4907
правок
Изменения
м
— Назови свое имя и роту, — говорит он.
— Вражеские сигналы? — не оборачиваясь, спросил Каллистон.
— Нет, — подтвердил брат-сержант Ревюель Арвида.
— А ты ничего не чувствуешь?
— Теперь это не так просто, как раньше.
— Да, не так.
— Транспорт готов, капитан, — доложил Арвида. — Мы можем спуститься, когда пожелаете.
— А ты все еще сомневаешься, следует ли нам делать это?
— Вы же знаете, что да.
— Ты будешь нужен мне внизу, — сказал он. — Чтобы ни говорили авгуры, там будет опасно. Но если ты этого не хочешь, то так и скажи.
— Значит, я имею право выбора?
— Я не буду тебя заставлять.
— Так не пойдет. Куда вы, туда и я вместе со всем моим отделением. Вам удалось их уговорить.
— Им требовалось немного убеждения.
— Нам предстоит многое понять, но я не понимаю, как наше прибытие поможет в этом.
— Нам нужно с чего-то начать.
— Я знаю. И как уже сказал, если вы уверены насчет этого, тогда я с вами. Можете не сомневаться во мне.
— Я не сомневаюсь, брат, — уверенно произнес он. — Нас оставили в живых по какой-то причине, и это возлагает определенные обязанности. Мы высадимся на ночной стороне терминатора.
— Прошло всего полгода с тех пор, как нам приказали улететь, — сказал он, обращаясь к самому себе. — Трон, Просперо изменился.
— Менес Каллистон, капитан, Четвертое братство, Тысяча Сынов.
— Что ты делаешь на Просперо? — спрашивает он.
— Могу спросить тебя о том же.
— Можешь. А я могу убить тебя.
— Что ты знаешь о причинах гибели планеты? — спрашивает он.
— Нам приказали покинуть орбиту полгода назад, — отвечаю я. По крайней мере пока говорить правду кажется наилучшим выходом. — Некоторые оспаривали приказ, но не я. Я никогда не сомневался в словах своего примарха. Лишь позже, когда нам не удалось выйти на связь, мы начали подозревать неладное.
— Насколько позже?
— Спустя пару недель. Мы находились в варпе.
— Почему вы не вернулись сразу?
— Я хотел, но другие — нет. Мы пытались выйти на связь с помощью астропатов, но наши боевые пароли оказывались неверными всякий раз, когда мы пытались установить контакт. Вскоре после этого наши корабли атаковали. Полагаю, это были вы или те, кто был с вами в сговоре.
— Сколько вас выжило?
— Не знаю. Нам пришлось разделиться.
— Значит, твой корабль прибыл сюда один.
— Да.
— Но даже в этом случае вам потребовалось много времени, чтобы вернуться, — замечает он.
— Мы задержались из-за варп-штормов. Они многие месяцы были непреодолимыми.
— Так и было. Уверен, ты знаешь причину.
— Вы либо благословлены, либо прокляты, раз сумели прорваться сквозь них, — говорит он, и я чувствую, что ему нравится управлять моей судьбой. — Пока я не решил, что же именно, но мы еще вернемся к этому вопросу.
— Обыскать местность, — приказал Каллистон по воксу. — Приготовить оружие. Встреча в точке «Алеф».
— Есть что-то, брат-капитан? — раздался по личному каналу голос Арвиды.
— Никак нет, — ответил Каллистон, стараясь сдержать эмоции. Даже на расстоянии в сотню метров он чувствовал скептицизм Арвиды. Когда капитан вновь оказался на Просперо, способность читать разум полностью вернулась, и ему стало ясно настроение каждого боевого брата отделения.
— Возможно, здесь уже ничего не осталось, — заметил Арвида.
— Возможно.
— Так сколько еще мы будем искать?
— Это решать мне. Побереги энергию для охоты, брат.
— Капитан, — произнес по воксу Фэрет, один из воинов отделения, — вам стоит взглянуть на это.
— Как ты себя чувствовал, увидев, что стало с твоим миром?
— Неудобно, — отвечаю я. — Но ничего более. Мы знали, чего ожидать. Мой сержант — провидец, и он в общих чертах описал, что произошло.
— Неудобно? — повторяет он.
— Вы — слабаки, — выдыхает он, и голос становится резким и обвиняющим. — Вы вернулись сюда, чтобы собрать обломки того, что позволили уничтожить. Будь это мой мир, я бы никогда не покинул его. Я бы убил любого врага, посмевшего приблизиться к нему, и плевал бы на приказы примарха. Вы были слабы, капитан Каллистон. Слабы.
— Если бы мы знали… — начинаю защищаться я. Не знаю, почему чувствую необходимость в этом. Неважно, что собеседник думает обо мне, ибо совесть моя чиста.
— Если бы вы знали! — взрывается он, прерывая мой правдивый ответ. На мое лицо летят капли слюны. На мгновение кажется, будто он впал в ярость, но я затем понимаю, что воин смеется. — Только послушай себя, Тысячный Сын. Вы всегда были такими надменными, исследуя миры, которые другие легионы завоевали благодаря своей доблести, и бахвалясь пониманием того, что мы нашли для вас. Вы никогда не любили марать руки кровью. О, нет. За вас это всегда делали другие, чтобы вы больше времени могли проводить в своих библиотеках. Вы хоть знали, какими ничтожествами мы вас считали?
— Прекрасно знали, — отвечаю я.
