Слава Вольпона / Volpone Glory (роман)

Перевод в процессе: 10/52 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 10 частей из 52.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Слава Вольпона / Volpone Glory (роман)
Автор	Ник Кайм / Nick Kyme
Переводчик	MadGoatSoldier
Издательство	Black Library
Год издания	2021
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

«Более сотни веков Император недвижимо восседает на Золотом Троне Земли. Он – Повелитель Человечества. Благодаря мощи Его неистощимых армий миллионы миров противостоят тьме. Однако он – гниющий труп, Разлагающийся Властелин Империума, удерживаемый в живых чудесами из Темной эры Технологий и тысячью душ, приносимых в жертву ежедневно, дабы Его собственная могла продолжать гореть. Быть человеком в такие времена – значит быть одним из бесчисленных миллиардов. Жить при самом жестоком и кровавом режиме, какой только можно вообразить. Вечно терпеть резню и побоища, где вопли муки и горя тонут в жадном хохоте темных богов. Это мрачная и ужасная эра, где мало покоя и надежды. Забудьте о силе технологии и науки. Забудьте о перспективах прогресса и развития. Забудьте всякую мысль о простой человечности и сострадании. Нет мира среди звезд, ибо в мрачной тьме далекого будущего есть лишь война».

«В 791 году крестовый поход в Миры Саббат достиг переломного момента. В стремлении приблизить конец войны главнокомандующий Макарот покинул основной северный вектор наступления на архонта Урлока Гаура и вместе с подначальными ударными группами взялся, ни много ни мало, за уничтожение анарха Сека и захват критически важного мира–кузни Урдеш. Под умелым и надёжным руководством лорда–милитанта Эйрика северный фронт с прежней силой продолжал бороться с Гауром в Эринийской группировке, однако схватки с окопавшимся и вышколенным врагом омрачали ход кампании. Исключительная роль отдельных ключевых арен боевых действий определялась тем, обеспечат ли победы в указанном районе надёжный плацдарм для Империума или нет. Важнейшей наземной военной операцией было освобождение Гностеса, столичного мира, долгое время находившегося в условиях оккупации архонатом. Среди множества горячих точек на планете одним из любопытнейших событий стало повторное завоевание Агрии – небольшой островной цепи, населённой суровым народом. В рядах гвардейских полков, отряженных для выполнения задачи, особенно выделялись Вольпонские Аристократы – прославленная порода солдат, известных не только дисциплиной и профессионализмом, но и высокомерием. Приходится лишь гадать, что именно произошло во время Агрийской кампании, но ясно одно – битва за цепь островов стоила множества жизней и оставила после себя множество открытых вопросов». – Из «Истории поздних имперских крестовых походов»..

1

Дариан понимал, что ему следует взять пистолет, если жить охота. Мертвецу он ни к чему, но выходцам из низов не разрешалось носить оружие – за такое его точно вздёрнут на виселице или до смерти засекут плетью. Он уже видел, как человек получил пятьсот ударов, прежде чем испустить дух. Дариан не желал вот так умирать. Он вообще не хотел умирать.

Но смерть всё равно приближалась под личиной дьявола.

Может, получится спрятать пистолет, заткнуть его за пояс. Оружие ещё пригодится. Например, в последний отчаянный момент. Восточный фланг прорван. Эти слова, словно вал адского пламени, прокатились по фронту, сея панику.

Когда по Анкишской линии ударили, твердь вновь содрогнулась, и в траншею посыпались комья грязи, а воздух загустел от взвешенных частиц земли и крови. Казалось, будто пробираешься сквозь туман – только липкий и образующий плёнку на коже. В ответ раздались отрывистые хлопки плотного огня. Наши орудия против их бомбардировщиков. Скоро всё сдвинется с мёртвой точки. «Наши силы одержат верх», – говорили они, эти люди в ладно скроенных мундирах с железками на груди, будто их слова что–то гарантировали.

По крайней мере, Дариан понимал, что кровавые культы на подходе. Как и то, что ему стоит поднять этот Троном проклятый пистолет и воспользоваться им. Фланг прорван врагом, и линию скоро захватят. В таком случае он будет крайне рад лазеру в руке.

Дариан посмотрел на сжимаемое мёртвой хваткой оружие и офицера с отсутствующим взглядом и наполовину отсутствующим лицом. Пистолет оставался на месте, а вот он не мог. Забросив на плечо ремень с флягами, парень устало потащился дальше.

Обратный путь в город и к траншее, чей протяжённый и извилистый ход напоминал готовую к иссечению вену, выдался долгим. Дариан прошёл мимо выгоревших остовов танков в горчичном камуфляже Пардусского бронетанкового полка, похожих на одинокие холмы железных бункеров или разбросанные в тумане пугающе безмятежные острова. С безучастным к грядущим событиям видом священник Министорума шептал слова молитвы над телами погибших солдат. Отряд Туннельных крыс в грязной жёлтой рабочей одежде и касках, ухмыляясь, побежал в противоположную сторону. Обернувшись, Дариан с горечью наблюдал, как они исчезают в дымке, а затем второпях изобразил жрецу знамение аквилы, подтверждая свою набожность, и поспешил вперёд.

Углубляясь в сеть окопов, он натолкнулся на других солдат: Грязекопов в серой рабочей форме и медиков в штатском с символом кадуцея. Дариану повстречался резервный взвод – рваная форма цвета лесной зелени, смуглая кожа и угрюмые лица, – но он не определил его полковую принадлежность, когда колонна, влекомая звуками сражения вдалеке, проследовала мимо. Множество ауксилий составляли части плохо собранной мозаики. Он увидел корректировщиков и стрелков, несколько расчётов тяжёлых стабберов и пусковых установок, а также вокс–оператора, занимавшегося настройкой угловатой станции связи и получавшего в ответ лишь шум помех. Пока бомбардировщики и орудия вели оживлённую перепалку, большинство пехотинцев с заурядным оружием прятались в окопах. И ждали.

Немногие обращали внимание на Дариана, ведь военсерв – нестроевой обслуживающий персонал – не заслуживал даже презрения. Большинство не понимали, зачем он здесь, однако никто не потянулся к его флягам, потому что знали – нельзя трогать то, что им не предназначалось. Даже грозные и своенравные Грязекопы имели представление о «вертикали власти», на вершине которой расположились Аристократы из «ублюдочного» Вольпонского Королевского полка.

Появление Дариана в вольпонской части траншей не вызвало переполоха ни у дозорных, выставленных на случай проникновения врага в глубокий тыл, ни у солдат, из-под нависших век высматривавших угрозу в тумане. Вид у них был гордый, что у павлинов – стояли они точно в ряд, сверкая первоклассными лазмушкетами, серая форма отутюжена и почти безупречна, а изысканные доспехи и символика начищены до блеска. Сосредоточенность исключительная. Никакой пустой болтовни или повальных упаднических настроений.

Тем не менее, Дариан не посмел поднять глаза.

Безликий лабиринт открывшихся ходов сообщения, стены которых дополнительно обивались листовой сталью и пресс-плитами, перемежался ячейками. Траншеи пролегали вдоль южной окраины Лоддена – укреплённого города, занимаемого ими последние полгода. В нескольких выкопанных огневых точках удобно устроились добротные станковые тяжёлые болтеры модели «Праксис». Орудуя лопатами и кирками, Грязекопы подготавливали ещё три стрелковые позиции – тёмные круги пота у них под мышками напоминали застарелые пятна крови. Вольпонцы исключительно наблюдали (не пристало Аристократам марать руки), однако некоторые сержанты хвалили агрийцев за качество работы и снабжали их напитками покрепче.

Где-то, скребя иглой, с металлическим звуком играл фонограф. Воодушевляющая мелодия «Вперёд к славе, Вольпон» привела Дариана к офицерскому блиндажу, где собрались некоторые из его господ.

Внутри висел вычурный электросветильник, что раскачивался в такт ниспадающим с потолка хлопьям пыли, похожим на умирающих мотыльков. Мерцающий свет падал на тактический стол, три стула и несколько настенных карт. С мокрым от пота лицом адъютант доставал из секретера дела с документами и спешно складывал их в большую папку, которую был готов принять стоящий неподалёку военсерв. Ленна. Её мимолётная улыбка согрела Дариана на холоде, и он втайне, как ему показалось, от офицеров ответил девушке взаимностью.

Три офицера обступили вокс и внимательно вслушивались в прерывистую передачу. Сопровождающая их группа адъютантов молчала. Выглядели все мрачнее тучи.

– Выходит, всё кончено, – по окончанию трансляции произнёс один из них и склонился над столом, чтобы выключить передатчик. – Орудия потеряны. Мы сдаём город.

Лейтенант Арманд Калкис. Блондин, как и большинство вольпонцев, с острым носом и ясными серыми глазами. Моложе остальных в троице и почти не отмечен шрамами. Сильная родословная и хорошая наследственность. Аристократ в четвёртом поколении. Звание указывает на принадлежность семьи к средней прослойке знати.

Дариан изучил досье каждого офицера Пятидесятого. Их было немало, однако мудр тот вассал, что знает своих сеньоров, и особенно тех, кого стоит опасаться.

– Срань треклятая, – проворчал Шиллер и принялся расхаживать взад-вперёд. – Чёрт, мне нужно выпить…

Исаак Шиллер. Глыба, а не человек. Присущие вольпонской элите глаза с нависшими веками, плечи-крепостные валы, а герсу губ обрамляет рыжая борода. Шестое поколение, капитан, длинная череда высокопоставленных военных в роду. Непомерные амбиции и паршивые манеры.

Шагая из стороны в сторону, Шиллер поднял взгляд и мельком увидел Дариана, отчего выражение безутешности на его лице сменилось раздражением.

– А, вот и ты, наконец. Явился, не запылился в час позора, – Шиллер огненным взором окинул неопрятный внешний вид Дариана. – Ты только посмотри на себя. Позорище, мать твою. Следовало бы дать тебе выволочку.

Потупившись в облепленные грязью ботинки, Дариан пробормотал извинения, а затем протянул флягу рыжеволосому офицеру. Тот отхлебнул, проглотил и помрачнел.

– Это что за моча? – рявкнул он и швырнул флягу Дариану, который тут же поймал её, что ещё больше разозлило Шиллера. – Вина с пряностями, никчёмный нед.

Стоявшая в стороне Ленна выглядела испуганной – раньше ей приходилось сносить вспышки гнева Шиллера. Дариан незаметно подал ей сигнал рукой, что всё в порядке.

От разорвавшейся неподалёку бомбы затряслись стены, и на пол полетел графин. Брызнули осколки стекла. Шиллер выругался. Он пытался встать прямо, когда Дариан предложил ему вина.

– Фегов нед… – фыркнул Шиллер, а его пронзительный взгляд разил не хуже копья.

– Капитан, разве нельзя обойтись без этого? – вмешался Калкис.

Обратив свою злобу на лейтенанта, Шиллер вот-вот был готов разразиться очередной гневной тирадой, когда интерес проявил третий офицер, майор Регара. Он в глубокой задумчивости изучал тактический стол, стоически держась за его торцы во время тряски.

– Этикет, капитан Шиллер, – обратил внимание майор и искоса посмотрел на флягу. – И чуточку самообладания. Если тот взрыв и беспорядочная пальба, что я слышу неподалёку, вам о чём-то говорят, значит, наше отступление неминуемо. Вы нужны мне трезвым. Отходить будем дисциплинировано.

Благодаря глубоко укоренённому уважению к майору Шиллер мигом успокоился, а к щекам Ленны вернулась кровь.

– Конечно, сэр.

Регара, в отличие от плотно сбитого Шиллера, напоминал наточенное и отполированное лезвие ножа, а проседь в волосах придавала ему авторитетность, нежели возраст. Также он носил изящный доспех с саблей мастерской ковки. Хромированный протез заменял левую ногу. Дариан не знал, как Регара потерял её – возможно, на той же войне, что оставила ему шрам поперёк лица. Васкез Регара являлся потомком тринадцатого поколения, а его родословная корнями уходила во времена крестового похода Махария. Словом, знать высшего звена.

– И будь добр, дай парню напиться, – сердито добавил он, переведя взгляд обратно на тактический стол. – Он словно десять миль пробежал.

Дариан захлопал глазами.

– Ну, не стой столбом, – поторопил того Шиллер, когда юноша не сразу притронулся к фляге. – Сделай глоток. Только воды. Не дело, чтобы неды нынче разгуливали пьяными.

«Нед» являлось сокращением слова «недоносок», которым офицерский состав оскорбительно клеймил военсервов. Подобное явление подвергалось критике, однако его ещё предстояло искоренить. Дариан любезно отказался, хотя во рту у него пересохло не хуже чем в вади.

– Как знаешь, – злобно сверкнув глазами, сказал Шиллер и выхлебал вино, словно это было молоко из мамкиной сиськи.

Калкис встал перед Регарой.

– Сэр… каков наш план действий здесь?

На шее Регары пульсировала жилка, и он сделал вдох, чтобы успокоиться.

– У нас нет выбора. Мы оказались в уязвимом положении.

– Мы снова захватим город, – произнёс Шиллер, внутренний Аристократ которого не спешил признавать поражение.

– Капитан, они в каждом уголке этого треклятого города. Мы должны всем составом покинуть Лодден и, согласно приказу Воука, отойти к точке 9.

– Это Анкишбург, сэр, – вмешался Калкис.

– Чёрт, мне прекрасно известно, где это находится, лейтенант. Точка 9, – повторил он. – Взводам выстроиться в шахматном порядке и поэшелонно отступать вдоль окраин города.

Он едва слышно выругался.

– Растянуты по всему чёртову фронту… И пусть агрийцы минируют траншеи. Я хочу, чтобы, взяв их, грёбаный архонат корчился в грязи и крови.

– А орудия, сэр?

– Их можно вывести из строя? У нас есть на это время?

– Магос сообщает, что мы можем повредить поворотный механизм и тем самым ограничить функциональность, но не более того.

Регара снова тихо выругался, а затем сказал:

– Пусть марсиане этим займутся. У нас нет ни полномочий для уничтожения орудий, ни времени для получения одобрения. Я хочу убраться отсюда задолго до того, как Договор развернёт пушки в нашу сторону. Шиллер, на тебе роты «Щит» и «Копьё», вторая и третья ауксилии, а также «Павеза». Прикажи танкам поддерживать заградительный огонь для прикрытия отхода пехоты. Расставь тяжёлые орудия на восточном фланге. Это может замедлить прорыв и даст нам больше времени. И, Трона ради, восстанови порядок в чёртовых взводах.

Шиллер гадко улыбнулся.

– Да я их проутюжу так, что даже в аду позавидуют.

– Очень надеюсь, капитан.

Регара отстранился от стола и выпрямился. Силы слишком рассредоточены. Воук пытался угнаться за архонатом и вступить в схватку на каждом отрезке линии фронта, что в итоге оставило их и город незащищёнными.

– Весь Анкишский фронт, – покачал головой Регара. – Он не выдержит, – горько заключил он. – Ему ни за что, чёрт возьми, не выстоять.

Затем он подошёл к Дариану, взял флягу с пряным вином и осушил до дна.

Ногу терзала боль. Мучила, несмотря на то, что конечность отняли много лет назад. Нахлынули старые воспоминания о Накедоне и всём, что Регара потерял там. Иногда боль не проходит. Не до конца.

– Вы в порядке, сэр? – спросил Калкис.

Майор отмахнулся от беспокойства лейтенанта, хотя понимал, что должен выглядеть решительным. Его взгляд устремился к небу, где медленно таял силуэт лихтера «Арвус», тайно вывезшего генерала Воука вместе с оперативным штабом. Регара отказался от места, предпочтя завершить отступление пешим ходом со своим полком. К тому же, для координации отвода других вольпонских рот и ауксилий после смерти майора Паллара требовался старший по званию офицер. Тогда это казалось благородным поступком, а сейчас, изнывая от боли в ноге, он не мог игнорировать глупость своего решения.

Оставив Лодден далеко позади, они находились в полумиле от зоны эвакуации, с трудом пробираясь по размытой земле под непрерывным дождём. Скудный ландшафт перемежался редкими фермами и пристройками. Мимо, преодолевая грязь, прокатились «Химеры» в сопровождении сапёрных групп 22–го Агрийского на случай, если придётся их выручать. Регара с нескрываемой тоской наблюдал за бронированными машинами. Когда Калкису удалось раздобыть наземный транспорт, майор снова проявил выдержку и отрядил их перевозить лишь раненых и мёртвых. Но даже этого оказалось недостаточно, и вереницы санитаров–носильщиков растянулись на фоне постоянно ухудшающихся условий.

Весь полк, изнурённый и сломленный, расположился на широком фронте, однако солдаты – даже большая часть сильно прореженных ауксилий – поддерживали дисциплину.

– Проклятая нога, – признался он, хмуро оценивая состояние обуви после ковыляния по грязи. – Марсианского производства, с хромированным покрытием, но сырости не терпит. Или, возможно, дело во мне.

Регара бегло осмотрел восточный фланг. Теперь, когда они покинули траншеи и прошли половину пути, он смог по достоинству оценить орудия. Вернее, орудие, которое пришлось бросить на произвол судьбы.

– Трон всевышний, Калкис, – хрипло произнёс он, – что же мы натворили?

Солдаты называли его «Богомеч» из-за мощи, с которой оно обрушивалось на цель, схожей с ударом клинка Императора. Подходило как нельзя кстати. Длинные стволы счетверённой макропушки пронзали небо подобно накренившимся дымовым трубам, а их дула почернели от вырывающихся раскалённых газов. В качестве средств обороны его окружали меньшие, но не менее смертоносные огневые батареи, но их Регара разглядеть не смог.

Сие чудо марсианской инженерии, по задумке создателей являвшееся главным инструментом прорыва южных подступов к территории Архиврага, стало опорным пунктом линии фронта, объединённым с городом-крепостью. Прежде чем захватить, Договор позволил им возвести и даже проверить его в действии. Шесть месяцев – и «Богомеч» в лапах хаоситов.

– Подкрепления на подходе, сэр. Орудия будут отбиты.

Регара промолчал на этот счёт. Сквозь магнокуляры он наблюдал, как букашки в красных панцирях суетятся вокруг батареи макропушек – Договор праздновал нелегко давшуюся им победу. Майор не знал, сколько времени потребуется их техникам для починки поворотного механизма, приводившего в движение гигантское устройство, и лишь надеялся, что к тому моменту вольпонцы и вспомогательные силы окажутся вне зоны поражения.

Регара опустил магнокуляры, и орудие снова показалось, вздымающимся копьём пронзая заволоченные дымом небеса над Лодденом.

Взрывы вдалеке указывали на то, что основные вражеские силы добрались до линии траншей и мин, оставленных Грязекопами. И тут не к месту раздалось с десяток меньших по силе хлопков – пардусцы продолжали вести обстрел, однако теперь танки покидали позиции и следовали за отступающими войсками, опасаясь массированного нападения вражеской пехоты.

Снова отправившись в путь, Регара заметил уже знакомого военсерва, едва волочившего ноги из-за тяжёлого ремня с флягами.

– Калкис, – обратился он к лейтенанту, указывая на другого мужчину. Военсерв был молод – около двадцати пяти стандартных терранских лет, – хотя война старила солдат. Островок коротких тёмных волос наподобие ермолки венчал макушку бритой головы. Несмотря на низкое происхождение, он отличался властным профилем лица и жгучим взглядом голубых глаз.

– Сэр?

– Прикажи ему бросить его. Никто не останется позади, даже прислуга. Клянусь Троном, я не потеряю ни одного мужчину или женщину.

Калкис кивнул, развернулся и крикнул:

– Режь ремень, нед. И шевели задом. Бегом!

Военсерв кивнул, расстегнул пояс с флягами и позволил ему упасть наземь, и его шаг сразу же ускорился.

– И, лейтенант… – добавил Регара, метнув жёсткий взгляд в сторону топчущего грязь военсерва.

– Сэр?

– Не называй их так. Или по должности, или по имени. Достаточно этого неотёсанного и невоспитанного борова Шиллера, чтобы терпеть нечто подобное и от тебя, лейтенант.

– Сэр, – ответил Калкис, в достаточной мере раскаиваясь в содеянном.

И тут военсерв неожиданно остановился и развернулся. Нечто заставило его посмотреть наверх, а затем он начал суматошно махать Регаре руками и кричать: «Милорд, милорд!».

