Бремя ангелов / The Burden of Angels (рассказ)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Бремя ангелов / The Burden of Angels (рассказ)
Автор	Ник Кайм / Nick Kyme
Переводчик	Ulf Voss
Издательство	Black Library
Входит в сборник	Честь Космического Десанта / Honour of the Space Marines
Год издания	2014
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Смертные зовут нас ангелами. Наши крылья из пламени, а гнев внушает ужас, но в нас нет ничего сверхъестественного. Мы – плоть, кровь и кости. Ни хваленые и ни бессмертные. И все же мы внушаем страх и благоговение, подобно существам истинного света.

Когда-то я верил, что среди нас был один из божественного рода, тот, кто мог претендовать на это имя. Безупречно благородный, нестареющий и мудрый, я бы сказал – истинный ангел. Так было до того дня, когда спала его маска, а затем другая, что была под ней, и я узнал, каким на самом деле ангелом был Данте.

Мое откровение началось на Гекатомбе…

На голой равнине кружил красно-ржавый песок, поднимаемый грозовыми ветрами с северных гор. Он скрывал громоздкие силуэты штурмовых кораблей, один из которых принадлежал нам.

Наши следы тоже исчезли, словно мы никогда не шли по высокому плато. Туда, где по подсказке ненадежно работающего ауспика должны были найти Кровавых Ангелов.

Раздался воинственный рокот, предвещая выброс пламени из вулкана среди высоких горных пиков. Для Саламандра это был детский лепет, но Вулканис оценил гармонию, наблюдая за извержением.

– Запах дома, – пробормотал он по воксу.

– Щенок. Плевок Дригнирра посвирепее будет, – ответил Зад’ир, как обычно любящий поспорить.

Я улыбнулся под драконьей личиной их подтруниванию. Огненным Змиям немного беспечности не помешает. Ее следовало прививать. Я доверил эту задачу сержанту Прэтору, но с недавних пор он стал мрачным. Прэтор вел внутреннюю борьбу, которая закалит его или же сломает. Он бы тоже посмеялся над этим унылым извержением.

Гекатомба была слабенькой версией Ноктюрна. Для Саламандр ее обжигающий кожу жар был нежной лаской, а горы – крошечными скалами в сравнении с затмевающими солнце пиками их родины.

– Как и твое дыхание, Зад’ир, – вставил Ксаккус, поддержав брата.

– Пожиратель скедов… – начал Зад’ир.

– Впереди, – вмешался Иканий, синевато-серый экран его ауспика трещал помехами. – Двести метров и приближается.

Несмотря на статику, я видел, как измеритель дистанции с щелканьем приближается к нулю.

– Ты уверен, Авангард? – спросил Зад’ир, употребив уничижительную кличку Икания. Она отражала желание Икания всегда быть впереди. В моей свите он находился меньше остальных. Довольно скоро новичок поймет, что не должен ничего доказывать. – Припоминаю какие-то восемьсот метров назад пустынную впадину, которая выглядела точно, как наша цель.

– Гроза забивает мои приборы.

– Ты уверен, что не твой нюх.

Иканий повернулся и свирепо взглянул на Зад’ира, но когда остальные воины засмеялись, все невольные оскорбления забылись.

– Мы снова обсуждаем твое дыхание, брат? – ответил Иканий, несмотря на внешнюю серьезность.

Снова раздался смех. Слышать его было в радость. Со времен вторжения на наш родной мир поводов для смеха почти не было. Но Ноктюрн пережил нападение Нигилана и его ренегатов из числа Драконовых Воинов. Наш Орден и его племена также выжили, но я по-прежнему нес тяжелое бремя.

– Не испытывайте жалости к гневу этого мира, – сказал я своим воинам. – Упивайтесь им. Сопротивляйтесь ему. И если все еще будете им недовольны… только тогда обращайтесь к Зад’иру за настоящим испытанием для вашей отваги.

Смех стал оглушительным. Редкость для нас, пусть Огненные Змии и известны своим несдержанным нравом. В этом смысле у нас было очень много общего с Волками. Но я прибыл сюда не для встречи с Гримнаром и его фенрисийскими псами войны. Когда ветер стих, а песок в воздухе осел, показались ярко-красные штурмовые корабли, а за ними наполовину засыпанная цитадель.

Это был старый бастион Кровавых Ангелов, построенный из гладкого серого гранита, хотя песок придал ему красноватый оттенок и разрушил некоторые из статуй на покатых стенах. Со стрельчатой арки свисало знамя, скорбно развевавшееся на ветру.