— Вы знали? Вы могли сражаться как воины вместо того, чтобы использовать колдовство. У вас ведь был выбор. Я не понимаю вас.
— Мы сражались, — говорю я, вспоминая завоевание Сорокопута, когда сам Магнус вел нас в бой. Он был величественен и могуч, как Русс или Лоргар, каждой своей частичкой походя на воплощение мечты Императора о возлюбленном сыне. — Мы играли свою роль.
— Больше нет, — звучит ответ, грубый от нескрываемого торжества. — Ваша роль подошла к концу. Ваши пирамиды разрушены, а хребет вашего примарха-ублюдка сломан.
— Магнус не умер, — говорю я. — Я бы понял, если бы он погиб. Мы вернулись именно в надежде отыскать его. Но, похоже, тебе и так известно все о нас и о том, что случилось с этой планетой. Ты намекаешь на нечто большее, о чем я могу только догадываться. Но раз тебе известно столь много, а мне так мало, не думаешь ли ты, что вопросы следовало бы задавать мне?
— Ты для меня всего лишь ''добыча'', предатель, — донеслось до меня грозное рычание. — И ничего больше. Только попробуй забыть об этом, и твоя смерть будет мучительной.
— Сколько человек было в твоем отделении? — спрашивает он, с трудом взяв себя в руки.
— Девять, — отвечаю я, и хотя говорю сердито и неохотно, во мне просыпается радость в преддверии грядущего. — Нас было девять.
— Что там? — спросил Каллисон, приблизившись к Фэрету.
— А какие наши братья пользуются рунами? — спросил он самого себя.
— Это их рук дело, — юный голос Фэрета стал сиплым от кипевших внутри воина эмоций. — Волки Фенриса.
— Капитан, — доложил по воксу Арвида, нарушив ход мыслей Каллистона. — Доказательство. Мы нашли следы Космических…
— Знаю, — со смертельной усталостью в голосе ответил Каллистон. — Руссовы псы.
— Части доспехов, — подтвердил Арвида. — Они оставили знаки на стенах. Некоторые из них… непристойные.
— Мы находим все больше доказательств, — ответил Каллистон, обращаясь ко всему отделению через канал миссии. — Перегруппируемся у пирамиды Фотепа.
— На планете все еще могут оставаться Волки, — предупредил он. — В этой зоне целей не обнаружено?
— Я ничего не вижу, — сказал Каллистон, выдавая свое раздражение. Арвида всего лишь выполнял свой долг, но что-то в мелочном скептицизме сержанта выводило его из себя. — Выдвигаемся…
— Нас прижали сильным огнем! — доложил Орфид в двухстах метрах от него. — Множественные…
— Отступайте к моей позиции! — приказал Каллистон, оглядевшись на окружающую его местность. Среди разрушенных зданий было много мест для укрытия, но все они едва ли выдержали бы концентрированный огонь. — Отступайте ко мне. Повторяю, отступайте ко мне.
— Это мой мир, псы, — яростно взревел он. — Так что вам придется сразиться за него.
— Девять, — говорит он. — Девять глупцов. Похоже, у вас не было другого плана, кроме как рыскать среди руин в поисках мусора. Разве вам не приходило в голову, что разрушители Просперо могли оставить на планете войска?
— Конечно, приходило.
— Но вы все же рискнули.
— Да. Но у нас не было иного выхода. Мы были одни, далеко от остатков флота. Оставаясь в неведении, мы были уязвимы. Я решил искать выживших на Просперо, возможно, самого примарха. Мы понимали, что вряд ли кого-то найдем, но у нас были и другие причины, как ты сказал, рыскать среди руин.
— Другие причины?
— Из всех человеческих миров Просперо был величайшим хранилищем знаний, — говорю я, не пытаясь скрыть гордость в голосе. — Здесь были библиотеки, которые по полноте могли соперничать даже со знаниями древних рас. В наших хранилищах содержались тайны и секреты, которые не могли полностью разгадать даже мы. Пока вы бороздили звездное море с одним лишь желанием грабить и убивать, мы учились.
— Ты говоришь о колдовстве, — говорю я и отваживаюсь на нечто большее. — Но ты ничего о нем не знаешь. Великий Океан представляет собой настолько тонкую материю, что постичь ее можем только мы. Мы смотрим в само вещество варпа и понимаем его сущность. Мы видим проблески будущего, возможности столь грандиозные, что их нельзя описать словами.
— Я думал, что нам удастся спасти хотя бы что-нибудь из уцелевшего. Если судьба предопределила, что нам следует уйти, то мы могли бы по крайней мере оставить после себя инструменты, которые успели собрать.
— И много вам удалось найти?
— Ты ничего о нас не знаешь! — ревет он, и в его голосе просыпается ярость.
— Ничего! — кричит он, и на мои разбитые щеки падает густая слюна. Он орет прямо мне в лицо.
— Ты ничего о нас не знаешь, — вновь рычит он, и в его голосе слышится ужасающая урчащая угроза.
— Такой самоуверенный, — сплевывает он, и я чувствую на своем теле густую маслянистую слюну. — Такой чертовски самоуверенный. Но, как выяснилось, ты знаешь даже меньше, чем думаешь.
— Ты все еще не знаешь, почему я привел тебя сюда, — говорит он. Я ощущаю его презрение. — Пора пролить немного света.
— Брат-капитан, — доложил он по воксу. — Советую вернуться к транспортнику. Здесь слишком много…
— Почему я здесь? — спрашиваю я.
