251
правка
Изменения
м
{{В процессе
|Всего=42
|Сейчас=27
}}
Нет описания правки
{{Книга
|Обложка =Rebirth-Kyme.jpg
|Год издания =2014
}}
'''''Пять лет прошло с того дня, как война пришла на Ноктюрн. Третья рота, все еще чувствующая боль своих потерь, мало-помалу восстанавливает свою силу. И хотя небольшая группа ее бойцов отправилась на поиски беглого Огнерожденного, в полномасштабной войне участие предстоит принять Саламандрам Шестой роты. Лишь воины брата-капитана Дракгаарда стоят на пути печально известного Черного Легиона, явившегося на Гелетину, дабы захватить ее во имя Хаоса. Однако не только лишь завоевание является целью этой «Прометейской войны», и лишь когда конфликт разгорается в полную силу, становится известна истинная мотивация становятся известны истинные мотивы врага.'''''
==Действующие лица==
— Так «плюс» или «минус», брат? — произнес еще один воин, стоявший позади него. Его покрытую седоватой щетиной физиономию редко покидала улыбка. — А, да расслабься, Клэд. — не дожидаясь реакции товарища, сказал боец и шлепнул того по плечу своей мясистой ладонью.
Агенобарб был на полголовы выше Клэда и еще шире его. Макушку ему защищал кожаный подшлемник, из под которого выбивались пряди длинных волос, но несмотря на мнимую небрежность, указательный палец воина все же покоился на спусковом крючке боевого дробовика, свисавшего с его плечабоевого дробовика.
— Почему тебя вообще это волнует, Клод? Восемьдесят шесть, сто восемьдесят шесть... Они все равно уже считай что мертвецы.
Оба воина спасали друг другу жизни столько раз, что уже и не чувствовали нужды продолжать подсчет — но их достижения были лишь каплей в море по сравнению с тем, как часто Фауст спасал жизни всех своих людей.
Отделениям разведки всегда приходилось куда трудней, чем линейной пехоте. Разумеется, они не так часто оказывались в самой гуще сражения, но и используемые ими оружие и броня с броней оставляли желать лучшего. К тому же, слишком уж часто они оставались без поддержки. Все это вынуждало разведчиков полагаться в первую очередь на свою решительность и смекалку — которые, по мнению Фауста, были щитом куда более надежным, чем любой силовой доспех или даже броня «Катафракт».
— У вас двоих позже будет достаточно времени на спарринг... — произнес командир, пресекая перепалку. — Со мной, если операция пройдет не так гладко, как предполагалось.
Когда пара бойцов вновь пришла в движение, Нартий похлопал Агенобарба по спине.
— Не волнуйся, Клод, я не дам им сегодня тебя прикончить.
Агенобарб еще несколько секунд строил недовольную мину, но затем она уступила место полной белоснежных зубов диковатой улыбке и вызванным частым смехом морщинам, пересекающимся с бесчисленными шрамами.
— Надеюсь, они не попортят тебе твое моложавое личико, пока ты будешь занят спасением моей жизни, а, щенок?
Фауст добрался до вершины лестницы — широкой, но покрытой выбоинами площадке из камня, одна сторона которой граничила с гранитной стеной, а другая оканчивалась частично разрушенным железным поручнем. На такой высоте ветер был достаточно сильным, чтобы играючи заставить плащ командира плясать в жутком припадке, но в то же время отсюда открывался отличный вид на поле боя.
— Три, два... — прошептал он, взглянув на своих товарищей в последний раз, после чего прогремел взрыв.
Буря из огня, клубящегося дыма и каменных осколков шокировала не ожидавших такого дерзкого маневра смертных. Тех, кто находился к стене ближе всего, убила вспышка белого света — они даже не успели понять, что умерли. Других посекло бритвенно-острыми осколками. Еще несколько бойцов горело сгорело заживо, тогда как остальных разорвала на части смертельная ударная волна — и все же, ничто из этого ни шло ни в какое сравнение с тем, что последовало за внезапным взрывом.
Фауст и его бойцы обрушились на противника и принялись с воем перерезать глотки немногочисленным выжившим, полностью соответствуя своему животному прозвищу.
Увидев, что враг дезориентирован и подавлен, Клэд приказал остальным легионерам броситься в лобовую атаку на неспособные более вести эффективный огонь расчеты. Несколько Лунных Волков при этом было ранено, но остальные выстояли перед бурей и внесли свой вклад в безжалостное истребление противника. В живых не остался никто — но и резня была милосердно короткой. Не прошло и полминуты, как все воины в пурпурной броне погибли.
Тем, кто присвоил себе последнее убийство, оказался сам Фауст. Его жертвой оказался снайпер, примостившийся в алькове сразу за тем, где командир проделал брешь для себя и своих бойцов. Оружие стрелка уже покоилось на треноге и было нацелено куда-то вниз. Повинуясь внезапному приступу любопытства, Волк нагнулся, чтобы посмотреть в прицел винтовки. Сквозь него, он увидел разрушенные городские ворота — и капитана Десятой, взявшего их. Фауст не знал собрата по имени, но это не придал этому большого значениясильно его опечалило, тем более что тот капитан через пару мгновений все равно исчез из его поля зрения. Впрочем, губы разведчика все же скривились в усмешке — его позабавила мрачная ирония того, что неизвестный офицер так никогда и не поймет, как близок оказался к бесславной смерти.
— Не благодари. — едва слышно прошептал Фауст, перед тем, как отвернуться от амбразуры.
Они наконец-то добрались до звена броневиков, где Сепелий расположил свой временный апотекарион. Перед Ва'лином, Дерсием и раненым Нэбом протянулись цепочки раненых, большая часть которых была кадийцами, побитыми и изувеченными, что устало брели вперед длинными рядами, подобно презренным рабам. Некоторых из них тащили на носилках, другим же, скрытым от чужих глаз, повезло меньше, и впереди их ждал лишь погребальный костер, а не внимание медикэ. Целые «Химеры» были заполнены мертвыми. Белые Щиты, рядовые пехотинцы, касркины Касркины и комиссары... Никто не смог уберечься от гнева кровожадного Черного Легиона.
Над их головами то и дело раздавался гул двигателей от пролетавших мимо «Грозовых воронов», перевозивших мертвых и покалеченных Саламандр. Взглянув на тень одного из транспортников, Ва'лин задумался, не везет ли тот на борту Сор'ада, но потом встретился взглядом с Ки'даком, не пару шагов отставшим от товарищей, и отвернулся.
— Этар... — произнес Дракгаард, полной грудью вдохнув задымленного воздуха. Это подействовало на него самым благоприятным образом, помогая капитану расслабиться.
Отвечая на призыв, к Саламандре подошел жрец-клеймовщикклеймитель. Скрывая лицо за капюшоном, он сжимал в своих худых и жилистых руках инструмент своего священного ремесла.
У каждого Огнерожденного имелся свой такой жрец. Он — или она, — обжигали плоть боевых братьев, подтверждая исполнение данных ими клятв, или же не давая забыть о позорном поражении. Для Саламандр, их собственная кожа являлась как наследием, так и своего рода летописью.
Во многих орденах, у воинов имелись подчиненные, денщики или ауксилии. Огнерожденные довольствовались жрецами-клеймовщиками клеймителями — или же Инцендум Сацерии, как их некогда называли. Это имя быстро выходило из моды, но Дракгаард был старым воином, и его вполне устраивало старое название.
Жрецы, помимо выполнения своих обязанностей, выступали и в качестве личных оружейников Саламандр — более того, некоторые члены ордена порой даже обращались к ним за советом, но сейчас Дракгаард ограничился одним лишь призывом. Разумеется, он не считал Этара не заслуживающим внимания — просто в данный момент в лишних словах не было никакой нужды.
На сей раз говорить пришлось второму легионеру, тому, что положил длинноствольную пушку «Жнец» себе на колено и оставил шлем надетым. Впрочем, на самом деле, тот давно уже стал частью его тела и не мог быть снят даже при желании – а из-за мерцающих нефритом угольков его глазниц складывалось ощущение, что под шлемом лицо воина было объято пламенем. Насколько могли судить его братья, возможно, так дело и обстояло. С самого момента своего «изменения» Кайд всегда оставался странноватым. В отличие от некоторых, он радостно принял предложенные ему дары, и умолял богов благословлять его вновь и вновь. Он искал славы, и с готовностью преклонил колено, присоединяясь к остальным Детям Страданий, когда Воитель сделал им заманчивое предложение.
Здесь, в этих пыльных катакомбах, заполненных грудами черепов и прочих останков, он вновь встал на колено, но уже по другой причине. Мечтой Кайда были слава и завоевания, шанс сражаться во главе Черного Крестового походаПохода, но здесь, в грязном склепе, бок о бок с позабытыми мертвецами, он ощущал, что находится как нельзя дальше от обещанного ему. Как боги могли увидеть его, если он ползал среди развалин, погребенных на самом дне глубокой ямы?
– Арван и Гелукс мертвы. Сокреда мы потеряли в реке – только Око знает, где он сейчас. – произнес он, не сумев скрыть желчи в своем голосе. Несмотря на шлем, амбициозность Кайда была очевидна.
– Как будто разорвалась треклятая бомба. – простонал капитан Хельфер, поднимаясь на ноги не без помощи одного из своих людей. По его лицу из пореза на лбу стекала кровь, а коротко подстриженные усы и бородка были покрыты тонким слоем пыли.
Большая часть касркинов Касркинов лежала на земле, некоторые из них – совершенно недвижно.
– Похоже, так оно и было. – зловещим тоном заметил Элизий, обращая внимание на смертного.
Заметили Огнерожденные и воинов, что двигались во мраке. Их численность и точное местоположение установить было невозможно – но о своей верности Хаосу они заявили сами, внезапно открыв по Саламандрам огонь.
– «Серпентия!» В бой! – проревел Дракгаард, после чего и сам бросился вперед, пока Ва'ган и касркины Касркины резво занимали более выгодные для оказания поддержки позиции.
Строй имперцев открыл огонь на подавление, воздух заполонили яркие лучи хелганов и масс-реактивные снаряды. Неподалеку от их позиций внезапно разорвалась осколочная ракета, а затем перегруженные системы доспехов Саламандр ожили. На линзах их шлемов расцвели прицельные сетки, и десантники обрушили разрушительный шторм на только что скрытых от них врагов... Только чтобы обнаружить, что те затихли.
Но демон лишь рассмеялся, и этот безбожный, невообразимо омерзительный смех наполнил западню запахом серы и разлагающейся плоти. Кадильницы на броне Ангерер, полные освященных благовоний, не сделали ничего, чтобы рассеять зловоние. Как и их обладательница, они сдались перед этим кошмаром, и спустя миг сверхъестественная тень демона накрыла ее.
== Глава двадцать седьмая ==
'''Гелетина, южный район Кантикуса, «Каирны»'''
– Касиопия. – отозвалась Стефина, умудрившись сохранить видимость спокойствия.
– Канонисса-прецептор настоятельница передает нам свои приказы. – Касиопия, почтительно склонившись, протянула перед собой пергамент, чтобы старшая сестра могла отвлечься от своих молитв и принять его.
Стефина пробежала глазами по листу, подкрепленному восковой печатью, уже зная, что на нем написано.
Гелия нахмурилась, словно бы услышала какую-то глупость.
– Мы подчиняемся нашему Прецепторунашей настоятельнице, Сестра. Ее вера – наш маяк, ее воля – воля Трона.
– Мы обрекаем их на смерть, Сестра.
– Мы следуем указам канониссы Ангерер. Наш долг перед Экклезиархией стоит превыше всего.
– А что, если ее интересы Прецептора никак не относятся к Церкви? – понизив голос, произнесла Стефина, посматривая по сторонам, чтобы убедиться в том, что ее крамольных высказываний больше никто не слышит. К счастью, гул турбин заглушал ее слова. – Что, если сейчас она преследует какие-то свои цели?
– У тебя есть доказательства?
Гелия не ответила.
==Глава двадцать восьмая==
'''Штурндранг, подулей Молиора'''
По теплому воздуху разносился звон металла и шум работающих механизмов, намекая на то, что раскопки все еще продолжались – причем близко. Сопровождал эти звуки опьяняющий, приторный запах, который скрадывал едкую вонь подулья, с которой Экзор уже был близко знаком – но при этом он приглушал и куда более тревожащий аромат, казавшийся совершенно неуместным в этом металлическом склепе.
Где-то совсем рядом находилось средоточие той мерзости, что нашла путь в сердце Молиора и пустила там корни. Она была источником беспокойства Зартата и причиной мутаций местных животных. Факты сами собой накладывались друг на друга, простые совпадения сплетались причинно-следственными связями, и все разрозненные нити, указывавшие охотникам путь, внезапно объединились, здесь и сейчас.
Логика и инстинкты пришли к одному и тому же выводу, когда два агента обнаружили, что стоят на пороге великого и ужасного открытия.
Неосознанно замедлив шаг, когда врожденная осторожность дала о себе знать, Зартат указал Экзору на дальнюю от него сторону свалки. Зажатая между гор металлолома дорога, по которой они шли, становилась там шире, а усеянные острыми выступами вершины постепенно уступали место ржавой равнине.
Экзор кивнул, поняв жест товарища, и, разделившись, два десантника стали пробираться дальше на карачках, бесшумно скользя между немногочисленными укрытиями.
В дополнение к шуму механизмов, в этой части подулья, как оказалось, работало и освещение. Приближаясь к его источнику, Экзор старался не выпускать Зартата из виду.
Агатон послал молодого Саламандру за охотником, чтобы вернуть его назад, и теперь технодесантник, вынужденный схватиться с ужасом подземного мира Штурндранга, оказался с Черным Драконом в одной лодке. Но даже когда параметры его миссии изменились, столкнувшись с новыми фактами, Экзор понимал, что за Зартатом все еще нужно внимательно следить... Вот только это оказалось задачей практически невыполнимой. Проклятый десантник двигался так быстро, что специалист самому себе казался в сравнении с ним жирным увальнем. Успокаивал его лишь тот факт, что они были уже близко к цели, и на данный момент их стремления совпадали.
Свет, на который обратил внимание Огнерожденный, исходил от гирлянды из фосфорных ламп, подвешенной прямо над глубокой ямой, из которой был удален весь мусор, а также от множества горящих бочек и остовов техники, превращенных в массивные импровизированные жаровни. У Экзора они вызвали мысли о лишенных плоти грудных клетках, и на какой-то миг он даже задумался, было ли это сходство случайным, но затем его внимание заняли сгрудившиеся вокруг источников света люди – мужчины и женщины, с первого взгляда напоминавшие те же отбросы, что обретались в Кабулле.
Различия между ними были незначительны, но сразу же вызвали в технодесантнике чувство тревоги – в особенности, та странная живость, с которой они тащили свои изнуренные тела к яме, вокруг которой стояло с полдюжины машин. Три из них оказались промышленными экскаваторами, еще две были самосвалами, доверху забитыми ломом из ямы, а последняя являлась погрузчиком с четырьмя траками. На крыше одного из грузовиков, при этом, стояла высокая фигура в пурпурной робе и с присвистом бормотала некие проклятья. Те, кто слушал культиста, вовсе не были рабами – они были просителями. Используя свои зрительные импланты, Экзор различил раны, нанесенные их же собственными руками, и вырезанные на плоти темные символы. Многочисленные шрамы портили и без того неприглядные от истощения лица. Впрочем, ничто из этого, казалось, никак не влияло на настроение людей – пускай и трудно было сказать, были ли они охвачены меланхолией или же благоговением. Просители метались между этими двумя состояниями по мере приближения к яме.
Толпа, по оценке Экзора, состояла почти из сорока человек, включая демагога в балахоне, который, вероятно, был лидером культа. Когда его причитания стали громче, сектанты начали вторить ему, и технодесантник быстро все понял.
Именно с этими людьми охотники схватились у Семи Концов. То же самое предприняла и их добыча, стремясь остановить растущий в глубине Молиора культ поклонения Хаосу – ведь тот, дай ему волю, уничтожит весь этот мир.
Собираясь подобраться поближе и отыскать Зартата, Саламандра осмотрел первого часового. В отличие от рабочих, он двигался медленно, как будто в полудреме. Закутанная в тряпье фигура отличалась по пропорциям от обычных людей, вероятно, из-за неких физических мутаций, и Экзор даже не мог определить ее пол. Впрочем, ему удалось разглядеть на теле противника паутину из различных трубок, подобных тем, что опутывали уродцев, которые напали на охотников у Семи Концов. Увидев это приспособление во второй раз, технодесантник вспомнил и об амулете, что носил бандит, решившийся напасть на десантников в самом начале их путешествия. Испорченная кровь совратила всех этих мужчин и женщин, а простых вредителей превратила в ужасных чудовищ.
В глубину ямы уходило множество труб, по которым наверх поднималась опасная зараза. Что бы ни скрывалось под землей, его кровь похищалась и использовалась для создания наркотика, изменяющего своих жертв в поначалу незначительной, но неизменно разрушительной манере – что, например, и случилось с бандитом по имени Карв.
Скверна... Это скрытое во тьме место было ее эпицентром, и расходящиеся от него щупальца заразы медленно проникали во все уголки подземелья. Подобно лесорубам, повалившим мертвое дерево, только чтобы обнаружить под здоровой корой бесчисленных паразитов, Огнерожденные открыли для себя самое сердце заражения. Теперь для них оставался лишь один путь – полное уничтожение.
Экзор пополз вперед, держась теней и избегая внимания патрулей. Технодесантники обычно не были слишком уж умелы в подобных делах, но часовые, казалось, так сильно были погружены в состояние транса, что проскочить мимо них оказалось делом совсем несложным. Увы, проигнорировать внезапную вспышку боли Экзору было трудней. Чем ближе он подбирался к яме, тем громче и больней что-то билось у него в голове. Источник блаженства культистов был для него сущей пыткой – а Зартату, вероятно, приходилось еще хуже.
Зов – вот, как он это называл. В давние времена, люди рассказывали легенды об испускающих его сиренах, что направляли моряков к верной смерти. Вот только эта сирена укрывалась не в пучине океана, но глубоко под землей, а моряками оказались двое Огнерожденных, сумевших, на свою беду, обнаружить ее логово.
Зов нельзя было заглушить, и от него нельзя было скрыться. Он раздавался прямо у них в голове, пустой гул, что бился подобно обломку кости в пустой черепушке. Урон, который он нанесет, невозможно будет оценить в должной мере, пока не станет слишком поздно.
Обычный человек сошел бы с ума, услышав призрачный призыв – или же бросился бы ему навстречу, позабыв все принесенные клятвы и братские узы. Но космические десантники не были людьми, и не сдавались перед проявлениями Хаоса так легко. Перед Экзором стояла цель – цель, которой он поклялся придерживаться еще в день становления Огнерожденным, – защита человечества от угроз изнутри и извне... До самого последнего вздоха.
И было совершенно неважно, стоял ли он бок о бок с братьями, или прозябал в темном нутре подулья, в полном одиночестве.
– Пламя Вулкана бьется в моей груди... – начал он, подкрепляя свою решимость, и планируя маршрут в обход часовых, который позволил бы ему подобраться к демагогу. Но вскоре все мысли о долге и тактике оставили его.
Он увидел Зартата. Бывший Черный Дракон бездумно несся к ближайшему часовому, ревя, подобно спущенному с цепи зверю.
Разинув рот от шока, Экзор молча смотрел на то, как Зартат навалился на часового, погрузив в грудь мутанта оба костяных клинка. Разбив его сосуды с кровью, Зартат быстро вскочил на ноги и вновь ринулся вперед, пока существо испускало последний вздох, полный одновременно и боли, и удовольствия. Следопыт двигался в полуприседе, но при этом и широкими шагами – совсем как гончая во время охоты. По его лицу расплескалась кровь, а в черепе беспрестанно нарастал ошеломляющий зов, как никогда прежде приближая Зартата к поистине первобытному состоянию. Не видя ничего, кроме избранной им цели, и практически обезумев, он не обращал внимания ни на что, кроме зова.
Поняв, что от скрытности теперь толку мало, Экзор поднялся на ноги и открыл огонь по уродцу, что собирался атаковать Зартата сзади. Тот баюкал в руках странную фузею – приклад и спуск сжимали длинные, узловатые пальцы, а ствол уже наводило на цель свернувшееся щупальце. Огнерожденные, безо всяких сомнений, отыскали самое сердце культа Разрушения на Молиоре.
И оно должно будет сгореть.
