необходим для этого плана. Как только они получат весть и отправятся к нам, он сможет изложить мне свою стратегию. Ему нужны инструменты, которые будут держать факелы и отгонять тьму, подступающую к нему со всех сторон. Кто еще жив из тех, кому он может довериться в столь полной мере? Мой мысленный взор простирается вширь, накрывая собой все, что осталось. Я ищу его сыновей. Я ищу наших последних союзников. Пусть же они раскроют себя. Вот! Первый, ближе всех к нам, хоть одновременно и дальше. Глубоко под Троном, в петляющем небытии паутины. Его имя – Вулкан. Я бы сказал, что он уникален, впрочем, каждый из сыновей моего господина уникален по-своему. В него мой повелитель вложил особую частицу себя. Вулкан – единственный из примархов, кто унаследовал его вековечную сущность. Мой владыка вечен, и Вулкан – тоже. Этой особенностью, на самом деле, обладаю и я. И потому, Вулкан жив, и Вулкан мертв, и снова жив. Мой господин доверил Вулкану непрерывное постоянство, храбрость, необходимую для сохранения пламени. Вулкан – воплощенная атанасия<ref>Атанасия – бессмертие(прим.перев.)</ref>. Вулкан не подвел своего отца. Ни разу. И это уже стоило ему слишком многих жизней и смертей. Я вижу его, глубоко в паутине, с молотом в руке, бредущего домой, чтобы занять свое место у врат под Троном. Когда мой разум касается его, я не могу сдержать слез. От него остался лишь обугленный скелет, обгорелое экорше<ref>Экорше — учебное пособие, скульптурное изображение фигуры человека, животного, лишённого кожного покрова, с открытыми мышцами. (прим.перев.)</ref>, словно вышедшее из кабинета анатомии. Покрывшиеся корочкой обрывки плоти прикипели к треснувшим костям, отказываясь умереть, пытаясь исцелиться. Он спотыкается… Его новое, деформированное сердце, пропустило удар и лопнуло. Он падает замертво. И вновь живет, благодаря дарованному проклятию. Он жив, и вновь поднимает свои кости, медленно, цепляясь за рукоять опаленного молота в поисках опоры. Он встает. Он шатается. Он делает новый шаг. Вулкан только что убил Магнуса, вторую из величайших ошибок своего отца, и неоспоримо величайшее его разочарование. Из-за того, кем Магнус стал теперь, эта смерть не продлится долго. Повелитель Просперо не может умереть по-настоящему. Но Вулкан сокрушил его и вышвырнул его несмертный труп во внешнюю тьму. Я не знаю, сколько раз умер Вулкан, пытаясь сделать это, или сколько раз он умер на пути сюда, начиная и начиная заново, стараясь снова вернуться к полноценной жизни. Вулкан убил Магнуса, но варп до сих пор вопит у него за спиной, и визги преследующих его демонов эхом отражаются от оставшихся позади тоннелей из психопластика. Я тянусь к нему и мягко шепчу в его пытающийся обновиться разум. Я говорю ему, что он нужен нам ''здесь.'' Он нужен мне, чтобы защищать Трон и держать закрытой дверь в паутину. Он должен держать ее, пока его отца нет. Он не отвечает. Не может. У него нет ни губ, ни языка, его сознание до сих пор в зачаточном состоянии. Но я ощущаю его согласие. Вулкан выстоит. Он не подведет нас, ведь он вечен, каким мы и создали его. Он – квинтэссенция бесконечного терпения. Я наблюдаю за ним еще мгновение. Хромающий скелет, вытаскивающий себя из бесчисленных могил, его мышцы и сухожилия медленно обтягивают кости, кровь плещет словно из святого источника, наполняя новообразованные вены и капилляры, которые словно лозы обвивают его скелет. Молот тяжело волочится за ним по земле. Он идет, полумертвый, неумолимый, прямиком из горнила, прямиком из-за ночной завесы, навстречу своему долгу Трону. Он идет прочь от смерти, шаг за шагом, в то время как его отец, видимо, готовится пойти навстречу своей собственной. Кто еще? Я смотрю вновь. Мой разум заполняет собой эту комнату, которую иные называют Тронным Залом, и тянется к златому балдахину, подвешенному над самим Троном. Это широкий полог, вышитый противоречивыми, и все же неразделимыми принципами ''конкордии'' и ''дискордии''<ref>Конкордия и дискордия – союз и разлад. Кроме всего прочего, их принципы используются в радиоизотопном датировании (прим.