3916
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
м
Нет описания правки
Я растер остатки пера сапогом. В тот же миг из тени позади Телемахона беззвучно возник Нагваль. Его мышцы бугрились от желания прыгнуть.
+ ''Нет'', – + передал я своей рыси.
+ ''Я его прикончу.'' + Мой разум воспринимал ожесточенное рвение рыси-''тигруса'' в виде слов, хотя никаких слов не звучало. Челюсти разошлись, подготавливая сабельные клыки из вулканического стекла длиной с меч.
+ ''Нет, Нагваль.''+
Его мысли оцепенели, превратившись в смесь ожидаемых ощущений: керамит рвется под несокрушимыми когтями, человеческая кровь льется на язык горячим потоком…
+ ''Нагваль''. + Чтобы пробиться в закрывающееся сознание зверя, я придал приказу остроту клинка. + ''Повинуйся.''+
Он внял мне, но и только. Исключительно по той причине, что должен был так поступить, иначе рисковал вызвать мое недовольство.
Я не собирался позволять себе рассматривать прочие измышления Телемахона. Причиной его болезненного влечения к ней была жажда ощущений, вообще любых ощущений, а струящийся по его кровеносной системе бог буквально кричал от желания пожрать эльдарскую душу Нефертари. Ему было больно находиться рядом с ней. Даже медленно наползающая мука, которую она ему доставляла, наэлектризовывала его нервы, доставляя удовольствие.
+ ''Жалкий паразит'', – + подумал я.
+''Хозяин?'' – + мой простодушный фамильяр соприкоснулся своими чувствами с моими.
+ ''Не ты, Нагваль.''+
+ ''Человек -Без -Лица?''+
Сколько раз я уже отпечатывал имя Телемахона в том, что можно было считать разумом Нагваля? Каждая попытка оказывалась бесполезным упражнением.
+ ''Да. Человек -Без -Лица.''+
Человек -Без -Лица. Как точно. Люди самого Телемахона, Вопящий Маскарад, чаще всего именовали его Принцем -В -Маске. Название Нагваля нравилось мне больше.
+ ''Я его прикончу'', – + пообещала мне огромная кошка. В ее мыслях с шипением мелькали вспышки ощущений: соленый жар текущей крови, добыча тщетно бьется, мои челюсти сомкнуты на ее горле…
+ ''Нет, Нагваль.''+
+ ''Только шепни приказ, и все будет сделано.''+
Несмотря на всю соблазнительность, я ничего подобного не сделал.
– Это была твоя лаборатория? – спросил я его.
– Нет. Моя всегда находилась на борту «Виридианового неба». Воины моей роты никогда не рисковали хранить наши запасы геносемени на Маэлеуме, даже до того, как Дети Императора явились за трупом Магистра Войнывойны.
Мне в голову пришла мысль, не посещавшая меня раньше. Когда Дети Императора грабили этот мир и оскверняли труп Гора, чтобы использовать его в своих испорченных фабриках клонирования, они явно не удержались и от разграбления хранилищ геносемени XVI легиона.
Нагваль занимался тем, что выдыхал едкий дым на колонию слизнеподобных существ, которые растворялись с треском и хлопками. Он слизнул образовавшуюся слизь одним движением языка и шумно сглотнул.
+ ''Ко мне'', – + передал я.
Рысь повиновалась. Ее глаза светились от поглощения другой демонической материи. Мы двинулись дальше среди ржавого мрака. Подумать только, меня ведь тревожила роль посла на Маэлеуме. Мы были не посланниками. Мы были практически ворами.
Меня подмывало спросить, не затягивает ли он наше путешествие, выбирая обходные маршруты, чтобы порыться в старых апотекарионах.
+ ''Хайон'', – + ласкал голос мою голову изнутри, непрерывно нашептывая по ту сторону глаз. + ''Хайон. Хайон, Хайон.''+
– Что ты делаешь? – бросил я Амураэлю в какой-то момент.
Люди Амураэля получили приказ ждать. Мы вошли внутрь одни.
+ ''Хайон'', – + вновь скользнул по мне шепот. Все так же никакого источника, никакого направления.
Когда-то эту крепость называли Монументум Примус. Ныне это был разрушенный замок в глубине коры Маэлеума, сотворенный из обтесанного рабами камня и выветривающихся костей чудовищных варп-змеев.