Майор последовал за его взглядом в направлении растущей на горизонте точки, и к дуновению ветра на фоне всеобщего отступления под аккомпанемент танковой канонады примешался тихий гул. Часть машин, главный калибр которых имел достаточный угол возвышения, взвели к небу длинные стволы орудий.

Одна точка превратилась в несколько, а затем показались зловещие очертания фюзеляжей и крыльев, несущих громоздкий бомбовый груз. Договор располагал минимумом бомбардировщиков и ревностно пополнял авиапарк, однако в отсутствии угрозы со стороны «Богомеча» Архивраг мог позволить себе такую авантюру.

Около пятисот человек пешком пересекали данный участок земли, в то время как сотни других растянулись по всей линии фронта. Немногие остановились, чтобы зарядить миномёты и пусковые установки, наспех оборудуя огневые позиции.

– Солдаты, в укрытие! – взревел Регара, когда гул превратился в пронзительный вой.

Он сам бросился наземь, когда ударили первые бомбы и взметнули в воздух фонтаны из земли и тел. По щеке ударили брызги чего–то горячего, не похожего на капли дождя. В шлем угодил камень, и в ушах раздался металлический звон. Нечто тёплое и вязкое потекло из уха, когда окружающий мир закружился волчком, и Регара совершенно потерял ощущение пространства.

Снаряды продолжали падать, и майор понял, что ползёт и кричит солдатам следовать за ним, хотя и сам не понимал, куда направлялся. Работая локтями и чуть не утопая в грязи, Регара с холодным равнодушием осознал, что потерялся. Ему нужно остановиться и определить своё местоположение, но бомбардировка сотрясала землю и приводила его разум в замешательство.

А затем сильная рука обхватила запястье Регары, и сначала он подумал про Калкиса, но тут показалось лицо военсерва.

Он крикнул «Сюда, милорд»… и потянул за собой.

Осыпаемый перепаханной землёй, Регара не возражал – его, как слепца, спасали от смертельной угрозы. Они заползли внутрь найденного военсервом старого окопа, окружённого наполовину осыпавшейся стеной. Это был частично заваленный обломками подпол разрушенной пристройки. А вот кто отчаянно ухватился за китель Регары, так это Калкис – лейтенант прижимал майора к себе.

С благодарностью придётся повременить. Стиснув зубы, они спрятались от бушующей наверху бури, где всё вокруг затмили гром и пламя.

2

Вереница раненых растянулась вглубь лагеря – бедняцкого посёлка с мокрыми от дождя палатками и зданиями из серого камня. Буколическую атмосферу сего места, однако, постепенно разрушали военные запросы. В свете потрескивающих натриевых ламп вымученные медики сновали от одной импровизированной койки к другой, обрабатывая ожоги и прижигая ампутационные культи. В часовне развернули лазарет для тяжелейших случаев, и погребальные костры ещё долго будут гореть в ночи. Бомбардировщики нанесли тяжёлые потери и без того разбитой армии, и Калкис едва мог поверить, что сумел пережить ту бойню.

Три дня назад благодаря мастерству 81-го Мерлинского и шести авиаотрядов десантно-штурмовых кораблей «Стервятник» они добрались до зоны эвакуации за пределами Лоддена. Калкис не видел столкновения – он лишь понял, что воздушную атаку заткнули так, что им хватило времени выбраться из подпола полуразрушенной пристройки и вывести выживших пехотинцев к ожидающим бортам. Командира авиакрыла, руководившего дерзкой операцией по перехвату, посмертно наградили медалью за отвагу, но, учитывая отсутствие объекта награждения, она, как и многие другие, останется лежать в ящике стола какого-нибудь лорда-маршала.

Корабли с пехотой на борту прибыли ранним вечером того же дня, и несколько сотен солдат поэтапно высадились в поселении. В отсутствие иных приказов многие тут же разбрелись в поисках сносного жилья или развлечений. Даже спустя какое-то время продолжалось восстановление контакта с «загулявшими» бойцами.

Городок существенно не пострадал – война практически не коснулась его. С возвращением солдат (по собственной воле или по принуждению офицеров) коммунальные здания постепенно заполнялись и превращались в казармы или ставки высших армейских чинов и их штабистов. С тех пор мало что изменилось. Некоторые служивые привыкли сидеть у огня, и в предночном мраке вспыхивали голубые язычки пьезогорелок, почти не гревшие на холоде. Дождь шёл три дня кряду, пока, наконец, не сменился отвратительной моросью, от которой на фасадах заброшенных таверн и торговых лавок, словно паруса, распустились самодельные навесы. Старую колокольню в центре поселения укрепили и поставили туда дозорных с магнокулярами и сенсорами, откуда наблюдатели тут и там выслеживали редких дезертиров.

Вопреки ожиданиям Калкиса.

Требовалось разобраться с угнездившейся распущенностью и унынием, что и привело лейтенанта в Слободу – вспомогательный лагерь, снабжающий основной, где уличные торговцы и лоточники зарабатывали продажей товаров, наживаясь на войне или, возможно, стремясь притупить общее чувство безысходности. «Люди выживают, как могут», – подумал Калкис по пути мимо лавочников и спекулянтов. Кроме многочисленных бойцов ауксилий здесь иногда попадались и вольпонцы, что поступились врождённым снобизмом пред лицом нужды.

Агрийцы – или просторечно «Грязекопы» – занимались обменом и торговлей, ведь Анкишбург, как-никак, был их родным городом, хотя Калкис сомневался, что многие из контрактников происходили именно отсюда. Рекруты присоединились к Вольпонскому Королевскому полку в Вардише – крупном порту далеко на севере. Пятьдесят тысяч добровольцев из числа Грязекопов рассредоточились по трём разным фронтам. Мужчины и женщины (которых Калкис с трудом различал) носили меха и шкуры. По слухам, даже дамское сословие отпускало бороду – знаменитую черту агрийцев. Этот народ, весь в коже и слитках, высоко ценил растительность на лице, считая её признаком статуса, или же так утверждалось в инструктаже Комиссариата для офицерского состава вольпонцев непосредственно перед отправкой.

Он наблюдал за ними, проходя мимо лотков и прилавков и вертя в руках домотканые накидки и ножи для свежевания. Те немногие, у кого имелись деньги, щедро разбрасывались ими, словно не надеялись вернуться из следующей вылазки, что, по мнению Калкиса, было взвешенным решением.

«Туннельные крысы» из 19-го Талпинского курили корни каппы в тенистых закутках, освещая грязные лица огоньками горящего дурмана. Они что-то чирикали на собственном сленге и плохо говорили на низком готике, хотя их офицеры куда лучше владели языком и при необходимости выступали в роли переводчиков. Талпийцы достойно проявили себя в траншеях, эффективно расправляясь с противником своим излюбленным оружием – ножами и мотыгами. Они напоминали Роанских Глубинников (проходчиков, с которыми Аристократы ранее вместе сражались) с оговоркой на одичалость и жестокость. Даже Договору не нравилось сражаться с ними, однако их было совсем мало – с поля битвы вернулось всего несколько рот.

Потери не обошли стороной и рейнджеров 4-го Орекского, слоканцев 37-го Королевского и пардусцев 10-го бронетанкового полка «Павеза», сократившегося до размеров дивизии. Калкис узнал их по форме – солдаты держались обособленными группами, хотя некоторые обменивались трофеями или курили вместе. Приближающаяся ночь размывала личные границы бойцов.

Для местных же наступило время торговать. Пожилая агрийка протянула Калкису чашу с резко пахнущим варевом, когда тот проходил мимо её ветхой лавки.

– Группа, группа, – со щербатой ухмылкой прокаркала она, предлагая свой товар.

Калкис разок взглянул на водянистую похлёбку с зеленью и отвернулся, а один из его людей задержался, поддавшись на уговоры.

– Грайсс, мы здесь не ради местной кухни, – не оглядываясь, произнёс Калкис, протискиваясь сквозь толпу.

Тот послушался и догнал остальных трёх бойцов, которых Калкис взял с собой.

– И, Трона ради, держите себя в руках в присутствии местных, – заметив нервные взгляды подопечных, добавил Калкис. – Агрийцы – народ простой и не терпит агрессии. Помните, где вы служите.

Ему не терпелось сбежать подальше от этого места с его «обаятельной» простотой. Сапоги облеплены грязью, форма замызгана от воротника до манжет и, к тому же, смердит застарелым потом – больше всего он мечтал о ванне, нежели похлёбке. Однако для посещения тех немногих уцелевших бань требовалось звание выше лейтенанта. Возможно, майор пойдёт ему навстречу.

Ночной ветер разносил дурманящий шлейф обскуры из талпинских палаток, а телесная вонь борделей становилась тем насыщеннее, чем дальше он заходил.

– Вот же дикость, – пробормотал Ханмар с гримасой отвращения, красиво смотрящейся на орлином лице с оливковой кожей, накрытом снежной шапкой седых волос. Будучи способным санитаром, он ловко выуживал пули и осколки. На бедре у него висела рапира – взятая на войну семейная реликвия. В отличие от иссеченных ножен сам Ханмар шрамов не носил.

Черноволосый Грайсс закивал, и ремень шлема затрепыхался на подбородке. Калкис не мог припомнить, чтобы хоть раз он видел сержанта с непокрытой головой. Ширина плеч и манеры у него были под стать массивной, как у быкогрокса, шее. Пять лет подряд он выигрывал полковое соревнование по тяжёлой атлетике.

– А воняет-то как, – с хмурым видом заявил Рэйк.

– Всяко лучше твоих сапог после марш-броска, – ответил Дреск и подмигнул в ответ на выпад товарища по оружию.

Сероглазые блондины Рэйк и Дреск являлись двоюродными братьями и сонаследниками огромного родового поместья, которое, скорее всего, никогда не получат. В рядах бойцов они составляли расчёт тяжёлого стаббера, чья беспощадная эффективность обеспечивалась ловкими руками Рэйка и железными нервами Дреска. Сейчас оба выглядели недовольными.

– Всем успокоиться, – сказал Калкис. Неважно, лагерь это союзников или нет, но им нельзя терять голову. – И смотрите в оба, – добавил лейтенант, проталкиваясь вперёд.

Чуть дальше уличный базар выходил на широкую площадь, в центре которой стоял старый пересохший фонтан. Его внимание привлекли громкие голоса, в первую очередь, из-за знакомого акцента. Даже солдаты в загуле, ищущие развлечений, не могли полностью скрыть врождённого благородства.

Они нашли их.

Четверо бойцов неряшливого вида сцепились с тремя дородными агрийцами. Вольпонцы. Под перевёрнутыми столом и стульями валялись разбросанные карты. И монеты. Возмущённые Грязекопы говорили на родном языке и оживлённо показывали руками на сородича, дёргающего себя за бороду, словно ту оскорбили. В руке одного из вольпонцев – которого лейтенант не сразу узнал – Калкис заметил слиток серебра и мгновенно разгадал суть проблемы.

– Чёрт возьми… – пробормотал он, прежде чем ворваться в гущу потасовки и потребовать объяснения: – В чём дело?

Вольпонцы тут же вытянулись по струнке, совершенно не ожидая, что им, как снег на голову, свалится офицер, и Калкис продолжил блицкриг.

– Отвечайте, сейчас же!

– Просто безобидная игра в карты, сэр, – встав смирно, отозвался боец в заднем ряду, но рассерженный Калкис пропустил его слова мимо ушей.

– Я не к тебе обращаюсь, рядовой. Ты, – произнёс он, ткнув подбородком в сторону бойца со слитком в руке, – быстро объяснись.

Но не успел тот и рта раскрыть, как посрамлённый агриец выбросил толстую ручищу к слитку, однако Калкис остановил его. Развернувшись на пятке, он перехватил и выкрутил мужчине запястье. Обезвреженный агриец с воплем припал на колено.

Негодующий рёв его сородичей не заглушил сурового голоса лейтенанта.

– Отставить, – сказал он и заслонился от нападающих выведенным из строя агрийцем. Те, однако, не собирались отступаться.

Калкис чуть сильнее вывернул запястье, вызвав новые крики боли.

– Если хотите, чтобы я сломал его – не вопрос, – предупредил он аборигенов, державшихся на расстоянии и прожигавших взглядами обманувших их солдат. Начали собираться зеваки: несколько талпийцев, любопытный орекиец и куча сочувствующих агрийцев, ставших свидетелями гонений собственного народа.

– Сэр… – сжимая увесистые кулаки, предостерёг Грайсс.

– Ну-ну, сержант, – откуда–то послышался равнодушный голос, и вперёд вышел мужчина в звании лейтенанта. – Битва давно закончилась, и, насколько я помню, эти люди нам не враги.

С холодной улыбкой Бертрам Фенк закончил выковыривать запёкшуюся кровь из-под ногтей кончиком штыка и спрятал длинный острый клинок в ножны на поясе. Темноглазый брюнет, Фенк всегда выглядел так, словно скрывал правду. В отличие от большинства крепких и холеных Аристократов, он отличался жилистым телосложением и худосочностью поджарого животного. Он беззлобно погрозил Калкису длинным, как у пианиста, пальцем.

– Вы меня поражаете, лейтенант, – сказал он, переведя до жути спокойный взгляд на сослуживца, отчего Калкис непроизвольно стиснул зубы. – Поднять руку на союзников. Вам не кажется, что так отношения между полками не наладить?

– Фенк, – ядовитым тоном произнёс Калкис и отпустил агрийца, который, потирая травмированное запястье, тут же ретировался к сородичам. – Я действовал по своему усмотрению.

Лейтенант Бертрам Фенк кивнул, и Грязекопы снова отпрянули, когда тот занял пространство между двумя противоборствующими группами.

– И всё из-за никчёмного куска металла… Верните его, – негромко обратился он к солдату со слитком в руке, не спуская глаз с агрийцев. – Выполняйте, капрал Редферн, – сказал Фенк, когда ничего не произошло. – Повторять не стану.

Солдат передал слиток, и Фенк не глядя взял его и вернул к радости агрийца, чьё самодовольство быстро испарилось, когда лейтенант материализовался перед ним, уперев острие штыка ему в подбородок.

– Мой тебе совет – не заключай пари, если не готов проиграть. Понятно?

– Да, – хриплым от гнева голосом пробормотал тот.

– Славно, – произнёс Фенк и отпустил его. Агриец с сотоварищами поплелись обратно в толпу, а следом вместе с накалом страстей испарились и зеваки.

Когда Фенк повернулся к подчинённым, клинок уже покоился в ножнах, словно никогда не покидал их, хотя от Калкиса не укрылся как факт его использования, так и присутствие Фенка на противоположной стороне площади во время разгорающегося конфликта.

– Полагаю, вы разыскиваете меня, лейтенант, – сказал Фенк.

– Какого чёрта вас сюда занесло, Фенк?

– Чтобы предотвратить кровавый инцидент, я бы так сказал.

– С помощью штыка.

– Простите, лейтенант? Ваш сослуживец из Вольпонского Королевского полка всего лишь разрешил ситуацию, которой вы позволили усугубиться.

– Я видел куда больше.

– М-м?

Когда между ними воцарилось молчание, Калкис вспомнил о недавней военной кампании, что свела их лицом к лицу в руинах города под названием Титус. Ещё до Гностеса. В тот день Калкис узнал кое-что о Фенке и его натуре. Или так ему показалось. Вот и сейчас Фенк едва заметно сощурил глаза.

Его взгляд говорил: «Я знаю и мне плевать».

Момент прошёл. Калкис указал на неопрятный вид вольпонцев.

– Ваши, я полагаю.

– Я прослежу, чтобы им объявили выговор, – заверил его Фенк.

– Регара собирает офицеров для инструктажа.

– Разумно. Сейчас же отправляюсь туда, – кивнул Фенк и зашагал прочь.

– Лейтенант, – окликнул его Калкис, и тот остановился и повернулся к нему. – Капитан Шиллер тоже здесь?

Фенк снова ухмыльнулся, едва скрывая презрение.

– Конечно.

– Где именно? – Калкис обвёл рукой обширную территорию базара.

– А где же ещё?

Захудалый трактир, где в воздухе, словно туман, висело облако табачного дыма, занимали, по большей части, солдаты. Сюда, как и на базаре, набились толпы бойцов ауксилий, распивая тёмный эль под гул электроламп. Когда Калкис вошёл внутрь, тихие переговоры прекратились, и некоторые искоса посмотрели на него, однако большинство посетителей сидели, потупив взор с мыслями где-то вдалеке, и угрюмая атмосфера вскоре восстановилась.

Ныне большая часть Анкишбурга пребывала в запустении или же там обосновались имперские солдаты, однако некоторые заведения в городе продолжали работать. Их владельцы либо увидели уникальную возможность озолотиться, либо у них совершенно не осталось средств, чтобы убраться отсюда. Касательно «Медведицы» Калкис ставил на последний вариант.

В таком мелком заведении он не хотел показывать Шиллеру, что пришёл не один, и потому отправил Грайсса с остальными в лагерь. Пропитываясь запахами пота и застоявшегося алкоголя, лейтенант в толчее пробирался к прилавку, где намеревался расспросить бармена, не видел ли тот вольпонского капитана с рыжими волосами и толстой, как миномётный снаряд, шеей.

Но долго утруждаться не пришлось.

– Лейтенант…

Обернувшись на звук голоса, Калкис увидел Шиллера, с почти пустой бутылкой развалившегося за угловым столиком.

– Не желаешь присоединиться и немного выпить? – сказал он с зардевшимися, как сигнальные ракеты, щеками. – Я решил не церемониться с аборигенами.

Калкис заметил, что Шиллер сидит в мундире нараспашку и расстёгнутой на несколько пуговиц рубашке. Несмотря на холод снаружи, в «Медведице» стоял жар, как в кузнице. Фривольный вид Шиллера, хотел тот «не церемониться» или нет, это нисколько не оправдывало, однако капитана не слишком заботили подобные вещи.

– Майор отправил меня за вами, – стоя перед столом, коротко произнёс Калкис, повысив голос среди гомона.

– Не сомневаюсь. Что ж, я скоро подойду… но лишь когда ты выпьешь со мной. Нет ничего печальнее человека, пьющего в одиночестве, верно, лейтенант?

Шиллер толкнул по столу пустой стакан.

– Право, капитан, мне следует…

– Пей…

– Мне действительно следует…

– Сядь, чтоб тебя! – Шиллер быстро вспыхнул и успокоился. – И выпей со мной, Арманд.

Мужчина пригласил Калкиса к столу, но, несмотря на явное опьянение, во взгляде из-под нависших век пылало отчётливое понимание происходящего.

Калкис примирительно воздел руки и устроился на стуле.

– До сих пор неизвестно, когда нам стоит ожидать подкреплений, – начал Калкис. – Очевидно, их оттягивают с других направлений.

– Кто о чём, а ты вечно о делах, – съязвил Шиллер и налил Калкису порцию спиртного. – Всего три дня прошло, – он кивнул на стакан. – Осторожней – от местного пойла дух перехватывает.

Калкис принюхался и согласился с тем, что оно действительно крепкое, а затем поставил стакан на стол.

– Зачем же тогда пить это «пойло»?

– Потому что я люблю выпивать, а здесь наливают.

– Чтобы забыться? – предположил Калкис, на что Шиллер обжёг лейтенанта таким яростным взором, словно собирался наброситься на него с кулаками.

– Чтобы помнить.

Калкис выдержал его взгляд, прежде чем Шиллер опустил голову, будто бы ища ответа на дне пустого стакана.

– Сколько погибло?

– Подсчёты до сих пор ведутся, но ориентировочно – около двух тысяч солдат по всему Анкишскому фронту.

– Они были с нами, Арманд, – вцепившись в пустой стакан, покачал головой Шиллер. – Они были с нами.

– Потери крупные, сэр.

– Исаак, – сказал он. – Мы в кабаке, чёрт тебя дери, Арманд. Нечего «сэркать».

– Не соглашусь, сэр.

Шиллер тихо выругался.

– Да на здоровье.

Он сделал очередной глоток.

– Регара говорил, что наши силы слишком растянуты, что фланги не смогут отразить удар, но этот ублюдок Воук… – Шиллер поднял глаза. – Его вздёрнут за это.

Калкис ничего не ответил.

Воук отчитал Регару за «дерзновение» допустить, что он понимает больше полковника, но правда заключалась в том, что Воук растерял хватку и перепутал самонадеянность с проницательностью. За девять месяцев этой мясорубки полковник почти достиг своей идея фикс – крепости Рейкспур, оперативной базы архоната. По данным имперской разведки, в рядах Кровавых племён имелось нечто, способное поставить под угрозу военную кампанию на Гностесе. Детали уточнить не удалось, так как последние донесения диверсантов включали неразличимые признания, истошно выкрикиваемые ими во время пыток, после чего тайные операции свернули по причине высокого риска, однако Рейкспур стал основной целью, которую намеревался захватить Воук.

