827
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
— Десантные капсулы, — ответил реклюзиарх. В свете ближайших горящих танков серебряный череп казался янтарным. — Десантные капсулы астартес.
== Глава семнадцатая ==
''В огне битвы, на наковальне войны''
Район Сульфа Комерциа был бастионом резервов ополчения и опорным пунктом противовоздушной обороны доков.
Немногочисленные турели — как укомплектованные людьми, так и автоматические — которые ещё оставались на крышах зданий, смолкли. Квартал пылал. Натиск орочьих истребителей и бомбардировщиков больше никто не сдерживал, и ксеносы обрушили смертоносные грузы вниз.
Сульфа Комерциа служил торговым центром западных доков и в мирное время был плотно заселён; также именно в нём построили больше всего наземных убежищ от непогоды, немалая часть которых уже была разрушена зелёнокожими. Враги беспрерывно наступали на этот район порта, но вовсе не из-за сопротивления имперских войск, а из-за того, что здесь было кому выпустить кровь, и было что разрушать. Оставить этот практически уничтоженный и нежилой квартал означало оставить в нём надолго и зелёнокожих — с восторгом в диких глазах предающихся беспощадной резне.
Спустя несколько лет после войны, майор Лак из 61-го Стального легиона в личном дневнике сокрушался о ”невероятном количестве жертв среди гражданских”, которые сопровождали сражение в доках. Он охарактеризовал разрушение Сульфа Комерциа, как ”одно из самых кровопролитных событий осады Хельсрича, которое даже в мечтах не был способен предотвратить ни один человек, ни один танковый батальон, ни один легио титанов”.
В коммерческом центре мало что напоминало былое великолепие. Особняки богатых торговых семей сгорели также как и склады; а те несчастные, что решили остаться в своих домах, а не отправиться на поиск подземных муниципальных бункеров, разделили судьбу тех горожан, кто оказался в ловушке в разрушенных противопогодных убежищах. Ксеносы атаковали без пощады, и никакие отряды личной стражи, вне зависимости от уровня подготовки, были не способны защитить имения своих господ от затопившего доки прилива зелёнокожих.
Самая известная защита — та, которую пропагандистская машина улья использовала для поднятия боевого духа — совсем не оказалась, как можно было бы подумать, той, где враг понёс максимальные потери. Больше всего ксеносов при обороне поместья уничтожили военно-полицейские формирования дома Фарвелиан, это подразделение в течение семи поколений служило благородной семье Фарвел. История об их продолжительном сопротивлении немногим пришлась бы по душе — комиссар Фальков и полковник Саррен понимали, что говоря по правде, глубокоуважаемый дом Фарвел абсолютно справедливо в глазах простых людей считался декадентскими свиньями, а его многочисленные наследники не были чужды политическим скандалам, финансовым расследованиям и слухам о мошенничестве в торговле. Короче говоря, они мастерски сопротивлялись во время боёв в доках из-за того, что умелыми махинациями проложили себе путь к огромному богатству и держали в полной боевой готовности армию из шестисот солдат.
И, как было отмечено в имперских отчётах, Фарвелы отказались предоставить своих людей на защиту доков или в городское ополчение.
Такая многочисленность и послужила причиной их гибели. Как только по рядам орков прошёл слух, что в обороне доков появился опорный пункт, и он располагается в поместье Фарвелов — ксеносы всей ордой обрушились на него, сломили упорное сопротивление, а заодно и род Фарвелов.
Самой выдающейся обороной официально провозгласили другую — совсем не похожую на обречённый эгоизм. Дом Тарацин защищали всего пятеро наёмников — выходцы с другого мира — они обороняли скромный особняк партизанскими действиями и автоматическими ловушками в течение девятнадцати часов. И пусть захватчикам удалось разрушить поместье, после окончания боёв в доках нашли семерых выживших представителей семьи Тарацин. Их позиции сильно укрепились с началом восстановления города, а четыре дочери лорда Гелия Тарацина неожиданно оказались завидными парами для ослабленных и потерявших наследников благородных семей.
