Перерождение / Rebirth (роман)

Перевод в процессе: 11/42 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 11 частей из 42.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Перерождение / Rebirth (роман)
Автор	Ник Кайм / Nick Kyme
Переводчик	Shalliar
Издательство	Black Library
Серия книг	Саламандры / Salamanders
Предыдущая книга	Пепел душ / The Ash of Souls (рассказ)
Год издания	2014
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Пять лет прошло с того дня, как война пришла на Ноктюрн. Третья рота, все еще чувствующая боль своих потерь, мало-помалу восстанавливает свою силу. И хотя небольшая группа ее бойцов отправилась на поиски беглого Огнерожденного, в полномасштабной войне участие предстоит принять Саламандрам Шестой роты. Лишь воины брата-капитана Дракгаарда стоят на пути печально известного Черного Легиона, явившегося на Гелетину, дабы захватить ее во имя Хаоса. Однако, не только завоевание является целью этой «Прометейской войны», и лишь когда конфликт разгорается в полную силу, становится известна истинная мотивация врага.

Действующие лица

ШЕСТАЯ РОТА САЛАМАНДР

Дракгаард, Ур'зан — капитан

Гер'ус — чемпион, «Серпентия»

Сепелий, Кратус — апотекарий, «Серпентия»

Онагар — пирокласт, «Серпентия»

Зеток — страж погребального костра, «Серпентия»

Тул'век — знаменосец, «Серпентия»

Каладин — боевой брат, «Серпентия»

Тсег'ун — боевой брат, «Серпентия»

Вервий — боевой брат, «Серпентия»

Элизий — капеллан

Занто, Акадин — ветеран-сержант, командир танкового взвода

Кор'ад — почтенный дредноут, «Воитель»

Кадоран — ветеран-сержант

Кессот — сержант

Ва'ган — сержант

В'рет — сержант

ЧЕТВЕРТАЯ РОТА САЛАМАНДР

Япт — сержант, «Виверны»

Ва'лин — боевой брат, «Виверны»

Дерсий — боевой брат, «Виверны»

Нэб — боевой брат, «Виверны»

Ки'дак — боевой брат, «Виверны»

Зерус — боевой брат, «Виверны»

Илл — боевой брат, «Виверны»

Во'ша — боевой брат, «Виверны»

Сор'ад — боевой брат, «Виверны»

Бар'дак, Горан — сержант, «Таргоны»

Амаду — боевой брат, «Таргоны»

Уш'бан — боевой брат, «Таргоны»

Рамад — боевой брат, «Таргоны»

Нерад — боевой брат, «Таргоны»

ТРЕТЬЯ РОТА САЛАМАНДР

Агатон, Адракс — капитан

Экзор — технодесантник

Зарко — библиарий

Зартат — боевой брат, бывший Черный Дракон

ЭККЛЕЗИАРХИЯ

Ангерер, Мэлисия — канонисса-настоятельница, Орден Эбеновой Чаши

Лэвения — селестианка, старшая сестра, Орден Эбеновой Чаши

Стефина — серафим, старшая сестра «Архангелов», Орден Эбеновой Чаши

Авенси — серафим, старшая сестра «Исповедниц», Орден Эбеновой Чаши

Кассия — серафим, старшая сестра «Освятителей», Орден Эбеновой Чаши

Гелия — серафим, старшая сестра «Оправдательниц», Орден Эбеновой Чаши

Ревина — Адепта Сороритас не из воинствующего Ордена

«ПРОКЛЯТЫЕ» АСТАРТЕС

Ургареш — чемпион

Тораст — апотекарий

Гаан — бывший вексиллярий

Скарх — «Гнев» ордена Черных Драконов

Хаакем — «Гнев» ордена Черных Драконов

АРХИВРАГ

Фауст, Геклион — воевода, Черный Легион

Граластикс — Демон-принц Ока

Воршкар — чемпион, «Избранный», Черный Легион

ДЕТИ СТРАДАНИЙ

Каргол — терминатор

Кайд — терминатор

Люфурион — чемпион, воевода «Багровых»

Клерик — Астартес-предатель, «Багровые»

Жреец — колдун, «Багровые»

Джуадек — Астартес-предатель, «Багровые»

СМЕРТНЫЕ

Редгейдж — полковник, 81-й Кадийский полк

Иссак — медикус

Макато, Кенсай — армсмен-лейтенант «Кузнечного Молота»

Джедда — главный старшина «Кузнечного Молота»

ДРУГИЕ

Кайнбад — охотник за археотехом

Ведомый-Шрамами — наемник, бывший гладиатор

Пролог

Старая ложь...

Это все началось с Сеяна. С его тела и трупов его почетного караула, устлавших собой пол тронного зала Верхнего Города. Все они погибли внезапно, от незримых рук. Возмездие за предательство, ставшее их погибелью, будет куда более заметным. И принесено оно будет в руках братьев Гастура, как месть за любимого сына.

Было создано острие копья, были принесены клятвы. Легион спустился на Шестьдесят Три-Девятнадцать с одним лишь желанием в своем сердце. И то было не стремление принести миру Согласие, но жажда крови, способ уравновесить весы, на одной чаше которых лежало предательство.

Все началось с Сеяна — и кончилось прямо у врат в город.

Фауст пробирался по окраине главного поля боя с ротой генно-улучшенных воинов за своей спиной. Велиты Двадцать Первой несли на себе относительно легкое обмундирование, в сравнении с большинством своих братьев, Лунных Волков. Будучи разведчиками, они вооружались болтерами и длинноствольными снайперскими винтовками класса «Гадюка», оснащенными прицельными приспособлениями и переделанными для использования масс-реактивных снарядов. Они двигались быстро, тихо и без лишней показухи.

Тридцать бойцов с центурионом во главе подобрались к внешней лестнице, ведущей внутрь одной из суб-башен Верхнего Города. Окруженное развалинами, наполовину вбитое в землю в ходе беглой бомбардировки, строение все еще цеплялось за жизнь — и хотя большая часть башни была разрушена, широкий участок стены все же уцелел.

Клэд заметил подонка в прицел. Укрывшись плащом и надвинув капюшон на глаза, тот все же выдал себя отблеском серебра на пурпуре. Какая небрежность... Беспечность одного человека только что обеспечила гибель целого взвода.

— Сколько их, Клэд? — спросил Фауст, на миг остановившись. До этого он взбирался по лестнице, перескакивая по три ступеньки за раз своей характерной пружинистой походкой. Центурион обожал войну. Он жил ради нее. Лишь одну вещь на всем свете он ценил больше войны — благополучие воинов под своим началом.

Широкоплечий Лунный Волк в грязно-белом облегченном доспехе, едва налезшем на его бочкообразную грудь, опустил прицел.

— Термальное сканирование выявило восемьдесят шесть. Плюс-минус, конечно.

— Так «плюс» или «минус», брат? — произнес еще один воин, стоявший позади него. Его покрытую седоватой щетиной физиономию редко покидала улыбка. — А, да расслабься, Клэд. — не дожидаясь реакции товарища, сказал боец и шлепнул того по плечу своей мясистой ладонью.

Агенобарб был на полголовы выше Клэда и еще шире его. Макушку ему защищал кожаный подшлемник, из под которого выбивались пряди длинных волос, но несмотря на мнимую небрежность, указательный палец воина все же покоился на спусковом крючке боевого дробовика, свисавшего с его плеча.

— Почему тебя вообще это волнует, Клод? Восемьдесят шесть, сто восемьдесят шесть... Они все равно уже считай что мертвецы.

Агенобарб полуобернулся, чтобы огрызнуться на Нартия.

— Это не мое имя, щенок.

Лунный Волк позади него улыбнулся во весь рот.

— Но оно же так тебе идет.

Лицо Нартия было худым, и тем не менее привлекательным, особенно в сравнении с грубыми физиономиями большинства его братьев, а аккуратный ирокез из коротких темных волос разделял его загорелую макушку ровно пополам. Агенобарб считал Нартия щеголем, и не раз высказывал это вслух, на что Нартий замечал, что Агенобарб — это просто тупая груда мяса, которая, впрочем, может быть полезна, если пнуть ее в нужном направлении.

Оба воина спасали друг другу жизни столько раз, что уже и не чувствовали нужды продолжать подсчет — но их достижения были лишь каплей в море по сравнению с тем, как часто Фауст спасал жизни всех своих людей.

Отделениям разведки всегда приходилось куда трудней, чем линейной пехоте. Разумеется, они не так часто оказывались в самой гуще сражения, но и используемые ими оружие и броня оставляли желать лучшего. К тому же, слишком уж часто они оставались без поддержки. Все это вынуждало разведчиков полагаться в первую очередь на свою решительность и смекалку — которые, по мнению Фауста, были щитом куда более надежным, чем любой силовой доспех или даже броня «Катафракт».

— У вас двоих позже будет достаточно времени на спарринг... — произнес командир, пресекая перепалку. — Со мной, если операция пройдет не так гладко, как предполагалось.

Когда пара бойцов вновь пришла в движение, Нартий похлопал Агенобарба по спине.

— Не волнуйся, Клод, я не дам им сегодня тебя прикончить.

Агенобарб еще несколько секунд строил недовольную мину, но затем она уступила место полной белоснежных зубов диковатой улыбке и вызванным частым смехом морщинам, пересекающимся с бесчисленными шрамами.

— Надеюсь, они не попортят тебе твое моложавое личико, пока ты будешь занят спасением моей жизни, а, щенок?

Фауст добрался до вершины лестницы — широкой, но покрытой выбоинами площадке из камня, одна сторона которой граничила с гранитной стеной, а другая оканчивалась частично разрушенным железным поручнем. На такой высоте ветер был достаточно сильным, чтобы играючи заставить плащ командира плясать в жутком припадке, но в то же время отсюда открывался отличный вид на поле боя.

На левом фланге Фауст заметил Первую роту Абаддона, подгоняемую своим капитаном. Разведчик не видел самого центуриона, но знамя его вексиллярия отлично выделялось среди руин. Судя по всему, Эзекиль жаждал чести первым оказаться в Верхнем Городе, но Десятая уже приближалась к воротам — ее авангард даже успел вступить в бой с защитниками прохода в город, сильными и хорошо оснащенными людьми, которые, впрочем, все равно не могли сравниться с легионерами. По периферии поля боя бродили боевые титаны, отступившие с пути боевых рот Лунных Волков, когда нужда в людях, а не машинах, взяла свое. Где-то далеко все еще не угас ложный рассвет, разгоревшийся, когда подбитый космический корабль рухнул в пограничных районах, и отблески этого света продолжали румянить доспехи трехкилометровой массы Легионес Астартес, успешно пробивающихся к воротам Верхнего Города. Ложным был их Император или нет — так или иначе, потентат Шестьдесят Три-Девятнадцать скоро получит урок касательно эфемерности власти.

Крытая лестница привела Двадцать Первую прямиком к воротам. Отличная позиция для ведения продольного огня.

— Велиты! — проревел Фауст во всю глотку, стараясь перекричать грохот боя. Сильный ветер обрамил его лицо прядями седых волос, развевающихся на ветру, а в глазах воина сверкали сапфировые отблески бьющих в отдалении молний. Подобные Фаусту с легкостью увлекали людей за собой, и сам Фауст осознавал, что этим качеством нужно пользоваться вовсю, а потому воздел над головой свой обнаженный гладий. Когда настанет время штурма, он вновь уберет его в ножны, ну а пока что острый клинок прекрасно выполнял свою задачу — он воодушевлял подчиненных Фауста и подчеркивал его образ.

— Сейчас мы пустим им кровь!

По указанию Фауста, вперед вышел брат Эзек, после чего принялся устанавливать пару мелта-бомб на дверь, ведущую в галерею. Запертая на засов и как следует укрепленная кованым железом, она не выдержала и нескольких секунд под жестоким натиском микроволн — а затем пришел черед дымовых бомб, отправившихся в дверной проем вперед Велитов. Обеспечив прикрытие, первым внутрь вошел Фауст, окруженный дымом и глушащей сенсоры электростатикой. Его вниманию тут же предстало несколько противников, которые, благодаря надетому им прибору ночного видения, представали перед ним в образе зеленых призраков. Винтовка разведчика приглушенно кашлянула, и ближайший к нему боец рухнул на землю с разорванной глоткой. Он не успел даже повернуться. Еще два выстрела — и еще две устраненные цели, практически идентичные первой.

Галерея была длинной, но к тому же и узкой. Ее восточную стену испещряло множество амбразур, выходящих на поле боя, а в каждом алькове находилось по образчику местного оружия, включая множество энергетических карабинов, кинетических орудий и высокомощных снайперских винтовок.

Фауст вел огонь быстро и не останавливаясь, чтобы как можно быстрее освободить пространство для остальных Велитов, которые вскоре выстроились позади командира. Легионеры закрыли своими телами выход из галереи, и в этом тесном пространстве противнику попросту некуда было деваться от их винтовок, нашептывающих обещания скорой смерти. Люди падали один за другим, несуразно складываясь внутрь себя, как будто их кости внезапно обратились в бумагу и более не могли поддерживать человеческого веса — и вскоре трупов стало так много, что их просто было невозможно игнорировать.

Один из противников резко повернулся, открыв взору Волков пурпурную броню, прежде скрытую плащом. Он раззявил рот при виде белых призраков, внезапно возникших из моря тумана, окружавшего его — однако у него не хватило времени на дальнейшие проявления беспокойства. Прежде намеревавшийся поднять тревогу, солдат обнаружил, что может лишь беззвучно захлебываться собственной кровью, причиной чему стал боевой клинок, вонзившийся ему в горло. Секундой позже ноги бойца подкосились — однако Фауст успел подобраться к его остывающему телу еще до того, как то упало на пол. Одним плавным движением командир разведчиков опустился на одно колено и вернул себе боевой нож.

Первые восемь отделений, целых двадцать четыре человека, были мертвы еще до того, как враг успел понять, что атакован, и предпринять какие-то меры. Когда же противник очухался, Фауст со своими людьми, обнажившими боевые клинки уже оказался в самом сердце вражеского построения. В узком пространстве коридора рефрены в виде булькания захлебывающихся собственной кровью смертных смешались с ревом боевых дробовиков и болтеров, когда к сражению присоединились отделения поддержки.

В самом конце галереи выжившие наспех организовали импровизированные укрепления. Они наскоро свалили в кучу все, что могли, для создания хлипкой баррикады, вытащили из амбразур несколько орудий и открыли огонь по Лунным Волкам.

— В укрытие! — проревел Фауст по вокс-связи, даром что его голос и так разносился по всей галерее и без помощи средств связи.

Велиты, как один, моментально отреагировали на приказ и убрались с линии огня, которую тут же наводнил град энергетических разрядов и пуль, принявшихся с ожесточением вгрызаться в пол и стены галереи. Во все стороны полетело стекло и обломки искусной мозаики. Некогда прекрасный зал за несколько мгновений превратился в памятник уродству.

Фауст перекатился в сторону, преследуемый вихрем огня, что откалывал со стен куски камня и заставлял трупы защитников дергаться в извращенной пародии на жизнь. Лунный Волк со всей возможной прытью покинул центральную часть галереи и скрылся в одном из альковов. Все они не слишком сильно вдавались в стены, но все же предоставляли какую-то степень защиты.

Агенобарбу повезло меньше — попав под выстрел какой-то разновидности фазового оружия, он был поражен в ногу. Почерневшая на глазах плоть заставила его исторгнуть из себя злобный рев, но Нартий вовремя утащил товарища с линии огня.

— Я же говорил, что не дам им тебя убить, Клод. — произнес тот, перезаряжая свое оружие.

Агенобарб в ответ лишь хмыкнул, вжимая свое мускулистое тело в стену.

— Это всего лишь царапина, щенок. Им придется постараться посильнее, чтобы меня убить.

— Вскоре нам представится шанс проверить себя на прочность. — донеслось от мрачно улыбающегося Фауста. Он и двое других Лунных Волков едва уместились за гранитной колонной, потихоньку пережевываемой подавляющим огнем.

— Хочите, чтобы мы взяли эту баррикаду, сэр? — спросил Нартий, вынужденный кричать из-за грохота вражеского оружия.

— Я знаю, что ты бы так и сделал, отдай я приказ. Но нет, брат, какими бы крепкими мы, включая Агенобарба, ни были, лобовая атака будет чистым самоубийством. Мои Велиты умрут воистину героической смертью, коей тут и не пахнет. Не в этом бою. Не сегодня. — с этими словами командир отвернулся от воинов и вперил свой взор в противоположную сторону галереи, где укрылись Клэд с Эзеком. Постучав по бусинке в ухе, Фауст активировал свой вокс.

— Нам нужно отвлечь их внимание. Ракон, ты не мог бы устроить нам отвлекающий маневр?

Ракон Клэд просто кивнул, не озаботив себя устным подтверждением. Хлопнув Эзека, который до этого с переменным успехом выступал в роли наводчика для своего отряда, по плечу, он что-то спросил. Подрывник резко кивнул другу, и принялся копаться в своем патронташе.

Удовлетворенный реакцией бойцов, Фауст повернулся к Нартию и Агенобарбу, в первую очередь обратив внимание на здоровяка.

— Ходить можешь?

— Я побегу, если попросите, сэр.

— Мне нужен только пинок. Правда, довольно сильный. — с этими словами Фауст указал на пустующую амбразуру. Поврежденная шальным снарядом, стена вокруг нее была испещрена трещинами и готова была расколоться при достаточном усилии.

Агенобарб пустил в ход всю свою впечатляющую силу — и секундой спустя вниз полетели каменные обломки. В шумихе боя никто не обратил на это внимания, но теперь у легионеров в распоряжении было отверстие, в которое мог пролезть полностью бронированный легионер.

Фауст закинул свою винтовку за спину, и извлек из ножен пару боевых ножей с зазубренными лезвиями, слабо поблескивающими в полумраке галереи. Нартий внимательно проследил за действиями командира, а затем последовал его примеру.

— Мне нужно три добровольца. — произнес Фауст, обращаясь к бойцам в двух соседних альковах.

— Нет, брат, не ты. — отрезал он, когда Агенобарб открыл рот. — Пинок — это одно дело, но занятия альпинизмом... — не договорив, командир разведчиков утешительно хлопнул товарища по плечу.

Восемь Лунных Волков выступили вперед, и Фауст выбрал троих из них — Керна, Фэка и Генадора, — после чего пробрался мимо Агенобарба и вылез во внушительных размеров отверстие, проделанное силачом.

— Пятьдесят метров. — сказал он остальным добровольцам, подобравшимся как можно ближе к своему центуриону. — Придется двигаться быстро, времени у нас не так много. Что там с зарядами?

Керн — старый ветеран, уложивший свои седеющие волосы в длинный хвост, протянул командиру две крак-гранаты. Фауст, поблагодарив его, вновь обратился к бойцам.

— Ну тогда мы выступаем по моему сигналу. Приготовьте свои клинки.

Повернувшись к противоположной стене, сквозь непрекращающийся град огня он увидел Клэда, терпеливо ждущего сигнала. Фауст подал его — и следующим же движением выскочил наружу, прямиком в сторону поля, где разгоралось основное сражение.

Одновременно с этим Клэд ударил Эзека по спине, после чего тот швырнул в сторону врага вязанку из фраг-гранат и дымовых шашек, скрепленных воедино проволокой. Тесное пространство галереи тут же заполнили дым и огонь, а защитников оглушил отражающийся от стен грохот взрывов.

Фауст, оказавшийся снаружи, уже давно пришел в движение.

Узкий выступ, на котором едва могли уместиться бронированные ботинки легионера, протянулся по всей длине галереи — и разведчик не преминул им воспользоваться. Соскочив на выступ, он тут же вонзил один из ножей в каменную кладку. Клинок с мономолекулярной заточкой глубоко вошел в камень, ничуть не утратив от этого своей остроты. Не прошло и секунды, как Фауст, держась за свой нож, развернулся на носке ботинка, и пустил в ход второй нож. Он повторял этот маневр снова и снова, двигаясь подобно крабу, пока не оказался напротив амбразуры, которая должна была выходить на участок галереи за позицией противника.

Облаченные в пурпур смертные так увлеклись Лунными Волками перед собой, что упустили пятерых диверсантов у себя за спиной.

Фауст замер на секунду, обернувшись в сторону четверых своих подчиненных, бесстрашно последовавших за своим командиром и терпеливо ждущих новой команды. Убрав один из ножей в ножны, Фауст закрепил на камне амбразуры свои крак-гранаты, после чего перебрался на другую ее сторону, перед тем, как активировать взрывчатку.

— Три, два... — прошептал он, взглянув на своих товарищей в последний раз, после чего прогремел взрыв.

Буря из огня, клубящегося дыма и каменных осколков шокировала не ожидавших такого дерзкого маневра смертных. Тех, кто находился к стене ближе всего, убила вспышка белого света — они даже не успели понять, что умерли. Других посекло бритвенно-острыми осколками. Еще несколько бойцов горело заживо, тогда как остальных разорвала на части смертельная ударная волна — и все же, ничто из этого ни шло ни в какое сравнение с тем, что последовало за внезапным взрывом.

Фауст и его бойцы обрушились на противника и принялись с воем перерезать глотки немногочисленным выжившим, полностью соответствуя своему животному прозвищу.

Увидев, что враг дезориентирован и подавлен, Клэд приказал остальным легионерам броситься в лобовую атаку на неспособные более вести эффективный огонь расчеты. Несколько Лунных Волков при этом было ранено, но остальные выстояли перед бурей и внесли свой вклад в безжалостное истребление противника. В живых не остался никто — но и резня была милосердно короткой. Не прошло и полминуты, как все воины в пурпурной броне погибли.

Тем, кто присвоил себе последнее убийство, оказался сам Фауст. Его жертвой оказался снайпер, примостившийся в алькове сразу за тем, где командир проделал брешь для себя и своих бойцов. Оружие стрелка уже покоилось на треноге и было нацелено куда-то вниз. Повинуясь внезапному приступу любопытства, Волк нагнулся, чтобы посмотреть в прицел винтовки. Сквозь него, он увидел разрушенные городские ворота — и капитана Десятой, взявшего их. Фауст не знал собрата по имени, но не придал этому большого значения, тем более что тот через пару мгновений все равно исчез из его поля зрения. Впрочем, губы разведчика все же скривились в усмешке — его позабавила мрачная ирония того, что неизвестный офицер так никогда и не поймет, как близок оказался к бесславной смерти.

— Не благодари. — едва слышно прошептал Фауст, перед тем, как отвернуться от амбразуры.

Глава первая

Десять тысяч лет спустя...

Гелетина, окрестности Кантикуса

Инверсионные следы от трех десантных челноков расчертили темное небо над Кантикусом.

Город пылал. Дым и пепел от обуявшего город пламени погрузил тот в преждевременную ночь. Война изменила это место. Некогда царственные статуи теперь, фигурально выражаясь, корчились в муках, крыши величественных храмов обвалились, делая их похожими на вскрытые трупы, а золоченые улицы почернели от пролитой крови. Сейчас город, во всех отношениях, производил зловещее впечатление. По его улицам разгуливала смерть — смерть, и кошмары, что принесли ее с собой... Легион в черном — отвратительная родословная, что и по сей день надеялась урвать хоть какую-то часть некогда присущей ей власти и влияния.

«Громовые ястребы» неслись через весь этот хаос, вихляя и ныряя, чтобы избежать столкновения со зданиями и не попасть под перекрестный огонь орудий, выплевывающих смерть откуда-то с поверхности. Тупоносые и угловатые, зеленые десантные корабли уже успела замарать война. Впрочем, они были не одни. Грязные небеса над Кантикусом душил не только дым — в воздухе тоже шел бой, по своей свирепости вполне сравнимый с резней на земле. Перехватчики модели «Коготь бури» то и дело схватывались с драконоподобными демоническими машинами Архиврага в своем стремлении уберечь более крупные корабли, но их противники — звери из древних мифов, объединявшие в себе сталь и темное жизненное начало, вполне заслуженно обладали прозвищем «Хелдрейк». «Громовые ястребы» лишились своего последнего сопровождающего, когда одна из этих демонических машин обрушилась на него сверху, вонзив в него свои когти и утащив в беспроглядный дым, поднимающийся с поверхности.

Разогнав свои двигатели, «Ястребы» набрали скорость, предпочтя зенитный огонь сближению с «Хелдрейком». Сверкая вспышками закрепленных на крыльях болтеров, они начали сближаться с зоной высадки, полностью посвятив себя скорейшей доставке доверенного им груза.

Облаченный в доспехи воин, стоявший на крыше старого храма, наблюдал за тем, как челноки доставляют свою смертоносную ношу в самое сердце одной из зон боевых действий этого города. За последний час орден произвел уже семь вылетов — и в ближайшем будущем последуют и другие, даже при том, что каждому транспортнику пришлось столкнуться с ожесточенным сопротивлением. Первый шаттл нес на себе один-единственный танк — громадный «Рейдер Лэнда» класса «Искупитель», названный так в честь своих опустошительных тяжелых огнеметов, в пламени которых нечестивцы обретали истинное искупление. Другие «Ястребы» доставили в бой по два «Хищника». Распространенные по меркам боевых машин Адептус Астартес, эти четыре махины отличались от собратьев вооружением — лазерными пушками, давшими им прозвище «Уничтожителей». Говоря кратко, они являлись охотниками за бронетехникой.

Гусеницы пяти машин пришли в движение еще до того, как коснулись земли, а системы наведения танков уже вовсю выискивали цели, реагируя на малейшее движение. Стоило «Хищникам» и «Рейдеру» приземлиться, как они сразу же рванули вперед, мгновенно набрав ход, пока «Громовые ястребы» разворачивались и исчезали в клубах дыма, сопровождаемые звучным ревом своих двигателей.

«Хелдрейка» нигде не было видно. Возможно, он был уничтожен при падении, или же просто отвлекся на другую жертву. Впрочем, Дракгаарда это не сильно волновало — его больше заботила судьба бронетехники и успешное выполнение операции. Передислоцирование машин дорого обошлось ордену, и Саламандры непременно лишатся части отбитой ими с потом и кровью территории. Кантикус, как и вся остальная Гелетина, не был снисходителен в этом плане. Вся планета была едва ли чем-то большим, чем темный лабиринт, и здесь ни о чем нельзя было говорить с уверенностью, кроме огромного числа жертв.

Впрочем, несмотря на все разрушения, учиненные противником, перед Дракгаардом до сих пор простирался гордый и преисполненный благочестия город. На фоне мрака все еще выделялись огромные храмы, а под их славным величием, подкрепляемым множеством колонн и статуй, ветвилась сеть улочек и аллей. Если монолиты святилищ и мавзолеев являлись плотью города, то улицы, без сомнения, были его венами и артериями. Даже с учетом того, что артерии эти нещадно кровоточили, вызывающий приступ клаустрофобии город все еще сохранял долю вложенной в него искусности.

Брат-капитан, с лица которого не сходило мрачное выражение, редко наслаждался окружающей его красотой. Некоторые его собратья по ордену перешептывались о том, что Дракгаарду куда больше подошла бы железная рука, чем мантия из драконьей чешуи, но капитан все равно до мозга костей оставался Саламандрой. Несмотря на замечания его критиков, он все же задумывался о том, каким был Кантикус во времена своего расцвета, до того, как его поглотила война.

С тех пор, когда в городе впервые разгорелись огни пожаров, лишь за самую малую его часть не шли бои, и теперь поселение было практически разрушено — частично, из-за жестоких городских боев, а в какой-то степени из-за занявшей четыре дня артподготовки, которая едва ли принесла ощутимую пользу имперскому командиру.

Дракгаард взглянул на плоды своих трудов с высоты, но увидел внизу лишь долгую и жестокую войну на истощение. Он уже посвятил практически все свои силы делу захвата Кантикуса и выкуриванию из него окопавшегося противника. Шестая рота, штурмовые отделения Четвертой вкупе с дивизионом боевых танков сержанта Занто, ставших противовесом для тяжелой бронетехники противника... Даже все вместе, они не могли удержать эту войну от превращения в горький изнурительный труд.

Впрочем, Дракгаарду, как и его ордену, труд этот не был так уж непривычен. «Встретить врага лицом к лицу, и выжечь еретиков из их нор» — таким был их девиз. Саламандры воевали подобным образом на протяжении многих столетий, и никто из космодесантников не мог похвастать таким же упорством и целеустремленностью, что и они. Бадаб и Армагеддон — поля сражений, где побывал Дракгаард, — научили его истинному значению термина «война на истощение», и его тело несло на себе шрамы, подтверждающие это.

Если бы он смог, то капитан улыбнулся бы при мысли о былых подвигах, но его лицо уже давно скривилось в вечной гримасе из-за полученных им ранений. У Дракгаарда было несколько старых шрамов, и он нес их с гордостью куда большей, чем любые награды, которые он успел получить в ходе своей долгой и продуктивной карьеры. Доблесть воина измеряется не медалями, но шрамами — в этом капитан Шестой был твердо убежден. Достаточно банальная истина, но он все же вспоминал о ней каждый раз, когда боль от старых ран давала о себе знать — например, сегодня.

Трехмерная модель Кантикуса, отображаемая гололитом перед капитаном, медленно вращалась вокруг своей оси. Связь была плохой, отчего изображение периодически теряло свою четкость и становилось зернистым, однако то, о чем хотел поведать гололит, все равно было кристально ясно. По поверхности Гелетины раскинулось пять крупных зон боевых действий, за которые всеми клыками и когтями до сих пор цеплялись защитники. На экваторе планеты, дальше к югу, войско, состоящее главным образом из кадийцев, вело партизанскую войну за контроль над Центарскими горами. Дракгаард одолжил силам Астра Милитарум несколько звеньев «Когтей бури», чтобы облегчить их труды. На востоке, у Велота, сержант В'рет из третьего отделения удерживал окраину бесплодной пустыни и несколько уединенных святилищ, в чем ему помогала легкая бронетехника кадийцев и «Часовые». Город под названием Солист был практически разрушен, и за его останки боролись лишь отдельные отщепенцы. Эскадан же оставался полностью под контролем имперцев, и выступал в качестве сборного пункта для других крупных городов. Посвященный промышленности, он избежал внимания еретиков, которые, судя по всему, не посчитали его важным с тактической точки зрения.

Все остальные силы продолжали бороться за Кантикус. Дракгаард был крепко убежден в том, что именно здесь разрешится патовая ситуация, в которой оказались воины обеих сторон. Ему нужно было лишь отыскать способ обернуть эту ситуацию в свою пользу. Капитан обратился к системам своего боевого шлема, и вывел статистические данные о союзных войсках на левую ретинальную линзу.

81-й Кадийский — первые, кто отозвался на призывы о помощи, пострадали от гнева и воинского мастерства еретиков больше всего. Их силы были практически истощены, как и ряды бойцов планетарной обороны — точней, тех ополченцев, кто не перешел в стан врага. Дракгаард за одно лишь сегодняшнее утро успел проследить за исполнением шестнадцати расстрелов, произведенных руками догматичных кадийцев, стремившихся избавиться от слабых звеньев в союзных подразделениях. Неблагодарная работенка, которая, к счастью, не ложилась на плечи брата-капитана. Его Саламандры стойко держались перед лицом невзгод, и делали это с честью, в соответствии с учениями Прометейского кредо. На Гелетине, Дракгаард, как командующий офицер, наконец-то получил возможность смыть с чести ордена пятно, которое оставила проблемная Третья.

Агатон совсем не обрадовался тому, что его воинов отозвали с поля боя. Со времен войны за Ноктюрн прошло уже пять лет — пять лет с тех пор, как лексиканум Хазон Дак'ир едва не уничтожил их всех. Но после смертей двух капитанов и подтвержденного случая предательства в рядах Третьей роты, Дракгаард был совсем не удивлен, когда услышал слова Ту'Шана, требующего провести расследование касательного всего произошедшего и дать Третьей время для духовного восстановления.

Таким был путь Огнерожденных, и настал черед для Дракгаарда стать восходящей звездой. Он был твердо намерен достойно проявить себя, и вернуть Саламандрам утраченную славу — но для этого ему нужно было выиграть войну за Гелетину.

Размышления Дракгаарда оборвал звук шагов, доносящихся до него от лестницы.

— Капеллан. — произнес капитан. Ему не было нужды оборачиваться, чтобы узнать собрата.

Элизий ответил на приветствие кивком, но ничего не сказал. Закованный в черную броню духовник был немного выше капитана, но уступал ему в ширине — что в какой-то степени компенсировал силовой кулак, придающий его образу внушительности. В отличие от Дракгаарда, Элизий не надел шлем, вместо этого нося его примагниченным к поясу и выставляя свою гладко выбритую голову напоказ. Та слабо поблескивала, словно гладко отполированный кусок оникса.

— Даже не помню, когда я последний раз видел твое лицо, брат-капитан.

Замечание капеллана не заставило Ур'зана обернуться к нему.

— Мы на войне. Нельзя разгуливать без шлема, когда плохие люди пытаются тебя убить.

— Ты понял, о чем я. По лицу можно многое узнать — в особенности, по глазам.

— Среди всех нас, кому, как не тебе разглагольствовать о желании скрываться за маской?

— Я делал это в знак уважения, и из-за одолевавшего меня стыда. — ответил Элизий. — А какое у тебя оправдание?

— Так и быть...

С шипением выходящего из-под шлема воздуха, Дракгаард наконец-то повернулся к товарищу и открыл его взору свое лицо, представлявшее из себя едва ли что-то большее, чем мешанину не полностью исцелившихся ран и оголенных мышц. Из внушительной дыры в его левой щеке проглядывали тесно сжатые зубы.

— И что же ты видишь? — спросил капитан.

— Боль, и ее наследие. — ответил капеллан с едва смягчившимся выражением на своем собственном лице.

Дракгаард лишь хмыкнул, совсем не впечатленный попыткой Элизия проявить заботу, и вернул шлем на место.

— И это все? Твой тон чуть ранее намекал на какое-то мистическое откровение о моем характере.

— Для этого мне было бы достаточно одного лишь твоего голоса.

Дракгаард не ответил. Пока они разговаривали, капитан ни на секунду не переставал получать сводок с фронта, и пускай ни один из докладов не требовал ответов лично от него, офицер предпочитал оставаться в курсе происходящего. Тем не менее, то, что он слышал, ничуть его не радовало — и несмотря на то, что его отношения с капелланом были, мягко говоря, натянутыми, Дракгаард позволил себе выпустить пар перед Элизием.

— Они едва ли представляют из себя что-то большее, чем простую орду. — произнес капитан, указывая в сторону горящего города, где скрывался противник. Даже отсюда, с высокой крыши, десантники мало что могли увидеть. Культисты и их темные повелители стали всего лишь однородной массой, и наступающая ночь ничуть не улучшала восприятие. Впрочем, со всем тем дымом, что заволакивал небо, смена времени суток была не слишком очевидна. — Мы уже давно должны были разогнать этот сброд, и вернуть этому миру милость Трона.

