946
правок
Изменения
Новая страница: «''Товарищам на родине. Мне не хватает вас… но не погоды.'' == '''ПРОЛОГ''' == Раскаленные угли...»
''Товарищам на родине. Мне не хватает вас… но не погоды.''
== '''ПРОЛОГ''' ==
Раскаленные угли освещали палатку дьявольским красным светом, а вокруг сидящего силуэта провидца клубились завитки едкого дыма. Угрожающие тени окружали его, злобно шепча. Глаза провидца открылись.
Прорычав охранительное заклятье, провидец опрокинул кубок с теплой кровью на пылающие угли. Кровь вскипела, зашипев на углях, и смертоносные призраки, отогнанные силой заклятья, отступили в темные углы палатки. Спустя мгновение, провидец остался в одиночестве, сидя перед шипящими углями.
Его торс был обнажен, худощавое мускулистое тело покрывала сплошная сеть шрамов, сливавшихся с талисманными татуировками и ритуальным пирсингом. В густую гриву черных волос были вплетены кости, каменные руны и ветки. Татуированные губы изогнулись в улыбке, обнажив зубы, заточенные, словно клыки.
- Наконец-то, - произнес он.
Провидец вскочил, набросив на плечи меховое одеяние, и схватил свой посох, увенчанный козлиным черепом.
Отбросив тяжелый полог палатки, он вышел наружу, в ревущую вьюгу.
Снег был по колено, и провидец согнулся на ветру, шагая сквозь сугробы по улицам Стровенгарда - поселения племени скелингов. Снежная буря клубилась вокруг, и силуэты палаток и построек деревни были едва различимы в ледяной тьме. Но для провидца это не имело значения. Он мог пройти по всему поселению с завязанными глазами, ни разу не споткнувшись.
Поднявшись по ледяным ступеням длинного дома вождя, сгибаясь под яростью бури, провидец стукнул железным наконечником посоха по большим двойным дверям. На дверях были вырезаны стилизованные изображения воинов и демонов, окруженные спиралевидными узорами, которые, казалось, двигаются и извиваются. Но провидец был достаточно мудр, чтобы не обмануться подобными трюками.
Двери едва приоткрылись, когда охранявшие их стражи узнали того, кто хочет войти в дом вождя, и широко распахнули двери. Провидец вошел, с него посыпался снег, и двери захлопнулись за ним.
Внутри было жарко и душно, воняло потом и горелым мясом. Пир был в самом разгаре, оживленный гул голосов поднимался к балкам потолка, избранные воины племени - хускарлы - ели и пили, смеялись и дрались.
Каждый из этих элитных воинов был закаленным ветераном, покрытым шрамами, снова и снова стремившимся проявить себя в битве перед своими товарищами, своим лордом и самими богами. Они были огромного роста, яростные, гордые и вспыльчивые, каждый из них так или иначе был отмечен Великими Силами, однако даже будучи пьяными, они инстинктивно уступали дорогу шаману, идущему среди них.
Провидец был ростом едва до плеча любого из хускарлов, но они расступались перед ним, словно океан перед носом драконьего корабля. Никто не осмеливался смотреть ему в глаза, и разговоры умолкали, когда он проходил мимо. Даже огромные боевые псы племени, гулявшие около пирующих воинов, пятились от него, скуля и рыча.
Лишь одна пара глаз не опустила взгляд, и провидец посмотрел на приземистую нечеловеческую фигуру, сидевшую в углу зала. Шаман видел злобу и ненависть в этих каменных глазах, и ответил столь же свирепым взглядом. Как бы рад он был вырезать сердце этого существа и пожрать его, прежде чем жизнь покинет уродливого ублюдка.
Отвернувшись от темного гнома, провидец продолжил движение дальше сквозь толпу воинов. Струйка ледяной воды потекла по его спине, когда снег на его меховом одеянии и волосах начал таять. Наконечник его посоха стучал по засыпанному опилками полу.
Вдоль дальней стены зала был воздвигнут помост, на котором пировала дюжина человек, сидевших за длинным столом, поставленным перпендикулярно другим столам в зале, что позволяло охватывать взглядом с помоста весь зал. Стена, у которой стоял стол, была увешана оружием, щитами, отрубленными головами, черепами и шкурами чудовищ всевозможных видов. Все это были трофеи, взятые повелителем племени, верховным ярлом скелингов за десятилетия с тех пор, как он срубил голову своего отца и унаследовал его власть.
Провидец скелингов не должен был кланяться ни человеку, ни зверю, и все же, подойдя к помосту, он опустился на одно колено и опустил голову. Его ярл был для него больше, чем просто вождь, ибо он когда-то принял будущего провидца в свой дом, кормил и одевал, и научил его путям скелингов. Для провидца ярл был отцом во всем, кроме крови.
- Встань, Бьярки, - произнес вождь гулким грохочущим голосом.
Провидец поднял голову и посмотрел на приемного отца, и его глаза сияли свирепым предвкушением.
Верховный ярл Эгиль Стирбьорн сидел на деревянном троне, вырезанном в виде двуглавого дракона, когтистые передние лапы которого служили подлокотниками, а развернутые крылья - спинкой. Ярл был могучим человеком, высоким и мощного телосложения, несмотря на годы. Бьярки чувствовал, что воля богов коснулась верховного ярла - по коже провидца поползли мурашки, и едва слышный гул ощущался в затылке. И в бороде, и в длинных светлых волосах Стирбьорна уже блестела седина, но ледяные серые глаза сияли силой и энергией.
За столом с ним пировали его жены и дочери. Самая младшая жена, воплощение норсканской красоты - высокая, сильная и гордая - сидела рядом с супругом, прижавшись грудью к его могучей руке. Младшая дочь ярла была еще младенцем, а старшая уже перешла тот возраст, когда можно рожать детей. Впрочем, это было в точности неизвестно, ибо ни один вождь скелингов не позволял дочерям выходить замуж, прежде чем у него родится сын и наследник.
- Я видел ее, мой ярл, - сказал Бьярки, татуированные губы провидца едва заметно изогнулись в улыбке.
Все глаза обратились к нему, и разговоры за столами стихли.
- Я видел ее в кровавом видении, - сказал провидец, - посланном самими богами.
Жены и дочери Стирбьорна переглянулись, и вождь скелингов слегка склонился вперед.
- Говори яснее, Маленький Медведь, - сказал Стирбьорн.
- Я видел ту, которая родит тебе сына, - произнес шаман скелингов.
Единственным звуком в зале был треск пламени и вой ветра снаружи.
- Где? - прорычал Стирбьорн.
- За морем, в стране всадников-южан. В Бретонии.
== '''ГЛАВА 1''' ==
Сучья деревьев скрипели и стонали над головой, ледяной ветер шелестел в ветвях, словно последнее дыхание умирающего. Острые прутья до крови царапали руки Элизабет, когда она пробиралась сквозь заросли.
Шлейф ее платья был изорван и запачкан, пряди волос выбились из прически, цепляясь за ветки.
Дикая чаща, казалось, сопротивлялась каждому шагу Элизабет, и девушка начала думать, что за этим стоит какой-то злой разум, некая темная воля, таившаяся в сердце леса и препятствовавшая попыткам человека проникнуть в его пределы.
Элизабет содрогнулась от этой мысли, осознав, что она недалека от истины. Все те страшные истории, которые она слышала, утверждали, что ведьма Хегтесс обладает некоей властью над лесом. И благодаря этой власти, те, кто приходил с враждебными намерениями, или просто те, с кем ведьма не хотела встречаться, теряли путь в лесу и снова выходили к его краю, вместо того, чтобы углубиться в чащу. Лишь по этой причине Хегтесс не была повешена еще десятилетия - если не век - назад. В действительности многие уже считали, что ведьма - не более чем местное суеверие, страшилка, чтобы пугать детей.
Но Элизабет знала, что ведьма Хегтесс - не выдумка, потому что уже приходила к ней раньше. Девушка давно прокляла тот день, и при воспоминании об этом ее стройное тело сотрясли рыдания.
Она едва осознавала, зачем пришла к ведьме снова. Или это стыд за содеянное привел ее к тому месту, откуда все началось? Ее негодование, гнев, отвращение к себе?
«А куда еще идти?», с горечью подумала она. Теперь девушка была изгоем, и ее жизнь ничего не стоила.
Снова она увидела своего возлюбленного Калара, чье лицо было искажено ужасом и отвращением.
Укол горечи пронзил ее. Ведь все это было ради него? Как он мог не понять этого?
На самом деле Элизабет просто не знала, зачем она пришла сюда. Казалось, что-то звало ее к логову ведьмы, и девушка не могла сопротивляться этому зову. Словно невидимый поводок, надетый на ее шею, неумолимо тянул к пещере Хегтесс.
Нога Элизабет запуталась в искривленных корнях, похожих на жилистые руки. Лодыжка подвернулась, и девушка, сморщившись от боли, неуклюже упала, зарывшись руками в гнилую листву. Насекомые и черви, извиваясь, поползли по ее коже. Содрогнувшись от отвращения, она высвободилась из переплетения корней и встала на ноги.
Ее глаза испуганно расширились, когда она увидела перед своим лицом куклу-тотем. Элизабет была уверена, что еще секунду назад куклы здесь не было.
Она покачивалась меньше чем в двух футах от лица девушки, и Элизабет в страхе отшатнулась назад, ее большие глаза расширились от испуга.
Кукла висела на ветке, словно труп, болтавшийся на виселице. Она представляла собой грубо сделанную фигурку женщины, изготовленную из дерева, костей и волос, и скрепленную полусгнившими сухожилиями. Кукла смердела, как тухлое мясо, и Элизабет в отвращении закрыла рукой нос и рот. Грудь тотема была выкрашена чем-то вроде засохшей крови, гирлянды бусин, ракушек и пальцевых костей свисали с простертых рук и ног куклы. Пальцы куклы были сделаны из веток, и на ней была юбка из сухой травы и колючек.
Лицо куклы обрамляли темные волосы, похожие на человеческие, в них ползали вши. Кожа, вероятно, человеческая, и потемневшая от времени, была натянута на деревяшку, грубо вырезанную в форме человеческой головы, и Элизабет ощутила тошноту, увидев личинок, ползавших под кожей. Рот куклы изображал широкий разрез, наполненный человеческими и звериными зубами, вместо глаз были выжжены два отверстия. Два гнилых желудя представляли глазные яблоки, еще два разреза ниже изображали ноздри. По этим разрезам ползали жирные мухи. Лицо будто злобно ухмылялось ей, и Элизабет едва сдерживала волну нараставшей паники при виде куклы, качавшейся туда-сюда перед ее лицом.
Стараясь не приближаться, Элизабет осторожно обошла куклу-тотем. Она увидела и других - с веток свисали десятки зловещих кукол, и каждая из них была ужасной пародией на человека. У некоторых из голов торчали изогнутые рога, другие почернели от огня. У иных в глаза были вбиты ржавые гвозди, или отвратительные ошметки плоти были обернуты вокруг шей, словно шарфы, на некоторых еще виднелись клочки кожи и волос.
Решительно устремив взгляд вперед, Элизабет пошла дальше по извилистой тропинке. Наконец она вышла к пещере. Порыв ветра с воем вырвался из глубины пещеры, принеся с собой зловоние гнили и разложения.
Над пещерой возвышалось гигантское дерево, распростершее свои изогнутые корни, скользкие от смолы, похожей на кровь. Это очень старое дерево росло на каменистом холме, его толстые корни крошили камень и обрамляли вход в пещеру, словно массивные колонны. В узком туннеле была лишь тьма.
Ворон, сидевший над входом, повернул голову и посмотрел на Элизабет одним желтым глазом. Птица каркнула, ее голос был хриплым и страшным. Из пещеры послышался шепот, донесшийся до слуха Элизабет словно дыхание гнилостного ветра.
- Зайди, дитя…
Элизабет вздрогнула, не понимая, действительно ли она слышала эти слова, или вообразила их. Ее внутренний голос кричал в ужасе, умоляя ее повернуться и бежать, бежать из этого ужасного места, но она не могла. Словно незримый поводок тянул ее внутрь пещеры.
Черный ворон посмотрел на нее, и Элизабет почувствовала, как ее окатила волна злобы и голода пожирателя падали. Она содрогнулась, когда ворон взлетел, хрипло закричав. Хлопая черными крыльями, страшная птица полетела во тьму пещеры.
Невидимый поводок тянул все сильнее, преодолевая последнее сопротивление. Рыдая, Элизабет вошла в пещеру.
Она вытянула руки, касаясь холодных сырых камней. После десятка робких шагов в темноту туннель повернул вправо, оставляя дневной свет позади, а впереди было видно тусклое сияние свечей вдоль стен. Девушка увидела, что камень вырезан в форме демонических изображений, скачущих рогатых фигур, обнаженных суккубов и чешуйчатых псоглавцев, вовлеченных в разнообразные ужасные оргии. Элизабет быстро отвела взгляд.
Перед ней открылась пещера. Ее глубины были скрыты во тьме, но толстые свечи, источавшие зловонный черный дым, освещали ее центр. Корни гигантского дерева проникали сверху в пещеру, словно руки мертвецов. С потолка свисали и более пугающие вещи: ободранные тушки зайцев, с которых капала кровь, судорожно дергавшиеся грызуны и летучие мыши, насаженные на крючья, и десятки медленно покачивавшихся кукол-тотемов, которые злобно ухмылялись ей.
Под этими жуткими украшениями, скрестив ноги, на гнилой подстилке из соломы и облезлого меха, сидела ведьма Хегтесс.
Она сидела, склонив голову, и нечесаные грязные космы седых волос закрывали ее лицо, словно погребальная вуаль. Ее иссохшее словно скелет тело было облачено в сырые зловонные одеяния, в своих руках, похожих на птичьи лапы, ведьма сжимала куклу.
- Подойди ближе, дитя мое… - прошипела Хегтесс.
Элизабет хотела бежать, но ее тело перестало подчиняться ее воле. Вопреки своему желанию она подошла к ведьме. Девушка чувствовала себя марионеткой, двигавшейся по прихоти кукловода.
- Нет… - прошептала она, слезы лились по ее щекам, и все же она делала то, что велела ей Хегтесс.
- Не пытайся бороться, - сказала ведьма. - Тебе же будет легче, если не станешь сопротивляться.
Жестом колдунья приказала Элизабет сесть напротив. Девушка покачала головой, но обнаружила, что вопреки своей воле садится на подстилку перед страшной старухой.
- Такая молодая… - прошипела ведьма, прикоснувшись иссохшей рукой к гладкой словно фарфор щеке Элизабет.
- Значит, ты все-таки использовала по назначению яд, который я дала тебе? - сказала Хегтесс.
Элизабет не ответила, но ведьма, казалось, и не ждала от нее ответа, усмехаясь и бормоча что-то себе под нос. Девушка сидела как статуя, не в силах пошевелиться, на ее лице двигались только глаза.
Она бросила взгляд на тотем на коленях ведьмы. Вместо глаз на лице куклы были приколоты живые жуки, дергавшие лапками в тщетных попытках освободиться с булавок, на которые их накололи. Руки-веточки куклы были липкими от крови, и по ним ползали жирные мухи.
- Похожа, да? - усмехнулась старуха.
Ведьма расхохоталась, увидев, что девушка поняла.
Кукла изображала саму Элизабет.
Черные волосы, пришитые к голове куклы, принадлежали ей. Изорванное одеяние тотема было лохмотьями того старого платья, которое Элизабет выбросила прошлой зимой. Кто знает, какие еще части куклы были связаны с ней? Обрезки ногтей? Кровь? Что это значит?
Она попыталась отодвинуться, когда ведьма потянулась к ней, но не смогла. Элизабет продолжала сидеть неподвижно, словно статуя, не в силах пошевелить ни единым мускулом, не в силах даже закричать.
Когда Хегтесс прикоснулась пальцами к вискам Элизабет, девушку пронзила обжигающая боль, нахлынуло неодолимое головокружение. Казалось, что земля уходит из-под ног, а глаза охватил ослепляющий огонь.
Откуда-то она услышала жуткий вопль животного, страдающего от ужасной боли, и начала долгое, долгое падение во тьму…
Под сенью высоких буков с серебристой корой проезжала колонна охотников, по двое в ряд. Дворяне, ехавшие во главе группы, вооруженной крепкими копьями с листовидным наконечником для охоты на кабанов, были мрачны. Огромные мастиффы, чьи могучие тела были защищены броней, бежали рысью рядом с конями своих хозяев.
Далеко впереди охотничьего отряда десятки крестьян-загонщиков с собаками прочесывали лес в поисках дичи. В отличие от боевых мастиффов эти крестьянские дворняги были такими же тощими, паршивыми и жалкими, как простолюдины, державшие их поводки. Но и от них была польза. Эти полуголодные псины искали следы огромных кабанов, водившихся в Арденском лесу, и когда зверь был найден, крестьяне со своими дворнягами должны были гнать кабана туда, где ждали благородные господа.
Часто крестьяне и их собаки находили смерть от клыков свирепых вепрей или других, еще более опасных тварей, обитавших в чаще, но это не имело особого значения. Важнее было то, чтобы в процессе не был причинен вред кабану. По закону охотиться на вепрей имели право только дворяне, и если кабан уже был ранен глупым крестьянином (которого за это могли повесить), в такой добыче было меньше чести.
Охоту возглавлял барон Лотгар из Артуа, дворянин средних лет. Его лицо выражало раздражение, и очевидно, то же настроение передалось его вассалам и придворным, ехавшим рядом. Поверх доспехов барона был надет темно-красный табард с вышитой на груди серебряной головой вепря.
Ближе к концу колонны охотников послышался громкий смех, и лицо барона еще больше помрачнело.
- Так разбежится вся дичь в полумиле вокруг, - проворчал он. - Они бы еще в барабаны били и орали песни во всю глотку.
- Однако он весьма знатен, мой лорд, - сказал рыцарь, ехавший рядом. - Кастелян, не меньше. Он будет прекрасной партией для леди Маделейн. Со всем уважением, мой лорд, было бы разумно не упускать такую возможность.
Барон вздохнул. Он понимал, что это вполне разумный совет, но страстью его жизни была охота. И то, что ее портили эти молодые и невоспитанные рыцари, вызывало у Лотгара изжогу. Кроме того, он не мог избавиться от ощущения, что его гости - братья из Гарамона - просто тратят его время.
Он повернулся в седле, бросив взгляд на гостя, ехавшего рядом с его старшей незамужней дочерью Маделейн.
Лотгар поморщился, увидев, как молодой лорд Гарамон по-хозяйски пьет из меха с вином. Вино, которое молодой кастелян глотал словно воду, созревало сто пятьдесят лет, и было доставлено из прекрасного Кенелля за немалую сумму. Хотя самыми знаменитыми были вина из Бордело, виноградники Кенелля, росшие рядом с лесом Лорен, испытывали на себе влияние магии, и вино из них высоко ценилось истинными знатоками.
Лорд Калар, кастелян Гарамона, был еще молод - ему было не больше двадцати двух лет. Хотя он был не таким высоким, как его брат, но обладал более мощным телосложением. Его темные волосы по последней моде были отпущены до плеч. Богатство молодого кастеляна было заметно по покрою его синего с красным дублета с серебряным гербом, на котором был изображен дракон, вставший на дыбы. Один только меч на его поясе стоил больше половины всех владений барона Лотгара.
- Они с братом и всей их свитой гостят у меня уже неделю, пьют мои лучшие вина и едят мои лучшие блюда. Еще одна такая неделя, и я разорюсь, - сказал Лотгар. - Надеюсь, что эти траты того стоят.
- Если леди Маделейн очарует его, траты оправдаются, мой лорд, - ответил рыцарь.
Барон Лотгар хмыкнул в ответ, бросив взгляд на небо.
- Погода портится, - сказал он. - И вряд ли нам уже попадется дичь. Придется кабанам подождать. Возвращаемся домой.
Рыцарь кивнул и, остановив коня, подал знак одному из крестьян, бежавших рядом. Тот поднял к губам рог и трижды протрубил в него.
- Будем надеяться, что леди Маделейн добилась большего успеха в своей охоте, - сказал Лотгар.
- Похоже, что охота закончена, мой лорд кастелян, - сказала леди Маделейн.
Бастонские рыцари приветствовали сигнал рога пьяными криками радости.
- Как раз вовремя, - ответил лорд Калар. - В любом случае, нам надо еще выпить.
Леди Маделейн подняла изящно выщипанную бровь.
- Не достаточно ли вы выпили вина моего отца для раннего утра? Я бы предположила, что вы уже изрядно пьяны, если бы это не было неподобающе.
- Это действительно было бы неподобающе, - ответил Калар, понизив голос и склоняясь в седле к Маделейн. - Но я разочарован. Я-то надеялся, пока остальные увлечены охотой, провести немного времени с вами наедине…
- А теперь вы еще и выражаетесь неподобающе, - жеманно сказала Маделейн.
Калар, привстав в седле, увидел, что барон Лотгар направил коня к ним. Снова сев в седло, молодой кастелян подмигнул леди Маделейн.
- Не желаете ли устроить небольшую скачку? - сказал он с озорным блеском в слегка остекленевших от вина глазах. - Утро слишком прекрасное, чтобы возвращаться в ваш замок прямо сейчас.
- Слишком прекрасное? - засмеялась Маделейн. - Да вы шутите, сейчас дождь пойдет.
- Небольшой дождик нам не помешает, - ответил Калар, развернув коня, нетерпеливо топавшего копытами. - Ну?
- Мой отец едва ли будет доволен, - сказала она.
- А вы? Вы будете довольны? - Калар улыбнулся, увидев, как леди Маделейн раздраженно встряхнула головой.
- Ладно, - сказала она, вздохнув.
Калар пришпорил коня, переведя его в галоп, и они поскакали между деревьями, как раз в тот момент, когда к ним направился барон. Молодой кастелян рассмеялся, заметив рассерженное лицо Лотгара.
Калар не был в Гарамоне уже почти две недели. Заботы и обязанности его нового положения кастеляна не давали ему покоя, как ни пытался он забыть о них.
Теперь у него было свое владение, которым следовало управлять, и он нес ответственность за всех, кто жил на его землях - и за крестьян, и за дворян. Взимание налогов и сборов, решение конфликтных вопросов, надзор за должным использованием доходов, которые приносили его владения, заключение союзов и решение пограничных споров с соседними лордами, уплата сборов герцогу и королю, поддержание порядка на своих землях. Все это теперь было его долгом. Объем бумажной работы был невероятным, бесконечные интриги и политиканство придворных утомительны. Теперь Калар еще больше уважал своего отца, потому что никогда не слышал, чтобы старый кастелян жаловался или вообще как-то показывал, что ему трудно. В действительности, раньше Калар даже не думал, что в должности кастеляна может быть что-то особенно трудное.
- Здесь еще так много дел, мой лорд, - сказал гофмейстер Фолькар, когда Калар сообщил, что собирается на турнир в Леонуа. - Я отошлю им вежливый отказ.
- Нет, - ответил Калар. - Думаю, что несколько недель в поездке пойдут мне только на пользу. В мое отсутствие я предоставляю тебе полномочия действовать от моего имени, Фолькар. В любом случае, ты лучше справишься с этими делами.
Калар понимал, что так он просто уклоняется от своих обязанностей, но старался отбросить эти мысли.
Он со свитой отправился на турнир, но по пути заехал в гости в замок барона Лотгара. Барон радушно приветствовал гостей, открыл свои винные погреба и организовал роскошный пир, ошибочно полагая, что Калар здесь ради его дочери. За неделю, проведенную в гостях, Калар был только рад поддержать это впечатление. Все равно надо было как-то провести время в ожидании турнира, и кроме того, ему здесь просто нравилось.
Они скакали несколько минут между серебристыми стволами деревьев, и Калар был впечатлен тем, как леди Маделейн умело обращается с конем. Даже на полном галопе она элегантно и уверенно сидела в своем дамском седле, в немалой степени благодаря тому, что седло было с двумя передними луками. Такие седла позволяли бретонским дамам безопасно переводить лошадь в галоп и даже перескакивать изгороди и упавшие деревья. Под длинным платьем ноги Маделейн удерживались двумя луками, что позволяло ей прочно держаться в седле.
Наконец они выехали на поляну и остановили коней. Калар со смехом спрыгнул на землю, опираясь на свое охотничье копье. Пошатнувшись, он понял, что пьян сильнее, чем думал. Маделейн засмеялась, и Калар, воткнув копье в землю, подошел к ней ближе и обнял ее стройную талию.
Вдохнув аромат ее духов, Калар легко поднял Маделейн с седла и осторожно поставил на землю. Она не сопротивлялась, когда он прижал ее к себе.
- Когда вы собираетесь просить моего отца? - прошептала она.
- О чем просить вашего отца? - рассеянно спросил Калар, глядя на ее впечатляющее декольте.
- Как о чем? О нашей свадьбе, конечно!
Калар удивленно моргнул.
- Что?
- Вы собираетесь просить у отца моей руки? - спросила Маделейн, отодвинувшись и пристально глядя на него.
- Ну? - сказала она, ее взгляд стал еще более суровым.
- Ну… - протянул Калар.
Маделейн оттолкнула его с выражением крайнего возмущения на лице.
- Мерзавец! - сказала она.
Вдалеке Калар услышал лай собак, но будучи изрядно пьяным, да еще когда перед ним стояла разгневанная дочь барона, молодой кастелян не обратил внимания ни на сам этот звук, ни на то, что он означает. Оба коня неожиданно прижали уши и, раздувая ноздри, затопали копытами.
- Вы просто пьяный дурак, сэр Калар из Гарамона, - заявила леди Маделейн. - Мальчишка, изображающий из себя мужчину. Я скажу отцу, что ваши намерения отнюдь не благородны!
Собачий лай послышался еще ближе, и Калар бросил взгляд за плечо Маделейн. Лошади в страхе ржали. Голос Маделейн, казалось, звучал откуда-то издалека, и Калар увидел, как вздрагивают листья и ветви.
- Вы вообще меня слышите? - спросила она, но ее голос казался лишь отдаленным гулом.
Огромная мохнатая туша с шумом вырвалась из чащи, фыркая и топая. Вепрь был ростом почти пять футов в холке, и невероятно громадным. Его щетина на хребте стояла дыбом, как шипы, а из пасти торчали четыре клыка, каждый из которых достигал в длину двух футов. Маленькие красные глаза кабана были полны ярости. Спустя мгновение вепрь бросился в атаку.
Калар отшвырнул леди Маделейн в сторону. Оскорбленно взвизгнув, она упала на грязную землю, а Калар схватил копье, воткнутое в землю.
Гигантский вепрь - самый крупный из всех, которых видел Калар - свирепо набросился на рыцаря, метнувшись по поляне с огромной скоростью. Из пасти зверя капала тягучая слюна. Калар развернул копье, выставив острие перед собой. Кабан, должно быть, весил в десять раз больше него.
Уперев древко копья в землю, Калар наступил на него одной ногой, чтобы оно держалось как можно крепче. Едва он успел поднять наконечник копья, как громадный зверь уже подскочил к нему, намереваясь вспороть человека своими клыками от паха до горла.
Вепрь наткнулся грудью на копье с такой силой, что оно глубоко вонзилось в его мясо. Калару показалось, что на него упала гора - такой силы был удар. Рыцаря отшвырнуло назад, он упал на спину, и вепрь по инерции наскочил на него.
Зловоние зверя было ужасным, а его горячая кровь хлынула на лицо Калара. Кабан обрушился на него невероятной тяжестью, едва не раздавив рыцаря насмерть. Зверь еще не был мертв, и пытался подняться, скользя в грязи и своей крови. Кабан фыркал, дергая головой и пытаясь выпотрошить человека, но, оказавшись под брюхом зверя, Калар был вне досягаемости его клыков, и они лишь оставляли глубокие борозды в земле.
Калар услышал поблизости топот лошадиных копыт и лай и рычание собак. Когда вепрь все же встал, одним мощным копытом едва не раздробив его ногу, рыцарь смог вдохнуть, и попытался перекатиться в сторону. Вепрь свирепо махал головой, и Калар услышал, как одна собака с жалобным визгом отлетела назад.
Калар выкатился из-под огромной туши, и в этот момент в плечо кабана вонзилось копье, и двое псов, защищенных броней, набросились на зверя, щелкая мощными челюстями. Копье Калара по-прежнему глубоко вонзалось в грудь вепря, и из раны хлестала кровь. Еще одно копье вонзилось в кабана, глубоко под левую лопатку. Наконечник копья нашел сердце зверя, и вепрь рухнул на землю, все еще сражаясь. Огромные защищенные броней псы продолжали терзать его, пока их не оттащили от гигантской туши.
Калару помогли подняться на ноги. Он поднял руку к своей голове и увидел кровь на пальцах.
- Вы в порядке, мой лорд? - спросил чей-то голос, но Калар не мог понять, кто спрашивает.
- В порядке, - смог произнести он. После этого Калар упал, сильно ударившись о землю.
Неожиданно все изменилось.
Калар не слышал резкого разговора между отцом и дочерью, не слышал и встревоженных голосов своих кузенов Хьюбальда, Бальдемунда и Тассило. Он не видел, как его спутники соскочили с седел и бросились ему на помощь. Ударившись о землю, он словно перенесся в другое место, в другое время…
Темные тучи мчались по небу с неестественной скоростью, будто часы проходили за одно мгновение. Свет померк, было темно, словно в сумерках, и окружающий лес погрузился во мрак. Стало очень холодно, и Калар начал дрожать. От его дыхания в воздухе клубился пар, а на доспехах стала появляться ледяная корка.
Густой плотный туман поднялся вокруг, и Калар оглянулся в поисках своих спутников. Но не увидел ничего. Он был один, совсем один.
Подлесок перед ним стал извиваться и корчиться, будто живое существо, и Калар закричал, но поднявшийся туман заглушал все звуки. Плющ и трава обвивались вокруг его рук и сапог, ползли вверх по его телу. Он попытался вскочить с земли, но обвившиеся растения крепко держали его.
В тумане вдруг появился призрачный силуэт, и Калар перестал бороться, а его глаза изумленно расширились. Он услышал фырканье коня, и когда силуэт в тумане стал виден лучше, молодой рыцарь разглядел, что за призрак сидит на самом огромном боевом коне из когда-либо виденных Каларом.
Его ноздри наполнил сильный запах земли и растений. Запах не был неприятным, но был очень терпким и вызывал головокружение - смесь ароматов смолы, сырой земли, прелой листвы, дуба и ели.
Всадник на огромном коне с головы до ног был облачен в старинные доспехи. Всю его броню покрывал вьющийся плющ, а шлем был украшен густым плюмажем из листьев. Растения, покрывавшие доспехи призрака, были живыми и непрерывно двигались, постоянно вырастая. Пробивались и разворачивались новые листья, но проходили лишь мгновения, и листья уже становились зрелыми и широкими, а спустя еще немного начинали увядать и желтеть. После этого они опадали с брони, и завораживающий цикл жизни начинался вновь.
Из тьмы за глазными прорезями шлема горели два свирепых глаза, излучавших призрачный зеленый свет, и Калар невольно содрогнулся от ужаса, когда их взгляд остановился на нем.
Калар отчаянно вырывался из оплетавших его растений, пытаясь освободиться и спастись. Но плющ, трава и корни лишь еще крепче держали его, и стебли вьющихся растений начали обкручиваться вокруг его горла, постепенно удушая.
Огромный конь топнул копытом и фыркнул, извергнув облако пара. Призрак медленно вытащил меч.
Этот меч, древний и страшный, был покрыт странным спиралевидным узором, и от него поднимался ледяной туман. Призрачный рыцарь направил острие меча на Калара, и молодой лорд Гарамон ощутил, как от клинка исходит смертельный холод.
Дыхание Калара вырывалось из груди короткими резкими вздохами, когда он смотрел на ужасного рыцаря, возвышавшегося над ним, ожидая, что тот зарубит его в любой момент. От сверхъестественного силуэта исходила могучая стихийная сила и царственное величие, одновременно ужасающее и завораживающее. Горящие зеленые глаза пристально смотрели на него, и Калар почувствовал, как призрак излучает бешеную злобу, подобную неистовой ярости бури.
Призрачный рыцарь подвел своего громадного коня ближе, черные копыта топали по земле лишь в нескольких дюймах от Калара. Могучий конь встряхнул головой, и Калар почувствовал его горячее дыхание на своем лице.
«''Сразись со мной, трус''»
Калар отшатнулся, когда резкая боль сверхъестественного голоса пронзила его разум.
«''Сразись со мной''!»
Страшный голос пульсировал в мозгу, и Калар закричал.
- Я не могу! - закричал он. Как он мог со связанными руками сражаться против воина, обладающего сверхъестественным могуществом?
«''Как ты можешь надеяться победить меня, если даже себя не можешь победить''?»
- Помоги мне! - закричал Калар, хотя кого он просил о помощи, он не мог понять.
«''Трус''!»
Сила и ярость слов призрака ударила его, и Калар закричал, закрыв глаза. Он услышал скорбный звук меча призрака, рассекшего воздух, и еще сильнее зажмурился, приготовившись к удару.
- Просто сделай это! - закричал он.
- Что сделать, мой лорд? - спросил встревоженный голос.
Калар открыл глаза и увидел, что смотрит в обеспокоенное лицо своего кузена Тассило.
- Скажите мне, что я должен сделать, мой лорд, и я с радостью исполню ваш приказ, - сказал рыцарь.
Калар отвернулся от Тассило, склонившегося над ним, и увидел других своих спутников Хьюбальда и Бальдемунда, они тоже были взволнованы. Шел слабый дождь, но было светло, несмотря на сумрак, создаваемый кронами высоких буков. Сверхъестественный холод исчез, и от призрака не осталось и следа.
- Вы в порядке, мой лорд? - спросил Бальдемунд.
Калар кивнул, но тут же пожалел об этом, когда резкая боль пронзила его голову.
- Я в порядке, - сказал он. - Глупо было с моей стороны так упасть. Правда, я в порядке.
Все опьянение прошло, хотя в голове еще стучало, и во рту был отвратительный привкус. Руки Калара еще тряслись, когда Тассило помог ему встать на ноги.
- Вы очень нас напугали, - сказал его кузен и вассал с явным облегчением. - На секунду вы лишились сознания, мой лорд. Должно быть, копыто вепря ударило вас по голове. Рана неглубокая, но сильно кровоточит.
Калар пробормотал что-то о выпивке и провел рукой по лицу. Отмахнувшись от Тассило, он снова забрался в седло.
- А где барон Лотгар? Леди Маделейн? - спросил он.
- Уехали, - ответил Хьюбальд. - Похоже, они были весьма недовольны.
- Неужели? - проворчал Калар, чья голова еще кружилась.
- Последние слова леди, если правильно помню, были что-то вроде «я скорее выйду замуж за кабана, чем за эту бастонскую свинью», - сказал Тассило, ухмыльнувшись.
- А вы думали на ней жениться? - удивился Бальдемунд.
- Конечно нет, - сказал Калар, оглядываясь. - А где кабан?
- Крестьяне барона забрали его, - ответил Хьюбальд.
- Он правда был таким большим, как мне показалось?
- Даже еще больше, - улыбнулся Тассило.
- Поедем скорее, - поторопил их Хьюбальд. - Думаю, нам лучше забрать наши вещи и ехать дальше, пока барон не решил раздать их беднякам.
В мыслях Калара снова возникли горящие глаза призрака. Зеленый Рыцарь… Одно и то же видение, уже несколько месяцев. Оно преследовало Калара в снах, и только сильное опьянение помогало отогнать его.
Усилием воли Калар вернул свои мысли к реальности.
- Да, боюсь, что мы слишком задержались в гостях, - сказал он. - Будем надеяться, что мой брат не сделал в наше отсутствие ничего такого, что принесло бы новое бесчестье нашему гостеприимному хозяину.
Но Калара не покидало неприятное чувство, что именно это Бертелис и сделает.
- Вставай!
Бертелис попытался не обращать внимания на голос, и повернулся на роскошной кровати, закрыв глаза рукой.
В него швырнули одежду - его одежду, как он понял. Бертелис со вздохом потянулся.
- Возвращайся в постель, - сказал он, протянув руку и все еще не открывая глаза.
- Вставай, дурак! - сказала девушка, в ее голосе звучала паника.
Бертелис опустил руку и сел на кровати, бросив взгляд на поспешно одевавшуюся девушку.
Леди Селеста, младшая дочь барона Лотгара, была красавицей, изящной, небольшого роста, с прекрасными формами. Бертелис смотрел на нежный изгиб ее спины, пока она натягивала платье. Ее светлые волосы были заколоты, но пряди, выбиваясь из прически, рассыпались по бледным плечам. Он улыбнулся, наблюдая, как она нагнулась, чтобы поднять одну из своих туфлей. Одежда, валявшаяся по всей комнате, была разбросана в пылу страсти прошедшей ночью.
Селеста увидела его улыбку, и в ее глазах сверкнула смесь испуга и веселья.
- Вставай скорее! - сказала она. - Мой отец возвращается домой!
Улыбка исчезла с лица Бертелиса, он отбросил потные простыни и голый вскочил на ноги. Угроза того, что их застанут здесь вместе, придала ему энергии.
- Почему он возвращается так рано? Я думал, охота займет у него целый день, - спросил Бертелис.
- Она и заняла целый день, - сказала леди Селеста.
Открыв деревянные ставни, девушка выглянула на улицу.
- О, святая Владычица, он уже на пути к замку! - воскликнула она. - Он отречется от меня!
Селеста заметалась по комнате, хватая разбросанные предметы одежды и кидая их в корзину в углу. Подняв стеганое одеяло с пола, она резким движением набросила его на постель.
Бертелис продолжал ошеломленно стоять, прижимая к себе охапку одежды. Селеста, пытаясь на бегу собрать свои растрепавшиеся волосы, бросилась к двери и выглянула в коридор. Бертелис пошел было за ней, но она, услышав шаги и голос отца, вдруг отскочила и в панике захлопнула дверь.
- Он здесь! - воскликнула она, ее взгляд в ужасе метался по комнате. - Владычица, спаси меня!
Ее взгляд остановился на окне. Бертелис, поняв, что она задумала, покачал головой.
- Нет. Нет! - закричал он, когда Селеста начала толкать его к окну. Он едва успел подхватить свою одежду.
- Ты что делаешь? - сказал Бертелис, смеясь. - Там же пятьдесят футов до земли!
- Больше, - сказала Селеста, продолжая выталкивать его в окно. - Но там есть карниз. Иди же!
Холодный ветер хлестнул по спине Бертелиса, когда он вылез в окно. Оглянувшись через плечо, молодой рыцарь увидел далеко внизу мощеный булыжниками двор.
Послышался стук в дверь комнаты.
- Он здесь! - в ужасе воскликнула Селеста.
Бертелис повернулся на месте, оказавшись спиной к комнате. Карниз был в ширину меньше фута.
Леди Селеста захлопнула ставни, чуть не сбросив при этом Бертелиса во двор. Секунду он балансировал на карнизе, прежде чем восстановил равновесие. От холодного воздуха по всему телу пошли мурашки.
Боясь, что может произойти, если лорд Лотгар откроет ставни, и перед бароном окажется голый зад Бертелиса, молодой рыцарь начал пробираться по карнизу, прижимаясь к холодной каменной стене и держа охапку своей одежды перед собой.
Посмотрев вниз, он заметил, как во двор замка въезжает его брат Калар со свитой и вассалами, возвращаясь с охоты. Бертелис увидел, как Тассило, взглянув вверх, разинул рот от изумления.
Взгляд Калара остановился на Бертелисе, стоявшем на карнизе на высоте семьдесят пять футов. Бертелис ухмыльнулся и помахал рукой.
- Ну, нам еще повезло, - сказал Калар.
Пять рыцарей Гарамона в сопровождении трех десятков ратников в красно-синих геральдических цветах кастеляна Калара были уже на расстоянии четырех миль от замка барона Лотгара. Дождь шел все сильнее и уже наступали сумерки.
- Кто бы мог подумать, что барон Лотгар владеет таким… красочным языком? - усмехнулся Бертелис.
- Не я, - ответил Калар.
- У меня до сих пор в ушах звенит.
- Думаю, каждый отец нашел бы что сказать, если бы увидел голого мужчину под окном своей дочери, - заметил Калар.
- Особенно когда старший брат того мужчины только что отказался жениться на другой его дочери, - вмешался в разговор Тассило.
- Да уж, - сказал Бертелис. - Ни за что бы не подумал, что она еще настолько молода.
- Или что мы выпили так много самых лучших вин из погреба барона, - сказал Калар.
- Век живи - век учись, а?
- Воистину так, - кивнул Калар.
Смеясь, братья со своей свитой поехали дальше из владений барона, направляясь на северо-запад.
На мгновение казалось, что все как в старые времена, и напряжение и отчужденность, возникшие между братьями после смерти отца, как будто бы забыты.
Но это было ненадолго.
<nowiki>***</nowiki>
Элизабет очнулась от боли. Болело все тело, и казалось, что на грудь положили какую-то тяжесть, из-за которой трудно дышать. Она лежала на боку, прижав колени к груди. Когда она попыталась подняться, суставы заскрипели. В руках словно не осталось никакой силы, и каждое движение причиняло новую боль.
Она увидела, что все еще находится в пещере, хотя зрение было слабым и затуманенным. Свечи вокруг еще горели, распространяя отвратительное зловоние, но Элизабет была одна - ведьма Хегтесс пропала.
Ужасная кукла-тотем, изображавшая Элизабет, лежала на подстилке и глумливо ухмылялась ей.
Почувствовав, что власть ведьмы над ней исчезла, Элизабет попыталась вскочить на ноги и убежать из этого страшного места, но в глазах все поплыло, ноги подогнулись, и она бессильно рухнула на землю. Задохнувшись, она хрипло закашлялась, сердце слабо стучало о ребра, и Элизабет заплакала.
Что ведьма сделала с ней?
Только тогда она посмотрела на свои руки. Они были высохшие и истощенные, кожа дряблая и покрытая темными пятнами. Ногти на пальцах были желтыми и потрескавшимися. Она заметила, что волосы, свисавшие на ее глаза, были седыми, и чувствовала, как по голове ползают вши. Оглядев себя, она увидела, что ее молодое стройное тело исчезло, сменившись дряхлым, иссохшим и покрытым опухолями телом Хегтесс.
Стон ужаса вырвался из ее изношенных полумертвых легких, и, разинув беззубые окровавленные десны, она испустила хриплый вопль.
Снаружи Хегтесс услышала этот крик отчаяния и улыбнулась. Она провела руками по своему новому - украденному - телу, чувствуя приятное сочетание мягкости и твердости, упругости и эластичности молодой кожи. Ведьма глубоко вздохнула, наслаждаясь четким зрением и силой в руках и ногах.
С улыбкой она пошла прочь от пещеры, оставив в ней свое старое, изношенное, умирающее тело. Оно служило ей последние девяносто лет. И ей понадобилось новое тело - молодое, здоровое и способное родить ребенка.
Кустарники и ветви деревьев разошлись перед ней, и ведьма направилась на север.
== '''ГЛАВА 2''' ==
Руки Бертелиса словно налились свинцом, дыхание вырывалось из груди короткими резкими вздохами. Но он отбросил усталость и снова атаковал соперника.
Сделав ложный выпад в голову, Бертелис повернул запястье и внезапно перевел меч в низкий удар, который должен был выпотрошить врага. Его соперник отбил удар щитом и атаковал сам, его клинок со свистом рассек воздух. Бертелис отразил удар, скользнувший по его черно-красному щиту, чем заставил другого рыцаря слегка потерять равновесие. Не давая сопернику возможность восстановить его, Бертелис нанес серию быстрых ударов, его клинок мелькал то слева, то справа, заставляя другого рыцаря отчаянно защищаться и отступать.
Шагнув ближе, Бертелис ударил соперника щитом. Рыцарь поморщился и, пошатнувшись, шагнул назад. В этот момент его опорная нога поскользнулась в грязи, и он упал на одно колено. В то же мгновение острие меча Бертелиса оказалось у его горла.
- Сдаюсь, - сказал побежденный Хьюбальд, моргая от попавшего в глаза дождя.
Никто из кузенов не считал постыдным, что их превзошел младший родич. Бертелис всегда был очень способным фехтовальщиком, разве что тренировался не слишком старательно. Но это изменилось после смерти Гюнтера.
Гюнтер, старый учитель фехтования на службе кастеляна Гарамона, учил и Бертелиса и Калара искусству боя на мечах и копьях с того дня, как братья научились ходить. Гюнтер в свое время был одним из лучших фехтовальщиков во всей Бастони. Шесть месяцев назад он был серьезно ранен на дуэли - на дуэли, в которой он сражался вместо Калара. Хотя Гюнтер и победил соперника, но и сам был тяжело ранен. Рана загноилась, и единственной возможностью спасти Гюнтера была ампутация ноги, хотя даже так шансов выжить было немного. Отказавшись принять столь позорную участь - ибо что проку от рыцаря, который не может даже сидеть в седле? - Гюнтер пожертвовал своей жизнью в бою, защищая Бертелиса, пока тот был без сознания. Герой успел сразить более дюжины зверолюдов, прежде чем пал, пронзенный десятком клинков.
Старый мастер фехтования отдал свою жизнь, чтобы мог жить Бертелис, и младшему брату Калара было нелегко это принять. После этого Бертелис посвятил себя тренировкам с таким рвением, что оно граничило с одержимостью.
Тяжело дыша, Бертелис убрал меч от горла Хьюбальда. Но брат Калара не позволил себе отдохнуть и повернулся к двум другим кузенам.
- Пошли, - сказал он, кивнув Тассило. Ловкий и проворный, младший из кузенов был искусным фехтовальщиком, и Бертелис получал удовольствие от боя с ним.
- Хватит, брат, - послышался голос.
Бертелис обернулся и увидел своего старшего брата, который вышел из своей красно-синей палатки. Лицо Калара заросло щетиной, растрепанные темные волосы беспорядочно свисали на плечи. Он был одет в ту же одежду, что и в прошлую ночь, и даже отсюда Бертелис чувствовал, что от брата пахнет вином.
- Решил почтить нас своим присутствием? - спросил Бертелис, убирая меч в ножны.
- Все равно невозможно заснуть под такой грохот, что вы тут устроили, - ответил Калар.
- Уже почти полдень, брат, - сказал Бертелис. - А мы намеревались свернуть лагерь на рассвете.
- Воды, - приказал Калар засуетившимся слугам. Ему поднесли кубок воды, и Калар выпил ее большими глотками.
- Полдень? - повторил он, взглянув на хмурое небо.
- Именно так, - ответил Бертелис.
Сонными глазами Калар обвел поляну.
- Снова тренируетесь? - спросил он.
- Да нет, коров доим, - ядовито ответил Бертелис. - Разумеется, я тренируюсь, хотя не знаю, будет от этого толк или нет. Все равно мы не успеем на турнир, если и дальше будем ехать с такой же скоростью.
- До турнира сколько еще, неделя? Полно времени.
- Турнир через два дня, брат, - сказал Бертелис и отвернулся, ворча что-то себе под нос, при этом его лицо выражало явное отвращение.
Калар помрачнел.
- Не поворачивайся спиной ко мне, брат, - прорычал он.
Бертелис снова повернулся к нему.
- Как я могу служить вам, мой лорд Гарамон? - произнес он с издевательским поклоном.
Чувствуя, что глаза всех рыцарей и крестьян вокруг обращены на него, Калар удержался от резкого ответа и лишь пронзил брата злым взглядом.
- Зайди ко мне, - процедил он сквозь зубы, откинув полог палатки и жестом приглашая Бертелиса. - Нужно поговорить с тобой наедине.
Заметив, что рыцари переглянулись, Калар ощутил, как его ярость растет.
- Сворачивайте лагерь, - приказал он. - Мы выезжаем через час.
Калар налил кубок вина и предложил брату. Бертелис отказался - как и ожидал Калар. Вино было одним из лучших экспортных сортов Бордело и стоило целое небольшое состояние. Чтобы оно не пропадало, Калар осушил кубок сам. Подумав немного, он налил себе еще.
- Не смей говорить со мной подобным образом перед нашими кузенами, - сказал Калар. - Наш отец никогда бы не потерпел такого неуважения. Он приказал бы выпороть тебя за такую дерзость.
- Наш отец мертв, - ответил Бертелис. - Ты не спас его, помнишь?
Кровь отхлынула от лица Калара. Менее шести месяцев прошли с того страшного дня, когда лорд Лютьер был убит чудовищным порождением Хаоса. Орды зверолюдов напали на замок Гарамон, и Калар вместе с отрядом верных рыцарей под командованием прославленного рыцаря Грааля Реола поспешил на помощь. Но даже пройдя магическим путем, которым провела отряд его сестра Анара, фрейлина Владычицы, и преодолев сотни миль за одно мгновение, Калар не успел спасти своего отца.
Но истинный ужас был в другом. Во-первых, лорд Лютьер уже умирал, его тело увядало под действием медленного яда, которым отравила его леди Элизабет из Карлемона, возлюбленная Калара. Во-вторых, убийца Лютьера, чудовищное создание, которое не было ни зверем, ни человеком, являлось никем иным, как сыном самого кастеляна, одержимым желанием убить отца. Та же кровь текла и жилах Калара, и ужас и отвращение от этого страшного знания преследовали его в кошмарах. ''Порченая кровь''.
Калар знал, что об этом шептались рыцари за его спиной, и все же не приказывал им замолчать. Он боялся, что это может быть правдой.
- Думаешь, он остался бы жив, если бы ты там был? - спросил Калар со странным взглядом.
- Кто знает, - ответил Бертелис.
- Может быть, ты и смог бы спасти его, - признал Калар. - Но тебя там не было. Твои раны полностью исцелились только сейчас.
- Как я сказал, кто знает…
Калар посмотрел в обвиняющие глаза своего брата, увидев кипевший в них гнев, и вздохнул. Взяв кубок с вином, он сел на диван.
- Что с тобой происходит? - спросил он, не глядя на Бертелиса. - Откуда вся эта злоба? Из-за смерти отца? Из-за меня?
Руки Бертелиса сжались в кулаки.
- Что со мной происходит? Посмотри на себя. Ты месяцами бываешь пьян, пренебрегаешь своими обязанностями кастеляна… Ты даже не знаешь, какой сейчас день.
- Я не хотел смерти отца, - огрызнулся Калар. - И не просил для себя титула лорда Гарамона.
Он посмотрел на брата.
- Так все из-за этого? Ты хочешь быть лордом Гарамона, Бертелис? Я откажусь от титула. Не хочу брать на себя такую ответственность. Бери ее сам, если хочешь.
- Я не этого хочу, и ты это знаешь, - ответил Бертелис.
- Думаю, твоя мать была бы очень недовольна, если бы услышала это, - сказал Калар.
- Моя мать здесь ни при чем, - прорычал Бертелис.
- Я думал, ты будешь последним человеком, который станет читать мне нотации, - сказал Калар, сделав еще глоток вина. - Раньше ты был другим. А сейчас все эти дни ты только и делаешь, что тренируешься. Ты никогда не был таким… одержимым.
- Если бы я уделял больше внимания Гюнтеру… - вдруг произнес Бертелис.
На секунду воцарилось молчание.
- Ты изменился, брат, - сказал наконец Калар.
- Да, изменился, - кивнул Бертелис. - Возможно, настала пора измениться и тебе.
Калар поставил кубок на столик и закрыл лицо руками. Его младший брат всегда был его лучшим другом, и Калар думал, что всегда сможет положиться на Бертелиса. Почему же все так обернулось?
Все изменилось со смертью их отца. Весь мир Калара разлетелся вдребезги. Он оказался братом чудовища-мутанта. Его возлюбленная была изобличена как отравительница, покушавшаяся на жизнь его отца. Были покушения и на жизнь самого Калара, и он обвинил в них - несправедливо, судя по всему - свою мачеху леди Кэлисс, мать Бертелиса. И наконец, унаследовав звание кастеляна, он оказался облечен большой властью и большой ответственностью, к которой совсем не был готов.
Вернувшись мыслями к настоящему, Калар тяжело вздохнул.
- Ты прав, брат, - сказал он. - И прости, что упомянул леди Кэлисс.
Калару было отчасти жаль брата, так как он знал, что леди Кэлисс при каждом удобном случае изливает свой яд в уши Бертелиса.
Бертелис скрестил руки на груди и переступил с ноги на ногу.
- На твоих плечах тяжкий груз, брат, - сказал он. - Я тебе не завидую.
Калар улыбнулся, хотя его глаза были пусты.
- Правда, до турнира осталось два дня?
- Так и есть, - сказал Бертелис.
Калар выругался.
- Значит, уже две недели как мы уехали из Гарамона, - сказал он, покачав головой. - Фолькар меня убьет.
Мать Бертелиса, гордая и высокомерная леди Кэлисс, несмотря на возраст, была по-прежнему удивительно красивой женщиной, и, смеясь, словно сбрасывала прожитые годы.
В молодости Кэлисс была прославленной красавицей, и до того, как она вышла за лорда Лютьера из Гарамона, за ее руку соперничали два десятка рыцарей со всей Бретонии. Изысканная и надменная, она отдыхала на бархатном шезлонге в своих покоях в замке Гарамон, ее прозрачное шелковое платье словно волнами струилось вокруг ее тела.
- Это ты пытался убить его, - тихо произнесла она, ее глаза блеснули жестоким весельем. - Я знала.
Фолькар, гофмейстер замка Гарамон, стоял в дверях, высокий и худой, похожий на стервятника, ожидающего, когда его добыча умрет. Лицо его было вытянутым и суровым, изборожденным глубокими морщинами, с крючковатым носом, и выражение его было такое, что казалось, будто Фолькар съел лимон.
- Пожалуйста, говорите потише, - сказал он.
- О, успокойся, - ответила леди Кэлисс, небрежено махнув рукой, пальцы которой были украшены тяжелыми кольцами. - Я отослала всех слуг, так что мы можем говорить свободно.
Более шести десятилетий Фолькар служил роду Гарамон, железной рукой управляя повседневными делами замка и прочих владений. Он был настоящим ужасом для слуг, суровым и требовательным управляющим, но его уважали, ибо даже в столь немолодом возрасте он не обленился и не бездельничал, выполняя больше работы, чем любой из подчиненных ему слуг.
Всю свою жизнь целиком и полностью Фолькар посвящал роду Гарамон и их замку, и в верности его сомневаться не приходилось. Вот почему леди Кэлисс была так удивлена - и обрадована - догадавшись наконец, что это Фолькар пытался организовать убийство Калара в походе в Бордело прошлой осенью.
Фолькар посмотрел на нее, даже не пытаясь скрыть презрение, хотя ей давно уже было все равно, что думает о ней старый гофмейстер.
- Это был Танбурк, да? - спросила Кэлисс. - Это его ты вынудил выполнять за тебя грязную работу?
- Ваш любовник? - презрительно процедил Фолькар.
Кэлисс непонимающе уставилась на него.
- Да, я знал, что вы изменяете лорду Лютьеру, - сказал Фолькар. - Ваши измены начались вскоре после того, как родился Бертелис, если я не ошибаюсь?
- Так вот как ты его заставил? Ты шантажировал его, угрожая рассказать Лютьеру о его… связи со мной, если Танбурк не сделает то, чего ты хотел?
- Что-то вроде того, - кивнул Фолькар.
- Но если ты знал о моей неверности все эти двадцать лет, почему так и не рассказал моему мужу?
- Я верный слуга рода Гарамон, - холодно сказал Фолькар. - И не сделал бы ничего, способного навлечь бесчестье на моего лорда.
Кэлисс рассмеялась. Смех ее был холоден, но в нем звучало неподдельное веселье.
- Но ты готов был организовать убийство сына твоего лорда, - сказала она. - Довольно странная у тебя верность, мой дорогой гофмейстер.
- Леди Иветта из Бордело была осквернена, - презрительно произнес Фолькар. - Она была запятнана скверной Хаоса. Она заворожила лорда Лютьера, затуманив его разум.
Лицо леди Кэлисс застыло. Она всегда чувствовала себя так, словно находилась в тени первой жены Лютьера. Всегда ей казалось, что ее муж постоянно сравнивает ее с покойной первой женой. Лютьер не позволял говорить об Иветте ни единого дурного слова в своем присутствии, и Кэлисс всю свою жизнь с Лютьером была вынуждена терпеть, что портрет Иветты висел в большом зале замка.
- У нее часто бывали припадки, - продолжал Фолькар. - Она падала на землю, ее руки и ноги тряслись, изо рта лилась пена… Всем, кроме лорда Лютьера, было ясно, что она… нечиста. Когда она родила Калара, сначала казалось, что все нормально. В нем не было очевидной скверны, и я молился Владычице, чтобы его кровь была чистой. Все было прекрасно, и даже припадки стали случаться с Иветтой реже. Когда она снова забеременела, лорд Лютьер был счастлив. Она родила дочь, Анару. Воистину, больше никогда я не видел моего господина таким счастливым.
На лице Кэлисс отразилось негодование, но Фолькар продолжал, увлекшись воспоминаниями.
- Однако это счастье было недолгим. Няньки боялись брать младенца на руки. Анаре было лишь несколько недель, но они говорили, что слышат голос ребенка в голове. Было в Анаре что-то… ужасно неправильное, и спустя несколько лет стало ясно, что она унаследовала проклятье своей матери. Она была ненормальной, затронутой магией. Она могла обнять котенка, и плакала, когда его сердце перестало биться. Однажды она погладила одну из собак лорда Лютьера, и глаза собаки начали кровоточить. Как ни плакала Анара, не прошло и дня, как собака умерла. Девчонка видела события, которые еще не произошли. Она слышала мысли людей. Ее все ненавидели, и, что еще хуже, она чувствовала эту ненависть в их сердцах. И когда Фея-Чародейка забрала ее, все при дворе кастеляна вздохнули с облегчением.
Леди Кэлисс вздрогнула. Анара выросла и была теперь святой фрейлиной Владычицы, и их недолгая встреча испугала Кэлисс до ужаса.
- Но худшее было еще впереди, и оказалось, что кровь Иветты воистину проклята. Она снова забеременела, но на этот раз беременность была очень трудной. Иветта поехала в Бордело, чтобы быть рядом со своей матерью, когда начнутся роды… А роды были долгими и мучительными. Иветта родила чудовище. Я не буду описывать его, вы видели это ужасное существо своими глазами. Я проклинаю тот день, когда ему было позволено жить. От ужаса и позора Иветта покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна.
- Если бы она набралась смелости сделать это на десять лет раньше, - вздохнула Кэлисс, - то, вероятно, избавила бы нас от всех ужасов, связанных с ее отвратительным потомством. Но какое отношение к нашим делам имеет этот мрачный экскурс в историю рода Гарамон?
- Калар может казаться чистым и неоскверненным, но в его жилах течет та же кровь, что в жилах его ненормальной сестры и мутанта брата. По линии своей матери Иветты он запятнан скверной. Род Гарамон для меня дороже, чем моя жизнь, и я не намерен допустить, чтобы благородная династия выродилась в нечто ужасное. Кто может поручиться, что сын Калара не окажется чудовищным подобием зверолюда? Нет, я не допущу ни единого шанса такого позора. Поэтому, ради блага рода Гарамон, Калар должен умереть.
На лице Кэлисс отразилось отвращение. Она не могла отрицать ни логику Фолькара, ни даже его извращенную верность. Желание ее самой было куда проще: она лишь хотела, чтобы ее родной сын, а не пасынок, унаследовал титул кастеляна Гарамона.
- Похоже, что тут наши намерения совпадают, - сказала Кэлисс. - Мы оба хотим, чтобы кастеляном стал Бертелис.
- Похоже, что так, - неохотно согласился Фолькар.
- Тогда что ты предлагаешь нам предпринять?
- Меры уже предприняты, леди Кэлисс, - сказал Фолькар.
- Ах вот как, - кивнула Кэлисс. - Меньшего не следовало и ожидать. Ты действуешь наверняка, не так ли, Фолькар?
- Стараюсь, леди, - ястребиные глаза Фолькара блеснули. - А сейчас, если это все, я вернусь к своим обязанностям.
- Хорошо, - кивнула Кэлисс, ленивым жестом отпуская его.
Худой как трость гофмейстер едва слышно исчез во тьме.
Кэлисс взяла с блюда тяжелую кроваво-красную виноградину и засунула ее в рот.
- Да, очень хорошо, - прошептала она.
== '''ГЛАВА 3''' ==
Крестьяне сбились вместе за каменной оградой виноградника, пытаясь укрыться от ветра и дождя и сохранить хоть немного тепла. Их было почти два десятка, и хотя они пытались развести костер, щепки были мокрыми и никак не загорались. Наконец крестьяне прекратили бесполезные попытки и теперь лишь дрожали под мокрыми одеялами, каждый из них погрузился в свои мрачные мысли.
Их осталось немного; последние пилигримы живого святого, прославленного рыцаря Грааля Реола из Кенелля.
Когда-то они следовали за своим славным кумиром, куда бы он ни направился, и по пути восхваляли его подвиги всем, кто готов был слушать. Они гордились одним тем, что пребывают рядом с ним, в тени его величия, и с готовностью выполняли все повседневные дела, надеясь заслужить его благосклонность: собирали дрова для его костра, доставляли ему свежую дичь, старательно чистили его сапоги, когда он оставлял их перед своей палаткой.
Они поклонялись земле, по которой ступал Реол - буквально - ибо всем было ясно, что с ним пребывает благословение Владычицы. Он пил из святого Грааля богини, и могущество Владычицы снизошло на него. Рыцарь Грааля был самым святым, самым благочестивым паладином во всей Бретонии, и будучи близко к нему, пилигримы надеялись разделить хотя бы частицу его благословенной славы.
Они не видели своего кумира уже почти полгода. Они сопровождали его в Бордело, сражаться с мерзкими орками и зверолюдами. Более сорока пилигримов пали в этих битвах, но они пожертвовали жизнью с радостью, надеясь, что хотя бы после смерти будут замечены святым героем. Однако, когда победа была одержана, рыцарь Грааля вошел в священную рощу Владычицы и не вышел оттуда. В мгновение ока он перенесся через всю Бретонию, оставив своих пилигримов покинутыми и отчаявшимися.
Они сразу же направились на его поиски. Им пришлось преодолеть сотни миль, и они ловили каждый слух о нем. Их выгоняли из деревень, забрасывали камнями, а несколько их товарищей оказались на виселице за нарушение границ владений лорда Бордело. Они добрались до Бастони, потому что им сказали, что рыцарь Грааля отправился туда, но в Бастони они узнали, что он поехал на север, в Гизоро.
Пилигримам приходилось добывать еду где только возможно, и еще несколько из них были повешены, когда их поймали на браконьерстве во владениях одной знатной леди в Гизоро. В действительности было удачей, что хоть кому-то из них удалось избежать виселицы. Они вернулись в Бастонь, лишь на день опоздав догнать рыцаря Грааля, но неделю спустя снова потеряли его след. Когда они пытались укрыться в пещере, двоих из них убил медведь, а несколько дней назад еще один пилигрим умер от голода. Они раздели труп и оставили его в канаве, натянув его жалкую одежду на себя в попытке спастись от холода. Приближалась зима, и их бедственное положение становилось все хуже. Сейчас они были в центральной Бастони, и не знали, куда теперь надо идти, чтобы найти своего господина и повелителя.
Однако, все еще исполненные веры, что они найдут живого святого, пилигримы продолжали таскать с собой разнообразные «священные реликвии»: изорванную туфлю, которую носил Реол; фляжку из тыквы, из которой он когда-то пил; кость со сгнившими остатками мяса, которую он когда-то обглодал и выбросил, и множество других подобных «реликвий».
Несколько пилигримов несли обрывки ярко-синей ткани, расшитой серебром. Это были остатки старых кафтанов, табардов и плащей Реола. На наиболее почитаемом из этих кусков ткани был большой фрагмент священного герба Реола - серебряного единорога на синем поле. Этот кусок гордо носил на груди Клод, самозваный глава пилигримов, горбун с перекошенным лицом.
Мошенник, убийца и вор, Клод путем лжи и угроз занял место во главе группы пилигримов, отнюдь не из чувства веры и верности лорду Реолу, но исключительно по эгоистическим причинам. Став «аббатом» этого сборища оборванцев, он получал лучшее из еды и вещей, которые им удавалось найти, да и ему просто нравилось приказывать другим. Сначала он присоединился к пилигримам лишь пытаясь избежать карающей руки бретонского правосудия. Клод был одним из нескольких крестьян, которых наняли убить некоего дворянина. Попытка убийства молодого рыцаря - Калара из Гарамона - закончилась провалом, и всех замешанных в этом крестьян поймали, подвергли пыткам и повесили. Только Клоду удалось скрыться от стражников.
Сейчас одна из пилигримов, толстая женщина, вся покрытая грязью, выбривала макушку Клода, высунув язык от усердия. Из-за пазухи «аббата» вылезла крыса, подергивая усами. Женщина на мгновение отвлеклась, ее рука соскользнула и срезала клок кожи со скальпа ржавым ножом.
- Глупая баба, - прорычал Клод, повернувшись и ударив ее в лицо мясистым кулаком. Она с криком упала на спину, закрывая лицо от новых ударов. Клод, прикоснувшись к своей голове, поморщился, когда его пальцы испачкались в крови. На выбритой макушке еще оставалось несколько клочьев волос, но Клод решил, что не желает, чтобы эта баба сегодня снова подходила к нему с ножом.
Несколько пилигримов, облизываясь, пристально смотрели на его крысу, и Клод затолкал своего питомца обратно за пазуху, свирепо воззрившись на спутников.
- Даже не думайте его сожрать, - проворчал он. - Сперва вам придется слопать друг друга.
- Святой лорд Реол пошлет пропитание в руки наши, - провыл беззубый пилигрим, его глаза сияли страстью и верой.
- Скорей бы уж, - буркнул Клод.
Один из крестьян встал, чтобы потянуться и размять спину. Секунду он смотрел сквозь пелену дождя на грязную дорогу по другую сторону низкой каменной стены, за которой и прятались пилигримы. Вдруг его глаза удивленно расширились, и он снова нырнул за стену.
- Кто-то идет! - сказал он громким шепотом.
Пилигримы еще больше съежились под своими грязными одеялами, тщетно пытаясь укрыться за ними.
- Кто? - спросил Клод.
- Не знаю, - пришел ответ.
- Это стража?
- Да не знаю! - раздраженно воскликнул пилигрим.
- Тихо ты!
- Не знаю, - повторил крестьянин тише.
- Ну так узнай, - угрожающе прошептал Клод, сжимая в руках тяжелую шипастую дубину.
Пилигрим повернулся и осторожно выглянул из-за стены. Секунду он вглядывался, потом присел обратно.
- Это женщина, - сказал он. - Леди.
- Леди? - изумленно нахмурился Клод. Он повернулся, неуклюже шаркая, подошел к стене и с любопытством выглянул за нее.
Женщина, опустив голову под дождем, шла по дороге, направляясь к ним. Она была одета в длинное лиловое платье, которое, насквозь промокнув, прилипло к ее телу. Хотя шлейф платья был изорван и волочился по грязи, оно явно было сделано из дорогой ткани. Клод подумал о кольцах, которые эта леди, несомненно носила на пальцах, о серьгах в ее ушах, и прикинув, сколько можно запросить за ее волосы, облизнулся.
Он быстро осмотрел местность вокруг, ибо какая знатная леди стала бы ходить по дорогам одна, особенно в такую погоду? Как Клод ни вглядывался, он не видел ни сопровождавших ее стражников, ни рыцарей, ни слуг.
- Похоже, что святой Реол действительно послал нам пропитание, - сказал он с кривой ухмылкой.
Другие пилигримы тоже выглянули за стену.
- Думаешь, у нее есть с собой еда? - спросила толстая женщина.
- Думаю, что за одно ее платье мы выручим столько, что будем сыты целый год, - ответил Клод, не отрывая глаз от ценной добычи.
- Но… она леди! - воскликнул тощий, словно палка, пилигрим с исхудалым лицом.
- Нас же всех повесят, если мы просто посмотрим на нее непочтительно, - добавил другой.
- Вокруг никого нет, и никто не увидит, что случилось, - сказал Клод. - И кроме того, если у нас не будет еды, как мы сможем служить нашему господину Реолу? От мертвецов толку немного.
- Но… она леди! - повторил тощий пилигрим.
Клод, отвернувшись от идущей по дороге женщины, сурово посмотрел на говорившего.
- Много ли ты знаешь благородных леди, которые ходят по дорогам в одиночку и пешком? Наверняка она просто шлюха, распутница. Возможно, поэтому лорд Реол послал ее нам - Бретония станет лучше без нее.
- Клод, ты правда думаешь, что лорд Реол хочет, чтобы мы ограбили ее? - спросил тощий, изумленно выпучив глаза.
Горбун с важностью кивнул.
- Я думаю, что наш долг, как пилигримов святого лорда Реола, поступить именно так.
В действительности Клоду было плевать, что может хотеть от него Реол. Горбун заботился только о собственной шкуре. Убийство знатной леди не беспокоило его ни в малейшей степени, если можно было избежать наказания. Он совершал и худшее.
Снова выглянув за стену, он увидел, что женщина уже не более чем в двадцати шагах. Она должна была пройти близко к стене. Ее темные намокшие волосы были распущены и закрывали ее лицо. Жестом приказав соблюдать тишину, Клод указал трем из своих спутников проползти дальше вдоль стены. Они при этом произвели такой шум, что Клод скрипнул зубами от злости, но, снова выглянув за стену, он увидел, что женщина подходит ближе, казалось, не подозревая об опасности.
Когда она была лишь в нескольких ярдах, Клод вскочил на ноги.
- Давай! - закричал он, и не без усилий перебрался через стену. Его косолапая нога зацепилась за верх ограды, и горбун упал лицом вниз. Но он быстро вскочил и бросился на дорогу, размахивая шипастой дубиной и со свирепой ухмылкой глядя на молодую женщину, которая остановилась, как только он выскочил из-за стены. Если бы не его жестокие намерения, вид Клода мог показаться весьма комичным.
Трое пилигримов выскочили на дорогу за спиной женщины, размахивая сломанными мечами, ножами и дубинками. Остальные спутники Клода вышли на дорогу вслед за ним, их присутствие рядом вселяло в него уверенность.
Их жертва оказалась молодой девушкой, не старше двадцати лет. Если бы она была простолюдинкой, то родила бы к этому возрасту уже с полдюжины детей, и ее спина была бы сгорблена от тяжелой работы в поле, но это явно была знатная леди. Ей не нужно было работать, ее спина была прямой, кожа безупречно белой как алебастр, и Клод с усмешкой заметил, что на ее пальцах блестит серебро.
- Не двигайтесь, юная леди, и вам не причинят вреда, - солгал он, сжимая рукоять дубины.
Клод начал подходить к ней, медленно, будто чтобы не испугать ее. Другие пилигримы тоже начали молча приближаться, окружая девушку, словно собаки, загнавшие кролика.
Однако молодая леди, похоже, не собиралась бежать. Более того, она ни в малейшей степени не проявляла никаких признаков страха, что показалось Клоду странным. Кролики так себя не ведут. Горбун снова осмотрелся, пытаясь заметить, нет ли поблизости стражников. Но дорога была пуста. Тут Клод заметил, что губы девушки шевелятся, словно она что-то шепчет.
- Хватай ее! - закричал он, перехватив дубину обеими руками, намереваясь размозжить голову жертве и завершить дело.
- Думаю, нет, - вдруг сказала девушка. Было в ее голосе что-то странное, заставившее пилигримов остановиться.
Клод увидел один ее глаз, смотревший из-под намокших прядей черных волос. Горбуну показалось, что он видит какие-то движущиеся тени, но он не мог оторвать глаз от внушавшего ужас взгляда девушки. В этом взгляде таилось нечестивое могущество, которое не дано было понять простым смертным. В этих ужасных черных глазах Клод увидел древнюю душу, давно погрузившуюся во тьму.
Слишком поздно осознал он свою ошибку. Это не была беззащитная девушка. Это было нечто совершенно иное, нечто древнее - и злое.
Губы девушки продолжали двигаться, что-то едва слышно шепча.
Тени вокруг пришли в движение со зловещей целеустремленностью. Клод почувствовал леденящий холод, когда одна из теней проскользнула рядом, и пилигрим, стоявший позади него, беззвучно рухнул в грязь, кровь хлынула из его глаз, ушей и носа.
Тени приблизились к нему, и Клод понял, что настал его конец. Он слышал, как тени шепчут, слышал их безумные неразличимые голоса, наполненные ненавистью и неутолимым голодом.
- Подождите, - вдруг сказала девушка, от ее голоса по коже Клода побежали мурашки. Тени замерли, злобно шипя.
Клод тупо смотрел на колдунью, выпучив глаза от ужаса. На ее лице под мокрыми растрепанными волосами появилась улыбка. И улыбка эта не была приятной.
- Ты готов послужить мне, не так ли?
Клод рухнул перед ней ниц лицом в грязь
<nowiki>***</nowiki>
Серебристая луна Маннслиб была уже высоко в небе, когда Калар и его спутники наконец преодолели подъем и увидели перед собой лагерь рыцарей, собравшихся на турнир. Приближалась зима, и ночь была очень холодной, но смех и музыка в лагере, и запах жарившихся оленей и кабанов поднял настроение усталых бастонцев.
Прошлым вечером они выехали за пределы Артуа и оказались во владениях герцогства Леонуа на северо-западном побережье Бретонии. Они ехали всю ночь, лишь на пару часов остановившись отдохнуть. Прошлой ночью было то же самое, и все они были усталыми и измученными. Но они приехали вовремя - турнир должен был начаться на следующее утро на рассвете.
Король и герцоги поощряли турниры в относительно мирное время как средство поддерживать рыцарей Бретонии в боевой готовности и оттачивать их навыки. Южные владения герцогств Каркассон и Брионн были тогда охвачены войной - их осаждали орды крысолюдов, появившиеся из-под Убежищ. А север Кенелля подвергался кровавым набегам кланов огров, спускавшихся с гор Оркала. В большей же части Бретонии в то время не было настолько значительных войн, чтобы призвать к оружию рыцарей из Л’Ангвиля, Леонуа и Артуа, поэтому в этих герцогствах и был устроен турнир.
Многие рыцари прибыли еще неделю назад или даже больше, или по крайней мере, послали вперед своих слуг, чтобы те заняли лучшие места для палаток. Хотя за это время произошло уже много отдельных поединков и ночных пиров, все собравшиеся ждали завтрашнего дня. Завтра должна была начаться основная часть турнира, и, судя по множеству шатров и палаток, поставленных в долине, турнир намечался с внушительным размахом.
Калар и его свита подъехали к шумному лагерю, оглядывая флажки на палатках в поисках гербов друзей и родственников. Большинство присутствовавших здесь рыцарей были из Леонуа, Артуа или Л’Ангвиля - место для турнира специально было выбрано там, где сходились границы всех трех герцогств. Но были видны и гербы участников из более отдаленных земель: Гизоро, Курони, Бордело и Монфора. Был даже один рыцарь из охваченного войной далекого Каркассона.
- Вот, - сказал Бертелис, заметив то, что они искали: флажки с гербами других рыцарей из Бастони.
Калар и его свита повернули коней к бастонским шатрам, а слугам кастелян приказал ехать вперед и найти подходящее место для установки палаток. Крестьяне были измучены, у них не было даже того небольшого отдыха, которым воспользовались в пути рыцари - в это время крестьянам пришлось готовить еду для своих господ и заботиться об их конях, но они знали, что лучше не жаловаться. Безропотно они погоняли своих тяжелых упряжных лошадей, нагруженных палатками, продуктами, сундуками с одеждой и всем прочим, что могло понадобиться их господам, чтобы сделать жизнь вдали от дома более удобной.
- Монкадас, - радостно сказал Бертелис, привстав в седле, чтобы лучше разглядеть флажок с гербом.
Калар тоже увидел герб бастонского барона и улыбнулся. Они с братом сражались под командованием барона полгода назад в походе в Бордело. Тогда Калар и Бертелис вместе с другими бастонскими рыцарями отправились на защиту герцогства Бордело от нашествия огромной армии зеленокожих. Бретонцы одержали победу, но вскоре им пришлось сражаться с еще более опасным врагом - зверолюдами. В то кровавое время барон Монкадас произвел огромное впечатление на братьев. Свирепый как медведь и почти такой же волосатый, Монкадас заслужил глубокое уважение и восхищение молодых рыцарей.
Улыбка сошла с лица Калара, когда он разглядел палатку рядом с шатром барона. Палатка была белой, и над ней развевался флажок с кроваво-красным драконом.
- Похоже, и эта крыса сюда приползла, - процедил Бертелис.
- Малорик, - Калар сплюнул.
Кровная вражда между родами Гарамон и Сангасс длилась уже многие поколения. Малорик, молодой граф и наследник рода Сангасс, был на три года старше Калара, и с самого рождения являлся его врагом и соперником. Калар и Малорик в Бордело сражались на одной стороне, но от этого их вражда не стала меньше, и результатом ее стало смертельное ранение Гюнтера. Несмотря на помощь Малорика в защите замка Гарамон от орды ужасных зверолюдов, ненависть между наследниками двух родов оставалась сильна. На самом деле она стала еще больше после того, как Калар унаследовал титул кастеляна. Малорик своими глазами видел чудовищное существо, которое было братом Калара, и, конечно, рассказал своим друзьям и союзникам о позоре рода Гарамон.
- Может быть, завтра на турнире я надеру ему задницу, - проворчал Бертелис.
- Надеюсь, что один из нас это сделает, - кивнул Калар.
- Пойдем, - сказал Тассило. - Сегодня ночь веселья! Танцы, выпивка и симпатичные мордашки.
- Мордашки ерунда, - сказал Бальдемунд. - Мне интереснее, что у них еще симпатичного.
В центре лагеря были установлены длинные столы, за которыми сидели пирующие рыцари, вокруг них раскинулись просторные шатры. Из этих огромных палаток доносился шум веселья - и звон мечей.
- Похоже, мы не опоздали поучаствовать в дуэлях, - сказал Бертелис. - Зайдем, брат?
- Ты иди, - ответил Калар. - Я постараюсь найти Монкадаса. Мы же не видели его с тех пор как…
Он не договорил. Бертелис понял, о чем речь.
Повернувшись в седле, Калар бросил золотую монету Тассило, который ловко поймал ее.
- Если дуэли еще идут, поставь на моего брата, - велел Калар.
Его кузен кивнул.
- Может быть, я и сам поучаствую, - добавил Тассило с улыбкой.
Калар бросил ему еще одну золотую монету.
- А эту поставь на своего соперника, - сказал он, улыбнувшись.
Пока Бертелис и Тассило в сопровождении четырех крестьян, исполнявших обязанности оруженосцев, пошли к самому большому из шатров, Калар и остальные его спутники сошли с коней, передав поводья ожидавшим слугам.
- Проследите, чтобы кони были почищены, накормлены и напоены, - приказал Калар, даже не глядя на крестьян, к которым обращался. - Ночь холодная, и пусть их укроют хорошенько.
- Теперь пойдем искать Монкадаса, - сказал он.
Тут его нос учуял аппетитные ароматы: запах жарящегося мяса, тушеного лука и чесночного соуса. В животе громко заурчало.
- Но сначала, - добавил Калар, - давайте поедим.
Бретонским дворянам нечасто приходится испытывать голод, и трое рыцарей глотали слюну, проходя к столам сквозь толпу.
- Гарамон! - вдруг раздался громкий бас, и Калар, оторвав взгляд от стоявших перед ним фаршированных перепелок и оленины, увидел мощную фигуру барона Монкадаса. Барон был ростом ниже Калара, но чего ему не хватало в высоту, он восполнял шириной. Его левую глазницу закрывала повязка с геральдической лилией, и всю левую половину лица покрывали красные шрамы. В густой бороде сияла широкая улыбка, и когда Калар встал, барон заключил его в медвежьи объятия.
- Рад тебя видеть, мой мальчик, - сказал Монкадас, крепко хлопнув Калара по плечу. Судя по красноватому цвету носа, барон успел воздать должное подававшимся винам.
- И я рад вас видеть, барон, - ответил Калар. - Вы знаете моих кузенов?
Двое рыцарей поклонились барону, он кивнул им в ответ и снова повернулся к Калару.
- Значит, ты уже владетельный рыцарь, а? И кастелян, не меньше!
- Если бы не вы, я бы погиб в своем первом бою, - сказал Калар.
- Не говори глупостей, мальчик мой, - проворчал барон, хотя Калар заметил, что его слова польстили Монкадасу.
С помрачневшим лицом барон тихо добавил:
- Прискорбно было услышать о смерти твоего отца. Лютьер был хорошим человеком. Я сожалею о твоей потере.
Калар кивнул и, улыбнувшись, поблагодарил.
Монкадас шагнул назад, критическим взглядом окинув молодого лорда Гарамона.
- Ты выглядишь не лучшим образом, парень, - сказал барон. - Чем Фолькар тебя кормит?
- Сплю плохо, - признался Калар.
Монкадас задумчиво посмотрел на него.
- Когда ты становишься главой такого знатного рода, сразу столько всего на тебя сваливается, - негромко сказал он. - Не удивительно, что сначала чувствуешь себя не в своей тарелке.
- Это по мне так заметно? - спросил Калар.
- У тебя неглупая голова на плечах. Ты справишься, - сказал барон.
- Если бы это было так просто, - вздохнул Калар.
- Конечно, это не так просто, но не надо слишком все усложнять. Ты еще не привык к своему новому положению. Ты будешь совершать ошибки, но кто их не делает? Учись на них и не слишком задумывайся о прошлом.
- Постараюсь, барон, - сказал Калар. Несмотря ни на что, он почувствовал, что настроение его улучшилось - впервые за эти месяцы.
- В последнее время судьба не была благосклонна к тебе, парень. Видит Владычица, это правда. Но то, что ты сделаешь в таких условиях, и приведет к твоему становлению как главы рода Гарамон, - сказал Монкадас с необычайной серьезностью. - Или к твоему падению. Теперь все зависит от тебя. Но не забывай, что у тебя есть друзья и союзники.
- Я очень ценю это, барон, - сказал Калар.
Он увидел, как сквозь толпу к ним подходит красивая юная леди. Ее вел за руку мальчик не старше шести лет, облаченный в изысканный миниатюрный комплект доспехов. Увидев их, Монкадас улыбнулся, его прежняя серьезность исчезла.
- Что тебе нужно, так это жена, - пробасил он. - Если ты считаешь, что управлять владениями тяжело, женись, и это позволит тебе переосмыслить твой взгляд на бремя власти. И кстати, позволь представить тебе младшую дочь моей сестры, леди Жозефину.
- Дядя! - юная леди раздраженно покачала головой. После этого она сделала реверанс, оценивающе взглянув на Калара, прежде чем опустить глаза, как положено благовоспитанной леди.
- Леди Жозефина, - Калар поклонился.
- Лорд Калар, - сказала Жозефина улыбнувшись. - Позвольте представить вам вашего троюродного племянника, молодого сэра Орландо из Бордело.
Калар изумленно посмотрел на мальчика и вопросительно взглянул на Монкадаса.
- Юный Орландо - сын племянницы твоей матери, Калар, - сказал барон. - Они близкие друзья моего рода. В конце концов, это я представил твою мать твоему отцу.
- Я не знал, - ответил Калар и снова повернулся к мальчику, смотревшему на него с любопытством.
Калар опустился на одно колено, чтобы не смотреть на мальчика сверху вниз.
- Для меня честь познакомиться с вами, сэр Орландо, - серьезно сказал он.
Мальчик церемонно поклонился в ответ, его лицо было серьезным и сосредоточенным. Вдруг он поднял взгляд вверх и изумленно открыл рот.
- Смотрите! - закричал он, указывая в небо.
Со стороны собравшихся дворян послышались удивленные возгласы и крики восхищения. Калар посмотрел в ночное небо, увидев то, что заметил Орландо.
Сквозь облака с неба спускалась стая крылатых лошадей, лунный свет сиял словно серебро на их боках и пернатых крыльях. На их спинах сидели в седлах рыцари в полных доспехах. Грациозными кругами лошади скользили к земле.
- Рыцари на пегасах! - воскликнул Орландо, его голос был преисполнен восхищения.
Один из рыцарей отделился от других, откинувшись в седле, его пегас прижал крылья к телу и заскользил вниз, словно бросившийся на добычу ястреб, с каждой секундой набирая скорость. В последнее мгновение пегас распростер крылья, и десятки дворян невольно пригнулись, когда крылатый конь пронесся прямо над их головами.
Крестьяне бросились прочь с дороги, когда пегас приземлился, ударив в землю подкованными серебром копытами. Крылатый конь замедлил шаг и остановился, встряхнув головой.
Пегас был крупнее любого боевого коня, его рост достигал, вероятно, двадцати ладоней в холке. Эти животные были известны своей агрессивностью, и хотя они выглядели благородными и ангелоподобными, Калар знал, что они опасны и непредсказуемы, и если разозлятся, вполне могут забить человека насмерть своими копытами. Тем не менее, среди бретонского рыцарства пегасы ценились очень высоко. Выращенный с возраста жеребенка пегас был храбрым и верным существом, готовым бесстрашно нести рыцаря в любую схватку.
Говорили, что большие стаи пегасов летают среди горных вершин над многоярусным городом Парравон, но Калар еще не был так далеко на востоке Бретонии, чтобы убедиться, правда ли это. Из этих стай и происходило большинство пегасов, прирученных в Бретонии. Но такие верховые животные были отнюдь не дешевы, и позволить их себе могли лишь самые богатые рыцари во всей Бретонии. Покупка пегаса-жеребенка еще не гарантировала, что зверь привяжется к своему будущему всаднику и примет его, и немногие были готовы рискнуть, вложив деньги в такое приобретение. Никому не хотелось на высоте двухсот футов от земли внезапно обнаружить, что твой крылатый конь тебя невзлюбил. Тогда никакое богатство не спасет.
Рыцарь, сидевший на белоснежном пегасе, носил поверх лат табард красного и серебряного цветов, а доспехи его сверкали так, что глазам было больно. Табард на груди был украшен геральдическим изображением серебряного пегаса. Когда внимание всех собравшихся обратилось к нему, рыцарь театральным жестом сорвал шлем с головы. Вьющиеся светлые волосы рассыпались по его плечам, и улыбнувшись зрителям победоносной улыбкой, рыцарь соскочил с седла.
Сразу же раздались аплодисменты и возгласы восхищения. Рыцарь, наслаждавшийся всеобщим вниманием, изящно поклонился.
Глаза Жозефины загорелись, когда она устремила взгляд на этого франтоватого рыцаря.
Калар мгновенно невзлюбил его.
- Кто это? - спросил он равнодушным голосом.
Рыцарь был раздражающе красив, и его мгновенно окружила кучка угодничающих поклонников и мужского и женского пола. Он обменялся парой слов с несколькими дворянами, поклонился лордам и поцеловал ручки полудюжине наиболее красивых и знатных леди.
- Лодетэр, - ответил барон Монкадас. - Возлюбленный Парравона. Что бы о нем ни говорили, но он чертовски хороший боец.
Пегаса уже увели. Лодетэр, благоухая дорогими духами, прошел мимо Калара и Монкадаса, едва взглянув на них. Он гордо носил повязанный на плече золотой кушак, означавший лорда турнира, выигравшего эту престижную награду ранее днем.
Увидев леди Жозефину, Лодетэр театральным оценивающим взглядом посмотрел на нее и изобразил на лице восхищение.
- Такой красоте, несомненно, позавидовала бы даже богиня, - сказал он, взяв Жозефину за руку. Не отрывая взгляда от глаз Жозефины, Лодетэр поцеловал ей руку. - Я в восхищении, моя леди.
Жозефина сделала реверанс, не обращая внимания на ядовитые взгляды оказавшихся поблизости дам. С дружеской улыбкой Лодетэр проследовал дальше, и Калар оказался зажат в толпе поклонников, спешивших за Возлюбленным Парравона. Когда в толпе стало не так тесно, Калар заметил, что леди Жозефина слегка покраснела.
Его помрачневшее лицо просветлело, когда он увидел, что сквозь толпу проталкивается знакомая фигура.
- Вот, - мрачно буркнул Тассило, протягивая кошелек с монетами. Калар взял свой выигрыш.
- Судя по синякам на лице, выиграл не ты, друг мой? - спросил он.
- Нет, - ответил Тассило, осторожно потрогав щеку. - Но, по крайней мере, ты получил выгоду от моего унижения.
- А Бертелис?
- Дошел до финала. Он как раз участвует в следующем поединке. Его соперником будет рыцарь, который победил меня - Меровех из Арлона.
- Никогда о нем не слышал, - сказал Калар.
- Я тоже, - кивнул Тассило. - Но с клинком он управляется как дьявол.
Внутри шатра вдоль стен были в несколько ярусов установлены сидячие места, на которых сотни дворян с относительным комфортом могли наблюдать за поединками. Они сидели на набитых пухом подушках, и слуги, ходившие между рядами, подносили им кубки с вином и изысканные закуски: заливное из угрей, бычьи языки, печеночный паштет, уши ягуара, перепелиные яйца. Самые богатые и влиятельные лорды и леди занимали отдельные ложи, обитые бархатом и украшенные их родовым гербами.
Калар увидел лорда Ордерика, хозяина турнира, сидевшего в самой большой и роскошной ложе. Очень толстый и чрезвычайно богатый и влиятельный, лорд Ордерик был пьян и явно наслаждался жизнью. На его лице, измазанном кабаньим жиром, появилась шаловливая улыбка, когда он запустил пухлую руку под платье служанки.
- Туда, - указал барон Монкадас. - У меня тут отдельная ложа.
Похожий на медведя бастонский барон шагал сквозь толпу, ведя за руку леди Жозефину. За другую руку ее держал юный Орландо, рассматривавший все вокруг широко открытыми от восхищения глазами. За бароном шел Калар, его взгляд был прикован к стройной талии Жозефины и плавному покачиванию ее бедер под темно-синим шлейфом платья.
Общий вздох сочувствия вырвался у зрителей, когда на огороженной веревками арене в центре шатра широкоплечий рыцарь получил сильный удар в голову, смявший его шлем, украшенный плюмажем. Его соперник благородно отступил в сторону, позволив секундантам выйти вперед и помочь рыцарю снять шлем. Это проявление благородства зрители приветствовали аплодисментами, и рыцарь, нанесший успешный удар, поднял забрало, улыбнулся и отсалютовал зрителям клинком, а его сопернику быстро наложили повязку на кровоточащую голову. Некоторые молодые леди бросили на арену цветы, и покраснели от смущения, отвернувшись и хихикая, когда рыцарь поклонился им.
Монкадас привел своих спутников в свою персональную ложу, и они, заняв места, стали наблюдать за зрелищем. Маленькому Орландо пришлось встать на сиденье, чтобы смотреть через деревянное ограждение.
Секунданты раненого рыцаря ушли с дуэльной арены, и поединок возобновился. Но он быстро закончился, когда нераненый рыцарь поскользнулся на одном из брошенных на арену цветков. Он пошатнулся, и его соперник нанес ему мощный удар в плечо, поваливший его на землю. Когда меч был приставлен к его горлу, упавший рыцарь признал поражение, хотя, судя по лицу, он был вне себя от ярости.
Взревели трубы, и толпа разразилась приветственными криками. Когда двое рыцарей ушли, на арену, танцуя и кувыркаясь, выскочили жонглеры и акробаты, чтобы развлечь зрителей перед следующим поединком. Одна из них, женщина с слоем грима на лице, держала горящий факел, и, выдувая изо рта горючее масло, поджигала его, выпуская в воздух струю ревущего пламени, словно дыхание дракона. Причудливо одетые жонглеры подбрасывали в воздух сушеных лягушек, управляясь с дюжиной или больше за раз. Толпа хохотала при виде глупых лиц лилипутов ростом не больше ребенка, одетых как миниатюрные рыцари и выехавших на арену верхом на свиньях. Эти «рыцари» поскакали вокруг арены, размахивая деревянными мечами и отчаянно держась за своих «скакунов».
Одна из свиней испугалась выдутой струи огня, и с диким визгом бросилась в толпу вместе с цеплявшимся за нее изо всех сил всадником-лилипутом. Еще двое миниатюрных «рыцарей» сошлись в схватке, и один из них деревянным мечом сшиб со спины свиньи другого, что вызвало у толпы новый взрыв хохота.
- Вон он, - сказал Тассило, указав рукой.
Калар увидел, как его брат, стоя на краю арены, потягивается и разминает мышцы. Один из йоменов Гарамона развернул знамя с гербом Бертелиса - серебряным драконом на черно-красном поле. Калар ободряюще крикнул брату, но его голоса не было слышно в шуме толпы.
Еще один «рыцарь»-карлик вылетел из седла, когда его свинья врезалась в одного из жонглеров, вызвав новый смех в толпе. Одна нога всадника запуталась в веревке, служившей поводьями, и свинья потащила его по арене к пущему веселью зрителей и его товарищей. Смех маленького Орландо оказался заразительным, и Калар заметил, что и сам смеется вместе с ним.
Наконец зазвучали трубы, и арену стали освобождать для поединка. Карликов и их свиней увели с помощью жонглеров. Одну свинью был вынужден ловить силач и тащить ее в загон на руках.
- Восемнадцатый поединок! - прокричал толстый глашатай, его голос разнесся по просторному шатру. - Между сэром Бертелисом из Гарамона, герцогства Бастонь и сэром Меровехом из Арлона!
Калар и его спутники закричали, приветствуя Бертелиса, топая ногами и стуча по ограждению.
Бертелис улыбнулся и помахал зрителям, прежде чем надеть шлем. Йомены помогли ему пристегнуть щит к левой руке, и он вышел в центр арены.
Навстречу ему вышел его соперник Меровех. Бертелис был одним из самых высоких рыцарей Гарамона, но Меровех оказался еще выше. Он шагал по арене вальяжной ленивой и в то же время грациозной походкой, говорившей о невероятной самоуверенности. Двигался он так, словно доспехи были его второй кожей.
Эти доспехи были архаичного, старомодного вида - рифленые с зазубренными шипами по краям. На мгновение они напомнили Калару броню Зеленого Рыцаря, продолжавшего преследовать его в снах. Но броня Меровеха все же отличалась, хотя, вероятно, и была изготовлена в ту же давно ушедшую эпоху - или, по крайней мере, по образцу древних доспехов той поры. Мода на доспехи в Бретонии постоянно менялась, вероятно, так же часто, как времена года, и хотя большинство рыцарей посмотрели бы свысока на того, кто не может позволить себе броню по последней моде, в адрес Меровеха не было ни одного едкого комментария или презрительного взгляда.
Его доспехи были из такой темной стали, что казались почти черными. Поверх них Меровех надел табард безупречно белого цвета. У него не было щита, но на поясе он нес пару мечей. Из геральдических изображений на табарде была лишь простая черная лилия - древний символ чистоты и верности.
Геральдическую лилию в том или ином виде носили почти все бретонские дворяне - и лорды, и леди. Была ли она в виде серебряной подвески на шее, или выгравирована на рыцарских латах, или вышита на платье девушки как символ ее чистоты, лилия являлась древним и сакральным символом. Это был священный цветок Бретонии. В древних легендах говорилась, что сотни лилий внезапно расцвели под полной луной, когда Владычица Озера впервые явилась Жилю ле Бретону, в ту давно ушедшую эпоху героев.
Первым рыцарем, получившим честь носить в своем гербе лилию, был Ландуин - лучший из всех святых спутников Жиля. Самый справедливый, искусный и благородный рыцарь из всех когда-либо живших в Старом Свете, Ландуин происходил из Музильона, который был тогда предметом зависти всех соседей. История Ландуина была историей трагедии и предательства, ставшего пятном на репутации и его самого и Музильона, и это пятно так и не было стерто. «Тем, кто вознесся на наибольшую высоту, больнее всего падать», гласят знаменитые строки из «Смерти Жиля ле Бретона», относящиеся к падению Ландуина.
Подавив дрожь при одном воспоминании о проклятом герцогстве Музильон, Калар вернулся мыслями к настоящему.
Шлем Меровеха был изготовлен в подобии ощерившейся пасти дракона. Когда глашатай и секунданты покинули арену, высокий рыцарь любезно отсалютовал Бертелису. Бертелис ответил на приветствие, и оба рыцаря отошли на шаг назад, ожидая сигнала к началу поединка.
- За Гарамон! - взревел Калар, с силой ударив по ограждению.
Трубачи подняли к губам медные трубы с вымпелами и отрывисто затрубили.
Бертелис вынул из ножен меч и выполнил несколько разминочных ударов, рассекая воздух. Меровех достал больший из двух мечей. Необычно красивый клинок был такого размера и веса, что большинству рыцарей пришлось бы держать его двумя руками.
Глашатай поднял руки, дав знак трубам замолчать.
- Начинайте! - закричал он, отойдя подальше.
Калар подался вперед, внимательно наблюдая за начавшимся поединком.
Бертелис первым нанес удар. Шагнув вперед с быстротой атакующей змеи, он взмахнул мечом, целясь в грудь соперника. Его маневрирование было безошибочным, удар превосходно сбалансированным. Но Меровех отразил его с минимальным усилием и тут же сделал ложный выпад.
Двое рыцарей продолжали кружить по арене. Иногда Бертелис, проверяя защиту противника, наносил удар, который Меровех неизменно отражал едва заметным движением руки. Калар видел, что ни тот, ни другой рыцарь еще не сражаются в полную силу.
Бертелис снова атаковал, нанеся удар сверху. Когда клинок Меровеха поднялся, чтобы отразить его, Бертелис повернул руку, направив меч в шею соперника. Это молниеносное изменение направления удара не раз заставало Калара врасплох на тренировках, но Меровех с легкостью уклонился от него.
Снова и снова казалось, что Бертелис вот-вот нанесет успешный удар сопернику, но в последний момент клинок Меровеха неизменно отражал удар Бертелиса, иногда в считанных дюймах. Калар видел, что его брат становится все более раздраженным. В прошлом это могло заставить Бертелиса атаковать со всей яростью и самому открыться для удара, но теперь он научился управлять своими чувствами, используя гнев для того, чтобы добавить силы и точности движениям своего клинка.
Бертелис провел ослепительно быструю серию ударов, атакуя то сверху, то снизу. Когда Меровех, уклоняясь, шагнул в сторону, Бертелис резко повернулся на месте, его клинок мелькнул в воздухе, направляясь к шее соперника. Это был превосходно рассчитанный и выполненный удар. Но в последнее мгновение Меровех уклонился назад, и меч Бертелиса прошел на расстоянии менее дюйма от него.
Шагнув назад, Меровех отсалютовал Бертелису за отлично выполненный удар, и вытащил из ножен второй клинок - короткий меч, который он держал в левой руке, в дополнение к длинному мечу в правой. Вращая обоими мечами, он шагнул навстречу Бертелису.
Два клинка Меровеха двигались так быстро, что казались размытыми дугами, и зрители завороженно застыли в молчании. Бертелис теперь все время отступал, отчаянно отбивая удары, сыпавшиеся на него, казалось, со всех направлений. У него уже не было времени самому перейти в контратаку, и ему требовалось все его умение и вся сосредоточенность чтобы просто отражать удары клинков соперника.
Меровех отбил клинок Бертелиса в сторону своим коротким мечом, а круговым ударом второго меча выбил оружие из руки оппонента. Меч Бертелиса закувыркался в воздухе и вонзился в землю. Движения Меровеха были такими быстрыми, что Калар едва успел увидеть, что произошло. Но он зааплодировал, когда Меровех отступил назад, благородно позволив Бертелису подобрать меч и продолжить бой.
- Он хорош… - неохотно признал Калар.
Отсалютовав друг другу, рыцари возобновили поединок. Но он длился лишь еще несколько мгновений. Бертелис увидел возможность для удара и сделал выпад, целясь в сердце соперника. Лишь с опозданием он понял, что обманный маневр Меровеха завлек его в ловушку.
Меч Бертелиса был снова отбит в сторону, и два клинка Меровеха скрестились между шлемом и кирасой Бертелиса и замерли, коснувшись кольчужного капюшона, защищавшего шею. Если бы Меровех продолжил удар, Калар не сомневался, что голова его брата покатилась бы по арене - настолько идеальным и убийственно точным было исполнение удара.
Зрители в шатре разразились оглушительными аплодисментами. Калар присоединился к ним, качая головой и удивляясь боевому искусству неизвестного рыцаря. Единственным, кто мог соперничать с Меровехом в мастерстве владения клинком, был прославленный рыцарь Грааля Реол.
Меровех снова отсалютовал Бертелису, прежде чем спрятать оба меча в ножны, и снял с себя шлем. Лицо рыцаря из Арлона было белым, словно первый снег. Волосы его тоже были белыми и спускались на плечи прямо, словно клинки.
Бертелис, казалось, был вне себя от ярости из-за поражения, но Меровех, склонившись к нему, говорил какие-то слова, которых в шуме больше никто не слышал.
Герб Бертелиса был убран с плакатов, установленных по обеим сторонам дуэльной арены. Оставались гербы еще восьми рыцарей, в том числе и Меровеха. Это были финалисты, и они будут продолжать поединки, пока один из них не станет победителем турнира, получив алый кушак и звание «лорда меча». Калар не сомневался, что кушак победителя достанется Меровеху.
- Почему же турнир на копьях выиграл не он? - спросил Калар.
- Меровех не участвовал в копейном турнире, - ответил Тассило. - Он прибыл в лагерь уже после сумерек.
Калар осушил кубок. Его мысли вернулись к гнетущей ответственности его нового положения. Скоро пора будет возвращаться в Гарамон. Он поднял пустой кубок и нетерпеливо махнул рукой, подзывая слугу. Пока слуга наполнял кубок вином, Калар бросил взгляд на своих соседей по ложе.
Леди Жозефина, склонившись вперед в своем кресле, улыбалась и смеялась, разговаривая с кем-то по другую сторону ограждения. Разглядев, кто это, Калар еще больше помрачнел. Его давний враг и соперник Малорик из Сангасса, занимавший место на один ряд ниже ложи, улыбался и болтал с Жозефиной.
Почувствовав его взгляд на себе, франтовато наряженный наследник Сангасса посмотрел на Калара, и хотя он продолжал улыбаться, его взгляд посуровел. Он сказал что-то Жозефине, и они вместе засмеялись. Калар свободной рукой сжал рукоять меча.
Малорик поцеловал руку Жозефины прежде чем уйти, и уважительно поклонился барону Монкадасу. Когда же он прошел мимо Калара, то посмотрел на него с сардоническим весельем.
- Вижу, твоего братца побили, - произнес Малорик, его голос был преисполнен презрения. - Вот так сюрприз. Прославил Бастонь, нечего сказать.
- Иди-иди, крыса сангассовская, - огрызнулся Тассило.
- Надень на своего пса намордник что ли, - процедил Малорик, каким-то образом посмотрев на Калара и его спутников сверху вниз, хотя находился на ряд ниже. - Его тявканье утомительно.
- Проваливай, Сангасс, - прорычал Калар, покраснев от злости.
Малорик, присмотревшись к Калару, усмехнулся.
- Да ты опять пьян. Я слышал, это у тебя теперь часто бывает. А еще я слышал, что новый кастелян Гарамона не в состоянии навести порядок даже у себя в замке, не говоря уже о прочих владениях, и что его старому гофмейстеру приходится управлять за него. Как это печально, - Малорик покачал головой, изображая сожаление.
- Убирайся к чертям, Сангасс, - сказал Калар. - Или я вызову тебя на поединок здесь и сейчас. И на этот раз тебе не за кем будет прятаться.
- Ты тоже теперь не сможешь спрятаться за своим стариком, - ответил Малорик. - Но я не получу удовольствия от победы, убив жалкого пьяницу. Приходи драться, когда протрезвеешь.
- Какие-то проблемы, граф? - раздался голос Монкадаса.
- Никаких, - ответил Малорик. - Но я думаю, лорд Гарамон выпил уже достаточно вина для этого вечера.
Наследник рода Сангасс повернулся, собираясь уходить. Хрустальный кубок в руке Калара раскололся.
Малорик, бросив взгляд через плечо, рассмеялся.
- Ты в порядке, кузен? - спросил Тассило, в его голосе слышалась тревога.
- В полном, - ответил Калар.
== '''ГЛАВА 4''' ==
Деревянная кружка выскользнула из руки Ролана и упала на каменный пол, расплескав содержимое. В испуге от внезапного шума, Ролан проснулся, вздрогнув всем телом. Он был одет, и все еще сидел на шаткой деревянной табуретке перед очагом. Моргая спросонья, он слышал, как кружка катится по неровному полу.
В его маленькой хижине было очень холодно и темно. Ролан нахмурился, глядя на очаг, и сильнее натянул на плечи кишевшее блохами одеяло. Ледяной ветер проникал сквозь трещины в стенах, от дыхания в холодном воздухе клубился пар. Завернувшись в одеяло, словно в плащ, Ролан опустился на колени перед очагом, и его суставы пугающе заскрипели. Взяв ржавый нож косы, прислоненный к стене, он потыкал в кучку торфа в очаге. Из-под кусков волокнистой болотной почвы еще поднимался дымок, и раскаленные угли стали потрескивать, когда Ролан поворошил их.
Склонившись, он стал дуть в очаг, пока из-под кусков торфа не показались языки пламени.
Ролан со стоном выпрямился, разогнув спину. Его суставы ныли. Приближалась зима, и Ролан ждал ее отнюдь не с радостью. Он прожил на острове Ландри всю свою жизнь, и видел все признаки того, что надвигающаяся зима будет долгой и суровой. В архипелаге у северо-западного побережья Бретонии были тысячи маленьких островков, хотя большинство из них были пустынны и необитаемы. Остров Ландри был одним из наиболее далеко расположенных от материка, и являлся достаточно крупным, чтобы люди создали на нем постоянное, хотя и небольшое поселение.
Снаружи ветер набирал силу. Ролан услышал, как испуганно заблеяли овцы.
- Проклятые лисы, - проворчал он. Отбросив одеяло, он встал и, шаркая, пошел к двери.
- Эй, пес, ко мне! - позвал он.
Отодвинув дверь обеими руками - кожаные петли давно сгнили и были бесполезны - Ролан поежился от ледяного ветра, дунувшего на него.
- Псина! - крикнул он. - Пошли!
Но его пес забился еще глубже под стол, поджав хвост, и скуля, спрятал морду между лапами.
- Ну оставайся, пусть твой хозяин умрет в одиночестве, - проворчал Ролан.
Он шагнул за порог в ночь, и закрыл дверь за собой. Подумав, он взял ржавые вилы, прислоненные к стене его лачуги. Маннслиб уже взошел в небе, но серебристый диск луны закрывали густые слои облаков, из-за чего ночь была еще темнее.
Его хижина находилась на северной оконечности острова, располагаясь на травянистой возвышенности, откуда открывался вид на темную и бескрайнюю поверхность океана. Над водой царила тьма, был слышен только громкий шум прибоя. Огромные утесы переходили в острые скалы, словно острия ножей, торчавшие из бурных волн. Море билось о скалы с яростной силой, захлестывая их волнами изо дня в день.
Ближайший сосед Ролана жил более чем в миле отсюда, и более трех миль было до деревни Ландри и аббатства, где жила большая часть населения острова.
Ролан едва мог разглядеть в темноте свое маленькое стадо, бледные силуэты овец сбились в кучу в углу загона с каменными стенами, примыкавшего к хижине. Лохматые овцы теснились и толкались, отчаянно стараясь забиться в середину стада, некоторые даже лихорадочно пытались перепрыгнуть стены загона.
Успокаивающе пощелкав языком, Ролан открыл ворота загона и зашел в истоптанную копытами грязь. От этих овец в буквальном смысле зависела его жизнь - если им будет причинен вред, наказание понесет Ролан. Его лорд не был снисходительным человеком.
Шлепая по грязи и опираясь на вилы вместо трости, Ролан начал пересчитывать овец. Они все были на месте и немного успокоились в его присутствии.
Вдруг ветер изменился, и до Ролана донесся запах. Это была сырая звериная вонь, смесь запахов тухлого мяса, пота и мочи; зловоние хищника.
Овец охватила паника. Безумно блея, они пытались вырваться из загона, тщетно стараясь перепрыгнуть каменную стену. С расширенными от страха глазами Ролан развернулся, выставив перед собой вилы.
Сначала он подумал, что это животное, большое, лохматое и рогатое. Оно перелезло через стену с другой стороны загона, выломав несколько камней, которые с трудом смогли бы поднять двое крестьян. Потом Ролан увидел в руке существа большой топор на длинной рукояти, и понял, что это человек огромного роста, на плечи которого наброшена шкура какого-то крупного зверя, а на голове рогатый шлем.
Ролан никогда не был здоровяком, а долгие годы тяжелого труда и скудного питания еще больше согнули его плечи и сгорбили спину. Чужак возвышался над ним, и, подходя к крестьянину, казалось, становился больше с каждым шагом. Ролан подумал, что даже его лорд показался бы низкорослым по сравнению с этим гигантом. Тем не менее, Ролан не был трусом.
- Назад, дьявол! - закричал Ролан, ткнув вилами в воздух.
Чужак рассмеялся хриплым лающим смехом. Облака ненадолго разошлись, в свете луны Ролан увидел пришельца яснее, и сердце крестьянина охватил ледяной страх.
Норсканец…
На острове каждый день возносились молитвы Мананну, и каждый год по праздникам крестьяне приносили жертвы, бросая в океанские глубины разукрашенные чучела, утяжеленные балластом, в надежде, что бог морей защитит рыбаков острова Ландри и разобьет корабли разбойников из Норски. Похоже, что в этот год молитв и жертв было недостаточно…
На островах архипелага были воздвигнуты десятки сторожевых башен, на каждой сложен хворост для костра, и нужна была лишь искра, чтобы поджечь его. Эти сигнальные огни, будучи зажжены, были бы видны на много миль вокруг, и предупредили бы о приближении с моря врага. Почему же ни один из них не был зажжен?
Ролан увидел и других разбойников. Они окружали его хижину, темные и рогатые силуэты двигались в смертельной тишине, словно охотившаяся стая волков. Ролан повернулся и побежал.
Едва обогнув хижину, он увидел, как другой огромный и облаченный в меха норсканец вышибает тяжелым сапогом дверь, раскалывая ее в щепки.
Повернув, Ролан бросился на юг, через продуваемые ветром болота, к деревне, но увидев вдалеке огонь, застыл. Деревня горела.
Из хижины раздался жалобный визг - разбойники нашли верную собаку Ролана. Его руки и ноги дрожали, и он бросился к краю утеса, спасаясь от приближавшихся норсканцев. Почувствовав за спиной открытое пространство, он оглянулся на волны, бушевавшие внизу.
В бухте, простиравшейся к западу от мыса, на котором он стоял, были видны два десятка кораблей. Это не были лодки бретонских рыбаков, не были это и многоярусные большие корабли флотов Курони и Бордело, которые Ролан иногда видел вдалеке. Это были норсканские боевые корабли с квадратными парусами и рядами весел, которые могли нести их по океану со страшной скоростью. Нос каждого из этих кораблей был украшен бронзовым идолом, стилизованно изображавшим кого-то из богов или демонов, а ниже ватерлинии были прикреплены огромные тараны. За норсканскими кораблями рассекали воду черные плавники акул.
Более крупные корабли с двумя, тремя и даже четырьмя рядами весел стояли дальше от берега, в более глубокой воде, а меньшие вылетали из волн прямо на песчаный пляж, словно киты-убийцы, бросающиеся на берег, чтобы схватить тюленя.
Дюжина однорядных кораблей была уже вытащена на берег, и за мгновение до того, как тучи снова закрыли луну, Ролан увидел, как десятки норсканских убийц высаживаются с них и извилистыми тропами взбираются наверх.
С диким взглядом Ролан повернулся к полудюжине разбойников, преследовавших его, и взмахнул вилами. Но крестьянские вилы выглядели жалкими по сравнению с тяжелым, покрытым шипами оружием норсканцев, и Ролан подумал, что вряд ли сможет нанести хоть один удар, прежде чем его прикончат.
В его памяти всплыли жуткие истории о кровавых жертвоприношениях, совершаемых этими северными чудовищами. Истории о еще бьющихся сердцах, вырываемых из груди, о всех видах ужасных пыток, которым подвергались жертвы, прежде чем смерть освобождала их от мук. Он сделал еще шаг назад и почувствовал под ногами край утеса.
Ролан снова посмотрел вниз. Лучше разбиться об эти камни, чем быть выпотрошенным во имя какого-то адского демонического божества. Вилы выпали из его рук и, кувыркаясь, полетели вниз, на острые камни. Со вздохом Ролан закрыл глаза и шагнул с утеса.
Кулак в кольчужной перчатке схватил его за рубашку. Ролан повис над пропастью, задыхаясь и дергая ногами. Норсканец одной рукой отшвырнул его от края утеса, словно Ролан весил не больше новорожденного ягненка. Крестьянин сжался на земле, трясясь как лист на ветру и глядя на норсканцев расширенными от ужаса глазами. Один из них схватил его за волосы и резко вздернул на ноги. Другой норсканец рукоятью топора с силой ударил Ролана по ногам, ломая кости и заставив его упасть на колени.
Ролан закричал, когда его голову откинули назад. Его глаза выпучились, и лезвие топора вошло в его горло.
В небе прогремел гром, словно сами боги выражали свое одобрение.
<nowiki>***</nowiki>
Верховный ярл Эгиль Стирбьорн поставил ногу в тяжелом сапоге на тело умирающей жрицы и выдернул из нее свой топор. Из страшной раны в груди торчали расколотые ребра, вокруг них пузырилась кровь. Глаза умирающей женщины расширились от боли, рот был раскрыт в мучительной агонии, но ярл больше не обращал на нее внимания - просто еще одна жертва из этих слабаков южан, жалкое ничтожество, за убийство которого даже не получить чести. Крутя топоры в каждой руке, Стирбьорн поднялся по ступенькам к разбитым дверям аббатства, оставив жрицу умирать в одиночестве.
Топоры вождя скелингов были древним демоническим оружием, зачарованным дьявольской магией, их лезвия были выполнены в виде волчьих голов. Древки топоров у лезвий были украшены сверкающими кроваво-красными рубинами, изображавшими глаза огромных волков, которые светились таинственным внутренним огнем. Топоры носили имена Гарм и Горм в честь огромных волков, сопровождавших Кхарната в его кровавой охоте в небесах. Это были священные реликвии скелингов, передававшиеся из поколения в поколение.
Воздух был наполнен дымом и звуками бойни - воплями умирающих, лязгом оружия, боевым кличем его воинов. Поднявшись по ступеням, Стирбьорн остановился и оглянулся на море.
Вражеский город, разросшийся вокруг аббатства, словно опухоль, сейчас горел. Еще оставались несколько очагов сопротивления, но противник был слаб, и Стирбьорн даже не чувствовал особенного желания присоединиться к резне. Это не были достойные враги, не такие как грелинги, варги или любое другое из норсканских племен. Не такие как квеллиги и тахмаки из племен курганцев. Даже косоглазые хунги были достойными противниками, боем и убийством которых можно было гордиться. Все это были настоящие мужчины, не знавшие страха.
Но эти мягкотелые южане едва ли вообще заслуживали называться мужчинами. Лишь немногие достигали ростом до плеча норсканцам, и они были настолько же слабы духом, как и телом. Они все, казалось, были народом уродливых карликов, жалких, ничтожных и бесчестных. Если бы любой из них родился в племени скелингов, его умертвили бы сразу после рождения, ибо любая норсканская мать сочла бы позором дать жизнь столь жалкому уродцу. Лишь представители правящего класса южан обладали, казалось, хоть какой-то храбростью, но в любом норсканском племени и они считались бы слабаками и низшими.
В гавани горящего города были видны десятки кораблей скелингов, но это была лишь часть флота, который Стирбьорн привел из Норски. Половина его кораблей подошла с северной стороны острова незамеченной, и воины высадились с них и направились к городу под покровом темноты. Когда наконец были замечены первые корабли норсканцев, приближавшиеся к городу, напуганные жители обнаружили, что путь к спасению им уже отрезан. Никому не было пощады - ни мужчинам, ни женщинам, ни детям. Норсканцы перебили в городе даже всех собак. Группы воинов Стирбьорна еще бродили по горящему городу, охотясь на последних выживших. Некоторые вытаскивали за волосы женщин из пылающих домов, чтобы изнасиловать и убить во имя истинных богов, другие обыскивали более богатые строения с целью грабежа.
Ярл видел, как его воины убивают оставшихся врагов, сбивая их с ног ударами топоров, мечей и копий. Он видел, как отрубают головы и поднимают их к небу, чтобы боги видели, прежде чем насадить на кол или повесить на пояс. Он видел, как рыдающим от ужаса людям перерезают глотки и бросают трупы лицом в грязь, а потом плюют на них за их трусость. Он видел, как лохматые норсканские боевые псы терзают мертвые тела, отрывая куски плоти и дробя кости мощными челюстями.
Стирбьорн пронзительно свистнул, и два пса подняли свои измазанные в крови морды, оторвавшись от внутренностей растерзанного ими человека.
Эти псы, братья из одного помета, были могучими зверями размером с небольших пони. Их задние лапы и бока были покрыты чешуей, как у ящеров, а шкура очень крепкой и прочной. Мощные плечи, передние лапы и головы псов заросли густой черной шерстью. На их спинах росли костяные шипы, а из зубастых пастей торчали клыки, похожие на кабаньи. На шеи зверей были надеты толстые шипастые ошейники, и на каждом было клеймо в виде руны Стирбьорна. Они отошли от своей жертвы, рыча и мотая тяжелыми головами, и по команде ярла помчались к нему.
В сопровождении боевых псов ярл Стирбьорн вошел в аббатство. Двери были сорваны с петель и разбиты в щепки, ярл перешагивал через трупы, валявшиеся на полу. От запаха крови его глаза расширились, и сердце забилось сильнее. Стирбьорн понял, что многие местные жители бежали сюда, к аббатству, надеясь найти здесь защиту. Предположение, что какой-либо бог станет помогать тем, кто бежит от врагов, а не сражается с ними, было просто смешным.
Из глубины здания послышался рычащий хохот, сопровождаемый криками боли. Стирбьорн пошел по центральному коридору к источнику звука. На помосте в центре зала группа его хускарлов окружила какую-то фигуру, распростертую на полу. Эти воины, облаченные в богато украшенную броню Хаоса, носили на себе знаки богов, создавая вокруг ауру, от которой по коже бегали мурашки. Стирбьорн и сам был отмечен богами, и носил знаки милости грозных Сил Хаоса с гордостью.
Хускарлы расступились, склонив головы перед ярлом, и он увидел, что на полу лежит пожилая женщина, вероятно, одна из жриц. Она была одета в длинное зеленое платье, на цепочке вокруг ее шеи висел серебряный амулет, похожий на цветок с тремя лепестками.
Бьярки, провидец скелингов, стоял над ней, сжимая в руках изогнутый кинжал для жертвоприношений, и усмехался.
По щекам женщины текла кровь. Стирбьорн увидел, что ее глаза были вырезаны. Пальцы на руках тоже были обрублены, и она вслепую шарила вокруг изувеченными руками, оставляя на каменном полу кровавые пятна.
Бьярки давно уже убеждал ярла напасть на страну южных всадников, которая на их непонятном языке называлась Бретонией. Провидец давно хотел принести смерть и разрушение в эти земли, и теперь, когда его кровавые мечты начали сбываться, не скрывал своей радости.
Почти двадцать лет назад корабль Стирбьорна наткнулся на маленький рыбацкий коракл, дрейфовавший посреди огромного моря, отделявшего Норску от южных стран. На утлой лодчонке оказались два человека - старик и мальчик, которому было не больше шести зим. Судя по их одежде и непонятному языку, они были южанами, и, зная морские течения в этом районе, Стирбьорн понял, что их принесло сюда из Бретонии.
Тогда ярл со смехом прибил старика гвоздями к мачте своего корабля. Та же судьба ожидала и мальчика, если бы норсканцы не увидели колдовской свет в его глазах. Мальчик стоял, сжав кулаки, дерзко и бесстрашно глядя на корабль, полный свирепых норсканцев. Каждому скелингу стало ясно как день, что этот ребенок отмечен богами.
Впечатленные его храбростью перед лицом смерти, норсканцы сразу прозвали мальчика Бьярки - «маленький медведь» на диалекте скелингов. Стирбьорн взял мальчика в свой дом, кормил, одевал и учил его. Ярл научил его охотиться на саблезуба и кровавого медведя, убивать топором и мечом, почитать богов делами, и научил, что значит честь и гордость.
Мальчик никогда не рассказывал, почему он оказался посреди моря в рыбацкой лодке в компании старого крестьянина, и Стирбьорн никогда не расспрашивал его об этом. Было ясно, что найденыш разорвал все связи со своей родиной, и всем сердцем принял пути скелингов. Было столь же очевидно, что он испытывает жгучую ненависть к Бретонии, и Стирбьорн поощрял в нем это чувство, зная, что оно укрепит растущую силу мальчика.
Тот факт, что Бьярки был не норсканской крови, не имел никакого значения - с ним была сила богов, и ни один из скелингов не был настолько глуп, чтобы навлечь на себя гнев богов, причинив вред найденышу.
Провидцем у Стирбьорна тогда был старый Скелабран - древний иссохший старец, уже почти отчаявшийся найти преемника. Еще десятилетие старый провидец цеплялся за жизнь, обучая молодого Бьярки тайным знаниям, и в этом суровом обучении найденышу пришлось получить немало шрамов и побоев.
Когда Бьярки прожил у скелингов немного больше года, он впервые высказал желание увидеть Бретонию в огне. За время детства Бьярки четырежды Стирбьорн нападал на бретонские берега, и каждый раз мальчик был в ярости, что его не берут с собой, и он не сможет увидеть резню своими глазами. Стирбьорн был впечатлен энтузиазмом найденыша, но своего решения не изменил. Бьярки был куда меньше, чем мальчики скелингов его возраста, и ярл не хотел навлечь гнев богов, взяв найденыша в набег, прежде чем Бьярки будет полностью готов.
В конечном счете, не возраст и не дряхлость оборвали жизнь старого Скелабрана. Иссохший, словно скелет, старик, цеплявшийся за жизнь лишь одной злостью и дьявольской волей, получил нож в сердце от своего молодого ученика. Бьярки выучился всему, чему мог, и решил, что больше ничему не сможет научиться у злобного старого норсканца. Для Стирбьорна тот день стал поводом для гордости, и он стал считать Бьярки своим родичем.
Годы шли, и в последние пять лет Бьярки сопровождал Стирбьорна в набегах. Это были изобильные годы, и скелинги завоевали много добычи и славы в набегах на земли Империи, курганцев и других норсканских племен. Многие из этих успехов приписывались Бьярки, и когда слухи об этом достигли ярла, Стирбьорн не проявил ревности, оказавшись выше подобных глупых чувств. Однако тогда Стирбьорн воздерживался от набегов на Бретонию.
- Только глупый охотник каждый день приходит в одни и те же угодья, - вспоминал он слова своего деда. - Умный же будет менять места охоты, чтобы не истощить их.
Он помнил эти слова хорошо, и после каждого набега на побережье Бретонии следующие пять лет водил своих воинов за добычей в другие земли, позволяя бретонцам расслабиться и потерять бдительность.
Изувеченная жрица - Стирбьорн был уверен, что это жрица - казалось, смотрела на него, хотя ее глаза были вырезаны, и ярл понял, что она чувствует его присутствие. Она начала говорить, произнося что-то непонятное, но Стирбьорн знал, что она обращается к нему.
- Что она говорит? - спросил ярл.
Бьярки облизал губы, его глаза были наполнены жаждой крови.
- Она говорит, что мы осквернили это место, - перевел провидец, ухмыляясь. - Что Владычица покарает нас.
- Владычица? - спросил Стирбьорн, кивнув на мраморную статую в конце помоста.
Бьярки повернулся к статуе и кивнул.
- Богиня-покровительница этой страны, - провидец презрительно сплюнул. - Слабое божество, в ней мало истинной силы.
Стирбьорн склонился над женщиной на полу. Она не могла видеть его, но вздрогнула, пытаясь отодвинуться. Это было знакомо ярлу - даже среди скелингов мало было таких людей, которые могли бы долго оставаться поблизости от него, не испытывая дискомфорта, даже боли. На него были направлены взгляды богов, и просто оказаться близко к нему означало попасть под их взор. Особенно слабые даже падали на землю в его присутствии, и их тела начинали искажаться и изменяться, когда боги даровали им свое благословение.
Жрица попыталась схватиться за амулет, висевший на ее шее, но без пальцев это движение было жалким и бесполезным, вызвав у Стирбьорна улыбку. Протянув свою могучую руку, ярл сам схватил амулет, не обращая внимания на боль, которую вызывало прикосновение к нему, и зловоние горелой кожи. Резко дернув, Стирбьорн разорвал цепь и отшвырнул прочь враждебный амулет.
С гримасой отвращения на лице жрица пыталась отползти, но ярл схватил ее за горло, и его пальцы почти полностью охватили ее шею. Шея жрицы была тонкой и хрупкой как у лебедя, и Стирбьорн одним движением мог прервать ее жизнь. С легкостью он поднял жрицу так, что ее лицо оказалось лишь в футе от его лица.
- Прежде чем ты умрешь, знай, что твоя смерть не будет бессмысленной. Повелитель Черепов будет пировать твоим сердцем и пить твою кровь, женщина. Знай, что, когда наступит время Тьмы, которая скоро поглотит мир, сами боги будут ходить по земле и поведут свои воинства в последний бой. И в Конце Времен великий Кхарнат убьет твою Владычицу, отрубит ей голову, и велико будет ваше горе. Ваша богиня умрет - она знает это. А теперь и ты это знаешь.
Не имело значения, что жрица не могла понять смысл его слов. Он чувствовал, что они причиняют ей боль, и это было все, чего он желал.
Стирбьорн выпрямился, позволив рыдающей и что-то бормочущей жрице отползти от него.
- Делайте с ней что хотите, - сказал он своим воинам, и прошел мимо них, подойдя к статуе богини. Рассмотрев ее, Стирбьорн презрительно покачал головой. Если южане молились такой богине, не удивительно, что они так слабы. Она не была божеством, внушающим страх и почтение, совсем не то, что грозные боги севера.
Богиня была стройной и изящной, с ниспадающими волосами, перевитыми плющом и листьями. В руках она держала чашу. По ее щекам текли слезы, падая в кубок, и Стирбьорн прикоснулся к ее лицу. Слезы казались настоящими, изливаясь из глаз слишком выразительными, чтобы быть вырезанными из простого мрамора.
За спиной ярла крики пытаемой жрицы перешли в булькающий предсмертный хрип. Стирбьорн понял, что Бьярки перерезал ей горло. Посмотрев в глаза статуи, ярл увидел, что соленые слезы богини внезапно стали красными. Она плакала кровавыми слезами, оплакивая свою жрицу, и Стирбьорн усмехнулся.
Повернувшись к своим воинам, ярл протянул руку.
- Дай мне молот, - приказал он одному из своих хускарлов. Тот немедленно подал вождю свой огромный двуручный молот. Даже если бы Стирбьорн приказал ему совершить самоубийство или убить одного из своих товарищей, хускарл повиновался бы без раздумий. Стирбьорн улыбнулся. Хорошо иметь таких преданных слуг.
Вождь норсканцев пришел в хорошее расположение духа. С силой размахнувшись молотом, он снес с плеч голову богини. Шагнув ближе, Стирбьорн ударил молотом по центру статуи, опрокинув ее. Статуя рухнула, разломившись пополам. Ярл молотом разбил все кубки и чаши, расставленные на полках вдоль стен.
- Что же ты меня не покараешь? - презрительно оскалился Стирбьорн, глядя в лицо богини, голова которой откатилась в сторону, но, казалось, смотрела прямо на него. По ее лицу все еще текли кровавые слезы.
Ничего не происходило, и Стирбьорн рассмеялся, встряхнув головой.
Как можно уважать народ, даже боги которого не заслуживают уважения?
Три часа спустя начался рассвет и небо стало светлеть. Стирбьорн сидел на своем троне, принесенном с его корабля и поставленном на помост, туда, где раньше стояла статуя бретонской богини.
Его окружали колья с насаженными на них пленниками. Не все из них были мертвы, некоторые еще стонали и подергивались в агонии. Такой смертью норсканцы казнили только трусов. Воины, которые сражались до конца, даже такие слабые, как южане, приняли почетную смерть в бою, от меча и топора. Те, кто бежал в панике, кто обгадился от страха или бросил оружие - те не заслуживали хорошей смерти.
Бьярки присел у подножия трона, и на его измазанном кровью лице застыла свирепая усмешка. Шаман наслаждался ночной резней, хотя Стирбьорн чувствовал, что это кровопролитие лишь разожгло его аппетит.
Скамьи для прихожан были разбиты на куски и нагромождены одна на другую. Посреди аббатства на полу горел большой костер, его пламя поднималось до самых потолочных балок. Мозаичные изображения вражеской богини были разбиты, а к стенам норсканцы прибили сотни трупов. С мертвых тел была содрана одежда, а на их коже вырезаны рунические символы норсканских богов.
Огонь в костре поддерживался маслом и древесиной, и норсканцы кидали в его пылающее сердце отрубленные головы врагов. Волосы шипели и вспыхивали, кожа и мясо стекали с черепов, словно масло. Языки и мозги в черепах закипали и сваривались от страшного жара, нижние челюсти отваливались, когда мышцы и сухожилия обращались в пепел. Наконец, в костре оставались только почерневшие, покрытые пеплом черепа. Когда огонь угаснет, их вытащат из углей и сложат в пирамиду в честь Стирбьорна и великого Кхарната, Повелителя Черепов.
- Чего мы тут ждем, человечек? - прорычал голос, похожий на звук скрежетавших камней. Стирбьорн, отвернувшись от огня, посмотрел на будто вытесанное из камня лицо Зумары.
Гном Хаоса был ростом не выше десятилетнего норсканского мальчика, хотя ширина его тела почти не уступала росту. Его грудная клетка была огромной, а толстые руки и ноги не менее сильны, чем у любого норсканца. В глубоко посаженных глазах гнома пылал огонь ненависти, а вдоль лба рос двойной ряд шишек. Стирбьорн не знал, были эти шишки чем-то запиханным под кожу или являлись даром богов. Но пара клыков, выступавших из нижней челюсти гнома, явно была результатом прикосновения богов. Кожа гнома была крепкой и твердой, похожей по виду на необработанный гранит темно-красноватого цвета. Густая борода, черная словно уголь и завитая тугими кольцами, переплетенными метеоритным железом, свисала ниже пояса.
- Мы ждем тут, потому что я так хочу, гном, - ответил Стирбьорн.
- Ты обещал мне рабов, норсканец, - прорычал Зумара. - Но пока я не получил ни одного.
- Эти были обещаны богам, - сказал ярл, указав на пленников, насаженных на колья. Те из них, кто был еще жив, кричали, умоляя о смерти, но никто не прислушивался к их мольбам. - И я не собираюсь гневить богов, лишив их жертв ради тебя или любого другого смертного. Прояви терпение, Зумара. Сегодня ночью была лишь стычка. Скоро будет и настоящий бой. Ты получишь обещанное.
- Моя служба имеет цену, - проворчал гном. - И немалую. И Эрешкигаль-Намтар жаждет.
- Твоя… демоническая машина скоро наестся досыта. Я даю тебе слово, гном, а слово ярла скелингов дорого стоит. Ты получишь свою плату.
Зумара рыкнул и посмотрел на ярла, сидевшего на троне. От гнома исходила ненависть и злоба.
- Не пытайся обмануть меня, человечек, - прорычал он.
Алчность темных гномов не была похожа ни на что знакомое Стирбьорну. Это было больше чем желание, больше чем страсть. Это было бешеное стремление заполучать богатства и рабов куда больше, чем могло когда-либо действительно потребоваться. Но это не имело значения. Демоническая машина, которую создал и связал своей волей Зумара, была ужасно мощным орудием разрушения. Стирбьорн уже видел ее страшную силу в бою против племени эсгаров, тогда она за считанные мгновения сровняла с землей их форт. Посеянное ею разрушение было великолепным и ужасным.
- Остальной мой флот еще в двух днях пути отсюда, - сказал Стирбьорн. - Мы подождем его прежде чем высаживаться на материк.
- Ты так мало веришь в силу своих воинов, что вынужден ждать подкреплений? - ощерился Зумара.
Бьярки зашипел, оскалив острые зубы, и угрожающе встряхнул костяным амулетом. Гном с презрением посмотрел на провидца скелингов.
- Думаешь, я боюсь твоего колдовства, ткач проклятий? - зарычал гном. - Прикуси язык, или я вырву тебе его.
Бьярки вскочил на ноги, его лицо вспыхнуло от гнева, но Стирбьорн положил руку на его плечо, остановив его.
- Два дня мы будем ждать здесь, - сказал ярл. - Это мое решение, и оно не обсуждается. По воле богов море бушует, и корабли с моими мамонтами задерживаются. Я хочу посмотреть, как бретонцы будут сражаться против таких зверей, и не собираюсь атаковать без них.
Гном дерзко посмотрел на ярла, не проявляя ни капли страха в присутствии грозного вождя норсканцев, и его каменное лицо оскалилось в улыбке.
- Мы поняли друг друга, - сказал гном. - Хорошо. Два дня.
Зумара повернулся и ушел, из-за коротких ног и массивного телосложения его походка была странно переваливающейся.
- Зачем ты удержал меня? - прошипел Бьярки. - Он заслужил благословение Отца Оспы за то, как говорил с тобой, мой ярл!
- Ты собрался воззвать к Праотцу Нурглету ради моей чести или своей? - спросил Стирбьорн.
Бьярки, все еще дрожа от едва сдерживаемой ярости, бросил на него гневный взгляд, его глаза блеснули колдовским светом.
- Всегда ради твоей чести, мой ярл, - сказал он.
- Ты считаешь, что мне нужна твоя или чья-то еще помощь, чтобы защитить мою честь? - спросил Стирбьорн, его голос звучал тихо и угрожающе.
Провидец облизал губы.
- Конечно нет, мой ярл, - произнес он наконец.
- Вот и хорошо, - сказал вождь, в его глазах мелькнул яростный огонь. - А теперь скажи мне: та женщина, которая родит мне сына - она уже сейчас направляется к нам, как ты говорил?
- Она идет к вороньим полям, - подтвердил Бьярки. - Боги открыли мне, что там ты одержишь славную победу над южными всадниками. Велика будет бойня. Велика будет скорбь их женщин. Твоя невеста придет накануне битвы, и сын твой будет зачат под зеленой луной после великой победы.
Стирбьорн улыбнулся. Сын! Он так долго ждал, чтобы одна из его женщин родила ему сына и наследника, однако этого никак не происходило. Его жены и наложницы родили тринадцать дочерей, но сына все не было. Две его дочери, искусные воительницы, сопровождали ярла в этом походе, и в бою они не уступали ни одному из его воинов.
- Слышите, дочери? - сказал Стирбьорн. - Скоро у вас будет брат, и тогда вы получите право выйти замуж!
Фрайгерд и Рефна были рождены разными матерями, но было заметно, что они сестры. Обе они были высокими и обладали благородными чертами лица, как отец. У обоих были длинные прямые волосы песочного цвета, хотя Фрайгерд завязывала свои волосы в хвосты, а Рефна носила распущенными. Возрастом они отличались чуть больше чем на год - им было девятнадцать и семнадцать лет соответственно. И хотя Фрайгерд была выше и сильнее, яростный характер Рефны более чем компенсировал это на поле боя.
- Я еще не встретила мужчину, которого сочла бы достойным быть моим мужем, - сказала Рефна, и Стирбьорн улыбнулся.
Повернувшись к провидцу, который смотрел на обеих девушек с нескрываемым желанием, хотя они были более чем на фут выше его, ярл велел:
- Скажи мне, где она сейчас.
Провидец кивнул и, скрестив ноги, сел на пол. Одной рукой он достал нож и разрезал себе ладонь, уже пересеченную массой шрамов. Хлынула кровь. Шепча заклинание, провидец вытер нож о меха, покрывавшие его плечи, и спрятал его в ножны. Сжав кулак и подняв его над головой, Бьярки откинул голову назад, позволяя крови из раны течь на лицо, заливая щеки, татуированные губы и глаза.
Продолжая шептать заклинание, Бьярки затрясся. Напряженные мышцы его рук и торса, покрытого ритуальными шрамами и татуировками, стали судорожно сокращаться, когда его душа воспарила над телом. Стирбьорн, и сам испытавший прикосновение богов, почувствовал, что дух шамана покинул оболочку смертной плоти. Словно дыхание ледяного ветра коснулось ярла, когда освобожденная душа провидца улетела.
Несколько мгновений спустя Стирбьорн ощутил, что дух шамана возвращается. Бьярки издал судорожный вздох - его душа вернулась в тело.
- Ну?
- Она в пяти днях пути к югу от вороньих полей.
- При ней есть охрана?
- Нет, - ответил Бьярки, вытирая кровь, текшую из носа. - Она и сама обладает… определенной силой.
- Она одна? - спросил Стирбьорн, в его голосе звучала тревога.
- С ней идет шайка бродяг. Она использует их для своего кровавого колдовства. Но они не воины, хоть и вооружены. Они нужны ей не для защиты, мой ярл. Как я уже сказал, она не нуждается в защите.
Стирбьорна его слова не убедили.
- Я хочу, чтобы ты отправился к ней, Бьярки. Нельзя, чтобы она подвергалась риску сейчас. Квельдульф, - ярл подозвал одного из своих воинов, кривоногого широкоплечего скелинга с носом, явно сломанным дюжину раз.
Воин шагнул вперед и опустился на одно колено.
- Ты и твои всадники будут сопровождать Бьярки на материк.
- Как пожелаете, мой ярл, - ответил Квельдульф.
- Найди ее и охраняй, Бьярки, - приказал Стирбьорн. - Приведи ее ко мне. Мы встретимся на вороньих полях - там должна произойти битва, да?
- Так мне сказало гадание на внутренностях, мой ярл, - поклонился Бьярки.
Встав, он кивнул Квельдульфу.
- Готовь своих всадников, воин. Мы выезжаем через час.
== '''ГЛАВА 5''' ==
В голове Калара еще не начало стучать. Он знал, что это начнется позже. Ругая себя за то, что согласился принять участие в попойке, Калар, поморщившись, взял протянутое оруженосцем копье.
Солнечные лучи не могли пронзить толстый слой облаков, и Калар был рад этому. Было бы еще хуже, если бы солнечный свет бил ему прямо в глаза. Напившись из меха, он прополоскал рот холодной водой. Бертелис ехал рядом с ним, и хотя не говорил ничего, Калар чувствовал молчаливый укор брата.
- Держитесь вместе и не нарушайте строй, - приказал Монкадас, ехавший впереди.
Барон, будучи самым старшим из бастонских рыцарей, принял командование и должен был вести их отряд в турнирный бой. По решению барона все рыцари Бастони должны были сражаться в одном плотном строю, к большой досаде Калара, ибо это значило, что Малорик с его сангассовскими шавками окажется на его стороне. Калар надеялся, что его давний соперник будет на противоположном краю поля, но решение барона положило конец этим надеждам. В действительности, если бы не это, Калар не напился бы так сильно - по крайней мере, так он говорил себе.
- Ты хоть сможешь удержаться в седле до начала и не блевануть, Гарамон? - усмехнулся Малорик.
- Если меня стошнит, то разве что от тебя, - ответил Калар.
- Нельзя ли не развивать эту тему, пожалуйста, - простонал Тассило. Лицо молодого рыцаря было зеленым после вчерашнего.
- И ради Владычицы, держись с подветренной стороны, - добавил Малорик. - А то от тебя перегаром несет так, что хоть нос зажимай.
- Не опозорь меня сегодня, - прорычал Бертелис, склонившись в седле к брату. Калар с трудом удержался, чтобы не огрызнуться.
- Покажем этим высокомерным ублюдкам, как сражаются рыцари Бастони! - взревел Монкадас, и рыцари вокруг Калара с боевым кличем подняли копья.
- Обязательно кричать так громко? - простонал Тассило.
- Ничего, на свежем воздухе тебе скоро будет лучше, - сказал Калар, хотя его голос звучал не слишком убедительно.
Внезапно Тассило потерял контроль над своим желудком, перегнулся в седле, и его громко стошнило. Малорик с отвращением отвернулся, а Хьюбальд и Бальдемунд захихикали и стали поддразнивать молодого рыцаря за его недостаточную стойкость к вину. Бертелис ничего не сказал, продолжая смотреть прямо вперед, лишь мышцы на его челюсти подергивались. Калар и сам тяжело дышал, едва сдерживая тошноту.
Паршивая крестьянская собачонка проскользнула между копытами коней и начала лакать рвоту Тассило. Калар почувствовал, как его желудок содрогается в рвотном спазме. Над полем раздался резкий звук рога, и Калар, крепко вцепившись в копье, заставил себя сдержать рвоту.
Рыцари двинулись вперед под приветственные крики толпы. Герольды выкрикивали имена выезжавших рыцарей, развевались знамена, ревели рога, гремели барабаны. Отряды рыцарей начали выстраиваться на противоположных краях поля.
Поле для турнирного боя было выбрано удачно - оно было ровным и широким. К юго-западу оно переходило в болотистую низину, но в остальном было довольно сухим, и, хотя вся трава на нем будет вытоптана к полудню, оно не должно превратиться в вязкую трясину, как бывало с полями на нескольких других турнирах, в которых участвовал Калар. Один такой турнир - в Гластоне прошлой весной - стал настоящей катастрофой. К его завершению рыцари уже не могли отличить союзника от соперника - все они с ног до головы были забрызганы черной грязью, заляпавшей их гербы и цветные табарды. Тот турнир был отменен после более чем двух десятков смертей, случившихся в основном потому, что кони ломали ноги в очень вязкой грязи и сбрасывали всадников.
Гюнтер всегда учил его, что выбор места боя столь же важен для победы как любой другой фактор, и часто даже важнее качества сражавшихся бойцов. Он рассказывал Калару истории о замках, обороняемых полудюжиной крестьян против бесчисленных орд зеленокожих, и о целых армиях рыцарей, разбитых низкородными лучниками из-за плохо выбранного поля боя, покрытого вязкой грязью.
Это же поле было отличным местом для честного состязания, не дававшим преимуществ ни одной из сторон, и Калар перевел коня в рысь, направившись к своему месту в строю. Отряды соперников обладали равными силами - примерно по шестьсот рыцарей с каждой стороны. Вдвое большее число крестьян собралось за своими господами, хотя они не принимали непосредственного участия в турнире. Крестьяне должны были помогать упавшим рыцарям, подносить новые копья и воду.
Эта схватка не была театрализованным представлением. Это было истинное испытание для рыцарей, максимально близкое к настоящему бою. Известно было, что герцоги и даже сам король иногда принимали участие в турнирном бою отрядов, часто инкогнито, чтобы не смущать соперников, и не один рыцарь удостаивался почестей, проявив себя достойным противником этих знатнейших особ.
Фактически это был такой же бой, как и всякий другой. Рыцари в конном строю атаковали друг друга, пытаясь выбить соперников из седла. Те, кто не мог больше сражаться, отступали, или при необходимости их уносили с поля слуги, и бой продолжался. Атаковав, отряд рыцарей должен был развернуться и перестроиться для новой атаки. Так продолжалось, пока одна из сторон не объявлялась победившей. Часто бой бушевал все утро, и звук рогов объявлял перерыв в турнире, чтобы рыцари могли поесть и выпить, а раненые получить уход. После этого снова трубили рога, и турнирный бой отрядов возобновлялся. Обычно победившая сторона объявлялась к полудню, но иногда бывало и так, что явный победитель долго не выявлялся, и сражение шло до самых сумерек.
Тяжелые травмы и ранения в таких боях были обычны, и потери убитыми являлись привычной частью каждого рыцарского состязания. Даже в турнирах с самым малым количеством участников было счастливой редкостью обойтись без хотя бы одного смертельного случая, но именно этот риск был частью того, что составляло суть турнира. Если бы не опасность, турнир был бы плохой подготовкой к испытанию настоящим боем.
- Противник отказывается уйти с поля! - объявил глашатай традиционную фразу, крича во всю силу легких. - Во имя Владычицы, наша честь требует, чтобы мы очистили поле от их присутствия!
Собравшиеся рыцари ответили дружным боевым кличем, и Калар услышал, как застонал Тассило. Калар улыбнулся. Ему и самому сейчас было не вполне хорошо, но свежий воздух и начавшийся легкий дождь помогли ему почувствовать себя гораздо лучше, чем после пробуждения. «Возможно, даже обойдется без рвоты», подумал он.
- За Бастонь! - взревел Монкадас.
Рыцари двинулись вперед, подгоняя коней сначала шагом, и Калар опустил забрало. Шаг перешел в рысь, и оба рыцарских строя начали сближаться, вытягиваясь в клинья. Несколько небольших групп молодых странствующих рыцарей скакали на флангах, вырвавшись вперед, их старшие товарищи ехали медленнее.
Первое столкновение должно было произойти между этими группами молодых рыцарей, которые, жаждая скорее схватиться с соперниками, сразу бросились галопом навстречу друг другу.
В толпе раздались приветственные крики, когда сразу десяток рыцарей в первом столкновении были выбиты из седел и рухнули на землю.
Монкадас, ехавший на острие клина бастонских рыцарей, перевел своего коня в быструю рысь, остальные сделали то же самое, сохраняя строй. Копья были подняты вертикально, и на мгновение Калару показалось странным, что у барона в руках тоже копье, вместо привычного шипастого моргенштерна. Но такое оружие было неприемлемо смертельным для турнира. Собственно, и турнирные копья тоже были далеко не такими смертоносными, как боевые - они были затуплены и изготовлены так, чтобы легче ломаться, и пронзить ими жертву было куда менее вероятно. Даже таким копьем можно было нанести сильный удар, достаточный, чтобы сломать кости и выбить рыцаря из седла, но не настолько, чтобы пробить доспехи.
Калар ощутил знакомое волнение, когда рыцарский строй стал набирать скорость, и земля содрогнулась от топота копыт, взметавших огромные комья грязи. Двенадцать сотен рыцарей мчались навстречу друг другу, выжидая момента, чтобы опустить копья и перевести коней в галоп.
- В атаку! - взревел Монкадас, пришпорив коня. Бастонцы все как один опустили копья, и их кони поскакали на врага полным галопом.
Отряды рыцарей Бастони и Леонуа, скакавшие навстречу друг другу, столкнулись с сокрушительной силой. Даже приглушенный шлемом шум столкновения был ужасным. Люди кричали и ревели, кони бешено ржали, копыта грохотали по земле, как лавина. Турнирные копья, ломаясь о щиты и латы, трещали, словно сухой хворост, металл со страшным грохотом ударялся о металл, когда защищенные броней кони и люди сталкивались.
Сбалансировав свое тело в седле для удара, Калар заученным движением направил наконечник копья в грудь рыцаря с изображением рычащего льва на гребне шлема. Рыцарь, сам готовившийся нанести удар, не был готов к атаке соперника, и Калар, привстав в седле, вложил в удар копья всю массу своего бронированного тела и силу движения коня. Удар вышел почти идеальный, копье Калара врезалось в кирасу рыцаря ниже сердца и разлетелось в щепки.
Рыцарь Леонуа полетел с коня под копыта, Калара тоже едва не выбросило из седла, от силы удара его рука и плечо онемели. Увидев направленное в него копье, Калар в последнее мгновение подставил щит и уклонился, заставив копье соперника скользнуть по щиту, не сломавшись.
Деревянные щепки застучали по его шлему - вокруг ломалось все больше копий. Проскакав мимо другого рыцаря, Калар ударил концом сломанного копья по его шлему. Соперник не упал, но покачнулся в седле, потеряв равновесие, и Калар увидел, как Малорик уже сломанным копьем сбил его на землю.
Внезапно перед Каларом оказалось лишь пустое поле - оба отряда рыцарей прорвались через строй соперников. Бросив сломанное копье, Калар повернулся в седле и улыбнулся, услышав радостный крик Бертелиса. В схватке было выбито из седел шесть бастонцев, но у отряда Леонуа на земле оказалось более десятка рыцарей.
Рыцари ехали к краям поля, откуда начинали атаку их соперники, а сотни крестьян уже несли новые копья. Другие крестьяне бежали по полю или ехали на упряжных лошадях, чтобы помочь своим господам, выбитым из седел. Десяток рыцарей со сломанными руками и ногами положили на носилки и унесли с поля, тяжело покалеченных коней добивали, перерезая горло.
- Тассило? - позвал Калар, не увидев рядом своего кузена.
Хьюбальд поднял забрало и покачал головой, закатив глаза.
- Он практически бросился на копье. Наверное, ему просто захотелось прилечь.
Калар рассмеялся, чувствуя, как последние следы похмелья исчезают, словно туман под лучами солнца.
- Барон? - вдруг встревоженно воскликнул Бертелис, прерывая веселую болтовню.
Монкадас странно сгорбился в седле, и улыбка сошла с лица Калара. Увидев, что барон качнулся в сторону, Калар спрыгнул с коня и подбежал к нему.
Калар успел подхватить его, но Монкадас был крупным человеком, а в доспехах весил в два раза тяжелее. Секунду спустя к ним присоединился Малорик, и вместе с Каларом они осторожно помогли барону спуститься с коня, ненадолго забыв свою кровную вражду.
Из груди барона торчал обломок копья, пробивший кирасу. К счастью, удар пришелся с другой стороны от сердца, но сквозь пробоину в металле, пузырясь, сочилась кровь, окрашивая светлое древко копья. Турнирное копье не должно было пробивать латы, но иногда это все же случалось, особенно когда затупленный наконечник копья уже был сломан.
Барон рычал сквозь сжатые зубы, словно раненый медведь.
- Лекаря сюда, скорее! - закричал кто-то.
Калар смотрел на рану, понимая, что обломок копья пронзил легкое Монкадаса, и если ничего не сделать, барон захлебнется собственной кровью. Однако шок от увиденного словно парализовал его, и он лишь тупо глядел на кровавые пузыри. Малорик, очевидно, не столь потрясенный зрелищем раны, снял с головы барона шлем.
Увидев, что было под шлемом, наследник Сангасса зашипел сквозь зубы, а Бальдемунд, стоявший рядом, тихо выругался. Барон все еще рычал от боли, его челюсти были сжаты так сильно, что Калар боялся, что Монкадас сломает себе зубы.
Острая деревянная щепка четыре дюйма длиной пробила правый глаз Монкадаса - его единственный оставшийся глаз. Кровь текла по щеке, пропитывая поседевшую бороду. Калар мгновенно понял, что случилось. Когда копье, пробившее грудь Монкадаса, раскололось, одна длинная щепка отлетела вверх, попала прямо в смотровую щель шлема и вонзилась в глаз барона.
- Вытащите ее, ради Владычицы! - проревел Монкадас.
- Не трогайте ее, - посоветовал Хьюбальд. - Если попытаетесь вытащить, нанесете еще больше вреда.
Барон потянулся к щепке, и Калар, выйдя из ступора, схватил Монкадаса за руку, прежде чем тот успел схватиться за щепку. Барон, сопротивляясь, взревел от ярости и боли, в отчаянии стараясь вырвать осколок дерева из глаза.
- Больше вреда? - проворчал Бальдемунд. - Да он не сможет видеть, помяните мои слова.
Калар инстинктивно понимал, что его кузен говорит правду. Монкадас качал головой из стороны в сторону, испытывая сильнейшую боль. Его глаз затек кровью, и Калар содрогался от одного лишь взгляда на острый как стилет обломок дерева, торчавший из глазницы.
- Где этот чертов лекарь?! - заорал Калар.
В отдалении раздались звуки трубящих рогов, в ответ им с турнирного поля отозвались еще десятки. Это был сигнал прекратить бой, и Калар на мгновение подумал, что, вероятно, турнир остановлен из-за тяжелого ранения Монкадаса. Но он тут же отбросил эту мысль - даже смерти рыцарей редко останавливали турнир.
