Изменения

|Сейчас =4547

Возможно, именно таков и ''будет'' конец. == 5:xliii. Осколки (мир, вывернутый изнанкой наружу) == Стены ещё стоят, но стен больше нет. Врата заперты, но засовов больше нет. Реальность стала нереальной. Ибо варп неизбежен. То, что было трансмутировано вне последней крепости, теперь трансмутируется внутри неё. Четыре измерения, лежащих в основе мира, искажены и искалечены, а им на смену пришли другие измерения, высмеивающие смысл и логику своей чуждой широтой и бесконечными размерами. Число этих измерений не ограничено, ибо у имматериума нет определения, что мог бы постичь человеческий разум.  Золотой Трон был якорем, контролирующим варп, стержнем, что обеспечивал стабильность в сердце последней крепости. Но воля Малкадора проигрывает, и Трон выгорает, теряя контроль. Так четыре измерения оказались узурпированы, а им на смену приходят новые пародии. «Внутри», «снаружи», «вверху», «внизу», «близко», «далеко»... все эти понятия пали жертвами войны. Чувства и разум гибнут. Смысл теряется или становится бессмысленным, ибо такова ужасающая тайна обнажённого варпа.  Узрите безумие возвышения Хоруса Луперкаля. Любуйтесь триумфом Ложной Четвёрки и услышьте смех тёмных богов и королей. Одна маленькая неизменная звезда не может гореть столь ярко, чтобы пронзить спускающуюся тьму.  — Основная стена Санктума в шести километрах от нас, — говорит Онфлер. — В шести, Волк! Мы не можем быть снаружи. — Я знаю, — шепчет Сартак. — Но мир решил посмеяться над нами. Идём назад к люку, брат. Давай закроем и запечатаем его. Мы пошлем весть башне Гегемона. Сообщим им. — Что сообщим? Что ты спятил, а я, поверив тебе, спятил за компанию? — Нет, — говорит Сартак. — Мы скажем им, что Санктума больше нет. Они едва видят друг друга. Они едва видят вытянутое пятно света, в котором стоит Рева Медузи. Чернота настолько густа, что кажется, будто они ослепли. Онфлер стискивает руку Сартака. — Сартак? — Да, брат? — Топор всё ещё при тебе? — Да. — Волк, ты готов? — К чему, претор-капитан? — К впечатляющим подвигам, брат, — говорит Онфлер. — Если мы снаружи, то мы здесь не одни.  Капает вода. Агата проводит рукой по стене. Это камень, плотный и почти тёплый, но — и она вздрагивает при воспоминании об этом — не органический. Она задумывается, что за жар породил подобный угольный след. Всё вокруг такое чёрное. Но на руках, прикасающихся к камню, не остаётся копоти. К ней подходит капитан Михаил, возглавляющий один из отрядов зачистки. — С той стороны безопасно, — докладывает он. — Мы уже заканчиваем. — Хорошо, — говорит она. — Как только мы будем уверены в безопасности, то сможем перенести сюда раненых и сложить припасы. Установите огневые точки у всех внешних окон и бойниц. Мы можем попасть на крышу? — Я... — начинает он. Он выглядит так, словно не хочет говорить. — Что? — Ответ на ваш вопрос — да. Да, думаю, мы можем забраться на крышу. Я просто хотел сказать, что, кажется, знаю, что это за место. — Правда? Тогда расскажите. Оно кажется столь знакомым. — Я не узнал его снаружи, — говорит Михаил. — Это потому, что я никогда не видел его снаружи. Но вот внутри... — И что? — Это тюрьма, — с усмешкой говорит Файкс. Он указывает в сторону. — По-моему, помещения в той стороне похожи на камеры. Вам так не кажется? Разумеется, он их узнал. — Заткнись, Файкс, — говорит Агата. Она смотрит на Михаила. — Это правда? Михаил кивает. — Я пробыл здесь неделю, прежде чем меня перевели на Висельный холм. Многие из мои ребят сидели здесь. Это тюрьма. Агата смотрит на него с любопытством. — Чернокаменная, — говорит он. — Не может быть, — говорит она, но после его слов она сразу поняла, что именно это место ей