— Какое благочестивое заявление, брат.

— Я не лишен веры! — неожиданно пылко ответил капитан, как будто замечание капеллана ранило его гордость.

— Приношу свои извинения. И все же, окопавшиеся, прекрасно знающие эту территорию... Мы не можем позволить себе относиться к ним, как к «орде». Черный Легион — это опасный противник. Когда-то они были такими же, как мы.

— Когда-то, но не сейчас. — нахмурился Дракгаард, недовольный тем, какой оборот принимала их беседа. — И я не увидел среди еретиков достаточно космических десантников, чтобы считать их нашим главным врагом на этом поле боя.

— Будь уверен, их здесь хватает. Они давно уже терроризируют кадийцев, не говоря уж о том, что остатки ополчения Гелетины по их указке теперь выступают против нас.

— Ты меня не убедил. — сказал капитан, сложив руки на груди. — Люди слишком уж легко теряют веру.

В воздухе повисла напряженная тишина, пока, спустя несколько секунд, Элизий не решил ответить брату.

— Ты тоже стал судьей? Твои глаза увидели больше моих во время суда над Дак'иром?

— Я уважаю тебя, Элизий. Твой послужной список не вызывает никаких нареканий, но Третья была обречена с того самого дня, как лишилась Ко'тана Кадая. Некоторые в ордене верят, что проклятье коснулось всех, кто имел к его роте хоть какое-то отношение.

Дракгаард повернулся. Зловещий оскал маски его шлема, казалось, отражал настрой самого капитана.

— Великим обманщиком меня не назвать...

— Как и меня, брат. На что ты намекаешь?

Ур'зан в примирительном жесте воздел свою ладонь.

— Никаких намеков. Я всего лишь открыто говорю о том, что вижу. В самом сердце Третьей скрыта язва, и ты был к ней ближе, чем большинство из нас. Возможно, Агатону удастся перековать то, что было сломано... А может, и нет.

— Если ему не удастся, тогда кому? Тебе, Ур'зану Дракгаарду?

Что бы Дракгаард не почувствовал после подколки Элизия, ему не удалось высказать свои мысли — разговор двух Саламандр прервал низкий гул реактивных двигателей. Десантники подняли глаза к небу — и увидели там не привычный им штурмовик, но транспортник.

Элизий сузил глаза.

— Ты узнаешь это судно. — заметил капитан.

— Да. Мне доводилось сражаться бок о бок с ними, пускай и не именно с этим орденом.

Корпус новоприбывшего судна был черным, как и доспехи капеллана, но на этом все сходство между ними заканчивалось. Когда дым немного рассеялся, на днище челнока стала видна эмблема в виде стилизованной чаши, увенчанной белым пламенем, которое делало из нее подобие жаровни.

— И что ты можешь о них сказать?

Основные двигатели судна, тем временем, погасли, и активировались стабилизаторы, снижая его горизонтальную скорость до нуля. Во все стороны, словно сбегая с пути корабля, понеслись завитки дыма и поток пыли, пока рабочие и инженеры на земле бросились врассыпную с пути командного отделения Саламандр, с осторожностью приближающегося к зоне высадки.

— Тебе никогда не приходилось сражаться бок о бок с Адепта Сороритас, брат-капитан? — спросил Элизий.

— Ты имел в виду «рядом» с ними.

На лице Элизия проявилось выражение замешательства.

— «Рядом», не «бок о бок». — пояснил Дракгаард.

— Ты понял, о чем я спросил.

Капитан покачал головой.

— Они хорошие бойцы. — продолжил капеллан. — Не Адептус Астартес, конечно, но решимости и упорства им не занимать.

— И это все?

Когда дым вокруг судна окончательно рассеялся, из-за завесы выше проявилось еще несколько его собратьев — все они, подобно первому, несли на своих черных корпусах символы чаши. Некоторые из них, впрочем, были меньше товарища, и имели меньше орудий.

— Нет, не все. Они несут на себе клеймо фанатизма, и лишь свою интерпретацию воли Императора считают допустимой.

— Клеймо? Шутить изволишь, брат-капеллан?

Пока Саламандры беседовали, корабли сестер наконец-то коснулись земли, и между ними в поднятой двигателями пылевой буре принялось сновать целое воинство из членов обслуживающего персонала, прикрывавших свои рты и глаза рукавами униформы и пытающихся навести в зоне высадки какое-то подобие порядка. Воины Дракгаарда, тем временем, молча следили за происходящим, но наметанный глаз военного заметил бы, что они стояли в оборонительном построении.

— Поверь мне, когда речь идет об Ордене Эбеновой Чаши, мне становится не до шуток. — закончил свою мысль Элизий.

Пара Саламандр наконец-то спустилась с крыши храма, и отправилась встречать Сестер Битвы.

Глава вторая

Кантикус, южный район боевых действий

Воины, поджидавшие в засаде, раскрыли себя с пугающей внезапностью, подавив Ва'лина и его братьев огнем, попутно с этим отделив их от командира отделения. Сержанту Япту не повезло оторваться от своих товарищей в самый неподходящий момент, и сейчас он кричал в приступе бессильной ярости, едва слышимый за грохотом взрывающихся снарядов и свистом пуль, обрушивающихся на половину его отряда. Впрочем, даже сквозь завесу из свинца, Ва'лин видел, как Япт упорно держал поднятым свой штормовой щит, закрываясь им от самых серьезных угроз.

Стоявший в отдалении, он казался Ва'лину преисполненным злобы, а силовой молот в его руке потрескивал от пробегающих по его навершию разрядов энергии, вторя бурлящей в сержанте ярости. Ни одному воину не понравилось бы угодить в подобный переплет, особенно если воин этот уже привык свободно парить над полем боя на крыльях огня.

Ва'лин активировал свой вокс, даже несмотря на то, что после близкого попадания тот работал с перебоями. После этого, он увидел, как Япт кивнул и постучал по вокализатору своего собственного шлема — и спустя несколько секунд, наполненных шумом статики, он услышал голос своего командира.

— Ва'лин, бери отделение и пробивайся с ним дальше... — с этими словами, Япт указал на укрепленную флак-пластинами и колючей проволокой башню, откуда по Саламандрам и вел огонь орудийный расчет. — Нейтрализуйте орудие, чтобы мы могли занять эту высоту и отправиться дальше на запад...

Очередной взрыв вновь прервал сержанта, загоняя того в укрытие. К силам еретиков, судя по всему, только что прибавилась пара операторов ракетниц. Пока Япту не удастся вернуть контроль над близлежащей территорией, оба пехотных отделения в разных степенях боевой эффективности останутся загнанными в угол.

Внимание задумавшегося Ва'лина привлек язык пламени, выпущенный братом Герадором, оборонявшим тот небольшой клочок земли, который оставался под контролем Саламандр. Пока космические десантники были прижаты огнем тяжелого орудия, остальные еретики пытались взять их позицию нахрапом. Они не учли лишь одного: той отваги, которой славились Саламандры.

Улица, где враг прижал Саламандр, была длинной и широкой, не предоставляя бойцам практически никакого выбора в плане укрытий. Перед тем, как ловушка захлопнулась, они маршировали рассыпным строем, веря в то, что этот район уже был зачищен, как и сообщала разведка — но чему-то все же удалось пробраться сюда. «Чему-то» — а именно, целому батальону солдат.

Как только враг нанес свой удар, сразив Агрека и Немиса, остальные Огнерожденные бросились в стороны, ища убежища в альковах и дверных проемах, пока Разорители Черного Легиона, забравшиеся на высокие здания, что нависали над улицей, не обрушили на нее свинцовый град, готовый жестоко покарать любого Саламандру за малейшую оплошность. Громкий лай автопушек и тяжелых болтеров быстро превратился в безостановочный гул.

Саламандры уже три раза пытались выбраться из этой западни, и все три раза им это не удалось. Во время своей последней попытки им не повезло лишиться еще одного сородича — Кра'тора, — тело которого, испещренное выстрелами, в данный момент лежало лицом вниз посреди дороги.

Ва'лин, рискнувший на миг выставить свою голову из укрытия в промежутке между залпами предателей, насчитал три отделения легионеров. Остальные его враги были культистами — сворой плохо защищенных оборванцев, которые, однако, были на удивление хорошо вооружены. Некоторые из них, судя по полустертым эмблемам, некогда были защитниками Гелетины. Смертные были такой легкой добычей для Хаоса... Страх и эгоизм делали их слабыми. Ва'лин пытался не презирать перебежчиков за эти изъяны, считая, что они действовали лишь в соответствии со своими инстинктами — но это не означало, что он замешкается, когда настанет время оборвать их жизни.

«Если ты сделал хоть один шаг на пути к проклятью, назад уже не вернуться.»

Эти слова принадлежали Зен'де, и все Саламандры внимали его мудрости. Хаос не являлся недугом или болезнью, он был осознанным выбором каждого. Дух не пострадает, пока разум не откроется его влиянию.

— Судя по всему, их там пятьдесят-шестьдесят. — донеслось до Ва'лина слева. Слова эти принадлежали Нэбу, который так и рвался в бой. Собрат молодого штурмовика носил боевой шлем типа «Корвус», легко узнаваемый благодаря удлиненному «клюву», и частично видоизмененный, чтобы освободить место под бионику, заменяющую Нэбу левый глаз.

— Чувствуешь себя уязвимым, брат? Я могу защитить тебя.

Нэб рассмеялся, что было вполне в его духе даже в текущих обстоятельствах.

— Предлагаешь мне свою защиту? Вот уж чего на самом деле стоит опасаться.

После очередного взрыва, дым, скрывавший Япта и остальную часть их отряда, начал рассеиваться. Саламандр разделяло едва ли двадцать метров, но чистый объем барабанящих по скалобетону между ними пуль и лазерных разрядов превращал даже такую дистанцию в непреодолимую пропасть. По крайней мере, тактический экран Ва'лина не сообщал ни о каких новых потерях — зато на нем загорелась комм-руна Япта, не давая двум воинам продолжить обмен подколками.

— Забудьте про мой предыдущий приказ и удерживайте позицию. Поддержка с воздуха на подходе.

— Его прижали огнем. — произнес Нэб, пользуясь острым зрением, которое предоставлял его бионический глаз. Последний взрыв был ни чем иным, как своеобразной пометкой, и теперь каждый целеуказатель бойцов Черного Легиона был настроен на Япта и его половину отряда.

Ва'лин пробежался глазами по крышам, пытаясь игнорировать гнетущую тяжесть прыжкового ранца на его спине. Он не так уж долго был штурмовым десантников, но уже сейчас он мог в полной мере разделить раздражение более опытных членов своего отряда, которым предатели подрезали крылья.

— Здесь от нас пользы немного... — пробормотал он.

Молодой воин так и не обнаружил прорехи в обороне противника, зато сквозь пелену дыма он увидел, как к легионерам на подмогу приближается третье отделение бойцов с тяжелым оружием. Еще больше силовой брони, лаз-пушек и плазменных орудий... Более чем достаточно, чтобы вырезать всех пойманных в ловушку Саламандр.

— Сколько нам еще ждать, пока не подоспеет поддержка с воздуха, сержант? — спросил он по воксу.

— Еще немного, просто оставайтесь наготове.

Ва'лин переключил вокс на частоту сержанта Кессота, который командовал пехотой, точно так же зашедшей в тупик на противоположной стороне улицы.

— Сержант Кессот, вы можете немного продвинуться и сосредоточить огонь на этой крыше? — произнес штурмовик, подкрепляя свои слова передачей руны, отметившей интересующее его здание на тактическом экране сержанта.

На краткий миг воцарилась тишина, пока до Ва'лина не донесся басистый голос сержанта.

— Именем Вулкана... Мы попытаемся, брат.

Спустя еще какое-то время, отряд Кессота усилил ответный огонь в адрес предателей, а затем сержант вместе со своими людьми выбрался на открытое пространство, спеша найти для себя более выгодную позицию для стрельбы.

— Если у него получится, нам тоже нужно будет поспешить. — произнес Ва'лин.

Нэб кивнул, а затем сделал знак остальным членам отделения, которые скрывались в альковах и дверных проемах по всей улице. Двое из них присели за перевернутым «Носорогом» сержанта Кессота, который тот вынужден был покинуть, чтобы не погибнуть при взрыве. Подбитый броневик все еще горел, исторгая из себя клубы черного дыма.

В конце концов, зажатые в угол имперцы услышали ни на что не похожий гул двигателей «Когтя бури».

Третья свора Разорителей поспешила найти для себя укрытие на крыше, пытаясь спастись от новой угрозы с воздуха, пока несколько смертных культистов рискнули открыть огонь по штурмовику, но это привело лишь к тому, что гул двигателей перекрыл высокий вой штурмового орудия — и спустя несколько мгновений, четырнадцать культистов обратились в груды изрешеченного выстрелами мяса. После этого, штурмовик, подсвечиваемый вспышками выстрелов, наконец-то влетел в поле зрения Саламандр. Он отогнал вторую группу смертных, перепуганных истреблением своих товарищей и спешащих как можно быстрее убраться с крыши.

Кессот пробивался вперед. Его отделение стойко держалось под обстрелом — и тем не менее, Ва'лину показалось, что он заметил, как один из Огнерожденных рухнул на землю, получив прямое попадание из лаз-пушки. Он глянул в сторону сержанта Япта, все еще прижатого и находящегося под тяжелым обстрелом.

— Приготовьтесь. — сказал он товарищам.

Штурмовому отделению придется покинуть свои укрытия и быстро активировать ранцы. Один-единственный прыжок должен позволить им забраться на первую крышу, а уже оттуда...

Внезапно раздавшийся вой нарушил ход мыслей Ва'лина. Что-то необычайно быстрое пронеслось у него над головой. Пилот «Когтя бури» тоже заметил приближение новой угрозы, и увеличил мощность левой турбины, чтобы развернуть свой штурмовик. Орудие, закрепленное на днище техники, пришло в движение, поворачиваясь на своей турели, но было уже слишком поздно — на судно обрушилась громадная тень. За пару мгновений она сорвала с «Когтя» фонарь, и вслед за ним вниз последовал сам пилот. Ва'лин увидел, как его трепыхающееся тело рухнуло на землю, а затем, переведя свой взор обратно на лишенную пилота машину, он взглянул в глаза убийце своего товарища.

Изогнувшее свою металлическую шею, полностью расправившее крылья, громадное существо напоминало собой хищную птицу, но ужасная правда заключалась в том, что это была демоническая машина — нечто, что некогда представляло из себя союз человека и машины, но под влиянием Хаоса обратилось в ужасное отродье.

Проревев победный клич, «Хелдрейк» выпустил обломки «Когтя бури» из своих лап и взмыл обратно в темные небеса, преследуемый лазерными разрядами. Их оказалось достаточно для того, чтобы отогнать чудище, но штурмовик было уже не спасти. Подобно умирающему ангелу, он понесся к земле, и последующее столкновение поставило жирную точку на его истории. Когда же грохот взрыва стих, оказалось, что пылающий штурмовик рухнул прямо на пути Кессота и его отделения, разбросав Саламандр во все стороны. Радостные крики культистов и зрелище в виде отделения Кессота, нейтрализованного самым жестоким образом, давили на решимость Ва'лина, подобно тяжелой наковальне.

Не успел дым рассеяться, как на побитых Огнерожденных, не успевших вернуться в укрытие, вновь обрушился огонь тяжелых орудий.

— Вулкан милосердный... — прошептал Нэб, наблюдая за тем, как его многострадальные собратья тащили своего сержанта, оставив позади тела двух Саламандр, из которых теперь оставалось разве что извлечь генный материал.

Внимание Ва'лина переключилось на второе отделение Разорителей, вернувшихся на крышу, когда с угрозой, исходящей от штурмовика, самым жестоким образом разделалась демоническая машина. Больше она не появлялась, но внесенный ей вклад и без того был достаточным — теперь легионеры с тяжелым оружием могли обойти Япта и его Огнерожденных, а затем без особых проблем разделаться с ними.

— Сержант Япт, враг обходит вас с фланга... — начал было Ва'лин, но потом понял, что связь опять пропала.

— Кровь примарха... — выругался он. Загнанные в укрытие, обе части отделения даже не могли хорошо видеть друг друга. Штурмовой десантник полуобернулся, чтобы не задеть ничего своим громоздким прыжковым ранцем.

— Язык жестов тоже тут не поможет.

— План «бета»? — предложил Нэб.

— Используй пару крак-гранат. Пробьем эту стену, и сможем подняться повыше.

— Если нам не повезет, брат, то мы просто обрушим ее на нас и станем отличной мишенью для тех Разорителей.

— Ну тогда давай понадеемся на то, что удача нас не покинула.

— Принято.

Оба бойца закрепили переносимые ими заряды на стене и активировали их, после чего присели по обе стороны от нее. Остальные их товарищи терпеливо ждали, поглядывая на тактическую сводку, проносящуюся на поверхности линз их шлемов.

— Сержант Кадоран... — начал Ва'лин, обращаясь к единственному офицеру, с которым он мог связаться и который все еще оставался в сознании. — Мы проводим попытку проникновения в строение с целью получить возможность для контратаки. Держитесь.

— Держимся, брат. Задайте им жару. — ответил сержант.

— Поберегись! — прокричал Нэб секунду спустя. По улице пронесся грохот взрыва — но на сей раз он не был вызван усилиями Черного Легиона. Из точки, куда Саламандры закрепили свою взрывчатку, широким конусом вырвался поток пыли, обломков и горячего воздуха — и когда дым рассеялся, взору десантников предстало отверстие достаточно большое, чтобы они могли пройти через него.

— Пошли!

Нэб вошел в пролом первым, Ва'лин остался позади, зазывая товарищей внутрь. Когда же все они забрались достаточно глубоко в здание, грохот, исходящий с улицы, ослаб, пусть и незначительно. Заброшенные помещения были погружены в темноту и заполнены различным мусором, что и не удивляло, ведь население города эвакуировалось еще несколько недель назад. Как выяснилось, часть верхнего этажа обвалилась после прошлой бомбардировки, а над просторным вестибюлем возвышался изукрашенный молитвенный фонтан, где из покрытой тиной воды выдавались обломки камня и досок.

Быстро выстроившись в оборонительное построение, пять Огнерожденных, с Ва'лином во главе, с шумом пронеслись по нижнему этажу здания, сопровождаемые треском мусора, на который они наступали. Бесцеремонно пробив узкий дверной проем, они отправились дальше, подгоняемые уверенностью в том, что если промедлят, то сержант и остальные члены их отделения обязательно погибнут. Войдя в длинный коридор, они увидели в его конце луч света, исходящий откуда-то сверху и намекающий на возможность попасть на крышу.

— Идем. — тихо произнес Ва'лин по воксу, и воины пришли в движение. Двигаясь одной колонной, с братом Ки'даком, замыкающим шествие, они водили красными лучами своих целеуказателей по тьме, но до сих пор не заметили ничего из ряда вон выходящего, даже несмотря на помощь со стороны приборов ночного видения. Все же, им нельзя было расслабляться — громадное здание было сильно повреждено, а это предоставляло противнику множество возможных укрытий.

Добравшись до ранее замеченного ими луча света, Саламандры обнаружили, что коридор оканчивался лестничным пролетом достаточно крупным, чтобы на нем могло расположиться все отделение — но, к несчастью, несколько сломанных балок и участок перил блокировали прямой путь для прыжка на крышу.

Брат Сор'ад вышел вперед, чтобы расчистить затор и проделать в потолке дыру побольше, но когда он поднял свой болт-пистолет, что-то ударило его — достаточно сильно, чтобы отправить воина в полет.

Сор'ад врезался в стену, не выпуская из руки болт-пистолета, не перестающего плеваться масс-реактивными снарядами, которые отскакивали от шкуры напавшего на Саламандр чудища. Сопровождаемый стоном сервомоторов, едва способных заставить его двигаться, закованный в терминаторский доспех легионер пронесся через все помещение. Ва'лин отреагировал на внезапную атаку струей горящего прометия из своего огнемета как раз в тот момент, когда Сор'ад лишился руки, все еще крепко вцепившейся в пистолет. Вой цепного клинка терминатора прозвучал практически как вызов, когда тот повернулся к остальным своим врагам и произнес клятву верности своим богам на каком-то темном наречии. Закованный в толстую черную броню, украшенный пучком волос цвета индиго, торчащим у него на макушке, терминатор был поистине огромен — более чем в два раза шире космического десантника в обычной силовой броне, и в полтора раза выше. Но хотя он и носил на своей броне Око Хоруса, сопровождаемое меткой самого Разорителя, воитель не являлся чистокровным Черным Легионером. На его нагруднике был натянут пласт человеческой плоти, а полоски кожи, подобно вымпелам, свисали с его наплечников и поножей. Каждый кусок вываренной кожи, подношение темному богу, был отмечен полумесяцем Слаанеш, покровителя излишеств и извращенных удовольствий. В этом не было ничего удивительного — множество различных банд склонили колено перед тем, кого они звали «Воителем», и тот с готовностью принял их в ряды своих сторонников. Те из них, представителем которых являлся огромный монстр, звали себя Детьми Мучений — вполне подходящее имя для тех, кто наслаждался страданиями и болью, которым они подвергли народ Гелетины.

И Сор'ад стал частью этого наследия боли.

С ревом, преисполненным скорей экстаза, нежели ярости, закованный в черную броню терминатор вонзил вращающиеся зубья своего цепного клинка в торс Сор'ада. Подкрепляемое нечестивой мощью воина, закрепленное на силовом кулаке лезвие жесточайшим образом выпотрошило неудачливого Саламандру.

Нэб взревел при виде столь бесцеремонным образом убитого товарища, и бросился в бой с цепным мечом наперевес. Отваги Саламандры нельзя было отрицать, но она не помогла ему, когда терминатор просто-напросто отшвырнул воина в сторону, одновременно с этим поднимая Сор'ада с земли, пока тот все еще был насажен на работающее лезвие цепного кулака. Густая кровь фонтаном оросила резную броню чудища, стекая с темных рун и высеченных на ней кричащих лиц, которые будто бы ожили на мгновение, испив жизненной силы, и Ва'лин тряхнул головой, пытаясь изгнать эту картину из своей головы.

Молодой боец снова окатил терминатора из своего огнемета, заставив того отступить на шаг назад. Бесценные секунды ускользали одна за другой, что могло означать разницу между жизнью и смертью для Япта и остальных товарищей Ва'лина, но этот монстр, возникший словно бы из ниоткуда, продолжал стоять у него на пути.

— Нэб, крыша... — указал Ва'лин на верхний этаж. Его товарищ уже успел подняться на ноги и рвался в бой, охваченный жаждой мести, но в конце концов чувство долга перебороло его гнев.

Дерсий и Ки'дак, тем временем, пытались окружить легионера, чье лицо, не скрытое за мордой шлема, было изрезано шрамами от бесчисленных войн и искажено энергиями варпа. С его древней и измученной боями брони свисали шипастые цепи, а на наруче воителя были закреплены два болтера — архаичных и не столь совершенных, как шторм-болтеры терминаторов ордена, но все же способных разорвать бронированного космодесантника на части — и сейчас они открыли огонь, подсвечивая помещение дульными вспышками и оглушая всех присутствующих грохотом выстрелов.

Ки'дак бросился в сторону, чтобы избежать града снарядов, излившегося из комби-болтера противника. Дерсий, заметив, что враг отвлекся на другую цель, хотел уже броситься в атаку, но Ва'лин остановил и его.

— Уходи!

Ки'дак не мог покинуть помещение, оказавшись там, где потолок был еще цел, но Нэб и Дерсий все же взмыли ввысь, на ходу расчищая мешающий им мусор синхронным огнем из болт-пистолетов. Поток пламени из активированных прыжковых ранцев заполнил лестничный пролет огнем, и Ва'лин пригнулся, давая тому омыть свою броню, попутно с этим стараясь найти глазами Ки'дака.

Скользящий удар цепного кулака отбросил Ки'дака назад, едва не сорвав шлем с его головы. Саламандра разгерметизировал свой доспех и довершил начатое терминатором, чтобы не затруднять себе обзор, и на чудовище уставились пара глаз, напоминающих раскаленные угли. Как и все сыны Ноктюрна, Ки'дак отличался ониксово-черной кожей, практически невидимой в темноте, но преисполненные злобы кроваво-красные щелочки глаз отлично выделялись во мраке здания.

Терминатор бросился на Ки'дака, но одновременно с этим Ва'лин тоже сорвался на бег, швыряя впереди себя осколочную гранату. Внезапная детонация ошеломила легионера, пускай и ненадолго, и тот был вынужден повернуться к Ва'лину, который в очередной раз вскинул свой огнемет.

Получив шанс для атаки, Ки'дак на долю секунды активировал свой ранец и взмыл в воздух, что позволило ему приземлиться прямо на спину терминатора и вонзить свой цепной меч в промежуток между горжетом доспеха и шеей чудовища. Во все стороны полилось машинное масло, быстро сменившееся кровью, когда зубья цепного меча, перерубившие разнородную массу из кабелей, трубок и сервомоторов, добрались до живой плоти.

— Сожги его! — прокричал штурмовик.

Ва'лин был только рад последовать команде товарища, и выпустил струю прометия, окатившую торс и лицо монстра. Ки'дак зашипел от боли, когда пламя перекинулось и на него, но продолжал стоять на спине противника, пока тот метался из стороны в сторону. Даже когда загорелись волосы Саламандры, тот не выпускал из рук оружия, вместо этого давая выход своей боли в виде громкого рева.

Вопя, и ни на секунду не оставляя попыток сбросить Саламандру со своей спины, терминатор вновь воздел вверх свой комби-болтер, но как только он открыл огонь, Ва'лин пришел в движение. Пролетев через помещение на струях пламени, он врезался в бронированного воина, сбив ему прицел. Одному из болтов все же удалось задеть Ки'дака, сорвав его со спины воителя, но еще три угодили прямо в череп легионера, мгновенно превратив его голову в кровавое месиво.

Обезглавленный, сопровождаемый рокотом комби-болтера, продолжающего стрелять даже после смерти владельца, терминатор рефлекторно сделал последний шаг и наконец-то рухнул на пол.

Цепной меч Ки'дака все еще торчал из обрубка того, что некогда было головой чудища. Саламандра уже было поднялся на ноги, чтобы подойти к трупу и вернуть свое оружие, когда Ва'лин заговорил.

— Откуда только появилась эта тварь?

Ки'дак лишь покачал головой, вырывая клинок из тела и осматривая его. Тот оказался поврежден — несколько зубьев в его цепи были сломаны, а мотор перегорел.

— Будь проклят его дух машины... — злобно прошипел штурмовик.

Ва'лин тем временем разглядывал тени, из которых явился предатель, но не увидел ничего из ряда вон выходящего. Когда же он убедился, что из них не выбирается еще один ужас, он посмотрел наверх.

— Ты ранен?

— Всего лишь разозлен.

Глаза Ки'дака продолжали пылать, как и прежде, но теперь за пламенем этим скрывалась холодность и пустота.

В конце концов, задрав свои головы к дыре, где исчезли Дерсий и Нэб, оба Саламандры заняли позиции для прыжка и одновременно активировали свои ранцы. Они пронеслись через отверстие в крыше, вернувшись под затянутые дымом небеса, и вскоре воссоединились с товарищами, которые уже вступили в бой с Разорителями, бок о бок с Яптом и остальными штурмовыми десантниками.

Второе отделение ренегатов собиралось занять позиции для ведения огня по братьями Ва'лина, намереваясь зажать их в клещи, но этому помешало появление прямо в самом сердце их построения еще двух Саламандр.

Ки'дак отреагировал первым. Он пронзил шею одного из легионеров тупым клинком, вогнав его прямо под горжет, как копье, тогда как Ва'лин поджег двух других коротким залпом из своего огнемета, давая собрату шанс легко прикончить их, пока предатели поджаривались внутри своей брони.

— Огонь и кровь, да они повсюду! — огрызнулся Ки'дак, выискивая новые цели. Ва'лин никак не ответил на этот комментарий, и вместо этого посмотрел вниз, на улицы, по которым с запада приближалась колонна бронетехники.

Пять машин. Молодой воин узнал командира, который ехал, высунувшись из люка одного из танков, — Акадина Занто. Еще два танка, тяжелобронированные «Поборники», ехали с севера, сопровождаемые парой «Искупителей», и это зрелище посеяло панику среди тех культистов. Легионеры же не лишились своего мрачного самообладания, и уже нацеливали автопушки и тяжелые болтеры на танки Саламандр.

Один из «Хищников» резко остановился после того, как град болтов безо всякого вреда для танка простучал по его броне. Наводчик задрал основное оружие, а затем и боковые турели «Хищника», направляя их на одну и ту же цель. Гул генераторов перерос в оглушительный вой, когда конденсаторы достигли критической массы, а затем на Разорителей обрушилась сияющая смерть. Силовая броня предателей справлялась с лазерными лучами ничуть не лучше флак-пластин, и легионеры гибли один за другим, но это не остановило другие «Хищники» от того, чтобы внести свой вклад в полное уничтожение противника.

Спустя несколько секунд, наполненных неумолимой жестокостью и треском энергетических разрядов, все было кончено. От Разорителей не осталось ничего, кроме огней святого Эльма, проводивших их в посмертие, и удовлетворенные увиденным танкисты перевели внимание на другие цели, каждым новым выстрелом испаряя очередную жертву.

Проревев что-то, что Ва'лин никак не мог услышать за шумом боя, Занто дал волю «Искупителям». Проулки и тоннели, все те пристанища еретиков, откуда они и устраивали засады на защитников города, мгновенно оказались охвачены пламенем. Став свидетелем этого жуткого зрелища, Ва'лин понял, что увидел достаточно.

Пока улицы пылали, юный Саламандра призвал Ки'дака вернуться в бой, после чего оба они совершили прыжок в сторону одного из пулеметных гнезд предателей, где без лишних прелюдий принялись вырезать смертных, которые и без того уже готовы были обратиться в бегство. Вслед впавшим в панику смертным полетели проклятья — а затем и выпущенные из болт-пистолетов снаряды.

Ни Ки'дак, ни Ва'лин не видели ничего предосудительного в том, чтобы расстреливать отступающих противников. Враг, слишком трусливый для того, чтобы встретить соперника лицом к лицу, заслуживал лишь презрения и бесцеремонной смерти, едва ли достойной упоминания в саге о войне за Гелетину. В скором времени, всякое сопротивление со стороны еретиков угасло, когда воля к борьбе вытекла из них, подобно крови.

Крови, которой были заполнены улицы города.

В общем итоге, некоторым из культистов все же удалось выжить, как всегда случается с подобной нечистью, даже если ее касается очистительное пламя. Некоторые из смертных добрались до тоннелей, укрытий и неприметных закоулков, но в конце концов они едва ли выиграли для себя нечто большее, чем небольшую отсрочку перед смертью, исчисляющуюся в считанных минутах или днях. Саламандры были терпеливы. Они могли позволить себе подождать, пока искупительный огонь не превратится в буйный пожар, в котором так или иначе окажутся все эти трижды проклятые души.

Занто продолжал бесстрастно рассматривать охваченные огнем улицы со своего места на крыше «Рейдера Лэнда», пока под гусеницами танка верещали гибнущие еретики. Их вопли не являлись музыкой для его ушей, как заявляли некоторые из Саламандр, но лишь фоновым шумом войны. Тем не менее, Акадин не мог отрицать, что чувствует удовлетворение от происходящего. Командир танкового взвода был не лишен известной степени мстительности, которая все-таки нашла для себя выход в последние мгновения боя.

Ва'лин перевел взгляд на Ки'дака, который ломал автопушку, прежде нацеленную на дорогу. Когда сражение окончилось, мало чем еще он мог унять постепенно угасающую жажду насилия. Внизу, тем временем, остатки отделений Кессота и Кадорана выбрались на открытую местность, ведя обстрел других башен и все еще активных огневых точек противника. Одна из башен обвалилась, не выдержав огневой мощи Саламандр, тогда как другая просто затихла, став всего лишь пустой скорлупкой, которую теперь населяли лишь устрашенные призраки тех, кто попытался взглянуть в глаза истинной ярости, но в итоге все равно моргнул. Саламандры часто производили такой эффект на других.

— Если командир Занто здесь... — начал Ки'дак, подходя к дыре в стене, через которую штурмовики и попали внутрь, — Это означает, что либо северную часть города удалось обезопасить куда быстрей, чем мы рассчитывали, либо...

Ва'лин, погруженный в созерцание происходящего внизу, понял, на что намекал его соратник.

— Он сдал ее без боя по приказу Дракгаарда, чтобы уберечь наши души от адского пламени.

— Несколько выбивает из колеи, не так ли?

Ва'лин не ответил — его внимание привлекли руны, выведенные на стенах с помощью того, что скорее всего было кровью. Трансформация в космического десантника сделала его более-менее невосприимчивым к подобной иконографии, но зловещие символы все же вызвали в нем мимолетный приступ тревожности.

— Странно... — пробормотал он, перед тем, как окатить стены струей пламени из своего огнемета.

— Что именно? — спросил Ки'дак, обернувшись к брату.

Даже символика Хаоса должна была подчиняться определенным закономерностям. Руны вырисовывались так, чтобы доказать верность еретиков одному из демонических покровителей, и заручиться его поддержкой — вот только здесь кровавые граффити не сочетались между собой, намекая на то, что противники старались обратить на себя внимание не одного монарха Разрушительных Сил, но сразу нескольких. Ва'лин задумался над тем, сколько же вражеских воинств проникло на Гелетину, и кто из них до сих пор так и не раскрыл себя. С высоты своего опыта, штурмовик понимал, что Хаос всегда действовал именно так — ничто не оказывалось тем, чем казалось на первый взгляд. Этот факт подкреплял и инцидент, произошедший с Ва'лином на Ноктюрне, пока тот все еще был простым разведчиком. Воспоминания о том случае начали было проявляться в его сознании, но раздавшиеся вдалеке звуки стрельбы, последние эхо выигранного сражения, вернули Ва'лина в реальность. Не было никакого смысла в том, чтобы зацикливаться на прошлом.

— Да нет, ничего. — соврал юнец, пытаясь отвлечься от мучающих его подозрений.

Магистр рекрутов, Ба'кен, всегда попрекал Ва'лина за его чрезмерно пытливый ум, и в его отсутствие штурмовик снова взялся за свое. Тем не менее, Ва'лину хотелось, чтобы Ба'кен был здесь, с ним — сейчас мудрость капитана здорово бы ему пригодилась... Но пути назад не было — Ва'лин оставил Сола на далеком Ноктюрне, который даже не был его родным миром. Настоящая родина молодого воина была давно уничтожена — и как же он по ней скучал...

В конце концов, Ва'лин присоединился к Ки'даку. К тому моменту, сражение уже окончилось — не в последнюю очередь, благодаря танкам Саламандр, — и пешие воины в зеленом быстро ликвидировали немногие оставшиеся очаги сопротивления.