Предполагалось, что Лодден станет перевалочным пунктом. Сокрушив здесь линию обороны, имперская армия в наступательном порыве пройдёт весь оставшийся путь, и спустя несколько недель, а, может, и месяц (максимум два) – и война за Агрию будет выиграна. Воук считал Лодден ключевой точкой, иначе в чём смысл столь яростного и упорного сопротивления противника? Победи здесь – и ты в замке король.

Воук ошибался.

Его произвол стоил жизни двум тысячам солдат. Регара выражал сомнения касательно плана Воука, но в итоге их отвергли.

– Слыхал, что нед спас жизнь майору, – ни с того ни с сего заявил Шиллер. – Это правда? Так сказал какой-то сержант, узнавший это от связиста, который говорил, что видел, как Регара ползал на пузе, словно червяк, пока тот нед не вытащил его задницу из-под обстрела.

Калкис нехотя кивнул. Они потеряли военсерва из виду сразу после того, как добрались до транспортов. Калкис задумался – где же сейчас этот юноша и понимает ли он важность своих действий?

Подобная мысль рассмешила Шиллера. Он всегда недолюбливал Регару за его звание, список заслуг и хорошее отношение к солдатам, однако уважал, как командира.

– Грёбаный стыд, – произнёс он, вставая с места и приводя себя в порядок. – Важный чин в долгу у пустого места. Полагаю, Регара вне себя от ярости.

– А ещё, полагаю, он рад, что остался в живых.

Шиллер пожал плечами, словно сомневался в этом.

– Вы уходите, сэр? – спросил Калкис.

– И тебе стоит, – ответил Шиллер, – ибо воспитанным людям нечего делать в таких злачных местах.

Подмигнув, он локтями расчистил себе путь прочь от углового столика и скрылся, бормоча: «Стыд, просто грёбаный стыд».

Калкис встал в тот момент, когда бармен пришёл за счётом Шиллера, который тот, вероятнее всего, не закрыл. Раздражённо буркнув, Калкис расплатился из своего кармана и отправился обратно в лагерь.

Регара (или, скорее, его слуга Балис) вычистил форму. Бритва разобралась с густой и неухоженной растительностью на лице, а вода смыла беспрестанно присутствующую в лагере грязь. Отполированные доспехи пылали отражённым светом от камина. Сабля покоилась в ножнах, закреплённых цепью на поясе, а украшенный пистолет – в кобуре на левом бедре. «Придётся ли мне им воспользоваться?» – подумал Регара у входа в ставку полковника.

Он сверился с карманными часами, подождал ещё три секунды и вошёл внутрь. До войны тут располагалась канцелярия с присущим ей всеобъемлющим имперским аскетизмом, нежели сельскими декорациями Агрии. Здесь и обосновался Воук. Дорогие ковры устилали пол. Он повесил собственный портрет в военной форме – окно в лучшие дни. Зимний пейзаж изображал Конисбург, планетарную столицу Вольпона, с укрытыми снежными шапками строгими шпилями. В одном углу на роскошном дубовом столе лежали аккуратные стопки рукописей на пергаменте и велени. Сбоку стояла чернильница, а рядом застыло автоперо с сервоприводом. Обитый дубленой кожей стул с высокой спинкой спрятался под столом. Электрофакелы на канделябре отбрасывали длинную тень от строгого вида силуэта в правой части главного зала.

Облачившись в лучшую парадную форму, где каждый дюйм превосходных одеяний полнился блеском, Воук любовался собой в ростовом зеркале, висящем на фасадной стене. Регара заметил, что тот вооружён – пистолет и сабля сверкали ослепительным глянцем, а драгоценные вставки выглядели безупречно.

В камине в дальней части зала потрескивало пламя, и Регара решил, что оно прекрасно заполняет тишину.

Воук не сразу заговорил. Он был гордым мужчиной с отведёнными назад широкими плечами и безукоризненно зачёсанными серебристо-пепельными волосами, и лишь глаза утратили часть былого изумрудного света. По прибытии в Анкишбург полковник на три дня заперся в своих покоях – и вот теперь вызвал к себе. Он аккуратно разгладил парчу мундира, положив рядом на стул восхитительный красно–золотой шлем с плюмажем.

– Эти великолепные регалии Вольпона поражают взор, не так ли, майор?

– Лучше не сыскать во всём Астра Милитарум, сэр.

Воук улыбнулся и провёл ладонью по шинели.

– Золотые слова, майор. Золотые слова.

Регара хотел увещевать его, разнести в пух и прах решение, повлекшее за собой две тысячи смертей и сдачу «Богомеча» врагу. Ему хотелось кричать, сорвать у него с груди медали, швырнуть тщеславную картину в огонь и наблюдать, как она горит – точно как его люди, пока Воук скрывался на борту корабля. Но, несмотря на множество желаний, в итоге он так ничего и не сделал. Его молчание развяжет полковнику язык.

– Меня смещают с должности, майор, – не поднимая глаз, сказал Воук.

– Понимаю, сэр.

– Хотят убрать с фронта подальше в тыл. Полагаю, что-то связанное с логистикой.

– Понимаю, сэр.

– Говорят, что я не гожусь для передовой.

Блуждающий взгляд Воука остановился где-то посередине. Возможно, он снова оказался среди тех заснеженных шпилей. Неожиданно его охватила растерянность, прежняя напыщенность и чопорность исчезли, и остался лишь пристыженный и раздавленный человек, которого Регаре было почти жаль.

– Примете на себя временное командование, – приосанившись, сказал Воук и забегал глазами. – Уверен, вы хорошо справитесь.

– Почту за честь выполнить свой долг, сэр.

– Воистину так…

– Это всё, сэр?

– Полагаю, да, майор, – сказал Воук. – Хотя, если не возражаете…

Он указал на пояс с висящими на нём ножнами.

– Не могу приладить эту проклятую штуковину на место.

– Конечно, сэр.

Регара вышел вперёд, встал на колено и принялся распутывать цепочку, и, пока майор аккуратно укладывал звенья, Воук положил ему руку на плечо.

– Мне стоило послушать тебя, Регара. Я считал, что почти достиг триумфа… но, возможно, я допустил просчёт. Четырнадцать поколений Воуков, чьи корни восходят к временам задолго до эпохи Махария. Безукоризненная репутация. До сих пор… – от груза стыда у Воука задрожала рука, и он отпустил плечо Регары. – Вы ведь тоже из древнего рода, майор? Махарийского происхождения?

– Так точно, сэр, – Регара поднялся. – Вы готовы, сэр.

– Неужели?

Воук опустил взгляд на цепочку, ныне идеально свисавшую с ножен.

– Похоже, что так и есть.

Регара отдал честь.

– Император защищает, сэр.

Воук кивнул, сим безмолвным жестом отпуская Регару восвояси.

Не успел тот пройти и десяти шагов, как застыл на месте при звуке выстрела. А затем майор отправился дальше, ведь впереди его ждало немало дел.

3

Хауптман в третий раз сверился с топливомером, постучав по нему пальцем в перчатке и надеясь, что шкала заклинила. Двигатель «Лисицы» напоминал ему о своём голоде гулким тарахтением, передачи переключались с вымученным лязгом, а выхлопная труба возмущённо кашляла. Нужно скорее выйти на их след. Однако Агрия обширна, а пустоши Краггехила сами по себе труднопроходимы из-за холмов и впадин, образующих волны, гребни которых венчают остроконечные утёсы. Он послал в эфир три сигнальных щелчка и, развернув мотоцикл, остановился.

– Всем заглушить моторы.

Вереница аналогичных подтверждений раздалась в момент, когда Хауптман достал флягу и сделал глоток. Вода тоже подходила к концу, да к тому же нагрелась, но, по крайней мере, насыщала влагой. Он наклонился за картой, а затем расстелил её на руле «Лисицы». Вощёный лист поистрепался, но ещё держался.

«Не то что я…»

Вместе со снятыми очками исчез и мешавший обзору налёт пыли. На юге располагались Анкишбург, Лагар и Ваша, а за ними Лодден. Восточнее Кобор. Сильно прищурившись (даже с песком в глазах), он мог разглядеть Анкишбург. На севере находилась Тракия , а дальше – Ланкетек, до которого, согласно карте, больше сотни миль ходу. Там сохранился аэродром и полевой склад Муниторума. Туда-то они и направятся. На юг из города уходила лишь одна магистраль.

– Уже должны быть здесь… – тихо сказал Хауптман и поморщился от боли в спине – шесть часов в седле, как-никак. Веса грязно-горчичному шасси «Лисицы» добавляли броня и крылья-наплечники над мощными колёсами. Благодарный передышке, он поставил мотоцикл на массивную подножку. На корпусе крупным трафаретным шрифтом пропечатано название «Павеза» – «Лисицы» составляли парк лёгкой механизированной дивизии 10-го, кроме того включавший бронетранспортёры и шагоходы. Мотоциклы (из нежных чувств, по отдельному мнению) отсылали к кавалерийскому прошлому пардусского полка (точнее, одного из многих). Хауптман до сих пор считал кавалеристами себя и сослуживцев из числа Мужественных всадников, хотя сам обучался и специализировался на разведке, а также сопровождении и быстрых сковывающих действиях. Вот только сейчас ему никак не удавалось выследить врага.

С другой стороны седла в пыльном подсумке лежали магнокуляры. Придерживая карту одной рукой, другой Хауптман достал оптику и попытался хоть что-нибудь разглядеть – ориентир, дымный след, любую мелочь.

Он пожевал губу, скучая по табаку, и пробормотал:

– Что-то на востоке…

Для увеличения Хауптман подкрутил боковой барабанчик магнокуляров. Где-то в полумиле от них виднелся столб пыли. Большой. Спрятав прибор, он включил вокс.

– Замечена цель на востоке, – сообщил он координаты. – Всадники, по коням и выдвигаемся.

Перед тем, как тронуться, Хауптман достал из кармана потрёпанную бумажку и развернул – на ней была запечатлена красивая молодая колонистка с ребёнком в руках. Он прошептал «Чари» и поцеловал её наудачу. Теперь он заметил два пыльных облака – одно на востоке и другое, быстро приближающееся к нему с запада. Хауптман проверил оружие и завёл двигатель.

Колонна не заметила их. Кортеж примерно из тридцати БТР «Химера» и лёгких штурмовых машин «Таурос» с включённым по ночи ближним светом без оглядки несся прямо в западню.

Мужественные всадники под началом Хауптмана погасили свет и прекратили переговоры. Любой выход в эфир, любое открытое действие могло выдать их наступающим с запада фланкерам. Управляя одной рукой, другой он держал оптику. Пересеченная местность провоцировала тряску при езде, однако Хауптману удалось внимательно всё рассмотреть через ПНВ.

Вольтижеры Договора, сорок-пятьдесят всадников. Часть на технике (в основном, мотоциклах), часть на откормленных, кибернетически улучшенных животных (лошадях или крупных псовых породах – в темноте не разобрать). Волочат крюки по земле и взвешивают в руках длинные копья. Плюс гвоздемёты и «колючки». Минимум защиты. Несколько штурмовых машин с тяжёлым вооружением. Мародёры, всего лишь дикари-налётчики. По мере сближения они ускорились и начали разделяться на две группы, как змея о двух головах.

План облавы стандартный: атаковать голову колонны, вывести из строя машину впереди, чтобы создать затор и смешать кортеж, а затем ударить в тыл для предотвращения отхода. Как волки, нападающие на стадо – навести смуту, держать на расстоянии, пока овечки паникуют и пытаются сбежать, а уж после ворваться в их ряды, разбить на группы и устроить расправу.

Забирать по одному, понемногу пускать кровь.

Хауптман заранее всё предугадал. Кто-то относился к культистам крови, как к дикарям (что являлось правдой), однако считать их неотёсанными варварами было крайне близоруко. Это знание далось ему немалой кровью.

Бойницы «Химер» озарились клиньями света, когда часть колонны, таки заметив угрозу, открыла беспорядочный огонь. Тьму прорезали лучи прожекторов, искавших противника. Один из них разнесли на куски из гвоздемёта. Налётчика неожиданно подстрелили, и лишённый управления мотоцикл вырвался и закувыркался, будто споткнулся о растяжку, а затем грохнулся наземь. Идущие следом ловко обогнули обломки, и колонну захлестнул ответный огонь. Крупнокалиберное орудие на тяжёлой машине изрыгнуло залп, что разворотил колесо «Химеры» и вынудил её уйти в занос и остановиться.

Ближайшая группа налётчиков атаковала голову кортежа, разряжая гвоздемёты и метая томагавки, прежде чем отступить зигзагами. Бей и беги. Лопнуло несколько фар ближнего света. Брошенная с седла «колючка» зацепилась за корпус головной «Химеры», впиваясь в металл фиксирующими «рогами». Последовавший взрыв выпотрошил борт бронетранспортёра, оставив похожие на обрывки кожи куски обшивки. Не в силах замедлить ход, машина продолжила движение, и из пробоины, спешно покидая отсек, на землю кувырком посыпались солдаты, где их ждала смерть от залпов гвоздемётов. Горящая и дымящаяся головная «Химера» застыла на месте.

Налётчики разворачивались и отступали с улюлюканьем и хохотом, пока лучи лазеров безвредно хлестали им вслед. Поднятая ими пыль вздымалась, словно дым из трубы. Они возвращались.

Маневрируя, мародёры оказались в пределах досягаемости Хауптмана. Открыв звукопоглощающую перегородку, он огласил округу рёвом двигателей.

– Смерти не бывать! – крикнул он и включил передние фонари на полную мощность – куда эффективнее светозвуковой гранаты против ничего не подозревающего противника.

От резких звуков и вспышек несколько лошадей запаниковали: одна врезалась в мотоцикл, и оба свалились наземь, а другая выбежала перед тяжёлой штурмовой машиной, и джип дёрнулся, переехав генетически модифицированную гору мышц, а затем перевернулся. Мотоциклисты прыснули прочь от убитых, и строй налётчиков стал рушиться. Кабальщики выкрикивали приказы и пытались перегруппироваться, но к тому времени их атаковали Мужественные всадники.

Хауптман отцепил шоковое копьё, упер его в наплечник и опустил оружие в ложе на передней наклонной пластине «Лисицы». Боковым зрением он заметил, как другие кавалеристы смыкают строй, из широкой линии образуя безупречный клин. Прочная конструкция «Лисицы» обеспечивала ей проходимость и устойчивость к огню из малокалиберного оружия, а также позволяла мощно таранить и отлично чувствовать себя в качестве ударной кавалерии.

Неприцельные выстрелы безвредно отскакивали от толстой шкуры «Лисицы». Острый стержень впился в переднюю наклонную пластину и остался в ней. Хауптман даже бровью не повёл. Голова опущена, взгляд устремлён вперёд. Склонившись над копьём, он нашёл свою цель, а затем издал клич, когда двадцать Мужественных всадников атаковали врага.

Чудовищной силы ударом он вышиб налётчика из седла и подбросил в воздух. После разряда шокового копья пахнуло горелой плотью. Следом Хауптман пронзил водителя штурмовой машины и едва не лишился оружия, пока не избавился от висящего трупа. Он направился дальше и ускорил мотоцикл. Теперь, когда они вступили в бой, назад пути не было. После очередного удара он почувствовал, как содрогнулось плечо, однако защита поглотила большую часть урона. Вспыхнул разряд, и раздался визг животного – скорее, свиньи, нежели лошади. По шасси «Лисицы», словно дождь по крыше, забарабанили горячие капли крови. Он продолжил движение, с трудом преодолевая натиск тел в дикой свистопляске звенящей стали, кромсаемой плоти и воплей людей со зверьми. Мужчина задышал ртом, чтобы не потерять сознание от ударившей в нос химической вони, а от взрыва неподалёку его кожу мимолётно окатило жаром.

– Прорубайтесь, прорубайтесь! – воззвал он к кавалеристам и тут услышал хлесткий треск личного оружия, когда часть из них переключилась на лазерные пистолеты. Хауптман вцепился в копьё, словно оно было продолжением его руки. Воздух трещал от коронных разрядов. Поток шума, размытые образы и невыносимое напряжение в преддверии переломного момента…

И вот он вырвался, блаженствуя от притока свежего воздуха.

Хауптман развернулся и быстро пересчитал бойцов. Трое кавалеристов вместе со скакунами не выбрались из потасовки, но сейчас не время скорбеть. Некоторые лишились своих копий.

Налётчикам досталось куда сильнее. Он вскинул кулак, подавая сигнал сменить направление и сомкнуть строй. Развернув «Лисицу» и поведя остальных, Хауптман стал свидетелем устроенной ими бойни. Дюжина раненых и мёртвых, в искорёженных машинах зажато человеческое месиво. Звери со сломанными и размозжёнными конечностями блеют и скулят.

Едва не роняя оружие, горстка мародёров на нетвёрдых ногах выбралась из мясорубки в поисках спасения. Хауптман сделал быстрые рубящие движения ладонью, и звонко хлыстнувшие лазерные заряды Мужественных всадников выкосили их безо всякой жалости.

Мало кто пережил атаку в целости, однако они не спешили поквитаться. Группа «Химер» накрыла выживших налётчиков залпами из тяжёлых стабберов, однако гроза дульных вспышек оказалась сухой. Один из мародёров, неразумно сунувшись в зону обстрела, пал, насквозь прошитый твердотельным снарядом, а остальные с воплями и гиканьем сбежали в ночь.

Хауптман увёл людей по широкой дуге прочь от колонны, на что более крупный тыльный отряд дикарей отказался от первоначальной цели и бросился на перехват.

Что и стало их ошибкой.

Казалось, подготовленные и численно превосходящие силы противника имели преимущество при нападении на Мужественных всадников, но Хауптман действовал осторожно. Его люди резко развернулись, подняв пыль столбом до небес, и как будто взяли противника на буксир, уводя за собой. Кавалериста в хвосте убили, удачным выстрелом разнеся ему глотку в клочья. Покачнувшись, он вывалился из седла и потерял управление мотоциклом. Хауптман упустил его из виду, когда «Лисица» врезалась в обломки, и повреждённый топливный бак вспыхнул от случайной искры. Грянул взрыв, и огненный шар быстро расцвёл и потух.

Хауптман помрачнел. Теперь уже четверо.

– Вперёд, вперёд, вперёд! – твердил он. Хриплое придыхание выхлопной трубы «Лисицы» и гулкое эхо в баке не сулили ничего хорошего. Заметив линию хребта, ему хотелось верить, что он выиграл для союзников достаточно времени. С почти пустым баком Хауптман на полной скорости перемахнул через него и увидел колонну. Следующие за ним кавалеристы рассеялись и юркнули между «Химерами», которые следом обстреляли преследователей из орудийных башен.

Налётчики слишком поздно засекли ловушку и оказались прямо на линии огня. В боевом раже легко зарваться, когда вокруг темно и пыль столбом. Остервенелому рявканью тяжёлых стабберов и болтеров вторил визгливый лай мультилазеров. Из бронетранспортёров выгрузились бойцы и заняли огневые рубежи. Шквал ионизирующих лучей лазеров и твердотельных снарядов орудий пронёсся над хребтом, не оставив и следа от налётчиков, и вскоре всё закончилось.

– Чётко сработано, господа. Просто идеально. Это войдёт в учебники, – сказал по связи Хауптман. Он вместе с другими Мужественными всадниками намеренно опередил колонну на несколько сотен метров и теперь разворачивался обратно. Топливо кончилось задолго до остановки, и благодаря набранной скорости он проехал примерно двадцать метров, прежде чем ему пришлось самостоятельно толкать мотоцикл назад.

У транспортной колонны высадились новые группы солдат, а также бригада инженеров, что занялись осмотром повреждённой техники. Найденные тела павших извлекли и сложили в одном месте, где их отпевал жрец Муниторума. Два отряда дозорных устроились на возвышенностях с оптикой и системами слежения.

Лишь одна машина стояла с выключенным двигателем и закрытыми люками. На тёмно-сером (в отличие от более «светлых» собратьев) бронетранспортёре отсутствовала какая-либо символика, и Хауптман, толкая тяжёлую «Лисицу» к позициям союзников, рассеянно задумался о том, кто находился на борту.