— Я здесь по той же причине, что и ты, — говорит он. — Чтобы копаться в обломках, выискивая что-нибудь ценное.
— И ты нашел то, что искал?
— Глубоко под Тизкой есть одна каверна. Ты знаешь ее — Отражающая Пещера. Мы предполагали, что, несмотря на тщательность Волков, они могли забыть о ней. Я приказал оттуда кое-что вынести.
— Лунный Волк, — говорит Кхарн. — С его помощью твой примарх связывался с Гором. Когда-то он был частью доспехов Магистра Войны, поэтому они обладают симпатической связью.
— Им можно воспользоваться вновь, а Гор пока не желает вступать в разговоры. Кулон будет уничтожен, и тем самым закроется еще одна потенциальная брешь в нашей защите. Затем, хвала богам, я смогу заняться более полезной работой.
— Не понимаю, — говорю я, и от упоминания ''богов'' мне становится неуютно. — Причем здесь Гор? Что здесь случилось?
— Ты и правда ничего не знаешь, — говорит он. — Я хотел выпытать что-нибудь полезное, но вижу, ты ничего не знаешь. Поэтому я буду мучить тебя иначе.
— Слушай меня, Тысячный Сын, и я расскажу тебе историю. О великих переменах, происходящих в галактике, о крушении всех надежд твоего примарха и финальном триумфе благородного сильного над трусливым слабым. А затем, прежде чем убить тебя, о последней цели этого крестового похода, который люди в своем бесконечном неведении начинают звать Ересью.
— Приготовиться к отступлению, — приказал Каллистон, наблюдая за тем, как заканчиваются снаряды в магазине. У него не оставалось иного выбора. Из-за темноты и расстояния он не мог определить количество врагов, но, судя по всему, к ним приближалось не менее тридцати космических десантников. Эту позицию им не удержать.
— Куда, брат-капитан? — спросил Леот, один из двух выживших Тысячных Сынов. В его голосе не чувствовалось страха, но звучал укор. Он понимал, насколько малы их шансы.
— К транспортнику, — ответил Каллистон, заменяя магазин. — Но не напрямик. Прорвемся к колоннаде, а оттуда пойдем в обход.
— Пошли, — произнес Каллистон, приказывая бойцам двигаться вперед, пока сам он прикрывал отступление.
— Нас атаку… — начал было он, но умолк, заметив клубящийся шлейф ракеты.
— Нет, — раздался неподалеку голос, похожий на звериный и наполненный едва сдерживаемым желанием убивать. — Живым.
— Итак, Тысячный Сын, — спрашивает мой мучитель. — Что ты из этого понял?
— Вы вступили в союз с предателем, — говорю я, чувствуя, как в моих словах звенит пустота.
— Ты зовешь его предателем. История же наречет его искупителем.
— И ты говоришь, что Волки Фенриса сделали это, дабы наказать нас за предательство? Тогда почему вы охотитесь за нами?
— Они пришли за вами потому, что считали, будто вы переметнулись на сторону врага. Мы же пришли за вами потому, что знаем — это не так. Не по-настоящему. Не наверняка. Наша цель требует полной самоотдачи.
— Так вы никогда не верили в Объединение? Оно всегда было для вас тяжким бременем?
— Мы верили в него, — рычит он, и в его голосе снова пробуждается жестокость. — Никто не верил в него сильнее нас. Никто не прилагал больших усилий, чем мы.
— Мы были бойцами, — говорит он. — Мы сотворены по образу и подобию нашего примарха так же, как вы являетесь сынами своего, но его предали и бросили, едва власть над галактикой перешла от воинов к хозяевам рабов.
— Они вновь призовут нас, чтобы мы сражались в их битвах, пока сами будут посмеиваться в своих хоромах. Они — публика, которая с ужасом будет взирать, как мы поднимаемся к ним наверх. Мы сделаем с ними то, что Ангрону следовало сделать в Деш’еа. Мы высвободим заключенный в нас потенциал.
— Ты прибыл сюда не ради Лунного Волка, — как можно тише говорю я. — Ты здесь, потому что знаешь об устройствах, некогда существовавших на Просперо. Ты надеялся найти лекарство.
— Время еще есть, — говорю я, хотя понимаю, в каком опасном положении нахожусь. Мне интересно, был ли бой запланирован заранее. — Устройства уничтожили, но я могу восстановить их, могу исцелить твой разум, могу извлечь имплантаты и вернуть тебе покой, могу погасить огонь, все время ведущий тебе вперед и заставляющий тебя делать то, что ты считаешь презрительным. Я знаю, что даже сейчас частичка твоего разума презирает себя за содеянное.
— Я могу помочь тебе, брат. Могу исцелить твой разум.
— Колдун! — затем ревет он, и с его губ слетает слюна. — Тебе не исцелить ''это''не исцелить!
— Колдун! — вновь ревет он и идет на меня, размахивая руками.
— Знание — сила, — прошептал он.
Нет описания правки
{{Книга
|Обложка =Rebirth.jpg|Описание обложки =|Автор =Крис Райт / Chris Wraight|Переводчик =Летающий Свин|Издательство =Black Library|Серия книг =[[Ересь Гора / Horus Heresy (серия)]]|Сборник =[[Эпоха Тьмы / Age of Darkness (сборник)|Эпоха Тьмы / Age of Darkness]]|Предыдущая книга =|Следующая книга =|Год издания =2011
}}
Итак, допрос начинается так же, как начинались все подобные действа, как миллионы дознавателей начинали с самого момента зарождения организованного насилия.