Он услышал, как звучат тревожные голоса, словно расспрашивавшие о чем-то, но не обратил на это внимания.
Наконец появился лекарь, проскользнув сквозь толпу рыцарей, собравшихся вокруг Монкадаса, и Калар отошел в сторону, чувствуя себя беспомощным.
Вокруг послышалось еще больше возбужденных голосов, и рога протрубили совсем близко. Калар повернулся к Бертелису, который, отойдя от Монкадаса, оглянулся узнать, что происходит. Люди вокруг удивленно переговаривались, слухи распространялись по толпе, словно лесной пожар.
- Что там случилось? - спросил Калар.
- Прибыли йомены-всадники в цветах герцога Леонуа, - ответил Бертелис.
- Земли Леонуа атакованы! - прокричал с седла один из йоменов. - Герцог просит вашей помощи! Враг напал на нас!
- Какой враг? - крикнул Калар.
- Норсканцы! - пришел ответ.
== '''ГЛАВА 6''' ==
Каждое движение было мучительной пыткой. Ее суставы, истерзанные артритом и ревматизмом, пульсировали болью, и проковыляв не больше двадцати шагов, она начала задыхаться. Зрение было туманным и расплывчатым, яркий свет причинял глазам боль. Она прислонилась к бочке, стоявшей у обочины грязной дороги, тянувшейся мимо деревни, чтобы перевести дух.
Элизабет ушла из пещеры ведьмы перед рассветом, отчаянно пытаясь вернуться домой. Там, в отчаянии думала она, кто-то же должен будет помочь ей.
Элизабет все еще глотала воздух, словно рыба, выброшенная на сушу, когда в нее попал камень. Он ударил ее в щеку, разорвав сморщенную кожу, по ее лицу потекла слабая жидкая кровь. Элизабет вскрикнула и подняла свои иссохшие руки, пытаясь защититься, когда на нее посыпались новые камни, куски навоза и гнилые овощи.
- Ведьма! Ведьма! Ведьма! - закричали дети, дразня ее. Элизабет закрыла лицо руками. Гнилой кабачок разлетелся на куски, ударившись о бочку рядом с ней, обдав все вокруг зловонной жидкостью и массой извивающихся червей. Еще один камень ударил в ее высохшую грудь, раздался сухой деревянный треск, когда сломалось ребро.
Вскрикнув, она поднялась и заковыляла так быстро, как только могла, пытаясь спастись от беспощадных детей. Но она поскользнулась в грязи и упала.
- Ведьма! Ведьма! Ведьма!
Дети подошли ближе, и несколько из них постарше начали бить ее палками. Вокруг грязных детей с возбужденным лаем бегали паршивые тощие собаки. Элизабет, рыдая, сжалась в грязи.
- Проваливайте, мелкие засранцы! - проревел чей-то бас, и Элизабет вздохнула с облегчением, когда дети со смехом разбежались.
Она лежала, рыдая, в грязи и навозе, отчаянно пытаясь перевести дыхание и успокоить сердце, бьющееся, как у пойманной птицы. Все тело терзала боль. Смутно она разглядела, что вокруг нее стоят несколько крестьян, но не было сил подняться и заговорить с ними.
- Осторожнее, стражник, - сказал один из них. - Это же старая ведьма Хегтесс.
- Да ладно, - фыркнул стражник.
- Это точно она, - подтвердил другой крестьянин. - Чертова ведьма наложила проклятие на моего кузена. Я к ней и не подойду. У нее дурной глаз.
Ее накрыла большая тень, и Элизабет испуганно съежилась.
- Это верно, ты и есть старуха Хегтесс? - пробасил грубый голос.
Элизабет отчаянно затрясла головой, застонав от боли.
- Я задал тебе вопрос, карга, - прорычал стражник, тыкая ее древком алебарды.
- Нет, - с трудом произнесла она.
- Ты называешь моего человека, честного члена нашей общины, лжецом? - стражник снова ткнул ее алебардой.
- Нет, - прохныкала она. Поднявшись на четвереньки, она потянулась иссохшей рукой к стражнику, но тот брезгливо отодвинулся.
Пытаясь хоть немного восстановить достоинство, Элизабет с трудом поднялась на ноги, кое-как выпрямила спину, подняла подбородок и посмотрела на стражников.
- Не глядите ей в глаза! - предупредил один из них, и они все опасливо шагнули назад.
Повелительным тоном Элизабет обратилась к стражникам.
- Я леди Элизабет из Карлемона, и я требую, чтобы вы немедленно сопроводили меня во владения моего отца.
Мгновение стояла тишина, после чего йомены разразились хохотом. Их смех причинял Элизабет не меньше боли, чем камни, которые бросали в нее дети несколько минут назад. Она чувствовала, как этот смех жжет ее.
Внезапно из глубин памяти всплыло имя, и она поняла, что узнала голос стражника. Он был одним из ратников, сопровождавших ее возлюбленного Калара в поход против зеленокожих в Бордело шесть месяцев назад. А перед тем, как уйти в поход, он оказал ей услугу, вдруг вспомнила она. Как же его звали? Перди? Перло?
- Пердо, - вспомнила она, указав на него пальцем. - Стражник Пердо.
Стражник, изумленно ахнув, шагнул назад.
- Откуда ты знаешь мое имя, карга? - спросил йомен, а его люди начали испуганно перешептываться.
- Ты однажды оказал мне услугу. Я ехала верхом вместе с Каларом, возвращаясь с прогулки по западным полям. Вдруг залаяла собака, моя кобыла испугалась и вздрогнула, я на секунду потеряла равновесие и уронила свой шарф на землю. Ты подобрал его для меня, - сказала Элизабет, вспомнив этот случай так ясно, словно он был вчера. - Брат Калара, Бертелис, ударил тебя, хотя я пыталась остановить его. Он сказал, что шарф навсегда пропахнет крестьянской вонью. Мне жаль. Это был добрый поступок, и я так и не поблагодарила тебя за него.
Ее слова были встречены пугающим молчанием.
- Я говорил тебе, Пердо. Она ведьма, - наконец прошептал один из стражников.
Элизабет снова попыталась заговорить, но стражник шагнул вперед и ударил ее по лицу рукой в кольчужной перчатке. Удар выбил несколько гнилых зубов, и Элизабет снова рухнула в грязь.
- Там не было никого, кроме меня, леди и двух молодых лордов, - сказал он. - Ты могла узнать об этом, только если ты и вправду ведьма! Связать ее! И засуньте кляп ей в рот, чтобы она не смогла околдовать нас.
Элизабет ткнули лицом в грязь и болезненно выкрутили руки, связав их за спиной. Она сморщилась от боли, пытаясь заговорить с ними, заставить их выслушать ее, но ее голову откинули назад и засунули в окровавленный рот вонючую тряпку, завязав ее концы на затылке. Лодыжки ее связали больно режущей веревкой, и грубо подняли, как свинью, которую волокут на убой.
- Несите ее в темницу, - велел йомен. - Пусть гниет там, пока гофмейстер не решит, что с ней делать.
Клод облизал губы, со страхом глядя на женщину, сидевшую перед раскаленными углями. Ее руки до локтей были измазаны в крови, а волосы спутаны и взлохмачены. Ее когда-то красивое платье было забрызгано грязью, подол изорван, лицо тоже покрывала пыль и грязь.
Перед ведьмой было распростерто тело одного из пилигримов со вскрытой грудной клеткой и распластанными ребрами. Колдунья копалась во внутренностях, что-то шепча и иногда поднимая какие-то из внутренностей к носу. Некоторые она только нюхала, другие лизала или надкусывала. Клод ощутил тошноту. Ее руки снова зарылись в потроха, вытаскивая кишки. Уложив их на плоский камень, ведьма стала сосредоточенно копаться в массе зловонной требухи.
Пилигримы сбились в жалкую кучку с вытянутыми от страха лицами и полными ужаса глазами. Некоторые из них, как Клод, смотрели на страшную работу ведьмы, другие зажмурили глаза и отвернулись. Некоторые тихо плакали, один начал шептать молитву Реолу, прося святого паладина спасти их от порождения зла.
- Тихо! - прорычала ведьма, бросив злобный взгляд в их сторону, и пилигримы еще больше съежились от страха.
Вернувшись к своему отвратительному занятию, колдунья внимательно вглядывалась в человеческие внутренности, тыкая их своими длинными ногтями, и копаясь скользкими от крови руками в лоснящихся петлях кишечника.
Из большой сумки, покрытой мохнатой шерстью, ведьма достала страшную куклу, тело которой было изготовлено из древесного капа, а к голове приколоты пряди черных волос. Лицо куклы было ужасным, словно появившимся из кошмара, на него была плотно натянута кожа какого-то существа и прибита гвоздями. Острые зубы животного, возможно, волка или барсука, выступали из разреза, служившего ртом, а глаза были сделаны из кости. Кукла была жуткой, и ведьма провела окровавленной рукой по ее волосам, приглаживая их, словно лаская ребенка.
Она посадила куклу посреди внутренностей выпотрошенного пилигрима, поместив ее так, что кукла смотрела прямо на ведьму со своего кровавого трона. После этого колдунья начала читать заклинание, раскачиваясь и простирая окровавленные руки.
Пилигримы в ужасе перешептывались, прижимаясь друг к другу. Теперь их осталось совсем немного. Это была уже вторая жертва, которую ведьма использовала для своего злого колдовства.
«По крайней мере, одним ртом меньше», подумал Клод.
Он не имел ни малейшего представления, куда идет ведьма, но она, казалось, точно знала, куда направляется. Она беспощадно подгоняла их, постоянно двигаясь в северо-западном направлении. Казалось, некое шестое чувство позволяло ей избегать опасностей в пути, она вела их, минуя патрули рыцарей и ратников, обходя замки и деревни, словно она видела местность сверху, как разложенную карту.
Клод почувствовал озноб. Ветви деревьев поблизости от ведьмы начали покрываться инеем. Пилигрим заметил, как тонкий слой льда появился на кукле, расползаясь по ее лицу, словно кожная болезнь.
Ведьма посмотрела в пустое пространство над углями костра и улыбнулась. Клод подумал, что она сошла с ума, ибо там ничего не было, но она стала говорить с пустым местом, словно там был кто-то живой. Пилигрим подумал, что там действительно может быть ''что-то'', чего он не способен увидеть.
Она говорила на языке, который Клод не понимал, язык этот казался резким и рычащим по сравнению с мягким языком бретонцев. Клод слышал когда-то, как люди из Империи говорили на своем языке, и их язык был в чем-то похож на тот, на котором говорила сейчас ведьма, хотя, возможно, и звучал не так резко.
Разговор колдуньи с пустотой длился несколько минут, когда, вероятно, была достигнута некая договоренность, после чего беседа прекратилась. Ледяной холод исчез, и Клод стал тереть руки, пытаясь восстановить кровообращение в своих толстых пальцах.
Один за другим пилигримы погрузились в беспокойный сон. Клод не засыпал дольше всех, наблюдая за ведьмой, продолжавшей копаться во внутренностях одного из его товарищей. Наконец глаза крестьянина начали слипаться. Он не спал уже несколько дней, и когда наконец сон пришел к нему, подкравшись, словно призрак во тьме, Клод заснул как мертвец, неподвижно и без сновидений.
Отрубленные головы, подвешенные на седле пони Бьярки, болтались туда-сюда, пока скакун шамана мчался галопом по темной равнине. Уже третью ночь Бьярки был на земле своей родины. Он и его спутники ехали по ночам, двигаясь без остановок от заката до рассвета. Пони скелингов были очень выносливыми животными, и хотя бретонские боевые кони легко обогнали бы их на короткой дистанции, они могли скакать часами без отдыха. За три ночи непрерывной скачки Бьярки и сопровождавшие его всадники преодолели сотни миль, но их скакуны не проявляли признаков усталости. В дневные часы они укрывались и отдыхали.
Темный неутолимый голод грыз Бьярки. Долгие годы он ждал возможности отомстить обществу, отвергнувшему его, и теперь, когда время мести пришло, он чувствовал опьяняющее желание кровопролития.
Возвращение в Бретонию воскресило в его памяти все старые воспоминания. И после этого его ярость и ненависть выросли десятикратно.
Если бы он остался в богатом замке своего отца - находившемся не более чем в трех днях пути отсюда - тогда Чародейка рано или поздно забрала бы его. Так было принято в Бретонии. В этой стране к тем, кто рождался с особым даром - «затронутыми магией», как выражались бретонцы - относились со страхом и подозрением. Чародейка ездила по стране в поисках детей с магическими способностями, обладавших даром предвидения и умевших инстинктивно улавливать дыхание богов, дувшее с севера. Этих детей Чародейка увозила с собой, забирая их из семей, которые пытались забыть, что такие дети вообще рождались. Вероятно, одна девочка из сотни взятых могла вернуться спустя десять или больше лет, став фрейлиной Владычицы, обученной мистическому искусству магии. Мальчиков, которых забирала Чародейка, никогда больше не видели.
Будучи еще ребенком, Бьярки слышал множество слухов о вероятной участи этих сынов Бретонии, украденных из своих семей. Некоторые говорили, что их бросали посреди темной чащи самых диких лесов, оставляя на милость обитавших там зверолюдов. Иные даже утверждали, что эти зверолюды и есть тем самые мальчики, измененные магией Чародейки. Другие говорили, что детей уносят на прекрасный остров Владычицы, и там они живут в вечном детстве, обреченные никогда не вырасти и вечно служить пажами богини. Кое-кто даже шептал, что принесение в жертву этих детей заставляет меняться времена года, и если оно прекратится, то Бретония погрузится в вечную зиму.
Такой должна была стать его судьба. В обществе, приученном отвергать тех, кто обладал подобным даром, ему не было места. Даже его родители ненавидели и боялись его, и будучи еще совсем малышом, он научился презирать их за это. Ему доставляло удовольствие ставить их в неловкое положение каждый раз, когда к ним в замок приезжали гости.
Одной глухой осенней ночью его разбудил присматривавший за ним старый слуга и увел его из отцовского замка. Напуганный и не понимавший, что происходит, мальчик молчал, пока старик вел его по пустым извилистым улицам к гавани. Там их ждала лодка. Дрожа от страха и холода, он как-то смог заснуть.
Когда он проснулся, уже наступал рассвет, а земля была лишь туманной полосой на горизонте. Старик дал ему пищи и воды и попытался успокоить его. Чародейка идет, сказал он. Несомненно, его родители были бы только рады избавиться от него, но этот старик, боясь того, что может случиться с его маленьким воспитанником, попытался спасти мальчика.
Старый дурак.
Именно по воле богов норсканцы нашли его.
Бьярки облизал губы, чувствуя вкус крови, густой и металлический. Он был в правильном месте, предназначенном ему судьбой, делая то, что боги хотели от него.
Женщина, которая принесет его ярлу сына, была лишь средством - он знал это сейчас. Приманкой, чтобы привести скелингов в эти земли. Она была важна - если бы не она, его ярл, вероятно, не отправился бы в поход против южан - но Бьярки не имел иллюзий насчет ее истинной ценности. Однако если ей будет причинен вред, у его лорда не станет причин долго задерживаться здесь в Бретонии. Поэтому Бьярки будет защищать ее ценой жизни, если понадобится.
Она была близко; он почти чувствовал дыхание богов, овевавшее ее.
Бьярки повернулся к младшему вождю Квельдульфу. Тот был прирожденным всадником. Пешком он ходил неуклюже - его ноги были кривыми и слишком короткими для его массивного туловища - но в седле лишь немногие из скелингов могли сравниться с ним.
- Поспешим, - сказал Бьярки. - Она близко, менее чем в часе пути.
Всадник кивнул, крошечные черепа, вплетенные в его бороду, зазвенели, как амулеты, которыми женщины скелингов защищают своих детей от демонов, летающих на крыльях ветра.
Квельдульф отдал приказ, и двадцать всадников помчались еще быстрее.
Клод отошел помочиться за дерево, когда к лагерю пилигримов подъехали налетчики. Быстро закончив свое дело, Клод бросился на землю и выругался про себя. Почему такое всегда происходит, когда ему нужно облегчиться?
Их было два десятка, свирепого вида дикари, облаченные в чужеземные меховые и кожаные одеяния, головы их защищали рогатые шлемы. Они были крупными и сильными, их руки и лица покрывали татуировки и боевая раскраска, у многих были светлые бороды. Налетчики ехали верхом на небольших крепких конях, покрытых лохматой шерстью и не защищенных броней, но явно более выносливых, чем боевые кони бретонских рыцарей. С седел свисали отрубленные головы и руки, бока коней украшали выжженные и нанесенные краской жуткие символы.
Клод прижался к земле, выпучив глаза от страха и глядя на налетчиков из-за толстых корней дерева. До рассвета оставался еще час или два, и если бы ему не захотелось справить нужду, он бы наверняка сейчас крепко спал, не подозревая об опасности.
Налетчики остановились среди деревьев, глядя на лагерь. Клод не знал, увидели ли они его, но не смел и шевельнуться, боясь привлечь к себе внимание.
В любом случае внимание всадников, казалось было обращено только к ведьме, которая встала, чтобы встретить их.
Один из всадников, невысокий и жилистый человек с гривой лохматых черных волос и в толстой меховой накидке на плечах, спрыгнул с коня и подошел к ведьме, заговорив с ней на том же самом языке, на котором она говорила прошлой ночью. Она ответила ему на том же языке, и он что-то спросил, указав на спящих пилигримов.
Услышав голоса, один из пилигримов проснулся и зевнул. Зевок превратился в испуганный визг, когда он увидел всадников.
Ведьма пожала плечами, и черноволосый налетчик улыбнулся, шагнув к пилигримам.
Клод еще сильнее вжался в землю между корнями дерева, увидев, как дикарь снял с пояса топор и держит его так, чтобы пилигримы не заметили его раньше времени. Другие пилигримы тоже просыпались и изумленно смотрели на свирепых всадников, явно потрясенные увиденным. Один закричал, призывал святого Реола спасти их, но паладин Владычицы так и не появился. Другой взмахнул туфлей, которую когда-то надевал рыцарь Грааля, вероятно, думая, что эти всадники всего лишь призраки и сила святой реликвии изгонит их. Но и это не помогло.
Черноволосый налетчик всадил топор в шею пилигрима с туфлей, тот упал, вцепившись в рану, из которой фонтаном хлынула кровь. Двое пилигримов бросились бежать, но тут их атаковали всадники. Брошенный топор, вращаясь в воздухе, вонзился в спину одному из беглецов, другому попал в шею дротик, который всадник метнул, привстав в седле.
Второй из беглецов была женщина, она упала не более чем в десяти ярдах от того места, где прятался Клод, и на мгновение он посмотрел прямо в ее глаза. Наконечник двухфутового дротика торчал из ее горла, вокруг раны пузырилась кровь. Умирая, женщина потянулась одной рукой к Клоду, который в ужасе отпрянул.
Всадник подскакал к ней и вырвал дротик из тела. Клод был почти уверен, что теперь налетчики его заметили. Он закрыл глаза, ожидая смертельного удара, но, так и не дождавшись, осторожно открыл один глаз. Всадник отвернулся и смотрел в другую сторону. Клод увидел, как последний из его товарищей-пилигримов падает замертво, когда топор черноволосого жилистого дикаря разрубил ему череп.
Один из всадников подъехал ближе, и его низкорослый конь опустил голову к окровавленному трупу. Пони вцепился зубами в руку пилигрима, оторвал кусок мяса и жадно проглотил. Увидев, как другие кони налетчиков подходят к трупам и гложут их, Клод ощутил тошноту.
Жилистый дикарь с топором внезапно обернулся и посмотрел в сторону Клода, прищурив глаза. Он едва ли видел пилигрима во мраке, но, возможно, почувствовал его там. С его топора стекала кровь и комки мозга, дикарь сделал шаг в сторону Клода.
Ведьма что-то сказала, остановив его, и он резко ответил ей. Бросив напоследок презрительный взгляд в сторону Клода, дикарь, казалось, неохотно отошел. Ведьме подвели коня, и хотя пони в ужасе заржав, шарахнулся от нее, резкая команда жилистого дикаря заставила его застыть на месте. Ведьма забралась в седло, и конь от страха прижал уши и выпучил глаза.
Не оглядываясь, ведьма уехала в компании всадников, оставив окровавленные трупы пилигримов.
Клод лежал неподвижно, слушая, как топот копыт затихает вдалеке. Он лежал еще долго после того, как лошади ускакали. Лишь когда первые слабые лучи зимнего рассвета превратили ночь в день, он осмелился встать.
Трясясь от холода и страха, он подковылял к трупам и начал рыться в карманах и сумках своих мертвых товарищей. Он забрал последнюю оставшуюся у них еду и медяки, и, подумав немного, прихватил и все «священные реликвии».
Хотя эти реликвии не спасли пилигримов от топоров налетчиков, Клод рассудил, что ничего не потеряет, если захватит их с собой, а уж если в каком-нибудь из «артефактов» и осталась толика священной силы Реола, тогда, если Клод сам будет нести их все, их магическая защита станет сильнее.
Полчаса спустя Клод вышел на опушку леса, его карманы были набиты «артефактами». На голову он нацепил разбитый и искореженный рыцарский шлем, который Реол выбросил лет десять назад. Кираса на его груди была разорвана почти пополам в битве с грозным василиском Йораваля. Клод оставил свою шипастую дубину и теперь нес на поясе меч, которым когда-то владел Реол, клинок его был сломан на два фута в бою с речным троллем на Мосту Слез. Уродливое горбатое тело Клода было завернуто в лохмотья личного знамени Реола. Сейчас горбун почувствовал себя лучше, и даже воодушевился. Он снова выжил вопреки всему, и хоть и натерпелся страху, сейчас его положение было явно лучше, чем всего лишь час назад.
На его корявом лице расплылась самодовольная улыбка, и он вышел в поля, раскинувшиеся за лесом.
Вдалеке он увидел крестьянскую повозку, нагруженную овощами, медленно ползущую по грязной дороге.
Пошел снег, но даже это не уменьшило радостное настроение Клода. Перейдя на неуклюжую косолапую рысь, он побежал за повозкой.
== '''ГЛАВА 7''' ==
Бретонская армия собирала силы, продвигаясь на север. Каждый день к войску присоединялись еще сотни рыцарей с сопровождавшими их слугами, откликнувшиеся на призыв герцога Леонуа. Пришла весть, что герцог Адалард уже вступил в бой с авангардом норсканцев на полях северных земель Леонуа, и заставил их остановиться, но пока войско герцога сражалось, куда большие силы норсканцев повернули к северо-западу, вторгнувшись в незащищенные гористые земли герцогства.
Из сообщений йоменов-разведчиков стало ясно, что норсканцы внезапно высадились на побережье примерно в трех днях пути к северу от замка герцога Леонуа, и быстро стали продвигаться вглубь страны, сжигая все на своем пути. Говорили, что их силы исчисляются десятками тысяч воинов.
Калару было мучительно больно оставлять барона Монкадаса. Доблестный старый рыцарь получил лучшее лечение, насколько возможно, и лекари были уверены, что барон излечится от раны в груди, если, конечно, инфекция не вызовет осложнение. Однако спасти глаз Монкадаса было невозможно. Вонзившийся осколок древка копья погубил глаз безвозвратно. Левого глаза барон лишился еще полгода назад, в сражении против зверолюдов, и теперь полностью ослеп, и был обречен провести остаток жизни во тьме. Хуже того, он не мог теперь сражаться за своего герцога и короля, ибо что толку от слепого рыцаря в бою? Как он сможет выполнять свой долг, если не в состоянии защитить даже себя, не говоря уже о землях, доверенных ему сюзереном?
Монкадас старался держаться, но Калар видел, что за бодрыми словами барон с трудом сопротивлялся ужасному отчаянию. В сопровождении леди Жозефины и своей свиты Монкадас сейчас возвращался домой в Бастонь. Орландо, юный кузен Калара, хотел ехать на войну, и огорчился, когда ему было сказано, что он поедет домой с бароном и Жозефиной. Калар пригласил их посетить его замок Гарамон, когда он вернется из похода, и пожелал им счастливого пути, чувствуя глубокую печаль из-за случившегося с бароном.
Калар видел, как Монкадас десятками сражал орков и зверолюдов. Видел, как барон вышибал мозги чудовищам в два раза крупнее него, и продолжал сражаться, несмотря на раны, которые убили бы более слабого человека. И конец его славе положила такая глупая случайность - несчастный случай на турнире. Лекарь сказал, что барону еще повезло - если бы щепка вонзилась на полдюйма глубже, то пробила бы мозг. Калар подумал, что на месте барона предпочел бы такой исход.
Пришли вести, что еще одно бретонское войско идет им на помощь из Курони, отправленное по приказу короля. Говорили, что это войско уже переправилось через Санн и вошло в древние земли Л’Ангвиля. Оно должно было соединиться со значительной, хотя и медленно собиравшейся армией герцогства Л’Ангвиль, и дальше двигаться на юг, в надежде остановить продвижение норсканцев вглубь Бретонии.
Между герцогствами Леонуа и Л’Ангвиль отношения были неприязненными из-за пограничных споров и периодически возобновлявшейся старинной вражды. Говорили, что именно поэтому герцог Тобер из Л’Ангвиля не спешит на помощь соседу. Он, очевидно, уже собрал значительное войско, но держит его наготове, ожидая, не вторгнутся ли норсканцы в его земли. А до тех пор он, похоже, был вполне доволен тем, что они опустошают владения его соперника. Только когда армия из Курони вошла в его герцогство, ему пришлось хоть как-то изобразить готовность помочь Леонуа.
Цели норсканцев оставались неясными. Если бы это был просто набег, имевший целью лишь грабеж и убийства, они, несомненно, держались бы ближе к берегу, так как вдоль всего северо-западного побережья было много уязвимых поселений и небольших городков. Норсканцы могли бы высадиться восточнее, у самого Л’Ангвиля с его знаменитым маяком, построенным задолго до возникновения Бретонии, или направиться южнее, к богатым землям Бордело, Аквитани и Брионна.
Калар и его спутники покинули турнирные поля два с половиной дня назад, и теперь ехали по землям Леонуа. Земля здесь была плодородной, хотя ландшафт более открытый, чем в Бастони, и почти угнетающе ровный. Здесь также было заметно холоднее, чем на родине Калара, ведь с далекого побережья дули пронизывающие ветра.
Завернувшись в подбитые мехом плащи, чтобы противостоять непрерывному холодному ветру, Калар и Бертелис погрузились в скуку похода, не обращая внимания на тяготы, которые приходилось переносить замерзающим ратникам Гарамона, с трудом успевавшим за всадниками. Было слишком холодно, и ветер выл слишком громко, чтобы разговаривать в пути, поэтому каждый из братьев ехал наедине со своими мыслями.
Только по ночам, когда рыцари собирались у лагерных костров, пили вино и ели сочную оленину и кабанину, братья беседовали с другими рыцарями, обмениваясь историями. Как заметил Бертелис, Калар теперь стал пить очень воздержанно, и смешивал вино с водой.
Некоторым из рыцарей Леонуа приходилось раньше сражаться с норсканцами, и братья внимательно слушали их рассказы, стремясь узнать больше о врагах, с которыми вскоре предстоит встретиться в бою. Похоже, что появление их страшных разбойничьих кораблей, нападавших из ночной тьмы, чтобы грабить и жечь, было не редким зрелищем для берегов Леонуа. От своих спутников братья узнали, что норсканцы - порочные кровожадные варвары, продавшие свои души Темным Силам, могучие, свирепые и бесстрашные в бою. Говорили, что у них нет понятия рыцарской чести, и они безжалостные убийцы, которые не дают пощады в бою и не ожидают ее. Говорили также, что они убивают даже своих детей, если сочтут их слишком слабыми, чтобы поддерживать славу племени, и их жизнь есть постоянная борьба не только с соперничающими племенами, но и с самой суровой природой Норски с ее множеством мутировавших свирепых хищников, бесконечными зимами и целыми месяцами абсолютной тьмы.
Братья слушали рассказы о берсерках, бросавшихся на врага, исходя пеной, словно бешеные звери, и не чувствовавших боли от ран. И об огромных лохматых чудовищах, спускавшихся с ледяных гор и сражавшихся в бою вместе с варварами. Они слушали истории о темных колдунах, насылавших проклятья своих кровожадных богов, о демонах из крови и огня, с пастями, извергающими пламя и клинками, на которых светились дьявольские руны.
Что было хуже всего в норсканцах, по мнению Калара - то, что они были - когда-то, по крайней мере - людьми. Это не были почти неразумные дикие твари, как зеленокожие, в самой природе которых было стремление сражаться и убивать. Не были они и зверолюдами, чьи низменные побуждения и врожденная ненависть заставляли их убивать людей. Нет, норсканцы были людьми, разумными людьми, которые добровольно выбрали путь проклятия, и наслаждались этим.
Калар содрогнулся при мысли о том, насколько низко они могли пасть.
Он ехал рядом с братом в молчании, его кузены Тассило, Бальдемунд и Хьюбальд за ними. Дождь со снегом и пронизывающий ветер хлестал их, каждый был погружен в свои мрачные раздумья. Другие рыцари, присягнувшие роду Гарамон, ехали позади них, а по обочинам брели, спотыкаясь и опустив головы, ратники Гарамона, смертельно уставшие и замерзшие. Эти простолюдины, одетые в красно-синие табарды и тащившие тяжелые копья и большие щиты с изображением дракона - гербом Калара - были вынуждены идти по густой траве, покрытой снегом, рядом с дорогой, по которой ехали рыцари.
Один из ратников, явно измученный, споткнулся. Он обернул лицо тряпкой в попытке сохранить тепло, но у него не было перчаток, и он трясся от холода. Споткнувшись о свое копье, он едва не упал на дорогу перед конем Бертелиса, и брат Калара был вынужден натянуть поводья и отвернуть коня в сторону, чтобы избежать столкновения. Проезжая мимо ратника, Бертелис пнул его по шлему, отбросив с дороги.
Повернувшись в седле, Бертелис раздраженно посмотрел на ратника, и одной рукой в овчинной перчатке поправил свой плащ, подбитый норковым мехом. Его взгляд скользнул по ратникам и остановился на йомене, командовавшем отрядом. На грубом лице йомена с широкой челюстью багровел шрам через левую щеку. Его губы были синими от холода, и зубы стучали.
- Наказать этого ратника, йомен! - велел Бертелис. - Если бы я не был настороже, он мог бы ранить моего коня. После дневного перехода всыпать этому дураку двадцать плетей. И в наказание за его неуклюжесть ваш отряд будет этой ночью нести караул две смены.
Йомен лишь поклонился, безропотно приняв наказание. Любые возражения могли только еще больше осложнить жизнь ему и его людям. Он приказал упавшему ратнику встать на ноги, и отряд пошел дальше.
- Ленивые скоты, - процедил Бертелис, отвернувшись. Калар лишь хмыкнул в ответ.
Еще полчаса пути прошли в молчании, пока впереди не раздался крик. Вглядываясь в белую метель, Калар разглядел Лодетэра и еще одного парравонского рыцаря верхом на пегасах, летевших сквозь тучи, борясь с порывами ветра. Парравонцы летели впереди армии, осматривая местность внизу.
- Надеюсь, что ублюдок свалится, - заметил Бертелис, наблюдая, как пегас Лодетэра снижается, чтобы приземлиться.
- Я бы дорого заплатил, чтобы посмотреть на это, - кивнул Калар.
От рыцарей на пегасах армия узнала о действиях сил герцога Адаларда и о движении войск из Курони и Л’Ангвиля, направлявшихся на юго-запад, чтобы отрезать норсканцев.
- Я поеду вперед, послушаю, какие новости он привез, - сказал Калар. - Надо размяться, может быть, хоть немного согреюсь, а то задница уже примерзла к седлу. Поедешь со мной?
Бертелис кивнул.
- Присматривайте за этим стадом, - велел Калар кузенам, кивнув в сторону ратников, уныло бредущих вдоль дороги. - Чтобы они не ленились и не сбавляли шаг.
Пришпорив коней, братья съехали с дороги и поскакали вперед, проезжая мимо колонны рыцарей. Ратники, крестьяне-лучники и слуги разбегались с их пути как мыши, но Калар не обращал на них внимания, словно они были невидимы для него. Он направлялся к голове колонны, проехав мимо нескольких сотен рыцарей, многих из которых он видел на турнире. Но он не видел среди них того рыцаря, который победил на дуэли Бертелиса - Меровеха из Арлона. В предстоящем бою его присутствие было бы кстати, ибо Калар редко встречал рыцаря, настолько мастерски владеющего клинком.
Протрубили рога, и вся колонна постепенно остановилась.
Бертелис недовольно покачал головой, увидев, как сотни ратников и других крестьян устало садятся на землю. Другие слуги быстро открыли повозки с продовольствием и напитками, и побежали вдоль рядов рыцарей, предлагая своим господам закуски.
- Уйдет куча времени, чтобы заставить их снова двинуться вперед, - проворчал Бертелис.
Подскакав к голове колонны, братья увидели группу рыцарей, собравшихся вокруг Лодетэра, чтобы выслушать принесенные им вести. Светловолосый парравонский рыцарь, явно наслаждаясь всеобщим вниманием, говорил с лордом Ордериком, тем вельможей, который организовал турнир.
Калар и Бертелис подвели коней ближе, пока не оказались сразу позади круга рыцарей, и стали прислушиваться, чтобы услышать слова Лодетэра.
- Они скачут в десяти милях вперед нас, мой лорд, - говорил парравонец, отвечая на вопрос Ордерика.
- О ком он говорит? - спросил Калар у рыцаря поблизости.
- Шайка норсканцев, - ответил тот.
- Они едут быстро, стремясь скорее соединиться с главными силами. И с ними женщина, бретонская дворянка, - Лодетэр театрально обвел взглядом собравшихся рыцарей.
Калар нахмурился. Несколько рыцарей не удержались от брани, выражая свое возмущение.
- Пленница? - спросил один рыцарь.
- Вероятно, да, - ответил Лодетэр. - Конечно, я бы попытался спасти ее, но из-за сильного встречного ветра такая попытка стала бы просто самоубийством. Мои пегасы и так подвергаются большому риску, летая в такую погоду.
- Ну конечно, - проворчал Бертелис.
- Ее надо спасти, - заявил Ордерик. - Нельзя допустить, чтобы благородную бретонскую леди постигла страшная участь в руках варваров. Как думаете, если мы пошлем всадников вперед, они успеют догнать этих норсканцев до того, как те соединятся с главными силами?
- Нет, - ответил Лодетэр. - Но и еще кое-что. Похоже, врагу надоело уклоняться от боя. Главные силы норсканцев стоят лагерем и ждут нас не более чем в половине дня пути отсюда к северу. В этот раз мы наконец встретимся с ними лицом к лицу в битве!
Рыцари встретили эти слова радостными возгласами.
- А что с армией герцога Адаларда? - спросил Калар, возвысив голос, чтобы быть услышанным. - И с войсками Курони и Л’Ангвиля?
Лодетэр посмотрел сквозь толпу на Калара, оценивая того, кто обратился к нему. Его взгляд снисходительно скользнул по гербу Калара, и на красивом лице парравонца мелькнула гримаса отвращения. Явно не впечатленный, он отвернулся.
- Армия Леонуа расположилась лагерем в пяти милях от норсканцев, - сказал он наконец. - Если поскачете быстро, то сможете добраться до них до конца дня.
- А рыцари Курони и Л’Ангвиля? - спросил Калар, в его голосе послышалось раздражение.
- Они в полутора днях пути отсюда, - сказал Лодетэр, бросив еще один снисходительный взгляд на Калара. - Я ответил на твои вопросы, бастонец?
Калар услышал, как несколько рыцарей засмеялись, и почувствовал, что его лицо краснеет. Заметив, что Бертелис потянулся к мечу, Калар протянул руку, чтобы остановить брата.
- Пока да, о Возлюбленный Парравона, - язвительным тоном ответил Калар, отчего среди рыцарей снова послышался смех.
- Счастливого вам пути по снегу и грязи, - сказал на прощание Лодетэр, развернув пегаса, фыркавшего и бившего копытами. Пегас рванулся в галоп, разворачивая крылья, и резко взмахнув ими, взлетел в небо.
- Готов спорить, через час он будет пить вино в лагере герцога, - сказал Бертелис, когда они вместе с Каларом повернули коней от разъезжавшихся рыцарей.
- Проклятый ублюдок.
Когда на северные земли Леонуа, подобно савану, опустилась ночь, отряд всадников Квельдульфа въехал в лагерь норсканцев. Бьярки и Хегтесс скакали впереди. Бока мохнатых норсканских пони блестели от пота. Рычали псы, воины и рабы почтительно уступали дорогу всадникам, с вожделением разглядывая ведьму.
Хегтесс ехала с высоко поднятой головой, наслаждаясь взглядами. Она привела себя в порядок перед встречей с лордом скелингов, заплела волосы в косы и смыла кровь и грязь со своей бледной кожи. На ее плечи была наброшена шкура кровавого медведя с густым мехом и шипами, с изысканного серебряного пояса ведьмы свисали куклы-тотемы. Скелингам Хегтесс казалась некоей иноземной принцессой, и они гордились тем, что эта женщина родит их ярлу сына. Бледная, молодая, холодная и прекрасная, она притягивала множество жадных взглядов и восторженных возгласов мужчин, у которых уже несколько недель не было женщин. Но те, кто оказался близко к ней, опускали глаза и отходили в сторону, чувствуя насколько сильно в ней прикосновение богов.
Ночь наступала быстро, и в небе над лагерем было темно от множества птиц. Десятки тысяч воронов и ворон сопровождали скелингов, их стаи парили над головой, словно грозовая туча, голодные и нетерпеливо ожидавшие начала бойни. Эти огромные стаи птиц-падальщиков сопровождали норсканцев от самой их родины, следуя за их кораблями, словно гигантская бесформенная туча черных перьев и злой воли, зная, что скоро можно будет пировать мягкой плотью мертвецов.
Кружили над головами норсканцев и иные, не столь обычные твари, призрачные шипящие существа с кожаными крыльями, хлопавшими, словно паруса.
В отдалении раздался трубный рев, и земля содрогнулась, когда некий зверь громадной тяжести и силы стремился порвать сдерживавшие его путы. Смех и крики пирующих воинов смешивались с лязгом затачиваемого оружия и заклинаниями провидцев, призывавших благословения Темных Богов. Те норсканцы, в которых было больше от зверя, чем от человека, известные как ''ульфверенар'', выли на восходящую зеленую луну - око богов, и к этому звериному вою присоединялся другой вой и рычание - многих сотен огромных псов, бродивших по окраинам лагеря в поисках легкой добычи.
Хотя Хегтесс внешне выглядела сейчас молодой и здоровой, она чувствовала, как внутри нее растут черные злокачественные опухоли, начинавшие пожирать ее новое тело. Они уже прорастали в печени и желудке, их отвратительные черные метастазы тянулись к легким. Теперь это происходило быстрее, чем было раньше на ее памяти - каждое новое тело, которое она захватывала, разрушалось быстрее, чем предыдущее. Похоже, этот процесс ускорялся все сильнее. Она сомневалась, что это тело, хотя оно и было молодым и сильным, прослужит ей больше, чем несколько лет - десять в лучшем случае. После этого тело станет гниющим трупом, беззубым и дряхлым, с каждым прошедшим сезоном старея на десятилетие.
Большая часть ее колдовских сил была сейчас направлена на защиту ее матки от раковых опухолей, распространявшихся по телу. Нельзя допустить, чтобы она стала бесплодной - демоническое дитя, которое она родит от ярла скелингов, станет ключом к ее бессмертию.
Норсканцы расположили свой лагерь на северном краю широкой долины, окруженной крутыми холмами. На дальнем краю долины возвышался холм, похожий на древний погребальный курган таких размеров, что его могли воздвигнуть только для богатого и могущественного короля. Никто не знал, как возникли эти курганы или мотты, как называли их жители Леонуа, издавна обитавшие в их тени. Они казались слишком правильной формы, чтобы образоваться естественным путем, поэтому предполагалось, что их построили люди, но для каких целей - оставалось неясным. Возможно, это действительно были погребальные курганы первых бретонских племен, пришедших на эту землю. Или, может быть, это были оборонительные сооружения, и на их вершинах когда-то стояли деревянные форты, воздвигнутые еще более древними народами.
Как бы то ни было, эти мотты испещряли северные земли герцогства Леонуа. На вершинах многих из них были построены замки, так как эти курганы представляли собой выгодные оборонительные позиции, но этот мотт в долине считался проклятым, и никто не дерзнул воздвигать на нем постройки.
- Дорогу! - крикнул Бьярки.
Проезжая мимо десятков тысяч воинов скелингов, готовившихся к бою, всадники направлялись к мотту на дальнем краю долины.
Глаза Хегтесс засияли, когда она увидела огромный курган. Это место, где должно быть зачато демоническое дитя. Она видела знамения в глазах жертв, которых заманивала в свою пещеру в лесу, видела их во внутренностях дюжины зарезанных свиней и в десятках пророческих снов. Под полной луной, когда повернет прилив, должно быть зачато дитя - ни часом раньше, и ни часом позже. И хотя возрастания и убывания луны Хаоса - Моррслиба - точно предсказать было невозможно, ведьма чувствовала с абсолютной уверенностью, что благоприятная для зачатия ночь уже близко. Еще две ночи, возможно, три - и зеленая луна будет полной, максимально за это десятилетие приблизившись к поверхности мира, и излучая свою силу на тех, кто окажется под ее зловещим оком.
В такие ночи мертвые поднимались из земли, и некогда разумные люди выли на луну и убивали свои спящие семьи руками, на которых вырастали когти, и барьер, отделявший материальный мир от царства Хаоса, был тонким как никогда. Даже те, кто не обладал магическим даром, чувствовали, как демонические сущности пытаются прорваться сквозь эфирный барьер, отделявший их от реальности, чтобы убивать и пожирать души.
И под такой луной будет зачато демоническое дитя.
У подножия большого холма всадники остановили коней. Здесь были поставлены простые палатки из шкур и скрещенных бревен, в землю были вбиты тотемные столбы, увешанные черепами, отрубленными головами и отполированными металлическими символами норсканских богов. Здесь отдыхали хускарлы ярла скелингов, огромные устрашающие воины, благословленные дарами богов, облаченные в тяжелые доспехи и меха.
- Где он? - спросил Бьярки.
Прежде чем хускарлы успели ответить, кожаный полог палатки откинулся, и из нее вышел ярл Стирбьорн, чтобы приветствовать свою невесту. За ним вышли две девы-воительницы, и, судя по их схожести с повелителем скелингов, Хегтесс предположила, что это дочери ярла.
Стирбьорн тоже готовился к встрече, и сейчас он выглядел воистину как король-воитель.
Он был на голову выше любого из своих хускарлов, его широкие плечи были защищены тяжелыми наплечниками из темного металла, изготовленными в виде оскалившихся клыкастых волчьих голов. Его могучую грудь защищала кираса из заколдованного черного железа с лазурным немигающим оком Чара в центре. Из-под его пояса с пряжкой в виде восьмиконечной звезды свисала кольчуга, а ноги защищали шипастые поножи.
Его мощные мускулистые руки были обнажены и украшены татуировками и золотыми и бронзовыми браслетами. Ярл не надел свой шлем, и его длинные волосы с проседью свисали на спину. На плечи он накинул шкуру имгира, одного из огромных снежных йети, бродивших по горам Норски.
Глаза ярла, такие же бледно-голубые, как око Чара на его груди, устремили жадный взор на Хегтесс.
Ведьма улыбнулась, увидев повелителя скелингов, и томно соскользнула с седла.
Не говоря ни слова, ярл заключил ее в могучие объятия, притянув к себе и впившись в ее губы страстным поцелуем. Хегтесс позволила себе растаять в его объятиях, почувствовать его мощные мускулы и возбуждающее прикосновение богов на его языке. Она ощутила свое влекущее желание, когда ее тело отреагировало на объятия могучего норсканца, и была приятно удивлена силой своей страсти. Уже много десятилетий никто не возбуждал в ней такие чувства.
Оторвавшись от страстного поцелуя, вождь скелингов обнял ее своей мощной рукой и властно повел к палатке. Он явно хотел овладеть ею здесь и сейчас, спариться с ней, как животное, и удовлетворить свою похоть. Но Хегтесс остановила его, положив руку на его грудь.
- Еще нет, - сказала она на языке скелингов.
Даже вытянувшись в полный рост, она была едва по грудь норсканцу, ее тело было тонким и хрупким по сравнению со звериной мощью его могучего телосложения, и все же Стирбьорн остановился. Она чувствовала, как внутри него бушует вожделение, и знала, что ему не терпится утащить ее в свою палатку, даже если она будет сопротивляться. Но Хегтесс также поняла, что ярл чувствует ее силу и уважает ее.
Ощутить это уважение было особенно приятно после целого века жизни в Бретонии, где ее боялись и одновременно презирали. Хорошо снова оказаться среди тех, кто понимает ее положение в порядке вещей. Хоть они и не курганцы, но, по крайней мере, скелинги тоже чтут истинных богов, хоть и знают их под другими именами.
- В чем дело, женщина? - спросил Стирбьорн, его глаза опасно сверкнули.
- Терпение, ярл скелингов, - сказала Хегтесс, игриво проведя пальцем по кирасе Стирбьорна. - Сами боги предопределили зачатие твоего сына, но оно должно состояться по строгому ритуалу. Поверь мне, и сын, которого я рожу тебе, будет сильнейшим воином, когда-либо рождавшимся в твоем племени.
Ярл обменялся взглядами с Бьярки, который едва заметно кивнул. После этого Стирбьорн отпустил Хегтесс.
- Хорошо, - сказал он.
- Оно должно произойти на вершине кургана мертвецов, - сказала ведьма, указав на холм за спиной ярла. - Под взором богов. Мне понадобится восемь твоих сильнейших воинов для жертвоприношения.
- Они твои, - без промедления сказал Стирбьорн.
- Хорошо, - сказала Хегтесс. - Я пойду и начну готовить ритуал.
Когда она ушла, ярл хлопнул могучей рукой по плечу Бьярки, едва не повалив провидца.
- Это она! - воскликнул Стирбьорн, его глаза горели страстью и восхищением. - Наконец-то! Сын!
- Да, мой ярл, - кивнул Бьярки.
- И весь этот ритуал необходим?
- Да, мой ярл.
Стирбьорн пристально посмотрел на провидца.
- Что беспокоит тебя, Маленький Медведь? Разве ты не рад, что у меня наконец будет сын? Твое положение в племени не изменится, ты знаешь это.
- Я знаю, мой ярл. Не это беспокоит меня.
- Тогда что? Говори же!
- Я не доверяю ей, - сказал Бьярки. - Какую выгоду она получит от этого?
- Она станет матерью величайшего воина скелингов. Разве этого не достаточно?
- Не знаю. Может быть.
- Она красавица, не так ли? И она сильна: от одного прикосновения к ней у меня мурашки по коже.
- Она могущественная кровавая ведьма, это так, - кивнул Бьярки. - Но нам стоит опасаться обмана с ее стороны. Я бы советовал убить ее, как только дитя родится.
- После того, как она родит мне сына, можешь делать с ней что хочешь, Маленький Медведь. Завтра мы сокрушим войско всадников-южан, - сказал ярл, сменив тему и оглядывая долину. - Мы перебьем их всех, и будем смеяться, когда они взмолятся о милосердии. Это будет славный день!
- Не сомневаюсь, мой ярл.
- Они высокомерны, эти южане. Они думают, что мы всего лишь глупые варвары, вроде косоглазых хунгов. Они недооценивают нас, ожидая, что мы просто бросимся на них в атаку.
- В этом тоже есть честь, - заметил Бьярки. - Кровавый бог одобряет прямой подход.
- Повелителю Черепов все равно, чья кровь льется, - кивнул Стирбьорн. - Но я бы предпочел, чтобы это была кровь врагов, а не моя.
- Истинно так, - сказал Бьярки.
Провидец служил ярлу достаточно долго, чтобы знать, что опытный воин продумал план битвы еще несколько дней назад. Должно быть, Стирбьорн размышлял над тем, как лучше разгромить южан, еще когда только объявил о готовящемся походе, и постоянно обдумывал новые планы в поисках лучшего пути к победе.
Он хитрый старый волк, Эгиль Стирбьорн. Именно по этой причине ярл правил скелингами так долго. Обычно вождя его возраста давно сверг бы более молодой и более сильный амбициозный чемпион Хаоса. Но Стирбьорн был хитер. Он всегда оказывался способен перехитрить своих более молодых соперников. Это был воистину редкий дар. И Бьярки ждал битвы с нетерпением, чтобы увидеть, какую уловку старый волк придумал против южан.
- Их гордость приведет к их падению, - сказал Стирбьорн. - И падать им будет больно.
Калар и другие рыцари с турнира въехали в лагерь герцога Адаларда почти к полуночи, смертельно уставшие и промерзшие до костей. Но они сильно опередили пеших ратников и лучников, не успевавших за конными рыцарями. Пехотинцы-простолюдины едва ли успеют добраться до лагеря к рассвету.
В небе клубились густые тучи, закрывавшие звезды, и с наступлением сумерек непрерывно шел снег. На земле уже намело сугробы в пару футов, и с каждым часом прибавлялось еще несколько дюймов.
Несмотря на поздний час в лагере царила оживленная суета. От сотен горящих жаровен было светло как днем. Тысячи крестьян бегали туда-сюда по поручениям своих господ. Многие рыцари были в полных доспехах и сидели на конях в готовности к атаке. С северной окраины лагеря доносились крики и лязг оружия - норсканцы уже проводили беспокоящие атаки, проверяя оборону бретонцев. Было ясно, что немногим удастся поспать этой ночью.
Лодетэр, успевший хорошо отдохнуть, не поленился выйти навстречу Калару и другим усталым рыцарям, въезжавшим в лагерь. От самодовольной улыбки парравонца настроение Калара еще больше испортилось.
Йомены Гарамона, проехавшие вперед, подготовили палатки и ужин для братьев. Но хотя рыцари проголодались, и мысль об отдыхе была очень соблазнительной, Калар и его спутники сначала пошли к шатру герцога, чтобы представиться ему.
Герцог был человеком средних лет, высоким рыцарем с темными волосами до плеч, и по лицу его было ясно, что дураков он не потерпит. Он был облачен в полные доспехи, и поверх изысканно разукрашенной брони надел красный табард с серебряной головой льва. На одно его плечо был наброшен плащ из львиной шкуры. Увидев шкуру могучего зверя, Калар вспомнил легенды о Жиле ле Бретоне и его товарищах, которые он слушал в детстве, сидя на коленях отца.
Тирульф, ближайший друг и преданный соратник Жиля, по преданию происходил из земель, известных сейчас как Леонуа. Согласно легенде, он, будучи еще мальчиком, смог голыми руками убить свирепого льва, опустошавшего округу. Ободрав зверя и завернувшись в его окровавленную шкуру, Тирульф вернулся в крепость своего отца, и так родилась легенда. В честь этого великого героя дворяне Леонуа, особенно те, кто претендовал на происхождение от рода самого Тирульфа, включали в свои гербы изображение льва в той или иной форме.
Герцог Адалард произвел впечатление на Калара. От правителя Леонуа исходила аура власти, это был человек, привыкший, что его приказам мгновенно повинуются, и в то же время, он прежде всего был воином. Калар не сомневался, что когда начнется битва, герцог лично возглавит атаку; он не из тех правителей, которые прячутся от боя.
- Леонуа благодарит вас за то, что вы так быстро откликнулись на наш призыв, - сказал герцог усталым рыцарям. - С вашей помощью мы сметем с поля боя этих варваров и завтра одержим великую победу. Вы проделали трудный путь, и я благодарю вас за это. Отдохните, завтра вам понадобятся все силы.
- Завтра, герцог? - спросил один из рыцарей. - Разве норсканцы уже не атакуют нас? Разве бой уже не идет?
- Они не вкладывают настоящей силы в эти атаки, - ответил герцог Адалард. - Это лишь уловка. Они пытаются держать нас в напряжении, чтобы обессилить перед завтрашним боем. Тогда и начнется настоящая битва. Отдыхайте. Мои люди уверены, что это не более чем беспокоящие стычки.
Взгляд Адаларда остановился на Каларе, и молодой кастелян покраснел под суровым взором герцога-воина. Во всей Бретонии было четырнадцать герцогов, каждый из них правил одним из древних герцогств, образованных еще когда сам Жиль ле Бретон объединял бретонские племена. Таким образом герцог Леонуа был одним из самых могущественных людей во всех Бретонии, и Калар чувствовал благоговейный трепет, лишь находясь в его присутствии. Он опустил взгляд, когда герцог прищурил глаза.
«''Твоя кровь осквернена''».
Снова он услышал голос Малорика, эти слова жгли его. Неужели в нем была та самая скверна, которая породила его чудовищного брата-зверя?
- Ты из Гарамона, не так ли? - спросил герцог, отвлекая Калара от его сомнений. Молодой кастелян поднял взгляд, изумленный, что герцог обратился к нему, и еще более потрясенный, что правитель Леонуа знает имя его рода.
- Да, мой лорд, - ответил Калар, и герцог печально кивнул головой.
Калару стало не по себе, когда десятки пар глаз устремили взгляды на него. Рыцари, которые едва обратили внимание на его присутствие здесь, теперь, казалось, смотрели на него с уважением. Лишь тот факт, что Калар был узнан герцогом, добавил ему уважения в их глазах.
- Я знал вашего старого учителя фехтования Гюнтера, - сказал герцог Адалард. - Он был хорошим человеком. Лучшим фехтовальщиком, которого я когда-либо знал. Было прискорбно услышать о его смерти.
- Благодарю вас, мой лорд, - сказал Калар. - Не проходит и дня, чтобы я не скорбел о его потере.
Калар вздохнул с облегчением, когда внимание герцога переключилось на других.
Снег все шел, подготовка к завтрашнему бою продолжалась, грохот норсканских боевых барабанов, рев рогов и крики эхом разносились в ночи. Калар наконец позволил себе уступить усталости. Полчаса спустя после встречи с герцогом он заснул беспокойным сном в своей палатке. Ему снились кровь и огонь, яростно ревущие воины с мордами волков. Сон сменился, и Калар оказался снова лицом к лицу с ужасным призрачным Зеленым Рыцарем.
И снова он был бессилен, парализующий страх перед грозным призраком сковал его. Зеленый Рыцарь возвышался перед ним, грозя своим страшным клинком, окруженный клубящимся туманом.
- Сразись со мной! - произнес Зеленый Рыцарь, и Калар проснулся в холодном поту.
Было темно, до рассвета оставался еще час или около того. Калару удалось поспать не больше часа. Но он заставил себя встать с койки; все равно этой ночью ему больше не заснуть.
== '''ГЛАВА 8''' ==
Снег шел всю ночь, накрывая землю толстым белым покрывалом. Спустя час на него прольется кровь тысяч воинов, поле боя превратится в болото кровавой грязи, но пока оно было чистым и безупречно белым.
Раннее утреннее солнце скрывалось за густыми тучами. Над боевыми порядками бретонцев воцарилась тишина, нарушаемая лишь хлопаньем знамен на ветру и иногда раздававшимся конским ржанием. Крестьяне держали поводья коней своих господ, а рыцари, преклонив колени в снегу, возносили молитвы Владычице Озера, прося ее о защите в предстоящем бою.
Со стороны норсканского войска в миле с половиной дальше в долине слышался неумолкаемый грохот барабанов, но его уже заглушала усиливавшаяся буря. Вой ветра глушил все остальные звуки, и в клубящихся снежных вихрях боевые порядки врага были неразличимы.
Такая снежная буря была необычна для Бретонии, особенно так рано, в самом начале зимы, и Калар подумал, не породило ли ее какое-то дьявольское колдовство.
Его глаза были закрыты, а губы беззвучно двигались, пока он молился Владычице. И прошептав молитву, Калар ощутил странное тепло, изгнавшее холод из замерзавших рук и ног, заставившее его вновь почувствовать себя отдохнувшим и сильным. Все сомнения исчезли, он ощущал, как сила богини наполняет его, и преисполнился уверенности, что к концу дня бретонцы одержат победу.
Протрубил рог, и Калар, завершив ритуальную молитву, открыл глаза, вернувшись к реальности. Все еще чувствуя тепло от благословения Владычицы, он сел на своего бронированного коня и взял поданное оруженосцем копье. По всей бретонской линии десять тысяч рыцарей садились на коней, завершив молитву Владычице. За строем рыцарей плотными рядами стояло в пять раз больше крестьян-пехотинцев. Они не молились; Владычица Озера была богиней знати, и крестьянам не было позволено поклоняться ей. Да она и не стала бы отвечать на их молитвы. Была смехотворной сама мысль о том, что богиня стала бы заботиться о низкородных крестьянах, не имевших понятия о чести и доблести.
Долина была ровной и открытой, почти две мили в ширину, без препятствий в виде камней и деревьев. Это было идеальное поле боя для всадников, и сражаться с врагом здесь вполне соответствовало бретонским методам ведения боя. По сторонам долины поднимались холмы, и хотя сейчас ничего не было видно из-за бури, Калар знал, что в тылу врага находится большой курган.
Можно было ожидать, что норсканцы, как в основном пехотная армия, укрепятся на вершине кургана, чтобы вынудить бретонцев атаковать их, но похоже, что норсканцы жаждали боя и вышли вперед в долину, чтобы встретить бретонцев в поле.
Отряды конных йоменов уже выехали к холмам, чтобы убедиться, что враг не обойдет бретонцев с фланга. Погода была слишком неблагоприятной, чтобы Лодетэр и его рыцари на пегасах могли облететь вражескую армию, и точная численность и положение войск норсканцев представлялись довольно смутно. Тем не менее, было ясно, что если не считать пеших ратников и крестьян-лучников, в лучшем случае ненадежных в бою, а в худшем являвшихся помехой, то норсканцы превосходили бретонцев в численности, хотя и ненамного. А если учесть, что большую часть норсканской армии составляли пехотинцы, и многие из них почти не были защищены доспехами, то расклад был в пользу бретонцев.
По тем немногим сведениям, которые удалось собрать йоменам-разведчикам, противник построился широким фронтом с сильным центром. В центре были замечены самые тяжело вооруженные норсканские воины, и скорее всего, там же находился вражеский вождь. Легкая кавалерия норсканцев располагалась на флангах. Герцог Адалард построил своих рыцарей соответствующим образом. Похоже, что у противника было немного метательного оружия, так же как и длинных копий и пик, особенно опасных для рыцарской конницы. Поэтому план герцога был прост: нанести мощный удар всей силой, смять врага одной массированной атакой рыцарского клина, которая вырвет сердце вражеской армии.
Рыцари Курони и Л’Ангвиля были еще в полутора днях пути к северу, но Калару казалось, что нет необходимости откладывать бой до их прибытия. Герцог Леонуа явно пришел к тому же решению, хотя Калар полагал, что на решение герцога в немалой степени повлияла вражда Леонуа и Л’Ангвиля. Напряженные отношения между двумя герцогствами длились уже десятилетия, пограничные конфликты и кровопролитные стычки между их дворянами стали обычным явлением.
Приглушенные крики слышались на ветру, знаменосцы махали знаменами, передавая приказы. Несколько тысяч легко вооруженных крестьян-лучников выбежали вперед на фланги рыцарского строя, конные йомены на крайнем левом фланге перешли в галоп, рассредоточиваясь.
Лучники бежали по снегу впереди основных боевых порядков бретонской армии, и Калар выругался. Он замерз, и хотелось скорее скакать в атаку, чтобы хоть немного согреться. Несмотря на все усилия, снег проникал в сочленения доспехов и таял, пропитывая влагой стеганый поддоспешник и заставляя руки и ноги трястись от холода.
- Ну, давайте же, - прошептал Калар. Струйка талой воды потекла с воротника ему на шею, и он поморщился. Смахнув снег с наплечников, он даже сквозь латные перчатки ощутил ледяной холод металла, и стряхнул со стремян намерзавший на них лед.
Вдалеке раздался грохот барабанов, и Калар на мгновение ощутил странный трепет, услышав в шуме бури вой волков. Оттуда же издалека послышался жуткий рев рогов, и Калар подумал, какого размера должен быть рог, чтобы производить такой звук. Рядом четко и ясно протрубили бретонские горны, подавая сигнал к атаке.
- Наконец-то, - произнес Калар.
Рыцари начали выдвигаться вперед, ведя коней сначала шагом по рыхлому снегу, за ними маршировали десятки тысяч ратников.
Герцог Адалард находился в центре боевого порядка, окруженный своими самыми знатными рыцарями, все они были облачены в лучшие доспехи, какие только можно купить в Бретонии. Знаменосец герцога высоко поднял прославленное знамя Леонуа, на старинном четырехсотлетнем штандарте был изображен герой Тирульф в своей знаменитой львиной шкуре, стоящий на горе трупов зеленокожих, его голову окружал сияющий нимб. Это знамя было почитаемой реликвией, по легенде в него были вплетены волосы эльфийских принцесс, и говорили, что армия, сражавшаяся под этим знаменем, никогда не проигрывала битву.
Рыцари Бастони снова собрались вместе, хотя у Калара оставался неприятный осадок из-за того, что приходится идти в бой рядом с Малориком и его сангассовскими псами. Несмотря на нехватку сна, разум Калара был более ясным и сосредоточенным, чем когда-либо за много месяцев - вероятно, потому, что Калар не участвовал ни в каких попойках с тех пор, как уехал с турнира. Его чувства были обострены, как всегда перед боем; возможно, помогло и благословение богини. Калар поклялся, что сегодня превзойдет Малорика в бою.
По всему полю десятки рыцарских отрядов двигались вперед сквозь бурю, знаменосцы с трудом удерживали знамена прямо под сильным ветром. Кони фыркали и нетерпеливо били копытами, когда порывы ледяного ветра забрасывали их снегом. Калар похлопал по шее своего скакуна, шепча ему успокаивающие слова, но их не было слышно в буре.
Впереди лучники-крестьяне заняли позиции на флангах, выстраиваясь против флангов норсканцев. Вилланы и йомены выкрикивали приказы и раздавали подзатыльники наиболее тупоумным. Наконец лучники построились и воткнули стрелы перед собой наконечниками в землю. Но еще не натягивали луки, потому что противник даже при нормальных условиях находился сейчас на предельной дальности, а в снежную бурю стрелять более чем на половину обычной дальности было бессмысленно.
Калар опустил забрало, чтобы хоть немного уберечь лицо от обжигающего ветра, и, моргая, пытался разглядеть противника сквозь снежную бурю. Враги казались лишь смутными тенями вдалеке, и в порывах ветра и метели были едва различимы. Калар надеялся, что разведчики верно определили боевые порядки норсканцев, потому что когда рыцари окажутся достаточно близко, чтобы ясно разглядеть противника, будет уже поздно менять план боя.
Однако Калар знал, что во всем мире мало какое войско сможет выдержать удар бретонской рыцарской кавалерии, и не сомневался, что сегодня снова будет утверждено превосходство бретонского рыцаря на поле боя. Даже если эта ужасная погода вызвана колдовством врагов, это мало им поможет. Снег еще не настолько глубок, чтобы мешать могучим рыцарским коням, а центр долины имел небольшие склоны по обе стороны, поэтому самые глубокие снежные заносы оказывались на флангах, а не в центре долины, где и должен развернуться бой.
Все десять тысяч рыцарей ехали в атаку, весь рыцарский контингент армии, за исключением, вероятно, четырех сотен рыцарей, оставленных в качестве тактического резерва. Один мощный удар по центру вражеского строя, и бой уже почти выигран. Рыцари на флангах тоже скачут вперед, будто намереваясь атаковать фланги противника, но они повернут коней, и враг не успеет отреагировать, когда они ударят в центр его линии, вместе с главными силами Леонуа.
Это был простой план, но многие бретонские военачальники с успехом применяли его на десятках полей сражений.
Калар и другие бастонские рыцари занимали место в строю справа от центра, их возглавлял богатый и влиятельный дворянин лорд Сигибольд, оказавшийся самым старшим из бастонских рыцарей после того, как барон Монкадас был вынужден покинуть их. Сигибольд был умелым воином, хотя, как понял Калар, не являлся выдающимся вождем, и рыцари Гарамона следовали за ним с некоторой неохотой.
Тассило, кузен Калара, выразил свое мнение о Сигибольде, описав его как «посредственность во всех отношениях». Никто не испытывал к нему неприязни, но и никто особенно не любил, кроме того, было ясно, что, оказавшись старшим, он растерялся.
Но Калар не думал, что даже лорд Сигибольд сможет что-то испортить, командуя бастонцами сегодня. Все рыцари Бастони были закаленными воинами, и хотя Калар и Бертелис имели из них всех наименьший опыт, они тоже были уже не те горячие молодые рыцари, как всего лишь год назад.
Снова протрубили рога, и рыцари перевели коней с шага в рысь. Они проскакали мимо лучников на флангах, кони взметали копытами снег, мчась вперед с большей скоростью.
Над норсканским войском нависали темные низкие тучи, и Калару казалось, что в них есть что-то неестественное; они были слишком темными и слишком низкими, их силуэты, казалось, двигались и пульсировали, словно некое живое существо, постоянно меняя свою форму.
Отбросив эту мысль, Калар сосредоточился на том, чтобы держать свое место в строю рядом с другими рыцарями. Перейдя на рысь, рыцари искусно перестроились в клин - строй, который много столетий был смертоносным для врагов Бретонии. Смертельный удар массы бронированных людей и коней мог пробить самую крепкую оборону и глубоко вонзиться в ряды врагов, гоня и сметая их. На самом деле много раз было достаточно одного зрелища бретонских рыцарей, устремившихся в атаку, чтобы противник бежал с поля боя. Только очень смелый - или глупый - человек мог добровольно встать на пути атакующего рыцаря, не говоря уже о целой их армии. Но сегодня едва ли враг побежит, подумал Калар. Ничто из того, что он слышал о норсканцах, не позволяло надеяться, что им придет в голову мысль о бегстве с поля боя.
Снег приглушал грохот скачущих копыт, и Калару снова показалось, что он слышит вой волков, хотя невозможно было определить, с какой стороны исходит этот звук.
Отряд молодых рыцарей на правом фланге, нетерпеливых и жаждущих славы, опустил копья и, пришпорив коней, перешел в галоп, нарушив строй и вырвавшись из линии баталии. Калар инстинктивно понимал, что они начали атаку слишком рано, и их кони устанут, когда доберутся до врага.
Для многих из этих молодых рыцарей, иным из которых было всего лишь пятнадцать лет, первый бой станет и последним. Конечно, каждый бой был опасным - даже турниры несли в себе большой риск. Но первое настоящее сражение с настоящим врагом часто становилось для неопытного рыцаря последним.
Так учил его Гюнтер. В любом бою первыми погибают самые неопытные, плохо обученные, слабые, худшие воины, неудачливые, те, кто еще слишком молод, чтобы сражаться, или напротив, уже слишком стар и медлителен. Многие из них гибнут в первой схватке, и тогда начинается настоящий бой. Еще сильнее эта тенденция выражена во время осады, как говорил Гюнтер. В первые дни осады слабые бойцы гибнут один за другим, пока с обеих сторон не остаются самые опытные и закаленные воины. Это жестоко и ужасно, и много хороших людей погибает в первых же схватках, но таков порядок вещей. Так же как добычей волка становятся слабейшие животные из стада, и самые хилые детеныши из приплода неминуемо умирают, не выдержав суровой зимы.
Теперь Калар видел, что противник движется, слышал грохот их барабанов, выбивающих жуткий ритм. Норсканцы по колено в снегу начали шагать навстречу стене рыцарей, двигавшейся на них.
Бросив взгляд направо вдоль строя, Калар увидел, как легко вооруженные всадники врага атакуют конных йоменов, стрелявших из луков.
Небо затмили тучи стрел, выпущенных пешими лучниками. Стрелы проносились над головами рыцарей и осыпали ряды врагов, теперь изо всех сил бежавших навстречу бретонцам. Норсканцы кричали боевые кличи, но из-за бури они были слышны смутно, словно издалека. Глубину рядов врага еще невозможно было определить из-за сильной метели, но Калар видел, как сотни норсканцев падают, пронзенные стрелами, пробивавшими меховые шкуры и вонзавшимися глубоко в плоть варваров. Стрелы пробивали даже железные рогатые шлемы и втыкались в черепа. Новые сотни стрел сыпались на врага, и норсканцы высоко подняли щиты, закрываясь от них, но не замедлили своего бега навстречу рыцарям.
Из-за рядов варварского войска выскочили сотни свирепых лохматых псов, спущенных с черных железных цепей. Воя и исходя пеной, они вырвались вперед норсканцев, взбивая могучими лапами снег в своем стремлении добраться до врага. Это были огромные твари, и на многих из них были заметны следы мутации и порчи. У некоторых из пастей росли изогнутые клыки, как у кабанов, у других было две головы или змеиные хвосты, на которых росли змеиные головы.
Они бросились по снегу к отряду молодых рыцарей, вырвавшихся вперед. Один боевой пес, огромный зверь, спина которого была окрашена оранжевыми и черными полосами, высоко подпрыгнул и вцепился своими мощными челюстями в голову первому рыцарю. Отряд рыцарей со страшной силой врезался в стаю псов.
Десяток чудовищных зверей были сразу же наколоты на копья, еще несколько растоптаны копытами могучих коней, дробившими кости. Псы стаскивали молодых рыцарей с седел, вцепляясь челюстями в ноги и туловища с такой силой, что доспехи деформировались. Калар увидел, как рыцарский конь упал, издавая страшные крики, когда огромный пес вцепился ему в шею. Неудачливый рыцарь выпал из седла, и на него сразу набросились три рычащих зверя.
Атака молодых рыцарей остановилась, потеряв напор, и те из них, кто еще оставался в седле, рубили псов мечами. Одному зверю разрубили позвоночник, и у него отказали задние лапы. Пес еще пытался вцепиться зубами в коня, когда копыта смяли его череп.
Увидев, что молодые рыцари одолевают псов Хаоса, остальные рыцарские отряды обходили бой, не сбавляя скорости и направляясь к рядам норсканцев.
Когда до варваров оставалось около двухсот ярдов, взревели рога. Бретонские рыцари все как один пришпорили коней, переходя в галоп.
Десять тысяч копий опустились, нацелившись на врага, и из уст десяти тысяч рыцарей раздался боевой клич.
- За Бастонь! - закричал Калар, снова пришпорив коня, заставляя его скакать еще быстрее.
Сердце Калара громко стучало. Было что-то невероятно захватывающее в том, чтобы быть частью массированной кавалерийской атаки, и это всегда наполняло Калара восхищением.
Теперь он видел врага более ясно: огромные варвары, облаченные в меха и вооруженные страшного вида топорами, клинками и шипастыми булавами.
Атака норсканцев замедлилась, отдельные воины останавливались, видя надвигавшуюся на них стену рыцарей. Калар ощутил, как его охватывает предвкушение победы. В конце концов, враги были всего лишь людьми. Не демонами, не чудовищами, а людьми, которые тоже могли бояться.
С флангов снова послышался вой волков, но Калар не обратил на него внимания, глядя на врагов прямо перед собой.
Близость неминуемой победы воодушевила бретонцев, и они мчались на варваров, опустив копья.
«Бой не будет долгим», подумал Калар.
В это мгновение небо содрогнулось от страшного грохота, подобного раскату грома.
Багрово-красный пронзительный свет, пробившись сквозь бурю, вспыхнул в небе.
- Это сигнал, - прорычал Зумара своим темным сородичам, его глаза сверкнули. Он говорил на языке своего племени, похожем на скрежет шестерней и грохот обтесываемых камней.
Гном Хаоса с восхищением воззрился на Эрешкигаль-Намтар, свою драгоценную демоническую машину.
Зумара сам руководил ее сотворением в кошмарных адских кузнях глубоко под выжженной землей Зарр-Наггранда. Более пятидесяти лет он напряженно работал над созданием Эрешкигаль-Намтар, едва позволяя себе и своим рабским командам отдохнуть, настолько был он поглощен своей работой. Тысячи рабов погибли при ее создании, их кровь была выпущена из тел, кости и хрящи растерты в порошок, и эта вязкая смесь добавлена в сплавы, закаляя их и окрашивая металл чудовищного орудия в красноватый кроваво-бронзовый цвет.
После завершения работы над физической формой дьявольской машины Зумара пятьдесят дней и пятьдесят ночей присутствовал на ритуалах, посредством которых верховные жрецы великого Хашута вселили в нее вечные сущности демонов-близнецов. Эрешкигаль и Намтар были истинные имена этих свирепых демонов крови, ярости и труда, и они бешено пытались вырваться из своих оков, желая разорвать связавших их жрецов и самого Зумару. Но их попытки были тщетны, и уже более десятилетия они оставались заключены в демонической машине.
Ее физическая форма была прекрасна, и Зумара чувствовал ревнивую гордость, глядя на великолепие Эрешкигаль-Намтар.
Демоническое орудие было размером с небольшой дом, почти пятнадцать футов в высоту и более двадцати в длину, и весило больше, чем полностью нагруженный драконий корабль норсканцев. Везти эту дьявольскую машину сюда по морю было воистину нелегким делом, но если верить слову норсканца, этот труд того стоил.
Эрешкигаль и Намтар не смирились со своим заключением, и все еще пытались порвать магические оковы. От бронзового корпуса орудия поднимался пар, руны на нем светились сияющим жаром. Демоническую машину сковывали заколдованные цепи, каждое звено которых было размером с голову человека. Они были приклепаны к ее кроваво-бронзовому корпусу и вбиты глубоко в землю, чтобы удержать чудовищную конструкцию на месте. К ее бортам были прибиты куски сверкающего черного вулканического камня с выгравированными рунами силы, и эти руны светились словно лава, сдерживая демонов-близнецов, заключенных внутри машины.
Значительная часть массы машины приходилась на пару огромных шипастых колес, каждое из которых превосходило в высоту рост огра, и было наполнено сложными механизмами из сотен соединенных шестерен и колесиков, находившимися в постоянном движении. Ствол орудия являл собой зияющую зубастую пасть, достаточно широкую, чтобы с легкостью вместить лошадь, и тоже был испещрен связующими рунами. Из ствола поднималось зловоние серы, крови и смерти.
По бронзовому телу демонической машины пробежала рябь движения - заключенные демоны снова пытались вырваться, и множество жутких лиц, похожих на морды горгулий, одно ужаснее другого, появились на поверхности металла, рыча и скалясь на Зумару.
Каменнолицый гном Хаоса лишь рассмеялся.
- Приготовить Эрешкигаль-Намтар к стрельбе, - прорычал он через плечо своим двум соплеменникам.
Эти два гнома Хаоса принадлежали к более низкой касте, и вместо высоких шлемов знати носили лишь простые металлические маски на лицах и тяжелые кожаные фартуки с вшитыми металлическими полосами, защищавшие их мускулистые тела от жара демонической машины. Они поклонились своему магистру кузни и подошли к орудию, чтобы настроить руны-шестерни для стрельбы.
Его прекрасную демоническую машину норсканцы прозвали адской пушкой. Зумаре понравилось это прозвище. Оно отлично подходило грозному орудию.
У пушки сидели на корточках около дюжины черных орков-рабов, опустив головы, как собаки, которые признают власть хозяина, их сильные тела были покрыты шрамами и ожогами. Когда гномы Хаоса начали крутить руны-шестерни, жар, исходящий от Эрешкигаль-Намтар, становился все сильнее, и черные орки заскулили, отворачивая головы. Давным-давно жрецы Хашута с помощью колдовства вывели эту породу орков специально для рабской службы. Вокруг шеи каждого черного орка был надет железный ошейник с толстой цепью, и подобно цепям демонического орудия, которое они обслуживали, концы этих цепей тоже были вбиты в землю.
Зумара бросил взгляд на поле боя внизу, и хотя из-за метели почти ничего не было видно, гном Хаоса знал, что его оценки расстояния и траектории точны.
Он усмехнулся, его глаза сверкнули яростью, и острые клыки вонзились в каменистую кожу щек, когда он представил себе, какая бойня сейчас начнется.
- Огонь! - прорычал он.
Атака норсканцев полностью остановилась, и иные из них уже начали оглядываться назад и отступать, охваченные страхом. Они уже готовы бежать, а бретонцы были еще в сотне ярдов от них. «Это будет полный разгром», подумал Калар.
Весь центр норсканцев вдруг обратился в бегство перед атакой рыцарского клина бретонцев. В снежной буре было трудно точно разглядеть, что происходит, но было ясно, что центр норсканского войска уже рассыпается.
На флангах снова послышался рев и вой, и на этот раз Калар расслышал сквозь ветер что-то еще: крики людей, вопивших от боли и ужаса. Он бросил взгляд на восточный фланг, но почти ничего не увидел в метели, хотя ему показалось, что заметил какие-то огромные силуэты, словно гигантские животные, покрытые мехом - и рыцарей скачущих назад в смятении и панике.
Это зрелище внушало тревогу, но Калар мало что мог сделать - лишь сосредоточиться на выполнении своего долга, и он снова обратил все внимание на центр и врага перед собой. Кроме того, даже если норсканцы как-то сумеют разбить бретонские фланги, их собственный центр будет уже почти разгромлен.
Увидев, что враг бежит, бретонцы снова протрубили в рога, и армия Леонуа бросилась в прорыв.
Рыцари впереди уже догнали норсканцев, которые, видя, что им не убежать, повернулись и бросились на бретонцев, свирепо размахивая топорами. Многие из них были убиты на месте, копья пронзали их и сбивали с ног.
Бретонские рыцари ворвались в брешь, образовавшуюся в боевом порядке норсканцев. Калар нацелил копье на бегущего варвара. Тот резко повернулся, но копье Калара ударило его в грудь, прежде чем норсканец успел взмахнуть топором. Наконечник копья пробил его грудную клетку насквозь и вышел из спины, но при этом копье вырвалось из рук Калара. Рыцарь выхватил из богато украшенных ножен холодно блеснувший древний меч рода Гарамон.
Еще больше норсканцев бежало и было сражено. Калар обрушил удар меча на голову одного из варваров, разрубив ему череп.
Калар заметил, что норсканцы бегут не прямо от бретонцев, но по направлению к своим флангам. Оглядевшись вокруг, Калар с тревогой понял, что ни один из замеченных им врагов не был тяжело вооруженным элитным воином, которых бретонцы ожидали встретить в центре.
«Здесь что-то не так», внезапно осознал он. Его взгляд обратился на смутно видневшийся силуэт огромного кургана, на котором, по легендам, обитали призраки.
Внезапно раздался такой грохот, как будто рушилась гора. С вершины кургана в небо взлетела комета, сиявшая дьявольским красным пламенем. Она поднялась высоко-высоко, и Калар следил за ее полетом, открыв рот от изумления. Вот ревущая комета достигла высшей точки и устремилась к земле: прямо в боевые порядки атакующих бретонцев.
- Владычица, защити нас, - прошептал Калар. Адское пламя с небес с ревом падало на долину, и он услышал крики ужаса и паники в рядах бретонцев.
Дьявольский снаряд врезался в землю среди рыцарей в пятидесяти футах слева от Калара. Его выбило из седла, земля содрогнулась от страшного удара, вопли людей и предсмертное ржание коней вознеслись к небу, заглушив вой бури. Волна жара от взрыва обожгла легкие Калара, он глотал горячий воздух, задыхаясь, доспехи нагрелись так, что стали жечь тело.
Рыцари, оказавшиеся близко к взрыву, были изжарены заживо в своих доспехах. Плоть людей и коней лопалась и горела вместе с табардами и знаменами. Взрывом в земле выжгло круг более пятидесяти ярдов в диаметре, снег и лед в нем мгновенно превратились в пар. Сотни людей были убиты этим первым залпом, их плоть обугливалась от страшного жара, кровь вскипала в венах.
Трупы тех, кто оказался близко к взрыву, были совершенно неузнаваемы - обугленные скорчившиеся останки, еще продолжавшие гореть. Адский сверхъестественный жар этого пламени был настолько сильным, что металл доспехов плавился и тек, словно ртуть, разливаясь по земле шипящими лужами.
Рядом с головой Калара мелькнули конские копыта. Повсюду вокруг кони визжали от ужаса и вставали на дыбы, рыцари отчаянно пытались удержать их. От зловония горелого мяса Калара затошнило. Он с трудом встал на ноги. Заметив на земле в нескольких футах драгоценный клинок рода Гарамон, Калар бросился к нему, не обращая внимания на опасность, и сжав эфес меча, спрятал его в ножны.
- Калар! - раздался крик рядом. Оглянувшись, Калар увидел Бертелиса, сквозь хаос охваченных паникой коней и людей бросился к брату, и, схватившись за его седло, перевел дыхание. Здесь было меньше вероятности быть затоптанным или убитым ударом копыта.
- Что во имя Владычицы это было? - спросил Бертелис.
Калар лишь покачал головой.
- Сигибольд? - спросил он.
- Убит, - ответил Бертелис.
Калар заметил поблизости коня без всадника, уши животного были прижаты к голове, а глаза выпучены от ужаса. Бросившись к коню, Калар ухватился за поводья и сел в седло. Напуганное животное встало на дыбы, но Калар не позволил сбросить себя, и конь, почувствовав твердую руку, стал успокаиваться. Калар быстро огляделся вокруг, оценивая обстановку.
Герцог Адалард, к счастью, не был убит взрывом, и Калар увидел, что он и большинство рыцарей Леонуа еще атакуют центр противника, намереваясь перебить тех немногих норсканцев, которые еще продолжали разбегаться. Теперь было ясно, что норсканцы лишь заманивали бретонского герцога дальше в глубину своего расположения. Калар увидел, что с флангов приближаются огромные воины в доспехах из черного железа - настоящие гиганты в рогатых шлемах и меховых шкурах поверх брони, их были тысячи, и они окружали бретонцев.
Калар с горечью понял, что норсканцы обманули бретонских рыцарей, оказывая слабое сопротивление и заманив их в центр. Это была простая, но отлично выполненная уловка, и Калар ощутил отчаяние, понимая, что, по всей вероятности, ни один рыцарь не выйдет из этого боя живым. Теперь удар молота был готов обрушиться, и норсканцы окружали рыцарей со всех сторон, словно волки загнанную жертву.
Внезапно метель прекратилась, и Калар увидел, что первый удар молота уже обрушился.
Он увидел тысячи трупов бретонцев, лежавших в снегу на флангах, их тела были буквально разорваны на куски.
С растущим отчаянием глядя на фланги, Калар заметил, как из-под сугробов выскакивают прятавшиеся там варвары и бросаются на рыцарей и пехотинцев на оконечностях боевого порядка бретонцев. Калар слышал их боевые кличи, они набросились на бретонский фланг, прорываясь сквозь ряды ратников, топоры норсканцев собирали кровавую жатву, рубя бретонцев без пощады.
- Это бойня, - прошептал Калар, поворачивая коня, чтобы оглядеть поле боя. Уцелевшие бастонские рыцари остановились, охваченные смятением. Никто не отдавал приказов. Со всех сторон Калар видел тысячи норсканцев, надвигавшихся на них. Ратники и лучники-крестьяне в тылу, увидев приближавшегося врага, обратились в бегство, бросая оружие.
Видя этот разгром, Бертелис выругался и рванул поводья, одергивая испуганного коня.
- Значит, умрем здесь! - воскликнул Бертелис сквозь шум ветра. - Убьем столько этих шлюхиных отродьев, сколько сможем!
- Нет! - ответил Калар, встряхнув головой. - Мы должны отступить. Здесь мы уже не сможем одержать победу.
- Трус! - раздался крик, и повернувшись, Калар увидел Малорика. - Вы хотите навлечь позор на бастонских рыцарей, бежав с поля боя словно крестьяне?
В четырехстах ярдах впереди с вершины кургана в небо с грохотом взлетела новая смертоносная комета, и хотя места ее падения не было видно из-за возобновившейся метели, земля снова содрогнулась от страшного взрыва, и вопли сгорающих заживо были слышны сквозь снежную бурю.
- Этот бой проигран! - закричал Калар. - Что толку умирать здесь? Если мы останемся в живых, то сможем хотя бы отомстить!
- Бой еще не закончен! - прорычал Малорик. - Рыцари Бастони! За мной!
Калар выругался, но растерявшиеся рыцари откликнулись на призыв и снова стали строиться в боевой порядок. Малорик, возвысив голос, обратился к ним:
- Мы должны скакать на помощь герцогу Леонуа! - воскликнул Малорик, подняв меч. - Это наш долг как рыцарей короля Бретонии! Вы со мной?
В ответ послышались одобрительные крики, но Калар молчал, его лицо было мрачным. Внезапно ветер сменил направление, и Калар увидел, как приближаются норсканцы - тысячи и тысячи их. Казалось, они не особенно спешили.
- Я не пойду за сангассовским псом! - прорычал Тассило.
- Тогда будешь заклеймен как трус и предатель! - ответил Малорик достаточно громко, чтобы услышали все. Рыцари Гарамона вспыхнули яростью. Тассило схватился за меч, но Калар остановил его.
- Король желал бы, чтобы мы пришли на помощь его брату герцогу! - крикнул Малорик, разозленный нежеланием Калара и его рыцарей. - И мы поможем ему, с вами или без вас, гарамонцы!
Кузены Калара смотрели на него, ожидая его решения. Он чувствовал на себе взгляд Бертелиса и знал, что его брат хотел сражаться, даже если это означало идти в бой за наследником Сангасса. Все инстинкты Калара говорили ему, что это безумие, но все же он кивнул.
- Хорошо, - сказал он.
Бастонцы все как один перешли в галоп, бросившись в снежную бурю на помощь герцогу и его войску. В метели было мало что видно, но Калар знал, что враг уже почти рядом, и был уверен, что эта безумная попытка обрекает их на смерть.
Ветер снова изменился, и бастонские рыцари увидели армию Леонуа. Все воины герцога Адаларда были вовлечены в отчаянный бой. Норсканцы атаковали армию герцога с трех сторон. Бегущие варвары, очевидно, остановились, выбрав это место для упорной обороны, и здесь встретили яростную атаку рыцарей Леонуа. Потери норсканцев несомненно были высоки, но они смогли остановить атаку строя рыцарей, и теперь фланги бретонцев были полностью охвачены противником. Бойня была ужасной, сотни рыцарей Леонуа были уже стащены с седел и изрублены.
Малорик приказал бастонским рыцарям атаковать, направившись в самое сердце битвы. Из снежной бури выходили новые и новые норсканцы, и Калар понял, что теперь рыцари полностью окружены. Однако бретонцев ожидало нечто еще худшее. Вождь варваров приготовил для них еще один сюрприз.
Земля вдруг задрожала, словно от землетрясения, и вой ветра был заглушен чудовищным ревом, тем же, что Калар слышал перед началом боя. Как будто трубили в огромные рога, но Калар не мог представить, какого размера нужен рог, чтобы произвести такой звук.
Ему не пришлось долго ждать, чтобы увидеть источник этого звука, и от увиденного кровь застыла в жилах.
Из снежной бури появились три громадных силуэта, от каждого шага этих чудовищ содрогалась земля.
Это были огромные мохнатые звери, каждый высотой был со стену замка. Из их широких морд росли длинные мускулистые хоботы. Один из зверей поднял хобот к небу, и над полем боя снова разнесся ужасный рев. Гигантские твари были четвероногими, с большими ушами, покрытыми темной шерстью, и маленькими глазами, в которых горела ярость. У каждого зверя из пасти торчали четыре огромных бивня, спускавшихся почти до земли.
На спинах этих чудовищ были прикреплены огромные деревянные паланкины, их борта покрыты шкурами и увешаны щитами, в них помещались десятки воинов.
Норсканцы, сражавшиеся с бретонцами, бросились в стороны, но многие из них не успели или оказались слишком увлечены боем. Чудовищные звери с топотом двинулись вперед, топча и норсканцев и рыцарей, каждым ударом своих мощных бивней подбрасывая в воздух людей и лошадей. Бивни пронзали и коней и всадников, брызги крови летели во все стороны, огромные хоботы сжимали людей, ломая ребра и конечности, прежде чем зашвырнуть жертву куда-то в метель. Других давили огромные ноги, превращавшие рыцарей вместе с доспехами в кровавые лепешки.
Сотни рыцарей погибли, когда три чудовища ворвались в их ряды, подобно неостановимой стихийной силе. Еще больше было убито топорами и дротиками, которые метали норсканцы из паланкинов на спинах зверей. Копья и мечи били по ногам мохнатых чудовищ, но это было все равно что бить по камню. Эти удары были лишь булавочными уколами для гигантских тварей, которые, казалось, совсем не чувствовали боли.
Армия Леонуа и так едва держалась под напором орд свирепых норсканцев, атаковавших с трех сторон. Появление этих трех гигантских зверей окончательно сокрушило ее. Одного лишь их зловония было достаточно, чтобы кони обезумели от ужаса, и по всей линии бретонцев распространилась паника. Центр бретонской армии был смят, огромные мамонты с легкостью прорывались сквозь ряды рыцарей, убивая все на своем пути. Сотни благородных рыцарей Бретонии остались на поле боя в виде неузнаваемых кровавых пятен, втоптанные в землю, еще больше было убито страшными бивнями или изрублено кровожадными варварами, с новой яростью набросившимися на охваченных паникой рыцарей. Удары топоров сбивали рыцарей с седел и отрубали ноги обезумевшим от страха коням.
Знамя Леонуа упало и было затоптано. Десятки тысяч черных птиц-падальщиков, жаждавших плоти мертвецов, спускались с небес, борясь с ветром. Калар понял, что он в начале боя принял за грозовую тучу, оказалось огромной стаей этих птиц.
Калар увидел вождя норсканцев. На высоком троне в паланкине на спине одного из мамонтов сидел могучий седобородый воин в доспехах из темного металла. Калар ощутил яростную ненависть к этому варвару, ставшему причиной гибели такого множества благородных рыцарей. Его взгляд упал на фигуру, сидевшую у ног вождя, и Калар почувствовал, что его кровь стынет в жилах.
Элизабет!
Рыцари бежали с поля боя, не думая о чести и достоинстве, бросив тела своих убитых товарищей. Калар чувствовал, что богиня недовольна ими.
Герцог погиб, и боевые порядки бретонцев охватила паника.
Армия Леонуа была разгромлена.
== '''ГЛАВА 9''' ==
Была уже почти полночь. Стирбьорн стоял в кругу своих хускарлов на вершине большого кургана. Сражение прошло успешно, армия всадников-южан была разбита, и ярл чувствовал одобрение богов. Кровопролитие еще больше разожгло его желание, и он жадно взирал на соблазнительно изогнувшуюся перед ним ведьму.
На ней была лишь легкая рубашка, сквозь которую виднелись очертания ее тела. Ее руки и ноги были обнажены, она не надела даже обувь, но явно не ощущала холода зимней ночи. Каждый дюйм ее кожи от ног и рук до лица был покрыт ритуальными рунами, вырезанными на ее теле опытной рукой Бьярки. Эти порезы были неглубокими, нанесенными лишь настолько, чтобы на коже выступила кровь, и они никак не портили ее красоту. На самом деле они только усиливали ее привлекательность для ярла, ибо зрелище крови всегда возбуждало его.
Ведьма создала освященный круг на вершине кургана, и за пределами этого круга собрались воины Стирбьорна. Границы круга были очерчены порошком цвета запекшейся крови, от которого поднимался красный дым и зловоние, похожее на запах внутренностей из вспоротого мечом живота. Восемь тел - воины, которых Стирбьорн передал для жертвоприношения - были расположены на равных расстояниях по границам круга. Каждое тело находилось на одном из восьми наконечников звезды - символа истинных богов.
Каждый из жертвенных воинов был прибит гвоздями к А-образной раме, их руки широко раскинуты, а ноги свисали в двух футах от земли. Кожа с их тел была содрана, а грудные клетки вскрыты, ребра сломаны и раздвинуты в стороны, открывая грудную полость. Не все из них были мертвы. Те, кто еще был жив, издавали тихий стон из ртов, лишенных языков, дергаясь, когда птицы-падальщики клевали их мокрые от крови внутренности, погружая острые клювы в мягкую живую плоть. Их сердца, открытые стихиям, неровно бились во вскрытых грудных клетках. Они дергали головами, тщетно пытаясь отогнать алчных ворон и воронов.
С А-образных распятий свисали измазанные кровью зловонные куклы-тотемы, медленно крутясь, когда ветер раскачивал их гнусные раздутые туловища. Ближайшая кукла изображала ребенка, к ее голове были приколоты светлые волосы с сединой. Ярл понял, что это его волосы. Пара рогов, вероятно, козлиных, торчала с подбородка куклы.
На голову куклы сел ворон, но, поняв, что это ненадежный насест, взлетел, громко каркая. Кукла-тотем закачалась из стороны в сторону.
В жаровнях в виде черепов горели резко пахнущие травы и корни, раскаленные угли ярко светились на ледяном ветру.
В центре круга были сложены треножником три пятнадцатифутовых древесных ствола, очищенных от ветвей, связанные цепью с шипами, образуя некое подобие каркаса палатки, но ничем не покрытые. Остаток цепи свисал с центра треножника, и на нем висела еще одна кукла-тотем. Ржавый крюк в ее спине был продет в звено цепи, кукла висела в четырех футах над землей, медленно покачиваясь.
Земля под куклой была устлана меховыми шкурами, и на них возлежала ведьма, извиваясь и тихо говоря что-то на языке демонов. Ее глаза были затуманены, она проводила руками по своему телу, от чего сердце Стирбьорна билось еще быстрее. Галлюциногенный дым от жаровен действовал и на ярла, и он видел призрачные силуэты демонов, пляшущих вокруг ведьмы и ласкавших ее тело. Его желание было сильно как никогда; все, чего он хотел сейчас - шагнуть вперед и овладеть ею.
- Еще нет, - сказал Бьярки, стоявший рядом, словно угадав мысли ярла. - Зачатие должно произойти точно в правильный момент.
- Сколько еще ждать? - спросил ярл хриплым голосом.
И словно сами боги ответили на его вопрос, внезапно дунул резкий порыв ветра, заставив угли в жаровнях светиться еще ярче. Подобно дыханию богов, в освященном круге поднялся вихрь. Под действием наркотического дыма Стирбьорн увидел демонов и духов, голоса которых звучали в вое ветра. Оскалившиеся морды смотрели на него, когтистые лапы тянулись к нему. Ветер усилился, и ярл увидел и других тварей: бескожих крылатых существ с головами ящеров, обнаженных женщин с птичьими когтями вместо рук и ног, чудовищ с огромными пастями, полными гнилых клыков и червей. Стирбьорн улыбался, глядя как демоны кружатся в воздухе, царапая его кожу и вцепляясь в его бороду.
Ветер усиливался, смерч взвился высоко в небо над освященным кругом, и сами тучи начали кружиться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Вскоре все небо напоминало один из тех огромных водоворотов, которые иногда появлялись у берегов Норски, угрожая кораблям. Центр этого бешено кружащегося вихря находился прямо над освященным кругом. Посреди клубящихся туч появился участок чистого неба, и Стирбьорн, затаив дыхание, узрел огромное зеленое око богов, смотревшее сквозь облака прямо на него.
Покров туч был разорван силой ветра, и ярл увидел, что зеленая луна полностью взошла и нависает, казалось, прямо над головой. По его телу побежали мурашки, когда его окутало сияние зеленого света, и он услышал, что стоны ведьмы стали громче. Ярлу, одурманенному наркотическим дымом, казалось, что луна — это действительно огромный глаз с узким зрачком наподобие змеиного. Он чувствовал злобу, волнами исходящую от этого глаза, и опьяненно улыбнулся; сами боги будут наблюдать за зачатием. Воистину, его сын будет благословлен Великими Силами!
Облизав губы, Стирбьорн посмотрел на шамана.
- Сейчас? - спросил он, его голос был похож на звериное рычание.
Жилистый провидец кивнул и на его лице отразилось восхищение.
Стирбьорн сбросил свои меховые одеяния и вошел в пределы освященного круга. Когда ярл пересек границу круга, от кровавого порошка поднялись клубы дыма, и Стирбьорн больше почувствовал, чем увидел, как призрачные демоны поднялись навстречу ему, окружая его и злобно шипя. Краем глаза он замечал движущиеся тени, пытавшиеся вцепиться в него призрачными когтями, но слышал, как демоны шипели от боли и отступали, хотя от ледяного прикосновения их когтей его плоть немела.
Вдруг Стирбьорн почувствовал прикосновение нежных теплых рук и забыл о демонических призраках, забыл о том, что на него смотрят хускарлы, забыл даже, что сами боги взирают на него с небес. Он смотрел на ведьму, на ту, которая должна родить ему сына, и она вложила в его руки кубок, полный напитка с сильным ароматом. Ярл осушил кубок одним глотком и закрыл глаза. Напиток обжег его горло, и когда Стирбьорн открыл глаза, то изумился, ибо все цвета теперь казались гораздо ярче, чем раньше, ибо сияли с почти болезненной яркостью.
Когда колдовской напиток стал оказывать действие, все чувства Стирбьорна обострились до прежде невообразимого уровня. Перегрузка ощущений была ошеломляющей. Ярл отбросил кубок и устремил взгляд на женщину, изогнувшуюся на земле перед ним.
Ведьма, облизав губы, посмотрела на него, ее глаза стали полностью черными. Она заключила ярла в свои объятия, и под взором богов было зачато демоническое дитя.
Десятки птиц взлетели в небо, наполнив воздух хлопаньем крыльев и испуганными криками, нарушив тишину лесной поляны. Крошечные светящиеся лесные духи с призрачными крыльями метнулись прочь, исчезнув во мгновение, словно их здесь и не было.
Величественный единорог, пивший воду из зеркального пруда, поднял голову. Его бока сияли подобно лунному свету, а великолепный рог, выраставший из его лба, сверкал жемчужным блеском. Единорог посмотрел на свою хозяйку глубоким проникновенным взглядом.
Моргиана открыла свои миндалевидные глаза и повернулась к благородному созданию.
- Ты тоже это почувствовал, - произнесла она, ее голос был тихим и мелодичным.
Единорог топнул копытом и встряхнул головой.
Ужасные картины огня и крови еще стояли перед ее взглядом, и она содрогнулась от неистовой жестокости этих образов, которые почувствовала благодаря своему дару предвидения. Она снова увидела еще не рожденное дитя, демонические глаза которого сверкали бешеной яростью. Она увидела его уже молодым мужчиной, вокруг его рогатой головы сияло пламя, и прибрежные города Бретонии лежали в руинах, а океан до самого пылающего горизонта был полон десятков тысяч норсканских кораблей. Вопли бесчисленных невинных душ, отправленных на жертвоприношение темным богам, заставили ее вздрогнуть, она видела высокие курганы из черепов под бурлящими небесами. Она видела плачущих детей и чувствовала зловоние горящей плоти.
Моргиана села, скрестив свои длинные стройные ноги. Она двигалась с неземной грациозностью, каждое ее движение было удивительно плавным, каждый жест - бесконечно легким. Она держалась как королева, но ни одна королева Бретонии не обладала такой властью, какой владела Моргиана.
Во всей Бретонии не было более высокой власти, чем Фея-Чародейка. Она могла лишать трона королей, и отвечала только перед самой богиней.
С золотого пояса вокруг ее стройной талии свисало бесценное волшебное зеркало, и она подняла этот могущественный артефакт к лицу. Ее собственный безупречно прекрасный лик холодно воззрился на нее. Волосы были стянуты сложным головным убором по последней бретонской придворной моде, а царственное вечно юное лицо было бледным.
Фея-Чародейка слегка дунула на зеркало. На изящных серебряных украшениях появился иней, отражение в зеркале покрылось дымкой, словно окруженное непроницаемым туманом.
В зеркале начали появляться силуэты, сначала призрачные, словно сон, но постепенно принимавшие все более четкие формы. Бледная темноволосая девушка, запрокинувшая голову в экстазе, и могучий воин, целующий ее в шею.
Фрейлина Владычицы открыла глаза и посмотрела из зеркала прямо на Фею-Чародейку. Ее любовник продолжал целовать ее, не замечая, что за ними кто-то наблюдает.
Моргиана протянула руку к девушке в зеркале, и посмотрела ей в глаза. Пальцы Феи-Чародейки прошли сквозь поверхность зеркала, которая была холодной, словно лед. Поверхность зеркала стала податливой, как вода, по ней пошли волны, силуэты девушки и ее любовника замерцали, когда рука Моргианы окунулась в зеркало.
Фея-Чародейка коснулась кончиками пальцев головы девушки. Моргиана почувствовала, как молодая фрейлина содрогнулась, когда видения того, что может произойти, если демоническое дитя останется в живых, проникли в ее разум. Это длилось лишь мгновение, и Фея-Чародейка убрала руку из зеркала. Рука онемела от холода, но Моргиана не обратила на это внимания.
- Что я должна делать, госпожа? - спросила девушка из зеркала. Ее любовник напрягся и поднял голову, оглядываясь в поисках того, с кем она говорила.
- Принеси дитя мне, Анара, - прошептала Фея-Чародейка. Ее взгляд скользнул по широкому выразительному лицу любовника фрейлины. - Возьми Реола с собой. Его меч пригодится.
- Как пожелаете, госпожа, - ответила Анара.
Картина в зеркале померкла, и теперь на Фею-Чародейку смотрело только ее отражение. В глазах Моргианы мелькнула печаль.
- Прости, Анара, - прошептала она.
Кубок, который ярл осушил и отбросил, покатился по краю круга из кровавого порошка, отмечавшего освященное место. Дым поднялся там, где брызги жидкости пролились из кубка, и Бьярки присел перед ним. Его ярл и ведьма наслаждались страстью в объятиях друг друга в священном круге, но провидец не смотрел на них, сосредоточив свое внимание на кубке. Осторожно подняв его, чтобы не нарушить границу ритуального круга, Бьярки поднес кубок к носу и принюхался. Нахмурившись, он прикоснулся пальцем к небольшому количеству жидкости, оставшейся на дне кубка, и лизнул палец, пробуя зелье ведьмы на вкус.
В напитке чувствовались разнообразные травы и корни, а также вытяжка из грибов, вызывающих видения - эти ингредиенты шаман хорошо знал. Но кроме этого ощущался еще какой-то горький вкус, который Бьярки заметил, хотя не мог точно определить, что это было. Нахмурившись, Бьярки встал, протолкнувшись сквозь круг опьяненных наркотическим дымом хускарлов, и тщетно пытаясь понять, что же это за вещество.
Бьярки спустился к подножию холма, слыша, как исполненные страсти крики ведьмы разносятся по долине. Шепча что-то себе под нос, провидец вошел в свою палатку, продолжая ломать голову над тем, что же за вкус он ощутил в колдовском напитке. В его палатке были развешаны связки трав, корней, внутренности животных и людей, и провидец начал пересматривать их, надеясь, что что-нибудь подстегнет его память.
Не найдя ничего похожего, он сел на пол и начал выворачивать свои седельные сумки, развязывая ремни и разворачивая кожаные тюки, в которых были сотни маленьких карманов. В каждом из карманов был спрятан аккуратно завернутый сверток из кожи и шерсти, перевязанный высушенными сухожилиями и конскими волосами. В каждом из этих свертков хранился редкий ингредиент, собранный Бьярки или кем-то из его предшественников, или же купленный, привезенный из земель курганцев, хунгов или южан, или даже еще более далеких стран: из жарких лесов людоящеров во многих месяцах морского плавания на юго-запад; из царства Короля-Дракона на далеком востоке за великой стеной; или из страны песка и пыльных демонов далеко на юге.
На этих свертках были выжжены норсканские руны, обозначавшие что именно там спрятано. Некоторые свертки Бьярки никогда не открывал - прежде у него не возникало в этом необходимости. Провидец рассматривал свою драгоценную коллекцию с растущим чувством раздражения.
Наконец Бьярки сдался и, усталый и злой, лег на меховые шкуры.
Как только его начало клонить в сон, в голову пришла догадка.
- Витой корень, - сказал он вслух. - Хитрая сука.
Ведьма добавила большую дозу смертоносного корня в напиток ярла, замаскировав его сильным запахом других ингредиентов зелья. Бьярки знал, что этот корень, принимаемый регулярно в маленьких дозах, медленно убивает человека, иссушая его мышцы и пожирая изнутри. Это был изощренный способ уничтожить врага, избежав при этом подозрения, потому что симптомы отравления были похожи на множество изнуряющих болезней, и только очень опытный знаток трав мог определить ядовитый корень. Ведьма же добавила его в напиток Стирбьорна в таком количестве, что от него жертва должна была впасть в глубокий сон и больше не проснуться - если не принять противоядие. К счастью, приготовить это противоядие было относительно просто.
Бьярки быстро начал разворачивать свертки и толочь корни, молясь богам скелингов, чтобы не было уже поздно.
Хегтесс вздрогнула и открыла глаза, почувствовав резкий толчок в животе. Холодное рассветное солнце едва проникало сквозь пелену низких облаков, и вершина кургана была покрыта свежим снегом. Но обнаженное тело ведьмы было закутано в меховые шкуры, расстеленные в ритуальном круге, и она чувствовала холод только на щеках.
Ее руки скользнули по животу, который еще несколько часов назад был гладким и плоским - и почувствовали заметную выпуклость. Кожа на животе натянулась под бременем новой жизни. Хегтесс ощутила, как демоническое дитя снова толкается внутри нее - на этот раз еще сильнее - и охнула от боли. Она ощущала, как еще не оформившиеся мысли ребенка текут сквозь ее разум, словно неразборчивый шепот, спутанный и неясный, но пульсировавший с удивительной яркостью. Какая сила!
Боги Хаоса явно благословили это зачатие, и ведьма подумала, что родит не более чем через месяц. Она с тревогой подумала, насколько сильным будет мальчик к тому времени, когда родится. Он уже был очень силен, хотя его сила была не сосредоточенной и смутной. Когда он научится владеть этой силой, то будет невероятно могущественным. Он будет - если выживет - обладать такой силой, которую ведьма не в состоянии постигнуть.
Хегтесс села несколько неуклюже, непривычная к тяжести ребенка внутри нее. Завернувшись в меха, она бросила взгляд на лежавшего рядом ярла скелингов. Он тоже был укрыт меховыми шкурами, и она не видела его лица. Она не слышала его дыхания. Ей было почти жаль убивать его: он был прекрасным любовником.
Тем не менее, его смерть была необходима - он никогда бы не позволил ей сделать то, что она намеревалась сделать. Она покинет этот зловонный лагерь, укрывшись в тени своей темной магии, и родит ребенка одна, в глуши лесной чащи. Обмануть разумы часовых будет просто, и даже в этом вряд ли возникнет необходимость; скелинги праздновали свою победу всю ночь, и сейчас едва ли кто-то из воинов проснулся.
Снова ребенок толкнулся внутри нее, и она охнула.
Когда этому ребенку будет лишь пять лет, он уже окажется способен на такие вещи, которым ведьме пришлось учиться не один век, и она сомневалась, что тогда сможет одолеть его. Но новорожденный? Да, у него есть сила, но он не знает, как владеть ею, у него еще просто не будет необходимого самосознания, чтобы защищаться. И он умрет задолго до того, как сумеет овладеть своей дарованной богами силой.
Она погладила живот.
- Через месяц боги услышат крик твоего рождения, - прошептала она. - И тогда ты умрешь - от моего ножа. А я буду жить вечно.
- Я так не думаю, - сказал голос над ее ухом.
Вздрогнув, она обернулась и увидела, что ярл Стирбьорн смотрит на нее, его глаза были холодны, словно лед. Но как? Он выпил столько яду, что хватило бы убить мамонта!
Она начала шептать заклинание, которое должно было вызвать ее призрачных демонов-хранителей и разорвать душу Стирбьорна в клочья, но ярл ударил ее по лицу, и она, вскрикнув, упала. Она даже не видела, как обрушился удар, и боль была обжигающей. Перед глазами засверкали звезды, и она уже чувствовала, как на лице распухает синяк.
- Курганская сука, - прорычал ярл. - Ты думала, что я позволю тебе причинить вред моему сыну? Думала, что сможешь убить меня?
Хегтесс не могла говорить, все еще оглушенная ударом ярла. Она попыталась отодвинуться от него, но он схватил ее за волосы и откинул ее голову назад. Она была беспомощна, и на мгновение подумала, что он убьет ее.
Пока Стирбьорн держал ее, другие руки опустили на ее голову страшное колдовское устройство из черного железа. Провидец скелингов, отрешенно подумала она. Конечно, это он догадался, что выпил Стирбьорн, и составил противоядие. Будь он проклят!
Устройство, которое принес провидец, было клеткой, изготовленной в виде шлема, и от него пахло кровью. Ведьма видела, что на его железных полосах выгравированы руны Темного Языка, и отчаянно забилась, крича, словно животное, пытаясь не позволить надеть его на себя.
Стирбьорн снова ударил ее, и от этого удара она едва не лишилась чувств. Ведьмовская маска была закреплена на ее голове. Шипы, направленные внутрь, оставили глубокие царапины на ее коже, и она вздрогнула. Лицевая часть маски-шлема открывалась на петлях, как дверь, и когда эта дверь была закрыта, острый металлический шип, фиксировавший язык, вошел в рот ведьмы, пронзив щеки и язык, и воткнувшись в нёбо. Хегтесс едва не захлебнулась собственной кровью, наполнившей горло.
Ее руки были вывернуты за спину и крепко связаны веревкой. Бьярки присел перед ней на корточки, злорадно усмехаясь. Глаза ведьмы сверкнули ненавистью. Но она не могла произносить заклинания, ее руки были связаны, и она была беспомощна, как младенец.
- Витой корень, - сказал Бьярки, все еще ухмыляясь. - Ловко придумано. Я едва не опоздал. Еще полчаса - и отец твоего нерожденного ребенка стал бы кормом для червей.
Ярл Стирбьорн встал, потянулся и крикнул слугам принести доспехи.
- Уведите ее, - указал он на связанную Хегтесс. - Мы идем к побережью.
- Расскажи нам еще историю? - попросил один из крестьян. Просьбу поддержал еще десяток крестьян, собравшихся в хижине и потевших от жара горящего очага.
Клод, жуя черствый хлеб, намоченный в мясном соусе, усмехнулся и вытер подливку с подбородка. Он махнул рукой, и один из крестьян-слушателей подал ему кувшин с дешевым вином. Клод с удовольствием сделал глоток.
Крестьяне в ожидании смотрели на Клода, и он наслаждался тем, что был в центре внимания, рассказывая о великих подвигах славного рыцаря Грааля Реола.
Клод добрался до Леонуа на северо-восточном побережье два дня назад, приехав на повозке с овощами, и с тех пор наслаждался гостеприимством местных жителей. Для его слушателей он был отважным авантюристом, героическим пилигримом, ищущим своего господина, и они с радостью кормили и поили его в обмен на его истории.
- Ладно, расскажу еще историю, - сказал он, причмокнув губами.
«Все как нельзя лучше», подумал Клод с улыбкой. Он сможет разыгрывать этот спектакль здесь еще несколько недель. Сунув за пазуху половину сухаря для своей крысы, Клод посмотрел на слушателей, ловивших каждое его слово, и начал рассказывать еще одну красочную историю, как он, простой крестьянин-пилигрим, спас жизнь святого паладина Реола.
== '''ГЛАВА 10''' ==
Волны неустанно бились о белые камни стен замка, и эхо этих ударов звучным грохотом раздавалось в дворцовых залах. Брызги пены и ледяной воды взметались к стенам крепости, долетая до самых бойниц. С темных, покрытых тучами небес падал снег, и хотя едва наступил полдень, было уже темно, словно в сумерках.
Калар стоял на северо-восточной стене, не обращая внимания на снег и ветер, и мрачно глядел на горизонт. Он чувствовал вкус соленых брызг на губах и холод снега, обжигавший его лицо.
Прошло три недели после сокрушительного поражения армии Леонуа, когда он, словно низкородный крестьянин, был вынужден бежать с поля боя, спасаясь от ярости норсканских варваров. Он чувствовал, что Владычица недовольна им и другими бастонскими рыцарями, которые отступили, преследуемые ревущими ордами Хаоса.
Бойня была ужасной, и норсканский вождь наблюдал за ней со своего трона на спине огромного мамонта, смеясь каждый раз, когда чудовищный зверь разбрасывал людей и коней каждым ударом своей тяжелой головы.
Калар содрогнулся, вспомнив жуткий рев громадных чудовищ, ворвавшихся в ряды рыцарей, топча и убивая все на своем пути. Казалось, гигантские звери не замечали боли, не обращали внимания на десятки копий, вонзавшихся в их ноги, похожие на стволы деревьев, и едва замечали мечи, врубавшиеся в их толстые шкуры.
Калар испытывал растущее отчаяние. Как может человек сражаться с такими зверями? Как может армия противостоять им?
Сжав кулак, Калар с яростью ударил по холодному камню бойницы.
Он подумал о леди Элизабет, о девушке, которой он отдал свое сердце, а она его так жестоко предала. Она была последним человеком, которого он ожидал увидеть посреди того ужасного боя - пленница у ног норсканского вождя на спине могучего зверя.
Снова он видел большие глаза Элизабет, полные слез, когда она пыталась подойти к нему, после того, как он узнал о ее попытке убить его отца, кастеляна Гарамона. Снова он видел страдание, боль, отчаяние - любовь - в ее глазах, и словно ледяные когти сжали его сердце. Он думал, что женится на Элизабет, когда вернется из похода в Бордело, и даже представлял, как он будет просить ее руки.
Он ненавидел ее. Он разбила его мечты. Она отравила его отца, превратив его в иссохший скелет. И он ненавидел себя за то, что часть его все еще любила ее.
Она была там, подумал Калар, глядя вдаль. Пленница в руках жестокого норсканского вождя. Он ощутил новый прилив гнева при мысли о том, какие ужасы могла испытать Элизабет во власти повелителя варваров и его свирепых воинов. Что бы она ни сделала, такого она не заслужила.
Глядя на горизонт и видя, как с севера надвигаются штормовые тучи, и вдалеке сверкает молния, Калар выругался. Он чувствовал себя таким беспомощным. Возможно, сейчас она уже в Норске. Если она вообще еще жива.
Бой окончился страшной резней, и воспоминания о ней наполнили Калара гневом и отвращением. Их враги были озверевшими дикарями. Он видел, как норсканцы в неистовстве рубили тела рыцарей на куски уже после того, как в битве, ставшей бойней, не осталось никакой чести. Он видел, как светловолосые дикари вцеплялись зубами в горло рыцарям. Он видел огромных варваров в черной броне и мехах, добивавших раненых, обезглавливая их ударами своих тяжелых топоров. Никому не давали пощады. Даже рыцарских коней, оставшихся без всадников, рубили на части, и огромные мутировавшие псы вырывали из их тел большие куски мяса.
Герцога Адаларда смогли вынести из боя, хотя прославленное знамя Леонуа было потеряно. Чудесным образом герцог оказался жив; его лишь оглушило ударом по голове. Несомненно, сама Владычица защитила его. Свита его приближенных рыцарей поспешно увезла его с поля боя, доставив в замок Леонуа на западном побережье, на стенах которого стоял сейчас Калар.
Норсканская армия после своей победы огнем и мечом прошла по побережью. Еще неделю Калар и другие уцелевшие рыцари, которые не сопровождали герцога, пытались сдержать наступление варваров, но из десяти тысяч рыцарей выжило лишь полторы тысячи, и они мало что могли сделать.
Они участвовали в арьергардных боях с норсканскими всадниками, но это были лишь малые стычки, потому что у рыцарей просто не было такой численности, чтобы серьезно угрожать норсканцам в решительном бою. Рыцарей было слишком мало даже для того, чтобы помешать норсканцам грабить и разрушать деревни и маленькие городки на их пути по побережью. Настроение в лагере бретонцев было мрачным.
К тому времени, когда войско рыцарей из Курони соединилось с остатками разбитой армии Леонуа, половина норсканской армии уже погрузилась на корабли. Подошедшее подкрепление было прискорбно малым, потому что большинство направленных из Курони рыцарей повернули назад, как только стало ясно, что норсканцы не пытаются пройти дальше в глубину Бретонии. Только молодые странствующие рыцари, отчаянно желавшие заслужить славу, продолжили свой путь из Курони.
Калар был удивлен, увидев среди куронских рыцарей знакомое лицо: это был никто иной как Дитер Вешлер, дворянин из Империи, который сражался вместе с бастонскими рыцарями против орков и зверолюдов полгода назад. Выглядел имперский капитан еще более причудливо и странно для бретонского взгляда: раздутые рукава с разрезами, множество застежек, пышный плюмаж из перьев, и лакированные доспехи из вороненой стали.
Как оказалось, теперь Дитер был официальным имперским послом в Бретонии, хотя он признался Калару, что уже устал от королевского двора с его бесконечными интригами и подковерной борьбой, и поэтому ухватился за возможность отправиться на войну, считая, что именно так он лучше всего сможет укрепить связи между Бретонией и Империей.
Как ни рад был Калар увидеть своего старого товарища по оружию, он испытал настоящую ярость, узнав, что целое войско, отправленное из Л’Ангвиля, повернуло назад, как только стало ясно, что норсканцы не угрожают границам их герцогства.
Тем не менее, сражаясь рядом с Дитером, Калар и уцелевшие бастонские рыцари хорошо проявили себя в дерзком нападении на арьергард норсканцев, когда почти вся армия варваров уже грузилась на корабли. Но этот бой уже мало что значил: вождь норсканцев - и Элизабет - уже покинули бретонские берега.
В бессильной ярости Калар стоял на покрытом снегом берегу, окруженный мертвыми и умирающими бретонцами и норсканцами, и смотрел, как последние корабли варваров уходят в море. После этого было мрачное путешествие до замка герцога Леонуа, в дне пути оттуда. Калар и другие бастонские рыцари ехали в молчании, сопровождая раненых. Две ночи они были гостями герцога в его крепости на острове - одном из самых внушительных и защищенных замков в Бретонии.
Замок был расположен на острове у северо-западного побережья Леонуа, примерно в 400 ярдах от материка.
Калар услышал, как кто-то поднимается по ступеням, но даже не стал оборачиваться. К нему подошел Бертелис и молча встал у бойниц, глядя на море.
Братья стояли в тишине, слушая шум прибоя и глядя на падающий снег. Лишь неделю назад никто из них еще не видел океана, и Калар с детства мечтал его увидеть, но представлял его себе совсем не так. Он воображал прекрасные сине-зеленые волны, искрящиеся солнечным светом и полные жизни, но не эту бушующую ярость бескрайнего пространства черной ледяной воды.
- Мы возвращаемся в Гарамон, брат? - спросил Бертелис, его голос звучал тихо.
Калар вздохнул. Он не хотел возвращаться в свои наследственные владения и принимать всю ответственность за них, но понимал, что нельзя больше уклоняться от исполнения своих обязанностей кастеляна.
Как ни отвратительно было это признавать, он больше ничего не мог сделать для спасения Элизабет. Она была уже за морем, у норсканцев.
- Да, - ответил Калар наконец. - Пора возвращаться домой. Готовь людей.
Бертелис кивнул и уже повернулся, чтобы уйти, когда вдруг громко затрубили рога.
Калар нахмурился.
- Что там еще? - спросил он.
Они увидели, как толпы людей бегут к восточным воротам, и услышали крики радости и восхищения. Ворота открылись, опускная решетка была поднята, и снова затрубили рога.
- Должно быть, кто-то важный прибыл, - сказал Бертелис, и братья начали спускаться по лестнице, чтобы присоединиться к толпе у восточных ворот.
Реол, рыцарь Грааля, святой паладин Владычицы, воплощение рыцарского совершенства, ехал сквозь толпу, высоко подняв голову, а рядом с ним ехала фрейлина Владычицы.
Казалось, что даже тучи в небе ненадолго разошлись, когда эти двое святых слуг Владычицы въехали в замок Леонуа под звуки труб и крики восторга, осиянные солнечным светом.
Реол сидел на могучем угольно-черном коне, достигавшем двадцати ладоней в холке, а фрейлина ехала без седла на изящной серой лошадке. Рыцарь Грааля высоко воздел свое сияющее серебряное копье Арандиаль, а на другой руке держал шлем. Его лицо было бесстрастным и казалось вечно молодым.
Поверх сияющих доспехов рыцаря Грааля был надет табард ярко-синего цвета, вышитый серебром. Фрейлина Владычицы была облачена в легкое пурпурное платье, волосы ее стянуты изысканным головным убором, лицо скрыто шелковой вуалью.
С плеч Реола свисал толстый плащ, окаймленный горностаевым мехом и закрепленный на груди золотой застежкой в виде священного Грааля Владычицы. Лишь те, кто пил из Грааля, могли носить такие эмблемы - те, кто встречался лицом к лицу с самой богиней и был сочтен достойным. Рыцари Грааля были самыми почитаемыми людьми во всей Бретонии, безупречными образцами чести и доблести.
Калар затаил дыхание, снова увидев прославленного святого воина. Реола окружала зримая аура святости, и его глаза сияли могуществом Владычицы.
Сам герцог Леонуа был среди вышедших встречать рыцаря Грааля, и он низко поклонился Реолу и фрейлине Владычицы. Калар и Бертелис пробились сквозь толпу, чтобы услышать его слова.
- Лорд Реол и госпожа фрейлина, ваш визит - честь для меня, - сказал герцог Адалард. - Все здесь в вашем распоряжении. Я немедленно велю приготовить апартаменты для вас. В эту ночь мы устроим праздник в честь вашего прибытия!
Реол поднял руку, и радостные крики в толпе, раздавшиеся после слов герцога, утихли.
- Ваше гостеприимство делает нам честь, мой лорд герцог, - сказал Реол. - Однако нас ждут более важные дела. Норсканцы.
- Норсканцы ушли, - сказал герцог, нахмурившись.
- Нет, - ответила фрейлина, и Калар вздрогнул, узнав ее голос. Это была его сестра Анара.
- Нет, госпожа фрейлина? - удивленно переспросил герцог Адалард.
- Норсканцы не покинули бретонские земли, - сказала Анара, ее голос казался отрешенным и потусторонним. - Они стоят лагерем в тридцати милях к западу. Они осквернили храм Владычицы на острове Ландри и убили всех его жриц. Я слышу, как их души кричат в страхе, лишенные вечного покоя.
- Леди Элизабет? - воскликнул Калар, протолкнувшись сквозь толпу. Он покраснел, почувствовав, как сотни глаз обратились к нему. Анара посмотрела на него, никак не проявив, что она узнала брата.
- Она там, - сказала Анара. - И ее нужно вырвать из рук неверных норсканцев. Такова воля Владычицы.
== '''ГЛАВА 11''' ==
Калар вздрогнул от порыва ледяного ветра, хлестнувшего по площадке наверху башни. Пегасы топали копытами, явно не слишком впечатленные своими новыми всадниками, и рыцари Парравона гладили шеи крылатых коней, успокаивающе шепча им что-то. Парравонцы были так же недовольны этим назначением, как и их пегасы, и Калар напрягся при мысли, что придется оседлать одного из этих своенравных крылатых зверей.
- По коням, - приказал Лодетэр.
Калар поморщился, глядя, как Бертелис с восхищенной улыбкой ловко вскочил в седло. Пегас фыркнул и сразу же встал на дыбы, захлопав своими мощными крыльями, не желая терпеть незнакомого всадника. Но Бертелис удержался в седле, улыбаясь, словно безумец, и резко дернул поводья. Пегас дрожал от злости, прижав уши к голове, но все же начал успокаиваться, когда новый всадник, крепко держа поводья, заговорил с ним твердым спокойным голосом.
Реол уже сидел на своем крылатом коне, спокойный как всегда, и его пегас казался таким же спокойным и безмятежным. Анара погладила шею пегаса, предназначенного для нее, и крылатый конь опустился перед ней на колени, позволяя ей легко сесть в седло, к изумлению парравонских рыцарей. Она, казалось, не обратила внимания на странность ситуации, погруженная, как всегда, в собственные мысли.
Калар, глядя на пегаса, на котором предстояло лететь ему, почувствовал, как у него пересохло во рту, хотя он ни на минуту не пожалел о том, что настаивал на своем участии в спасении Элизабет. Парравонцы не очень-то хотели брать Калара с собой, но Реол поддержал его желание, и с рыцарем Грааля никто не стал спорить, даже когда Бертелис заявил, что тоже отправится с братом.
Крылатый конь был великолепным существом, крупнее бретонского рыцарского скакуна, и белым, словно первый снег. Его грива была густой и состояла из перьев и волос, могучие крылья пегаса были прижаты к телу, как у орла. Пегас злобно покосился на Калара, из раздутых ноздрей зверя шел пар. Калар нервно глотнул.
- Боишься, Гарамон? - усмехнулся Малорик, глядя на него со спины своего пегаса.
Калар мрачно посмотрел на наследника Сангасса. Он не мог поверить, что рыцарь Грааля Реол предложил Малорику принять участие в спасении Элизабет. Разве Реол не видел, что сангассовский ублюдок просто предательский пес?
- Садись на него как на обычного коня, - посоветовал парравонский рыцарь, державший поводья пегаса. - Только быстрее продень ноги в стремена и держись крепче - пегасы не любят чужих.
Калар кивнул и покраснел, чувствуя на себе взгляды спутников. Взявшись одной рукой за луку, он поставил ногу в стремя и подтянулся в седло. Пегас сразу же встал на дыбы, резко встряхнув головой, и завертелся на месте. Калар учился ездить верхом еще раньше, чем ходить, и привык объезжать непокорных коней, но никогда он еще не сидел на таком большом и могучем скакуне, и сейчас с трудом удержался в седле.
Пегас вздыбился, захлопав своими сильными крыльями и подняв облако снежной пыли. Калар почувствовал, что его едва не выбросило из седла, когда пегас резко вскинул круп.
- Но! - воскликнул Калар, как он надеялся, твердым и властным голосом. Используя всю тяжесть тела и силу руки, он повернул голову пегаса вправо, одновременно работая правой ногой, чтобы заставить скакуна переместить задние ноги, лишая их опоры. Пегас фыркнул, сопротивляясь, но ничего не мог сделать и начал успокаиваться, понимая, что его всадник не из слабых.
- Если повредишь ему рот, то заплатишь компенсацию, бастонец, - высокомерно предупредил парравонский рыцарь.
- А какую компенсацию вы заплатите, если он сбросит меня в море? - проворчал Калар.
Заставив наконец пегаса признать свою власть, хотя бы временно, Калар оглянулся на замок Леонуа и окружающее его море, пытаясь не обращать внимание на неприятное чувство в животе. Он глубоко вздохнул, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце.
Центральная башня, на которой они стояли, поднималась выше, чем все остальные башни на стенах замка, давая великолепный обзор островной крепости и окружающего ее моря. Крепость была воистину внушительным оборонительным сооружением, и хотя Калар полагал, что слова герцога о невозможности взять ее штурмом в немалой степени продиктованы гордостью, он видел, что будучи обеспечена сильным гарнизоном и достаточным запасом продовольствия, крепость могла выдерживать осаду много месяцев, возможно даже лет.
Ее стены были высокими и толстыми, на верхних площадках башен стояли огромные требюше. Каждая башня обеспечивала лучникам возможность стрелять вниз, в случае если бы враг пытался забраться по стенам с каждой стороны. Даже самые маленькие из башен этой крепости были в три раза выше любой башни замка Гарамон. Фактически в пределы замка герцога Леонуа могло вместиться, наверное, десять таких замков, как Гарамон.
С высоты Калар смотрел на плотную застройку домов в пределах замковых стен, тянувшихся к гавани Леонуа. В спокойных водах защищенной стенами гавани на якоре стояло около дюжины кораблей. Мощное привратное укрепление, защищавшее вход в порт, было после цитадели самой защищенной частью крепости. Огромные ворота порта были такого размера, что самые большие корабли бретонского флота могли свободно проходить через них, проплывая под самой громадной опускной решеткой, которую только видел Калар.
Местные рыцари с гордостью рассказывали, что когда решетку опускали, она своим весом заставляла подниматься из-под воды вторую решетку, действуя как противовес. Эти две огромные железные решетки - одна опускавшаяся, а вторая поднимавшаяся - соединялись на несколько ярдов под водой, образуя неодолимый барьер.
Взгляд Калара скользнул от порта к храму Мананна, расположенному на вершине скалы в южной оконечности острова. Он видел статую морского бога, взиравшего на открытое море с вершины круглого храма, с трезубцем в руке и окруженного свитой странных существ - наполовину львов, наполовину рыб.
Хотя официально богиней-покровительницей бретонской знати была Владычица Озера, нужно было быть глупцом, чтобы не выразить почтение повелителю океанов, особенно когда собираешься путешествовать по его владениям - или над ними. Калар еще раньше сегодня сделал пожертвование золотом храму Мананна. Мысль о том, чтобы упасть с пегаса в океан, наполняла ужасом. Калар знал, что если такое случится, то в своих доспехах он пойдет ко дну как камень. Одна лишь мысль о глубоководных чудовищах, которыми правил Мананн - безымянных слепых и бледных гигантских тварях, обитавших, как говорили, в кошмарных глубинах океанах - заставляла содрогнуться от ужаса. Калар надеялся, что пожертвование было достаточным, чтобы благополучно вернуться из полета над океаном на твердую землю.
- Сколько лететь до острова, который осквернили норсканцы? - спросил Реол.
- Примерно час, если ветер будет благоприятным, - ответил Лодетэр.
- Пусть Владычица защитит вас всех, - сказал Тассило. Он стоял с другими кузенами Калара, Бальдемундом и Хьюбальдом, и выглядел встревоженным.
Калар кивнул и натянул поводья - его пегас вновь начал проявлять беспокойство.
- Пора отправляться, - сказал Реол. Словно поняв рыцаря Грааля, его пегас расправил широкие пернатые крылья, словно орел, готовящийся к охоте.
Живот Калара снова свело от холодного страха, но так как больше никто не проявлял никаких признаков испуга, Калар изо всех сил старался скрыть страх.
- Я всегда мечтал летать, - сказал Бертелис. На мгновение он снова стал похож на того восторженного мальчика, которым был раньше, с глазами, горящими жаждой приключений, а не на того предельно серьезного молодого человека, которым он стал после возвращения из похода в Бордело.
Калар совсем не чувствовал подобного восторга, и крепко вцепился в поводья, так стиснув зубы, что стало больно.
- За славу Парравона, Владычицу и короля! - воскликнул Лодетэр, воздев копье.
- Скорее уж за славу Лодетэра, - тихо проворчал Малорик. Калар улыбнулся бы, если бы не пытался изо всех сил подавить свой страх.
- В воздух! - приказал Лодетэр, и повел своего пегаса к краю площадки.
- Владычица, защити меня, - прошептал Калар, глядя, как другие пегасы галопом мчатся к краю башни. Его крылатый конь хотел присоединиться к ним, и Калар отпустил поводья и слегка пришпорил его.
Первый пегас уже спрыгнул с края, перескочив бойницы и захлопав сильными крыльями. Потом наступила очередь скакуна Калара, и рыцарь не смог сдержать крик, когда его пегас взмыл в воздух.
На мгновение наступила словно бы невесомость, и желудок Калара поднялся к горлу. Стены внезапно исчезли, и между ним и землей в сотнях ярдов внизу был только воздух. На одну тошнотворную секунду показалось, что он падает навстречу верной смерти.
Потом пегас замахал крыльями, и они поднялись в воздух. Пегас держал передние копыта перед собой, словно в прыжке. Без понуканий со стороны Калара, который думал только о том, как не упасть, его крылатый конь резко развернулся и полетел за остальными пегасами, облетавшими башню. От сильного ветра глаза Калара заслезились, и он, изо всех сил вцепившись в седло, с безотчетным ужасом смотрел на дома у подножия башни далеко внизу.
Пегасы развернулись на запад и спустились ниже, к стене. Пролетая мимо одной из огромных башен, охранявшей подходы к острову с запада, Калар смутно услышал приветственные крики людей и краем глаза заметил развевавшиеся флаги, но он был слишком занят тем, чтобы удержаться в седле. На мгновение пегас сложил крылья, камнем устремившись к земле, и Калар не удержался от стона. Пролетев низко над западной стеной, он увидел ратников, махавших руками. Изумленно выпучив глаза, он разглядел волны, бившиеся о скалы далеко внизу. Теперь пегасы летели над океаном, оставив позади замок Леонуа, и под ними не было ничего кроме ледяных глубин.
Калар осознал, что затаил дыхание, и медленно выдохнул, стараясь расслабиться. Ветра хлестали летящих пегасов, заставляя их то непредсказуемо взмывать вверх, то терять высоту. Впереди не было видно ничего кроме открытого моря и грозовых туч, лишь иногда из черных вод поднимались острые скалы. Калар выругался.
Услышав крик, он повернулся и увидел, что Бертелис радостно машет ему рукой. Калар проигнорировал его и снова повернулся вперед, устремив взгляд в море и с мрачной решимостью вцепившись в поводья.
- Час… - вздохнул он. Сейчас это время казалось вечностью.
Пегасы сделали разворот и, кружась, начали снижаться сквозь тучи. Калар замерз, и все его тело ныло от боли - было просто невозможно расслабиться в седле, зная, что летишь в сотнях футов над океаном. Сквозь темные тучи не было видно ничего. Сейчас они могли находиться в тысяче футов от земли или в дюжине.
Наконец в тучах показался просвет, и Калар увидел внизу остров, который заняли норсканцы. Он заметил бесчисленные силуэты людей, двигавшихся при свете тысяч костров. С такой высоты они казались крошечными, но Калар по своему опыту знал, что каждая из этих фигурок - свирепый бесстрашный воин почти на голову выше любого бретонца. Над океаном стелился низкий туман, но Калар смог разглядеть тысячи норсканских кораблей, вытащенных на пологий берег острова. Его ярость вспыхнула с новой силой, когда он увидел оскверненные руины часовни Владычицы в южной части острова.
Эта часовня, казалось, стала средоточием буйного веселья норсканцев, и Калар слышал пьяные крики, рев и громогласный хохот, раздававшиеся оттуда. Часовня обгорела, ее крыша провалилась в нескольких местах, позволяя снегу попадать внутрь.
Потом тучи снова сомкнулись, закрыв от него вид на остров, но и скрыв от врага приближение рыцарей на пегасах. Подобно стае огромных птиц, летящих клином, пегасы мчались сквозь темные тучи, снижаясь. Во главе строя летел Лодетэр. Калар не представлял, как парравонский рыцарь отслеживает правильность курса, но, похоже, Лодетэр знал, куда он ведет своих спутников. Они спустились еще ниже, и Калар откинулся в седле, когда пегас стал спускаться слишком резко. Казалось, в любой момент они могли врезаться в землю или упасть в океан.
Они прорвались сквозь низко висевшие тучи, и Калар увидел, что они теперь летят на высоте примерно 150 футов. Под ними было море, частично скрытое густым туманом. Лодетэр, очевидно, снова вывел их к морю, чтобы подойти к острову с другой стороны, с которой норсканцы не ожидали противника.
Калар выругался, когда его пегас резко нырнул вниз, падая, словно камень, и войдя в область густого тумана. Теперь пегас летел очень низко, задевая копытами гребни ледяных волн и направляясь к скалам острова впереди.
Волнение на море было сильным, и пегас Калара, взмахнув крыльями, поднялся немного выше, избежав огромной волны, угрожавшей накрыть их. Крылатый конь с удовольствием встряхнул головой, когда ветер хлестнул их облаком соленых брызг с верхушки волны.
- Глупая скотина, - проворчал Калар, выплюнув соленую воду изо рта.
Стая пегасов повернула на восток, бесшумно летя сквозь туман и направляясь к скалистой бухте. Там не было норсканских кораблей, потому что на подходах к бухте из воды торчали острые скалы, делая безопасный заход в нее невозможным. К счастью, здесь не было видно ни одного норсканца - эта часть острова, очевидно, была врагам не интересна. Далеко впереди Калар видел оскверненную часовню Владычицы, зловеще освещенную изнутри пламенем костров.
Влетев в бухту, пегасы стали садиться на землю. Калар остановил своего крылатого коня и соскользнул с седла. Его ноги тряслись, но снова оказаться на твердой земле было здорово, и Калар вздохнул с облегчением.
- Не свалился все-таки? - спросил Малорик, уже стоявший поблизости. Калару было приятно видеть, что наследник Сангасса, несмотря на всю свою заносчивость, выглядел бледным и усталым - полет явно и на него подействовал.
- Извини, что разочаровал, - ответил Калар, хотя его губы онемели от холода.
Лодетэр приглушенным голосом приказал двум парравонским рыцарям поднять стаю пегасов в небо, чтобы избежать риска их обнаружения.
- Что если они нам срочно понадобятся? - спросил Бертелис.
- Они будут недалеко, - ответил Лодетэр, посмотрев на младшего из братьев Гарамон так, словно тот был насекомым.
- Кому-нибудь еще пришла в голову мысль, что норсканцы вряд ли будут просто стоять и смотреть, как мы войдем в их лагерь и заберем Элизабет? - спросил Малорик.
- Что, испугался? - усмехнулся Калар.
- Просто я не дурак, - огрызнулся Малорик. - Мне тоже не безразлична ее судьба, Гарамон.
- А она плевать на тебя хотела, - сказал Калар, ощутив новый прилив ненависти и ревности. В Бордело как раз перед битвой со зверолюдами они с Малориком снова повздорили - в этот раз насчет Элизабет. Малорик заявлял, что шарф на его руке был подарком от нее. Калар тогда хоть и разозлился, но счел его слова очередной провокацией. Однако уже тогда у него мелькнуло подозрение, что наследник Сангасса мог говорить правду.
- Замолчите оба, - приказал Реол тихим, но твердым голосом.
Калар немедленно замолчал, чувствуя стыд от того, что заслужил упрек святого паладина.
- Сила Владычицы скроет наше приближение, - сказала Анара, ее голос звучал странно и отрешенно, а сама она смотрела вокруг так, словно видела вещи, которых другие не замечали. - Мы будем подобны призракам, незримо идущим в ночи.
Калар содрогнулся, обменявшись встревоженным взглядом с Бертелисом.
- Не говорите, - тихо велела Анара. - Не делайте резких движений. Не доставайте оружие. Все это может нарушить призрачный шаг и станет смертью для всех нас.
Все рыцари, кроме Реола, настороженно посмотрели на хрупкую фигуру Анары, но дружно кивнули. Каждый из них взирал на фрейлину Владычицы со смесью почитания, подозрения и страха, ибо пути приближенных Владычицы были странны и не от мира сего, хотя, несомненно, их направляла сама богиня.
Когда пегасы взлетели в небо и, направляясь к морю, исчезли в тумане, Анара начала напевать заклинание. Калар не понимал ее слова, но от их звучания волосы на его голове вставали дыбом, а во рту ощущался металлический привкус. Глаза Анары закатились, она воздела руки к небесам, произнося непонятные слова тихим потусторонним голосом.
Калар ощутил, как по коже побежали мурашки, и волна сильного холода окатила его, заставив содрогнуться. На его доспехах стали появляться кристаллы льда, а от дыхания в ледяном воздухе пошел пар. Густой туман, нахлынув со стороны моря, начал окружать рыцарей, встревоженно озиравшихся вокруг. Жгучий холод проникал все глубже в тело Калара, заставив все суставы заныть от боли и делая мучительным каждый вздох. Нарастающий на доспехах лед угрожал заклинить сочленения его брони. Руки и ноги Калара онемели, и он чувствовал, как это онемение расползается дальше по телу.
Внезапно стало трудно держать глаза открытыми. Все, чего хотел сейчас Калар - лечь на землю и погрузиться в забвение.
Моргая и изо всех сил сопротивляясь этому побуждению, Калар оглянулся на Бертелиса, который выглядел бледным и измученным, и в его глазах был виден страх. Туман продолжал клубиться вокруг, поглощая рыцарей, и Калар ощутил, как ледяное прикосновение достигло его сердца.
«Должно быть, это и есть смерть», подумал он. Так хотелось лечь и утонуть в забвении. Он сможет забыть о тягостных обязанностях кастеляна, исполнять которые он не считал себя достойным. Он сможет забыть о своих сомнениях в чистоте собственной крови. Все, что нужно сделать - лечь и закрыть глаза. И больше ничего уже не будет иметь значения.
«Не сдавайся!», раздался голос сестры в его разуме, прозвучав с такой силой, что Калар вздрогнул. «Если ты сдашься сейчас, то будешь навсегда потерян в этом месте, ни живой, ни по-настоящему мертвый».
Слипавшиеся глаза Калара открылись, и он сосредоточил взгляд на лице Анары. По ней никак не было видно, что она разговаривала с Каларом в его разуме, ведь она продолжала произносить свое заклинание.
«В этом месте?», растерянно подумал Калар. «А где мы?»
Он не удивился, когда Анара ответила ему, и ее голос снова прозвучал в его голове.
«Мы в царстве теней, между мирами. Это не мир живых и не мир мертвых».
Калар огляделся вокруг. Казалось, окружающая местность не изменилась, ее лишь окутал туман. Но присмотревшись, Калар понял, что это не так. Вокруг все было другим, размытым и нечетким, что он даже не сразу это заметил. Все стало бесцветным, погрузившись в оттенки серого, словно смутное воспоминание о полузабытом сне.
«Пойдем», сказала Анара в его разуме, и на этот раз Калар понял, что она обращается ко всем рыцарям. Реол был рядом с ней, его глаза сияли священным светом. Анара шагнула вперед. Туман расступился перед ней, словно толпа крестьян перед королевой, и рыцари пошли за ней.
Они двигались в тишине, а каждый звук казался приглушенным, словно услышанным издалека. Шум волн, оглушительно грохотавший лишь несколько минут назад, теперь звучал едва слышно, и даже вой ветра казался далеким. Калар нахмурился, вдруг осознав, что больше не чувствует дуновения ветра, и хотя он промерз до костей, но не ощущал снега на лице. Снежинки даже не опускались на него. Он протянул руку, чтобы поймать одну снежинку, но она пролетела прямо сквозь его ладонь, словно он был лишь бесплотным призраком.
- Что… - начал он, но вовремя вспомнил предупреждение Анары не говорить. По выражению лица Бертелиса Калар понял, что его брат тоже пытается понять, что происходит. Они уходили с берега вглубь острова, постепенно поднимаясь по склону холма, и Калар изумленно заметил, что все вокруг казалось нереальным; все было как во сне.
Сам склон, по которому они шли, был призрачным, и, казалось, вовсе не имел цвета. Камни и росшие на них низкие кусты были расплывчатыми и нечеткими, словно послеобразы, которых не было в реальности. Калар попытался схватить рукой высокую травинку, но его рука прошла сквозь траву, словно та тоже была призрачной.
Посмотрев на оскверненную часовню, Калар увидел, что она тоже выглядит как слегка искаженный призрачный силуэт, и даже костры, горящие внутри нее, не имели цвета - они просто светились ярко-белым.
Внезапно впереди появились двое норсканцев, вышедших из-за россыпи камней впереди, и направлявшихся прямо к рыцарям, держа в руках топоры. Они были не больше чем в десятке ярдов и не могли не заметить группу рыцарей впереди. Калар с удивлением увидел сияющие сферы света в груди каждого норсканца.
Его рука метнулась к мечу, но кто-то схватил его за руку. Когда Калар увидел, что это был Малорик, в нем вспыхнул гнев, и в то мгновение ему хотелось немедленно зарубить сангассовского пса на месте. Как смеет эта тварь прикасаться к нему!
Малорик покачал головой и указал вперед. Посмотрев туда, Калар увидел, что норсканцы не проявляют агрессии и, казалось, вообще не видят рыцарей, хотя те были от них всего в полудюжине шагов. Он снова посмотрел на сиявший свет в груди норсканцев. Этот свет шел изнутри них.
Калар похолодел, увидев, что взгляд норсканцев обратился к нему, но они смотрели скорее сквозь него. Также он заметил, что эти двое воинов были полупрозрачными, и, как и все остальное в этом царстве теней, казались призраками. Или, более вероятно, он сам и его спутники в действительности были здесь призраками.
Более крупный из норсканцев, огромный воин, который был выше всех бретонцев, явно был раздражен и переругивался со своим спутником на грубом норсканском языке, хотя их голоса казались приглушенными, словно звучали издалека. Норсканец меньшего роста указывал на бухту, и Калар предположил, что, вероятно, варвар увидел или услышал что-то. Наверное, эти норсканцы были часовыми.
Анара и Реол не обратили на них никакого внимания и продолжали подниматься по склону, усыпанному галькой. Норсканцы прошли прямо сквозь них. Призрачные силуэты варваров шагали дальше, продолжая переругиваться, и Калар вздрогнул, когда они прошли сквозь него. Он не почувствовал ничего кроме легкого дуновения тепла от сияющего света в груди норсканцев.
Изумляясь колдовской силе, которой владела его сестра, Калар вместе с другими рыцарями поднялся на покрытый галькой холм и увидел внизу лагерь норсканцев. Десятки тысяч воинов расположились на отдых в снегах, их палатки усыпали всю местность, насколько хватало взгляда. Дальше возвышались другие холмы, и Калар видел бессчетные костры, окруженные норсканцами, которые ели, пили и дрались.
У каждого из них в груди сияла сфера света, и Калар видел, что у некоторых свет был ярче, чем у других. У пары воинов - возможно, таких было один-два на тысячу - свет в груди горел так ярко, что глазам было больно смотреть на него.
Между двумя явно пьяными воинами разгорелась ссора, каждого из них подбадривали товарищи, и один из них вдруг всадил свой топор в шею другого. На снег хлынула кровь, казавшаяся Калару совсем черной, еще одним ударом победитель отделил голову врага от плеч и высоко поднял ее, но не это привлекло внимание Калара. Его взгляд был притянут к свету души убитого норсканца. Он увидел, как сфера света стала тускнеть и погасла совсем, словно задутая свеча.
«Быстрее», прошептала Анара, и рыцари пошли дальше за фрейлиной Владычицы и Реолом, направлявшимся к руинам часовни.
Они шли через норсканский лагерь, проходя прямо сквозь палатки и воинов, словно призраки. Огромный боевой пес поднял голову и зарычал, когда они проходили мимо, но пьяный норсканец пнул его, заставив замолчать.
Они шли прямо сквозь костры, на которых жарилось мясо животных и людей, и не чувствовали ничего, проходя сквозь пламя.
Вдалеке они слышали трубный рев огромных мамонтов, которые нагнали такой ужас на армию Леонуа, но где держат этих гигантских зверей, Калар не знал.
Повсюду, куда бы он ни обратил взгляд, он видел следы жестокости норсканцев. Тела, насаженные на воткнутые в землю копья, чья кожа была содрана с мышц и на кровоточащей плоти выжжены отвратительные символы. Варвары натягивали содранную с людей кожу на свои щиты и тяжелые наплечники, и мазали свои доспехи и лица кровью жертв.
Воины, казавшиеся более зверями, чем людьми, сидели на корточках у ободранных туш животных, разрывая их когтями и зубами, словно псы, рыча на всех, кто подходил близко.
Они прошли мимо воина, чей свет души горел особенно ярко. Огромный норсканец с головы до ног был облачен в черную броню, из его шлема торчал один изогнутый рог. За спиной он носил пару зазубренных мечей, каждый клинок был покрыт светившимися колдовскими рунами. Из его пасти высунулся раздвоенный, словно у змеи, язык, пробуя на вкус воздух, когда Анара прошла мимо него. Норсканец поднялся, принюхиваясь, словно чувствуя их, но его глаза, черные, будто смола, скользнули по ним, не заметив. Даже с его сверхъестественными способностями он не мог их обнаружить.
Все инстинкты Калара кричали, требуя выхватить меч и атаковать этих злобных мерзких варваров. Само их присутствие здесь было оскорблением богини, и Калар содрогался от ненависти, шагая по вражескому лагерю. Они убили столько благородных рыцарей три недели назад, и Калару отчаянно хотелось обрушить на них возмездие Владычицы.
Они шли колонной, направляясь к оскверненной часовне на вершине мыса. Перед храмом были воткнуты в землю копья с кровавыми знаменами, сделанными из содранной с людей кожи и развевавшимися на ветру, которого Калар не чувствовал. Окна маленького храма, сделанные из цветного стекла, были разбиты, и Калар увидел тела девушек в одеяниях храмовых послушниц, прибитые гвоздями к стенам. На их лбах были вырезаны символы страшных богов норсканцев, а глаза выклеваны воронами, во множестве сидевшими вокруг. На острове были десятки тысяч воронов и ворон, они громко каркали и дрались за укрытия от холодного ветра.
«Она близко», раздался в его голове голос Анары.
Если Анара и чувствовала гнев при виде осквернения храма ее богини, то никак этого не проявила. Двери храма были разбиты со страшной силой, петли полностью выдраны из стены. Вокруг во множестве были разбросаны мертвые тела мирных жителей, изуродованных настолько, что почти невозможно было узнать в них людей. Многие из них были наполовину съедены птицами-падальщиками и псами.
Реол собирался подняться по ступеням и войти в храм, но Анара остановила его, взяв за руку, и направилась в обход храма.
Рыцари пошли за фрейлиной Владычицы, слыша изнутри храма приглушенные звуки буйного веселья.
Они поднялись высоко на мыс, где вокруг были только голые скалы, отвесно обрывавшиеся в океан, бушевавший далеко внизу. Калар вздрогнул от неожиданности, когда вдруг послышался приглушенный удар и сверху - прямо сквозь него - упал человек с топором в спине, и посыпались осколки цветного стекла. Калар шагнул в сторону, глядя, как упавший тщетно пытается подняться и умирает, а свет его души медленно гаснет.
Калар пошел дальше, вместе с другими рыцарями, обходя храм. И то, что он увидел за храмом, наполнило его ужасом.
В землю были воткнуты восемь толстых деревянных столбов, расположенных в виде круга. Их почерневшая от огня поверхность была расписана дьявольскими символами. Они тоже были призрачными и нечеткими, как и все в этом проклятом царстве теней. К каждому столбу была прикреплена цепь. Все восемь цепей сходились в центре круга и были приварены к толстому металлическому ошейнику, надетому на шею молодой женщины.
Женщина была явно беременна, и на ее голову был надет шлем-маска в виде клетки. Это устройство было похоже на маску позора, которые иногда использовались в Бретонии для наказания крестьянок за сплетни и сквернословие. Но эта вещь наполнила Калара особенным отвращением, потому что в ней было что-то колдовское и противоестественное. Тени вокруг нее корчились, словно живые, на ней были выгравированы страшные руны, которые светились со зловещей яркостью, связывая женщину столь же крепко, как цепи и маска.
На столбах был растянут грубый навес - тяжелый холщовый парус с норсканского корабля, как догадался Калар. Навес давал женщине некоторую защиту от непогоды, а снаружи круга из столбов были разожжены костры. На земле под женщиной были расстелены меха, но из-за натянутых цепей она не могла лечь на них - в лучшем случае она могла только сидеть, вытянув голову вперед, цепи заставляли ее сидеть прямо. То, что с кем-то обращаются с такой жестокостью, само по себе вызывало у Калара отвращение, но такое обращение с беременной женщиной было чем-то непостижимым.
Вокруг столбов стояли два десятка вооруженных охранников, повернувшихся спиной к кострам, чтобы те не мешали их ночному зрению, но Калар не обратил на них внимания, его взгляд не отрывался от беременной женщины. Хотя она тоже была призрачной и расплывчатой, и ее лицо было закрыто отвратительной маской-клеткой, Калар узнал в ней что-то невероятно знакомое.
- Элизабет… - прошептал он в ужасе.
Призрачные силуэты ближайших часовых немедленно повернулись к нему. Один из норсканцев пробормотал что-то, глядя прямо на Калара, и одной рукой сделал жест, отгоняющий духов. Калар схватился за меч, сжав кулак на богато украшенной рукояти.
Другие часовые подняли оружие и щиты, настороженно оглядываясь вокруг. Элизабет, словно пробужденная внезапной тревогой ее пленителей, застонала и подняла голову, ее цепи зазвенели.
- Во имя Владычицы… - прошептал Калар, невольно сделав шаг вперед.