Внутрь бастиона вела широкая арка. Вполне возможно, когда-то она была достаточно большой, чтобы пропускать могучие боевые машины, но со временем так осела, что сейчас через нее мог пройти только один воин в силовом доспехе.

Три таких воина стояли перед ней, чтобы поприветствовать нас.

Я знал Исрафела. Когда мы приблизились, Вестник кивнул нам. Также я увидел сенешаля Кассиила, никогда не отходящего далеко от своего господина.

Между ними стоял воин, такой же благородный и властный, каким я его помнил. Его боевой доспех из позолоченного адамантия и керамита был сделан в виде обнаженной мускулатуры. Среди многочисленных драгоценностей самой крупной была украшавшая грудь рубиновая кровавая капля, от которой раскинулись два ангельских крыла. Лицо воина скрывала золотая маска, так же сделанная в виде обнаженного лица. У бедра висел изящный боевой топор. Как Саламандр я оценил отлично выкованное оружие, с ним немногие могли сравниться.

Прошли годы с тех пор, как они последний раз виделись для исполнения обета. Здесь, на Гекатомбе, в осевшей цитадели, совместный ритуал наших Орденов снова состоится.

Подойдя к Ангелам, я со своими воинами преклонил колени.

– Поднимись, Ту’шан, и остальные тоже, – обратился Данте мелодичным и в то же время сильным голосом, – и знайте, что вы среди друзей.

Когда я поднялся, Данте по воинскому обычаю обхватил мою кисть, и мы обнялись, как братья.

– Добро пожаловать, Ту’шан. – В его голосе слышалась радость от встречи с нами. – Расскажи мне все, что случилось после нашей последней встречи.

– Боюсь, мой рассказ не будет таким же теплым, как твое приветствие.

– Понимаю.

Я отметил, что воины Данте уважительно поклонились, но не стали пожимать руки моим драконам. В этом отношении Ангелы были зачастую сдержанны. И всегда хладнокровны. Я счел знаки внимания Данте в отношении меня особыми.

Владыка Воинств продолжил в том же духе, похлопав по моему наплечнику.

– Что ж, давай поговорим внутри, а не посреди бури. У меня есть теплый хараш с самого Ваала.

Потрепанная энтропией эмблема капли крови над огромной аркой напоминала о хозяевах этой земли. Когда мы прошли внутрь, я вспомнил еще об одном: хваленой истории Ангелов и их тяге к крови.

Хараш было горячим и терпким на вкус. На Ноктюрне я привык к более крепким напиткам, но и ваальское вино было не без букета и крепости.

Данте проницательно наблюдал за мной, потягивая хараш из чаши, в то время как я залпом осушил свой серебряный кубок.

– Никогда не смакуешь вина, Ту’шан?

– Я берегу свои капризы для кузни, Данте.

В ответ он засмеялся, словно из-за только ему понятной шутки.

В покоях Данте было темно и по-спартански просто. Редкое убранство ограничивалось статуями и знаменами, которые прятались в тенях. Войдя в комнату, Данте снял шлем и сел на простой железный трон, укрывшись темнотой. Я устроился напротив, лицом к Владыке Воинств и выцветшей мозаике за его спиной. На ней были изображены пара ангелов – светлый и темный, великодушный защитник и гневный мститель – на обеих сторонах образной монеты. В этом символизме отражалась двойственность личности. Прекрасная работа отражала внутреннюю борьбу, ту, что велась не клинками, но силой воли. Я задумался над ее смыслом и решил, что слишком много усматриваю в ней.

Потягивая хараш, у которого был более медный вкус, чем вино, которое я пил, Повелитель Кровавых Ангелов задумался, заметив мою реакцию на мозаику.

Я уже рассказал ему о войне, которая почти поставила Ноктюрн на колени, о возвращении Драконовых Воинов, о дезертирстве и последующем падении двух моих братьев. Мне нужно было выпить, то ли чтобы подавить всплывший в памяти гнев, то ли ради успокоения нервов. Я не был уверен в причине.

Передо мной сидел Данте, один из самых старых и мудрых магистров среди всех Адептус Астартес. Наши деяния – мои собственные и моего Ордена – на Армагеддоне заслужили его уважение. Мы подружились.

После «Вражды Драконов», как некоторые называли события на Ноктюрне, я как никогда нуждался в его совете.

– Руководство Орденом – тяжелое бремя, – сказал Данте, сделав очередной глоток хараша. – Видит Император, мы все ощутили его.

Он выглядел изнуренным, словно во власти внезапного приступа безразличия. Данте пережил многих, видел немало и сражался в сотнях битвах. Скрывала ли его воинственная гордость некое тайное чувство апатии? Его следующие слова предупредили мой вопрос.

