6355
правок
Изменения
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =819
|Всего =49}}
— К Сангвиналии Гора Кранног будет нашей!
=== ГЛАВА ВОСЬМАЯ ===
Как главнокомандующий Бендикт получил наилучшие покои в командирском крыле Генеральского дворца. В довесок к апартаментам прилагался обслуживающий персонал, состоявший из местных жителей. Все они имели затравленный вид людей, годами выживавших в жестокой гражданской войне. Они постоянно кланялись, лебезили, и, казалось, до ужаса боялись допустить хоть малейшую ошибку.
К тому времени как Исайя закончил разговаривать с Мере и штабистами, они уже приготовили ему кровать и подложили дрова в чугунную печку.
— Что-нибудь ещё, сэр? — спросил слуга — невысокий полноватый старик с поникшими плечами, носивший нелепые чёрные рейтузы и узорную парчовую жилетку.
— Нет. Благодарю.
Мужчина поклонился, и, не разгибаясь, попятился к двери. Бендикт поднял глаза.
— Постой. Ещё одно, — сказал он. — Как тебя зовут?
— Сервиторе.
— Сервиторе, — повторил Бендикт и махнул рукой. — Не делай так больше. Не нужно этой показухи. Ни от кого из персонала.
Сервиторе начал было кланяться, но на полпути спохватился.
— Я понял. Мордианцы…
— Я не мордианец. Я — кадианец. Ты понимаешь, что это значит?
Старик кивнул.
— Да, сэр. Я передам ваш приказ. Вы хотите, чтобы завтрак подавали сюда?
— Нет. Спасибо. Мы уходим рано.
— Вы вернётесь на обед, сэр?
Генерал раздражённо вздохнул.
— Сервиторе. Считай, что я буду здесь всё время. Если нет, то, уверен, повара и так не останутся без дела. Я здесь для того, чтобы победить в войне, а не есть вашу стряпню.
Сервиторе согнулся ещё ниже.
— Понял, сэр.
Последовала пауза.
Бендикт понял, что у слуги на языке вертелся ещё один вопрос.
— Это правда, сэр, что вы освободите нашу планету от еретиков?
— Да, — несколько поспешно ответил Бендикт. — Это так.
Старик потёр ладони.
— Простите меня. Но говорят, вы захватите Гору Кранног до Сангвиналии.
Исайя тут же смягчился. Он сделал глубокий вдох. От вечерней выпивки у него ещё побаливала голова, но он понимал, что откреститься от сказанных слов уже не сможет.
Больше того, отчасти он установил крайний срок именно по этой причине: чтобы посеять слух. Он не даст имперским солдатам расслабиться. И, несомненно, его услышат предатели, и среди них пустит корни сомнение.
— Да, — наконец сказал он. — Сервиторе. Я обещаю. Гора Кранног падёт до Сангвиналии.
От переизбытка чувств тот упал на колени. Бендикту пришлось поднять его обратно на ноги.
Пятьдесят дней, — повторил он себе, укладываясь спать. На миг Исайя ощутил укол сомнения. «''Неужели Крид когда-то колебался?''» — задался он вопросом.
«''Наверняка нет''».
Бендикт и его штаб отбыли задолго до рассвета, чтобы увидеть Гору Кранног своими глазами. На улице ещё царила ночь. По небу рыскали лучи прожекторов, пока он шёл к посадочным платформам в задней части дворца.
В сумраке вспыхивали навигационные огни трёх «Стервятников» и его «Валькирии». Подойдя ближе, он увидел, что машины были выкрашены в чёрный цвет с нарисованным на носу пламенем. Пилоты, чьи скрытые за масками лица подсвечивались снизу приборными панелями, обменивались жестами с наземными техниками.
Бендикт, пригнувшись, забрался внутрь, и его ботинки звякнули по металлическому полу. В отсеке оказались складные кресла. Пару часов назад этот самый самолёт вёз гвардейцев на передовую. Теперь же он доставлял командующего имперскими силами впервые увидеть Кранног.
Этими днями его завтрак обычно состоял из стопки амасека, и он уже чувствовал, как по телу разливается тепло и уверенность.
Путешествие заняло час. Они держались ближе к земле, пока «Стервятники» летели впереди и по бокам. Внизу Исайя видел ровные, как по линейке, лагеря осадной армии. Классические, основательные, предсказуемые.
В десяти милях от фронта пилот опустил машину к посадочной зоне ниже уровня земли. Перед ними поднялись заложенные балластными мешками стены, а затем они сели.
Ещё час колонна «Кентавров» и «Химер» Бендикта петляла среди раскинувшихся на многие акры артиллерийских укреплений. По обе стороны возвышались леса поднятых стволов «Сотрясателей», рядом с которыми суетилась целая армия людей. Каждое орудие было основательно окопано и защищено мешками с песками. Каждый «Василиск» обслуживался своим расчётом — двое подносили снаряд, один прикручивал взрыватель, ещё один наводил орудие, двое закрывали камеру, и один жал спуск.
Когда в небе забрезжила заря, ближайшие батареи «Сотрясателей» начали обстрел. Канониры дёрнули цепочки. Снаряды устремились вверх по десятимильным навесным траекториям. Гидравлические поршни погасили отдачу. Откинулись затворы снарядных камер, куда тут же вогнали новые снаряды и взвели чеки. Снова потянули цепочки, вслед за чем раздалось огненное уханье, и сорокатонные орудия отъехали на выставленные противооткаты. Так продолжалось на протяжении всего часа путешествия, пока воздух не наполнился чёрным фицелиновым дымом, а стволы орудий не нагрелись докрасна от интенсивности стрельбы.
Дующий с моря ветер сносил горячий воздух, насыщенный запахами перегретого металла и топлива, на раскинувшиеся позади лагеря Милитарума. В лужицах шипели и исходили паром отработавшие свой ресурс орудийные стволы.
Наконец конвой Бендикта достиг вершины утёса, где «Химеры» разъехались в стороны и остановились в пятидесяти ярдах от скалобетонного наблюдательного пункта, заглублённого в землю среди туссоки-травы.
Там его встретил ответственный за логистику. Он выглядел как типичный бумагомаратель Муниторума. Бендикт кивнул. По невидимому сигналу бомбардировка резко прекратилась. Исайя зашагал вверх по склону, увлёкши за собой чинуш и офицеров, и остановился в шаге от обрыва. Ветер прижимал траву к земле. Он застыл подобно скале, уставившись на островную крепость, которую ему поручили захватить. От твердыни их отделяло пять миль клокочущего, серого как сталь моря.
— Сколько обычно длится бомбардировка? — поинтересовался Бендикт.
— Четыре часа каждое утро, — ответил ему один из представителей Муниторума.
— Этого мало, — твёрдо заявил генерал. — У нас есть пятьдесят дней. С этого момента бомбардировка будет продолжаться непрерывно. Ежедневно и еженощно.
— У нас недостаточно снарядов… — начал человек.
— Вы ведь делали припасы, на сколько лет у вас был расчёт?
— Да, сэр. На десять лет.
Бендикт поднял руку, призывая к тишине.
— Гора Кранног падёт за пятьдесят дней.
Мужчина открыл рот, собираясь возразить.
— Молчать! — рявкнул Бендикт. — Бомбардировка прекращаться не будет. Она будет идти, пока мы не разобьём эту скалу!
Сопровождавшие его генералы остановились и прижали к глазам монокуляры.
Синевшая вдалеке Гора Кранног вырастала прямо из стелящегося над водой тумана. Островная крепость представляла собой венец имперской инженерной мысли. Её суровые кряжи переливались в утреннем свете тусклым серым блеском, напоминая битую сталь. Гряды усеивали вырубленные в толще доты, укреплённые скалобетоном и ферростальными балками. Природный камень плавно переходил в гладкие подстенки, барбеты и казематы. Стены щерились бойницами и уступчатыми амбразурами. Над каждым бастионом потрескивал тонкий синий пузырь пустотных щитов.
Исайя повернулся вправо.
— Это всё, что осталось от моста?
— Да, сэр, — отозвался помощник.
Бендикт изучал планы крепости во время варп-перехода. До ереси связь Горы Кранног с сушей обеспечивал подвесной мост. На всём его протяжении вздымались скалобетонные опоры с толстенными стальными кабелями, на которых держалась дорога. Часть проезжего пути тянулась со стороны суши, но в двух милях от берега еретики взорвали его следом за отходящими войсками, и теперь несущие тросы висели растрёпанные и перекрученные. К одному из пролётов ещё цеплялось несколько кусков скалобетона, пока не упавших в воду.
Посланник Муниторума замялся.
— А вот насыпь, которую приказал соорудить фон Хорн.
Бендикт уже перевёл магнокль туда, где осадные инженеры Империума возводили в направлении острова огромный вал из дробленых валунов.
— Изумительное предприятие, — заявил он.
— Благодарю, сэр.
Изначально план фон Хорна заключался в том, чтобы окружить весь остров. Бендикт же предпочёл более простой, более незатейливый рывок к ближайшей крепости Тор Тартарус, поэтому отдал соответствующие распоряжения ещё до того, как высадиться на планету. Теперь насыпь тянулась прямиком к твердыне, прежде чем разделиться на три ветки, подобно огромному каменному трезубцу, нацеленному в сердце врагу.
— Как вы и распорядились, — продолжил помощник, — насыпь прикрывает сверху несколько штурмовых туннелей, по которым можно будет перебрасывать войска и технику до самой передовой.
— Хорошо, — отозвался Бендикт. — Когда мы сможем начать атаку?
— Строительные команды проходят сто ярдов в день. Но по мере приближения к крепости быстро растёт глубина, и их прогресс замедляется. Рабочие сообщают, что они достигли края шельфа, за которым начинается крутой обрыв.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Нет… — протянул посланник Муниторума. — Конечно, мы надеялись закончить её до вашего прибытия. Однако местность существенно замедлила темп работ.
Бендикт последил за продвижением других буров.
— Сколько нужно ждать моим войскам?
— Три месяца, — заявил представитель Муниторума.
— Решительно невозможно, — отрезал Бендикт.
— Но… — начал посланник.
— Мне всё равно! — рявкнул генерал. — Со всем уважением. Я не могу ждать так долго. Мы ''должны'' ускорить атаку. Эти предатели сидят на скале и хохочут с нас. Я объявил, что скала предателей должна пасть к Сангвиналии!
Щёки мужчины порозовели.
— Я передам ваш приказ.
— Благодарю, — ответил ему Исайя.
Посланник поклонился, прежде чем удалиться.
Бендикт даже не проводил его взглядом. Он продолжал стоять ещё долгое время, всматриваясь в полевой магнокль. Он изучал чертежи бастиона много раз, планируя атаки со всех направлений, и последствия каждой из них. Но сейчас ему впервые представилась возможность увидеть его своими глазами, и узреть всю поразительную неприступность древней твердыни.
Гора Кранног формой напоминала ромб. В самом центре располагался собор святой Елены Ричстар, разделяя остров на четыре квадранта. Над ними господствовали четыре мощные крепости, состоявшие из приземистых скалобетонных ярусов и ощетинившиеся толстоствольными орудиями.
На дальнем краю острова находилась наименьшая крепость, узкая башня Офио, с чуть отстоящим от берега вулканическим конусом Тора Харибдиса. Соединяла их между собой канатная дорога.
Марграт являлся самой южной твердыней. Там к небу тянулись купола пунктов орбитальной обороны. Напротив, в северном конце, лежали развалины Банийяса. Его разрушение стало главной победой, достигнутой имперской армией под началом фон Хорна.
— Его пустотные щиты схлопнулись под непрерывной бомбардировкой, — сообщил Мере. — Корабли имперского флота превратили его в руины за пару часов.
Бендикт кивнул. Он осмотрел щербатые обломки Банийяса, и сразу отбросил идею атаковать их в лоб. Линии снабжения будут слишком растянутыми, утёсы — слишком крутыми, а, несмотря на то, что крепость выглядела разрушенной, он не сомневался, что обломки предоставят защитникам множество укрытий, которых они не смогут заметить.
Нет, он планировал захватить ближайшую и самую крупную цитадель, ту, что взирала на него с другой стороны пролива, барбакан Тора Тартаруса — грозное нагромождение дотов и скалобетонных валов.
В прошлом, не таком уж далёком, когда он был капитаном, Исайя счел бы потерю целого отделения катастрофой. Теперь, став генералом, Бендикт раздумывал над штурмом, который будет стоить жизней миллионам, и к своему удивлению понял, что это его совершенно не трогает. Он сфокусировал полевой магнокль.
— Посланник, — позвал генерал.
Представитель Муниторума подошёл к нему.
— Сколько сейчас человек в рабочих корпусах?
Мужчина смутился.
— Если считать штрафников и подневольных… то достаточно, сэр. Для строительства осадного лагеря, трас к Звёздному порту, и насыпи.
— Хорошо. Нам потребуется реквизировать их для воинской службы.
Посланник заколебался. Он попытался придать голосу уверенности, однако тот надломился, выдав его тревогу.
— Сколько, сэр? Десять тысяч… сто?
Бендикт опустил магнокль. Его лицо стало каменным, как скалобетонная стена.
— Посланник. Мне нужны все.
=== ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ===
Когда Бендикт вернулся в Генеральский дворец, полковник Байтов, командир 101-го кадианского, уже ждал его вместе с капитанами первой и второй рот.
Байтов и Исайя знали друг друга много лет, ещё со времён, когда оба были молодыми капитанами. Они в формальностях не нуждались. Бендикт подошёл к группе и тепло пожал им руки.
— Когда вы приземлились?
— Вчера, — ответил Байтов — широкоплечий мужчина с грудью колесом и гулким голосом. — Полк только добрался до лагеря. Мы прибыли первыми.
Он указал на двоих человек рядом с собой. Обоих Бендикт знал. Капитан Останко из первой роты был одним из фаворитов Байтова, настоящий сын Кадии: красивый, поджарый, с грубоватыми манерами и непокорной гривой блестящих чёрных волос. Капитан Иринья Ронин, командир второй роты, входила в число самых уважаемых офицеров полка. Она имела металлические суставы в левой руке, а также ёжик стальных с проседью волос. В прежние времена Иринья бы вышла в отставку и стала обучать белощитников, но отставок больше не было, а в её рукопожатии Бендикт не почувствовал ни намёка на слабость или немощь.
— Добро пожаловать на Малори! — поприветствовал он их, после чего повёл во дворец. Машина истовости внутри пела заповеди ненависти: ненависть к слабым, ненависть к ксеносам, ненависть к нечестивцам, ненависть к трусам.
По залу слонялось несколько офицеров, надеющихся поймать Бендикта на пару слов. Их вовремя перехватил Мере. Столкнувшись с непредвиденным препятствием, они аккуратно записали прошения на пергаменте, которые адъютант собрал подмышку.
— Я прослежу, чтобы их изучили и, если нужно, передали непосредственно генералу и его штабу, — пообещал он.
Как только они оказались за пределами слышимости, Мере сунул их Прассану.
— Разберись с ними.
Бендикт завёл офицеров в свои покои. Сервиторе только закончил убирать комнату, и, завидев кадианцев, попятился к выходу. Генерал не стал обращать на него внимания, а вместо этого подошёл к небольшому столику, где стояла полная бутылка «Аркадийской гордости», а рядом с ней — набор вручную отполированных хрустальных стаканов.
Исайя откупорил бутылку и плеснул каждому добрую порцию.
— За Кадию! — сказал он, когда все взяли по стакану.
Они разом осушили их и отставили на стол, после чего Бендикт снял фуражку и бросил её в сторону.
— Присаживайтесь, — сказал он.
Кадианцы выглядели не к месту среди богатых декоров Генеральского дворца с его расшитыми подушками и расстеленными на полу тонкими намианскими коврами. Они были поджарыми и крепкими, в видавшей виды форме и посечённых клинками и пулями бронежилетах.
Однако их ждала работа, поэтому они мгновенно сосредоточились, когда Бендикт изложил им краткие итоги утренней экспедиции.
