Боги-в-злате / Auric Gods (новелла)

Перевод в процессе: 14/29 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 14 частей из 29.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Боги-в-злате / Auric Gods (новелла)
Автор	Ник Кайм / Nick Kyme
Переводчик	Летающий Свин
Издательство	Black Library
Следующая книга	нет
Год издания	2018
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

«Их склеп из золота хранит внутри червей».

Драматург Шекспир

Пролог

Город не сводил с него глаз. Из его мрачной тени скалились яркие огни. Город бурлил. Он чувствовал, как его колючий взор впивается ему в спину.

Эзрику судилось здесь умереть. Он знал это с тех пор, как вместе с сестрой сел на корабль-скиммер к океаническим подъемникам.

Он с Митлой были близнецами. Хоть и не идентичные, они разделяли сходные черты, как внешние, так и внутренние. Их узы превосходили обыкновенную наследственную связь. Поэтому когда Эзрик вздрогнул, тонкими бледными пальцами стиснув полы тяжелого плаща, Митла задрожала также. Под ее плащом всколыхнулись темные волосы. Ее хватка оставалась крепкой. Она всегда была сильнее из их пары, ее дары — более глубокого рода.

— Держись, брат, — шепнула она, ее слова долетели вместе с ветром.

Митла плотнее запахнула воротник плаща, пытаясь защититься от пронзительного холода. Ветер иссекал покинутую подъемную платформу подобно ледяным ножам, достаточно порывистый, чтобы добраться до костей. Землю сковал мороз, и клубящиеся над головой черные тучи обещали снегопад. Эзрик любил снег. Он ощущал в нем неспешную меланхоличность, которая так ему нравилась. Однако вовсе не от холода дрожала его сестра, и стучали его зубы. Эзрик знал, что страх их происходил из иного места.

Из пучины.

Черное и бездонное, кажущееся еще темнее из-за отсутствия луны, море этой ночью клокотало. Гудящие люмен-установки, расставленные вдоль края подъемной платформы, озаряли воду серым светом. Они выгибались литерой «С», их лампы были направлены на пространство, частично оконтуренное металлическим перекрытием. Каждая лампа светила вниз, их зернистые лучи сходились в точке, где четыре цепи с трудом тащили нечто, сокрытое в море. Оно неуклонно поднималось к поверхности.

Затонувший груз силились вытянуть сразу четыре промышленных крана. Эзрик морщился всякий раз, когда через блоки проходило очередное толстое железное звено. Его мозг прошивали острые уколы боли, заставляя худое тело содрогаться в слабых конвульсиях. Митла напряглась, ее фигура стала вдруг напряженной и недвижимой. С уст сорвался слабый вскрик.

Прежде Эзрик не слышал, чтобы Митла выказывала слабость.

— Сестра… — попытался он сказать, однако та не слушала. Она не могла.

Костный мозг Эзрика захлестнул огонь. Он перестал ощущать холод. Перестал слышать море. Края зрения заволокло тьмой, напомнившей ему темную воду, которую кто-то словно плеснул в глаза, и та медленно закрывала его взор.

Потребовалось немалое усилие, однако он посмотрел на сопровождающих, стоявших по обе стороны от них. Он хотел увидеть, чувствовали ли то же самое они. С самого детства Эзрик отлично умел подмечать детали. Усиленное восприятие было частью его дара. Он обратил свой дар на мужчину с женщиной, стоявших достаточно близко, чтобы Эзрик мог их коснуться. Поджарые, атлетически сложенные, они были в длиннополых плащах, которые не могли спрятать многослойные панцирные кирасы под ними. Еще облачение не могло сгладить кобуры на бедрах с вложенными в них крупнокалиберными пистолетами. Оба они имели стрижки Милитарума — короткие, с выцветшей гвардейской татуировкой на левом виске. Под правым глазом у каждого из них красовалась более новая отметка — одинокая свеча с горящим пламенем. Наибольший интерес, впрочем, представляли их ошейники. Хотя на первый взгляд они выглядели как невзрачная серая пласталь, при более пристальном взгляде обнаружилась схема и крошечный диод, почти невидимый в ненастье, снова и снова мигающий зеленым.

Руна активации, догадался Эзрик.

Ему захотелось проникнуть в устройство, погасить руну и посмотреть, что произойдет дальше. Эзрик подумал о побеге. Но затем он перевел взгляд обратно на сестру, и понял, что ничего у него не выйдет.

Митла стояла меньше чем в футе от него. С тем самым успехом она могла находиться на другом континенте. Ее глаза полностью побелели. Широко расставленные пальцы дрожали, словно под ударом тока. Она тряслась, сначала едва заметно, но затем все сильнее и сильнее. Митла взвалила на себя всю тяжесть вместо него. Старшая сестра пыталась снести боль в одиночку.

Они были осторожны. Долгие годы им удавалось скрываться, поглощенные человеческими массами. Надежно спрятанные от ведьмознатцев и Черных кораблей. Но он отыскал их. Скиталец. Он сказал, что их свело вместе провидение. Сказал, что такова Его воля. Эзрик знал, что «Его воля» тут ни при чем, а скорее владелец трущоб, у которого он с сестрой снимал жилье и годами оказывал определенные «услуги», сдал их.

Эзрик задумался о столь неприятном повороте событий, когда кожа Митлы сморщилась и начала рассыпаться, само ее естество распадалось у него на глазах. На него внезапно нахлынуло желание сказать ей, как много она для него значила, что он любил ее, хотя они никогда не были близки по любым человеческим меркам. Они грызлись между собой, присутствие одного неизменно раздражало второго. Побочный эффект дара. Но они оставались вместе из-за страха, ведомого каждому изгою, остаться одному и не иметь никого, с кем можно было бы поделиться своими внутренними переживаниями.

Их взаимная неприязнь была такова, что впервые Эзрик с Митлой соприкоснулись только несколько лет назад. «Соприкоснулись» означало обменяться мыслями, обменяться болью, однако пока цепи с лязгом поднимались вверх, Эзрик невольно взял Митлу за руку.

Ее разум без остатка заполонил белый жар. Не осталось ничего, кроме огня. Митлу изнутри опустошило так, что в ее черепе оставался лишь кусок медленно горящего мяса. Эзрик почуял это. Его сестра. Она горела.

Цепи звякнули снова, оглушительно громко в растерзанных закутках головы Эзрика.

Он посмотрел вниз, привлеченный звуком, что знаменовал собой приближение смерти. Страх накатил ледяным потоком, когда из-под волн показался край темного металлического гроба. В разуме разнесся старый, старый смех. Нечеловеческий, звериный. Он заорал от внезапного удара молотом, хотя его никто не трогал. Одно из ребер треснуло. Затем другое. Руку, которой он держал Митлу, пронзили шипы агонии. На месте его сестры стояла догорающая статуя — яркая человеческая свечка с плотью вместо воска. Эзрик стоял до тех пор, покуда ее пальцы не рассыпались от неистового жара и тогда, наконец, более не поддерживаемый сестрой, у него подкосились колени и он рухнул. Митла упала следом, то, что от нее осталось, осыпалось столбом пепла.

Цепи лязгнули снова, и металлический гроб тяжело повис в воздухе, слегка покачиваясь на ветру.

Эзрик лежал на боку, чувствуя на языке, в носу, пряный вкус собственной крови. Во внутреннем ухе ощущалась влага, и он понял, что и там у него началось кровотечение.

Теперь он затрясся по-настоящему, и хотя ужас прокатывался сквозь его тело подобно ударной волне, он не мог отвести от того гроба глаз. Каждая деталь будто говорила с ним. Очень древний металл, вырезанные на его стенках символы-обереги почти истерлись, едва различимая инквизиторская печать…

В финальной агонии, Эзрик увидел присевшую рядом с ним фигуру.

— Хорошая работа, хорошая, — проговорил голос.

Спокойный, учтивый, чуждой.

Эзрик не подозревал, что он здесь. Скиталец.

Цепи звякнули.

Мягкие, чуть надушенные пальцы взяли Эзрика за подбородок. Его глаза выпучились. Зубы стиснулись. Сонная артерия в шее вздулась, натянутая и толстая, как трос. Эзрик дрожал, внутри него закипала ярость, пока он дышал пеплом своей сестры.

На него смотрело загорелое лицо.

Каждая деталь проносилась в нечетком пятне угасающего сознания.

Выдающиеся скулы; безупречно-ровные зубы; разглаженная от постоянных реювенантных операций кожа.

Светлые, коротко подстриженные волосы.

Мускулистая шея на широких плечах под плащом с бронежилетом.

На каждом пальце — перстни в виде маленьких золотых свечей с застывшим пламенем.

Татуировка над переносицей — литера «I» внутри ока.

Какую же веру Эзрик углядел в тех серебристо-серых глазах. Какую убежденность!

Ошейник на шее скитальца мигал зеленым.

Эзрик захотел притронуться к нему, погасить огонек и выпустить на волю то, что скрывалось в металлическом гробу. Но все, что он мог, это умереть, и в тот момент откровения он пал духом, поняв, ради чего их сюда привезли.

Его тюремщикам требовалось доказательство.

— Не отчаивайся, — произнес скиталец, пока разум Эзрика медленно выкипал дымом. Запах горелого, который он ощущал, принадлежал ему самому, но скиталец улыбался, несмотря на жуткое зрелище человеческого испепеления. — Твои страдания служат высшей цели. — Он вытер струйку крови из носа и, наконец, пошел снег.

Первая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

Боль была старым другом. Меровед держал ее в уме, отрабатывая финальные движения с мечом и копьем. Выпад, разворот, парирование, выпад, разворот, парирование. В силу необходимости режим тренировок был безжалостным, скорость возрастала с каждым новым кругом, и это выражалось в едва заметном блеске пота на его теле. Мышцы горели, когда он провел заключительную кату, острие копья смазалось от неистовости удара.

Меровед застыл в позе на несколько минут, кожа дрожала от напряжения, дыхание — спокойное и размеренное, чтобы выпустить боль.

Он посмотрел на человека в зеркале перед собой. В его кремово-нефритовых глазах читалась усталость. Не ради кичливости северную стену тренировочной арены заменили серебряной отражающей панелью. С ее помощью он обучался. Форма имела значение не меньшее, нежели скорость и точность.

В ответ на него уставился старик, по крайней мере, для глаз Мероведа. Босой, нагой, в укороченных тренировочных одеждах. Вспотевший и уставший от нагрузок. В бороде седых волос больше, чем черных. Кожа обвисла сильнее прежнего, чернила, которыми были выведены его многочисленные деяния и многочисленные имена, выцвели, шрамы болели от возраста. Даже бионика, металл, заменивший раздробленные кости и разрушенные ткани, казалось, частично лишился былой марсианской прочности. Века брали свое. Он одряхлел. Для очей смертных он казался бы совершенно иным. Однако их чувства были не столь остры, и более подвержены влиянию благоговейного трепета.

— Закончить сессию, — произнес он с едва заметным намеком на утомленность, однако Мероед услышал ее. Он знал.

Хроно лишь подтвердил его подозрения. На три десятых секунды медленнее.

— Я умираю… — пробормотал он, и выпустил копье. Оружие коснулось пола с тяжелым металлическим звоном. — Как и положено всему. Как и уготовано всему.

Он отвернулся от отражения, устав от созерцания и напоминания обо всем, чем он больше не являлся, и чем он стал в собственных глазах, и вышел из зала.

— Зату… — произнес он, набрасывая на плечи черную мантию с вешалки в оружейной комнате.

— Мой лорд. — Переданный через настенный вокс-динамик голос его мажордома прозвучал холодно и металлически.

Меровед окинул взглядом многочисленное оружие, заключенное за стазисными полями.

— Я возвращаюсь в караул, — сказал он.

— Как пожелаете, мой лорд.

Разнообразное вооружение занимало большую часть южной стены сводчатого помещения, тянувшегося на пятьдесят футов от места, где он стоял. Потребовалось несколько веков, чтобы собрать эту коллекцию, а также элементы доспехов и боевые эфемеры, которые он хранил вместе с ней. Многим из них Меровед ни разу так и не воспользовался, поскольку имел свои предпочтения, хотя все они меркли по сравнению с атрибутами прошлого призвания.

За исключением одного. Мизерикордия была ножом редкого происхождения и еще более редкого мастерства изготовления. Ее красота и значимость затмевали все прочее в обширном арсенале Мероведа, и все же он не доставал ее из ножен много столетий. После того как ушел в добровольное изгнание.

В любом случае, тут он более не был копьеносцем. Жизнь богов-в-злате он оставил в прошлом. Он принял тени и алхимию.

— Я — Его взор, — напомнил себе Меровед, и изо всех сил постарался поверить, что одних слов по-прежнему хватало.

Он вышел на металлический выступ, напоминавший трап. Под ногами зал обрывался в глубокую шахту, чем-то напоминающую бездонный колодец. В конце трапа на тросе, болтами крепившемся к потолку, медленно покачивалась железная клетка.

Меровед пересек трап и шагнул внутрь.

— Вверх, — приказал он, и клетка начала подниматься. — Есть важная информация Зату? — спросил он во время подъема.

— Обнаружили Вексен-клеть, мой лорд. Ожидается подтверждение.

От этих новостей Мероведа пробрала дрожь в равной мере тревоги и возбуждения. Впрочем, голос не выдал его внутренних противоречий.

— Где?

— В городских районах.

— Действующая?

— Неизвестно.

— Точное местоположение?

— Неизвестно.

Клетка достигла места назначения и остановилась. Из помещения за аркой призывно лилось мягкое свечение. Меровед услышал тихий шум машины внутри. Гул ее работы походил на мелодию.

— Тогда давай исправим это, Зату.

— Как пожелаете, мой лорд, — ответил мажордом, приглашая Мероведа в центральный зал, обитель машины.

Зату поклонился вошедшему в арку Мероведу, откатившись на колесной платформе, которая заменяла ему ноги. Разъемы на месте рук были пока незаняты, и соединялись с машиной. Свет за прорезью в шлеме из красного стал зеленым, когда он передал управление Мероведу.

— А второй вопрос, мой лорд?