перев.)  </ref>, вбирающий в себя электрически синюю ауру света, излучаемую моим повелителем. Мой разум стремится вовне, прочь от массивного цоколя Трона, высеченного из психореактивного материала, известного на искусственных мирах как психокость, с вкраплениями пси-кюрия<ref>Кюрий – химический элемент (прим.перев.)</ref>, турмалина, аэролитического молдавита и панелями из темного стекла. Прочь от безмолвных стражей, Узкареля и Кекальта, от застывшего наготове сверкающего строя их собратьев-Гетеронов; прочь, словно стремительный поток по глянцевому полу из мрамора и оуслита; мимо шелестящих скоплений стазисных генераторов, археотеховых регуляторов и псайканных усилителей, которые окружают и подпитывают Трон. Эти вспомогательные механизмы доставили сюда в спешке и торопливо подключили, когда Глупость Магнуса нарушила гармоничную безмятежность этого святилища<ref>Подробнее об этих событиях можно прочесть в книгах «Тысяча Сынов», «Отверженные Мертвецы» и «Повелитель Человечества» (прим.перев.)</ref>. Мимо усердных конклавов Аднектор Консилиум в клобуках и ризах, стоящих посреди напоминающих змей и кишечные петли силовых кабелей и молящихся над своими бормочущими устройствами; все дальше и дальше, к пугающей высоте и широте гигантского свода, похожего на перевернутый вверх дном каньон; между сверкающими аурамитовыми колоннами, вздымающимися ввысь, словно стволы зрелых ''Секвойядендрон гигантеум''<ref>Секвойядендрон гигантский, также известен как мамонтово дерево или гигантская секвойя (прим.перев.)</ref>, мимо Соломоновых столбов из витой бронзы, колонетт с акантовыми вершинами, колоссальных резных арок; под сияющими, витиеватыми электро-факелами, словно сталактиты свисающими с головокружительно высокого потолка, и между люмен-сферами, плавающими в воздухе подобно маленьким солнцам; дальше, мимо эшелонов полированных автоматонов, обслуживающих психо-системы талисманов; прочь от пустых кресел с алыми подушками, в которые некогда садились Верховные Лорды Совета, а иногда ожидали аудиенции страдающие по космосу шишки из Навис Нобилите; мимо золотых кафедр с оцепеневшими астропатами, застывшими в садомазохистской фуге; вокруг клацающих генераторов грез и онейро-станков; мимо гипностатических гадательных печей, источающих пар и смирну, и аффиматричных прогнометров, истекающих синтетической плазмой, выдыхающих запах искусственно вызванных кошмаров; мимо скрипторумов ноктюариев; мимо бронзовых реликвариев и граалей; мимо перламутровой логгии, где околдованные прорицатели и скандирующие прогностипрактики отсеивают и вычитывают длинные ленты переведенных глоссолалий, исторгаемых клекочущими машинами индиффирентности, в поисках обрывков смысла; мимо старших пророков, размахивающих кадилами и технопровидцев, катящих резные склепы; мимо кающихся нищих у столов для подаяний и отшельников с электрическими дароносицами; все дальше, сквозь звуки антифонных напевов и литургий, изливающихся из ниш часовен, огороженных кружевными иконостасами, чтобы они не увидели его и не забыли слова; мимо множества оглашенных, жаждущих искупления и горящих евхаристическим пылом; вдоль стен из порфира и слюдяной мозаики, мимо фресок с