— Полагаю, вы уже видели остров?
— Да, — подтвердил Байтов. — Мы попросили пилота «Валькирии» доставить нас к утёсам. Впечатляет.
— Хорошо, значит, вы понимаете, с чем мы имеем дело. Я объявил, что она падёт к Сангвиналии.
Байтов оставил его слова без комментариев, однако Исайя догадался, что его товарищ считает такую задачу трудновыполнимой.
— Думаешь, это невозможно? — прямо спросил он.
Байтов покачал головой.
— Если таков приказ, мы его выполним.
Исайя кивнул.
— Хорошо! — он развернул на столе карты. — Взгляните, — произнёс генерал. — Скажите, что думаете.
Они поднялись и уставились на стол. Байтов внимательно пролистал инфопланшеты, после чего передал их Останко и Иринье.
Бендикт больше не мог себя сдерживать.
— Я не собираюсь ходить здесь вокруг да около. Захват крепости к Сангвиналии будет настоящим вызовом. Однако это можно сделать. Фон Хорн действовал педантично, но неизобретательно. По словам Мере, он пытался утомить предателей до смерти. Согласно подсчётам Муниторума, при текущей скорости осада займёт пятнадцать лет!
Они, конечно, это знали. Останко хохотнул, Иринья осталась невозмутимой, Байтов медленно кивнул.
Бендикт обвёл рукой комнату.
— Муниторум уже построил нам дворец. В конце здесь будет стоять целый город. Сангвиналия! ''Вот когда'' закончится битва!
— Так какой у нас план? — спросил Байтов. — Они пробовали «Термиты»?
— Да. И отступили, столкнувшись с жёстким сопротивлением, пористыми породами и затоплением туннелей.
— Не отсутствием решимости?
— Возможно, — сказал Бендикт.
Полковник пробежался взглядом по кипе отчётов.
— И ещё есть насыпь.
— Да. Внутри неё, под поверхностью, проложены штурмовые трубы. Мы сможем подвести наши войска прямо к передовой, в целости и сохранности, — указал Останко.
— Верно. А на берегу стоит Тор Тартарус. Любой, кто попытается его штурмовать, погибнет, — добавила Иринья.
Бендикт слушал их, потягивая амасек.
— Вы все идёте по ложному следу. — Он поднялся со стаканом в руке и принялся размышлять вслух. — Ключ к победе — Хольцхауэр и его Элнаурские Егеря. Они — сталь в кулаке наших врагов. Сокрушим их, и остальные посыплются сами.
Иринья знала своего старого командира достаточно хорошо.
— Сэр, — обратилась она к Бендикту, — у вас есть план?
Бендикт улыбнулся. Конечно, у него был план. Но сначала он посмотрел на Останко.
Капитан первой роты взял карту острова и внимательно её осмотрел.
— Если нижний слой действительно непригоден для подземной атаки, тогда у нас есть два варианта. Первый — десантирование с воздуха. Второй — атака по воде.
Исайя улыбнулся.
— Если бы я назначил тебя командовать атакой с воды, как бы ты её провёл?
Останко замолчал. Постучал пальцем по карте, обдумывая возможности.
— Очевидным выбором станет барбакан Тора Тартаруса. Но враг будет этого ожидать. Банийяс?
— Утёсы высотой в половину мили.
Капитан задумчиво кивнул.
— Тогда единственным вариантом будет атака Офио на дальней стороне острова. Но сначала нам потребуется провести полноценный морской десант на остров Тор Харибдис.
Бендикт внимательно слушал. Когда Останко закончил, Байтов сделал осторожное замечание.
— Если десант наткнётся на сопротивление, задача сильно осложнится. У нас есть транспорты для подобного предприятия?
— У нас есть «Химеры», — вставила Иринья. — Они умеют плавать.
К щекам Останко прилила кровь.
— Они годятся разве что для пересечения топей. Или рек. Но заплыва к острову, через открытый пролив, они не переживут. Они заглохнут, пытаясь бороться с волнами, и за это время их перестреляет артиллерия. Мало кто доберется до суши.
— Мы можем уменьшить нагрузку? — спросила Иринья.
— Нет. Даже если снимем вторичное вооружение и отправим без ничего, силовая установка недостаточно мощная, чтобы удержать сорок с лишком тонн металла посреди океана. Любая зыбь, и их отнесёт на двадцать миль от берега.
Бендикт перестал слушать, забарабанив пальцами по столу. Его распирало от желания раскрыть перед ними карты.
— Останко, Иринья, Байтов — спасибо всем вам. Теперь, услышав вас, я чувствую себя лучше. — Он дёрнул подбородком. — Сила Хольцхауэра в его Элнаурских Егерях. Он — человек гордый. Он захочет испытать их против кадианцев, поэтому нам следует предоставить ему такую возможность. Нужно поставить его перед чередой невозможных выборов. Сначала мы захватим Тор Харибдис. Ему придётся дать нам бой. И когда это случится, мы вытянем из его егерей все соки!
Когда Байтов, Останко и Иринья вышли, прибыл посланник Муниторума с группкой людей, которых Бендикт любил называть «архивными крысами»: худых, болезненного вида писцов и счетоводишек, только и умевших, что смазывать колёса чиновничьего аппарата. Они сгрудились вокруг своего предводителя.
— Сэр, — объявил посланник, — я привёл старшего логиста, который поможет вам составить планы.
— Хорошо, — сказал Исайя.
Старший логист грузно протопал вперёд. Короткая шея, круглая голова и глубоко посаженные прищуренные глаза делали его похожим на шар. На нём были многослойные одеяния из тяжёлого красного фетра с вышитой на груди золотой аквилой. Всё, что бы ни делал этот толстяк, давалось ему с огромным усилием. За ним тянулся шлейф пота. Он растопырил заляпанные чернилами пальцы в простом приветствии.
— Генерал Бендикт, — загундосил он. — Да снизойдут на вас благословения святого Императора. Я слышал о ваших планах, и сделаю всё возможное, чтобы помочь вам.
Бендикт кивнул.
— Вы — главный представитель Муниторума на планете, поэтому мне потребуется ваше деятельное участие. По дороге сюда я начал переговоры с мирами-кузницами, имевшими тесные связи с Кадией. — Правда заключалась в том, что он зашёл гораздо дальше, установив контакты с мирами-литейными, кузнями и складами по всему сектору, вплоть до Маккана, Раны и Армагеддона. — Я жду прибытия корабля с мира-кузницы Рана.
Старший логист не выглядел аугментированными, и если это действительно было так, то его память не могла не впечатлять.
— Да, сэр. Их корабль уже в очереди на посадку. Они прислали три «Левиафана» с полным комплектом скитариев.
— Помогите им высадиться как можно скорее.
— Я уже этим занимаюсь. Я прослежу, чтобы они получили всю необходимую поддержку. Мои отряды машиновидцев также прокладывают подходящие для них дороги от Звёздного порта до насыпи.
Впечатление Бендикта об этом человеке улучшилось. Он, похоже, знал своё дело.
— А другие запросы?
Старший логист кивнул.
— Да, милорд. Новые расписания для бомбардировок составлены. Нам потребуется перенести склады с боеприпасами ближе к фронту. Работы предстоит много. Придётся поднапрячься. Ресурсы у нас ограниченные. — Он помолчал. — Раньше мне стоило послать запрос, и я бы гарантировано получил всё необходимое. Но, учитывая обстоятельства, уверяю вас, мы делаем всё, что в наших силах. Мы трудимся, не покладая рук.
Бендикт одобрительно хмыкнул. Конечно, он думал о том, какое масштабное снабжение требовалось организовать для поддержания непрерывной бомбардировки, как, впрочем, и о возможном решении проблемы.
— Если мы попросим канониров Имперского Флота вести обстрел определённый период времени каждый день…
— Это подарит нам несколько часов передышки.
— Превосходно. Мере, направь Флоту запрос синхронизировать графики обстрелов. Это даст старшему логисту небольшой запас времени. Скажи им, чем быстрее мы закончим осаду, тем скорее они смогут покинуть эту дыру.
— Теперь вы, генерал-квартирмейстер, — Исайя повернулся к невысокому мужчине, стоявшему рядом со старшим логистом, — корабли-амфибии?
Квартирмейстер встретился с Бендиктом взглядом.
— Да, сэр. Мы получили ваше астропатическое послание, и уже налаживаем поставку запрошенных кораблей. Изучив файлы СШК, мы нашли вот это.
Он дал сигнал одному из клерков, и тот принёс голопроектор. В воздухе перед ним возникло изображение: грубый, угловатый транспорт с командирской башней, расположенной ближе к корме, и посадочным трапом спереди. Квартирмейстер провёл рукой по кругу, и картинка медленно завращалась. Собравшиеся притихли. Генерал-квартирмейстер выглядел неимоверно довольным собой.
— Для вашей ситуации, сэр, я рекомендую данное решение. Каждый из них может взять на борт десять «Химер».
— Хорошо. Мне понадобятся сотни.
Старший логист позволил себе лукавую улыбку.
— Генерал Бендикт. Мы уже этим занимаемся.
=== ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ===
Дайдо подняла воротник, но теплее ей не стало. Она стояла на вышке, наблюдая за тем, как Минка с двумя отобранными бойцами выходят на ничейную полосу между лагерями кадианцев и друкцев.
«''Дикарские отребья''», — подумала она о последних. Она сражалась вместе с ними на Кадии и была о них невысокого мнения. Они доставляли столько же проблем имперским силам, сколько и врагу. А теперь они стояли лагерем прямо возле них.
Когда Минка растворилась во тьме, лейтенант обвела взглядом друкский лагерь. Проклятый шест оставался направленным в сторону кадианцев. Её вновь пробрал озноб. Поднимался туман.
— Трон! — ругнулся Оруги, дуя себе на пальцы. — Я думал, на планете умеренный климат.
Час спустя Дайдо увидела, как три фигуры ползут обратно к базе кадианцев. Они вырезали небольшую дырку в сетке под башней, на которой стояла Дайдо, и, едва пробравшись внутрь, тут же залатали её. На всю операцию ушло чуть больше двух часов.
Дайдо дождалась, пока Минка не поднимется к ней. Она показалась из люка, улыбаясь во все зубы.
— Всё готово, — сказала девушка. Бейн и Мэнард забрались следом.
Мэнард — специалист-подрывник, — сжимал в руке детонатор.
— Сейчас? — спросил он.
Минка кивнула. Внезапно во тьме взвился огненный язык, за которым последовал громкий треск. В свете пламени они различили проклятый шест за миг до того, как он разлетелся на куски.
Другой лагерь наполнился встревоженными криками. Они заметили огоньки люменов, спешащие к месту, где раньше стоял проклятый шест. Его пылающие обломки валялись теперь повсюду.
Какое-то время гвардейцы просто стояли, наслаждаясь паникой друкцев.
— Как думаешь, что они придумают в отместку? — спросила Минка.
Дайдо пожала плечами.
— Вряд ли у них будет шанс. Утром мы отправляемся на учения.
Спустя десять минут Минка вошла в кабинет Спаркера.
— Выполнено, сэр, — доложила она, тотчас почувствовав, как с плеч будто свалилась огромная тяжесть.
— Были проблемы? — просто поинтересовался полковник.
— Никаких.
— Хорошо, — сказал он и почти улыбнулся. — Отличная работа.
Как и сказала Дайдо, они отправились в путь после завтрака, выдвинувшись длинной колонной «Химер» и «Леманов Руссов». Воздух заметно потеплел. Кадианцы расстегнули тёмные куртки, чтобы не вспотеть за два часа езды вглубь материка, где раскинулись обугленные останки старого поля битвы.
Везде сновали команды Механикус, собирая обломки бронетехники и транспортов. Кадианцы разбили лагерь среди танковых кладбищ и заброшенных окопов. Вокруг них возвышались курганы, отмечавшие места захоронений гвардейцев. Над каждым реяли полковые знамёна. Крупнейшая груда, что поднималась над равниной подобно холму, стала фундаментом для каменного мавзолея, увешанного имперскими стягами. Рядом высилась временная часовенка. Построенная из досок, она служила домом одинокому ракаллионскому священнику, который бродил по окрестностям с закинутым за спину цепным мечом и в лязгающем доспехе, изготовленном из жетонов погибших солдат.
Тот как раз стоял у двери часовни, когда кадианцы проехали мимо. В его глазах они не увидели дружелюбия.
В ответ они бросили на него полные решимости взгляды.
Он показался бойцам бесплотным духом. «Вот что ждёт большинство из вас», будто говорили им жрец с горой. Братская могила на какой-то всеми забытой планете.
Несколько недель кадианцы отрабатывали безвоксовые ночные штурмы, зачистку бункеров и оборону окопов. Всё это время в западном небе за массовыми захоронениями проглядывалась громада Горы Кранног.
Когда они наконец вернулись в лагерь, Спаркер вызвал к себе лейтенанта Дайдо. Она вошла и закрыла за собой хлипкую дверь. Полковник по-прежнему был в боевой одежде, с нанесёнными на лицо камуфляжными полосами. Он сунул ей лист.
— Церемониальные обязанности, — сказал Спаркер. — Бендикт запросил твой взвод.
— Это как-то касается друкцев? — уточнила Дайдо.
Спаркер, казалось, успел совершенно забыть о случившемся. Он отмахнулся.
— Нет. Тебя выбрали специально. Высокий приоритет. Местный аристократ. Вымой своих людей и выдвигайся. К полуночи ты должна быть в пути.
Дайдо разыскала своих сержантов и вручила им жетоны в душ.
— Приведите себя в порядок. Отбываем в полночь.
Минка сообщила приказы, передав каждому бойцу металлический жетон. Она нашла Бреве. Мехвод провёл последнюю неделю, упрашивая машинный дух «Святой» работать как полагается, и теперь он решил воспользоваться отдыхом, чтобы перебрать мотор и покрыть детали священной смазкой.
Новости ему совсем не понравились.
— Трон! Ехать обратно в Звёздный порт? Ты наверное шутишь.
— Дайдо попросила техножрецов обслужить наши «Химеры».
Они увидели люмены машинных адептов и сервиторов их свиты, приближающиеся к ним со стороны лагеря.
— Отлично! — с деланной радостью воскликнул мехвод.
В лагере было шесть помывочных блоков — длинных деревянных бараков с бойлером в одном конце и парой комнат с рядом металлических шлангов. В тамбуре сидел вахтёр с худым лицом, поглядывавший в окошко наружу. Ниже находилась узкая щель, через которую помывочные жетоны можно было обменять на свежие полотенца.
Минка зашла в душевую, когда Лирга с Карни уже покидали её.
— Серж, — довольно поздоровались они, вытирая волосы полотенцами. Тёплая вода имела поразительное тонизирующее действие. Ни на одной не осталось ни следа скопившейся за недели грязи.
Минка передала жетон через окошко. Вахтер без слов вручил ей полотенце.
Она прошла в женскую раздевалку — невзрачную, пахнущую сыростью комнату с прибитыми к перекладине металлическими крючками. Дайдо вошла как раз перед Минкой и уже успела раздеться до майки и исподнего. Она стянула майку через голову и повесила на вешалку.
Её руки и лицо имели смуглый оттенок, но остальное тело было бледным, худощавым и крепким, увитым тугими мышцами и покрытым боевыми шрамами. Минка знала рубцы Дайдо те же хорошо, как свои собственные. Некоторые из них она помогала обрабатывать сама. На левой руке лейтенанта бугрился грубый шрам, оставленный срикошетившей пулей. Её живот с обеих сторон отмечали следы сквозных отверстий в память о паре стабберных снарядов. Кроме того, от грудной клетки до пупа тянулся длинный косой разрез, где медике пришлось буквально зашивать её обратно.
Минка разделась следом и повесила одежду на крючки. Ботинки она опустила на пол внизу, затем стянула носки. Они стали жёсткими от недельного ношения, поэтому Минка просто поставила их рядом с обувью.