И в один миг, один ужасный миг я понимаю, что не могу этого вспомнить.
Его доспехи были выкрашены в насыщено-красный глянцевый цвет, а на наплечниках белой и золотой краской выведены символы и числа Четвертого братства Пятнадцатого легиона астартес, Тысячи Сынов. Пока он стоял в раздумьях, к нему приблизился другой воин. Новоприбывший был ниже ростом, более жилистый и энергичный с виду, его лицо казалось воплощением среднестатистического астартес: бычья шея, квадратная челюсть, тугие мышцы плотно прилегают к крепким костям. Он мог быть и моложе первого, но из-за превратностей генного кондиционирования об этом было сложно судить.
Арвида, являвшийся корвидом, скорбно улыбнулся.
Каллистон кивнул.
На колонне управления слева от Каллистона замерцало несколько рун. Над ней возникло гололитическое изображение в форме вращающейся сферы, на которой были отмечены вычисленные траектории снижения на планету.
Лишь тогда Каллистон отвернулся от иллюминаторов и посмотрел в глаза своему подчиненному.
Арвида не отвел взгляд, и на его лице мелькнула тень улыбки.
Арвида покачал головой.
Каллистон позволил мимолетному раздражению скользнуть по строгому лицу.
Каллистон вновь взглянул на порталы реального космоса. Планету окутывала аура смерти, которую смог бы ощутить даже самый невосприимчивый к варпу смертный. Области между реками огня имели цвет воронова крыла, они казались провалами, ведущими в никуда. Здесь случилось нечто грандиозное и кошмарное, и эхо этого события еще не успело угаснуть.
Его темные глаза сузились, пристально всматриваясь в увеличенное изображение полушария планеты. Казалось, он пытается сопоставить то, что он видит, с чем-то давно забытым, с чем-то уничтоженным.
Я вспоминаю это через пару мгновений, и слова быстро слетают с моих пересохших губ. Думаю, именно это и требуется говорить — имя, звание, порядковый номер.
Наверное, мне не следует говорить больше, хотя я чувствую странное нежелание молчать. Они могли ввести мне сыворотку правды, хотя сомневаюсь в этом. Пока я не вижу причин молчать. Кроме того, понятия не имею, зачем я здесь, что происходит и сколько мне еще осталось жить.
Думаю, ему хочется убить меня. Присутствующее в голосе непреодолимое желание выдает его с головой. Он сдерживает себя с огромным усилием. Полагаю, он космический десантник. Подобный голос едва ли можно с чем-то спутать, он поднимается из увеличенных легких, покрытого мышцами горла и бочкообразной груди, словно вода в мельнице.
Мы считаемся братьями.
Пока он не повышает голос. Воин говорит осторожно, сдерживая рвущуюся из него приливную волну насилия. Но чтобы преодолеть эту дамбу не потребуется много усилий.
О, да. Я спрашивал себя о том же множество раз. После каждого нового вопроса я вспоминаю все больше. Но тем не менее я до сих пор не могу вспомнить, как попал сюда. Абсолютная пустота, словно прошлое скрыто за стальным занавесом. Чтобы создать подобный занавес, требуется великое мастерство, освоить которое под силу далеко не каждому. Я начинаю понимать, какой силой обладают те, кто взял меня в плен.
Неужели моя догадка верна? Я приближаюсь к истине? Мой дознаватель ничем не выдает себя. О его присутствии свидетельствуют лишь запах крови и горячее дыхание во мраке.
Может, мне не стоит говорить столь прямо? Я не знаю. У меня нет ни плана, ни цели. Информация, которую я даю ему, не кажется важной. Хотя, вспомни я обстоятельства своего пленения, это было бы не так.
Я плохо переношу его отсутствие. Из-за этого я испытываю желание говорить, лишь чтобы заполнить возникшую пустоту. Но сейчас мне не нужны психические чувства, чтобы заметить отчаяние моего дознавателя. В нем скрывается неимоверная ярость, жажда насилия, и ему едва удается держать себя в руках. Я смогу либо воспользоваться этим, либо же оно подвергает меня ужасной опасности.
Мой дознаватель смеется — кошмарный звук, похожий на треск голосовых связок.
Я ощущаю, как он наклоняется ко мне. Я ничего не вижу, но его дыхание становится громче. Я представляю себе широкий, наполненный зубами рот с высунутым черным языком, хотя не представляю, так ли это на самом деле.
Каллистон первым спустился по рампе. Когда он сошел с нее, под его ботинками раздался хруст. Он посмотрел вниз. Земля Просперо блестела. Она вся была покрыта глубоким и ровным, словно упавший снег, ковром из битого стекла.
''Когда-то здесь все было из стекла. Пирамиды, библиотеки, галереи. Теперь это — прах.''
Космические десантники медленно разошлись во все стороны. Двое воинов, которые пилотировали корабль во время спуска, остались охранять его, расположившись у рампы в задней части фюзеляжа. Семеро остальных подняли болтеры и, стараясь производить как можно меньше шума, двинулись по мерцающей стеклянной пыли. Они выстроились грубым полукругом, каждый брат направился к одному из виднеющихся впереди зданий. Воины оставались в пределах ста метров друг от друга, таким образом сформировав широкую сеть. Они принялись прочесывать опустошенные улицы.