Когда слева от колонны, непринуждённо держа свои первоклассные лазружья в положении «на груди», показались люди в серо-золотой вольпонской форме (один носил офицерский шлем), Хауптман помахал им рукой.

– Прошу прощения, – деловито отчеканил женский голос, – за задержку.

Хауптман нахмурился, но быстро оправился от удивления. Он-то думал, на Вольпоне служат лишь мужчины. Она располагала к себе не только внешностью, но также обаянием и уверенностью, хотя и в подмётки не годилась его возлюбленной Чари. Широкоплечая, высокая, ладная. Казалось, что висящий на бедре короткий меч с инкрустированным навершием и позолоченным орнаментом стоил дороже «Лисицы» Хауптмана. Её, как и многих вольпонцев, отличали ястребиный нос, безукоризненная кожа и насыщенно-карие глаза. А также типичная для Аристократов заносчивость. Мелкий шрам чуть искажал верхнюю губу, что, впрочем, нисколько не портило внешность, по сути, придавая дополнительный шарм.

Хауптман был солдатом старой закалки с подобающей этикой и посему поспешил привести себя в порядок, прежде чем обратиться к женщине-офицеру, однако в итоге лишь перераспределил пыль. Чтобы той не пришлось пачкаться, он даже попытался снять перчатку, но закончил тем, что вывернул её наизнанку.

– Не стоило, сержант, – добавила она, изучая нашивки Хауптмана. Встав друг напротив друга, она понизила свой басовитый тон и пожала ему руку – хватка оказалась крепкой.

– До восьми часов межорбитального перелёта и ещё трёх внутри чёртовой «Химеры» я просто цвела и пахла.

Она изобразила присущую знати холодную оценивающую улыбку и выпустила руку.

– Капитан Арамис, 86-ой Вольпонский. А вы, должно быть, наше сопровождение.

Хауптман кивнул, незаметно разминая пальцы после её «медвежьего» приветствия.

– И что же нас выдало? – спросил он, а затем, поняв, что шутка не удалась, добавил: – Хауптман, 10-ый Пардусский, корпус Мужественных всадников.

– Сейчас в бою редко встретишь моторизованные части, – сказала она тоном, который Хауптман посчитал за обмен любезностями. Собранная и уравновешенная, словно сжатая пружина. – Это «Лисица?».

Сержант слегка просиял, впечатлённый познаниями Арамис.

– Да, юпитерианского производства. Не думаю, что такие больше выпускают.

– Жаль. Отличная машина.

– Уникальная, да, – Хауптман заметил, что огонёк свечи у него в руке слегка дрожит. – А вы подкованы в технике, капитан.

– Я умею различать чистую породу.

Хауптман вопросительно вскинул бровь.

– Я разводила лошадей на Вольпоне, – ответила она. – В Пасколоне на южном материке. Моя семья входит в число поместной знати. На юге много степей и хороших пастбищ в отличие от местных пустошей, за которые, я подозреваю, ответственна война.

Она отвела взгляд от краггехильской глуши и посмотрела на него.

– Ваша отвага спасла конвой, сержант. Каждый мужчина и женщина здесь в долгу перед вами.

– Я начал переживать, что вы вообще не появитесь, капитан.

– К несчастью, задержка была неизбежной.

Вместе они вернулись к кортежу, и тут она заметила, что Хауптман толкает свой мотоцикл.

– Вижу, вы держались до последнего.

Хауптман кивнул, а затем спросил:

– Сколько человек в вашей группе?

– Около трёхсот, но мы всего лишь передовой отряд – остальная часть подкреплений в пути. Впрочем, не так-то просто оттянуть силы с других направлений. Здесь, на Гностесе, мы боремся не только за Агрию.

– Чего не знал, того не знал, мэм.

Арамис душевно рассмеялась.

– Так я зову свою матушку, сержант Хауптман. В идеале достаточно «капитан» или «сэр», если страсть как хочется лизнуть зад.

– Понял, капитан.

Арамис одобрительно посмотрела на него.

– Впервые встречаю женщину-офицера среди вольпонцев, – заметил Хауптман, когда они приблизились к конвою. – Простите, не сочтите за грубость.

– Все хорошо, – беззаботно ответила Арамис. – Мы – редкая порода.

Хауптман невольно усмехнулся.

– Рад стараться, капитан.

– А то, – фыркнула она и горделиво выпятила подбородок, что для неё было так же естественно, как и дышать – возможно, это прививали всем Аристократам.

– Большая часть женского населения Вольпона занята делами государственной важности – как-никак, все знатные семейства имеют королев и графинь.

Она искоса посмотрела на Хауптмана с иронией в глазах.

– Кому-то нужно хозяйничать, пока мужчины на войне. Десятины сами собой не собираются. Вот только мужчин всё меньше и меньше…

Вокруг Мужественных всадников собралось командное отделение Арамис, сопровождая их. Один из солдат предложил Хауптману флягу, и тот, благодарно приняв её, прильнул к горлышку, утоляя жажду. И тут он заметил, что они направляются к серой «Химере» без опознавательных знаков.

– Он попросил о встрече, – с более серьёзным видом сказала Арамис, глядя строго перед собой. Её дух товарищества оказался очень ветреной штукой.

– Кто?

Бортовой люк сизой «Химеры» откинулся, и наружу вышагнул солдат в громоздком панцирном доспехе – его крепко сложенное, словно баррикада, и взращённое стимуляторами тело внушало страх. На груди – индивидуальное пробивное лазружьё с прицельным комплексом и автозарядником, питаемое массивным силовым ранцем. Насыщенный чёрный цвет приклада совпадал с окрасом доспеха и фоном эмблемы в его центральной части – сжатого кулака, оплетённого колючей проволокой. Лица человека Хауптман не видел – его скрывали тёмно–зелёные линзы визора и чёрная маска-респиратор, крепящаяся к шлему. Будучи на голову выше и значительно шире сержанта в плечах, он буквально излучал угрозу.

Хауптман сразу же узнал Отпрыска Темпестус. На инструктаже умолчали о включении штурмовиков в состав колонны. Появившийся следом другой Отпрыск как две капли воды походил на первого, словно тестостероновые бомбы, только сошедшие с конвейера.

– Что за вопрос, генерал, конечно же, – ответила Арамис. Она остановилась и, стукнув каблуками, отсалютовала.

Хауптман опешил, но выставил подножку, чтобы в ближайшее время ему хотя бы не пришлось держать тяжёлую «Лисицу».

– Не уверен, что я одет по форме для такой встречи… – начал он.

– Пустяки, сержант Хауптман, – сказал человек, вышедший из теней пассажирского отсека «Химеры». – Вы выглядите подобающе.

Он носил тщательно выглаженную вольпонскую форму с обрамлёнными золотыми цепями эполетами и рядами медалей на груди. Сшитые на заказ мундир и брюки прекрасно сидели на его худощавой фигуре. Оранжевые лампасы смотрелись просто и со вкусом. Доходящие до колен высокие сапоги были начищены до зеркального блеска. Расшитый золотыми нитками головной убор, по центру которого красовалась серебряная кокарда с грозного вида золотым грифоном, так и кричал о принадлежности опытному офицеру. Богато украшенное оружие явно ковалось вручную и в единственном экземпляре. Тёмно-красный плащ, закреплённый серебряным щитком в форме ощеренной морды льва, фривольно свисал с плеча. Скулы тонко выточены. Аристократично бледная кожа неестественно натянута в результате омолаживающих процедур. Глянцевитый уголь коротких волос постепенно припорашивает пеплом. Усы подстрижены и напомажены. И только глаза говорят, кто он такой, говорят об опыте и мудрости, о том, что внутри этой дряхлой оболочки скрывается полный энергии юнец.

– Бригадный генерал Девьер, – сказал мужчина так, словно его можно было с кем-то перепутать. – Я так понимаю, мы у вас в долгу.

Он не протянул руки, чему Хауптман, быстро отсалютовав, очень сильно обрадовался.

– Простите за неряшливый вид, сэр, – пролопотал он. – Я не ожидал… Я думал, что…

Девьер постучал по носу пальцем с ребяческим проблеском во взгляде, словно они с Хауптманом по-дружески шутили.

– Я не раскрывал своих карт, сержант. Противник вполне мог напасть на конвой, если бы знал о моём присутствии. Уверен, даже ваши, несомненно, способные бойцы с трудом бы отразили такую атаку.

– Так точно, сэр, – Хауптман попытался взять себя в руки, но понял, что слегка ошеломлён видом генерала.

Горатор де Неск Девьер, шестнадцатое колено ренхальтских Девьеров из королевской династии Визамунд. Верхушка вольпонской аристократии.

Хауптман знал о Девьере лишь по его репутации. Все задействованные на Гностесе солдаты слышали о бригадном генерале и видели его грандиозные речи на пропагандистских фильмах, издаваемых префектом Комиссариата. Он руководил отвоеванием северных островов, смелым десантным штурмом Аркийского взморья, а также не дал архонату оккупировать Сердбург во время конфликта на Васкианском полуострове. Эти победы основательно закрепили позиции Империума на Гностесе.

Отзыв Девьера с западного фронта означал, что Агрия намного важнее, чем Хауптман себе представлял. Но, как ранее было сказано капитану Арамис, он блуждал в потёмках незнания.

Также генерал негласно слыл сущим бабником. Даже ходила шутка, что из его бастардов можно набрать взвод. Хауптман мог в это поверить, учитывая непринуждённые манеры и энергичный взгляд генерала, что сильно контрастировали с хладнокровной агрессией двух Отпрысков, стоявших у него за спиной.

– Люди вроде вас, Хауптман, нужны крестовому походу, – с искренним добродушием сказал Девьер. – Вы делаете честь своему полку. Кто руководит вами?

– Полковник Ганза, сэр.

– Ах, да, – ответил Девьер, будто мысленно доставая образ человека из архива в голове. – Командир танка. Прекрасный офицер. Танковое наступление в Белтане.

– Да, сэр. Верно, сэр.

– Вы тоже были там, сержант?

– Так точно, сэр. Возили припасы для медиков.

Девьер кивнул, но его разум переключался на другие темы, и Хауптман чувствовал, что их разговор близится к завершению.

– Я буду рекомендовать приставить вас к награде, Хауптман. В знак признания вашей доблести.

У Хауптмана слегка закружилась голова. Вольпонцы разбрасывались медалями, как консервами.

– Я лишь исполнял свой долг, сэр.

– Бросьте, сержант, – поспешно вмешался Девьер. – На следующем обеде для офицеров медаль будет славно смотреться на вашей груди.

Хауптману недоставало духа или наглости сказать генералу, что сержантов туда не приглашают и что он хранит боевые награды в коробке на дне вещмешка. Вместо этого он слегка поклонился.

– Это честь для меня, сэр.

Только Хауптман собрался сделать шаг вперёд, чтобы пожать руку генералу в знак благодарности, как почувствовал на груди тяжёлую, словно рельсу, руку, а затем пред ним неожиданно возник заслон в лице Отпрыска. Он подавил желание потянуться к пистолету – настолько мощным было проявление агрессии.

Девьер этого не увидел. Он уже повернулся спиной и направлялся обратно в «Химеру».

– Вы делаете честь своему полку, сержант, – сказал он. – Капитан Арамис, проследите, чтобы Хауптман получил всё необходимое, – добавил генерал, прежде чем раствориться в тенях. Это был первый и последний раз, когда он обратился к ней за всё время разговора.

Напряжение висело в воздухе ещё какое-то время, пока Отпрыски не загрузились на борт, и Арамис отвела Хауптмана в другую часть колонны.

– Думаю, вы ему понравились, – сказала она, как только они избавились от лишних ушей. От улыбки на лице слегка проступили морщинки.

Хауптман, до сих пор пребывая в шоке, едва её услышал.

– Не знаю, – он оглянулся в сторону серой «Химеры». – А телохранители… кто они? Похожи на Отпрысков.

Арамис посмотрела вдаль, и на левом её виске проступила крошечная вена.

– Их называют Первыми Сынами. И да, они из Милитарум Темпестус.

– Значит, не вольпонцы?

Арамис громко и безрадостно рассмеялась.

– Трон, нет.

– Это неодобрение, капитан?

– Обмолвлюсь лишь, что между нами существует определённая вражда.

– Неудивительно. Они совсем не дружелюбны.

– В смысле, они сучьи костоломы.

Очередная улыбка напомнила проступающее сквозь облака солнце.

– Я не настолько красноречив, капитан, но да, я согласен, что они ведут себя, как засранцы.

Арамис громко и от души расхохоталась.

Они направились к месту стоянки Мужественных всадников, где кавалеристы проверяли и закрепляли снаряжение. Хауптман заметил, что на четырёх мотоциклах теперь лежала дополнительная ноша, затянутая в мешки для трупов. Позже ему придётся написать четыре письма.

– Девьер выполнит своё обещание, – сходу сказала Арамис.

– Я столкнулся с ним впервые, – признался Хауптман. – Он обладает особым влиянием.

– Это невероятный человек, – ответила Арамис, хотя её слова показались слегка неестественными, почти заученными. – Итак, сержант, – она благоразумно сменила тему, когда они добрались до стоянки мотоциклов, – чем могу быть полезна для вас?

И вновь Хауптмана поразила несгибаемая самоуверенность стоящей напротив женщины.

– Буду крайне признателен, капитан, – сказал Хауптман, – если вы подкинете нам немного топлива.

Улыбка Арамис была такой же приятной, как и летний рассвет.

– С искренним удовольствием, сержант.

Хауптман наблюдал за тем, как она уходит выполнить просьбу, и решил, что по возвращении в лагерь обязательно посетит исповедника.

4

Регара наблюдал, как офицеры постепенно занимают свои места в командном пункте.

Здание бывшей типографии переоборудовали под военные нужды. Большую часть оборудования демонтировали или разобрали на запчасти ещё очень давно, на заре войны за Гностес. Уцелело немногое: старый наборный стол стал картографическим, а в стороне лежали цилиндры и колёсики, предназначение которых оставалось неизвестным.

По углам валялись пыльные кипы старинных массовок времён начала войны, что провозглашали быструю победу Империума и призывали всех боеспособных мужчин и женщин Гностеса взять в руки оружие во имя Макарота и крестового похода в Миры Саббат. Местами виднелись потёки чернил – это была спешно изданная, но так и не использованная бракованная партия. Ныне же в отсутствие поставок Муниторума такими залежалыми листовками подтирали зад, молчаливо обходя стороной этот, мягко говоря, уничижительный прагматизм.

В то время как настольный план отражал картину текущего конфликта, огромная настенная материковая карта позади Регары обобщённо представляла взаимное расположение батальонов на южном, восточном и западном фронтах. Для концентрации внимания приглушили весь свет, за исключением яркой потолочной натриевой лампы. За кафедрой неподалёку сидел встроенный в неё сервитор-стенографист, пальцы которому заменяли письменные иглы. Когда он вносил данные, то казалось, будто он исполняет партию на пианино, а не ведёт запись военного инструктажа.

По прибытии остальных офицеров Регара сверился с записями в инфопланшете, словно впитывая каждую крупицу информации.

После высадки на Гностесе первые полтора месяца возобновлённой кампании по захвату крупнейшего из южных островов – Агрии – прошли успешно. Взятые Кровавым Договором города сдались перед военной мощью Империума, и вольпонцы уже понадеялись, что им удастся завоевать остров и избавить его от Архиврага за считанные месяцы или даже до конца года, однако затем последовал прорыв восточного фланга и осада Белтана, стоившие им пары лет жестокого противостояния. Предыдущие достижения приписывались недооценке боевой силы архоната. Вольпонцы думали, что взятие Тракии и повторный захват аэродромов Ланкетека станет решительным ударом, однако, по сути, они сражались с бандами вольтижеров и мелкими племенными вождями.

По мере продвижения Империума на юг позиции врага становились сильнее, росла его численность и боевая выдержка, что стало неприятным сюрпризом для вольпонцев. Имея единственно стабильный плацдарм в Анкишбурге и прилегающих городках, у них ушли месяцы, чтобы достичь мизерных успехов. Далее последовал Лодден и строительство «Богомеча». Он задумывался в качестве аванпоста, однако вражеская бомбардировка нанесла ему тяжёлый урон. Несмотря на это, город был укреплён и сохранил свою ценность в качестве передовой базы. В двух милях к югу от Лоддена начинался отрезок земли, незамысловато прозванный Топью. Двадцать миль едва проходимой хляби, усеянной форпостами Договора – заброшенными или сильно повреждёнными (по неполным данным воздушной разведки), – что заканчивались близ Утробы Вегат, изломанного ущелья шириной до полутора миль в губе и длиной в четыреста миль. Крупнейшим из перекинутых через него мостов был Ганнад.

Далее располагалась провинция Каркас и древняя крепость Рейкспур, где, предположительно, обосновалась большая часть войск архоната. Она входила в цепь покинутых морских фортов (среди которых считалась крупнейшим) на западном побережье Агрии. Основная цель Империума оставалась прежней – прорвать практически неприступный пограничный кордон Каркаса и очистить Рейкспур от Архиврага. Регара присутствовал на инструктажах касательно «экспериментов», что, по мнению руководства имперской разведки, проводились в древнем оплоте, однако подтверждения этому до сих пор не нашлось.

Как только приглашённые участники собрались, Регара прервал чтение сводки и вышел к трибуне. Гомон в зале прекратился. Несмотря на доминирование вольпонцев, присутствовали члены и других полков: Пардусского бронетанкового в песочно-коричневой рабочей одежде; Орекских рейнджеров в зелёном камуфляже; фаты Слоканского Королевского, прятавшие посредственность за добротными доспехами из эмалированного серебра и багряной формой; неряхи-талпинцы в обносках и рванье, которое они сумели добыть или найти; и, конечно же, агрийские рекруты в противоосколочной броне, мехах и дикарских безделушках. Местные до сих пор испытывали неловкость в присутствии истовых бойцов Имперской Гвардии, но тут Регара ничего не мог поделать и потому даже не пытался.

Вместо этого он нажал на симвоклавишу вокс-усилителя и обратился к солдатам.

– Генерал Воук отстранён от командования.

Это вызвало переполох у офицеров. Несмотря на недавние ошибочные решения, у Воука оставались сторонники и союзники. Некоторые не постеснялись публично выразить своё недовольство, особенно бурной была реакция слоканцев. Остальные, включая капитана Шиллера, знали правду. Что Амадей Воук предпочёл смерть позору разжалования и трибунала.

Полковой комиссар Эйтор отсутствовал, занимаясь вопросами перемещения и возвращения тела на Вольпон, так что пока Регара остался в одиночестве.

Разногласий майор не терпел, и его зычный голос прогремел даже без усилителя.

– И в его отсутствие я буду исполнять обязанности до назначения нового командующего.

Недовольные офицеры чуть успокоились, и их ропот сменился тихим бурчанием, которое Регара задушил на корню, продолжив речь.

– Мы понесли потери, – сказал он, глядя на гордых, но уставших от войны солдат. Было несколько раненых, а один лейтенант даже пришёл на костылях. Из-под одежды у некоторых выглядывали бинты. – Нелегко смириться с поражением у Лоддена и повторной потерей «Богомеча».

Он замолчал, давая информации усвоиться. На него смотрели такие же суровые и непроницаемые лица. Регара озвучивал факты исключительно для целостности повествования.

– Но это необходимо принять. Мы на войне. Того требует наш долг. Так тому и быть.

Позволив тишине установиться в зале, он не преминул посмотреть в глаза мужчинам и женщинам из числа присутствующих. Удовлетворившись, Регара в привычном порядке начал инструктаж.

– С западного фронта отправлены подкрепления, и нам очень повезло их получить. Большая часть рекрутов прибудет сюда через несколько дней, что вызовет переполненность казарм, и нам придётся развернуть больше временных убежищ для новобранцев.

Заявление вызвало несколько раздражённых шёпотов, но Регара быстро с ними расправился.

– Терпите. Надолго мы здесь не задержимся. Итак, что касается оперативно-стратегического плана…

Майор нажал ещё одну симвоклавишу на трибуне и вызвал на столе трёхмерную карту, постепенно обретшую чёткие контуры.

– Наши силы распределены между тремя поселениями: Лагаром и Вашей на западе и юге соответственно, а также Анкишбургом, где сосредоточено большинство.

Он нажал на третью кнопку, и часть карты вспыхнула, обозначая расположение «Богомеча». Его окружало красное поле эффективной дальности, заканчивающее в нескольких милях от границ трёх городов.

