Налетчица жива / The Marauder Lives (рассказ)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Налетчица жива / The Marauder Lives (рассказ)
Автор	Дж. С. Стернз / J. C. Stearns
Переводчик	Elfernel/Brenner
Издательство	Black Library
Серия книг	Warhammer Horror
Входит в сборник	Проклятия / Maledictions
Год издания	2019
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

— До чего же смышленое животное, — командир друкари протянула руку и погладила Монику по лицу. Дознаватель скривилась, но ничего не ответила.

Силы друкари рассредоточились по посадочной площадке на крыше, а наверху кружили их изящные, увешанные цепями рейдеры. Лишь немногим судам удалось выгрузить экипаж, остальные корабли флотилии облетали вокруг вздымающейся громады Муниторума, словно хищные джунгливые коты, выжидающие момент, чтобы напасть.

Две ведьмы, удерживавших Монику, бросили ее на рокритовую поверхность и оставили стоять на коленях, а сами ушли срезать трофеи с павших. Моника не знала, что было хуже – то, что погибло столько ее друзей и сослуживцев из свиты инквизитора, или то, что ее сумели взять живьем.

Она заметалась, пытаясь высвободить руки из-под окутавшей ее колючей сети, но все усилия лишь загоняли крючья глубже в ее тело. Каждый раз при попытке вырваться из пут боль от множества впивающихся лезвий с заостренными зубцами едва не лишала ее сознания.

Ведьмы скрылись в здании, вероятно, в поисках людей, которых они прилетели похитить. Их компаньоны-кабалиты заняли позиции по краям посадочной платформы и приготовились контратаковать. За спиной у некоторых воинов были прикреплены древки знамен с той же эмблемой, что красовалась на корпусах рейдеров: узел из скрученной колючей проволоки, увенчанный голубым пламенем.

Как и сами рейдеры, броня воинов была маслянистого черного цвета с ярко-голубой отделкой на гранях.

Из пункта управления полетом появился инкуб в рогатом шлеме. Его белая, как кость, броня мерцала в свете посадочной площадки. Он демонстративно поднял руку с пучком проводов и энергосхем и едва заметно покачал головой.

Командир друкари опустила взгляд на Монику и, поставив ботинок пленнице на плечо, повалила ее набок. Моника уставилась на архонтессу, жалея, что не может высвободить хотя бы одну руку. Друкари обладала отталкивающей красотой. Ее движения, даже в грубой сегментированной броне, выдавали грацию, с которой чистокровный человек никогда не смог бы сравниться.

Черты ее лица были изящными и холодными, лишенными и намека на сочувствие или милосердие. Ее волосы, выкрашенные в яркий розовый, были зачесаны в жесткий и острый ирокез. Татуировки в виде переплетенных змей украшали левую часть ее лица.

— Маяк. Это была приманка? — спросила архонтесса. Ее дикция была безупречной, но выдавал певучий акцент. Чужацкий язык не привык говорить на низком готике, ровном, невыразительном ритме человеческих существ.

— Что, всесильные альдари не могут отличить настоящий маяк от поддельного? — Моника не чувствовала необходимость что-либо пояснять друкари, тем более что истина была до боли очевидной. На посадочной площадке не было никаких эвакуируемых, не было никогда.

Друг и наставница Моники, инквизитор Дейдара, узнала о предстоящем рейде друкари и даже разоблачила предателей в семье губернатора, но одному инквизитору было не под силу изменить течения варпа. Мир Телесто не смог бы своевременно получить военную поддержку для защиты от друкари помимо той, которой он на тот момент располагал. Половина свиты Дейдары организовала эвакуацию на луну Телесто. Вторая половина установила поддельный маяк, передававший место эвакуационного сбора так, чтобы силы друкари это услышали. Моника сожалела лишь о том, что ей и ее сослуживцам не удалось покинуть крышу прежде, чем началось вторжение.

Друкари взглянула на устройство, которое держал ее инкуб. Моника приготовилась к смерти. Но прежде, чем на нее опустился клинок инкуба, внимание собравшихся на крыше отвлекла череда взрывов. Несколько рейдеров начали оборонительные маневры. Архонтесса резко опустила голову и уставилась Монике в глаза, губы чужачки вытянулись в хищной усмешке.

— Это тоже твоя работа, мон-кей?

Моника лишь рассмеялась. Хорошую приманку всегда сопровождает ловушка, и Телестонский восемьдесят-седьмой был очень рад взять на себя эту роль. Автопушка достала цель и пробила сквозную дыру в одном из рейдеров над крышей. Тот резко спикировал вниз и скрылся из виду. Командир друкари казалась спокойной, но остальные ксеносы поспешно возвращались на свои корабли. Моника сморщилась от боли, но знала, что скоро ее мучения закончатся. Если ей повезет, один из снарядов телестонской артиллерии оборвет ее страдания прежде, чем друкари выпадет удовольствие сделать это самим.

К ее удивлению, архонтесса рассмеялась, издав скрипучий, каркающий звук, будто убивали ворон.

— Ты заманила меня сюда, пообещав десятки тысяч беззащитных беженцев, — сказала она. — И это весомый поступок, обмануть Налетчицу, архонтессу Келаен Абраак, Иларха Повелителей Железных Шипов. — По ее сигналу ведьмы ухватились за осколочную сеть и вздернули Монику на ноги, чтобы передать Келаен. — В награду за свершенное я позволю тебе жить до тех пор, пока ты не получишь все до последнего дары, которые эти десять тысяч рабов должны были принять из наших рук.

Ухватившись за впившиеся в тело пленницы крючья, Иларх поволокла ее по жесткому покрытию посадочной платформы к ожидавшему рейдеру. Моника зажмурилась и закричала.

Она проснулась в полной темноте. Пробуждение после глубоких, безжалостно реалистичных снов всегда дезориентировало ее. Ее сердце колотилось, а губы были прикушены. Глухой раскат грома переключил ее внимание на затихающий стук дождя о камни. Это был хороший признак. На рейдере друкари не было камней. Никогда не было. Камни означали аббатство. Означали относительную безопасность Святой Соланьи. Моника лежала в темноте, медленно дыша и позволяя спадать напряжению в ее теле.

Она осторожно изучила свое местоположение. Твердый холодный каменный пол монастыря под ней успокаивал, давал ощущение чего-то древнего и незыблемого, на чем она могла сфокусироваться, пока возвращалась мыслями в настоящее. Толстая металлическая рама кровати в сантиметрах от ее лица означала, что она все еще в безопасном укрытии. Она пошевелила губами, почувствовав знакомую боль. Сдерживание крика стало для нее стратегией выживания, стало частью ее самой, настолько, что даже во сне она скорее прокусила бы насквозь свои губы, чем открыла рот и вскрикнула. Пошевелив плечами, а затем бедрами, Моника выбралась из-под кровати. Задержавшись, чтобы потянуться и разогнать боль в шее и спине, она отодвинула кровать от окна, прокатила по комнате и вернула в угол — туда, где сестры хотели, чтобы она стояла.