— Что с тобой произошло там, на лестнице, брат? — спросил штурмовик у товарища.

Лицо Ки'дака приняло непонимающий вид.

— Мы сразились и одержали верх над противником. О чем еще говорить?

— Да я по глазам твоим видел, что тебе будто бы жить надоело. — произнес Ва'лин. — Кое в ком я уже наблюдал подобную озлобленность, и в его судьбе не было места для славы.

— Если хочешь что-то сказать, то говори, Ва'лин. Конечно, мы совсем недавно стали боевыми братьями, но до сих пор тебе удавалось обходиться без загадок. Не начинай ходить вокруг да около сейчас... Кого я тебе напомнил?

— Так и быть. Я говорил об Огненном Змие, который до этого был сержантом. Зек Тсу'ган.

Ки'дак узнал это имя.

— Предатель?

— Никто не говорил, что он нас предал.

— Но за ним же идет охота?

— Да.

— И ты сравнил меня с ним?

— Да, ибо безрассудности тебе не занимать. Сейчас ты сражался сам по себе, а не как часть отделения, и проигнорировал все боевые доктрины.

Ки'дак нахмурился, потеряв всякую заинтересованность в их разговоре.

— Мы живы, а оно — нет. Ты же прагматик, Ва'лин... Я слышал, что ты и сам не всегда трактуешь приказы буквально. Мне казалось, что ты меня понимаешь.

— Импровизация и адаптация не равны бездумному желанию убивать, невзирая на последствия.

— Вот когда Япту найдется что сказать о моей тактике, тогда я задумаюсь. А пока... — Ки'дак отпихнул Ва'лина с пути, и поставил одну ногу на побитый оконный проем. — Пока что я следую своей собственной доктрине, брат. «Делать все, что потребуется для победы.»

Когда он обернулся к товарищу, Ва'лин вновь увидел ту же самую холодность в его глазах.

Внизу их уже ждал Япт с остальными.

— Пора перегруппироваться. — произнес Ки'дак, заметив товарищей, и выпрыгнул из окна. Ва'лин последовал за ним, спускаясь на струях пламени с высоты седьмого этажа. Скалобетон раскрошился под его подошвами после жесткого приземления, создав паутину трещин на дорожном покрытии. Ки'дак, тем временем, приветственно кивнул своим собратьям, которые ответили ему так же сдержанно. Молчаливый и отстраненный, часто воспринимаемый ими как излишне чувствительный, Ки'дак мало кого мог назвать настоящими друзьями. Появление Ва'лина, однако, произвело совсем другой эффект. Дерсий хлопнул друга по плечу, и даже Нэб, все еще страдающий от раны, нанесенной ему терминатором, сумел приобнять товарища.

— Во имя Вулкана, брат.

Когда бой окончился, Нэб более не видел нужды в ношении шлема, и закрепил его на поясе, благодаря чему было видно, что дышит он с небольшими затруднениями — но тем не менее, Нэб широко улыбнулся Ва'лину.

— Ты вывел нас из западни, Ва'лин, и Япт это знает.

Вышеупомянутый сержант, оружие которого теперь покоилось на поясе, как раз приближался к штурмовикам. Его лицо было таким же непроницаемым, как и всегда, и тем не менее он на миг изменил своему обычному стоицизму.

— Рад тебя видеть, Ва'лин.

В отличие от остальных, Япт был облачен в доспехи, более присущие ветеранам. Его Тип-3, прозванный «Железным», был украшен чешуйками, покрывающими поножи и кирасу, и даже прыжковый ранец сержанта отличался от остальных — оба его выхлопных сопла были видоизменены, чтобы походить на ощерившиеся морды ящеров.

Каждый раз, когда Ва'лин видел своего сержанта, он получал прекрасное напоминание о том, кем хотел стать и как достойно он хотел служить ордену.

— Брат-сержант... — тон Ва'лина граничил с подобострастием. Перед тем, как посмотреть сержанту в глаза, молодой воин почтительно склонил голову.

— Мы все благодарим тебя, брат. Я позабочусь о том, чтобы капитан Дракгаард узнал о твоей храбрости и изобретательности.

— Я действовал не один. Мои братья... — Ва'лин указал на Дерсия, Нэба и Ки'дака, — сражались бок о бок со мной.

— Плечом к плечу. — гордо заявил Нэб, тогда как Дерсий просто кивнул. Ки'дак же едва заметно хмыкнул, как будто бы чувствуя презрение, но Ва'лин, даже возмутившись, решил проигнорировать неподобающее поведение товарища и снова повернулся к Япту.

— Я всего лишь исполнял свой долг, сержант.

— Да, и сделал ты это безупречно.

— Согласно урокам моих наставников.

— Недостаточно безупречно, чтобы Сор'ад выжил. — язвительно заметил Ки'дак. — Он мертв, его служба окончена.

Япт повернулся к дерзкому Саламандре.

— Да, и мы все будем скучать по нему. Скоро прибудет Сепелий. — сказал сержант, после чего указал на Нэба. — Отведите его к апотекарию, как только тот закончит сохранять наследие павших. Я хочу, чтобы отделение было в состоянии выполнить любую задачу, которую поручит нам капитан. А сейчас, мне нужно переговорить с сержантом Занто. Ва'лин... Отвечаешь за отделение, пока я не вернусь.

После этих слов, Япт развернулся и оставил бойцов предоставленными самим себе.

Дерсий указал на окраину городского квартала, где уже можно было разглядеть целое звено «Носорогов», пробирающихся по изрытой кратерами дороге.

— Там. — сказал он. — Сепелий будет среди них.

— Ну что ж, тогда тебе придется нести меня, брат. — пошатнувшись, произнес Нэб. — Мне кажется, клетки Ларрамана в моем теле уже перетрудились.

И правда, кровь до сих пор беспрепятственно стекала по его поврежденному нагруднику, и все же Нэб сумел вымученно улыбнуться, обращая происходящее в шутку.

— Брат, тебе придется побеспокоить еще и технодесантника. — добавил Дерсий, подхватив товарища, после чего они начали брести в сторону бронетранспортеров.

— Твой прагматизм хоть когда-нибудь сменялся симпатией или сочувствием? — пошутил Нэб. — Или в тебе просто нет этих качеств?

Дерсий, широкоплечий и, бесспорно, самый коренастый член отделения, отличался методичным мышлением и упорством, но ему не хватало той искорки, которая сделала бы из него хорошего командира. Несколько секунд он просто молча смотрел на Нэба, пока не понял, что тот просто подшучивает над товарищем.

Ва'лин готов был поспорить, что последовавший за этим раскатистый смех можно было услышать даже в лагере.

Ки'дак хотел было последовать за братьями, но Ва'лин вовремя успел схватить его за руку.

— Нам с тобой еще есть о чем поговорить, Ки'дак.

— Да? Разве ты уже не сказал все, что хотел, брат? — Ки'дака, казалось, совсем не беспокоило то, что товарищ удерживает его силой. Ва'лин даже задумался о том, что же ему придется сделать, чтобы заставить Ки'дака выйти из себя.

— Что бы ты не имел против меня, я не позволю разногласиям снизить эффективность отделения.

— Снизить эффективность? — Ки'дак понизил свой голос. — Ты сам себя слышишь, Ва'лин? Лесть сержанта ударила тебе в голову, брат. Отделение эффективно на все девяносто процентов с того самого момента, как мы лишились Сор'ада. «Против тебя» я ничего не имею. Да, я зол, но причин моей злобы тебе не понять.

Наклонившись поближе к брату и медленно убрав его руку со своего предплечья, Ки'дак продолжил.

— Я уверяю тебя, Ва'лин, никакого отношения к моему настроению ты не имеешь.

Несколько озадаченный, Ва'лин позволил товарищу уйти. Вопросы могут подождать. Некоторые из них ждали годами, с тех самых пор, как юнец посетил пылающие каньоны Ноктюрна и всмотрелся в заволакивающий их дым.

Состояние Ки'дака, убитый ими терминатор, зловещие руны, окружавшие тот огневой расчет... Такими были последние вопросы, озадачившие Ва'лина, и в то же время они являлись и самыми насущными.

«Вулкан, сбереги нас от того, что грядет...» — подумал молодой Саламандра, наконец-то отправившись вслед за Ки'даком. С того самого момента, как он попал на Гелетину, Ва'лин чувствовал себя не в своей тарелке, и сейчас это ощущение граничило с предчувствием чего-то ужасного.

Глава третья

Где-то в другом месте...

Зарко чувствовал сильный жар. Тот окружал его со всех сторон, исходя от моря пламени.

Темный утес, подобно вытянутому языку, выдавался из безопасности скал и нависал прямо над бесконечным океаном магмы, и Зарко стоял на самом его краю, окидывая взглядом серые клубы пирокластического дыма. Над его головой не было ни земли, ни открытого неба — лишь тьма, вечная, бесформенная и неестественная.

Тело Зарко не защищала ни силовая броня, ни что-либо еще, однако языки пламени, вырывающиеся снизу, не ранили его даже тогда, когда касались обнаженной кожи и с шипением превращались в облачка дыма. Зарко принял дар стихии с распростертыми объятьями, сделав пламя своей мантией, да и не отказался от разрушительной мощи самой горы, прозванной Смертельным огнем. Так ее окрестили еще представители древних племен Ноктюрна, и имя это, пронесшееся через века, не изменится никогда. Окруженный кровью, излившейся из сердца горы, он стоял в самом центре ее подземной структуры, упиваясь атмосферой этого места. Он закрыл глаза, от которых все равно было мало проку среди всего этого марева и дыма, и огонь внезапно обратился в вездесущий, наделенный сознанием океан — чем, по сути, и являлся, пускай сам Зарко прямо сейчас этого в полной мере и не осознавал.

Полностью задействовав свои чувства, он испил опьяняющей атмосферы горы и использовал ее, чтобы собраться с мыслями, пока вокруг него ревели и бились волны, наполняя горячий воздух благоуханием пепла и земли. Зарко хотел взмыть ввысь на его потоках, однако понимал, что его истинная цель находится глубоко внизу, окруженная беспощадными потоками пламени.

Сосредоточившись на остроте и шероховатости камней, покалывающих его голые ступни, Зарко наконец-то в полной мере подготовил свой разум и душу... А затем спрыгнул с утеса.

Какую-то долю секунды он чувствовал лишь умиротворение. Подвешенный в воздухе, будто бы угодив в вязкий студень, Зарко ощутил странное чувство трансцендентности — а потом огненное море широко распахнуло свою пасть и проглотило его.

Саламандра не почувствовал боли. Его посетило лишь мимолетное чувство неуверенности, словно он не был уверен в том, что достоин спуститься в глубины горы, но, преодолев внезапно охватившую его нерешительность, Зарко все же начал свое погружение.

Несмотря на все проведенные приготовления, поначалу он оказался сбит с толку, пока не расслабился и не позволил потоку увлечь себя вниз. Утопая в океане огня, Зарко начал вспоминать мифы древнего Ноктюрна. О том, как наковальня Уллия утащила того в адский водоворот... О том, как Кар'дра тщетно пытался обогнать змия Бааргала в Едком море... О том, как Гелиан отправился навстречу своей смерти в пучинах Гей'саррского океана, не переставая бороться со змеями Океша.

Зарко не являлся одним из этих мифических героев, пускай ему и нравилось вспоминать об их деяниях — и, тем не менее, прямо сейчас он плыл по морю огня, брошенный на произвол судьбы, прямо как персонажи древних саг. Воспоминания о них уберегали его лучше любой брони из керамита и адамантия, от которых здесь было бы мало проку, и, в конце концов, они позволили ему спуститься до самого дна океана — и одновременно с этим, вырваться на поверхность, в мир сумерек.

Цепи из прочного железа обернулись вокруг его лодыжек. Вес небольших наковален, прикрепленных к ним, тянул его вниз, выступая своего рода якорем. Чем устойчивей было его психическое состояние, тем крепче делалось каждое звено этих цепей. Удерживая его тело, они уберегали и его разум. Видя и чувствуя свои ментальные оковы, какими бы иллюзорными они ни были, Зарко заставлял себя верить в то, что они существовали на самом деле. В этом месте, вера определяла реальность — и без наковален... Без наковален, он не желал даже представлять свою дальнейшую судьбу.

В полном одиночестве он взирал на черный океан, который простирался до самых пределов его восприятия, а то и дальше, и на то, как зарождается буря, что заставляет это море волноваться и порождать бурные волны. Отблески пламени окрасили их подобно нанесенным рукой безумного художника мазкам — и спустя какое-то время на поверхности темного холста воды проявились странные образы, в которых Зарко увидел лица. Некоторых их обладателей он знал. Других — еще нет. Перед псайкером разворачивалась неудержимая и бесформенная хронология, в которую ему нужно было погрузиться, чтобы познать все ее секреты.

Впрочем, поднявшаяся буря заставила Зарко насторожиться. Он не ожидал такого яростного отпора со стороны стихии. Подобное было свойственно этому миру, да, но не в такой степени. Что-то было не так — судя по всему, дело не обошлось без постороннего влияния.

Зарко продолжал свой заплыв, храбро борясь с капризами океана. Сейчас страх был не той роскошью, которую мог себе позволить Саламандра. Даже учитывая то, что благодаря обучению и подготовке ужас стал совершенно чуждым для него понятием, подступала пора для настоящей проверки на прочность.

Зарко знал, что помимо бурных вод, в этом море есть и иные угрозы — и действительно, хищники не замедлили явить себя его взору, привлеченные огоньком души Саламандры. Поначалу представляя из себя лишь едва заметные тени, вскоре тройка охотников превратилась в обсидиановые наконечники копий, прорезающиеся через переливающиеся красным воды.

Вместе с этим, начала подниматься огромная волна. Зарко поплыл перпендикулярно ей, изо всех сил гребя руками, и спустя пару секунд почувствовал, как наковальни, вместо того, чтобы приковывать его к этому месту, начинают соскальзывать с лодыжек. Сейчас их кандалы держались на положенных местах лишь благодаря его силе воли. Делая один гребок за другим, яростно молотя ногами по воде, Зарко рискнул обернуться... И улыбнулся.

Угольно-черные хищники преследовали его.

Волна все нарастала, стремясь утянуть Саламандру под поверхность воды, где незримые течения каждый миг сменяли друг друга, но он продолжал плыть — и пока он плыл, он слышал голоса, заглушаемые ревом океана еще до того, как псайкер успевал различить хотя бы слог. Замечал он и лица, еле заметные глубоко в морской пучине, но они, как и голоса, исчезали раньше, чем он мог узнать их.

Огромное цунами продолжало расти...

Зарко взмыл ввысь вместе с волной, не обращая внимания на протесты собственного тела. Хищники, как и прежде, продолжили свою погоню, гонясь за ним, подобно брошенным рукой охотника копьям, однако Саламандра успел оседлать волну в тот же миг, как она разбилась о поверхность воды. Потратив последнюю толику силы на то, чтобы добраться до ее гребня, он сумел уцелеть, тогда как хищники, едва ли не дышавшие ему в спину, оказались раздроблены яростными потоками. Тяжело дыша, Зарко медленно поплыл дальше, радуясь тому, что буря утихла, и море разгладилось.

Потратив несколько мгновений на то, чтобы перевести дух, Зарко прислушался и снова услышал голоса, один из которых выделялся на фоне неразборчивого гула. Кому бы он не принадлежал — или только будет принадлежать, — ясно было то, что его обладатель был преисполнен горечи. Сумрачное море отреагировало на крики страдающей души, на сей раз отражая ее волнения появлением новых волн, а не вторжением нерожденных.

Зарко развернулся, пытаясь различить хоть что-то в отблесках пламени на поверхности воды, но когда ему показалось, что он заметил беззвучно кричащее лицо, оно тут же исказилось и пожрало само себя, оставив за собой лишь клочок морской пены.

Сразу же после этого окончательно затих и голос, но в конце концов Зарко все же удалось выцепить два слова из угасающего эхо.

«Ферро игнис.»

Да, именно так...

«Огненный меч.»

Зарко понятия не имел, что означают эти слова. Он уже собирался погрузиться глубже, чтобы отнять истину у пучин, но еще один голос прервал его приготовления. В отличие от горестного крика, услышанного им прежде, этот голос Огнерожденный узнал и позволил своим ментальным оковам распасться. Одна за другой, цепи соскользнули с его лодыжек и исчезли во мгле, растворяясь без следа подобно пеплу. Медленно, контролируя каждое свое движение, Зарко разорвал связь своего тела и разума с этим миром... И очнулся в другом, на борту космического корабля.

Перемещение из другого измерения в материальный мир происходило далеко не моментально. Сначала Зарко осознал только то, где находится, и лишь потом его психически усиленное восприятие постепенно угасло, напоследок выпустив импульс энергии, позволивший библиарию прочувствовать весь корабль и увидеть каждую душу на его борту, как будто бы он воспользовался сонаром.

Двигатели стоящего на якоре судна давно погасли, и лишь тихий гул систем жизнеобеспечения нарушал спокойствие, охватившее корабль. По его коридорам продолжали бродить сервы, выполнявшие свои обязанности, но в целом «Кузнечный молот» можно было легко принять за корабль-призрак.

Судно дремало. С тех самых пор, как искатели покинули борт, все те, кто остался, словно бы погрузились в странное состояние полудремы — как будто все их жизни застыли в затвердевшем янтаре, неспособные освободиться, пока ушедшие не вернутся, дабы сообщить о своих находках.

Зарко, сидевший в своей темной келье, наслаждался тишиной и вбирал в себя окружившие его тени. От его сгорбленного силуэта до сих пор продолжал подниматься пар, улетающий прямиком в вентиляционную систему фрегата, а на насесте рядом с библиарием примостился дригнирр с желтым гребнем, выделявшемся на фоне синей чешуи. Животное щелкало пастью и громко каркало.

— Я все вижу, не кричи, Крэлиш. — пробормотал Зарко, все еще полностью не отойдя от своего путешествия по огненным волнам. На консоли перед ним горел огонек, сообщающий о входящем вызове.

— Говори. — произнес Саламандра.

— Это я. — строгим тоном ответила консоль. — Мы нашли корабль.

Даже такая короткая передача не обошлась без помех и обрывов связи, и Зарко задумался, винить ли в этом влияние атмосферы, или же Агатон решил спуститься вместе со своими людьми глубже в недра улья.

— Что-нибудь еще?

— Только пепел, брат. — Агатон замолк на мгновение, но потом вновь заговорил. — Твоему голосу недостает внятности, кодиций. Разве Вель'кона не советовал тебе поменьше странствовать по огненным волнам?

— Я всего лишь утомлен, брат-капитан. — соврал Зарко. — Тебе не о чем волноваться.

Еще одна пауза. Агатон обдумывал свои следующие слова.

— Ты что-нибудь слышал от остальных?

Зарко активировал экран своей консоли, и слабое свечение монитора выхватило из тьмы лицо библиария. Его острые и угловатые черты были обычным явлением для псайкеров Ноктюрна, но глаза Зарко сейчас горели обычным для Огнерожденных пламенем. Лишь едва заметные проблески лазури в этом огне выдавали его истинную природу, не успев улетучиться после недавнего странствия.

На экране, тем временем, загорелось три руны, лишь одна из которых была активна. Под каждой из них выводились биоритмы всех членов трех поисковых команд, а хроно-штамп указывал на время, прошедшее с момента последнего сеанса связи. Две другие команды молчали уже несколько часов.

— Пока ничего. Все они приземлились на поверхность, но с тех пор ты был первым, кто со мной связался, брат-капитан.

Агатон прервался на мгновение, очевидно, раздавая приказы остальным охотникам своей группы, но потом вновь переключил свое внимание на Зарко.

— Лок отправился на запад, к сети тоннелей, Кловий же взял на себя шахты на севере, но так или иначе, мы все оказались в огромном лабиринте.

— В легендах говорится, что наш отец однажды столкнулся с похожим испытанием.

— Его испытание явно не походило на наше. Мы словно бы плывем по морю из отходов. Не могу даже представить себе, что заставило его спрятаться именно здесь. В гнездах са'рков и то уютней.

— Но ты намереваешься продолжить поиски? Что, если он уже покинул это место? Или погиб?

— Если он мертв, то здесь будут следы погромов, по которым мы его и найдем. Воины вроде него не уходят на тот свет, сложа руки. Но я думаю, что мы уже близко к цели. Зартат заявляет, что чует его.

— Ты доверяешь ему? Я имею в виду мутанта.

— Ты в курсе, что он прекрасно тебя слышит?

— Он и так знает, как я к нему отношусь. Я уже не раз высказывал свое мнение ему в лицо.

— Ну тогда радуйся тому, что твое собственное еще не нарезано на лоскуты.

— Буду держать этот факт в уме, брат-капитан. — уверил товарища Зарко, после чего улыбнулся квохчущему Крэлишу. — Так что насчет твоей добычи? Ты продолжишь поиски?

— Таков мой долг.

— Ну тогда я продолжу следить за обстановкой с «Кузнечного молота».

— У вас там все спокойно? — спросил Агатон, когда темы для разговора начали иссякать.

— Я бы даже сказал, «умиротворенно».

— А волны, Зарко... Что ты узнал, плавая по ним?

Настал черед библиария поразмыслить над ответом.

— Я не уверен. Стихия капризна, и мое странствие оказалось достаточно... Суматошным.

— Я же не псайкер, Зарко. — хмыкнул Агатон. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что должно произойти нечто важное. И мне кажется, что весьма скоро.

Агатон ответил брату лишь через несколько секунд.

— Не суйся лишний раз в океан, Зарко. Некоторые тайны лучше оставить в покое.

— Как пожелаешь. — ответил Саламандра, после чего поклонился и оборвал вокс-связь.

Тьма и тишина вернулись на свои места, и Зарко закрыл глаза, позволяя сознанию отправиться в странствие по океану мыслей. Сервы все так же продолжали заниматься своими делами, и ничто не нарушало спокойствие перекрытых переборками палуб. До сих пор, им удавалось оставаться незамеченными.

Тем не менее, психические чувства Зарко не пробились через бронированную обшивку «Кузнечного молота» и не вышли в открытый космос. Если бы он заглянул туда, то осознал бы, что их положение на самом деле далеко от идеального. Он увидел бы небольшой корабль, медленно дрейфующий в их сторону, и почувствовал бы кровожадность, исходящую от нескольких преисполненных целеустремленности душ на его борту.

— Лейтенант Макато... — позвал Зарко своего главного армсмена.

— Владыка? — ответил тот по воксу спокойным и уверенным тоном несколько секунд спустя.

— Я отправляюсь в свой санктум. Знай, что меня нельзя тревожить.

— Понял вас, владыка.

Зарко оборвал связь, закрыл глаза и вновь погрузился в пламенные волны.

Глава четвертая

Штурндранг, подулей Молиора

Зона крушения протянулась во все стороны по меньшей мере на пятнадцать метров. Землю усеивали длинные полосы из обломков, создавая впечатление, будто они были потрохами механического колосса, а зацепившиеся за арматуру и проемы порталов верхних уровней куски металлолома подчеркивали катастрофичность посадки судна, которое теперь могло зваться таким лишь номинально. Бока развалины почернели от пламени — особенно ее правая сторона, где взорвался один из двигателей машины, а остальные следы принадлежности судна, которые не содрало вместе с краской, по большей части скрывали пыль и грязь. Даже установить класс судна едва ли представлялось возможным, благодаря расплющенному носу, раздробленной обшивке и разорванному правому крылу.

Так или иначе, разбитый корабль некогда являлся «Громовым ястребом», и на одном из его кислотно-желтых боков все же можно было увидеть выведенный черной краской символ в виде крылатой молнии. Он пережил падение — как и один из обитателей «Ястреба», каким бы невозможным не казался этот факт, учитывая полученные кораблем повреждения и, мягко говоря, агрессивную посадку.

Экзор вышел из-за корабля, когда закончил обследовать полученный двигателями урон, и покачал головой, пока мехадендриты, использованные им для отправления ритуалов функционирования, втягивались в свои защитные кожухи.

— Омниссия... Я даже не представляю, как он сумел приземлить это судно и пережить падение.

Впечатлительность специалиста безошибочно выдавала его возраст. То же самое можно было сказать и о его голосе, который уже отличался свойственной большинству технодесантников механической модуляцией, но все еще не приобрел должной глубины. И действительно — в отличие от своих куда более опытных компаньонов, Экзору было еще далеко до статуса ветерана.

— Что ты еще можешь сказать? — спросил Агатон, чей действительно глубокий голос несколько приглушали складки накинутого на голову капюшона. Капитан оглянулся, рассматривая тела погибших от его руки жителей улья, и задумался о том, действительно ли разумно будет оставлять трупы на виду. Будучи космическими десантниками, охотники не слишком опасались обитателей подулья, но достаточно крупная их стая все же могла причинить охотникам определенные неудобства. Кроме того, мертвецы всегда притягивают падальщиков, особенно в местах, подобных этому. В конце концов, он вновь обратил свое внимание на Экзора.

— Больше оно никуда не полетит. — заключил тот. — У него нет одного двигателя и правого крыла. Орудийные системы и все формы когитации вышли из строя. От шасси осталась лишь груда лома, и всю обшивку придется полностью переделать, прежде чем мы сможем, по крайней мере, обсудить вероятность того, что судно будет способно хотя бы к атмосферным полетам. В общем и целом, корабль мертв, капитан, как и его дух машины.

Агатон недовольно хмыкнул, но про себя, тем временем, решил поразмыслить над словами технодесантника и итогами своих собственных наблюдений.

Царапины, полученные не в результате падения, усеивали корпус судна и местами оголяли металл его обшивки. Как и разбитый вдребезги нос «Ястреба», задняя его часть тоже была сильно повреждена — в частности, ей недоставало оторванной начисто рампы, которая сейчас могла бы, по крайней мере, скрыть гору трупов внутри корабля. Некоторые из них выглядели так, словно при жизни были ранены в бою. Спасенные с Ноктюрна, они так и не дождались апотекария, который мог бы помочь им, или хотя бы сохранить их геносемя. Их броня, как и корпус «Ястреба», была выкрашена в черный и желтый, и несла на себе символ черной крылатой молнии. При более близком рассмотрении оказалось, что трупы несут на себе следы укусов там, где их не защищали силовые доспехи — будто бы здесь уже успели поживиться местные трупоеды.

Агатон приблизился к задней части судна. Зартат, однако, уже вернулся внутрь развалины, исчезнув внутри рваной дыры в корпусе, что вела во тьму, пахнущую кровью. Решив, что у мертвых бандитов нет товарищей в этой части подулья, Саламандра, давно уже привыкший ходить с непокрытой головой, откинул раздражающий капюшон. Даже боевой шлем был бы предпочтительней накидки, но Огнерожденным пришлось оставить свои доспехи на борту фрегата, зависшего в верхних слоях атмосферы над Штурндрангом. Настоял на этом сам Агатон, не желая привлекать лишнего внимания, но это не означало, что Саламандра не скучал по своей силовой броне. Напротив, он чувствовал себя практически обнаженным, несмотря на то, что носил панцирную броню и поножи, которые обычно использовались членами ордена во время тренировочных поединков. В качестве «маскировки» же охотники применяли длинные плащи, которые, по крайней мере, прятали от чужих глаз их экипировку, даже если ничего не могли поделать с габаритами Саламандр. Свои шлемы воинам тоже пришлось оставить дома, а это означало отсутствие вокс-бусин, тактической сводки и респираторов.

Прямо сейчас Агатон сильней всего жалел именно об отсутствии последнего. Воздух в подулье явно не фильтровался, и его заполняла ужасная вонь нефтехимических продуктов, фицелина, низкосортного прометия и других видов синтетического горючего — и все же, этой убойной смеси никак не удавалось перебить запах разложения, исходящий изнутри корабля.

Капитан скривился.

— Воняет смертью.

— И дерьмом... Пара отсеков здесь просто залита этой мерзостью.

— Работа местных?

В ответе Зартата были слышны нотки веселья.

— Я не думаю, что Злобные обгадились перед смертью, хотя... Кое-кто бы и мог, учитывая то, что среди них был ваш беглый змееныш, одержимый жаждой убийства. Впрочем, настоящей дикости они так и не увидели...

В последних словах Зартата явно угадывалась насмешка, которую Агатон решил пропустить мимо ушей, несмотря на то, что бахвальство Черного Дракона лишь усугубилось после их приземления на планету.

— Наша добыча была ранена? Уже после падения, я имею в виду.

Если цель охотников пострадала, то станет более предсказуемой, облегчая охоту. Ей придется найти медика, или хотя бы кого-то, напоминающего оного в этом отвратительном месте.

— Похоже, что нет. Все, что я вижу, говорит о том, что он застал их врасплох, а потом принялся убивать. Быстро, но болезненно.

Экзор, тем временем, присоединился к Агатону, и активировал свой ауспекс.

— Био-скан сообщает, что вся кровь здесь принадлежит им. Впрочем, возможно, нам удастся узнать больше, взяв образцы из трюма...

— Как я уже сказал... — прорычал Зартат, даже не пытаясь скрыть свое презрение к технодесантнику, — все и так предельно ясно. Мне не нужны умения твоих марсианских хозяев.

Несмотря на свою молодость, — или же, напротив, благодаря ей, — Экзор не стал терпеть подколки в свой адрес и встретил Зартата лицом к лицу, когда тот выбрался из дыры в фюзеляже.

— Каждый день я получаю очередное напоминание о том, какое же ты чудовище, Зартат. Некоторые даже говорят, будто ты проклят. Будто лишь наполовину человек.

В отличие от худощавого и изможденного на вид Зартата, Экзор действительно казался здоровее, и обладал более правильными чертами, даже несмотря на то, что в соответствии с традициями магосов Адептус Механикус уже успел получить несколько кибернетических имплантов, открытых взору в силу надетой им легкой брони. Впрочем, не только это различало Зартата и Экзора. Кожа технодесантника, как и самого капитана, была черна, как оникс, а в глазах горел яркий огонь, тогда как Зартат отличался нездоровой, мертвенной бледностью.

Несмотря на то, что он поклялся в верности ордену, который приютил его, и даже прошел через «ритуал боли», чтобы вступить в ряды Саламандр, это не сделало его одним из воинов Ноктюрна. Впрочем, в его глазах тоже горел огонь, пусть и иного рода... То была не смесь наследия Ноктюрна и генетических причуд ордена Первого Основания, но та целеустремленность и твердость духа, что позволили ему выжить там, где многие другие лишились своих жизней — а именно, на рабских аренах темных эльдар.

В первые несколько лет после войны на Ноктюрне, прозванной некоторыми «Борьбой Змиев», Агатон никак не мог заставить себя доверять мутанту. В свое время он даже оспорил решение принять того в ряды ордена, несмотря на то, что весь Совет Пантеона потратил несколько лет на обдумывание этого вопроса — но, в конце концов, вынужден был признать, что при должной мотивации и строгом надзоре, Зартат может оказаться верным и полезным приобретением для Саламандр.

Тем не менее, иногда мутанта все же стоило возвращать на путь истинный твердой рукой... «Дергать за привязь», как выразились бы более скептично настроенные Огнерожденные. Агатон старался не думать о Зартате, как о какой-то там гончей — слишком уж неуважительным казалось такое сравнение, — но иногда эту задачу усложнял сам Черный Дракон.

Дракон, который в данный момент обнажил свои когти и угрожающе оскалил клыки.

— Не досаждай Экзору. — сказал Агатон, не желая обострять ситуацию. — Уверен ты или нет, но ему все же стоит обследовать корабль.

Ничего не ответив, Зартат спрыгнул с обломков на землю и втянул свои костяные лезвия обратно в предплечья.

Именно эти странные наросты являлись самым очевидным признаком приобретенных Драконом мутаций. Саламандры до сих пор не выяснили, являются ли эти клинки продолжением лучевых или локтевых костей воина. Ситуацию можно было прояснить лишь с помощью рентгена или вскрытия — и как-то раз Экзор даже выразил свое мнение насчет того, какой метод стоило бы использовать для исследования странного феномена. Лицо Зартата тоже нельзя было назвать нормальным. Даже опустив мертвенную бледность десантника, нельзя было с той же легкостью проигнорировать излишне длинные клыки, выдающиеся из его черного рта, равно как и длинный язык, острый далеко не только в переносном смысле.

Представители некоторых орденов — например, тех же Злобных Десантников, — с упоением истребляли тех, кого считали отклонением от генетического замысла самого Императора, даром что замысел этот с годами становился все более и более размытым, и никому из ныне живущих было не под силу вернуть его былое совершенство.

Неизбежным итогом текущего состояния науки в Империуме являлось то, что среди Астартес появлялись те, кого остальные считали «проклятыми», и хотя сами Саламандры не относили себя к убежденным пуританам, некоторые из них все равно считали присутствие в своих рядах известного мутанта не просто поводом для недовольства, но чем-то потенциально опасным. Именно поэтому переход Черного Дракона в стан Саламандр и проходил... Не без трудностей.

Словно бы желая подчеркнуть этот факт, Зартат злобно зыркнул на проходящего мимо него Экзора, чуть ли не трясясь от подавляемой жажды насилия.

— Не желаешь узнать, в ком из нас больше человеческого? — огрызнулся Черный Дракон, вновь выдавая свою дикарскую натуру. — Позволь мне избавить тебя от всего этого железа. Сомневаюсь, что без него в тебе останется хоть что-то, заслуживающее внимания. Хребта среди ошметков я точно не найду.

Экзор, уже почти забравшийся внутрь корабля, резко развернулся и кибернетический имплант, заменявший ему правый глаз, злобно загорелся, когда технодесантник активировал его прицельные матрицы. Правая рука Саламандры — тоже бионическая, — медленно потянулась к кобуре, где покоился болт-пистолет.

— Хватит! — рявкнул Агатон в адрес обоих бойцов. Они грызлись между собой с самого начала операции, и капитану уже надоело разнимать склочных охотников. Впрочем, нельзя было отрицать, что оба они происходили из совершенно разных миров. Даже при том, что Зартат облачился в зеленую броню Саламандр и был принят в их ряды, он все равно оставался Черным Драконом. Более того, он был мутантом, все еще испытывающим проблемы с самоконтролем. Юный Экзор же лишь недавно вернулся с Марса, где его обучали секретам Адептус Механикус, и еще не совсем освоился с тем фактом, что его верность теперь принадлежала как Ноктюрну и ордену, так и красным пескам Марса.

«Конфликт между ними был неизбежен...» — в очередной раз напомнил себе Агатон.

— Я привел тебя сюда для охоты, Зартат. — сказал Адракс. — Так что давай, охоться. Найди для нас его след.

Подобно псу, получившему нагоняй от хозяина, бывший Черный Дракон наконец-то угомонился. Он кивнул капитану и принялся за работу.

Урвав для себя минутку тишины, Агатон окинул взглядом свое окружение и задумался о том, увенчаются ли успехом их поиски.