Один норсканец пролаял что-то на своем грубом языке и поднял к губам рог, чтобы протрубить сигнал тревоги, который поднимет на ноги всю норсканскую армию.
Реол неожиданно пришел в движение. Он выхватил свой священный меч Дюрендиаль, засиявший в этом призрачном царстве теней эфирным пламенем. Такое же пламя засверкало в глазах рыцаря Грааля, пылая гневом Владычицы, и норсканцы отшатнулись от него, а на их лицах отразился ужас, когда перед ними внезапно появился грозный призрак.
Рыцарь Грааля разрубил голову первого часового вместе с рогом, который тот едва успел поднять. Клинок прошел сквозь череп, мозг и зубы с такой легкостью, словно раскаленный нож сквозь сало. Не успела половина черепа норсканца отлететь в сторону, как Реол шагнул вперед и убил еще двоих, его клинок молниеносно разрубил мускулистый торс одного, а второй умер мгновенно, когда рыцарь Грааля неуловимым выпадом в лицо пронзил насквозь его череп. Реол двигался с такой сверхъестественной ловкостью и скоростью, что еще никто не успел сделать ни одного движения, а трое норсканцев уже были мертвы.
- Бей их! - воскликнул Реол, и Калар, выхватив из ножен клинок Гарамона, бросился навстречу призрачной фигуре норсканца с топором. Калар заметил, что его меч тоже светится, хотя и гораздо слабее. В его глазах на мгновение все расплылось, когда он вышел из царства теней снова в реальность.
Все ощущения вернулись, обрушившись на Калара потоком, ошеломляющим своей яркостью. Шум боя вокруг казался оглушительным, он снова чувствовал и обжигающий ледяной ветер, и жар костров, горевших поблизости. Он чувствовал запах крови и смерти.
Калар всадил клинок в глотку норсканца, прежде чем враг успел отреагировать на его появление. Голубые глаза варвара выпучились, когда меч, рассекая плоть, разрубил позвоночник, кровь, пузырясь, хлынула из смертельной раны.
Лодетэр и Малорик зарубили еще двух часовых, и когда Калар выдернул клинок из трупа норсканца, он увидел, как Бертелис раскалывает череп еще одному. Реол двигался в схватке с невероятной скоростью, словно живой аватар гнева Владычицы, каждый удар его клинка убивал врага.
Через пару мгновений все охранники были мертвы. Калар подбежал к Элизабет. Она встала при звуках боя, и Калар видел ее большие глаза, изумленно смотревшие вокруг из-за решетки ее страшной маски. Калар изумленно смотрел на ее раздутый живот, который явно указывал, что она была на последних сроках беременности. Как такое возможно? Когда он видел ее в последний раз - тогда в битве, на спине мамонта, всего три недели назад - она была тонкой и стройной, как всегда.
Он беспомощно посмотрел на цепи, сковывающие Элизабет, не зная, как освободить ее. Внезапно рядом оказалась Анара. Она положила руки на железный ошейник вокруг шеи Элизабет, произнесла одно-единственное слово… сверкнула вспышка света, и ошейник развалился.
Когда цепи больше не удерживали ее, Элизабет обмякла, склонившись, и Калар подхватил ее на руки.
- Сильное колдовство, - сказал Реол, глядя на шлем-маску на голове Элизабет.
- Снимите это с нее, - умоляюще произнес Калар.
- Попытаюсь, - сказала Анара. Возложив руки на клетку из черного железа, она закрыла глаза. Из-под ее ладоней пошел дым, и Калар закашлялся от зловония горящей плоти. Элизабет, неспособная говорить из-за железного кляпа с шипами, застонала от боли, и Калар крепко держал ее странно незнакомое тело, не давая ей упасть.
- Брат… это от тебя? - спросил Бертелис, глядя на беременную Элизабет.
Калар покачал головой.
Ужасные руны, выгравированные на прутьях железной клетки, засветились багрово-красным. Калар увидел, как по лицу Анары потекли капли пота, а ее лоб покрылся морщинами от боли. Дым и вонь горелого мяса продолжали подниматься из-под ее рук, и руны на клетке-маске засветились еще ярче. Наконец раздался звук, похожий на треск льда, и страшная железная конструкция разломилась на части и свалилась с головы Элизабет. Кожа с рук Анары так и осталась прилипшей к раскаленному железу.
Анара упала, потеряв сознание от боли, но Реол успел мягко подхватить ее. Калар посмотрел на открывшееся лицо Элизабет.
Она в ответ взглянула на него с улыбкой, от которой кровь застыла в его венах. Глядя в ее глаза, он увидел, что они стали черными, словно ночь, будто в них закапали чернила.
Калар выпустил ее из рук, отпрянув, будто внезапно понял, что обнимает гниющий труп.
- Ты не Элизабет… - выдохнул он.
- Да, я не она, - сказало существо, носившее тело Элизабет. Оно начало говорить на языке, от звука которого у Калара свело живот от ужаса. Вокруг из ниоткуда возникли чудовищные рогатые тени. Он услышал дьявольский шепот в ушах, и меч выпал из его онемевших пальцев.
Потом он ощутил, как призрачные когти вонзаются в его плоть, и, застонав от боли, рухнул на колени.
== '''ГЛАВА 12''' ==
Оскверненный храм изнутри был полон дыма костров и запахов пота и жарящегося мяса. К уцелевшим балкам крыши поднимался шум пьяного веселья. Воины кричали, поднимали рога с хмельным питьем и смеялись. Молодой скальд рассказывал сагу о подвигах Кнута Кровавого, берсеркера из племени скелингов, который сражался в войске самого Вечно Избранного Асавара Кула.
Этот прославленный герой принимал участие в разграблении кислевитского города Праага два века назад. Утолив жажду крови там, он потом отправился на север и вошел в сердце земель, которых коснулись сами боги, где мечты и кошмары становились реальностью. Скелинги слушали с удовольствием, ревом и криками выражая свое одобрение, когда скальд повествовал о битве между Кнутом и могучим Жаждущим Крови - высшим демоном Кхарната. Этот бой закончился тем, что берсеркер сломал хребет демона, и Силы даровали ему самому демоничество и вечную жизнь, вознаградив его упорство.
В одном углу храма вспыхнула драка. Огромный бородатый хускарл, бушуя в пьяной ярости, разбросал нескольких норсканцев, опрокинув столы с едой и питьем. Один из его неудачливых противников вылетел из окна с топором в спине, разбив цветное стекло, еще полдюжины валялись на полу в крови. Еще один взвыл, когда хускарл ударом кулака, словно молотом, раздробил ему руку.
Ярл Стирбьорн сидел, откинувшись на спинку своего трона, поставленного на ступенчатый помост, едва прислушиваясь к словам Зумары. Гном Хаоса, стоявший на одну ступень ниже трона, злобно рычал, брызгая слюной:
- … обещал мне рабов, человечек! А мы тут сидим на этом забытом Хашутом камне, и ничего не делаем!
- Терпение, Зумара, - сказал Стирбьорн, отмахиваясь от слов разъяренного гнома. - Когда ведьма родит мне сына, мы снова вторгнемся в земли южан.
- Ты лжешь, человечек, - заявил Зумара, поставив ногу на помост. Боевые псы Стирбьорна сразу же вскочили, оскалив зубы и зарычав на гнома. Зумара, ничуть не испугавшись, зарычал в ответ на них, хотя подходить ближе не стал. Стирбьорн прикрикнул на псов, и они тут же сели обратно, не отрывая взгляда от гнома.
- Когда эта сука наконец ощенится, ты наверняка поспешишь обратно в земли скелингов, - сказал гном. - Но если ты не исполнишь своего обещания, я наберу себе рабов из твоего народа, и начну с твоих дочерей.
Фрайгерд и Рефна, стоявшие по обе стороны трона своего отца, ощетинились. Рефна схватилась за меч, ее лицо исказилось от ярости. Гном был ростом вполовину ниже светловолосой воительницы, но весил раза в три больше нее. Хмыкнув, он потянулся за своим двусторонним топором.
- Позволь мне вырвать его сердце и принести его в жертву Кхарнату, отец! - сказал Рефна.
Стирбьорн поднял руку, чтобы предотвратить возможное насилие, и весело посмотрел на гнома.
- Только дурак стал бы оскорблять женщину скелингов, Зумара, - сказал он. - Их ярость куда смертоноснее, чем даже у мужчин.
- А тот, кто думает, что может обмануть дави, тот мертвый дурак, - прорычал гном.
Бьярки сидел, скрестив ноги, у подножия трона Стирбьорна, прислушивался к разговорам вокруг и, опустив голову, улыбался про себя. В действительности он был согласен с заявлением гнома: Стирбьорн слишком размяк. Провидец полагал, что ярл скелингов останется в Бретонии после великой победы на вороньих полях и пройдет путем разрушения по его родине, столь ненавистной ему. Бьярки жаждал участвовать в этой резне, в истреблении людей, которые тогда отвернулись от него. Он так давно мечтал вернуться в поместье своего отца и убить там всех. И он не ожидал, что ярл, словно испуганный ребенок, спрячется здесь, на этом острове, чтобы его сын родился в безопасном месте, не позволяя тем самым сбыться кровавым мечтам Бьярки.
- Твой сын должен быть рожден в окружении смерти! - возражал Бьярки Стирбьорну в первый день после победы. - Первым звуком, который он услышит, должен стать шум боя! Вопли умирающих, рев победителей, лязг стали, разрубающей плоть!
Стирбьорн схватил его за горло, лицо ярла вспыхнуло гневом, глаза сверкнули.
- Кто здесь ярл? Помни свое место, Маленький Медведь.
Стирбьорн оттолкнул его. Бьярки поморщился, потрогав синяки вокруг шеи. Он не привык к такому обращению. Каким бы жилистым и мускулистым он ни был, по сравнению с могучими скелингами он выглядел тощим и маленьким. А Стирбьорн был крупнее, чем любой из его избранных хускарлов. Однако лишь немногие из скелингов осмелились бы навлечь на себя гнев богов, применив насилие к их избранному провидцу.
Прежде чем Бьярки смог прохрипеть проклятие, Стирбьорн указал на него толстым пальцем.
- Не возражай мне в этом, Бьярки, - предупредил его ярл опасным голосом. - Ты мне как сын, но я не буду рисковать моим ''родным'' сыном, оставаясь здесь, в чужой стране.
Бьярки знал, что многие из скелингов были недовольны решением ярла покинуть страну южан. Он слышал шепот недовольства среди вассальных вождей, служивших Стирбьорну. И когда после рождения сына ярл объявит о возвращении в Норску, провидец вовсе не удивится, если Стирбьорну будет брошен вызов, и ему придется сражаться, чтобы сохранить власть, которую он так успешно удерживал последние несколько десятилетий.
Бьярки оторвался от этих размышлений, внезапно почувствовав, что магические руны, сковывавшие ведьму Хегтесс, разрушены.
- Ведьма! - закричал он, вскочив на ноги и прерывая спор Зумары со скелингами. - Она освободилась!
Стирбьорн мгновенно вскочил с трона и схватил свои топоры Гарм и Горм.
- За мной! - взревел он, и его оглушительный голос разнесся по оскверненному храму.
Все замерли, молодой скальд замолчал на полуслове, даже буйный бородатый хускарл, державший за шиворот очередного противника и готовившийся проломить ему голову, остановился.
Сметая всех со своего пути, ярл помчался к боковой двери, ведущей во двор храма, за ним бежали его боевые псы. Бьярки бросился вдогонку за своим ярлом, за ним устремились дочери Стирбьорна, а секунду спустя - и все воины, присутствовавшие в храме, выхватив мечи и топоры.
Казалось, будто ледяные клинки вонзились в его плоть, и Калар задыхался от боли, чувствуя, как они проникают все глубже, к его сердцу. За всю свою жизнь он не чувствовал такой страшной боли, и его глаза едва не выскочили из орбит, когда он попытался сосредоточить взгляд на лице призрачного существа перед ним.
Оно было не более реальным, чем тень, и Калар мог смотреть прямо сквозь него, хотя в нем можно было смутно различить подобие странного, лишенного черт лица. Оно повернуло голову и склонилось к Калару, внимательно глядя на него, словно проявляя любопытство к боли, которую оно же причиняло. Калар застонал от невыносимой боли, когда эфирные когти существа окружили его сердце. Он знал, что оно может убить его в любой момент; все, что нужно было сделать - сжать призрачную руку, и сердце Калара лопнет, как дыня под ударом молота.
Кошмарный призрак, казалось, наслаждался мучениями Калара. Он видел, как силуэт тени содрогается, словно смеясь от удовольствия, слышал ее возбужденный шипящий шепот. Он в ужасе смотрел, как тень подняла другую руку к его лицу, острые, словно иглы, когти из черного дыма были готовы пронзить его мозг. И Калар никак не мог помешать этому, парализованный болью и ужасом.
Шипение страшной тени внезапно оборвалось, и она отвернула свое странное лицо от Калара, словно услышав какой-то звук. Клинок Реола, сверкающий, словно ртуть, разрубил ее призрачную голову, и тень испустила ужасный вопль.
Калар упал, задыхаясь от боли, когда тень выдернула свои когти из его плоти. Длинные конечности призрачного существа судорожно сжались, оно забилось в агонии. Голова призрака была разрублена пополам, каждая половина странно свисала с плеч, и Калару показалось, что он сходит с ума, когда поверх очертаний тени стал проявляться второй силуэт.
Это была ужасная бескожая тварь, она корчилась в агонии, от ее разрубленной головы поднимался словно маслянистый дым. У твари не было ни глаз, ни носа, только безгубый рот, наполненный маленькими острыми зубами. Демон жутко взвыл и забился как будто в судорогах. Калар видел эту страшную картину, наверное, лишь долю секунды, после чего демон снова стал призрачной тенью, но теперь Калар знал, что он узрел истинный облик этого существа.
Потом оно пропало, рассеявшись черным дымом и оставив после себя зловоние гниющего мяса. Калар смутно слышал крики своих товарищей рыцарей, и слышал, как Бертелис хрипит от боли.
Грудь Калара онемела от прикосновения когтей демона, но к пальцам постепенно возвращалась чувствительность, и, поднявшись на ноги, Калар подобрал свой выпавший из рук меч. Тени мелькали вокруг, и он увидел, как одна из них поднялась между ним и Бертелисом. Младший брат Калара отступая, пытался отогнать призрака взмахами меча. Глядя сквозь призрачного демона, Калар видел лицо брата, искаженное от боли и ужаса.
Демон скользнул вперед, и клинок Бертелиса прошел прямо сквозь его призрачное тело. Удар никак не повредил дьявольской тени, нависшей над Бертелисом и занесшей когтистые руки, готовясь вонзить их в его плоть. Калар закричал и бросился вперед, клинком Гарамона ударив призрачную тварь.
Ее шепот перешел в вопли, и тень повернулась к нему, а из раны демона шел маслянистый дым. Тварь нанесла удар длинной когтистой рукой, и снова на долю секунды Калар увидел ее истинный облик. Обнаженные мышцы бескожей руки демона блестели от крови, и из кровоточащей плоти пальцев на шесть дюймов выступали острые кривые когти. Калар отскочил, увернувшись от когтей, и ударом серебристо сверкавшего клинка Гарамона отрубил руку демона по локоть. Тварь снова взвыла. Новым ударом Калар рассек шею демона. Было такое ощущение, что удар пришелся лишь по воздуху, но демон растворился во тьме, оставив после себя трупное зловоние.
Двое парравонцев Лодетэра лежали на земле, корчась в агонии. Калар видел, как рухнул третий рыцарь, когда одна из теней вонзила когти в его голову. Несчастный забился в ужасных мучениях, кровь хлынула из его носа, язык вывалился изо рта, глаза закатились, а сам он корчился в жутких судорогах, мышцы рук и ног затвердели, как от столбняка, спина неестественно выгнулась.
Умиравший страшной смертью человек, казалось, привлек внимание демонов. Они склонились над ним, их головы были лишь в нескольких дюймах от лица умирающего, и словно полностью поглощенные этим зрелищем, демоны забыли обо всем остальном. Вокруг каждого из умирающих собралось несколько демонов, увлеченно наблюдавших за последними мгновениями их жизни.
Лодетэр яростно ударил своим клинком, и две тени рассеялись черным дымом. Калар видел, что Малорик отступает от еще двух демонов, появившихся из ниоткуда, лицо наследника Сангасса было бледным, его меч проходил сквозь призраков, не причиняя им вреда. Бертелис выругался, ударив мечом другую тварь без всякого результата.
- Держись со мной, - велел Калар, отгоняя тварей древним мечом Гарамона, который, как говорили, был благословлен самой Владычицей. Он всегда думал, что это всего лишь легенда, но теперь поверил в нее. Тени-демоны боялись сверкающего клинка, и старались держаться подальше, злобно что-то шепча.
Очистив от врага какое-то пространство перед собой, Калар рискнул бросить взгляд вокруг.
Анара уже поднялась с земли, опираясь на свой белый посох, ее глаза были устремлены на… существо, похожее на Элизабет. Калар вскрикнул, когда трое теней набросились на его сестру, но он напрасно испугался. Когда они метнулись к ней, подняв эфирные когти, фрейлина Владычицы прошептала что-то и ударила посохом о землю. Вспыхнула ослепительно сверкающая сфера света, полностью закрывшая Анару. Двое демонов, попавшие в сферу, мгновенно превратились в дым. Третий отпрянул, но его тут же разрубил пополам сияющий клинок Реола.
Глаза рыцаря Грааля сверкали волшебной силой, он приближался к безумно хохотавшей ведьме. Из-за ее плеч и простертых рук появлялись десятки демонов-теней, летевших на святого паладина, вставая на его пути, а ведьма пятилась к краю скалы.
Реол рубил и рубил их, шагая вперед, его клинок мелькал в ослепительном танце, тело рыцаря Грааля изогнулось, словно он боролся против сильной бури. Десятки демонических теней летели на него, протягивая призрачные когтистые руки, чтобы пронзить его, но Реол, непрерывно и молниеносно двигаясь, прорубался сквозь них, прокладывая путь к ведьме.
Калар охнул, почувствовав, как бритвенно-острые ледяные когти вонзились в его ногу, и вся нога сразу же онемела. Бертелис закричал, но он ничем не мог повредить призрачным демонам, и Калар уже думал, что сейчас умрет. Этого не произошло благодаря Лодетэру, разрубившему своим сияющим мечом спину тени, нависшей над Каларом. Демон взвыл, и его тело рассеялось в воздухе черным дымом.
Кивнув в знак признательности, Калар повернулся, его меч описал в воздухе сияющую дугу, отгоняя очередного демона. Он увидел Малорика, окруженного тенями, наследник Сангасса поднял свой щит, пытаясь отразить удар демона, но это была тщетная попытка. Призрачная рука прошла сквозь щит, и Малорик закричал.
На мгновение давний соперник Калара смотрел прямо на него - сквозь напавшего демона - и Калар увидел в глазах Малорика отчаяние. Калар знал, что Малорик слишком горд, чтобы звать на помощь, и секунду спустя, увидел в глазах наследника Сангасса пламя ненависти.
«Он не ожидает, что я приду к нему на помощь», понял Калар, и снова почувствовал противоречивые эмоции: удовлетворение от того, что Малорик сейчас умрет, и некое возмущение от того, что Сангасс ожидает бездействия с его стороны.
Еще один демон возник за спиной Малорика. Наследник Сангасса не заметил новой угрозы и не ожидал, что тень сейчас вонзит свои когти в его голову.
Все как будто замедлилось. Смутно Калар услышал боевой клич норсканцев, и понял, что враг их обнаружил. Маленький отряд рыцарей будет уничтожен очень быстро, но сейчас это, казалось, было не столь важным. Весь мир Калара словно сжался; все, что он видел сейчас - что его смертельный соперник сейчас погибнет.
Потом все вокруг снова замелькало очень быстро.
Калар закричал, предупреждая Малорика о новой угрозе, и прыгнул вперед. Его клинок сразил одного из демонов, оказавшегося на его пути, на мгновение мелькнул жуткий истинный облик твари, потом она рассеялась зловонным дымом. Малорик, вероятно, думая, что следующим ударом Калар зарубит его, поднял щит и приготовился ответным ударом всадить меч в шею Калара, не подозревая об опасности за спиной.
Тень, стоявшая позади Малорика, нанесла удар, и Калар бросился вперед, чтобы вмешаться. В тот самый момент, когда эфирные когти демона прошли сквозь шлем наследника Сангасса, Калар сделал выпад над плечом Малорика, и пронзил демона.
На мгновение он увидел слепое бескожее лицо твари, пронзенное его мечом, прежде чем демон испарился.
Меч Малорика оказался лишь в нескольких дюймах от горла Калара, глаза наследника Сангасса были широко раскрыты от потрясения. Калар отвернулся от него, бросившись атаковать других демонов, окружавших их обоих.
Лодетэр поднял к губам серебряный рог и протрубил в него, после чего повернулся, чтобы встретить бежавшую на них орду норсканцев. Еще больше парравонских рыцарей было убито, их оружие оказалось бесполезным против демонов. Группы дьявольских теней все еще стояли над корчившимися в агонии телами, с восхищенным шипением наблюдая, как люди умирают.
Реол сражался против настоящего потока демонов. Они полностью окружили его, нанося удары когтями. Было невозможно определить, сколько их, потому что их силуэты слились в один кошмарный вихрь ярости, кружившийся вокруг рыцаря Грааля и почти полностью скрывший его из вида.
Калар отвел взгляд от сражавшегося Реола, снова услышав рев врагов из плоти и крови. Поток норсканцев устремился на рыцарей, подняв топоры и копья. Впереди их мчался огромный воин, в котором Калар узнал их вождя - гигант семи футов ростом, с сединой в волосах и бороде. В каждой руке вождь варваров держал по огромному топору, а его лицо было маской ярости.
Двое громадных боевых псов вырвались вперед, обогнав хозяина и устремившись прямо на Калара, но вождь прорычал команду, указав на ведьму. Псы мгновенно изменили направление, устремившись к ведьме, которая продолжала пятиться к краю утеса.
Лодетэр снова затрубил в рог и, разрубив призрачное тело очередного демона, бросился навстречу норсканцам.
Анара кричала какие-то слова, которые Калар не мог понять. Он догадался, что она произносит заклинание, и, крича громче и громче, она снова ударила посохом о землю. Ударил порыв ветра и снова сверкнула вспышка света, взорвавшись с колоссальной силой.
Калара швырнуло на землю, почти ослепив, но когда он, поднявшись, моргнул, то увидел, что последние демоны исчезли.
Ведьма, казалось, тоже была ошеломлена могуществом магии Анары, но быстро пришла в себя. Калар ощутил глубочайшее отвращение, увидев, как черты лица Элизабет исказились ненавистью и злобой, когда она посмотрела на Анару, и почувствовал, что ведьма собирается с силами.
В ее черных глазах сверкнула молния, но прежде чем ведьма успела выпустить ее, один из огромных норсканских псов повалил ее, и его челюсти сомкнулись на руке ведьмы. Раздался отвратительный хруст костей, когда зверь перекусил ей руку, и ведьма закричала от боли, ее сосредоточенность на заклинании была нарушена. Другой пес прыгнул на нее, вцепившись ей в бедро и тряся головой, швырнул ведьму, словно тряпичную куклу.
Потом на рыцарей набросились норсканцы. Огромный вождь варваров первым убил врага, разрубив топором одного из парравонцев. Страшный топор прорубил доспехи, плоть, ребра и позвоночник, забрызгав все вокруг кровью. Рыцарь упал, разрубленный надвое.
Мелькнул топор, направленный в голову Калара, и он с трудом смог отбить удар отчаянным движением меча, хотя сила удара едва не сломала ему руку. Наконечник копья чиркнул по его шлему, и Калар вслепую ударил мечом. Внезапно тяжелый сапог со страшной силой врезался в его грудь, швырнув его на землю.
Взлохмаченный длинноволосый норсканец прыгнул ему на грудь. Этот варвар был далеко не таким крупным, как остальные, и его волосы и глаза были темными, тогда как другие норсканцы были светловолосыми и со светлыми глазами. Однако он казался даже более свирепым, чем его товарищи, его глаза сверкали безумием и неким подобием того сверхъестественного света, который сиял в глазах Анары, и Калар подумал, что это, наверное, какой-то норсканский колдун или жрец. Мускулистая грудь варвара была покрыта татуировками, на его плечи наброшена звериная шкура. Взгляд Калара скользнул по змеевидному кинжалу, который норсканец держал в обеих руках, нацелив клинок в горло рыцаря. Калар отчаянно пытался сбросить свирепого дикаря, но безрезультатно.
В лицо норсканца врезался щит, сломав ему нос и сбросив его с груди Калара. Бертелис встал перед братом, защищая его, пока Калар вставал на ноги.
Норсканский вождь сразил еще одного парравонца, разрубив его от макушки до грудной клетки. Голова другого рыцаря слетела с плеч, срубленная огромным мечом, который держал гигант в черной броне, выглядевший невероятно пьяным.
Исполненный ярости взгляд вождя был устремлен мимо рыцарей, отчаянно пытавшихся сформировать оборонительный круг против окружавшей их орды норсканцев. Калар рискнул оглянуться назад, чтобы увидеть, что там происходит. Лишь в нескольких футах от края мыса Реол ударом ноги отбросил одного из псов от Элизабет. Зверь отчаянно цеплялся за край скалы, но не удержался и с воем полетел на камни внизу. Другого пса рыцарь Грааля пронзил колющим ударом меча, держа его двумя руками, словно огромный кинжал. Меч пробил мускулистую шею пса, пригвоздив его к земле. Зверь умирал, корчась и рыча в луже горячей крови.
Калар услышал, как норсканский вождь взревел в ярости, бросившись на рыцаря Грааля и отбрасывая с пути своих воинов.
Ведьма, держась одной рукой за раздутый живот, пыталась встать на ноги. Другая рука была окровавлена и безжизненно висела. Но в ведьме еще оставалась колдовская сила. Она резко вдохнула, в ее глазах сверкнули искры.
Лодетэр снова протрубил в серебряный рог, и воздух над ведьмой внезапно наполнился хлопаньем крыльев. Белый силуэт огромного коня появился из-за края утеса, в его седле сидел рыцарь. Ведьма резко повернулась и протянула руку к пегасу, с ее пальцев сорвалась вспышка энергии и ударила пегаса в грудь.
Крылатый конь закричал, его плоть начала иссыхать и отмирать, словно темное колдовство вытягивало из тела всю влагу. Его мышцы сохли, кожа сморщивалась, и уже через мгновение из тела пегаса выпирали ребра, как у трупа месячной давности, а голова представляла собой лишь череп, обтянутый высохшей кожей, иссохшие глаза ввалились в пустых глазницах.
Кости сломались, будто сухие ветки, не в силах больше выдерживать вес пегаса, и несчастное существо рухнуло на землю, с треском ломая крылья. Пегас ударился о землю, сломав все четыре ноги, и весь высохший, но еще каким-то странным образом живой, перевалился через край утеса, увлекая с собой всадника.
Ведьма снова повернулась к Анаре, но фрейлина Владычицы, подняв посох, ударила ее прямо между глаз. Удар свалил ведьму, и она без чувств упала на землю.
Из-за края утеса вылетали другие пегасы, нырявшие в гущу схватки. Они били норсканцев своими мощными крыльями, ломая руки и повергая врагов на землю, их копыта проламывали черепа. Только на одном пегасе сидел всадник, и этот рыцарь всадил свое копье в тело одного из норсканцев, пронзив варвара насквозь.
- По коням! - скомандовал Лодетэр, прыгая в седло своего пегаса, уже расчистившего от врагов пространство вокруг хозяина. Внезапно брошенное копье ударило парравонского рыцаря в плечо, пробив наплечник и вонзившись глубоко в мышцы. Лодетэр содрогнулся, захрипев от боли.
Бертелис едва отразил мощный удар, искореживший его щит, но молниеносным ответным выпадом разрубил горло врагу, из смертельной раны фонтаном хлынула кровь. Повернувшись, Бертелис быстро вскочил в седло пегаса.
Перед Каларом приземлился пегас, отгоняя норсканцев ударами копыт.
- Что с Реолом и Анарой? - крикнул Калар, пытаясь разглядеть их в хаосе боя.
- С ними все хорошо, - ответил Лодетэр, вырвав копье из раны в плече и отбросив его. - Скорее в седло, Гарамон!
Калар сунул ногу в стремя и мгновенно вскочил в седло. Мелькнул вражеский клинок, нацеленный в него, Калар парировал удар своим мечом, разнесся звон стали о сталь. Пегас встал на дыбы и взмахнул крыльями, и Калар быстрым ударом сверху вниз разрубил шлем и череп норсканца.
Управляя пегасом с помощью коленей, Калар развернул его, бросив взгляд вокруг.
Пегас поблизости упал, его ноги были подрублены топором, белоснежную шерсть залило кровью. Еще один рыцарь был убит, яростная норсканская воительница вырвала его из седла и зарубила. Норсканцы полностью окружили рыцарей; короткая передышка, которую дало прибытие пегасов, была потеряна.
Лодетэр уже поднялся в воздух на своем крылатом коне, другие пегасы тоже нетерпеливо стремились взлететь.
Еще один пегас был убит, огромный топор разрубил его грудь. Рухнув на землю, крылатый конь сбросил с себя всадника и придавил его своей тяжестью.
Калар ударил мечом по руке норсканца, пытавшегося схватить поводья его пегаса. Отрубив пальцы варвару, Калар сам едва избежал удара топора.
- Пошел! Пошел! - крикнул он, пришпорив пегаса. Крылатый конь сорвался в галоп, отбрасывая с пути норсканцев и, разбежавшись, поднялся в воздух. Мимо головы Калара пролетело брошенное копье. Он увидел, как еще один из взлетавших пегасов с воплем упал - тяжелый топор, кувыркаясь в воздухе, попал пегасу в правое крыло, сломав его.
Поднявшись в воздух, Калар посмотрел вниз. Он увидел Анару в седле пегаса и Реола, который садился на другого крылатого коня, держа в руках бесчувственное тело ведьмы.
Калар увидел, как вражеский вождь с бешеным ревом бросился к Реолу. На пути предводителя варваров оказалась Анара, ее пегас встал на дыбы, в воздухе мелькнули могучие копыта с серебряными подковами. Норсканец, не устрашенный мощью крылатого коня, рванулся вперед, схватил пегаса за поводья и с нечеловеческой силой пригнул его к земле. Заставив пегаса потерять равновесие, норсканский вождь всадил в его шею огромный топор, фонтаном хлынула кровь.
Пегас Реола вряд ли смог бы нести троих, и Калар отчаянно рванул поводья, разворачивая своего пегаса в сторону Анары. Она успела соскочить со своего умирающего скакуна и теперь оказалась лицом к лицу со страшным вождем норсканцев.
Калар направил своего пегаса вниз, намереваясь атаковать врага со спины, его меч со свистом рассек воздух.
Норсканец почувствовал угрозу и успел отскочить, перекатившись и лишь на дюйм избежав клинка Калара. Пегас, опустившись, ударил копытами о землю, и Калар протянул руку сестре. Они взялись за руки, и фрейлина Владычицы вскочила на пегаса позади брата. Могучий крылатый конь, пробежав несколько шагов, спрыгнул с края утеса и взлетел в небо.
Калар оглянулся через плечо и увидел, как пегас Реола, державшего бесчувственное тело Элизабет, взлетел за ними. Огромный вождь норсканцев, стоя на краю утеса, со сверкающими яростью глазами рычал в бешенстве.
Отвернувшись, Калар устроился поудобнее в седле и похлопал пегаса по шее.
Бьярки подошел к Стирбьорну, вытирая кровь с разбитого носа. Ярл с яростью смотрел, как белые силуэты пегасов исчезали вдалеке, направляясь на восток.
- Я хочу вернуть ее, Бьярки! - прорычал Стирбьорн, посмотрев на провидца, в глазах ярла горел гнев богов. - Даже если для этого придется перебить всех этих ублюдков южан до последнего, я верну ее!
Бьярки улыбнулся и в предвкушении облизал острые зубы.
== '''ГЛАВА 13''' ==
За стенами замка Леонуа, стоя в тени огромной цитадели, Клод дрожал от холода и пытался выпрямиться, насколько это позволяла его горбатая спина. Йомен-стражник, проходя вдоль рядов крестьян, хмурился и выкрикивал приказы. Клоду снова повезло - лишь немногим из жителей предместий на материке позволили пересечь пролив и укрыться за стенами крепости на острове.
Норсканцы появились на горизонте с рассветом, и паника расползлась по предместьям, как вши по ночлежке. Вдалеке были видны паруса бесчисленных кораблей варваров, занимавших море, насколько хватало взгляда. Крестьяне десятками тысяч устремились к пристаням, отчаянно пытаясь попасть на борт одной из барж, перевозивших грузы и людей между городом на материке и крепостью на острове.
В мирное время эти баржи делали между материком и островом по полдюжины рейсов в день, перевозя продовольствие, рабочих и герцогские налоги. Их шкиперы служили герцогам Леонуа уже много поколений и хорошо знали свое дело. Лишь когда море было особенно бурным, они прекращали перевозки.
Охваченные страхом толпы простолюдинов бежали к пристаням, вспыхивали драки в отчаянных попытках проникнуть на плоскодонные баржи, но их встретил гарнизон ратников герцога, имевших приказ никого не пускать. В разгоревшейся драке были убиты десятки людей, но ратники сдерживали толпу, пока не подошел отряд рыцарей герцога. Рыцари въехали в толпу, убивая бунтовщиков десятками и заставив остальных рассеяться.
Только тем, кого сочли пригодным для участия в обороне - тем, кто мог сражаться - было позволено переправиться на остров, потому что пространство за стенами замка было ограничено, и невозможно было дать убежище всем, кто в нем нуждался. Тем, кто был сочтен бесполезным для обороны замка - в их число вошли женщины, дети, старики и больные - ратники герцога советовали бежать на запад и искать убежища в деревнях в дне пути отсюда. Никакой охраны им не предоставили - все способные держать оружие были нужны для защиты замка в предстоящей осаде.
Один крикливый торговец из крестьян, толстый и самодовольный, начал ругать ратников, крича, что долг герцога - защищать тех, кто трудится на него и платит ему налоги. Клод поспешил отойти подальше от глупого торговца, как и остальные крестьяне поблизости - они уже догадывались, что будет дальше. Ратники с дубинками избили толстяка до полусмерти, оставив его валяться в грязи и крови. После этого никто больше не смел открыто выражать свое недовольство. Они понимали и принимали свою участь, и не жаловались на нее. По крайней мере, пока их могли слышать ратники.
Клод услышал слух, что знаменитый рыцарь Лодетэр, Возлюбленный Парравона, две ночи назад провел смелый налет на норсканцев и спас прекрасную принцессу из плена варваров. Также слышал Клод и то, что эту историю рассказывают люди, нанятые парравонским рыцарем. Хотя кто-то мог сказать, что это клевета, Клод был готов поверить, что так оно и есть.
Эта история выглядела очень героической и романтической, особенно в преувеличенных пересказах прошлой ночью, но сейчас, когда стали ясны ее последствия, Клод очень хотел, чтобы Лодетэр оставил эту принцессу там, где она была. Крестьянин никогда не видел от знати ничего хорошего, напротив, знатные превращали его жизнь в сплошные несчастья. Теперь ему, вероятно, придется умереть здесь из-за какой-то знатной девки. Все те, кому не позволили укрыться в замке Леонуа, тоже скорее всего обречены на смерть - а это около десяти тысяч крестьян. Клод с мрачным весельем - но отнюдь не с удивлением - подумал, что знатные вполне готовы пожертвовать жизнями стольких простолюдинов, чтобы спасти одного из своих.
Тем не менее, Клод, будучи эгоистом и себялюбцем, очень радовался, что оказался одним из тех, кого сочли достаточно сильным, чтобы участвовать в обороне замка. Конечно, ему не хотелось сражаться - раньше ему уже приходилось участвовать в войне в Бордело, и тогда он был напуган до ужаса. Но Клод считал, что за крепкими стенами замка куда безопаснее, чем вне их.
И это суждение оказалось правильным. Спустя лишь несколько часов после того, как корабли норсканцев были замечены на горизонте, варвары окружили крепость на острове, и сотни их кораблей причалили к берегам материка. Со стен крепости бретонцы бессильно наблюдали, как варвары разоряют поселения на материке. Пепел сгоревших домов все еще кружился в воздухе, падая с неба, словно темное подобие снега. Бретонцы видели, как всадники врага помчались на запад. Клод подумал, что мало кто из крестьян, бежавших из предместий к западу, выживет.
Несколько норсканских кораблей были потоплены камнями из огромных требюше, стрелявших с башен крепости. Гигантские противовесы приводили в движение огромные рычаги боевых машин, тяжелые камни взлетали высоко в воздух, и хотя большинство из них не долетало до вражеских кораблей, с плеском падая в океан, некоторые норсканские корабли, оказавшиеся в пределах досягаемости, были разбиты в щепки. Бретонцы на стенах разражались радостными криками, когда вода вокруг разбитых тонущих кораблей окрашивалась кровью - упавших в море норсканцев пожирали акулы, следовавшие за кораблями. Но вскоре настроение защитников крепости снова стало мрачным, когда они увидели, насколько многочисленны силы врага.
За пределами дальности требюше норсканцы сформировали блокаду острова. Их корабли были связаны вместе, образовав непреодолимую стену, и еще сотни их прибывали к берегам материка. Несколько кораблей были не похожи на остальные - огромные, с гигантскими клетками, встроенными в палубы. Что было в этих клетках, Клод не мог разглядеть, но раздававшийся оттуда трубный рев заставлял его кишки сжиматься от ужаса.
Варвары рассеялись по горящим улицам предместий, и Клод видел, что тысячи их отправляются на север и юг. Он надеялся, что, возможно, норсканцы уйдут, чтобы поискать более легкую добычу, но его надежды рухнули, когда несколько часов спустя варвары начали возвращаться и тащить с собой свежесрубленный лес. Наверняка для лестниц, таранов и тому подобного.
Враги работали весь день, и теперь, когда наступали сумерки, было похоже, что варвары готовятся к первому штурму замка. Клод снова содрогнулся. Он надеялся ускользнуть и найти место, чтобы спрятаться, но пока такой возможности не представилось. «Терпение», сказал он себе. В хаосе боя скрыться будет куда легче.
Вообще-то Клод не ожидал, что придется драться. Стены замка были огромными - действительно, эта крепость была самым громадным из всех замков, которые он когда-либо видел. И Клод даже представить не мог, как враг будет штурмовать ее.
Рев тысяч рогов оторвал Клода от размышлений.
- Ну все, подонки, вот и началось! - крикнул йомен-стражник, которому было поручено превратить Клода и других необученных крестьян в хоть какое-то подобие боевой силы. Остальные рекруты - в основном фермеры, лавочники и бродячие торговцы - выглядели напуганными, неуклюже держа свои простые копья. Никому из них не выдали щитов, не говоря уже о доспехах. И почти никому из них раньше не приходилось держать в руках оружие.
- Даже не думайте пытаться сбежать! - прорычал йомен. - Я предупредил ратников, чтобы они убивали каждого, кто не будет стоять и сражаться! А теперь пошли!
Ратники в белых табардах с красной львиной головой на груди окружили новых рекрутов и погнали их вперед, подталкивая древками алебард. Клод обнаружил, что его с группой других крестьян ведут по узким улицам крепости к восточным стенам.
Оказавшись у подножия стены, он задержался, бросив взгляд вверх. Лестница, ведущая на стену, была узкой и крутой и не имела перил, так что если человек оступится, ничто не спасло бы его от падения. Клод судорожно глотнул.
- Чего встал? - пролаял один из ратников, толкнув Клода.
- Боюсь высоты, - ответил Клод.
Ратник фыркнул и отвесил ему крепкий подзатыльник, от которого у Клода лязгнули зубы.
- Пошел! - велел ратник.
Клод начал подниматься, прижимаясь к стене и стараясь держаться как можно дальше от края ступеней.
Наконец, потея и дрожа от страха, он добрался до верха огромной стены. Здесь было куда холоднее, потому что ничего не защищало от ледяного ветра. Тысячи лучников уже стояли на стенах, со связками стрел, сложенными у бойниц. Клод протолкнулся мимо них и взглянул за зубцы стен. От увиденного у него перехватило дыхание.
Уже наступала ночь, но врага было хорошо видно благодаря пожарам, все еще бушевавшим в городках на материке. Больше тысячи норсканских кораблей - каждый из которых был полон свирепых варваров - быстро шли на веслах к острову.
Начали грохотать бессчетные барабаны и с материка, и с приближавшихся кораблей, и со всего норсканского флота, окружавшего остров. Десятки тысяч голосов издали рев, от которого кровь стыла в жилах.
Осада Леонуа началась.
Калар стоял рядом с Бертелисом и имперским послом Дитером Вешлером, наблюдая за наступавшими норсканцами с восточного привратного укрепления. Кузены Калара - Бальдемунд, Хьюбальд и Тассило стояли рядом. Рыцари Бастони были полностью облачены в доспехи, поверх которых они надели геральдические табарды и плащи. Забрала их шлемов были подняты, и каждый держал руку на рукояти меча.
Дитер, напротив, был одет по моде Империи, которая бретонцам казалась вычурной и диковинной. Он носил черную лакированную кирасу с золотым изображением двухвостой кометы - символом древнего героя-варвара, которому подданные Империи поклонялись как богу-покровителю. На ногах его были высокие до колен сапоги для верховой езды и ярко-синие рейтузы с чрезмерно выступающим гульфиком. Рукава его шелкового кафтана были широко раздуты и украшены разрезами, а с черного шлема-салада свисали ярко-красные перья - грифона, как он сказал.
Однако наибольшее неодобрение бретонских рыцарей вызывала не одежда, а оружие имперского посла. Он носил на поясе саблю в ножнах - более легкую и на вид более хрупкую, чем любой бретонский меч - и пару пистолетов. Калар видел, как Дитер использовал это оружие в бою, и уважал его убойную силу, хотя бретонские рыцари могли пользоваться стрелковым оружием разве что на охоте. Из всех людей, собравшихся на площадке привратного укрепления, только Дитер не смотрел на норсканские корабли, идущие к острову. Все его внимание было сосредоточено на оружии, которое он благоговейно держал в руках - это был многоствольный мушкет. Не обращая внимания на отвращение на лицах рыцарей вокруг, посол любовно поглаживал странное оружие.
- Это, - сказал Дитер, говоря на бретонском с сильным акцентом, - «Кружащаяся Кавалькада Смерти» работы фон Майнкопфа!
- Здорово, - протянул Бертелис.
- Да, она прекрасна, не правда ли? - сказал Дитер, вращая стволы оружия. - Скорострельный мушкет - воплощение великолепных технологий Империи!
Калар хмыкнул, не особенно слушая. Норсканские корабли уже были почти досягаемы для выстрелов требюше.
- Вы знаете, что инженеры Нульна создали механического коня? - продолжал Дитер. - Этот великолепный механический скакун во всех отношениях превосходит лошадь из плоти и крови. Просто чудо.
Это привлекло внимание Калара, и он с удивленным лицом оглянулся на имперского посла, полагая, что это, возможно, какая-то странная штука, которую не вполне правильно перевели. Покачав головой, Калар снова повернулся к врагу. Воздух был наполнен грохотом тысяч барабанов, раздававшимся со всех направлений, напоминавшим Калару звук каких-то чудовищных кузнечных мехов; или, возможно, дыхание некоего инфернального божества.
- Это не полномасштабный штурм, - сказал Тассило. - Они просто проверяют силу нашей обороны.
- Что-то их слишком много для этого, - заметил Хьюбальд.
- А что происходит там? - спросил Калар, глядя на материк. Там на холме, господствовавшем над береговым плацдармом, захваченным норсканцами, шла какая-то работа. Калар уже понял, что вождь норсканцев не был неразумным варваром. Тактика, которую норсканцы использовали при разгроме армии Леонуа, говорила о плане хитрого и опытного стратега, и Калар подозревал, что военачальник врага и сейчас задумал какую-то хитрость.
- Они что-то строят? - предположил Тассило.
Дитер достал предмет в виде цилиндра, в каждый торец которого было вставлено стекло, и приставил его к одному глазу. Бретонцы за его спиной удивленно переглянулись, не представляя, что делает этот странный имперец.
- Они окапываются, - заявил Дитер, убрав цилиндр от глаза и спрятав его обратно без всяких объяснений.
- Они… что? - переспросил Тассило.
- Они создают укрепленную позицию. Это обычная практика в Империи. Для… - Дитер махнул рукой, подыскивая подходящее слово, - для артиллерии, - сказал он наконец. Бретонцы непонимающе смотрели на него.
- Боевая машина. Пушка, - сказал он, не найдя подходящего слова на бретонском языке.
- Наши требюше туда не добьют, - сказал Калар, с тревогой глядя на это укрепление вдалеке.
Название гигантских камнеметов словно стало сигналом - первый требюше выстрелил.
Петля из кожаных ремней, прикрепленная к рычагу огромной боевой машины, взвилась в воздух, высоко метнув тяжелый камень, помещенный в нее. Крестьяне на стенах разразились криками одобрения. Еще десяток требюше выстрелил, зашвырнув огромные камни в темнеющее небо.
Первый камень, просвистев в воздухе, разнес в щепки мачту норсканского корабля и пробил корму, убив дюжину гребцов. Корабль мгновенно начал тонуть, и норсканцы бросились с него за борт, пытаясь спастись в бурном море. Огромные фонтаны воды поднялись там, где камни не попали в цель, но еще несколько кораблей было потоплено, их корпуса разбиты в щепки, и сотни норсканских воинов погибали в зубах акул, разрезавших бурные волны.
Но еще очень много кораблей оставалось на плаву, и они приближались к острову на большой скорости, их украшенные драконьими головами носы отбрасывали с пути обломки и барахтавшихся в воде воинов. Ряды весел поднимались и опускались с превосходной синхронностью, сила гребцов быстро несла корабли по океану.
Несколько кораблей наскочили на острые скалы и подводные рифы, приблизившись к острову, их днища проламывались от ударов, и воины на борту были обречены на смерть в ледяной воде. Но на каждый корабль, потопленный попаданием из требюше или наскочивший на рифы, оставалась еще дюжина продолжавших двигаться к крепости.
Первые норсканские корабли выбросились на мягкий песок восточного побережья острова, и воины мгновенно спрыгивали с них и по колено в воде бежали к стенам крепости. Рыцари и йомены на стенах отдали приказ лучникам, и в воздух взвились сотни стрел. Первая волна норсканцев, высадившихся на берег, была выкошена почти полностью, но на берег выбрасывался корабль за кораблем, и новые воины спрыгивали с них на песок.
Группы одетых в меха воинов несли с кораблей десятки поспешно сколоченных лестниц. Воздух наполняли новые залпы стрел, выкашивавшие норсканцев сотнями, но варвары продолжали идти вперед, не обращая внимания на потери, равнодушно переступая через трупы товарищей.
Дитер подошел к бойнице, держа в руках заряженный многоствольный мушкет.
- Позвольте, - сказал он, но лучники-крестьяне, выпускавшие стрелы через бойницы, не расслышали его вежливой просьбы.
Бертелис отвесил подзатыльник лучнику-крестьянину, нагнувшемуся за стрелой. Лучник, уродливый здоровяк с бородавками по всему лицу, пробурчав извинения, отодвинулся к другой бойнице.
Дитер мрачно покосился на Бертелиса и, кивнув крестьянину, подошел к бойнице и прицелился из мушкета.
Секунду спустя раздался оглушительный грохот, оружие резко дернулось в руках Дитера, извергнув клубы едкого дыма. Щелкнул механизм, стволы повернулись, и Дитер выстрелил еще раз. Снова повернулись стволы, и снова он выстрелил. Каждый выстрел нес смерть врагу, с сокрушительной силой пробивая доспехи и черепа. Дыма поднялось столько, что имперского посла почти не было видно, и Калар закашлялся. Дитер выстрелил из двух последних стволов, хотя Калар сомневался, что он мог разглядеть цели в таком дыму.
Сморгнув слезы от порохового дыма, Калар подошел к южной бойнице привратного укрепления и бросил взгляд на длинную восточную стену.
На ней стояли сотни лучников, но когда штурмующие прислонили к стене первые лестницы, лучники отошли назад, уступив места у бойниц ратникам, рыцарям и мобилизованным крестьянам с копьями.
Они начали отталкивать лестницы копьями и алебардами, и несколько лестниц удалось свалить, норсканцы, уже взбиравшиеся по ним, посыпались в толпу своих товарищей у подножия стены. Из башен и привратного укрепления в норсканцев продолжали лететь сотни стрел. Варвары падали с лестниц, когда стрелы вонзались в их тела, но некоторые упорно продолжали карабкаться к бойницам, не обращая внимания на древки стрел, торчавшие из их плеч и спин.
Со стен полилось кипящее масло и смола, ошпаривая плоть и выжигая лица норсканцев, заставляя глаза вытекать из глазниц, словно растопленный жир. Новые корабли выбрасывались на песок западного берега, и Калар видел, что это была лишь часть сил норсканцев.
Еще больше лестниц было прислонено к западной стене, ниже привратного укрепления, где находился Калар, и он увидел, что первые берсеркеры врага уже добрались до бойниц. Они перескакивали за зубцы стен с диким ревом, размахивая топорами и мечами.
Алебарды били по их рогатым шлемам, копья вонзались в их тела, но норсканцы, казалось, не замечали ран, и с бешеной яростью сеяли смерть вокруг себя. Калар увидел, как огромный, почти обнаженный варвар с тремя стрелами, торчавшими из его татуированного тела, получил удар мечом в грудь, перелезая за зубцы, но даже это не остановило его. С пеной у рта он отрубил голову ударившему его рыцарю, и голова полетела далеко вниз, за стены крепости.
Другие норсканцы перелезали за ним на стену, пользуясь брешью в обороне, которую пробил этот берсеркер, и Калар мгновенно заметил опасность.
- За мной! - закричал он, выхватив меч и бросившись к ступеням.
Удар алебарды обрушился на плечо берсеркера, и одна его рука неподвижно повисла, но и это его не остановило. Он всадил свой топор в шею одного крестьянина, а другого ударом ноги сбросил со стены.
Калар, проталкиваясь мимо ратников и лучников, спустился по ступеням с привратного укрепления на стену и бросился к огромному норсканцу, достигавшему более шести с половиной футов ростом.
- За Бастонь! - воскликнул Калар.
Услышав его крик, норсканец повернулся к нему и взмахнул топором. Калар присел, увернувшись от удара, и всадил меч в живот варвара. Из страшной раны хлынула кровь, на каменную кладку вывалились кишки, наполнив воздух мерзким зловонием. Норсканец уронил топор, взревев от боли и ярости, но еще не умер. Он схватил Калара за шею и сдавил с такой силой, что раздался стон сминаемого металла доспехов.
В шею берсеркера вонзился меч, и варвар наконец рухнул. Калар, отдышавшись и кивнув в благодарность Бертелису, вырвал свой клинок из внутренностей врага. Подбежали и другие рыцари, тоже заметившие угрозу, и последние норсканцы, которым удалось перелезть через стену, были изрублены.
Калар увидел, как двое крестьян пытаются оттолкнуть лестницу от стены, толкая ее назад, и выругал их за глупость.
- Толкайте ее вбок! - приказал он. Крестьяне тупо уставились на него, и Калар снова выругался. Вернув в ножны окровавленный клинок Гарамона, он подобрал алебарду из рук убитого ратника. На другой стороне от лезвия у алебарды был страшно выглядевший крюк, обычно используемый для того, чтобы стаскивать рыцарей с седла, и Калар зацепил этим крюком верх лестницы.
- Помогите мне! - велел он, и двое крестьян, подскочив, тоже ухватились за алебарду. Совместными усилиями они стащили лестницу вбок. Она начала падать как раз в тот момент, когда рычащий норсканец добрался до ее вершины. Варвар прыгнул на стену, схватившись за зубец одной рукой, но удар дубины размозжил его череп, и он полетел вниз.
Падающая лестница заскользила по стене, набирая скорость, и задев другую лестницу, установленную почти рядом, сбила ее. Всего на землю обрушились три лестницы, убив и покалечив десятки норсканцев.
Сражение бушевало еще час, и правая рука Калара словно налилась свинцом от усталости, когда наконец варвары затрубили отступление.
Тысячи врагов были убиты, груды трупов усеяли землю под стенами. Отряды крестьян сбрасывали со стен тела варваров. Они добивали раненых норсканцев, когда находили их, но таких было неожиданно мало - враги сражались до смерти, превозмогая боль от страшных ран и заставляя бретонцев добивать их множеством ударов. Трупы бретонских крестьян, убитых в первой атаке тоже бесцеремонно сбрасывали со стен.
Погибших же рыцарей с почтением уносили со стен и несли на площадь у защищенной гавани Леонуа. Там их подобающим образом возлагали на погребальные костры, скрещивая им руки на груди. Тела рыцарей оставались в полных доспехах, их щиты складывали у ног владельцев. Их даже отмыли от крови, насколько это было возможно, поэтому казалось, что лежащие рыцари просто отдыхают. Тех рыцарей, которые получили особенно страшные раны, укрыли плащами.
Когда погребальные костры зажглись, весь замок погрузился в скорбное молчание.
- Это только начало, - произнес Бертелис, глядя, как пламя пожирает тела убитых рыцарей.
Калар и сам знал, что дальше будет куда хуже.
== '''ГЛАВА 14''' ==
Усталый, измученный и все еще облаченный в окровавленные доспехи, Калар постучался в тяжелую дубовую дверь. В коридоре было темно, слабый свет шел только от свечей в подсвечниках, установленных в стенных нишах через каждые пять ярдов. В арочные окна дул ледяной ветер с моря, заставляя пламя свечей мигать, а тени от него двигаться в безумной пляске на каменных стенах.
Дверь открыл мрачный сенешаль герцога, жестом велев соблюдать тишину, и пригласил Калара войти. Из комнаты доносились приглушенные голоса.
Калар вошел, и сенешаль тихо закрыл за ним дверь. В помещении было гораздо теплее, ярко горели два камина, расположенные в противоположных стенах. Это был личный кабинет герцога Леонуа, и Калар вошел сюда с благоговейным трепетом.
Потолок был высоким, и восточную и западную стены украшали портреты прежних герцогов Леонуа. Некоторые из них стояли в героических позах, поставив ногу на труп сраженного врага, или стоя на скале, гордо смотрели вдаль. Другие сидели верхом на могучих боевых конях, или сражались с грозным врагом. Все картины выглядели удивительно драматичными и невероятно живыми. На самых старых портретах герцоги носили старинные доспехи и старомодные прически и одеяния. Между картинами вдоль стен стояли тщательно начищенные комплекты древних доспехов.
Южная стена была занята препарированными головами опасных хищников и чудовищ, убитых прежними герцогами. Калар увидел огромную голову виверны, голову каменного тролля и страшную голову вождя орков с кожей такой темной, что она казалась почти черной. Некоторых существ Калар даже не узнал; одна голова принадлежала ящероподобному чудовищу с оскаленной пастью и воротником из ярко-красной кожи вокруг обрубка шеи; голова другого существа, похожего на огра, но с кожей, казавшейся каменной; еще одна голова принадлежала зверю очень злобного вида с разверстой пастью и густой черной гривой. Калар подумал, что это, наверное, голова мантикоры. Были и головы гигантских кабанов, и огромных экзотических саблезубых кошачьих, и громадный череп гуманоида, раз в десять больше человеческого. Над ними всеми размещалась голова черного дракона, ее пасть была открыта, словно в вечном безмолвном реве.
Внимание Калара привлекло вежливое покашливание, и, покраснев, он повернулся к северной стене, понимая, что засмотрелся на все эти диковины, открыв рот, словно какой-нибудь крестьянин. У камина стояла небольшая группа рыцарей, которые негромко разговаривали, когда Калар вошел, но сейчас они замолчали и повернулись к нему.
С покрасневшим лицом Калар поклонился рыцарям.
Его взгляд мгновенно был прикован к Реолу. Рыцарь Грааля словно господствовал над всем окружением, излучая силу и власть, другие же рыцари, стоявшие вокруг него, явно демонстрировали ему свое почтение. Лицо Реола казалось нестареющим, он едва заметно кивнул Калару, и легкая улыбка мелькнула на его губах. Молодой лорд Гарамон мгновенно почувствовал себя более уверенно.
Калар не знал рыцарей, стоявших рядом с Реолом, но судя по их гербам, богато украшенным доспехам и роскошным одеяниям, он понял, что это знатные вельможи герцогского двора. Вероятно, они были родственниками герцога Адаларда - по крови или через брак. Все они были не меньше чем на десять лет старше Калара, и вероятно, являлись самыми знатными рыцарями герцога.
Тут же оказался и Малорик, бросивший мрачный взгляд в сторону Калара, который только издевательски ухмыльнулся в ответ. Похоже, что ненависть Малорика лишь усилилась после того, как Калар спас ему жизнь в бою с варварами на острове Ландри.
Имперский посол Дитер Вешлер вежливо поклонился Калару. Все в имперце было аккуратно, упорядочено и точно подогнано, от тщательно закрученных усов до каждой складки раздутых рукавов. Даже его движения были точными и эффективными.
С ними стоял и Лодетэр, приняв драматическую позу, простирая руку к огню, а его светлые волосы эффектно рассыпались по плечам. Он презрительно взглянул на Калара.
- Ты заблудился что ли? - громко спросил Лодетэр.
Калар, которого вопрос застал врасплох, ответил не сразу.
- Я… э… - только и смог произнести он.
- «Э». Очень содержательный ответ, - протянул Лодетэр. - Мы здесь ждем герцога Леонуа, так почему бы тебе не пойти… куда-нибудь и не оставить важные вопросы людям более достойным?
Калар снова покраснел, пытаясь придумать ответ. Он заметил, что Малорик злорадно усмехнулся, но Лодетэр еще не закончил.
- С нас хватит и одного бастонского… дворянина, - произнес Возлюбленный Парравона, небрежно махнув в сторону Малорика. - Я имею в виду «дворянина» в самом широком смысле слова. Но чтобы их было двое?
Один из рыцарей Леонуа не удержался от смеха, и с лица Малорика улыбка исчезла мгновенно. Калар хотел провалиться сквозь пол, чувствуя на себе насмешливые взгляды всех присутствующих.
- Молодой лорд Гарамон прибыл сюда по моему приглашению, - негромко произнес Реол, глядя на парравонского рыцаря. - Вы сомневаетесь в правильности моего решения, Лодетэр?
Лодетэр, к его чести, почти не испугался, страх вызвать неудовольствие рыцаря Грааля лишь на мгновение мелькнул на его лице.
- Я всего лишь пошутил, - моментально нашелся парравонец. - И если мой юмор был неправильно понят, то приношу свои самые смиренные извинения. Парравонские шутки часто… не понимают.
Лодетэр низко поклонился Реолу. Выпрямившись, он отбросил свои длинные светлые волосы через плечо и улыбнулся Калару победоносной улыбкой.
- Надеюсь, ''никто'' не был оскорблен, - сказал он.
- Ни в коем случае, - промямлил Калар. Реол подмигнул ему за спиной Лодетэра.
К радости Калара рыцари возобновили разговор, которые вели до его появления, перестав обращать на него внимание. Он подошел к группе, но оставался на почтительном расстоянии, делая вид, что заинтересованно слушает.
Беседа в основном шла между рыцарями Леонуа и Лодетэром и была малоинтересна для Калара. Они обсуждали политические дела герцогства и придворную жизнь, и Калар был изумлен, с какой небрежностью они говорили о подковерной борьбе, интригах и заговорах в политике могущественных бретонских феодалов. Судя по их разговору, политические интриги при королевском дворе в Курони были настолько же смертельно опасны, как и любое поле боя; во многом даже более того, потому что на поле боя хотя бы точно знаешь, кто враг. А при дворе, как понял Калар, было настоящее змеиное гнездо интриг, заговоров и лжи. Будучи лордом-кастеляном Гарамона, он знал, что ему придется принимать участие, по крайней мере, в политике Бастонского герцогства, но эта мысль его совсем не радовала. Он считал, что совершенно не подходит для таких дел.
- Монфор просто дурак, - ядовито говорил Лодетэр. - Он утратил много влияния при дворе из-за своего тупого упрямства в торговых делах. Его указы ограничивают поток товаров, идущий через перевал…
- Перевал Удара Топора? - спросил Дитер, сосредоточенно нахмурив лоб, пытаясь успеть все понять в быстрой речи парравонца.
Горная долина, известная картографам Империи как Перевал Удара Топора представляла собой самый доступный путь между Бретонией и родиной Дитера. Она пролегала между гигантскими пиками Серых Гор, разделявших два сильнейших государства людей. С обеих сторон границы у входа в узкую долину стояли сильные крепости, охранявшие этот путь. С бретонской стороны это был замок Монфор, с имперской - Хельмгарт. В долине между двумя неприступными замками множество раз случались бои, ибо мир между Бретонией и Империей был хрупок, и часто прерывался кровопролитными стычками.
Лодетэр посмотрел на Дитера, словно думая, стоит ли ему вообще отвечать на этот вопрос чужестранца. Наконец он кивнул и отвернулся, продолжив беседу с рыцарями Леонуа.
- Но у его жены ума хватает. Монфор изрядно разбогател благодаря ее ловким делишкам. Ужасная женщина. Лучше бы она родилась мужчиной, - сказал Лодетэр.
- Еще лучше, если бы ее удушили сразу после рождения, - добавил один из рыцарей Леонуа. Его товарищи засмеялись.
Двойные двери, противоположные тем, через которые вошел Калар, вдруг распахнулись, и беседа умолкла. В комнату вошел толстый человек в одеяниях герцогского двора.
- Лорд Адалард, герцог Леонуа, и госпожа Анара! - объявил он куда громче, чем было необходимо, и отошел в сторону. Все присутствовавшие рыцари опустились на одно колено, почтительно склонив головы.
- Встаньте, - послышался суровый голос, и, выпрямившись, Калар увидел, что в комнату вошел герцог в сопровождении Анары, слегка опиравшейся на его руку. Герцог был облачен в боевые доспехи. Взгляд Анары отрешенно скользил по комнате, словно она видела что-то, чего не могли увидеть остальные присутствовавшие.
- Мы не знаем, когда противник атакует снова, поэтому сразу перейдем к делу, - заявил герцог, остановившись и окинув взглядом собравшихся рыцарей. Слуга быстро поднес ему кресло, но герцог отмахнулся. - Потери?
Сенешаль выступил вперед, раскрыв книгу в кожаном переплете.
- Девятнадцать благородных рыцарей убито, - сказал он. - Сорок два ранено. Из них девять больше не смогут сражаться, а еще семерым потребуется несколько месяцев на выздоровление.
- Крестьяне? - спросил герцог.
- Менее двух сотен убитых, - ответил сенешаль.
- Примерная оценка потерь противника?
- Вероятно…убито не менее одиннадцати сотен варваров, - предположил сенешаль.
- Если нам удастся сохранить такое соотношение потерь, мой лорд, то у противника не будет шансов преодолеть нашу оборону, - сказал один из придворных герцога, очень толстый маркиз, на его жирных пальцах сверкало множество колец. - Мы сможем удерживать их здесь много месяцев, не так ли?
- Это слишком дорогая цена, Карабас, - ответил герцог. - И кто знает, что будет делать Л’Ангвиль, пока мы здесь сидим в осаде? Наверняка вторгнется в мои владения. Он же настоящая свинья.
- Есть возможность снять осаду, мой лорд, - заявил другой придворный, тощий и мрачный барон.
- Расскажите же о ней, Бруссар, - велел герцог.
- Мы отдадим варварам то, что они хотят. Отдадим им эту девчонку.
Калар изумленно уставился на него, открыв рот.
- Ха! - фыркнул маркиз, нахмурившись. - Замок Леонуа никогда не был взят врагом. Нам нечего бояться этой толпы дикарей. Почему мы, словно напуганные дети, должны отдать им то, что они хотят?
- Один раз мы уже недооценили их, - сказал герцог. - И всем нам известно, что случилось в результате этого. Я не хочу повторять эту ошибку.
- Но мой лорд… Неужели вы считаете, что замок может пасть? - сказал маркиз. - Он стоит нерушимо более пятнадцати веков и выдержал дюжину осад.
- Верно, Карабас, - кивнул герцог. - Но это не ответ на предложение барона.
Он оглядел собравшихся, и его взгляд остановился на Лодетэре.
- Что скажете?
- Я дал клятву защищать тех, кто не может защитить себя, мой лорд, - напыщенно произнес парравонский рыцарь. - И я скорее умру, чем нарушу ее.
- Благородно сказано, - заметил герцог. - Но я чувствую, что сейчас будет оговорка.
- Вы столь же проницательны, сколь и доблестны, мой лорд, - поклонился Лодетэр. - Если бы без всякой тени сомнения было известно, что эта леди, которую я и лорд Реол спасли - действительно та, кем кажется, то и спорить было бы не о чем. Но я своими глазами видел, что она владеет нечестивым колдовством. Она одержима демонами. Я предлагаю отдать эту ведьму норсканцам.
Герцог уклончиво хмыкнул. Мгновение он задумчиво смотрел в пол, потом поднял глаза, глядя то на Малорика, то на Калара.
- А вы двое? Я полагаю, вы оба… неравнодушны к этой девушке.
Калар облизал губы, мысли в его разуме завертелись.
- Мне не безразлична судьба леди Элизабет, это так, - медленно произнес Малорик. - Но я не уверен, что это… существо - действительно она.
- Анара? Это Элизабет? - спросил Калар, глядя на сестру, которая тихо говорила сама с собой. Казалось, она не услышала вопроса, и несколько рыцарей обеспокоенно переглянулись. Она засмеялась, потом нахмурилась, продолжая что-то шептать.
- Анара, - позвал ее Реол, осторожно прикоснувшись к ее руке. Она замолчала и казалась несколько испуганной, словно была внезапно разбужена из крепкого сна. Она тепло улыбнулась рыцарю Грааля, на мгновение напомнив Калару ту девочку, какой он ее помнил.
- Твой брат задал тебе вопрос, - сказал Реол.
- Это Элизабет? - спросил Калар, когда фрейлина Владычицы повернулась к нему. - Это Элизабет мы привезли с собой?
- Да, - печально ответила Анара. - И нет.
Калар недоуменно нахмурился.
- Это тело Элизабет, - пояснила фрейлина Владычицы. - Но ее душа не обитает в нем.
- Одержима, как я и говорил, - прошептал Лодетэр.
- Не понимаю, - сказал Калар.
- Ее тело - марионетка, - грустно усмехнулась Анара, сделав жест рукой, будто управляет марионеткой. - Она им не владеет. Сначала я думала, что она может быть там… заключена в своем теле и беспомощна, словно пассажир, плывущий на корабле, но не управляющий им… Но это не так. Она… пропала.
- Пропала? - переспросил Калар.
- Пропала, - повторила Анара.
- Ты можешь изгнать это… эту сущность, которая завладела телом девушки? - спросил Реол.
- Да, - сказала Анара.
- Элизабет снова будет собой? - спросил Калар.
- Да. Нет. Может быть, - Анара пожала плечами. Ее глаза снова будто заволокло туманом. - Если она жива, то есть шанс, что Элизабет вернется. Это может случиться сразу, или занять годы… или не случиться никогда. Возможно, она не найдет пути назад. Она может остаться бродить в мире духов, заблудившаяся и слепая. Или, может быть, она уже прошла сквозь завесу в царство Морра. Возможно, она не захочет вернуться.
- И все же стоит рискнуть, - сказал Калар.
Малорик согласно кивнул.
- Хорошо, - сказал герцог Адалард. - Попытайтесь вернуть ее. А если она не вернется, тогда мы отдадим ее норсканцам? Лорд Реол, что вы скажете?
- Вы знаете мой ответ. Немыслимо даже думать о том, чтобы отдать благородную женщину Бретонии этим демонопоклонникам. Даже если она уже мертва, она заслуживает лучшего, чем отдать ее тело врагу. И если это означает обречь на смерть всех до последнего рыцарей Леонуа, я бы ответил то же самое, - сказал Реол. - Как и вы, мой лорд.
- Верно, - кивнул герцог. - Тогда решено. Наши судьбы в руках Владычицы и отваги тех, кто защищает этот замок.
- Нам нечего бояться этих дикарей, мой лорд, - сказал маркиз Карабас. Калар помнил, что маркиза не было при разгроме армии Леонуа три недели назад, и лишь печально покачал головой, считая слова Карабаса пустой бравадой.
- Что это за шум? - вдруг спросил Лодетэр.
Сначала Калар не слышал ничего, но потом кроме воя ветра послышался странный звук издалека, похожий на рев пламени в кузнечном горне. И этот звук приближался.
Взревели рога, раздались крики ужаса и паники, по всему замку поднялась тревога. Внезапно грянул жуткий грохот, словно раскат грома прямо над головой, и земля задрожала. Калар почувствовал, как трясется каменный пол, комплекты доспехов, расставленные вдоль стен, зазвенели. Старинный канделябр, стоявший на каминной полке, вдруг полетел на пол, и разбился бы, если бы Лодетэр не успел его подхватить. Когда земля перестала содрогаться, парравонец поставил канделябр обратно на полку.
- Это землетрясение? - спросил Лодетэр.
- Нет, - покачал головой Реол. - Это норсканцы.
Еще один огромный огненный шар взлетел высоко в небо, за ним тянулся след демонического огня. Калар выскочил на верхнюю площадку главной башни и подбежал к восточным бойницам, другие рыцари бросились за ним по ступеням, отталкивая с пути изумленных ратников. Калар заметил, что этот шар огня взлетел с того места, где, как они видели ранее, варвары строили укрепления. По всему замку были слышны крики паники.
Сияющая комета осветила небо, словно небольшое солнце, хотя свет, излучаемый ею, был зловещим багрово-красным, окрасивший все вокруг в рубиновые оттенки своим демоническим сиянием. Падая на замок, огромный огненный шар издавал рев, словно разъяренный дракон. Бурные воды пролива между островом и материком были освещены красным светом, и Калар увидел сотни норсканских кораблей, быстро идущих на веслах к острову. Начинался второй штурм.
- К оружию! - закричал Калар, бросившись обратно на лестницу, ведущую вниз.
На полпути по темной винтовой лестнице Калара вдруг швырнуло в стену, ступени под ним затряслись; огненный шар явно попал в цель, и от его взрыва содрогнулся весь остров. Выругавшись, Калар оттолкнулся от стены и снова побежал вниз по этажам главной башни.
Тяжело дыша, Калар спустился на первый этаж и выбежал во внутренний двор цитадели. Ратники бежали к восточной стене, и Калар остановился перевести дыхание. За ним во двор выбежали Реол и Дитер.
Небо вновь наполнилось страшным ревом, и Калар, прикрыв глаза рукой, увидел, как еще один огненный шар устремился с небес к замку. Даже издалека Калар чувствовал исходивший от него жар. Огненный шар неудержимо летел на одну из огромных башен, возвышавшихся над восточной стеной. Калар с ужасом наблюдал за происходящим.
Люди устремились прочь от обреченной башни, бросившись бежать по обеим сторонам стены от нее, и прыгая со ступеней, ведущих с нижних этажей башни во внутренний двор. С верха же башни был только один выход - узкая винтовая лестница, и, несомненно, сейчас на нее бросились десятки людей, давя друг друга. Калар понимал, что скорее всего никто из них не спасется.
Ревущий дьявольский снаряд со страшной силой ударил в верхнюю часть башни, окутав ее красным пламенем. Весь замок задрожал от удара, и верхние два этажа башни были уничтожены мгновенно. От сверхъестественного жара камень расплавился и потек по стенам как сироп, тонны раскаленных каменных осколков разлетелись во все стороны.
Сотни людей были пожраны адским пожарищем. Те, что были на верхних площадках башни, погибли мгновенно, их плоть и кости сразу сгорели, даже огромные требюше рассыпались пеплом. У тех, кто оказался внутри башни, кожа лопалась от жара и легкие наполнялись обжигающе раскаленным воздухом. Верх башни разлетелся, словно глиняный горшок, забытый в раскаленной печи, рассыпавшись градом каменных обломков. Тем, кого убило взрывом сразу или раздавило раскаленным камнями, еще повезло, но тех, кто не погиб мгновенно, живыми факелами разбросало на сотни футов.
Раскаленные и оплавленные каменные осколки посыпались на здания в периметре крепости, пробивая черепичные и соломенные крыши, десятки которых сразу же охватило пламя.
Стены замка Леонуа нерушимо противостояли ордам неупокоенных мертвецов из проклятого Музильона, отразили не одну атаку темных эльфов из-за морей. Они выдерживали попадания огромных камней из катапульт, удары таранов и даже огонь пушек имперского флота. Но сейчас, спустя лишь несколько минут такого обстрела, стало ясно, что замок Леонуа обречен, если не заставить замолчать вражескую артиллерию.
Раскаленный докрасна каменный обломок размером с голову человека, кувыркаясь, летел прямо в Калара. Выкрикнув предупреждение, Калар метнулся в сторону. Камень попал в ратника, стоявшего поблизости, и начисто снес ему голову.
Раздался страшный грохот, и Калар, посмотрев вверх, увидел, что вся верхняя половина башни - то, что от нее осталось - обрушилась. Земля снова затряслась, когда сотни тонн камня рухнули, подняв огромную тучу пыли.
- Клянусь кровью Жиля ле Бретона… - потрясенно произнес Калар, видя это ужасное разрушение.
- Даже пушки Нульна не настолько сильны, - заметил Дитер, чье лицо покраснело от быстрого бега по лестнице.
- Если это продолжится, через несколько часов от всего замка Леонуа останутся лишь раскаленные руины, - с пылающими от ярости глазами сказал Реол.
Треск деревянных рычагов возвестил о том, что требюше снова начали обстрел. Норсканские корабли были уже близко. Сотни рыцарей и ратников бросились к бойницам. Калар уже хотел присоединиться к ним, когда услышал слова Реола.
- Вражескую артиллерию нужно уничтожить, - мрачно произнес рыцарь Грааля.
- Рыцари Лодетэра? - предположил Калар.
Реол покачал головой.
- Парравонцев слишком мало.
- Что же тогда? - спросил Калар, испытывая мучительное чувство безнадежности. - Требюше до них не добьют. А сделать вылазку мы не сможем - нужно преодолеть пролив.
- Это место не всегда было островом, - задумчиво сказал Реол. - Давно, во времена Жиля ле Бретона, здесь, ниже этого холма, был город. Тогда он был величайшим городом Бретонии, предметом зависти всех остальных… пока гнев Мананна не отправил его на дно морское. Дорога к главным воротам замка шла вдоль гряды холмов - сейчас еще можно заметить, где эта гряда. Она создала нечто вроде дамбы под водой.
Теперь Калар вспомнил, что видел мощеную дорогу, ведущую от восточных ворот замка прямо в океан. Тогда он не придал этому значения, но теперь живо представил себе затопленную землю под волнами моря и раскинувшийся на ней город. Он вполне мог поверить, что та дорога когда-то шла вдоль гряды холмов, начинаясь от деревянных стен форта, на месте которого был потом выстроен замок Леонуа.
Еще один шар дьявольского пламени взвился в воздух, оторвав Калара от его размышлений.
Пока он не понимал, какое отношение к делу имел этот урок истории от рыцаря Грааля, и не представлял, как можно уничтожить вражескую боевую машину - если только Реол не предлагает переплыть пролив. Почувствовав на себе непроницаемый взгляд рыцаря Грааля, Калар невольно содрогнулся.
Реол склонил голову набок, словно прислушиваясь к голосу, который Калар не слышал. Молодой кастелян Гарамона беспокойно переминался с ноги на ногу, его рука нервно сжимала эфес меча. Снова бросив взгляд на восточные стены, Калар увидел, что лучники на них готовятся стрелять. Ему не терпелось присоединиться к защитникам. Он знал, что его брат и кузены были там - Калар оставил их на стенах, когда ему передали приглашение явиться в кабинет герцога.
Был слышен рев варварских рогов и грохот барабанов, и Калар уже собирался оставить рыцаря Грааля и бежать на стену, когда Реол внезапно оторвался от своих раздумий.
- Вели седлать коня, - приказал рыцарь Грааля, направившись к конюшням.
- Что? - переспросил Калар, его желание сражаться вместе с братом побуждало его скорее бежать на стену. - Зачем?
Реол остановился и повернулся к Калару, затрепетавшему под его пылающим взором. Рыцарь Грааля, казалось, сиял изнутри магическим светом, глаза его горели жаром святости, и Калар невольно сделал шаг назад. Какая нечистая сила заставила его сомневаться в приказе святого паладина?
Калар опустился на одно колено и склонил голову, не в силах выдержать взгляда рыцаря Грааля.
- Простите, мой лорд, - прошептал он. - Ваш приказ будет исполнен.
Реол лишь кивнул, после чего отвернулся и пошел к конюшням. Калару пришлось бежать, чтобы не отстать от рыцаря Грааля.
Огненный шар ударил в участок восточной стены, в ночи раздались вопли боли и ужаса. Пятидесятифутовый участок стены рухнул внутрь, словно сделанный из гнилого дерева, а не из крепкой каменной кладки. Следующий выстрел адского орудия попал высоко и снес верхние двадцать футов внутренней стены цитадели. Полная брешь еще не была пробита, но Калар не сомневался, что следующий выстрел будет рассчитан более точно.
На бегу он оглянулся через плечо и прошептал молитву Владычице, чтобы богиня защитила Бертелиса и его кузенов.
Горели уже десятки домов, и хотя команды крестьян непрерывно носили из порта бочки с водой, пытаясь заливать пожары, Калар видел, что эти усилия бесполезны. Те здания, что уже горят, потеряны. Единственное, что можно сделать - попытаться остановить распространение пожаров.
Посреди всего этого хаоса Калар заметил, что вокруг левой руки Реола обернут шарф - такие подарки благородные бретонские дамы вручали рыцарям в знак любви. С удивлением Калар узнал розово-лиловый шелковый шарф своей сестры.
- Твоя сестра куда более могущественна, чем ты думаешь, - сказал Реол. - Милостью Владычицы, Леонуа еще может пережить эту ночь.
== '''ГЛАВА 15''' ==
Анара стояла на зубце стены восточного привратного укрепления, воздев руки к небесам и запрокинув голову, призывая могущество богини. Если бы она поскользнулась, то упала бы с высоты более ста футов, но она не боялась. Ее густые черные волосы развевались словно живые под порывами сильного ветра. Она стояла босиком, не обращая внимания на то, что ноги посинели от холода, а ее тонкое платье трепетало на ветру, словно саван. Ничто не имело значения, кроме потока магической энергии, струившегося сквозь нее.
Ратники, охранявшие привратное укрепление, смотрели на нее со страхом, делая руками охранительные знаки - даже они чувствовали собиравшуюся вокруг нее энергию. Рыцари целовали амулеты с символами Владычицы, ощущая, как присутствие богини проявляется через Анару.
Внизу норсканские корабли уже достигли острова, и воины в рогатых шлемах прыгали с их бортов на отмели в нетерпеливом желании начать штурм. Тысячи стрел наполнили ночной воздух, выкашивая первую волну норсканцев на берегу, но, как и прежде, врагов было больше, чем лучников, и бесчисленные толпы северных варваров, рыча боевой клич и размахивая топорами, устремились к участкам стен, поврежденным опустошительным обстрелом.
Тучи закружились над головой Анары, продолжавшей призывать ветра магии, и ее руки и ноги начали дрожать. Магическая энергия угрожала поглотить ее, и Анара сжала руки в кулаки, но ее сосредоточенность была сильна, и постепенно она получала власть над этой мощью. На ее губах мелькнула легкая улыбка.
Ее глаза начали светиться, словно внутри нее зажегся сверхъестественный свет. Она шевелила губами, говоря на языке фей, изо рта ее хлынул ослепительный свет. Сгустки эфирного тумана поднимались от ее кожи, а волосы встали дыбом, словно наэлектризованные. Воздух потрескивал от напряжения, и наполнявшее его электричество словно ощущалось на вкус.
Волны яростно бились о берег, раскачивая норсканские корабли. Огромные стены воды хлынули через борта нескольких кораблей, один корабль гигантская волна разбила о камни, и корпус его разлетелся в щепки. Норсканцы завопили, оказавшись в ледяной воде, когда на них сразу же набросились акулы. Волны окрасились красным, а пена стала розовой от крови.
Анара продолжала призывать могущество Владычицы, из ее носа потекла струйка крови. Ее ноги дрожали, угрожая подогнуться, но никто не осмелился шагнуть вперед, чтобы поддержать ее - из боязни нарушить ее концентрацию и обречь на гибель всех. Над бурным проливом стал сгущаться туман, низко нависая над водой и становясь все гуще с каждой секундой.
Океан бушевал, волны вздымались с нарастающей яростью. Норсканцы, работая румпелями, отчаянно пытались держать свои корабли кормой к волне, потому что если бы корабль хоть немного повернулся бортом во время удара волны, он был бы обречен. Немногие народы были так искусны в судоходстве в бурных морях, как норсканцы, но ярость океана была так сильна, что все новые их корабли переворачивались и разбивались о камни.
Через несколько минут сверхъестественный туман, окружавший крепость на острове, стал таким густым, что оказался совсем непроницаем, поглощая даже звуки. Крики и рев норсканцев слышались приглушенно, и даже грохот волн звучал тише. Туман нахлынул на песчаный берег, закрывая от взора скалы и норсканцев, и подступил к стенам замка. При взгляде вниз со стен казалось, что крепость окружило призрачное море.
Анара ощутила сильный жар на лице, когда дьявольский огненный шар пролетел над ее головой, не больше чем в двадцати футах. Обжигающий жар, исходивший от него, растопил снег и лед на привратном укреплении, а от одежды Анары пошел пар. Снаряд ужасной боевой машины упал внутри крепости, примерно в пятидесяти футах от привратного укрепления. Он пробил крышу большой гостиницы, и все здание вместе с примыкающими к нему конюшнями и кузницей мгновенно превратилось в пылающий ад.
Но море продолжало бушевать, и туман сгущался, создавая непроницаемую завесу, и Анара на долю секунды оторвалась от своего заклинания.
«Сейчас!», мысленно приказала она.
<nowiki>***</nowiki>
- Сейчас! - воскликнул Реол, и огромные тридцатифутовые ворота с пронзительным скрипом стали открываться. Стена тумана за воротами хлынула внутрь крепости, расползаясь по мостовым, словно живой бесформенный зверь. Туман клубился вокруг ног коня Реола, отчего паладин и его скакун казались неким грозным призраком, сверхъестественным аватаром гнева Владычицы. Калар содрогнулся, ведь ему снова показалось, что Зеленый Рыцарь приближается к нему с занесенным мечом, но встряхнув головой, он отогнал тревожное видение.
Голос Анары призрачно звучал с верха привратного укрепления, мелодичный и потусторонний. По коже Калара побежали мурашки, а волосы на затылке встали дыбом из-за воздуха, который был полон магической энергии. Калар поднял к губам талисман с символом Владычицы, призывая Ее защиту.
Калар чувствовал, что благословение Владычицы пребывает с Реолом, исходя от паладина, словно жар от кузни. Рыцаря Грааля окружала светящаяся аура, удивительное сияние, которое лишь подчеркивал туман, клубившийся вокруг.
В одной руке рыцарь Грааля держал серебряное копье Арандиаль, сиявшее священным светом. В другой его руке был благословенный меч Дюрендиаль. Обе этих святых реликвии обладали огромным культурным значением, и даже последний из крестьян слышал истории об ужасных врагах, которых сразило оружие Реола.
Лицо паладина было скрыто за забралом его высокого шлема, увенчанного сверкающей серебряной статуэткой геральдического единорога, которую окружала корона из зажженных свечей. Но глаза Реола горели благословением Владычицы. Его искусно украшенные доспехи отражали и свет свечей, и пламя горящих домов. Серебряная окантовка его роскошного синего табарда сверкала.
Табард Реола на груди тоже был украшен геральдическим единорогом, и такое же изображение украшало чепрак его коня. Скакун рыцаря Грааля был огромным, могучим и черным как ночь, и без видимых усилий нес и самого Реола в доспехах и собственную тяжелую кольчужную и пластинчатую броню под роскошным чепраком.
Толстые, укрепленные металлом ворота наконец полностью открылись, и Реол указал вперед своим благословенным копьем.
- К победе! - воскликнул он, и его голос, в котором звучала божественная сила, наполнил боевым пылом сердца пяти десятков рыцарей, стоявших в строю за Реолом.
- К победе! - повторили они боевой клич, и Калар ощутил прилив гордости от того, что отправляется в бой в такой славной компании, под командованием святого паладина Владычицы.
Пришпорив коней, они выехали за ворота, в туман.
Калар мог разглядеть путь в тумане не больше чем на десять футов, но он не чувствовал ни страха, ни сомнений, когда они выехали из замка и направились прямо к морю по усыпанным песком булыжникам древней дороги. Владычица была с ними, и их вел в бой один из величайших Ее воителей - ничто в целом мире не могло противостоять им.
Они наткнулись на норсканцев внезапно, и судя по изумленным лицам варваров, рыцари показались им призраками, возникшими из тумана, и возглавляемыми полубогом войны, шлем которого украшала корона из горящих свечей. Но норсканцы были воинственным народом, их не так легко было напугать, и они отреагировали с удивительной храбростью. Бросив лестницы, они ринулись навстречу врагу, размахивая топорами и рыча боевые кличи. Однако несмотря на всю свою отвагу, они были сметены рыцарским клином и раздавлены копытами могучих бретонских коней.
Дорога по пути к морю круче уходила под уклон. Реол не остановил коня, и никто из скакавших за ним рыцарей не дрогнул. Голос в разуме Калара призывал натянуть поводья, убеждая, что скакать в тумане прямо в море - полнейшая глупость. Калар лишь яростно усмехнулся, наслаждаясь чувством свободы, которое давала скачка на могучем коне.
Из тумана возник норсканский корабль с головой дракона на носу, вытащенный на песок справа от древней дороги. Калар увидел, как норсканцы, прыгавшие на берег с его бортов, изумленно смотрели на рыцарский отряд, галопом мчавшийся к океану, но вскоре они промелькнули мимо, и Калар снова обратил взгляд вперед.
Невероятно, но он слышал в тумане вокруг голос Анары. К ней присоединились и другие голоса, и Калар ощутил странную боль в сердце от красоты их призрачной песни.
Рыцари скакали по дороге, тянувшейся прямо в пролив дальше самого берега, и Калар увидел, как по обеим сторонам от нее плещутся волны. Камни под копытами коней были скользкими от морской воды, на берегу валялись выброшенные волнами водоросли. Крабы величиной с голову человека разбегались с пути, грозя своими большими клешнями, их панцири были покрыты шипами.
Внезапно из тумана впереди стал виден океан, темный и угрожающий. Черные плавники рассекали воду не больше чем в пятнадцати футах, и все же рыцари не остановились, направив своих коней прямо в море. Впереди раздался грохот бурлящей воды, и Калар увидел, как ледяные воды океана отхлынули от рыцарского клина, собравшись в огромную волну.
Они проскакали еще дюжину ярдов, и вода продолжала отступать перед ними. Дорога продолжала спускаться, и Калар увидел, как угри и другие рыбы трепыхаются на обнажившемся морском дне. Посмотрев дальше, он заметил угол разрушенного древнего здания, выступавшего из каменистого дна. Крошившиеся камни стен были покрыты водорослями и ракушками.
До сих пор они ехали в густом тумане, но внезапно путь впереди стал чистым. Изумленно ахнув, Калар увидел огромные стены воды по обеим сторонам дороги. И вода продолжала отступать перед рыцарями, спускавшимися все глубже на дно моря.
Рыцарский клин вонзился в океанские воды, словно во вражеский строй. По обеим сторонам дороги, которая, как понял Калар, была когда-то оживленной улицей, виднелись руины других зданий. Он изумленно смотрел на огромные стены воды по обе стороны от отряда рыцарей. Казалось, что вся эта масса воды может обрушиться на них в любой момент. Ничто физическое не сдерживало эти стены воды, но все же они держались, и рыцари спускались все дальше на открывшееся морское дно.
Наконец спуск выровнялся, и они поехали по ровному дну. Стены воды, угрожающе возвышавшиеся над ними, достигали здесь более тридцати футов высоты. Брызги, слетавшие с их краев, ослепляли рыцарей, и Калар, посмотрев вверх, открыл рот от удивления. Туман, нависший над океаном, спускался через края водяных стен, подобно водопаду. Казалось так странно смотреть на океан с его дна, с туманом, переливающимся через водяные стены, что Калар на мгновение подумал, не снится ли все это ему.
На открывшемся морском дне бессильно трепыхались и корчились все виды его отвратительных обитателей. Калар видел всевозможных рыб, многие из которых разевали огромные пасти, полные бритвенно-острых зубов. Он видел акулу, почти в три раза больше его коня, яростно бившуюся на песке. Это было не создание природы, акула явно испытала прикосновение Хаоса - десятки щупальцев окружали ее зубастую пасть, с боков широкой головы злобно смотрели целые гроздья глаз.
Были здесь и тела норсканцев - трупы тех, кто оказался в воде и пошел ко дну под тяжестью своих доспехов. У многих из них не хватало конечностей, из тел были вырваны огромные куски мяса, явно пожранные акулами или другими хищными тварями, обитавшими в глубинах. По трупам ползали крабы, покрывая их колючим ковром хитина, срезая острыми клешнями мясо с костей.
Калар услышал над головой крики, и посмотрев вверх, увидел нос норсканского корабля, опасно нависший над краем водяной стены. Варвары на борту отчаянно работали веслами, пытаясь отвести корабль от края, но волны били в его корму, подталкивая все ближе к краю. Бросив тревожный взгляд на нависший над головой корабль, Калар поспешил вперед, подгоняя коня.
Наконец корабль перевалился через край водяной стены и начал падать. Норсканцы посыпались с него, размахивая руками и ногами в воздухе. Калар прижался к шее коня, пришпорив его.
На рыцаря, ехавшего за ним, свалился норсканец и выбил его из седла. По крупу коня другого рыцаря ударило тяжелое весло, ноги скакуна подогнулись, и рыцарь, вылетев из седла, свалился за стену воды, где на него сразу набросились акулы.
Раздался страшный грохот, когда нос корабля врезался в дно позади рыцарского отряда. Голова дракона разбилась о дамбу, за ней рухнул весь корпус корабля, послышался оглушительный треск ломающегося дерева. Мачта сломалась и, упав на каменистый грунт, раздавила пару рыцарей в арьергарде отряда.
Калар оглянулся в седле, бросив взгляд на разбитый остов корабля. Норсканцы падали, разбиваясь о дно и ломая кости. Калар заметил, что длинный коридор между водяными стенами начал смыкаться позади них, и в следующее мгновение вода поглотила разбитый корабль.
Эта безумная скачка по дну моря между стенами воды была самым странным, что до сих пор приходилось испытывать Калару в своей жизни. И когда рыцари наконец выехали на берег материка, Калар изумленно подумал о могуществе, которым владеет его сестра. Разделить воды океана - он и подумать не мог, что такое возможно.
Туман по-прежнему нависал над ними, и норсканцы на берегу не могли увидеть рыцарей, готовых атаковать их. Во главе с Реолом рыцарский отряд выехал из океана на песчаную полосу, тянувшуюся вдоль бухты к холму, на котором стояла дьявольская боевая машина врага.
Противник абсолютно не ожидал такой атаки, и прежде чем норсканцы успели заметить отряд рыцарей, бретонцы уже прорывались сквозь их ряды, переводя коней в галоп по мокрому песку вдоль края бухты. Они скакали мимо десятков норсканских кораблей, многие из которых варвары снова сталкивали на воду. Некоторые норсканцы заметили бретонских рыцарей прямо у себя за спиной и закричали, подняв тревогу.
Копье Калара ударило в лицо изумленного норсканца, наконечник вонзился в глазницу и вышел из затылка. Бросив копье, Калар выхватил из ножен клинок Гарамона и зарубил другого вражеского воина.
Взревели варварские рога, подавая сигнал тревоги, и Реол велел рыцарям спешить. Они были уже недалеко от укрепления, где располагалась дьявольская пушка врага, но Калар знал, что повсюду вокруг десятки тысяч норсканцев, и лишь вопрос времени, когда отряд рыцарей окружат и перебьют.
Звук, похожий на рев тысячи львов, разнесся вокруг, и огромный шар красного пламени вознесся в небо с холма впереди и по дуге полетел через пролив к замку Леонуа. С гигантского огненного снаряда срывались капли пламени, словно расплавленный камень, исходивший от него жар был невыносим. Облако удушливого черного дыма окутало холм, с которого был сделан выстрел, и Реол повел рыцарей туда.
Норсканцы с яростным ревом бросались им наперерез, но бретонцы прорывались сквозь их нестройные толпы, выкашивая врага как траву. Реол сражался с непревзойденным искусством, каждый его удар забирал жизнь врага. Под его мечом и копьем пали уже десятки варваров, и ни один из них не смог нанести удар рыцарю Грааля.
Рыцари скакали на запад, огибая бухту и выезжая из тумана, окутавшего море и берег, приближаясь к тому месту, где была установлена артиллерия противника.
Выйдя из тумана, они могли видеть дальше, но и сами стали видны врагу. В темноте к востоку горели бесчисленные костры, и тысячи норсканских воинов, еще не принявших участие в штурме, хватали оружие и мчались навстречу отряду рыцарей.
Здесь было особенно заметно опустошение, которое варвары учинили на материке. Обгоревшие остатки зданий стояли, словно почерневшие скелеты. Понадобится много лет, чтобы отстроить город до прежнего размера, чтобы зажили раны, нанесенные герцогству норсканцами.
Повинуясь жесту Реола, половина рыцарей, ехавших за ним, отделилась и направилась к востоку. Если норсканцы большими силами атакуют отряд с тыла, прежде чем рыцари успеют добраться до вражеской артиллерии, все усилия будут напрасны, и эти рыцари должны будут задержать врага насколько смогут.
Калар ощутил смесь гордости и скорби, глядя как половина отряда направляется к востоку. Эти рыцари перестроились в линию, чтобы защищать тыл отряда, и каждый из них, без сомнений, знал, что не выживет в этом бою, и все же, не дрогнув, был готов исполнить свой долг. Какая-то часть души Калара хотела остаться с ними, ибо их имена несомненно будут вписаны в историю, и благородное их самопожертвование будет вечно почитаться в Бретонии. Волей случая он оказался на левом фланге отряда и лишь поэтому не стал одним из тех, кто отправлялся сейчас на верную смерть - и вечную славу.
Калар фыркнул. Не было никакой уверенности, что хоть один рыцарь из всего отряда вернется в замок Леонуа после этой рискованной вылазки, и самопожертвование этих рыцарей будет бессмысленным, если остальные не смогут уничтожить вражескую артиллерию.
Теперь они поднимались по песчаному склону, скача по плотно утоптанному песку, и выехали на тропу, ведущую к холму на мысе, на котором стояла вражеская боевая машина. Мыс от города отделяла низкая полуразрушенная ограда, и когда рыцари проехали через разбитые ворота, Калар понял, почему это место было отгорожено: это было кладбище, священный сад Морра.
Конечно, здесь никогда не хоронили знатных людей. Это было кладбище для простолюдинов. Поэтому на покрытом снегом холме было заметно совсем немного отдельных могильных камней, большинство похороненных здесь мертвецов было погребено в общих могилах, ничем не отмеченных. Лишь богатые торговцы могли позволить себе отдельные могилы. Из-под снега выступали заросли розовых кустов, на некоторых даже еще оставались знаменитые черные розы, которые можно увидеть в садах Морра по всему Старом Свету.
Калар обратил взгляд на цель их вылазки - ужасную боевую машину, разрушавшую замок Леонуа своим непрерывным обстрелом. У машины работали огромные обезьяноподобные существа, прикованные друг к другу цепями. Их подгоняли кнутами низкорослые, но очень широкие и мускулистые создания. Но Калар почти не обратил на них внимания. Его глаза расширились от изумления, когда он увидел гигантскую металлическую конструкцию.
Ее частично скрывало облако пара и едкого черного дыма, извергаемого дьявольской машиной, словно она была живой и дышала. Чем-то она была похожа на пушки Империи, о которых рассказывал Дитер, но Калар и подумать не мог, что пушка может быть такого размера. Ее огромный ствол достигал двадцати футов в диаметре и был установлен на гигантских бронзовых колесах, внутри которых находились странные механизмы. На бронзовом корпусе орудия светились выгравированные руны, и Калар почувствовал боль в глазах от одного лишь взгляда на них. При этом чудовищное орудие содрогалось, разбухало и сжималось, словно было живым существом, а не сделанным из мертвой бронзы и железа. Любопытно, что пушку удерживали огромные цепи, прикрепленные к гигантским кольям, вбитым в землю, словно это было не просто орудие, а дикий зверь, которого боялись его пленители.
Силуэт огромной боевой машины, казалось, мерцал, словно от сильного жара, и, подъехав ближе, Калар увидел, как низкорослые существа бросают лопатами уголь и куски трупов в зияющую металлическую топку в задней части орудия. С отвращением Калар заметил, что многие общие могилы крестьян разрыты, и обезьяноподобные существа - вероятно, рабы - достают из них трупы. На мгновение Калару показалось, что эта пушка - громадное ненасытное чудовище, которое его хозяева кормят телами мертвецов, но он отбросил эту мысль, приписав ее слишком богатому воображению.
Он увидел, что эти существа-рабы были орки, хотя они были заметно крупнее и более темнокожие, чем те, с которым Калар сражался в Бордело. Их головы были вжаты в мускулистые плечи, а кожа покрыта шрамами и ожогами. Они корчились от боли, когда их низкорослые надсмотрщики хлестали их, ведь каждый удар толстого кожаного кнута, покрытого шипами, сдирал кожу с мышц.
Они были так заняты работой, что не заметили появления бретонцев, пока рыцари не подъехали совсем близко. Огромный орк-раб, вытаскивая из могилы замерзший труп, поднял взгляд на приближавшихся рыцарей, и тупо моргнул маленькими красными глазами.
Увидев рыцарей, орк взревел, широко разинув клыкастую пасть, и его соплеменники подняли свои тяжелые головы, обернувшись к рыцарям.
Калар увидел того, кто, вероятно, командовал всеми этими тварями, обслуживавшими боевую машину. Это существо - явно не человек, но и не зеленокожий - было низкорослым и носило странный высокий шлем. С головы до ног оно было облачено в тяжелую пластинчатую броню.
Широкую грудь этого создания закрывала густая черная борода, завитая кольцами, а из пасти его торчали острые клыки. Калар догадался, что это, вероятно, один из народа гномов, по слухам обитавших в горах Старого Света. Калар слышал, что у гномов была репутация честных и надежных союзников, хотя они были жадными и упрямыми. Но в этом искаженном существе точно не было ничего доброго. Губительные силы Хаоса явно изменили его. Оно прорычало что-то на странном скрежещущем языке, и надсмотрщики погнали кнутами черных орков в атаку на бретонцев.
Рабов и не надо было особенно подгонять. Они выскакивали из разрытой могилы, хватали инструменты и бросались на рыцарей. Позади них низкорослые существа продолжали «кормить» чудовищное орудие кусками трупов. Сам хозяин рабов взял в руки оружие со стоявшей рядом стойки. Это оружие немного напоминало скорострельный мушкет Дитера, но у мушкета имперца было пять тонких стволов, а у этой странной конструкции - только один ствол, расширявшийся к концу.
Черных орков сдерживали цепи на шеях, но они атаковали рыцарей без страха. Калар подумал, что они, наверное, стремились скорее умереть. Каждый из орков был огромен, с очень мускулистыми руками, которые были вдвое толще, чем бедро человека. Реол взмахом своего мерцающего меча снес голову одному из орков, а второго насадил на копье. Когда Реол поднял наколотого на копье орка, двое других орков, скованных с тем, поднялись в воздух, полузадушенные цепями на их шеях.
Некоторые из орков догадались использовать сковывавшие их цепи как оружие, чтобы спутывать ими ноги коней. Несколько рыцарских скакунов упали, когда орки крепко затянули цепи вокруг их ног. Рыцари, ехавшие на этих злосчастных конях, были сброшены с седел.
Калар рубанул клинком Гарамона по голове одного из черных орков. Это было все равно, что бить по камню, удар болезненно сотряс его руку, но все же меч расколол череп и вонзился в маленький мозг твари, брызнул фонтан крови. Орк не сразу осознал, что он уже мертв, и успел с рычанием нанести ответный удар, от которого Калар с трудом уклонился.
Увидев, что гном-хозяин рабов приложил к плечу свое тяжелое оружие, Калар издал предупреждающий крик. Раздался страшный грохот, из расширенного ствола оружия полыхнул огонь. Словно коса смерти прошла по строю бретонцев, и четыре рыцаря были убиты мгновенно, когда их тела и доспехи просто разорвало.
Послышался звук, похожий на вздох некоего гигантского чудовища, раскатившийся в воздухе вокруг, и дьявольская боевая машина снова выстрелила, запустив в небо ревущий шар огня.
На таком близком расстоянии жар от него был почти непереносим, и у Калара на мгновение все поплыло в глазах. Черный орк схватил поводья его коня, но Калар отсек руку твари у запястья, оставив огромный черный кулак висеть на поводьях. Еще один рыцарь был сброшен с седла, когда другой орк схватил огромными руками его коня за передние ноги. Орк был растоптан, но все же успел повалить коня. Рыцарь, ехавший прямо за ним, тщетно пытался повернуть своего коня, но ему не хватило ни времени, ни пространства для маневра, и его скакун сломал ноги, споткнувшись об упавшего коня впереди.
Калар нанес удар другому орку, но его меч отскочил от толстого черепа, заставив тварь лишь пошатнуться. Орк споткнулся и исчез под копытами другого рыцарского коня.
Реол скакал вперед, не останавливаясь, ведя рыцарей туда, где стоял рычащий гном Хаоса, хозяин всех этих тварей. Тяжело бронированный гном отбросил свой мушкетон и взялся за тяжелый топор, лезвие которого сверкало черным обсидианом. Другие гномы присоединились к нему, держа в мускулистых руках тяжелые покрытые шипами инструменты.
Каждый из гномов был не более четырех футов ростом, но силен как бык. Их густые бороды свешивались на кожаные фартуки, укрепленные железными полосами, а их руки были почти такими же толстыми, как их тела.
Стоявшая за ними гигантская боевая машина вдруг дернулась, казалось, двигаясь по собственной воле. Калар содрогнулся, увидев, как когтистые лапы из живой бронзы в передней части лафета огромной пушки взрыли землю, пытаясь развернуть орудие навстречу рыцарям.
Из ствола адской пушки вырвались клубы удушливого черного дыма, и Калар увидел, как все огромное орудие словно корчится, поворачиваясь, а его металл сжимается, будто живая плоть. На бронзовых боках гигантской боевой машины появлялись демонические лица, рыча и шипя, словно пытаясь вырваться из бронзы. Он видел, что жерло огромного ствола обрамлено клыками и бивнями. Внутри ствола виднелись концентрические круги зубов, тысячи их, а в самой глубине пушки бушевало вулканическое пламя, столь жаркое, что глаза Калара заслезились, а его доспехи раскалились нестерпимо.
Ствол лязгнул, когда живая дьявольская машина рванулась вперед, словно разъяренный бык на привязи. Адские руны на ее корпусе раскалились добела. Рыцарские кони, как бы ни были они хорошо обучены, отказались продолжать атаку и приближаться к ужасной демонической конструкции, вставая на дыбы и яростно сопротивляясь своим всадникам.
Строй рыцарей нарушился, некоторые кони вставали на дыбы, другие просто замерли на месте. Несколько коней, прижав уши от страха, развернулись и поскакали прочь, а иные пытались сбросить всадников.
Конь Калара встал на дыбы, бешено сопротивляясь, и рыцарь с трудом удержался в седле.
Предводитель гномов Хаоса бросился вперед и нанес страшный удар своим обсидиановым топором в грудь одного из коней. Конь издал вопль, пугающе похожий на человеческий, и рухнул на землю, сбросив всадника. На упавшего рыцаря мгновенно набросились двое черных орков, колотя его по голове с такой силой, что его шлем смялся словно бумажный.
Только Реол продолжал атаку, зарубив двоих гномов Хаоса молниеносными ударами клинка. Огромная демоническая пушка наконец сорвалась с цепей, в ярости разорвав их тяжелые звенья, и бросилась на Реола, вырывая огромные комья земли бронзовыми когтями.
Калар закричал, увидев, как чудовищная живая машина бросилась на рыцаря Грааля. С удивительным мастерством Реол заставил коня отскочить назад, и страшная пасть адской пушки щелкнула бронзовыми зубами лишь в паре футов от него. Рыцарь Грааля вонзил свое серебряное копье в чрево дьявольской машины, и там, где святое оружие пробило живую бронзу, пошел пар, словно раскаленную кочергу окунули в воду.
Реол вырвал копье, и демоническая машина содрогнулась от боли и ярости, багровое пламя полыхнуло из раны в живом металле.
Конь Калара снова встал на дыбы и на этот раз сбросил всадника. Тяжело ударившись о землю, Калар опять услышал звук, похожий на вдох огромного чудовища, и, задыхаясь от страшного жара, поднялся на колени и повернулся к Реолу.
Рыцарь Грааля в окружении сияющей ауры неустрашимо возвышался в седле перед громадной демонической машиной. Калар вскрикнул, увидев, как адская пушка извергла волну багрового вулканического огня, окутав им Реола.
Поток адского пламени полностью скрыл паладина. Калар вскочил на ноги, и, закричав в ярости и отчаянии, с клинком Гарамона в руке бросился на адскую пушку.
Внезапно свирепо рыча перед ним оказался предводитель гномов Хаоса и размахнулся обсидиановым топором для смертельного удара. Калар едва успел подставить щит. Топор разрубил его, и силой удара рыцаря отбросило в сторону, но все же Калар избежал ранения. Он нанес ответный удар клинком Гарамона, но гном Хаоса с легкостью отбил его. Калар понял, что этот враг - искусный боец.
Поток огня из жерла демонической пушки прекратился, и молодой лорд Гарамон рискнул бросить быстрый взгляд в сторону Реола. Калар ожидал увидеть обгорелый труп, но чудесным образом рыцарь Грааля оказался невредим. Он по-прежнему сидел на угольно-черном коне и окружавшая его аура сияла ослепительно ярко. Пока Калар смотрел на паладина, топор гнома Хаоса едва не отрубил ему ногу, но в последний момент молодой рыцарь успел отскочить, и топор лишь скользнул по его наголеннику, прорезав броню с презрительной легкостью.
Сияние, окружавшее Реола, начало меркнуть, и рыцарь Грааля направил коня прямо на адскую пушку. Демоническая машина снова попыталась схватить его своей чудовищной пастью, но Реол ловко уклонился и всадил меч в корпус ужасной конструкции, прорубив в живой бронзе зияющую пробоину. Адская пушка содрогнулась, и пламя кровавого цвета с гулом хлынуло из ее раны.
Боевая машина бросилась на рыцаря Грааля, механизмы ее колес скрежетали, бронзовые лапы рыли землю, а из живой бронзы выросли десятки острых когтей, потянувшихся к Реолу. Паладин легко уклонился от них, и отрубил несколько когтей своим святым клинком. Они упали на землю кусками безжизненного металла, когда нечестивая жизнь, наполнявшая их, исчезла, и Реол снова всадил копье в чудовищную машину.
Она явно испытывала боль, и руны, связывавшие демоническую сущность внутри нее, ярко горели. Другой удар меча паладина разрубил один из железных обручей, охватывавших бронзовый ствол орудия, и руны на нем с шипением погасли.
Внезапно из низких облаков появились рыцари на пегасах. Удар копья обрушился сверху на гнома Хаоса, который сражался с Каларом, но свирепый хозяин адской пушки отбил копье взмахом своего топора.
Сам Лодетэр ударил адскую пушку своим мечом. Этот удар не причинил вреда, меч лишь отскочил от ствола с металлическим звоном, но он отвлек демоническую машину, которая повернулась к парравонцу, лязгнув пастью. Только эта секундная возможность и была нужна Реолу. Рыцарь Грааля спрыгнул с седла и всадил свой благословенный меч глубоко в корпус дьявольского орудия, как кинжал, держа его двумя руками.
Снова металлическая шкура чудовища разошлась под святым клинком, прорезавшим в живой бронзе зияющую брешь. Из ужасной раны хлынула лава и багровое пламя, рыцарь Грааля отскочил назад. Руны, связывавшие демона, зашипели и исчезли, и вся гигантская машина начала плавиться от страшного жара внутри нее. Ее колеса с их механизмами начали оседать, а когтистые бронзовые лапы потекли, словно сироп.
Калар увидел вспышку бешеной ярости в глазах гнома Хаоса и улыбнулся.
Раздался неистовый победный крик, когда демоны, заключенные внутри машины, вырвались из своего заточения. На мгновение Калар узрел их истинный облик посреди пламени, разрушавшего адскую пушку, которая была их тюрьмой. Черные существа в три раза выше человека, с призрачными крыльями, словно у гигантских летучих мышей. В гроздьях глаз на их чудовищных лицах полыхал огонь, но крик торжества вскоре перешел в вопль гнева и ярости, когда их тела начали превращаться в дым. С последним ревом неистовой ненависти, разнесшимся на сотни миль вокруг, демоны отправились обратно, в то адское измерение, из которого они пришли. Материальная форма, привязывавшая их к реальному миру, была разрушена.
Волна раскаленного воздуха от взрыва адской пушки сбила с ног всех в радиусе пятидесяти ярдов, и Калар зажмурил глаза от ослепительного света, вспыхнувшего в небесах, когда демоны были изгнаны.
Прошло, наверное, полминуты, прежде чем чувства Калара вернулись к нему. Он увидел силуэт Реола, снова сидевшего в седле.
- Возьми мою руку, Калар, - приказал святой паладин.
Калар благоговейно взял протянутую руку, и рыцарь Грааля посадил его позади себя. И вместе с последними выжившими рыцарями они направились обратно к замку Леонуа.
Верховный ярл Эгиль Стирбьорн сидел неподвижно, с непроницаемым лицом, глядя на развернувшуюся бойню, в которой была уничтожена адская пушка Зумары.
Бьярки с рычанием шагал туда-сюда, словно зверь в клетке, сжимая кулаки.
- Почему вражеская провидица может отогнать море, а ты нет? - вдруг спросил Стирбьорн. Голос ярла был негромким, но в нем явно звучала угроза.
Бьярки прорычал проклятье, продолжая шагать туда-сюда.
- Ее сила настолько больше твоей? - продолжал Стирбьорн.
- Я вырву сердце из ее груди, прежде чем эта осада завершится! - проскрежетал Бьярки.
- Ты говорил, что богиня этой страны слаба, так почему ее провидица продолжает досаждать мне? - спросил ярл. - Или их богиня сильнее, чем ты утверждаешь? Или, может быть, это мой провидец слаб?
- Оскорбляя меня, ты оскорбляешь самих богов, - прошипел Бьярки предупреждающим тоном.
- Боги награждают тех, кто силен и бесстрашен, и карают тех, кто слаб и бесполезен. Я давно пребываю в милости богов.
- Все в мире меняется, могучий ярл, - сказал Бьярки, в его голосе звучала насмешка. - Милость богов переменчива, она может прибывать и убывать, как зеленое око Моррслиба в ночном небе.
Провидец снова начал беспокойно расхаживать вперед-назад.
- Успокойся, Маленький Медведь, - равнодушным голосом произнес Стирбьорн.
Сверхъестественный туман, окутавший бурный пролив, рассеивался, уносимый ледяной бурей, и ярл видел, как океанские воды смыкались за отступавшими рыцарями. Он видел, как горстка уцелевших рыцарей подъехала к вратам замка Леонуа, и даже расслышал издалека приветствовавшие их радостные крики.
- Эта пушка была нашим единственным шансом взять эту проклятую крепость, - проворчал Бьярки.
- Это лишь небольшая неудача, не более того, - ответил Стирбьорн. - И сегодня противник открыл нам кое-что.
Бьярки вопросительно посмотрел на своего ярла.
- Воды этого пролива не так глубоки, - пояснил Стирбьорн. - Эта древняя затопленная дорога проходит не больше чем в тридцати футах под поверхностью.
- Тридцать футов или триста, нам какая разница? - фыркнул Бьярки.
- Твоя жажда крови затуманивает твой разум, Маленький Медведь, - сказал Стирбьорн. - Думай!
Лицо провидца исказилось от ярости, его рука скользнула к кинжалу у пояса. На мгновение казалось, что сейчас он выхватит кинжал и бросится на ярла, но секунда прошла, и выражение его лица стало задумчивым.
- Тридцать футов… - прошептал он, и его рука, оставив рукоять кинжала, поднялась к заплетенной в косички бороде, которую провидец задумчиво почесал. Вдалеке было видно, как тяжелые ворота крепости захлопнулись за немногочисленными рыцарями, сумевшими спастись от гнева скелингов, и массивная решетка опустилась, закрывая вход.
Наконец пришло озарение, и Бьярки улыбнулся своему ярлу. Стирбьорн свирепо ухмыльнулся в ответ.
- Тридцать футов не так глубоко, - кивнул Бьярки.
== '''ГЛАВА 16''' ==
Руки и ноги Элизабет были привязаны к четырем стойкам кровати, а в рот засунут кляп. Она с яростью одержимой пыталась разорвать эти путы, с такой неистовой силой напрягая мышцы, что с ее запястий и лодыжек текла кровь. Ее кожа покрылась потом и длинные темные волосы прилипли к лицу. Глаза были полностью черными, она билась в жутких корчах, когда Анара, стоя в ногах кровати, читала изгоняющее заклинание.
Калар с ужасом наблюдал, как существо, завладевшее телом Элизабет, пытается удержаться в нем. Воздух в комнате был холодным, несмотря на пламя, ревущее в камине, и краем глаз Калар видел, как на стенах пляшут тени.
Тело Элизабет с раздутым животом содрогалось в страшных спазмах, ее спина выгибалась дугой, а голос Анары становился все более громким. Тени, пляшущие на стенах, казалось, были охвачены возбуждением. Калар слышал призрачный шепот, и его рука сжала рукоять меча.
Анара уверила его, что призрачные демоны не смогут появиться в этой комнате - фрейлина Владычицы сама освятила и благословила ее именем богини - но Калар все же испытывал тревогу.
Прокричав последние слова, Анара завершила ритуал изгнания, и Элизабет охватил последний страшный пароксизм, ее глаза закатились в глазницах, конечности затвердели, словно при столбняке. Ужасные спазмы сотрясали тело, а кровать содрогалась от ее усилий. Внезапно девушка затихла.
Калар подошел к постели Элизабет. Она едва слышно дышала, и Калар обрадовался - на мгновение он подумал, что ее сердце не выдержит такого напряжения.
Анара устало опустилась в кресло. Она была бледной и измученной, вокруг глаз были заметны темные круги, словно она не спала целую неделю. Ритуал экзорцизма явно истощил ее.
Молодой кастелян Гарамона и сам был очень измучен, но его усталость была чисто физической. Прошло два дня после уничтожения вражеской демонической пушки, и с того времени норсканцы штурмовали стены непрерывно. Калару едва удавалось найти немного времени на отдых между атаками, но даже во сне его преследовали страшные видения Зеленого Рыцаря, и он просыпался еще более усталый, чем до того. Его доспехи были покрыты вмятинами и заляпаны запекшейся кровью, а когда-то чистый красно-синий табард был изорван и измазан кровью и грязью.
- Ну? - спросил он. - Теперь это Элизабет?
Анара открыла глаза и, устало поглядев на него, кивнула.
- Когда она очнется? - спросил Калар. - Она придет в себя?
Анара лишь пожала плечами. Калар услышал рев рогов вдалеке. Начинался очередной штурм. Выругавшись, Калар бросил последний взгляд на Элизабет. Ее дыхание казалось ровным, хоть и слабым. Анара поджала ноги в кресле, как маленькая девочка, и мгновенно заснула.
Снова взревели рога, и Калар повернулся и устало вышел из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь.
Кузены Калара ждали его в коридоре, но они о чем-то спорили и не сразу заметили, что он вышел из комнаты Элизабет.
- Ты знаешь, что мы должны сделать, Тассило! - говорил Бальдемунд, чей голос был тихим и угрожающим.
- Я не уверен, что это правильный путь, - ответил Тассило, качая головой.
- Теперь уже поздно раздумывать, кузен! - яростно возразил Хьюбальд. - Мы поклялись Фолькару. Он надеется на нас.
- О чем вы спорите? В чем это надеется на вас Фолькар? - спросил Калар, нахмурившись. Его кузены застыли, а потом медленно обернулись к нему. Тассило опустил глаза, глядя в пол.
- Ничего такого, что стоит твоего внимания, кузен, - ответил Бальдемунд. - У тебя и без того забот хватает.
Калар хотел добиться правдивого ответа, но вдруг почувствовал, что у него нет сил. Он страшно устал.
- Элизабет…? - обеспокоенно начал Хьюбальд. - С ней все?
Калар кивнул, чувствуя себя слишком усталым, чтобы говорить.
- Ты в порядке, кузен? - тихо спросил его Бальдемунд.
- Пошли на стены, - сказал Калар, проигнорировав вопрос.
Хегтесс содрогнулась, чувствуя ужасное головокружение, когда ее дух вернулся в старое, дряхлое, изъеденное раковыми опухолями тело.
Ведьме хотелось кричать от ярости и отчаяния, но из-за кожаного кляпа во рту с ее губ сорвался только слабый булькающий хрип. Она открыла глаза, но мало что могла разглядеть. Снова она была почти слепой, катаракты закрывали ее зрачки, а сердце слабо билось в хрупкой клетке из ребер. Руки были крепко связаны за спиной. Крысы пищали и шуршали в гнилой соломе, устилавшей сырой пол.
В глубокой темнице под башней замка Гарамон, со связанными руками и кляпом во рту ведьма Хегтесс не могла сделать ничего - лишь ожидать смерти.
Клод был вырван из беспокойного сна пинком тяжелого сапога в бок. Со всех башен опять трубили рога, и Клод застонал. Противник атаковал их непрерывно уже почти три дня. Защитники замка отбивали атаки варваров волну за волной.
Все болело. Тело Клода превратилось в сплошную массу синяков, руки и ноги ломило. Даже глубокий вздох причинял боль, и Клод был уверен, что как минимум одно его ребро сломано. Вчера он вывихнул левую ногу, и теперь колено пульсировало мучительной болью. Мизинец на его правой руке был отрублен вражеским топором, и хотя Клод знал, что ему сильно повезло - если бы он не поскользнулся в луже крови и не упал, топор отрубил бы ему голову - эта мысль не уменьшала боль.
Клод надеялся, что как-нибудь сможет ускользнуть со стен во время боя или в перерывах между атаками, но до сих пор такой возможности ему не представилось. Йомены-стражники были бдительны как орлы и тщательно охраняли все лестницы, ведущие со стен во внутренний двор. Клод уже видел, как они убили полдюжины неудачливых дезертиров - несчастные жутко вопили, когда их сбрасывали со стен. В отчаянии Клод думал о том, чтобы спрыгнуть с внешней стены во внутренний двор, но его ноги начинали трястись от одного взгляда вниз. До земли было не меньше тридцати футов, и Клод был уверен, что, упав на эти камни, он сломает обе ноги, если вообще переживет падение.
После отражения последнего штурма он так устал, что улегся отдыхать прямо там, где сражался, устроившись у зубца стены, чтобы хоть немного укрыться от ледяного ветра - и сразу заснул.
Казалось, он едва успел закрыть глаза, как уже начиналась следующая атака.
- Вставайте, собаки! - прорычал седой ратник, тыкая древком алебарды в крестьян, лежавших на стене. Один из них не двигался, и Клод понял, что бедняга умер в перерыве между атаками. Или замерз насмерть, или умер от ран. На вид парню было не больше пятнадцати.
- Скиньте его, - велел ратник, и кто-то сзади толкнул Клода к трупу. Вместе с двумя другими крестьянами он взял уже заледеневшее тело и перекинул его за зубцы, сбросив в растущую груду трупов у подножия стены.
Снова шел снег, заметая все глубокими сугробами. Клод топал ногами, пытаясь вернуть им чувствительность. Увидев, что святой паладин Реол возвращается в замок, Клод стал подпрыгивать и громко кричать, надеясь, что рыцарь Грааля узнает одного из своих пилигримов. Клод надеялся, что если Реол увидит его, то ему позволят уйти со стены и вернуться к рыцарю Грааля, но даже если Реол услышал его, то никак этого не проявил.
Клод пытался убедить йоменов, охранявших лестницы, что он нужен своему святому повелителю, но те лишь посмеялись над ним. Один из них толкнул Клода назад древком алебарды, и горбун упал, больно ударившись и злобно глядя на йомена.
В действительности Клод и на самом деле был рад, что Реол остался жив. Хотя обычно крестьянину не было дела до знатных, он все же радовался, что рыцарь Грааля не погиб. Было в Реоле что-то особенное, и Клод каким-то образом чувствовал, что пока святой паладин жив, у защитников замка еще есть надежда. И не имело значения, что это лишь один человек. Пока рыцарь Грааля был с ними, Клод не сомневался, что врага можно отразить.
Он снял шлем и почесал голову. Крестьянин, стоявший рядом с ним, изумленно посмотрел на его выбритую макушку.
- Чего уставился, дурак? - проворчал Клод.
- Ты правда его пилигрим? - спросил крестьянин. Это был здоровяк глуповатого вида, одно его плечо было на полфута ниже другого.
- Да, - сказал Клод.
- Ты аббат или вроде того? - удивился мужик.
- Верно, - Клод важно надулся. Оглядевшись вокруг, словно чтобы проверить, что никто не подслушивает, он жестом подозвал здоровяка ближе.
- Вот что тебе скажу, - начал Клод. - Если ты прикроешь мне спину в следующем штурме, и если мы оба выживем, я возьму тебя в пилигримы.
- Правда? - обрадовался простак, выпучив глаза.
Клод важно кивнул.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Ото, отец аббат.
- Брат Ото. Хорошо звучит, не так ли?
Здоровяк радостно закивал.
Клод с торжественным видом достал из-за пазухи маленькую кость и протянул крестьянину. Тот почтительно взял ее в руки.
- Что это? - спросил Ото, глядя на кость с таким видом, словно она была из чистого золота. - Палец святого?
- Лучше, - ответил Клод театральным шепотом. - Это кость цыпленка.
- Кость цыпленка, - благоговейно повторил Ото.
- Кость цыпленка, которую глодал никто иной как сам Реол, Могучий и Великий! - произнес Клод драматичным голосом, и здоровяк восхищенно ахнул. - Она защитит тебя. Но только - только - если ты будешь защищать меня, его святого аббата, от вреда. Если хоть один язычник дотронется до меня, носитель этой святой кости погибнет! Ты меня понял?
Здоровяк торжественно кивнул.
Снова затрубили рога, раздались предупреждающие крики, что вражеские корабли уже близко. Требюше начали стрелять, и Клод вытащил из-за пояса сломанный меч, чувствуя себя очень довольным, что обманул глупого мужика, заставив его защищать «аббата» в бою. Возможно, удастся выжить немного дольше, чем ожидалось.
Ото встал на колени перед Клодом, склонив голову. После секундного замешательства Клод усмехнулся про себя и шагнул к здоровяку. Какая разница, если его маленькая хитрость зайдет немного дальше?
Он изобразил руками охранительный знак, имитируя благословение - Клод видел когда-то, что так делал жрец - и возложил руку на голову Ото.
- Благослови и меня, отец аббат! - воскликнул другой крестьянин, рухнув на колени.
Тут же подошли и остальные простолюдины, прося Клода благословить их. Одни простирали к нему руки, другие опускались на колени, прося благословения. Здесь были не только лучники и такие же мобилизованные крестьяне, как он сам, но даже несколько ратников в бело-красных табардах цветов герцога. Клод покачал головой от такой абсурдности ситуации.
Его ручная крыса завозилась под рубашкой, он успокаивающе похлопал ее, на его лице блуждала глупая улыбка.
- Они идут! - раздался крик.
- Благословляю вас всех, дети Святого Реола! - воскликнул Клод.
Крестьяне, собравшиеся вокруг него, разразились радостными криками и, схватив свое оружие, бросились к бойницам. Вскоре в норсканцев, высаживавшихся на берег, полетели первые стрелы.
Калар всадил меч в шею очередного норсканца, пытавшегося перелезть через зубцы стены. Изо рта варвара хлынула кровь, но умирающий воин одной рукой схватился за меч Калара, удерживая его.
Пока Калар пытался освободить свой меч из захвата, ратник справа от него свалился с копьем в груди, и белобородый мускулистый норсканец прыгнул на стену, воя, словно бешеный волк. Вражеский воин-ветеран нанес мощный удар топором по шее рыцаря рядом с Каларом, разрубив металл доспехов. Когда рыцарь упал, норсканец вырвал свой топор и бросился на Калара, все еще пытавшегося освободить меч из мертвой хватки врага. Видя положение Калара, умирающий варвар, державший его меч, усмехнулся, хотя из его рта хлестала кровь.
Калар зарычал от ярости и со всей силой попытался вырвать меч - но тщетно. Он не собирался выпускать из рук клинок Гарамона, потому что знал, что как только он выпустит рукоять, умирающий норсканец упадет со стены, забрав драгоценный меч с собой.
Бертелис врезался в белобородого варвара сбоку, впечатав его в зубец стены. Старый воин выронил топор, но ударил локтем по шлему Бертелиса с такой силой, что молодой рыцарь пошатнулся. Калар увидел, что меч его брата по самую рукоять загнан в бок норсканца.
Хьюбальд и Бальдемунд шагнули вперед, защищая Бертелиса. Белобородый норсканец выдернул окровавленный меч из своего тела и отшвырнул прочь. Из смертельной раны хлынула кровь, но варвар лишь взревел в ярости и бросился на кузенов Калара.
Калар уперся ногой в край бойницы и, дернув изо всех сил, наконец вырвал меч, отрубив при этом пальцы норсканцу. Все еще улыбаясь, варвар полетел вниз.
Обернувшись, Калар увидел, как белобородый берсеркер сдавил своими могучими руками шею Хьюбальда и душит его, а Бальдемунд тщетно наносит норсканцу удар за ударом.
Калар взревел и бросился на помощь своим кузенам. Норсканец успел оглянуться, прежде чем клинок Гарамона раскроил его череп. Кровь и мозг забрызгали лицо и кирасу Калара, и белобородый варвар наконец рухнул.
- Они прорвались! - закричал Тассило, бросившись мимо Калара навстречу огромным воинам в черной броне, взбиравшимся на стену. Упал один рыцарь, разрубленный почти надвое невероятно мощным ударом топора. Другой гигант в черных доспехах, орудуя двумя мечами, мгновенно зарубил пару ратников.
Тассило врезался в первого из врагов, ударив его щитом. Норсканец был на голову выше молодого бретонского рыцаря, но обледенелые камни стены были скользкими, и варвар потерял равновесие. Прорычав проклятье, норсканец выронил топор и попытался пальцами в черной латной перчатке схватиться за край зубца, но не удержался и полетел со стены.
Второй воин Хаоса, чьи бледные глаза горели холодной злобой из-под шлема, шагнул навстречу защитникам. Почти небрежно он взмахнул одним из своих мечей, и Тассило, охнув от боли, упал на колени, когда оскверненное оружие рассекло его наручь. Тассило схватился за раненую руку, и Калар увидел, как металл наручи чернеет и ржавеет прямо на глазах.
На широких плечах воина Хаоса вместо плаща висели волчьи шкуры, он был гораздо выше Калара и его кузенов. От смертоносных зазубренных клинков норсканца поднимался черный дым, и Калар понял, что это, должно быть, один из вражеских вождей. За ним на стену лезли другие норсканцы, но взгляд Калара был прикован к огромному воину, приближавшемуся к нему. Это был достойный противник для бретонского рыцаря, и Калар радовался возможности доказать свою доблесть и воинское мастерство перед Владычицей и своими товарищами - и перед самим собой.
- Этот - мой! - сказал молодой кастелян, хотя Хьюбальд и Бальдемунд уже отступили с его пути, оставив Калара один на один с врагом.
Тассило с трудом отполз назад, держась за раненую руку и явно испытывая мучительную боль.
Калар крепко сжал рукоять клинка Гарамона и, прошептав короткую молитву Владычице, шагнул навстречу вражескому вождю.
Вдруг его накрыла огромная тень, и Калар невольно присел, когда крылатый силуэт промчался прямо над его головой.
Вражеский чемпион шагнул назад, подняв свой меч, но прежде чем он успел отразить удар, в его грудь вонзилось копье, пробив доспехи и пронзив норсканца насквозь. Наконечник копья вышел из его спины, и рыцарь на пегасе, сразивший врага, резко развернул своего крылатого коня вправо.
Защитники стены радостно закричали, когда Лодетэр пролетел над ними, салютуя своим мечом. Калар знал, что десятки людей видели, как парравонец сразил вражеского вождя, и не сомневался, что те, кто этого не видел - узнают об этом до конца дня.
- Ублюдок, - выругался Калар. Снова Лодетэр захватывал себе всю славу, а Калару и его товарищам оставалось лишь доделывать грязную работу.
Норсканцы бросились на них, и Калар едва успел поднять щит, чтобы отразить удар топора. Но удар был такой силы, что Калар упал на колени и в отчаянии взмахнул мечом. Клинок Гарамона глубоко вонзился в ногу атаковавшего его норсканца. Варвар с проклятьем упал, и его прикончил кто-то из крестьян, вонзив алебарду ему в лицо.
Едва Калар успел вскочить на ноги, как щит был выбит из его руки могучим ударом молота. Сразу же тяжелый сапог врезался ему в грудь с такой силой, что вышиб воздух из легких, и кираса загудела от удара.
Калар снова упал, в этот раз на спину, и ударился головой о камни. Если бы на нем не было шлема, вероятно, он бы погиб. А так его только оглушило, хотя головная боль будет мучить его еще долго - конечно, если он переживет этот штурм.
Пытаясь подняться, он увидел, что норсканцев, забравшихся на стену, уже всех перебили и их лестницы оттолкнули от стены.
Вражеский чемпион, пронзенный копьем Лодетэра, был еще жив, хотя явно смертельно ранен. Кровь, вытекавшая из его раны, была черной, и шипела на камнях, проедая в них маленькие ямки.
Норсканец злобно посмотрел на Калара, подошедшего чтобы прикончить его. Клинок Гарамона расколол шлем норсканца и снес почти половину его черепа, но враг еще не умер. Обломки шлема упали с лица воина, открыв месиво бескожей плоти. В волокнистых мышцах лица копошились личинки, а из безгубого рта торчали гнилые клыки. Изо лба норсканца вырастал большой рог. Калар сначала думал, что этот рог - лишь варварское украшение шлема, но теперь он видел, что рог растет из плоти и кости вражеского чемпиона.
Враг плюнул в Калара комком мокроты, размазавшимся по шлему рыцаря, попав чуть ниже глазной прорези. Калар слышал, как ядовитая кислотная слюна с шипением разъедает металл, и сорвал шлем с головы, бросив его под ноги.
Вражеский чемпион издал булькающий смех, в его белых глазах мелькнуло мрачное веселье. Калар ударил его снова и на этот раз снес его мерзкую голову с плеч. От трупа поднялось жуткое зловоние, вызвав у Калара тошноту.
К Тассило подошли несколько ратников, помогая снять наручь с его руки, и Калар увидел, что рана уже начала гнить. Он приказал крестьянам завернуть ядовитые черные мечи вражеского чемпиона в одеяла, не дотрагиваясь до них руками, и сбросить со стены вместе со зловонным трупом врага. Полдюжины крестьян стошнило от жуткого смрада разлагающегося на глазах тела.
Повинуясь приказам йоменов, к бойницам снова подошли лучники и начали стрелять; к стенам подходила очередная волна врагов.
Предельно усталый, Калар оперся о зубец стены и закрыл глаза, тяжело дыша.
Казалось, прошло лишь несколько секунд, прежде чем он услышал, как к стене приставляют новые лестницы, и начинается следующий штурм. Чувствуя немыслимую усталость, он заставил себя открыть глаза и, оторвавшись от зубца стены, повернулся навстречу врагу.
Как бы страшно он ни устал, Клод уже начал радоваться тому уважению, что он заслужил у крестьян и ратников, сражавшихся рядом с ним. В действительности, он и сам уже начал верить в свои слова: верить, что он - пророк славы святого Реола, и благодаря этому возвышенному положению, ему дарована некая толика святой защиты.
Поэтому для Клода стало изрядным шоком, когда огромный норсканский берсеркер с рыжими волосами и бородой, заплетенными в множество спутанных косичек, словно ураган смерти, прорубился сквозь круг фанатичных последователей «аббата» и схватил его за шиворот куртки. Глаза Клода выпучились от удушья, он тщетно пытался вырваться из стальной хватки.
Кулак в кольчужной перчатке врезался в его лицо. Потом Клод почувствовал, как его поднимают в воздух и швыряют за зубцы. Он потерял сознание еще до того, как ударился о землю.
Элизабет очнулась от острой боли и застонала. Прошло мгновение, прежде чем она поняла, что снова может видеть ясно, и что она больше не заперта в душной темнице на гнилой соломе. Она лежала на мягкой постели, и изумленно смотрела на роскошный бархатный балдахин на столбиках над постелью, не зная, снится ли ей это, или напротив, это реальность, а пребывание в теле старухи было кошмарным сном. Простыни, на которых она лежала, промокли от пота. Внезапно ее снова пронзила резкая боль, Элизабет скорчилась и застонала.
Ее руки коснулись живота, и Элизабет ощутила ужас, поняв, что она беременна. Отбросив одеяло, она ошеломленно смотрела на свой раздутый живот.
Она избежала одного ужасного кошмара только для того, чтобы оказаться в другом?
- Схватки уже начались, - произнес голос откуда-то поблизости. Повернув голову, Элизабет увидела стройную и хрупкую девушку с отрешенным выражением лица. Вспомнив, что это Анара, сестра Калара, Элизабет с ужасом смотрела на нее, осознавая услышанное.
- Схватки? - выдохнула она.
- Ребенок уже готов появиться на свет, - подтвердила Анара.
- Скажите мне, что это страшный сон! - в отчаянии простонала Элизабет. - Скажите, что это не правда!
Анара приложила мокрую ткань ко лбу Элизабет, которая снова скорчилась от боли. Приказав слугам принести воды и полотенца, Анара покачала головой, и Элизабет зарыдала от ужаса и боли.
- Но как…? - произнесла она. Вдруг еще одна мысль поразила ее, и она потянулась к Анаре, в отчаянии цепляясь за нее. - Кто его отец?
- Враг, - ответила Анара.
== '''ГЛАВА 17''' ==
Клод очнулся во тьме. Он слышал где-то вдалеке крики и вопли, но они звучали приглушенно и слабо. «Я мертв», подумал крестьянин, «и слышу эхо из мира живых, раздающееся в царстве Морра».
Не сразу он понял, что вокруг темно потому, что он лежит под чем-то. Вдруг его поразила другая мысль: возможно, он не мертв, а похоронен заживо.
Эта мысль напугала его до ужаса. С придушенным криком он изо всех сил стал пытаться вылезти на поверхность. Наконец его глаза заметили свет огней, и Клод увидел, что лежит в груде трупов. Он запаниковал и в ужасе начал выбираться из трясины мертвых тел. Зловоние смерти, страшная смесь запаха крови и экскрементов из вспоротых кишок, тяжко било в нос.
Испытывая головокружение от жуткого смрада, Клод все-таки выбрался из-под груды мертвых тел и, взобравшись на вершину кургана из трупов, встал на ноги. Он старался не смотреть на их измазанные запекшейся кровью лица и ужасные раны. В глазах все расплывалось, он чувствовал, что левая половина его лица скользкая от крови. Его шлем пропал, и все тело ныло от боли.
Внезапно рядом с Клодом упало еще одно тело, и мгновение крестьянин непонимающе смотрел на него. Свалившийся со стены был норсканцем могучего телосложения, и он был еще не мертв, хотя кровь била фонтаном из страшной раны в горле. Груда трупов смягчила его падение, как и в случае с Клодом. Норсканец пытался кричать, но из его рта вместе с кровавыми пузырями выходил только булькающий хрип. Варвар потянулся одной рукой к Клоду, и невозможно сказать, была ли это мольба о помощи или жест угрозы.
Клод поднял взгляд в том направлении, откуда упал норсканец, и только тогда понял, что оказался у подножия огромной стены замка. На несколько секунд он растерялся и просто тупо смотрел вверх. Он же должен быть там, на стене? Неужели он упал?
Внезапно на него обрушилась лавина звуков, словно из его ушей вынули пробки, и Клод пошатнулся от какофонии, ударившей по его слуху.
Люди вопили от боли и ярости, раздавался лязг и звон оружия. Клод безошибочно слышал звук стали, разрубающей плоть и кости, слышал треск деревянных рычагов и щелканье ремней требюше. Из бойниц в стенах и башнях со свистом летели стрелы, одна из них зацепила его руку, заставив его вскрикнуть от боли. Лестницы, оттолкнутые защитниками от стен, с грохотом падали на землю. Варвары кричали боевые кличи во всю силу легких. По всему полю боя был слышен рокот их барабанов, оглушительно трубили рога.
Клод, зажав уши руками, отшатнулся назад, его глаза выпучились от ужаса при виде резни и кровопролития, разворачивавшихся повсюду вокруг него. Везде кипело движение, сотни вражеских воинов, отталкивая друг друга, взбирались по лестницам или карабкались на стену по толстым канатам. Казалось, никто не замечал Клода, хотя сотни норсканцев спешили в бой буквально в ярдах от него.
Наконец рога затрубили отступление, и толпы врагов бросились обратно к своим кораблям, едва видимым в метели.
Один норсканец спрыгнул с лестницы, приземлившись на кучу трупов прямо перед Клодом. Крестьянин в панике отшатнулся от измазанного кровью варвара. Зарычав, норсканец метнулся вперед и, схватив Клода за воротник куртки, занес топор для смертельного удара. Клод сжался, хныча, как младенец, и ожидая неминуемой смерти.
Другой норсканец пролаял что-то на своем грубом языке, и тот, кто собирался убить Клода, нахмурился и опустил топор. Клода толкнули назад, и он споткнулся о безголовый труп. Норсканец указал своим топором в сторону моря и что-то крикнул Клоду. Крестьянин тупо посмотрел на варвара, не понимая, что от него хотят, и получил пинок сапогом в лицо, растянувшись на куче трупов.
Выплюнув пару зубов, Клод поднялся на ноги, и норсканец снова закричал на него, указывая топором на океан. Посмотрев туда, Клод увидел, что варвары сталкивают свои корабли обратно в море. Норсканец, шагнув вперед, ударил его снова, и, словно послушный пес, Клод побежал к океану.
Сотни вражеских воинов бежали к морю и поспешно сталкивали свои вытащенные на берег корабли в бурные волны. Клод, хромая, бежал по песку вместе с ними, подгоняемый своим норсканским пленителем.
Стрелы, продолжавшие лететь со стен, убивали десятки варваров, поражая их в спины. Трупы плавали на мелководье лицом вниз, а прибой то выбрасывал их на песок, то смывал обратно в море. Их товарищи продолжали толкать корабли в воду, не обращая внимания на упавших. Норсканец толкнул запыхавшегося Клода к одному из кораблей, уже спущенному на воду.
Клод побрел по мелководью. Вода была ледяной, и его ноги мгновенно онемели. Он испуганно охнул и шагнул назад, увидев в воде огромный черный плавник всего в десяти ярдах. Норсканец пнул его в спину, и Клод упал на колени в ледяную воду. Волна прибоя нахлынула на него, и он вскочил, отплевываясь.
Снова над его головой просвистели стрелы, сразив нескольких норсканцев, бредущих по пояс в воде к отплывавшим кораблям. Клод увидел, как из воды вынырнула акула и откусила ногу по самое бедро одному из воинов, когда он подтягивался на борт корабля. Вопящий норсканец, из обрубка ноги которого хлестала кровь, был немедленно сброшен в море своими товарищами, явно не имевшими желания помогать тому, кто не способен стоять и сражаться.
Огромный камень, выпущенный из требюше, с грохотом проломил корпус одного из кораблей в дюжине ярдов дальше, мгновенно убив несколько человек. Остальные оказались в ледяной воде, кишевшей акулами, когда их корабль разломился пополам, и воды океана окрасились кровью, когда подводные хищники приступили к пиршеству.
Клод беспомощно забарахтался в волне прибоя, подхватившей его. Он вздрогнул, когда обезумевшая от страха крыса под его рубашкой вцепилась зубами ему в грудь. Пытаясь оказаться как можно дальше от хладнокровных убийц, круживших в воде поблизости, Клод развернулся, но тут тяжелый кулак врезался ему в челюсть. От удара Клод потерял сознание. Он не чувствовал, как норсканец поднял на плечо его неподвижное тело и швырнул через борт корабля, словно мешок с зерном. На корабле Клода бросили в железную клетку к десятку других пленников.
Он пришел в сознание, когда ему под нос сунули пучок странных пахучих трав. Страшное татуированное лицо, обрамленное массой спутанных волос и косичек, склонилось над ним, свирепо усмехаясь и показывая зубы, заточенные словно клыки, и Клод почувствовал сильный удар по щеке. Он обнаружил, что его руки связаны за спиной, когда двое варваров подняли его на ноги. Удар плоской стороной меча по ногам заставил его упасть на колени.
Моргнув, Клод осмотрелся. Он оказался прямо посреди лагеря норсканцев. Позади варваров, державших его, возвышались две пирамиды из отрубленных голов, каждая достигала в высоту двадцати футов. Над этими страшными варварскими капищами кружили стаи ворон и воронов, выклевывавших глазные яблоки и языки. От этой жуткой картины Клода охватила неудержимая дрожь.
- Хорошо, что ты очнулся, - произнес варвар, стоявший перед ним, и схватил Клода за челюсть, удерживая его голову. Лишь спустя мгновение Клод понял, что дикарь говорит на бретонском языке, хотя и с сильным акцентом. - Боги услышат твои крики.
Клод заметил на земле перед ним деревянный брус, и увидел на нем множество зарубок от топора. И еще увидел кровь - и засохшую, и свежую - от которой эта импровизированная плаха стала почти черной. И Клод зарыдал, словно ребенок, слезы и сопли потекли по его измазанному кровью и грязью лицу.
- Нет, пожалуйста, нет, нет! - всхлипывал он, зажмурив глаза от ужаса.
Клода схватили за волосы сзади и пригнули на плаху. Его связанные руки болезненно вывернулись за спиной, уткнувшись лицом в дерево, он почувствовал свежую кровь на своих губах.
- Ты умрешь не сразу. Сначала я порежу тебя, - прошептал норсканский шаман ему в ухо. - Просто, чтобы заставить тебя покричать. Твои крики привлекут внимание богов - и только тогда придет твоя смерть.
Клод плакал, как младенец, крепко зажмурив глаза. Почувствовав холодное прикосновение клинка к уху, он завизжал. Но сильные руки крепко держали его, прижимая голову к деревянному брусу.
Бьярки улыбался, слушая вопли пленника. Он чувствовал присутствие демонов поблизости, прямо за завесой, отделяющей реальный мир от благословенного безумия Хаоса, и знал, что они наслаждаются болью, которую провидец причиняет этому существу.
- Подождите! - взвыл бретонец. - Я могу помочь вам!
Бьярки не обратил внимания на его слова.
- Я… я знаю путь в крепость! - завопил пленник. - Тайный ход! Он не охраняется! Пожалуйста, не убивайте меня!
- Стой, - вдруг раздался знакомый голос. Бьярки выругался. Бретонец продолжал вопить, скуля, как побитый пес.
- Я сказал, остановись, Маленький Медведь, - прорычал голос снова, на этот раз более угрожающе. Бьярки повернул голову и сердито посмотрел на ярла. Стирбьорна сопровождали две его дочери, каждая из них держала руку на рукояти меча. Ярл стоял, скрестив руки на широкой груди.
- Почему? - спросил Бьярки.
- Что он сейчас сказал? - поинтересовался ярл.
- Он умоляет пощадить его, - ответил провидец. - Воистину, жалкая тварь.
- И больше он ничего не сказал? - Стирбьорн прищурил глаза.
Бьярки облизал губы, думая, сойдет ли ему с рук ложь. В конечном счете он отверг эту идею. Не стоит рисковать и портить отношения с ярлом из-за ничтожной жизни какого-то бретонского пса.
- Он утверждает, что знает путь в крепость. Неохраняемый, как он говорит.
- Подними его, - велел Стирбьорн.
- Он лжет! - не выдержал Бьярки. - Он скажет все что угодно, чтобы продлить свою жалкую жизнь хоть на несколько мгновений!
- Я сказал, подними его, - прорычал ярл.
- Пленные предназначены в жертву богам, мой ярл, - огрызнулся Бьярки. - Ты рискуешь разгневать Великие Силы, вмешиваясь в жертвоприношение.
Стирбьорн угрожающе поднял палец и указал на провидца. Бьярки опустил голову, что-то злобно шепча.
Он бросил взгляд на ничтожное существо, лежавшее под его ножом. Бретонец перестал вопить и только всхлипывал, по его лицу текли слезы, смешиваясь с кровью и соплями. Одним резким движением Бьярки отсек ему ухо. Пленный взвыл от боли, и завопил еще громче, когда провидец плеснул спирту на его рану.
- Ладно, - сказал Бьярки, толкнув истекающего кровью бретонца к ногам Стирбьорна. Отрубленное ухо он швырнул одному из боевых псов ярла. Зверь ловко поймал ухо зубами и проглотил одним глотком.
Чтобы выбить информацию из этого бретонского ничтожества, не понадобилось много времени. Бьярки показалось отвратительным, как быстро пленный предал своих товарищей. Однако бретонский пес оказался хитрым - точное местоположение тайного хода в крепость он так и не указал, явно пытаясь подольше сохранить себе жизнь. В действительности, если бы он точно указал, где этот ход, то сейчас был бы уже мертв. Возможно, этот бретонец не так глуп, как сначала подумал Бьярки.
- Он не сможет долго скрывать это от нас, - заявил Бьярки, с немалым удовольствием помахивая своим змеевидным кинжалом.
- Нет, - сказал Стирбьорн. - Я не хочу больше слышать его жалкие вопли. Он приведет нас туда.
- Мой ярл, ты собираешься лично возглавить это нападение? - удивился Бьярки.
- О боги, нет, - засмеялся Стирбьорн, и его дочери заулыбались.
Бьярки, чувствуя, что он чего-то не понял, ощетинился и прищурил глаза.
- Понадобится не меньше недели, чтобы этот запах выветрился из моих ноздрей, - на лице Стирбьорна появилась злорадная ухмылка. - Нет, дорогой Бьярки, нападение возглавишь ты.
- А что ты говорил насчет запаха? - настороженно спросил Бьярки.
Стирбьорн снова рассмеялся. За ним засмеялись и его дочери.
- Я уже догадываюсь, что это за «тайный ход». Ты увидишь, - сказал ярл с озорным блеском в глазах.
Бьярки нахмурился, глядя на сточную трубу, расположенную на высоте двадцати футов в северной стене цитадели замка.
Понадобилось почти два часа, чтобы незамеченными пробраться в это место среди скал, и Бьярки был совсем не в том настроении, чтобы видеть в этом плане что-то смешное.
Его сопровождало полдюжины воинов, специально выбранных для этой задачи. Все они были худые и меньше ростом, чем большинство норсканцев. Сначала Бьярки подумал, что ему в спутники дали таких заморышей, чтобы его оскорбить, но теперь он понял почему. Сточная труба была узкой, и только самые тощие из норсканцев могли хоть как-то протиснуться в нее.
Прежде чем выступить, они подождали, пока белая луна скрылась за горизонтом. Двигались бесшумно и держались в тенях. Их оружие было обернуто в меха, а все звенящие застежки и доспехи сняты, чтобы двигаться максимально тихо. Значительную часть пути пришлось брести по пояс в ледяной воде, опасаясь акул и при этом пригибаясь как можно ниже и двигаясь так, чтобы по возможности скалы закрывали их от взглядов со стен замка.
Стена под сточной трубой была скользкой от нечистот, густо покрывавших камни у ее подножия. Обычно, за исключением периода самого низкого отлива, волны плескались у самого подножия стены, смывая все нечистоты. Сейчас уже начинался прилив, и Бьярки понял, что не получится вернуться к восточной оконечности острова тем же путем, прежде чем поднявшийся уровень воды заставит их плыть. Эта мысль его совсем не радовала, особенно при взгляде на черные плавники вездесущих акул. Они воистину были тварями Кхарната: бесстрашные неразборчивые убийцы, приходящие в ярость от одной лишь капли крови в воде. Бьярки знал, что они сожрут его так же охотно, как любого другого норсканца или бретонца, попавшего в их владения. И для них совсем не важно, что он провидец богов.
Бьярки по-прежнему не видел необходимости прибегать к такой бессмысленной по его мнению хитрости, и подозревал, что Стирбьорн настоял на этом лишь потому, что ярла очень веселила мысль, что его провидцу придется лезть по сточной трубе, измазанной дерьмом. Шаман был уверен, что прямого штурма, который планировал Стирбьорн, будет вполне достаточно, чтобы овладеть замком. Но теперь пути назад не было. Бьярки вздохнул и кивнул Эйлифу, одному из воинов, сопровождавших его.
Эйлиф был племянником Стирбьорна. Худощавый молодой воин заплел свои светлые волосы в одну толстую косу, свисавшую ниже пояса. Он кивнул Бьярки в ответ и начал пробираться по камням к подножию стены. На плечах он нес моток длинной веревки, через каждую пару футов завязанной в узлы. Задержавшись под стеной на несколько секунд, чтобы выбрать, где лучше подниматься, он начал взбираться по стене.
Эйлиф поднимался быстро и уверенно, и Бьярки бросил взгляд на зубцы на верхней площадке цитадели. Если бы кто-то посмотрел оттуда вниз, то наверняка увидел бы норсканцев, но, к счастью, высокомерные бретонцы, похоже, не ожидали атаки с этой стороны - корабли здесь не могли подойти к берегу, а главная башня замка была слишком высокой, чтобы взобраться на нее с помощью приставных лестниц и крюков. Эйлиф продолжал взбираться, вцепляясь пальцами рук и ног в малейшие неровности между камнями стены.
Наконец молодой скелинг добрался до сточной трубы. Держась за нее ногами, он снял с пояса молоток и шестидюймовый железный штырь. Выждав, чтобы шум волн, бившихся о скалы, маскировал стук молотка, Эйлиф забил штырь в шов между двумя каменными блоками, а потом плотно прижался к стене и застыл, когда между зубцами площадки показались головы нескольких часовых. Сверху его скрывала выступающая из стены труба, а Бьярки и остальные воины укрылись между камней, опустившись в темную воду почти с головой.
Спустя примерно минуту Бьярки рискнул выглянуть, и заметил, что часовых больше не видно. Он подал сигнал Эйлифу, который быстро снял с плеч веревку и привязал ее конец к крюку на штыре. После этого он размотал веревку, и Бьярки поймал другой ее конец у подножия стены.
Железная решетка, закрывавшая сточную трубу, проржавела от времени и крошилась, и Эйлифу понадобилось немного усилий, чтобы вырвать ее. От раздавшегося при этом скрежета Бьярки вздрогнул и снова спрятался среди камней. Но часовые, похоже, не услышали этот звук, и Эйлиф бросил вырванную решетку вниз, где ее ловко поймал один из воинов. После этого Эйлиф быстро спустился вниз по веревке.
- Приведите его, - шепотом велел Бьярки, и вперед вытолкнули бретонского пленника. Голова пленного была обмотана тряпкой, и на месте его левого ткань пропиталась кровью. Во рту был кляп, чтобы бретонец не мог закричать и дать знать часовым. Глаза пленника были выпучены от страха и боли, и наполнены слезами. Однако кто-то знающий обходной путь внутри замка мог быть им полезен.