Моника проделала это медленно и аккуратно, чтобы шум от тяжелой кровати не переполошил госпитальеров. Она передвинула от двери маленькую книжную полку, которую ей позволили держать, и поставила пустой стакан обратно на тумбочку у кровати. Затем она позаботилась о том, чтобы постель была измята так, будто на ней спали.

Моника подошла к отполированному металлическому зеркалу, встроенному в стену. Несмотря на то, что статус служителя Инквизиции давал ей много свобод в стенах Святой Соланьи, ее лишили права держать у себя настоящее зеркало после досадного недоразумения с другим пациентом: по несчастливой случайности его шизоидный лепет прозвучал схоже с языком альдари. Она осмотрела себя под веками, за ушами и у основания шеи, высматривая следы хим-инъекций. Задержалась у зеркала, чтобы убедиться, что лицо, отразившееся в нем, действительно принадлежало ей. Когда Монику только извлекли из плена Келаен, ее лицо выглядело иначе: бледное, как рыбье брюхо, после нескольких лет проведенных в почти абсолютной темноте. На нем пресекались и закручивались по спирали шрамы и клейма — узоры, десятилетия выводимые истязателями. Зубы ее были остро заточены до неестественного вида. Благодаря ходатайству инквизитора Дейдары, госпитальеры восстановили большую часть тела Моники, свели радиацией татуировки и заменили ее сточенные зубы на керамитовые имплантаты, более похожие на человеческие. Убедившись, что в течение ночи ей не вкалывали наркотики, Моника снова обернулась к своей келье.

«Келья» было подходящим словом, но только лишь потому, до того, как стать медицинским учреждением, Святая Соланья была аббатством. По правде говоря, комната была обставлена с комфортом, хоть и небогато. Нечто более роскошное встревожило бы Монику — опыт, приобретенный за долгое время, подсказывал ей, что все хорошее оборачивается западней.

Девушка подошла к окну и остановилась под ним. Поперек сводчатой ниши тянулся толстый железный прут. Когда-то на ней висел гобелен, но Моника предпочитала солнечный свет: теплое, осязаемое напоминание о том, что она находилась вдали от царства друкари. Она постояла там некоторое время, позволив все еще восходящему утреннему солнцу согреть ее плечи, наслаждаясь ощущением, пока это было возможно. Весенние бури случались все чаще, и скоро должны были наступить дни, когда солнце совсем перестанет выглядывать из-за черных грозовых туч. Через минуту она вытянула руки вверх, схватилась за прут от гобелена и начала подтягиваться. Раньше она занималась гимнастикой для тренировки, но ее заточение сделало это невозможным. Сестра Розия научила ее комбинации военной калистеники и интенсивных упражнений с использованием веса собственного тела, и Моника посчитала силовые тренировки и боевую подготовку более ценной, чем ловкость гимнаста.

Сестры принесли ее завтрак. Одна из них пристально смотрела на Монику, в то время как вторая опустила поднос на стул перед книжной полкой. Они кивнули Монике, а она вежливо кивнула им в ответ и дождалась, пока они выйдут из кельи, прежде чем приблизиться к подносу.

В обычных санаториях могли кормить комбинированными пайками, чтобы снизить издержки, но в Святой Соланьи содержали богатых и влиятельных сумасшедших. Здесь пациенты получали настоящую еду, хоть и без изысков. Моника критично осмотрела свой завтрак: богатая белком каша с двумя ломтями хлеба, полоска собачатины и смесь бобовых в темном апельсиновом соусе.

Моника понюхала поднос, затем аккуратно обмакнула палец в каше и намазала ее на запястье. Она проделывала это с каждым блюдом на подносе, втирая пищу в кожу и задействуя участки выше по руке. Затем она начала тихо считать и продолжила тренировку.

Отсчитав пятнадцать минут про себя, она подошла к окну и осмотрела свою руку в солнечном свете. Убедившись, что ни на одном из участков с пищей не появилась сыпь, она вернулась к подносу и откусила по маленькому кусочку от каждого блюда, быстро пожевала и выплюнула в ночной горшок. Затем подождала еще двадцать минут. После этого, не почувствовав себя хуже, Моника вернулась к тарелке, откусила и проглотила по небольшому куску, продолжив тренировку. Наконец, спустя полчаса, наконец убедившись, что пища безопасна, Моника встала на колени перед стулом и жадно набросилась на еду. Бобы остыли, а каша затвердела, но это было неважно. Она закончила завтрак, запив его глотком воды из кувшина со своей тумбочки. Воду в этом кувшине не приносили сестры; Монике разрешали набирать ее самой каждый вечер, и не приходилось делать отсчеты, чтобы убедиться в ее безопасности. Один ломоть хлеба она оставила, добавив его в тайник с экстренным запасом провианта, который прятала за расшатанным камнем в стене под кроватью. Хлеб быстро зачерствеет, но в сухом воздухе монастыря еще какое-то время не покроется плесенью.

Сестра-настоятельница Амалия обычно навещала пациентку в утренние часы и провожала в сад, поэтому Моника удивилась, увидев за открывшейся дверью не морщинистое лицо и коренастую фигуру Амалии, а инквизитора Дейдару.

Сестра Амалия любила использовать прогулки по саду как повод попытаться убедить Монику рассказать о своих воспоминаниях и якобы помочь выздоровлению. Моника терпеть не могла хладнокровное спокойствие Амалии, но она мирилась с ее наставлениями в надежде снова послужить Инквизиции. И все же в те редкие дни, когда у Дейдары появлялась возможность навестить пациентку, Монике действительно удавалось послужить Инквизиции, рассказывая правду о мучениях, пережитых в руках друкари. Для своей старой подруги девушка с готовностью раскрывала свои психические раны.

Пока они прогуливались, Моника грызла ноготь на большом пальце. Она не смотрела Дейдаре в глаза. Инквизитору можно было доверять; если опасность появится, она придет откуда угодно, только не от старой подруги.

— Помнишь, о чем мы говорили в прошлом месяце? — спросила Дейдара. Моника кивнула так, что неподготовленный человек не сумел бы заметить.

— Я нашла шесть окурков от палочек лхо в западной части сада, — сказала она. Моника дергала зубами заусенец. Она терпеть не могла грызть ногти, но симулировала эту привычку, чтобы прикрывать рот рукой. — Восемь окурков, если извлечь из них чистые компоненты, обеспечат смертельную дозу никатрата. — Моника быстро осмотрелась. Она доверила надежному взору Дейдары следить за возможным появлением опасностей, но все равно должна была убедиться, что за спиной никто не шел. — Я подумала, что кто-то варит яд в своей палате, но сестра Розия говорит, что просто санитар Хембра заядлый курильщик лхо.