Я кивнул. Сделав жест рукой, я изгнал неупокоенных мертвецов, вытеснив воплощения энергии из огромного помещения. Это было все равно что развеять пригоршню песка по ветру. Без этих отголосков зал погрузился в подлинную тишину. Оставшись в одиночестве, мы подошли к саркофагу.
Тело, покоившееся в этом гробу, исчезло много лет назад. Сперва его уволокли, словно дичь на охоте, чтобы препарировать на мерзких столах мясников-хирургов III легиона, а затем его забрали Абаддон и первые из Эзекариона после уничтожения Гора Перерожденного. То, что сохранилось от трупа Магистра Войны войны – генетические трофеи, которые только и оставил нетронутыми внутри ограбленного мертвеца Фабий Байл – содержались в безопасности внутри Высшего Апотекариона на борту «Мстительного духа», заключенные в стазис и охраняемые сотней боевых роботов из нашей Синтагмы, которые были поставлены под контроль разума Анамнезис.
Возможно, вам придет в голову невежественная, однако не лишенная справедливости мысль, будто одних только генетических образцов Гора было бы нам достаточно, чтобы организовать непрерывную поставку девятнадцати биосинтетических органов, которые нужно имплантировать для создания космических десантников из мальчиков-людей. Это не так, каким бы гением ни был апотекарий. Процесс планировал сам Император, что уже говорит о потребном для его воплощения интеллекте, а осуществлялось все при помощи колоссальной движущей силы технологий Тронного Мира и уникальному доступу к реликвиям Темной Эрыэры.
Даже сейчас в Империуме можно добиться медленного вымирания ордена Адептус Астартес, похитив его геносемя, хотя их воины-медикэ обладают всей информацией и поддержкой, которые нужны, чтоб заново спроектировать прогеноидные железы и создать новых космических десантников. Разумеется, подобное осквернение входит в число любимых расправ у Девяти легионов. Ничто не доводит орден до такого отчаяния, ничто так не пятнает позором, как кража их будущего.
Нигде не бывало лучше примера этому, чем в покрытой позором крипте на Маэлеуме.
Один из призраков не развеялся. Он наблюдал, как мы втроем приближаемся к нему, и поочередно переводил на каждого из нас свои старые, очень старые глаза. Когда его осуждающий взгляд опустился на меня, я ощутил угрозу, как будто к доспеху прикоснулся клинок. Как долго он пробыл здесь? Был ли он здесь всегда, даже когда этот склеп населяли обманутые сыны Магистра Войнывойны, и обрел форму в вакууме, образовавшемся в их отсутствии?
Дух был человеческим, хотя в его душе кипели воспоминания и переживания, накопленные за века. Кем бы он ни был при жизни, он становился свидетелем событий и существовал куда дольше, чем отпущено обычному смертному. Его форма – то, что применительно к варп-сущностям мы называем «корпус» – оставалась стабильна и не менялась. Длинные волосы были темными и нечесаными. Кожа, сильно похожая на мою, обладала смуглым окрасом, обычным для тех цивилизаций, которые растут в экваториальных областях миров вроде Терры. На нем были надеты выцветший черный плащ путника и простое, изношенное в странствиях одеяние. Щеки были покрыты слезами – слезами из белой туши. Четыре дороги скорби представляли собой татуировки в виде крошечных надписей, спускающихся из уголков глаз.
Телемахон мешкал, не подходя ближе. Он наклонил голову, и я услышал урчание связок волоконных пучков в его бронированном вороте. Амураэль остановился в полушаге за ним, перевод взгляд с привидения на дисплей сканера в перчатке своего нартециума. Рядом со мной Нагваль глядел на духа светящимися глазами, приоткрыв пасть. С сабельных клыков капал яд.
+ ''Хайон'', – + донесся шепот в последний раз, и призрак улыбнулся.
– Искандар Хайон, – произнесло видение абсолютно человеческим голосом. – Телемахон Лирас. И Амураэль Энка.