– Твой мир выдержит, как и твой Орден. Я не вижу причины для сомнений.

– Это не сомнение, – ответил я. – Если я недостоин, мое место займет другой. Но никто не изъявил желания. Мне нужен совет, чтобы избежать повторения совершенных ранее ошибок и защититься от будущей самонадеянности.

– И ты думаешь, что был самонадеян?

– Я должен был заметить. Проникшую внутрь червоточину.

У меня возникло сильное желание опустить взгляд, но я справился, не желая показаться слабым. Я не слаб, в моей крови пылает прометеево пламя, а воля из того же самого железа, что и всегда, но я знаю, что ошибся и должен исправить свой промах.

Я надеялся, что у Данте есть ответ.

– Должен быть знать или видеть – разницы мало, – сказал Данте почти равнодушным голосом, но я знал, что он пытался смягчить удар по моему самолюбию. Я одновременно ненавидел его и восхищался им за это.

– А что если в сердце моего Ордена кроется вероломство, Данте? Можно ли его очистить?

– Огнем… – ответил он ровным голосом, оставаясь нарочито нейтральным. – Мир, в котором мы живем, может развратить даже самые стойкие сердца, Ту’шан, и не просто погубить. Чтобы мы не забывали о том, что по-прежнему являемся людьми, пусть и возвышенными. Возможно, из всех Астартес, ты и твои родичи наиболее человечные. Даже ангелы могут сбиться с пути, брат. Нас нужно оценивать не потому, как мы дошли до этого, но как исправляемся.

– Я как всегда смиряюсь пред твоей мудростью.

– Не стоит. Я всего лишь говорю то, что уже знаешь. В тебе и твоих Саламандрах я вижу то же благородство, которое ты чувствуешь во мне, Ту’шан. Я восхищаюсь твоей человечностью. Это твоя величайшая сила, но и величайшая слабость. Ты такой же противоречивый, как и я.

– Я вижу только безупречную честь, брат.

Допив хараш, он наклонился вперед, и без скрывающего покрова полумрака я увидел безупречность и богоподобность его лица. Существо из подлинного света.

– Тогда приглядись получше…

Темно-красные пятна слегка портили склеру, но в остальном глаза Данте сияли неоспоримой мощью и глубокой мудростью.

Я сказал ему об этом. В ответ он грустно улыбнулся.

– Уверяю тебя, Ту’шан, это маска.

В тот момент я не понял, что он имел ввиду.

В комнату вошел Исрафел и поклонился, предотвратив дальнейшие расспросы. Пришло время ритуала.

Галерея, что вела из спартанских покоев Данте в приемный зал, была великолепной и в то же время отмеченной годами.

В центре сводчатого зала лежала плита из черного ваальского камня.

Гладкая, как обсидиан, и твердая, как дацит, она была девятиугольной формы, символизируя старый номер Легиона Кровавых Ангелов.

На плите стоял Ксаккус. Вместо доспеха Саламандр был облачен в ноктюрнийское церемониальное одеяние. Обнаженные руки и ноги демонстрировали шрамы от клеймения, грудь же закрывал металлический нагрудник. С плеч свисала длинная драконья шкура. Вторая шкура из кожи прикрывала чресла.

Склонив голову и опустившись на одно колено, подобно просителю пред наблюдающими лордами и братьями, Ксаккус ожидал представления.

Я знал, что он не опозорит меня.

Стоявший на краю плиты Вестник Исрафел заговорил чистым громким голосом, который разносился по всему залу.

– И вот мы снова здесь, два равных в верности и чести Ордена.

Хотя среди множества Ангелов было только четверо воинов моей почетной стражи, я видел в их глазах гордость, вызванную словами Вестника. Я знаю, ведь чувствовал то же самое. По крайней мере, на миг братство изгнало призрак сомнений и бремя магистра Ордена.

– Так было в первый день и так будет до самого Конца Времен. Наш договор о братстве скреплен обменом боевыми отличиями. Кровь встречает пламя, и они обретают силу друг в друге.

Исрафел снова поклонился.

– Аве Император.

Повторив его последние слова и услышав, как то же сделали Данте и наши воины, я перевел внимание на Ксаккуса.

Он медленно поднял голову, и его пламенный взгляд встретился с моим. Из-за его спины появились два молота. Саламандр ловким движением воспламенил их бойки. Пламя отбросило мерцающие тени на ваальский камень и отразилось в глазах Ксаккуса. Я увидел в них целеустремленность и силу. С могучим криком он вскочил, и сага Хугар’ата началась.