- Ты первый, - прорычал Бьярки.
Бретонец был горбуном весьма жалкого вида, и провидец бросил на него критический взгляд. Хотя этот уродливый крестьянин явно был сильнее, чем выглядел, он, вероятно, не смог бы подняться по веревке, не говоря уже о том, чтобы лезть вверх по вертикальной сточной трубе. А если он соскользнет и упадет на полпути, то все, кто поднимается по трубе за ним, тоже могут упасть.
- Нет, - сказал Бьярки, передумав. - Я первый.
Бретонец кивнул, явно благодарный уже за то, что его пока оставили в живых. Но Бьярки знал, что при первой возможности пленный попытается сбежать. Порывшись в одном из мешочков, он подошел к уродцу, который в страхе отодвинулся от шамана.
- Дай мне руку, - сказал Бьярки, добавив в голос часть своей колдовской силы. Не в силах сопротивляться приказу, бретонец протянул руку. Если бы Бьярки приказал ему перерезать собственную глотку, пленный сделал бы и это. Ужас в глазах бретонца показывал, что он это понимает.
Бьярки взял его за руку и закрыл глаза, шепча заклинание. Через несколько секунд он открыл глаза и перевернул руку крестьянина. На его запястье оказалась черная метка, и глаза бретонца еще больше выпучились от страха, когда он увидел ее.
- Это знак Драж’ла’гха, Пожирателя Плоти, - произнес Бьярки низким угрожающим голосом, от которого крестьянин задрожал. - Это проклятье, и только я могу снять его. Если ты попытаешься сбежать, крикнуть, чтобы предупредить защитников, или как-то обмануть меня, Драж’ла’гха пожрет тебя изнутри. Делай как я говорю, и я сниму проклятье. Ты понял?
Крестьянин снова зажмурил глаза, и по его лицу опять полились слезы. Это было отвратительно, и Бьярки чувствовал лишь омерзение при виде такой жалкой твари.
- Ты понял? - повторил он вопрос, и бретонец кивнул. - И не думай, что смерть - это выход. Если ты умрешь пока проклятье еще действует, твоя душа никогда не будет знать покоя. Она станет игрушкой Драж’ла’гха на целую вечность. Так что лучше тебе не падать, пока ползешь по этой трубе с дерьмом.
Удовлетворенный, Бьярки кивнул Эйлифу.
- Пусть он поднимается сразу за мной, - велел провидец.
Потом, бросив на сточную трубу последний мрачный взгляд, он начал подъем.
- Что это было? - спросил герцог Адалард, обращаясь к одному из рыцарей, выглянувшему за зубцы на верхней площадке главной башни, услышав металлический звук снизу.
- Ничего, мой лорд, - ответил рыцарь. - Наверное, ветер.
Герцог рассеянно кивнул, вернувшись мыслями к предстоящей задаче отражения штурма. С главной башни герцог руководил обороной замка, передавая приказы защитникам с помощью флагов и курьеров. Он видел, что сотни норсканских кораблей движутся по бурному морю к западному участку стен - там стена была самой длинной, и людей на ней был меньше, чем на других участках. Противнику будет трудно высаживаться на узкой полосе земли под западной стеной, и подход с моря в том направлении был опасным, с множеством подводных камней и особенно бурными волнами.
Однако высадка там все же была возможна, и герцог не мог позволить оставить тот участок слабо защищенным. Неохотно он все-таки велел направить туда подкрепление в виде последних резервных отрядов ратников и немногочисленных рыцарей. Восточные участки стен принимали на себя основную силу ударов противника и отчаянно нуждались в подкреплениях, но людей в резерве больше не было. В идеале защитникам следовало бы дежурить на стенах посменно, чтобы усталые бойцы могли нормально отдохнуть и поесть, но сейчас это была непозволительная роскошь.
Теперь норсканцы штурмовали замок Леонуа со всех сторон. Главные удары врага приходились на восточные стены, но корабли варваров шли на веслах к острову со всех направлений, чтобы держать силы защитников максимально растянутыми. И эта тактика работала. Только с северного направления не следовали вражеские атаки - большую часть северной оконечности острова занимала главная башня замка, и она была слишком высокой, чтобы на нее можно было забраться по приставным лестницам. Кроме того, морские течения в северной части острова были слишком сильными и опасными, чтобы атака с этой стороны имела какие-то шансы на успех.
К счастью, ужасная пушка врага была уничтожена. Адалард не имел иллюзий относительно того, что было бы, если бы она продолжала обстрел; тогда он вошел бы в историю как единственный герцог, который позволил врагу взять штурмом замок Леонуа.
Поврежденные участки стены были забаррикадированы мешками с зерном, бочками, наполненными водой и поспешно сколоченными досками. Одна секция стены в пятьдесят футов рухнула, раздавив троих рыцарей и десятки крестьян. Стена на том участке осталась лишь вполовину прежней высоты.
Этот пролом стал самым уязвимым местом в обороне замка, и враг бросал на него все силы. Норсканцы упорно взбирались по каменным обломкам и кускам кладки, вопя боевые кличи и вознося хвалы своим страшным богам. Только потому, что рыцарь Грааля Реол сражался у разрушенной стены, отражая волны врагов, этот участок еще не пал. Присутствие святого паладина вдохновляло бойцов вокруг него на великие подвиги стойкости и отваги, и здесь шел самый яростный бой.
В перерывах между атаками герцог велел разносить защитникам вино, хлеб и сыр, и открыл свои склады, чтобы даже последние из мобилизованных крестьян - те, что еще оставались в живых - были обеспечены одеялами, новым оружием взамен сломанного, нормальными стрелами и щитами.
Если бы это были не норсканцы, а какой-нибудь другой противник, герцог Адалард был бы уверен, что сможет держать оборону почти бесконечно. Или, по крайней мере, достаточно долго, чтобы пришла помощь из Курони. На помощь от восточного соседа, коварного герцога Л’Ангвиля, рассчитывать не приходилось. Алчный соперник Адаларда, несомненно, радовался, слыша о несчастье Леонуа, и уже думал, как можно расширить за его счет границы герцогства Л’Ангвиль.
Теперь, когда все резервы были введены в бой, герцог Адалард мало что мог сделать. Он приказал слугам принести его щит и шлем.
- Вы же не собираетесь лично сражаться на стенах, мой герцог? - спросил один из его придворных, тощий барон Бруссар, которого эта перспектива явно пугала.
- Собираюсь. И вы будете сражаться вместе со мной, дорогой барон, - не без удовольствия сказал герцог. - Каждый, кто способен держать меч, должен сейчас сражаться.
Барон побледнел. Адалард втайне был рад видеть его страх. Герцог не любил тех вельмож, которые с готовностью посылали достойных людей на смерть, но сами избегали подвергаться той же опасности. Бруссар был прирожденным политиком и интриганом - Адалард всегда старался заручиться его поддержкой в политических делах, потому что барон мог быть опасным политическим оппонентом - но герцог втайне презирал Бруссара, который определенно не был воином.
- Но если вы погибнете, мой лорд, это будет ужасный удар по моральному духу? - спокойным голосом заметил Бруссар, хотя Адалард заметил, что на лбу барона выступил пот.
- Но какое влияние на людей оказывает то, что я не участвую в бою? А если они увидят, что я так же подвергаюсь опасности, как и они, это ободрит их, - снисходительно ответил герцог.
- Это глупость, мой лорд! - возразил Бруссар. Он обернулся, глядя на свиноподобного маркиза Карабаса в поисках поддержки, но маркиз избегал встречаться с ним взглядом. - Мы должны отдать эту девушку норсканцам! Любой другой путь есть чистейшее безумие!
- Я уже принял решение, барон. Распорядитесь, чтобы ваши слуги принесли вам оружие и доспехи. Я ожидаю, что вы будете готовы к бою через десять минут. Если опоздаете хоть на секунду, я объявлю вас трусом и предателем и велю вас повесить. Я понятно выражаюсь?
- Я всегда знал, что вы дурак, - злобно прошипел барон.
- Если я погибну, - сказал Адалард, - то погибну с честью, обороняя земли, которые поклялся защищать. И пусть мне придется умереть, я не собираюсь исполнять требования какого-то норсканского выродка.
- В смерти нет чести, какой бы эта смерть ни была! - воскликнул Бруссар. - Понятие чести - удобная выдумка, и каждый бретонец, у которого есть хоть капля ума, знает об этом. Оно ничего не значит!
- Вы ошибаетесь, барон, - сказал герцог.
- Мне давно стоило принять сторону Л’Ангвиля, - вздохнул Бруссар. - Тогда бы, по крайней мере, я прожил бы немного дольше.
Герцог не ответил ничего, глядя на Бруссара с таким выражением, словно обнаружил на своей подошве раздавленного слизня.
- Никто из нас не переживет этой осады! - закричал Бруссар, в его голосе явно слышалась истерика. - Мы все умрем здесь, если вы не отдадите им ведьму! Что она вообще значит для вас? Она же всего лишь какая-то бастонская шлюха! Разве вы не видите?
- Что я вижу, - произнес Адалард, - так это ничтожного человечишку, готового отдать благородную бретонскую даму кровавым варварам, только бы спасти свою жалкую, бесполезную и позорную жизнь. Что я вижу, так это труса, который боится идти в бой с врагами своего сюзерена. Вы мне отвратительны, Бруссар. Давно пора было от вас избавиться.
Лицо Бруссара исказилось от ярости, он схватился за кинжал на поясе. Прежде чем телохранители герцога успели отреагировать, барон выхватил кинжал и бросился на Адаларда.
Герцог легко отбил руку с кинжалом в сторону и ударил барона по голове. Бруссар рухнул на пол, и, прежде чем он успел подняться, телохранители герцога схватили его.
Герцог Леонуа вытащил из ножен меч и угрожающе шагнул вперед. Эльфийские руны, выгравированные на клинке, светились. Барон забился, выпучив глаза от ужаса, но телохранители крепко держали его.
- Если вы не отдадите ее, то приговорите к смерти всех в этом замке! - прохрипел Бруссар, тяжело дыша.
- А если отдам, то приговорю всех к бесчестью, - ответил герцог.
Бруссар облизал губы, и, когда увидел, что герцог убрал меч в ножны, в его глазах мелькнула надежда.
- Ты не достоин смерти воина от этого благородного меча, - сказал Адалард, убивая эту надежду. - Было бы бесчестьем для памяти моих предков пачкать клинок твоей подлой кровью. Сбросить его с башни.
Барон завопил и забился в руках телохранителей. Герцог Адалард отвернулся, не глядя на него. Рыцари потащили Бруссара к краю площадки и перебросили за зубцы. Спустя мгновение вопли барона затихли внизу.
Вернулся слуга герцога, принеся сверкающий позолоченный шлем Адаларда и белый щит с геральдической красной головой льва, рельефно выступающей на поверхности.
- А вы, Карабас? - спросил герцог, надевая шлем и бросив взгляд на толстого маркиза.
- Я не воин, - сказал маркиз, - но сочту за честь сражаться в одном ряду с вами, мой лорд.
В его голосе звучал огонь, и Адалард поверил ему. Хотя Карабас был свиноподобным толстяком и обжорой, герцог знал, что в маркизе все-таки была некая внутренняя сила, и сейчас даже восхитился его смелостью. Потому что даже для воина с тренированным телом и разумом требовалась большая храбрость, чтобы идти в бой. А идти в бой, зная, что ты не обучен и неопытен, и что первый же встреченный враг скорее всего убьет тебя, требовало отваги еще большей, чем, как думал Адалард, обладал он сам.
- Это и для меня честь, Карабас, - искренне сказал герцог.
- Не могу сказать, что этот ублюдок Бруссар мне когда-либо нравился, - заметил толстый маркиз, указав за зубцы. - Вы вовремя от него избавились. Но боюсь, что для облачения в доспехи мне понадобится больше, чем десять минут, которые вы дали ему. Столько времени у меня займет лишь спуск по ступенькам, а чтобы слугам надеть на меня доспехи - еще больше.
Адалард улыбнулся.
- Я подожду, - сказал он.
Внезапно вдалеке раздался страшный трубный рев, который герцог слышал и раньше, и улыбка исчезла с его лица.
- Что во имя Владычицы это было? - спросил Карабас.
Внутри сточной трубы было очень тесно, но Бьярки карабкался вверх легко и уверенно, упираясь спиной, коленями и локтями. Пару раз он срывался со скользких от нечистот стенок трубы, но не паниковал и каждый раз успевал остановить свое падение, соскользнув не больше чем на ярд. Из отхожих мест, присоединенных к трубе, просачивался слабый свет, и его было достаточно, чтобы разглядеть что-то в трубе.
Но продвижение бретонского пленника, поднимавшегося вслед за провидцем, было мучительно медленным, и Бьярки рычал от злости, оглядываясь на силуэт бретонца. От шума, издаваемого пленником, Бьярки морщился, и с каждой секундой все больше был уверен, что сейчас их обнаружат. Крестьянин тяжело и громко дышал, и иногда останавливал свой подъем, чтобы перевести дыхание. Видя, что руки и ноги пленника трясутся от усталости, Бьярки тихо выругался.
- Если ты упадешь, тебя ждут вечные муки, - хриплым зловещим шепотом произнес провидец, его призрачный голос донесся до уцелевшего уха бретонца. Услышав, как пленный судорожно глотнул и начал снова подниматься, Бьярки мрачно улыбнулся во тьме.
Так просто было обмануть глупого крестьянина, убедив его, что на него наложено проклятье. Вообще-то наложение проклятий было непростым колдовством, требовавшим значительной подготовки и немалого риска - куда больше хлопот, чем заслуживал один ничтожный крестьянин. Бьярки снова улыбнулся, подумав о черной метке на руке пленника; это был всего лишь растертый древесный уголь, смешанный со слюной.
Услышав, что бретонец снова поднимается, Бьярки и сам продолжил подъем, легко карабкаясь по трубе, пока не вылез в отхожее место, под углом соединенное со сточной трубой. Сквозь щели дощатой крышки туалета был виден мигающий свет свечей, и Бьярки стал ползти вверх и вперед, упираясь ногами в противоположную стенку трубы.
Молясь, чтобы Изменяющий Судьбы был милостив к нему, Бьярки на дюйм приподнял крышку и вцепился пальцами в края. Не услышав никаких звуков вокруг, он подтянулся вверх, откинув крышку головой.
Туалетное помещение было маленьким и квадратным, в его задней стенке виднелось узкое, словно щель, окно. Дверь была закрыта, и не увидев никого в помещении, Бьярки подтянулся и выбрался из отхожего места.
Свою меховую накидку он оставил в лагере, и теперь его жилистые руки и татуированный торс были перемазаны зловонными нечистотами. Его спутанные волосы были убраны в хвост и тоже покрыты слоем фекалий.
Повернувшись, он увидел, что бретонец пытается вылезти из сточной трубы. Нагнувшись, Бьярки схватил его за шиворот и вытащил.
Пленник без сил шлепнулся на пол, страшно воняя, и Бьярки скривил губы в отвращении.
- Где мы? - спросил он.
Бретонец тупо посмотрел на него, и Бьярки вырвал кляп из его рта.
- Где мы? - повторил он вопрос.
- В цитадели? - нерешительно произнес бретонец.
Бьярки, выругавшись на языке скелингов, покачал головой, раздраженный поразительной глупостью крестьянина.
- Где в цитадели?
Когда ответа не последовало, Бьярки прищурил глаза:
- Ты никогда не был в цитадели, так?
- Пожалуйста, не убивайте меня, господин! - взвыл крестьянин, распластавшись на полу перед провидцем.
- Тихо, дурак! - прошипел Бьярки, услышав шаги за дверью, но это не успокоило рыдающего крестьянина. Бьярки вытащил кинжал с клинком волнистым, словно извивающаяся змея, и напрягся, услышав, что шаги остановились перед дверью.
Дверь открылась внутрь, и Бьярки увидел человека, одетого в бел-красный табард, на его голове был кольчужный капюшон. На лице вошедшего едва успело отразиться удивление, когда Бьярки прыгнул вперед и всадил кинжал ему под подбородок по самую рукоять. Увидев в коридоре силуэт другого человека, замершего от ужаса, Бьярки шагнул в сторону, одновременно втащив тело первого стражника в туалет.
Провидец протянул руку ко второму ратнику, готовому поднять тревогу, и, вытянув пальцы, словно когти, пролаял одно слово на Темном Языке. С его пальцев соскользнули переливающиеся сгустки энергии и ударили бретонца в голову. Из ушей, носа и глаз ратника хлынула кровь, и он без звука рухнул на пол.
Подойдя к телу, Бьярки бросил быстрый взгляд в коридор, чтобы убедиться, что его не заметили. К счастью, эти двое ратников, похоже, были одни. Схватив труп за шиворот, Бьярки тоже втащил его в туалет.
Из отхожего места вылез Эйлиф, его лицо и волосы были измазаны нечистотами. Он присел над трупом первого стражника, убитого Бьярки, под телом уже натекла лужа крови. Бретонский крестьянин прижался к стене, трясясь от страха и усталости после трудного подъема по трубе. Бьярки выдернул из глотки стражника свой кинжал и вытер его о куртку дрожащего крестьянина, прежде чем спрятать в ножны.
Норсканский провидец осторожно выглянул в коридор, проверяя, нет ли в нем стражников. Жестом он позвал Эйлифа, который присоединился к нему, потащив за собой бретонского пленника, а из отхожей ямы стали выбираться другие скелинги.
Когда они выбрались все, Бьярки осторожно повел их по коридору в западном направлении, рассудив, что этот путь не хуже любого другого. Они двигались бесшумно, прячась в тенях. Бьярки жестом показал, чтобы он, Эйлиф и бретонец шли впереди, а остальные воины за ними на некотором расстоянии.
Настороженно они продвигались вперед. Бьярки осторожно открывал первые несколько дверей, мимо которых они шли. За дверями были комнаты с богатой обстановкой - столами, креслами и роскошными коврами. Двигаясь дальше, они подошли к лестнице. Бьярки повел своих спутников вниз по лестнице на четыре пролета, наконец спустившись на первый этаж главной башни. Там с верхних этажей вели еще две лестницы, все они выходили в большой зал, вдоль стен которого стояли древние комплекты доспехов. В настенных подставках горели десятки факелов, освещая огромный зал.
Бьярки, Эйлиф и бретонец осторожно спускались по ступенькам, когда услышали голоса и топот ног. Бьярки жестом предупредил воинов, следовавших за ними, и скелинги беззвучно скрылись в тенях. Сам же провидец и Эйлиф поднялись обратно по лестнице, потащив за собой пленника, и присели за широкими каменными перилами.
Выглянув из-за угла, Бьярки увидел, как по самой большой лестнице спускается человек средних лет в позолоченных доспехах, с ним идет огромный толстяк, выглядевший довольно смешно из-за своей слишком большой брони. За ними спускалось около двух десятков рыцарей.
Бретонцев было слишком много, чтобы напасть на них, и Бьярки и его спутники затаились неподвижно, почти невидимые в тенях, дожидаясь, пока рыцари пройдут через зал. Перед бретонцами открылись огромные двойные двери, из-за которых слышался шум боя снаружи. Рыцари вышли, и двери за ними захлопнулись.
Бьярки быстро подошел к тем же дверям. Приоткрыв их, он осторожно выглянул наружу, увидев маленький внутренний двор цитадели, ворота из которого вели уже во двор замка.
Снаружи было мало солдат, и все они стояли на стенах. Стены цитадели патрулировали группы лучников, но никто из них не смотрел во внутренний двор - никто просто не ожидал, что враг может появиться изнутри цитадели.
- Эйлиф и я направимся к гавани, как запланировано. Мы поднимем решетку и откроем ворота, и эта осада наконец кончится, - прорычал Бьярки. - Бретонца возьмем с собой, он может оказаться полезным.
Взгляд провидца скользнул по остальным воинам.
- Главное - поднять решетку. Ваша задача - отвлечь внимание противника от нас.
Каждый из воинов понял, что это значит, и все они гордо расправили плечи.
- Пошли, - сказал Бьярки. - Пора!
Норсканцы вышли во внутренний двор и бросились к воротам цитадели. Бьярки впереди, за ним Эйлиф, тащивший с собой пленника, следом бежали остальные воины. Никто не поднял тревоги, и они смогли проскользнуть под привратное укрепление незамеченными. Тихо пройдя под поднятой решеткой, они прошли в похожий на туннель коридор, ведущий из цитадели. Бойницы для лучников и машикули угрожающе взирали на них, и Бьярки понимал, что прямой штурм этих ворот обошелся бы очень дорого. Он был рад, что ворота оказались открытыми. Пройдя под второй решеткой, они вышли на замковую площадь за пределами цитадели.
Повсюду суетились вражеские солдаты, к брешам в стенах бежали подкрепления. Сначала никто, казалось, не обращал внимания на внезапное появление норсканцев, и Бьярки бросился в боковой переулок.
Норсканцы успели пробежать половину площади, когда раздался крик, и Бьярки заметил, что какой-то бритоголовый бретонец указывает на них. К норсканцам бросилась группа ратников.
- Задержать их! - приказал провидец, и скелинги, взревев боевой клич во всю силу легких, бросились навстречу врагу. Бьярки побежал дальше к переулку, Эйлиф и бретонский пленник за ним.
Они скрылись в темном переулке, и Бьярки оглянулся, чтобы проверить, не гонятся ли враги за ними.
Похоже, их никто не преследовал. Скелинги, сопровождавшие провидца, врезались в самую гущу врагов, их мечи и топоры рубили бретонцев одного за другим, но противник уже окружил их.
- Умрите достойно, воины Норски, - прошептал Бьярки, и, отвернувшись, направился по переулку, ведущему на юг, в направлении гавани.
Им понадобилось пять минут, чтобы пробраться к гавани незамеченными, и еще пять, чтобы прокрасться к огромному привратному укреплению, защищавшему вход в гавань.
Единственный вход в укрепление, который они нашли, был заперт.
- Можно я попробую, господин? - вдруг спросил пленный крестьянин.
Бьярки удивленно поднял бровь, но жестом разрешил ему продолжать.
Бретонец вышел вперед и постучал в тяжелую боковую дверь. Бьярки отошел за угол, потянув Эйлифа с собой. Секунду спустя он услышал, как откинулась деревянная панель.
- Что? - спросил голос.
- Я принес еду, - сказал крестьянин. - Хлеб и вино.
- Нам уже выдали, - ответил голос, в нем послышалось подозрение.
- Я только исполняю приказ. Но если вы не хотите…
- Я не сказал, что я не хочу. Погоди, - ответил голос.
Бьярки услышал лязг отпираемых засовов, потом в замке щелкнул тяжелый ключ.
Дверь распахнулась.
- Где хлеб и вино? - спросил голос.
Эйлиф выскочил из-за угла и всадил нож в глотку говорившего стражника.
Они заскочили внутрь, и Эйлиф добил стражника, нанеся полдюжины ударов в грудь ножом. Труп он оттащил в угол и накрыл пустыми мешками. После этого они начали подниматься по лестнице на верхний этаж привратного укрепления.
Бегом они поднялись по крутой винтовой лестнице и оказались на лестничной площадке. Дальше путь преграждала запертая тяжелая дверь. Бретонский крестьянин ухмыльнулся и вопросительно поднял брови, но провидец сомневался, что этот трюк сработает второй раз - и знал, что времени у них осталось немного.
Бьярки сосредоточился, закрыв глаза, и сделал глубокий вдох. Он резко взмахнул рукой, и дверь распахнулась внутрь, словно выбитая тараном.
Эйлиф мгновенно вскочил в помещение, и когда туда вошел Бьярки, двое из находившихся там стражников были уже мертвы. Последнего стражника Эйлиф прижал к полу и перерезал ему глотку.
Помещение было большим, в южной его стене имелись бойницы для лучников, через которые было видно море. Большие арочные окна из цветного стекла в северной стене открывали вид на порт и сам замок. Бьярки понял, что они сейчас находятся над самым входом в гавань.
В центре помещения на полу располагалось огромное колесо с деревянными спицами. К колесу была привязана пара мулов, каменный пол под их копытами посыпан песком и покрыт сеном. Мулы стояли неподвижно, не обращая внимания на происходящее вокруг.
Бьярки секунду рассматривал колесо. Оно было похоже на мельничное, и Бьярки подумал, что оно, вероятно, приводит в движение подъемный механизм под полом. Провидец потянул рычаг, и удовлетворенно кивнул, услышав, как под полом лязгнули шестерни механизма.
- Запереть двери, - приказал он.
Бретонский крестьянин забился в угол, чтобы не путаться под ногами, и Бьярки велел ему затаиться там. Эйлиф с оружием в руках встал наверху винтовой лестницы, по которой они только что поднялись.
Бьярки подошел к одной из бойниц в южной стене. В темноте и метели он не мог разглядеть норсканские корабли, ждавшие в море, но он знал, что они там, ожидают его сигнала. Провидец прошептал заклинание, и с его левой руки сорвалась вспышка синего огня. Вдалеке, на расстоянии восьмисот ярдов, он разглядел ответный сигнал, поданный факелом.
Закусив губу, Бьярки внимательно наблюдал, ожидая, когда появятся корабли. Минуты шли, и наконец он увидел их - два десятка драконьих кораблей, быстро идущих на веслах по бурному океану, прямо к входу в гавань. По крикам с верхней площадки привратного укрепления Бьярки понял, что противник тоже заметил их. Он услышал скрип и скрежет рычагов огромных требюше, готовившихся стрелять.
Оценив расстояние и скорость кораблей, Бьярки выждал еще тридцать секунд, и, бросившись к мулам, хлопнул одного из них по заду. Мул послушно двинулся, а за ним и второй, начав вертеть колесо, раздался скрежет вращавшихся шестерней. Под полом послышался грохот и лязг цепей, наматывавшихся на барабаны. Потом завертелись и эти барабаны, и цепи стали наматываться на зубья огромных шестерней, скрытых в стенах, и двойная решетка, запиравшая вход в порт, начала открываться. Одна решетка опустилась в щель, вырубленную в камнях морского дна в двадцати футах под водой, а другая поднялась в само привратное укрепление. Снаружи это было похоже на открывающуюся пасть некоего гигантского чудовища.
Мулы продолжали ходить по кругу, вращая колесо, от скрежета шестерней и лязга цепей, казалось, содрогалось все привратное укрепление.
Снаружи раздались тревожные крики, послышался стук в двери. Секунду спустя в двери начали бить чем-то тяжелым, от сильных ударов заскрипели деревянные засовы.
Снова подойдя к южной стене, Бьярки выглянул в бойницу, и увидел, что норсканские корабли уже не более чем в пятидесяти ярдах. «Должно сработать», подумал провидец с ухмылкой.
Одна из дверей не выдержала ударов, ее доски раскололись, и вражеские солдаты ворвались в помещение.
Все еще усмехаясь, Бьярки повернулся к ним, в его глазах горела сила богов. Он воззвал к великому Чару, и на обеих руках провидца вспыхнуло синее пламя. С ревом он взмахнул руками в сторону врагов, и их мгновенно охватил колдовской огонь. В ревущем синем пламени виднелись лица демонов, бретонские воины, охваченные дьявольским огнем, вопили от боли, их тела жутко искажались, принимая форму, угодную Владыке Перемен.
В пятидесяти футах внизу два десятка кораблей скелингов прошли под открытой решеткой и ворвались в порт. Каждый корабль был полон кровожадных берсеркеров, самых свирепых и бешеных бойцов во всем воинстве скелингов.
Вдалеке с востока послышался оглушительный трубный рев.
Калар с немым ужасом смотрел, как вражеские корабли входят в гавань.
- Как…? - выдохнул он, чувствуя, что все надежды защитников рухнули.
Поколебавшийся боевой дух защитников замка снова был поднят прибытием на стены самого герцога Леонуа. Герцог Адалард обходил участки стен, говорил с рыцарями, ободряя их и хваля их храбрость. Его личное участие в битве сильно воодушевило людей.
К удивлению Калара, герцог сказал добрые слова даже крестьянам, защищавшим стены, похвалив их усилия и пообещав им пир, достойный самого короля, когда враги отступят. Калар видел, какое действие производили эти простые слова герцога на защитников - и рыцарей и простолюдинов. Он видел, как сгорбленные от усталости и отчаяния плечи распрямлялись с гордостью от слов герцога. Калар понял, что так должен действовать истинный вождь, и как лорд Гарамона пообещал себе запомнить эти уроки. Удастся ли прожить достаточно долго, чтобы испытать их на практике - другой вопрос. А сейчас весь эффект от личного участия герцога в бою был сведен на нет. Каждый бретонец, сражавшийся на стенах, видел, что все их упорное сопротивление оказалось напрасным, ибо вражеские корабли входили в самое сердце крепости, ради защиты которой погибло столько людей.
Калар видел, как герцог выкрикивал приказы, пытаясь перенаправить защитников со стен навстречу новой угрозе. Из каждых трех человек на стенах одного пришлось направить противостоять врагу в гавани. Калар знал, что это серьезно ослабляет защиту стен, но иначе враг мог захватить замок изнутри. Все новые вражеские корабли проходили сквозь открытое привратное укрепление в порт, и Калар понимал, что если огромные решетки не закрыть, то замок неминуемо будет потерян. Он видел, как герцог указал на привратное укрепление, защищавшее вход в гавань, и заметил, как к нему полетели три белых крылатых силуэта: Лодетэр и его последние рыцари на пегасах.
Выругавшись, Калар всадил свой меч в шею норсканца, взбиравшегося за зубцы, и пинком сбросил тело врага со стены.
- Мы нужны в гавани. Пошли с этих чертовых стен, - сказал он брату. Бертелис кивнул, и он повернулись к ступеням, но тут вдруг снова раздался оглушительный рев, на этот раз так громко, что заболели уши. Калар замер. Снова повернувшись к зубцам, он посмотрел вниз со стены сквозь метель.
Он увидел в море огромный силуэт, и сначала подумал, что это еще один вражеский корабль с воинами. Он неумолимо двигался к крепости, словно переваливаясь с боку на бок, и мгновение Калар удивленно глядел на него, заметив, что на нем нет мачты с парусом.
Чувствуя нарастающий ужас, Калар подошел к самым зубцам и прищурил глаза, прикрывая их одной рукой от ледяного ветра. И когда он разглядел, что эта штука в море - вовсе не корабль, у него перехватило дыхание. Это была деревянная башня, установленная на спине чудовищно огромного мамонта, одного из тех, которые сеяли смерть в рядах войска Леонуа три недели назад. Чудовище переходило пролив вброд, преодолевая силу волн, оно шагало по той самой дамбе, по которой Калар выезжал на вылазку два дня назад. Оно было уже не более чем в пятидесяти ярдах от берега.
Волны захлестывали плечи зверя, так, что из воды виднелась только верхняя половина его огромной куполообразной головы. Его хобот был поднят из воды, громадная деревянная башня, прикрепленная цепями к его спине, раскачивалась, пока чудовище брело сквозь бурные волны, иногда захлестывавшие до самого верха эту подвижную крепость, но берсеркеры, сидевшие в ней, продолжали реветь боевой клич, их крики едва напоминали человеческие. Калар заметил силуэты еще двух огромных мамонтов, шагавших по дамбе сквозь бушующие волны.
Ужас преисполнил Калара, когда он подумал, что, если мамонты достаточно велики, чтобы идти по дамбе вброд, то воины с башен на их спинах могут перепрыгнуть прямо на стены. Эти звери были живыми осадными орудиями.
Позади него разнесся бешеный рев, от которого кровь стыла в жилах - корабли врага, вошедшие в гавань, выбрасывались на берег, и с их бортов спрыгивали беспощадные берсеркеры, полные жажды крови.
Калар ощутил страшное отчаяние. Он не знал, где сейчас нужнее его меч.
- Владычица, защити нас, - прошептал он.
== '''ГЛАВА 18''' ==
Калар и другие защитники восточных стен с безмолвным ужасом взирали, как первый мамонт вышел из воды, словно некое дьявольское чудовище из глубин. Его густая шерсть намокла и висела клочьями, от боков поднимался пар. Его огромная голова была защищена пластинами из черного железа, а на четырех страшных бивнях надеты широкие металлические кольца, усеянные шипами длиной в руку человека. Железные звенья внахлест защищали его хобот, создавая гибкую броню, подобную панцирю жука. Огромные уши зверя были украшены десятками колец, каждое величиной с голову человека.
Выходя из океана, мамонт поднял свою тяжелую голову и оглушительно взревел, так что у Калара заныли уши. Волны бились о массивные ноги зверя, похожие на стволы деревьев, земля содрогалась от его шагов, когда он выбрался на берег.
Воины, ехавшие в башне на спине мамонта, выли от жажды крови, вгоняя себя в берсеркерскую ярость. Они стучали своим оружием по щитам и бортам деревянной башни, огромный мускулистый норсканец бил по двум гигантским барабанам, обтянутым человеческой кожей.
Знамена из содранной кожи, покрытые норсканскими рунами и символами демонических божеств, развевались на яростном ветру. До сотни голов бретонцев были насажены на копья и металлические шипы, выступавшие из бортов башни. Тела двух десятков рыцарей, наколотые на копья, жутким украшением свисали с кормовой части башни.
Второй и третий мамонты, следовавшие за первым, были теперь видны лучше. Они упрямо шли вперед, преодолевая ярость бушующих волн, среди ледяного ветра и метели, и Калар увидел, что сам верховный вождь врага участвует в этой атаке. Он ехал на спине второго мамонта, восседая на высоком деревянном троне, надменно поставленном на самый верх башни, явно презирая возможную угрозу со стороны бретонских лучников.
Огромный камень, выпущенный из требюше, кувыркаясь в воздухе, скользящим ударом задел голову третьего мамонта, и гигантский зверь взревел от ярости и боли, тряся головой. Тяжелый железный шанфрон, защищавший его череп, вогнулся от удара, и из-под него в воду полилась горячая кровь. Мамонт пошатнулся, и Калар увидел в воде вокруг зверя плавники пяти десятков или больше акул, которых запах крови в воде приводил в безумие, похожее на ярость норсканских берсеркеров.
Внезапно бурные волны прорезал силуэт еще более крупного чудовища, перед которым даже акулы бросились врассыпную. Мощными ударами хвоста подводный монстр вырвался на мелководье, и Калар увидел, что его шкура черно-белого цвета. Чудовище раскрыло ужасную пасть, полную острых зубов, и бросилось на мамонта, вырвав огромный кусок мяса из его плеча.
Мамонт снова взревел, и воины на его спине начали бить черно-белое чудовище копьями, пытаясь отогнать его. Калар увидел, как несколько бесстрашных норсканцев спрыгнули с деревянной башни на спину черно-белого монстра и всадили копья глубоко в его тело.
Мамонт развернулся и ударил бивнями морского хищника, отбросив его, и отчаянные норсканцы посыпались в воду со спины чудовища. Кит-убийца, отлетев от удара, упал в воду в тридцати футах дальше, и там на него набросились акулы и другие киты-убийцы, поднявшиеся из глубин. Норсканские воины, оказавшиеся в воде, были разорваны свирепыми океанскими хищниками в кровожадной оргии.
Мамонт снова направился к берегу, из его ран лилась кровь. Из плеча был вырван огромный кусок мяса, плоть внутри страшной раны была розовой и мокрой от крови.
- Стреляйте по ним! - в отчаянии закричал Калар, увидев, что крестьяне-лучники застыли от ужаса, тупо глядя, как три огромных мамонта приближаются к стенам замка. Видя, что эти страшные звери скоро подойдут к стенам, а враг уже ворвался в гавань, Калар понимал, что крестьяне сейчас потеряют последние остатки храбрости. Стоит только одному из них повернуться и броситься бежать, как вся эта вонючая толпа побросает оружие и, словно стадо скота, побежит со стен.
Боевой дух защитников был настолько поколеблен, что атмосфера нарастающей паники и отчаяния казалась невыносимой. Калар знал, что следующие несколько секунд будут последней возможностью предотвратить повальное бегство. Его старый учитель фехтования Гюнтер учил его, что в моменты нерешительности в бою природа людей - особенно же простолюдинов - такова, что они ждут, что кто-то выступит вперед и отдаст приказ. И если никто этого не сделает, то войско превращается в бессмысленную толпу.
- Именем короля, держать оборону! - закричал Калар самым громким и властным голосом.
Он заметил, что все вокруг, даже рыцари, повернулись к нему и смотрят, ожидая от него указаний, как действовать, и, возможно, ободряющих слов.
- Цельтесь им в глаза! - приказал Калар. - Живее!
Вбитая за множество поколений привычка повиноваться господам заставила крестьян без вопросов выполнить приказ Калара, они подняли луки и выпустили ливень стрел в атакующих мамонтов.
Бесчисленные стрелы осыпали гигантских зверей. Многие отскакивали от пластин брони, но сотни вонзались в шкуру и мышцы, и ноги первого мамонта вскоре стали похожи на подушку для иголок. Воины в башнях на спинах мамонтов укрылись за деревянными бортами и высоко подняли щиты. Сотни стрел вонзались в дерево, но некоторые попадали в норсканцев, и раздались крики боли.
Пара стрел почти одновременно попала в левый глаз первого мамонта, вонзившись глубоко в глазницу и мгновенно залив ее кровью. Зверь взревел от боли и встал на дыбы. Деревянная башня на его спине опасно наклонилась, и несколько воинов выпали из нее, другие держались, отчаянно вцепившись в борта.
Еще больше стрел вонзилось в брюхо вставшего на дыбы мамонта, и, с грохотом опустив передние ноги на землю, он отвернулся от стен замка.
Придя в ярость от страшной боли, мамонт набросился на норсканцев, бежавших к стенам, разбрасывая их своими бивнями.
Защитники крепости издали радостный крик, но он звучал еще слабо и неуверенно, потому что другие два мамонта мчались к стенам, опустив головы, словно атакующие быки. Погонщик того мамонта, на котором сидел вражеский вождь, потянул грубые поводья, прикрепленные к шипастым крюкам, продетым в чувствительные уши зверя, и заставил мамонта повернуть на участок стены, всего в тридцати ярдах от позиции Калара. Другой зверь с топотом направился прямо на огромные ворота замка.
Массивная опускная решетка с тошнотворным скрипом смялась, когда мамонт врезался в ворота с силой лавины. Тяжелые укрепленные створки ворот за ней были разбиты, раздался оглушительный треск ломающейся древесины, когда дюжина засовов, запирающих ворота - а каждый засов был толстый, как ствол дерева, и окован железом - раскололась в щепки.
Другой зверь ударил в стену, словно живой таран. Весь участок стены затрясся от удара, сотни людей содрогнулись. С деревянной башни на спине мамонта за зубцы были заброшены цепи с крюками, и первые враги начали перепрыгивать на стену, где, орудуя огромными зазубренными топорами и мечами, каждым ударом убивали бретонцев.
Эти воины были элитными телохранителями вождя норсканцев, огромного роста, облаченные в черные доспехи, украшенные нечестивыми демоническими символами и иконами, каждый из которых был могучим чемпионом. Их жизнь была продлена самими Темными Богами, они были сильнее, быстрее и смертоноснее любого смертного человека. С такими бойцами защитники замка еще не сталкивались.
С презрительной легкостью телохранители норсканского вождя убивали всех, кто оказывался перед ними, разрубая доспехи, плоть и кости. Но даже они были как дети по сравнению со своим повелителем, который взошел на стену вслед за ними, в каждой руке держа по огромному топору. Красные камни, которыми были украшены топоры, вспыхивали словно пламя каждый раз, когда гибельное оружие забирало жизнь, словно радуясь учиненной резне.
Десятки бретонцев с боевым кличем бросились вперед, чтобы остановить прорыв врага, но вождь скелингов и его нечестивые телохранители рубили их на куски. Все новые и новые лестницы приставлялись к стенам, десятки крюков забрасывались за зубцы. Калар и его родичи пытались пробиться к вражескому вождю, но это было все равно, что пытаться противостоять бушующему потоку. На каждый шаг, который им удавалось сделать к свирепому гиганту, масса врагов оттесняла их на три шага назад. Норсканцы сплошным потоком взбирались на стены, на которых теперь не хватало защитников, и рубили малочисленных ратников и рыцарей. Калар рычал от ярости, но его и кузенов шаг за шагом теснили назад.
Вражеский вождь сражался словно демонический полубог, его топоры выли в воздухе, с каждым ударом отрубая головы и конечности. Убивая, он хохотал, наслаждаясь воплями умирающих, фонтанами крови из обезглавленных тел, и треском костей, раскалывавшихся под его топорами.
Увидев, как свирепый повелитель варваров без труда прорубается сквозь ряды защитников на стене, Реол бросился навстречу ему, но между ними было еще два десятка норсканцев. Рыцарь Грааля сражался с блестящей эффективностью, которая со стороны казалась завораживающей. Каждый удар его святого меча Дюрендиаля убивал врага. Норсканцы один за другим падали под его ударами. Вот он разрубил шею одного врага, и обратным движением клинка отсек руку другому. Крутнувшись, он избежал выпада меча, и всадил клинок в живот несостоявшемуся убийце. Молниеносно вырвав клинок в фонтане крови, Реол, продолжая движение, обезглавил еще одного варвара.
Рыцарь Грааля уклонился в сторону, и огромная шипастая булава просвистела в паре дюймов от его головы. Подсечкой он сбил с ног потерявшего равновесие норсканца и разрубил ему череп до самой шеи. Другой варвар попытался всадить зазубренный меч ему в спину, но Реол почувствовал приближавшийся удар и резко повернулся, отбив клинок противника бронированной наручью и ударив норсканца в лицо рукоятью меча, вложив в удар всю массу тела при повороте. Варвар упал, выплевывая кровь и зубы, и Реол, взмахнув мечом, с хирургической точностью рассек шею противника, из которой хлынула яркая артериальная кровь.
Телохранители вражеского вождя в черных доспехах бросились на Реола. Он обменялся ударами с первым из них, сверкающий серебристой сталью меч Дюрендиаль скрестился с нечестивым черным оружием. Воин Хаоса бил с такой сокрушительной силой, что Реол был вынужден отступить на шаг назад. Этот норсканец, полностью защищенный черной броней, был выше Реола, а его плечи были шире на целый фут, но как бы ни был он быстр, он не мог сравниться с возвышенным воинским искусством рыцаря Грааля.
Реол присел, и топор рассек воздух там, где долю секунды назад была его голова. Молниеносным движением Дюрендиаль врезался в бок норсканца. Удар расколол тяжелую броню, вмяв ее в рану, и прорубил в боку кровавую полосу, сломав полдюжины ребер. Прежде чем воин Хаоса успел отреагировать, Реол нанес неуловимо быстрый удар ему в голову, разрубив шлем и череп. С лязгом брони огромный норсканец рухнул.
Мгновение спустя был убит и следующий. Воздев громадный двуручный молот, утыканный шипами, воин Хаоса бросился на рыцаря Грааля, но клинок Реола вошел в глазную прорезь его шлема.
Святой паладин Владычицы убил еще двух хускарлов, сам же получил лишь несколько царапин, и пробился еще ближе к вражескому вождю. Вероятно, заметив появление достойного противника, повелитель скелингов повернулся к Реолу, и их взгляды встретились посреди бушующей резни.
Два грозных бойца двинулись навстречу друг другу.
- О милосердная Владычица, дай твоему слуге силу победить этого врага! - прошептал Реол, крепко сжимая Дюрендиаль двумя руками, и чувствуя, как его наполняет ярость богини.
Привратное укрепление, защищавшее вход в гавань, изнутри сейчас являло собой сцену из кошмара, и Клод озирался вокруг в диком ужасе.
Люди, чьи тела приобрели чудовищную неузнаваемую форму под действием темной магии норсканского провидца, падали на пол, вопя в жутких страданиях, страшные крики вырывались из множества кровавых глоток, открывавшихся, казалось, случайно, по всей их раздутой плоти.
Их тела постоянно менялись, продолжая непрерывно мутировать, кости ломались и разрастались самыми причудливыми формами, их плоть колыхалась волнами и вздувалась, живя новой нечестивой жизнью. У некоторых из позвоночников вырастали шипы, из плоти других росли щупальца, покрытые ртами, бормочущими и дико хихикающими. Человеческая кожа меняла цвет и текстуру, становилась темной и чешуйчатой, а у других обрастала густым и ярко окрашенным мехом или перьями. Из тел иных вырывались отростки, похожие на червей, заставляя кожу страшно вздуваться и брызгать кровью, когда они прорывали ее.
Из рук одного человека выросли хрящевые выступы, между которыми была натянута блестящая перепонка наподобие плавников. Голова другого разломилась от макушки до подбородка, вся превратившись в ужасную пасть с сотнями острых зубов. Из черепа-пасти вылез отвратительный мясистый язык и начал ощупывать пол, но тут пасть-голова захлопнулась, и язык был откушен. Клод с ужасом смотрел, как откушенный язык извивается на полу. Вдруг на одном конце языка открылась еще одна пасть, и язык начал пожирать сам себя, превращаясь при этом в новую чудовищную форму жизни, когда из него стали расти ноги и крылья.
Несколько человек слились, словно сплавившись вместе, и этот жуткий сплав плоти бессвязно вопил, вспучиваясь и разрастаясь - и набросился на своих охваченных ужасом спутников. Из отвратительной туши вытянулись мокрые от крови отростки из мышц, похожие на дубины, а на них выросли костяные шипы. Чудовище повернулось к своим бывшим товарищам, полдюжины некогда человеческих лиц на его теле издавали безумные вопли. Оно дико размахивало своими продолжавшими мутировать конечностями, вбивая рыцарей и ратников в стены, размазывая их по камням.
Костяной бивень, выросший из того, что когда-то было человеческой ногой, вонзился в живот одному рыцарю, и чудовище, созданное магией провидца, потянуло кричавшего от боли человека к себе. Посреди туши твари с треском костей открылась вертикальная щель. Торчавшие обломки ребер напоминали страшные зубы, и рыцарь был втянут в это отверстие, похожее на ужасную пасть. Щель закрылась, заперев рыцаря в теле твари, и его плоть стала одним целым с плотью растущего чудовища.
Толстый отросток из скользких от крови мышц вырвался из тела твари Хаоса и обвился вокруг руки другого рыцаря, тщетно пытавшегося освободиться. На конце этого щупальца появился круглый рот, как у миноги, и вгрызся в подмышку рыцаря, протиснувшись сквозь щель в латах и прогрызаясь сквозь кольчугу. Рыцарь завопил, а щупальце погружалось все глубже в его тело, пожирая его изнутри.
Два мула, привязанные к колесу подъемного механизма, визжали от ужаса и пытались сорваться с привязи. Чудовищное отродье Хаоса схватило одного из них, подняло в воздух и разорвало пополам. Одну половину оно сожрало, а другой запустило в рыцарей, ворвавшихся в помещение, сбив с ног нескольких из них.
Позади всего этого норсканский колдун продолжал убивать бретонских воинов, явно наслаждаясь своим могуществом.
Клод пытался отползти подальше от творившегося ужаса, чувствуя, что сходит с ума, и вскоре прижался к большому окну из цветного стекла в северной стене, откуда открывался вид на гавань и остров.
Увидев лежавший на полу окровавленный нож мертвого ратника, Клод уже думал схватить его и вонзить себе в грудь; лучше умереть так, чем быть пожранным жуткой тварью Хаоса и стать ее частью. Но потом он вспомнил слова колдуна: «Если ты умрешь, пока проклятье еще действует, твоя душа никогда не будет знать покоя. Она станет игрушкой Драж’ла’гха на целую вечность».
Клод посмотрел на дьявольский черный знак на своей руке и начал плакать.
Внезапно окна из цветного стекла с оглушительным грохотом разлетелись вдребезги.
Клод рухнул на колени, его осыпало градом осколков стекла, порезавших его лицо и руки, он ощутил, как в разбитое окно ударил порыв сильного ветра.
Что-то большое и белое пронеслось прямо над ним, раздался топот копыт по камню.
Изумленно глядя с пола, Клод увидел, как рыцарь верхом на белоснежном пегасе всадил копье в огромную массу плоти, которая была телом отродья Хаоса. Из раны с шипением хлынула черная кровь, и дюжина ртов на туше чудовища завопила от боли.
Разбив арочные окна, в помещение ворвались еще два рыцаря на пегасах, и Клод прижался к полу, пытаясь стать как можно менее заметным, и молясь, чтобы его не затоптали.
Закрывая лицо руками, Клод сквозь пальцы увидел, как первый рыцарь - Лодетэр - снова вонзил свое копье в отродье Хаоса, и на мгновение казалось, что Возлюбленный Парравона сейчас сразит чудовище, добавив эту победу к своему и без того впечатляющему списку героических подвигов.
Но острые зубы твари вырвали горло пегаса Лодетэра, разорвав кожу, толстые мышцы, сухожилия и артерии. Потоком хлынула кровь, заливая белоснежную шерсть пегаса, и благородное животное рухнуло, сбросив с седла Лодетэра.
Один из его спутников был убит, отродье Хаоса пронзило рыцаря костяным бивнем и вырвало его из седла. Его пегас встал на дыбы, нанося твари мощные удары копытами, но щупальца, утыканные шипами, крепко обвили его шею и прижали пегаса к полу.
Чудовище стало пожирать его, присоединяя его благородную плоть к своей, а потом с отвратительными звуками стало поглощать и умирающего пегаса Лодетэра. Из спины твари выросли страшные, уродливые крылья, словно в насмешку над белыми крыльями пегаса. Предводитель парравонцев, шатаясь, встал на ноги, но в этот момент ему нанес удар молодой светловолосый норсканец, сопровождавший провидца.
Норсканский воин пытался всадить свой нож в горло рыцаря, но Лодетэр успел схватить его за руку, и они сцепились в отчаянной борьбе, осколки цветного стекла хрустели под их ногами. Они кружились, словно в некоем танце смерти - и вылетели из разбитого окна.
Раздался ужасный вопль, когда третий рыцарь всадил свое копье в голову чудовища - по крайней мере, в одну из голов. Огромная конечность, похожая на плавник, ударила рыцаря, сломав крылья его пегаса словно ветки. От удара пегас и его всадник вылетели из окна навстречу смерти.
Клод отполз еще дальше от беснующегося чудовища. Возможно, оно уже умирало, но крестьянин не был в этом уверен. Из туши отродья Хаоса торчало копье, и из ран лилась черная кровь. Норсканского колдуна нигде не было видно. Выглянув из разбитого окна, Клод посмотрел вниз и увидел, что под окном повис Лодетэр, отчаянно цеплявшийся одной рукой за карниз. Если рыцарь упадет, тяжесть доспехов, несомненно, утянет его на океанское дно.
Сотни черных ворон и воронов кружили над привратным укреплением, наполняя воздух хриплым карканьем, чуя смерть.
- Помоги мне! - закричал Лодетэр, в его голосе звучала паника. - Ради богини, помоги мне, проклятье!
Клод облизал губы. Он боялся, что рыцарь потянет его с собой. Даже если он переживет падение, что сомнительно, пловцом он был неважным. Однако, чтобы знаменитый Лодетэр был обязан жизнью простому крестьянину - это было приятной перспективой.
- Ты не пожалеешь, если вытащишь меня! - умолял Лодетэр. Его пальцы начали соскальзывать с карниза.
Жадность пересилила инстинкт самосохранения, и Клод потянулся к рыцарю. Рука Лодетэра внезапно соскользнула, но он успел ухватиться за другой карниз, под первым.
Клод выругался. Теперь он никак не мог дотянуться до рыцаря из окна. Пытаясь не смотреть вниз, он выбрался на первый карниз. Крепко держась одной рукой за подоконник, другой он потянулся к парравонскому рыцарю, высунув язык от напряжения.
- Быстрее, ты, вонючий ублюдок! - прорычал Лодетэр сквозь стиснутые зубы.
Лицо Клода помрачнело, и он застыл, не дотянувшись лишь пары дюймов до руки рыцаря.
- Ты что делаешь? - прохрипел Лодетэр, его глаза наполнились страхом и злостью. - Помоги мне, будь ты проклят!
Клод лишь фыркнул и выпрямился.
- Тебя повесят за это! - процедил Лодетэр. - Ты что, не знаешь, кто я?
- Ты труп, - огрызнулся Клод, и пнул рыцаря в лицо.
Лодетэр выпустил карниз, и, словно камень, полетел в океан, на верную смерть. Клод смотрел, как рыцарь падал, размахивая руками и ногами, пока не свалился в воду и сразу же исчез в волнах, когда тяжесть доспехов увлекла его на дно. Клод глумливо плюнул ему вслед.
Что-то мясистое и жгучее коснулось его шеи, и Клод едва не упал сам, когда, обернувшись, увидел, как из окна, извиваясь, тянется розоватое щупальце. Завизжав от испуга, крестьянин оттолкнул щупальце и стал карабкаться подальше от него вдоль карниза.
Из окна стали высовываться новые щупальца, свешиваясь с подоконника, словно живой водопад, и Клод понял, что ему не убежать от их парализующего прикосновения.
Не давая себе времени подумать, Клод зажмурился и прыгнул с карниза.
Герцог Адалард отразил щитом нанесенный сверху вниз удар, и разрубил горло нанесшего его норсканца. Из смертельной раны хлынула кровь, и Адалард отступил на шаг, отбив мечом удар копья, направленный в пах. Повернув руку, герцог ударил снизу вверх, и острие меча вошло под подбородок другого варвара, расколов кость и зубы.
Рядом с ним толстый маркиз Карабас ударил мечом в живот другого норсканца. Расширенные глаза маркиза выдавали его страх, но герцог был горд тем, что боевой дух его приближенного оказался сильнее страха. Мелькнуло лезвие топора, направленное в шею маркизу, но Адалард отбил топор мечом, и, продолжив удар, всадил клинок в грудь варвара, пронзив сердце.
В сражении на этом участке возник недолгий перерыв, и герцог бросил взгляд на гавань. Мощеная дорога, на которой он стоял, была скользкой от крови убитых и умирающих, и с вершины холма, спускавшегося к гавани, было видно, как сотни норсканцев высаживаются с кораблей. Герцог видел доблестную попытку Лодетэра отбить привратное укрепление порта, и, возможно, парравонцу удалось бы закрыть опускную решетку, но непоправимый ущерб уже был нанесен.
- Мы справимся с ними, мой лорд, - сказал один из рыцарей, но Адалард покачал головой.
Позади них варвары непрерывным потоком входили в разбитые главные ворота, отряд вражеских воинов в черных доспехах захватил поврежденную восточную стену, и сотни норсканцев лезли в пролом. Восточное привратное укрепление тоже было потеряно, ворота разбиты одним из громадных мамонтов, и в них устремились тысячи врагов.
Замок Леонуа был потерян.
Герцог Адалард страшно устал. Ему ничего так не хотелось, как броситься в атаку на врагов перед ним, и умереть, сражаясь, чтобы все это скорее закончилось. Но герцог знал, что должно быть сделано. Он должен заставить врага платить кровью за каждый дюйм, чтобы победа обошлась варварам как можно дороже. Это был его долг правителя Леонуа; перед Владычицей, перед королем и перед самим собой.
- Отступать! - приказал герцог, хотя ему было отвратительно произносить это слово. - Отходим к цитадели!
<nowiki>***</nowiki>
Реол на мгновение замер, когда бретонские рога затрубили отступление. Посмотрев вниз, он увидел, как сотни рыцарей и ратников начали отступать к цитадели.
Рыцарь Грааля снова устремил взгляд на вражеского вождя, который целеустремленно шел к нему, вращая двумя огромными топорами. Все инстинкты приказывали Реолу атаковать предводителя варваров и сразить его во имя Владычицы, ибо само присутствие демонопоклонника на этой святой земле было оскорблением, раковой опухолью, которую нужно вырезать, гнойником, который должен быть вскрыт.
Он опять посмотрел вниз и увидел герцога Леонуа в центре отряда рыцарей, заметного в своих позолоченных доспехах и богато украшенном шлеме. Они отступали в четком порядке, герцог выкрикивал приказы сквозь шум боя. Орды врагов, высадившихся в гавани, устремились по улицам, подобно темному потоку, и Реол знал, что его место там, он должен прикрыть отступление герцога.
Повернувшись к приближавшемуся вражескому вождю рыцарь Грааля разочарованно скрипнул зубами.
Он знал, что прежде всего его гордость требует сразить этого врага здесь и сейчас, а не помогать отступающему герцогу и его людям. Словно почувствовав его решение, предводитель варваров остановился.
- Видит Владычица, мы еще встретимся, - пообещал Реол, хотя он сомневался, понял ли враг его слова.
Норсканец прорычал что-то на своем языке, что можно было понять как согласие.
Реол неохотно начал отступать, направившись к ступеням, ведущим со стены во внутренний двор замка. Несколько варваров бросились было за ним, но их вождь остановил их. Реол подумал, что норсканец понял если не его слова, то, по крайней мере, намерение.
Глаза Реола сверкали праведной яростью. Он кивнул огромному вражескому вождю. Это был не жест уважения, а лишь подтверждение того, что они еще встретятся в бою. Норсканец кивнул в ответ.
Да, они еще встретятся, подумал Реол. И когда они встретятся, один из них умрет.
== '''ГЛАВА 19''' ==
Цитадель в сердце замка Леонуа, его донжон, была очень сильным укреплением, построенным из того же блестящего белого камня, что и внешние стены. Это была крепость внутри крепости, с пятью высокими цилиндрическими башнями по углам и стенами почти в восемь футов толщиной с зубцами и бойницами для стрелков наверху. Единственный вход в цитадель защищало мощное привратное укрепление с двумя опускными решетками и массивными окованными железом воротами.
Остальная территория замка была теперь полностью захвачена врагом. Толпы варваров преодолевали покинутые стены, высаживались в порту и разливались по улицам. Под все еще поднятой решеткой привратного укрепления гавани прошло уже столько кораблей, что им не осталось места где пристать. Норсканцы теперь пришвартовывали корабли друг к другу и перебирались на берег с корабля на корабль. Они грабили, разрушали и поджигали все строения за внешними стенами. Удушливый черный дым наполнял воздух.
От привратного укрепления в восточной стене остались лишь руины, оно было разрушено одним из боевых мамонтов. В пролом входили тысячи норсканцев, и не было никого, кто смог бы остановить этот поток.
Защитники цитадели радостными криками приветствовали смерть одного из гигантских боевых мамонтов. Требюше из цитадели стреляли бочками с горючим маслом, и несколько бочек попало в одного из огромных зверей, облив маслом его густую шерсть и деревянную башню на его спине. Затем его осыпали сотни горящих стрел с башен цитадели, и охваченный огнем мамонт взревел от боли и страха. Горящий гигант начал топтать ряды норсканцев и убил сотни варваров, разбрасывая их своими бивнями с железными шипами. Но это была лишь малая победа посреди наступившей тьмы, и радостные крики вскоре утихли.
Дальше в море горстка рыцарей-отшельников до последней капли крови защищала храм Мананна на юго-западном островке. Бретонцы из цитадели со скорбью наблюдали, как последний из них был убит. Когда защитника храма Мананна погибли, норсканцы выволокли из храма старых жрецов бога моря и убили их, отрубив им головы и насадив на копья. Варвары набросили канаты на огромную бронзовую статую Мананна на вершине храма и обрушили ее на землю. Ратники и лучники на стенах цитадели стонали от ужаса и шептали молитвы при виде такого святотатства.
Бесчисленные тысячи врагов окружали теперь цитадель, и ни один рыцарь или простолюдин на ее стенах не сомневался, что она неминуемо падет. Это был лишь вопрос времени.
Тысячи барабанов издавали неумолкаемый грохот, и вражеский вождь вышел вперед из рядов своих воинов, выделяясь даже среди них огромным ростом. Его окружала свита из телохранителей в черной броне. Калар с ненавистью смотрел на него со стен цитадели.
Враги не давали защитникам ни малейшей передышки, никакой возможности восстановить силы, и Калар знал, что каждый из бретонцев измучен не меньше него. А он никогда в жизни не чувствовал себя таким усталым. Все тело онемело и ныло от боли, мысли были мутными и туманными, голова словно набита шерстью. Каждое движение давалось с трудом. И не было никакой возможности закрыть глаза и погрузиться в сон, которого он так желал.
По жесту вождя тысячи варваров с ревом бросились на цитадель, пробегая мимо своего повелителя в черных доспехах, который стоял со скрещенными руками, словно несокрушимая скала посреди темного потока хаоса. Залпы стрел выкашивали норсканцев сотнями, но под прикрытием щитов варвары достигли привратного укрепления цитадели и зацепили крюками толстые цепи за опускную решетку. Эти цепи были привязаны к плечам самого крупного боевого мамонта - того, который нес в бой вождя норсканцев несколько часов назад. Погонщики хлестнули мамонта шипастыми стрекалами, и огромный лохматый зверь взревел и рванулся вперед, натянув цепи. Решетка заскрипела от напряжения и некоторое время держалась. Мамонт снова взревел, напрягая свои могучие мышцы. С мучительным скрежетом сминаемого металла решетка была выдрана, и мамонт протащил ее еще пятьдесят ярдов, оставляя борозды в снегу, прежде чем остановиться.
Еще больше норсканцев было убито, когда, бросившись в ворота, они под аркой наткнулись на вторую решетку. Десятки погибли в арочном коридоре - лучники стреляли через бойницы без промаха. Вскоре раздались дикие вопли еще сотен умирающих, когда из бойниц в стенах и потолке коридора полилось кипящее масло. Норсканцы вопили от мучительной боли, когда их плоть сваривалась заживо, становясь багрово-красной, глазные яблоки шипели, свариваясь в глазницах. Варвары дрались друг с другом, отчаянно пытаясь вырваться из коридора.
Те, кто смог добежать до второй решетки в конце коридора смерти, были встречены ударами копий и алебард сквозь решетку, и десятки норсканцев были пронзены, наткнувшись на стену стали. С другой стороны решетки вместе с ратниками и рыцарями стояли и лучники, и они выпускали смертоносные залпы стрел в норсканцев, пытавшихся прикрепить цепи к второй решетке. На таком близком расстоянии от стрел, выпущенных из полностью натянутых длинных луков, не защищала никакая броня, и стрелы с легкостью пробивали шлемы и железные нагрудники.
Но вождь норсканцев посылал волну за волной своих воинов в этот коридор смерти, не обращая внимания на растущие потери - так упорно намеревался он взять цитадель. Когда кончилось кипящее масло, бретонцы стали лить через бойницы кипящую воду и сбрасывать на врагов камни, их стрелы продолжали косить варваров десятками.
За какие-то пятнадцать минут было убито более тысячи человек, и масштаб бойни был ужасен. Но враги продолжали атаковать, наступая по заполненному трупами коридору, взбираясь по телам мертвых и умирающих, в отчаянном желании добраться до второй решетки и заслужить одобрение своего повелителя и богов.
Более часа враг продолжал штурмовать привратное укрепление без особых успехов. Даже когда норсканцы смогли зацепить за вторую решетку крюки с цепями, бретонцы с другой стороны решетки сумели сбросить их, продолжая истреблять варваров убийственным градом стрел.
Вражеский вождь нетерпеливо шагал туда-сюда. Похоже, он был намерен взять Леонуа как можно скорее, невзирая на цену победы, и бретонцы были поражены тем, как много варвар успел достигнуть за столь недолгое время.
Все сведения, которые Калар знал о ведении осад от Гюнтера, утверждали, что осада - долгое дело, она может длиться полгода и дольше. Великая осада Каркассона, происходившая около двухсот лет назад, длилась более трех лет. Обычно, как знал Калар, замок, защищенный достаточным гарнизоном, мог пасть, только если защитники изморены голодом, поражены эпидемией, или внутри крепости есть предатели. Иногда можно было обрушить стены, подкапывая под них туннели или устраивая пожар, чтобы камень потрескался, но такая тактика была медленной и не гарантировала успеха.
Когда в междоусобных войнах между бретонскими феодалами осада заходила в тупик, ее исход часто решался дуэлью. Часто это было предпочтительнее, чем долгая изнурительная осада, дорого стоившая и в денежных средствах, и в живой силе.
Но эта война велась не между благородными бретонскими лордами. Не было здесь и тупика; враг выигрывал эту войну, быстро и уверенно, и Калар был потрясен тем, как невежественный дикарь, кровожадный разбойник северных морей смог взять замок Леонуа, который прежде не удавалось взять никому - притом с быстротой почти непостижимой. Как только вторая решетка будет вырвана, цитадель продержится еще час, может быть два, прежде чем враг захватит ее.
Изнутри главной башни Калар слышал крики женщины, испытывавшей страшную боль - Элизабет сейчас рожала.
- Это не естественная беременность, - сказала ему Анара этим утром, подтверждая очевидное.
- Конечно, нет. Месяц от зачатия до рождения? Это что-то ужасное, - вздохнул Калар, в ужасе качая головой.
- Неизвестно, ''чем'' будет этот ребенок, - загадочно сказала Анара.
- Что ты имеешь в виду?
- В нем ''сила'', - зловеще произнесла Анара. - Это не обычный отпрыск мужчины и женщины.
«Я воистину проклят», с горечью подумал Калар. «И, возможно, мое проклятье столь ужасно, что оно губит всех, кто мне дорог».
В его разуме внезапно возникло видение Зеленого Рыцаря, ошеломляюще реальное и страшное.
- Сразись со мной! - взревел призрак, его голос был гулким и полным силы.
И снова Калара охватил ужас. Он отшатнулся от сверхъестественного видения, надвигавшегося на него с поднятым клинком. Зеленый Рыцарь возвышался над ним, его глаза сияли колдовским светом.
- Я не могу… - прошептал Калар.
- Что? - спросил Бертелис, стоявший рядом с ним на стене, и Калар вернулся в реальность. Его брат с тревогой смотрел на него.
- Ничего, - сказал Калар с вымученной улыбкой.
Элизабет стонала от мучительной боли, крепко стиснув зубы. Она лежала на той же кровати с балдахином, ее тело было покрыто каплями пота. Рядом стояли тазы с водой, на полу валялись простыни, пропитанные кровью.
- Ребенок сейчас родится, - сказала Анара. Даже сейчас ее голос звучал так же рассеянно и отрешенно как всегда.
Элизабет зарыдала, слезы полились по ее покрасневшему лицу.
- Я не могу! - всхлипнула она. - Я не хочу его!
Анара пожала плечами.
- Ребенок родится, хочешь ты этого или нет.
Элизабет закричала от боли, усталости и гнева.
Бьярки стоял рядом со своим ярлом, когда сквозь шум боя услышал первый крик новорожденного. Невероятная сила, заключавшаяся в этом крике, заставила провидца вздрогнуть, острая боль пронзила его разум. Звук был мучительным, он прорывался и сквозь реальный мир и сквозь нематериальное царство Хаоса, существуя в обоих мирах.
Вздрогнув, провидец ощутил, как из левой ноздри полилась струйка крови, и свирепо усмехнулся. Никогда в жизни он не чувствовал такой чистой необузданной силы, какая присутствовала в этом крике. Демоническое дитя было еще более могущественным, чем обещали его предсказания. Даже те, кто не мог чувствовать ветра магии и не знал о вездесущей и мощной энергии, клубившейся вокруг - даже они ощутили болезненный спазм во внутренностях, когда демоническое дитя криком возвестило о своем рождении.
Воины с обеих сторон, яростно сражавшиеся еще за мгновение до того, вдруг попятились назад, чувствуя, что случилось что-то важное, хотя и не зная, что именно. Лязг и грохот оружия становился все тише и наконец совсем замолк. Над всем замком воцарилась сверхъестественная тишина.
- Мой сын… - восхищенно произнес Стирбьорн. - Мой сын!
Ярл сделал несколько шагов к цитадели, оттолкнув с пути своих хускарлов.
- Сделай так, чтобы они понимали мои слова, - приказал Стирбьорн, оглянувшись через плечо на провидца.
- Что? - удивленно спросил Бьярки, приходя в себя и вытирая кровь из носа.
- Сделай так, чтобы они понимали мои слова, - сказал Стирбьорн. - Или и это за пределами твоих возможностей, Маленький Медведь?
Бьярки свирепо посмотрел на ярла.
- Хорошо, - произнес он наконец, и, сосредоточившись, начал шептать заклинание. Достав нож, провидец сделал надрез на ладони одной руки и брызнул кровью на землю перед собой. Завершив ритуал, Бьярки кивнул Стирбьорну.
Жестом велев хускарлам отойти, Стирбьорн вышел вперед на открытое пространство перед цитаделью, Бьярки шел за ним. Сотни луков нацелились на ярла, но никто не выпускал стрел. В пятидесяти шагах от цитадели Стирбьорн остановился, презрительно глядя на защитников.
Глаза Стирбьорна, бледные, словно лед, заковывавший землю Норски в зимние месяцы, оглядывали лица защитников цитадели. Стирбьорн отметил одного воина в позолоченных доспехах, который, вероятно, был ярлом этой каменной крепости, но его глаза продолжали оглядывать стены.
Наконец Стирбьорн увидел того, кого искал: бойца в белом и синем, того, с кем он надеялся скрестить клинки на стенах. Вероятно, среди южан это был единственный достойный противник для ярла скелингов, и Стирбьорн не мог понять, почему не этот воин является властителем каменной крепости, ибо он явно был более смертоносным бойцом, чем тот в позолоченных доспехах.
- Я - Эгиль Стирбьорн, верховный ярл скелингов, Убийца душ и Губитель бессмертных! - проревел Стирбьорн, его грохочущий голос был наполнен силой богов. - Услышьте мои слова!
Калар потрясенно вздрогнул, когда спустя долю секунды после того, как он услышал непонятные слова вражеского вождя, второй голос, шептавший прямо в его разуме, перевел их. Этот голос говорил на бретонском языке с сильным норсканским акцентом, но был вполне понятен.
Рыцари вокруг растерянно переглядывались, испуганно шепча и призывая защиту Владычицы, и Калар понял, что они тоже слышали этот нечестивый голос. Его взгляд скользнул к невысокому дикарю, стоявшему рядом с вождем, и Калар увидел, что это его губы шепчут эти слова, каким-то дьявольским колдовским образом, попадавшие прямо в разумы всех защитников цитадели.
- Кровь десятков тысяч убитых врагов обагрила мое оружие! - рычал Стирбьорн, воздев к небу два своих топора, Гарм и Горм. - Я побеждал безымянных чудовищ в северных пустошах, и вернулся, чтобы рассказать об этом. Я в одиночку загарпунил великого морского змея и боролся с ним целый день и целую ночь, и вытащил его на берег, и отрубил ему голову. Я ходил призрачными тропами Ночных Теней и вернулся невредимым. Я душил ледяных троллей голыми руками. Я бегал с ульфверенарами, охотился с имгирами и пировал с Кровавым Зверем. Я стоял на Пике Ножа, когда боги метали в меня молнии. Я сразил великого драконоогра, разбуженного бурей, и вырвал из его груди еще бьющееся сердце. Это и еще многое совершил я, Эгиль Стирбьорн из рода скелингов! Никогда я не просил пощады у врага, и никогда не давал ее. До сих пор.
Голос Бьярки дрогнул, заканчивая перевод, и от изумления у провидца отвисла челюсть. Что это за безумие? По орде скелингов прокатился глухой ропот.
- Мой ярл? - непонимающе спросил Бьярки.
- У них мой сын, Маленький Медведь, - сказал Стирбьорн.
- Но через час цитадель будет нашей! - возразил Бьярки. - Мы не должны унижаться, вступая в переговоры с этими слабаками!
- У них мой сын! - прошипел Стирбьорн. - Кто поручится, что они не удушат его, прежде чем крепость падет? Что они не бросят его в море со стен, как только мы ворвемся в цитадель? На их месте я бы так и сделал.
- Если бы они хотели убить ребенка, они бы уже это сделали! - сказал Бьярки, в его голосе звучала злость.
- Это мой сын! - взревел Стирбьорн, и Бьярки невольно отступил на шаг назад при виде такой ярости своего ярла. Когда Стирбьорна охватывал гнев, в нем особенно ощущалась сила богов, от которой у Бьярки шли мурашки по коже. - Я слишком долго ждал наследника! И я не хочу рисковать потерять его сейчас!
- Бесчестный пес! Мразь! Трус! - прорычал голос, звучавший так, словно камни скрежетали друг о друга. Стирбьорн обернулся к рядам своих воинов, его глаза сверкали яростью.
Гном Хаоса Зумара вышел вперед, расталкивая норсканцев со своего пути.
- Клятвопреступник! - проревел Зумара, его клыки тряслись от злобы.
Бьярки чувствовал, что слова гнома Хаоса находят отклик в сердцах скелингов, и видел, что многие норсканские воины обеспокоенно переминаются. Они приложили столько усилий и потеряли так много своих братьев по оружию, чтобы взять эту крепость. Никто из них не хотел прерывать бой и уходить сейчас, когда враг вот-вот будет окончательно уничтожен, и гневные слова гнома задели их за живое.
Стирбьорн указал одним из своих топоров на разъяренного гнома.
- Ты смеешь оскорблять меня, Зумара? - прорычал он.
- Да, смею, и буду оскорблять тебя и дальше. Ты трус и клятвопреступник, Стирбьорн! Тебе не удастся лишить меня моей доли!
- Закрой пасть, поганый карлик! - взревел Стирбьорн. - Прекрати скулить, или я прибью тебя как собаку, которой ты и являешься!
- А ты попробуй, лжец, - огрызнулся Зумара, сняв с плеч огромный обсидиановый топор. - Я срежу мясо с твоих костей и разотру их в порошок.
Бьярки облизал губы. У Стирбьорна нет иного выбора кроме как принять вызов или потерять лицо перед всем войском скелингов.
Стирбьорн взмахнул двумя топорами и пошел навстречу гному, лицо ярла превратилось в маску ярости. Зумара оскалился и широко расставил ноги, изготовив к бою свой двусторонний топор. Ярл скелингов резко бросился вперед, и Бьярки, бросив быстрый взгляд на бретонцев, повернулся, чтобы наблюдать за исходом поединка.
Заколдованный обсидиан встретился с демонической сталью, и за несколько мгновений два воина обменялись вихрем ударов. Норсканец, будучи почти семи футов ростом, возвышался над Зумарой, словно башня, но гном стоял подобно несокрушимой скале. Зумара сражался с бешеной яростью, рыча и шипя, словно дикий зверь.
Гном, не дрогнув, выдержал страшный удар топора норсканца, подставив под него наплечник, а другой топор отбил своим оружием. Нога Стирбьорна врезалась в грудь Зумары, но это было все равно, что пинать скалу, и гном даже не двинулся.
Отбив новый удар, направленный в его толстую шею, Зумара молниеносным движением всадил свой топор в бок Стирбьорна.
Обсидиановое лезвие пробило черную броню ярла и глубоко вонзилось в его плоть, ломая ребра. Рыча от боли, Стирбьорн бросил свои топоры и схватился за рукоять оружия гнома, удерживая его. Горящие красные камни-глаза на лезвиях топоров в виде волчьих морд погасли, лишившись контакта со своим хозяином.
Зумара зашипел и плюнул в Стирбьорна, пытаясь вырвать топор из его рук. Продолжая удерживать оружие врага левой рукой, правой Стирбьорн нанес мощный удар по лицу гнома.
Черная латная перчатка, защищавшая кулак ярла, была покрыта шипами, а бил Стирбьорн с достаточной силой, чтобы и камень треснул. Это и было все равно что бить по камню. Зумара лишь расхохотался, несмотря на то, что по его широкому лицу полилась кровь.
Снова и снова Стирбьорн бил кулаком в латной перчатке по лицу гнома Хаоса. Один из клыков Зумары сломался под мощными ударами, но гном не слабел, и продолжал бороться, пытаясь вырвать свой топор. Стирбьорн нанес противнику еще полдюжины ударов, и каждый новый удар был сильнее предыдущего, но они, казалось, не оказывали никакого действия, лишь рвали кожу. Череп гнома был словно железный. Возможно, он действительно железный, подумал Бьярки.
Резко рванувшись, Зумара отбросил Стирбьорна, который упал на одно колено, отвернувшись от гнома Хаоса. Победно оскалившись, Зумара бросился вперед, чтобы прикончить ярла. Все войско скелингов стояло неподвижно, затаив дыхание, единственным звуком был вой ветра и хлопанье знамен.
Один из топоров Стирбьорна - Гарм - лежал на снегу перед ним, и ярл нырнул за ним как раз в тот момент, когда Зумара бросился на него, занеся оружие для смертельного удара. Пальцы Стирбьорна сомкнулись на рукояти топора, и кроваво-рубиновые глаза вспыхнули снова.
Перекатившись на спину и зарычав от усилия, Стирбьорн с силой метнул свой топор в гнома Хаоса. Кувыркаясь в воздухе, топор полетел прямо в лицо гному и глубоко вонзился в его череп. Зумара остановился и на мгновение замер, а потом рухнул на землю мертвый.
Из раны в боку Стирбьорна перестала литься кровь, тело ярла, благословленное богами, начало заживать, и он поднялся на ноги. Чувствуя, что силы возвращаются к нему с каждым мгновением, ярл скелингов подобрал свои топоры и повернулся к орде воинов, на его лице отразилась ярость. Позади него стая ворон и воронов опустилась на труп гнома, почти скрыв его из виду.
- Кто-то еще хочет бросить мне вызов? - взревел Стирбьорн, его голос был наполнен силой богов и болезненно громко разносился по двору замка. - Есть еще желающие спорить с моей волей?
Из войска скелингов никто не посмел сделать ни одного движения, и не издал ни одного звука. Стирбьорн угрожающе смотрел на ряды воинов еще несколько долгих секунд. Наконец, удовлетворенный, он снова повернулся к бретонской цитадели.
На стене стоял рыцарь в золотых доспехах, его плащ развевался на ветру.
- Я герцог Адалард, правитель Леонуа, - прокричал он, его голос разнесся над безмолвными рядами войска скелингов. - Говори свои условия, норсканец.
Требования норсканского вождя были встречены молчанием.
Герцог Адалард повернулся и встретился взглядом с Реолом. Рыцарь Грааля едва заметно кивнул, и герцог снова повернулся к вражескому вождю.
- Да будет так, - прокричал герцог Адалард. - Один час.
Реол преклонил колени в молитве в личной часовне герцога, когда дверь часовни распахнулась. Рыцарь Грааля узнал характерный аромат духов Анары - смесь лепестков роз, лилий и сосновых иголок.
- Что ты наделал? - холодно спросила Анара.
Реол закончил молитву и открыл глаза. Прекрасное лицо Владычицы смотрело на него, глаза богини были полны любви и сочувствия. Поцеловав золотую икону Грааля, которую он держал в руках, Реол поднялся на ноги и повернулся к своей возлюбленной.
- Я исполняю свой долг, - негромко ответил он.
- Ребенок не твоя собственность, чтобы торговать им, - сказала Анара, ее глаза были полны гнева. - И все же ты предложил его норсканскому мяснику?
- Норсканец вызвал меня на поединок, - ответил Реол. - Я должен был принять вызов.
- Но ты не должен был принимать его условия! - заявила Анара.
- Ты предпочла бы, чтобы замок Леонуа превратился в дымящиеся руины? - сказал Реол более резко, чем намеревался. - Чтобы каждый человек здесь был принесен в жертву Темным Богам? Герцог, твой брат, леди Элизабет? Ты? Я? Всех убьют. Ты знаешь это не хуже меня.
- Этот ребенок слишком важен, - сказала Анара.
- И враг заберет его только если я паду под топором норсканца, - ответил Реол. - Я не намерен этого допустить.
- Ребенок не твой, чтобы использовать его для торга, словно какую-то племенную свинью! - возразила Анара.
- Этот ребенок всего лишь норсканский полукровка! - раздраженно заявил Реол.
- Он обещан Фее-Чародейке! - ответила Анара.
Реол удивленно посмотрел на нее, его гнев утих.
- О чем ты говоришь, любовь моя?
- Это причина, по которой я здесь. По которой ''мы'' здесь. Я должна доставить дитя Фее-Чародейке. Она ощутила в нем великую силу, как только оно было зачато. Ему нельзя позволить оставаться в этом мире. Фея-Чародейка заберет его в царство фей, где его силу можно будет контролировать.
Плечи Реола поникли, и в его глазах мелькнуло отчаяние, когда он обдумывал эту новую информацию. Он опустился на колени перед Анарой.
Он знал, что хотел испытать себя в бою против вождя норсканцев, хотел славы победителя такого грозного врага. Он позволил своей гордости ослепить себя? Разгневал богиню своими действиями?
- Я не знал, - сказал он наконец.
Анара холодно посмотрела на него.
- Тебе и не нужно было знать, - сказала она.
Единственным звуком был вой ветра, слышный из маленького закрытого ставнями окна высоко в задней стене часовни. Огоньки свечей колебались под сквозняком, проникавшим сквозь щели в окне.
- Глупо надеяться, что враги уйдут после того, как ты убьешь их вождя, - сказала Анара. - У них нет чести.
- Но у меня есть, - ответил Реол. - Для меня было бы унизительно не принять вызов, даже если я точно знаю, что они не сдержат свое обещание.
Фрейлина Владычицы вздохнула, холодное выражение исчезло с ее лица. Она обняла Реола, прижав его голову к своей груди.
- Ты глупец, Реол, - прошептала она.
- Я не могу забрать данное слово, Анара, - сказал рыцарь Грааля.
- Я знаю, - ответила она, и по ее щеке скатилась слеза.
Кузены Калара - Бальдемунд и Хьюбальд стояли у постели Тассило, их лица были мрачны. Состояние раненого рыцаря становилось все хуже. Тассило, раненый оскверненным клинком чемпиона Хаоса, дрожал в лихорадке, его тело было покрыто потом. Плоть вокруг раны стала черной и смердела, словно гнилое мясо. Все усилия лекарей герцога, и так перегруженных работой, ничего не давали. Гниль продолжала распространяться.
- Мы должны исполнить это сегодня ночью, - яростно заявил Бальдемунд. - До поединка. Пока его бдительность ослаблена.
- Я надеялся, что он погибнет в бою, - слабо произнес Тассило. - По крайней мере, это была бы почетная смерть. И наши руки не были бы запятнаны кровью родича.
- Но он не погиб, - сказал Бальдемунд. - И эта война скоро закончится. То, что мы сделаем, послужит для блага рода Гарамон. Помни об этом.
- Мы предали бы наш род, если бы не стали действовать, - добавил Хьюбальд.
- Я не знаю… - вздохнул Тассило. - Что если Фолькар ошибается?
- Фолькар не ошибается. То, что мы должны сделать, никого из нас не радует, - прошипел Бальдемунд. - Но это наш долг. Кровь Калара нечиста. Его мать была запятнана скверной. Его сестра ненормальная, а его брат… мы все видели, ''чем'' был его брат. Мы не можем рисковать тем, что кровь рода Гарамон окажется навеки осквернена.
- Калар должен умереть, - сказал Хьюбальд. - И мы убьем его прямо сейчас.
== '''ГЛАВА 20''' ==
Калар присел на простую скамью в одном из кухонных помещений цитадели. Он невыносимо устал, но упорно не позволял себе задремать. Благородные господа редко заглядывали в кухни, и обстановка этого помещения была простой и функциональной, без особых удобств и украшений. Но даже просто сидеть и отдыхать здесь, хотя бы и не снимая доспехов, казалось Калару почти роскошью.
Положив меч на широкий деревянный стол перед собой, он жевал кусок солонины, которую Бертелис нашел в одном из глиняных горшков в кухонной кладовке. Они с братом и имперским послом Дитером Вешлером вместе выпили найденный здесь же кувшин вина. Хотя это было дешевое вино, используемое для приготовления соусов - все действительно ценные вина, несомненно, были спрятаны в глубоких подвалах под цитаделью - Калару показалось, что он в жизни не пил ничего вкуснее.
Они сидели в молчании. В разуме Калара беспорядочным вихрем кружились мысли и эмоции. Он вспоминал видение Зеленого Рыцаря и пытался понять его смысл, но в голову все время приходили мысли об Элизабет и ее ребенке от норсканца. Также Калара сильно волновала мысль о предстоящем поединке Реола с вождем варваров. Он был уверен, что эту дуэль будут помнить многие годы по всей Бретонии, и чувствовал себя польщенным, что ему выпала честь присутствовать при таком историческом событии.
- Он же победит, правда? - сказал Бертелис.
- Владычица с ним, - кивнул в ответ Калар.
- Я никогда не видел лучшего фехтовальщика, чем он, - сказал Дитер. - За исключением разве что Людвига Шварцхельма - чемпиона Императора. Да и то трудно сказать, кто лучше…
- Думаете, ваш чемпион смог бы победить Реола? - с сомнением спросил Бертелис.
- Ну, я бы не поставил на это все свое состояние, - ответил Дитер. - Возможно, только часть.
- А я бы все свое состояние поставил на Реола, - сказал Бертелис. - Если бы оно у меня было.
- Милостью Зигмара, пусть такие ставки останутся только гипотетическими, - сказал Дитер. - Наши страны давно связывают узы дружбы, и пусть так остается и впредь.
- Выпьем за это, - сказал Калар. - Врагов у нас и так достаточно.
Они с Дитером подняли свои кубки. В этот момент дверь в кухню распахнулась, и вошли Хьюбальд и Бальдемунд. Кузены Калара были мрачными и напряженными.
Калар встревоженно поднял брови.
- Тассило? - спросил он.
- Ему хуже, - сказал Хьюбальд, встав напротив Калара. Бальдемунд присел на стол, отодвинув в сторону клинок Гарамона.
Калар и Бертелис встали, намереваясь пойти к раненому, но Бальдемунд поднял руку, остановив их.
- Он очень слаб. Лекарь сказал, что он может принимать только одного посетителя за раз. И первым он хотел бы видеть Бертелиса.
- Правда? - удивился Калар, который всегда был более дружен с Тассило, чем его брат.
Бальдемунд кивнул.
Калар посмотрел на Бертелиса, который пожал плечами.
- Ну что ж, раз он просил тебя прийти, иди, - сказал Калар, и Бертелис ушел.
Хьюбальд, переглянувшись с Бальдемундом, прочистил горло и повернулся к Дитеру.
- Посол, вы не позволите нам поговорить? Мы с кузеном должны обсудить одно семейное дело с лордом Гарамоном.
- Конечно, - сказал Дитер. Он поднялся, вежливо поклонился Калару и вышел.
Хьюбальд и Бальдемунд остались в кухне с Каларом, который предложил им кувшин с вином. Они отказались, и Калар, нахмурившись, поставил кувшин обратно на стол.
- В чем дело? - спросил он, испытывая дурное предчувствие. Тассило мертв? Что-то случилось с Элизабет?
- Ты знаешь, что мы верны роду Гарамон, не так ли, кузен? - начал Хьюбальд.
- О чем ты говоришь? - удивленно произнес Калар. - Конечно, я знаю это.
- И ты знаешь, что если что-то будет угрожать роду Гарамон, мы сделаем все, что в наших силах для его защиты, да? - продолжал Хьюбальд.
- К чему ты это? - спросил Калар.
Бальдемунд встал. Калар удивленно посмотрел на своих кузенов, мрачно стоявших перед ним.
- Ради богини, говорите уже, - потребовал он.
- Я сожалею, что дошло до этого, кузен, - вздохнул Бальдемунд, и они с Хьюбальдом вытащили из ножен мечи.
- Это еще что такое? - спросил Калар, только сейчас заметив, что не успеет дотянуться до своего меча.
- Давно пора было это сделать, - мрачно произнес Хьюбальд, обходя стол и приближаясь к Калару с мечом в руке.
- Прости, Калар, - сказал Бальдемунд, обходя стол с другой стороны. - Чистота крови нашего рода должна быть сохранена.
Калар вскочил, опрокинув скамью, на которой он сидел. Хьюбальд подхватил со стола клинок Гарамона и отшвырнул его в сторону. Меч со звоном упал в углу кухни, скользнув под большую печь, встроенную в стену.
- Твоя кровь проклята. Ты знаешь это не хуже нас. Мы не можем позволить тебе привести род Гарамон к гибели.
- Это безумие, - прорычал Калар, попятившись от двух вооруженных рыцарей.
- Нет, - возразил Хьюбальд. - Безумием было бы для нас пренебречь клятвой, которую мы дали твоему отцу, и позволить его роду пасть в проклятие.
- Ту же клятву вы давали мне, - с горечью сказал Калар. - Где же ваша честь?
- Ты должен был отказаться от титула кастеляна и позволить твоему брату править, Калар, - сказал Бальдемунд. - Ты бы избежал всего этого.
- Хватит болтовни, - прошипел Хьюбальд. - Пришло время стереть пятно скверны с чести рода Гарамон.
Калар прижался спиной к стене. Бежать было некуда.
- Пожалуйста, не презирай меня за мое участие в этом, - с трудом произнес Тассило, лихорадочно глядя на Бертелиса.
- Тише, - сказал Бертелис. - Успокойся, кузен. Тебе надо отдохнуть.
- Ты не понимаешь, - прохрипел Тассило. - Это необходимо сделать! Ради блага рода Гарамон!
- Постарайся заснуть, кузен, - сказал Бертелис. - Ты почувствуешь себя лучше, когда отдохнешь.
Тассило весь горел, его тело обливалось потом, кожа излучала жар. Потянувшись, он схватил Бертелиса за руку.
- Послушай меня! Его кровь осквернена! - произнес Тассило. - Это необходимо! Не презирай меня…
- О чем ты говоришь, кузен? - удивленно спросил Бертелис, полагая, что Тассило бредит.
- Ты станешь гордостью рода Гарамон, Бертелис…
Бертелис ощутил зловещее предчувствие и со страхом посмотрел на Тассило, боясь ответа на следующий вопрос.
- Что ты сделал, Тассило? - спросил он.
- Не презирай меня, - снова произнес умирающий рыцарь. Он закашлялся, пачкая рубашку кровью и мокротой.
- Ты говоришь о Каларе? - спросил Бертелис. - Что ты сделал, кузен?
- Ради… блага… Гарамона… - прохрипел Тассило сквозь приступы мучительного кашля.
Бертелис с ужасом смотрел на него. Может быть, это просто лихорадочный бред? Но в глубине души он знал, что это совсем не бред.
- О, мама, нет! - прошептал он.
Его мать, леди Кэлисс, давно ненавидела Калара. Давно она хотела, чтобы Гарамоном правил ее родной сын. Бертелис бы уверен, что это она стояла за попытками убийства Калара полгода назад, еще до смерти их отца. Но его мать упорно отрицала свое участие.
Чтобы спасти мать от позора и мести, Бертелису даже пришлось утаить от Калара личность одного из неудачливых убийц. Это был Танбурк, фаворит леди Кэлисс. Он пытался убить Калара на поле боя в Бордело, и если бы Калар узнал, кто покушался на его жизнь, вина леди Кэлисс неминуемо была бы установлена.
Но его мать отрицала это так яростно, что Бертелис почти поверил ей, хотя и знал, что она вполне способна на такое. ''Почти'' поверил.
- О, Владычица, не позволь этому случиться! - выдохнул Бертелис, и повернулся, чтобы уйти.
Задержавшись в дверях, он оглянулся на умирающего, который смотрел на него ввалившимися глазами.
- Если моему брату будет причинен вред, я вернусь и убью тебя сам, - пообещал Бертелис, и, достав из ножен клинок, выбежал из комнаты.
- Прости меня, - прошептал Тассило.
Малорик, зевая, шагал по коридору, направляясь к ступеням, которые вели на верхнюю площадку цитадели. Подойдя к развилке, он бросил взгляд в сумрачный боковой коридор - и увидел там двух ратников в красно-синих табардах цветов Гарамона, стоявших у одной из дверей в коридоре. Почувствовав любопытство, Малорик повернул туда, направляясь к ним.
Двое ратников тихо разговаривали, но замолчали, когда увидели, что к ним подходит рыцарь. Они устремили взгляды вперед, стараясь не смотреть ему в глаза - разумно с их стороны. Их алебарды были скрещены перед дверью, закрывая путь.
- Что там, ратник? - спросил Малорик одного из них.
Простолюдин выпятил небритый подбородок.
- Кухня, мой лорд.
- Охранять кухню, конечно, очень важная задача, - усмехнулся Малорик. - Дайте пройти.
- Мы не можем, мой лорд, - ответил ратник.
- Лорд Гарамон развлекается там с очередной служанкой? - оскалился Малорик.
- Мы не знаем, мой лорд, - ответил ратник, смущенно переминаясь.
- Конечно, вы не знаете. Дайте пройти.
- Мы не можем, мой лорд.
Малорик подошел ближе, глядя в глаза ратнику, и чувствуя, как от простолюдина исходит зловоние пота, скривил губы в отвращении.
- Я сейчас войду в эту дверь, - негромко произнес Малорик, - и если вы попытаетесь меня остановить, вас обоих повесят.
Малорик одним пальцем отодвинул в сторону лезвие алебарды, глядя при этом на ратника, ожидая, не будет ли тот сопротивляться. Простолюдин, явно боясь, опустил глаза, но не пытался остановить рыцаря. Малорик обратил свой взгляд на другого ратника, который, посмотрев на товарища, отодвинул свою алебарду в сторону.
- Не так уж трудно, не правда ли? - усмехнулся Малорик, и с улыбкой на лице толкнул дверь.
Калар знал, что без оружия у него никаких шансов против Хьюбальда и Бальдемунда. Оба были опытными фехтовальщиками, а Калару больше некуда было отступать.
- Владычица проклянет вас, - прорычал он.
- Это ты здесь проклят, - ответил Хьюбальд.
Внезапно дверь в кухню распахнулась, и оба предателя на секунду отвлеклись.
Калар быстро шагнул к Хьюбальду и впечатал кулак в его лицо.
Хьюбальд успел отвернуть голову, и кулак Калара в латной перчатке врезался в его щеку вместо того, чтобы сломать нос. Но удар был сильным, и голова Хьюбальда дернулась назад.
Прежде чем Калар успел вырвать у него меч, острие клинка Бальдемунда уперлось ему в горло, и он замер. Острие стало давить сильнее, заставив Калара снова прижаться к стене. Только тогда он увидел, кто вошел в кухню.
- Что, во имя Владычицы, здесь происходит? - насмешливо произнес Малорик с сардонической улыбкой на лице.
- Это тебя не касается, Сангасс, - огрызнулся Хьюбальд. - Убирайся отсюда немедленно!
- Я не обязан выполнять приказы тебе подобных, гарамонская собака, - ответил Малорик, с нарочитой небрежностью заходя в кухню. - Пожалуй, я тут задержусь.
- Говорю тебе, Сангасс, проваливай отсюда! - прорычал Хьюбальд. - К тебе это не имеет никакого отношения.
В ответ Малорик подвинул стул спинкой вперед и сел на него, насмешливо глядя на рыцарей Гарамона.
- Двое вооруженных рыцарей против одного безоружного. Как-то не очень честно, - заметил он. – Но вы, пожалуйста, продолжайте.
Калар напрягся, готовясь попытаться одолеть Бальдемунда, все еще державшего меч у его горла.
- Даже не думай, - предупредил Бальдемунд, почувствовав его намерение. Острие меча сильнее прижалось к его шее, пронзив кожу.
- Делай как он говорит, Малорик, - сказал Калар. - Убирайся. Это семейное дело.
- Похоже, твоя семейка действительно ненормальная, Гарамон, - ответил Малорик, усмехаясь. - Все вы сумасшедшие вырожденцы.
- Я сказал тебе проваливать отсюда, Сангасс! - взревел Хьюбальд, угрожающе шагнув к Малорику.
- Сделаешь еще один шаг, - сказал Малорик, продолжая улыбаться, - и он будет твоим последним.
- Убей сангассовского ублюдка! - закричал Бальдемунд, и Хьюбальд бросился на Малорика с занесенным мечом.
Наследник Сангасса вскочил, выхватив меч, и быстрым движением пнул стул, на котором сидел, навстречу Хьюбальду. Тот споткнулся о стул, и в воздухе сверкнул меч Малорика.
Хьюбальд уронил меч, со звоном упавший на пол, и схватился за рассеченное горло. Подняв к лицу окровавленную руку, он изумленно выпучил глаза, его рот беззвучно открывался. Потом Хьюбальд упал сначала на колени, а после лицом вниз.
Калар почувствовал, что Бальдемунд готов нанести смертельный удар, и схватился за его клинок рукам, дернув меч в сторону. Острие клинка разрезало кожу на горле, и из раны потекла кровь, но это был неглубокий порез. Калар бросился вперед, врезавшись в Бальдемунда, и они оба потеряли равновесие и рухнули на пол.
Бальдемунд успел вскочить быстрее, его бронированный локоть врезался в голову Калара, и молодой лорд Гарамон снова упал, тяжело ударившись о пол. Он попытался подняться, но опять свалился, с трудом оставаясь в сознании.
Бальдемунд стоял над ним и уже поднял меч, чтобы прикончить Калара, но настороженно повернулся, услышав, что к ним подходит Малорик. С меча наследника Сангасса капала кровь.
- Нам нет причин драться, Малорик, - сказал Бальдемунд.
Наследник Сангасса лишь презрительно фыркнул.
- Это же ты сказал «убей сангассовского ублюдка». Для меня это причина более чем достаточная. Да и не каждый день мне доводится убивать гарамонских лакеев, - сказал Малорик, и их клинки скрестились.
Поединок длился лишь несколько секунд. После обмена парой ударов Малорик парировал отчаянную атаку и молниеносным ответным выпадом поразил Бальдемунда в висок.
Кузен Калара пошатнулся и упал на одно колено, из раны в голове хлынула кровь. Следующим выпадом Малорик пронзил Бальдемунда насквозь.
В дверь кухни ворвался Бертелис с мечом в руках. Увидев Малорика с окровавленным клинком над трупом его кузена, Бертелис взревел и бросился на Сангасса.
Малорик крутнул меч в руке, насмешливая улыбка вернулась на его лицо, когда он шагнул навстречу Бертелису.
- Нет, - произнес Калар, с трудом вставая на ноги.
Клинки Бертелиса и Малорика скрестились, давняя вражда придавала их ударам особую силу и злость. Удары Бертелиса были быстрыми и мощными, но все они были отбиты сверкающим клинком Малорика, мелькавшим в воздухе, будто серебристая змея, ожидающая момента для смертоносной атаки.
- Стойте! - закричал Калар.
- Почему? - прорычал Бертелис, не сводя взгляда с соперника.
- Из-за меня останавливаться не стоит, - ухмыльнулся Малорик.
- Если бы он не пришел, я уже был бы мертв, - сказал Калар.
- Только не льсти себе, думая, что я пришел сюда специально по этому поводу, - съязвил Малорик.
Бертелис опустил меч и, бросив взгляд на безжизненные тела своих кузенов Хьюбальда и Бальдемунда, недоверчиво покачал головой.
В этот момент затрубили рога, а мгновение спустя к их звуку присоединился гулкий грохот барабанов из человечьей кожи. Из-за стен цитадели раздался страшный рев, тысячи мечей и топоров застучали по щитам в такт с барабанами, и все это сливалось в оглушительный варварский шум.
- Реол, - сказал Калар.
Сейчас должен был решиться исход войны.
== '''ГЛАВА 21''' ==
Калар, Бертелис и Малорик бросились на верхнюю площадку цитадели. Участки стен с видом на площадь были заполнены людьми - большинство уцелевших защитников собрались на них, чтобы видеть поединок. На зубцах стен и верхних площадках башен собралось множество людей, крестьяне даже взбирались на древки знамен на башнях и занимали опасные места на карнизах, чтобы лучше видеть происходящее внизу.
Малорик повернулся, чтобы найти другое место в толпе. Уходя, он оглянулся через плечо, словно почувствовав взгляды, полные ненависти, со стороны братьев Гарамон. Он сурово посмотрел на Бертелиса.
- Мы с тобой еще не закончили, - сказал Малорик и ушел, проталкиваясь сквозь собиравшуюся толпу.
Бертелис плюнул ему вслед.
- Подумать только, наши кузены… - с горечью произнес Бертелис, покачав головой. - До сих пор поверить не могу.
Калар только хмыкнул в ответ. В действительности он и сам был потрясен, и сейчас сомнения еще больше терзали его. Что если Хьюбальд и Бальдемунд были правы?
- С дороги, мужичьё! - заорал Бертелис, проталкиваясь сквозь толпу в направлении, противоположном тому, в котором ушел Малорик. Калар встряхнул головой, стараясь отогнать тревогу.
Братья прокладывали путь сквозь массу немытых простолюдинов в колыхавшейся толпе. Рыцари, словно великаны, возвышались над массой ратников и лучников. Из-за недоедания и кровосмешения, длившихся сотни поколений, мало кто из простолюдинов достигал ростом хотя бы до плеча рыцаря.
- Убирайтесь с дороги, проклятье! - рычал Бертелис, расталкивая людей со своего пути и награждая подзатыльниками тех, кто казался ему слишком медленными, несмотря на то, что им просто некуда было уйти.
Они пробивались сквозь плотную толпу, морща носы от немилосердной вони немытых крестьян, пока, наконец, не добрались до бойниц, и с немалыми усилиями и руганью пробились к зубцам. Двое молодых рыцарей из Леонуа обернулись, когда братья толкнули их, и уже были готовы разразиться бранью, когда заметили, что Калар и Бертелис выше их по положению. Молодые рыцари неохотно потеснились, освободив место для братьев.
С этого места открывался отличный вид на площадь внизу. Они видели огромные толпы норсканцев, расположившихся полукругом вокруг цитадели - кипящее море варваров. Норсканцы держались на расстоянии примерно двухсот шагов от стен цитадели, оставляя свободной площадь под стенами - место для предстоящего поединка.
Из глоток всех норсканцев вырвался громкий рев, когда из рядов варварского войска на площадь вышел их вождь.
Норсканец был настоящим гигантом. Судя по его бороде с сединой и резким чертам обветренного, словно каменного, лица, он, вероятно, был уже не молод, но от этого не казался менее грозным. Напротив, он выглядел в самом расцвете сил.
Облаченный в тяжелые доспехи из темного металла, варвар накинул на свои могучие плечи белую меховую шкуру какого-то неизвестного огромного зверя вместо плаща. Из его темного шлема торчали изогнутые рога, на их остриях были наконечники из кованой бронзы. Его мощные мускулистые руки были покрыты татуировками и защищены массивными железными браслетами. Кисти рук защищали черные латные перчатки.
За спиной вождя скелингов висели два огромных топора, лезвия которых были изготовлены в виде волчьих голов, а к его латным набедренникам были пристегнуты два меньших топора. На шее его висели ожерелья из зубов акул, волков и еще каких-то неизвестных крупных хищников на нитях из сухожилий, вместе с резными костяными талисманами.
В центре черной кирасы норсканца сверкал большой драгоценный камень светло-голубого цвета, напоминавший огромный глаз, и Калар почувствовал странную тревогу от одного лишь взгляда на него.
Лицо вождя варваров под шлемом с наносником было окрашено кровью или ярко-красной краской, что придавало ему демонический вид. Глаза его были обведены древесным углем, из-за чего сильно выделялись на кроваво-красном лице.
Повернувшись к своим воинам, вождь поднял над головой сжатые кулаки в черных латных перчатках, и рев норсканцев стал оглушительным. Потом вождь вышел на открытое пространство между рядами его бойцов и бретонской цитаделью. Он высоко поднял голову, и его походка выражала полную уверенность в своих силах.
На полпути от цитадели он остановился, презрительно глядя на защитников, и взревел, вызывая противника на бой. Его голос был гулким и грохочущим, словно раскат грома. Хотя бретонцы не понимали его слов, это, несомненно, был вызов.
В ответ огромные дубовые ворота привратного укрепления цитадели со скрипом отворились, и поднялась уцелевшая опускная решетка. Из цитадели в одиночестве вышел Реол, и ворота за ним захлопнулись.
Бретонцы криками приветствовали своего чемпиона, шагавшего навстречу громадному норсканцу, гордо подняв голову. Реол был облачен в свои древние, богато украшенные доспехи, статуэтка единорога на его шлеме была окружена короной из свечей. Ярко-синий плащ развевался за его плечами, и серебряные узоры на его табарде сияли, казалось, лунным светом, хотя был день, и солнце скрывали густые тучи.
Святой рыцарь Грааля казался совершенно спокойным, шагая навстречу врагу. Его меч был в ножнах, и он не нес щита - в действительности Калар никогда не видел, чтобы Реол пользовался щитом.
Когда Реол был в сорока шагах от противника, норсканец отстегнул один из меньших топоров, пристегнутых к набедренникам. В руках рыцаря Грааля мгновенно оказался его священный клинок Дюрендиаль - движение было таким быстрым, что Калар даже не заметил, когда Реол успел его выхватить.
Рыцарь Грааля бросился на врага.
Вождь варваров метнул в него топор, что вызвало озлобленный ропот среди бретонцев. По бретонским понятиям для благородного человека считалось недостойным использовать метательное оружие даже на поле боя, не говоря уже о формальной дуэли. Крестьянам позволялось использовать луки и стрелять из требюше, потому что у них не было чести, которую можно потерять. Но ни один рыцарь знатного происхождения не опозорил бы себя, используя метательное оружие где-то еще кроме охоты.
Топор, брошенный с невероятной силой, вращаясь, полетел прямо в голову Реола. Рыцарь Грааля на бегу уклонился, и топор со свистом пролетел мимо, промазав всего на пару дюймов.
Теперь меньше двадцати шагов разделяли противников, и норсканец схватил второй метательный топор. Он подождал, когда рыцарь Грааля окажется ближе - пятнадцать шагов, десять - и метнул топор с еще большей силой, чем первый.
Реол отбил метательный топор легким движением меча, и рванулся к норсканцу, держа Дюрендиаль двумя руками. Вражеский вождь выхватил свои боевые топоры и двинулся навстречу Реолу. С ревом противники столкнулись.
Реол присел, увернувшись от удара топора, и ударил мечом в бок противника, сияющий клинок прорубил броню и плоть. Но со стороны бретонцев не раздалось радостных криков, когда их герой первым пролил кровь врага - все наблюдали за поединком в напряженном молчании. Кровь на клинке Реола зашипела словно жир на горячей сковороде, и испарилась, не оставив ни пятнышка.
Однако рана, казалось, совсем не замедлила норсканца, и он бросился на рыцаря Грааля, два топора со свистом рассекли воздух, заставив Реола отскочить назад и уклониться в сторону, чтобы избежать их смертоносного прикосновения.
Норсканец бросился за ним, и Реол опустился на колено, отбивая мощный удар сверху вниз. Вождь варваров ударил рыцаря Грааля ногой в грудь, и Реол упал на спину. Орда норсканцев оглушительно взревела, приветствуя успех их вождя.
Реол мгновенно вскочил на ноги, и противники снова столкнулись. Клинок паладина мелькал так быстро, что казался серебристым размытым пятном, вырисовывавшим смертоносный узор в воздухе. Рыцарь Грааля непрерывно двигался, избегая сокрушительных ударов норсканца.
Реол не мог сравниться с лордом Хаоса в грубой силе и, прямо парируя своим клинком удары норсканца, рисковал бы тем, что меч мог быть просто выбит у него из рук. Однако фехтовальное мастерство рыцаря Грааля было несравненным. Едва заметными движениями он добивался, чтобы удары, которые должны были снести ему голову с плеч или отсечь конечности, не попадали в цель, и он оставался невредим. Он ловко уклонялся от ударов топоров, которые, казалось, неминуемо должны были разрубить его надвое, а его ослепительно быстрые ответные выпады неизменно пробивали броню варвара, нанеся несколько ран в первые минуты поединка. Снег под ногами бойцов окрасился кровью.
Зрелище двух сражавшихся чемпионов, мастерство и сила которых далеко превосходили возможности обычного человека, было завораживающим. Несколько раз Калар был уверен, что сейчас Реол попадет под сокрушительный удар норсканца и будет убит. Но каждый раз рыцарь Грааля уходил из-под удара в последний момент, и сам проводил серию контратак, заставлявших варвара отчаянно защищаться. Не раз Калар был готов победно закричать, когда казалось, что Реол сейчас нанесет врагу смертельный удар, но каждый раз норсканец отбивал меч рыцаря Грааля за мгновение до того, как Дюрендиаль успевал вонзиться в его горло, или заставлял Реола прерывать атаку, сам нанося удар.
Меч и топор сталкивались с оглушительным звоном, эхом разносившимся по всему замку Леонуа. Ни один из бойцов не уступал. Реол присел, поднырнув под топором врага, и хотя норсканец попытался ударить его коленом, рыцарь Грааля всадил меч в бок варвара, ловким движением проскользнув мимо более крупного противника. На этот раз рана была более глубокой, кровь хлынула по бедру и ноге норсканца, заливая снег под ногами.
Норсканец повернулся, взревев в ярости, его топоры смертоносными дугами мелькнули в воздухе. Реол шагнул вперед и упал на одно колено, топоры рассекли воздух над его головой. И рыцарь Грааля вонзил клинок в живот вражеского вождя.
Сияющий серебристый Дюрендиаль глубоко вонзился в живот норсканца, пробив толстую броню. Подавшись вперед, Реол рванул меч вбок, этим движением разрезая внутренности противника. Из ужасной раны хлынул поток крови, и бретонцы разразились торжествующими криками. Калар победно взмахнул кулаком, крича во всю силу легких и не обращая внимания на боль от раны в шее. Рядом радостно взревел Бертелис.
Однако норсканец еще не был убит. Он ударил Реола кулаком, вложив в удар всю свою силу и массу. Бронированный кулак врезался в подбородок рыцаря Грааля с такой силой, что Реол отлетел на десять ярдов и с грохотом упал на утоптанный снег.
Норсканец пошатнулся и опустился на одно колено, его лицо было искажено болью. Кровь лилась из страшной раны в животе, словно водопад. Огромные топоры выпали из ослабевших пальцев варвара, его голова поникла. Под ним натекла целая лужа крови, растопившей снег.
Сияющий меч Реола все еще торчал из живота норсканца, кровь, лившаяся из раны, шипела, словно клинок был раскален. Калар затаил дыхание, ожидая, что варвар сейчас рухнет, и понимал, что видит смерть одного из самых грозных врагов Бретонии.
Реол, шатаясь, поднялся с земли, явно нетвердо стоя на ногах, и повернулся, чтобы наблюдать за смертью норсканца. Шлем рыцаря Грааля был смят ударом кулака варвара. Реол сорвал шлем и отбросил его, встряхнув головой. На его губах была видна кровь, и он вытер ее тыльной стороной руки.
Вид этой крови наполнил Калара тревогой. Казалось, она возвращает святого рыцаря Грааля с небес на землю, подчеркивая его смертность и заставляя его выглядеть таким же уязвимым, как любой человек. Калар всегда считал Реола неким вечным святым Владычицы, нестареющим и бессмертным, не думая, что это человек из плоти и крови, которого можно убить, так же, как любого другого.
И все же Реол победил могучего врага. Калар подумал, есть ли в мире живое существо, способное одолеть святого паладина? В это мгновение казалось, что нет. Только божество могло бы превзойти его.
Внезапно глаза Калара расширились в ужасе, и радостные крики, раздававшиеся со стен цитадели, сменились пугающей тишиной.
Отрицая смерть, норсканец вырвал шипящий клинок из своего тела и бросил на землю.
Поток крови, хлеставший из раны в животе, превратился в тонкую струйку, а потом совсем прекратился. Калар потрясенно покачал головой, глядя, как огромный варвар встает на ноги, вопреки власти Морра, вопреки всему разумному.
Ни один человек не смог бы стоять на ногах после такой ужасной раны или потеряв так много крови.
Норсканец подобрал с земли свои топоры и, расправив плечи, покрутил шеей, словно всего лишь разминался, а не получил смертельную рану. После этого он сделал глубокий вдох, и Калар почувствовал, как по его коже бегут мурашки. Казалось, здесь присутствуют некие сверхъестественные силы, которые были выше его понимания. Потом норсканец выдохнул, исторгнув из легких облако черного дыма. Глаза варвара с ледяной напряженностью устремили взгляд на Реола, вождь ухмыльнулся хищной улыбкой, белые зубы резко выделялись на багровом лице. Калар почувствовал, что его кровь стынет в жилах от ужаса.
Неужели норсканец вовсе не человек, а бессмертный демон в человеческом облике? Неужели Реол оказался вовлечен в битву с существом, которое невозможно убить?
Норсканец крутанул топоры в руках. Лезвия в виде волчьих голов взвыли, превращаясь в сверкающие дуги. Казалось, сам воздух кричал от боли, когда они рассекали его.
- Он не может проиграть, - произнес Калар. - Не может…
- Он не проиграет, - подтвердил Бертелис, но Калару показалось, что в голосе брата звучит сомнение.
Рыцарь Грааля и дьявольский варвар стояли, каждый устремил на противника взгляд, полный ненависти. Но один был вооружен, другой нет. Меч Реола, священный Дюрендиаль, лежал на снегу перед лордом Хаоса, сияя яростным светом, словно реагируя на присутствие заклятого врага.
Изумленный ропот раздался на стенах, когда норсканец ударом ноги бросил меч Реолу. Бертелис удивленно улыбнулся, а Калар моргнул, не веря глазам своим. Он был потрясен столь благородным жестом со стороны проклятого варвара и убийцы детей.
Огромный норсканец жестом предложил Реолу подобрать меч и продолжать бой. Реол мгновение смотрел на свой святой клинок, и опустился на колени, чтобы подобрать его. Повернув меч в руках, и держа его острием вниз, подобно кинжалу, Реол прижался лбом к рукояти, закрыв глаза, и прошептал молитву Владычице. Норсканец шагал вперед и назад, словно зверь в клетке, ему явно не терпелось снова вступить в бой, но он великодушно позволил противнику закончить молитву.
Мгновение спустя Реол открыл глаза, в них сиял белый святой огонь, яростный и напряженный. Рыцарь Грааля отсалютовал клинком, оставившим в воздухе слабое свечение, и кивнул норсканцу. Вождь варваров прекратил беспокойно шагать туда-сюда и направился к рыцарю Грааля, топоры в его руках, казалось, изнывали от нетерпения.
Бойцы снова столкнулись, зазвенев оружием, обмениваясь ударами с такой скоростью и мастерством, что невозможно было уследить за ними.
Калар заметил, что перестал дышать - настолько он был поглощен схваткой между этими необыкновенными воинами. Он знал, что никогда в жизни больше не увидит ничего подобного. Каждый из бойцов был чемпионом, которые появляются едва ли раз в столетие, и подвиги обоих, несомненно, будут долго помнить будущие поколения.
Реол старался обойти своего более крупного противника, каждое движение рыцаря Грааля было идеально сбалансировано, его сияющий клинок сверкал, как молния, отражая свирепые атаки норсканца. Они сражались еще несколько долгих минут, каждый стремился нанести смертельный удар, и каждый не уступал в мастерстве другому, и лишь несколько ударов попали в цель, и ни один из них не был смертельным.
После серии жестоких ударов они разошлись на шаг назад, оба противника тяжело дышали. Норсканец истекал кровью из дюжины ран, куски доспехов свисали с его тела. У Реола шла кровь из раны на лбу, куда он получил скользящий удар, его броня была пробита в двух местах, кровь сочилась из ран в бедре и плече.
Но ни один воин не намеревался уступать, и спустя лишь несколько мгновений отдыха они снова бросились в бой, рыча от усилий, когда их оружие скрестилось.
Норсканец, зарычав, обрушил на Реола сверху мощный удар одного топора, намереваясь разрубить противника надвое. Рыцарь Грааля, держа меч двуручной хваткой, круговым движением парировал, и топор, скользнув по клинку Дюрендиаля, врезался в заледеневшую землю. Второй топор варвара со свистом рассек воздух, этот удар был направлен в бедро Реола, и Калар напрягся.
Ловко повернув запястья, Реол продолжил круговое движение мечом, и его клинок, сверкнув, перерубил руку норсканца в тот самый момент, когда топор со свистом устремился к ноге рыцаря Грааля. Отрубленная рука лорда Хаоса упала на землю, все еще сжимая топор. Удар Реола был так великолепно выполнен, так безупречно рассчитан, что Калар не сразу понял, что произошло.
Варвар взвыл от боли и ярости, из обрубка его руки хлестала кровь. Но все же он сумел вторым топором отбить новый удар Реола, направленный ему в пах. Норсканец отразил еще два молниеносных удара и шагнул назад, пытаясь увеличить расстояние между собой и атаковавшим противником.
Мощный удар топора заставил Реола отскочить назад, что дало норсканцу столь нужное ему пространство. С обрубка его левой руки кровь капала в снег, варвар шипел от боли и ярости.
Реол настороженно кружил вокруг норсканца. Кровь, запачкавшая синий с серебром табард паладина, стекла с него, словно вода с промасленной кожи, не оставив ни пятнышка. Норсканские воины начали хором кричать какое-то слово - имя? - снова и снова, топая ногами и стуча оружием по щитам.
- Стир-бьорн! Стир-бьорн! Стир-бьорн!
Громкое эхо их крика разносилось по всему замку, отражаясь от внешних стен и заглушая крики бретонцев, которых было куда меньше. И норсканский вождь, казалось, черпал новую силу из этого звука.
- Стир-бьорн! Стир-бьорн! Стир-бьорн!
С бешеным ревом норсканец бросился на Реола, удар его топора был направлен в шею рыцаря Грааля. Реол смог парировать удар, и сам атаковал, целясь в горло варвара, но норсканец сумел отбить меч своей толстой наручью. Рыцарь Грааля отразил еще два удара топора, но каждый из них заставлял его отступить назад, а норсканец продолжал яростно атаковать.
Реол уклонился в сторону от свирепого удара, и варвар смог окровавленным обрубком левой руки зацепить шею рыцаря Грааля. Прежде чем Реол успел высвободиться, норсканец обрубком руки толкнул его на себя, и одновременно с сокрушительной силой ударил коленом в грудь. Кираса паладина вогнулась от удара, а варвар еще раз двинул его коленом в грудь, еще больше сминая его доспех.
Но рыцарь Грааля смог высвободиться, и его клинок оставил кровоточащий разрез на лице варвара.
Реол едва успел увернуться от страшного удара, топор просвистел в волоске от его лица. Отскочив в сторону, рыцарь Грааля ударил по бедру варвара. Дюрендиаль разрубил толстую броню и твердые, как железо, мышцы, и ударился о кость. Паладин вырвал меч, и когда норсканец попытался ударить его обрубком левой руки, клинок вонзился в нее. Острие меча пронзило мышцы покалеченной руки и вышло с другой стороны.
Резко вывернув левую руку, норсканец обезоружил Реола. Ярко сиявший Дюрендиаль торчал из толстых мышц. С ошеломляющей скоростью варвар ударил противника обрубком руки с воткнутым в нее мечом, и святой клинок вонзился в шею Реола.
Рыцарь Грааля отшатнулся назад, из рассеченной шеи хлынула кровь. Топор норсканца взвыл в воздухе и срубил голову Реола с плеч.
Калар пошатнулся от ужаса, увидев, как голова рыцаря Грааля закувыркалась в воздухе, разбрызгивая кровь. Упав на землю, голова покатилась, и когда замерла, то взгляд широко распахнутых мертвых глаз был устремлен на цитадель, рот открыт, словно в удивлении. Волшебное белое пламя в глазах Реола погасло.
Тело паладина упало на колени, из обрубка шеи фонтаном била кровь. Потом безжизненное тело рухнуло в снег.
Бретонцы застыли в мертвой тишине, потрясенно глядя на обезглавленный труп своего чемпиона. Калар издал стон ужаса, неверяще качая головой, в его глазах застыло потрясение.
- Владычица милостивая, нет… - выдохнул Бертелис.
- Стир-бьорн! Стир-бьорн! Стир-бьорн!
Клич норсканцев не умолкал, становясь все громче.
Норсканский вождь повернулся и всадил топор в труп рыцаря Грааля, словно лесоруб в бревно. Хромая, огромный воин подошел к голове Реола и склонился, чтобы поднять ее. Калар снова застонал, глядя, как вождь высоко поднял за волосы голову паладина, чтобы все видели ее. Устремив взгляд в небеса, норсканец победно взревел.
Словно в ответ в темных тучах сверкнула молния, осветив их изнутри, мгновение спустя раздался раскат грома.
На долю секунды Калар увидел еще один силуэт, словно наложившийся на тело норсканца - силуэт черного демона невероятной мощи. Он был выше норсканского вождя на целых четыре фута, с раздвоенными копытами, его глаза горели адским пламенем. За спиной его были сложены огромные темные крылья, клыкастая пасть извергала черный дым. Голову демона венчали две пары изогнутых рогов, его угольно-черные мускулы перекатывались, излучая силу. Прежде чем силуэт исчез, Калар заметил, что у демона только одна рука, а в другой он держит топор в виде волчьей головы, камни-глаза которой сверкают красным. Спустя долю секунды силуэт демона пропал, и Калар удивленно моргнул, не зная, видел ли он это в действительности или нет. Это был образ того, чем станет норсканский вождь в будущем? Или это его истинный облик?
- Стир-бьорн! Стир-бьорн! Стир-бьорн!
Калар пошатнулся, когда оглушительный клич норсканцев прогремел над цитаделью. Он увидел, что вражеский вождь обернулся к своим воинам и прорычал приказ, сделав жест кровавым обрубком руки.
Норсканский колдун вышел вперед, с дикой улыбкой на свирепом лице, и воткнул в снег древко копья, направив наконечник к небу. После этого вождь насадил на копье голову Реола, и орда варваров разразилась новыми криками. В небе зловеще прогремел гром.
Колдун порезал себе руку и произнес заклинание. Норсканский вождь снова повернулся к цитадели.
- Верните мне моего сына! - прорычал он, его голос вонзился в разум каждого из уцелевших бретонцев.
- Калар! - воскликнула Элизабет, когда двери в ее комнату распахнулись. Ее измученное лицо на мгновение просветлело, когда она увидела его. Но лицо молодого лорда Гарамона было застывшей мрачной маской, и он не смотрел на Элизабет. За ним в комнату вошел герцог Адалард в сопровождении толстого, потеющего маркиза Карабаса.
Элизабет сидела в постели, держа спящего спеленатого ребенка на руках, ее лицо покраснело. Рядом в бархатном кресле с высокой спинкой сидела Анара, ее хрупкое тело почти не было видно за огромным креслом.
- Значит, он мертв, - бесстрастным голосом произнесла Анара.
Калар кивнул в ответ, и успел заметить слезы в глазах сестры, прежде чем она отвернулась.
- Я почувствовала, когда он умер, - сказала она. - Но надеялась, что ошиблась.
- Он храбро сражался, - произнес Калар надтреснутым голосом. До сих пор не верилось, что Реол мертв.
- Значит, вы пришли за ребенком, - сказала Анара, и Элизабет встревоженно повернулась к ней.
- Да, - холодно ответил Калар.
- Ребенок обещан Фее-Чародейке, - заявила Анара, вставая с кресла.
- О чем вы говорите? - выдохнула Элизабет, испуганно прижимая ребенка к груди.
- Это всего лишь норсканский ублюдок! - прорычал Калар, в первый раз взглянув на Элизабет с того времени, как вошел в комнату. Она испуганно отпрянула от его гнева, на ее глаза навернулись слезы.
Ребенок проснулся от резкого голоса Калара и заплакал.
Калар выругался, и снова повернулся к сестре. Анара стояла, вздернув подбородок, ее лицо выражало решимость. Калар вспомнил, что у нее было такое же упрямое выражение лица, когда она была еще ребенком. Его лицо застыло.
- Мы должны отдать им ребенка, - холодно произнес он.
- Вы не можете забрать его, - сказала Элизабет. Калар заметил, что ее лицо было необычно бледным и истощенным, в глазах сверкал лихорадочный блеск. Она качала сына, плакавшего на ее руках. - Он говорит со мной… говорит прямо в моей голове. Он не хочет идти с вами. Вы не можете его забрать.
- Она не в себе, - вздохнула Анара. - Ей многое пришлось перенести.
Калар посмотрел на Элизабет, в его глазах мелькнула жалость.
- Она придет в себя? - спросил он.
- Может быть, - ответила Анара. - Со временем.
- Реол дал слово, - тихо сказал Калар. - Я должен забрать ребенка.
- Он уже обещан Фее-Чародейке, - заявила Анара.
- Если мы не отдадим ребенка норсканцам, это опорочит честь Реола, - прошипел Калар, не сводя глаз с Элизабет, которая сидела, раскачиваясь, и что-то шептала.
Калар понимал, что если его сестра откажется отдать младенца варварам, ни герцог, никто другой ничего не смогут сделать. Как все фрейлины Владычицы, Анара действовала вне бретонской феодальной иерархии, и имела больше полномочий, чем даже герцоги. Хотя фрейлины богини редко пользовались этой властью на практике. Лишь король имел больше власти, чем они, но Фея-Чародейка могла отменить и его приказ.
- Молодой кастелян Гарамона говорит правду, леди Анара, - подтвердил герцог Адалард. - Как ни мучительно это для меня, мы должны отдать ребенка. Если мы поступим иначе, это опозорит память Реола.
Анара продолжала пристально смотреть на Калара, и он понял, что она сейчас колеблется. Ее глаза снова наполнились слезами, и она опустила взгляд.
- Зачем ты покинул меня? - прошептала она. - Глупый человек…
Сморгнув слезы, она подняла голову.
- Ответственность за последствия вашего решения ляжет на вас двоих и только на вас, - произнесла она наконец, сурово посмотрев сначала на Калара, а потом на герцога. - Какое бы зло ни постигло Бретонию, если это дитя останется жить - а Бретонию неизбежно постигнет зло из-за этого ребенка - вы будете тому виной и причиной.
- Я согласен, - сказал Калар.
- Согласен, - кивнул герцог Адалард после секундного размышления.
Анара отошла в сторону, печально покачав головой. Калар, укрепившись духом, подошел к постели Элизабет.
- Он не хочет идти с вами, - сказала Элизабет. Она крепко зажмурила глаза и начала трясти головой. - Он причиняет мне боль! Он говорит, что перестанет мучить меня, если вы все уйдете! Уходите! Не забирайте его у меня! Я нужна ему!
Элизабет явно испытывала боль, она крепко прижала к себе плачущего младенца.
- Отдай мне ребенка, - тихо сказал Калар.
Она продолжала плакать, качая головой.
- Элизабет, - хрипло произнес Калар, взяв из ее рук спеленатого младенца. - Ты должна отдать его мне.
Элизабет закричала от боли и горя, когда ребенка забрали у нее. Калар повернулся к ней спиной, держа дитя в руках. Элизабет рыдала и вопила, цепляясь за него, когда он уходил.
Калар посмотрел в лицо плачущего ребенка. Он выглядел так же, как любой другой младенец, не было никаких внешних признаков таящегося в нем зла. На головке ребенка рос пучок светлых волос, а глаза его были серебристо-серыми. Он был крупным ребенком, сильным и здоровым, его крик исходил из сильных легких. Калар пытался не слушать отчаянные рыдания Элизабет, когда уходил из комнаты.
В коридоре ждали Бертелис, Малорик и другие рыцари, их лица были мрачны.
Калар спустился по величественной мраморной лестнице, эхо его шагов разносилось по коридорам главной башни. Кроме этого единственными звуками были плач ребенка в его руках и безумные вопли Элизабет, раздававшиеся в коридорах наверху.
Спустившись по лестнице, он пошел по широкому залу, направляясь к выходу из главной башни во внутренний двор цитадели, его сопровождали герцог Адалард и маркиз Карабас. За ними наблюдали десятки рыцарей, собравшихся в зале, безмолвных и почтительных, словно присутствовавших на похоронной процессии. Имперский посол Дитер Вешлер поклонился, когда они проходили мимо.
Пройдя половину зала, Калар услышал придушенный крик, и, обернувшись, увидел Элизабет, одетую в ночную рубашку, и пытавшуюся бежать за ним. Ее удерживал Бертелис на верхних ступенях лестницы. Позади в тени стояла Анара.
- Пожалуйста, Калар, не надо! - закричала Элизабет. - Он напуган, любовь моя, и он причиняет мне боль! Он не нарочно… Верни его мне, и боль прекратится. Я нужна ему!
Элизабет отчаянно сопротивлялась Бертелису, ее ногти вцепились ему в лицо. Выругавшись, Бертелис оттолкнул ее, встав на лестнице, чтобы не позволить ей пройти.
- Калар, пожалуйста! - умоляла Элизабет.
- Молчать, шлюха! - прорычал Бертелис. - Отравительница! Лживая блудница! Убийца! Все это твоя вина! Все рыцари, погибшие здесь, умерли из-за тебя! Все! Реол погиб из-за тебя!
Элизабет ударила Бертелиса по лицу, эхо удара разнеслось по залу.
Из уголка рта Бертелиса потекла кровь, его глаза сверкнули яростью. Он ударил Элизабет тыльной стороной руки, возможно, сильнее, чем намеревался. Молодая дворянка пошатнулась от удара, потеряв равновесие, ее босые ноги соскользнули с гладких мраморных ступеней.
Калар затаил дыхание, увидев, как Элизабет падает. Бертелис попытался схватить ее, но не успел, и Элизабет полетела вниз по ступеням. Она сильно ударилась головой об угол одной из ступеней, и ее тело безжизненно замерло по пути вниз по лестнице.
Бертелис сделал несколько шагов вниз по ступеням к ней, его глаза были испуганно расширены. Анара оттолкнула с пути Бертелиса и, быстро спустившись, склонилась над упавшей девушкой. Проверив пульс, она посмотрела Калару в глаза и покачала головой.
Калар замер, его тело сотрясли рыдания. Ребенок в его руках продолжал плакать, эхо его крика разносилось по залу.
Бертелис посмотрел на своего брата, его взгляд был полон отчаяния и ужаса.
- Я… я… - произнес Бертелис, потрясенно качая головой.
- Пойдем, - сказал герцог Адалард, тронув Калара за плечо. Мгновение Калар смотрел на брата, потом повернулся и вышел из зала.
Выйдя из дверей главной башни, он спустился по ступеням в маленький внутренний двор цитадели. Под ногами хрустел снег. Небо над замком наполняли хриплые крики ворон и воронов. Калар направился к воротам, с каждым шагом его лицо каменело.
Огромные ворота в привратном укреплении цитадели распахнулись, уцелевшая опускная решетка поднялась с лязгом цепей. Лишь полчаса назад через эти же ворота выходил Реол.
Герцог шел рядом, его присутствие было успокаивающим. Он держал голову гордо поднятой, даже когда шел по коридору привратного укрепления, заваленному трупами. Сотни мертвых тел лежали грудами, убитые стрелами и кипящим маслом. Трупы застыли в жутких позах, скрюченные смертными судорогами, у многих обожженная кожа покрылась волдырями и слезала с мышц. Зловоние было отвратительным.
Взгляд Калара остановился на силуэте, ждавшем их за привратным укреплением. Вражеский колдун. Жилистый варвар ощерился, словно лисица, глядя на ребенка в руках рыцаря. Калар ощутил, как в нем вскипает ненависть.
Огромный вождь варваров стоял в двадцати шагах от цитадели, скрестив руки на широкой груди. Сейчас он казался Калару еще больше, чем при взгляде со стены, и молодой кастелян стиснул зубы, ничего так не желая сейчас, как увидеть норсканца мертвым. Рядом с вождем стояла молодая женщина в варварских доспехах и с оружием. Она была так похожа на вождя, что можно было не сомневаться, что она его дочь.
Норсканский воин в черной броне подтащил тело Реола за ногу и бесцеремонно бросил его у ворот цитадели.
Норсканский вождь прорычал что-то на своем непонятном языке, в его голосе Калару послышалась насмешка.
Колдун перевел слова вождя, говоря на бретонском языке с сильным акцентом.
- Верховный ярл скелингов говорит, что вы можете оставить себе труп, - сказал колдун, ухмыляясь и показывая зубы, заточенные, словно острые клыки. - Голову он оставит себе, чтобы сила врага перешла к нему, отныне и навсегда.
Калар ощетинился, но, прикусив губу, не сказал ничего.
- Забирай ребенка и проваливай, норсканская мразь, - процедил герцог.
- Да, ребенок, - сказал колдун, его глаза сверкнули. - Дай его мне.
Челюсть Калара дрогнула, он посмотрел на герцога. Адалард кивнул, явно неохотно, и Калар настороженно подошел к колдуну.
Подойдя ближе, он почувствовал запах, исходящий от колдуна. Это было зловоние логова хищника - смесь запахов гниющего мяса, сырой шерсти и пота. И что-то еще, странный металлический запах, от которого по коже ползли мурашки.
Все инстинкты требовали выхватить меч и пронзить мерзкую тварь насквозь, но Калар подавил это побуждение. В его глазах горела жажда насилия, но он протянул плачущего ребенка врагу.
Колдун выхватил ребенка из его рук, победно оскалившись, а потом плюнул в лицо Калару. Рыцарь почувствовал, как горячая слюна потекла по его лицу. Зарычав, он схватился за меч, но герцог Адалард мгновенно схватил его за руку. Выругавшись, Калар оставил клинок Гарамона в ножнах.
Вражеский колдун презрительно фыркнул и пролаял что-то на норсканском языке - явно оскорбление. Повернувшись спиной к Калару, колдун направился к своему вождю.
Повелитель варваров принял у него ребенка, и младенец сразу же прекратил плакать. Огромный норсканец с лицом, окрашенным в устрашающий дьявольский красный цвет, улыбнулся своему сыну. Ребенок фыркнул и улыбнулся в ответ.
Норсканец поднял ребенка в одной руке и повернулся к своему войску. Он прорычал два слова во всю силу легких - эти слова могли означать только «мой сын». Норсканская армия торжествующе взревела.
- Ребенок у нас, - радостно заявил Бьярки. - Давайте теперь прикончим всех этих ублюдков. Великий Кхарнат возрадуется их крови и их черепам, украсившим его трон.
- Я согласна, - прорычала Рефна. - Пусть они все сдохнут за смерть моей сестры.
Фрайгерд, старшая дочь Стирбьорна, погибла от клинка вражеского ярла в золотых доспехах, и Рефна тяжело переживала ее потерю.
- Нет, - ответил Стирбьорн, улыбаясь и глядя на радостное лицо своего сына.
- Нет? - удивился Бьярки. - Почему, во имя истинных богов?
- Сегодня я победил достойного врага, - сказал Стирбьорн. - Могучего чемпиона, не уступающего самым сильным противникам, с которыми я сражался. Я дал слово, что, победив его, я покину эти берега, как только мне вернут моего сына. Я почту его память, сдержав свое слово.
- Почтить его память? - Бьярки сплюнул. - Да это мягкотелый ублюдок-южанин! Он не заслуживает такой чести.
- Я сказал нет, Бьярки. Пока.
Стирбьорн повернулся к вражеской каменной крепости и увидел ярла южан в золотых доспехах. Рядом с ним стоял другой воин. У этого были темные волосы, он носил красно-синий табард поверх доспехов. На груди табарда был вышит серебряный дракон. Хороший символ. Для норсканцев он означал могущество, воинскую силу и страсть. Этот воин был молодым и излучал ненависть. Это чувство Стирбьорн понимал. Если бы этот молодой рыцарь был рожден норсканской женщиной, он бы заслужил благословение великого Кхарната и стал бы воистину могучим воином.
- Переведи им, - приказал ярл, и начал говорить.
- Я почту память вашего убитого чемпиона и сдержу свое обещание. Я покину эти берега, но потом я вернусь. И тогда рядом со мной будет мой сын. Вместе мы опустошим ваши земли. Мы убьем всех мужчин, женщин и детей, которых найдем, и разрушим до основания все ваши каменные крепости. Тогда мы не дадим пощады никому. Тогда вам не удастся выторговать себе жизнь.
Когда Бьярки закончил переводить, молодой рыцарь в красно-синем табарде резко произнес что-то в ответ.
- Что он сказал? - спросил Стирбьорн.
- Он сказал «я буду ждать», мой ярл, - ответил Бьярки.
Стирбьорн улыбнулся и кивнул молодому рыцарю.
- Надеюсь, что так, - сказал ярл. Повернувшись, он направился к своим воинам, выкрикивая приказы.
Спустя два часа норсканцы ушли, их корабли, украшенные драконьими головами, отплыли в море, поворачивая на север. Своих убитых норсканцы бросили, не став хоронить. Тысячи и тысячи трупов остались гнить под стенами, берега Леонуа усеяли обломки разбитых кораблей.
- Я буду ждать, - повторил Калар.
Клод очнулся, вздрогнув, когда его крыса больно укусила его за уцелевшее ухо. Он вскрикнул, чувствуя удушье, трясясь от холода и не видя ничего вокруг. Он промок до нитки и замерз до полусмерти. Как ни странно, вокруг пахло яблоками.
Не сразу удалось вспомнить, что произошло. Он был не мертв, по крайней мере, пока. Он был внутри бочки на складе в нижнем этаже привратного укрепления порта. Почти полтора часа он провел в ледяной воде, притворяясь мертвым, стараясь выглядеть как всего лишь очередной всплывший труп, пока не представилась возможность спастись. Он все-таки выбрался на берег, как полузахлебнувшаяся крыса, его конечности онемели от холода. Сумев не привлечь ничьего внимания, он пробрался сюда, на склад, и залез в полупустую бочку, устроившись на куче гниющих яблок и прижав колени к груди, прежде чем закрыться сверху крышкой.
Сейчас он откинул крышку, и, выглянув из бочки, осмотрелся. Не увидев никого и не услышав ничего, он осторожно выбрался из бочки и разогнул болевшую спину.
Стараясь держаться в тенях, он прокрался к входу в привратное укрепление, приготовившись при малейшей опасности нырнуть назад. Выглянув из двери, он оглядел гавань замка Леонуа. Врагов не было видно. Даже корабли норсканцев все исчезли. Увидев силуэты, двигавшиеся по улицам, он пригнулся, но потом разглядел, что это ратники герцога разбирают трупы.
Норсканцы ушли. Это было чудо!
И он был жив!
Клод посмотрел на обрывок ярко-синего плаща, который он сжимал в руках, и потер им лицо, чувствуя приятное прикосновение меха горностая. Приложив кусок плаща к губам, Клод поцеловал его. Неужели этот обрывок действительно имеет защитную силу? Неужели его молитва к Реолу была услышана?
Подумав над этим некоторое время, Клод пришел к заключению, что это, должно быть, Реол защитил его. Другого объяснения не было.
- Я воистину его пилигрим, - благоговейно прошептал Клод.
У него ушел почти час, чтобы добраться до цитадели, и к тому времени, когда Клод пришел туда, его живот был полон еды, найденной в покинутых домах, и он оделся в новую одежду, снятую с трупа, на которой почти не было пятен крови. Еще Клод обзавелся кошельком, набитым монетами, а на свои толстые пальцы нацепил несколько медных и бронзовых колец, которые снял с мертвецов, иногда отрубая вместе с раздутыми пальцами.
В общем, Клод чувствовал себя очень довольным, но это новообретенное чувство благополучия исчезло, когда он увидел труп Реола. Обезглавленное тело рыцаря Грааля лежало на каменном алтаре посреди площади перед цитаделью, окруженном цветами и свечами. Сотни скорбящих бретонских дворян проходили мимо алтаря, отдавая последнюю дань уважения святому паладину. Клод молча присоединился к толпе крестьян, ожидавших в стороне.
Ему пришлось ждать шесть часов. Суровые стражники удерживали толпу крестьян на расстоянии двадцати шагов, но наконец очередь начала двигаться. Однако простолюдинам не позволялось подходить к телу святого паладина ближе чем на десять ярдов, и Клод раздраженно топнул ногой - он надеялся утащить какую-нибудь святую реликвию с тела рыцаря Грааля, на случай если волшебная сила обрывка плаща Реола уже кончилась. В рукаве он держал наготове нож, надеясь, если получится, отрезать палец.
Клод разочарованно надул губы, привстав на цыпочки, чтобы разглядеть труп. Вокруг алтаря стояло слишком много стражников, чтобы была хоть какая-то надежда прокрасться мимо них и утащить реликвию. Придется подождать, пока рыцаря Грааля похоронят. Клоду уже приходилось быть грабителем могил, и он не побрезговал бы осквернить один из садов Морра еще раз.
Он уже собирался уйти, когда вдруг услышал голос:
- Задержите этого крестьянина! Да, этого!
Чья-то рука схватила Клода за шиворот и оттащила назад.
- Этот мерзавец что-то украл у вас, мой лорд? - спросил стражник, схвативший Клода, и крестьянин увидел, что к ним подходит молодой рыцарь.
Клод сразу узнал лорда Гарамона и шепотом выругался. Он уже сталкивался с этим рыцарем несколько раз за последний год. Однажды он едва сумел избежать повешения за браконьерство во владениях Гарамона, а спустя некоторое время был даже нанят, чтобы убить этого рыцаря. После этого Клод тоже едва спасся. Он опустил голову как можно ниже, молясь Реолу, чтобы лорд Гарамон его не узнал, иначе болтаться ему в петле.
- Отпусти его, - приказал рыцарь, и стражник повиновался, не упустив, однако, случая отвесить Клоду подзатыльник. Крестьянин бросил на ратника злобный взгляд.
- Я тебя где-то видел, да? - спросил лорд Гарамон, прищурив глаза.
- Вряд ли, мой лорд, - промямлил Клод, опустив глаза.
- Нет, я тебя знаю. Ты один из пилигримов Реола, так?
- Э… - только и смог сказать Клод, не зная, что лучше ответить.
- Отвечай на вопрос, скотина! - пролаял стражник, влепив Клоду еще один крепкий подзатыльник.
- Хватит, стражник, - резко произнес рыцарь.
- Простите, мой лорд, - пробурчал ратник, свирепо посмотрев на Клода, словно получил выговор по его вине.
- Так ты был одним из пилигримов Реола? - повторил вопрос рыцарь.
- Да, мой лорд, - ответил Клод наконец.
- И что ты будешь делать сейчас? - спросил рыцарь, и Клод напрягся.
Это был опасный вопрос. Клод облизал губы, пытаясь придумать ответ, который не привел бы его на дыбу и виселицу. Каждый крестьянин в Бретонии принадлежал какому-либо лорду. Они были прикреплены к земельным владениям лорда и без его разрешения не могли и нужду справить. Те из крестьян, кто отправлялся в паломничество, становясь пилигримом, могли обладать немного большей свободой. Но так как святой покровитель Клода был теперь всего лишь кормом для червей, Клод не имел больше права претендовать на паломничество. И если бы стало известно, что Клод убежал от своего господина, беглого крестьянина могли выпороть, кастрировать и повесить гнить в клетке на стене замка.
- Я… э… - выдавил он.
- Думаю, он просто дурак, мой лорд, - сказал стражник, но быстро заткнулся, когда рыцарь недовольно посмотрел на него.
Прежде чем Клод успел придумать подходящий ответ, рыцарь снова заговорил.
- Ты умеешь готовить? - спросил он.
Клод моргнул, удивленный вопросом, и быстро закивал головой.
- А чистить доспехи?
Клод снова энергично закивал.
- Хорошо. Если ты не служишь больше никакому лорду, я предлагаю тебе службу, - сказал лорд Гарамон. - Из уважения к твоему покойному покровителю, да благословит его душу Владычица. Ты будешь моим слугой. Согласен?
Клод опять с энтузиазмом закивал головой и крепко сжал в руке обрывок плаща Реола. Снова святой рыцарь Грааля помог ему. Все было не так уж плохо.
- Калар, - позвал Бертелис, протолкнувшись сквозь толпу. Глаза младшего сына Гарамона покраснели, его губы дрожали.
- Я… я очень сожалею, - сказал он не в силах смотреть Калару в глаза. - Это был несчастный случай. Я не хотел…
Калар холодно посмотрел на него.
- Ты убил ее, - обвиняюще сказал он.
- Брат, пожалуйста… - прошептал Бертелис, лицо которого выражало страдание.
Голос Калара, лишенный эмоций, прервал его.
- С этого дня у меня больше нет брата, - сказал Калар. Повернувшись спиной к Бертелису, он ушел. За ним косолапо бежал горбатый крестьянин.
== '''ЭПИЛОГ''' ==
Калар мрачно взирал на два тела, повешенных на стенах замка Гарамон: предатель и ведьма.
Три месяца назад, в Леонуа, после гибели Реола, Калар пришел к постели своего умирающего кузена Тассило. Он был потрясен - и разочарован - узнав, что умирающий рыцарь участвовал в заговоре против него, и Тассило умолял о прощении. На смертном одре он покаялся, от кого исходил приказ убить Калара.
Калар холодно посмотрел на труп старого гофмейстера Фолькара, покачивавшийся в петле на ветру.
В действительности он был удивлен, что организатором заговора оказался Фолькар, потому что Калар подозревал леди Кэлисс, мать Бертелиса. Калар ощутил секундное чувство вины за то, как он обошелся с Бертелисом, но подавил в себе это чувство. С тех пор, как он вернулся в Гарамон, леди Кэлисс закрылась в своих покоях, что вполне устраивало Калара.
Даже если она не убийца, все равно она ядовитая гадина, и Калар не хотел даже смотреть на нее.
Ведьма оказалась внезапной находкой. Ее извлекли из глубокой темницы замка Гарамон по приказу Калара, и он потрясенно понял, что узнает ее. Не по внешности - он был уверен, что никогда раньше не видел эту дряхлую старуху. Нет, по ее исполненному ненависти взгляду - и Калар понял, что и она узнала его.
Он приказал немедленно вырезать ей язык, и не чувствовал себя спокойно, пока не увидел, что она перестала дергаться в петле.
- Снять ведьму, - велел Калар. - И сжечь.
Горбатый слуга кивнул.
- А второго? - спросил он.
- Пусть висит в назидание всем предателям, - произнес Калар.
Поклонившись, горбун ушел. Калар, лорд-кастелян Гарамона, повернулся и зашагал по залам и коридорам своего замка. Слуги и крепостные кланялись, когда он проходил мимо. Он поднялся по лестнице, громко стуча каблуками по ступеням, и прошел по коридорам, увешанным портретами прежних владетелей замка Гарамон.
Он прошествовал на балкон, выходивший на восток. Ярко светило утреннее солнце, на небе не было ни облачка.
Здесь, на солнце, был накрыт стол для завтрака, за которым уже сидели его гости.
Барон Монкадас, пустые глазницы которого закрывала шелковая повязка, фыркал в тарелку, несомненно, услышав какую-то шутку Орландо, юного родственника Калара. Напротив мальчика сидела племянница Монкадаса леди Жозефина. Она приветливо улыбнулась Калару, когда он подошел к столу.
Услышав шаги Калара, Монкадас повернул голову в его сторону.
- Это ты, мальчик мой? - пробасил барон. Калар слегка встряхнул головой и на его лице появилось подобие улыбки.
- Я уже такой же мальчик, как вы - Фея-Чародейка, - ответил Калар.
- Ха, - Монкадас махнул рукой. - Когда доживешь до моих лет, все кто младше тебя, будут казаться тебе молодыми. Составишь нам компанию за завтраком?
- Нет, - сказал Калар, и увидел разочарование на лице Жозефины. Калар ощутил глубокое сожаление. Ему действительно была небезразлична эта девушка, и если бы его сердце не было настолько ожесточено страданием, он полагал, что полюбил бы ее. Она была бы прекрасной супругой, но ему уже был уготован иной путь.
- Значит, ты все-таки твердо решил? - спросил барон, из голоса которого исчезло все веселье.
- Да, - ответил Калар.
Он повернулся к своему троюродному племяннику. Орландо заметно помрачнел. Калар понял, что мальчик не хочет, чтобы он уходил.
Калар положил клинок Гарамона в ножнах на стол перед семилетним Орландо.
- До того дня, пока я не вернусь с победой, вы назначаетесь кастеляном Гарамона, юный лорд-рыцарь, - произнес Калар.
Никто ничего не сказал. Да и говорить уже было нечего. Калар поклонился и ушел.
Он ощутил, что на сердце давно не было так легко. Словно с его плеч сняли тяжкое бремя. Он знал, что оставляет свои владения в надежных руках. Барон Монкадас обещал, что останется с Орландо и будет от его имени управлять кастелянством, пока мальчик не достигнет совершеннолетия или пока не вернется Калар.
Твердым шагом он шел по коридорам замка Гарамон - его дома, который он вот-вот покинет, а надолго ли - знает одна Владычица. Вполне возможно, Калару больше никогда не будет суждено увидеть залы родного замка, но даже эта мысль не ослабила его дух.
Ускорив шаг, Калар направился в маленькую часовню Владычицы на нижнем этаже замка. Перед входом в часовню стояло его копье, и Калар взял его в руки, прежде чем войти в скромную часовню его семьи, где молились многие поколения рода Гарамон.
Войдя в часовню, он благоговейно положил копье на алтарь. Горели сотни свечей, наполняя часовню безмятежным светом. Встав на колени перед алтарем, Калар склонил голову.
- Владычица доблести и славы, - начал он, произнося ритуальную клятву приглушенным почтительным голосом. - Я возлагаю мое копье, символ долга, на Твой алтарь. Я оставляю тех, кого любил. Я оставляю все, и беру с собой в путь лишь оружие. Ни одно препятствие не остановит меня. Ни одна просьба о защите не будет мной отвергнута. Луна не застанет меня дважды в одном месте, дабы не сочла Ты меня нерадивым. Я отдаю свое тело, сердце и душу Тебе, о Владычица, и буду искать Тебя, где бы Ты ни была. Это моя Клятва Поиска, и я приношу ее Тебе, Владычица милосердия, и молю покарать меня, если я окажусь недостойным.
Калар почувствовал, как дух Владычицы наполняет его внутренним теплом, и понял, что принял правильное решение.
Это был единственный путь, которым он мог доказать свою чистоту - другим рыцарям и самому себе. Это был единственный путь освободиться от снова и снова повторявшегося кошмара Зеленого Рыцаря. Пришла пора встретиться со своим страхом, сразиться с ним и победить.
Пришло время принять Клятву Поиска, и не знать покоя, пока не удостоится он того, чтобы посетила его сама Владычица и предложила испить из святого Грааля. У многих рыцарей путешествие в Поиске заняло десятилетия, и большинство их погибло, так и не добившись цели.
Из тех же рыцарей, которые преуспели в своем Поиске, многие умерли, испив из Грааля. Лишь самые чистые сердцем, не несущие в себе ни капли скверны, могли выжить, испив божественный нектар.
Калар улыбнулся. Он отправлялся в Долгое Путешествие; теперь он был Рыцарем В Поиске.
Была уже почти полночь, и Бертелис съежился у потрескивающего костра, замерзший и промокший до нитки. Он сидел среди темных развалин. Когда-то это была часовня Грааля, но она уже давно была заброшена и разрушалась под натиском природы и стихий, а ее осыпающиеся стены заросли плющом и мхом.
Младший сын Гарамона поднял голову, услышав топот копыт по дороге, и увидел, как сквозь дождь к нему приближается на коне рыцарь в белом плаще. Когда рыцарь подъехал ближе, Бертелис увидел его герб: заметную черную лилию. Его челюсть отвисла от изумления. Это был никто иной как Меровех из Арлона, тот самый рыцарь-альбинос, который победил Бертелиса на турнире перед вторжением норсканцев. Бертелис встал, чтобы поприветствовать знаменитого фехтовальщика, смутившись своего жалкого положения.
- Эй, на биваке! - позвал Меровех, подъехав на расстояние двадцати шагов. - Можно подойти к вашему костру?
- Прошу, мой лорд, - отозвался Бертелис.
Рыцарь, натянув поводья, посмотрел на младшего сына Гарамона и поднял забрало своего шлема, открыв лицо, белое, словно снег.
- Бертелис, не так ли? - спросил Меровех, разглядев его герб.
- Это честь, что вы помните меня, лорд Меровех, - ответил Бертелис, поклонившись.
- Я же говорил, что мы еще встретимся, - сказал Меровех. - Ваше фехтовальное искусство произвело на меня сильное впечатление. У вас хороший потенциал.
- Боюсь, что мое скромное умение выглядит весьма бледно по сравнению с вашим искусством, мой лорд, - вздохнул Бертелис.