Придя в движение, Экзор продолжил вести огонь, и попал мутанту в туловище. Болты, врезавшись в незащищенную плоть, сбили еретика с ног и мигом позже разорвали его на части. Головы остальных вырожденцев мигом повернулись в сторону Астартес. Лица, на которых было слишком много глаз, скривились, оценивая второго незваного гостя, а демагог, протянув к нему когтистую лапу, взревел, побуждая своих послушников к действию.
Все как один, проявив пугающую синхронность, культисты побросали свои дела и кинулись в сторону Саламандры.
Мимо Экзора просвистела пуля – так близко, что он почувствовал ее жар и услышал свист, с которым она рассекала воздух. Еще одна врезалась ему в наплечник, напоминая, насколько он в действительности был уязвим без силовой брони. Технодесантник перешел на бег, выпустив по пришедшим в себя часовым короткую очередь.
Двое из них рухнули на землю, превратившись в груды дымящейся плоти. Увидев, что третий мутант остался на ногах, Экзор уже было решил, что промахнулся, но в действительности разрывной болт просто отскочил от его толстой, напоминавшей непробиваемую броню, шкуры. Впрочем, прицельный выстрел в голову избавил специалиста от этой проблемы. Время хитростей и уловок прошло – теперь бал правила грубая сила. Экзор знал, что ему нужно добраться до ямы и разобраться с тем, что в ней скрывалось. Но сперва ему придется пробиться через демагога и его паству – разумеется, если сначала этого не сделает Зартат.
Черный Дракон, тем временем, как раз сокращал дистанцию между собой и ямой широкими, целеустремленными шагами. Отдавшись своим инстинктам, он то уворачивался, то шел напролом, но в любом случае, всякий, кто вставал у него на пути, мигом оказывался повержен. В данный момент, жертвами охотника стали уже трое часовых, шумно исторгнувших свои внутренности прямо на груды мусора, которому они, судя по всему, поклонялись. Оказанное Огнерожденным сопротивление до сих пор оставалось до смешного минимальным – однако стоило Зартату приблизиться к яме, как ее защитники тут же сплотились вокруг своей святыни.
Все, что оставалось Экзору – это пытаться не отстать от товарища, однако после еще трех коротких очередей, магазин его пистолета практически опустел. Добив последнюю пару зарядов, технодесантник отщелкнул его и потянулся за новым, но обнаружил на поясе лишь боевой нож. Осознав, что магазин, судя по всему, был попросту потерян во время долгого спуска, Экзор выругался и перехватил клинок поудобней.
К счастью, Зартат не только проредил стадо, но еще и перетянул все внимание на себя своим безумным натиском. Сейчас охотника окружало целое болото из кишок и крови как просителей, так и часовых, отчего демагог еще более оживился, не то придя в ужас, не то предвкушая свою скорую смерть. Его проповедь превратилась в бессвязные, яростные вопли, призывавшие верующих пустить кровь богохульнику.
Впрочем, лидер культа не учел, да и не мог учесть, одного – его безумие и рядом не стояло с тем, что переполняло Зартата. Черный Дракон не для того пережил все ужасы лабиринта Рифа Вольгорры, и не для того нещадно вырезал ренегатов-Астартес, чтобы сдаться при виде какого-то облаченного в тряпье фанатика, даже будь тот окружен целым воинством себе подобных.
Экзор нагнал Черного Дракона как раз тогда, когда тот, на манер заправского мясника, заканчивал потрошить последнего из сектантов, перейдя потом на демагога, который в самый последний момент все-таки потерял самообладание и бросился бежать, но споткнулся и упал навзничь, когда его роба зацепилась за кусок арматуры, торчавший из земли. Извиваясь, как червь, смертный пополз к краю ямы, которую вырыли его последователи.
Даже находясь на некотором расстоянии, технодесантник видел постепенно расширяющуюся спираль из мусора, уходящую вниз – плод трудов культистов, – а также металлическую конструкцию, выдававшуюся из ямы ровно настолько, чтобы Экзор смог ее заметить. И она не могла быть ничем иным, кроме как верхушкой десантной капсулы...
Как хищник, обезумевший от запаха крови подранка, Зартат рухнул на спину блеющему что-то демагогу, что отчаянно пытался подтянуться к яме еще хоть чуть ближе. Часть одеяний смертного порвалась, являя взору охотников очевидные признаки скверны – искаженную плоть, неестественно широкую пасть на месте рта, глаза-бусинки, пожертвованные лидером культа для обретения какой-то иной мутации. Как всегда обстояло дело с Хаосом, нельзя было получить от него новый дар, не отдав что-то взамен.
Когда бывший Черный Дракон резко вздернул демагога, опрокидывая его на спину, тот произнес одно-единственное слово. Слово силы. Даром мутанта стало ораторское искусство, благодаря которому слуга темных богов и сумел подчинить жителей подулья своей воле. Его последнее оружие было призвано сразить нападавшего, убить его одним-единственным звуком. Но Зартат даже не дернулся.
Вместо этого, он, охваченный гневом, вонзил в череп демагога костяное лезвие, наконец-то угомонив еретика, но, увы, то же самое нельзя было сказать о демонах в его собственной голове.
Бой был окончен. От культа не осталось ничего. Экзор присоединился к товарищу на самой кромке ямы. И как только он подошел вплотную, Зартат резко развернулся.
– Бра... – только и успел выдохнуть технодесантник, когда его грудь насквозь пробила заостренная кость.
Экзор попытался закричать от боли, но из его глотки вырвался лишь сдавленный вздох. Он протянул руку к плечу Зартата, одновременно поддерживая себя и бессловесно обвиняя Черного Дракона, и попытался посмотреть ему в глаза.
Дикие, темные глаза, полные ярости, уставились на него в ответ. В них не было ни узнавания, ни сожалений, ни чувства вины. Что бы ни глодало разум Зартата, оно так никуда и не исчезло, глубоко запустив когти в его психику. Экзор пошатнулся – горячая агония угасла и уступила место ледяному онемению, недвусмысленно давая понять, что он вновь стоял на пороге смерти. Хлопья льда, что, казалось, образовались в крови технодесантника, достигли его спины, а затем и конечностей, пока наконец все тело десантника не стало таким же холодным, как дополнявшие его бионические импланты.
«Должно быть, так и чувствуют себя те, кто полностью посвящает себя Омниссии...» – подумал Экзор, вспоминая своих кибернетических наставников с Марса, но рычащее и хрипящее лицо чудовища перед ним быстро вернуло его в реальность.
Внезапно, молодой Огнерожденный понял – эта ненависть предназначалась не для него. Ее подпитывало что-то иное. По ощущениям Саламандры, зов постепенно утихал, но в голове Зартата он, напротив, достиг своего пика, и Черный Дракон попросту больше не мог ему сопротивляться.
Когда костяной клинок выскользнул из раны, за ним последовал ручеек темной крови.
«Внутреннее кровотечение. Органы повреждены.» – сделал вывод Экзор, не нуждаясь в подсказках диагностической системы силовой брони, которой он все равно был лишен. Зартат отпустил его, но ноги Экзора подкосились и он рухнул на землю, не выстояв под грузом своих многочисленных ран.
Противясь забвению, которое обволакивало технодесантника по мере того, как его тело пыталось отключиться, Экзор начал терять связь с реальностью, и уже не мог с уверенностью сказать, что видит.
Воспоминания, окружающая действительность и плоды его воображения начали смешиваться воедино – и все же, он заметил, как что-то выбралось из ямы, выскользнув из своего металлического кокона, что долгие годы, сдаваясь под неумолимым натиском времени и разложения, спускался сюда через бесчисленные уровни подулья.
Песнь сирены была слаба, и ей потребовалось много времени, чтобы поразить местных жителей, постепенно превратив их в фанатичных последователей. И даже после этого, на полноценное освобождение у твари, должно быть, ушли бы годы. Но кровь, вытекавшая в яму из ее стальной тюрьмы, даровала силу, выносливость – и даже избавление от смерти. Экзор знал мало видов, чьи телесные жидкости были способны на подобные чудеса.
Из-за края ямы показалось существо, облаченное в гелиотропный пурпур. Что же выманило его наружу – какое-то невероятное стечение обстоятельств или присутствие высокородных врагов, – Экзор не знал. Он знал лишь то, что охотникам нужно убить его.
С боевого доспеха нового врага свисали полоски человеческой кожи. Цепи с нанизанными на них ушами и пальцами украшали наплечники и поножи. Лицо чудовища было изранено в той же манере, что и лики освободивших его мужчин и женщин, а кроваво-красные глаза, лишенные зрачков, горели от вновь пробужденной ненависти. Воин из старых Легионов – подобное зрелище нельзя было спутать ни с чем.
Космический десантник-предатель, запертый на Молиоре на протяжении многих лет.
Он выпрямился в полный рост, отчего с его брони посыпались хлопья окислов, вызывая мысли о сброшенной змеей шкуре. Многолетние залежи пыли и грязи с хрустом вырвались из сочленений доспехов. Вырвав из обнаженных участков кожи трубки, через которые из него и выходила кровь, еретик извлек из пыльных ножен старый, побитый меч.
Вызов, который он прорычал, прозвучал на незнакомом Экзору языке, но даже один лишь звук его голоса заставил зубы Саламандры заныть.
Охваченный лихорадкой Зартат повернулся к воину, не обращая внимания на покрывший его лицо липкий пот. Грудь и плечи Черного Дракона резко вздымались при каждом тяжелом вздохе.
Их разделяло всего несколько шагов.
Костяные лезвия против оскверненной стали – и кто знает, какие заклятья были наложены на оружие предателя?
Впрочем, Зартата это не волновало. Прорычав проклятие на языке своего родного мира, он кинулся в сторону бледного космодесантника Хаоса.
И вот тогда тот заговорил по-настоящему...
Через все тело Экзора волной пронесся зубодробительный диссонанс, унося прочь остатки его сил. Она была настолько громкой, что казалась скорее физической силой, нежели простым сочетанием звуков.
Зартат попытался закричать в ответ, но его голос утонул в ужасном шуме, резонирующем с его кожей, плотью и костями. Черный Дракон немедленно рухнул на одно колено, вцепившись в свои пробитые барабанные перепонки, когда истинная сила зова наконец-то проявила себя. Песнь сирены, что изначально лишь притягивала к себе слабых и легко поддающихся влиянию смертных, стала оружием. И она убивала Зартата.
Понимая, что он медленно движется навстречу могиле, но все же отказывая своему телу в спокойствии целебной комы, Экзор, пусть и с трудом, но поднялся на ноги. Породнившись с марсианским жречеством, он познал одну простую истину – природа в конце концов неминуемо уступает машине, по сути своей совершенной. Экзор ступил на красные пески их мира, будучи существом из плоти и крови, но покинул Марс измененным. Адепты отняли у него руку, заменив ее бионическим протезом. Они дополнили его глаза синтетическими имплантами, способными увеличивать изображение и накладывать на него прицельные матрицы. Левый бок Экзора, его плечо и бедро тоже не избежали внимания техножрецов. И в самую последнюю очередь, он удостоился чести получить слуховые усовершенствования – оба его уха, включая небольшие косточки внутри них, а также ушные каналы и барабанные перепонки, были созданы в храмах-кузницах Марса.
Гул в его черепе – латентное проявление зова, – уступил место более прямолинейной атаке, но именно это и позволило Экзору отстраниться от нее. Полностью отключив слух, Экзор оглох, и хотя его кости не перестали ныть, паралич, вызванный перегрузкой его органов чувств, потерял власть над Саламандрой.
Истратив все боеприпасы и лишившись ножа, который он обронил там, где упал в первый раз, Экзор мог использовать лишь одно оружие в своем арсенале. Самого себя.
Постепенно набирая скорость, пошатываясь при каждом шаге, он обратил всю свою внушительную массу против предателя, который повернулся в сторону новой угрозы слишком поздно, не ожидая от противника подобной самоубийственной храбрости.
Древний меч понесся к Экзору, но ему недоставало прежней скорости – мышцы предателя затекли и атрофировались за долгие годы заключения. Вместо того, чтобы пробить технодесантнику грудь, он всего лишь вонзился ему в ключицу, где и застрял.
В нервные окончания Экзора словно бы вонзилась тысяча раскаленных игл, но его уже нельзя было остановить. Он врезался в воина на полной скорости и наградой за его дерзость стал громкий треск, свидетельствующий о том, что броня легионера треснула, а кости под ней – сломались, не устояв перед грубой силой машины.
Вибрация в костях технодесантника угасла. Он рухнул на землю и окружающий мир вокруг него начал погружаться во тьму. Но пока тень еще не поглотила его, он успел заметить, что охотник наконец-то настиг свою добычу. Предатель так и не успел подняться на ноги и снова попытаться доказать свое превосходство – длинный отросток пожелтевшей кости, покрытый темными, как нефть, каплями крови, тут же оказался у него в брюхе. Второй такой же пробил космодесантнику Хаоса глазницу. Целых три секунды тот продолжал извиваться, но в конце концов замер.
Позволив Экзору насладиться этим зрелищем, тьма удвоила свой натиск и все-таки ослепила Саламандру. Впрочем, к нему вернулся слух, словно бы подчинившись какой-то подсознательной команде. На протяжении нескольких минут, до технодесантника не доносилось ничего, кроме естественных для подулья звуков, но он продолжал держаться, не позволяя себе потерять сознание – и, наконец, услышал тяжелое, но постепенно приходящее в норму дыхание. Оно коснулось лица Экзора, забив его ноздри вонью сырого мяса.
Дикий зверь – раб своих инстинктов. Он не мыслит, он не осознает себя, он может лишь реагировать на внешние стимулы в стремлении уберечь свою шкуру.
– Вставай...
Слово это донеслось до Экзора откуда-то издалека, как будто его прошептали со дна глубокого колодца. Оно казалось нереальным, всего лишь плодом его воображения.
– Вставай и я понесу тебя...
Человек способен на принятие решений. Он выбирает. Он позволяет своему самосознанию направлять себя и понимает, что стоит выше инстинктов. Его собственное выживание вторично по сравнению с участью тех, кого он называет сородичами.
– Я понесу тебя, брат...
==Глава двадцать девятая==
'''Фрегат типа «Нова», «Кузнечный молот»'''
Время теряло свою неизменность в пламенных волнах. Оно текло так же свободно, как и огненные течения, с которыми боролся Зарко. Оторвавшись от реальности, забыть о естественном его ходе было даже слишком легко. Волны, по которым он странствовал, подчинялись законам эфира – места, не связанного законами смертной географии и хронологии. День, ночь... Здесь подобные понятия не имели никакого смысла. Здесь можно было стать свидетелем зарождения вселенной, и в следующий же миг лицезреть то, как она становится совершенно инертной, увядшей перед неизбежной энтропией. И в то же время, сумерки творения могли обернуться вспять, являя взору бесчисленное множество юных, цветущих миров. Жизнь, материя – все это могло менять свой курс в соответствии с непостоянностью варпа. Пламенные волны были им, а он был ими.
Зарко, как прилежный исследователь всего потустороннего, знал о непростых отношениях двух граней мироздания, разделенных вуалью – и о метафизических последствиях таких отношений. География все же имела значение, точно так же были важны время и контекст обращений к варпу. То, что для глупцов и невежд могло показаться чередой случайностей, на деле являлось практически непостижимой системой даже для тех, кто обладал познаниями в эзотерике – а те, кто лицезрел полотно судьбы во всей его необъятности, были обречены на безумие и верную гибель. Увидеть одну из его нитей, пару узлов на ней – вот все, на что могли надеяться те, кто не являлся одним из нерожденных, во время своих странствий по волнам.
Зарко увидел одну из таких нитей, и бросился к ней. Лишь мельком ему было дозволено увидеть это узкое окно, за которым прошлое, будущее и настоящее переплетались, образуя судьбоносный континуум. Жизнь, смерть, перерождение... Цикл повторялся вновь и вновь. Он знал, что попытка ухватиться за это видение сулила ему огромную опасность. Только сильные и самоуверенные псайкеры могли пересечь бесплотное море – и даже при всех их способностях, поиски часто приводили к совершенно неожиданным результатам.
На кону стояла не только жизнь Зарко, но сама его душа, ведь тепло смертных душ привлекало... Существ, чей голод был древнее даже данных им имен.
В огненных волнах, эти существа казались черными пятнами, рассекающими потоки не-материи. И пока Зарко плыл по волнам, в действительности надежно укрытый в своем санктуме на борту «Кузнечного молота», он ни на секунду не переставал чувствовать присутствие хищников, грозивших поглотить его разум и дух.
Сохраняя осторожность после своей последней атаки, твари не рисковали атаковать его при первой же возможности, но библиарий был твердо намерен не проявлять перед ними слабости – ему ведь хватило решимости покинуть свое убежище, миновать первую преграду на своем пути и выйти на укрытые покровом сумерек просторы, так похожие на Гей'саррский океан и Едкое море.
Какое-то время он не воспринимал ничего, кроме обычного гула бесчисленных голосов – выражения неумолимого хода вселенской истории, в который псайкеры могли вглядываться и изучать, – однако уже совсем скоро в пучине под ним начали вырисовываться смутные овалы кричащих лиц. Впрочем, ни одно из них Зарко не интересовало.
Он поплыл дальше, напрягая свои мускулы, и при этом сознавая, что на самом деле они являются лишь проекцией его воли. Физическая сила ничего не значила в этом месте, но все равно напоминала о себе, представляя собой реакцию разума, пытающегося осмыслить переживаемый им опыт. Несмотря на это, неподготовленным умам подобные странствия все равно казались ужасающим, невозможным мероприятием. Огонь обжигал их, как наяву, заставляя разумы неудачливых пловцов отгораживаться от окружающего их ада. Некоторые из них после этого так и не вернулись в реальность. Их лица становились частью океана и порой поднимались к поверхности, искаженные выражениями невыразимой боли и отчаяния. Тела некоторых исследователей давно уже обратились в прах в чреве настоящей горы, за другими же, впавшими в состояние кататонии и закованными впоследствии в глубочайших подземельях Прометея, присматривали жрецы-клеймители.
И при всем этом, резонанс с тем, что Зарко испытал ранее, ускользал от него. Он заплывал все дальше и дальше, и черные хищники начали собираться подле него, чувствуя, что выдержка библиария слабеет. Его тело по мере продвижения начинали терзать все более сильные и сильные течения. Одно такое даже грозило затянуть его в невидимый водоворот, щупальца которого начинали расходиться откуда-то издали. Зарко стал грести сильнее, и в конце концов смог вырваться из потока, но от этого он устал и вынужден был перевести дух.
Хищники, почувствовав, что настало их время, напали на него, вонзая зазубренные крюки в эфирную плоть. Саламандра закричал, когда его череп пронзил внезапный приступ боли, и начал бить тварей ногами. Заставив одну из них отступить, он вскоре отогнал и другую, после чего поспешил вперед, втягивая в натруженные легкие обжигающе горячий воздух.
Волны раз за разом обрушивались на библиария, содрогая все его естество. Зарко исчерпал почти все свои силы, но продолжал грести, прекрасно зная, что хищники так просто от него не отстанут. Щупальца течений продолжали тянуть его за конечности – и внезапно для самого себя, он понял, что водоворот может стать его спасением. Он позволил потоку нести себя, отдавшись его воле, и стоило ему пронестись мимо своих мучителей, получив еще пару порезов, как он увидел в сверкающей морской пене еще одно лицо. Половина его была обезображена – но не метками, полученными в солитории, а раной, что навеки изменила его облик. Это и была та самая нить, за которую хотел уцепиться Зарко, но увы, теперь он отдалялся от нее с каждой секундой, влекомый вперед судьбой и усталостью.
«Нет.»
Слово это, произнесенное спокойным тоном, за которым скрывалась невообразимая сила, эхом прозвучало в уме Зарко, но не ограничилось лишь этим. Оно сотрясло темные небеса над океаном, и пронзило их багровыми молниями. Погрузившись в волны с головой, Саламандра в очередной раз ощутил на своей коже клыки хищников, и поспешил броситься в объятия подводного водоворота. Лицо, что он увидел ранее, исчезло, сменившись назойливым биением его собственного сердца.
Тук.
Тук.
Тук.
Удар за ударом, вскоре оно обратилось в стук костяшек по металлу. Несмотря на головокружение и дезориентацию, Зарко распознал отчаяние, сопровождавшее этот звук.
Медленно приходя в себя, Зарко с трудом отмахнулся от психического эхо, не желающего отпускать свою жертву и в материальной вселенной. Видения начали проникать в реальность – видения огня, и черных тварей. Библиарий почуял вонь их гниющей плоти, услышал их злобное перешептывание в углах своего санктума – и лишь целенаправленным усилием сумел закрыть свой разум, отрезая прожорливым обитателям огненных волн путь в свой мир. В конце концов, он очнулся, увидев свое обиталище – никак не изменившееся, за исключением круга из гари вокруг своего тела. От оголенной плоти Саламандры поднимался дым.