Хугар’ат был могучим, мстительным зверем, и чтобы усмирить и убить его понадобилось несколько моих Огнерожденных. Мастера городов-убежищ сделали из кожи чудовища знамя, которое я даровал Данте. Ксаккус представит его в ходе древнего ритуала.

Моргаш был одновременно церемониальным боевым кличем и агрессивным танцем, который заключался в ударах молотами о металлический нагрудник и топоте. Это был воинственное, визуальное повествование о том, как добываются трофеи.

Кровавые Ангелы продолжали смотреть, но их лица оставались непроницаемыми.

Когда удары молота резко зазвенели по залу, Данте повернулся и спросил:

– Боевой клич… пережиток древнего Ноктюрна?

Я кивнул. Ксаккус выбросил перед собой один из молотов, а второй поднес ко рту, затем запрокинул голову и выплюнул струю пламени.

Я заметил, что некоторые из Ангелов едва заметно вздрогнули от этой зажигательной демонстрации, и скрыл свою гордую улыбку.

– Ксаккус говорит на старом языке, – пояснил я Данте. – Языке символов древнего Ноктюрна. Тысячелетия назад шаманы земли обучили ему первых племенных королей. Немногие из ныне живущих могут столь бегло говорить на нем.

Пламя угасло, и Ксаккус ударил молотами по опаленному нагруднику. Еще до того, как стих звон удара металл о металл, Саламандр опустил молоты и, поклонившись владыкам, поднял мантию Хугар’ата. Он высоко воздел ее, словно копье, и в последний раз проревел, подражая предсмертному воплю зверя.

И все закончилось.

На минуту воцарилась тишина, а затем вернулся Исрафел.

Он принял предложенное Ксаккусом знамя Хугар’ата. Саламандр поклонился и сошел с ваальского камня, затем началась часть ритуала Кровавых Ангелов.

Их ряды, выстроившиеся вдоль стены, разошлись и пропустили Абатора.

Простое красное одеяние не могло скрыть той загадочности, которой Абатор обладал, будучи библиарием. На нем были одежды трибуна, а не псайкера, а в сильной, бледной руке он сжимал длинный свиток из мятого тонкого пергамента.

В другой была шкатулка, достаточно длинная, чтобы вместить гладий.

– И вот пришли Ангелы на Гекатомбу и осевшую цитадель Рэгуса Малифакта.

В голосе Абатора, рассказывающего о смерти темного чемпиона, звенела дрожь, напоминая о его талантах.

Долгое и многословное повествование библиария было полной противоположностью грубоватому выступлению нашего сородича.

Абатор рассказал, как Кровавые Ангелы впервые прибыли в Гекатомбу и каким почти абсолютным было господство Рэгуса Малифакта. Его казнил сам Данте, сначала сломав меч чемпиона, а затем зарубив его самого.

Кровь врага пролилась в этом самом зале, а обитающий в его теле демон был изгнан обратно в Око.

– Его кости обратились в прах, а сущность навеки сгинула, – продолжил монолог Абатор, оторвав взгляд от развернутого пергамента и посмотрев на присутствующих.

– Здесь, – продемонстрировал он шкатулку, – покоится сломанный меч Рэгуса Малифакта, ставший безвредным металлом и символом триумфа лорда Данте над…

Он прервался так неожиданно, что я сначала не смог понять, в чем дело.

– Абатор…? – начал Данте.

Среди зрителей послышался редкий озадаченный шепот.

Абатор уставился себе под ноги, на только что появившуюся чудесным образом трещину в ваальской плите.

Я, как и Данте и несколько других космодесантников тоже это увидел, но мое внимание было приковано к шкатулке.

Она также раскололась, и через трещины в камне сочился странный несвет, похожий на естественную темноту, только более глубокую. В помещении раздались звуки, напоминающие царапание ногтями по камню. Я расслышал голоса, хотя они говорили на языке, чуждом материальному миру.

Мое внимание приковали тени вверху, которые избегали несвета и сливались в формы с изогнутыми спинами и длинными кривыми рогами.

Кровавые Ангелы потянулись за клинками. Когда некоторые из боевых братьев наполовину обнажили мечи, один из них неожиданно свалился в сильном апоплексическом припадке.

Абатор выронил пергамент и шкатулку и предостерегающе поднял руку, когда Данте собрался подойти к нему.

– Не приближайтесь, милорд, – напряженным от усилия голосом. – Что-то непра…

Его голова откинулась назад, тело забилось в конвульсиях, а из горла фонтаном хлынула кровь. Абатор упал на колени. Пламя охватило его глаза, а вскоре и все тело.

– Абатор! – закричал Исрафел.