черепами и хохочущими юношами, скрывающих за собой алхимические символы; мимо генеалогических древ и мемориальных табличек с символикой двадцати легионов, и все, кроме восьми, теперь завешены амарантовым покровом скорби; мимо железных храмов химерических братств, которые, со всей возможной скоростью, судорожно составляют новые варианты материальной истины методом автоматического письма, в отчаянной попытке сохранить их и отвести неумолимый удар судьбы; мимо стаек мечущихся сервов и учтивых абхуманов с завязанными глазами, чтобы они могли оставаться в бодрости и здравом уме одновременно, бегая с потерявшими всякий смысл донесениями; мимо Загрея Кейна, Фабрикатора-в-изгнании со свитой адептов, рыдающего о гибели своих боевых машин и планирующего расположение оставшихся; мимо целых акров чистого мраморного пола, где однажды мы разместим гробницы; мимо гигантских знамен с символами свободы и победы, водопадами свисающих с высоких стен на каждом метре шестикилометрового нефа; под гулким сводом потолка, выполненного из перуанского золота, мрамора и кристаллов, добытых на Энцеладе, создающих обман зрения, потолка высотой в километр; мимо безмолвных, ждущих приказа сверкающих рот Кустодес Пилорус, без единого движения несущих свою вахту у двери и шепчущих свою вечную мантру «лишь Его волей», прямиком к самой двери из керамита и адамантия, к Серебряной Двери, к сокровенным вратам вечности. И наружу. Это всего лишь комната. Я двигаюсь дальше. Мой неспокойный разум стремится все дальше. Сквозь вечную дверь, за пределы секулярного, гуманистического храма, который представляет из себя тронный зал, в алебастровые коридоры, к ахероническим<ref>То есть, подобным Ахерону, одной из пяти рек, согласно мифологии, протекающих в подземном царстве Аида (прим.перев.)</ref> проспектам, бесконечным туннелям из камнебетона, пронизывающим Внутренний Санктум, к радиальным мостам над бездонными ущельями, в темных глубинах которых покоятся нетронутые останки городов-могильников. Я не задерживаюсь. Мой разум течет сквозь погребенные залы последней крепости, сквозь каждую из Великих Печатей, вдоль широченных переходов, по которым некогда шагали целые армии, желая получить благословение, и могучие Титаны шли по десять машин в ряд, чтобы приблизиться к нему, словно просители, и словно обычные люди преклонить перед ним колени… Вот оно. Еще двое. Еще двое идут сквозь яркий натриевый свет. Рогал Дорн, стойкий Преторианец, и возлюбленный Сангвиний. Мне незачем призывать их, ведь они сами уже спешат к нам, бок о бок, вместе со своими лучшими заместителями, Имперскими Кулаками и Кровавыми Ангелами, сопровождением из Астартес. Думаю, они направляются к нему в качестве делегации. Они сделали все, что было в их силах, больше, чем кто-либо смел бы просить, но время истекает. Они идут к нему, чтобы сказать – час пробил. Они идут сказать ему, ''потребовать'' у него, чтобы он встал рядом с ними, в эту секунду, оставшуюся до полуночи. А если он не сможет, они заберут его и сопроводят в безопасное место. Он отказался от этой возможности сразу, как только началась осада. И дело не в гордости, не в нежелании осознать масштаб угрозы. Просто ''не осталось'' безопасных мест. Во всей галактике не осталось места, где он был бы в безопасности от того, что грядет. Рогал, вероятно, вернейший из его сыновей, образец непоколебимой преданности. Я вижу, что он опустошен. Он весь расхристан, все его тело болит и надрывается, доспехи измяты в сражении во время отчаянного отступления из бастиона Бхаб, его разум пуст. Мне жутко чувствовать такое истощение. Рогал, один из величайших стратегов за всю