Каллистон приподнял голову и заметил вздымающуюся из тьмы длинную металлическую балку. Она протянулась на более чем сотню метров в высоту, но была тонкой, словно обожженный древесный ствол. Некогда балка поддерживала массивную конструкцию, но теперь торчала в одиночестве — редкая выжившая после огненных бурь, бушевавших в Тизке.
''Город Света. Дом наших людей.''
Сержант шел немного впереди, из-за чего выбивался из общего построения. В другое время Каллистон скорее всего сделал бы ему за это выговор.
С этими словами Каллистон отключил комм-канал.
Вдруг на дисплее его шлема что-то мелькнуло. Каллистон мгновенно насторожился, хотя сигнал — руна угрозы на самой границе дальности детекторов его доспехов — погас практически мгновенно.
Каллистон моргнул-щелкнул подтверждение. Руна угрозы больше не появлялась на дисплее. Возможно, ложная тревога или сбой авгуров дальнего радиуса действия, встроенных в его доспехи.
Вопрос удивляет меня. Какая разница, что я вообще чувствую? Проводись это дознание представителем оккупировавших планету войск, мне бы следовало ожидать вопросов относительно расположения остатков моего легиона, о незначительных возможностях выживших воинов — по крайней мере относительно военных аспектов.
Но этот допрос довольно странный. Меня мучают сомнения, что я здесь не просто ради информации. Нет, мой невидимый собеседник жаждет чего-то другого.
При упоминании Арвиды мне стало интересно, жив ли он еще. Возможно, его сейчас допрашивают в такой же камере или же он лежит бездыханный в стеклянной пыли города.
Слова, похоже, раздражают дознавателя, и его дыхание становится неровным.
Он акцентирует внимание на этом слове, будто выплевывая его. Я ощущаю приближение дознавателя. Теперь он стоит прямо возле стула, едва вырисовываясь во тьме. Меня обдувает горячим и едким, похожим на собачье, дыханием.
Это действительно так — мы понимали, насколько сильно наши братья не доверяли нам, и поэтому старались не провоцировать их. Он глубоко заблуждается, говоря, что мы бахвалились своим пониманием. Вместо этого мы скрывали свои знания, пытаясь не демонстрировать их без лишнего повода. Как оказалось, наши инстинкты лишь усугубили положение вещей.
А был ли у нас выбор? Просперо был миром, пропитанным психическими возможностями Великого Океана. К худу или добру, он коснулся всех нас. Не думаю, что мы могли бы отказаться от данных нам возможностей, хотя понимали, что при этом раздражаем другие легионы.
Но теперь этот вопрос уже лишен всяческого смысла. Мы сделали то, что сделали, и ни одна сила во вселенной не способна изменить прошлое.
Он ненавидит нас. Даже после укрощения моего легиона его ненависть не угасла. Возможно, именно поэтому он привел меня сюда. Чтобы позлорадствовать. Мой внутренний взор постепенно возвращается, и я ощущаю бурлящее в дознавателе раздражение. Его оставили здесь, в то время как остальные направились для дальнейших завоеваний. Это один из источников его злости. Вскоре он выплеснет ее на меня.
Могу ли я воспользоваться неуравновешенностью дознавателя в собственных интересах? Выдаст ли он секреты, если мне удастся вывести его из себя? Это опасный путь. Его едва сдерживаемый гнев схож со звериным, он дикий и всепоглощающий. Но мне нечего терять. Мой легион рассеян, примарх исчез, родная планета превращена в безжизненную скалу. Мне хотелось бы услышать пару ответов перед тем, как он утратит контроль над полыхающим внутри него пламенем и завершит этот разговор.
В кромешной тьме я заметил лишь мимолетную вспышку грязно-серого цвета. Вырвавшаяся из тьмы перчатка схватила меня за шею. Пальцы болезненно сомкнулись под подбородком и над металлическими узами, удерживающими мою голову.
Я не особо боюсь его угроз. Хотя, пытаясь вдохнуть, я понял кое-что другое. Мои черпаемые из эфира силы возвращаются. Пока они слабы, но это ненадолго. Возможно, он знает об этом, а может быть и нет. В любом случае у меня появился крошечный шанс. Чем дольше будет продолжаться допрос, тем сильнее я буду становиться. Возможно, лишь возможно, мне удастся сломать оковы.
Он разжимает кулак, и я глубоко вдыхаю насыщенный кровью воздух. Дознаватель делает шаг назад, хотя я все еще слышу его тяжелое дыхание. Ему с трудом удается усмирить гнев, но тот словно дикий хищник, рвущийся с ослабленного поводка.
Это хорошо. Надеюсь, у него много подобных вопросов. Я буду отвечать на них как можно подробнее, позволяя в это же время возвращаться контролю над эфиром.
Когда Каллистон подошел, Фэрет сидел у основания колонны. Она возвышалась на два метра, остальная же ее часть была разрушена, усеивая окружающую землю обломками. Неподалеку виднелись другие останки зданий, от некоторых из них остались лишь висящие над краями воронок раскачивающиеся балки.
Тот без лишних слов указал на землю.
Среди битого камня лежала перчатка. Каллистон поднял ее и повертел на свету. Цвета латуни, она могла в любой момент развалиться на куски. Перчатка явно была от комплекта силовых доспехов легионеров астартес — ни один смертный не смог бы носить ее. У нее отсутствовали два пальца, и пустые обрубки почернели от гари. На тыльной части, там, где основная керамитовая пластина защищала кулак воина, была нанесена руна. Она не казалась здесь неуместной. Даже Каллистон, которого едва ли можно было назвать экспертом в искусстве, признал, что ее вырезали с великим мастерством.
