6335
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =2425
|Всего =38}}
{{Книга
=== Глава пятая ===
— Кровь! Кровь! '' '''Кровь!''' ''
Липкая и сладкая, она покрывала доспех Уркантоса. Разлеталась завораживающими струями, пока он сеял смерть среди мегер Императора. Вминая их кирасы оглушительными, как громовые раскаты, ударами наотмашь. Круша шлемы зубами. Вскрывая глотки, отчего их жалобные гимны захлёбывались кровью.
Невесты трупа, что защищали часовню, к тому времени погибли, и теперь внешние врата с самим храмом были отданы ему на милость.
Которой Уркантос не проявил.
Ибо внутри часовни укрывались не боевые Сёстры, а жрецы. Ветхие старики в белых облачениях, певшие об избавлении и сокрушении недруга.
Он не стал торопиться. Кровь внутри часовни достигала лодыжек, каскадами стекая по ступеням в крипты. Артезия, длиннорукая и насыщено-багряная, носилась по стенам, рубя теневыми когтями святош в рясах — подрезая коленные сухожилия, вспарывая артерии в шеях, пробивая глаза.
Те с воплями валились на колени.
И, в последнем акте тщетной надежды, они молились своему мёртвому богу.
Уркантос вырвал одному руку и замахал ею в воздухе, вычертив кхорнатскую руну и попутно забрызгав алыми бисеринами гобелен святой Катерины, отчего тот покрылся нечестивым узором. Затем другому священнику он отодрал голову и размозжил её об алтарь, испачкав блюдо для пожертвований и наполнив золотую чашу багрянцем.
Перед алтарём стоял верховный жрец. Худой и согбенный, кренившийся под весом огромного заостренного убора. Изрыгавший в его сторону брань.
С ним Уркантос решил расправиться особо красочным образом.
Он схватил жреца длинными когтями и поволок за собой к алтарю. Невероятно, но лягающийся старик выхватил из рясы стаб-пистолет и разрядил по нему в упор весь магазин, хотя пули лишь расплющились о бронированную шкуру кхорната.
Он швырнул священнослужителя на алтарь, разбил кулаком стеклянный реликварий, в котором хранилась сломанная берцовая кость святого, и заколол старика насмерть острым концом мощи.
Уркантос почувствовал, как вокруг него усиливаются токи варпа. Вязкие и липкие, как сворачивающаяся кровь. Присутствие созданий эмпирей, знаменовавших то, что Кхорн обратил на него взор.
— '' '''Грядёт!''' '' — взревел он, не обращая внимания на то, как Сестра дала очередь из тяжёлого болтера по его пылающему багряному телу. — '' '''Благословение, я чувствую благословение. Кхорн, я подношу этих проклятых людишек тебе!''' ''
Преображение — возможно, сейчас начнётся его окончательное изменение. Уркантос ощущал, как эфир наполняется энергией. А если она потечёт и не в него, то в «Повелителей черепов», которые постепенно выходили на четверть пиковой мощности. Если они придут в полную готовность, трансформация и возвышение, считай, у него в кармане…
Под булькающей поверхностью крови зашевелились создания. Из глади вырвались длинные красные руки, утянув Сестру с тяжёлым болтером к себе. Сквозь стекавшую по стенам кровь показались конические черепа, и, распахнув пасти с острыми как иглы зубами, взвыли от радости появления на свет.
Скелет трупа перед ним затрясся, раздуваясь, искажаясь.
Уркантос погрузил руки в разбитую грудную клетку и раскрыл рёбра подобно дверцам шкафчика.
Из полости выбрался кровопускатель, склизкий от артериальной крови. Поначалу не крупнее ребёнка, он, словно новорожденный, плюхнулся на алтарь и начал расти. Растянутое лёгкое жреца укрывало его голову подобно чепцу.
Вручив дар, энергия варпа резко схлынула, оставив после себя лишь холодный пустой эфир.
— '' '''Демоны!''' '' — взревел Уркантос. — Снова эти варповы отродья. Будь ты проклят, Кхорн! Неблагодарная ты тварь! Я осквернил храм для тебя! Поубивал имперских фанатиков для тебя! '' '''А ты что мне дал?
Он схватил растущего кровопускателя за рог и оторвал ему голову, после чего швырнул в угол.
— '' '''Демоны!''' ''
— '' '''Уркантос!''' '' — укорила его Артезия.
Он стремительно развернулся к теневому демону.
— Почему он насмехается надо мной? Почему Кровавый бог сбагривает мне какие-то отбросы? Ты сказала, он жаждет священной крови. Мы днями напролёт поили его священной кровью, а я до сих пор искажен и не могу измениться до конца.