историю, руководил нашей обороной. Он дирижировал укреплениями нашей твердыни, а его тактические ходы, блестящие, дерзкие, молниеносные ходы позволяли ему вести партию, крупнейшую партию в регицид из когда-либо сыгранных. Я жажду обнять его и вознести хвалу за его труд. Он преуспел, он держал удар за ударом, призвав на помощь тщательное планирование, тонкую проницательность и мгновенную импровизацию, которые позволили ему пройти каждый поворот жестокой судьбы. Но его разум истощен. Больше ''нет'' никакой игры. Не осталось никаких ходов. Я ощущаю в нем вакуум, его усталый разум шокирован, обнаружив, что теперь свободен, и ему больше нечего обдумывать или решать. Это ощущение чуждо ему, оно отравляет его. Еще никогда не было так, чтобы он не знал, что ему делать. Еще никогда не было так, чтобы он не знал, что будет дальше. Он надеется, что его отец знает. Он идет умолять отца рассказать ему. И Сангвиний. Его телесные раны куда серьезнее, хоть он и пытается скрыть их от окружающих за аурой собственной сущности. Ему не скрыть их от меня. За излучаемым им сиянием, я вижу повреждения, нанесенные его доспехам и телу, разверстые раны, оборванные и опаленные перья на его крыльях. Теперь, когда он вернулся в Санктум, дух-хранитель его отца, его эгида, исцеляет Сангвиния быстрее, чем позволяют возможности любого смертного. Но этого недостаточно. Возможно, он уже никогда не будет прежним. Некоторые из этих чудовищных травм он будет носить весь остаток своей жизни. Он пытается шагать прямо. Он надеется, что его сыновья не увидят кровавые пятна, остающиеся за ним на полу коридора. Он только что сразил Ангрона, сильнейшего и самого яростного из наших врагов, а также Ка’Бандху, демона, бич IX легиона, но оба эти несравненных подвига обошлись ему в непомерную цену, а в отличие от Вулкана, у Сангвиния есть лишь одна жизнь. Я вижу его страдания, вижу раны на его теле, боль в конечностях, но более того, я вижу скорбь в его сердце. Как и Рогал, он отдал все, что у него было, и этого оказалось недостаточно. Он уничтожил Ангрона, сокрушил Ка’Бандху, закрыл Врата Вечности и запер последнюю крепость. И все же, стены рушатся. Солнце налито кровью. Время истекает. Он не понимает, почему мы созданы, чтобы страдать. По правде сказать, никто из них не понимает этого. Даже у сыновей-примархов не хватает контекста, чтобы осмыслить размах планов отца, глубину его аллотеистического учения, или истинный масштаб всего, что стоит на кону. Но Сангвиний, Светлый Ангел, чувствует это сильнее прочих. Я ощущаю в нем тоску и страдание. Не будет никаких взаимных обвинений. Он просто хочет спросить отца – ''почему?'' Хоть и по-разному, но они оба жаждут откровения. Они идут к нам сами, мне не требуется призывать их. Они идут, чтобы просить о помощи, и в этот раз, к их удивлению, мой господин готов ответить им. Кто еще? Мой разум тянется дальше, наружу, в предместья Санктума, где пылают башни, а стены, которым полагалось стоять вечно, оседают лавинами, словно сделанные из игрушечных кубиков. Палатина полностью захвачена, с убийственной скоростью и фетишистским ликованием. Воздух воняет озоном и грязным дымом. Горны и сирены разрываются от запоздалых сигналов тревоги и приказов, которым некому следовать. Это была центральная аркология человечества, сердце империи, и она погрязла в резне неимоверных масштабов и волнах Нерожденных. Лишь последняя крепость, запертая благодаря монументальному подвигу Сангвиния, остается неприкосновенной. Те наши силы, что смогли попасть внутрь до закрытия врат, теперь удерживают последние стены, а те, что не смогли – и их много, очень много – уже