Штурндранг являлся сильно индустриализированным миром, полным громадных факторумов и чудовищно перенаселенных городов-ульев. Пользуясь минеральными богатствами своего мира, большая часть населения планеты служила Трону, надрывая спины в ходе производства припасов для бесконечной войны, которую вела Империя. Снаряды, танковая броня, фонари самолетов, вулканизированная резина, пластек, топливо, зубья для цепного оружия, и даже простые заклепки — все это производилось в двадцати трех ульях Штурндранга.

Пока Саламандры летели к поверхности планеты, им впервые удалось как следует оценить свои охотничьи угодья — окутанные смогом шпили, окруженные загрязненными радиацией пустошами.

Штурндранг являлся, во многих смыслах, военным миром, и его гарнизон представлял из себя целую армию, готовую лечь костьми ради защиты бесценных производств этой планеты. Посреди защитных куполов, суб-шпилей и мезонинных уровней, выдающихся из уродливых боков ульев, Агатон успел разглядеть множество блокпостов и бастионов, а также большое число посадочных площадок и даже впечатляющий орбитальный док. Вечную ночь, которая уцепилась в Штурндранг своими цепкими лапами, тут и там пронизывали огоньки прожекторов, а бесчисленные патрули, пользующиеся легкими куттерами и герметичными глайдерами, регулярно совершали облет своей вотчины, дабы обеспечить послушание населения и поддержать его продуктивность.

Агатон не мог избежать мыслей о том, что тоже ведет свое происхождение с мира, посвященного промышленности. Несмотря на то, что Ноктюрн, куда менее стабильный, чем Штурндранг, считался миром смерти класса «Альфа», он не сильно отличался от этой планеты по части своей производственной деятельности. Впрочем, стоило заметить, что Ноктюрн и куда менее походил на разросшийся сверх меры рабский трудовой лагерь. Пока Саламандры спускались на поверхность, прилагая значительные усилия для того, чтобы избежать внимания патрулей и не попасть под свет прожекторов, капитан осознал, что находит саму идею Штурндранга отвратительной. Вероятно, здесь сказывалось влияние человеколюбивой натуры Адракса — но тем не менее, лишения и неудобства, которые терпели ютящиеся в трущобах местные жители, невольно вызывали у него мысли о тирании. Саламандра в очередной раз вспомнил о том, какой огромной и неоднородной была галактика. Так много миров, так много разных интерпретаций закона Империума...

— Так много скверны... — злобно пробормотал Агатон. — И все это без влияния Разрушительных Сил.

И подо всеми этими городами, буквально являющимися ульями, находился субстрат — множество секторов, построенных исключительно ради удовлетворения горячечного желания надзирателей достичь еще больших уровней производительности. С каждым прошедшим столетием, с каждым новым тысячелетием, эти районы все глубже уходили в землю — пока, наконец, никто из живущих не забыл об их оригинальном предназначении. Тут и там Саламандры, спускавшиеся в глубины подулья, обнаруживали, что посреди нищеты и отчаяния скрываются свидетельства былой славы. Мозаичный пол, богато изукрашенный и давно пересохший фонтан, красивая мраморная лестница, великая зала, со стен которой сорвали всю позолоту, грязный знак, на котором некогда был выведен некий гордый девиз или вдохновляющая строфа... Войны, естественные катаклизмы, борьба за власть — все это меняло Штурндранг во время его долгой службы Трону. И все же, несмотря на то, что эта земля изменилась, как и удел ее обитателей, бесконечное производство и не думало останавливаться.

Пока Агатон стоял возле обломков корабля Злобных — корабля, который его бывший боевой брат каким-то чудом сумел загубить (и который сейчас обследовал технодесантник капитана), — он все так же продолжал размышлять над тем, где же оказался. Даже само понятие «лабиринт» не казалось подходящим для того, чтобы описать запутанность здешних путей.

Адракс понадеялся, что Тсу'ган уже погиб... Потому что его бывший товарищ сам взмолится о смерти, когда Агатон наконец-то его настигнет.

Глава пятая

Гелетина, Кантикус, территория под контролем имперцев

Они наконец-то добрались до звена броневиков, где Сепелий расположил свой временный апотекарион. Перед Ва'лином, Дерсием и раненым Нэбом протянулись цепочки раненых, большая часть которых была кадийцами, побитыми и изувеченными, что устало брели вперед длинными рядами, подобно презренным рабам. Некоторых из них тащили на носилках, другим же, скрытым от чужих глаз, повезло меньше, и впереди их ждал лишь погребальный костер, а не внимание медикэ. Целые «Химеры» были заполнены мертвыми. Белые Щиты, рядовые пехотинцы, касркин и комиссары... Никто не смог уберечься от гнева кровожадного Черного Легиона.

Над их головами то и дело раздавался гул двигателей от пролетавших мимо «Грозовых воронов», перевозивших мертвых и покалеченных Саламандр. Взглянув на тень одного из транспортников, Ва'лин задумался, не везет ли тот на борту Сор'ада, но потом встретился взглядом с Ки'даком, не пару шагов отставшим от товарищей, и отвернулся.

Писцы Муниторум, без сомнения, расценят последнее сражение за Кантикус как победу, но и Ва'лин, и все его товарищи знали, что победа эта была, в лучшем случае, пирровой. Подмога со стороны Занто заставила Саламандр уступить врагам другое поле боя. Даже если давление на одну точку ослабло, в другом месте оно усилилось вдвойне.

До сих пор, за последние несколько недель боев, Империуму удалось лишь одно — завести противостояние в тупик. Молодой штурмовик задумался о причинах неудач своей стороны, равно как и о том, что же заставило Черный Легион явиться на этот мир — кроме, разумеется, очевидного желания провести еще одно кровавое завоевание. Впрочем, праздным спекуляциям придется подождать — когда Огнерожденные добрались до окраины стоянки, выяснилось, что Сепелий уже ждал их.

Ва'лин отослал своих товарищей в сторону бараков, где те могли бы обслужить свое оружие и броню.

Без Япта, который остался подле Занто на поле боя, их отделение насчитывало лишь четверых человек. Увидев побитый взвод, бредущий к «вратам» в апотекарион, Сепелий заговорил.

— Что, братья, прибыло свежее мясо?

Дерсий передал Нэба паре медицинских сервиторов, отправленных апотекарием навстречу воинам, и сервоприводы киборгов видимо напряглись, когда те подхватили раненого Саламандру. Самого Нэба это мало заботило — последние несколько минут он был занят тем, что приходил в сознание и снова отключался, — но Ва'лин порадовался хотя бы тому, что о его брате наконец-то позаботятся.

— Похоже, я все-таки прочно укрепился в роли мясника... — мрачно прошипел Сепелий.

Временный медпункт, окруженный бронетехникой, не отличался теснотой. Задача по его защите пала на воинов Шестой, занявших турели со шторм-болтерами, и на малочисленные отделения Кадийского 81-го, что патрулировали окрестности, не убирая указательных пальцев от спусковых крючков своих лаз-винтовок. После с трудом одержанной победы здесь воцарилась атмосфера беспокойства и тревоги.

Неподалеку от броневиков располагалась наспех огороженная посадочная площадка, где в данный момент находился «Грозовой ворон», увиденный Ва'лином несколькими минутами ранее. Он только что закончил выброску своего живого груза и разогревал свои турбины, готовясь вновь взмыть в воздух.

— Так вот кто мы для тебя, Сепелий? — произнес Дерсий, не скрывая презрения в своем голосе.

— Относись я к вам как-то иначе, и давно уже слетел бы с катушек из-за стольких смертей. — ответил апотекарий с улыбкой, несмотря на то, что в его голосе не наблюдалось и толики веселья.

Специалист был облачен в белую броню, замаранную кровью и грязью, но несмотря на это отличие от рядовых боевых братьев, на одном из своих наплечников Сепелий все равно нес символ ордена — зеленую голову змия на ярко-желтом фоне, что служило выражением его членства в командном отделении капитана Дракгаарда. Высокий воин продолжал смотреть сверху вниз на представших перед ним собратьев, и у них сама собой возникала мысль о том, что Сепелий, с его высоким лбом, вытянутым лицом, и коротко стрижеными снежно-белыми волосами, что отражали его внутреннюю холодность, во многих смыслах мог считаться уродом. Апотекарий и сам осознавал, какое впечатление производит на окружающих, но это совершенно его не волновало.

— Просто подлатай его, брат-апотекарий. — попросил Ва'лин, прекращая бесполезный обмен «любезностями». — Он нужен мне, равно как и мясорубке войны.

Сервиторы утащили Нэба в сторону, к своре занятых медиков и способных ходить раненых. Сепелий уже успел наладить систему отбора, что ставила Астартес перед гвардейцами, и, судя по объему раненых, куда превосходящему число медицинского персонала, впереди его ждала длинная ночь.

— К утру он снова будет готов умереть, Ва'лин. — уверил штурмовика Саламандра, когда он и его товарищи уже собрались уходить. — А теперь скажи мне... Тебя все еще беспокоят те мысли?

Ва'лин выругался про себя, но не остановился. Вопреки своей интуиции, еще не поняв, каким язвительным является Сепелий, некоторое время назад он поведал апотекарию о своих злоключениях в огненных каньонах Ноктюрна. При первой же встрече с лекарем Ва'лин понял, что не должен был ничего ему рассказывать, но все-таки сделал это, и теперь Сепелий не оставлял молодого Саламандру в покое.

— О чем это он? — спросил Дерсий, бросив взгляд за спину. Ки'дак же ничего не сказал, и продолжал смотреть вперед, но Ва'лин был уверен, что тому тоже интересна эта тема.

— Я доверился тому, кто не заслуживал доверия, брат, вот и все.

Их разговор прервало облако пламени и злобный рев турбин прыжкового ранца, предвещавший появление сержанта Япта. Их лидер казался взволнованным.

— Дерсий, Ки'дак — отправляйтесь в лагерь к остальным членам отделения. Брат Ва'лин, остаешься со мной.

Немедленно после этого, Япт снова взмыл в воздух, заставляя Ва'лина последовать за ним.

— Брат-сержант? — обратился юнец к сержанту по вновь функционирующему воксу.

— Капитан Дракгаард вызвал к себе всех офицеров, не участвующих в сражении. Судя по всему, наше положение на Гелетине серьезно изменилось.

— Из-за боя за Кантикус и действий Занто?

С ревом проносясь над городом, прыгая с одной развалины на другую, Ва'лин получил возможность как следует рассмотреть пламя и разрушения, являвшиеся неизбежными спутниками военных действий. Кантикус, казалось, был разграблен, и штурмовой десантник вновь задумался о намерениях своих врагов.

Несмотря на непроглядную тьму и витающие в воздухе клубы дыма, Ва'лин все же сумел увидеть фосфорные лампы, окружавшие шестиугольную посадочную площадку и одинокого «Грозового ворона» с работающими вхолостую двигателями.

— Не только. — отрезал Япт, когда пара воинов приземлилась в тридцати метрах от транспортника. — У нас появились союзники. Сестры Эбеновой Чаши.

— Сороритас?

Япт повернулся к Ва'лину.

— Воительницы-фанатики Экклезиархии явились на Гелетину один лишь Трон знает зачем.

Фронтовая аппарель «Ворона» Четвертой роты открылась, после чего двое Астартес забрались внутрь, дабы завершить свое путешествие к Эскадану и имперским укреплениям.

Глава шестая

Фрегат класса «Нова», «Кузнечный молот»

Корабль дрейфовал. Полночно-черное пятно на фоне беззвездной пустоты, он нес на себе следы недавней битвы, а дремлющие двигатели были столь же холодны, как и угасшая звезда. Во всех его системах не наблюдалось и следа тепла, и по всем показателям разрушитель типа «Охотник» был мертв.

Лейтенант Макато не мог скрыть своего замешательства, пока разглядывал показания сенсориума, исследующего приблизившийся к ним корабль, и его настроение ничуть не улучшилось, когда на экранах появились нечеткие пикт-снимки. Неопределенность всегда раздражала его — и абсолютно все касательно возникшего из ниоткуда судна, от его облика до состояния, было неопределенным. Подобно неторопливому морскому хищнику, который притворяется мертвым, чтобы слиться с остальным плавучим мусором, темный корабль медленно приближался к более крупному фрегату, для систем сенсориума мало чем отличаясь от обычного астероида. Таким образом, пока корабль не стало возможным увидеть невооруженным глазом, тревога не была поднята.

— И как долго ты об этом знал? — строго спросил Макато, приглаживая свои усы и бороду.

«Кузнечный молот» находился в состоянии «бесшумной работы», так что на мостике было тихо, и за множеством консолей, едва освещаемых мягким светом люменов, следила лишь горстка людей. Молодой офицер, за спиной которого и стоял Макато, и которому адресовался вопрос, сейчас отвечал за глаза и уши корабля.

— Всего несколько минут, сэр. Я вызвал вас, как только удостоверился в правильности поступивших данных.

— Каких именно, мичман?

— Подтверждающих то, что это действительно корабль.

— Ну и как ты оценишь ситуацию?

— Это развалина, сэр. Труп корабля. Должно быть, его приманило гравитационное поле планеты, ну а теперь судно тянет к нам. — ответил офицер, ничуть не растерявшись от строгого тона командира.

— В нем нет и следа движущей силы? Вообще? — спросил Макато, до сих пор не оторвав глаз от экрана.

— Нет, сэр.

— А что до признаков жизни?

— Мы их не выявили, сэр. Впрочем, на таком расстоянии трудно получить точные показания касательно биоритмов команды, да и наши инструменты...

— Ну тогда нам ничего не остается, как взглянуть на него поближе.

— Д-да, сэр.

Макато наконец-то отступил от мичмана и его терминала.

— Ты останешься здесь. — произнес он, и повернулся к широкоплечему армсмену, стоявшему у него за спиной.

— Джедда, мне нужно трое человек, обученных боям в атмосфере.

Джедда резко отсалютовал командиру и, не мешкая, отправился выполнять приказ. Униформа, в которую он был облачен, ничем не отличалась от остальных черных комбинезонов с серыми шевронами, носимых теми, кто принес клятву верности Огнерожденным «Кузнечного молота». Символика же на форме Макато, как и подобало его должности, отливала серебром.

— Ты... — произнес лейтенант, обращаясь к мичману, — отправишь сообщение техножрецу Утулекксу, и скажешь, чтобы он присоединялся к нам на шестой палубе. На заправку и подготовку судна я даю двадцать минут.

— К вам, сэр?

— Да, мне давно пора ноги размять. — Макато уже отдалялся от мичмана, произнося эти слова. — Да, и скажи техножрецу, чтобы он взял с собой таллакса.

— Сэр... — начал было мичман с намеком на надежду в голосе.

Макато вновь замолк. Несмотря на то, что он был повернут к парню спиной, напряженные плечи достаточно ясно выражали его недовольство.

— Мне стоит сообщить владыке Зарко о нашем открытии?

Кенсай задумался на минуту, и было расслабился, но затем вновь вытянулся по струнке и зашагал прочь.

— Нет. Владыка заперся в своем санктуме — нам не стоит надоедать ему подобными мелочами.

В соответствии с приказами лейтенанта Макато, на шестой палубе его уже ждал полностью готовый к вылету челнок типа «Арвус», равно как и отряд армсменов, облаченных в герметичные защитные костюмы. Все они стояли по стойке «смирно» рядом с небольшим шаттлом, вооружившись мощными лаз-ружьями и плазменными резаками. Их облачение состояло из укрепленной резины и пластека — уродливая и неудобная комбинация, но достаточно эффективная для своих задач.

Рядом с людьми Макато находился и техножрец. Утулеккс, прихвативший с собой и своего «сторожевого пса», угрожающе нависающего над облаченным в мантию марсианином. Таллакс являлся ни чем иным, как предназначенной для боя машиной, громадным киборгом, прижимающим к своей широкой бронированной груди столь же громадное оружие, называемое в обиходе «молниевой пушкой». Используя цепочку накопителей и реле, подчиненных киберорганическим системам таллакса, молниевая пушка была способна к созданию мощных энергетических лучей, которые обездвиживали механических противников с помощью катастрофической перегрузки. В случае с органическими целями, результат обычно являлся более постоянным и, без сомнения, куда более неопрятным.

Сочетание отряда Джедды и боевого дроида предоставляло Макато несравненную огневую мощь, но в ходе своего многолетнего служения на борту «Кузнечного молота» и предшествующего ему «Триумфального», лейтенант привык быть осторожным — особенно когда речь заходила о встрече с неизвестностью.

За исключением небольшого участка вокруг «Арвуса», палуба была погружена во тьму. Помимо занятой людьми Макато стартовой площадки, здесь находилось еще пятнадцать ей подобных, но в данный момент все они были запечатаны и окутаны тенями. Даже сама площадка «Тета-семь» освещалась лишь кольцом испускающих янтарное свечение аварийных люменов.

«Кузнечный молот» являлся кораблем капитана Агатона, и пока тот отсутствовал, командование судном возлагалось на владыку Зарко, но и он в настоящее время был занят. Вследствие этого, вся полнота власти здесь находилась в руках Кенсая Макато — и даже если по стандартам военных, его звание казалось не таким уж впечатляющим, сам он невероятно гордился возложенными на него обязанностями. Он служил ордену ангелов самого Императора, что для него являлось знаком неоспоримого и великого почета. Каждый серв, армсмен и жрец-клеймитель на корабле находились под его ответственностью, и во многих отношениях Макато являлся мажордомом корабля и его стражем. Любая потенциальная угроза спокойной работе судна, с его точки зрения, становилась вызовом лично ему. И этот мертвый корабль являлся лишь последней в длинной цепочке этих угроз.

Кроме того, Кенсай не соврал своему мичману, когда сказал, что ему давно следовало размять ноги. В последний раз хоть сколько-то интересное событие произошло аж несколько недель назад, когда «Гнев Вулкана» пристыковался к «Кузнечному молоту», и к команде корабля присоединился Агатон с восемью своими людьми. Библиарий Зарко уже был на борту до этого, прибыв на «Молот» с помощью отдельного челнока. Капитан проложил курс до Штурндранга, но все остальные сведения он держал в секрете, намереваясь поделиться ими лишь при необходимости, так что лейтенант знал лишь конечный пункт назначения корабля. Впрочем, Адракс и его отряд показались ему беспокойными, но это внешнее проявление эмоций было всем, что поняли не-Астартес.

В конце концов, Макато не слишком заботила замкнутость десантника. Он знал свои обязанности, и выкладывался на полную при их исполнении, — и если монотонное перебирание пальцами во время бесконечного ожидания на орбите никчемного комка грязи, о котором он никогда даже не слышал, можно было разнообразить, то тем же лучше для него.

После спуска на пневмолифте, Макато быстро добрался до посадочной площадки.

— Джедда, все готово? — спросил он, когда добрался до своего отряда.

— Так точно, сэр. — ответил угрюмый армсмен. — Все предполетные приготовления были произведены. Корабль заправлен и полностью в вашем распоряжении.

— Тогда давай приступим к делу.

Кенсай задержался на рампе лихтера, перед тем, как забраться внутрь.

— Ты знаешь, почему мы здесь? — обратился он к Утулекксу.

— Нам предстоит эксплораторская миссия на борту, судя по всему, мертвого корабля класса «Охотник», который находится в непосредственной близости от нас.

Техножрец произнес эти слова через решетку вокализатора, заменявшую ему рот. Из-под его капюшона исходило мягкое свечение, испускаемое единственным окуляром, который то и дело фокусировался на лейтенанте, но большая часть аугметических улучшений сгорбленного специалиста, установленных им в ходе своей долгой службы, была скрыта просторной коричневой мантией, на которой красовалась уникальная вариация символа Механикус, обозначающая владения жреца на Марсе. Такой же символ был выведен и на черно-сером панцире Таллакса.

— Ты желаешь узнать, что скрывается на борту судна, лейтенант.

— Верно.

Макато взглянул на «голову» таллакса, для чего ему пришлось запрокинуть свою собственную. Диод, выступающий в роли глаза киборга, горел зеленым, отражая пассивное состояние таллакса.

— Не пускай эту штуку в ход без нужды. — предупредил лейтенант Утулеккса. — Если там есть выжившие, мне не хотелось бы упустить возможность их допросить.

— А если они проявят враждебность? — спросил техножрец.

— Тогда ты защитишь нас.

После этого Макато повел подчиненных внутрь. Он уже решил, что сам поведет челнок и резво занял пилотское кресло, после чего запустил протоколы активации.

Все остальные, начиная с Джедды, присоединились к своему лидеру, и быстро заняли отведенные им места в десантном отсеке, не забывая о ремнях безопасности. Каждый член команды проверял дыхательную маску и герметичность защитного костюма своего товарища, и когда этот процесс подошел к концу, удовлетворенный результатом осмотра Джедда подал командиру сигнал о готовности.

Увидев, как на борт наконец-то поднялись Утулеккс и его таллакс, Макато запустил двигатели судна, и перевел взгляд вперед, к выходящему в космос порталу, янтарные огни вокруг которого сменились зелеными после того, как «Молот» получил от лейтенанта требуемые коды запуска. Загорелась и посадочная полоса. Макато осталось лишь подать на двигатели больше мощности — и уже спустя восемь секунд эксплораторская команда покинула нутро ударного крейсера, вылетев в пустоту.

Всего в двадцати трех километрах от них все так же недвижно продолжал парить темный силуэт подбитого разрушителя.

Направляя свой небольшой челнок к громадному кораблю, апатично летящему через мрачные просторы космоса, Кенсай не мог избавиться от сравнений судна с гробницей. Нет, разумеется он не был трусом — нагляднейшим свидетельством этого была безукоризненная служба в Имперском флоте на протяжении практически целого века. Макато имел полное право называться ветераном — но тем не менее, глубоко в душе он молился о том, чтобы найденный ими корабль оказался пустым.

Поврежденный ангар не смог воспрепятствовать проникновению на «Охотник» небольшого челнока типа «Арвус», и как только тот коснулся покрытой инеем палубы, местами скрытой под грудами обломков, стало очевидно, что корабль явно испытывал трудности с поддержанием должных атмосферных условий на борту. Примагнитив шасси лихтера к палубе, Макато опустил рампу и приказал команде покидать челнок.

Первым наружу выбрался таллакс, подтвердивший с помощью своей прицельной матрицы, что снаружи людей ожидает безвоздушное пространство. Активировав люминаторы, установленные на нагруднике, киборг взрезал поглотившую палубу тьму слепяще-ярким светом.

— Я не эксперт, сэр, но думается мне, что ангар этот пострадал от попадания торпеды. — произнес Джедда, чей голос искажался несовершенным воксом скафандра. Боец провел своим собственным фонарем по протяженности палубы, освобожденной от людей и всего, что не было прикручено к полу, после внезапной разгерметизации, являя взору команды обгоревшие стены, испещренные небольшими отверстиями размером с кулак.

— Какая-то разновидность осколочной боеголовки разнесла весь ангар... — произнес он.

Каждый член команды примагнитил свои ботинки к полу — ровно настолько, чтобы удержаться в вертикальном положении, не теряя подвижности. Кроме того, в качестве дополнительной меры предосторожности, Макато заставил всех их обвязаться веревкой — если магнитные подошвы одного бойца откажут, товарищи смогут удержать его на месте до прибытия подмоги.

Лишь Утулеккс обошелся безо всех этих трюков, полностью доверившись своим собственным имплантам, тогда как таллакс изначально был оснащен адаптивными системами, делавшими его пригодным к боям в пустоте. Киборг мог бы даже пройтись по обшивке судна, получи он на то приказ.

— Сержант... — произнес техножрец достаточно громко, чтобы его услышали облаченные в защитные костюмы люди, — Я нашел путь вглубь корабля.

Макато медленно развернулся и увидел порт доступа, о котором сообщил ему Утулеккс.

Служебный люк, едва-едва позволивший бы таллаксу пройти внутрь, да и то пригнувшись, вполне подходил для смертных, и с учетом того, что их плазменные резаки ни за что не смогли бы одолеть более крупные проходы и запоздало опустившиеся переборки, он становился их единственным вариантом.

— Мы им воспользуемся. Прикрой нас, техножрец.

Утулеккс кивнул и выдал поток машинного кода, вняв которому, таллакс занял оборонительную позицию.

По приказу Макато, Джедда вывел вперед двух армсменов с плазменными резаками.

— Давайте побыстрей. — произнес он.

Шестью минутами спустя, вся команда была в сборе и проникла в скрывавшийся за люком коридор. Утулеккс просканировал окружение на предмет признаков жизнедеятельности, но ничего не выявил.

В узком коридоре от таллакса было мало проку, поэтому во главе колонны встал Джедда, взявший наизготовку свой тупоносый карабин, что идеально подходил для абордажных миссий благодаря своей убойной силе на коротких дистанциях.

На стене тесного восьмиметрового коридора они обнаружили когитаторную панель. Утулеккс немедленно подчинил ее, используя свои мехадендриты, и получил доступ к некоторым из систем корабля. Перво-наперво, ему пришлось перезапустить систему жизнеобеспечения судна, необъяснимым образом вышедшую из строя, а затем адепт использовал жалкие остатки энергии на то, чтобы активировать освещение и вдохнуть движущую силу в некоторые из подъемников. После этого, он заблокировал люк за ними с помощью толстой переборки, опустившейся с потолка.

На обеих стенах мигнули и загорелись желтые люмены. Исходящий от них свет оставлял желать лучшего, но даже скудное освещение было предпочтительней кромешной тьмы. До ушей членов команды Макато донеслось шипение, предвосхищавшее собой обогащение воздуха кислородом, и всего за восемь минут коридор, в котором они находились, равно как и небольшая служебная палуба за ним, стали пригодны для жизни.

Проход, где сгрудились армсмены, был достаточно широк для двух человек, так что Джедда и Макато, не сговариваясь, встали бок о бок, дожидаясь момента, когда распахнется выходной люк, открывавший им путь вглубь корабля.

Джедда шагнул в проем первым, продолжая дышать спокойно и размеренно, о чем свидетельствовали облачка углекислого газа, вырывающиеся из выпускных клапанов его маски. Боец двигался медленно и осторожно, почти как кошка, водя прижатым к плечу карабином по сторонам.

Как и остальной корабль, палуба, куда проникли люди Макато, казалась заброшенной. Активированные техножрецом лампы продолжали периодически гаснуть, не в силах установить постоянную связь с аварийным генератором корабля, а по полу перекатывались клубы пара, скрывая его из виду. Из полумрака палубы выдавались цепи, свисающие с высокого потолка, и целый эскадрон безжизненно склонившихся погрузчиков, словно бы выражавших свое почтение новоприбывшим. Тем не менее, и здесь они не нашли ни одного члена команды корабля. Не было здесь и тел, лишь ящики и брошенные как попало инструменты.

Не отставая от Джедды, Макато рисовал в уме карту этой палубы.

«Двести шестьдесят метров в протяженности... Явно лишь второстепенная палуба, но шахта лифта на другой ее стороне должна позволить нам пройти дальше. Если на борту и есть выжившие, они будут либо на мостике, либо возле систем жизнеобеспечения.»

Согласно добытым Утулекксом данным, любой из вариантов означал, что им предстояло подняться выше.

Миновав приблизительно половину палубы, Макато поднял вверх сжатый кулак, сигнализируя об остановке. Его абордажная группа двигалась одной колонной, сохраняя приличную дистанцию от скрытых в тенях оконечностей отсека.

— Техножрец, я заметил внезапные колебания температуры.

— Корабль все еще стабилизирует свою атмосферу. — ответил Утулеккс, все так же сопровождаемый своем верным таллаксом.

— Нам можно снимать дыхательные маски? — спросил лейтенант. Шлем затруднял ему обзор, и если внутри судна уже можно было дышать, он предпочел бы обойтись без этой помехи.

Утулекксу потребовалось несколько секунд, чтобы обратиться к данным с пробудившихся палуб, и проанализировать их.

— Вы можете избавиться от дыхательных приспособлений.

Макато немедленно ослабил крепления куполообразного шлема и стащил его с головы, после чего за ним последовала и защитная маска. Окружавший его воздух еще не был как следует профильтровал и пах затхлостью, но по крайней мере, им можно было дышать.

Джедда и его люди последовали примеру командира, глубоко дыша и радуясь тому, что они более не заперты в своих герметичных скафандрах. Впрочем, в защитном снаряжении все еще сохранялась нужда. Несмотря на то, что на корабле заработала вентиляция, температура все еще оставалась ниже нуля, а облачка из охладителя все так же продолжали ползти по палубе, покрывая стойки и проемы искусственным инеем.

— Согласно нашим данным, мы можем использовать лифт, чтобы подняться на три уровня выше и добраться до отсека криогеники. — заявил Макато, вытащив из кармана скафандра инфопланшет. — Если на этой развалине и есть выжившие, то они будут там.

Ткнув в экран планшета, Макато заставил тактильную вставку своей рукавицы перенести схему судна на ретинальную линзу обруча, носимого им на голове и работавшую независимо от скафандра. Прозрачный прямоугольный дисплей, закрывавший ему правый глаз, замерцал и через пару мгновений наложил поверх окружавшей лейтенанта палубы очертания корабля, и теперь Макато в прямом эфире мог прослеживать свой маршрут до криогенных капсул.

Закончив приготовления, он вновь повел своих людей вперед.

— Как много спасательных капсул может находиться на судне такого размера? — спросил командир у Утулеккса, что незамедлительно обратился к своим банкам данных.

— От трех до пяти сотен. Все они предназначены лишь для жизненно важных членов экипажа.

Макато кивнул.

— Значит, здесь может находиться порядка пятиста человек?

— Учитывая понесенный судном ущерб и время, которое оно могло провести в пустоте, я бы предположил, что число это будет значительно меньшим.

— Но при лучшем раскладе мы говорим о пяти сотнях?

— Потенциально, да.

Макато задумался о том, достаточно ли бойцов он взял с собой, но вскоре отринул сомнения. Слишком поздно было переживать по этому поводу. Он решил, что его группа доберется до искомого отсека, уже там оценит ситуацию и поразмыслит над тем, стоит ли высылать сюда дополнительные спасательные команды.

Остальную часть служебной палубы они преодолели без каких-либо происшествий. Повезло им и с подъемником — механизм оказался способен принять всю команду разом, и искателям не пришлось разделяться. Преодолев три уровня, они наконец-то добрались до криогеники.

Когда открылись двери лифта, взорам армсменов открылся длинный коридор, конец которого был погружен в полумрак. По бокам от него тянулось еще два прохода, но войти в них можно было лишь через центр основного пути. Схемы Макато сообщали о том, что каждый коридор обрамляло полсотни криогенных капсул, и, согласно хроно-отметке, в последний раз на этот отсек обращали внимание несколько дней назад.

Пятьсот душ, запертых среди коридоров с обозначениями от «альфы» до «эпсилона», тогда как «гаммой» являлся главный проход.

Как только бойцы выбрались из подъемника, стало очевидно, что далеко не все саркофаги в отсеке находились в рабочем состоянии. Некоторые из них были разбиты и лишены подсветки, но все они в целом имели одну и ту же конструкцию в виде установленного вертикально стеклянного кокона, подсоединенного к генератору хранилища, и способного с легкостью предоставить убежище смертному. Трубки и шланги должны были поставлять обитателям капсул питательные вещества и поддерживать уровень жидкости в их телах, а простые дыхательные маски снабжали людей кислородом. Согласно замыслу создателей этих капсул, во время криосна люди могли спокойно дремать, ни в чем не нуждаясь, но некоторые из обитателей отсека, судя по всему, явно не обрели покой. Несмотря на то, что большая часть капсул была пуста, в некоторых из них Макато и его люди увидели иссушенные, а порой и обнаженные до костей, трупы членов команды корабля. Никто из них не принял свою смерть с достоинством.

Джедда сотворил над умершими знак аквилы, а затем Макато повел команду дальше по главному коридору. Установленные на скафандрах фонари пронзали тьму, то и дело выхватывая из нее очередной саркофаг, пока арсмены продолжали искать выживших в неизвестной катастрофе.

— Долгая спячка... — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Макато, пытаясь не представлять, каково было тем несчастным, которые проснулись в своих стеклянных гробах, неспособные двигаться и даже дышать, пока их тела медленно замерзали из-за сбоя в работе механизмов, которым они доверили свои жизни. Искаженные от ужаса лица, уставившие на него свои пустые глазницы, скрюченные пальцы с посиневшими ногтями, безо всякого результата царапавшие стекло, губы, что обнажали покрытые инеем десны и зубы тех, кто распахнул свои рты в стремлении выразить свое горе и ужас...

— Здесь явно случилось что-то очень и очень нехорошее... — пробормотал Джедда. Эти его слова были первым признаком того, что самого сержанта тоже одолевали сомнения по поводу предпринятой ими миссии.

Макато осознал, что не может оспорить высказывание своего подчиненного, поэтому произнес единственное, что могло хоть как-то того приободрить.

— Что бы не обрекло эти несчастные души на хладные объятья смерти, оно уже миновало. Сохраняй бдительность.

Небольшой отряд продолжил идти вперед, собравшись по двое и оставив одного бойца прикрывать тыл.

Холодный воздух в отсеке становился лишь холодней с каждой секундой, и от каждого нового вздоха его живых обитателей вверх поднимались длинные облачка белого пара. Единственным звуком, нарушавшим тишину этого места, был лязг ботинок по полу отсека.

Схема корабля не могла сообщить Макато ничего нового о его окружении.

— Нашел какие-нибудь признаки жизни, техножрец?

Адепт, к которому обращался лейтенант, остался возле входа в отсек, общаясь с консолью управления, связанной со всеми капсулами.

— Весь запас криогенных капсул на корабле был активирован. Намеков на поддержание жизнедеятельности не обнаружено ни в одной, но стоит заметить, что полноценная работа этого сооружения была нарушена.

— Нарушена?

Макато, Джедда и их люди уже подбирались к концу первого ряда саркофагов. Их ботинки покрывала корка льда, сформировавшегося из-за выбросов криогенного газа, покидающего несколько поврежденных коконов и покрывшего пол белой дымкой.

— Это было предумышленное действие. — пояснил Утулеккс. — В нормальных условиях крио-заморозка невозможна, если капсула была повреждена или ее герметичность оказалась нарушена. Здесь же мы наблюдаем нарушение этого протокола.

Это объясняло холодный воздух и покрытый инеем пол.

Макато схватился за опорную стойку одной из капсул, чтобы проверить ее на прочность — и металл треснул после едва заметного приложения силы. Впрочем, даже это действие вызвало у лейтенанта одышку, острую головную боль и головокружение. Ему не нужно было быть медикусом, чтобы выявить ранние признаки гипоксии.

— Надеть шлемы! — приказал он, чувствуя, как его кожу начинает покалывать от холода.

Скрыв лицо за ненавистным стеклянным куполом, Макато был раздражен тем, что его поле зрения снова сузилось, но показания датчиков костюма сообщали о том, что в отсеке продолжало становиться холодней. Вкупе с повышением уровня азота в атмосфере это говорило о том, что было открыто несколько поврежденных саркофагов. Продолжительное пребывание здесь не обойдется для команды без последствий.