Задолго до того, как я ступил на «Дух», я услышал голос Ашур-Кая:
+ ''Я чувствую вокруг тебя сильное возмущение.'' + Обычно на его психическую интонацию оказывала влияние прежняя роль моего наставника, однако сейчас ее обесцвечивали спешка и озабоченность. + ''Объяснись, Сехандур'', – + передал он, используя разновидность моего имени с классическими готическими корнями. + ''Почему волны судьбы бьются о твою душу?''+
+ ''Как всегда, драматично''. + Мне следовало бы понять, что он почувствует присутствие Морианы в тот же миг, как мы войдем в систему. + ''Мы везем пленника с Маэлеума.''+
+ ''Это объясняет буйство варпа вокруг вашего корабля.''+
Обратный путь и впрямь дался нам медленнее. У меня и близко не было такого дара плыть по беспорядочным приливам пространства Ока, как у Ашур-Кая, хотя я возвращался так быстро, как только мог.
+ ''Ты кажешься встревоженным, брат.''+
+ ''Все плохо, Сехандур. Леорвин и Заиду вот-вот убьют друг друга, деля ответственность за их потери на Тилаке. Валикар, Кераксия и Вортигерн вернулись, потрепанные флотами, которые поклялись в верности Даравеку. Нам тоже пришлось нелегко с его приспешниками. Ты разве не видишь корабль?''+
Я видел. «Мстительный дух» на оккулусе был от носа до кормы изодран поверхностными повреждениями. Меня встревожило не их количество, а сам факт их наличия. Флагман сражался с кораблями, которым хватило силы пробить его щиты.
+ ''Расскажи мне все'', – + передал я.
+ ''Просто иди на командную палубу''. + В этом распоряжении слышалась давнишняя приказная интонация моего бывшего наставника. + ''Сам увидишь.''+
Так я и сделал. Стоило нам зайти на мостик, как на нас стеной нахлынули звуки: шум ярости и взаимных обвинений. После боя на мостике обычно устраивалось праздненствопразднество, нередко с пьяным или экстатическим истязанием вражеских военачальников. Их трупы – или же будущие трупы – вздергивали среди военных знамен, свисавших с потолка стратегиума, и воины устраивали буйные соревнования в силе, приносили обеты братства, или же неистово выражали свою адреналиновую радость, отмечая победы, которые принесли эти новые трофеи.
Мне говорили, что космические десантники Империума после триумфов предаются мрачным раздумьям, в монашеском почтении преклоняя колени перед статуями своих кумиров и поклоняясь изображениям своих героев. Это несколько иная эстетика, нежели в следующих за нашими победами боях на арене, воплях и ликовании, где похвальба является особым искусством, а репутация воина – это всё. И все же в тот день мостик встретил меня еще более насыщенной и нечистой атмосферой, чем обычно. Раздражение сотен побежденных воинов, эмоции которых сплетались воедино, порождало психическое эхо поражения, опустившееся на меня, будто погребальный саван.
Первым меня приветствовал Токугра. Демон-ворон Ашур-Кая спорхнул мне на плечо, оглядывая меня глазами, которые видели, как рождаются и умирают звезды, и все это время сияли от удовольствия.
+ ''Мальчик'', – + приветствовал он меня.
Я уже сотни лет не был «мальчиком» для Ашур-Кая – дни моей юности в роли подмастерья уже давно прошли – однако Токугра не обращался ко мне никак иначе.
Она неотрывно глядела перед собой, вообще едва ли видя посредством собственных глаз. Ее зрение было рассредоточено по многим тысячам орудийных камер и корпусных провидческих систем, установленных на зубчатых стенах «Мстительного духа». Когда она говорила, ее рот шевелился, однако в искусственной жидкости не возникало пузырей. Слова произносились по всему мостику голосом, отчасти напоминавшим ее речь до погружения.
+ ''Сестра'', – + передал я ей.
– Эзекиль, – сказала она, и вокс-горгульи из черного камня на стропилах зала перекрыли шум массы. – Искандар, Телемахон и Амураэль вернулись.
Я еще не успел добраться до трона, когда меня перехватил Саргон. Как и все мы, он был облачен в черненый керамит, только украшенный изодранными свитками, которые я не имел никакого желания читать. Монашеский стихарь, который он носил поверх потрепанного боевого доспеха, был изрешечен и разодран в сражении, а кропотливо выписанные тушью надписи уродовали опаленные дыры.