напомнило. Пресловутая Чернокаменная, главная тюрьма Палатина. — Думаю, может, мэм, — говорит Михаил. Один из его людей кивает. — Это невозможно, — отвечает она неуверенно. Один из солдат Михаила достаёт свою сапёрную лопатку. Поскольку все в 403-м полку всё ещё называют друг друга по именам, кличкам или тюремным номерам, он известен только как «Чок». Металлическим краем Чок процарапывает в стене выемку. В воздух понимается сажа, но оказывается, что это не сажа. Под чёрным веществом стена по-прежнему чёрная. Это вовсе не след от пламени. Стена сделана из чёрного камня. — Видите? — говорит Чок. — Мэм? — добавляет он. Она видит. Но это бессмысленно. — Согласна, — говорит она, — это тюрьма. Но это не может быть Чернокаменная. — А мне кажется, что может, — говорит Михаил. Он не противоречит ей. Он не пытается спорить. — Всем плевать на твоё мнение, — говорит Файкс. — Файкс, — говорит она, — сходи и проверь другие команды. Посмотри, как у них дела. Адъютант смотрит на нее. Он отряхивает переднюю часть своего форменного кителя Воинов Вечерни, быстро отдаёт честь и уходит. Агата оглядывается на Михаила и его команду. — Должно быть, это другая тюрьма, — говорит она. — Из чёрного камня, мэм? — спрашивает он. — Почему бы и нет? Очевидно, что это прочный строительный материал. Кто бы ни проектировал тюрьмы Дворца, ему, наверное, пришёлся по душе этот камень. Это тюрьма, но не Чернокаменная. Я думал, что Чернокаменная одна такая, — говорит Чок. — Она выделялась, потому что другой такой темницы не существует... — Да, — говорит другой. — Я слышал, что этот материал, этот чёрный камень, привозили из другого мира... — Это не может быть Чернокаменная, — говорит она, прерывает их. — Я... я не позволю, чтобы это была Чернокаменная. — О чём вы говорите? — спрашивает Михаил. — Чернокаменная тюрьма находится рядом с Гегемоном в Санктуме, — говорит она. — Если это Чернокаменная, то мы каким-то образом оказались более чем в ста шестидесяти километрах от того места, где должны быть, а последняя крепость исчезла. Она понимает, что солдатам-заключённым это прекрасно известно. Но они не хотят, чтобы это было правдой. Файкс появляется вновь. С ним что-то не так. Он бежит, хотя обычно предпочитает ходить выпрямившись и выпятив грудь. — Что? — спрашивает она. — Вам лучше пойти посмотреть, мэм, — говорит он. Несмотря на всё, через что они прошли, она никогда раньше не слышала в голосе Файкса такой тревоги. — Вам... вам лучше увидеть это.  Адофель докладывает, что Гвардия Смерти вновь собирает силы, а их авангард стеноломов уже начал вновь подниматься на скалы. Тёмные Ангелы спешат к брустверу. Скрываясь за маской силы, Захариил готовит свой изощрённый разум. Корсвейн всё ещё колеблется, но он не отвергнет силу Сайфера, способную объединить его усталых людей. Победа изгонит все сомнения и навсегда установит истинный порядок и дух Калибана в Первом легионе. Они станут едины, и даже гордость Льва не сможет разлучить их. Но он задумывается, насколько ценна победа здесь? Дворец Терры, возможно, вот-вот падёт. Возможно, он уже пал. А если он уже пал, то какой смысл в их тяжком, упорном и отчаянном труде на этом холодном склоне горы?  