В конце первого ряда, армсмены обнаружили шестнадцать рабочих саркофагов, а также двадцать полностью обесточенных капсул и еще четырнадцать с нарушенной герметичностью. В восьми из них находились тела членов команды. Как и прежде, все они оказались мертвы.

Макато предстояло обследовать еще четыре ряда стеклянных гробов, но его терпение уже было на исходе. Являясь ветераном Флота, он давно научился доверять своим инстинктам — и они чуть ли не кричали о том, что лейтенанту стоит побыстрее заканчивать свои дела на этой палубе и убираться с мертвого корабля.

— Джедда, раздели своих людей на две группы и заставь их обследовать саркофаги по левую сторону отсека. Я займусь правой.

Джедда кивнул командиру и принялся раздавать команды подчиненным.

Макато пошел направо, но перед тем, как отправиться к следующему ряду капсул, он проверил заряд своего карабина. Для этого ему пришлось несколько раз провести по датчику перчаткой, стирая налет инея, успевший собраться на оружии, но один лишь вид мигающей лампочки, сообщавшей о том, что оружие заряжено и готово к бою, вызвал в нем абсурдное чувство уверенности в собственных силах.

— Техножрец, что там насчет признаков жизни?

— Все еще никаких. Тем не менее, я заметил, что ваше сердцебиение и дыхание ускорились, лейтенант.

— Я в порядке. Продолжай лучше следить за отсеком, мне не нужны сюрпризы.

Следующий ряд криокапсул оказался погружен во тьму. Даже тот свет, что исходил от установленных на полу люменов, приглушался ползущим поверх них туманом. Примерно в середине коридора, один из саркофагов неустанно исторгал из себя поток холодного газа. Макато трудно было сказать, в чем было дело, но ему показалось, что ведущая в капсулу труба была перерублена.

Мельком осматривая каждую новую капсулу, ускоривший свой шаг Макато прошел мимо привлекшего его внимание стеклянного кокона, и тут в его голову пришла внезапная мысль.

— Техножрец... Зачем кому-то может прийти в голову мысль заполнить отсек криогеники азотом?

На ответ у Утулеккса ушло несколько секунд. Во время этой краткой заминки, Макато услышал неразборчивую речь Джедды, и уже было собирался вызвать его по воксу, но тут техножрец снова заговорил.

— Если мы исключим желание вызвать гипоксию у незваных гостей, то я могу придумать только один мотив для подобного действия — стремление скрыть активные биоформы внутри данного хранилища.

Макато крепко стиснул рукоять карабина, усилием воли заставив себя идти медленнее. Каждый саркофаг, мимо которого проходил лейтенант, был пустым, большая их часть даже не была освещена, да и газ, с шипением вырывающийся из трубы позади ветерана, отнюдь не способствовал улучшению его душевного состояния.

— Что ты имеешь в виду?

— Если бы неизвестному лазутчику захотелось скрыть свое присутствие от рудиментарного био-сканирования, криогенный отсек с нарушенной структурной целостностью был бы оптимальным местом для выполнения этой задачи.

— Ты имеешь в виду то, что падение температуры сделало бы его невидимым?

— Именно так.

— А что же до продолжительного пребывания в подобной атмосфере?

— В большинстве случаев, это привело бы к нарушению моторики и когнитивных функций жертвы, а впоследствии — и к смерти.

«В большинстве случаев...»

Макато хотелось связаться с Джеддой. Он хотел отозвать своих людей, но в гробу прямо перед ним, покрытом коркой льда после недавней активации, смутно проглядывался какой-то силуэт, что заинтересовало лейтенанта. Он не мог разглядеть практически ничего, но за стеклом явно что-то скрывалось. Что-то большое...

— Лейтенант! — произнес Джедда по воксу. — Мы обнаружили что-то...

Макато едва услышал своего подчиненного, протягивая руку к толстому стеклу.

— Ты сказал «в большинстве случаев». Что же могло выжить в подобных условиях? — спросил ветеран у Утулеккса, одновременно с этим очищая небольшой участок стекла ото льда лишь для того, чтобы увидеть за ним...

— Лишь трансчеловеческий организм мог бы пережить продолжительное пребывание в насыщенной азотом атмосфере.

...Силовую броню.

— Кровь Императора! — выдохнул Макато, и отшатнулся от саркофага. Тут же до него донесся грохот от бьющегося стекла и крики открывших огонь из своих карабинов армсменов.

— Кто стрелял?! Джедда, доложи обстановку!

Ответ Джедды был заглушен паническими криками членов его команды и треском выстрелов.

Макато не смел отводить свой взгляд от криокапсулы, но заметил своим периферийным зрением, что следующий за ней саркофаг тоже был занят... Тем временем то, что скрывалось в гробу прямо перед ним, внезапно пришло в движение.

Силовая броня... У Макато ушло несколько секунд на то, чтобы осознать происходящее.

Обитатель стеклянного кокона открыл глаза, черные, словно лужи нефти.

— Техножрец, у нас проблемы! Активируй таллакса!

Утулеккс кратко подтвердил получение приказа — и одновременно с этим, закованная в латную перчатку рука ударила по бронестеклу саркофага, оставив на нем трещину.

Макато выпустил по капсуле короткую очередь практически в упор, а затем бросился бежать. Проскочив через леденящую струю газа, он почувствовал ее касание даже сквозь защитный скафандр, но все же успел добраться до перекрестка до того, как услышал позади оглушительный грохот бьющегося стекла и звук падения на пол чего-то тяжелого. Обернуться лейтенант не рискнул.

С другой стороны к командиру несся Джедда с одним из своих людей. Еще один подчиненный, хромая, вышел из-за угла. Его костюм был покрыт кровью, а в защитном покрытии виднелась пробоина, через которую быстро выходил теплый воздух. Через несколько секунд армсмен, сделав еще пару шагов, упал на пол лицом вперед.

Джедда не остановился, как и следовавший за ним выживший. Макато не озаботился тем, чтобы выучить имена людей своего подчиненного, раз не отвечал за них напрямую, но, столкнувшись с запертым внутри саркофага ужасом, он почему-то пожалел о своем равнодушии. Лейтентанту показалось, что своим безразличием он оскорбил младших по званию армсменов, и ему так и не представится возможности загладить свою вину. Кенсай сам удивился, как сильно его вдруг обеспокоил этот вопрос, да еще и в самый неподходящий момент.

— Где еще один? — в конце концов, спросил он, загоняя отвлекающие мысли поглубже в подсознание, дабы те не помешали более насущной проблеме спасения собственной жизни, какой бы невероятной задачей это не казалось. Если он сможет собраться и выживет, то у него найдется время для сожалений.

Макато, Джедда и третий армсмен добрались до выхода к центральному коридору, и услышали тяжелую поступь таллакса, что, как ни странно, не слишком-то успокаивало. Лейтенант ничего на свете не желал больше, чем поставить киборга на пути того, что выбралось из криокапсулы, но сперва ему нужно было собрать своих людей.

— Мертв, лейтенант. — ответил Джедда. — Они выпотрошили его сразу же, как только выбрались из капсул.

— «Они»? Скольких ты увидел?

Стоит отдать Джедде должное — даже после встречи с неизвестными кошмарами, он сохранил ясность ума.

— Мне показалось, что их было трое. Первый вырвался из своей тюрьмы прямо позади нас, и убил Хальдера. Враг был медлителен, еще не отошел от последствий спячки, и все же сумел разорвать парня на части. Мы открыли огонь, вроде бы даже сумели его ранить, но когда из второй капсулы вылез еще один, я отдал приказ отступать.

Джедда бросил взгляд в сторону неудачливого армсмена, лежащего поодаль от тройки выживших.

— Наваара успел задеть тот, кого мы ранили.

Хальдер, Наваар... Макато запомнит эти имена, и почтит их жертву, если сможет выжить. Впрочем, им повезет, если хоть кто-то из команды сумеет отсюда выбраться.

— Я заметил еще как минимум двоих в рядах «дельта» и «эпсилон». — произнес Макато, а затем повернулся к неизвестному армсмену. — Как тебя зовут, сынок?

— Барий, сэр. — ответил тот с нотками замешательства в голосе.

«Как странно, что такие мелочи внезапно становятся важны перед лицом смерти...»

— Они?.. — выдохнул Джедда, не желая произносить имя тех, кто, по всей вероятности, станет его убийцами.

Макато молча кивнул.

Ему никогда раньше не приходилось сталкиваться с предателями из числа космических десантников, несмотря на многолетнюю службу во благо ордена. Ни один Огнерожденный не посмел бы закрыться от такого противника простым смертным, когда сам являлся щитом человечества — и все же Макато понял, что именно увидел, когда заглянул в ту криокапсулу. Отблеск света на керамитовом нагруднике, покрытая инеем латная рукавица, черные сферы вместо глаз, с ненавистью взирающие на него через толстое стекло...

Черная броня и такие же черные глаза не были таким уж уникальным явлением среди ренегатов. Лично Макато знал лишь несколько сект предателей, которые подходили бы под это описание, но, к сожалению, ему не удалось разглядеть символики на броне того воина. В любом случае, их принадлежность не играла никакого значения — все Астартес обладали невероятной смертоносностью, и истощенной команде Кенсая ни за что не удалось бы одержать верх над встреченным ими противником, или хотя бы остановить его продвижение. Даже таллакс едва ли сумел бы справиться с несколькими десантниками, а не только задержать их.

Впрочем, если Утулекксу удалось бы запереть их в отсеке криогеники... Джедда сказал, что прыти убийце Хальдара недоставало, что звучало вполне логично — даже трансчеловеческому организму потребовалось бы время, чтобы вернуться к полноценному функционированию после длительной заморозки. Идеальный камуфляж оставил предателей ослабленными.

— Какие будут указания, сэр?

Макато и мечтать не мог о лучшем подчиненном. Его гордость за Джедду портило лишь осознание того, что вскоре все они, скорее всего, умрут.

— Нам на помощь идет таллакс. Закроемся им от ренегатов, а затем будем удерживать «гамму», пока Утулеккс не запечатает отсек.

Джедда кивнул, а затем тройка армсменов побежала в центральный коридор.

Громадный киборг с легкостью заполнил своей тушей весь проход. Конденсаторы его микро-реактора запустили процесс ионизации, а катушки на стволе молниевой пушки, которую своими трехпалыми лапами удерживал таллакс, затрещали, словно бы обещая сокрушить врагов своего владельца. Цепной штык, закрепленный под дулом орудия, тоже пришел в движение, и издаваемый им гул сменился гортанным рыком.

Робот резко остановился в середине коридора, как гончая, натянувшая удерживаемый хозяином поводок. Единственный окуляр на его черепе засиял красным.

Увидев таллакса, Макато замедлил бег, а затем его примеру последовали и Джедда с Барием, но голос техножреца привел их в чувство.

— Лейтентант, не слишком-то мудро будет задерживаться.

Кенсай уступил дорогу Джедде и Барию, после чего, спустя несколько долгих секунд, таллакс открыл огонь. Несясь дальше по коридору «гамма», Макато рискнул оглянуться, и увидел, как разряд энергии, подобно хлысту, ударил закованного в доспехи воина, который едва-едва вышел из-за угла.

На весь коридор прозвучал полный боли рев, и лейтенанту в ноздри ударил запах горелого металла. Пораженный киборгом предатель отлетел назад и врезался в одну из криокапсул, что разлетелась на части в ослепительной вспышке.

Мгновением спустя, пушка таллакса снова выстрелила, когда тот перевел свое внимание на второго бойца, но за ним по пятам уже следовал третий воин. Оба они были вооружены какого-то рода клинками, но огнестрельного оружия при себе не имели — впрочем, Макато не мог говорить об этом с полной уверенностью из-за окружающего его полумрака и внезапного приступа трансчеловеческого ужаса, который пробрал его до мозга костей. Что он все же увидел, так это то, что таллакс промахнулся — или, скорее, то, что неизвестный Астартес успешно увернулся от одного его выстрела и принял второй на броню, пожертвовав своим наплечником. Дальше наблюдать за ходом боя лейтенант не собирался — слишком велик был риск врезаться на бегу в один из саркофагов или другого выжившего.

Чуть позже, когда у Макато появилась все же появилась возможность оглянуться, он понял, что киборг поразил второго воина, однако третий все еще продолжал двигаться в его сторону. Вдобавок к этому, сквозь облачка выбросов молниевой пушки лейтенант заметил, как из тьмы вышел четвертый десантник, тут же нагнувшийся, чтобы помочь раненому товарищу. Грубо прикинув в голове темп стрельбы своего механического союзника, Кенсай понял, что тому удастся сделать лишь один выстрел, после чего противник сблизится с ним на достаточное для рукопашной расстояние.

Армсменам предстояло преодолеть еще четверть коридора. Макато увидел в его конце Утулеккса, занятого вводом команд, призванных запечатать это жуткое место. Обернувшись в последний раз, чтобы взглянуть на последствия очередного выстрела таллакса, командир увидел, что тот попал в «яблочко», но даже будучи раненым, Астартес сумел взмахнуть своим клинком и заставить таллакса уйти в оборону.

— Поторопитесь! — воскликнул Утулеккс.

Макато разрывался между тем, чтобы открыть огонь из собственного оружия или продолжить нестись со всех ног. Тройка армсменов уже почти достигла выхода, но ренегаты были так быстры...

Долей секунды позже выяснилось, что Барий тоже задавался этим вопросом, и наконец-то сделал свой выбор. Он остановился и вскинул карабин. Тем временем, на одну из окружавших армсменов капсул взобрался пятый воин в черной броне, напоминая собой горгулью, которую, однако, не сдерживал недвижный камень.

Таллакс отбросил от себя третьего десантника, но его тут же заменил второй, как раз вовремя пришедший в себя. С удивительной силой он рубанул своим клинком по пучку кабелей, свисавших с корпуса киборга, заставив тем самым припасть его на одно колено. Ответный выстрел в упор отбросил Астартес назад и привел к уничтожению еще одного стеклянного кокона — и в эту же самую секунду, скафандр и шлем наблюдавшего за происходящим Макато обагрила темная струя жидкости.

Резко оборвавшийся крик Бария достаточно ясно дал понять о том, что произошло, но вскоре Макато увидел все своими глазами. Среди выживших приземлилось нечто огромное, куда более внушительное, чем казалось на расстоянии. Парализованный страхом, который он пытался сдерживать с самого момента своего судьбоносного открытия, лейтенант мог лишь безвольно наблюдать за тем, как ангел смерти в черном доспехе разрывает на части то, что осталось от Бария. Завершая последний удар, черный воин направил свой указующий перст на Утулеккса, который не стал дожидаться товарищей и начал закрывать вход в отсек.

Макато даже не успел испытать злобы в ответ на это внезапное предательство — в ту же секунду техножрец превратился в дождь из металлических обломков и отвратительной смеси из машинного масла и крови.

Медленно, невыносимо медленно, Кенсай все же сумел поднять свой карабин. Таллакс тоже вскинул свое оружие, намереваясь отомстить за смерть хозяина в полном соответствии с протоколами мщения, установленными Утулекксом, но этот шаг, в конце концов, оказался ошибочным. Как только киборг прицелился в убийцу адепта, те два воина, от которых он отбивался, безжалостно ударили ему в спину.

Осознав, что у никаких шансов на победу не осталось, Макато поднял руку и опустил оружие, призвав своего заместителя поступить так же.

Глаза, едва видимые за ретинальными линзами предателя, встретились со взглядом Кенсая.

— Сдаетесь? — произнес глубокий голос, грубый, как необработанная сталь. — Удивительно мудрое решение с вашей стороны.

Теперь, когда лейтенант мог как следует разглядеть выпрямившегося во весь свой впечатляющий рост десантника, он понял, что его клинки не были клинками как таковыми — по крайней мере, не такими клинками, которые можно было покрыть лаком, убрать в ножны и повесить на стену в арсенале. В их роли выступали кости воина, торчащие из его рук. Костью, а именно длинным гребнем, проходящим через весь череп, увенчивался и шлем десантника.

Лейтенант разглядел и то, что на броню ренегата были нанесены знаки отличия сержанта, что, по всей вероятности, делало его лидером еретиков, но по какой-то причине он не имел при себе иного оружия, кроме смертоносных костяных наростов. Судя по тому, как умер Утулеккс после появления этого бойца, Макато предположил было, что тот являлся не просто мутантом, но псайкером, однако через несколько секунд он заметил несколько небольших костяных «ножей», торчащих из того, что осталось от тела техножреца.

Дальше по коридору, две тени довершали свою расправу над таллаксом. Они отрубили киборгу все конечности, довершив дело обезглавливанием, а затем присоединились к своему сержанту. Тройка предателей встала вокруг Макато и Джедды нерушимым заслоном из керамита, и смертным ничего не оставалось, кроме как пасть на колени.

Товарищи сержанта имели такие же костяные наросты, что и он, но были лишены гребней на головах. Один из них — судя по всему, тот, кого первым увидел Макато, — не носил шлема. Его подернутая инеем кожа была до крайности бледной, а кое-где на ней наблюдались и синюшные пятна. Неизвестно, являлось ли это результатом спячки без защиты силовой брони, или же еще одной мутацией, но его уши имели немного заостренные кончики, а острый нос напоминал клюв. Впрочем, больше всего лейтенанта поразили именно глаза. И в самом деле непроглядно черные, они выглядели так, словно в них не было ни белков, ни радужек.

Глядя на лицо воина, Макато понял, что не может выдерживать его взгляд, и опустил голову — но до того, как он это сделал, ему удалось разглядеть символ на наплечниках Астартес, ощерившуюся морду серебряного дракона.

— Мы прокляты. — пояснил лейтенанту сержант.

Макато далеко не впервые находился в окружении космических десантников. Трепет, который они внушали ему одним лишь своим присутствием, не был для него чем-то незнакомым, но в случае с сержантом он улавливал что-то еще — а именно, едва сдерживаемую силу и врожденную дикость. За маской его шлема скрывалось нечто свирепое и совершенно чудовищное, что выдавал каждый произнесенный им слог. Ренегат не знал ни жалости, ни милосердия, ни сострадания, его спутниками были лишь жестокость и насилие.

Несмотря на обуявший его ужас, Кенсай нашел в себе достаточно смелости для того, чтобы заговорить, пускай даже и слова его были едва слышимым хрипом, произнесенным сквозь плотно сжатые зубы.

— Я лейтенант Макато с «Кузнечного молота», корабля Адептус Астартес.

Макато сам удивился тому, что смог проявить подобную дерзость. Даже Джедда поднял голову, услышав гордое заявление своего командира.

Семья лейтенанта служила Флоту на протяжении пяти поколений, и его почтенная родословная уходила своими корнями далеко в прошлое тысячелетие. Его род по праву гордился своим уделом чести и долга. Серебряная коса на униформе Макато некогда принадлежала его отцу, Хирошимо. Жизнь флотского служаки редко позволяла тому проводить время в окружении семьи, и Кенсай почти не знал своего родителя, и все же он чтил это физическое выражение преемственности своего рода. В каюте лейтенанта хранился и церемониальный меч, что некогда принадлежал деду Кенсая — Югети, — и хотя Макато никогда не использовал его в бою, он следил за тем, чтобы клинок сохранял свою остроту. Память об этих вещах скрывала в себе силу, и Макато воспользовался этой силой, чтобы взглянуть в лицо пленившему его чудовищу и дать тому понять, что его воля несгибаема. В жесте непокорности, он резко вздернул свой подбородок, и...

Получил резкий и внезапный удар, от которого у Макато из глаз полетели искры. Он почувствовал на языке кровь, а лицо словно бы вспыхнуло огнем от острой боли. Он лишился шлема и упал наземь лицом вперед, но осознание этого пришло к нему с ощутимой задержкой из-за нежданной атаки. На деле, Астартес всего лишь отвесил ему крепкую затрещину, но даже ее хватило, чтобы лейтенант почуял, как у него во рту зашатались зубы, и сплюнул на пол сгусток крови.

Джедда попытался встать, когда увидел, как сержант обращается с его командиром, но его тут же грубо вернули в исходное положение, после чего утратили к армсмену весь интерес, пока тот скрючился от боли, вызванной переломом нескольких ребер.

— Оставьте его! — прохрипел Макато, едва видя окружающих его монстров, но все равно пытаясь встать на ноги.

Второй удар, сильнее первого, заставил его вновь рухнуть на землю. Макато ощутил, что в этот раз дело не обошлось без перелома, и ему пришлось стиснуть зубы посильнее, чтобы не вскрикнуть от боли. Даже при том, что он был на милости предателя, он не собирался льстить его самолюбию, показывая свою слабость.

Пока трое облаченных в черное воинов безмятежно наблюдали за происходящим, Макато с трудом поднялся на колени, и оскалил свой лишенный полного набора зубов рот.

— Я — лейтенант Макато!

Предатель ответил ему очередным ударом, на этот раз достаточно сильным, чтобы опрокинуть Кенсая на спину. Его взор заволокли тени. Лейтенант находился на грани потери сознания. Спустя несколько мгновений он почувствовал, что сержант стальной хваткой вцепился в его плоть. Боль была такой сильной, что привела Макато в чувство.

— Я услышал тебя, червяк. — прорычал ренегат. — Я изнурен и обморожен, но я не глухой.

— Чего вы хотите?

Макато учуял гнусную вонь, исходящую изо рта сержанта прямо через респиратор, когда тот присел на одно колено для ответа дерзкому армсмену. Предатель смердел протухшим мясом и застарелой кровью, и Макато не мог не представить себе полную клыков пасть, скрывающуюся под черным шлемом.

— Мы хотим отомстить. — прошептал обладатель этого шлема, что прозвучало куда более устрашающе, чем любой боевой клич. — Но для начала сгодится и твой корабль.

Макато натужно рассмеялся, несмотря на то, что ужас сковывал его члены.

— Ты сошел с ума! Твои действия не останутся безнаказанными!

— Вполне возможно. — ответил сержант, а затем вздернул лейтенанта за подбородок. Его пальцы вонзились в шею Макато с достаточной силой, чтобы пустить тому кровь, но ренегат не отпускал свою жертву, пока не поднял ее в воздух.

— А теперь послушай меня. Твоя храбрость похвальна, но неуместна. Ты хочешь выжить, но больше всего тебе хочется, чтобы выжили твои люди... И я готов пощадить их. Тот, кого вы оставили позади, еще жив — как и тот, кто скрючился у ног моих воинов.

Сержант сжал горло Макато чуть сильней, и приблизил того к своему лицу.

— Мое имя — Ургареш из Черных Драконов. Ты проведешь нас на свой корабль, и клянусь честью, что мы вас не тронем. Что скажешь?

После этих слов, Ургареш разжал свою хватку, и Макато рухнул на пол, после чего немедленно схватился за свое горло, отчаянно пытаясь вдохнуть.

— Честь? О какой чести ты можешь говорить, после того, как убил двух моих людей, напав на них из засады?

— Мы сразились, и вы проиграли. Не позволяй гордости затмить свой рассудок, это лишь приведет к новым жертвам. Так что, ты согласен на мое предложение? Или мне нужно убить еще одного?

Ургареш приблизился к Макато, легонько пнув его, понукая побыстрее дать ответ. В груди лейтенанта произошла очередная вспышка боли, но, по крайней мере, он все еще был жив. В живых оставался и Джедда — и даже Наваар, если Черному Дракону можно было верить.

Кенсай прежде не слышал о группе, называющей себя Черными Драконами, равно как и о том, кем был их покровитель или какому божеству они поклонялись. Он знал только то, что у него не было выбора.

Макато едва заметно кивнул.

Ургареш сделал шаг назад и позвал воина, который занимался ранеными.

— Тораст, наш брат еще жив?

— Да.

Сержант повернулся к Макато.

— Тебе повезло, червь. Тораст, стабилизируй состояние того смертного. — произнес он, не сводя глаз с коленопреклоненного лейтенанта. — И сделай так, чтобы эти двое были в состоянии покинуть корабль на своих двоих. Затем мы отправимся на «Кузнечный молот» и наконец-то отомстим сынам Ноктюрна.

Глава седьмая

Штурндранг, подулей Молиора

Путешествие с поверхности Штурндранга вглубь подземных уровней улья не обошлось без происшествий. Даже избавившись от доспехов и скрыв свою истинную природу под просторными плащами, Саламандры едва ли могли считать себя не привлекающими внимания в месте, где все жили по принципу «человек человеку — волк», подкрепляя эту идею буквальным поеданием неудачливых собачьих, крыс, и всех прочих падальщиков, коим не свезло обратить на себя голодные взоры местных жителей. Жизненно важными в условиях этого беззаконного, темного места, становились проявления силы и навязывание своей воли с помощью страха, часто с помощью представителей своей стаи — ведь даже голодающие волки поддаются стайному инстинкту.

Трое мужчин крупного телосложения и, очевидно, воинского склада ума, сами того не зная, попали на самую настоящую арену. Арену необъятную, протянувшуюся по всей территории подулья. Их давно преследовали, но, подавляя навязываемое их генами побуждение остановиться и встретить угрозу лицом к лицу, Саламандры успешно избегали стычек — ровно до того момента, как одна из «волчьих стай» наконец-то добралась до судилища, где и встретилась со своей добычей. Итог схватки едва ли можно было назвать удовлетворительным для местных бандитов — слишком уж серьезно они просчитались, поставив на то, что три хроно-гладиатора смогут гарантировать победу над тремя загадочными воинами. Громадные и генетически модифицированные, хроно-гладиаторы могли сражаться, несмотря даже на самые тяжелые травмы, пока их часы смерти продолжали вести свой отсчет, и для большинства обитателей подулья они действительно были бы серьезными оппонентами... Вот только закутанные в плащи воины в это большинство явно не входили, что лидер бандитов испытал на своей шкуре, когда ее разорвали руки — или, скорее, когти, — Зартата. Та же участь настигла и пятнадцать его подчиненных.

Пока Экзор изучал разбитый при крушении корабль, а Зартат пытался взять остывающий с каждой минутой след Тсу'гана, Агатон подошел к трупам нападавших.

У Адракса почти не было опыта общения с подобным отребьем — войны, в которых участвовали Саламандры, испытывали его куда более серьезными противниками, — и ветеран обнаружил, что убитые им смертные являют собой достаточно эклектичное зрелище. В темных уголках галактики скрывалось достаточно угроз, в этом Агатон не сомневался, но такой сброд в их число явно не входил. Все местные бандиты разительно отличались от благородных сынов и дочерей Ноктюрна, и на какой-то миг капитан задумался, насколько многим он готов был пожертвовать ради спасения жизней этих дегенератов. Впрочем, этично ли будет просто выбросить этих людей из головы, можно ли было считать их не заслуживающими спасения лишь из-за собственных предрассудков?

«Вправе ли я осуждать их? А что до Тсу'гана? Какого наказания заслуживает он?»

Этот вопрос мучал Агатона с тех самых пор, как Ту'Шан поручил капитану поимку беглого Саламандры.

Другим бойцам Третьей повезло куда больше, их цели оказались куда более прозрачными и незатейливыми. Большая часть роты осталась на Ноктюрне, помогая обучать неофитов, и участвуя в создании Седьмой боевой роты — беспрецедентном, после разбития легионов на ордены, начинании, тогда как Агатону магистр ордена наказал выследить Тсу'гана, одновременно с этим отослав Геркулона Претора с его Огненными Змиями на охоту за остатками сил Воинов-Драконов. Задача Претора была проста — вырвать из их холодных, окоченевших пальцев недостающую книгу Тома Огня.

К сожалению, в этот раз Адракс оказался лишен права выбора. Всем своим сердцем он мечтал лично отыскать ренегатов и отомстить им за дерзкую осаду Ноктюрна, но Тсу'ган находился под его ответственностью — и поэтому, стоя посреди Зала Пантеона, он поклялся Ту'Шану в том, что направит все свои усилия на возвращение блудного Саламандры домой, или же умрет, пытаясь выполнить свой долг.

После этого, он и еще девять воинов, покинули «Гнев Вулкана» и реквизировали куда более скромный корабль, дабы тот доставил их к Штурндрангу — туда, куда согласно показаниям сенсориума Прометея, отправился украденный корабль Злобных Десантников. Весьма посредственный след привел Саламандр на орбиту этого мира, и после столь же посредственного сканирования планеты им все же удалось найти разбитое судно, что само по себе казалось чудом. Теперь им оставалось «всего лишь» найти его пилота. Агатон был близок к тому, чтобы взмолиться Императору о помощи.

— Ты это слышал?

Голос Зартата вырвал Адракса из его размышлений, и капитан, оставив тела убитых в покое, направился обратно к кораблю.

Где-то в отдалении, глубоко в подбрюшье улья, раздавался сигнал тревоги, что прозрачно намекало на встречу с еще большим числом отребья — или чем-то похуже.

— Он становится громче... — подметил Агатон, потянувшись к пистолетной кобуре, после чего нацепил на предплечье небольшой баклер. Все оружие охотников было небольшим, чтобы его легче было спрятать, но в данный момент капитан страстно желал, чтобы у него в руках оказался полноценный болтер.

Тем временем, у него за спиной пошевелился один из бандитов.

— Я думал, что ты их убил.

Зартат обнажил свои клыки, слабо поблескивающие в полумраке. Сирены завыли еще громче, словно бы самый первый сигнал разбудил все остальные клаксоны, и они тоже начинали голосить во всю глотку — каждый раз все ближе к позициям Саламандр.

— Я и убил! — прокричал Черный Дракон, чтобы его можно было хоть как-то услышать, пока с губ дикаря слетали капли слюны. Мутант вновь обнажил свои когти, не заботясь о том, что они при этом рвут его кожу и плоть.

— Я оставил после себя только остывшие трупы!

Капитан уязвил гордость Зартата, и за это ему придется ответить, но самого Адракса это не волновало — он уже отвернулся от подчиненного и склонился над телами бандитов, напускным равнодушием одергивая привязь своей гончей.

— Карв так просто не сдохнет, дылда... — прохрипел смертный, но несмотря на его браваду, было ясно, что долго ему не протянуть. Когда он попытался встать, Агатон резко ударил его ладонью в грудь, сломав тем самым, по меньшей мере, два ребра.

— Лучше даже не вставай. — предупредил Саламандра.

Тот, кто назвал себя Карвом, натужно закашлялся. На его губах выступила кровь, намекая на пробитое легкое, и все же, несмотря на причиненные бандиту раны, он нашел в себе силы на то, чтобы распахнуть перед капитаном свою куртку и нагрудник. Под грубой одеждой скрывалось какое-то устройство, похожее на шестигранный амулет — прибор, полагающийся на достижения науки в той же степени, что и на нечто потустороннее. Агатон задумался на секунду, где же крыса из подулья могла бы выменять или украсть такую диковинку.

При более близком рассмотрении оказалось, что амулет не висел на цепочке, но был хирургически подсоединен к грудной клетке Карва, прямо под его сердцем. По ободку амулета были выведены тонкие линии, которые, похоже, складывались в странные руны, а по центру устройства, в небольшом отделении, находились две стеклянные ампулы из закаленного стекла. Ампулы эти в данный момент были пусты — без сомнения, именно содержащиеся в них стимуляторы и исцеляющие бальзамы, что поступили в кровоток Карва, позволили ему пережить схватку. Впрочем, возможно, свою роль сыграли и руны, которые могли выступать не только в качестве украшения.

Карв внезапно выкашлял из себя еще больше крови, но капитан понял по его сузившимся глазам, что тот на самом деле всего лишь попытался рассмеяться в лицо своему врагу.

— Ты умираешь. — сказал Адракс без намека на жалость в своем голосе. — Выкладывай все, что знаешь, и я дарую тебе быструю смерть.

Не успел Саламандра произнести последний слог своего предложения, как мимо его головы пронесся костяной коготь, опасно приблизившийся к шее бандита и, безусловно, обезглавивший бы его — если бы десантник не успел перехватить запястье Зартата.

«Стоять!»

Грубая команда сама собой возникла в разуме Агатона, вызвав в нем жгучее чувство стыда, и капитан замешкался на мгновение, тщательно подбирая слова.

— Подожди... Он что-то знает. Пусть говорит.

Суровый взор капитана вновь повернулся к Карву.

— Что это за сигналы? Что они означают?

Увидев, как амулет начал медленно вращаться на груди бандита, Адракс сжал его пальцами, остановив движение прибора. Карв немедленно побледнел и начал содрогаться от боли.

— Говори, и я его отпущу. Я могу позволить тебе выжать из этой штуки последние крохи жизни — или же просто прикончить. Выбор за тобой.

Грубый аналог инъектора с адреналином, амулет, без сомнения, был предназначен для того, чтобы предприимчивый обитатель подулья получил возможность дождаться поддержки или уковылять в укромное место в случае получения тяжелой травмы, но раны Карва были столь серьезны, что талисман всего лишь продлевал его мучения. Агатон готов был пожертвовать своим временем, если это означало, что он узнает, предзнаменованием чего является окружающая их ужасная какофония.

Экзор, встревоженный воем сирен, выбрался из разбитого корабля и присоединился к Агатону и Зартату, склонившимся над умирающим.

— Что случилось? — спросил он. — Из-за нас сработал сигнал тревоги?

— Я не думаю, что это тревога. — произнес капитан, наблюдая за погружающимся в истерию бандитом. — Больше похоже на предупреждение.

Саламандра разжал свою хватку и позволил амулету продолжать свой отсчет. Не было смысла продолжать измываться над смертным бедолагой — его разум уже рассыпался в прах под натиском смеси сильных наркотиков, что тщетно пытались оживить его изувеченное тело. В любом случае, само понятие перерождения было за гранью понимания выродков из подулья — смерть была всем, что они знали. Понимая, что конец уже близок, бандит ухмыльнулся, обнажая покрытые кровью зубы, и все-таки сумел выдавить из себя последнюю насмешку над своими убийцами.

— Время кормежки...

Агатон раздавил глотку бандита своим ботинком.

Зартат зарычал, недовольный тем, что у него украли заслуженное убийство, но взгляд капитана мигом его утихомирил. Тот в очередной раз попытался не подумать о своем подчиненном, как о лишь частично одомашненном хищнике, но свидетельства обратного были налицо.

— Что-то приближается. — заявил Дракон после небольшой заминки, и повернулся к уходящей под уклон стороне подулья, и окутывающей ее тьме.

Адракс проверил счетчик патронов на своем болт-пистолете. На всякий случай у него были припасены еще два запасных магазина и боевой нож, который можно было пустить в ход, когда патроны все-таки закончатся. Он тоже уставился во мрак, который, казалось, сгущался с каждой секундой.

— Что бы не выползло из того тоннеля... — сказал он, используя свою вокс-бусину, — оно не должно выжить. Вы меня поняли, братья?

Оба воина ответили утвердительно.