Он выглядел юным, чуть старше инициата легиона. Гладкая кожа обладала смуглым оттенком, типичным для тех, кто родился и вырос в Городе Серых Цветов на давно сгинувшей пустынной планете Колхида. Еще задолго до нашей с ним встречи у него уже не было голосовых связок, которых он якобы лишился из-за перерезанного горла во время Осады Императорского Дворцадворца. Несколько лет он полагался исключительно на жесты боевых знаков Легионес Астартес и пользовался своими незамысловатыми психическими силами, чтобы говорить устами любых находящихся рядом трупов.
Со временем эта необходимость сохранилась, но изменился способ. Его наплечники были преображены варпом: с брони щерились рогатые демонические морды из биокерамита, исходившие кровавой слюной и периодически хлеставшие по воздуху чрезмерно длинными языками. Именно посредством этих лиц, гортанные голоса которых звучали в унисон, он и изъяснялся.
Леор занес руку, готовясь вогнать в палубу лезвие своего топора.
+ ''Нет!'' – + словно клинок, поспешно выбросил я психическое предупреждение. Вонзить оружие в землю перед братом означало бросить кровавый вызов – бандитский обычай Хтонии, распространение которого среди наших группировок Абаддон разрешал и даже поощрял.
Лицо Леора задергалось – внутричерепные имплантаты отреагировали на нежеланное давление моего безмолвного голоса в его разуме бурлящим жаром – но этого хватило, чтобы вынудить его замешкаться на мгновение. Он опустил клинок. Наблюдающая толпа разразилась разочарованными криками.
– У нас есть пикт-трансляции, камеры с оружия, вокс-архивы и клятвы, свидетельствующие о том, что твой ублюдок-младший командир не смог нас поддержать и оставил мой авангард умирать.
''Ах«Ах, как знакомознакомо»'', – подумалось мне, хотя кровь у меня стыла. Мне не нравилось покалывающее веселье, которое излучал Заиду. Самодовольная удовлетворенность растекалась по его ауре, словно лужа мочи. От всей этой злополучной сцены исходил насыщенный смрад спланированности.
– Я понимаю твое недовольство, – ответил Телемахон с рассудительностью, которой я никогда прежде от него не слышал. – И, как я полагаю, показания младшего командира Вороласа отличаются от твоих?
– Я вызвал твою зверушку, Лирас, не тебя.
– В самом деле? – Телемахон слегка повернулся к Заиду, и их шлемы склонились друг к другу в мелодраматичном согласии. – Младший командир Воролас, ты видишь топор на палубе?
В ответ Заиду утвердительно прошипел:
В последующие годы я часто мысленно возвращался к этому эпизоду. К виду Леора, который надвигался на Телемахона, самого искусного из наших мастеров клинка, держа в руках лишь нож для свежевания. Леор уже давно мертв, он пал на Макане, как я уже говорил ранее. Но я помню его таким – ухмыляющимся и уверенным в себе воином, вышедшим против безупречного мечника с одним кинжалом.
+ ''Эзекиль'', – + воззвал я к нашему повелителю. + ''Сделай что-нибудь, пока это безумие не вышло из-под контроля еще дальше.''+
Абаддон наблюдал и ничего не говорил. Он выглядел неописуемо уставшим, но его взгляд встретился с моим, и он кивнул, наконец-то подав нужный мне знак. Я обнажил Сакраментум, и священная сталь блеснула в болезненном свете стратегиума.
– Трус, – вырвалось из его рта вместе с ниткой слюны. Затем он выкрикнул это громче, вызвав очередной хор ободрительных криков. Я схватил Леора за наплечник и потащил прочь.
+ ''Ты глупый ублюдок.''+
Он вздрогнул от моего голоса, беззвучно резанувшего по нему, выругался и отпрянул.
– Ты меня поучаешь, чванливый трус? Из-за Вопящего Маскарада погибло больше моих воинов, чем убил проклятый Богами Даравек, которого ты не смог убить. Заиду повезло, что я высказал свое недовольство Абаддону, а не прикончил его на поле боя там на Тилаке.
Везение тут было ни при чем. Один из способов, которыми Абаддон насаждал единство, заключался в том, что он лично надзирал за спорами и поединками вожаков и военачальников, не позволяя им расправляться друг с другом вдали от него по собственной прихоти. Неочевидный ход, но он входил в число множества методов, какими Эзекиль пытался подчинить законам наш хаотичный образ жизни. По крайней менемере, я уважал его монархические устремления.