— Выйди на связь, — сказал Меровед, заняв место на троне управления машиной и позволив системе механодендритов прикрепиться к спине. Щеку свело знакомым болезненным спазмом, когда в его плоть вошли синапсические иглы. — Приведи ее ко мне. События разворачиваются быстрее, чем я предвидел, Зату. Нужно как можно скорее установить характер угрозы.

— Я могу связаться с Незримыми вместо вас, мой лорд, и запросить Эгиду.

Меровед задумался. Многое пока оставалось неясным.

— Этого не потребуется. Пока что нет.

Вторая глава

Имперский дворец, башня Гегемона, Терра

Мало кто спускался настолько глубоко. Даже членов Десяти Тысяч, совершавших то, что собирался сделать Сир Картовандис, можно было перечесть на пальцах двух рук. Конечно, это изменится. После Разлома все изменилось. Нерожденные пришли на Терру. За десять тысяч лет такое случалось всего дважды. Дважды.

Потрясающая статистика. И означала она что те, кто чувствовал такую необходимость, предпринимали в башне Гегемона особые меры. Картовандис считал себя в числе оных.

Из всех врагов, что противостояли людям, демонические нерожденные отпрыски самого варпа были самыми опасными. В них человечество видело отражение своих эгоистичных побуждений, искусов и смертных слабостей. Избавиться от них оно могло с успехом не большим, чем искоренить собственную порочность. Значит, сражение было бесконечным, и Картовандис давно смирился с этим фактом.

Поэтому, стоя со склоненной головой и сжатым в легкой хватке клинком стража, перед тем, что доставили для него в Чертог Забвения, он не испытывал ни страха, ни трепета, ни даже гнева. Он всего-навсего стремился отточить свои навыки.

— Убрать защиту, — пробормотал он, и услышал, как многочисленные пушки с трижды благословенными снарядами загудели и отключились.

Во тьме раздался смешок.

— Позабавимся? — произнесло оно двумя переплетающимися голосами.

Картовандис не видел фигуру, хотя услышал лязг сковывающих цепей, когда существо подергало их, как часто это делали его сородичи. Как и пушки, цепи были мерой предосторожности. Сражаться и тренироваться с нерожденными — задание не из легких. Тот факт, что подобных тварей вообще держали на Терре, много говорило о крайней значимости Чертога Забвения.

Нас больше не застигнут врасплох.

Вот о чем размышлял Картовандис, когда вошел в зал.

— Гексаграммные обереги… двадцать футов, — произнес он, и услышал, как создание в одном с ним зале зашипело от боли, когда выведенные в полу кольца символов активировались и толкнули его внутрь.

Над головой зажегся единственный люмен, и озарил существо бледно-желтым светом.

Оно имело человеческий облик, мужской, жилистый и изможденный. Сереющую кожу, воскообразную и просвечивавшую, покрывали язвы и черная сыпь. К скальпу еще цеплялось пару волосков. От глаз осталось немногим больше, чем залитые кровью глазницы, во рту виднелось несколько сгнивших пеньков зубов.

Человеческая плоть не отличалась долговечностью, когда в нее заселяли демонов.

Даже в двадцати футах Картовандис ощущал, как зудит его кожа от голода существа. Он был в тренировочном доспехе — легкий нагрудник с металлическими щитками на лодыжках и руках. Никакого аурамита, только не здесь. Не для этого.

— Ты храбрец , — проговорило существо. — Ты пришел резать меня… Клятвенник Трона? — Произнося последнее слово, оно сплюнуло сгусток мокрот. — Тебя возбуждает бой со скопцом вроде меня? Тебе это нравится? Чувствовать мою боль? Так ты ощущаешь себя сильнее?

Картовандис пришел в движение настолько быстро, что казалось, словно он стоял в одном месте, а спустя миг оказался уже в другом, почти в двадцати футах. Клинок стража обрушился подобно языку стремительного серебра, сверкнув яркой лазурью на пути к цели.

Сковывающие цепи распались и с громким лязгом упали на пол.

Картовандис медленно попятился, ни на миг не сводя глаз с сущности, что улыбалась серповидной улыбкой.

— О… До чего мило… Ты освободил меня. Теперь я с радостью вкушу тебя.

Картовандис поднял меч на уровне глаз. Рукоять, вес, толщина лезвия — он помнил их столь же хорошо, как собственное имя. Оружие было хорошим, достойным. Он задался вопросом, был ли он все еще достойным носить его.

— Посмотрим, — произнес он.

Демон тут же устремился к нему. Из зияющего провала рта исторглась вторая пасть, истекавшая слюной и обрамленная реморными зубами. Картовандис крутанулся на пятках, и безобразные челюсти со щелканьем отхватили воздух, а не плоть. Он широко замахнулся в развороте, демон находился теперь позади него, и ощутил, как клинок стража попал в цель. Горячий ихор, зашипев, брызнул на пол Чертога Забвения.

Император… Я — Твой клинок.

Слова были его мантрой.

Картовандис развернулся для новой атаки, но отскочил назад прежде, чем острый коготь успел содрать ему лицо.

Без цепей демон мог изменять форму по своему желанию. Ему нельзя было позволить сбежать отсюда.

Оно сотворило из руки костяное копье и устремило его в грудь Картовандису, однако кустодий оказался быстрее. Он уклонился и взмахнул своим собственным оружием. Клинок стража с гулом рассек воздух. Рука с костяным копьем отделилась от демонического тела и рассеялась зловонным дымом, едва успев коснуться пола.

Направь мою руку, Повелитель Человечества…

В выпаде Картовандис подступил к нему вплотную, из рассеченного тела демона посыпалась тухлая требуха. Существо расхохоталось, когда жилистые веревки его внутренности обвились вокруг руки с мечом кустодия и крепко сжали ее.

Осени меня волей Своей, и она будет исполнена…

Картовандис бесстрашно подкинул клинок стража и поймал его другой рукой, после чего рубанул вниз и отрубил упругие органы. Кустодий отпрянул в сторону, когда у него под ногами треснула плитка от удара демонической булавой-плотью, сотворенной из второй руки.

Не оставляй меня, Император…

Разворачиваясь обратно, Картовандис собирался взять меч назад в любимую руку, однако вдруг взметнувшееся щупальце сшибло его с ног. Клинок стража вылетел у него из ладони и покатился по полу к стене.

— Восхитительно…

В вожделении оскалив реморные зубы, демон ринулся на Картовандиса.

Ибо я Твой вольный слуга…

Он закрыл глаза, рука нащупала спрятанный за спиной длинный нож, но тут демон разлетелся на куски под раскатистым шквалом взрывов. Когда сторожевые пушки умолкли, Картовандис поднялся на ноги и увидел Адио, ожидавшего на пороге зала. Он стоял в тени, но все-таки на виду. Его зеленые глаза блестели подобно изумрудам. Темная кожа отражала свечение люмена, обритая голова сияла словно нимб, лицо — очерчено бледным светом, что только подчеркивало его благородный облик. Адио был крестоносцем, вроде рыцарей из терранских мифов. Он несказанно обрадовался, когда генерал-капитан воспользовался правом магистериума и отправил Десять Тысяч к звездам.

В отличие от Картовандиса, на Адио была золотая аурамитная броня. Рифленый шлем покоился подмышкой, красный плюмаж перекинут за руку. Его кастелянская секира, Пуритус, и грозовой щит, Оплот, оставались закрепленными за спиной.

— Выглядишь так, словно вернулся из кампании, брат, — вместо приветствия сказал Картовандис, пройдя мимо него в гексагональную дверь, ведущую из зала.

В Чертоге Забвения ярко загорелись ряды люменов, озарив гексаграммный купол, сложенный из шестигранных фацет бронестекла и, будто, бриллиант, простершийся на шестьсот шестьдесят шесть футов. В сущности, зал представлял собой стеклянную клеть, покрытую оберегами и психически непроницаемую. Дверь за Картовандисом закрылась, и следом раздался сигнал тревоги, который заставил сторожевые пушки подняться назад в ниши на потолке. Вместо них выдвинулись испепелители, которые неспешно прошлись по всему помещению, очищая его благословленным прометием.

Ихор сгорел, а вместе с ним все оставшиеся следы скверны.

— Я давно не был в Тронном мире, — ответил Адио, отвернувшись от огненной бури и проследив за Картовандисом взглядом. — И я также рад тебя видеть, Сир.

— Больше не охраняешь жрецов и политиков?

— Щит Аквилы идет туда, куда ему велят, — весело произнес Адио. — Но ты и так это знал.

Вместо ответа Картовандис лишь хмыкнул. Он остановился перед одной из душевых кабин в отдельном помещении, прилегавшем к залу, но обособленном от него.

— Цепи и сторожевые пушки там не просто так, — с легким укором в голосе сказал Адио.

— И они оскопляют противника.

— Ты чувствовал, что тебе нужно испытать себя.

Картовандис промолчал.

— А ты разве нет? — наконец, сказал он, однако не стал дожидаться ответа. — Я не нуждаюсь и не прошу твоей помощи, Адио, — продолжил он, почтительно укладывая оружие на положенную стойку. Затем быстро снял доспех и одежду, оставив их серву, который торопливо подошел к нему, и обнаженный вошел в металлическую кабинку. — Я побеждал.

— Прикинулся беспомощным, чтобы тот ослабил защиту. Опасно.

— Галактика — опасное место. Тем более в последнее время.

Обжигающая струя воды из душа хлестнула Картовандиса по спине, шее и плечам, настолько сильная и бурлящая, что он невольно склонил голову.

— Тебе не нужно ничего мне доказывать, — произнес Адио после завершения ритуала омовения. — Я прошу прощения, если действовал на упреждение, старый друг.

Картовандис глубоко вдохнул поднимавшийся от его тела пар. Кожа покраснела. Жуткий шрам, пролегший от левого плеча почти до самого паха, виднелся еще более отчетливо.

— В тот день у Врат Меровед спас тебе жизнь, — тихо сказал Адио. У него, как и у остальных из Десяти Тысяч, кто сражался в той битве, до сих пор в глазах стоял ужас.

— Так и было, — ответил Картовандис, после чего повернулся к серву и принял поданную одежду, которую затем натянул на тело. — Гиканаты, катафракты и таранаты — все бились вместе. Каково же было то воинство с Валорисом во главе. Ты помнишь?

Адио помрачнел.

— Не напоминай.

— Сколько погибло?

— Слишком много.

— Половина. Почти две тысячи.

— Значит, по воле Императора мы с тобой выжили и по-прежнему служим.

— Мероведу следовало дать мне умереть.

— Возможно.

Картовандис снова повернулся к серву. Ее голова была обрита, левый висок украшала аквила. Та с почтением и благоговением поклонилась кустодию.

— Сирис, сегодня ты мне больше не требуешься, — произнес Картовандис не без доброты в голосе. — Можешь идти.

Сирис снова поклонилась и тихо поспешила прочь. Картовандис дождался, пока та не ушла.

— Я не слышал Его голоса с самого ранения, Адио.

— Знаю, брат.

— Это вызывает вопросы, ответы на которые мне совершенно не хочется знать.

— Ты полагаешь, будто ответы есть. Если такова Его воля, ты услышишь Его снова — но давай поговорим не в этом отвратительном месте. Я б послушал о событиях во Дворце, что произошли после моего отбытия. Может, в зале торжеств?

— Встретимся там.

Картовандис окликнул Адио, когда тот уже направлялся к дверям.

— Я тоже рад тебя видеть, старый друг, — сказал он.

Адио кивнул, и вышел из зала.

Третья глава

Имперский дворец, Башня Гегемона, Терра

Власть Адептус Кустодес на Терре была абсолютной, но если среди всех многолюдных районов Имперского дворца и было место, которое можно было назвать бьющимся сердцем их ордена, то это была Башня Гегемона.

Тронному миру грозило много опасностей, как внутренних, так и внешних, и городская агломерация простиралась так широко, что могла в размерах и масштабности потягаться с целыми континентами. Это, наряду с неизменным статусом колыбели всего человечества, требовало уникальной защиты. Башня видела все. Об этом знал каждый. Благодаря сложнейшей системе инфомашин и аппаратов слежения кустодии беспрерывно надзирали за Дворцом и его окрестностями. Данные со всех авгуров безопасности и прорицающих устройств поступали в этот командный узел, где потенциальные угрозы анализировались и, в случае необходимости, устранялись. Оборона проверялась, и проверялась вновь. Разрабатывались и воплощались в жизнь кризисные сценарии. Проводились Кровавые игры.

Паломники стекались на Терру миллиардами, каждый мужчина, женщина и ребенок отчаянно стремился мельком — хотя бы краем глаза — узреть Бессмертного Императора или, по крайней мере, легендарные Врата Вечности, за которым Он восседал. Мало кому удавалось завершить эту святую миссию: большинство умирало еще до того, как вообще ступало на священную землю Терры; другие погибали при столкновении с кровавой реальностью банд, тайных культов и крайней перенаселенности. Но каждый день прибывало все больше суден, и каждый день население приближалось к критической отметке. Любой из тех кораблей мог таить в себе угрозу Золотому Трону, и поэтому башня со своими обитателями не теряла бдительности.

Хотя башня в первую очередь служила станцией наблюдения для кустодиев Императора, она предназначалась и для других задач.

Для встречи с Адио в зале торжеств Картовандис облачился в свои доспехи. Хотя стены чертога не ведали насилия и боевых тренировок, в его тишине надлежало придерживаться определенных правил. Тут царило умиротворение. Выставленные здесь произведения искусства и архитектурные шедевры были реликвиями утраченной терранской культуры. Стены и залы этого в определенной мере форума украшали гобелены и портреты; в его альковах обитали статуи и окаменелые останки древних зверей. Здесь кустодий мог при желании пообщаться и подискутировать с соратниками. Прочие приходили ради уединения либо для размышлений, ибо война никогда не была главным ремеслом Десяти Тысяч.

По пути Картовандис встретил всего нескольких членов своего братства. Воин Солярного Караула вполголоса говорил с внимательно его слушавшим темным силуэтом кустодия из Воинства Ужаса. Солярный Караул был одним из щитовых воинств гиканатов, воинских отрядов, на которые делились Адептус Кустодес. Они стояли гарнизоном в пограничных оплотах Сола на Луне, Юпитере и еще дальше. Они имели много общего с VII легионом старины, преторианцами и наблюдателями на стенах, слепленными по подобию самого Дорна. Прибытие из внешних крепостей означало важное дело. Картовандис предположил, что оно касалось вопроса, требовавшего внимания острого меча, о чем можно было судить также по присутствию воителя ужаса. Воин в шлеме проводил Картовандиса взглядом, всем своим видом излучая неприязнь. В глазах за теми ретинальными линзами пылало осуждение.