- Ах, всему можно научиться, - Меровех улыбнулся, демонстрируя острые клыки. - А я очень хороший учитель.
== '''ПРОЛОГ''' ==
Раскаленные угли освещали палатку дьявольским красным светом, а вокруг сидящего силуэта провидца клубились завитки едкого дыма. Угрожающие тени окружали его, злобно шепча. Глаза провидца открылись.
Прорычав охранительное заклятье, провидец опрокинул кубок с теплой кровью на пылающие угли. Кровь вскипела, зашипев на углях, и смертоносные призраки, отогнанные силой заклятья, отступили в темные углы палатки. Спустя мгновение, провидец остался в одиночестве, сидя перед шипящими углями.
Его торс был обнажен, худощавое мускулистое тело покрывала сплошная сеть шрамов, сливавшихся с талисманными татуировками и ритуальным пирсингом. В густую гриву черных волос были вплетены кости, каменные руны и ветки. Татуированные губы изогнулись в улыбке, обнажив зубы, заточенные, словно клыки.
- Наконец-то, - произнес он.
Провидец вскочил, набросив на плечи меховое одеяние, и схватил свой посох, увенчанный козлиным черепом.
Отбросив тяжелый полог палатки, он вышел наружу, в ревущую вьюгу.
Снег был по колено, и провидец согнулся на ветру, шагая сквозь сугробы по улицам Стровенгарда - поселения племени скелингов. Снежная буря клубилась вокруг, и силуэты палаток и построек деревни были едва различимы в ледяной тьме. Но для провидца это не имело значения. Он мог пройти по всему поселению с завязанными глазами, ни разу не споткнувшись.
Поднявшись по ледяным ступеням длинного дома вождя, сгибаясь под яростью бури, провидец стукнул железным наконечником посоха по большим двойным дверям. На дверях были вырезаны стилизованные изображения воинов и демонов, окруженные спиралевидными узорами, которые, казалось, двигаются и извиваются. Но провидец был достаточно мудр, чтобы не обмануться подобными трюками.
Двери едва приоткрылись, когда охранявшие их стражи узнали того, кто хочет войти в дом вождя, и широко распахнули двери. Провидец вошел, с него посыпался снег, и двери захлопнулись за ним.
Внутри было жарко и душно, воняло потом и горелым мясом. Пир был в самом разгаре, оживленный гул голосов поднимался к балкам потолка, избранные воины племени - хускарлы - ели и пили, смеялись и дрались.
Каждый из этих элитных воинов был закаленным ветераном, покрытым шрамами, снова и снова стремившимся проявить себя в битве перед своими товарищами, своим лордом и самими богами. Они были огромного роста, яростные, гордые и вспыльчивые, каждый из них так или иначе был отмечен Великими Силами, однако даже будучи пьяными, они инстинктивно уступали дорогу шаману, идущему среди них.
Провидец был ростом едва до плеча любого из хускарлов, но они расступались перед ним, словно океан перед носом драконьего корабля. Никто не осмеливался смотреть ему в глаза, и разговоры умолкали, когда он проходил мимо. Даже огромные боевые псы племени, гулявшие около пирующих воинов, пятились от него, скуля и рыча.
Лишь одна пара глаз не опустила взгляд, и провидец посмотрел на приземистую нечеловеческую фигуру, сидевшую в углу зала. Шаман видел злобу и ненависть в этих каменных глазах, и ответил столь же свирепым взглядом. Как бы рад он был вырезать сердце этого существа и пожрать его, прежде чем жизнь покинет уродливого ублюдка.
Отвернувшись от темного гнома, провидец продолжил движение дальше сквозь толпу воинов. Струйка ледяной воды потекла по его спине, когда снег на его меховом одеянии и волосах начал таять. Наконечник его посоха стучал по засыпанному опилками полу.
Вдоль дальней стены зала был воздвигнут помост, на котором пировала дюжина человек, сидевших за длинным столом, поставленным перпендикулярно другим столам в зале, что позволяло охватывать взглядом с помоста весь зал. Стена, у которой стоял стол, была увешана оружием, щитами, отрубленными головами, черепами и шкурами чудовищ всевозможных видов. Все это были трофеи, взятые повелителем племени, верховным ярлом скелингов за десятилетия с тех пор, как он срубил голову своего отца и унаследовал его власть.
Провидец скелингов не должен был кланяться ни человеку, ни зверю, и все же, подойдя к помосту, он опустился на одно колено и опустил голову. Его ярл был для него больше, чем просто вождь, ибо он когда-то принял будущего провидца в свой дом, кормил и одевал, и научил его путям скелингов. Для провидца ярл был отцом во всем, кроме крови.
- Встань, Бьярки, - произнес вождь гулким грохочущим голосом.
Провидец поднял голову и посмотрел на приемного отца, и его глаза сияли свирепым предвкушением.
Верховный ярл Эгиль Стирбьорн сидел на деревянном троне, вырезанном в виде двуглавого дракона, когтистые передние лапы которого служили подлокотниками, а развернутые крылья - спинкой. Ярл был могучим человеком, высоким и мощного телосложения, несмотря на годы. Бьярки чувствовал, что воля богов коснулась верховного ярла - по коже провидца поползли мурашки, и едва слышный гул ощущался в затылке. И в бороде, и в длинных светлых волосах Стирбьорна уже блестела седина, но ледяные серые глаза сияли силой и энергией.
За столом с ним пировали его жены и дочери. Самая младшая жена, воплощение норсканской красоты - высокая, сильная и гордая - сидела рядом с супругом, прижавшись грудью к его могучей руке. Младшая дочь ярла была еще младенцем, а старшая уже перешла тот возраст, когда можно рожать детей. Впрочем, это было в точности неизвестно, ибо ни один вождь скелингов не позволял дочерям выходить замуж, прежде чем у него родится сын и наследник.
- Я видел ее, мой ярл, - сказал Бьярки, татуированные губы провидца едва заметно изогнулись в улыбке.
Все глаза обратились к нему, и разговоры за столами стихли.
- Я видел ее в кровавом видении, - сказал провидец, - посланном самими богами.
Жены и дочери Стирбьорна переглянулись, и вождь скелингов слегка склонился вперед.
- Говори яснее, Маленький Медведь, - сказал Стирбьорн.
- Я видел ту, которая родит тебе сына, - произнес шаман скелингов.
Единственным звуком в зале был треск пламени и вой ветра снаружи.
- Где? - прорычал Стирбьорн.
- За морем, в стране всадников-южан. В Бретонии.
== '''ГЛАВА 1''' ==
Сучья деревьев скрипели и стонали над головой, ледяной ветер шелестел в ветвях, словно последнее дыхание умирающего. Острые прутья до крови царапали руки Элизабет, когда она пробиралась сквозь заросли.
Шлейф ее платья был изорван и запачкан, пряди волос выбились из прически, цепляясь за ветки.
Дикая чаща, казалось, сопротивлялась каждому шагу Элизабет, и девушка начала думать, что за этим стоит какой-то злой разум, некая темная воля, таившаяся в сердце леса и препятствовавшая попыткам человека проникнуть в его пределы.
Элизабет содрогнулась от этой мысли, осознав, что она недалека от истины. Все те страшные истории, которые она слышала, утверждали, что ведьма Хегтесс обладает некоей властью над лесом. И благодаря этой власти, те, кто приходил с враждебными намерениями, или просто те, с кем ведьма не хотела встречаться, теряли путь в лесу и снова выходили к его краю, вместо того, чтобы углубиться в чащу. Лишь по этой причине Хегтесс не была повешена еще десятилетия - если не век - назад. В действительности многие уже считали, что ведьма - не более чем местное суеверие, страшилка, чтобы пугать детей.
Но Элизабет знала, что ведьма Хегтесс - не выдумка, потому что уже приходила к ней раньше. Девушка давно прокляла тот день, и при воспоминании об этом ее стройное тело сотрясли рыдания.
Она едва осознавала, зачем пришла к ведьме снова. Или это стыд за содеянное привел ее к тому месту, откуда все началось? Ее негодование, гнев, отвращение к себе?
«А куда еще идти?», с горечью подумала она. Теперь девушка была изгоем, и ее жизнь ничего не стоила.
Снова она увидела своего возлюбленного Калара, чье лицо было искажено ужасом и отвращением.
Укол горечи пронзил ее. Ведь все это было ради него? Как он мог не понять этого?
На самом деле Элизабет просто не знала, зачем она пришла сюда. Казалось, что-то звало ее к логову ведьмы, и девушка не могла сопротивляться этому зову. Словно невидимый поводок, надетый на ее шею, неумолимо тянул к пещере Хегтесс.
Нога Элизабет запуталась в искривленных корнях, похожих на жилистые руки. Лодыжка подвернулась, и девушка, сморщившись от боли, неуклюже упала, зарывшись руками в гнилую листву. Насекомые и черви, извиваясь, поползли по ее коже. Содрогнувшись от отвращения, она высвободилась из переплетения корней и встала на ноги.
Ее глаза испуганно расширились, когда она увидела перед своим лицом куклу-тотем. Элизабет была уверена, что еще секунду назад куклы здесь не было.
Она покачивалась меньше чем в двух футах от лица девушки, и Элизабет в страхе отшатнулась назад, ее большие глаза расширились от испуга.
Кукла висела на ветке, словно труп, болтавшийся на виселице. Она представляла собой грубо сделанную фигурку женщины, изготовленную из дерева, костей и волос, и скрепленную полусгнившими сухожилиями. Кукла смердела, как тухлое мясо, и Элизабет в отвращении закрыла рукой нос и рот. Грудь тотема была выкрашена чем-то вроде засохшей крови, гирлянды бусин, ракушек и пальцевых костей свисали с простертых рук и ног куклы. Пальцы куклы были сделаны из веток, и на ней была юбка из сухой травы и колючек.
Лицо куклы обрамляли темные волосы, похожие на человеческие, в них ползали вши. Кожа, вероятно, человеческая, и потемневшая от времени, была натянута на деревяшку, грубо вырезанную в форме человеческой головы, и Элизабет ощутила тошноту, увидев личинок, ползавших под кожей. Рот куклы изображал широкий разрез, наполненный человеческими и звериными зубами, вместо глаз были выжжены два отверстия. Два гнилых желудя представляли глазные яблоки, еще два разреза ниже изображали ноздри. По этим разрезам ползали жирные мухи. Лицо будто злобно ухмылялось ей, и Элизабет едва сдерживала волну нараставшей паники при виде куклы, качавшейся туда-сюда перед ее лицом.
Стараясь не приближаться, Элизабет осторожно обошла куклу-тотем. Она увидела и других - с веток свисали десятки зловещих кукол, и каждая из них была ужасной пародией на человека. У некоторых из голов торчали изогнутые рога, другие почернели от огня. У иных в глаза были вбиты ржавые гвозди, или отвратительные ошметки плоти были обернуты вокруг шей, словно шарфы, на некоторых еще виднелись клочки кожи и волос.
Решительно устремив взгляд вперед, Элизабет пошла дальше по извилистой тропинке. Наконец она вышла к пещере. Порыв ветра с воем вырвался из глубины пещеры, принеся с собой зловоние гнили и разложения.
Над пещерой возвышалось гигантское дерево, распростершее свои изогнутые корни, скользкие от смолы, похожей на кровь. Это очень старое дерево росло на каменистом холме, его толстые корни крошили камень и обрамляли вход в пещеру, словно массивные колонны. В узком туннеле была лишь тьма.
Ворон, сидевший над входом, повернул голову и посмотрел на Элизабет одним желтым глазом. Птица каркнула, ее голос был хриплым и страшным. Из пещеры послышался шепот, донесшийся до слуха Элизабет словно дыхание гнилостного ветра.
- Зайди, дитя…
Элизабет вздрогнула, не понимая, действительно ли она слышала эти слова, или вообразила их. Ее внутренний голос кричал в ужасе, умоляя ее повернуться и бежать, бежать из этого ужасного места, но она не могла. Словно незримый поводок тянул ее внутрь пещеры.
Черный ворон посмотрел на нее, и Элизабет почувствовала, как ее окатила волна злобы и голода пожирателя падали. Она содрогнулась, когда ворон взлетел, хрипло закричав. Хлопая черными крыльями, страшная птица полетела во тьму пещеры.
Невидимый поводок тянул все сильнее, преодолевая последнее сопротивление. Рыдая, Элизабет вошла в пещеру.
Она вытянула руки, касаясь холодных сырых камней. После десятка робких шагов в темноту туннель повернул вправо, оставляя дневной свет позади, а впереди было видно тусклое сияние свечей вдоль стен. Девушка увидела, что камень вырезан в форме демонических изображений, скачущих рогатых фигур, обнаженных суккубов и чешуйчатых псоглавцев, вовлеченных в разнообразные ужасные оргии. Элизабет быстро отвела взгляд.
Перед ней открылась пещера. Ее глубины были скрыты во тьме, но толстые свечи, источавшие зловонный черный дым, освещали ее центр. Корни гигантского дерева проникали сверху в пещеру, словно руки мертвецов. С потолка свисали и более пугающие вещи: ободранные тушки зайцев, с которых капала кровь, судорожно дергавшиеся грызуны и летучие мыши, насаженные на крючья, и десятки медленно покачивавшихся кукол-тотемов, которые злобно ухмылялись ей.
Под этими жуткими украшениями, скрестив ноги, на гнилой подстилке из соломы и облезлого меха, сидела ведьма Хегтесс.
Она сидела, склонив голову, и нечесаные грязные космы седых волос закрывали ее лицо, словно погребальная вуаль. Ее иссохшее словно скелет тело было облачено в сырые зловонные одеяния, в своих руках, похожих на птичьи лапы, ведьма сжимала куклу.
- Подойди ближе, дитя мое… - прошипела Хегтесс.
Элизабет хотела бежать, но ее тело перестало подчиняться ее воле. Вопреки своему желанию она подошла к ведьме. Девушка чувствовала себя марионеткой, двигавшейся по прихоти кукловода.
- Нет… - прошептала она, слезы лились по ее щекам, и все же она делала то, что велела ей Хегтесс.
- Не пытайся бороться, - сказала ведьма. - Тебе же будет легче, если не станешь сопротивляться.
Жестом колдунья приказала Элизабет сесть напротив. Девушка покачала головой, но обнаружила, что вопреки своей воле садится на подстилку перед страшной старухой.
- Такая молодая… - прошипела ведьма, прикоснувшись иссохшей рукой к гладкой словно фарфор щеке Элизабет.
- Значит, ты все-таки использовала по назначению яд, который я дала тебе? - сказала Хегтесс.
Элизабет не ответила, но ведьма, казалось, и не ждала от нее ответа, усмехаясь и бормоча что-то себе под нос. Девушка сидела как статуя, не в силах пошевелиться, на ее лице двигались только глаза.
Она бросила взгляд на тотем на коленях ведьмы. Вместо глаз на лице куклы были приколоты живые жуки, дергавшие лапками в тщетных попытках освободиться с булавок, на которые их накололи. Руки-веточки куклы были липкими от крови, и по ним ползали жирные мухи.
- Похожа, да? - усмехнулась старуха.
Ведьма расхохоталась, увидев, что девушка поняла.
Кукла изображала саму Элизабет.
Черные волосы, пришитые к голове куклы, принадлежали ей. Изорванное одеяние тотема было лохмотьями того старого платья, которое Элизабет выбросила прошлой зимой. Кто знает, какие еще части куклы были связаны с ней? Обрезки ногтей? Кровь? Что это значит?
Она попыталась отодвинуться, когда ведьма потянулась к ней, но не смогла. Элизабет продолжала сидеть неподвижно, словно статуя, не в силах пошевелить ни единым мускулом, не в силах даже закричать.
Когда Хегтесс прикоснулась пальцами к вискам Элизабет, девушку пронзила обжигающая боль, нахлынуло неодолимое головокружение. Казалось, что земля уходит из-под ног, а глаза охватил ослепляющий огонь.
Откуда-то она услышала жуткий вопль животного, страдающего от ужасной боли, и начала долгое, долгое падение во тьму…
Под сенью высоких буков с серебристой корой проезжала колонна охотников, по двое в ряд. Дворяне, ехавшие во главе группы, вооруженной крепкими копьями с листовидным наконечником для охоты на кабанов, были мрачны. Огромные мастиффы, чьи могучие тела были защищены броней, бежали рысью рядом с конями своих хозяев.
Далеко впереди охотничьего отряда десятки крестьян-загонщиков с собаками прочесывали лес в поисках дичи. В отличие от боевых мастиффов эти крестьянские дворняги были такими же тощими, паршивыми и жалкими, как простолюдины, державшие их поводки. Но и от них была польза. Эти полуголодные псины искали следы огромных кабанов, водившихся в Арденском лесу, и когда зверь был найден, крестьяне со своими дворнягами должны были гнать кабана туда, где ждали благородные господа.
Часто крестьяне и их собаки находили смерть от клыков свирепых вепрей или других, еще более опасных тварей, обитавших в чаще, но это не имело особого значения. Важнее было то, чтобы в процессе не был причинен вред кабану. По закону охотиться на вепрей имели право только дворяне, и если кабан уже был ранен глупым крестьянином (которого за это могли повесить), в такой добыче было меньше чести.
Охоту возглавлял барон Лотгар из Артуа, дворянин средних лет. Его лицо выражало раздражение, и очевидно, то же настроение передалось его вассалам и придворным, ехавшим рядом. Поверх доспехов барона был надет темно-красный табард с вышитой на груди серебряной головой вепря.
Ближе к концу колонны охотников послышался громкий смех, и лицо барона еще больше помрачнело.
- Так разбежится вся дичь в полумиле вокруг, - проворчал он. - Они бы еще в барабаны били и орали песни во всю глотку.
- Однако он весьма знатен, мой лорд, - сказал рыцарь, ехавший рядом. - Кастелян, не меньше. Он будет прекрасной партией для леди Маделейн. Со всем уважением, мой лорд, было бы разумно не упускать такую возможность.
Барон вздохнул. Он понимал, что это вполне разумный совет, но страстью его жизни была охота. И то, что ее портили эти молодые и невоспитанные рыцари, вызывало у Лотгара изжогу. Кроме того, он не мог избавиться от ощущения, что его гости - братья из Гарамона - просто тратят его время.
Он повернулся в седле, бросив взгляд на гостя, ехавшего рядом с его старшей незамужней дочерью Маделейн.
Лотгар поморщился, увидев, как молодой лорд Гарамон по-хозяйски пьет из меха с вином. Вино, которое молодой кастелян глотал словно воду, созревало сто пятьдесят лет, и было доставлено из прекрасного Кенелля за немалую сумму. Хотя самыми знаменитыми были вина из Бордело, виноградники Кенелля, росшие рядом с лесом Лорен, испытывали на себе влияние магии, и вино из них высоко ценилось истинными знатоками.
Лорд Калар, кастелян Гарамона, был еще молод - ему было не больше двадцати двух лет. Хотя он был не таким высоким, как его брат, но обладал более мощным телосложением. Его темные волосы по последней моде были отпущены до плеч. Богатство молодого кастеляна было заметно по покрою его синего с красным дублета с серебряным гербом, на котором был изображен дракон, вставший на дыбы. Один только меч на его поясе стоил больше половины всех владений барона Лотгара.
- Они с братом и всей их свитой гостят у меня уже неделю, пьют мои лучшие вина и едят мои лучшие блюда. Еще одна такая неделя, и я разорюсь, - сказал Лотгар. - Надеюсь, что эти траты того стоят.
- Если леди Маделейн очарует его, траты оправдаются, мой лорд, - ответил рыцарь.
Барон Лотгар хмыкнул в ответ, бросив взгляд на небо.
- Погода портится, - сказал он. - И вряд ли нам уже попадется дичь. Придется кабанам подождать. Возвращаемся домой.
Рыцарь кивнул и, остановив коня, подал знак одному из крестьян, бежавших рядом. Тот поднял к губам рог и трижды протрубил в него.
- Будем надеяться, что леди Маделейн добилась большего успеха в своей охоте, - сказал Лотгар.
- Похоже, что охота закончена, мой лорд кастелян, - сказала леди Маделейн.
Бастонские рыцари приветствовали сигнал рога пьяными криками радости.
- Как раз вовремя, - ответил лорд Калар. - В любом случае, нам надо еще выпить.
Леди Маделейн подняла изящно выщипанную бровь.
- Не достаточно ли вы выпили вина моего отца для раннего утра? Я бы предположила, что вы уже изрядно пьяны, если бы это не было неподобающе.
- Это действительно было бы неподобающе, - ответил Калар, понизив голос и склоняясь в седле к Маделейн. - Но я разочарован. Я-то надеялся, пока остальные увлечены охотой, провести немного времени с вами наедине…
- А теперь вы еще и выражаетесь неподобающе, - жеманно сказала Маделейн.
Калар, привстав в седле, увидел, что барон Лотгар направил коня к ним. Снова сев в седло, молодой кастелян подмигнул леди Маделейн.
- Не желаете ли устроить небольшую скачку? - сказал он с озорным блеском в слегка остекленевших от вина глазах. - Утро слишком прекрасное, чтобы возвращаться в ваш замок прямо сейчас.
- Слишком прекрасное? - засмеялась Маделейн. - Да вы шутите, сейчас дождь пойдет.
- Небольшой дождик нам не помешает, - ответил Калар, развернув коня, нетерпеливо топавшего копытами. - Ну?
- Мой отец едва ли будет доволен, - сказала она.
- А вы? Вы будете довольны? - Калар улыбнулся, увидев, как леди Маделейн раздраженно встряхнула головой.
- Ладно, - сказала она, вздохнув.
Калар пришпорил коня, переведя его в галоп, и они поскакали между деревьями, как раз в тот момент, когда к ним направился барон. Молодой кастелян рассмеялся, заметив рассерженное лицо Лотгара.
Калар не был в Гарамоне уже почти две недели. Заботы и обязанности его нового положения кастеляна не давали ему покоя, как ни пытался он забыть о них.
Теперь у него было свое владение, которым следовало управлять, и он нес ответственность за всех, кто жил на его землях - и за крестьян, и за дворян. Взимание налогов и сборов, решение конфликтных вопросов, надзор за должным использованием доходов, которые приносили его владения, заключение союзов и решение пограничных споров с соседними лордами, уплата сборов герцогу и королю, поддержание порядка на своих землях. Все это теперь было его долгом. Объем бумажной работы был невероятным, бесконечные интриги и политиканство придворных утомительны. Теперь Калар еще больше уважал своего отца, потому что никогда не слышал, чтобы старый кастелян жаловался или вообще как-то показывал, что ему трудно. В действительности, раньше Калар даже не думал, что в должности кастеляна может быть что-то особенно трудное.
- Здесь еще так много дел, мой лорд, - сказал гофмейстер Фолькар, когда Калар сообщил, что собирается на турнир в Леонуа. - Я отошлю им вежливый отказ.
- Нет, - ответил Калар. - Думаю, что несколько недель в поездке пойдут мне только на пользу. В мое отсутствие я предоставляю тебе полномочия действовать от моего имени, Фолькар. В любом случае, ты лучше справишься с этими делами.
Калар понимал, что так он просто уклоняется от своих обязанностей, но старался отбросить эти мысли.
Он со свитой отправился на турнир, но по пути заехал в гости в замок барона Лотгара. Барон радушно приветствовал гостей, открыл свои винные погреба и организовал роскошный пир, ошибочно полагая, что Калар здесь ради его дочери. За неделю, проведенную в гостях, Калар был только рад поддержать это впечатление. Все равно надо было как-то провести время в ожидании турнира, и кроме того, ему здесь просто нравилось.
Они скакали несколько минут между серебристыми стволами деревьев, и Калар был впечатлен тем, как леди Маделейн умело обращается с конем. Даже на полном галопе она элегантно и уверенно сидела в своем дамском седле, в немалой степени благодаря тому, что седло было с двумя передними луками. Такие седла позволяли бретонским дамам безопасно переводить лошадь в галоп и даже перескакивать изгороди и упавшие деревья. Под длинным платьем ноги Маделейн удерживались двумя луками, что позволяло ей прочно держаться в седле.
Наконец они выехали на поляну и остановили коней. Калар со смехом спрыгнул на землю, опираясь на свое охотничье копье. Пошатнувшись, он понял, что пьян сильнее, чем думал. Маделейн засмеялась, и Калар, воткнув копье в землю, подошел к ней ближе и обнял ее стройную талию.
Вдохнув аромат ее духов, Калар легко поднял Маделейн с седла и осторожно поставил на землю. Она не сопротивлялась, когда он прижал ее к себе.
- Когда вы собираетесь просить моего отца? - прошептала она.
- О чем просить вашего отца? - рассеянно спросил Калар, глядя на ее впечатляющее декольте.
- Как о чем? О нашей свадьбе, конечно!
Калар удивленно моргнул.
- Что?
- Вы собираетесь просить у отца моей руки? - спросила Маделейн, отодвинувшись и пристально глядя на него.
- Ну? - сказала она, ее взгляд стал еще более суровым.
- Ну… - протянул Калар.
Маделейн оттолкнула его с выражением крайнего возмущения на лице.
- Мерзавец! - сказала она.
Вдалеке Калар услышал лай собак, но будучи изрядно пьяным, да еще когда перед ним стояла разгневанная дочь барона, молодой кастелян не обратил внимания ни на сам этот звук, ни на то, что он означает. Оба коня неожиданно прижали уши и, раздувая ноздри, затопали копытами.
- Вы просто пьяный дурак, сэр Калар из Гарамона, - заявила леди Маделейн. - Мальчишка, изображающий из себя мужчину. Я скажу отцу, что ваши намерения отнюдь не благородны!
Собачий лай послышался еще ближе, и Калар бросил взгляд за плечо Маделейн. Лошади в страхе ржали. Голос Маделейн, казалось, звучал откуда-то издалека, и Калар увидел, как вздрагивают листья и ветви.
- Вы вообще меня слышите? - спросила она, но ее голос казался лишь отдаленным гулом.
Огромная мохнатая туша с шумом вырвалась из чащи, фыркая и топая. Вепрь был ростом почти пять футов в холке, и невероятно громадным. Его щетина на хребте стояла дыбом, как шипы, а из пасти торчали четыре клыка, каждый из которых достигал в длину двух футов. Маленькие красные глаза кабана были полны ярости. Спустя мгновение вепрь бросился в атаку.
Калар отшвырнул леди Маделейн в сторону. Оскорбленно взвизгнув, она упала на грязную землю, а Калар схватил копье, воткнутое в землю.
Гигантский вепрь - самый крупный из всех, которых видел Калар - свирепо набросился на рыцаря, метнувшись по поляне с огромной скоростью. Из пасти зверя капала тягучая слюна. Калар развернул копье, выставив острие перед собой. Кабан, должно быть, весил в десять раз больше него.
Уперев древко копья в землю, Калар наступил на него одной ногой, чтобы оно держалось как можно крепче. Едва он успел поднять наконечник копья, как громадный зверь уже подскочил к нему, намереваясь вспороть человека своими клыками от паха до горла.
Вепрь наткнулся грудью на копье с такой силой, что оно глубоко вонзилось в его мясо. Калару показалось, что на него упала гора - такой силы был удар. Рыцаря отшвырнуло назад, он упал на спину, и вепрь по инерции наскочил на него.
Зловоние зверя было ужасным, а его горячая кровь хлынула на лицо Калара. Кабан обрушился на него невероятной тяжестью, едва не раздавив рыцаря насмерть. Зверь еще не был мертв, и пытался подняться, скользя в грязи и своей крови. Кабан фыркал, дергая головой и пытаясь выпотрошить человека, но, оказавшись под брюхом зверя, Калар был вне досягаемости его клыков, и они лишь оставляли глубокие борозды в земле.
Калар услышал поблизости топот лошадиных копыт и лай и рычание собак. Когда вепрь все же встал, одним мощным копытом едва не раздробив его ногу, рыцарь смог вдохнуть, и попытался перекатиться в сторону. Вепрь свирепо махал головой, и Калар услышал, как одна собака с жалобным визгом отлетела назад.
Калар выкатился из-под огромной туши, и в этот момент в плечо кабана вонзилось копье, и двое псов, защищенных броней, набросились на зверя, щелкая мощными челюстями. Копье Калара по-прежнему глубоко вонзалось в грудь вепря, и из раны хлестала кровь. Еще одно копье вонзилось в кабана, глубоко под левую лопатку. Наконечник копья нашел сердце зверя, и вепрь рухнул на землю, все еще сражаясь. Огромные защищенные броней псы продолжали терзать его, пока их не оттащили от гигантской туши.
Калару помогли подняться на ноги. Он поднял руку к своей голове и увидел кровь на пальцах.
- Вы в порядке, мой лорд? - спросил чей-то голос, но Калар не мог понять, кто спрашивает.
- В порядке, - смог произнести он. После этого Калар упал, сильно ударившись о землю.
Неожиданно все изменилось.
Калар не слышал резкого разговора между отцом и дочерью, не слышал и встревоженных голосов своих кузенов Хьюбальда, Бальдемунда и Тассило. Он не видел, как его спутники соскочили с седел и бросились ему на помощь. Ударившись о землю, он словно перенесся в другое место, в другое время…
Темные тучи мчались по небу с неестественной скоростью, будто часы проходили за одно мгновение. Свет померк, было темно, словно в сумерках, и окружающий лес погрузился во мрак. Стало очень холодно, и Калар начал дрожать. От его дыхания в воздухе клубился пар, а на доспехах стала появляться ледяная корка.
Густой плотный туман поднялся вокруг, и Калар оглянулся в поисках своих спутников. Но не увидел ничего. Он был один, совсем один.
Подлесок перед ним стал извиваться и корчиться, будто живое существо, и Калар закричал, но поднявшийся туман заглушал все звуки. Плющ и трава обвивались вокруг его рук и сапог, ползли вверх по его телу. Он попытался вскочить с земли, но обвившиеся растения крепко держали его.
В тумане вдруг появился призрачный силуэт, и Калар перестал бороться, а его глаза изумленно расширились. Он услышал фырканье коня, и когда силуэт в тумане стал виден лучше, молодой рыцарь разглядел, что за призрак сидит на самом огромном боевом коне из когда-либо виденных Каларом.
Его ноздри наполнил сильный запах земли и растений. Запах не был неприятным, но был очень терпким и вызывал головокружение - смесь ароматов смолы, сырой земли, прелой листвы, дуба и ели.
Всадник на огромном коне с головы до ног был облачен в старинные доспехи. Всю его броню покрывал вьющийся плющ, а шлем был украшен густым плюмажем из листьев. Растения, покрывавшие доспехи призрака, были живыми и непрерывно двигались, постоянно вырастая. Пробивались и разворачивались новые листья, но проходили лишь мгновения, и листья уже становились зрелыми и широкими, а спустя еще немного начинали увядать и желтеть. После этого они опадали с брони, и завораживающий цикл жизни начинался вновь.
Из тьмы за глазными прорезями шлема горели два свирепых глаза, излучавших призрачный зеленый свет, и Калар невольно содрогнулся от ужаса, когда их взгляд остановился на нем.
Калар отчаянно вырывался из оплетавших его растений, пытаясь освободиться и спастись. Но плющ, трава и корни лишь еще крепче держали его, и стебли вьющихся растений начали обкручиваться вокруг его горла, постепенно удушая.
Огромный конь топнул копытом и фыркнул, извергнув облако пара. Призрак медленно вытащил меч.
Этот меч, древний и страшный, был покрыт странным спиралевидным узором, и от него поднимался ледяной туман. Призрачный рыцарь направил острие меча на Калара, и молодой лорд Гарамон ощутил, как от клинка исходит смертельный холод.
Дыхание Калара вырывалось из груди короткими резкими вздохами, когда он смотрел на ужасного рыцаря, возвышавшегося над ним, ожидая, что тот зарубит его в любой момент. От сверхъестественного силуэта исходила могучая стихийная сила и царственное величие, одновременно ужасающее и завораживающее. Горящие зеленые глаза пристально смотрели на него, и Калар почувствовал, как призрак излучает бешеную злобу, подобную неистовой ярости бури.
Призрачный рыцарь подвел своего громадного коня ближе, черные копыта топали по земле лишь в нескольких дюймах от Калара. Могучий конь встряхнул головой, и Калар почувствовал его горячее дыхание на своем лице.
«''Сразись со мной, трус''»
Калар отшатнулся, когда резкая боль сверхъестественного голоса пронзила его разум.
«''Сразись со мной''!»
Страшный голос пульсировал в мозгу, и Калар закричал.
- Я не могу! - закричал он. Как он мог со связанными руками сражаться против воина, обладающего сверхъестественным могуществом?
«''Как ты можешь надеяться победить меня, если даже себя не можешь победить''?»
- Помоги мне! - закричал Калар, хотя кого он просил о помощи, он не мог понять.
«''Трус''!»
Сила и ярость слов призрака ударила его, и Калар закричал, закрыв глаза. Он услышал скорбный звук меча призрака, рассекшего воздух, и еще сильнее зажмурился, приготовившись к удару.
- Просто сделай это! - закричал он.
- Что сделать, мой лорд? - спросил встревоженный голос.
Калар открыл глаза и увидел, что смотрит в обеспокоенное лицо своего кузена Тассило.
- Скажите мне, что я должен сделать, мой лорд, и я с радостью исполню ваш приказ, - сказал рыцарь.
Калар отвернулся от Тассило, склонившегося над ним, и увидел других своих спутников Хьюбальда и Бальдемунда, они тоже были взволнованы. Шел слабый дождь, но было светло, несмотря на сумрак, создаваемый кронами высоких буков. Сверхъестественный холод исчез, и от призрака не осталось и следа.
- Вы в порядке, мой лорд? - спросил Бальдемунд.
Калар кивнул, но тут же пожалел об этом, когда резкая боль пронзила его голову.
- Я в порядке, - сказал он. - Глупо было с моей стороны так упасть. Правда, я в порядке.
Все опьянение прошло, хотя в голове еще стучало, и во рту был отвратительный привкус. Руки Калара еще тряслись, когда Тассило помог ему встать на ноги.
- Вы очень нас напугали, - сказал его кузен и вассал с явным облегчением. - На секунду вы лишились сознания, мой лорд. Должно быть, копыто вепря ударило вас по голове. Рана неглубокая, но сильно кровоточит.
Калар пробормотал что-то о выпивке и провел рукой по лицу. Отмахнувшись от Тассило, он снова забрался в седло.
- А где барон Лотгар? Леди Маделейн? - спросил он.
- Уехали, - ответил Хьюбальд. - Похоже, они были весьма недовольны.
- Неужели? - проворчал Калар, чья голова еще кружилась.
- Последние слова леди, если правильно помню, были что-то вроде «я скорее выйду замуж за кабана, чем за эту бастонскую свинью», - сказал Тассило, ухмыльнувшись.
- А вы думали на ней жениться? - удивился Бальдемунд.
- Конечно нет, - сказал Калар, оглядываясь. - А где кабан?
- Крестьяне барона забрали его, - ответил Хьюбальд.
- Он правда был таким большим, как мне показалось?
- Даже еще больше, - улыбнулся Тассило.
- Поедем скорее, - поторопил их Хьюбальд. - Думаю, нам лучше забрать наши вещи и ехать дальше, пока барон не решил раздать их беднякам.
В мыслях Калара снова возникли горящие глаза призрака. Зеленый Рыцарь… Одно и то же видение, уже несколько месяцев. Оно преследовало Калара в снах, и только сильное опьянение помогало отогнать его.
Усилием воли Калар вернул свои мысли к реальности.
- Да, боюсь, что мы слишком задержались в гостях, - сказал он. - Будем надеяться, что мой брат не сделал в наше отсутствие ничего такого, что принесло бы новое бесчестье нашему гостеприимному хозяину.
Но Калара не покидало неприятное чувство, что именно это Бертелис и сделает.
- Вставай!
Бертелис попытался не обращать внимания на голос, и повернулся на роскошной кровати, закрыв глаза рукой.
В него швырнули одежду - его одежду, как он понял. Бертелис со вздохом потянулся.
- Возвращайся в постель, - сказал он, протянув руку и все еще не открывая глаза.
- Вставай, дурак! - сказала девушка, в ее голосе звучала паника.
Бертелис опустил руку и сел на кровати, бросив взгляд на поспешно одевавшуюся девушку.
Леди Селеста, младшая дочь барона Лотгара, была красавицей, изящной, небольшого роста, с прекрасными формами. Бертелис смотрел на нежный изгиб ее спины, пока она натягивала платье. Ее светлые волосы были заколоты, но пряди, выбиваясь из прически, рассыпались по бледным плечам. Он улыбнулся, наблюдая, как она нагнулась, чтобы поднять одну из своих туфлей. Одежда, валявшаяся по всей комнате, была разбросана в пылу страсти прошедшей ночью.
Селеста увидела его улыбку, и в ее глазах сверкнула смесь испуга и веселья.
- Вставай скорее! - сказала она. - Мой отец возвращается домой!
Улыбка исчезла с лица Бертелиса, он отбросил потные простыни и голый вскочил на ноги. Угроза того, что их застанут здесь вместе, придала ему энергии.
- Почему он возвращается так рано? Я думал, охота займет у него целый день, - спросил Бертелис.
- Она и заняла целый день, - сказала леди Селеста.
Открыв деревянные ставни, девушка выглянула на улицу.
- О, святая Владычица, он уже на пути к замку! - воскликнула она. - Он отречется от меня!
Селеста заметалась по комнате, хватая разбросанные предметы одежды и кидая их в корзину в углу. Подняв стеганое одеяло с пола, она резким движением набросила его на постель.
Бертелис продолжал ошеломленно стоять, прижимая к себе охапку одежды. Селеста, пытаясь на бегу собрать свои растрепавшиеся волосы, бросилась к двери и выглянула в коридор. Бертелис пошел было за ней, но она, услышав шаги и голос отца, вдруг отскочила и в панике захлопнула дверь.
- Он здесь! - воскликнула она, ее взгляд в ужасе метался по комнате. - Владычица, спаси меня!
Ее взгляд остановился на окне. Бертелис, поняв, что она задумала, покачал головой.
- Нет. Нет! - закричал он, когда Селеста начала толкать его к окну. Он едва успел подхватить свою одежду.
- Ты что делаешь? - сказал Бертелис, смеясь. - Там же пятьдесят футов до земли!
- Больше, - сказала Селеста, продолжая выталкивать его в окно. - Но там есть карниз. Иди же!
Холодный ветер хлестнул по спине Бертелиса, когда он вылез в окно. Оглянувшись через плечо, молодой рыцарь увидел далеко внизу мощеный булыжниками двор.
Послышался стук в дверь комнаты.
- Он здесь! - в ужасе воскликнула Селеста.
Бертелис повернулся на месте, оказавшись спиной к комнате. Карниз был в ширину меньше фута.
Леди Селеста захлопнула ставни, чуть не сбросив при этом Бертелиса во двор. Секунду он балансировал на карнизе, прежде чем восстановил равновесие. От холодного воздуха по всему телу пошли мурашки.
Боясь, что может произойти, если лорд Лотгар откроет ставни, и перед бароном окажется голый зад Бертелиса, молодой рыцарь начал пробираться по карнизу, прижимаясь к холодной каменной стене и держа охапку своей одежды перед собой.
Посмотрев вниз, он заметил, как во двор замка въезжает его брат Калар со свитой и вассалами, возвращаясь с охоты. Бертелис увидел, как Тассило, взглянув вверх, разинул рот от изумления.
Взгляд Калара остановился на Бертелисе, стоявшем на карнизе на высоте семьдесят пять футов. Бертелис ухмыльнулся и помахал рукой.
- Ну, нам еще повезло, - сказал Калар.
Пять рыцарей Гарамона в сопровождении трех десятков ратников в красно-синих геральдических цветах кастеляна Калара были уже на расстоянии четырех миль от замка барона Лотгара. Дождь шел все сильнее и уже наступали сумерки.
- Кто бы мог подумать, что барон Лотгар владеет таким… красочным языком? - усмехнулся Бертелис.
- Не я, - ответил Калар.
- У меня до сих пор в ушах звенит.
- Думаю, каждый отец нашел бы что сказать, если бы увидел голого мужчину под окном своей дочери, - заметил Калар.
- Особенно когда старший брат того мужчины только что отказался жениться на другой его дочери, - вмешался в разговор Тассило.
- Да уж, - сказал Бертелис. - Ни за что бы не подумал, что она еще настолько молода.
- Или что мы выпили так много самых лучших вин из погреба барона, - сказал Калар.
- Век живи - век учись, а?
- Воистину так, - кивнул Калар.
Смеясь, братья со своей свитой поехали дальше из владений барона, направляясь на северо-запад.
На мгновение казалось, что все как в старые времена, и напряжение и отчужденность, возникшие между братьями после смерти отца, как будто бы забыты.
Но это было ненадолго.
<nowiki>***</nowiki>
Элизабет очнулась от боли. Болело все тело, и казалось, что на грудь положили какую-то тяжесть, из-за которой трудно дышать. Она лежала на боку, прижав колени к груди. Когда она попыталась подняться, суставы заскрипели. В руках словно не осталось никакой силы, и каждое движение причиняло новую боль.
Она увидела, что все еще находится в пещере, хотя зрение было слабым и затуманенным. Свечи вокруг еще горели, распространяя отвратительное зловоние, но Элизабет была одна - ведьма Хегтесс пропала.
Ужасная кукла-тотем, изображавшая Элизабет, лежала на подстилке и глумливо ухмылялась ей.
Почувствовав, что власть ведьмы над ней исчезла, Элизабет попыталась вскочить на ноги и убежать из этого страшного места, но в глазах все поплыло, ноги подогнулись, и она бессильно рухнула на землю. Задохнувшись, она хрипло закашлялась, сердце слабо стучало о ребра, и Элизабет заплакала.
Что ведьма сделала с ней?
Только тогда она посмотрела на свои руки. Они были высохшие и истощенные, кожа дряблая и покрытая темными пятнами. Ногти на пальцах были желтыми и потрескавшимися. Она заметила, что волосы, свисавшие на ее глаза, были седыми, и чувствовала, как по голове ползают вши. Оглядев себя, она увидела, что ее молодое стройное тело исчезло, сменившись дряхлым, иссохшим и покрытым опухолями телом Хегтесс.
Стон ужаса вырвался из ее изношенных полумертвых легких, и, разинув беззубые окровавленные десны, она испустила хриплый вопль.
Снаружи Хегтесс услышала этот крик отчаяния и улыбнулась. Она провела руками по своему новому - украденному - телу, чувствуя приятное сочетание мягкости и твердости, упругости и эластичности молодой кожи. Ведьма глубоко вздохнула, наслаждаясь четким зрением и силой в руках и ногах.
С улыбкой она пошла прочь от пещеры, оставив в ней свое старое, изношенное, умирающее тело. Оно служило ей последние девяносто лет. И ей понадобилось новое тело - молодое, здоровое и способное родить ребенка.
Кустарники и ветви деревьев разошлись перед ней, и ведьма направилась на север.
== '''ГЛАВА 2''' ==
Руки Бертелиса словно налились свинцом, дыхание вырывалось из груди короткими резкими вздохами. Но он отбросил усталость и снова атаковал соперника.
Сделав ложный выпад в голову, Бертелис повернул запястье и внезапно перевел меч в низкий удар, который должен был выпотрошить врага. Его соперник отбил удар щитом и атаковал сам, его клинок со свистом рассек воздух. Бертелис отразил удар, скользнувший по его черно-красному щиту, чем заставил другого рыцаря слегка потерять равновесие. Не давая сопернику возможность восстановить его, Бертелис нанес серию быстрых ударов, его клинок мелькал то слева, то справа, заставляя другого рыцаря отчаянно защищаться и отступать.
Шагнув ближе, Бертелис ударил соперника щитом. Рыцарь поморщился и, пошатнувшись, шагнул назад. В этот момент его опорная нога поскользнулась в грязи, и он упал на одно колено. В то же мгновение острие меча Бертелиса оказалось у его горла.
- Сдаюсь, - сказал побежденный Хьюбальд, моргая от попавшего в глаза дождя.
Никто из кузенов не считал постыдным, что их превзошел младший родич. Бертелис всегда был очень способным фехтовальщиком, разве что тренировался не слишком старательно. Но это изменилось после смерти Гюнтера.
Гюнтер, старый учитель фехтования на службе кастеляна Гарамона, учил и Бертелиса и Калара искусству боя на мечах и копьях с того дня, как братья научились ходить. Гюнтер в свое время был одним из лучших фехтовальщиков во всей Бастони. Шесть месяцев назад он был серьезно ранен на дуэли - на дуэли, в которой он сражался вместо Калара. Хотя Гюнтер и победил соперника, но и сам был тяжело ранен. Рана загноилась, и единственной возможностью спасти Гюнтера была ампутация ноги, хотя даже так шансов выжить было немного. Отказавшись принять столь позорную участь - ибо что проку от рыцаря, который не может даже сидеть в седле? - Гюнтер пожертвовал своей жизнью в бою, защищая Бертелиса, пока тот был без сознания. Герой успел сразить более дюжины зверолюдов, прежде чем пал, пронзенный десятком клинков.
Старый мастер фехтования отдал свою жизнь, чтобы мог жить Бертелис, и младшему брату Калара было нелегко это принять. После этого Бертелис посвятил себя тренировкам с таким рвением, что оно граничило с одержимостью.
Тяжело дыша, Бертелис убрал меч от горла Хьюбальда. Но брат Калара не позволил себе отдохнуть и повернулся к двум другим кузенам.
- Пошли, - сказал он, кивнув Тассило. Ловкий и проворный, младший из кузенов был искусным фехтовальщиком, и Бертелис получал удовольствие от боя с ним.
- Хватит, брат, - послышался голос.
Бертелис обернулся и увидел своего старшего брата, который вышел из своей красно-синей палатки. Лицо Калара заросло щетиной, растрепанные темные волосы беспорядочно свисали на плечи. Он был одет в ту же одежду, что и в прошлую ночь, и даже отсюда Бертелис чувствовал, что от брата пахнет вином.
- Решил почтить нас своим присутствием? - спросил Бертелис, убирая меч в ножны.
- Все равно невозможно заснуть под такой грохот, что вы тут устроили, - ответил Калар.
- Уже почти полдень, брат, - сказал Бертелис. - А мы намеревались свернуть лагерь на рассвете.
- Воды, - приказал Калар засуетившимся слугам. Ему поднесли кубок воды, и Калар выпил ее большими глотками.
- Полдень? - повторил он, взглянув на хмурое небо.
- Именно так, - ответил Бертелис.
Сонными глазами Калар обвел поляну.
- Снова тренируетесь? - спросил он.
- Да нет, коров доим, - ядовито ответил Бертелис. - Разумеется, я тренируюсь, хотя не знаю, будет от этого толк или нет. Все равно мы не успеем на турнир, если и дальше будем ехать с такой же скоростью.
- До турнира сколько еще, неделя? Полно времени.
- Турнир через два дня, брат, - сказал Бертелис и отвернулся, ворча что-то себе под нос, при этом его лицо выражало явное отвращение.
Калар помрачнел.
- Не поворачивайся спиной ко мне, брат, - прорычал он.
Бертелис снова повернулся к нему.
- Как я могу служить вам, мой лорд Гарамон? - произнес он с издевательским поклоном.
Чувствуя, что глаза всех рыцарей и крестьян вокруг обращены на него, Калар удержался от резкого ответа и лишь пронзил брата злым взглядом.
- Зайди ко мне, - процедил он сквозь зубы, откинув полог палатки и жестом приглашая Бертелиса. - Нужно поговорить с тобой наедине.
Заметив, что рыцари переглянулись, Калар ощутил, как его ярость растет.
- Сворачивайте лагерь, - приказал он. - Мы выезжаем через час.
Калар налил кубок вина и предложил брату. Бертелис отказался - как и ожидал Калар. Вино было одним из лучших экспортных сортов Бордело и стоило целое небольшое состояние. Чтобы оно не пропадало, Калар осушил кубок сам. Подумав немного, он налил себе еще.
- Не смей говорить со мной подобным образом перед нашими кузенами, - сказал Калар. - Наш отец никогда бы не потерпел такого неуважения. Он приказал бы выпороть тебя за такую дерзость.
- Наш отец мертв, - ответил Бертелис. - Ты не спас его, помнишь?
Кровь отхлынула от лица Калара. Менее шести месяцев прошли с того страшного дня, когда лорд Лютьер был убит чудовищным порождением Хаоса. Орды зверолюдов напали на замок Гарамон, и Калар вместе с отрядом верных рыцарей под командованием прославленного рыцаря Грааля Реола поспешил на помощь. Но даже пройдя магическим путем, которым провела отряд его сестра Анара, фрейлина Владычицы, и преодолев сотни миль за одно мгновение, Калар не успел спасти своего отца.
Но истинный ужас был в другом. Во-первых, лорд Лютьер уже умирал, его тело увядало под действием медленного яда, которым отравила его леди Элизабет из Карлемона, возлюбленная Калара. Во-вторых, убийца Лютьера, чудовищное создание, которое не было ни зверем, ни человеком, являлось никем иным, как сыном самого кастеляна, одержимым желанием убить отца. Та же кровь текла и жилах Калара, и ужас и отвращение от этого страшного знания преследовали его в кошмарах. ''Порченая кровь''.
Калар знал, что об этом шептались рыцари за его спиной, и все же не приказывал им замолчать. Он боялся, что это может быть правдой.
- Думаешь, он остался бы жив, если бы ты там был? - спросил Калар со странным взглядом.
- Кто знает, - ответил Бертелис.
- Может быть, ты и смог бы спасти его, - признал Калар. - Но тебя там не было. Твои раны полностью исцелились только сейчас.
- Как я сказал, кто знает…
Калар посмотрел в обвиняющие глаза своего брата, увидев кипевший в них гнев, и вздохнул. Взяв кубок с вином, он сел на диван.
- Что с тобой происходит? - спросил он, не глядя на Бертелиса. - Откуда вся эта злоба? Из-за смерти отца? Из-за меня?
Руки Бертелиса сжались в кулаки.
- Что со мной происходит? Посмотри на себя. Ты месяцами бываешь пьян, пренебрегаешь своими обязанностями кастеляна… Ты даже не знаешь, какой сейчас день.
- Я не хотел смерти отца, - огрызнулся Калар. - И не просил для себя титула лорда Гарамона.
Он посмотрел на брата.
- Так все из-за этого? Ты хочешь быть лордом Гарамона, Бертелис? Я откажусь от титула. Не хочу брать на себя такую ответственность. Бери ее сам, если хочешь.
- Я не этого хочу, и ты это знаешь, - ответил Бертелис.
- Думаю, твоя мать была бы очень недовольна, если бы услышала это, - сказал Калар.
- Моя мать здесь ни при чем, - прорычал Бертелис.
- Я думал, ты будешь последним человеком, который станет читать мне нотации, - сказал Калар, сделав еще глоток вина. - Раньше ты был другим. А сейчас все эти дни ты только и делаешь, что тренируешься. Ты никогда не был таким… одержимым.
- Если бы я уделял больше внимания Гюнтеру… - вдруг произнес Бертелис.
На секунду воцарилось молчание.
- Ты изменился, брат, - сказал наконец Калар.
- Да, изменился, - кивнул Бертелис. - Возможно, настала пора измениться и тебе.
Калар поставил кубок на столик и закрыл лицо руками. Его младший брат всегда был его лучшим другом, и Калар думал, что всегда сможет положиться на Бертелиса. Почему же все так обернулось?
Все изменилось со смертью их отца. Весь мир Калара разлетелся вдребезги. Он оказался братом чудовища-мутанта. Его возлюбленная была изобличена как отравительница, покушавшаяся на жизнь его отца. Были покушения и на жизнь самого Калара, и он обвинил в них - несправедливо, судя по всему - свою мачеху леди Кэлисс, мать Бертелиса. И наконец, унаследовав звание кастеляна, он оказался облечен большой властью и большой ответственностью, к которой совсем не был готов.
Вернувшись мыслями к настоящему, Калар тяжело вздохнул.
- Ты прав, брат, - сказал он. - И прости, что упомянул леди Кэлисс.
Калару было отчасти жаль брата, так как он знал, что леди Кэлисс при каждом удобном случае изливает свой яд в уши Бертелиса.
Бертелис скрестил руки на груди и переступил с ноги на ногу.
- На твоих плечах тяжкий груз, брат, - сказал он. - Я тебе не завидую.
Калар улыбнулся, хотя его глаза были пусты.
- Правда, до турнира осталось два дня?
- Так и есть, - сказал Бертелис.
Калар выругался.
- Значит, уже две недели как мы уехали из Гарамона, - сказал он, покачав головой. - Фолькар меня убьет.
Мать Бертелиса, гордая и высокомерная леди Кэлисс, несмотря на возраст, была по-прежнему удивительно красивой женщиной, и, смеясь, словно сбрасывала прожитые годы.
В молодости Кэлисс была прославленной красавицей, и до того, как она вышла за лорда Лютьера из Гарамона, за ее руку соперничали два десятка рыцарей со всей Бретонии. Изысканная и надменная, она отдыхала на бархатном шезлонге в своих покоях в замке Гарамон, ее прозрачное шелковое платье словно волнами струилось вокруг ее тела.
- Это ты пытался убить его, - тихо произнесла она, ее глаза блеснули жестоким весельем. - Я знала.
Фолькар, гофмейстер замка Гарамон, стоял в дверях, высокий и худой, похожий на стервятника, ожидающего, когда его добыча умрет. Лицо его было вытянутым и суровым, изборожденным глубокими морщинами, с крючковатым носом, и выражение его было такое, что казалось, будто Фолькар съел лимон.
- Пожалуйста, говорите потише, - сказал он.
- О, успокойся, - ответила леди Кэлисс, небрежено махнув рукой, пальцы которой были украшены тяжелыми кольцами. - Я отослала всех слуг, так что мы можем говорить свободно.
Более шести десятилетий Фолькар служил роду Гарамон, железной рукой управляя повседневными делами замка и прочих владений. Он был настоящим ужасом для слуг, суровым и требовательным управляющим, но его уважали, ибо даже в столь немолодом возрасте он не обленился и не бездельничал, выполняя больше работы, чем любой из подчиненных ему слуг.
Всю свою жизнь целиком и полностью Фолькар посвящал роду Гарамон и их замку, и в верности его сомневаться не приходилось. Вот почему леди Кэлисс была так удивлена - и обрадована - догадавшись наконец, что это Фолькар пытался организовать убийство Калара в походе в Бордело прошлой осенью.
Фолькар посмотрел на нее, даже не пытаясь скрыть презрение, хотя ей давно уже было все равно, что думает о ней старый гофмейстер.
- Это был Танбурк, да? - спросила Кэлисс. - Это его ты вынудил выполнять за тебя грязную работу?
- Ваш любовник? - презрительно процедил Фолькар.
Кэлисс непонимающе уставилась на него.
- Да, я знал, что вы изменяете лорду Лютьеру, - сказал Фолькар. - Ваши измены начались вскоре после того, как родился Бертелис, если я не ошибаюсь?
- Так вот как ты его заставил? Ты шантажировал его, угрожая рассказать Лютьеру о его… связи со мной, если Танбурк не сделает то, чего ты хотел?
- Что-то вроде того, - кивнул Фолькар.
- Но если ты знал о моей неверности все эти двадцать лет, почему так и не рассказал моему мужу?
- Я верный слуга рода Гарамон, - холодно сказал Фолькар. - И не сделал бы ничего, способного навлечь бесчестье на моего лорда.
Кэлисс рассмеялась. Смех ее был холоден, но в нем звучало неподдельное веселье.
- Но ты готов был организовать убийство сына твоего лорда, - сказала она. - Довольно странная у тебя верность, мой дорогой гофмейстер.
- Леди Иветта из Бордело была осквернена, - презрительно произнес Фолькар. - Она была запятнана скверной Хаоса. Она заворожила лорда Лютьера, затуманив его разум.
Лицо леди Кэлисс застыло. Она всегда чувствовала себя так, словно находилась в тени первой жены Лютьера. Всегда ей казалось, что ее муж постоянно сравнивает ее с покойной первой женой. Лютьер не позволял говорить об Иветте ни единого дурного слова в своем присутствии, и Кэлисс всю свою жизнь с Лютьером была вынуждена терпеть, что портрет Иветты висел в большом зале замка.
- У нее часто бывали припадки, - продолжал Фолькар. - Она падала на землю, ее руки и ноги тряслись, изо рта лилась пена… Всем, кроме лорда Лютьера, было ясно, что она… нечиста. Когда она родила Калара, сначала казалось, что все нормально. В нем не было очевидной скверны, и я молился Владычице, чтобы его кровь была чистой. Все было прекрасно, и даже припадки стали случаться с Иветтой реже. Когда она снова забеременела, лорд Лютьер был счастлив. Она родила дочь, Анару. Воистину, больше никогда я не видел моего господина таким счастливым.
На лице Кэлисс отразилось негодование, но Фолькар продолжал, увлекшись воспоминаниями.
- Однако это счастье было недолгим. Няньки боялись брать младенца на руки. Анаре было лишь несколько недель, но они говорили, что слышат голос ребенка в голове. Было в Анаре что-то… ужасно неправильное, и спустя несколько лет стало ясно, что она унаследовала проклятье своей матери. Она была ненормальной, затронутой магией. Она могла обнять котенка, и плакала, когда его сердце перестало биться. Однажды она погладила одну из собак лорда Лютьера, и глаза собаки начали кровоточить. Как ни плакала Анара, не прошло и дня, как собака умерла. Девчонка видела события, которые еще не произошли. Она слышала мысли людей. Ее все ненавидели, и, что еще хуже, она чувствовала эту ненависть в их сердцах. И когда Фея-Чародейка забрала ее, все при дворе кастеляна вздохнули с облегчением.
Леди Кэлисс вздрогнула. Анара выросла и была теперь святой фрейлиной Владычицы, и их недолгая встреча испугала Кэлисс до ужаса.
- Но худшее было еще впереди, и оказалось, что кровь Иветты воистину проклята. Она снова забеременела, но на этот раз беременность была очень трудной. Иветта поехала в Бордело, чтобы быть рядом со своей матерью, когда начнутся роды… А роды были долгими и мучительными. Иветта родила чудовище. Я не буду описывать его, вы видели это ужасное существо своими глазами. Я проклинаю тот день, когда ему было позволено жить. От ужаса и позора Иветта покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна.
- Если бы она набралась смелости сделать это на десять лет раньше, - вздохнула Кэлисс, - то, вероятно, избавила бы нас от всех ужасов, связанных с ее отвратительным потомством. Но какое отношение к нашим делам имеет этот мрачный экскурс в историю рода Гарамон?
- Калар может казаться чистым и неоскверненным, но в его жилах течет та же кровь, что в жилах его ненормальной сестры и мутанта брата. По линии своей матери Иветты он запятнан скверной. Род Гарамон для меня дороже, чем моя жизнь, и я не намерен допустить, чтобы благородная династия выродилась в нечто ужасное. Кто может поручиться, что сын Калара не окажется чудовищным подобием зверолюда? Нет, я не допущу ни единого шанса такого позора. Поэтому, ради блага рода Гарамон, Калар должен умереть.
На лице Кэлисс отразилось отвращение. Она не могла отрицать ни логику Фолькара, ни даже его извращенную верность. Желание ее самой было куда проще: она лишь хотела, чтобы ее родной сын, а не пасынок, унаследовал титул кастеляна Гарамона.
- Похоже, что тут наши намерения совпадают, - сказала Кэлисс. - Мы оба хотим, чтобы кастеляном стал Бертелис.
- Похоже, что так, - неохотно согласился Фолькар.
- Тогда что ты предлагаешь нам предпринять?
- Меры уже предприняты, леди Кэлисс, - сказал Фолькар.
- Ах вот как, - кивнула Кэлисс. - Меньшего не следовало и ожидать. Ты действуешь наверняка, не так ли, Фолькар?
- Стараюсь, леди, - ястребиные глаза Фолькара блеснули. - А сейчас, если это все, я вернусь к своим обязанностям.
- Хорошо, - кивнула Кэлисс, ленивым жестом отпуская его.
Худой как трость гофмейстер едва слышно исчез во тьме.
Кэлисс взяла с блюда тяжелую кроваво-красную виноградину и засунула ее в рот.
- Да, очень хорошо, - прошептала она.
== '''ГЛАВА 3''' ==
Крестьяне сбились вместе за каменной оградой виноградника, пытаясь укрыться от ветра и дождя и сохранить хоть немного тепла. Их было почти два десятка, и хотя они пытались развести костер, щепки были мокрыми и никак не загорались. Наконец крестьяне прекратили бесполезные попытки и теперь лишь дрожали под мокрыми одеялами, каждый из них погрузился в свои мрачные мысли.
Их осталось немного; последние пилигримы живого святого, прославленного рыцаря Грааля Реола из Кенелля.
Когда-то они следовали за своим славным кумиром, куда бы он ни направился, и по пути восхваляли его подвиги всем, кто готов был слушать. Они гордились одним тем, что пребывают рядом с ним, в тени его величия, и с готовностью выполняли все повседневные дела, надеясь заслужить его благосклонность: собирали дрова для его костра, доставляли ему свежую дичь, старательно чистили его сапоги, когда он оставлял их перед своей палаткой.
Они поклонялись земле, по которой ступал Реол - буквально - ибо всем было ясно, что с ним пребывает благословение Владычицы. Он пил из святого Грааля богини, и могущество Владычицы снизошло на него. Рыцарь Грааля был самым святым, самым благочестивым паладином во всей Бретонии, и будучи близко к нему, пилигримы надеялись разделить хотя бы частицу его благословенной славы.
Они не видели своего кумира уже почти полгода. Они сопровождали его в Бордело, сражаться с мерзкими орками и зверолюдами. Более сорока пилигримов пали в этих битвах, но они пожертвовали жизнью с радостью, надеясь, что хотя бы после смерти будут замечены святым героем. Однако, когда победа была одержана, рыцарь Грааля вошел в священную рощу Владычицы и не вышел оттуда. В мгновение ока он перенесся через всю Бретонию, оставив своих пилигримов покинутыми и отчаявшимися.
Они сразу же направились на его поиски. Им пришлось преодолеть сотни миль, и они ловили каждый слух о нем. Их выгоняли из деревень, забрасывали камнями, а несколько их товарищей оказались на виселице за нарушение границ владений лорда Бордело. Они добрались до Бастони, потому что им сказали, что рыцарь Грааля отправился туда, но в Бастони они узнали, что он поехал на север, в Гизоро.
Пилигримам приходилось добывать еду где только возможно, и еще несколько из них были повешены, когда их поймали на браконьерстве во владениях одной знатной леди в Гизоро. В действительности было удачей, что хоть кому-то из них удалось избежать виселицы. Они вернулись в Бастонь, лишь на день опоздав догнать рыцаря Грааля, но неделю спустя снова потеряли его след. Когда они пытались укрыться в пещере, двоих из них убил медведь, а несколько дней назад еще один пилигрим умер от голода. Они раздели труп и оставили его в канаве, натянув его жалкую одежду на себя в попытке спастись от холода. Приближалась зима, и их бедственное положение становилось все хуже. Сейчас они были в центральной Бастони, и не знали, куда теперь надо идти, чтобы найти своего господина и повелителя.
Однако, все еще исполненные веры, что они найдут живого святого, пилигримы продолжали таскать с собой разнообразные «священные реликвии»: изорванную туфлю, которую носил Реол; фляжку из тыквы, из которой он когда-то пил; кость со сгнившими остатками мяса, которую он когда-то обглодал и выбросил, и множество других подобных «реликвий».
Несколько пилигримов несли обрывки ярко-синей ткани, расшитой серебром. Это были остатки старых кафтанов, табардов и плащей Реола. На наиболее почитаемом из этих кусков ткани был большой фрагмент священного герба Реола - серебряного единорога на синем поле. Этот кусок гордо носил на груди Клод, самозваный глава пилигримов, горбун с перекошенным лицом.
Мошенник, убийца и вор, Клод путем лжи и угроз занял место во главе группы пилигримов, отнюдь не из чувства веры и верности лорду Реолу, но исключительно по эгоистическим причинам. Став «аббатом» этого сборища оборванцев, он получал лучшее из еды и вещей, которые им удавалось найти, да и ему просто нравилось приказывать другим. Сначала он присоединился к пилигримам лишь пытаясь избежать карающей руки бретонского правосудия. Клод был одним из нескольких крестьян, которых наняли убить некоего дворянина. Попытка убийства молодого рыцаря - Калара из Гарамона - закончилась провалом, и всех замешанных в этом крестьян поймали, подвергли пыткам и повесили. Только Клоду удалось скрыться от стражников.
Сейчас одна из пилигримов, толстая женщина, вся покрытая грязью, выбривала макушку Клода, высунув язык от усердия. Из-за пазухи «аббата» вылезла крыса, подергивая усами. Женщина на мгновение отвлеклась, ее рука соскользнула и срезала клок кожи со скальпа ржавым ножом.
- Глупая баба, - прорычал Клод, повернувшись и ударив ее в лицо мясистым кулаком. Она с криком упала на спину, закрывая лицо от новых ударов. Клод, прикоснувшись к своей голове, поморщился, когда его пальцы испачкались в крови. На выбритой макушке еще оставалось несколько клочьев волос, но Клод решил, что не желает, чтобы эта баба сегодня снова подходила к нему с ножом.
Несколько пилигримов, облизываясь, пристально смотрели на его крысу, и Клод затолкал своего питомца обратно за пазуху, свирепо воззрившись на спутников.
- Даже не думайте его сожрать, - проворчал он. - Сперва вам придется слопать друг друга.
- Святой лорд Реол пошлет пропитание в руки наши, - провыл беззубый пилигрим, его глаза сияли страстью и верой.
- Скорей бы уж, - буркнул Клод.
Один из крестьян встал, чтобы потянуться и размять спину. Секунду он смотрел сквозь пелену дождя на грязную дорогу по другую сторону низкой каменной стены, за которой и прятались пилигримы. Вдруг его глаза удивленно расширились, и он снова нырнул за стену.
- Кто-то идет! - сказал он громким шепотом.
Пилигримы еще больше съежились под своими грязными одеялами, тщетно пытаясь укрыться за ними.
- Кто? - спросил Клод.
- Не знаю, - пришел ответ.
- Это стража?
- Да не знаю! - раздраженно воскликнул пилигрим.
- Тихо ты!
- Не знаю, - повторил крестьянин тише.
- Ну так узнай, - угрожающе прошептал Клод, сжимая в руках тяжелую шипастую дубину.
Пилигрим повернулся и осторожно выглянул из-за стены. Секунду он вглядывался, потом присел обратно.
- Это женщина, - сказал он. - Леди.
- Леди? - изумленно нахмурился Клод. Он повернулся, неуклюже шаркая, подошел к стене и с любопытством выглянул за нее.
Женщина, опустив голову под дождем, шла по дороге, направляясь к ним. Она была одета в длинное лиловое платье, которое, насквозь промокнув, прилипло к ее телу. Хотя шлейф платья был изорван и волочился по грязи, оно явно было сделано из дорогой ткани. Клод подумал о кольцах, которые эта леди, несомненно носила на пальцах, о серьгах в ее ушах, и прикинув, сколько можно запросить за ее волосы, облизнулся.
Он быстро осмотрел местность вокруг, ибо какая знатная леди стала бы ходить по дорогам одна, особенно в такую погоду? Как Клод ни вглядывался, он не видел ни сопровождавших ее стражников, ни рыцарей, ни слуг.
- Похоже, что святой Реол действительно послал нам пропитание, - сказал он с кривой ухмылкой.
Другие пилигримы тоже выглянули за стену.
- Думаешь, у нее есть с собой еда? - спросила толстая женщина.
- Думаю, что за одно ее платье мы выручим столько, что будем сыты целый год, - ответил Клод, не отрывая глаз от ценной добычи.
- Но… она леди! - воскликнул тощий, словно палка, пилигрим с исхудалым лицом.
- Нас же всех повесят, если мы просто посмотрим на нее непочтительно, - добавил другой.
- Вокруг никого нет, и никто не увидит, что случилось, - сказал Клод. - И кроме того, если у нас не будет еды, как мы сможем служить нашему господину Реолу? От мертвецов толку немного.
- Но… она леди! - повторил тощий пилигрим.
Клод, отвернувшись от идущей по дороге женщины, сурово посмотрел на говорившего.
- Много ли ты знаешь благородных леди, которые ходят по дорогам в одиночку и пешком? Наверняка она просто шлюха, распутница. Возможно, поэтому лорд Реол послал ее нам - Бретония станет лучше без нее.
- Клод, ты правда думаешь, что лорд Реол хочет, чтобы мы ограбили ее? - спросил тощий, изумленно выпучив глаза.
Горбун с важностью кивнул.
- Я думаю, что наш долг, как пилигримов святого лорда Реола, поступить именно так.
В действительности Клоду было плевать, что может хотеть от него Реол. Горбун заботился только о собственной шкуре. Убийство знатной леди не беспокоило его ни в малейшей степени, если можно было избежать наказания. Он совершал и худшее.
Снова выглянув за стену, он увидел, что женщина уже не более чем в двадцати шагах. Она должна была пройти близко к стене. Ее темные намокшие волосы были распущены и закрывали ее лицо. Жестом приказав соблюдать тишину, Клод указал трем из своих спутников проползти дальше вдоль стены. Они при этом произвели такой шум, что Клод скрипнул зубами от злости, но, снова выглянув за стену, он увидел, что женщина подходит ближе, казалось, не подозревая об опасности.
Когда она была лишь в нескольких ярдах, Клод вскочил на ноги.
- Давай! - закричал он, и не без усилий перебрался через стену. Его косолапая нога зацепилась за верх ограды, и горбун упал лицом вниз. Но он быстро вскочил и бросился на дорогу, размахивая шипастой дубиной и со свирепой ухмылкой глядя на молодую женщину, которая остановилась, как только он выскочил из-за стены. Если бы не его жестокие намерения, вид Клода мог показаться весьма комичным.
Трое пилигримов выскочили на дорогу за спиной женщины, размахивая сломанными мечами, ножами и дубинками. Остальные спутники Клода вышли на дорогу вслед за ним, их присутствие рядом вселяло в него уверенность.
Их жертва оказалась молодой девушкой, не старше двадцати лет. Если бы она была простолюдинкой, то родила бы к этому возрасту уже с полдюжины детей, и ее спина была бы сгорблена от тяжелой работы в поле, но это явно была знатная леди. Ей не нужно было работать, ее спина была прямой, кожа безупречно белой как алебастр, и Клод с усмешкой заметил, что на ее пальцах блестит серебро.
- Не двигайтесь, юная леди, и вам не причинят вреда, - солгал он, сжимая рукоять дубины.
Клод начал подходить к ней, медленно, будто чтобы не испугать ее. Другие пилигримы тоже начали молча приближаться, окружая девушку, словно собаки, загнавшие кролика.
Однако молодая леди, похоже, не собиралась бежать. Более того, она ни в малейшей степени не проявляла никаких признаков страха, что показалось Клоду странным. Кролики так себя не ведут. Горбун снова осмотрелся, пытаясь заметить, нет ли поблизости стражников. Но дорога была пуста. Тут Клод заметил, что губы девушки шевелятся, словно она что-то шепчет.
- Хватай ее! - закричал он, перехватив дубину обеими руками, намереваясь размозжить голову жертве и завершить дело.
- Думаю, нет, - вдруг сказала девушка. Было в ее голосе что-то странное, заставившее пилигримов остановиться.
Клод увидел один ее глаз, смотревший из-под намокших прядей черных волос. Горбуну показалось, что он видит какие-то движущиеся тени, но он не мог оторвать глаз от внушавшего ужас взгляда девушки. В этом взгляде таилось нечестивое могущество, которое не дано было понять простым смертным. В этих ужасных черных глазах Клод увидел древнюю душу, давно погрузившуюся во тьму.
Слишком поздно осознал он свою ошибку. Это не была беззащитная девушка. Это было нечто совершенно иное, нечто древнее - и злое.
Губы девушки продолжали двигаться, что-то едва слышно шепча.
Тени вокруг пришли в движение со зловещей целеустремленностью. Клод почувствовал леденящий холод, когда одна из теней проскользнула рядом, и пилигрим, стоявший позади него, беззвучно рухнул в грязь, кровь хлынула из его глаз, ушей и носа.
Тени приблизились к нему, и Клод понял, что настал его конец. Он слышал, как тени шепчут, слышал их безумные неразличимые голоса, наполненные ненавистью и неутолимым голодом.
- Подождите, - вдруг сказала девушка, от ее голоса по коже Клода побежали мурашки. Тени замерли, злобно шипя.
Клод тупо смотрел на колдунью, выпучив глаза от ужаса. На ее лице под мокрыми растрепанными волосами появилась улыбка. И улыбка эта не была приятной.
- Ты готов послужить мне, не так ли?
Клод рухнул перед ней ниц лицом в грязь
<nowiki>***</nowiki>
Серебристая луна Маннслиб была уже высоко в небе, когда Калар и его спутники наконец преодолели подъем и увидели перед собой лагерь рыцарей, собравшихся на турнир. Приближалась зима, и ночь была очень холодной, но смех и музыка в лагере, и запах жарившихся оленей и кабанов поднял настроение усталых бастонцев.
Прошлым вечером они выехали за пределы Артуа и оказались во владениях герцогства Леонуа на северо-западном побережье Бретонии. Они ехали всю ночь, лишь на пару часов остановившись отдохнуть. Прошлой ночью было то же самое, и все они были усталыми и измученными. Но они приехали вовремя - турнир должен был начаться на следующее утро на рассвете.
Король и герцоги поощряли турниры в относительно мирное время как средство поддерживать рыцарей Бретонии в боевой готовности и оттачивать их навыки. Южные владения герцогств Каркассон и Брионн были тогда охвачены войной - их осаждали орды крысолюдов, появившиеся из-под Убежищ. А север Кенелля подвергался кровавым набегам кланов огров, спускавшихся с гор Оркала. В большей же части Бретонии в то время не было настолько значительных войн, чтобы призвать к оружию рыцарей из Л’Ангвиля, Леонуа и Артуа, поэтому в этих герцогствах и был устроен турнир.
Многие рыцари прибыли еще неделю назад или даже больше, или по крайней мере, послали вперед своих слуг, чтобы те заняли лучшие места для палаток. Хотя за это время произошло уже много отдельных поединков и ночных пиров, все собравшиеся ждали завтрашнего дня. Завтра должна была начаться основная часть турнира, и, судя по множеству шатров и палаток, поставленных в долине, турнир намечался с внушительным размахом.
Калар и его свита подъехали к шумному лагерю, оглядывая флажки на палатках в поисках гербов друзей и родственников. Большинство присутствовавших здесь рыцарей были из Леонуа, Артуа или Л’Ангвиля - место для турнира специально было выбрано там, где сходились границы всех трех герцогств. Но были видны и гербы участников из более отдаленных земель: Гизоро, Курони, Бордело и Монфора. Был даже один рыцарь из охваченного войной далекого Каркассона.
- Вот, - сказал Бертелис, заметив то, что они искали: флажки с гербами других рыцарей из Бастони.
Калар и его свита повернули коней к бастонским шатрам, а слугам кастелян приказал ехать вперед и найти подходящее место для установки палаток. Крестьяне были измучены, у них не было даже того небольшого отдыха, которым воспользовались в пути рыцари - в это время крестьянам пришлось готовить еду для своих господ и заботиться об их конях, но они знали, что лучше не жаловаться. Безропотно они погоняли своих тяжелых упряжных лошадей, нагруженных палатками, продуктами, сундуками с одеждой и всем прочим, что могло понадобиться их господам, чтобы сделать жизнь вдали от дома более удобной.
- Монкадас, - радостно сказал Бертелис, привстав в седле, чтобы лучше разглядеть флажок с гербом.
Калар тоже увидел герб бастонского барона и улыбнулся. Они с братом сражались под командованием барона полгода назад в походе в Бордело. Тогда Калар и Бертелис вместе с другими бастонскими рыцарями отправились на защиту герцогства Бордело от нашествия огромной армии зеленокожих. Бретонцы одержали победу, но вскоре им пришлось сражаться с еще более опасным врагом - зверолюдами. В то кровавое время барон Монкадас произвел огромное впечатление на братьев. Свирепый как медведь и почти такой же волосатый, Монкадас заслужил глубокое уважение и восхищение молодых рыцарей.
Улыбка сошла с лица Калара, когда он разглядел палатку рядом с шатром барона. Палатка была белой, и над ней развевался флажок с кроваво-красным драконом.
- Похоже, и эта крыса сюда приползла, - процедил Бертелис.
- Малорик, - Калар сплюнул.
Кровная вражда между родами Гарамон и Сангасс длилась уже многие поколения. Малорик, молодой граф и наследник рода Сангасс, был на три года старше Калара, и с самого рождения являлся его врагом и соперником. Калар и Малорик в Бордело сражались на одной стороне, но от этого их вражда не стала меньше, и результатом ее стало смертельное ранение Гюнтера. Несмотря на помощь Малорика в защите замка Гарамон от орды ужасных зверолюдов, ненависть между наследниками двух родов оставалась сильна. На самом деле она стала еще больше после того, как Калар унаследовал титул кастеляна. Малорик своими глазами видел чудовищное существо, которое было братом Калара, и, конечно, рассказал своим друзьям и союзникам о позоре рода Гарамон.
- Может быть, завтра на турнире я надеру ему задницу, - проворчал Бертелис.
- Надеюсь, что один из нас это сделает, - кивнул Калар.
- Пойдем, - сказал Тассило. - Сегодня ночь веселья! Танцы, выпивка и симпатичные мордашки.
- Мордашки ерунда, - сказал Бальдемунд. - Мне интереснее, что у них еще симпатичного.
В центре лагеря были установлены длинные столы, за которыми сидели пирующие рыцари, вокруг них раскинулись просторные шатры. Из этих огромных палаток доносился шум веселья - и звон мечей.
- Похоже, мы не опоздали поучаствовать в дуэлях, - сказал Бертелис. - Зайдем, брат?
- Ты иди, - ответил Калар. - Я постараюсь найти Монкадаса. Мы же не видели его с тех пор как…
Он не договорил. Бертелис понял, о чем речь.
Повернувшись в седле, Калар бросил золотую монету Тассило, который ловко поймал ее.
- Если дуэли еще идут, поставь на моего брата, - велел Калар.
Его кузен кивнул.
- Может быть, я и сам поучаствую, - добавил Тассило с улыбкой.
Калар бросил ему еще одну золотую монету.
- А эту поставь на своего соперника, - сказал он, улыбнувшись.
Пока Бертелис и Тассило в сопровождении четырех крестьян, исполнявших обязанности оруженосцев, пошли к самому большому из шатров, Калар и остальные его спутники сошли с коней, передав поводья ожидавшим слугам.
- Проследите, чтобы кони были почищены, накормлены и напоены, - приказал Калар, даже не глядя на крестьян, к которым обращался. - Ночь холодная, и пусть их укроют хорошенько.
- Теперь пойдем искать Монкадаса, - сказал он.
Тут его нос учуял аппетитные ароматы: запах жарящегося мяса, тушеного лука и чесночного соуса. В животе громко заурчало.
- Но сначала, - добавил Калар, - давайте поедим.
Бретонским дворянам нечасто приходится испытывать голод, и трое рыцарей глотали слюну, проходя к столам сквозь толпу.
- Гарамон! - вдруг раздался громкий бас, и Калар, оторвав взгляд от стоявших перед ним фаршированных перепелок и оленины, увидел мощную фигуру барона Монкадаса. Барон был ростом ниже Калара, но чего ему не хватало в высоту, он восполнял шириной. Его левую глазницу закрывала повязка с геральдической лилией, и всю левую половину лица покрывали красные шрамы. В густой бороде сияла широкая улыбка, и когда Калар встал, барон заключил его в медвежьи объятия.
- Рад тебя видеть, мой мальчик, - сказал Монкадас, крепко хлопнув Калара по плечу. Судя по красноватому цвету носа, барон успел воздать должное подававшимся винам.
- И я рад вас видеть, барон, - ответил Калар. - Вы знаете моих кузенов?
Двое рыцарей поклонились барону, он кивнул им в ответ и снова повернулся к Калару.
- Значит, ты уже владетельный рыцарь, а? И кастелян, не меньше!
- Если бы не вы, я бы погиб в своем первом бою, - сказал Калар.
- Не говори глупостей, мальчик мой, - проворчал барон, хотя Калар заметил, что его слова польстили Монкадасу.
С помрачневшим лицом барон тихо добавил:
- Прискорбно было услышать о смерти твоего отца. Лютьер был хорошим человеком. Я сожалею о твоей потере.
Калар кивнул и, улыбнувшись, поблагодарил.
Монкадас шагнул назад, критическим взглядом окинув молодого лорда Гарамона.
- Ты выглядишь не лучшим образом, парень, - сказал барон. - Чем Фолькар тебя кормит?
- Сплю плохо, - признался Калар.
Монкадас задумчиво посмотрел на него.
- Когда ты становишься главой такого знатного рода, сразу столько всего на тебя сваливается, - негромко сказал он. - Не удивительно, что сначала чувствуешь себя не в своей тарелке.
- Это по мне так заметно? - спросил Калар.
- У тебя неглупая голова на плечах. Ты справишься, - сказал барон.
- Если бы это было так просто, - вздохнул Калар.
- Конечно, это не так просто, но не надо слишком все усложнять. Ты еще не привык к своему новому положению. Ты будешь совершать ошибки, но кто их не делает? Учись на них и не слишком задумывайся о прошлом.
- Постараюсь, барон, - сказал Калар. Несмотря ни на что, он почувствовал, что настроение его улучшилось - впервые за эти месяцы.
- В последнее время судьба не была благосклонна к тебе, парень. Видит Владычица, это правда. Но то, что ты сделаешь в таких условиях, и приведет к твоему становлению как главы рода Гарамон, - сказал Монкадас с необычайной серьезностью. - Или к твоему падению. Теперь все зависит от тебя. Но не забывай, что у тебя есть друзья и союзники.
- Я очень ценю это, барон, - сказал Калар.
Он увидел, как сквозь толпу к ним подходит красивая юная леди. Ее вел за руку мальчик не старше шести лет, облаченный в изысканный миниатюрный комплект доспехов. Увидев их, Монкадас улыбнулся, его прежняя серьезность исчезла.
- Что тебе нужно, так это жена, - пробасил он. - Если ты считаешь, что управлять владениями тяжело, женись, и это позволит тебе переосмыслить твой взгляд на бремя власти. И кстати, позволь представить тебе младшую дочь моей сестры, леди Жозефину.
- Дядя! - юная леди раздраженно покачала головой. После этого она сделала реверанс, оценивающе взглянув на Калара, прежде чем опустить глаза, как положено благовоспитанной леди.
- Леди Жозефина, - Калар поклонился.
- Лорд Калар, - сказала Жозефина улыбнувшись. - Позвольте представить вам вашего троюродного племянника, молодого сэра Орландо из Бордело.
Калар изумленно посмотрел на мальчика и вопросительно взглянул на Монкадаса.
- Юный Орландо - сын племянницы твоей матери, Калар, - сказал барон. - Они близкие друзья моего рода. В конце концов, это я представил твою мать твоему отцу.
- Я не знал, - ответил Калар и снова повернулся к мальчику, смотревшему на него с любопытством.
Калар опустился на одно колено, чтобы не смотреть на мальчика сверху вниз.
- Для меня честь познакомиться с вами, сэр Орландо, - серьезно сказал он.
Мальчик церемонно поклонился в ответ, его лицо было серьезным и сосредоточенным. Вдруг он поднял взгляд вверх и изумленно открыл рот.
- Смотрите! - закричал он, указывая в небо.
Со стороны собравшихся дворян послышались удивленные возгласы и крики восхищения. Калар посмотрел в ночное небо, увидев то, что заметил Орландо.
Сквозь облака с неба спускалась стая крылатых лошадей, лунный свет сиял словно серебро на их боках и пернатых крыльях. На их спинах сидели в седлах рыцари в полных доспехах. Грациозными кругами лошади скользили к земле.
- Рыцари на пегасах! - воскликнул Орландо, его голос был преисполнен восхищения.
Один из рыцарей отделился от других, откинувшись в седле, его пегас прижал крылья к телу и заскользил вниз, словно бросившийся на добычу ястреб, с каждой секундой набирая скорость. В последнее мгновение пегас распростер крылья, и десятки дворян невольно пригнулись, когда крылатый конь пронесся прямо над их головами.
Крестьяне бросились прочь с дороги, когда пегас приземлился, ударив в землю подкованными серебром копытами. Крылатый конь замедлил шаг и остановился, встряхнув головой.
Пегас был крупнее любого боевого коня, его рост достигал, вероятно, двадцати ладоней в холке. Эти животные были известны своей агрессивностью, и хотя они выглядели благородными и ангелоподобными, Калар знал, что они опасны и непредсказуемы, и если разозлятся, вполне могут забить человека насмерть своими копытами. Тем не менее, среди бретонского рыцарства пегасы ценились очень высоко. Выращенный с возраста жеребенка пегас был храбрым и верным существом, готовым бесстрашно нести рыцаря в любую схватку.
Говорили, что большие стаи пегасов летают среди горных вершин над многоярусным городом Парравон, но Калар еще не был так далеко на востоке Бретонии, чтобы убедиться, правда ли это. Из этих стай и происходило большинство пегасов, прирученных в Бретонии. Но такие верховые животные были отнюдь не дешевы, и позволить их себе могли лишь самые богатые рыцари во всей Бретонии. Покупка пегаса-жеребенка еще не гарантировала, что зверь привяжется к своему будущему всаднику и примет его, и немногие были готовы рискнуть, вложив деньги в такое приобретение. Никому не хотелось на высоте двухсот футов от земли внезапно обнаружить, что твой крылатый конь тебя невзлюбил. Тогда никакое богатство не спасет.
Рыцарь, сидевший на белоснежном пегасе, носил поверх лат табард красного и серебряного цветов, а доспехи его сверкали так, что глазам было больно. Табард на груди был украшен геральдическим изображением серебряного пегаса. Когда внимание всех собравшихся обратилось к нему, рыцарь театральным жестом сорвал шлем с головы. Вьющиеся светлые волосы рассыпались по его плечам, и улыбнувшись зрителям победоносной улыбкой, рыцарь соскочил с седла.
Сразу же раздались аплодисменты и возгласы восхищения. Рыцарь, наслаждавшийся всеобщим вниманием, изящно поклонился.
Глаза Жозефины загорелись, когда она устремила взгляд на этого франтоватого рыцаря.
Калар мгновенно невзлюбил его.
- Кто это? - спросил он равнодушным голосом.
Рыцарь был раздражающе красив, и его мгновенно окружила кучка угодничающих поклонников и мужского и женского пола. Он обменялся парой слов с несколькими дворянами, поклонился лордам и поцеловал ручки полудюжине наиболее красивых и знатных леди.
- Лодетэр, - ответил барон Монкадас. - Возлюбленный Парравона. Что бы о нем ни говорили, но он чертовски хороший боец.
Пегаса уже увели. Лодетэр, благоухая дорогими духами, прошел мимо Калара и Монкадаса, едва взглянув на них. Он гордо носил повязанный на плече золотой кушак, означавший лорда турнира, выигравшего эту престижную награду ранее днем.
Увидев леди Жозефину, Лодетэр театральным оценивающим взглядом посмотрел на нее и изобразил на лице восхищение.
- Такой красоте, несомненно, позавидовала бы даже богиня, - сказал он, взяв Жозефину за руку. Не отрывая взгляда от глаз Жозефины, Лодетэр поцеловал ей руку. - Я в восхищении, моя леди.
Жозефина сделала реверанс, не обращая внимания на ядовитые взгляды оказавшихся поблизости дам. С дружеской улыбкой Лодетэр проследовал дальше, и Калар оказался зажат в толпе поклонников, спешивших за Возлюбленным Парравона. Когда в толпе стало не так тесно, Калар заметил, что леди Жозефина слегка покраснела.
Его помрачневшее лицо просветлело, когда он увидел, что сквозь толпу проталкивается знакомая фигура.
- Вот, - мрачно буркнул Тассило, протягивая кошелек с монетами. Калар взял свой выигрыш.
- Судя по синякам на лице, выиграл не ты, друг мой? - спросил он.
- Нет, - ответил Тассило, осторожно потрогав щеку. - Но, по крайней мере, ты получил выгоду от моего унижения.
- А Бертелис?
- Дошел до финала. Он как раз участвует в следующем поединке. Его соперником будет рыцарь, который победил меня - Меровех из Арлона.
- Никогда о нем не слышал, - сказал Калар.
- Я тоже, - кивнул Тассило. - Но с клинком он управляется как дьявол.
Внутри шатра вдоль стен были в несколько ярусов установлены сидячие места, на которых сотни дворян с относительным комфортом могли наблюдать за поединками. Они сидели на набитых пухом подушках, и слуги, ходившие между рядами, подносили им кубки с вином и изысканные закуски: заливное из угрей, бычьи языки, печеночный паштет, уши ягуара, перепелиные яйца. Самые богатые и влиятельные лорды и леди занимали отдельные ложи, обитые бархатом и украшенные их родовым гербами.
Калар увидел лорда Ордерика, хозяина турнира, сидевшего в самой большой и роскошной ложе. Очень толстый и чрезвычайно богатый и влиятельный, лорд Ордерик был пьян и явно наслаждался жизнью. На его лице, измазанном кабаньим жиром, появилась шаловливая улыбка, когда он запустил пухлую руку под платье служанки.
- Туда, - указал барон Монкадас. - У меня тут отдельная ложа.
Похожий на медведя бастонский барон шагал сквозь толпу, ведя за руку леди Жозефину. За другую руку ее держал юный Орландо, рассматривавший все вокруг широко открытыми от восхищения глазами. За бароном шел Калар, его взгляд был прикован к стройной талии Жозефины и плавному покачиванию ее бедер под темно-синим шлейфом платья.
Общий вздох сочувствия вырвался у зрителей, когда на огороженной веревками арене в центре шатра широкоплечий рыцарь получил сильный удар в голову, смявший его шлем, украшенный плюмажем. Его соперник благородно отступил в сторону, позволив секундантам выйти вперед и помочь рыцарю снять шлем. Это проявление благородства зрители приветствовали аплодисментами, и рыцарь, нанесший успешный удар, поднял забрало, улыбнулся и отсалютовал зрителям клинком, а его сопернику быстро наложили повязку на кровоточащую голову. Некоторые молодые леди бросили на арену цветы, и покраснели от смущения, отвернувшись и хихикая, когда рыцарь поклонился им.
Монкадас привел своих спутников в свою персональную ложу, и они, заняв места, стали наблюдать за зрелищем. Маленькому Орландо пришлось встать на сиденье, чтобы смотреть через деревянное ограждение.
Секунданты раненого рыцаря ушли с дуэльной арены, и поединок возобновился. Но он быстро закончился, когда нераненый рыцарь поскользнулся на одном из брошенных на арену цветков. Он пошатнулся, и его соперник нанес ему мощный удар в плечо, поваливший его на землю. Когда меч был приставлен к его горлу, упавший рыцарь признал поражение, хотя, судя по лицу, он был вне себя от ярости.
Взревели трубы, и толпа разразилась приветственными криками. Когда двое рыцарей ушли, на арену, танцуя и кувыркаясь, выскочили жонглеры и акробаты, чтобы развлечь зрителей перед следующим поединком. Одна из них, женщина с слоем грима на лице, держала горящий факел, и, выдувая изо рта горючее масло, поджигала его, выпуская в воздух струю ревущего пламени, словно дыхание дракона. Причудливо одетые жонглеры подбрасывали в воздух сушеных лягушек, управляясь с дюжиной или больше за раз. Толпа хохотала при виде глупых лиц лилипутов ростом не больше ребенка, одетых как миниатюрные рыцари и выехавших на арену верхом на свиньях. Эти «рыцари» поскакали вокруг арены, размахивая деревянными мечами и отчаянно держась за своих «скакунов».
Одна из свиней испугалась выдутой струи огня, и с диким визгом бросилась в толпу вместе с цеплявшимся за нее изо всех сил всадником-лилипутом. Еще двое миниатюрных «рыцарей» сошлись в схватке, и один из них деревянным мечом сшиб со спины свиньи другого, что вызвало у толпы новый взрыв хохота.
- Вон он, - сказал Тассило, указав рукой.
Калар увидел, как его брат, стоя на краю арены, потягивается и разминает мышцы. Один из йоменов Гарамона развернул знамя с гербом Бертелиса - серебряным драконом на черно-красном поле. Калар ободряюще крикнул брату, но его голоса не было слышно в шуме толпы.
Еще один «рыцарь»-карлик вылетел из седла, когда его свинья врезалась в одного из жонглеров, вызвав новый смех в толпе. Одна нога всадника запуталась в веревке, служившей поводьями, и свинья потащила его по арене к пущему веселью зрителей и его товарищей. Смех маленького Орландо оказался заразительным, и Калар заметил, что и сам смеется вместе с ним.
Наконец зазвучали трубы, и арену стали освобождать для поединка. Карликов и их свиней увели с помощью жонглеров. Одну свинью был вынужден ловить силач и тащить ее в загон на руках.
- Восемнадцатый поединок! - прокричал толстый глашатай, его голос разнесся по просторному шатру. - Между сэром Бертелисом из Гарамона, герцогства Бастонь и сэром Меровехом из Арлона!
Калар и его спутники закричали, приветствуя Бертелиса, топая ногами и стуча по ограждению.
Бертелис улыбнулся и помахал зрителям, прежде чем надеть шлем. Йомены помогли ему пристегнуть щит к левой руке, и он вышел в центр арены.
Навстречу ему вышел его соперник Меровех. Бертелис был одним из самых высоких рыцарей Гарамона, но Меровех оказался еще выше. Он шагал по арене вальяжной ленивой и в то же время грациозной походкой, говорившей о невероятной самоуверенности. Двигался он так, словно доспехи были его второй кожей.
Эти доспехи были архаичного, старомодного вида - рифленые с зазубренными шипами по краям. На мгновение они напомнили Калару броню Зеленого Рыцаря, продолжавшего преследовать его в снах. Но броня Меровеха все же отличалась, хотя, вероятно, и была изготовлена в ту же давно ушедшую эпоху - или, по крайней мере, по образцу древних доспехов той поры. Мода на доспехи в Бретонии постоянно менялась, вероятно, так же часто, как времена года, и хотя большинство рыцарей посмотрели бы свысока на того, кто не может позволить себе броню по последней моде, в адрес Меровеха не было ни одного едкого комментария или презрительного взгляда.
Его доспехи были из такой темной стали, что казались почти черными. Поверх них Меровех надел табард безупречно белого цвета. У него не было щита, но на поясе он нес пару мечей. Из геральдических изображений на табарде была лишь простая черная лилия - древний символ чистоты и верности.
Геральдическую лилию в том или ином виде носили почти все бретонские дворяне - и лорды, и леди. Была ли она в виде серебряной подвески на шее, или выгравирована на рыцарских латах, или вышита на платье девушки как символ ее чистоты, лилия являлась древним и сакральным символом. Это был священный цветок Бретонии. В древних легендах говорилась, что сотни лилий внезапно расцвели под полной луной, когда Владычица Озера впервые явилась Жилю ле Бретону, в ту давно ушедшую эпоху героев.
Первым рыцарем, получившим честь носить в своем гербе лилию, был Ландуин - лучший из всех святых спутников Жиля. Самый справедливый, искусный и благородный рыцарь из всех когда-либо живших в Старом Свете, Ландуин происходил из Музильона, который был тогда предметом зависти всех соседей. История Ландуина была историей трагедии и предательства, ставшего пятном на репутации и его самого и Музильона, и это пятно так и не было стерто. «Тем, кто вознесся на наибольшую высоту, больнее всего падать», гласят знаменитые строки из «Смерти Жиля ле Бретона», относящиеся к падению Ландуина.
Подавив дрожь при одном воспоминании о проклятом герцогстве Музильон, Калар вернулся мыслями к настоящему.
Шлем Меровеха был изготовлен в подобии ощерившейся пасти дракона. Когда глашатай и секунданты покинули арену, высокий рыцарь любезно отсалютовал Бертелису. Бертелис ответил на приветствие, и оба рыцаря отошли на шаг назад, ожидая сигнала к началу поединка.
- За Гарамон! - взревел Калар, с силой ударив по ограждению.
Трубачи подняли к губам медные трубы с вымпелами и отрывисто затрубили.
Бертелис вынул из ножен меч и выполнил несколько разминочных ударов, рассекая воздух. Меровех достал больший из двух мечей. Необычно красивый клинок был такого размера и веса, что большинству рыцарей пришлось бы держать его двумя руками.
Глашатай поднял руки, дав знак трубам замолчать.
- Начинайте! - закричал он, отойдя подальше.
Калар подался вперед, внимательно наблюдая за начавшимся поединком.
Бертелис первым нанес удар. Шагнув вперед с быстротой атакующей змеи, он взмахнул мечом, целясь в грудь соперника. Его маневрирование было безошибочным, удар превосходно сбалансированным. Но Меровех отразил его с минимальным усилием и тут же сделал ложный выпад.
Двое рыцарей продолжали кружить по арене. Иногда Бертелис, проверяя защиту противника, наносил удар, который Меровех неизменно отражал едва заметным движением руки. Калар видел, что ни тот, ни другой рыцарь еще не сражаются в полную силу.
Бертелис снова атаковал, нанеся удар сверху. Когда клинок Меровеха поднялся, чтобы отразить его, Бертелис повернул руку, направив меч в шею соперника. Это молниеносное изменение направления удара не раз заставало Калара врасплох на тренировках, но Меровех с легкостью уклонился от него.
Снова и снова казалось, что Бертелис вот-вот нанесет успешный удар сопернику, но в последний момент клинок Меровеха неизменно отражал удар Бертелиса, иногда в считанных дюймах. Калар видел, что его брат становится все более раздраженным. В прошлом это могло заставить Бертелиса атаковать со всей яростью и самому открыться для удара, но теперь он научился управлять своими чувствами, используя гнев для того, чтобы добавить силы и точности движениям своего клинка.
Бертелис провел ослепительно быструю серию ударов, атакуя то сверху, то снизу. Когда Меровех, уклоняясь, шагнул в сторону, Бертелис резко повернулся на месте, его клинок мелькнул в воздухе, направляясь к шее соперника. Это был превосходно рассчитанный и выполненный удар. Но в последнее мгновение Меровех уклонился назад, и меч Бертелиса прошел на расстоянии менее дюйма от него.
Шагнув назад, Меровех отсалютовал Бертелису за отлично выполненный удар, и вытащил из ножен второй клинок - короткий меч, который он держал в левой руке, в дополнение к длинному мечу в правой. Вращая обоими мечами, он шагнул навстречу Бертелису.
Два клинка Меровеха двигались так быстро, что казались размытыми дугами, и зрители завороженно застыли в молчании. Бертелис теперь все время отступал, отчаянно отбивая удары, сыпавшиеся на него, казалось, со всех направлений. У него уже не было времени самому перейти в контратаку, и ему требовалось все его умение и вся сосредоточенность чтобы просто отражать удары клинков соперника.
Меровех отбил клинок Бертелиса в сторону своим коротким мечом, а круговым ударом второго меча выбил оружие из руки оппонента. Меч Бертелиса закувыркался в воздухе и вонзился в землю. Движения Меровеха были такими быстрыми, что Калар едва успел увидеть, что произошло. Но он зааплодировал, когда Меровех отступил назад, благородно позволив Бертелису подобрать меч и продолжить бой.
- Он хорош… - неохотно признал Калар.
Отсалютовав друг другу, рыцари возобновили поединок. Но он длился лишь еще несколько мгновений. Бертелис увидел возможность для удара и сделал выпад, целясь в сердце соперника. Лишь с опозданием он понял, что обманный маневр Меровеха завлек его в ловушку.
Меч Бертелиса был снова отбит в сторону, и два клинка Меровеха скрестились между шлемом и кирасой Бертелиса и замерли, коснувшись кольчужного капюшона, защищавшего шею. Если бы Меровех продолжил удар, Калар не сомневался, что голова его брата покатилась бы по арене - настолько идеальным и убийственно точным было исполнение удара.
Зрители в шатре разразились оглушительными аплодисментами. Калар присоединился к ним, качая головой и удивляясь боевому искусству неизвестного рыцаря. Единственным, кто мог соперничать с Меровехом в мастерстве владения клинком, был прославленный рыцарь Грааля Реол.
Меровех снова отсалютовал Бертелису, прежде чем спрятать оба меча в ножны, и снял с себя шлем. Лицо рыцаря из Арлона было белым, словно первый снег. Волосы его тоже были белыми и спускались на плечи прямо, словно клинки.
Бертелис, казалось, был вне себя от ярости из-за поражения, но Меровех, склонившись к нему, говорил какие-то слова, которых в шуме больше никто не слышал.
Герб Бертелиса был убран с плакатов, установленных по обеим сторонам дуэльной арены. Оставались гербы еще восьми рыцарей, в том числе и Меровеха. Это были финалисты, и они будут продолжать поединки, пока один из них не станет победителем турнира, получив алый кушак и звание «лорда меча». Калар не сомневался, что кушак победителя достанется Меровеху.
- Почему же турнир на копьях выиграл не он? - спросил Калар.
- Меровех не участвовал в копейном турнире, - ответил Тассило. - Он прибыл в лагерь уже после сумерек.
Калар осушил кубок. Его мысли вернулись к гнетущей ответственности его нового положения. Скоро пора будет возвращаться в Гарамон. Он поднял пустой кубок и нетерпеливо махнул рукой, подзывая слугу. Пока слуга наполнял кубок вином, Калар бросил взгляд на своих соседей по ложе.
Леди Жозефина, склонившись вперед в своем кресле, улыбалась и смеялась, разговаривая с кем-то по другую сторону ограждения. Разглядев, кто это, Калар еще больше помрачнел. Его давний враг и соперник Малорик из Сангасса, занимавший место на один ряд ниже ложи, улыбался и болтал с Жозефиной.
Почувствовав его взгляд на себе, франтовато наряженный наследник Сангасса посмотрел на Калара, и хотя он продолжал улыбаться, его взгляд посуровел. Он сказал что-то Жозефине, и они вместе засмеялись. Калар свободной рукой сжал рукоять меча.
Малорик поцеловал руку Жозефины прежде чем уйти, и уважительно поклонился барону Монкадасу. Когда же он прошел мимо Калара, то посмотрел на него с сардоническим весельем.
- Вижу, твоего братца побили, - произнес Малорик, его голос был преисполнен презрения. - Вот так сюрприз. Прославил Бастонь, нечего сказать.
- Иди-иди, крыса сангассовская, - огрызнулся Тассило.
- Надень на своего пса намордник что ли, - процедил Малорик, каким-то образом посмотрев на Калара и его спутников сверху вниз, хотя находился на ряд ниже. - Его тявканье утомительно.
- Проваливай, Сангасс, - прорычал Калар, покраснев от злости.
Малорик, присмотревшись к Калару, усмехнулся.
- Да ты опять пьян. Я слышал, это у тебя теперь часто бывает. А еще я слышал, что новый кастелян Гарамона не в состоянии навести порядок даже у себя в замке, не говоря уже о прочих владениях, и что его старому гофмейстеру приходится управлять за него. Как это печально, - Малорик покачал головой, изображая сожаление.
- Убирайся к чертям, Сангасс, - сказал Калар. - Или я вызову тебя на поединок здесь и сейчас. И на этот раз тебе не за кем будет прятаться.
- Ты тоже теперь не сможешь спрятаться за своим стариком, - ответил Малорик. - Но я не получу удовольствия от победы, убив жалкого пьяницу. Приходи драться, когда протрезвеешь.
- Какие-то проблемы, граф? - раздался голос Монкадаса.
- Никаких, - ответил Малорик. - Но я думаю, лорд Гарамон выпил уже достаточно вина для этого вечера.
Наследник рода Сангасс повернулся, собираясь уходить. Хрустальный кубок в руке Калара раскололся.
Малорик, бросив взгляд через плечо, рассмеялся.
- Ты в порядке, кузен? - спросил Тассило, в его голосе слышалась тревога.
- В полном, - ответил Калар.
== '''ГЛАВА 4''' ==
Деревянная кружка выскользнула из руки Ролана и упала на каменный пол, расплескав содержимое. В испуге от внезапного шума, Ролан проснулся, вздрогнув всем телом. Он был одет, и все еще сидел на шаткой деревянной табуретке перед очагом. Моргая спросонья, он слышал, как кружка катится по неровному полу.
В его маленькой хижине было очень холодно и темно. Ролан нахмурился, глядя на очаг, и сильнее натянул на плечи кишевшее блохами одеяло. Ледяной ветер проникал сквозь трещины в стенах, от дыхания в холодном воздухе клубился пар. Завернувшись в одеяло, словно в плащ, Ролан опустился на колени перед очагом, и его суставы пугающе заскрипели. Взяв ржавый нож косы, прислоненный к стене, он потыкал в кучку торфа в очаге. Из-под кусков волокнистой болотной почвы еще поднимался дымок, и раскаленные угли стали потрескивать, когда Ролан поворошил их.
Склонившись, он стал дуть в очаг, пока из-под кусков торфа не показались языки пламени.
Ролан со стоном выпрямился, разогнув спину. Его суставы ныли. Приближалась зима, и Ролан ждал ее отнюдь не с радостью. Он прожил на острове Ландри всю свою жизнь, и видел все признаки того, что надвигающаяся зима будет долгой и суровой. В архипелаге у северо-западного побережья Бретонии были тысячи маленьких островков, хотя большинство из них были пустынны и необитаемы. Остров Ландри был одним из наиболее далеко расположенных от материка, и являлся достаточно крупным, чтобы люди создали на нем постоянное, хотя и небольшое поселение.
Снаружи ветер набирал силу. Ролан услышал, как испуганно заблеяли овцы.
- Проклятые лисы, - проворчал он. Отбросив одеяло, он встал и, шаркая, пошел к двери.
- Эй, пес, ко мне! - позвал он.
Отодвинув дверь обеими руками - кожаные петли давно сгнили и были бесполезны - Ролан поежился от ледяного ветра, дунувшего на него.
- Псина! - крикнул он. - Пошли!
Но его пес забился еще глубже под стол, поджав хвост, и скуля, спрятал морду между лапами.
- Ну оставайся, пусть твой хозяин умрет в одиночестве, - проворчал Ролан.
Он шагнул за порог в ночь, и закрыл дверь за собой. Подумав, он взял ржавые вилы, прислоненные к стене его лачуги. Маннслиб уже взошел в небе, но серебристый диск луны закрывали густые слои облаков, из-за чего ночь была еще темнее.
Его хижина находилась на северной оконечности острова, располагаясь на травянистой возвышенности, откуда открывался вид на темную и бескрайнюю поверхность океана. Над водой царила тьма, был слышен только громкий шум прибоя. Огромные утесы переходили в острые скалы, словно острия ножей, торчавшие из бурных волн. Море билось о скалы с яростной силой, захлестывая их волнами изо дня в день.
Ближайший сосед Ролана жил более чем в миле отсюда, и более трех миль было до деревни Ландри и аббатства, где жила большая часть населения острова.
Ролан едва мог разглядеть в темноте свое маленькое стадо, бледные силуэты овец сбились в кучу в углу загона с каменными стенами, примыкавшего к хижине. Лохматые овцы теснились и толкались, отчаянно стараясь забиться в середину стада, некоторые даже лихорадочно пытались перепрыгнуть стены загона.
Успокаивающе пощелкав языком, Ролан открыл ворота загона и зашел в истоптанную копытами грязь. От этих овец в буквальном смысле зависела его жизнь - если им будет причинен вред, наказание понесет Ролан. Его лорд не был снисходительным человеком.
Шлепая по грязи и опираясь на вилы вместо трости, Ролан начал пересчитывать овец. Они все были на месте и немного успокоились в его присутствии.
Вдруг ветер изменился, и до Ролана донесся запах. Это была сырая звериная вонь, смесь запахов тухлого мяса, пота и мочи; зловоние хищника.
Овец охватила паника. Безумно блея, они пытались вырваться из загона, тщетно стараясь перепрыгнуть каменную стену. С расширенными от страха глазами Ролан развернулся, выставив перед собой вилы.
Сначала он подумал, что это животное, большое, лохматое и рогатое. Оно перелезло через стену с другой стороны загона, выломав несколько камней, которые с трудом смогли бы поднять двое крестьян. Потом Ролан увидел в руке существа большой топор на длинной рукояти, и понял, что это человек огромного роста, на плечи которого наброшена шкура какого-то крупного зверя, а на голове рогатый шлем.
Ролан никогда не был здоровяком, а долгие годы тяжелого труда и скудного питания еще больше согнули его плечи и сгорбили спину. Чужак возвышался над ним, и, подходя к крестьянину, казалось, становился больше с каждым шагом. Ролан подумал, что даже его лорд показался бы низкорослым по сравнению с этим гигантом. Тем не менее, Ролан не был трусом.
- Назад, дьявол! - закричал Ролан, ткнув вилами в воздух.
Чужак рассмеялся хриплым лающим смехом. Облака ненадолго разошлись, в свете луны Ролан увидел пришельца яснее, и сердце крестьянина охватил ледяной страх.
Норсканец…
На острове каждый день возносились молитвы Мананну, и каждый год по праздникам крестьяне приносили жертвы, бросая в океанские глубины разукрашенные чучела, утяжеленные балластом, в надежде, что бог морей защитит рыбаков острова Ландри и разобьет корабли разбойников из Норски. Похоже, что в этот год молитв и жертв было недостаточно…
На островах архипелага были воздвигнуты десятки сторожевых башен, на каждой сложен хворост для костра, и нужна была лишь искра, чтобы поджечь его. Эти сигнальные огни, будучи зажжены, были бы видны на много миль вокруг, и предупредили бы о приближении с моря врага. Почему же ни один из них не был зажжен?
Ролан увидел и других разбойников. Они окружали его хижину, темные и рогатые силуэты двигались в смертельной тишине, словно охотившаяся стая волков. Ролан повернулся и побежал.
Едва обогнув хижину, он увидел, как другой огромный и облаченный в меха норсканец вышибает тяжелым сапогом дверь, раскалывая ее в щепки.
Повернув, Ролан бросился на юг, через продуваемые ветром болота, к деревне, но увидев вдалеке огонь, застыл. Деревня горела.
Из хижины раздался жалобный визг - разбойники нашли верную собаку Ролана. Его руки и ноги дрожали, и он бросился к краю утеса, спасаясь от приближавшихся норсканцев. Почувствовав за спиной открытое пространство, он оглянулся на волны, бушевавшие внизу.
В бухте, простиравшейся к западу от мыса, на котором он стоял, были видны два десятка кораблей. Это не были лодки бретонских рыбаков, не были это и многоярусные большие корабли флотов Курони и Бордело, которые Ролан иногда видел вдалеке. Это были норсканские боевые корабли с квадратными парусами и рядами весел, которые могли нести их по океану со страшной скоростью. Нос каждого из этих кораблей был украшен бронзовым идолом, стилизованно изображавшим кого-то из богов или демонов, а ниже ватерлинии были прикреплены огромные тараны. За норсканскими кораблями рассекали воду черные плавники акул.
Более крупные корабли с двумя, тремя и даже четырьмя рядами весел стояли дальше от берега, в более глубокой воде, а меньшие вылетали из волн прямо на песчаный пляж, словно киты-убийцы, бросающиеся на берег, чтобы схватить тюленя.
Дюжина однорядных кораблей была уже вытащена на берег, и за мгновение до того, как тучи снова закрыли луну, Ролан увидел, как десятки норсканских убийц высаживаются с них и извилистыми тропами взбираются наверх.
С диким взглядом Ролан повернулся к полудюжине разбойников, преследовавших его, и взмахнул вилами. Но крестьянские вилы выглядели жалкими по сравнению с тяжелым, покрытым шипами оружием норсканцев, и Ролан подумал, что вряд ли сможет нанести хоть один удар, прежде чем его прикончат.
В его памяти всплыли жуткие истории о кровавых жертвоприношениях, совершаемых этими северными чудовищами. Истории о еще бьющихся сердцах, вырываемых из груди, о всех видах ужасных пыток, которым подвергались жертвы, прежде чем смерть освобождала их от мук. Он сделал еще шаг назад и почувствовал под ногами край утеса.
Ролан снова посмотрел вниз. Лучше разбиться об эти камни, чем быть выпотрошенным во имя какого-то адского демонического божества. Вилы выпали из его рук и, кувыркаясь, полетели вниз, на острые камни. Со вздохом Ролан закрыл глаза и шагнул с утеса.
Кулак в кольчужной перчатке схватил его за рубашку. Ролан повис над пропастью, задыхаясь и дергая ногами. Норсканец одной рукой отшвырнул его от края утеса, словно Ролан весил не больше новорожденного ягненка. Крестьянин сжался на земле, трясясь как лист на ветру и глядя на норсканцев расширенными от ужаса глазами. Один из них схватил его за волосы и резко вздернул на ноги. Другой норсканец рукоятью топора с силой ударил Ролана по ногам, ломая кости и заставив его упасть на колени.
Ролан закричал, когда его голову откинули назад. Его глаза выпучились, и лезвие топора вошло в его горло.
В небе прогремел гром, словно сами боги выражали свое одобрение.
<nowiki>***</nowiki>
Верховный ярл Эгиль Стирбьорн поставил ногу в тяжелом сапоге на тело умирающей жрицы и выдернул из нее свой топор. Из страшной раны в груди торчали расколотые ребра, вокруг них пузырилась кровь. Глаза умирающей женщины расширились от боли, рот был раскрыт в мучительной агонии, но ярл больше не обращал на нее внимания - просто еще одна жертва из этих слабаков южан, жалкое ничтожество, за убийство которого даже не получить чести. Крутя топоры в каждой руке, Стирбьорн поднялся по ступенькам к разбитым дверям аббатства, оставив жрицу умирать в одиночестве.
Топоры вождя скелингов были древним демоническим оружием, зачарованным дьявольской магией, их лезвия были выполнены в виде волчьих голов. Древки топоров у лезвий были украшены сверкающими кроваво-красными рубинами, изображавшими глаза огромных волков, которые светились таинственным внутренним огнем. Топоры носили имена Гарм и Горм в честь огромных волков, сопровождавших Кхарната в его кровавой охоте в небесах. Это были священные реликвии скелингов, передававшиеся из поколения в поколение.
Воздух был наполнен дымом и звуками бойни - воплями умирающих, лязгом оружия, боевым кличем его воинов. Поднявшись по ступеням, Стирбьорн остановился и оглянулся на море.
Вражеский город, разросшийся вокруг аббатства, словно опухоль, сейчас горел. Еще оставались несколько очагов сопротивления, но противник был слаб, и Стирбьорн даже не чувствовал особенного желания присоединиться к резне. Это не были достойные враги, не такие как грелинги, варги или любое другое из норсканских племен. Не такие как квеллиги и тахмаки из племен курганцев. Даже косоглазые хунги были достойными противниками, боем и убийством которых можно было гордиться. Все это были настоящие мужчины, не знавшие страха.
Но эти мягкотелые южане едва ли вообще заслуживали называться мужчинами. Лишь немногие достигали ростом до плеча норсканцам, и они были настолько же слабы духом, как и телом. Они все, казалось, были народом уродливых карликов, жалких, ничтожных и бесчестных. Если бы любой из них родился в племени скелингов, его умертвили бы сразу после рождения, ибо любая норсканская мать сочла бы позором дать жизнь столь жалкому уродцу. Лишь представители правящего класса южан обладали, казалось, хоть какой-то храбростью, но в любом норсканском племени и они считались бы слабаками и низшими.
В гавани горящего города были видны десятки кораблей скелингов, но это была лишь часть флота, который Стирбьорн привел из Норски. Половина его кораблей подошла с северной стороны острова незамеченной, и воины высадились с них и направились к городу под покровом темноты. Когда наконец были замечены первые корабли норсканцев, приближавшиеся к городу, напуганные жители обнаружили, что путь к спасению им уже отрезан. Никому не было пощады - ни мужчинам, ни женщинам, ни детям. Норсканцы перебили в городе даже всех собак. Группы воинов Стирбьорна еще бродили по горящему городу, охотясь на последних выживших. Некоторые вытаскивали за волосы женщин из пылающих домов, чтобы изнасиловать и убить во имя истинных богов, другие обыскивали более богатые строения с целью грабежа.
Ярл видел, как его воины убивают оставшихся врагов, сбивая их с ног ударами топоров, мечей и копий. Он видел, как отрубают головы и поднимают их к небу, чтобы боги видели, прежде чем насадить на кол или повесить на пояс. Он видел, как рыдающим от ужаса людям перерезают глотки и бросают трупы лицом в грязь, а потом плюют на них за их трусость. Он видел, как лохматые норсканские боевые псы терзают мертвые тела, отрывая куски плоти и дробя кости мощными челюстями.
Стирбьорн пронзительно свистнул, и два пса подняли свои измазанные в крови морды, оторвавшись от внутренностей растерзанного ими человека.
Эти псы, братья из одного помета, были могучими зверями размером с небольших пони. Их задние лапы и бока были покрыты чешуей, как у ящеров, а шкура очень крепкой и прочной. Мощные плечи, передние лапы и головы псов заросли густой черной шерстью. На их спинах росли костяные шипы, а из зубастых пастей торчали клыки, похожие на кабаньи. На шеи зверей были надеты толстые шипастые ошейники, и на каждом было клеймо в виде руны Стирбьорна. Они отошли от своей жертвы, рыча и мотая тяжелыми головами, и по команде ярла помчались к нему.
В сопровождении боевых псов ярл Стирбьорн вошел в аббатство. Двери были сорваны с петель и разбиты в щепки, ярл перешагивал через трупы, валявшиеся на полу. От запаха крови его глаза расширились, и сердце забилось сильнее. Стирбьорн понял, что многие местные жители бежали сюда, к аббатству, надеясь найти здесь защиту. Предположение, что какой-либо бог станет помогать тем, кто бежит от врагов, а не сражается с ними, было просто смешным.
Из глубины здания послышался рычащий хохот, сопровождаемый криками боли. Стирбьорн пошел по центральному коридору к источнику звука. На помосте в центре зала группа его хускарлов окружила какую-то фигуру, распростертую на полу. Эти воины, облаченные в богато украшенную броню Хаоса, носили на себе знаки богов, создавая вокруг ауру, от которой по коже бегали мурашки. Стирбьорн и сам был отмечен богами, и носил знаки милости грозных Сил Хаоса с гордостью.
Хускарлы расступились, склонив головы перед ярлом, и он увидел, что на полу лежит пожилая женщина, вероятно, одна из жриц. Она была одета в длинное зеленое платье, на цепочке вокруг ее шеи висел серебряный амулет, похожий на цветок с тремя лепестками.
Бьярки, провидец скелингов, стоял над ней, сжимая в руках изогнутый кинжал для жертвоприношений, и усмехался.
По щекам женщины текла кровь. Стирбьорн увидел, что ее глаза были вырезаны. Пальцы на руках тоже были обрублены, и она вслепую шарила вокруг изувеченными руками, оставляя на каменном полу кровавые пятна.
Бьярки давно уже убеждал ярла напасть на страну южных всадников, которая на их непонятном языке называлась Бретонией. Провидец давно хотел принести смерть и разрушение в эти земли, и теперь, когда его кровавые мечты начали сбываться, не скрывал своей радости.
Почти двадцать лет назад корабль Стирбьорна наткнулся на маленький рыбацкий коракл, дрейфовавший посреди огромного моря, отделявшего Норску от южных стран. На утлой лодчонке оказались два человека - старик и мальчик, которому было не больше шести зим. Судя по их одежде и непонятному языку, они были южанами, и, зная морские течения в этом районе, Стирбьорн понял, что их принесло сюда из Бретонии.
Тогда ярл со смехом прибил старика гвоздями к мачте своего корабля. Та же судьба ожидала и мальчика, если бы норсканцы не увидели колдовской свет в его глазах. Мальчик стоял, сжав кулаки, дерзко и бесстрашно глядя на корабль, полный свирепых норсканцев. Каждому скелингу стало ясно как день, что этот ребенок отмечен богами.
Впечатленные его храбростью перед лицом смерти, норсканцы сразу прозвали мальчика Бьярки - «маленький медведь» на диалекте скелингов. Стирбьорн взял мальчика в свой дом, кормил, одевал и учил его. Ярл научил его охотиться на саблезуба и кровавого медведя, убивать топором и мечом, почитать богов делами, и научил, что значит честь и гордость.
Мальчик никогда не рассказывал, почему он оказался посреди моря в рыбацкой лодке в компании старого крестьянина, и Стирбьорн никогда не расспрашивал его об этом. Было ясно, что найденыш разорвал все связи со своей родиной, и всем сердцем принял пути скелингов. Было столь же очевидно, что он испытывает жгучую ненависть к Бретонии, и Стирбьорн поощрял в нем это чувство, зная, что оно укрепит растущую силу мальчика.
Тот факт, что Бьярки был не норсканской крови, не имел никакого значения - с ним была сила богов, и ни один из скелингов не был настолько глуп, чтобы навлечь на себя гнев богов, причинив вред найденышу.
Провидцем у Стирбьорна тогда был старый Скелабран - древний иссохший старец, уже почти отчаявшийся найти преемника. Еще десятилетие старый провидец цеплялся за жизнь, обучая молодого Бьярки тайным знаниям, и в этом суровом обучении найденышу пришлось получить немало шрамов и побоев.
Когда Бьярки прожил у скелингов немного больше года, он впервые высказал желание увидеть Бретонию в огне. За время детства Бьярки четырежды Стирбьорн нападал на бретонские берега, и каждый раз мальчик был в ярости, что его не берут с собой, и он не сможет увидеть резню своими глазами. Стирбьорн был впечатлен энтузиазмом найденыша, но своего решения не изменил. Бьярки был куда меньше, чем мальчики скелингов его возраста, и ярл не хотел навлечь гнев богов, взяв найденыша в набег, прежде чем Бьярки будет полностью готов.
В конечном счете, не возраст и не дряхлость оборвали жизнь старого Скелабрана. Иссохший, словно скелет, старик, цеплявшийся за жизнь лишь одной злостью и дьявольской волей, получил нож в сердце от своего молодого ученика. Бьярки выучился всему, чему мог, и решил, что больше ничему не сможет научиться у злобного старого норсканца. Для Стирбьорна тот день стал поводом для гордости, и он стал считать Бьярки своим родичем.
Годы шли, и в последние пять лет Бьярки сопровождал Стирбьорна в набегах. Это были изобильные годы, и скелинги завоевали много добычи и славы в набегах на земли Империи, курганцев и других норсканских племен. Многие из этих успехов приписывались Бьярки, и когда слухи об этом достигли ярла, Стирбьорн не проявил ревности, оказавшись выше подобных глупых чувств. Однако тогда Стирбьорн воздерживался от набегов на Бретонию.
- Только глупый охотник каждый день приходит в одни и те же угодья, - вспоминал он слова своего деда. - Умный же будет менять места охоты, чтобы не истощить их.
Он помнил эти слова хорошо, и после каждого набега на побережье Бретонии следующие пять лет водил своих воинов за добычей в другие земли, позволяя бретонцам расслабиться и потерять бдительность.
Изувеченная жрица - Стирбьорн был уверен, что это жрица - казалось, смотрела на него, хотя ее глаза были вырезаны, и ярл понял, что она чувствует его присутствие. Она начала говорить, произнося что-то непонятное, но Стирбьорн знал, что она обращается к нему.
- Что она говорит? - спросил ярл.
Бьярки облизал губы, его глаза были наполнены жаждой крови.
- Она говорит, что мы осквернили это место, - перевел провидец, ухмыляясь. - Что Владычица покарает нас.
- Владычица? - спросил Стирбьорн, кивнув на мраморную статую в конце помоста.
Бьярки повернулся к статуе и кивнул.
- Богиня-покровительница этой страны, - провидец презрительно сплюнул. - Слабое божество, в ней мало истинной силы.
Стирбьорн склонился над женщиной на полу. Она не могла видеть его, но вздрогнула, пытаясь отодвинуться. Это было знакомо ярлу - даже среди скелингов мало было таких людей, которые могли бы долго оставаться поблизости от него, не испытывая дискомфорта, даже боли. На него были направлены взгляды богов, и просто оказаться близко к нему означало попасть под их взор. Особенно слабые даже падали на землю в его присутствии, и их тела начинали искажаться и изменяться, когда боги даровали им свое благословение.
Жрица попыталась схватиться за амулет, висевший на ее шее, но без пальцев это движение было жалким и бесполезным, вызвав у Стирбьорна улыбку. Протянув свою могучую руку, ярл сам схватил амулет, не обращая внимания на боль, которую вызывало прикосновение к нему, и зловоние горелой кожи. Резко дернув, Стирбьорн разорвал цепь и отшвырнул прочь враждебный амулет.
С гримасой отвращения на лице жрица пыталась отползти, но ярл схватил ее за горло, и его пальцы почти полностью охватили ее шею. Шея жрицы была тонкой и хрупкой как у лебедя, и Стирбьорн одним движением мог прервать ее жизнь. С легкостью он поднял жрицу так, что ее лицо оказалось лишь в футе от его лица.
- Прежде чем ты умрешь, знай, что твоя смерть не будет бессмысленной. Повелитель Черепов будет пировать твоим сердцем и пить твою кровь, женщина. Знай, что, когда наступит время Тьмы, которая скоро поглотит мир, сами боги будут ходить по земле и поведут свои воинства в последний бой. И в Конце Времен великий Кхарнат убьет твою Владычицу, отрубит ей голову, и велико будет ваше горе. Ваша богиня умрет - она знает это. А теперь и ты это знаешь.
Не имело значения, что жрица не могла понять смысл его слов. Он чувствовал, что они причиняют ей боль, и это было все, чего он желал.
Стирбьорн выпрямился, позволив рыдающей и что-то бормочущей жрице отползти от него.
- Делайте с ней что хотите, - сказал он своим воинам, и прошел мимо них, подойдя к статуе богини. Рассмотрев ее, Стирбьорн презрительно покачал головой. Если южане молились такой богине, не удивительно, что они так слабы. Она не была божеством, внушающим страх и почтение, совсем не то, что грозные боги севера.
Богиня была стройной и изящной, с ниспадающими волосами, перевитыми плющом и листьями. В руках она держала чашу. По ее щекам текли слезы, падая в кубок, и Стирбьорн прикоснулся к ее лицу. Слезы казались настоящими, изливаясь из глаз слишком выразительными, чтобы быть вырезанными из простого мрамора.
За спиной ярла крики пытаемой жрицы перешли в булькающий предсмертный хрип. Стирбьорн понял, что Бьярки перерезал ей горло. Посмотрев в глаза статуи, ярл увидел, что соленые слезы богини внезапно стали красными. Она плакала кровавыми слезами, оплакивая свою жрицу, и Стирбьорн усмехнулся.
Повернувшись к своим воинам, ярл протянул руку.
- Дай мне молот, - приказал он одному из своих хускарлов. Тот немедленно подал вождю свой огромный двуручный молот. Даже если бы Стирбьорн приказал ему совершить самоубийство или убить одного из своих товарищей, хускарл повиновался бы без раздумий. Стирбьорн улыбнулся. Хорошо иметь таких преданных слуг.
Вождь норсканцев пришел в хорошее расположение духа. С силой размахнувшись молотом, он снес с плеч голову богини. Шагнув ближе, Стирбьорн ударил молотом по центру статуи, опрокинув ее. Статуя рухнула, разломившись пополам. Ярл молотом разбил все кубки и чаши, расставленные на полках вдоль стен.
- Что же ты меня не покараешь? - презрительно оскалился Стирбьорн, глядя в лицо богини, голова которой откатилась в сторону, но, казалось, смотрела прямо на него. По ее лицу все еще текли кровавые слезы.
Ничего не происходило, и Стирбьорн рассмеялся, встряхнув головой.
Как можно уважать народ, даже боги которого не заслуживают уважения?
Три часа спустя начался рассвет и небо стало светлеть. Стирбьорн сидел на своем троне, принесенном с его корабля и поставленном на помост, туда, где раньше стояла статуя бретонской богини.
Его окружали колья с насаженными на них пленниками. Не все из них были мертвы, некоторые еще стонали и подергивались в агонии. Такой смертью норсканцы казнили только трусов. Воины, которые сражались до конца, даже такие слабые, как южане, приняли почетную смерть в бою, от меча и топора. Те, кто бежал в панике, кто обгадился от страха или бросил оружие - те не заслуживали хорошей смерти.
Бьярки присел у подножия трона, и на его измазанном кровью лице застыла свирепая усмешка. Шаман наслаждался ночной резней, хотя Стирбьорн чувствовал, что это кровопролитие лишь разожгло его аппетит.
Скамьи для прихожан были разбиты на куски и нагромождены одна на другую. Посреди аббатства на полу горел большой костер, его пламя поднималось до самых потолочных балок. Мозаичные изображения вражеской богини были разбиты, а к стенам норсканцы прибили сотни трупов. С мертвых тел была содрана одежда, а на их коже вырезаны рунические символы норсканских богов.
Огонь в костре поддерживался маслом и древесиной, и норсканцы кидали в его пылающее сердце отрубленные головы врагов. Волосы шипели и вспыхивали, кожа и мясо стекали с черепов, словно масло. Языки и мозги в черепах закипали и сваривались от страшного жара, нижние челюсти отваливались, когда мышцы и сухожилия обращались в пепел. Наконец, в костре оставались только почерневшие, покрытые пеплом черепа. Когда огонь угаснет, их вытащат из углей и сложат в пирамиду в честь Стирбьорна и великого Кхарната, Повелителя Черепов.
- Чего мы тут ждем, человечек? - прорычал голос, похожий на звук скрежетавших камней. Стирбьорн, отвернувшись от огня, посмотрел на будто вытесанное из камня лицо Зумары.
Гном Хаоса был ростом не выше десятилетнего норсканского мальчика, хотя ширина его тела почти не уступала росту. Его грудная клетка была огромной, а толстые руки и ноги не менее сильны, чем у любого норсканца. В глубоко посаженных глазах гнома пылал огонь ненависти, а вдоль лба рос двойной ряд шишек. Стирбьорн не знал, были эти шишки чем-то запиханным под кожу или являлись даром богов. Но пара клыков, выступавших из нижней челюсти гнома, явно была результатом прикосновения богов. Кожа гнома была крепкой и твердой, похожей по виду на необработанный гранит темно-красноватого цвета. Густая борода, черная словно уголь и завитая тугими кольцами, переплетенными метеоритным железом, свисала ниже пояса.
- Мы ждем тут, потому что я так хочу, гном, - ответил Стирбьорн.
- Ты обещал мне рабов, норсканец, - прорычал Зумара. - Но пока я не получил ни одного.
- Эти были обещаны богам, - сказал ярл, указав на пленников, насаженных на колья. Те из них, кто был еще жив, кричали, умоляя о смерти, но никто не прислушивался к их мольбам. - И я не собираюсь гневить богов, лишив их жертв ради тебя или любого другого смертного. Прояви терпение, Зумара. Сегодня ночью была лишь стычка. Скоро будет и настоящий бой. Ты получишь обещанное.
- Моя служба имеет цену, - проворчал гном. - И немалую. И Эрешкигаль-Намтар жаждет.
- Твоя… демоническая машина скоро наестся досыта. Я даю тебе слово, гном, а слово ярла скелингов дорого стоит. Ты получишь свою плату.
Зумара рыкнул и посмотрел на ярла, сидевшего на троне. От гнома исходила ненависть и злоба.
- Не пытайся обмануть меня, человечек, - прорычал он.
Алчность темных гномов не была похожа ни на что знакомое Стирбьорну. Это было больше чем желание, больше чем страсть. Это было бешеное стремление заполучать богатства и рабов куда больше, чем могло когда-либо действительно потребоваться. Но это не имело значения. Демоническая машина, которую создал и связал своей волей Зумара, была ужасно мощным орудием разрушения. Стирбьорн уже видел ее страшную силу в бою против племени эсгаров, тогда она за считанные мгновения сровняла с землей их форт. Посеянное ею разрушение было великолепным и ужасным.
- Остальной мой флот еще в двух днях пути отсюда, - сказал Стирбьорн. - Мы подождем его прежде чем высаживаться на материк.
- Ты так мало веришь в силу своих воинов, что вынужден ждать подкреплений? - ощерился Зумара.
Бьярки зашипел, оскалив острые зубы, и угрожающе встряхнул костяным амулетом. Гном с презрением посмотрел на провидца скелингов.
- Думаешь, я боюсь твоего колдовства, ткач проклятий? - зарычал гном. - Прикуси язык, или я вырву тебе его.
Бьярки вскочил на ноги, его лицо вспыхнуло от гнева, но Стирбьорн положил руку на его плечо, остановив его.
- Два дня мы будем ждать здесь, - сказал ярл. - Это мое решение, и оно не обсуждается. По воле богов море бушует, и корабли с моими мамонтами задерживаются. Я хочу посмотреть, как бретонцы будут сражаться против таких зверей, и не собираюсь атаковать без них.
Гном дерзко посмотрел на ярла, не проявляя ни капли страха в присутствии грозного вождя норсканцев, и его каменное лицо оскалилось в улыбке.
- Мы поняли друг друга, - сказал гном. - Хорошо. Два дня.
Зумара повернулся и ушел, из-за коротких ног и массивного телосложения его походка была странно переваливающейся.
- Зачем ты удержал меня? - прошипел Бьярки. - Он заслужил благословение Отца Оспы за то, как говорил с тобой, мой ярл!
- Ты собрался воззвать к Праотцу Нурглету ради моей чести или своей? - спросил Стирбьорн.
Бьярки, все еще дрожа от едва сдерживаемой ярости, бросил на него гневный взгляд, его глаза блеснули колдовским светом.
- Всегда ради твоей чести, мой ярл, - сказал он.
- Ты считаешь, что мне нужна твоя или чья-то еще помощь, чтобы защитить мою честь? - спросил Стирбьорн, его голос звучал тихо и угрожающе.
Провидец облизал губы.
- Конечно нет, мой ярл, - произнес он наконец.
- Вот и хорошо, - сказал вождь, в его глазах мелькнул яростный огонь. - А теперь скажи мне: та женщина, которая родит мне сына - она уже сейчас направляется к нам, как ты говорил?
- Она идет к вороньим полям, - подтвердил Бьярки. - Боги открыли мне, что там ты одержишь славную победу над южными всадниками. Велика будет бойня. Велика будет скорбь их женщин. Твоя невеста придет накануне битвы, и сын твой будет зачат под зеленой луной после великой победы.
Стирбьорн улыбнулся. Сын! Он так долго ждал, чтобы одна из его женщин родила ему сына и наследника, однако этого никак не происходило. Его жены и наложницы родили тринадцать дочерей, но сына все не было. Две его дочери, искусные воительницы, сопровождали ярла в этом походе, и в бою они не уступали ни одному из его воинов.
- Слышите, дочери? - сказал Стирбьорн. - Скоро у вас будет брат, и тогда вы получите право выйти замуж!
Фрайгерд и Рефна были рождены разными матерями, но было заметно, что они сестры. Обе они были высокими и обладали благородными чертами лица, как отец. У обоих были длинные прямые волосы песочного цвета, хотя Фрайгерд завязывала свои волосы в хвосты, а Рефна носила распущенными. Возрастом они отличались чуть больше чем на год - им было девятнадцать и семнадцать лет соответственно. И хотя Фрайгерд была выше и сильнее, яростный характер Рефны более чем компенсировал это на поле боя.
- Я еще не встретила мужчину, которого сочла бы достойным быть моим мужем, - сказала Рефна, и Стирбьорн улыбнулся.
Повернувшись к провидцу, который смотрел на обеих девушек с нескрываемым желанием, хотя они были более чем на фут выше его, ярл велел:
- Скажи мне, где она сейчас.
Провидец кивнул и, скрестив ноги, сел на пол. Одной рукой он достал нож и разрезал себе ладонь, уже пересеченную массой шрамов. Хлынула кровь. Шепча заклинание, провидец вытер нож о меха, покрывавшие его плечи, и спрятал его в ножны. Сжав кулак и подняв его над головой, Бьярки откинул голову назад, позволяя крови из раны течь на лицо, заливая щеки, татуированные губы и глаза.
Продолжая шептать заклинание, Бьярки затрясся. Напряженные мышцы его рук и торса, покрытого ритуальными шрамами и татуировками, стали судорожно сокращаться, когда его душа воспарила над телом. Стирбьорн, и сам испытавший прикосновение богов, почувствовал, что дух шамана покинул оболочку смертной плоти. Словно дыхание ледяного ветра коснулось ярла, когда освобожденная душа провидца улетела.
Несколько мгновений спустя Стирбьорн ощутил, что дух шамана возвращается. Бьярки издал судорожный вздох - его душа вернулась в тело.
- Ну?
- Она в пяти днях пути к югу от вороньих полей.
- При ней есть охрана?
- Нет, - ответил Бьярки, вытирая кровь, текшую из носа. - Она и сама обладает… определенной силой.
- Она одна? - спросил Стирбьорн, в его голосе звучала тревога.
- С ней идет шайка бродяг. Она использует их для своего кровавого колдовства. Но они не воины, хоть и вооружены. Они нужны ей не для защиты, мой ярл. Как я уже сказал, она не нуждается в защите.
Стирбьорна его слова не убедили.
- Я хочу, чтобы ты отправился к ней, Бьярки. Нельзя, чтобы она подвергалась риску сейчас. Квельдульф, - ярл подозвал одного из своих воинов, кривоногого широкоплечего скелинга с носом, явно сломанным дюжину раз.
Воин шагнул вперед и опустился на одно колено.
- Ты и твои всадники будут сопровождать Бьярки на материк.
- Как пожелаете, мой ярл, - ответил Квельдульф.
- Найди ее и охраняй, Бьярки, - приказал Стирбьорн. - Приведи ее ко мне. Мы встретимся на вороньих полях - там должна произойти битва, да?
- Так мне сказало гадание на внутренностях, мой ярл, - поклонился Бьярки.
Встав, он кивнул Квельдульфу.
- Готовь своих всадников, воин. Мы выезжаем через час.
== '''ГЛАВА 5''' ==
В голове Калара еще не начало стучать. Он знал, что это начнется позже. Ругая себя за то, что согласился принять участие в попойке, Калар, поморщившись, взял протянутое оруженосцем копье.
Солнечные лучи не могли пронзить толстый слой облаков, и Калар был рад этому. Было бы еще хуже, если бы солнечный свет бил ему прямо в глаза. Напившись из меха, он прополоскал рот холодной водой. Бертелис ехал рядом с ним, и хотя не говорил ничего, Калар чувствовал молчаливый укор брата.
- Держитесь вместе и не нарушайте строй, - приказал Монкадас, ехавший впереди.
Барон, будучи самым старшим из бастонских рыцарей, принял командование и должен был вести их отряд в турнирный бой. По решению барона все рыцари Бастони должны были сражаться в одном плотном строю, к большой досаде Калара, ибо это значило, что Малорик с его сангассовскими шавками окажется на его стороне. Калар надеялся, что его давний соперник будет на противоположном краю поля, но решение барона положило конец этим надеждам. В действительности, если бы не это, Калар не напился бы так сильно - по крайней мере, так он говорил себе.
- Ты хоть сможешь удержаться в седле до начала и не блевануть, Гарамон? - усмехнулся Малорик.
- Если меня стошнит, то разве что от тебя, - ответил Калар.
- Нельзя ли не развивать эту тему, пожалуйста, - простонал Тассило. Лицо молодого рыцаря было зеленым после вчерашнего.
- И ради Владычицы, держись с подветренной стороны, - добавил Малорик. - А то от тебя перегаром несет так, что хоть нос зажимай.
- Не опозорь меня сегодня, - прорычал Бертелис, склонившись в седле к брату. Калар с трудом удержался, чтобы не огрызнуться.
- Покажем этим высокомерным ублюдкам, как сражаются рыцари Бастони! - взревел Монкадас, и рыцари вокруг Калара с боевым кличем подняли копья.
- Обязательно кричать так громко? - простонал Тассило.
- Ничего, на свежем воздухе тебе скоро будет лучше, - сказал Калар, хотя его голос звучал не слишком убедительно.
Внезапно Тассило потерял контроль над своим желудком, перегнулся в седле, и его громко стошнило. Малорик с отвращением отвернулся, а Хьюбальд и Бальдемунд захихикали и стали поддразнивать молодого рыцаря за его недостаточную стойкость к вину. Бертелис ничего не сказал, продолжая смотреть прямо вперед, лишь мышцы на его челюсти подергивались. Калар и сам тяжело дышал, едва сдерживая тошноту.
Паршивая крестьянская собачонка проскользнула между копытами коней и начала лакать рвоту Тассило. Калар почувствовал, как его желудок содрогается в рвотном спазме. Над полем раздался резкий звук рога, и Калар, крепко вцепившись в копье, заставил себя сдержать рвоту.
Рыцари двинулись вперед под приветственные крики толпы. Герольды выкрикивали имена выезжавших рыцарей, развевались знамена, ревели рога, гремели барабаны. Отряды рыцарей начали выстраиваться на противоположных краях поля.
Поле для турнирного боя было выбрано удачно - оно было ровным и широким. К юго-западу оно переходило в болотистую низину, но в остальном было довольно сухим, и, хотя вся трава на нем будет вытоптана к полудню, оно не должно превратиться в вязкую трясину, как бывало с полями на нескольких других турнирах, в которых участвовал Калар. Один такой турнир - в Гластоне прошлой весной - стал настоящей катастрофой. К его завершению рыцари уже не могли отличить союзника от соперника - все они с ног до головы были забрызганы черной грязью, заляпавшей их гербы и цветные табарды. Тот турнир был отменен после более чем двух десятков смертей, случившихся в основном потому, что кони ломали ноги в очень вязкой грязи и сбрасывали всадников.
Гюнтер всегда учил его, что выбор места боя столь же важен для победы как любой другой фактор, и часто даже важнее качества сражавшихся бойцов. Он рассказывал Калару истории о замках, обороняемых полудюжиной крестьян против бесчисленных орд зеленокожих, и о целых армиях рыцарей, разбитых низкородными лучниками из-за плохо выбранного поля боя, покрытого вязкой грязью.
Это же поле было отличным местом для честного состязания, не дававшим преимуществ ни одной из сторон, и Калар перевел коня в рысь, направившись к своему месту в строю. Отряды соперников обладали равными силами - примерно по шестьсот рыцарей с каждой стороны. Вдвое большее число крестьян собралось за своими господами, хотя они не принимали непосредственного участия в турнире. Крестьяне должны были помогать упавшим рыцарям, подносить новые копья и воду.
Эта схватка не была театрализованным представлением. Это было истинное испытание для рыцарей, максимально близкое к настоящему бою. Известно было, что герцоги и даже сам король иногда принимали участие в турнирном бою отрядов, часто инкогнито, чтобы не смущать соперников, и не один рыцарь удостаивался почестей, проявив себя достойным противником этих знатнейших особ.
Фактически это был такой же бой, как и всякий другой. Рыцари в конном строю атаковали друг друга, пытаясь выбить соперников из седла. Те, кто не мог больше сражаться, отступали, или при необходимости их уносили с поля слуги, и бой продолжался. Атаковав, отряд рыцарей должен был развернуться и перестроиться для новой атаки. Так продолжалось, пока одна из сторон не объявлялась победившей. Часто бой бушевал все утро, и звук рогов объявлял перерыв в турнире, чтобы рыцари могли поесть и выпить, а раненые получить уход. После этого снова трубили рога, и турнирный бой отрядов возобновлялся. Обычно победившая сторона объявлялась к полудню, но иногда бывало и так, что явный победитель долго не выявлялся, и сражение шло до самых сумерек.
Тяжелые травмы и ранения в таких боях были обычны, и потери убитыми являлись привычной частью каждого рыцарского состязания. Даже в турнирах с самым малым количеством участников было счастливой редкостью обойтись без хотя бы одного смертельного случая, но именно этот риск был частью того, что составляло суть турнира. Если бы не опасность, турнир был бы плохой подготовкой к испытанию настоящим боем.
- Противник отказывается уйти с поля! - объявил глашатай традиционную фразу, крича во всю силу легких. - Во имя Владычицы, наша честь требует, чтобы мы очистили поле от их присутствия!
Собравшиеся рыцари ответили дружным боевым кличем, и Калар услышал, как застонал Тассило. Калар улыбнулся. Ему и самому сейчас было не вполне хорошо, но свежий воздух и начавшийся легкий дождь помогли ему почувствовать себя гораздо лучше, чем после пробуждения. «Возможно, даже обойдется без рвоты», подумал он.
- За Бастонь! - взревел Монкадас.
Рыцари двинулись вперед, подгоняя коней сначала шагом, и Калар опустил забрало. Шаг перешел в рысь, и оба рыцарских строя начали сближаться, вытягиваясь в клинья. Несколько небольших групп молодых странствующих рыцарей скакали на флангах, вырвавшись вперед, их старшие товарищи ехали медленнее.
Первое столкновение должно было произойти между этими группами молодых рыцарей, которые, жаждая скорее схватиться с соперниками, сразу бросились галопом навстречу друг другу.
В толпе раздались приветственные крики, когда сразу десяток рыцарей в первом столкновении были выбиты из седел и рухнули на землю.
Монкадас, ехавший на острие клина бастонских рыцарей, перевел своего коня в быструю рысь, остальные сделали то же самое, сохраняя строй. Копья были подняты вертикально, и на мгновение Калару показалось странным, что у барона в руках тоже копье, вместо привычного шипастого моргенштерна. Но такое оружие было неприемлемо смертельным для турнира. Собственно, и турнирные копья тоже были далеко не такими смертоносными, как боевые - они были затуплены и изготовлены так, чтобы легче ломаться, и пронзить ими жертву было куда менее вероятно. Даже таким копьем можно было нанести сильный удар, достаточный, чтобы сломать кости и выбить рыцаря из седла, но не настолько, чтобы пробить доспехи.
Калар ощутил знакомое волнение, когда рыцарский строй стал набирать скорость, и земля содрогнулась от топота копыт, взметавших огромные комья грязи. Двенадцать сотен рыцарей мчались навстречу друг другу, выжидая момента, чтобы опустить копья и перевести коней в галоп.
- В атаку! - взревел Монкадас, пришпорив коня. Бастонцы все как один опустили копья, и их кони поскакали на врага полным галопом.
Отряды рыцарей Бастони и Леонуа, скакавшие навстречу друг другу, столкнулись с сокрушительной силой. Даже приглушенный шлемом шум столкновения был ужасным. Люди кричали и ревели, кони бешено ржали, копыта грохотали по земле, как лавина. Турнирные копья, ломаясь о щиты и латы, трещали, словно сухой хворост, металл со страшным грохотом ударялся о металл, когда защищенные броней кони и люди сталкивались.
Сбалансировав свое тело в седле для удара, Калар заученным движением направил наконечник копья в грудь рыцаря с изображением рычащего льва на гребне шлема. Рыцарь, сам готовившийся нанести удар, не был готов к атаке соперника, и Калар, привстав в седле, вложил в удар копья всю массу своего бронированного тела и силу движения коня. Удар вышел почти идеальный, копье Калара врезалось в кирасу рыцаря ниже сердца и разлетелось в щепки.
Рыцарь Леонуа полетел с коня под копыта, Калара тоже едва не выбросило из седла, от силы удара его рука и плечо онемели. Увидев направленное в него копье, Калар в последнее мгновение подставил щит и уклонился, заставив копье соперника скользнуть по щиту, не сломавшись.
Деревянные щепки застучали по его шлему - вокруг ломалось все больше копий. Проскакав мимо другого рыцаря, Калар ударил концом сломанного копья по его шлему. Соперник не упал, но покачнулся в седле, потеряв равновесие, и Калар увидел, как Малорик уже сломанным копьем сбил его на землю.
Внезапно перед Каларом оказалось лишь пустое поле - оба отряда рыцарей прорвались через строй соперников. Бросив сломанное копье, Калар повернулся в седле и улыбнулся, услышав радостный крик Бертелиса. В схватке было выбито из седел шесть бастонцев, но у отряда Леонуа на земле оказалось более десятка рыцарей.
Рыцари ехали к краям поля, откуда начинали атаку их соперники, а сотни крестьян уже несли новые копья. Другие крестьяне бежали по полю или ехали на упряжных лошадях, чтобы помочь своим господам, выбитым из седел. Десяток рыцарей со сломанными руками и ногами положили на носилки и унесли с поля, тяжело покалеченных коней добивали, перерезая горло.
- Тассило? - позвал Калар, не увидев рядом своего кузена.
Хьюбальд поднял забрало и покачал головой, закатив глаза.
- Он практически бросился на копье. Наверное, ему просто захотелось прилечь.
Калар рассмеялся, чувствуя, как последние следы похмелья исчезают, словно туман под лучами солнца.
- Барон? - вдруг встревоженно воскликнул Бертелис, прерывая веселую болтовню.
Монкадас странно сгорбился в седле, и улыбка сошла с лица Калара. Увидев, что барон качнулся в сторону, Калар спрыгнул с коня и подбежал к нему.
Калар успел подхватить его, но Монкадас был крупным человеком, а в доспехах весил в два раза тяжелее. Секунду спустя к ним присоединился Малорик, и вместе с Каларом они осторожно помогли барону спуститься с коня, ненадолго забыв свою кровную вражду.
Из груди барона торчал обломок копья, пробивший кирасу. К счастью, удар пришелся с другой стороны от сердца, но сквозь пробоину в металле, пузырясь, сочилась кровь, окрашивая светлое древко копья. Турнирное копье не должно было пробивать латы, но иногда это все же случалось, особенно когда затупленный наконечник копья уже был сломан.
Барон рычал сквозь сжатые зубы, словно раненый медведь.
- Лекаря сюда, скорее! - закричал кто-то.
Калар смотрел на рану, понимая, что обломок копья пронзил легкое Монкадаса, и если ничего не сделать, барон захлебнется собственной кровью. Однако шок от увиденного словно парализовал его, и он лишь тупо глядел на кровавые пузыри. Малорик, очевидно, не столь потрясенный зрелищем раны, снял с головы барона шлем.
Увидев, что было под шлемом, наследник Сангасса зашипел сквозь зубы, а Бальдемунд, стоявший рядом, тихо выругался. Барон все еще рычал от боли, его челюсти были сжаты так сильно, что Калар боялся, что Монкадас сломает себе зубы.
Острая деревянная щепка четыре дюйма длиной пробила правый глаз Монкадаса - его единственный оставшийся глаз. Кровь текла по щеке, пропитывая поседевшую бороду. Калар мгновенно понял, что случилось. Когда копье, пробившее грудь Монкадаса, раскололось, одна длинная щепка отлетела вверх, попала прямо в смотровую щель шлема и вонзилась в глаз барона.
- Вытащите ее, ради Владычицы! - проревел Монкадас.
- Не трогайте ее, - посоветовал Хьюбальд. - Если попытаетесь вытащить, нанесете еще больше вреда.
Барон потянулся к щепке, и Калар, выйдя из ступора, схватил Монкадаса за руку, прежде чем тот успел схватиться за щепку. Барон, сопротивляясь, взревел от ярости и боли, в отчаянии стараясь вырвать осколок дерева из глаза.
- Больше вреда? - проворчал Бальдемунд. - Да он не сможет видеть, помяните мои слова.
Калар инстинктивно понимал, что его кузен говорит правду. Монкадас качал головой из стороны в сторону, испытывая сильнейшую боль. Его глаз затек кровью, и Калар содрогался от одного лишь взгляда на острый как стилет обломок дерева, торчавший из глазницы.
- Где этот чертов лекарь?! - заорал Калар.
В отдалении раздались звуки трубящих рогов, в ответ им с турнирного поля отозвались еще десятки. Это был сигнал прекратить бой, и Калар на мгновение подумал, что, вероятно, турнир остановлен из-за тяжелого ранения Монкадаса. Но он тут же отбросил эту мысль - даже смерти рыцарей редко останавливали турнир.
Он услышал, как звучат тревожные голоса, словно расспрашивавшие о чем-то, но не обратил на это внимания.