На скамейках лежали бруски твёрдого мыла с сильным запахом карболки и химикатов против педикулёза. Девушка взяла первый попавшийся, и, закинув полотенце через плечо, вошла в душевую. Внутри было тепло и влажно. В центре комнаты пролегал открытый жёлоб, вдоль которого с обеих сторон тянулись длинные ряды металлических трубок. Они служили лейками, из которых текла вода одной температуры. Дайдо дёрнула ручку и шагнула внутрь. Минка встала под шланг по соседству с Дайдо.
Если здесь когда-то и была тёплая вода, её давным-давно израсходовали. Теперь она стала ледяной. Встав под холодную струю, девушка поёжилась, и от её касания тут же покрылась гусиной кожей. Такая помывка не принесёт никакого удовольствия.
Дайдо быстро закончила. Минке потребовалось ещё несколько секунд. Поддержание боевой эффективности являлось одной из первоочередных обязанностей любого кадианца. Никто не имел права прохлаждаться. Смыв с себя грязь, Минка сразу вышла обратно. Полотенце было жёстким от моющих средств Муниторума. Девушка вытерлась насухо и взяла ранец. Она аккуратно открыла его, достала одежду и разложила на скамейке.
Одевшись, Минка зачесала волосы пальцами, посмотрелась в единственное зеркало, и начистила ботинки грязной ветошью.
— Так какая у нас задача?
— Без понятия, — отозвалась Дайдо. — Но нас запросили специально.
Её слова прозвучали зловеще. Лейтенант неправильно истолковала выражение лица Минки.
— Друкцы здесь не причём.
Девушка хохотнула.
— Да я уже и забыла о них.
Когда они были готовы выезжать, Минка нашла Бреве в водительском отделении «Химеры». Забравшись на плоскую крышу, она услышала внутри ругань и лязг упавшего инструмента.
— Как дела? — крикнула девушка вниз.
— Да, машину благословили, — отозвался тот со своего места. — Но теперь у нас перегреваются батареи. — Из открытого водительского люка вынырнула голова мехвода. — Я поправил проводку. Проблемы начались с Карги Б9. Там много чего вышло из строя. Я заменял их, но они поступали с Ризы… — Он выбрался из отделения. — Половина деталей никудышного качества.
Подобные жалобы звучали всё чаще. Война бушевала в тысяче звёздных систем, и, чтобы ещё больше усугубить кризис, потребности в ресурсах выросли экспоненциально. Муниторум, наименее привлекательный из столпов человечества, не справлялся с вызовом. Хотя миры-кузницы вроде Ризы продолжали производить военную технику в промышленных масштабах, она стала заметно хуже.
Такой была неприглядная правда Империума Человека: медленный коллапс и разложение, ставшие стократ хуже из-за падения Кадии, в результате которого разорвались сложившиеся за тысячелетия линии снабжения. Миры-кузницы остались без руды, когда добывающие её планеты сгинули в варп-бурях. Миры-ульи охватил голод, после того как снабжавшие их агропланеты внезапно умолкли, и громадные города затряслись в корчах бунтов и конфликтов.
— Вульфе перебрал их, — сказал Бреве и протяжно выдохнул. — Но дело швах.
Стрелок, Вульфе, показался из-под «Химеры», выкатившись на сервисной тележке. Он был небольшим мужчиной, слегка оглохшим после долгого времени, проведённого за тяжёлым болтером.
— Я склепал систему охлаждения, — слишком громко сказал он. — Хорошенько смазал её и помолился сильнее, чем Святая Сестра, но это полевой ремонт. Если мы не найдём нормальную замену, старая дама много не навоюет.
Минка кивнула. Впрочем, она мало что могла сделать. Она снова и снова отправляла запросы, но схожие прошения поступали в штаб квартирмейстера ежедневно. А запчасти из воздуха они наколдовать не могли.
— Слушай, только что узнала, — сказала Минка. — Сегодня в полночь мы выдвигаемся.
— Куда?
— Не в Звёздный порт. Едем в Генеральский дворец.
— Сколько займёт дорога?
— Пять часов.
— Тогда начну молиться, — заявил Бреве.
Они выехали на полчаса скорее.
Кадианцы стали привыкать к постоянной бомбардировке. Непрерывный гул становился то громче, то тише, когда по расписанию одни батареи замолкали, и в игру вступали другие. Силовая установка «Святой» мягко гудела, заглушая царивший снаружи шум. Минка пробралась вперёд, чтобы поздравить Бреве. Мехвод сидел в шумоподавляющих наушниках, однако прочёл по губам, что та говорила, и молитвенно вскинул руки.
Девушка полезла обратно и спрыгнула внутрь через открытый верхний люк. Неделя тренировок в окопах вымотала всех. Бойцы сидели с закрытыми глазами, опустив головы на сложенные руки, стены или плечи друг друга. Бейн лежал на полу у ног остальных, подложив под голову свёрнутую маскировочную сеть.
Минка нашла себе местечко для сна. Их ждала тяжёлая и полная неудобств ночь.
К рассвету колонна «Химер» прибыла к указанной зоне высадки. Люди проснулись, и, сонно моргая, стали потягиваться в тесном отделении машины.
Бреве так и не сомкнул глаз. Он припарковал «Химеру», и, не вставая из кресла, надвинул каску на лицо, закинул ноги на приборную панель и скрестил на груди руки.
— Разбудите меня, как всё закончится, — брякнул он. Минка кивнула. Она до сих пор не знала, что это за «всё».
У посадочной платформы 74-Б9 кадианцы прождали час, пока два грузовых «Часовых» переносили снаряды с гравиподдона в один из невысоких фуникулёров, протянутых к батареям «Сотрясателей».
Никлоаз достал из «Химеры» Дайдо знамя взвода — лёгкий штандарт с символом 101-го кадианского, вытисненным поверх Врат Кадии. Шест венчала стальная аквила. Флаг лениво затрепыхался на ветру.
В воздухе царила неподвижность, если не считать белых инверсионных следов, закручивающихся за грузовыми лихтерами, что доставляли припасы с варп-кораблей над Звёздным портом.
Наконец, в небе показался челнок, совершенно не похожий ни на судно Муниторума, ни на отличавшийся грубой функциональностью корабль Астра Милитарум. Это был гладкий персональный самолёт, с плавными обводами и вычурными барельефами из золота и бронзы.
Кадианцы, держась поодаль, проследили взглядами за тем, как челнок сел на скалобетонную посадочную платформу. Его двигатели начали постепенно скидывать обороты, стихая. Зашумели охлаждающие жидкости. Листовая обшивка корабля ещё не успела вернуть прежнюю форму после прохождения сквозь плотные слои атмосферы. От корпуса валил пар. Гвардейцы заняли положенные места. Дайдо выступила вперёд и встала перед трапом.
После долгого ожидания люки с шипением выравнивающегося давления открылись. Спустя миг изнутри выпорхнула стая птиц, распевающих Псалмы Объединения. Впрочем, существа состояли из металла, а не плоти, и махали крыльями, работая сипящими поршнями.
После того как они устремились ввысь, из люка выступила женщина, облачённая в серебряный силовой доспех с прищёлкнутым к бедру болтером. Шлем она держала на сгибе локтя, показывая на всеобщее обозрение лицо с вытатуированной на нём чашей.
Она была из Адепта Сороритас, боевого кулака Экклезиархии.
— Услышьте меня! Во имя Императора! Я — старшая сестра Мелиссья из ордена Серебряного Покрова. Здесь, на Малори, мои подопечные принесут себя в жертву!
Она обращалась не к кадианцам. Сестра Битвы разговаривала с небесами, словно шаман, оглашающий о своём присутствии духам мира.
Минке она показалась точно такой же, как другие Сёстры, которых она видела раньше. Впалые щёки, коротко подстриженные волосы за ушами и свет в глазах, блестевших как твёрдые, тщательно огранённые алмазы.
Минка повернулась к Дайдо.
— Это не… — начала она, но лейтенант покачала головой.
— Нет. Другой орден.
На Потенсе также присутствовал орден Адепта Сороритас. Однако те Сёстры носили чёрную броню, тогда как эта женщина была облачена в серебряный доспех и белый меховой плащ, отороченный узорчатым красным дамастом.
Пока Сестра говорила, вокруг неё словно по команде собрался отряд воительниц. Они не носили латы, а вместо этого кутались в лохмотья, словно покаянники, просящие милостыню у храма. Однако они не походили ни на тайновидцев, ни на нищенок. Некоторые были опоясаны цепями, другие — кожаными ремнями. Половина носила кляпы. У многих отсутствовал глаз или конечность. Молитвенные ленты, повязанные на руках каждой из них, при движении трепетали на ветру. Все имели при себе цепные мечи-эвисцераторы, часть из которых по размерам не уступала самим девам. Они не искали подаяния, их целью было обрести искупление.
Следом вышли четыре жизнехранителя в бронзовых анатомических нагрудниках и высоких бархатных киверах с приколотыми к ним широкими страусовыми перьями. Их визоры горели внутренней аугментикой, а в руках они сжимали силовые копья. Жизнехранители ожидающе встали перед дверью.
Сначала Минка услышала голос, и лишь потом увидела их хозяйку.
— Осторожней! — раздался исполненный властности женский голос.
В дверях показалась старая леди, прошедшая через столько омолаживающих циклов, что чётко установить её подлинный возраст уже едва представлялось возможным. Ей с равным успехом могло быть как сто, так и все восемьсот лет. Но, тем не менее, вид она имела грациозный и опасный.
Это была леди Бьянка Ричстар, правительница Токая — мира, павшего под натиском сил ереси. Тем не менее, после смерти её кузена, патридзо, на Потенсе, она стала самым старшим представителем семейства Ричстаров в скоплении Висельников. Понимая всю шаткость своего положения, Бьянка решила объединиться с генералом Бендиктом. Её главным козырём служило древнее и благородное происхождение, в чём она сполна отдавала себе отчёт. Для первого появления на Малори правительница нарядилась в золотой раф, корсаж из чёрного недокристализованного стекла и ажурную шёлковую юбку.
Последовала долгая пауза, пока она обводила надменным взором выстроившийся внизу второй взвод седьмой роты.
Дайдо двинулась вперёд, и, оказавшись между двумя жизнехранителями, остановилась и отсалютовала. Минка не разобрала, что сказала Дайдо, однако ответ леди Бьянки услышали все.
— Где генерал Бендикт? — усиленным голосом спросила она.
Лейтенант начала что-то говорить. Минке стало любопытно, о чём шла речь. По языку тела определить это не удалось. Наконец, по-видимому, удовлетворённая ответом, правительница Бьянка произнесла:
— Я представлю свои мысли генералу Бендикту.
Она сошла по ступеням, после чего остановилась.
— Конечно, здесь есть ещё кое-кто гораздо важнее меня.
В этот момент из челнока выплыл золотой гравипаланкин, пассажира которого скрывали древние занавески из расшитых шелков. Из курильниц поднимался дымок благовоний. Над паланкином порхали славоптицы.
— Лейтенант Дайдо, — продолжила леди Бьянка. — Вверяю себя и моего досточтимого предка, святого Игнацио Ричстара, на ваше попечение. А теперь сопроводите меня к генералу Бендикту!
=== ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ===
Бендикт стоял на ступенях Генеральского дворца вместе с комитетом старших командующих Астра Милитарум, прибывших для встречи леди Бьянки. Сам генерал явно только что покинул планерную встречу с посланниками Муниторума, и имел весьма раздражённый вид. В ладони он сжимал свёрнутую карту, нетерпеливо стуча ею по другой руке.
Правительница Бьянка, за которой следовали жизнехранители, достигла дворцовой лестницы. Паланкин со святым Игнацио вынесли вперёд. К тому времени позади него успела собраться толпа, насчитывавшая почти сотню благоговеющих людей. По большей части они были обычными тружениками, и держались на почтительном расстоянии.
Охранники стали их отгонять, и леди Бьянке пришлось вмешаться.
— Они со мной, — сказала она, — и со святым Игнацио. Вы пропустите их.
Бендикт спустился ей навстречу.
— Добро пожаловать, — произнёс он. — Я распорядился, чтобы вам оказали все положенные почести. Как и подобает человеку вашего ранга.
Он приказал поместить паланкин в личной часовне, тогда как леди Бьянке уступил собственные апартаменты.
— Но я не могу, — стала упираться она.
— Прошу, — сказал Исайя. — Для меня это честь, а вам и святому Игнацио нужно обеспечить всю необходимую безопасность. Я перемещаю командный персонал ближе к фронту. Им не пристало нежиться в тылу, пока бойцы сидят в окопах на передовой.
Пока леди Бьянка со свитой поднималась по лестнице, Бендикт поравнялся с Сестрой Битвы, которая шагала позади.
— Старшая сестра Мелиссья, — поздоровался он.
Её лицо, твёрдое, как резной мрамор, не смягчилось, даже когда она увидела, кто к ней обратился.
— Да, генерал.
— Я хотел поблагодарить вас.
Она уставилась на него словно на болвана.
— За что?
— За честь, которую вы нам оказали, прибыв в эту зону боевых действий.
Несмотря на точёное лицо и тонкие заостренные скулы, силовой доспех делал её более рослой и плечистой, так что когда Мелиссья с тихим угрожающим воем сервоприводов повернулась к генералу, она как будто нависла над ним.
— Мы прибыли не оказывать честь вам или вашим людям. Мои подопечные давно её лишились. Всё, что у них осталось — позор и стыд. Свои грехи они смогут смягчить лишь смертью.
— Что ж, — отозвался Бендикт. — Для нас это всё равно честь.
— Всё, чего я прошу, это дать нам шанс сложить головы в битве.
— Вы его получите, — произнёс он, и, помолчав, добавил: — Скажите, старшая сестра. Вы говорили о подопечных, а что насчёт вас самой? Вы здесь тоже для того, чтобы умереть?
— Я не кающаяся.
— Я не это имел в виду…
— За годы битв я повидала немало поражений. Как военного, так и личного характера. Но я никогда не чувствовала необходимости становиться покаянницей, — отозвалась она.
Бендикт кивнул.
— Я лишь хотел узнать, что будет, когда вы выполните миссию? Вы умрёте со своими подопечными?
Мелиссья вперилась в него тяжёлым взглядом.
— Это решать не мне. Место и обстоятельства моей гибели изберёт Император, и только Он один. В любом случае, я смерти не боюсь. Воины вроде меня приветствуют её.
Минка и другие кадианцы услышали всё сказанное. После того как Бендикт повёл леди Бьянку в дом, где та будет жить, Дайдо с остальными строем двинулись прочь.
Среди окружавших генерала офицеров Минка заметила Прассана. Ей пришлось приглядеться внимательней. Он прибавил в росте. Питание командного состава. Девушка улыбнулась и помахала ему. Она увидела, как тот кинул на неё взгляд, однако остался стоять навытяжку.
Когда потребность в нём отпала, Прассан отделился от толпы и подошёл поздороваться. Иногда он вёл себя чересчур важно, но в своё время они сражались плечом к плечу, а разорвать подобные узы было весьма непросто.
— Как жизнь среди элиты? — поинтересовалась она.
Парень хохотнул.
— Долгие встречи. Церемонии. Немного скучно.
— Не верю ни единому слову. Наверное, ты многое знаешь.
Лицо Прассана просветлело.
— Это да. Но рассказывать я не могу.
— Какой ты весь загадочный, — бросила Минка.
Прассан выдавил улыбку и кивнул.
— Скоро ты сама обо всём узнаешь.
Минка уже собиралась ответить, когда её позвала Дайдо. Ей удалось организовать обед в дворцовой столовке, прежде чем они отправятся в обратный путь.
Бейн и Оруги стояли в очереди первыми. Сегодня в меню были ломти жареного мяса — лучшая пища во всём Империуме Человека. На раздаче стояли коренастые повара в белых передниках, замызганных там, где те вытирали в них руки.