Картовандис не горел желанием узнать об их деле, однако понимал, что оно серьезное, раз привело к подобной встрече. Он продолжил свой путь, и мимоходом подслушал тихую беседу когорты эмиссаров императус, обсуждавших полученные в ходе медитации прозрения, которые были связаны как со спекулум цертус, так и спекулум обскурус: первое касалось слов Императора и Его замысла, второе — Его воли.

Их Картовандис миновал также, ибо те напоминали ему о тишине, что его теперь мучила. Он едва не погиб у Львиных Врат. Это был второй раз, когда в их тени велось столь отчаянное сражение. Первое произошло больше десяти тысяч лет назад; второе, то, в котором Картовандис посмотрел в лицо смерти, отгремело меньше века назад. На Терру пришли демоны, и он, как многие из Десяти Тысяч, вышел с ними на бой. Легион, все еще пребывавший в трауре, собрался впервые за тысячелетия, дабы отбросить адских порождений Старой Ночи. Битва оставила Картовандису страшные раны, и он оказался так близко к смерти, что чувствовал ее даже почти век спустя. Только вмешательство Мероведа отвело тогда руку судьбы, избавив Картовандиса от его участи, но взамен обрекши на жалкое существование. Вскоре опустилась тишина. Он боялся, что она означала смерть Императора, однако Санктум Империалис остался неповрежденным. Повелитель Человечества продолжал жить, восседая на своем Троне вечность, однако Картовандис перестал слышать Его голос.

Несмотря на всю боль изгнания, он знал, что в долгу перед Мероведом. Хотя почитаемый щитовой капитан покинул Тронный мир вскоре после тех событий, при всех своих званиях, облачении и регалиях, делавших его кустодием, Картовандис сомневался, что сумеет когда-либо отплатить ему. Меровед пропал в безвестности, его караул завершился, когда тело, наконец, сдалось тяготам долга.

— Сир…

Голос, не принадлежавший Императору, отвлек Картовандиса от мрачных дум. Адио тепло улыбался из дальнего конца мягко освещенной галереи с каменными статуями цвета умбры.

— Я думал, ты решишь не приходить, — идя к нему, произнес Адио, и указал на полукруг каменных скамеек.

— Я подумывал над этим, — сказал Картовандис, последовав за Адио к указанному месту и присев рядом с ним.

— Значит, предпочитаешь жестокое уединение подземелий?

— В подготовке нет ничего постыдного.

— Верно, но ты отказываешься покидать Терру и присоединиться к своим братьям среди звезд. И мне любопытно — к чему ты готовишься, Сир?

Вопрос был искренним, без двойного дна, но для Картовандиса он все равно прозвучал почти как обвинение.

— Наше место здесь, Адио, подле Трона, подле Него.

— Разве мы не можем служить Ему, пересекая установленные самим себе границы? — возразил Адио. — Нам следует позволять Его недругам ступать на нашу суверенную землю, или же мы будем выслеживать и уничтожать их до того, как они вообще увидят свет Терры? Галактика изменилась, Сир. Ничего не осталось, как прежде.

— Но сами мы остаемся прежними. Наша роль не изменилась.

Адио невесело хмыкнул.

— Как бы ни так. Мы больше не можем сидеть у его золотой могилы, как черви, ползающие в темных пустотах.

— Это не могила!

— Она гниет и ветшает. Я знаю, во что ты веришь, Сир Картовандис. Это мнение не так уж непопулярно в нашем ордене, как ты думаешь.

— Неужели языки Десяти Тысяч смелеют вдали от Тронного мира?

— Послушай, Сир. Об этом говорят даже здесь. Если лорд Гиллиман возвратился из небытия… то почему не может Он? Я знаю, что ты думал об этом.

— Ты сказал, что ничего не изменилось. Но изменилось все. Давно прошли те дни, когда мы были Его наперсниками, Его советниками, когда мы делили с Ним мудрость и предлагали взамен собственные крохи понимания. Мы были идеалом до того, как Он сотворил меньшие Свои творения. А теперь нам приходится довольствоваться тем, что предлагают эмиссары императус. Я говорю, что мы оглохли, Сир. И я не хочу вдобавок еще и ослепнуть. В отличие от тебя, я понимаю, как обстоят дела, и что положение не изменится. Посему должны измениться мы.

Картовандис покачал головой, не убежденный его словами.

— Значит, мы уже солдаты, а не наперсники, не защитники? Мы отказываемся от одной клятвы ради другой? Его кровь — наша кровь. Ты забыл, Адио, что я служил подле Него, в числе спутников. Я чувствовал Его волю, Его стремление встать с Трона и снова править звездами.

— Сын возродился, так почему не может отец? Хлынет кровь, и кровь эта принесет Его обратно к нам и снимет с Него оцепенение.

— Сир, ты говоришь о воскресении, о втором пришествии.

— Я говорю о воскрешении, о пробуждении из смертного сна. Император — это Терра, а Терра — это Император. Адио, кроваво-красная слеза, что горит у нас над головами — это рана. Здесь ступали нерожденные… здесь, брат, по этой самой земле. Их скверна выходит за физические границы. Это болезнь духа. С самых Львиных Врат я не слышал Его голоса. Осталась только тишина.

Адио помрачнел.

— Я не могу подписаться под твоими словами, Сир. Император — абсолют. Он — это все. Он вечен. Он ранен, да, но ударом, нанесенным десять тысячелетий тому назад. Мало кто помнит об этом, как мы, но так оно и есть. Ни один божественный сосуд этого не изменит. Никакая Его кровь этого не исцелит. — Он нахмурился, внезапно ощутив боль. — Тишина терзает тебя, Сир. Но такова Его воля, и ты должен ее принять.

— Я не могу, — произнес Картовандис.

Адио вздохнул и опустил руку на плечо Картовандиса.

— Тогда мне жаль, старый друг. Это тяжкая ноша. Но не ищи Его голос в Чертоге Забвения. Ты не найдешь его в тени и бормотании демонов.

— Не найду я его и вне Тронного мира.

— Не будь так уверен.

Картовандис улыбнулся, стряхнув с себя меланхолию, словно плохо легший плащ.

— Не волнуйся за меня, Адио. Я не ищу разрушительного конца. Я лишь вынутый из ножен меч, что желает остаться острым.

— Те глубины имеют свойство впиваться в человека и глубоко в нем заседать. Не оставляй часть себя в той клетке, Сир, это все, чего я прошу. Разрубая их цепи, ты невольно создаешь их для себя самого. Не стоит недооценивать нерожденных.

Картовандис примирительно поднял руку.

— Я тебя услышал, Адио. Признаю, что вел себя опрометчиво, и клянусь впредь быть более рассудительным. Вот. Теперь тебе легче?

Адио приподнял бровь, давая тем самым понять, что, скорее, нет.

Картовандис мрачно хохотнул, исполненный темного веселья.

— Могло быть хуже. Под Дворцом есть более жуткие пустоты, чем Чертог Забвения. И ужасы пострашнее демонов. Ты знаешь, о чем я, и кто их охраняет. Сколько уже прошло времени, Адио?

Адио умолк, всем своим видом выдавая внутренние противоречия.

— Когда ты в последний раз говорил со своим братом?

Четвертая глава

Имперский дворец, Темные камеры, Терра

Даже эхо его поступи казалось неправильным. Поначалу оно вибрировало, как будто на одной нескончаемой ноте, а затем резко обрывалось и падало с тяжелым глухим звуком, словно шаги в звуконепроницаемой комнате.

Варогалант игнорировал его. Прижимая к груди Бдительность, подобно знаменосцу, черпающему силы из стяга своего полка, он нес караул. Он миновал другого члена своего ордена, воин мгновенно исчез в надвигающихся тенях, его чернильно-черные доспехи слились с мраком.

Варогалант торжественно кивнул, и ему ответили тем же. Никто не проронил ни слова. В этом месте мало говорили. Больше слушали. О, да, здесь слушали постоянно. На первых порах казалось, будто здесь царит безмолвие, но только поначалу. Затем железно-серыми коридорами начинали плыть тихие неразборчивые голоса на языках старше самого человечества. Попытаешься к ним прислушаться, представить смысл передаваемого послания, и тишина траурной вуалью упадет обратно. Оглушительная, абсолютная… пока голоса не вернутся, на самом краю слышимости. Обычные люди сошли бы тут с ума.

Голоса принадлежали жутким существам, кошмарам и гротескам, покойникам и глупцам. Не все имели плоть, и не все были по-настоящему живыми, но каждое страшное создание, заключенное с помощью оберегов и санктических кругов, рунически запертых врат и сковывающих цепей, нуль-клеток и предотвращающих заклятий, обладало своей анимой.

Варогалант чувствовал, как они пытаются проникнуть внутрь него, разобрать ментальную твердыню, что он воздвиг вокруг своего разума. В каждой камере и каменном мешке сидел монстр, существо настолько ужасное, что его не представлялось возможным убить или уничтожить — оттого ли, что не знали способа их истребить, либо от незнания, не навлечет ли сам акт изничтожения еще большую беду.

Недобитки времен Старой Ночи, когда Галактика была поглощена тьмой, а человечество, несведущее и напуганное, осталось в одиночестве, эти существа были даже больше чем злыми, и удержать их могли лишь Темные камеры. Здесь, где в самом воздухе витала густая, как кровь, угроза, даже караульные, мрачные Охранники Теней, испытывали тревогу.

Варогалант продолжал идти, не обращая внимания на стенания, нашептываемые обещания и разъедающие рассудок проклятия. Свет здесь вел бесконечную борьбу с мраком, натриевые жаровни слабо мерцали, из последних сил сдерживая наступающую тень. Адепты Механикус, величайшие марсианские умы, пытались создать люмены, способные разогнать здешнюю тьму, но ни один усилитель или источник питания так и не смог ее пронзить. Не помогли и более таинственные способы освещения, хотя они справлялись несколько лучше, чем технические решения. Тут правила тьма, и власть ее практически абсолютна.

Варогалант ни на миг не закрывал глаз, отвергая мелькающих на краю зрения фантомов. Нервы казались оголенными и натянутыми, словно легчайшее прикосновение могло свести их спазмами. Даже кустодиям здесь было не по себе.

Собрав в кулак всю свою решимость, Варогалант приблизился к камере, которую искал. Как и у прочих, на стене возле комнаты находилась отметка, простой цифровой код, изобличавший природу того, что томилось внутри. Дверь в нее была открытой, в знак напоминания об его неудаче. Сумрак внутри манил, но он отверг его. Даже в свое отсутствие существо, некогда содержавшееся в камере, сохраняло присутствие.

Подобно неспокойному духу, оно витало в комнате, имевшей едва ли десять футов в ширину и столько же в глубину. Потолок был достаточно высоким, чтобы вместить кустодия, если тот решит войти. Он не стал. Пустота удержала его, пространство казалась одновременно занятым и незанятым.

Остановившись на пороге, Варогалант опустил Бдительность и указал серповидным лезвием копья стража на мрачную камеру, будто желая пронзить память о том, что здесь содержалось. Он закрыл глаза… и на него обрушились видения.

Огромный левиафан, медленно разворачивающийся из опьяняющей мглы, его злоба удушающая…

Остов сооружения, его рога тянутся в ночь, а крики жертв висят в помутневшем от крови воздухе…

Клетка молний с вырисовывающейся внутри распятой фигурой, разряды оставляют прорехи в реальности…

Открыв глаза, он понял, что припал на колено. В голове стучало, дыхание натужно вырывалось изо рта. Варогалант крепче стиснул древко Бдительности и, опираясь на оружие, поднялся обратно на ноги. Оно поддерживало его достаточное время, чтобы он, собравшись с силами, сумел отбросить коварную тьму.

Затем он отвернулся и, встав спиной к проему, ударил древком в пол. Копье не издало ни звука, помимо глухого гула.

Стыд давил на него, однако он продолжал нести его, как и все остальные.

Открытая дверь служила напоминанием об их общей неудаче. И она была такой не одна.

Другие Охранники Теней стояли перед схожими дверьми.

Тысячи лет Темные камеры оставались запертыми. Так было до Маледиктума, до Разлома.

Черные железные залы уходили вглубь до скального основания Терры, запечатанные еще во времена Объединения. Все шло своим чередом, Охранники Теней продолжали спокойно нести караул до того дня, как нерожденные возвратились в Тронный мир. Грянувшая катастрофа была столь ужасной, что пришлось собрать каждое из щитовых воинств, поэтому караульные в черных доспехах также отправились наверх, оставив в Темных камерах лишь горстку воинов.

Кругом царило отчаяние, паника, невиданная с дней Осады.

К тому времени как они поняли, что происходит, было уже слишком поздно.

Борса Турск велел отступать, поставив под серьезные сомнения выживание остальных щитовых воинств, которые встретили демонические орды в одиночку. Он ошибся, как в том, что отступил, так и в том, что перед этим отправил Охранников Теней на поле битвы. Вернувшись, они обнаружили две вещи: те, кого они оставили внизу, погибли, убитые способами слишком страшными, чтобы их описывать, и несколько опустевших камер, обитателей которых спасли или похитили совершенно непредставимым образом.

Стремясь предотвратить одну беду, они не заметили, что провернули прямо у них под носом.

Охранники Теней отправились на долгие и изнурительные поиски, рыская в космосе по следу любого слуха и свидетельства, что позволили бы им запереть эти ужасы обратно на замок.

Некоторых удалось разыскать, но не всех. Они рассеялись по осям и весям, не имели характерного следа, и их поимка представляла собою практически невыполнимую задачу.

То был самый мрачный момент на всей долгой памяти Варогаланта.

Но он его помнил.

Он помнил Львиные Врата, помнил, как Борса Турск проорал щитовому воинству возвращаться, и последовавшую горечь, когда Охранники Теней поняли, что натворили.