У Зарко ушло несколько секунд на то, чтобы прийти в себя и полностью осознать, где – и когда – он находится. Живой, пробужденный и вернувшийся в реальность, он попытался встать, но тут же упал, когда дали знать о себе свежие раны на спине и груди, сувениры из иного мира.
Тем не менее, кто-то продолжал стучать в дверь его санктума. Библиарий, невзирая на слабость, потянулся к источнику шума своим разумом, коснулся мыслей виновника его беспокойства – и тут же понял, что на «Кузнечном молоте» произошло нечто ужасное.
Руководствуясь одними лишь инстинктами, Зарко немедленно активировал аварийный маячок в надежде, что его собратья на Штурндранге услышат призыв.
– Я плавал слишком долго... – прошипел он, протягивая к силовому доспеху свои дрожащие руки.
Макато всей душой противился тому, чтобы на его совести было еще больше смертей. Чувство вины, что он испытывал, и без того грозило стать непосильной ношей.
– Джедда, Хальдер, Наваар, Барий... – он произнес все эти имена вслух, напоминая самому себе о данном им обещании. Но эти люди были лишь теми, кого он знал лично – а ведь кроме них, слишком много других храбрецов погибло во имя спасения корабля и его капитана. Макато оставалось надеяться лишь на то, что останутся те, кто смог бы запомнить их благородное самопожертвование.
– Скоро я к вам присоединюсь... – пробормотал он, стоя в пустом коридоре.
Сейчас он находился, совершенно один, возле противовзрывных дверей, ведущих к мостику. Позади него, с другой стороны преграды из двух метров укрепленного керамита и адамантия, находились двадцать восемь армсменов и четырнадцать членов команды. Командный трон корабля пустовал, но контрольные консоли были заняты, и сам корабль все еще оставался в руках верных Трону людей.
Призывая в свидетели души своего отца и деда, Макато поклялся, что судно, которое он берег на протяжении всей своей долгой службы, не падет и сегодня. И тем не менее, он сознавал, что, скорее всего, клятва эта так и не будет исполнена.
Команда корабля приложила все усилия для того, чтобы замедлить наступление ренегатов, но они неумолимо пробивались вперед, к тому самому месту, где сейчас стоял Макато – и лейтенант наконец-то увидел первого из них, сержанта, выскользнувшего из теней в конце коридора. Их разделяло едва ли двадцать метров, но Макато даже не вздрогнул.
Вместо этого, он начал медленно раздеваться. Избавившись от мундира, а затем и от жилета под ним, теперь он стоял перед чудовищем в одних лишь штанах и ботинках.
– Шань'дзи Хирошимо! – произнес он, после чего извлек из ножен меч своего рода и в знак почтения к отцу провел острым лезвием по своей груди.
Воин в черной броне, сопровождаемый тремя своими собратьями, неумолимо приближался к нему, и Макато вновь поднес клинок к собственной плоти.
– Шань'дзи Югети!
Второй порез перечеркнул первую рану, выступая данью уважения к деду лейтенанта.
Изранив себя, смертный шагнул вперед и принял боевую стойку, отведя меч назад. Когда слова его родного языка затерялись во мраке, он отсалютовал главарю ренегатов.
Разумеется, у Макато не было никаких шансов на победу, но если ему суждено было умереть, по крайней мере он волен присоединиться к предкам на своих условиях. Поигрывая пальцами свободной руки с прядями на старой косе своего отца, лейтенант прошептал молитву Трону и приготовился встретить свою смерть с честью.
Ощерившись от запаха свежей крови, Ургареш остановил своих собратьев.
– Чего мы ждем? – тут же подал голос Скарх. – Прирежем его, и дело с концом!
– Нет. – ответил Ургареш. – Мы не животные. Пока еще нет...
Дальше он пошел один, бросив позади подобранный им ранее болтер. На ходу ослабив зажимы, что удерживали нагрудник силового доспеха на его теле, затем десантник избавился и от поножей с наручами и перчатками, что с грохотом ударялись о металл палубы, заглушая звук его шагов.
– Я вижу тебя, воин. – в конце концов, произнес он, когда его со смертным разделяло всего несколько метров. – И я принимаю твой вызов. Пусть никто не осмелится заявить... – добавил мутант, обнажая острые клыки, – Что у Черных Драконов нет чести.
С шелестом рвущейся кожи, за которым последовал едва слышный стук падающих на пол капель крови, Ургареш обнажил один из своих костяных клинков.
Смертный в ответ на это лишь гордо задрал подбородок. Хотя, может статься, так он выражал свою непокорность – нюансы жестикуляции простых людей часто ускользали от Черного Дракона.
– Я – Кенсай Макато, внук Югети, сын Хирошимо. – объявил он без капли страха или неуверенности в своем голосе.
Лицо Ургареша скривилось в акульей ухмылке, однако в его холодных, мертвых глазах не промелькнуло ни капли веселья.
– Хорошо. – прошипел он. – Когда ты умрешь, я вырежу это на своем мече, чтобы никто не забыл о твоей отваге.
Уважив лейтенанта отрывистым кивком, ренегат бросился в атаку.
Дед и отец уделяли подготовке Макато должное внимание. Еще до окончания своего обучения искусству Сегу, он уже мог справиться с любым из воинов своего дома. Среди Бушико не было никого, кто не относился бы к умениям Кенсая с должным почтением.
Бесконечные занятия на тренировочных площадках в тени укрытой туманами горы Киамат – обители династов Такен, ревниво хранивших секреты своих клинков кайсен, – сделали его прекрасным воином, и в конце концов, перед Макато открылись все двери. Он мог пойти на службу в Астра Милитарум, Адептус Арбитес и даже Протекторат Нобилис – но все же выбрал стезю армсмена Имперского флота, дабы продолжить семейное дело.
Однако ничто – ни отменная подготовка, ни железная воля, – не могло подготовить его к схватке с воином такого калибра.
Ургареш бросился на смертного с проклятьем на устах, ничуть не сдерживая своих сил – и каким-то необъяснимым образом, промахнулся, одновременно с этим почувствовав, как что-то обожгло его грудь. Отыскав изворотливую добычу глазами, он ударил снова, но смертный вновь сумел увернуться, демонстрируя грацию превосходного мечника.
Ургареш оскалился, невольно задумавшись о том, не атрофировались ли его мышцы за время пребывания на «Кулаке Крэдора».
– Не беспокойся насчет них. – произнес он, когда Макато оглянулся на трех Черных Драконов, что теперь находились у него за спиной. – Ты дерешься со мной. Не оскорбляй мою честь подозрениями в предательстве.
Сержант вновь кинулся в бой, закрывая Макато путь к отступлению своим телом и нанося вертикальный удар, который, как он знал, Макато придется блокировать. Его клинок врезался в острую сталь, выбивая из нее сноп искр и наполняя коридор вонью жженой кости. Смертный отскочил, избегая последовавшего за этим резкого тычка кулаком, что в ином случае переломал бы ему ребра и сокрушил внутренние органы. Ургареш продолжил свой натиск, и ему удалось отбросить Кенсая к стене ударом плеча, но очередной выпад его костяного клинка не достиг цели.
У Макато перехватило дыхание. Лейтенант почувствовал, как трутся друг о друга в его груди осколки ребер, но собравшись с силами, он сумел выскользнуть из хватки громадного воина, чье оружие застряло в металле палубы, пускай при этом армсмену и не удалось сдержать болезненный стон.
Круто развернувшись на каблуках, и стараясь не обращать внимания на резкую боль в боку, Макато перехватил меч двумя руками и вонзил его в спину Ургареша. Острый клинок пробил десантника насквозь, исторгая из его массивной туши фонтан темной крови. Не желая оставаться неподвижной мишенью, он попытался отступить, чтобы дождаться другой возможности для атаки, но десантник развернулся с неожиданной для него резвостью. Восемнадцать лет увещеваний деда, не упускавшего возможности напомнить внуку, чтобы тот никогда не выпускал оружие из рук, пошли насмарку и меч остался торчать в теле ренегата.
Теперь Ургареша вела лишь ярость, добавляя ему силы и скорости. Игнорируя острую боль, вызванную тем, что ему пришлось сломать костяное лезвие, чтобы не терять оппонента из виду, и позабыв о все еще торчащем из груди мече, он изо всех сил пнул Макато, отправляя того в непродолжительный полет.
Оглушенный, лишь каким-то чудом не потерявший сознание, лейтенант бросил взгляд на люмо-полосы над собой и понял, что лежит на спине. Раненый слишком сильно для того, чтобы даже встать на ноги, он потянулся к косе своего отца, которая вылетела у него из руки, и попросил прощения у духа своего деда за утрату драгоценной семейной реликвии.
Макато надеялся, что несмотря на поражение и скорую гибель, он не посрамил своих предков. Вспоминая о них, он улыбнулся, и представил ливневые облака над горой Киамат, в тени которых патриархи клана занимались его подготовкой. Приятные воспоминания заставляли его чувствовать себя как никогда живым... Но вскоре тяжелые шаги его противника вернули Макато в реальность.
– Югети... – прохрипел он. – Хирошимо...
Сумев все-таки обуять свою ярость, Ургареш, нависший над смертным, кивнул ему еще раз, и сжал в руке меч. Церемониальный клинок, несравненное произведение искусства, казался чуть ли не кинжалом в громадном кулаке ренегата.
– Кем бы ни были эти люди... – сказал Черный Дракон. – Они бы тобой гордились. Надеюсь, тебе не покажется неуместным, что я воссоединю тебя с ними твоим же оружием.
Острое лезвие понеслось к груди Макато, нацеленное точно в его сердце – и остановилось всего в нескольких дюймах от цели.
Лейтенант задрал голову, чтобы найти объяснение этой внезапной задержке. Ренегат, тем временем, замер, хотя его лицо при этом ясно выражало напряжение. Он хотел убить Макато, но не мог этого сделать, а лезвие его клинка покрылось инеем. Иней же покрывал и брови ренегата, а из его рта с каждым выдохом вырывались облачка пара.
Неспособный удерживать голову на весу ни секунды более, Кенсай опустил ее на пол, закрыл глаза и впал в спасительное забытье.
– Где же твоя честь?! – проревел Ургареш, вне себя от гнева, но потом обратил внимание на нового врага.
В дверном проеме, ведущем к мостику, стоял воин в силовом доспехе, практически целиком выкрашенном в насыщенный зеленый цвет – за исключением одной руки, которая оказалась синей. Из горжета его брони поднимался высокий металлический воротник, меж небольших пси-проводников которого пробегали разряды молнии.
Глаза, пылающие бирюзовым огнем, взирали на Ургареша с черного как оникс лица, которое обрамляла острая бородка снежно-белых волос и три гребня, рассекавшие темя.
Ренегат почувствовал, как его ярость вспыхивает с новой силой при виде ведьмака.
– Саламандра... – прорычал он, вырываясь из психических оков.
Зарко в ответ на это лишь поднял в воздух открытую ладонь, словно бы один этот жест мог остановить разъяренного космического десантника...
Впрочем, он и в самом деле мог это сделать.
Воин разорвал путы, связывавшие его мгновением ранее, но теперь на его пути встал кайн-щит, надежно отрезавший Черным Драконам дорогу к мостику. Невидимая преграда дала о себе знать только тогда, когда на ее поверхности от ударов Черного Дракона расцвели яркие вспышки энергии.
– Ты не пройдешь... – произнес Зарко, хотя в его голосе уже слышались неуверенные нотки.
К вожаку предателей присоединились и его воины. Их удары перемежались злобными проклятиями, милосердно заглушаемыми психической преградой.
– Забирайте его. – прохрипел Зарко. После своего путешествия он находился далеко не в лучшей форме – и лишь поэтому Черные Драконы не были сожжены заживо, избавляя «Кузнечный молот» от своего мерзостного присутствия.
Пока двое армсменов спешили утащить неподвижное тело лейтенанта Макато назад на мостик, библиарий изучал корабль своим психическим взглядом, подмечая для себя отсутствие в пределах судна огоньков множества душ – мужчин и женщин, убитых Черными Драконами. Это наблюдение разозлило его, и вместе с тем озадачило – он и представить себе не мог, что могло вызвать такую реакцию со стороны ордена, который Саламандры прежде считали союзниками. Впрочем, сражаться бок о бок с ними псайкеру не доводилось, и его познания о Черных Драконах ограничивались слухами о нестабильности их геносемени, выражением которой являлись причудливые костяные наросты. Чудища на борту «Кузнечного молота» подтверждали правдивость этих баек – в особенности, их лидер.
«Чего вы хотите?» – сумел передать Зарко, тут же поразившись пучине поистине животной ярости, в которой тонуло сознание Черного Дракона. Кроваво-красный океан омывал каждую мысль, каждый инстинкт и эмоцию ренегата. Красный гнев, черная ненависть – у Зарко разум Ургареша вызывал ассоциации с неприступной крепостью, врата которой были покрыты острыми шипами. Одно лишь прикосновение к нему вызывало острую боль.
«УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ, ВЕДЬМА!»
Очередной удар. Разрыв психической связи оказался таким резким, что библиарий пошатнулся. На какой-то миг он даже испугался, что кайн-щит развеется, но ему повезло вовремя сосредоточиться и не утратить контроль над преградой.
Ответ Черного Дракона не вызывал поводов для сомнений... Договориться с ним не выйдет.
Зарко всей душой желал сокрушить его, обрушить на него всю полноту своего дара, но странствие по огненным волнам ослабило его, и теперь библиарий ощущал лишь растущее чувство собственного бессилия. Он мог удерживать ренегатов на одном месте, но не более того, а каждый их удар по кайн-щиту становился ударом и по его утомленному разуму. Псайкер не знал, как долго сможет продержаться, и ему оставалось надеяться лишь на то, что сигнал аварийного маячка и призывы членов команды его корабля, решившихся-таки нарушить «тихий» режим, настигнут Агатона вовремя – иначе по возвращении капитана будут встречать лишь трупы.
==Глава тридцатая==
'''Штурндранг, подулей Молиора'''
По ощущениям Агатона, прошел уже не один час с тех пор, как он и Иссак принялись искать улики, способные пролить свет на то, кто путешествовал вместе с Тсу'ганом, и почему они решили пройти именно здесь.
Размеры архивиума и в самом деле поражали воображение. Катакомбы, в которых он располагался, уходили так далеко во тьму, что трудно было даже предположить, где именно они заканчиваются. Если верить словам Иссака, некогда здесь находился древний имперский репозиторий – хранилище информации. Содержащиеся здесь знания копились адептами со времен первого Великого Крестового Похода, но большая часть этого места, увы, давно пришла в упадок, а немалая доля уцелевших сведений оказалась столь сильно зашифрованной, что не представляла никакой пользы.
Уже совсем скоро после того, как охотники проникли сюда, Агатон оставил все надежды почерпнуть что-то интересное из разбросанных повсюду документов.
– Место кажется относительно нетронутым... – пробормотал он, окидывая взглядом бессчетные груды книг, свитков, инфопланшетов и других форм хранения данных.
В пыльных альковах вместе с инкунабулами стояли теодолиты. Оракулюмы и прорицатели соседствовали с каменными плитами для гаданий. Листы пергамента, запертые в гудящих стазисных полях, нависали над писаниями, выведенными на вываренных черепах мучеников. Все это находилось здесь в таком изобилии, что для дешифровки и сортировки этих сокровищ не хватило бы и целой армии из лексмехаников и писцов.
– Но выследить их здесь будет трудновато...
Не способствовало этому и то, что показания ауспекса стали обрывистыми и неточными. Он смог вывести охотников из лабиринта, но сейчас от устройства было мало проку, и капитан повесил его на пояс, решив не утруждать прибор чем-то большим, нежели пассивное сканирование.
Все, находящееся здесь, несло на себе печать времени – а также толстый слой пыли. Она витала и в воздухе, порой мерцая в немногочисленных лучах света, все-таки пробивающихся в помещение через трещины в потолке. Тем не менее, вездесущий мрак они совсем не рассеивали, да и слабый сквозняк не делал удушающий воздух хоть сколько-то чище.
Лишенный даров своего трансчеловеческого союзника, Иссак оказался вынужден просто плутать в тенях, пока Адракс не понял свою ошибку и не надломил люмо-полоску.
– Держи. – отрезал он, передавая медикусу источник света, и одновременно с этим подмечая новые детали, открывшиеся ему благодаря секундной заминке.
В дополнение к пыли, все вокруг было покрыто и плесенью, безжалостно проедавшей кожу и дерево. Инфопланшеты пали жертвой ржавчины, их стеклянные экраны, покрытые трещинами, давно уже стали совершенно бесполезны, а на некоторых книгах и свитках виднелись следы зубов – верный призрак присутствия вредителей из подулья, что оказались способны проникнуть даже в такое надежное с виду хранилище.
Впрочем, судя по трещине в двери у главного входа, совсем недавно сюда пробирались не только грызуны. Агатон не сомневался, что то был Тсу'ган и его помощник.
Иссак и Саламандра долго брели посреди вездесущего мусора, не произнося ни слова, чем способствовала сама атмосфера архива, словно бы требовавшая тишины. Лишь после особенно длинного отрезка пути Агатон нарушил мрачное молчание.
– Не забывай смотреть под ноги, медикус. – сказал он, предупреждающе выставив перед товарищем свободную руку, а другой покрепче сжимая болт-пистолет.
Как оказалось, участок пола перед ними обвалился, являя взору всепоглощающее и неутолимое нутро подулья. Космическому десантнику давно уже стало казаться, будто ничто не могло противиться его странному притяжению. Единственным шансом на избавление являлось восхождение, все выше и выше, уровень за уровнем, и те, кто оказывался на это неспособен, никогда не возвращались из пучины.
Успешно защищая медикуса столь долго, Адракс отказывался потерять его из-за какой-то мелкой оплошности.
Иссак благодарно кивнул, после чего поднял люмо-полоску повыше, чтобы осмотреться – и насторожился, увидев что-то впереди.
– Вам они не кажутся свежими?
Агатон проследил за направлением взгляда смертного, и заметил, что один из рухнувших стеллажей был разрублен на части, а на его прочной древесине ясно проглядывались еще чистые выщербины.
– Они прошли здесь.
Подойдя к стеллажу, капитан остановился и принялся изучить необычные отметины. Он провел по ним рукой, попутно раздумывая о том, что за оружие могло их оставить.
– Один удар... – пробормотал про себя Огнерожденный. – Оружие с широким клинком...
На ум ему приходил лишь один вариант – затупившийся цепной топор. Затупившийся – или же лишенный источника энергии. В любом случае, оружие однозначно принадлежало Астартес.
– Отметины недавние. – в конце концов, согласился он с оценкой медикуса. – Нам нужно спешить.
Иссак, тем не менее, лишь продолжал оглядывать бесчисленные стеллажи, подбирая время от времени разбросанные обрывки пергамента.
– Ну что еще? – рявкнул Агатон.
– Все кажется... Таким знакомым. – ответил Иссак, смотря капитану в глаза.
– Мне казалось, что ты говорил, будто никогда тут не был. – нахмурился тот.
– Нет, но я узнаю это место. Словно бы у меня есть воспоминания о нем, но я понятия не имею, откуда они взялись – и кому принадлежат.
– Атмосфера этого места помутила твой разум... – проворчал Агатон, понюхав пыльный воздух, но затем его отвлек настойчивый звон ауспекса.
Он отцепил прибор с пояса и взглянул на экран, после чего поднял взгляд на Иссака.
– Посвети-ка сюда.
Медикус подчинился и подошел к точке, на которую указывал капитан – и как выяснилось, там скрывалась лестница, заваленная мусором, но все еще проходимая.
– Все, больше никаких задержек! – зарычал Агатон, почувствовав, что его добыча уже близко, и поспешил к уходящим вверх ступеням.
Само собой разумеется, десантник поднялся на верхний уровень раньше Иссака, и сразу же обнаружил там несколько некогда опечатанных шкафов, подле которых валялись сорванные в спешке замки.
– Смотри! – подозвал он ноктюрнца, указывая на старый подъемник в другом конце помещения. Его панель управления мягко светилась, указывая на то, что лифт все еще работал. – Мы поднимемся наверх, медикус.
Длинная, укрепленная пласталью шахта уходила в крышу архивиума. При взгляде на нее Агатон понял, что все это время они изучали лишь подвалы комплекса, где хранились старейшие его записи. И пускай верхние этажи, скорее всего, пали перед превратностями судьбы или влиянием времени, все еще сохранялась вероятность того, что чудом уцелевший подъемник сможет доставить их на поверхность.
