Боевой Ястреб / Warhawk (роман): различия между версиями

Перевод из WARPFROG
Перейти к навигации Перейти к поиску
м
 
(не показана 1 промежуточная версия этого же участника)
Строка 1: Строка 1:
 +
{{Перевод Д41Т}}
 
{{Книга
 
{{Книга
 
|Обложка          =Warhawk-cover.jpg
 
|Обложка          =Warhawk-cover.jpg
Строка 13: Строка 14:
 
|Год издания      =2021
 
|Год издания      =2021
 
}}
 
}}
==Действующие лица==
+
''С любовью Ханне''
  
  
'''Примархи'''
 
  
Джагатай-хан – «Боевой ястреб», примарх V Легиона
 
  
Мортарион – «Бледный король», примарх XIV Легиона
+
''Это легендарное время.''
  
Рогал Дорн – Преторианец Терры, примарх VII Легиона
+
Галактика в огне. Надежды на славное будущее, задуманное Императором для человечества, уничтожены. Его любимый сын Хорус отвернулся от света отца и принял Хаос.
  
Сангвиний – «Великий Ангел», примарх IX Легиона
+
Армии могучих и грозных космических десантников схлестнулись в жестокой гражданской войне. Когда-то эти непобедимые воины сражались плечом к плечу, как братья, завоёвывая Галактику и собирая разрозненное человечество под знамёна Императора. Теперь же братство раскололось.
  
 +
Некоторые остались верны Владыке Людей, тогда как другие переметнулись на сторону магистра войны. Самые выдающиеся среди участников конфликта — примархи, предводители многотысячных легионов. Величественные сверхчеловеческие создания стали венцом генетических изысканий Императора, и исход усобицы между ними предсказать невозможно.
  
'''V Легион «Белые Шрамы»'''
+
Миры пылают. Одним сокрушительным ударом на Исстване V Хорус практически уничтожил три верных легиона, начав войну, которая затянет в огонь всё человечество. Честь и благородство уступили место предательству и коварству.
  
Шибан-хан – именуемый «Тахсир», братство Бури
+
В тенях крадутся убийцы. Формируются армии. Каждый должен выбрать сторону или погибнуть.
  
Имань – братство Бури
+
Хорус собирает армаду и готовится обрушить свой гнев на Терру. Восседая на Золотом Троне, Император ждёт возвращения непокорного сына. Но истинный враг Повелителя Человечества — Хаос, первобытная сила, жаждущая поработить и подчинить всех людей своим сиюминутным прихотям.
  
Чакайя – братство Бури
+
Крикам невинных и мольбам праведных вторит жестокий смех Тёмных богов. Проклятие и страдания уготованы каждому, если Император падёт и война будет проиграна.
  
Цинь Фай – нойон-хан
+
Конец близок. Темнеют небеса. Прибывают великие армии. На кону стоит судьба Тронного мира и самого человечества...
  
Ганзориг – нойон-хан
+
Осада Терры началась.
  
Джангсай-хан – братство Железного Топора
 
  
Наранбаатар – глава провидцев бури
+
==ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА==
  
Намаи – магистр кэшика
 
  
Илья Раваллион – именуемая Мудрой, советник Легиона
+
'''Примархи:'''
  
Соджук-хан – адъютант Ильи
+
Джагатай-хан — Боевой Ястреб, примарх V легиона
  
 +
Мортарион — Бледный Король, примарх XIV легиона
  
'''VII Легион «Имперские Кулаки»'''
+
Рогал Дорн — Преторианец Терры, примарх VII легиона
  
Сигизмунд – Первый капитан, магистр храмовников
+
Сангвиний — Великий Ангел, примарх IX легиона
  
Фафнир Ранн – капитан, первая штурмовая группа
 
  
Архам – магистр хускарлов
+
'''V легион, Белые Шрамы'''
  
 +
Шибан-хан, именуемый Тахсиром, — братство Бури
  
'''XII Легион «Пожиратели Миров»'''
+
Имань — братство Бури
  
Кхарн – капитан, Восьмая штурмовая рота
+
Чакайя — братство Бури
  
Скарр-Хей - берсеркер
+
Цинь Фай — нойон-хан
  
 +
Ганьзориг — нойон-хан
  
'''XIV Легион «Гвардия Смерти»'''
+
Джангсай-хан — братство Железного Топора
  
Тиф – Первый капитан
+
Наранбаатар — старший грозовой пророк
  
Каифа Морарг – советник примарха
+
Намахи — магистр кэшика
  
Задал Крозий – апотекарий
+
Илия Раваллион, именуемая Мудрой, — советница легиона
  
Грем Калгаро – магистр осады, магистр артиллерии
+
Соджук-хан — адъютант Илии
  
Гургана Дук – сержант
 
  
 +
'''VII легион, Имперские Кулаки'''
  
'''XVI Легион «Сыны Гора»'''
+
Сигизмунд — первый капитан, магистр храмовников
  
Азелас Баракса – капитан, Вторая рота
+
Фафнир Ранн — капитан, первая штурмовая группа
  
Индрас Аркета – капитан, Третья рота
+
Архам — магистр хускарлов
  
Ксофар Беруддин капитан, Пятая рота
+
 
 +
'''XII легион, Пожиратели Миров'''
 +
 
 +
Кхарн — капитан, Восьмая штурмовая рота
 +
 
 +
Скарр-Хей — берсерк
 +
 
 +
 
 +
'''XIV легион, Гвардия Смерти'''
 +
 
 +
Тиф — первый капитан
 +
 
 +
Каифа Морарг — приближённый примарха
 +
 
 +
Зэдал Крозий — апотекарий
 +
 
 +
Гремус Калгаро — магистр осад, магистр артиллерии
 +
 
 +
Гургана Дук — сержант
 +
 
 +
 
 +
'''XVI легион, Сыны Хоруса'''
 +
 
 +
Азелас Баракса — капитан, Вторая рота
 +
 
 +
Индрас Аркета — капитан, Третья рота
 +
 
 +
Ксофар Беруддин капитан, Пятая рота  
  
  
 
'''Когти Императора'''
 
'''Когти Императора'''
  
Константин Вальдор капитан-генерал Легио Кустодес
+
Константин Вальдор — генерал-капитан Легио Кустодес
  
Диоклетиан трибун, Легио Кустодес
+
Диоклетиан трибун, Легио Кустодес
  
Амон Тавромахиан кустодий
+
Амон Тавромахиан кустодий  
  
  
'''Экипаж «Аика-73»'''
+
'''''Экипаж'' «Айки-73»'''
  
Тальвет Каска командир
+
Тальвет Каска командир
  
Адрия Фош башенный наводчик
+
Адрия Фош башенный наводчик
  
Эрия Яндев – передний наводчик
+
Эрия Яндев — носовой наводчик
  
Гельва Дреси водитель
+
Гельва Дреси водитель
  
Гурт Мерк заряжающий
+
Гурт Мерк заряжающий  
  
  
 
'''Имперская Армия'''
 
'''Имперская Армия'''
  
Бран Коба сержант, 13-й Астранианских Пустотных Шакалов
+
Бран Коба сержант, 13-й полк Астранианских Пустотных Шакалов
  
Джера Талмада полковник, Департменто Муниторум
+
Джера Талмада полковник, Департаменто Муниторум
  
Айо Нута генерал-майор, терранское орбитальное командование
+
Айо Нута генерал-майор, терранское орбитальное командование
  
Кацухиро рядовой
+
Кацухиро рядовой  
  
  
'''В руинах Дворца'''
+
'''На руинах Дворца'''
  
Базилио Фо бывший заключенный Чернокаменной
+
Базилио Фо бывший заключённый Чернокаменной
  
Эуфратия Киилер – бывшая летописец
+
Эуфратия Киилер — бывший летописец
  
Гарвель Локен – «Одинокий волк», избранный Малкадора
+
Гарвель Локен, Одинокий Волк — избранный Малкадором
  
  
'''Нерожденные'''
+
'''Нерождённые'''
  
Остаток демон
+
Остаток демон  
  
  
'''Другие'''
+
'''Прочие'''
  
Эрда Вечная
+
Эрда Вечная
  
Лидва – ее легионер
+
Лидва — её легионер
  
Актейя – колдунья
+
Актея — колдунья
  
Альфарий – ее спутник
+
Альфарий — её спутник
  
Джон Грамматик – логокинетик
+
Джон Грамматикус — логокинетик
  
Олл Перссон Вечный
+
Олл Перссон Вечный
  
 
Догент Кранк
 
Догент Кранк
Строка 160: Строка 187:
  
  
Малкадор Сигиллит регент Империума
+
Малкадор Сигиллит регент Империума  
 +
 
 +
Халид Хасан — избранный Сигиллитом
  
Халид Хассан – избранный Сигиллита
+
Эреб — Длань Судьбы
  
Эреб – Длань Судьбы
 
  
 +
==ЧАСТЬ ПЕРВАЯ==
  
=ПЕРВАЯ ЧАСТЬ=
 
  
 +
===Глава первая===
  
==ОДИН==
 
 
'''Клинок'''
 
  
'''Передача'''
+
Клинок
  
'''Свежая кровь'''
+
Передача
  
 +
Свежая кровь
  
История начинается под камнем.
 
  
Скрытым, укутанным тьмой, холодным, как дыхание зимнего рассвета. Люди народа Онг-Хашин приходят за ним  с тех пор, как поют песни в своей высокой долине, расположенной между склоном горы Такал и восточной окраиной равнины Великая Борай. Они взбираются по узким тропам, скользят обмотанными кожей ногами по камням и волокут кирки и корзины.
+
История начинается под камнем.
  
Тропы вниз вырублены вручную и подкреплены бревенчатыми каркасами. На их верхних балках выскоблены угловатые глифы теми же тупыми ножами, которыми они используют для извлечения камней из копыт своих скакунов. Это не благородные каллиграфические знаки, но метки суровых людей, привыкших к камнепадам и оползням. Они хотят разыскать его, а затем вернуться. Им не нравятся подземные глубины и холодное испарение узких туннелей, ведь они, в конце концов, чогорийцы, и любят порывы ветра на своих лицах.
+
Скрытым, укутанным тьмой, холодным, как дыхание зимнего рассвета. Люди народа Онг-Хашин приходят за ним с тех пор, как зазвучали песни в их горной долине между склоном Такала и восточной окраиной Великой Борайской равнины. Они пробираются по узким тропам, скользят обмотанными кожей ступнями по камням и волокут кирки и корзины.
  
Когда они его вырубают, он оказывается хрупким. Они зовут его черным песком. Если, добыв его из земли, обращаться с ним грубо, то он крошится. Но пройдет несколько минут, и он становится твердым, настолько, что можно бросить его в корзину и продолжить работу с жилой. Если поднять кусок размером с человеческий кулак, то можно разглядеть сверкающие фрагменты, отражающие свет подземных свечей.
+
Ведущие вниз пути выдолблены вручную и укреплены брёвнами. На верхние балки нанесены угловатые глифы, выскобленные теми же тупыми ножами, которыми местные извлекают камни из копыт своих скакунов. Это не благородные каллиграфические символы, но метки суровых людей, привыкших к камнепадам и оползням. Они хотят разыскать ''его'', а затем вернуться. Им не нравятся подземные глубины и влажный холод узких тоннелей, ведь они, в конце концов, чогорийцы и любят, когда им в лицо дует ветер.
  
Закончив работу, они забирают добытое и возвращаются, осторожно ступая по камням. Здесь часто идут дожди, так как вершины Такала собирают влагу, переносимую по открытым землям, а скалы покрыты мхом. Эта группа возвращается в поселение в глубине стране Хашин, расположенное высоко среди сосновых рощ, холодных и окутанных туманом. Люди берут куски черного песка и торгуются с оружейниками. Это непростое занятие, отнимающее много времени. Те, кто трудились, чтобы добыть его, устали и нуждаются во сне. Тем, кто хочет забрать его, не терпится приступить к работе. А к тому времени солнце уже низко. Мудрецы говорят, на закате не заключить выгодной сделки.
+
Когда искатели вырубают ''его'', он оказывается хрупким. Они зовут его чёрным песком. Если ты грубо сожмёшь его в руке сразу после того, как добыл из земли, то он раскрошится. Но проходит несколько минут, и он становится настолько твёрдым, что можно бросить его в корзину и продолжить работу с жилой. Подняв кусок размером с человеческий кулак, можно разглядеть сверкающие вкрапления, что отражают огоньки подземных свечей.
  
Наступает рассвет, и начинается работа. В Хашине оружейники всегда работают парами – мужчина и женщина. Им нужно очень хорошо знать друг друга. Иногда они брат и сестра, чаще супруги. Печи топятся древесным огнем, пока не зашипит пламя. Куски черного песка переворачивают и снова оцениваются, затем их берут клещами с длинными ручками. На этой стадии мужчина работает с огнем, женщина орудует клещами. На обоих тонкие хлопковые рубашки, несмотря на холодный воздух снаружи. Внутри кузни уже жутко жарко, и их обнаженная кожа блестит.
+
Закончив работу, они забирают добытое и идут обратно, осторожно ступая по камням. Здесь часто идут дожди, так как вершины Такала собирают влагу, переносимую по открытым землям, и потому скалы покрыты мхом. Эта группа возвращается в поселение в глубине земель Хашин, расположенное высоко среди сосновых рощ, заиндевелых и окутанных туманом. Люди берут куски чёрного песка и торгуются с оружейниками. Времени уходит много, и все раздражены. Те, кто трудились, чтобы добыть его, устали и нуждаются в сне. Тем, кто хочет забрать его, не терпится приступить к работе. А между тем солнце уже низко. Как говорят мудрецы, на закате не заключить выгодной сделки.
  
Когда куски достаточно нагреты, их вынимают из огня и куют. Мужчина берет молот и сильно бьет. Женщина направляет его, сдвигая раскаленный металл на плоской поверхности наковальни. Примеси выбиваются. Это изнурительная работа, от которой дрожат кости. Процесс повторяется снова и снова, пока сталь не начинает очищаться. Откованные слои разбиваются, погружаются в холодную воду, затем переплавляются и перековываются. Созданные пластины укладываются друг на друга, затем мягко возвращаются в пламя, расплавляются, сжимаются, переплавляются. Обе партии тщательно изучаются, проверяются на изъяны.
+
С рассветом начинается работа. В Хашине оружейники всегда трудятся парами — мужчина и женщина. Им нужно очень хорошо знать друг друга. Иногда они брат и сестра, чаще супруги. Печи набивают древесным углём, пока не затрещит пламя. Куски чёрного песка переворачивают и снова изучают, затем берут клещами с длинными ручками. На этой стадии мужчина занимается огнём, женщина орудует инструментами. На обоих тонкие хлопковые рубашки, хотя снаружи студёно. Но внутри кузни уже невыносимо жарко, и их обнажённая кожа блестит.
  
Никто не говорит. Если им нужно показать свои ощущения друг другу, они постукивают молотом определенным способом, но это редко нужно – они мастера своего дела, в работе полагаются на интуицию и наблюдательность. Сталь сворачивается, снова и снова, каждый раз перерабатывая металл, закаливая его, очищая. Вскоре он начнет удлиняться, утоньшаться, растягиваться в длинный изгиб подлинного клинка. Из открытых дверей кузни звенят безжалостные удары молота, не давая заснуть остальной деревне.
+
Когда куски достаточно нагреты, их вынимают из огня и куют. Мужчина берёт молот и сильно бьёт. Женщина направляет его удары, сдвигая раскалённый металл на плоской поверхности наковальни. Так выбиваются примеси. Это изнурительная работа, от которой сотрясаются кости. Процесс повторяют снова и снова, пока сталь не начинает очищаться. Откованные слои разбивают, погружают в холодную воду, затем переплавляют и перековывают. Созданные пластины укладывают друг на друга, потом плавно возвращают в пламя, расплавляют, сжимают, переплавляют. Оба участника ковки оценивают результат, выискивая изъяны.
  
Завершает работу с  лезвием клинка женщина. Она замешивает глиняную рубашку для режущей кромки, используя свои более тонкие пальцы, чтобы вдавить лопаточку в раствор. К тому времени оба кузнеца провели в кузне не один день и сильно устали. Когда помещенная в угли глина трескается, становится виден узор на стали. Каждый оружейник имеет отличительное клеймо – у одного цветок солак, у другого – когти тигра. Самое престижное и трудное в исполнении – разряд молнии, расходящийся от острия до рукояти. Этот клинок несет именно такую метку.
+
Кузнецы молчат. Если им нужно поделиться своими ощущениями, они постукивают молотом определённым способом, но такое требуется редко: они мастера своего дела, полагающиеся в работе на интуицию и наблюдательность. Они сплетают слои стали, вновь и вновь, каждый раз перерабатывая металл, закаливая его, очищая. Вскоре он начнёт удлиняться, утончаться, растягиваться в длинный изгиб настоящего клинка. Из открытых дверей кузни звенят безжалостные удары молота, не дающие заснуть остальной деревне.
  
Затем его шлифуют, наносят маркировку, полируют, промывают. Если все идеально, клинок заворачивают в солому и ткань, и кладут в тяжелую телегу, запряженную адууном. К длинному шесту привязывают красный флаг, отмечая повозку как священный груз. На нее не нападут в пути, даже если она пересечет земли воюющих племен. Оружейники, наконец, отдохнут, их руки огрубели, а кожа покрылась волдырями. Они больше никогда не увидят свое творение и не получат плату за работу. Вся деревня поддерживает их, они занимают почетное положение. Все знают, где мечам суждено служить.
+
Завершает работу с лезвием клинка женщина. У неё более тонкие пальцы, поэтому она замешивает глиняную рубашку для режущей кромки, вдавливая лопаточку в раствор. К тому моменту оба кузнеца провели в кузне не один день и сильно устали. Когда сталь пробудет ещё какое-то время в углях, глину сбивают, и становится виден узор на металле. Каждый оружейник имеет отличительное клеймо: у одного — цветок ''солак'', у другого — тигриные когти. Самое престижное и трудное в исполнении — разряд молнии, разветвляющийся от острия до рукояти. Этот клинок несёт именно такую метку.
  
После телега отправляется на запад, стремительно спускаясь, пока не достигнет открытых земель. После многих месяцев путешествия по лугам, возницы, наконец, замечают Кум Карту на горизонте, бледную на фоне шепота высокой травы. Они останавливаются и готовят кэрн. Собирают камни, вешают на них фрагменты молитв и ставят чаши с ладаном, на вершине устанавливают флаг. Клинок, по-прежнему завернутый, также помещают на вершине. Затем возницы уходят, начиная долгое путешествие домой.
+
Затем его шлифуют, наносят маркировку, полируют, промывают. Если всё идеально, клинок заворачивают в солому и ткань, после чего кладут в тяжёлую телегу, запряжённую ''адуун''. К длинному шесту привязывают узкий красный флажок, указывающий, что в повозке лежит священный груз. На неё не нападут в пути, даже если она пересечёт земли воюющих племен. Оружейники, чьи руки огрубели, а кожа покрылась волдырями, наконец могут отдохнуть. Они больше никогда не увидят своё творение и не получат плату за работу. Однако вся деревня поддерживает их, и у них почётное положение. Все знают, где суждено служить их мечам.
  
Следующей ночью меч забирают в крепость слуги Легиона. В затененных залах Цюань Чжоу каждый фрагмент молитвы изучается, истолковывается, затем помещается в библиарум. Из этих обрывков повелители Чогориса многое узнают о меняющихся особенностях бесконечной травы, откуда брать кандидатов и как протекает жизнь тысячи царств. Клинок, все еще без рукояти, ножен и гарды, разворачивается и относится в кузни. Ни одну метку, кропотливо выполненную оружейниками Хашина, не убирают. Ни один из крошечных и немногочисленных изъянов не устраняют. Это изделие народа Джагатая, не машинного разума. Отполированный до зеркального блеска, он отражает лица создателей в каждом блике света на своей поверхности.
+
Потом телега отправляется на запад, стремительно спускаясь в просторные земли. После многих месяцев путешествия по степи возницы наконец замечают на горизонте Хум-Карту, бледную на фоне высокой шелестящей травы. Они останавливаются и готовят кэрн. Собирают камни, вешают на них молитвенные ленты, расставляют чаши с благовониями, а венчают всё флажком. Клинок, по-прежнему завёрнутый, также помещают на вершине. Затем возницы уходят и отправляются в долгое странствие домой.
  
Добавлена энергетическая рукоять, тщательно встроенная в сталь, скрепленная с ней вручную, пока золотая гравировка аккуратно въедается в поверхность металла. Связывается расщепляющее поле, гармонизируя со структурой исходного клинка. Наставники спаррингов будут испытывать его снова и снова, возвращать в кузни много раз, пока баланс не будет улучшен. Сияние энергетического поля связано  с метками, сделанными при его первой ковке, приумножая их, придавая мечу отличительное свойство. Вот так изделие Хашина увидят во всей известной галактике, такое же яркое, как молния, которую оно имитирует.
+
Следующей ночью меч забирают в крепость слуги легиона. В сумрачных залах Цюань-Чжоу каждую молитвенную ленту изучают, истолковывают, а затем передают в библиарум. Из этих обрывков повелители Чогориса многое узнают о меняющихся особенностях Бескрайней Травы, о том, откуда брать кандидатов и как протекает жизнь тысячи царств. Клинок, всё ещё лишённый рукояти, ножен и гарды, разворачивают и относят в кузни. Ни одну метку, кропотливо выполненную оружейниками Хашина, не убирают. Ни один из крошечных — и всегда немногочисленных — изъянов не устраняют. Это изделие народа Джагатая, не машинного рассудка. Отполированный до зеркального блеска, клинок отражает лица создателей в каждом блике света на своей поверхности.
  
Только после того, как все сделано, клинок можно передать оружейникам орду для последней проверки. Они хранят оружие в своих храмовых хранилищах, окруженное ритуальными стражами, неиспользуемое, неактивированное, пока в Легион не примут кандидата с подходящим для клинка характером.
+
Добавляется рукоять с силовым элементом: её тщательно соединяют со сталью, работая вручную, чтобы аккуратно скрепить золотую резьбу с толщей металла. Далее формируется расщепляющее поле, которое должно гармонировать со структурой исходного клинка. Наставники фехтования будут испытывать его снова и снова, возвращая в кузни много раз, пока не увидят, что баланс уже невозможно улучшить. Сияющие разряды энергетического поля связываются с метками, нанесёнными при изначальной ковке, приумножая их, придавая мечу отличительные характеристики. Теперь во всей известной Галактике увидят творение Хашина, такое же яркое, как молния, которую оно имитирует.
  
Этот вручен воину по имени Морбун Са. Он знаменит не просто своей доблестью, но также самообладанием. Говорят, он – образец Пути Небес. Клинок подходит ему. Он забирает его с собой на пустотный корабль «''Коргаз''» с братством Ночной Звезды. Меч впервые обнажен против врага на мире Эгета  IX, где орду одержала победу.
+
Только после окончания всех трудов клинок можно передать оружейникам ''орду'' для последней проверки. Они сберегают снаряжение в своих храмовых хранилищах: окружённое ритуальными стражами, оно лежит там, отключённое и не применяемое никем, пока в легион не примут кандидата с подходящим для клинка характером.
  
За долгие годы крестового похода клинок дважды меняет хозяина, когда предыдущий находит свою смерть в битве. Великое предательство приближается к своему финалу, и теперь им владеет Аджак-хан из братства Янтарного Орла. Он стоит на стенах Дворца, которые обваливаются под его ногами, и выкрикивает проклятья тем, кто нападает на него. Он легко сжимает рукоять, заставляя сталь плясать вокруг себя. Небеса черны, как чернила каллиграфа. Воздух наполнен шумом – от воплей пехоты, от богов-машин, которые почти прорвали последнюю сплошную линию обороны, от грохота стационарных орудий.
+
Этот вручают воину по имени Морбун Са. Он знаменит не только доблестью, но и самообладанием. Его называют воплощением Пути Небес. Клинок подходит ему. Он забирает оружие с собой на пустотный корабль ''«Коргаз»'' в составе братства Ночной Звезды. Меч впервые обнажают против врага на планете Эгета IX, где орду одерживает победу.
  
Аджак-хан следит за врагом, капитаном ужасных берсерков Ангрона, испорченных бойцов, которых он жалеет так же сильно, как ненавидит. Тот карабкается через руины к нему, и за ним следует еще дюжина. Следом идут орды, все еще изнывающие на ничейной земле, открытые обстрелу орудий. Аджак-хан бежит в сопровождении своих братьев, спеша в ближний бой, который так любит. Клинок кружит, волоча разряды молнии. Он кусает, рубит, и Аджак-хан громко кричит от наслаждения.
+
За долгие годы Крестового похода клинок дважды меняет хозяина, когда предыдущий встречает гибель в битве. Ныне, в заключительные дни великого предательства, им владеет Аджак-хан из братства Янтарного Орла. Он стоит на стенах Дворца, которые обваливаются под ногами, и выкрикивает проклятья тем, кто нападает на него. Хан свободно держит рукоять, и сталь танцует вокруг него. Небеса черны, как тушь каллиграфа. Воздух дрожит от шума: вопит пехота, грохочут стационарные орудия, богомашины завершают прорыв последней сплошной линии обороны.
  
Под камнем, в другом мире, в свете свечи камнерубы Онг-Хашина замирают. Пламя на миг колеблется, хотя в этих глубоких подземельях нет ни дуновенья ветра.
+
Аджак-хан следит за врагом, капитаном берсерков Ангрона — порченых бойцов с трагичной судьбой, которых он жалеет так же сильно, как ненавидит. Тот карабкается через руины к Белому Шраму, и за ним следует ещё дюжина. Следом идут полчища, которые до сих пор изнемогают на ничейной земле, беззащитные под артиллерийским обстрелом. Аджак-хан в сопровождении своих братьев устремляется в столь любимый им ближний бой. Клинок кружит, за ним тянутся разряды молнии. Он кусает, рубит, и Аджак-хан громко кричит от наслаждения.
  
Иногда это случается. Они знают, что это значит.
+
Под скалами в другом мире застывают каменотёсы Онг-Хашина. Огоньки их свечей на миг колеблются, хотя в глубоких подземельях нет ни дуновенья ветра.
  
Они неутомимо берутся за кирки и возвращаются к работе.
+
Иногда это случается. Люди знают, в чём причина.
  
 +
Они с усердием берутся за кирки и возвращаются к работе.
  
– Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил Джангсай-хан, хотя, по правде говоря, он уже догадался.
 
  
Тень на лице Наранбаатара частично рассеивалась снизу треснутой натриевой лампой. В остальной части бункера было темно, жарко из-за замкнутого пространства, воняло потом и плесенью. Кожа провидца бури тоже была темной, иссеченной ритуальными шрамами и новыми ранами, сморщена возрастом. Кристаллы бронированного капюшона сверкали, а тотемы из черепов зверей мягко вращались на бечевках.
+
— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил Джангсай-хан, хотя, по правде говоря, он уже догадался.
  
– Ты должен знать его историю, – сказал он.
+
Лицо Наранбаатара находилось в тени, его лишь отчасти освещала снизу треснувшая натриевая лампа. В замкнутом пространстве бункера, пропахшего потом и плесенью, было темно и жарко. Кожу грозового пророка, тоже тёмную, покрывали обрядовые шрамы, новые раны и возрастные морщины. Кристаллы капюшона его брони сверкали, а подвешенные на бечёвках талисманы из звериных черепов слегка вращались.
  
Джангсай взял меч. Он был прекрасным – средней длины клинок, немного изогнутый, хотя меньше, чем тальвары, которые использовали мобильные части. Он перевернул его в горизонтальное положение, рассматривая, пробуя баланс. На стали видны тусклые узоры молнии, часть структуры режущей кромки. Он провел большим пальцем по кнопке активации расщепляющего поля, уже представляя, как вспышка энергии примет свою форму от этих отметин.
+
— Ты должен знать его историю, — сказал Наранбаатар.
  
– Его владелец…
+
Джангсай взял меч. Тот был прекрасен — средней длины клинок, немного изогнутый, хотя не так сильно, как тулвары, применявшиеся всадниками легиона. Хан перевернул его в горизонтальное положение, рассматривая, проверяя баланс. На стали виднелись тусклые узоры в форме молнии, часть структуры режущей кромки. Воин провёл большим пальцем по кнопке включения расщепляющего поля, уже представляя, как эти отметины направят поток сияющей энергии.
  
– Умер достойно, – сказал Наранбаатар. – Многое вернули, включая этот. Теперь он твой.
+
— Его владелец...
  
Джангсай кивнул. Не использовать его – расточительно. Мощные, полностью функционирующие силовые клинки теперь ценились. Все заканчивалось и подходило к концу.
+
— Умер достойно, — произнёс Наранбаатар. — Многое вернули, включая это. Теперь он твой.
  
– Я знал его, – сказал он. – Аджака.  
+
Джангсай кивнул. Не применять его — расточительно. Мощные, полностью функционирующие силовые клинки теперь ценились. Всё заканчивалось или почти отказывало.
  
Это утверждение значило меньше, чем когда-то. Почти весь Легион теперь собрался вместе, их ряды безжалостно сократились, запертые за стенами и зажатые врагами. Некогда разделенные братства сражались бок о бок, сливаясь, когда их потери росли. Иногда возникало ощущение, что в орду не осталось живого воина, которого Джангсай не знал бы по имени или не видел в бою, или тех, с историей подразделений которых не был знаком.
+
— Я знал его, — сказал хан. — Аджака.
  
– Его братство больше не сражается, – сказал Наранбаатар. – Выживших распределили по другим частям. Но их деяния записаны, и их заберут в залы Цюань Чжоу, когда все это закончится.
+
Это утверждение утратило прежнюю значимость. Почти весь легион, чьи ряды беспощадно проредили, теперь собрался вместе, запертый за стенами и зажатый врагами. Некогда разделённые братства бились бок о бок, сливаясь, когда их потери росли. Иногда возникало ощущение, что Джангсай знает по имени, видел в бою или знаком с историей подразделений всех уцелевших воинов орду.
  
Это была одна из отличительных черт Наранбаатара. Джангсай никогда не слышал, чтобы он хвастался, но провидец бури снова и снова говорил о планах на будущее, невозмутимо и с абсолютной уверенностью в успехе, и, следовательно, о необходимости двигаться к следующей задаче. Это все было таким прозаичным – мы должны выполнить текущее задание, а затем вернуться к тому, что делали раньше. Все снова будет приведено в порядок, все записано. Иногда подобные слова забавляли, поскольку мир вокруг них все больше погружался в скверну.
+
— Его братство больше не сражается, — сказал Наранбаатар. — Выживших распределили по другим частям. Но их деяния записаны, и тексты заберут в залы Цюань-Чжоу, когда всё это закончится.
  
– Стало быть, они прорвались через внутреннюю стену, – сказал Джангсай.
+
Здесь Наранбаатар проявил одну из своих отличительных черт. Джангсай никогда не слышал, чтобы он хвастался, но грозовой пророк снова и снова говорил о планах на будущее, невозмутимо, однако с уверенностью в успехе, откуда вытекала необходимость двигаться к следующей задаче. Это звучало так прозаично — «мы должны выполнить текущее задание, а затем вернуться к тому, что делали раньше». Всё надо будет привести в порядок. Всё записано. Иногда подобные речи забавляли, поскольку мир вокруг них всё глубже утопал в скверне.
  
– Мы думаем, что это случится в течение часа.
+
— Получается, они прорвались через внутреннюю стену, — сказал Джангсай.
  
– Хотите, чтобы я занял позиции Аджака?
+
— Мы полагаем, что прорвутся в течение часа.
  
– Нет, это предписано другому. Я хочу, чтобы ты оставил свой пост – у тебя новый приказ.
+
— Хочешь, чтобы я занял позиции Аджака?
  
– От тебя?
+
— Нет, это предписано другому. Я желаю, чтобы ты оставил свой пост — у тебя новый приказ.
  
От самого Кагана.
+
От тебя?
  
Джангсай помедлил.
+
— От самого Кагана.
  
– Мы здесь в тяжелом положении, задын арга. – Это был тот максимум, которым он мог выразить свое несогласие. Но он должен отметить: его воины умирали и будут умирать дальше, и его место – с ними. Невысказанный подтекст, понятный им обоим. ''Почему сейчас?''
+
Джангсай помедлил.
  
– Нам нужно, чтобы ты кое с кем поговорил, – сказал ему Наранбаатар. – Он родом не с Терры. Как мы недавно узнали, он с того же мира, что и ты. Такая вот причина. Я знаю, ты хочешь продолжать биться здесь, но, поверь, ты вскоре снова получишь этот шанс.
+
— Мы здесь в тяжёлом положении, ''задын арга''.
  
И снова краткая пауза перед ответом.
+
Он не мог выразить несогласие более прямо. Но знал, что должен отметить: его воины умирали и будут умирать дальше, и его место — с ними. Невысказанный подтекст, понятный им обоим, звучал так: «Почему сейчас?»
  
– Так значит, это конец, – решил он.
+
— Нам нужно, чтобы ты кое с кем поговорил, — сказал ему Наранбаатар. — Он родом не с Терры. Как мы недавно узнали, он из того же мира, что и ты. Такая вот причина. Я знаю, ты хочешь и дальше биться здесь, но, поверь, ты вскоре снова получишь эту возможность.
  
– Это его начало.
+
И снова краткая пауза перед ответом.
  
– Что ты можешь мне рассказать?
+
— Так значит, это конец, — решил хан.
  
– Достаточно для выполнения этого задания. После этого, посмотрим. Мы еще не знаем, какие будут возможности. Может быть ничего. Может быть все.
+
— Это его начало.
  
Это неизменное спокойствие все еще могло застигнуть врасплох. Джангсай знал, что чогорийцы могли разозлиться. Он видел это много раз в бою, и они ужасали, когда на самом деле, по-настоящему теряли самообладание, но большую часть времени они сохраняли хладнокровие, которое могло, как выводить из себя, так и впечатлять.
+
— Что ты можешь мне рассказать?
  
Джангсай снова посмотрел на клинок. Возможно, Аджак держал его всего несколько часов назад. Они могли бы стать идеальным тандемом, оба – продукты той же самой подготовки, части гармоничного целого.
+
— Только то, что нужно для задания. Потом посмотрим. Мы ещё не знаем, что будет доступно. Возможно, ничего. Возможно, всё.
  
– Скажи, куда мне нужно отправиться? – спросил он.
+
Порой это неизменное спокойствие по-прежнему сбивало с толку. Джангсай знал, что чогорийцы способны разозлиться. Хан много раз видел это в бою, и они ужасали, когда на самом деле, по-настоящему теряли самообладание, но большую часть времени они сохраняли хладнокровие, которое в равной мере впечатляло и выводило из себя.
  
 +
Джангсай снова посмотрел на клинок. Возможно, Аджак держал его всего несколько часов назад. Вероятно, они составляли идеальный тандем, оба созданные одной и той же культурой, части гармоничного целого.
  
Мир назывался Ар Риджа.
+
— Скажи, куда мне нужно отправиться? — спросил он.
  
Он сильно пострадал во времена ужасов Древней Ночи, поэтому прибытие армий Императора в первые десятилетия крестового похода встретили восторженно. Его старую промышленную базу быстро восстановили, и через одно поколение он стал вносить значительный вклад в военную экономику. Для Имперской Армии было сформировано множество полков, некоторые из которых снискали широкую известность. Ко времени триумфа на Улланоре Ар Риджа считался ключевой планетой, от которой зависела безопасность целого субсектора. Она располагалась на стратегическом пересечении многих стабильных варп-трасс. Важное устойчивое место.
+
Мир назывался Эр-Риджа.
  
Легионес Астартес, в частности Имперские Кулаки, начали собирать кандидатов с Ар Риджи со второго столетия Эры Крестового похода. Он никогда не был крупным вербовочным миром, как правило, считаясь слишком цивилизованным для создания оптимально свирепого кандидата в космодесантники, но запросы полномасштабных завоеваний вынуждали осваивать каждый подход. Ситуация изменилась, когда разгорелась гражданская война. Как только масштабы предательства Гора стали очевидны, имперские стратегосы запустили лихорадочную программу по изъятию ресурсов, эвакуируя все, что могли за пределы досягаемости наступающего врага. Ар Риджа какое-то время считался безопасной гаванью. Его верфи были укреплены, полки и укрепления – дооснащены. Вербовщики Легионов обратили на него внимание, уже понимая, насколько отчаянной становится ситуация, и внезапно осознав необходимость использовать все возможные средства для увеличения численности кандидатов.
+
Он сильно пострадал в пору ужасов Древней Ночи, поэтому прибытие армий Императора в первые десятилетия Крестового похода там встретили восторженно. Его старую промышленную базу быстро восстановили, и уже в течение жизни того же поколения он стал вносить значительный вклад в военную экономику. В нём сформировали множество полков для Имперской Армии, причём некоторые из них снискали широкую известность. Ко времени Улланорского триумфа Эр-Риджа считалась ключевой планетой, обеспечивающей безопасность целого субсектора. Она располагалась на стратегическом пересечении многих стабильных варп-трасс. Важный устойчивый объект.
  
Надежда на это всегда была слабой. Процесс превращения смертного ребенка в воина Легиона был деликатным искусством, отточенным за многие годы и проводимым в безопасном окружении. При необходимости его можно было ускорить, а его программы переместить в разные места, но и те и другие действия сопрягались с риском. Даже после того, как несколько разбросанных объектов Легиона эвакуировали на Ар Риджу, рост смертей кандидатов означал, что темп набора не вырос так быстро, как ожидалось. Дополнительных претендентов нашли среди местного населения, быстро проведя через стандартный отбор и поместив в протоколы ускоренного вознесения.
+
Легионес Астартес, в частности Имперские Кулаки, начали набирать кандидатов с Эр-Риджи во втором столетии эпохи Крестового похода. Он никогда не был крупным вербовочным миром, поскольку в целом считался слишком цивилизованным, неспособным воспитать оптимально свирепых новобранцев Космодесанта, но для поддержки завоеваний галактического размаха приходилось осваивать любые источники. Ситуация изменилась, когда разгорелась гражданская война. Как только прояснились масштабы предательства Хоруса, имперские стратегосы запустили лихорадочную программу по изъятию ресурсов. Они вывозили за пределы досягаемости наступающего врага всё, что могли. Эр-Риджа какое-то время считался безопасной гаванью. Его флотские верфи укрепили, полки и линии обороны усилили. Вербовщики легионов обратили на него внимание, поскольку уже поняли, насколько отчаянной становится ситуация, и внезапно осознали, что должны использовать все доступные средства для увеличения численности кандидатов.
 +
[[Файл:Jangsai-warhawk.jpg|thumb|right|''Джангсай-хан, братство Железного Топора'']]
 +
Надежда на это всегда была слабой. Процесс превращения смертного ребёнка в легионера представлял собой деликатное искусство, отточенное за многие годы. Его проводили в безопасном окружении, и, хотя при необходимости его удавалось ускорить, а процедуры подготовки — разнести по разным местам, те и другие действия сопрягались с риском. Даже после того, как несколько разбросанных объектов Легионес эвакуировали на Эр-Риджу, претенденты умирали чаще, чем обычно, то есть темпы набора не росли так быстро, как ожидалось. Дополнительных кандидатов нашли среди местного населения. Их поспешно провели через стандартный отбор и включили в программы ускоренного вознесения.
  
Туйо, конечно, на тот момент ничего из этого не знал. Он был слишком юн. Его амбиции, которые тогда у него имелись, ограничивались службой в Армии сесть на корабле в составе одного из престижных полков и отправиться в пустоту во имя замыслов Императора. Когда чиновники пришли в тесное жилище его родителей, со странными выражениями лиц и в необычной униформе, он мало думал об этом. Только позже, когда его мать зарыдала, а лицо отца лишилось всех красок, он начал понимать, что-то пошло не так.
+
Туйо, конечно, на тот момент ничего из этого не знал. Он был слишком юн. В ту пору его неопределённые устремления ограничивались службой в Армии — возможностью сесть на корабль в составе одного из престижных полков и отправиться в пустоту во имя замыслов Императора. Когда в тесную жилую секцию его родителей пришли чиновники со странными выражениями лиц и в необычных мундирах, его это мало заинтересовало. Только позже, когда мать зарыдала, а лицо отца побелело, он сообразил, что случилось нечто очень скверное.
  
Это были его последние воспоминания о них. Теперь ему сложно вспомнить даже их лица. Так много изменилось в нем, в Империуме. Некоторое время он был решительно настроен цепляться за эти последние образы своего детства, считая важным сохранить какую-то связь с прежней жизнью. Но когда началась тренировочная программа, и он прошел первые этапы психологической подготовки, стало сложно. После нескольких месяцев он бросил пытаться. Все поглотили изменения, бушующие в его подростковом теле мучительная гормональная переработка, психическая обработка, непрекращающиеся физические улучшения.
+
Эти воспоминания о родителях оказались последними. Теперь даже их черты почти стёрлись из памяти. Столь многое изменилось — и в нём, и в Империуме. Какое-то время он решительно цеплялся за эти заключительные образы детства, считая, что важно сохранить некую связь с прежней жизнью. Но когда началась тренировочная программа и он прошёл первые этапы психологической подготовки, стало сложно помнить. После нескольких месяцев он прекратил пытаться. Всё поглотили изменения, бушующие в его подростковом теле, — мучительная гормональная перестройка, ментальная обработка, непрерывные физические улучшения.
  
У него ушло четыре года на это, слишком мало времени, как он позже узнал, для гарантии успеха. Больше половины тех, с кем он начал программу, умерли раньше. Другие сошли с дистанции после первой волны имплантаций. Теперь его воспоминания о том периоде жизни были туманными, наполненными образами лиц, имен которых он не знал и мест, которые он больше не мог найти. Он был зол, так зол, все время. Он полагал, что его сделали таким, накачивая химикатами, питавшими гнев. На него воздействовали через боль, заставляя работать усерднее, только ради злобы, как иногда казалось.
+
Так он провёл четыре года. Как Туйо выяснил позже, при таком коротком сроке невозможно гарантировать успех. Больше половины тех, с кем он начал программу, умерли в самом начале. Другие не выдержали первую волну имплантаций. Теперь его воспоминания о том периоде жизни стали туманными: они полнились лицами людей, чьих имён он не знал, и образами мест, которые он больше не мог найти. Тогда Туйо злился, неистово и постоянно. Он полагал, что его сделали таким — накачали веществами, разжигавшими гнев. На него воздействовали через боль, заставляя работать усерднее. Иногда казалось, что они так поступают только из вредности.
  
Но он многое узнал. Он узнал, что Империум, который он считал постоянно расширяющимся и защищенным, на самом деле, находился на грани гибели. Он узнал о Враге и его беспощадности. Он изучил историю восемнадцати Легионов и роль каждого во всей истории, включая предателей, потому что врага необходимо узнать врага прежде, чем обрести уверенность в его убийстве.
+
Но ему многое открылось. Туйо узнал, что Империум, который он считал постоянно расширяющимся и защищённым, в действительности пребывает на краю гибели. Ему рассказали о Враге и его беспощадности. Он изучил историю восемнадцати легионов и то, какую роль во всех тех событиях сыграл каждый из них, включая предателей, потому что, если ты хочешь убивать противника с уверенностью, сначала его нужно познать.
  
При других обстоятельствах он закончил бы свое обучение на Ар Ридже. Тем не менее, незадолго до окончания, все снова изменилось. Война добралась до родного мира, как всегда ему и судилось. Туйо не разрешили сражаться за планету. Никому из кандидатов. Их загрузили в транспорты и отослали прочь от волны разрушения. Теперь Ар Риджа находился глубоко в тылу врага, вероятно, был разрушен или оккупирован. Он надеялся на первое, из-за оставшейся человеческой связи с этим местом – верноподданный мир не пожелал бы жить под властью Гора.
+
При других обстоятельствах он завершил бы обучение там же, на Эр-Ридже. Однако же незадолго до окончания подготовки всё снова изменилось. По воле судьбы война добралась до его родного мира. Туйо не разрешили сражаться за планету, как и всем остальным кандидатам.
  
И тогда он, наконец, увидел Терру, центр всего сущего, сердце Империума, тем не менее, уже находившуюся под угрозой нападения, уже уязвимую. Вся планета была заполнена солдатами, кишела ими, они высыпали из каждого лендера, на каждый виадук и плац, все напряженные, все перепуганные.
+
Их загрузили в транспортники и отослали прочь от волны разрушения. Теперь Эр-Риджа находился глубоко в тылу врага, вероятно разрушенный или оккупированный. Из-за сохранившейся человеческой связи с тем местом Туйо надеялся на первое — миру, ранее оставшемуся верным Императору, лучше было не попадать под власть Хоруса.
  
Он будет сражаться здесь. Его создали для битвы здесь. Он не узнает других полей сражений, пока они не победят на этом. Те последние несколько месяцев были самыми трудными – необходимо было вживить последние имплантаты и завершить ускоренное обучение. Ему нужно было проявить себя перед инструкторами, а затем и Легионом, ни первые, ни второй даже сейчас не могли позволить, чтобы некачественный продукт попал в ряды лучших воинов Императора.  
+
И тогда он наконец увидел Терру, центр всего сущего, сердце Империума, но уже находившуюся под угрозой нападения, уже уязвимую. Всю планету заполняли солдаты, она кишела ими. Бойцы, все до единого напряжённые и напуганные, реками вытекали из каждого посадочного модуля на любые виадуки и плацы.
  
Он был свежей кровью. Наспех созданным продуктом находившейся в отчаянном положении империи. Воин, спешно прошедший создание и обучение, не получивший ни интенсивной подготовки, ни воспитания, которыми Империум некогда одаривал свое важнейшее живое оружие. Если бы ситуация не была такой отчаянной, он бы никогда не прошел через изменение на Ар Ридже. Его никогда бы не перевозили со станции на станцию, его развитие не прерывалось бы под надзором инструкторов, набранных с дюжины миров. Каждый знал, что условия не оптимальны. Некоторые даже выступали против процесса, остро осознавая последствия, когда космодесантник поступал на службу с неполноценной подготовкой.
+
Он будет сражаться здесь. Его создали для битвы здесь. Туйо не узнает других полей брани, пока они не победят на этом. Заключительные несколько месяцев стали для него самыми трудными — последним имплантатам требовалось прижиться, ему следовало завершить ускоренное обучение. Ему нужно было проявить себя перед инструкторами, а затем и перед легионом, ведь ни первые, ни второй даже сейчас не могли позволить, чтобы в ряды лучших воинов Императора попал низкосортный продукт.
  
Несмотря на все это, он все же гордился. Он рвался в бой, чтобы продемонстрировать свои возможности, как себе, так и именитым членам Легиона. Он не был ни терранцем, ни чогорийцем, но по-прежнему являлся воином, боевым братом трех Благословенных Легионов, почетной троицы, которой поручили последнюю оборону Терры. В его крови таилась душа примарха. По щеке подобно зигзагу молнии тянулся священный шрам.
+
Он был свежей кровью. Наспех созданным творением империи, попавшей в отчаянное положение. Воин, слишком быстро возвысившийся и прошедший обучение, не получил ни интенсивной подготовки, ни воспитания, которыми государство людей некогда одаривало своё важнейшее живое оружие. Если бы ситуация не была такой безнадёжной, он бы никогда не подвергся преображению на Эр-Ридже. Его не стали бы перевозить с одной станции на другую, его развитие не прерывалось бы, за ним не надзирали бы инструкторы, набранные с дюжины планет. Все понимали, что условия не оптимальны. Кое-кто даже выступал против такого процесса, остро осознавая, к чему приведёт поступление на службу космодесантника с неполноценной подготовкой.
  
Последний ритуал вознесения долго откладывался. Когда он, наконец, наступил, Туйо стоял в одной из длинных шеренг со многими другими, такими же полукровками, как и он, выхваченными из безвестных захолустных миров и аванпостов, удручающе неподготовленными, крайне нетерпеливыми. Их доспехи были белоснежными, безупречными, только что из кузни. Лорд-командор прибыл на шаттле, подняв пыль на парадном плацу. Он с лязгом спустился по рампе в сопровождении гигантов в потускневших об боев доспехах цвета слоновой кости. Лил дождь и дул сильный ветер, но небеса над ними потемнели от нисходящих потоков миллиона лендеров.
+
И всё же, несмотря ни на что, он гордился собой. Туйо рвался в бой, чтобы показать свои возможности как самому себе, так и именитым легионерам. Не терранин, не чогориец, но всё-таки воин, боевой брат трёх Благословенных легионов — почётного триединства, которому поручили последний рубеж обороны Терры. В его крови теплилась душа примарха, а по щеке тянулся священный шрам, подобный зигзагу молнии.
  
Туйо терпеливо ждал, прижав руки к бокам, напрягая по очереди мышцы. Вокруг них поднимались шпили и оборонительные башни, отбрасывая глубокие холодные тени на гравий. Со всех сторон доносился шум военных приготовлений – скрежет машинных инструментов, рокот двигателей, топот марширующих сапог. Здесь все было в нервном напряжении. Все в состоянии готовности, на грани взрыва насилия.
+
Последний ритуал вознесения долго откладывался. Когда наконец пришло время, Туйо встал в одну из длинных шеренг со множеством других полукровок, точно так же выдернутых из безвестных захолустных миров и с аванпостов, удручающе неподготовленных, крайне нетерпеливых. Их безупречные серовато-белые доспехи лишь недавно покинули кузни. Лорд-командующий прибыл на челноке, который поднял пыль на парадном плацу. Легионер с лязгом спустился по рампе. Его сопровождали гиганты в броне цвета слоновой кости, потускневшей после боёв. Лил дождь и дул сильный ветер: тогда небеса над ними ещё не потемнели от реактивных струй миллиона десантных судов.
  
В конце концов, лорд-командор добрался до места Туйо в шеренге. Его звали Ганзориг, нойон-хан в собственной системе Легиона. Он был чогорийцем, одним из тех, кто сражался с предателями семь страшных, трудных лет. Он уже был опытным воином за десятилетия до этого. Это оставило на нем след, подобно запаху. Он выглядел несокрушимым.
+
Туйо терпеливо ждал, держа руки по швам и поочерёдно напрягая мышцы. Вокруг них вздымались шпили и оборонительные башни, что отбрасывали густые холодные тени на гравий. Отовсюду доносился шум военных приготовлений — скрежет механических устройств, рокот двигателей, топот марширующих сапог. Всё пребывало в нервном напряжении. Всё находилось в состоянии готовности, ожидая вспышки насилия.
  
Туйо посмотрел ему в глаза. Ганзориг ответил холодным долгим взглядом, словно оценивая жеребца перед покупкой.
+
Спустя какое-то время лорд-командующий дошёл до места Туйо в шеренге. Его звали Ганьзориг, и в уникальной структуре легиона он имел чин нойон-хана. Этот чогориец входил в число тех, кто сражался с предателями семь страшных, трудных лет. Ещё десятилетиями ранее он уже был опытным воином. Такой удел оставил на нём след, подобный запаху. Командующий выглядел несокрушимым.
  
Туйо, – наконец, произнес нойон-хан. – Теперь ты принадлежишь орду Джагатая. Твоя прежняя жизнь закончилась. Какое имя ты берешь в знак своего вознесения?
+
Туйо посмотрел ему в глаза. Ганьзориг ответил долгим холодным взглядом, словно оценивая жеребца перед покупкой.
  
– Джангсай, – ответил он без колебаний.
+
— Туйо, — наконец произнёс нойон-хан. — Теперь ты принадлежишь орду Джагатая. Твоя прежняя жизнь закончилась. Какое имя ты берешь в знак своего вознесения?
  
Ганзориг удовлетворенно кивнул. Для них не имело значения, откуда ты пришел – только какое имя ты взял и оказал ли ты ему почтение.
+
— Джангсай, — ответил он без колебаний.
  
– Ты един с орду, Джангсай.
+
Ганьзориг удовлетворённо кивнул. Для них не имело значения, откуда ты пришёл, — только то, какое имя ты взял и не посрамишь ли его.
  
Джангсай ждал. Осталось сделать последнее – зачислить его в ''минган'', его братство. Такими тягостными были те времена, и таким измотанным был легион на момент возвращения в Тронный мир, что восстановление все еще продолжалось, а комплектование личного состава было вопросом значительной гибкости.
+
— Ты един с орду, Джангсай.
  
Ганзориг много думал об этом, как и обдумывал каждого новичка, которого зачислял в Легион в тот день. Здесь стояли сотни воинов, но нойон-хан знал все обо всех – отчеты об их боевой подготовке, доклады личных инструкторов. Джангсай молча ждал.
+
Новобранец ждал. Оставалось только одно: зачислить его в тот или иной ''минган'', его братство. Времена стояли такие тягостные, а легион, вернувшийся в Тронный мир, понёс такие потери, что восстановление всё ещё продолжалось, а при комплектовании личного состава требовалась значительная гибкость.
  
– Ты зачислен в братство Железного Топора, – объявил, наконец, Ганзориг. – Ты покинешь его только со смертью – пусть она придет не скоро и пусть слава сопровождает твои деяния до того дня.
+
Ганьзориг тщательно размышлял, как и в случае с каждым новичком, которого принимал в легион в тот день. Здесь стояли сотни воинов, но нойон-хан знал всё обо всех из отчётов об их боевой подготовке и неразглашаемых докладов их инструкторов. Джангсай молча ждал.
  
Джангсай поклонился. Теперь он был полноценным. Теперь, наконец, он был Белым Шрамом.
+
— Ты зачислен в братство Железного Топора, — объявил наконец Ганьзориг. — Ты покинешь его только со смертью, так пусть же она придёт не скоро и пусть слава сопровождает твои деяния до того дня.
  
– ''Хай Чогорис!'' – воскликнул он. – Слава Кагану. – Затем с еще большим чувством. – И тысяча смертей его врагам.
+
Джангсай поклонился. Теперь он стал полноценным. Теперь он наконец стал Белым Шрамом.
  
[[Файл:Jangsai-warhawk.jpg|мини|''Джангсай-хан, братство Железного Топора'']]
+
— Хай Чогорис! — воскликнул он. — Слава Кагану!
==ДВА==
 
  
'''Смерть в жизни'''
+
Потом добавил с ещё большим чувством:
  
'''Апотекарий'''
+
— И тысяча смертей его врагам.
  
'''Бледный Король'''
 
  
 +
===Глава вторая===
  
Но он уже умирал столько раз, что больше не мог сосчитать. Снова и снова он чувствовал, как сердце настолько болезненно останавливается, что готов был закричать, если бы мог каким-то образом сделать вдох.
 
  
Вот на что это было похоже, в пустоте космоса, в течение периода времени, который казался длиннее вечности. Возможно, это было дольше. Возможно, даже сейчас часть его по-прежнему оставалась там, умирала, а затем жила, а затем снова умирала. Порой он не мог отличить состояния друг от друга – они сливались воедино, просто один долгий отрезок мучений. И теперь всё, если можно так сказать, закончилось, но он всё равно каким-то образом застрял в этом состоянии на полпути, как будто его душа никогда по-настоящему не покидала Разрушителя, пойманная в его тиски и мягко раздавленная в податливое месиво.
+
Смерть в жизни
  
Впрочем, в других отношениях он снова стал чем-то знакомым. Он снова мог носить оружие, брести к горизонту, убивать ради своего примарха. Он мог следовать приказу и отдавать приказы. Он был солдатом, таким же, каким был со времён юности на Барбарусе. Борцом с тиранией.
+
Апотекарий
  
Итак, Каифа Морарг полностью преобразился, а также совершенно не изменился, все внешние проявления стали другими, но разум сохранился таким же, как и всегда. Правда, он больше не мог снять инкрустированные доспехи, и больше не мог дышать без хрипов, и моргать, не оставляя полос слизи на глазных яблоках, но он остался самим собой, верным помощником примарха, слугой легиона, наблюдателем за событиями для историй, которые однажды нужно будет написать.
+
Бледный Король
  
Он поднял отяжелевшую голову, ощутив, как сервоприводы разлагавшейся боевой брони заскрипели и щёлкнули. Пыль покрывала всё. Она кружила среди развалин, разбегаясь в линиях разрывов от миномётных ран, оседая на фундаменты полуразрушенных зданий серо-чёрными дюнами. Из-за неё невозможно было видеть далеко. Смертный мог заглянуть на несколько десятков метров. Сам он видел несколько дальше сквозь зелёную пелену, которая теперь окрашивала для него мир. Вдалеке он мог разглядеть руины Корбеник Гара, осевшую груду камней, по-прежнему горячую от всех брошенных в неё боеприпасов. На несколько километров ближе возвышались стены Колоссовых врат, почерневшие, повреждённые, но по-прежнему упрямо стоявшие. Между этими вершинами лежали выжженные земли, расплющенные остовы старых жилых строений и фабрик, лабиринт низких куч обломков.
 
  
Пока он смотрел, что-то замерцало в полутьме, прозрачное и призрачное. Из облаков пыли появилось лицо, на мгновение удлинившееся, скользнувшее само в себя и затвердевшее в растянутое существо с отвисшей челюстью, которое, внезапно появившись и покачиваясь, превратилось в полноценное создание. Оно дрожало, то входя, то выходя из реальности, прежде чем скользнуло в тень в поисках чего-нибудь съедобного.
+
...Но он уже умирал столько раз, что сбился со счёта. Снова и снова он чувствовал, как сердца останавливаются и его тело пронзает такая боль, что он закричал бы, если бы ещё мог втянуть в себя воздух.
  