Каллистон опять вспомнил нападение на Сорокопут, название, которое его легион дал Заливу Ковчега Секундус. Именно там Магнус впервые столкнулся с Руссом, чтобы сохранить библиотеки авенианцев. Это был ужасный день. Каллистон своими глазами видел, как Русс с неутолимой жаждой разрушения в глазах мчался по дороге, и казалось, что космические десантники вступят в бой со своими братьями. Он помнил чистое величие Волков Фенриса, заключенную в их гигантских телах потрясающую мощь. Да, на какое-то время их удалось задержать с помощью колдовства, но в конечном итоге они бы сломали барьер. Волки продолжали бы идти, несмотря на потери, словно вылетевший из орудия снаряд.
''Беспощадность. Сила, которую однажды выпустив, уже не остановить.''
Каллистон поднялся, не отрывая глаз от перчатки.
Чем дольше Каллистон смотрел на перчатку, вглядываясь в одну-единственную руну, вырезанную на керамите, тем больше у него появлялось вопросов. Узнать исполнителя это одно, но вот понять причины, которые побудили его на это — совершенно другое.
Тогда Каллистон ощутил укол злости. Волки были дикарями, столь же ограниченными и необузданными, как зеленокожие. Он никогда не понимал их значения в Великом крестовом походе, кроме как осквернять славу просветленного человечества и порочить достижения Объединения. Хуже их были только берсерки Ангрона, но их по крайней мере Магистр Войны взял под свою опеку. Только для Волков Фенриса не нашлось такой же разумной и сдерживающей руки, и теперь они, похоже, утратили последнее подобие контроля.
Фэрет тут же поднялся на ноги, когда Арвида еще раз включил комм-связь.
В этот момент голова и плечи Фэрета исчезли в вихре доспехов, осколков кости и крови. По улице эхом разнесся грохот тяжелого оружия, сопровождаемого резким треском болтерного огня.
По комм-связи раздались тревожные крики и слабые отзвуки болтеров. Его отделение накрыли огнем. С дисплея его шлема исчезли еще две руны жизненных показателей.
''Трон, откуда они стреляют?''
Затем его сигнал мигнул и погас, оставив на канале лишь шипение статики.
Он рискнул выглянуть через дыру в стене, стараясь держать голову как можно ниже. На дисплее шлема все еще не отображались руны целей, но их ауспики могли глушить.
В двухстах метрах, у дальнего конца пустынной улицы он впервые заметил движение. Нечто бледно-серого цвета быстро перебежало в укрытие, пригнув голову. Его силуэт угадывался безошибочно — силовые доспехи космического десантника. Других Каллистон не заметил, хотя знал, что их там куда больше. Он проверил магазин и счетчик патронов. Его сердца вошли в быстрый и равномерный ритм, предвосхищавший скорое сражение. Капитан ощутил знакомое пощипывание кожи, когда стимуляторы попали в его кровеносную систему и приготовили мускульно-нервные разъемы панциря.
На краткий миг задаюсь вопросом, не попытать ли удачи вновь. Я с легкостью могу вывести его из себя, но главное — время. Пока я сдерживаюсь.
Доселе мерное дыхание моего дознавателя замерло на крошечный миг.
Я решаю и дальше говорить правду. Допрос в любом случае скоро закончится.
В этот момент я вспоминаю, что использовал те же слова, чтобы доказать Арвиде необходимость вернуться сюда. Тогда сержант внимал с так же, как и мой собеседник сейчас.
На ум мне приходят чудесные картины. Я вспоминаю устройства, которые мы использовали для учения, поиска знаний, исцеления и об их невероятном потенциале. Мы походили на детей, попавших в страну чудес, наши глаза блестели от грез о грядущей славе.
Теперь он жаждет получить как можно больше информации. Насмешка в его голосе сменилась чем-то, напоминающим нужду. Возможно, он не понимает, что я вижу его насквозь. Странно, что он такой хрупкий. Мне всегда казалось, что Волки более уверены в себе.
— Нет, — говорю я, разбивая его надежды так грубо, как только могу. — У нас не было времени. И в любом случае едва ли что-то могло уцелеть после принесенного вами разрушения. Вы уничтожили все. Если бы я знал, что за всем этим стоите вы, то ничего другого бы не ожидал. Вы — мясники и психопаты, садисты и глупцы, нижайшие из…
Я знаю, что делаю. Его образ мыслей становится мне все понятней. Я пробуждаю в нем надежду, а затем рушу ее. Я ощущаю хрупкость его разума и бью туда, где боль окажется сильнее всего.
Я замолкаю лишь тогда, когда в мою челюсть с силой врезается кулак. Хотя я привычен к физическому шоку, удар затмевает мои чувства. Дознаватель движется быстро, куда быстрее, чем сумел бы я. Я чувствую, как с хрустом ломается моя челюсть, а голова бьется о металлическую спинку кресла. Внутри вспыхивает горячая яркая боль. Затем мое лицо охватывает вторая волна агонии.
Постепенно я начинаю понимать, что высвободил нечто невероятной мощи, и все внутри меня сжимается.
Он наносит мне еще один удар, и голова болезненно дергается в оковах. И без того слабое зрение заволакивается красно-черной крапчатой дымкой. Нечто другое — ботинок? –врезается в мою оголенную грудь, ломая и вбивая внутрь спаянные ребра.