Запыхавшийся Иссак наконец-то догнал капитана и увидел, что именно привлекло его внимание.
– Вы предлагаете мне залезть в эту штуку? Да ей, по меньшей мере, сотни лет!
– Но кто-то же смог оживить ее, медикус. А это значит, что мы последуем за ними.
Нахмурившись, Иссак зашагал вперед, тогда как Адракс уже открывал раздвижную решетку, преграждавшую путь внутрь.
– Почему у меня создается впечатление, что вы наслаждаетесь этим?
– Потому что мы уже близко. К добру или худу, но Тсу'ган вернется домой. Это единственное, что имеет значение.
С громким лязгом, Саламандра отворил и двери лифта, после чего пропустил медикуса вперед, последовав за ним лишь тогда, когда Иссак расположился внутри и крепко вцепился в поручень.
– Значит, наверх? – спросил он.
Агатон утвердительно кивнул, а затем задрал голову, к едва заметному пятнышку света в самом конце шахты.
– Наверх, медикус.
Иссак нажал на кнопку активации и подъемник начал свое восхождение.
==Глава тридцать первая==
'''Штурндранг, подулей Молиора'''
Они двигались – это все, о чем Экзор мог говорить с уверенностью. Он едва осознавал себя, временами проваливаясь в беспамятство, словно мерцающий светильник, которому недоставало энергии, и лишь по чистой случайности заметил тоннель, через который ему пришлось проползти ранее – правда, на сей раз его уже тащили по нему.
Спустя какое-то время, тоннель сменился глубоким Колодцем и долгим подъемом. Каждый метр пути сопровождался тяжелым дыханием и сдавленными проклятьями его спасителя, лишь иногда достигавшими ушей Экзора.
– Где? – сумел все-таки проскрипеть он в один из кратких периодов осознанности, после чего вновь отключился.
Внезапный удар, ощущавшийся так, словно в щеку технодесантника вонзилась тысяча раскаленных игл, стал ему запоздалым ответом – но он и привел Экзора в чувство, позволяя ему вдобавок оценить всю тяжесть своего положения. У него раскалывалась голова, а каждый вздох давался с трудом. Все тело как будто бы пылало огнем, а спину, лицо и грудь покрывал пот – последствие реакции его улучшенной биологии, пытающейся справиться с ужасной раной.
– Проснись! – прорычал хриплый голос.
За этим последовал еще один удар, такой же болезненный, как первый.
– Покой лишь для мертвецов... – заявил голос. – И слабаков.
Экзор не дал голосу снова себя ранить.
– Хватит... – захрипел он, смутно сознавая, что сейчас его прислонили к стене. Открыв глаза, Саламандра в первые несколько секунд не различал ничего дальше своего носа, даже несмотря на бионические улучшения, но сгорбившийся силуэт Зартата невозможно было спутать ни с чем.
– Та тварь, что испускала Зов, мертва. Я наконец-то свободен от него. – прорычал Черный Дракон. – Но наше задание все еще не закончено, и раз Агатон поручил нам выследить свою жертву, этим мы и займемся.
– Я едва могу стоять, не то что выслеживать кого-то. – произнес Экзор.
– Все это – уже не твоя забота. Ты пошел за мной, хотя мог оставить подыхать. Это значит, что я уже во второй раз становлюсь должников вас, Огнерожденных.
– «Вас»? – уточнил технодесантник.
Зартат кивнул.
– «Вас», «нас»... Теперь и я Огнерожденный.
Хотя Экзор лишь едва-едва успел это заметить, но лицо Зартата на какой-то миг переменилось. Перед Экзором предстал не свирепый дикарь, но тот, кем Черный Дракон хотел бы стать вопреки своей все еще сопротивляющейся натуре.
– Вставай! – прорычал он, и наваждение исчезло, а затем мутант взвалил Саламандру себе на плечи, крякнув от его тяжести.
– Никто не останется позади... – промолвил он напоследок и пустился вслед за Агатоном.
==Глава тридцать вторая==
'''Штурндранг, подулей Молиора'''
Небольшая точка света превратилась сперва в пятнышко, а потом в овал, что становился шире и шире, пока не обратился в портал, ведущий на поверхность Штурндранга.
Агатон прикрыл глаза от удовольствия, когда влажный, относительно свежий воздух верхнего мира омыл его лицо и тело, унося прочь жар подулья. Затем он, не глядя, перезарядил болт-пистолет, вопреки себе надеясь, что нужды в нем не будет, пересчитал оставшиеся к нему боеприпасы, и напоследок проверил свой боевой клинок.
– Мы снова отправляемся в бой, брат Агатон?
– Да. – ответил капитан, после чего открыл глаза и вновь направил их на портал.
– Я думал, что вы знаете его, этого... – Иссак замешкался, вспоминая имя. – Тсу'гана.
– И именно поэтому я готовлюсь к битве. – Адракс повернулся к медикусу, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов. – Тсу'ган просто так не сдастся.
Когда подъемник достиг конца шахты, двух охотников окутал свет, а в лицо им ударил прохладный, бодрящий ветер. Попривыкнув к нему, они обнаружили, все-таки не покинули по-настоящему пределы подулья. Вместо этого, они оказались на территории громадной верфи, расположенной на самом дне глубокого колодца. Тем не менее, отсюда открывался вид на пустоту за пределами Штурндранга, и даже несмотря на разруху и пренебрежение, это место вполне годилось в качестве посадочной площадки.
Долину из скалобетона, из которой тут и там торчали башни-ретрансляторы и коммуникационные антенны, густо покрывали остовы древних кораблей, вскрытых, подобно тушам животных. Многочисленные, давным-давно разграбленные склады, а также мастерские и здание депо тоже не ускользнули от внимания искателей. Совсем нетрудно было представить это место шумным и оживленным, но сейчас здесь обитали лишь призраки и угасающее эхо чужих судеб.
А еще здесь были трупы.
Несколько тел, принадлежавших, насколько мог судить Агатон, какому-то виду здешних хищников, разлагались на открытом пространстве, прямо у всех на виду. Присмотревшись получше, Огнерожденный обнаружил и их сородичей, чьи сверкающие в темноте глаза ему поначалу показались лишь отблесками от вездесущего металлолома. Слишком напуганные мрачным зрелищем, они не рисковали приближаться к новоприбывшим, и Адракс перевел свое внимание на восемь гниющих туш. Какие-то из них были покрыты пулевыми отверстиями, другие несли на себе раны от того же тяжелого клинка, следы которого капитан обнаружил в архивиуме – и наконец, еще несколько оказались просто разорваны на части при помощи некоего мощного и до жестокого грубого оружия.
– Оставайся рядом. – пробормотал Агатон, рыская глазами по территории верфи.
– Он здесь? – прошептал в ответ Иссак.
Саламандра кивнул.
– Как вы можете быть в этом... – начал было медикус, но тут его прервал гул оживших турбин.
– О нет, только не снова... – прошипел Агатон, скривив губы в диком оскале, и побежал, оставляя Иссака позади. Он не позвал его за собой, и не стал объяснять, что тому делать – на это просто не было времени.
Обогнув ангар и несколько кораблей, космодесантник выскочил на изрядно захламленный участок верфи, но это не помешало ему увидеть небольшой челнок, только что оторвавшийся от земли. Одновременно с этим, в его ухе, ожив, затрещала вокс-бусинка, намекая на то, что здешние антенны все еще сохраняли какую-то степень работоспособности, но Агатона куда больше волновал воин, ждущий чего-то под взлетающим кораблем. Мускулистый и широкоплечий, он был облачен в странную броню... А еще, в глаза сразу же бросалась его обритая налысо голова и ониксово-черная кожа.
Агатон побежал еще быстрее, напрягая мышцы до предела, и вскоре заметил широкую расселину на своем пути, разделявшую верфь пополам. Тем не менее, другого пути к своей добыче капитан не наблюдал – и если уж она смогла миновать эту преграду, то сумеет и он.
Тем временем, боковой люк челнока открылся, и взору Саламандры предстал загадочный сообщник беглеца – невысокий смертный мужчина. Агатон запечатлел его образ в своей памяти, пока тот спускал трос, по которому силач явно намеревался подняться на борт, даже не подозревая о приближающейся угрозе.
– Я смогу... – заворчал Агатон, настраиваясь на прыжок в пропасть и последующее восхождение, но тут треск в его вокс-бусине превратился в слова, прислушиваясь к которым, Саламандра начинал хмуриться все сильнее и сильнее.
Воин уже обмотал трос вокруг талии и дал «добро» на взлет...
Агатон все еще мог догнать их. Один удачный прыжок – и он выполнит свою миссию...
Но сообщение, переданное с орбиты, и не думало прекращаться, и в конце концов, Огнерожденный остановился у самого края пропасти, сжимая кулаки в бессильной злобе и наблюдая за тем, как добыча безнаказанно ускользает от него.
«Кузнечный молот» был атакован. У Агатона не оставалось иного выбора, кроме как вернуться на борт фрегата. Активировав маячок для своих десантных кораблей, затем он включил еще один – для Лока и Кловия, чтобы те узнали об окончании охоты. Пускай связь и была обрывистой, рано или поздно сигнал дойдет до них.
– Тсу'ган... – только и оставалось прошептать удрученному Саламандре при виде челнока, в чреве которого исчез чернокожий воин, но вскоре его разочарование сменилось вернувшейся с удвоенной силой яростью.
– ТСУ'ГАН!
==Глава тридцать третья==
'''Гелетина, южный район Кантикуса, «Каирны»'''
Дракгаард внимательно следил за тем, как значки его отделений движутся по тактическому дисплею, забираясь все глубже и глубже в неизведанные просторы Кантикуса. Со времени той судьбоносной стычки, в которой сгинули «Таргоны», прошел уже почти час, но ни противник, ни Адепта Сороритас никак не давали о себе знать. У капитана начинало создаваться впечатление, будто бы еретики отступили так далеко, что вовсе покинули пределы города и сейчас находятся в пустыне, но скорее всего, на самом деле они собирались захлопнуть какую-то изощренную ловушку – однако даже осознание этого не заставило Дракгаарда отступиться. Здравый смысл ничего не мог противопоставить маячащей у него перед глазами возможности одержать решительную победу.
В резерве у имперцев не осталось практически ничего, кроме нескольких пехотных взводов кадийцев, небольшого числа легкой бронетехники и «Когтей бури», в которых пока не было нужды. Ур'зан поставил на кон практически все ради успеха одной-единственной решительной атаки. Прояви капитан хоть немного терпения, он смог бы вызвать другие кадийские подразделения и сержанта В'рета, но сейчас они находились слишком далеко, занятые своими собственными, – малозначимыми, как полагал Дракгаард, – сражениями. Забыв о святых реликвиях и испробовав крови врага, он твердо настроился на зачистку доселе неприступного города, ни на секунду не задумавшись о том, что рваное построение, в котором продвигались его силы, было крайне уязвимо, и единственным ударом враг мог разбить всю имперскую армию.
Он вспомнил об этом лишь тогда, когда в его сознании всплыли слухи о Кантикусе – а именно, о его старых районах, в которых легко могли спрятаться предатели, и о целом подземном мире из переплетающихся тоннелей, скрывавшихся под городом, как капкан, присыпанный листьями... Тогда же, когда имперцы выбрались на своеобразную долину, другой край которой оканчивался угнетающим зрелищем в виде гребня со стоящими на нем высокими зданиями, чьи стены выхватывали из мрака фонари «Часовых».
Капитан повернулся одновременно с капелланом – встретившись глазами, они поняли, что пришли к одному и тому же выводу, – и до Дракгаарда наконец-то дошло, что нужно отступать... Но, увы, слишком поздно.
Оглушительный низкий гул не дал судьбоносным словам сорваться с губ Ур'зана, и подземный мир вырвался на поверхность, чтобы поглотить свою до наивности прямолинейную жертву.
Занто ощутил толчки еще до того, как ему удалось что-то увидеть или услышать. Они прокатились по всему корпусу его «Хищника», давая сержанту понять, что только что произошло нечто ужасное.
Не успев даже вызвать полковника Редгейджа, он увидел, как со стороны второй бронетанковой колонны, ведомой Кор'адом и его товарищами, в небо вздымаются клубы дыма. Дредноут намеревался воссоединиться с бойцами капитана Дракгаарда и основной частью воинства Саламандр в Кантикусе.
Если бы только они встретились раньше...
– О, Вулкан милосердный... – прошептал Занто.
Контакт с Кор'адом и Редгейджем установить так и не удалось.
– Дрек'ор! – позвал Занто своего вокс-оператора. – Установи связь со всей колонной.
– Готово, командир. – донеслось до него несколько секунд спустя.
Сержант кивнул, после чего обратился к своим силам.
– Всем командирам – направляйтесь на восток. Повторяю, вся бронетехника немедленно должна отправиться на восток.
На востоке же их ждали улицы города. Танки станут уязвимы для засад, и сложный рельеф местности будет еще одним препятствием на их пути. Некоторая часть техники – возможно, даже большая, – не достигнет цели. Но отчаяние вынуждало командира действовать, лишая его свободы выбора и возможности придерживаться испытанных тактик.
– Брат-сержант Занто... – начал было Дрек'ор. – Среди всего этого мусора и развалин, мы рискуем...
– Я знаю. Но мы пробьемся через этот проклятый город, даже если нам придется разгребать каждый завал на нашем пути. У нас нет времени на осторожность. Воины умирают, Дрек'ор!
==Глава тридцать четвертая==
'''Гелетина, Кантикус, в низине'''
Опрокинутая на бок «Химера» Редгейджа изрыгала из себя клубы дыма. Ей сорвало одну из гусениц, а вся передняя часть машины была объята огнем. Еще не успев прийти в себя после аварии, полковник уловил исходящий от транспорта жар, что щипал его кожу, и почуял запах горелого мяса – трупов членов экипажа «Химеры», запертых внутри. Им «посчастливилось» погибнуть еще до того, как разгорелось пламя, но шипение закипающего подкожного жира все равно вызвало у Редгейджа приступ тошноты, от которого его отвлекла только струйка крови, стекавшая из пореза на лбу.
Шлем, без сомнения, спас ему жизнь, но сейчас гвардеец не мог, – да и, честно говоря, даже не собирался, – его искать.
В самом сердце города разверзся огромный провал, зияющая бездна, поглотившая союзные имперские силы именно в тот самый момент, когда они объединились. Массированный штурм, предпринятый капитаном Дракгаардом, с треском провалился. Насколько мог судить Редгейдж из своего дымящегося капкана, все, кто был облачен в кадийскую униформу или чешуйчатые доспехи, боролись сейчас исключительно за собственное выживание.
Враг терпеливо ждал, пока Дракгаард, измученный неделями боев на истощение, заглотит наживку, хотя почему еретики привели свой план в действие именно сейчас, оставалось неизвестным.
В конце концов, полковник принялся протискиваться через полураздавленный люк, дивясь кристальной ясности, с которой он воспринимал происходящее – никак, причиной тому была неминуемая смерть, которой его тело противилось изо всех сил. В любом случае, если ему повезет выжить, это само по себе будет победой...
Но судя по тому, что происходило внизу, Саламандры подобной мелочностью не отличались. Редгейдж не удивился – ему уже доводилось слышать о том, что они никогда не признают поражения, и продолжают сражаться, даже когда шансов на успех уже нет. Впрочем, хотя дым и жаркое марево затрудняли гвардейцу обзор, он предвидел для них лишь два возможных исхода – отступление, или погибель.
Он прополз через узкое отверстие на животе, волоча за собой раненую ногу. Она ныла, как чертово Око, но по крайней мере, боль напоминала полковнику, что он все еще жив – и держала в сознании, чтобы он мог продолжать оставаться в живых. Что-то внезапно зацепилось за его пояс, и офицер потянулся назад – чтобы обнаружить, что только что он коснулся чьей-то кожи. Оглянувшись в сторону люка, Редгейдж понял, что то были пальцы Хансарда.
Каким-то чудом, его стрелок ухитрился уцелеть...
– Держись, Хансард! Я с тобой... – произнес Редгейдж, а затем схватил верного бойца за запястье и потянул его за собой.
Хансард выбрался из плена стальной гробницы – но, увы, лишь частично. То, что стискивал в своих пальцах полковник, было лишь рукой стрелка, оторванной у локтя. Остальная часть бедолаги, искалеченного крушением, все еще оставалась внутри танка.
Какое-то время Редгейдж тупо разглядывал предплечье Хансарда, но потом он осознал всю дикость ситуации и отбросил конечность в сторону, бормоча про себя молитву за упокой души товарища и вынужденно признавая неприятную правду – из всей команды бронетранспортера, выжил лишь он.
Наконец-то освободившись, и выплевывая на ходу сгустки черной слизи, полковник захромал в сторону ближайшего укрытия.
Немного очухавшись, он огляделся, но со всех сторон его окружали лишь грязь и обломки разрушенных зданий, под которыми кое-где виднелись останки раздавленных гвардейцев. Прислонившись спиной к колонне, полковник задрал голову к серым облакам – и к пути наверх.
Выбраться обратно на твердую землю будет непросто, но даже раненая нога не должна этому помешать...
Редгейдж пошел вперед. Спроси его кто-нибудь, полковник никогда не признал бы себя толстяком, но увы, уже много лет назад он перестал относиться к физическим упражнениям с должной серьезностью, о чем сейчас и жалел.
Мало кому из кадийских танкистов удалось уберечь свою технику от падения в пропасть. Те же, кому повезло остаться наверху, сейчас держались края низины, выражая свой гнев громогласным ревом орудий. Как оказалось, из числа «Искоренителей» и «Громовержцев» Редгейджа уцелело меньше половины – все остальные разделили судьбу его «Химеры».
Но даже эти немногочисленные выжившие продолжали стойко держаться – и нацелившись на эту непреклонную стену из стали, полковник продолжил свое восхождение по засыпанному мусором склону. Спасение было так близко, что едва не ослепило его – лишь в самый последний момент офицер спохватился, заметив культиста, что уже приготовился наброситься на него.
Замотанные в те же обноски, что они носили, еще только обрекая свои бессмертные души на забвение, демонопоклонники затопили пропасть, подобно волне вредителей. Доведенные до отчаянного фанатизма, эти некогда невинные люди стали убийцами, прельстившись соблазнами Хаоса.
Желание спастись, обрести положение в обществе, отомстить... Людские грехи отличались достаточным многообразием, чтобы богам Разрушения было что предложить в обмен на вечную службу. Моральное разложение было, по самой своей сути, сознательным выбором... Каждый сектант, рыскающий по окрестностям, сделал свой выбор – и, к превеликому отвращению Редгейджа, некоторые из них носили изорванные остатки кадийской униформы.
Один из таких предателей прямо сейчас летел на полковника с уже вкусившим чьей-то крови клинком. Все, что успел сделать раненый офицер – это ухватить безумца за руку, но в следующую секунду тот повалил его наземь.
Столкнувшись с еретиком лицом к лицу, полковник едва сдержал приступ рвоты от ударившей ему в нос вони, но даже моментальной потери концентрации оказалось достаточно, чтобы острое лезвие ножа рассекло ему щеку. С ревом напрягая все свои силы, Редгейдж едва сумел отвести полоску острой стали подальше от лица.
Ввалившиеся глаза, выпадающие клочьями волосы... Солдат казался очередной жертвой лучевой болезни – но на самом деле все это было признаком неестественной скверны. Редгейдж едва признал в этом полутрупе бывшего гвардейца. Лишь изорванная униформа опровергала все уверения в том, что кадийцы готовы были умереть, но не покинуть Императора.
– Предатель! – сорвалось проклятье с губ полковника, когда он ударил нападавшего коленом в грудь, и с силой, которую ему придала злоба, спихнул его с себя. Солдат, тем не менее, тут же вскочил на ноги и уже готов был кинуться на офицера снова, но к тому времени тот уже извлек из черной кобуры служебный пистолет, безо всяких сожалений открывая огонь.
Второй культист в нескольких метрах от места стычки уже вскидывал трубу реактивного гранатомета, когда полковник заметил его. Взявшись за пистолет обеими руками, Редгейдж прикончил и его. За ним последовал и третий, еще только-только показавшийся на склоне позади. Полковник хотел убить их всех, пускай лишь ради того, чтобы выпустить пожирающую его изнутри злобу и ужасное раздражение, грозившее лишить его всего человеческого. Только что погибло столько людей, что никакие вражеские потери не смогли бы уравновесить весы войны. И в любом случае, дело не ограничивалось простым балансом – Редгейдж знал это, как никто другой.