— Очень хорошо, — ответила Дейдара. Они медленно прогуливались. Со стороны казалось, что походка инквизитора была медлительной поступью пожилой женщины. Ее слабость была такой же притворной, как и привычка Моники грызть ногти, но размеренный темп ходьбы позволял успокоить пациентку и помогал ей сосредоточиться. — Однако я имела ввиду твой рассказ о том, как ты пыталась сбежать на корабль флота корсаров альдари, притворившись геллионом.

Моника снова кивнула. Она замолчала, тщательно обдумывая свои слова, пока они проходили из монастыря в южную часть сада. Сестра Амалия считала, что свежий воздух помогает успокоиться ее пациентам, но Моника всегда ощущала в саду некоторую тревожность. Она понимала, что остров — изолированное место, но в саду чувствовала себя уязвимой для возможной атаки. Вокруг не было никого, кроме садовника, ухаживающего за двойными рядами лозы винных ягод. Вместо того, чтобы присесть на одну из резных каменных скамеек и насладиться видом солнца над Крессидианским морем, Дейдара повела свою протеже мимо низких зарослей шиповника, окружавших трельяжи с лозой. Моника чтила мудрость своей наставницы. Амалия всегда уговаривала пациентку присесть во время расспросов, но, оставаясь в движении, ей было проще сфокусироваться на настоящем.

— Я знала, что на флагманском корабле будет не намного безопасней, но посчитала, что он, по крайней мере, крупней, с множеством мест, где можно спрятаться, и большими шансами на побег. — Керамитовые зубы Моники аккуратно отделили часть ногтя, который она грызла. Вместо того, чтобы сплюнуть огрызок в кусты шиповника, она смахнула его ладонью и отрешенно уставилась вдаль.

— Можешь описать цвета, которые ты видела на корсарах альдари?

Моника моргнула и покачала головой, чтобы сосредоточиться на настоящем. Дейдара пристально смотрела на нее. Ее лицо выражало лишь терпеливое спокойствие в ожидании ответа, который непременно последует.

— Я… Я не уверена. Они носили оранжевый, кажется. Оранжевые табарды и белые маски.

Инквизитор сделала пометку стилусом. Моника ненавидела эти встречи так же сильно, как и любила. Возможность увидеться с подругой и наставницей радовало Монику так, как не радовало ничто на свете. И так же горько было смотреть, как Дейдара вновь покидает ее, зная, что самой Монике, вероятно, никогда не позволят выйти за пределы этих стен. Моника ненавидела себя за неосведомленность, когда не могла сразу же ответить на вопрос Дейдары. Она знала, что разум ее был словно лужа шлама; испорченный, замутненный и разбитый, но все же усыпанный ценными самородками, которые смог бы отсеять терпеливый исследователь.

— Это полезная информация? — спросила она.

Инквизитор была родом с Ваала, и ее лицо обычно было таким же эмоциональным и выразительным, как выгравированные маски Кровавых Ангелов, защищавших ее родной мир. Моника долгие годы путешествовала со своей госпожой и научилась различать на ее лице едва заметные признаки истинных переживаний. Инквизитор выразила одобрение, слегка приподняв уголки губ, и Моника знала, что это было теплой улыбкой. Дейдара изменилась за то время, что Моника провела в плену, и еще сильней — за месяцы ее выздоровления. Но под прядями волос, успевших поседеть до серо-стального цвета, в глубине глаз, что теперь обрамляли новые морщины, Дейдара оставалась все той же женщиной, за которой Моника поклялась следовать до конца своих дней.

— Полезная, — ответила инквизитор. Она внесла отметку в свой инфопланшет и задумалась на мгновенье. — Твое пребывание на флагманском корабле корсаров: как много раз ты пыталась сбежать, прежде чем попала на него? Как долго находилась в плену на тот момент?

Моника покачала головой:

— Трудно вспомнить точно. Все сливается в одно. Каждый раз, когда Иларх затевала игру, в которой давала мне поверить, будто мой побег удался, она выжидала все дольше и дольше, прежде чем снова явиться за мной. Я бродила по кораблю корсаров несколько часов, а значит находилась в заключении уже больше года. Но это было до захвата «Пасти»; тот раз длился несколько дней.

Тогда друкари сражались с агентами Инквизиции на космическом скитальце, известном как «Голодная пасть», поэтому инквизитор смогла бы примерно определить временные рамки. Иларх позволила Монике сбежать на скиталец в тщетной надежде найти отряд Инквизиции и, разумеется, снова поймала беглянку прежде, чем та сумела даже приблизиться к спасению. Пока Моника блуждала в кромешной темноте лабиринтов скитальца, где обломки потерпевших крушение кораблей, столкнувшись, сплавились воедино. Под гнетом тишины вакуума ее рассудок подтачивали причудливые слуховые галлюцинации, и даже время, словно кровь, утекало прочь…

— Сестра Амалия говорит, у тебя трудности с приемом пищи.

Моника встряхнула головой, заставив себя вырваться из затягивающих в ловушку воспоминаний к безопасной реальности. Она прикусила губу изнутри, и острая боль с легким привкусом крови напомнила ей оставаться здесь, здесь, здесь; хотя бы до тех пор, пока она не выполнит свой долг и не перестанет быть полезной инквизитору.

— Я ем. Просто очень осторожно.

Дейдара кивнула и продолжила делать заметки в инфопланшете. Синие воды Крессидианского моря были прозрачны, но горизонт омрачала полоса тяжелых черных туч. Скоро начнутся бури. Иногда Моника недоумевала, почему Святую Соланьи отвели под санаторий, принимая во внимание ежегодные проявления стихии и ужас, который они наводят на пациентов, но полагала, что несколько дней разрушительных штормов компенсируются спокойствием и умиротворением, царящим здесь все остальное время.

— Нам нужно обсудить еще кое-что, — сказала инквизитор.

— И что же?

— Сестра Розия.

Моника кивнула, вновь полностью сосредоточившись на настоящем. Не смотря на то, что Святая Соланья официально считалась медицинским учреждением, монастырь по-прежнему оставался святыней Императора, что гарантировало Его покровительство. Адепта Сороритас назначили для этого только одну Сестру Битвы, но важность ее была неоценима, особенно для Моники. Когда разум пациентки шел кругом из-за собственного параноидального воображения, которое начинало соотносить события, никак друг с другом не связанные, сестра Розия была единственной, кто воспринимал ее слова всерьез. Тогда как сестра Амалия отмахивалась от каждого утверждения, считая его нездоровым порождением надломленного ума, сестра Розия относилась к Монике как к боевому товарищу. Она внимательно обдумывала слова пациентки и оценивала значимость улик, которые та охотно предоставляла.

— Она на другом мире, — сказала Моника. — Орден Священной Розы требует, чтобы она принимала участие в учениях с боевой стрельбой каждый солнечный цикл. Она сейчас на Суммане Примарис и должна вернуться в конце этой недели.