Морарг до сих пор не привык к ним. Демоны. Раньше его отталкивал даже запах подобных ужасов, но теперь они были повсюду, скользили в открытые дверные проёмы, скакали по разбомблённым улицам, поднимались из земли и извивались из пустых оконных рам. Некоторые молчали, некоторые непрерывно шептали. Некоторые принимали облик животных, так что никогда нельзя было быть до конца уверенным, что реально, а что нет, пока не подойдёшь достаточно близко, чтобы почуять неладное. Другие были гигантскими и отталкивающими, покачиваясь и перемещаясь сквозь облака пыли, возвышаясь над войсками. И всё же для всех них не всё было безоблачно. Чем ближе они подходили к великим оберегам, тем хуже им становилось. Даже сейчас, даже после того, как столько боли бросили на психические баррикады Императора, они не могли полностью переступить последний порог. Они по-прежнему нуждались в плоти и крови для некоторых вещей.
+
Вот что он тогда ощущал в пустоте космоса в течение периода, который казался длиннее вечности. А то, и ещё дольше. Возможно, даже сейчас часть его по-прежнему пребывала там, умирала, а затем жила, а потом снова умирала. Порой он не мог отличить настоящее от прошлого — они сливались вместе, образуя один долгий отрезок мучений. И хотя теперь всё в некотором роде закончилось, он каким-то образом застрял в этом состоянии на полпути, словно его душа так по-настоящему и не спаслась от Уничтожителя, пойманная в его тиски и мягко раздавленная в податливое месиво.
  
Но теперь это не займёт много времени. Каждая стена длинного периметра Внутреннего дворца была атакована. Обстрел не прекращался. Давление не ослабевало. Та ничтожная территория, которая оставалась в руках врага, сокращалась, сжимаясь всё туже и туже, пока не лопнет, как гнилой плод. Тогда настанет время демонов. Тогда они впадут в неистовство, ничем не сдерживаемые, питаясь живыми душами, которые оставались в обломках.
+
Впрочем, в других отношениях он снова стал чем-то привычным. Он снова мог владеть оружием, брести к горизонту, убивать ради своего примарха, следовать приказам и отдавать их. Он был солдатом, таким же, как прежде, со времён юности на Барбарусе. Борцом с тиранией.
  
В некоторые дни, когда Морарг думал об этом, он становился угрюмым и вялым, вспоминая, что раньше его целью было охотиться на чудовищ, а не помогать им. А в другие дни, когда битва разжигала холодные угли в печи его души, он ничего так не желал, как видеть это, наслаждаться этим, ухмыляться в оцепенении, наблюдая, как младшие дети бога выполняют свою святую работу. Тиф – теперь они должны были называть его Тиф – непрерывно проповедовал эту доктрину, говоря им всем, что ''это'' то, чем им всегда суждено было стать, и ненужно сожалеть о жертве, потому что даже когда они были беспризорниками и отбросами на Барбарусе, бог всегда думал о них и всегда знал, что они могут стать чем-то б''о''льшим.
+
Итак, Каифа Морарг полностью преобразился, а также совершенно не изменился. Все его внешние черты стали иными, но он сохранил прежний разум. Да, он больше не мог снять доспехи, покрывшиеся коркой, и дышал теперь только с хрипами, и всякий раз, когда он моргал, глазные яблоки пачкала слизь, но он остался самим собой: верным помощником примарха, слугой легиона, наблюдателем за событиями для историй, которые однажды нужно будет написать.
  
Морарг улыбнулся от воспоминания. Б''о''льшим? В каком-то смысле они стали. Сейчас так мало вещей по-настоящему причиняли ему боль. Болт-снаряды пробивали его броню, клинки глубоко вонзались в его измученную плоть, и он оправлялся от всего этого так же быстро, как в варпе – смерть в жизни, жизнь в смерти. И всё же, разве он мог игнорировать видимую цену всей этой силы – то, как его кожа отслаивалась от истощённых мышц, то, как его поры сочились чёрной слизью, то, как всё, к чему он прикасался, казалось, покрывалось коррозией и начинало гноиться? Если это и был подарок, то он был странным. Если это и была награда, то её вкус был горьким.
+
Подняв отяжелевшую голову, он ощутил, как сервоприводы ветшающей боевой брони заскрипели и щёлкнули. Всё вокруг покрывала пыль. Она кружила среди развалин, прочерчивала полосы, ведущие от воронок миномётных разрывов, оседала серо-чёрными дюнами на фундаменты полуразрушенных зданий. Далеко через такую завесу не посмотришь. Смертный мог заглянуть на несколько десятков метров. Сам Каифа видел несколько дальше, но сквозь зелёную пелену, которая теперь окрашивала для него мир. Вдали он различал руины Корбеник-Гарда, осевшую груду разбитой кладки, до сих пор горячую после массированных обстрелов. Ближе, на расстоянии пары километров, возвышались стены врат Колоссов, почерневшие, повреждённые, но по-прежнему упрямо стоящие. Между этими вершинами лежали выжженные земли, расплющенные каркасы старых жилых строений и фабрик, лабиринт низких куч обломков.
  
 +
Пока он смотрел, в полутьме замерцало что-то прозрачное, просвечивающее насквозь. Из облаков пыли появилось лицо. Несколько мгновений оно удлинялось, растекаясь из самого себя, пока не затвердело в вытянутое существо с отвисшей челюстью. Вспучиваясь и колыхаясь, создание целиком проникло в бытие. Оно задрожало, то входя в реальность, то выпадая из неё, после чего уползло в тень, ища что-нибудь, чем можно насытиться.
  
Вдалеке он услышал грохотавший ритм орудий. Он почувствовал, как задрожала земля под ногами. Боги-машины продолжали атаку. Он знал, что они уже у самой стены. Сейчас. Это был ключевой момент, точка перелома. Как только сделают первый надрез, всё остальное – вопрос времени. Он хотел быть там, вдали на Нисходящей равнине, чтобы лично увидеть, как легио Мортис разрушит последний физический барьер. Пока облака пыли на северо-восточном горизонте продолжали расти, поднимаясь и формируя бурлившие столбы между землёй и небом, он представил себе вызванную ими панику и начал посмеиваться.
+
Морарг до сих пор не привык к ним. «Демоны». Раньше у него вызвал бы отвращение даже намёк на подобных чудовищ, но теперь они встречались повсюду — скользили в открытые дверные проёмы, скакали по разбомблённым улицам, поднимались из почвы и извивались, вылезая из пустых оконных рам. Одни из них молчали, другие непрерывно шептали. Некоторые принимали облик животных, поэтому тебе никогда не удавалось точно определить, что реально, а что нет, пока ты не подходил достаточно близко, чтобы почуять неладное. Встречались и омерзительные исполины: возвышаясь над войсками, они дёргано передвигались и смещались в облаках пыли. Впрочем, и монстры испытывали трудности. Чем ближе они подходили к великим оберегам, тем хуже им становилось. Даже сейчас, даже после того, как на психические баррикады Императора обрушилось столько боли, они не могли окончательно переступить последний порог. Кое для чего им по-прежнему требовались плоть и кровь.
  
От этого у него перехватило покрытое слизью горло и начался такой приступ кашля, что пришлось остановиться; теперь он даже не мог получить удовольствие от смешка без того, чтобы тело не предало его. Какая-то сделка. Какой-то контракт. Но не он выбирал тогда. Примарх сделал это ради них, и по причинам, которые по-прежнему ставили его в тупик. Нужно иметь веру. Даже если Морарг не очень верил в бога, он всё равно мог доверять тому, кто спас их от барбарусцев.
+
Но скоро это изменится. Каждая стена длинного периметра Внутреннего дворца подвергалась атаке. Обстрел не прекращался. Давление не ослабевало. Ничтожная территория, которую ещё удерживал враг, продолжала сокращаться. Её будут сжимать всё крепче, пока она не лопнет, как гнилой плод. Тогда демоны по-настоящему покажут себя. Тогда они впадут в неистовство, ничем не сдерживаемые, и будут пировать живыми душами, оставшимися среди развалин.
  
Он снова зашагал, поднимая один заляпанный грязью ботинок, затем другой. Потребуется некоторое время, чтобы добраться туда, где ему нужно быть, но его это вполне устраивало. Он уже пережил вечность, уже путешествовал до края вселенной и обратно, уже умер, ожил и снова умер.
+
Когда Морарг думал об этом, то порой становился угрюмым и вялым, вспоминая, что раньше его целью было охотиться на чудовищ, а не помогать им. А в другие дни, когда битва разжигала холодные угли в печи его души, он ничего так не желал, как увидеть подобную картину, насладиться ею и застыть с ухмылкой, наблюдая, как младшие дети бога выполняют свой священный труд. Тиф — теперь им полагалось называть его «Тиф» — непрерывно проповедовал эту доктрину, говоря всем воинам, что судьба всегда вела их к такому предназначению и не нужно сожалеть о принесённой жертве. Ведь даже когда они были исхудалыми ничтожествами на Барбарусе, бог неизменно думал о них и всегда знал, что они способны стать чем-то большим.
  
Такой опыт, как правило, давал чувство меры. После всего этого и посреди всего этого, какой бы первозданный ад ни собирался обрушить на вас безразличный космос, вы должны были видеть забавную сторону.
+
Морарг улыбнулся воспоминаниям. Да, они в каком-то смысле стали чем-то большим. Сейчас очень немногое по-настоящему причиняло ему боль. Болт-снаряды пробивали его броню, клинки глубоко вонзались в измученную плоть, а он тут же оправлялся от всех ран. Быстро, как тогда в варпе — смерть в жизни, жизнь в смерти. И всё же разве мог он не обращать внимания на то, как наглядно расплачивается за всю эту силу — как его кожа отслаивается от истощённых мышц, как поры сочатся чёрной слизью, как всё, к чему он прикасался, похоже, ржавеет и начинает гнить? Если это дар, то странный. Если это награда, то с горьким привкусом.
  
“Всякий раз, когда ты убиваешь, – иногда думал он про себя, задаваясь вопросом, был ли он самым первым, кому пришла в голову эта мысль, – это помогает смеяться”.
+
Он слышал, как вдалеке ритмично грохочут орудия, и чувствовал, как дрожит земля под ногами. Богомашины всё ещё шагали в наступление. Он знал, что титаны уже у самой стены. Сейчас. Настал ключевой момент, точка перелома. Как только удастся первое проникновение, всё прочее станет вопросом времени. Он хотел бы оказаться там, вдалеке отсюда, на Катабатической равнине, чтобы лично увидеть, как Легио Мортис разрушит последний физический барьер. Пока облака пыли на северо-восточном горизонте продолжали расти, вздымаясь и образуя бурлящие столбы между землёй и небом, он представил, какую панику они вызвали, и начал посмеиваться.
  
 +
От этого у Каифы перехватило покрытое слизью горло, и он подавился кашлем. Теперь он даже не мог получить удовольствие от смешка: собственное тело предавало его. Та ещё сделка. Тот ещё договор. Но не он выбирал тогда. Примарх сделал это за них, и по причинам, которые по-прежнему ставили легионера в тупик. Приходилось просто верить. Даже если Морарг пока что не особенно поклонялся богу, он всё же мог доверять тому, кто спас их от самого Барбаруса.
  
 +
Он снова зашагал, поочерёдно переставляя заляпанные грязью сабатоны. Так Каифа не скоро доберётся туда, где он нужен, но его это вполне устраивало. Он уже прочувствовал на себе вечность, уже дошёл до края вселенной и обратно, уже умер, ожил и снова умер.
  
Всё это было таким увлекательным. Новый мир раскрывался, словно распускавшийся цветок – только протяни руку.
+
Те, кто испытал подобное, обычно подходили к бытию с новой меркой. После всего случившегося и в условиях того, что происходило теперь, какой бы первозданный ад ни собирался обрушить на тебя безразличный космос, всюду следовало искать что-нибудь забавное.
  
Задал Крозий вдохнул его, попробовал на вкус, почувствовал. Его тело реагировало, впитывая каждое новое ощущение, впитывая всё, ощущая то, что он не мог описать словами. Небо было тёмно-серым, затянутым густым смогом. Земля – чёрной, усеянной пеплом. Каждая поверхность, каждый кирпич и блок были покрыты грязью. И всё же, если опуститься на колени и поднести шлем достаточно близко, то можно увидеть изменения – крошечные отблески кристаллического углерода, движения насекомых по грязи, которые продолжали бороться несмотря на вездесущие яды. Крозий протягивал пальцы, недолго играл с ними, а затем раздавливал их блестящие скорлупки.
+
«Всякий раз, как убиваешь, — иногда молча проговаривал Морарг, задаваясь вопросом, не первый ли он, кого посетила такая мысль, не вредно посмеяться».
  
Раньше он был апотекарием. В прошлом мире, который был скучным и исполнен долга, он тратил время на то, чтобы залатывать рваные раны и вправлять кости. В то время он думал, что доволен этим. Космический десантник был удивительным созданием, способным к самовосстановлению при любых обстоятельствах, кроме самых катастрофических. Воины XIV легиона были исключительными даже по этим высоким стандартам, добившись непревзойдённой физической выносливости. Выходцы с Барбаруса задавали планку, живя в мире ядов столько, сколько можно вспомнить, но терранцы быстро догнали их. Послание пришло прямо сверху, от примарха, и повторялось снова и снова.
 
  
''Вы – мои несломленные клинки. Вы – Гвардия Смерти''.
+
Как обворожительно! Новый мир раскрывался, словно распускающийся цветок, — только протяни руку.
  
Оглядываясь назад, Крозий задавался вопросом, неужели он действительно получал удовольствие от той старой жизни. Правда, положение было почётным – к апотекариям в XIV относились почти как к технодесантникам в X, им было поручено следить за ревниво охраняемыми специализациями легиона. Но его подопечные были такими мрачными, такими безжалостными, такими... однообразными. Они ни разу не улыбнулись ему и не поблагодарили, когда он зашивал их и отправлял обратно на фронт. Над всеми ними нависло облако, какая-то тяжесть, тусклая, как камень, вязкая, как нефть.
+
Зэдал Крозий вдыхал его, пробовал на вкус, осязал. Его тело реагировало, впитывая каждое новое ощущение, вбирая всё, чувствуя то, что он не мог описать словами. Небо — тёмно-серое, затянутое густым смогом. Земля — чёрная, усеянная пеплом. Любая поверхность, каждый кирпич и блок покрыты грязью. И всё же если опуститься на колени и достаточно близко подвести шлем, то ты увидишь разнообразие: крошечные отблески кристаллического углерода, движения насекомых по грязи. Они по-прежнему боролись за жизнь, несмотря на вездесущие яды. Крозий протягивал палец, недолго играл с ними, а затем давил их глянцевитые панцири.
  
Но сейчас. Сейчас.
+
Раньше он служил апотекарием. В прежней жизни, скучной и подчинённой долгу, ему приходилось тратить время на то, чтобы зашивать рваные раны и скреплять обломки костей. Тогда он думал, что доволен этим. Всякий космодесантник — удивительное создание, способное к самовосстановлению после любых травм, кроме самых критических. Воины XIV легиона, исключительные существа даже по таким высоким стандартам, рассматривали непревзойдённую выносливость тела как добродетель. Когда-то планку установили выходцы с Барбаруса, жившие в мире ядов столько, сколько себя помнили, но терране быстро догнали их. Посыл для легиона шёл с самого верха, от примарха, повторяясь снова и снова.
  
Он хромал по разбитой земле, ботинки глубоко увязали в засасывавшей глине. Боль вспыхивала при каждом движении, но это была интересная боль, о которой он мог размышлять и восхищаться. Его тело, когда-то бывшее предметом такой гордости, разваливалось на части. Мышцы стали дряблыми, кожа желтоватой. Когда он повернулся, броня заскулила, уже начиная отказывать. Ржавчина расползлась по металлической поверхности доспехов, паутинная и разноцветная, и он больше не счищал её. Лучше просто позволить всему этому деградировать, скатиться в жирную массу. Можно получить истинное удовольствие от этого – освобождение! Свобода от всей этой бесконечной и бесконечной рутины.
+
«Вы — мои несломленные клинки. Вы — Гвардия Смерти».
  
Теперь сам его разум работал по-другому. Он смотрел на своих боевых братьев и видел, что они тоже меняются. Это было почти по-детски, это появление в новом мире, каждый из них ступал осторожно, медленно открывая, во что они превратились и кем ещё могут стать. Так уместно, что всё это происходило здесь, на том самом мире, где всё началось. Легион распространился по всей галактике, ведя мрачную войну более двухсот лет, и теперь вернулся: улучшенный, освобождённый и на пороге невообразимых чудес.
+
Оглядываясь назад, Крозий задавался вопросом, действительно ли он получал удовольствие от той старой жизни. Да, он занимал почётное положение, ведь к апотекариям в Четырнадцатом относились почти как к технодесантникам в Десятом, и им поручалось поддерживать ревниво охраняемую специализацию легиона. Но его подопечные были такими мрачными, такими безжалостными, такими... однообразными. Они ни разу не улыбнулись Крозию и не благодарили, когда он зашивал их и отправлял обратно на фронт. Над всеми ними висело некое облако, какое-то бремя, тусклое, как камень, густое, как нефть.
  
На его взгляд слово “апотекарий” больше не подходило. Нужно придумать что-то получше, чтобы более точно отразить ставшие возможными биологические исследования. На данный момент, однако, старое звание более-менее подходило. В конце концов, шла война.
+
Но сейчас-то... Сейчас...
  
– Крозий! – раздался крик у него за спиной.
+
Он хромал по разбитой земле, глубоко погружаясь сабатонами в вязкую глину. При каждом движении вспыхивала боль, но интересная, заслуживающая того, чтобы размышлять о ней и восхищаться ею. Его тело, которым он когда-то так гордился, разваливалось на части. Мышцы стали дряблыми, кожа — желтоватой. Когда Зэдал повернулся, броня заскулила: она уже понемногу отказывала. По металлической поверхности доспехов расползалась многоцветная паутина ржавчины, и он больше не счищал её. Пусть лучше всё это просто разложится, превратится в жирную массу. Так можно получить истинное удовольствие — вызволение! Освобождение от этой бесконечной, безысходной рутины.
  
Он обернулся, наблюдая, как из тумана выехала колонна бронетехники и поравнялась с ним. Пехота маршировала оборванными толпами, лохмотья свисали с их обнажённой кожи, выражения лиц были неопределёнными и плохо сфокусированными. Рядом с этими несчастными маршировали полноправные боевые братья, те, кто по-прежнему называл себя Несломленными. Теперь они стали распухшими существами, чья плоть выпирала из стыков брони, керамит которой покрылся коркой и плёнкой. Колонна танков легиона тряслась и раскачивалась на неровной местности, выбрасывая плюмажи густого дыма в и без того мутный воздух. Рычавшие ряды тяжёлых транспортов тянулись дальше по дороге, исчезая в клубившемся тумане. Крозий остановился, ожидая, когда окликнувший его вылезет из верхнего люка танка и, тяжело ступая, подойдёт к нему.
+
Теперь его разум работал по-другому. Глядя на боевых братьев, Крозий видел, что они тоже меняются. Гвардейцы Смерти, почти как дети, открывали для себя новый мир. Каждый из них ступал осторожно, медленно узнавая, во что они переродились и кем ещё могут стать. Весьма уместно, что процесс происходил здесь, в том самом мире, где всё началось. Легион распространился отсюда по всей Галактике, вёл угрюмую войну более двухсот лет, а теперь вернулся: улучшенный, освобождённый, стоящий на пороге невообразимых чудес.
  
Грем Калгаро всегда был молчаливым и замкнутым. В первые годы Великого восстания он служил магистром артиллерии флота легиона, и холод войны в космосе подходил ему. Теперь, впрочем, он раскрепостился. Он снял шлем, обнажив пышное буйство розовой плоти, которая, похоже, созрела для того, чтобы пролиться по его груди. Один глаз закрылся за скоплением опухолей, которые Крозию не терпелось осмотреть.
+
Воин решил, что обозначение «апотекарий» ему больше не подходит. Нужно придумать более удачное название, которое точнее отразит суть биологических изысканий, ставших доступными ему. Пока что, впрочем, надо как-то обходиться старым званием. Война же идёт, в конце концов.
  
– Нам по пути? – спросил Калгаро, слюна свисала с его распухшей нижней губы.
+
— Крозий! — раздался крик у него за спиной.
  
– Зависит от обстоятельств, – ответил Крозий. – Куда ты идёшь?
+
Обернувшись, он стал наблюдать, как колонна бронетехники выезжает из тумана и движется мимо него. Её сопровождали оборванные толпы пехотинцев: в прорехах их тряпья виднелась обнажённая кожа, лица ничего не выражали, глаза смотрели в никуда. Рядом с жалкими созданиями маршировали полноценные боевые братья — те, кто по-прежнему называл себя Несломленными. Теперь они стали распухшими существами, чья плоть выпирала из сочленений керамитовых доспехов, покрывшихся коркой и плёнкой. Танки легиона тряслись и раскачивались на неровной местности, выбрасывая струи густого дыма в уже мутный воздух. Дальше по дороге тянулись ряды рычащих тяжёлых бронетранспортёров, исчезающие в клубах тумана. Крозий остановился, ожидая, когда окликнувший его воин со скрежетом вылезет из верхнего люка танка и грузными шагами подойдёт к нему.
  
– Туда, – сказал Калгаро, неопределённо указывая вперёд, в кипевшие облака пыли и пара. – Его новое Поместье.
+
Гремус Калгаро всегда был молчаливым и замкнутым. В первые годы Великого восстания он служил магистром артиллерии легионного флота, и холод пустотной войны подходил ему. Теперь, впрочем, он раскрепостился. Сняв шлем, Калгаро обнажил пышное скопление розовой плоти, которая буйно разрослась так, что собиралась двинуться в сторону груди. Один глаз скрылся под скоплением опухолей, которые Зэдалу неудержимо захотелось осмотреть.
  
Крозий знал, что он имел в виду. Нынешняя резиденция примарха, присвоенная у его брата Пертурабо, стала отправной точкой для последнего рывка. Когда-то это был порт. Космический порт. Настолько огромный, что, по слухам, задевал край атмосферы. Его захват позволил магистру войны быстро высадить титанов, готовых выступить к стенам Дворца. Он оставался важным активом, каналом пополнения запасов, хотя Повелитель Железа явно не видел его непреходящей ценности, и поэтому теперь это место принадлежало им.
+
— Нам по пути? — спросил Гремус. С его распухшей нижней губы свисали нити слюны.
  
Я доберусь дотуда, сказал Крозий, хотя предпочитаю идти пешком.
+
— Возможно, — ответил Крозий. — Куда ты идёшь?
 +
 
 +
— Туда, — сказал Калгаро, неопределённо указывая вперёд, в клубящиеся облака пыли и пара. — В его новый Особняк.
 +
 
 +
Крозий знал, что имеется в виду. Нынешняя резиденция примарха, позаимстованная у его брата Пертурабо, стала отправной точкой для последнего рывка. Когда-то там находился порт. Космический порт. Настолько огромный, что, по слухам, задевал внешний край атмосферы. Благодаря тому, что его захватили, магистр войны сумел быстро высадить титанов, готовых выступить к стенам Дворца. Объект оставался важным активом, каналом восполнения запасов, хотя Повелитель Железа явно не замечал его непреходящей ценности, и поэтому теперь база принадлежала Четырнадцатому.
 +
 
 +
Я буду там, сказал Крозий, хотя предпочитаю идти пешком.
  
 
Калгаро ухмыльнулся:
 
Калгаро ухмыльнулся:
  
Хороший день для прогулки. Он вытер лоб тыльной стороной руки, оставив на коже тёмное пятно, рана на его правом виске упрямо отказывалась заживать. Во всяком случае, там лучше, чем в Колоссах. Такой беспорядок.
+
Хороший день для прогулки. Он вытер лоб тыльной стороной руки, и на коже осталось тёмное пятно. Рана на его правом виске упрямо отказывалась заживать. Во всяком случае, там лучше, чем в Колоссах. Гадость какая.
 +
 
 +
— Ах, в конце концов они всё равно бы пали, если бы мы продолжили наступать. Приоритеты меняются.
 +
 
 +
— Меняются. Просто хочется, чтобы нам говорили почему, а? — Гремус резко усмехнулся.
  
– Ах, в конце концов они всё равно бы пали. Если бы мы продолжали идти. Приоритеты меняются.
+
Зэдал никогда, вообще никогда раньше не слышал, чтобы он смеялся.
  
– Меняются. Просто хочется, чтобы они сказали нам почему, а? – Калгаро резко рассмеялся. Крозий никогда, вообще никогда раньше не видел, чтобы он смеялся.
+
— Я сражался вместе с Каифой Мораргом, — задумчиво произнёс Крозий. — За Мармаксом, где они пытались обойти нас с фланга. Мы убивали всё, что попадалось под руку. В итоге они спрятались за высокими стенами, а мы просто прогрызались через траншеи, не торопясь. Мы могли бы разрушить там всё без остатка.
  
– Я сражался вместе с Каифом Мораргом, – задумчиво произнёс Крозий. – За Мармаксом, где они пытались взять нас. Мы убивали всё, что попадалось под руку. В конце концов они спрятались за высокими стенами, а мы просто прогрызались сквозь траншеи, не торопясь. Мы могли бы стереть с лица земли всё это место.
+
— Значит, планируется что-то получше.
  
– Значит, планируется что-то получше.
+
— Как скажешь.
  
– Как скажешь.
+
Танки по-прежнему проезжали мимо них один за другим. По большей части в колонну входили грузные машины: угловатые «Спартанцы», «Сикаранцы» с низкой посадкой, несколько специализированных транспортников и бомбард. Каждый участок их корпуса покрывала запёкшаяся грязь, забившая воздухозаборники и испачкавшая выхлопные трубы. Их командиры горбились в открытых башенных люках, их броня блестела от машинного масла вперемешку с кровавыми пятнами. Один из танков громыхал
  
Танки продолжали проезжать мимо, один за другим. По большей части это были тучные создания – угловатые “Спартанцы”, низкорослые “Сикараны”, несколько специализированных транспортов и бомбард. Каждый их дюйм покрывала запёкшаяся грязь, забивавшая воздухозаборники и пачкавшая выхлопные трубы. Их командиры ссутулились в башнях с открытым верхом, их броня блестела от машинного масла вперемешку с кровавыми пятнами. Один с грохотом покатился вперёд, его левая гусеница болталась, пластины расшатались. Повреждение не стали чинить. Крозий предположил, что на каком-то этапе всё починится само собой. Теперь, похоже, всё именно так и работало.
+
на ходу: его левая гусеница болталась из-за смещения траков. Повреждение не стали устранять. Крозий предположил, что рано или поздно гусеница починится сама собой. Теперь, похоже, всё именно так и работало.
  
– Я так хотел быть первым, ты знаешь это? – сказал Калгаро, почёсывая подбородок. Первым через стены. Я думал, мы это заслужили.
+
— Мне так хотелось стать первым, знаешь? — проговорил Калгаро, почёсывая подбородок. Первым, кто преодолеет стены. Я думал, мы это заслужили.
  
Кажется, теперь это не имеет значения, не так ли?
+
Кажется, теперь это не имеет значения, не так ли?
  
Нет. Странно. Не имеет. – Он показался на мгновение встревоженным. Честно говоря, я даже не испытываю к ним особой ненависти. Я просто сражаюсь, потому что это... интересно.
+
Нет. Странно. Не имеет. — На мгновение Гремуса словно бы что-то встревожило. Честно говоря, я даже не испытываю к ним особой ненависти. Я просто сражаюсь, потому что это... интересно.
  
Затем он бросил на Крозия виноватый взгляд:
+
Затем он виновато взглянул на Крозия:
  
– Но не обращай на меня внимания. Я не это имел в виду.
+
— В общем, забудь. Я не это имел в виду.
  
 
Крозий рассмеялся и хлопнул его по наплечнику:
 
Крозий рассмеялся и хлопнул его по наплечнику:
  
Расслабься. Я не доносчик. Кроме того, я чувствую почти то же самое. – Слизь скопилась в задней части его горла. Ненависть в прошлом. Они просто препятствие, что-то упрямое и глупое, от чего нужно избавиться. И тогда ''тогда'', мой старый друг мы сможем начать строить снова.
+
Расслабься. Я не доносчик. Кроме того, я чувствую почти то же самое. — В глотке у него скопилась слизь. Ненависть в прошлом. Они просто препятствие, что-то упрямое и глупое, от чего нужно избавиться. И тогда ''тогда'', мой старый друг, — мы начнём строить заново.
  
Но я не знаю, что именно.
+
Но я не знаю, что именно.
  
Нет, я тоже пока этого не вижу. Может быть, только примарх знает. Но я ему доверяю. Он всё уладит, как и раньше. Мы разрушим это место, похороним тирана под Его собственными стенами, и тогда это начнётся. Мы создадим всё снова, но на этот раз правильно. Исследователи, искатели истины, как нам и обещали в первый раз.
+
Нет, я тоже пока этого не вижу. Может, только примарх знает. Но я ему доверяю. Он всё уладит, как и раньше. Мы разрушим это место, похороним тирана под Его же стенами, и тогда начнётся работа. Мы создадим всё снова, но уже так, как надо. Будем исследователями, искателями истины, как нам и обещали в первый раз.
  
Калгаро снова рассмеялся с неподдельным удовольствием:
+
— Мне это нравится, апотекарий! — Калгаро снова рассмеялся с неподдельным удовольствием. — Мне нравится, куда ты ведёшь. Поговорим ещё, когда все соберёмся в Особняке.
  
– Мне это нравится, апотекарий! Мне нравится, как ты говоришь. Мы должны продолжить нашу беседу, когда все соберёмся в Поместье.
+
— Конечно.
  
– Конечно.
+
Продолжая посмеиваться, магистр артиллерии потопал прочь, туда, где его ждал большой «Спартанец»:
  
Магистр артиллерии потопал прочь, продолжая посмеиваться, туда, где его ждал большой “Спартанец”:
+
— Ловлю тебя на слове, а ты не мешкай — он захочет, чтобы ты прибыл вовремя.
  
– Я буду ждать нашей новой встречи и не мешкай – он захочет, чтобы ты был там вовремя.
+
— Чтобы я ''не опоздал'' к тому, что он задумал.
  
– Что бы он не задумал.
+
Двигатели «Спартанца» выплюнули маслянистую копоть, и танк заскрежетал гусеницами, возвращаясь на грунтовую дорогу. Калгаро вскарабкался по поручням и снова занял место в башне на крыше. Крозий посмотрел ему вслед, затем понаблюдал, как уходит остальная часть колонны. Такому крупному соединению потребовалось много времени, чтобы проехать мимо. Скрывшись вдали, оно оставило борозды в грязи, блестевшие от грязной пенистой воды.
  
Двигатели “Спартанца” выплюнули маслянистую копоть и гусеницы заскрежетали, возвращаясь на грунтовую дорогу. Калгаро вскарабкался по поручням и снова занял место в верхней башне. Крозий смотрел ему вслед. Он смотрел, как уходит остальная часть колонны. Это было крупное подразделение, и потребовалось много времени, чтобы проехать мимо. Когда оно исчезло, то оставило борозды в грязи, блестевшие от пенистой воды.
+
Крозий зашагал вновь, хромая заметнее, чем раньше. В животе у него зарождалась новая боль, как будто внутри что-то забродило. Тактический экран шлема начал сбоить, и всё впереди стало угловатым и размытым.
  
Крозий продолжил свой путь. Хромота стала более заметной. Новая боль поселилась у него в животе, как будто внутри что-то забродило. Тактический экран шлема начал сбоить, и всё впереди стало угловатым и размытым.
+
Ковыляя, он принялся напевать несложную весёленькую мелодию. Так, просто мотивчик, который можно повторять про себя.
  
Хромая, он начал напевать. Короткую мелодию, что-нибудь, чтобы повторять про себя, что-нибудь весёлое.
+
Как обворожительно. Всё лежит впереди, всё в пределах его досягаемости, просто ждёт, когда он придёт и обнаружит это.
  
Это было удивительно. Всё впереди, всё в пределах досягаемости, просто ждёт, когда он придёт и откроет это.
 
  
 +
Порой ему казалось, что он стал невосприимчив к сомнениям. В другие дни он чувствовал себя так, будто не существует ничего, кроме колебаний.
  
 +
Быть примархом — что это значит? Превосходить других в физической силе? Да, отчасти. Сравниться с ним в бою всегда могли лишь немногие, а сейчас и того меньше. Сила, которой он ныне обладал, ощущалась почти чрезмерной: она переливалась через край, выплёскиваясь сквозь швы его растянувшейся брони.
  
В некоторые дни ему казалось, что он стал невосприимчив к сомнениям. В другие он чувствовал себя так, как будто только они и существовали.
+
Но задумывались они как нечто большее. Их создали не вожаками полчищ, а военачальниками. Командующими. Губернаторами. В каком-нибудь несбывшемся будущем они стали бы сатрапами вечного царства, призванными заново открывать древние истины по мере того, как их цивилизация набирала бы силу. Временами, когда он применял дары, которыми теперь располагал, ему даже казалось, что он, словно в издёвку, улавливает проблески этого низвергнутого грядущего. Возможно, его новые покровители присылали их в качестве некой мрачной шутки. Или же то, что осталось от души, созданной для него отцом, по-прежнему действовало где-то в его сокрушённой психике, пытаясь возродить альтернативную последовательность событий, которая с каждым днём становилась всё более отдалённой.
  
Что значит быть примархом? Отличие в физической силе? Да, отчасти. Всегда мало кто мог сравниться с ним в бою, а сейчас и того меньше. Сила, которая в настоящее время находилась в его распоряжении, была почти слишком велика – переливала, выплёскиваясь сквозь швы его растянувшейся брони.
+
Впрочем, он уже заключил сделку — променял одно будущее на другое, более великолепное и обширное, чем любое, которое сулил умирающий Империум. Всякий раз, когда он вдыхал или моргал, перед ним представало всё больше обрывков этого грядущего, которое раскрывалось по одному восхитительному аспекту за раз. Теперь он помнил то, что происходило до его рождения. Он воспринимал события, которым ещё только предстояло произойти, так, словно их уже начертали на страницах истории.
  
Но планировались они как нечто большее. Их создали быть генералами, а не просто военными. Командующими. Губернаторами. В каком-то нереализованном будущем они стали бы сатрапами вечного царства, приверженными повторному открытию древних истин по мере того, как их цивилизация набирала силу. Временами, используя дары, которыми он теперь обладал, ему даже казалось, что он улавливает выглядевшие теперь насмешками проблески этого разрушенного будущего. Может быть, его новые покровители присылали их в качестве некой мрачной шутки. Или, может быть, то, что осталось от души, которую создал для него отец, по-прежнему было активно где-то в его сломанной психике, пытаясь возродить альтернативную причинно-следственную связь, которая с каждым днём становилась всё более отдалённой.
+
Потому что он сделал выбор. Вот что важно. Так долго он ходил по краю, раздражаясь из-за предъявляемых к нему невыполнимых требований и терзаясь несправедливостью, которая всегда в изобилии преграждала ему путь. Он мог бы так и остаться в промежуточном состоянии нерешительности, в тени магистра войны, так и не принять высвобожденные им силы по-настоящему. Он мог бы сдерживаться, предаваясь колдовству только при необходимости, никогда не посвящая себя этому занятию, никогда не погружаясь в его холодные, тёмные воды.
  
Но теперь он заключил сделку. Он променял это будущее на другое, более великолепное и обширное, чем любое, обещанное умирающим Империумом. Каждый раз, когда он дышал, каждый раз, когда он моргал, он видел всё больше обрывков этого будущего, которое раскрывалось по одному великолепному аспекту за раз. Он помнил всё, что происходило до его рождения. Он воспринимал события, которым ещё только предстояло произойти, так, словно они были встроены в историю.
+
Что дала бы ему эта жизнь? Он сберёг бы больше от себя прежнего. Он мог бы проложить дорогу среди противоречий: сохранить что-то от своей первоначальной формы и характера, но также освободиться от ограничений, которые одновременно душили его и защищали. Некоторые из его братьев по-прежнему пытались идти по этой невозможно тонкой черте. Ему подумалось, что Пертурабо, вероятно, будет стараться дольше всех. Он потерпит неудачу. Любой, кто попробует, потерпит неудачу. Как только начинаешь колебаться — неважно, насколько слабо, — тебе суждено пасть.
  
Потому что он сделал выбор. Это было самое важное. Так долго он ходил по краю, раздражённый из-за предъявляемых к нему невыполнимых требований, терзаемый несправедливостью, которая всегда была на его пути. Он мог оставаться в сумеречном состоянии нерешительности, в тени магистра войны, так и не приняв по-настоящему те силы, которые тот высвободил. Он мог сдержаться, предаваясь колдовству только тогда, когда это было необходимо, никогда не соглашаясь, никогда не погружаясь в его холодные, тёмные воды.
+
Или возвыситься. Пожалуй, лучше выразиться так. Возвыситься, стать бессмертным, сыграть одну из самых ключевых ролей в постановке. Он оставался военачальником и губернатором. У него больше не было хозяев, если не считать того, что бог стал его частью, наполнял и оживлял его, а он стал частью бога, хотя и обладал собственной волей и по-прежнему обособленной душой. Такие вот парадоксы. Такие вот дары.
  
Что дала бы ему эта жизнь? Он сохранил бы больше от себя прежнего. Он мог попробовать найти способ преодолеть противоречия, сохранив что-то от своей первоначальной формы и характера, в то же время освободившись от ограничений, которые одновременно душили его и защищали. Некоторые из его братьев по-прежнему пытались перейти эту невозможную черту. Пертурабо, на его взгляд, вероятно, будет пытаться дольше всех. Он потерпит неудачу. Любой, кто попробует, потерпит неудачу. Как только начинаешь колебаться, не важно, насколько слабо, тебе суждено пасть.
+
Он мог обратить свой подвижный разум к тому, что будет дальше. Например, подумать о мире без Императора и о том, что это значит. Когда всё закончится, займёт ли Хорус место тирана? Станет ли он сам Императором, начнёт ли править с разбитого Трона, разрушенного им? Или, когда общий враг будет повергнут, единство снова распадётся и все они пойдут своим путём, как муравьи без королевы?
  
Или возвыситься. Это может быть лучшим вариантом. Возвыситься, стать бессмертным, сыграть роль в самой высочайшей драме. Он по-прежнему был генералом. Он по-прежнему был губернатором. Теперь у него больше не было хозяев, кроме как в том смысле, что бог стал его частью, наполнял и оживлял его, и он был частью бога, хотя и обладал собственной волей и душой, которая оставалась отдельной. Таковы были парадоксы. Таковы были дары.
+
Если у Хоруса и было видение будущего, то он никогда не говорил Мортариону о своём замысле. В глубине души примарх подозревал, что магистр войны настолько поглощён настоящим, настолько переполнен влитой в него мстительностью богов, что не видит ничего за горизонтом своего воздаяния. Пусть Галактика горит, только бы свергнуть тирана. Всеми прочими делами займёмся, когда Императору перережут горло.
  
Он мог обратить свой подвижный разум к тому, что будет дальше. Он мог начать думать о мире без Императора и о том, что это значит. Займёт ли Гор место тирана, как только всё будет сделано, сам став Императором и правя с развалин Трона, который разрушил? Или всё снова распадётся, когда общий враг будет сокрушён, и все они пойдут своим путём, как муравьи без королевы?
+
Может, тут есть зерно истины, но сам он не вправе поступать так беспечно. Ему нужно думать о заре новой эры. Он обязан провести через неё своих верных детей и проследить, чтобы на тлеющих обломках старого бытия не воздвигли новый Барбарус. Он должен добиться поклонения для своего бога и расширить его царство за пределы имматериума в осязаемый мир. Пусть Фулгрим тратит впустую свою развратную жизнь, если желает, пусть Ангрон сколько угодно воет, забываясь от ярости. Ему следует поступать иначе. Ему нужно сделать так, чтобы принесённые жертвы чего-то стоили.
  
Если у Гора и было видение будущего, то он никогда не говорил ему о нём. В глубине души он подозревал, что магистр войны настолько поглощён настоящим, настолько одержим мстительностью богов, что не видел ничего дальше собственного горизонта мести. Пусть галактика сгорит – главное свергнуть тирана. Всем остальным можно будет заняться, когда Императору перережут горло.
+
Сейчас он смотрел на планету, которую помогал уничтожить. Он стоял в одиночестве в одном из залов управления космопорта, огромном помещении с высокими сводами, усеянном обломками и наполовину погружённом во тьму. Солнце садилось, завершая очередной день страданий и борьбы. В его последних лучах высокие окна в западной стене горели красным, а грани их разбитых стёкол отливали золотом. Всё в этом месте провоняло IV легионом — гарью, смазкой и шлифованным металлом. Железные Воины покинули операционные уровни всего несколько часов назад, исполнив вздорные приказы своего повелителя. Многие из них, догадывался он, предпочтут сражаться где-нибудь ещё на Терре, как бы ни поступил Пертурабо. Но не здесь. Теперь это ''его'' цитадель. Гора, которую он наконец покорил. Высочайшая вершина, с которой он растопчет последние огоньки решимости в рядах неверующих.
  
Сколько бы в этом не было правды, сам он не мог позволить подобную беспечность. Он должен думать о заре новой эры. Он должен провести через неё своих верных детей и проследить, чтобы на тлеющих обломках старого не был воздвигнут новый Барбарус. Он должен гарантировать, что бога почитают и что его царство простирается за пределы имматериума в мир чувств. Фулгрим может растратить свою развратную жизнь впустую, если хочет, Ангрон пусть сколько угодно воет в потерянной ярости. Он должен быть другим. Он должен сделать так, чтобы жертвы чего-то стоили.
+
Пока солнце устало опускалось на пылавшем западе, он наблюдал за битвами, по-прежнему бушевавшими на севере Катабатической равнины. Хотя низины окутывали клубы пыли и дыма, теперь его глаза видели яснее, чем когда-либо прежде. Он различал результаты жестокого наступления Легио Мортис, который с боем прорывался через пустоши, пока богомашины не вступили в тень самой стены Меркурия. Он разбирал очертания титанов — пятнышек на фоне колоссального пустого пространства. Даже ''«Диес Ире»'', величайший из них, казался крошечной точкой, затерянной на огромной арене продолжающейся схватки. Однако там, внизу, на уровне земли, все они были исполинами, и рёв их боевых горнов раздирал воздух. Они начинали сверлить, резать и рубить, подрывая последнюю монолитную преграду, что отделяла их от врага. Теперь оставались считаные минуты. Просто осколки времени, обратный отсчёт которых почти закончился. В тени богомашин маршировали бесчисленные полчища — верующие и наёмники, воины Свободных легионов, создания Нового Механикума. Они рвались в битву, жаждали броситься в первую брешь.
  
Теперь он смотрел на мир, который помогал уничтожить. Он стоял в одиночестве в одном из залов управления космического порта, огромном помещении с высокими сводами, усеянном обломками и наполовину погружённом во тьму. Солнце садилось в очередной день боли и борьбы, высокие окна в западной стене горели красным от его последних лучей, отливая золотом на осколках разбитых стёкол. Всё в этом месте провоняло IV легионом, стойким запахом гари, масел и скрежещущего металла. Железные Воины покинули операционные уровни всего несколько часов назад, следуя раздражительным приказам своего повелителя. Многие из них, как он догадывался, предпочтут сражаться где-нибудь ещё на Терре, что бы ни делал Пертурабо. Но не здесь. Теперь это была ''его'' цитадель. Это была гора, которую он наконец покорил, самая высокая вершина, с которой он сокрушит последние проблески решимости среди неверующих.
+
Ранее он сам сражался на линии фронта. Он обрушивал косу на шеи неверных, расплачиваясь со старыми долгами и выполняя требования мести. Сведение некоторых счетов далось ему с трудом — даже с болью, — но в итоге он вымарал все записи из учётных книг. Сейчас он мог бы стоять там, у сотрясающихся фундаментов стен, чтобы взобраться по склонам из обломков, как только они рухнут. Но нет. Его место здесь. Его долг ясен.
  
Когда солнце устало опустилось на пылавшем западе, он наблюдал за продолжавшимися битвами, бушевавшими на севере Нисходящей равнины. Низины были окутаны пылью и дымом, но теперь его глаза видели яснее, чем когда-либо прежде. Он видел результаты жестокого наступления легио Мортис, прокладывавшего путь через пустоши, пока их машины не оказались в непосредственной тени самой Меркурианской стены. Он видел очертания титанов, всего лишь пятнышки на фоне такой колоссальной необъятности. Даже “''Диес ире''”, величайший из них всех, был крошечной точкой, затерянной на огромной арене не прекращавшегося боя. Однако там, внизу, на уровне земли, все они были левиафанами, рассекавшими воздух боевыми горнами, начинавшими сверлить, резать и рубить, подрывая последний прочный периметр между собой и врагом. Теперь оставались считанные мгновения. Просто осколки времени, отсчёт идёт и почти закончился. В тени богов-машин маршировали бесчисленные полчища – верные и наёмники, воины Свободных легионов, создания Новых Механикум, рвущиеся в бой, жаждущие первого прорыва.
+
Он перевёл взгляд вверх и на запад, прочь от намечавшейся бреши и через ещё мерцавший ореол великого обережного щита Императора. Он изучал высокие шпили, что сгрудились под этой шаткой защитой. Его взор поднимался всё выше и выше, пока не добрался до вершин личных владений отца, чёрных как ночь на фоне кровавого заката, — Великой обсерватории, Инвестиария, башни Гегемона, бастиона Бхаб.
  
Он сам был на линии фронта. Он сражался, обрушивая косу на шеи неверных, расплачиваясь со старыми долгами и следя за требованиями мести. Некоторые счета было трудно – даже болезненно – свести, но бухгалтерские книги всё равно были вычищены. Он мог остаться там, стоять у сотрясавшихся фундаментов стен, готовый карабкаться по склонам из обломков, как только они рухнут. Но нет. Его место здесь. Его долг ясен.
+
Вытянув правую руку, он разжал кулак и развёл когти, как будто мог сорвать крыши c этих цитаделей и зачерпнуть съёжившихся внутри обитателей. Его потускневшая латная перчатка охватила грубые парапеты бастиона — командного центра того лизоблюда, самого тупого и одержимого долгом среди них всех.
  
Его взгляд скользнул вверх, на запад, прочь от зарождавшейся бреши и через ещё мерцавшую корону великого защитного щита Императора. Он изучал высокие шпили, сгрудившиеся под его шаткой защитой, поднимавшиеся всё выше и выше, пока его взгляд не остановился на вершинах личных владений отца, чёрных как ночь на фоне кровавого заката – Великая обсерватория, Инвестиарий, башня Гегемона, бастион Бхаб.
+
'''''— Вот какой дар я несу тебе сейчас, брат мой, —''''' выдохнул он. Его металлический голос задребезжал из-за решётки проржавевшего респиратора. '''''— Дар, который способен вручить только я. Вот почему бог направил меня сюда, в это место и время.'''''
  
Он вытянул правый кулак и развёл когти, как будто мог сорвать крыши этих крепостей и зачерпнуть съёжившихся внутри обитателей. Его потускневшая перчатка окружила грубые парапеты бастиона, командного центра самого тупого и одержимого долгом лакея из всех.
+
Он свёл скрюченные пальцы над бастионом, и тот пропал в сжатом кулаке, словно погашенный огонёк свечи.
  
'''''Это подарок, который я приношу тебе сейчас, брат мой''''', – выдохнул он, его металлический голос дребезжал из-за проржавевшего респиратора. – '''''Подарок, который только я мог принести, причина, по которой бог поместил меня сюда, в это место и в это время'''''.
+
'''''— Последнее ощущение, которое ты испытаешь. Последняя эмоция, которую ты почувствуешь. И в глубине души ты поймёшь, кто дал тебе этот дар и почему ты бессилен против него.'''''
  
Он сжал скрюченные пальцы над бастионом, закрыв в сжатом кулаке, словно гасил свечу.
+
Солнце скрылось, весь Дворец погрузился во тьму.
  
– '''''Последнее ощущение, которое ты испытаешь. Последняя эмоция, которую ты почувствуешь. И ты поймёшь в своей душе, кто дал тебе её и почему ты бессилен против неё'''''.
+
Не осталось ничего, кроме тисков, хватки, безжалостного давления.
  
Солнце скрылось, погрузив весь Дворец во тьму. Всё, что оставалось, – это тиски, хватка, безжалостное давление.
+
— '''''Отчаяние''''', '''''—''''' прохрипел Мортарион, вознесённый демонический король жизни и смерти, создатель чумы, губитель надежды. '''''— Я посылаю тебе отчаяние.'''''
  
– '''''Отчаяние''''', – прохрипел Мортарион, вознесённый демон-король жизни и смерти, создатель чумы, разрушитель надежды. – '''''Я посылаю тебе отчаяние'''''.
 
==ТРИ==
 
  
'''Преторианцы'''
+
===Глава третья===
  
'''Слишком рано'''
 
  
'''Судный день'''
+
Преторианцы
  
 +
Слишком рано
  
И он почувствовал его.
+
Судный День
  
Рогал Дорн чувствовал его в течение нескольких дней, недель, как оно нарастало, нарастало и нарастало, поднимаясь над ним, словно чёрный туман, повисая бременем на руках и ногах, засоряя разум, заставляя его сомневаться в каждом принятом им решении, в каждом отданном им приказе.
 
  
У него вообще не было никакой передышки, любой, в течение трёх месяцев. Три месяца! Острота ума исчезала, реакции замедлялись. Миллиард должностных лиц, зависевших от него во всём, тянулись к нему, душили его бесконечными требованиями, просьбами о помощи, о руководстве. Миллиард глаз всё время устремлён на него.
+
И он почувствовал это.
  
И ещё он сражался. Он ''сражался''. Он сражался с примархами, братьями, которых когда-то считал равными или лучшими. Он видел ненависть в глазах Пертурабо, манию в глазах Фулгрима, это пронзало его, отравляло. Каждый поединок, каждая короткая вылазка откалывала немного больше, немного ослабляла основы. Фулгрим был хуже всех. Прежняя форма его брата, столь приятная глазу, исчезла, сменившись телесной порчей, столь глубокой, что он едва мог подобрать для неё слова. Эта деградация отталкивала его едва ли не больше всего. Она показывала, как низко можно пасть, если полностью потерять опору в реальности.
+
Рогал Дорн испытывал отчаяние уже несколько дней или недель — оно нарастало, нарастало и нарастало, вздымаясь над ним, словно чёрный туман, повисая бременем на руках и ногах, засоряя разум, заставляя сомневаться в каждом принятом решении, в каждом отданном приказе.
  
Ты не можешь показать это отвращение. Ты не можешь выдать своих сомнений или дать выход усталости. Нельзя продемонстрировать даже проблеска слабости, иначе игра будет проиграна, поэтому лицо Дорна оставалось таким же, каким было всегда – неподвижным, суровым, резким. Он держал плечи расправленными, спину прямой. Он скрывал лихорадку, бушевавшую в глазах, глубокое истощение, которое пульсировало в каждой мышце, и всё это напоказ, всё для того, чтобы у тех, кто смотрел на него снизу-вверх, было за что цепляться, во что верить. Император, его отец, ушёл, безмолвный, погруженный в Свои собственные невообразимые муки, и поэтому всё остальное рухнуло на его плечи. Вес всей расы, всех их слабостей и несовершенств, плотно обхватил его рот, горло и ноздри, душил его, топил его, заставляя желать громко кричать и прятаться, чего он никогда не сделает, никогда ''не сможет'' сделать, и поэтому он остался там, где был, зажатый между бесконечной тяжестью злобы Гора и бесконечными требованиями воли Императора, и это сокрушит его, он знал, сокрушит его, как сами стены, которые тоже рухнут, несмотря на всё, что он сделал, но он сделал достаточно, да, достаточно; нет, не достаточно, они рухнут, ''они не должны рухнуть''...
+
Он трудился без какой-либо передышки на протяжении трёх месяцев. Три месяца! Острота ума пропадала, скорость реакции снижалась. Миллиард служащих, зависевших от него во всём, тянулись к нему, душили его бесконечными требованиями, просьбами о помощи, о руководстве. Миллиард глаз непрерывно смотрел на него.
  
Он сжал кулак, крепко сжав пальцы. Его разум снова лихорадочно работал. Он был на грани, впадая в состояние фуги, паралича, которого так боялся. Это шло изнутри. Это шло извне. Что-то – ''что-то'' – заставляло всё вокруг него паниковать, слабеть, терять решимость. У него не было иммунитета. Он был вершиной – когда фундамент повреждён, он тоже, в конце концов, рассыплется.
+
И ещё он сражался. О, как он сражался! Он бился с примархами, братьями, которых когда-то ставил наравне с собой или выше. Он видел ненависть в глазах Пертурабо, манию в глазах Фулгрима, и это пронзало его, отравляло. Каждый поединок, любая короткая вылазка откалывали от него ещё кусочек, ещё немного ослабляли его фундамент. Хуже всех оказался Фулгрим. Прежний облик брата, столь приятный глазу, исчез, сменившись настолько глубокой телесной порчей, что он едва мог подобрать для неё определения. Эта деградация отвращала его чуть ли не сильнее всего прочего. Она показывала, как низко можно пасть, если полностью потерять опору в реальности.
  
Поэтому он искал, как всегда и поступал Рогал Дорн, что можно сделать, какой-нибудь способ дать отпор. Вокруг гудели клаксоны, дикие и громкие. Люди бегали, дисциплина ослабевала. Они пытались перекрыть запасы плазмы во внутренних помещениях фундамента, истощить их, предотвратить каскады проникновения, которые критически ослабили бы основание Меркурианской стены. Даже когда они бежали, кричали, спотыкаясь друг о друга, титаны были ''там'' – активировали свёрла и энергетические молоты, запускали усиленное демоническими сущностями запрещённое приводное оружие, кололи и царапали внешний слой, как крысы.
+
Но ты не вправе показать своё отвращение. Нельзя выдать, что сомневаешься или испытываешь усталость. Нельзя продемонстрировать даже мимолётную слабость, иначе игре конец, поэтому лицо Дорна выглядело таким же, как и всегда, — неподвижным, суровым, резким. Он не опускал плечи и держал спину прямо. Он не позволял глазам заблестеть от внутренней лихорадки, скрывал глубокое истощение, которое пульсировало в каждой мышце, и поступал так напоказ — лишь для того, чтобы те, кто смотрел на него снизу вверх, могли за что-то цепляться и во что-то верить. Император, его отец, недоступный и безмолвный, утопал в Своих невообразимых муках, и поэтому всё остальное рухнуло на плечи Дорна. Бремя всей расы, всех слабостей и изъянов людских плотной массой налегало на его рот, горло и ноздри, душило его, топило его, вынуждало завопить и спрятаться от ответственности, чего он никогда бы не сделал, ''не смог бы'' сделать, и поэтому он пребывал там же, где и прежде, зажатый между бесконечно тяжкой злобой Хоруса и бесконечно требовательной волей Императора, и знал, что такой натиск сокрушит его, как сами стены, которые тоже вскоре рухнут, несмотря на всё, что он совершил, но он совершил достаточно, или всё-таки нет, его усилий не могло хватить, они рухнут, они ''не должны'' рухнуть...
  
– Милорд!
+
Он сжал кулак, крепко стиснув пальцы. Его разум снова лихорадочно работал. Он находился на грани состояния фуги, паралича, которого так страшился. Это шло изнутри. Это шло извне. Что-то — да, ''что-то'' — побуждало всё вокруг него паниковать, слабеть, терять решимость. Недуг затрагивал и его. Он был вершиной, поэтому, когда фундамент сгниёт, он тоже рано или поздно рассыплется.
  
А потом, услышав этот голос, он вспомнил. Он уже действовал. Типичный Рогал Дорн, предвидя собственную минутную слабость, он уже сделал необходимый ход. Он вызвал Сигизмунда сюда, в бастион Осколок, чтобы поговорить с ним лично, отдать ему приказ, потому что он никогда не мог дрогнуть перед своим сыном, не перед ''этим'' сыном.
+
Вот почему Рогал Дорн поступал так, как и всегда: искал, что можно сделать, каким образом дать отпор. Вокруг выли сирены, громко и безудержно. Люди срывались на бег, дисциплина ослабевала. Они пытались перекрыть резервуары с плазмой во внутренних помещениях фундамента, опустошить их, предотвратить каскадные пробоины, которые критически ослабили бы основание стены Меркурия. И пока люди бегали, кричали, сталкивались между собой, титаны орудовали снаружи — включали буры и энергетические молоты, запускали запрещённое ускорительное оружие, усиленное демоническими сущностями, когтили и царапали внешний слой, будто крысы.
  
Он отвернулся, всего на мгновение, от суматохи командного пункта, и посмотрел на него. Сигизмунд был облачён в чёрное, как Братья-Храмовники. Он поднялся на командный уровень вместе с другими воинами своего ордена, дюжиной, и все они выглядели одинаково мрачными – фаталистичными, погружёнными в особенную постоянную, невротическую ярость.
+
— Мой господин!
  
Выражение лица Сигизмунда было настороженным. У него была на это причина – Дорн жестоко изводил его, давил на него, купал в неодобрении со времён после Исствана. Причины были вескими. Ни один из них не мог ожидать меньшего, учитывая кодексы чести, которые сделали их теми, кем они были, и Сигизмунд никогда не жаловался.
+
И тогда, услышав этот голос, он вспомнил, что ''уже'' принял меры. Рогал Дорн, как свойственно ему, предвидел собственную минутную слабость и уже сделал требуемый ход. Он вызвал Сигизмунда сюда, в бастион Осколок, чтобы поговорить с ним лично, отдать ему приказ, потому что он никогда бы не дрогнул пред лицом своего сына. Только не перед этим сыном.
  
Но под всем этим всегда скрывалось что-то ещё – не совсем испытание, но, пожалуй, закалка, как у лучших клинков. Чтобы проверить, выдержит ли сталь огонь, станет ли более устойчивой.
+
Примарх всего на миг отвернулся от охваченного суматохой пункта управления, чтобы посмотреть на Сигизмунда. Тот носил чёрную броню, как полагалось в Братстве Храмовников. Он поднялся на командный уровень вместе с дюжиной воинов своего ордена, и все они выглядели одинаково мрачными — фаталистичными, словно в них вбили какую-то постоянную, невротическую ярость солдата.
  
– Это конец, – решительно сказал ему Дорн. – Всё, что можно было сделать, уже сделано. Каждая задержка, каждый контрудар, каждый прогноз. Теперь они входят. Меркурианская неизбежно падёт, затем Ликующая, затем остальные.
+
На лице Сигизмунда читалась насторожённость, и не беспричинная. Дорн не давал ему спуску, набрасывался на него, окатывал неодобрением ещё со времён Исствана. И Рогал имел на то веские резоны. Ни тот, ни другой не ждали чего-то иного, учитывая кодексы чести, которые определили их как личностей, поэтому Сигизмунд никогда не жаловался.
  