СС/46 — одно из нескольких убежищ, которое ещё не было разрушено ко второму дню кипевшего в порту сражения — спасли от уничтожения в самый последний момент.
Подобно удару молнии первая десантная капсула врезалась в шоссе прямо перед центральным входом в купол. Толпу орущих на улице орков охватило смятение, несколько тварей были сожжены пламенем тормозных двигателей или расплющены под тяжестью летательного аппарата.
Края капсулы, взрываясь, разошлись, ударили о поверхность рампами и перемололи тех из зелёнокожих, которые успели опомниться и начали долбить топорами зелёный корпус.
Дождь из ещё нескольких капсул пролился в доки, породив своим приземлением разрушения аналогичные первой.
Последовательно уничтожая всё вокруг болтерами и шипящим, словно из глотки дракона, химическим пламенем огнемётов, Саламандры присоединились к своим братьям Храмовникам в защите улья Хельсрич.
— Нас семьдесят, — обращается он ко мне. Семь отделений.
Его зовут В’рет, сержант шестой роты Саламандр. Прежде чем я ответил, он произносит что-то одновременно и смиренное, и неожиданно почтительное. — Реклюзиарх Гримальд, для меня честь сражаться рядом с вами.
Это признание потрясает меня, и я не уверен, что сумел скрыть удивление в голосе, когда ответил.
— Храмовники в долгу перед вами. Но скажи мне, брат, зачем вы пришли сюда?
Вокруг нас мои рыцари и воины В’рета рыскают среди павших, добивая раненных орков мечами в горло. Штурмовик и его докеры следуют примеру астартес и используют штыки лазганов.
В’рет отстёгивает зажимы шлема и снимает его. Даже тем, кто служил прежде рядом с Саламандрами, непросто бесстрастно смотреть на лицо одного из сыновей Ноктюрна. Геносемя примарха реагирует на порочную радиоактивность поверхности их планеты. Пигментированная кожа В’рета такая же тёмно-серая и чёрная, как у всех воинов Саламандр, которых я видел без шлема. У его глаз нет зрачков и радужных оболочек. В свою очередь В’рета приводит в замешательство окружающий вид — сержант смотрит красными, словно угли, глазами, как будто кровь заполнила глазницы и затмила все остальные цвета.
Его настоящий голос — низкий, похожий на звук магмы, которая течёт по поверхности мрачного, бесплодного и серого родного мира Саламандр. Легко сделать вывод, что эти воины выходцы с планеты с реками лавы и вулканическими хребтами, что извергаются в чёрное небо.
— Мы последние из Саламандр на орбите. Повелитель Рождённых в Огне призвал нас, и мы повиновались.
Мне знаком этот титул. Я много раз слышал, как им именовали магистра их ордена.
— Магистр Ту’Шан, да продолжит Император благоволить ему, сражается далеко отсюда, брат. Саламандры проливают кровь врагов во многих лигах восточнее у реки Болиголова, почерневшей от ксеномерзости.
В’рет склоняет голову в официальном поклоне, а затем устремляет пристальный взгляд красных глаз на купол убежища в конце улицы:
— Так и есть, и я рад слышать, что мои братья сражаются настолько хорошо, что заслужили такие слова от вас, реклюзиарх. Повелитель Рождённых в Огне воюет вместе с машинами легио Игнатум и Инвигилаты.
— Тогда ответь на мой вопрос, ведь время не на нашей стороне. Хельсрич пылает. Ты останешься? Ты будешь сражаться вместе с нами?
— Мы не останемся. Мы не можем остаться.
Я подавляю гнев от разочарования, а Саламандра продолжает говорить.
— Нас семьдесят воинов, и нас избрали, чтобы мы десантировались именно здесь и удерживали вместе с вами доки. Мой повелитель и магистр услышал о вопиющем истреблении мирных жителей в захваченных прибрежных районах улья.
— Мало сообщений достигает наших союзников на планете. От них мы получаем также немного.