Моника произнесла эти слова механически, будто повторяла заученное. Так и было. Сестра Амалия напоминала ей об отсутствии сестры Розии по нескольку раз на дню в течение нескольких недель еще до того, как та улетела. Порой психотическое расстройство пациентки проявлялось особенно сильно, и Розия была единственной во всем монастыре, кто мог убедить Монику угомониться. Сестра Амалия хотела быть уверена, что у пациентки не случится приступа паранойи, осложненного невозможностью вспомнить, куда подевался человек, которому она больше всего доверяла. Когда сезон штормов достигнет апогея, у госпитальеров будет и без того хватать пациентов, неспособных совладать со стрессом. По ночам аббатство будет местами превращаться в наполненный воплями сумасшедший дом.

— Сестра Розия погибла, — сказала инквизитор.

Лицо Моники застыло. Она слышала, что инквизитор продолжала говорить, но лишь наполовину вникала. Убита во время учений с боевой стрельбой. Истинная служительница Золотого Трона. Случайный подрыв крак-гранаты.

Моника слушала Дейдару вполуха. Инквизитор задавала формальные вопросы, на которые та давала формальные ответы, но Дейдара догадалась, что ее бывшая дознавательница снова скрылась в убежище собственного разума. Монике совершенно не хотелось потеряться в приступе паранойи прямо перед своей старой наставницей, но ей нужно было время, чтобы подумать. Ежегодные штормы всегда были самым опасным периодом. Тайфуны, приходящие со стороны моря, блокировали сообщение на день, а иногда и на всю неделю. Последние три года Розия всегда прислушивалась к Монике и держалась особенно бдительно, но кто же будет охранять монастырь без нее?

Моника не могла контролировать течения безразличной вселенной. Порой, знала она, нельзя контролировать даже то, что происходит с тобой. Единственное, что ты можешь контролировать — это собственные реакции. Моника снова и снова уговаривала себя оставаться спокойной и собранной. Сад постепенно исчез, и лишь присутствие Дейдары связывало ее с окружающим миром. Со временем, исчезла и она.

Моника открыла глаза. Не было времени теряться в бреду. Коридоры корабля корсаров были просторными и сводчатыми, в них отдавался эхом каждый звук. Гладкая белая поверхность пола как будто намеревалась ее выдать, и Моника напрягала все усилия, чтобы ее шаги не отдавались грохотом ботинок, выдававшим ее присутствие.

Она зашла слишком далеко, чтобы потерпеть неудачу теперь. Она неделями морила себя голодом, дабы ее изможденные черты позволили ей сойти за одну из друкари. На протяжении нескольких мучительных часов она украденным оселком для клинков затачивала себе зубы до остроты, бывшей отличительной чертой воздушных банд. Она с ног до головы одета в плотно облегающий летный костюм, который украла у мертвого геллиона. Она вооружилась его оружием, но все равно держалась как можно дальше от остальных маньяков на борту, которых Иларх, казалось, привлекала так охотно. Моника была готова настолько, насколько это было возможно.

У Налетчицы была запланирована встреча с бароном корсаров, обменять припасы на имперских пленных, недавно взятых корсарами. Моника знала, что если им удалось захватить такие большие силы, как поговаривали, среди добычи должен быть небольшой шаттл или спусковой челнок. Такие примитивные технологии не интересовали друкари, но корсары обязательно придержали бы эти «сокровища», чтобы торговать с другими ксеносами или ренегатами Империума Людей.

Сзади донеслась перебранка: геллионы, с которыми она пробралась на борт, недавно побратавшиеся с корсарскими налетчиками, теперь о чем-то яростно спорили с ними. Каждая минута, проведенная среди геллионов, была для Моники одновременно и мукой, и ликованием. Если бы грызущиеся убийцы раскрыли ее обман, они сначала запытали бы ее до смерти, а уж потом задумались о последствиях за загубленного питомца Иларх. Монике было все равно; мучительная смерть была лучше бесконечных страданий в роли игрушки Келаен. Ее похитительница уже несколько раз позволяла Монике попытаться сбежать, но каждый раз возможность оборачивалась лишь западней, чтобы поглумиться над беглянкой. Тем не менее, Монике никогда еще не удавалась ни зайти так далеко, ни осмелиться на подобное. Глубоко в недрах корсарского корабля она была вне власти Калаен. Если ее сейчас разоблачат, смерть от рук корсаров, по крайней мере, будет быстрой.

Моника услышала корсаров прежде, чем разглядела. Коридор резко повернул, и показались двое налетчиков в оранжевой броне корсарских войск. Они стояли на страже перед входом, который, Моника полагала, должен был вести во вспомогательный грузовой отсек. Если корабли противника действительно были захвачены, они должны находиться именно там. К счастью для нее, было похоже, что у солдат альдари за пределами искусственных миров сильно хромает дисциплина. Стражники грызлись из-за небольшого запаса дурманных зелий, которую они купили или выкрали у гостивших друкари.

Моника не дала им шанса составить мнение о ней. Проходя мимо стражей, она выстрелила в спину тому, что поближе. Шипящий осколочный пистолет выпустил в жертву пучок игл, и стражник свалился, выгнув спину. Яд так быстро распространился по его организму, что парализовал легкие раньше, чем тот успел закричать. Не успел первый альдари удариться об пол, дергаясь и пуская пену изо рта, она сделала выпад над его падающим телом и пырнула второго стражника клинком ведьм. Он вскрикнул, но у Моника уже вошла в раж. Два года, проведенных в плену у друкари, отточили ее рефлексы до предела, и ее рука молниеносно вогнала тонкое лезвие в горло налетчика, пресекая крик и не дав поднять тревогу. Он попытался выхватить оружие, но она прижала его к полу, снова и снова вонзая.

Если бы кто-то услышал шум, ее бы мгновенно обнаружили. Она высыпала содержимое из мешочка с наркотиками в карманы, затем убрала осколочный пистолет в разгрузку своего украденного облачения, но оставила ведьминский клинок в теле мертвого налетчика. Если кто-нибудь найдет трупы, пускай решит, что они погибли в драке с гостящим геллионом из-за украденных наркотиков.

Моника развернулась и дотронулась до руны на люке грузового отсека. Проход с шипением отворился, и за ним показался отсек, забитый техникой. Ее интуиция не подвела: среди добычи валялись полдюжины спасательных капсул и посадочный шаттл «Аквила». На пути к спасению оставалась лишь одна преграда: толпа альдари, состоявшая из друкари и экипажа корсаров. Перед толпой выделялись две фигуры — Иларха и барона корсаров.

Моника отпрянула, и собравшиеся разразились хохотом.

— Можешь снять свою нелепую маскировку, когда захочешь, мон-кей, — сказала Келаен. — Думаю, украденную одежду придется сжечь. Мои геллионы жалуются на твою вонь с тех пор, как началась наша игра, так что я сомневаюсь, что кто-то станет после тебя ее снова носить. — Иларх внезапно улыбнулась, будто ее посетило злобное вдохновение. — И все же, в награду за твой успех я позволю тебе оставить сточенные зубы, которые ты себе сделала.