Стоя на окраине места крушения, Экзор взял в руку болт-пистолет и активировал свой фонарь, освещая им окружающую их тьму. Вой клаксонов стал еще громче — видимо, их сеть пронизывала весь этот район.

— Что это значит, Зартат? — спросил Агатон, надрывая глотку, чтобы его можно было услышать. За прошедшие годы, он привык доверять чутью дикаря, но сейчас тот просто молчал. Слушал. Капитан осмотрелся, выискивая источник назойливого шума, но тот, похоже, располагался где-то над охотниками, и достичь его можно было только с помощью лифта или одной из множества лестниц, ведущих к проржавевшим навесам.

Пока его компаньоны удерживали позицию, Экзор прошел вперед, водя пистолетом по теням, отступающим перед светом его фонаря.

— Я вижу движение, брат-капитан!

После этого, молодой воин присел на одно колено и опустил светильник на землю, освободившейся рукой перехватив поудобней боевой нож.

— Далеко, брат? — спросил Адракс, торопливо отправившись вслед за товарищем. Зартат следовал за Саламандрой по пятам.

— Трудно сказать... Выглядит так, словно шевелится... Сама земля.

Громадные, необъятные подульи городов вроде Молиора всегда были заполнены разного рода угрозами. Во многих отношениях, они не отличались от самых настоящих полей сражений.

«Время кормежки...» — сказал бандит перед смертью.

«Но кто будет кормиться?»

— О чем ты, Экзор? Выражайся конкретней. Что ты видишь, бра... — последний слог Агатона оборвался так же резко, как и вой сирен.

Внезапно воцарившаяся тишина мигом уступила место звукам другого толка — грубому шороху лап и визгу тысяч звериных глоток.

— Именем Вулкана... — только и смог выдохнуть Агатон, понимая, с чем столкнулись охотники. — Назад, Экзор! Это приказ!

Увы, приказ этот прозвучал слишком поздно. Жерло тоннеля практически до самого потолка заполнила колоссальная волна тел. Некоторые из мелких вредителей напоминали обычных крыс, тогда как множество других было видоизменено, лишь отдаленно напоминая творения матушки-природы. Увидев, что именно возникло на пути технодесантника, который замер на месте, словно смертный, столкнувшийся с цунами, и осознающий бесполезность сопротивления, Агатон понял, что они столкнулись с чумой неестественности. Громадная волна пела оду мутациям и уродствам — и Экзор вот-вот утонет в ней.

Технодесантник нес с собой набор сигнальных шашек. Быстро сориентировавшись, он зажег все шесть и швырнул в сторону орды уродцев всю перевязь, после чего бросился бежать. Волна грызунов злобно заверещала, когда столкнулась с преградой из обжигающего света, и это дало молодому специалисту несколько жизненно важных секунд.

Агатон и Зартат со всех ног неслись на помощь своему собрату, но тот на бегу отмахнулся от них.

— Забирайтесь повыше! — прокричал он.

Ужасный вой впивался в мозг, словно скрип ножа по стеклу, и Экзор, сжав зубы, выпустил себе за спину короткую очередь из болт-пистолета. Пронзительный визг стал еще громче на несколько секунд, и десантник понял, что попал в кого-то... Но, с другой стороны, как тут можно было промахнуться?

Ближайшее возвышение находилось лишь в нескольких метрах от Экзора — и Агатон с Зартатом уже взбирались по обветшавшей лестнице, — но тут технодесантник почувствовал, как что-то приземлилось ему на спину, и тут же пожалел о том, что панцирной броне скаутов было далеко до полноценного комплекта силовых доспехов. Вцепившаяся в него мерзость смердела плесенью и протухшим мясом... И чем-то еще, намекая на скверну, которая озаботила Экзора куда больше, чем сама волна грызунов, и которая, судя по всему, являлась источником поразивших животных мутаций. Тем временем, крыса у него на спине не теряла времени и успела вонзить свои резцы в загривок Экзора, прежде чем тот сумел ее убить.

Еще один мутант вцепился в ногу технодесантника, но в этот раз тот успел стряхнуть вредителя до получения еще одного укуса. Экзор не стал рисковать и вновь открывать огонь по настигающей его волне, вместо этого сосредоточившись на преодолении последних метров, отделявших его от безопасности. Он резко ускорился и прыгнул в сторону лестницы, на другом конце которой его уже ждали Адракс и Зартат. Ему удалось зацепиться за нее и даже преодолеть несколько ступеней, но поспешность технодесантника, всем своим весом навалившегося на ржавый металл, сыграла свое, и лестницу вырвало из креплений.

Экзор инстинктивно вытянул руку и тут же почувствовал, как его запястье сжало железной хваткой.

— Держись! — прохрипел Зартат сквозь зубы, свесившись через поручень. Сзади Черного Дракона подстраховывал капитан, схватив его за пояс.

Волна под Экзором бурлила и бушевала, переливаясь между опорами платформы так, как море бьется о волноломы. Только сейчас, когда адреналин перестал бить ему в голову, молодой Саламандра заметил, что у него по руке свободно струится кровь из очередного глубокого укуса — что-то мешало клеткам Ларрамана свернуться, как они по обыкновению поступали. Зартат почувствовал, что технодесантник выскальзывает из его хватки, и сдавил его руку с удвоенной силой.

— Карабкайся... — выдавил он, напрягая все свои силы.

Экзор, непримечательное лицо которого прямо-таки светилось решительностью, подтянулся... И сорвался.

Его падение было до милосердного непродолжительным, но то, что ждало его внизу, было куда опасней.

Пораженный Агатон смотрел на то, как его технодесантник был моментально поглощен потоком покрытых шерстью тел.

Зартат собирался прыгнуть вслед за ним, но капитан остановил его.

— Поток унесет его Трон знает куда! — прорычал бывший Черный Дракон.

— Как и тебя, если ты спустишься туда. — парировал Адракс, после чего срубил с поручня только что обнаруженную им цепь. — Мы выловим его оттуда.

Агатон активировал свой вокс, пока Зартат разматывал обрезок цепи.

— Экзор! — произнес Саламандра, выискивая глазами хоть какой-то намек на своего подчиненного среди орды грызунов. — Если ты меня слышишь, постарайся выбраться на поверхность волны и мы тебя достанем.

Ответа он не получил, но секундой спустя из затопившей весь нижний уровень массы тел вынырнула рука технодесантника.

Зартат уже раскручивал цепь, намереваясь запустить ее в направлении товарища, как тут он заметил, что сжимала рука Экзора — осколочную гранату без предохранительной скобы. За этим мрачным зрелищем последовала оглушительная детонация, и во все стороны, сопровождаемые дождем из капель крови и осколков костей, разлетелись десятки маленьких тел. В эпицентре взрыва образовался небольшой кратер, где лежало тело Экзора. Он был серьезно ранен и лишился руки... И все же он остался жив.

Понимая, что у него было лишь несколько мгновений до того, как волна вновь сомкнется над Экзором, Зартат метнул свою цепь. Технодесантник, как ни удивительно, сумел поймать ее оставшейся рукой, и два его старших товарища принялись тянуть его к себе, спасая от клыков остервеневшей орды. Они затащили обессилевшего Саламандру наверх и перевалили его через поручень, после чего перешли к осмотру его тела.

— Вулкан милосердный... — только и мог прошептать капитан.

Экзор был весь покрыт укусами. Каждый клочок его незащищенной плоти оказался изрезан резцами крыс, кое-где достаточно глубоко, а от его правой кисти и предплечья практически ничего не осталось. Из обрубка конечности струились кровь и машинное масло — и капитан мог лишь порадоваться тому, что эта рука Экзора уже была заменена на бионический имплант. Тем не менее, броня технодесантника тоже находилась в плачевном состоянии, и хотя она, вместе с массой тел мутантов, частично уберегла Экзора от последствий взрыва, он все равно оказался серьезно обожжен.

Капитан ожидал, что полученные его подчиненным раны вот-вот начнут закрываться, однако что-то мешало работе вживленных в его тело органов, и Экзор истекал кровью вместо того, чтобы исцеляться.

— Это какой-то токсин... — прохрипел тот. Технодесантника трясло, он находился в шоковом состоянии.

Тем временем, волна, переливающаяся под ними, начала иссякать, и Агатон задумался, не было ли это периодическим явлением в этом подулье. Это объяснило бы вой сирен.

— Что нам с ним делать?

Адракс лишь покачал головой. Оказаться с тяжело раненым собратом посреди этого ужасного места не входило в его планы, и охотники забрались слишком глубоко, чтобы запросить помощь или эвакуацию. У него не было выбора.

— Нам придется найти медика. Здесь он явно присутствует, откуда-то же эти обросы... — Агатон махнул в ту сторону, где немногим ранее лежали тела Карва и его людей, уже унесенные грызунами в укромное место, — украли диковинку, которую носил их главарь. Теперь наша первоочередная задача — это стабилизировать состояние Экзора, и уже затем продолжать выполнение миссии.

— Оставьте меня... — натужно произнес Экзор. — Мне просто нужно время, чтобы... Перевести дух, и потом я к вам присоединюсь.

Зартат вздернул Экзора и привел его в сидячее положение, но тот все равно выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание.

— В твою кровь что-то попало, Экзор. Оно мешает твоему телу исцелиться. — сказал Агатон.

— Яд... Я чувствую, как он... Течет по моим венам.

— Не просто течет... — заявил Зартат, попробовав на вкус каплю пролитой молодым Саламандрой крови и быстро сплюнув ее. — Он проклинает тебя, брат.

Впервые Зартат обратился к технодесантнику без упрека в голосе. Секундой позже, он поднял голову и повернулся к капитану.

— Он был осквернен. Это неестественная отрава.

— Так я теперь проклят? — выдавил из себя Экзор с отчаяньем в голосе, когда заявление Черного Дракона вырвало его из забытья.

— Нет, брат. — уверил того Агатон, тоже попробовав кровь технодесантника — и тоже немедленно выплюнув ее. — Хаос — это не болезнь. Ты не попадешь под его влияние из-за какой-то там раны. Это, в первую очередь, моральное разложение, которое можно допустить лишь по собственному выбору. Грызуны лишь выступали переносчиками заразы, и мы должны вычистить ее из твоего тела, чтобы ты мог излечиться.

— Вы уверены... Это скверна? — спросил Экзор, кривясь от боли.

— Нет, не уверены, но ты же сам чувствуешь эффекты отравы, и я никогда ни с чем подобным не сталкивался. Вкус твоей крови... Он какой-то... Неправильный. Пахнет затхлостью.

— Значит, Тсу'ган нашел здесь нечто большее, чем простой город-улей... — произнес технодесантник. — Мог ли и он поддаться скверне?

— Возможно, но мы ничего не поймем, пока не найдем его труп — или же свидетельство того, что ему удалось уйти. В любом случае, мы вытащим тебя отсюда и найдем для тебя того, кто мог бы сойти за лекаря в этой дыре.

Агатон уже собирался поднять Экзора, но Зартат остановил его.

— При всем уважении, брат-капитан, нести его должен я.

— Думаешь, что это ты позволил ему упасть?

— Вы — лидер всей операции и не должны быть обременены раненым... И да, это все — моя вина.

— Но ты мой охотник, ты должен вести нас. Экзор останется со мной.

Зартат не стал спорить с командиром. Вместо этого, он помог ему поднять Экзора, чтобы капитан смог взвалить подчиненного себе на плечи.

— А он тяжелый. — хмыкнул Агатон.

— Слишком много металла. — согласился Черный Дракон.

— Этот самый металл, скорее всего, и спас ему жизнь. — ответил капитан, заметив, что его молодой брат потерял сознание. Это был хороший знак — его тело пыталось исцелить себя.

— Его раны осквернены порчей Хаоса?

— Ты ведь тоже пробовал его кровь. Как сам считаешь?

— Я увидел что-то в его крови... Видение моих пыток на Вольгорре. Эти паразиты были орудием варпа, брат-капитан. Оскверненные клинки, порченые клыки... Я представил себе самый настоящий ад, и до сих пор слышу звон в ушах. А что увидел ты?

«Ад.» — согласился про себя Адракс, но ничего не сказал. В этом не было никакой нужды.

— Куда отправимся? — спросил он вместо этого.

— След Тсу'гана вел на восток. — указал Зартат в направлении тоннеля.

Широкий проход был увешан разбитыми цепями и усеян торчащей из него ржавой арматурой. Даже в полумраке подулья охотники видели, что он шел под уклон и вел в самое сердце местных подземелий, но по крайней мере, сейчас тоннель казался пустым. Если бы здешние отбросы ожидали еще одну волну вредителей, зазвучали бы сирены, но сейчас в воздухе повисла тишина, и воинам, вполне вероятно, удалось бы пройти по нему без лишних проблем, даже с раненым Экзором на плечах. В любом случае, Тсу'ган и сам был ранен, и ему тоже понадобилась бы помощь, а капитан никогда не встречал воина, настолько же сильно цеплявшегося за жизнь.

— Тогда мы отправляемся на восток. — согласился, в конце концов, Агатон, и позволил Зартату вести его.

Глава восьмая

Гелетина, Эскадан — город под контролем имперцев

До начала вторжения, Эскадан являлся городом, в котором во главу угла ставились достижения и мастерство. В отличие от запутанных улочек Кантикуса или колоссальных заводских нагромождений Солиста, здесь, в бастионе света, великие и одаренные почитались, подобно богам. Статуи и петроглифы, посвященные корифеям города, обрамляли пути к его многочисленным кенотафам и стадионам. Историки, ученые, экклезиархи и ремесленники — все они, в конце концов, оказывались увековечены в мраморе, ониксе, агатах и сердолике. Тем не менее, когда на этот мир пришла война, выяснилось, что великие погибают с той же легкостью, что и обычные люди. Кровавая война оказалась отличным уравнителем человеческих судеб.

Вереница поистине прекрасных статуй окружала проход к великому амфитеатру, который Дракгаард избрал в качестве своего штаба. Несравненная красота обширного строения никак не защитила его от вражеской атаки в самом начале войны, и хотя амфитеатр стал первым местом, освобожденным имперцами, многие из алебастровых изваяний, некогда приветствовавших гостей арены, уже были изувечены. Некогда возвеличивавшие достижения здешних атлетов, теперь скульптуры выступали лишь в качестве мрачного напоминания о том, чего лишился Эскадан, да и вся Гелетина, в ходе войны.

Яркие лампы освещали относительно небольшой участок в центре амфитеатра, в центре которого стоял Дракгаард. В данный момент, капитан изучал карту, проявленную на гололитическом столе, ожидая прибытия вызванных им офицеров и представителей новоприбывших.

Спустя какое-то время, к нему присоединился Элизий, спустившийся с крыши святилища вслед за товарищем.

— Не возражаешь, если я задам тебе вопрос, брат-капитан? Почему ты выбрал именно это место?

— Все в порядке. — отрезал Дракгаард, пристально всматриваясь в карту, на которой до возмутительно много участков было выкрашено в красный, обозначая присутствие противника. С момента первого сражения, их расположение изменилось — Черный Легион, на манер пепельных кочевников, почему-то передвигался из одного региона в другой, задерживаясь лишь для того, чтобы принять участие в сражении. До сих пор, Дракгаарду не удалось выявить в этом их поведении никакой стратегии.

— Это место помогает мне думать... — после небольшой заминки, ответил капитан, после чего наконец-то оторвал глаза от карты, решив сделать небольшой перерыв.

— Оно... — офицер обвел рукой окружавшую двух космодесантников арену, названия которой не знал никто из ныне живущих, во всяком случае тех, кого удалось встретить Дракгаарду, — Этот небольшой пятачок света... Делает меня островом. Я окружен морем обманчивой, непроглядной тьмы, но здесь я вижу все.

— Ты выражаешься несколько более поэтично, чем Дракгаард, которого я знаю. — произнес Элизий.

— Несмотря на то, что говорят остальные, мой разум не закрыт для поэзии. Я просто не вижу в ней практического применения.

Смех капеллана эхом разнесся по амфитеатру. Тем не менее, в этом выражении веселья звучали и нотки иронии.

— Ты уверен, что под твоей кожей не скрывается металл вместо плоти?

— Да если бы... — нахмурившись, ответил Ур'зан, и вновь вернулся к изучению гололита.

На самой границе освещаемого лампами участка находилась небольшая группа сервов и логистиков Департаменто Муниторум, которые изучали данные о линиях снабжения, запасах амуниции, потерях и прошедших боестолкновениях. Последнее привлекало внимание Дракгаарда больше всего, и он поручил смертным вывести все имеющиеся у них доклады на линзы его боевого шлема.

— Кантикус — это дамба. — пробормотал капитан, пробегая глазами по карте, на которой отображалось расположение войск, — стоит нам прорвать ее, и мы затопим этот мир пламенем своего гнева. От него не уйдет никто.

Элизий уже собирался было ответить собрату, но тут он услышал звук шагов со стороны одного из ведущих в амфитеатр вестибюлей. Не такие раскатистые, как поступь закованных в броню Астартес, но все же полные целеустремленности, несмотря на слышимую неспешность.

Спустя какое-то время, в тенях духовник разглядел трех женщин — высоких, и облаченных в черные кирасы и белые, с красной подкладкой, ризы своего культа, Ордена Эбеновой Чаши. Неторопливо приближаясь к островку света в центре арены, они дали капеллану возможность разглядеть себя получше.

Возраст двух из них ему определить не удалось, но суровый взгляд первой из сестер — судя по всему, канониссы, — намекал на то, что ей удалось повидать не одно столетие войн. С ее нагрудника свисали обетные цепи с полными благовоний курильницами, а за спиной сестры, на выхлопных стабилизаторах генератора ее доспеха, была установлена пара жаровней, питающихся от небольшой канистры с прометием. В кожаной петле на бедре канонисса несла силовую булаву, а к другой ее ноге была прикреплена кобура с фузионным пистолетом. Оторвав взгляд от оружия, Элизий подметил, что женщина коротко стригла свои серебристые волосы, после чего перевел внимание на вторую из новоприбывших.

Едва ли уступая канониссе по части суровости, когда-то в прошлом эта сестра получила ужасную рану, которая лишь чудом не отняла у нее левый глаз. Оставшийся после этого шрам, тем не менее, протягивался от ее лица до самой макушки, проделав в ее угольно-черных волосах, подернутых сединой, заметную борозду. На нетронутую половину лица сестра нанесла татуировку с символом Эбеновой Чаши — вероятно, с целью защитить свое зрение от новых угроз. К одному ее бедру был примагничен комби-болтер с укороченным прикладом, тогда как с другого свисал белый шлем, отмеченный тем же символом, что красовался на ее щеке. Вдобавок к этому, воительница вооружилась болт-пистолетом, но сейчас в ее руках покоилась книга с кожаным переплетом. На ее доспехе тут и там висели печати чистоты, закрепленные на поверхности брони красным воском.

Несмотря на то, что Сестры Битвы уступали космическим десантникам в массивности, их все равно окружала аура силы и целеустремленности, и вопреки своей неприязни к некоторым из их методов, Элизий понял, что ему трудно не ощущать родственную связь с этими воинами. Тем не менее, взглянув в их глаза еще раз, Саламандра одернул себя, когда заметил в них рвение, граничащее с враждебностью. Не того он ожидал от своих союзников...

Являясь капелланом своего ордена, Элизий был прекрасно знаком с пламенными речами. Его гневные проповеди наполняли братьев яростью и неудержимостью, но после своего возвращения с Рифа Вольгорры, владений темных эльдар, и последующего за этим сражения за Ноктюрн, некогда порывистый воин взял свой холерический темперамент под контроль. Сам Элизий считал, что после всего пережитого он стал лучше подходить на роль духовного наставника, коим и являлся, однако встреченные им сестры все еще сохраняли ту степень религиозного фанатизма, которая могла быть опасной для любого, кто не обладал тем же пылом.

В отличие от своих сотоварищей, третья Сестра Битвы показалась капеллану менее черствой. Несколько моложе других двух женщин, она позволила своим волосам — черным, с красными прожилками, — отрасти длиннее, а из-за ее спины выдавался изящный прыжковый ранец, отдаленно напоминавший ангельские крылья, что выделяло ее как Серафима. В прошлом, Элизию доводилось сражаться бок о бок с ей подобными, и он не мог не признавать их упорства и эффективности. Молодая сестра несла на своей броне обозначения сержанта — или, если быть точным, старшей сестры, как было принято называться у Адепта Сороритас.

Шагая по потрескавшимся камням полуразрушенной арены, канонисса и двое ее подчиненных вскоре добрались до ждущих их Саламандр.

— Да благословит вас святая Доминика, капеллан. — едва заметно кивнув, произнесла канонисса, признавая духовное верховенство Элизия над фактическими командными полномочиями Дракгаарда, — И вас, капитан. Я — канонисса Ангерер, настоятельница Ордена Эбеновой Чаши.

Хотя выражалась настоятельница вполне формально, слова ее отдавали железом и звучали грозно, под стать ее облику.

— Мои Сороритас... — начала она, указывая на членов своей свиты, что склонились перед латницей Ангерер, словно она только что благословила их, — старшая сестра Лэвения, представитель моих Селестианок...

Воительница со шрамом холодно зыркнула в сторону Саламандр, сжав покрепче свою книгу.

— ...И Стефина, член Серафим моего Ордена.

Вторая сестра кивнула обоим Огнерожденным, но оставалась готовой, в случае чего, обнажить силовой клинок и схватиться за свой плазменный пистолет, закрепленный на поясе.

Элизий взмолился Императору, что такое враждебное поведение сестер, всегда готовых к войне, было лишь делом привычки, иначе этот альянс, на который указывало само присутствие Сестринства на Гелетине, распадется, не успев родиться.

Дракгаард, в свою очередь, отделался таким же кратким приветствием, и объяснил, что другие его офицеры либо уже на подходе, либо используют для связи с собравшимися гололит. Он не тратил время на любезности, вместо этого предпочтя побыстрее добраться до очевидного вопроса.

— Что вы делаете на Гелетине, канонисса Ангерер? Что привело благородное Сестринство Эбеновой Чаши на мое поле боя?

Элизий устало вздохнул — по счастью, этот его жест остался незамеченным благодаря окружающим их теням. Собрание началось как нельзя хуже.

«Видимо, союз нам предстоит все же нелегкий...»

Как выяснилось, Сестринству нужно было совсем немного. Являясь миром священным, и к тому же частью галактического протектората Экклезиархии, Гелетина была пристанищем нескольких святых реликвий, которым не пристало находиться в зоне военных действий — вместо этого их предстояло вверить Конвенту Приорис на самой Терре.

Ангерер и ее Орден прибыли на планету, чтобы обеспечить возвращение и защиту этих святынь. Для выполнения этого благого дела, канонисса заручилась поддержкой целой Прецептории — более шести сотен Адепта Сороритас, большая часть которых состояла в рядах ордена-милитант, и внушительное количество Испепелителей. Согласно словам Ангерер, ее Сестры Битвы уже начали высадку на окраине Эскадана, вместе со своими огнеметными танками.

В открытом обсуждении плана высадки своих войск, Ангерер также объявила, что ее сестры-госпитальер облегчат ношу имперских медикэ, что легла на них в ходе войны. Кроме того, она добавила, что если сестрам Эбеновой Чаши будет дозволено помочь Адептус Астартес в исполнении их собственного священного долга, то они сочтут себя дважды благословленными.

— Это могло бы объяснить беспорядочные перемещения врага... — задумался Элизий, когда дослушал пояснения настоятельницы касательно находящихся на планете реликвий. Дракгаард же в ответ лишь кивнул, не сводя глаз с карты.

Орки, вторгнувшиеся на Армагеддон, целенаправленно занимались осквернением святых мест, посвящая разграбленные святилища своим собственным жестоким божествам. Нельзя было с уверенностью заявлять, что злые деяния орков как-то влияли на духовную войну людей с зеленокожими по всему миру, или что имперская вера хоть сколько-то слабела в ответ на это осквернение, но нельзя было отрицать падение морали и утрату отваги некоторыми из защитников планеты. Там, где орки воздвигали тотемы своих богов, — грязные монолиты из дерьма, что отравляли воздух ошеломительной вонью, — ксеносы сражались с удвоенной силой.

Коалиция имперских войск на Гелетине еще ни разу не сталкивалась с лидером еретиков — коего некоторые наиболее впечатлительные личности считали самим Воителем, что, разумеется, было бредом чистой воды, — но стратегия богохульника вполне могла включать в себя планы по победе в войне веры, что позволит ему позднее победить и в войне крови.

Дракгаард указал на несколько спорных регионов планеты, показанных на карте.

— Вы можете определить, какие из этих районов являются местами важного религиозного значения?

Настоятельница сестер промолчала, вместо этого покрепче сжав нить с нанизанными на нее молитвенными жемчужинами — двадцатью тремя идеально белыми сферами, которые, как она позже призналась, символизировали каждую спасенную ей от сил тьмы душу, раскаявшуюся в своих деяниях. Ангерер могла похвастаться не одним подобным розарием в своем распоряжении — но этот был единственным, в котором находился одинокий черный опал.

Поигрывая сжатыми в руке камнями, канонисса едва заметно улыбнулась, но холодность в ее глазах нисколько не угасла.

— Моя сестра-диалогус уже приступила к работе...

«Грозовой ворон» приземлился на посадочную полосу подле амфитеатра.

Япт не сказал ничего во время их краткого путешествия, и хотя Ва'лин собирался было упомянуть при нем нечестивые руны, окружающие огневую точку еретиков, ему не было известно об их значении — если таковое у них имелось, — поэтому он промолчал. Молодой воин решил придержать при себе и свои соображения насчет Ки'дака, решив, что пока что незачем беспокоить сержанта их личными проблемами, так что перелет от окраины Кантикуса до сердца Эскадана прошел в полной тишине — на самом деле, обманчивой, ведь мысли Саламандр не давали им покоя.

Как только они высадились, Ва'лин понял, что не только они решили высадиться так же близко к имперскому штабу — его взгляд привлек черный «Носорог» с изображением белой чаши на боках, что стоял на самом краю посадочной площадки. Его двигатели продолжали работать, отчего воздух над бронетранспортером едва заметно дрожал — экипаж «Носорога» явно не планировал здесь задерживаться.

Переведя взгляд на другую зону высадки, туда, где находилась главная зона сбора имперских войск и их казармы, штурмовик заметил целую вереницу кораблей с такой же символикой, из которых одно за другим высаживались дисциплинированные отделения Сестер Битвы и их боевые танки.

— Бронетехника и пехота... — произнес он. — Сестер здесь целое воинство, брат-сержант.

Хотя главная зона сбора находилась более чем в километре от Саламандр, они все еще могли различить, как Сороритас проводят свои ритуалы благословения и благочестия, ожидая, пока из трюмов кораблей выберутся странного вида боевые машины и сопровождающая их толпа.

Ослепленные, покрытые молитвенными свитками и красными струпьями, оставшимися после полученных в ходе самобичевания ран, фанатики больше походили на рабов, чем на воинов, а двуногие шагатели, возвышавшиеся над ними, были вооружены разного вида пилами и клинками, которые иногда дополнялись и огнеметами. Экипажем этих чудных машин выступали истощенные, худощавые бедолаги — и Ва'лин не мог отделаться от мысли, что они были скорее не пилотами, а жертвами, подсоединенными к пыточным механизмам.

Те несчастные, кто мрачно брел вперед в тени шагателей, едва ли отличались от своих товарищей-пилотов. На их головах красовались глухие шлемы-ингибиторы, а руки фанатиков безвольно свесились вниз, отчего плети, заменяющие им кисти, выводили в грязи змеящиеся борозды. Лишенные даже обуви, полуголые мученики никак не были защищены от причуд стихии.

— Это кающиеся. — пояснил сержант Япт, когда заметил, как нахмурился его подопечный. Он указал на свору женщин с цепными мечами и их госпожу, выгоняющую сестер из корабля с помощью искрящего хлыста. — Вера творит странные вещи с людьми, и все же ничто не сравнится с пылом тех, кто желает покаяться за какие-то прегрешения.

— Что это за армия такая? — выдохнул Ва'лин, не замечая оскорбления, нанесенного им своим предполагаемым союзникам.

Пока Саламандры разговаривали, наблюдая за высадкой Сестер, они сами того не заметили, как вошли в отбрасываемую амфитеатром тень. Увядшая слава этого некогда прекрасного места идеально отражала нынешнее состояние всей Гелетины.

— А вот это мы скоро узнаем, брат. — только и мог ответить Япт.

Сержант Занто и полковник Редгейдж, командующий офицер 81-го Кадийского, присоединились к совещанию посредством гололита. Их зернистые силуэты, состоящие из мягкого янтарного света, стояли вместе с собравшимися благодаря миниатюрным проекторам, установленным на полу командного центра Дракгаарда.

Вскоре, к ним присоединилась и третья голограмма. Этот новоприбывший был куда крупнее двух других, и хотя фактически он находился далеко отсюда, в пределах Кантикуса, одно его присутствие вызывало у собравшихся благоговейный трепет.

— В последнем бою за западные районы нам не удалось продвинуться ни на пядь.

Низкий голос, некогда принадлежавший трансчеловеческому воину, теперь доносился до слушателей через вокс-трансляторы дредноута, которые заставляли сам воздух дрожать, даже несмотря на ограничения гололита.

Кор'ад был воистину громаден, и его саркофаг, отделанный чешуей, мог похвастать множеством отличительных знаков, которые воин, скрывающийся внутри, заслужил в ходе своей прошлой жизни — жизни брата-капитана Огнерожденных. На своей широкой спине дредноут носил шипы зверя, убитого им в ходе ритуальной охоты, обязательной для всех, стремящихся попасть в ряды ордена, а шкура кошмарной рептилии свисала промеж его механических ног. Дважды бывшему капитану приходилось оставить свой пост — сначала для того, чтобы совершить почетное деяние, а затем и в силу необходимости, ничуть, впрочем, не усмирившей его жажду служения. Он не жалел о том, что воздух никогда более на коснется его лица, и что жар кузни не опалит обнаженную кожу. Не печалил Саламандру и тот факт, что он никогда больше не сможет встретить рассвет или увидеть братьев своими собственными глазами, а не сенсорами дредноута. Кор'ад, прозванный «Творцом войны», прекрасно осознавал нюансы своего положения, но даже обладая смертной оболочкой, он жил лишь ради очередной битвы — теперь же он мог сражаться вечно.

Левая рука Кор'ада кончалась силовым кулаком, который, в свою очередь, сжимал массивный молот, а правая была заменена на плазменное орудие типа «Контемптор», дуло которого имело форму драконьей пасти. Разумеется, огнемет являлся бы более подходящим выбором с точки зрения стилистики ордена, но, по мнению ветерана, тому не хватало дальности и огневой мощи.

Полковник Редгейдж, плотного телосложения мужчина с лихо закрученными усами и седыми волосами, судя по всему, все еще находился на поле боя — на это указывали края палатки, попадающие в радиус действия гололитического проектора и приглушенный грохот залпов тяжелых орудий, порой прерывающий его речь.

Кор'ад, впрочем, перещеголял смертного в этом отношении — зернистая проекция дредноута то и дело искажалась из-за витающего в воздухе дыма и частиц пепла, а порой и полностью исчезала, пока связь не удавалось восстановить.

— Капитан, потери в бронетехнике сильно снизили нашу эффективность. Я делаю все для того, чтобы удержать отбитые нами территории, но ничего не могу гарантировать.

Кор'ад возглавлял дивизион тяжелой поддержки, состоящий из половины опустошителей Шестой роты и двух других дредноутов. Вспышки ракетных залпов и выстрелов из энергетического оружия постоянно вмешивались в работу гололита, указывая на то, как ответственно его люди подходили к своей работе. Они были молотом, средством для усмирения противника, которого затем можно было бы добить одним броском копья в виде танков Занто.

— Если вы связали мне руки, капитан, то что мне остается, кроме как пытаться ослабить путы?

План, включавший в себя использование тяжелых орудий, с треском провалился, когда вся бронетехника Саламандр была отозвана из западных районов города, и в распоряжении Кор'ада не осталось сил, которые могли бы заняться захватом территории, которую с таким упоением утюжили опустошители. Почтенный воин из-за этого находился не в лучшем расположении духа.

— Я — воитель, капитан, а не ходячая крепость!

Гололит моргнул еще раз, а затем отключился, оставляя собравшихся гадать о том, произошло ли это случайно, или же у дредноута закончилось терпение. Так или иначе, Дракгаарду ничего не оставалось, кроме как дуться на пустое место, где всего секундой назад находился Кор'ад.

Совещание проходило из рук вон плохо. Ва'лин и Япт присоединились к собранию уже после того, как Занто начал делиться своими наблюдениями, из которых выходило, что несмотря на победу на южной окраине Кантикуса, танковому соединению удалось лишь предотвратить гибель собратьев. Разумеется, уже одно это было достаточной причиной для переброски войск, но дорогостоящий маневр никак не приблизил Саламандр к окончательной победе на Гелетине. Каждое сражение, в котором принимали участие Огнерожденные, раздражало их все сильнее. Еретики хорошо закрепились, а запутанность здешних улочек делала охоту на них еще трудней.

Дракгаард всей душой желал просто-напросто выжечь предательскую заразу из города, но ему не хватало сил для проведения масштабной зачистки. Затрудняла положение и коварная натура предателей, атакующих из засады — из-за этого Саламандрам, рассредоточенным по городу, никак не удавалось объединиться для нанесения одного мощного удара.

— Вы зашли в тупик, брат-капитан. — в конце концов, произнесла Ангерер, когда все офицеры закончили свои доклады. — Но я чувствую, что это все — лишь часть божественного замысла Императора, который возжелал, чтобы мы прибыли на Гелетину, дабы одержать верх в войне веры. Ваше спасение уже близко.

Саламандры, которые находились в штабе, напряглись, услышав эту небрежно брошенную ремарку. Редгейдж и Занто предпочли молча отключить свои передатчики. Сержант Япт сжал свои кулаки, и даже молодой Ва'лин почувствовал, как у него к горлу подступил ком. Лишь Элизий сумел сохранить самообладание и не измениться в лице.

Дракгаард не преминул ответить на замечание Сестры Битвы, выражая общее мнение собравшихся Саламандр.

— Спасение — и неизбежная победа, — будут заслужены благодаря нашей крови и отваге, как дело и обстояло до сих пор.

— Простите меня, брат-капитан. — произнесла настоятельница, после чего поклонилась, изображая смирение. — Я всего лишь не могла не обратить внимание на разрушения, которые мы увидели перед высадкой. На руины города — нет, целой планеты, охваченной смятением.

Канонисса сотворила знак аквилы, и никогда ранее Дракгаард не находил этот жест до такого отвратительным.

— Император с вами, капитан, его сияние достигло вас через Его дочерей. Я не сомневаюсь, что даже знаменитое упрямство Саламандр не заставит вас отказаться от союзников, присланных самим Троном.