— Налетайте, — хохотнули они, — это всё остатки.
Бойцы второго взвода навалили себе полные тарелки. Минка даже не смогла доесть всё, что взяла. Бейн бросил на неё выжидающий взгляд.
— Ты уже?
Минка кивнула.
— Можно?
Она придвинула ему тарелку.
— Забирай.
Минка наполнила флягу рекафом. Напиток был самым вкусным из всего, что она пробовала со времён Потенса. Девушка вышла в дворик, по пути миновав юношу в кадианской форме и с выведенной на каске белой полосой.
Она сделала ещё несколько шагов, прежде чем поняла, что только что увидела.
— Эй! — крикнула Минка, крутанувшись на месте.
Парень остановился и отсалютовал.
— Сэр.
— Что это ты носишь?
Он замялся.
— Каску.
Минка едва не врезала ему.
— Имя и подразделение!
— Кадет Йедрин. Первый белощитный.
— Какой ещё к чёрту «белощитный»? — Минка схватила его за воротник и хорошенько тряхнула. — Ты даже не кадианец!
Кадии больше не существовало, поэтому белощитников не могло быть также. Даже предположить, будто таковые имелись, было попранием памяти родины. Было оскорблением.
Она поволокла парня в столовую. При виде униформы белощитника кадианцы застыли как вкопанные. Минке даже не пришлось ничего объяснять.
Остальной взвод забросал кадета теми же вопросами. Один его вид произвёл на них такой же эффект, как от затяжки френзоном. В один миг всех собравшихся охватила ярость.
Дайдо оттолкнула бойцов назад, хотя была злой не меньше их.
— Что за чёрт? Какой ты ещё белощитник?
Йедрин поднял руки, и, запинаясь, попытался объяснить. Впрочем, он мало что смог им рассказать.
— Я не один такой, — произнёс он.
— Сколько вас?
— Целая рота.
И действительно, на плацу за дворцом выстроилась полная рота кадетов. Сотни человек, и каждый — с белой полосой на каске.
Минка медленно спустилась по ступеням. Раздался приказ, и белощитники вытянулись по струнке, и, отдав честь, рявкнули как один:
— Кадия стоит!
— Трон! — ругнулась девушка. В её возгласе чувствовались боль и непонимание. — Почему нам ничего не сказали?
Обратно в лагерь они возвращались в тишине.
Бейн нацарапал на панели под ногами простую решётку, и играл с Карни «три в ряд». Используя в качестве фишек кредиты, они старались перехитрить друг друга в попытке выстроить прямую линию. Игра была примитивной, что Минка находила одновременно раздражающим и странно увлекательным. Карни побеждала Бейна снова и снова, однако на его интересе это нисколько не сказывалось.
В конечном счёте Минке наскучило, и она задремала. Ей снова приснился каср Мирак, и, как всегда, Раф Штурм — самоуверенный, спокойный, невозмутимый. Когда она открыла глаза, те по-прежнему играли, и Бейн по-прежнему проигрывал.
Какое-то время она продолжала следить за игрой, а затем вспомнила белощитников, и её настроение снова упало. Девушка выбралась на крышу «Святой». Бронетранспортёры ехали колонной: «Химера» Дайдо первая, за ней — машины отделений Элрота, Варнавы, и наконец Минки. До лагеря оставалось десять минут. Минка уже видела впереди сторожевые вышки.
Она откинулась на башню. Бреве вёл машину, высунув голову из водительского люка. Он выглядел довольным.
Минка перевела взгляд на Гору Кранног. Крепость синела на горизонте, затянутая пеленой чёрного дыма. Девушка задумчиво уставилась вдаль, пытаясь представить, как они будут там высаживаться. Момент десантирования неотвратимо приближался, и всё, что ей оставалось, это довериться своим командирам.
А затем под «Химерой» Дайдо что-то вспыхнуло и громыхнуло.
Ударная волна откинула Минку назад, прежде чем она успела понять, что происходит. Её засыпало щебёнкой вперемешку с землёй. Поднявшись, девушка взглянула на танк Дайдо. Взрыв сорвал «Химере» гусеницу, и та размоталась за машиной, заставив её остановиться.
Выхватив лазпистолет, Минка бросилась вперёд. «Химера» Дайдо горела. В боковой броне зияла пробоина, и борт облизывало пламя, превращая коричневую кадианскую расцветку в чёрную.
Из башни своего танка выбрался Элрот.
— Какого Трона случилось? — рявкнул он.
Минка махнула рукой. На пути их следования заложили подрывной заряд — в дорожном покрытии осталась воронка. Девушка вдавила кнопку открытия трапа, который откинулся на землю, и из задымленного отсека, пошатываясь, выбрались бойцы командного отделения.
Никто не выглядел раненым. Последней вышла Дайдо.
— Я в порядке, — сказала она, но это явно было не так. Кровь, хоть и перестала идти у неё из носа, коркой запеклась вокруг ноздрей и мазком алела на щеке. Дайдо сделала ещё шаг и едва не упала, однако Минка вовремя её поймала. Она просунула руку подмышку лейтенанту, приняв на себя её вес.
— Давай! — сказала она. — Садись!
К тому времени кадианцы сформировали защитный периметр, но в пределах видимости никого не оказалось. Они оставили возле горящего танка охрану, разместили Дайдо с остальными внутри другой «Химеры» и помчались к лагерю.
— Предатели? — спросила Минка, поглядывая в сторону Горы Кранног.
— Думаю, кое-кто поближе к дому, — отозвался сержант Варнава, кивнув на лагерь друкцев.
Когда они добрались до лагеря, все уже успели увидеть дым и приготовиться к бою.
Байтов выслал взвод на осмотр места происшествия. Из ворот, ревя моторами, выехали бронетранспортёры с уже заряженными и взведёнными мультилазерами и тяжёлыми болтерами.
Минка жестами показала, что обошлось без жертв. Они влетели на базу, выгрузились из «Химер» и сразу направились к пункту медике. По пути вокруг них собралась толпа, желая знать, что случилось.
Бантинга, к счастью, на месте не оказалось, но одна из медсестёр отмыла Дайдо лицо, посветила фонариком в глаза, осмотрела уши и сказала, что та в норме. После огромной кружки рекафа Дайдо заявила, что чувствует себя лучше.
— Так что насчёт новых белощитников? — поинтересовалась сестра.
Минка едва не подскочила от неожиданности.
— Ты уже слышала?
— Прошлой ночью было объявление, — пояснила та.
— И что они сказали?
Медсестра помолчала, вспоминая. Очевидно, случившееся беспокоило её куда меньше, чем Минку. Затем женщина повторила услышанное, о том, что все они кадианцы по крови.
— Трон, что это ещё значит? — сказала Минка. — Кадию вычищали и перезаселяли кучу раз!
Дайдо ещё пыталась прийти в себя.
— Так они — багажные ребята? — спросила лейтенант, имея в виду детей из обозов, которые следовали за полками среди звёзд.
Минка была неумолимой.
— Именно! Значит, они ''не'' кадианцы!
Дайдо бросила на неё взгляд.
— Ну, кровь в них течёт кадианская. Разве этого недостаточно?
Минка глянула на лейтенанта так, словно взрыв отшиб ей мозги. В одном глазу Дайдо медленно расплывался кровяной сгусток. К жути девушки, он напоминал Око Ужаса. Минке показалось, что её вот-вот вырвет. Она отвернулась и глубоко задышала, пытаясь взять себя в руки. Казалось, будто она выплывает из омута.
Кадианцы сражались против целой Галактики, и постепенно их ряды таяли.
— Нет, — выкрикнула она. — Недостаточно!
Позднее, в спальне, Минка высказала всё, что накипело на душе.
— Это всё равно что смерть, — пояснила наконец она. — Они уничтожают то, кем мы были. То, кем мы есть. Мы смотрели в Око Ужаса. Мы жили под его тенью. Мы никогда не забывали свой долг. Мы не можем забыть!
Дайдо лишь молча держалась за голову. На это ей было нечего ответить.
Минка не унималась.
— Вот что значит быть кадианцем. Это — состояние ума. Это долг. Никакая не кровь. Причём тут вообще кровь? Сколько раз Кадия лишалась всего населения? И каждый раз её заново заселяли ветеранами со всего Империума. Планета делала нас теми, кто мы есть. — Девушка пнула стену. Та была настолько хлипкой, что в доске образовалась дыра.
— Знаю, — наконец отозвалась Дайдо. События дня вымотали её до предела.
Минка обвела взглядом остальных в комнате. Женщины, к которым присоединились Сику и Докса, молча слушали гневные тирады Минки. Они были с ней согласны. Память Кадии снова оскорбили.
— А знаете, что ещё хуже? — помолчав, продолжила она. — Когда я увидела утром того кадета, я подумала, что это мой брат.
Дайдо промолчала. Минке захотелось выложить всё как на духу. Последний раз она видела брата на плацу касра Мирак, стоявшего, гордо выпятив грудь, в старой военной форме не по размеру и слишком большой каске, из-под которой виднелись его мягкие, не успевшие обрасти пушком щёки.
— Его звали Тарли, — сказала Минка. — Я всегда надеялась, что он выжил. Говорила себе, что почувствовала бы его смерть. Но, конечно, если бы он уцелел, то уже давно бы не был белощитником.
Дайдо достала из-под кровати бутылку амасека. От кровяного сгустка её глаз стал совершенно чёрным.
— Давай-ка, — сказала она, наполнив две стопки. Одну себе, и одну Минке. — Думаю, мы обе заслужили.
=== ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ===
В детстве Минка месяцами жила в арктических пустошах Кадии, переходя от пилона к пилону, разбивая лагерь среди огромных кладбищ — подальше от глаз жрецов, что бродили вокруг надгробий.
Предугадывать их маршруты не составляло труда. Они склонялись над каждым могильным камнем, прежде чем направиться к следующему.
— Чем они занимаются? — спросила однажды Минка у одного из старших кадетов. — Они кого-то ищут?
Кадет покачал головой и указал на плиту, за которой они укрывались. Ветер успел стереть высеченное на ней имя, звание и дату смерти.
— Когда имена исчезают, отпадает необходимость чтить их память, — сказал он. — Могилы разрывают, кости переносят в склепы, и кладбище готово принимать следующих мучеников.
Минка провела немало часов в тех гробницах — холодных сводчатых помещениях, наполненных почтительной тишиной и гнетущим ощущением смерти. Сквозь выбитые окна свистел ветер. Стены были уставлены длинными костями, перемежаемыми рядами трухлявых черепов. Повсюду висели сложенные из бедренных костей аквилы, канделябры из ребер, тут и там встречались побуревшие от старости скелеты древних героев, державшиеся вместе на тонких нитях сухожилий и кожи и озаряемые мерцающим светом свечей.
Неся вековечную вахту, они сжимали костяными пальцами давно истлевшие, просвечивающие насквозь знамёна.
В первый год службы каждый кадет касра Мирак должен был проводить одну ночь каждого месяца в склепе, молясь по душам усопших. Вначале Минке было страшно оставаться среди разлагающихся останков воителей — тысяч черепов с пустыми глазницами и отпавшими челюстями, — вдыхая прах давно сгнивших покойников.
Однако со временем она поняла, что в братских могилах не было ничего пугающего. Да, они навевали меланхолию, но чем дольше Минка несла своё бдение, тем ближе себя чувствовала к тем потерянным поколениям. И тем явственнее ощущала на себе ожидающие взгляды их пустых глазниц.
Последний раз Минка посетила гробницу за месяц до начала Чёрного крестового похода. Ту ночь она вспоминала с содроганием. Око Ужаса горело неописуемыми цветами, исторгая клубы энергий варпа, что затем закручивались назад в водоворот, а ещё она слышала во тьме снаружи вопли, так, будто мир содрогался в корчах жутких страданий.
По стенам ползли тени, чьи длинные руки заканчивались острыми когтями, головы напоминали облака тумана, а из вытянутых пастей торчали сотканные из сумрака клыки. Минка отдавала себе отчёт, что это не более чем наваждение. Око Ужаса оказывало на их мир пагубное воздействие, однако она не была такой слабовольной, чтобы пугаться теней.
Окружённая мертвецами разных эпох, она черпала силу из их мощей.
Мы погибли, дабы сберечь Кадию, твердили безмолвствующие кости. Мы жили тяжело и недолго, но свой священный долг исполнили до конца.
Конечно, не все юные кадианцы могли провести такую ночь в одиночку. Муштра, тренировки и наказания занимали каждый час их жизни, и все, кто не соответствовал физическим и психическим стандартам, подвергались насмешкам и побоям, а также общественному осмеянию.
Другие теряли волю к борьбе, и умоляли направить их служить каким-то другим способом. Некоторые умирали. Те, кто проявил себя хуже всех, вычеркивались из списков, и все сведения о них удалялись навсегда.
Это было жестоко, но Кадия была милитаризированным государством. Война была её прошлым, её будущим, её религией и её назначением. Кадианец, как любили шутить её жители, имел в жизни одну обязанность: умереть за Императора.
Минка лежала в кровати, вспоминая детство.
Её родной город, каср Мирак, был крепостью. Каждый жилой блок представлял собой бункер, каждая улица — огневой мешок, где нещадно расстреливался любой враг. Каждый рассвет начинался с муштры. Каждая ночь заканчивалась «Молитвой кадианца». И это было не мольбой просителя, но воззванием солдата к верховному командующему.
До появления Минки её мать успела родить пятерых детей, чьи отцы либо погибли, либо отправились воевать за пределы планеты. Ей всё ещё оставалось заделать одного ребёнка, прежде чем она выполнила бы поставленную перед собой цель. Она проявила невиданное рвение, произведя на свет двоих: Минку и её младшего брата, Тарли.
Её родители сошлись не на почве большой любви; они в неё не верили. Просто двое молодых, здоровых и фертильных воинов, создающих новое поколение солдат.
Отец Минки нёс службу на оборонительной станции на южном полюсе, и был призван сражаться в одной из многочисленных войн Империума, когда она была маленькой. Минка припоминала его лишь в самых общих чертах: неугомонный мужчина с худощавым лицом, который брал её с собой учиться искусству выживания.
В десять лет Минка приняла участие в жеребьёвке, чтобы определить, к какому подразделению белощитников она присоединится. Как и остальные, она хотела вступить в 17-й — элиту касра Мирак. Когда вместо этого ей выпал жетон 76-го, Минка заперлась в комнате и ударилась в слёзы. Подобное назначение не стоило и полкредита.
Её мать назвала множество причин, почему «позорное» назначение в 76-й было далеко не худшим, что с ней могло случиться, и в день Сбора Минка твёрдо решила не плакать. Она не станет показывать своих чувств. Она присоединится к полку и покажет себя лучше всех, и приложит все усилия, чтобы к следующему ежегодному оцениванию подразделение выбилось в лидеры рейтинга.
В ночь перед назначением они отмечали Час ухода её кузена Джордена. Он был старше её на шесть лет. Джорден отбыл в военный лагерь мальчиком, а вернулся мужчиной с квадратной челюстью и широкими плечами. Минке сильно не хватало его спокойствия, его опыта, мудрого взгляда фиолетовых глаз. Той ночью за его здоровье выпили много раз, и каждый раз он осушал стопку до дна. Когда настало её время салютовать ему, он плеснул Минке пару капель и стукнулся с ней стаканом.
— В какое подразделение вступаешь? — спросил Джорден.
Она чуть не расплакалась, признаваясь ему.
— Семьдесят шестой, но я попрошу пересмотреть решение. Никто не собирает лазвинтовку быстрее меня. Я всегда прибегаю первой и делаю больше всех отжиманий. Я подтягиваюсь. Тренируюсь без еды. Бегаю без воды. Хожу босиком по снегу. Я терплю и не жалуюсь. В ежегодном рейтинге я была второй по казарме. Я считала, этого хватит.