Я почувствовал руку Зад’ира на своем плече. Вместе с ним подошли Иканий и Вулканис, чтобы защитить меня.

Ксаккус наблюдал за смертью Абатора с другой стороны плиты.

Извергаемая библиарием кровь источала дымящиеся завитки пара. Сливаясь, они затвердевали, и постепенно начали проявляться формы.

Зал наполнился нестройным эхом извлекаемых из ножен клинков.

Я услышал щелчки болтерных затворов.

Данте надел посмертную маску, а я – личину оскалившегося дракона. Увидев врагов, я закричал:

– Демоны!

Слово все еще звенело в ушах, а мой молот уже был руках, и я атаковал врагов.

Твари в кровавом дыму были обитателями варпа. Гибкие, с багровой и твердой, как адамантий, кожей, они были воинами, с которыми мой народ сражался на протяжении многих веков.

Данте был рядом, зажатый в кулаке топор превратился в пляшущую золотую полосу.

Мы с яростью набросились на демонов.

Расколов молотом череп одного из рогатых существ, я заметил краем глаза дымящееся тело Абатора.

– Что это за чертовщина? – спросил Зад’ир, сразив одну из тварей глефой.

Я нахмурился.

– Мы видели это и прежде. Что-то прорвалось в нашу реальность и использовало беднягу Абатора в качестве моста.

– Он не знал, что его защиту пробили, – сказал Данте, разрубая демона пополам. – Что-то в шкатулке и сломанном мече…

Мой взгляд упал на плиту, где лежал обнаженный клинок.

Я смял грудную клетку очередного демона. Его тело рассыпалось раньше, чем я разорвал хребет.

Спорадический болтерный огонь ворвался в растущий шум схватки, но на такой малой дистанции быстро стих. Преобладали рык цепных клинков и резкий озоновый треск активируемого силового оружия.

– Сколько? – спросил я у Данте, хотя он сражался подле меня.

Ангел разрубил краснокожего дьявола от паха до груди, и тот отправился в эфир, как и прочие изгнанные нами твари. Второго Данте обезглавил возвратным ударом.

– Достаточно, – ответил Данте, разрубив грудь третьего демона и высвободив топор, как только он стремительно рассыпался.

Каждое изгнание не походило на другое. Некоторые отродья варпа обращались в зловонную слякоть, другие в дым, третьи – сгорали. Их «смерти» были разнообразны, хоть облик демонических пехотинцев оставался однородным, когда они появлялись в зале, словно искры из печи.

Яростная рукопашная схватка кипела в самом центре помещения, постепенно захватив каждого человека и демона.

Среди бойни я разглядел Ксаккуса, сражающегося кузнечным молотом.

– Не отходите от магистра Ордена, – услышал я напоминание Зад’ира остальным Саламандрам.

Их не нужно было подстегивать, но они должны были биться изо всех сил, чтобы держаться рядом со мной, а мне с Данте.

Его клинок рубил конечности и шеи, рассекал тела и раскалывал черепа. Твердая демоническая кожа заставляла пылать мои мышцы от усилий, но Данте был неутомим.

Им овладела ярость, хлещущая красным дождем из тварей, которых он убивал.

– Сангвиний! – выкрикнул он имя своего отца так, словно в нем пробудилось нечто древнее и первобытное…

Владыка Воинств обратился в гнев. В этот момент я слышал рев, возникший из шума битвы. Темное помещение словно осветила жаровня, и взгляд упал на Кровавого Ангела, неистовствующего в давке тел.

Дикий гнев исказил его черты, жужжащий цепной меч в руке больше не мог отличить друга от врага…

– Брат Аксинор! – закричал Данте обезумевшему воину.

Вместо гнева в голосе повелителя Ангелов звучала скорбь и мука. Он бросился к Аксинору.

Все, что я понял – это то, что нам грозит опасность.

Демоны все еще были среди нас.

Я собрался отдать приказ своим воинам последовать за Данте, когда Вулканис предостерегающе зарычал.

– Огненные Змии, смотрите! Тело…

Абатор, который считался убитым, волочил свои дымящиеся останки к сломанному клинку Рэгуса Малифакта.

Я не сомневался, что темный символизм этого места затаился, чтобы отомстить тем, кто разорвал его хозяина. Частица чемпиона уцелела, возможно, заключенная во фрагментах его старого клинка, и использовала оболочку Абатора, чтобы добраться до оружия. Этого нельзя был допустить. Данте и его воины схлестнулись с растущей волной безумия, поразившего некоторых Кровавых Ангелов, но я знал, что остановить то, что восстало из пепла Абатора, должны были мы.