— Саламандры увидели твоё тяжёлое положение, благородный реклюзиарх. Магистр Ту’Шан услышал. Мы — его клинок и его воля, мы обеспечим выживание большинства невинных душ улья.
— И затем вы уйдёте.
— И затем мы уйдём. Наш бой идёт на берегу Болиголова. Наша слава там.
Уже одного этого поступка достаточно, чтобы заслужить мою вечную благодарность. Впервые за десятилетия эмоции мешают мне говорить. Это всё, что нам нужно. Это спасение.
''Теперь мы сможем поквитаться с ними.''
Я снимаю шлем и вдыхаю серный воздух Хельсрича впервые за… недели. Месяцы.
В’рет глубоко вдыхает вслед за мной.
— Этот город, — он улыбается, белизна зубов контрастирует с ониксом кожи, — он пахнет, как дом.
Моей коже приятно от горячего ветра. Я протягиваю руку В’рету, и он пожимает моё запястье — союз между воинами.
— Спасибо, — говорю я и встречаюсь взглядом с нечеловеческими глазами сержанта.
— Если вы нужны где-то ещё, — В’рет прямо смотрит мне в глаза, — тогда исполните свой долг, благородный реклюзиарх. Мы будем стоять рядом. И вместе не позволим докам пасть.
— Сначала расскажи мне об орбитальной войне. Есть новости с ”''Крестоносца''”?
— Ситуация по-прежнему патовая. Печально это произносить, но это так. Мы изнуряем врага, битва за битвой, но это всё равно, что стрелять по скале. Немного можно добиться против такого подавляющего превосходства в силах. Пройдут ещё недели, прежде чем ваш верховный маршал сможет рискнуть начать полноценный штурм, чтобы освободить небеса. Он — прозорливый воин. Мои братья и я имели честь служить с ним в одном флоте.
Слушая сержанта, я обретаю надежду. И связь с тем, что находится за разрушенными стенами этого проклятого города. Я требую от него больше.
— Что с ульем Темпест? Они пострадали, как и мы.
— Пал. Оставлен врагам, войска отступили. Последнее сообщение от тех, кто уцелел среди командования, гласило, что город покинут, а отступившие выжившие пробиваются по суше на соединение с полками Имперской гвардии, которые сражаются рядом с моим повелителем и магистром.
Разрозненные силы защитников и подразделения гвардейцев пересекают сотни километров пустошей. Такое упорство заслуживает восхищения.
Этот мир никогда не оправится полностью, это очевидно. Фатализм не свойственен мне, но и в самообмане нет ничего достойного. Всё что мы сможем сделать, бросая вызов — продать свои жизни, как можно дороже. Мы сражаемся не из-за того, что можем победить, а из ненависти.
У этого Саламандры, брата, есть своя судьба за пределами Хельсрича. Я принимаю это.
— Координируйте рассредоточение отделений с сержантом Бастиланом. Сконцентрируйте усилия на самых западных кварталах, там находится большая часть противопогодных убежищ. Бастилан предоставит необходимые частоты вокса, чтобы вы могли связаться с защищающими гражданских штурмовиками. Не ожидайте постоянной связи. Множество ретрансляционных вокс-башен разрушено.
— Будет сделано, реклюзиарх.
— За Императора. — Я отпускаю запястье В’рета. Его ответ необычен и передаёт уникальность его ордена.
— За Императора, — произносит он, — и Его народ.
Юрисиан, магистр кузни и рыцарь Императора, откинул голову назад и рассмеялся. Храмовник не веселился так уже много лет — у него вообще не было чувства юмора. Однако, то, что он видел сейчас показалось технодесантнику чрезвычайно забавным. Поэтому он и смеялся.
Эхо разнеслось по огромному залу, отражаясь от далёких армированных металлом каменных стен и массивных адамантовых очертаний, которые расположились во тьме в пятидесяти метрах впереди.
Ординатус Армагеддон. ”''Оберон''”.
За последние часы единственным звуком в зале был шум брони Юрисиана — покрытый керамитом доспех щёлкал и стрекотал, когда Храмовник расхаживал вокруг великого оружия. Технодесантник обошёл ”''Оберон''” десятки раз: пристально рассматривая, сканируя, изучая каждую деталь, как собственными глазами, так и через ауспик брони.