Альдари принялись хохотать еще громче. Моника попятилась, спотыкаясь, смех эхом отдавался у нее за спиной. Она бежала, высматривая, где можно спрятаться, но знала, что это бессмысленно. Иларх всегда найдет ее.

Ее разбудил приглушенный металлический скрип. Моника открыла глаза, ее сердце гулко билось. Перекрещенные металлические пружины ее матраса уставились на нее в ответ. Что-то было не так. Она внимательно прислушалась и через мгновение была вознаграждена звуком медленно открывающегося окна над кроватью.

Моника медленно и бесшумно протянула руку к расшатанной пружине. Ушло несколько дней чтобы ее выкрутить без каких-либо инструментов, и еще больше времени — чтобы выпрямить треть ее длины и заточить этот участок до достаточной остроты. Кровать заскрипела от навалившегося сверху веса. Моника улыбнулась. Неважно, какие ужасы она предвидела, ее немного утешало осознание собственной правоты. Агенты Иларх наконец-то явились за ней. Девушка плотно прижала руку к груди и дожидалась своего шанса, а пришелец снова переместится, заставив пружины над ней сместиться и выгнуться.

Когда наконец бледное лицо заглянуло под кровать, Моника ударила, вогнав заточку в глазницу противника. Когда несостоявшийся убийца завопил, девушка перекатилась на бок и рванулась из-под кровати. Вскочив на ноги, она побежала к двери. Но прежде, чем сумела ее распахнуть, пара бледных рук схватили ее за плечи и рванули обратно.

Моника резко запрокинула голову, и влажный хруст ломающегося носа известил ее, что боль, разлившаяся по затылку, была ничтожна по сравнению с той, что испытал атакующий. Она наступила ему на подъем стопы и вывернулась, рывком высвобождая руки.

Пришелец был худощав, а его единственный оставшийся глаз был непроницаемо черным глазом друкари. На нем не было ни униформы, ни знаков различий, но руки и ноги были обнажены — явный признак ведьмы или геллиона. Черты его лица были тонкими, но осунувшимися — одичалое состояние друкари, слишком долго не причинявшего страданий. Со все еще торчащей из глаза заточкой он потянулся к Монике. Девушка зашипела и выдернула оружие из искалеченного глаза нападавшего. Со срывающимся криком она втыкала заточку ему в живот снова и снова, обрушив шквал яростных ударов. Схватившись за окровавленный живот, друкари попятился, и в этот момент Моника бросилась бежать.

Каменные коридоры были гораздо тише, чем на корсарских кораблях. Девушка неслась по монастырю бесшумно, словно тень, наступая на подушечки стоп, чтобы не издавать и звука. Она бежала пригнувшись, держась в темноте и прячась в углах. Моника не знала наверняка, сколько слуг Иларх преследовали ее или, что тревожило еще сильнее, сколько человек из персонала монастыря тайно работали на друкари. Впрочем, крыло старой части монастыря, отведенное под гостевые покои, было недалеко. Там она и найдет Дейдару.

— Думаете, вы узнали все, что известно ей?

Голос сестры Амалии заставил Монику замереть. Девушка прижалась к стене, за которой располагались покои инквизитора. Мысль о том, что столь возвышенный агент Империума, как Амалия, мог предать свой орден ради друкари, была чудовищна, но паранойя Моники была достаточно сильна для подобного допущения. Теперь она напряженно прислушивалась к разговору Амалии, вместо того, чтобы ворваться в покои.

— Не узнала и половины, — в голосе Дейдары сквозила пренебрежение. — Она провела десять лет в когтях друкари. Знания, что она приобрела, уже оказались ценными и, вероятно, окажутся еще не раз.

— Но вы переживаете, что это занимает столько времени?

— Нет, — ответила Дейдара. — Моника выдержала свои испытания со стойкостью, которая дана не каждому, и я охотно оставлю ее в покое, который она заслужила, принимая все, что она может мне предоставить, как службу, выходящую за пределы того, что от нее ожидали. Тем не менее, кое-кто в Ордо Ксенос с этим не согласен. Налеты в секторе год от года становятся все более дерзкими, и некоторые представители Ордо ни перед чем не остановятся в попытках найти уязвимости друкари, даже если это означает допросить Монику наиболее суровым способом.

Убедившись, что ни та, ни другая ничего не замышляют против нее, Моника вышла из-за угла. Дейдара и Амалия, сидевшие на кровати и на стуле, вскочили на ноги. Девушка подняла руки, и стекающая по ним кровь заставила женщин сфокусироваться, несмотря на шок.

— Друкари, — сказала она. — Пытались меня похитить. Иларх хочет вернуть свою зверушку.

— Иларх мертва, — возразила сестра Амалия. — Ты сама ее убила.

— Налетчица жива, — ответила Моника, держа руки на весу. — Какие еще вам нужны доказательства?

Амалия начала что-то отвечать, но Дейдара прервала ее:

— Покажи нам этого похитителя, — инквизитор подняла руку, пресекая возражения Амалии. — Кровь не появляется из ниоткуда, сестра Амалия.

Втроем они вернулись в келью Моники.

Та была пуста.

— Он был здесь! — протестовала Моника. Она указала на кровать: — Он влез в окно и пытался напасть на меня.

От пробравшегося чужака не осталось никаких следов. Ни трупа, ни даже крови. Только заточенная Моникой пружина из матраса — ее острый конец покрывал лишь слой ржавчины. Окно было закрыто. Надежно заперто снаружи.

Мир быстро завертелся, выходя из-под контроля. Моника продолжала настойчиво возражать, Амалия решительно отрицала. Дейдара пыталась успокоить подругу, задавала разумные вопросы, но Моника знала правду: смерть Розии была не случайной, и это служило доказательством. Налетчица вернулась за ней. Что хуже всего, Моника видела, как пошатнулось доверие Дейдары. Чем меньше ей верили, тем сильнее она злилась. Пришлось вызвать санитаров. Потребовалось три человека, не считая Дейдару и Амалию, чтобы удержать пациентку и ввести транквилизатор. Она дергалась и вырывалась, пока Дейдара шептала ей на ухо, обещая докопаться до сути того, что происходит с Моникой. Но девушка уже не могла ей ответить: тьма рванулась к ней навстречу и увлекла за собой.

Тьма ядовитых туч расступилась, открыв взгляду простирающуюся внизу панораму урбанистического ада. Рейдеры Иларх прорезали себе дорогу по извилистым улицам, радостно расстреливая охваченных паникой гражданских. Шеренги Астра Милитарум преградили им путь, но это привело лишь к тому, что ведьмы перепрыгнули через их головы, кромсая ряды в кровавые брызги и куски трепещущего мяса. Многие мануфакторумы были объяты огнем, их системы безопасности отключились, и они продолжали бесконтрольно функционировать в бешеном темпе. Клубы химического дыма, окрасившие небо черным, перемежались разрывами ракет, которыми обменивались «Бритвокрылы» и разрозненные остатки сил воздушной обороны планеты.