С помощью танков Адепта Сороритас, их воительниц и мощного вооружения, Саламандры могли бы организовать эффективную контратаку. Возможно, даже зачистку всего города — но только не на таких условиях. Дракгаард не мог просто стерпеть такое унижение. Конечно, он ожидал проблем, встречаясь с воинами Экклезиархии — однако подобная снисходительность и высокомерие удивили даже его.

— Саламандры не прогибаются ни перед кем. — процедил он сквозь сжатые зубы. — Даже перед посланниками Трона. Выбирай свои следующие слова с большей осторожностью, Сестра.

Ангерер вновь поклонилась, но в этом жесте не было ни толики сожаления.

— Я не хотела вас оскорбить... Но вы проигрываете эту войну. Неважно, не хватает вам веры или же что-то удерживает вашу руку, но...

— С осторожностью, Сестра! — повторил Дракгаард, вторя молчаливой воинственности своих людей.

— Ваши промахи не имеют значения. — продолжила канонисса. — Мы здесь. Император здесь.

Все это время, сестра Лэвения умудрялась изображать невозмутимость, но уступающая ей в возрасте Стефина не сумела скрыть своего удивления при виде того, как накалилась ситуация. Ее взгляд то и дело метался между космическими десантниками, которых как бы невзначай оскорбила ее покровительница.

Ангерер не обращала внимания на обоих своих подчиненных.

— Реликвии святой церкви, в самом лучшем случае, погребены под горами камня, в которые вы обратили святилища и храмы. Я могу лишь молиться о том, чтобы они уцелели.

Настоятельница наконец-то явила миру причину своей едва скрываемой озлобленности.

— Вы и вправду Его молот, капитан Дракгаард. Молот, который обрушился на Гелетину и уничтожил больше святынь, чем еретиков, насколько я могу судить.

Дракгаард взялся за рукоять своего меча, зазубренной с одной стороны каскары с изукрашенной сплавом теллура и золота рукоятью. Навершие оружия представляло из себя клык, вырванный из пасти змия, чья шкура ныне покоилась на плечах капитана. Клинок вспыхнул медным пламенем, когда начал выходить из ножен.

Элизий, увидев это, не преминул положить руку на навершие меча капитана, не давая тому обнажить оружие. Когда же Ур'зан повернулся к нему, духовник едва заметно покачал головой. Поняв, что Сестра целенаправленно спровоцировала его, Дракгаард постарался успокоиться.

— Не принимай меня за терпеливого человека, канонисса. Тебе стоит знать, что я не спускаю оскорблений в свой адрес безнаказанно.

Япт и Ва'лин, наблюдавшие за происходящим, однако, продолжали крепко сжимать болт-пистолеты. Не выпускали оружия из рук и члены командного отделения капитана, которые до этого скрывались в тенях и только сейчас решили выйти на свет. Никто из них не пустил бы оружие в ход без приказа — но его и не требовалось. Дракгаарду довольно было демонстрации единства среди членов братства.

— То же самое относится и к моему ордену. — пояснил капитан без особой на то нужды.

Элизий стиснул в своей живой руке символ молота и молча посмотрел на Адепта Сороритас. Несмотря на отсутствующее выражение на его лице, он, как служитель имперской веры, предостерегал другого верующего от необдуманных поступков.

Ангерер внезапно осознала происходящее, отчего весь ее пыл и убежденность в собственной правоте рассеялись, как дым. Она рассеянно облизнула губы.

— Простите нас. — в конце концов, произнесла она, примирительно протягивая руку к Саламандрам. — Наше путешествие от Конвента Приорис было долгим и трудным. Как я уже говорила, моя диалогус... — указала настоятельница на сестру Лэвению, что открепила от своей брони запечатанный свиток и передала его канониссе, — Уже начала свой труд по обнаружению известных реликвий Кантикуса. Согласно ее выводам, многое их число уже было утрачено.

Канонисса начала зачитывать названия из свитка для того, чтобы подчеркнуть серьезность положения, в котором оказались имперцы.

Плащаница Палатия.

Кровь Геронтия.

Череп святой Акреции.

Реликварий Наага Даль.

Никто из Саламандр никогда и не слыхал об этих предметах — даже Элизий, — и никого из них особо не заботили перечисленные святыни.

— Нас всех печалит то, что эти святые и незаменимые реликвии были навсегда утрачены. Религия — краеугольный камень не только нашего ордена, но и всех Ордос Сороритас... А я пришла к вам со сжатым кулаком вместо того, чтобы протянуть открытую ладонь.

Желая подчеркнуть искренность своих слов, Ангерер протянула Дракгаарду руку.

— Я прошу лишь того, чтобы нам позволили попытаться спасти наши священнейшие реликвии.

Дракгаард наконец-то убрал меч в ножны и оперся руками на гололит.

— Отметьте на этой карте месторасположение ваших святынь. Если придется, пусть это сделают ваши архиварии. Я желаю знать, где находятся эти объекты.

После этих слов, капитан выпрямился и обошел стол, после чего сжал руку канониссы в воинском приветствии.

— По крайней мере, кое в чем вы оказались правы. — признал Ур'зан. — Мы зашли в тупик, и я не настолько горделив, чтобы отказаться от помощи, которую мне предлагают.

Канонисса уже собралась было заговорить, но капитан сжал ее руку сильнее, обозначая, что не закончил свой монолог.

— Вы же предлагаете мне помощь? Предлагаете союз? Учтите, что мой долг — это спасение Гелетины, и ничто не заставит меня и моих воинов отвернуться от нее и ее народа.

Ангерер ничем не выдала своего неудовольствия, хотя хватка капитана Саламандр обязана была причинить ей боль. Вместо этого, она просто кивнула, смотря Дракгаарду в глаза.

— А вы не похожи на другие ордены Адептус Астартес.

Дракгаард, в силу привычки, не снимал шлема, когда находился на войне, и поэтому канонисса не могла увидеть его улыбки, но она достаточно хорошо поняла его настрой, когда тот заговорил.

— Мы — это все, чем должны быть космодесантники, Сестра.

В конце концов, Ангерер поклонилась собравшимся воинам и отправилась восвояси вместе с Лэвенией и Стефиной.

Снаружи амфитеатра их все так же ждал черный «Носорог», с двигателями на холостом ходу. Его корпус был побит и вымазан грязью, но символ Эбеновой Чаши все так же гордо красовался на его боках.

Зная, что здесь им предстоит расстаться, сестра Стефина повернулась к своей повелительнице и свела руки на груди. Она уже собиралась поклониться, чтобы получить благословение, но Ангерер подошла к ней и сама взяла ее за руки.

— Сестра... — начала она.

Стефина подняла глаза. Ее лицо было полно решительности, и все же ничто не скрывало молодости и относительной неопытности Серафима.

— Моя канонисса... — произнесла она своим мягким, но все же сильным, голосом. Аббат в схоле Стефины был ужасным тираном, однако он хорошо вышколил молодую сестру. Несмотря на то, что она еще не обрела истинную веру, как Ангерер и Лэвения, и не видела чудесного воплощения святой Алисии Доминики, целеустремленности ей было не занимать.

— Ты можешь назвать себя Дочерью Императора? — спросила ее Ангерер настолько нежным тоном, насколько это позволял ее голос. Находясь в такой близости от канониссы, Стефина едва не поперхнулась от удушающего дыма, исходящего из курильниц с благовониями, но все же кивнула.

— И чью волю ты исполняешь?

— Я исполняю волю Императора, моя канонисса. — ответила она, не поднимая головы.

— Кому же служишь в мире смертных?

Стефина наконец подняла глаза, и увидела, как пристально Ангерер и Лэвения рассматривают ее. Хотя сестра служила Ордену Эбеновой Чаши уже несколько лет, раз за разом доказывая свою благочестивость и верность их делу, она чувствовала, что последующие ее слова будут выступать чем-то куда большим, чем простое выражение ее приверженности Сестринству.

Двигатели «Носорога» внезапно рыкнули, словно бы выражая свое нетерпение. Из выхлопных труб вырвался дым, напомнивший Стефине серые испарения курильниц, от которых у нее едва ли не слезились глаза.

Молодая сестра поняла, что этот диалог — ее испытание веры.

«Нет, не веры...» — тут же поправила она саму себя, ощутив стыд за наполнявшую ее усталость, — «А верности...»

— Я служу вам, моя канонисса. — произнесла она, тщательно подбирая слова.

Ангерер едва заметно улыбнулась, но то был не признак удовлетворения, а лишь маска, скрывавшая за собой совсем другие чувства.

— Ты — покорная служительница, и упорный воин...

— Я — всего лишь то, чем меня сделали вы и мой старый аббат.

Улыбка настоятельницы тут же исчезла, как зимнее солнце, скрывшееся за облаком.

— В самом деле... В таком случае, у меня есть для тебя задание, сестра. Но хватит ли у тебя веры и воли, чтобы преуспеть?

Стефина не знала, почему ее волю и веру внезапно подвергли сомнению, но все же кивнула в ответ на вопрос канониссы.

— Мне нужно, чтобы ты проследила за Адептус Астартес.

Стефина заметно растерялась.

— Проследила, моя канонисса?

— Да. Наблюдай за всем, что они делают, за их ритуалами и боевыми обрядами.

— Но почему? — произнесла Стефина, после чего немедленно замолчала, осознав свою ошибку. Она открыла рот, не подумав, и только что провалила испытание своей настоятельницы. Она оказалась недостойной, и святая Алисия Доминика никогда не появится перед ней, даже несмотря на ее статус Серафима.

Лэвения, шокированная дерзостью молодой сестры, уже собралась упрекнуть ее за необдуманные слова, но Ангерер немедленно одернула ее, к удивлению обоих подчиненных, сохраняя полное спокойствие.

— Потому что я не знаю их. — сказала канонисса, наконец-то спустив свои эмоции с поводка, отчего ее лицо приняло еще более суровое выражение. — Потому что я не доверяю им. Мы прибыли сюда для выполнения священной миссии Его церкви. Они же — всего лишь горстка дьявольских дикарей, которые поклоняются огню и сжигают трупы своих мертвецов. Нам нужно сохранять бдительность, и раз ты являешься моими глазами и ушами, сестра Стефина, я прошу тебя еще раз — достаточно ли у тебя веры для исполнения своего священного долга?

На сей раз Стефина просто кивнула, радуясь тому, что смогла избежать гнева настоятельницы, но все же опасаясь того, что промедление в выражении согласия может быть воспринято как сомнение.

— Да, моя канонисса.

Ангерер перевела взгляд со Стефины на темные небеса Эскадана.

— Тогда иди и выполняй Его божественную работу. Лети, мой воинствующий ангел.

С этими словами, она сделала шаг назад, чтобы должным образом благословить молодого Серафима, после чего та устремилась в небо на крыльях цвета темнейшей ночи.

Некоторое время сестры молча смотрели на то, как одна из них улетает прочь на языках пламени, но потом Лэвения подошла к канониссе, крепко сжимая в руках свою книгу.

— Быть может, нам следует рассказать ей?

Ангерер вновь опустила свои глаза и посмотрела в направлении Кантикуса, где все еще не прекращались боевые действия.

— Она не поймет, сестра. В ней нет той же веры, что горит в нас.

Настоятельница повернулась к Лэвении, после чего дотронулась своими бронированными пальцами до ужасного шрама на лице сестры. Страшная рана, которая чуть было не отняла у нее глаз, была неровной, словно бы нанесли ее тупым клинком, когтями или... Ногтями.

— Кроме того, в этом деле есть и наш личный интерес, разве нет?

Лэвения медленно кивнула. Ее взгляд метнулся к небольшому стеклянному сосуду, закрепленному на доспехе Ангерер, внутри которого плескалась прозрачная поблескивающая жидкость. После этого, она тоже коснулась своей раны — казалось, практически машинально. Боль, причиняемая этим шрамом, и внешнее несовершенство, которое останется с ней навсегда, было ежедневным напоминанием о том, что случается с теми, кто ослабляет свою бдительность. Давным-давно, Лэвения поклялась, что такого больше не повторится — а сейчас она лишь покрепче сжала книгу в руках, представив, что на месте кожаного корешка оказалась шея ее обидчика, а затем подняла глаза.

— Ты уверена, сестра Лэвения? — спросила Ангерер, кивком указав на книгу. В действительности, это был совсем не вопрос.

— Она действительно находится в Книге Имен, как и предсказано святой Доминикой.

— В самом деле...

Хотя сестра со шрамом ничем не выдала себя, канонисса знала, что у той еще остались вопросы.

— Ну же, сестра. Ты без нареканий служила Ордену много лет. Ты заслужила право высказать свое мнение.

Лэвения склонила голову в жесте раскаяния, признавая мудрость своей канониссы.

— Что мы на самом деле знаем? Почему мы можем быть уверены, что она здесь?

Лицо Ангерер осенила мягкая улыбка, как у матери, которая застала свое дитя за какой-то глупой шалостью.

— Нам не нужно знать. Нам нужно лишь верить. Все, что от нас требуется — это вера, дорогая сестра.

Настоятельница продолжала улыбаться, но, закончив говорить, сузила глаза, намекая на то, как же ярко горела в ней ненависть к их добыче.

— Помни, Лэвения, что дьявольские отродья носят множество личин. Некоторые из них могут даже изображать праведность, чтобы отвратить клинок верующего от своей шеи... Но ведь нас подобные выходки не обманут, так ведь?

— Разумеется, канонисса.

— Разумеется... — согласилась Ангерер, и ее глаза предательски заблестели, выдавая мысли о клинке, выполняющем свою священную работу. — Разумеется...

После отбытия Адепта Сороритас, измученный последними событиями Дракгаард окончил совещание — но не успел он добрести до кельи, избранной им для отдыха и размышлений, как его остановил знакомый голос.

— Ты и в самом деле атаковал бы ее, брат?

Ур'зан встал посередине темного коридора, ведущего из амфитеатра к небольшому бараку, и уже собирался ответить, как понял, что в голосе капеллана не было обвинительных ноток, лишь честное любопытство.

— Нет. — соврал капитан. — Я всего лишь хотел продемонстрировать, как мне не понравилось ее неподобающее поведение.

— Неподобающее?

Дракгаард резко обернулся к Элизию и в нем вновь начала разгораться прежняя злоба.

— Думаешь, она была права?

Элизий встал перед капитаном, держа на виду открытые ладони.

— Нет, но мне кажется, ты думаешь, что в ее словах все же есть смысл. «Спасение»? Это слово привлекло твое внимание. Я видел твои сомнения, брат. Эта кампания слишком затянулась и отнимает у нас куда больше сил, чем она того заслуживает. Ты задумался о том, не нужно ли нам в действительности божественное вмешательство.

— Может быть, и нужно... Нам до сих пор не удалось даже увидеть их лидера.

— Он — или оно, — здесь. Не сомневайся в этом, Ур'зан.

— Тогда приведи меня к нему, Элизий, и я собственноручно окончу эту войну.

Капеллан поднял руку.

— Прояви терпение, брат. Как и всегда, мы должны превозмогать тяготы войны.

Капитан устало опустил плечи, что было заметно даже под слоями керамита, и снял шлем, явив взору собрата свое покрытое шрамами, уродливое лицо.

— Меня волнует лишь один вопрос: разве одних лишь нас не должно быть достаточно для победы?

— Сейчас это уже не имеет значения, брат. Мы никогда не узнаем, удалось ли бы нам отвоевать этот мир в одиночку. Эбеновая Чаша уже здесь, и полностью в нашем распоряжении.

Дракгаард невольно вытаращил глаза, услышав слова капеллана.

— Ты сам-то веришь в свои слова?

Элизий, признав, что несколько погорячился, склонил голову.

— Ну... Возможно, я выразился не слишком точно... Но тем не менее, с практической точки зрения, к нам только что прибыло подкрепление — а мы, в чьих жилах течет кровь сердца Ноктюрна, всегда должны оставаться прагматичными.

Ур'зан кивнул, и Элизий, приглядевшись к его глазам, увидел, насколько тот на самом деле устал.

— Конечно же, ты осознаешь, что тебе снова придется с ней пересечься.

Капитан снова кивнул, признавая, что для нанесения хоть сколько-то значимого ущерба Черному Легиону, двум верным воинствам придется выбрать стратегию, которая устроит их обоих.

— Ты доверяешь им, Элизий? — спросил Дракгаард своего капеллана.

— Нет, брат. Не доверяю. — понимающим тоном произнес тот.

В бараке было темно и тепло. Воздух наполнял запах каленого металла, пыщущего жаром — что было неудивительно, учитывая, что в одном углу помещения стояла небольшая жаровня, в которой тускло поблескивали угли. Привезенные с самого Ноктюрна, взятые со склонов Горы Смертельного Огня, они символизировали перерождение и изменение.

«Огонь изменяет все...» — говаривал в свое время старый Зен'де.

— Этар... — произнес Дракгаард, полной грудью вдохнув задымленного воздуха. Это подействовало на него самым благоприятным образом, помогая капитану расслабиться.

Отвечая на призыв, к Саламандре подошел жрец-клеймовщик. Скрывая лицо за капюшоном, он сжимал в своих худых и жилистых руках инструмент своего священного ремесла.

У каждого Огнерожденного имелся свой такой жрец. Он — или она, — обжигали плоть боевых братьев, подтверждая исполнение данных ими клятв, или же не давая забыть о позорном поражении. Для Саламандр, их собственная кожа являлась как наследием, так и своего рода летописью.

Во многих орденах, у воинов имелись подчиненные, денщики или ауксилии. Огнерожденные довольствовались жрецами-клеймовщиками — или же Инцендум Сацерии, как их некогда называли. Это имя быстро выходило из моды, но Дракгаард был старым воином, и его вполне устраивало старое название.

Жрецы, помимо выполнения своих обязанностей, выступали и в качестве личных оружейников Саламандр — более того, некоторые члены ордена порой даже обращались к ним за советом, но сейчас Дракгаард ограничился одним лишь призывом. Разумеется, он не считал Этара не заслуживающим внимания — просто в данный момент в лишних словах не было никакой нужды.

Когда капитан поднял руки, Этар воспринял это как призыв к действию, и поэтому повесил свое клеймо на стену, после чего приблизился к своему господину.

Почти целый час ушел на то, чтобы освободить Ур'зана от брони, и капитан морщился на протяжении всего этого мучительно долгого процесса. В конце концов, глазам жреца предстала целая литания шрамов, местами перемежаемая ожогами, усеивающими плоть капитана. Тот знал о каждой своей почетной отметине, помнил обстоятельства каждой полученной им раны и переживал воспоминания о них прямо сейчас, ожидая благословения кузни.

В конце концов, Дракгаард шагнул вперед, тяжело хромая на правую ногу, жутко обезображенную в прошлом. Дым и жар окутали его очищающей пеленой, а затем Саламандра почувствовал жжение в ступнях, вызванное тем, что встал он на металлическую пластину, которая уже долгое время впитывала в себя тепло от жаровни. Не обращая внимания на новый раздражитель, он опустил руки по бокам, покрепче сжал кулаки и вновь глубоко вдохнул, наслаждаясь полным испарений воздухом. Только в такие моменты, во время ритуалов шрамирования, тупая боль от его старых ран утихала. Новая, более чистая боль, изгоняла старую.

Капитан склонил голову и закрыл глаза, погружаясь в медитативное состояние. Он услышал негромкий шорох, означающий то, что Этар вновь взял в руки клеймо и погрузил его в горячие угли. На то, чтобы инструмент нагрелся, уйдет несколько минут — и Дракгаард не мог дождаться, когда же наконец почувствует на себе его касание.

«Разжигай пламя...» — подумал он про себя, предвкушая краткое освобождение от мучительной агонии, которая сопровождала его день ото дня.

«Пусть оно горит...»

Война на Гелетине оказалась до возмутительного долгой. И ей было еще далеко до завершения.

Глава девятая

Штурндранг, подулей Молиора

Больше никто не потревожил охотников во время их продвижения к зловонному подбрюшью Молиора — расправы Зартата над Карвом и его бандой хватило для того, чтобы удержать других от подобных глупостей, — и все же, пробираясь через тоннели, полуразваленные порталы и заброшенные блок-башни, с опаской посматривая на клубящийся подле его ног серый туман и маячащие вдали скелеты некогда роскошных обиталищ, Агатон готов был поклясться, что из болезненного полумрака за ним наблюдали чьи-то глаза. Капитан ощущал страх и слабость духа, что пропитали все это место до мозга костей, и вспомнил, что доселе обнаруживал эти качества лишь в существах полностью отчаявшихся и порабощенных. Члены большинства других орденов ощутили бы лишь презрение к смертным, которые обитали в таком жалком месте, но как Саламандра, Агатон не мог избавиться от чувства жалости.

Зартат же не разделял его человеколюбия.

— От них так и тянет страхом, от этих отбросов... — произнес он, полурыча от испытываемого им отвращения. — Эта дыра насквозь им провоняла. Пускай я тоже когда-то был пленником, рабом меня сделать так и не удалось. Никогда я не опускался до уровня местных обитателей. Неудивительно, что скверна сумела пустить здесь корни — слабые умы легко ей поддаются.

Черный Дракон, сам того не осознавая, выдал себя этой показушной воинственностью. Его правая щека едва заметно дернулась, указывая на то, что он вспомнил время, проведенное в плену у темных эльдар. Невообразимо долгое время, ему приходилось вести образ жизни настоящего падальщика и раз за разом наблюдать за тем, как гибнут его братья. Этот опыт изменил его, превратил Зартата из человека во что-то, больше походящее на зверя... И все же, несмотря на свирепый облик, он все еще чувствовал.

Какое-то время назад, на борту «Кузнечного молота», после того, как охотники покинули своих братьев — точнее сказать, братьев Агатона, ибо невзирая на носимые Зартатом цвета и пережитый им ритуал боли, в его груди все еще билось дикое драконье сердце, — капитану довелось наткнуться на бывшего Черного Дракона во время молитвы. Гортанно выговаривая слова, отчего его речь больше напоминала животное рычание, он, тем не менее, полностью отдавал себя ритуалу, проклиная своих врагов и подтверждая истинность своей веры. Увидеть Зартата в состоянии покоя было редкостью, и Адракс не посмел побеспокоить своего товарища — но и не признался ему, чему оказался невольным свидетелем.

Во время официального вступления бывшего Дракона в орден, ему был дарован новый комплект силовой брони, выкованный ни кем иным, как самим Магистром Кузни Аргосом — однако Зартат настоял на том, что продолжит носить свои старые, побитые обноски. Жалкая реликвия ушедших лет едва ли представляла хоть какую-то защиту, но, по мнению Агатона, она не позволяла Зартату забыть о том, кем он является, и через что ему пришлось пройти — тем самым давая надежду на то, что этот дикарь был оставался чем-то большим, чем свирепый зверь.

Тем не менее, несмотря на то, что его оценка жалких обитателей этого места была несправедливо суровой, с Зартатом, скорее всего, согласились бы многие из Адептус Астартес.

— Они скорее оголодали, нежели заражены скверной. — сказал Агатон. — Не суди их так строго. Мы не знаем, как долго эти люди выступали в роли зерна под жерновами здешних заводов, как и то, какой потентат поверг их к своим ногам.

— Так мы теперь освободители, капитан? Помышляешь о том, чтобы спасти этих бедолаг от самих себя?

Агатон не ответил. На время этой операции, шанс на искупление давался лишь одному человеку — но он до сих пор оставался неуловимым.

Впрочем, нельзя было не заметить, что это место действительно страдало от хвори. Неясно, была ли она моральным или душевным разложением, но вне зависимости от источника, заразности ей хватало. Лишь сейчас, когда охотники спустились еще глубже в нутро улья, капитан увидел, насколько же город прогнил. Воин, подобный Тсу'гану (пускай тот и был обесчещен), тоже распознал бы заразу, заберись он так же глубоко. Адракс задумался, попыталась ли его добыча разыскать источник скверны и потерпела поражение, или же она была столь изранена, что ей не было дела ни до чего, кроме поиска целителя.

Полное представление о произошедшем ускользало от капитана Саламандр, и сказать, что это беспокоило его, было бы преуменьшением.

Охотники продолжили свой путь.

После того, как Агатон и Зартат преодолели обширный лабиринт тоннелей, коридоров и микро-ульев с низкими потолками, на которые давили бесчисленные этажи основного города, их глазам предстало то, что можно было, с некоторой натяжкой, назвать поселением. На деле же оно являлось лишь скоплением жалких лачуг, построенных из отходов промышленности и нескольких общественных зданий, вокруг которых тут и там стояли горящие бочки, окруженные немытыми и полуголодными людьми. Космодесантники разглядели среди них торговцев простецкими припасами, грубым оружием и подозрительным «мясом». Все их богатства были не более чем мусором, выброшенным теми, кто жил выше, но даже так, никто из самозваных бизнесменов не рискнул приблизиться к новоприбывшим. Напротив, едва только завидев громадные силуэты охотников и рассудив, что те, без всякого сомнения, вооружены, весь этот сброд не преминул скрыться в спасительной тьме, отчего Агатон задумался, кто же еще навещал этих бедняг — и с какими целями.

— Ты — мои глаза и уши, Зартат... — пробормотал капитан, но Черному Дракону не требовалось напоминание о его обязанностях — он и без того напряг все свои органы чувств до предела. Экзор, тем временем, все так же продолжал лежать мертвым грузом на плече Агатона, и тот подметил, что несколько местных смельчаков, едва слышно перешептываясь, рискнули подобраться чуть ближе к Саламандрам, когда поняли, что капитан нес на себе именно тело товарища, а не что-то иное.

К счастью, технодесантник продолжал дышать и еще не погрузился в целебную кому, активировав свою при-ан мембрану. Если бы это произошло, вернуть его в мир живых стало бы совсем не просто, особенно в таких условиях.

Медленно пробираясь между примитивными строениями, тесно прижатыми друг к другу, подобно кривым зубам некоего исполина, и рассматривая побитые коррозией фасады, Адракс тщетно пытался отыскать признаки того, что одно из них могло служить своего рода клиникой.

Спустя какое-то время, он поморщился. Бормотание, о котором ранее упоминал Зартат, и не думало прекращаться — напротив, оно как будто бы стало громче, и капитан задумался, достаточно ли быстро он выплюнул отравленную кровь Экзора.

В конце концов, добравшись до площади этого поселения, два воина наконец-то встретились с «приветственной делегацией» в виде десяти людей, вооруженных клинками и грубым огнестрельным оружием. Они показались космодесантникам слабыми и преисполненными ужаса. Скорее всего, так оно и было.

Все прочие жители, сосчитать которых не представлялось возможным, предпочли и дальше скрываться в тенях, отбрасываемых их хибарами.

— П-поборов не ожидалось до следующего цикла... — кое-как выговорил лидер ополченцев, старик с седеющей щетиной и узкими, как у хорька, глазами. Окинув взглядом его, и всех остальных смертных, Агатон сам подивился тому, насколько же опустился весь этот едва отличимый друг от друга сброд. Все они были облачены в мешанину из бронепластин, кусков пластека, и шкур, которые, судя по всему, принадлежали местной фауне подулья Молиора. Оружием же им служили заточенные полосы металла с тряпичной обмоткой вместо полноценных рукояток, и ржавеющие стабберы вкупе с несколькими примитивными дробовиками. Зрелище это было настолько жалким, что Агатон поймал себя на мысли о том, что удивился бы, будь их оружие хотя бы заряженным. Тем не менее, все эти люди, так или иначе, принялись окружать космодесантников.

— Мы здесь не ради поборов.

— Мы только что передали дань — отдали всех, как и было приказано. — произнес старик. Окружив незнакомцев и держа их на мушке, смертные стали чуть смелее. — Больше от нас вы ничего не получите!

— Дань? — переспросил капитан Саламандр.

Старик, казалось, пришел в замешательство, как будто бы Адракс уже должен был знать ответ на свой вопрос.

— Для Семи Концов.

— Мы здесь недавно. — пояснил Агатон. — Кто такие «Семь Концов»?

Зартат с опаской разглядывал местных жителей, и капитану пришлось сделать жест, приказывающий Дракону успокоиться. Охотники могли бы расправиться с окружившими их бойцами всего за пару секунд, но Агатону нужна была информация, а не очередная гора трупов.

— Не «кто»... — поправил Саламандру старик с полуулыбкой, обычно возникающей у тех, кто понимает, что может поживиться на чьем-то незнании, — А «что». Семь Концов — это арена. Некоторые здесь зовут ее «крестом», но это не слишком подходящее название.

Агатон скривился.

— Вы поймете, когда увидите ее. Ареной владеют Силас Кребб и Отмар Дикарь. Они всем здесь владеют. Их люди организуют поединки, а на нас — как и на некоторые другие общины, — ложится обязанность по поставке бойцов. Раньше мы поставляли им только всякий сброд, но на этот раз у нас нашлось кое-что действительно стоящее.

С этими словами, лидер ополченцев широко улыбнулся, явив взору капитана три золоченых зуба. Кроме того, Агатон заметил, что пальто и пистолет старика были куда качественней всех остальных его вещей — не иначе, как трофеи, добытые в ходе работорговли.

Несмотря на все свои усилия, Адракс понял, что разозлился — под стать давно уже взбешенному Зартату.

— Что за арена? — прошипел Черный Дракон с болью в голосе, вызванной его собственными злоключениями. — Кого вы им отдали?

Старик мгновенно побледнел, его самоуверенный настрой тут же рассыпался в прах — как и терпение Агатона, — когда смертный, бросив взгляд на Зартата, увидел острые клыки, поблескивающие в глубинах его капюшона. Он поспешил объясниться в надежде избежать гнева дикаря.

— Мы подлатали одного здоровяка — такого же крупного, как вы. Мы не знали, кто он такой, и, в конце концов, послали его... — указал он дрожащей рукой, — В ту сторону.

Агатон сделал шаг вперед, чтобы Зартат не воспринял бездействие капитана как призыв к действию, и не выпотрошил всех окружавших их людей.

— Значит, у вас есть медикус? — спросил Адракс.

Старик утвердительно кивнул.

— Отведи меня к нему. Сейчас же.

— А если мы не подчинимся? — донеслось откуда-то из-за спины главаря бойцов. Говорившим оказался молодой парень, в котором было больше гонора, чем мозгов.

Агатон ничего не сказал, вместо этого распахнув свой плащ и показав собравшимся свою броню и болт-пистолет.

— Это было бы не слишком мудро с вашей стороны. — предупредил он. — А теперь, давайте вернемся к вопросу о медикусе. Мой друг ранен и нуждается в помощи.

Местная операционная была мрачным и слабо освещенным зданием. По правде говоря, она едва ли заслуживала так называться, будучи не более, чем очередной жалкой хибарой, зажатой меж двух других приземистых зданий, утопавших в отходах человеческой жизнедеятельности. Внутрь вела грубая металлическая лестница, на которую космодесантникам указал старик — и поднимаясь по ней, Агатон начал жалеть о своем решении искать помощи у жителей подулья.

— Далеко же вы от звезд, адепт. — произнес немолодой, но сильный голос откуда-то из теней, когда его обладатель услышал шаги капитана.

— Ты знаешь об Адептус Астартес, медикус? — ответил Саламандра, выйдя на освещенный тусклой фосфорной сферой участок помещения. Мерцающий светильник был единственным источником света в комнате.

— О некоторых, да... — признал тот же голос. — Однажды, мне довелось сражаться с ними, еще во времена своей службы в рядах Экклезиархии Его Вековечного Величества. Можете называть меня Иссаком. — с этими словами, мужчина наконец-то соизволил и сам выйти на свет. — Хотя я бы предпочел отложить обмен любезностями на потом, и прежде осмотреть вашего товарища.

Перед тем, как подняться в операционную и убедиться, что там их не будет поджидать засада, Агатон передал Экзора Зартату, оставив их обоих внизу. Судя по настрою Черного Дракона, у капитана не было никакой уверенности в том, что тот не даст волю своей кровожадной натуре, и не убьет единственного человека в этом месте, который мог бы им помочь. Разглядывая потрепанного мужчину с яркими рубиновыми глазами, что назвал себя Иссаком, Агатон порадовался своей предусмотрительности.

— Я видел вас. — произнес смертный, постучав скрюченным пальцем по треснутому пикт-экрану, на который выходила картинка с камеры, следившей за входом в операционную. — А ваши громогласные голоса донеслись до меня еще с площади. Интересно, что же трое адептов звезд забыли здесь, в Кабулле.

— Кабулла?

— Так называется это поселение... Ну, или по крайней мере, так оно называлось раньше. Мало осталось тех, кто помнит старое его название. Большинство зовет его просто «Сливом». Уверен, мне не нужно объяснять, почему.

Агатон подметил про себя, что прозвище это было вполне подходящим.

Иссак, тем временем, мотнул головой в сторону двери.

— Лучше бы вам занести его внутрь.

Парой минут спустя, медикус принялся за работу под пристальным надзором Адракса. Вместе с Зартатом, им удалось затащить Экзора внутрь операционной и уложить его на стол, который, под стать интерьеру помещения, оказался удивительно чистым. Было очевидно, что Иссак заботился о состоянии своего рабочего места, и Саламандра не вменял медикусу в вину то, что ему приходилось обходиться изношенным, не раз перелатанным оборудованием.

Сам Иссак, не обращая внимания на едкий от контрсептиков воздух, колдовал над Экзором, предварительно надев на лицо респиратор, и прикрыв штаны, мятую рубашку и подбитый бронежилет темным хирургическим фартуком. Капитан обнаружил, что даже несмотря на очевидное неудобство, смертный не избавился от бронежилета даже во время операции, а окинув взглядом помещение, он разглядел самое разное медицинское оборудование и огромное множество различных склянок и мензурок, частично скрытых в тени.

С помощью Агатона, Иссак снял с Экзора доспех — при этом, как ни странно, не поразившись его бионическим улучшениям. Заговорил он лишь тогда, когда его взору открылся масштаб и природа полученных технодесантником травм.

— Когда здесь воют сирены, вам нужно забираться повыше. Они предвещают нашествие волны вредителей, которых стоит избегать даже воинам, подобным вам.

— Если бы мы знали...

— То вас бы тут не оказалось, я понимаю.

Иссак работал быстро и умело, прочищая раны Экзора и при этом стараясь не контактировать с его кровью — даже при том, что он не мог знать истинной природы сразившей Саламандру заразы. Закрывая укусы, медикус предпочитал использовать клейкий гель вместо нитей, полностью доверяя своим скудным запасам.

Адракс никогда не видел, чтобы кто-то, кроме орденских апотекариев, так же умело обращался с ранениями Адептус Астартес.

— Значит, ты когда-то сражался бок о бок с нами?

— Не с вами, с другим орденом. — ответил Иссак, отвернувшись от Экзора лишь затем, чтобы бросить мимолетный взгляд на Агатона. — Но и не с орденом вашего приятеля.

Как и было приказано, Зартат ожидал снаружи. В хирургической едва ли было достаточно места для них всех, и запах крови вряд ли оказал бы на Черного Дракона благотворное воздействие — даже Агатон ощущал, что тот подавляет его, и делает шепот в его голове громче. Впрочем, могло статься и так, что вина за это лежала лишь на тесноте помещения.