— Ты не дал ему достаточно. Его взор двинулся дальше.
Кхорнат зарычал, издав звук, похожий на скрежет стоп-крана, пытающегося остановить сорвавшийся маглифт.
— Недостаточно? Недостаточно? '' '''А когда будет достаточно?''' ''
Он схватился за руну Кхорна на своей броне и с хлопками заклёпок отодрал её напрочь. Затем кинул на мозаичный пол высокого алтаря и с силой наступил на неё.
— '' '''Я отвергаю тебя, Кхорн! Я отвергаю твою ненадёжную природу, твой безразличный взор. Ты — самый слабый и наихудший из богов, бесполезный, как Труп-Император. Тзинч нисходит до того, чтобы подарить последователям изменения. Нургл щедро делится благословениями. Да даже проклятый Слаанеш делает больше для своих сторонников. Ты — мразь! Ты ничто!''' ''
Он сплюнул на икону сгусток кровавой слюны. Затем вызывающе раскинул руки и закричал в небо, видневшееся сквозь треснувший купол в потолке часовни.
— '' '''Ну что, теперь я привлёк твой взгляд, божок? Тебе нравится то, что видишь? Может, придёшь и накажешь меня? Или ты неспособен даже на это?''' ''
Ответом ему стала тишина.
Кровопускатели уже ушли, желая поскорее разодрать учуянную людскую плоть.
В осквернённой часовне царила неподвижность, не считая скапывающей с сотен обагрённых поверхностей крови. Артезия зашлась хохотом.
— '' '''Теперь ты тоже смеёшься надо мной?''' '' После того как твой покровитель не стал защищать себя?
— '' '''Думаешь, Кхорну есть дело до того, что ты его отверг? Что ты поносишь его иконы и плюёшь на них? Он — бог, полусмертный ты кретин. Делай с его руной что угодно. Можешь попрыгать по ней, разбить её, обмочить. Это просто кусок железа, и в конечном итоге он так и останется богом, а ты — жалким, мелким полусмертным.''' ''
Она снова рассмеялась.
— Я отверг его, а ему всё равно? Что же это за бог?
— '' '''Отверг что? Думаешь, твоё имя записано у него где-то в книге? Нет! Ты проливаешь кровь в его имя, он тебя благословляет — а если больше крови льют другие, благословление переходит к ним.''' ''
Уркантос обвёл руками лужи свернувшейся крови.
— Я превратил часовню в скотобойню!
— '' '''В осаде целая планета, болван. Ты убиваешь слишком медленно. Каждый час гибнут миллионы. Миром правит резня, а ты решил, что мелкая схватка привлечёт его взор?''' ''
— Ты же сказала…
— '' '''Я сказала сделать выразительный жест, пролить потоки крови. Заставить багрянец течь полноводной рекой. Эта твоя осада — ручеёк, и уж точно не паводок. Кхорну нет дела до побед или выполнения тактических задач, он хочет бойни. И ты не сможешь привлечь его внимание, расшибая войска о стены.''' ''
— Так что мне делать, если по-другому они сражаться не хотят?
Артезия не ответила, а лишь откинулась на огромное пятно крови, принявшись с наслаждением в нём плескаться.
— Что мне делать?
— '' '''Имей терпение — и воспользуйся «Повелителями черепов».''' ''
— Они преодолели западную стену, — сказала Женевьева. — Привратная часовня пала. В течение дня рухнет внешний защитный клуатр. А огромные сверхтяжёлые машины-черепа…
Башня содрогнулась и закачалась от попадания. Из жреческого квартала с рёвом взвился столб пламени, подняв шквал скалобетонной пыли и вихрящихся листов пергамента.
С внезапной болью Женевьева поняла, что выстрел пришёлся в центр скрипториума. Миллионы указов, трактатов по тактике и богато иллюстрированных гимнов испарились раз и навсегда.
Видневшиеся вдалеке сверхтяжёлые машины продолжали неспешно двигаться к святилищу.
Женевьева приняла на левый понож так много ударов, что тот смялся практически до голого металла. Табард, хоть и был изготовлен из огнеупорных материалов, побурел от подпалин. Она попала под огнемётную струю, сжегшую свящённые пергаменты её печатей чистоты и расплавившую воск.
Одна из серафимок как раз занималась их заменой, пока они разговаривали.
Доспех сестры, в отличие от лат Женевьевой, блестел свежей краской.
— Мы многое потеряли, — отозвалась Элеанор.