Твёрдое выражение лица Сигизмунда ни разу не дрогнуло. Он был хладнокровным человеком. Почти слишком хороший Имперский Кулак. Почти пародия на всю их философию.
+
Но под всем этим всегда скрывалось что-то ещё — не совсем испытание, но, пожалуй, закалка, как у лучших клинков. Желание проверить, выдержит ли сталь в огне, станет ли более прочной.
  
– Быстрее, чем мы могли надеяться, продолжил Дорн. – Не так быстро, как мы могли опасаться. Скоро форма битвы изменится мы будем подобно собакам в развалинах цепляться за каждый дом. Резервы готовы. У тебя есть координаты, у них есть приказы.
+
— Это конец, — прямо сказал ему Дорн. — Всё, что мы могли сделать, уже сделано. Каждая задержка, каждый контрудар, каждое упреждение. Теперь они попадут внутрь. В ближайшее время падёт стена Меркурия, затем Ликования, потом остальные.
 +
 
 +
Твёрдое выражение лица Сигизмунда ни изменилось ни на йоту. Хладнокровное создание, почти слишком хороший Имперский Кулак, он казался чуть ли не пародией на всю их философию.
 +
 
 +
— Возможно, быстрее, чем мы надеялись, продолжил Дорн. — Возможно, не так быстро, как мы опасались. Скоро порядок битвы изменится мы будем цепляться за каждое жилище, словно псы на развалинах. Резервы готовы. У тебя есть их координаты, у них есть приказы.
  
 
Сигизмунд кивнул.
 
Сигизмунд кивнул.
  
Я вернусь в Бхаб, сказал Дорн. Связь разрушается, и Санктум должен оставаться работоспособным. Однако ты. – Он холодно улыбнулся. Я помню твои амбиции. Быть здесь, чего бы это ни стоило.
+
Я вернусь в Бхаб, сказал Дорн. Связь разрушается, и Санктум должен сохранять работоспособность. Но ты... — Рогал холодно улыбнулся. Я помню, к чему ты стремился. Любой ценой оказаться здесь.
 +
 
 +
Никакой реакции. Только всё та же несгибаемая преданность долгу. Иногда такая гиперконтролируемая психика почти пугала примарха, когда он находился рядом с воином. Возможно, другие видели такую мономанию в самом Дорне, но Сигизмунд... Что ж, Сигизмунд всегда был совершенно особенным.
 +
 
 +
— Полагаю, всё сложилось в соответствии с тем, как предсказала тебе девчонка-летописец. Совпадение? Придётся считать так.
 +
 
 +
Верил ли он собственным словам? Теперь казалось, что нет смысла чрезмерно цепляться за старые рационалистические воззрения. Даже Малкадор начал колебаться, что отмечало сползание к прежним суевериям.
  
Никакой реакции. Только эта несгибаемая преданность долгу. Иногда было почти страшно находиться в присутствии такой гиперконтролируемой психики. Возможно, другие тоже видели в нём эту мономанию, но Сигизмунд был... ну, Сигизмунд всегда был кем-то другим.
+
— Так много войн. Столько крови пролилось, и всё ради того, чтобы ты пришёл в точку, которую она указала тебе в самом начале. Тогда я задал тебе жару за это, но, похоже, новые доктрины должны уступить место старым. О том, к чему это приведёт, мы побеспокоимся, если кто-нибудь из нас выберется отсюда живым.
  
– Полагаю, всё произошло так, как и предсказывала тебе девушка-летописец. Совпадение? Я должен в это поверить.
+
Сигизмунд просто смотрел на него в ответ взглядом, подобным стальному капкану. Лицо воина застыло, словно маска, как во время его былых поединков.
  
Верил ли он в то, что сказал? Теперь казалось бессмысленным слишком сильно цепляться за старые рационалистические воззрения. Даже Малкадор начал колебаться, отмечая сползание обратно к суеверию.
+
— Итак, с дисциплиной покончено, поводок снят, — сказал ему Дорн. — Выступай. Бери на себя защиту стены, возьми резервы и сплоти их. Скоро они ослепнут и оглохнут, и им понадобится лидер.
  
– Так много войн. Столько крови пролилось, и всё ради того, чтобы оказаться там, о чём она говорила с самого начала. Тогда я устроил тебе ад за это, но, похоже, новые доктрины должны уступить место старым, и мы побеспокоимся о том, к чему это приведёт, если кто-нибудь из нас выберется отсюда живым.
+
Сигизмунд снова кивнул. Никакая иная душа не заметила бы этого, но в тот момент в его глазах мелькнуло что-то помимо обычного чувства ответственности. Нечто вроде голода.
  
Сигизмунд просто смотрел на него в ответ взглядом стального капкана, той же маской, которую он носил, когда сражался на поединках.
+
— Есть ли конкретные задачи, господин? — спросил он.
  
– Итак, с дисциплиной покончено, поводок спущен, – сказал ему Дорн. – Выступай. Возьми защитников стены, возьми резервы и сплоти их. Скоро они ослепнут и оглохнут, и им понадобится лидер.
+
Услышав это, Дорн чуть не рассмеялся. Не от веселья, а от опустошённости, от жгучего осознания того, что будет дальше.
  
Сигизмунд снова кивнул. Ни одна другая душа не заметила бы этого, но в тот момент в его глазах было что-то помимо обычного чувства ответственности. Что-то вроде голода.
+
Он отдал всё. Он исчерпал себя, выжал до последней капли, но самое тяжёлое испытание ждало впереди. Лев не пришёл. Гиллиман и Русс не пришли. Время истекло, удача покинула их, и осталась лишь непокорность — кровожадная и по локоть в крови.
  
– Какие-нибудь конкретные цели, лорд? – спросил он.
+
— Нет, я освобождаю тебя, мой любимый и лучший сын, — сказал Рогал Дорн, не сводя глаз с первого капитана. — Делай теперь то, для чего тебя создали.
  
Услышав это, Дорн чуть не рассмеялся. Не от веселья, а от пустоты, едкого осознания того, что будет дальше.
+
Он улыбнулся во второй раз. Его лицо сковала гримаса, такая же ледяная, как отчаяние, охватившее его сердца.
  
Он отдал всё. Он уже был пуст, истощён до последней капли, и самое тяжёлое испытание ждало впереди. Лев не пришёл. Жиллиман и Русс не пришли. У них больше не было ни времени, ни удачи, и теперь оставалось только неповиновение – только кровожадное неповиновение по локоть в крови.
+
— Причини им боль.
  
– Нет, я освобождаю тебя, мой любимый и лучший сын, – сказал Рогал Дорн, не сводя глаз с первого капитана. – Делай теперь то, для чего тебя создали.
 
  
Он улыбнулся во второй раз, выражение его лица было таким же ледяным, как отчаяние, охватившее его сердца.
+
Бран Коба бежал, напрягая все силы так, что его лёгкие ныли, а сапоги скользили. За ним следовало его отделение — тридцать солдат, все в панцирных доспехах 13-го полка Астранианских Пустотных Шакалов.
  
– Причини им ''боль''.
+
Его сердце бешено колотилось как от нагрузки, так и от здоровой доли страха. Приказы генерала Насубы поступали по командной цепи слишком медленно: мешали неисправная связь, общее падение боевого духа и нараставшая волна паники, которая, казалось, накрывала собой всё и вся. Каждый из четырёх великих бастионов стены Меркурия представлял собой гигантскую цитадель, запутанные нагромождения уровней. И как держать всё это под контролем, если ты не уверен, что тебе ответят по чёртову воксу? Никак.
  
 +
Теперь он слышал раскаты грома снаружи, как и всё его отделение. Рокот нарастал с внешней стороны стен, настолько огромных, что, честно говоря, никакой шум вообще не мог проникать внутрь. Но солдаты находились далеко внизу — близко к самому основанию всего комплекса, глубоко в недрах основной секции фундамента. Древние сваи здесь погрузили в сырое вещество, полученное искусством терраформирования, поэтому отзвуки тут распространялись далеко, отдаваясь эхом в каждом помещении и сбивая пыль с узких сводчатых потолков.
  
 +
Суспензорные лампы над головой мигнули, затем отключились, — как раз в тот момент, когда что-то колоссальное снова ударило по внешней обшивке стены.
  
Бран Коба бежал, напрягаясь так сильно, что его лёгкие пульсировали, а ботинки скользили. За ним следовало его отделение – тридцать солдат, все в панцирных доспехах 13-го Астранианского Пустотных Шакалов.
+
— Шлемы! — крикнул Коба, включив люмены на лбу.
  
Его сердце бешено колотилось, как от напряжения, так и от здоровой доли страха. Приказы генерала Насабы поступали по командной цепи слишком медленно, чему мешали неисправная связь, общее падение морального духа и нараставшая волна паники, которая, казалось, охватывала всё. Каждый из четырёх великих бастионов Меркурианской стены представлял собой гигантскую цитадель, нагромождённые друг на друга лабиринты уровней, и просто невозможно было контролировать всё это в отсутствии уверенности, что люди действительно ответят по чёртову воксу.
+
После этого они мчались сквозь тьму, полагаясь на тридцать одну колышущуюся лужицу тусклого света, спотыкаясь и сталкиваясь, как заблудившиеся дети.
  
Теперь он слышал раскаты грома снаружи. Всё его отделение слышало, тот нарастал с внешней стороны стен, настолько огромных, что, честно говоря, никакой шум вообще не должен был проникать внутрь. Но они находились далеко внизу – близко к самому основанию всего этого, глубоко погребённые в основной секции фундамента. Древние сваи утонули здесь в сыром материале искусства терраформирования, и резонансы прошли долгий путь, отдаваясь эхом в каждом помещении и сбивая пыль с узких сводчатых потолков.
+
Стены Внутреннего дворца не были, как могло показаться снаружи, монолитными блоками из твёрдого материала. Внутри их заполняли ячейки с оборудованием, необходимым для поддержания работы встроенных платформ тяжёлого вооружения — силовыми кабелями, охлаждающими вентиляторами, галереями доступа и служебными тоннелями. Они напоминали своеобразные подземные города, населённые десятками тысяч техников и подключённых сервиторов. Если, теоретически, враг приблизится к тому, чтобы пробить внешние слои защитной обшивки, то в действие будут приведены протоколы, которые отключат подачу энергии во всю паутину залов управления и затопят их огнезащитными химическими веществами. Тогда будут — опять же теоретически — потеряны настенные орудия, но исчезнет риск катастрофических цепных реакций в том весьма теоретическом случае, если что-то взрывчатое сумеет преодолеть сотни метров монолитного адамантия.
  
Суспензоры над головой погасли, затем затемнели, как раз в тот момент, когда что-то колоссальное снова ударило по внешней обшивке стены.
+
Бран всегда полагал, что тут перебор с теориями. Типичный пример чрезмерных технических усложнений владыки примарха, который, как все они знали, встроил такое множество избыточных средств в каждый без исключения бастион и вал, что вероятность системного сбоя по всей секции стены настолько приблизилась к нулю, что её не стоило учитывать.
  
– Шлемы! – крикнул Коба, включив люмены на лбу.
+
Но теперь он уже увидел врагов собственными глазами. Он наблюдал в магнокль вместе с тысячами стоявших на галереях защитников, как марширующие адские машины прокладывают себе путь по открытым равнинам. Ужасали не только их размеры — хотя и этого бы хватило, — но и скорость. Горизонт с севера на юг заполняла приливная волна взрывов, продвигавшихся быстрее, чем казалось возможным. А проклятые чудовища всё равно продолжали идти сквозь эти полосы бурлящего огня. Зону поражения, на покорение которой предположительно требовались месяцы, они преодолели за несколько дней — ужасающее зрелище, событие, которое подорвало тщательно спланированное отступление обороняющихся. Всё, что бросали против этих тварей, они разбили вдребезги. Раньше Коба думал, что любой отдельный титан — это нечто почти неуязвимое, оружие настолько беспримерное по форме и массе, что одного его присутствия достаточно, чтобы подавить любого мыслимого неприятеля, но когда он смотрел, как они гибнут, и не по одному или по двое, а ''сотнями''... Он не находил ни слов, ни способов выразить то, что предстало перед ним.
  
После этого они шли сквозь тьму, полагаясь на тридцать один колыхавшийся луч слабого света, спотыкаясь и сталкиваясь, как заблудившиеся дети.
+
Их застигли врасплох, и ситуация усугублялась тем, что в каждой башне управления ухудшилось состояние канала передачи команд. Их подвели не только ауспики и технологии связи, но и нервы защитников. Что-то проникло внутрь стен раньше, чем осязаемый враг, — нахлынувшая волна безнадёжности, густевшая пелена отчаяния, которая заставляла мужчин бросаться с высоких парапетов, а женщин перерезать себе горло штыками. Пока Дорн не направил четыре сотни своих легионеров для восстановления порядка, казалось вероятным, что вся секция погрузится в полное смятение, но даже сейчас всё балансировало на острие ножа. Ты не мог рассчитывать, что переданный по воксу приказ будет выполнен, что ауспик даст точные показания, а в рапорте с участка прозвучит что-то кроме невнятицы и бреда. Тебе нужно посылать вооружённые группы, чтобы они наблюдали за всем и убеждались, что всё сделано, затем вернуться лично, чтобы подтвердить уже их доклады, и каким-то образом проконтролировать, чтобы твои подчинённые тем временем не сошли с ума или не покончили с собой.
  
Стены Внутреннего дворца не были, как могло показаться снаружи, монолитными блоками из твёрдого материала. Внутри они были заполнены сотами с необходимым для поддержания работы встроенных тяжёлых орудийных платформ оборудованием – энергетическими трубопроводами, охлаждающими вентиляторами, галереями доступа и служебными туннелями. Они сами по себе были похожи на подземные города, населённые десятками тысяч техников и подключённых сервиторов. Если, теоретически, враг приблизится к взлому внешних слоёв защитной обшивки, тогда существовали протоколы, позволявшие отключить всю паутину залов управления и затопить их все огнезащитными химическими веществами. В таком случае будут потеряны настенные орудия – опять же, теоретически – но сведён на нет риск катастрофических цепных реакций в – весьма теоретическом – случае, если что-то взрывчатое сумеет пробиться сквозь сотни метров твёрдого адамантия.
+
Это ослабляло их. Сбивало с толку. И стало уязвимостью, решающим недостатком — процедуры исполнялись слишком медленно, а враг действовал слишком быстро, и внезапно всё пошло прахом. Генераторы необходимо отключить, приёмники энергии разрушить, резервуары опустошить. И это должно произойти сейчас, до того, как адские машины сумеют пробить брешь и проникнуть внутрь со своим гнусным оружием.
  
Коба всегда полагал, что теории слишком много. Типичный пример чрезмерной инженерной мысли лорда-примарха, который, как они все знали, встроил столько избыточности в каждый отдельный бастион и каждый отдельный вал, что вероятность сбоя системы во всей секции стены была настолько близка к нулю, что не имела никакого значения.
+
— Быстрее! — крикнул он, добежал до конца коридора, споткнулся, устоял на ногах, кое-как свернул за угол, а затем изо всех сил помчался к люку безопасности в дальнем конце следующего прохода.
  
Но теперь он видел врагов собственными глазами. Он наблюдал в магнокуляры вместе с тысячами стоявших на галереях защитников, как марширующие адские машины прокладывали себе путь по открытым равнинам. Ужасали не только размеры – хотя и этого было достаточно – а их ''скорость''. Горизонт с севера на юг был заполнен приливной волной взрывов, продвигавшихся быстрее, чем это было возможно – полосами пульсировавшего огня, сквозь которые эти проклятые чудовища всё равно продолжали идти. Зона поражения, на покорение которой должны были уйти месяцы, была преодолена за несколько дней – ужасающее зрелище, которое сломало тщательно спланированное отступление защитников. Всё, что было направлено против этих тварей, было разбито вдребезги. Коба думал, что отдельный титан был чем-то почти неуязвимым, оружием настолько вопиющим по форме и массе, что одного его присутствия должно быть достаточно, чтобы подавить всё мыслимое, но видеть, как они гибнут не по одному и по двое, а ''сотнями''… Для этого не было слов, не было способов выразить то, что он видел.
+
Теперь он слышал рёв плазменных генераторов, от работы которых дрожали стены, а в переработанном воздухе резко пахло химикатами. Он слышал впереди крики гнева и смятения. Он чувствовал страх.
  
Их застигли врасплох, и ситуация усугубилась ухудшением состояния каждого командного канала в каждой башне управления. Их подвели не только ауспики и коммуникационные технологии, но и нервы защитников. Что-то проникло внутрь стен раньше, чем это сделал физический враг – нахлынувшая волна безнадёжности, нараставшая пелена отчаяния, которая заставляла мужчин бросаться с высоких парапетов, а женщин перерезать себе горло штыками. До тех пор, пока Дорн не направил четыре сотни воинов своего легиона для восстановления порядка, казалось вероятным, что вся секция погрузится в полную анархию, но даже сейчас всё балансировало на острие ножа. Вы не могли полагаться на выполнение переданного по воксу приказа, не могли рассчитывать на точность показаний ауспика или на то, что доклад с участка будет чем-то иным, кроме абракадабры. Вы должны послать вооружённые группы, чтобы наблюдать за всем и убедиться, что всё сделано, затем вернуться лично, чтобы подтвердить всё это, и каким-то образом проконтролировать, чтобы ваши подчинённые не сошли с ума или не покончили с собой за это время.
+
— Император, направь меня, — пробормотал Бран.
  
Это ослабляло их. Сбивало с толку. И стало уязвимостью, решающим недостатком – протоколы были слишком медленными, а враг слишком быстрым, и внезапно всё пошло прахом. Генераторы необходимо отключить, приёмники энергии разрушить, резервуары осушить. И это должно произойти ''сейчас'', до того, как эти адские машины сумеют пробить брешь и проникнуть внутрь со своим мерзким оружием.
+
Он не знал, поможет ли это. Ему всегда говорили, что Император — всего лишь человек. Но, когда Коба прошептал эти слова, они по какой-то причине немного взбодрили его. Поддержали, не дали сдаться.
  
– Быстрее! – крикнул он, добежал до конца коридора, споткнулся, выпрямился и протиснулся за угол, а затем изо всех сил помчался к люку безопасности в дальнем конце следующего прохода.
+
Бран добрался до охраняемой двери, набрал код доступа и ворвался внутрь.
  
Теперь он слышал рёв плазменных генераторов, заставлявший стены дрожать и наполнявший переработанную атмосферу запахом химикатов. Он слышал впереди крики гнева и смятения. Он чувствовал страх.
+
Зал на той стороне был по-настоящему огромным, словно зияющая пропасть в толще стены. Он простирался на сотню метров и вверх, и вниз. Коба и его группа вышли на платформу, расположенную на внутреннем крае. На площадке уже теснились работники и охранники, одни в цветах Механикус, другие — в охристо-жёлтой форме техников Дворца. Всё свободное пространство занимала управляющая аппаратура, по большей части угловатая, размером с человека. На полу лежал мужчина, истекавший кровью. Ещё одного, в более длинном облачении старшего техника, с растрёпанными волосами и помятого, прижимали к блоку датчиков трое слуг. Прочие кричали с раскрасневшимися лицами, тыча друг в друга пальцами.
  
– Император, направь меня, – пробормотал он. Он не знал, поможет ли это. Они всегда говорили, что Император был всего лишь человеком. Но когда Коба прошептал это, по какой-то причине, это немного взбодрило его. Поддерживало его в движении.
+
В ущелье за поручнями находились сами генераторы, каждый высотой с многоэтажный жилблок. Затянутые паутиной кабелей и опорных балок, они сияли изнутри, что указывало на ужасающие уровни мощности. Дуговые разряды с треском метались между огромными катушками, отчего весь зал внезапно озаряли бурные вспышки яркого света. Там было шумно, гулко и пахло охлаждающей жидкостью.
  
Он добрался до охраняемой двери, набрал код доступа и ворвался внутрь.
+
— Отключить! — крикнул Коба. Вырубив нашлемные люмены, он направил лазружьё на человека в толпе, который выглядел самым главным.
  
Зал на дальней стороне был действительно очень большой – зияющая пропасть внутри сердцевины стены, уходившая вверх и вниз на сотню метров. Коба и его группа вышли на платформу, расположенную на внутреннем крае. Палуба платформы уже была заполнена должностными лицами и охранниками, некоторые в цветах Механикус, другие – в охристо-жёлтой форме техников Дворца. Всё остальное пространство занимало управляющее оборудование, по большей части квадратное и размером с человека. На полу лежал истекавший кровью мужчина. Ещё один мужчина, в длинных одеждах старшего техника, был прижат к блоку датчиков тремя слугами, его волосы и одежда пришли в беспорядок. Другие кричали с раскрасневшимися лицами, тыча друг в друга пальцами.
+
— Нет, это ошибка! — крикнула в ответ один из операторов, женщина с безумным лицом и вытаращенными глазами. — Враг хочет, чтобы их выключили! Нам нужно, чтобы орудия действовали!
  
За поручнями, в пропасти, находились сами генераторы – каждый высотой с многоэтажный жилой дом, светившиеся изнутри ужасным уровнем мощности, затянутые паутиной кабелей и опорных балок. Дуги энергии потрескивали и плевались между огромными катушками, заставляя всё пространство вспыхивать и мерцать ярким светом. Там было шумно, гулко и пахло охлаждающей жидкостью.
+
— Трон, просто послушай его! — взмолился старший техник, по-прежнему прижатый к стене. Бран только сейчас заметил синяки на его лице. — Те приказы были подлинными!
  
– Выключить! – крикнул Коба, дезактивируя люмены шлема и направляя лазган на человека в толпе, который выглядел самым главным.
+
Коба жестом приказал солдатам наступать, держа лазружья наготове. Промедлить значило погибнуть.
  
– Нет, это ошибка! – крикнула в ответ один из операторов. Её лицо было диким, глаза вытаращены. – Враг хочет, чтобы их выключили! Нам нужно, чтобы орудия продолжали стрелять!
+
— Отключить, — приказал он женщине. — Повторять не стану.
  
– Трон, просто ''послушай'' его! – взмолился старший техник, по-прежнему прижатый к стене. Впервые Коба увидел синяки на его лице. – Это были ''настоящие приказы''.
+
— Никогда! — возразила она, потянувшись за личным оружием. — Ты просто ещё один...
  
Коба жестом приказал солдатам наступать, держа оружие наготове. Время имело решающее значение.
+
Бран выстрелил технику в плечо, и её отбросило спиной на поручни. Его отделение тоже открыло огонь: солдаты целились высоко, чтобы вынудить остальных работников броситься в укрытия. Затем Коба подошёл к командным терминалам и попытался разобраться в управлении. Генераторы громыхали менее чем в пятидесяти метрах от него. Их шум и жужжание статического напряжения мешали сосредоточиться.
  
– Выключить, – приказал он женщине. – Я не буду повторять это снова.
+
Старший техник, освобождённый от тех, кто схватил его, на неверных ногах подошёл к Брану.
  
– Никогда! – возразила она, потянувшись за оружием. – Ты просто ещё один...
+
— Этот! — резко выпалил он, указывая на блестящий рычаг управления. — Опустите его!
  
Коба выстрелил ей в плечо, отбросив спиной к поручням. Его отделение открыло огонь, целясь высоко и заставляя остальных техников бежать в укрытие. Затем Коба подошёл к командным терминалам, пытаясь разобраться в управлении. Генераторы гремели менее чем в пятидесяти метрах от него, наполняя всё статикой, грохотом и мешая сосредоточиться.
+
Коба схватил его двумя руками и потянул вниз. Ничего не произошло. Коротко прозвучал сигнал тревоги, и ряд мониторов погас, но генераторы продолжали гудеть, плазменные резервуары по-прежнему выдавали энергию, линии электропередачи оставались полностью активированными.
  
Старший техник, освободившийся от своих пленителей, подполз к нему.
+
— Что за... — начал он, прежде чем снова увидел ту женщину, лежавшую на площадке всего в нескольких метрах от него. Она ухмыльнулась Брану.
  
– Этот! – резко выпалил он, указывая на блестящий рычаг управления. – Опустите его!
+
В руке женщина сжимала пучок проводов, выдернутых из открытой панели доступа. В некоторых кабелях сохранялось напряжение, и крошечные электрические разряды змеились из них на площадку, отчего техник вздрагивала и дёргалась.
  
Коба схватил его двумя руками и потянул вниз. Ничего не произошло. Коротко прозвучал сигнал тревоги, и ряд мониторов отключился, но генераторы продолжали гудеть, плазменные бункеры продолжали получать энергию, линии электропередачи оставались полностью активированными.
+
— Ты не добьёшься своего, предатель! — торжествующе закричала она, отползая и волоча за собой связку кабелей. Изо рта у неё текла кровь, ярко-красная в свете плазменных всполохов. — Ни за что не добьёшься! Орудия должны стрелять!
  
– Что за... – начал он, прежде чем снова увидел женщину, теперь уже на палубе, всего в нескольких метрах от него и ухмылявшуюся ему.
+
Бран потрясённо уставился на неё. На какое-то ужасное мгновение он пришёл в полное замешательство. Коба был не техником, а просто солдатом, которого отправили проследить за выполнением приказов.
  
В руке у неё был пучок проводов, выдернутых из открытой панели доступа. Некоторые кабели оставались под напряжением, и крошечные электрические разряды падали на палубу, заставляя женщину вздрагивать и дёргаться.
+
— Взорвите главные приёмники энергии! — крикнул старший техник, дёргая Брана за руку, чтобы показать ему, где они находятся. — Это вызовет отключение! Взорвите их!
  
– Ты никогда этого не сделаешь, предатель! – торжествующе закричала она, вставая и таща за собой связку кабелей. Изо рта у неё текла кровь, ярко-красная в свете плазменной вспышки. – Ты никогда этого не сделаешь! Орудия должны стрелять!
+
Над ними, примерно на высоте тридцати метров, из стены выступали шесть массивных труб, которые горизонтально тянулись к генераторам. Они обладали надёжной защитой — полированными металлическими оболочками, — но Коба предположил, что из лазружей можно пробить внешний слой.
  
Он потрясённо уставился на неё. На какое-то ужасное мгновение он понятия не имел, что делать. Он не был техником – он был солдатом, которого просто послали проследить за выполнением приказов.
+
— Вы слышали его! — крикнул Бран отделению. — Вырубите их!
  
– Взорвите главные приёмники энергии! – крикнул старший техник, дёргая Кобу за руку, чтобы показать ему, что он имел в виду. – Это вызовет отключение! Взорвите их!
+
Но затем вся площадка закачалась, задрожала до основания, и половина солдат потеряла равновесие. Паутина трещин проступила на участке стены прямо над ними, распространяясь с поразительной скоростью. Выбитые куски каменной кладки водопадом посыпались вниз, с грохотом срываясь с платформы и отскакивая в пропасть. Из трещин вырвались огненные копья, и раздался оглушительный вой боевых буров, отдававшийся жутким эхом. Снаружи рушилась основная конструкция стены.
  
Над ними, примерно на высоте тридцати метров, из стены выступали шесть массивных труб, которые горизонтально тянулись к генераторам. Они были заключены в полированные металлические оболочки, хорошо защищённые, но Коба предположил, что лазганы смогут пробить внешний слой.
+
Враг почти прорвался. Генераторы продолжали работать на полной мощности. Стиснув зубы, Коба прицелился вверх, в силовые кабели, и начал стрелять. Он попадал каждым лучом. Другие бойцы отделения тоже не промахивались. Пока они опустошали батареи питания, стены над ними зловеще вздулись, трещины расширились. Отвратительный шум буров быстро нарастал, пока скрежет адамантия по скалобетону не перекрыл все прочие звуки.
  
– Вы слышали его! – крикнул Коба отделению. – Вырубите их!
+
Бран стрелял, игнорируя всё вокруг, не снимая палец с гашетки. Он поймал себя на том, что пытается своей волей заставить лазерный разряд — хоть один — пронзить оболочку. Он осознал, что просит Императора исполнить его желание. Одну маленькую просьбу.
  
Но затем вся палуба закачалась, задрожала до основания, и половина солдат потеряла равновесие. Паутина трещин проступила на участке стены прямо над головой, распространяясь с поразительной скоростью. Взорванные куски каменной кладки водопадом посыпались вниз, с грохотом срываясь с палубы и отскакивая в пропасть. Из трещин вырвались огненные копья, и раздался отдававшийся жутким эхом оглушительный звук боевых свёрл, когда снаружи обрушилась основная конструкция стены.
+
Тут никак не успеть. У него осталось гораздо меньше времени, чем требуется для того, чтобы перерезать обшивку силовых кабелей из ручного лазерного оружия. Возможно, болтер бы справился. Возможно, владыке примарху следовало послать одного из своих сыновей для этой работы. С другой стороны, генераторов в стене десятки, и космодесантников на всех не хватит.
  
Враг почти прорвался. Генераторы продолжали работать на полной мощности. Коба стиснул зубы, прицелился вверх, в силовые кабели, и открыл огонь. Он попадал с каждым выстрелом. Другие из отделения тоже попали в них. Пока они опустошали блоки питания, стены над ними неприлично вздулись, трещины расширились, какофония свёрл быстро нарастала, пока не стало слышно ничего, кроме скрежета адамантия по камнебетону.
+
Настенная плита над ним окончательно развалилась, и выбитые обломки посыпались на плазменные камеры. Скрежещущий вой буров вышел за пределы слышимости, и следом донёсся вой хлынувшего внутрь воздуха — перегретого, едкого, ворвавшегося с полей неистовых сражений. От корпуса генератора начали отскакивать, грохоча и звеня, расколотые блоки оуслита с металлическим покрытием. Эти огромные куски внешней обшивки вылетали из стены, словно вертящиеся пули. Затем появились жгучие лучи энергетического оружия. Впиваясь в зал, они воспламеняли воздух, уже наполненный газами.
  
Он стрелял, не обращая ни на что внимания, палец был зажат на спусковом крючке. Он поймал себя на том, что хочет, чтобы лазерный разряд – всего один – пронзил оболочку. Он поймал себя на том, что просит Императора даровать ему это. Одна маленькая просьба.
+
Когда первый из лучей основного потока поразил цель, пробив кожух ближайшей плазменной камеры, Коба понял, что его время истекло и что он потерпел неудачу. Упрямо продолжая стрелять, он сумел выговорить четыре последних, полных ужаса слова:
  
Этого никогда не будет достаточно. Ему потребуется гораздо больше времени, чтобы перерезать обшивку силовых кабелей с помощью ручного лазерного оружия. Возможно, болтер мог это сделать. Возможно, лорду-примарху следовало послать одного из своих сыновей для этой работы. С другой стороны, генераторов были десятки, и космические десантники не могли быть везде.
+
— Храни нас всех Трон...
  
Настенная плита над ним окончательно взорвалась, извергая обломки в плазменные камеры. Скрежещущий вой дрелей зашкаливал, за ним последовал вой поступавшего воздуха – перегретого, едкого, ворвавшегося с бушующих полей сражений снаружи. Разбитые блоки оуслита с металлическим покрытием с грохотом и звоном вылетели из корпуса генератора – огромные куски внешней обшивки стены, вращавшиеся в его сердцевине – словно пули. Затем появились лучи энергетического оружия, ворвавшиеся в зал и вспыхнувшие в уже наполненном газом воздухе.
+
А потом всё поглотил огонь.
  
Когда первый из главных лучей попал в цель, пробив внешнюю оболочку ближайшей плазменной камеры, Коба понял, что его время истекло и что он потерпел неудачу. Продолжая упрямо стрелять, он сумел произнести четыре последних, полных ужаса слова:
 
  
– Храни нас всех Трон...
+
Гвозди впились глубоко, подгоняя его, доводя до крайнего озлобления. Ему нужно убивать. Ему нужно убить прямо сейчас, вонзить цепной топор во что-то живое, иначе Гвозди — эти великолепные шипы, изгоняющие слабость, которые он ненавидел, но и нуждался в них, — просто вопьются ещё сильнее, наказывая его.
  
А потом всё превратилось в огонь.
+
Ему уже так долго не попадалось ничего, что можно убить. Ранее Скарр-Хей мчался по усеянным обломками равнинам вслед за богомашинами — сначала внутри смрадного корпуса старого зловонного «Лэндрейдера», затем пешком, отчаянно жаждая сражаться. Вместе с ним шли сотни тысяч других бойцов — легионеры, мутанты, культисты, всевозможные слуги богов. Все изнывали от желания ступить за стены. У одних в вытаращенных глазах горел свет веры, других воодушевляла низменная жажда крови.
  
 +
Теперь Скарр-Хей почти ничего не чувствовал, кроме ослепляющих волн боли. Мир у него перед глазами затуманился, приобрёл красный оттенок и дрожал всякий раз, когда он поворачивал голову. Его сердца отчаянно колотились, наполняя тело призывами к насилию, однако он не находил никого, кому мог бы причинить боль. Никого, против кого он испытал бы себя. Никого, с кем бы он сразился.
  
 +
Ему хотелось кричать. Ему хотелось рычать. Осталось недолго. Конечно. Примарх обещал им это, показывая путь.
  
Гвозди впились глубоко, провоцируя его и доводя до крайнего отчаяния. Он должен был убивать. Он должен был убить сейчас, вонзить цепной топор во что-то живое, иначе Гвозди просто вопьются в него ещё сильнее, наказывая его, эти великолепные шипы против слабости, то, что он одновременно ненавидел и в чём нуждался.
+
Скарр-Хей ненадолго задумался, где сейчас примарх. Он спросил себя, где сейчас капитан Восьмой штурмовой роты. Казалось, что распадалось всё, и так быстро: батальоны рассыпались, воины преследовали собственные цели. Отделение самого Скарр-Хея находилось где-то поблизости, но он не мог разглядеть никого из бойцов во мраке. Ранее Окаша слегка взбесился и прорубился через отряд зверолюдей. Над ним брало верх разочарование, вызванное тем, что не удаётся отыскать противника получше. Гхазак и Нхам брели в тени банды рыцарей, возможно, вынюхивая какую-нибудь подходящую цель охоты. Остальные вроде как держались поблизости, но он не видел их.
  
Так долго не было ничего, что можно было убить. Скарр-Хей мчался по усеянным обломками равнинам вслед за богами-машинами, сначала внутри вонючего корпуса старого зловонного “Лэндрейдера”, затем пешком, отчаянно желая сражаться. Сотни тысяч пришли вместе с ним – легионеры, мутанты, культисты, всевозможные слуги богов, все изнывали от желания ступить за стены. У некоторых в вытаращенных глазах горел свет веры, других воодушевляла низменная жажда крови.
+
Вокруг клубился дым, окутывая пейзаж подвижными сгустками черноты. Иногда эти скопления вспыхивали, освещённые изнутри каким-нибудь взрывом, словно в их сердцевине распускались кроваво-красные цветы на фоне сгущавшейся ночи. Он знал, что там по-прежнему борются титаны — последние из рабских машин Ложного Императора беспрекословно отдавали свои жизни, сражаясь без чести или преданности делу. Скарр-Хея не интересовал такой бой. Его не интересовали ни дальнобойные мегаболтеры, ни лазерные пушки. Он хотел подобраться вплотную, ведь его создали для таких схваток. Чтобы пробить первую брешь, нужен титан, но для того, чтобы воспользоваться ею, захватить и удержать, атаковать и окрасить землю алым, нужны воины из плоти и крови.
  
Теперь он почти ничего не чувствовал, кроме ослепляющих волн боли. Его зрение стало затуманенным, с красным оттенком, дрожавшим всякий раз, когда он поворачивал голову. Его сердца отчаянно колотились, наполняя тело насилием, и всё же не было никого, кому можно причинить боль; кто бросит ему вызов; с кем сразиться.
+
Поэтому ранее он наступал вместе с буйствующими исполинами Мортис, его «Лэндрейдер» петлял и стрелял вокруг их могучих ног, подъезжая к ним так близко, что его не раз могли раздавить. Когда в транспорт попали настолько серьёзно, что броня отслоилась, а гусеницы заклинило, Скарр-Хей с готовностью выпрыгнул из него, зная, что продвинулся достаточно и успеет добраться пешком, чтобы увидеть момент, когда они получат обещанную награду и начнут настоящую бойню.
  
Ему хотелось кричать. Ему хотелось рычать. Осталось недолго. Конечно. Примарх обещал им это, показывая путь.
+
Именно тогда, в самый разгар боевого безумия, внутри замкнутой сферы ярости, оказалось, что он сохранил достаточно разума, чтобы на миг испытать потрясение. С уровня земли, на столь малом удалении, стены выглядели гигантскими. Намного более крупными, чем всё, с чем воин сталкивался прежде. Они едва поддавались осмыслению. Авангард титанов Мортис стоял у их подножия, пустотные щиты потрескивали от сыпавшихся обломков. Изрытую и размокшую землю, по которой прошагали великаны, усеивали воронки. Непрерывно падали миномётные снаряды: с глухим стуком вонзаясь в грунт, они разбрасывали брызги кипящей грязи. Мрак пронзали бесчисленные тысячи огоньков — линзы шлемов, что мигали и исчезали, когда дым заслонял их. Они отмечали неравномерное продвижение живого прилива, бескрайних полчищ пехоты.
  
Скарр-Хей ненадолго задумался, где сейчас примарх. Он задумался, где сейчас капитан восьмой штурмовой роты. Казалось, всё так быстро растворилось, батальоны распадались и преследовали собственные цели. Его собственное отделение было где-то поблизости, но он не мог разглядеть никого из них во мраке. Окаша слегка взбесился, прорубившись сквозь отряд зверолюдей, и его разочарование из-за того, что не нашлось противника получше брало верх. Гхазак и Нхам брели в тени банды рыцарей, возможно, вынюхивая что-то, за чем можно было поохотиться. Остальные должны были держаться поблизости, но он не видел их.
+
Теперь они оказались в ловушке на открытой местности. Вернуться нельзя, иначе рано или поздно увязнешь в стычках между титанами, что продолжались на равнинах. Продвинуться вперёд нельзя, потому что проклятые стены до сих пор не пробиты. Орудия на бруствере в основном замолчали, но через вершину преграды всё ещё перелетали снаряды, образующие плотный шквал артиллерийского огня. Чем дольше это будет продолжаться, тем выше вероятность, что все они умрут здесь, в липкой грязи, ничего не добившись.
  
Вокруг клубился дым, окутывая пейзаж сгустками двигавшейся черноты. Время от времени эти цветы вспыхивали, освещённые изнутри каким-то взрывом, распускаясь кроваво-красными сердцами среди сгущавшейся ночи. Он знал, что титаны по-прежнему сражались – последние из рабских машин Ложного Императора, продавая свои беспрекословные жизни без чести или обязательств. Ему был не по душе такой бой. Ему были не по душе дальнобойные мегаболтеры или лазерные пушки. Он хотел подойти поближе – вот для какого сражения он был создан. Вам нужен титан, чтобы открыть первую трещину, но вам нужны воины из плоти и крови, чтобы воспользоваться ею, захватить и удержать, атаковать и окрасить землю в красный цвет.
+
Скарр-Хей грузно подступал ближе, тяжело дыша и настороженно поглядывая на изгиб куртины, уносившейся ввысь, в беззвёздную ночь. Он задыхался в дыму, ощущая привкус густой смеси выхлопных и пороховых газов. Ему казалось, что его сейчас разорвёт на куски, выбросит из доспехов, и он станет просто ещё одним клубящимся огненным шаром, который пронзит тьму. В тенях вокруг него бродили банды воинов — фанатики Лоргара, техники Пертурабо, теперь лишённые вождя, и убийцы в цветах морской волны, подчинённые самому Луперкалю. Всё время прибывали новые бойцы: извергнутые из нутра транспортников, они строились в неровные колонны и направлялись вверх по склону, под тень стены.
  
Поэтому он шёл вместе с неистовствовавшими Мортис, его “Лэндрейдер” петлял и стрелял вокруг их могучих ног, приближаясь к ним так близко, что его ни раз могли раздавить. Когда транспорт пострадал настолько сильно, что броня отслоилась, а гусеницы заклинило, он с готовностью выпрыгнул из него, зная, что теперь достаточно близко, чтобы добраться пешком, ''быть там'', чтобы увидеть момент, когда они получат награду и начнут настоящую бойню.
+
Над ними и впереди всех возвышался уникальный колосс — титан типа «Император», окружённый свитой из фаланги гигантов, огромный и окутанный пламенем. Его порченую шкуру испещряли волдыри и мокнущие металлические язвы. Из вентиляционных отверстий и сбросных затворов хлестали какие-то жидкости: пенясь, они лились по огромным ногам и смешивались с иловым следом, который тянулся за исполином. От него пахло отвратительнее, чем от чего-либо ещё на всей осквернённой планете. Извращённый до самого ядра своей сути, он источал погибель, как живое существо истекает потом. Скарр-Хей не знал его названия. К тому моменту он едва помнил своё имя.
  
Именно тогда в самый разгар боевого безумия, внутри замкнутой сферы ярости, он сохранил достаточно разума, чтобы на мгновение испугаться. С уровня земли, в такой близи, стены казались гигантскими. Намного больше, чем всё, с чем он сталкивался прежде, даже трудно осмыслить. Авангард титанов Мортис стоял у их подножия, пустотные щиты потрескивали от сыпавшихся обломков. Земля была изрыта и промокла, усеяна кратерами после марша левиафанов. Миномётные снаряды падали непрерывно, поднимая брызги кипевшей грязи там, где они с грохотом вонзались в землю. Бесчисленные тысячи линз шлемов пронзали мрак, мигая и исчезая, когда дым заслонял их, отмечая неравномерное продвижение роящейся пехотной волны.
+
Подходить к нему так близко было опасно. Если эта штука хоть немного сдвинется, то одной ногой растопчет целую пехотную роту. Но Скарр-Хея это не волновало. Он шёл вперёд и вверх, по-звериному порыкивая на каждом выдохе. Он ощущал покалывание статического напряжения от пустотных щитов высоко наверху. Громадное тело титана тянулось ввысь, нависая над ним, как и другие богомашины. Их уже собралось не меньше пятидесяти, и всё время подходили новые. Казалось, что Скарр-Хей заблудился в тенях какого-то металлического леса, где он выглядел карликом среди стволов невозможных, искривлённых деревьев. Энергетические заслоны титанов наконец слились правильно, образовав гигантский защитный слой в небе над головой. Эта эгида, гудящая разрядами, вспыхивала, шипела и прогибалась, когда снаряды били по ней.
  
Теперь они оказались в ловушке на открытой местности. Нельзя было вернуться, иначе в конечном итоге они погрязнут в непрекращавшихся битвах титанов на равнинах. Нельзя было продвинуться вперёд, потому что эти проклятые стены продолжали стоять. Орудия на бруствере в основном замолчали, но плотный артиллерийский шквал по-прежнему кружил над вершиной. Чем дольше это будет продолжаться, тем выше вероятность, что все они умрут здесь, в грязи, ничего не добившись.
+
Пока Скарр-Хей пробирался под ногами у богомашин, земля закачалась. Ослепительный свет и дым в клочья разорвали ночной мрак. Буры, приводимые в движение исполинскими руками, вгрызлись в адамантиевые пластины и нагромождения скалобетона. Энергетические лучи и мелта-потоки били и распыляли, вскрывая пещеры и прорезая ущелья. Творилось разрушение в неописуемых масштабах — симфония концентрированного уничтожения, отдельные части которого сфокусировали, наложили друг на друга и с безжалостной целеустремлённостью излили в точки излома.
  
Скарр-Хей пробрался ближе, тяжело дыша, настороженно наблюдая, как изгиб высокого периметра уносится в беззвёздную ночь. Он задыхался в дыму, ощущая густой коктейль паров моторов и оружейных разрядов. Ему казалось, что его вот-вот разорвёт на куски, вырвет из доспехов и он станет просто ещё одним клубившимся огненным шаром, который пронзит тьму. В тени вокруг него толпились банды воинов – фанатики Лоргара, техники Пертурабо, теперь лишённые лидера, убийцы самого магистра войны в цветах морской волны. Всё время прибывали новые войска, вываливаясь из внутренностей транспортов, выстраиваясь в беспорядочные колонны и направляясь вверх по склону к тени стены.
+
В другую ночь Скарр-Хей, возможно, восхитился бы таким мастерством. Но теперь, когда Гвозди глубоко впились в мозг, он осознавал только свою озлобленность и досаду. На то, чтобы прорваться через этот барьер, уйдут дни! Возможно, недели. Кто-то просчитался. Воина не интересовало, кто и почему, но в итоге он лишился добычи.
  
Невероятный колосс возвышался над ними и впереди всех – титан “Император”, окружённый фалангой гигантской свиты, огромных и окутанных пламенем. Его шкура была испорчена, покрыта волдырями, сочилась металлическими язвами. Жидкости лились из вентиляционных отверстий и шлюзовых ворот, пенясь на огромных ногах, смешиваясь с иловым следом, который оно оставляло при продвижении. Оно пахло отвратительнее, чем что-либо ещё на всей осквернённой планете, испорченное до глубины души, источавшее погибель, как живое существо истекает потом. Скарр-Хей не знал его имени. К тому моменту он едва знал своё.
+
Скарр-Хей чуть не повернул назад. Он подумал о том, чтобы снова прорубиться через равнины, найти остальных бойцов своего проклятого богом отделения, пробраться на какой-нибудь другой фронт битвы в руинах под Фасадной стеной, где действительно можно немного повоевать.
  
Подходить к нему так близко было опасно. Если эта штука хоть немного сдвинется, одна нога могла уничтожить целую пехотную роту. Но Скарр-Хею было всё равно. Он шёл вперёд и вперёд, его дыхание теперь походило на звериное рычание, ощущая статическое покалывание пустотных щитов высоко наверху. Громада титана простиралась вдаль, нависая над ним, точно так же, как и другие боги-машины – по крайней мере, пятьдесят, и всё время подходили новые. Это было похоже, словно он заблудился в тени какого-то металлического леса, потерялся среди стволов невозможных, искривлённых деревьев. Объединённые пустотные щиты машин наконец слились правильно, образовав гигантский защитный слой в небе над головой, который горел, шипел и прогибался, когда снаряды били по нему.
+
Но затем буры внезапно смолкли. Лучевое оружие погасло. Боевые горны титанов, оглушавшие Скарр-Хея с того момента, как он прибыл на передовую, смолкли.
  
Пока Скарр-Хей пробирался у них под ногами, земля закачалась. Ослепительный свет и дым в клочья разорвали ночной мрак. Свёрла, приводимые в движение могучими руками, вгрызлись в адамантовые пластины и нагромождения камнебетона. Энергетические лучи и мелта-разряды били и распыляли, открывая пещеры и прорезая ущелья. Масштаб разрушения был огромен – симфония концентрированного уничтожения, сфокусированного, наложенного друг на друга и излитого в точки трещин с безжалостной целеустремлённостью.
+
Что-то проникло внутрь. Что-то воспламенилось. Всё поле боя, заполненное сотнями тысяч воинов в доспехах, затаило дыхание. Почудилось, что даже равномерный ритм артударов сбился, как будто сам мир внезапно оказался на краю обрыва, охваченный ужасом, готовый провалиться в небытие, из которого не будет возврата.
  
В другую ночь Скарр-Хей, возможно, восхитился бы таким мастерством. Но теперь, когда Гвозди глубоко впились в кожу, он осознавал только своё разочарование. Может потребоваться несколько дней, чтобы прорваться сквозь этот барьер. Может быть, недель. Кто-то просчитался. Ему было всё равно, кто и почему, но его лишили добычи.
+
Скарр-Хей вгляделся в темноту. Он слышал взрывы, доносящиеся откуда-то из глубины и приглушённые множеством защитных слоёв. Он чувствовал агонию земли под ногами, более жестокую, чем прежние толчки от непрерывных разрывов. Он видел, как по огромному чёрному пространству мчатся ветвистые разряды молний, мечущиеся, словно демоны, по поверхности маслянистой зеркальной глади.
  
Он чуть не повернул назад. Он подумал о том, чтобы снова пробиться через равнины, найти остальную часть своего проклятого богом отделения, пробраться на какой-нибудь другой фронт битвы в руинах под Внешней стеной, где он действительно мог бы немного повоевать.
+
Титаны начали отступать, неуклюже, неловко, вызывая неразбериху при каждом медленном развороте. Снова зазвучали боевые горны, а также крики и вопли культистов, обезумевших от стимуляторов. Скарр-Хей стоял неподвижно, наблюдая, как детонации подпитывают друг друга, набирая и набирая мощь, по-прежнему придавленные всей тяжестью стены. Из трещин вырывались лучи света, голубоватые по краям. Они устремлялись во мрак, словно свет люменжекторов.
  
Но затем дрели внезапно смолкли. Лучевое оружие погасло. Боевые горны титанов, оглушительные с тех пор, как он прибыл на передовую, смолкли.
+
— Это... началось, — невнятно пробормотал он, чувствуя, как тектоническая нестабильность нарастает всё быстрее и превращает почву в содрогающуюся массу грязи и пепла. Скарр-Хей уловил характерный резкий запах утечки плазмы, достигшей критической массы. Он услышал вой и визг вырывавшихся газов, за которыми последовал рык, такой мощный, что чуть не повалил его наземь. Клубы пламени, ринувшись наружу, взметнулись по поверхности стены и поглотили парапеты. Броневые пластины отделялись от внешней обшивки и, распадаясь по мере того, как скользили вниз, ускоряли разрушение. Отдельные раскаты слились, усилились, превратились в рёв, похожий на шум при запуске двигателей звездолёта.
  
Что-то проникло внутрь. Что-то вспыхнуло. Всё поле боя, заполненное сотнями тысяч воинов в доспехах, затаило дыхание. Даже равномерный ритм артиллерии, казалось, дрогнул, как будто сам мир внезапно оказался на краю обрыва, охваченный ужасом, готовый провалиться в небытие, из которого не будет возврата.
+
Затем случилось это — долгожданный апокалипсис, всемогущий цепной взрыв, который полностью разрушил внешние плиты, отправив тысячи тонн оборонительных строений в ночь. Его поддержала ударная волна, исходящая из эпицентра: под её натиском конструкция вокруг этой точки трескалась, разъезжалась и распадалась, порождая облако обломков, что вздымалось над парапетами, устремлялось ввысь и накрывало даже пики великих шпилей, присыпая всё в радиусе нескольких километров слоем горячей пыли.
  
Скарр-Хей вгляделся в темноту. Он слышал взрывы, глубоко спрятанные, приглушенные слоями и слоями защиты. Он чувствовал агонию земли под ногами, более глубокую, чем вызванные постоянным воздействием боеприпасов подземные толчки. Он видел мерцавшие вспышки молний, мчавшиеся по огромному чёрному пространству, метавшиеся, словно демоны, по поверхности маслянистого зеркала.
+
Скарр-Хей смеялся, хотя буря неистовствовала вокруг него, пытаясь сорвать черепа, подвешенные к броне. Он воздевал топор, со смертоносных зубьев тянулись огненные струи, которые отбрасывал назад ураган, с визгом проносящийся мимо.
  
Титаны начали отступать, неуклюже, неловко, вызывая неразбериху, когда они медленно поворачивались. Снова зазвучали боевые горны, а также крики и вопли свихнувшихся от стимуляторов культистов. Скарр-Хей оставался на месте, наблюдая, как взрывы подпитывают друг друга, нарастая и нарастая, по-прежнему оставаясь в ловушке под всей тяжестью стены. Из трещин вырывались лучи света с голубыми краями, устремляясь во мрак, словно прожекторы.
+
Хотя такая исполинская конструкция не рухнула и не сложилась полностью, на ней произошёл мощный оползень, её внутренние слои величественно сложились к центру, наблюдательные башни раскачались и опрокинулись, а опорные колонны просели. Туча пыли всё ещё поднималась, теперь подпитываемая собственной массой и озаряемая изнутри вторичными вспышками. Из высокого пролома хлынула приливная волна обломков — она скатывалась по склону, как убыстряющаяся лавина. Пехотинцы, находившиеся в авангарде, бежали от неё, спотыкаясь, протирая забрала и стараясь не потерять равновесие в клубящейся мути. Даже богомашины закачались под напором вихря, который высвободили они сами.
  
– Это… происходит, – невнятно пробормотал он, чувствуя, как тектоническая нестабильность начинает ускоряться, превращая почву в грохотавшую массу грязи и пепла. Он ощутил характерный запах утечки плазмы, достигшей критической взрывоопасной массы. Он услышал вой и визг вырывавшихся газов, за которым последовал такой мощный рёв, что тот чуть не свалил его с ног. Вспыхнули языки пламени, взметнувшиеся вверх по поверхности стены и поглотившие парапеты. Броневые пластины отделились от внешней обшивки, распадаясь по мере того, как скользили вниз, ускоряя разрушение. Грохот слился, усилился, превратился в рёв, похожий на включение двигателей космического корабля.
+
Скарр-Хей непокорно раскинул руки и зарычал на лавину. Воин покачнулся, кренясь навстречу ветру, наслаждаясь его мощью.
  
Затем это произошло, долгожданный апокалипсис, всемогущий последовательный взрыв, который полностью разрушил внешние плиты, отправив тысячи тонн оборонительной архитектуры в ночь, усиленный ударной волной, которая исходила из эпицентра и заставляла конструкцию трескаться, скользить и падать, порождая облако обломков, которое поднималось выше парапетов, вздымалось в высоту, простираясь даже над вершинами великих шпилей, покрывая всё в радиусе километров слоем горячей пыли.
+
— За Повелителя Ярости! — воскликнул он.
  
Скарр-Хей смеялся, даже когда буря неистовствовала над ним, срывая привязанные к броне черепа. Он вскинул топор, со смертоносного лезвия срывались огненные струи, метнувшиеся назад, когда ураган с визгом пронёсся мимо.
+
Гвозди подстегнули его, теперь уже предвкушая то, что произойдёт дальше.
  
Не было ни полного обрушения, ни полного сложения такой огромной конструкции, но произошёл мощный оползень, величественный взрыв внутренних слоёв, раскачивание опрокидывавшихся наблюдательных башен и оседание опорных колонн. Облако пыли продолжало подниматься, теперь подпитываемое собственной массой, освещённое изнутри вторичными вспышками. Приливная волна обломков хлынула из высокого пролома, скатываясь по склону ускорявшейся лавиной. Авангард пехоты бежал от неё, спотыкаясь, протирая визоры и стараясь не потерять равновесие в клубившихся миазмах. Даже боги-машины закачались, потрясённые вихрем, который они выпустили.
+
Ещё до того, как лавина застыла, Скарр-Хей снова побежал, карабкаясь, поскальзываясь и взбираясь по грудам щебня. Рядом раздавался общий рёв ещё многих тысяч глоток: все бойцы сбрасывали оцепенение, начинали действовать и призывали на помощь своих богов и демонов.
  
Скарр-Хей остался непокорным, раскинув руки и рыча на потоп. Он покачнулся под напором ветра, наслаждаясь его мощью.
+
Титаны не могли последовать за ним — пока что. Склон оставался массивным и крутым. Даже для Скарр-Хея подъём стал испытанием, потому что раскалённый щебень скользил под ботинками и со стуком скатывался вниз. Он лишь смутно осознавал, что кто-то взбирается вместе с ним, поскольку не сводил глаз, застланных багряной пеленой, с гребня пролома. По обеим сторонам от этой неровной груды раздробленного скалобетона шириной около трёхсот метров торчали пилообразные края неповреждённых парапетов. Пытаясь добраться до бреши, воин всё равно что карабкался по горному перевалу, постоянно испытывая обжигающий натиск перегретого ветра.
  
– За Повелителя Ярости! – воскликнул он, Гвозди подстегнули его, теперь уже с радостью от того, что должно произойти дальше.
+
Но потом он сделал это. Когда снова начались артудары, когда ошеломлённые отряды защитников, постепенно приходя в себя, бросились занимать уцелевшие оборонительные позиции, Скарр-Хей из Пожирателей Миров достиг вершины последнего выступа из покорёженных металлических конструкций и тлеющей каменной кладки. На мгновение он замер на краю, глядя вперёд.
  
Ещё до того, как лавина утихла, он снова побежал, карабкаясь, скользя и взбираясь по грудам щебня. Рядом он услышал общий рёв ещё многих тысяч людей, все они сбрасывали оцепенение, начинали действовать и призывали на помощь богов и демонов.
+
Позади него лежали пустоши, кишевшие бесчисленными воинами. С боков легионера окружали стены, пробитые здесь, но целые на остальных участках. Впереди, расползаясь под тяжёлой тенью пыли и смога, лежал объект всех его мучительных мечтаний, надежда достичь которого поддерживала его год за годом, даже когда само существование стало таким невыносимо мучительным, что единственное избавление виделось в смерти.
  
Титаны не могли последовать за ним – пока нет. Склон оставался массивным и крутым. Даже для Скарр-Хея подъём стал испытанием, потому что раскалённый щебень скользил под ботинками и с грохотом скатывался вниз. Он лишь смутно осознавал, что кто-то поднимается вместе с ним – его покрасневшее зрение было сосредоточено на гребне пролома: зазубренная груда взорванного камнебетона шириной около трёхсот метров, окружённая с обоих концов пилообразными краями неповреждённых парапетов. Добраться до него было всё равно что карабкаться по горному перевалу, всё время испытывая обжигающее давление перегретого ветра.
+
Шпиль к шпилю, базилика к базилике: здания стояли настолько тесным и плотным скоплением, что казалось, будто в его пределах можно укрыть обитателей целого мира. Теперь оно с избытком наполнилось жизнью, пугливой и робкой. Скарр-Хей смотрел на него, вглядываясь в картину, пронизанную страхом. Созревшее для жатвы место источало пьянящее чувство унижения, и воин упивался им.
  