Без сомнения это было самое прекрасное творение, какое он только видел аугметическими глазами. Возможно, Храмовнику было и далеко в эстетике до поэта или художника. Но не в этом дело. В пробуждённом ”''Обероне''” будет всё очарование Империума. Триумф проектирования и воплощения, величайший успех в изысканиях человечества в создании нового оружия уничтожения врагов.
Великое творение возвышалось на мощных трёхсекционных опорах, поднимающих платформы с вооружением на порталах и распорках. На самой верхней располагалась непосредственно пушка. Юрисиан раздумывал над каждой из частей безмолвной и отключённой военной машины.
Спереди ”''Оберон''” был размером с два массивных стоявших бок о бок боевых танка ”Лэндрейдер”. Общая длина равнялась пятидесяти метрам, придавая ординатусу вид длинного и сегментированного большегрузного транспортёра. Как минимум, он был размером с высоченного боевого титана, который лёг на спину.
Платформа ординатус Армагеддон состояла из трёх частей: кабина управления с приводным модулем и дополнительно бронированной рубкой; затем сегмент грудной клетки, удерживаемый тяжеловесными металлическими колоннами; и наконец, сегмент живота, такой же массивный, как и секция над ним. Дополнительно по бокам каждого из этих тяжёлых модулей, под защитой ещё более толстой брони, располагались энергетические установки. Юрисиан знал, что это были гравитационные суспензорные генераторы. О подобных антигравитационных технологиях в Империуме не слышали уже давно, исключение составляли развёрнутые военные машины такого калибра.
Без этих редчайших генераторов, которые были самым ценным на планете, ”''Оберон''” представлял собой просто груду металла.
Распорки и порталы удерживали колоссальную орудийную платформу, в десятках квадратных метров которой размещались энергетические двигатели, фузионные камеры и генераторы магнитного поля. Впечатление было такое, что на колоннах установили промышленную мануфакторию.
В случае активации генераторы снабжали энергией оружие транспортёра — защищённое жаростойким керамитом башенное орудие, и подключались к установленным впереди энергетическим двигателям. Охлаждающие отверстия усеивали дуло пушки подобно чешуе рептилии. Из гнёзд дополнительного энергопитания, словно черви-паразиты, свисали обвивающие ствол кабели, а промышленные тиски фиксировали положение орудия.
Пушка ”Нова”. Оружие, которое используют друг против друга космические корабли в необъятной пустоте. Вот оно — установленное на бесценную и сверхбронированную технологию из забытых эпох.
— Убийца титанов, — прошептал магистр кузни.
Юрисиан благоговейно провёл рукой в перчатке по металлической секции привода, чувствуя толстую броню и плотные заклёпки… мельчайшие различия в слоях адамантия: незначительные вариации и недостатки при процессе создания, который состоялся сотни лет назад.
Храмовник убрал руку и именно тогда начал смеяться.
”''Оберон''” — Погибель титанов. Он настоящий. Он здесь.
И он его.
Технодесантник получил доступ к передней рубке управления, когда поднялся по лестнице к переборке, которую пришлось открывать вручную. Оказавшись внутри обесточенной кабины, Юрисиан осмотрел лебёдки, рычаги и чёрный пустой экран на панели управления. Всё было в новинку и незнакомым, но ничто не устоит перед интуицией и обучением у Механикус. Следующая переборка преградила путь магистру кузни ко второму модулю. Из-за того, что ординатус был выключен, Храмовнику снова пришлось вращать железное колесо на двери.
Она со скрипом открылась, выпуская из шлюза неиспользованный воздух. Взгляд Юрисиана при помощи фильтров шлема пронзил темноту за ней. Помещение было узким и вызывало клаустрофобию, даже несмотря на наличие небольших отсеков за бронированными коробочками передатчиков, которые прикреплялись к стенам, где располагались и энергетические установки для антигравитационных подъёмников, и лестницы для экипажа, что вели в главный генераториум, который находился на платформе выше. Владыка кузни продолжил восхождение и открыл ещё две переборки, пока поднимался по порталам.