— Тебе следовало быть там, на стене, — заявила Женевьева. — Возможно, она бы не пала, если…
— Она бы пала, и я вместе с ней. После чего забота о стратегическом и духовном здравии наипочтеннейшего храма святой Моррикан перешла бы в твои руки. И помоги нам Император, если такое случится.
— Слова, — произнесла Женевьева. — Слова и приказы, пока я поклоняюсь деяниями. Некоторые твои Сёстры поют в хоре, хотя им следует сражаться на стенах.
— Мы сражаемся с нерождёнными, сестра, а не какими-то захватчиками. Вера — стратегический инструмент, от которого мы не можем отказаться. Без этих хоров, и литургий архидьякона Мендазуса в часовне Моррикан, тебя бы уже давно разбили.
— Вы стоит друг друга. Отсиживаетесь за стенами, читая молитвы, пока другие…
— Он принял мученическую смерть, Женевьева. Смерть святого. Он не прекратил зачитывать Декламации Святого Трона, даже когда полукнязь разорвал его на куски.
Женевьева ахнула.
— Этот… Этот упрямый…
— Остановись. Он воспитал нас, Женевьева. Сделал нас теми, кем мы есть.
— Нет, он заставил нас отринуть то, кем мы являемся.
Между ними повисла бы тишина, не тони всё вокруг в грохоте пушечного огня.
— Поэтому ты меня позвала? Сообщить мне это?
— Пора. Пора спуститься в Скит Ямы. Время не терпит. После того как эти так называемые «Повелители черепов» вошли в зону поражения, мы не продержимся и дня.
— Нет.
Одна из громадных машин выпустила закручивающуюся очередь трассирующего огня, которая изрешетила звонницу в клуатре храма, в фонтане каменной кладки снеся ей верхушку.
— Другого выбора нет. После смерти архидьякона они не примут приказов ни от кого, кроме нас. Собери проклятых, и спусти их на фланг еретиков. Следом двинется танковая колонна — возможно, нам удастся подвести достаточно «Искупителей», чтобы уничтожить одну или обе машины войны.
— Ты посылаешь меня на смерть.
— Стать мучеником на службе Императора — честь. Такую смерть приняла Катерина, и архидьякон, и примешь ты, а когда придёт время, то и я.
— Мученичество означает самопожертвование. Ты же жертвуешь всеми, кроме себя.
На щеках Элеанор зарозовел румянец.
— Как ты часто напоминала мне, твоя задача — атаковать, моя — обороняться. Так что иди, атакуй, с моего благословения.
Элеанор повернулась лицом обратно к осаде.
— И это всё, сестра? После тридцати пяти лет, что я пыталась пробудить в тебе чувства, стать для тебя кем-то большим, чем просто ещё одной Сестрой. Так мы закончим?
Элеанор вздохнула.
— Как учил нас архидьякон, мы друг другу не более…
— Нет, — рявкнула Женевьева. — Старый поп мёртв, и хватит притворяться, будто он был прав. Мы поклялись относиться ко всем в ордене как к родным сёстрам. Одинаково. А Мендазус, он всегда подталкивал тебя относиться ко мне хуже. Ты знала, что это причиняло мне боль, просто боялась, что любой признак привязанности, любое проявление тепла осквернит твою Троном проклятую святость в его глазах.
— Словечки!
— Словечки, значит. Давай поговорим о словечках, ''сестра''. Да. Я сказала богохульство. Но слова, оставшиеся невысказанными, тоже могут быть богохульством. Раз это последняя наша встреча, я не стану сдерживаться. Всю жизнь ты меня стыдилась. Относилась ко мне как к своему тёмному отражению, предупреждению о том, что случится, если ты перестанешь быть непогрешимой. Ты использовала меня как дурочку, на которую можно вешать всю вину, между тем принимая все ответственные решения сама. Купаясь в лучах одобрения старого, нетерпимого…
— А ты не думала, что мне тоже было непросто жить под его надзором? — огрызнулась Элеанор. — Кому-то следовало управлять командорством храма. Не все мы можем позволить себе куражиться в небе. Ты понятия не имеешь, какой пользовалась свободой, имея право на ошибку.
— Ошибку. — Женевьева отступила к балкону. — Вот оно как, значит. Такое твое прощальное слово, Сестра? Я — ошибка.
— Нет, я не… — Элеанор отвернулась, покачала головой. — Это уже не важно. Никакие мои слова тебя не удовлетворят, Женевьева.
Женевьева рассмеялась, резко фыркнув.
— Я всегда хотела вовсе не твоих слов.
Она спрыгнула с балкона.
Когда она запустила прыжковый ранец и устремилась в небо, ей показалось, будто Элеанор кричит её имя.