Но потом он сделал это. Когда снова начался артиллерийский огонь, когда ошеломлённый корпус защитников начал приходить в себя и бросился активировать те оборонительные позиции, которые остались нетронутыми, Скарр-Хей из Пожирателей Миров достиг вершины последнего подъёма из искорёженных металлических конструкций и тлеющей каменной кладки. На мгновение он замер на пороге, глядя вперёд.
+
Это началось здесь. Всё началось здесь. Но он не видел ничего подобного. Скарр-Хей вообще не видел этого места по-настоящему — того, как штатские ютились в подвалах, как молодые и старые ужасались и изумлялись шуму и вони. В тот момент он даже не видел Терру. Точно так же воин мог бы смотреть на любую цитадель в любом мире, пусть и цивилизованном, полном богатых, слабых и жестоких.
  
Позади него лежали кишевшие бесчисленными воинами пустоши. По обе стороны от него были стены, пробитые здесь, но в остальных местах неповреждённые. Впереди, расползаясь под тяжёлой тенью пыли и смога, лежал объект всех его мучительных мечтаний, обещание которого поддерживало его год за годом, даже когда само существование стало настолько невыносимо болезненным, что только смерть казалась освобождением.
+
Теперь здесь был ''он'', Скарр-Хей, Тот, кто Пожирает Миры. Он уже сразил много живых душ в этой битве, но сейчас перед ним лежало ещё больше, в количестве, о котором он и не мечтал, согнанных вместе, как скот на бойне.
  
Шпиль к шпилю, базилика к базилике, скопление зданий настолько тесное и плотное, что казалось, что в его пределах можно укрыть население целого мира. Теперь оно было наполнено жизнью – пугливой, робкой жизнью. Скарр-Хей смотрел на него, вглядываясь в перспективу страха, впитывая опьянение унижением, спелостью.
+
Он запустил зубья цепного топора, и при звуках знакомого жужжания ему захотелось взреветь от удовольствия.
  
Это началось здесь. Всё началось здесь. Но он ничего этого не видел. Он вообще не видел это место по-настоящему – главное, что горожане ютились в подвалах, молодые и старые с ужасом разинули рты от шума и вони. В тот момент он даже не видел Терру. Это могла быть любая цитадель в любом мире, пусть и цивилизованном, полном богатых, слабых и жестоких.
+
— Внутри! — невнятно пробормотал он, уставившись мутными, полуслепыми глазами на далёкий Санктум Империалис. — Бог всех убийств, мы ''внутри''!
  
Теперь ''он'' был здесь, Скарр-Хей, Пожиратель Миров. Он уже убил много душ в этой битве, но сейчас перед ним лежало ещё больше, в количестве, о котором он и не мечтал, согнанные вместе, как скот на скотобойне.
 
  
Он активировал зубья цепного топора, и знакомое жужжание заставило его взреветь от удовольствия.
+
===Глава четвёртая===
  
– Внутри! – невнятно пробормотал он, его полузрячие глаза затуманено уставились на далёкий Санктум Империалис. – Бог всех убийств, мы ''внутри''!
 
==ЧЕТЫРЕ==
 
  
'''Возродитель'''
+
Обновитель
  
'''Мудрец'''
+
Мудрец
  
'''Превосходство'''
+
Превосходство
  
  
Внутри, за стенами, в убежище, к которому он так упорно стремился, лишь ненадолго укрывшись от вихря.
+
Внутри, за стенами, в убежище, к которому он так упорно стремился, чтобы лишь ненадолго укрыться от вихря снаружи.
  
Он не очень хорошо помнил путешествие из южного Мармакса. Весь фронт был в беспорядке, обваливался, и всё это время он то приходил в сознание, то терял его. Он помнил, что встретил мужчину по имени Кацухиро. Именно Кацухиро поднял тревогу, перевёл его через передовую и отправил обратно по лабиринту траншей. Это был последний раз, когда он его видел. Он поймал себя на мысли, что хочет вернуться прямо сейчас снова найти его, поблагодарить. Но тогда он просто двинулся дальше, неся труп другого мужчины, которого встретил, Коула, только для того, чтобы похоронить. Ребёнка, о котором Коул заботился в пустошах, он оставил позади. Как он мог поступить иначе? Теперь не было лучшего убежища, чем окопы, и не было для него лучших опекунов, чем эти люди. Ему нужно было вернуться в бой, чтобы снова занять своё место рядом с братьями.
+
Он не очень хорошо помнил своё путешествие от Мармакс-Юг. Весь фронт рассыпался, обваливался вокруг него, и всё это время он то приходил в сознание, то впадал в забытьё. Он помнил, что встретил мужчину по имени Кацухиро. Именно этот человек поднял тревогу, устроил так, чтобы его вытащили с передовой и отправили в тыл по лабиринту траншей. С тех пор он не видел Кацухиро. Он поймал себя на мысли, что хочет вернуться туда прямо сейчас снова найти солдата, поблагодарить. Но тогда он просто двинулся дальше, неся труп другого мужчины, Коулла, которого встретил раньше, только для того, чтобы похоронить. Ребёнка, о котором Коулл заботился в пустошах, он не стал брать с собой. И разве он мог поступить иначе? Теперь для младенца не нашлось бы лучшего убежища, чем те окопы, и лучших опекунов, чем те люди. А ему нужно было вернуться в бой, снова занять своё место рядом с братьями.
  
И всё же он часто думал о них. Коуле, и ребёнке, и том человеке, Кацухиро.
+
И всё же он часто думал о них. О Коулле, и о ребёнке, и о том человеке, Кацухиро.
  
Шибан-хан встал. Он вытянул правую руку, затем левую. Проверил отклик силовой брони, взаимодействие с мышцами, уделяя особое внимание тем местам, где эти мышцы были пучками марсианского металла, а не продуктами терранского генетического искусства. Он прошёл несколько шагов по каменному полу, позволяя весу боевой брони проверить ещё незажившие раны.
+
Шибан-хан встал. Вытянул правую руку, затем левую. Проверил отклик силового доспеха, взаимодействие с мышцами, уделяя особое внимание тем участкам, где мускулы представляли собой связки марсианского металла, а не творения терранского генетического искусства. Он прошёл несколько шагов по каменному полу, чтобы изучить, как тяжесть боевой брони подействует на ещё не зажившие раны.
  
Он быстро поправлялся. Отчасти дело было в его физиологии астартес, отчасти – в превосходной аугметике, которую ему дали по возвращении на Терру. Его было трудно убить. Он всегда был таким. Конечно, не такой великий воин, как Хасик или Джемулан. Конечно, не в классе Цинь Са или Джубала. Но они все ушли, все эти имена, сметённые убийственной войной. А он каким-то образом по-прежнему был цел, его раны затянулись, оружие отремонтировано, снова готово к бою.
+
Он быстро поправлялся. Отчасти помогали физиологические особенности астартес, отчасти — превосходные аугментации, которые ему установили после возвращения на Терру. Его трудно убить, и так было всегда. Конечно, он не такой великий воин, как Хасик или Джемулан. Уж точно не на том же уровне, что Цинь Са или Джубал. Но все эти имена больше не звучат, сметённые кровожадной войной. А он каким-то образом по-прежнему цел, его раны затягиваются, оружие восстановлено и снова готово к бою.
  
“''Отступить, потом вернуться''”, подумал он.
+
«Отступить, потом ударить вновь», подумал Шибан.
  
Помещение было небольшим, без окон, глубоко погребённое в одной из многочисленных толстых башен Колоссов. Тем не менее, он чувствовал гул постоянного обстрела, тот резонировал от пола и заставлял дрожать обшарпанные каменные стены. Люмены время от времени мигали, когда раздавался сильный удар, и с побелённого потолка сыпалась пыль.
+
Он находился в небольшом помещении без окон, погребённом в недрах одной из многочисленных толстых башен Колоссов. И всё же он чувствовал гул постоянного обстрела: обшарпанные каменные стены дрожали из-за вибрации, расходящейся от пола. Люмены то и дело мигали после мощных попаданий, и с побелённого потолка сыпалась пыль.
  
Его знания о более широком сражении были неполными. Последнее, что он знал, это то, что Колоссы стали местом, которое Каган выбрал для своей позиции, и где была собрана большая часть силы орду. Очевидно, что на данный момент оборона шла успешно. Мармакс тоже оставался в руках защитников, хотя ситуация там казалась крайне нестабильной. В остальном у него было мало уверенности. Его долгое путешествие по внешним пустошам, территории, отданной врагу, показало ему только то, какие пороки ждали их всех в случае поражения – это было отчаянное место, окутанное туманом болото, где могли задерживаться только испорченные.
+
Шибан мало что знал о положении на фронте в целом. Когда он слышал о вратах Колоссов в прошлый раз, Каган выбрал их в качестве своей позиции, и туда прибыла большая часть сил орду. Очевидно, пока что их успешно обороняли. Мармакс тоже оставался в руках защитников, хотя ситуация там казалась крайне нестабильной. Больше он ни в чём не испытывал уверенности. В своём долгом странствии по внешним пустошам, территории, отданной врагу, Шибан увидел только то, какие мерзости ждут их всех в случае поражения. Та область превратилась в безнадёжное место, окутанное туманом болото, где могли обитать лишь порченые.
  
Космический порт Вечная стена тоже, скорее всего, уже стал таким, потому что враг не просто захватывал территорию – он изменял её, искажал, превращал в инкубатор для своих мерзостей. Тела тех, кто пал в Вечном, к настоящему времени глубоко погрузились в больную варпом грязь, им было отказано в почётном погребении или в случае Белых Шрамов среди них – в обрядах ''кэл дамарга''.
+
Космопорт стены Вечности тоже, скорее всего, уже стал таким, потому что враг не просто захватывал земли — он изменял их, искажал, превращал в инкубатор для своих извращённых отродий. Тела воинов, павших там, теперь уже глубоко погрузились в осквернённую варпом грязь, их не удостоили почётного погребения или, в случае Белых Шрамов, обряда ''каль дамарг''.
  
За это он мог очень легко впасть в ненависть. Он заигрывал с ней в течение долгих лет борьбы возвращения на Терру, его душа была опустошена постоянными потерями, но он никогда полностью не сдавался. Ничто и никогда не могло быть таким беззаботным, как раньше в Белом Мире, когда единственным врагом были ксеносы, но если Есугэй и научил их чему-то, так это тому, что величайшая неудача – это потерять себя, сердцевину своего существа, суть вещей.
+
Это очень легко могло подтолкнуть его к ненависти. Шибан заигрывал с ней в течение долгих лет, когда легион бился ради возвращения на Терру, и его душу терзали постоянные утраты, но он так и не сдался до конца. Им уже не испытать такой беззаботности, как когда-то в Белом Мире, где их единственным врагом были ксеносы, но если Есугэй и научил их чему-то, так это тому, что ты потерпишь величайшую неудачу, если потеряешь себя, — самую суть тебя, сердцевину своего существа.
  
Поэтому теперь он тщательно охранял это. Сохранять равновесие, помнить, что война это искусство, относится к ней как к изгибу кисти на бумаге. Легион не был полностью уничтожен, и его численность увеличилась за счёт тех, кого спешно приняли в ряды, ни чогориан, ни терран, а тех кого собрали и использовали с дюжины миров, прежде чем бросить в печь здесь. Им понадобится руководство, если они не хотели попасть в ловушку, вокруг которой он танцевал. В отсутствие гигантов прошлого, тех, кто создал легион в его младенчестве, они всё равно нуждались в обучении.
+
Поэтому теперь он тщательно сберегал всё это. Нужно сохранять равновесие, помнить, что война это искусство, относиться к ней как к извилистому мазку кистью по бумаге. Легион не был полностью уничтожен, и его численность увеличилась благодаря спешному пополнению рядов. Набирали в него не чогорийцев и не терран, а тех, кого сгребли с дюжины планет и пустили в дело, прежде чем бросить здесь в огонь. Им понадобится руководство, чтобы не угодить в ловушку, по краю которой ходил сам Шибан. В отсутствие гигантов прошлого, тех, кто выковал легион в его ранние годы, новички всё равно нуждались в обучении.
  
Он не чувствовал себя образцом для подражания. Возможно, сразу после Просперо, когда многие требовали, чтобы он получил большее влияние, он мог бы воспользоваться шансом, но раны тогда были такими серьёзными, такими изнурительными, и яд предательства ещё слишком долго отравлял всё. Это всегда был выбор Кагана, и Джубал был прав.
+
Он не чувствовал себя образцом для подражания. Возможно, сразу после Просперо, когда многие требовали, чтобы Шибан приобрёл большее влияние, он мог бы воспользоваться шансом, но тогда он получил слишком серьёзные, калечащие раны, а впоследствии яд предательства ещё слишком долго отравлял всё. Решение, разумеется, оставалось за Каганом, и он правильно поступил, выбрав Джубала.
  
Так что же тогда значит быть последним выжившим? Была ли в этом какая-то особая честь, или все недостатки по-прежнему были налицо, готовые раскрыться в конечном анализе?
+
Так что же тогда это значит — остаться последним выжившим? Есть ли в этом какая-то особая честь или же изъяны никуда не делись и сразу проявят себя при решающей проверке?
  
Хорошо бы поговорить об этом с Ильёй, хотя он сомневался, что сейчас это возможно. Он даже не знал, где она не здесь, на фронте, конечно. Но как раз в этот момент дверь открылась, словно движимая самой мыслью о ней.
+
Хорошо бы обсудить такие вопросы с Илией, однако он сомневался, что сейчас это возможно. Шибан даже не знал, где она — уж точно не здесь, не на фронте. Но как раз в этот момент дверь открылась, словно движимая самой мыслью о Раваллион.
  
Конечно, это была не Илья – судьба никогда не была такой благосклонной. Пригнувшись, как ему всегда приходилось в крепостях, построенных для простых людей, Боевой Ястреб Чогориса, Джагатай-хан, его примарх, вошёл внутрь.
+
Конечно, пришла не Илия — судьба никогда не выбирает момент так ловко. Пригнувшись, как ему всегда приходилось в крепостях, построенных для простых людей, внутрь шагнул Боевой Ястреб Чогориса, Джагатай-хан, примарх Шибана.
  
Шибан низко поклонился.  
+
Тот низко поклонился.
  
Каган, просто сказал он.
+
Каган, просто сказал он.
  
 
Великий Хан смерил его оценивающим взглядом:
 
Великий Хан смерил его оценивающим взглядом:
  
Ты выглядишь лучше, Тахсир. Я рад этому. С возвращением.
+
Ты выглядишь лучше, Тахсир. Я рад этому. С возвращением.
  
Спасибо.
+
Спасибо.
  
Было время, когда Шибану так не терпелось увидеть Великого Хана, что он с боем пересёк полпланеты, чтобы оказаться рядом. Джагатай тогда был силой вселенной, кем-то, кому можно было не только служить, но и восхищаться. В некотором смысле Шибан по-прежнему чувствовал то же самое преданность осталась такой же сильной – но бесконечный конфликт источил их всех, и не пощадил даже Джагатая. Он всегда был худощавым; теперь он выглядел поджарым. Он всегда говорил тихо, теперь его голос звучал хрипло. Что-то изменилось в нем после Катуллуса – насколько можно было судить его мощь не уменьшилась, но теперь в нём появилось что-то более холодное, что-то ледяное. Боевая броня цвета слоновой кости потрескалась, золотая подкладка выцвела. Волосы были распущены и плотно прилегали к медной коже. Шрам на щеке казался темнее, больше похожий на родимое пятно, чем на собственный порез.
+
Однажды Шибану так не терпелось увидеть Кагана, что он с боем пересёк полпланеты, лишь бы оказаться рядом. Джагатай тогда был силой вселенского размаха, созданием, заслуживающим не только служения, но и восхищения. В некотором смысле Шибан по-прежнему чувствовал то же самое, его преданность нисколько не ослабела, но бесконечная борьба, подточившая их всех, не пощадила даже Джагатая. Он всегда был худощавым, теперь же выглядел поджарым. Его голос, прежде приятный, теперь звучал сипло. Что-то изменилось в нём после разлома Катулла. Судя по всему, физическая мощь примарха не уменьшилась, но в нём появилось что-то более холодное, нечто заледенелое. Боевая броня цвета слоновой кости потрескалась, золотая отделка потускнела. Распущенные волосы свисали прямо, прикрывая медную кожу. Шрам на щеке словно бы потемнел и больше напоминал родимое пятно, чем след пореза, нанесённого собственной рукой.
  
Хан оглядел скромное помещение узкую койку, стол, стул, блок связи и глушитель.  
+
Хан оглядел скромное помещение узкую койку, стол, стул, модуль связи и глушитель датчиков.
  
Я никогда по-настоящему не верил, что ты погиб, сказал он.
+
Я никогда не считал, что ты действительно погиб, сказал он.
  
 
Шибан выгнул бровь:
 
Шибан выгнул бровь:
  
– Тогда у вас было больше веры, чем у меня. По крайней мере, иногда.
+
— Значит, вы верили в меня больше, чем я сам. По крайней мере, иногда.
  
Я начал распознавать знаки. То, что я чувствую, прежде чем погибнет душа моего народа. Он слабо улыбнулся. – Столь многие уже ушли, у меня была практика.
+
Я начал распознавать приметы. То, как чувствую себя перед гибелью живой души из моего народа. Он слабо улыбнулся. — Ушли уже столь многие, что мне хватает практики.
  
Но Колоссы держатся. Я не знал, будете ли вы ещё здесь.
+
Но Колоссы держатся. Я не знал, будете ли вы ещё здесь.
  
Мы не будем. Скоро. Затем Хан пошевелился, глубоко вздохнул, стряхнул оцепенение. Расскажи мне про порт Вечная стена.
+
Мы уйдём. Скоро. Затем Хан пошевелился, глубоко вздохнул, стряхнул оцепенение. Расскажи мне про порт у стены Вечности.
  
Шибан рассказал, как это было – подавляющее нападение, постепенное ослабление обороны, прогресс сопротивления, цена, которую они заставили врага заплатить, прежде чем внешние ворота наконец пали. Он говорил быстро, чётко, сообщая только ту информацию, которую хотел бы знать его повелитель.
+
Тогда Шибан сообщил ему обо всём: о массированном нападении, о постепенном ослаблении обороны, о ходе сопротивления, об уроне, который они нанесли врагу, прежде чем внешние врата всё-таки пали. Он говорил быстро, чётко, излагая только те сведения, которые хотел бы получить его повелитель.
  
В конце концов, мы пытались использовать буксиры порта, чтобы превратить приводы в оружие. Поэтому я не участвовал в отражении последнего штурма, а также избегал боевых действий. Последнее, что я помню после того, как нас подбили – это удар снаружи на скорости. Полагаю, я очнулся где-то к югу от наружной стены. Тогда это был просто вопрос поиска пути назад.
+
В конце битвы мы попробовали использовать портовые буксиры, превратить тяговые системы в оружие. Из-за этого я не участвовал в отражении последнего штурма, и вот почему меня выбросило с поля боя. Последнее, что помню после того, как нас подбили, — мы на высокой скорости врезались во внешний край. Полагаю, я очнулся где-то к югу от наружной стены. Потом мне всего лишь потребовалось отыскать путь назад.
  
 
Хан кивнул:
 
Хан кивнул:
  
– Вопрос времени. Я предполагаю, что за этим стоит отдельная история. – Он посмотрел вниз на свои сцепленные руки, а затем поднял голову. Но я горжусь тобой. Действительно горжусь. Нам нужен был там представитель, кто-то, кто напомнил бы моему брату, какой вклад мы вносим в его начинания. Я никогда не верил в сдачу портов. Я сражался бы дольше на платформах Львиных врат, но, по крайней мере, мы извлекли урок.
+
— «Всего лишь». Полагаю, за этим кроется отдельная история. — До этого Джагатай смотрел вниз, на свои сцепленные руки, но теперь поднял голову. Но я горжусь тобой. По-настоящему. Нам нужен был там представитель, кто-то, кто напомнил бы моему брату, какой вклад мы вносим в его начинания. Я никогда не считал, что порты нужно сдать. Я сражался бы дольше на платформах Львиных врат, но, по крайней мере, мы извлекли из этого урок.
  
– Может быть, нам следовало его извлечь.
+
— Возможно, и впрямь следовало сражаться дольше.
  
Но мы извлекли.
+
Но мы и так сражались.
  
Шибан заколебался, не зная, как на это ответить. Услышанное смутило его. Могло ли это быть правдой? Неужели его повелитель действительно не знал? В некотором смысле это облегчало задачу. В других сильно всё осложняло.
+
Шибан поколебался, не зная, как на это ответить. Услышанное смутило его. Неужели он понял правильно? Возможно ли, что его повелитель действительно не знал? В некоторых аспектах это облегчало ему задачу. В других сильно её осложняло.
  
Значит вы… – начал он. Вы верите, что мы должны были его удерживать?
+
Значит, вы... — начал он. Вы считаете, что нам полагалось его удержать?
  
Конечно. Ты сделал всё, что мог.
+
Конечно. Ты сделал всё, что мог.
  
Вы и лорд Дорн, оба?
+
Вы и владыка Дорн, оба?
  
Взгляд тёмных глаз Джагатая пригвоздил его к месту:
+
Джагатай пригвоздил его к месту взглядом тёмных глаз:
  
Что ты пытаешься сказать, Шибан?
+
Что ты пытаешься сказать, Шибан?
  
Было невозможно что-либо скрыть от его генетического отца, даже если бы он попытался. И всё же пробовать подобрать слова, определить, как раскрыть эту болезненную правду, было мучительно.
+
Он не сумел бы ничего скрыть от своего генетического отца, даже если бы попытался. Но всё же он мучился, пока подбирал слова и решал, как раскрыть эту болезненную правду.
  
– Возможно, я ошибаюсь, тихо произнёс он. – Это всегда возможно. Но я говорил с командующим Ниборраном. Он объяснил всё так ясно, как только мог. – Он глубоко вздохнул. – Космическому порту Вечная стена позволили пасть. Его нельзя могло удержать, не с тем, что нам дали.
+
— Допускаю, что я ошибся, тихо произнёс он. — Такое всегда возможно. Но я говорил с командующим Ниборраном. Он объяснил всё так чётко, как только мог. — Шибан глубоко вздохнул. — Космопорту при стене Вечности позволили пасть. Мы никак не удержали бы его с теми силами, что нам дали.
  
Нет. Если бы это было правдой, вас бы эвакуировали.
+
Нет. В таком случае вас бы эвакуировали.
  
Нас не могли эвакуировать. Враг должен был поверить, что мы твёрдо намерены удерживать его. Глаза должны были быть сфокусированы на нём, чтобы они не смотрели в другое место.
+
Нас не могли эвакуировать. Требовалось, чтобы враг поверил, будто мы твёрдо намерены удерживать космопорт. Нам следовало привлечь к себе взгляды, чтобы никто не посмотрел в другое место.
  
В этот момент Шибан вспомнил, что он впервые почувствовал, узнав эту истину. Тогда всё было не так уж плохо – смерть в бою, по любой причине, была тем, что рано или поздно постигнет их всех. Пытаться восстановить всё это сейчас, после всех смертей – это было тяжело.
+
В тот момент Шибан вспомнил, что он почувствовал, впервые узнав эту истину. Тогда ощущения были не такими уж плохими, ведь гибель в бою, по той или иной причине, рано или поздно настигла бы каждого из них.
  
– Я не знаю, что это было. Какой-то другой фронт, какой-то другой гамбит. Но когда я поднялся на буксиры, чтобы выиграть нам немного времени, я сделал это, зная, что это будет не что иное, как отсрочка неизбежного. Я никогда не думал, что вернусь. Никто из нас не думал. Это было то, чему научились некоторые из нас. Нас послали туда умирать, мой хан. Это была уловка.
+
Но, пока он старался восстановить картину сейчас, после всех тех смертей, ему стало паршиво.
  
Какое-то мгновение, единственное мгновение, которое казалось вечным, Джагатай ничего не говорил. Его покрытое шрамами лицо оставалось неподвижным, осмысливая услышанное. Губы оставались сжатыми. Шибан внезапно вспомнил, каким был примарх во время испытаний легиона, когда он использовал клинок против тех из своих людей, кого искусил Гор, и был ранен глубже, чем любой из тех, кого он осудил.
+
— Я не знаю, в чём причина. Какой-то другой фронт, какой-то другой гамбит. Но когда я поднимался к буксирам, чтобы выиграть нам ещё немного времени, то сознавал, что просто пытаюсь оттянуть неизбежное. Я не предполагал, что вернусь. Никто из нас так не думал. Вот что узнала горстка из нас. Мой Хан, нас послали туда умирать. Ради военной хитрости.
  
– Ублюдок, – тихо выдохнул Хан. Его глаза потемнели. Скорбный взгляд быстро превратился в гнев. – Лживый, лицемерный ''ублюдок''. – Он отвернулся, сжав кулаки, внезапно выглядя опасным, как будто мог разнести всё помещение. – Он смотрел мне в глаза. Он стоял прямо передо мной, ближе, чем ты сейчас, и лгал. Что он думал? Что я выдам его секрет? Что я помешаю ему? Чертовски верно, я бы так и сделал.
+
Какое-то мгновение, единственный миг, который показался вечностью, Джагатай молчал. Его покрытое шрамами лицо застыло, пока он осмысливал услышанное. Каган не размыкал губ. Шибан внезапно вспомнил, как вёл себя примарх в ходе процессов над легионерами, когда обращал клинок против своих бойцов, поддавшихся искусу Хоруса, и это ранило его глубже, чем любого из тех, кого он осудил.
  
Шибану чуть не пришлось подавлять улыбку – не от удовольствия, а от своего рода облегчения. В конце концов, его примарх по-прежнему был силой вселенной – всё такой же живой, страстный и отчаянно защищавший, каким он был всегда.
+
— Ублюдок, — тихо выдохнул Хан. Его глаза потемнели. Скорбь во взгляде быстро сменилась гневом. — Лживый, лицемерный ублюдок! — Примарх отвернулся, сжав кулаки, и внезапно от него повеяло такой угрозой, словно он собирался разнести всё помещение. — Он смотрел мне в глаза. Он стоял прямо передо мной, ближе, чем ты сейчас, и лгал. О чём он думал? Что я выдам его тайну? Что я помешаю ему? Чертовски верно, я бы так и сделал.
  
– Им следовало сказать. ''Тебе'' следовало сказать. – Хан покачал головой в яростном неверии. – Воин может отдать свою жизнь за правое дело, но он должен ''знать''. Когда мы создавали ''сагьяр мазан'', мы никогда не лгали им. Эта мерзкая привычка – вот что привело нас в эту чёртову неразбериху в первую очередь – думать, что правду нужно держать в секрете, скрывать от тех, кто выполняет работу.
+
Шибану едва не пришлось подавлять улыбку, вызванную не удовольствием, а чем-то вроде облегчения. Оказывается, его примарх — по-прежнему сила вселенского размаха. Всё такой же живой, страстный и отчаянно заботящийся о своих детях, как и всегда.
  
– Если бы мы знали, – осторожно предложил Шибан, – правда вышла бы наружу. Гамбит провалился бы.
+
— Напрасно им не сказали. Напрасно ''тебе'' не сказали. — Хан яростно мотнул головой в знак отрицания. — Воин может отдать жизнь за правое дело, но он должен знать. Когда мы создавали ''сагъяр мазан'', мы никогда не лгали им. Вот что в первую очередь довело нас до этой чёртовой неразберихи — мерзкая привычка думать, что правду нужно держать в секрете, скрывать от тех, кто выполняет работу.
  
– Ты действительно так думаешь? Ты так мало доверяешь тем, с кем сражаешься бок о бок, даже сейчас? – Губы Джагатая презрительно скривились. – С тех пор как всё это началось, я видел, как обычные приданные подразделения сталкивались с ужасами, с которыми им не было места в одной галактике. Я видел, как они встают, крепко сжимают оружие и смотрят на грядущее уничтожение. Душа Алтака, они стали примером для всех нас. Им ''следовало сказать''.
+
— Если бы мы только знали, — осторожно высказался Шибан, — истина вышла бы на свет. Гамбит провалился бы.
  
Медленно Хан взял себя в руки, хотя гнев по-прежнему кипел в каждом жесте. Он привалился спиной к дальней стене, его длинные руки безвольно опёрлись в камнебетон. Подбородок опустился на грудь.
+
— Ты точно так думаешь? Ты так мало доверяешь тем, с кем сражаешься бок о бок, даже сейчас? — Джагатай презрительно скривил губы. — С тех пор, как всё это началось, я видел, как подразделения стандартных людей сталкивались с ужасами, которых даже не должно существовать в одной Галактике с ними. Я наблюдал, как они встают, крепко сжимают оружие и смотрят в глаза своей грядущей погибели. Душа Алтака, они стали примером для всех нас! Напрасно им не сказали.
 +
 
 +
Хан постепенно обуздал себя, хотя гнев по-прежнему кипел в каждом его жесте. Он привалился спиной к дальней стене, его длинные руки безвольно легли на скалобетон. Подбородок опустился на грудь.
  
 
Снова воцарилась тишина, и Шибан знал, что лучше не нарушать её.
 
Снова воцарилась тишина, и Шибан знал, что лучше не нарушать её.
  
Следующее, что он услышал, было неожиданным – низкий, кисло-довольный смех.
+
Потом он услышал нечто неожиданное — низкий смех, полный горького веселья.
 +
 
 +
— Но, опять же, какой пример подаю я сам? — пробормотал Хан. — Мой брат делает то, что должен. Он не в состоянии пойти против своей природы, равно как и я. Теперь я кое-что понимаю лучше. — Губы примарха изогнулись в кривой улыбке. — Он был прав, конечно. Стена Сатурна, полагаю... От этого его поступок не становится менее презренным, но я уверен, что он был прав. — Джагатай оттолкнулся от стены и снова выпрямился. — Мне всегда безмерно потакали, ты знаешь? Рогал провёл жизнь, отказывая себе во всём, сдерживая каждое желание, которое доставило бы ему хоть какую-то радость, а мы тем временем сбросили поводья, дали себе свободу и относились к любому приказу Трона словно к какому-то оскорблению.
 +
 
 +
— Мы были верны своей природе.
  
– Но тогда какой из меня самого может быть пример? – пробормотал Хан. – Мой брат делает то, что должен. Он не может сломить свою природу, так же как и я не смог бы. Теперь я лучше понимаю некоторые вещи. – Его губы изогнулись в кривой улыбке. – Он был прав, конечно. Сатурнианская, полагаю. Это не делает его менее презренным, но я уверен, что он был прав. – Он оттолкнулся от стены и снова выпрямился. – Мне всегда потакали сверх всякой меры, ты знаешь? Рогал провёл жизнь, отказывая себе во всём, сдерживая каждое желание, которое могло бы доставить ему какую-то радость, и всё это в то время, как мы отпустили поводья, дали себе свободу и относились к приказу Трона так, как будто это было какое-то оскорбление.
+
— Нам повезло. И мы вели себя эгоистично. — Лицо Хана снова помрачнело. — И сейчас мы исправляем это. Цена уже слишком высока, и впереди ещё много выплат, но теперь я зол, я разъярён, потому что никто не слушал, даже несмотря на то, что источник нашей хвори так же очевиден, как шрам на твоём лице. Если мы ничего не предпримем сейчас, то умрём за этими стенами, ещё раз напрасно растратив себя в обороне, а такого нельзя допустить, потому что, хоть я и не знаю, где и когда мне суждено встретить смерть, я не погибну за какой-то проклятой стеной!
  
– Мы были верны своей природе.
+
Тахсира порадовали такие речи. Даже если в гневе Каган вёл себя холоднее, чем раньше, менее жизнерадостно и более жёстко, он всё равно производил восхитительное впечатление.
  
– Нам повезло. И мы были эгоистичны. – Выражение его лица снова помрачнело. – И сейчас мы исправляем это. Цена уже слишком высока, и впереди ещё много выплат, но теперь я зол, я в ''ярости'', потому что никто не слушал, даже несмотря на то, что источник нашей болезни так же очевиден, как шрам на твоём лице. Если мы не сможем действовать сейчас, мы умрём за этими стенами, ещё одна напрасная оборона, и этого нельзя допустить, потому что где бы и когда бы мне ни суждено встретить смерть, это будет не за проклятой стеной.
+
— Значит, вы соберёте курултай, — сказал Шибан. — Вы призовёте ханов.
  
Приятно было слышать такие слова. Даже если гнев Хана стал холоднее, чем раньше, менее радостным и жёстким, эмоция всё равно была великолепна.
+
— Вызов уже отправлен, — подтвердил Хан. — Не только легиону. Кому угодно, чему угодно, что может помочь нам. — Затем он ухмыльнулся, как когда-то, с выражением грозного предвкушения. — И поэтому я радуюсь, что ты вернулся и успеешь присоединиться к нам, Тахсир. Охота объявлена. Ей понадобятся ловчие.
  
– Тогда вы созовёте ''курултай'', – сказал Шибан. – Вы вызовете ханов.
 
  
– Вызов уже отправлен, – сказал Хан. – Не только для легиона. Кому угодно, чему угодно, что может помочь. – Затем он ухмыльнулся со старым выражением опасного предвкушения. – И поэтому я радуюсь, что ты вернулся вовремя, чтобы присоединиться к нам, Тахсир. Охота объявлена. Ей понадобятся ловчие.
+
Это по-прежнему город. Такое надо помнить. Миллионы людей по-прежнему жили здесь, прижатые друг к другу и напуганные. Они всеми силами старались уцелеть, пока волны нереальности разбивались о шаткие баррикады. Многие из них, возможно даже большинство, вообще не знали военного дела. Писцы, администраторы, квалифицированные работники и государственные служащие, они изначально прибыли сюда, чтобы управлять империей. К ним примкнули беженцы из Внешнего дворца и окрестностей, слишком разнородные, чтобы их классифицировать, а теперь они, голодные и устрашённые, нахлынули в многоквартирные дома и башни шпилей, и без того забитые до отказа.
  
 +
Илия Раваллион наблюдала за огромными смыкающимися зданиями, что проплывали мимо неё в ночи. Небу над ней придавали зловещую окраску как орбитальная бомбардировка щитов, так и близкие разрывы снарядов наземной артиллерии. Несколько уцелевших уличных люменов мигали и гасли. Всё утопало в грязи под слоем пепла и завалами мусора, который невозможно было вывезти. Их зажали в кольцо, и здесь возникла герметичная система, окружённая со всех сторон.
  
 +
Прильнув к запотевшему окну бронированного транспорта, Илия наблюдала, как в темноте вокруг неё сменяют друг друга узкие улочки. Их всех запруживали толпы. Бегали и кричали солдаты. Кое-где по забитым шоссе проталкивались, завывая сиренами, машины Администратума. Изредка среди них встречались скиммеры на грав-пластинах, но большинство составляли автомобили старой модели.
  
Это по-прежнему был город. Она должна это помнить. Миллионы людей по-прежнему жили здесь, прижатые друг к другу, напуганные, делавшие всё возможное, чтобы остаться в живых, пока волны нереальности разбивались о шаткие баррикады. Многие, возможно, даже большинство, вообще не были воинами. Это были писцы, администраторы, квалифицированные работники и государственные служащие, которые первыми прибыли сюда, чтобы управлять империей. К ним присоединились беженцы из Внешнего дворца и окрестностей, которые были слишком пёстрой толпой, чтобы их классифицировать, и теперь они влились в и без того переполненные многоквартирные дома и башни шпилей, голодные и напуганные.
+
Присмотревшись внимательнее, ты замечал за круговоротом срочных военных дел проблески более обыденной жизни — очереди за пайками, группы людей вокруг костров, разожжённых в ёмкостях из-под прометия, детей в лохмотьях, пробиравшихся между ногами взрослых. На глаза попадались спорящие и дерущиеся люди, отчаянно цепляющиеся друг за дружку пары, одиночки с остекленевшими глазами, ковыляющие среди мусора. Хотя вселенная вокруг них умирала, они по-прежнему делали то, что не могли не делать. Им требовались еда и тепло. Они продолжали ссориться из-за места в вереницах у пунктов раздачи, спорить о том, стоило ли улететь с планеты на том челноке четыре года назад, когда ещё имелась такая возможность, и задаваться вопросом, не потеряют ли они должность инспектора на инструментальном заводе через месяц.
  
Илья Раваллион наблюдала за проплывавшими мимо в ночи огромными, соединёнными зданиями. Небо было зловещим, окрашенным как орбитальной атакой на щиты, так и близкими взрывами наземной артиллерии. Несколько оставшихся уличных фонарей мигали и гасли. Всё было грязным, покрыто пеплом и завалено мусором, который невозможно было вывезти. Они находились в кольце, теперь это стало герметичной системой, окружённой со всех сторон.
+
«Через месяц». Илия поневоле улыбнулась.
  
Она прислонилась к запотевшему от конденсата окну своего бронированного транспорта, наблюдая, как мимо в темноте скользят узкие улочки. Толпы были повсюду. Солдаты бегали и кричали. Машины Администратума время от времени пробирались по забитым переходам, завывая сиренами, некоторые из них были стимерами с гравитационными пластинами, большинство – автомобилями старой модели. Если присмотреться повнимательнее, то в промежутках между срочными военными делами можно было уловить обрывки более приземлённых проявлений жизни – очереди за пайками, толпы вокруг горящих канистр с прометием, детей в лохмотьях, пробиравшихся между ногами взрослых. Можно было увидеть споры, драки, отчаянно цеплявшиеся друг за друга пары, спотыкавшихся среди мусора одиночек с остекленевшими глазами. Несмотря на то, что вселенная вокруг умирала, они по-прежнему делали то, что должны были делать. Им нужно было есть. Им нужно было согреться. Они продолжали ссориться из-за места в очередях за пайками, спорить о том, стоило ли улететь на шаттле с планеты четыре года назад, когда ещё была возможность, задаваться вопросом, будет ли должность инспектора на инструментальном заводе по-прежнему безопасной через месяц.
+
Человечеству потребовалось два столетия, чтобы вырваться с Терры и придавить всю Галактику своим высокомерием. Ему потребовалось семь лет, чтобы стянуться обратно, снова собрать всю энергию своего безрассудства в одном городе на одной планете. Теперь оставались считаные дни до того, как всё закончится, так или иначе. Судя по нескольким комм-пакетам, которые ей удалось получить от командования легиона, стену Меркурия прорвали менее чем в ста шестидесяти километрах к северо-востоку. Война находилась в неприятной близости от этих граждан на протяжении нескольких недель, а скоро она волной пронесётся по всем магистралям, через каждый квартал, и насильно вольётся им в горло.
  
''Через месяц''. Это заставило её улыбнуться.
+
Но Илия знала, что мало чем отличается от всех этих испуганных душ. Долгая борьба за возвращение V легиона домой опустошила её. Карьера Раваллион, в начале войны весьма выдающаяся, уже приближалась к финалу, а лишения длительной пустотной кампании добили её. Она не имела ни одного из преимуществ космодесантников, с которыми трудилась бок о бок. Они по-прежнему уважали её, именовали ''сы''-Илия — даже чаще, чем раньше, особенно те, кого называли «свежей кровью», — но теперь такое отношение почти раздражало, потому что она явно умирала, в точности как Терра и Империум, и во всём этом, честно говоря, уже не осталось никакого смысла.
  
Человечеству потребовалось два столетия, чтобы вырваться с Терры и задушить всю галактику своим высокомерием. Потребовалось семь лет, чтобы снова сократиться, снова собрав всю эту безрассудную энергию в один город в одном мире. Теперь оставались считанные дни до того, как всё закончится, так или иначе. Несколько сообщений, которые ей удалось получить от командования легиона, указывали на то, что Меркурианскую стену прорвали менее чем в ста шестидесяти километрах к северо-востоку. Война была неприятно близка к этим гражданам в течение нескольких недель; скоро она вонзится им в глотки, пронесётся по всем магистралям и через каждый квартал.
+
Но они не менялись, чем поневоле вызывали любовь к себе. Все демонические ужасы из ночных кошмаров целой расы могут хлынуть из вентиляции и вцепиться всем в глотки, но даже тогда рядом с ней окажется Белый Шрам, который спросит: «Всё ли у вас хорошо, сы? Нуждаетесь ли вы в чём-нибудь? Могу ли я чем-то помочь?»
  
Но Илья знала, что мало чем отличается от всех этих испуганных душ. Долгая борьба за возвращение V легиона домой опустошила её. В начале войны её выдающаяся карьера была близка к концу, а лишения длительной кампании в космосе довершили остальное. У неё не было ни одного из преимуществ космических десантников, с которыми она работала бок о бок. Они по-прежнему уважали её, называли ''сы''-Илья – даже чаще, чем раньше, особенно те, кого называли “свежей кровью” – но теперь это почти раздражало, потому что она явно умирала, точно так же, как этот мир, точно так же, как Империум, и во всём этом больше не было никакого настоящего смысла.
+
— Мы почти на месте, сы, — сказал водитель, словно читая её мысли. — Начинаю спуск на площадку два-четыре-один.
  
Но они не изменились. И вы должны любить их за это. Все демонические ужасы из ночных кошмаров целой расы могут вылиться через вентиляционные отверстия и вцепиться всем в глотки, и всё равно найдётся рядом Белый Шрам, который спросит: сы, как вы себя чувствуете? Есть ли что-нибудь, в чём вы нуждаетесь? Могу ли я чем-то помочь?
+
Говоривший, воин по имени Соджук, принадлежал к орду. На фронте такие опытные бойцы сейчас ценились на вес золота, и всё же Каган настоял на том, чтобы во время задания её сопровождал полноценный боевой брат. Когда Илия запротестовала, настойчиво указывая, что так далеко от основных зон боевых действий ей будет достаточно стандартного эскорта из солдат Имперской Армии, Хан внимательно посмотрел на неё своим тяжёлым, не допускавшим возражений взглядом и сказал: «Скоро война поглотит всё это. Просто возьми его».
  
– Мы почти на месте, сы, – сказал водитель, словно читая её мысли. – Начинаю спуск на площадку два-четыре-один.
+
Так она и сделала, чему теперь радовалась. Внутренний дворец казался Илии как никогда опасным, — в нём царила атмосфера мании, изводившая её, — и присутствие Соджука успокаивало. Раваллион не удавалось точно определить, что именно её беспокоит. Гражданские в зонах военных действий часто впадали в панику, но здесь творилось нечто иное. Создавалось впечатление, что они окончательно опускают руки, что какие-то мерзкие невидимые миазмы вытягивают из них волю к жизни.
  
Говоривший был одним из орду, воином по имени Соджук. Такие опытные бойцы сейчас были на вес золота на фронте, но всё же Каган настоял на том, чтобы во время задания её сопровождал полноправный боевой брат. Когда она запротестовала, настаивая на том, что так далеко от основных зон боевых действий стандартного эскорта Имперской армии будет достаточно, он внимательно посмотрел на неё своим тяжёлым, не допускавшим возражений взглядом и сказал: –
+
— Отлично, — сказала она, поправляя мундир
Скоро всё это будет поглощено. Просто возьми его.
 
  
Так она и сделала. Теперь она была рада этому. Внутренний дворец казался ей опасным как никогда, наполненным проникавшей в само тело атмосферой мании, и присутствие Соджука служило утешением. Трудно было точно определить, что именно пошло не так. Гражданские в зонах боевых действий часто впадали в панику, но сейчас всё было по-другому. Всё выглядело почти так, как если бы они начали окончательно сдаваться, их жизненный дух вытянули из них какими-то мерзкими, невидимыми миазмами.
+
Взглянув в зеркало заднего вида, Илия проверила, всё ли в порядке с её внешностью, и поправила выбившуюся прядь седых волос. Она сильно похудела. Однако, какой бы старой и бесполезной Раваллион ни чувствовала себя в эти дни, ей требовалось выглядеть достойно: энергичной и собранной.
  
– Очень хорошо, – сказала она, поправляя униформу и бросая взгляд в зеркало заднего вида, чтобы проверить как выглядит и заправляя выбившуюся прядь седых волос. Она сильно похудела. Однако какой бы старой и бесполезной она ни чувствовала себя в эти дни, требовалось выглядеть достойно – энергичной и собранной. – Съезжаем.
+
Съезжаем.
  
Транспорт свернул с главной транспортной магистрали и поехал по пологому камнебетонному склону. Они приблизились к паре охраняемых часовыми тяжёлых противовзрывных дверей, которые в плохом освещении казались мрачными. Соджук коротко переговорил со старшим охранником, и секунду спустя двери поднялись, открывая широкий туннель, уходивший ниже уровня земли.
+
Транспорт свернул с главной магистрали и покатил вниз по пологому скалобетонному склону. Они приблизились к паре тяжёлых взрывозащитных дверей, охраняемых часовыми. При плохом освещении преграда казалась мрачной. Соджук коротко переговорил со старшим охранником, и через несколько секунд двери поднялись. За ними обнаружился широкий тоннель, уходивший ниже уровня земли.
  
Соджук проехал ещё несколько сотен метров, прежде чем склон вывел их в подземную пещеру, глубоко погружённую в твёрдую породу фундамента города. В воздухе сильно пахло выхлопными газами, и пространство наполнял звонким лязгом электроинструментов. Он остановил транспорт на свободной стоянке, выключил двигатель, вышел и открыл дверь для Ильи. Она вышла, чувствуя, как болят мышцы, и огляделась.
+
Спустившись ещё на несколько сотен метров по склону, Соджук вывел машину в подземную пещеру, глубоко погружённую в твёрдую породу, которая служила основанием города. Здесь сильно пахло выхлопными газами и повсюду разносился звонкий лязг механических инструментов. Остановив транспорт на свободной стоянке, легионер выключил двигатель, вылез наружу и открыл дверь для Илии. Она вышла, чувствуя, как ноют мышцы, и огляделась.
  
Площадка 241 была огромной и уходила в тёмные глубины, куда не проникал её взгляд. Потолок пещеры был высотой около двадцати метров, грубо вырубленным и увешанным натриевыми трубками. По нему змеились длинные цепочки атмосферных процессоров, всасывая зловонный воздух и выбрасывая худшие из токсинов обратно на уровень земли.
+
Огромная площадка №241 простиралась в тёмные глубины, куда не проникал взгляд Раваллион. Метрах в двадцати над ней, на грубо вырубленном потолке пещеры, висели трубчатые натриевые лампы. Между ними змеились длинные цепочки атмосферных процессоров, которые всасывали зловонный воздух и выбрасывали худшие из ядовитых веществ на уровень земли.
  
Поперёк камнебетонной палубы стояли танки. Судя по всему, сотни. Они были разных цветов и со множеством различных полковых символов. Большинство были стандартными боевыми танками “Леман Русс”, расположенными рядами с открытыми для обслуживания панелями. Повсюду сгрудились и другие модели: артиллерийские орудия “Медуза”, бронированные транспорты “Химера”, даже несколько гигантов, таких как исполинские “Гибельные клинки” и “Штормовые владыки”. Технические бригады столпились вокруг многих из них, стучали по двигателям, зажимали топливопроводы, приваривали свежую броню. Перемежаясь со стационарными контрольно-проверочными установками, стояли длинные ряды вспомогательных транспортных средств: автоцистерны, взводные автомобили, медицинские и технические фургоны. Повсюду сновали группы военнослужащих Имперской армии: бегали, кричали друг на друга или просто устало лежали на гусеницах своих машин. Было шумно, гулко и воняло. Простояв здесь всего несколько секунд, Илья почувствовала себя так, словно её кожу покрыли жиром.
+
На всей скалобетонной платформе стояли бронемашины. Судя по всему, сотни. На корпусах виднелись разные цвета и множество различных полковых гербов. Большую часть составляли стандартные боевые танки «Леман Русс», расположенные рядами, с открытыми для обслуживания панелями доступа. Здесь и там встречались скопления другой техники: осадные САУ «Медуза», бронетранспортёры «Химера», даже несколько гигантов вроде исполинских «Гибельных клинков» и «Грозовых владык». Вокруг многих машин толпились бригады техников: они стучали по двигателям, закрепляли топливопроводы, приваривали новую броню. Перемежаясь с неподвижными боевыми единицами, стояли длинными рядами вспомогательные транспортные средства: автоцистерны, автомобили для перевозки взводов, медицинские и технические фургоны. Повсюду находились группы военнослужащих Имперской Армии: люди бегали, кричали друг на друга или просто устало лежали, привалившись к гусеницам своих машин. Пещера дрожала от шума, и в ней воняло. Простояв здесь всего несколько секунд, Илия почувствовала себя так, словно её намазали солидолом.
  
Соджук остановил офицера в штабной униформе и попросил позвать командира. Их провели через ряды, мимо длинных шеренг танков, некоторые из которых стояли на холостом ходу, некоторые были в приличном состоянии, некоторые вообще почти не работали, пока не оказались рядом с несколькими десятками старших офицеров, столпившихся вокруг почерневшего шасси сверхтяжелого “Адского молота”. Офицер подбежал к женщине в униформе цвета хаки, которая подняла голову, узнала звание Ильи и шагнула навстречу.
+
Соджук остановил специалиста в штабном обмундировании и спросил, где найти командующего офицера. Их провели через ряды техники, мимо длинных шеренг танков — какие-то из них стояли на холостом ходу, одни находились в приличном состоянии, другие едва функционировали, — к нескольким десяткам старших офицеров, которые собрались вокруг почерневшего шасси сверхтяжёлого «Адского молота». Провожатый подбежал к женщине в мундире цвета хаки, которая подняла голову, увидела знаки различия Раваллион и шагнула ей навстречу.
  
Приветствую вас, генерал, сказала она, делая аквилу и кланяясь. Полковник Джера Талмада. Могу я чем-нибудь помочь?
+
Приветствую вас, генерал, сказала она, сложив руки в знаке аквилы и поклонившись. Полковник Джера Талмада. Могу я чем-нибудь помочь?
  
Это была полная женщина с оливковой кожей, выглядевшая встревоженной. Её униформа была грязной и плохо сидела – все они похудели за последние несколько месяцев но глаза были настороженными, и у неё не было того ужасного выражения поражения, с которым так часто сталкивались сейчас.
+
Полковник, крупная женщина с оливковой кожей, выглядела встревоженной. Грязный мундир плохо сидел на ней — все они похудели за последние несколько месяцев, — но глаза смотрели внимательно, и её лицо не выражало того жуткого смирения с поражением, которое так часто встречалось в те дни.
  
Илья взглянула на “Адский молот”. Его панели были открыты, и лексмеханики копались во внутренностях. Боковые пластины получили сильные повреждения, как и левая гусеница. С верхней башни стекали пятна крови, длинные и чёрные.
+
Илия взглянула на «Адский молот». Его панели были распахнуты, и лексмеханики копались в начинке танка. Бортовые бронепластины получили серьёзные повреждения, как и левая гусеница. С верхней башни тянулись потёки крови, длинные и чёрные.
  
Что с ним случилось? спросила она.
+
Что с ним случилось? спросила она.
  
– Стояли к югу от Золотого Гара, в составе сто тридцать четвёртого каланского полка, ответила Талмада. Отступили пять дней назад вместе с остальной дивизией понесли тяжёлые потери. У нас шесть часов, чтобы развернуть их всех и вернуть обратно.
+
— Размещались к югу от Аурум-Гарда, в составе сто тридцать четвёртого Каланского полка, ответила Талмада. Отступили пять дней назад вместе с остальной дивизией понесли тяжёлые потери. У нас шесть часов, чтобы всё исправить и вернуть их обратно.
  
“Адский молот” был грозной машиной, ценной в близких городских боях, в которые их втягивали. При правильной поддержке его крайне трудно подбить – Илья всегда высоко ценила их, ещё в те времена, когда её главной заботой было снабжение армии.
+
«Адский молот» был грозной машиной, ценной в ближних городских боях, в которые их втягивали. При правильной поддержке его крайне трудно подбить — Илия всегда высоко ценила их, ещё в те времена, когда её главная задача состояла в снабжении Армии.
  
– Ты сделаешь это?
+
— Вы справитесь?
  
 
Полковник мрачно рассмеялась.
 
Полковник мрачно рассмеялась.
  
– Мы пошлём всё, что сможем. – Она наклонилась ближе, понизив голос. Там, снаружи, они долго не держатся. Уже нет. Вы должны послушать отчёты, которые мы получаем от выживших. Половину из них мы даже не можем...  
+
— Пошлём всё, что сможем. — Подавшись ближе, она понизила голос. Там, снаружи, они долго не держатся. Уже нет. Вы должны послушать рапорты, которые мы получаем от выживших. Половину из них нам даже не удаётся...
  
Я в курсе общей ситуации, полковник, сказала Илья, оглядываясь на ряды повреждённых и отремонтированных машин. – Ты же не можешь думать о возвращении в Золотой.
+
Я в курсе общей ситуации, полковник, сказала Илия, оглядываясь на ряды повреждённых и отремонтированных машин. — Вы же не думаете, что вернётесь в Аурум.
  
В последних полученных нами приказах говорилось, что все активы должны быть сохранены для Внутреннего дворца, южная зона. Мы по-прежнему ждём подробностей.
+
В последних полученных нами приказах говорилось, что все активы следует сохранить для южной зоны Внутреннего дворца. Мы по-прежнему ждём подробностей.
  
Ожидание закончилось. Я пришла от примарха Пятого. Треть ваших основных сил должна быть развёрнута в Колоссах. У вас двенадцать часов на подготовку.
+
Ожидание закончилось. Я пришла от примарха Пятого. Вам поручено развернуть треть ваших основных сил в Колоссах. У вас двенадцать часов на подготовку.
  
Талмада покраснела:
+
Талмада побледнела:
  
Треть? Генерал, здесь нет...
+
Треть? Генерал, здесь нет...
  
– Можешь делать с остальными, что хочешь, но мне нужны боеспособные роты, исправные машины и опытные экипажи, которые знают, что делают. Никакой мобильной артиллерии, только основные боевые танки, все оснащены для боя в ограниченном пространстве. Для начала я бы взяла вот эту штуку. Но все они должны – и это важно ''все'' должны иметь полную химическую защиту. Это противогазы для экипажей и рабочие токсикологические фильтры на корпусах. Никаких исключений. Всё, что ты дашь мне без полной защиты – можешь с таким же успехом расстрелять их водителей прямо сейчас.
+
— С остальными частями поступайте как вам угодно, но мне нужны боеспособные роты, исправные машины и опытные экипажи, которые знают, что делают. Никакой самоходной артиллерии, только основные боевые танки, все оснащённые для боя в ограниченном пространстве. Для начала я бы взяла вот эту штуку. Но все они и это важно, — ''все'' должны иметь полную химическую защиту. Противогазы для экипажей, рабочие токсофильтры на корпусах. Никаких исключений. Если вы дадите мне машины без полной защиты, то с тем же успехом можете расстрелять их водителей прямо сейчас.
  
Но у меня есть приказы…
+
Но мне прика...
  
Полковник, связь отключена в половине города. Никто не знает, где что находится или куда что движется. Если только кто-то такой безрассудный, как я, лично не явится сюда, даже сам лорд Дорн не узнает, что у вас здесь было и где это закончилось, и очень скоро на улицах вообще не будет никого кроме трупов. – Она смягчилась. Это была не вина Талмады – просто не хватало всего и вся. Так что это никак не отразится на тебе, вот что я хочу сказать. Но у тебя есть шанс изменить ситуацию к лучшему. Есть план. Он лучше использует находящуюся здесь технику, чем любые приказы, которые ты получишь от главного командования, потому что у неё появится шанс что-то ''сделать'', что-то, что может навредить врагу. Как я уже сказала, это исходит непосредственно от лорда Джагатая. Тебе знакомо это имя, да? Слышала его раньше? Хорошо. У меня есть голографические печати и всё такое.
+
Полковник, связь отключена в половине города. Никто не знает, где что находится или куда что движется. Если только кто-то такой же безрассудный, как я, не приедет сюда лично, даже сам владыка Дорн не узнает, что у вас тут было и куда оно делось, а очень скоро на улицах вообще не будет никого, кроме мертвецов! — Илия сделала паузу. Талмада ни в чём не провинилась, им просто не хватало ресурсов. Так что это никак не отразится на вас, вот что я хочу сказать. Но у вас появился шанс изменить ситуацию к лучшему. Есть один план. В его рамках техника, стоящая здесь, принесёт больше пользы, чем при исполнении любых приказов, которые вы получите от главного командования, потому что у неё будет возможность что-то сделать, как-то навредить врагу. Как я уже сказала, всё исходит напрямую от владыки Джагатая. Вам знакомо это имя, да? Слышали его раньше? Хорошо. У меня есть голопечати и всё такое.
  
Соджук шагнул вперёд, протянул руку в перчатке ладонью вверх, и включились гололиты. Все они были подлинными, регламентированными, проверенными ею лично.
+
Соджук шагнул вперёд, протянул руку в латной перчатке ладонью вверх, и включились гололиты. Все подлинные, регламентированные, проверенные лично ею.
  
У меня с собой детали заявки, продолжила Илья, когда Соджук потянулся за инфопластиной и передал её адъютанту Талмады. Что нам нужно, в каком количестве, где и когда. О тебе отзывались очень хорошо, полковник я уверена, что ты немедленно приступишь к её выполнению, учитывая срочность ситуации.
+
У меня с собой подробный запрос, продолжила Илия. Соджук достал инфожетон и передал его адъютанту Талмады. Что нам нужно, в каком количестве, где и когда. О вас очень хорошо отзывались, полковник, и я уверена, что вы немедленно займётесь делом, учитывая срочность ситуации.
  
Талмада, к её чести, начала приходить в себя:
+
Талмада, к её чести, постепенно брала себя в руки:
  
– Это не единственная база техники, которую вы посещаете, не так ли?
+
— Вы посещаете не только эту базу техники, верно?
  
– Твоя четвертая в списке. И у меня ещё куча дел.
+
— Ваша — четвёртая в списке. И в нём ещё немало мест.
  
Это очень много… чёрт возьми, это же целая ''куча'' танков.
+
Это очень много... чёрт возьми, это же целая куча танков.
  
Так и есть.
+
Так и есть.
  
– Это оставит дыры.
+
— Появятся дыры.
  