Головной рейдер рванулся к земле. Моника стояла на коленях возле своей госпожи, тонкая цепь тянулась от ее шеи к зацепу на поясе Налетчицы. Черная броня архонтессы отливала глянцевым блеском от свежего масла, которым Монику заставили ее начистить. Голова Келаен была полностью выбрита с левой стороны, а справа свисали длинные прямые пряди, окрашенные в эфирно-голубой.

— Разве это не чудесно, моя зверушка? — Иларх улыбнулась, глядя на разрушенный город. Она больше не утруждалась обращаться к своей рабыне на готике. Долгие годы вслушиваясь в речь друкари, Моника научилась понимать их жужжащий язык.

— Как послушные маленькие грызуны, твои сородичи спешат забиться в самые глухие дебри, какие только смогут найти. Они не подозревают, что в своем трусливом отступлении лишь собираются вместе, чтобы мы могли взять их всех разом.

Моника нахмурилась. Среди развалин городских хибар, к которым они приближались, когда-то служивших домом для тысяч работников, трудившихся изо дня в день на огромных мануфакторумах, она опытным глазом заприметила спрятанные антенны и орудийные площадки скрытых командных постов. Их заприметила и Келаен.

— Сыграем в нашу игру, мон-кей?

Моника поднялась на босые грязные ноги. Ее одежда давно превратилась в лохмотья, а кожу усеивали бесчисленные шрамы. Она вытерпела все унижения, какие только можно вообразить, но в глубине ее глаз кипело достаточно гнева, чтобы сыграть с Налетчицей еще один раз. Всегда еще раз. Перед каждой финальной атакой собственное бахвальство вынуждало Илиарх поставить всю свою империю на кон ради дурацкой авантюры. Друкари вручала смертоносное оружие своей рабыне, давая шанс убить госпожу и обрести свободу.

В случае провала Монику жестоко избивали. После рейда ее исполосовали бы лезвиями и подвесили на заточенных крючьях. Моника потеряла счет своим поражениям. Она видела надменный взгляд Иларх и снова почувствовала соблазн отказаться. Если она останется сидеть, докажет, что она окончательно и по-настоящему сломлена, Моника знала, тогда она наскучит Иларх, и та, наконец-то, позволит ей умереть. Но все же она поднялась, встретив презрительный взгляд друкари со всей яростью, что сумела собрать.

Налетчица улыбнулась, расстегнула кобуру на бедре и по изящной дуге кинула рабыне свой пистолет. Моника схватила оружие и уставилась на него, держа трясущимися руками. Ранее ей уже передавали заряженный пистолет, но оказывалось, что он не стреляет, если направить его на хозяйку. На оружии друкари не было предохранителя, но Моника убедилась, что силовое ядро активно, прежде чем перевести взгляд обратно на Налетчицу; та отстегнула цепь рабыни от пояса и бросила конец на палубу.

— Ну и? — подначивала Иларх. За спиной Моники проплывали флаги командного центра, бьющиеся на ветру. Экипаж рейдера, свесившись за утыканные шипами поручни, с радостными воплями разрывали защитников укрепления выстрелами из осколочных ружей. Моника не знала, какую форму примет ее унижение, но уже достаточно долго играла в эту игру, чтобы уяснить основное: ее выстрел отразит какое-нибудь силовое поле, или усмехающийся телохранитель вытолкнет на линию огня кого-нибудь из подчиненных. Келаен никогда не играла в игры, которые могли обернуться не в ее пользу. Она выигрывала не потому, что заведомо была сильней, а потому, что выбирала противников, которые не могли ее победить. Пусть Монике потребовались годы, но она наконец-то усвоила этот урок.

Девушка развернулась, прицелилась в пилота рейдера и спустила курок. Лицо пилота застыло от ошеломления, когда луч темного света рассек насквозь его грудь и стойку управления перед ним. Лишившись единственного руля, рейдер накренился к правому борту с резким визгливым скрипом. Моника успела лишь повернуться и увидеть заливающуюся смехом Налетчицу перед тем, как рейдер врезался в землю.

При столкновении Монику выбросило с палубы вместе с кабалитами. Хотя она попыталась сгруппироваться при ударе о землю, послышался сухой треск, и ее рука онемела до кончиков пальцев. Левое бедро дико болело, а нога ниже колена была вывернута под неестественным углом. Изломанный корпус рейдера протаранил ряды пехоты и взорвался, обрушившись дождем из тонких обломков искореженного металла на Монику и тех, кому повезло оказаться вне зоны поражения взрывной волны.

Гвардейцы уже перестраивались, ветераны бросались штыками добивать выживших друкари, валяющихся на поле битвы. Моника позволила себе уронить голову на землю. Один из гвардейцев пытался заговорить с ней, но она почти не понимала его. Монике так давно не приходилось слышать, как кто-то говорит на готике. По сравнению с языком окружавших ее друкари, казалось, будто у мужчины рот набит картошкой.

— Найдите тело Налетчицы, — прошептала она. — Иначе она выживет. Найдите ее тело, иначе Налетчица выживет.

Моника резко открыла глаза. Бесплотное подозрение кристаллизовалось в мрачную убежденность.

— Налетчица жива.

Она выбралась из кровати, из-за остаточного эффекта успокоительных ноги и руки казались тяжелыми, а суставы — будто залитыми цементом. Девушка сжимала кулаки и усиленно дышала, отчаянно пытаясь сжечь вещества, оставшиеся в организме. Маленькое окно в ее комнате было абсолютно черным, но на стуле стоял завтрак, пусть и остывший. Если в середине утра стояла такая темень, значит, штормовой фронт уже надвинулся.

Она сделала упражнения, закончила счет и съела завтрак. Никто не явился, чтобы проводить ее в сад: погода была слишком ненастной, чтобы выпускать пациентов на прогулку. Одна из госпитальерок пришла, чтобы прочесть писания, которые Моника прослушала в полном молчании. Впервые погружение в собственный разум не отбросило Монику в пучину прошлого; из-за опасностей настоящего ее внимание сконцентрировалось в одной яркой, резко очерченной точке.

Она знала, что не могла проваляться без сознания дольше одного дня. Химические успокоительные, использовавшиеся госпитальерами, действовали несколько часов, хотя привычное недосыпание, возможно, продлило эффект. Тем не менее, буря почти достигла острова. Ночью средства коммуникации отключатся как минимум на сутки, а то и дольше. Этого времени Налетчице будет достаточно, чтобы обойти все аббатство и уволочь в Темный город каждую кричащую душу. К тому времени, когда кто-нибудь поймет, что что-то не так и пришлет кого-нибудь провести расследование, в аббатстве Святой Соланьи останутся лишь загадки, да отзвуки эха.