Наконец появился лекарь, проскользнув сквозь толпу рыцарей, собравшихся вокруг Монкадаса, и Калар отошел в сторону, чувствуя себя беспомощным.
Вокруг послышалось еще больше возбужденных голосов, и рога протрубили совсем близко. Калар повернулся к Бертелису, который, отойдя от Монкадаса, оглянулся узнать, что происходит. Люди вокруг удивленно переговаривались, слухи распространялись по толпе, словно лесной пожар.
- Что там случилось? - спросил Калар.
- Прибыли йомены-всадники в цветах герцога Леонуа, - ответил Бертелис.
- Земли Леонуа атакованы! - прокричал с седла один из йоменов. - Герцог просит вашей помощи! Враг напал на нас!
- Какой враг? - крикнул Калар.
- Норсканцы! - пришел ответ.
== '''ГЛАВА 6''' ==
Каждое движение было мучительной пыткой. Ее суставы, истерзанные артритом и ревматизмом, пульсировали болью, и проковыляв не больше двадцати шагов, она начала задыхаться. Зрение было туманным и расплывчатым, яркий свет причинял глазам боль. Она прислонилась к бочке, стоявшей у обочины грязной дороги, тянувшейся мимо деревни, чтобы перевести дух.
Элизабет ушла из пещеры ведьмы перед рассветом, отчаянно пытаясь вернуться домой. Там, в отчаянии думала она, кто-то же должен будет помочь ей.
Элизабет все еще глотала воздух, словно рыба, выброшенная на сушу, когда в нее попал камень. Он ударил ее в щеку, разорвав сморщенную кожу, по ее лицу потекла слабая жидкая кровь. Элизабет вскрикнула и подняла свои иссохшие руки, пытаясь защититься, когда на нее посыпались новые камни, куски навоза и гнилые овощи.
- Ведьма! Ведьма! Ведьма! - закричали дети, дразня ее. Элизабет закрыла лицо руками. Гнилой кабачок разлетелся на куски, ударившись о бочку рядом с ней, обдав все вокруг зловонной жидкостью и массой извивающихся червей. Еще один камень ударил в ее высохшую грудь, раздался сухой деревянный треск, когда сломалось ребро.
Вскрикнув, она поднялась и заковыляла так быстро, как только могла, пытаясь спастись от беспощадных детей. Но она поскользнулась в грязи и упала.
- Ведьма! Ведьма! Ведьма!
Дети подошли ближе, и несколько из них постарше начали бить ее палками. Вокруг грязных детей с возбужденным лаем бегали паршивые тощие собаки. Элизабет, рыдая, сжалась в грязи.
- Проваливайте, мелкие засранцы! - проревел чей-то бас, и Элизабет вздохнула с облегчением, когда дети со смехом разбежались.
Она лежала, рыдая, в грязи и навозе, отчаянно пытаясь перевести дыхание и успокоить сердце, бьющееся, как у пойманной птицы. Все тело терзала боль. Смутно она разглядела, что вокруг нее стоят несколько крестьян, но не было сил подняться и заговорить с ними.
- Осторожнее, стражник, - сказал один из них. - Это же старая ведьма Хегтесс.
- Да ладно, - фыркнул стражник.
- Это точно она, - подтвердил другой крестьянин. - Чертова ведьма наложила проклятие на моего кузена. Я к ней и не подойду. У нее дурной глаз.
Ее накрыла большая тень, и Элизабет испуганно съежилась.
- Это верно, ты и есть старуха Хегтесс? - пробасил грубый голос.
Элизабет отчаянно затрясла головой, застонав от боли.
- Я задал тебе вопрос, карга, - прорычал стражник, тыкая ее древком алебарды.
- Нет, - с трудом произнесла она.
- Ты называешь моего человека, честного члена нашей общины, лжецом? - стражник снова ткнул ее алебардой.
- Нет, - прохныкала она. Поднявшись на четвереньки, она потянулась иссохшей рукой к стражнику, но тот брезгливо отодвинулся.
Пытаясь хоть немного восстановить достоинство, Элизабет с трудом поднялась на ноги, кое-как выпрямила спину, подняла подбородок и посмотрела на стражников.
- Не глядите ей в глаза! - предупредил один из них, и они все опасливо шагнули назад.
Повелительным тоном Элизабет обратилась к стражникам.
- Я леди Элизабет из Карлемона, и я требую, чтобы вы немедленно сопроводили меня во владения моего отца.
Мгновение стояла тишина, после чего йомены разразились хохотом. Их смех причинял Элизабет не меньше боли, чем камни, которые бросали в нее дети несколько минут назад. Она чувствовала, как этот смех жжет ее.
Внезапно из глубин памяти всплыло имя, и она поняла, что узнала голос стражника. Он был одним из ратников, сопровождавших ее возлюбленного Калара в поход против зеленокожих в Бордело шесть месяцев назад. А перед тем, как уйти в поход, он оказал ей услугу, вдруг вспомнила она. Как же его звали? Перди? Перло?
- Пердо, - вспомнила она, указав на него пальцем. - Стражник Пердо.
Стражник, изумленно ахнув, шагнул назад.
- Откуда ты знаешь мое имя, карга? - спросил йомен, а его люди начали испуганно перешептываться.
- Ты однажды оказал мне услугу. Я ехала верхом вместе с Каларом, возвращаясь с прогулки по западным полям. Вдруг залаяла собака, моя кобыла испугалась и вздрогнула, я на секунду потеряла равновесие и уронила свой шарф на землю. Ты подобрал его для меня, - сказала Элизабет, вспомнив этот случай так ясно, словно он был вчера. - Брат Калара, Бертелис, ударил тебя, хотя я пыталась остановить его. Он сказал, что шарф навсегда пропахнет крестьянской вонью. Мне жаль. Это был добрый поступок, и я так и не поблагодарила тебя за него.
Ее слова были встречены пугающим молчанием.
- Я говорил тебе, Пердо. Она ведьма, - наконец прошептал один из стражников.
Элизабет снова попыталась заговорить, но стражник шагнул вперед и ударил ее по лицу рукой в кольчужной перчатке. Удар выбил несколько гнилых зубов, и Элизабет снова рухнула в грязь.
- Там не было никого, кроме меня, леди и двух молодых лордов, - сказал он. - Ты могла узнать об этом, только если ты и вправду ведьма! Связать ее! И засуньте кляп ей в рот, чтобы она не смогла околдовать нас.
Элизабет ткнули лицом в грязь и болезненно выкрутили руки, связав их за спиной. Она сморщилась от боли, пытаясь заговорить с ними, заставить их выслушать ее, но ее голову откинули назад и засунули в окровавленный рот вонючую тряпку, завязав ее концы на затылке. Лодыжки ее связали больно режущей веревкой, и грубо подняли, как свинью, которую волокут на убой.
- Несите ее в темницу, - велел йомен. - Пусть гниет там, пока гофмейстер не решит, что с ней делать.
Клод облизал губы, со страхом глядя на женщину, сидевшую перед раскаленными углями. Ее руки до локтей были измазаны в крови, а волосы спутаны и взлохмачены. Ее когда-то красивое платье было забрызгано грязью, подол изорван, лицо тоже покрывала пыль и грязь.
Перед ведьмой было распростерто тело одного из пилигримов со вскрытой грудной клеткой и распластанными ребрами. Колдунья копалась во внутренностях, что-то шепча и иногда поднимая какие-то из внутренностей к носу. Некоторые она только нюхала, другие лизала или надкусывала. Клод ощутил тошноту. Ее руки снова зарылись в потроха, вытаскивая кишки. Уложив их на плоский камень, ведьма стала сосредоточенно копаться в массе зловонной требухи.
Пилигримы сбились в жалкую кучку с вытянутыми от страха лицами и полными ужаса глазами. Некоторые из них, как Клод, смотрели на страшную работу ведьмы, другие зажмурили глаза и отвернулись. Некоторые тихо плакали, один начал шептать молитву Реолу, прося святого паладина спасти их от порождения зла.
- Тихо! - прорычала ведьма, бросив злобный взгляд в их сторону, и пилигримы еще больше съежились от страха.
Вернувшись к своему отвратительному занятию, колдунья внимательно вглядывалась в человеческие внутренности, тыкая их своими длинными ногтями, и копаясь скользкими от крови руками в лоснящихся петлях кишечника.
Из большой сумки, покрытой мохнатой шерстью, ведьма достала страшную куклу, тело которой было изготовлено из древесного капа, а к голове приколоты пряди черных волос. Лицо куклы было ужасным, словно появившимся из кошмара, на него была плотно натянута кожа какого-то существа и прибита гвоздями. Острые зубы животного, возможно, волка или барсука, выступали из разреза, служившего ртом, а глаза были сделаны из кости. Кукла была жуткой, и ведьма провела окровавленной рукой по ее волосам, приглаживая их, словно лаская ребенка.
Она посадила куклу посреди внутренностей выпотрошенного пилигрима, поместив ее так, что кукла смотрела прямо на ведьму со своего кровавого трона. После этого колдунья начала читать заклинание, раскачиваясь и простирая окровавленные руки.
Пилигримы в ужасе перешептывались, прижимаясь друг к другу. Теперь их осталось совсем немного. Это была уже вторая жертва, которую ведьма использовала для своего злого колдовства.
«По крайней мере, одним ртом меньше», подумал Клод.
Он не имел ни малейшего представления, куда идет ведьма, но она, казалось, точно знала, куда направляется. Она беспощадно подгоняла их, постоянно двигаясь в северо-западном направлении. Казалось, некое шестое чувство позволяло ей избегать опасностей в пути, она вела их, минуя патрули рыцарей и ратников, обходя замки и деревни, словно она видела местность сверху, как разложенную карту.
Клод почувствовал озноб. Ветви деревьев поблизости от ведьмы начали покрываться инеем. Пилигрим заметил, как тонкий слой льда появился на кукле, расползаясь по ее лицу, словно кожная болезнь.
Ведьма посмотрела в пустое пространство над углями костра и улыбнулась. Клод подумал, что она сошла с ума, ибо там ничего не было, но она стала говорить с пустым местом, словно там был кто-то живой. Пилигрим подумал, что там действительно может быть ''что-то'', чего он не способен увидеть.
Она говорила на языке, который Клод не понимал, язык этот казался резким и рычащим по сравнению с мягким языком бретонцев. Клод слышал когда-то, как люди из Империи говорили на своем языке, и их язык был в чем-то похож на тот, на котором говорила сейчас ведьма, хотя, возможно, и звучал не так резко.
Разговор колдуньи с пустотой длился несколько минут, когда, вероятно, была достигнута некая договоренность, после чего беседа прекратилась. Ледяной холод исчез, и Клод стал тереть руки, пытаясь восстановить кровообращение в своих толстых пальцах.
Один за другим пилигримы погрузились в беспокойный сон. Клод не засыпал дольше всех, наблюдая за ведьмой, продолжавшей копаться во внутренностях одного из его товарищей. Наконец глаза крестьянина начали слипаться. Он не спал уже несколько дней, и когда наконец сон пришел к нему, подкравшись, словно призрак во тьме, Клод заснул как мертвец, неподвижно и без сновидений.
Отрубленные головы, подвешенные на седле пони Бьярки, болтались туда-сюда, пока скакун шамана мчался галопом по темной равнине. Уже третью ночь Бьярки был на земле своей родины. Он и его спутники ехали по ночам, двигаясь без остановок от заката до рассвета. Пони скелингов были очень выносливыми животными, и хотя бретонские боевые кони легко обогнали бы их на короткой дистанции, они могли скакать часами без отдыха. За три ночи непрерывной скачки Бьярки и сопровождавшие его всадники преодолели сотни миль, но их скакуны не проявляли признаков усталости. В дневные часы они укрывались и отдыхали.
Темный неутолимый голод грыз Бьярки. Долгие годы он ждал возможности отомстить обществу, отвергнувшему его, и теперь, когда время мести пришло, он чувствовал опьяняющее желание кровопролития.
Возвращение в Бретонию воскресило в его памяти все старые воспоминания. И после этого его ярость и ненависть выросли десятикратно.
Если бы он остался в богатом замке своего отца - находившемся не более чем в трех днях пути отсюда - тогда Чародейка рано или поздно забрала бы его. Так было принято в Бретонии. В этой стране к тем, кто рождался с особым даром - «затронутыми магией», как выражались бретонцы - относились со страхом и подозрением. Чародейка ездила по стране в поисках детей с магическими способностями, обладавших даром предвидения и умевших инстинктивно улавливать дыхание богов, дувшее с севера. Этих детей Чародейка увозила с собой, забирая их из семей, которые пытались забыть, что такие дети вообще рождались. Вероятно, одна девочка из сотни взятых могла вернуться спустя десять или больше лет, став фрейлиной Владычицы, обученной мистическому искусству магии. Мальчиков, которых забирала Чародейка, никогда больше не видели.
Будучи еще ребенком, Бьярки слышал множество слухов о вероятной участи этих сынов Бретонии, украденных из своих семей. Некоторые говорили, что их бросали посреди темной чащи самых диких лесов, оставляя на милость обитавших там зверолюдов. Иные даже утверждали, что эти зверолюды и есть тем самые мальчики, измененные магией Чародейки. Другие говорили, что детей уносят на прекрасный остров Владычицы, и там они живут в вечном детстве, обреченные никогда не вырасти и вечно служить пажами богини. Кое-кто даже шептал, что принесение в жертву этих детей заставляет меняться времена года, и если оно прекратится, то Бретония погрузится в вечную зиму.
Такой должна была стать его судьба. В обществе, приученном отвергать тех, кто обладал подобным даром, ему не было места. Даже его родители ненавидели и боялись его, и будучи еще совсем малышом, он научился презирать их за это. Ему доставляло удовольствие ставить их в неловкое положение каждый раз, когда к ним в замок приезжали гости.
Одной глухой осенней ночью его разбудил присматривавший за ним старый слуга и увел его из отцовского замка. Напуганный и не понимавший, что происходит, мальчик молчал, пока старик вел его по пустым извилистым улицам к гавани. Там их ждала лодка. Дрожа от страха и холода, он как-то смог заснуть.
Когда он проснулся, уже наступал рассвет, а земля была лишь туманной полосой на горизонте. Старик дал ему пищи и воды и попытался успокоить его. Чародейка идет, сказал он. Несомненно, его родители были бы только рады избавиться от него, но этот старик, боясь того, что может случиться с его маленьким воспитанником, попытался спасти мальчика.
Старый дурак.
Именно по воле богов норсканцы нашли его.
Бьярки облизал губы, чувствуя вкус крови, густой и металлический. Он был в правильном месте, предназначенном ему судьбой, делая то, что боги хотели от него.
Женщина, которая принесет его ярлу сына, была лишь средством - он знал это сейчас. Приманкой, чтобы привести скелингов в эти земли. Она была важна - если бы не она, его ярл, вероятно, не отправился бы в поход против южан - но Бьярки не имел иллюзий насчет ее истинной ценности. Однако если ей будет причинен вред, у его лорда не станет причин долго задерживаться здесь в Бретонии. Поэтому Бьярки будет защищать ее ценой жизни, если понадобится.
Она была близко; он почти чувствовал дыхание богов, овевавшее ее.
Бьярки повернулся к младшему вождю Квельдульфу. Тот был прирожденным всадником. Пешком он ходил неуклюже - его ноги были кривыми и слишком короткими для его массивного туловища - но в седле лишь немногие из скелингов могли сравниться с ним.
- Поспешим, - сказал Бьярки. - Она близко, менее чем в часе пути.
Всадник кивнул, крошечные черепа, вплетенные в его бороду, зазвенели, как амулеты, которыми женщины скелингов защищают своих детей от демонов, летающих на крыльях ветра.
Квельдульф отдал приказ, и двадцать всадников помчались еще быстрее.
Клод отошел помочиться за дерево, когда к лагерю пилигримов подъехали налетчики. Быстро закончив свое дело, Клод бросился на землю и выругался про себя. Почему такое всегда происходит, когда ему нужно облегчиться?
Их было два десятка, свирепого вида дикари, облаченные в чужеземные меховые и кожаные одеяния, головы их защищали рогатые шлемы. Они были крупными и сильными, их руки и лица покрывали татуировки и боевая раскраска, у многих были светлые бороды. Налетчики ехали верхом на небольших крепких конях, покрытых лохматой шерстью и не защищенных броней, но явно более выносливых, чем боевые кони бретонских рыцарей. С седел свисали отрубленные головы и руки, бока коней украшали выжженные и нанесенные краской жуткие символы.
Клод прижался к земле, выпучив глаза от страха и глядя на налетчиков из-за толстых корней дерева. До рассвета оставался еще час или два, и если бы ему не захотелось справить нужду, он бы наверняка сейчас крепко спал, не подозревая об опасности.
Налетчики остановились среди деревьев, глядя на лагерь. Клод не знал, увидели ли они его, но не смел и шевельнуться, боясь привлечь к себе внимание.
В любом случае внимание всадников, казалось было обращено только к ведьме, которая встала, чтобы встретить их.
Один из всадников, невысокий и жилистый человек с гривой лохматых черных волос и в толстой меховой накидке на плечах, спрыгнул с коня и подошел к ведьме, заговорив с ней на том же самом языке, на котором она говорила прошлой ночью. Она ответила ему на том же языке, и он что-то спросил, указав на спящих пилигримов.
Услышав голоса, один из пилигримов проснулся и зевнул. Зевок превратился в испуганный визг, когда он увидел всадников.
Ведьма пожала плечами, и черноволосый налетчик улыбнулся, шагнув к пилигримам.
Клод еще сильнее вжался в землю между корнями дерева, увидев, как дикарь снял с пояса топор и держит его так, чтобы пилигримы не заметили его раньше времени. Другие пилигримы тоже просыпались и изумленно смотрели на свирепых всадников, явно потрясенные увиденным. Один закричал, призывал святого Реола спасти их, но паладин Владычицы так и не появился. Другой взмахнул туфлей, которую когда-то надевал рыцарь Грааля, вероятно, думая, что эти всадники всего лишь призраки и сила святой реликвии изгонит их. Но и это не помогло.
Черноволосый налетчик всадил топор в шею пилигрима с туфлей, тот упал, вцепившись в рану, из которой фонтаном хлынула кровь. Двое пилигримов бросились бежать, но тут их атаковали всадники. Брошенный топор, вращаясь в воздухе, вонзился в спину одному из беглецов, другому попал в шею дротик, который всадник метнул, привстав в седле.
Второй из беглецов была женщина, она упала не более чем в десяти ярдах от того места, где прятался Клод, и на мгновение он посмотрел прямо в ее глаза. Наконечник двухфутового дротика торчал из ее горла, вокруг раны пузырилась кровь. Умирая, женщина потянулась одной рукой к Клоду, который в ужасе отпрянул.
Всадник подскакал к ней и вырвал дротик из тела. Клод был почти уверен, что теперь налетчики его заметили. Он закрыл глаза, ожидая смертельного удара, но, так и не дождавшись, осторожно открыл один глаз. Всадник отвернулся и смотрел в другую сторону. Клод увидел, как последний из его товарищей-пилигримов падает замертво, когда топор черноволосого жилистого дикаря разрубил ему череп.
Один из всадников подъехал ближе, и его низкорослый конь опустил голову к окровавленному трупу. Пони вцепился зубами в руку пилигрима, оторвал кусок мяса и жадно проглотил. Увидев, как другие кони налетчиков подходят к трупам и гложут их, Клод ощутил тошноту.
Жилистый дикарь с топором внезапно обернулся и посмотрел в сторону Клода, прищурив глаза. Он едва ли видел пилигрима во мраке, но, возможно, почувствовал его там. С его топора стекала кровь и комки мозга, дикарь сделал шаг в сторону Клода.
Ведьма что-то сказала, остановив его, и он резко ответил ей. Бросив напоследок презрительный взгляд в сторону Клода, дикарь, казалось, неохотно отошел. Ведьме подвели коня, и хотя пони в ужасе заржав, шарахнулся от нее, резкая команда жилистого дикаря заставила его застыть на месте. Ведьма забралась в седло, и конь от страха прижал уши и выпучил глаза.
Не оглядываясь, ведьма уехала в компании всадников, оставив окровавленные трупы пилигримов.
Клод лежал неподвижно, слушая, как топот копыт затихает вдалеке. Он лежал еще долго после того, как лошади ускакали. Лишь когда первые слабые лучи зимнего рассвета превратили ночь в день, он осмелился встать.
Трясясь от холода и страха, он подковылял к трупам и начал рыться в карманах и сумках своих мертвых товарищей. Он забрал последнюю оставшуюся у них еду и медяки, и, подумав немного, прихватил и все «священные реликвии».
Хотя эти реликвии не спасли пилигримов от топоров налетчиков, Клод рассудил, что ничего не потеряет, если захватит их с собой, а уж если в каком-нибудь из «артефактов» и осталась толика священной силы Реола, тогда, если Клод сам будет нести их все, их магическая защита станет сильнее.
Полчаса спустя Клод вышел на опушку леса, его карманы были набиты «артефактами». На голову он нацепил разбитый и искореженный рыцарский шлем, который Реол выбросил лет десять назад. Кираса на его груди была разорвана почти пополам в битве с грозным василиском Йораваля. Клод оставил свою шипастую дубину и теперь нес на поясе меч, которым когда-то владел Реол, клинок его был сломан на два фута в бою с речным троллем на Мосту Слез. Уродливое горбатое тело Клода было завернуто в лохмотья личного знамени Реола. Сейчас горбун почувствовал себя лучше, и даже воодушевился. Он снова выжил вопреки всему, и хоть и натерпелся страху, сейчас его положение было явно лучше, чем всего лишь час назад.
На его корявом лице расплылась самодовольная улыбка, и он вышел в поля, раскинувшиеся за лесом.
Вдалеке он увидел крестьянскую повозку, нагруженную овощами, медленно ползущую по грязной дороге.
Пошел снег, но даже это не уменьшило радостное настроение Клода. Перейдя на неуклюжую косолапую рысь, он побежал за повозкой.
== '''ГЛАВА 7''' ==
Бретонская армия собирала силы, продвигаясь на север. Каждый день к войску присоединялись еще сотни рыцарей с сопровождавшими их слугами, откликнувшиеся на призыв герцога Леонуа. Пришла весть, что герцог Адалард уже вступил в бой с авангардом норсканцев на полях северных земель Леонуа, и заставил их остановиться, но пока войско герцога сражалось, куда большие силы норсканцев повернули к северо-западу, вторгнувшись в незащищенные гористые земли герцогства.
Из сообщений йоменов-разведчиков стало ясно, что норсканцы внезапно высадились на побережье примерно в трех днях пути к северу от замка герцога Леонуа, и быстро стали продвигаться вглубь страны, сжигая все на своем пути. Говорили, что их силы исчисляются десятками тысяч воинов.
Калару было мучительно больно оставлять барона Монкадаса. Доблестный старый рыцарь получил лучшее лечение, насколько возможно, и лекари были уверены, что барон излечится от раны в груди, если, конечно, инфекция не вызовет осложнение. Однако спасти глаз Монкадаса было невозможно. Вонзившийся осколок древка копья погубил глаз безвозвратно. Левого глаза барон лишился еще полгода назад, в сражении против зверолюдов, и теперь полностью ослеп, и был обречен провести остаток жизни во тьме. Хуже того, он не мог теперь сражаться за своего герцога и короля, ибо что толку от слепого рыцаря в бою? Как он сможет выполнять свой долг, если не в состоянии защитить даже себя, не говоря уже о землях, доверенных ему сюзереном?
Монкадас старался держаться, но Калар видел, что за бодрыми словами барон с трудом сопротивлялся ужасному отчаянию. В сопровождении леди Жозефины и своей свиты Монкадас сейчас возвращался домой в Бастонь. Орландо, юный кузен Калара, хотел ехать на войну, и огорчился, когда ему было сказано, что он поедет домой с бароном и Жозефиной. Калар пригласил их посетить его замок Гарамон, когда он вернется из похода, и пожелал им счастливого пути, чувствуя глубокую печаль из-за случившегося с бароном.
Калар видел, как Монкадас десятками сражал орков и зверолюдов. Видел, как барон вышибал мозги чудовищам в два раза крупнее него, и продолжал сражаться, несмотря на раны, которые убили бы более слабого человека. И конец его славе положила такая глупая случайность - несчастный случай на турнире. Лекарь сказал, что барону еще повезло - если бы щепка вонзилась на полдюйма глубже, то пробила бы мозг. Калар подумал, что на месте барона предпочел бы такой исход.
Пришли вести, что еще одно бретонское войско идет им на помощь из Курони, отправленное по приказу короля. Говорили, что это войско уже переправилось через Санн и вошло в древние земли Л’Ангвиля. Оно должно было соединиться со значительной, хотя и медленно собиравшейся армией герцогства Л’Ангвиль, и дальше двигаться на юг, в надежде остановить продвижение норсканцев вглубь Бретонии.
Между герцогствами Леонуа и Л’Ангвиль отношения были неприязненными из-за пограничных споров и периодически возобновлявшейся старинной вражды. Говорили, что именно поэтому герцог Тобер из Л’Ангвиля не спешит на помощь соседу. Он, очевидно, уже собрал значительное войско, но держит его наготове, ожидая, не вторгнутся ли норсканцы в его земли. А до тех пор он, похоже, был вполне доволен тем, что они опустошают владения его соперника. Только когда армия из Курони вошла в его герцогство, ему пришлось хоть как-то изобразить готовность помочь Леонуа.
Цели норсканцев оставались неясными. Если бы это был просто набег, имевший целью лишь грабеж и убийства, они, несомненно, держались бы ближе к берегу, так как вдоль всего северо-западного побережья было много уязвимых поселений и небольших городков. Норсканцы могли бы высадиться восточнее, у самого Л’Ангвиля с его знаменитым маяком, построенным задолго до возникновения Бретонии, или направиться южнее, к богатым землям Бордело, Аквитани и Брионна.
Калар и его спутники покинули турнирные поля два с половиной дня назад, и теперь ехали по землям Леонуа. Земля здесь была плодородной, хотя ландшафт более открытый, чем в Бастони, и почти угнетающе ровный. Здесь также было заметно холоднее, чем на родине Калара, ведь с далекого побережья дули пронизывающие ветра.
Завернувшись в подбитые мехом плащи, чтобы противостоять непрерывному холодному ветру, Калар и Бертелис погрузились в скуку похода, не обращая внимания на тяготы, которые приходилось переносить замерзающим ратникам Гарамона, с трудом успевавшим за всадниками. Было слишком холодно, и ветер выл слишком громко, чтобы разговаривать в пути, поэтому каждый из братьев ехал наедине со своими мыслями.
Только по ночам, когда рыцари собирались у лагерных костров, пили вино и ели сочную оленину и кабанину, братья беседовали с другими рыцарями, обмениваясь историями. Как заметил Бертелис, Калар теперь стал пить очень воздержанно, и смешивал вино с водой.
Некоторым из рыцарей Леонуа приходилось раньше сражаться с норсканцами, и братья внимательно слушали их рассказы, стремясь узнать больше о врагах, с которыми вскоре предстоит встретиться в бою. Похоже, что появление их страшных разбойничьих кораблей, нападавших из ночной тьмы, чтобы грабить и жечь, было не редким зрелищем для берегов Леонуа. От своих спутников братья узнали, что норсканцы - порочные кровожадные варвары, продавшие свои души Темным Силам, могучие, свирепые и бесстрашные в бою. Говорили, что у них нет понятия рыцарской чести, и они безжалостные убийцы, которые не дают пощады в бою и не ожидают ее. Говорили также, что они убивают даже своих детей, если сочтут их слишком слабыми, чтобы поддерживать славу племени, и их жизнь есть постоянная борьба не только с соперничающими племенами, но и с самой суровой природой Норски с ее множеством мутировавших свирепых хищников, бесконечными зимами и целыми месяцами абсолютной тьмы.
Братья слушали рассказы о берсерках, бросавшихся на врага, исходя пеной, словно бешеные звери, и не чувствовавших боли от ран. И об огромных лохматых чудовищах, спускавшихся с ледяных гор и сражавшихся в бою вместе с варварами. Они слушали истории о темных колдунах, насылавших проклятья своих кровожадных богов, о демонах из крови и огня, с пастями, извергающими пламя и клинками, на которых светились дьявольские руны.
Что было хуже всего в норсканцах, по мнению Калара - то, что они были - когда-то, по крайней мере - людьми. Это не были почти неразумные дикие твари, как зеленокожие, в самой природе которых было стремление сражаться и убивать. Не были они и зверолюдами, чьи низменные побуждения и врожденная ненависть заставляли их убивать людей. Нет, норсканцы были людьми, разумными людьми, которые добровольно выбрали путь проклятия, и наслаждались этим.
Калар содрогнулся при мысли о том, насколько низко они могли пасть.
Он ехал рядом с братом в молчании, его кузены Тассило, Бальдемунд и Хьюбальд за ними. Дождь со снегом и пронизывающий ветер хлестал их, каждый был погружен в свои мрачные раздумья. Другие рыцари, присягнувшие роду Гарамон, ехали позади них, а по обочинам брели, спотыкаясь и опустив головы, ратники Гарамона, смертельно уставшие и замерзшие. Эти простолюдины, одетые в красно-синие табарды и тащившие тяжелые копья и большие щиты с изображением дракона - гербом Калара - были вынуждены идти по густой траве, покрытой снегом, рядом с дорогой, по которой ехали рыцари.
Один из ратников, явно измученный, споткнулся. Он обернул лицо тряпкой в попытке сохранить тепло, но у него не было перчаток, и он трясся от холода. Споткнувшись о свое копье, он едва не упал на дорогу перед конем Бертелиса, и брат Калара был вынужден натянуть поводья и отвернуть коня в сторону, чтобы избежать столкновения. Проезжая мимо ратника, Бертелис пнул его по шлему, отбросив с дороги.
Повернувшись в седле, Бертелис раздраженно посмотрел на ратника, и одной рукой в овчинной перчатке поправил свой плащ, подбитый норковым мехом. Его взгляд скользнул по ратникам и остановился на йомене, командовавшем отрядом. На грубом лице йомена с широкой челюстью багровел шрам через левую щеку. Его губы были синими от холода, и зубы стучали.
- Наказать этого ратника, йомен! - велел Бертелис. - Если бы я не был настороже, он мог бы ранить моего коня. После дневного перехода всыпать этому дураку двадцать плетей. И в наказание за его неуклюжесть ваш отряд будет этой ночью нести караул две смены.
Йомен лишь поклонился, безропотно приняв наказание. Любые возражения могли только еще больше осложнить жизнь ему и его людям. Он приказал упавшему ратнику встать на ноги, и отряд пошел дальше.
- Ленивые скоты, - процедил Бертелис, отвернувшись. Калар лишь хмыкнул в ответ.
Еще полчаса пути прошли в молчании, пока впереди не раздался крик. Вглядываясь в белую метель, Калар разглядел Лодетэра и еще одного парравонского рыцаря верхом на пегасах, летевших сквозь тучи, борясь с порывами ветра. Парравонцы летели впереди армии, осматривая местность внизу.
- Надеюсь, что ублюдок свалится, - заметил Бертелис, наблюдая, как пегас Лодетэра снижается, чтобы приземлиться.
- Я бы дорого заплатил, чтобы посмотреть на это, - кивнул Калар.
От рыцарей на пегасах армия узнала о действиях сил герцога Адаларда и о движении войск из Курони и Л’Ангвиля, направлявшихся на юго-запад, чтобы отрезать норсканцев.
- Я поеду вперед, послушаю, какие новости он привез, - сказал Калар. - Надо размяться, может быть, хоть немного согреюсь, а то задница уже примерзла к седлу. Поедешь со мной?
Бертелис кивнул.
- Присматривайте за этим стадом, - велел Калар кузенам, кивнув в сторону ратников, уныло бредущих вдоль дороги. - Чтобы они не ленились и не сбавляли шаг.
Пришпорив коней, братья съехали с дороги и поскакали вперед, проезжая мимо колонны рыцарей. Ратники, крестьяне-лучники и слуги разбегались с их пути как мыши, но Калар не обращал на них внимания, словно они были невидимы для него. Он направлялся к голове колонны, проехав мимо нескольких сотен рыцарей, многих из которых он видел на турнире. Но он не видел среди них того рыцаря, который победил на дуэли Бертелиса - Меровеха из Арлона. В предстоящем бою его присутствие было бы кстати, ибо Калар редко встречал рыцаря, настолько мастерски владеющего клинком.
Протрубили рога, и вся колонна постепенно остановилась.
Бертелис недовольно покачал головой, увидев, как сотни ратников и других крестьян устало садятся на землю. Другие слуги быстро открыли повозки с продовольствием и напитками, и побежали вдоль рядов рыцарей, предлагая своим господам закуски.
- Уйдет куча времени, чтобы заставить их снова двинуться вперед, - проворчал Бертелис.
Подскакав к голове колонны, братья увидели группу рыцарей, собравшихся вокруг Лодетэра, чтобы выслушать принесенные им вести. Светловолосый парравонский рыцарь, явно наслаждаясь всеобщим вниманием, говорил с лордом Ордериком, тем вельможей, который организовал турнир.
Калар и Бертелис подвели коней ближе, пока не оказались сразу позади круга рыцарей, и стали прислушиваться, чтобы услышать слова Лодетэра.
- Они скачут в десяти милях вперед нас, мой лорд, - говорил парравонец, отвечая на вопрос Ордерика.
- О ком он говорит? - спросил Калар у рыцаря поблизости.
- Шайка норсканцев, - ответил тот.
- Они едут быстро, стремясь скорее соединиться с главными силами. И с ними женщина, бретонская дворянка, - Лодетэр театрально обвел взглядом собравшихся рыцарей.
Калар нахмурился. Несколько рыцарей не удержались от брани, выражая свое возмущение.
- Пленница? - спросил один рыцарь.
- Вероятно, да, - ответил Лодетэр. - Конечно, я бы попытался спасти ее, но из-за сильного встречного ветра такая попытка стала бы просто самоубийством. Мои пегасы и так подвергаются большому риску, летая в такую погоду.
- Ну конечно, - проворчал Бертелис.
- Ее надо спасти, - заявил Ордерик. - Нельзя допустить, чтобы благородную бретонскую леди постигла страшная участь в руках варваров. Как думаете, если мы пошлем всадников вперед, они успеют догнать этих норсканцев до того, как те соединятся с главными силами?
- Нет, - ответил Лодетэр. - Но и еще кое-что. Похоже, врагу надоело уклоняться от боя. Главные силы норсканцев стоят лагерем и ждут нас не более чем в половине дня пути отсюда к северу. В этот раз мы наконец встретимся с ними лицом к лицу в битве!
Рыцари встретили эти слова радостными возгласами.
- А что с армией герцога Адаларда? - спросил Калар, возвысив голос, чтобы быть услышанным. - И с войсками Курони и Л’Ангвиля?
Лодетэр посмотрел сквозь толпу на Калара, оценивая того, кто обратился к нему. Его взгляд снисходительно скользнул по гербу Калара, и на красивом лице парравонца мелькнула гримаса отвращения. Явно не впечатленный, он отвернулся.
- Армия Леонуа расположилась лагерем в пяти милях от норсканцев, - сказал он наконец. - Если поскачете быстро, то сможете добраться до них до конца дня.
- А рыцари Курони и Л’Ангвиля? - спросил Калар, в его голосе послышалось раздражение.
- Они в полутора днях пути отсюда, - сказал Лодетэр, бросив еще один снисходительный взгляд на Калара. - Я ответил на твои вопросы, бастонец?
Калар услышал, как несколько рыцарей засмеялись, и почувствовал, что его лицо краснеет. Заметив, что Бертелис потянулся к мечу, Калар протянул руку, чтобы остановить брата.
- Пока да, о Возлюбленный Парравона, - язвительным тоном ответил Калар, отчего среди рыцарей снова послышался смех.
- Счастливого вам пути по снегу и грязи, - сказал на прощание Лодетэр, развернув пегаса, фыркавшего и бившего копытами. Пегас рванулся в галоп, разворачивая крылья, и резко взмахнув ими, взлетел в небо.
- Готов спорить, через час он будет пить вино в лагере герцога, - сказал Бертелис, когда они вместе с Каларом повернули коней от разъезжавшихся рыцарей.
- Проклятый ублюдок.
Когда на северные земли Леонуа, подобно савану, опустилась ночь, отряд всадников Квельдульфа въехал в лагерь норсканцев. Бьярки и Хегтесс скакали впереди. Бока мохнатых норсканских пони блестели от пота. Рычали псы, воины и рабы почтительно уступали дорогу всадникам, с вожделением разглядывая ведьму.
Хегтесс ехала с высоко поднятой головой, наслаждаясь взглядами. Она привела себя в порядок перед встречей с лордом скелингов, заплела волосы в косы и смыла кровь и грязь со своей бледной кожи. На ее плечи была наброшена шкура кровавого медведя с густым мехом и шипами, с изысканного серебряного пояса ведьмы свисали куклы-тотемы. Скелингам Хегтесс казалась некоей иноземной принцессой, и они гордились тем, что эта женщина родит их ярлу сына. Бледная, молодая, холодная и прекрасная, она притягивала множество жадных взглядов и восторженных возгласов мужчин, у которых уже несколько недель не было женщин. Но те, кто оказался близко к ней, опускали глаза и отходили в сторону, чувствуя насколько сильно в ней прикосновение богов.
Ночь наступала быстро, и в небе над лагерем было темно от множества птиц. Десятки тысяч воронов и ворон сопровождали скелингов, их стаи парили над головой, словно грозовая туча, голодные и нетерпеливо ожидавшие начала бойни. Эти огромные стаи птиц-падальщиков сопровождали норсканцев от самой их родины, следуя за их кораблями, словно гигантская бесформенная туча черных перьев и злой воли, зная, что скоро можно будет пировать мягкой плотью мертвецов.
Кружили над головами норсканцев и иные, не столь обычные твари, призрачные шипящие существа с кожаными крыльями, хлопавшими, словно паруса.
В отдалении раздался трубный рев, и земля содрогнулась, когда некий зверь громадной тяжести и силы стремился порвать сдерживавшие его путы. Смех и крики пирующих воинов смешивались с лязгом затачиваемого оружия и заклинаниями провидцев, призывавших благословения Темных Богов. Те норсканцы, в которых было больше от зверя, чем от человека, известные как ''ульфверенар'', выли на восходящую зеленую луну - око богов, и к этому звериному вою присоединялся другой вой и рычание - многих сотен огромных псов, бродивших по окраинам лагеря в поисках легкой добычи.
Хотя Хегтесс внешне выглядела сейчас молодой и здоровой, она чувствовала, как внутри нее растут черные злокачественные опухоли, начинавшие пожирать ее новое тело. Они уже прорастали в печени и желудке, их отвратительные черные метастазы тянулись к легким. Теперь это происходило быстрее, чем было раньше на ее памяти - каждое новое тело, которое она захватывала, разрушалось быстрее, чем предыдущее. Похоже, этот процесс ускорялся все сильнее. Она сомневалась, что это тело, хотя оно и было молодым и сильным, прослужит ей больше, чем несколько лет - десять в лучшем случае. После этого тело станет гниющим трупом, беззубым и дряхлым, с каждым прошедшим сезоном старея на десятилетие.
Большая часть ее колдовских сил была сейчас направлена на защиту ее матки от раковых опухолей, распространявшихся по телу. Нельзя допустить, чтобы она стала бесплодной - демоническое дитя, которое она родит от ярла скелингов, станет ключом к ее бессмертию.
Норсканцы расположили свой лагерь на северном краю широкой долины, окруженной крутыми холмами. На дальнем краю долины возвышался холм, похожий на древний погребальный курган таких размеров, что его могли воздвигнуть только для богатого и могущественного короля. Никто не знал, как возникли эти курганы или мотты, как называли их жители Леонуа, издавна обитавшие в их тени. Они казались слишком правильной формы, чтобы образоваться естественным путем, поэтому предполагалось, что их построили люди, но для каких целей - оставалось неясным. Возможно, это действительно были погребальные курганы первых бретонских племен, пришедших на эту землю. Или, может быть, это были оборонительные сооружения, и на их вершинах когда-то стояли деревянные форты, воздвигнутые еще более древними народами.
Как бы то ни было, эти мотты испещряли северные земли герцогства Леонуа. На вершинах многих из них были построены замки, так как эти курганы представляли собой выгодные оборонительные позиции, но этот мотт в долине считался проклятым, и никто не дерзнул воздвигать на нем постройки.
- Дорогу! - крикнул Бьярки.
Проезжая мимо десятков тысяч воинов скелингов, готовившихся к бою, всадники направлялись к мотту на дальнем краю долины.
Глаза Хегтесс засияли, когда она увидела огромный курган. Это место, где должно быть зачато демоническое дитя. Она видела знамения в глазах жертв, которых заманивала в свою пещеру в лесу, видела их во внутренностях дюжины зарезанных свиней и в десятках пророческих снов. Под полной луной, когда повернет прилив, должно быть зачато дитя - ни часом раньше, и ни часом позже. И хотя возрастания и убывания луны Хаоса - Моррслиба - точно предсказать было невозможно, ведьма чувствовала с абсолютной уверенностью, что благоприятная для зачатия ночь уже близко. Еще две ночи, возможно, три - и зеленая луна будет полной, максимально за это десятилетие приблизившись к поверхности мира, и излучая свою силу на тех, кто окажется под ее зловещим оком.
В такие ночи мертвые поднимались из земли, и некогда разумные люди выли на луну и убивали свои спящие семьи руками, на которых вырастали когти, и барьер, отделявший материальный мир от царства Хаоса, был тонким как никогда. Даже те, кто не обладал магическим даром, чувствовали, как демонические сущности пытаются прорваться сквозь эфирный барьер, отделявший их от реальности, чтобы убивать и пожирать души.
И под такой луной будет зачато демоническое дитя.
У подножия большого холма всадники остановили коней. Здесь были поставлены простые палатки из шкур и скрещенных бревен, в землю были вбиты тотемные столбы, увешанные черепами, отрубленными головами и отполированными металлическими символами норсканских богов. Здесь отдыхали хускарлы ярла скелингов, огромные устрашающие воины, благословленные дарами богов, облаченные в тяжелые доспехи и меха.
- Где он? - спросил Бьярки.
Прежде чем хускарлы успели ответить, кожаный полог палатки откинулся, и из нее вышел ярл Стирбьорн, чтобы приветствовать свою невесту. За ним вышли две девы-воительницы, и, судя по их схожести с повелителем скелингов, Хегтесс предположила, что это дочери ярла.
Стирбьорн тоже готовился к встрече, и сейчас он выглядел воистину как король-воитель.
Он был на голову выше любого из своих хускарлов, его широкие плечи были защищены тяжелыми наплечниками из темного металла, изготовленными в виде оскалившихся клыкастых волчьих голов. Его могучую грудь защищала кираса из заколдованного черного железа с лазурным немигающим оком Чара в центре. Из-под его пояса с пряжкой в виде восьмиконечной звезды свисала кольчуга, а ноги защищали шипастые поножи.
Его мощные мускулистые руки были обнажены и украшены татуировками и золотыми и бронзовыми браслетами. Ярл не надел свой шлем, и его длинные волосы с проседью свисали на спину. На плечи он накинул шкуру имгира, одного из огромных снежных йети, бродивших по горам Норски.
Глаза ярла, такие же бледно-голубые, как око Чара на его груди, устремили жадный взор на Хегтесс.
Ведьма улыбнулась, увидев повелителя скелингов, и томно соскользнула с седла.
Не говоря ни слова, ярл заключил ее в могучие объятия, притянув к себе и впившись в ее губы страстным поцелуем. Хегтесс позволила себе растаять в его объятиях, почувствовать его мощные мускулы и возбуждающее прикосновение богов на его языке. Она ощутила свое влекущее желание, когда ее тело отреагировало на объятия могучего норсканца, и была приятно удивлена силой своей страсти. Уже много десятилетий никто не возбуждал в ней такие чувства.
Оторвавшись от страстного поцелуя, вождь скелингов обнял ее своей мощной рукой и властно повел к палатке. Он явно хотел овладеть ею здесь и сейчас, спариться с ней, как животное, и удовлетворить свою похоть. Но Хегтесс остановила его, положив руку на его грудь.
- Еще нет, - сказала она на языке скелингов.
Даже вытянувшись в полный рост, она была едва по грудь норсканцу, ее тело было тонким и хрупким по сравнению со звериной мощью его могучего телосложения, и все же Стирбьорн остановился. Она чувствовала, как внутри него бушует вожделение, и знала, что ему не терпится утащить ее в свою палатку, даже если она будет сопротивляться. Но Хегтесс также поняла, что ярл чувствует ее силу и уважает ее.
Ощутить это уважение было особенно приятно после целого века жизни в Бретонии, где ее боялись и одновременно презирали. Хорошо снова оказаться среди тех, кто понимает ее положение в порядке вещей. Хоть они и не курганцы, но, по крайней мере, скелинги тоже чтут истинных богов, хоть и знают их под другими именами.
- В чем дело, женщина? - спросил Стирбьорн, его глаза опасно сверкнули.
- Терпение, ярл скелингов, - сказала Хегтесс, игриво проведя пальцем по кирасе Стирбьорна. - Сами боги предопределили зачатие твоего сына, но оно должно состояться по строгому ритуалу. Поверь мне, и сын, которого я рожу тебе, будет сильнейшим воином, когда-либо рождавшимся в твоем племени.
Ярл обменялся взглядами с Бьярки, который едва заметно кивнул. После этого Стирбьорн отпустил Хегтесс.
- Хорошо, - сказал он.
- Оно должно произойти на вершине кургана мертвецов, - сказала ведьма, указав на холм за спиной ярла. - Под взором богов. Мне понадобится восемь твоих сильнейших воинов для жертвоприношения.
- Они твои, - без промедления сказал Стирбьорн.
- Хорошо, - сказала Хегтесс. - Я пойду и начну готовить ритуал.
Когда она ушла, ярл хлопнул могучей рукой по плечу Бьярки, едва не повалив провидца.
- Это она! - воскликнул Стирбьорн, его глаза горели страстью и восхищением. - Наконец-то! Сын!
- Да, мой ярл, - кивнул Бьярки.
- И весь этот ритуал необходим?
- Да, мой ярл.
Стирбьорн пристально посмотрел на провидца.
- Что беспокоит тебя, Маленький Медведь? Разве ты не рад, что у меня наконец будет сын? Твое положение в племени не изменится, ты знаешь это.
- Я знаю, мой ярл. Не это беспокоит меня.
- Тогда что? Говори же!
- Я не доверяю ей, - сказал Бьярки. - Какую выгоду она получит от этого?
- Она станет матерью величайшего воина скелингов. Разве этого не достаточно?
- Не знаю. Может быть.
- Она красавица, не так ли? И она сильна: от одного прикосновения к ней у меня мурашки по коже.
- Она могущественная кровавая ведьма, это так, - кивнул Бьярки. - Но нам стоит опасаться обмана с ее стороны. Я бы советовал убить ее, как только дитя родится.
- После того, как она родит мне сына, можешь делать с ней что хочешь, Маленький Медведь. Завтра мы сокрушим войско всадников-южан, - сказал ярл, сменив тему и оглядывая долину. - Мы перебьем их всех, и будем смеяться, когда они взмолятся о милосердии. Это будет славный день!
- Не сомневаюсь, мой ярл.
- Они высокомерны, эти южане. Они думают, что мы всего лишь глупые варвары, вроде косоглазых хунгов. Они недооценивают нас, ожидая, что мы просто бросимся на них в атаку.
- В этом тоже есть честь, - заметил Бьярки. - Кровавый бог одобряет прямой подход.
- Повелителю Черепов все равно, чья кровь льется, - кивнул Стирбьорн. - Но я бы предпочел, чтобы это была кровь врагов, а не моя.
- Истинно так, - сказал Бьярки.
Провидец служил ярлу достаточно долго, чтобы знать, что опытный воин продумал план битвы еще несколько дней назад. Должно быть, Стирбьорн размышлял над тем, как лучше разгромить южан, еще когда только объявил о готовящемся походе, и постоянно обдумывал новые планы в поисках лучшего пути к победе.
Он хитрый старый волк, Эгиль Стирбьорн. Именно по этой причине ярл правил скелингами так долго. Обычно вождя его возраста давно сверг бы более молодой и более сильный амбициозный чемпион Хаоса. Но Стирбьорн был хитер. Он всегда оказывался способен перехитрить своих более молодых соперников. Это был воистину редкий дар. И Бьярки ждал битвы с нетерпением, чтобы увидеть, какую уловку старый волк придумал против южан.
- Их гордость приведет к их падению, - сказал Стирбьорн. - И падать им будет больно.
Калар и другие рыцари с турнира въехали в лагерь герцога Адаларда почти к полуночи, смертельно уставшие и промерзшие до костей. Но они сильно опередили пеших ратников и лучников, не успевавших за конными рыцарями. Пехотинцы-простолюдины едва ли успеют добраться до лагеря к рассвету.
В небе клубились густые тучи, закрывавшие звезды, и с наступлением сумерек непрерывно шел снег. На земле уже намело сугробы в пару футов, и с каждым часом прибавлялось еще несколько дюймов.
Несмотря на поздний час в лагере царила оживленная суета. От сотен горящих жаровен было светло как днем. Тысячи крестьян бегали туда-сюда по поручениям своих господ. Многие рыцари были в полных доспехах и сидели на конях в готовности к атаке. С северной окраины лагеря доносились крики и лязг оружия - норсканцы уже проводили беспокоящие атаки, проверяя оборону бретонцев. Было ясно, что немногим удастся поспать этой ночью.
Лодетэр, успевший хорошо отдохнуть, не поленился выйти навстречу Калару и другим усталым рыцарям, въезжавшим в лагерь. От самодовольной улыбки парравонца настроение Калара еще больше испортилось.
Йомены Гарамона, проехавшие вперед, подготовили палатки и ужин для братьев. Но хотя рыцари проголодались, и мысль об отдыхе была очень соблазнительной, Калар и его спутники сначала пошли к шатру герцога, чтобы представиться ему.
Герцог был человеком средних лет, высоким рыцарем с темными волосами до плеч, и по лицу его было ясно, что дураков он не потерпит. Он был облачен в полные доспехи, и поверх изысканно разукрашенной брони надел красный табард с серебряной головой льва. На одно его плечо был наброшен плащ из львиной шкуры. Увидев шкуру могучего зверя, Калар вспомнил легенды о Жиле ле Бретоне и его товарищах, которые он слушал в детстве, сидя на коленях отца.
Тирульф, ближайший друг и преданный соратник Жиля, по преданию происходил из земель, известных сейчас как Леонуа. Согласно легенде, он, будучи еще мальчиком, смог голыми руками убить свирепого льва, опустошавшего округу. Ободрав зверя и завернувшись в его окровавленную шкуру, Тирульф вернулся в крепость своего отца, и так родилась легенда. В честь этого великого героя дворяне Леонуа, особенно те, кто претендовал на происхождение от рода самого Тирульфа, включали в свои гербы изображение льва в той или иной форме.
Герцог Адалард произвел впечатление на Калара. От правителя Леонуа исходила аура власти, это был человек, привыкший, что его приказам мгновенно повинуются, и в то же время, он прежде всего был воином. Калар не сомневался, что когда начнется битва, герцог лично возглавит атаку; он не из тех правителей, которые прячутся от боя.
- Леонуа благодарит вас за то, что вы так быстро откликнулись на наш призыв, - сказал герцог усталым рыцарям. - С вашей помощью мы сметем с поля боя этих варваров и завтра одержим великую победу. Вы проделали трудный путь, и я благодарю вас за это. Отдохните, завтра вам понадобятся все силы.
- Завтра, герцог? - спросил один из рыцарей. - Разве норсканцы уже не атакуют нас? Разве бой уже не идет?
- Они не вкладывают настоящей силы в эти атаки, - ответил герцог Адалард. - Это лишь уловка. Они пытаются держать нас в напряжении, чтобы обессилить перед завтрашним боем. Тогда и начнется настоящая битва. Отдыхайте. Мои люди уверены, что это не более чем беспокоящие стычки.
Взгляд Адаларда остановился на Каларе, и молодой кастелян покраснел под суровым взором герцога-воина. Во всей Бретонии было четырнадцать герцогов, каждый из них правил одним из древних герцогств, образованных еще когда сам Жиль ле Бретон объединял бретонские племена. Таким образом герцог Леонуа был одним из самых могущественных людей во всех Бретонии, и Калар чувствовал благоговейный трепет, лишь находясь в его присутствии. Он опустил взгляд, когда герцог прищурил глаза.
«''Твоя кровь осквернена''».
Снова он услышал голос Малорика, эти слова жгли его. Неужели в нем была та самая скверна, которая породила его чудовищного брата-зверя?
- Ты из Гарамона, не так ли? - спросил герцог, отвлекая Калара от его сомнений. Молодой кастелян поднял взгляд, изумленный, что герцог обратился к нему, и еще более потрясенный, что правитель Леонуа знает имя его рода.
- Да, мой лорд, - ответил Калар, и герцог печально кивнул головой.
Калару стало не по себе, когда десятки пар глаз устремили взгляды на него. Рыцари, которые едва обратили внимание на его присутствие здесь, теперь, казалось, смотрели на него с уважением. Лишь тот факт, что Калар был узнан герцогом, добавил ему уважения в их глазах.
- Я знал вашего старого учителя фехтования Гюнтера, - сказал герцог Адалард. - Он был хорошим человеком. Лучшим фехтовальщиком, которого я когда-либо знал. Было прискорбно услышать о его смерти.
- Благодарю вас, мой лорд, - сказал Калар. - Не проходит и дня, чтобы я не скорбел о его потере.
Калар вздохнул с облегчением, когда внимание герцога переключилось на других.
Снег все шел, подготовка к завтрашнему бою продолжалась, грохот норсканских боевых барабанов, рев рогов и крики эхом разносились в ночи. Калар наконец позволил себе уступить усталости. Полчаса спустя после встречи с герцогом он заснул беспокойным сном в своей палатке. Ему снились кровь и огонь, яростно ревущие воины с мордами волков. Сон сменился, и Калар оказался снова лицом к лицу с ужасным призрачным Зеленым Рыцарем.
И снова он был бессилен, парализующий страх перед грозным призраком сковал его. Зеленый Рыцарь возвышался перед ним, грозя своим страшным клинком, окруженный клубящимся туманом.
- Сразись со мной! - произнес Зеленый Рыцарь, и Калар проснулся в холодном поту.
Было темно, до рассвета оставался еще час или около того. Калару удалось поспать не больше часа. Но он заставил себя встать с койки; все равно этой ночью ему больше не заснуть.
== '''ГЛАВА 8''' ==
Снег шел всю ночь, накрывая землю толстым белым покрывалом. Спустя час на него прольется кровь тысяч воинов, поле боя превратится в болото кровавой грязи, но пока оно было чистым и безупречно белым.
Раннее утреннее солнце скрывалось за густыми тучами. Над боевыми порядками бретонцев воцарилась тишина, нарушаемая лишь хлопаньем знамен на ветру и иногда раздававшимся конским ржанием. Крестьяне держали поводья коней своих господ, а рыцари, преклонив колени в снегу, возносили молитвы Владычице Озера, прося ее о защите в предстоящем бою.
Со стороны норсканского войска в миле с половиной дальше в долине слышался неумолкаемый грохот барабанов, но его уже заглушала усиливавшаяся буря. Вой ветра глушил все остальные звуки, и в клубящихся снежных вихрях боевые порядки врага были неразличимы.
Такая снежная буря была необычна для Бретонии, особенно так рано, в самом начале зимы, и Калар подумал, не породило ли ее какое-то дьявольское колдовство.
Его глаза были закрыты, а губы беззвучно двигались, пока он молился Владычице. И прошептав молитву, Калар ощутил странное тепло, изгнавшее холод из замерзавших рук и ног, заставившее его вновь почувствовать себя отдохнувшим и сильным. Все сомнения исчезли, он ощущал, как сила богини наполняет его, и преисполнился уверенности, что к концу дня бретонцы одержат победу.
Протрубил рог, и Калар, завершив ритуальную молитву, открыл глаза, вернувшись к реальности. Все еще чувствуя тепло от благословения Владычицы, он сел на своего бронированного коня и взял поданное оруженосцем копье. По всей бретонской линии десять тысяч рыцарей садились на коней, завершив молитву Владычице. За строем рыцарей плотными рядами стояло в пять раз больше крестьян-пехотинцев. Они не молились; Владычица Озера была богиней знати, и крестьянам не было позволено поклоняться ей. Да она и не стала бы отвечать на их молитвы. Была смехотворной сама мысль о том, что богиня стала бы заботиться о низкородных крестьянах, не имевших понятия о чести и доблести.
Долина была ровной и открытой, почти две мили в ширину, без препятствий в виде камней и деревьев. Это было идеальное поле боя для всадников, и сражаться с врагом здесь вполне соответствовало бретонским методам ведения боя. По сторонам долины поднимались холмы, и хотя сейчас ничего не было видно из-за бури, Калар знал, что в тылу врага находится большой курган.
Можно было ожидать, что норсканцы, как в основном пехотная армия, укрепятся на вершине кургана, чтобы вынудить бретонцев атаковать их, но похоже, что норсканцы жаждали боя и вышли вперед в долину, чтобы встретить бретонцев в поле.
Отряды конных йоменов уже выехали к холмам, чтобы убедиться, что враг не обойдет бретонцев с фланга. Погода была слишком неблагоприятной, чтобы Лодетэр и его рыцари на пегасах могли облететь вражескую армию, и точная численность и положение войск норсканцев представлялись довольно смутно. Тем не менее, было ясно, что если не считать пеших ратников и крестьян-лучников, в лучшем случае ненадежных в бою, а в худшем являвшихся помехой, то норсканцы превосходили бретонцев в численности, хотя и ненамного. А если учесть, что большую часть норсканской армии составляли пехотинцы, и многие из них почти не были защищены доспехами, то расклад был в пользу бретонцев.
По тем немногим сведениям, которые удалось собрать йоменам-разведчикам, противник построился широким фронтом с сильным центром. В центре были замечены самые тяжело вооруженные норсканские воины, и скорее всего, там же находился вражеский вождь. Легкая кавалерия норсканцев располагалась на флангах. Герцог Адалард построил своих рыцарей соответствующим образом. Похоже, что у противника было немного метательного оружия, так же как и длинных копий и пик, особенно опасных для рыцарской конницы. Поэтому план герцога был прост: нанести мощный удар всей силой, смять врага одной массированной атакой рыцарского клина, которая вырвет сердце вражеской армии.
Рыцари Курони и Л’Ангвиля были еще в полутора днях пути к северу, но Калару казалось, что нет необходимости откладывать бой до их прибытия. Герцог Леонуа явно пришел к тому же решению, хотя Калар полагал, что на решение герцога в немалой степени повлияла вражда Леонуа и Л’Ангвиля. Напряженные отношения между двумя герцогствами длились уже десятилетия, пограничные конфликты и кровопролитные стычки между их дворянами стали обычным явлением.
Приглушенные крики слышались на ветру, знаменосцы махали знаменами, передавая приказы. Несколько тысяч легко вооруженных крестьян-лучников выбежали вперед на фланги рыцарского строя, конные йомены на крайнем левом фланге перешли в галоп, рассредоточиваясь.
Лучники бежали по снегу впереди основных боевых порядков бретонской армии, и Калар выругался. Он замерз, и хотелось скорее скакать в атаку, чтобы хоть немного согреться. Несмотря на все усилия, снег проникал в сочленения доспехов и таял, пропитывая влагой стеганый поддоспешник и заставляя руки и ноги трястись от холода.
- Ну, давайте же, - прошептал Калар. Струйка талой воды потекла с воротника ему на шею, и он поморщился. Смахнув снег с наплечников, он даже сквозь латные перчатки ощутил ледяной холод металла, и стряхнул со стремян намерзавший на них лед.
Вдалеке раздался грохот барабанов, и Калар на мгновение ощутил странный трепет, услышав в шуме бури вой волков. Оттуда же издалека послышался жуткий рев рогов, и Калар подумал, какого размера должен быть рог, чтобы производить такой звук. Рядом четко и ясно протрубили бретонские горны, подавая сигнал к атаке.
- Наконец-то, - произнес Калар.
Рыцари начали выдвигаться вперед, ведя коней сначала шагом по рыхлому снегу, за ними маршировали десятки тысяч ратников.
Герцог Адалард находился в центре боевого порядка, окруженный своими самыми знатными рыцарями, все они были облачены в лучшие доспехи, какие только можно купить в Бретонии. Знаменосец герцога высоко поднял прославленное знамя Леонуа, на старинном четырехсотлетнем штандарте был изображен герой Тирульф в своей знаменитой львиной шкуре, стоящий на горе трупов зеленокожих, его голову окружал сияющий нимб. Это знамя было почитаемой реликвией, по легенде в него были вплетены волосы эльфийских принцесс, и говорили, что армия, сражавшаяся под этим знаменем, никогда не проигрывала битву.
Рыцари Бастони снова собрались вместе, хотя у Калара оставался неприятный осадок из-за того, что приходится идти в бой рядом с Малориком и его сангассовскими псами. Несмотря на нехватку сна, разум Калара был более ясным и сосредоточенным, чем когда-либо за много месяцев - вероятно, потому, что Калар не участвовал ни в каких попойках с тех пор, как уехал с турнира. Его чувства были обострены, как всегда перед боем; возможно, помогло и благословение богини. Калар поклялся, что сегодня превзойдет Малорика в бою.
По всему полю десятки рыцарских отрядов двигались вперед сквозь бурю, знаменосцы с трудом удерживали знамена прямо под сильным ветром. Кони фыркали и нетерпеливо били копытами, когда порывы ледяного ветра забрасывали их снегом. Калар похлопал по шее своего скакуна, шепча ему успокаивающие слова, но их не было слышно в буре.
Впереди лучники-крестьяне заняли позиции на флангах, выстраиваясь против флангов норсканцев. Вилланы и йомены выкрикивали приказы и раздавали подзатыльники наиболее тупоумным. Наконец лучники построились и воткнули стрелы перед собой наконечниками в землю. Но еще не натягивали луки, потому что противник даже при нормальных условиях находился сейчас на предельной дальности, а в снежную бурю стрелять более чем на половину обычной дальности было бессмысленно.
Калар опустил забрало, чтобы хоть немного уберечь лицо от обжигающего ветра, и, моргая, пытался разглядеть противника сквозь снежную бурю. Враги казались лишь смутными тенями вдалеке, и в порывах ветра и метели были едва различимы. Калар надеялся, что разведчики верно определили боевые порядки норсканцев, потому что когда рыцари окажутся достаточно близко, чтобы ясно разглядеть противника, будет уже поздно менять план боя.
Однако Калар знал, что во всем мире мало какое войско сможет выдержать удар бретонской рыцарской кавалерии, и не сомневался, что сегодня снова будет утверждено превосходство бретонского рыцаря на поле боя. Даже если эта ужасная погода вызвана колдовством врагов, это мало им поможет. Снег еще не настолько глубок, чтобы мешать могучим рыцарским коням, а центр долины имел небольшие склоны по обе стороны, поэтому самые глубокие снежные заносы оказывались на флангах, а не в центре долины, где и должен развернуться бой.
Все десять тысяч рыцарей ехали в атаку, весь рыцарский контингент армии, за исключением, вероятно, четырех сотен рыцарей, оставленных в качестве тактического резерва. Один мощный удар по центру вражеского строя, и бой уже почти выигран. Рыцари на флангах тоже скачут вперед, будто намереваясь атаковать фланги противника, но они повернут коней, и враг не успеет отреагировать, когда они ударят в центр его линии, вместе с главными силами Леонуа.
Это был простой план, но многие бретонские военачальники с успехом применяли его на десятках полей сражений.
Калар и другие бастонские рыцари занимали место в строю справа от центра, их возглавлял богатый и влиятельный дворянин лорд Сигибольд, оказавшийся самым старшим из бастонских рыцарей после того, как барон Монкадас был вынужден покинуть их. Сигибольд был умелым воином, хотя, как понял Калар, не являлся выдающимся вождем, и рыцари Гарамона следовали за ним с некоторой неохотой.
Тассило, кузен Калара, выразил свое мнение о Сигибольде, описав его как «посредственность во всех отношениях». Никто не испытывал к нему неприязни, но и никто особенно не любил, кроме того, было ясно, что, оказавшись старшим, он растерялся.
Но Калар не думал, что даже лорд Сигибольд сможет что-то испортить, командуя бастонцами сегодня. Все рыцари Бастони были закаленными воинами, и хотя Калар и Бертелис имели из них всех наименьший опыт, они тоже были уже не те горячие молодые рыцари, как всего лишь год назад.
Снова протрубили рога, и рыцари перевели коней с шага в рысь. Они проскакали мимо лучников на флангах, кони взметали копытами снег, мчась вперед с большей скоростью.
Над норсканским войском нависали темные низкие тучи, и Калару казалось, что в них есть что-то неестественное; они были слишком темными и слишком низкими, их силуэты, казалось, двигались и пульсировали, словно некое живое существо, постоянно меняя свою форму.
Отбросив эту мысль, Калар сосредоточился на том, чтобы держать свое место в строю рядом с другими рыцарями. Перейдя на рысь, рыцари искусно перестроились в клин - строй, который много столетий был смертоносным для врагов Бретонии. Смертельный удар массы бронированных людей и коней мог пробить самую крепкую оборону и глубоко вонзиться в ряды врагов, гоня и сметая их. На самом деле много раз было достаточно одного зрелища бретонских рыцарей, устремившихся в атаку, чтобы противник бежал с поля боя. Только очень смелый - или глупый - человек мог добровольно встать на пути атакующего рыцаря, не говоря уже о целой их армии. Но сегодня едва ли враг побежит, подумал Калар. Ничто из того, что он слышал о норсканцах, не позволяло надеяться, что им придет в голову мысль о бегстве с поля боя.
Снег приглушал грохот скачущих копыт, и Калару снова показалось, что он слышит вой волков, хотя невозможно было определить, с какой стороны исходит этот звук.
Отряд молодых рыцарей на правом фланге, нетерпеливых и жаждущих славы, опустил копья и, пришпорив коней, перешел в галоп, нарушив строй и вырвавшись из линии баталии. Калар инстинктивно понимал, что они начали атаку слишком рано, и их кони устанут, когда доберутся до врага.
Для многих из этих молодых рыцарей, иным из которых было всего лишь пятнадцать лет, первый бой станет и последним. Конечно, каждый бой был опасным - даже турниры несли в себе большой риск. Но первое настоящее сражение с настоящим врагом часто становилось для неопытного рыцаря последним.
Так учил его Гюнтер. В любом бою первыми погибают самые неопытные, плохо обученные, слабые, худшие воины, неудачливые, те, кто еще слишком молод, чтобы сражаться, или напротив, уже слишком стар и медлителен. Многие из них гибнут в первой схватке, и тогда начинается настоящий бой. Еще сильнее эта тенденция выражена во время осады, как говорил Гюнтер. В первые дни осады слабые бойцы гибнут один за другим, пока с обеих сторон не остаются самые опытные и закаленные воины. Это жестоко и ужасно, и много хороших людей погибает в первых же схватках, но таков порядок вещей. Так же как добычей волка становятся слабейшие животные из стада, и самые хилые детеныши из приплода неминуемо умирают, не выдержав суровой зимы.
Теперь Калар видел, что противник движется, слышал грохот их барабанов, выбивающих жуткий ритм. Норсканцы по колено в снегу начали шагать навстречу стене рыцарей, двигавшейся на них.
Бросив взгляд направо вдоль строя, Калар увидел, как легко вооруженные всадники врага атакуют конных йоменов, стрелявших из луков.
Небо затмили тучи стрел, выпущенных пешими лучниками. Стрелы проносились над головами рыцарей и осыпали ряды врагов, теперь изо всех сил бежавших навстречу бретонцам. Норсканцы кричали боевые кличи, но из-за бури они были слышны смутно, словно издалека. Глубину рядов врага еще невозможно было определить из-за сильной метели, но Калар видел, как сотни норсканцев падают, пронзенные стрелами, пробивавшими меховые шкуры и вонзавшимися глубоко в плоть варваров. Стрелы пробивали даже железные рогатые шлемы и втыкались в черепа. Новые сотни стрел сыпались на врага, и норсканцы высоко подняли щиты, закрываясь от них, но не замедлили своего бега навстречу рыцарям.
Из-за рядов варварского войска выскочили сотни свирепых лохматых псов, спущенных с черных железных цепей. Воя и исходя пеной, они вырвались вперед норсканцев, взбивая могучими лапами снег в своем стремлении добраться до врага. Это были огромные твари, и на многих из них были заметны следы мутации и порчи. У некоторых из пастей росли изогнутые клыки, как у кабанов, у других было две головы или змеиные хвосты, на которых росли змеиные головы.
Они бросились по снегу к отряду молодых рыцарей, вырвавшихся вперед. Один боевой пес, огромный зверь, спина которого была окрашена оранжевыми и черными полосами, высоко подпрыгнул и вцепился своими мощными челюстями в голову первому рыцарю. Отряд рыцарей со страшной силой врезался в стаю псов.
Десяток чудовищных зверей были сразу же наколоты на копья, еще несколько растоптаны копытами могучих коней, дробившими кости. Псы стаскивали молодых рыцарей с седел, вцепляясь челюстями в ноги и туловища с такой силой, что доспехи деформировались. Калар увидел, как рыцарский конь упал, издавая страшные крики, когда огромный пес вцепился ему в шею. Неудачливый рыцарь выпал из седла, и на него сразу набросились три рычащих зверя.
Атака молодых рыцарей остановилась, потеряв напор, и те из них, кто еще оставался в седле, рубили псов мечами. Одному зверю разрубили позвоночник, и у него отказали задние лапы. Пес еще пытался вцепиться зубами в коня, когда копыта смяли его череп.
Увидев, что молодые рыцари одолевают псов Хаоса, остальные рыцарские отряды обходили бой, не сбавляя скорости и направляясь к рядам норсканцев.
Когда до варваров оставалось около двухсот ярдов, взревели рога. Бретонские рыцари все как один пришпорили коней, переходя в галоп.
Десять тысяч копий опустились, нацелившись на врага, и из уст десяти тысяч рыцарей раздался боевой клич.
- За Бастонь! - закричал Калар, снова пришпорив коня, заставляя его скакать еще быстрее.
Сердце Калара громко стучало. Было что-то невероятно захватывающее в том, чтобы быть частью массированной кавалерийской атаки, и это всегда наполняло Калара восхищением.
Теперь он видел врага более ясно: огромные варвары, облаченные в меха и вооруженные страшного вида топорами, клинками и шипастыми булавами.
Атака норсканцев замедлилась, отдельные воины останавливались, видя надвигавшуюся на них стену рыцарей. Калар ощутил, как его охватывает предвкушение победы. В конце концов, враги были всего лишь людьми. Не демонами, не чудовищами, а людьми, которые тоже могли бояться.
С флангов снова послышался вой волков, но Калар не обратил на него внимания, глядя на врагов прямо перед собой.
Близость неминуемой победы воодушевила бретонцев, и они мчались на варваров, опустив копья.
«Бой не будет долгим», подумал Калар.
В это мгновение небо содрогнулось от страшного грохота, подобного раскату грома.
Багрово-красный пронзительный свет, пробившись сквозь бурю, вспыхнул в небе.
- Это сигнал, - прорычал Зумара своим темным сородичам, его глаза сверкнули. Он говорил на языке своего племени, похожем на скрежет шестерней и грохот обтесываемых камней.
Гном Хаоса с восхищением воззрился на Эрешкигаль-Намтар, свою драгоценную демоническую машину.
Зумара сам руководил ее сотворением в кошмарных адских кузнях глубоко под выжженной землей Зарр-Наггранда. Более пятидесяти лет он напряженно работал над созданием Эрешкигаль-Намтар, едва позволяя себе и своим рабским командам отдохнуть, настолько был он поглощен своей работой. Тысячи рабов погибли при ее создании, их кровь была выпущена из тел, кости и хрящи растерты в порошок, и эта вязкая смесь добавлена в сплавы, закаляя их и окрашивая металл чудовищного орудия в красноватый кроваво-бронзовый цвет.
После завершения работы над физической формой дьявольской машины Зумара пятьдесят дней и пятьдесят ночей присутствовал на ритуалах, посредством которых верховные жрецы великого Хашута вселили в нее вечные сущности демонов-близнецов. Эрешкигаль и Намтар были истинные имена этих свирепых демонов крови, ярости и труда, и они бешено пытались вырваться из своих оков, желая разорвать связавших их жрецов и самого Зумару. Но их попытки были тщетны, и уже более десятилетия они оставались заключены в демонической машине.
Ее физическая форма была прекрасна, и Зумара чувствовал ревнивую гордость, глядя на великолепие Эрешкигаль-Намтар.
Демоническое орудие было размером с небольшой дом, почти пятнадцать футов в высоту и более двадцати в длину, и весило больше, чем полностью нагруженный драконий корабль норсканцев. Везти эту дьявольскую машину сюда по морю было воистину нелегким делом, но если верить слову норсканца, этот труд того стоил.
Эрешкигаль и Намтар не смирились со своим заключением, и все еще пытались порвать магические оковы. От бронзового корпуса орудия поднимался пар, руны на нем светились сияющим жаром. Демоническую машину сковывали заколдованные цепи, каждое звено которых было размером с голову человека. Они были приклепаны к ее кроваво-бронзовому корпусу и вбиты глубоко в землю, чтобы удержать чудовищную конструкцию на месте. К ее бортам были прибиты куски сверкающего черного вулканического камня с выгравированными рунами силы, и эти руны светились словно лава, сдерживая демонов-близнецов, заключенных внутри машины.
Значительная часть массы машины приходилась на пару огромных шипастых колес, каждое из которых превосходило в высоту рост огра, и было наполнено сложными механизмами из сотен соединенных шестерен и колесиков, находившимися в постоянном движении. Ствол орудия являл собой зияющую зубастую пасть, достаточно широкую, чтобы с легкостью вместить лошадь, и тоже был испещрен связующими рунами. Из ствола поднималось зловоние серы, крови и смерти.
По бронзовому телу демонической машины пробежала рябь движения - заключенные демоны снова пытались вырваться, и множество жутких лиц, похожих на морды горгулий, одно ужаснее другого, появились на поверхности металла, рыча и скалясь на Зумару.
Каменнолицый гном Хаоса лишь рассмеялся.
- Приготовить Эрешкигаль-Намтар к стрельбе, - прорычал он через плечо своим двум соплеменникам.
Эти два гнома Хаоса принадлежали к более низкой касте, и вместо высоких шлемов знати носили лишь простые металлические маски на лицах и тяжелые кожаные фартуки с вшитыми металлическими полосами, защищавшие их мускулистые тела от жара демонической машины. Они поклонились своему магистру кузни и подошли к орудию, чтобы настроить руны-шестерни для стрельбы.
Его прекрасную демоническую машину норсканцы прозвали адской пушкой. Зумаре понравилось это прозвище. Оно отлично подходило грозному орудию.
У пушки сидели на корточках около дюжины черных орков-рабов, опустив головы, как собаки, которые признают власть хозяина, их сильные тела были покрыты шрамами и ожогами. Когда гномы Хаоса начали крутить руны-шестерни, жар, исходящий от Эрешкигаль-Намтар, становился все сильнее, и черные орки заскулили, отворачивая головы. Давным-давно жрецы Хашута с помощью колдовства вывели эту породу орков специально для рабской службы. Вокруг шеи каждого черного орка был надет железный ошейник с толстой цепью, и подобно цепям демонического орудия, которое они обслуживали, концы этих цепей тоже были вбиты в землю.
Зумара бросил взгляд на поле боя внизу, и хотя из-за метели почти ничего не было видно, гном Хаоса знал, что его оценки расстояния и траектории точны.
Он усмехнулся, его глаза сверкнули яростью, и острые клыки вонзились в каменистую кожу щек, когда он представил себе, какая бойня сейчас начнется.
- Огонь! - прорычал он.
Атака норсканцев полностью остановилась, и иные из них уже начали оглядываться назад и отступать, охваченные страхом. Они уже готовы бежать, а бретонцы были еще в сотне ярдов от них. «Это будет полный разгром», подумал Калар.
Весь центр норсканцев вдруг обратился в бегство перед атакой рыцарского клина бретонцев. В снежной буре было трудно точно разглядеть, что происходит, но было ясно, что центр норсканского войска уже рассыпается.
На флангах снова послышался рев и вой, и на этот раз Калар расслышал сквозь ветер что-то еще: крики людей, вопивших от боли и ужаса. Он бросил взгляд на восточный фланг, но почти ничего не увидел в метели, хотя ему показалось, что заметил какие-то огромные силуэты, словно гигантские животные, покрытые мехом - и рыцарей скачущих назад в смятении и панике.
Это зрелище внушало тревогу, но Калар мало что мог сделать - лишь сосредоточиться на выполнении своего долга, и он снова обратил все внимание на центр и врага перед собой. Кроме того, даже если норсканцы как-то сумеют разбить бретонские фланги, их собственный центр будет уже почти разгромлен.
Увидев, что враг бежит, бретонцы снова протрубили в рога, и армия Леонуа бросилась в прорыв.
Рыцари впереди уже догнали норсканцев, которые, видя, что им не убежать, повернулись и бросились на бретонцев, свирепо размахивая топорами. Многие из них были убиты на месте, копья пронзали их и сбивали с ног.
Бретонские рыцари ворвались в брешь, образовавшуюся в боевом порядке норсканцев. Калар нацелил копье на бегущего варвара. Тот резко повернулся, но копье Калара ударило его в грудь, прежде чем норсканец успел взмахнуть топором. Наконечник копья пробил его грудную клетку насквозь и вышел из спины, но при этом копье вырвалось из рук Калара. Рыцарь выхватил из богато украшенных ножен холодно блеснувший древний меч рода Гарамон.
Еще больше норсканцев бежало и было сражено. Калар обрушил удар меча на голову одного из варваров, разрубив ему череп.
Калар заметил, что норсканцы бегут не прямо от бретонцев, но по направлению к своим флангам. Оглядевшись вокруг, Калар с тревогой понял, что ни один из замеченных им врагов не был тяжело вооруженным элитным воином, которых бретонцы ожидали встретить в центре.
«Здесь что-то не так», внезапно осознал он. Его взгляд обратился на смутно видневшийся силуэт огромного кургана, на котором, по легендам, обитали призраки.
Внезапно раздался такой грохот, как будто рушилась гора. С вершины кургана в небо взлетела комета, сиявшая дьявольским красным пламенем. Она поднялась высоко-высоко, и Калар следил за ее полетом, открыв рот от изумления. Вот ревущая комета достигла высшей точки и устремилась к земле: прямо в боевые порядки атакующих бретонцев.
- Владычица, защити нас, - прошептал Калар. Адское пламя с небес с ревом падало на долину, и он услышал крики ужаса и паники в рядах бретонцев.
Дьявольский снаряд врезался в землю среди рыцарей в пятидесяти футах слева от Калара. Его выбило из седла, земля содрогнулась от страшного удара, вопли людей и предсмертное ржание коней вознеслись к небу, заглушив вой бури. Волна жара от взрыва обожгла легкие Калара, он глотал горячий воздух, задыхаясь, доспехи нагрелись так, что стали жечь тело.
Рыцари, оказавшиеся близко к взрыву, были изжарены заживо в своих доспехах. Плоть людей и коней лопалась и горела вместе с табардами и знаменами. Взрывом в земле выжгло круг более пятидесяти ярдов в диаметре, снег и лед в нем мгновенно превратились в пар. Сотни людей были убиты этим первым залпом, их плоть обугливалась от страшного жара, кровь вскипала в венах.
Трупы тех, кто оказался близко к взрыву, были совершенно неузнаваемы - обугленные скорчившиеся останки, еще продолжавшие гореть. Адский сверхъестественный жар этого пламени был настолько сильным, что металл доспехов плавился и тек, словно ртуть, разливаясь по земле шипящими лужами.
Рядом с головой Калара мелькнули конские копыта. Повсюду вокруг кони визжали от ужаса и вставали на дыбы, рыцари отчаянно пытались удержать их. От зловония горелого мяса Калара затошнило. Он с трудом встал на ноги. Заметив на земле в нескольких футах драгоценный клинок рода Гарамон, Калар бросился к нему, не обращая внимания на опасность, и сжав эфес меча, спрятал его в ножны.
- Калар! - раздался крик рядом. Оглянувшись, Калар увидел Бертелиса, сквозь хаос охваченных паникой коней и людей бросился к брату, и, схватившись за его седло, перевел дыхание. Здесь было меньше вероятности быть затоптанным или убитым ударом копыта.
- Что во имя Владычицы это было? - спросил Бертелис.
Калар лишь покачал головой.
- Сигибольд? - спросил он.
- Убит, - ответил Бертелис.
Калар заметил поблизости коня без всадника, уши животного были прижаты к голове, а глаза выпучены от ужаса. Бросившись к коню, Калар ухватился за поводья и сел в седло. Напуганное животное встало на дыбы, но Калар не позволил сбросить себя, и конь, почувствовав твердую руку, стал успокаиваться. Калар быстро огляделся вокруг, оценивая обстановку.
Герцог Адалард, к счастью, не был убит взрывом, и Калар увидел, что он и большинство рыцарей Леонуа еще атакуют центр противника, намереваясь перебить тех немногих норсканцев, которые еще продолжали разбегаться. Теперь было ясно, что норсканцы лишь заманивали бретонского герцога дальше в глубину своего расположения. Калар увидел, что с флангов приближаются огромные воины в доспехах из черного железа - настоящие гиганты в рогатых шлемах и меховых шкурах поверх брони, их были тысячи, и они окружали бретонцев.
Калар с горечью понял, что норсканцы обманули бретонских рыцарей, оказывая слабое сопротивление и заманив их в центр. Это была простая, но отлично выполненная уловка, и Калар ощутил отчаяние, понимая, что, по всей вероятности, ни один рыцарь не выйдет из этого боя живым. Теперь удар молота был готов обрушиться, и норсканцы окружали рыцарей со всех сторон, словно волки загнанную жертву.
Внезапно метель прекратилась, и Калар увидел, что первый удар молота уже обрушился.
Он увидел тысячи трупов бретонцев, лежавших в снегу на флангах, их тела были буквально разорваны на куски.
С растущим отчаянием глядя на фланги, Калар заметил, как из-под сугробов выскакивают прятавшиеся там варвары и бросаются на рыцарей и пехотинцев на оконечностях боевого порядка бретонцев. Калар слышал их боевые кличи, они набросились на бретонский фланг, прорываясь сквозь ряды ратников, топоры норсканцев собирали кровавую жатву, рубя бретонцев без пощады.
- Это бойня, - прошептал Калар, поворачивая коня, чтобы оглядеть поле боя. Уцелевшие бастонские рыцари остановились, охваченные смятением. Никто не отдавал приказов. Со всех сторон Калар видел тысячи норсканцев, надвигавшихся на них. Ратники и лучники-крестьяне в тылу, увидев приближавшегося врага, обратились в бегство, бросая оружие.
Видя этот разгром, Бертелис выругался и рванул поводья, одергивая испуганного коня.
- Значит, умрем здесь! - воскликнул Бертелис сквозь шум ветра. - Убьем столько этих шлюхиных отродьев, сколько сможем!
- Нет! - ответил Калар, встряхнув головой. - Мы должны отступить. Здесь мы уже не сможем одержать победу.
- Трус! - раздался крик, и повернувшись, Калар увидел Малорика. - Вы хотите навлечь позор на бастонских рыцарей, бежав с поля боя словно крестьяне?
В четырехстах ярдах впереди с вершины кургана в небо с грохотом взлетела новая смертоносная комета, и хотя места ее падения не было видно из-за возобновившейся метели, земля снова содрогнулась от страшного взрыва, и вопли сгорающих заживо были слышны сквозь снежную бурю.
- Этот бой проигран! - закричал Калар. - Что толку умирать здесь? Если мы останемся в живых, то сможем хотя бы отомстить!
- Бой еще не закончен! - прорычал Малорик. - Рыцари Бастони! За мной!
Калар выругался, но растерявшиеся рыцари откликнулись на призыв и снова стали строиться в боевой порядок. Малорик, возвысив голос, обратился к ним:
- Мы должны скакать на помощь герцогу Леонуа! - воскликнул Малорик, подняв меч. - Это наш долг как рыцарей короля Бретонии! Вы со мной?
В ответ послышались одобрительные крики, но Калар молчал, его лицо было мрачным. Внезапно ветер сменил направление, и Калар увидел, как приближаются норсканцы - тысячи и тысячи их. Казалось, они не особенно спешили.
- Я не пойду за сангассовским псом! - прорычал Тассило.
- Тогда будешь заклеймен как трус и предатель! - ответил Малорик достаточно громко, чтобы услышали все. Рыцари Гарамона вспыхнули яростью. Тассило схватился за меч, но Калар остановил его.
- Король желал бы, чтобы мы пришли на помощь его брату герцогу! - крикнул Малорик, разозленный нежеланием Калара и его рыцарей. - И мы поможем ему, с вами или без вас, гарамонцы!
Кузены Калара смотрели на него, ожидая его решения. Он чувствовал на себе взгляд Бертелиса и знал, что его брат хотел сражаться, даже если это означало идти в бой за наследником Сангасса. Все инстинкты Калара говорили ему, что это безумие, но все же он кивнул.
- Хорошо, - сказал он.
Бастонцы все как один перешли в галоп, бросившись в снежную бурю на помощь герцогу и его войску. В метели было мало что видно, но Калар знал, что враг уже почти рядом, и был уверен, что эта безумная попытка обрекает их на смерть.
Ветер снова изменился, и бастонские рыцари увидели армию Леонуа. Все воины герцога Адаларда были вовлечены в отчаянный бой. Норсканцы атаковали армию герцога с трех сторон. Бегущие варвары, очевидно, остановились, выбрав это место для упорной обороны, и здесь встретили яростную атаку рыцарей Леонуа. Потери норсканцев несомненно были высоки, но они смогли остановить атаку строя рыцарей, и теперь фланги бретонцев были полностью охвачены противником. Бойня была ужасной, сотни рыцарей Леонуа были уже стащены с седел и изрублены.
Малорик приказал бастонским рыцарям атаковать, направившись в самое сердце битвы. Из снежной бури выходили новые и новые норсканцы, и Калар понял, что теперь рыцари полностью окружены. Однако бретонцев ожидало нечто еще худшее. Вождь варваров приготовил для них еще один сюрприз.
Земля вдруг задрожала, словно от землетрясения, и вой ветра был заглушен чудовищным ревом, тем же, что Калар слышал перед началом боя. Как будто трубили в огромные рога, но Калар не мог представить, какого размера нужен рог, чтобы произвести такой звук.
Ему не пришлось долго ждать, чтобы увидеть источник этого звука, и от увиденного кровь застыла в жилах.
Из снежной бури появились три громадных силуэта, от каждого шага этих чудовищ содрогалась земля.
Это были огромные мохнатые звери, каждый высотой был со стену замка. Из их широких морд росли длинные мускулистые хоботы. Один из зверей поднял хобот к небу, и над полем боя снова разнесся ужасный рев. Гигантские твари были четвероногими, с большими ушами, покрытыми темной шерстью, и маленькими глазами, в которых горела ярость. У каждого зверя из пасти торчали четыре огромных бивня, спускавшихся почти до земли.
На спинах этих чудовищ были прикреплены огромные деревянные паланкины, их борта покрыты шкурами и увешаны щитами, в них помещались десятки воинов.
Норсканцы, сражавшиеся с бретонцами, бросились в стороны, но многие из них не успели или оказались слишком увлечены боем. Чудовищные звери с топотом двинулись вперед, топча и норсканцев и рыцарей, каждым ударом своих мощных бивней подбрасывая в воздух людей и лошадей. Бивни пронзали и коней и всадников, брызги крови летели во все стороны, огромные хоботы сжимали людей, ломая ребра и конечности, прежде чем зашвырнуть жертву куда-то в метель. Других давили огромные ноги, превращавшие рыцарей вместе с доспехами в кровавые лепешки.
Сотни рыцарей погибли, когда три чудовища ворвались в их ряды, подобно неостановимой стихийной силе. Еще больше было убито топорами и дротиками, которые метали норсканцы из паланкинов на спинах зверей. Копья и мечи били по ногам мохнатых чудовищ, но это было все равно что бить по камню. Эти удары были лишь булавочными уколами для гигантских тварей, которые, казалось, совсем не чувствовали боли.
Армия Леонуа и так едва держалась под напором орд свирепых норсканцев, атаковавших с трех сторон. Появление этих трех гигантских зверей окончательно сокрушило ее. Одного лишь их зловония было достаточно, чтобы кони обезумели от ужаса, и по всей линии бретонцев распространилась паника. Центр бретонской армии был смят, огромные мамонты с легкостью прорывались сквозь ряды рыцарей, убивая все на своем пути. Сотни благородных рыцарей Бретонии остались на поле боя в виде неузнаваемых кровавых пятен, втоптанные в землю, еще больше было убито страшными бивнями или изрублено кровожадными варварами, с новой яростью набросившимися на охваченных паникой рыцарей. Удары топоров сбивали рыцарей с седел и отрубали ноги обезумевшим от страха коням.
Знамя Леонуа упало и было затоптано. Десятки тысяч черных птиц-падальщиков, жаждавших плоти мертвецов, спускались с небес, борясь с ветром. Калар понял, что он в начале боя принял за грозовую тучу, оказалось огромной стаей этих птиц.
Калар увидел вождя норсканцев. На высоком троне в паланкине на спине одного из мамонтов сидел могучий седобородый воин в доспехах из темного металла. Калар ощутил яростную ненависть к этому варвару, ставшему причиной гибели такого множества благородных рыцарей. Его взгляд упал на фигуру, сидевшую у ног вождя, и Калар почувствовал, что его кровь стынет в жилах.
Элизабет!
Рыцари бежали с поля боя, не думая о чести и достоинстве, бросив тела своих убитых товарищей. Калар чувствовал, что богиня недовольна ими.
Герцог погиб, и боевые порядки бретонцев охватила паника.
Армия Леонуа была разгромлена.
== '''ГЛАВА 9''' ==
Была уже почти полночь. Стирбьорн стоял в кругу своих хускарлов на вершине большого кургана. Сражение прошло успешно, армия всадников-южан была разбита, и ярл чувствовал одобрение богов. Кровопролитие еще больше разожгло его желание, и он жадно взирал на соблазнительно изогнувшуюся перед ним ведьму.
На ней была лишь легкая рубашка, сквозь которую виднелись очертания ее тела. Ее руки и ноги были обнажены, она не надела даже обувь, но явно не ощущала холода зимней ночи. Каждый дюйм ее кожи от ног и рук до лица был покрыт ритуальными рунами, вырезанными на ее теле опытной рукой Бьярки. Эти порезы были неглубокими, нанесенными лишь настолько, чтобы на коже выступила кровь, и они никак не портили ее красоту. На самом деле они только усиливали ее привлекательность для ярла, ибо зрелище крови всегда возбуждало его.
Ведьма создала освященный круг на вершине кургана, и за пределами этого круга собрались воины Стирбьорна. Границы круга были очерчены порошком цвета запекшейся крови, от которого поднимался красный дым и зловоние, похожее на запах внутренностей из вспоротого мечом живота. Восемь тел - воины, которых Стирбьорн передал для жертвоприношения - были расположены на равных расстояниях по границам круга. Каждое тело находилось на одном из восьми наконечников звезды - символа истинных богов.
Каждый из жертвенных воинов был прибит гвоздями к А-образной раме, их руки широко раскинуты, а ноги свисали в двух футах от земли. Кожа с их тел была содрана, а грудные клетки вскрыты, ребра сломаны и раздвинуты в стороны, открывая грудную полость. Не все из них были мертвы. Те, кто еще был жив, издавали тихий стон из ртов, лишенных языков, дергаясь, когда птицы-падальщики клевали их мокрые от крови внутренности, погружая острые клювы в мягкую живую плоть. Их сердца, открытые стихиям, неровно бились во вскрытых грудных клетках. Они дергали головами, тщетно пытаясь отогнать алчных ворон и воронов.
С А-образных распятий свисали измазанные кровью зловонные куклы-тотемы, медленно крутясь, когда ветер раскачивал их гнусные раздутые туловища. Ближайшая кукла изображала ребенка, к ее голове были приколоты светлые волосы с сединой. Ярл понял, что это его волосы. Пара рогов, вероятно, козлиных, торчала с подбородка куклы.
На голову куклы сел ворон, но, поняв, что это ненадежный насест, взлетел, громко каркая. Кукла-тотем закачалась из стороны в сторону.
В жаровнях в виде черепов горели резко пахнущие травы и корни, раскаленные угли ярко светились на ледяном ветру.
В центре круга были сложены треножником три пятнадцатифутовых древесных ствола, очищенных от ветвей, связанные цепью с шипами, образуя некое подобие каркаса палатки, но ничем не покрытые. Остаток цепи свисал с центра треножника, и на нем висела еще одна кукла-тотем. Ржавый крюк в ее спине был продет в звено цепи, кукла висела в четырех футах над землей, медленно покачиваясь.
Земля под куклой была устлана меховыми шкурами, и на них возлежала ведьма, извиваясь и тихо говоря что-то на языке демонов. Ее глаза были затуманены, она проводила руками по своему телу, от чего сердце Стирбьорна билось еще быстрее. Галлюциногенный дым от жаровен действовал и на ярла, и он видел призрачные силуэты демонов, пляшущих вокруг ведьмы и ласкавших ее тело. Его желание было сильно как никогда; все, чего он хотел сейчас - шагнуть вперед и овладеть ею.
- Еще нет, - сказал Бьярки, стоявший рядом, словно угадав мысли ярла. - Зачатие должно произойти точно в правильный момент.
- Сколько еще ждать? - спросил ярл хриплым голосом.
И словно сами боги ответили на его вопрос, внезапно дунул резкий порыв ветра, заставив угли в жаровнях светиться еще ярче. Подобно дыханию богов, в освященном круге поднялся вихрь. Под действием наркотического дыма Стирбьорн увидел демонов и духов, голоса которых звучали в вое ветра. Оскалившиеся морды смотрели на него, когтистые лапы тянулись к нему. Ветер усилился, и ярл увидел и других тварей: бескожих крылатых существ с головами ящеров, обнаженных женщин с птичьими когтями вместо рук и ног, чудовищ с огромными пастями, полными гнилых клыков и червей. Стирбьорн улыбался, глядя как демоны кружатся в воздухе, царапая его кожу и вцепляясь в его бороду.
Ветер усиливался, смерч взвился высоко в небо над освященным кругом, и сами тучи начали кружиться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Вскоре все небо напоминало один из тех огромных водоворотов, которые иногда появлялись у берегов Норски, угрожая кораблям. Центр этого бешено кружащегося вихря находился прямо над освященным кругом. Посреди клубящихся туч появился участок чистого неба, и Стирбьорн, затаив дыхание, узрел огромное зеленое око богов, смотревшее сквозь облака прямо на него.
Покров туч был разорван силой ветра, и ярл увидел, что зеленая луна полностью взошла и нависает, казалось, прямо над головой. По его телу побежали мурашки, когда его окутало сияние зеленого света, и он услышал, что стоны ведьмы стали громче. Ярлу, одурманенному наркотическим дымом, казалось, что луна — это действительно огромный глаз с узким зрачком наподобие змеиного. Он чувствовал злобу, волнами исходящую от этого глаза, и опьяненно улыбнулся; сами боги будут наблюдать за зачатием. Воистину, его сын будет благословлен Великими Силами!
Облизав губы, Стирбьорн посмотрел на шамана.
- Сейчас? - спросил он, его голос был похож на звериное рычание.
Жилистый провидец кивнул и на его лице отразилось восхищение.
Стирбьорн сбросил свои меховые одеяния и вошел в пределы освященного круга. Когда ярл пересек границу круга, от кровавого порошка поднялись клубы дыма, и Стирбьорн больше почувствовал, чем увидел, как призрачные демоны поднялись навстречу ему, окружая его и злобно шипя. Краем глаза он замечал движущиеся тени, пытавшиеся вцепиться в него призрачными когтями, но слышал, как демоны шипели от боли и отступали, хотя от ледяного прикосновения их когтей его плоть немела.
Вдруг Стирбьорн почувствовал прикосновение нежных теплых рук и забыл о демонических призраках, забыл о том, что на него смотрят хускарлы, забыл даже, что сами боги взирают на него с небес. Он смотрел на ведьму, на ту, которая должна родить ему сына, и она вложила в его руки кубок, полный напитка с сильным ароматом. Ярл осушил кубок одним глотком и закрыл глаза. Напиток обжег его горло, и когда Стирбьорн открыл глаза, то изумился, ибо все цвета теперь казались гораздо ярче, чем раньше, ибо сияли с почти болезненной яркостью.
Когда колдовской напиток стал оказывать действие, все чувства Стирбьорна обострились до прежде невообразимого уровня. Перегрузка ощущений была ошеломляющей. Ярл отбросил кубок и устремил взгляд на женщину, изогнувшуюся на земле перед ним.
Ведьма, облизав губы, посмотрела на него, ее глаза стали полностью черными. Она заключила ярла в свои объятия, и под взором богов было зачато демоническое дитя.
Десятки птиц взлетели в небо, наполнив воздух хлопаньем крыльев и испуганными криками, нарушив тишину лесной поляны. Крошечные светящиеся лесные духи с призрачными крыльями метнулись прочь, исчезнув во мгновение, словно их здесь и не было.
Величественный единорог, пивший воду из зеркального пруда, поднял голову. Его бока сияли подобно лунному свету, а великолепный рог, выраставший из его лба, сверкал жемчужным блеском. Единорог посмотрел на свою хозяйку глубоким проникновенным взглядом.
Моргиана открыла свои миндалевидные глаза и повернулась к благородному созданию.
- Ты тоже это почувствовал, - произнесла она, ее голос был тихим и мелодичным.
Единорог топнул копытом и встряхнул головой.
Ужасные картины огня и крови еще стояли перед ее взглядом, и она содрогнулась от неистовой жестокости этих образов, которые почувствовала благодаря своему дару предвидения. Она снова увидела еще не рожденное дитя, демонические глаза которого сверкали бешеной яростью. Она увидела его уже молодым мужчиной, вокруг его рогатой головы сияло пламя, и прибрежные города Бретонии лежали в руинах, а океан до самого пылающего горизонта был полон десятков тысяч норсканских кораблей. Вопли бесчисленных невинных душ, отправленных на жертвоприношение темным богам, заставили ее вздрогнуть, она видела высокие курганы из черепов под бурлящими небесами. Она видела плачущих детей и чувствовала зловоние горящей плоти.
Моргиана села, скрестив свои длинные стройные ноги. Она двигалась с неземной грациозностью, каждое ее движение было удивительно плавным, каждый жест - бесконечно легким. Она держалась как королева, но ни одна королева Бретонии не обладала такой властью, какой владела Моргиана.
Во всей Бретонии не было более высокой власти, чем Фея-Чародейка. Она могла лишать трона королей, и отвечала только перед самой богиней.
С золотого пояса вокруг ее стройной талии свисало бесценное волшебное зеркало, и она подняла этот могущественный артефакт к лицу. Ее собственный безупречно прекрасный лик холодно воззрился на нее. Волосы были стянуты сложным головным убором по последней бретонской придворной моде, а царственное вечно юное лицо было бледным.
Фея-Чародейка слегка дунула на зеркало. На изящных серебряных украшениях появился иней, отражение в зеркале покрылось дымкой, словно окруженное непроницаемым туманом.
В зеркале начали появляться силуэты, сначала призрачные, словно сон, но постепенно принимавшие все более четкие формы. Бледная темноволосая девушка, запрокинувшая голову в экстазе, и могучий воин, целующий ее в шею.
Фрейлина Владычицы открыла глаза и посмотрела из зеркала прямо на Фею-Чародейку. Ее любовник продолжал целовать ее, не замечая, что за ними кто-то наблюдает.
Моргиана протянула руку к девушке в зеркале, и посмотрела ей в глаза. Пальцы Феи-Чародейки прошли сквозь поверхность зеркала, которая была холодной, словно лед. Поверхность зеркала стала податливой, как вода, по ней пошли волны, силуэты девушки и ее любовника замерцали, когда рука Моргианы окунулась в зеркало.
Фея-Чародейка коснулась кончиками пальцев головы девушки. Моргиана почувствовала, как молодая фрейлина содрогнулась, когда видения того, что может произойти, если демоническое дитя останется в живых, проникли в ее разум. Это длилось лишь мгновение, и Фея-Чародейка убрала руку из зеркала. Рука онемела от холода, но Моргиана не обратила на это внимания.
- Что я должна делать, госпожа? - спросила девушка из зеркала. Ее любовник напрягся и поднял голову, оглядываясь в поисках того, с кем она говорила.
- Принеси дитя мне, Анара, - прошептала Фея-Чародейка. Ее взгляд скользнул по широкому выразительному лицу любовника фрейлины. - Возьми Реола с собой. Его меч пригодится.
- Как пожелаете, госпожа, - ответила Анара.
Картина в зеркале померкла, и теперь на Фею-Чародейку смотрело только ее отражение. В глазах Моргианы мелькнула печаль.
- Прости, Анара, - прошептала она.
Кубок, который ярл осушил и отбросил, покатился по краю круга из кровавого порошка, отмечавшего освященное место. Дым поднялся там, где брызги жидкости пролились из кубка, и Бьярки присел перед ним. Его ярл и ведьма наслаждались страстью в объятиях друг друга в священном круге, но провидец не смотрел на них, сосредоточив свое внимание на кубке. Осторожно подняв его, чтобы не нарушить границу ритуального круга, Бьярки поднес кубок к носу и принюхался. Нахмурившись, он прикоснулся пальцем к небольшому количеству жидкости, оставшейся на дне кубка, и лизнул палец, пробуя зелье ведьмы на вкус.
В напитке чувствовались разнообразные травы и корни, а также вытяжка из грибов, вызывающих видения - эти ингредиенты шаман хорошо знал. Но кроме этого ощущался еще какой-то горький вкус, который Бьярки заметил, хотя не мог точно определить, что это было. Нахмурившись, Бьярки встал, протолкнувшись сквозь круг опьяненных наркотическим дымом хускарлов, и тщетно пытаясь понять, что же это за вещество.
Бьярки спустился к подножию холма, слыша, как исполненные страсти крики ведьмы разносятся по долине. Шепча что-то себе под нос, провидец вошел в свою палатку, продолжая ломать голову над тем, что же за вкус он ощутил в колдовском напитке. В его палатке были развешаны связки трав, корней, внутренности животных и людей, и провидец начал пересматривать их, надеясь, что что-нибудь подстегнет его память.
Не найдя ничего похожего, он сел на пол и начал выворачивать свои седельные сумки, развязывая ремни и разворачивая кожаные тюки, в которых были сотни маленьких карманов. В каждом из карманов был спрятан аккуратно завернутый сверток из кожи и шерсти, перевязанный высушенными сухожилиями и конскими волосами. В каждом из этих свертков хранился редкий ингредиент, собранный Бьярки или кем-то из его предшественников, или же купленный, привезенный из земель курганцев, хунгов или южан, или даже еще более далеких стран: из жарких лесов людоящеров во многих месяцах морского плавания на юго-запад; из царства Короля-Дракона на далеком востоке за великой стеной; или из страны песка и пыльных демонов далеко на юге.
На этих свертках были выжжены норсканские руны, обозначавшие что именно там спрятано. Некоторые свертки Бьярки никогда не открывал - прежде у него не возникало в этом необходимости. Провидец рассматривал свою драгоценную коллекцию с растущим чувством раздражения.
Наконец Бьярки сдался и, усталый и злой, лег на меховые шкуры.
Как только его начало клонить в сон, в голову пришла догадка.
- Витой корень, - сказал он вслух. - Хитрая сука.
Ведьма добавила большую дозу смертоносного корня в напиток ярла, замаскировав его сильным запахом других ингредиентов зелья. Бьярки знал, что этот корень, принимаемый регулярно в маленьких дозах, медленно убивает человека, иссушая его мышцы и пожирая изнутри. Это был изощренный способ уничтожить врага, избежав при этом подозрения, потому что симптомы отравления были похожи на множество изнуряющих болезней, и только очень опытный знаток трав мог определить ядовитый корень. Ведьма же добавила его в напиток Стирбьорна в таком количестве, что от него жертва должна была впасть в глубокий сон и больше не проснуться - если не принять противоядие. К счастью, приготовить это противоядие было относительно просто.
Бьярки быстро начал разворачивать свертки и толочь корни, молясь богам скелингов, чтобы не было уже поздно.
Хегтесс вздрогнула и открыла глаза, почувствовав резкий толчок в животе. Холодное рассветное солнце едва проникало сквозь пелену низких облаков, и вершина кургана была покрыта свежим снегом. Но обнаженное тело ведьмы было закутано в меховые шкуры, расстеленные в ритуальном круге, и она чувствовала холод только на щеках.
Ее руки скользнули по животу, который еще несколько часов назад был гладким и плоским - и почувствовали заметную выпуклость. Кожа на животе натянулась под бременем новой жизни. Хегтесс ощутила, как демоническое дитя снова толкается внутри нее - на этот раз еще сильнее - и охнула от боли. Она ощущала, как еще не оформившиеся мысли ребенка текут сквозь ее разум, словно неразборчивый шепот, спутанный и неясный, но пульсировавший с удивительной яркостью. Какая сила!
Боги Хаоса явно благословили это зачатие, и ведьма подумала, что родит не более чем через месяц. Она с тревогой подумала, насколько сильным будет мальчик к тому времени, когда родится. Он уже был очень силен, хотя его сила была не сосредоточенной и смутной. Когда он научится владеть этой силой, то будет невероятно могущественным. Он будет - если выживет - обладать такой силой, которую ведьма не в состоянии постигнуть.
Хегтесс села несколько неуклюже, непривычная к тяжести ребенка внутри нее. Завернувшись в меха, она бросила взгляд на лежавшего рядом ярла скелингов. Он тоже был укрыт меховыми шкурами, и она не видела его лица. Она не слышала его дыхания. Ей было почти жаль убивать его: он был прекрасным любовником.
Тем не менее, его смерть была необходима - он никогда бы не позволил ей сделать то, что она намеревалась сделать. Она покинет этот зловонный лагерь, укрывшись в тени своей темной магии, и родит ребенка одна, в глуши лесной чащи. Обмануть разумы часовых будет просто, и даже в этом вряд ли возникнет необходимость; скелинги праздновали свою победу всю ночь, и сейчас едва ли кто-то из воинов проснулся.
Снова ребенок толкнулся внутри нее, и она охнула.
Когда этому ребенку будет лишь пять лет, он уже окажется способен на такие вещи, которым ведьме пришлось учиться не один век, и она сомневалась, что тогда сможет одолеть его. Но новорожденный? Да, у него есть сила, но он не знает, как владеть ею, у него еще просто не будет необходимого самосознания, чтобы защищаться. И он умрет задолго до того, как сумеет овладеть своей дарованной богами силой.
Она погладила живот.
- Через месяц боги услышат крик твоего рождения, - прошептала она. - И тогда ты умрешь - от моего ножа. А я буду жить вечно.
- Я так не думаю, - сказал голос над ее ухом.
Вздрогнув, она обернулась и увидела, что ярл Стирбьорн смотрит на нее, его глаза были холодны, словно лед. Но как? Он выпил столько яду, что хватило бы убить мамонта!
Она начала шептать заклинание, которое должно было вызвать ее призрачных демонов-хранителей и разорвать душу Стирбьорна в клочья, но ярл ударил ее по лицу, и она, вскрикнув, упала. Она даже не видела, как обрушился удар, и боль была обжигающей. Перед глазами засверкали звезды, и она уже чувствовала, как на лице распухает синяк.
- Курганская сука, - прорычал ярл. - Ты думала, что я позволю тебе причинить вред моему сыну? Думала, что сможешь убить меня?
Хегтесс не могла говорить, все еще оглушенная ударом ярла. Она попыталась отодвинуться от него, но он схватил ее за волосы и откинул ее голову назад. Она была беспомощна, и на мгновение подумала, что он убьет ее.
Пока Стирбьорн держал ее, другие руки опустили на ее голову страшное колдовское устройство из черного железа. Провидец скелингов, отрешенно подумала она. Конечно, это он догадался, что выпил Стирбьорн, и составил противоядие. Будь он проклят!
Устройство, которое принес провидец, было клеткой, изготовленной в виде шлема, и от него пахло кровью. Ведьма видела, что на его железных полосах выгравированы руны Темного Языка, и отчаянно забилась, крича, словно животное, пытаясь не позволить надеть его на себя.
Стирбьорн снова ударил ее, и от этого удара она едва не лишилась чувств. Ведьмовская маска была закреплена на ее голове. Шипы, направленные внутрь, оставили глубокие царапины на ее коже, и она вздрогнула. Лицевая часть маски-шлема открывалась на петлях, как дверь, и когда эта дверь была закрыта, острый металлический шип, фиксировавший язык, вошел в рот ведьмы, пронзив щеки и язык, и воткнувшись в нёбо. Хегтесс едва не захлебнулась собственной кровью, наполнившей горло.
Ее руки были вывернуты за спину и крепко связаны веревкой. Бьярки присел перед ней на корточки, злорадно усмехаясь. Глаза ведьмы сверкнули ненавистью. Но она не могла произносить заклинания, ее руки были связаны, и она была беспомощна, как младенец.
- Витой корень, - сказал Бьярки, все еще ухмыляясь. - Ловко придумано. Я едва не опоздал. Еще полчаса - и отец твоего нерожденного ребенка стал бы кормом для червей.
Ярл Стирбьорн встал, потянулся и крикнул слугам принести доспехи.
- Уведите ее, - указал он на связанную Хегтесс. - Мы идем к побережью.
- Расскажи нам еще историю? - попросил один из крестьян. Просьбу поддержал еще десяток крестьян, собравшихся в хижине и потевших от жара горящего очага.
Клод, жуя черствый хлеб, намоченный в мясном соусе, усмехнулся и вытер подливку с подбородка. Он махнул рукой, и один из крестьян-слушателей подал ему кувшин с дешевым вином. Клод с удовольствием сделал глоток.
Крестьяне в ожидании смотрели на Клода, и он наслаждался тем, что был в центре внимания, рассказывая о великих подвигах славного рыцаря Грааля Реола.
Клод добрался до Леонуа на северо-восточном побережье два дня назад, приехав на повозке с овощами, и с тех пор наслаждался гостеприимством местных жителей. Для его слушателей он был отважным авантюристом, героическим пилигримом, ищущим своего господина, и они с радостью кормили и поили его в обмен на его истории.
- Ладно, расскажу еще историю, - сказал он, причмокнув губами.
«Все как нельзя лучше», подумал Клод с улыбкой. Он сможет разыгрывать этот спектакль здесь еще несколько недель. Сунув за пазуху половину сухаря для своей крысы, Клод посмотрел на слушателей, ловивших каждое его слово, и начал рассказывать еще одну красочную историю, как он, простой крестьянин-пилигрим, спас жизнь святого паладина Реола.
== '''ГЛАВА 10''' ==
Волны неустанно бились о белые камни стен замка, и эхо этих ударов звучным грохотом раздавалось в дворцовых залах. Брызги пены и ледяной воды взметались к стенам крепости, долетая до самых бойниц. С темных, покрытых тучами небес падал снег, и хотя едва наступил полдень, было уже темно, словно в сумерках.
Калар стоял на северо-восточной стене, не обращая внимания на снег и ветер, и мрачно глядел на горизонт. Он чувствовал вкус соленых брызг на губах и холод снега, обжигавший его лицо.
Прошло три недели после сокрушительного поражения армии Леонуа, когда он, словно низкородный крестьянин, был вынужден бежать с поля боя, спасаясь от ярости норсканских варваров. Он чувствовал, что Владычица недовольна им и другими бастонскими рыцарями, которые отступили, преследуемые ревущими ордами Хаоса.
Бойня была ужасной, и норсканский вождь наблюдал за ней со своего трона на спине огромного мамонта, смеясь каждый раз, когда чудовищный зверь разбрасывал людей и коней каждым ударом своей тяжелой головы.
Калар содрогнулся, вспомнив жуткий рев громадных чудовищ, ворвавшихся в ряды рыцарей, топча и убивая все на своем пути. Казалось, гигантские звери не замечали боли, не обращали внимания на десятки копий, вонзавшихся в их ноги, похожие на стволы деревьев, и едва замечали мечи, врубавшиеся в их толстые шкуры.
Калар испытывал растущее отчаяние. Как может человек сражаться с такими зверями? Как может армия противостоять им?
Сжав кулак, Калар с яростью ударил по холодному камню бойницы.
Он подумал о леди Элизабет, о девушке, которой он отдал свое сердце, а она его так жестоко предала. Она была последним человеком, которого он ожидал увидеть посреди того ужасного боя - пленница у ног норсканского вождя на спине могучего зверя.
Снова он видел большие глаза Элизабет, полные слез, когда она пыталась подойти к нему, после того, как он узнал о ее попытке убить его отца, кастеляна Гарамона. Снова он видел страдание, боль, отчаяние - любовь - в ее глазах, и словно ледяные когти сжали его сердце. Он думал, что женится на Элизабет, когда вернется из похода в Бордело, и даже представлял, как он будет просить ее руки.
Он ненавидел ее. Он разбила его мечты. Она отравила его отца, превратив его в иссохший скелет. И он ненавидел себя за то, что часть его все еще любила ее.
Она была там, подумал Калар, глядя вдаль. Пленница в руках жестокого норсканского вождя. Он ощутил новый прилив гнева при мысли о том, какие ужасы могла испытать Элизабет во власти повелителя варваров и его свирепых воинов. Что бы она ни сделала, такого она не заслужила.
Глядя на горизонт и видя, как с севера надвигаются штормовые тучи, и вдалеке сверкает молния, Калар выругался. Он чувствовал себя таким беспомощным. Возможно, сейчас она уже в Норске. Если она вообще еще жива.
Бой окончился страшной резней, и воспоминания о ней наполнили Калара гневом и отвращением. Их враги были озверевшими дикарями. Он видел, как норсканцы в неистовстве рубили тела рыцарей на куски уже после того, как в битве, ставшей бойней, не осталось никакой чести. Он видел, как светловолосые дикари вцеплялись зубами в горло рыцарям. Он видел огромных варваров в черной броне и мехах, добивавших раненых, обезглавливая их ударами своих тяжелых топоров. Никому не давали пощады. Даже рыцарских коней, оставшихся без всадников, рубили на части, и огромные мутировавшие псы вырывали из их тел большие куски мяса.
Герцога Адаларда смогли вынести из боя, хотя прославленное знамя Леонуа было потеряно. Чудесным образом герцог оказался жив; его лишь оглушило ударом по голове. Несомненно, сама Владычица защитила его. Свита его приближенных рыцарей поспешно увезла его с поля боя, доставив в замок Леонуа на западном побережье, на стенах которого стоял сейчас Калар.
Норсканская армия после своей победы огнем и мечом прошла по побережью. Еще неделю Калар и другие уцелевшие рыцари, которые не сопровождали герцога, пытались сдержать наступление варваров, но из десяти тысяч рыцарей выжило лишь полторы тысячи, и они мало что могли сделать.
Они участвовали в арьергардных боях с норсканскими всадниками, но это были лишь малые стычки, потому что у рыцарей просто не было такой численности, чтобы серьезно угрожать норсканцам в решительном бою. Рыцарей было слишком мало даже для того, чтобы помешать норсканцам грабить и разрушать деревни и маленькие городки на их пути по побережью. Настроение в лагере бретонцев было мрачным.
К тому времени, когда войско рыцарей из Курони соединилось с остатками разбитой армии Леонуа, половина норсканской армии уже погрузилась на корабли. Подошедшее подкрепление было прискорбно малым, потому что большинство направленных из Курони рыцарей повернули назад, как только стало ясно, что норсканцы не пытаются пройти дальше в глубину Бретонии. Только молодые странствующие рыцари, отчаянно желавшие заслужить славу, продолжили свой путь из Курони.
Калар был удивлен, увидев среди куронских рыцарей знакомое лицо: это был никто иной как Дитер Вешлер, дворянин из Империи, который сражался вместе с бастонскими рыцарями против орков и зверолюдов полгода назад. Выглядел имперский капитан еще более причудливо и странно для бретонского взгляда: раздутые рукава с разрезами, множество застежек, пышный плюмаж из перьев, и лакированные доспехи из вороненой стали.
Как оказалось, теперь Дитер был официальным имперским послом в Бретонии, хотя он признался Калару, что уже устал от королевского двора с его бесконечными интригами и подковерной борьбой, и поэтому ухватился за возможность отправиться на войну, считая, что именно так он лучше всего сможет укрепить связи между Бретонией и Империей.
Как ни рад был Калар увидеть своего старого товарища по оружию, он испытал настоящую ярость, узнав, что целое войско, отправленное из Л’Ангвиля, повернуло назад, как только стало ясно, что норсканцы не угрожают границам их герцогства.
Тем не менее, сражаясь рядом с Дитером, Калар и уцелевшие бастонские рыцари хорошо проявили себя в дерзком нападении на арьергард норсканцев, когда почти вся армия варваров уже грузилась на корабли. Но этот бой уже мало что значил: вождь норсканцев - и Элизабет - уже покинули бретонские берега.
В бессильной ярости Калар стоял на покрытом снегом берегу, окруженный мертвыми и умирающими бретонцами и норсканцами, и смотрел, как последние корабли варваров уходят в море. После этого было мрачное путешествие до замка герцога Леонуа, в дне пути оттуда. Калар и другие бастонские рыцари ехали в молчании, сопровождая раненых. Две ночи они были гостями герцога в его крепости на острове - одном из самых внушительных и защищенных замков в Бретонии.
Замок был расположен на острове у северо-западного побережья Леонуа, примерно в 400 ярдах от материка.
Калар услышал, как кто-то поднимается по ступеням, но даже не стал оборачиваться. К нему подошел Бертелис и молча встал у бойниц, глядя на море.
Братья стояли в тишине, слушая шум прибоя и глядя на падающий снег. Лишь неделю назад никто из них еще не видел океана, и Калар с детства мечтал его увидеть, но представлял его себе совсем не так. Он воображал прекрасные сине-зеленые волны, искрящиеся солнечным светом и полные жизни, но не эту бушующую ярость бескрайнего пространства черной ледяной воды.
- Мы возвращаемся в Гарамон, брат? - спросил Бертелис, его голос звучал тихо.
Калар вздохнул. Он не хотел возвращаться в свои наследственные владения и принимать всю ответственность за них, но понимал, что нельзя больше уклоняться от исполнения своих обязанностей кастеляна.
Как ни отвратительно было это признавать, он больше ничего не мог сделать для спасения Элизабет. Она была уже за морем, у норсканцев.
- Да, - ответил Калар наконец. - Пора возвращаться домой. Готовь людей.
Бертелис кивнул и уже повернулся, чтобы уйти, когда вдруг громко затрубили рога.
Калар нахмурился.
- Что там еще? - спросил он.
Они увидели, как толпы людей бегут к восточным воротам, и услышали крики радости и восхищения. Ворота открылись, опускная решетка была поднята, и снова затрубили рога.
- Должно быть, кто-то важный прибыл, - сказал Бертелис, и братья начали спускаться по лестнице, чтобы присоединиться к толпе у восточных ворот.
Реол, рыцарь Грааля, святой паладин Владычицы, воплощение рыцарского совершенства, ехал сквозь толпу, высоко подняв голову, а рядом с ним ехала фрейлина Владычицы.
Казалось, что даже тучи в небе ненадолго разошлись, когда эти двое святых слуг Владычицы въехали в замок Леонуа под звуки труб и крики восторга, осиянные солнечным светом.
Реол сидел на могучем угольно-черном коне, достигавшем двадцати ладоней в холке, а фрейлина ехала без седла на изящной серой лошадке. Рыцарь Грааля высоко воздел свое сияющее серебряное копье Арандиаль, а на другой руке держал шлем. Его лицо было бесстрастным и казалось вечно молодым.
Поверх сияющих доспехов рыцаря Грааля был надет табард ярко-синего цвета, вышитый серебром. Фрейлина Владычицы была облачена в легкое пурпурное платье, волосы ее стянуты изысканным головным убором, лицо скрыто шелковой вуалью.
С плеч Реола свисал толстый плащ, окаймленный горностаевым мехом и закрепленный на груди золотой застежкой в виде священного Грааля Владычицы. Лишь те, кто пил из Грааля, могли носить такие эмблемы - те, кто встречался лицом к лицу с самой богиней и был сочтен достойным. Рыцари Грааля были самыми почитаемыми людьми во всей Бретонии, безупречными образцами чести и доблести.
Калар затаил дыхание, снова увидев прославленного святого воина. Реола окружала зримая аура святости, и его глаза сияли могуществом Владычицы.
Сам герцог Леонуа был среди вышедших встречать рыцаря Грааля, и он низко поклонился Реолу и фрейлине Владычицы. Калар и Бертелис пробились сквозь толпу, чтобы услышать его слова.
- Лорд Реол и госпожа фрейлина, ваш визит - честь для меня, - сказал герцог Адалард. - Все здесь в вашем распоряжении. Я немедленно велю приготовить апартаменты для вас. В эту ночь мы устроим праздник в честь вашего прибытия!
Реол поднял руку, и радостные крики в толпе, раздавшиеся после слов герцога, утихли.
- Ваше гостеприимство делает нам честь, мой лорд герцог, - сказал Реол. - Однако нас ждут более важные дела. Норсканцы.
- Норсканцы ушли, - сказал герцог, нахмурившись.
- Нет, - ответила фрейлина, и Калар вздрогнул, узнав ее голос. Это была его сестра Анара.
- Нет, госпожа фрейлина? - удивленно переспросил герцог Адалард.
- Норсканцы не покинули бретонские земли, - сказала Анара, ее голос казался отрешенным и потусторонним. - Они стоят лагерем в тридцати милях к западу. Они осквернили храм Владычицы на острове Ландри и убили всех его жриц. Я слышу, как их души кричат в страхе, лишенные вечного покоя.
- Леди Элизабет? - воскликнул Калар, протолкнувшись сквозь толпу. Он покраснел, почувствовав, как сотни глаз обратились к нему. Анара посмотрела на него, никак не проявив, что она узнала брата.
- Она там, - сказала Анара. - И ее нужно вырвать из рук неверных норсканцев. Такова воля Владычицы.
== '''ГЛАВА 11''' ==
Калар вздрогнул от порыва ледяного ветра, хлестнувшего по площадке наверху башни. Пегасы топали копытами, явно не слишком впечатленные своими новыми всадниками, и рыцари Парравона гладили шеи крылатых коней, успокаивающе шепча им что-то. Парравонцы были так же недовольны этим назначением, как и их пегасы, и Калар напрягся при мысли, что придется оседлать одного из этих своенравных крылатых зверей.
- По коням, - приказал Лодетэр.
Калар поморщился, глядя, как Бертелис с восхищенной улыбкой ловко вскочил в седло. Пегас фыркнул и сразу же встал на дыбы, захлопав своими мощными крыльями, не желая терпеть незнакомого всадника. Но Бертелис удержался в седле, улыбаясь, словно безумец, и резко дернул поводья. Пегас дрожал от злости, прижав уши к голове, но все же начал успокаиваться, когда новый всадник, крепко держа поводья, заговорил с ним твердым спокойным голосом.
Реол уже сидел на своем крылатом коне, спокойный как всегда, и его пегас казался таким же спокойным и безмятежным. Анара погладила шею пегаса, предназначенного для нее, и крылатый конь опустился перед ней на колени, позволяя ей легко сесть в седло, к изумлению парравонских рыцарей. Она, казалось, не обратила внимания на странность ситуации, погруженная, как всегда, в собственные мысли.
Калар, глядя на пегаса, на котором предстояло лететь ему, почувствовал, как у него пересохло во рту, хотя он ни на минуту не пожалел о том, что настаивал на своем участии в спасении Элизабет. Парравонцы не очень-то хотели брать Калара с собой, но Реол поддержал его желание, и с рыцарем Грааля никто не стал спорить, даже когда Бертелис заявил, что тоже отправится с братом.
Крылатый конь был великолепным существом, крупнее бретонского рыцарского скакуна, и белым, словно первый снег. Его грива была густой и состояла из перьев и волос, могучие крылья пегаса были прижаты к телу, как у орла. Пегас злобно покосился на Калара, из раздутых ноздрей зверя шел пар. Калар нервно глотнул.
- Боишься, Гарамон? - усмехнулся Малорик, глядя на него со спины своего пегаса.
Калар мрачно посмотрел на наследника Сангасса. Он не мог поверить, что рыцарь Грааля Реол предложил Малорику принять участие в спасении Элизабет. Разве Реол не видел, что сангассовский ублюдок просто предательский пес?
- Садись на него как на обычного коня, - посоветовал парравонский рыцарь, державший поводья пегаса. - Только быстрее продень ноги в стремена и держись крепче - пегасы не любят чужих.
Калар кивнул и покраснел, чувствуя на себе взгляды спутников. Взявшись одной рукой за луку, он поставил ногу в стремя и подтянулся в седло. Пегас сразу же встал на дыбы, резко встряхнув головой, и завертелся на месте. Калар учился ездить верхом еще раньше, чем ходить, и привык объезжать непокорных коней, но никогда он еще не сидел на таком большом и могучем скакуне, и сейчас с трудом удержался в седле.
Пегас вздыбился, захлопав своими сильными крыльями и подняв облако снежной пыли. Калар почувствовал, что его едва не выбросило из седла, когда пегас резко вскинул круп.
- Но! - воскликнул Калар, как он надеялся, твердым и властным голосом. Используя всю тяжесть тела и силу руки, он повернул голову пегаса вправо, одновременно работая правой ногой, чтобы заставить скакуна переместить задние ноги, лишая их опоры. Пегас фыркнул, сопротивляясь, но ничего не мог сделать и начал успокаиваться, понимая, что его всадник не из слабых.
- Если повредишь ему рот, то заплатишь компенсацию, бастонец, - высокомерно предупредил парравонский рыцарь.
- А какую компенсацию вы заплатите, если он сбросит меня в море? - проворчал Калар.
Заставив наконец пегаса признать свою власть, хотя бы временно, Калар оглянулся на замок Леонуа и окружающее его море, пытаясь не обращать внимание на неприятное чувство в животе. Он глубоко вздохнул, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце.
Центральная башня, на которой они стояли, поднималась выше, чем все остальные башни на стенах замка, давая великолепный обзор островной крепости и окружающего ее моря. Крепость была воистину внушительным оборонительным сооружением, и хотя Калар полагал, что слова герцога о невозможности взять ее штурмом в немалой степени продиктованы гордостью, он видел, что будучи обеспечена сильным гарнизоном и достаточным запасом продовольствия, крепость могла выдерживать осаду много месяцев, возможно даже лет.
Ее стены были высокими и толстыми, на верхних площадках башен стояли огромные требюше. Каждая башня обеспечивала лучникам возможность стрелять вниз, в случае если бы враг пытался забраться по стенам с каждой стороны. Даже самые маленькие из башен этой крепости были в три раза выше любой башни замка Гарамон. Фактически в пределы замка герцога Леонуа могло вместиться, наверное, десять таких замков, как Гарамон.
С высоты Калар смотрел на плотную застройку домов в пределах замковых стен, тянувшихся к гавани Леонуа. В спокойных водах защищенной стенами гавани на якоре стояло около дюжины кораблей. Мощное привратное укрепление, защищавшее вход в порт, было после цитадели самой защищенной частью крепости. Огромные ворота порта были такого размера, что самые большие корабли бретонского флота могли свободно проходить через них, проплывая под самой громадной опускной решеткой, которую только видел Калар.
Местные рыцари с гордостью рассказывали, что когда решетку опускали, она своим весом заставляла подниматься из-под воды вторую решетку, действуя как противовес. Эти две огромные железные решетки - одна опускавшаяся, а вторая поднимавшаяся - соединялись на несколько ярдов под водой, образуя неодолимый барьер.
Взгляд Калара скользнул от порта к храму Мананна, расположенному на вершине скалы в южной оконечности острова. Он видел статую морского бога, взиравшего на открытое море с вершины круглого храма, с трезубцем в руке и окруженного свитой странных существ - наполовину львов, наполовину рыб.
Хотя официально богиней-покровительницей бретонской знати была Владычица Озера, нужно было быть глупцом, чтобы не выразить почтение повелителю океанов, особенно когда собираешься путешествовать по его владениям - или над ними. Калар еще раньше сегодня сделал пожертвование золотом храму Мананна. Мысль о том, чтобы упасть с пегаса в океан, наполняла ужасом. Калар знал, что если такое случится, то в своих доспехах он пойдет ко дну как камень. Одна лишь мысль о глубоководных чудовищах, которыми правил Мананн - безымянных слепых и бледных гигантских тварях, обитавших, как говорили, в кошмарных глубинах океанах - заставляла содрогнуться от ужаса. Калар надеялся, что пожертвование было достаточным, чтобы благополучно вернуться из полета над океаном на твердую землю.
- Сколько лететь до острова, который осквернили норсканцы? - спросил Реол.
- Примерно час, если ветер будет благоприятным, - ответил Лодетэр.
- Пусть Владычица защитит вас всех, - сказал Тассило. Он стоял с другими кузенами Калара, Бальдемундом и Хьюбальдом, и выглядел встревоженным.
Калар кивнул и натянул поводья - его пегас вновь начал проявлять беспокойство.
- Пора отправляться, - сказал Реол. Словно поняв рыцаря Грааля, его пегас расправил широкие пернатые крылья, словно орел, готовящийся к охоте.
Живот Калара снова свело от холодного страха, но так как больше никто не проявлял никаких признаков испуга, Калар изо всех сил старался скрыть страх.
- Я всегда мечтал летать, - сказал Бертелис. На мгновение он снова стал похож на того восторженного мальчика, которым был раньше, с глазами, горящими жаждой приключений, а не на того предельно серьезного молодого человека, которым он стал после возвращения из похода в Бордело.
Калар совсем не чувствовал подобного восторга, и крепко вцепился в поводья, так стиснув зубы, что стало больно.
- За славу Парравона, Владычицу и короля! - воскликнул Лодетэр, воздев копье.
- Скорее уж за славу Лодетэра, - тихо проворчал Малорик. Калар улыбнулся бы, если бы не пытался изо всех сил подавить свой страх.
- В воздух! - приказал Лодетэр, и повел своего пегаса к краю площадки.
- Владычица, защити меня, - прошептал Калар, глядя, как другие пегасы галопом мчатся к краю башни. Его крылатый конь хотел присоединиться к ним, и Калар отпустил поводья и слегка пришпорил его.
Первый пегас уже спрыгнул с края, перескочив бойницы и захлопав сильными крыльями. Потом наступила очередь скакуна Калара, и рыцарь не смог сдержать крик, когда его пегас взмыл в воздух.
На мгновение наступила словно бы невесомость, и желудок Калара поднялся к горлу. Стены внезапно исчезли, и между ним и землей в сотнях ярдов внизу был только воздух. На одну тошнотворную секунду показалось, что он падает навстречу верной смерти.
Потом пегас замахал крыльями, и они поднялись в воздух. Пегас держал передние копыта перед собой, словно в прыжке. Без понуканий со стороны Калара, который думал только о том, как не упасть, его крылатый конь резко развернулся и полетел за остальными пегасами, облетавшими башню. От сильного ветра глаза Калара заслезились, и он, изо всех сил вцепившись в седло, с безотчетным ужасом смотрел на дома у подножия башни далеко внизу.
Пегасы развернулись на запад и спустились ниже, к стене. Пролетая мимо одной из огромных башен, охранявшей подходы к острову с запада, Калар смутно услышал приветственные крики людей и краем глаза заметил развевавшиеся флаги, но он был слишком занят тем, чтобы удержаться в седле. На мгновение пегас сложил крылья, камнем устремившись к земле, и Калар не удержался от стона. Пролетев низко над западной стеной, он увидел ратников, махавших руками. Изумленно выпучив глаза, он разглядел волны, бившиеся о скалы далеко внизу. Теперь пегасы летели над океаном, оставив позади замок Леонуа, и под ними не было ничего кроме ледяных глубин.
Калар осознал, что затаил дыхание, и медленно выдохнул, стараясь расслабиться. Ветра хлестали летящих пегасов, заставляя их то непредсказуемо взмывать вверх, то терять высоту. Впереди не было видно ничего кроме открытого моря и грозовых туч, лишь иногда из черных вод поднимались острые скалы. Калар выругался.
Услышав крик, он повернулся и увидел, что Бертелис радостно машет ему рукой. Калар проигнорировал его и снова повернулся вперед, устремив взгляд в море и с мрачной решимостью вцепившись в поводья.
- Час… - вздохнул он. Сейчас это время казалось вечностью.
Пегасы сделали разворот и, кружась, начали снижаться сквозь тучи. Калар замерз, и все его тело ныло от боли - было просто невозможно расслабиться в седле, зная, что летишь в сотнях футов над океаном. Сквозь темные тучи не было видно ничего. Сейчас они могли находиться в тысяче футов от земли или в дюжине.
Наконец в тучах показался просвет, и Калар увидел внизу остров, который заняли норсканцы. Он заметил бесчисленные силуэты людей, двигавшихся при свете тысяч костров. С такой высоты они казались крошечными, но Калар по своему опыту знал, что каждая из этих фигурок - свирепый бесстрашный воин почти на голову выше любого бретонца. Над океаном стелился низкий туман, но Калар смог разглядеть тысячи норсканских кораблей, вытащенных на пологий берег острова. Его ярость вспыхнула с новой силой, когда он увидел оскверненные руины часовни Владычицы в южной части острова.
Эта часовня, казалось, стала средоточием буйного веселья норсканцев, и Калар слышал пьяные крики, рев и громогласный хохот, раздававшиеся оттуда. Часовня обгорела, ее крыша провалилась в нескольких местах, позволяя снегу попадать внутрь.
Потом тучи снова сомкнулись, закрыв от него вид на остров, но и скрыв от врага приближение рыцарей на пегасах. Подобно стае огромных птиц, летящих клином, пегасы мчались сквозь темные тучи, снижаясь. Во главе строя летел Лодетэр. Калар не представлял, как парравонский рыцарь отслеживает правильность курса, но, похоже, Лодетэр знал, куда он ведет своих спутников. Они спустились еще ниже, и Калар откинулся в седле, когда пегас стал спускаться слишком резко. Казалось, в любой момент они могли врезаться в землю или упасть в океан.
Они прорвались сквозь низко висевшие тучи, и Калар увидел, что они теперь летят на высоте примерно 150 футов. Под ними было море, частично скрытое густым туманом. Лодетэр, очевидно, снова вывел их к морю, чтобы подойти к острову с другой стороны, с которой норсканцы не ожидали противника.
Калар выругался, когда его пегас резко нырнул вниз, падая, словно камень, и войдя в область густого тумана. Теперь пегас летел очень низко, задевая копытами гребни ледяных волн и направляясь к скалам острова впереди.
Волнение на море было сильным, и пегас Калара, взмахнув крыльями, поднялся немного выше, избежав огромной волны, угрожавшей накрыть их. Крылатый конь с удовольствием встряхнул головой, когда ветер хлестнул их облаком соленых брызг с верхушки волны.
- Глупая скотина, - проворчал Калар, выплюнув соленую воду изо рта.
Стая пегасов повернула на восток, бесшумно летя сквозь туман и направляясь к скалистой бухте. Там не было норсканских кораблей, потому что на подходах к бухте из воды торчали острые скалы, делая безопасный заход в нее невозможным. К счастью, здесь не было видно ни одного норсканца - эта часть острова, очевидно, была врагам не интересна. Далеко впереди Калар видел оскверненную часовню Владычицы, зловеще освещенную изнутри пламенем костров.
Влетев в бухту, пегасы стали садиться на землю. Калар остановил своего крылатого коня и соскользнул с седла. Его ноги тряслись, но снова оказаться на твердой земле было здорово, и Калар вздохнул с облегчением.
- Не свалился все-таки? - спросил Малорик, уже стоявший поблизости. Калару было приятно видеть, что наследник Сангасса, несмотря на всю свою заносчивость, выглядел бледным и усталым - полет явно и на него подействовал.
- Извини, что разочаровал, - ответил Калар, хотя его губы онемели от холода.
Лодетэр приглушенным голосом приказал двум парравонским рыцарям поднять стаю пегасов в небо, чтобы избежать риска их обнаружения.
- Что если они нам срочно понадобятся? - спросил Бертелис.
- Они будут недалеко, - ответил Лодетэр, посмотрев на младшего из братьев Гарамон так, словно тот был насекомым.
- Кому-нибудь еще пришла в голову мысль, что норсканцы вряд ли будут просто стоять и смотреть, как мы войдем в их лагерь и заберем Элизабет? - спросил Малорик.
- Что, испугался? - усмехнулся Калар.
- Просто я не дурак, - огрызнулся Малорик. - Мне тоже не безразлична ее судьба, Гарамон.
- А она плевать на тебя хотела, - сказал Калар, ощутив новый прилив ненависти и ревности. В Бордело как раз перед битвой со зверолюдами они с Малориком снова повздорили - в этот раз насчет Элизабет. Малорик заявлял, что шарф на его руке был подарком от нее. Калар тогда хоть и разозлился, но счел его слова очередной провокацией. Однако уже тогда у него мелькнуло подозрение, что наследник Сангасса мог говорить правду.
- Замолчите оба, - приказал Реол тихим, но твердым голосом.
Калар немедленно замолчал, чувствуя стыд от того, что заслужил упрек святого паладина.
- Сила Владычицы скроет наше приближение, - сказала Анара, ее голос звучал странно и отрешенно, а сама она смотрела вокруг так, словно видела вещи, которых другие не замечали. - Мы будем подобны призракам, незримо идущим в ночи.
Калар содрогнулся, обменявшись встревоженным взглядом с Бертелисом.
- Не говорите, - тихо велела Анара. - Не делайте резких движений. Не доставайте оружие. Все это может нарушить призрачный шаг и станет смертью для всех нас.
Все рыцари, кроме Реола, настороженно посмотрели на хрупкую фигуру Анары, но дружно кивнули. Каждый из них взирал на фрейлину Владычицы со смесью почитания, подозрения и страха, ибо пути приближенных Владычицы были странны и не от мира сего, хотя, несомненно, их направляла сама богиня.
Когда пегасы взлетели в небо и, направляясь к морю, исчезли в тумане, Анара начала напевать заклинание. Калар не понимал ее слова, но от их звучания волосы на его голове вставали дыбом, а во рту ощущался металлический привкус. Глаза Анары закатились, она воздела руки к небесам, произнося непонятные слова тихим потусторонним голосом.
Калар ощутил, как по коже побежали мурашки, и волна сильного холода окатила его, заставив содрогнуться. На его доспехах стали появляться кристаллы льда, а от дыхания в ледяном воздухе пошел пар. Густой туман, нахлынув со стороны моря, начал окружать рыцарей, встревоженно озиравшихся вокруг. Жгучий холод проникал все глубже в тело Калара, заставив все суставы заныть от боли и делая мучительным каждый вздох. Нарастающий на доспехах лед угрожал заклинить сочленения его брони. Руки и ноги Калара онемели, и он чувствовал, как это онемение расползается дальше по телу.
Внезапно стало трудно держать глаза открытыми. Все, чего хотел сейчас Калар - лечь на землю и погрузиться в забвение.
Моргая и изо всех сил сопротивляясь этому побуждению, Калар оглянулся на Бертелиса, который выглядел бледным и измученным, и в его глазах был виден страх. Туман продолжал клубиться вокруг, поглощая рыцарей, и Калар ощутил, как ледяное прикосновение достигло его сердца.
«Должно быть, это и есть смерть», подумал он. Так хотелось лечь и утонуть в забвении. Он сможет забыть о тягостных обязанностях кастеляна, исполнять которые он не считал себя достойным. Он сможет забыть о своих сомнениях в чистоте собственной крови. Все, что нужно сделать - лечь и закрыть глаза. И больше ничего уже не будет иметь значения.
«Не сдавайся!», раздался голос сестры в его разуме, прозвучав с такой силой, что Калар вздрогнул. «Если ты сдашься сейчас, то будешь навсегда потерян в этом месте, ни живой, ни по-настоящему мертвый».
Слипавшиеся глаза Калара открылись, и он сосредоточил взгляд на лице Анары. По ней никак не было видно, что она разговаривала с Каларом в его разуме, ведь она продолжала произносить свое заклинание.
«В этом месте?», растерянно подумал Калар. «А где мы?»
Он не удивился, когда Анара ответила ему, и ее голос снова прозвучал в его голове.
«Мы в царстве теней, между мирами. Это не мир живых и не мир мертвых».
Калар огляделся вокруг. Казалось, окружающая местность не изменилась, ее лишь окутал туман. Но присмотревшись, Калар понял, что это не так. Вокруг все было другим, размытым и нечетким, что он даже не сразу это заметил. Все стало бесцветным, погрузившись в оттенки серого, словно смутное воспоминание о полузабытом сне.
«Пойдем», сказала Анара в его разуме, и на этот раз Калар понял, что она обращается ко всем рыцарям. Реол был рядом с ней, его глаза сияли священным светом. Анара шагнула вперед. Туман расступился перед ней, словно толпа крестьян перед королевой, и рыцари пошли за ней.
Они двигались в тишине, а каждый звук казался приглушенным, словно услышанным издалека. Шум волн, оглушительно грохотавший лишь несколько минут назад, теперь звучал едва слышно, и даже вой ветра казался далеким. Калар нахмурился, вдруг осознав, что больше не чувствует дуновения ветра, и хотя он промерз до костей, но не ощущал снега на лице. Снежинки даже не опускались на него. Он протянул руку, чтобы поймать одну снежинку, но она пролетела прямо сквозь его ладонь, словно он был лишь бесплотным призраком.
- Что… - начал он, но вовремя вспомнил предупреждение Анары не говорить. По выражению лица Бертелиса Калар понял, что его брат тоже пытается понять, что происходит. Они уходили с берега вглубь острова, постепенно поднимаясь по склону холма, и Калар изумленно заметил, что все вокруг казалось нереальным; все было как во сне.
Сам склон, по которому они шли, был призрачным, и, казалось, вовсе не имел цвета. Камни и росшие на них низкие кусты были расплывчатыми и нечеткими, словно послеобразы, которых не было в реальности. Калар попытался схватить рукой высокую травинку, но его рука прошла сквозь траву, словно та тоже была призрачной.
Посмотрев на оскверненную часовню, Калар увидел, что она тоже выглядит как слегка искаженный призрачный силуэт, и даже костры, горящие внутри нее, не имели цвета - они просто светились ярко-белым.
Внезапно впереди появились двое норсканцев, вышедших из-за россыпи камней впереди, и направлявшихся прямо к рыцарям, держа в руках топоры. Они были не больше чем в десятке ярдов и не могли не заметить группу рыцарей впереди. Калар с удивлением увидел сияющие сферы света в груди каждого норсканца.
Его рука метнулась к мечу, но кто-то схватил его за руку. Когда Калар увидел, что это был Малорик, в нем вспыхнул гнев, и в то мгновение ему хотелось немедленно зарубить сангассовского пса на месте. Как смеет эта тварь прикасаться к нему!
Малорик покачал головой и указал вперед. Посмотрев туда, Калар увидел, что норсканцы не проявляют агрессии и, казалось, вообще не видят рыцарей, хотя те были от них всего в полудюжине шагов. Он снова посмотрел на сиявший свет в груди норсканцев. Этот свет шел изнутри них.
Калар похолодел, увидев, что взгляд норсканцев обратился к нему, но они смотрели скорее сквозь него. Также он заметил, что эти двое воинов были полупрозрачными, и, как и все остальное в этом царстве теней, казались призраками. Или, более вероятно, он сам и его спутники в действительности были здесь призраками.
Более крупный из норсканцев, огромный воин, который был выше всех бретонцев, явно был раздражен и переругивался со своим спутником на грубом норсканском языке, хотя их голоса казались приглушенными, словно звучали издалека. Норсканец меньшего роста указывал на бухту, и Калар предположил, что, вероятно, варвар увидел или услышал что-то. Наверное, эти норсканцы были часовыми.
Анара и Реол не обратили на них никакого внимания и продолжали подниматься по склону, усыпанному галькой. Норсканцы прошли прямо сквозь них. Призрачные силуэты варваров шагали дальше, продолжая переругиваться, и Калар вздрогнул, когда они прошли сквозь него. Он не почувствовал ничего кроме легкого дуновения тепла от сияющего света в груди норсканцев.
Изумляясь колдовской силе, которой владела его сестра, Калар вместе с другими рыцарями поднялся на покрытый галькой холм и увидел внизу лагерь норсканцев. Десятки тысяч воинов расположились на отдых в снегах, их палатки усыпали всю местность, насколько хватало взгляда. Дальше возвышались другие холмы, и Калар видел бессчетные костры, окруженные норсканцами, которые ели, пили и дрались.
У каждого из них в груди сияла сфера света, и Калар видел, что у некоторых свет был ярче, чем у других. У пары воинов - возможно, таких было один-два на тысячу - свет в груди горел так ярко, что глазам было больно смотреть на него.
Между двумя явно пьяными воинами разгорелась ссора, каждого из них подбадривали товарищи, и один из них вдруг всадил свой топор в шею другого. На снег хлынула кровь, казавшаяся Калару совсем черной, еще одним ударом победитель отделил голову врага от плеч и высоко поднял ее, но не это привлекло внимание Калара. Его взгляд был притянут к свету души убитого норсканца. Он увидел, как сфера света стала тускнеть и погасла совсем, словно задутая свеча.
«Быстрее», прошептала Анара, и рыцари пошли дальше за фрейлиной Владычицы и Реолом, направлявшимся к руинам часовни.
Они шли через норсканский лагерь, проходя прямо сквозь палатки и воинов, словно призраки. Огромный боевой пес поднял голову и зарычал, когда они проходили мимо, но пьяный норсканец пнул его, заставив замолчать.
Они шли прямо сквозь костры, на которых жарилось мясо животных и людей, и не чувствовали ничего, проходя сквозь пламя.
Вдалеке они слышали трубный рев огромных мамонтов, которые нагнали такой ужас на армию Леонуа, но где держат этих гигантских зверей, Калар не знал.
Повсюду, куда бы он ни обратил взгляд, он видел следы жестокости норсканцев. Тела, насаженные на воткнутые в землю копья, чья кожа была содрана с мышц и на кровоточащей плоти выжжены отвратительные символы. Варвары натягивали содранную с людей кожу на свои щиты и тяжелые наплечники, и мазали свои доспехи и лица кровью жертв.
Воины, казавшиеся более зверями, чем людьми, сидели на корточках у ободранных туш животных, разрывая их когтями и зубами, словно псы, рыча на всех, кто подходил близко.
Они прошли мимо воина, чей свет души горел особенно ярко. Огромный норсканец с головы до ног был облачен в черную броню, из его шлема торчал один изогнутый рог. За спиной он носил пару зазубренных мечей, каждый клинок был покрыт светившимися колдовскими рунами. Из его пасти высунулся раздвоенный, словно у змеи, язык, пробуя на вкус воздух, когда Анара прошла мимо него. Норсканец поднялся, принюхиваясь, словно чувствуя их, но его глаза, черные, будто смола, скользнули по ним, не заметив. Даже с его сверхъестественными способностями он не мог их обнаружить.
Все инстинкты Калара кричали, требуя выхватить меч и атаковать этих злобных мерзких варваров. Само их присутствие здесь было оскорблением богини, и Калар содрогался от ненависти, шагая по вражескому лагерю. Они убили столько благородных рыцарей три недели назад, и Калару отчаянно хотелось обрушить на них возмездие Владычицы.
Они шли колонной, направляясь к оскверненной часовне на вершине мыса. Перед храмом были воткнуты в землю копья с кровавыми знаменами, сделанными из содранной с людей кожи и развевавшимися на ветру, которого Калар не чувствовал. Окна маленького храма, сделанные из цветного стекла, были разбиты, и Калар увидел тела девушек в одеяниях храмовых послушниц, прибитые гвоздями к стенам. На их лбах были вырезаны символы страшных богов норсканцев, а глаза выклеваны воронами, во множестве сидевшими вокруг. На острове были десятки тысяч воронов и ворон, они громко каркали и дрались за укрытия от холодного ветра.
«Она близко», раздался в его голове голос Анары.
Если Анара и чувствовала гнев при виде осквернения храма ее богини, то никак этого не проявила. Двери храма были разбиты со страшной силой, петли полностью выдраны из стены. Вокруг во множестве были разбросаны мертвые тела мирных жителей, изуродованных настолько, что почти невозможно было узнать в них людей. Многие из них были наполовину съедены птицами-падальщиками и псами.
Реол собирался подняться по ступеням и войти в храм, но Анара остановила его, взяв за руку, и направилась в обход храма.
Рыцари пошли за фрейлиной Владычицы, слыша изнутри храма приглушенные звуки буйного веселья.
Они поднялись высоко на мыс, где вокруг были только голые скалы, отвесно обрывавшиеся в океан, бушевавший далеко внизу. Калар вздрогнул от неожиданности, когда вдруг послышался приглушенный удар и сверху - прямо сквозь него - упал человек с топором в спине, и посыпались осколки цветного стекла. Калар шагнул в сторону, глядя, как упавший тщетно пытается подняться и умирает, а свет его души медленно гаснет.
Калар пошел дальше, вместе с другими рыцарями, обходя храм. И то, что он увидел за храмом, наполнило его ужасом.
В землю были воткнуты восемь толстых деревянных столбов, расположенных в виде круга. Их почерневшая от огня поверхность была расписана дьявольскими символами. Они тоже были призрачными и нечеткими, как и все в этом проклятом царстве теней. К каждому столбу была прикреплена цепь. Все восемь цепей сходились в центре круга и были приварены к толстому металлическому ошейнику, надетому на шею молодой женщины.
Женщина была явно беременна, и на ее голову был надет шлем-маска в виде клетки. Это устройство было похоже на маску позора, которые иногда использовались в Бретонии для наказания крестьянок за сплетни и сквернословие. Но эта вещь наполнила Калара особенным отвращением, потому что в ней было что-то колдовское и противоестественное. Тени вокруг нее корчились, словно живые, на ней были выгравированы страшные руны, которые светились со зловещей яркостью, связывая женщину столь же крепко, как цепи и маска.
На столбах был растянут грубый навес - тяжелый холщовый парус с норсканского корабля, как догадался Калар. Навес давал женщине некоторую защиту от непогоды, а снаружи круга из столбов были разожжены костры. На земле под женщиной были расстелены меха, но из-за натянутых цепей она не могла лечь на них - в лучшем случае она могла только сидеть, вытянув голову вперед, цепи заставляли ее сидеть прямо. То, что с кем-то обращаются с такой жестокостью, само по себе вызывало у Калара отвращение, но такое обращение с беременной женщиной было чем-то непостижимым.
Вокруг столбов стояли два десятка вооруженных охранников, повернувшихся спиной к кострам, чтобы те не мешали их ночному зрению, но Калар не обратил на них внимания, его взгляд не отрывался от беременной женщины. Хотя она тоже была призрачной и расплывчатой, и ее лицо было закрыто отвратительной маской-клеткой, Калар узнал в ней что-то невероятно знакомое.
- Элизабет… - прошептал он в ужасе.
Призрачные силуэты ближайших часовых немедленно повернулись к нему. Один из норсканцев пробормотал что-то, глядя прямо на Калара, и одной рукой сделал жест, отгоняющий духов. Калар схватился за меч, сжав кулак на богато украшенной рукояти.
Другие часовые подняли оружие и щиты, настороженно оглядываясь вокруг. Элизабет, словно пробужденная внезапной тревогой ее пленителей, застонала и подняла голову, ее цепи зазвенели.
- Во имя Владычицы… - прошептал Калар, невольно сделав шаг вперед.
Один норсканец пролаял что-то на своем грубом языке и поднял к губам рог, чтобы протрубить сигнал тревоги, который поднимет на ноги всю норсканскую армию.