Илья просто продолжала смотреть ей в глаза:
+
Илия просто не стала отводить глаза:
  
– Если бы они не были абсолютно критичны, меня бы здесь не было.
+
— Это вопрос самой критической важности, иначе меня бы здесь не было.
  
А затем, несколько неожиданно, всего за долю секунды поведение Талмады изменилось. Она стала внезапно воодушевлённой:
+
А затем, несколько неожиданно, поведение Талмады изменилось, пусть и незначительно. Она внезапно воодушевилась:
  
Контрнаступление. Верно? Трон, скажите мне, что это оно. Скажите мне, что кто-то сейчас идёт за этими ублюдками, потому что мы отступаем так чертовски долго, что через некоторое время это тебя сокрушает. Понимаете? Скажите мне, что вы начинаете...
+
Контрнаступление. Верно? Трон, скажите мне, что это так. Скажите мне, что кто-то сейчас идёт на этих ублюдков, потому что мы так чертовски долго отступаем, а через какое-то время это тебя подламывает. Понимаете? Скажите мне, что вы начинаете...
  
Илья положила руку на скрещённые предплечья женщины мягко, твёрдо:
+
Илия положила руку на скрещённые предплечья женщины — и мягко, и твёрдо.
  
Нам просто нужно, чтобы они были доставлены в Колоссы через двенадцать часов.
+
Нам просто нужно, чтобы технику доставили к Колоссам через двенадцать часов.
  
И сразу же энтузиазм угас, сменившись прежним беспокойством и сомнениями. Так было везде, всё время.
+
И сразу же энтузиазм угас, сменившись прежним беспокойством и сомнениями. Так происходило везде и всегда.
  
Но у них полное превосходство в воздухе. Полное. Вот что выбивает всю технику – вы выдвигаетесь из Внутреннего дворцового кольца за пределы активных настенных орудий, и они начинают бросать всё это вниз. Вот в чём ваша проблема, генерал. Вот почему мы отозвали их обратно.
+
Но у них полное превосходство в воздухе. Полное. Вот что выбивает всю технику — ты выдвигаешься за периметр Внутреннего дворца, из-под прикрытия действующих настенных орудий, и они начинают кидать сверху всё подряд. Вот в чём ваша проблема, генерал. Вот почему мы отозвали их обратно.
  
Илья не убрала руку. Так было на других базах и так будет на всех остальных. Это не имело большого значения Каган получит то, что ему нужно но лучше сделать это правильным способом, по правильным каналам, как можно решительнее и быстрее.
+
Илия не убрала руку. Так было на других базах, и так будет на всех остальных. Это не имело большого значения Каган всё равно получит то, что ему нужно, — но лучше достичь цели правильным способом, по правильным каналам, как можно решительнее и быстрее.
  
Просто дай мне то, что мне нужно на земле, сказала она. – Поддержка с воздуха – это чужая головная боль.
+
Просто дайте мне то, что мне нужно на земле, сказала Раваллион. — О поддержке с воздуха ломает голову кто-то другой.
  
  
 +
Джангсай-хан вывел спидер «Кизаган» из бункеров врат Колоссов, с грохотом вырвался из подземных капониров и тоннелей, ведущих в тыл, к Последним вратам. Покинув запутанный уровень фундамента крепости, он взмыл на главный маршрут снабжения, что шёл оттуда на запад. Большая часть этой магистрали находилась под землёй, надёжно защищённая от мин и снарядов. Ему пришлось пробираться через плотный поток двустороннего движения — раненые бойцы и повреждённые машины ковыляли обратно к тыловым базам в узле Львиных врат, подлатанные бойцы и восстановленные машины ковыляли обратно на фронт. Колонна грузовиков снабжения выглядела скромнее, чем в начале осады, — заканчивалось всё, от основных пайков до боеприпасов. Поверх всего этого непрерывно разносился гулкий шум стрельбы, земля сотрясалась от разрывов, а вражеское наступление по многокилометровому фронту звучало как равномерные раскаты грома.
  
Джангсай-хан вывел спидер “Кизаган” из бункеров Колоссов, с грохотом вырвался из подземных капониров и туннелей, ведущих обратно к Последним вратам. Покинув запутанный уровень фундамента крепости, он поднялся на главный маршрут снабжения, что вёл назад на запад. Большая часть этого проспекта находилась под землёй, надёжно защищённая от мин и снарядов. Ему пришлось пробираться сквозь плотное двустороннее движение – раненые бойцы и повреждённые машины хромали обратно к тыловым базам в узле Львиных врат, подлатанные бойцы и отремонтированные машины хромали обратно на фронт. Колонна грузовиков с продовольствием стала меньше, чем в начале осады – всё, от основных пайков до боеприпасов, теперь подходило к концу. Поверх всего этого доносился непрерывный ''грохот'' выстрелов, сотрясение земли от ударов, непрерывный раскат грома от многокилометрового вражеского наступления.
+
Находясь под землёй, Джангсай не мог оценить тактическую ситуацию в целом. Только когда он приблизился к самим Львиным вратам, предпоследнему бастиону перед Внутренним дворцом, маршрут ненадолго поднялся до уровня поверхности, что позволило ему в течение нескольких мгновений рассматривать открытую местность. Небо над головой, конечно, было чёрным, как уже несколько недель подряд, из-за чего руины огромных зданий напоминали выбеленные кости. В затенённых расселинах тлели пожары: большинство из них подпитывали зажигательные снаряды, топливом для других служили лопнувшие цистерны или подбитые транспортники. Горизонт на западе ярко освещался яростными вспышками плазмы над орбитальными пустотными щитами — переливчатым огненным адом, который никогда не угасал. Вершины далёких шпилей вонзались в это горнило, выглядя очень хрупкими под его непрерывной рябью и всполохами. К северу, за разрушенной кучей шлака — всем, что осталось от Корбеник-Гард, — простиралось разорённое царство колючей проволоки и траншей, большая часть которого сейчас находилась в руках врага. Джангсай сражался там несколько недель, в рамках операции по удержанию, чтобы не допустить полного отсечения Колоссов от Львиных врат. Битва выдалась тяжёлой — там шла изматывавшая нервы борьба, и слишком многих воинов втоптали в ядовитую грязь и обломки, но всё же они справились. Припасы по-прежнему доставляли... еле-еле.
  
С такой низкой высоты он не видел полную картину тактической ситуации. Только когда он приблизился к самим Львиным вратам – предпоследнему бастиону перед Внутренним дворцом – маршрут ненадолго поднялся до уровня земли, дав ему на несколько мгновений взглянуть на открытую местность. Небо над головой, конечно, было чёрным – оно было чёрным уже несколько недель – отчего руины огромных зданий напоминали отбелённые кости. В расселинах теней тлели пожары, большинство питались горючими смесями, некоторые из которых вылились из разорванных топливных цистерн или пробитых транспортов. Горизонт на западе ярко освещался яростными вспышками плазмы над орбитальными пустотными щитами, мерцавшим огненным адом, который никогда не гас. Вершины далёких шпилей вонзались в это горнило, выглядя очень хрупкими под его непрекращавшейся рябью и ореолом. К северу, за разрушенной кучей шлака, которая когда-то была Корбеник Гаром, простиралось разрушенное царство колючей проволоки и траншей, большинство которого сейчас находилось в руках врага. Он сражался там несколько недель, в рамках операции по удержанию, чтобы Колоссы не были полностью отрезаны от Львиных врат. Это была тяжёлая битва – изматывавшая нервы борьба, в которой слишком много воинов было раздавлено в ядовитой грязи и обломках. И всё же это сработало. Припасы по-прежнему доставлялись… едва.
+
Но как долго это продлится — вот в чём вопрос. Каждый выигранный лишний час обороны стоил им жизней и материальных средств, тогда как противник мог свободно восполнять запасы. Ранее Джангсай наблюдал, как посадочные модули спускались к космопорту Львиных врат, циклопическому сооружению, едва видимому из укреплённого прохода, который носил то же название. Пока осаждающие удерживают тот объект, поток припасов невозможно даже замедлить, не говоря уже о том, чтобы остановить. Они всё это знали. И все они знали, что собираются с этим сделать.
  
Но как долго ещё – вот в чём вопрос. Каждый час обороны, который они покупали, стоил им жизней и материальных средств, в то время как враг мог свободно пополнять запасы. Джангсай видел, как посадочные модули спускались к космическому порту Львиные врата, возвышавшемуся сооружению, которое было едва видно из защитного портала, носившего его имя. До тех пор, пока осаждающие удерживали это место, поток нельзя было даже замедлить, не говоря уже о том, чтобы остановить. Они все это знали. Все они знали, что собираются с этим сделать.
+
Дорога нырнула обратно под землю, и он снова въехал в тёмные владения мигающих люмен-полос и забитого транспортом асфальта. Чем дальше продвигался Джангсай, тем чаще встречались блокпосты, тем назойливее звучали вопросы и тем тщательнее становились проверки. Одна из больших заградительных станций вовсю пылала, когда он добрался до неё, причём там не работали ни пожарные команды, ни ремонтные подразделения. Диверсанты, сказали ему. Возможно, вражеские агенты. Или, может, просто какой-нибудь солдат свихнулся. Теперь всё это случалось часто. Если ты видел, ''что'' творит этот враг, то для того, чтобы капитулировать перед ним, требовалось как-то по-особенному сойти с ума... но душевная болезнь встречалась повсюду и усугублялась.
  
Дорога нырнула обратно под землю, и он снова въехал в тёмное царство мигавших линий люменов и забитого транспортом асфальта. Чем дальше он заезжал, тем чаще встречались контрольно-пропускные пункты, тем более назойливыми становились вопросы и тем более тщательными были проверки. Одна из больших заградительных станций была полностью охвачена огнём, когда он добрался до неё, без каких-либо следов пожарных команд или ремонтных подразделений. Диверсанты, сказали ему. Возможно, вражеские агенты. Или, может быть, просто сошедший с ума солдат. Во всём этом не было недостатка. Требовалась особая степень безумия, чтобы капитулировать перед этим врагом, как только вы увидели, что они делали, но душевная болезнь была повсюду, и становилось всё хуже.
+
Наконец Джангсай преодолел все барьеры и оказался глубоко во Внутреннем дворце, городе внутри города, последней части Дворца как такового, которая полностью находилась в руках его защитников. Великая защита, которая удерживала худших из ''якша'' — демонов — снаружи, здесь сохранилась нетронутой, как и главная орбитальная эгида в небесах, но физический урон от наземной артиллерии всё равно получался тяжёлым. Джангсай гнал так быстро, как только мог, лавируя в постоянном потоке военного транспорта и сворачивая на запад, когда позволяли транзитные пути. Он направлялся к промышленным зонам, которые находились во внутренней угловой агломерации, образованной отрезками Адамантовой и Европеянской стен. Даже если бы не мешали толпы, это заняло бы у него много времени — иногда люди забывали, насколько огромны расстояния между фортификационными выступами.
  
В конце концов он преодолел всё это и оказался глубоко во Внутреннем дворце, этом городе в городе, последней части непосредственно Дворца, которая полностью оставалась в руках защитников. Великая защита, которая удерживала худших из ''якша'' – демонов – снаружи, по-прежнему была здесь нетронутой, как и главные орбитальные пустотные щиты в небесах, но физический урон от наземной артиллерии оставался тяжёлым. Джангсай гнал так быстро, как только мог, лавируя в постоянном потоке военных транспортов, сворачивая на запад, когда позволяли транзитные пути, и направляясь к промышленным зонам, которые находились в углу, образованном внутренним участком Адамантовой и Европейской стен. Даже без толпы людей это заняло бы у него много времени – иногда забываешь, что расстояния между точками излома кривой были такими огромными.
+
Он увидел цель пути, когда находился ещё довольно далеко от неё. Трудно не заметить такой объект, висящий низко в пронизанной огненными полосами атмосфере, менее чем в шестистах метрах над самыми высокими вершинами шпилей. Его окутывал треск и дуговые разряды молний, порождённых его гравитационными плитами. В прошлом громадина была ещё больше, но её частично демонтировали и переоборудовали в рамках программы «затопления» орбитальных платформ, принятой владыкой Дорном. Джангсай знал, что уцелела лишь эта станция — не столько из-за её грозного арсенала орудий, пригодных для уничтожения кораблей, сколько из-за инновационных двигателей плотной среды, благодаря которым она равномерно снижалась в воздушной оболочке, пока не повисла прямо над верхними границами городского ландшафта, надёжно прикрытая пустотными щитами Дворца и готовая обстреливать из оставшихся пушек армии на равнинах.
  
Он увидел пункт назначения, когда был ещё довольно далеко. Было трудно не заметить его, висевшего низко в пронизанной огненными полосами атмосфере, менее чем в шестистах метрах над самыми высокими вершинами шпилей, окутанного треском и дугами гроз гравитационных плит. В прошлом эта штука была ещё больше, прежде чем её частично демонтировали и переоборудовали в рамках программы “затопления” орбитальных платформ лорда Дорна. Он знал, что уцелела только эта станция – не столько из-за её грозного арсенала орудий, уничтожавших корабли, сколько из-за инновационных иммерсионных двигателей, которые позволили ей неуклонно снижаться в атмосфере, пока она не повисла прямо над высокими границами городского ландшафта, надёжно защищённая пустотными щитами Дворца и готовая направить оставшиеся пушки на армии на равнинах.
+
Платформа ''«Небесное око»'', или попросту ''«Небо»'' — так её назвали, предположительно воздавая должное её способности передвигаться в атмосфере. Несмотря на значительные модификации и сокращения размера, она по-прежнему представляла собой поистине гигантскую металлическую плиту — одиннадцать с лишним километров в диаметре и более трёхсот метров в толщину по краям. Станция почернела по всей верхней поверхности, опалённая несколькими днями непрерывного обстрела ещё в ту пору, когда она размещалась на большой высоте, принимая участие в ранних оборонительных операциях против массированного пустотного десантирования. Её орудия в основном замолчали, либо разнесённые на куски вражескими снарядами, либо истратившие все боеприпасы, поэтому она больше не играла важной роли в оборонительном заслоне Дворца. Теперь ''«Небо»'' представляло ценность лишь как комплекс взлётно-посадочных полос для постоянно уменьшавшегося флота атмосферных самолётов защитников Терры и статичная огневая платформа поддержки основных настенных артбатарей. Она всё равно нависала над зданиями внизу, словно какой-то непостижимо огромный замковый камень, и большинство других городов показались бы маленькими рядом с ней, но здесь, в самом центре царства человечества, станция выглядела просто как одна из многих мегаструктур на территории, уже пресыщенной чрезмерным размахом. Заброшенная и забытая, она служила напоминанием о более гордой эпохе.
  
Платформа “Небо”, так её назвали, предположительно, в знак уважения к этой атмосферной способности. Несмотря на значительные сокращения и модификации, она по-прежнему представляла собой поистине гигантскую металлическую плиту – более одиннадцати километров в диаметре и более трёхсот метров толщиной по краям. Она почернела по всей верхней поверхности, выжженная несколькими днями непрерывного обстрела, ещё в те времена, когда размещалась на большой высоте, принимая участие в ранней защите от массированного космического десантирования. Её орудия в основном замолчали, либо разнесённые на куски вражескими снарядами, либо оставшись без боеприпасов, и поэтому она перестала быть основной частью оборонительного кордона Дворца, превратившись в не более чем несколько взлётно-посадочных полос для постоянно уменьшавшегося флота атмосферных самолётов защитников и запасной статичной позицией для артиллерийских батарей основной стены. Она по-прежнему главенствовала бы над большинством других городов, нависая над зданиями внизу, как какой-то непостижимо огромный краеугольный камень, но здесь, в самом центре царства человечества, это была просто ещё одна мегаструктура в уже пресыщенном излишествами ландшафте, напоминанием о более гордой эпохе, заброшенная и забытая.
+
Но её двигатели, насколько все понимали, по-прежнему функционировали. Генераторы энергии не разрушились в боях, и на её борту всё так же размещался сокращённый экипаж из пары тысяч человек. Угрюмое ''«Небо»'' неподвижно висело над ландшафтом, заполненным оружейными заводами, мануфакторумами и перерабатывающими установками, которые трудились, не сбавляя темпа, чтобы напитать постоянно редевшие оборонительные порядки. В тени платформы торчали факельные башни и охлаждающие отводные трубы, из-за которых весь городской сектор представлял собой адски раскалённое поле, где клубились тучи копоти и проносились шлейфы искр.
  
Но её двигатели, насколько было известно, продолжали функционировать. Генераторы энергии не были выведены из строя, и она по-прежнему служила домом сокращённому экипажу из пары тысяч человек. “Небо” неподвижно размышляла над пейзажем оружейных фабрик, мануфактур и нефтеперерабатывающих заводов, которые оставались активными и работали, чтобы напитать постоянно редевшие оборонительные линии. Выгоревшие башни и вентиляционные отверстия вырывались в тени платформы, превращая весь городской сектор в адски раскалённое поле с кувыркавшимися облаками копоти и порывистыми шлейфами искр.
+
Набрав максимальную скорость, Джангсай мчался через эту промышленную зону к центру парящей платформы. Примерно в восьмидесяти километрах к юго-западу возвышались парапеты Адамантовой, подсвеченные непрерывным обстрелом. Пошли разговоры, что пробита стена Меркурия, — безусловно, уже вскоре нельзя будет положиться и на остальные участки периметра.
  
Джангсай пробирался через эти промышленные кластеры, он мчался так быстро, как только мог к центру зависшей платформы. Подсвеченные постоянным обстрелом парапеты Адамантовой стены возвышались примерно в восьмидесяти километрах к юго-западу. Теперь говорили, что Меркурианскую пробили – конечно, пройдёт совсем немного времени, прежде чем на остальную часть периметра тоже больше нельзя будет положиться.
+
Оказавшись в согласованных координатах, он форсировал ускорители «Кизагана» и уверенно поднялся над линиями крыш. Джангсай передал и принял сигналы для установления связи, затем почувствовал дрожь, когда его разогнавшийся спидер подхватили гравитационные подъёмники платформы. Он заглушил двигатели и выключил питание, возносясь теперь в невидимом столбе энергии. На некоторое время, подвешенный над окружавшими его зданиями, Джангсай получил отличный панорамный вид на юго-западные зоны Внутреннего дворца и увидел полосу сражений, протянувшуюся по дуге от Западной полусферы к вратам Сатурна и дальше.
  
Оказавшись в согласованных координатах, он форсировал ускорители “Кизагана” и уверенно поднялся над линиями крыш. Он передал и принял сообщение о подтверждении, затем почувствовал дрожь, когда инерцию спидера подхватили гравитационные двигатели платформы. Он заглушил мотор и выключил питание, поднимаясь теперь в невидимом столбе энергии. На некоторое время, подвешенный над окружавшими его зданиями, он получил панорамный вид прямо на юго-западные зоны Внутреннего дворца и увидел полосу сражений, протянувшуюся по дуге от Западной полусферы к Сатурнианским вратам и дальше.
+
Затем его поглотили стыковочные шлюзы на нижней стороне платформы. Спидер осторожно подняли в приёмные ангары и посадили на свободный перрон. Джангсай спрыгнул с сиденья, ощущая вокруг пустоту. В этом ангаре поместилась бы тысяча истребителей, но кроме своей машины он видел лишь несколько лихтеров и разбитый бомбардировщик «Мародёр» с начисто оторванным шасси.
  
Затем его поглотили стыковочные шлюзы на нижней стороне платформы, осторожно подняли в приёмные ангары и посадили на пустой перрон. Джангсай спрыгнул с кресла, чувствуя вокруг пустоту. В этом ангаре можно было разместить тысячу истребителей. Кроме его спидера, единственными другими пассажирами были несколько лихтеров и почивший бомбардировщик “Мародёр” с начисто оторванным шасси.
+
Его встретили несколько десятков членов экипажа, все в светло-серых табардах ныне бессмысленной структуры — терранского орбитального командования. Они отвели легионера на станцию поезда на магнитной подушке, откуда поехали по тоннелям и через высокие виадуки. Всё вокруг было обшарпанным, пыльным и в плохом состоянии. Даже не будучи технодесантником, Джангсай отметил, как быстро всё приходило в негодность. Казалось, вся платформа развалится на части после пары удачных попаданий.
  
Его встретило несколько десятков членов экипажа, все в бледно-серых табардах ныне устаревшего терранского орбитального командования. Они отвели его на станцию скоростного поезда, откуда поехали по туннелям и через высокие виадуки. Всё это было обшарпанным, пыльным и в плохом состоянии. Джангсай не являлся технодесантником, но даже он отметил быструю деградацию. Несколько удачно сделанных выстрелов, и всё это место, казалось, вот-вот развалится на части.
+
В итоге они добрались до командной башни, расположенной на верхней поверхности диска, и поднялись на лифте на самый последний уровень. Они оказались в помещении, похожем на наблюдательный зал, с окнами во все стены и мерцающими экранами ауспиков, встроенными в широкую центральную колонну. Большинство сопровождающих отбыли, только двое из них остались охранять раздвижные двери, через которые вошла группа. Помимо них, в отсеке находился только один мужчина, который стоял перед западной стеной и вглядывался в ночь. Подойдя к нему, легионер сразу распознал характерные черты — чуть излишне вытянутое тело, ставшее гибким из-за малой силы тяжести на Эр-Ридже, и слабый намёк на желтизну на открытой коже лица и шеи.
  
В конце концов они добрались до командной башни, расположенной на верхней поверхности диска, и поднялись на лифте на самый последний уровень. Они оказались в помещении, похожем на наблюдательный зал, с окнами во все стены и встроенными в широкую центральную колонну мерцавшими экранами ауспиков. Большинство сопровождающих ушли, оставив только двоих охранять раздвижные двери, через которые они вошли. Единственным другим обитателем помещения был мужчина, стоявший перед западной стеной и смотревший в ночь. Когда Джангсай поравнялся с ним, он сразу узнал характерные черты – немного слишком высокое тело, ставшее гибким из-за низкой гравитации Ар Риджи; слабый намёк на желтизну на открытой коже лица и шеи.
+
— Приветствую, — сказал Джангсай, посмотрев в окно.
  
– Приветствую, – сказал Джангсай, посмотрев в окно.
+
— Добро пожаловать, достопочтенный хан, — ответил Айо Нута, генерал-майор терранского орбитального командования, повелитель платформы ''«Небо»''. — Представители главного штаба не посещали нас в течение... Ну, думаю, больше двух месяцев. Простите за то, в каком тут всё виде.
  
– Добро пожаловать, достопочтенный хан, – ответил Айо Нута, генерал-майор терранского орбитального командования, командующий платформой “Небо”. – У нас не было никаких визитов от центрального командования в течение... ну. Думаю, больше двух месяцев. Простите за то, как выглядит это место.
+
Джангсай выглянул из окон башни. С этой выгодной позиции открывался обзор на простиравшийся во все стороны плоский диск орбитальной платформы, усеянный лопастными антеннами сенсоров и орудийными башнями. Станция словно обладала собственным ландшафтом со своей топографией и шрамами, таким же пустым и безвоздушным, как у какой-нибудь луны.
  
Джангсай выглянул из окон башни. С этой выгодной позиции был виден простиравшийся во все стороны плоский диск орбитальной платформы, усеянный сенсорными пластинами и орудийными башнями. Это напоминало особенный ландшафт, со своей топографией и шрамами, такой же пустой и безвоздушный, как у луны.
+
Я читал рапорты о ваших действиях в ходе пустотного десантирования, сказал он. Вы превосходно показали себя.
 
 
Я читал отчёты о ваших действиях во время космической высадки, сказал он. Вы превосходно показали себя.
 
  
 
Нута грустно улыбнулся:
 
Нута грустно улыбнулся:
  
Когда-то у нас были десятки таких штуковин. Дюжины. Они порезали их все, вернули орудия на уровень земли. Я имею в виду, что понимаю аргументы. Лорд Дорн ничего не делает без причины. Но всё же, это разбило мне сердце, когда я увидел это. Даже наша... всего лишь тень. Тень того, чем она была.
+
Когда-то у нас были десятки таких штуковин. Дюжины. Они порезали их все, перевезли орудия на уровень земли. Ну, то есть я понимаю аргументы. Владыка Дорн ничего не делает без причины. Тем не менее такая картина разбила мне сердце. Даже эта станция... всего лишь тень. Тень себя прежней.
  
И всё же вам удалось сохранить основные системы?
+
И всё же вам удалось сохранить основные системы?
  
– Как было приказано. И мы по-прежнему можем запустить шесть эскадрилий истребителей с обращённых к стене полос. Он устало покачал головой. Было пятьдесят четыре.
+
— Согласно приказам. И мы по-прежнему можем запустить шесть истребительных эскадрилий с полос, обращённых к стене. Он устало покачал головой. Было пятьдесят четыре.
  
Стал бы этот человек – высокопоставленный военный офицер говорить так два месяца назад? Джангсай сомневался в этом.
+
Стал бы подобный человек, армейский офицер в высоком звании, говорить так два месяца назад? Джангсай сомневался в этом.
  
Но иммерсионные двигатели по-прежнему работают?
+
Но двигатели плотной среды по-прежнему работают?
  
В основном. Три из четырёх реакторов активны, так что мы можем удерживать эту позицию столько, сколько будет приказано.
+
В основном. Три из четырёх реакторов активны, так что мы можем удерживать эту позицию столько, сколько будет приказано.
  
– Но если вам придётся сменить позицию?
+
— А если вам придётся сменить позицию?
  
– Сменить позицию? Куда, хан? Наконец он отвернулся от окна и посмотрел на Джангсая. Вспышки от сражений снаружи освещали его усталое лицо. Мы здесь неподвижны, потому что нас больше некуда поместить. У меня уже несколько недель не было заданий. У нас почти закончились припасы. Мне интересно, что мы будем делать, когда энергия начнёт заканчиваться. Я подумал, что тогда мог бы сменить позицию. Может быть, прямо в Нисходящую равнину. Заберём хотя бы нескольких с собой.
+
— Перебазироваться? Куда, хан? Наконец Айо отвернулся от окна и посмотрел на Джангсая. Его усталое лицо освещали вспышки от сражений снаружи. Мы висим здесь, потому что нас больше некуда поместить. Мне уже несколько недель не давали заданий. Мы почти израсходовали припасы. Мне интересно, что мы будем делать, когда энергопитание начнёт отказывать. Я подумал, что вот тогда, наверное, сменим позицию. Например, прямо в Катабатическую равнину. Заберём с собой хоть немного...
  
– Посмотрите на это.
+
— Взгляните сюда.
  
Джангсай включил литтранслятор, и на его раскрытой ладони зыбко закружилась спектральная карта восточной зоны боевых действий. На ней был отмечен вектор траектории. Нута бросил на неё взгляд, фыркнул и покачал головой.
+
Джангсай включил лит-транслятор, и на его раскрытой ладони развернулась зыбкая призрачная карта восточной зоны боевых действий. На ней был отмечен вектор траектории. Рассмотрев схему, Нута фыркнул и покачал головой.
  
Невозможно.
+
Невозможно.
  
Вы недолго её изучали.
+
Вы недолго её изучали.
  
К востоку от Последних врат? У этой штуки не осталось ни одного зуба. Что хорошего она может сделать там? Мне сказали, что титаны наступают к западу от космического порта, и, на случай, если вы не обратили внимания, нас трудно не заметить.
+
К востоку от Последних врат? Этой штуке вырвали все зубы, что хорошего она там сделает? Мне сказали, что у них там титаны наступают к западу от космопорта, а нас, если вы вдруг не обратили внимания, трудно не заметить.
  
Также трудно сбить.
+
Также трудно сбить.
  
 
Нута невесело рассмеялся:
 
Нута невесело рассмеялся:
  
Но с какой целью? А? С какой целью? – Он потёр виски, отчего на коже появились складки. Он выглядел измученным. Мне приказал прийти сюда лорд Дорн. Чтобы влачить наше последнее полезное существование, пока мы можем. Если я не услышу от него обратного, это то, что я и планирую делать.
+
Но в чём цель? А? В чём цель? — Айо потёр виски, отчего на коже появились складки. Он выглядел измученным. Мне приказал находиться здесь владыка Дорн. Чтобы приносить хоть какую-то пользу на закате нашего существования, пока мы можем. Я планирую и дальше заниматься этим, если не услышу от него обратного.
  
Это от лорда Джагатая, Пятого.
+
Это замысел владыки Джагатая, Пятого.
  
– В последний раз, когда я проверял, лорд Дорн был главнокомандующим.
+
— Если мне память не изменяет, главнокомандующий у нас владыка Дорн.
  
Джангсай почувствовал, как в нём поднимается раздражение, и подавил его. Этот человек был одним из очень немногих оставшихся – возможно, теперь единственным – кто всецело понимал, как управлять орбитальной платформой. Когда Наранбаатар поручил ему это задание, он испытал похожее раздражение. Тот факт, что он был родом из того же мира, что и этот человек, не должен был иметь никакого значения, не в Империуме Единства, где единственным признаком преданности была принадлежность к расе, и предположить, что наследие до вознесения может иметь какое-либо значение, было почти оскорбительным.
+
Джангсай почувствовал, как в нём нарастает раздражение, и подавил его. Этот человек принадлежал к тем немногим, кто всецело понимали, как управлять орбитальной платформой. Возможно, он остался такой один. Когда Наранбаатар поручил Джангсаю это задание, он испытал похожее раздражение. Зачем придавать какое-то значение тому факту, что хан родом из того же мира, что и Нута? Ведь в Империуме Единства не существовало никаких градаций преданности, кроме принадлежности к человеческой расе, поэтому сама идея, что его происхождение до вознесения может в данном случае иметь некую важность, почти оскорбляла его.
  
Но это, явно, уже не был Империум Единства. Духовная болезнь распространилась повсюду, тянула всё вниз, делая хороших людей слабыми и раздражительными. В такие времена, учитывая такие ставки, воин использовал любое оружие, которое было под рукой.
+
Но дело в том, что Империум Единства явно ушёл в прошлое. Духовная болезнь распространилась повсюду, тянула всё вниз, делая хороших людей слабыми и раздражительными. В такие времена, когда на кону стояло столь многое, воин применял любое оружие, оказавшееся под рукой.
  
– Так в какой коммуне вы выросли? спросил Джангсай.
+
— Кстати, в какой коммуне вас воспитали? спросил Джангсай.
  
 
Нута удивлённо моргнул:
 
Нута удивлённо моргнул:
  
Что, о чём вы?
+
Что? О чём вы?
  
В какой коммуне? Уяни, я бы предположил, судя по тому, как вы говорите на готике.
+
В какой коммуне? Я бы предположил, что в Уяни, судя по тому, как вы говорите на готике.
  
Нута усмехнулся:
+
Аой усмехнулся:
  
Ну, что же. Либо вы очень хорошо подготовились, либо вы риджиец Белый Шрам. Не думал, что такое возможно.
+
Ну надо же. Либо вы очень хорошо подготовились, либо вы Белый Шрам с Риджи. Не думал, что такое возможно.
  
– Большинство вещей возможно при надлежащих усилиях. Джангсай не носил шлем, но большинство характерных признаков его первоначального наследия были скрыты тяжёлой мускулатурой и генетическим отпечатком V легиона, так что Нуте можно было простить его удивление. Я родился на Гюйто, и не помню всех Предписаний вашей коммуны. Наши были получены от префектуры Талый, наследие, которое вы считаете менее достойным, и в любом случае я тогда был ребёнком. Но я знаю об одном Предписании, которое засело у меня в голове, и уверен, что оно берёт начало в принципах Уяни. Скажите мне, правильно ли я понял, что путешественник – это тот, кто приносит свою правду с собой в чужие страны. В тот момент, когда он забывает свою правду, он перестаёт быть путешественником и растворяется в чужой стране.
+
— Почти всё возможно, если постараться как следует. Джангсай не носил шлем, но большинство характерных признаков его происхождения скрылись под крепкими мышцами и генетическим отпечатком V легиона, так что Нута удивился не без причины. Я родился на Гюто, так что не помню всех Предписаний вашей коммуны. Наши исходили от префектуры Талый, а подобное наследие вы сочли бы не слишком достойным, и в любом случае я тогда был ребёнком. Но я знаю об одном Предписании, которое засело у меня в голове, и уверен, что оно берёт начало в шаблонах мышления Уяни. Скажите мне, правильно ли я запомнил: «Путешественник — тот, кто берёт свою правду с собой в чужие страны. В тот момент, когда он забывает свою правду, он перестаёт быть путешественником и растворяется в чужой стране».
  
 
Нута снова моргнул. На этот раз, однако, не от удивления, и его глаза заблестели:
 
Нута снова моргнул. На этот раз, однако, не от удивления, и его глаза заблестели:
  
Ах, Трон. Я никогда не думал, что снова услышу это Предписание. И меньше всего здесь, в этом ужасном мире.
+
Ах, Трон. Я никогда не думал, что снова услышу Предписания. И уж точно не здесь, в этом ужасном мире.
  
В чём заключалась ваша правда, коммандер?
+
В чём заключалась ваша правда, командующий?
  
– Что я командовал этой штукой. Что я работал ради этого и что я это заслужил. Что я воспользуюсь этим, чтобы отдать дань уважения моей коммуне, моему родному миру. Империуму.
+
— В том, что я управлял этой штукой. Что я трудился ради своего поста и заслужил его. Что я желал бы воспользоваться им, чтобы отдать дань уважения моей коммуне, моей родной планете. Империуму.
  
Вы ещё не часть этого ужасного мира, коммандер. Вы по-прежнему можете всё это сделать.
+
Вы ещё не стали частью этого ужасного мира, командующий. Вы по-прежнему можете всё это сделать.
  
Нута выглядел печальным.
+
Аой выглядел печальным.
  
Орудий не осталось. Припасов не осталось.
+
Орудий не осталось. Припасов не осталось.
  
Разве я просил вас об этом? Я только попросил вас переместить платформу.
+
Разве я прошу их у вас? Я только попросил вас переместить платформу.
  
И что хорошего это даст?
+
И какая от этого польза?
  
Он по-прежнему сопротивлялся, но тон изменился. Он хотел, чтобы ему рассказали, напомнили о том, кем он был, и куда его привели старые амбиции, и как он мог всё это вернуть. Не то чтобы Джангсай думал так, но Наранбаатар не был дураком.
+
Он по-прежнему сопротивлялся, но тон изменился. Нута хотел, чтобы ему рассказали, напомнили о его прошлом, и о том, куда его вознесли былые устремления, и как он может всё это вернуть. Да, Наранбаатар не был глупцом, хотя Джангсай никогда и не думал так.
  
Так что слушайте теперь всем своим умом и душой, сказал Джангсай, перенимая литании-ритмы префектов. Вот, что хочет от вас Каган.
+
Так что слушайте теперь всем своим умом и душой, сказал Джангсай, взяв тон, каким префекты читали литании-ритмы. Вот чего хочет от вас Каган.
  
==ПЯТЬ==
 
  
'''Меч'''
+
===Глава пятая===
  
'''Святая'''
 
  
'''Грешник'''
+
Меч
 +
 
 +
Святая
 +
 
 +
Грешник
  
  
 
Теперь он знал, что ему нужно делать.
 
Теперь он знал, что ему нужно делать.
  
Сигизмунд бежал по коридору, его тяжёлые доспехи лязгали по металлическому настилу. Повсюду звучали сигналы тревоги, отдаваясь эхом в лабиринте взаимосвязанных проходов. Немногочисленные активные люмены тряслись на цепях от грохота снарядов, что обрушивались на окраины Меркурианской городской зоны. Фафнир Ранн следовал за ним, как и братья из ордена Храмовников ещё не в полную силу, их поступь была тяжёлой и целеустремлённой. Чёрно-белые доспехи было трудно различить в мерцавшем свете, с блестевшими цепями, которые крепились к оружию, они напоминали призрачные тени.
+
Сигизмунд бежал по коридору, его тяжёлые сабатоны лязгали по металлическому настилу. Повсюду звучали сигналы тревоги, отдаваясь эхом в лабиринте взаимосвязанных проходов. Немногочисленные работающие люмены тряслись на подвесах от грохота снарядов, что обрушивались на окраины городской зоны Меркурий. За воином следовал Фафнир Ранн, а также братья из ордена Храмовников — они ещё не мчались в полную силу, их поступь была тяжёлой и целеустремлённой. Чёрно-белые доспехи терялись в мерцавшем свете: легионеры казались тенями, призрачными по краям. Блестели лишь цепи, скреплявшие оружие с бронёй.
 
 
С тех пор как Сигизмунд покинул бастион Осколок, он сделал сотню вещей. Он отдал командирам подразделений приказы. Он отправил резервные роты на посты. Он разработал планы уничтожения ключевых мостов, ведущих в центр города. Он выбрал боевых братьев легиона для руководства контратаками, соизмеряя каждую угрозу с их характером. Не осталось ничего, чего бы он не делал с тех пор, как участвовал в обороне космического порта Львиные врата, за исключением того, что теперь не было координации ни с Ранном, ни с его примархом. Он командовал единолично.
 
  
И это было великолепно. Он не мог лгать себе – это был тот момент, которого он так жаждал. Слова генетического отца по-прежнему отдавались эхом в ушах – ''поводок спущен''. Так долго казалось, что он шёл на компромисс, сдерживался, обдумывал каждое принятое решение, чтобы оно не усугубило наложенное на него осуждение. В прошлом, во время крестового похода, ничего подобного не было, только уверенность. Это было то, благодаря чему он всегда преуспевал: уверенность в цели, отсутствие выбора или колебаний. Это было то, что делало его таким смертоносным, и он наслаждался этим, полностью осознавая, что говорили о нём другие воины в других легионах. Он сражался на поединках с ними со всеми, и победил их всех, и получал чистое боевое удовольствие от каждого момента – не от позора противников, что важно, а скорее от приближения к подлинному мастерству, к осознанию того, что больше нечему учиться или открывать, и тогда он сможет просто существовать в этой истине, как её аспект, как её лицо.
+
С того момента, как Сигизмунд покинул бастион Осколок, он выполнил сотню дел. Он отдал приказы командирам подразделений. Он отправил резервные роты на посты. Он разработал планы уничтожения ключевых мостов, ведущих в центр города. Он выбрал боевых братьев легиона для руководства контратаками, соизмеряя каждую угрозу с их характером. По сути, всё то же самое, чем он занимался с тех пор, как участвовал в обороне космопорта Львиные врата, за исключением того, что теперь не требовалась координация ни с Ранном, ни с его примархом. Он командовал единолично.
  
Он всегда хотел, чтобы мир был именно таким – никаких сомнений, никаких затяжных колебаний или двусмысленностей, только ''действие'', чистота воли и поступков, знание того, что всё, что бы он ни сделал, никогда не было и не могло быть иначе. С первого дня восстания всё пошатнуло его целеустремлённость. То, на что он полагался с полной уверенностью, оказалось иллюзорным и слабым, а то, что считал вымышленным и простодушным, оказалось неожиданно сильным. Он был вынужден перестроиться, переориентироваться. Как знал каждый брат-мечник, время наибольшей слабости наступает в момент исправления дефектной техники. Он начал сражаться… и проиграл. Он встретился с Гором Аксимандом, и его вынудили отступить. Он встретился с Кхарном, которого ещё не мог заставить себя ненавидеть полностью, и был побеждён. Он даже напал на примарха. Было ли это высокомерием? Или просто безысходностью, отчаянной попыткой вернуть теперь столь неуловимое чувство превосходства? Если бы он каким-то образом совершил невозможное и победил Фулгрима, разве это окончательно развеяло бы шепотки сомнений?
+
И чувствовал себя великолепно. Сигизмунд не мог лгать себе — наступил момент, которого он так жаждал. Слова генетического отца по-прежнему отдавались эхом в ушах — «поводок снят». Так долго казалось, что он идёт на компромиссы, сдерживается, обдумывает каждое принятое решение, чтобы не усугубить наложенное на него порицание. В прошлом, в годы Крестового похода, он не испытывал ничего подобного, только уверенность. Вот почему он всегда преуспевал: чёткое понимание цели, отсутствие выбора или колебаний. Вот почему Сигизмунд стал таким смертоносным, и он наслаждался этим, прекрасно зная, что говорили о нём другие воины в других легионах. Сигизмунд сразился в поединках со всеми ними и победил их всех, получая чистое боевое удовольствие от каждого мгновения — что важно, не от позора противников, а скорее от того, что понемногу приближался к вершине мастерства, к осознанию того, что больше нечему будет учиться, нечего открывать, и тогда он сможет просто существовать в этой истине, как её аспект, как её лицо.
  
Вероятно, нет. Теперь он знал, что изъян никогда не был внешним – тот всегда был внутри него, медленно давая метастазы, становясь непреодолимым, чем дольше он игнорировал его. Ему нужно было услышать слова освобождения от Дорна, чтобы понять это. Они все сражались, заложив одну руку за спину, пытаясь удержать мечту, которая уже умерла. Теперь враги совершенно изменились. Они были физически сильнее и морально опьянены, жадно поглощая дары, которых следовало избегать как яда. И всё же те, кто оставался верен, пытались цепляться за то, кем они были с самого начала. Они по-прежнему изрекали благочестивые речи о Единстве и Имперской Истине ещё долго после того, как верность таким добродетелям стала невозможной. Как только он понял это, как только он столкнулся с этим лицом к лицу, у него появилось то, что ему было нужно, чтобы снять оковы со своего сознания.
+
Он всегда хотел, чтобы мир стал именно таким — никаких сомнений, никаких «серых зон» колебаний или двусмысленностей, только ''действие'', чистота воли и деяний, знание того, что любой его поступок никогда, ни при каких условиях не оказался бы иным. Но с первого дня восстания всё и вся расшатывало его целеустремлённость. То, на что он полагался с полной уверенностью, показало себя иллюзорным и слабым, а то, что считал вымышленным и наивным, обернулось неожиданно сильным. Ему пришлось перестроиться, переориентироваться. Как знал любой брат-мечник, ты слабее всего, когда исправляешь неудачные приёмы. Он начал сражаться... и проиграл. Он встретился с Хорусом Аксимандом, и его вынудили отступить. Он встретился с Кхарном, которого ещё не мог ненавидеть безраздельно, как ни заставлял себя, и его победили. Он даже напал на примарха. Из высокомерия? Или просто от безысходности, отчаянно пытаясь вернуть чувство превосходства, теперь ускользавшее от него? Если бы он каким-то образом совершил невозможное и победил Фулгрима, разве это не развеяло бы шепотки сомнений окончательно?
  
''Я больше не сражаюсь за Империум, который был'', – сказал он себе. – ''Я сражаюсь за Империум, который будет''.
+
Вероятно, нет. Теперь Сигизмунд знал, что его изъян вызван не внешними причинами — тот всегда находился внутри него, медленно давая метастазы, и становился непреодолимым, пока воин игнорировал симптомы. Чтобы понять это, ему потребовалось услышать освобождающие слова Дорна. Они все сражались, заложив одну руку за спину, стараясь удержать мечту, которая уже умерла. Их враги же совершенно изменились. Они стали сильнее физически, а психически упивались своими дарами, жадно поглощая то, чего следовало избегать, как яда. А те, кто сохранил лояльность, всё равно цеплялись за свою прежнюю, изначальную суть. Они по-прежнему изрекали благочестивые речи о Единстве и Имперской Истине, хотя верность таким добродетелям уже давно стала невозможной. Как только он понял это, как только столкнулся с правдой лицом к лицу, у него появился инструмент, необходимый, чтобы снять оковы со своего сознания.
  
Так что теперь, когда он приближался к выходным пандусам, порталам, которые выведут его в ночь огня и крови, всё, что он чувствовал, – это нетерпение. Всё, что сдерживало его, было уничтожено, сожжено, испепелено во всепоглощающем огне новой уверенности.
+
«Я больше не сражаюсь за Империум, который был, — сказал он себе. — Я сражаюсь за Империум, который будет».
  
Но у внутреннего входа в барбакан, прямо перед последними закрытыми воротами, он увидел ожидавших его солдат, их было много. Они были облачены в загадочные доспехи, которые он не узнал – тёмно-зелёные, гладкие, украшенные золотом. Когда Сигизмунд жестом приказал эскорту остановиться, их предводитель изобразил аквилу. Мужчина откинул шлем, который сложился и убрался в воротник-решётку брони в скользящей последовательности серводвижений. Лицо, которое он открыл, было худым, темнокожим и темноволосым, с символом Сигиллита на щеке.
+
Так что теперь, приближаясь к выходным пандусам, вратам, которые выведут его в ночь огня и крови, Сигизмунд не чувствовал ничего, кроме нетерпения. Всё, что сдерживало его, было уничтожено, сожжено, испепелено во всепоглощающем пламени новой уверенности.
 +
[[Файл:Warhawk2.jpg|thumb|right|''Сигизмунд принимает чёрный меч'']]
 +
Но во внутреннем вестибюле барбакана, прямо перед последними запечатанными воротами, он увидел множество ожидавших его солдат. Все они носили загадочные, незнакомые ему доспехи тёмно-зелёные, гладкие, украшенные золотом. Когда Сигизмунд жестом приказал своей свите остановиться, предводитель солдат сложил руки в знаке аквилы. Потом он откинул шлем, который разделился на части, и те последовательно скользнули на сервоприводах в сложный горжет брони. Взгляду открылось лицо худого, темнокожего и темноволосого мужчины с хорошо заметным символом Сигиллита на щеке.
  
Бой зовёт, адепт, – прорычал Ранн, явно не желая, чтобы инерция отделения была остановлена. Отойди в сторону.
+
Бой зовёт, адепт! — прорычал Ранн, явно не желая, чтобы отделение утратило наступательный порыв. Отойди в сторону.
  
Мужчина поклонился в знак извинения, но обратился непосредственно к Сигизмунду:
+
Человек поклонился в знак извинения, но обратился непосредственно к Сигизмунду:
  
Я ищу вас уже некоторое время, первый капитан. Халид Хассан, избранный Сигиллита, действующий от имени моего господина. Это займёт всего минуту.
+
Я довольно долго искал вас, первый капитан. Халид Хасан, избранный Сигиллитом, действую от имени моего господина. Моё дело займёт всего минуту.
  
Он сделал жест, и один из его подчинённых поднял оружие. Солдат сжимал его двумя руками, неуклюже, с трудом удерживая в воздухе, несмотря на то, что на нём было что-то вроде силовой брони. Это был меч в ножнах, слишком большой, чтобы обычный человек мог им владеть.
+
Он подал знак, и один из его подчинённых поднял некий клинок. Солдат неуклюже сжимал меч в ножнах обеими руками. Хотя боец носил что-то вроде силовой брони, он с трудом удерживал оружие. Обычный человек не смог бы сражаться таким большим клинком.
  
Как только Сигизмунд увидел клинок, слабая дрожь пробежала по его телу. Ему почти показалось, что он слышит тихий шёпот, беспокойный и скрытый. Язык тела человека, который держал клинок, выдавал его мысли – солдат отчаянно хотел его бросить.
+
Как только Сигизмунд увидел меч, слабая дрожь пробежала по его телу. Ему будто почудилось, что он слышит тихий шёпот, исходящий от оружия, беспокойный и потаённый. Язык тела человека, держащего клинок, выдавал его мысли: солдату отчаянно хотелось избавиться от меча.
  
Что это? с сомнением спросил Сигизмунд.
+
Что это? с сомнением спросил Сигизмунд.
  
Подарок, ответил Хасан. Из личного хранилища моего господина. Выкованный давным-давно, когда мир был другим.
+
Подарок, ответил Хасан. Из личного хранилища моего господина. Его выковали давным-давно, когда мир был другим.
  
Сигизмунду было трудно оторвать взгляд от клинка. Он сразу почувствовал, ещё до того, как его достали из ножен, что тот прекрасно сделан. Всё в нём размер, профиль, изящное чёрно-золотое украшение от острия до гарды, – кричало об избытке, о чрезмерности.
+
Первый капитан понял, что ему трудно оторвать взгляд от меча. Хотя тот ещё не достали из ножен, воин уже чувствовал, что оружие прекрасно сработано. Всё в нём: размер, профиль, изящная чёрно-золотая отделка от острия до гарды кричало об избыточности, о крайности.
  
У меня есть клинок.
+
У меня есть клинок.
  
– У вас есть клинок. Это – ''Клинок''.
+
— Просто клинок. А этот — истинный.
  
Тогда отдай его тому, кому он нужен.
+
Тогда отдай его тому, кому он нужен.
  
Он для вас.
+
Он для вас.
  
Кто это сказал?
+
Кто это сказал?
  
Император.
+
Император.
  
Сигизмунд поймал себя на том, что смотрит на чёрную рукоять. Ему пришлось сделать усилие, чтобы не протянуть руку и не схватить её. Чёртова штуковина манила. Смешанное чувство отвращения и благоговения заставило его застыть на месте.
+
Сигизмунд поймал себя на том, что смотрит на чёрную рукоять. Лишь усилием воли он удержался от того, чтобы потянуться к ней и охватить её. Чёртова штуковина манила к себе. Смешанное чувство отвращения и благоговения заставило его застыть на месте.
  
Он не говорит.
+
Он не говорит.
  
Вы действительно в это верите? Меч ваш. Он всегда был вашим.
+
Вы серьёзно так считаете? Меч ваш. Он всегда был вашим.
  
 
Ранн резко рассмеялся:
 
Ранн резко рассмеялся:
  
Колдовство.
+
Колдовство.
  
– И не близко, сказал Хасан, не сводя глаз с Сигизмунда. Час настал. Возьмите его.
+
— Совсем наоборот, сказал Хасан, не сводя глаз с Сигизмунда. Час настал. Возьмите его.
  
Словно в каком-то трансе, почти бессознательно, Сигизмунд так и сделал. Когда он сжал рукоять, дрожь пробежала по его руке. Он взялся за край ножен и плавно вытащил клинок. Металл был чёрным, как смоль, и едва отражал свет. Он поднёс его к лицу и ничего не увидел. Поверхность впитывала свет, ничего не отдавая взамен. Она была эгоистичной, эта вещь.
+
Словно в каком-то трансе, почти бессознательно, первый капитан так и сделал. Когда он стиснул рукоять, вверх по предплечью пробежала дрожь. Взявшись за край ножен, Сигизмунд плавно вытащил клинок. Металл оказался чёрным как смоль, едва отражающим свет. Когда Храмовник поднёс оружие к глазам, то не увидел своего лица. Поверхность впитывала свет, ничего не отдавая взамен. Себялюбивая вещь.
  
Почему я? спросил он, почти ради формальности. Теперь, когда он держал его в руках, он почувствовал правду.
+
Почему я? спросил он, почти ради формальности. Теперь, держа меч в руках, Сигизмунд чувствовал, что всё происходящее правильно.
  
Понятия не имею, ответил Хассан, криво улыбаясь. Мне приказали только доставить его.
+
Понятия не имею, ответил Хасан, криво улыбаясь. Мне только приказали доставить его.
  
 
Сигизмунд наклонил меч, повернул, перевёл в горизонтальное положение и посмотрел вдоль лезвия.
 
Сигизмунд наклонил меч, повернул, перевёл в горизонтальное положение и посмотрел вдоль лезвия.
  
Тяжёлый. Намного тяжелее любого меча, которым он владел раньше, но что-то подсказывало ему, что это обстоятельство не замедлит его. Вес был просто ещё одним аспектом дикой природы клинка. Шёпот продолжался, чуть за пределами слышимости, почти разборчивый, когда он чертил клинком тренировочные дуги. Возможно, это было его воображение. Нет, это не было его воображение.
+
Тяжёлый. Намного тяжелее любого клинка, которым он владел раньше, но что-то подсказывало ему, что это обстоятельство не замедлит его. Вес просто ещё один аспект свирепой сути меча.
 +
 
 +
Пока он для пробы прочерчивал клинком дуги, тот шёпот по-прежнему звучал — на самом пределе слышимости, почти разборчивый. Возможно, это всё его воображение.
  
– Он был здесь всё это время, – пробормотал он.
+
Нет, дело не в воображении.
  
– В покоях моего господина хранится много древних вещей.
+
— Он был здесь всё это время, — тихо пробормотал Храмовник.
  
– Нет, ты меня не понял. – Сигизмунд наконец снова посмотрел на Хасана. – Когда мы отправились в пустоту космоса, проповедуя конец магии, эта вещь уже была здесь. Она уже была сделана. Им Самим. О чём это тебе говорит?
+
— В покоях моего господина хранится много древних предметов.
  
Хассан пожал плечами:
+
— Нет, ты меня не понял. — Сигизмунд наконец снова посмотрел на Хасана. — Когда мы отправились в пустоту, проповедуя, что магии пришёл конец, эта вещь уже находилась здесь. Она уже была сделана. Им Самим. О чём это тебе говорит?
  
– Я не собираюсь строить догадки.
+
Халид пожал плечами:
  
Сигизмунд рассмеялся. Ловким движением он снял с цепи свой старый клинок и передал его Ранну. Затем он прикрепил её к рукояти чёрного меча и пристегнул ножны к поясу:
+
— Я не склонен гадать.
  
– Что ж, тебе повезло, что он мне понравился. Передай мою благодарность своему господину и скажи ему, что подарок соответствует моему новому настроению.
+
Первый капитан рассмеялся. Ловким движением сняв с цепи старый клинок, Сигизмунд передал его Ранну. Затем закрепил оковы на рукояти чёрного меча и пристегнул ножны к поясу.
  
– Я так и сделаю. И какое это настроение, капитан?
+
— Что ж, — произнёс Храмовник, — тебе повезло, что он мне понравился. Передай мою благодарность своему господину и скажи ему, что подарок соответствует моему новому настроению.
  
Сигизмунд прошёл мимо него. Он почувствовал запах прометия ещё до того, как переступил порог.
+
— Я так и сделаю. И что это за настроение, капитан?
  
– Убийственное, – прорычал он и побежал вверх по пандусу.
+
Сигизмунд прошёл мимо Хасана. Он ощутил запах прометия ещё до того, как переступил порог.
  
 +
— Убийственное, — прорычал он и побежал вверх по пандусу.
  
  
Бежит, теперь всегда бежит, ныряет в водостоки и укромные уголки, прижимает руки к ушам, чтобы заглушить сводящий желудок грохот, обматывает рот тряпками, чтобы не вдыхать ничего, кроме кирпичной пыли.
+
Бежит, теперь всегда бежит, ныряет в водостоки и укромные уголки, прижимает руки к ушам, чтобы заглушить грохот, от которого сводит желудок, обматывает рот тряпками, чтобы не вдыхать кирпичную пыль, вытеснившую сам воздух.
  
Эуфратия Киилер перебегала от укрытия к укрытию, перепачканная, словно наполовину утонувшая собака, едва способная остановиться на мгновение, чтобы хорошенько подумать о том, почему она вообще здесь, в самом центре событий. В Чернокаменной было – по-своему – безопаснее. По крайней мере, там ей не приходилось петлять по разрушенным миномётами улицам, пока полуразрушенные стены вокруг неё разносили на куски. Иметь дело с такими чудовищами, как Фо, по-своему навевало ужас, но, по крайней мере, её там кормили и поили, предоставили инфопланшет для работы; было что-то, чем можно было заполнить часы. И после потрясения, вызванного самим побегом, пришло ещё больше испытаний и ужасов, свидетелем которых она стала. Некоторые встречи – особенно ''одну'' – ей было невыносимо вспоминать.
+
Эуфратия Киилер перебегала от укрытия к укрытию, замызганная, словно наполовину утонувшая собака, и ей едва удавалось выгадать хоть мгновение, чтобы поразмыслить о том, почему она вообще находится здесь, в самом центре событий. В Чернокаменной было безопаснее, в некотором роде. По крайней мере, там ей не приходилось петлять по улицам, разбитым миномётными обстрелами, пока полуразрушенные стены вокруг неё разлетались на куски от взрывов. Конечно, иметь дело с чудовищами вроде Фо по-своему жутко, но там её хотя бы кормили и поили, даже предоставили инфопланшет для работы. Дали что-то, чем можно занять себя. Сам побег вызвал у неё потрясение, а за ним пришло ещё больше испытаний и ужасов, свидетелем которых она стала. Ей было невыносимо вспоминать отдельные встречи, а одну — в особенности.
  
О чём она только думала? Почему она позволила им убедить себя, что уйти хорошая идея? Всё так быстро пошло наперекосяк, как и следовало ожидать, – столпотворение орудий и машин, крики и вопли, искра чистого ужаса. Тогда она просто бежала, бежала изо всех сил, так и не поняв, что её преследовало, ни разу не оглянувшись, чтобы проверить. Она опередила тех безликих охотников, но теперь целые армии убийц были повсюду, роясь в городе-дворце, словно мухи. Ей повезёт, если она продержится здесь день или два. Она даже толком не понимала, почему они вообще пытались её вытащить.
+
О чём она только думала? Почему она позволила им убедить себя, что уйти хорошая идея? Всё пошло наперекосяк так быстро, как и следовало ожидать: Киилер попала в столпотворение орудий и машин, смешение криков и воплей, импульсов беспримесного ужаса. Тогда она просто бежала, неслась изо всех сил, так и не сообразив, что её преследовало, ни разу не оглянувшись, чтобы проверить. Она опередила тех безликих охотников, но теперь целые армии убийц сновали повсюду, роились в городе-дворце, словно мухи. Ей повезёт, если она продержится здесь день или два. Эуфратия даже толком не понимала, почему её вообще пытались вытащить.
  
''Просто не проповедуй'', сказали они. – ''Это ты, вот что важно. Так что не проповедуй. Просто... будь там''.
+
«Только не проповедуй, сказали они тогда. — Ты важна сама по себе. Так что не проповедуй. Просто... будь там».
  
В то время это казалось выходом, посланный ей чуть ли не провидением, и она не спорила, потому что с провидением не спорят. Вы позволяете реке нести вас туда, куда она хочет, поворачиваясь и брыкаясь в водоворотах, но не сопротивляясь. Вы должны верить, что течение несёт вас в нужном направлении, иначе какой в этом смысл?
+
В тот момент это казалось выходом, будто ниспосланным ей провидением, и она не спорила, потому что с провидением не спорят. Ты позволяешь реке нести тебя туда, куда она хочет, вертишься и брыкаешься в круговоротах, но не сопротивляешься. Ты должен верить, что течение мчит тебя в нужном направлении, иначе какой в этом смысл?
  