– Учитывая потерю орудий и зону их поражения, второе наступление на Лодден является нерациональным.

Заявление было встречено недовольством, когда изнурённые и сломленные поражением солдаты поняли, что их лишают возможности отомстить. Некоторые выражали это гласно. Регара заметил, как раззадоренный выпивкой капитан Шиллер настропаляет толпу.

«Привлечь бы тебя к ответственности, паршивое ты хамло».

– И что теперь? – задал вопрос Эркюль Ганза. Темнокожий пардусский полковник снял фуражку во время обращения, заткнул её за спину и горделиво выпятил грудь колесом крепким и круглым, как у трактора-тягача. – Зализывать раны и ждать? Майор, у меня четыре бригады вязнут в грязи и от этого постепенно ржавеют. Мне оставить всё как есть?

– Сколько единиц техники вы потеряли при отступлении, полковник? – Регара поспешно вскинул руку для предотвращения гневной реплики. – Я спрашиваю это искренне без намерения оскорбить.

Ганза погладил густые сероватые усы, подбирая слова для ответа. Потери были немалыми. Не четыре бригады, конечно, но всё равно немалые.

– И это только от бомбардировщиков в отсутствие зенитного огня «Богомеча». Может, нам и удалось разобраться с первыми, но что насчёт последнего? – он повернулся к призрачной фигуре в алых одеждах, стоящей особняком от остальной толпы, словно незваный гость на пиру.

– Магос, – провозгласил Регара, – подсчитайте, пожалуйста, сколько ещё единиц техники мы потеряем от огня нашей собственной батареи макропушек?

Силуэт в красных одеяниях зашевелился, и кроваво-алый шёлк заструился до канта, когда он выступил вперёд, с жужжанием шевеля металлическими конечностями. Согбенная спина намекала на дополнительное оборудование, сокрытое под умащенной тканью. Тьму под капюшоном озаряла горящая насыщенно-зелёным светом линза. Показалась мертвенно-бледная плоть, покрытая металлом. Голос, донёсшийся изнутри, звучал неестественно, словно предсмертный хрип машины.

– В десять раз больше, – сухо произнёс тот, и это остудило нрав собравшихся мужчин и женщин.

– В десять раз больше, – повторил Регара. – Так или иначе, пусть остаются в грязи, полковник.

Ганза сел обратно.

– Фронтальное наступление невозможно, пока враг удерживает наше самое меткое орудие и использует его в своих нуждах. Никакая бравада не компенсирует этот простой и суровый расклад.

– Мы можем отправить небольшой отряд к окраинам Лоддена, – предложил капитан Брандрет, вольпонский офицер с молочного цвета кожей и бесхребетной натурой. Редеющие светлые волосы из тщеславия были зачёсаны на лысеющую макушку, а левую половину лица уродовал шрам, полученный в начале войны. – Внедрить разведчиков и выставить пост на одной из старых ферм для наблюдения и оценки.

Наблюдение и оценка. Лозунг Арчивальда Брандрета. Ему только и хотелось, что сидеть да наблюдать. Он постоянно сверялся со старинными часами на золотой цепочке вместо того, чтобы сделать что-то полезное. Некоторые офицеры считали, что свою храбрость он давно растерял, и Регара соглашался с ними.

– Враг уже выставил своих собственных разведчиков, – сказал Регара. – Я не стану подвергать передовую группу риску быть захваченными или убитыми. И мы знаем, как Кровавый Договор обходится с пленными.

Не самые приятные воспоминания.

– Сколько людей прибудет из Ланкетека? – задал вопрос один из агрийцев. Он произнёс название города с сильным акцентом – «Лан’к’тк» – но на достойном низком готике. Это был офицер-гетман, судя по обручам на загорелых руках и серебряным слиткам, вплетённым в длинную бороду (одного, казалось, не хватало). Его окружала группа унтер-офицеров.

– Нам обещали существенную поддержку с западного фронта, – ответил Регара. – Лорд-милитант серьёзно оценивает конфликт на Агрии. Необходимо осуществить прорыв в Каркасе и взять Рейкспур, а следом падут и остальные острова на юге. Таково требование Макарота.

Последние слова прозвучали неискренне даже для Регары. Они годами не получали сообщений от Магистра войны, а лорд-милитант Эйрик, осуществлявший общее руководство операцией вторичного фронта похода, за последние пять лет войны послал не больше двух депеш. Миры Саббат пылали, и даже офицерское сословие из кожи вон лезло, чтобы потушить это пламя.

– Есть ли сообщения от лорда-милитанта Эйрика или его штаба? – задал вопрос капитан в камуфляжной экипировке Орекских рейнджеров. Темная кожа, атлетическое телосложение. Бритая голова сверкает, что начищенная деревянная ручка. Регара узнал в нём Кобела Омби, отличного солдата, пусть и чуточку идеализированного. Он нравился майору, однако вопрос вызвал у него немой вздох, словно другой офицер озвучил личные опасения Регары.

– Пока никаких, но лорд-милитант задействовал в боях способных генералов, а Гностес является важной целью кампании, равно как и наше участие в её достижении.

– А конкретнее? – вмешался агриец. Капитан Омби нахмурился от такого поведения, однако аборигена, чуть ли не развалившегося на своём месте, это нисколько не заботило, и он продолжил: – Нам известна численность и расположение? Хоть что-нибудь?

– Мы знаем, что они на подходе, – честно ответил Регара, – и должны быть готовы к моменту их прибытия. А теперь я предлагаю наилучший и наиболее перспективный ход.

Он подсветил другую область карты, а точнее – город в нескольких милях к юго-востоку от текущей зоны боевых действий.

– В данный момент Кобор оккупирован Договором. Ввиду признания его целью второстепенной важности, там заправляет мелкий вождь. Никаких Бригад Смерти. Также он располагается вне зоны поражения «Богомеча», а эта горная цепь, тянущаяся от города, – он указал на неё лазерной указкой, – обеспечит прикрытие для переброски солдат в обход Топи и флангового удара по востоку Каркаса. Итак, приступаем к стратегическому анализу.

– Это ведь трёхдневный марш-бросок по зоне радиоактивного заражения, майор, – сузив серые глаза, сказал лейтенант Калкис, когда офицеры всмотрелись в карту. – Мы адекватно оснащены?

– Запасы Муниторума на исходе, но выход есть, – ответил Регара. – Можно обойти радиоактивный участок и не попасть в зону поражения «Богомеча» компактным строем, – и снова он дал пояснения лазерной указкой.

– Это растянет силы, майор, – заметил Шиллер. – Колонна такой длины будет уязвима для нападения. Оборона дастся непросто.

– Здесь мы разберемся, капитан. Кавалеристы идеально подходят для сопровождения, – он наклонил голову в сторону Ганзы, который в ответ признательно кивнул. – И это куда безопаснее похода на Лодден.

Регара дал офицерам время на раздумье и сконцентрировал их внимание на задаче, отвлекая от недавнего поражения. Он предлагал вызов своим офицерам и ожидал согласия, а не слепого повиновения. Лучше быть проницательным политиком, нежели безжалостным деспотом. Необходимо, чтобы они поняли обоснованность плана.

– Подход к Каркасу с востока, – заявил лейтенант Фенк, – учитывая, что мы успешно преодолеем ущелье, означает, что перед штурмом приграничных укреплений нам придётся пройти почти всю соседнюю область, а это немалый кусок земли для захвата. Кровавая работёнка, – сказал он это без каких-либо эмоций с холодом в чёрных глазах, словно обсуждал укладку боеприпасов, а не убийство врага. Но, по сути, это нисколько не заботило Фенка. Он был экспертом по «кровавой работёнке», что и делало его крайне полезным офицером на поле боя.

– К тому времени нас соответствующе подкрепят, – парировал Регара. – Путь тяжёлый, но необходимый. Пока враг удерживает орудия, фронтальный удар в южном направлении – это самоубийство. Всё просто.

– Ага, – никак не хотел униматься агрийский офицер. Регара хотел бы вспомнить его имя, однако местные были все на одно лицо. – «Всё просто». За войну я частенько слышал такое.

– Война никогда не была простым делом, – ответил Регара.

– Но только не для нас, майор. Агрия – наш дом. Вы пришли, повоевали и ушли, а нам оставаться здесь.

– Большая часть офицеров не видели дом почти пять лет, гетман, а некоторые – и того больше.

– Ну, вам-то есть куда возвращаться. А нам что останется – развалины сёл и городов, да тысячи могил в придачу? – гетман подался вперёд на своём месте. – Нам обещали скорейшее освобождение, но вместо этого вы принесли смерть и презрение.

Он насмешливо ухмыльнулся, а шрамы, испещрявшие его лицо, трещинами перепахали кожу.

– Элите только славу подавай. Молитесь на триумфальные знамёна, парады и фанфары. А у меня есть только это, – держа пригоршню земли, он медленно высыпал её на пол, словно песок из часов. – Это родная земля, и она стонет от боли и злости, как и мой народ.

Регара осознал, что так они планировали выказать своё недовольство. Ситуация с агрийцами обстояла куда хуже, чем он предполагал.

– Я прошу терпения и снисхождения, – сказал он. – Наши пути не так уж и рознятся. Если мы останемся привержены идее, то сможем…

– А я вижу, что вы относитесь к нам, как ко второму сорту, а иные и за людей не считают. Если мы копаемся в грязи, значит, и сами не лучше грязи? Нет, майор, – покачав головой, сказал гетман, – мы не похожи, от слова «совсем».

Он высыпал оставшуюся землю, и она с шипением коснулась пола. Громко скрипнув стульями, гетман и его люди встали с мест.

Некоторые вольпонские и слоканские офицеры вскочили и принялись возражать, но Регара усадил их обратно движением руки.

– Терпение подобно зерну, майор, – заявил гетман, – если растратить его, нечего будет растить, и ваш народ умрёт.

Он развернулся, и агрийская делегация направилась к выходу. Калкис сидел в конце зала и встал, чтобы преградить дорогу гетману. Он выглядел спокойным, но в его позе Регара заметил сдержанную агрессию.

– Вы уйдёте, когда получите разрешение.

Агриец встал вплотную к лейтенанту, и его голос прозвучал низко и угрожающе.

– Хочешь, чтобы я сломал тебя – не вопрос.

Калкис пропустил это мимо ушей и посмотрел на Регару, который незаметно покачал головой. Лейтенант отошёл в сторону, но оставался настороже, пока агрийцы не ушли.

– Думаю, хватит потрясений для одного инструктажа, – сказал Регара, улыбнувшись от смешков, но не найдя ничего забавного в ситуации. – Три взвода роты «Щит» останутся защищать город. Проследите за этим, капитан Шиллер.

Тот коротко отсалютовал.

– Что до остальных, подлатайте все доступные взводы и приведите их в боевую готовность. Это были три долгих дня и ещё более долгая ночь, поэтому воспользуемся оставшимся временем для отдыха. Нас ждут куда более долгие дни.

Регара провёл взглядом по залу, изучая реакцию других офицеров. Они ожидали иных новостей, но, по крайней мере, это стало импульсом для дальнейших действий.

– Битва ещё не окончена. Даже и близко, – он осенил себя знамением аквилы, произнёс «Император защищает» и услышал гомон ответов. – На этом всё, господа офицеры, спасибо вам. Инструктаж окончен.

Когда люди направились в расположения, Регара спустился с трибуны. Поймав взгляд Калкиса, он отвёл того в сторону.

– Лейтенант, я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.

– Конечно, сэр.

– Найдите военсерва, спасшего мне жизнь. Я хочу встретиться с ним.

– Чтобы наградить, сэр?

– Или предложить место. Я не заметил каких-либо знаков принадлежности к домам на его одежде.

– Аналогично, сэр. Я прочешу лагерь. Он не мог далеко уйти.

– Замечательно, – ответил Регара. – И ещё…

– Говорите, сэр.

– Вы чем-то не угодили местным, лейтенант Калкис? Судя по взгляду гетмана, такую сильную неприязнь можно только заслужить.

– Пустяковая стычка, сэр. Ничего серьёзного.

– Нам нужны агрийцы, Калкис. Хотя бы из-за численного превосходства. И выясни, как зовут гетмана. Если после такого мы планируем сотрудничать, то придётся начать с него.

5

Фенк покинул собрание вместе с остальными. Они отбыли в лагерь небольшими группами, и сдружившиеся за годы войны офицеры разговаривали и шутили по пути в расположения своих рот или взводов. Фенк следовал этикету, улыбаясь и смеясь, когда это было уместно.

Многие вольпонцы держались своих, но некоторые нашли общий язык с офицерами из других полков. После отступления Аристократам пришлось уживаться со вспомогательными частями и тесно контактировать с подразделениями, по их мнению, не настолько профессиональными и эффективными, как они сами. К не-вольпонцам большинство относилось с пренебрежением.

Какое высокомерие. Фенка устраивала играемая им роль. Честно говоря, его не интересовали статус, традиции и родословная. Эти «ложные ценности» скрывали глубинные инстинкты человека, которые и двигали Фенком. Поначалу это пугало, но со временем укоренилось, да так, что он скорее дал бы руку на отсечение, лишь бы не лишиться их. Они стали частью его «Я». И Фенк – в определённом смысле – совладал с ними.

Отделившись от медленно редеющей толпы офицеров, Фенка потянуло в Слободу и на базар. Он провёл здесь некоторое время, пока чуть раньше вечером не заявился Калкис и не помешал его людям с их злополучной игрой в карты. Но Фенка не интересовали азартные игры, ведь большую часть взрослых лет он посвятил минимизации рисков – не было преуменьшением сказать, что от этого зависела его жизнь.

Ночь пришла в Слободу, и даже горящие костры и мерцающие натриевые лампы не мешали теням растекаться подобно чернилам, создававшим определённый уровень тайны. Талант Фенка заключался в том, что его не замечали, пока он сам того не пожелает. Очередная маска. У него их было несколько на разные случаи. Он заслужил репутацию безжалостного воина. Удобная полуправда. Внутри него скрывался убийца, ещё одно «Я», дремлющая сущность, что иногда пробуждалась и бурно себя проявляла – здесь стоило отдать должное. Этого «другого Фенка» он считал мрачным хозяином, некоей бледной копией самого себя, которой он иногда уступал контроль. Усмирить и погрузить его в сон получалось, только позволив ему полностью утолить голод.

Теперь мрачный хозяин зашевелился, напомнив о себе Фенку гиперестезией кожи и покалыванием в пальцах. Он растворился в толпе, чьи настроения с течением ночи и возлияниями менялись от торговли до кутежа. Фенк оставался незаметным, словно тень. Хотя его мало заботили какие-либо ощущения (что служило полезным прикрытием), он накинул плащ для защиты от холода и направился вглубь людного базара мимо «Медведицы» с её ритмами шумных гулянок. Ночью таверна разгоняла хандру вульгарным фатализмом, когда местные заставляли духовые органы дребезжать и пели похабные частушки про пышных дам и честный труд.

Толпы сменились шатающимися пьяницами да грустными солдатами, что рыдали в тенях, где, как они думали, их никто не увидит. Фенк пошёл дальше, пока не добрался до конца Слободы – отрезка земли между лагерями, негласного «кордона» перед палаточным городком агрийцев.

Бертрам вздохнул (самый громкий звук, изданный им с момента, как он остался в одиночестве) и ощутил, как его охватывает предвкушение мрачного хозяина.

6

Медики в серых халатах вихрем носились между ранеными, что заполняли часовню, которая даже в статусе госпиталя сохраняла толику прежней атмосферы. Изваяния святых с холодным равнодушием взирали из своих ниш, а священники шептали молитвы или совершали последние обряды над умирающими солдатами. В воздухе висела густая дурманящая пелена из запахов пота и меди вперемешку с чадом молитвенных свечей. Слабое освещение придавало пыльному залу болезненный желтоватый оттенок, а резные своды разительно контрастировали с более функциональными хирургическими столами, рядами близко расположенных коек и стойками для внутривенных вливаний с подвешенными на них пакетами с антисептиком. Тележки, ранее использовавшиеся для перевозки библиотечных книг и свитков, теперь были завалены окровавленным тряпьём и обрывками адгезивной марли. Под ногами, словно сдутые воздушные шарики, валялись использованные трансфузионные мешки.

По грязным проходам между койками, словно усталые гробовщики, ковыляли медицинские сервиторы и распыляли аэрозоль с седативным препаратом, чтобы поддерживать раненых в состоянии покоя, а череполикий кибер-херувим проводил окропление святой водой. В каком-то смысле это помогало, и всё же лихорадящие солдаты, отчаянно ищущие облегчения, хватались за проходивших мимо бледнокожих сервиторов, но лоботомированные киборги отвечали им безжизненными взорами.

Уже на второй день Дариан перестал реагировать на вопли. Человек, издавая столь несвойственные ему звуки, обнажал душу, являя свои страхи и показывая настоящую выдержку. Он предчувствовал грядущие страдания или жестокую реальность зубодробительной агонии при надрезе скальпелем или прижигании коагулятором. Хуже всего проходили ампутации, во время которых с влажным звуком рвалась плоть, сухо скрипела отделяемая кость, а санитар ворчал, изо всех сил стараясь быстро и аккуратно выполнить усечение ржавой пилой. Это не похоже на заготовку леса на колья для траншей или одежду крутостей. Дерево не корчится, когда его пилят, и не кричит. Когда же культю с шипением прижигали, в нос ударял смрад раскалённого металла из насыщенной железом крови, будто повар готовит стейк на скворчащей от жира сковороде.

Дариан удерживал бойца, с силой давя ему на грудь, и, закрыв глаза, старался не думать о жареном мясе, но рот так и полнился слюной, что его чуть не стошнило. Обман раскрылся, как только он увидел корчащегося на столе мужчину с широко раскрытыми глазами. Культя руки заканчивалась обугленной кожей. Рядового с Вольпона посекло осколками, он едва дышал. Распространяющаяся гангрена не оставила врачу выбора.

Ленна держала его за уцелевшую руку и шептала ему слова утешения в надежде унять боль. Она выглядела исхудалой в желтоватом свете, из-за чего Дариан задумался над тем, достаточно ли она получает еды.

После укола морфии солдат затих. Немного погодя Ленна высвободила свою руку, побелевшую от хватки раненого бойца, как потом заметил Дариан, но она скрыла боль за слабой улыбкой.

– Вот так, – сказал врач и протёр лоб оголённым над окровавленной латексной перчаткой запястьем. – Вот так, – повторил он, отойдя и облегченно вздохнув. – Наркоз действует.

– Он выживет? – спросил Дариан. Вместо прежнего человека на столе лежала бледная, поверхностно дышащая тень.

Врач начал стягивать тонкие перчатки, и они с резким звуком соскочили с рук.

– Прогноз у него лучше, чем был час назад.

Он с добротой посмотрел на военсервов.

– Вы хорошо поработали. Человек жив благодаря вам.

– Но я ведь только держал его, – ответил Дариан.

– Без этого всё закончилось бы кровавым месивом, – врач по фамилии Морган вымыл руки в тазике, и вода вспенилась от антисептика. – Но впереди ещё много работы, – сказал он, насухо отряхнув руки и натянув свежую пару перчаток. – Идём.

Он повёл их по одному из проходов между койками в направлении источника воплей.

Родри Морган входил в контингент слоканцев. Он имел крепкое телосложение, мощную челюсть и короткие тёмные волосы, а под халатом со стилизованным кадуцеем на левом рукаве носил красную форму. На поясном ремне виднелись карманы для ампул с морфией и другими лекарствами. Несмотря на звание сержанта, он оставался гражданским врачом, который пошёл в солдаты и теперь занимался боевыми травмами в полевых условиях.

– Там, ещё один, – сказал он, и военсервы поспешили следом. Все решения в часовне принимались в рамках строгой сортировки, а врачи вопреки усталости продолжали самоотверженно трудиться.

Очередным пострадавшим оказался талпиец, костлявое пугало, на котором, казалось, грязи больше, чем кожи. Из ноги у него торчал осколок, а сам он выл, как умалишённый.

– Остановите кровотечение, – спокойным голосом заключил Морган. – Удостоверьтесь, что жгут наложен выше уровня раны и затянут максимально туго.

Ленна нашла кусок резинового шланга и передала его Дариану, чтобы тот смог провести манипуляцию.

– Хорошо, хорошо. А теперь… – Морган взялся рукой за один конец осколка и посмотрел на Ленну. – Кусок ткани и палку… Мы же не хотим, чтобы он откусил себе язык.