Во рту чувствуется привкус крови. Теперь Амиту уже не кажется, что это остаток какого-то смутно запомнившегося сна. Наоборот, это обещание сна будущего, сна, который ему ещё предстоит увидеть. И оно таково, что он не хочет больше видет снов. Никогда. Он не хочет, чтобы этот сон настиг его. На Марникском перекрёстке тихо. Роты Отрицания стоят на своих местах. За исключением вексиллярия Роха, который с мечом в руке расхаживает по краю площадки перед ними, ничто не движется. — Ему нужно отдохнуть, — говорит Ламирус. — Успокоиться. Очистить голову. Скоро нам понадобится вся наша смекалка. — Согласен, — отвечает Амит. — Как и тебе, Ламирус, — добавляет он через мгновение. — И тебе, и всей роте. Пока мы ждём, погрузись в фугу и успокой свой разум. — Я бы предпочел этого не делать, брат, — отвечает сержант. — Я пытался отдохнуть на стене, но... — Но что? — Мне снились сны. Нам всем снились. Они не успокаивали. Амит поворачивает голову и смотрит на него. — Что за сны, брат? — Мне снился наш повелитель-Ангел, — тихо отвечает Ламирус, смотря перед собой. — Всем нам снилось одно и то же. Мне показалось, что наш повелитель погиб. Ему тоже было больно. Это было столь реально, что я почувствовал это на себе. Амит мешкает. — Ты видел гробы, брат? — спрашивает он. Ламирус переводит взгляд на него. — Да, гробы. Каменные саркофаги. Их было не меньше восемнадцати. Было сложно разглядеть. Кажется, там была свеча или что-то ещё, но свет был недостаточно ярок и не мог пробить тьму. Тебе снилось то же самое? — Да, — неохотно отвечает Амит. — Расскажи, что ещё ты видел. — Во-первых, там был зал, — говорит Ламирус. – Огромный зал...  Огромный зал. Со времён на борту он помнит, что это украшенный, отделанный колоннами вход в командные отсеки. Сангвиний прекрасно помнит план помещения. Впереди, метрах в пятидесяти, будут подходы к мостику, сам командный мостик, отсек командира корабля, пристрой навигатора, носовая орудийная рубка и главный ауспик. Главные отделения корабля. Здесь у Хоруса были личные покои. Согласно слухам — или снам? — эти залы превратились в сумасшедший царский двор, в маленький тронный зал для раболепного прославления Магистра войны. Он уже близко. И развязка тоже. Темнота тяжела, словно безлунная ночь. В воздухе стоит могильная прохлада. Он не похож на обработанный корабельный воздух. Он холодный и природный, словно зимней ночью в уединённом убежище на краю света. Ещё один шаг. В воздухе пахнет пылью, плесенью, холодным могильным тленом. Во мраке он видит покрытые пятнами и прогнившие стены и колонны, словно в заброшенном храме, оставленном на тысячу лет на произвол ветра и дождя. Плиты палубы под ногами проржавели, и от его шагов с них отшелушиваестя ржавчина. Где же ныне слава Магистра войны? Запустевший, изношенный и нехухоженный корабль, космический остов своего прежнего «я». Где-то капает вода. Звук капель таков, что кажется, будто стены дышат. В зале очень темно, словно в полночь под открытым небом на мрачных просторах Инвита или в населённых призраками вечных лесах Фенриса. Темнота, почти тошнотворно черная, слегка поблёскивает, мерцая сквозь колышущиеся на ветру листья. Или что-то, что напоминает листья. Он не обращает внимания на эти уловки. Он снова слышит шепот, похожий на мёртвые листья, колышущиеся на ветру или шуршащие под ногами. На твёрдые крылья жуков. На жужжание мотыльков... Что они шепчут? Сангвинию всё равно. Он продолжает идти вперед, а Карминовый клинок в любой момент готов нанести удар. На секунду ему кажется, что он что-то видит. Какой-то силуэт. Фигуру. Сосредоточившись, он идёт вперед. Снова намёк на движение. Что-то мелькнуло впереди. Сгорбленная тень в полном доспехе. Слишком большая для воина Астартес. Слишком большая и для примарха, по крайней мере, для тех, кто ещё жив. Подняв клинок, он движется к тени, но там её уже нет. Он чувствует её присутствие слева от себя, поворачивается, и через секунду она исчезает. Игра? Брат издевается над ним, пытаясь измотать его и сбить его с толку? После всего, что он сделал, чтобы попасть сюда. это не сработает. Или же его добыча пытается ускользнуть от него, боясь момента, когда он наконец вступит в схватку? Он