Она пробежала по краю широкой воронки от снаряда, перепрыгивая через обломки чего-то огромного и металлического, прежде чем скользнула в тень неповреждённого жилого блока. Вечное ночное небо над головой было в огне от поражавших пустотные щиты боеприпасов, свою лепту вносили и размещённые на земле орудия, которые теперь широко развернули внутри подвесного барьера. Теперь всё время было так ''громко'', приливная стена шума, которая разбивалась и отражалась от каждой неповреждённой поверхности, заставляя руки дрожать и зубы стучать.
+
Она пробежала по краю широкой воронки от снаряда, перепрыгивая через обломки чего-то огромного и металлического, после чего скользнула в тень неповреждённого жилблока. Неизменное ночное небо над головой пылало от разрывов боеприпасов, врезавшихся в пустотные щиты.
  
Она присела на корточки, обхватив руками колени, тяжело дыша. На ней не было ничего, кроме тюремной униформы, которую ей выдали в Чернокаменной, но всё равно было жарко. Из-за количества взорвавшихся взрывчатых веществ воздух в Гималазии стал влажным, как в тропиках, и на тунике выступили капли пота.
+
Свою лепту вносили и размещённые на поверхности орудия, которые теперь свободно развёртывали в пределах надземного барьера. Теперь всегда стоял оглушительный шум: он накатывал приливной стеной, которая разбивалась и отражалась от каждой уцелевшей поверхности, из-за чего у Киилер дрожали руки и стучали зубы.
  
Она позволила себе несколько секунд отдыха, несмотря на очевидную опасность. Она понятия не имела, что это за зона города, но враг продвигался через неё или близко к ней, потому что толпы людей уже хлынули в противоположную сторону, в панике, как крысы от пожара. Как и везде в осаждённом Внутреннем дворце, теснота высоких зданий давила. Неосвещённые башни вокруг были массивными, но половина из них превратилась в пустые остовы, а остальные получили ужасные повреждения. Всему этому разрушенному камнебетону и стали некуда было деваться, поэтому переходы были завалены, и даже хлипкие оставшиеся фасады скрылись за грудами обломков. Ей казалось, что всё, что делал враг – это создавал более плотный, извилистый ландшафт, чтобы в конечном итоге пробить себе путь, хотя миллионы душ, вероятно, по-прежнему прятались в полуразрушенных зданиях вокруг, скрытые от глаз или глубоко заваленные, грызущие свой собственный ужас в освещаемой боеприпасами темноте.
+
Тяжело дыша, она присела на корточки и обхватила руками колени. Хотя её наряд исчерпывался тюремной робой, которую ей выдали в Чернокаменной, Эуфратии всё равно было жарко. Из-за детонаций взрывчатых веществ в таком объёме воздух в Гималазии стал влажным, как в тропиках, и на блузе Киилер пятнами проступал пот.
  
Она поползла назад, протискиваясь между двумя тяжёлыми балками, упавшими с какого-то разбитого вдребезги балкона, позволяя металлу остудить кожу. Она проголодалась и очень хотела пить. Скоро ей снова придется идти, хотя бы для того, чтобы найти воды. У неё не было ни плана, ни направления. Достаточно одного случайного выстрела из миномёта или лазерного луча, и она исчезнет, уничтоженная, ничего не добившись.
+
Она позволила себе несколько секунд отдыха, несмотря на очевидную опасность. Эуфратия понятия не имела, в какой городской зоне находится, но враг продвигался через этот район или близко к нему, потому что толпы людей уже хлынули в противоположную сторону, паникуя, как крысы, удирающие от пожара. Как и везде в осаждённом Внутреннем дворце, высокие здания словно бы надвигались, давили на неё. Вокруг высились громадные неосвещённые небоскрёбы, но от половины из них остались только каркасы, а другие получили страшные повреждения. Лавинам разбитого скалобетона и стали некуда было деваться, поэтому они завалили всё шоссе, и даже хлипкие уцелевшие фасады держались потому, что опирались на груды обломков. Ей казалось, что таким образом враг только создаёт более пересечённую и сложную для преодоления местность, по которой ему самому потом придётся прорываться. Впрочем, в полуразрушенных зданиях вокруг, вероятно, по-прежнему прятались миллионы душ, скрытые от глаз или глубоко заваленные, гложущие лишь собственный ужас во тьме, которую озаряли вспышки разрывов.
  
“''Хорошо сыграно, Эуфратия'', – подумала она про себя. – ''На этот раз ты сумела превзойти саму себя''”.
+
Она поползла назад, протискиваясь между двумя тяжёлыми балками, упавшими с какого-то разбитого вдребезги балкона. Киилер не отстранялась от металла, остужавшего кожу. Она проголодалась и очень хотела пить. Скоро ей снова нужно будет уходить, хотя бы для того, чтобы найти воду. У неё не было ни плана, ни направления. Достаточно одного случайного попадания из миномёта или лазерного луча, чтобы она сгинула, просто скончалась, ничего не добившись.
  
Было странно, несмотря на всё происходившее сейчас, размышлять над тем, что где-то над ней, вероятно, на якоре на высокой орбите, стоял “''Дух мщения''”. Прошли годы с тех пор, как она была на этом корабле, но воспоминания по-прежнему оставались такими яркими, что казалось, будто это было несколько мгновений назад. Она достаточно знала врага, чтобы сомневаться, что какие-нибудь из общежитий, столовых и мест отдыха сохранились такими, какими были раньше, но она всё ещё могла живо представить, какими они были когда-то: с гражданскими лицами и обычной командой корабля, толкавшимися рядом с сверхчеловеческими гигантами и армейским персоналом – по-доброму весёлые, по большей части, полные оптимизма, открытые для насмешек и споров, но всё же часть чего-то большего, с устремлёнными в одном и том же главном направлении помыслами и усилиями.
+
«Молодчина, Эуфратия, — сказала она себе. — На сей раз ты превзошла саму себя».
  
Теперь эта маленькая группа исследователей уменьшилась. Они все были так молоды. На самом деле, как дети, которых отправили бродить по галактике с широко раскрытыми глазами и невежеством. Мерсади больше нет, Игнация больше нет исчез. Кирилл по-прежнему занимался чем-то вроде своей старой профессии, хотя та была настолько скомпрометирована, что имела мало отношения к тому, чем он когда-то гордился. Неужели он действительно думал, что Дорн не дёрнет поводок, если каким-то образом одержит верх в этой отчаянной борьбе за выживание? Идея о том, что они находятся здесь, чтобы свободно наблюдать, записывать, сообщать – теперь мертва, и Зиндерманн наверняка знал это в глубине души, в какой-то части своего сердца, на которую он не очень часто обращал внимание. Ей было интересно, что именно он на самом деле задумал.
+
Несмотря на всё, что творилось вокруг, Киилер подумала, что где-то над ней, вероятно на высокой орбите, висит ''«Мстительный дух»'', и испытала странное чувство. Прошли годы с тех пор, как она покинула этот корабль, но воспоминания о нём оставались столь яркими, что казалось, будто она побывала там несколько мгновений назад. Она достаточно знала врага, чтобы не сомневаться: никакие общежития, столовые и места отдыха там не сохранились в былом виде. Однако она всё ещё могла живо представить эти помещения прежними, когда гражданские лица и обычные члены экипажа толкались рядом со сверхчеловеческими гигантами и личным составом Армии, в основном благодушные, полные оптимизма, открытые для насмешек и споров, но всё же составляющие часть чего-то большего, с помыслами и усилиями, устремлёнными в одном и том же главном направлении.
  
Она посмотрела вверх, щурясь от неоновых огней далёких пустотных щитов. Да, где-то там, наверху, среди других гигантов космоса, был старый дом вдали от дома, старое пристанище.
+
Теперь эта маленькая группа исследователей уменьшилась. Они все были так молоды. По сути, они напоминали невежественных детей, которых отправили бродить по Галактике с широко раскрытыми глазами. Мерсади больше нет, Игнаций исчез. Кирилл по-прежнему занимался чем-то близким к его старой профессии, хотя его занятие выглядело таким ненадёжным, что почти не имело связи с делом, которым он когда-то гордился. Неужели Зиндерманн действительно думал, что Дорн не затянет поводок, если каким-то образом одержит верх в этой отчаянной борьбе за выживание? Сама идея того, что им позволялось свободно наблюдать, записывать, сообщать, теперь мертва, и Кирилл наверняка понимал это в глубине своего существа, в какой-то части души, на которую не очень часто обращал внимание. Эуфратии хотелось бы знать, что именно он задумал на самом деле.
  
“''И ты по-прежнему там'', – подумала она. – ''Мы все ушли, но ты по-прежнему там. Я чувствую тебя, дьявол. Может быть, ты тоже меня чувствуешь. Мне всё равно. Я больше не хочу тебя видеть. У меня достаточно образов, слишком много, которые я хотела бы стереть. Я не хочу видеть, насколько плохим ты стал''”.
+
Она посмотрела вверх, щурясь от неонового сияния далёких пустотных щитов. Да, где-то там, наверху, среди других гигантов пустоты, висел её былой дом вдали от дома, её старое пристанище.
  
Внезапно она напряглась. Она почувствовала, как что-то шевельнулось впереди, где-то в облаках пыли, которые дрейфовали и кружились в мерцавшем полумраке.
+
«И ты по-прежнему там, — подумала она. — Мы все ушли, но ты по-прежнему там. Я чувствую тебя, дьявол. Может, ты тоже меня чувствуешь. Мне всё равно. Я больше не хочу тебя видеть. У меня достаточно твоих образов — слишком много, которые я хотела бы стереть. Я не желаю видеть, насколько скверным ты стал».
  
Она прищурилась и изучила улицу. Бежать было некуда – не выдав себя. Она прижалась спиной к углу двух балок, прикидывая, сможет ли протиснуться в щель между ними и найти какой-нибудь путь вниз, в подвалы здания.
+
Внезапно Киилер напряглась. Она почувствовала, как что-то шевельнулось впереди, где-то в облаках пыли, которые дрейфовали и кружились в мерцающем полумраке.
  
Бесполезно – она застряла здесь, прислонившись спиной к каменной кладке, в тени, но едва ли защищённая от посторонних глаз. Всё, что она могла сделать, это стать как можно меньше и неподвижнее, едва осмеливаясь дышать.
+
Эуфратия прищурилась, рассматривая улицу. Она не могла побежать, не выдав себя. Киилер отползла обратно к пересечению двух балок и прикинула, сможет ли протиснуться в щель между ними и найти какой-нибудь путь вниз, в подвалы здания.
  
Впереди, примерно в пятидесяти метрах, завеса дыма разошлась. Из тумана появились фигуры, шагая размеренно, не торопясь. Все они были огромными и с характерным сутулым профилем космических десантников. На мгновение Киилер осмелилась надеяться, что они из верных легионов, но потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что это не так. Их боевая броня была серо-металлической, с тупыми краями и утилитарной. Они с лязгом пробирались сквозь обломки, держа огромное оружие двумя руками, внимательно осматриваясь по мере приближения. Их было восемь, с чёрно-жёлтыми шевронами Железных Воинов, линзы шлемов мерцали в менявшемся свете.
+
Нет, бесполезно — она застряла там, прижимаясь спиной к каменной кладке. Эуфратия находилась в тенях, но они едва ли уберегли бы её от пристального взгляда. Ей оставалось только сжаться и сохранять неподвижность, насколько это возможно. Она едва осмеливалась дышать.
  
Киилер почувствовала, как у неё заколотилось сердце. Струйка пота потекла по виску. Она стиснула руки, крепко обхватив своё тело, как будто могла сжать его так, чтобы никто никогда не увидел.
+
Впереди, примерно в пятидесяти метрах, завеса дыма разошлась. Из тумана появились создания, которые шагали размеренно, не торопясь. Все крупные, с характерным, чуть сгорбленным силуэтом космодесантников. На мгновение Киилер позволила себе понадеяться, что они из верных легионов, но уже через несколько секунд поняла, что это не так. Их боевая броня с тупыми закраинами, утилитарного вида, имела серо-металлический цвет. Они с лязгом пробирались сквозь обломки, обеими руками держа огромное оружие, внимательно осматриваясь по мере продвижения. Их было восемь, с чёрно-жёлтыми косыми полосами Железных Воинов на доспехах. Линзы их шлемов мерцали в неверном свете.
  
Железные Воины шли по транзитному пути, проходившему рядом с её позицией, перелезая через кучи мусора и пробираясь через грязь. Их доспехи несли следы множества боевых повреждений, и двое воинов хромали. У некоторых на поясах висели шлемы космических десантников – алые, как у Кровавых Ангелов, и цвета слоновой кости, как у Белых Шрамов.
+
Киилер почувствовала, что у неё заколотилось сердце. Струйка пота потекла по виску. Она сцепила ладони и сжалась в комок, как будто хотела стиснуть своё тело в крупицу, которую никто никогда не заметит.
  
Они не смотрели в её сторону. Похоже, они направлялись прямо по тому, что осталось от центрального проспекта – возможно, отделение разведчиков какого-то более крупного формирования, а может быть, просто независимая банда в поисках добычи и славы. Если ничего не изменится они пройдут менее чем на расстоянии автомобиля от неё.
+
Железные Воины шли по транзитному пути, проходившему рядом с её позицией, преодолевали кучи мусора и пробирались через грязь. На их броне виднелись следы множества боевых повреждений, а двое астартес хромали. У некоторых на поясах висели шлемы космодесантников — алые, как у Кровавых Ангелов, и цвета слоновой кости, как у Белых Шрамов.
  
Тридцать метров. Треск и грохот артиллерии не смолкали ни на секунду, заглушая слабый шум её дыхания. Она сильнее прижалась к перекрещённым балкам, едва осмеливаясь взглянуть на приближавшихся чудовищ. Это были ужасные твари, сплав генной инженерии и технооружия с какой-то промышленной фабрики кошмаров. Игра света на броне заставляла их казаться какими-то не совсем реальными, похожими на гололиты, но она видела, как куски щебня превращаются в порошок под их ботинками, и чувствовала запах горячего металла, исходивший от реакторных сердечников их брони.
+
Легионеры не смотрели в её сторону. Возможно, это было отделение разведчиков какого-то более крупного формирования или же просто вольнонаёмная банда в поисках добычи и славы. Похоже, они двигались прямо вдоль того, что осталось от центрального проспекта, и, если ничего не изменится, пройдут от неё на расстоянии меньшем, чем длина автомобиля.
  
Двадцать метров. Они увидят её. Они должны увидеть её. Не имело значения, что она была крошечной, пригнувшейся и затерянной в тумане из пыли и тьмы – у них были датчики, способы улавливания тепла и частичного движения. Идти было некуда, пути к отступлению не было. Они увидят её.
+
Тридцать метров. Треск и грохот артиллерии не смолкали ни на секунду, заглушая слабый шум её дыхания. Киилер сильнее прижалась к перекрещённым балкам, едва осмеливаясь взглянуть на приближавшихся чудовищ — ужасных тварей, слияний технооружия и продуктов генной инженерии, изготовленных на какой-то промышленной фабрике кошмаров. Из-за игры света на броне они казались какими-то не совсем реальными, похожими на гололиты, но Эуфратия видела, как их сабатоны растирают в порошок куски щебня, и чувствовала запах горячего металла, источаемый реакторными установками их брони.
  
Десять метров. Она подумала о том, чтобы убежать. Это, несомненно, станет её концом, но, по крайней мере, всё пройдёт чисто. Один масс-реактивный снаряд не столько останавливал человеческое тело, сколько уничтожал его. Она ничего особенного не почувствует.
+
Двадцать метров. Они увидят её. Они обязательно увидят её. Неважно, что она такая крошечная, что она пригибается и её окутывает туман из пыли и тьмы, — у них есть датчики, средства для улавливания тепла
  
Затем один из Железных Воинов поднял кулак. Отделение остановилось. Тот, что со стиснутой перчаткой, очень медленно повернул огромный, скошенный шлем в её сторону. Пара красных линз пронзила темноту, уставившись прямо на неё.
+
и мельчайших движений. Идти некуда, путей к отступлению нет. Они увидят её.
  
Она не могла дышать. Она смотрела прямо на это существо. Она застыла, сердце бешено колотилось, пришпиленная, как насекомое к бумажке. Всё, что этому нужно было сделать – поднять оружие. Или, может быть, просто подойти и схватить её за шею. Или, может быть, если бы оно хотело довести её до сердечного приступа, просто продолжать так смотреть на неё ещё немного. Она знала, что где-то под всем этим керамитом и кованым железом скрывается иссохшее сверхчеловеческое лицо, иссохшая сверхчеловеческая душа, развращённое создание безграничной злобы и бесконечной жестокости, порождение Долгой Ночи, возвращённое в реальность. Если ей повезёт, очень повезёт, всё, что оно сделает, это просто убьёт её.
+
Десять метров. Киилер подумала, не броситься ли бежать. Так она, несомненно, погибнет, но смерть хотя бы будет лёгкой. Одиночный масс-реактивный снаряд не столько останавливал человеческое тело, сколько разносил его в клочья. Она почти ничего не почувствует.
 +
 
 +
Затем один из Железных Воинов поднял кулак. Отделение остановилось. Тот, что сжимал латную перчатку, очень медленно повернул в сторону Эуфратии голову в огромном скошенном шлеме. Пара красных линз пронзила темноту, уставившись прямо на неё.
 +
 
 +
У Киилер перехватило дыхание. Она тоже смотрела прямо на это существо. Она застыла с бешено колотящимся сердцем, словно пришпиленная, как насекомое к бумажке. Созданию достаточно будет только вскинуть оружие. Или просто подойти и схватить её за шею. Или, если оно хотело довести её до сердечного приступа, всего лишь смотреть на неё так ещё несколько секунд. Она знала, что где-то под всем этим керамитом и кованым железом скрывается иссохшее сверхчеловеческое лицо, иссохшая сверхчеловеческая душа, развращённое творение безграничной злобы и бесконечной жестокости, порождение Долгой Ночи, возвращённое в реальность. Если ей повезёт, очень повезёт, то оно всего-навсего убьёт её.
  
 
Красные линзы. Целую вечность смотрят на неё.
 
Красные линзы. Целую вечность смотрят на неё.
  
Затем оно опустило кулак. Оно отвернулось. Оно снова пошло. Остальные последовали за ним, лязгая проржавевшими сервоприводами. Они продвигались по длинной, усыпанной обломками улице, над которой возвышались ряды безглазых жилых домов. Им потребовалось много времени, чтобы выйти за пределы слышимости, и лишь немного больше времени ушло, чтобы исчезла их вонь.
+
Затем оно опустило кулак. Оно отвернулось. Оно снова зашагало. Остальные существа последовали за ним, лязгая проржавевшими сервоприводами. Они продвигались по длинной, усыпанной обломками улице, над которой возвышались ряды безглазых жилблоков. Им потребовалось много времени, чтобы выйти за пределы слышимости, и лишь немного больше времени ушло, чтобы рассеялся их смрад.
  
Киилер осталась на месте, дрожа, её тело буквально парализовало. Только когда она убедилась, что они скрылись из виду, ей удалось разжать затёкшие конечности и выбраться из укрытия. Пошатываясь, она двинулась вдоль стены, подальше от тени балок. Пустая транспортная развязка тянулась в обе стороны – пострадавшая пустошь из искорёженной арматуры и разбитого асфальта.
+
Киилер дрожала и не двигалась с места, словно парализованная. Только когда Эуфратия убедилась, что они скрылись из виду, ей удалось расслабить затёкшие конечности и выбраться из укрытия. Пошатываясь, она двинулась вдоль стены, подальше от тени балок. В обе стороны тянулся пустой транзитный путь — истерзанная пустошь из покорёженной арматуры и разбитого асфальта.
  
Оно видело её. Оно ''должно'' было видеть её. Даже пара глаз смертного смогла бы разглядеть её на таком расстоянии. Почему оно ушло? Эти твари не знали жалости. Они больше даже не понимали, что это такое.
+
Оно видело её. Оно ''не могло'' не заметить её. Даже глаза смертного разглядели бы её на таком расстоянии. Почему оно ушло? Эти твари не знали жалости. Они больше даже не понимали, что это такое.
  
Её по-прежнему трясло. Она осторожно вскарабкалась обратно по каменистому склону, пока не оказалась на уровне дороги. На краю того, что когда-то служило бордюром, на крошечной пирамиде из камней покоился одинокий череп. Конечно, в руинах было много черепов, но большинство из них всё ещё были покрыты пятнами плоти и прикреплены к спинным мозгам. Этот же был сам по себе, голый до кости, тускло блестевший, как будто кто-то его почистил. Он был обращён в сторону от неё, под углом к тому месту, где стоял Железный Воин, оставленный между ними, как охранный тотем.
+
Её по-прежнему трясло. Осторожно карабкаясь обратно по склону из обломков, она поднялась на уровень транзитной дороги. На краю того, что когда-то служило бордюром, на пирамидке из камней покоился одинокий череп. Конечно, в руинах валялось много мёртвых голов, но к большинству из них всё же лепились клочья плоти, а снизу торчали хребты. Этот же лежал сам по себе, голый до кости, тускло блестевший, как будто кто-то его почистил. Череп смотрел в сторону от неё, по направлению к тому месту, где прежде стоял Железный Воин, располагаясь между ними, будто охранный тотем.
  
Она подняла его, повернула и посмотрела на безглазое лицо. В его присутствии было что-то странно уместное, даже успокаивающее. Мёртвая голова в городе смерти, символ человеческой смертности, последний и постоянный остаток незамеченной жизни.
+
Она подняла его, повернула и взглянула в безглазое лицо. Его присутствие ощущалось странно уместным, даже успокаивало. Мёртвая голова в городе смерти, символ человеческой бренности, последний и неизбывный остаток непримечательной жизни.
  
Некоторое время они смотрели друг на друга, плоть и кость. И одновременно Киилер почувствовала, как к ней постепенно возвращается самообладание. Руки перестали дрожать.
+
Некоторое время они смотрели друг на друга, творения плоти и кости. Киилер чувствовала, как к ней постепенно возвращается самообладание. Руки перестали дрожать.
  
Почему она вообще сомневалась? Она уже столкнулась с худшим, что могло обрушить на неё царство ложных богов, и ни разу не дрогнула. Она столкнулась с гневом примархов и регентов и ни разу не отступила. ''Конечно'', Железный Воин не видел её. Она была ''выбрана''. У неё был долг, который она должна выполнить, задание, которое нужно завершить. Даже сейчас, когда всё рушилось и разваливалось на части, Он по-прежнему помнил о ней, защищал её, следил, чтобы она не споткнулась на последнем препятствии.
+
Почему она вообще сомневалась? Она уже столкнулась с худшим, что могло обрушить на неё царство ложных богов, но ни разу не дрогнула. Она столкнулась с гневом примархов и регентов, но ни разу не отступила. ''Естественно'', Железный Воин не видел её. Она ведь ''избрана''. У неё есть долг, который нужно исполнить, задание, которое следует завершить. Даже сейчас, когда всё рушилось и разваливалось на части, Он по-прежнему помнил о ней, защищал её, следил, чтобы Киилер не споткнулась на последнем препятствии.
  
Она снова подняла голову. Определить расстояние, даже направление, было почти невозможно. Перестрелки казались наиболее ожесточёнными у скопления высоких башен, к которым она направлялась. Она слышала впереди грохот стрельбы из стрелкового оружия, возможно, даже крики, вырывавшиеся из человеческих глоток.
+
Она снова подняла голову. Определять расстояния, даже направления, стало почти невозможно. Казалось, что наиболее ожесточённые перестрелки идут у скопления высоких башен, к которым она направлялась ранее. Киилер слышала, что спереди доносится грохот пальбы из стрелкового оружия, возможно, даже крики, рвущиеся из человеческих глоток.
  
Значит, некоторые души по-прежнему сражались, даже здесь. Некоторые из них будут нуждаться в укреплении веры, если не будут сметены прочь.
+
Значит, какие-то живые души по-прежнему сражаются, даже здесь. Если их всех не сметут прочь, некоторых из них понадобится укрепить в вере.
  
''Просто... будь там''.
+
«Просто... будь там».
  
Тогда пошли, сказала она, заворачивая череп в тряпку и засовывая за пояс. Ты и я. Давай сделаем это.
+
Тогда пошли, сказала она, завернув череп в тряпку и засунув за пояс. Ты и я. Пора за работу.
  
  
 +
Совершенно непонятно, почему Базилио Фо оставался в живых. Совершенно необъяснимо, почему он находился на Терре, и, конечно же, непостижимо, что он освободился из заключения. Вот такая странная штука — жизнь. Как раз когда ты думаешь, что с тобой не может произойти ничего более неправдоподобного, случается нечто, учащее тебя толике смирения.
  
У Базилио Фо не было причин оставаться в живых. У него не было никакой реальной причины находиться на Терре, и, конечно, вообще не было никаких причин бежать из заключения. Жизнь была такой странной. Как раз в тот момент, когда вы думали, что происходившее не может быть ещё неправдоподобнее, что-то появлялось и учило вас толике смирения.
+
По крайней мере, так это могло бы повлиять на другого человека, но Фо никогда не отличался смиренностью. Он мыслил достаточно рационально, чтобы видеть истинную суть поворотов судьбы — по большей части слепую удачу, — но всё равно с трудом подавлял приступы гордости всякий раз, когда уклонялся от, несомненно, очень даже заслуженного возмездия и семенил навстречу следующей возможности для интеллектуального роста.
  
Или, по крайней мере, могло научить другого человека толике смирения, но Фо никогда не был смиренной душой. Он был достаточно рационален, чтобы видеть повороты судьбы такими, какие они есть – по большей части, глупая удача – но всё равно было трудно не испытывать прилив гордости каждый раз, когда он уклонялся от, без сомнения, очень заслуженного возмездия и мчался навстречу следующей возможности для интеллектуального роста.
+
Другие такие странники в основном сгинули. Все эти военные вожди, генетические манипуляторы, социопаты — он либо торговал с ними, либо убегал от них, когда они влачили тяжёлую жизнь на руинах Былой Земли. Уцелели только он и Старик, да ещё несколько Его лакеев и прихвостней, которые остались в пределах
  
Его попутчиков в основном исчезли – все эти военачальники, генетические манипуляторы и социопаты, с которыми он либо торговал, либо убегал от них, когда они влачили тяжёлую жизнь среди руин Старой Земли. Остались только он и старик, плюс те несколько Его лакеев и прихвостней, которые задержались во Дворце, как оставшиеся детали оборудования. Теперь они только вдвоём, ссорившаяся пожилая пара, измученная и постоянно придиравшаяся друг к другу, чьи лучшие годы давно прошли.
+
Дворца, как лишние детали оборудования. Нет больше никого, кроме них двоих — склочной пожилой пары, измученных, постоянно придирающихся друг к другу созданий, чьи лучшие годы давно минули.
  
Он не особо грустил по остальным. Нартан Дюма действительно был хорошей компанией, по крайней мере, в первые годы, но большинство из них быстро утомляли. Для зверей было легче выжить на Терре во время кризиса, а звери обычно заводили плохие знакомства. Лишь очень немногие смогли пройти через это благодаря хитрости и коварству, и он был, безусловно, лучшим из них.
+
Он не особо грустил по ушедшим. Нартан Дум, правда, составлял хорошую компанию, во всяком случае в первые годы, но большинство из них быстро утомляли. Во время того кризиса на Терре легче выживалось зверям, а из зверей обычно получаются дурные знакомые. Лишь очень немногие смогли пройти через этот бедлам благодаря не жестокости, а хитрости и коварству, и он был, безусловно, лучшим из них.
  
Теперь игре конец. Все планы и хитрости ни к чему не привели, их сравнял с землёй этот джаггернаут на Троне, самый тупой и безумный зверь из всех. Так много разрушили, так много невосполнимого и невоспроизводимого обратили в прах, что этого было достаточно, чтобы заставить культурного человека кричать. Что с того, если этот гигантский город будет точно так же стёрт в порошок? Только ''идеи'' имели значение, но и они уже были в основном уничтожены, заменённые бесплодным соревнованием между двумя соперничавшими и почти одинокого слабоумными балаганами ужасов.
+
Теперь игре конец. Все планы и хитрости ни к чему не привели, их сровнял с землёй этот неудержимый монстр на Троне, самый тупой и безумный зверь из всех. Столь многое уже разрушено, столько всего невосполнимого и невоспроизводимого обратилось в прах, что лишь поэтому культурный человек возопит. Что с того, если этот гигантский город будет точно так же стёрт в порошок? Важны только идеи, но и они уже в основном истреблены, заменены бесплодным состязанием между двумя соперничающими балаганами почти одинаково слабоумных чудовищ.
  
Но это был ещё не совсем конец. Он получил свободу, у него было совсем немного времени, и он знал, куда идёт. Судя по всему, Внутренний дворец был немного разрушен, но у него хорошая память, и улицы оставались более или менее такими же, как когда он посещал их в последний раз. Опасность была очень высока, но он привык к опасности. Она ему нравилась. В его возрасте в жизни должна быть небольшая опасность – что-то, что заставляло кровь течь быстрее.
+
Но конец ещё не вполне настал. Он получил свободу, у него оставалось время, пусть немного, и он знал, куда идёт. Судя по всему, Внутреннему дворцу слегка досталось, но у Базилио хорошая память, и улицы примерно такие же, как и когда он посещал их в прошлый раз. Сохранялась очень высокая угроза, но он привык к опасности. Она нравилась Фо. В его возрасте в жизни нельзя без небольшой опасности — так, чтобы кровь в жилах не застаивалась.
  
К тому времени он был одет в штатную форму инспектора департамента вооружений. Её первоначальному владельцу не повезло столкнуться с ним вскоре после его освобождения из Чернокаменной, и он умер почти оскорбительно быстро. Фо произвёл несколько изменений и сумел получить доступ к таблицам данных аугметики жертвы, и сумел немного изменить конфигурацию лица, так что при плохом освещении и на расстоянии даже люди, которые знали настоящего владельца, не удостоили бы его второго взгляда. Теперь он торопливо шёл по коридорам, принимая высокомерный важного должностного лица. Миллионы чиновников трудились в этих запутанных структурах, и вероятность того, что в нём признают самозванца, была минимальной.
+
К тому времени он переоделся в штатную форму инспектора по вооружениям Внутреннего Департаменто. Её первоначальный владелец, которому не повезло столкнуться с Базилио вскоре после того, как тот освободился из Чернокаменной, умер почти оскорбительно быстро.
  
Впрочем, это позволило ему зайти далеко. Там, куда он направлялся, было безопасно. Очень надёжно. Конечно, существовали способы проникнуть внутрь – он делал это раньше – но это будет нелегко, и время работало против него.
+
Фо внёс кое-какие изменения и сумел получить доступ к таблицам данных в аугментике жертвы, даже немного переделал конфигурацию своего лица, так что при плохом освещении и на определённом расстоянии даже люди, которые знали настоящего обладателя мундира, не стали бы присматриваться к нему. Теперь он торопливо шёл по коридорам, не сбиваясь с горделивой поступи важного должностного лица с большим самомнением. В этих запутанных структурах трудились миллионы чиновников, что почти сводило к нулю вероятность того, что в нём признают самозванца.
  
Он шёл быстро и уверенно. Он не обращал внимания на когорты мелких писцов и чиновников, бегавших от одного поста к другому с вытаращенными от недосыпа и страха глазами. Он игнорировал общесекторальные вокс-передачи, бесконечно предупреждавшие о приближавшихся обстрелах или эвакуации из городских зон. Он не направился прямо к цели, потому что разрешения и пропуска, которые он добыл, были далеки от идеала и недостаточно хороши, чтобы провести его через все промежуточные контрольно-пропускные пункты и биофильтры.
+
Впрочем, рано или поздно это изменится. Место, куда он направлялся, строго охранялось. Очень строго. Конечно, есть способы проникнуть внутрь, и раньше ему это уже удавалось, но будет нелегко, а время работает против него.
  
Ему нужно было добраться до центра. Не ''самого'' центра – это было невозможно даже для него – а части вспомогательной цепочки лабораторий, тех самых, которые бедная старая Амар Астарта помогла создать, прежде чем начала терять рассудок, и те, в которых, если повезёт, по-прежнему оставались кусочки и фрагменты пригодного для использования материала. Ему нужно было осмотреть хабы к востоку от Санктум Империалис, где возвышалась библиотека Кланиум и где когда-то базировались старые научно-исследовательские и опытно-конструкторские кластеры.
+
Фо шагал быстро и уверенно. Он не обращал внимания на когорты мелких писцов и чиновников, которые бегали от одного поста к другому с выпученными от недосыпа и страха глазами. Он игнорировал общесекторальные вокс-передачи, беспрерывно предупреждавшие о том, что происходит обстрел или ведётся эвакуация из городских зон. Он не направился прямо к цели, потому что «унаследованные» им разрешения и пропуска даже близко не давали нужного уровня доступа и никак не помогли бы ему пройти через все промежуточные пункты досмотра и биофильтры.
  
Он мог бы помчаться туда прямо сейчас, если бы был слишком глуп и нетерпелив. Видите ли, однако, не было ни малейшего шанса, что Амон, этот старый голем с пустой душой, ещё не потерял след. Кустодианские гвардейцы могли быть кем угодно, но они не были простофилями. Вполне возможно, что Андромеда-17 всё это время работала на них. Или даже если это не так, Амон быстро её вычислит. Это была их работа – знать, предсказывать, проводить триангуляцию. Да, вполне существовала вероятность, что прямо сейчас за Базилио Фо наблюдали, желая увидеть, куда он пойдёт, что будет делать и с кем будет разговаривать. Это была опасная игра – дать ему уйти, но сейчас ситуация стала настолько напряжённой, что стоило играть только в опасные игры. Люди Вальдора очень любили такие вещи. Позволить объекту подобраться поближе, позволить им проверить защиту, может быть, даже впустить прямо в центр того места, куда они хотели попасть.  
+
Ему нужно добраться до центра. Не самого центра — это невозможно даже для него, — а части вспомогательной цепочки лабораторий, тех самых, которые бедная старушка Амар Астарта помогла создать, прежде чем начала терять рассудок, ведь в них, если повезёт, сохранились кусочки и фрагменты материала, пригодного к использованию. Ему требовалось осмотреть блоки к востоку от Санктум Империалис, где возвышалась библиотека Кланиум и где когда-то базировались прежние научно-исследовательские и опытно-конструкторские кластеры.
  
Таким образом, вы узнаете всё о своих потенциальных слабостях, всё время держа группу под пристальным наблюдением.
+
Будь он слишком глуп и нетерпелив, помчался бы туда прямо сейчас. Но, видите ли, нет ни малейшего шанса, что Амон, этот старый голем с пустой душой, уже потерял след. Кустодианских гвардейцев можно называть по-разному, но никак не простофилями. Вполне возможно, что Андромеда-17 всё это время работала на них. А даже если и не так, Амон быстро её вычислит. Такая у них работа — знать, предсказывать, рассчитывать. Да, нельзя отбрасывать вариант, что прямо сейчас за Базилио Фо наблюдают, желая увидеть, куда он пойдёт, что будет делать и с кем станет разговаривать. Выпускать его на волю — опасная игра, но сейчас ситуация стала настолько напряжённой, что никакие иные игры уже не стоили свеч. Люди Вальдора очень любили такие штуки. Дать объекту подобраться поближе, позволить ему или ей проверить защиту, возможно, даже впустить цель прямо в центр того места, куда ей хочется попасть.
  
Они называли это кровавыми играми. Это была хорошая концепция, но Фо тоже был хорош в играх, и ему очень нравилась кровь. Проблема с тем, если подпускаешь врага близко, заключалась в том, что тот мог ускользнуть от хвоста как раз тогда, когда вы этого не хотели, и тогда у вас возникали проблемы.
+
Таким образом ты узнаешь всё о своих потенциальных слабостях, при этом постоянно держа всё мероприятие под пристальным наблюдением.
  
Ему нужно быть на высоте. Ему нужно иметь возможность изменить внешность, манеры, сделать так, чтобы его невозможно было отследить. Ему нужно быть начеку. Ему нужно использовать весь свой опыт и всё же рискнуть.
+
Они называли это «Кровавыми играми». Неплохая концепция, но Фо тоже умел хорошо играть, и ему очень нравилась кровь. Когда ты подпускаешь врага близко, то проблема заключается в том, что он может ускользнуть от хвоста как раз в тот момент, когда тебе этого совсем не хочется, и тогда у тебя начинаются неприятности.
  
Всё это стало очень сложным. Он направился прочь от района Кланиум и проложил обратный маршрут вокруг основания Противосолонной башни. Он полностью выпал из людского потока на несколько часов, затем снова появился в автомобиле, который бросил через три зоны, угнал такую же модель и направился обратно. Он убил ещё четыре раза, дважды тайно, дважды демонстративно, и сменил одежду и выражение лица. Он оставил очевидный след на когитаторном терминале, затем такой, который трудно найти, а после подготовил взрыв всей сети, как только снова отправится в путь.
+
Ему нужно быть на высоте. Нужно получить возможность менять внешность и поведение, делать так, чтобы его не удалось отследить. Нужно оставаться начеку. Нужно использовать весь свой опыт и всё равно кое в чём рискнуть.
  
Весь этот шум дал ему достаточно времени, чтобы добраться до первого настоящего места назначения – склада медикаментов Имперской армии, спрятанного глубоко в импровизированном гарнизонном хабе под анклавом Виридаримского дворянства. Место было переполнено, битком набито перепуганными солдатами, готовыми к выступлению, но они не обратили на него особого внимания, когда он протискивался мимо. Зачем им это нужно? К тому времени он был в форме полковника, и единственное, чего они могли ожидать, если бы попались ему на глаза, – это шквал нежелательных приказов.
+
Всё вообще очень усложнилось. Он направился прочь от района Кланиум и проложил обратный маршрут вокруг основания Противосолонной башни. Он полностью выпал из людского потока на пару часов, затем снова появился в автомобиле, который бросил через три зоны, угнал такую же модель и направился обратно. Он убил ещё четыре раза, дважды тайно, дважды демонстративно, сменил одежду и черты лица. Он оставил очевидный след на когитаторном терминале, затем такой, который трудно найти, а после устроил так, чтобы вся сеть вырубилась, как только Фо снова отправится в путь.
  
Он спустился на несколько уровней, уверенно пробежав по металлическим лестницам туда, где с голого камнебетона свисали люмены, а количество персонала наконец поредело. Медицинский склад располагался прямо на дне глубокой шахты, охлаждаемый промышленными холодильниками и запертый тяжёлыми стальными дверями. Двое дежурных охранников изобразили аквилу, когда он пронёсся мимо них.
+
Всеми этими фокусами он выиграл достаточно времени, чтобы добраться до первого настоящего места назначения — склада медикаментов Имперской Армии, спрятанного глубоко в импровизированном узле коммуникаций гарнизона под анклавом знати Виридариум-Нобилес. Туда набили толпы перепуганных солдат, готовых выступать, но бойцы не обратили на Базилио особого внимания, когда он протискивался мимо. Да и зачем бы им это? Фо ведь носил мундир полкового командира, и единственное, что их ждало, если бы они попались ему на глаза, — шквал нежеланных приказов.
  
Внутри находилось узкое пространство, втиснутое между рядами ящиков с припасами, холодное плохо освещённое и вызывавшее клаустрофобию. За диспетчерским столом размещались большие встроенные шкафы. Одинокая дежурная сидела за стойкой, окружённая планшетами с заявками. Она выглядела юной, измученной и испуганной. Её работа здесь, внизу, вероятно, была в основном заполнена офицерами, кричавшими ей невозможные вещи, поскольку запасы всего уже давно стали критически низкими. Это было ужасно несправедливо – то, что эта война сделала с людьми. Но её неприятности скоро закончатся.
+
Он спустился на несколько уровней, уверенно пробежав по металлическим лестницам туда, где с голого скалобетона свисали люмены, а солдатская толчея наконец поредела. Медицинский склад располагался на самом дне глубокой шахты, за тяжёлыми пластальными дверями, и его охлаждали промышленные рефрижераторы. Двое дежурных охранников сложили руки в знаке аквилы, когда Фо пронёсся мимо них.
  
На службе Ему, солдат, сказал Фо, одарив её своей самой сочувственной улыбкой. Мне нужен доступ в защищённое хранилище.
+
Внутри находилось узкое пространство, ограниченное рядами ящиков с припасами, заледенелое, плохо освещённое и удушающе тесное. Перед большими камерами-хранилищами находился диспетчерский стол. За стойкой сидела одинокая дежурная, окружённая планшетами с заявками. Она выглядела юной, измученной и испуганной. Её работа здесь, внизу, наверняка в основном состояла из того, что офицеры невообразимо орали на неё, поскольку любые запасы уже давно критически уменьшились. Какие ужасные несправедливости эта война творит с людьми. Но неприятности девушки скоро закончатся.
 +
 
 +
На службе Ему, солдат, сказал Фо, одарив её своей самой сочувственной улыбкой. Мне нужен доступ в защищённое хранилище.
  
 
Она нервно уставилась на него:
 
Она нервно уставилась на него:
  
Э-э, у вас есть допуск, сэр? Я не могу предоставить вам коды без них.
+
Э-э, у вас есть допуск, сэр? Я не могу предоставить вам коды без него.
  
Он всё время смотрел прямо на неё не агрессивно, с уважением, но твёрдо:
+
Базилио всё время смотрел прямо на неё не агрессивно, с уважением, но твёрдо.
  
Давно на дежурстве?
+
Давно на дежурстве?
  
Она кивнула:
+
Девушка кивнула:
  
Я не знаю, что случилось со следующей сменой. Я должна была сдать дежурство семь часов назад.
+
Я не знаю, что случилось с моей сменщицей. Мне полагалось сдать дежурство ещё семь часов назад.
  
 
Фо фыркнул.
 
Фо фыркнул.
  
Я займусь этим. Это твоё расписание? Он протиснулся мимо стола, туда, где к доске была приколота стопка выцветших бумаг.
+
Я займусь этим. Это твоё расписание? Он протиснулся мимо стола, туда, где к доске была приколота стопка выцветших бумаг.
  
Сэр, вам действительно не следует...
+
Сэр, вам точно не следует...
  
– Боже мой, тебя ''бросили'' здесь, внизу. Я позабочусь о том, чтобы тебе стало немного легче. И всё же, пока я здесь, лучше мне заглянуть в это хранилище. Мне нужны кое-какие хирургические реконструктивные инструменты, какие-нибудь средства для обработки кожи, маски с феромонами и тому подобное.
+
— Ну и ну, тебя бросили здесь, внизу. Я устрою так, чтобы тебе стало немного легче. И всё же, пока я здесь, лучше мне заглянуть в это хранилище. Мне нужны кое-какие инструменты для восстановительной хирургии, какие-нибудь зелья для обработки кожи, маски с феромонами и тому подобное.
  
У неё хватило присутствия духа удивиться.
+
Ей хватило присутствия духа, чтобы удивиться.
  
– Там не так уж много того… что вы назвали. Я действительно не уверена, что смогу...
+
— То, что вы назвали, не очень часто... требовалось. Я правда не уверена, что смогу...
  
Затем он прижался к ней и приложил палец к её губам. Он и забыл, как это было весело.
+
Тогда Фо прижался к ней и приложил палец к её губам. Он и забыл, какое это весёлое занятие.
  
Видишь ли, у меня важное дело, и буду очень признателен за помощь времени мало. – Он снова улыбнулся своим лучшим доброжелательно-отеческим взглядом. И перестань беспокоиться о процедурах мы на войне. Помоги мне с кодами, и мы быстро покончим с этим. Серьёзно, что плохого может с тобой случиться?
+
Видишь ли, у меня важное дело, и я буду очень признателен за помощь, а то времени уже мало. — Базилио снова улыбнулся своим лучшим доброжелательно-отеческим взглядом. И перестань беспокоиться о процедурах мы же на войне. Помоги мне с кодами, и мы быстро покончим с этим. Серьёзно, что плохого может с тобой случиться?
  
''Сигизмунд берёт чёрный меч''.
 
==ШЕСТЬ==
 
  
'''Разрушитель'''
+
===Глава шестая===
  
''Айка 73''
 
  
'''Сыны бури'''
+
Уничтожитель
  
 +
''«Айка-73»''
  
Изменение примарха стало бы самым худшим, единственным, с чем он не смог бы жить. Морарг знал, что его повелитель физически преобразился – клянусь богом, они все ''физически'' преобразились – но оставалась надежда, что его старая сущность каким-то образом сохранилась. Он видел его на поле боя после великой трансформации, и это было достаточно впечатляюще, но никогда по-настоящему не знаешь, насколько глубокими окажутся изменения. Для него, для Каифа Морарга, это было похоже на то, как будто каждая клетка во всём его теле была перевёрнута, растянута и превращена во что-то неописуемое. Но примарх… ну, кто вообще может быть уверен? Они были исключениями из всего.
+
Сыны Бури
  
Сейчас он находился в космическом порту Львиные врата. Огромное разрушенное сооружение исчезало во тьме испорченной атмосферы, его террасы уходили вдаль и ввысь, одна над другой, всё выше и ваше, далеко за пределы даже его зрения. Фасадные стены потемнели от грязи. В основном из-за боеприпасов Железных Воинов, но не только. С тех пор, как Гвардия Смерти заняла космический порт, плесень и водоросли распространились по неповреждённым в остальном парапетам и укреплениям, ещё больше очернив и разъев то, что осталось. Заваленные и прогнувшиеся посадочные платформы захватили лианы и паутина. Мухи жужжали и собирались в углах стен, размножаясь так быстро, что образовывали живые ковры, которые скользили по каменной кладке, словно водопады. Вся конструкция, настолько огромная, что её было трудно даже созерцать, не говоря уже о том, чтобы осмыслить, начала разрушаться, погружаться в себя, медленно растворяясь в биологическом. Изнутри она светилась бледно-зелёным светом, яркие цветные точки пронзали темноту над ней. Чем больше порт менялся, чем дольше они его занимали, тем ближе всё это становилось к… Барбарусу.
 
  
Происходило ли это намеренно? Разумеется, нет. Они все ненавидели тот мир – Мортарион сильнее любого из них. Может быть, они были обречены принести его с собой. Или, может быть, это был просто переходный этап, то, что они в конечном итоге преодолеют, как только станет очевидной истинная природа их странных даров.
+
Если бы примарх изменился, это стало бы самым худшим событием, единственным, с чем Каифа не смог бы жить. Морарг знал, что его повелитель преобразился телом — бог свидетель, они все преобразились телами, — но приходилось надеяться, что его старая сущность каким-то образом сохранилась. Он видел примарха на поле боя после великой трансформации, и тот выглядел достаточно впечатляюще, но ты никогда точно не знаешь, насколько глубокими окажутся изменения. Для него, Каифа Морарга, перерождение ощущалось так, словно каждую клетку во всём его теле перевернули, растянули и превратили во что-то неописуемое. Но для одного из примархов... ну кто тут скажет в точности? Они же исключения из всего.
  
Тем не менее, всё это только сделало крепость ещё более грозной. Физические укрепления, в основном пережившие штурм, поднимались из нагромождения окружавших порт руин, по-прежнему прочные, по-прежнему огромные. Некоторые из небесных мостов были разрушены, но несколько паривших виадуков всё ещё тянулись из внутренних районов Внешнего в похожие на пасть подъездные туннели. Корабли продолжали приземляться на самых верхних платформах, хотя почти все они теперь принадлежали XIV легиону, поскольку другие части армады магистра войны предпочитали использовать Вечную стену и Дамокл.
+
Сейчас Морарг находился в космопорту Львиных врат. Огромное разрушенное сооружение вздымалось над ним, теряясь во тьме осквернённой атмосферы, уступы уходили вдаль и ввысь, один над другим, всё выше и выше, далеко за пределы даже его поля зрения. Фасадные стены потемнели от грязи. В основном из-за того, что там рвались боеприпасы Железных Воинов, но не только. С тех пор как Гвардия Смерти заняла космопорт, плесень и водоросли расползлись по уцелевшим парапетам и укреплениям, ещё больше зачернив и разъев то, что осталось. Заваленные и прогнувшиеся посадочные платформы обвивали ползучие стебли и паутина. В углах стен жужжали и скапливались мухи, которые размножались так быстро, что образовывали живые ковры, скользившие по каменной кладке, словно водопады. Вся конструкция — настолько огромная, что её было трудно даже созерцать, не говоря уже о том, чтобы осмыслить, — начала разрушаться, погружаться в себя, медленно распадаться в органическую массу. Изнутри она светилась бледно-зелёным светом, а окутывавшую её темноту пронзали яркие цветные точки. Чем больше порт менялся, чем дольше они его занимали, тем заметнее их окружение напоминало... Барбарус.
  
“Брезгуют нами”, – подумал Морарг, уверенно пробираясь по нижним галереям и с хрипом вдыхая спёртый воздух. Через некоторое время к этой вони привыкаешь. Начинаешь ценить плодовитость всего этого, великолепное разнообразие вирусов, свернувшихся в глубоких ямах. Если союзники Гвардии Смерти не могли этого оценить, цепляясь за менее просвещённые традиции, им же хуже.
+
Происходило ли это намеренно? Разумеется, нет. Каждый из них ненавидел тот мир, и Мортарион сильнее всех. Возможно, они обречены нести его с собой. Или же это просто переходный этап, который они в конечном счёте преодолеют, как только прояснится истинная природа их странных даров.
  
Он поднимался по очень длинным лестничным пролётам, с трудом обходил гигантские опорные колонны, забирался всё глубже и выше. Каждый зал на нижних уровнях космического порта был заполнен. Танковые роты окапывались, заполняя воздуховоды пути клубами дыма. Пехотные роты выстроились в залах сбора с высокими сводами, где постоянно пополняли запасы. Основную часть этих войск составляли Несломленные – космические десантники – поскольку большинство простых человеческих экипажей погибло в варпе. С тех пор численность была увеличена за счёт различных мутантов, звероподобных людей и культистов, но ценность таких солдат была незначительной, и поэтому основная армия, собранная в пещерообразных интерьерах, теперь в подавляющем большинстве была в силовой броне.
+
Впрочем, в итоге крепость только стала ещё более грозной. Её осязаемые укрепления, в основном сохранённые в ходе штурма, поднимались из нагромождения руин вокруг порта, по-прежнему прочные, по-прежнему огромные. Некоторые из небесных мостов рухнули, но несколько таких виадуков всё ещё тянулись в вышине из внутренних районов Предместья в подъездные тоннели, схожие с пастями. Корабли продолжали садиться на самых верхних платформах, хотя почти все они теперь принадлежали XIV легиону, поскольку другие экипажи из армады магистра войны предпочитали приземляться у стены Вечности и в Дамокле.
  
Кроме демонов. Эти призрачные присутствия метались и мерцали в тёмных галереях, развоплощаясь только для того, чтобы снова вернуться, покачиваясь и дрожа, как в некачественных видеофильмах. Большинство из них напоминали дворняжек с отвисшими животами — пародии на тучных или заражённых оспой смертных. Они бессвязно мычали, шатаясь вокруг, или просто валялись по углам, грызя куски плоти. Морарг избегал их, насколько мог. Без сомнения, они представляли смертельную опасность, и, без сомнения, примарха нашёл им применение, но они ему не нравились. Возможно, он передумает, как только увидит их в действии против врага, но сейчас они просто мешали, изо всех сил пытаясь сохранить форму, поскольку остатки телэфирного щита мешали им.
+
«Брезгуют нами», — подумал Морарг, уверенно пробираясь по нижним галереям и хрипя в густом затхлом воздухе. Через некоторое время к такой вони привыкаешь. Начинаешь ценить плодовитость всего этого, великолепное разнообразие вирусов, сгущающихся в глубоких ямах. Если непросвещённые союзники Гвардии Смерти цепляются за привычки, мешающие проникнуться такой картиной, им же хуже.
  
По мере того как он поднимался к резиденции примарха, их становилось всё больше, они болтали и перешёптывались, как испуганные дети. Воздух стал ещё более пропитанным миазмами, и мухи облепили всё, что попадалось на глаза. Последние следы пребывания IV легиона полностью исчезли – не осталось даже их запаха, и не было видно никаких забытых или выкинутых предметов, которые, возможно, когда-то принадлежали им.
+
Он поднимался по очень длинным лестничным пролётам, с трудом обходил гигантские опорные колонны, забирался всё выше и ближе к центру. Каждый зал на нижних уровнях космопорта наполнялся войсками. Танковые взводы окапывались, извергая в вентиляцию клубы дыма. Пехотные роты заняли позиции в залах сбора с высокими сводами, где регулярно пополняли запасы. Основную часть формирований составляли Несломленные — космодесантники, — поскольку большинство простых солдат погибло в варпе. С тех пор их ряды пополнили различные мутанты, зверолюди и культисты, но такие бойцы обладали незначительной ценностью, поэтому практически весь костяк армии, собранной в колоссальных помещениях, теперь образовывали воины в силовой броне.
  
Он подошёл к паре высоких дверей, закрытых и запертых. Двое воина Савана Смерти охраняли их, молча стоя со скрещёнными косами перед порталом. Мораргу не нужно было ничего говорить – как только он дошёл до верха лестницы, косы были убраны, и двери открылись. Пелена бледно-зелёного конденсата глубиной по щиколотку перекатилась через порог, скользнув по граниту, и стало заметно холоднее.
+
Конечно, если не считать демонов. Эти призрачные сущности метались и мерцали в тёмных галереях, покидая бытие только для того, чтобы тут же воплотиться снова, колыхаясь и дрожа, как на вид-съёмке низкого качества. Большинство из них напоминали бродяг с отвисшими животами — пародии на тучных или заражённых оспой смертных. Они бессвязно мычали, шатаясь вокруг, или просто сидели по углам в расслабленных позах, грызя куски плоти. Морарг избегал их, насколько мог. Конечно, они были грозными бойцами, и, без сомнения, примарх нашёл им применение, но Каифе они не нравились. Возможно, он передумает, как только увидит их в деле против врага, но сейчас существа просто мешались у него под ногами, изо всех сил пытаясь сохранить форму, поскольку остатки телеэфирного щита мешали им.
  
Он вошёл внутрь. Перед ним предстал огромный зал. Возможно, раньше это был какой-то крупный командно-диспетчерский центр с сотнями сотрудников, но теперь он почти опустел, пол усеивали разбитое оборудование и битое стекло. Через большие окна в западной стене можно было видеть множество тяжёлых посадочных площадок, которые веером тянулись по нижним уровням космического порта. За ними вдалеке мерцали вспышки масштабных сражений, дрожавшее созвездие на фоне теперь уже постоянной темноты.
+
Пока Морарг поднимался к резиденции примарха, их становилось всё больше, они болтали и перешёптывались, как испуганные дети. Воздух ещё больше пропитался миазмами, и мухи облепили всё, что попадалось на глаза. Последние следы пребывания IV легиона здесь полностью исчезли — пропал даже запах Железных Воинов, и не попадались на глаза никакие забытые или выкинутые предметы, которые, возможно, раньше принадлежали им.
  
Мортарион стоял во мраке, громоздкая фигура, окутанная тенью. Наполовину сформировавшиеся демоны появлялись и исчезали из реальности вокруг него, словно призрачный хор. Примарх стал настоящим гигантом, его прозрачные крылья расправились до самых сводов, покрытые патиной доспехи поблёскивали во мраке. Слабое шипение исходило из его респираторной маски, покрывая коррозией бронзу воздухозаборников.
+
Он подошёл к паре высоких дверей, закрытых и запертых. Их охраняли два воина Савана Смерти: бойцы молчали, перекрестив косы перед входом. Мораргу не потребовалось ничего говорить — как только он дошёл до верха лестницы, часовые убрали клинки, и двери открылись. Через порог, скользя по граниту, переползло облачко бледно-зелёного конденсата глубиной по щиколотку, и стало заметно холоднее.
  
Зачем она ему теперь? Если уж на то пошло, зачем она ему вообще нужна? Морарг не знал. Он никогда не спрашивал и, вероятно, никогда не спросит.
+
Он вошёл внутрь. Перед ним предстал огромный зал. Возможно, раньше тут размещался какой-то крупный командно-диспетчерский центр с сотнями работников, но теперь помещение почти опустело, его пол усеивали обломки оборудования и битое стекло. Большие окна в западной стене выходили на множество тяжёлых посадочных площадок, которые веером выступали с нижних уровней космопорта. Намного дальше них мерцали вспышки масштабных сражений, дрожащее созвездие на фоне теперь уже постоянной темноты.
  
Кроме них двоих, единственное другое присутствие было полуреальным – гололит, ведущий передачу откуда-то с фронта, забитый помехами и изображавший одного человека. Очертания этого человека были Мораргу очень хорошо знакомы, хотя, как и в случае с Мортарионом – как и со всеми ними – тот был преобразован мучением в варпе. Он стал больше, напичкан дарами, вытянулся и раздулся, пока старая броня не треснула от напряжения. Мухи жужжали по периметру литтрансляции, выползая из отверстий доспехов, фрагментируя и рассеивая плохую передачу.
+
Во мраке стоял Мортарион — громадное создание, окутанное тенью. Наполовину сформировавшиеся демоны появлялись и исчезали из реальности вокруг него, словно фантомный хор. Примарх стал настоящим гигантом, его расправленные прозрачные крылья достигали потолочных сводов, покрытые патиной доспехи поблёскивали во тьме. Слабое шипение исходило из его дыхательной маски, и на проржавевших бронзовых воздухозаборниках оседала влага.
  
Тиф. Тот, кто сделал с ними всё это. Морарг явно прибыл в разгар жаркого спора. Казалось, тот подходит к концу, но он решил подождать на некотором расстоянии, склонив голову.
+
Зачем ему теперь противогаз? Если уж на то пошло, почему примарх вообще когда-то нуждался в маске? Морарг не знал. Он никогда не спрашивал и, вероятно, никогда не спросит.
  