— Думаешь, раз ты одна из лучших кадетов, то тебя следовало отправить в лучшее подразделение белощитников? — Она разглядела в его глазах проблеск разочарования. — Если всех лучших кадетов будут собирать в лучших подразделениях, к чему это приведёт?
Полгода спустя Джорден погиб, подавляя бунт на Надежде Святой Иосманы. Когда они прибыла из лагеря белощитников домой, его каска висела на стене, а на печати заключения указывалось время и место его смерти. Она никогда не забудет, что он ей тогда сказал.
— Ты должна быть благодарна. Тебя включили в слабейшее подразделение ''потому'', что ты лучшая. Тебе дали шанс показать, чего ты стоишь. Стать лидером. Только тяжёлые испытания позволяют нам расти, учиться и проявлять себя. — Его фиолетовые глаза были полны решимости. — Самые тяжёлые испытания.
Минка вооружилась словами кузена и матери, когда настал день покинуть родительскую ячейку в нижних подпорах касра Мирак. Она стояла с прямой как шомпол спиной, едва веря в то, что покидает дом. Ранец был лёгким. Внутри лежали её немногочисленные вещи. Одеяло. Жестяная миска. Бутылка с водой. Корд. Верёвка. Иголки. Аптечка белощитника: бинт, гель-коагулянт, антисептический порошок. Нож, который ей подарил отец. Копия «Руководства».
Зелёная кадианская униформа, взятая из запасов Милитарума, была на три мерки больше, ботинки тоже не по размеру. Минке пришлось пробить в поясе дополнительные дырки, чтобы застегнуть его, крепко обвязать болтающиеся штанины бурыми обмотками, но, шагая по улицам, она чувствовала себя губернатором-примус, лордом-командующим Кадии.
Той зимой 76-я миракская бригада белощитников разместилась в часе пути от города, среди плоских холмов, что опоясывали каср с севера.
— Верь в Императора, — сказала ей мать возле колонны ждущих восьмиколёсников. — Если тебе не понравятся стандарты семьдесят шестого, то спроси себя, как ты можешь их улучшить.
Тарли тоже пришёл с ней попрощаться. Минка любила младшего брата. Из всех братьев и сестёр он был ближе всех ей по возрасту. Он хотел стать ударником даже больше, чем она сама.
— Когда ты уйдёшь, я останусь сам, — сказал он. Эта мысль была ему невыносима.
— Подайся на ранний перевод, — ответила ему Минка. Она слышала о способах, как лучше всего это сделать. Впрочем, всё это было из разряда слухов на плацу. — Я тоже могу послать запрос. Ты можешь прийти в моё подразделение и помочь его улучшить. Если потребности битвы высокие, они ускорят процесс.
— Я так и сделаю, — пообещал Тарли.
— Верь в Императора и свою лазвинтовку, — сказала ей на прощание мать. Когда она шагнула к ней с распростёртыми руками, Минка напряглась и не дала себя обнять. Вместо этого она вытянулась по струнке и отдала ей честь.
Она уже не была ребёнком — она стала солдатом.
Последний раз Минка видела брата на седьмой день Чёрного крестового похода. Небеса заполонили остовы военных кораблей Разорителя. Они закрыли собою солнце, но даже во тьме она видела, с какой гордостью тот стоял навытяжку с закинутым за плечо лазкарабином, пока инструктор яростно плевался им в лица. Его взор был направлен прямо вперёд. Он не посмотрел на неё, даже когда его подразделение из тысячи детей строем прошло мимо. Тарли шагал с выпяченной грудью, отведёнными назад плечами и вздёрнутым подбородком. Это стало их последней встречей. Гордый маленький кадианец, исчезнувший в хаосе войны. Затерявшийся, как и многие и многое другое, в водовороте прошлого.
Это были лишь некоторые из воспоминаний Минки о детстве на Кадии. Родной мир сделал её той, кем она есть, грубыми руками превратив в физически крепкого, ментально закалённого воина.
Разве могли багажные ребята сравниться с настоящими кадианцами?
Когда Минка проснулась следующим утром, Дайдо уже пришла с осмотра в медике-пункте.
— Похоже, я в порядке, — сказала она, но кровяной сгусток расплылся и теперь скрывал половину левого глаза. Минка едва нашла в себе силы, чтобы сесть.
— Ты в норме? — участливо спросила лейтенант.
Девушка упала обратно в кровать, закинув руку на голову. Она была измотана воспоминаниями, а также шоком от чудесного спасения Дайдо.
Мгновение она молчала.
— Я в норме, — отозвалась наконец Минка. — Честное слово.
На восемь утра был назначен смотр в полном обмундировании, что оставляло им всего полчаса на сборы. Сто первый трусцой выбежал на плац, и когда построился, на трибуну взошёл полковник Байтов.
Своим басовым баритоном он заговорил с ними о полковых делах, коих успело скопиться немало. Его речь затянулась почти на час, и, дойдя до конца, полковник замолчал и обвёл ряды солдат взглядом.
— Я знаю, некоторые из вас уже встретили бойцов Семьдесят второго белощитного.
Одно лишь упоминание этого названия заставило кадианцев напрячься.
Байтов умолк. Если слова были ему неприятны, он не подал виду.
— Я понимаю тревогу многих из вас. Но никакого ропота я терпеть не стану. Лорд-милитант Вармунд сообщил мне, что при текущим уровне потерь последние кадианские полки под его командованием исчезнут за семь лет.
Он замолчал, давая им время осознать сказанное. Минка не могла себе представить, как Империум выживет без кадианцев.
— Пополнение и восстановление — вот для чего идёт набор рекрутов. Возвращение лучшим полкам в Империуме полной штатной численности. Я говорил с генералом Бендиктом, и он заверил меня, что в белощитники попали только лучшие из лучших. Буде воля Трона, они вскоре отправятся в бой. Те, кто выживут и проявят необходимые качества — только они присоединятся к нашим рядам. И когда это случится, я ожидаю, что вы встретите их с радостью.
Кадианцы встретили его слова гробовым молчанием. Служба и жертвенность — вот по каким заветам они жили. Раз Байтов отдал им такой приказ, то они — как и всегда — выполнят его без колебаний.
=== ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ===
Имперский осадный лагерь представлял собой многомиллионный город, приспособленный для нужд войны. Под почерневшей землёй располагались хранилища, переходы, рельсовые пути для подвоза боеприпасов, туннели для переброски войск, минные галереи, загрузочные отсеки «Термитов» и ряды громадных залов с тускло освещёнными трубами, ведущими к линии фронта. Сеть баз и казарм связывалась воедино паутинами коридоров, что неизбежно сходились к насыпи, направленной в сторону Тора Тартаруса.
Чем ближе становился момент генерального штурма, тем большее повсюду царило оживление. Штабисты Бендикта начали разрабатывать атаку задолго до прибытия на планету. Требовалось запросить помощь соседних миров-кузниц, и, воспользовавшись славной репутацией Кадии, опустошить тюрьмы и пенитенциарные учреждения. Команда трудилась денно и нощно, чтобы претворить планы в жизнь, и теперь всё добытое ими будет брошено на бастион.
Сейчас же, после высадки на Малори, Бендикт работал в поте чела, утрясая вопросы логистики и управления, необходимые для достижения победы. Предстояло завершить подземные работы, подготовить огромные осадные буры, накопить боеприпасы, реквизировать войска, а также решить проблемы снабжения, связанные с миллионами голодных ртов на опустошённой войной планете. На агромиры, столетиями не видевшие десятинных кораблей Империума, в считаные месяцы высадились крупные контингенты Астра Милитарум вместе с оценщиками Муниторума, которые поспешили обложить их обременительными налогами.
Чтобы успеть закончить насыпь, Бендикт ускорил ход земляных работ втрое, сослав в трудовые корпуса часть местных полков. Такое решение вызвало небольшой бунт среди уважаемых командиров Астра Милитарум. Несколько полков отказались повиноваться, за что он перевел офицеров мятёжных подразделений прямиком в штрафные легионы.
Сообщение было чётким и недвусмысленным: теперь всем заправляли кадианцы. Бендикт был не в настроении для споров и пререканий.
План генерала фон Хорна не отличался изобретательностью. Он включал в себя окружение острова осадными насыпями, прежде чем начать полномасштабные штурмы. Идея была неплохой, но на такие тонкости Бендикт не имел времени.
Он изучил послужной список Хольцхауэра. И впрямь, предатель не проиграл ни одной битвы.
До сих пор.
Бендикт сделал глубокий вдох. Он обрисовал свой план фон Хорну. Мордианец встретил его молчанием, сосредоточенно разглаживая мундир. Закончив, он сказал:
— Я видел, сколько штрафников вы собрали. Хотел бы попросить, чтобы мои войска не посылали в бой вместе с этими отребьями.
Исайя не позволил навязывать себе условия игры.
— Не могу этого гарантировать.
Лицо фон Хорна помрачнело, но Бендикт похлопал его по руке.
— Не волнуйтесь. Я верю в ваши войска. И вижу их идущими подле кадианцев на последний штурм.
Мордианец кивнул. Его гордость была удовлетворена.
Остаток недели Бендикт провёл, общаясь с посланниками Адептус Механикус — чередой всё более аугментированных людей, последние из которых оказались полностью лишены плоти, встречая его звонким шипением хорошо смазанных сочленений, гулом внутренних батарей и монотонным жужжанием из вокс-динамиков.
Извинения сыпались одно за другим. Исайя отмахивался от них с всё возрастающим раздражением. В конечном счёте он натравил на них Мере, и адъютант медленно измотал их способом, противостоять которому тем оказалось решительно невозможно: с помощью последовательных и логичных аргументов.
Потребовалась невероятная настойчивость и почтение, чтобы уговорить архимагоса Скарлекс передать им «Левиафанов». Отношения кадианцев с её миром-кузницей имели критическое значение.
— Архимагос не горит желанием отдавать своих детей, — прошипел её посланник. — Они — звери войны. Их назначение и судьба — война. Каждый из них обречён на смерть в огне и взрывах. Ей сложно отдавать свои творения.
— «Дети», — отметил Мере. — Странно, что вы использовали такое слово. Оно слишком человечное для представителя Механикус, хоть и вполне понятное мне. Но подумайте вот о чём. Долг каждого из нас — погибнуть в бою. Наследие её «детей» будет оцениваться не по продолжительности их жизни, а по количеству убитых еретиков. И я не сомневаюсь, что врагов они уничтожат немало.
Наконец архимагос сдалась.
Далее ему пришлось слетать на челноке в орбитальные кузни, что висели на низкой орбите планеты. Отправился туда он с почётной гвардией кадианцев. Мере требовалось получить от неё окончательное согласие на передачу «Левиафанов».
Их встретила стена скитариев с высокими плюмажами: смертоносных конструкций из стали, плоти и грозного оружия. Из их рядов проворно выступила архимагос Скарлекс. В ней не осталось ничего человеческого, за исключением, пожалуй, материнской тревоги за детей. Тело её скрывала ряса, окаймлённая символами шестерни. Передвигалась она на насекомообразных конечностях, а голос, донёсшийся из тени глубокого капюшона, ничем не напоминал людской.
— Я оцениваю их шансы на выживание как минимальные.
Мере кивнул.
— Никто не может предсказать, когда нас призовёт Император. Я молюсь, чтобы перед этим их ждали ещё долгие годы битв. Когда они вернутся к вам, их машинные духи будут по праву гордиться своими достижениями.
Раздался скрип металла, напоминавший скрежет жвал.
— Что ты знаешь о машинном духе, человек? — Последнее слово прозвучало с отвращением.
Справедливое замечание, подумал Мере.
Архимагос повела его по туннелям кузни. Наконец, они достигли окна, из которого открывался вид на пустотный факторум, и техножрец поднесла холодные мехадендриты к гласпексовому стеклу.
— ''«Молот злобы»'', — прошипел лишённый эмоций голос.
За ''«Молотом злобы»'' виднелись его братья, ''«Презрение Терры»'' и ''«Ненависть железа»''. Все они висели в стальных люльках, окружённые лесами орбитальной кузни.
Расстояние давало неверное представление об их размерах. Они создавались в качестве машин, сокрушавших врагов Империума ужасом: тупоносые монстры с выступающими из подбородков мощными пушками; исполины войны и разрушения с абордажными парапетами, осадными башнями и толстыми плитами аблативной брони.
Мере сглотнул, пытаясь собраться с мыслями.
— У тебя нет слов, — просто заявила архимагос. — Это комплимент.
Правда заключалась в том, что три «Левиафана», обречённые отправиться на войну, были старыми машинами, которые обозначили условно рабочими и списали на хранение столетия назад. Однако они идеально подходили для нужд Империума, и после спешного переоборудования их подготовили к отправке на Малори.
Колоссы приземлились в Звёздном порту под покровом ночи, каждый — подвешенный под гигантским челноком в сопровождении целой армии техножрецов.
Переход созданных в пустоте зверей в объятия гравитации неизменно сопровождался «детскими проблемами». Их надстройки стонали, внутренние сварные каркасы деформировались от давления. Впрочем, эти машины предназначались для осады и войны, и сразу же запустили вспомогательные системы на случай локальных сбоев. Прошла ещё неделя внесения завершающих штрихов, и исполины, наконец, были готовы к последним благословениям.
После завершения положенных процедур на планету прибыла архимагос Скарлекс со свитой скитариев и магосов-жрецов, чтобы формально передать «Левиафаны» под командование Бендикта.
Церемония оказалась довольно странной, решил Мере, наблюдая за тем, как насекомообразный архимагос поочередно гладит каждую машину. Наконец, она убрала мехадендриты, и по незримой команде с грохотом ожили вулканические плазмадвигатели. Взревели реакторы, выхлопные трубы выдохнули обжигающий дым, снарядные загрузчики нетерпеливо загудели, а затем, сотрясая землю, колоссы неспешно покатились вперёд, оставляя счетверёнными траками следы почти в три фута глубиной.
Новости о высадке «Левиафанов» подняли по всему осадному лагерю волну уныния и ликования. Некоторые солдаты рыдали, чуя приближающийся момент смерти. Прочие, вроде кадианцев, радовались тому, что долгое ожидание подходит к концу. Чем раньше они закончат битву, тем быстрее смогут отправиться дальше.
Белощитник Йедрин увидел их, возвращаясь после изнурительной тренировки в заброшенных окопах к северу от Звёздного порта, которыми они занимались весь последний месяц. Вместе с ним шёл Зведен. Оба были уставшими, но всё равно остановились, чтобы поглазеть на катившихся к ним «Левиафанов».
Настолько снаряжённых для войны машин им прежде видеть не доводилось.
— Святой Трон, — сказал Йедрин.
Зведен присвистнул. То, что их было три, казалось, только усиливало ощущение чудовищной мощи. Они двигались неудержимо, как ледники, или само время.
Колоссы войны, имевшие перед собой одну-единственную цель: сокрушить Скалу Предателя.
=== ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ===
В день прибытия «Левиафанов» кадианцам отдали приказ сниматься с лагеря. Минка отправилась к отделению, чтобы лично сообщить им новости. Каждый воспринял их по-своему. Оруги уставился на неё с ничего не выражающим лицом. Карни, тихая девушка, молча стала перебирать металлические черепа на чётках.
— Мы выдвигаемся? — спросила Лирга.
Минка кивнула.
— Трон, — сказала та. — Лучше схожу к квартирмейстеру.
Дрено с Белусом просто кивнули. Виктор примерял берет и чистил карабин. Мэнард спал. Аллун занимался ежедневной тренировкой. Его майка потемнела от пота на груди и пояснице. Он утёр рот и кивнул.
Бейн сидел, закинув ноги на стол, и травил очередную байку времён службы белощитником, хотя никто, похоже, его не слушал. Завидев Минку, он встал.
— Да, босс?
— Завтра, — сказала она ему.
— Завтра? — переспросил Яромир, словно не понимая смысл слова.
Минка опустила руку ему на плечо и крепко сжала.
— Завтра.