Мне нечего ему противопоставить. Я сделал ход слишком рано, и теперь он точно убьет меня. На меня падают новые, тяжелые словно молоты удары, которые рвут кожу, терзают мускулы и ломают кости. От непрерывных смертоносных ударов голова шатается из стороны в сторону, будто волчок. Если бы не оковы, мою голову уже наверняка бы оторвало.
Его дыхание похоже на звериное, обрывистое и утробное. Долгое время он не говорит. Не думаю, что он способен на это. Ему требуется время на то, чтобы погасить ярость.
Я не могу ответить. Мои губы распухли и растрескались, и я ощущаю, как в ранах скапливается кровь.
Он опять приближается, и я чувствую его горький запах. Он о многом говорит. В нем есть что-то звериное, сравнимое с мокрой шерстью охотничьей собаки, но есть и нечто еще. Химическое, скорее всего.
С этими словами вспыхивают вмонтированные в стены лампы. Внезапный свет приносит лишь новую боль, и мои распухшие веки с трудом закрываются. Из-за запекшейся на них крови мне требуется некоторое время, чтобы хоть немного приоткрыть их.
Арвида узрел расходящиеся перед ним пути, наложенные на схему близлежащих улиц. Многие вероятности были очевидными, они бежали вместе, словно стадо паникующих, мечущихся жертв. Некоторые пути были темными, но большинство — явными. Сержант увидел врагов, их действия и тактику. Они окружали Каллистона. Их были десятки.
Арвида умолк, увидев быстро приближающиеся шаги. На самом деле их пока не было, но они скоро послышатся. Ощущение будущего затемняло окружающий мир, показывая течение ближайших событий в призрачном наложении на настоящее.
Он не всегда был таким. Даже в историях, которые мне приходилось слышать, он был яростным, но не безумным. Что-то изменило его. Что-то ужасное.
Кхарн улыбается, но без насмешки. Кажется, будто его лицевые мускулы сами по себе искривились в оскале, который он уже не может сдерживать.
Даже в моем ослабленном состоянии эта картина вызывает удушающий горький смех. Я не могу представить, как Пожиратели Миров что-то ищут. Они — лишь машины разрушения и ничего больше.
Кхарн кивает.
Кхарн достает из доспехов железный кулон. Он имеет форму волчьей головы, воющей на фоне полумесяца. Металл черный, словно его слишком долго продержали в огне.
Он говорит так, будто эти слова могут для меня что-то значить, хотя я изо всех сил стараюсь понять их смысл.
На этот раз Кхарн не улыбается, но я чувствую внутри него злобное удовлетворение. Даже больше. Он сгорает от агонии, агонии, которую можно заглушить лишь убийством. Кхарн прибыл на Просперо не только ради Лунного Волка.
Он наклоняется вперед, и я отшатываюсь от его дыхания, воняющего сырым мясом.
Капитан Тысячи Сынов лежал в старой воронке где-то в районе центра города. Вместе с ним у самого края вздыбленной земли прятались два воина его отделения, их плечи сотрясались раз за разом, когда они выпускали во мрак очереди реактивных снарядов. Вражеский огонь был настолько плотным, что им едва удавалось отстреливаться, и теплый ночной воздух то и дело прошивали летящие в их направлении трассирующие снаряды. На дне воронки неподвижно лежало четвертое тело.
По болтерным вспышкам он вычислил ближайших врагов, затем вылез на край воронки, выпустил прицельную очередь и закатился обратно в укрытие. Едва капитан приземлился, как толстый слой земли, стекла и мусора, на котором он лежал еще мгновение назад, разметало вражеским огнем. Затем в его сторону понеслись новые болтерные снаряды, а над головой просвистела вторая ракета.
Стараясь держаться в тени воронки, оба космических десантника побежали к дальнему краю кратера. Взобравшись наверх, они бросились вперед. Каллистон добрался до склона, выпустил еще одну очередь и рванул следом. Он стремительно поднимался по неровной земле, ощущая, как та дрожит от рвущихся вокруг снарядов.
Слишком поздно капитан понял, что оттуда, куда они направлялись, к ним приближались новые враги.
Она врезалась в землю прямо перед ним, ввергнув его в ревущую смесь боли и кувырков. Каллистон почувствовал еще несколько ударов по доспехам, один из которых пришелся ему в грудь. От близких взрывов тело капитана подбросило вверх, а затем он врезался во что-то неподатливое. Его спина болезненно выгнулась, и он почувствовал, как дробятся кости правой ноги. Зрение Каллистона помутилось, а окружающий мир окрасился плывущей смесью цветов.
До него смутно донесся топот приближающихся шагов и обрывистый рев болтеров. К его лбу приставили ствол, который резко звякнул о гладкую поверхность шлема.
Затем тело Каллистона, словно грозовой молнией, обожгло болью. Он начал соскальзывать в забытье. Его поглотила тьма.
Пока он говорит, я начинаю приходить в себя, а мои способности возвращаются быстрее прежнего. Мое тело вступает в стремительный процесс исцеления, ставший возможным после того, как в него имплантировали улучшенные органы. Я готовлюсь выживать дальше и противостоять всему, что встанет у меня на пути.