Так или иначе, даже это краткое проявление отваги привлекло внимание остальных еретиков, заставив полковника пожалеть об утрате самоконтроля – ведь после того, как низину затопили безумные сектанты, на поле боя вышли настоящие воины.
Черный Легион, имя, внушающее ужас почти всем, кто его слышал. Но только «почти» – в мужчинах и женщинах Кадии, особенно тех, кто оборонял Кадийские врата, оно лишь распаляло мрачную, несгибаемую решимость.
Ведущие свой род, как считалось, от самого Хоруса, сыны старой Хтонии по праву считались одними из самых грозных хищников галактики, а их вожак был так стар, что помнил еще времена примархов. И пускай с той поры прошли уже тысячи лет, превращая ее лишь в легенды и сказания, пересказываемые теми, кто жил во Время Конца, для Разорителя и его клятвенников она оставалась живой историей.
Редгейдж молча взирал на то, как троица громадных, закованных в броню чудищ пробиралась через развалины. Каждое крепко сжимало рукоять пиломеча, а жажду убийства, подчеркиваемую черепами, закрепленными на их нагрудниках с помощью шипастых цепей, не могли скрыть даже бесстрастные маски на лицах. Кроваво-красные гребни из человеческого волоса венчали боевые шлемы, прямоугольные линзы которых сверкали гибельным огнем.
Полковник знал, что не сумеет убежать, поэтому сделал то единственное, что ему оставалось – прицелился в одного из сверхчеловеческих предателей из своего пистолета и закричал, подбавляя в голос напускной храбрости.
– Ну давайте, мрази!
Серия ярких вспышек осветила склон, когда Редгейдж опустошил батарею своего пистолета, однако предатели не понесли никакого ущерба, кроме нескольких черных отметин на их броне. Более того, они рассмеялись в голос.
Потеряв клинок во время крушения, полковник остался теперь совершенно безоружен, так что он поднял обломок трубы и оперся, как мог, на обломки, чтобы иметь возможность как следует размахнуться этим импровизированным оружием.
– Бернадетта, любовь моя... – прошептал он в адрес жены, которую больше никогда не увидит. – Прости меня...
Все его чувства затопил зловещий гул активированных цепных мечей.
Вскинув бесполезный кусок металла, Редгейдж приготовился к смерти... Но последняя молитва не успела сорваться с его губ – ее прервала ослепительная вспышка энергии там, где только что стоял один из воинов. Другие двое тут же отвернулись от офицера, встретив, наконец-то, достойного врага.
Врага в лице громадного и ужасающе сильного Кор'ада, что за считанные мгновения оказался лицом к лицу с еретиками. Его плазменная пушка все еще накапливала заряд для нового залпа, но дредноут, в отличие от полковника, не потерял свой громовой молот, а потому не преминул пустить его в ход, сокрушая второго легионера.
Третий космодесантник Хаоса бросился в рукопашную, целясь в немногочисленные уязвимые места на корпусе дредноута и одновременно призывая своих собратьев по воксу.
Когда один из силовых кабелей, ведущих к его саркофагу, порвался, породив сноп искр, Кор'ад отшатнулся, но тут же собрался и сделал резкий выпад своим массивным кулаком, сбивая еретика с ног. Не дав тому ни единого шанса подняться, Древний шагнул вперед и вдавил противника в грязь.
– Шевелись, полковник! – проревел дредноут, вставая на пути еще двух легионеров, возникших словно бы из ниоткуда. – Возвращайся к своим людям!
Подкрепление еретиков выглядело еще более устрашающим, чем их предшественники. Оба воина были закованы в тяжелые боевые доспехи, крупнее и куда крепче обычной силовой брони. Один из них внезапно остановился и открыл огонь из своей длинноствольной пушки. Воздух разорвал град крупнокалиберных снарядов, и полковник рухнул на землю, но большая их часть угодила в Кор'ада, заставив шагатель пошатнуться, когда его толстая броня была пробита.
Сразу же после разрушительного залпа, на дредноут, не давая тому ни секунды передышки, бросился второй воин с цепным кулаком наперевес. Кор'ад отреагировал на одних лишь инстинктах, и сумел отбросить предателя назад, попутно сорвав с его головы боевой шлем, являя миру окровавленное, окруженное искрящимися кабелями, лицо, содранное с одной из несчастных жертв терминатора.
Древний двинулся вперед, намереваясь довершить начатое, но его остановила вторая очередь из автопушки. К счастью, на сей раз Огнерожденный мог не бояться подставить Редгейджа под удар и изогнулся так, чтобы снаряды без вреда отскочили от его корпуса. Когда пальба стихла, он развернулся и произвел ответный залп, не желая отвлекаться от воина с цепным кулаком. Стрелок бесследно исчез.
Редгейдж не знал, был ли тот убит или же просто улетел вниз – но он увидел, как второй легионер ударил Кор'ада, и услышал зловещий лязг гранаты, прикрепляемой к саркофагу дредноута.
Несколько секунд спустя прозвучал оглушительный взрыв, и плазменная пушка Кор'ада испарилась вместе со всей его левой рукой и кабелями, ведущими к громовому молоту. Тем не менее, у старого Саламандры оставалось достаточно сил, чтобы протянуть к потерявшему шлем воину силовой кулак и раскрошить ему череп, а затем отбросить труп обратно в низину.
Гвардейцу никогда не доводилось видеть дредноута стоящим на коленях – по правде говоря, прежде он даже не знал, что они были способны на такое, – и когда он подошел поближе, то понял, что крак-граната повредила не только руку колосса. Взрыв расколол и крышку гробницы Кор'ада, позволяя Редгейджу заглянуть внутрь и увидеть томящегося там воина.
Древний был всего лишь человеком – увядшим, лишенным конечностей, утыканным кабелями и замаранным охлаждающей жидкостью, – а вовсе не «Воителем», коим его прозвали собратья.
– Что я могу для тебя сделать? Только скажи... – спросил Редгейдж, прекрасно сознавая свое бессилие.
Кор'ад, покрытый кровью, едва мог сделать вдох. Он умирал, и без помощи вокс-эмиттеров, его голос был слабым и надрывающимся.
– Ты стоял со мной... Полковник... – запинаясь, прохрипел Древний. – Этого... Уже достаточно... Беги... Спасай...
Он не успел договорить. Вой ракетного двигателя оборвал его на полуслове, а затем прозвучал громкий взрыв, когда реактивный снаряд врезался в спину дредноута. Раздался громкий крик – принадлежащий и машине, и хрипящему, иссохшему трупу, запертому внутри нее.
Кор'ад рухнул наземь лицом вперед. Его спина превратилось в дымящуюся мешанину перекрученного и искореженного металла. Почтенный космодесантник умер, убитый бесчестным ударом. Редгейдж выхватил пистолет и постарался отыскать стрелка, но толку от этого, несомненно, благородного жеста было немного. Враг исчез, скрытый дымом и огнем.
Полковник убрал оружие обратно в кобуру и опустил руки, отдавая дань уважения своему спасителю, что когда-то казался непобедимым, но теперь вызывал лишь жалость.
А потом он, спотыкаясь, бросился бежать вверх по склону.
==Глава тридцать пятая==
'''Гелетина, граница Солиста'''
Сидя в транспортном отделении корабля, Стефина прослушивала вокс-частоты своих так называемых «союзников», и когда до города оставалось около сорока километров, тишину разорвали жуткие крики. В этот момент, окруженная своими Серафимами, склонившими головы от странного сочетания благочестия и чувства вины, она задумалась, а заслуживают ли вообще предатели право называться чьими-то союзниками.
Какой бы отвратительной ни была эта мысль, ее истинность являлась неоспоримой.
Сестра Гелия подошла к воксу, чтобы оборвать передачу, но Стефина, подняв руку, остановила ее.
– Нет. – отрезала она. Это было первое слово, что раздалось в трюме судна с тех пор, как воительницы включили приемник.
– Нам не стоит это слушать. – произнесла Гелия. Ангельский облик Сестры резко контрастировал с испытываемой ей неуверенностью.
Стефина посмотрела в глаза старшей сестре.
– Разве тебя это не беспокоит, моя сестра? То, как они кричат от боли, как проклинают наш Орден?
И действительно, из вокса доносились не только предсмертные вопли, но и обещания возмездия в адрес Ордена Эбеновой Чаши – дочерей Императора, решивших бросить своих товарищей.
– Малодушные всегда винят в своих неудачах непорочных. – ответила Гелия.
Стефина вскочила на ноги, заставив нескольких Серафимов отвлечься от своих молитв.
– Не прячься за словами, Сестра! Этой ложью ты едва можешь успокоить саму себя! – сорвалась она, но тут же одернула себя. Негоже было проявлять отсутствие самообладания в присутствии остальных. – Мы обе видели, как они сражаются. Их точно нельзя назвать «малодушными».
Серафим затихла, чтобы оценить реакцию Гелии, понять, посмеет ли та поспорить с ней.
Гелия открыла рот, чтобы заговорить, но в итоге лишь покачала головой.
– Нет.
– И они не дикари, чтобы заслуживать дикарского же обращения.
Гелия опустила глаза и выдохнула.
– Наши приказы исходят от настоятельницы, воли...
– Воли Трона, да, я знаю. – оборвала ее Стефина, после чего мягко коснулась подбородка Гелии. – Но чем бы ни занималась Ангерер, ее дела не могут быть важней душ тысяч имперских служителей. Душ ангелов самого Императора!
Вокс-передатчик более не воспроизводил ничего, кроме белого шума, как если бы неизвестный связист больше не мог выполнять свои обязанности. На какой-то миг в трюме воцарилось молчание.
В умоляющих глазах Гелии стояли слезы.
– Мы должны сохранять веру в замысел Ангерер...
– Даже если этот ее замысел обрекает наших союзников на смерть? – спросила Стефина, но дожидаться ответа не стала. Вместо этого, она обратилась к пилоту.
– Сестра! – начала она с железными нотками в голосе. – Мы разворачиваемся!
– Старшая? – пилот, казалось, не могла поверить в то, что верно расслышала слова воительницы.
– Не спрашивай, а исполняй! Лети в Кантикус на всех парах. Ты – мой Серафим, – и это мой тебе приказ. Пускай никто не посмеет заявить, что мы сошли с пути чести, указанного нам Богом-Императором.
Корабль замедлился с низким ревом турбин, а затем накренился, когда пилот сменила курс.
Стефина передала тот же приказ Авенси и Кассии, достаточно мудрым, чтобы не оспаривать решений командира, и обратилась ко всем в трюме.
– На забывайте, кто вы есть! – прокричала она. Ее слова едва пробивались через вой протестующих двигателей. – Знайте, что ваше предназначение ниспослано Богом, и нет лучшего выражения веры и верности Трону, чем изничтожение врагов Экклезиархии! На двух кораблях нас не насчитается и сорока, но мы будем сражаться с яростью четырех сотен! Наши союзники прямо сейчас умирают на поле боя! Наши клятвы и обещания обратились в пепел! Но возьмитесь за свое оружие и идите за мной! Праведные не ведают страха! Гнев должен обрушиться на предателей и нечестивцев – и он сделает это на черных крыльях! Ваших крыльях, что затмят само солнце!
Чувствуя, что ее импровизированная речь воодушевляет даже ее саму, Стефина стиснула зубы.
– Если кто-то из вас верит, что я свожу вас с истинного пути, что я веду вас к проклятью, то говорите, и пусть все услышат ваши доводы!
Никто не произнес ни слова...
Но ни одна Сестра больше не опускала стыдливо своих глаз. Все они теперь смотрели прямо на нее, лучась яростью.
Больше не предатели, они станут мстителями, и исполнят данные Саламандрам клятвы.
– Кантикус... – прорычала Стефина. – Кровь и огонь ждут нас!
==Глава тридцать шестая==
'''Гелетина, Кантикус, в низине'''
Окружив Дракгаарда, «Серпентия» двигалась по низине как единое целое, то и дело отражая обрушивающиеся на них со всех сторон удары. Бок о бок с ними бился и Элизий, скользя промеж воинов и выкрикивая катехизисы возмездия в адрес предателей. Когда в яме начало становиться тесно от тел еретиков, на первый план вышла именно выдержка – и к счастью, капеллан был одарен умением укреплять ее, разжигая в братьях пылкую ненависть. Будь слово оружием, Элизий разрубал бы им силовую броню.
Тем не менее, в данный момент, благодаря зарядам, подорванным под хрупкими основаниями храмов, алтарей и жилых комплексов, большинство Саламандр очутилось в катакомбах, скрывающихся за поверхностью Кантикуса. Подземный мир Гелетины был поистине огромен – при этом, на всех известных картах не содержалось ничего, кроме намеков на его существование, а зондирование с низкой орбиты и геологическая разведка не давали ощутимых результатов.
Тоннели, подобно кровеносным сосудам, пронизывали горную породу, выходя к обширным пещерам и залам, где и скрывалась основная часть сил еретиков. Как распоследние дураки, имперцы попались в эту ловушку, находясь в полной уверенности в том, что враг был близок к поражению – но на самом деле он лишь берег силы для решающего удара.
Элизий помнил, как разверзлась широкая пропасть, предательски укрытая облаками пыли и дыма. Будучи авангардом наступления, Огнерожденные стали ее первой жертвой, полетев вниз на гребне волны из грязи и камня. Следом за космическими десантниками понеслись танки – целая бронетанковая рота кадийцев обрушилась на головы уязвимой пехоты, подобно кошмарному оползню.
После этого первого удара, враг наконец-то раскрыл себя. Культисты понеслись вниз по склону, стрелки заняли свои позиции на его вершине, и вскоре Астартес обнаружили себя посреди бури из пуль, крупнокалиберных снарядов и лазерных лучей.
Большая часть Касринов не пережила падения. Тех же, кому удалось выжить, тоже нельзя было назвать везунчиками – их, одного за другим, снимали снайперы, пока бравые гвардейцы тащили своего капитана наверх. Что же касалось кадийской бронетехники, то около половины ее лежало на самом дне низины в виде мешанины искореженных и горящих стальных обломков.
И все же, Огнерожденные держались. Ни один Саламандра не оставил бы поле боя, разве что в самых исключительных обстоятельствах – и даже так, любой из них с радостью сложил бы голову, если бы это значило, что победа не достанется и врагу. Это кредо было горьким и ведущим к саморазрушению, но оно же и закаляло их.
Впрочем, мало кто из десантников оставался на ногах – лишь опустошители, да остатки тактических отделений. От Кор'ада и его братьев-дредноутов не было никаких вестей, а Занто и его техника оставались отрезанными от собратьев.
Находясь под защитой «Серпентии», Элизий имел возможность изучить все имеющиеся у Дракгаарда активы, и знал, что враг превосходит их во всем. В силу своего невежества, Саламандры сделали так много ошибок, что, быть может, им так и не удастся исправить их.
Даже если падение не убило Огнерожденных, это сделает то, что поджидало их в низине. Приближалось время третьего удара.
Черный Легион и громадное воинство из верных им десантников-ренегатов... Армия дезертиров и бывших гражданских, слабых, но вооруженных и многочисленных... Один-единственный культист со стаббером не заслуживал внимания. Толпа с дубинами и клинками наперевес также не представляла большой опасности, но целая орда, в рядах которой находились расчеты тяжелых орудий и гранатометчики... Такой враг становился серьезной угрозой даже для Адептус Астартес.
Именно смертные атаковали Саламандр сейчас, выбегая из тоннелей, чтобы присоединиться к своим собратьям, сползающим вниз по склону. Десантники завязли в бою с отбросами, но расценив эту атаку как отчаянную, но все же дорогостоящую засаду, они упустили тот момент, когда вслед за культистами из тоннелей выбрались воины Черного Легиона.
Их появление предзнаменовало настоящее начало битвы.
Несмотря на свою дикость, тактика демонопоклонников отличалась и хитростью. Они рассчитывали, что смогут разделить Саламандр и уничтожить их по одному – и это им удавалось... В целом.
Очередным взмахом силовой булавы Элизий превратил череп одного из ренегатов в месиво из осколков кости и брони. Капеллан едва успел почуять вонь свернувшейся из-за всплеска энергии крови, как стал невольным свидетелем гибели Тул'века.
Из горла воина торчал цепной меч. Ошеломленный Элизий потянулся к товарищу, однако ревущий клинок уже прожевал плоть и сухожилия Саламандры. Практически обезглавленный, Тул'век рухнул наземь – но по крайней мере, духовник успел подхватить его знамя, не давая святыне коснуться земли.
Тем, кто отомстил за гибель Тул'века, стал Каладин, что распылил сердце убийцы мелтой, увенчанной драконьей пастью, горестно взвывшей во время выстрела.
– Брат Гер'ус! – позвал собрата Элизий, перекрикивая шум битвы, заставив чемпиона отвлечься от размахивания своим силовым молотом и обращая его внимание на брешь в защитном построении, возникшую из-за смерти знаменосца. Гер'ус кивнул и занял освободившееся место.
Вспомнив, что Сепелий уже отбыл вместе с раненым сержантом Бар'даком, капеллан невесело усмехнулся – во всяком случае, Саламандрам удалось сберечь того, кто вернет ордену причитающееся. Тем не менее, без него командное отделение Дракгаарда насчитывало всего шесть воинов.
Впрочем, сражались они за шестьдесят...
Вел их Дракгаард, рубя и коля врагов своей каскарой. В его ударах прослеживалась определенная дикость, необузданность, порожденная отчаянием. Несмотря ни на что, он стремился к победе, веря в то, что ее все еще можно достичь с помощью злобы и силы воли. Боль от старых ран, терзавших его некогда могучее тело, утонула в чистой жестокости ближнего боя, и даже если капитан не считался особо умелым бойцом среди старших Огнерожденных, он компенсировал это целеустремленностью и нежеланием сдаваться – что только подтверждали его бесчисленные шрамы.
Ур'зан игнорировал удары, что свалили бы замертво менее упрямых бойцов, и отвечал удивленным противникам взаимностью, выпуская им кишки. Каскара капитана была благородным оружием, выкованным настоящими мастерами своего дела, и богато украшенным самим Дракгаардом, но сейчас он пользовался ей, как простым мясницким тесаком, пускай и весьма эффективно.
– Мы погибнем в этой давке! – сообщил капитану Элизий во время краткой передышки.
Из одной большой свалки, рукопашная расщепилась на множество меньших, но точно таких же по жестокости схваток. Порой несколько из них сливались в нечто большее, но вскоре рассыпались обратно после гибели или отступления участников.
В надире низины дым и пыль, поднятая в воздух после обрушения зданий, сводили видимость практически на ноль, вынуждая тесно сбившихся воинов либо перестреливаться на небольших дистанциях, либо бросаться в рукопашную, но склоны провала уже окружала артиллерия обеих сторон, намеревавшаяся уравнять шансы бойцов. Их орудия принялись утюжить дно пропасти, подбрасывая вверх бездыханные тела и целые столбы земли, усугубляя и без того ужасную резню.
– Пусть колесо проворачивается! – ответил Дракгаард, пробиваясь через этот хаос. – Пусть дробит наши кости! Пока я жив, я не сдамся, капеллан!
– Ур'зан, послушай...
Капитан не дал ему договорить, обрубив вокс-передачу и продолжив безудержно колошматить врагов.
Элизий уважал тягу к славной смерти – это ничуть не противоречило Прометейскому кредо, – но только не к такой, которая приведет к поражению в войне и обречет десятки Огнерожденных. Он схватил Гер'уса за наплечник, привлекая его внимание, и заговорил – благо, что ротный чемпион находился достаточно близко, чтобы можно было обойтись без помощи вокса.
– Держись к нему поближе! Если он умрет, я лично призову тебя к ответу!
Гер'ус кивнул, а затем парировал атаку со стороны очередного ренегата рукоятью своего молота. Отразив цепной топор, он, в свою очередь, отбросил еретика назад и разнес ему весь правый бок, обагрив кровью лицевую пластину своего шлема, сработанную в виде драконьей морды. По ее белым зубам стекали темные капли.
– Клянусь честью, капеллан... – произнес Гер'ус. – Я скорей умру, чем позволю ему пасть.
Как и подобает ротному чемпиону, Гер'ус встал слева от капитана, позволяя их разным боевым стилям дополнять друг друга. Зеток, страж погребального костра, занял позицию справа, прикрывая Дракгаарда своим штормовым щитом. Эта троица образовала авангард «Серпентии», что прорубался через воинство еретиков при поддержке остальных боевых братьев позади них.
В самый центр щита Зетока угодил болт. Прямое попадание заставило бы стража пошатнуться, но Вервий, стоявший у него за спиной, поддержал собрата и не дал ему сбиться с темпа.