Ленна шарила взглядом, пока талпиец в редкий миг прояснения не постучал пальцем по своему поясу.

– Сойдёт, – сказал Морган.

Ленна кивнула, отстегнула и скрутила пояс, а затем широко раскрыла рот, призывая талпийца сделать то же самое, и тот, повторив за ней, закусил пыльную кожу ремня.

Морган мягко похлопал мужчину по плечу.

– Смотри на меня.

Талпиец бесцельно вращал глазами от невыносимой боли.

– Эй, солдат, – в этот раз голос медика прозвучал более категорично, и, когда ему удалось привлечь внимание раненого, он постучал пальцем по виску. – В глаза. Смотрим сюда.

Тот, заливаясь слезами, вяло кивнул.

Морган крепче схватил кусок шрапнели.

– Дариан… – сказал он.

Понимая, что от него требуется, тот взялся за осколок с другой стороны, на что талпиец, стискивая в зубах ремень, отреагировал сдавленным криком.

– Держи ровно, – предупредил Морган, – никаких резких движений. Сейчас по моей команде мы извлечём его за один приём. Понял?

Дариан кивнул, пристально взирая на талпийца, который выглядел так, словно за ним гнались все Девять Дьяволов. Ленна ждала наготове с кровоостанавливающей повязкой.

– Готов, Дариан? – спросил Морган.

– Готов.

После отсчёта Моргана они слаженно потянули и без проблем удалили осколок, обнажив глубокую рану, похожую на кровавую ухмылку. Мужчина закричал, выплюнул ремень и пришёл в бешенство от жуткой боли. Выбросив руку, он ударил Ленну по лицу, отчего та отлетела назад прямо под ноги вольпонскому офицеру.

Девушка взвизгнула, когда на её запястье медвежьей хваткой сомкнулась ладонь капитана Шиллера.

Дариан пытался удержать раненого, пока Морган поспешно тампонировал рану, а затем сделал укол морфии. Рассчитывать Ленна могла только на себя.

– Нед… – прорычал Шиллер, пронизывая ледяным взглядом извивающегося в его хватке военсерва. – Да как ты смеешь обращаться к офицеру в такой манере.

Он развернул девушку лицом к себе – та болталась в воздухе, словно отруганный ребёнок в ожидании наказания.

– Посмотри на мои ботинки…

Его голова с рыжей шевелюрой и румяными щеками казалась пламенем, подпитываемым злобой и алкоголем.

Ленна перевела взгляд вниз на забрызганную кровью обувь Шиллера. Глаз после удара начинал заплывать.

– Прошу вас, сэр, я не…

– Молчать! – рявкнул Шиллер, заставляя её слушать только его. – Будешь говорить, когда я разрешу.

– Отпусти её… – пробормотал Дариан.

Шиллер посмотрел перед собой.

– Что ты сказал?

Морган вышагнул вперёд, а у него за спиной Дариан, ощущая приливший к лицу жар, сжал кулаки. Ему хотелось, чтобы Шиллер испытал те же страдания, что и Ленна сейчас. Его не пугало, что этим он подпишет себе смертный приговор. В данный момент имела значение лишь ярость, грозившая вырваться наружу.

– Они помогают мне, капитан, – сказал Морган.

Шиллер какое-то время выдерживал взгляд медика, прикидывая, как поступить дальше, а затем выпустил Ленну, и та, рухнув наземь, тут же схватилась за покрасневшее запястье. Шиллер был крупным мужчиной с крепким телосложением и размерами превосходил её раза в три. Словом, громила.

– Три бойца из роты «Щит» нуждаются в медпомощи перед выходом на дежурство. Ситуация срочная.

– Разумеется, капитан. Я лишь закончу здесь и затем…

– Немедленно, – перебил его Шиллер.

Но Морган даже и бровью не повёл.

– Я закончу здесь и только тогда займусь вашими людьми.

Шиллер изумлённо склонил голову, словно не мог поверить своим ушам, да и не желал слышать ничего подобного в ответ.

– Это приказ, сержант.

– Здесь, капитан Шиллер, я обладаю всей полнотой власти. Согласно выданной майором Регарой грамоте, я принимаю окончательное решение о том, кому и когда оказывать помощь, – он указал на талпийца, лежащего без сознания на операционном столе. – Осколок три дня проторчал в теле этого человека, и он бы погиб, если бы я своевременно не очистил и не ушил рану. Вы можете остаться и понаблюдать. А теперь, если позволите… Морган вернулся к пациенту.

Шиллер застыл, как вкопанный, и лишь раздувающиеся ноздри подсказывали, что он до сих пор жив. На шее у него вспучились вены, и, наконец, он пробурчал:

– Тогда не мешкайте.

Затем он резко развернулся и с сердитым видом удалился.

Дариан внимательно следил за каждым его шагом и скрипнул зубами, но тут его руки коснулось что-то холодное, и, посмотрев вниз, он заметил Ленну.

– Всё в порядке, – сказала она.

– Для твоего глаза у меня есть мазь в аптечке, – произнёс Морган и принялся копаться в сумке на полу.

– Хочу убить его, – сквозь зубы процедил Дариан, злобно глядя вслед уходящему капитану. – Чёртов Шиллер, вот же ублюдок…

Ленна мягко коснулась щеки Дариана и повернула его лицо к себе.

– Никогда больше такого не говори, – совершенно серьёзно сказала она ему. – Никогда. Сейчас же пообещай мне.

Дариан поколебался, а затем нехотя кивнул.

7

Калкис как раз выходил из часовни, когда грянул громкий, как ночная побудка, выстрел. Крупнокалиберный разрывной боеприпас. Лишь одно оружие создавало столько шума. Болтер.

– За мной, – приказал он военсерву, и тот с чуть округленными от лёгкого испуга глазами кивнул в ответ. – Не хочу терять тебя из виду. А майору придётся немного подождать.

И Калкис побежал: не суетясь, чтобы не поднять переполох, но стараясь как можно скорее добраться до источника звука. Шум привлёк солдат из казарм и палаток, и некоторые с оружием в руках бросились искать стрелка. Однако молчание колокола и бездействие дозорных было, как минимум, странным.

Заметив Грайсса и Ханмара, что курили у расположения, лейтенант махнул им рукой.

– Вы двое, за мной.

– А в чём дело, сэр? – бросившись гасить окурок, поинтересовался Грайсс и поправил съехавший набок шлем и размял бычью шею. Ханмар, догоняя их, на бегу торопливо застёгивал китель. – Нас атакуют?

Грайсс бросил взгляд на казарму, где во взводном арсенале, вероятно, осталось его лазружьё.

– Нам вернуться за оружием, лейтенант? – понимая, к чему клонит товарищ, спросил Ханмар, неразлучный, в отличие от того, со своим мечом.

– Это не нападение, – резко ответил Калкис, а затем, успокоившись, добавил: – По крайней мере, я так думаю.

Он указал большим пальцем на военсерва. По совету Регары Калкис узнал, что парня зовут Дариан.

– Не спускайте с него глаз.

По-хорошему стоило спровадить военсерва, однако Калкису не хотелось повторять поиски, отнявшие у него большую часть вечера. Он чисто случайно наткнулся на парня, когда тот выходил из часовни с кипой повязок для обработки. Регара искал с ним встречи, и чем скорее это произойдёт, тем раньше Калкис вернётся в койку и, возможно, поспит пару часов. Не исключено, что удастся выменять эту услугу на часовое посещение бани.

Но надежды на отдых и парилку тут же пошли прахом, когда он добрался до места происшествия.

Они остановились близ базара, совсем неподалёку от «Медведицы». Из таверны на улицу вылезла пара-тройка захмелевших завсегдатаев, чтобы посмотреть на собравшуюся перед входом разъярённую толпу агрийцев. Огни лампад и костров в бочках местами выхватывали их озлобленные лица. Кто-то пришёл с оружием, но пока не пускал его в ход. Им противостояли (по большей части) вольпонцы, стальные взгляды которых излучали угрозу, а также слоканцы и орекцы, что нервно теребили табельное оружие. Некоторые прихватили с собой натриевые лампы и ручные фонарики. С каждой стороны Калкис насчитал примерно по тридцать человек, и ещё больше, включая самого лейтенанта и его людей, стекалось сюда со всех сторон.

Их разделяла узкая полоса земли шириной почти в шесть метров, и преградой на пути этой растущей волны жестокости являлась женщина в чёрном кожаном френче, что держала над головой посеребренный болт-пистолет, из дула которого лениво курился дымок. Она, судя по черепу на чёрной фуражке, принадлежала к Официо Префектус, или Комиссариату.

Калкис видел её впервые. Несколько раз он пересекался с Эйтором – гибким худощавым мужчиной, казавшимся сухой жердиной из-за чрезмерного пристрастия к табаку. Бледнокожий старец напоминал вырытый из могилы труп, не в пример молодой, полной сил коллеге женского пола; штурмовику в комиссарской форме, едва сдерживающей свой праведный гнев. Из-под развевающегося плаща с алой, как заря, подкладкой показался эфес мастерового меча с хитроумными механизмами. Калкис предположил, что это цепной клинок.

Кряжистый и косматый (как и многие представители его народа) агриец с длинной бородой что-то гневно выкрикнул из толпы. Он носил плотный офицерский плащ каштанового цвета в тон одежды солдат, а проступавшие на бритой голове, словно рукава реки, вены петляли промеж тёмных островов старых татуировок.

– Произошёл акт вероломства!

Из-за селянских корней и традиций агрийцы любили козырять анахронизмами. То же касалось и линчевания.

Комиссар ответила решительно.

– Расходитесь, и, если потребуется, будет проведено судебное разбирательство.

Калкис заметил, что оружия она не опустила. Подойдя к задним рядам зевак, он начал проталкиваться вперёд.

– Человек лежит, не дышит, – сказал агриец, – почивая загублен.

Постепенно в лагере возник ажиотаж, который, как магнит, притягивал к себе всё больше солдат, а учитывая, что агрийцы тоже получали поддержку, это лишь нагнетало обстановку. Кто-то или что-то медленно шагало вперёд, но Калкис не мог чётко разглядеть во всё усиливающейся толчее.

Чувствуя усугубление ситуации, лейтенант посмотрел на Грайсса.

– Заберите его отсюда, - это касалось Дариана, который пытался лучше разглядеть, что происходит.

Но затем передние ряды агрийцев расступились, и Калкис понял – быть беде.

Убили того самого гетмана, чьё имя поручил выяснить Регара и которого несколько часов назад ему пришлось осадить. Четверо казаков в шапках-пирожках, что посещали инструктаж, аккуратно, словно ритуальное подношение, положили наземь убитого, чьи безжизненные глаза напоминали бледные луны, а шею пересекала ярко-красная рана.

Странгуляционная борозда. Калкис уже сталкивался с последствиями удушения. Также он недосчитался ещё одного слитка.

– Мы требуем справедливого возмездия за Узру, – заявил бородатый агриец, и некоторые из его соратников согласно загомонили. Только казаки стояли безмолвно и неподвижно, что смущало куда больше откровенной агрессии.

– Прекратить, – повторила комиссар, ныне чувствуя себя слегка осаждённой. Мечась взглядом между аборигенами, она буквально приросла к своему оружию. Дабы подчеркнуть свои слова, девушка опустила болт-пистолет.

Даже с полной обоймой в её распоряжении имелось всего девять патронов. Они сделают кровавое дело, но не остановят толпу, особенно, настолько взбудораженную. Калкис представил себе псов, что, лая и щёлкая клыками, рвутся с поводков, однако вскоре понял, что ими движет не дикость и не животное чувство, а, скорее, гнев, безутешная боль глубокой утраты, которую можно унять местью «око за око», а также жажда справедливости и сатисфакции. Проблему можно было решить, если бы, мать её, комиссар перестала бряцать оружием.

– Нападение на комиссара считается нападением на самого Императора! – округлив глаза, предупредила она. А вот и вылез наружу бешеный цепной пёс в кожаной одежде цвета воронова крыла; раб наркотика, имя которому властолюбие.

На время выбросив из головы мысли об убитом, Калкис протолкался к передним рядам, по пути негромко ругая других вольпонцев и недвусмысленно указывая им вернуться в казармы, однако к нему прислушались немногие. Он не нашёл ни отклика в толпе, ни Шиллера, ни этого подонка Фенка. Ему показалось, будто он мельком увидел Брандрета, прячущего в карман свои старинные часы, но капитан быстро смешался с толпой, явно намереваясь наблюдать и оценивать. Трусливый болван.

Калкису ещё не приходилось затыкать рот комиссару, и готовой речи на такой случай у него не было, так что он надеялся избежать расстрела на месте, однако сейчас лейтенант ощущал необходимость действовать, чтобы не допустить печального итога. Один из казаков повернулся к нему лицом, и его взгляд тотчас посуровел. Калкис только собирался вмешаться во взаимный обмен угрозами и оскорблениями, когда слова застыли у него на языке, и он облегчённо выдохнул.

– Довольно! – прирождённый оратор внутри Регары заявил о себе раскатистым, словно звук горна, и кристально чистым, как лёд, голосом. Вольпонцы и бойцы ауксилий расступились пред майором, а гул и трение деталей протеза будто бы подчёркивали его раздражение.

Выйдя вперёд, он замедлил шаг. Сразу за ним неотступно следовал ещё один человек. Тоже комиссар, но не Эйтор. Худощавый и высокий призрак во френче с резкими и угловатыми чертами лица напомнил Калкису хищную птицу в человечьем облике. Из-под козырька фуражки поблескивали зелёные глаза. Золотые лампасы говорили о высоком звании, но всё же слово он предоставил майору.

– Я сказал – довольно, – Регара подошёл к молодому, агрессивно настроенному комиссару, которой теперь пришлось разрываться между зачинщиками конфликта впереди и вышестоящими офицерами позади неё.

– У меня всё под контролем, майор, – ответила она, искоса глядя на Регару.

– Опустите оружие, комиссар.

– Комиссариат не входит в командную структуру Гвардии и является субъектом с частным уставом…

– Ганника… – мягким певучим голосом, спокойно и учтиво предостерёг её другой комиссар, как если бы учитель ставил на место зарвавшегося ученика. – Перестань цитировать устав и спрячь пистолет.

Так невозмутимо приказывать мог только человек, изначально уверенный в том, что он главный манипулятор событий.

Юная комиссар подчинилась и расправила плащ, дабы сохранить часть своего реноме.

– Лорд Ренсент, – произнесла она и зашагала к своему покровителю.

– Так-то лучше, – сказал Регара и посмотрел на труп, лежащий на земле. – Это крайне серьёзное дело, и я заверяю вас, – добавил он, глядя в глаза бородачу, – что с ним будут разбираться соответствующе. Но не здесь и не таким образом. Существует порядок действий…

– Нам нет дела до ваших «порядков», мы требуем…

Но Регара прервал аборигена на полуслове.

– И все эти действия будут соблюдены. Вступив в Имперскую Армию, вы поклялись следовать букве Лекс Милитарум. Имперское гражданство также налагает обязательства пред законами Императора.

С надменным видом – принимаемым Аристократами по желанию – Регара чуть вскинул подбородок и прямо заявил:

– Вы отказываетесь от своих клятв?

И ему из толпы ответил более нежный и мудрый голос, принадлежавший женщине.

– Мы их не нарушим, майор, – проталкиваясь мимо сородичей, сказала она.

Это оказалась красивая женщина средних лет с гордой осанкой, чьи длинные волосы медового цвета были выбриты у висков, а оставшиеся локоны собраны в кудрявый пучок. Она, как заметил Калкис, не носила бороды. Её руки обвивали браслеты, а собранные на тесьме слитки звякнули, когда она наклонила голову.

– Но не путайте наше терпение с примирением.

Будучи ниже большинства агрийцев, она владела статью танцовщицы. По примеру других аборигенов женщина украсила свой простой наряд рабочей формой Муниторума и противоосколочной броней. Кожаные клапаны плохо зашнурованных грубых ботинок свешивались на передки. Она, судя по знакам отличия, имела звание головы, эквивалентное имперскому полковнику, что, впрочем, ничего не значило в масштабах соединений Имперской Армии.

Крупный агрийский воин (возможно, телохранитель) держался позади, скрестив ручищи на груди.

– Узра был гетманом в своём клане, – продолжила она, – а также помощником по связям Объединённого Агрийского содружества с вооружёнными силами. Мой народ высоко ценил его, и мы требуем воздаяния за се противоправное убийство. Таковы слова Макали, яко сказано, так и написано.

Слова, а также надменный тон женщины вызвали негодование у Регары.

– Это угроза?

– Нисколько, – плавно подключился лорд-комиссар Ренсент. – Лишь желание восстановить справедливость.

Теперь он вышел из тени майора и начал действовать.

– Верно, голова Макали?

Она кивнула и воздела ладони, на которых виднелась въевшаяся за годы работы грязь.

– Се лишь слова мои и написанные. Я говорю о том, что верно и справедливо.

– Что ж… – дружелюбным тоном произнёс Ренсент и повернулся к майору.

Тот молчал какое-то время, изучая Макали и подчинявшихся ей аборигенов. Ему вновь указали на то, как плохо он разбирается в агрийцах, их укладе и традициях. Даже спустя столько лет он оставался слеп и глух к их нравам и стремлениям. Он твёрдо решил стараться лучше, хотя теперь, с прибытием Ренсента и его подопечных, это потеряло всякий смысл.

– Вы согласны отступиться? – задал вопрос Регара.

Она плюнула на грязную ладонь и протянула её майору, на что тот вскинул бровь.

– Это необязательно.

Макали пожала плечами, вытерла руку о рабочую одежду и, выкрикнув пару слов, распустила толпу.

– Хорошо сработано, – ухмыляясь, заметил Ренсент.

Регара продолжал смотреть вслед агрийцам, даже когда его собственные офицеры вернули вольпонцев и их союзников обратно в казармы.

– По крайней мере, обошлось без убийств, – добавил комиссар.

Регара заметил взгляды казаков, уносивших тело гетмана – они будто пронзали ледяным дождём кого-то в толпе, но майор точно не мог сказать, кого именно.

– Это пока, – ответил он.

8

В «надцатый» раз Грайсс прошёлся тканью по стволу лежащего перед ним лазружья. Закатанные рукава явили толстые, как вольпонские красные дубы, руки.

– Ну не вотрёшь ты в него точность, сержант, – сказал Ханмар, разыскивая в каптёрке скатку.

Шутка была стара как мир. Вообще Грайсс грамотно обращался с оружием, но однажды почти в упор промахнулся во врага (из-за сбоя выстрел ушёл в сторону) и с тех пор так и не смирился с этим постыдным фактом. Тем не менее, подколку он воспринял благодушно.

– Чёртовы дикари… – проворчал Грайсс, не обратив внимания на слова Ханмара, зато всё больше раздражаясь с каждым движением тряпки. – Не доверяю я им.

– Ты никому не веришь, – Ханмар нашёл то, что искал, и, заткнув свёрток под мышку, закрыл дверь в каптёрку.

– И потому до сих пор жив-красив, ага? – слегка подмигнул санитару, сказал Грайсс.

– С последним я бы поспорил, – нахмурился Ханмар и бросил постель бесцельно слоняющемуся у коек военсерву.

– Прицел слегка сбит, – Грайсс посмотрел на мушку.

Ханмар вопросительно вскинул седую бровь, а затем обратился к Калкису:

– Как думаете, лейтенант, они сдержат слово? – спросил он.

– До сих пор держали, – ответил Калкис, сидя на стуле и рассматривая лагерь из окна расположения.

Казарму расположили на бывшем складе шерсти со сводчатым потолком и очень малым количеством помещений. Тесный кабинет управляющего переоборудовали под каптёрку и взводной склад снаряжения, а старую мастерскую – под арсенал. Дополнительно в здании расставили ряды коек. Большая часть излучаемого электрическими печками и лампами для обогрева тепла рассеивалось сквозь выбитые окна.

Взгляд лейтенанта остановился на военсерве, Дариане. Когда майор спешно отбыл вместе с двумя комиссарами, ему ничего не оставалось кроме как оставить парня до утра в казарме. Он видел, как к северной границе лагеря (прямо на въезде в город) прибыла колонна «Химер». Столб сизого дыма виднелся издалека. Пришли подкрепления. Сдавший дежурство дозорный по фамилии Пенрайт сообщил ему, что меньше чем за час до потасовки у «Медведицы» прибыл кортеж примерно из тридцати машин. Кроме факта, что большинство принадлежали вольпонцам, прочее оставалось неясным. Хауптман, вероятно, тоже вернулся, но с ним Калкис ещё не пересекался. После недавней игры в ковенанты он задолжал денег пардусскому сержанту-кавалеристу.