И еще он помнил Адио, и то, как он кинул своего брата умирать. В итоге все оказалось напрасным. Реликвии прошлого, существа, что когда-то таились во тьме Старой Ночи, освободились, и теперь могли быть где угодно.

Пятая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

Тени скрывали кровь, но не могли спрятать запах. Тяжелый и металлический, он густо висел в рециркулируемом воздухе. Ленивые взмахи лопастей вентилятора на потолке лишь разгоняли смрад по всей комнате, удостоверяясь, что он проберется в каждую щель и трещинку.

Урсула Гедд чувствовала, как он впитывается в ее кожу. Ей понадобится целый час под паровым душем в участке, чтобы избавиться от этой вони. Сцена, представшая перед ней в убогой квартире, останется в памяти гораздо дольше.

Она нахмурилась и посмотрела на второго миротворца.

— Можешь дать чуточку света? Моча Святого, до чего тут темно. Как ты вообще что-то видишь в этом месиве, Клейн?

Сидевший на корточках Арпа Клейн поднял на нее глаза. На нем был стандартный темно-зеленый бронежилет миротворцев. На нагруднике и наплечниках красовались желтые шевроны. Как и на самой Гедд, только поверх своего она набросила длинный дождевик такого же цвета. Кроме того, Клейн имел также перчатки и нашлемный люмен. В тусклом свете его портативного устройства поблескивал розоватый осколок кости.

— Череп снесен начисто.

— Да ты настоящий детектив, Клейн. Так что насчет света?

Клейн стукнул по нашлемному люмену, заставив тот замигать. Он ударил по нему снова, сильнее, и луч успокоился.

— Все что есть, — сказал он, потянувшись за другим фрагментом кости. — Из-за крови комната кажется темнее, — пояснил он. — Эта стена была серой. Все жилые блоки в этом районе серые. Их никто и никогда не красил.

— До сих пор, — сухо заметила Гедд.

Клейн поднял стальное стило, и подсоединенный к нейроперу парящий сервочереп проследил за его движением.

— Потолок тоже был серым.

Гедд не стала смотреть. Ей на плечо и так что-то капало.

— Моча Святого… — пробормотала она, приступая к поиску вещественных доказательств.

Она нашла лежащее на столе оружие. Приклад и ствол покрывали разводы крови. Дробовик. Не из самых лучших, но и человеческий череп не отличался прочностью, когда в него стреляли. Заголенным ножом Урсула подняла оружие за скобу и поднесла к лицу. Она принюхалась к дулу, хотя в комнате вряд ли удалось бы учуять что-то кроме крови, учитывая, что жертва была… буквально повсюду.

— Мужчина? — предположила она, переводя внимание на труп.

Клейн кивнул, отчего луч света качнулся вверх и вниз, заплясав на побуревшей стене лихорадочными тенями.

Он сидел, кем бы этот «кто» ни был. Лодыжки были прикованы к ножкам кресла, цепи закручены болтами. Одно запястье, ближнее от стола с оружием, было свободным; второе — скованное, как и ноги.

Человек ничем не выделялся, скорее всего, простой улейный работяга, как миллиарды других обитателей Воргантиана. Отличался он только тем фактом, что его шея заканчивалась окровавленным обрубком.

— Ты когда-то видел, чтобы выстрел дробовика такое делал?

Клейн посмотрел на Гедд, поднесшую оружие к слабому света его люмена.

— Засунь его поглубже да под верным углом… Откуда мне знать? Может быть.

— В лучшем случае он бы снес ему затылок… Но разнести на куски голову целиком? — Гедд снова нахмурилась. — И с такой кровищей?

Она тихо выругалась, откладывая оружие назад на место. Оно было полностью заряжено, даже в патроннике остался заряд. Кроме того, где гильза? И не чувствовалось вони кордита. Выстрел из старинного оружия вроде дробовика оставлял после себя запах.

— Сколько в этом? — осматривая комнатушку, спросила она.

Клейн помолчал, считая.

— Двенадцать самоубийств.

— Так говорилось в твоем рапорте?

Клейн отключил стило, и сервочереп перешел в режим ожидания.

— Как и во всех остальных, — ответил он, и с ворчанием поднялся на затекшие ноги. — Думаешь, дело в другом?

Гедд извлекла из кармана дождевика инфопланшет и включила карту. Там она отметила все недавние «смерти, произошедшие в результате особо жестокого разрушения черепа», и поставила еще одну метку на квартире, где они сейчас находились. Гедд мысленно провела линию, соединяя место каждой смерти, пока та не стала окружностью.

— Ты видишь что-то, чего не вижу я, Гедд? — полюбопытствовал Клейн, пряча осколки кости в пластековый мешочек.

Гедд отвернулась и направилась к выходу.

— Дай знать, когда закончишь.

— Ты куда? — окликнул он ее.

— Подальше из этой дыры.

Шестая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

Урусла променяла дурманящий аромат человеческих выделений на кипучую сутолоку воргантианской нижней трассы, главной магистрали, пронизывавшей весь город до нижнего улья.

Едва Гедд покинула блок, ее мгновенно поглотил рой медленно, но решительно движущихся тел, и она влилась в массу имперских жителей, занимавшихся своими повседневными делами.

Гедд натянула на лицо ребризер, мысленно вознеся хвалу встроенному в маску усовершенствованному фильтру. Из-за нефтехимических и прочих выбросов воздух в нижнем улье имел отвратительный желтоватый оттенок. Тут и там в толпе слышался кашель — недвусмысленное свидетельство легочной болезни. Большинство обитателей нижнего улья, из тех, кто не имел кредитов на сносные фильтры, от легочных болезней и умирали. Гедд некогда было их жалеть. Жизнь в Империуме не стоила ни гроша, будь ты пулевым фермером, разнорабочим… или миротворцем. Она знала свое место.

С дельно распределяемыми тычками локтей, хмурыми взглядами и мимолетными сверканиями значком с номером участка, Гедд шла сквозь толпу.

Над ней, подобно гигантским минаретам, нависали колоссальные шпили улья, бронированные плитами ферромита и вооруженные по сами зубчатые верхушки. Иногда Гедд задавалась вопросом, против кого требовались эти автоматизированные орудия — инородных захватчиков или чтобы держать в узде собственное неуклонно растущее население? Ложное небо исчерчивали верхние транзитные трассы, соединявшие многочисленные районы улья. Маглифты, до отказа забитые сотнями тел, поднимались и падали с мучительной неспешностью. Слепящие натриевые фонари торговцев солнцем соревновались в яркости с доменными огнями мануфакторий. Вездесущий гул — тяжелый, сводящий с ума грохот промышленности, — терзал и без того истрепанные нервы Гедд. На миг ей показалось, что сращенная ничтожность обитателей Воргантиана вот-вот ее раздавит. Этот город ненавидел человечество. Его презрение было осязаемым.

Она сделала глубокий, отфильтрованный и дважды очищенный, вдох, и продолжила путь.

Свернув в улочку, одну из меньших артерий, разветвлявшихся от нижней трассы, Гедд оказалась в относительной тишине. Она включила спрятанную в ухе вокс-бусину. Три секунды она слушала статику, не сводя глаз с входа в проулок, через который вышла с нижней трассы, и ее терпение вознаградилось мужским голосом на другом конце линии.

— Изречение, — ровно сказал он.

— Трон восходящий, — ответила Гедд.

Еще одна пауза, пока ее пароль подтверждался.

— Он хочет тебя видеть.

— Хорошо, — ответила Гедд, хоть и подавив дрожь тревоги. — Погоди… что ты сказал? — Раньше он никогда не требовал с ней встречи. — У меня есть информация.

Очередная пауза, пока ее слова передавались.

— Фонарщик в Инорядье.

— Я знаю, где это.

— У тебя девять минут.

— Что? Проклятье!

Связь отключилась, и Гедд оборвала шипение статики, уже срываясь на бег.

Инорядье находилось в другом конце нижней трассы. Пешком, даже бегом, у нее уйдет не менее двенадцати минут. Сквозь толпы рабочих… Можно добавить еще минимум пятнадцать.

Пулей вылетая из проулка, Гедд достала оружие. Автоматический «Утвердитель» модели VII блеснул в кулаке миротворца подобно матово-черному персту правосудия. «Утвердители» славились своей точностью. Кроме того, они имели широкий патронник для тяжелых снарядов. Компромиссом служил ограниченный объем магазина, а отсюда и автоматичность. С другой стороны, он мог нанести огромный урон и при стрельбе издавал оглушительный звук.

Гедд с криком дважды пальнула в рокрит.

— Прочь! Миротворец!

В ее ребризер был встроен вокс-усилитель, и она включила его на полную мощность.

Толпа десятками хлынула кто куда. Будут раненые.

Урсуле было не до чувства вины или сожаления. С ними она разберется позже. Поэтому Гедд побежала.

— Прочь! Миротворец! Дорогу!

На пути у нее оказался высокий мужчина с тонким, задумчивым лицом. Гедд откинула его в сторону, сполна воспользовавшись громоздкой броней и инерцией. Мужчина в широкополых бурых одеяниях с лекторум-библией переписчика из верхнего улья уже собирался бросить ей вслед оскорбление, когда заметил оружие и решил промолчать.

Гедд одарила его лишь беглым взглядом.

В ухе пропищал хроносигнал, указывая, что прошла минута. Натужно дыша, она ускорилась, на чем свет стоит понося тяжесть брони вместе с увесистым «Утвердителем», что якорем оттягивал ей руку.

Спустя еще пять минут Гедд свернула с нижней трасы, и оказалась в Инорядье. Перед ней тянулась узкая дорога, менее людная, чем нижняя траса, но более сложная для ориентирования.

Инорядье представляло собой настоящий лабиринт. Часть нижнего улья, его улицы наслаивались и пересекались, словно в горячечной грезе спятившего улейного зодчего. Тут с избытком хватало петель, теснин, резких поворотов и тупиков. У него не было ни плана, ни логики, он органично рос на протяжении столетий. И еще он был невообразимо старым. Здесь феррокрит уступал место настоящему камню, добытому из недр планеты во времена, когда тут еще были карьеры. Из окутанных дымом проулков выглядывали каменные, даже деревянные здания. Они тянулись этаж за этажом, громоздясь друг на друга до тех пор, пока масса строений наверху не начинала смещать и давить те, которые находились ниже. Отвратные и жуткие здания кренились, и весь здешний район смердел гнилью и плесенью.

Но Гедд знала это место. Она помнила его запутанную карту, поэтому в итоге добралась до проулка Огней, где бродили занятые постоянной работой фонарщики.

+ Все-таки успела, миротворец, + произнес голос в голове у Гедд. + А я уже думал уходить. +

Седьмая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

Гедд встрепенулась от внезапно заговорившего у нее в голове голоса, и стремительно развернулась, наполовину ослепленная парящими над землей масляными лампами. Она снова вскинула оружие, инстинкт извлечь его был естественной защитной реакцией.

+ Давай без этого. +

Гедд опустила пистолет, затем спрятала обратно в кобуру. Она прикрыла глаза рукой. Тяжело дыша, она подумала, что ее вот-вот вырвет, но все-таки пересилила себя.

— Тут чертовски ярко, — наконец, пожаловалась Урсула.

Проулок Огней именно таковым и являлся — часть Инорядья, состоявшая из длинной, вымощенной брусчаткой, улицы, освещенной сотней горевших на масле сфер, каждая из которых удерживалась в воздухе антигравитационной пластиной. Она воплощала метафору склонности Империума к архаизму и застойности технологической мысли, хотя мало кто мог оценить подобное несоответствие.

Еще меньше людей решалось заходить сюда. На самом деле ни один воргантианец не хотел увидеть себя в свете. Кровь, грязь, презренность — в безжалостном сиянии сфер все это становилось особенно видимым.

Гедд увидела фонарщика. Низкорослый, невзрачный мужчина в коричневом кожаном плаще и широкополой шляпе, стоял в конце проулка Света. В правой руке он держал трость, технологичность набалдашника была заметна даже на расстоянии. Броня под плащом заставляла его казаться шире. По прикидкам Урсулы их разделяла, по меньшей мере, сотня футов, а это значило, что способностями обладал либо он, либо она.

Лампы вокруг Гедд потускнели, стоило мужчине направиться к ней.

+ Так лучше? +

Она убрала руку.

— Лучше, но если еще раз заговоришь у меня в голове, схлопочешь пулю. Я пока не решила, куда именно.

Фонарщик в знак извинения поднял руку.

— Старые привычки, — сказал он, когда подошел достаточно близко, чтобы Гедд могла нормально его услышать. — В последнее время я почти не встречал его агентов. И давненько не видал миротворца. — Он кивнул. — Меня зовут Ксевс, но обычно я известен как Фонарщик.

Гедд нахмурилась.

— Известен кому? Ты же сказал, что никого здесь не встречал.

— Тем, кому я известен, — ответил Ксевс, по-видимому, решив этим и ограничиться.

— Ты — вирд, правильно?

— Псайкер, да. Я телепат уровня «тета», но также владею незначительными кинетическими способностями. — Он указал на одну из сфер, и та мигнула, дав понять, что Ксевс имел в виду.

Урсула удивленно хмыкнула.

— Хитрый трюк. Не знала, что он использует вирдов.

— Наш наниматель использует все доступные инструменты, хотя я бы попросил тебя воздержаться от использования данного термина.

— Вирд?

— С твоего позволения.

— Прости, не хотела оскорбить.

— Я не в обиде, — ответил Ксевс. — Ты хотела увидеться с ним. — Это прозвучало не как вопрос.

— Мне сказали, что это он хочет увидеться со мной, — отозвалась Гедд, испытывая глупое чувство, будто ей нужно как-то оправдать свое здесь присутствие.

— Верно, — сказал Ксевс, и Гедд подумала, что фонарщик все-таки обиделся. — Если не против, встань под восьмой сферой слева от себя.

— Что? — перепросила Урсула, но Ксевс просто ушел у нее с пути и указал на нужную сферу.

Гедд сделала, как велено, встав под восьмой сферой по левую сторону улицы. Она нахмурилась, в голос закралось раздражение. — Я тут. Что дальше?

— Что ж… — проговорил Ксевс и отвернулся. Сферы погасли одна за другой, пока не осталась только восьмая. + Я бы закрыл глаза. +

Восьмая сфера озарилась пронзительной магниевой вспышкой, и Гедд зажмурилась прежде, чем та успела ее ослепить.