– Заиду тебя заманивает, – сказал я Леору. – Представить не могу, чтобы ты этого не понимал.
– Я понимаю, – Леор втянул слюну сквозь зубы. – Я не слепой. Мразь нострамская, я ему сердца из груди вытащу и…
– А если бы вызов разрешили? – прервал я. – Вместо Заиду будет драться Телемахон. Не прикажи Эзекиль мне действовать, брат, ты бы прямо сейчас не выслушивал лекцию от меня, а скрещивал клинки с Принцем -В -Маске.
– Я бы предпочел поединок, – щеку Леора снова скрутило судорогой, и его левый глаз зажмурился. Мое шестое чувство все еще неприятно обдавало исходящими от него волнами злобы, но та слабела, прилив отступал. – Принц -В -Маске, – прорычал Леор. – Ха! Да я бы его на куски порезал.
Несколько секунд я глядел на него, изумленный – действительно изумленный – тем, что он искренне верил в свои слова.
Мы сразу же заподозрили обман, но как могли мы устоять перед таким знанием? Она ответила на наши вопросы – на некоторые ясно, на некоторые уклончиво.
Тот Империум, о котором она говорила, показался нам невозможным. За столетия, прошедшие с тех пор, как мы зажгли небо над Имперским Дворцомдворцом, наши имена и свершения не просто ушли в глубины истории, но еще и все сильнее переплетались с мифологией.
Информация о восстании – она назвала тот конфликт «Ересью Гора», и именно тогда я впервые услышал эти слова – становилась все более закрытой и охраняемой. Имперские власти извратили события войны, как только вообще узнали о них, и все чаще факты подавлялись при помощи санкций и даже казней. Миры, которые считались слишком запятнанными истиной, провозглашались запретной территорией, на них налагали торговую и транспортную блокаду, удаляли с астрокарт и отсекали от астропатической связи, пока не сменялось несколько поколений. Некоторые даже зачищали от жизни и заново заселяли порциями колонистов и странствующими обществами паломников.
Телемахон едва мог дышать. Из вокализатора его лицевого щитка раздавался скрежещущий смех – хриплый и булькающий, словно он порвал что-то в горле. Амураэль тупо стоял на месте, пытаясь переварить услышанное. Пытаясь и терпя неудачу.
Но Мориана еще далеко не закончила. Она продолжила говорить, рассказывая нам о Культе культе Императора-Спасителя, возникшего в сумятице после восстания. Возвышение этого культа становилось обычным делом на бесчисленных мирах, волна новой веры поглощала целые системы. Император, чтимый как источник Астрономикона, позволял путешествовать между разрозненными планетами человечества. Император, Повелитель Человечества, Погибель Чужих, единственное истинное божество.
Бог.
Опять это слово. Как же оно привязалось к этой истории.
+ ''Судьба'', – + с раздраженным отвращением передал я Амураэлю, но мою психическую издевку уловил Ашур-Кай. Он направил мне неодобрительный импульс с платформы над мостиком, откуда – будучи пустотным провидцем корабля – он вел «Мстительный дух» сквозь истерзанные небеса.
+ ''Не читай мне лекций'', – + отозвался я, не давая ему на это времени. Его попытки убедить меня в достоинствах пророчеств уже несколько сотен лет терпели неудачу, так что игнорировать его замечание теперь было несложно.
Пророчество. Судьба. Рок. Ах, бесконечная сила взгляда в ретроспективе. Пророки или пророчицы могут говорить, что им вздумается, и умащивать этим бальзамом раны от любого события – когда оно уже позади. Пророчествование в лучшем случае ненадежно, а в худшем является постыдным искусством шарлатанов.
Офицеры восприняли это по-разному. Ашур-Кая заворожила новая провидица, и ему мучительно хотелось с ней побеседовать. Алые глаза альбиноса жадно светились, совсем как у изголодавшегося человека, которому внезапно предложили пиршество. Он вожделел ее провидения и хотел лишь проследовать бок о бок с ней по дорогам судьбы, узнавая и видя то, что она уже знала и видела прежде.