старается не обращать внимания на боль и привкус крови во рту. Смотря вниз, во мраке он видит кровь, сочащуюся из-под кирасы и стекающую по набедренной пластине доспехов, подобную красной нити, спутанной и завязанной узлом. Капающий звук исходит от неё. Впереди вновь шевелится тень. Он не хочет снова потерять её из виду. Он устремляется вперёд, двигаясь быстрее, не обращая внимания на боль и вызываемую ею хромоту. Он проходит через огромную арку и попадает в другой зал. Откуда-то льётся свет, слабый и тёплый, как от слабо сияющей одинокой свечи. Это подземелье. Склеп. Его размеры огромны, и их невозможно оценить в полумраке. Палуба вымощена камнем. Над головой — намёк на сводчатый потолок, тоже каменный, но слишком тёмный, чтобы разглядеть. Здесь что-то есть. Большие прямоугольные блоки, лежащие плашмя двумя аккуратными рядами с проходом между ними. Их двадцать. Сангвиний подходит к ним. Вблизи видно, что они сделаны из камня и укрыты покрывалами из амарантовой ткани. Траурной ткани. Подняв меч и сжав его обеими руками, чтобы первый удар был максимально сильным, Сангвиний движется между рядами. Амарантовая ткань покрывает все блоки, кроме одного. Этот блок, второй от конца в правом ряду, не укрыт, сложенная квадратом ткань лежит сверху. Сангвиний подходит к нему. Гроб сделан из камня. Крышка слегка сдвинута, ожидая, когда её закроют и запечатают. Он видит, что на крышке выгравирована цифра «IX». — Ты долго шёл, но наконец ты здесь. Сангвиний оборачивается на звук голоса. Он узнаёт его. Этот голос знаком ему слишком хорошо, и звук голоса ранит сильнее, чем боль в боку. Огромная облачённая в доспехи тень смотрит на него, широкая и высокая, обрамлённая слабым светом. Она шагает между гробницами, и Сангвиний видит её лицо. — Я ждал тебя, — говорит Феррус Манус. <br /> == 5:xliv. Мир, вывернутый лицом внутрь ==Хаос обрушивается с Дельфийского бастиона на землю внизу. Непрерывная бомбардировка из стенных орудий сдирает почву до скалы и наполняет воздух воздушными взрывами смертоносной шрапнели. Обстрел, достаточно яростный, чтобы уничтожить колонну бронетехники, разрывает наступающую линию предателей, убивая тысячи людей и уничтожая осадные машины и мобильные орудия, которые они тащат. Машины предателей, наступающие вместе с волнами пехоты, разлетаются на куски и разрушаются. Десятикилометровый участок ската стены укрывается ковром из пламени и фосфорисцирующего огня. Это уже шестой массовый штурм, опрокинутый и отбитый за пятнадцать минут. Кажется, что во тьме вне последней крепости скопился безграничный резерв предателей. Их атаки идут непрерывно, волна за волной, их потери огромны, но на каждую тысячу, вырезанную в гонке к стене, ещё десять тысяч выходят из смога битвы попытать удачу, а на каждую разрушенную осадную башню выкатываются еще десять, подготовленных магосами Темного Механикум. Сквозь клубящийся дым вырисовываются дикие знамена, со стен видны всё преумножающиеся, подобно ядовитым лозам, нечистые штандарты Хаоса, указывающие на приближающиеся и готовые к атаке потусторонние армии и убийственные легионы. Ядовитый воздух полнится звуками: сотрясающим небеса гулом боевых горнов, завываниями безумных жрецов, грохотом миллиарда барабанов, щёлканьем и кваканьем нечеловеческих воинств. Лукорифус, раптор, Повелитель Ночи, с удивлением обнаруживает, что всё ещё жив. Он был в рядах последнего штурма и попал под ярость бомбардировки, испепелившей и уничтожившей Пожирателей Миров, Сынов Хоруса и Гвардейцев Смерти, наступавших вместе с ним. Оставляя за собой пылающие следы от прыжковых ранцев, Лукорифус вместе с себе подобными взмыл ввысь над обычным сбродом наземных войск. Они только начали