Внутренности верхней платформы главного генераториума выглядели беспорядочными и похожими на техническое оборудование. Храмовник стоял в самом сердце системы вооружения космического корабля, созданной для стрельбы на близкое расстояние и с меньшей мощностью, зато более манёвренной и легко управляемой. В конце концов, снаряду священного орудия не было необходимости пролетать тысячи километров в открытом космосе, чтобы попасть в цель.
Грубо говоря, из пушки ”Нова” сделали обрез. Понимание вызвало улыбку на мрачных губах Юрисиана.
Потребовалось ещё три часа на исследования, проверки питания и тестирование генераторов, чтобы прийти к выводу — можно ли активировать ординатус Армагеддон, и сколько сил для этого потребуется.
Конечный результат исследования был горек.
Это оружие войны должен был обслуживать экипаж из десятков скитариев, магосов и техножрецов, которые были созданы и обучены именно для этой цели. Также ”''Оберон''” должен был быть ритуально благословлён лордом Центурио Ординатус, а по всей длине корпуса должны были почтительно обновить девяносто три молитвы пробуждения.
Вместо пения и молитв поклонения духу грандиозной военной машины душа ”''Оберона''” пробудилась в безмолвной тьме. Рассеянное, изменённое сознание обнаружило не группу смиренных лордов Центурио Ординатус, целеустремлённо взывающих о внимании, а всего лишь одно живое существо, которое соединилось с ним.
Эта душа была сильна: твёрдая и властная.
Она идентифицировала себя, как Юрисиан.
В модуле управления мозг, позвоночник и нательная броня Храмовника с помощью телеметрических кабелей соединились с разъёмами интерфейсов в троне принцепса, и магистр кузни закрыл глаза. Системы пробуждались к жизни. Сканеры зазвенели, как только включились. Вспомогательное освещение мигало и удерживалось при минимальных настройках подсветки.
С величайшей дрожью, которую сопровождало гудение пробуждающихся к жизни энергетических генераторов, все три секции встряхнуло раз, затем другой, а потом ударило ещё сильнее.
В модуле управления Юрисиан покачнулся в кресле. Но его подбросило не вперёд, а ''вверх''.
На пять метров вверх.
Секции обрели устойчивость, покачиваясь на пульсирующих антигравитационных полях, деформирующих поверхность под собой чем-то похожим или не очень на переливающееся тепловое излучение.
— '''Активация, первая фаза''', — раздался голос военной машины в вокс-передатчиках командного модуля.
За механическими интонациями ощущались бурлящее возбуждение и закипающая ненависть. Юрисиан уважительно склонил голову, но не остановил работу.
— Мои братья зовут меня в Хельсрич, — проговорил он в холодную коробочку передатчика, не ожидая ответа и не надеясь, что его услышат. — И хотя это может быть и не так, я знаю, что война взывает к вам.
Сквозь соединительный интерфейс, пришло нечеловеческое и непереводимое рычание духа ”''Оберона''”.
Юрисиан кивнул:
— Я так и думал.
Асаван Тортелий задумался над одной фразой.
Он не мог придумать — в каких эпитетах описать насколько он замёрз.
Пустынный собор вокруг всё ещё был чем-то большим, нежели просто иссеченные шрамами и покрытые повреждениями стены. Аколит положил труды про войну в Хельсриче на упавший каменный блок, а величественный титан неторопливо шагнул вперёд и слегка покачнулся назад, соблюдая равновесие во время передвижения по неровной поверхности. Иногда атмосферное давление и сила тяжести напоминали о себе сквозняком, когда ”''Вестник Бури”'' поворачивал за углы улиц. Поскольку это случалось не впервые за последние годы, Асаван не обращал на него внимание.