– Эзекиль удалился от своего верного ближнего круга, – в какой-то момент возразил я Ашур-Каю, когда мы стояли на его навигаторской платформе мостика «Мстительного Духа» духа» над остальной командной палубой. – Как это может тебя не тревожить?
– У него есть вопросы, – отозвался мой бывший учитель. – Она дает ответы.
– Этим изречением пользуется не меньше глупцов, чем мыслителей, – заметил я, – а подобный подход не раз вел к гибели. Последний, кто произносил эти слова при мне, обрек на смерть наш легион.
+ ''Мальчик'', – + психически прокаркал с плеча своего хозяина Токугра. + ''Мальчик испуган.''+
+ ''Тихо, ворон, не то скормлю тебя моей рыси''. + Нагвалю бы это понравилось.
– Тебе не следует бояться, – продолжил Ашур-Кай так, как будто его фамильяр сказал правду. – Рассматривай ее появление как есть: уникальный шанс.
По-хтонийски этот клинок называется ''Узаргх'' или «Небытие». На награкали, примитивном гибридном наречии бывшего легиона Леора, это ''Скараваур'' или «Разрыватель корон». В тизканском просперском – языке, на котором говорили в городе, где я родился – ''Мал-Атар-Сеи'', «Осколок безумия». Для народа Нефертари он ''Соратайр'', «Заноза в реальности», и это название произносят лишь в чернейшей брани. Все это – несовершенные переводы истинного имени оружия, поскольку клинок ковался не в мире смертных, и не руки смертных творили его.
В бессловесном языке, переносимом душами по ветрам варпа, в вечном вое демонических хоров разносятся отголоски названия ''ДрахДрак`ниен''. Это не слово в понимании человеческого ума, поскольку оно представляет собой не элемент речи, а понятие. В нескончаемой песни завывающего и стенающего безумия заключено сплетенное судьбой обещание, что Император умрет, а в Его Империуме начисто будут вырезаны невежество и ложная вера.
Вот этот-то хор, это понятие, которое ревом воплощено в демоническую сущность, и есть ДрахДрак`ниен. Именно его наши языки безуспешно пытаются сконцентрировать в произносимые слова. Узаргх, Скараваур, Мал-Атар-Сеи… Все это аспекты одного и того же: ДрахДрак`ниена, Конца Империй – создания, суть которого в пронизанном варпом убеждении, что оно существует только ради того, чтобы убить короля человечества.
То, что вы именуете Хаосом или Губительными Силами; то, что мы зовем Пантеоном – эта сущность, эта энергия не подчиняется нам. Это не какая-то данность, в одностороннем порядке поддерживающая нас, или надежное орудие, служащее нашим потребностям. Оно использует нас. Возвышает нас во имя собственных капризов. Да, это честная сила, которая принуждает нас носить наши грехи на покрытой броней коже, однако также это воплощение абсолютного обмана, которое меняется и преображается всякий раз, когда ему хочется преследовать свои противоречивые цели. Это сталкивающиеся и конфликтующие друг с другом энергии всех воспоминаний, эмоций и страданий, испытанных каждым из людей с рассвета времен, и точно такие же муки бессчетных видов чужих, приправляющие финальный результат.
Она не на нашей стороне. Многие из нас проводят свою жизнь, борясь с ней и сопротивляясь ей куда чаще, чем обращаются с просьбами.
Одним из таких ее проявлений является клинок Абаддона. Я вишу здесь скованным и связанным в заботливых руках Инквизиции и, хотя мне и хочется вернуться к братьям и служить делу Магистра Войнывойны, но в одном плен доставляет мне комфорт. Это благословенное облегчение – находиться так далеко от ДрахДрак`ниена.
Пусть меня и лишили моих сил, но я до сих пор слышу его шепот на пределе сознания. Однако я больше не слышу его смеха. Он больше не просачивается в самую мою суть, мутя рассудок и разнося заразу – этот демон, который доволен лишь тогда, когда разрывает реальность на части и оставляет за собой бесформенный Хаос.
Утверждают, что это оружие вообще является мечом исключительно потому, что Эзекиль хочет от него такой формы. Могу сказать, что это правда. Это не меч. Это даже едва ли демон. В легионах говорят, что это был первый подарок Богов с целью заполучить Абаддона для своих дел. Если так, он никоим образом не был последним.