— Ах ты су…

Секундой позже опустилась тьма, и когда фоновый рев работающей на предельной мощности светосферы стих, она рискнула открыть глаза. Яркий остаточный образ еще затуманивал зрение, но когда в глазах, наконец, прояснилось, Урсула поняла, что стоит на дне узкой каменной лестницы с зарешеченными железными воротами перед ней. Она оглянулась и увидела ступени, уводящие вверх, во тьму. В воротах быстро отодвинулась смотровая щель, явив пару аугментических глаз, вспыхнувших красным в тенях.

— Урсула Гедд? — спросил автоматизированный голос.

— А кто еще?

— Изречение, — проговорил голос. Аугментика мигнула, откалибровав системы прицеливания. Только сейчас Гедд заметила в стенах прорези для орудий. Она услышала щелканье тяжелых пушек, готовящихся открыть огонь.

— Трон восходящий, — торопливо сказал она, озаботившись убрать руки подальше от пистолета.

Спустя несколько мгновений аугментика мигнула снова, и щель захлопнулась. С другой стороны ворот раздался гулкий грохот, за которым послышался скрежет нескольких автоматически отпирающихся запоров. Наконец, ворота открылись на автоматических же петлях.

Не мешкая, Гедд тут же прошла в начавшие закрываться ворота. Сервитора с другой стороны уже и след простыл. Урсула почувствовала под ногами тонкую металлическую дорожку. Та по-прежнему сохраняла заряд, и уводила куда-то в стену.

В пятидесяти футах от нее маячил слабый свет.

Несмотря на раннее желание выглядеть дружелюбной, Гедд не стала убирать руку с «Утвердителя», пока шагала к входу.

Коридор, из которого лился свет, вывел ее в огромный зал, хотя насколько именно было сложно сказать из-за количества разведывательных устройств.

Когитационные модули, извергающие мотки лент с данными, высились подле бесчисленных пикт-экранов, каждый из которых показывал слегка отличный вид на город. Она как будто заглянула в фасетчатые глаза мухи. Устройства сбора вокс-передач и информации продолжали без умолку галдеть, мгновенно выведя Урсулу из себя едва слышимыми нашептываниями. Физические карты, зарисовки строений, чертежи и схематические вычисления покрывали все свободные поверхности. Некоторые выглядели технологическими, другие — эзотерическими. И все они показались Гедд одинаково непостижимыми.

И в самом сердце машины, в этой сети по сбору информации, сидел паук. Большой и с многочисленными конечностями, окутанный тьмой, он поднял глаза на вошедшую Гедд.

— Ты опоздала, — прорычал Меровед.

Восьмая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

Он чувствовал, что Гедд боится его, пускай и хорошо скрывала это. Микродрожь щек, шеи и пальцев, незначительное расширение зрачков, едва заметное учащение сердцебиения и дыхание сказали Мероведу все, что ему требовалось знать.

— Я сказал, ты опоздала, — пророкотал он, продолжая одновременно работать с инфоканалом. Шесть серворук, крепившихся к каркасу у него на спине и частично скрытых черными одеяниями, соединялись с оборудованием, которое поставляло на анализ к Мероведу все доступные обрывки данных.

— Кто такое сказал? — спросила Гедд.

Улыбка Мероведа осталась скрытой за вокс-маской и тенями глубокого капюшона.

— Полагаю, ты могла обидеть Ксевса, — заметил он.

— Этого проныру? Фонарщика? Не могу сказать, что и я о нем высокого мнения. — Гедд оглянулась, острый взор подмечал каждую мелочь. — Что это за место? Мы раньше никогда не встречались.

— Очень старое и хорошо спрятанное, — ответил Меровед. — И мы действительно никогда прежде не встречались, Гедд.

— Но у меня такое чувство, будто я тебя знаю.

Меровед раскатисто засмеялся.

— Я рада, что кажусь тебе забавной, но мне нужно знать, — сказала Урсула, — зачем ты привел меня сюда? Два года, Меровед. Два года. За все время ни разу лицом к лицу, и ни разу в твоем… — Она огляделась, пытаясь подобрать верное слово. — Логове. Либо у тебя вдруг появилось ко мне доверие, либо что-то происходит. Дело в самоубийствах, да? — Она жестко улыбнулась. — Я знаю, за ними стоит нечто большее.

Меровед кивнул.

— Да. Ты кое-что нашла, Гедд, и оно касается упомянутых тобою смертей.

Он оглядел миротворца с ног до головы — офицерскую униформу, слегка напряженное, но не лишенное привлекательности лицо, и темные, коротко подстриженные волосы, чтобы не мешать при работе. Она была крепко скроенной, широкоплечей и мускулистой, но при этом все равно выглядела стройной. Цепкие пальцы, загрубевшие от регулярного заряжания и разборки оружия, выдавали ее нервозность. Работа преждевременно состарила ее, но лишь самую малость — литания долгим, утомительным сменам, и далекому от идеального питанию. Также никаких следов реювенации. Гедд предпочитала крупнокалиберный пистолет, покоившийся в бедренной кобуре; лезвие, закрепленное на ботинке, выглядело чистым и острым. Все это Меровед проанализировал меньше чем за миллисекунду.

— Хотя твой коллега, Арпа Клейн, ошибается по поводу причины.

— Ты за мной следил.

— Естественно следил. Это моя работа. Следить, — произнес Меровед. — Что ты увидела?

— Спроси своего фонарщика. Он грубо покопался у меня в голове.

— Ксевс привратник — он не собирает информацию. У каждого своя роль, Гедд. Нам остается лишь отыгрывать их.

Гедд, хоть и не смягчилась, однако описала то, что нашла вместе с Клейном в квартире — прикованного к креслу мужчину с подозрительно разлетевшимся по всей комнате черепом; количество крови, полностью заряженный дробовик на столе, и тот факт, что только за последних несколько недель произошло, по меньшей мере, одиннадцать таких же случаев.

Меровед внимательно слушал, впитывая каждую деталь и откладывая в поток данных, непрерывно текущий из устройств наблюдения.

— Что еще?

— А этого мало?

— Я хочу знать, что ты думаешь. У тебя есть теория.

— Есть определенные тенденции, — начала Гедд. Она поморщилась, пытаясь подвести все к общему знаменателю, и развела руками, как будто взвешивая информацию и ее важность. — Исчезновения, загадочные смерти, спонтанные воспламенения. — Она фыркнула, словно пытаясь показать, что ей все равно, однако от Мероведа не укрылась ее тревога. — Теперь к списку можно добавить особо жестокие внутричерепные взрывы. У меня на столе целая куча рапортов и нерасследованных дел, в основном касающихся нижнего улья. Думаю, всему этому есть одно объяснение, и кто бы за этим ни стоял, он пытается оставаться в тени, орудуя в местах, которые привлекут наименьше внимания. И, думаю, их предприятие растет. В частоте, силе, оно на что-то направлено.

Меровед обратился в слух, и когда Гедд закончила, позволил гулу машин на мгновение заполнить тишину, прежде чем заговорить самому.

— У каждого города, у каждого мира есть свой характер. Ты знала это, Гедд?

— Я видела его характер и, кажется, даже знаю причину этому безумию, но вряд ли ты говоришь сейчас только об этом, да?

— Мы недалеко от Терры, — продолжил Меровед. — Этот мир обретается в Его свете, хоть и на самой границе. Но тьма наступает, даже здесь. Даже сейчас. Со времен Разлома… все изменилось.

— Включая характер города.

— Я говорю о ритмах, что определяют жизнь в ее привычном, рутинном состоянии, — сказал Меровед. — Нет ничего невозможного. Галактика огромна, миры Империума — бессчетны, и существуют старые, очень старые секреты, которые пошатнут твой рассудок, если я поделюсь ими с тобой. Этим можно многое объяснить. Поэтому до определенной степени на многое можно закрывать глаза. На непоследовательные и безобидные странности. Но да, характер Воргантиана изменился. Прямо сейчас, пока мы с тобой говорим, он меняется. — Меровед поднял руку, чтобы подчеркнуть сказанное, его пальцы чуть сжались, словно хватая невидимый предмет. — Его меняют. — Он кивнул Гедд. — Думаю, ты и сама это уже понимаешь, пусть и на примитивном, инстинктивном уровне.

— Попытаюсь не счесть это за обиду.

— Эскалация, Гедд… — Меровед прищурился, — и легчайшее растрепывание краев. — Он проиллюстрировал свою мысль, разведя большой и указательный палец на ширину волоска. — Ничтожное и почти незаметное.

— Растрепывание? — переспросила Гедд с уже более ощутимой тревогой.

Рот Мероведа скривился в безрадостной улыбке.

— Реальность, Гедд.

Урсула побледнела, но взяла себя в руки.

— Если я внезапно понимаю, о чем ты ведешь речь, ты убьешь меня? Вот почему я здесь — из-за того, что знаю слишком много?

Меровед холодно хохотнул.

— Именно поэтому ты здесь, Гедд. Но я не стану тебя убивать. Мне нужна твоя помощь.

— Почему это не звучит как повышение по службе?

Меровед включил встроенный в машину гололитический проектор. Он отобразил в трехмерном гололитическом свете зернистую картинку части города. Над небольшим его районом замигала красная руна. Склад.

— Это тот самый источник, который ты упоминала?

Гедд пригляделась.

— Точнее, чем есть у меня, но… — Она кивнула и вывела на своем инфопланшете ту же самую карту, что в окровавленной комнате.

— Это тайник. Заброшенный торговый район в нижнем улье. Пару помещений, в основном складских. Мне нужно, чтобы ты узнала, что там, и сообщила мне. Только осмотрись там. Ты должна пойти одна. Круг остается узким. Больше никто не должен знать, пока я не пойму, с чем мы имеем дело.

— Пока ты смотришь?

Меровед внезапно поднялся из машины, и сервокорпус отсоединился с шипением выравнивающегося гидравлического давления. Он что-то заметил на одном из бессчетных экранов и вокс-каналов. Меровед скинул одежду и, оставшись в одних только широких штанах, прошлепал к ведущей из зала арке.

— У меня есть другие дела.

Попав на службу к Мероведу, она не переставала составлять теории о том, кто он на самом деле. Сначала она считала его Адептус Арбитрес. Его голос, ощутимая властность, осведомленность, слова, и то, как он их произносил — все указывало на Лекс Империалис. Кроме того, Гедд пеняла на Инквизицию. Но все ее теории рассыпались, когда он поднялся из машины.

Невероятно мускулистое тело Мероведа блестело в свете. Одни только его размеры говорили о том, что он — трансчеловек, а его умственные способности выходили за рамки исключительных в некое совершенно другое измерение.

Гедд полагала, что частично своим размером он будет обязан доспехам, но тело и мышцы, которые скрывал теперь уже сброшенный плащ, состояли из плоти и крови. Он казался почти скульптурой, больше произведением искусства, нежели человеком, хотя Гедд заметила также шрамы и следы хирургических аугментаций. Часть правой ноги, участок плеча и правое запястье имели металлический отблеск.

По его коже тянулись выведенные темными чернилами буквы, длинные строчки слогов, что обвивали его руки, шею, спину и бока. Имена, догадалась она, или части имен. Среди них она заметила «Меро» и «Вед».

Гедд просто смотрела на него, не в силах отвести глаз.

— Чернила, — наконец, выдавила она. — Ты из армии?

— В некотором смысле. — Он замолчал, словно вопрос застиг его врасплох. — Хотя мы не должны были становиться солдатами. Это случилось позже.

— «Мы»?

Меровед остановился и оглянулся, так что Урсула смогла, наконец, рассмотреть его лицо.

— Своего рода братство.

Лицо, теперь уже без вокс-маски и капюшона, излучало благородство — старое, но скорее от мудрости, нежели от возраста, хотя и признаки последнего от нее не укрылись. Темная, с железной проседью, борода, обрамляла квадратный подбородок. Он был коротко подстрижен, за исключением полоски стоящих торчком волос, доходившей ему до лба и разделявшей скальп на две равных половины. Шрам под правым глазом свидетельствовал о серьезном ранении, полученным когда-то давно.

— Я что, все еще смотрю на тебя? — потрясенно проговорила Гедд.

Меровед отвернулся снова, ясно давая понять, что разговор окончен.

— Ксевс будет ждать тебя за воротами. Он проводит тебя обратно в Инорядье.

— Думаю, я и сама найду дорогу.

— Нет, не найдешь, — сказал Меровед, ступив под арку и растворившись в тенях.

Девятая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

Хезме вела, по ее мнению, самую обычную жизнь. Она трудилась в инфостеках западных районов скрипториума-примус, собирая данные переписей населения, купеческих квот и учета воинской десятины. Работа была нелегкой, и хотя ей не доводилось проводить целые смены, сгибая металл для фюзеляжей в факторуме, либо считать раскаленные, только что из домны, гильзы на пулевой ферме, у нее хватало шрамов. Ветхие листы писчей бумаги, извергаемые из ртов вычислительных сервиторов, регулярно резали ей пальцы. Все было так плохо, что ей пришлось бинтовать себе руки, словно прокаженной. А от таскания кип записей на твердых носителях через все стеки ей так ломило кости, что иногда казалось, будто тяжелый ручной труд и то проще.

Она так и не вышла замуж и не завела детей. Хезме жила одна и имела умеренный доход, исходящий от умеренных ожиданий. Она полагала, что умрет в стеках или в своем прибранном, но убогом жилом блоке. Она была набожной. Хезме боялась всего странного, чуждого, ведьм и еретиков, и льнула к Имперскому Кредо, как младенец к материнской груди. Подвеска в виде аквилы Императора Восходящего была одним из немногих украшений, которые она себе могла позволить, и она преклоняла колени пред его славой на рассвете и закате каждого дня.

Но, глубоко внутри, ей хотелось большего. Набожность должна вознаграждаться. Ксенофобия и нетерпимость нуждались в одобрении. Для того чтобы ненавидеть, чтобы бояться иного, требовались усилия. Неужели Хезме не заслуживала хоть чего-то за свое усердие?