– '''''Теперь они созрели''''', – прохрипел Тиф по гололитической связи. – '''''У нас есть то, что нам нужно'''''.
+
Кроме них двоих, там присутствовал ещё кто-то, но не совсем реальный, — забитый помехами гололит, ведущий передачу откуда-то с фронта, изображал одно существо. Морарг очень хорошо знал его очертания, хотя, как и в случае с Мортарионом — как и со всеми ними, — воина преобразили мучения в варпе. Он стал больше, переполнился дарами, вытянулся и раздулся так, что старая броня треснула под напором изнутри. По периметру лит-трансляции жужжали мухи — выползая из отверстий доспехов, они нарушали и без того некачественную передачу и рассеивали изображение.
  
– '''''Ещё нет''''', – ответил Мортарион, казавшийся уставшим от разговора. – '''''Мы мало что выиграем и многое потеряем. Наберись терпения'''''.
+
Тиф. Тот, кто сделал с ними всё это. Каифа явно прибыл в разгар жаркого спора. Казалось, обсуждение подходило к концу, но он решил подождать и остановился чуть поодаль, склонив голову.
  
'''''Терпение! Это единственное, что ты когда-либо...'''''
+
'''''Теперь они созрели,''''' — прохрипел Тиф по гололитической связи. — '''''У нас есть то, что нам нужно.'''''
  
'''''Прекрати, немедленно'''''. – Голос примарха внезапно понизился, превратившись в предупреждающее рычание, от которого волосы на шершавой плоти Морарга встали дыбом. – '''''Следи за своим языком, иначе я вырву его. Это тонкий момент, и ты не видишь картину целиком. В отличие от меня'''''. – Примарх сделал долгий, болезненный вдох. – '''''Маяк моего отца отбили, и всё из-за неосторожной спешки. Было бы полезно подавить там сопротивление. Тебя это может заинтересовать, Калас, – эфир говорит мне, что Корсвейн из Первого командует Горой'''''.
+
'''''Ещё нет,''''' — ответил Мортарион. Судя по всему, разговор утомил его. '''''Мы мало что выиграем и многое потеряем. Наберись терпения.'''''
 
Тиф помедлил.
 
  
'''''Корсвейн?'''''
+
'''''Терпение! Да ты всегда только о нём и...'''''
  
'''''Именно он'''''.
+
'''''Умолкни, сейчас же.''''' — Примарх внезапно понизил голос: теперь тот походил на предупреждающий рык, от звуков которого волосы на шершавой плоти Морарга встали дыбом. — '''''Следи за языком, иначе я вырву его. Это тонкий момент, и ты не видишь картину целиком. В отличие от меня.''''' — Примарх сделал долгий, болезненный вдох. — '''''Маяк моего отца отбили, и всё из-за неосторожной спешки. Будет неплохо подавить там сопротивление. Тебя это может заинтересовать, Калас, — эфир говорит мне, что на Горе командует Корсвейн из Первого.'''''
  
Гололит ненадолго разрушился, затем восстановился. Морарг старался не слишком присматриваться, но Тиф, похоже, обдумывал услышанное:
+
Тиф помедлил.
  
'''''Если вы не разрешите наступление…'''''
+
'''''Корсвейн?'''''
  
'''''Я назвал тебе причины'''''.
+
'''''Именно он.'''''
  
– '''''…тогда, по крайней мере, это что-то конкретное'''''.
+
Гололит ненадолго распался, затем восстановился. Морарг старался не слишком присматриваться, но Тиф, похоже, обдумывал услышанное:
  
Мортарион улыбнулся. Это можно было сказать только по морщинам серой плоти вокруг его глаз, и зрелище было не из приятных.
+
'''— ''Если ты не разрешаешь наступление...'''''
  
'''''Для командира с твоими талантами будет просто отбить её. К тому времени, как ты вернёшься, я ожидаю, что буду готов к главному штурму'''''.
+
'''''Я назвал тебе причины.'''''
  
Тиф не был дураком. Он никогда им не был. Он обдумал предложение, осознавая возможность того, что его отсылают подальше от главного события, как нежелательный раздражитель. Тем не менее, Морарг кое-что знал об истории между ним и Первым легионом. Было трудно отказаться от шанса отомстить, и никто не мог сказать, что Астрономикон являлся второстепенной целью.
+
— '''''.Тогда это хотя бы даёт что-то конкретное.'''''
  
В конце концов, гололит затрещал, когда Тиф поклонился – короткое, пренебрежительное движение.  
+
Мортарион улыбнулся. Это угадывалось лишь по тому, как сморщилась серая кожа вокруг его глаз — зрелище было не из приятных.
  
– '''''Очень хорошо''''', – сказал он. – '''''Но я продолжу следить за фронтом. Если я узнаю...'''''
+
'''''Командиру с твоими способностями будет не сложно отбить её. Полагаю, ко времени твоего возвращения я буду готов к главному штурму.'''''
  
– '''''Если фронт сдвинется, и ты понадобишься, я буду первым, кто вызовет тебя''''', – терпеливо сказал Мортарион. – '''''А как может быть иначе? Мы переступим порог вместе, ты и я. Я пообещал это магистру войны – обязательство уже принято'''''.
+
Тиф не был дураком. Ни сейчас, ни прежде. Он обдумал предложение, чётко осознавая возможность того, что его отсылают подальше от главного события, как нежелательный раздражитель. Тем не менее Морарг кое-что знал об истории между ним и Первым легионом. Трудно отказаться от шанса отомстить, да и никто не назовёт Астрономикан второстепенной целью.
  
Тиф задержался ещё немного, выглядя так, словно собирался ещё что-то сказать. Затем, внезапно, связь прервалась, и гололит рассыпался облаком гаснущих серо-зелёных искр.
+
Наконец гололит затрещал, отзываясь на поклон Тифа — короткий и пренебрежительный жест.
  
Только тогда взгляд Мортариона обратился к Мораргу, и только тогда Морарг, наконец, поднялся по последней ступеньке к своему повелителю.
+
'''— ''Ну ладно,''''' — сказал он. — '''''Но я продолжу следить за фронтом. Если узнаю...'''''
  
'''''Каифа''''', – произнёс примарх с неожиданной теплотой. '''''Ты всё это слышал, да?'''''
+
— '''''Если фронт сдвинется и ты понадобишься, я буду первым, кто вызовет тебя,''''' — терпеливо сказал Мортарион. — '''''А как же иначе? Мы переступим порог вместе, ты и я. Я пообещал это магистру войны — наши намерения уже подтверждены.'''''
 +
 
 +
Тиф задержался ещё немного, будто собираясь что-то добавить. Затем связь неожиданно прервалась, и гололит рассыпался облаком гаснущих серо-зелёных искр. Лишь тогда Мортарион перевёл взгляд на Каифу, и тот наконец взошёл по последней лестнице к своему повелителю.
 +
 
 +
'''''Каифа,''''' произнёс примарх с неожиданной теплотой. '''''Ты всё это слышал, да?'''''
  
 
Морарг низко поклонился:
 
Морарг низко поклонился:
  
Не так уж много, милорд.
+
Не так уж много, мой господин.
  
'''''Только ту часть, которая касается нашего развёртывания'''''.
+
'''''Только ту часть, которая касается нашего развёртывания.'''''
  
Да, только эту часть.
+
Да, только эту часть.
  
Мортарион изменил положение, и всевозможные устройства и фильтры, свисавшие с его архаичных доспехов, загремели друг о друга:
+
Мортарион сменил позу. Всевозможные устройства и склянки с зельями, свисавшие с его архаичных доспехов, застучали друг о друга.
  
'''''Ты, вероятно, согласен с ним'''''.
+
'''''Ты, вероятно, согласен с ним.'''''
  
Морарг решил действовать осторожно. Не похоже, чтобы его повелитель был в особенно хорошем настроении:
+
Каифа решил действовать осторожно. Похоже, его повелитель пребывал не в самом лучшем настроении.
  
У меня нет никаких претензий.
+
У меня нет никаких претензий.
  
Мортарион фыркнул резким смехом и стряхнул что-то свёрнутое и блестящее с нагрудника:
+
Резко фыркнув, Мортарион стряхнул с нагрудника что-то блестящее, свернувшееся кольцами.
  
'''''Всё дело в том, что Калас – простодушный человек. Ему было бы лучше попасть в другой легион – глупый, где он мог бы потакать своим привычкам к ненужной драматичности'''''. – Он сложил огромные руки вместе, соскребая патину с перчаток и угрюмо глядя на сцепленные пальцы. '''''Мы наносим им столько вреда, а он едва ли даже замечает это. Каждый час каждого дня бог посылает нам свои великие дары, и все они проходят через это место. Отсюда я почти вижу вершины Санктум Империалис, и всякий раз, когда мой взгляд останавливается на нём, тот ещё немного осыпается. Большинство из тех, кто внутри, никогда не узнают, откуда взялась болезнь. У них не будет названия для неё, а только чувство, что бремя небытия мешает думать, спать, даже поднимать оружие. А для тех, кто действительно понимает? У них нет ни сил, ни желания нанести мне удар. Красный Ангел вцепился им в глотки, их стены разрушены, а оборона превращается в руины'''''. – Взгляд его слезящихся глаз снова метнулся к Мораргу. '''''Мы убиваем их очень умело, на расстоянии, а всё, чего хочет Калас, – это броситься на стены. Он слеп к опасности подобного плана'''''.
+
'''''Калас, право, незамысловатая душа. Лучше бы он попал в какой-нибудь другой легион, к глупцам, где он мог бы потакать своему пристрастию к ненужной драматичности.''''' — Примарх сложил огромные ладони вместе, соскребая патину с латных перчаток, и угрюмо посмотрел на переплетённые пальцы. '''''Мы наносим им такой урон, а Тиф едва это замечает. Всякий час каждого дня бог посылает нам великие дары, и все они проходят через это здание. Отсюда я почти вижу вершины Санктум Империалис, и всякий раз, когда мой взор останавливается на нём, тот ещё немного осыпается. Большинство из тех, кто внутри, никогда не узнают, откуда взялась хворь. У них не будет названия для неё только чувство, что бремя небытия мешает думать, спать, даже поднимать оружие. А что же те, кто понимают, в чём дело? У них нет ни сил, ни желания нанести мне удар. Красный Ангел вцепился им в глотки, их стены разрушены, а оборона разваливается.''''' Взгляд его слезящихся глаз снова метнулся к Мораргу. '''''Мы убиваем их очень умело, на расстоянии, а Калас хочет просто броситься на стены. Он не видит, в чём тут опасность.'''''
  
Морарг не был уверен, ожидают ли от него каких-то слов по этом поводу. Он решил рискнуть:
+
Каифа не вполне понимал, ожидают ли от него участия в беседе. Он решил рискнуть:
  
– Какой именно, милорд?
+
— В чём же, мой господин?
  
'''''Той, что на нашей стороне''''', – мрачно сказал Мортарион. '''''Все знают, что это скоро закончится. Может быть, неделя. Может быть, меньше. И что потом? У кого есть видение будещего? Кому в этом сборище чудовищ и безумцев действительно есть дело до того, что должно произойти потом?''''' Он пренебрежительно покачал головой, отчего кабели на его шее зазвенели. '''''Я вывел нас из одного ада не для того, чтобы мы сразу же погрузились в другой. Что бы ни случилось, мы останемся единым целым. Когда моему отцу наконец перережут горло, мы займём своё место в новом Империуме с позиции силы. Пертурабо покинул поле боя, Фулгрим поддался своим капризам. Боевые псы Ангрона уже рвут себя на части, а ведьмаков Магнуса слишком мало, чтобы иметь значение. Когда я решу прорваться сквозь стены, когда все остальные будут измотаны, рассеяны или готовы сдаться, вы все будете со мной. Рядом со мной будет мой легион, несломленный и великолепный, объединённый во славу бога'''''.
+
'''''В наших союзниках,''''' мрачно сказал Мортарион. '''''Все знают, что это скоро закончится. Может, через неделю. Может, ещё быстрее. И что потом? У кого есть видение будущего? Кому в этом сборище безумцев и чудовищ действительно есть дело до того, что должно произойти потом?''''' Он пренебрежительно покачал головой, и кабели на его шее зазвенели. '''''Я вывел нас из одного ада не для того, чтобы мы сразу же погрузились в другой. Что бы ни случилось, мы останемся единым целым. Когда моему отцу наконец перережут горло, мы займём своё место в новом Империуме с позиции силы. Пертурабо покинул поле боя, Фулгрим поддался своим прихотям. Боевые псы Ангрона уже рвут себя на части, а колдунов Магнуса так мало, что они не имеют никакого значения. Когда я решу прорваться сквозь стены, когда все прочие измотают себя, рассредоточатся или опустят руки, со мной пойдёте вы все. Рядом со мной будет мой легион, несломленный и великолепный, объединённый во славу бога.'''''
  
Я понимаю, сказал Морарг. По правде говоря, за исключением одного большого сомнения, которое мучило его с момента трансформации, у него никогда не было ничего, кроме полной веры в своего господина. Объяснение вещей было в целом чем-то вроде роскоши, в которой он не нуждался.
+
Я понимаю, сказал Морарг. Строго говоря, если не считать одного большого сомнения, что мучило его с момента трансформации, Каифа всегда безраздельно верил своему господину. Объяснив свой план, примарх преподнёс ему роскошный дар, в котором воин не нуждался.
  
 
Мортарион снова улыбнулся:
 
Мортарион снова улыбнулся:
  
'''''Но ты по-прежнему немного чувствуешь это, не так ли? Эту слабую тягу? Стыд. Ты хотел быть первым, нанести первый удар'''''.
+
'''''Но ты по-прежнему ощущаешь отголоски слабого чувства сожаления, не так ли? Тебе ведь хотелось стать первым, нанести удар раньше всех.'''''
  
Морарг задумался над этим. Он говорил об этом с Крозиусом, когда они сражались в Мармаксе. Сразу после высадки на планету им казалось, что это их судьба, учитывая всё, что они выстрадали, чтобы оказаться здесь. Но теперь… Нет, он больше не был в этом так уверен. Его жажда крови, казалось, каким-то образом притупилась, сменившись странным оцепенением.
+
Морарг задумался. Он говорил на эту тему с Крозием, когда они сражались в Мармаксе. Тогда, сразу после высадки на поверхность, им казалось, что исполнилось их предназначение, — ведь они прошли через такие муки, чтобы попасть сюда. Но теперь... Нет, он уже не был так в этом уверен. Казалось, его жажда крови каким-то образом притупилась, сменившись странным оцепенением.
  
Я не уверен, честно ответил он. И всё же...
+
Я не уверен, честно ответил Каифа. И всё же...
  
 
Он посмотрел на своего повелителя, боясь зайти слишком далеко.
 
Он посмотрел на своего повелителя, боясь зайти слишком далеко.
  
'''''Продолжай'''''.
+
'''''Продолжай.'''''
  
Морарг сглотнул:
+
Морарг сглотнул.
  
– Есть те… Некоторые, я имею в виду, в легионе. Есть те, кто говорит, что… что лорд Тиф сделал это… Есть некоторые, кто будет… ''рядом'' с ним, если всё пойдёт...
+
— Кое-кто... Некоторые, я имею в виду, в легионе. Кое-кто говорит, что. что всё устроил владыка Тиф. Есть некоторые, кто будут. ''ближе'' к нему, если всё пойдёт...
  
Он замолчал. Для некоторых вещей было слишком трудно подобрать слова. К его облегчению, Мортарион, казалось, не был расстроен услышанным. Скорее он развеселился.
+
Он замолчал. В некоторых ситуациях слишком трудно подобрать слова. К его облегчению, Мортариона, похоже, не расстроило услышанное. Скорее даже позабавило.
  
'''''Позволь мне помочь тебе, Каифа''''', – сказал Мортарион. '''''Ты слышал шёпот, что Тиф здесь настоящий повелитель. Ты слышал, что именно он вынудил нас перейти в нашу нынешнюю форму. Что он обманул меня, обманул всех нас, опустил завесу на наши глаза и по-прежнему управляет делами так, как ему нравится. Верно?'''''
+
'''''Позволь мне помочь тебе, Каифа,''''' сказал примарх. '''''Ты слышал, как шепчутся, что Тиф здесь настоящий повелитель. Ты слышал, что именно он вынудил нас принять нашу нынешнюю форму. Что он обманул меня, обманул всех нас, опустил завесу нам на глаза и по-прежнему заправляет делами так, как ему нравится. Верно?'''''
  
Это становилось опасным.
+
Положение стало очень опасным.
  
Более или менее, повелитель. Только шёпот, мысли.
+
Более или менее, владыка. Учтите, это просто слухи.
  
'''''Я понимаю. И ты не знаешь никаких имён за этим шёпотом. Это тоже как и должно быть'''''. – Он сделал ещё один из своих глубоких, хриплых вдохов, и демонический хор в его тени вновь взволнованно затараторил. '''''Я не стану оправдываться. То время на кораблях было тяжёлым. Болезненным. Трудно восстановимым'''''. – В глазах примарха на мгновение отразилась та боль слабая вспышка, мелькнувшая над краем респиратора. '''''Я скажу только вот что. Ничто из того, что произошло на ''Терминус эст'', не было случайностью. Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю. Калас был не важен – просто инструмент, которым богу было угодно воспользоваться. Тебя это успокаивает?'''''
+
'''''— Понимаю. И ты не знаешь по именам тех, кто их распускает. Здесь тоже нет ничего неожиданного.''''' — Мортарион сделал ещё один характерный вдох, глубокий и хриплый, и демонический хор в его тени вновь взволнованно затараторил. '''''Я не стану оправдываться. Тот период на кораблях вышел тяжёлым. Болезненным. Его трудно восстановить в памяти.''''' В глазах примарха на мгновение отразилась прежняя боль слабая вспышка, мелькнувшая над краем респиратора. '''''Скажу только одно. Всё, что произошло на «'''''<nowiki/>'''Терминус эст»'', не случайно. Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю. Калас тут ни при чём — он просто орудие, которое бог с удовольствием применил. Тебя это успокаивает?'''''
  
Морарг многого из этого не понимал. Он не был уверен, что это произошло специально. Возможно, это был просто вызов – испытание веры. Или, может быть, там скрывалась какая-то правда, неясная, которую он должен понять.  
+
Морарг многого не понял из слов примарха и предположил, что, возможно, и не должен. Вероятно, это просто испытание, проверка его веры. Или же там скрывалась какая-то правда, туманная, которую ему нужно уяснить.
  
Я доволен, лорд, тихо сказал он. Я всегда доволен.
+
Я доволен, владыка, тихо сказал он. Я всегда доволен.
  
'''''И именно поэтому ты здесь, а он нет. Для меня важна верность. Это очень важно для меня. Именно поэтому ты узнаешь план нападения сейчас, а он позже'''''.
+
'''''Именно поэтому ты здесь, а он нет. Для меня важна верность. Она крайне важна для меня. Вот почему ты узнаешь план атаки сейчас, а он позже.'''''
  
Примарх подошёл немного ближе, его огромная фигура, шаркая, двинулась вперёд, крылья дрожали.
+
Шаркая ногами и подрагивая крыльями, примарх шагнул вперёд и придвинул к Мораргу своё громадное тело.
  
'''''Потому что именно здесь история поворачивается в нашу пользу''''', – сказал он. '''''Оставайся верным, Каифа, будь терпелив, и ты увидишь, как всё начинается прямо отсюда, рядом со мной'''''.
+
'''''Потому что именно здесь история поворачивается в нашу пользу,''''' — произнёс он. '''''Храни верность, Каифа, будь терпелив, и ты увидишь, как всё начинается прямо отсюда, рядом со мной.'''''
  
  
 +
Подземный магнитный поезд зашипел на закрытом запасном пути, заполняя паром и дымом пространство с высокими сводами. Его экранированные борта достигали в высоту десяти метров, и длинный ряд открытых платформ тянулся назад в шумную, полуосвещённую погрузочную станцию, где царила неразбериха. Офицеры выкрикивали приказы, тревожно выли сирены, тяжёлые транспортники подъезжали к буферным амортизаторам и открывали погрузочные двери. Куда не кинь взгляд, люди бегали, жестикулировали, ударяли кулаками в ладони и тыкали пальцами в подчинённых.
  
Подземный магнитный поезд зашипел на закрытом запасном пути, заполняя паром и дымом пространство с высокими сводами. Его экранированные борта достигали в высоту десяти метров, а длинный ряд открытых платформ тянулся назад в шумную, полуосвещённую неразбериху погрузочной станции. Офицеры выкрикивали приказы, раздавались предупреждающие сигналы, тяжёлые транспорты подъезжали к буферным амортизаторам и открывали погрузочные двери. Куда не кинь взгляд, повсюду люди бегали, жестикулировали, ударяли кулаками в ладони и тыкали пальцами в подчинённых.
+
Командир танка Тальвет Каска наблюдал за этой картиной, глубоко затягиваясь никотиновой палочкой и чувствуя, как дешёвый дым всё больше забивает его лёгкие. Он сидел на куче ящиков с боеприпасами, скрестив ноги. Рядом с ним стояла полупустая фляга. Экипаж бездельничал вокруг него. Фош спала. Он понятия не имел, как ей удаётся прикорнуть посреди такого лязга и стука на станции, но казалось, что она всегда способна улучить несколько минут. Яндев читал книгу-планшет, а Мерк жевал протеиновую плитку. Дреси сидела одна, подтянув колени к груди. Тальвет ещё мало что знал о ней. Будь он более ответственным, мог бы расспросить её, но Каска устал как собака, и его всё раздражало. Впрочем, у них будет достаточно времени, когда они доберутся до площадок для сбора.
  
Командир танка Тальвет Каска наблюдал за всем происходящим, глубоко затягиваясь никотиновой сигаретой и чувствуя, как дешёвый дым всё больше забивает его лёгкие. Он сидел на куче ящиков с боеприпасами, скрестив ноги, рядом с ним стояла полупустая фляга. Экипаж бездельничал вокруг него. Фош спала. Он понятия не имел, как ей удавалось заснуть, учитывая лязг и стук на станции, но каким-то образом ей всегда удавалось улучить несколько минут. Яндев читал книгу-планшет, в то время как Мерк жевал протеиновую плитку. Дреси сидела одна, подтянув колени к груди. Каска ещё мало что знал о ней. Будь он более ответственным, он мог бы спросить, но он устал, как собака, был раздражительным, и в любом случае у них будет достаточно времени, когда они доберутся до площадок для сбора.
+
— Вот и он, — сухо сказал Мерк, медленно шевеля массивной челюстью. — Точно по расписанию.
  
– Вот и он, – сухо сказал Мерк, его большая челюсть медленно двигалась. – Точно по расписанию.
+
Всякий танк — странная штука. Экипажи всегда наделяли их личностными чертами. В некоторых батальонах их называли в женском роде. В 12-м Джаддском бронетанковом — чаще всего в мужском. Иногда им давали ласковые имена или шутливые прозвища, но в ротах с Джадды царило серьёзное отношение к делу, и они придерживались маркировок на корпусе, полученных при доставке. Танк Каски назывался ''«Айка73»''. Стандартное шасси ризанского образца. Приличный двигатель, приличные пушки, никаких спонсонных стрелков не предусмотрено. Некоторым командирам не хватало их — говорили, пригодились бы в ближнем бою, — но Каска радовался их отсутствию. Когда в любой «Леман Русс» загружали снаряды, там становилось жарко и тесно, и совсем не хотелось втискивать ещё два потных тела.
  
Танк был странной штукой. Экипажи всегда персонализировали их. В некоторых батальонах они были женского пола. В Джаддском 12-м бронетанковом чаще всего они были мужского. Иногда им давали ласковые имена или шутливые прозвища, но в ротах Джадды царило серьёзное отношение к делу, и они придерживались маркировок на корпусе, полученных при доставке. Танк Каски назывался “''Айка 73''”. Это было стандартное шасси типа “Риза”. Приличный двигатель, приличные пушки, никаких спонсонов на этой модели. Некоторым командирам не хватало их – они могли пригодиться в ближнем бою – но Каска радовался их отсутствию. Как только загружали снаряды, внутри “Леман Русса” становилось жарко и тесно, и совсем не хотелось втискивать ещё два потных тела.
+
— Уродливый старый ублюдок, — пробормотал Тальвет со смесью пренебрежения и привязанности.
  
– Уродливый старый ублюдок, – пробормотал Каска со смесью пренебрежения и привязанности.
+
Погрузочный кран поднял машину с безбортового тягача, и теперь она раскачивалась над транзитным вагоном среди струй пара из клапанов. Эта операция сама по себе заслуживала внимания — основной боевой танк «Леман Русс» весил почти шестьдесят тонн без боеприпасов, горючего и экипажа, а его длина с учётом главного орудия составляла восемь метров. Зрелище того, как их целыми ротами одного за другим снимают с платформ и ловко переносят на поезд, весьма впечатляло. Каждый из громоздких погрузочных кранов обслуживали семь запертых внутри сервиторов, причём кабины управления могли подняться или опуститься по боковой кромке на утопленных рельсах перед тем, как развернуть длинные консольные стрелы. Единственное, что их затмевало, — сам магнитный поезд, который, похоже, имел восемьсот метров в длину.
  
Корпус поднимался погрузочным краном, переносился с платформы и раскачивался над транзитным вагоном среди струй пара из клапанов. Эта операция сама по себе заслуживала внимания – основной боевой танк “Леман Русс” весил почти шестьдесят тонн без боеприпасов, горючего и экипажа, и имел восемь метров в длину, включая пушку. Зрелище того, как целые роты снимали с платформ и ловко ставили на позиции, один за другим, было впечатляющим. Погрузочные краны были громоздкими штуковинами, каждый обслуживался семью запертыми внутри сервиторами, блоки управления можно было катать вверх и вниз по боковой кромке на утопленных рельсах, прежде чем их длинные консольные руки развернутся. Единственное, что их затмевало – это сам магнитный поезд, длина которого, похоже, составляла восемьсот метров.
+
Наблюдая за всем этим, Каска изучал, как выглядит ''«Айка-73»''. Он осмотрел следы ремонта носовой лазерной пушки, проведённого на уровне батальона. Там по-прежнему виднелись отметины вокруг ставня амбразуры. Никуда не пропали длинные царапины, вмятины и выбоины: их закрасили на скорую руку, но заделать в нынешних условиях не смогли. Он заметил, что заменены все токсофильтры.
  
Каска наблюдал за всем этим. Он обратил внимание на то, как выглядел “''Айка 73''”. Изучил ремонт, произведённый командованием батальона на передней лазерной пушке – по-прежнему можно было увидеть отметины вокруг броневого кожуха. Длинные царапины, вмятины и выбоины остались, пусть и закрашенные на скорую руку, но в данных условиях их невозможно было удалить. Он заметил, что заменили все токсикологические фильтры. “''Айка 73''” участвовал в нескольких тяжёлых старых боях. Не раз Каска мирился с неизбежным и готовился встретиться с любым состоянием, которое ждёт его после смерти, но каким-то образом экипажу всегда удавалось вернуться в безопасное место. Всем, кроме Юго, конечно. Бедняга застрелился неделю назад, оставив их без водителя.
+
''«Айка-73»'' побывал на своём веку в нескольких тяжёлых боях. Не раз Каска мирился с неизбежным и готовился перейти в неведомое состояние, ждущее на той стороне, но каким-то образом экипажу всегда удавалось выбраться туда, где безопасно. Всем, кроме Юго, конечно. Бедняга застрелился неделю назад, и они остались без водителя.
  
Каска снова взглянул на Дреси, которая, казалось, тупо смотрела в никуда. Он даже не знал, из какого танка её забрали на замену, и почему она оказалась свободна. Все стали измученными и пребывали в скверном расположении духа. И всё же ему повезло, что они вообще смогли кого-то найти. Некоторым батальонам теперь так не хватало подразделений, топлива и экипажей, что они фактически вышли из строя, застряли на складах и перебирались на запчасти. Раз ты ещё жив – значит ты хочешь сражаться. Скорее всего, все они всё равно скоро погибнут, так что лучше пойти и заняться тем, чему тебя учили.
+
Каска снова взглянул на Дреси, которая, казалось, тупо смотрела в никуда. Он даже не знал, из какого танка её забрали на замену и почему она оказалась свободна. Всё как-то расклеивалось и выходило из-под контроля. Однако Тальвету повезло, что им вообще смогли кого-то найти. Некоторым батальонам теперь так не хватало подразделений, топлива и экипажей, что они фактически вышли из строя и застряли на складах, где их разбирали на запчасти. Любой, кто остался в живых, хотел сражаться. Вероятно, они так и так скоро все погибнут, поэтому лучше пойти и заняться тем, чему тебя учили.
  
– Бессмысленно, проворчал Мерк. Нас выводят, отдают приказы, тащат в Европу, а теперь это. Они сошли с ума.
+
— Чушь какая-то, проворчал Мерк. Нас выводят, отдают приказы, тащат к Европее, а теперь это. С ума посходили.
  
Каска сделал ещё одну затяжку. Мерк мог быть настоящей занозой:
+
Каска сделал ещё одну затяжку. Иногда Мерк его здорово доставал.
  
Приказы меняются, солдат.
+
Приказы меняются, солдат.
  
Да, но это какая-то бессмыслица. Что осталось за Львиными вратами, а? Обломки и руины, вот что.
+
Да, но это всё равно чушь. Что осталось за Львиными вратами, а? Обломки и руины, вот что.
  
Контрнаступление, тихо сказал Яндев, не отрываясь от книги. Бледное лицо переднего наводчика оставалось бесстрастным. – Это должно было произойти.
+
Контрнаступление, тихо сказал Яндев, не отрываясь от книги. Бледное лицо носового стрелка оставалось бесстрастным. — Иначе никак.
  
 
Мерк фыркнул:
 
Мерк фыркнул:
  
– Нет. Просто ещё одно подкрепление. Нас недостаточно, чтобы атаковать.
+
— Не-а. Просто заткнём дыру где-нибудь. Не хватит нас, чтобы атаковать.
  
Рядовой Мерк, заряжающий, самый младший по званию в экипаже, обычно говорил мало того, к чему стоило прислушиваться, но в этом случае Каске пришлось с ним согласиться. Они были измотаны. В последний раз, когда командование дивизии приказало им отбить позиции, они потеряли более ста единиц менее чем за час. Поддержка с воздуха теперь отсутствовала, поддержка пехоты была неравномерной, и существовал реальный шанс при продвижении столкнуться с космическими десантниками-предателями. Это были реально страшные создания. Каска видел, как их отделение прорвалось к “Гибельному клинку” и прошло его насквозь, прежде чем появилось с другой стороны, потрескивая разрушительной энергией и залитое кровью. И ещё были... твари. Твари, о которых никто не говорил, но которых все видели. Чудовища, существа, мерцавшие из самого воздуха, звери с девятью глазами, кроваво-красными веретенообразными ногами и прозрачной кожей.
+
Рядовой Мерк, заряжающий, самый младший по должности в экипаже, редко говорил то, к чему стоило прислушиваться, но в данном случае Каске пришлось с ним согласиться. Они были на последнем издыхании. В прошлый раз, когда командование дивизии приказало им отбить позиции, они потеряли более ста единиц менее чем за час. Поддержка с воздуха теперь отсутствовала, пехота помогала кое-как, и если ты хоть куда-то продвигался, то серьёзно рисковал наткнуться на космодесантников-предателей. А это реально страшные создания. Тальвет видел, как воины такого отделения прорвались к «Гибельному клинку» и буквально прорубили его насквозь, после чего вышли с другой стороны, залитые кровью и обвитые разрядами расщепляющих полей. И ещё встречалось... что-то другое. Твари, о которых никто не говорил, но их видели все. Чудовища. Существа, что проявлялись из самого воздуха, звери с девятью глазами, прозрачной кожей и длинными тонкими ногами кроваво-красного цвета.
  
Каска вспомнил, когда он впервые сообщил о увиденном, несколько недель назад. Ксеносы, ответили ему. Просто используй против них лазерную пушку. Но они не были ксеносами. Никакие ксеносы любого вида не застряли в середине этой кровавого и грязного светопреставления. Это было что-то другое. Что-то, что приводило всех в ужас, независимо от того, как долго ты сражался.
+
Каска вспомнил, как впервые доложил о таком контакте несколько недель назад. Ксеносы, ответили ему. Просто бей по ним из лазпушки. Но это не чужаки. Никакие ксеносы того или иного вида не влезали в самую гущу кровавого и грязного светопреставления, творившегося здесь. Это нечто иное. Нечто, приводящее в ужас всех солдат, независимо от их боевого опыта.
  
Здесь есть чем атаковать, сухо сказал Каска, не желая думать об этом. Просто посмотри на поезд.
+
Здесь есть чем атаковать, сухо сказал Каска, решив подумать о чём-нибудь другом. Просто посмотри на поезд.
  
Теперь он действительно заполнялся, вагон за вагоном, каждый танк был зафиксирован цепью и надёжно закреплён, выхлопные отверстия закрыты, а стволы орудий заткнуты. До запланированного отправления оставалось меньше часа. Они могли даже успеть. Затем вся эта хитроумная хреновина спустится к магнитным путям, углубляясь под поверхность, прежде чем с грохотом поедет на юго-восток по подземной скоростной магистрали. Вскоре за ними последуют экипажи, набитые в отсеки для персонала на других магнитных поездах, и будет трудно вообще хоть как-то отдохнуть. Там всегда было шумно, тесно и воняло. С другой стороны, они были танкистами. Они к этому привыкли.
+
И действительно, состав заполнялся вагон за вагоном: каждый танк фиксировали цепями и надёжно закрепляли, закрывали выхлопные отверстия и затыкали стволы орудий. До запланированного отправления оставалось меньше часа. Возможно, они даже успеют в срок. Затем вся эта хитроумная хреновина с грохотом спустится к магнитным путям, углубляясь под поверхность, после чего залязгает на юго-восток по подземной скоростной магистрали. Почти сразу за ней последуют экипажи, набитые в отсеки для личного состава на других магнитных поездах, и будет трудно вообще хоть как-то отдохнуть. Там всегда шумно, тесно и воняет. С другой стороны, они же танкисты. Им к такому не привыкать.
  
Мы продержимся всего пять минут, – сказал Мерк. Напрасная трата времени.
+
Мы аж пять минут продержимся, — заявил Мерк. Напрасная трата времени.
  
Только не Львиные врата, сказал Яндев. Нет смысла останавливаться там. Это будет на востоке. Корбеник Гар, я полагаю – прорыв в фронте.
+
Только не Львиные врата, сказал Яндев. Нет смысла останавливаться там. Дело будет на востоке. Корбеник-Гард, я полагаю, — брешь во фронте.
  
 
Фош проснулась. Она пару секунд оглядывалась вокруг, затем сглотнула, закашлялась и потёрла глаза.
 
Фош проснулась. Она пару секунд оглядывалась вокруг, затем сглотнула, закашлялась и потёрла глаза.
  
Когда прибудет наш транспорт? невнятно спросила она.
+
Когда прибудет наш транспорт? невнятно спросила она.
  
 
Каска сделал ещё одну затяжку и улыбнулся.
 
Каска сделал ещё одну затяжку и улыбнулся.
  
Рад, что ты вернулась, капрал, сказал он. Фош, возможно, и была соней, но она была хорошим башенным наводчиком и одной из тех, кто ему действительно нравился. Когда её не было рядом, всё становилось ещё более раздражительным. – Мы скоро выходим. Просто хотел посмотреть, как его погрузят в целости и сохранности.
+
Рад, что ты снова с нами, капрал, сказал он. Пусть Фош и соня, но она хороший башенный наводчик и один из тех членов экипажа, кто ему по-настоящему нравился. Когда её не было рядом, всё становилось ещё более раздражающим. — Скоро отправляемся. Просто хотел посмотреть, как его погрузят в целости и сохранности.
 +
 
 +
Погрузочный кран, уже закончивший с ''«Айкой-73»,'' рывками двигался по рельсам к следующей стоянке транспорта, где его внимания ждал ещё один «Леман Русс». Дальше всё затягивал дым, в пелене которого то проступали, то исчезали смутные очертания подъёмных стрел и платформ.
 +
 
 +
Фош зевнула и потянулась за флягой. На её лице виднелись характерные «очки наводчика» — двойные красные круги вокруг глаз, где она прижималась к прицелам.
 +
 
 +
— Хорошо, а то я уже заскучала.
  
Погрузочный кран уже закончил с “''Айкой 73''” и рывками двигался по рельсам к следующему транспортному месту, где его внимания ждал ещё один “Леман Русс”. Дальше всё было затянуто дымом, сквозь который то появлялись, то исчезали смутные очертания погрузчиков и платформ.
+
Тальвет в очередной раз посмотрел на Дреси. Водитель не сказала ни единого слова. Просто смотрела в пустоту.
  
Фош зевнула и потянулась за флягой. На её лице были характерные “очки наводчика” – двойные красные круги вокруг глаз, где прижимались прицелы:
+
— Так кто наш командующий? — спросил Мерк. — Кто-нибудь уже знает об этом? Кто, чтоб его, вытащил нас с Европеи и отправил в чёртовы дурацкие развалины гоняться за крысами?
  
– Хорошо. Мне стало скучно.
+
Каска в последний раз затянулся никотинкой, наслаждаясь едким запахом кручёного табака, затем бросил окурок на пол. Встав, он потянулся и поднял свою флягу.
  
Каска в очередной раз посмотрел на Дреси. Водитель не сказала ни единого слова. Просто смотрела в пустоту.
+
— Понятия не имею, — ответил Тальвет. Теперь он просто ждал вокс-оповещения, после которого все они потащатся к поездам для личного состава. Он не думал, что ему дадут ориентировку в ближайшее время. Даже когда вокс-каналы работали, по ним не поступало ничего полезного. — Но вы не горюйте: если мы все проживём ещё пару часов, то, вполне вероятно, узнаем.
  
– Так кто наш командующий? – спросил Мерк. – Кто-нибудь уже знает об этом? Кто, чтоб его, вытащил нас из Европы и отправил в эту чёртову дурацкую погоню за крысами в развалины?
 
  
Каска в последний раз затянулся сигаретой, наслаждаясь едким запахом табака, затем бросил окурок на пол. Он встал, потянулся и взял свою флягу.
+
Шибан отправился на фронт при первой же возможности. Колоссы находились под постоянным обстрелом, но их толстые стены ещё не пробили. Настоящие бои шли на севере, под сенью Корбеник-Гард, где враг пытался прорваться за Мармакс и Преграду Горгона, чтобы начать прямой штурм крепости Львиных врат. Подразделения V и IX легионов отправили перекрыть бреши ещё ненадолго, хотя все они знали, что территорию скоро придётся оставить.
  
– Понятия не имею, – ответил он, теперь просто ожидая вокс-оповещения, после которого все они потащатся к поездам для персонала. Он не думал, что ему сообщат в ближайшее время – даже когда вокс-частоты работали, по ним не поступало ничего полезного. – Сохраняйте бодрость духа, впрочем, если мы все проживём ещё несколько часов, то вполне можем и узнать.
+
В таких обстоятельствах стратегии двух союзных сил начали разниться. Кровавые Ангелы под командованием первого капитана Ралдорона отступали по полям сражений к Последним вратам, откуда их в дальнейшем удастся быстро перебрасывать по периметру Внутреннего дворца. Вскоре все они окажутся там и воссоединятся со своим примархом для защиты заключительных рубежей в центре. Белые Шрамы двигались в противоположном направлении: покинув наконец полевые позиции, они пробились на восток, обратно к зонам сбора у Колоссов. Соответственно, командный пункт V легиона становился всё более изолированным, на него накатывались волны генерального наступления, и силы противника окружали его. Когда падут вспомогательные оплоты Последних врат, этот единственный выступ будет полностью отрезан и превратится в одинокую цитадель среди океана врагов. Теперь сами Шрамы стали целью устоявшейся на Чогорисе тактике быстрого окружения, причём пошли на это сознательно. Такое уж у войны чувство юмора, полагал Шибан.
  
 +
Он вывел спидер из-под обломков. В прошлом он, вероятно, дождался бы наступления темноты, прежде чем рискнуть покинуть укрытие, но теперь мрак не рассеивался дни напролёт: свет не проникал сквозь непрерывно бурлящие ядовитые тучи. Повсюду горели пожары, пламя ярко вспыхивало, доходя до тайных складов с прометием, и взметалось во мраке. Внезапные всполохи озаряли картину полнейшего разрушения: километры груд обломков, похожих на горы, спутанные связки колючей проволоки, пересечённые траншеями и земляными укреплениями. В этом краю истребили всё живое, и лишь несколько уцелевших секций стен высились, словно часовые, среди дюн мусора. В одних этих зонах когда-то, до того, как всё это началось, могли разместиться сотни тысяч человек. Теперь они стали просто исполинскими кладбищами, на которых дрались две ватаги измученных бойцов, тративших остатки сил.
  
 +
Командный пункт находился недалеко — менее чем в восьмидесяти километрах к западу от западного барбакана врат Колоссов. Когда Шибан приблизился к нему, на экране шлема вспыхнула локационная руна, указывающая направление. Он снизился между пустыми корпусами двух больших бункеров-накопителей, направляясь к укреплённому проходу на уровне земли. Впереди маячил остов когда-то крупного мануфакторума: его упрочнённые стены местами уцелели, хотя сводчатая крыша обвалилась, а сотни окон лишились стёкол, выбитых разрывами. На тактическом дисплее возникли значки, отмечающие присутствие нескольких окопавшихся миномётных расчётов и групп снайперов. Пока что они таились в укрытиях, а их оружие молчало.
  
Шибан отправился на фронт при первой же возможности. Колоссы находились под постоянным обстрелом, но их толстые стены ещё не были пробиты. Настоящие бои шли на севере, под сенью Корбеник Гара, где враг пытался прорваться за Мармакс и Горгонов рубеж, чтобы начать прямой штурм крепости Львиные врата. Подразделения V и IX легионов отправили задержать поток ещё немного, хотя все они знали, что территорию скоро придется оставить.
+
Нырнув в просвет, Шибан, петляя, проник под землю и спустился на несколько уровней в помещение, когда-то служившее подвалом сборочного уровня мануфакторума. Когда скалобетонный потолок стал ниже, воин остановил спидер, заглушил двигатель и прошёл остаток пути пешком.
  
Перед лицом этого стратегии двух союзных сил начали расходиться. Кровавые Ангелы под командованием первого капитана Ралдорона отступали по полям сражений к Последним вратам, откуда их быстро передислоцировали во Внутренний дворцовый периметр. Вскоре все они окажутся там, объединившись со своим примархом для окончательной защиты ядра. Белые Шрамы совершили противоположный путь – окончательно оставив полевые позиции, они пробились на восток, обратно к плацдармам Колоссов. Таким образом, командный пункт V легиона становился всё более изолированным, окружённый накатывавшими волнами генерального наступления. Когда падут вспомогательные крепости Последних врат, этот единственный выступ будет полностью отрезан, став одинокой цитаделью среди океана врагов. К ним применяли давнюю тактику быстрого окружения Чогории, и они сознательно шли на это. Шибан видел в этом иронию войны.
+
Передовую базу рассредоточили по нескольким подземным помещениям. Повсюду виднелись баррикады из мешков с песком, а также следы поспешного ремонта потрескавшегося фундамента. Через равные промежутки зияли входы в тоннели, которые разбегались на север и юг, обеспечивая быстрый доступ к сети точек выхода из данной зоны. Рядом со штабелями ящиков с материальными средствами и боеприпасами стояли несколько припаркованных транспортных средств — в основном «Химеры», а также топливозаправщики, грузовики снабжения и бронеавтомобили. Всё помещение заполняли солдаты Имперской Армии в грязном обмундировании: одни несли караульную службу, многие другие, забывшись в тяжёлом сне, лежали валетом в переполненных импровизированных общежитиях.
  
Он вывел спидер из-под обломков. В прошлом он, возможно, дождался бы наступления темноты, прежде чем рискнуть покинуть укрытие, но теперь все часы дня были тёмными, погружёнными в постоянный мрак под не прекращавшимся кипением токсичных облаков. Повсюду горели костры, воспламеняясь в скрытых тайниках с прометием и разгораясь во мраке. Внезапные вспышки осветили полностью разрушенный пейзаж – километры гористых куч обломков и спутанные связки колючей проволоки, пересечённые траншеями и земляными укреплениями, всё живое стёрли с лица земли, несколько оставшихся секций стен стояли, словно часовые, среди дюн мусора. Только в этих зонах когда-то могли разместиться сотни тысяч человек, прежде чем всё это началось. Теперь они стали просто огромными кладбищами, на которых дрались две группы всё более измученных бойцов.
+
Шибан направился прямо к командному блиндажу, расположенному в укреплённом помещении дальше под гулкими сводами старого подвала мануфакторума. Именно там он увидел первых воинов легиона. Когда Тахсир вошёл в блиндаж, все они почтительно поклонились. Их броня стала тёмно-серой от толстого слоя пыли, и все латы покрылись заметными тяжёлыми повреждениями. Эти бойцы принадлежали к братству Бури, мингану самого Шибана, которым он руководил с тех пор, как стал ханом. Те немногие, кого он взял с собой в космопорт стены Вечности, погибли все до последнего, и у Тахсира не осталось никого, кроме этой ослабленной группы. Братство когда-то насчитывало почти четыреста клинков, но сократилось более чем втрое, причём теперь значительную часть воинов составляло недавнее подкрепление, свежая кровь.
  
Командный пункт находился недалеко – менее чем в восьмидесяти километрах к западу от западного барбакана Колоссов. Когда Шибан приблизился к нему, на экране шлема вспыхнула руна локатора, указывая направление. Он низко опустился между пустыми корпусами двух больших элеваторов, направляясь к укреплённому проходу на уровне земли. Впереди маячил остов того, что когда-то было большим мануфакторумом, его усиленные стены местами по-прежнему были целы, хотя сводчатая крыша исчезла, а стёкла в сотнях окон были выбиты. Тактический дисплей отметил присутствие нескольких окопавшихся миномётных расчётов и снайперов, которые пока притаились в укрытии, их оружие молчало.
+
Вот почему Шибан едва узнал большинство братьев, встретивших его там. Всего в помещении находились десять воинов орду с ритуальными шрамами, а также несколько дюжин слуг легиона, работающих за ауспиками и станциями связи. Основная часть войск братства сражалась в длинных тоннелях, выигрывая ещё немного времени для Армии, солдаты которой отступали с двух позиций дальше на западе.
  
Он нырнул в щель и въехал под землю, спустившись на несколько уровней к тому, что когда-то было подвалом сборочного этажа мануфакторума. Когда камнебетонный потолок опустился, он остановил спидер, заглушил двигатель и прошёл остаток пути пешком.
+
Имань, полевой командир Шрамов, ждал Тахсира в центре комнаты с низким потолком. Офицер выглядел таким же потрёпанным, как и вся его свита. Повсюду вокруг специалисты из числа стандартных людей изучали тактические гололиты или боролись с неисправными комм-приборами.
  
Передавая база была рассредоточена по нескольким подземным помещениям. Повсюду виднелись баррикады из мешков с песком, а также следы поспешного ремонта потрескавшегося фундамента здания. Входы в туннели зияли через равные промежутки, разбегаясь на север и юг, чтобы обеспечить быстрый доступ к сети точек выхода зоны. Несколько транспортов – в основном “Химеры”, а также топливозаправщики, грузовики с продовольствием и бронированные автомобили – стояли припаркованными рядом со штабелями ящиков с припасами и боеприпасами. Всё помещение было заполнено солдатами Имперской армии в грязной униформе, некоторые несли караульную службу, многие другие забылись в тяжёлом сне, лёжа головами в разные стороны в переполненных импровизированных общежитиях.
+
— Добро пожаловать, мой хан, — сказал Имань, склонив голову. — Я надеюсь, ты выздоровел.
  
Шибан направился прямо к командному бункеру, расположенному в укреплённом помещении дальше в гулком старом подвале мануфакторума. Именно там он увидел первых воинов легиона. Когда он вошёл в бункер, все они почтительно поклонились. Их броня стала тёмно-серой, покрытой толстым слоем пыли, и вся она несла видимые и тяжёлые повреждения. Эти бойцы были из Братства Бури, его собственного мингана, которым он руководил с тех пор, как стал ханом. Те немногие, кого он взял с собой в космический порт Вечная стена, теперь все погибли, что делало эту ослабленную группу самой последней. Братство когда-то насчитывало почти четыреста клинков, но теперь сократилось до менее чем трети от этого числа, и значительная часть оставшихся была недавним подкреплением из свежей крови.
+
Сжав аугментическую кисть, Шибан ощутил хруст суставов и остаточную боль.
  
В результате большинство из тех, кто был в помещении, он едва узнал. В общей сложности там было десять покрытых шрамами воинов орду, плюс несколько дюжин слуг легиона, управлявших ауспиками и коммуникационным оборудованием. Основная часть войск братства сражалась в длинных туннелях, выигрывая немного больше времени для армии, чтобы отступить с двух позиций дальше на западе.
+
— Полностью. Как обстановка?
  
Их полевой командир Имань ждал его в центре комнаты с низким потолком, выглядя таким же взъерошенным, как и остальная его свита. Повсюду вокруг персонал из людей изучал тактические гололиты или боролся с неисправными приборами связи.
+
Повернувшись к гололитической колонне, Имань вызвал схему запутанной сети тоннелей, прорисованных линиями-паутинками:
  
– Добро пожаловать, мой хан, – сказал Имань, склонив голову. – Я надеюсь, вы выздоровели.
+
— Они наступают уже два дня, без передышки, здесь и здесь. Мы обрушили вот эти участки, чтобы замедлить их, но много времени не выиграем — у них полно экскаваторов. За последние две недели сюда спускается всё больше войск. Хотя, если честно, не так много, как я опасался.
  
Шибан согнул аугметическую руку, чувствуя, как хрустят суставы и остаточную боль:
+
Шибан кивнул, принимая всё это во внимание.
  
– Именно так. Как обстановка?
+
— Внутренние стены Дворца разрушены, — произнёс он. — Враги толпами ломятся за главным призом.
  
Имань повернулся к гололитической колонне, из которой вырисовывалась паутинообразная сеть туннелей:
+
— Мы так и предполагали. Значит, нас попросят продержаться дольше?
  
– Они наступают уже два дня, без передышки, здесь и здесь. Мы обрушили эти участки, чтобы замедлить их, но это выиграет мало времени – у них много экскаваторов. За последние две недели число погибших увеличилось. Хотя, если честно, не так много, как я опасался.
+
— Нет. Каган ускоряет вывод войск. На какой срок вам приказано удерживать позицию?
  
Шибан кивнул, принимая всё это во внимание:
+
— Ещё двадцать четыре часа.
  
– Внутренние стены Дворца разрушены – они ломятся толпами в поисках главного приза.
+
— Пусть будет четыре. Всё, что не сможете собрать к тому времени, бросьте. Все силы легиона должны выдвигаться к Колоссам, все ауксиларии — пробираться к Последним вратам.
  
– Мы так и предполагали. Тогда нас попросят задержаться подольше?
+
Имань колебался.
  
– Нет. Каган ускоряет вывод войск. Как долго вам было приказано удерживать позицию?
+
— Четыре часа, — тихо сказал он.
  
– Ещё двадцать четыре часа.
+
— Большего мы не получим.
  
– Пусть будет четыре. Всё, что вы не сможете вернуть к тому времени, оставьте. Все силы легиона направляются к Колоссам, все ауксиларии –  к Последним вратам.
+
Офицер вновь помедлил, явно прикидывая, что можно спасти.
  
Имань колебался.  
+
— Может, это и к лучшему. Армейские подразделеимя... им сложно действовать тут.
  
– Четыре часа, – тихо сказал он.
+
— Ты столкнулся здесь с якша?
  
– Это всё, что мы получим.
+
— Их всё больше и больше. — Имань похлопал по тулвару на поясе. — Мы справляемся с ними всё лучше, что меня радует. Но ауксилия не может противостоять им, и просить об этом жестоко.
  
Ещё одно колебание – явно прикидывая, что можно спасти.
+
Шибан оглядел блиндаж, изучая лица тех, кто усердно работал здесь. Обслуживающий персонал Пятого всегда отличался исключительной выносливостью и хорошей подготовкой. Они не уступали любому нелегионному подразделению Имперской Армии. Теперь, однако, на лицах людей читалось, какие жестокие испытания им выпали. Никто из них, похоже, не спал достаточно, если вообще спал. Кожа пожелтела, движения замедлились. В других обстоятельствах он, возможно, сделал бы выговор Иманю за то, что офицер позволил ситуации усугубиться до такой степени, но здесь крылось что-то иное. Он и сам это чувствовал: постоянный натиск чего-то, рождающего усталость и умственное напряжение, давящего на него, шепчущего о каждой его неудаче, всё время, снова и снова. Даже зная, что это неестественно, понимая источник недуга, хан всё равно лишь с трудом противостоял ему, а ведь он обладал всеми преимуществами астартес. Для ауксилии, которая уже несколько месяцев вела проигрышную битву, положение скоро станет невыносимым.
  
– Может, это и к лучшему. Армейские подразделения… они с трудом справляются здесь.
+
— Понимаю, — сказал Шибан. — Им нужно дать шанс сбежать от этого, хотя бы на некоторое время.
  
– Ты столкнулся здесь с якша?
+
Затем Имань повернулся к адъютанту и отдал серию команд боевыми знаками. Воин поклонился и поспешно ушёл, чтобы выполнить их.
  
– Их всё больше и больше. – Имань похлопал по тальвару на поясе. – Мы справляемся с ними всё лучше и лучше. Это меня удовлетворяет. Но ауксилия не может противостоять им, и просить об этом жестоко.
+
— Для меня большая честь, что ты лично передал приказы, мой хан, — сказал он, когда на ауспиках у дальней стены засветились новые данные. Но теперь, если у нас есть всего четыре часа, я должен отбыть в тоннели — там надо будет сразиться как следует, чтобы подготовить эвакуацию.
  
Шибан оглядел бункер, изучая лица тех, кто усердно работал. Обслуживающий персонал V всегда был исключительно выносливым и хорошо обученным, равным любому воинскому подразделению, не входившему в состав легиона в Имперской армии. Теперь, однако, выражение лиц выдавало степень испытаний. Никто из них, похоже, не спал достаточно, если вообще спал. Кожа пожелтела, движения замедлились. В других обстоятельствах он, возможно, сделал бы выговор Иманю за то, что тот позволил такому загноиться, но здесь всё было по-другому. Он и сам это чувствовал: постоянная усталость, умственное напряжение, тянувшее из него душу, нашёптывавшее о каждой его неудаче, всё время, снова и снова. Даже зная, что это неестественно, и что источник понятен, ему всё равно было трудно противостоять, и это при всех преимуществах, которые он получил. Для ауксилии, которая уже несколько месяцев вела проигрышную битву, это скоро станет невыносимым.
+
Шибан улыбнулся и снял со спины ''гуань дао'' — длинную силовую глефу. Ловко прокрутив её двумя руками, хан насладился привычной тяжестью клинка. Этим оружием он владел со времён кампании на Чондаксе семь лет назад — как и сам Тахсир, оно отказывалось погибать.
  
– Понимаю, – сказал Шибан. – Им нужно дать шанс сбежать от этого, хотя бы на некоторое время.
+
— Я пришёл сюда не только для того, чтобы передать приказы, — произнёс он. — Это по-прежнему моё братство, Имань, так что покажи мне демонов.
  
Затем Имань повернулся к адъютанту и отдал серию команд боевыми знаками. Воин поклонился и поспешил выполнить их.
 
  
– Для меня большая честь, что вы лично передали приказы, мой хан, – сказал он, когда ауспики у дальней стены засветились новыми данными. – Но теперь, если четыре часа – это всё, что у нас есть, я должен отправиться в туннели – там будут тяжёлые бои, прежде чем мы сможем выбраться сами.
+
===Глава седьмая===
  
Шибан улыбнулся и снял со спины длинную силовую глефу ''гуань дао''. Он ловко размахивал ею двумя руками, наслаждаясь привычным весом клинка. Это было то же самое оружие, которое он носил со времён кампании на Чондаксе семь лет назад – как и самого Шибана его трудно убить.
 
  
– Я пришёл сюда не только для того, чтобы передать приказы, – сказал он. – Это по-прежнему моё братство, Имань, – покажи мне демонов.
+
Золото под тенью
==СЕМЬ==
 
  
'''Золото под тенью'''
+
Князь Баала
  
'''Князь Ваала'''
+
Хтония на Терре
  
'''Хтония на Терре'''
 
  
 +
Теперь нерождённые сами шли к нему, без приглашения подходя на расстояние удара. Они хотели этого. По какой-то причине они желали умереть от его клинка или, по крайней мере, ненадолго встретиться с ним лицом к лицу, посмеяться, или испытать какой-то прилив страха, или, возможно, просто побывать там, в том времени и в том месте. Для них это имело значение. На сей раз они, казалось, воспринимали всё всерьёз.
  
Теперь Нерожденные сами приходили к нему, не нуждаясь в приглашении, чтобы подойти на расстояние удара. Они хотели этого. По какой-то причине они хотели умереть от его клинка или, по крайней мере, ненадолго встретиться с ним лицом к лицу, посмеяться, или почувствовать какой-то прилив страха, или, может быть, просто быть здесь, в это время и в этом месте. Для них это имело значение. На этот раз они, казалось, воспринимали всё всерьёз.
+
Он всё равно убивал их, потому что в том состояло его призвание. Константин Вальдор, генерал-капитан, копьеносец, страж порога, шагал по узким проходам Санктум Империалис, по глубоким подземельям, по укромным местам, выжидая и наблюдая. Тогда они приходили к нему — рано или поздно выскакивали из темноты, чтобы вонзить клыки ему в грудь. Копьё становилось окровавленным, клинок покрывался густой эссенцией существ, на самом деле не нуждавшихся в настоящей крови. Они умирали — или, по крайней мере, отправлялись обратно в то место, которое их породило, и кустодий возобновлял свою тихую охоту.
  