Впрочем, я не верю, что он был и первым. Нет, эта сомнительная честь принадлежит не ему. ДрахДрак`ниен стал второй из подлых взяток Богов. У меня нет никаких сомнений, что первая из них была куда более коварной, не менее кровожадной, и что она зовет себя Морианой.
Я ответил на вызов, ощущая целеустремленность, которой уже какое-то время не испытывал. Эзекиль обещал мне ответы после моего возвращения с Маэлеума, и я намеревался так или иначе их получить. В их число входили и объяснения касательно меча, который, как настаивала Мориана, было предначертано взять Абаддону. Больше никаких нашептываний о том, что может случиться, а может и нет. Настало время ответов. Дальнейших отказов я терпеть не собирался.
Эзекарион встретился во Дворе Луперкаля. Здесь, где потерпевший неудачу Магистр Войны войны Империума когда-то собирал своих лакеев и подручных, Абаддон собрал братьев и сестер. Мы стояли под знаменами имперских завоеваний, уже давно утратившими значение после нашей измены, и в этом громадном зале, где изначально замышлялась галактическая гражданская война, мы держали куда более тихий совет в окружении паутины. Гор внимал здесь ликующим крикам, когда половина Империума декламировала его имя. Мы же слушали визг крыс и булькающие звуки трапезы тварей, которых мутации увели далеко от предков-грызунов. Чем бы они ни были – и они, и крысы, от которых они произошли, держались в тени.
Там был и Сангвиний. Благородный Сангвиний, примарх легиона Кровавых Ангелов был там во всем своем величии, и я заметил, что Саргон замешкался при входе. Он счел появление примарха знамением и, скорее всего, дурным.
Не стану приводить каждое слово, прозвучавшее в Эзекарионе на той встрече. Многое вам и без того известно, а остальное вы наверняка додумали.
Достаточно сказать, что мы говорили о нашептываниях варпа и том, как они давили на его разум. Говорили мы и о создании, вопящем в эфирных волнах – создании, именовавшем себя ДрахДрак`ниен. Существованию этой чудовищной и лживой сущности еще найдется место в предстоящем рассказе, но, по правде говоря, не это было сутью нашего собрания.
В первую очередь мы говорили о грядущей войне и причинах ее вести. Так бывало всегда, даже в Древнем Мире, когда человечество было приковано к поверхности Терры, а в битвах сражались при помощи копий и щитов, ездовых зверей и деревянных кораблей. Полководцы всегда учитывали понятие ''казус белли'', повод объявить войну. Мы планировали не просто рейд с целью потревожить границы Империума. Это должно было стать громким кличем, созывающем союзников и предупреждающим врагов.
И здесь, мои тюремщики-инквизиторы, нам необходимо поговорить о масштабах.
Некоторые в легионах, а также авторы тех немногих имперских текстов, существование которых разрешено, утверждают, будто весь поход был устроен лишь ради того, чтобы Абаддон смог заполучить свой меч. Это наглая ложь. Из открывающегося Ока предстояло хлынуть сотням тысяч легионеров, перед которыми шел бы вал из миллионов мутантов, людей и демонов. Большинство из них ничего тогда не знали о ДрахДрак`ниене, и большинство не знает и ныне. Они живут своей жизнью – жалкой и заторможенной, какой только и бывает подобное существование.
Разумеется, у фальшивой монеты есть и обратная сторона. Есть те, кто верит, что мы хотели устремиться вперед и взять Терру при первом же порыве войны. Столь поразительное невежество – это чистейшее и оскорбительнейшее безумие.
Эзекиль – варвар. Убийца. В бою он несравненный воин, но его мощь заключается в личной силе, в непрерывной ожесточенности натиска. При встрече с ним на поле боя без сомнения понимаешь, что твоя жизнь закончится, если ты встанешь против него. Он не сражается, просто убивает. Это не значит, что он не искусен. У него величайший талант, нечеловеческая концентрация и сверхъестественная скорость. Он – смертоносная стихия, его оружие никогда не стоит на месте, взгляд не теряет бдительности, он замечает каждое движение и напряжение мышц противника.