Оно поднялось на ноги, под руками подобно прозрачным крыльям свисали обуглившиеся одежды.

– Убейте его, братья, – закричал я. – Не позвольте ему взять сломанный клинок!

Бой разделился. Кровавые Ангелы во главе с Данте боролись со своим обезумевшим родичем, а маленькая группа Саламандр пыталась предотвратить нечто ужасное.

Ксаккус услышал мой приказ и добрался до Абатора раньше любого из нас. Вот только это уже был не Кровавый Ангел.

Мертвец смотрел на Ксаккуса выжженными глазами, кожа превратилась в почерневший пергамент.

Несмотря на очевидную хрупкость, демон проигнорировал удары молотом Ксаккуса и опрокинул его одним небрежным ударом. В охваченном яростной схваткой зале раздался вопль боли Саламандра.

– Ксаккус! – Вулканис было бросился вперед, но Зад’ир остановил его.

– Стой, – рявкнул он. – По отдельности оно убьет нас. Надо вместе, брат.

Вулканис кивнул, но я увидел в его глазах тревогу за Ксаккуса.

– Значит, разом, – приказал я, не сдержав рык.

Мы атаковали, выкрикивая имя Вулкана, моля примарха о его отваге и силе, дабы одолеть зло.

Обгоревший труп Абатора выплюнул тихие проклятья и повернулся к нам.

Для прославленного Кровавого Ангела это был недостойный и страшный конец, и я сочувствовал Ордену Данте, в исторических анналах которого теперь навечно будет запечатлен этот темный эпизод.

Иканий, оправдывая свое прозвище, как всегда прыгнул первым. В каждой руке было по мечу: гарп в левой ведущей, и каскара – в правой. Последовала атака в виде размытого адамантиевого пятна. Из покойника Абатора посыпали куски обожженной плоти и даже костей. Демон поднял когтистую руку, но Иканий отсек ее в кисти.

Я замахнулся молотом, но тварь отбросила меня сильным ударом, от которого треснул керамит моего доспеха. В спину врезался Зад’ир, отчего мы оба покачнулись.

Вулканис отступил и наклонился, чтобы оттащить Ксаккуса из схватки.

Иканий рубанул по плечу и шее врага, попытавшись его обезглавить. Сосредоточившись на смертельном ударе, космодесантник пропустил ответный выпад, который вошел глубоко в живот, вскрыв доспех, словно чешую рыбы.

Каскара выпал из скользкой от крови руки Саламандра.

Зад’ир оттянул Икания от врага, и вошедший коготь вышел с тошнотворным звуком разрываемой плоти. Из живота Икания хлынула кровь. Не в силах оставаться на ногах, он рухнул на пол. Зад’ир и Вулканис стали рядом со мной, чтобы отомстить за поверженного брата.

– Уничтожьте его, – заревел я и, подняв молот, бросился вперед. – Каждую мерзкую частицу!

Я атаковал снизу, сломав одну из ног покойника. Он закачался, злобно зашипев, и я на миг разглядел демона, пытающегося проявиться сквозь заимствованную плоть Абатора. Осознав, что мы сильнее, тварь развернулась и заковыляла к мечу.

Я обрушил молот в спину врага, актиническое пламя окутало спину потрескивающим голубым светом. Вторым ударом я снес оставшуюся ногу, и тварь рухнула.

Это ее не остановило, и она поползла на животе.

– Не позвольте ей коснуться меча, – выкрикнул я. – Убейте ее!

Зад’ир пригвоздил врага к полу глефой, вонзив оружие обеими руками, в то время как Вулканис проломил череп булавой.

– Ничего не оставлять, – прорычал я братьям, и вместе мы превратили труп Абатора в отбивную с пеплом.

Когда все кончилось, я с трудом дышал. То же самое было с Вулканисом и Зад’иром.

Все демоны были истреблены. Собравшись с силами, я уничтожил то, что осталось от сломанного клинка, и увидел, как развеялась его мощь. Вспышка черного света наполнила зал, и среди свирепых криков я услышал диссонирующий вопль.

– Все кончено, – сказал я скорее себе, чем братьям. Данте сказал, что в мече что-то было.

Зачехлив оружие, Вулканис подошел к Ксаккусу.

Зад’ир встал рядом со мной, наблюдая за тем, как Кровавые Ангелы заканчивают свою работу. Он вырвал глефу из останков Абатора и вернул ее в крепление на спине.

– Думаю, ритуал пошел немного не так, – пробормотал он.

– В клинке что-то было скрыто. Когда оно вошло в контакт с Абатором, Ангел стал сосудом для крови Рэгус Малифакт и твари, частично связанной с оружием в его руке.