Она услышала о священнике по тайным каналам, через перешептывания и молву. Кое-кто называл его миссионером, прибывшим говорить о воле Императора и вести неверующих обратно к Его свету. Найти его было непросто. В конце это он нашел ее. Когда она брела по нижней трассе Ворганта в сторону западной промежуточной маглев-станции, путь ей преградила фигура в темно-красном облачении с умудренным годами лицом.

Его обаяние, его непоколебимая вера в Императора человечества покорила Хезме. После этой встречи она уже не вернулась в скрипториум-примус. Скиталец, как его называли остальные, изменил ее жизнь. Подле него она ощущала тепло, и удовлетворение, о нехватке которого до знакомства с ним она даже не догадывалась.

Конечно, у него были другие последователи, и ее поразила необходимость полной и строжайшей секретности. Поначалу она удивлялась, для чего такие меры. Как-никак, поклонение Императору не было преступлением, и в темные времена, которые сейчас переживал город, прилив веры мог объединить недужных жителей.

Лишь узнав о цели ― о Пробуждении, как назвал ее священник, ― Хезме все поняла. Ее потрясала сама только мысль о том, что она знает, что она станет частью столь грандиозного начинания. Столь верна была Хезме, столь всепоглощающе предана цели, что спустя долгие недели, наконец, наступил день, которого она так ждала.

― Ты будешь просвещена, Хезме, ― сказал ей священник.

И в тот момент она поняла ― вот оно, вознаграждение за набожность и веру.

Просвещение.

Хезме не задавала вопросов, когда ее привели в заброшенное место на окраинах западного района, в ветхий факторум, машины в котором давным-давно остыли, и где меж нарезчиками пуль и формировщиками металла свили шелковистые сети сферопауки.

Босыми ступнями она чувствовала многолетний слой грязи и сажи на полу, теплый воздух трепал тонкую сорочку, пока ее вели в огромную душевую комнату.

По ступенькам, выложенным старой грязной плиткой, холодившей кожу, Хезме спустилась в глубокий бассейн, у бортов которого скопился мусор. Света здесь не было, поэтому в комнату прикатили старые бочки из-под масла, которые наполнили горючим веществом и подожгли. Мерцающий свет озарил круг, выведенный на дне бассейна. В сумрачной комнате он выглядел темно-красным.

Хезме ступила в круг вместе с семью другими, каждого из них провели к отмеченному руной месту на полу. Руны показались ей странными, от одного взгляда на них у нее болели глаза. Она задрожала, но не от страха. От нетерпения.

Только когда ей на запястьях, шее и лодыжках защелкнули тяжелые цепи, она начала побаиваться. Как и круг, цепи были помечены. Металл покрывали пятна, отдающие медью.

Затем в комнату вошел он, и испуг Хезме поубавился. Она попыталась встретиться с ним взглядом, однако тот как будто смотрел сквозь нее, полностью сосредоточенный на цели.

― Его волею судимы все мы, ― начал он, ― и через наши страдания Он сочтет нас достойными избавления. Взгляните в бездну. Посмотрите же в разум того, что таится за пеленой, ибо только тогда вы будете просвещены, только тогда познаете ужас и займете место в Пробуждении.

Фигуры, стоявшие в тенях у стен, вдруг запели, и на Хезме накатило странное ощущение. Цепи начали жечь кожу. Ей захотелось кричать, но незримая сила как будто держала ей язык, поэтому она начала извиваться, пока чуждое присутствие упорно пробиралось ей в тело. Словно грязный паук, оно раздувалось, с каждой проходящей секундой становясь все больше вирулентным. Хезме услышала голоса, но те говорили на языке, которого она не знала, и речь их звучала так, что от нее в жилах стыла кровь.

Ей захотелось убежать. Все это было неправильно. Она поменяла мнение, но с тошнотворной отчетливостью поняла, что отступать поздно. Чувство времени исчезло, а с ним и обрывки ее «Я», унесенные смрадным ветром.

Хезме могла провести в этом месте целые дни, голоса у нее в голове становились громче, а воля таяла подобно льду под палящим солнцем. Отстраненно она ощущала изменения в своем теле, в костях, даже в голове. Возникли странные наросты, которых раньше не было, по коже, словно плесень по шторе, поползли нечистые метки.

И на кратчайший миг, прежде чем сдаться существу, что пустило внутри нее корни, и превратить свою плоть в его дом, Хезме узрела других соискателей и культ, которые ширились городом подобно благословленному пожару.

В конце рядом с ней остался скиталец, однако его слова не принесли облегчения.

― Не отчаивайся, ― проговорил он. ― Твои страдания служат высшей цели.

Хезме расхохоталась, но голос уже был не ее собственным, и она запрокинула голову, смеясь, рыдая и крича, и дала тьме поглотить себя.

Десятая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

Маг-трасса была плохо освещена и пахла сыростью. Тени скрывали Мероведа, быстро спускавшегося транзитными туннелями под восточным районом Воргантиана. Путь ему никто не преграждал. Лишь некоторые из оборванного вида посетителей провожали его взглядами. Эта часть автоматизированного транзитного узла не собирала толп. Это был старейший участок сети, в одном из старейших районов города, и дни его близились к концу.

Свод местами проседал ― тяжесть громоздившихся ярусов брала свое над ветшающими гранитными блоками и железной арматурой. Сквозь дыры в рокрите сочилась влага, оставляя темные грязные потеки, напоминавшие Мероведу кровь.

Он спешно покинул наблюдательный зал, быстро переодевшись в легковесный, но прочный броненательник с пластальным нагрудником. Он взял с собою вибромеч с широким лезвием, который теперь покоился в закинутых за спину ножнах, и крупнокалиберную болт-винтовку «Сокрушитель щитов», болтавшуюся на ремне рядом с клинком. В набедренной кобуре находился археотехный термоядерный пистолет, «Огненное клеймо». Из старого деревянного ящика он захватил несколько аркан.

Наряд довершал черный плащ, достаточно широкий и плотный, чтобы скрыть нагрудный пояс с боеприпасами и тот факт, что он вооружен с ног до головы. В тенях глубокого капюшона пряталась вокс-бусина.

У него не ушло много времени, чтобы на грависпидере достичь маг-трассы, а далее уже пешком проследовать до главного транзитного узла. Его наблюдательный зал располагался в центральной точке под городом, и к нему сходились все дороги, что облегчало достижение окраин. Меровед оставил транспорт в закинутом ремонтном доке, где он будет в безопасности и надежно спрятанным, пока он за ним не вернется.

Туннель, по которому он попал в транзитный узел, выходил в гигантский обветшалый атриум. Помещение тянулось вверх на высоту в пару этажей, заканчиваясь сводчатым потолком, по осыпающейся штукатурке которого, будто вены, расходились трещины. У края выложенного плиткой перрона висел единственный маг-вагон на сбоящей гравиподвеске, сыплющей искрами из репульсорных пластин. Он вез горстку пассажиров: нескольких мелких писцов да пару тружеников Муниторума, толпившихся кучками и по заговорщически перебрасывавшихся короткими словами. Одна из рабочих, женщина с сальными волосами и пятнами копоти на лице, посмотрела вслед прошедшему Мероведу. Увидев его, она быстро потупила взор.

Сам атриум почти пустовал. Грязные пулевые фермеры и резчики брони стояли замызганными и уставшими компаниями. Всклокоченного вида старик в вонючих обносках наяривал на насосном органе нестройную мелодию, без особого успеха пытаясь привлечь внимание людей. Священник Министорума в длинной пюсовой рясе читал вслух из растрепанной книжицы «Проповеди Себастиана Тора», игнорируемый в равной степени.

Торговец в облезлом парчовом камзоле с выцветшим рафом имел куда больше почитателей. Он держался возле сервитора-телохранителя и, прижимая к груди сундучок, с нескрываемым презрением мерил взглядом парочку бритоголовых подростков с бандитскими татуировками. Здесь же обретались и фигуры в капюшонах и плащах, те, что держались теней и укромных уголков, мутанты и низкоуровневые вирды. Эти жалкие отбросы не представляли угрозы Мероведу и Трону. Они прятались от ведьмознатцев и охотников за головами, зарабатывавших на скальпах униженных и отверженных. Страх и подозрения были в Империуме ходовым товаром, и охотники сполна этим пользовались.

Меровед нахмурился под капюшоном.

Безразличие и отчаяние цеплялись к этому месту подобно невидимому туману. Здешнюю часть транзитного узла следовало снести еще годы назад, хотя, возможно, заправлявшие тут трудовые бароны просто дожидались, пока вышестоящие ярусы не раздавят его сами.

Контрабандисты-иномиряне предпочитали вести свою противозаконную деятельность в захудалых районах города. Как и отребье, которое пыталось спрятаться под лохмотьями и безвестностью, подобные делишки редко привлекали интерес Мероведа. Он прибыл на Воргантиан не ради того, чтобы следить за соблюдением закона и порядка ― его обязанности были более широкими и всеобъемлющими. Груз, которым, по слухам, владел один контрабандист, изменил обычный ход вещей. Изменил характер, как он сказал Гедд.

Вексень-клеть. Реликвия, очень старая и опасная реликвия, которой не место в этой Галактике. Полученное описание совпадало с тем, что он о ней знал но, не удостоверившись лично, он не станет ничего предпринимать. То, что делал Меровед, то, что он поклялся делать, успешно продолжалось только потому, что никто об этом не подозревал. Решение покинуть наблюдательный зал не далось ему просто.

Так или иначе, но Мероведу требовалось доказательство.

Он украдкой включил вокс-бусину.

― Зату, ― шепнул он, шагая атриумом.

Щелчок в ухе подтвердил, что мажордом его слушал.

― Я в атриуме.

― Восточный туннель, мой лорд, ― ответил Зату.

Меровед сразу отыскал его взглядом. Он находился приблизительно в семидесяти футах от него, широкая арка из серого камня, уводящая в тень. Проем перекрывала цепь с металлическим знаком, на котором было выведено «ЗАБРОШЕНО». Он заметил и кое-что еще, крошечную метку на одном из камней, из которых была сложена арка. Она выглядела слишком не к месту, чтобы казаться случайной, поэтому Меровед предположил, что граффити служили посланием или указателем. Однако она выглядела неоконечной, будто острие без древка, оканчиваясь тонкой вертикальной полосой.

Мужчина, прислонившийся к древней колонне возле входа в туннель, поднял глаза. Он был в сером пальто и с виду напоминал бойца Астра Милитарум: коротко подстриженные волосы и полковая татуировка. Вторая же отметка под правым глазом определенно не была военной ― зажженная свеча, выведенная темно-красными чернилами. В отличие от остальных людей в атриуме, мужчина не отвел глаз, когда Меровед встретился с ним взглядом.

― Здесь что-то есть, Зату.

― Вы видите реликвию, мой лорд?

― Пока нет. Она может быть рядом. Оставайся на связи.

Достав из набедренной кобуры пистолет, но не вынимая его из-под плаща, Меровед двинулся к бывшему гвардейцу. Он успел сделать лишь несколько шагов, когда висевшие над полом светосферы вдруг мигнули и погасли. Атриум погрузился в кромешную тьму, словно накинутая на глаза повязка. Последний вагон заскользил по подвеске, привлекши к себе на секунду взгляд Мероведа. Электрический заряд перегрузил освещение. Вагон устремился прочь, разбрасывая за собой снопы ярких искр. Спустя пару секунд свет зажегся снова.

Бывший гвардеец исчез, но перекрывавшая восточный туннель цепь едва заметно покачивалась.

Меровед ускорился, и полы его плаща взметнулись, явив «Огненное клеймо». Он выстрелил в цепь, и разрубленные концы упали, как будто занавес. Отовсюду полетели панические вскрики.

Он достиг туннеля в считанные секунды, редкие прохожие инстинктивно расступались у него с пути, и бросился внутрь.

Лишь после этого Меровед приостановился. Здесь царила еще более густая темнота, и даже большее отчаяние. Знак говорил правду, но кто-то явно использовал эту часть транзитного узла. Он различил отпечатки ног и следы обитания ― пару окурков от палочек-лхо и оброненную натриевую лампу. Туннель тянулся, по меньшей мере, на сотню футов, прежде чем свернуть за угол. Туда Меровед и направился.

Он сделал всего пару шагов, когда низкий гул антигравитационного двигателя заставил Мероведа уйти влево. Вдоль стен туннеля на равных промежутках находились ниши, и из одной из них на реактивном мотоцикле «Терзатель» вырвался мужчина, виденный им у входа. Старая, большая машина летела низко, водитель откинулся назад, до упора выкручивая ручку газа и вжимая педали. Длинный серо-черный корпус прошил воздух, подобно носу корабля, расположенный спереди тяжелый стаббер ― бесполезный против погони.

Соглядатай, понял Меровед. Его нужно остановить.

Он запустил «Огненное клеймо», и ствол с низким активационным воем полыхнул. Термоядерный луч зацепил передний отражатель шасси реактивного мотоцикла, высекши сноп горячих ярких искр, отчего водитель потерял управление, и машина плугом вгрызлась в землю. Она пропахала борозду длиной в двенадцать футов, прежде чем зарыться слишком глубоко и резко остановиться, так что водителя перебросило через корпус еще на двенадцать футов вглубь туннеля. Он мешком упал на пол с неестественно вывернутыми вокруг тела конечностями.

Широким, пружинящим шагом Меровед стремительно преодолел отделявшее его от места крушения расстояние. Пригнувшись, он посадил водителя на зад, вырвав из него болезненный вопль, и прислонил к стене.

― Говори, ― велел он. ― Быстро.

Бывший гвардеец скривился, на его губах розовела кровь. Из горла поднялась новая волна алой жидкости, и на пару секунд тот закашлялся, прежде чем выплюнуть ее себе на подбородок.

― Ты умираешь, ― сказал ему Меровед. ― У тебя раздроблены ребра, и минимум одно из них пробило легкое. У тебя сломана левая рука и обе ноги. Смерть будет крайне болезненной. Я могу избавить тебя от нее, и закончить все быстро.

― Святая… Терра… ты… ― начал бывший гвардеец, сипя и булькая между словами, ― один из них…

У него в глазах вспыхнуло нечто похожее на страх. Даже на пороге кончины смертный не мог избавиться от экзистенциального ужаса перед одним из избранников Императора.

Меровед нахмурился. Нужно, чтобы тот заговорил.