В минувшие эпохи его называли бы королем-воином – одним из тех монархов Бронзового Векавека, которые не управляли войной издалека или же участвовали только в утомительно благородных поединках, а сражались на передовой и вдохновляли своих людей среди хаоса стен щитов.
Вне пекла битвы, как бы он ни тренировался, ему не хватает той глубины жестокости и злобы, которая делает его столь грозным в настоящей войне. Ему совершенно по силам тренировочные дуэли на мечах, однако это никогда не являлось его талантом. Любой из Эзекариона, будучи на пике формы, мог сравняться с ним на клинках. Телемахон и Вортигерн могли его победить сравнительно легко.
Пока мы вели поединок, к нам присоединились еще двое. Первой была Нефертари – я ощущал, что она наблюдает за нами, сидя среди сводчатых перекрытий. Ей не следовало здесь находиться, но Абаддон, также почувствовав чужую, лишь скривил губы и никак более не отреагировал. Вторым был Нагваль, возникший из тени и следивший за схваткой горящими белыми глазами.
+ ''Хозяин'', – + приветствовал он меня. Я мог лишь отправить в ответ краткий подтверждающий импульс. Мое лицо блестело от пота. В глазах плясали размазанные остаточные вспышки, смешивающиеся с трескучими молниями от двух сходящихся клинков.
– Нагваль, – поприветствовал мою рысь Абаддон, неровно дыша от напряжения боя. Рысь зевнула в ответ.
+ ''Ты не должен быть здесь, Нагваль,'' – + передал я.
+ ''Холодная Охотница здесь.''+
Абаддон почувствовал, что я отвлекся, и сделал колющий выпад понизу. Я едва отвел его, плашмя ударив клинком по его оружию и отклонив его вбок в последний момент.
+ ''Здесь'', – + согласился я. + ''Но у Нефертари, по крайней мере, хватает ума не показываться на глаза.''+
Сражаясь, Абаддон все время держал Коготь опущенным и отведенным назад, зная, что тому не место на спарринге, а кроме того – что при чрезмерном приближении к этому оружию мое психическое чутье терзали кровавые отголоски. Как бы я ни привык за прошедшие годы выдерживать давление от его близости, но, прищурив глаза, до сих пор видел дымку отзвуков смерти, окружавшую кривые лезвия. Эта пелена психической силы привлекала бессчетное множество неоформившихся демонических тварей. Их я тоже мог видеть, сконцентрировавшись. Они молились оружию. Любяще нашептывали ему, издавая нечеловеческое хвалебное бормотание о том, сколько всего оно способно сделать, чтобы изменить пути будущего. Они пели свои визгливые и завывающие песни, благодаря за все, что оно совершило, чертя тропы прошлого. Пленительный и отвратительный, Коготь во множестве отношений был пробой того, чему предстояло случиться, когда Абаддон взял себе ДрахДрак`ниен.
Даже отвлекаясь, я брал верх. Необходимость отводить Коготь вниз и назад нарушала его равновесие, пусть даже терминаторская броня и делала его физическую мощь куда больше моей. Мне приходилось держать Сакраментум обеими руками, поскольку только так можно было принимать тяжелые удары, усиленные его огромным доспехом.
– Это ты сломался? – эти слова прозвучали словно грохочущий рык зверя. Между его зубов натянулись нитки слюны.
+ ''Хозяин…'' – + передал Нагваль откуда-то изблизи. Я не двигался. Двинуться означало вызвать у Абаддона ярость, усугубляя ее падение в штопор. Я знал эти приступы ярости и знал, что чаще всего они бывали заслужены.
+ ''Не подходи.''+
+ ''Но хозяин…''+
+ ''Не подходи, Нагваль.''+
Дуновение ветра и шелковистое мурлыканье механизмов чужих возвестили о том, что Нефертари спустилась вниз. Абаддон обратился к теням, не отрывая глаз от меня:
Я медленно вдохнул сдавленной гортанью, глядя на него в упор. Голос не слушался.
+ ''Брат?'' – + спросил я, передавая от разума к разуму.
– Хайон, ты больше не ненавидишь. Ты свыкся с этим изгнанием в Око. В тебе уже не бурлит потребность отомстить Империуму за все неправедное, что он сделал нам. Ты говоришь, что больше не видишь во сне Волков, и сияешь гордостью, как будто это наконец-то преодоленный недостаток.