– Все как один... – сказал Вервий, и выпустил короткую очередь из плазменного пистолета.
Потрескивающие сферы, оставив в воздухе ослепительно-яркий след, вонзились в противников, без проблем пробивая как плоть, так и керамит.
Вернув себе равновесие, Зеток вновь двинулся вперед, и «Серпентия» врезалась в ряды Черного Легиона, постоянно растущие по мере того, как из тоннелей, ведущих глубже в катакомбы, выбегали новые воины, сопровождаемые своими культистами.
Воины, не уступающие друг другу в отваге и умении, столкнулись и кровь полилась с новой силой.
Тсег'ун расколол нагрудник одного из предателей силовым кулаком, дробя кости и внутренние органы, но другой легионер тут же вонзил свой цепной меч ему в ключицу. Наполненный болью крик привлек внимание Гер'уса, и чемпион немедленно сделал выпад молотом. Во все стороны разлетелись острые зубья разбитого цепного меча, а затем Элизий прикончил предателя сокрушительным ударом окутанной энергетическим полем рукавицы.
– Аве Император... – выдохнул духовник.
Десантники сражались уже несколько минут, но битва еще только разгоралась в полную силу. В бой спешили все новые и новые еретики.
Тсег'ун выжил, но был тяжело ранен. Его место в защитном построении стало уязвимой точкой отделения, и Элизий подобрался к воину поближе, чтобы поддержать его, пока к врагу еще не успело присоединиться подкрепление.
Поле боя затянул серый дым. Если наверху и наступил день, никто в низине не знал об этом. Солнце полностью скрылось за густыми маслянистыми облаками, и лишь резкие вспышки работающего на прометии оружия, да медленно догоравшие остовы техники освещали окрестности.
Одна из таких вспышек принадлежала огнемету Онагара, что вырвал «Серпентию» из объятий мрака и заставил янтарные отблески лихорадочно плясать на их силовой броне. Онагар был пирокластом отделения – носителем древнего титула времен войны Ереси, ныне вышедшего из употребления, но все еще не забытого полностью. Все открытые участки его кожи покрывали ожоги, делая воина похожим на обгоревшее дерево – и тем не менее, он поливал врагов адским пламенем из выкованного на Ноктюрне огнемета с улыбкой самого настоящего пиромана. Угодив под огненный ливень, грязно-бурые силуэты противников оступались и падали, вызывая смех с его стороны... Но этот приступ веселья продолжался недолго – очередной болт угодил ему прямо в голову, пробив пирокласту боевой шлем и щеку. Каладин снова выступил в роли мстителя, превратив виновника жестокого увечья в лужу зловонного шлака.
– Как я выгляжу? – прохрипел Онагар собрату. Казалось, что он даже не обращает внимания на то, что его щеку ободрало до кости, но сам факт того, что он мог говорить, был чудом.
– Отвратительно. – ответил Каладин.
– Ну, я всегда был уродом... – с присвистом рассмеялся пирокласт.
Увы, место каждого убитого предателя продолжали занимать двое других, не говоря уж о безумных культистах, напиравших на Саламандр целыми ордами. Зеток разил их с изяществом мясника, отрывая конечности и рубя шеи взмахами своего «пылающего клинка» – топора с зубами змия, чье острие горело ярче кузни, а пламя облизывало острые клыки.
Один из сектантов загорелся, стоило только Зетоку поднести к нему свое оружие, запуская цепную реакцию среди своих собратьев. Только космодесантники Хаоса, защищенные силовой броней, выстояли перед огненной бурей и смогли продолжить бой – и через пару секунд Зеток обнаружил, что его загнали в глухую оборону. Прикрываясь штормовым щитом от ударов цепных клинков и палиц, он заметил Разорителя в черном доспехе, вскидывающего ракетную установку.
– Держитесь! – проревел он, отталкивая своих оппонентов и бросаясь в сторону новой угрозы. Однако Элизий оказался на шаг впереди воителя – как буквально, так и в плане решимости.
Капеллану не удалось остановить Разорителя вовремя, и он сумел выпустить из ракетницы зажигательный снаряд, но тот успел пролететь лишь несколько метров, а затем разорвался, столкнувшись с мерцающим силовым барьером розария капеллана. Огненный вихрь накрыл защитный купол Элизия, и тем не менее, ни завитки пламени, ни раскаленная шрапнель не пробились через энергетический барьер – в свою очередь, Дракгаард в три прыжка подобрался к Разорителю и сразил его прежде, чем тот успел перезарядить ракетницу или выхватить запасное свое оружие.
Избавившись от первоочередной угрозы, «Серпентия» быстро перестроилась, но увы, она забралась слишком глубоко в ряды вражеского воинства.
В какой-то момент отделение лишилось Каладина. Элизий не заметил даже, кто именно убил их стрелка – единственным свидетельством его гибели стала внезапно покрасневшая идент-руна на тактическом дисплее капеллана. Когда же облаченные в черное воины полностью окружили избранных Дракгаарда, новые смерти последовали одна за другой.
Зеток лишился руки, державшей щит. Ему удалось успешно парировать очередную атаку кровоточащим обрубком, но следующий же удар поразил его в бок, размолов внутренности Зетока в фарш. Тем не менее, предатели не оставили его в покое и после этого – свалив Саламандру наземь, троица еретиков набросилась на обезглавленный труп и принялась безжалостно рубить его на части.
За ним последовал Онагар, сгоревший заживо, когда бак его огнемета поразил до трагичного неудачный рикошет. Пирокласт мигом превратился в колонну ослепительно-белого пламени, а затем рухнул в грязь грудой обугленных костей и обломков почерневшей брони. Внезапная детонация вырвала самое сердце «Серпентии», разбила ее защитное построение и разбросала Огнерожденных в стороны. Небольшим утешением послужило лишь то, что назад отбросило и легионеров Хаоса.
Элизий почувствовал, как его тело отрывается от земли, а на дисплее, отражавшем целостность брони, вспыхивают многочисленные предупреждающие руны. Впрочем, даже пробитая в нескольких местах, сейчас она спасла ему жизнь.
Дракгаард рухнул неподалеку от капеллана, с заметным трудом встав на колени. Дрожащей рукой он сорвал лицевую пластину с побитого шлема и выплюнул сгусток темной крови. Элизий всмотрелся в лицо капитана – уродливое и болезненное даже в лучшие времена, сейчас оно не выражало ничего, кроме агонии.
Капеллан уже собирался позвать его, как из серого тумана выбралось что-то большое и окруженное жарким маревом. Несмотря на свои размеры, оно двигалось абсолютно бесшумно – по крайней мере, так показалось Элизию, пока он не понял, что просто был оглушен взрывом.
– Ур'зан! – прокричал духовник, тут же ощутив, что с тем же успехом он мог бы кричать в пустоту, и пошатнулся. Опустив глаза, он обнаружил, что броня на его левой ноге треснула, а колено превратилось в самое настоящее месиво, укрытое слоем частично свернувшейся крови.
Дракгаард так и не поднялся с колен, но стащил с головы ставший бесполезным шлем. Взору капеллана предстало его темя, покрытое множеством шрамов и участков плохо зажившей плоти. Из левого уха капитана стекала тонкая струйка темной жидкости.
– Ур'зан! – Элизий все же позвал товарища вновь, и, шатаясь, побрел в его сторону. Гер'уса, поклявшегося защищать Дракгаарда до последнего вздоха, нигде не было видно. Капеллан заметил лишь Вервия, что тянулся в упавшему знамени, перемазанному в грязи и крови.
Чудовище за спиной Дракгаарда, тем временем, продолжало вышагивать в сторону Саламандр. Приглядевшись к нему получше, Элизий понял, что оно представляло из себя смесь плоти и машины – костяные пластины прикрывали металл, сухожилия и обнаженное мясо оплетали поршни и силовые кабели. На спине монстра рос черный рог, нависая над двумя выхлопными трубами, а из стилизованной пасти, обрамленной влажно поблескивающими зубами, выглядывал воин, заточенный в адскую машину.
Голова еретика выглядела сморщившейся и высохшей, словно бы дьявольский механизм высасывал из него все жизненные соки. И в самом деле, он не был благородным дредноутом – почтенным космическим десантником, закованным на веки вечные в неуязвимый саркофаг. Он был неописуемой мерзостью для любого служителя Омниссии, но у Элизия нашлось для него название.
– «Хелбрут»! – слух вернулся к капеллану болезненной какофонией, предупредительный выкрик и звуки боя обрушились на него перегружающей восприятие волной.
Капитан же, невзирая на боль и кровоточащие раны, нашел в себе силы повернуться, обратив внимание на приближавшееся к нему чудище. Он нашарил в грязи свой клинок, поднялся на ноги и бросил «Хелбруту» вызов.
Элизий захромал вперед, попутно рыская глазами в поисках Гер'уса – и в конце концов, нашел его. Чемпион стоял в центре все растущего круга из трупов, и размахивал громовым молотом. Там же находился и Вервий, гордо вздымавший истерзанный штандарт. При виде этого зрелища, капеллан, вопреки всему, ощутил гордость за товарищей. Такое непокорство, верил он, могли проявлять лишь выходцы с Ноктюрна.
Впрочем, сейчас он ничем не мог им помочь, поэтому остался с Дракгаардом.
– Пока ты жив, ты не сдашься... Знаешь, а ведь так оно и будет.
Дракгаард поднял руку с мечом, салютуя «Хелбруту», пока тот пересекал последние несколько метров, что разделяли их.
– А ты хотел, чтобы было иначе, брат?
Элизий не смог сдержать мрачную ухмылку. Его силовой кулак, быть может, и расколол бы броню отвратительного механизма, но они с капитаном находились на последнем издыхании.
– Нет, не хотел бы, брат.
Они не были друзьями – да и, скорее всего, никогда не стали бы ими, – но война за Гелетину превратила их в добрых товарищей. Элизий был рад, что они схватятся с «Хелбрутом», как братья. Предатели вроде него были этого лишены.
Однако, не успели два Саламандры броситься в последний бой, как две ракеты типа «Адский огонь» вырвались из мрака, оставляя за собой яркий след. Они вонзились в торс «Хелбрута» одновременно и разорвали омерзительную машину на части, разметав повсюду обломки и кровавые ошметки, оставив от нее только опаленные обрубки ног.
Элизий выгнул шею, услышав рев стабилизаторов, заглушавший звуки сражения на земле, и увидел темный силуэт десантного челнока с открытой аппарелью, на которой уже стояли его собратья.
Дракгаард, наконец-то сдавшись под грузом своих многочисленных ран, рухнул на землю.
– Смерть с небес... – только и мог прохрипеть он, лежа на спине. Пока Элизий бежал, как мог, к капитану, тот смеялся в голос при виде усеявших небо «Виверн».
==Глава тридцать седьмая==
'''Гелетина, Кантикус, в низине'''
Япт первым выбрался на рампу «Громового ястреба», сжав покрепче свой молот, когда ожили турбины прыжкового ранца у него за спиной. Разряды энергии, пробегающие по ударнику оружия, осветили транспортный отсек, отбрасывая небесно-синие блики на восьмерых его обитателей.
Низина, затянутая дымом, усеянная множеством трупов и горящих остовов танков, ужаснула бы большинство солдат – но для «Виверн» подобные зрелища были хлебом насущным.
– Враг превосходит нас числом, и мы не можем быть везде одновременно! – прокричал Япт, чтобы его слова не затерялись в грохоте, ставшим оглушительным, когда рампа челнока опустилась. Сержант сделал по ней еще один шаг. – Защищайте брата-капитана Дракгаарда и брата-капеллана Элизия! Нам приказано обеспечить их безопасный отход из этого ада!
– Мы отступаем?! – спросил Аррок, тут же осознав недальновидность своего вопроса.
Ва'лин мельком взглянул на Дерсия, а тот, в свою очередь, опустил свою тяжелую руку на плечо Аррока.
– Нет, брат. Но нам нужно перегруппироваться, и мы не сможем сделать это, пока наши командиры утопают в трупах врагов.
– Там мы скорее утонем, Аррок. – в шутку подметил Нэб.
Ва'лин посмотрел ему прямо в глаза, но Нэб лишь пожал плечами.
– «Виверны»... – огласил Япт. – На крыльях пламени!
Сержант воздел свой молот и уже собрался прыгать, но внезапно левая сторона судна взорвалась. Оно немедленно накренилось, отбрасывая Япта и остальных «Виверн» к правому борту. Сквозь рваную дыру в фюзеляже, Ва'лин увидел, что им оторвало крыло, а чудом уцелевший двигатель изрыгал из себя клубы дыма. Края разрыва облизывали трепещущие от порывов ветра языки пламени, пока пилот пытался удержать корабль в воздухе.
– Оркас! – прокричал Япт по воксу.
– По нам попали ракетой... Я попытаюсь выровнять судно, но его повреждения критичны. Не думаю, что смогу... Удерживать его долго, сержант. Рекомендую высаживаться. – донесся до него прерывистый, искаженный помехами ответ, а затем система связи приказала долго жить. Единственным звуком, наполнявшим трюм судна, омываемый красным светом аварийных люменов, остался жалобный вой клаксонов.
– На выход, живо! – проревел сержант, когда к этому вою добавился резкий свист, намекавший на резкое снижение. – Сейчас же!
Когда в «Ястреб» врезалась ракета, рампу задрало вверх, так что Япту пришлось пинком вернуть ее в исходное положение, а затем он начал выпроваживать своих воинов наружу.
Аррок покинул челнок первым – он и Зерус находились ближе всего к сержанту. Дерсий был следующим, а за ним, взяв солидный разгон, отправился Ки'дак. Ва'лин быстро потерял их в дыму, но сейчас это не имело значения – настал черед прыгать и ему с Нэбом. Не мешкая ни секунды, скориец выскочил наружу, на мгновение ослепнув от заполнившего все его поле зрения огня, а затем и сам провалился в густое облако дыма, отчего ему пришлось задействовать авточувства шлема. Нэба нигде не было видно, но к счастью, Ва'лин имел возможность следить за ним с помощью тактического дисплея, мерцающего на правой линзе его шлема.
Шестеро штурмовиков уже покинули корабль, бросившись в объятья ветра, однако еще двое, Во'ша и Япт, оставались на борту.
Из-за дымовой завесы вырвалась вторая ракета, едва не врезавшись в Ва'лина – штурмовик сумел увернуться от нее лишь благодаря своим молниеносным рефлексам, и тому, что еще не активировал прыжковый ранец, чтобы не привлекать внимание систем теплового наведения. Тем не менее, снаряд продолжил свой полет, и Ва'лин извернулся в воздухе, чтобы проследить за его курсом.
Ракета неслась прямо к «Громовому ястребу». Ва'лин уже понял, что это значит, и у него резко похолодело в животе.
У штурмовика имелся лишь один-единственный шанс предотвратить катастрофу. От огнемета в такой ситуации не было проку, так что он вырвал пистолет из кобуры и прицелился, пытаясь унять дрожь в руках, вызванную быстрым падением. Ракета, тем временем, уже практически настигла поврежденное судно.
Ва'лин выпустил короткую очередь, надеясь на то, что благодаря разбросу хотя бы один из болтов попадет в цель.
Его расчет оправдал себя – два снаряда ушли в молоко, но третий все-таки настиг ракету... Однако радость Ва'лина быстро угасла, когда он увидел, что детонация болта всего лишь сбила ее с курса. Вместо днища «Ястреба», ракета поразила открытую аппарель, сорвав ее с креплений и отбросив двух Саламандр, готовящихся к прыжку, обратно в трюм. Охваченный пламенем челнок резко крутанулся в воздухе. Облака густого, удушливого дыма последовали за Во'шой и Яптом внутрь, а лобовое стекло судна разлетелось вдребезги. Ва'лину, все еще несущемуся на огромной скорости к земле, и охваченному мрачным любопытством, даже почудилось, что он увидел сгорающего заживо Оркаса, все еще борющегося за свой корабль.
Пропав из виду на несколько секунд, в конце концов «Ястреб» вновь явил себя скорийцу – только для того, чтобы врезаться в склон пропасти и превратиться в огромный огненный шар.
Ва'лин загнал поглубже снедающее его чувство вины, и оторвал свой взор от мрачного зрелища – как раз вовремя, чтобы обратить внимание на то, что дым и облака разошлись, являя ему стремительно приближающуюся землю. Десантник перенаправил всю энергию на турбины прыжкового ранца, и они ярко вспыхнули, но даже так, штурмовик замедлил свое падение ровно настолько, чтобы не разбиться насмерть.
От приземления у него подкосились ноги, а сочленения брони заскрипели от такого грубого обращения, но уже спустя пару мгновений Ва'лин вновь пришел в движение, открывая огонь из своего болт-пистолета. Голова одного из культистов лопнула, словно переспелый фрукт. Ренегат, закованный в гелиотропный пурпур, рухнул наземь с двумя дырами в груди.
Несмотря на творящееся вокруг него безумие, Ва'лин понял, что приземлился достаточно далеко от намеченной зоны высадки. Вокруг не наблюдалось ни его товарищей из «Виверн», ни Дракгаарда с Элизием. Предсмертные корчи «Громового ястреба» разбросали Саламандр по всему полю боя, и пускай дым внизу не отличался такой уж густотой, низина была огромной, и к тому же заполненной множеством воинов обеих сторон.
Ва'лин оказался в одиночестве... Но оно сохранялось недолго.
Став свидетелями падения и последующего приземления Ва'лина, культисты, возглавляемые воином Черного Легиона, выдвинулись к его позиции.
«Две своры...» – понял Ва'лин, вспоминая противоречащие друг другу руны, увиденные им во время городских боев в Кантикусе, где «Виверны» лишились Сор'ада. Их союз объяснял впечатляющую численность бойцов в резерве у еретиков. Все это время, они выжидали прямо здесь, под ногами имперцев. Примитивная западня... Она сработала лишь благодаря их желанию поскорей закончить войну и слепой вере в то, что еретики были уже практически полностью истреблены. Слепо шагая вперед, без должной разведки, Саламандры забрели в неизведанную часть города, позабыв о присущей им методичности.
Пока еретики неслись к нему, Ва'лин вспомнил о словах Зен'де.
«Тот, кто знает себя, знает правду... Тот же, кто знает себя и действует в соответствии со своими сильными сторонами, отрицает ложь, что могла бы проявить его слабости.»
Как жаль, что они не следовали своей природе... Впрочем, раздумывать об этом было уже слишком поздно.
Ва'лин убрал пистолет в кобуру и вскинул огнемет. Длинный язык ослепительно-яркого пламени рассек воздух и ударил в блеющую толпу с такой силой, что некоторых еретиков сбило с ног.
Впрочем, к легионеру это не относилось. Объятый огнем, он выскочил из пожарища и выкрикнул в адрес Ва'лина серию неразборчивых проклятий, пряча за ними свою боль, а в его темных глазах, над которыми была высечена восьмиконечная звезда Хаоса, угадывались обещания адских мук.
Воин темных богов сжимал в своих руках увесистую булаву, окутанную странной, неестественной дымкой, в которой то и дело просматривались лица проклятых и когти их мучителей. Ва'лин понял, что ему стоит опасаться этого оружия.
Огнемет был бесполезен в ближнем бою – да и не похоже было, что огонь мог остановить чемпиона Черного Легиона. Саламандра вновь извлек пистолет из кобуры и вскинул гладий, позволив основному своему оружию упасть на землю. Это вызвало у легионера улыбку, и хотя в его взгляде все еще читалась жажда убийства, он отсалютовал Огнерожденному, признавая храбрость, порожденную отчаянием.
– Воршкар. – произнес он, кивая Ва'лину.
Космический десантник Хаоса пронесся через огненную бурю, как бешеный пес, но сейчас сообщал противнику свое имя, как будто не был лишен неких понятий о чести. Ва'лин знал о непостоянстве воинов легионов из былых времен – этих несчастных, вырванных из естественного хода времени и обезумевших от нападок демонов, – однако еще не становился свидетелем такого ее проявления... Так или иначе, он ответил воину с тем же презрением, какое ощущал к любому другому предателю.
– Смерть рабам гибельных сил! – выкрикнул он, и принял боевую стойку, немного наклонившись вперед, чтобы приготовиться к отрывистому залпу своих турбин. Внезапная атака вполне могла склонить чашу весов в его пользу.
Ухмылка сползла с лица воина.
– Твоя же будет медленной и мучительной, сын Вулкана. – с уверенностью и злобой в голосе произнес он. Было заметно, что готик давался ему с трудом.
Ва'лин резко сорвался с места, подгоняемый вырвавшимся из его прыжкового ранца пламенем. Его трансчеловеческий разум уже изучил предателя, и понял, что слабыми местами чемпиона, скорее всего, окажутся голова и шея. Отвлекая еретика выстрелом в грудь, Саламандра метил именно в них, намереваясь прикончить противника одним-единственным ударом гладия.