– Оно овладело Абатором, – услышал я голос Данте.

Он и его Ангелы стояли спиной к нам. При уничтожении демонов, извергнувшихся из крови Малифакта, Кровавые Ангелы и Саламандры отделились друг от друга.

Кроме того, я заметил кое-что еще: тела воинов в красных доспехах. Большинство были в боевых шлемах, но некоторые обнажили свои сумасшедшие лица. И какое же безумие я увидел в их глазах.

Данте и остальные Ангелы по-прежнему не поворачивались.

– Аксинор? – спросил я о Кровавом Ангеле, которого охватило бешенство.

– Мертв, – ответил Данте диким рыком, все так же не поворачиваясь. Силовые доспехи не могли скрыть тяжелое дыхание магистра и его воинов.

Я шагнул вперед, считая, что опасность миновала, и, позволив своим Змиям заняться ранеными. Приблизившись к Ангелам, я обратил внимание, что некоторые тела были изувечены, а их глотки вырваны. И увидел, как Кассиил, присев, пьет кровь мертвого.

Я заметил другие подробности, полускрытые тенью… сильные спазмы, кровотечение, окровавленный рот, дикое выражение лица, поглощение крови…

– Что это, Данте? – нерешительно спросил я. Мне приходилось бороться с желанием снова взяться за молот, убеждая себя, что должно быть какое-то объяснение.

– Не подходи… – предупредил Властелин Воинств. Его посмертная маска блестела на полу. Полированная золотая поверхность была испачкана брызгами крови.

Я рискнул сделать еще шаг. В этот момент Вулканис и Зад’ир заметили, что происходит, и поднялись.

– Не подходи! – снова зарычал Данте. В этот раз громче, достаточно громко, чтобы я заметил странную дрожь в голосе.

– Да что с тобой, брат? – я потянулся к нему, плечо Ангела было почти на расстоянии вытянутой руки. – Пожалуйста, позволь мне…

Данте повернулся, нет, крутанулся, быстрее хлыста. Он ударил по моему незащищенному лицу тыльной стороной руки с такой силой, что меня подбросило в воздух.

Я кувыркнулся, но сумел приземлиться на корточки.

В воздухе стоял запах крови. Я почувствовал знакомый медный привкус на языке. Захмелев от удара, я тряхнул головой и взглянул в лицо ударившего меня воина.

Данте зарычал. С подбородка капала кровь, брызгая на отброшенную посмертную маску.

Я попытался дотянуться до его сознания сквозь то обезумевшее существо, в которое превратился Повелитель Ангелов.

– Брат! Приди в себя!

Когда он зарычал, я увидел окровавленные зубы. Клыки выступили из-за бледных, покрытых багровыми пятнами губ. У его ног лежало, по меньшей мере, три тела с разорванными глотками.

Следующим должен был стать я. Это было видно в его глазах – безжалостных и наполненных яростью.

Кровь поработила их. Подчинила каждого воина и лишила всех чувств. Чудовища, не ангелы, стояли пред нами. В тусклом свете приемного зала я видел решимость его почетной стражи – этих багровых призраков. Похожие на рубины и напряженные от голода глаза оценивали нас.

– Данте… – я попытался достучаться до него в последний раз, прежде чем осознать, что благоразумие покинуло это место.

Я медленно отступил на три шага. Не для того, чтобы сбежать: мне нужно было больше места для схватки. Я позволил рукояти молота скользнуть между пальцами, прежде чем крепко сжать ее в руке.

Вулканис и Зад’ир последовали моему примеру, отступив и обнажив оружие.

– Никаких болтеров, – предупредил я. Обратить оружие против благородных союзников само по себе было достаточно плохо, тем более стрелять в них. Я старался не думать о последствия убийства нами одного из них, или же ими нас.

Вулканис заворчал, оттаскивая Ксаккуса. Затем он взялся за щит и булаву. Саламандр не стал ее активировать, хотя я видел желание сделать это.

Зад’ир был фемийцем, выходцем из племени варваров и охотников. Ему не нужен был повод для драки. Обнажив глефу, он выбросил ее вперед, словно бросая вызов.

– Магистр Ту’шан, – услышал я за спиной слабый голос Икания, потерявшего много крови. – Нам не одолеть…

– Я знаю, – ответил я. Мой взгляд, как и настрой, был непреклонен, когда я встретился с глазами Данте и его крадущихся воинов.

Ангелы пали. Они пролили кровь сородичей, чтобы остановить безумное буйство одержимых, и теперь желали пустить кровь и нам.