― И ты это знал, прежде чем кинуться наутек. Куда? Кто твои союзники? Они тоже здесь?

Мужчина рассмеялся, хотя это, казалось, причиняло ему боль, и звучало скорее как приступ удушья.

― Тебе будет казаться, что ты захлебываешься, ― теряя терпение, сказал Меровед, ― вот только ты будешь на земле, и задыхаться будешь своей же кровью. Как тебя зовут? Что означает метка у тебя под глазом?

Оставались считанные секунды. Меровед слышал это в дыхании мужчины.

― Говори. Тебе больше не к чему стремиться, кроме помутнения. Послужи Трону, и обретешь искупление.

Бывший гвардеец улыбнулся, отчего лицо его стало поразительно умиротворенным, и сплюнул очередной сгусток крови.

― Я уже служу… но не склонюсь… ― прохрипел он, каждый вдох давался ему с огромным трудом, ― … перед отчаянием… Мое страдание… служит… высшей це…

Он обмяк, белый как мел, глаза запали в глазницы.

Меровед поднялся и выругался про себя. Он ничего не нашел, и уже собирался вызвать Зату, когда заметил краешек пергамента, торчавший из кармана мертвеца. Снова присев, Меровед извлек карту. На ней были нарисованы неиспользуемые туннели, ведущие от восточного входа к некому месту встречи либо укрытию. При дальнейшем осмотре тела он обнаружил на шее мужчины нуль-ошейник. Тот был отключен, но выглядел рабочим. Меровед снял устройство, сложил в трех соединявших его петлях и спрятал в большой карман на поясе с боеприпасами.

Затем он перевел взгляд на реактивный мотоцикл. Из-за работавших антигравитационных двигателей он продолжал медленно зарываться в грязь, дрожа, словно выпущенная в мишень стрела. Стремена и сиденье выглядели настраиваемыми. По его прикидкам, размерами машина была с «Рассветного орла», но только чуть более громоздкой и не такой сложной, как реактивные мотоциклы, на которых ездили его старые товарищи-катафракты.

Меровед вскинул бровь.

Одиннадцатая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

В лицо бил ветер, развевая капюшон и то и дело норовя сорвать его с головы. Меровед не мог убрать с лица улыбку, наслаждаясь скоростью «Терзателя».

Туннель сливался в сплошное пятно, освещенный лишь лучами света из установленных в носу «Терзателя» фар. Мнемические способности Мероведа не давали ему сбиться с описанного в карте маршрута, хотя глубокие неиспользуемые туннели в заброшенной бездне Воргантиана походили на настоящий лабиринт. Спустя несколько миль повороты стали стремительными и резкими. Теперь он понял, зачем покойному бывшему гвардейцу, брошенному им в туннеле, нужна была карта, пусть самому Мероведу потребовалось посмотреть на нее всего раз. Чего он не мог взять в толк, так это почему у мертвеца был нуль-ошейник. Продолжая ускоряться, он решил, что ошейник мог каким-то образом касаться предполагаемых самоубийств, с которыми столкнулась Гедд, и задался вопросом, к чему все это могло вести.

Наконец, Меровед достиг конца туннеля, где сеть обрывалась огромным подземным карьером. Остановив мотоцикл у края громадной ямы, и заглушив его шумный двигатель, Меровед принялся спускаться пологим склоном, терявшимся во тьме.

Через шестьдесят футов склон начал выравниваться, и Меровед заметил слабое свечение натриевых ламп, кабелем крепившихся к низкому естественному потолку. Он натолкнулся на несколько крупных ящиков и пустые прометиевые бочки. Кто бы здесь ни располагался, он как раз готовился к переезду. У стопок паллет остались прислоненными инструменты для копания. Место выглядело покинутым. Если бывший гвардеец и не собирался возвращаться, раньше он наверняка тут бывал.

― Почему ты нес караул? ― пробормотал Меровед. ― Чего так опасались твои подельники?

Ответы ближе не становились.

Пройдя дальше, Меровед нашел гильзы из-под снарядов, и учуял в воздухе слабейший запах кордита. Кустодий имел превосходные чувства, даже лучше, чем у Адептус Астартес.

Он прищурился.

― Вам помешали.

Здесь разыгрался бой, судя по повреждениям стен, довольно яростный. Кое-какие ящики использовались в качестве укрытия. Некоторые из них были разрублены надвое. Другие ― разнесены в щепки. Для такого удара потребовалась бы невероятная сила. Следы волочения и старые пятна крови указывали на то, что убитых забрали, и схватка произошла довольно давно, возможно, несколько дней назад.

Чем дальше он шел, тем древнее становились туннели, гораздо старше заброшенного транзитного узла. Рукотворные залы сменили пещеры естественного происхождения, усеянные сталактитами и странными биолюминесцентными грибами. Меровед очень сомневался, что место нанесено хоть на одну карту. Оно было старым. Натриевые лампы давно исчезли, и он продолжал идти в полумраке, пока не увидел вдалеке слабый серый свет. Он пошел на него, ступая медленно и осторожно, достав из ножен вибромеч, а в другую руку взяв «Огненное клеймо», пока, наконец, потолок не уступил место пасмурному сумеречному небу.

Из расселины наверху, ведущей во внешний мир, падал снег. Меровед догадался, что достиг северной части города, и находился всего в паре миль от места, куда он послал Гедд.

Слабый свет озарял большую пещеру жемчужным сиянием, искрясь там, где касался бьющих из трещин в скале ключей. А еще свет падал на тело, лежащее в центре пещеры, окаймляя его доспехи серебром. Блестела, сверкая от изморози, растекшаяся кровь. От зрелища у Мероведа перехватило дыхание.

Он кинулся к телу и упал рядом с ним на колени, от горечи опустив голову. Тонкий слой снега накрывал мертвеца подобно савану. Впрочем, белый покров не мог скрыть пышности брони. Она сверкала златом. Точная причина смерти оставалась неизвестной, однако доспехи были разорваны в нескольких местах. Половину шлема сорвало ударом, частично открыв лицо.

― Казаменд… ― Имя слетело с его уст вместе с облачком морозной дымки.

Мертвый воин выпустил копье стража но, потянувшись к оружию, Меровед вспомнил о своей клятве и замер. Протянутые пальцы сжались в кулак.

― Как я этого не заметил?

Казаменд погиб здесь, вероятно, от ранений. Он мог умереть несколько дней назад. Он носил пурпурные одеяния Аквиланских Щитов.

― Что ты тут делал, Казаменд? ― хрипло просипел Меровед. ― Кого тебя отправили защищать?

Решив, что больше тело ему ничего не скажет, Меровед поднялся на ноги. Скинув с себя плащ, он осторожно укрыл им Казаменда.

― Кровь Трона… ― прошептал он, не в силах принять истину.

Убили одного из Десяти Тысяч. Нелегкое деяние, а Аквиланские Щиты славились мастерством в битве. Еще они клялись отдать жизнь ради защиты тех, на кого указала им воля Императора. Других тел Меровед не обнаружил. Человек, защищать которого послали Казаменда, либо сбежал, либо попал в плен. Живой или мертвый ― понять невозможно.

Внимание Мероведа привлекло мерцание и, подняв глаза, он увидел гололитическую фигуру. Она принадлежала мужчине, старому, однако с обманно молодой внешностью. Он был крепко сложен и имел военную выправку, хотя униформу скрывала темно-красная мантия священника-миссионера. Бронежилет заставлял его казаться крупнее. Откидывая капюшон, мужчина сверкнул перстнями, каждый из которых видом напоминал отметку под глазом бывшего гвардейца, оставленного Мероведом в туннелях, ― свеча с одиноким пламенем.

У него была короткая, в стиле Астра Милитарум, стрижка, но без полковой эмблемы. Прямо над переносицей татуировка ― литера «I» внутри ока.

― Кто ты такой? ― грозно спросил Меровед. Он указал на тело Казаменда. ― Это твоих рук дело?

― Предположу, что ты указываешь на мертвого товарища, ― произнес мужчина. ― Через гололит я вижу только тебя. Узконаправленный луч, понимаешь ли. ― У него был интеллигентный, городской голос, но без снисходительности, типичной для людей его призвания. ― Он же твой товарищ, я прав?

― Отвечай немедленно, ― процедил Меровед, не в настроении для разговоров. ― Тебе от меня не спрятаться. Ты и все ответственные больше нигде не почувствуете себя в безопасности.

Мужчина кивнул.

― Так я и думал, ― произнес он, словно не расслышав угрозы Мероведа. ― Меня зовут Илакс Орн, хотя вряд ли мое имя о чем-то тебе говорит. Сожалею о том, что случилось с твоим товарищем. Я служу Императору, но он пытался помешать мне в выполнении работы.

Меровед непонимающе нахмурился.

― Ты убил одного из Десяти Тысяч и заявляешь, что служишь Трону?

― Да и да. Ты пока что не понимаешь. Но поймешь. Я хотел убедиться, увидеть тебя своими глазами… ― Он пожал плечами, обыденность его поведения заставила Мероведа сжать кулаки, хоть он и понимал, что его ярость бессильна против гололитической проекции. ― Что же… Ты можешь оценить, что я имею в виду.

― Ты умрешь от моей руки, еретик, ― пообещал Меровед.

― Лишь после того, как я сделаю свою работу, и тогда я с радостью подставлю шею твоему мечу.

― Какую работу? Она как-то касается Вексен-клети? Не используй ее. Предупреждаю тебя.

― Боюсь, если расскажу тебе, ты попытаешься найти способ остановить меня, а этого я допустить не могу. Впрочем, признаюсь ― реликвия и впрямь у меня. Я ее охраняю. Такова Его воля, и я ее исполняю. Буду откровенным ― надеюсь, за то, что я рассказал тебе это, ты позволишь мне спокойно продолжать. Это жизненно важно для Пробуждения, но ты еще поймешь. ― Затем, увидев взгляд Мероведа, он нахмурился. ― Хотя… возможно и нет.

Меровед напрягся и, прищурившись, оглядел пещеру в поисках угрозы.

― Мне требовалось узнать, если кто-то еще, ― продолжил Орн. ― Поэтому я оставил Рейнара в качестве приманки. Полагаю, он мертв.

― О чем ты говоришь? ― спросил Меровед.

― Не отчаивайся, ― сказал Орн, и с этими словами сам воздух как будто загустел, а звук приглушился. ― Твои страдания служат высшей цели.

Мероведу показалось, словно он пересек невидимую границу в иной план бытия. Чувство было ему знакомо. Он уже испытывал его раньше, в битве у Львиных Врат. Он ощутил напряжение пелены, сродни растягиванию до предела резины, прежде чем вернуть ей эластичность спокойного состояния. Что-то ступило на другую сторону.

Гололит погас. У него за спиной стояла фигура, и она была очень даже реальной.

Двенадцатая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

Гедд возвратилась в участок сразу, как только оказалась в Инорядье. Как и сказал Меровед, Ксевс ждал ее у выхода из наблюдательного зала. Он оказался прав и насчет того, что вернуться на улицу она самостоятельно не смогла бы. В отличие от прошлого раза, лестницы, ведущей в проулок, на месте не оказалось. Там стоял лишь одинокий фонарь, точной такой же, как в проулке Света. Как и прежде, он ярко вспыхнул, и Гедд закрыла глаза, чтобы ее не ослепила вспышка. Когда Урсула открыла их снова, она уже стояла в Инорядье. Ксевс бесследно исчез.

Она встретила Клейна по дороге из участка, пробиравшегося к ней сквозь толпу здоровяков-миротворцев, которые облачались в доспехи и готовились к вылазке в подулей.

― Зачистка нижнего улья? ― спросила она, кинув на Клейна взгляд по пути к взлетной полосе участка.

― Что? А, ну да, точно, Гедд, ― сказал он, пытаясь угнаться за ней. Клейн снял с себя большую часть экипировки, оставшись в простой серой форме. ― Наше двенадцатое самоубийство… ― начал он.

Гедд остановилась и, развернувшись, красочно выругалась на пытавшихся протиснуться мимо нее миротворцев. Те уловили намек, и теперь старались обходить ее.

― Он не был улейным рабочим, ― сказал Клейн.

Гедд нахмурилась. У нее не было на это времени.

― И?

― Из района северных платформ на разборную площадку притащили корабль.

При упоминании платформ у Гедд невольно сжалась челюсть.

― Я по-прежнему тебя не понимаю, Клейн.

― Самоубийство из дробовика, он был членом экипажа того корабля. ― Клейн сверился с инфопланшетом, который, как однажды съязвила Гедд, словно пришили ему к руке. ― «Пустотный штурмовик».

― Какое глупое название.

― Это вольный торговец, ― пояснил Клейн.

Гедд пожала плечами.

― Тогда все ясно. Он что-то перевозил?

― Никакого груза. Разборщик сказал, что он пустой…

― Ну еще бы, ― фыркнула Гедд.

― Но трюм был взорван, ― продолжил Клейн.

― Любопытно, ― сказала Урсула. Это было чистой правдой, хотя она пока не знала, что ей делать с такой информацией. ― Я и так иду на север. Возьму катер для облета. Может, что и увижу.

― Нужна компания? ― спросил Клейн.

― Не нужна. ― Гедд уже развернулась и уходила. ― Если что-то всплывет, дам тебе знать.

Клейн так и остался стоять в толпе миротворцев у нее за спиной.

Сейчас Гедд сидела в орудийном катере, летевшем в направлении Тайника, пилот получил строгие инструкции взлетать сразу, как только ее высадит, и ждать сигнала.

До чего странный день.

Тайник находился на северном краю города, в глубинах нижнего уровня. Он представлял собой скопление огромных складских помещений и ангаров, граничащих с жилыми блоками. Некогда сюда маг-челноками и дуговыми поездами доставляли товары, однако катастрофическая поломка генератора изменила судьбу всего района. Без основной сети Воргантиана энергии стало не хватать. Маг-челноки перестали летать, а дуговые поезда замерзли, когда ветра с севера начали крепчать. Половину района сковало льдом, во второй половине остались жить лишь отчаявшиеся отбросы, слишком слабые или слишком упрямые, чтобы покинуть насиженные места.