При первом отсчете сыпи от обеда не появилось, но когда она начала считать во второй раз, то ощутила онемение и пощипывание на языке, когда попробовала кентийскую пасту. Тихий, далекий голос, походивший на речь дознавательницы, что пропала одиннадцать лет назад и считалась погибшей, нашептывал ей, что, должно быть, госпитальеры подмешали мягкий транквилизатор пациентам в пищу, чтобы минимизировать стресс во время шторма. Но Моника, пережившая десять лет ада, попробовав яд, ни с чем бы его не перепутала. К еде она больше не притронулась.

Заточенная пружина из матраса пропала. Как и осколок стекла, который она аккуратно завернула с одного конца в оторванную от простыни полоску ткани и прятала за своей полкой с книгами. Исчезла даже заостренная зубная щетка, спрятанная под выступающим краем ночного горшка. Девушка успокаивала себя тем, что все утро расшатывала ножку стула. Вначале та не поддавалась, но ко времени, когда госпитальеры принесли ужин, Моника неплохо продвинулась в своей работе. Чтобы выломать ножку, точно шатающийся зуб, оставалось лишь хорошенько рвануть.

К ужину она не притронулась; избежав того, что ранее подмешали в еду, она не могла рисковать, пробуя еще более изощренный яд. Моника вынула расшатанный камень и поела из запасенного провианта, добросовестно выполняя свои подсчеты, на случай, если проводившие обыск обнаружили тайник, пока она была без сознания, и подмешали вещества туда тоже.

Весь день за стенами ее палаты бушевали черные грозовые тучи. Ветер завывал, словно фанатичные жрецы, ведущие свои машины войны в священную битву против крепости, что отбивалась от их атак долгие годы. Моника сидела в палате наедине со своими мыслями и осознавала, что впервые после своего побега от друкари чувствует спокойствие. Умиротворенные сады и охраняющие стены будоражили ее, создавая параноидальное предчувствие атаки, что никак не наступала. Нарастающая стихия утешала так, как не могла утешить искусственная безмятежность аббатства.

Они пришли за ней ночью, как Моника и полагала. Когда дверь со скрипом отворилась и в палату пробрался одинокий силуэт, она совсем не удивилась. Сидя на корточках за стулом и прижимаясь к стене за дверью, она какое-то время пристально смотрела на своего неудавшегося похитителя, убеждаясь в том, что ее предчувствия не обманывали. Не обманывали с самого начала. Ведьм, служивших Келаен, было невозможно ни с кем перепутать. С правой стороны головы похитительницы свешивались тонкие тугие косы. Моника не могла различить их цвет в темноте, но она знала, что он был ярко-голубым, как отделка доспеха Налетчицы. Левая сторона лица и шеи должна быть покрыта татуировками, закручивающимися по спирали. Ведьма уставилась на кровать, явно силясь понять, является ли тюк тряпья ее спящей целью или приманкой для ловушки.

Резкий взвизг ножки стула, выломанной Моникой, послужил ответом. Ведьма развернулась и вскинула руку, чтобы блокировать удар — рефлексы, отточенные за десятки лет, проведенных на арене Комморры. Тонкие пластины брони ведьмы с легкостью поглотили удар, и гвоздь, торчащий из самодельной дубины, лишь скрипнул о доспех. Ведьма взмахнула собственным оружием, серо-зеленым клинком, под занесенной рукой Моники, едва не выпустив ей кишки первым же ударом. Ведьма сдерживалась, явно пытаясь усмирить добычу, а не убить.

Моника снова занесла дубину, затем сымитировала удар коленом в живот. Главным принципом в борьбе с гладиаторами друкари было сыграть на уязвимости их ускоренных веществами навыков. Рефлексы ведьмы были сверхчеловеческими, но из-за них она имела склонность к избыточной реакции. Когда ведьма пригнулась, чтобы отвести живот от колена Моники, та с силой ударила друкари дубиной по голове.

Бледная холодная ладонь зажала Монике рот, и девушка почувствовала, как острие ножа впивается ей в спину. Значит, это не единственный агент. Внезапно борьба за выживание обернулась чем-то большим. Не зная, сколько еще друкари пробралось в монастырь, Моника должна была предупредить инквизитора, пока еще не слишком поздно. Девушка попыталась поднять ножку-дубину, но гвоздь увяз в черепе первой ведьмы, которая билась словно рыба на крючке. Мощным предсмертным рывком ведьма вырвала оружие из рук.

Второй похититель вцепился ей в лицо и потащил ее в коридор. Она ухватилась за руку на своем лице и за руку, что тянула ее назад, но хватка друкари была стальной; усиленная веществами физиология придавала сил захватчику. Грудь друкари резко задрожала, и у Моники мелькнула надежда, что наркотики ведьмы возымели побочный эффект, прежде чем она распознала в прерывистом свисте тихий смех. Девушка широко разинула рот и укусила ведьму за ладонь.

Керамитовые зубы прошли сквозь связки, сухожилия и пястные кости, как если бы это была ложка вареных бобов. Рука друкари пропала с лица Моники, и смертоносное молчание атакующих наконец-то нарушил резкий вопль боли. Выплюнув окровавленную плоть и откушенный палец своего похитителя, Моника рванулась вперед, освобождаясь от хватки ксеноса, и, не поворачиваясь, лягнула его ногой. Ее усилия были вознаграждены попаданием во что-то мягкое и резко оборвавшимся криком захватчика.

Моника подняла кинжал, выпавший из рук первой ведьмы, и повернулась ко второму нападавшему. Тот был молод, но покрыт шрамами с арены. Голова полностью голая, если не считать завитков татуировок. Гладиатор барахтался на каменном полу, пытаясь подняться на ноги и восстановить дыхание. Моника накинулась на него, яростно пиная ногами и нанося удары украденным лезвием. Когда огромные веера кровавых брызг иссякли, девушка кинулась прочь, во тьму.

Моника не нуждалась в освещении, чтобы находить путь по коридорам аббатства; хоть она и не обладала безупречным ночным видением, как друкари, но провела десять лет брошенной во тьму, в которой они обитали. Она так и не оправилась, не до конца — и часть этой тьмы она унесла в себе. Пусть она была самой младшей среди детей ночи, но доля их наследия теперь принадлежала ей, и Моника кралась по абсолютно темным коридорам с грацией и уверенностью джунглевой кошки.

Необходимо было найти Дейдару. У Моники был ведьмин кинжал; теперь-то инквизитору придется поверить ей. Друкари приближались. Держась углов, девушка побежала вперед, по извилистому пути в гостевые покои.

И снова голос, доносившийся из-за стены, заставил ее замереть. Повинуясь рефлексам, выработанным за годы подготовки в тревожном ожидании, Моника кинулась к стене и прислушалась. От услышанного у нее похолодела кровь. Одинокий голос говорил на вкрадчивом, жужжащем языке друкари, но в речи угадывался ритм человека, с языком не знакомого.

— Если она не в своей палате, то скорее всего направляется сюда. Пусть кто-нибудь поскорее придет и прикроет меня. Мне столько не платят, чтобы я дрался с маньяками в темноте.