Он медленно кивнул. Затем поднял голову и сказал:
— Вы пойдёте со мной? — сказал Яромир, не глядя ни на кого в частности. Затем он посмотрел вверх. — Будьте со мной, — снова произнёс боец.
Минка не поняла, к кому он обращался, но всё равно ответила.
— Мы будем с тобой, — пообещала она.
Ранец Минки лежал в углу комнаты. Она нацепила на разгрузку гранаты, смазала боевой нож, счистила лишки и протёрла ножны.
Перед заходом солнца Минка хотела собраться с мыслями, поэтому отправилась к западной сторожевой вышке, разминая ноги на недавно проложенной дороге. Из каждого казарменного блока доносился звук чистки и сборки карабинов, тихая, серьёзная болтовня собирающихся на войну солдат, мимолётные взрывы невесёлого хохота. Но прямо сейчас ей было нужно оказаться от всего этого подальше.
Охранники заметили приближение девушки и были уже наготове. Она подняла руку и показала, куда направляется, и те кивнули, однако всё равно проводили её взглядами.
Бомбардировка между тем не прекращалась. Минка остановилась у западной башни — стандартной конструкции, состоявшей из арматурного каркаса и наблюдательной платформы с установленным на каждой стороне тяжёлым стаббером, а также зигзагами тянувшейся на самый верх лестницы.
Когда она достигла вершины, кто-то крикнул:
— Стоять!
Минка назвала пароль, после чего её пропустили через люк.
— Сержант Леск, — поприветствовал её вахтенный офицер из пятой роты по имени Сача. — Когда отбываете? — с тоскливым видом спросил он.
Она сообщила ему некоторые подробности.
Тот кивнул.
— А нас поставили в караул, — произнёс Сача. Его тон сказал ей всё. Минка огляделась. Остальные бойцы выглядели такими же разочарованными, как и командир.
Минке стало их жалко. Преодолеть такой путь, чтобы остаться торчать здесь! Она выдавила улыбку.
— Не волнуйтесь. Мы оставим парочку и вам.
Она подошла к направленному на море краю платформы, где западный горизонт скрывался за Горой Кранног. Невольно ей вспомнился вид на улей Маркграаф. Синевшая вдали громада возносилась высоко в небо. На переднем плане, крошечные по сравнению с твердыней предателей, стояли «Левиафаны», поблёскивая в лучах заходящего солнца. Под тенью крепости-горы покатые бронированные колоссы напоминали детские игрушки.
Отсюда она различила вспышки дальнобойных батарей Краннога. Один из караульных дал ей магнокль, после чего бойцы вернулись к своим обязанностям, оставив её наедине. «Левиафаны» уже притягивали к себе настоящий шквал огня. Сама Гора сплошь состояла из бастионов, готических статуй и выступающих орудийных платформ.
Минка поняла, что дрожит от нетерпения. Внутри неё закипала ненависть. Она почти чувствовала в руке пистолет, тяжесть боевого ножа, практически ощущала запах вражеской крови. Внезапно её раздумья потревожили.
— Сержант Леск.
Она обернулась и увидела перед собой старшего комиссара Шанда, главного дисциплинарного офицера полка. Он был на добрый фут выше её, с худощавым, посечённым шрамами лицом. Бойцы боялись и уважали Шанда, и сейчас он смотрел прямо на Минку, хотя его выражение оставалось совершенно нечитаемым из-за густой сетки рубцов.
— Можно? — сказал он, и, взяв магнокль у неё из рук, поднёс к глазам. — Ненавижу ждать, — сказал он. — Всегда с облегчением возвращаюсь на фронт. У тебя так же?
— Да, сэр.
Шанд вернул ей увеличитель.
— Надеюсь, твоё отделение понимает глубину измены нашего противника.
— Да, сэр. Они отвергли любовь к Императору, вместо этого поверив лжепророкам.
Повисла долгая пауза. У Минки были вопросы, и появление старшего комиссара показалось ей слишком хорошей возможностью, чтобы её упускать.
— Сэр, — начала она, — я беспокоюсь. Уверена, генерал Бендикт знает, что делает, но я не понимаю. Врагу точно известно, где мы планируем нападение. Они смогут собрать войска, чтобы защитить бастион. Любой, кто пойдёт в атаку, неминуемо погибнет.
В других подразделениях говорить подобные мысли вслух было опасно, однако среди кадианцев определённая толика сомнений считалась в порядке вещей. На тонких губах Шанда промелькнула тень улыбки.
— Продолжай.
Минка поняла, что за свои вопросы ей ничего не будет.
— Командуй войной другой военачальник, уверена, тем бы всё и закончилось. Но главный Бендикт. А мы знаем, что он не дурак. Значит, должен быть какой-то план.
Шанд улыбнулся.
— План есть. На этот счёт не беспокойся, сержант Леск. Убедись, чтобы ты была готова к битве, когда поступит команда.
— Да, сэр! — отсалютовала она.
Едва Минка это сказала, один из «Левиафанов» открыл огонь. Выстрел попал в пустотный щит, который экранировал Тор Тартарус, и энергия рассеялась в калейдоскопическом сполохе цвета.
До них докатился глухой рокот. Минка повернулась обратно к линии фронта. Этот первый выстрел стал как будто сигналом для остальных батарей. Ночь превратилась в день, когда все прибрежные «Сотрясатели», как один, дали залп. От внезапного громового раската вышка заходила ходуном.
Три «Левиафана» покатились вперёд, добавив к грохоту огонь из массивных осадных орудий. Громадные снаряды, описав низкие параболы, врезались в стены и с неимоверной мощью взорвались, подняв густые облака пыли и вызвав настоящие оползни раздробленного пермабетона. А затем с небес засверкали молнии, когда к битве присоединились имперские корабли на низкой орбите.
Половина лица Шанда озарилась белым сиянием. Он мрачно улыбнулся. Сражение за Гору Кранног началось.
=== ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ===
Громогласная артиллерийская дуэль не прекращалась всю ночь, пока «Левиафаны» прокладывали путь сквозь дым и пламя битвы. Стоило им приблизиться к Тору Тартарусу, горный склон озарился дульными вспышками огня. На пустотных щитах расцвёл шквал лазлучей и снарядов. Последнюю милю колоссам пришлось преодолевать под неистовым обстрелом, их пустотные экраны трещали и выбрасывали снопы искр, отражая импульсы энергии и бронебойные снаряды.
''«Молот злобы»'' не дошёл до конца насыпи пятьсот ярдов, прежде чем его щиты перегрузились. Потрескивающий синий нимб-оболочка вдруг мигнул и исчез. Началась ужасная гонка на время между командой реактора, пытавшейся найти и устранить поломку, и батареями изменников, стремившихся поскорее уничтожить цель.
Уязвимая машина войны казалась крошечной и незначительной под сенью Краннога, с которого сплошным градом сыпались снаряды. Трижды пустотные экраны, вспыхивая, оживали, и трижды отключались снова.
Генераторы как раз начали запускаться снова, когда удачливая боеголовка попала в камеру плазменного реактора. Пламя мгновенно испепелило пятьдесят человек в котлотурбинном отсеке, после чего с рёвом покатилось по колоссальному зверю. Отсек реактора немедленно задраили, а внутрь подали хладагент. Но было слишком поздно.
По боеукладке прокатилась цепочка детонаций. Взрывы фицелина разнесли запечатанные камеры. Недра гиганта захлестнуло адское пламя, ища выход с мощью и яростью рвущейся из ядра планеты магмы. В воздух гейзером ударил фонтан огня и искр, а миг спустя ''«Молот злобы»'' разлетелся на куски в череде катастрофических взрывов, разметавших во все стороны обломки.
Гибель «Молота злобы» увидели все имперцы. Остов «Левиафана» горел на протяжении часов, пока его братья, ''«Презрение Терры»'' и ''«Ненависть железа»'', продолжали неумолимо катиться дальше, паля из орудий до тех пор, пока у них не раскалились стволы.
В выси с рёвом проносились снаряды, а ночь раз за разом озарялась молниями лэнс-лучей Флота. Предатели яростно работали, отчаянно стремясь подбить ещё одну машину. Пустотные щиты ''«Презрения»'' и ''«Ненависти»'' держались, но уже из последних сил.
Когда они достигли нижних ярусов Тора Тартаруса, штурмовые отряды взяли оружие и приготовились к неистовой атаке. Перемалывая насыпь огромными гусеницами, «Левиафаны» преодолели последние сто ярдов.
И вот они оказались на позиции, встав напротив возносящихся округлых стен крепости.
Тору Тартарусу тоже изрядно досталось. Массивные железобетоные куртины и бастионы покрылись выбоинами и шрамами. Мрачные статуи, украшавшие стены, треснулись и разломались, а в некоторых местах утёсы, не выдержав обстрела, обрушились и утянули за собой целые секции укреплений.
Но, несмотря на урон, было ясно, что крепость и её пустотные экраны выдержали, и теперь защитники приготовились отражать неизбежный штурм.
Бендикт наблюдал за тем, как «Левиафаны» прокладывают путь к Скале предателя. Когда в огне сгинул ''«Молот злобы»'', на его лице не дрогнул ни один мускул, однако штабисты ощутили, как напряжение в стратегиуме моментально усилилось. Прассан передал вокс-отчёты с оставшихся «Левиафанов». Напряжённость неуклонно росла, пока, наконец, колоссы не оказались на месте.
— Начинаем, сэр? — справился Прассан.
Бендикт отдал команду.
После его слов абордажные трапы в носовой части каждого «Левиафана» упали подобно разводным мостам, и разрывные шипы погрузились в скалобетонный край Тора Тартаруса. Ураган штурмовых гранат отогнал защитников назад. Затем раздались свистки, и первые имперские войска, взревев боевые кличи, кинулись в атаку.
Бендикт отдал Честь Испепеления — право пойти в первой волне, — штрафному лагерю, что трудился упорней всех. Слава досталась десяти тысячам мужчин и женщин из Седьмого Калликского Пенитенциарного.
Их боевым кличем был «Псалом обречённых» святого Бурри.
''Прости нас, о Император,''
''Тех, кто уходит в бездну''.
''Без надежды на искупление.''
''Поверженные в могиле''
''Отнятые от твоей длани.''
''Даруй нам спасение.''
Их атака была актом чистого самоубийства. Ни один не успел договорить молитву. Седьмой Калликский Пенитенциарный сгинул в ослепительном залпе лазеров и пуль. В воздухе повисла смрадная дымка крови и внутренностей, и потёкшие из выпотрошенных тел красные реки хлынули с трапов подобно горным водопадам, окрасив море внизу в багрянец.
Следующим на убой отправился 17-й Карговской Штрафной гвардии, дальше 104-й полк Грешников Скаруса — оба подразделения ринулись вперёд по штурмовым трапам сразу, как только их доставили наверх.
Десятки тысяч легионеров разрывало в клочья ураганным огнём. Резня потрясала воображение, шокируя даже членов Комиссариата, что наблюдали за кровопролитием.
Жрецы и комиссары гнали войска вперёд, используя кошмарную смесь из ужаса, вдохновения, проповедей и личного примера. Тела ложились настолько плотно, что образовывали холмы, которые шедшие следом воины использовали как баррикады. Метр за метром вал из трупов продвигался вперёд, будто отметка роста убийственного прилива.
Через час куртина из покойников достигла конца трапов. В этот момент выпустили огринов-штурмовиков. Каждый нёс трёхствольную пушку «Жнец» и аблятивный щит. Выставив перед собой стену из железа, они двинулись вперёд под потоками выстрелов практически в упор.
Металл начал дымиться. Огрины держались до тех пор, пока щиты не раскалились докрасна. Обжёгши себе руки, глупые здоровяки от боли побросали их и тут же стали погибать сотнями.
Но свою работу они выполнили. Они сумели прикрыть сапёрные отделения, которые с лопатами и подрывными зарядами наготове рассредоточились по разрушенному краю Тора Тартаруса, тут же принявшись рыть окопы и устанавливать оборонительные пункты.
Первые часы битвы Бендикт забрасывал врага волнами пушечного мяса.
Предыдущие попытки Аэронавтики разбомбить остров отражались усиливающимся шквалом зенитного и артиллерийского огня, но теперь, наконец, под мощью обстрела защитникам пришлось укрыться в бункерах, и Бендикт дал самолётам отмашку.
Позади Тора Тартаруса открыли огонь батареи Марграта, чтобы помочь удержать ворота. В воздухе зарябили облачка белого дыма и засверкали длинные полосы трассеров. Из головного «Мародёра» — «Чёрной розы» — повалил дым. Он накренился, словно тонущая шхуна, а затем дым почернел, и во мраке имперцы различили языки пламени. Бомбардировщики стали гибнуть один за другим. Некоторые разлетались во взрывах, выбрасывая обломки вперемешку с членами экипажа. Другие воспламенялись и падали в море, где при столкновении разламывались на части.
Стрелки носовых лазпушек старались попасть в укрепления со средствами ПВО. Им удалось немного ослабить бурю огня, однако зенитный огонь «Гидр» всё равно оставался таким плотным, что не давал что-либо различить. Первые звенья сбросили груз слишком рано. Из моря внизу взвились фонтаны воды, прежде чем «Мародёры» развернулись и полетели обратно. Но следующие пилоты достигли уже края откоса. Их бомбы цепочками взорвались на отмелях, а затем и на самих утёсах. Когда они отвернули прочь, хвостовые стрелки дали на прощание залп по бастионам.
Одно звено сменялось другим, словно в замедленной съемке скидывая колоссальные тысячекилограммовые бомбы.
Они обрушивались на укрепления Тора Тартаруса во взрывах низко стелящегося белого дыма. Каждая падала подобно метеору, притянутому гравитационной силой звезды. Целые участки бастионов откалывались и рушились в бурлящие внизу воды. Оползни размером с ледники с рокотом сходили в море и поднимали приливные волны, которые захлёстывали возведённую насыпь и смывали атакующие войска.
Пока «Мародёры» отвлекали предателей, Бендикт завёл под пустотные щиты Тора Тартаруса батальоны бомбард. Расчёты быстро закрепились среди руин, после чего приступили к обстрелу. Из коротких стволов по массивным парапетам забили бронебойные снаряды, проделывая в них огромные трещины, пока бризантные заряды не давали защитникам высунуть головы.
Под насыпью пролегал ряд параллельных труб, по которым в атаку посылали свежие войска. Длинные колонны уставших штрафников ждали на позициях внутри туннелей, вибрировавших от неистовствующей наверху битвы. Залы сбора на материковой стороне насыпи были битком набиты отчаявшимися гвардейцами, которых по мере истощения гарнизонов «Левиафанов» неослабевающим потоком гнали вперёд. Потрясённых солдат заводили в «Левиафаны», где комиссары толчками направляли их дальше и дальше, пока они внезапно для себя не оказывались на штурмовых трапах прямо перед лицом врага.
Медленные погибали практически мгновенно. Быстрые и везучие успевали заползти в окопы, которые неуклонно расширялись от места прорыва. Оказавшись на открытой местности, они возводили укрепления из мертвецов — смрадной массы распухших тел среди озёр крови и гниющих потрохов. Трупы складывались в стены из незрячих глаз, вывалившихся языков, и безжизненных рук, цеплявшихся за тех, кто проходил мимо.
Изменники дрались отчаянно, но постепенно их теснили, выдавливая из одного окопа за другим, пока имперцы не оказались у подножья Тора Тартаруса. Телами, кайлами и лопатами они строили блиндажи и укрепляли отбитые позиции, тянувшиеся до самых окраин бастиона.
На утро второго дня штурмы возобновились. Некоторые шли в бой под френзоном, другие — охваченные религиозным неистовством или чувством вины, кнутами превращённой в ненависть ко всякой жизни, и в первую очередь — своей собственной. Они бросались прямиком под яростный шквал перекрёстного лазерного огня.
Бендикт с непроницаемым лицом просматривал отчёты о смерти и бойне. Прочитав описание баррикад из тел, он медленно кивнул.