Но хотя острый клинок и должен был пронзить его яремную и сонную артерии, он рассек лишь воздух. Воин с легкостью ускользнул от Ва'лина, двигаясь даже быстрее, чем штурмовой десантник во время прыжка.
Внезапный удар сбоку, разбивший наплечник скорийца, волной пронесся по всему его телу. Левая турбина ранца штурмовика взорвалась, во все стороны разлетелись осколки ее защитного кожуха. Некоторые из них вонзились в лицевую пластину его шлема, отчего дисплей левой линзы, фигурально выражаясь, сошел с ума, сводя на нет пространственное зрение Ва'лина.
Второй удар пришелся на ребра Саламандры, отчего в его нагруднике образовалась внушительная вмятина, а крепление системы быстрого сброса лопнуло. Вспышки острой боли в плече и груди Ва'лина, борясь друг с другом за первенство, ошеломили штурмовика.
Он рухнул на одно колено еще до того, как успел вскинуть свой меч.
Булава Воршкара, напитанная колдовской силой, была не просто смертоносным оружием, но и наделяла своего владельца неестественной прытью. Такому преимуществу Ва'лин ничего противопоставить не мог – каждое его движение в сравнении с атаками Воршкара казалось таким медленным, словно Саламандра очутился в условиях низкой гравитации.
Третий удар разбил наколенник Ва'лина, отчего тот опрокинулся наземь. Пытаясь хотя бы обнаружить противника, он окинул взглядом окрестности, но обе линзы его шлема – и целую, и треснувшую, сошедшую с ума, – забили уведомления о повреждениях.
В конце концов, молодой воин ощутил, как ему на грудь опустилась нога предателя, и поднял голову, встречаясь с ним взглядом. Легионер смотрел на него с весельем в глазах, и его бледное лицо скривилось в улыбке.
– Я солгал, когда обещал тебе медленную и мучительную смерть. – признался он. – Сейчас я убью твою плоть, сын Вулкана. Что же до твоей души... Ее судьбу решат нерожденные.
– Не... Нерожденные? – непонимающе прохрипел Ва'лин, когда его сознание начало ускользать во тьму.
Воршкар злобно прищурился.
– Позволь мне показать те... – его прервала ослепительная вспышка, перегрузившая оптические сенсоры Ва'лина. Когда зрение обессиленного Саламандры прояснилось, он увидел, как Воршкар откинулся назад, исторгая из своей глотки полный боли вопль.
Это было последним, что услышал Ва'лин, перед тем, как лишиться сознания, вновь возвращаясь в каньоны Ноктюрна.
– Отдыхай... – произнесла фигура из его снов.
«Никто не может вернуться...» – так говорил Занто, вторя учению о Круге Огня.
«Никто не возвращается.»
==Глава тридцать восьмая==
'''Гелетина, Кантикус, в низине'''
Элизий тащил тело Дракгаарда по полю боя, пока Гер'ус и Вервий прикрывали их отступление. Они были последними из своего рода – все остальные члены «Серпентии» погибли, и даже их тела оказались безвозвратно утеряны. Сражение окончилось, имперцы проиграли. Слепая отвага встретила достойного противника в лице прагматичной ноктюрнской психологии, и наконец-то сдалась.
Продолжи они бороться, их истребили бы до последнего воина, но отступив и перегруппировавшись, Саламандры могли, по крайней мере, консолидировать свои активы и подготовить хоть какой-то ответный удар.
Когда Дракгаард лишился сознания, командные полномочия перешли к Элизию, и капеллан не испытывал ни малейших угрызений совести, отдавая приказ отступать, тем более, что большинство из тех, кто не был облачен в чешуйчатую броню, и так уже бежали. Впрочем, лишь единицы из числа кадийцев вообще могли устыдиться своей трусости – так мало их уцелело.
С востока наконец-то прибыла бронетехника – потрепанное сборище танков космического десанта под командованием сержанта Занто, едва сумевшее пробиться через городские руины. Элизий не знал, сколько единиц техники потерял Занто, и какой урон понесли уцелевшие, что в данный момент бомбили еретиков, не давая им броситься в погоню за отступающими, но готов был поклясться, что ужаснется, услышав доклад сержанта.
– Мы миновали третий вектор, брат-сержант... – передал капеллан, волоча капитана за собой. К счастью, его бионическая рука и силовой кулак делали эту задачу куда проще.
– Принято, брат-капеллан. – мгновением позже последовал ответ Занто.
Прошла еще пара секунд – и на участок низины, который только что прошел Элизий с остатками своих сил, обрушился град разрывных снарядов.
Сестры Эбеновой Чаши на противоположной стороне поля боя занимались тем же, что и Саламандры – отступали, ведя прикрывающий огонь. Из всего громадного воинства Экклезиархии, только эти Серафимы ответили на призывы. И хотя сейчас у него не было времени на поиски ответов, Элизий намеревался в конце концов докопаться до истины – если ему удастся выжить. Предатели, кем бы они ни были, будут наказаны.
Добравшись, наконец-то, до вершины склона, капеллан обнаружил там «Носорог», окруженный Огнерожденными, стрелявшими поверх его головы, чтобы отогнать любых возможных преследователей. Элизий затащил Дракгаарда внутрь транспортника, оставив с ним Гер'уса. «Громовой ястреб» – один из последних, пригодных к полетам, – уже ждал их, готовый вернуться в Эскадан.
Элизий же остался позади, вместе с Вервием, чтобы проследить за ходом отступления. При виде столь сокрушительного поражения, он непроизвольно стиснул зубы.
– Капеллан... – произнес Вервий.
Тот повернулся к товарищу.
– У вас кровь идет, сэр.
Элизий опустил взгляд, наконец-то обращая внимание на множество пробоин в своем нагруднике. По правде говоря, она находилась в отвратительном состоянии и остро нуждалась в заботе технодесантника.
– Ничего страшного, брат. – ответил духовник, вновь переключая свое внимание на низину. – Подними знамя, Вервий. – добавил он, когда последние из выживших оказались в безопасности. – Пусть враг знает, что даже побежденные, мы не сдались.
Серафимы уже возвращались в свои собственные транспортники. Эти немногочисленные храбрецы нарушили приказ, что обрек имперцев на поражение – и капеллан был готов пролить кровь, даже прибегнуть к пыткам, чтобы узнать, кто отдал его.
==Глава тридцать девятая==
'''Фрегат типа «Нова», «Кузнечный молот»'''
Силы Зарко неумолимо иссякали. Он увидел, как его кайн-щит вспыхнул в последний раз, а затем исчез. Один, истощенный едва ли не до потери сознания, он стоял напротив четверых Черных Драконов, проникших на корабль лишь с мыслями о мести в их умах.
Даже самое незначительное движение вызывало у него приступ нестерпимой, всеобъемлющей боли, но Зарко все равно достал из ножен свой меч, по ионизированному лезвию которого тут же забегали потрескивающие разряды. Впрочем, псайкер серьезно сомневался, что его сил хватило бы на что-то большее.
– Не заставляй меня убивать вас. – предупредил он.
Сержант в истерзанной бесконечными войнами черной броне рассмеялся, распознав бесхитростный блеф библиария.
– С моей стороны таких любезностей не жди, Саламандра. – ответил он, оскалив острые клыки. – Вы все подписали себе смертный приговор, когда прикончили нашего капитана!
Зарко нахмурился.
– Прикончили? Ты ошибаешься. На этом корабле до вашего прибытия не проливалась кровь...
– Ты лжешь! – прорычал воин с наростами на уродливом темени. Стоявший рядом с ним мутант ощерился, то сжимая, то разжимая кулаки, из-за которых выдавались костяные лезвия. Четвертый же Дракон, на доспех которого была нанесена Первичная спираль апотекариона, стоял смирно, но его единственный здоровый глаз изучал библиария с такой злобой, что тот ощутил, будто в него вонзился осколок льда.
– Кто вы? Что вы забыли на этом судне? – спросил Зарко, пытаясь выиграть для себя еще немного времени.
Заставив зверей в своей свите замолкнуть, сержант сделал шаг вперед.
– Мы – гнев... – объявил он с угрожающими нотками в голосе. – Мы здесь для того, чтобы свершилась месть...
Черный Дракон уже занес костяной клинок для удара, но из противоположного конца коридора раздался новый голос.
– Не беспокойтесь на его счет. – произнес Адракс Агатон, выйдя на свет с направленным на сержанта болтером. – Теперь у вас есть проблемы посерьезней.
Капитан вернулся на борт во главе небольшой, но внушительной группы – с ним были сержанты Лок и Кловий, а также пять других воинов с оружием наготове. Один из них, впрочем, тут же встал на пути Агатона, распознав снаряжение лазутчиков.
– Братья... – выдохнул Зартат, не веря своим глазам. – Кто отправил вас сюда?
Гнев сержанта Черных Драконов тут же угас, и устрашающий воин рухнул на одно колено. Этот жест без малейшей заминки повторили и все его товарищи.
– Вы нас не знаете? – спросил сержант, очевидно, смущенный экипировкой Зартата, и тем фактом, что тот не узнал его. – Я – Ургареш, а это Скарх и Хаакем.
Апотекарий представился сам.
– Тораст, повелитель.
Зартат непонимающе усмехнулся.
– Повелитель? Я никем не повелеваю.
Ургареш поднялся на ноги. Его глаза недоверчиво сузились.
– Мы – ваш гнев. Наши поиски были долгими и трудными...
– И что же вы искали, воин? – перебил Ургареша Агатон, напоминая Черному Дракону, что тот находится под прицелом нескольких болтеров.
– Нашего капитана... – ответил закованный в черное десантник, и взгляды всех присутствующих обратились к Зартату.
Немногим позже, переместившись в полумрак апотекариона «Кузнечного молота», Адракс с Иссаком взирали на бессознательное тело Экзора, уложенное на меди-плиту перед ними. Состояние технодесантника было стабильным, но рана, нанесенная ему клинком предателя в глубинах Молиора, оказалась весьма серьезной. Так или иначе, принимая в расчет все прочие его травмы и объем полученных им улучшений, Агатон задумался, что, быть может, им стоило позвать сюда техножреца вместо корабельного медика.
– Вы верите им?
Агатон повернулся к Иссаку.
– Они проникли на мое судно и убили нескольких членов его команды. Нет, я им не верю...
– Как вы с ними поступите? – поинтересовался медикус.
Агатон, ничего не ответив, опустил взгляд. В данный момент, Черные Драконы были заперты в карцере, куда отправились добровольно – отчасти благодаря появлению Зартата, отчасти при виде заряженных болтеров, следивших за каждым их движением.
Зартат ничем не давал понять, что знает этих воинов, но сейчас не сводил с них глаз, находясь в камере для наблюдений. Агатон намеревался навестить товарища, после того, как убедится, что с Экзором все будет в порядке.
– Зачем ты пошел с нами? – произнес капитан, отвечая вопросом на вопрос.
– Потому что вы позволили мне пойти с вами.
Агатон поднял голову, окинув ноктюрнца изучающим взглядом.
– Нет, все не может быть настолько просто. Не говори, что всего-то хотел выбраться из подулья.
– Хорошо, не скажу... Но я испытал что-то там, внизу, как будто бы я уже бывал в том архиве. И в конце концов, это ощущение привело меня к имени.
Адракс вопросительно вскинул бровь, и Иссак продолжил.
– Оно открылось мне в развалинах архива, на верхнем его этаже, прямо перед тем, как мы забрались в подъемник. Я не знаю, почему оно привлекло мое внимание, но так и случилось. Я думаю, я знаю, что искал ваш беглец и его товарищ.
– И что же?
– Драор.
==Глава сороковая==
'''Гелетина, под Солистом'''
Ангерер очнулась, но по пробуждении ее ждала лишь боль и тревожное онемение большей части тела. Веки канониссы словно налились свинцом, так что когда она все же пыталась открывать глаза, окружающая действительность представала перед ней лишь урывками.
«Мрачное подземелье, освещаемое лишь светом факелов...»
«Зловещее присутствие моего ужасающего пленителя – громадного, отвратительного, и не отрывающего от меня взгляд...»
«Облаченные в силовую броню воины – те же предатели, с которыми мы боролись в Солисте...»
«Хрупкая и изможденная фигура, закутанная в грубую робу, стоит передо мной на коленях...»
«Она сгорблена и дрожит, но ни на секунду не перестает бормотать свои молитвы...»
«В конце концов, она поднимает глаза на меня, и я вспоминаю...»
«Это Ревина. Моя сестра. И она молится за меня...»
– Воссоединена со своей сестрой... – произнесло чудище своим громоподобным голосом. – Как долго вы не виделись?
Ангерер глянула в его сторону, но лишь мельком. Сделать нечто большее означало пригласить скверну в свою душу. Вместо этого, она попыталась сфокусироваться на Ревине, своей сестре, и несмотря на годы внушаемого ей отвращения к ведьмам и еретикам, когда канонисса нашла в себе силы ответить, в ее глазах стояли слезы.
– Годы... – сказала она. – Прошли годы с тех пор, как я видела ее в последний раз.
– Я прощаю тебя. – ответила Ревина. Как оказалось, слабый хрип, которым она приветствовала Ангерер в пустыне, все же уступил место ее настоящему голосу.
Ангерер не знала, что и сказать. Она разрывалась между сочувствием к родной душе и требованиями заветов Экклезиархии.
«Не дозволяй еретику и ведьме жить!»
Эти самые слова были вытатуированы Высоким готиком на частично обритой голове настоятельницы, чуть выше шеи.
– Я прощаю тебя, Мэлисия.
Никто не называл Ангерер этим именем с тех пор, как она вступила в ряды Адепта Сороритас.
– И мне очень жаль... – закончила Ревина, снова склонив голову.
– О чем ты? – спросила канонисса, обнаружив, что ее голос стал чуточку сильней, а затем осознала, что прикована к алтарю из кованого железа. Он смердел застарелой кровью и разложением, и в то же время разглядеть его как следует ей не удавалось.
Ярость заглушила боль, когда Ангерер обратилась за помощью к воспоминаниям о своем обучении. Все эти бессчетные часы суровых наставлений и покаяния превратили ее в нечто намного большее, – и вместе с тем, намного меньшее, – чем обычный человек.
– Освободи меня! – сорвались дерзкие слова с ее растрескавшихся губ.
– У меня тоже есть родичи, с которыми я желаю воссоединиться. – ответило чудовище, выходя на свет.
Как оказалось, оно было облачено во внушительный силовой доспех – правда, в его случае, он не был идеально подогнан к сверхчеловеческому телу, а выглядел растянутым и деформировавшимся, словно кусок нагретого воска. Под блестящей черной краской кое-где проглядывались пятна тусклой слоновой кости, обрамленные зеленым цвета морской волны – своеобразные окна в другой мир.
Лицо же чудовища выглядело ненастоящим, лишь подобием облика настоящего ангела Императора, вышедшим из-под руки подмастерья, не сумевшего вдохнуть в свое творение жизнь.
– В отличие от тебя... – начало чудище, подходя к Ангерер так близко, что та почуяла исходящий от него трупный запах и ощутила, как ее кожу защипало от неестественной ауры древнего существа. – Я не отрекался от них. Они всего лишь потерялись. А твоя сестра... – чудовище указало на Ревину. – Она поможет мне найти их.
Глаза легионера на какой-то миг перестали быть двумя сферами чистой тьмы и вернули себе нормальный вид – с белками, радужкой и зрачками. Возможно, Ангерер уже начала бредить, но ей в голову пришли мысли о волках.
– Когда-то я действительно был Волком. – призналось чудовище, давая понять, что от него не укрыть даже самых потаенных мыслей. – Одним из Лунных... Но теперь уже нет.
– Сестра... – настоятельница заплакала, переполненная в равной степени гневом и отчаяньем. – Что ты натворила?
– Я сделала то, что должна была. – спокойно ответила Ревина, хотя в глазах ее плескалась горечь. – То, ради чего я была рождена. Если бы ты не хотела, чтобы я видела, тебе стоило отнять у меня зрение.
– Если б я только могла, дорогая сестра...
Легионер сжал мясистую ладонь на подбородке Ангерер, обращая ее внимание на себя.
– Странно, не так ли? Только когда мы теряем что-то, – или кого-то, – только тогда мы понимаем истинную ценность утраченного. – демонопоклонник не скрывал своего презрения. Канонисса подозревала, что он ненавидел ее за то, что она сделала с Ревиной.
– У твоей сестры есть дар. – продолжило чудовище, не ослабляя своей хватки, отчего у Ангерер уже начинала ныть челюсть. – Я позабочусь о том, чтобы он был использован по назначению, и воссоединюсь с братьями. Они там... Где-то там, и благословенная Ревина заглянет своим ведьмовским взором за завесу, чтобы узнать, где именно мне нужно сделать разрез в ткани плотского мира.
Ревина была провидцем, своего рода авгуром.
Ее латентный дар раскрылся еще в детстве, выражая себя в необычной способности знать о вещах, которые еще не произошли. Первой из них стала смерть их матери. Смертельная болезнь выедала бедную женщину изнутри, пока дети могли лишь с ужасом наблюдать за ее медленным увяданием.
Ревина плакала – сперва в одиночестве, уже зная, что ее мать умрет, а затем и вместе с сестрами, оплакивая как смерть родителя, так и их дальнейшую участь, сиротскую жизнь под опекой Сестринства. Она предвидела все.
Хотя она была лишь ребенком, сквозь пелену горя, провидица увидела и аббата, который однажды постучит в дверь их жилища.
Многим позже, когда три сестры уже стали неофитами Ордена Эбеновой Чаши, Ревина потеряла чашу для богослужений, из-за чего была бы подвергнута жестокому избиению – но ее слезы раскрыли местоположение утерянной вещи. Девочка избежала побоев, но увы, этим же она обрекла себя на куда более серьезное наказание. Ангерер обнаружила таящуюся внутри ее сестры «скверну», и незамедлительно довела этот факт до внимания их старой канониссы.
Очистив себя от всех подозрений и доказав чистоту своих собственных генов, она сделала первый шаг на пути к высшим эшелонам Сестринства. Лэвения последовала за ней, а Ревина, запертая в темнице, стала грязным секретом Ордена, известным лишь нескольким избранным, от которых в конце концов осталось лишь двое, когда старая настоятельница умерла, завещав свой пост Ангерер.
Неизвестно, сказывалось ли тут присутствие чудовищного воина, или же дело ограничивалось лишь давно подавляемыми эмоциями, но воспоминания о событиях многолетней давности ожили в памяти женщины, мучая ее ничуть не хуже свежих ран. Тем не менее, отвращение к сестре-мутанту и воодушевляющее чувство собственной правоты придали ей сил.
– Ведьмачка! – выкрикнула Ангерер, пока по ее лицу струились слезы. – Мне и Лэвении стоило придушить тебя еще в детстве!
Но Ревина уже ушла, ее увели подчиненные чудищу легионеры. Канониссе ничего не оставалось, как переключить свое внимание на него – и вскоре его безупречное, и в то же время фальшивое лицо замарал комок мокроты.
– Мерзость!
– Я не всегда ей был. – ответил Фауст, сжав кулак так сильно, что челюсть Сестры треснула. Теперь он был не Геклионом Фаустом, но Граластиксом, демоническим владыкой Ока.
Люфурион лишь вполглаза наблюдал за истязанием Сестры. Затаившись в тенях, вне поля зрения Граластикса, он собрал вокруг себя тех, кому еще доверял, делая вид, что обсуждает с ними стратегические вопросы.
Эту троицу оказалось весьма трудно разыскать. Среди Детей Страданий и остатков его собственного Багрового Воинства скрывалась целая орда предателей, но с этими избранными он сражался, истекал кровью и приносил клятвы. Люфурион не считал их братьями – он давным-давно позабыл о самой идее столь прочных уз, – но они заслужили толику уважения с его стороны.
– К нам поступают доклады. – приглушенным голосом произнес Клерик. – Воршкар повел свою армию против имперцев, и одержал победу.
– Насколько я знаю, он был ранен в битве. – шепотом добавил Джуадек.
– Тебе необязательно корчить из себя заговорщика, идиот. – отрезал Клерик, оглядываясь на воинов Черного Легиона, стоящих по стойке «смирно» в ожидании дальнейших приказов.
– Все уже оговорено. – сказал Люфурион. – Мы возвращаем демону его сородичей, а он отдает нам ведьму, после чего мы расходимся.
Жреец приподнял голову.
– Он знает, Жреец. – добавил чемпион.