Реол неожиданно пришел в движение. Он выхватил свой священный меч Дюрендиаль, засиявший в этом призрачном царстве теней эфирным пламенем. Такое же пламя засверкало в глазах рыцаря Грааля, пылая гневом Владычицы, и норсканцы отшатнулись от него, а на их лицах отразился ужас, когда перед ними внезапно появился грозный призрак.
Рыцарь Грааля разрубил голову первого часового вместе с рогом, который тот едва успел поднять. Клинок прошел сквозь череп, мозг и зубы с такой легкостью, словно раскаленный нож сквозь сало. Не успела половина черепа норсканца отлететь в сторону, как Реол шагнул вперед и убил еще двоих, его клинок молниеносно разрубил мускулистый торс одного, а второй умер мгновенно, когда рыцарь Грааля неуловимым выпадом в лицо пронзил насквозь его череп. Реол двигался с такой сверхъестественной ловкостью и скоростью, что еще никто не успел сделать ни одного движения, а трое норсканцев уже были мертвы.
- Бей их! - воскликнул Реол, и Калар, выхватив из ножен клинок Гарамона, бросился навстречу призрачной фигуре норсканца с топором. Калар заметил, что его меч тоже светится, хотя и гораздо слабее. В его глазах на мгновение все расплылось, когда он вышел из царства теней снова в реальность.
Все ощущения вернулись, обрушившись на Калара потоком, ошеломляющим своей яркостью. Шум боя вокруг казался оглушительным, он снова чувствовал и обжигающий ледяной ветер, и жар костров, горевших поблизости. Он чувствовал запах крови и смерти.
Калар всадил клинок в глотку норсканца, прежде чем враг успел отреагировать на его появление. Голубые глаза варвара выпучились, когда меч, рассекая плоть, разрубил позвоночник, кровь, пузырясь, хлынула из смертельной раны.
Лодетэр и Малорик зарубили еще двух часовых, и когда Калар выдернул клинок из трупа норсканца, он увидел, как Бертелис раскалывает череп еще одному. Реол двигался в схватке с невероятной скоростью, словно живой аватар гнева Владычицы, каждый удар его клинка убивал врага.
Через пару мгновений все охранники были мертвы. Калар подбежал к Элизабет. Она встала при звуках боя, и Калар видел ее большие глаза, изумленно смотревшие вокруг из-за решетки ее страшной маски. Калар изумленно смотрел на ее раздутый живот, который явно указывал, что она была на последних сроках беременности. Как такое возможно? Когда он видел ее в последний раз - тогда в битве, на спине мамонта, всего три недели назад - она была тонкой и стройной, как всегда.
Он беспомощно посмотрел на цепи, сковывающие Элизабет, не зная, как освободить ее. Внезапно рядом оказалась Анара. Она положила руки на железный ошейник вокруг шеи Элизабет, произнесла одно-единственное слово… сверкнула вспышка света, и ошейник развалился.
Когда цепи больше не удерживали ее, Элизабет обмякла, склонившись, и Калар подхватил ее на руки.
- Сильное колдовство, - сказал Реол, глядя на шлем-маску на голове Элизабет.
- Снимите это с нее, - умоляюще произнес Калар.
- Попытаюсь, - сказала Анара. Возложив руки на клетку из черного железа, она закрыла глаза. Из-под ее ладоней пошел дым, и Калар закашлялся от зловония горящей плоти. Элизабет, неспособная говорить из-за железного кляпа с шипами, застонала от боли, и Калар крепко держал ее странно незнакомое тело, не давая ей упасть.
- Брат… это от тебя? - спросил Бертелис, глядя на беременную Элизабет.
Калар покачал головой.
Ужасные руны, выгравированные на прутьях железной клетки, засветились багрово-красным. Калар увидел, как по лицу Анары потекли капли пота, а ее лоб покрылся морщинами от боли. Дым и вонь горелого мяса продолжали подниматься из-под ее рук, и руны на клетке-маске засветились еще ярче. Наконец раздался звук, похожий на треск льда, и страшная железная конструкция разломилась на части и свалилась с головы Элизабет. Кожа с рук Анары так и осталась прилипшей к раскаленному железу.
Анара упала, потеряв сознание от боли, но Реол успел мягко подхватить ее. Калар посмотрел на открывшееся лицо Элизабет.
Она в ответ взглянула на него с улыбкой, от которой кровь застыла в его венах. Глядя в ее глаза, он увидел, что они стали черными, словно ночь, будто в них закапали чернила.
Калар выпустил ее из рук, отпрянув, будто внезапно понял, что обнимает гниющий труп.
- Ты не Элизабет… - выдохнул он.
- Да, я не она, - сказало существо, носившее тело Элизабет. Оно начало говорить на языке, от звука которого у Калара свело живот от ужаса. Вокруг из ниоткуда возникли чудовищные рогатые тени. Он услышал дьявольский шепот в ушах, и меч выпал из его онемевших пальцев.
Потом он ощутил, как призрачные когти вонзаются в его плоть, и, застонав от боли, рухнул на колени.
== '''ГЛАВА 12''' ==
Оскверненный храм изнутри был полон дыма костров и запахов пота и жарящегося мяса. К уцелевшим балкам крыши поднимался шум пьяного веселья. Воины кричали, поднимали рога с хмельным питьем и смеялись. Молодой скальд рассказывал сагу о подвигах Кнута Кровавого, берсеркера из племени скелингов, который сражался в войске самого Вечно Избранного Асавара Кула.
Этот прославленный герой принимал участие в разграблении кислевитского города Праага два века назад. Утолив жажду крови там, он потом отправился на север и вошел в сердце земель, которых коснулись сами боги, где мечты и кошмары становились реальностью. Скелинги слушали с удовольствием, ревом и криками выражая свое одобрение, когда скальд повествовал о битве между Кнутом и могучим Жаждущим Крови - высшим демоном Кхарната. Этот бой закончился тем, что берсеркер сломал хребет демона, и Силы даровали ему самому демоничество и вечную жизнь, вознаградив его упорство.
В одном углу храма вспыхнула драка. Огромный бородатый хускарл, бушуя в пьяной ярости, разбросал нескольких норсканцев, опрокинув столы с едой и питьем. Один из его неудачливых противников вылетел из окна с топором в спине, разбив цветное стекло, еще полдюжины валялись на полу в крови. Еще один взвыл, когда хускарл ударом кулака, словно молотом, раздробил ему руку.
Ярл Стирбьорн сидел, откинувшись на спинку своего трона, поставленного на ступенчатый помост, едва прислушиваясь к словам Зумары. Гном Хаоса, стоявший на одну ступень ниже трона, злобно рычал, брызгая слюной:
- … обещал мне рабов, человечек! А мы тут сидим на этом забытом Хашутом камне, и ничего не делаем!
- Терпение, Зумара, - сказал Стирбьорн, отмахиваясь от слов разъяренного гнома. - Когда ведьма родит мне сына, мы снова вторгнемся в земли южан.
- Ты лжешь, человечек, - заявил Зумара, поставив ногу на помост. Боевые псы Стирбьорна сразу же вскочили, оскалив зубы и зарычав на гнома. Зумара, ничуть не испугавшись, зарычал в ответ на них, хотя подходить ближе не стал. Стирбьорн прикрикнул на псов, и они тут же сели обратно, не отрывая взгляда от гнома.
- Когда эта сука наконец ощенится, ты наверняка поспешишь обратно в земли скелингов, - сказал гном. - Но если ты не исполнишь своего обещания, я наберу себе рабов из твоего народа, и начну с твоих дочерей.
Фрайгерд и Рефна, стоявшие по обе стороны трона своего отца, ощетинились. Рефна схватилась за меч, ее лицо исказилось от ярости. Гном был ростом вполовину ниже светловолосой воительницы, но весил раза в три больше нее. Хмыкнув, он потянулся за своим двусторонним топором.
- Позволь мне вырвать его сердце и принести его в жертву Кхарнату, отец! - сказал Рефна.
Стирбьорн поднял руку, чтобы предотвратить возможное насилие, и весело посмотрел на гнома.
- Только дурак стал бы оскорблять женщину скелингов, Зумара, - сказал он. - Их ярость куда смертоноснее, чем даже у мужчин.
- А тот, кто думает, что может обмануть дави, тот мертвый дурак, - прорычал гном.
Бьярки сидел, скрестив ноги, у подножия трона Стирбьорна, прислушивался к разговорам вокруг и, опустив голову, улыбался про себя. В действительности он был согласен с заявлением гнома: Стирбьорн слишком размяк. Провидец полагал, что ярл скелингов останется в Бретонии после великой победы на вороньих полях и пройдет путем разрушения по его родине, столь ненавистной ему. Бьярки жаждал участвовать в этой резне, в истреблении людей, которые тогда отвернулись от него. Он так давно мечтал вернуться в поместье своего отца и убить там всех. И он не ожидал, что ярл, словно испуганный ребенок, спрячется здесь, на этом острове, чтобы его сын родился в безопасном месте, не позволяя тем самым сбыться кровавым мечтам Бьярки.
- Твой сын должен быть рожден в окружении смерти! - возражал Бьярки Стирбьорну в первый день после победы. - Первым звуком, который он услышит, должен стать шум боя! Вопли умирающих, рев победителей, лязг стали, разрубающей плоть!
Стирбьорн схватил его за горло, лицо ярла вспыхнуло гневом, глаза сверкнули.
- Кто здесь ярл? Помни свое место, Маленький Медведь.
Стирбьорн оттолкнул его. Бьярки поморщился, потрогав синяки вокруг шеи. Он не привык к такому обращению. Каким бы жилистым и мускулистым он ни был, по сравнению с могучими скелингами он выглядел тощим и маленьким. А Стирбьорн был крупнее, чем любой из его избранных хускарлов. Однако лишь немногие из скелингов осмелились бы навлечь на себя гнев богов, применив насилие к их избранному провидцу.
Прежде чем Бьярки смог прохрипеть проклятие, Стирбьорн указал на него толстым пальцем.
- Не возражай мне в этом, Бьярки, - предупредил его ярл опасным голосом. - Ты мне как сын, но я не буду рисковать моим ''родным'' сыном, оставаясь здесь, в чужой стране.
Бьярки знал, что многие из скелингов были недовольны решением ярла покинуть страну южан. Он слышал шепот недовольства среди вассальных вождей, служивших Стирбьорну. И когда после рождения сына ярл объявит о возвращении в Норску, провидец вовсе не удивится, если Стирбьорну будет брошен вызов, и ему придется сражаться, чтобы сохранить власть, которую он так успешно удерживал последние несколько десятилетий.
Бьярки оторвался от этих размышлений, внезапно почувствовав, что магические руны, сковывавшие ведьму Хегтесс, разрушены.
- Ведьма! - закричал он, вскочив на ноги и прерывая спор Зумары со скелингами. - Она освободилась!
Стирбьорн мгновенно вскочил с трона и схватил свои топоры Гарм и Горм.
- За мной! - взревел он, и его оглушительный голос разнесся по оскверненному храму.
Все замерли, молодой скальд замолчал на полуслове, даже буйный бородатый хускарл, державший за шиворот очередного противника и готовившийся проломить ему голову, остановился.
Сметая всех со своего пути, ярл помчался к боковой двери, ведущей во двор храма, за ним бежали его боевые псы. Бьярки бросился вдогонку за своим ярлом, за ним устремились дочери Стирбьорна, а секунду спустя - и все воины, присутствовавшие в храме, выхватив мечи и топоры.
Казалось, будто ледяные клинки вонзились в его плоть, и Калар задыхался от боли, чувствуя, как они проникают все глубже, к его сердцу. За всю свою жизнь он не чувствовал такой страшной боли, и его глаза едва не выскочили из орбит, когда он попытался сосредоточить взгляд на лице призрачного существа перед ним.
Оно было не более реальным, чем тень, и Калар мог смотреть прямо сквозь него, хотя в нем можно было смутно различить подобие странного, лишенного черт лица. Оно повернуло голову и склонилось к Калару, внимательно глядя на него, словно проявляя любопытство к боли, которую оно же причиняло. Калар застонал от невыносимой боли, когда эфирные когти существа окружили его сердце. Он знал, что оно может убить его в любой момент; все, что нужно было сделать - сжать призрачную руку, и сердце Калара лопнет, как дыня под ударом молота.
Кошмарный призрак, казалось, наслаждался мучениями Калара. Он видел, как силуэт тени содрогается, словно смеясь от удовольствия, слышал ее возбужденный шипящий шепот. Он в ужасе смотрел, как тень подняла другую руку к его лицу, острые, словно иглы, когти из черного дыма были готовы пронзить его мозг. И Калар никак не мог помешать этому, парализованный болью и ужасом.
Шипение страшной тени внезапно оборвалось, и она отвернула свое странное лицо от Калара, словно услышав какой-то звук. Клинок Реола, сверкающий, словно ртуть, разрубил ее призрачную голову, и тень испустила ужасный вопль.
Калар упал, задыхаясь от боли, когда тень выдернула свои когти из его плоти. Длинные конечности призрачного существа судорожно сжались, оно забилось в агонии. Голова призрака была разрублена пополам, каждая половина странно свисала с плеч, и Калару показалось, что он сходит с ума, когда поверх очертаний тени стал проявляться второй силуэт.
Это была ужасная бескожая тварь, она корчилась в агонии, от ее разрубленной головы поднимался словно маслянистый дым. У твари не было ни глаз, ни носа, только безгубый рот, наполненный маленькими острыми зубами. Демон жутко взвыл и забился как будто в судорогах. Калар видел эту страшную картину, наверное, лишь долю секунды, после чего демон снова стал призрачной тенью, но теперь Калар знал, что он узрел истинный облик этого существа.
Потом оно пропало, рассеявшись черным дымом и оставив после себя зловоние гниющего мяса. Калар смутно слышал крики своих товарищей рыцарей, и слышал, как Бертелис хрипит от боли.
Грудь Калара онемела от прикосновения когтей демона, но к пальцам постепенно возвращалась чувствительность, и, поднявшись на ноги, Калар подобрал свой выпавший из рук меч. Тени мелькали вокруг, и он увидел, как одна из них поднялась между ним и Бертелисом. Младший брат Калара отступая, пытался отогнать призрака взмахами меча. Глядя сквозь призрачного демона, Калар видел лицо брата, искаженное от боли и ужаса.
Демон скользнул вперед, и клинок Бертелиса прошел прямо сквозь его призрачное тело. Удар никак не повредил дьявольской тени, нависшей над Бертелисом и занесшей когтистые руки, готовясь вонзить их в его плоть. Калар закричал и бросился вперед, клинком Гарамона ударив призрачную тварь.
Ее шепот перешел в вопли, и тень повернулась к нему, а из раны демона шел маслянистый дым. Тварь нанесла удар длинной когтистой рукой, и снова на долю секунды Калар увидел ее истинный облик. Обнаженные мышцы бескожей руки демона блестели от крови, и из кровоточащей плоти пальцев на шесть дюймов выступали острые кривые когти. Калар отскочил, увернувшись от когтей, и ударом серебристо сверкавшего клинка Гарамона отрубил руку демона по локоть. Тварь снова взвыла. Новым ударом Калар рассек шею демона. Было такое ощущение, что удар пришелся лишь по воздуху, но демон растворился во тьме, оставив после себя трупное зловоние.
Двое парравонцев Лодетэра лежали на земле, корчась в агонии. Калар видел, как рухнул третий рыцарь, когда одна из теней вонзила когти в его голову. Несчастный забился в ужасных мучениях, кровь хлынула из его носа, язык вывалился изо рта, глаза закатились, а сам он корчился в жутких судорогах, мышцы рук и ног затвердели, как от столбняка, спина неестественно выгнулась.
Умиравший страшной смертью человек, казалось, привлек внимание демонов. Они склонились над ним, их головы были лишь в нескольких дюймах от лица умирающего, и словно полностью поглощенные этим зрелищем, демоны забыли обо всем остальном. Вокруг каждого из умирающих собралось несколько демонов, увлеченно наблюдавших за последними мгновениями их жизни.
Лодетэр яростно ударил своим клинком, и две тени рассеялись черным дымом. Калар видел, что Малорик отступает от еще двух демонов, появившихся из ниоткуда, лицо наследника Сангасса было бледным, его меч проходил сквозь призраков, не причиняя им вреда. Бертелис выругался, ударив мечом другую тварь без всякого результата.
- Держись со мной, - велел Калар, отгоняя тварей древним мечом Гарамона, который, как говорили, был благословлен самой Владычицей. Он всегда думал, что это всего лишь легенда, но теперь поверил в нее. Тени-демоны боялись сверкающего клинка, и старались держаться подальше, злобно что-то шепча.
Очистив от врага какое-то пространство перед собой, Калар рискнул бросить взгляд вокруг.
Анара уже поднялась с земли, опираясь на свой белый посох, ее глаза были устремлены на… существо, похожее на Элизабет. Калар вскрикнул, когда трое теней набросились на его сестру, но он напрасно испугался. Когда они метнулись к ней, подняв эфирные когти, фрейлина Владычицы прошептала что-то и ударила посохом о землю. Вспыхнула ослепительно сверкающая сфера света, полностью закрывшая Анару. Двое демонов, попавшие в сферу, мгновенно превратились в дым. Третий отпрянул, но его тут же разрубил пополам сияющий клинок Реола.
Глаза рыцаря Грааля сверкали волшебной силой, он приближался к безумно хохотавшей ведьме. Из-за ее плеч и простертых рук появлялись десятки демонов-теней, летевших на святого паладина, вставая на его пути, а ведьма пятилась к краю скалы.
Реол рубил и рубил их, шагая вперед, его клинок мелькал в ослепительном танце, тело рыцаря Грааля изогнулось, словно он боролся против сильной бури. Десятки демонических теней летели на него, протягивая призрачные когтистые руки, чтобы пронзить его, но Реол, непрерывно и молниеносно двигаясь, прорубался сквозь них, прокладывая путь к ведьме.
Калар охнул, почувствовав, как бритвенно-острые ледяные когти вонзились в его ногу, и вся нога сразу же онемела. Бертелис закричал, но он ничем не мог повредить призрачным демонам, и Калар уже думал, что сейчас умрет. Этого не произошло благодаря Лодетэру, разрубившему своим сияющим мечом спину тени, нависшей над Каларом. Демон взвыл, и его тело рассеялось в воздухе черным дымом.
Кивнув в знак признательности, Калар повернулся, его меч описал в воздухе сияющую дугу, отгоняя очередного демона. Он увидел Малорика, окруженного тенями, наследник Сангасса поднял свой щит, пытаясь отразить удар демона, но это была тщетная попытка. Призрачная рука прошла сквозь щит, и Малорик закричал.
На мгновение давний соперник Калара смотрел прямо на него - сквозь напавшего демона - и Калар увидел в глазах Малорика отчаяние. Калар знал, что Малорик слишком горд, чтобы звать на помощь, и секунду спустя, увидел в глазах наследника Сангасса пламя ненависти.
«Он не ожидает, что я приду к нему на помощь», понял Калар, и снова почувствовал противоречивые эмоции: удовлетворение от того, что Малорик сейчас умрет, и некое возмущение от того, что Сангасс ожидает бездействия с его стороны.
Еще один демон возник за спиной Малорика. Наследник Сангасса не заметил новой угрозы и не ожидал, что тень сейчас вонзит свои когти в его голову.
Все как будто замедлилось. Смутно Калар услышал боевой клич норсканцев, и понял, что враг их обнаружил. Маленький отряд рыцарей будет уничтожен очень быстро, но сейчас это, казалось, было не столь важным. Весь мир Калара словно сжался; все, что он видел сейчас - что его смертельный соперник сейчас погибнет.
Потом все вокруг снова замелькало очень быстро.
Калар закричал, предупреждая Малорика о новой угрозе, и прыгнул вперед. Его клинок сразил одного из демонов, оказавшегося на его пути, на мгновение мелькнул жуткий истинный облик твари, потом она рассеялась зловонным дымом. Малорик, вероятно, думая, что следующим ударом Калар зарубит его, поднял щит и приготовился ответным ударом всадить меч в шею Калара, не подозревая об опасности за спиной.
Тень, стоявшая позади Малорика, нанесла удар, и Калар бросился вперед, чтобы вмешаться. В тот самый момент, когда эфирные когти демона прошли сквозь шлем наследника Сангасса, Калар сделал выпад над плечом Малорика, и пронзил демона.
На мгновение он увидел слепое бескожее лицо твари, пронзенное его мечом, прежде чем демон испарился.
Меч Малорика оказался лишь в нескольких дюймах от горла Калара, глаза наследника Сангасса были широко раскрыты от потрясения. Калар отвернулся от него, бросившись атаковать других демонов, окружавших их обоих.
Лодетэр поднял к губам серебряный рог и протрубил в него, после чего повернулся, чтобы встретить бежавшую на них орду норсканцев. Еще больше парравонских рыцарей было убито, их оружие оказалось бесполезным против демонов. Группы дьявольских теней все еще стояли над корчившимися в агонии телами, с восхищенным шипением наблюдая, как люди умирают.
Реол сражался против настоящего потока демонов. Они полностью окружили его, нанося удары когтями. Было невозможно определить, сколько их, потому что их силуэты слились в один кошмарный вихрь ярости, кружившийся вокруг рыцаря Грааля и почти полностью скрывший его из вида.
Калар отвел взгляд от сражавшегося Реола, снова услышав рев врагов из плоти и крови. Поток норсканцев устремился на рыцарей, подняв топоры и копья. Впереди их мчался огромный воин, в котором Калар узнал их вождя - гигант семи футов ростом, с сединой в волосах и бороде. В каждой руке вождь варваров держал по огромному топору, а его лицо было маской ярости.
Двое громадных боевых псов вырвались вперед, обогнав хозяина и устремившись прямо на Калара, но вождь прорычал команду, указав на ведьму. Псы мгновенно изменили направление, устремившись к ведьме, которая продолжала пятиться к краю утеса.
Лодетэр снова затрубил в рог и, разрубив призрачное тело очередного демона, бросился навстречу норсканцам.
Анара кричала какие-то слова, которые Калар не мог понять. Он догадался, что она произносит заклинание, и, крича громче и громче, она снова ударила посохом о землю. Ударил порыв ветра и снова сверкнула вспышка света, взорвавшись с колоссальной силой.
Калара швырнуло на землю, почти ослепив, но когда он, поднявшись, моргнул, то увидел, что последние демоны исчезли.
Ведьма, казалось, тоже была ошеломлена могуществом магии Анары, но быстро пришла в себя. Калар ощутил глубочайшее отвращение, увидев, как черты лица Элизабет исказились ненавистью и злобой, когда она посмотрела на Анару, и почувствовал, что ведьма собирается с силами.
В ее черных глазах сверкнула молния, но прежде чем ведьма успела выпустить ее, один из огромных норсканских псов повалил ее, и его челюсти сомкнулись на руке ведьмы. Раздался отвратительный хруст костей, когда зверь перекусил ей руку, и ведьма закричала от боли, ее сосредоточенность на заклинании была нарушена. Другой пес прыгнул на нее, вцепившись ей в бедро и тряся головой, швырнул ведьму, словно тряпичную куклу.
Потом на рыцарей набросились норсканцы. Огромный вождь варваров первым убил врага, разрубив топором одного из парравонцев. Страшный топор прорубил доспехи, плоть, ребра и позвоночник, забрызгав все вокруг кровью. Рыцарь упал, разрубленный надвое.
Мелькнул топор, направленный в голову Калара, и он с трудом смог отбить удар отчаянным движением меча, хотя сила удара едва не сломала ему руку. Наконечник копья чиркнул по его шлему, и Калар вслепую ударил мечом. Внезапно тяжелый сапог со страшной силой врезался в его грудь, швырнув его на землю.
Взлохмаченный длинноволосый норсканец прыгнул ему на грудь. Этот варвар был далеко не таким крупным, как остальные, и его волосы и глаза были темными, тогда как другие норсканцы были светловолосыми и со светлыми глазами. Однако он казался даже более свирепым, чем его товарищи, его глаза сверкали безумием и неким подобием того сверхъестественного света, который сиял в глазах Анары, и Калар подумал, что это, наверное, какой-то норсканский колдун или жрец. Мускулистая грудь варвара была покрыта татуировками, на его плечи наброшена звериная шкура. Взгляд Калара скользнул по змеевидному кинжалу, который норсканец держал в обеих руках, нацелив клинок в горло рыцаря. Калар отчаянно пытался сбросить свирепого дикаря, но безрезультатно.
В лицо норсканца врезался щит, сломав ему нос и сбросив его с груди Калара. Бертелис встал перед братом, защищая его, пока Калар вставал на ноги.
Норсканский вождь сразил еще одного парравонца, разрубив его от макушки до грудной клетки. Голова другого рыцаря слетела с плеч, срубленная огромным мечом, который держал гигант в черной броне, выглядевший невероятно пьяным.
Исполненный ярости взгляд вождя был устремлен мимо рыцарей, отчаянно пытавшихся сформировать оборонительный круг против окружавшей их орды норсканцев. Калар рискнул оглянуться назад, чтобы увидеть, что там происходит. Лишь в нескольких футах от края мыса Реол ударом ноги отбросил одного из псов от Элизабет. Зверь отчаянно цеплялся за край скалы, но не удержался и с воем полетел на камни внизу. Другого пса рыцарь Грааля пронзил колющим ударом меча, держа его двумя руками, словно огромный кинжал. Меч пробил мускулистую шею пса, пригвоздив его к земле. Зверь умирал, корчась и рыча в луже горячей крови.
Калар услышал, как норсканский вождь взревел в ярости, бросившись на рыцаря Грааля и отбрасывая с пути своих воинов.
Ведьма, держась одной рукой за раздутый живот, пыталась встать на ноги. Другая рука была окровавлена и безжизненно висела. Но в ведьме еще оставалась колдовская сила. Она резко вдохнула, в ее глазах сверкнули искры.
Лодетэр снова протрубил в серебряный рог, и воздух над ведьмой внезапно наполнился хлопаньем крыльев. Белый силуэт огромного коня появился из-за края утеса, в его седле сидел рыцарь. Ведьма резко повернулась и протянула руку к пегасу, с ее пальцев сорвалась вспышка энергии и ударила пегаса в грудь.
Крылатый конь закричал, его плоть начала иссыхать и отмирать, словно темное колдовство вытягивало из тела всю влагу. Его мышцы сохли, кожа сморщивалась, и уже через мгновение из тела пегаса выпирали ребра, как у трупа месячной давности, а голова представляла собой лишь череп, обтянутый высохшей кожей, иссохшие глаза ввалились в пустых глазницах.
Кости сломались, будто сухие ветки, не в силах больше выдерживать вес пегаса, и несчастное существо рухнуло на землю, с треском ломая крылья. Пегас ударился о землю, сломав все четыре ноги, и весь высохший, но еще каким-то странным образом живой, перевалился через край утеса, увлекая с собой всадника.
Ведьма снова повернулась к Анаре, но фрейлина Владычицы, подняв посох, ударила ее прямо между глаз. Удар свалил ведьму, и она без чувств упала на землю.
Из-за края утеса вылетали другие пегасы, нырявшие в гущу схватки. Они били норсканцев своими мощными крыльями, ломая руки и повергая врагов на землю, их копыта проламывали черепа. Только на одном пегасе сидел всадник, и этот рыцарь всадил свое копье в тело одного из норсканцев, пронзив варвара насквозь.
- По коням! - скомандовал Лодетэр, прыгая в седло своего пегаса, уже расчистившего от врагов пространство вокруг хозяина. Внезапно брошенное копье ударило парравонского рыцаря в плечо, пробив наплечник и вонзившись глубоко в мышцы. Лодетэр содрогнулся, захрипев от боли.
Бертелис едва отразил мощный удар, искореживший его щит, но молниеносным ответным выпадом разрубил горло врагу, из смертельной раны фонтаном хлынула кровь. Повернувшись, Бертелис быстро вскочил в седло пегаса.
Перед Каларом приземлился пегас, отгоняя норсканцев ударами копыт.
- Что с Реолом и Анарой? - крикнул Калар, пытаясь разглядеть их в хаосе боя.
- С ними все хорошо, - ответил Лодетэр, вырвав копье из раны в плече и отбросив его. - Скорее в седло, Гарамон!
Калар сунул ногу в стремя и мгновенно вскочил в седло. Мелькнул вражеский клинок, нацеленный в него, Калар парировал удар своим мечом, разнесся звон стали о сталь. Пегас встал на дыбы и взмахнул крыльями, и Калар быстрым ударом сверху вниз разрубил шлем и череп норсканца.
Управляя пегасом с помощью коленей, Калар развернул его, бросив взгляд вокруг.
Пегас поблизости упал, его ноги были подрублены топором, белоснежную шерсть залило кровью. Еще один рыцарь был убит, яростная норсканская воительница вырвала его из седла и зарубила. Норсканцы полностью окружили рыцарей; короткая передышка, которую дало прибытие пегасов, была потеряна.
Лодетэр уже поднялся в воздух на своем крылатом коне, другие пегасы тоже нетерпеливо стремились взлететь.
Еще один пегас был убит, огромный топор разрубил его грудь. Рухнув на землю, крылатый конь сбросил с себя всадника и придавил его своей тяжестью.
Калар ударил мечом по руке норсканца, пытавшегося схватить поводья его пегаса. Отрубив пальцы варвару, Калар сам едва избежал удара топора.
- Пошел! Пошел! - крикнул он, пришпорив пегаса. Крылатый конь сорвался в галоп, отбрасывая с пути норсканцев и, разбежавшись, поднялся в воздух. Мимо головы Калара пролетело брошенное копье. Он увидел, как еще один из взлетавших пегасов с воплем упал - тяжелый топор, кувыркаясь в воздухе, попал пегасу в правое крыло, сломав его.
Поднявшись в воздух, Калар посмотрел вниз. Он увидел Анару в седле пегаса и Реола, который садился на другого крылатого коня, держа в руках бесчувственное тело ведьмы.
Калар увидел, как вражеский вождь с бешеным ревом бросился к Реолу. На пути предводителя варваров оказалась Анара, ее пегас встал на дыбы, в воздухе мелькнули могучие копыта с серебряными подковами. Норсканец, не устрашенный мощью крылатого коня, рванулся вперед, схватил пегаса за поводья и с нечеловеческой силой пригнул его к земле. Заставив пегаса потерять равновесие, норсканский вождь всадил в его шею огромный топор, фонтаном хлынула кровь.
Пегас Реола вряд ли смог бы нести троих, и Калар отчаянно рванул поводья, разворачивая своего пегаса в сторону Анары. Она успела соскочить со своего умирающего скакуна и теперь оказалась лицом к лицу со страшным вождем норсканцев.
Калар направил своего пегаса вниз, намереваясь атаковать врага со спины, его меч со свистом рассек воздух.
Норсканец почувствовал угрозу и успел отскочить, перекатившись и лишь на дюйм избежав клинка Калара. Пегас, опустившись, ударил копытами о землю, и Калар протянул руку сестре. Они взялись за руки, и фрейлина Владычицы вскочила на пегаса позади брата. Могучий крылатый конь, пробежав несколько шагов, спрыгнул с края утеса и взлетел в небо.
Калар оглянулся через плечо и увидел, как пегас Реола, державшего бесчувственное тело Элизабет, взлетел за ними. Огромный вождь норсканцев, стоя на краю утеса, со сверкающими яростью глазами рычал в бешенстве.
Отвернувшись, Калар устроился поудобнее в седле и похлопал пегаса по шее.
Бьярки подошел к Стирбьорну, вытирая кровь с разбитого носа. Ярл с яростью смотрел, как белые силуэты пегасов исчезали вдалеке, направляясь на восток.
- Я хочу вернуть ее, Бьярки! - прорычал Стирбьорн, посмотрев на провидца, в глазах ярла горел гнев богов. - Даже если для этого придется перебить всех этих ублюдков южан до последнего, я верну ее!
Бьярки улыбнулся и в предвкушении облизал острые зубы.
== '''ГЛАВА 13''' ==
За стенами замка Леонуа, стоя в тени огромной цитадели, Клод дрожал от холода и пытался выпрямиться, насколько это позволяла его горбатая спина. Йомен-стражник, проходя вдоль рядов крестьян, хмурился и выкрикивал приказы. Клоду снова повезло - лишь немногим из жителей предместий на материке позволили пересечь пролив и укрыться за стенами крепости на острове.
Норсканцы появились на горизонте с рассветом, и паника расползлась по предместьям, как вши по ночлежке. Вдалеке были видны паруса бесчисленных кораблей варваров, занимавших море, насколько хватало взгляда. Крестьяне десятками тысяч устремились к пристаням, отчаянно пытаясь попасть на борт одной из барж, перевозивших грузы и людей между городом на материке и крепостью на острове.
В мирное время эти баржи делали между материком и островом по полдюжины рейсов в день, перевозя продовольствие, рабочих и герцогские налоги. Их шкиперы служили герцогам Леонуа уже много поколений и хорошо знали свое дело. Лишь когда море было особенно бурным, они прекращали перевозки.
Охваченные страхом толпы простолюдинов бежали к пристаням, вспыхивали драки в отчаянных попытках проникнуть на плоскодонные баржи, но их встретил гарнизон ратников герцога, имевших приказ никого не пускать. В разгоревшейся драке были убиты десятки людей, но ратники сдерживали толпу, пока не подошел отряд рыцарей герцога. Рыцари въехали в толпу, убивая бунтовщиков десятками и заставив остальных рассеяться.
Только тем, кого сочли пригодным для участия в обороне - тем, кто мог сражаться - было позволено переправиться на остров, потому что пространство за стенами замка было ограничено, и невозможно было дать убежище всем, кто в нем нуждался. Тем, кто был сочтен бесполезным для обороны замка - в их число вошли женщины, дети, старики и больные - ратники герцога советовали бежать на запад и искать убежища в деревнях в дне пути отсюда. Никакой охраны им не предоставили - все способные держать оружие были нужны для защиты замка в предстоящей осаде.
Один крикливый торговец из крестьян, толстый и самодовольный, начал ругать ратников, крича, что долг герцога - защищать тех, кто трудится на него и платит ему налоги. Клод поспешил отойти подальше от глупого торговца, как и остальные крестьяне поблизости - они уже догадывались, что будет дальше. Ратники с дубинками избили толстяка до полусмерти, оставив его валяться в грязи и крови. После этого никто больше не смел открыто выражать свое недовольство. Они понимали и принимали свою участь, и не жаловались на нее. По крайней мере, пока их могли слышать ратники.
Клод услышал слух, что знаменитый рыцарь Лодетэр, Возлюбленный Парравона, две ночи назад провел смелый налет на норсканцев и спас прекрасную принцессу из плена варваров. Также слышал Клод и то, что эту историю рассказывают люди, нанятые парравонским рыцарем. Хотя кто-то мог сказать, что это клевета, Клод был готов поверить, что так оно и есть.
Эта история выглядела очень героической и романтической, особенно в преувеличенных пересказах прошлой ночью, но сейчас, когда стали ясны ее последствия, Клод очень хотел, чтобы Лодетэр оставил эту принцессу там, где она была. Крестьянин никогда не видел от знати ничего хорошего, напротив, знатные превращали его жизнь в сплошные несчастья. Теперь ему, вероятно, придется умереть здесь из-за какой-то знатной девки. Все те, кому не позволили укрыться в замке Леонуа, тоже скорее всего обречены на смерть - а это около десяти тысяч крестьян. Клод с мрачным весельем - но отнюдь не с удивлением - подумал, что знатные вполне готовы пожертвовать жизнями стольких простолюдинов, чтобы спасти одного из своих.
Тем не менее, Клод, будучи эгоистом и себялюбцем, очень радовался, что оказался одним из тех, кого сочли достаточно сильным, чтобы участвовать в обороне замка. Конечно, ему не хотелось сражаться - раньше ему уже приходилось участвовать в войне в Бордело, и тогда он был напуган до ужаса. Но Клод считал, что за крепкими стенами замка куда безопаснее, чем вне их.
И это суждение оказалось правильным. Спустя лишь несколько часов после того, как корабли норсканцев были замечены на горизонте, варвары окружили крепость на острове, и сотни их кораблей причалили к берегам материка. Со стен крепости бретонцы бессильно наблюдали, как варвары разоряют поселения на материке. Пепел сгоревших домов все еще кружился в воздухе, падая с неба, словно темное подобие снега. Бретонцы видели, как всадники врага помчались на запад. Клод подумал, что мало кто из крестьян, бежавших из предместий к западу, выживет.
Несколько норсканских кораблей были потоплены камнями из огромных требюше, стрелявших с башен крепости. Гигантские противовесы приводили в движение огромные рычаги боевых машин, тяжелые камни взлетали высоко в воздух, и хотя большинство из них не долетало до вражеских кораблей, с плеском падая в океан, некоторые норсканские корабли, оказавшиеся в пределах досягаемости, были разбиты в щепки. Бретонцы на стенах разражались радостными криками, когда вода вокруг разбитых тонущих кораблей окрашивалась кровью - упавших в море норсканцев пожирали акулы, следовавшие за кораблями. Но вскоре настроение защитников крепости снова стало мрачным, когда они увидели, насколько многочисленны силы врага.
За пределами дальности требюше норсканцы сформировали блокаду острова. Их корабли были связаны вместе, образовав непреодолимую стену, и еще сотни их прибывали к берегам материка. Несколько кораблей были не похожи на остальные - огромные, с гигантскими клетками, встроенными в палубы. Что было в этих клетках, Клод не мог разглядеть, но раздававшийся оттуда трубный рев заставлял его кишки сжиматься от ужаса.
Варвары рассеялись по горящим улицам предместий, и Клод видел, что тысячи их отправляются на север и юг. Он надеялся, что, возможно, норсканцы уйдут, чтобы поискать более легкую добычу, но его надежды рухнули, когда несколько часов спустя варвары начали возвращаться и тащить с собой свежесрубленный лес. Наверняка для лестниц, таранов и тому подобного.
Враги работали весь день, и теперь, когда наступали сумерки, было похоже, что варвары готовятся к первому штурму замка. Клод снова содрогнулся. Он надеялся ускользнуть и найти место, чтобы спрятаться, но пока такой возможности не представилось. «Терпение», сказал он себе. В хаосе боя скрыться будет куда легче.
Вообще-то Клод не ожидал, что придется драться. Стены замка были огромными - действительно, эта крепость была самым громадным из всех замков, которые он когда-либо видел. И Клод даже представить не мог, как враг будет штурмовать ее.
Рев тысяч рогов оторвал Клода от размышлений.
- Ну все, подонки, вот и началось! - крикнул йомен-стражник, которому было поручено превратить Клода и других необученных крестьян в хоть какое-то подобие боевой силы. Остальные рекруты - в основном фермеры, лавочники и бродячие торговцы - выглядели напуганными, неуклюже держа свои простые копья. Никому из них не выдали щитов, не говоря уже о доспехах. И почти никому из них раньше не приходилось держать в руках оружие.
- Даже не думайте пытаться сбежать! - прорычал йомен. - Я предупредил ратников, чтобы они убивали каждого, кто не будет стоять и сражаться! А теперь пошли!
Ратники в белых табардах с красной львиной головой на груди окружили новых рекрутов и погнали их вперед, подталкивая древками алебард. Клод обнаружил, что его с группой других крестьян ведут по узким улицам крепости к восточным стенам.
Оказавшись у подножия стены, он задержался, бросив взгляд вверх. Лестница, ведущая на стену, была узкой и крутой и не имела перил, так что если человек оступится, ничто не спасло бы его от падения. Клод судорожно глотнул.
- Чего встал? - пролаял один из ратников, толкнув Клода.
- Боюсь высоты, - ответил Клод.
Ратник фыркнул и отвесил ему крепкий подзатыльник, от которого у Клода лязгнули зубы.
- Пошел! - велел ратник.
Клод начал подниматься, прижимаясь к стене и стараясь держаться как можно дальше от края ступеней.
Наконец, потея и дрожа от страха, он добрался до верха огромной стены. Здесь было куда холоднее, потому что ничего не защищало от ледяного ветра. Тысячи лучников уже стояли на стенах, со связками стрел, сложенными у бойниц. Клод протолкнулся мимо них и взглянул за зубцы стен. От увиденного у него перехватило дыхание.
Уже наступала ночь, но врага было хорошо видно благодаря пожарам, все еще бушевавшим в городках на материке. Больше тысячи норсканских кораблей - каждый из которых был полон свирепых варваров - быстро шли на веслах к острову.
Начали грохотать бессчетные барабаны и с материка, и с приближавшихся кораблей, и со всего норсканского флота, окружавшего остров. Десятки тысяч голосов издали рев, от которого кровь стыла в жилах.
Осада Леонуа началась.
Калар стоял рядом с Бертелисом и имперским послом Дитером Вешлером, наблюдая за наступавшими норсканцами с восточного привратного укрепления. Кузены Калара - Бальдемунд, Хьюбальд и Тассило стояли рядом. Рыцари Бастони были полностью облачены в доспехи, поверх которых они надели геральдические табарды и плащи. Забрала их шлемов были подняты, и каждый держал руку на рукояти меча.
Дитер, напротив, был одет по моде Империи, которая бретонцам казалась вычурной и диковинной. Он носил черную лакированную кирасу с золотым изображением двухвостой кометы - символом древнего героя-варвара, которому подданные Империи поклонялись как богу-покровителю. На ногах его были высокие до колен сапоги для верховой езды и ярко-синие рейтузы с чрезмерно выступающим гульфиком. Рукава его шелкового кафтана были широко раздуты и украшены разрезами, а с черного шлема-салада свисали ярко-красные перья - грифона, как он сказал.
Однако наибольшее неодобрение бретонских рыцарей вызывала не одежда, а оружие имперского посла. Он носил на поясе саблю в ножнах - более легкую и на вид более хрупкую, чем любой бретонский меч - и пару пистолетов. Калар видел, как Дитер использовал это оружие в бою, и уважал его убойную силу, хотя бретонские рыцари могли пользоваться стрелковым оружием разве что на охоте. Из всех людей, собравшихся на площадке привратного укрепления, только Дитер не смотрел на норсканские корабли, идущие к острову. Все его внимание было сосредоточено на оружии, которое он благоговейно держал в руках - это был многоствольный мушкет. Не обращая внимания на отвращение на лицах рыцарей вокруг, посол любовно поглаживал странное оружие.
- Это, - сказал Дитер, говоря на бретонском с сильным акцентом, - «Кружащаяся Кавалькада Смерти» работы фон Майнкопфа!
- Здорово, - протянул Бертелис.
- Да, она прекрасна, не правда ли? - сказал Дитер, вращая стволы оружия. - Скорострельный мушкет - воплощение великолепных технологий Империи!
Калар хмыкнул, не особенно слушая. Норсканские корабли уже были почти досягаемы для выстрелов требюше.
- Вы знаете, что инженеры Нульна создали механического коня? - продолжал Дитер. - Этот великолепный механический скакун во всех отношениях превосходит лошадь из плоти и крови. Просто чудо.
Это привлекло внимание Калара, и он с удивленным лицом оглянулся на имперского посла, полагая, что это, возможно, какая-то странная штука, которую не вполне правильно перевели. Покачав головой, Калар снова повернулся к врагу. Воздух был наполнен грохотом тысяч барабанов, раздававшимся со всех направлений, напоминавшим Калару звук каких-то чудовищных кузнечных мехов; или, возможно, дыхание некоего инфернального божества.
- Это не полномасштабный штурм, - сказал Тассило. - Они просто проверяют силу нашей обороны.
- Что-то их слишком много для этого, - заметил Хьюбальд.
- А что происходит там? - спросил Калар, глядя на материк. Там на холме, господствовавшем над береговым плацдармом, захваченным норсканцами, шла какая-то работа. Калар уже понял, что вождь норсканцев не был неразумным варваром. Тактика, которую норсканцы использовали при разгроме армии Леонуа, говорила о плане хитрого и опытного стратега, и Калар подозревал, что военачальник врага и сейчас задумал какую-то хитрость.
- Они что-то строят? - предположил Тассило.
Дитер достал предмет в виде цилиндра, в каждый торец которого было вставлено стекло, и приставил его к одному глазу. Бретонцы за его спиной удивленно переглянулись, не представляя, что делает этот странный имперец.
- Они окапываются, - заявил Дитер, убрав цилиндр от глаза и спрятав его обратно без всяких объяснений.
- Они… что? - переспросил Тассило.
- Они создают укрепленную позицию. Это обычная практика в Империи. Для… - Дитер махнул рукой, подыскивая подходящее слово, - для артиллерии, - сказал он наконец. Бретонцы непонимающе смотрели на него.
- Боевая машина. Пушка, - сказал он, не найдя подходящего слова на бретонском языке.
- Наши требюше туда не добьют, - сказал Калар, с тревогой глядя на это укрепление вдалеке.
Название гигантских камнеметов словно стало сигналом - первый требюше выстрелил.
Петля из кожаных ремней, прикрепленная к рычагу огромной боевой машины, взвилась в воздух, высоко метнув тяжелый камень, помещенный в нее. Крестьяне на стенах разразились криками одобрения. Еще десяток требюше выстрелил, зашвырнув огромные камни в темнеющее небо.
Первый камень, просвистев в воздухе, разнес в щепки мачту норсканского корабля и пробил корму, убив дюжину гребцов. Корабль мгновенно начал тонуть, и норсканцы бросились с него за борт, пытаясь спастись в бурном море. Огромные фонтаны воды поднялись там, где камни не попали в цель, но еще несколько кораблей было потоплено, их корпуса разбиты в щепки, и сотни норсканских воинов погибали в зубах акул, разрезавших бурные волны.
Но еще очень много кораблей оставалось на плаву, и они приближались к острову на большой скорости, их украшенные драконьими головами носы отбрасывали с пути обломки и барахтавшихся в воде воинов. Ряды весел поднимались и опускались с превосходной синхронностью, сила гребцов быстро несла корабли по океану.
Несколько кораблей наскочили на острые скалы и подводные рифы, приблизившись к острову, их днища проламывались от ударов, и воины на борту были обречены на смерть в ледяной воде. Но на каждый корабль, потопленный попаданием из требюше или наскочивший на рифы, оставалась еще дюжина продолжавших двигаться к крепости.
Первые норсканские корабли выбросились на мягкий песок восточного побережья острова, и воины мгновенно спрыгивали с них и по колено в воде бежали к стенам крепости. Рыцари и йомены на стенах отдали приказ лучникам, и в воздух взвились сотни стрел. Первая волна норсканцев, высадившихся на берег, была выкошена почти полностью, но на берег выбрасывался корабль за кораблем, и новые воины спрыгивали с них на песок.
Группы одетых в меха воинов несли с кораблей десятки поспешно сколоченных лестниц. Воздух наполняли новые залпы стрел, выкашивавшие норсканцев сотнями, но варвары продолжали идти вперед, не обращая внимания на потери, равнодушно переступая через трупы товарищей.
Дитер подошел к бойнице, держа в руках заряженный многоствольный мушкет.
- Позвольте, - сказал он, но лучники-крестьяне, выпускавшие стрелы через бойницы, не расслышали его вежливой просьбы.
Бертелис отвесил подзатыльник лучнику-крестьянину, нагнувшемуся за стрелой. Лучник, уродливый здоровяк с бородавками по всему лицу, пробурчав извинения, отодвинулся к другой бойнице.
Дитер мрачно покосился на Бертелиса и, кивнув крестьянину, подошел к бойнице и прицелился из мушкета.
Секунду спустя раздался оглушительный грохот, оружие резко дернулось в руках Дитера, извергнув клубы едкого дыма. Щелкнул механизм, стволы повернулись, и Дитер выстрелил еще раз. Снова повернулись стволы, и снова он выстрелил. Каждый выстрел нес смерть врагу, с сокрушительной силой пробивая доспехи и черепа. Дыма поднялось столько, что имперского посла почти не было видно, и Калар закашлялся. Дитер выстрелил из двух последних стволов, хотя Калар сомневался, что он мог разглядеть цели в таком дыму.
Сморгнув слезы от порохового дыма, Калар подошел к южной бойнице привратного укрепления и бросил взгляд на длинную восточную стену.
На ней стояли сотни лучников, но когда штурмующие прислонили к стене первые лестницы, лучники отошли назад, уступив места у бойниц ратникам, рыцарям и мобилизованным крестьянам с копьями.
Они начали отталкивать лестницы копьями и алебардами, и несколько лестниц удалось свалить, норсканцы, уже взбиравшиеся по ним, посыпались в толпу своих товарищей у подножия стены. Из башен и привратного укрепления в норсканцев продолжали лететь сотни стрел. Варвары падали с лестниц, когда стрелы вонзались в их тела, но некоторые упорно продолжали карабкаться к бойницам, не обращая внимания на древки стрел, торчавшие из их плеч и спин.
Со стен полилось кипящее масло и смола, ошпаривая плоть и выжигая лица норсканцев, заставляя глаза вытекать из глазниц, словно растопленный жир. Новые корабли выбрасывались на песок западного берега, и Калар видел, что это была лишь часть сил норсканцев.
Еще больше лестниц было прислонено к западной стене, ниже привратного укрепления, где находился Калар, и он увидел, что первые берсеркеры врага уже добрались до бойниц. Они перескакивали за зубцы стен с диким ревом, размахивая топорами и мечами.
Алебарды били по их рогатым шлемам, копья вонзались в их тела, но норсканцы, казалось, не замечали ран, и с бешеной яростью сеяли смерть вокруг себя. Калар увидел, как огромный, почти обнаженный варвар с тремя стрелами, торчавшими из его татуированного тела, получил удар мечом в грудь, перелезая за зубцы, но даже это не остановило его. С пеной у рта он отрубил голову ударившему его рыцарю, и голова полетела далеко вниз, за стены крепости.
Другие норсканцы перелезали за ним на стену, пользуясь брешью в обороне, которую пробил этот берсеркер, и Калар мгновенно заметил опасность.
- За мной! - закричал он, выхватив меч и бросившись к ступеням.
Удар алебарды обрушился на плечо берсеркера, и одна его рука неподвижно повисла, но и это его не остановило. Он всадил свой топор в шею одного крестьянина, а другого ударом ноги сбросил со стены.
Калар, проталкиваясь мимо ратников и лучников, спустился по ступеням с привратного укрепления на стену и бросился к огромному норсканцу, достигавшему более шести с половиной футов ростом.
- За Бастонь! - воскликнул Калар.
Услышав его крик, норсканец повернулся к нему и взмахнул топором. Калар присел, увернувшись от удара, и всадил меч в живот варвара. Из страшной раны хлынула кровь, на каменную кладку вывалились кишки, наполнив воздух мерзким зловонием. Норсканец уронил топор, взревев от боли и ярости, но еще не умер. Он схватил Калара за шею и сдавил с такой силой, что раздался стон сминаемого металла доспехов.
В шею берсеркера вонзился меч, и варвар наконец рухнул. Калар, отдышавшись и кивнув в благодарность Бертелису, вырвал свой клинок из внутренностей врага. Подбежали и другие рыцари, тоже заметившие угрозу, и последние норсканцы, которым удалось перелезть через стену, были изрублены.
Калар увидел, как двое крестьян пытаются оттолкнуть лестницу от стены, толкая ее назад, и выругал их за глупость.
- Толкайте ее вбок! - приказал он. Крестьяне тупо уставились на него, и Калар снова выругался. Вернув в ножны окровавленный клинок Гарамона, он подобрал алебарду из рук убитого ратника. На другой стороне от лезвия у алебарды был страшно выглядевший крюк, обычно используемый для того, чтобы стаскивать рыцарей с седла, и Калар зацепил этим крюком верх лестницы.
- Помогите мне! - велел он, и двое крестьян, подскочив, тоже ухватились за алебарду. Совместными усилиями они стащили лестницу вбок. Она начала падать как раз в тот момент, когда рычащий норсканец добрался до ее вершины. Варвар прыгнул на стену, схватившись за зубец одной рукой, но удар дубины размозжил его череп, и он полетел вниз.
Падающая лестница заскользила по стене, набирая скорость, и задев другую лестницу, установленную почти рядом, сбила ее. Всего на землю обрушились три лестницы, убив и покалечив десятки норсканцев.
Сражение бушевало еще час, и правая рука Калара словно налилась свинцом от усталости, когда наконец варвары затрубили отступление.
Тысячи врагов были убиты, груды трупов усеяли землю под стенами. Отряды крестьян сбрасывали со стен тела варваров. Они добивали раненых норсканцев, когда находили их, но таких было неожиданно мало - враги сражались до смерти, превозмогая боль от страшных ран и заставляя бретонцев добивать их множеством ударов. Трупы бретонских крестьян, убитых в первой атаке тоже бесцеремонно сбрасывали со стен.
Погибших же рыцарей с почтением уносили со стен и несли на площадь у защищенной гавани Леонуа. Там их подобающим образом возлагали на погребальные костры, скрещивая им руки на груди. Тела рыцарей оставались в полных доспехах, их щиты складывали у ног владельцев. Их даже отмыли от крови, насколько это было возможно, поэтому казалось, что лежащие рыцари просто отдыхают. Тех рыцарей, которые получили особенно страшные раны, укрыли плащами.
Когда погребальные костры зажглись, весь замок погрузился в скорбное молчание.
- Это только начало, - произнес Бертелис, глядя, как пламя пожирает тела убитых рыцарей.
Калар и сам знал, что дальше будет куда хуже.
== '''ГЛАВА 14''' ==
Усталый, измученный и все еще облаченный в окровавленные доспехи, Калар постучался в тяжелую дубовую дверь. В коридоре было темно, слабый свет шел только от свечей в подсвечниках, установленных в стенных нишах через каждые пять ярдов. В арочные окна дул ледяной ветер с моря, заставляя пламя свечей мигать, а тени от него двигаться в безумной пляске на каменных стенах.
Дверь открыл мрачный сенешаль герцога, жестом велев соблюдать тишину, и пригласил Калара войти. Из комнаты доносились приглушенные голоса.
Калар вошел, и сенешаль тихо закрыл за ним дверь. В помещении было гораздо теплее, ярко горели два камина, расположенные в противоположных стенах. Это был личный кабинет герцога Леонуа, и Калар вошел сюда с благоговейным трепетом.
Потолок был высоким, и восточную и западную стены украшали портреты прежних герцогов Леонуа. Некоторые из них стояли в героических позах, поставив ногу на труп сраженного врага, или стоя на скале, гордо смотрели вдаль. Другие сидели верхом на могучих боевых конях, или сражались с грозным врагом. Все картины выглядели удивительно драматичными и невероятно живыми. На самых старых портретах герцоги носили старинные доспехи и старомодные прически и одеяния. Между картинами вдоль стен стояли тщательно начищенные комплекты древних доспехов.
Южная стена была занята препарированными головами опасных хищников и чудовищ, убитых прежними герцогами. Калар увидел огромную голову виверны, голову каменного тролля и страшную голову вождя орков с кожей такой темной, что она казалась почти черной. Некоторых существ Калар даже не узнал; одна голова принадлежала ящероподобному чудовищу с оскаленной пастью и воротником из ярко-красной кожи вокруг обрубка шеи; голова другого существа, похожего на огра, но с кожей, казавшейся каменной; еще одна голова принадлежала зверю очень злобного вида с разверстой пастью и густой черной гривой. Калар подумал, что это, наверное, голова мантикоры. Были и головы гигантских кабанов, и огромных экзотических саблезубых кошачьих, и громадный череп гуманоида, раз в десять больше человеческого. Над ними всеми размещалась голова черного дракона, ее пасть была открыта, словно в вечном безмолвном реве.
Внимание Калара привлекло вежливое покашливание, и, покраснев, он повернулся к северной стене, понимая, что засмотрелся на все эти диковины, открыв рот, словно какой-нибудь крестьянин. У камина стояла небольшая группа рыцарей, которые негромко разговаривали, когда Калар вошел, но сейчас они замолчали и повернулись к нему.
С покрасневшим лицом Калар поклонился рыцарям.
Его взгляд мгновенно был прикован к Реолу. Рыцарь Грааля словно господствовал над всем окружением, излучая силу и власть, другие же рыцари, стоявшие вокруг него, явно демонстрировали ему свое почтение. Лицо Реола казалось нестареющим, он едва заметно кивнул Калару, и легкая улыбка мелькнула на его губах. Молодой лорд Гарамон мгновенно почувствовал себя более уверенно.
Калар не знал рыцарей, стоявших рядом с Реолом, но судя по их гербам, богато украшенным доспехам и роскошным одеяниям, он понял, что это знатные вельможи герцогского двора. Вероятно, они были родственниками герцога Адаларда - по крови или через брак. Все они были не меньше чем на десять лет старше Калара, и вероятно, являлись самыми знатными рыцарями герцога.
Тут же оказался и Малорик, бросивший мрачный взгляд в сторону Калара, который только издевательски ухмыльнулся в ответ. Похоже, что ненависть Малорика лишь усилилась после того, как Калар спас ему жизнь в бою с варварами на острове Ландри.
Имперский посол Дитер Вешлер вежливо поклонился Калару. Все в имперце было аккуратно, упорядочено и точно подогнано, от тщательно закрученных усов до каждой складки раздутых рукавов. Даже его движения были точными и эффективными.
С ними стоял и Лодетэр, приняв драматическую позу, простирая руку к огню, а его светлые волосы эффектно рассыпались по плечам. Он презрительно взглянул на Калара.
- Ты заблудился что ли? - громко спросил Лодетэр.
Калар, которого вопрос застал врасплох, ответил не сразу.
- Я… э… - только и смог произнести он.
- «Э». Очень содержательный ответ, - протянул Лодетэр. - Мы здесь ждем герцога Леонуа, так почему бы тебе не пойти… куда-нибудь и не оставить важные вопросы людям более достойным?
Калар снова покраснел, пытаясь придумать ответ. Он заметил, что Малорик злорадно усмехнулся, но Лодетэр еще не закончил.
- С нас хватит и одного бастонского… дворянина, - произнес Возлюбленный Парравона, небрежно махнув в сторону Малорика. - Я имею в виду «дворянина» в самом широком смысле слова. Но чтобы их было двое?
Один из рыцарей Леонуа не удержался от смеха, и с лица Малорика улыбка исчезла мгновенно. Калар хотел провалиться сквозь пол, чувствуя на себе насмешливые взгляды всех присутствующих.
- Молодой лорд Гарамон прибыл сюда по моему приглашению, - негромко произнес Реол, глядя на парравонского рыцаря. - Вы сомневаетесь в правильности моего решения, Лодетэр?
Лодетэр, к его чести, почти не испугался, страх вызвать неудовольствие рыцаря Грааля лишь на мгновение мелькнул на его лице.
- Я всего лишь пошутил, - моментально нашелся парравонец. - И если мой юмор был неправильно понят, то приношу свои самые смиренные извинения. Парравонские шутки часто… не понимают.
Лодетэр низко поклонился Реолу. Выпрямившись, он отбросил свои длинные светлые волосы через плечо и улыбнулся Калару победоносной улыбкой.
- Надеюсь, ''никто'' не был оскорблен, - сказал он.
- Ни в коем случае, - промямлил Калар. Реол подмигнул ему за спиной Лодетэра.
К радости Калара рыцари возобновили разговор, которые вели до его появления, перестав обращать на него внимание. Он подошел к группе, но оставался на почтительном расстоянии, делая вид, что заинтересованно слушает.
Беседа в основном шла между рыцарями Леонуа и Лодетэром и была малоинтересна для Калара. Они обсуждали политические дела герцогства и придворную жизнь, и Калар был изумлен, с какой небрежностью они говорили о подковерной борьбе, интригах и заговорах в политике могущественных бретонских феодалов. Судя по их разговору, политические интриги при королевском дворе в Курони были настолько же смертельно опасны, как и любое поле боя; во многом даже более того, потому что на поле боя хотя бы точно знаешь, кто враг. А при дворе, как понял Калар, было настоящее змеиное гнездо интриг, заговоров и лжи. Будучи лордом-кастеляном Гарамона, он знал, что ему придется принимать участие, по крайней мере, в политике Бастонского герцогства, но эта мысль его совсем не радовала. Он считал, что совершенно не подходит для таких дел.
- Монфор просто дурак, - ядовито говорил Лодетэр. - Он утратил много влияния при дворе из-за своего тупого упрямства в торговых делах. Его указы ограничивают поток товаров, идущий через перевал…
- Перевал Удара Топора? - спросил Дитер, сосредоточенно нахмурив лоб, пытаясь успеть все понять в быстрой речи парравонца.
Горная долина, известная картографам Империи как Перевал Удара Топора представляла собой самый доступный путь между Бретонией и родиной Дитера. Она пролегала между гигантскими пиками Серых Гор, разделявших два сильнейших государства людей. С обеих сторон границы у входа в узкую долину стояли сильные крепости, охранявшие этот путь. С бретонской стороны это был замок Монфор, с имперской - Хельмгарт. В долине между двумя неприступными замками множество раз случались бои, ибо мир между Бретонией и Империей был хрупок, и часто прерывался кровопролитными стычками.
Лодетэр посмотрел на Дитера, словно думая, стоит ли ему вообще отвечать на этот вопрос чужестранца. Наконец он кивнул и отвернулся, продолжив беседу с рыцарями Леонуа.
- Но у его жены ума хватает. Монфор изрядно разбогател благодаря ее ловким делишкам. Ужасная женщина. Лучше бы она родилась мужчиной, - сказал Лодетэр.
- Еще лучше, если бы ее удушили сразу после рождения, - добавил один из рыцарей Леонуа. Его товарищи засмеялись.
Двойные двери, противоположные тем, через которые вошел Калар, вдруг распахнулись, и беседа умолкла. В комнату вошел толстый человек в одеяниях герцогского двора.
- Лорд Адалард, герцог Леонуа, и госпожа Анара! - объявил он куда громче, чем было необходимо, и отошел в сторону. Все присутствовавшие рыцари опустились на одно колено, почтительно склонив головы.
- Встаньте, - послышался суровый голос, и, выпрямившись, Калар увидел, что в комнату вошел герцог в сопровождении Анары, слегка опиравшейся на его руку. Герцог был облачен в боевые доспехи. Взгляд Анары отрешенно скользил по комнате, словно она видела что-то, чего не могли увидеть остальные присутствовавшие.
- Мы не знаем, когда противник атакует снова, поэтому сразу перейдем к делу, - заявил герцог, остановившись и окинув взглядом собравшихся рыцарей. Слуга быстро поднес ему кресло, но герцог отмахнулся. - Потери?
Сенешаль выступил вперед, раскрыв книгу в кожаном переплете.
- Девятнадцать благородных рыцарей убито, - сказал он. - Сорок два ранено. Из них девять больше не смогут сражаться, а еще семерым потребуется несколько месяцев на выздоровление.
- Крестьяне? - спросил герцог.
- Менее двух сотен убитых, - ответил сенешаль.
- Примерная оценка потерь противника?
- Вероятно…убито не менее одиннадцати сотен варваров, - предположил сенешаль.
- Если нам удастся сохранить такое соотношение потерь, мой лорд, то у противника не будет шансов преодолеть нашу оборону, - сказал один из придворных герцога, очень толстый маркиз, на его жирных пальцах сверкало множество колец. - Мы сможем удерживать их здесь много месяцев, не так ли?
- Это слишком дорогая цена, Карабас, - ответил герцог. - И кто знает, что будет делать Л’Ангвиль, пока мы здесь сидим в осаде? Наверняка вторгнется в мои владения. Он же настоящая свинья.
- Есть возможность снять осаду, мой лорд, - заявил другой придворный, тощий и мрачный барон.
- Расскажите же о ней, Бруссар, - велел герцог.
- Мы отдадим варварам то, что они хотят. Отдадим им эту девчонку.
Калар изумленно уставился на него, открыв рот.
- Ха! - фыркнул маркиз, нахмурившись. - Замок Леонуа никогда не был взят врагом. Нам нечего бояться этой толпы дикарей. Почему мы, словно напуганные дети, должны отдать им то, что они хотят?
- Один раз мы уже недооценили их, - сказал герцог. - И всем нам известно, что случилось в результате этого. Я не хочу повторять эту ошибку.
- Но мой лорд… Неужели вы считаете, что замок может пасть? - сказал маркиз. - Он стоит нерушимо более пятнадцати веков и выдержал дюжину осад.
- Верно, Карабас, - кивнул герцог. - Но это не ответ на предложение барона.
Он оглядел собравшихся, и его взгляд остановился на Лодетэре.
- Что скажете?
- Я дал клятву защищать тех, кто не может защитить себя, мой лорд, - напыщенно произнес парравонский рыцарь. - И я скорее умру, чем нарушу ее.
- Благородно сказано, - заметил герцог. - Но я чувствую, что сейчас будет оговорка.
- Вы столь же проницательны, сколь и доблестны, мой лорд, - поклонился Лодетэр. - Если бы без всякой тени сомнения было известно, что эта леди, которую я и лорд Реол спасли - действительно та, кем кажется, то и спорить было бы не о чем. Но я своими глазами видел, что она владеет нечестивым колдовством. Она одержима демонами. Я предлагаю отдать эту ведьму норсканцам.
Герцог уклончиво хмыкнул. Мгновение он задумчиво смотрел в пол, потом поднял глаза, глядя то на Малорика, то на Калара.
- А вы двое? Я полагаю, вы оба… неравнодушны к этой девушке.
Калар облизал губы, мысли в его разуме завертелись.
- Мне не безразлична судьба леди Элизабет, это так, - медленно произнес Малорик. - Но я не уверен, что это… существо - действительно она.
- Анара? Это Элизабет? - спросил Калар, глядя на сестру, которая тихо говорила сама с собой. Казалось, она не услышала вопроса, и несколько рыцарей обеспокоенно переглянулись. Она засмеялась, потом нахмурилась, продолжая что-то шептать.
- Анара, - позвал ее Реол, осторожно прикоснувшись к ее руке. Она замолчала и казалась несколько испуганной, словно была внезапно разбужена из крепкого сна. Она тепло улыбнулась рыцарю Грааля, на мгновение напомнив Калару ту девочку, какой он ее помнил.
- Твой брат задал тебе вопрос, - сказал Реол.
- Это Элизабет? - спросил Калар, когда фрейлина Владычицы повернулась к нему. - Это Элизабет мы привезли с собой?
- Да, - печально ответила Анара. - И нет.
Калар недоуменно нахмурился.
- Это тело Элизабет, - пояснила фрейлина Владычицы. - Но ее душа не обитает в нем.
- Одержима, как я и говорил, - прошептал Лодетэр.
- Не понимаю, - сказал Калар.
- Ее тело - марионетка, - грустно усмехнулась Анара, сделав жест рукой, будто управляет марионеткой. - Она им не владеет. Сначала я думала, что она может быть там… заключена в своем теле и беспомощна, словно пассажир, плывущий на корабле, но не управляющий им… Но это не так. Она… пропала.
- Пропала? - переспросил Калар.
- Пропала, - повторила Анара.
- Ты можешь изгнать это… эту сущность, которая завладела телом девушки? - спросил Реол.
- Да, - сказала Анара.
- Элизабет снова будет собой? - спросил Калар.
- Да. Нет. Может быть, - Анара пожала плечами. Ее глаза снова будто заволокло туманом. - Если она жива, то есть шанс, что Элизабет вернется. Это может случиться сразу, или занять годы… или не случиться никогда. Возможно, она не найдет пути назад. Она может остаться бродить в мире духов, заблудившаяся и слепая. Или, может быть, она уже прошла сквозь завесу в царство Морра. Возможно, она не захочет вернуться.
- И все же стоит рискнуть, - сказал Калар.
Малорик согласно кивнул.
- Хорошо, - сказал герцог Адалард. - Попытайтесь вернуть ее. А если она не вернется, тогда мы отдадим ее норсканцам? Лорд Реол, что вы скажете?
- Вы знаете мой ответ. Немыслимо даже думать о том, чтобы отдать благородную женщину Бретонии этим демонопоклонникам. Даже если она уже мертва, она заслуживает лучшего, чем отдать ее тело врагу. И если это означает обречь на смерть всех до последнего рыцарей Леонуа, я бы ответил то же самое, - сказал Реол. - Как и вы, мой лорд.
- Верно, - кивнул герцог. - Тогда решено. Наши судьбы в руках Владычицы и отваги тех, кто защищает этот замок.
- Нам нечего бояться этих дикарей, мой лорд, - сказал маркиз Карабас. Калар помнил, что маркиза не было при разгроме армии Леонуа три недели назад, и лишь печально покачал головой, считая слова Карабаса пустой бравадой.
- Что это за шум? - вдруг спросил Лодетэр.
Сначала Калар не слышал ничего, но потом кроме воя ветра послышался странный звук издалека, похожий на рев пламени в кузнечном горне. И этот звук приближался.
Взревели рога, раздались крики ужаса и паники, по всему замку поднялась тревога. Внезапно грянул жуткий грохот, словно раскат грома прямо над головой, и земля задрожала. Калар почувствовал, как трясется каменный пол, комплекты доспехов, расставленные вдоль стен, зазвенели. Старинный канделябр, стоявший на каминной полке, вдруг полетел на пол, и разбился бы, если бы Лодетэр не успел его подхватить. Когда земля перестала содрогаться, парравонец поставил канделябр обратно на полку.
- Это землетрясение? - спросил Лодетэр.
- Нет, - покачал головой Реол. - Это норсканцы.
Еще один огромный огненный шар взлетел высоко в небо, за ним тянулся след демонического огня. Калар выскочил на верхнюю площадку главной башни и подбежал к восточным бойницам, другие рыцари бросились за ним по ступеням, отталкивая с пути изумленных ратников. Калар заметил, что этот шар огня взлетел с того места, где, как они видели ранее, варвары строили укрепления. По всему замку были слышны крики паники.
Сияющая комета осветила небо, словно небольшое солнце, хотя свет, излучаемый ею, был зловещим багрово-красным, окрасивший все вокруг в рубиновые оттенки своим демоническим сиянием. Падая на замок, огромный огненный шар издавал рев, словно разъяренный дракон. Бурные воды пролива между островом и материком были освещены красным светом, и Калар увидел сотни норсканских кораблей, быстро идущих на веслах к острову. Начинался второй штурм.
- К оружию! - закричал Калар, бросившись обратно на лестницу, ведущую вниз.
На полпути по темной винтовой лестнице Калара вдруг швырнуло в стену, ступени под ним затряслись; огненный шар явно попал в цель, и от его взрыва содрогнулся весь остров. Выругавшись, Калар оттолкнулся от стены и снова побежал вниз по этажам главной башни.
Тяжело дыша, Калар спустился на первый этаж и выбежал во внутренний двор цитадели. Ратники бежали к восточной стене, и Калар остановился перевести дыхание. За ним во двор выбежали Реол и Дитер.
Небо вновь наполнилось страшным ревом, и Калар, прикрыв глаза рукой, увидел, как еще один огненный шар устремился с небес к замку. Даже издалека Калар чувствовал исходивший от него жар. Огненный шар неудержимо летел на одну из огромных башен, возвышавшихся над восточной стеной. Калар с ужасом наблюдал за происходящим.
Люди устремились прочь от обреченной башни, бросившись бежать по обеим сторонам стены от нее, и прыгая со ступеней, ведущих с нижних этажей башни во внутренний двор. С верха же башни был только один выход - узкая винтовая лестница, и, несомненно, сейчас на нее бросились десятки людей, давя друг друга. Калар понимал, что скорее всего никто из них не спасется.
Ревущий дьявольский снаряд со страшной силой ударил в верхнюю часть башни, окутав ее красным пламенем. Весь замок задрожал от удара, и верхние два этажа башни были уничтожены мгновенно. От сверхъестественного жара камень расплавился и потек по стенам как сироп, тонны раскаленных каменных осколков разлетелись во все стороны.
Сотни людей были пожраны адским пожарищем. Те, что были на верхних площадках башни, погибли мгновенно, их плоть и кости сразу сгорели, даже огромные требюше рассыпались пеплом. У тех, кто оказался внутри башни, кожа лопалась от жара и легкие наполнялись обжигающе раскаленным воздухом. Верх башни разлетелся, словно глиняный горшок, забытый в раскаленной печи, рассыпавшись градом каменных обломков. Тем, кого убило взрывом сразу или раздавило раскаленным камнями, еще повезло, но тех, кто не погиб мгновенно, живыми факелами разбросало на сотни футов.
Раскаленные и оплавленные каменные осколки посыпались на здания в периметре крепости, пробивая черепичные и соломенные крыши, десятки которых сразу же охватило пламя.
Стены замка Леонуа нерушимо противостояли ордам неупокоенных мертвецов из проклятого Музильона, отразили не одну атаку темных эльфов из-за морей. Они выдерживали попадания огромных камней из катапульт, удары таранов и даже огонь пушек имперского флота. Но сейчас, спустя лишь несколько минут такого обстрела, стало ясно, что замок Леонуа обречен, если не заставить замолчать вражескую артиллерию.
Раскаленный докрасна каменный обломок размером с голову человека, кувыркаясь, летел прямо в Калара. Выкрикнув предупреждение, Калар метнулся в сторону. Камень попал в ратника, стоявшего поблизости, и начисто снес ему голову.
Раздался страшный грохот, и Калар, посмотрев вверх, увидел, что вся верхняя половина башни - то, что от нее осталось - обрушилась. Земля снова затряслась, когда сотни тонн камня рухнули, подняв огромную тучу пыли.
- Клянусь кровью Жиля ле Бретона… - потрясенно произнес Калар, видя это ужасное разрушение.
- Даже пушки Нульна не настолько сильны, - заметил Дитер, чье лицо покраснело от быстрого бега по лестнице.
- Если это продолжится, через несколько часов от всего замка Леонуа останутся лишь раскаленные руины, - с пылающими от ярости глазами сказал Реол.
Треск деревянных рычагов возвестил о том, что требюше снова начали обстрел. Норсканские корабли были уже близко. Сотни рыцарей и ратников бросились к бойницам. Калар уже хотел присоединиться к ним, когда услышал слова Реола.
- Вражескую артиллерию нужно уничтожить, - мрачно произнес рыцарь Грааля.
- Рыцари Лодетэра? - предположил Калар.
Реол покачал головой.
- Парравонцев слишком мало.
- Что же тогда? - спросил Калар, испытывая мучительное чувство безнадежности. - Требюше до них не добьют. А сделать вылазку мы не сможем - нужно преодолеть пролив.
- Это место не всегда было островом, - задумчиво сказал Реол. - Давно, во времена Жиля ле Бретона, здесь, ниже этого холма, был город. Тогда он был величайшим городом Бретонии, предметом зависти всех остальных… пока гнев Мананна не отправил его на дно морское. Дорога к главным воротам замка шла вдоль гряды холмов - сейчас еще можно заметить, где эта гряда. Она создала нечто вроде дамбы под водой.
Теперь Калар вспомнил, что видел мощеную дорогу, ведущую от восточных ворот замка прямо в океан. Тогда он не придал этому значения, но теперь живо представил себе затопленную землю под волнами моря и раскинувшийся на ней город. Он вполне мог поверить, что та дорога когда-то шла вдоль гряды холмов, начинаясь от деревянных стен форта, на месте которого был потом выстроен замок Леонуа.
Еще один шар дьявольского пламени взвился в воздух, оторвав Калара от его размышлений.
Пока он не понимал, какое отношение к делу имел этот урок истории от рыцаря Грааля, и не представлял, как можно уничтожить вражескую боевую машину - если только Реол не предлагает переплыть пролив. Почувствовав на себе непроницаемый взгляд рыцаря Грааля, Калар невольно содрогнулся.
Реол склонил голову набок, словно прислушиваясь к голосу, который Калар не слышал. Молодой кастелян Гарамона беспокойно переминался с ноги на ногу, его рука нервно сжимала эфес меча. Снова бросив взгляд на восточные стены, Калар увидел, что лучники на них готовятся стрелять. Ему не терпелось присоединиться к защитникам. Он знал, что его брат и кузены были там - Калар оставил их на стенах, когда ему передали приглашение явиться в кабинет герцога.
Был слышен рев варварских рогов и грохот барабанов, и Калар уже собирался оставить рыцаря Грааля и бежать на стену, когда Реол внезапно оторвался от своих раздумий.
- Вели седлать коня, - приказал рыцарь Грааля, направившись к конюшням.
- Что? - переспросил Калар, его желание сражаться вместе с братом побуждало его скорее бежать на стену. - Зачем?
Реол остановился и повернулся к Калару, затрепетавшему под его пылающим взором. Рыцарь Грааля, казалось, сиял изнутри магическим светом, глаза его горели жаром святости, и Калар невольно сделал шаг назад. Какая нечистая сила заставила его сомневаться в приказе святого паладина?
Калар опустился на одно колено и склонил голову, не в силах выдержать взгляда рыцаря Грааля.
- Простите, мой лорд, - прошептал он. - Ваш приказ будет исполнен.
Реол лишь кивнул, после чего отвернулся и пошел к конюшням. Калару пришлось бежать, чтобы не отстать от рыцаря Грааля.
Огненный шар ударил в участок восточной стены, в ночи раздались вопли боли и ужаса. Пятидесятифутовый участок стены рухнул внутрь, словно сделанный из гнилого дерева, а не из крепкой каменной кладки. Следующий выстрел адского орудия попал высоко и снес верхние двадцать футов внутренней стены цитадели. Полная брешь еще не была пробита, но Калар не сомневался, что следующий выстрел будет рассчитан более точно.
На бегу он оглянулся через плечо и прошептал молитву Владычице, чтобы богиня защитила Бертелиса и его кузенов.
Горели уже десятки домов, и хотя команды крестьян непрерывно носили из порта бочки с водой, пытаясь заливать пожары, Калар видел, что эти усилия бесполезны. Те здания, что уже горят, потеряны. Единственное, что можно сделать - попытаться остановить распространение пожаров.
Посреди всего этого хаоса Калар заметил, что вокруг левой руки Реола обернут шарф - такие подарки благородные бретонские дамы вручали рыцарям в знак любви. С удивлением Калар узнал розово-лиловый шелковый шарф своей сестры.
- Твоя сестра куда более могущественна, чем ты думаешь, - сказал Реол. - Милостью Владычицы, Леонуа еще может пережить эту ночь.
== '''ГЛАВА 15''' ==
Анара стояла на зубце стены восточного привратного укрепления, воздев руки к небесам и запрокинув голову, призывая могущество богини. Если бы она поскользнулась, то упала бы с высоты более ста футов, но она не боялась. Ее густые черные волосы развевались словно живые под порывами сильного ветра. Она стояла босиком, не обращая внимания на то, что ноги посинели от холода, а ее тонкое платье трепетало на ветру, словно саван. Ничто не имело значения, кроме потока магической энергии, струившегося сквозь нее.
Ратники, охранявшие привратное укрепление, смотрели на нее со страхом, делая руками охранительные знаки - даже они чувствовали собиравшуюся вокруг нее энергию. Рыцари целовали амулеты с символами Владычицы, ощущая, как присутствие богини проявляется через Анару.
Внизу норсканские корабли уже достигли острова, и воины в рогатых шлемах прыгали с их бортов на отмели в нетерпеливом желании начать штурм. Тысячи стрел наполнили ночной воздух, выкашивая первую волну норсканцев на берегу, но, как и прежде, врагов было больше, чем лучников, и бесчисленные толпы северных варваров, рыча боевой клич и размахивая топорами, устремились к участкам стен, поврежденным опустошительным обстрелом.
Тучи закружились над головой Анары, продолжавшей призывать ветра магии, и ее руки и ноги начали дрожать. Магическая энергия угрожала поглотить ее, и Анара сжала руки в кулаки, но ее сосредоточенность была сильна, и постепенно она получала власть над этой мощью. На ее губах мелькнула легкая улыбка.
Ее глаза начали светиться, словно внутри нее зажегся сверхъестественный свет. Она шевелила губами, говоря на языке фей, изо рта ее хлынул ослепительный свет. Сгустки эфирного тумана поднимались от ее кожи, а волосы встали дыбом, словно наэлектризованные. Воздух потрескивал от напряжения, и наполнявшее его электричество словно ощущалось на вкус.
Волны яростно бились о берег, раскачивая норсканские корабли. Огромные стены воды хлынули через борта нескольких кораблей, один корабль гигантская волна разбила о камни, и корпус его разлетелся в щепки. Норсканцы завопили, оказавшись в ледяной воде, когда на них сразу же набросились акулы. Волны окрасились красным, а пена стала розовой от крови.
Анара продолжала призывать могущество Владычицы, из ее носа потекла струйка крови. Ее ноги дрожали, угрожая подогнуться, но никто не осмелился шагнуть вперед, чтобы поддержать ее - из боязни нарушить ее концентрацию и обречь на гибель всех. Над бурным проливом стал сгущаться туман, низко нависая над водой и становясь все гуще с каждой секундой.
Океан бушевал, волны вздымались с нарастающей яростью. Норсканцы, работая румпелями, отчаянно пытались держать свои корабли кормой к волне, потому что если бы корабль хоть немного повернулся бортом во время удара волны, он был бы обречен. Немногие народы были так искусны в судоходстве в бурных морях, как норсканцы, но ярость океана была так сильна, что все новые их корабли переворачивались и разбивались о камни.
Через несколько минут сверхъестественный туман, окружавший крепость на острове, стал таким густым, что оказался совсем непроницаем, поглощая даже звуки. Крики и рев норсканцев слышались приглушенно, и даже грохот волн звучал тише. Туман нахлынул на песчаный берег, закрывая от взора скалы и норсканцев, и подступил к стенам замка. При взгляде вниз со стен казалось, что крепость окружило призрачное море.
Анара ощутила сильный жар на лице, когда дьявольский огненный шар пролетел над ее головой, не больше чем в двадцати футах. Обжигающий жар, исходивший от него, растопил снег и лед на привратном укреплении, а от одежды Анары пошел пар. Снаряд ужасной боевой машины упал внутри крепости, примерно в пятидесяти футах от привратного укрепления. Он пробил крышу большой гостиницы, и все здание вместе с примыкающими к нему конюшнями и кузницей мгновенно превратилось в пылающий ад.
Но море продолжало бушевать, и туман сгущался, создавая непроницаемую завесу, и Анара на долю секунды оторвалась от своего заклинания.
«Сейчас!», мысленно приказала она.
<nowiki>***</nowiki>
- Сейчас! - воскликнул Реол, и огромные тридцатифутовые ворота с пронзительным скрипом стали открываться. Стена тумана за воротами хлынула внутрь крепости, расползаясь по мостовым, словно живой бесформенный зверь. Туман клубился вокруг ног коня Реола, отчего паладин и его скакун казались неким грозным призраком, сверхъестественным аватаром гнева Владычицы. Калар содрогнулся, ведь ему снова показалось, что Зеленый Рыцарь приближается к нему с занесенным мечом, но встряхнув головой, он отогнал тревожное видение.
Голос Анары призрачно звучал с верха привратного укрепления, мелодичный и потусторонний. По коже Калара побежали мурашки, а волосы на затылке встали дыбом из-за воздуха, который был полон магической энергии. Калар поднял к губам талисман с символом Владычицы, призывая Ее защиту.
Калар чувствовал, что благословение Владычицы пребывает с Реолом, исходя от паладина, словно жар от кузни. Рыцаря Грааля окружала светящаяся аура, удивительное сияние, которое лишь подчеркивал туман, клубившийся вокруг.
В одной руке рыцарь Грааля держал серебряное копье Арандиаль, сиявшее священным светом. В другой его руке был благословенный меч Дюрендиаль. Обе этих святых реликвии обладали огромным культурным значением, и даже последний из крестьян слышал истории об ужасных врагах, которых сразило оружие Реола.
Лицо паладина было скрыто за забралом его высокого шлема, увенчанного сверкающей серебряной статуэткой геральдического единорога, которую окружала корона из зажженных свечей. Но глаза Реола горели благословением Владычицы. Его искусно украшенные доспехи отражали и свет свечей, и пламя горящих домов. Серебряная окантовка его роскошного синего табарда сверкала.
Табард Реола на груди тоже был украшен геральдическим единорогом, и такое же изображение украшало чепрак его коня. Скакун рыцаря Грааля был огромным, могучим и черным как ночь, и без видимых усилий нес и самого Реола в доспехах и собственную тяжелую кольчужную и пластинчатую броню под роскошным чепраком.
Толстые, укрепленные металлом ворота наконец полностью открылись, и Реол указал вперед своим благословенным копьем.
- К победе! - воскликнул он, и его голос, в котором звучала божественная сила, наполнил боевым пылом сердца пяти десятков рыцарей, стоявших в строю за Реолом.
- К победе! - повторили они боевой клич, и Калар ощутил прилив гордости от того, что отправляется в бой в такой славной компании, под командованием святого паладина Владычицы.
Пришпорив коней, они выехали за ворота, в туман.
Калар мог разглядеть путь в тумане не больше чем на десять футов, но он не чувствовал ни страха, ни сомнений, когда они выехали из замка и направились прямо к морю по усыпанным песком булыжникам древней дороги. Владычица была с ними, и их вел в бой один из величайших Ее воителей - ничто в целом мире не могло противостоять им.
Они наткнулись на норсканцев внезапно, и судя по изумленным лицам варваров, рыцари показались им призраками, возникшими из тумана, и возглавляемыми полубогом войны, шлем которого украшала корона из горящих свечей. Но норсканцы были воинственным народом, их не так легко было напугать, и они отреагировали с удивительной храбростью. Бросив лестницы, они ринулись навстречу врагу, размахивая топорами и рыча боевые кличи. Однако несмотря на всю свою отвагу, они были сметены рыцарским клином и раздавлены копытами могучих бретонских коней.
Дорога по пути к морю круче уходила под уклон. Реол не остановил коня, и никто из скакавших за ним рыцарей не дрогнул. Голос в разуме Калара призывал натянуть поводья, убеждая, что скакать в тумане прямо в море - полнейшая глупость. Калар лишь яростно усмехнулся, наслаждаясь чувством свободы, которое давала скачка на могучем коне.
Из тумана возник норсканский корабль с головой дракона на носу, вытащенный на песок справа от древней дороги. Калар увидел, как норсканцы, прыгавшие на берег с его бортов, изумленно смотрели на рыцарский отряд, галопом мчавшийся к океану, но вскоре они промелькнули мимо, и Калар снова обратил взгляд вперед.
Невероятно, но он слышал в тумане вокруг голос Анары. К ней присоединились и другие голоса, и Калар ощутил странную боль в сердце от красоты их призрачной песни.
Рыцари скакали по дороге, тянувшейся прямо в пролив дальше самого берега, и Калар увидел, как по обеим сторонам от нее плещутся волны. Камни под копытами коней были скользкими от морской воды, на берегу валялись выброшенные волнами водоросли. Крабы величиной с голову человека разбегались с пути, грозя своими большими клешнями, их панцири были покрыты шипами.
Внезапно из тумана впереди стал виден океан, темный и угрожающий. Черные плавники рассекали воду не больше чем в пятнадцати футах, и все же рыцари не остановились, направив своих коней прямо в море. Впереди раздался грохот бурлящей воды, и Калар увидел, как ледяные воды океана отхлынули от рыцарского клина, собравшись в огромную волну.
Они проскакали еще дюжину ярдов, и вода продолжала отступать перед ними. Дорога продолжала спускаться, и Калар увидел, как угри и другие рыбы трепыхаются на обнажившемся морском дне. Посмотрев дальше, он заметил угол разрушенного древнего здания, выступавшего из каменистого дна. Крошившиеся камни стен были покрыты водорослями и ракушками.
До сих пор они ехали в густом тумане, но внезапно путь впереди стал чистым. Изумленно ахнув, Калар увидел огромные стены воды по обеим сторонам дороги. И вода продолжала отступать перед рыцарями, спускавшимися все глубже на дно моря.
Рыцарский клин вонзился в океанские воды, словно во вражеский строй. По обеим сторонам дороги, которая, как понял Калар, была когда-то оживленной улицей, виднелись руины других зданий. Он изумленно смотрел на огромные стены воды по обе стороны от отряда рыцарей. Казалось, что вся эта масса воды может обрушиться на них в любой момент. Ничто физическое не сдерживало эти стены воды, но все же они держались, и рыцари спускались все дальше на открывшееся морское дно.
Наконец спуск выровнялся, и они поехали по ровному дну. Стены воды, угрожающе возвышавшиеся над ними, достигали здесь более тридцати футов высоты. Брызги, слетавшие с их краев, ослепляли рыцарей, и Калар, посмотрев вверх, открыл рот от удивления. Туман, нависший над океаном, спускался через края водяных стен, подобно водопаду. Казалось так странно смотреть на океан с его дна, с туманом, переливающимся через водяные стены, что Калар на мгновение подумал, не снится ли все это ему.
На открывшемся морском дне бессильно трепыхались и корчились все виды его отвратительных обитателей. Калар видел всевозможных рыб, многие из которых разевали огромные пасти, полные бритвенно-острых зубов. Он видел акулу, почти в три раза больше его коня, яростно бившуюся на песке. Это было не создание природы, акула явно испытала прикосновение Хаоса - десятки щупальцев окружали ее зубастую пасть, с боков широкой головы злобно смотрели целые гроздья глаз.
Были здесь и тела норсканцев - трупы тех, кто оказался в воде и пошел ко дну под тяжестью своих доспехов. У многих из них не хватало конечностей, из тел были вырваны огромные куски мяса, явно пожранные акулами или другими хищными тварями, обитавшими в глубинах. По трупам ползали крабы, покрывая их колючим ковром хитина, срезая острыми клешнями мясо с костей.
Калар услышал над головой крики, и посмотрев вверх, увидел нос норсканского корабля, опасно нависший над краем водяной стены. Варвары на борту отчаянно работали веслами, пытаясь отвести корабль от края, но волны били в его корму, подталкивая все ближе к краю. Бросив тревожный взгляд на нависший над головой корабль, Калар поспешил вперед, подгоняя коня.
Наконец корабль перевалился через край водяной стены и начал падать. Норсканцы посыпались с него, размахивая руками и ногами в воздухе. Калар прижался к шее коня, пришпорив его.
На рыцаря, ехавшего за ним, свалился норсканец и выбил его из седла. По крупу коня другого рыцаря ударило тяжелое весло, ноги скакуна подогнулись, и рыцарь, вылетев из седла, свалился за стену воды, где на него сразу набросились акулы.
Раздался страшный грохот, когда нос корабля врезался в дно позади рыцарского отряда. Голова дракона разбилась о дамбу, за ней рухнул весь корпус корабля, послышался оглушительный треск ломающегося дерева. Мачта сломалась и, упав на каменистый грунт, раздавила пару рыцарей в арьергарде отряда.
Калар оглянулся в седле, бросив взгляд на разбитый остов корабля. Норсканцы падали, разбиваясь о дно и ломая кости. Калар заметил, что длинный коридор между водяными стенами начал смыкаться позади них, и в следующее мгновение вода поглотила разбитый корабль.
Эта безумная скачка по дну моря между стенами воды была самым странным, что до сих пор приходилось испытывать Калару в своей жизни. И когда рыцари наконец выехали на берег материка, Калар изумленно подумал о могуществе, которым владеет его сестра. Разделить воды океана - он и подумать не мог, что такое возможно.
Туман по-прежнему нависал над ними, и норсканцы на берегу не могли увидеть рыцарей, готовых атаковать их. Во главе с Реолом рыцарский отряд выехал из океана на песчаную полосу, тянувшуюся вдоль бухты к холму, на котором стояла дьявольская боевая машина врага.
Противник абсолютно не ожидал такой атаки, и прежде чем норсканцы успели заметить отряд рыцарей, бретонцы уже прорывались сквозь их ряды, переводя коней в галоп по мокрому песку вдоль края бухты. Они скакали мимо десятков норсканских кораблей, многие из которых варвары снова сталкивали на воду. Некоторые норсканцы заметили бретонских рыцарей прямо у себя за спиной и закричали, подняв тревогу.
Копье Калара ударило в лицо изумленного норсканца, наконечник вонзился в глазницу и вышел из затылка. Бросив копье, Калар выхватил из ножен клинок Гарамона и зарубил другого вражеского воина.
Взревели варварские рога, подавая сигнал тревоги, и Реол велел рыцарям спешить. Они были уже недалеко от укрепления, где располагалась дьявольская пушка врага, но Калар знал, что повсюду вокруг десятки тысяч норсканцев, и лишь вопрос времени, когда отряд рыцарей окружат и перебьют.
Звук, похожий на рев тысячи львов, разнесся вокруг, и огромный шар красного пламени вознесся в небо с холма впереди и по дуге полетел через пролив к замку Леонуа. С гигантского огненного снаряда срывались капли пламени, словно расплавленный камень, исходивший от него жар был невыносим. Облако удушливого черного дыма окутало холм, с которого был сделан выстрел, и Реол повел рыцарей туда.
Норсканцы с яростным ревом бросались им наперерез, но бретонцы прорывались сквозь их нестройные толпы, выкашивая врага как траву. Реол сражался с непревзойденным искусством, каждый его удар забирал жизнь врага. Под его мечом и копьем пали уже десятки варваров, и ни один из них не смог нанести удар рыцарю Грааля.
Рыцари скакали на запад, огибая бухту и выезжая из тумана, окутавшего море и берег, приближаясь к тому месту, где была установлена артиллерия противника.
Выйдя из тумана, они могли видеть дальше, но и сами стали видны врагу. В темноте к востоку горели бесчисленные костры, и тысячи норсканских воинов, еще не принявших участие в штурме, хватали оружие и мчались навстречу отряду рыцарей.
Здесь было особенно заметно опустошение, которое варвары учинили на материке. Обгоревшие остатки зданий стояли, словно почерневшие скелеты. Понадобится много лет, чтобы отстроить город до прежнего размера, чтобы зажили раны, нанесенные герцогству норсканцами.
Повинуясь жесту Реола, половина рыцарей, ехавших за ним, отделилась и направилась к востоку. Если норсканцы большими силами атакуют отряд с тыла, прежде чем рыцари успеют добраться до вражеской артиллерии, все усилия будут напрасны, и эти рыцари должны будут задержать врага насколько смогут.
Калар ощутил смесь гордости и скорби, глядя как половина отряда направляется к востоку. Эти рыцари перестроились в линию, чтобы защищать тыл отряда, и каждый из них, без сомнений, знал, что не выживет в этом бою, и все же, не дрогнув, был готов исполнить свой долг. Какая-то часть души Калара хотела остаться с ними, ибо их имена несомненно будут вписаны в историю, и благородное их самопожертвование будет вечно почитаться в Бретонии. Волей случая он оказался на левом фланге отряда и лишь поэтому не стал одним из тех, кто отправлялся сейчас на верную смерть - и вечную славу.
Калар фыркнул. Не было никакой уверенности, что хоть один рыцарь из всего отряда вернется в замок Леонуа после этой рискованной вылазки, и самопожертвование этих рыцарей будет бессмысленным, если остальные не смогут уничтожить вражескую артиллерию.
Теперь они поднимались по песчаному склону, скача по плотно утоптанному песку, и выехали на тропу, ведущую к холму на мысе, на котором стояла вражеская боевая машина. Мыс от города отделяла низкая полуразрушенная ограда, и когда рыцари проехали через разбитые ворота, Калар понял, почему это место было отгорожено: это было кладбище, священный сад Морра.
Конечно, здесь никогда не хоронили знатных людей. Это было кладбище для простолюдинов. Поэтому на покрытом снегом холме было заметно совсем немного отдельных могильных камней, большинство похороненных здесь мертвецов было погребено в общих могилах, ничем не отмеченных. Лишь богатые торговцы могли позволить себе отдельные могилы. Из-под снега выступали заросли розовых кустов, на некоторых даже еще оставались знаменитые черные розы, которые можно увидеть в садах Морра по всему Старом Свету.
Калар обратил взгляд на цель их вылазки - ужасную боевую машину, разрушавшую замок Леонуа своим непрерывным обстрелом. У машины работали огромные обезьяноподобные существа, прикованные друг к другу цепями. Их подгоняли кнутами низкорослые, но очень широкие и мускулистые создания. Но Калар почти не обратил на них внимания. Его глаза расширились от изумления, когда он увидел гигантскую металлическую конструкцию.
Ее частично скрывало облако пара и едкого черного дыма, извергаемого дьявольской машиной, словно она была живой и дышала. Чем-то она была похожа на пушки Империи, о которых рассказывал Дитер, но Калар и подумать не мог, что пушка может быть такого размера. Ее огромный ствол достигал двадцати футов в диаметре и был установлен на гигантских бронзовых колесах, внутри которых находились странные механизмы. На бронзовом корпусе орудия светились выгравированные руны, и Калар почувствовал боль в глазах от одного лишь взгляда на них. При этом чудовищное орудие содрогалось, разбухало и сжималось, словно было живым существом, а не сделанным из мертвой бронзы и железа. Любопытно, что пушку удерживали огромные цепи, прикрепленные к гигантским кольям, вбитым в землю, словно это было не просто орудие, а дикий зверь, которого боялись его пленители.
Силуэт огромной боевой машины, казалось, мерцал, словно от сильного жара, и, подъехав ближе, Калар увидел, как низкорослые существа бросают лопатами уголь и куски трупов в зияющую металлическую топку в задней части орудия. С отвращением Калар заметил, что многие общие могилы крестьян разрыты, и обезьяноподобные существа - вероятно, рабы - достают из них трупы. На мгновение Калару показалось, что эта пушка - громадное ненасытное чудовище, которое его хозяева кормят телами мертвецов, но он отбросил эту мысль, приписав ее слишком богатому воображению.
Он увидел, что эти существа-рабы были орки, хотя они были заметно крупнее и более темнокожие, чем те, с которым Калар сражался в Бордело. Их головы были вжаты в мускулистые плечи, а кожа покрыта шрамами и ожогами. Они корчились от боли, когда их низкорослые надсмотрщики хлестали их, ведь каждый удар толстого кожаного кнута, покрытого шипами, сдирал кожу с мышц.
Они были так заняты работой, что не заметили появления бретонцев, пока рыцари не подъехали совсем близко. Огромный орк-раб, вытаскивая из могилы замерзший труп, поднял взгляд на приближавшихся рыцарей, и тупо моргнул маленькими красными глазами.
Увидев рыцарей, орк взревел, широко разинув клыкастую пасть, и его соплеменники подняли свои тяжелые головы, обернувшись к рыцарям.
Калар увидел того, кто, вероятно, командовал всеми этими тварями, обслуживавшими боевую машину. Это существо - явно не человек, но и не зеленокожий - было низкорослым и носило странный высокий шлем. С головы до ног оно было облачено в тяжелую пластинчатую броню.
Широкую грудь этого создания закрывала густая черная борода, завитая кольцами, а из пасти его торчали острые клыки. Калар догадался, что это, вероятно, один из народа гномов, по слухам обитавших в горах Старого Света. Калар слышал, что у гномов была репутация честных и надежных союзников, хотя они были жадными и упрямыми. Но в этом искаженном существе точно не было ничего доброго. Губительные силы Хаоса явно изменили его. Оно прорычало что-то на странном скрежещущем языке, и надсмотрщики погнали кнутами черных орков в атаку на бретонцев.
Рабов и не надо было особенно подгонять. Они выскакивали из разрытой могилы, хватали инструменты и бросались на рыцарей. Позади них низкорослые существа продолжали «кормить» чудовищное орудие кусками трупов. Сам хозяин рабов взял в руки оружие со стоявшей рядом стойки. Это оружие немного напоминало скорострельный мушкет Дитера, но у мушкета имперца было пять тонких стволов, а у этой странной конструкции - только один ствол, расширявшийся к концу.
Черных орков сдерживали цепи на шеях, но они атаковали рыцарей без страха. Калар подумал, что они, наверное, стремились скорее умереть. Каждый из орков был огромен, с очень мускулистыми руками, которые были вдвое толще, чем бедро человека. Реол взмахом своего мерцающего меча снес голову одному из орков, а второго насадил на копье. Когда Реол поднял наколотого на копье орка, двое других орков, скованных с тем, поднялись в воздух, полузадушенные цепями на их шеях.
Некоторые из орков догадались использовать сковывавшие их цепи как оружие, чтобы спутывать ими ноги коней. Несколько рыцарских скакунов упали, когда орки крепко затянули цепи вокруг их ног. Рыцари, ехавшие на этих злосчастных конях, были сброшены с седел.
Калар рубанул клинком Гарамона по голове одного из черных орков. Это было все равно, что бить по камню, удар болезненно сотряс его руку, но все же меч расколол череп и вонзился в маленький мозг твари, брызнул фонтан крови. Орк не сразу осознал, что он уже мертв, и успел с рычанием нанести ответный удар, от которого Калар с трудом уклонился.
Увидев, что гном-хозяин рабов приложил к плечу свое тяжелое оружие, Калар издал предупреждающий крик. Раздался страшный грохот, из расширенного ствола оружия полыхнул огонь. Словно коса смерти прошла по строю бретонцев, и четыре рыцаря были убиты мгновенно, когда их тела и доспехи просто разорвало.
Послышался звук, похожий на вздох некоего гигантского чудовища, раскатившийся в воздухе вокруг, и дьявольская боевая машина снова выстрелила, запустив в небо ревущий шар огня.
На таком близком расстоянии жар от него был почти непереносим, и у Калара на мгновение все поплыло в глазах. Черный орк схватил поводья его коня, но Калар отсек руку твари у запястья, оставив огромный черный кулак висеть на поводьях. Еще один рыцарь был сброшен с седла, когда другой орк схватил огромными руками его коня за передние ноги. Орк был растоптан, но все же успел повалить коня. Рыцарь, ехавший прямо за ним, тщетно пытался повернуть своего коня, но ему не хватило ни времени, ни пространства для маневра, и его скакун сломал ноги, споткнувшись об упавшего коня впереди.
Калар нанес удар другому орку, но его меч отскочил от толстого черепа, заставив тварь лишь пошатнуться. Орк споткнулся и исчез под копытами другого рыцарского коня.
Реол скакал вперед, не останавливаясь, ведя рыцарей туда, где стоял рычащий гном Хаоса, хозяин всех этих тварей. Тяжело бронированный гном отбросил свой мушкетон и взялся за тяжелый топор, лезвие которого сверкало черным обсидианом. Другие гномы присоединились к нему, держа в мускулистых руках тяжелые покрытые шипами инструменты.
Каждый из гномов был не более четырех футов ростом, но силен как бык. Их густые бороды свешивались на кожаные фартуки, укрепленные железными полосами, а их руки были почти такими же толстыми, как их тела.
Стоявшая за ними гигантская боевая машина вдруг дернулась, казалось, двигаясь по собственной воле. Калар содрогнулся, увидев, как когтистые лапы из живой бронзы в передней части лафета огромной пушки взрыли землю, пытаясь развернуть орудие навстречу рыцарям.
Из ствола адской пушки вырвались клубы удушливого черного дыма, и Калар увидел, как все огромное орудие словно корчится, поворачиваясь, а его металл сжимается, будто живая плоть. На бронзовых боках гигантской боевой машины появлялись демонические лица, рыча и шипя, словно пытаясь вырваться из бронзы. Он видел, что жерло огромного ствола обрамлено клыками и бивнями. Внутри ствола виднелись концентрические круги зубов, тысячи их, а в самой глубине пушки бушевало вулканическое пламя, столь жаркое, что глаза Калара заслезились, а его доспехи раскалились нестерпимо.
Ствол лязгнул, когда живая дьявольская машина рванулась вперед, словно разъяренный бык на привязи. Адские руны на ее корпусе раскалились добела. Рыцарские кони, как бы ни были они хорошо обучены, отказались продолжать атаку и приближаться к ужасной демонической конструкции, вставая на дыбы и яростно сопротивляясь своим всадникам.
Строй рыцарей нарушился, некоторые кони вставали на дыбы, другие просто замерли на месте. Несколько коней, прижав уши от страха, развернулись и поскакали прочь, а иные пытались сбросить всадников.
Конь Калара встал на дыбы, бешено сопротивляясь, и рыцарь с трудом удержался в седле.
Предводитель гномов Хаоса бросился вперед и нанес страшный удар своим обсидиановым топором в грудь одного из коней. Конь издал вопль, пугающе похожий на человеческий, и рухнул на землю, сбросив всадника. На упавшего рыцаря мгновенно набросились двое черных орков, колотя его по голове с такой силой, что его шлем смялся словно бумажный.
Только Реол продолжал атаку, зарубив двоих гномов Хаоса молниеносными ударами клинка. Огромная демоническая пушка наконец сорвалась с цепей, в ярости разорвав их тяжелые звенья, и бросилась на Реола, вырывая огромные комья земли бронзовыми когтями.
Калар закричал, увидев, как чудовищная живая машина бросилась на рыцаря Грааля. С удивительным мастерством Реол заставил коня отскочить назад, и страшная пасть адской пушки щелкнула бронзовыми зубами лишь в паре футов от него. Рыцарь Грааля вонзил свое серебряное копье в чрево дьявольской машины, и там, где святое оружие пробило живую бронзу, пошел пар, словно раскаленную кочергу окунули в воду.
Реол вырвал копье, и демоническая машина содрогнулась от боли и ярости, багровое пламя полыхнуло из раны в живом металле.
Конь Калара снова встал на дыбы и на этот раз сбросил всадника. Тяжело ударившись о землю, Калар опять услышал звук, похожий на вдох огромного чудовища, и, задыхаясь от страшного жара, поднялся на колени и повернулся к Реолу.
Рыцарь Грааля в окружении сияющей ауры неустрашимо возвышался в седле перед громадной демонической машиной. Калар вскрикнул, увидев, как адская пушка извергла волну багрового вулканического огня, окутав им Реола.
Поток адского пламени полностью скрыл паладина. Калар вскочил на ноги, и, закричав в ярости и отчаянии, с клинком Гарамона в руке бросился на адскую пушку.
Внезапно свирепо рыча перед ним оказался предводитель гномов Хаоса и размахнулся обсидиановым топором для смертельного удара. Калар едва успел подставить щит. Топор разрубил его, и силой удара рыцаря отбросило в сторону, но все же Калар избежал ранения. Он нанес ответный удар клинком Гарамона, но гном Хаоса с легкостью отбил его. Калар понял, что этот враг - искусный боец.
Поток огня из жерла демонической пушки прекратился, и молодой лорд Гарамон рискнул бросить быстрый взгляд в сторону Реола. Калар ожидал увидеть обгорелый труп, но чудесным образом рыцарь Грааля оказался невредим. Он по-прежнему сидел на угольно-черном коне и окружавшая его аура сияла ослепительно ярко. Пока Калар смотрел на паладина, топор гнома Хаоса едва не отрубил ему ногу, но в последний момент молодой рыцарь успел отскочить, и топор лишь скользнул по его наголеннику, прорезав броню с презрительной легкостью.
Сияние, окружавшее Реола, начало меркнуть, и рыцарь Грааля направил коня прямо на адскую пушку. Демоническая машина снова попыталась схватить его своей чудовищной пастью, но Реол ловко уклонился и всадил меч в корпус ужасной конструкции, прорубив в живой бронзе зияющую пробоину. Адская пушка содрогнулась, и пламя кровавого цвета с гулом хлынуло из ее раны.
Боевая машина бросилась на рыцаря Грааля, механизмы ее колес скрежетали, бронзовые лапы рыли землю, а из живой бронзы выросли десятки острых когтей, потянувшихся к Реолу. Паладин легко уклонился от них, и отрубил несколько когтей своим святым клинком. Они упали на землю кусками безжизненного металла, когда нечестивая жизнь, наполнявшая их, исчезла, и Реол снова всадил копье в чудовищную машину.
Она явно испытывала боль, и руны, связывавшие демоническую сущность внутри нее, ярко горели. Другой удар меча паладина разрубил один из железных обручей, охватывавших бронзовый ствол орудия, и руны на нем с шипением погасли.
Внезапно из низких облаков появились рыцари на пегасах. Удар копья обрушился сверху на гнома Хаоса, который сражался с Каларом, но свирепый хозяин адской пушки отбил копье взмахом своего топора.
Сам Лодетэр ударил адскую пушку своим мечом. Этот удар не причинил вреда, меч лишь отскочил от ствола с металлическим звоном, но он отвлек демоническую машину, которая повернулась к парравонцу, лязгнув пастью. Только эта секундная возможность и была нужна Реолу. Рыцарь Грааля спрыгнул с седла и всадил свой благословенный меч глубоко в корпус дьявольского орудия, как кинжал, держа его двумя руками.
Снова металлическая шкура чудовища разошлась под святым клинком, прорезавшим в живой бронзе зияющую брешь. Из ужасной раны хлынула лава и багровое пламя, рыцарь Грааля отскочил назад. Руны, связывавшие демона, зашипели и исчезли, и вся гигантская машина начала плавиться от страшного жара внутри нее. Ее колеса с их механизмами начали оседать, а когтистые бронзовые лапы потекли, словно сироп.
Калар увидел вспышку бешеной ярости в глазах гнома Хаоса и улыбнулся.
Раздался неистовый победный крик, когда демоны, заключенные внутри машины, вырвались из своего заточения. На мгновение Калар узрел их истинный облик посреди пламени, разрушавшего адскую пушку, которая была их тюрьмой. Черные существа в три раза выше человека, с призрачными крыльями, словно у гигантских летучих мышей. В гроздьях глаз на их чудовищных лицах полыхал огонь, но крик торжества вскоре перешел в вопль гнева и ярости, когда их тела начали превращаться в дым. С последним ревом неистовой ненависти, разнесшимся на сотни миль вокруг, демоны отправились обратно, в то адское измерение, из которого они пришли. Материальная форма, привязывавшая их к реальному миру, была разрушена.
Волна раскаленного воздуха от взрыва адской пушки сбила с ног всех в радиусе пятидесяти ярдов, и Калар зажмурил глаза от ослепительного света, вспыхнувшего в небесах, когда демоны были изгнаны.
Прошло, наверное, полминуты, прежде чем чувства Калара вернулись к нему. Он увидел силуэт Реола, снова сидевшего в седле.
- Возьми мою руку, Калар, - приказал святой паладин.
Калар благоговейно взял протянутую руку, и рыцарь Грааля посадил его позади себя. И вместе с последними выжившими рыцарями они направились обратно к замку Леонуа.
Верховный ярл Эгиль Стирбьорн сидел неподвижно, с непроницаемым лицом, глядя на развернувшуюся бойню, в которой была уничтожена адская пушка Зумары.
Бьярки с рычанием шагал туда-сюда, словно зверь в клетке, сжимая кулаки.
- Почему вражеская провидица может отогнать море, а ты нет? - вдруг спросил Стирбьорн. Голос ярла был негромким, но в нем явно звучала угроза.
Бьярки прорычал проклятье, продолжая шагать туда-сюда.
- Ее сила настолько больше твоей? - продолжал Стирбьорн.
- Я вырву сердце из ее груди, прежде чем эта осада завершится! - проскрежетал Бьярки.
- Ты говорил, что богиня этой страны слаба, так почему ее провидица продолжает досаждать мне? - спросил ярл. - Или их богиня сильнее, чем ты утверждаешь? Или, может быть, это мой провидец слаб?
- Оскорбляя меня, ты оскорбляешь самих богов, - прошипел Бьярки предупреждающим тоном.
- Боги награждают тех, кто силен и бесстрашен, и карают тех, кто слаб и бесполезен. Я давно пребываю в милости богов.
- Все в мире меняется, могучий ярл, - сказал Бьярки, в его голосе звучала насмешка. - Милость богов переменчива, она может прибывать и убывать, как зеленое око Моррслиба в ночном небе.
Провидец снова начал беспокойно расхаживать вперед-назад.
- Успокойся, Маленький Медведь, - равнодушным голосом произнес Стирбьорн.
Сверхъестественный туман, окутавший бурный пролив, рассеивался, уносимый ледяной бурей, и ярл видел, как океанские воды смыкались за отступавшими рыцарями. Он видел, как горстка уцелевших рыцарей подъехала к вратам замка Леонуа, и даже расслышал издалека приветствовавшие их радостные крики.
- Эта пушка была нашим единственным шансом взять эту проклятую крепость, - проворчал Бьярки.
- Это лишь небольшая неудача, не более того, - ответил Стирбьорн. - И сегодня противник открыл нам кое-что.
Бьярки вопросительно посмотрел на своего ярла.
- Воды этого пролива не так глубоки, - пояснил Стирбьорн. - Эта древняя затопленная дорога проходит не больше чем в тридцати футах под поверхностью.
- Тридцать футов или триста, нам какая разница? - фыркнул Бьярки.
- Твоя жажда крови затуманивает твой разум, Маленький Медведь, - сказал Стирбьорн. - Думай!
Лицо провидца исказилось от ярости, его рука скользнула к кинжалу у пояса. На мгновение казалось, что сейчас он выхватит кинжал и бросится на ярла, но секунда прошла, и выражение его лица стало задумчивым.
- Тридцать футов… - прошептал он, и его рука, оставив рукоять кинжала, поднялась к заплетенной в косички бороде, которую провидец задумчиво почесал. Вдалеке было видно, как тяжелые ворота крепости захлопнулись за немногочисленными рыцарями, сумевшими спастись от гнева скелингов, и массивная решетка опустилась, закрывая вход.
Наконец пришло озарение, и Бьярки улыбнулся своему ярлу. Стирбьорн свирепо ухмыльнулся в ответ.
- Тридцать футов не так глубоко, - кивнул Бьярки.
== '''ГЛАВА 16''' ==
Руки и ноги Элизабет были привязаны к четырем стойкам кровати, а в рот засунут кляп. Она с яростью одержимой пыталась разорвать эти путы, с такой неистовой силой напрягая мышцы, что с ее запястий и лодыжек текла кровь. Ее кожа покрылась потом и длинные темные волосы прилипли к лицу. Глаза были полностью черными, она билась в жутких корчах, когда Анара, стоя в ногах кровати, читала изгоняющее заклинание.
Калар с ужасом наблюдал, как существо, завладевшее телом Элизабет, пытается удержаться в нем. Воздух в комнате был холодным, несмотря на пламя, ревущее в камине, и краем глаз Калар видел, как на стенах пляшут тени.
Тело Элизабет с раздутым животом содрогалось в страшных спазмах, ее спина выгибалась дугой, а голос Анары становился все более громким. Тени, пляшущие на стенах, казалось, были охвачены возбуждением. Калар слышал призрачный шепот, и его рука сжала рукоять меча.
Анара уверила его, что призрачные демоны не смогут появиться в этой комнате - фрейлина Владычицы сама освятила и благословила ее именем богини - но Калар все же испытывал тревогу.
Прокричав последние слова, Анара завершила ритуал изгнания, и Элизабет охватил последний страшный пароксизм, ее глаза закатились в глазницах, конечности затвердели, словно при столбняке. Ужасные спазмы сотрясали тело, а кровать содрогалась от ее усилий. Внезапно девушка затихла.
Калар подошел к постели Элизабет. Она едва слышно дышала, и Калар обрадовался - на мгновение он подумал, что ее сердце не выдержит такого напряжения.
Анара устало опустилась в кресло. Она была бледной и измученной, вокруг глаз были заметны темные круги, словно она не спала целую неделю. Ритуал экзорцизма явно истощил ее.
Молодой кастелян Гарамона и сам был очень измучен, но его усталость была чисто физической. Прошло два дня после уничтожения вражеской демонической пушки, и с того времени норсканцы штурмовали стены непрерывно. Калару едва удавалось найти немного времени на отдых между атаками, но даже во сне его преследовали страшные видения Зеленого Рыцаря, и он просыпался еще более усталый, чем до того. Его доспехи были покрыты вмятинами и заляпаны запекшейся кровью, а когда-то чистый красно-синий табард был изорван и измазан кровью и грязью.
- Ну? - спросил он. - Теперь это Элизабет?
Анара открыла глаза и, устало поглядев на него, кивнула.
- Когда она очнется? - спросил Калар. - Она придет в себя?
Анара лишь пожала плечами. Калар услышал рев рогов вдалеке. Начинался очередной штурм. Выругавшись, Калар бросил последний взгляд на Элизабет. Ее дыхание казалось ровным, хоть и слабым. Анара поджала ноги в кресле, как маленькая девочка, и мгновенно заснула.
Снова взревели рога, и Калар повернулся и устало вышел из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь.
Кузены Калара ждали его в коридоре, но они о чем-то спорили и не сразу заметили, что он вышел из комнаты Элизабет.
- Ты знаешь, что мы должны сделать, Тассило! - говорил Бальдемунд, чей голос был тихим и угрожающим.
- Я не уверен, что это правильный путь, - ответил Тассило, качая головой.
- Теперь уже поздно раздумывать, кузен! - яростно возразил Хьюбальд. - Мы поклялись Фолькару. Он надеется на нас.
- О чем вы спорите? В чем это надеется на вас Фолькар? - спросил Калар, нахмурившись. Его кузены застыли, а потом медленно обернулись к нему. Тассило опустил глаза, глядя в пол.
- Ничего такого, что стоит твоего внимания, кузен, - ответил Бальдемунд. - У тебя и без того забот хватает.
Калар хотел добиться правдивого ответа, но вдруг почувствовал, что у него нет сил. Он страшно устал.
- Элизабет…? - обеспокоенно начал Хьюбальд. - С ней все?
Калар кивнул, чувствуя себя слишком усталым, чтобы говорить.
- Ты в порядке, кузен? - тихо спросил его Бальдемунд.
- Пошли на стены, - сказал Калар, проигнорировав вопрос.
Хегтесс содрогнулась, чувствуя ужасное головокружение, когда ее дух вернулся в старое, дряхлое, изъеденное раковыми опухолями тело.
Ведьме хотелось кричать от ярости и отчаяния, но из-за кожаного кляпа во рту с ее губ сорвался только слабый булькающий хрип. Она открыла глаза, но мало что могла разглядеть. Снова она была почти слепой, катаракты закрывали ее зрачки, а сердце слабо билось в хрупкой клетке из ребер. Руки были крепко связаны за спиной. Крысы пищали и шуршали в гнилой соломе, устилавшей сырой пол.
В глубокой темнице под башней замка Гарамон, со связанными руками и кляпом во рту ведьма Хегтесс не могла сделать ничего - лишь ожидать смерти.
Клод был вырван из беспокойного сна пинком тяжелого сапога в бок. Со всех башен опять трубили рога, и Клод застонал. Противник атаковал их непрерывно уже почти три дня. Защитники замка отбивали атаки варваров волну за волной.
Все болело. Тело Клода превратилось в сплошную массу синяков, руки и ноги ломило. Даже глубокий вздох причинял боль, и Клод был уверен, что как минимум одно его ребро сломано. Вчера он вывихнул левую ногу, и теперь колено пульсировало мучительной болью. Мизинец на его правой руке был отрублен вражеским топором, и хотя Клод знал, что ему сильно повезло - если бы он не поскользнулся в луже крови и не упал, топор отрубил бы ему голову - эта мысль не уменьшала боль.
Клод надеялся, что как-нибудь сможет ускользнуть со стен во время боя или в перерывах между атаками, но до сих пор такой возможности ему не представилось. Йомены-стражники были бдительны как орлы и тщательно охраняли все лестницы, ведущие со стен во внутренний двор. Клод уже видел, как они убили полдюжины неудачливых дезертиров - несчастные жутко вопили, когда их сбрасывали со стен. В отчаянии Клод думал о том, чтобы спрыгнуть с внешней стены во внутренний двор, но его ноги начинали трястись от одного взгляда вниз. До земли было не меньше тридцати футов, и Клод был уверен, что, упав на эти камни, он сломает обе ноги, если вообще переживет падение.
После отражения последнего штурма он так устал, что улегся отдыхать прямо там, где сражался, устроившись у зубца стены, чтобы хоть немного укрыться от ледяного ветра - и сразу заснул.
Казалось, он едва успел закрыть глаза, как уже начиналась следующая атака.
- Вставайте, собаки! - прорычал седой ратник, тыкая древком алебарды в крестьян, лежавших на стене. Один из них не двигался, и Клод понял, что бедняга умер в перерыве между атаками. Или замерз насмерть, или умер от ран. На вид парню было не больше пятнадцати.
- Скиньте его, - велел ратник, и кто-то сзади толкнул Клода к трупу. Вместе с двумя другими крестьянами он взял уже заледеневшее тело и перекинул его за зубцы, сбросив в растущую груду трупов у подножия стены.
Снова шел снег, заметая все глубокими сугробами. Клод топал ногами, пытаясь вернуть им чувствительность. Увидев, что святой паладин Реол возвращается в замок, Клод стал подпрыгивать и громко кричать, надеясь, что рыцарь Грааля узнает одного из своих пилигримов. Клод надеялся, что если Реол увидит его, то ему позволят уйти со стены и вернуться к рыцарю Грааля, но даже если Реол услышал его, то никак этого не проявил.
Клод пытался убедить йоменов, охранявших лестницы, что он нужен своему святому повелителю, но те лишь посмеялись над ним. Один из них толкнул Клода назад древком алебарды, и горбун упал, больно ударившись и злобно глядя на йомена.
В действительности Клод и на самом деле был рад, что Реол остался жив. Хотя обычно крестьянину не было дела до знатных, он все же радовался, что рыцарь Грааля не погиб. Было в Реоле что-то особенное, и Клод каким-то образом чувствовал, что пока святой паладин жив, у защитников замка еще есть надежда. И не имело значения, что это лишь один человек. Пока рыцарь Грааля был с ними, Клод не сомневался, что врага можно отразить.
Он снял шлем и почесал голову. Крестьянин, стоявший рядом с ним, изумленно посмотрел на его выбритую макушку.
- Чего уставился, дурак? - проворчал Клод.
- Ты правда его пилигрим? - спросил крестьянин. Это был здоровяк глуповатого вида, одно его плечо было на полфута ниже другого.
- Да, - сказал Клод.
- Ты аббат или вроде того? - удивился мужик.
- Верно, - Клод важно надулся. Оглядевшись вокруг, словно чтобы проверить, что никто не подслушивает, он жестом подозвал здоровяка ближе.
- Вот что тебе скажу, - начал Клод. - Если ты прикроешь мне спину в следующем штурме, и если мы оба выживем, я возьму тебя в пилигримы.
- Правда? - обрадовался простак, выпучив глаза.
Клод важно кивнул.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Ото, отец аббат.
- Брат Ото. Хорошо звучит, не так ли?
Здоровяк радостно закивал.
Клод с торжественным видом достал из-за пазухи маленькую кость и протянул крестьянину. Тот почтительно взял ее в руки.
- Что это? - спросил Ото, глядя на кость с таким видом, словно она была из чистого золота. - Палец святого?
- Лучше, - ответил Клод театральным шепотом. - Это кость цыпленка.
- Кость цыпленка, - благоговейно повторил Ото.
- Кость цыпленка, которую глодал никто иной как сам Реол, Могучий и Великий! - произнес Клод драматичным голосом, и здоровяк восхищенно ахнул. - Она защитит тебя. Но только - только - если ты будешь защищать меня, его святого аббата, от вреда. Если хоть один язычник дотронется до меня, носитель этой святой кости погибнет! Ты меня понял?
Здоровяк торжественно кивнул.
Снова затрубили рога, раздались предупреждающие крики, что вражеские корабли уже близко. Требюше начали стрелять, и Клод вытащил из-за пояса сломанный меч, чувствуя себя очень довольным, что обманул глупого мужика, заставив его защищать «аббата» в бою. Возможно, удастся выжить немного дольше, чем ожидалось.
Ото встал на колени перед Клодом, склонив голову. После секундного замешательства Клод усмехнулся про себя и шагнул к здоровяку. Какая разница, если его маленькая хитрость зайдет немного дальше?
Он изобразил руками охранительный знак, имитируя благословение - Клод видел когда-то, что так делал жрец - и возложил руку на голову Ото.
- Благослови и меня, отец аббат! - воскликнул другой крестьянин, рухнув на колени.
Тут же подошли и остальные простолюдины, прося Клода благословить их. Одни простирали к нему руки, другие опускались на колени, прося благословения. Здесь были не только лучники и такие же мобилизованные крестьяне, как он сам, но даже несколько ратников в бело-красных табардах цветов герцога. Клод покачал головой от такой абсурдности ситуации.
Его ручная крыса завозилась под рубашкой, он успокаивающе похлопал ее, на его лице блуждала глупая улыбка.
- Они идут! - раздался крик.
- Благословляю вас всех, дети Святого Реола! - воскликнул Клод.
Крестьяне, собравшиеся вокруг него, разразились радостными криками и, схватив свое оружие, бросились к бойницам. Вскоре в норсканцев, высаживавшихся на берег, полетели первые стрелы.
Калар всадил меч в шею очередного норсканца, пытавшегося перелезть через зубцы стены. Изо рта варвара хлынула кровь, но умирающий воин одной рукой схватился за меч Калара, удерживая его.
Пока Калар пытался освободить свой меч из захвата, ратник справа от него свалился с копьем в груди, и белобородый мускулистый норсканец прыгнул на стену, воя, словно бешеный волк. Вражеский воин-ветеран нанес мощный удар топором по шее рыцаря рядом с Каларом, разрубив металл доспехов. Когда рыцарь упал, норсканец вырвал свой топор и бросился на Калара, все еще пытавшегося освободить меч из мертвой хватки врага. Видя положение Калара, умирающий варвар, державший его меч, усмехнулся, хотя из его рта хлестала кровь.
Калар зарычал от ярости и со всей силой попытался вырвать меч - но тщетно. Он не собирался выпускать из рук клинок Гарамона, потому что знал, что как только он выпустит рукоять, умирающий норсканец упадет со стены, забрав драгоценный меч с собой.
Бертелис врезался в белобородого варвара сбоку, впечатав его в зубец стены. Старый воин выронил топор, но ударил локтем по шлему Бертелиса с такой силой, что молодой рыцарь пошатнулся. Калар увидел, что меч его брата по самую рукоять загнан в бок норсканца.
Хьюбальд и Бальдемунд шагнули вперед, защищая Бертелиса. Белобородый норсканец выдернул окровавленный меч из своего тела и отшвырнул прочь. Из смертельной раны хлынула кровь, но варвар лишь взревел в ярости и бросился на кузенов Калара.
Калар уперся ногой в край бойницы и, дернув изо всех сил, наконец вырвал меч, отрубив при этом пальцы норсканцу. Все еще улыбаясь, варвар полетел вниз.
Обернувшись, Калар увидел, как белобородый берсеркер сдавил своими могучими руками шею Хьюбальда и душит его, а Бальдемунд тщетно наносит норсканцу удар за ударом.
Калар взревел и бросился на помощь своим кузенам. Норсканец успел оглянуться, прежде чем клинок Гарамона раскроил его череп. Кровь и мозг забрызгали лицо и кирасу Калара, и белобородый варвар наконец рухнул.
- Они прорвались! - закричал Тассило, бросившись мимо Калара навстречу огромным воинам в черной броне, взбиравшимся на стену. Упал один рыцарь, разрубленный почти надвое невероятно мощным ударом топора. Другой гигант в черных доспехах, орудуя двумя мечами, мгновенно зарубил пару ратников.
Тассило врезался в первого из врагов, ударив его щитом. Норсканец был на голову выше молодого бретонского рыцаря, но обледенелые камни стены были скользкими, и варвар потерял равновесие. Прорычав проклятье, норсканец выронил топор и попытался пальцами в черной латной перчатке схватиться за край зубца, но не удержался и полетел со стены.
Второй воин Хаоса, чьи бледные глаза горели холодной злобой из-под шлема, шагнул навстречу защитникам. Почти небрежно он взмахнул одним из своих мечей, и Тассило, охнув от боли, упал на колени, когда оскверненное оружие рассекло его наручь. Тассило схватился за раненую руку, и Калар увидел, как металл наручи чернеет и ржавеет прямо на глазах.
На широких плечах воина Хаоса вместо плаща висели волчьи шкуры, он был гораздо выше Калара и его кузенов. От смертоносных зазубренных клинков норсканца поднимался черный дым, и Калар понял, что это, должно быть, один из вражеских вождей. За ним на стену лезли другие норсканцы, но взгляд Калара был прикован к огромному воину, приближавшемуся к нему. Это был достойный противник для бретонского рыцаря, и Калар радовался возможности доказать свою доблесть и воинское мастерство перед Владычицей и своими товарищами - и перед самим собой.
- Этот - мой! - сказал молодой кастелян, хотя Хьюбальд и Бальдемунд уже отступили с его пути, оставив Калара один на один с врагом.
Тассило с трудом отполз назад, держась за раненую руку и явно испытывая мучительную боль.
Калар крепко сжал рукоять клинка Гарамона и, прошептав короткую молитву Владычице, шагнул навстречу вражескому вождю.
Вдруг его накрыла огромная тень, и Калар невольно присел, когда крылатый силуэт промчался прямо над его головой.
Вражеский чемпион шагнул назад, подняв свой меч, но прежде чем он успел отразить удар, в его грудь вонзилось копье, пробив доспехи и пронзив норсканца насквозь. Наконечник копья вышел из его спины, и рыцарь на пегасе, сразивший врага, резко развернул своего крылатого коня вправо.
Защитники стены радостно закричали, когда Лодетэр пролетел над ними, салютуя своим мечом. Калар знал, что десятки людей видели, как парравонец сразил вражеского вождя, и не сомневался, что те, кто этого не видел - узнают об этом до конца дня.
- Ублюдок, - выругался Калар. Снова Лодетэр захватывал себе всю славу, а Калару и его товарищам оставалось лишь доделывать грязную работу.
Норсканцы бросились на них, и Калар едва успел поднять щит, чтобы отразить удар топора. Но удар был такой силы, что Калар упал на колени и в отчаянии взмахнул мечом. Клинок Гарамона глубоко вонзился в ногу атаковавшего его норсканца. Варвар с проклятьем упал, и его прикончил кто-то из крестьян, вонзив алебарду ему в лицо.
Едва Калар успел вскочить на ноги, как щит был выбит из его руки могучим ударом молота. Сразу же тяжелый сапог врезался ему в грудь с такой силой, что вышиб воздух из легких, и кираса загудела от удара.
Калар снова упал, в этот раз на спину, и ударился головой о камни. Если бы на нем не было шлема, вероятно, он бы погиб. А так его только оглушило, хотя головная боль будет мучить его еще долго - конечно, если он переживет этот штурм.
Пытаясь подняться, он увидел, что норсканцев, забравшихся на стену, уже всех перебили и их лестницы оттолкнули от стены.
Вражеский чемпион, пронзенный копьем Лодетэра, был еще жив, хотя явно смертельно ранен. Кровь, вытекавшая из его раны, была черной, и шипела на камнях, проедая в них маленькие ямки.
Норсканец злобно посмотрел на Калара, подошедшего чтобы прикончить его. Клинок Гарамона расколол шлем норсканца и снес почти половину его черепа, но враг еще не умер. Обломки шлема упали с лица воина, открыв месиво бескожей плоти. В волокнистых мышцах лица копошились личинки, а из безгубого рта торчали гнилые клыки. Изо лба норсканца вырастал большой рог. Калар сначала думал, что этот рог - лишь варварское украшение шлема, но теперь он видел, что рог растет из плоти и кости вражеского чемпиона.
Враг плюнул в Калара комком мокроты, размазавшимся по шлему рыцаря, попав чуть ниже глазной прорези. Калар слышал, как ядовитая кислотная слюна с шипением разъедает металл, и сорвал шлем с головы, бросив его под ноги.
Вражеский чемпион издал булькающий смех, в его белых глазах мелькнуло мрачное веселье. Калар ударил его снова и на этот раз снес его мерзкую голову с плеч. От трупа поднялось жуткое зловоние, вызвав у Калара тошноту.
К Тассило подошли несколько ратников, помогая снять наручь с его руки, и Калар увидел, что рана уже начала гнить. Он приказал крестьянам завернуть ядовитые черные мечи вражеского чемпиона в одеяла, не дотрагиваясь до них руками, и сбросить со стены вместе со зловонным трупом врага. Полдюжины крестьян стошнило от жуткого смрада разлагающегося на глазах тела.
Повинуясь приказам йоменов, к бойницам снова подошли лучники и начали стрелять; к стенам подходила очередная волна врагов.
Предельно усталый, Калар оперся о зубец стены и закрыл глаза, тяжело дыша.
Казалось, прошло лишь несколько секунд, прежде чем он услышал, как к стене приставляют новые лестницы, и начинается следующий штурм. Чувствуя немыслимую усталость, он заставил себя открыть глаза и, оторвавшись от зубца стены, повернулся навстречу врагу.
Как бы страшно он ни устал, Клод уже начал радоваться тому уважению, что он заслужил у крестьян и ратников, сражавшихся рядом с ним. В действительности, он и сам уже начал верить в свои слова: верить, что он - пророк славы святого Реола, и благодаря этому возвышенному положению, ему дарована некая толика святой защиты.
Поэтому для Клода стало изрядным шоком, когда огромный норсканский берсеркер с рыжими волосами и бородой, заплетенными в множество спутанных косичек, словно ураган смерти, прорубился сквозь круг фанатичных последователей «аббата» и схватил его за шиворот куртки. Глаза Клода выпучились от удушья, он тщетно пытался вырваться из стальной хватки.
Кулак в кольчужной перчатке врезался в его лицо. Потом Клод почувствовал, как его поднимают в воздух и швыряют за зубцы. Он потерял сознание еще до того, как ударился о землю.
Элизабет очнулась от острой боли и застонала. Прошло мгновение, прежде чем она поняла, что снова может видеть ясно, и что она больше не заперта в душной темнице на гнилой соломе. Она лежала на мягкой постели, и изумленно смотрела на роскошный бархатный балдахин на столбиках над постелью, не зная, снится ли ей это, или напротив, это реальность, а пребывание в теле старухи было кошмарным сном. Простыни, на которых она лежала, промокли от пота. Внезапно ее снова пронзила резкая боль, Элизабет скорчилась и застонала.
Ее руки коснулись живота, и Элизабет ощутила ужас, поняв, что она беременна. Отбросив одеяло, она ошеломленно смотрела на свой раздутый живот.
Она избежала одного ужасного кошмара только для того, чтобы оказаться в другом?
- Схватки уже начались, - произнес голос откуда-то поблизости. Повернув голову, Элизабет увидела стройную и хрупкую девушку с отрешенным выражением лица. Вспомнив, что это Анара, сестра Калара, Элизабет с ужасом смотрела на нее, осознавая услышанное.
- Схватки? - выдохнула она.
- Ребенок уже готов появиться на свет, - подтвердила Анара.
- Скажите мне, что это страшный сон! - в отчаянии простонала Элизабет. - Скажите, что это не правда!
Анара приложила мокрую ткань ко лбу Элизабет, которая снова скорчилась от боли. Приказав слугам принести воды и полотенца, Анара покачала головой, и Элизабет зарыдала от ужаса и боли.
- Но как…? - произнесла она. Вдруг еще одна мысль поразила ее, и она потянулась к Анаре, в отчаянии цепляясь за нее. - Кто его отец?
- Враг, - ответила Анара.
== '''ГЛАВА 17''' ==
Клод очнулся во тьме. Он слышал где-то вдалеке крики и вопли, но они звучали приглушенно и слабо. «Я мертв», подумал крестьянин, «и слышу эхо из мира живых, раздающееся в царстве Морра».
Не сразу он понял, что вокруг темно потому, что он лежит под чем-то. Вдруг его поразила другая мысль: возможно, он не мертв, а похоронен заживо.
Эта мысль напугала его до ужаса. С придушенным криком он изо всех сил стал пытаться вылезти на поверхность. Наконец его глаза заметили свет огней, и Клод увидел, что лежит в груде трупов. Он запаниковал и в ужасе начал выбираться из трясины мертвых тел. Зловоние смерти, страшная смесь запаха крови и экскрементов из вспоротых кишок, тяжко било в нос.
Испытывая головокружение от жуткого смрада, Клод все-таки выбрался из-под груды мертвых тел и, взобравшись на вершину кургана из трупов, встал на ноги. Он старался не смотреть на их измазанные запекшейся кровью лица и ужасные раны. В глазах все расплывалось, он чувствовал, что левая половина его лица скользкая от крови. Его шлем пропал, и все тело ныло от боли.
Внезапно рядом с Клодом упало еще одно тело, и мгновение крестьянин непонимающе смотрел на него. Свалившийся со стены был норсканцем могучего телосложения, и он был еще не мертв, хотя кровь била фонтаном из страшной раны в горле. Груда трупов смягчила его падение, как и в случае с Клодом. Норсканец пытался кричать, но из его рта вместе с кровавыми пузырями выходил только булькающий хрип. Варвар потянулся одной рукой к Клоду, и невозможно сказать, была ли это мольба о помощи или жест угрозы.
Клод поднял взгляд в том направлении, откуда упал норсканец, и только тогда понял, что оказался у подножия огромной стены замка. На несколько секунд он растерялся и просто тупо смотрел вверх. Он же должен быть там, на стене? Неужели он упал?
Внезапно на него обрушилась лавина звуков, словно из его ушей вынули пробки, и Клод пошатнулся от какофонии, ударившей по его слуху.
Люди вопили от боли и ярости, раздавался лязг и звон оружия. Клод безошибочно слышал звук стали, разрубающей плоть и кости, слышал треск деревянных рычагов и щелканье ремней требюше. Из бойниц в стенах и башнях со свистом летели стрелы, одна из них зацепила его руку, заставив его вскрикнуть от боли. Лестницы, оттолкнутые защитниками от стен, с грохотом падали на землю. Варвары кричали боевые кличи во всю силу легких. По всему полю боя был слышен рокот их барабанов, оглушительно трубили рога.
Клод, зажав уши руками, отшатнулся назад, его глаза выпучились от ужаса при виде резни и кровопролития, разворачивавшихся повсюду вокруг него. Везде кипело движение, сотни вражеских воинов, отталкивая друг друга, взбирались по лестницам или карабкались на стену по толстым канатам. Казалось, никто не замечал Клода, хотя сотни норсканцев спешили в бой буквально в ярдах от него.
Наконец рога затрубили отступление, и толпы врагов бросились обратно к своим кораблям, едва видимым в метели.
Один норсканец спрыгнул с лестницы, приземлившись на кучу трупов прямо перед Клодом. Крестьянин в панике отшатнулся от измазанного кровью варвара. Зарычав, норсканец метнулся вперед и, схватив Клода за воротник куртки, занес топор для смертельного удара. Клод сжался, хныча, как младенец, и ожидая неминуемой смерти.
Другой норсканец пролаял что-то на своем грубом языке, и тот, кто собирался убить Клода, нахмурился и опустил топор. Клода толкнули назад, и он споткнулся о безголовый труп. Норсканец указал своим топором в сторону моря и что-то крикнул Клоду. Крестьянин тупо посмотрел на варвара, не понимая, что от него хотят, и получил пинок сапогом в лицо, растянувшись на куче трупов.
Выплюнув пару зубов, Клод поднялся на ноги, и норсканец снова закричал на него, указывая топором на океан. Посмотрев туда, Клод увидел, что варвары сталкивают свои корабли обратно в море. Норсканец, шагнув вперед, ударил его снова, и, словно послушный пес, Клод побежал к океану.
Сотни вражеских воинов бежали к морю и поспешно сталкивали свои вытащенные на берег корабли в бурные волны. Клод, хромая, бежал по песку вместе с ними, подгоняемый своим норсканским пленителем.
Стрелы, продолжавшие лететь со стен, убивали десятки варваров, поражая их в спины. Трупы плавали на мелководье лицом вниз, а прибой то выбрасывал их на песок, то смывал обратно в море. Их товарищи продолжали толкать корабли в воду, не обращая внимания на упавших. Норсканец толкнул запыхавшегося Клода к одному из кораблей, уже спущенному на воду.
Клод побрел по мелководью. Вода была ледяной, и его ноги мгновенно онемели. Он испуганно охнул и шагнул назад, увидев в воде огромный черный плавник всего в десяти ярдах. Норсканец пнул его в спину, и Клод упал на колени в ледяную воду. Волна прибоя нахлынула на него, и он вскочил, отплевываясь.
Снова над его головой просвистели стрелы, сразив нескольких норсканцев, бредущих по пояс в воде к отплывавшим кораблям. Клод увидел, как из воды вынырнула акула и откусила ногу по самое бедро одному из воинов, когда он подтягивался на борт корабля. Вопящий норсканец, из обрубка ноги которого хлестала кровь, был немедленно сброшен в море своими товарищами, явно не имевшими желания помогать тому, кто не способен стоять и сражаться.
Огромный камень, выпущенный из требюше, с грохотом проломил корпус одного из кораблей в дюжине ярдов дальше, мгновенно убив несколько человек. Остальные оказались в ледяной воде, кишевшей акулами, когда их корабль разломился пополам, и воды океана окрасились кровью, когда подводные хищники приступили к пиршеству.
Клод беспомощно забарахтался в волне прибоя, подхватившей его. Он вздрогнул, когда обезумевшая от страха крыса под его рубашкой вцепилась зубами ему в грудь. Пытаясь оказаться как можно дальше от хладнокровных убийц, круживших в воде поблизости, Клод развернулся, но тут тяжелый кулак врезался ему в челюсть. От удара Клод потерял сознание. Он не чувствовал, как норсканец поднял на плечо его неподвижное тело и швырнул через борт корабля, словно мешок с зерном. На корабле Клода бросили в железную клетку к десятку других пленников.
Он пришел в сознание, когда ему под нос сунули пучок странных пахучих трав. Страшное татуированное лицо, обрамленное массой спутанных волос и косичек, склонилось над ним, свирепо усмехаясь и показывая зубы, заточенные словно клыки, и Клод почувствовал сильный удар по щеке. Он обнаружил, что его руки связаны за спиной, когда двое варваров подняли его на ноги. Удар плоской стороной меча по ногам заставил его упасть на колени.
Моргнув, Клод осмотрелся. Он оказался прямо посреди лагеря норсканцев. Позади варваров, державших его, возвышались две пирамиды из отрубленных голов, каждая достигала в высоту двадцати футов. Над этими страшными варварскими капищами кружили стаи ворон и воронов, выклевывавших глазные яблоки и языки. От этой жуткой картины Клода охватила неудержимая дрожь.
- Хорошо, что ты очнулся, - произнес варвар, стоявший перед ним, и схватил Клода за челюсть, удерживая его голову. Лишь спустя мгновение Клод понял, что дикарь говорит на бретонском языке, хотя и с сильным акцентом. - Боги услышат твои крики.
Клод заметил на земле перед ним деревянный брус, и увидел на нем множество зарубок от топора. И еще увидел кровь - и засохшую, и свежую - от которой эта импровизированная плаха стала почти черной. И Клод зарыдал, словно ребенок, слезы и сопли потекли по его измазанному кровью и грязью лицу.
- Нет, пожалуйста, нет, нет! - всхлипывал он, зажмурив глаза от ужаса.
Клода схватили за волосы сзади и пригнули на плаху. Его связанные руки болезненно вывернулись за спиной, уткнувшись лицом в дерево, он почувствовал свежую кровь на своих губах.
- Ты умрешь не сразу. Сначала я порежу тебя, - прошептал норсканский шаман ему в ухо. - Просто, чтобы заставить тебя покричать. Твои крики привлекут внимание богов - и только тогда придет твоя смерть.
Клод плакал, как младенец, крепко зажмурив глаза. Почувствовав холодное прикосновение клинка к уху, он завизжал. Но сильные руки крепко держали его, прижимая голову к деревянному брусу.
Бьярки улыбался, слушая вопли пленника. Он чувствовал присутствие демонов поблизости, прямо за завесой, отделяющей реальный мир от благословенного безумия Хаоса, и знал, что они наслаждаются болью, которую провидец причиняет этому существу.
- Подождите! - взвыл бретонец. - Я могу помочь вам!
Бьярки не обратил внимания на его слова.
- Я… я знаю путь в крепость! - завопил пленник. - Тайный ход! Он не охраняется! Пожалуйста, не убивайте меня!
- Стой, - вдруг раздался знакомый голос. Бьярки выругался. Бретонец продолжал вопить, скуля, как побитый пес.
- Я сказал, остановись, Маленький Медведь, - прорычал голос снова, на этот раз более угрожающе. Бьярки повернул голову и сердито посмотрел на ярла. Стирбьорна сопровождали две его дочери, каждая из них держала руку на рукояти меча. Ярл стоял, скрестив руки на широкой груди.
- Почему? - спросил Бьярки.
- Что он сейчас сказал? - поинтересовался ярл.
- Он умоляет пощадить его, - ответил провидец. - Воистину, жалкая тварь.
- И больше он ничего не сказал? - Стирбьорн прищурил глаза.
Бьярки облизал губы, думая, сойдет ли ему с рук ложь. В конечном счете он отверг эту идею. Не стоит рисковать и портить отношения с ярлом из-за ничтожной жизни какого-то бретонского пса.
- Он утверждает, что знает путь в крепость. Неохраняемый, как он говорит.
- Подними его, - велел Стирбьорн.
- Он лжет! - не выдержал Бьярки. - Он скажет все что угодно, чтобы продлить свою жалкую жизнь хоть на несколько мгновений!
- Я сказал, подними его, - прорычал ярл.
- Пленные предназначены в жертву богам, мой ярл, - огрызнулся Бьярки. - Ты рискуешь разгневать Великие Силы, вмешиваясь в жертвоприношение.
Стирбьорн угрожающе поднял палец и указал на провидца. Бьярки опустил голову, что-то злобно шепча.
Он бросил взгляд на ничтожное существо, лежавшее под его ножом. Бретонец перестал вопить и только всхлипывал, по его лицу текли слезы, смешиваясь с кровью и соплями. Одним резким движением Бьярки отсек ему ухо. Пленный взвыл от боли, и завопил еще громче, когда провидец плеснул спирту на его рану.
- Ладно, - сказал Бьярки, толкнув истекающего кровью бретонца к ногам Стирбьорна. Отрубленное ухо он швырнул одному из боевых псов ярла. Зверь ловко поймал ухо зубами и проглотил одним глотком.
Чтобы выбить информацию из этого бретонского ничтожества, не понадобилось много времени. Бьярки показалось отвратительным, как быстро пленный предал своих товарищей. Однако бретонский пес оказался хитрым - точное местоположение тайного хода в крепость он так и не указал, явно пытаясь подольше сохранить себе жизнь. В действительности, если бы он точно указал, где этот ход, то сейчас был бы уже мертв. Возможно, этот бретонец не так глуп, как сначала подумал Бьярки.
- Он не сможет долго скрывать это от нас, - заявил Бьярки, с немалым удовольствием помахивая своим змеевидным кинжалом.
- Нет, - сказал Стирбьорн. - Я не хочу больше слышать его жалкие вопли. Он приведет нас туда.
- Мой ярл, ты собираешься лично возглавить это нападение? - удивился Бьярки.
- О боги, нет, - засмеялся Стирбьорн, и его дочери заулыбались.
Бьярки, чувствуя, что он чего-то не понял, ощетинился и прищурил глаза.
- Понадобится не меньше недели, чтобы этот запах выветрился из моих ноздрей, - на лице Стирбьорна появилась злорадная ухмылка. - Нет, дорогой Бьярки, нападение возглавишь ты.
- А что ты говорил насчет запаха? - настороженно спросил Бьярки.
Стирбьорн снова рассмеялся. За ним засмеялись и его дочери.
- Я уже догадываюсь, что это за «тайный ход». Ты увидишь, - сказал ярл с озорным блеском в глазах.
Бьярки нахмурился, глядя на сточную трубу, расположенную на высоте двадцати футов в северной стене цитадели замка.
Понадобилось почти два часа, чтобы незамеченными пробраться в это место среди скал, и Бьярки был совсем не в том настроении, чтобы видеть в этом плане что-то смешное.
Его сопровождало полдюжины воинов, специально выбранных для этой задачи. Все они были худые и меньше ростом, чем большинство норсканцев. Сначала Бьярки подумал, что ему в спутники дали таких заморышей, чтобы его оскорбить, но теперь он понял почему. Сточная труба была узкой, и только самые тощие из норсканцев могли хоть как-то протиснуться в нее.
Прежде чем выступить, они подождали, пока белая луна скрылась за горизонтом. Двигались бесшумно и держались в тенях. Их оружие было обернуто в меха, а все звенящие застежки и доспехи сняты, чтобы двигаться максимально тихо. Значительную часть пути пришлось брести по пояс в ледяной воде, опасаясь акул и при этом пригибаясь как можно ниже и двигаясь так, чтобы по возможности скалы закрывали их от взглядов со стен замка.
Стена под сточной трубой была скользкой от нечистот, густо покрывавших камни у ее подножия. Обычно, за исключением периода самого низкого отлива, волны плескались у самого подножия стены, смывая все нечистоты. Сейчас уже начинался прилив, и Бьярки понял, что не получится вернуться к восточной оконечности острова тем же путем, прежде чем поднявшийся уровень воды заставит их плыть. Эта мысль его совсем не радовала, особенно при взгляде на черные плавники вездесущих акул. Они воистину были тварями Кхарната: бесстрашные неразборчивые убийцы, приходящие в ярость от одной лишь капли крови в воде. Бьярки знал, что они сожрут его так же охотно, как любого другого норсканца или бретонца, попавшего в их владения. И для них совсем не важно, что он провидец богов.
Бьярки по-прежнему не видел необходимости прибегать к такой бессмысленной по его мнению хитрости, и подозревал, что Стирбьорн настоял на этом лишь потому, что ярла очень веселила мысль, что его провидцу придется лезть по сточной трубе, измазанной дерьмом. Шаман был уверен, что прямого штурма, который планировал Стирбьорн, будет вполне достаточно, чтобы овладеть замком. Но теперь пути назад не было. Бьярки вздохнул и кивнул Эйлифу, одному из воинов, сопровождавших его.
Эйлиф был племянником Стирбьорна. Худощавый молодой воин заплел свои светлые волосы в одну толстую косу, свисавшую ниже пояса. Он кивнул Бьярки в ответ и начал пробираться по камням к подножию стены. На плечах он нес моток длинной веревки, через каждую пару футов завязанной в узлы. Задержавшись под стеной на несколько секунд, чтобы выбрать, где лучше подниматься, он начал взбираться по стене.
Эйлиф поднимался быстро и уверенно, и Бьярки бросил взгляд на зубцы на верхней площадке цитадели. Если бы кто-то посмотрел оттуда вниз, то наверняка увидел бы норсканцев, но, к счастью, высокомерные бретонцы, похоже, не ожидали атаки с этой стороны - корабли здесь не могли подойти к берегу, а главная башня замка была слишком высокой, чтобы взобраться на нее с помощью приставных лестниц и крюков. Эйлиф продолжал взбираться, вцепляясь пальцами рук и ног в малейшие неровности между камнями стены.
Наконец молодой скелинг добрался до сточной трубы. Держась за нее ногами, он снял с пояса молоток и шестидюймовый железный штырь. Выждав, чтобы шум волн, бившихся о скалы, маскировал стук молотка, Эйлиф забил штырь в шов между двумя каменными блоками, а потом плотно прижался к стене и застыл, когда между зубцами площадки показались головы нескольких часовых. Сверху его скрывала выступающая из стены труба, а Бьярки и остальные воины укрылись между камней, опустившись в темную воду почти с головой.
Спустя примерно минуту Бьярки рискнул выглянуть, и заметил, что часовых больше не видно. Он подал сигнал Эйлифу, который быстро снял с плеч веревку и привязал ее конец к крюку на штыре. После этого он размотал веревку, и Бьярки поймал другой ее конец у подножия стены.
Железная решетка, закрывавшая сточную трубу, проржавела от времени и крошилась, и Эйлифу понадобилось немного усилий, чтобы вырвать ее. От раздавшегося при этом скрежета Бьярки вздрогнул и снова спрятался среди камней. Но часовые, похоже, не услышали этот звук, и Эйлиф бросил вырванную решетку вниз, где ее ловко поймал один из воинов. После этого Эйлиф быстро спустился вниз по веревке.
- Приведите его, - шепотом велел Бьярки, и вперед вытолкнули бретонского пленника. Голова пленного была обмотана тряпкой, и на месте его левого ткань пропиталась кровью. Во рту был кляп, чтобы бретонец не мог закричать и дать знать часовым. Глаза пленника были выпучены от страха и боли, и наполнены слезами. Однако кто-то знающий обходной путь внутри замка мог быть им полезен.