– Простите, что пропустил стычку с Грязекопами, – сказал Рэйк, копошась среди бутылок на столе.

– Да там и смотреть-то было не на что, – вставил свои пять копеек Грайсс, а Рэйк продолжил поиски.

– Капрал, что вы там копаетесь? – раздражённый беспрестанным звоном стекла, сорвался Калкис.

– Бренди, сэр, – ответил Дреск. – Так, глотнуть для согрева. Околеешь в этом чёртовом загоне для козлов, – и указал на бреши в окнах.

Закатав рукава, Дреск уже извлёк детали и теперь занимался чисткой и сборкой тяжёлого стаббера с ленточным питанием.

– Ха-ха! – победно воскликнул Рэйк с бутылкой в руках, на что Калкис слегка покачал головой.

Вольпонцы рождались в достатке. Каждый солдат, даже самый захудалый рядовой, имел знатное происхождение. Они с честью служили во славу своих семей и династий. И, конечно же, Императора. В небогатой (но уважаемой) семье Калкиса сменилось три поколения Аристократов. Он сам стремился вырасти из командования взводом, подражая и пытаясь превзойти своего отца – орденоносного майора. Для Аристократов амбиции так же естественны, как и процесс дыхания. Регара во многих отношениях был для него наставником, и Калкис надеялся однажды занять его место.

Но не все вольпонцы так честолюбивы в силу неблагородного происхождения. Верхушку сословного общества составляли высокородные, затем – поместное дворянство, вассалы и, наконец, крестьяне. У крепостных имелась своя иерархия, однако на войне все военсервы тянули одну и ту же лямку. Обнищалые семьи простолюдинов отдавали сыновей и дочерей в добровольную кабалу ради жалования Муниторума. Другие же просто служили знатным домам и сопровождали их отпрысков на войне. Очень часто денщиков, лакеев, даже портных отправляли на борт кораблей-сборщиков навстречу бескрайней пустоте и крестовому походу в Миры Саббат.

Наблюдая, как Дариан ищет место для ночлега, Калкис заинтересовался его происхождением. Насколько ему было известно, парень не прислуживал ни одному знатному дому. Возможно, его хозяин умер, и обездоленный юноша прибился к обозу.

– Дариан, – сказал он, стараясь следовать совету Регары и называть военсерва по имени.

Тот посмотрел на лейтенанта.

– Да, милорд.

– Ты прибыл сюда вместе с крестьянами или же прежде служил знатному дому?

– Ни то, ни другое, милорд. Я сирота.

– Понятно, – Калкис задумался над тем, каково это – жить среди солдат и не знать, где твой дом и откуда ты родом. – Значит, ты живешь среди обозных?

– Да, милорд, сколько себя помню.

– Научился чему-нибудь?

– Да, милорд, я старался, – Дариан хотел что-то сказать, но осёкся.

Это не ускользнуло от взора Калкиса.

– Говори, – сказал он. – Тут тебя никто не накажет.

– Если только это не ересь в адрес Императора, – вмешался Рэйк, – потому что тогда нам придётся… – и он многозначительно провёл большим пальцем себе по горлу.

Калкис злобно зыркнул на него, и Рэйк примирительно вскинул руки.

– Я хочу служить, – сказал Дариан, глядя на лейтенанта так же серьёзно, как и расстрельный отряд Комиссариата. – Как и вы. Это моё самое сокровенное желание.

– Понимаю. Но служить можно по-разному, Дариан. Водонос служит. Лакей служит. Знать и простой люд – все вносят свой вклад.

– И всё же я хочу сражаться. И умереть, если потребуется.

– Но ты не голубой крови, значит, тебе это запрещено?

– Да, сэр.

Таков закон на Вольпоне: только знать имела право сражаться и нести оружие во имя Императора. Многих влекла слава, улучшение личного положения и положения их дома. Другие делали это по менее благородным порывам. Так было всегда, и Калкис это принимал, пока ныне не встретил человека, готового сражаться и умирать не за славу, а по зову долга… Печально, но перемены – вещь непростая, заключил он.

Тут Калкиса осенило, и он подозвал к себе Грайсса, продолжавшего ковыряться в своей винтовке.

– С оружием знаком?

– Немного, милорд.

– Можешь разобрать лазружьё в полевых условиях?

– Это входило в мои обязанности.

– Сержант… – сказал Калкис.

Грайсс поднял глаза, поняв, что от него требуется, и передал винтовку.

– Позаботься о ней как следует, – предупредил он.

Дариан аккуратно и со всей серьёзностью принял её. Калкис, а затем и остальные, стали внимательно наблюдать.

Рэйк расчистил стол от бутылок.

– Сюда, – сказал он.

Дариан подчинился.

– Ну, что ж…? – призвал Калкис. Казарма начала заполняться солдатами, возвращавшимися к своим койкам. Свет приглушили.

– Время пошло, – добавил лейтенант.

Прошептав молитву духу машины внутри оружия, его ловкие руки приступили к работе, отсоединяя ствол от корпуса, а затем удаляя зажимной кулак перед демонтажем короткого ложа. На всё ушли считанные мгновения, как у фокусника на ярмарке. Закончив, Дариан откинулся назад, а перед ним с точностью до последнего винтика лежали детали. Недоставало только силового блока, потому что никто не приводит в порядок заряженное лазружьё.

– Шустро, – присвистнул Рэйк.

– А повторная сборка? – Калкис неуверенно поджал губы, хотя внутри был впечатлён.

Шустрые пальцы присоединили ложе к корпусу, большой палец вставил зажимной кулак, а после закрутил обратно ствол. Вышло даже быстрее, чем разборка.

– Чёрт возьми, вот это скорость, – сказал Дреск, закончив наблюдать за демонстрацией мастерства.

– Впечатляет… – вырвалось у Ханмара, который удивлённо, но учтиво улыбнулся.

Грайсс принял протянутую ему винтовку, а затем посмотрел сквозь прицел.

– Мушка на месте, – он посмотрел сначала на Дариана, а затем на своих товарищей. – Очуметь, ребята.

Калкис тоже улыбнулся.

– Хорошо сработано, – кивнув, сказал он. – Молодец. Думаю, из тебя получился бы чертовски отличный солдат.

Во взгляде Дариана вспыхнула гордость и кое-что ещё, так и оставшееся тайной для Калкиса.

Когда Регара вернулся на квартиру, там его ждали четыре человека. Одного из них он знал очень хорошо, других же только понаслышке.

Двое стояли подле того, что сидел, а последнего скрывала полутень от потрескивающего очага. Трое в серой вольпонской форме были высокими чинами. Четвёртый в чёрной военной одежде держал под мышкой шлем с забралом, а маска–респиратор свободно свисала на ремне. Он пребывал в состоянии боевой готовности, как и полагалось Отпрыску Темпестус.

Пламя окрасило нагретое помещение в красные и рыжие тона. Его свет падал на книги, комплекты формы на вешалке, антикварный стол с разложенной на нём картой, которую удерживала пустая чашка, рекафоварку, фонограф, простую койку и стоящую в углу гадулку с начищенными до блеска струнами.

– Надеюсь, майор, вы не возражаете, – сказал сидящий мужчина – Регара с нервным трепетом понял, что это не кто иной, как сам генерал Девьер, – что я приказал вашему слуге разжечь камин.

Не обнаружив Балиса, Регара предположил, что его уже отпустили. Это, а также сопровождающие лица, не настраивало на светский лад.

– Добро пожаловать в Анкишбург, генерал, – ответил Регара и быстро отсалютовал, а затем обратился к другим гостям: – Господа.

Его взгляд задержался на стоящем в тени Отпрыске в чёрной броне – он не ответил на обращение, хотя даже Девьер кивнул в знак приветствия.

Комиссар Ренсент юркнул за спину Регары, и собрание началось.

– Досадная ситуация с Воуком, – заговорил офицер слева от Девьера, полковник по фамилии Грюссман. Он принялся рыться в столе майора, что вынудило Регару указать на книжный шкаф.

– За копией «Лорда Солара», – подсказал он.

Грюссман, плотно сбитый мужчина с редеющими светлыми волосами и идеальными белыми зубами, вытащил книгу и благодарно завершил поиски, достав бутылку вреска, которую Регара держал для особых случаев.

– Махарийские конфликты, да? – подметил Грюссман, найдя стопку и наполнив её. Сквозь очки он вгляделся в этикетку на бутылке. Девьер вежливо отказался, как и Ренсент с другим офицером. Регара не знал, как Отпрыски относятся к алкоголю, и совершенно не удивился равнодушию штурмовика. – Мотивирует.

– И предостерегает об опасностях культа личности, – вмешался Ренсент и раскурил трубку из слоновой кости с тонким чубуком. Смесь в чаше зажглась после затяжки, и орлиные черты его лица ещё сильнее заострились.

Регара хотел бы знать, было ли это насмешкой над Воуком, но он решил не ввязываться и позволить разыграть эпизод подковерных интриг, прежде чем Девьер решит открыть причину своего визита. Вместо этого майор обратился к человеку по правую руку от генерала – тому, кого он отлично знал.

– Филип.

Тот кивнул ему. Атлетически сложенный, он излучал ауру изящества, присущую людям благовоспитанным, а его лицо выражало доброту и искренность.

– Рад встрече, Васкез.

– Ах, да, – хлопнув в ладоши, сказал Девьер и натянуто улыбнулся, – ведь вы, Регара, давно дружите с подполковником Барбастианом, верно?

– Мы сражались вместе на Гримуаре, – ответил Барбастиан, и тень приятных воспоминаний промелькнула на его лице. – Но перед Титусом наши пути разошлись.

Регара улыбался и неотрывно смотрел в глаза Филипу.

– В погоне за великими свершениями, подполковник.

– Да, майор… вы правы.

Но Девьер развеял их «магию».

– Старые друзья объединяются, а новые вливаются в круг – разве это не здорово?

Грюссман наклонил стакан. Он уже вспотел от духоты. Ренсент не выказывал неудобства, хотя и сузил глаза. Отпрыск же стоял, как статуя – импозантная и нерушимая, что скалобетон.

– Полагаю, сэр, вы желаете, чтобы я осветил моменты боевых действий? – спросил Регара и как раз направился к картографическому столу, когда генерал взмахом руки приказал ему остановиться.

– В этом нет нужды, майор. Мне довели всю информацию, и я прибыл, чтобы сообщить об изменениях.

Он вновь сверкнул той самой натянутой улыбкой, которой при желании мог подкупить человека, однако Регара понимал, что к чему. Изменения? «Панибратский» Девьер сменился Девьером «деловым».

– Понимаю, сэр, – Регара украдкой бросил взгляд на Барбастиана, но тот никак не отреагировал.

– Не понимаете, майор, – ответил Девьер, а затем добавил более любезным тоном: – Пока не понимаете.

Грюссман опёрся на старинный стол, и дерево заскрипело под его весом. Регара подавил недовольство внутри, но принял выпад к сведению для дальнейших размышлений. Ренсент, как птица на жёрдочке, наблюдал, окутанный полупрозрачной завесой бледно-фиолетового дыма.

– Я соглашусь с полковником Грюссманом, – сказал Девьер. – Ситуация с Воуком досадная. Кто-то скажет, что он способный офицер, склонный, однако, к перегибам.

Он повернулся к Регаре.

– У вас были сомнения, не так ли, майор?

– Я не скрывал их, сэр.

– Верно, верно, – произнёс Девьер, однако, уже погрузившись в собственные размышления. Он встал (бодро для пожилого человека) и принялся расхаживать. – Вы поступили правильно, критикуя Воука. Если бы он прислушивался к своим офицерам…

Он неуверенно поджал губы.

– То сейчас я бы не стоял перед вами. То, что человек счёл необходимым свести счёты с жизнью, говорит о степени его заблуждения.

Регара попытался скрыть удивление. За такое короткое время в лагере Девьер успел всё разнюхать. Генерал продолжил тоном, будто бы говорил о погоде.

– «Богомеч» в руках противника, а наши союзники агрийцы разбушевались, – он остановился и с проблеском веселости в глазах искоса посмотрел на Регару. – Насыщенные выдались деньки.

Ренсент прервал раскуривание трубки для замечания:

– С последним, генерал, майор хорошо справился. Местные – народ бурный, но сговорчивый.

Регара слегка кивнул в знак признательности, на что комиссар ответил тем же.

– Хорошо, хорошо, – ответил Девьер, – ведь для грядущих событий нам нужен крепкий боевой дух.

И в этот самый момент Регара прозрел касательно перемен, настоящей причины их появления. Девьер пересмотрел приказы Регары.

– Грядущих, сэр?

– Да, – ответил Девьер, остановился и оперся руками о стол майора. – И речь, конечно же, об отвоевании Лоддена.

Регара побледнел и, возможно, рассмеялся бы, не будь генерал таким серьёзным. Он посмотрел на Барбастиана, но тот лишь отвёл глаза. Грюссман же глядел прямо на него, попивая алкоголь майора и оценивая реакцию на новости.

Неожиданно Регара почувствовал себя таким одиноким, чужим среди своих.

– Мой план заключался в продвижении на восток к Кобору.

– Правки, майор, – прервав затянувшееся и угнетающее молчание, сказал Девьер. – Любой план нужно пересматривать.

– Да это не правки, а самоубийство.

От переизбытка эмоций слова вырвались сами по себе. Регара был рад отказаться от командования, ведь он занимал этот пост временно, но столь небрежно разбрасываться жизнями солдат, которые он изо всех сил старался сохранить…

– Следи за чёртовым языком, майор, – оттолкнувшись от стола и выпрямившись в полный рост, прогромыхал Грюссман с другого конца помещения.

Не стушевавшись, Регара мельком бросил на него взгляд. Он сражался на дуэлях с людьми почище Маттиаса Грюссмана и пережил их всех.

Ленивым взмахом руки Девьер прервал трения. Грюссман перекатился на пятки и вновь опёрся о стол.

– Спокойно, спокойно. Майор Регара просто оправляется от шока. Совсем недавно он потерпел разгромное поражение и чуть не расстался с жизнью. Я прав?

Он знал ещё и о спасшем его военсерве. Похоже, лагерь просто кишел шпиками.

Регара слегка кивнул головой и сказал:

– Прошу прощения, сэр. Несколько долгих дней тяжёлой войны.

– О, отнюдь, майор. Скоро станет легче.

Девьер сел обратно, предоставив место Отпрыску в чёрном.

Тени сгустились вокруг него, когда в камине потух огонь. Шевелились только его губы.

– Группа проникновения скрытно войдёт в Лодден в авангарде основных боевых сил, – начал он грубым хрипловатым голосом. Регара уже слышал такой у других Отпрысков. – Сорок бойцов со специальным оснащением проникнут на вражескую территорию, устранят дозорных и личный состав, а затем с помощью взрывчатки выведут из строя орудие.

– И сделают то, чего не смог магос? С сорока-то людьми? Да эту махину охраняет сотня воинов Кровавого Договора. И ещё тысяча в Лоддене.

– Сто двенадцать, – поправил его Отпрыск, опустив численность лодденского контингента.

Регара фыркнул.

– Это не меняет сути.

– Суть в том, майор, – аккуратно вмешался Девьер, – что «Богомеч» должен достаться нам или не достаться никому. Другие варианты недопустимы.

– При всём уважении, сэр, Договор откроет огонь, как только заметит, что мы приближаемся к городу.

– Моих людей не заметят, – заверил Отпрыск.

– А сколько нужно солдат, чтобы захватить и удержать Лодден? Не меньше шести рот. Получится спрятать такую толпу? – Регара адресовал вопрос безымянному Отпрыску. Тот не ответил.

– Ты прав, Васкез, – произнёс Барбастиан, и Регара тут же вспыхнул от его фамильярности. – Именно поэтому нам нужно отвлечь Договор, чтобы основная группировка вышла на позицию.

Регара ощутил, как у него закипает кровь.

– Вам нужна приманка.

Барбастиан кивнул.

– Как ты изначально планировал, крупный отряд нанесёт фланговый удар по Кобору с востока.

– А где самая соль?

– Это не шутки, майор, – сказал Грюссман, и Регаре не понравилось едва скрываемое наслаждение в его голосе. – Они намеренно войдут в зону поражения орудия.

Регара сжал кулаки по бокам.

– Война требует жертв, – едва слышно произнёс он, – да?

– Не драматизируйте, майор, – в голосе Девьера чуть засквозило раздражение.

– Мы задействуем бронетранспортеры под управлением сервиторов, – Барбастиан изо всех сил старался снизить накал страстей.

– Но не только сервиторов.

– Конечно, нет.

– Орудие уничтожит механизированную группу.

– Если только мы не заткнём его первыми.

– Каков коэффициент потерь? – задал вопрос Регара. – Полагаю, он уже просчитан.

– Куда меньше, чем при лобовом штурме Лоддена, – ответил Грюссман.

– Они будут балансировать на лезвии ножа, – не слушая полковника, продолжил Регара. – Зона радиационного заражения, дальнобойность пушек. Даже если двигаться по краю… Шаг влево, шаг вправо – и всё кончено.

– Риск оправдан, майор, – добавил лорд-комиссар Ренсент, чей силуэт маячил где-то на краю зрения Регары, привычно дипломатичным тоном. – Боевой дух тонко настроен, солдатам нужен символ. «Богомеч» и есть тот символ. В наших руках. И неважно, выведен он из строя или нет.

Грюссман фыркнул, прикончив остатки выпивки.

– Говорил же, что ему не понравится.

– Не думаю, что формальное знакомство, сэр, даёт вам право выдвигать такие предположения обо мне, – спокойно заявил Регара стилем речи, предрасполагающим к дуэли, а затем сделал шаг вперёд, положив руку на эфес клинка в ножнах.

– Ну, ну, – сказал Девьер, – господа, не препирайтесь. Это невежливо.

Регара искоса посмотрел на Барбастиана в поисках поддержки, но тот легонько, почти незаметно, покачал головой, что означало «Не обостряй».

– Майор, я оставляю письмо с приказами без изменений, – добавил Девьер и помахал свёртком, которым он затем постучал по краю стола и оставил там для прочтения.

Он резко встал, расправил китель и подождал, пока майор, как подобает, отсалютует ему.

– Правки, майор, – повторил генерал. – Колесо в колесе. Главное – сосредоточьтесь на речи, а я уж позабочусь об остальном, ладно?

Он хлопнул Регару по плечу (куда сильнее, чем тот ожидал) и вышел.

За ним последовал Ренсент и Грюссман, который на прощание натянуто улыбнулся майору. Отпрыск к этому моменту уже исчез, незаметно растворившись в тенях. Остался только Филип.

Регара сжал челюсть.

– Ты знал? – сухо спросил он.

– Чёрт побери, конечно же, знал!

Горячность ответа застигла Регару врасплох и заставила быстро совладать с гневом.

– Дело в славе, – сказал Барбастиан. – Всегда в, мать её, славе.

– Мы же отправляем солдат на погибель.

– Мы на войне. Благодаря этому выживут другие.

– Но этих смертей можно избежать, Филип!

Барбастиан хотел было открыть рот, чтобы возразить, но лишь безропотно покачал головой.

– Пока «Богомеч» в руках врага, фронт здесь никуда не сдвинется. Всё просто, Васкез.

– Надеюсь, ты прав, – горестно кивнув, ответил Регара. – Надеюсь, вы все, сука, правы.

– У каждого из нас своя роль.

– Только некоторые отыгрывают лучше остальных, верно? Сам-то я не поклонник театра.

Он рванул в надежде допить то, что осталось от вреска.

Барбастиан выглядел уязвлённым.

– Рад был снова повидаться, Васкез, – мягко произнёс он перед тем, как уйти.

Регара посмотрел ему вслед, а затем до дна осушил бутылку.

9

Палаточный лагерь полнился солдатами. Вместе собрались небольшие контингенты нерях-талпинцев, закаленных орекцев и гордых слокийцев в лучших доспехах. Даже пардусцев представляла горстка танкистов – спины прямые, грудь колесом – во главе с полковником Ганзой. На ветру мягко полоскались полковые и ротные знамена, и сердца трепетали в унисон с полотнищами.