– Но можем ли мы ему доверять?
– Нет, конечно. Его разум больше не принадлежит ему одному, он попал в рабство сущности, которой стал. Тем не менее, им управляет сентиментальность и старомодное чувство чести.
– Истинный сын Хтонии... – рассмеялся Джуадек.
– За которого он себя и выдает, да. – добавил Люфурион.
– А нам точно нужна ведьма? – спросил Клерик. – После триумфа Воршкара мы просто могли бы вернуться на свои корабли и бежать.
Люфурион вновь взглянул на своего колдуна.
– Жреец говорит, что нужна.
Багровые уставились на него, ожидая пояснений.
– Все, кого мы отправили на Штурндранг, мертвы.
Джуадек с мрачной миной склонился к колдуну.
– Ты уверен?
– Я говорил со служителем Ока. – ответил тот так, словно подобное деяние было для него пустяком, а не сложным и смертельно опасным ритуалом.
– Значит, их забрал варп? А я-то ломал голову над тем, что сталось с Риосом и остальными.
Жреец покачал головой.
– Они вернулись лишь несколько лет назад.
– Временное смещение... – произнес Клерик. – Значит, волны варпа не были к ним благосклонны.
– Их убило что-то иное. – продолжил Жреец. – Даже сейчас их души вопят от боли.
– Так или иначе, я не желаю к ним присоединяться. – заключил Люфурион, кивая в сторону Граластикса, который наконец-то позволил телу своей пленницы обмякнуть. Она не умрет – демон все еще мог ее использовать.
Собравшиеся Багровые не стали тратить времени на долгие прощания. Жреецу и его смертному червю – тому, что еще жил, – нужно было «помочь» ведьме в ее трудах. Когда колдуна призвал один из воинов Черного Легиона, Клерик наклонился к уху Люфуриона.
– Мы оба преклонили колени перед Воителем. Мы принесли клятвы перед Деврамом Кордой. Если они узнают, что мы планируем предать их, этот демон будет наименьшей из наших проблем.
Люфурион улыбнулся, отчего лоскутное одеяло его лица натянулось.
– Мы всегда знали, что могло дойти и до этого. Либо Риос с остальными добрались бы до архива на том мире-улье, либо мы заполучили бы ведьму. Раз Риос мертв, других вариантов у нас нет. Но я видел ее за работой – она даст нам то, что мы ищем.
– Он существует? – прищурившись, спросил Клерик.
– Десять тысяч лет назад он существовал, да.
– Но способен ли он на то, что обещает нам Жреец?
Люфурион скептически поморщился, выдавая свою неуверенность.
– Что-то настолько старое... Настолько значимое... Возможно. Но сперва нам нужно его отыскать.
– Они будут охотиться за нами. Змии, остатки Железного Десятого... Абаддон.
На лице Люфуриона расцвела тонкая, ядовитая улыбка.
– Ты как будто испугался, Клерик. Выходит, я зря тебе доверился?
Клерик не ответил на слабо замаскированную угрозу – он знал, что чемпион просто испытывает его.
– Я всего лишь перечисляю тех, кто станет нам врагами, если наше дельце удастся провернуть.
– Если мы его все же провернем... Буря, которую мы породим, сделает все это неважным. Они будут слишком заняты... Барахтаньем в собственной крови.
== Эпилог ==
'''Грядущая истина...'''
Кайнбад ударил по запальнику лампы и вскоре тьму рассеяло яркое пламя. Его глазам предстала старая каменная кладка, покрытая толстым слоем пыли.
Палата, в которую он попал, была выстроена в форме шестигранника, и представляла из себя серию постепенно сужающихся колец. На данный момент, Кайнбад и его компаньон прошли уже шесть таких колец. Он надеялся, что шестое станет последним.
Лампа зашипела и пламя в ней вспыхнуло на секунду, но затем успокоилось и мягко запульсировало, наполняя воздух едкой вонью.
– Эта штука смердит... – произнес низкий, грубый голос, обладатель которого стоял позади Кайнбада.
Тот не ответил, и вместо этого пригнулся, чтобы пройти секцию зала, где потолок, из-за которого вяло сыпались струйки пыли, порожденные осевшими слоями горной породы, частично обрушился. Впрочем, насколько мог понять искатель, не похоже было, что он собирался в ближайшее время обвалиться окончательно, поэтому он спокойно двинулся вперед.
– Это фосфор. – наконец-то произнес он, и обернулся.
Подняв лампу повыше, он обнаружил перед собой высокого, широкоплечего воина в серой панцирной броне. На пластинах сделанного по мерке доспеха пеплом было выведено множество рун, а плетеный бронекостюм под ним плотно облегал мускулистое тело, явно не принадлежавшее обычному человеку. Капюшон комбинезона был натянут на голову воина, но даже так, он не мог скрыть его глаз – ярко-красных, сияющих как горячие угли.
– Увы, я в нем все же нуждаюсь. – продолжил Кайнбад. – Несмотря на мои многочисленные таланты, я не наделен физиологией, подобной твоей. – с этими словами, искатель отвел лампу подальше от своего защитника.
Не то, чтобы ему вообще требовался защитник – Кайнбад был превосходно обучен множеству стилей ведения боя, как рукопашного, так и с применением оружия, и к тому же отправился сюда не с пустыми руками. В защитном чехле у него за спиной покоилась сложенная длинноствольная винтовка, а в кобуре на левом бедре – тупоносый авто-пистолет, «Устрашающий». С правого же бока искателя свисал мономолекулярный кайсен – реликвия древней династии, перешедшая к нему по наследству.
В сравнении с воином, что ограничился одним лишь тяжелым огнестрелом, Кайнбад самому себе казался ходячим арсеналом, однако все предложения оснастить его защитника получше были встречены отказом. Все до единого.
Свет лампы Кайнбада выхватывал из тьмы все новые детали окружения. По большей части, помещение было сработано из гранита, но кое-где виднелся и мрамор, и оуслит, и даже обсидиан, хотя вулканическое стекло и потускнело от времени. Здешний воздух делал свет лампы зернистым и при этом был холодным, что резко контрастировало с духотой наверху, в нескольких сотнях метров над ними, на поверхности Драора, омываемой серным дождем.
Кайнбад искал этот мир, а потом и эту палату – или, скорее, целый комплекс из оных, – на протяжении почти пяти лет. Используя власть и влияние, даруемые ему розеттой, скрытой под бронированной туникой, он разыскивал малоизвестные легенды, забытые всеми пергаменты и знания, защищенные эдиктами Священных Ордосов Терры. Обычный искатель археотеха ни за что не подобрался бы к цели так близко – скорее всего, он бы просто исчез вскоре после начала поисков. И тем не менее, невзирая на все сложности, сейчас Кайнбад стоял на пороге восхитительного в своей значимости открытия. Пускай он и был мастером Сегу, в его груди, разгоняя по членам живительную влагу, билось сердце ученого и богослова.
– Что это за место, ведьмак? – спросил воин, оглядывая каменные стены, на которых проглядывались загадочные письмена.
Кайнбад, тем временем, миновал шестое кольцо и перешел на седьмое, отделенное от остальных двумя колоннами, промеж которых располагался единственный проход внутрь. На гладкой поверхности столпов виднелись обесцвеченные фрески, смысл которых был стерт безжалостным ходом времени.
– Мне бы хотелось, чтобы ты меня так не называл. – Кайнбад медленно шел вперед, светя себе под ноги, чтобы не споткнуться об усеивавший пол мусор.
– А разве это будет неправдой?
Искатель развернулся к своему компаньону. Монокль, за которым скрывался его правый глаз, щелкнул и тихонько зажужжал, пока его линзы фокусировались на воине.
– Это, в первую очередь, оскорбительно...
– Я не думаю, что ты взял меня с собой из-за моих манер.
– Тем не менее, то, как ты себя ведешь, намекает на благородное происхождение, Ведомый-Шрамами.
– А ты произносишь эти слова так, будто они не являются моим именем.
– Я знаю, что это всего лишь кличка. Рабское прозвище, под которым ты стал известен на Штурндранге. Но разве ты все еще раб?
– Во всяком случае, не твой... Ведьмак.
Кайнбад рассмеялся.
– Тебе повезло, что ты мне нужен.
Ведомый-Шрамами шагнул вперед. В свете лампы он, казалось, стал еще больше. Тени, скрывавшие часть его лица, такого же темного, как украшавший залу обсидиан, стали еще глубже.
– Да? Я нужен тебе, инквизитор?
На какое-то мгновение Кайнбад ощутил практически неудержимое желание потянуться к оружию. Но он знал, что это было бы ошибкой, даже несмотря на внушительный арсенал и несравненную подготовку инструкторов Сегу.
Ведомый-Шрамами снова проверял границы дозволенного. В нем явно таилась пылкая злоба, порожденная несправедливостью и природной горячностью – качество, которое Кайнбад порой находил полезным, но столь же часто должен был усмирять.
Не отреагировав на наживку, он развернулся и вернулся к работе.
Перед инквизитором простирался просторный круглый зал, окруженный серией колонн. И кое-что еще...
– Там! – прошипел Кайнбад, указывая на луч света.
Отверстие в сводчатом потолке вело, судя по всему, прямиком на поверхность в трехстах метрах над ними. Сквозь него сюда проникали тонкие струйки серного дождя, и с шипением ударялись о поверхность мраморного обелиска в три метра высотой. На каждой из шести его граней располагалось по каменной плите определенного цвета, а вершину монумента венчали две статуи – громадный воин, похожий своим сложением на Ведомого-Шрамами, и еще один, поменьше, что преклонил перед ним колено. Своим облачением и вооружением они напоминали рыцарей из былых времен.
Судя по виду пробоины в потолке, она была свежей, и при этом лишь подчеркивала важность находки Кайнбада, едкими струями счищая грязь с плит вокруг обелиска. У основания каждой из них уже начинали проступать письмена, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении старой, архаичной формой готика, более не используемой в Империуме.
Будучи прилежным историком, Кайнбад освоил множество мертвых наречий и существующих диалектов – и поэтому он понял, что на самом деле вполне способен прочесть то, что было начертано на плитах.
– Ты спрашивал, что это за место... – произнес инквизитор, встав на одно колено возле ближайшей ко входу плиты. На ней был изображен тот же воин, которому неизвестный скульптор посвятил одну из статуй. Древний рыцарь воздел кулак в воздух в знак триумфа. – Это наша история, Ведомый-Шрамами. Наше наследие, истина о событиях, произошедших десять тысяч лет назад.
– Ты ошибаешься, инквизитор. – произнес его товарищ, вытаскивая из-за спины свое громоздкое оружие.
Кайнбад повернулся, инстинктивно потянувшись за «Устрашающим».
Но он уже опоздал, Ведомый-Шрамами застал его врасплох. Пасть его орудия, казалось, насмехалась над искателем, словно бы понимая, что даже будучи едва ли чем-то большим, чем примитивная фузея, крупнокалиберная пушка с легкостью прошьет и дождевик инквизитора, и его легкий бронежилет.
– Мы же договорились... – произнес он, скорее напоминая, чем угрожая.
– Пригнись. – ответил воин.
Кайнбад тут же подчинился.
Тишину святилища разорвал раскатистый грохот двух выстрелов.
На плащ инквизитора обрушился ливень горячей крови. Не рискуя подниматься с пола, он обернулся, и увидел трупы двух скелов, от которых поднимался пар. Покрытые жесткой шерстью туши блестели в полумраке, а пол вокруг них усеивали ошметки внутренностей. Мускулистые, наделенные прочной шкурой – и, что еще важнее, совершенно бесшумные – эти высшие хищники полностью оправдывали свой статус смертельно опасных ксеносов. Кроме всего прочего, они являлись превалирующей формой жизни на Драоре.
Ведомый-Шрамами подошел к трупам, и раздавил черепа обоих своим бронированным ботинком.
– Мы в их логове. – объявил он, после чего указал на дыру в потолке, пропускающую вниз луч, что освещал вершину зиккурата. – Через час сюда притащатся и остальные. Чем бы ты ни хотел тут заняться, давай побыстрее.
Перед высадкой, Кайнбад изучил все виды местных ксеносов, что уже не раз выручало его по пути сюда. Инквизитор знал, что скелы могли использовать рудиментарные отростки на задней стороне лап, чтобы взбираться даже по отвесным поверхностям и поэтому слыли отменными скалолазами.
Молча кивнув в сторону Ведомого-Шрамами, он невольно вспомнил о множестве причин, по которым воину было предложено место в его свите, но в конце концов повернулся к плите и приступил к чтению.
– В восемнадцатый день Нурега, сияние Стража Терры осенило Драор...
Ведомый-Шрамами уставился на статую, изображавшую великого воина. В дизайне его доспехов проглядывалось что-то архаичное, но при этом знакомое.
– И великое пламя вспыхнуло в небесах, и спустилось к нам семь золотых кораблей...
На второй плите, как обнаружил Кайнбад, как раз было изображено их приземление. На третьей же виднелось коленопреклонное воинство.
– И воистину, Мужи Железа склонились пред его волей и волей Мстящего Сына...
С четвертой каменной плиты на инквизитора взирал громадный мужчина, облаченный в робу государственного деятеля, и держащий в одной из своих могучих рук тяжелую книгу. На его голове покоился лавровый венок, а облачение украшала белая фибула в виде буквы «U».
– Он принес им свое слово, и обещания дружбы, но Мужи Железа обратили внимание лишь на дар кости...
Пятая плита была отмечена изображением так называемого «Стража», передававшего одному из Мужей Железа – их лидеру, судя по мечу и знамени, – некий ларец.
– Воссоединенные со своим патриархом, Мужи Железа заключили желанное соглашение, и Империум Человечества объединился вновь.
Череп, в глазницах которого были закреплены тусклые, безжизненные гагаты, занимал практически все свободное место на последней плите. Под ним находилась заключительная часть легенды.
– И да никогда он не будет расколот.
Кайнбада обуяла неконтролируемая дрожь. Он утер со лба капли пота, выступившие даже несмотря на холод.
– Ты знаешь, что это значит?
Ведомый-Шрамами, которому был адресован вопрос, до сих пор не сводил глаз со статуи. Теперь же он уставился на инквизитора.
– Они возвели монумент. Те, кто некогда обитал здесь.
– Да, и это случилось почти десять тысяч лет назад. – Кайнбад покачал головой, едва веря в свое открытие. – Это памятник истинной истории Империи, еще времен Войны.
– У нас было много войн. В нескольких сражался и я.
– Война Ереси, что стала окончанием первого Великого Крестового Похода! – когда Ведомый-Шрамами ничем не выдал заинтересованность в словах Кайнбада, инквизитор разозлился. – Один из самых значимых моментов в истории твоего ордена!
Теперь же разозлился и воин.
– У меня нет ордена. Теперь уже нет. – плечи Ведомого-Шрамами поникли под весом горьких воспоминаний. – Я его недостоин. – добавил он едва слышно.
Кайнбад обошел монумент со всех сторон, делая пикт-снимки каждой плиты с помощью своего монокля, и вскоре его товарищ заговорил вновь.
– Почему я никогда не слышал об этом? Я знаю всю историю своего ордена. Я читал о всех сражениях, в которых принимал участие легион, и изучал их. Но... Но об этом я не знал.
– Даже я не знаю всей правды. История полна тихих заводей, особенно такая древняя. Многое было утрачено – например, народ, что воздвиг этот зиккурат, доверив нерушимому камню истину, предназначенную для потомков. Сейчас мы приподняли завесу над прошлым, и это знание, без сомнения, захотят использовать и наши враги.
Записав в память устройства изображение последней плиты, Кайнбад обошел обелиск, и обнаружил, что Ведомый-Шрамами смотрит прямо на него.
– Культ, который мы уничтожили на Штурндранге... На нем же все не закончилось?
– О нет, это всего лишь начало...
– Ты сам-то веришь своим словам?
В голосе Кайнбада прозвучала мрачная решимость.
– Я твердо уверен в том, что мы сделали еще один шаг к нашей цели, и полному уничтожению Багрового Воинства...
В ухе инквизитора затрещала вокс-бусинка, не дав ему продолжить.
– Говори, Скэд.
– К нам приближаются местные жители, пора убираться отсюда. Прямо сейчас. – донесся до него женский голос, фоном которому выступал шум ливня.
Внезапный обрыв связи заставил Кайнбада присесть и надавить на приемник в ухе.
– Скелы?
– Тут сотни этих ублюдков, и какие-то более крупные ксеносы, которых я прежде не видела.
– Отходи немедленно, Скэд. Возвращайся на «Безрассудный» к Хекту как можно скорее.
– Я не нахожусь в непосредственной опасности, инквизитор. И моя позиция все еще защищена, так что я могу вас прикрыть.
– Не стоит. Со мной Ведомый-Шрамами.
– Это-то меня и беспокоит.
– Отступай к «Безрассудному», Уанда!
Женщина ничего не сказала, но передала утвердительный сигнал и оборвала сеанс связи.
Ведомый-Шрамами загнал два невообразимо огромных патрона в приемник своей пушки.
– Так и знал, что я ей не нравлюсь.
– А бывает как-то иначе?
– Нет.
Кайнбад вскинул бровь.
– Не понимаю, почему ты таскаешь с собой это чудовище. У нее отвратительный баланс, точности никакой, и перезарядка занимает целую вечность.
– Зато она убивает все, во что все-таки попадает. – Ведомый-Шрамами ухмыльнулся, но израненная сторона его лица превратила улыбку в ужасающий оскал. – Мы с ней достигли полного взаимопонимания.
– Я так и понял.
Из дыры в потолке раздался дикий вой.
– Нам пора. – произнес инквизитор. Его товарищ кивнул, и побежал вперед.
Ливень снаружи только усиливался. Кислотные слезы бесконечным потоком изливались из облаков, заставляя отражающее поле, проецируемое одним из колец Кайнбада, то и дело мерцать. Ведомому-Шрамами, впрочем, подобная защита не требовалась. Его броня была защищена от воздействия кислоты, а кожа – и вовсе к ней невосприимчива. В отличие от инквизитора, что использовал свой психический дар для поддержания комфортной температуры, не заботила его и жара – он привык к куда более суровому климату.
Из-за завесы бури до них донесся едва слышимый низкий вой скелов.
Вспышка молнии расчертила ночное небо, вырвав из тьмы негостеприимную пустошь, где обитал ныне исчезнувший народ. Сейчас же здесь правили бал скелы, и их глаза сверкали подобно сапфирам, пока они собирались в стаи, намереваясь окружить инквизитора и его телохранителя.
Ведомый-Шрамами насчитал почти три сотни скелов. Более крупные ксеноформы, о которых говорила Скэд, стояли поодаль и их трудно было рассмотреть даже ему, но воину показалось, что в их силуэтах просматривалось что-то от кабанов. Встречаясь с неизвестным, люди всегда инстинктивно пытались проводить параллели с тем, что уже им встречалось, но нельзя было принимать неестественное за само собой разумеющееся, равно как и чуждое – за что-то знакомое. Твари, что ждали их во тьме, не соответствовали заложенным природой шаблонам. Они были монстрами – однако Ведомый-Шрамами знал о монстрах если не все, то очень многое.
– Ты хочешь, чтобы я схватился со всем этим полчищем?
– Я знаю, что ты бы так и поступил. – ответил Кайнбад, извлекая из-под плаща что-то в форме лепешки. – Но у меня на уме было кое-что получше, да и почище.
– Плита упоминала о «дружбе». – перевел тему воин, впервые проявив интерес к открытию Кайнбада, пока инквизитор активировал эфирный маяк. – Это ведь относилось к Гиллиману, не так ли? Это же его зовут Мстящим Сыном, что некогда заставил Дорна принять учение Кодекса.
– Да, я думаю, что так и есть.
Словно бы почуяв, что добыча ускользает от них, скелы завыли и двинулись в сторону людей.
– И что за дар он привез с собой, раз ему удалось поставить «Мужей Железа» на колени?
Дематериализация уже началась. Ведомый-Шрамами и Кайнбад почувствовали, как их тела и бессмертные души медленно проваливаются в варп.
Скелы неслись к ним во весь опор, взрыкивая и блея, когда запах человеческой плоти начал растворяться в воздухе.
Кайнбад, ощутив, как его кожа покрывается мурашками от первого порыва эфирного ветра, тихо помолился.
– Это был череп их примарха... – ответил он чуть позже, когда вой скелов и звук рвущейся ткани реальности слились в одно целое. Его голос начал отдаляться от Ведомого-Шрамами, но тот все же услышал вывод инквизитора. – Голова Ферруса Мануса.
'''ИСТОРИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ В «ИНФЕРНУСЕ»'''