– Если нам суждено умереть, мы умрем стоя, – заявил я своим братьям. – На наковальню!

Они разом повторили мой клич, прежде чем на нас набросились Ангелы.

Из теней хлынула красная волна, сверкая в полумраке клыками. Кровавые Ангелы почти сразу же смяли нас, хватая за руки и ноги, опрокидывая на пол, пытаясь добраться до наших глоток. Нашим единственным преимуществом было того, что они не могли вцепиться в нас одновременно, став из-за жажды крови безрассудными. Кроме того я надеялся, что в них все же осталась крупица разума, и сквозь кровавый туман часть Ангелов все еще различала союзников.

Вулканис и Зад’ир сражались подле меня, образуя стороны треугольника со мной в его вершине, а Иканий и Ксаккус находились между нами. Они отбросили жаждущих Кровавых Ангелов назад, но всего лишь на несколько секунд.

За мной пришел Данте.

К счастью, топор "Морталис" лежал в стороне, забытый в кровавой ярости. Я не подпускал Данте, давя рукоятью молота на грудь, но его силы и свирепости было все еще достаточно, чтобы одолеть меня.

Его воины, словно хищники, начали собираться вокруг нас, но Данте удерживал их в стороне рыком и оскалом клыков. Этим он говорил, что я – его добыча.

Отпустив молот, я сумел обхватить левой рукой подбородок Данте, не позволив укусить себя за кисть.

Кровь залила его глаза, стирая сетчатку и зрачок, пока не осталась только багровая склера. По моему лицу, словно жгучие капли расплавленного металла, стекала кровь тех, кого он осушил.

– Смотри! – настойчиво произнес я, сжав его благородный подбородок.

Данте боролся, и я чувствовал в его руках ужасающую силу.

– Посмотри мне в глаза и узнай меня, – закричал я.

Но Данте не оставлял попыток убить меня.

Я должен был остановить Владыку Воинств и каким-то образом воззвать к человеку внутри чудовища.

– Ты не зверь, – уговаривал я его. – Ты Данте!

Я крепко держал его, и мне показалось, что его сопротивление чуть ослабло.

– Узнай меня, – снова повторил я, более спокойно, надеясь, что демонстрируемая мною человечность передастся ему.

– Ту’шан, – сказал я с выражением безмолвной настойчивости на лице, – твой друг… твой брат.

Данте моргнул, и дикий взгляд смягчился, хотя и не отступил полностью.

Он поперхнулся, и я отпустил его.

– Остановитесь! – закричал Кровавый Ангел, утомленный и пресыщенный произошедшим. – Братья, остановитесь!

Данте пришел в себя. Сознание прояснилось, как только подчиненность низменным инстинктам отступила.

Постепенно Кровавые Ангелы, достаточно растерянные, чтобы не представлять непосредственную угрозу моим воинам, вышли из состояния красной жажды.

– Оно внутри нас, – сказал Данте, – проклятье, я…

Поднявшись и взглядом дав своим Змиям команду «отбой», я отмахнулся от его слов.

– Ты никогда не должен объясняться передо мной, брат.

Сначала Данте удивился. Он собрался улыбнуться, но при виде останков Абатора снова помрачнел.

– Я потерял контроль, – сказал он себе, мне, родичам, это не имело значения. – Кровь… оно всегда в крови.

Отвернувшись от мертвеца и взглянув на меня, он сказал:

– Ты оказал честь мне, всем нам. Я не могу желать более верного союзника, чем ты, Ту’шан.

Я кивнул в знак признательности, но Данте не закончил.

– Я уже просил тебя посмотреть мне в глаза, брат, – сказал он. – Сделай это снова и скажи, что ты видишь.

Я увидел багрянец, алый океан, тьму, проникавшую в каждую мысль и агрессивный поступок. Жажду. Безумие. Мне это напомнило мозаику, в которой мастер описал борьбу между светом и тьмой.

– Пример, – ответил я ему, – благородного воина, достойного моего уважения.

Я похлопал его по плечу, он ответил тем же.

– Я вижу друга, Данте.

Его улыбка стала грустной, глаза вернулись в прежнее состояние, только добавилось сожаление.

– Бремя, – сказал он мне. – Вот, что ты видишь У меня мое. У тебя свое. Наши желания одинаковы. Вести наших братьев по верному пути, удерживать от мятежа и оберегать наши души от проклятия.

– Бремя, – повторил я, зная, что мы должны разрушить осевшую цитадель до основания, – но никто из нас не должен нести его в одиночку.

– Наше бремя – быть одиночками, Ту’шан.

Я покачал головой, наконец, осознав его слова.

– Братья никогда не одиноки, Данте.