Моника присела на корточки и заглянула в дверной проем. Человек, один из санитаров на службе у госпитальеров, стоял в покоях инквизитора и озирался, держа в руке фонарь. В комнате все было перевернуто, на полу посреди куч выброшенной одежды валялись книги. Санитар бросил вокс-модуль на незаправленную кровать, вытащил из кармана автопистолет и принялся беспокойно постукивать им по бедру. Предатель так и не услышал ее приближения. Она обвила его плечи правой рукой и вонзила кинжал прямо под кадык, левой рукой прижимая автопистолет. Курок больно ударил по перепонке между большим и указательным пальцем, пустив кровь, но пистолет не выстрелил и не поднял тревогу.

Моника обыскала комнату. Ни следа от инквизитора. Равно как ни следа от ее оружия, ни оборудования или каких-нибудь секретных документов. Моника снова выбралась в коридор, все еще надеясь, что ее подруга пробивает себе путь через аббатство в одиночку. Если бы она могла встретиться со своей бывшей наставницей, у них был бы шанс как-нибудь вызвать подкрепление, организовать подобие обороны или даже сбежать. Моника свернула в направлении посадочной площадки аббатства. Гравимобили и посадочные челноки не годились для побега. Легкие суда не переживут путешествия в шторм, даже если пилот предпримет такую самоубийственную попытку. Тем не менее, личный корабль Дейдары был самой логичной альтернативой. Если посчастливится, ее более крепкий челнок сможет выдержать перелет сквозь стихию.

Арочная дверь, ведущая на площадку, оказалась закрыта, но умение взламывать магнитные замки было одной из первых вещей, которым Дейдара научила подопечную. Замок поддался, и Монике оставалось лишь навалиться всем весом на отъезжающую дверь и сильным толчком задвинуть ее в стену. В проем тут же задул ветер и захлестнул поток дождя, промочив Монику до нитки, как только та показалась из двери. Не обращая внимания на стихию, девушка протиснулась наружу в предвкушении свободы.

При виде пустой кабины шаттла инквизитора с выключенными габаритными огнями у Моники перехватило дыхание. Она остановилась, пытаясь убедить себя, что надломленный рассудок играет с ней шутки, но реальность вновь отказалась ее отпускать. Корабль Дейдары стоял одинокий и безмолвный — немое свидетельство рухнувших надежд. Шаттл с тем же эффектом мог быть выточен из камня: черный безжизненный монолит; памятник Розии, Дейдаре и всем другим жизням, унесенным Иларх.

— Моника! Нам нужно вернуться в монастырь!

Девушка крутанулась на месте. Сестра Амалия выглядывала из-за полураскрытой двери. Сестра точно так же насквозь промокла от дождя, ей приходилось кричать, чтобы ее слова были слышны сквозь порывы ветра. Ветер угрожал сорвать мантилью с ее головы, и Амалии приходилось крепко прижимать ее.

— Нет! Налетчица приближается!

Амалия покачала головой:

— Налетчица мертва.

— Нет! — вскрикнула Моника. Она указала своим ножом в сторону аббатства, своей палаты и мертвых похитителей. — Налетчица жива!

Амалия уставилась на нож, затем на автопистолет, будто впервые их увидела.

— Откуда это у тебя?

Моника разозлилась. Она устала от того, что к ней относятся настороженно лишь потому, что она единственная знает об опасностях вокруг.

— Иларх отправила за мной своих слуг! — крикнула Моника.

— Моника, послушай меня: здесь нет никаких друкари! — Амалия приблизилась на шаг, выставив перед собой руку и уговаривая пациентку. — Посмотри на оружие в своих руках. Разве это оружие ксеносов?

Моника бросила взгляд на клинок, не упуская из виду Амалию, которая сделала еще один шаг в ее сторону. Девушка держала нож ведьмы, направив его прямо на госпитальерку.

— Думаешь, я могу с чем-то перепутать нож ведьмы?

— Это не нож друкари, — крикнула Амалия. — Присмотрись! Это нож садовника для лозы винных ягод!

Моника уставилась на нож, и тоненький голосок, таящийся на задворках разума, зазвучал все громче. Сестра Амалия была отчасти права: сужающееся острие и загибающийся в обратном направлении крюк действительно имели сходство с садовым инвентарем, который Моника видела у рабочих.

— Стресс из-за бури и смерть сестры Розии измотали твой разум! — продолжила Амалия. Она снова приблизилась к Монике, достаточно близко, чтобы не приходилось кричать. — Ты напугана и причиняешь боль другим, но я тебя знаю: ты сильней всего этого. Ты достаточно сильна для того, чтобы сложить свое оружие и укрыться в монастыре, где будет безопасно. Ты достаточно сильна, чтобы довериться мне.

Моника посмотрела на свои руки и на размытые дождем пятна крови.

— Где инквизитор?

Сестра Амалия покачала головой.

— Ее вызвали по очень срочному делу. Рейд ксеносов в соседней системе. Она пообещала вернуться и разобраться в твоей ситуации, как только появится возможность.

Моника нахмурилась. Голос уступчивости стих.

— Нет, — ответила она, отступая на шаг. — Как она могла улететь, оставив свой шаттл?

Амалия снова сделала шаг вперед, умоляюще протягивая руку к Монике.

— Ордо Ксенос прислал за ней корабль, — сказала сестра. — Она отбыла на этом судне. Пожалуйста, вернемся обратно, Моника. Возьми меня за руку.

Последняя часть головоломки встала на место — Моника вспомнила, как рука, облаченная в белое, колола ее шприцем, вводя транквилизатор, когда она пыталась убедить инквизитора в предстоящем нападении.

— Покажи мне вторую руку, Амалия.

Глаза сестры расширились, что выступило единственным достаточным для Моники доказательством. Моника выстрелила, и звук утонул в реве бушевавшего ветра. Голова Амалии запрокинулась назад, и ее тело рухнуло на посадочную платформу. Маленький шприц с успокоительным выскользнул из руки госпитальерки и покатился по залитому дождем рокриту.

Моника ввела свой старый код на кнопочной панели челнока и улыбнулась, когда люк корабля открылся. Она слышала доносившееся из аббатства многоголосье криков, возвещавших о прибытии основных сил друкари, но вскоре дверь за ней закрылась, оградив от ветра, дождя и шума. Девушка скользнула в кабину пилота, переключая шаттл в предполетный режим. Если Иларх хочет тратить свое время, обыскивая приют, полный маньяков и предателей, пусть ищет сколько угодно. К тому времени, когда разбойница поймет, что ее добычи там нет, Моника будет уже далеко. Всего один короткий перелет к портовому городу, поддельным документам на черном рынке и к свободе. Пусть Инквизиция считает, что она погибла, пусть друкари считают, что она исчезла. Больше не имело значения, что думают о ней другие.

Оторвавшись от посадочной площадки, Моника заложила широкий вираж и полетела в бурю.