Брезживший из-за рваной линии горизонта водянисто–алый рассвет придавал агрийцам суровую бледность. Грязекопы, составляя львиную долю вспомогательных сил, заняли часть лагеря, сделав её этакой территорией прайда. По крайней мере, они явились на сборы – кланы вела женщина, голова Макали, проявившая удивительное самообладание у «Медведицы». Она едва заметно подмигнула лейтенанту Калкису, который, вопреки смятению от жеста, ничем себя не выдал.

Пока что они держали слово и не пытались отомстить. В казармах ходил слух, будто гетмана убили сами агрийцы. «Кровь у них явно горячая», – подумал Калкис, когда голова пропала из его поля зрения. Её сопровождал отряд казаков в боевой экипировке: за спиной у них висели лазружья, кирки и лопаты, в набедренных ножнах покоились боевые ножи, а сами они носили прочную противоосколочную броню цвета вспаханной земли и разгрузочные жилеты с гранатами и подрывными зарядами. У одного даже имелся огнемёт устаревшей модели. Словом, из пахарей в солдаты.

Однако основой военной мощи были вольпонцы из 50-го и недавно прибывших 86-го и 101-го полков – все, как на подбор; серое море, на фоне которого терялись цвета и разнообразие прочих. Вчера с вечера и до поздней ночи в лагерь прибывали подкрепления: десантные корабли доставили свежих и необстрелянных бойцов, которые не выглядели уставшими от долгого перелёта из Ланкетека – все вольпонцы имели безупречный вид и годились для парадного смотра. От такого зрелища Калкис ощутил прилив гордости.

Всего собралось около шести тысяч человек, не считая тыловиков Муниторума в простой одежде цвета хаки. В пригороде Анкишбурга приказа о наступлении ждали танковые бригады и механизированные отряды из «Химер», «Тауросов» и «Часовых». По краю сборной площади стоял обслуживающий персонал из нонкомбатантов, включая исповедника Экклезиархии в багряной ризе с грозным цепным клинком за спиной и младшее священство в одеждах из рогожи. Эти мужчины и женщины отправятся с войсками в бой и будут распалять фанатичный пыл. Свой норов они проявляли, шепча молитвы и стуча кулаками в грудь. В отличие от них изолированная группа техноадептов Механикус в красных одеяниях вела себя чинно.

Аналогичные мероприятия проводились в Лагаре и Ваше. Весь Анкишский фронт готовился к войне.

Утром на рассвете на улицах Анкишбурга очистили большое пространство и возвели сцену с небольшой лестницей и вокс-усилителями по бокам. Гимны пели железные херувимы, из затылков которых торчали толстые кабели, тянущиеся к плазменному генератору под основанием помоста. Техножрец в капюшоне освящал голопроектор в передней части сцены, обращённый лицом к оратору.

Наибольшую часть занимала деревянная статуя Императора, взиравшая на солдат и внушавшая им благоговейное смирение, нарушить которое не решались даже талпинцы. В изваянии Калкис узнал Императора Победоносного с аквилой вместо меча и диадемой вместо железного ореола. Сервиторы доставили его из библиотеки Анкишбурга, а уж затем рабочие с помощью верёвок водрузили статую на место. Отражённые лучи рассветного солнца придали тёплые золотистые оттенки блестящей фигуре из твёрдого анкишского кедра. Для торжественного обращения генерал выбрал недвусмысленный символ, воплощавший триумф и славу.

Встретившись взглядом с суровым ликом статуи, лейтенант прошептал молитву, ибо пред очами Его она не пропадёт втуне.

Открыв глаза, Калкис увидел, как по площади вместе с Шиллером и Брандретом (которые вскоре вернулись к своим ротам) шагает Регара. Когда майор встал среди солдат, Калкис кратко отсалютовал ему. Это была их первая встреча после стычки у «Медведицы». Выглядел он чуть бледнее обычного, а слегка покрасневшие глаза под нависшими веками намекали на избыток алкоголя и недостаток сна прошлой ночью, что также было необычным.

Калкис недоспал из-за пары «Валькирий», что поднялись в небо из внешнего лагеря, чья короткая лётная полоса, в отличие от Ланкетека, не годилась для крупных судов. Хотя рёв двигателей затем сменился тихим биением раскрученных лопастей турбин, а вскоре и вовсе затих, он вырвал Калкиса из объятий неглубокого сна и оставил налёт усталости. В первые мгновения размытых полугрёз ему почудилось, будто это мерлинцы, но те понесли большие потери во время авантюры с эвакуацией и теперь занимались доставкой грузов и операциями в чрезвычайной обстановке.

И всё же взлёт борта перед развёртыванием ему точно не привиделся.

– Доброе утро, лейтенант, – слова Регары вернули Калкиса обратно в реальность. Майор осенил себя знамением аквилы, скрестив большие пальцы и расправив другие наподобие крыльев орла, а затем поклонился Императору Победоносному.

Калкис дождался завершения ритуала и ответил:

– Доброе утро, сэр.

– Прекрасный день для битвы.

– Лучше не бывает, сэр.

– Лучше не бывает, – повторил Регара и после небольшой паузы спросил: – Нашёл военсерва?

Калкис ощутил, что майор излишне напряжён, как перекрученный часовой механизм – это выражалось в нехарактерной суетливости и громком скрипе перчаток, разжимаемых и сжимаемых в кулаки.

– Так точно, сэр.

– И он у тебя на попечении?

– Да, сэр. Он в расположении роты, и ему приказано ждать в лагере.

– Хорошо. Будем надеяться, что мы переживём этот день, и я смогу лично выразить ему благодарность.

– На всё воля Императора, сэр.

– И да будет Он нам щитом и мечом… Он защищает, – сказал Регара, слегка поклонившись статуе.

– Щитом и мечом. Император защищает.

Усилители затрещали, и к помосту вышла небольшая группа людей в форме. Лорд-комиссар Ренсент с заместителем, комиссаром Ганникой; комиссар Эйтор, закреплённый за 50-ым после высадки на Гностесе; полковник Грюссман и подполковник Барбастиан (с последним Калкис ранее встречался, а первого знал по репутации и увидел на снимках позже), а также три помощника в звании капралов.

Но то было всего лишь вступление. Херувимы затянули чудесную арию, и их голоса, генерируемые воксом, разнесли вокруг хвалебную песню. То нарастая, то затухая, она взмыла дискантом, и на пике в неё хором вплелись басовитые тоны.

А затем на авансцену, словно демагог на митинге, вышел генерал в полном облачении.

Поверх серой вольпонской формы он носил золотой панцирь. Наручи и наголенники украшала филигрань в виде свирепого грифона. На груди, словно украденные с неба звёзды, сверкали ордена, как наглядный пример его заслуг за долгие годы службы. Золотой шлем венчал плюмаж из белого конского волоса, а щёки защищали пластины в форме крыльев. Отдельным акцентом среди золота служил серебряный щиток, а закреплённый им тёмно-красный плащ струился подобно крови. Генерал излучал благородство, как солнце – свет.

Попроси он – и Калкис отправился бы за ним в само Око Ужаса. Конечно же, он знал человека из агиток и пергаментных плакатов, восславлявших его победы. То был Горатор де Неск Девьер, спаситель Гностеса, построивший карьеру на выигранных сражениях. Список побед и личных заслуг командира восточного и западного фронтов и деблокатора Белтана хранился в отдельном крыле Конисбургского музея военной истории. Среди высших вольпонских чинов ходили слухи, что после смерти в его честь появится хоругвь на километровой церемониальной аллее Врат Вечности. Таким людям прочили статус святых.

Но тут генерал сделал то, чего Калкис не ожидал. Он снял шлем и бросил на помост. Лейтенант ошеломлённо наблюдал, как из-за смятого плюмажа тот, лязгая, бесцельно катился по сцене, пока, наконец, не застыл на месте. Затем Девьер отстегнул доспех, и кираса с гулким металлическим звоном грохнулась наземь. За ней последовали наручи и наголенники, и в конце Девьер остался в форме и с мечом в ножнах на поясе.

Сомневаясь в уместности такого действа, Калкис искоса глянул на Регару, но майор даже и бровью не повёл, будто знал, что это игра на публику – изо всех людей на площади только он выглядел не впечатлённым, хотя даже союзники обменялись неуверенными взглядами. Генерал явно покорил их.

Взмахом руки Девьер заглушил вокс-усилители, и хор резко умолк.

– Здесь и сейчас… – без посторонней помощи громко объявил он, из-за чего Калкис заподозрил у него наличие усилителя голоса, который, если это действительно так, был хитроумно скрыт. – Мы боремся не только за Гностес. Мы проливаем кровь и отдаём жизни не только за Агрию. Мы – сам Империум – грезим господством человека. Это наша общая мечта, и потому, как единый народ, как одно племя, мы обязаны принять брошенный нам вызов.

– Есть те, что станут убеждать нас сложить оружие, убеждать, что наше благополучие и полновластие не зиждется на победе здесь. «Пусть Гностес достанется Архиврагу, – говорят они. – Это всего лишь одна планета».

– Но таковы слова трусов, а страх – удел тиранов. Пускай. Я же всецело доверяю вам, славным мужчинам и женщинам Империума. Дабы сражаться вместе с вами, жить в чести и доверии. Вести вас к победе – к славе и свободе. Я присягаю вам и клянусь в непоколебимой решимости отдать, как и вы, свою жизнь во имя Бога-Императора, да будет вечна власть Его на Терре. И да будет Он нам всем судиёй.

– Но я всего лишь человек – много ли это на фоне бескрайней Вселенной? Однако во мне бьётся сердце и дух воина, и при мысли о разоряющей этот мир швали, что связалась с малодушными божками и презрела все возможные клятвы верности, об Архивраге, коего должно извести под корень, меня охватывает гнев. Чтобы эти ублюдки увидели разлад среди нас? Не бывать этому… Я отвергаю их.

– Вы жаждете мести. Как и я. Вы хотите почтить павших. Как и я. Вы хотите обещанной славы и освобождения Агрии от тирании архоната… Как и я. Итог одного сражения не решает хода всей войны. Мы все воины. И наша воля сильнее. Говорят, что они коварные злотворцы, погрязшие в бездне тёмных искусств. Мне не страшно.

– Эти оккультисты, эти… тираны ошиблись, распалив наш гнев и доведя его до белого каления. И сим священным пламенем мы свергнем их, борясь за каждую пядь земли, пока не изгоним обратно в преисподнюю – и я клянусь, что мы не остановимся, пока этот мир не обретёт свободу.

– За Бога-Императора, за человечество! – взревел он.

И толпа вскричала в ответ.

10

Стрелка дозиметра застыла в оранжевом секторе шкалы, и Хауптман поймал себя на созерцании пылевых пустошей. Видимость была никакой, но он чувствовал исходящую оттуда опасность.

– Слишком близко… – пробормотал он и для острастки постучал по прибору, но стрелка вернулась в прежнее положение. От радиозащитных таблеток с привкусом мела пересохло во рту.

Едва колонна покинула Анкишбург, тут же ударил вихревой ветер, что носился по пустыням Краггехила, хлеща песком по бортам бронемашин. Воздух пресытился поднятой шквалом пылью, из-за чего Хауптману приходилось постоянно протирать защитные очки.

– Роупер, – позвал он, и человек в полном облачении и с магнокулярами в руке обернулся при упоминании его фамилии, – есть что-нибудь?

Тот покачал головой, стягивая шарфы с нижней части лица, чтобы ответить, и пыль тут же запорошила его тёмно-бурые усы, придав им цвет песка. Хауптман помнил его ещё безусым юнцом. Но война всё меняет, даже привычки ухода за собой.

– Показалось, будто заметил движение… – поморщился Роупер. – Из-за всей этой грёбаной пыли, сэр, мы бы даже хренов батальон не засекли, пока нос к носу не столкнулись бы.

Хауптман дал отмашку, что понял его.

– Леннокс…

Другой кавалерист поставил «Лисицу» на подножку и ровно расположил на руле снайперскую винтовку.

– В прицеле ничего, сэр.

Леннокс молод, женат (недальновидное решение перед отбытием с Пардуа), романтичен и чертовски метко стреляет из винтовки. Но как что-то могло выжить там?

Это и волновало Хауптмана больше всего. Он снова подал сигнал.

– Что с фоном, Гаррисон?

Передовой разведчик связался с Хауптманом и глухо произнёс из-под маски респиратора, защищавшей нос и рот.

– Каждые несколько метров срывается в красную зону, сержант, – он замолчал, и Хауптман услышал, как тот облизывает сухие губы. Сейчас Гаррисону как никогда хотелось табачку. – Должно быть, мы идём по самому краю, сэр.

Он находился на расстоянии примерно трёхсот ярдов, медленно погружаясь и выныривая из пыльной бури.

– Хорошо, капрал, – сказал Хауптман, отмечая его позицию на расстеленной на руле брезентовой карте. – Возвращайтесь. По прибытии обратитесь в медчасть.

Таблетки должны были ослабить вредное воздействие облучения в зоне радиационного заражения, но Хауптман не доверял им. Не до конца. Он связался с передовыми разведчиками.

– Восстановить строй и перегруппироваться. Я увидел достаточно.

Сложив снаряжение и запустив двигатели «Лисицы», он направился обратно к колонне. Остальные расчленённым строем поехали следом, не считая плетущегося в хвосте Гаррисона.

Вдалеке, поднимая траками огромный столб пыли, намеренно выдававший их расположение, тянулась длинная вереница «Химер» и «Тауросов» с тремя из четырёх бригад полковника. Среди них также ковыляли отряды шагоходов, а тыльные части охраняли машины обоза. Подъехав ближе к кортежу, Хауптман приветствовал других эскортных, что двигались с торчащими в седельных фиксаторах копьями, опустив головы и прикрываясь от песка.

Две отчётливо различимые колонны держались примерно в сотне ярдов друг от друга. В ближайшей Хауптман разглядел солдат, что беззаботно сидели в носовой части среди закреплённых припасов и прочего снаряжения или висели, держась за бортовые поручни – в основном, вольпонцы из 86-го и немного Грязекопов с талпинцами. Орекцы отказались, требуя участия в основном наступлении, а ту горстку уцелевшей слоканской тяжёлой пехоты (к вящему ужасу последней) уже было плевать, куда отправлять.

«Химеры» из дальней колонны на юге двигались без солдат на бортах. В каждой машине находился только водитель, а сами они представляли собой подлатанный, но малопригодный для эксплуатации хлам. Некоторым потребовался ремонт сразу после выезда. Их целостность поддерживали грубые сварочные швы, проволока и молитвы машиновидцев, сопровождавших колонну. Хауптман не понимал, как им удалось приспособить сервиторов к управлению такой техникой. Он разбирался в моторах и знал, как починить «Лисицу» или вокс-станцию. Но марсиане преуспели на поприще загадочных технологий, и ему не хотелось жертвовать даже крупицей человечности ради таких познаний.

Его взгляд устремился вдаль, к руинам Лоддена, чей обугленный остов виднелся на горизонте, даже когда колонна свернула на восток. Город пострадал за время войны, и теперь они возвращались туда. Ему довели, что диверсия служила мерой предосторожности. Отпрыски выведут орудие из строя до того, как оно сможет выстрелить. Ещё не нашлось ни одного «парня славы», которому Хауптман не хотел бы намылить шею, и Первые Сыны не были исключением. Тем не менее, сражались они как следует.

Вдалеке грозно темнел «Богомеч» – его силуэт, точно впившееся в серые облака копьё, пронзал небеса, суля кару. И сержант всем сердцем желал, чтобы расчёты марсиан оказались верны, а Первые Сыны оправдали свою репутацию. Неприятно видеть, как орудие, на которое они раньше так полагались, ныне обращено против них.

Использование макропушек в Белтане было отчаянным шагом, не лишённым благих намерений. Там шли чудовищные бои – во время осады и до неё. Он кое-что узнал о сражениях в туннелях и пережитом солдатами в траншеях. О бесконечной череде ужасов. А позже прибыли пардусцы, чтобы использовать результаты работы тяжёлой артиллерии, этих проклятых макропушек модели «Стигий» и «Громовой удар». Орудий, призванных уничтожать сверхмашины – титанов и космические корабли. Но не людей. После залпов не оставалось ничего, ни крови, ни костей, лишь пустота и воронки, от которых город едва не ушёл под землю. Тем, кого разнесло на атомы, ещё повезло в отличие от изувеченных калек на краю района взрыва, кому он рейсами возил медикаменты в надежде спасти…Трон свидетель, затея была ужасной.

Наконец увидев головную часть колонны, где ехали два танка «Леман Русс» и «Химера» с внушительной установкой связи, Хауптман включил вокс.

– Капитан…

– Говорите, сержант, – рассеянно произнесла Арамис, несомненно, поглощённая стабильным потоком донесений от разведчиков вокруг колонны.

– От ЗРЗ нас отделяет менее трёхсот ярдов, но буря искажает точные показания. Она движется вглубь, прямо на нас.

– И каково ваше мнение?

– Мы слишком близко.

– Принято, – возникла пауза, перемежаемая редкими статическими помехами. – Что-нибудь ещё?

– Если мы сунемся туда или же она нагрянет к нам, в итоге мы получим кучу больных солдат. Что с таблетками, что без.

– Это допустимый риск, сержант. У нас есть приказы.

– Сместившись на сотню ярдов южнее, мы бы ослабили…

– И завели обе колонны в зону поражения «Богомеча». Прости, Хауптман. Мы здесь, как между Хорусом и Оком. Радиацией можно поступиться.

– Арамис…

– Повторюсь, сержант, на поле боя я для вас «капитан» или «сэр». Итак, это всё?

Хауптман перевёл взгляд сначала на пылевую бурю, а затем на зловещий силуэт «Богомеча».

– Да, сэр.

Теперь он понял суть необъяснимого дискомфорта, того неуловимого чувства тревоги. Пока они двигались по невидимому канату над пропастью, он прозрел, что им уготовано.

Роль наживки.

Арамис нахмурилась, изучая отчёт. По данным радара, они ехали в опасной близости к пределу досягаемости огня «Богомеча». С другой же стороны пылевая буря расширяла границы ЗРЗ, приближая её к ним. Эти две опасности разделял узкий перешеек, который Арамис и предстояло нанести на карту. Ей не стоило выплескивать свой негатив на Хауптмана. В случае успеха она поклялась загладить вину перед сержантом бутылкой отличного вреска, который, по её мнению, придётся ему по вкусу.

– Пятьдесят ярдов на юг, – скомандовала она по воксу, и штурман, приняв приказ, махнул рукой.

– Вы его разозлили? – спросил Хенесси.

«Да», – подумала Арамис, хотя речь шла не о сержанте-кавалеристе.

Мрак защищённого отсека чуть скрал острые черты лица Хенесси, но не утаил горькой насмешки во взгляде и изгиба тонких губ. Левый глаз заменял имплантат из хромированной бронзы с голубой линзой, правый же остался таковым от рождения. О полученном прежде ранении напоминала закреплённая на обритой голове пластина.

– Его, капрал, бесит то, что я есть и во мне нуждаются.

Возникшую паузу нарушали переговоры по связи, доносившиеся из основного передатчика. Небольшая группа операторов следила за показаниями радара на зелёных экранах.

– Разрешите высказаться начистоту.

– А не поздновато ли, капрал? – по взгляду Арамис Хенесси понял, что ему дали добро. Она доверяла всем на борту, ведь, в конце концов, они были её людьми.

– Этот Грюссман – трусливый и зловредный лизоблюд.

– Понятно, – совершенно невозмутимо ответила Арамис и вернулась к отчётам, а затем с лёгкой ухмылкой добавила: – Только ты забыл про говноеда.

– Вы правы, капитан. Трусливый, зловредный лизоблюд и говноед.

– И женоненавистник.

– Я совсем растерял хватку, капитан.

Арамис рассмеялась, зная наверняка, что никто не проговорится об этом. Не все в 86-ом благосклонно относились к полковнику, за исключением тех, кого он ввёл в свой внутренний круг. Грюссман с головой ушёл в политические игры, а заодно – и в золочёный зад Девьера. Арамис не исключала, что раньше он, может, и был толковым офицером, но, как оказалось, в погоне за карьерным ростом мужчины часто увлекались саморазрушением.

Она оторвалась от чтения доклада и подняла боковую панель на смотровой щели. Сузив глаза от резкого потока воздуха и пыли, она посмотрела поверх идущей сбоку «Химеры» и её водителя-сервитора. Вдалеке Арамис увидела суровый и грозный силуэт орудия. И она могла поклясться, будто заметила, как оно сдвинулось.