Коммерческий район скрывался под толстым снежным покровом, серым от пепла из факторумов верхнего улья. Угловатый орудийный катер коснулся земли, струи двигателей растопили лед, и соскочившая с аппарели Гедд подняла фонтан грязной талой воды.

Она плотнее укуталась в дождевик и пошла утрамбованной асфальтной площадкой. Катер поднялся в воздух и, постепенно затихая, исчез в шторме.

Место выглядело заброшенным, хотя ей показалось, что в дверях толпились закутанные в плащи фигуры.

― Чертовы твисты и вирды… ― вполголоса пробормотала она. ― И что тут, Меровед? Кроме преждевременной смерти от холода, конечно.

Гедд бросила взгляд на океан и далекие платформы подъемников. Она прищурилась, на секунду замерев, прежде чем пойти дальше. Ее отец был грузчиком, и иногда находил в глубоких океанических бороздах странные предметы. Он никогда не приносил их домой, никогда особо не распространялся о них, однако Урсула слышала, как во сне тот бормотал о глубинах и их тайнах.

Она отвернулась, ее мимолетная ностальгия замерзла на ветру.

Впереди виднелся старый закинутый склад, его погнутая пластальная дверь болталась на петлях.

― Ну вот, я на месте, ― прошипела она, дыхание вырывалось изо рта облачками пара. ― Моча святого, хоть бы внутри было теплее.

Пока она шагала к складу, в окнах дребезжал ветер, а висящий на скобе знак раскачивался как умалишенный. Название помещения скрывал толстый слой ржавчины. У входа собрался нанос. Толкаемая ветром, дверь упиралась в снег, но не могла сдвинуть его сдвинуть. Впрочем, та раскрылась достаточно, чтобы Гедд смогла протиснуться без необходимости распахивать ее шире.

Она уже собиралась войти внутрь, как вдруг замерла на пороге.

На косяке находилась метка, по всей видимости, недавняя. Гедд оглянулась но, кроме стены снега, ничего не увидела. Даже отребье в дверях куда-то запропастилось. Знак мог оставить ребенок ― обычный, ничего не значащий вандализм. Она отложила мысль, чтобы обмозговать ее позднее.

Шторм ослабел, едва Гедд вошла внутрь, затихнув до воя, от которого ходили ходуном стены и черепичная крыша. Металлические колонны, поддерживавшие каркас склада, зловеще стонали, но пока держались.

― Так-то лучше… ― подув в ладони, сказала она.

Внутри царила тьма. Сквозь дыры в крыше пробивались лучи света, однако даже им было не под силу разогнать сумрак. Отсутствие энергии означало отсутствие освещения.

― Эй! ― крикнула Урсула. ― Миротворцы. Если здесь кто-то есть, отзовитесь.

Ответом ей стало лишь слабое эхо собственного голоса.

― Иначе пристрелю вас к чертям, ― уже тише добавила она. ― Какая жуть…

Она бросила пару сигнальных огней в тени склада, словно рыбак, закидывающий в море крючок. В воздухе витала вонь серы и полимерной смолы.

Свет выхватил ящики и прочие контейнеры, а также странно антропоморфные тени давно неработающей техники.

Она выкрутила колпачок третьего сигнального огня и, подняв его будто факел, пошла во тьму.

Спустя недолгое время она натолкнулась на первые тела.

Ремонтную яму использовали в непостижимых ритуалистических целях. Остановившись у края, она присела и коснулась пальцами пятна отвердевшего свечного воска. Гедд насчитала вокруг ямы еще семь таких же мест. Она была широкой, не менее тридцати футов в диаметре, и попасть в нее из верхней части склада можно было только по широкой рампе.

― Что, во имя святых…

Оборудование, инструменты и прочие предметы, которые можно было ожидать встретить в таком месте, были сдвинуты в стороны. Вместо них Гедд увидела тяжелого вида цепи, наполовину присыпанные снегом, а в них шесть частично заледеневших трупов. Два комплекта цепей пустовали ― либо их не использовали, либо те, кто был в них закован, спаслись. Или их освободили.

― Ох, теперь мне это место совсем не нравится.

Она уже задумалась, не связаться ли с Клейном и вызвать войска, однако вспомнила слова Мероведа. Его она не ослушается.

Вместо этого Гедд прислушалась, пытаясь понять, действительно ли она здесь одна. Миротворец услышала лишь заунывно стонущий ветер, раскачивающий черепицу в попытке пробраться внутрь.

Ее охватило дурное предчувствие, тревожное ощущение, избавиться от которого было непросто. Меровед приказал ей осмотреться. Нужно идти дальше. Тяжесть Утвердителя в кобуре успокаивала. Она зашла так далеко.

― Моча святого…

Вздохнув, Гедд шагнула на рампу.

Оказавшись внутри ямы, Урсула приблизилась к одному из тел, женскому. Оно сильно пострадало от мороза, однако раны на лице, руках и груди выглядели так, будто их нанесли перед смертью. Плоть была изрезана незнакомыми ей символами, местами кожа начала затягиваться. Рваная, тонкая сорочка потемнела от крови. Похожие метки покрывали каждое звено цепи. Некоторые из них были сломаны.

― Зачем все это?

Пристальное изучение тел открыло нечто, к чему Гедд оказалась не готова. От зрелища ее пробрал озноб, и она задалась вопросом, не это ли имел в виду Меровед, когда говорил о надвигающейся тьме.

Каждый труп имел разные незначительные уродства. Выпирающие изо лба маленькие костяные наросты; черные раны на спине, лице и шее; рваный раздвоенный язык; игольно-острые зубы; частично выдающаяся челюсть, теперь сломанная; удлиненные конечности, пальцы ног и рук; потеря волос и растяжение хребта. Каждую свою находку Гедд записала в инфопланшет, который затем спрятала назад в дождевик.

Уродства могли быть врожденными ― ей доводилось встречать вирдов со схожими изъянами ― но она подозревала и боялась, что это не так. Она вспотела под броней, несмотря на то, что тут было холоднее, чем зимой на Вальхалле. Ей захотелось развернуться и убраться отсюда ко всем чертям, но что-то заставило ее остаться. Гедд хотелось надеяться, что чувство долга. За ямой было что-то еще. Она двинулась дальше.

Тринадцатая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

В человеке, стоявшем в двадцати метрах перед Мероведом, чувствовалось что-то неправильное. Судя по осанке и фигуре, это был мужчина, но голова его была опущена, и он носил широкий комбинезон улейного рабочего. Он все еще не вышел на свет после того, как погас гололит Илакса Орна, и стоял на месте совершенно неподвижно. Казалось, человек даже не дышит.

― Я ― Меровед, прежде из Десяти Тысяч, слуга Света Императора. Подойди и назови себя.

― Я знаю, кто ты.

Голос определенно принадлежал мужчине, однако звучал совершенно нечеловечески, слишком глубоко и слишком гулко, как будто говорил не один человек.

― Ты знаешь, кто я?

― Нет… ― ответил Меровед, отступая назад и занимая боевую стойку, ― но знаю, что ты.

― Какой самоуверенный… Как думаешь, он был таким же? Хочешь, расскажу, как он умер?

― Лучше заткнись и попытайся меня убить. ― Меровед вложил пистолет в кобуру. Он хотел сделать это своими руками.

― О, ― проговорил носитель демона, оторвав от земли полуночно-черный взгляд и открыв весь ужас своего нечестивого лика. ― С радостью.

Из его лба росли два сияющих рога, обрамляя удлинившееся под влиянием варпа лицо. Рот ― блеклая серповидная расщелина, наполненная игольно-острыми зубами. Длинный и кривой как кинжал нос. Кожу, словно ширящаяся болезнь, покрывали темные пятна.

Двинувшись к Мероведу, он как будто стал расти. Кожа натянулась, затем лопнула, явив поблескивавшие под ней кости. Демон закачался на тонких ногах. Длинные руки заболтались, что у обезьяны. Грудина раздулась и треснула, острые куски костей стали скрежещущими зубами, с красной пастью внутри. Шея его удлинилась, извиваясь в перистальтических движениях до тех пор, пока на гротескном отростке плоти не задергалась теперь уже крошечная голова.

Одежду, которую существо прежде носило, объял незримый огонь, и его горящие обрывки развеял смрадный ветер, пока демон, наконец, не предстал обнаженным и нечистым, как породившая его ночь. Воздух осквернил запах гнилого мяса и скисшего молока.

Меровед взревел, не сводя глаз с шагающего демона, когда тот набросился на него с противоестественной резвостью.

Первый удар он пропустил, а его вибромеч бессильно отскочил от упругой, как резина, плоти. Взметнувшаяся рука сбила Мероведа с ног и отбросила на землю.

Он почувствовал во рту кровь и понял, что прокусил себе язык.

Застонав от усилия, он поднялся и рубанул по лодыжке демона, и был вознагражден нестройным воплем боли.

Он мрачно улыбнулся.

― Старое оружие… Оно оставляет след.

Меровед содрогнулся, когда ему в грудь внезапно вонзился костяной шип.

Медленный, подумал он. Слишком медленный.

Взмахом виброклинка он отрубил жуткий отросток, оставив его конец торчать из своего тела, словно осколок.

Еще и ржавый…

От мощного пинка Меровед отлетел назад, и спину прошила боль, когда он столкнулся со стеной.

― Помню, со златым оружием было как-то проще, ― процедил он сквозь сжатые зубы, поднимаясь навстречу демону.

― Мы с тобой уже бились когда-то, ― сказало существо, и Меровед от всей души пожелал, чтобы оно перестало говорить. Демоны ― любители поболтать. Этот атрибут человечества они приняли слишком уж охотно. Насмешки, обман, издевательства и обещания… Они были такими же инструментами демона, что любой костяной клинок или острый клык.

Скорчившись от боли, Меровед вырвал шип из груди. На его конце густела кровь, и он понял, что тот зашел довольно глубоко.

― Возможно… Я запамятовал. ― Он сдавленно втянул воздух. Любой из тех ударов давно бы уже прикончил меньшее существо. ― Мой разум не тот что прежде. Либо это ты помнишь что-то не то.

Демон улыбнулся, сверкнув крокодильими зубами.

― Пытаешься ранить словами. Навредить мне способно лишь одно слово, а ты его не знаешь.

Меровед осклабился.

― Я смогу убить тебя и без истинного имени.

Демон ринулся вперед со змеиной стремительностью, и Меровед вскрикнул, когда он полоснул ему грудь, оставив на теле рваную борозду. Он едва успел выхватить из поясного кармана фиал с серебристой жидкостью.

― Как я и сказал… ― прохрипел он, изо всех сил потрясши фиал, прежде чем запустить его в демона. Фиал разбился и забрызгал его какой-то святой кислотой, что обожгла его растянутую плоть и заставила с шипением задергаться в судорогах.

― Санктус ламента, ― прорычал Меровед, слишком хорошо чувствуя боль от своих ран. ― Это значит «слезы святых», неграмотная ты мразь.

От опаленного кровоточащего тела демона повалил смрадный дым.

Меровед устремился в атаку, замахнувшись сжатым обеими руками мечом. Он подбежал к демону и быстро, прежде чем тот успел прийти в себя, шагнул под его болтающиеся конечности и принялся рубить в область паха.

Существо задергалось и зашаталось под шквалом ударов, исторгая из широкого рта свиной визг. Оно взмахнуло руками в попытке пробить плечи и спину Мероведа, однако тот отступил и, крутанувшись, ушел из-под атаки. Пока он будет оставаться внизу, демону его не достать.

Но Меровед уставал. Рана в груди отняла у него больше сил, чем он поначалу думал. По броне свободно текла кровь, лужей расплываясь под ногами. Он чуть не поскользнулся на ней и едва успел восстановить равновесие, как демон выгнул шею и, будто посылая Мероведу поцелуй, выплюнул в него град заостренных зубов.

Он пошатнулся, однако не рискнул убрать руку с оружия, чтобы стиснуть рану на лице. Если он выпустит меч, все будет кончено. С текущей теперь и по лицу кровью Меровед широко замахнулся виброклинком. Он перерубил демону колени, и тот повалился на землю, словно паук с оторванными конечностями.

Меровед отразил второй шквал зубов плоской частью клинка и перешел в атаку. Пока демон проклинал его на чем свет стоит, он отсек ему одну руку, затем вторую, после чего принялся рубить шею. Каждый его удар вздымал фонтаны вонючего ихора, разъедавшего ему броню и прожигавшего скальп вместе с открытыми участками кожи. Меровед не останавливался. Единственный способ повергнуть демона ― это его расчленить. Пещера полнилась судорожными предсмертными воплями, однако Меровед оставался непоколебимым. Мышцы горели, голова кружилась от кровопотери, удары стали торопливыми и остервенелыми. Вся накопившаяся в нем боль нашла выражение в заключительном реве триумфа и возмездия. Закончив, он пошатнулся и чуть не упал. Меровед вонзил вибромеч в землю и тяжело оперся на него.

От носителя демона осталась лишь вонючая лужица булькающего ихора, испарявшегося еще более смрадным дымом, которым он старался не дышать. На несколько мгновений он отключился, перед глазами поплыли темные пятна, и он понял, что не видит на один глаз. Меровед потянулся к лицу, ожидая найти рану, но вместо этого нащупал разбитую глазницу. Сплюнув сгусток крови, он отыскал среди инструментов стимм-инъкектор и не поскупился на дозу. По нервным окончаниям разлился яркий огонь. Меровед знал, что эффект долго не продлится, и что ему нужна медицинская помощь, поэтому безотлагательно вызвал по воксу Зату.

Сервитор ответит сразу же.

― Вы нашли реликвию, мой лорд?

― Нет, но я уверен, что она здесь, Зату. Я нашел нечто гораздо, гораздо худшее.

― Похоже, вы ранены. Мне…

― Да, и да, пришли орудийный катер. Убедись, чтобы на борту было необходимое медицинское оборудование. Я вышлю координаты. Нужно предупредить Трон, Зату. Угроза тут, на Воргантиане. Она реальна и невообразимо опасна. Культ Просвещенных жив. Я должен немедленно связаться с капитаном-генералом.

Он втянул воздух, зажимая рану в боку. Затем оглянулся на смрадные останки демона, которые уже почти растаяли.

― И попытайся связаться с Гедд. Она понятия не имеет, куда идет.