Адракс провел рукой по лбу, утирая неведомо из-за чего выступивший пот.

Иссак, словно бы что-то почуяв, перевел взгляд на капитана.

— Когда я закончу, мне обследовать и вас?

— Нет, я в порядке. — отказался тот, и задал ответный вопрос. — Ты знаешь о нашем ордене?

Медикус залечивал раны Экзора так умело, насколько это было возможно, и пускай это отнимало у него немало времени, Иссак работал с удивительной для человека его возраста энергией. Агатон подозревал, что тому давно уже не доводилось по-настоящему наслаждаться своей работой.

— Мне стоило бы, я ведь с Ноктюрна.

Зрачки насыщенного красного цвета, грубая кожа, потемневшая от солнца... Агатон понял, что тот не врет.

— Именем Вулкана, и правда ведь!

— Эпиметус. В отличие от столь многих моих сородичей, я искал для себя иной путь, нежели жизнь в качестве рудокопа или кователя металла. Вступив в ряды смертной ауксилии, я поднялся на борт космического корабля — и спустя несколько лет войны, нашел свое новое призвание на ближайшем храмовом мире. Я стал миссионером, которому доверили распространять слово о величии Императора среди безбожников и невежд. — пояснил Иссак, вытирая руки, прежде чем приступить к очередному этапу исцеления Экзора. — Молиор показался достаточно скверным местом для начала моих трудов.

— И как долго ты был здесь, медикус?

— Больше тридцати лет. Я спустился в подулей, когда узнал о греховности и нищете местных обитателей. Обличье медикуса же я избрал потому, что раньше был полевым хирургом. Если во время исцеления сломанных костей мне удавалось затянуть рану в вере моего очередного подопечного, я считал это благостным знаком, что мой день прошел не так уж и плохо.

— И много их было? Хороших дней, я имею в виду.

— Меньше, чем хотелось бы. — признал Иссак. — Но я стараюсь сохранять веру.

— Ну так и что твоя вера говорит насчет шансов моего друга?

— Его кровь осквернена, но вы и так это знаете. — с этими словами, Иссак натянул новую пару перчаток и отправился за очередным устройством, лежащим в закрытом шкафчике неподалеку.

Агатон задумался насчет того, какими же глубокими были познания этого медикуса. Будучи миссионером Экклезиархии, он, разумеется, получал доступ к определенной информации, но все указывало на то, что Иссак сталкивался с Хаосом. По мнению Адракса, таланты ноктюрнца пропадали здесь почем зря, но, видимо, что-то заставило того по собственной воле избрать такой образ жизни. Возможно, это было раскаяние? Быть может, и Тсу'ган бежал сюда по той же причине? Это место было самым легкодоступным подобием ада, которое они смогли отыскать, подходящим местом для грешников... Но, в любом случае, это не играло никакой роли. Агатону нужен был Экзор — а значит, ему нужен был и Иссак. Упущение Экклезиархии играло на руку капитану. Саламандру вполне устраивал такой итог, но у него все еще оставались вопросы.

— Недавно тебе доводилось видеть еще одного из моих сородичей...

— Это вопрос? — спросил Иссак, не отвлекаясь от подготовки инструментов.

— Нет. — признал Агатон. — Как сильно он был ранен? Старик заявлял, что тебе удалось его подлатать.

— Имя «старика» — Гарват, — и ваша добыча покинула это место живой, пусть и в полубессознательном состоянии. Вы же охотитесь за ним, так ведь?

Агатон кивнул, не видя смысла в сокрытии этого факта.

— Костоправы Семи Концов позаботятся о том, чтобы привести его в порядок.

— А что с его кровью? Она тоже была осквернена, как у моего брата? Поэтому он едва не умер от своих ран?

— Нет, не была. — равнодушным тоном ответил Иссак. — Думаю, он все же забрался повыше.

Тсу'гана пострадал во время крушения так сильно, что был вынужден искать помощи в Кабулле... Несмотря на все старания медикуса, бывший Саламандра оказался достаточно слаб для того, чтобы смертные рабовладельцы смогли взять его в плен... Что же случилось после того, как он попал на арену... Агатон и представить себе не мог.

— Вы ожидали узнать больше? — спросил медикус, увидев задумчивое выражение на лице капитана.

— Честно? Я не знаю. Я надеялся... — взор капитана переместился с окружавших их теней обратно к Экзору, неподвижно лежащему на операционном столе. — Как ты узнал?

— О чем? О крови? От нее у меня живот свело. Подобное треволнение я научился распознавать. Это трудно объяснить.

— Не напрягайся. Просто скажи мне, у тебя выйдет его исцелить?

— Да, но это не вопрос веры, брат...

— Агатон.

— Агатон... Да, но ему нужна кровь. Ваша кровь, если быть точным, в силу генетической совместимости.

— Переливание?

— Именно так. — Иссак примостил свое устройство на ближайшей скамье, и Адракс понял, что его предназначением было кровопускание для пациентов и доноров.

Агатон нахмурился.

— Это сработает? Как-то слишком уж просто.

— Должно сработать. Патоген в крови вашего друга не дает ему исцелиться самостоятельно. Мы заменим порченую кровь на вашу, удалив из его тела достаточный объем заразы, и это вернет ему естественную способность к регенерации.

— И много времени это займет?

— Несколько часов. Нам может понадобиться повторить процедуру пять-шесть раз. Может быть, во время ожидания, вы расскажете мне, почему вы здесь, а не на каком-нибудь поле боя.

Агатон отвернулся от устройства и посмотрел медикусу в глаза.

— С чего ты взял, что мы не на войне?

Иссак в ответ только кивнул, наблюдая за тем, как капитан принялся снимать свой набедренник. После этого, Саламандра активировал свою вокс-бусину.

— Зартат, продолжай следить за периметром. Экзор еще может исцелиться, но это займет несколько часов.

Черный Дракон лишь утвердительно хмыкнул в ответ и оборвал связь.

Агатон спустил свою гончую с привязи — и теперь ему предстоит узнать, насколько же смирной она на самом деле была.

Глава десятая

Фрегат класса «Нова», «Кузнечный молот»

Когда атмосферный шаттл приземлился в одном из ангаров «Кузнечного молота», Ургареш почувствовал, как натягивается привязь самоконтроля его боевых братьев. Возможно, лишь Тораст был в этом плане исключением — в нем все еще сохранялось былое благородство... Или же сказывалось то, что он всегда был наиболее уравновешенным членом зорна — «Гнева», как его называли на Латнице.

Ургареш пытался убедить себя в том, что его братья все еще могут прийти в себя, но это было возможно лишь при условии, что они снова станут едины. Им был нужен лидер. Их глубоко ранила потеря своего собрата, и последовавшая за этим жестокая шутка судьбы. Ургареш задумался о том, как сложится их жизнь, когда все это закончится. Воспрянут ли они? Способны ли они на это? Людская кровь уже обагрила его собственные когти, и от нее разило проклятием.

«Необходимое зло...» — подумал он про себя. — «Совершенное таким же необходимым чудовищем, коими мы все, по сути, и являемся.»

В отличие от сохранявшего хладнокровие апотекария, Хаакем и Скарх рычали и истекали слюной на протяжении всего полета, скрипя зубами до тех пор, пока удлиненные резцы не разорвали им десны. Оба воина сжимали и разжимали кулаки, словно отсутствие оружия в руках причиняло им боль, сравнимую с утратой конечности. Ургареш прекрасно их понимал, потому что и сам чувствовал себя так же.

Последним членом их отряда был Гаан. Поведение этого старого вексиллярия вызывало мысли о зарождающемся шторме — угрюмый воин переживал боль своих ран со всей грацией саблезубого волка. Некогда он нес штандарт их братства, и считал это своим почетным долгом, но знамя было давно уничтожено шальным выстрелом темного копья.

Ургареш осознал, что в его отсутствие, порой ему трудно было вспомнить, во имя чего они сражаются, и заполнял эту пропасть в своей вере необходимостью сражаться ради братства, но когда эта идея утратила свою состоятельность, он решил, что будет сражаться просто ради доброй смерти.

Да, они рискнули всем, когда отправились в рабские ямы Вольгорры. Четыре гроба в старом мортуарии «Кулака Крэдора» служили этому свидетельством куда более наглядным, чем любое изодранное знамя, но, в любом случае, теперь тела братьев были утеряны. Джеррак, Скеллиг, Нерот и Бар'так... Потеряны навсегда, и единственное их наследие ныне находилось под присмотром Тораста.

Так или иначе, никто не покинул то ужасное место, не изменившись. Сам Ургареш теперь постоянно хромал — в его правом бедре глубоко засел осколок ксеносской стали длиной с ладонь. Хаакем и Скарх были ранены в голову, отчего их поведение стало еще более непредсказуемым, требуя постоянного внимания Ургареша — и Тораста, который, в свою очередь, лишился на Рифе глаза. Травма не слишком испортила его и без того уродливое лицо, но утрата глубины восприятия означала, что скальпель апотекария стал менее точным. Впрочем, рука Тораста не лишилась былой силы, и на самом деле именно это было важнее всего. Единственным, кто вышел из той передряги невредимым, был Гаан, но эту недоработку ксеносов быстро исправила молниевая пушка таллакса.

«Гнев» лишился и своего корабля. Чужаки выпотрошили его, оставив в старых костях судна лишь искорку жизни, которой едва хватило на то, чтобы оно не потеряло след своей цели.

Команда «Крэдора» погибла. Четыре тела их братьев — навсегда потеряны. У Драконов не осталось ничего, кроме их цели. И этого должно было хватить, ведь их судьба висела на тончайшем волоске.

Ургареш знал этих воинов так же хорошо, как кровь, бегущую по его собственным жилам. Зорну нужна была победа. Они сражались и умирали бок о бок во время поисков, которые начались в Коморре и окончатся в коридорах непримечательного фрегата, висящего в небесах над очередным комком грязи. Их путешествие проистекало из злобы и жажды отмщения, и конец его будет соответствующим. Ургарешу нравилась эта симметрия, хотя сам он никогда не был поэтом — еще до того, как сделать свои первые шаги, он и его братья были не более, чем чудовищами. Теперь же, после всего, что с ними произошло, у Дракона не находилось слов, чтобы описать себя и своих товарищей.

— Что станет с нами?

Слабый голос прервал мрачные самокопания Ургареша, вырывая его из мыслей об отмщении. Видения желанного возмездия неизменно представлялись ему лишь в двух цветах, отлично соответствующих его настроению — красном и черном.

«Огонь и кость...»

Словно бы пробуждаясь после кошмара, Ургареш опустил глаза и посмотрел на жалкого смертного, который проявил такое непокорство во время стычки в криохранилище. Дракону хотелось выбить из него остатки гордости, но он удержал свою руку. Это не дало бы ему ничего, кроме удовлетворения дикой части своей натуры.

Ургареш знал, что является чудовищем, но он не позволял этому факту управлять собой.

«Я сам выбираю, когда спустить монстра с цепи. Я. Выбираю.»

— Ты покинешь это судно. — выдохнул Дракон, после чего из другого конца десантного отсека раздалось постепенно нарастающее рычание.

Смертный, казалось, был озадачен его словами. Он не доверял космодесантнику.

— Вы отпускаете нас?

Ургареш нагнулся к человеку, омывая его трупной вонью, исходящей из своего рта.

— Беги, червяк. Я не буду повторяться в третий раз.

После этих слов, Дракон выпрямился, и смертные, подхватив своего раненого товарища, поспешно выбрались из корабля, украдкой поглядывая себе за спины.

— Он поднимет тревогу, брат-сержант. — произнес Тораст. — Сюда явятся его бойцы.

Ургареш лишь оскалил зубы. Скарх и Хаакем последовали его примеру.

— Пусть идут. — прорычал он, с шелестом рвущейся плоти выпуская из рук костяные клинки.

К сержанту подошел Гаан, но походка его была неуверенной и болезненной. Таллакс сильно его обжег, и старый вексиллярий чувствовал, как боль нарастает с каждым шагом.

— Какие будут приказы, брат-сержант?

— Сначала, мы втроем... — Ургареш скользнул взглядом по Торасту и Гаану. — Захватим армориум. Мы лишились своего оружия вместе с «Крэдором». Нам нужна замена.

Гаан кивнул.

— Они думают, что мы немедленно попытаемся захватить мостик корабля, и будут отталкиваться от этого при организации обороны.

— А что насчет нас, брат-сержант?

Ургареш повернулся к Хаакему и Скарху.

— Вы же разберетесь с этой самой обороной еще до нашего прибытия, братья.

Хаакем оскалил зубы еще чуточку сильнее в предвкушении охоты. Скарх же выпустил свои клинки и начал ударять ими друг о друга, затачивая кромки лезвий.

— Небольшое напутствие... — сказал Ургареш, удовлетворившись тем, что он дал смертным значительную фору, — Не убивайте без крайней необходимости. Мы прокляты, но не обречены. Пока еще нет.

Спускаясь с аппарели «Арвуса», Драконы окунулись во тьму, наполнявшую посадочную палубу фрегата. Охота началась.

Глава одиннадцатая

Гелетина, пограничная зона между Эскаданом и Кантикусом

Дым заволакивает все вокруг, и последние крохи света гибнут вместе с фосфорной шашкой.

Пепел ослепляет меня, душит — невзирая на улучшения моего трансчеловеческого тела. Впрочем, трансформация моя лишь частична. Мне все еще недостает черного панциря и нескольких последних улучшений, чтобы стать истинным Огнерожденным.

Я умираю, загибаясь под тяжестью, причины появления которой мне и не вспомнить.

«Так близко...»

Мне показалось, что я увидел пламя, самую окраину огромного пожарища, горящего моря в конце ущелья. Мне нужно было лишь добраться до этого путеводного маяка... Но даже на это я был не способен.

Боль, ярость, отчаяние. Все они обрушились на меня, обременяя меня еще сильнее.

Пепел, дым, и невыносимый жар, который ощущался чуть ли не физической преградой, трепещущей невидимой стеной... Если я вытяну руку, то почувствую, как он обожжет пальцы.

Но мне некуда идти. Шашка погасла и не укажет мне путь. Никакого пламени в конце ущелья нет. Я потерян.

Я выкрикиваю имя в тщетном жесте неповиновения. Это не просьба о помощи, и не мольба о божественном вмешательстве. Нас учат не верить в подобные вещи, и даже если бы я верил, то я не заслужил никаких поблажек.

Я был глупцом, решив отправиться во тьму и тени. Я хотел быть героем. Я хотел спасти их, точно так же, как некогда был спасен сам. Но я не с Ноктюрна. Я — скориец, и слабость, проистекающая из этого факта, приведет к моей кончине в этом аду. Как я был наивен, решив, что смогу подчинить его. Никто не может покорить эти пламенные пустоши, и уж точно не кто-то вроде меня.

Имя, которое я выкрикивал, срывается с моих растрескавшихся губ в последний раз. Мое горло пересохло, словно бы после вдыхания горячего воздуха кузни. Я представляю себе конец. Представляю, как сгорит моя плоть, а кости обратятся в пепел. Я воссоединюсь с землей и Круг Огня сделает очередной оборот. Нельзя вернуться из-за грани смерти. Никто не способен на это, даже...

Свет...

Я вижу свет. Я вижу огонь внутри его мягкого ореола, что вторит пламени, которое мне привиделось ранее. Он разгорается сильнее, превращаясь в яркую искру. Теперь это маяк, к которому я могу идти — маяк, что сжимает в руке темный силуэт, едва различимый за дымом. Он несет этот факел, указывая, что впереди меня — и двух моих товарищей, что лежат у меня на плечах, — ждет безопасность. Шаги даются мне нелегко. Я истощен до предела, но надежда придает мне сил. Мой капитан сделал меня сильным, и я решительно настроен оправдать его веру в меня.

Наконец-то, я могу разглядеть окраину ущелья, и окружающая меня дымовая завеса начинает истончаться.

Едва не лишившийся рассудка, наполовину ослепший, я поднимаю глаза, чтобы рассмотреть своего спасителя.

Это не Ба'кен, как мне показалось вначале.

— Отдыхай... — произносит мой благодетель. Я готов поклясться, что знаю его. Но он не может здесь находиться, ведь он мертв.

Ва'лин резко открыл глаза, выходя из медитации, в которую погрузился, пытаясь восстановиться после боя. Он едва успел прийти в себя, как вдруг услышал знакомый голос.

— Часовой из тебя так себе, брат. — произнес Нэб с мягким смешком, обращая издевку в невинное подтрунивание над товарищем, который не мог найти для медитации места получше, чем край уступа, возвышавшегося над руинами скриптория. Строение, расположенное на самой окраине Эскадана, было разрушено — неясно только, произошло это во время давней бомбежки, или же оно сгорело позже. Впрочем, судьба отдельного строения не имела особого значения — море развалин простиралось от самых границ удерживаемого имперцами Эскадана вплоть до улиц Кантикуса, за которые до сих пор шли ожесточенные бои. Даже здесь, в мощнейшем бастионе Гелетины, нельзя было отрицать пагубного влияния войны.

Ва'лин, сузив глаза, взглянул на собрата.

— Удивительно, что ты не просто выжил, но еще и находишь в себе силы для насмешек.

Нэб убрал руки с груди. На его броне все еще оставался след от попадания, но с доспеха смыли кровь, а технодесантник залатал пробоину в нагруднике.

— Сепелий, конечно, тот еще мерзкий снакр'а, но свое дело он знает. — товарищ Ва'лина, говоря об апотекарии, использовал старое ноктюрнское слово, которое дословно переводилось как «свежеватель змей», но обычно использовалось в отношении людей изворотливых, двуличных и низменных. Жителям Эпиметуса, все прочие обитатели Ноктюрна, чаще всего, виделись именно в этом ключе... Кроме, разумеется, благородных сынов Гесиода, для которых у тех находились словечки похлеще.

Ва'лин, заметив, что позади его друга стоял Дерсий, кивнул дородному уроженцу Фемиды. Хотя сам Дерсий этого никогда бы не признал, молодой скориец готов был поспорить, что его друг присматривал за раненым сородичем. Подшучивания Нэба не могли скрыть тот факт, что он страдал от боли – это было ясно по тому, как юный Саламандра покрасовался перед Ва'лином своим боевым шрамом, одновременно с этим едва заметно скривив лицо, думая, что его брат этого не заметит. К тому же, обычная грация, из-за которой Нэб обычно был таким опасным спарринг-партнером в тренировочных клетках, оставила его, и космический десантник двигался с заметным дискомфортом.

— Ва'лин. — произнес фемидец, не тратя сил на пустую болтовню.

— А вот и моя нянька. — добавил Нэб, ткнув пальцем за спину, но в его тоне угадывались лишь легчайшие нотки уязвленной гордости. Ва'лину было очевидно, что Дерсий самолично вызвался ни на шаг не отходить от Нэба, пока тот полностью не выздоровеет. Самодостаточность, разумеется, являлась одним из столпов Кредо Прометея, но ничуть не менее важным качеством являлась готовность к самопожертвованию — добродетель, которую часто проявлял Дерсий.

Огнерожденные, что нарушили покой Ва'лина, пришли к нему с непокрытыми головами, и он мог достаточно ясно разглядеть их лица, на темной коже которых плясали отблески от пламени, горевшего внизу. Нэб обладал утонченными, пускай и несколько гипертрофированными из-за его превращения в трансчеловека, чертами, более подходящими вольному торговцу, а короткие волосы у него на макушке были уложены в три полосы, что делили темя воина на четыре части. В целом, для воина Нэб выглядел весьма привлекательным, что весьма хорошо сочеталось с его неугасимым оптимизмом.

В отличие от уроженца Эпиметуса, Дерсий имел плоское лицо, которое мало что выражало, кроме бескомпромиссной решительности. Единственным его украшением служила племенная татуировка фемидийцев — беснующийся лео'нид, выведенный темно-синими чернилами, — которую практически невозможно было разглядеть без хорошего освещения. Как и большинство тех, кто происходил из Города Воинов-Королей, Дерсий брил голову налысо, а его черты скорее вызывали мысли о камне, а не смертной плоти. Во многих отношениях, он напоминал Ва'лину его старого капитана, Ба'кена.

— Так вы здесь по мою душу, братья? — спросил, наконец, молодой штурмовик.

С приходом рассвета, до которого оставалось примерно час-два, имперцы и их союзники из рядов Экклезиархии начнут общий сбор, предзнаменующий масштабное наступление. Об этом были уведомлены все офицеры — а через них, и простые воины, что, как выяснилось, должны были отправиться в Кантикус и одним ударом выбить из него еретиков, несмотря на провал последней подобной атаки, в ходе которой погибло множество верных Трону бойцов. Именно поэтому посреди бесчисленных руин меж двумя городами пылали костры — воинство Саламандр не собиралось бросаться в новый бой, не оплакав погибших товарищей в ходе ритуалов пепла и огня.

Фигуры в силовых доспехах собирались внизу, образуя круги вокруг мерцавших тут и там костров. Каждый их них был погребальным пламенем для умершего брата по оружию.

Лицо Нэба внезапно посерьезнело.

— Япт желает, чтобы мы почтили память Сор'ада.

Ва'лин кивнул — в лишних словах не было никакой нужды, — а затем, как и его братья, надел свой боевой шлем. Перед глазами молодого скорийца тут же возник поток полезной информации, выводимый четкими зелеными символами на дисплее силовой брони: траектория движения, скорость ветра, дистанция до земли... Впрочем, больше всего штурмовика интересовали температура двигателей прыжкового ранца и запас топлива в нем же — благо, оба показателя в данный момент находились на оптимальном уровне.

— Увидимся на земле. — произнес Ва'лин по воксу, и бросил взгляд в направлении своих братьев, что заняли свои места на самом краю уступа.

— Спорим, что первым приземлюсь я?

Ва'лин, против воли, улыбнулся за забралом боевого шлема. Нэба, казалось, никогда нельзя было утихомирить надолго.

— Спорим. — ответил Ва'лин. — А на что?

— На честь вести боевое отделение, когда Япт снова решит разделить отряд.

Скориец, согнув колени, присел. Его примеру последовали и Нэб с Дерсием.

— С чего ты взял, что он это сделает?

— Сделает.

— Вы заключаете пари, когда мы отправляемся на похороны нашего брата? — раздался в воксе глубокий голос Дерсия. Фемидиец, очевидно, не одобрял легкомысленной забавы товарищей.

Нэбу пришлось выгнуть шею, чтобы взглянуть собрату в глаза — а, точнее, в линзы шлема.

— Ты хочешь вести отряд или нет? Думаю, Сор'аду бы это понравилось.

Дерсий не стал спорить, и лишь молча кивнул — что, впрочем, превратило хищный оскал личины его шлема, украшенного клыками змия, в веселую ухмылку.

— Просто скажи, когда прыгать.

— На счет «пять». — с готовностью пояснил Нэб, и в шлеме Ва'лина ожил встроенный хронометр. — Это был Дак'ир?

Скориец тут же повернулся в сторону товарища.

— Что?

— В твоем сне.

— Я...

— Поехали!

В тот же миг, хронометр шлема показал «ноль». Два следа от реактивных двигателей осветили разрушенный скрипториум, омывая утес волной пламени. Ва'лин отстал от товарищей на долю секунды и изо всех сил пытался сократить разрыв, увеличивая мощность своего ранца, но было уже поздно что-то предпринимать. Нэб, обогнавший и Дерсия, первым спустится на землю — и честь вести отделение достанется ему.

Так или иначе, Япт и остальные члены отряда уже ждали их внизу, у погребального костра. Некогда на этом месте стоял алтарь, служивший памятником святому Гафету — известному кузнецу, согласно словам Зеруса. Находившееся на самой границе с Кантикусом, святилище пострадало во время войны и теперь представляло из себя лишь очередные развалины. Впрочем, даже несмотря на это, место казалось вполне подходящим для цели Саламандр.

Аррок, Во'ша, Иллус и Зерус уже присели вокруг костра, и на их лицах плясали отблески пламени. Ки'дак, частично скрытый дымом, сидел поодаль от остальных — даже во время священного ритуала он не искал компании братьев. Ва'лин не знал, презирать его за это, или жалеть.

Зерус кивнул новоприбывшим, и предложил им присоединиться. Этот Огнерожденный значился вторым специалистом их отделения, но предпочитал огнемету, которым был вооружен Ва'лин, увесистый плазменный пистолет. Разумеется, Япт одобрил этот выбор — он сказал, что таким образом в отряде поддерживается важный баланс. Вполне заслуживающий статуса ветерана, Зерус отличался щедрой и доброжелательной натурой, благодаря которой Ва'лин неформально принял его в роли своего наставника. Научившись обращению со множеством видов оружия во время службы среди опустошителей, а затем — и в тактическом отделении, — Зерус, позже присоединившийся к «Вивернам» Дак'тира, слыл исключительно талантливым учителем. Благодаря его советам Ва'лин многого достиг, даже несмотря на свою собственную относительную неопытность.

Обратив свой взгляд к погребальному пламени, штурмовик разглядел среди его оранжевых и алых переливов черные очертания силовых доспехов. Последний член его отделения, недавно покинувший мир живых, тем не менее, был центром внимания всего собрания. Его закованное в силовую броню тело, уже избавленное Сепелием от прогеноидов — генетического наследия Саламандр, — наконец-то обрело покой в центре пожарища, от которого густым потоком в небеса устремлялся темный дым, вторя мрачному настрою всех присутствующих.

— Мы собрались здесь, чтобы вспомнить... — промолвил Япт, чье лицо освещали языки пламени, выгодно подчеркивая благородные черты сержанта и заслуженные им почетные шрамы, состоящие из цепочек ноктюрнских глифов, что украшали его щеки и лоб. Макушку Саламандры покрывали короткие жесткие волосы цвета черного вулканического пепла, а на его подбородке красовалась такая же короткая острая бородка. Со старого языка Ноктюрна, которым пользовались еще первые шаманы земли, его имя переводилось как «пронзающий» — и пускай с первого взгляда это прозвище плохо подходило Огнерожденному, который вбивал своих противников в землю громовым молотом, лидерские качества сержанта превращали вверенное ему отделение в копье, коим капитан Дак'тир неизменно разил врага в самое сердце.

Как и все остальные члены собрания, Япт, в знак уважения, снял свой шлем, а его богато изукрашенный прыжковый ранец был отстегнут от силовой брони и прислонен к полуразрушенной стене. В самом центре развалин, окруженное кольцом из камня, погребальное пламя превратилось в огромное пожарище и жадно потянулось вверх, в черную ночь.

Трое новоприбывших без лишних слов заняли свои места у костра — при этом Ва'лин не удержался от недовольного взгляда в сторону Нэба, который даже в такой серьезный момент не нашел ничего лучше, как подмигнуть своему боевому брату.

— Мы собрались, чтобы разжечь пламя... — продолжил сержант, когда все его отделение, преклонившее колени вокруг костра, наконец-то оказалось в полном составе.

Сквозь ревущую стену огня, Ва'лин разглядел еще двух Саламандр, которые присоединились к ритуалу. То были Занто и Сепелий, которые, не имея своих собственных отделений, встали поодаль от штурмовиков и наблюдали за ходом их обряда — при этом Занто, даже не будучи членом штурмового отделения и не являясь боевым братом Сор'ада, повторял за Яптом строки молебна по усопшему. Когда же командир танкового звена обнаружил, что Ва'лин пристально смотрит на него, он повернулся к нему, и молодой боец поспешно отвел взгляд.

— И позволить ему гореть... — в конце концов, произнесли все члены отряда, и сняли по одной латной рукавице.

— Давайте запомним Со'кана Сор'ада. — сказал Япт, после чего Саламандры погрузили ничем не защищенные руки в пламенное ложе их павшего брата. Дерсий тут же надрывно запел фемидийскую элегию. Ва'лин не знал ее слов, но в прошлом, впервые исполнив эту песню при скорийце, Дерсий объяснил своему собрату-иномирцу ее значение. То была история об охотнике, представителе старых племен, который шел по следу великого лео'нида на просторах Арридийской Равнины. Злодеяние зверя заключалось в том, что он убил жену и дитя охотника, после чего уволок их под горячие пески, дабы пожрать их плоть. Лишь отыскав и убив чудище, охотник мог даровать своей семье покой и утихомирить собственную душу.

Меланхоличная история становилась все более печальной от того, что у нее не было развязки — когда Дерсий закончил петь, охотник еще не отыскал источник своих бед, а раз у песни не имелось продолжения, то древний воин был обречен на вечные скитания. Выслушав Дерсия, Ва'лин обратил внимание на то, что и так обычно мрачный Ки'дак нахмурился еще сильней. Как и Дерсий, он был жителем Фемиды, и Ва'лин не мог не задуматься о том, не кроется ли за этим что-то еще, кроме печали по ушедшему товарищу, которую испытывали все остальные.

Когда в ночи затихли последние отзвуки печальной песни, все члены отряда Япта вынули руки из пламени. Они знали, что погребальный костер продолжит пылать большую часть ночи, превращая металл и кость в пепел и возвращая Сор'ада в объятия земли.

— Пламя Вулкана пылает в моей груди... — напевно выкликнул в конце концов Япт, ударяя обожженным кулаком по нагруднику.

— Им я сокрушу врагов Императора! — ответили все остальные, повторяя жест сержанта.

— Не произнесешь для нас пару слов, брат? — спросил командир штурмового отделения, обращаясь к стоявшему позади него Саламандре.

Занто, обладавший широким, выразительным лицом, обрамленным рыжей бородой и густой копной волос, что с помощью жира завротура были уложены в причудливое нагромождение шипов, вышел на свет. Аррок и Во'ша уступили ему свое место в кругу, и командир танкового звена присел у костра, собравшись поделиться с молодыми воинами своей мудростью.

— Нам выпал немилосердный, жестокий удел, но, как последователи Кредо Прометея, все мы верим в Круг Огня. — с этими словами, Занто сложил кончики пальцев в букву «О» и выставил их перед собой. Собравшиеся Саламандры повторили этот жест, и он продолжил...

— Никто не может вернуться в мир живых неизменным — но в смерти мы возвращаемся в пепел, чтобы родиться заново, когда наши кровь и кость воссоединятся в землей. С помощью пламени наши останки преобразуются, с помощью огня и земли мы претерпеваем перерождение. После смерти, когда наш долг можно, наконец, считать исполненным, мы полностью отдаемся стихии и тем самым становимся ее частью. Такова природа Круга Огня.

Многие из собравшихся согласно кивнули, выслушав опытного воина — Зерус даже потянулся, чтобы одобрительно хлопнуть Занто по плечу. Ва'лин же остался недвижим. Он уже знал эти слова, знал все учение Саламандр, бывшее даром Вулкана своим сыновьям, но молодой скориец невольно погрузился в размышления, когда Занто напомнил ему о том, что никто не может вернуться с того света, не изменившись... А затем заметил, что еще один член собрания проявил еще более скептическую реакцию.

— Смерть — это смерть, и ничего более. — хмыкнул Сепелий, чье уродливое лицо, полускрытое капюшоном из шкуры змия, напоминало лик самого жнеца из старых историй.

— Ты не веришь в перерождение, Кратус? — спросил Занто, не оборачиваясь. — Неужели ты настолько черств, что даже не допускаешь гипотетической его возможности?

— Я реалист, брат, вот и все. И я не могу позволить себе такую роскошь, как размышления над экзистенциальными проблемами.

— Ты просто циник. — ответил ему Занто.

— Да, и циник тоже. — согласился Сепелий, ничуть не уязвленный комментарием сержанта.

— Тогда зачем ты вообще сюда пришел, апотекарий? — не удержался Аррок, оскорбившись от того, что кто-то посмел подвергнуть сомнению его веру. Зерус положил ладонь на плечо молодого воина, чтобы напомнить тому, где он находится и к кому обращается.

— Чтобы проследить за тем, что ритуал пройдет в полном соответствии с обычаем. Может быть, я и не верю в возрождение, но это не значит, что мне хочется видеть извращение наших традиций. — после этих слов Кратус улыбнулся, хотя улыбка эта Арроку показалась, скорее, диким оскалом. — Мой долг — служить живым, и гарантировать их дальнейшее выживание.

Апотекарий многозначительно постучал бронированным пальцем по прогеноидному хранилищу своего редуктора.

— Наше наследие поддерживается с помощью науки, а не огня и пепла. Ваши архаичные представления о мире — это пережиток старых путей, которые не заслуживают моего внимания, так что я желаю всем вам хорошего обжигания и ухожу.

Намеренно вычурно поклонившись собранию, Сепелий отступил в тени, и через несколько секунд исчез.

— Они все такие? — спросил Аррок.

— Кто? — поинтересовался Япт, уставившись на пустое место, которое только что занимал мрачный до тошноты лекарь.

— Апотекарии.

Япт нахмурился, как будто штурмовик задал ему совершенно неуместный в данной ситуации вопрос, но спустя пару секунд ответил товарищу.

— Разумеется, брат Аррок. Иначе как бы вообще они привлекли внимание Апотекариона?

Среди собравшихся штурмовиков воцарилась полная тишина... А затем Зерус и Занто, переглянувшись между собой, разразились оглушительным смехом. Аррока обескуражило то, что почтенные ветераны посмели столь бесцеремонно нарушить ход ритуала, но затем он догадался, что это тоже было его частью.

— Да уж... — сказал Ва'лину Нэб, когда на лице Аррока тоже расцвела улыбка. — Я думаю, что Сор'аду бы это понравилось.

Впрочем, Ва'лин едва услышал своего собрата. Все его внимание отнимало пламя, в котором горело тело их товарища, и он вновь вспомнил то, что узрел в огненном ущелье за пеленой дыма.

«Отдыхай...» — услышал он тогда.

Никто не может вернуться. Занто подтвердил это, повторив заветы Кредо Прометея. Но некто все же вернулся...

Крылатый силуэт, ангел, закованный в черную броню, внимательно следил за происходящим. Ее стальные крылья, сложенные за спиной, придавали ей сходство с примостившимся на ветке грачом, наблюдающим за добычей.

Сестра Стефина, скрытая тенью, знала, что они не увидят ее. Молодого Серафима глубоко оскорблял тот факт, что ей приходится скрываться, но она напомнила себе, что время битвы еще не настало. Пока что... Но по крайней мере, благодаря столь низменной тактике, ей удалось увидеть весь ритуал от начала и до конца. Стефина стала свидетелем того, как ее «союзники» сжигают плоть своего сородича, и услышала их дикие напевы, разнесшиеся по руинам.

Глаза, пылающие ярким огнем... Угольно-черная кожа... Они были дьяволами во всех отношениях — и хотя физические отклонения Саламандр не были тайной, тайное бдение Стефины выявило изъян в их душах. В их диких, суеверных душах.

Увидев все, что ей требовалось увидеть, Стефина развернула свои эбеновые крылья и взмыла в небеса.