А вот окружающий его разрушенный собор не замечать было гораздо труднее. Всё случилось более тридцати дней назад, когда инопланетные твари повергли бога-машину на колени. Статуи всё ещё валялись подобно алебастровым трупам: разбитые, упавшие лицом вниз, с отломанными конечностями, которые лежали в нескольких метрах от тел. Стены по-прежнему покрывали отверстия от орудийного огня и уродливые трещины, которые паутиной протянулись от мест попаданий. Витражи — единственная защита аколита от раздражающего щита — тоже зияли пробоинами в мрачном военном архитектурном стиле, смотреть на который было не приятней, чем на улыбку беззубого святого.
День за днём Асаван сидел в одиночестве и задумчивости в тиши собора и записывал то, что как он и сам понимал, было плохенькой поэмой о грядущей победе Хельсрича. Он уничтожил бы более чем половину своего труда, и иногда, при перечитывании написанного, аколита бросало в дрожь.
Но конечно, рядом никого не было, чтобы стать свидетелем его ошибок. Не здесь.
После освобождения собор оставался практически пустым. Храмовники пришли ”в чистоте защищая нас; в гневе неослабевающем” — так написал Асаван, (прежде чем навсегда удалил подобострастные слова). Но они прибыли слишком поздно, чтобы уберечь от ран полые кости монастыря ''”Вестника Бури''”. Недели минули с тех пор. Недели, за которые ничего не заменили и не восстановили.
Асаван был одним из нескольких уцелевших, которые всё ещё продолжали жить в соборе. Его коллегами главным образом были сервиторы, соединённые проводами с турелями на укреплениях монастыря — они управляли прицеливанием и перезарядкой систем на стенах. Он часто видел этих несчастных — ведь теперь именно он за ними и присматривал. Лоботомированные и аугментированные, они были когда-то людьми, а теперь превратились в немного большее, чем не имеющие конечностей и разинувшие рты автоматы. Они были подсоединены к люлькам систем жизнеобеспечения, которые располагались рядом с орудиями, и не могли самостоятельно поддерживать своё существование. Во время осады от повреждений часть из них лишилась кабелей, по которым подавалось питание и забирались отходы. И даже недели спустя, магосы, что ещё оставались в теле ''”Вестника Бури”'' не пришли для ремонта — он был слишком незначительным в длинном списке неисправностей. Приоритет был у ключевых систем, а из необходимых для обслуживания титана техножрецов уцелели немногие. Битва внизу была жестокой.
Таким образом Асавану, как одному из немногочисленных выживших аколитов собора, выпала доля кормить этих безмозглых существ с ложечки мягкой, богатой протеинами пастой, не позволяя сервиторам умереть, и промывать раз в неделю их физиологические фильтры.
Он делал это не из-за того, что ему приказали и не потому, что его сильно волновало продолжение функционирования горстки уцелевших орудий на стенах монастыря. Он делал это из-за скуки и одиночества. Ко второй неделе он уже начал разговаривать с неотвечающими сервиторами. К четвёртой он дал им имена и придумал прошлое.
Сначала Асаван пробовал отдавать приказы одному из семи стандартных сервиторов, которые патрулировали собор, чтобы тот исполнял поручения аколита, но эти модели были малопригодны к перепрограммированию. В них заложили односложные задачи — ходить с метлой из комнаты в комнату и подметать пыль под ногами верующих.
Но больше не было никаких верующих. А у сервиторов больше не было мётел. Асаван знал одного из сервиторов до аугментации — это был особенно туповатый аколит, который заслужил свою судьбу, украв деньги у мирян. Наказанием стало превращение в бионического раба, и тогда Асаван не пролил по вору ни слезинки. Однако не было радости и в том, чтобы наблюдать, как это примитивное создание шатается из зала в зал, гремя метлой без щётки по усыпанному щебнем полу, ничуть не продвигаясь в уборке беспорядка, но и не будучи способным остановиться, пока задача не была выполнена. Он отклонял приказы прекратить работу, и Тортелий подозревал, что остатки разума сервитора были уничтожены в один из эпизодов битвы. Возможно, дело было в незамеченном ранении в голову.