— Вот видишь, Мере! Я же говорил. Даже после смерти штрафники приносят пользу. Они сохраняют жизни живым.
К полудню третьего дня поступление подкреплений замедлилось, когда планы старшего логиста столкнулись с суровой реальностью. Атаки захлебнулись, и защитники сделали вылазку, погнав отчаявшихся штрафников под пули надзирателей.
С наступлением вечера четвёртого дня каждая сторона занялась укреплением передовых окопов, и вновь вылетевшие звенья «Мародёров-колоссов» начали забрасывать верхние ярусы крепости стенобойными снарядами.
Бендикт, не любивший пустой болтовни, коротал время за изучением карты поля боя. Окружавшие Прассана штабисты занимались своими делами, одни — организовывая контратаки, другие — корректируя огонь артиллерии или держа связь с войсками на земле, тогда как сам Прассан отвечал за сбор данных о потерях личного состава.
— Пожалуйста, повторите, — сказал он, когда ему сообщили количество убитых и раненых.
Вокс-офицер первой штрафной дивизии находился на передовой. Прассан слышал на фоне рокот взрывов.
Цифры выглядели апокалипсическими. Даже кадианцам они казались невероятно большими.
— Вы уверены? — после долгой паузы спросил он.
— Да, чёрт, уверен, — ответил офицер штрафников.
Прассан добавил их к списку. Следующий воксист также оказался легионером-штрафником. Каждое его второе слово было бранным. Поначалу Прассан скептически относился к их сообщениям, пока не увидел на инфопланшетах мерцающие пикт-картины с горами мертвецов, наваленных на штурмовые аппарели словно балластные мешки, отделениями, перемолотыми в фарш шквальным огнём, и кровью, доверху наполнившей дренажные каналы по бокам трапов.
Отчего-то он чувствовал себя в ответе за случившееся. К взмокшим от пота рукам липла бумага. Час за часом Прассан, преодолевая тошноту, вычёркивал уничтоженные полки.
Он больше не переспрашивал цифры.
Один за другим штрафные и сторожевые дивизии передавали ему списки погибших. Наконец, он собрал их вместе и принёс Мере.
— Сэр, — надломленным голосом сказал Прассан, передавая бумаги адъютанту. — Данные о потерях, что вы запрашивали.
Мере молча кивнул, и Прассан оставил свои тревоги при себе.
На протяжении пятого дня темпы продвижения штрафников падали всё сильнее и сильнее. Окопы разрослись, соединились и углубились, пока на грядах и высотах не образовалась единая сеть. Тут и там вспыхивали отчаянные схватки за выгодные позиции. В некоторых местах укрепления тянулись настолько плотно, что бойцы закидывали окопы друг друга гранатами.
В первые часы шестого дня противостояние зашло в тупик. Бендикту требовалось придумать, как прорвать линию обороны врага. Мере предоставил ему список доступных войск.
Исайя покачал головой.
— Может, отправить кадианцев?
— Нет, — ответил генерал, и после раздумий добавил: — Пошли весть старшей сестре Мелиссье. Скажи ей, что Император даровал её подопечным шанс на искупление.
Двести кающихся сестёр провели последнюю ночь на земле в углу невысокого 17-го зала сбора, дожидаясь своего момента. Старшая сестра Мелиссья руководила ими в молитве, когда получила новости.
Она протяжно выдохнула и закрыла глаза, чтобы поблагодарить Бога-Императора. Воздев руки, она передала подопечным благое известие.
— Император прощает добродетельных мертвецов, — возвестила она. — Наш час искупления настал!
Подопечные взорвались радостными и восторженными возгласами. Даже те, что носили кляпы в честь принесённых обетов молчания, издали тихое облегченное мычание. Они истязали себя, ментально и физически, грехами прошлых жизней. Избавиться от страданий раз и навсегда они могли только в смерти. Лишь тогда они исполнят свой долг перед Императором до конца.
Сестёр быстро провели на нижние уровни ''«Презрения Терры»''. Женщины с заткнутыми ртами опустились на колени, и Мелиссья напомнила им об их клятвах и грехах. При её словах девы начали стенать и проклинать себя, впадая в неистовство праведного гнева.
Сквозь гулкие коридоры до них докатывался запах боя. Затянув гимн, они строевым шагом двинулись к передовой с закинутыми на плечи грязными цепными мечами, ничем не защищённые от вражеских пуль, и исполненные мрачной агрессии, сдерживаемой в узде до начала сражения.
Вместе с ними в битву отправился батальон огринов-штурмовиков и ударные отделения мордианцев-ветеранов с огнемётами.
Когда над горизонтом взошло солнце, объявляя наступление шестого дня, Бендикт отдал команду к атаке.
Старшая сестра Мелиссья сложила символ аквилы, и, прокричав клич, устремилась в бой.
Внезапное изменение стратегии, переключение с волн пушечного мяса на элитных бойцов, позволило последовательно проделать в обороне неприятеля несколько брешей, которые затем расширили в зияющие прорехи. Предатели, уже измотанные пятью днями сражений, не выдержали яростного неистовства Сестёр. Слухи об огринах посеяли среди них ужас, и бегущие изменники затопили резервные траншеи, после чего элитные отделения огнемётчиков залили целые их секции пламенем.
Сёстры с боем прокладывали себе дорогу вперёд. Предатели перебросили подкрепления, но под натиском кающихся успело пасть три линии траншей, прежде чем последняя из них испустила дух.
Когда атака начала ослабевать, в левый фланг врагу ударил 47-й полк Ракаллионских гренадёров. Ветераны были свежими, решительными, и смогли организовать внезапный прорыв, взяв руины первого редута.
Следующие дни слились в череду локальных рейдов, пока обе стороны пытались закрепиться на занятых рубежах. Двадцать футов за один день. Ещё пару — на следующий.
Тем вечером были подбиты итоги штурма. Прассан дважды проверил число потерь. Закончив, он сделал глубокий вдох, прежде чем, печатая шаг, приблизиться к Бендикту и дрожащей рукой протянуть листок. Мере взял его и вскинул брови, после чего без слов передал генералу.
Исайя вернул бумажку обратно адъютанту. Тот выглядел совершенно бесстрастным, хотя и сказал:
— Меньше, чем мы ожидали.
Бендикт промолчал.
— Свяжись с майором Люкой. Думаю, пора его белощитникам пролить кровь. Дай им знать, что я лично буду наблюдать за атакой. Посмотрим, удалось ли ему вселить в них кадианский дух.
— Ах да, и пошли мои поздравления выжившим фронтовикам. Скажи им, что благодаря их стараниям мы сокрушили внешние укрепления Тора Тартаруса всего за шесть дней.
=== ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ===
Белощитники майора Люки шли дни напролёт, влившись в человеческую реку, куда ручейками стекались солдаты со всего лагеря. Надзиратели криками и жестами указывали им вперёд.
Ширина штурмовых труб позволяла идти двадцати людям в ряд. По ровному серому потолку из скалобетона тянулись мотки силовых кабелей и фольгированных проводов. Люмены в овальных переборках обходных путей заливали туннель синим холодным светом. Кадеты маршировали в быстром темпе. Их постоянно сопровождала дрожь, а в некоторых местах — яростные тряски.
На каждом пересечении стрелки показывали вперёд. Йедрин имел лишь самое общее представление о том, где находится — где-то под насыпью. Однако с каждым шагом рёв сражения становился громче, пока они не оказались так близко к фронту, что начали различать рокоты отдельных взрывов.
Последнюю ночь они провели в боковой камере. Ещё утром она была забита битком — доказательства тому виднелись повсюду. Когда они прибыли, рабочие как раз убирали кучи недоеденных пайков и вощёной обёрточной бумаги, личные пожитки и оставленное снаряжение было сложено там, где размещались полки. Их укладывали в огромные сети, которые затем опускались в транспортировочные ящики грузовыми «Часовыми» с мигающими жёлтыми лампами.
Когда белощитники устроились на ночлег, в помещении уже никого не было. Они молчали, чувствуя давящий на плечи груз ответственности. Ветер доносил вонь пепла и смерти, а люмен над головой Йедрина непрерывного дребезжал от докатывающегося сверху рокота. Каждый из них лежал, понимая, что к наступлению следующего дня многие будут уже мертвы.
«''У меня получилось, мать'', — думал Йедрин. — ''Я буду служить Императору как кадианский белощитник''».
Утром Люка произнёс краткую речь. Кадеты собрались вокруг него в сером полусвете. Йедрин расправил плечи, слушая слова майора.
— Мы, ваши инструкторы, будем сопровождать вас на этой последней тренировке. Впереди вас ждёт финальная задача — заключительное испытание, которое проходили все кадианские ударники.
— Для многих это станет концом службы. Вашим останкам окажут высочайшую почесть, которую может даровать Империум. Ваши кости соберут и захоронят в часовнях священных храмов, где о ваших душах будут молиться до конца времён. Однако те из вас, кто переживут битву, вступят в ряды лучшего воинства во всём Астра Милитарум.
— Те из вас, кто пройдут проверку, избавятся от белой полосы на каске и станут кадианскими ударниками.
Белощитники шли ещё час. Кто-то затянул песню. Голос, низкий и сильный, принадлежал мужчине. Майор Люка пел «Цветок Кадии».
Йедрин невольно затрепетал. Он вырос, слушая эту песню в исполнении матери. Он мгновенно вспомнил слова и подхватил за майором. Песнь покатилась по рядам до самого хвоста колонны. Вскоре она зазвенела на тысячу голосов, полнясь мрачной ностальгией и яростной решимостью.
Песня рассказывала о мире, которого они никогда не видели. О мире, который никогда не посетят. О планете, потерявшейся в варпе. О касрах-крепостях, жилых блоках, площадях со статуями, банных, казарменных блоках, тренировочных лагерях, ароматах и ощущении родного дома. И о людях. Матерях, братьях, отцах, сёстрах.
Длинная скалобетонная галерея заканчивалась рядом открытых лифтов. Остановившись, майор Люка проследил за тем, как белощитники 72-го полка загружаются в них группами по пятьдесят человек. Все были тихими и задумчивыми.
— За Императора! — крикнул им Люка. Некоторые кивнули, или выдавили улыбку, или отсалютовали.
Эмоции Йедрина били через край. У него стучали зубы, а пальцы тряслись так сильно, что он с трудом держал лазвинтовку.
Зведен стоял рядом с ним. На последней тренировке его друг показал наилучший результат, за что в качестве награды получил взводный огнемёт. Перебросив толстую лямку через плечо, он повесил топливный бак за спину.
— Волнуешься? — спросил он.
Йедрин кивнул, хотя на самом деле он был просто в ужасе. Парень натужно улыбнулся, прежде чем под напором тел войти в лифт. Давка внутри стояла неимоверная. С механической встряской платформа пришла в движение, а затем неспешно поехала вверх.
Путь до поверхности туннелей занял не меньше минуты. Чем выше они поднимались, тем сильнее чувствовался запах прометиевого дыма и пыли, и тем громче звучал рёв артиллерии. К тому моменту как они достигли уровня земли, шум стал настолько мощным, что им приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.
— Впереди свет! — завопил кто-то.
Свет ''мерцал'', однако исходил он не от солнца, а от пылающего зарева огненного ада.
— Ниже головы, — предупредил Люка, — иначе долго не проживёте.
Бендикт и штабисты вглядывались в магнокли, стоя на утёсе, с которого открывался вид на Тор Тартарус. Даже здесь запах смерти стоял невыносимый.
— Насколько хороши те белощитники? — спросил Бендикт у Мере.
— Они прошли подготовку настолько похожую на ту, что была до падения, насколько удалось организовать за имеющееся время.
Исайя кивнул. Многие вопросы оставались пока без ответа. Кадианцы всегда были лучшими из лучших, продуктом родной планеты, общества и тренировок. Им же придётся стать кадианцами без Кадии.
— Есть палочка-лхо? — спросил генерал.
— Да, сэр, — ответил Мере. Он всегда держал нераспечатанную пачку в нагрудном кармане для редких случаев вроде этого. Он открыл крышку, оторвал фольговую обёртку с аквилой, и вытянул палочку-лхо, которую взял Бендикт.
Одновременно с этим он достал из заднего кармана зажигалку и поднял её перед собой, прикрывая огонёк ладонью. Бендикт подставил под огонь кончик сигареты, затем выпрямился и выдохнул в прохладный ночной воздух облачко сизого дыма.
— Вредная привычка, которую я подхватил в бытность сержантом, — пояснил он. Мере кивнул. — Что ж, — наконец сказал генерал. — Посмотрим, как они себя покажут.
Повисла долгая пауза. Вокс-офицер сверялся с хронометром. Бендикт потаптывал ногой. Мере понял, что он изнывает от нетерпения.
— Они готовы?
Адъютант сразу понял, кого тот имел в виду.
— Да, сэр. — Он помолчал. — Они выберутся уже в любой момент…
Белощитники строем вышли из «Левиафана» прямо в окопы, вырытые среди обломков и скал. Покосившиеся дощатые стены удерживали землю. Солдаты были пыльными и грязными. Все ходили, пригибая головы, словно защищаясь от непогоды.
Йедрин увидел сотни смертей ещё до того, как достиг передовой. Офицер связи, ползущий починить траншейный провод, разлетелся на куски от упавшего снаряда. Медике погиб от снайперской пули, подбираясь к умирающему человеку. Шальной кусок осколка. Нескольких кадетов сняли меткими попаданиями. Времени помочь им не было. Никто даже не обратил на них внимания. Они продолжали лежать там же, где свалились с ног, медленно истекая кровью, пока их товарищи занимали позиции в ожидании команды к атаке.
От скорости, с которой росли потери, Йедрина взяла оторопь. Казалось, покойников было не меньше, чем живых. В некоторых местах, где свирепствовали самые кровопролитные бои, трупы устилали землю ковром в два, а то и три тела глубиной. Мёртвые сидели, прижимаясь спинами к стенам окопов. Валялись на полу. Лежали, свернувшись калачиком. Они служили постоянным напоминанием об опасности.
Кое-где Йедрину приходилось складываться вдвое, пока они пробирались по передовым окопам. Кругом было полно вражеских мертвецов — замызганного сброда в латаной униформе и ботинках не по размеру, либо вовсе в плотных клогах из дерюги и кожи на израненных кровоточащих ногах.
Наконец они оказались на месте. Йедрин крепче стиснул лазвинтовку. Она была старой и видавшей виды, успев пройти через десятки рук. Он прижимал её к сердцу, пока их жестами направляли на позиции. Оружие словно олицетворяло собой всё, через что ему пришлось пройти.
Майор Люка в последний раз прошёлся вдоль строя.
— Генерал Бендикт лично наблюдает за атакой! — шепнул он каждому из них.
Достигнув Йедрина, Люка остановился. Кадеты не сводили с него глаз, дожидаясь приказа.
Майор резко опустил меч, зазвучали свистки, и белощитники хлынули вперёд.
Бендикт проводил взглядом пролетевшие над головой дымовые снаряды. Поначалу следы были небольшими, но вскоре земля скрылась под густыми белыми облаками. И сквозь них двинулись первые волны.
Изменники продолжали цепляться за хлипкую линию обороны, вырытую прямо среди руин. Утренняя задача заключалась в захвате передовых окопов с последующим рывком к редутам на флангах.
Удар задумывался по трём направлениям. Слева шли ракаллионцы, кутавшиеся в традиционные длиннополые шинели. Справа находилась Друкская болотная гвардия, продвигавшаяся вперёд небольшими отрядами во главе с племенными вождями.
Однако больше всего генерал переживал насчёт центра, где белощитникам майора Люки предстояло впервые увидеть настоящий бой.
Даже на таком расстоянии Бендикт услышал пронзительный звук свистков. Он поднёс к глазам магнокль и стал наблюдать за началом атаки. Тяжёлые орудия предателей немедленно открыли огонь по порядкам имперцев.