не спасутся, и теперь обречены сражаться до смерти в наполненной безумием Палатинской Зоне. Даже последняя крепость заражена. Прежде чем Архангел затворил Врата, первые захватчики смогли прорваться сквозь них. Теперь Врата закрыты, и Стражи из Легио Кустодес искореняют остатки проскользнувших внутрь врагов. Демоны здесь… Вот он. Вальдор. Первый из Десяти Тысяч. Защитник внутреннего круга. Он охотится в Прецептории Иеронимитов, истребляя визгливых монстров, прокравшихся сюда перед закрытием Вечности. Разум Константина сияет сосредоточенностью. Повелитель Легио Кустодес ужасает, вероятно, он самый безжалостный из всех полубогов под началом моего господина. Константину была дарована очень малая свобода. Его роль – проще любой другой. Он сыграл ее без всяких сомнений. Он стоит в стороне от других, не сын, но одновременно и нечто большее, и нечто меньшее – его доверенное лицо, вечно бдительное, беспристрастное и не испытывающее колебаний. Его суждение не отягощают вопросы крови, наследия или братства. Он был создан чтобы стоять в стороне, и чтобы среди них всегда был тот, кто способен сохранять объективность без предубеждений. Но в течение этой войны, мой господин начал жалеть его, и позволил Константину узнать больше и поделиться своими возражениями. Частично, он сделал это потому, что так Вальдор смог бы лучше выполнять свой долг, но кроме того, он решил, что будет честно позволить ему знать. Он дал Вальдору оружие, Аполлоническое Копье, а вместе с ним и откровение. Каждое совершенное им убийство обучает Константина. Каждый выпад в демоническую плоть и кости несет в себе урок, наполняя Вальдора знаниями убитых им существ. Я лишь надеюсь, что он не узнал слишком много. Боюсь, он мог увидеть достаточно, чтобы поставить под вопрос замысел своего творца. Я знаю, что сейчас Константин действует по собственным убеждениям, строит свои собственные планы на тот непредвиденный случай, если план моего господина провалится. Он считает, что держит их в тайне от меня, но это не так. Я знаю, что он разрешил создать оружие, которое использует в критической ситуации. Оно прикончит сыновей моего господина, и сыновей его сыновей, всех без остатка, не делая исключений. Константин всегда сомневался в мудрости созданных его повелителем полубогов. Я позволил ему утешить себя созданием этого оружия, смирившись даже с гениальным чудовищем, которое он привлек для работы над ним. Оно все равно не понадобится. А если и понадобится, и оно будет создано, нашего повелителя уже не будет в живых, чтобы лицезреть его применение. Я взываю к нему. – Мой царь, – говорит он, принимая мой голос за голос своего господина. Он выдвигается немедленно, без возражений, оставляя своих бойцов закончить работу, оставляя разорванных на куски Нерожденных корчиться у своих ног, брызгая кровью на его золоченые доспехи. Он спокоен, он не испытывает сомнений, он верен. Он сохранит свое оружие в резерве и встанет рядом со своим повелителем в эту секунду перед полуночью. Лишь после этого, если его повелителя не станет, он обрушит свою кару, опустит занавес на эту трагедию кровавого мстителя и очистит всю сцену. Вальдор в пути. Рогал и Сангвиний. Вулкан. Мой разум блуждает еще мгновение, по оплавленному керамиту Внутреннего Дворца, тщетно ищет кого-нибудь на улицах, затянутых бактериологическим туманом, едким газом и облаками пепла, оставшегося от миллионов жертв. Должен быть кто-то еще. Когда-то здесь было так много тех, к кому можно было воззвать в час нужды. Но никого не осталось. Эти четверо – последние из них. Остальные либо мертвы, либо стали причиной, по которой умирает наш мир.<br />