Вот кем я стал — машиной выживания. Невзирая на тяжелые травмы, моя кровь продолжает свертываться, сухожилия — срастаться, а кости — заделывать трещины. Рассказывая в столь мучительных подробностях, он дарит мне драгоценное время. У меня есть оружие. Я могу причинить ему вред, а, возможно, и убить его. Знает ли он об этом? Или же я настолько ослаб, что Кхарн не видит во мне угрозы?
Наверное, он прав. Мой дух, моя уверенность — они исчезли. Поступки Магнуса либо слишком хитры для понимания, либо же попросту злы. В любом случае я могу сконцентрироваться только на предательстве.
Почему он отослал нас? Магнус понимал, что мы постараемся вернуться или что мстительные силы, разрушившие этот мир, начнут преследовать нас в пустоте. Он был величайшим из нас, ''магусом'', который яснее всех прозревал изменчивые пути Океана. Поэтому я не могу списать все на простое упущение. Здесь есть некий план. Во всем есть некий план.
Он наслаждается моим унижением. Это отвлекает его от собственных мучений. Старый как мир способ — сильный причиняет боль, чтобы самому отвлечься от нее.
Это не сработает. В конце боль все равно вернется, даже если перед этим он убьет все живое в галактике.
Кхарн кривится. Он похож на ребенка, его эмоции легко читаются. Мой внутренний взор здесь не требуется — теперь его может прочесть даже самый захудалый практикус.
Он приближается ко мне. Из-за яркого света его глаза блестят.
Я не знаю, кто такие хозяева рабов, но это не важно, ибо Кхарн говорит уже не со мной.
Я вижу, как бегают его глаза, и могу лишь догадываться, какие перед ним предстают видения. Подобно пророку, увязшему в собственных грезах, Кхарн заперт в мире хрупких воспоминаний и паранойи. Его разуму нанесен колоссальный урон. Вся его энергия и мощь оказались заключены заключены в безумной машине.
Довольно. Пришло время показать, насколько много я понимаю.
Это заставляет его замолчать. Он смотрит на меня, на его губе, словно бриллиант, сверкает капля слюны.
Слюна свисает с его застывшего лица.
Он закрыт от меня и замер в нерешительности. Будь я корвидом, то смог бы увидеть, как перед ним разветвляются пути будущего. Сейчас он на распутье, то, что древние называли ''кризисом''. Он может выбрать — отступить или очертя голову броситься вперед. Я не могу вмешиваться. Малейшая попытка вызовет взрыв, который снесет меня, словно хворостинку во время бури.
И на одно-единственное мгновение я осмеливаюсь поверить.
Словно добыча, которая срывается с копья, он высвобождает свой гнев, мотая головой из стороны в сторону, с его бронзовой кожи летит пот. Он сжимает массивные кулаки, и я понимаю, что вскоре они дотянутся до меня. Его лицо искажается гримасой ожесточенной ярости, выражение, которое наверняка останется на нем еще долгие тысячелетия, если мне не удастся остановить воина сейчас.
Я выкрикиваю слова силы, слова, которые считал забытыми до этого момента. Я слаб и пленен, но уроки продолжительного кондиционирования все еще сильны.
Я — атенеецАтенеец, мастер скрытых путей разума, и знаю, что в галактике есть иное оружие, помимо клинков и кулаков.
Оковы распадаются, освобождая меня. Я поднимаюсь со стула, окутанный вспышками высвобожденного эфира, невзирая на протестующие стоны сломанных конечностей.
Он уворачивается от порожденных варпом ударов, которые сразили бы более слабых противников. Я понимаю, что наношу ему раны, но он не обращает на них внимания. Скорее всего, мне не удастся причинить ему боли сильнее той, которую он наносит себе сам.
Я отпрыгиваю в сторону и врезаюсь в металлическую стену камеры, еле уклонившись от его кулака. Тогда я высвобождаю все, что у меня есть — вихрь выжигающей память боли, способный разорвать человеческий рассудок и растворить его, словно магнезий в воде.
Прежде чем наступит смерть, у меня остается время для одной-единственной мысли.
''Я дал тебе выбор, Кхарн. После моей гибели, после того, как пройдет приступ бешенства, ты вспомнишь об этом. Ты мог все изменить.''
Уверен, это знание будет преследовать его. Мне страшно подумать, во что он превратится, когда пелена безумия спадет с его глаз, и ему придется столкнуться с этим.
Сержант взобрался по длинному пологому подъему, ведущему из руин центральной части города. Затем Арвида бросил взгляд на проделанный путь. Отсюда он видел весь центр Тизки. Звездный свет заставлял стеклянные поля сверкать, словно жемчуг. Он был прекрасен.
''Город Света.''
На мгновение сержант замер, вспоминая, каким тот некогда был. Все замерло. Даже облака дыма, казалось, застыли в кратком миге спокойствия.
Лишь в одном он был уверен. Арвида знал, как может знать только корвидКорвид, что смерть настигнет его не на Просперо. Вряд ли сержант искал именно такое утешение, но по крайней мере благодаря этому он понимал, что есть смысл рассчитывать следующий ход.
Он выживет. Найдет истинные причины гибели легиона и будет продолжать жить, чтобы сразиться с виновниками. Не остановится и не отступится до тех пор, пока ему не откроется все, и не получит оружие против врага.
С этими словами Арвида отвернулся и бесшумно заскользил к руинам. По дороге тусклый свет магмы на мгновение озарил его наплечник, на котором была нарисована змеиная звезда, обвивающаяся вокруг черной головы ворона, символа его культа-дисциплины.