Йедрин стоял третьим у лесенки. Первый боец, перебравшийся через край, тут же получил пулю. Девушка свалилась на Йедрина, после чего обмякла на полу траншеи.
Он даже не оглянулся. Он не чувствовал страха. Или, наверное, был в таком ужасе, что перестал чувствовать хоть что-либо.
Следующий белощитник погиб тоже. Затем настал черёд Йедрина.
Он выкарабкался по лесенке, и, достигнув вершины, прокричал: «Кадия стоит!», после чего кинулся вперёд. Внезапно узкие стены окопа исчезли позади, и он очутился на совершенно открытой местности.
Парень стоял на груде обломков, окружённый рядами колючей проволоки и воронами от взрывов. Он оказался в мире огней и сверкающих лазерных лучей. В мире стреляющих, падающих, умирающих силуэтов.
Йедрин побежал дальше. Справа он различил майора Люку, который решительно шагал вперёд, прихрамывая на аугментическую ногу, и выкрикивал ободряющие слова погибающим вокруг кадетам.
Мертвые тела были повсюду. Йедрин кинулся навзничь рядом с издохшим огрином. Его огромное уродливое лицо было обернуто к нему — он умер достаточно давно, чтобы глаза начали западать в череп, а язык — чернеть.
Сердце Йедрина бешено колотилось, но майор Люка продолжал идти дальше, склонив голову так, словно шёл сквозь бурю.
— Вперёд! — кричал он. — Кадия стоит!
Йедрин с трудом верил в то, что до сих пор жив. Он видел, как другие белощитники несутся вперёд. Они не могли позволить себе потерять темп. Парень сделал глубокий вдох и рывком поднялся на ноги.
— Кадия! — прокричал он, чтобы придать себе храбрости.
Майор Люка поднимался по каменистому склону, не обращая внимания на рикошетящие вокруг снаряды. К тому времени как он достиг вражеских окопов, лазпистолет раскалился до такой степени, что обжигал ему руку.
Предатели явно вырыли укрепление наспех, не особо заботясь о мелочах. Пол был неровным, сами ходы огибали огромные глыбы скалобетона, которые им не удалось сдвинуть.
Изменники с рёвом устремились навстречу имперцам, и между ними завязалась схватка. В считаные мгновения цепной меч майора забился кусками мяса. Белощитники по обе стороны от него яростно дрались с неприятелями в рукопашную, постепенно расширяя брешь.
Люка шагал по окопу, не переставая сипло отдавать приказы. Они теснили врага. Он остановился у перекрёстка. Там, припёршись к стенке, сидел раненый предатель.
— За Императора! — прошипел изменник.
Люка выстрелил ему в лицо.
— За Императора, — пробормотал он.
Рядом упал снаряд. Майор инстинктивно пригнулся, и по камням над головой забарабанили осколки. Пока вокруг оседала скалобетонная пыль, он закинул гранату в дверь нужника.
Люка рискнул выглянуть из окопа. Следующая траншея находилась пятьюдесятью метрами выше. Ничейная земля между ними представляла собой пологую осыпь из щебня.
Майор поковылял обратно к соединительной траншее, пока белощитники скопом бежали мимо погибших соратников. Раны на каждом из трупов были только спереди. Люка почувствовал за них гордость. Именно так и следовало умирать кадианцам.
=== ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ===
К обеду белощитники зачистили первые две линии вражеских траншей. Сделав это, они стали продвигаться вдоль линии, одно за другим уничтожая гнёзда тяжёлых орудий и блиндажи, пока друкцы справа от них наконец не смогли продвинуться вперёд и выполнить свои задачи.
К тому времени ракаллионцы также заняли вторую линию окопов, которую теперь удерживали от повторяющихся контратак. Бои там не стихли даже с наступлением ночи.
Кадеты проползли по ничейной полосе, обойдя передовые окопы и пробравшись в тыл противникам, где смелыми ударами смогли обратить их в паническое бегство.
Позднее той ночью изменники организовали серию контратак. Они поднялись без предупреждения и с ужасной скоростью ринулись вниз по склону.
— Примкнуть штыки, — закричал перед строем майор Люка. — Приготовиться отражать контратаку. Убедитесь, что знаете, кто стоит рядом с вами, и кто за тяжёлым оружием. Если у вас только винтовка, ваша задача — целиться и стрелять быстрее, чем боец возле вас. Приготовить гранаты! И как только они подойдут, покажите им ад!
Йедрин и Зведен сражались вместе, и пока Йедрин снимал цели из лазвинтовки, Зведен поливал основную массу врагов струями пламени. Предатели, шатаясь, брели дальше с горящими волосами и одеждой, некоторые из них, изрыгая проклятья, падали и продолжали пылать ещё долгое время после того, как умерли.
Двое молодых бойцов бились до тех пор, пока в баке не кончилось топливо. Йедрин нашёл в окопе новый, и запальник с тихим шипением ожил снова. Всё, что от него требовалось, это подпускать врагов в зону поражения.
Зведен был в полнейшем восторге оттого, что до сих пор жив.
— Мы сможем пройти сквозь это! — продолжал твердить он Йедрину. — Мы сможем выжить.
Йедрин кивал. Честно говоря, он никогда не думал, что дойдёт настолько далеко. От мамы и её товарищей он слышал истории о бойцах, у которых заканчивались батареи, поэтому набрал больше, чем мог унести. Даже сейчас у него под рукой на грубом скальном выступе лежало несколько штук, а рядом — пояс с фраг-гранатами.
Трон! Если ему судилось умереть, то он уйдёт красиво.
Майор Люка стоял в траншее рядом с ними. Вокруг окопа начали падать вражеские снаряды. Над головами с шипением разлетались камни и осколки. Йедрин уже научился отличать на слух выстрелы бомбард и «Сотрясателей». Опасность представляли мины, летевшие слишком медленно, чтобы их услышать. Впрочем, точность их оставляла желать лучшего. Они падали либо снаружи окопа, либо внутри. И если ложились внутри, то уже не имело никакого значения, слышал ты их или нет. Выжить у тебя шансов не было.
С другой стороны от него сражалась невысокая девушка по имени Бланчез — крепкий мелкий обозный ребёнок. Сирота, насколько та знала, и прирождённая выживальщица. Она одолжила у Йедрина три батареи и сменила лазвинтовку на найдённый в траншее длиннолаз — снайперское оружие с длинным стволом и тяжёлым прикладом. Он выглядел крупнее её самой. Впрочем, к тому времени она успела снять из него внушительное количество врагов.
Девушка относилась к происходящему как к игре.
— Получай! — прошипела она, нырнув вниз, где отщёлкнула пустую батарею и взяла новую из кучки Йедрина. — Подходи, ублюдок. Получай!
У Йедрина пересохло во рту. Он быстро глотнул из фляги, открутив крышечку одной рукой, так, чтобы не выпускать оружие. Ему просто хотелось стать лучшим. И сделать всё как надо.
— Они идут! — прокричал майор Люка.
Белощитники открыли шквальный огонь. Люка расхохотался.
— Они думают, что сражаются с простыми кадетами. Они понятия не имеют, кто вы такие. Убивайте их! Цельтесь, стреляйте, перезаряжайтесь!
Мир вокруг будто утих. Если вражеская артиллерия продолжала вести огонь, то Йедрин ничего не слышал. Его щека была прижата к прикладу винтовки. Всё, что он различал, это шипение лазерных лучей и собственное медленное дыхание. Он чувствовал запах перегретых стволов. Затем до него донеслись проклятья и смех Зведена и Бланчез, и скрежет металлической ноги майора по скалистому полу окопа.
У него ныла скула. Палец на спусковом крючке болел. Каждый раз, как он его нажимал, тупая боль становилась чуточку сильней.
К тому времени как прекратился последний штурм, майор Люка уже осип. Плечи и спина Йедрина словно окаменели. Он размял их, чтобы облегчить боль.
Они почти продержались день. Кто-то кричал, требуя снарядов, батарей или аптечек.
— Хорошая работа! Попейте воды. Поешьте, — говорил им майор Люка. — Скоро они вернутся.
Йедрин обернулся. Зведен не двигался. Он протянул руку.
— Готов? — спросил он, но его друг рухнул набок и сполз по стене окопа. Зведена убили выстрелом в лицо — на месте его левого глаза зияла прожжённая дыра, изо рта и носа текла кровь.
Бланчез оттянула Йедрина назад.
— Его больше нет, — продолжала твердить она.
Он не мог поверить своим глазам. Зведен ведь говорил, что они должны пережить сегодняшний день, но вот он лежит мёртвый…
— Его больше нет! — опять повторила Бланчез. Её лицо было измазано грязью. Нет, гарью, понял он, и увидел, что её оружие почернело от приклада до самого ствола. Бланчез оказалась на удивление крепкой. — Он мёртв. Оставь его. Он обрёл покой. Тебе нужно волноваться о живых. То есть о себе. И обо мне.
В следующие часы они отбили ещё две атаки.
Майор Люка, казалось, был везде. После второй атаки у него остался порез на щеке, однако его покрытое шрамами лицо оставалось до приятного неизменным.
Осветительные снаряды спиралью падали вниз, и Йедрину пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть от сверкающих лазерных импульсов. Тело Зведена перенесли к задней стенке к остальным мертвецам. Сделать что-нибудь ещё у них не было времени.
Гонцы непрерывно носились на передовую с водой и боеприпасами. Они ходили группами по трое-четверо, на тот случай, чтобы обязательно донесли ношу, если кого-нибудь из них убьют по пути.
На рассвете к ним присоединилась рота Раккалионских Егерей. Командовал ими высокий офицер с тонким лицом, который каким-то образом сумел пробраться через ничейную полосу и запутанный лабиринт окопов, и по-прежнему выглядеть безупречно.
— Майор! — сказал он, отсалютовав Люке. — Ваши кадеты отлично справились, но мне приказали усилить вашу позицию.
— Нам не нужно усиление, — ответил ему Люка. Офицер начал было говорить, но майор оборвал его на полуслове. — И они не кадеты. Они, — сказал он, жестом обведя их строй, — кадианские ударники.
Йедрин был настолько измотан, что начал смеяться. Он слишком устал, чтобы насладиться моментом, но позволил себе на миг закрыть глаза и воздать молитву благодарности Богу-Императору Человечества за то, что даровал ему такую честь.
Семьдесят второй полк белощитников сражался на передовой ещё три дня, прежде чем их сменила рота кринанских астероидных шахтёров. Их пустотные скафандры отличительной жёлтой расцветки с синими пластинами брони посерели от пыли.
— Верующий человек не умирает, — вещал их жрец, пока те заходили в окоп Йедрина. — Верное сердце — щит от ереси. Верный разум — броня ото лжи наших врагов!
Священник — рослый мужчина с чёрной глазной повязкой и всклокоченной седой бородой, — носил заляпанную кровью и грязью рясу. За спину жреца был закинут цепной меч-эвисцератор размером почти с него самого. На пустотном доспехе кринанца развевались молитвенные флажки. Он уставился на белощитников так, словно углядел в их душах нехватку веру или твёрдости. Когда Йедрин проходил мимо, тот протянул руку.
Он говорил с сильным акцентом, который Йедрин не сразу разобрал.
— Ты убивал предателей?
— Убивал, — отозвался Йедрин.
— Как много?
— Я потерял счёт, — признался парень. — Сотню. Или больше.
Священнослужитель кивнул.
— Хорошо, — похвалил его он. — Я убью больше, чтобы доказать свою веру в Золотой Трон. И если ты убиваешь их из винтовки, я буду разить вот этим… — Он постучал по двуручной рукояти тяжёлого цепного меча. — Таков мой обет битвы.
Йедрин кивнул.
— Император защищает! — сказал он.
Жрец медленно улыбнулся. Одарил его ледяным взглядом.
— Воистину так.
У белощитников ушла половина дня на то, чтобы вернулся в туннели, что вели к штурмовым трубам. Вдоль коридоров теперь были разбиты полевые лазареты, где на полу рядами лежали раненые солдаты, и группы легионеров-штрафников помогали медике, поднося плазму крови и прочищая раны. Вокруг расхаживал священник, молясь над умирающими. Покойников складывали в кучу для вывоза.
По туннелю гулко разносился стон. Казалось, внутри лежал раненый грокс, заполняя переход нечеловеческими воплями боли и непонимания. Через некоторое время они увидели источник звука — изувеченный огрин, которого держала куча медике и штрафников.
У него отсутствовала половина лица, и он извивался, словно огромный ребёнок. К тому времени недочеловек успел убить одного медика. Остальные пытались усмирить его.
Майор Люка устало подошёл к ним.
— Назад! — крикнул он, доставая пистолет. — Всем прочь!
Майор приставил пистолет к виску огрина и сказал:
— Твоя служба окончена!
Ему пришлось сделать три выстрела, прежде чем недочеловек издал протяжный вздох, и его массивное тело обмякло на земле.
— Хвала Трону! — прошипела Бланчез.
Вымотанные до предела, они побрели дальше.
Наконец выжившие кадеты нашли пустующее боковое помещение.
— Отдыхайте, — просипел майор Люка. Он говорил негромко, но его всё равно услышали. Их осталось всего пару сотен. Йедрин отыскал свободное место у стены.
В нём совершенно не осталось сил, и он сполз вниз, пока не оказался в сидячем положении.
Йедрин отключился прежде, чем успел коснуться пола.
=== ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ===
В последующие дни атака на Тор Тартарус продолжалась ценой ужасающих потерь. Имперские войска заняли нижние уровни. Сражение велось как внутри, так и снаружи крепости, в туннелях, сторожках и служебных шахтах. Враги сцепились в безжалостном ближнем бою, убивая друг друга клинками и лазерными лучами.
Предателям пришлось заблокировать все подступы. Одни они заминировали, тогда как к другим подогнали «Леманы Руссы», которые перекрыли крупные коридоры и наполнили их ураганным огнём.
У основания крепости, подобно отметке высокого прилива, мертвецы лежали уже горами, а обе стороны продолжали бросать в трясину смерти новые и новые силы.
Тактика генерала Бендикта ввергала остальных военачальников во всё большее и большее уныние. После очередного планового собрания в Генеральском дворце фон Хорн решил задержаться. Он был прямолинейным человеком даже по меркам мордианцев, и не из тех, кто любил ходить вокруг да около.
— Сэр. Со всем уважением. Это разве прогресс? Уровень истощения…!
— Меньше ожидаемого, — заявил Бендикт.
— Но сколько это ещё будет тянуться? Тор Тартарус вообще падёт?
Исайя отложил карту и тяжело вздохнул.
— Генерал. Я не собираюсь захватывать Тор Тартарус.
Фон Хорн застыл в недоумении.
— Нет?
Бендикт вышел из-за стола и провёл его к приколотым на стене схемам.
— Нет. Штурм Тора Тартаруса — ловушка. Я не оставляю Хольцхауэру выбора. Либо мы захватываем барбакан, либо он посылает туда больше войск. И ещё больше войск. Таким образом мы истощаем его силы.
— Но теряем вдвое больше людей! — воскликнул фон Хорн.
Бендикт едва не улыбнулся.
— Да. Но размен не равный. Большинство наших потерь — легионеры-штрафники, между тем как Хольцхауэр вынужден расходовать жизни своих бойцов. Даже если мы будем терять по три человека на одного его, ему это будет невыгодно. Людей у нас гораздо больше.
— Но захватим ли мы подобным образом Гору Кранног до Сангвиналии?
Генерал покачал головой.
— Только так — нет. Но атака на Тор Тартарус, которую пытается сдержать Хольцхауэр, на самом деле приманка, чтобы заманить его в смертельный капкан.
Бендикт сдёрнул с карт простынь и указал на другой конец Горы Кранног, где находился вулканический остров Тор Харибдис.
— Моё настоящее намерение — ударить ему в тыл. В текущий момент Тор Харибдис охраняют резервные части. Сто первый тренировался с самого прибытия. Он проведёт морскую высадку на остров, и тогда Хольцхауэру придётся обороняться на два фронта!