- Ты первый, - прорычал Бьярки.
Бретонец был горбуном весьма жалкого вида, и провидец бросил на него критический взгляд. Хотя этот уродливый крестьянин явно был сильнее, чем выглядел, он, вероятно, не смог бы подняться по веревке, не говоря уже о том, чтобы лезть вверх по вертикальной сточной трубе. А если он соскользнет и упадет на полпути, то все, кто поднимается по трубе за ним, тоже могут упасть.
- Нет, - сказал Бьярки, передумав. - Я первый.
Бретонец кивнул, явно благодарный уже за то, что его пока оставили в живых. Но Бьярки знал, что при первой возможности пленный попытается сбежать. Порывшись в одном из мешочков, он подошел к уродцу, который в страхе отодвинулся от шамана.
- Дай мне руку, - сказал Бьярки, добавив в голос часть своей колдовской силы. Не в силах сопротивляться приказу, бретонец протянул руку. Если бы Бьярки приказал ему перерезать собственную глотку, пленный сделал бы и это. Ужас в глазах бретонца показывал, что он это понимает.
Бьярки взял его за руку и закрыл глаза, шепча заклинание. Через несколько секунд он открыл глаза и перевернул руку крестьянина. На его запястье оказалась черная метка, и глаза бретонца еще больше выпучились от страха, когда он увидел ее.
- Это знак Драж’ла’гха, Пожирателя Плоти, - произнес Бьярки низким угрожающим голосом, от которого крестьянин задрожал. - Это проклятье, и только я могу снять его. Если ты попытаешься сбежать, крикнуть, чтобы предупредить защитников, или как-то обмануть меня, Драж’ла’гха пожрет тебя изнутри. Делай как я говорю, и я сниму проклятье. Ты понял?
Крестьянин снова зажмурил глаза, и по его лицу опять полились слезы. Это было отвратительно, и Бьярки чувствовал лишь омерзение при виде такой жалкой твари.
- Ты понял? - повторил он вопрос, и бретонец кивнул. - И не думай, что смерть - это выход. Если ты умрешь пока проклятье еще действует, твоя душа никогда не будет знать покоя. Она станет игрушкой Драж’ла’гха на целую вечность. Так что лучше тебе не падать, пока ползешь по этой трубе с дерьмом.
Удовлетворенный, Бьярки кивнул Эйлифу.
- Пусть он поднимается сразу за мной, - велел провидец.
Потом, бросив на сточную трубу последний мрачный взгляд, он начал подъем.
- Что это было? - спросил герцог Адалард, обращаясь к одному из рыцарей, выглянувшему за зубцы на верхней площадке главной башни, услышав металлический звук снизу.
- Ничего, мой лорд, - ответил рыцарь. - Наверное, ветер.
Герцог рассеянно кивнул, вернувшись мыслями к предстоящей задаче отражения штурма. С главной башни герцог руководил обороной замка, передавая приказы защитникам с помощью флагов и курьеров. Он видел, что сотни норсканских кораблей движутся по бурному морю к западному участку стен - там стена была самой длинной, и людей на ней был меньше, чем на других участках. Противнику будет трудно высаживаться на узкой полосе земли под западной стеной, и подход с моря в том направлении был опасным, с множеством подводных камней и особенно бурными волнами.
Однако высадка там все же была возможна, и герцог не мог позволить оставить тот участок слабо защищенным. Неохотно он все-таки велел направить туда подкрепление в виде последних резервных отрядов ратников и немногочисленных рыцарей. Восточные участки стен принимали на себя основную силу ударов противника и отчаянно нуждались в подкреплениях, но людей в резерве больше не было. В идеале защитникам следовало бы дежурить на стенах посменно, чтобы усталые бойцы могли нормально отдохнуть и поесть, но сейчас это была непозволительная роскошь.
Теперь норсканцы штурмовали замок Леонуа со всех сторон. Главные удары врага приходились на восточные стены, но корабли варваров шли на веслах к острову со всех направлений, чтобы держать силы защитников максимально растянутыми. И эта тактика работала. Только с северного направления не следовали вражеские атаки - большую часть северной оконечности острова занимала главная башня замка, и она была слишком высокой, чтобы на нее можно было забраться по приставным лестницам. Кроме того, морские течения в северной части острова были слишком сильными и опасными, чтобы атака с этой стороны имела какие-то шансы на успех.
К счастью, ужасная пушка врага была уничтожена. Адалард не имел иллюзий относительно того, что было бы, если бы она продолжала обстрел; тогда он вошел бы в историю как единственный герцог, который позволил врагу взять штурмом замок Леонуа.
Поврежденные участки стены были забаррикадированы мешками с зерном, бочками, наполненными водой и поспешно сколоченными досками. Одна секция стены в пятьдесят футов рухнула, раздавив троих рыцарей и десятки крестьян. Стена на том участке осталась лишь вполовину прежней высоты.
Этот пролом стал самым уязвимым местом в обороне замка, и враг бросал на него все силы. Норсканцы упорно взбирались по каменным обломкам и кускам кладки, вопя боевые кличи и вознося хвалы своим страшным богам. Только потому, что рыцарь Грааля Реол сражался у разрушенной стены, отражая волны врагов, этот участок еще не пал. Присутствие святого паладина вдохновляло бойцов вокруг него на великие подвиги стойкости и отваги, и здесь шел самый яростный бой.
В перерывах между атаками герцог велел разносить защитникам вино, хлеб и сыр, и открыл свои склады, чтобы даже последние из мобилизованных крестьян - те, что еще оставались в живых - были обеспечены одеялами, новым оружием взамен сломанного, нормальными стрелами и щитами.
Если бы это были не норсканцы, а какой-нибудь другой противник, герцог Адалард был бы уверен, что сможет держать оборону почти бесконечно. Или, по крайней мере, достаточно долго, чтобы пришла помощь из Курони. На помощь от восточного соседа, коварного герцога Л’Ангвиля, рассчитывать не приходилось. Алчный соперник Адаларда, несомненно, радовался, слыша о несчастье Леонуа, и уже думал, как можно расширить за его счет границы герцогства Л’Ангвиль.
Теперь, когда все резервы были введены в бой, герцог Адалард мало что мог сделать. Он приказал слугам принести его щит и шлем.
- Вы же не собираетесь лично сражаться на стенах, мой герцог? - спросил один из его придворных, тощий барон Бруссар, которого эта перспектива явно пугала.
- Собираюсь. И вы будете сражаться вместе со мной, дорогой барон, - не без удовольствия сказал герцог. - Каждый, кто способен держать меч, должен сейчас сражаться.
Барон побледнел. Адалард втайне был рад видеть его страх. Герцог не любил тех вельмож, которые с готовностью посылали достойных людей на смерть, но сами избегали подвергаться той же опасности. Бруссар был прирожденным политиком и интриганом - Адалард всегда старался заручиться его поддержкой в политических делах, потому что барон мог быть опасным политическим оппонентом - но герцог втайне презирал Бруссара, который определенно не был воином.
- Но если вы погибнете, мой лорд, это будет ужасный удар по моральному духу? - спокойным голосом заметил Бруссар, хотя Адалард заметил, что на лбу барона выступил пот.
- Но какое влияние на людей оказывает то, что я не участвую в бою? А если они увидят, что я так же подвергаюсь опасности, как и они, это ободрит их, - снисходительно ответил герцог.
- Это глупость, мой лорд! - возразил Бруссар. Он обернулся, глядя на свиноподобного маркиза Карабаса в поисках поддержки, но маркиз избегал встречаться с ним взглядом. - Мы должны отдать эту девушку норсканцам! Любой другой путь есть чистейшее безумие!
- Я уже принял решение, барон. Распорядитесь, чтобы ваши слуги принесли вам оружие и доспехи. Я ожидаю, что вы будете готовы к бою через десять минут. Если опоздаете хоть на секунду, я объявлю вас трусом и предателем и велю вас повесить. Я понятно выражаюсь?
- Я всегда знал, что вы дурак, - злобно прошипел барон.
- Если я погибну, - сказал Адалард, - то погибну с честью, обороняя земли, которые поклялся защищать. И пусть мне придется умереть, я не собираюсь исполнять требования какого-то норсканского выродка.
- В смерти нет чести, какой бы эта смерть ни была! - воскликнул Бруссар. - Понятие чести - удобная выдумка, и каждый бретонец, у которого есть хоть капля ума, знает об этом. Оно ничего не значит!
- Вы ошибаетесь, барон, - сказал герцог.
- Мне давно стоило принять сторону Л’Ангвиля, - вздохнул Бруссар. - Тогда бы, по крайней мере, я прожил бы немного дольше.
Герцог не ответил ничего, глядя на Бруссара с таким выражением, словно обнаружил на своей подошве раздавленного слизня.
- Никто из нас не переживет этой осады! - закричал Бруссар, в его голосе явно слышалась истерика. - Мы все умрем здесь, если вы не отдадите им ведьму! Что она вообще значит для вас? Она же всего лишь какая-то бастонская шлюха! Разве вы не видите?
- Что я вижу, - произнес Адалард, - так это ничтожного человечишку, готового отдать благородную бретонскую даму кровавым варварам, только бы спасти свою жалкую, бесполезную и позорную жизнь. Что я вижу, так это труса, который боится идти в бой с врагами своего сюзерена. Вы мне отвратительны, Бруссар. Давно пора было от вас избавиться.
Лицо Бруссара исказилось от ярости, он схватился за кинжал на поясе. Прежде чем телохранители герцога успели отреагировать, барон выхватил кинжал и бросился на Адаларда.
Герцог легко отбил руку с кинжалом в сторону и ударил барона по голове. Бруссар рухнул на пол, и, прежде чем он успел подняться, телохранители герцога схватили его.
Герцог Леонуа вытащил из ножен меч и угрожающе шагнул вперед. Эльфийские руны, выгравированные на клинке, светились. Барон забился, выпучив глаза от ужаса, но телохранители крепко держали его.
- Если вы не отдадите ее, то приговорите к смерти всех в этом замке! - прохрипел Бруссар, тяжело дыша.
- А если отдам, то приговорю всех к бесчестью, - ответил герцог.
Бруссар облизал губы, и, когда увидел, что герцог убрал меч в ножны, в его глазах мелькнула надежда.
- Ты не достоин смерти воина от этого благородного меча, - сказал Адалард, убивая эту надежду. - Было бы бесчестьем для памяти моих предков пачкать клинок твоей подлой кровью. Сбросить его с башни.
Барон завопил и забился в руках телохранителей. Герцог Адалард отвернулся, не глядя на него. Рыцари потащили Бруссара к краю площадки и перебросили за зубцы. Спустя мгновение вопли барона затихли внизу.
Вернулся слуга герцога, принеся сверкающий позолоченный шлем Адаларда и белый щит с геральдической красной головой льва, рельефно выступающей на поверхности.
- А вы, Карабас? - спросил герцог, надевая шлем и бросив взгляд на толстого маркиза.
- Я не воин, - сказал маркиз, - но сочту за честь сражаться в одном ряду с вами, мой лорд.
В его голосе звучал огонь, и Адалард поверил ему. Хотя Карабас был свиноподобным толстяком и обжорой, герцог знал, что в маркизе все-таки была некая внутренняя сила, и сейчас даже восхитился его смелостью. Потому что даже для воина с тренированным телом и разумом требовалась большая храбрость, чтобы идти в бой. А идти в бой, зная, что ты не обучен и неопытен, и что первый же встреченный враг скорее всего убьет тебя, требовало отваги еще большей, чем, как думал Адалард, обладал он сам.
- Это и для меня честь, Карабас, - искренне сказал герцог.
- Не могу сказать, что этот ублюдок Бруссар мне когда-либо нравился, - заметил толстый маркиз, указав за зубцы. - Вы вовремя от него избавились. Но боюсь, что для облачения в доспехи мне понадобится больше, чем десять минут, которые вы дали ему. Столько времени у меня займет лишь спуск по ступенькам, а чтобы слугам надеть на меня доспехи - еще больше.
Адалард улыбнулся.
- Я подожду, - сказал он.
Внезапно вдалеке раздался страшный трубный рев, который герцог слышал и раньше, и улыбка исчезла с его лица.
- Что во имя Владычицы это было? - спросил Карабас.
Внутри сточной трубы было очень тесно, но Бьярки карабкался вверх легко и уверенно, упираясь спиной, коленями и локтями. Пару раз он срывался со скользких от нечистот стенок трубы, но не паниковал и каждый раз успевал остановить свое падение, соскользнув не больше чем на ярд. Из отхожих мест, присоединенных к трубе, просачивался слабый свет, и его было достаточно, чтобы разглядеть что-то в трубе.
Но продвижение бретонского пленника, поднимавшегося вслед за провидцем, было мучительно медленным, и Бьярки рычал от злости, оглядываясь на силуэт бретонца. От шума, издаваемого пленником, Бьярки морщился, и с каждой секундой все больше был уверен, что сейчас их обнаружат. Крестьянин тяжело и громко дышал, и иногда останавливал свой подъем, чтобы перевести дыхание. Видя, что руки и ноги пленника трясутся от усталости, Бьярки тихо выругался.
- Если ты упадешь, тебя ждут вечные муки, - хриплым зловещим шепотом произнес провидец, его призрачный голос донесся до уцелевшего уха бретонца. Услышав, как пленный судорожно глотнул и начал снова подниматься, Бьярки мрачно улыбнулся во тьме.
Так просто было обмануть глупого крестьянина, убедив его, что на него наложено проклятье. Вообще-то наложение проклятий было непростым колдовством, требовавшим значительной подготовки и немалого риска - куда больше хлопот, чем заслуживал один ничтожный крестьянин. Бьярки снова улыбнулся, подумав о черной метке на руке пленника; это был всего лишь растертый древесный уголь, смешанный со слюной.
Услышав, что бретонец снова поднимается, Бьярки и сам продолжил подъем, легко карабкаясь по трубе, пока не вылез в отхожее место, под углом соединенное со сточной трубой. Сквозь щели дощатой крышки туалета был виден мигающий свет свечей, и Бьярки стал ползти вверх и вперед, упираясь ногами в противоположную стенку трубы.
Молясь, чтобы Изменяющий Судьбы был милостив к нему, Бьярки на дюйм приподнял крышку и вцепился пальцами в края. Не услышав никаких звуков вокруг, он подтянулся вверх, откинув крышку головой.
Туалетное помещение было маленьким и квадратным, в его задней стенке виднелось узкое, словно щель, окно. Дверь была закрыта, и не увидев никого в помещении, Бьярки подтянулся и выбрался из отхожего места.
Свою меховую накидку он оставил в лагере, и теперь его жилистые руки и татуированный торс были перемазаны зловонными нечистотами. Его спутанные волосы были убраны в хвост и тоже покрыты слоем фекалий.
Повернувшись, он увидел, что бретонец пытается вылезти из сточной трубы. Нагнувшись, Бьярки схватил его за шиворот и вытащил.
Пленник без сил шлепнулся на пол, страшно воняя, и Бьярки скривил губы в отвращении.
- Где мы? - спросил он.
Бретонец тупо посмотрел на него, и Бьярки вырвал кляп из его рта.
- Где мы? - повторил он вопрос.
- В цитадели? - нерешительно произнес бретонец.
Бьярки, выругавшись на языке скелингов, покачал головой, раздраженный поразительной глупостью крестьянина.
- Где в цитадели?
Когда ответа не последовало, Бьярки прищурил глаза:
- Ты никогда не был в цитадели, так?
- Пожалуйста, не убивайте меня, господин! - взвыл крестьянин, распластавшись на полу перед провидцем.
- Тихо, дурак! - прошипел Бьярки, услышав шаги за дверью, но это не успокоило рыдающего крестьянина. Бьярки вытащил кинжал с клинком волнистым, словно извивающаяся змея, и напрягся, услышав, что шаги остановились перед дверью.
Дверь открылась внутрь, и Бьярки увидел человека, одетого в бел-красный табард, на его голове был кольчужный капюшон. На лице вошедшего едва успело отразиться удивление, когда Бьярки прыгнул вперед и всадил кинжал ему под подбородок по самую рукоять. Увидев в коридоре силуэт другого человека, замершего от ужаса, Бьярки шагнул в сторону, одновременно втащив тело первого стражника в туалет.
Провидец протянул руку ко второму ратнику, готовому поднять тревогу, и, вытянув пальцы, словно когти, пролаял одно слово на Темном Языке. С его пальцев соскользнули переливающиеся сгустки энергии и ударили бретонца в голову. Из ушей, носа и глаз ратника хлынула кровь, и он без звука рухнул на пол.
Подойдя к телу, Бьярки бросил быстрый взгляд в коридор, чтобы убедиться, что его не заметили. К счастью, эти двое ратников, похоже, были одни. Схватив труп за шиворот, Бьярки тоже втащил его в туалет.
Из отхожего места вылез Эйлиф, его лицо и волосы были измазаны нечистотами. Он присел над трупом первого стражника, убитого Бьярки, под телом уже натекла лужа крови. Бретонский крестьянин прижался к стене, трясясь от страха и усталости после трудного подъема по трубе. Бьярки выдернул из глотки стражника свой кинжал и вытер его о куртку дрожащего крестьянина, прежде чем спрятать в ножны.
Норсканский провидец осторожно выглянул в коридор, проверяя, нет ли в нем стражников. Жестом он позвал Эйлифа, который присоединился к нему, потащив за собой бретонского пленника, а из отхожей ямы стали выбираться другие скелинги.
Когда они выбрались все, Бьярки осторожно повел их по коридору в западном направлении, рассудив, что этот путь не хуже любого другого. Они двигались бесшумно, прячась в тенях. Бьярки жестом показал, чтобы он, Эйлиф и бретонец шли впереди, а остальные воины за ними на некотором расстоянии.
Настороженно они продвигались вперед. Бьярки осторожно открывал первые несколько дверей, мимо которых они шли. За дверями были комнаты с богатой обстановкой - столами, креслами и роскошными коврами. Двигаясь дальше, они подошли к лестнице. Бьярки повел своих спутников вниз по лестнице на четыре пролета, наконец спустившись на первый этаж главной башни. Там с верхних этажей вели еще две лестницы, все они выходили в большой зал, вдоль стен которого стояли древние комплекты доспехов. В настенных подставках горели десятки факелов, освещая огромный зал.
Бьярки, Эйлиф и бретонец осторожно спускались по ступенькам, когда услышали голоса и топот ног. Бьярки жестом предупредил воинов, следовавших за ними, и скелинги беззвучно скрылись в тенях. Сам же провидец и Эйлиф поднялись обратно по лестнице, потащив за собой пленника, и присели за широкими каменными перилами.
Выглянув из-за угла, Бьярки увидел, как по самой большой лестнице спускается человек средних лет в позолоченных доспехах, с ним идет огромный толстяк, выглядевший довольно смешно из-за своей слишком большой брони. За ними спускалось около двух десятков рыцарей.
Бретонцев было слишком много, чтобы напасть на них, и Бьярки и его спутники затаились неподвижно, почти невидимые в тенях, дожидаясь, пока рыцари пройдут через зал. Перед бретонцами открылись огромные двойные двери, из-за которых слышался шум боя снаружи. Рыцари вышли, и двери за ними захлопнулись.
Бьярки быстро подошел к тем же дверям. Приоткрыв их, он осторожно выглянул наружу, увидев маленький внутренний двор цитадели, ворота из которого вели уже во двор замка.
Снаружи было мало солдат, и все они стояли на стенах. Стены цитадели патрулировали группы лучников, но никто из них не смотрел во внутренний двор - никто просто не ожидал, что враг может появиться изнутри цитадели.
- Эйлиф и я направимся к гавани, как запланировано. Мы поднимем решетку и откроем ворота, и эта осада наконец кончится, - прорычал Бьярки. - Бретонца возьмем с собой, он может оказаться полезным.
Взгляд провидца скользнул по остальным воинам.
- Главное - поднять решетку. Ваша задача - отвлечь внимание противника от нас.
Каждый из воинов понял, что это значит, и все они гордо расправили плечи.
- Пошли, - сказал Бьярки. - Пора!
Норсканцы вышли во внутренний двор и бросились к воротам цитадели. Бьярки впереди, за ним Эйлиф, тащивший с собой пленника, следом бежали остальные воины. Никто не поднял тревоги, и они смогли проскользнуть под привратное укрепление незамеченными. Тихо пройдя под поднятой решеткой, они прошли в похожий на туннель коридор, ведущий из цитадели. Бойницы для лучников и машикули угрожающе взирали на них, и Бьярки понимал, что прямой штурм этих ворот обошелся бы очень дорого. Он был рад, что ворота оказались открытыми. Пройдя под второй решеткой, они вышли на замковую площадь за пределами цитадели.
Повсюду суетились вражеские солдаты, к брешам в стенах бежали подкрепления. Сначала никто, казалось, не обращал внимания на внезапное появление норсканцев, и Бьярки бросился в боковой переулок.
Норсканцы успели пробежать половину площади, когда раздался крик, и Бьярки заметил, что какой-то бритоголовый бретонец указывает на них. К норсканцам бросилась группа ратников.
- Задержать их! - приказал провидец, и скелинги, взревев боевой клич во всю силу легких, бросились навстречу врагу. Бьярки побежал дальше к переулку, Эйлиф и бретонский пленник за ним.
Они скрылись в темном переулке, и Бьярки оглянулся, чтобы проверить, не гонятся ли враги за ними.
Похоже, их никто не преследовал. Скелинги, сопровождавшие провидца, врезались в самую гущу врагов, их мечи и топоры рубили бретонцев одного за другим, но противник уже окружил их.
- Умрите достойно, воины Норски, - прошептал Бьярки, и, отвернувшись, направился по переулку, ведущему на юг, в направлении гавани.
Им понадобилось пять минут, чтобы пробраться к гавани незамеченными, и еще пять, чтобы прокрасться к огромному привратному укреплению, защищавшему вход в гавань.
Единственный вход в укрепление, который они нашли, был заперт.
- Можно я попробую, господин? - вдруг спросил пленный крестьянин.
Бьярки удивленно поднял бровь, но жестом разрешил ему продолжать.
Бретонец вышел вперед и постучал в тяжелую боковую дверь. Бьярки отошел за угол, потянув Эйлифа с собой. Секунду спустя он услышал, как откинулась деревянная панель.
- Что? - спросил голос.
- Я принес еду, - сказал крестьянин. - Хлеб и вино.
- Нам уже выдали, - ответил голос, в нем послышалось подозрение.
- Я только исполняю приказ. Но если вы не хотите…
- Я не сказал, что я не хочу. Погоди, - ответил голос.
Бьярки услышал лязг отпираемых засовов, потом в замке щелкнул тяжелый ключ.
Дверь распахнулась.
- Где хлеб и вино? - спросил голос.
Эйлиф выскочил из-за угла и всадил нож в глотку говорившего стражника.
Они заскочили внутрь, и Эйлиф добил стражника, нанеся полдюжины ударов в грудь ножом. Труп он оттащил в угол и накрыл пустыми мешками. После этого они начали подниматься по лестнице на верхний этаж привратного укрепления.
Бегом они поднялись по крутой винтовой лестнице и оказались на лестничной площадке. Дальше путь преграждала запертая тяжелая дверь. Бретонский крестьянин ухмыльнулся и вопросительно поднял брови, но провидец сомневался, что этот трюк сработает второй раз - и знал, что времени у них осталось немного.
Бьярки сосредоточился, закрыв глаза, и сделал глубокий вдох. Он резко взмахнул рукой, и дверь распахнулась внутрь, словно выбитая тараном.
Эйлиф мгновенно вскочил в помещение, и когда туда вошел Бьярки, двое из находившихся там стражников были уже мертвы. Последнего стражника Эйлиф прижал к полу и перерезал ему глотку.
Помещение было большим, в южной его стене имелись бойницы для лучников, через которые было видно море. Большие арочные окна из цветного стекла в северной стене открывали вид на порт и сам замок. Бьярки понял, что они сейчас находятся над самым входом в гавань.
В центре помещения на полу располагалось огромное колесо с деревянными спицами. К колесу была привязана пара мулов, каменный пол под их копытами посыпан песком и покрыт сеном. Мулы стояли неподвижно, не обращая внимания на происходящее вокруг.
Бьярки секунду рассматривал колесо. Оно было похоже на мельничное, и Бьярки подумал, что оно, вероятно, приводит в движение подъемный механизм под полом. Провидец потянул рычаг, и удовлетворенно кивнул, услышав, как под полом лязгнули шестерни механизма.
- Запереть двери, - приказал он.
Бретонский крестьянин забился в угол, чтобы не путаться под ногами, и Бьярки велел ему затаиться там. Эйлиф с оружием в руках встал наверху винтовой лестницы, по которой они только что поднялись.
Бьярки подошел к одной из бойниц в южной стене. В темноте и метели он не мог разглядеть норсканские корабли, ждавшие в море, но он знал, что они там, ожидают его сигнала. Провидец прошептал заклинание, и с его левой руки сорвалась вспышка синего огня. Вдалеке, на расстоянии восьмисот ярдов, он разглядел ответный сигнал, поданный факелом.
Закусив губу, Бьярки внимательно наблюдал, ожидая, когда появятся корабли. Минуты шли, и наконец он увидел их - два десятка драконьих кораблей, быстро идущих на веслах по бурному океану, прямо к входу в гавань. По крикам с верхней площадки привратного укрепления Бьярки понял, что противник тоже заметил их. Он услышал скрип и скрежет рычагов огромных требюше, готовившихся стрелять.
Оценив расстояние и скорость кораблей, Бьярки выждал еще тридцать секунд, и, бросившись к мулам, хлопнул одного из них по заду. Мул послушно двинулся, а за ним и второй, начав вертеть колесо, раздался скрежет вращавшихся шестерней. Под полом послышался грохот и лязг цепей, наматывавшихся на барабаны. Потом завертелись и эти барабаны, и цепи стали наматываться на зубья огромных шестерней, скрытых в стенах, и двойная решетка, запиравшая вход в порт, начала открываться. Одна решетка опустилась в щель, вырубленную в камнях морского дна в двадцати футах под водой, а другая поднялась в само привратное укрепление. Снаружи это было похоже на открывающуюся пасть некоего гигантского чудовища.
Мулы продолжали ходить по кругу, вращая колесо, от скрежета шестерней и лязга цепей, казалось, содрогалось все привратное укрепление.
Снаружи раздались тревожные крики, послышался стук в двери. Секунду спустя в двери начали бить чем-то тяжелым, от сильных ударов заскрипели деревянные засовы.
Снова подойдя к южной стене, Бьярки выглянул в бойницу, и увидел, что норсканские корабли уже не более чем в пятидесяти ярдах. «Должно сработать», подумал провидец с ухмылкой.
Одна из дверей не выдержала ударов, ее доски раскололись, и вражеские солдаты ворвались в помещение.
Все еще усмехаясь, Бьярки повернулся к ним, в его глазах горела сила богов. Он воззвал к великому Чару, и на обеих руках провидца вспыхнуло синее пламя. С ревом он взмахнул руками в сторону врагов, и их мгновенно охватил колдовской огонь. В ревущем синем пламени виднелись лица демонов, бретонские воины, охваченные дьявольским огнем, вопили от боли, их тела жутко искажались, принимая форму, угодную Владыке Перемен.
В пятидесяти футах внизу два десятка кораблей скелингов прошли под открытой решеткой и ворвались в порт. Каждый корабль был полон кровожадных берсеркеров, самых свирепых и бешеных бойцов во всем воинстве скелингов.
Вдалеке с востока послышался оглушительный трубный рев.
Калар с немым ужасом смотрел, как вражеские корабли входят в гавань.
- Как…? - выдохнул он, чувствуя, что все надежды защитников рухнули.
Поколебавшийся боевой дух защитников замка снова был поднят прибытием на стены самого герцога Леонуа. Герцог Адалард обходил участки стен, говорил с рыцарями, ободряя их и хваля их храбрость. Его личное участие в битве сильно воодушевило людей.
К удивлению Калара, герцог сказал добрые слова даже крестьянам, защищавшим стены, похвалив их усилия и пообещав им пир, достойный самого короля, когда враги отступят. Калар видел, какое действие производили эти простые слова герцога на защитников - и рыцарей и простолюдинов. Он видел, как сгорбленные от усталости и отчаяния плечи распрямлялись с гордостью от слов герцога. Калар понял, что так должен действовать истинный вождь, и как лорд Гарамона пообещал себе запомнить эти уроки. Удастся ли прожить достаточно долго, чтобы испытать их на практике - другой вопрос. А сейчас весь эффект от личного участия герцога в бою был сведен на нет. Каждый бретонец, сражавшийся на стенах, видел, что все их упорное сопротивление оказалось напрасным, ибо вражеские корабли входили в самое сердце крепости, ради защиты которой погибло столько людей.
Калар видел, как герцог выкрикивал приказы, пытаясь перенаправить защитников со стен навстречу новой угрозе. Из каждых трех человек на стенах одного пришлось направить противостоять врагу в гавани. Калар знал, что это серьезно ослабляет защиту стен, но иначе враг мог захватить замок изнутри. Все новые вражеские корабли проходили сквозь открытое привратное укрепление в порт, и Калар понимал, что если огромные решетки не закрыть, то замок неминуемо будет потерян. Он видел, как герцог указал на привратное укрепление, защищавшее вход в гавань, и заметил, как к нему полетели три белых крылатых силуэта: Лодетэр и его последние рыцари на пегасах.
Выругавшись, Калар всадил свой меч в шею норсканца, взбиравшегося за зубцы, и пинком сбросил тело врага со стены.
- Мы нужны в гавани. Пошли с этих чертовых стен, - сказал он брату. Бертелис кивнул, и он повернулись к ступеням, но тут вдруг снова раздался оглушительный рев, на этот раз так громко, что заболели уши. Калар замер. Снова повернувшись к зубцам, он посмотрел вниз со стены сквозь метель.
Он увидел в море огромный силуэт, и сначала подумал, что это еще один вражеский корабль с воинами. Он неумолимо двигался к крепости, словно переваливаясь с боку на бок, и мгновение Калар удивленно глядел на него, заметив, что на нем нет мачты с парусом.
Чувствуя нарастающий ужас, Калар подошел к самым зубцам и прищурил глаза, прикрывая их одной рукой от ледяного ветра. И когда он разглядел, что эта штука в море - вовсе не корабль, у него перехватило дыхание. Это была деревянная башня, установленная на спине чудовищно огромного мамонта, одного из тех, которые сеяли смерть в рядах войска Леонуа три недели назад. Чудовище переходило пролив вброд, преодолевая силу волн, оно шагало по той самой дамбе, по которой Калар выезжал на вылазку два дня назад. Оно было уже не более чем в пятидесяти ярдах от берега.
Волны захлестывали плечи зверя, так, что из воды виднелась только верхняя половина его огромной куполообразной головы. Его хобот был поднят из воды, громадная деревянная башня, прикрепленная цепями к его спине, раскачивалась, пока чудовище брело сквозь бурные волны, иногда захлестывавшие до самого верха эту подвижную крепость, но берсеркеры, сидевшие в ней, продолжали реветь боевой клич, их крики едва напоминали человеческие. Калар заметил силуэты еще двух огромных мамонтов, шагавших по дамбе сквозь бушующие волны.
Ужас преисполнил Калара, когда он подумал, что, если мамонты достаточно велики, чтобы идти по дамбе вброд, то воины с башен на их спинах могут перепрыгнуть прямо на стены. Эти звери были живыми осадными орудиями.
Позади него разнесся бешеный рев, от которого кровь стыла в жилах - корабли врага, вошедшие в гавань, выбрасывались на берег, и с их бортов спрыгивали беспощадные берсеркеры, полные жажды крови.
Калар ощутил страшное отчаяние. Он не знал, где сейчас нужнее его меч.
- Владычица, защити нас, - прошептал он.
== '''ГЛАВА 18''' ==
Калар и другие защитники восточных стен с безмолвным ужасом взирали, как первый мамонт вышел из воды, словно некое дьявольское чудовище из глубин. Его густая шерсть намокла и висела клочьями, от боков поднимался пар. Его огромная голова была защищена пластинами из черного железа, а на четырех страшных бивнях надеты широкие металлические кольца, усеянные шипами длиной в руку человека. Железные звенья внахлест защищали его хобот, создавая гибкую броню, подобную панцирю жука. Огромные уши зверя были украшены десятками колец, каждое величиной с голову человека.
Выходя из океана, мамонт поднял свою тяжелую голову и оглушительно взревел, так что у Калара заныли уши. Волны бились о массивные ноги зверя, похожие на стволы деревьев, земля содрогалась от его шагов, когда он выбрался на берег.
Воины, ехавшие в башне на спине мамонта, выли от жажды крови, вгоняя себя в берсеркерскую ярость. Они стучали своим оружием по щитам и бортам деревянной башни, огромный мускулистый норсканец бил по двум гигантским барабанам, обтянутым человеческой кожей.
Знамена из содранной кожи, покрытые норсканскими рунами и символами демонических божеств, развевались на яростном ветру. До сотни голов бретонцев были насажены на копья и металлические шипы, выступавшие из бортов башни. Тела двух десятков рыцарей, наколотые на копья, жутким украшением свисали с кормовой части башни.
Второй и третий мамонты, следовавшие за первым, были теперь видны лучше. Они упрямо шли вперед, преодолевая ярость бушующих волн, среди ледяного ветра и метели, и Калар увидел, что сам верховный вождь врага участвует в этой атаке. Он ехал на спине второго мамонта, восседая на высоком деревянном троне, надменно поставленном на самый верх башни, явно презирая возможную угрозу со стороны бретонских лучников.
Огромный камень, выпущенный из требюше, кувыркаясь в воздухе, скользящим ударом задел голову третьего мамонта, и гигантский зверь взревел от ярости и боли, тряся головой. Тяжелый железный шанфрон, защищавший его череп, вогнулся от удара, и из-под него в воду полилась горячая кровь. Мамонт пошатнулся, и Калар увидел в воде вокруг зверя плавники пяти десятков или больше акул, которых запах крови в воде приводил в безумие, похожее на ярость норсканских берсеркеров.
Внезапно бурные волны прорезал силуэт еще более крупного чудовища, перед которым даже акулы бросились врассыпную. Мощными ударами хвоста подводный монстр вырвался на мелководье, и Калар увидел, что его шкура черно-белого цвета. Чудовище раскрыло ужасную пасть, полную острых зубов, и бросилось на мамонта, вырвав огромный кусок мяса из его плеча.
Мамонт снова взревел, и воины на его спине начали бить черно-белое чудовище копьями, пытаясь отогнать его. Калар увидел, как несколько бесстрашных норсканцев спрыгнули с деревянной башни на спину черно-белого монстра и всадили копья глубоко в его тело.
Мамонт развернулся и ударил бивнями морского хищника, отбросив его, и отчаянные норсканцы посыпались в воду со спины чудовища. Кит-убийца, отлетев от удара, упал в воду в тридцати футах дальше, и там на него набросились акулы и другие киты-убийцы, поднявшиеся из глубин. Норсканские воины, оказавшиеся в воде, были разорваны свирепыми океанскими хищниками в кровожадной оргии.
Мамонт снова направился к берегу, из его ран лилась кровь. Из плеча был вырван огромный кусок мяса, плоть внутри страшной раны была розовой и мокрой от крови.
- Стреляйте по ним! - в отчаянии закричал Калар, увидев, что крестьяне-лучники застыли от ужаса, тупо глядя, как три огромных мамонта приближаются к стенам замка. Видя, что эти страшные звери скоро подойдут к стенам, а враг уже ворвался в гавань, Калар понимал, что крестьяне сейчас потеряют последние остатки храбрости. Стоит только одному из них повернуться и броситься бежать, как вся эта вонючая толпа побросает оружие и, словно стадо скота, побежит со стен.
Боевой дух защитников был настолько поколеблен, что атмосфера нарастающей паники и отчаяния казалась невыносимой. Калар знал, что следующие несколько секунд будут последней возможностью предотвратить повальное бегство. Его старый учитель фехтования Гюнтер учил его, что в моменты нерешительности в бою природа людей - особенно же простолюдинов - такова, что они ждут, что кто-то выступит вперед и отдаст приказ. И если никто этого не сделает, то войско превращается в бессмысленную толпу.
- Именем короля, держать оборону! - закричал Калар самым громким и властным голосом.
Он заметил, что все вокруг, даже рыцари, повернулись к нему и смотрят, ожидая от него указаний, как действовать, и, возможно, ободряющих слов.
- Цельтесь им в глаза! - приказал Калар. - Живее!
Вбитая за множество поколений привычка повиноваться господам заставила крестьян без вопросов выполнить приказ Калара, они подняли луки и выпустили ливень стрел в атакующих мамонтов.
Бесчисленные стрелы осыпали гигантских зверей. Многие отскакивали от пластин брони, но сотни вонзались в шкуру и мышцы, и ноги первого мамонта вскоре стали похожи на подушку для иголок. Воины в башнях на спинах мамонтов укрылись за деревянными бортами и высоко подняли щиты. Сотни стрел вонзались в дерево, но некоторые попадали в норсканцев, и раздались крики боли.
Пара стрел почти одновременно попала в левый глаз первого мамонта, вонзившись глубоко в глазницу и мгновенно залив ее кровью. Зверь взревел от боли и встал на дыбы. Деревянная башня на его спине опасно наклонилась, и несколько воинов выпали из нее, другие держались, отчаянно вцепившись в борта.
Еще больше стрел вонзилось в брюхо вставшего на дыбы мамонта, и, с грохотом опустив передние ноги на землю, он отвернулся от стен замка.
Придя в ярость от страшной боли, мамонт набросился на норсканцев, бежавших к стенам, разбрасывая их своими бивнями.
Защитники крепости издали радостный крик, но он звучал еще слабо и неуверенно, потому что другие два мамонта мчались к стенам, опустив головы, словно атакующие быки. Погонщик того мамонта, на котором сидел вражеский вождь, потянул грубые поводья, прикрепленные к шипастым крюкам, продетым в чувствительные уши зверя, и заставил мамонта повернуть на участок стены, всего в тридцати ярдах от позиции Калара. Другой зверь с топотом направился прямо на огромные ворота замка.
Массивная опускная решетка с тошнотворным скрипом смялась, когда мамонт врезался в ворота с силой лавины. Тяжелые укрепленные створки ворот за ней были разбиты, раздался оглушительный треск ломающейся древесины, когда дюжина засовов, запирающих ворота - а каждый засов был толстый, как ствол дерева, и окован железом - раскололась в щепки.
Другой зверь ударил в стену, словно живой таран. Весь участок стены затрясся от удара, сотни людей содрогнулись. С деревянной башни на спине мамонта за зубцы были заброшены цепи с крюками, и первые враги начали перепрыгивать на стену, где, орудуя огромными зазубренными топорами и мечами, каждым ударом убивали бретонцев.
Эти воины были элитными телохранителями вождя норсканцев, огромного роста, облаченные в черные доспехи, украшенные нечестивыми демоническими символами и иконами, каждый из которых был могучим чемпионом. Их жизнь была продлена самими Темными Богами, они были сильнее, быстрее и смертоноснее любого смертного человека. С такими бойцами защитники замка еще не сталкивались.
С презрительной легкостью телохранители норсканского вождя убивали всех, кто оказывался перед ними, разрубая доспехи, плоть и кости. Но даже они были как дети по сравнению со своим повелителем, который взошел на стену вслед за ними, в каждой руке держа по огромному топору. Красные камни, которыми были украшены топоры, вспыхивали словно пламя каждый раз, когда гибельное оружие забирало жизнь, словно радуясь учиненной резне.
Десятки бретонцев с боевым кличем бросились вперед, чтобы остановить прорыв врага, но вождь скелингов и его нечестивые телохранители рубили их на куски. Все новые и новые лестницы приставлялись к стенам, десятки крюков забрасывались за зубцы. Калар и его родичи пытались пробиться к вражескому вождю, но это было все равно, что пытаться противостоять бушующему потоку. На каждый шаг, который им удавалось сделать к свирепому гиганту, масса врагов оттесняла их на три шага назад. Норсканцы сплошным потоком взбирались на стены, на которых теперь не хватало защитников, и рубили малочисленных ратников и рыцарей. Калар рычал от ярости, но его и кузенов шаг за шагом теснили назад.
Вражеский вождь сражался словно демонический полубог, его топоры выли в воздухе, с каждым ударом отрубая головы и конечности. Убивая, он хохотал, наслаждаясь воплями умирающих, фонтанами крови из обезглавленных тел, и треском костей, раскалывавшихся под его топорами.
Увидев, как свирепый повелитель варваров без труда прорубается сквозь ряды защитников на стене, Реол бросился навстречу ему, но между ними было еще два десятка норсканцев. Рыцарь Грааля сражался с блестящей эффективностью, которая со стороны казалась завораживающей. Каждый удар его святого меча Дюрендиаля убивал врага. Норсканцы один за другим падали под его ударами. Вот он разрубил шею одного врага, и обратным движением клинка отсек руку другому. Крутнувшись, он избежал выпада меча, и всадил клинок в живот несостоявшемуся убийце. Молниеносно вырвав клинок в фонтане крови, Реол, продолжая движение, обезглавил еще одного варвара.
Рыцарь Грааля уклонился в сторону, и огромная шипастая булава просвистела в паре дюймов от его головы. Подсечкой он сбил с ног потерявшего равновесие норсканца и разрубил ему череп до самой шеи. Другой варвар попытался всадить зазубренный меч ему в спину, но Реол почувствовал приближавшийся удар и резко повернулся, отбив клинок противника бронированной наручью и ударив норсканца в лицо рукоятью меча, вложив в удар всю массу тела при повороте. Варвар упал, выплевывая кровь и зубы, и Реол, взмахнув мечом, с хирургической точностью рассек шею противника, из которой хлынула яркая артериальная кровь.
Телохранители вражеского вождя в черных доспехах бросились на Реола. Он обменялся ударами с первым из них, сверкающий серебристой сталью меч Дюрендиаль скрестился с нечестивым черным оружием. Воин Хаоса бил с такой сокрушительной силой, что Реол был вынужден отступить на шаг назад. Этот норсканец, полностью защищенный черной броней, был выше Реола, а его плечи были шире на целый фут, но как бы ни был он быстр, он не мог сравниться с возвышенным воинским искусством рыцаря Грааля.
Реол присел, и топор рассек воздух там, где долю секунды назад была его голова. Молниеносным движением Дюрендиаль врезался в бок норсканца. Удар расколол тяжелую броню, вмяв ее в рану, и прорубил в боку кровавую полосу, сломав полдюжины ребер. Прежде чем воин Хаоса успел отреагировать, Реол нанес неуловимо быстрый удар ему в голову, разрубив шлем и череп. С лязгом брони огромный норсканец рухнул.
Мгновение спустя был убит и следующий. Воздев громадный двуручный молот, утыканный шипами, воин Хаоса бросился на рыцаря Грааля, но клинок Реола вошел в глазную прорезь его шлема.
Святой паладин Владычицы убил еще двух хускарлов, сам же получил лишь несколько царапин, и пробился еще ближе к вражескому вождю. Вероятно, заметив появление достойного противника, повелитель скелингов повернулся к Реолу, и их взгляды встретились посреди бушующей резни.
Два грозных бойца двинулись навстречу друг другу.
- О милосердная Владычица, дай твоему слуге силу победить этого врага! - прошептал Реол, крепко сжимая Дюрендиаль двумя руками, и чувствуя, как его наполняет ярость богини.
Привратное укрепление, защищавшее вход в гавань, изнутри сейчас являло собой сцену из кошмара, и Клод озирался вокруг в диком ужасе.
Люди, чьи тела приобрели чудовищную неузнаваемую форму под действием темной магии норсканского провидца, падали на пол, вопя в жутких страданиях, страшные крики вырывались из множества кровавых глоток, открывавшихся, казалось, случайно, по всей их раздутой плоти.
Их тела постоянно менялись, продолжая непрерывно мутировать, кости ломались и разрастались самыми причудливыми формами, их плоть колыхалась волнами и вздувалась, живя новой нечестивой жизнью. У некоторых из позвоночников вырастали шипы, из плоти других росли щупальца, покрытые ртами, бормочущими и дико хихикающими. Человеческая кожа меняла цвет и текстуру, становилась темной и чешуйчатой, а у других обрастала густым и ярко окрашенным мехом или перьями. Из тел иных вырывались отростки, похожие на червей, заставляя кожу страшно вздуваться и брызгать кровью, когда они прорывали ее.
Из рук одного человека выросли хрящевые выступы, между которыми была натянута блестящая перепонка наподобие плавников. Голова другого разломилась от макушки до подбородка, вся превратившись в ужасную пасть с сотнями острых зубов. Из черепа-пасти вылез отвратительный мясистый язык и начал ощупывать пол, но тут пасть-голова захлопнулась, и язык был откушен. Клод с ужасом смотрел, как откушенный язык извивается на полу. Вдруг на одном конце языка открылась еще одна пасть, и язык начал пожирать сам себя, превращаясь при этом в новую чудовищную форму жизни, когда из него стали расти ноги и крылья.
Несколько человек слились, словно сплавившись вместе, и этот жуткий сплав плоти бессвязно вопил, вспучиваясь и разрастаясь - и набросился на своих охваченных ужасом спутников. Из отвратительной туши вытянулись мокрые от крови отростки из мышц, похожие на дубины, а на них выросли костяные шипы. Чудовище повернулось к своим бывшим товарищам, полдюжины некогда человеческих лиц на его теле издавали безумные вопли. Оно дико размахивало своими продолжавшими мутировать конечностями, вбивая рыцарей и ратников в стены, размазывая их по камням.
Костяной бивень, выросший из того, что когда-то было человеческой ногой, вонзился в живот одному рыцарю, и чудовище, созданное магией провидца, потянуло кричавшего от боли человека к себе. Посреди туши твари с треском костей открылась вертикальная щель. Торчавшие обломки ребер напоминали страшные зубы, и рыцарь был втянут в это отверстие, похожее на ужасную пасть. Щель закрылась, заперев рыцаря в теле твари, и его плоть стала одним целым с плотью растущего чудовища.
Толстый отросток из скользких от крови мышц вырвался из тела твари Хаоса и обвился вокруг руки другого рыцаря, тщетно пытавшегося освободиться. На конце этого щупальца появился круглый рот, как у миноги, и вгрызся в подмышку рыцаря, протиснувшись сквозь щель в латах и прогрызаясь сквозь кольчугу. Рыцарь завопил, а щупальце погружалось все глубже в его тело, пожирая его изнутри.
Два мула, привязанные к колесу подъемного механизма, визжали от ужаса и пытались сорваться с привязи. Чудовищное отродье Хаоса схватило одного из них, подняло в воздух и разорвало пополам. Одну половину оно сожрало, а другой запустило в рыцарей, ворвавшихся в помещение, сбив с ног нескольких из них.
Позади всего этого норсканский колдун продолжал убивать бретонских воинов, явно наслаждаясь своим могуществом.
Клод пытался отползти подальше от творившегося ужаса, чувствуя, что сходит с ума, и вскоре прижался к большому окну из цветного стекла в северной стене, откуда открывался вид на гавань и остров.
Увидев лежавший на полу окровавленный нож мертвого ратника, Клод уже думал схватить его и вонзить себе в грудь; лучше умереть так, чем быть пожранным жуткой тварью Хаоса и стать ее частью. Но потом он вспомнил слова колдуна: «Если ты умрешь, пока проклятье еще действует, твоя душа никогда не будет знать покоя. Она станет игрушкой Драж’ла’гха на целую вечность».
Клод посмотрел на дьявольский черный знак на своей руке и начал плакать.
Внезапно окна из цветного стекла с оглушительным грохотом разлетелись вдребезги.
Клод рухнул на колени, его осыпало градом осколков стекла, порезавших его лицо и руки, он ощутил, как в разбитое окно ударил порыв сильного ветра.
Что-то большое и белое пронеслось прямо над ним, раздался топот копыт по камню.
Изумленно глядя с пола, Клод увидел, как рыцарь верхом на белоснежном пегасе всадил копье в огромную массу плоти, которая была телом отродья Хаоса. Из раны с шипением хлынула черная кровь, и дюжина ртов на туше чудовища завопила от боли.
Разбив арочные окна, в помещение ворвались еще два рыцаря на пегасах, и Клод прижался к полу, пытаясь стать как можно менее заметным, и молясь, чтобы его не затоптали.
Закрывая лицо руками, Клод сквозь пальцы увидел, как первый рыцарь - Лодетэр - снова вонзил свое копье в отродье Хаоса, и на мгновение казалось, что Возлюбленный Парравона сейчас сразит чудовище, добавив эту победу к своему и без того впечатляющему списку героических подвигов.
Но острые зубы твари вырвали горло пегаса Лодетэра, разорвав кожу, толстые мышцы, сухожилия и артерии. Потоком хлынула кровь, заливая белоснежную шерсть пегаса, и благородное животное рухнуло, сбросив с седла Лодетэра.
Один из его спутников был убит, отродье Хаоса пронзило рыцаря костяным бивнем и вырвало его из седла. Его пегас встал на дыбы, нанося твари мощные удары копытами, но щупальца, утыканные шипами, крепко обвили его шею и прижали пегаса к полу.
Чудовище стало пожирать его, присоединяя его благородную плоть к своей, а потом с отвратительными звуками стало поглощать и умирающего пегаса Лодетэра. Из спины твари выросли страшные, уродливые крылья, словно в насмешку над белыми крыльями пегаса. Предводитель парравонцев, шатаясь, встал на ноги, но в этот момент ему нанес удар молодой светловолосый норсканец, сопровождавший провидца.
Норсканский воин пытался всадить свой нож в горло рыцаря, но Лодетэр успел схватить его за руку, и они сцепились в отчаянной борьбе, осколки цветного стекла хрустели под их ногами. Они кружились, словно в некоем танце смерти - и вылетели из разбитого окна.
Раздался ужасный вопль, когда третий рыцарь всадил свое копье в голову чудовища - по крайней мере, в одну из голов. Огромная конечность, похожая на плавник, ударила рыцаря, сломав крылья его пегаса словно ветки. От удара пегас и его всадник вылетели из окна навстречу смерти.
Клод отполз еще дальше от беснующегося чудовища. Возможно, оно уже умирало, но крестьянин не был в этом уверен. Из туши отродья Хаоса торчало копье, и из ран лилась черная кровь. Норсканского колдуна нигде не было видно. Выглянув из разбитого окна, Клод посмотрел вниз и увидел, что под окном повис Лодетэр, отчаянно цеплявшийся одной рукой за карниз. Если рыцарь упадет, тяжесть доспехов, несомненно, утянет его на океанское дно.
Сотни черных ворон и воронов кружили над привратным укреплением, наполняя воздух хриплым карканьем, чуя смерть.
- Помоги мне! - закричал Лодетэр, в его голосе звучала паника. - Ради богини, помоги мне, проклятье!
Клод облизал губы. Он боялся, что рыцарь потянет его с собой. Даже если он переживет падение, что сомнительно, пловцом он был неважным. Однако, чтобы знаменитый Лодетэр был обязан жизнью простому крестьянину - это было приятной перспективой.
- Ты не пожалеешь, если вытащишь меня! - умолял Лодетэр. Его пальцы начали соскальзывать с карниза.
Жадность пересилила инстинкт самосохранения, и Клод потянулся к рыцарю. Рука Лодетэра внезапно соскользнула, но он успел ухватиться за другой карниз, под первым.
Клод выругался. Теперь он никак не мог дотянуться до рыцаря из окна. Пытаясь не смотреть вниз, он выбрался на первый карниз. Крепко держась одной рукой за подоконник, другой он потянулся к парравонскому рыцарю, высунув язык от напряжения.
- Быстрее, ты, вонючий ублюдок! - прорычал Лодетэр сквозь стиснутые зубы.
Лицо Клода помрачнело, и он застыл, не дотянувшись лишь пары дюймов до руки рыцаря.
- Ты что делаешь? - прохрипел Лодетэр, его глаза наполнились страхом и злостью. - Помоги мне, будь ты проклят!
Клод лишь фыркнул и выпрямился.
- Тебя повесят за это! - процедил Лодетэр. - Ты что, не знаешь, кто я?
- Ты труп, - огрызнулся Клод, и пнул рыцаря в лицо.
Лодетэр выпустил карниз, и, словно камень, полетел в океан, на верную смерть. Клод смотрел, как рыцарь падал, размахивая руками и ногами, пока не свалился в воду и сразу же исчез в волнах, когда тяжесть доспехов увлекла его на дно. Клод глумливо плюнул ему вслед.
Что-то мясистое и жгучее коснулось его шеи, и Клод едва не упал сам, когда, обернувшись, увидел, как из окна, извиваясь, тянется розоватое щупальце. Завизжав от испуга, крестьянин оттолкнул щупальце и стал карабкаться подальше от него вдоль карниза.
Из окна стали высовываться новые щупальца, свешиваясь с подоконника, словно живой водопад, и Клод понял, что ему не убежать от их парализующего прикосновения.
Не давая себе времени подумать, Клод зажмурился и прыгнул с карниза.
Герцог Адалард отразил щитом нанесенный сверху вниз удар, и разрубил горло нанесшего его норсканца. Из смертельной раны хлынула кровь, и Адалард отступил на шаг, отбив мечом удар копья, направленный в пах. Повернув руку, герцог ударил снизу вверх, и острие меча вошло под подбородок другого варвара, расколов кость и зубы.
Рядом с ним толстый маркиз Карабас ударил мечом в живот другого норсканца. Расширенные глаза маркиза выдавали его страх, но герцог был горд тем, что боевой дух его приближенного оказался сильнее страха. Мелькнуло лезвие топора, направленное в шею маркизу, но Адалард отбил топор мечом, и, продолжив удар, всадил клинок в грудь варвара, пронзив сердце.
В сражении на этом участке возник недолгий перерыв, и герцог бросил взгляд на гавань. Мощеная дорога, на которой он стоял, была скользкой от крови убитых и умирающих, и с вершины холма, спускавшегося к гавани, было видно, как сотни норсканцев высаживаются с кораблей. Герцог видел доблестную попытку Лодетэра отбить привратное укрепление порта, и, возможно, парравонцу удалось бы закрыть опускную решетку, но непоправимый ущерб уже был нанесен.
- Мы справимся с ними, мой лорд, - сказал один из рыцарей, но Адалард покачал головой.
Позади них варвары непрерывным потоком входили в разбитые главные ворота, отряд вражеских воинов в черных доспехах захватил поврежденную восточную стену, и сотни норсканцев лезли в пролом. Восточное привратное укрепление тоже было потеряно, ворота разбиты одним из громадных мамонтов, и в них устремились тысячи врагов.
Замок Леонуа был потерян.
Герцог Адалард страшно устал. Ему ничего так не хотелось, как броситься в атаку на врагов перед ним, и умереть, сражаясь, чтобы все это скорее закончилось. Но герцог знал, что должно быть сделано. Он должен заставить врага платить кровью за каждый дюйм, чтобы победа обошлась варварам как можно дороже. Это был его долг правителя Леонуа; перед Владычицей, перед королем и перед самим собой.
- Отступать! - приказал герцог, хотя ему было отвратительно произносить это слово. - Отходим к цитадели!
<nowiki>***</nowiki>
Реол на мгновение замер, когда бретонские рога затрубили отступление. Посмотрев вниз, он увидел, как сотни рыцарей и ратников начали отступать к цитадели.
Рыцарь Грааля снова устремил взгляд на вражеского вождя, который целеустремленно шел к нему, вращая двумя огромными топорами. Все инстинкты приказывали Реолу атаковать предводителя варваров и сразить его во имя Владычицы, ибо само присутствие демонопоклонника на этой святой земле было оскорблением, раковой опухолью, которую нужно вырезать, гнойником, который должен быть вскрыт.
Он опять посмотрел вниз и увидел герцога Леонуа в центре отряда рыцарей, заметного в своих позолоченных доспехах и богато украшенном шлеме. Они отступали в четком порядке, герцог выкрикивал приказы сквозь шум боя. Орды врагов, высадившихся в гавани, устремились по улицам, подобно темному потоку, и Реол знал, что его место там, он должен прикрыть отступление герцога.
Повернувшись к приближавшемуся вражескому вождю рыцарь Грааля разочарованно скрипнул зубами.
Он знал, что прежде всего его гордость требует сразить этого врага здесь и сейчас, а не помогать отступающему герцогу и его людям. Словно почувствовав его решение, предводитель варваров остановился.
- Видит Владычица, мы еще встретимся, - пообещал Реол, хотя он сомневался, понял ли враг его слова.
Норсканец прорычал что-то на своем языке, что можно было понять как согласие.
Реол неохотно начал отступать, направившись к ступеням, ведущим со стены во внутренний двор замка. Несколько варваров бросились было за ним, но их вождь остановил их. Реол подумал, что норсканец понял если не его слова, то, по крайней мере, намерение.
Глаза Реола сверкали праведной яростью. Он кивнул огромному вражескому вождю. Это был не жест уважения, а лишь подтверждение того, что они еще встретятся в бою. Норсканец кивнул в ответ.
Да, они еще встретятся, подумал Реол. И когда они встретятся, один из них умрет.
== '''ГЛАВА 19''' ==
Цитадель в сердце замка Леонуа, его донжон, была очень сильным укреплением, построенным из того же блестящего белого камня, что и внешние стены. Это была крепость внутри крепости, с пятью высокими цилиндрическими башнями по углам и стенами почти в восемь футов толщиной с зубцами и бойницами для стрелков наверху. Единственный вход в цитадель защищало мощное привратное укрепление с двумя опускными решетками и массивными окованными железом воротами.
Остальная территория замка была теперь полностью захвачена врагом. Толпы варваров преодолевали покинутые стены, высаживались в порту и разливались по улицам. Под все еще поднятой решеткой привратного укрепления гавани прошло уже столько кораблей, что им не осталось места где пристать. Норсканцы теперь пришвартовывали корабли друг к другу и перебирались на берег с корабля на корабль. Они грабили, разрушали и поджигали все строения за внешними стенами. Удушливый черный дым наполнял воздух.
От привратного укрепления в восточной стене остались лишь руины, оно было разрушено одним из боевых мамонтов. В пролом входили тысячи норсканцев, и не было никого, кто смог бы остановить этот поток.
Защитники цитадели радостными криками приветствовали смерть одного из гигантских боевых мамонтов. Требюше из цитадели стреляли бочками с горючим маслом, и несколько бочек попало в одного из огромных зверей, облив маслом его густую шерсть и деревянную башню на его спине. Затем его осыпали сотни горящих стрел с башен цитадели, и охваченный огнем мамонт взревел от боли и страха. Горящий гигант начал топтать ряды норсканцев и убил сотни варваров, разбрасывая их своими бивнями с железными шипами. Но это была лишь малая победа посреди наступившей тьмы, и радостные крики вскоре утихли.
Дальше в море горстка рыцарей-отшельников до последней капли крови защищала храм Мананна на юго-западном островке. Бретонцы из цитадели со скорбью наблюдали, как последний из них был убит. Когда защитника храма Мананна погибли, норсканцы выволокли из храма старых жрецов бога моря и убили их, отрубив им головы и насадив на копья. Варвары набросили канаты на огромную бронзовую статую Мананна на вершине храма и обрушили ее на землю. Ратники и лучники на стенах цитадели стонали от ужаса и шептали молитвы при виде такого святотатства.
Бесчисленные тысячи врагов окружали теперь цитадель, и ни один рыцарь или простолюдин на ее стенах не сомневался, что она неминуемо падет. Это был лишь вопрос времени.
Тысячи барабанов издавали неумолкаемый грохот, и вражеский вождь вышел вперед из рядов своих воинов, выделяясь даже среди них огромным ростом. Его окружала свита из телохранителей в черной броне. Калар с ненавистью смотрел на него со стен цитадели.
Враги не давали защитникам ни малейшей передышки, никакой возможности восстановить силы, и Калар знал, что каждый из бретонцев измучен не меньше него. А он никогда в жизни не чувствовал себя таким усталым. Все тело онемело и ныло от боли, мысли были мутными и туманными, голова словно набита шерстью. Каждое движение давалось с трудом. И не было никакой возможности закрыть глаза и погрузиться в сон, которого он так желал.
По жесту вождя тысячи варваров с ревом бросились на цитадель, пробегая мимо своего повелителя в черных доспехах, который стоял со скрещенными руками, словно несокрушимая скала посреди темного потока хаоса. Залпы стрел выкашивали норсканцев сотнями, но под прикрытием щитов варвары достигли привратного укрепления цитадели и зацепили крюками толстые цепи за опускную решетку. Эти цепи были привязаны к плечам самого крупного боевого мамонта - того, который нес в бой вождя норсканцев несколько часов назад. Погонщики хлестнули мамонта шипастыми стрекалами, и огромный лохматый зверь взревел и рванулся вперед, натянув цепи. Решетка заскрипела от напряжения и некоторое время держалась. Мамонт снова взревел, напрягая свои могучие мышцы. С мучительным скрежетом сминаемого металла решетка была выдрана, и мамонт протащил ее еще пятьдесят ярдов, оставляя борозды в снегу, прежде чем остановиться.
Еще больше норсканцев было убито, когда, бросившись в ворота, они под аркой наткнулись на вторую решетку. Десятки погибли в арочном коридоре - лучники стреляли через бойницы без промаха. Вскоре раздались дикие вопли еще сотен умирающих, когда из бойниц в стенах и потолке коридора полилось кипящее масло. Норсканцы вопили от мучительной боли, когда их плоть сваривалась заживо, становясь багрово-красной, глазные яблоки шипели, свариваясь в глазницах. Варвары дрались друг с другом, отчаянно пытаясь вырваться из коридора.
Те, кто смог добежать до второй решетки в конце коридора смерти, были встречены ударами копий и алебард сквозь решетку, и десятки норсканцев были пронзены, наткнувшись на стену стали. С другой стороны решетки вместе с ратниками и рыцарями стояли и лучники, и они выпускали смертоносные залпы стрел в норсканцев, пытавшихся прикрепить цепи к второй решетке. На таком близком расстоянии от стрел, выпущенных из полностью натянутых длинных луков, не защищала никакая броня, и стрелы с легкостью пробивали шлемы и железные нагрудники.
Но вождь норсканцев посылал волну за волной своих воинов в этот коридор смерти, не обращая внимания на растущие потери - так упорно намеревался он взять цитадель. Когда кончилось кипящее масло, бретонцы стали лить через бойницы кипящую воду и сбрасывать на врагов камни, их стрелы продолжали косить варваров десятками.
За какие-то пятнадцать минут было убито более тысячи человек, и масштаб бойни был ужасен. Но враги продолжали атаковать, наступая по заполненному трупами коридору, взбираясь по телам мертвых и умирающих, в отчаянном желании добраться до второй решетки и заслужить одобрение своего повелителя и богов.
Более часа враг продолжал штурмовать привратное укрепление без особых успехов. Даже когда норсканцы смогли зацепить за вторую решетку крюки с цепями, бретонцы с другой стороны решетки сумели сбросить их, продолжая истреблять варваров убийственным градом стрел.
Вражеский вождь нетерпеливо шагал туда-сюда. Похоже, он был намерен взять Леонуа как можно скорее, невзирая на цену победы, и бретонцы были поражены тем, как много варвар успел достигнуть за столь недолгое время.
Все сведения, которые Калар знал о ведении осад от Гюнтера, утверждали, что осада - долгое дело, она может длиться полгода и дольше. Великая осада Каркассона, происходившая около двухсот лет назад, длилась более трех лет. Обычно, как знал Калар, замок, защищенный достаточным гарнизоном, мог пасть, только если защитники изморены голодом, поражены эпидемией, или внутри крепости есть предатели. Иногда можно было обрушить стены, подкапывая под них туннели или устраивая пожар, чтобы камень потрескался, но такая тактика была медленной и не гарантировала успеха.
Когда в междоусобных войнах между бретонскими феодалами осада заходила в тупик, ее исход часто решался дуэлью. Часто это было предпочтительнее, чем долгая изнурительная осада, дорого стоившая и в денежных средствах, и в живой силе.
Но эта война велась не между благородными бретонскими лордами. Не было здесь и тупика; враг выигрывал эту войну, быстро и уверенно, и Калар был потрясен тем, как невежественный дикарь, кровожадный разбойник северных морей смог взять замок Леонуа, который прежде не удавалось взять никому - притом с быстротой почти непостижимой. Как только вторая решетка будет вырвана, цитадель продержится еще час, может быть два, прежде чем враг захватит ее.
Изнутри главной башни Калар слышал крики женщины, испытывавшей страшную боль - Элизабет сейчас рожала.
- Это не естественная беременность, - сказала ему Анара этим утром, подтверждая очевидное.
- Конечно, нет. Месяц от зачатия до рождения? Это что-то ужасное, - вздохнул Калар, в ужасе качая головой.
- Неизвестно, ''чем'' будет этот ребенок, - загадочно сказала Анара.
- Что ты имеешь в виду?
- В нем ''сила'', - зловеще произнесла Анара. - Это не обычный отпрыск мужчины и женщины.
«Я воистину проклят», с горечью подумал Калар. «И, возможно, мое проклятье столь ужасно, что оно губит всех, кто мне дорог».
В его разуме внезапно возникло видение Зеленого Рыцаря, ошеломляюще реальное и страшное.
- Сразись со мной! - взревел призрак, его голос был гулким и полным силы.
И снова Калара охватил ужас. Он отшатнулся от сверхъестественного видения, надвигавшегося на него с поднятым клинком. Зеленый Рыцарь возвышался над ним, его глаза сияли колдовским светом.
- Я не могу… - прошептал Калар.
- Что? - спросил Бертелис, стоявший рядом с ним на стене, и Калар вернулся в реальность. Его брат с тревогой смотрел на него.
- Ничего, - сказал Калар с вымученной улыбкой.
Элизабет стонала от мучительной боли, крепко стиснув зубы. Она лежала на той же кровати с балдахином, ее тело было покрыто каплями пота. Рядом стояли тазы с водой, на полу валялись простыни, пропитанные кровью.
- Ребенок сейчас родится, - сказала Анара. Даже сейчас ее голос звучал так же рассеянно и отрешенно как всегда.
Элизабет зарыдала, слезы полились по ее покрасневшему лицу.
- Я не могу! - всхлипнула она. - Я не хочу его!
Анара пожала плечами.
- Ребенок родится, хочешь ты этого или нет.
Элизабет закричала от боли, усталости и гнева.
Бьярки стоял рядом со своим ярлом, когда сквозь шум боя услышал первый крик новорожденного. Невероятная сила, заключавшаяся в этом крике, заставила провидца вздрогнуть, острая боль пронзила его разум. Звук был мучительным, он прорывался и сквозь реальный мир и сквозь нематериальное царство Хаоса, существуя в обоих мирах.
Вздрогнув, провидец ощутил, как из левой ноздри полилась струйка крови, и свирепо усмехнулся. Никогда в жизни он не чувствовал такой чистой необузданной силы, какая присутствовала в этом крике. Демоническое дитя было еще более могущественным, чем обещали его предсказания. Даже те, кто не мог чувствовать ветра магии и не знал о вездесущей и мощной энергии, клубившейся вокруг - даже они ощутили болезненный спазм во внутренностях, когда демоническое дитя криком возвестило о своем рождении.
Воины с обеих сторон, яростно сражавшиеся еще за мгновение до того, вдруг попятились назад, чувствуя, что случилось что-то важное, хотя и не зная, что именно. Лязг и грохот оружия становился все тише и наконец совсем замолк. Над всем замком воцарилась сверхъестественная тишина.
- Мой сын… - восхищенно произнес Стирбьорн. - Мой сын!
Ярл сделал несколько шагов к цитадели, оттолкнув с пути своих хускарлов.
- Сделай так, чтобы они понимали мои слова, - приказал Стирбьорн, оглянувшись через плечо на провидца.
- Что? - удивленно спросил Бьярки, приходя в себя и вытирая кровь из носа.
- Сделай так, чтобы они понимали мои слова, - сказал Стирбьорн. - Или и это за пределами твоих возможностей, Маленький Медведь?
Бьярки свирепо посмотрел на ярла.
- Хорошо, - произнес он наконец, и, сосредоточившись, начал шептать заклинание. Достав нож, провидец сделал надрез на ладони одной руки и брызнул кровью на землю перед собой. Завершив ритуал, Бьярки кивнул Стирбьорну.
Жестом велев хускарлам отойти, Стирбьорн вышел вперед на открытое пространство перед цитаделью, Бьярки шел за ним. Сотни луков нацелились на ярла, но никто не выпускал стрел. В пятидесяти шагах от цитадели Стирбьорн остановился, презрительно глядя на защитников.
Глаза Стирбьорна, бледные, словно лед, заковывавший землю Норски в зимние месяцы, оглядывали лица защитников цитадели. Стирбьорн отметил одного воина в позолоченных доспехах, который, вероятно, был ярлом этой каменной крепости, но его глаза продолжали оглядывать стены.
Наконец Стирбьорн увидел того, кого искал: бойца в белом и синем, того, с кем он надеялся скрестить клинки на стенах. Вероятно, среди южан это был единственный достойный противник для ярла скелингов, и Стирбьорн не мог понять, почему не этот воин является властителем каменной крепости, ибо он явно был более смертоносным бойцом, чем тот в позолоченных доспехах.
- Я - Эгиль Стирбьорн, верховный ярл скелингов, Убийца душ и Губитель бессмертных! - проревел Стирбьорн, его грохочущий голос был наполнен силой богов. - Услышьте мои слова!
Калар потрясенно вздрогнул, когда спустя долю секунды после того, как он услышал непонятные слова вражеского вождя, второй голос, шептавший прямо в его разуме, перевел их. Этот голос говорил на бретонском языке с сильным норсканским акцентом, но был вполне понятен.
Рыцари вокруг растерянно переглядывались, испуганно шепча и призывая защиту Владычицы, и Калар понял, что они тоже слышали этот нечестивый голос. Его взгляд скользнул к невысокому дикарю, стоявшему рядом с вождем, и Калар увидел, что это его губы шепчут эти слова, каким-то дьявольским колдовским образом, попадавшие прямо в разумы всех защитников цитадели.
- Кровь десятков тысяч убитых врагов обагрила мое оружие! - рычал Стирбьорн, воздев к небу два своих топора, Гарм и Горм. - Я побеждал безымянных чудовищ в северных пустошах, и вернулся, чтобы рассказать об этом. Я в одиночку загарпунил великого морского змея и боролся с ним целый день и целую ночь, и вытащил его на берег, и отрубил ему голову. Я ходил призрачными тропами Ночных Теней и вернулся невредимым. Я душил ледяных троллей голыми руками. Я бегал с ульфверенарами, охотился с имгирами и пировал с Кровавым Зверем. Я стоял на Пике Ножа, когда боги метали в меня молнии. Я сразил великого драконоогра, разбуженного бурей, и вырвал из его груди еще бьющееся сердце. Это и еще многое совершил я, Эгиль Стирбьорн из рода скелингов! Никогда я не просил пощады у врага, и никогда не давал ее. До сих пор.
Голос Бьярки дрогнул, заканчивая перевод, и от изумления у провидца отвисла челюсть. Что это за безумие? По орде скелингов прокатился глухой ропот.
- Мой ярл? - непонимающе спросил Бьярки.
- У них мой сын, Маленький Медведь, - сказал Стирбьорн.
- Но через час цитадель будет нашей! - возразил Бьярки. - Мы не должны унижаться, вступая в переговоры с этими слабаками!
- У них мой сын! - прошипел Стирбьорн. - Кто поручится, что они не удушат его, прежде чем крепость падет? Что они не бросят его в море со стен, как только мы ворвемся в цитадель? На их месте я бы так и сделал.
- Если бы они хотели убить ребенка, они бы уже это сделали! - сказал Бьярки, в его голосе звучала злость.
- Это мой сын! - взревел Стирбьорн, и Бьярки невольно отступил на шаг назад при виде такой ярости своего ярла. Когда Стирбьорна охватывал гнев, в нем особенно ощущалась сила богов, от которой у Бьярки шли мурашки по коже. - Я слишком долго ждал наследника! И я не хочу рисковать потерять его сейчас!
- Бесчестный пес! Мразь! Трус! - прорычал голос, звучавший так, словно камни скрежетали друг о друга. Стирбьорн обернулся к рядам своих воинов, его глаза сверкали яростью.
Гном Хаоса Зумара вышел вперед, расталкивая норсканцев со своего пути.
- Клятвопреступник! - проревел Зумара, его клыки тряслись от злобы.
Бьярки чувствовал, что слова гнома Хаоса находят отклик в сердцах скелингов, и видел, что многие норсканские воины обеспокоенно переминаются. Они приложили столько усилий и потеряли так много своих братьев по оружию, чтобы взять эту крепость. Никто из них не хотел прерывать бой и уходить сейчас, когда враг вот-вот будет окончательно уничтожен, и гневные слова гнома задели их за живое.
Стирбьорн указал одним из своих топоров на разъяренного гнома.
- Ты смеешь оскорблять меня, Зумара? - прорычал он.
- Да, смею, и буду оскорблять тебя и дальше. Ты трус и клятвопреступник, Стирбьорн! Тебе не удастся лишить меня моей доли!
- Закрой пасть, поганый карлик! - взревел Стирбьорн. - Прекрати скулить, или я прибью тебя как собаку, которой ты и являешься!
- А ты попробуй, лжец, - огрызнулся Зумара, сняв с плеч огромный обсидиановый топор. - Я срежу мясо с твоих костей и разотру их в порошок.
Бьярки облизал губы. У Стирбьорна нет иного выбора кроме как принять вызов или потерять лицо перед всем войском скелингов.
Стирбьорн взмахнул двумя топорами и пошел навстречу гному, лицо ярла превратилось в маску ярости. Зумара оскалился и широко расставил ноги, изготовив к бою свой двусторонний топор. Ярл скелингов резко бросился вперед, и Бьярки, бросив быстрый взгляд на бретонцев, повернулся, чтобы наблюдать за исходом поединка.
Заколдованный обсидиан встретился с демонической сталью, и за несколько мгновений два воина обменялись вихрем ударов. Норсканец, будучи почти семи футов ростом, возвышался над Зумарой, словно башня, но гном стоял подобно несокрушимой скале. Зумара сражался с бешеной яростью, рыча и шипя, словно дикий зверь.
Гном, не дрогнув, выдержал страшный удар топора норсканца, подставив под него наплечник, а другой топор отбил своим оружием. Нога Стирбьорна врезалась в грудь Зумары, но это было все равно, что пинать скалу, и гном даже не двинулся.
Отбив новый удар, направленный в его толстую шею, Зумара молниеносным движением всадил свой топор в бок Стирбьорна.
Обсидиановое лезвие пробило черную броню ярла и глубоко вонзилось в его плоть, ломая ребра. Рыча от боли, Стирбьорн бросил свои топоры и схватился за рукоять оружия гнома, удерживая его. Горящие красные камни-глаза на лезвиях топоров в виде волчьих морд погасли, лишившись контакта со своим хозяином.
Зумара зашипел и плюнул в Стирбьорна, пытаясь вырвать топор из его рук. Продолжая удерживать оружие врага левой рукой, правой Стирбьорн нанес мощный удар по лицу гнома.
Черная латная перчатка, защищавшая кулак ярла, была покрыта шипами, а бил Стирбьорн с достаточной силой, чтобы и камень треснул. Это и было все равно что бить по камню. Зумара лишь расхохотался, несмотря на то, что по его широкому лицу полилась кровь.
Снова и снова Стирбьорн бил кулаком в латной перчатке по лицу гнома Хаоса. Один из клыков Зумары сломался под мощными ударами, но гном не слабел, и продолжал бороться, пытаясь вырвать свой топор. Стирбьорн нанес противнику еще полдюжины ударов, и каждый новый удар был сильнее предыдущего, но они, казалось, не оказывали никакого действия, лишь рвали кожу. Череп гнома был словно железный. Возможно, он действительно железный, подумал Бьярки.
Резко рванувшись, Зумара отбросил Стирбьорна, который упал на одно колено, отвернувшись от гнома Хаоса. Победно оскалившись, Зумара бросился вперед, чтобы прикончить ярла. Все войско скелингов стояло неподвижно, затаив дыхание, единственным звуком был вой ветра и хлопанье знамен.
Один из топоров Стирбьорна - Гарм - лежал на снегу перед ним, и ярл нырнул за ним как раз в тот момент, когда Зумара бросился на него, занеся оружие для смертельного удара. Пальцы Стирбьорна сомкнулись на рукояти топора, и кроваво-рубиновые глаза вспыхнули снова.
Перекатившись на спину и зарычав от усилия, Стирбьорн с силой метнул свой топор в гнома Хаоса. Кувыркаясь в воздухе, топор полетел прямо в лицо гному и глубоко вонзился в его череп. Зумара остановился и на мгновение замер, а потом рухнул на землю мертвый.
Из раны в боку Стирбьорна перестала литься кровь, тело ярла, благословленное богами, начало заживать, и он поднялся на ноги. Чувствуя, что силы возвращаются к нему с каждым мгновением, ярл скелингов подобрал свои топоры и повернулся к орде воинов, на его лице отразилась ярость. Позади него стая ворон и воронов опустилась на труп гнома, почти скрыв его из виду.
- Кто-то еще хочет бросить мне вызов? - взревел Стирбьорн, его голос был наполнен силой богов и болезненно громко разносился по двору замка. - Есть еще желающие спорить с моей волей?
Из войска скелингов никто не посмел сделать ни одного движения, и не издал ни одного звука. Стирбьорн угрожающе смотрел на ряды воинов еще несколько долгих секунд. Наконец, удовлетворенный, он снова повернулся к бретонской цитадели.
На стене стоял рыцарь в золотых доспехах, его плащ развевался на ветру.
- Я герцог Адалард, правитель Леонуа, - прокричал он, его голос разнесся над безмолвными рядами войска скелингов. - Говори свои условия, норсканец.
Требования норсканского вождя были встречены молчанием.
Герцог Адалард повернулся и встретился взглядом с Реолом. Рыцарь Грааля едва заметно кивнул, и герцог снова повернулся к вражескому вождю.
- Да будет так, - прокричал герцог Адалард. - Один час.
Реол преклонил колени в молитве в личной часовне герцога, когда дверь часовни распахнулась. Рыцарь Грааля узнал характерный аромат духов Анары - смесь лепестков роз, лилий и сосновых иголок.
- Что ты наделал? - холодно спросила Анара.
Реол закончил молитву и открыл глаза. Прекрасное лицо Владычицы смотрело на него, глаза богини были полны любви и сочувствия. Поцеловав золотую икону Грааля, которую он держал в руках, Реол поднялся на ноги и повернулся к своей возлюбленной.
- Я исполняю свой долг, - негромко ответил он.
- Ребенок не твоя собственность, чтобы торговать им, - сказала Анара, ее глаза были полны гнева. - И все же ты предложил его норсканскому мяснику?
- Норсканец вызвал меня на поединок, - ответил Реол. - Я должен был принять вызов.
- Но ты не должен был принимать его условия! - заявила Анара.
- Ты предпочла бы, чтобы замок Леонуа превратился в дымящиеся руины? - сказал Реол более резко, чем намеревался. - Чтобы каждый человек здесь был принесен в жертву Темным Богам? Герцог, твой брат, леди Элизабет? Ты? Я? Всех убьют. Ты знаешь это не хуже меня.
- Этот ребенок слишком важен, - сказала Анара.
- И враг заберет его только если я паду под топором норсканца, - ответил Реол. - Я не намерен этого допустить.
- Ребенок не твой, чтобы использовать его для торга, словно какую-то племенную свинью! - возразила Анара.
- Этот ребенок всего лишь норсканский полукровка! - раздраженно заявил Реол.
- Он обещан Фее-Чародейке! - ответила Анара.
Реол удивленно посмотрел на нее, его гнев утих.
- О чем ты говоришь, любовь моя?
- Это причина, по которой я здесь. По которой ''мы'' здесь. Я должна доставить дитя Фее-Чародейке. Она ощутила в нем великую силу, как только оно было зачато. Ему нельзя позволить оставаться в этом мире. Фея-Чародейка заберет его в царство фей, где его силу можно будет контролировать.
Плечи Реола поникли, и в его глазах мелькнуло отчаяние, когда он обдумывал эту новую информацию. Он опустился на колени перед Анарой.
Он знал, что хотел испытать себя в бою против вождя норсканцев, хотел славы победителя такого грозного врага. Он позволил своей гордости ослепить себя? Разгневал богиню своими действиями?
- Я не знал, - сказал он наконец.
Анара холодно посмотрела на него.
- Тебе и не нужно было знать, - сказала она.
Единственным звуком был вой ветра, слышный из маленького закрытого ставнями окна высоко в задней стене часовни. Огоньки свечей колебались под сквозняком, проникавшим сквозь щели в окне.
- Глупо надеяться, что враги уйдут после того, как ты убьешь их вождя, - сказала Анара. - У них нет чести.
- Но у меня есть, - ответил Реол. - Для меня было бы унизительно не принять вызов, даже если я точно знаю, что они не сдержат свое обещание.
Фрейлина Владычицы вздохнула, холодное выражение исчезло с ее лица. Она обняла Реола, прижав его голову к своей груди.
- Ты глупец, Реол, - прошептала она.
- Я не могу забрать данное слово, Анара, - сказал рыцарь Грааля.
- Я знаю, - ответила она, и по ее щеке скатилась слеза.
Кузены Калара - Бальдемунд и Хьюбальд стояли у постели Тассило, их лица были мрачны. Состояние раненого рыцаря становилось все хуже. Тассило, раненый оскверненным клинком чемпиона Хаоса, дрожал в лихорадке, его тело было покрыто потом. Плоть вокруг раны стала черной и смердела, словно гнилое мясо. Все усилия лекарей герцога, и так перегруженных работой, ничего не давали. Гниль продолжала распространяться.
- Мы должны исполнить это сегодня ночью, - яростно заявил Бальдемунд. - До поединка. Пока его бдительность ослаблена.
- Я надеялся, что он погибнет в бою, - слабо произнес Тассило. - По крайней мере, это была бы почетная смерть. И наши руки не были бы запятнаны кровью родича.
- Но он не погиб, - сказал Бальдемунд. - И эта война скоро закончится. То, что мы сделаем, послужит для блага рода Гарамон. Помни об этом.
- Мы предали бы наш род, если бы не стали действовать, - добавил Хьюбальд.
- Я не знаю… - вздохнул Тассило. - Что если Фолькар ошибается?
- Фолькар не ошибается. То, что мы должны сделать, никого из нас не радует, - прошипел Бальдемунд. - Но это наш долг. Кровь Калара нечиста. Его мать была запятнана скверной. Его сестра ненормальная, а его брат… мы все видели, ''чем'' был его брат. Мы не можем рисковать тем, что кровь рода Гарамон окажется навеки осквернена.
- Калар должен умереть, - сказал Хьюбальд. - И мы убьем его прямо сейчас.
== '''ГЛАВА 20''' ==
Калар присел на простую скамью в одном из кухонных помещений цитадели. Он невыносимо устал, но упорно не позволял себе задремать. Благородные господа редко заглядывали в кухни, и обстановка этого помещения была простой и функциональной, без особых удобств и украшений. Но даже просто сидеть и отдыхать здесь, хотя бы и не снимая доспехов, казалось Калару почти роскошью.
Положив меч на широкий деревянный стол перед собой, он жевал кусок солонины, которую Бертелис нашел в одном из глиняных горшков в кухонной кладовке. Они с братом и имперским послом Дитером Вешлером вместе выпили найденный здесь же кувшин вина. Хотя это было дешевое вино, используемое для приготовления соусов - все действительно ценные вина, несомненно, были спрятаны в глубоких подвалах под цитаделью - Калару показалось, что он в жизни не пил ничего вкуснее.
Они сидели в молчании. В разуме Калара беспорядочным вихрем кружились мысли и эмоции. Он вспоминал видение Зеленого Рыцаря и пытался понять его смысл, но в голову все время приходили мысли об Элизабет и ее ребенке от норсканца. Также Калара сильно волновала мысль о предстоящем поединке Реола с вождем варваров. Он был уверен, что эту дуэль будут помнить многие годы по всей Бретонии, и чувствовал себя польщенным, что ему выпала честь присутствовать при таком историческом событии.
- Он же победит, правда? - сказал Бертелис.
- Владычица с ним, - кивнул в ответ Калар.
- Я никогда не видел лучшего фехтовальщика, чем он, - сказал Дитер. - За исключением разве что Людвига Шварцхельма - чемпиона Императора. Да и то трудно сказать, кто лучше…
- Думаете, ваш чемпион смог бы победить Реола? - с сомнением спросил Бертелис.
- Ну, я бы не поставил на это все свое состояние, - ответил Дитер. - Возможно, только часть.
- А я бы все свое состояние поставил на Реола, - сказал Бертелис. - Если бы оно у меня было.
- Милостью Зигмара, пусть такие ставки останутся только гипотетическими, - сказал Дитер. - Наши страны давно связывают узы дружбы, и пусть так остается и впредь.
- Выпьем за это, - сказал Калар. - Врагов у нас и так достаточно.
Они с Дитером подняли свои кубки. В этот момент дверь в кухню распахнулась, и вошли Хьюбальд и Бальдемунд. Кузены Калара были мрачными и напряженными.
Калар встревоженно поднял брови.
- Тассило? - спросил он.
- Ему хуже, - сказал Хьюбальд, встав напротив Калара. Бальдемунд присел на стол, отодвинув в сторону клинок Гарамона.
Калар и Бертелис встали, намереваясь пойти к раненому, но Бальдемунд поднял руку, остановив их.
- Он очень слаб. Лекарь сказал, что он может принимать только одного посетителя за раз. И первым он хотел бы видеть Бертелиса.
- Правда? - удивился Калар, который всегда был более дружен с Тассило, чем его брат.
Бальдемунд кивнул.
Калар посмотрел на Бертелиса, который пожал плечами.
- Ну что ж, раз он просил тебя прийти, иди, - сказал Калар, и Бертелис ушел.
Хьюбальд, переглянувшись с Бальдемундом, прочистил горло и повернулся к Дитеру.
- Посол, вы не позволите нам поговорить? Мы с кузеном должны обсудить одно семейное дело с лордом Гарамоном.
- Конечно, - сказал Дитер. Он поднялся, вежливо поклонился Калару и вышел.
Хьюбальд и Бальдемунд остались в кухне с Каларом, который предложил им кувшин с вином. Они отказались, и Калар, нахмурившись, поставил кувшин обратно на стол.
- В чем дело? - спросил он, испытывая дурное предчувствие. Тассило мертв? Что-то случилось с Элизабет?
- Ты знаешь, что мы верны роду Гарамон, не так ли, кузен? - начал Хьюбальд.
- О чем ты говоришь? - удивленно произнес Калар. - Конечно, я знаю это.
- И ты знаешь, что если что-то будет угрожать роду Гарамон, мы сделаем все, что в наших силах для его защиты, да? - продолжал Хьюбальд.
- К чему ты это? - спросил Калар.
Бальдемунд встал. Калар удивленно посмотрел на своих кузенов, мрачно стоявших перед ним.
- Ради богини, говорите уже, - потребовал он.
- Я сожалею, что дошло до этого, кузен, - вздохнул Бальдемунд, и они с Хьюбальдом вытащили из ножен мечи.
- Это еще что такое? - спросил Калар, только сейчас заметив, что не успеет дотянуться до своего меча.
- Давно пора было это сделать, - мрачно произнес Хьюбальд, обходя стол и приближаясь к Калару с мечом в руке.
- Прости, Калар, - сказал Бальдемунд, обходя стол с другой стороны. - Чистота крови нашего рода должна быть сохранена.
Калар вскочил, опрокинув скамью, на которой он сидел. Хьюбальд подхватил со стола клинок Гарамона и отшвырнул его в сторону. Меч со звоном упал в углу кухни, скользнув под большую печь, встроенную в стену.
- Твоя кровь проклята. Ты знаешь это не хуже нас. Мы не можем позволить тебе привести род Гарамон к гибели.
- Это безумие, - прорычал Калар, попятившись от двух вооруженных рыцарей.
- Нет, - возразил Хьюбальд. - Безумием было бы для нас пренебречь клятвой, которую мы дали твоему отцу, и позволить его роду пасть в проклятие.
- Ту же клятву вы давали мне, - с горечью сказал Калар. - Где же ваша честь?
- Ты должен был отказаться от титула кастеляна и позволить твоему брату править, Калар, - сказал Бальдемунд. - Ты бы избежал всего этого.
- Хватит болтовни, - прошипел Хьюбальд. - Пришло время стереть пятно скверны с чести рода Гарамон.
Калар прижался спиной к стене. Бежать было некуда.
- Пожалуйста, не презирай меня за мое участие в этом, - с трудом произнес Тассило, лихорадочно глядя на Бертелиса.
- Тише, - сказал Бертелис. - Успокойся, кузен. Тебе надо отдохнуть.
- Ты не понимаешь, - прохрипел Тассило. - Это необходимо сделать! Ради блага рода Гарамон!
- Постарайся заснуть, кузен, - сказал Бертелис. - Ты почувствуешь себя лучше, когда отдохнешь.
Тассило весь горел, его тело обливалось потом, кожа излучала жар. Потянувшись, он схватил Бертелиса за руку.
- Послушай меня! Его кровь осквернена! - произнес Тассило. - Это необходимо! Не презирай меня…
- О чем ты говоришь, кузен? - удивленно спросил Бертелис, полагая, что Тассило бредит.
- Ты станешь гордостью рода Гарамон, Бертелис…
Бертелис ощутил зловещее предчувствие и со страхом посмотрел на Тассило, боясь ответа на следующий вопрос.
- Что ты сделал, Тассило? - спросил он.
- Не презирай меня, - снова произнес умирающий рыцарь. Он закашлялся, пачкая рубашку кровью и мокротой.
- Ты говоришь о Каларе? - спросил Бертелис. - Что ты сделал, кузен?
- Ради… блага… Гарамона… - прохрипел Тассило сквозь приступы мучительного кашля.
Бертелис с ужасом смотрел на него. Может быть, это просто лихорадочный бред? Но в глубине души он знал, что это совсем не бред.
- О, мама, нет! - прошептал он.
Его мать, леди Кэлисс, давно ненавидела Калара. Давно она хотела, чтобы Гарамоном правил ее родной сын. Бертелис бы уверен, что это она стояла за попытками убийства Калара полгода назад, еще до смерти их отца. Но его мать упорно отрицала свое участие.
Чтобы спасти мать от позора и мести, Бертелису даже пришлось утаить от Калара личность одного из неудачливых убийц. Это был Танбурк, фаворит леди Кэлисс. Он пытался убить Калара на поле боя в Бордело, и если бы Калар узнал, кто покушался на его жизнь, вина леди Кэлисс неминуемо была бы установлена.
Но его мать отрицала это так яростно, что Бертелис почти поверил ей, хотя и знал, что она вполне способна на такое. ''Почти'' поверил.
- О, Владычица, не позволь этому случиться! - выдохнул Бертелис, и повернулся, чтобы уйти.
Задержавшись в дверях, он оглянулся на умирающего, который смотрел на него ввалившимися глазами.
- Если моему брату будет причинен вред, я вернусь и убью тебя сам, - пообещал Бертелис, и, достав из ножен клинок, выбежал из комнаты.
- Прости меня, - прошептал Тассило.
Малорик, зевая, шагал по коридору, направляясь к ступеням, которые вели на верхнюю площадку цитадели. Подойдя к развилке, он бросил взгляд в сумрачный боковой коридор - и увидел там двух ратников в красно-синих табардах цветов Гарамона, стоявших у одной из дверей в коридоре. Почувствовав любопытство, Малорик повернул туда, направляясь к ним.
Двое ратников тихо разговаривали, но замолчали, когда увидели, что к ним подходит рыцарь. Они устремили взгляды вперед, стараясь не смотреть ему в глаза - разумно с их стороны. Их алебарды были скрещены перед дверью, закрывая путь.
- Что там, ратник? - спросил Малорик одного из них.
Простолюдин выпятил небритый подбородок.
- Кухня, мой лорд.
- Охранять кухню, конечно, очень важная задача, - усмехнулся Малорик. - Дайте пройти.
- Мы не можем, мой лорд, - ответил ратник.
- Лорд Гарамон развлекается там с очередной служанкой? - оскалился Малорик.
- Мы не знаем, мой лорд, - ответил ратник, смущенно переминаясь.
- Конечно, вы не знаете. Дайте пройти.
- Мы не можем, мой лорд.
Малорик подошел ближе, глядя в глаза ратнику, и чувствуя, как от простолюдина исходит зловоние пота, скривил губы в отвращении.
- Я сейчас войду в эту дверь, - негромко произнес Малорик, - и если вы попытаетесь меня остановить, вас обоих повесят.
Малорик одним пальцем отодвинул в сторону лезвие алебарды, глядя при этом на ратника, ожидая, не будет ли тот сопротивляться. Простолюдин, явно боясь, опустил глаза, но не пытался остановить рыцаря. Малорик обратил свой взгляд на другого ратника, который, посмотрев на товарища, отодвинул свою алебарду в сторону.
- Не так уж трудно, не правда ли? - усмехнулся Малорик, и с улыбкой на лице толкнул дверь.
Калар знал, что без оружия у него никаких шансов против Хьюбальда и Бальдемунда. Оба были опытными фехтовальщиками, а Калару больше некуда было отступать.
- Владычица проклянет вас, - прорычал он.
- Это ты здесь проклят, - ответил Хьюбальд.
Внезапно дверь в кухню распахнулась, и оба предателя на секунду отвлеклись.
Калар быстро шагнул к Хьюбальду и впечатал кулак в его лицо.
Хьюбальд успел отвернуть голову, и кулак Калара в латной перчатке врезался в его щеку вместо того, чтобы сломать нос. Но удар был сильным, и голова Хьюбальда дернулась назад.
Прежде чем Калар успел вырвать у него меч, острие клинка Бальдемунда уперлось ему в горло, и он замер. Острие стало давить сильнее, заставив Калара снова прижаться к стене. Только тогда он увидел, кто вошел в кухню.
- Что, во имя Владычицы, здесь происходит? - насмешливо произнес Малорик с сардонической улыбкой на лице.
- Это тебя не касается, Сангасс, - огрызнулся Хьюбальд. - Убирайся отсюда немедленно!
- Я не обязан выполнять приказы тебе подобных, гарамонская собака, - ответил Малорик, с нарочитой небрежностью заходя в кухню. - Пожалуй, я тут задержусь.
- Говорю тебе, Сангасс, проваливай отсюда! - прорычал Хьюбальд. - К тебе это не имеет никакого отношения.
В ответ Малорик подвинул стул спинкой вперед и сел на него, насмешливо глядя на рыцарей Гарамона.
- Двое вооруженных рыцарей против одного безоружного. Как-то не очень честно, - заметил он. – Но вы, пожалуйста, продолжайте.
Калар напрягся, готовясь попытаться одолеть Бальдемунда, все еще державшего меч у его горла.
- Даже не думай, - предупредил Бальдемунд, почувствовав его намерение. Острие меча сильнее прижалось к его шее, пронзив кожу.
- Делай как он говорит, Малорик, - сказал Калар. - Убирайся. Это семейное дело.
- Похоже, твоя семейка действительно ненормальная, Гарамон, - ответил Малорик, усмехаясь. - Все вы сумасшедшие вырожденцы.
- Я сказал тебе проваливать отсюда, Сангасс! - взревел Хьюбальд, угрожающе шагнув к Малорику.
- Сделаешь еще один шаг, - сказал Малорик, продолжая улыбаться, - и он будет твоим последним.
- Убей сангассовского ублюдка! - закричал Бальдемунд, и Хьюбальд бросился на Малорика с занесенным мечом.
Наследник Сангасса вскочил, выхватив меч, и быстрым движением пнул стул, на котором сидел, навстречу Хьюбальду. Тот споткнулся о стул, и в воздухе сверкнул меч Малорика.
Хьюбальд уронил меч, со звоном упавший на пол, и схватился за рассеченное горло. Подняв к лицу окровавленную руку, он изумленно выпучил глаза, его рот беззвучно открывался. Потом Хьюбальд упал сначала на колени, а после лицом вниз.
Калар почувствовал, что Бальдемунд готов нанести смертельный удар, и схватился за его клинок рукам, дернув меч в сторону. Острие клинка разрезало кожу на горле, и из раны потекла кровь, но это был неглубокий порез. Калар бросился вперед, врезавшись в Бальдемунда, и они оба потеряли равновесие и рухнули на пол.
Бальдемунд успел вскочить быстрее, его бронированный локоть врезался в голову Калара, и молодой лорд Гарамон снова упал, тяжело ударившись о пол. Он попытался подняться, но опять свалился, с трудом оставаясь в сознании.
Бальдемунд стоял над ним и уже поднял меч, чтобы прикончить Калара, но настороженно повернулся, услышав, что к ним подходит Малорик. С меча наследника Сангасса капала кровь.
- Нам нет причин драться, Малорик, - сказал Бальдемунд.
Наследник Сангасса лишь презрительно фыркнул.
- Это же ты сказал «убей сангассовского ублюдка». Для меня это причина более чем достаточная. Да и не каждый день мне доводится убивать гарамонских лакеев, - сказал Малорик, и их клинки скрестились.
Поединок длился лишь несколько секунд. После обмена парой ударов Малорик парировал отчаянную атаку и молниеносным ответным выпадом поразил Бальдемунда в висок.
Кузен Калара пошатнулся и упал на одно колено, из раны в голове хлынула кровь. Следующим выпадом Малорик пронзил Бальдемунда насквозь.
В дверь кухни ворвался Бертелис с мечом в руках. Увидев Малорика с окровавленным клинком над трупом его кузена, Бертелис взревел и бросился на Сангасса.
Малорик крутнул меч в руке, насмешливая улыбка вернулась на его лицо, когда он шагнул навстречу Бертелису.
- Нет, - произнес Калар, с трудом вставая на ноги.
Клинки Бертелиса и Малорика скрестились, давняя вражда придавала их ударам особую силу и злость. Удары Бертелиса были быстрыми и мощными, но все они были отбиты сверкающим клинком Малорика, мелькавшим в воздухе, будто серебристая змея, ожидающая момента для смертоносной атаки.
- Стойте! - закричал Калар.
- Почему? - прорычал Бертелис, не сводя взгляда с соперника.
- Из-за меня останавливаться не стоит, - ухмыльнулся Малорик.
- Если бы он не пришел, я уже был бы мертв, - сказал Калар.
- Только не льсти себе, думая, что я пришел сюда специально по этому поводу, - съязвил Малорик.
Бертелис опустил меч и, бросив взгляд на безжизненные тела своих кузенов Хьюбальда и Бальдемунда, недоверчиво покачал головой.
В этот момент затрубили рога, а мгновение спустя к их звуку присоединился гулкий грохот барабанов из человечьей кожи. Из-за стен цитадели раздался страшный рев, тысячи мечей и топоров застучали по щитам в такт с барабанами, и все это сливалось в оглушительный варварский шум.
- Реол, - сказал Калар.
Сейчас должен был решиться исход войны.
== '''ГЛАВА 21''' ==
Калар, Бертелис и Малорик бросились на верхнюю площадку цитадели. Участки стен с видом на площадь были заполнены людьми - большинство уцелевших защитников собрались на них, чтобы видеть поединок. На зубцах стен и верхних площадках башен собралось множество людей, крестьяне даже взбирались на древки знамен на башнях и занимали опасные места на карнизах, чтобы лучше видеть происходящее внизу.
Малорик повернулся, чтобы найти другое место в толпе. Уходя, он оглянулся через плечо, словно почувствовав взгляды, полные ненависти, со стороны братьев Гарамон. Он сурово посмотрел на Бертелиса.
- Мы с тобой еще не закончили, - сказал Малорик и ушел, проталкиваясь сквозь собиравшуюся толпу.
Бертелис плюнул ему вслед.
- Подумать только, наши кузены… - с горечью произнес Бертелис, покачав головой. - До сих пор поверить не могу.
Калар только хмыкнул в ответ. В действительности он и сам был потрясен, и сейчас сомнения еще больше терзали его. Что если Хьюбальд и Бальдемунд были правы?
- С дороги, мужичьё! - заорал Бертелис, проталкиваясь сквозь толпу в направлении, противоположном тому, в котором ушел Малорик. Калар встряхнул головой, стараясь отогнать тревогу.
Братья прокладывали путь сквозь массу немытых простолюдинов в колыхавшейся толпе. Рыцари, словно великаны, возвышались над массой ратников и лучников. Из-за недоедания и кровосмешения, длившихся сотни поколений, мало кто из простолюдинов достигал ростом хотя бы до плеча рыцаря.
- Убирайтесь с дороги, проклятье! - рычал Бертелис, расталкивая людей со своего пути и награждая подзатыльниками тех, кто казался ему слишком медленными, несмотря на то, что им просто некуда было уйти.
Они пробивались сквозь плотную толпу, морща носы от немилосердной вони немытых крестьян, пока, наконец, не добрались до бойниц, и с немалыми усилиями и руганью пробились к зубцам. Двое молодых рыцарей из Леонуа обернулись, когда братья толкнули их, и уже были готовы разразиться бранью, когда заметили, что Калар и Бертелис выше их по положению. Молодые рыцари неохотно потеснились, освободив место для братьев.
С этого места открывался отличный вид на площадь внизу. Они видели огромные толпы норсканцев, расположившихся полукругом вокруг цитадели - кипящее море варваров. Норсканцы держались на расстоянии примерно двухсот шагов от стен цитадели, оставляя свободной площадь под стенами - место для предстоящего поединка.
Из глоток всех норсканцев вырвался громкий рев, когда из рядов варварского войска на площадь вышел их вождь.
Норсканец был настоящим гигантом. Судя по его бороде с сединой и резким чертам обветренного, словно каменного, лица, он, вероятно, был уже не молод, но от этого не казался менее грозным. Напротив, он выглядел в самом расцвете сил.
Облаченный в тяжелые доспехи из темного металла, варвар накинул на свои могучие плечи белую меховую шкуру какого-то неизвестного огромного зверя вместо плаща. Из его темного шлема торчали изогнутые рога, на их остриях были наконечники из кованой бронзы. Его мощные мускулистые руки были покрыты татуировками и защищены массивными железными браслетами. Кисти рук защищали черные латные перчатки.
За спиной вождя скелингов висели два огромных топора, лезвия которых были изготовлены в виде волчьих голов, а к его латным набедренникам были пристегнуты два меньших топора. На шее его висели ожерелья из зубов акул, волков и еще каких-то неизвестных крупных хищников на нитях из сухожилий, вместе с резными костяными талисманами.
В центре черной кирасы норсканца сверкал большой драгоценный камень светло-голубого цвета, напоминавший огромный глаз, и Калар почувствовал странную тревогу от одного лишь взгляда на него.
Лицо вождя варваров под шлемом с наносником было окрашено кровью или ярко-красной краской, что придавало ему демонический вид. Глаза его были обведены древесным углем, из-за чего сильно выделялись на кроваво-красном лице.
Повернувшись к своим воинам, вождь поднял над головой сжатые кулаки в черных латных перчатках, и рев норсканцев стал оглушительным. Потом вождь вышел на открытое пространство между рядами его бойцов и бретонской цитаделью. Он высоко поднял голову, и его походка выражала полную уверенность в своих силах.
На полпути от цитадели он остановился, презрительно глядя на защитников, и взревел, вызывая противника на бой. Его голос был гулким и грохочущим, словно раскат грома. Хотя бретонцы не понимали его слов, это, несомненно, был вызов.
В ответ огромные дубовые ворота привратного укрепления цитадели со скрипом отворились, и поднялась уцелевшая опускная решетка. Из цитадели в одиночестве вышел Реол, и ворота за ним захлопнулись.
Бретонцы криками приветствовали своего чемпиона, шагавшего навстречу громадному норсканцу, гордо подняв голову. Реол был облачен в свои древние, богато украшенные доспехи, статуэтка единорога на его шлеме была окружена короной из свечей. Ярко-синий плащ развевался за его плечами, и серебряные узоры на его табарде сияли, казалось, лунным светом, хотя был день, и солнце скрывали густые тучи.
Святой рыцарь Грааля казался совершенно спокойным, шагая навстречу врагу. Его меч был в ножнах, и он не нес щита - в действительности Калар никогда не видел, чтобы Реол пользовался щитом.
Когда Реол был в сорока шагах от противника, норсканец отстегнул один из меньших топоров, пристегнутых к набедренникам. В руках рыцаря Грааля мгновенно оказался его священный клинок Дюрендиаль - движение было таким быстрым, что Калар даже не заметил, когда Реол успел его выхватить.
Рыцарь Грааля бросился на врага.
Вождь варваров метнул в него топор, что вызвало озлобленный ропот среди бретонцев. По бретонским понятиям для благородного человека считалось недостойным использовать метательное оружие даже на поле боя, не говоря уже о формальной дуэли. Крестьянам позволялось использовать луки и стрелять из требюше, потому что у них не было чести, которую можно потерять. Но ни один рыцарь знатного происхождения не опозорил бы себя, используя метательное оружие где-то еще кроме охоты.
Топор, брошенный с невероятной силой, вращаясь, полетел прямо в голову Реола. Рыцарь Грааля на бегу уклонился, и топор со свистом пролетел мимо, промазав всего на пару дюймов.
Теперь меньше двадцати шагов разделяли противников, и норсканец схватил второй метательный топор. Он подождал, когда рыцарь Грааля окажется ближе - пятнадцать шагов, десять - и метнул топор с еще большей силой, чем первый.
Реол отбил метательный топор легким движением меча, и рванулся к норсканцу, держа Дюрендиаль двумя руками. Вражеский вождь выхватил свои боевые топоры и двинулся навстречу Реолу. С ревом противники столкнулись.
Реол присел, увернувшись от удара топора, и ударил мечом в бок противника, сияющий клинок прорубил броню и плоть. Но со стороны бретонцев не раздалось радостных криков, когда их герой первым пролил кровь врага - все наблюдали за поединком в напряженном молчании. Кровь на клинке Реола зашипела словно жир на горячей сковороде, и испарилась, не оставив ни пятнышка.
Однако рана, казалось, совсем не замедлила норсканца, и он бросился на рыцаря Грааля, два топора со свистом рассекли воздух, заставив Реола отскочить назад и уклониться в сторону, чтобы избежать их смертоносного прикосновения.
Норсканец бросился за ним, и Реол опустился на колено, отбивая мощный удар сверху вниз. Вождь варваров ударил рыцаря Грааля ногой в грудь, и Реол упал на спину. Орда норсканцев оглушительно взревела, приветствуя успех их вождя.
Реол мгновенно вскочил на ноги, и противники снова столкнулись. Клинок паладина мелькал так быстро, что казался серебристым размытым пятном, вырисовывавшим смертоносный узор в воздухе. Рыцарь Грааля непрерывно двигался, избегая сокрушительных ударов норсканца.
Реол не мог сравниться с лордом Хаоса в грубой силе и, прямо парируя своим клинком удары норсканца, рисковал бы тем, что меч мог быть просто выбит у него из рук. Однако фехтовальное мастерство рыцаря Грааля было несравненным. Едва заметными движениями он добивался, чтобы удары, которые должны были снести ему голову с плеч или отсечь конечности, не попадали в цель, и он оставался невредим. Он ловко уклонялся от ударов топоров, которые, казалось, неминуемо должны были разрубить его надвое, а его ослепительно быстрые ответные выпады неизменно пробивали броню варвара, нанеся несколько ран в первые минуты поединка. Снег под ногами бойцов окрасился кровью.
Зрелище двух сражавшихся чемпионов, мастерство и сила которых далеко превосходили возможности обычного человека, было завораживающим. Несколько раз Калар был уверен, что сейчас Реол попадет под сокрушительный удар норсканца и будет убит. Но каждый раз рыцарь Грааля уходил из-под удара в последний момент, и сам проводил серию контратак, заставлявших варвара отчаянно защищаться. Не раз Калар был готов победно закричать, когда казалось, что Реол сейчас нанесет врагу смертельный удар, но каждый раз норсканец отбивал меч рыцаря Грааля за мгновение до того, как Дюрендиаль успевал вонзиться в его горло, или заставлял Реола прерывать атаку, сам нанося удар.
Меч и топор сталкивались с оглушительным звоном, эхом разносившимся по всему замку Леонуа. Ни один из бойцов не уступал. Реол присел, поднырнув под топором врага, и хотя норсканец попытался ударить его коленом, рыцарь Грааля всадил меч в бок варвара, ловким движением проскользнув мимо более крупного противника. На этот раз рана была более глубокой, кровь хлынула по бедру и ноге норсканца, заливая снег под ногами.
Норсканец повернулся, взревев в ярости, его топоры смертоносными дугами мелькнули в воздухе. Реол шагнул вперед и упал на одно колено, топоры рассекли воздух над его головой. И рыцарь Грааля вонзил клинок в живот вражеского вождя.
Сияющий серебристый Дюрендиаль глубоко вонзился в живот норсканца, пробив толстую броню. Подавшись вперед, Реол рванул меч вбок, этим движением разрезая внутренности противника. Из ужасной раны хлынул поток крови, и бретонцы разразились торжествующими криками. Калар победно взмахнул кулаком, крича во всю силу легких и не обращая внимания на боль от раны в шее. Рядом радостно взревел Бертелис.
Однако норсканец еще не был убит. Он ударил Реола кулаком, вложив в удар всю свою силу и массу. Бронированный кулак врезался в подбородок рыцаря Грааля с такой силой, что Реол отлетел на десять ярдов и с грохотом упал на утоптанный снег.
Норсканец пошатнулся и опустился на одно колено, его лицо было искажено болью. Кровь лилась из страшной раны в животе, словно водопад. Огромные топоры выпали из ослабевших пальцев варвара, его голова поникла. Под ним натекла целая лужа крови, растопившей снег.
Сияющий меч Реола все еще торчал из живота норсканца, кровь, лившаяся из раны, шипела, словно клинок был раскален. Калар затаил дыхание, ожидая, что варвар сейчас рухнет, и понимал, что видит смерть одного из самых грозных врагов Бретонии.
Реол, шатаясь, поднялся с земли, явно нетвердо стоя на ногах, и повернулся, чтобы наблюдать за смертью норсканца. Шлем рыцаря Грааля был смят ударом кулака варвара. Реол сорвал шлем и отбросил его, встряхнув головой. На его губах была видна кровь, и он вытер ее тыльной стороной руки.
Вид этой крови наполнил Калара тревогой. Казалось, она возвращает святого рыцаря Грааля с небес на землю, подчеркивая его смертность и заставляя его выглядеть таким же уязвимым, как любой человек. Калар всегда считал Реола неким вечным святым Владычицы, нестареющим и бессмертным, не думая, что это человек из плоти и крови, которого можно убить, так же, как любого другого.
И все же Реол победил могучего врага. Калар подумал, есть ли в мире живое существо, способное одолеть святого паладина? В это мгновение казалось, что нет. Только божество могло бы превзойти его.
Внезапно глаза Калара расширились в ужасе, и радостные крики, раздававшиеся со стен цитадели, сменились пугающей тишиной.
Отрицая смерть, норсканец вырвал шипящий клинок из своего тела и бросил на землю.
Поток крови, хлеставший из раны в животе, превратился в тонкую струйку, а потом совсем прекратился. Калар потрясенно покачал головой, глядя, как огромный варвар встает на ноги, вопреки власти Морра, вопреки всему разумному.
Ни один человек не смог бы стоять на ногах после такой ужасной раны или потеряв так много крови.
Норсканец подобрал с земли свои топоры и, расправив плечи, покрутил шеей, словно всего лишь разминался, а не получил смертельную рану. После этого он сделал глубокий вдох, и Калар почувствовал, как по его коже бегут мурашки. Казалось, здесь присутствуют некие сверхъестественные силы, которые были выше его понимания. Потом норсканец выдохнул, исторгнув из легких облако черного дыма. Глаза варвара с ледяной напряженностью устремили взгляд на Реола, вождь ухмыльнулся хищной улыбкой, белые зубы резко выделялись на багровом лице. Калар почувствовал, что его кровь стынет в жилах от ужаса.
Неужели норсканец вовсе не человек, а бессмертный демон в человеческом облике? Неужели Реол оказался вовлечен в битву с существом, которое невозможно убить?
Норсканец крутанул топоры в руках. Лезвия в виде волчьих голов взвыли, превращаясь в сверкающие дуги. Казалось, сам воздух кричал от боли, когда они рассекали его.
- Он не может проиграть, - произнес Калар. - Не может…
- Он не проиграет, - подтвердил Бертелис, но Калару показалось, что в голосе брата звучит сомнение.
Рыцарь Грааля и дьявольский варвар стояли, каждый устремил на противника взгляд, полный ненависти. Но один был вооружен, другой нет. Меч Реола, священный Дюрендиаль, лежал на снегу перед лордом Хаоса, сияя яростным светом, словно реагируя на присутствие заклятого врага.
Изумленный ропот раздался на стенах, когда норсканец ударом ноги бросил меч Реолу. Бертелис удивленно улыбнулся, а Калар моргнул, не веря глазам своим. Он был потрясен столь благородным жестом со стороны проклятого варвара и убийцы детей.
Огромный норсканец жестом предложил Реолу подобрать меч и продолжать бой. Реол мгновение смотрел на свой святой клинок, и опустился на колени, чтобы подобрать его. Повернув меч в руках, и держа его острием вниз, подобно кинжалу, Реол прижался лбом к рукояти, закрыв глаза, и прошептал молитву Владычице. Норсканец шагал вперед и назад, словно зверь в клетке, ему явно не терпелось снова вступить в бой, но он великодушно позволил противнику закончить молитву.
Мгновение спустя Реол открыл глаза, в них сиял белый святой огонь, яростный и напряженный. Рыцарь Грааля отсалютовал клинком, оставившим в воздухе слабое свечение, и кивнул норсканцу. Вождь варваров прекратил беспокойно шагать туда-сюда и направился к рыцарю Грааля, топоры в его руках, казалось, изнывали от нетерпения.
Бойцы снова столкнулись, зазвенев оружием, обмениваясь ударами с такой скоростью и мастерством, что невозможно было уследить за ними.
Калар заметил, что перестал дышать - настолько он был поглощен схваткой между этими необыкновенными воинами. Он знал, что никогда в жизни больше не увидит ничего подобного. Каждый из бойцов был чемпионом, которые появляются едва ли раз в столетие, и подвиги обоих, несомненно, будут долго помнить будущие поколения.
Реол старался обойти своего более крупного противника, каждое движение рыцаря Грааля было идеально сбалансировано, его сияющий клинок сверкал, как молния, отражая свирепые атаки норсканца. Они сражались еще несколько долгих минут, каждый стремился нанести смертельный удар, и каждый не уступал в мастерстве другому, и лишь несколько ударов попали в цель, и ни один из них не был смертельным.
После серии жестоких ударов они разошлись на шаг назад, оба противника тяжело дышали. Норсканец истекал кровью из дюжины ран, куски доспехов свисали с его тела. У Реола шла кровь из раны на лбу, куда он получил скользящий удар, его броня была пробита в двух местах, кровь сочилась из ран в бедре и плече.
Но ни один воин не намеревался уступать, и спустя лишь несколько мгновений отдыха они снова бросились в бой, рыча от усилий, когда их оружие скрестилось.
Норсканец, зарычав, обрушил на Реола сверху мощный удар одного топора, намереваясь разрубить противника надвое. Рыцарь Грааля, держа меч двуручной хваткой, круговым движением парировал, и топор, скользнув по клинку Дюрендиаля, врезался в заледеневшую землю. Второй топор варвара со свистом рассек воздух, этот удар был направлен в бедро Реола, и Калар напрягся.
Ловко повернув запястья, Реол продолжил круговое движение мечом, и его клинок, сверкнув, перерубил руку норсканца в тот самый момент, когда топор со свистом устремился к ноге рыцаря Грааля. Отрубленная рука лорда Хаоса упала на землю, все еще сжимая топор. Удар Реола был так великолепно выполнен, так безупречно рассчитан, что Калар не сразу понял, что произошло.
Варвар взвыл от боли и ярости, из обрубка его руки хлестала кровь. Но все же он сумел вторым топором отбить новый удар Реола, направленный ему в пах. Норсканец отразил еще два молниеносных удара и шагнул назад, пытаясь увеличить расстояние между собой и атаковавшим противником.
Мощный удар топора заставил Реола отскочить назад, что дало норсканцу столь нужное ему пространство. С обрубка его левой руки кровь капала в снег, варвар шипел от боли и ярости.
Реол настороженно кружил вокруг норсканца. Кровь, запачкавшая синий с серебром табард паладина, стекла с него, словно вода с промасленной кожи, не оставив ни пятнышка. Норсканские воины начали хором кричать какое-то слово - имя? - снова и снова, топая ногами и стуча оружием по щитам.
- Стир-бьорн! Стир-бьорн! Стир-бьорн!
Громкое эхо их крика разносилось по всему замку, отражаясь от внешних стен и заглушая крики бретонцев, которых было куда меньше. И норсканский вождь, казалось, черпал новую силу из этого звука.
- Стир-бьорн! Стир-бьорн! Стир-бьорн!
С бешеным ревом норсканец бросился на Реола, удар его топора был направлен в шею рыцаря Грааля. Реол смог парировать удар, и сам атаковал, целясь в горло варвара, но норсканец сумел отбить меч своей толстой наручью. Рыцарь Грааля отразил еще два удара топора, но каждый из них заставлял его отступить назад, а норсканец продолжал яростно атаковать.
Реол уклонился в сторону от свирепого удара, и варвар смог окровавленным обрубком левой руки зацепить шею рыцаря Грааля. Прежде чем Реол успел высвободиться, норсканец обрубком руки толкнул его на себя, и одновременно с сокрушительной силой ударил коленом в грудь. Кираса паладина вогнулась от удара, а варвар еще раз двинул его коленом в грудь, еще больше сминая его доспех.
Но рыцарь Грааля смог высвободиться, и его клинок оставил кровоточащий разрез на лице варвара.
Реол едва успел увернуться от страшного удара, топор просвистел в волоске от его лица. Отскочив в сторону, рыцарь Грааля ударил по бедру варвара. Дюрендиаль разрубил толстую броню и твердые, как железо, мышцы, и ударился о кость. Паладин вырвал меч, и когда норсканец попытался ударить его обрубком левой руки, клинок вонзился в нее. Острие меча пронзило мышцы покалеченной руки и вышло с другой стороны.
Резко вывернув левую руку, норсканец обезоружил Реола. Ярко сиявший Дюрендиаль торчал из толстых мышц. С ошеломляющей скоростью варвар ударил противника обрубком руки с воткнутым в нее мечом, и святой клинок вонзился в шею Реола.
Рыцарь Грааля отшатнулся назад, из рассеченной шеи хлынула кровь. Топор норсканца взвыл в воздухе и срубил голову Реола с плеч.
Калар пошатнулся от ужаса, увидев, как голова рыцаря Грааля закувыркалась в воздухе, разбрызгивая кровь. Упав на землю, голова покатилась, и когда замерла, то взгляд широко распахнутых мертвых глаз был устремлен на цитадель, рот открыт, словно в удивлении. Волшебное белое пламя в глазах Реола погасло.
Тело паладина упало на колени, из обрубка шеи фонтаном била кровь. Потом безжизненное тело рухнуло в снег.
Бретонцы застыли в мертвой тишине, потрясенно глядя на обезглавленный труп своего чемпиона. Калар издал стон ужаса, неверяще качая головой, в его глазах застыло потрясение.
- Владычица милостивая, нет… - выдохнул Бертелис.
- Стир-бьорн! Стир-бьорн! Стир-бьорн!
Клич норсканцев не умолкал, становясь все громче.
Норсканский вождь повернулся и всадил топор в труп рыцаря Грааля, словно лесоруб в бревно. Хромая, огромный воин подошел к голове Реола и склонился, чтобы поднять ее. Калар снова застонал, глядя, как вождь высоко поднял за волосы голову паладина, чтобы все видели ее. Устремив взгляд в небеса, норсканец победно взревел.
Словно в ответ в темных тучах сверкнула молния, осветив их изнутри, мгновение спустя раздался раскат грома.
На долю секунды Калар увидел еще один силуэт, словно наложившийся на тело норсканца - силуэт черного демона невероятной мощи. Он был выше норсканского вождя на целых четыре фута, с раздвоенными копытами, его глаза горели адским пламенем. За спиной его были сложены огромные темные крылья, клыкастая пасть извергала черный дым. Голову демона венчали две пары изогнутых рогов, его угольно-черные мускулы перекатывались, излучая силу. Прежде чем силуэт исчез, Калар заметил, что у демона только одна рука, а в другой он держит топор в виде волчьей головы, камни-глаза которой сверкают красным. Спустя долю секунды силуэт демона пропал, и Калар удивленно моргнул, не зная, видел ли он это в действительности или нет. Это был образ того, чем станет норсканский вождь в будущем? Или это его истинный облик?
- Стир-бьорн! Стир-бьорн! Стир-бьорн!
Калар пошатнулся, когда оглушительный клич норсканцев прогремел над цитаделью. Он увидел, что вражеский вождь обернулся к своим воинам и прорычал приказ, сделав жест кровавым обрубком руки.
Норсканский колдун вышел вперед, с дикой улыбкой на свирепом лице, и воткнул в снег древко копья, направив наконечник к небу. После этого вождь насадил на копье голову Реола, и орда варваров разразилась новыми криками. В небе зловеще прогремел гром.
Колдун порезал себе руку и произнес заклинание. Норсканский вождь снова повернулся к цитадели.
- Верните мне моего сына! - прорычал он, его голос вонзился в разум каждого из уцелевших бретонцев.
- Калар! - воскликнула Элизабет, когда двери в ее комнату распахнулись. Ее измученное лицо на мгновение просветлело, когда она увидела его. Но лицо молодого лорда Гарамона было застывшей мрачной маской, и он не смотрел на Элизабет. За ним в комнату вошел герцог Адалард в сопровождении толстого, потеющего маркиза Карабаса.
Элизабет сидела в постели, держа спящего спеленатого ребенка на руках, ее лицо покраснело. Рядом в бархатном кресле с высокой спинкой сидела Анара, ее хрупкое тело почти не было видно за огромным креслом.
- Значит, он мертв, - бесстрастным голосом произнесла Анара.
Калар кивнул в ответ, и успел заметить слезы в глазах сестры, прежде чем она отвернулась.
- Я почувствовала, когда он умер, - сказала она. - Но надеялась, что ошиблась.
- Он храбро сражался, - произнес Калар надтреснутым голосом. До сих пор не верилось, что Реол мертв.
- Значит, вы пришли за ребенком, - сказала Анара, и Элизабет встревоженно повернулась к ней.
- Да, - холодно ответил Калар.
- Ребенок обещан Фее-Чародейке, - заявила Анара, вставая с кресла.
- О чем вы говорите? - выдохнула Элизабет, испуганно прижимая ребенка к груди.
- Это всего лишь норсканский ублюдок! - прорычал Калар, в первый раз взглянув на Элизабет с того времени, как вошел в комнату. Она испуганно отпрянула от его гнева, на ее глаза навернулись слезы.
Ребенок проснулся от резкого голоса Калара и заплакал.
Калар выругался, и снова повернулся к сестре. Анара стояла, вздернув подбородок, ее лицо выражало решимость. Калар вспомнил, что у нее было такое же упрямое выражение лица, когда она была еще ребенком. Его лицо застыло.
- Мы должны отдать им ребенка, - холодно произнес он.
- Вы не можете забрать его, - сказала Элизабет. Калар заметил, что ее лицо было необычно бледным и истощенным, в глазах сверкал лихорадочный блеск. Она качала сына, плакавшего на ее руках. - Он говорит со мной… говорит прямо в моей голове. Он не хочет идти с вами. Вы не можете его забрать.
- Она не в себе, - вздохнула Анара. - Ей многое пришлось перенести.
Калар посмотрел на Элизабет, в его глазах мелькнула жалость.
- Она придет в себя? - спросил он.
- Может быть, - ответила Анара. - Со временем.
- Реол дал слово, - тихо сказал Калар. - Я должен забрать ребенка.
- Он уже обещан Фее-Чародейке, - заявила Анара.
- Если мы не отдадим ребенка норсканцам, это опорочит честь Реола, - прошипел Калар, не сводя глаз с Элизабет, которая сидела, раскачиваясь, и что-то шептала.
Калар понимал, что если его сестра откажется отдать младенца варварам, ни герцог, никто другой ничего не смогут сделать. Как все фрейлины Владычицы, Анара действовала вне бретонской феодальной иерархии, и имела больше полномочий, чем даже герцоги. Хотя фрейлины богини редко пользовались этой властью на практике. Лишь король имел больше власти, чем они, но Фея-Чародейка могла отменить и его приказ.
- Молодой кастелян Гарамона говорит правду, леди Анара, - подтвердил герцог Адалард. - Как ни мучительно это для меня, мы должны отдать ребенка. Если мы поступим иначе, это опозорит память Реола.
Анара продолжала пристально смотреть на Калара, и он понял, что она сейчас колеблется. Ее глаза снова наполнились слезами, и она опустила взгляд.
- Зачем ты покинул меня? - прошептала она. - Глупый человек…
Сморгнув слезы, она подняла голову.
- Ответственность за последствия вашего решения ляжет на вас двоих и только на вас, - произнесла она наконец, сурово посмотрев сначала на Калара, а потом на герцога. - Какое бы зло ни постигло Бретонию, если это дитя останется жить - а Бретонию неизбежно постигнет зло из-за этого ребенка - вы будете тому виной и причиной.
- Я согласен, - сказал Калар.
- Согласен, - кивнул герцог Адалард после секундного размышления.
Анара отошла в сторону, печально покачав головой. Калар, укрепившись духом, подошел к постели Элизабет.
- Он не хочет идти с вами, - сказала Элизабет. Она крепко зажмурила глаза и начала трясти головой. - Он причиняет мне боль! Он говорит, что перестанет мучить меня, если вы все уйдете! Уходите! Не забирайте его у меня! Я нужна ему!
Элизабет явно испытывала боль, она крепко прижала к себе плачущего младенца.
- Отдай мне ребенка, - тихо сказал Калар.
Она продолжала плакать, качая головой.
- Элизабет, - хрипло произнес Калар, взяв из ее рук спеленатого младенца. - Ты должна отдать его мне.
Элизабет закричала от боли и горя, когда ребенка забрали у нее. Калар повернулся к ней спиной, держа дитя в руках. Элизабет рыдала и вопила, цепляясь за него, когда он уходил.
Калар посмотрел в лицо плачущего ребенка. Он выглядел так же, как любой другой младенец, не было никаких внешних признаков таящегося в нем зла. На головке ребенка рос пучок светлых волос, а глаза его были серебристо-серыми. Он был крупным ребенком, сильным и здоровым, его крик исходил из сильных легких. Калар пытался не слушать отчаянные рыдания Элизабет, когда уходил из комнаты.
В коридоре ждали Бертелис, Малорик и другие рыцари, их лица были мрачны.
Калар спустился по величественной мраморной лестнице, эхо его шагов разносилось по коридорам главной башни. Кроме этого единственными звуками были плач ребенка в его руках и безумные вопли Элизабет, раздававшиеся в коридорах наверху.
Спустившись по лестнице, он пошел по широкому залу, направляясь к выходу из главной башни во внутренний двор цитадели, его сопровождали герцог Адалард и маркиз Карабас. За ними наблюдали десятки рыцарей, собравшихся в зале, безмолвных и почтительных, словно присутствовавших на похоронной процессии. Имперский посол Дитер Вешлер поклонился, когда они проходили мимо.
Пройдя половину зала, Калар услышал придушенный крик, и, обернувшись, увидел Элизабет, одетую в ночную рубашку, и пытавшуюся бежать за ним. Ее удерживал Бертелис на верхних ступенях лестницы. Позади в тени стояла Анара.
- Пожалуйста, Калар, не надо! - закричала Элизабет. - Он напуган, любовь моя, и он причиняет мне боль! Он не нарочно… Верни его мне, и боль прекратится. Я нужна ему!
Элизабет отчаянно сопротивлялась Бертелису, ее ногти вцепились ему в лицо. Выругавшись, Бертелис оттолкнул ее, встав на лестнице, чтобы не позволить ей пройти.
- Калар, пожалуйста! - умоляла Элизабет.
- Молчать, шлюха! - прорычал Бертелис. - Отравительница! Лживая блудница! Убийца! Все это твоя вина! Все рыцари, погибшие здесь, умерли из-за тебя! Все! Реол погиб из-за тебя!
Элизабет ударила Бертелиса по лицу, эхо удара разнеслось по залу.
Из уголка рта Бертелиса потекла кровь, его глаза сверкнули яростью. Он ударил Элизабет тыльной стороной руки, возможно, сильнее, чем намеревался. Молодая дворянка пошатнулась от удара, потеряв равновесие, ее босые ноги соскользнули с гладких мраморных ступеней.
Калар затаил дыхание, увидев, как Элизабет падает. Бертелис попытался схватить ее, но не успел, и Элизабет полетела вниз по ступеням. Она сильно ударилась головой об угол одной из ступеней, и ее тело безжизненно замерло по пути вниз по лестнице.
Бертелис сделал несколько шагов вниз по ступеням к ней, его глаза были испуганно расширены. Анара оттолкнула с пути Бертелиса и, быстро спустившись, склонилась над упавшей девушкой. Проверив пульс, она посмотрела Калару в глаза и покачала головой.
Калар замер, его тело сотрясли рыдания. Ребенок в его руках продолжал плакать, эхо его крика разносилось по залу.
Бертелис посмотрел на своего брата, его взгляд был полон отчаяния и ужаса.
- Я… я… - произнес Бертелис, потрясенно качая головой.
- Пойдем, - сказал герцог Адалард, тронув Калара за плечо. Мгновение Калар смотрел на брата, потом повернулся и вышел из зала.
Выйдя из дверей главной башни, он спустился по ступеням в маленький внутренний двор цитадели. Под ногами хрустел снег. Небо над замком наполняли хриплые крики ворон и воронов. Калар направился к воротам, с каждым шагом его лицо каменело.
Огромные ворота в привратном укреплении цитадели распахнулись, уцелевшая опускная решетка поднялась с лязгом цепей. Лишь полчаса назад через эти же ворота выходил Реол.
Герцог шел рядом, его присутствие было успокаивающим. Он держал голову гордо поднятой, даже когда шел по коридору привратного укрепления, заваленному трупами. Сотни мертвых тел лежали грудами, убитые стрелами и кипящим маслом. Трупы застыли в жутких позах, скрюченные смертными судорогами, у многих обожженная кожа покрылась волдырями и слезала с мышц. Зловоние было отвратительным.
Взгляд Калара остановился на силуэте, ждавшем их за привратным укреплением. Вражеский колдун. Жилистый варвар ощерился, словно лисица, глядя на ребенка в руках рыцаря. Калар ощутил, как в нем вскипает ненависть.
Огромный вождь варваров стоял в двадцати шагах от цитадели, скрестив руки на широкой груди. Сейчас он казался Калару еще больше, чем при взгляде со стены, и молодой кастелян стиснул зубы, ничего так не желая сейчас, как увидеть норсканца мертвым. Рядом с вождем стояла молодая женщина в варварских доспехах и с оружием. Она была так похожа на вождя, что можно было не сомневаться, что она его дочь.
Норсканский воин в черной броне подтащил тело Реола за ногу и бесцеремонно бросил его у ворот цитадели.
Норсканский вождь прорычал что-то на своем непонятном языке, в его голосе Калару послышалась насмешка.
Колдун перевел слова вождя, говоря на бретонском языке с сильным акцентом.
- Верховный ярл скелингов говорит, что вы можете оставить себе труп, - сказал колдун, ухмыляясь и показывая зубы, заточенные, словно острые клыки. - Голову он оставит себе, чтобы сила врага перешла к нему, отныне и навсегда.
Калар ощетинился, но, прикусив губу, не сказал ничего.
- Забирай ребенка и проваливай, норсканская мразь, - процедил герцог.
- Да, ребенок, - сказал колдун, его глаза сверкнули. - Дай его мне.
Челюсть Калара дрогнула, он посмотрел на герцога. Адалард кивнул, явно неохотно, и Калар настороженно подошел к колдуну.
Подойдя ближе, он почувствовал запах, исходящий от колдуна. Это было зловоние логова хищника - смесь запахов гниющего мяса, сырой шерсти и пота. И что-то еще, странный металлический запах, от которого по коже ползли мурашки.
Все инстинкты требовали выхватить меч и пронзить мерзкую тварь насквозь, но Калар подавил это побуждение. В его глазах горела жажда насилия, но он протянул плачущего ребенка врагу.
Колдун выхватил ребенка из его рук, победно оскалившись, а потом плюнул в лицо Калару. Рыцарь почувствовал, как горячая слюна потекла по его лицу. Зарычав, он схватился за меч, но герцог Адалард мгновенно схватил его за руку. Выругавшись, Калар оставил клинок Гарамона в ножнах.
Вражеский колдун презрительно фыркнул и пролаял что-то на норсканском языке - явно оскорбление. Повернувшись спиной к Калару, колдун направился к своему вождю.
Повелитель варваров принял у него ребенка, и младенец сразу же прекратил плакать. Огромный норсканец с лицом, окрашенным в устрашающий дьявольский красный цвет, улыбнулся своему сыну. Ребенок фыркнул и улыбнулся в ответ.
Норсканец поднял ребенка в одной руке и повернулся к своему войску. Он прорычал два слова во всю силу легких - эти слова могли означать только «мой сын». Норсканская армия торжествующе взревела.
- Ребенок у нас, - радостно заявил Бьярки. - Давайте теперь прикончим всех этих ублюдков. Великий Кхарнат возрадуется их крови и их черепам, украсившим его трон.
- Я согласна, - прорычала Рефна. - Пусть они все сдохнут за смерть моей сестры.
Фрайгерд, старшая дочь Стирбьорна, погибла от клинка вражеского ярла в золотых доспехах, и Рефна тяжело переживала ее потерю.
- Нет, - ответил Стирбьорн, улыбаясь и глядя на радостное лицо своего сына.
- Нет? - удивился Бьярки. - Почему, во имя истинных богов?
- Сегодня я победил достойного врага, - сказал Стирбьорн. - Могучего чемпиона, не уступающего самым сильным противникам, с которыми я сражался. Я дал слово, что, победив его, я покину эти берега, как только мне вернут моего сына. Я почту его память, сдержав свое слово.
- Почтить его память? - Бьярки сплюнул. - Да это мягкотелый ублюдок-южанин! Он не заслуживает такой чести.
- Я сказал нет, Бьярки. Пока.
Стирбьорн повернулся к вражеской каменной крепости и увидел ярла южан в золотых доспехах. Рядом с ним стоял другой воин. У этого были темные волосы, он носил красно-синий табард поверх доспехов. На груди табарда был вышит серебряный дракон. Хороший символ. Для норсканцев он означал могущество, воинскую силу и страсть. Этот воин был молодым и излучал ненависть. Это чувство Стирбьорн понимал. Если бы этот молодой рыцарь был рожден норсканской женщиной, он бы заслужил благословение великого Кхарната и стал бы воистину могучим воином.
- Переведи им, - приказал ярл, и начал говорить.
- Я почту память вашего убитого чемпиона и сдержу свое обещание. Я покину эти берега, но потом я вернусь. И тогда рядом со мной будет мой сын. Вместе мы опустошим ваши земли. Мы убьем всех мужчин, женщин и детей, которых найдем, и разрушим до основания все ваши каменные крепости. Тогда мы не дадим пощады никому. Тогда вам не удастся выторговать себе жизнь.
Когда Бьярки закончил переводить, молодой рыцарь в красно-синем табарде резко произнес что-то в ответ.
- Что он сказал? - спросил Стирбьорн.
- Он сказал «я буду ждать», мой ярл, - ответил Бьярки.
Стирбьорн улыбнулся и кивнул молодому рыцарю.
- Надеюсь, что так, - сказал ярл. Повернувшись, он направился к своим воинам, выкрикивая приказы.
Спустя два часа норсканцы ушли, их корабли, украшенные драконьими головами, отплыли в море, поворачивая на север. Своих убитых норсканцы бросили, не став хоронить. Тысячи и тысячи трупов остались гнить под стенами, берега Леонуа усеяли обломки разбитых кораблей.
- Я буду ждать, - повторил Калар.
Клод очнулся, вздрогнув, когда его крыса больно укусила его за уцелевшее ухо. Он вскрикнул, чувствуя удушье, трясясь от холода и не видя ничего вокруг. Он промок до нитки и замерз до полусмерти. Как ни странно, вокруг пахло яблоками.
Не сразу удалось вспомнить, что произошло. Он был не мертв, по крайней мере, пока. Он был внутри бочки на складе в нижнем этаже привратного укрепления порта. Почти полтора часа он провел в ледяной воде, притворяясь мертвым, стараясь выглядеть как всего лишь очередной всплывший труп, пока не представилась возможность спастись. Он все-таки выбрался на берег, как полузахлебнувшаяся крыса, его конечности онемели от холода. Сумев не привлечь ничьего внимания, он пробрался сюда, на склад, и залез в полупустую бочку, устроившись на куче гниющих яблок и прижав колени к груди, прежде чем закрыться сверху крышкой.
Сейчас он откинул крышку, и, выглянув из бочки, осмотрелся. Не увидев никого и не услышав ничего, он осторожно выбрался из бочки и разогнул болевшую спину.
Стараясь держаться в тенях, он прокрался к входу в привратное укрепление, приготовившись при малейшей опасности нырнуть назад. Выглянув из двери, он оглядел гавань замка Леонуа. Врагов не было видно. Даже корабли норсканцев все исчезли. Увидев силуэты, двигавшиеся по улицам, он пригнулся, но потом разглядел, что это ратники герцога разбирают трупы.
Норсканцы ушли. Это было чудо!
И он был жив!
Клод посмотрел на обрывок ярко-синего плаща, который он сжимал в руках, и потер им лицо, чувствуя приятное прикосновение меха горностая. Приложив кусок плаща к губам, Клод поцеловал его. Неужели этот обрывок действительно имеет защитную силу? Неужели его молитва к Реолу была услышана?
Подумав над этим некоторое время, Клод пришел к заключению, что это, должно быть, Реол защитил его. Другого объяснения не было.
- Я воистину его пилигрим, - благоговейно прошептал Клод.
У него ушел почти час, чтобы добраться до цитадели, и к тому времени, когда Клод пришел туда, его живот был полон еды, найденной в покинутых домах, и он оделся в новую одежду, снятую с трупа, на которой почти не было пятен крови. Еще Клод обзавелся кошельком, набитым монетами, а на свои толстые пальцы нацепил несколько медных и бронзовых колец, которые снял с мертвецов, иногда отрубая вместе с раздутыми пальцами.
В общем, Клод чувствовал себя очень довольным, но это новообретенное чувство благополучия исчезло, когда он увидел труп Реола. Обезглавленное тело рыцаря Грааля лежало на каменном алтаре посреди площади перед цитаделью, окруженном цветами и свечами. Сотни скорбящих бретонских дворян проходили мимо алтаря, отдавая последнюю дань уважения святому паладину. Клод молча присоединился к толпе крестьян, ожидавших в стороне.
Ему пришлось ждать шесть часов. Суровые стражники удерживали толпу крестьян на расстоянии двадцати шагов, но наконец очередь начала двигаться. Однако простолюдинам не позволялось подходить к телу святого паладина ближе чем на десять ярдов, и Клод раздраженно топнул ногой - он надеялся утащить какую-нибудь святую реликвию с тела рыцаря Грааля, на случай если волшебная сила обрывка плаща Реола уже кончилась. В рукаве он держал наготове нож, надеясь, если получится, отрезать палец.
Клод разочарованно надул губы, привстав на цыпочки, чтобы разглядеть труп. Вокруг алтаря стояло слишком много стражников, чтобы была хоть какая-то надежда прокрасться мимо них и утащить реликвию. Придется подождать, пока рыцаря Грааля похоронят. Клоду уже приходилось быть грабителем могил, и он не побрезговал бы осквернить один из садов Морра еще раз.
Он уже собирался уйти, когда вдруг услышал голос:
- Задержите этого крестьянина! Да, этого!
Чья-то рука схватила Клода за шиворот и оттащила назад.
- Этот мерзавец что-то украл у вас, мой лорд? - спросил стражник, схвативший Клода, и крестьянин увидел, что к ним подходит молодой рыцарь.
Клод сразу узнал лорда Гарамона и шепотом выругался. Он уже сталкивался с этим рыцарем несколько раз за последний год. Однажды он едва сумел избежать повешения за браконьерство во владениях Гарамона, а спустя некоторое время был даже нанят, чтобы убить этого рыцаря. После этого Клод тоже едва спасся. Он опустил голову как можно ниже, молясь Реолу, чтобы лорд Гарамон его не узнал, иначе болтаться ему в петле.
- Отпусти его, - приказал рыцарь, и стражник повиновался, не упустив, однако, случая отвесить Клоду подзатыльник. Крестьянин бросил на ратника злобный взгляд.
- Я тебя где-то видел, да? - спросил лорд Гарамон, прищурив глаза.
- Вряд ли, мой лорд, - промямлил Клод, опустив глаза.
- Нет, я тебя знаю. Ты один из пилигримов Реола, так?
- Э… - только и смог сказать Клод, не зная, что лучше ответить.
- Отвечай на вопрос, скотина! - пролаял стражник, влепив Клоду еще один крепкий подзатыльник.
- Хватит, стражник, - резко произнес рыцарь.
- Простите, мой лорд, - пробурчал ратник, свирепо посмотрев на Клода, словно получил выговор по его вине.
- Так ты был одним из пилигримов Реола? - повторил вопрос рыцарь.
- Да, мой лорд, - ответил Клод наконец.
- И что ты будешь делать сейчас? - спросил рыцарь, и Клод напрягся.
Это был опасный вопрос. Клод облизал губы, пытаясь придумать ответ, который не привел бы его на дыбу и виселицу. Каждый крестьянин в Бретонии принадлежал какому-либо лорду. Они были прикреплены к земельным владениям лорда и без его разрешения не могли и нужду справить. Те из крестьян, кто отправлялся в паломничество, становясь пилигримом, могли обладать немного большей свободой. Но так как святой покровитель Клода был теперь всего лишь кормом для червей, Клод не имел больше права претендовать на паломничество. И если бы стало известно, что Клод убежал от своего господина, беглого крестьянина могли выпороть, кастрировать и повесить гнить в клетке на стене замка.
- Я… э… - выдавил он.
- Думаю, он просто дурак, мой лорд, - сказал стражник, но быстро заткнулся, когда рыцарь недовольно посмотрел на него.
Прежде чем Клод успел придумать подходящий ответ, рыцарь снова заговорил.
- Ты умеешь готовить? - спросил он.
Клод моргнул, удивленный вопросом, и быстро закивал головой.
- А чистить доспехи?
Клод снова энергично закивал.
- Хорошо. Если ты не служишь больше никакому лорду, я предлагаю тебе службу, - сказал лорд Гарамон. - Из уважения к твоему покойному покровителю, да благословит его душу Владычица. Ты будешь моим слугой. Согласен?
Клод опять с энтузиазмом закивал головой и крепко сжал в руке обрывок плаща Реола. Снова святой рыцарь Грааля помог ему. Все было не так уж плохо.
- Калар, - позвал Бертелис, протолкнувшись сквозь толпу. Глаза младшего сына Гарамона покраснели, его губы дрожали.
- Я… я очень сожалею, - сказал он не в силах смотреть Калару в глаза. - Это был несчастный случай. Я не хотел…
Калар холодно посмотрел на него.
- Ты убил ее, - обвиняюще сказал он.
- Брат, пожалуйста… - прошептал Бертелис, лицо которого выражало страдание.
Голос Калара, лишенный эмоций, прервал его.
- С этого дня у меня больше нет брата, - сказал Калар. Повернувшись спиной к Бертелису, он ушел. За ним косолапо бежал горбатый крестьянин.
== '''ЭПИЛОГ''' ==
Калар мрачно взирал на два тела, повешенных на стенах замка Гарамон: предатель и ведьма.
Три месяца назад, в Леонуа, после гибели Реола, Калар пришел к постели своего умирающего кузена Тассило. Он был потрясен - и разочарован - узнав, что умирающий рыцарь участвовал в заговоре против него, и Тассило умолял о прощении. На смертном одре он покаялся, от кого исходил приказ убить Калара.
Калар холодно посмотрел на труп старого гофмейстера Фолькара, покачивавшийся в петле на ветру.
В действительности он был удивлен, что организатором заговора оказался Фолькар, потому что Калар подозревал леди Кэлисс, мать Бертелиса. Калар ощутил секундное чувство вины за то, как он обошелся с Бертелисом, но подавил в себе это чувство. С тех пор, как он вернулся в Гарамон, леди Кэлисс закрылась в своих покоях, что вполне устраивало Калара.
Даже если она не убийца, все равно она ядовитая гадина, и Калар не хотел даже смотреть на нее.
Ведьма оказалась внезапной находкой. Ее извлекли из глубокой темницы замка Гарамон по приказу Калара, и он потрясенно понял, что узнает ее. Не по внешности - он был уверен, что никогда раньше не видел эту дряхлую старуху. Нет, по ее исполненному ненависти взгляду - и Калар понял, что и она узнала его.
Он приказал немедленно вырезать ей язык, и не чувствовал себя спокойно, пока не увидел, что она перестала дергаться в петле.
- Снять ведьму, - велел Калар. - И сжечь.
Горбатый слуга кивнул.
- А второго? - спросил он.
- Пусть висит в назидание всем предателям, - произнес Калар.
Поклонившись, горбун ушел. Калар, лорд-кастелян Гарамона, повернулся и зашагал по залам и коридорам своего замка. Слуги и крепостные кланялись, когда он проходил мимо. Он поднялся по лестнице, громко стуча каблуками по ступеням, и прошел по коридорам, увешанным портретами прежних владетелей замка Гарамон.
Он прошествовал на балкон, выходивший на восток. Ярко светило утреннее солнце, на небе не было ни облачка.
Здесь, на солнце, был накрыт стол для завтрака, за которым уже сидели его гости.
Барон Монкадас, пустые глазницы которого закрывала шелковая повязка, фыркал в тарелку, несомненно, услышав какую-то шутку Орландо, юного родственника Калара. Напротив мальчика сидела племянница Монкадаса леди Жозефина. Она приветливо улыбнулась Калару, когда он подошел к столу.
Услышав шаги Калара, Монкадас повернул голову в его сторону.
- Это ты, мальчик мой? - пробасил барон. Калар слегка встряхнул головой и на его лице появилось подобие улыбки.
- Я уже такой же мальчик, как вы - Фея-Чародейка, - ответил Калар.
- Ха, - Монкадас махнул рукой. - Когда доживешь до моих лет, все кто младше тебя, будут казаться тебе молодыми. Составишь нам компанию за завтраком?
- Нет, - сказал Калар, и увидел разочарование на лице Жозефины. Калар ощутил глубокое сожаление. Ему действительно была небезразлична эта девушка, и если бы его сердце не было настолько ожесточено страданием, он полагал, что полюбил бы ее. Она была бы прекрасной супругой, но ему уже был уготован иной путь.
- Значит, ты все-таки твердо решил? - спросил барон, из голоса которого исчезло все веселье.
- Да, - ответил Калар.
Он повернулся к своему троюродному племяннику. Орландо заметно помрачнел. Калар понял, что мальчик не хочет, чтобы он уходил.
Калар положил клинок Гарамона в ножнах на стол перед семилетним Орландо.
- До того дня, пока я не вернусь с победой, вы назначаетесь кастеляном Гарамона, юный лорд-рыцарь, - произнес Калар.
Никто ничего не сказал. Да и говорить уже было нечего. Калар поклонился и ушел.
Он ощутил, что на сердце давно не было так легко. Словно с его плеч сняли тяжкое бремя. Он знал, что оставляет свои владения в надежных руках. Барон Монкадас обещал, что останется с Орландо и будет от его имени управлять кастелянством, пока мальчик не достигнет совершеннолетия или пока не вернется Калар.
Твердым шагом он шел по коридорам замка Гарамон - его дома, который он вот-вот покинет, а надолго ли - знает одна Владычица. Вполне возможно, Калару больше никогда не будет суждено увидеть залы родного замка, но даже эта мысль не ослабила его дух.
Ускорив шаг, Калар направился в маленькую часовню Владычицы на нижнем этаже замка. Перед входом в часовню стояло его копье, и Калар взял его в руки, прежде чем войти в скромную часовню его семьи, где молились многие поколения рода Гарамон.
Войдя в часовню, он благоговейно положил копье на алтарь. Горели сотни свечей, наполняя часовню безмятежным светом. Встав на колени перед алтарем, Калар склонил голову.
- Владычица доблести и славы, - начал он, произнося ритуальную клятву приглушенным почтительным голосом. - Я возлагаю мое копье, символ долга, на Твой алтарь. Я оставляю тех, кого любил. Я оставляю все, и беру с собой в путь лишь оружие. Ни одно препятствие не остановит меня. Ни одна просьба о защите не будет мной отвергнута. Луна не застанет меня дважды в одном месте, дабы не сочла Ты меня нерадивым. Я отдаю свое тело, сердце и душу Тебе, о Владычица, и буду искать Тебя, где бы Ты ни была. Это моя Клятва Поиска, и я приношу ее Тебе, Владычица милосердия, и молю покарать меня, если я окажусь недостойным.
Калар почувствовал, как дух Владычицы наполняет его внутренним теплом, и понял, что принял правильное решение.
Это был единственный путь, которым он мог доказать свою чистоту - другим рыцарям и самому себе. Это был единственный путь освободиться от снова и снова повторявшегося кошмара Зеленого Рыцаря. Пришла пора встретиться со своим страхом, сразиться с ним и победить.
Пришло время принять Клятву Поиска, и не знать покоя, пока не удостоится он того, чтобы посетила его сама Владычица и предложила испить из святого Грааля. У многих рыцарей путешествие в Поиске заняло десятилетия, и большинство их погибло, так и не добившись цели.
Из тех же рыцарей, которые преуспели в своем Поиске, многие умерли, испив из Грааля. Лишь самые чистые сердцем, не несущие в себе ни капли скверны, могли выжить, испив божественный нектар.
Калар улыбнулся. Он отправлялся в Долгое Путешествие; теперь он был Рыцарем В Поиске.
Была уже почти полночь, и Бертелис съежился у потрескивающего костра, замерзший и промокший до нитки. Он сидел среди темных развалин. Когда-то это была часовня Грааля, но она уже давно была заброшена и разрушалась под натиском природы и стихий, а ее осыпающиеся стены заросли плющом и мхом.
Младший сын Гарамона поднял голову, услышав топот копыт по дороге, и увидел, как сквозь дождь к нему приближается на коне рыцарь в белом плаще. Когда рыцарь подъехал ближе, Бертелис увидел его герб: заметную черную лилию. Его челюсть отвисла от изумления. Это был никто иной как Меровех из Арлона, тот самый рыцарь-альбинос, который победил Бертелиса на турнире перед вторжением норсканцев. Бертелис встал, чтобы поприветствовать знаменитого фехтовальщика, смутившись своего жалкого положения.
- Эй, на биваке! - позвал Меровех, подъехав на расстояние двадцати шагов. - Можно подойти к вашему костру?
- Прошу, мой лорд, - отозвался Бертелис.
Рыцарь, натянув поводья, посмотрел на младшего сына Гарамона и поднял забрало своего шлема, открыв лицо, белое, словно снег.
- Бертелис, не так ли? - спросил Меровех, разглядев его герб.
- Это честь, что вы помните меня, лорд Меровех, - ответил Бертелис, поклонившись.
- Я же говорил, что мы еще встретимся, - сказал Меровех. - Ваше фехтовальное искусство произвело на меня сильное впечатление. У вас хороший потенциал.
- Боюсь, что мое скромное умение выглядит весьма бледно по сравнению с вашим искусством, мой лорд, - вздохнул Бертелис.
- Ах, всему можно научиться, - Меровех улыбнулся, демонстрируя острые клыки. - А я очень хороший учитель.