подниматься к вздымающимся верхним парапетам. Ударная волна от разрыва снаряда, превратившего воинов под ним в кашу, подняла и метнула его подобно кому земли. Весь в синяках и с отбитыми костями он поднимается на ноги. Его отбросило прямо к подножию Дельфийской стены — ещё один изломанный труп среди обломков и ошмётков мяса, устилающих огромные, несокрушимые камни всемогущего бастиона. Его прыжковый ранец искорёжен. Он смотрит вверх. Стена высотой в тысячу метров, ощетинившаяся убийственной проволокой и направленными вниз шипами. Никто, даже он, не сможет добраться до верха и остаться в живых. Он видит, как готовится очередная волна осаждающих. Когда они начнут движение, орудия стены вновь встретят их, и весь этот участок земли, всё ещё дымящийся, остеклованный и излучающий жар от последних взрывов, снова превратится в огненный ад. И ад поглотит его. Жадно, почти отчаянно, словно зоркий ворон он оглядывается по сторонам в поисках чего-нибудь, за чем можно укрыться. Он замечает каменную трубу, что-то вроде дренажного стока, и, словно неуклюжий стервятник, ковыляет к ней, отбросив бесполезный прыжковый ранец. Когда он добирается до трубы, то видит, насколько она коротка. Это простая ниша. Она не защитит его, но он всё равно перелезает через её край. Людская волна приближается. Он слышит рёв и звук горнов. Через несколько секунд стены открывают огонь. Земля содрогается. Шум невыносим. От взрывных волн он болтается, как галька, в тесном проёме водосточной трубы. Лукорифус не знает, что случится раньше: он сгорит и сварится, либо же давление взрывных волн превратят его в желе? Он начинает кричать. Для подобного ему, совершившего несколько из величайших подвигов войны, это бесславная кончина. Имя Лукорифуса должно быть выгравировано на доспехе Магистра войны и распеваемо демонами, как подобает чемпиону веков. Воин, свершивший то, что не удалось примархам, не должен встретить безвестный конец в канализации как заразная крыса. Он первым из всего войска одолел стены, первым сражался внутри дворца Ложного Императора. Эта кончина не подходит для столь прославленного героя...  Гигантский взрыв впечатывает его в плиты водостока. Его выворачивает наизнанку, распыляет, превращает в кашу, в желе, в пар, в отдельные атомы, разрывает на горящие лоскуты, которые, в свою очередь, распадаются на искры... Он открывает глаза, с удивлением обнаруживая, что глаза у него ещё есть. Пол холоден. Его кожа пылает, но это лишь остаточный жар, покидающий обгоревший и дымящийся доспех. Он поднимается на четвереньки, изо рта капает кровь. Он чувствует запах сожженной плоти и понимает, что так пахнет его плоть. Он поднимается. Водостока больше нет. Массивный скат стены исчез. Нет и самой стены, непреодолимого утеса Дельф. Он не знает, где он. Перед ним тянется пустой коридор. Обернувшись, он видит, что за его спиной коридор также уходит в даль. Стены сделаны из аурамита и отделаны замысловатыми узорами. Пол из мрамора с завихряющимся узором отполирован словно зеркало. Потолок очень высокийс него свисают богато украшенные светильники. Его охватывает ужас. Он понимает, где находится, но не может объяснить, как сюда попал. Он совсем один, и этот ужас тяготит его грудь и нутро словно цемент. Но есть и повод для радости. Радости, пробивающейся сквозь страх. Его, благословлённого богами, нельзя убить, и слава его бессмертна. Ему будут ставить статуи. В его честь будут названы города, даже целые миры. — ''Mino premiesh a minos murantiath!'' — бормочет он на языке родного мира. Ведь теперь он стал самым первым ''дважды''. Самым первым он пересёк стены Дворца, а теперь самым первым вошёл в последнюю крепость.<references />