Шесть недель спустя несчастный упал посреди рядов разбитых церковных скамеек — его человеческие части больше не могли функционировать без отдыха. Асаван поступил с ним, как поступал со всеми убитыми. Он вместе с остальными выжившими выбросил тело за борт. Болезненное любопытство (о котором он впоследствии сожалел) заставило аколита наблюдать, как тела падали с пятидесятиметровой высоты и разбивались об землю. Асаван не испытывал волнение или удовольствие от подобного зрелища, но отметил, что не может отвести от него взгляд. В своей летописи он признался себе — а затем незамедлительно стёр — что наблюдение за падавшими телами напоминало ему, что сам он всё ещё жив. Вне зависимости от истинной мотивации — наблюдения порождали кошмары. Аколит задавался вопросами, как солдаты умудрялись привыкнуть к подобному, и зачем им всё это вообще было нужно.
Но главное, что беспокоило его последнюю неделю — холод.
Титан вступил в длительное сражение, повреждения, полученные несколько недель назад в засаде, полностью устранили, но их уравновесили и даже увеличили новые раны, полученные в непрерывной войне. Командование экипажем (''”да будут они благословлены, ибо они ведут нас к победе''”, — постоянно шептал Асаван) забирало всё больше обслуживающего персонала и энергии от второстепенных устройств титана.
Малочисленные команды техноадептов не ремонтировали незначительные механизмы, а рассеялись по огромной конструкции и трудились над жизненно важными системами. Часть из них была обесточена, поскольку энергетические батареи разрядились или разъединились. Гудящее топливо из них направляли к отсекам с плазмой и использовали для снабжения Щита и основного вооружения.
Неделю назад системы отопления собора израсходовали всю энергию и больше не функционировали. С типичной для себя практичностью, Механикус предусмотрели второй, и даже третий вспомогательные варианты для подобных случаев. К сожалению для Асавана и остальных выживших аколитов, и второй и третий вариант были невыполнимы. Второй был небольшим автономным генератором и получал энергию из источника, который не был соединён ни с чем иным и потому не мог быть использован в других целях. Сейчас генератор был не более чем куском металлолома на беспорядочно разрушенной палубе собора.
Поломка генератора уничтожила и третий вариант действий на случай непредвиденных обстоятельств — использование четырёх однозадачных и ни на что теперь непригодных сервиторов, которые должны были быть активированы и вручную крутить насосы генератора. Впрочем, даже если бы генератор оставался исправен — все четверо сервиторов погибли в сражении пять недель назад.
Асаван храбро попробовал повернуть одну из рукояток самостоятельно, но силы его были меньше, чем у сервитора, и всё чего аколит добился — боль в спине. Рычаг не сдвинулся и на сантиметр.
Так что теперь он сидел на упавшей колонне, пытаясь хоть что-нибудь написать, а кости ныли от холода, так же как они ныли от холода последние шесть дней.
На месте внутренних органов у ''”Вестника Бури”'' находился реактор с крайне радиоактивной и жидкой горячей плазмой. Асаван считал это забавным парадоксом — несмотря на то, что множеством палуб ниже располагалось герметично запечатанное и изолированное сердце солнца — лично он был близок к смерти от обморожения.
Парадокс был из тех наблюдений, которые аколит записывал, а потом от стыда стирал — не пристало жаловаться, когда множество невинных имперских душ находились в пылающем городе и умирали каждую секунду.
Именно в этот момент Асаван Тортелий решил, что он лично изменит судьбу. Он не будет замерзать до смерти в пустом монастыре на спине титана. Его не скуёт холод, в то время как тысячи достойных и верных людей погибают целыми толпами. Собратья аколиты никогда не хвалили его интеллектуальные способности, но люди не отказались бы от его чувства юмора — туповатого или не очень — Асавану нравилось думать, что он всегда выбирает правильное решение, так или иначе. И теперь он его выбрал.
Да. Пришло время сделать что-то значимое для жителей Хельсрича.
Пришло время покинуть титан.
[[Категория:Империум]]
[[Категория:Космический Десант]]