Он всё равно убивал их, потому что таково было его призвание: Константин Вальдор, капитан-генерал, копьеносец, страж порога. Он шёл по узким проходам Санктум Империалис, по глубоким подземельям, по укромным местам, выжидая и наблюдая. А потом они приходили к нему, рано или поздно, выскакивая из темноты, чтобы вонзить клыки ему в грудь. Копье стало окровавленным, клинок покрылся густой эссенцией существ, которые на самом деле не нуждались в настоящей крови. Они умирали – или, по крайней мере, отправлялись обратно в то место, которое их породило – и тогда он начинал снова, тихо охотясь.
+
Схватки на Внешней стене, где он служил бок о бок с Ралдороном из Девятого и Каганом Пятого, вышли достаточно тяжёлыми. Кровавый Ангел произвёл на него сильное впечатление — уникальный боец, расчётливый и искусный. Хан же оставался Ханом: несравненный в одних аспектах и раздражающий в других. Теперь, однако, время для охраны дальних куртин прошло. Периметр обороны неуклонно сокращался, отступая к Внутреннему дворцу, а теперь и вглубь него. Хотя процесс шёл неравномерно, так как большие участки территории упорно держались в окружении, ход дальнейших событий был предопределён.
  
Бои на Внешней стене, где он служил бок о бок с Ралдороном из IX и Великим Ханом V, были достаточно тяжёлыми. Ралдорон произвёл на него впечатление – уникальный боец, расчётливый и искусный. Хан был Ханом, несравненным в одних отношениях, разочаровывавшим в других. Теперь, однако, время для охраны дальних крепостных стен прошло. Периметр неуклонно сокращался, отступая к Внутреннему дворцу, а теперь и внутрь него. Это никогда не было аккуратным процессом – большие участки территории были окружены и упорно держались – но ход дальнейших событий был предопределён.
+
Поэтому он больше не мог медлить. Всем выжившим кустодиям приказали отступить в Санктум Империалис. Вальдор, конечно, сообщил об этом Дорну, но тот едва отреагировал на любезность. Возможно, примарх, всецело поглощённый бесчисленными обязанностями, не знал, что очень многие стражи очень долго сражались на открытых позициях. Так или иначе, дело сделано. Десять Тысяч, в рядах которых теперь насчитывалась лишь десятая часть воинов от номинального состава, взялись за оружие в самом сердце владений Императора, готовые отражать штурм последних стен, как видимых, так и невидимых.
  
Поэтому он больше не мог медлить. Всем выжившим кустодиям приказали отступить в Санктум Империалис. Вальдор, конечно, сообщил об этом Дорну, который едва отреагировал на любезность. Возможно, он не знал, что так много их так долго сражались на открытых позициях, настолько он был поглощён своими многочисленными обязанностями. Тем не менее, это было сделано. Десять Тысяч, которые теперь составляли лишь десятую часть номинального состава, взялись за оружие в самом сердце владений Императора, готовые к отражению штурма последних стен, как видимых, так и невидимых.
+
Константин лучше, чем почти все прочие, понимал истинную природу нынешнего противостояния. Любой призывник в окопах знал, что враг наступает по земле, но совершенно не подозревал о борьбе, что всё это время происходила у него или у неё под ногами. Битва за Терру шла там, внизу, намного дольше и на порядок более яростно. Неприятельские орды в основном сдерживал Император: Его несравненная сила блокировала единственный стабильный проход в основание самого Тронного зала.
  
Вальдор лучше, чем кто-либо другой, понимал истинную природу конфликта. Любой призывник в окопах знал, что враг приближается по земле, но совершенно не подозревал о борьбе, происходившей всё это время у них под ногами. Битва за Терру продолжалась там, внизу, намного дольше и была на порядок более жестокой. По большей части лично Император сдерживал орды, и Его несравненная сила блокировала единственный стабильный проход в основание самого Тронного зала.
+
Однако любой барьер начинал пропускать, если подвергался достаточно мощному давлению, и теперь в преграде открывались поры. Как бы ни было больно Вальдору признавать это, его повелитель утрачивал контроль. Огромный обережный щит, воздвигнутый над Дворцом, отказывал. Дополняющие его подземные заслоны рушились. Демоны теперь могли пробираться внутрь, проскальзывать сквозь зубчатые стены, кружить в освещённом огнём воздухе, выскакивать из отравленной почвы. Исчез единый фронт битвы, не осталось чётко проведённой линии, за которой могли бы укрыться защитники. Их сменила испещрённая дырами сфера неполного контроля. С каждым часом вероятность того, что эта остаточная защита исчезнет окончательно, немного увеличивалась.
  
Однако каждый барьер становился негерметичным, если подвергался достаточному давлению, и теперь поры открывались. Как бы ни было больно Вальдору признавать это, контроль его повелителя ускользал. Огромный защитный щит, воздвигнутый над Дворцом, рушился. Погруженные в землю контрбарьеры рушились. Демоны теперь могли пробираться внутрь, проскальзывать через зубчатые стены, кружить в освещённом огнём воздухе, подниматься из отравленной почвы. Больше не было единого фронта битвы, не было чётко очерченной линии, за которой могли бы укрыться защитники, а была сильно продырявленная сфера неполного контроля. С каждым часом вероятность того, что эта остаточная защита полностью исчезнет, немного увеличивалась.
+
Вальдор поймал себя на том, что почти желает, чтобы этот момент наступил. Он знал, что вскоре так и произойдёт. Гиллиман не добрался до Терры. Даже если Ультрадесантники каким-то образом появятся, то наверняка уже ничего не изменят. Всё должно свестись к Тронному залу, точке опоры всей великой драмы, как изначально предначертала судьба. Император был там. Магистр войны приближался. Казалось, вся прочая Галактика не имеет совершенно никакой ценности в сравнении с возможностью овладеть этим крошечным клочком территории, крошечным замкнутым залом, погребённым глубоко среди окаменелостей более ранних империй, — и единственным местом на Терре, которое Константин поклялся защищать любой ценой.
  
Он поймал себя на том, что почти желает, чтобы этот момент наступил. Он знал, что это должно скоро произойти. Жиллиман этого не изменит. Даже если Ультрадесантники каким-то образом появятся, скорее всего будет слишком поздно что-то менять. Всё должно свестись к Тронному залу, точке опоры всей великой драмы, как и было предопределено. Император был там. Магистр войны приближался. Остальная галактика казалась совершенно неуместной рядом с возможностью контролировать этот крошечный клочок территории, этот крошечный замкнутый зал, погребённый глубоко среди окаменелостей более ранних империй, единственное место на Терре которое Вальдор поклялся защищать любой ценой.  
+
И тут он замер, внезапно насторожившись.
  
А потом он остановился, внезапно насторожившись.
+
Вперёд уходил коридор, чёрный как смоль. Стены здесь напоминали кости, неровные, узловатые и покрытые толстым слоем пыли. Вальдор спустился в недра Дворца, намного ниже даже самых глубоких уровней Подземелья. Здесь пахло более старыми, более странными цивилизациями, которые жили и умерли за тысячи лет до того, как нынешняя пробилась к величию. Не все следы этих забытых культур полностью стёрли — тоннели уходили далеко вниз.
  
Коридор убегал вперёд, чёрный, как смоль. Стены здесь напоминали кости, ребристые, узловатые и покрытые толстым слоем пыли. Он был далеко внизу, намного ниже даже самых глубоких уровней Темницы. Эти места пахли более старыми, более странными цивилизациями, которые жили и умерли за тысячи лет до того, как его собственная пробилась к известности. Не все следы этих забытых культур полностью стёрлись – туннели уходили далеко вниз.
+
Он прищурился, сохраняя полную неподвижность. В тоннеле было тихо — на такой глубине уже не отдавался неустанный грохот наземных орудий. Однако Вальдор почувствовал какой-то запах, едва уловимый. Слегка тянуло... гарью.
  
Он прищурился, оставаясь совершенно неподвижным. В туннеле было тихо – здесь, внизу, неустанный грохот наземных орудий не был слышен. Однако он почувствовал какой-то запах, едва уловимый, слабый запах... гари.
+
Константин начал красться вперёд, его аурамитовые сабатоны мягко утопали в десятисантиметровом слое пыли. Стены коридора, проложенного с расчётом на смертных, придвинулись вплотную. Несложно представить, как тебя похоронит здесь заживо, завалит миллионами тонн камня, окружающими со всех сторон. Зацепившись наплечником за какой-то выступ, Вальдор изменил положение тела. Казалось, что путь вперёд стал уже, чем раньше. Он посмотрел вверх, ища трещины от давления на вырубленном в скале потолке, но увидел только толстый слой древней грязи, чёрной, как нефть.
  
Он начал красться вперёд, его аурамитовые ботинки мягко утопали в десятисантиметровом слое пыли. Стены коридора, созданного до размеров смертных, придвинулись вплотную. Можно было представить себя похороненным здесь заживо, задушенным окружавшими со всех сторон миллионами тонн камня. Наплечник зацепился за какой-то нарост, и он переместился. Казалось, что путь впереди стал уже, чем был на самом деле. Он посмотрел вверх, ища трещины от давления на вырубленном в скале потолке, и увидел только толстый слой древней грязи, чёрной, как нефть.
+
Кустодий сделал ещё несколько шагов, теперь осторожно, напрягая все чувства. Запах явно усилился. Показалось, что откуда-то сзади донеслось слабое шипение, но Константин не стал обращать на него внимание. Что-то находилось сейчас с ним в тоннеле, существо без души, свернувшееся клубком во тьме. Оно попытается обмануть Вальдора, если сможет, отвлечь его внимание, направить по ложной тропе.
  
Ещё несколько шагов, теперь осторожно, все чувства напряжены. Запах становился всё интенсивнее. Ему показалось, что он услышал слабое шипение откуда-то сзади, но не обратил на него внимания. Что-то находилось сейчас с ним в туннеле, существо без души, свернувшееся клубком во тьме. Оно попытается обмануть его, если сможет, отвлечь его внимание, направить по ложному пути.
+
Добравшись до конца тоннеля, он увидел перед собой каменную арку, выглядевшую зернистой из-за фильтров ночного видения в шлеме. Замковый камень располагался низко — ему пришлось бы наклониться, чтобы войти. За арочным проходом притаилась крошечная комната, усеянная пятнами плесневых спор, липкими и влажными. К дальней стене примыкал какой-то алтарь, покрытый резными символами и изображениями, незнакомыми кустодию. На крышке горела бело-синим пламенем одинокая свеча, которая, казалось, вообще не рассеивала темноту.
  
Он добрался до конца туннеля и увидел перед собой каменную арку, зернистую в ночном видении шлема. Краеугольный камень был низким – ему придётся наклониться, чтобы войти. На дальней стороне арки располагалась крошечная комната, испещрённая спорами плесени, липкими и влажными. У дальней стены стоял какой-то алтарь, на котором были выгравированы незнакомые ему символы и изображения. На алтаре стояла одинокая свеча, горевшая бело-синим пламенем, которое, казалось, вообще не давало света.
+
Там было холодно. Очень холодно. Полосы инея обрамляли грубо обтёсанные камни. И всё же вокруг невыносимо смердело гарью.
  
В этом месте было холодно. Очень холодно. Полосы инея обрамляли грубо обтёсанные камни. И всё же запах гари был невыносимым.
+
Что-то находилось там, пока ещё скрытое от посторонних глаз, но явно присутствующее.
  
Там что-то было, пока скрытое от посторонних глаз, но тем не менее оно явно было.
+
Константин включил расщепляющее поле копья Стража, и помещение залил яркий свет. Тени отпрянули —
  
Он активировал разрушающее поле копья хранителя, и пространство залил яркий свет. Тени отпрянули, все, кроме неровного пятна тьмы прямо перед алтарём, низкого сгустка неотражающей черноты.
+
все, кроме неровного пятна тьмы прямо перед алтарём, низкого сгустка неотражающей черноты.
  
'''''Уходи''''', – прошептал голос, детский и озорной. '''''Я молюсь'''''.
+
'''''Уходи,''''' прошептал голос, детский и озорной. '''''Я молюсь.'''''
  
Вальдор не стал сразу действовать. Можно было многому научиться у этих существ, если сохранять терпение.
+
Вальдор не стал действовать сразу. Если сохранять терпение, у этих существ можно что-нибудь узнать.
  
Здесь, внизу, нечему молиться.
+
Здесь, внизу, нечему молиться.
  
'''''Но есть о чём помолиться'''''.
+
'''''Но есть'' о чём ''помолиться.'''''
  
Как скажешь.
+
Как скажешь.
  
Сгусток тьмы извивался, расширялся, затем начал вращаться. Бледно-серая голова появилась, как будто из-под капюшона. Она была безволосой, безглазой и безносой. Большую часть занимал единственный рот с рядами крошечных зубов. Когда существо заговорило, дряблые широкие губы непристойно дрогнули.
+
Сгусток тьмы задёргался, расширился, затем начал искажаться. В нём, словно из-под откинутого капюшона, появилась бледно-серая голова — безволосая, безглазая и безносая. Большую её часть занимал одинокий рот с идущими по кругу рядами крошечных зубов. Когда существо заговорило, дряблые широкие губы мерзостно затрепетали.
  
'''''Ты мог бы оставить меня в покое''''', – сказало оно. '''''Я совершенно безобиден. И я живу здесь очень долго'''''.
+
'''''Ты мог бы оставить меня в покое,''''' сказало оно. '''''Я вполне безобиден. И живу здесь уже очень долго.'''''
  
 
Вальдор оставался настороже. Пламя свечи перестало двигаться, словно попав в стоп-кадр.
 
Вальдор оставался настороже. Пламя свечи перестало двигаться, словно попав в стоп-кадр.
  
Здесь, внизу, никто не живёт.
+
Здесь, внизу, никто не живёт.
  
'''''Ты и я. Мы живём'''''.
+
'''''Ты и я. Мы живём.'''''
  
Только один из нас живой.
+
Только один из нас живой.
  
 
Рот растянулся в широкой ухмылке:
 
Рот растянулся в широкой ухмылке:
  
'''''Пока. Ты не в безопасности. Даже твой повелитель. Мы будем пировать Им, когда Он будет послан в наше царство'''''.
+
'''''Пока что. Ни ты, ни даже твой повелитель не в безопасности. Мы попируем Им, когда Его отправят в наше царство.'''''
  
Я так не думаю.
+
Я так не думаю.
  
'''''Ты думаешь? Сам? Я не вижу никаких доказательств этого'''''. – Мерзкий рот растянулся ещё шире. '''''Но давай посмотрим, насколько ты быстр!'''''
+
'''''Ты думаешь? Сам? Не вижу никаких доказательств тому.''''' Мерзкий рот растянулся ещё шире. '''''Но давай посмотрим, насколько ты быстр!'''''
  
Оно внезапно дёрнулось вверх и в стороны, полный зубов рот распахнулся и увеличился с ужасающей скоростью. Вальдор нанёс рубящий удар прямо в распадавшуюся стену тьмы, рассекая копьём по диагонали и проводя наконечником по раскрытым пастям. Плоть растущего демона раскололась, разлетевшись на новые угольно-чёрные осколки, которые быстро соединялись, преобразовывались и извивались в новые тела. На мгновение показалось, что они поглотят всю комнату, когда они встали на дыбы, забрызгали слюнями одинокого кустодия и залили всё вокруг похожими на вакуум лентами тьмы.
+
Существо внезапно дёрнулось вверх и в стороны, зубастый рот распахнулся и разросся с ужасающей быстротой. Вальдор провёл рубящий удар прямо в распадавшуюся стену тьмы, рассекая её копьём по диагонали и разрезая наконечником растянутые челюсти. Плоть расширяющегося демона словно бы раздробилась — разлетелась на новые угольно-чёрные осколки, которые быстро слились, восстановились и, извиваясь, образовали целые тела. Воздвигнувшись над кустодием, твари залили его слюной и обвили всё вокруг лентами тьмы, чёрной, как пустота. На мгновение показалось, что сущности заполнят собой всю комнату.
  
Но Вальдор нанёс первый удар только чтобы приблизиться к настоящей цели. Его второй удар, поперечный, рассёк свечу пополам и погасил замёрзшее пламя. Многочисленные демонические формы мгновенно закричали в агонии, а затем распались на ошмётки, которые покрыли стены чёрной слизью. Вальдор развернулся к первоначальному скоплению псевдоплоти, по-прежнему сохранившему остатки жуткой пасти, и пригвоздил его к полу комнаты.
+
Но Вальдор нанёс первый разрез лишь для того, чтобы приблизиться к настоящей цели. Его второй удар, поперечный, рассёк свечу пополам и погасил застывшее пламя. Многочисленные демонические формы мгновенно закричали в агонии, а затем распались на ошмётки, забрызгавшие стены чёрной слизью. Развернувшись к первоначальному скоплению псевдоплоти, которое по-прежнему сохраняло остатки жуткой пасти, Константин пригвоздил его к полу.
  
Оно корчилось и плевалось. На долю секунды Вальдор почувствовал, как сущность демона задрожала на древке копья. Он мельком увидел другой мир, бесконечный, сотканный из боли и злобы, круживший и преображавшийся. Тогда он понял, что это присутствие было мелким, первопроходцем, проверявшим слабые звенья, рабом более могущественных обитателей мира боли, и теперь ему суждено было быть поглощённым ими за его неудачу. Он испытал частицу его ужаса от подобного будущего – гораздо более острого, чем когда-либо мог испытать смертный.
+
Оно корчилось и плевалось. На долю секунды Вальдор почувствовал, как сущность демона задрожала на древке копья. Он мельком увидел другой мир, бесконечный, сотканный из боли и злобы, бурлящий и перерождающийся. Тогда Константин понял, что создание под ним — мелкий первопроходец, искатель слабых звеньев, невольник более могущественных обитателей царства мучений, и теперь они неминуемо поглотят его за неудачу. Подобное будущее ужасало тварь, и Вальдор воспринял частицу её страха — гораздо более острого, чем тот, что способен когда-либо испытать любой из смертных.
  
Он нажал на спусковой крючок дезинтегратора, и последний кусок физического проявления существа взорвался с золотым треском.
+
Нажатием пальца он усилил расщепляющее поле, и последний кусок физического проявления существа взорвался в треске золотых разрядов.
  
– ''Настолько'' быстр, мрачно сказал он и погасил пламя.
+
— Вот такой я быстрый, мрачно сказал Константин и отключил энергию.
  
После этого ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Не от физического напряжения – не произошло ничего особенного – а от столкновения с такой грубой правдой. Каждый раз, когда он делал это, каждый раз, когда он открывал себя этим видениям, их становилось немного труднее переварить. Он чувствовал, как мерзость загрязняет его, привнося призраки сомнения там, где их никогда не должно было быть.
+
Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Не от физического напряжения — победа досталась без труда, — а от столкновения с такой беспримесной истиной. Каждый раз, когда он так поступал, всякий раз, когда открывал себя этим видениям, их становилось немного труднее переварить. Он чувствовал, как скверна загрязняет его, запуская призраков неуверенности туда, где для них вроде бы перекрыты все ходы.
  
За убийство этим клинком нужно платить. Если бы он мог сомневаться в своем повелителе, он, возможно, потратил бы больше времени, задаваясь вопросом, почему ему дали такое оружие. Казалось, Император выковал целую кучу таких вещей только для того, чтобы щедро раздавать их Своим слугам, как боевые трофеи какого-нибудь древнего военачальника. У всех у них были силы, некоторые вопиющие, некоторые тонкие, некоторые ещё не раскрытые, и ни одна из них не была простой и ясной.
+
За убийства этим клинком приходилось расплачиваться. Если бы Вальдор мог сомневаться в своём повелителе, то, возможно, потратил бы какое-то время на раздумья о том, зачем ему дали такое оружие. Казалось, Император выковал целую кучу таких предметов только для того, чтобы щедро раздавать их Своим слугам, как боевые трофеи какого-нибудь древнего вождя. Все они обладали способностями — порой откровенными, порой неприметными, иногда ещё не раскрытыми, но никогда простыми и ясными.
  
Он посмотрел вниз, где последние остатки демонической сущности скапливались у его ботинок. Такие существа были наихудшими. Убийство смертного может раскрыть краткую, неприятную правду – что-то, что остановит и заставит задуматься. Нерожденные, когда их с криком отправляли обратно по другую сторону завесы, давали нечто гораздо более тревожное мимолётное видение нечто невыразимого, мерзкого, выходившего за рамки разумного. Возможно, если бы он обладал более живым воображением, подобные видения могли бы сокрушить его. Но даже в этом случае они не забывались. Они кружили вокруг, повторяясь в голове, назойливые напоминания о том, против чего они все боролись, что они стремились построить, и что сейчас, похоже, им суждено потерять.
+
Он посмотрел вниз, где последние ошмётки демонической сущности скапливались у его сабатонов. С такими созданиями получалось хуже всего. Убив смертного, ты мог раскрыть краткую неприятную правду, которая обуздывала тебя, заставляла поразмыслить. Нерождённые, когда их, вопящих, отправляли обратно на ту сторону завесы, давали тебе нечто гораздо более тревожное мимолётное видение чего-то невыразимого, гнусного, выходившего за рамки разумного. Возможно, если бы Вальдор обладал более живым воображением, подобные видения сокрушили бы его. В любом случае они не забывались. Образы вертелись вокруг, повторяясь в его мыслях, назойливо напоминая о том, против чего боролись все имперцы, что они стремились построить и что им, похоже, ныне суждено потерять.
  
– ''Капитан-генерал'', – раздался приоритетный сигнал в передатчике шлема. Это был Амон. Просто услышать его голос – ровный, спокойный, ''преданный'' голос – стало облегчением.
+
В комм-модуль его шлема поступил приоритетный сигнал.
  
– Говори, – сказал Вальдор, выходя из комнаты.
+
— ''Генерал-капитан''.
  
– ''Последние новости из Чернокаменной. Женщина Киилер на свободе, её местонахождение неизвестно. Её контролируемое освобождение было прервано присутствием неучтённого фактора. Личность не установлена. Считается, что это Легионес Астартес''.
+
Его вызывал Амон. Просто услышав голос кустодия — ровный, спокойный, преданный, — Константин испытал облегчение.
  
– И теперь этот фактор охотится за ней?
+
— Говори, — сказал Вальдор, выходя из комнаты.
  
''Несомненно. Я прошу разрешение на вмешательство''.
+
''— Последние новости из Чернокаменной. Та женщина, Киилер, на свободе, её местонахождение неизвестно. Процесс её контролируемого освобождения прервался ввиду появления неучтённого субъекта. Личность не установлена. Считается, что он из Легионес Астартес''.
  
– Отрицательно. Если ей предстоит сыграть какую-то роль, это произойдёт вне нашего контроля. – Вальдор никогда особенно не видел мудрости в этом спектакле, но за ним следили на самом высоком уровне, так что было лучше, чтобы тот шёл своим чередом.
+
— И теперь субъект охотится за ней?
  
''Ясно. Что подводит меня к другой теме''.
+
''— Несомненно. Запрашиваю разрешение на вмешательство''.
  
– Биологический преступник.
+
— Отказано. Если она и сыграет какую-то роль, то не под нашим надзором.
  
– ''Я продолжаю держать его под наблюдением, но он опытный. При других обстоятельствах я бы приставил к нему гвардейцев-наблюдателей третьего уровня, но такой возможности больше не существует''.
+
Вальдор никогда не считал этот спектакль особенно благоразумным, но за ним следили на самом высоком уровне, так что лучше позволить ему идти своим чередом.
  
Это почти наверняка было правдой. Вскоре они больше не смогут осуществлять какой-либо контроль над Дворцом за пределами самого Санктума.
+
''— Так точно. Что подводит меня к другой теме''.
  
– Тогда твоё мнение?
+
— Биопреступник.
  
''Учитывая обстоятельства, я не могу обещать, что смогу долго держать его под наблюдением. Это может потребовать более... квалифицированного вмешательства''.
+
''— Продолжаю держать его под наблюдением, но он умелый. В иных условиях я бы приставил к нему стражей-дозорных третьего уровня, но такой возможности больше не существует''.
  
Вальдор обдумал услышанное. У него здесь были свои обязанности. Немногие могли выследить демона с такой точностью, и потребность в бдительности будет только расти. Если он и покинет узкие пределы Санктума, то только на короткое время. Несмотря на всё, что он видел в Темнице с начала осады, присутствие преступника по-прежнему вызывало у него значительное и растущее беспокойство.
+
Почти наверняка так и есть. Вскоре они лишатся любого контроля над Дворцом за пределами самого Санктума.
  
Поначалу он почти не сомневался, что хвастовство Фо было пустым бахвальством, попыткой выбраться из затруднительного положения. Теперь, однако, он уже не был уверен. Существовала соблазнительная возможность, даже в этой галактике лжи, что Фо действительно имел в виду то, что говорил, и мог сделать то, что заявлял.
+
— Тогда как ты рассудил?
  
''Создавайте угрозы, реагируйте на них. Поместите разум в положение тех, кто хочет причинить Ему вред. Подпускайте их поближе, идя на риск в обмен на полученные знания''.
+
''— Учитывая обстоятельства, я не могу обещать, что сумею долго держать его под наблюдением. Возможно, потребуется более... квалифицированное вмешательство.''
  
Это всегда было принципом, ещё со времён дел с Астартой. Тот факт, что они по-прежнему проводили подобные учения даже сейчас, когда перед ними открывались врата самого ада, можно было счесть либо храбростью, либо глупостью, в зависимости от склонности к риску.
+
Вальдор обдумал услышанное. Здесь он выполнял свои обязанности. Немногим удавалось выслеживать демонов с такой точностью, а потребность в этом бдении будет только расти. Если он и покинет тесные пределы Санктума, то лишь на короткое время. Несмотря на всё, чего Константин насмотрелся в Подземелье с начала осады, само присутствие Базилио по-прежнему вызывало у него значительное и растущее беспокойство.
  
– Следи за его положением, – сказал Вальдор, принимая решение. – Я лично приду за ним.
+
Поначалу он почти не сомневался, что, расхваливая себя, Фо просто блефует, пытается выбраться из затруднительного положения. Теперь, однако, Вальдор уже не был уверен. Даже в этой Галактике лжи имелась привлекательная возможность того, что Базилио говорил искренне и мог совершить то, о чем заявлял.
  
 +
«Создавайте угрозы, реагируйте на них. Мысленно вставайте на место тех, кто хочет причинить Ему вред. Подпускайте их поближе, идите на риск, чтобы взамен приобрести знания».
  
 +
Они всегда действовали по такому принципу, ещё со времён той истории с Астартой. То, что кустодии проводили подобные учения даже сейчас, когда перед ними открывались врата самого ада, могло показаться либо храбростью, либо глупостью, в зависимости от того, насколько ты склонен к риску.
  
Он рухнул на одиннадцатый высокий парапет восточного фасада Золотого Гара, врезавшись в камнебетонную дорожку и разбросав скопившиеся там бронированные тела. Они были в багровых цветах, как и он, их доспехи были залиты кроваво-красным, золотом и медью, превосходные воины из традиции великолепия и преданности.
+
— Следи за его местоположением, — сказал Вальдор, приняв решение. — Я лично приду за ним.
  
Они хорошо поработали, чтобы зайти так далеко. Шесть дней интенсивных обстрелов, за которыми последовала бронетанковая атака, прорвавшая четвёртый оборонительный круг, затем третий, и теперь ревностные сыны Лоргара находились в пределах досягаемости артиллерии высоких стен самого Гара. За последние несколько месяцев предприняли три подобных наступления, которые провалились. Теперь, однако, стойкость защитников наконец сломили, и разношёрстная орда легионеров-предателей, фанатиков-культистов, машин Тёмных Механикум и их всё более дерзких демонических союзников достигла куртины, подтянув осадные машины и обрушив на неё дьявольское оружие. У них было численное преимущество, и у них были припасы, и они почувствовали, что настал подходящий момент.
 
  
Возможно, так оно и было, подумал Сангвиний, схватив Несущего Слово за горжет и швырнув его через край. Затем он атаковал второго, пронзив копьём нагрудник воина. Остальные набросились на него, не колеблясь, напрягая каждое усиленное сухожилие, чтобы нанести удар по примарху, не взирая на риск для себя. Каждый из них с радостью умер бы, просто зная, что не сделал ничего большего, чем это – нанёс удар, извлёк немного силы, внёс лишь незначительный вклад в обещанную и теперь близкую победу.  
+
Рухнув на одиннадцатый высокий парапет восточного фасада Преграды Аурум, он врезался в скалобетонную дорожку и разбросал скопившихся там созданий в броне. Бойцы, как и он, носили багряные цвета, их доспехи в изобилии покрывали кроваво-красная краска, золотая и медная отделка. Превосходные воины, взращённые в традициях величественности и преданности.
  
Сангвиний мог бы восхититься такой безжалостной целеустремлённостью, если бы за ней стояла какая-нибудь другая причина. Как бы то ни было, рвение было пустым, лишённым смысла, кроме обиды, подчинённым вере в богов, которым не должно было поклоняться ни одно живое существо. Он презирал их за это, возможно, больше, чем любого из тех, с кем сражался. Вы могли легко увидеть слабость, которая привела, скажем, к тому, что легион Фулгрима скатился по спирали в безумие, и, возможно, даже понять это – они были глупцами, попавшими в ловушку собственных желаний. Эти, однако... ''эти''... они всегда знали, что делали. Они постигли скрытую теологию вселенной, тёмные основы, на которых она покоилась, и затем добровольно отдали ей свою сознательную преданность.
+
Они неплохо справились, зашли так далеко. Шесть дней интенсивных обстрелов, за которыми последовала бронетанковая атака, прорвавшая четвёртый оборонительный круг, затем третий, и теперь ревностные сыны Лоргара находились в радиусе артиллерийского выстрела от высоких стен самой Преграды. За последние несколько месяцев враг предпринял три подобных натиска, которые провалились. Теперь же стойкость защитников наконец сломили, и разношёрстная орда легионеров-предателей, фанатичных культистов, машин Тёмного Механикума и их всё более дерзких демонических союзников достигла куртины. Подтянув осадные машины, неприятели обрушили на неё своё дьявольское оружие. Они обладали численным превосходством и боеприпасами и чувствовали, что настал подходящий момент.
  
– Предатели! – взревел Сангвиний, вдавливая третьего воина в зубец стены и ломая ему шею. – Клятвопреступники!
+
Возможно, так оно и есть, подумал Сангвиний, схватив Несущего Слово за горжет и швырнув через край.
  
Даже когда он сражался, прокладывая путь через захваченный парапет, небо над ним было освещено падавшими люменами. Четыре “Штормовых птицы” низко пролетели сквозь мрак, окатив турбинами открытую секцию стены. Люки с грохотом распахнулись, и оттуда высыпали легионеры – тоже в багровом, но более ярком цвете сынов Ваала, его цвете.
+
Затем Ангел атаковал второго воина и пронзил нагрудник копьём. Остальные бойцы бросились на него, не колеблясь, напрягая каждую генетически улучшенную мышцу, чтобы нанести удар примарху, не думая о риске для себя. Каждый из них с радостью умер бы, просто зная, что добился такой мелочи: попал в цель, немного ослабил врага, внёс пусть крошечный, но вклад в когда-то обещанную и теперь близкую победу.
  
Штурмовые отряды Кровавых Ангелов приземлялись вокруг него, их огнемёты и окутанные энергией клинки уже рычали. Не говоря ни слова, они вступили в бой рядом со своим примархом, и вместе элита IX легиона работала над расчисткой участка стены. Темп и ярость были неумолимы, стремительный бросок по парапету шириной в пять метров, вихрь лезвий, которые звенели и отражались от керамита. Несущие Слово упорно сопротивлялись, выкрикивая обвинения, воздух вокруг них наполняло мерцание наполовину призванных демонов, их клинки стали смертоноснее с помощью заклинаний и эфирных ядов. Всё это делало их смертельно опасными, и поэтому мощная контратака была остановлена: Кровавых Ангелов разрывали на части, или рубили на куски, или швыряли с края стены в небытие.  
+
Сангвиний мог бы восхититься такой безжалостной целеустремлённостью, если бы за ней стояла какая-нибудь другая причина. В реальности же их рвение ничего не стоило, не имело смысла, кроме мстительности, рабски зависело от веры в богов, которые не заслуживали поклонения ни одного живого существа. Он презирал их за это — возможно, больше, чем любого из тех, с кем сражался. Легко заметить, какая слабость привела, скажем, к тому, что легион Фулгрима стремительно утонул в безумии, и, возможно, даже как-то понять их — глупцов, попавших в ловушку собственных желаний. Эти же... эти... Они всегда знали, что делали. Они постигли скрытую теологическую систему вселенной, тёмные основы, на которых она покоилась, а затем добровольно и сознательно поклялись ей в верности.
  
Но с ними был примарх, и под сенью его испачканных крыльев мог быть только один исход. Несущие Слово были постепенно оттеснены, их покрытые рунами доспехи раскололись, а искажённые заклинания стихли. Демоны-призраки были рассеяны, изгнаны с воем из физического мира. Последний из бойцов – великий чемпион, облачённый в броню “Тартарос” с железной короной – был повержен самим Сангвинием, лезвие его топора разбито на куски, а шея сломана. Сангвиний развернул наконечник копья, направил его вертикально над поверженным чемпионом и вонзил в основное сердце. Клинок вспыхнул энергией, заставляя конечности жертвы корчиться и дёргаться, прежде чем примарх снова выдернул его и отключил энергию.
+
— Предатели! — взревел Сангвиний, с хрустом вдавливая третьего воина в зубец стены и ломая ему шею. — Клятвопреступники!
  
После этого группы огнемётчиков приступили к работе, методично прокладывая путь по вражеским трупам, следя за тем, чтобы всё превратилось в пепел и не осталось никаких неестественных остатков, которые могли бы внезапно подняться и возобновить бойню. Тела верных павших собрали и отнесли к парившим “Штормовым птицам”, которые уже разворачивались и выли, поторапливая десант эвакуироваться. Налёт длился всего несколько минут, но они не могли позволить себе медлить – были запланированы десятки подобных атак, каждая из которых была направлена на то, чтобы уничтожить критическую точку давления, ослабить незащищённые острия вражеского наступления и уничтожить ключевые командные подразделения.
+
Пока он сражался, прокладывая путь через захваченный парапет, небо над ним озарили направленные вниз люмены. Четыре «Грозовых птицы» пролетели сквозь мрак на малой высоте, окатив реактивными струями открытую секцию стены. Люки с грохотом распахнулись, и оттуда хлынули легионеры — тоже в багровом, но более ярком цвете сынов Баала, его бойцов.
  
Сангвиний подошёл к краю парапета и посмотрел на Внешние пустоши и разрушения, которые некогда вели к старому кварталу процессий. Частота связи шлема уже забивалась просьбами о вмешательстве, одна за другой, потоком, который никогда не прекращался. Ему тоже вскоре придется снова взлететь, поднимаясь в ядовитые облака вместе с несколькими оставшимися штурмовыми кораблями легиона. Это было лучшее, что они могли сделать сейчас – больше не проводить крупных операций, а только наносить точечные удары, направленные на то, чтобы не допустить превращения отступления в массовую бойню.
+
Штурмовые отделения Кровавых Ангелов приземлялись вокруг него, их огнемёты и окутанные энергией клинки уже рычали. Не говоря ни слова, они вступили в бой рядом со своим примархом, и, объединившись, элита IX легиона взялась за расчистку участка стены. Выказывая неумолимую ярость и темп, они стремительно мчались по парапету шириной в пять метров, как вихрь клинков, что звенели и лязгали о керамит. Несущие Слово упорно сопротивлялись, выкрикивая ответные обличения, воздух вокруг них наполняло мерцание наполовину призванных демонов, их клинки разили смертоноснее благодаря заклятиям и эфирным ядам. Всё это делало их гибельно опасными, поэтому они сумели сдержать мощную контратаку. Кровавых Ангелов разносили в клочья, или рубили на куски, или швыряли с края стены в небытие.
  
Он изучал территорию, которую они уступали. Подходы к Золотому, за которые велись ожесточённые бои с тех пор, как пал космический порт Львиные врата, теперь были полностью захвачены. Передовые укрепления были едва видны, они превратились в море почерневшей грязи и были вытоптаны миллионами сапог. Земля дрожала, как от грохота вражеских орудий, так и от взрыва заминированных камер далеко под ним. Столбы дыма поднимались из тысячи мест по всему опустошённому ландшафту, каждый отмечал останки большого посадочного модуля или сверхтяжёлой техники; ветер был горячим, горьким на вкус даже через фильтры шлема.
+
Но с ними бился примарх, и у боя под сенью его замаранных крыльев мог быть только один исход. Несущих Слово постепенно оттеснили, их покрытые рунами доспехи раскололись, а невнятные заклинания стихли. Фантомных демонов рассеяли, изгнали, и они с воем исчезли из физического мира. Последнего из бойцов — великого поборника легиона в броне «Тартарос», увенчанной железной короной, — поверг сам Сангвиний. Клинок топора изменника разбился на куски, сломанная шея изогнулась. Ангел развернул наконечник копья, направил его вертикально над уже низверженным чемпионом и вонзил в основное сердце. Клинок вспыхнул разрядами энергии, под воздействием которых руки и ноги жертвы судорожно дёргались, пока примарх не выдернул оружие и не отключил питание.
  
Они больше не сражались за удержание этой линии. Кровь и материальные средства, затраченные на длинное кольцо внешних крепостей, предназначались для того, чтобы замедлить врага, причинить ему боль, а не для того, чтобы помешать ему в конце концов ворваться внутрь. Теперь, когда стены Внутреннего дворца были разрушены более чем в одном месте, оборона к востоку от Последних врат стала нецелесообразной. Многочисленные эвакуационные колонны выходили из бункеров и двигались по изрытой снарядами земле к сомнительному убежищу самых внутренних порталов. Бои теперь велись, чтобы защищать эти колонны как можно дольше, поддерживать хрупкую оборонительную завесу, гарантировать, что большинство из них смогут уйти до того, как ворота падут и чудовища ворвутся внутрь.
+
После этого к работе приступили группы огнемётчиков: методично обходя трупы врагов, они сжигали всё и вся дотла, чтобы никакие неестественные останки не смогли неожиданно восстать и возобновить бойню. Тела павших лоялистов собрали и отнесли к парящим «Грозовым птицам», которые уже разворачивались и разгоняли турбины, готовясь к переброске. Налёт длился всего несколько минут, но баальцы не имели права медлить — они запланировали десятки подобных атак, неизменно направленных на то, чтобы купировать натиск противника в критической точке, ослабить незащищённые клинья наступающих частей и уничтожить ключевые командные подразделения.
  
Сангвиний сосредоточился, глядя дальше на север, всматриваясь сквозь дрейфующие клубы смога, чтобы хоть как-то разобраться в пейзаже. Он видел отвесные стены Горгонова рубежа, места, над сохранением которого он так усердно трудился, теперь окружённые прерывистыми линиями огня, сердце укрепления было выпотрошено бесновавшими внутри вражескими войсками. За ним, едва различимый в пасмурной дымке, был Мармакс. Насколько он мог судить с такого расстояния, тот, похоже, продолжал сопротивляться – если они смогут удержать его от полного разрушения хотя бы ещё час или два, это будет уже что-то.
+
Подойдя к краю парапета, Сангвиний посмотрел на Фасадные пустоши и разорённую зону, за которой некогда начинался старый квартал процессий. Каналы связи его шлема уже забивались просьбами о вмешательстве, они шли одна за другой, вечным непрерывным потоком. Ему тоже вскоре придётся снова взлететь, взмыть в ядовитые облака вместе с горсткой уцелевших штурмовых кораблей легиона. Ничего лучшего они сделать не могли — больше никаких крупных операций, только точечные удары, направленные на то, чтобы отступление не сменилось резнёй.
  
Это был предел его зрения. У него уже некоторое время не было ни одного из видений – этих тревожных проблесков прямо в сознании братьев. Возможно, он просто был слишком занят сражением, или, возможно, эта непрошеная и нежеланная способность исчезла сама по себе. Скорее всего, это была просто временная передышка, мимолётное затишье, прежде чем ветры эфира снова наберут силу. На данный момент у него остались только самые смутные психические ощущения – впечатления душ, захваченных бурей восточного фронта, который неуклонно обваливался, некоторые непокорные, некоторые напуганные, большинство в состоянии глубокого страдания. Это стало ключевым изменением за последний месяц непрекращавшейся борьбы – переход от страха к обречённости. Он и сам это чувствовал. Это было не так, как раньше – боль, видения. Это было более смутное недомогание, своего рода онемение, распространявшееся от рук и ног к туловищу, заставляя колебаться, сомневаться, проверять себя. Если он закрывал глаза, ему почти казалось, что он видит болезнь, выползавшую из сердца зловонной тьмы, пробиравшуюся по кладбищам и полям захоронений и тянувшуюся задушить их всех.
+
Ангел изучал территорию, которую они уступали. Подходы к Ауруму, за которые велись ожесточённые бои с тех пор, как пал космопорт Львиных врат, теперь полностью находились в руках противника. Передовые укрепления почти скрылись из виду — превратились в море почерневшей грязи, растоптанные миллионами сапог. Земля дрожала как от грохота вражеских орудий, так и от взрыва заминированных помещений далеко внизу. Над тысячей мест по всему опустошённому ландшафту поднимались столбы дыма, каждый из которых отмечал остов большого посадочного модуля или сверхтяжёлой бронемашины. Дул горячий ветер, горький на вкус, несмотря на фильтры шлема.
  
Он не мог потворствовать этому. Он должен продолжать двигаться, сохранять жизненную силу. И теперь, здесь, на самом краю сужавшейся дуги имперского контроля, оставалась одна вещь, которую он должен был попробовать снова, пока растущее расстояние не сделало это невозможным.  
+
Они больше не сражались за то, чтобы удержаться на этой черте. Раньше на длинном кольце внешних крепостей проливали кровь и расходовали ресурсы лишь для того, чтобы замедлить врага, нанести ему урон, а не для того, чтобы помешать ему вообще прорвать периметр. Теперь, когда в стенах Внутреннего дворца уже в нескольких местах появились пробоины, оборона участков к востоку от Последних врат стала нецелесообразной. Огромные эвакуационные колонны струились из бункеров и пробирались по изрытой снарядами земле к убежищу сомнительной надёжности — вратам, расположенным ближе всего к центру. Теперь они бились ради того, чтобы как можно дольше защищать эти отходящие части, поддерживать хрупкий защитный заслон, гарантировать, что большинство солдат сможет отступить до того, как ворота падут и чудовища ворвутся внутрь.
  
– Брат, – произнёс он по воксу, используя самый сильно закодированный канал, тот, который оставался чистым, даже когда остальные растворились в визжащих помехах.
+
Сосредоточившись, Ангел посмотрел дальше на север, пронзая взглядом плывущие клубы смога, чтобы хоть как-то разобраться в обстановке на местности. Он увидел отвесные стены Преграды Горгона, рубежа, ради сохранения которого он так усердно трудился, теперь окружённые прерывистыми линиями огня. Укрепление уже выпотрошили изнутри вражеские войска, бесновавшиеся там. За ним, едва различимый в пасмурной дымке, находился Мармакс. Насколько Сангвиний мог судить с такого расстояния, тот, похоже, продолжал сопротивляться — если они уберегут его от полного разрушения хотя бы ещё на час или два, это будет уже кое-что.
  
Долгое мгновение, в течение трёх глубоких вдохов, он ничего не получал в ответ. А затем, как раз в тот момент, когда он собирался сдаться, донеслось шипение и треск.
+
Дальше Ангел ничего не разбирал. Его уже некоторое время не посещали те видения — тревожные явления, когда он мельком заглядывал прямо в сознание братьев. Возможно, его теперь слишком занимали битвы, или же эта непрошеная и нежеланная способность исчезла сама по себе. Скорее всего, он просто получил временную передышку, случилось мимолётное затишье перед тем, как ветры эфира снова наберут силу. Пока что Сангвиний воспринимал только самые смутные психические ощущения — впечатления живых душ, захваченных бурей восточного фронта, который неуклонно обваливался. Среди них встречались и непокорные, и напуганные, но большинство из них испытывали глубокие страдания. Вот оно, ключевое изменение за последний месяц непрерывной борьбы: переход от страха к обречённости. Он и сам это чувствовал. Не то, что раньше, — не боль, не видения, а менее определённое недомогание, своего рода онемение, которое распространялось от рук и ног к туловищу, заставляя колебаться, сомневаться, сдерживаться. Когда Ангел закрывал глаза, ему чудилось, что он почти видит, как хворь выползает из сердца зловонной тьмы, как пробирается по кладбищам и полям захоронений и тянет лапы, чтобы задушить их всех.
  
– ''Значит, он послал тебя вернуть меня?'' – раздался голос Джагатая, искажённый и слабый из-за шума помех.
+
Он не мог потворствовать этому. Надо двигаться, сохранять энергичность. А сейчас, здесь, на самом краю сужавшегося сектора под имперским контролем, ему следовало снова попробовать кое-что, пока оно не стало невозможным из-за растущего расстояния между ними.
  
Сангвиний улыбнулся. Вечно подозрительный на грани паранойи Хан – мало что изменилось:
+
— Брат, — произнёс Сангвиний по воксу, переключившись на самый надёжно закодированный канал, тот, который обеспечивал чёткую связь, даже когда остальные тонули в визжащих помехах.
  
Как ты думаешь, если бы он попросил, я бы согласился?
+
Долгие секунды, в течение трёх глубоких вдохов, он ничего не получал в ответ. А затем, как раз в тот момент, когда Ангел собирался сдаться, донеслось шипение и треск.
 +
 
 +
— ''Значит, он послал тебя приволочь меня обратно?'' — раздался голос Джагатая, искажённый и слабый из-за шума помех.
 +
 
 +
Сангвиний улыбнулся. Вечно подозрительный, балансирующий на грани паранойи Хан почти не изменился.
 +
 
 +
Как ты думаешь, если бы он попросил, я бы согласился?
  
 
На другом конце послышалось насмешливое презрительное фырканье:
 
На другом конце послышалось насмешливое презрительное фырканье:
  
''Может быть. Ты отзывчивый человек''.
+
''— Возможно. У тебя отзывчивая душа''.
  
Последние врата почти обошли. Твоё окно для отступления сокращается.
+
Последние врата почти обошли. Твоё окно для отступления сужается.
  
''Да, я заметил''.
+
''Да, я заметил''.
  
И хотя у тебя репутация человека, который ускользает в последнюю минуту, я боюсь, что эта возможность сама может ускользнуть из твоих рук.
+
И, хотя ты славишься тем, что успеваешь улизнуть в последнюю минуту, я боюсь, что эта возможность ускользает из твоей хватки.
  
''Мы не вернёмся''.
+
''Мы не вернёмся''.
  
– Вы почти полностью окружены.
+
— Вас почти полностью окружили.
  
''Да, это так''.
+
''Да, это так''.
  
Сангвиний сжал кулак, заставляя себя сохранять спокойствие. Он восхищался Джагатаем, он долго работал с ним над элементами библиария, не раз сражался бок о бок с ним, но всё же его ослиное упрямство могло раздражать.
+
Сангвиний сжал кулак, заставляя себя сохранять спокойствие. Он восхищался Джагатаем, когда-то долго работал с ним, закладывая основы либрариусов, не раз сражался бок о бок с Ханом, но всё же его ослиное упрямство могло раздражать.
  
Значит, ты тоже сдался.
+
Значит, ты тоже сдался.
  
''Ничего подобного''. – Долгая пауза, как будто он подыскивал нужные слова. ''Я знаю, ты уважаешь видения. По крайней мере, те, которые говорят правду. Я предвижу, что они победят, пока'' он ''действует. Магистр войны не может рассчитывать на многое, потому что наши отчуждённые братья сходят с ума. Все, кроме одного''.
+
''Ничего подобного''. — Последовала долгая пауза, как будто он подыскивал нужные слова. ''Я знаю, ты уважаешь видения. По крайней мере, те, которые говорят правду. Я предвижу, что они победят, если не помешать'' ему''. Магистр войны мало на кого может рассчитывать, потому что наши отчуждённые братья сходят с ума. Все, кроме одного''.
  
Но вместе мы сильнее. В самом центре.
+
Но вместе мы сильнее. В самом центре.
  
''Возможно, в соответствии с твоей стратегией''. Слабый, сухой смешок по связи. ''Прости меня. Дело не в характере. Речь идёт о том, что нам нужно, чтобы сломать хватку. Хватку, которая сокрушает наш дух''. Даже сквозь помехи Сангвиний слышал настойчивость в голосе брата. ''Они больше ничего не планируют. Они бросаются на поставленные перед ними барьеры, едва понимая, где находятся, едва зная свои собственные имена. Но он ждёт, вне нашей досягаемости, так же осторожно, как и всегда. Когда всё остальное превратится в пепел, когда мы подумаем, что ничего худшего не останется, он придёт. И на этом закончится наша последняя надежда''.
+
''Возможно, в соответствии с твоей стратегией''. Слабый, сухой смешок в канале связи. ''Прости меня. Дело не в характере. Речь идёт о том, что нам нужно, чтобы сломать тиски. Тиски, которые сокрушают наш дух''. Даже сквозь помехи Сангвиний слышал настойчивость в голосе брата. ''Другие больше ничего не планируют. Они бросаются на поставленные перед ними барьеры, едва понимая, где находятся, едва помня собственные имена. Но'' он ''ждёт, вне нашей досягаемости, так же осторожно, как и всегда. Когда всё прочее превратится в пепел, когда мы подумаем, что ничего худшего уже не случится, он придёт. И тогда угаснет наша последняя надежда''.
  
 
Сангвиний тщательно подбирал слова:
 
Сангвиний тщательно подбирал слова:
  
– Мортарион… изменился, брат. Он уже не тот, каким был, когда вы встретились на Просперо. Сможешь ли ты противостоять ему сейчас? Сможет ли кто-нибудь из нас?
+
— Мортарион... изменился, брат. Он уже не тот, как в час вашей встречи на Просперо. Сможешь ли ты противостоять ему сейчас? Сумеет ли хоть кто-нибудь из нас?
  
''Я не знаю. Но тогда, если таков твой совет, когда настанет момент, и тебя призовут встретиться лицом к лицу с одним из них, я ожидаю, что ты тоже уступишь. Отдашь своё копье, извинишься. Снова отступишь''.
+
''Я не знаю. Но если таков твой совет, то я полагаю, что, когда придёт твой час и тебя призовут выйти против одного из них, ты тоже уступишь. Отдашь своё копьё, извинишься. Снова отойдёшь в тыл''.
  
 
Сангвиний рассмеялся:
 
Сангвиний рассмеялся:
  
У нас не хватает мест для отступления.
+
У нас уже кончаются места для отступления.
 
 
– ''Мы не должны были позволить, чтобы его захватили''.
 
  
– Ты по-прежнему так думаешь?
+
''— Напрасно мы позволили, чтобы порт захватили''.
  
– ''Орудия целы, и их можно использовать. Они свободно приземляются. И нам самим понадобится космический порт. Когда придёт Жиллиман. Когда победа будет у нас в руках, ему понадобится быстрый путь вниз''.
+
— Ты по-прежнему так думаешь?
  
Победа. Хан по-прежнему думал о победе. Как это возможно? Неужели он тоже сошёл с ума, как и предатели, которые радостно мчались, разрушая дом собственной расы? Это всегда возможно. Он всегда флиртовал с этим.
+
''— Орудия целы, и их можно применить. А сейчас враги приземляются где хотят. И нам самим пригодится космопорт. Когда придёт Гиллиман, когда до победы нам будет рукой подать, ему понадобится быстрый путь вниз''.
  
– В этом, – сказал Сангвиний, – ты, по крайней мере, последователен.
+
Победа. Хан по-прежнему думал о победе. Как это возможно? Неужели он тоже сошёл с ума, как и предатели, которые радостно буйствовали, разрушая дом собственной расы? Такая возможность существовала всегда. Он всегда ходил по краю.
  
– ''Не то, в чём меня часто обвиняли''.
+
— По крайней мере, в этом ты последователен, — сказал Ангел.
  
Сангвиний поднял голову. На севере сквозь облачный покров пробились новые всплески огня. Ему придется уйти сейчас, чтобы сделать то, что он делал с тех пор, как всё это началось – держать всё вместе, заставлять войска сражаться ещё один день, ещё один час, ещё одну минуту.
+
''— В таком меня редко обвиняли''.
  
– Я связался с тобой не для того, чтобы отозвать тебя, – сказал он. – Как бы мне не хотелось, чтобы ты был с нами. Рогал всегда говорил, что рано или поздно ты сделаешь свой ход, и обычно он прав насчёт остальных из нас. Вот почему он всё организует. – Он наблюдал за пылавшими землями, развалинами некогда гордой галактической цивилизации, униженной её собственными пороками. – Я связался, потому что, если ты это сделаешь, это, возможно, последний раз, когда мы разговариваем. И поэтому я хотел передать тебе своё благословение. Я хотел пожелать тебе удачи. И я хотел выразить надежду, что ты так глубоко засунешь эту проклятую косу ему в глотку, что он никогда больше не найдёт свой дурацкий респиратор.
+
Сангвиний поднял голову. На севере сквозь облачный покров пробились новые всплески огня. Ему уже пора уходить, чтобы заняться тем, что он делал с тех пор, как всё это началось, — предотвращать полный развал, заставлять войска сражаться ещё один день, ещё один час, ещё одну минуту.
  
Хан громко рассмеялся. Даже искажённый плохой связью, Сангвиний услышал, что это был правильный смех – не циничный, не знающий, просто краткий перерыв в удушающем напряжении.
+
— Я связался с тобой не для того, чтобы отозвать тебя, — произнёс Ангел. — Как бы мне ни хотелось, чтобы ты был с нами. Рогал всегда говорил, что рано или поздно ты сделаешь свой ход, и обычно он прав насчёт остальных из нас. Вот почему он всё организовывает. — Сангвиний наблюдал за пылавшими землями, развалинами некогда гордой галактической цивилизации, сокрушённой своими же пороками. — Я вызвал тебя потому, что если ты исполнишь свой план, то, возможно, сейчас мы разговариваем в последний раз. И поэтому я хотел передать тебе своё благословение. Я хотел пожелать тебе удачи. И я хотел выразить надежду, что ты так глубоко засунешь эту проклятую косу ему в глотку, что он никогда больше не найдёт свой дурацкий респиратор.
  
– ''Мы ещё встретимся, мой друг'', – сказал Хан. – ''Мы построим всё, о чём когда-либо мечтали. А до тех пор делай то, что должен. Поддерживай в них надежду. Удерживай стены''.
+
Джагатай громко рассмеялся. Несмотря на скверную связь, Сангвиний разобрал, что это правильный смех — не циничный, не понимающий, просто краткая передышка от удушающего напряжения.
  
Связь прервалась. Сангвиний постоял ещё немного, один на парапете, наблюдая, как горит мир его рождения. Он оглянулся через плечо, туда, где возвышался огромный массив Внутреннего дворца. В темноте, на фоне сгущавшегося зарева многочисленных пожаров, тот больше походил на склеп, чем на крепость.
+
''— Мы ещё встретимся, мой друг'', — сказал Хан. — ''Мы построим всё, о чём когда-либо мечтали. А до тех пор делай то, что должен. Поддерживай в них надежду. Удерживай стены''.
  
– Именно это я и собираюсь делать, – тихо сказал он.
+
Связь прервалась. Сангвиний постоял ещё немного один на парапете, наблюдая, как горит мир его рождения. Ангел оглянулся через плечо, туда, где возвышался огромный массив Внутреннего дворца. В темноте, на фоне сливающегося воедино зарева многочисленных пожаров, тот больше походил на склеп, чем на крепость.
  
А затем, с прыжком, хлопком крыльев и мощным толчком в небо, он снова исчез, держа копье наготове, устремляясь к следующей битве, которая нуждалась в нём.
+
— Я так и задумал, — тихо проговорил он.
  
 +
А затем примарх спрыгнул, взмахнул крыльями, мощно ринулся в небо и снова исчез. Держа копьё наготове, он устремился к следующей битве, которая нуждалась в нём.
  
  
 
Они ослабли. Они надломились. Их воля к борьбе исчезла, их оборона рушилась.
 
Они ослабли. Они надломились. Их воля к борьбе исчезла, их оборона рушилась.
  
Это было так тяжело в течение последних семи лет. Каждая победа оспаривалась, каждый триумф оплачивался кровью. Однако теперь, в самом конце, сопротивление ослабевало.
+
Последние семь лет выдались такими тяжёлыми. Каждое завоевание пытались отбить, каждый триумф оплачивался кровью. Однако теперь, в самом конце, сопротивление ослабевало.
  
Они перестали верить, вот в чём была их проблема. До тех пор, пока они думали, что кто-то придёт им на помощь или что враги каким-то образом развалятся сами по себе, они сопротивлялись и стреляли в ответ. Теперь, однако, они бросали посты и бежали по длинным каньонам между заполненными дымом шпилями, их нервы были на пределе, их дух сломлен.
+
Они перестали верить вот что подкосило их. До тех пор, пока они думали, что кто-то придёт им на помощь или же враги каким-то образом развалятся сами по себе, они сопротивлялись и стреляли в ответ. Теперь, однако, они бросали посты и бежали по длинным ущельями между задымлёнными шпилями, люди с истрёпанными нервами, со сломленным духом.
  
Не его коллеги из Легионес Астартес, конечно. Они по-прежнему удерживали позиции, по-прежнему упорно оборонялись, но даже им чего-то не хватало. Это было так, как если бы они сражались по привычке, почти автоматически. Они больше не верили, что могут изменить результат. Они совершали необходимые действия. Досматривали происходившее до конца. Он убил так много из них ветеранов, капитанов рот, прославленных чемпионов. Когда они уменьшались, он рос, укрепляя репутацию, которая уже была внушительной в годы Крестового похода.
+
К его визави из Легионес Астартес это, конечно не относилось. Лоялисты всё так же удерживали позиции, по-прежнему упорно оборонялись, но даже им чего-то не хватало. Лоялисты как будто сражались по привычке, почти автоматически. Они больше не верили, что могут повлиять на исход битвы. Лишь совершали необходимые действия. Досматривали происходившее до конца. Он убил столь многих из них ветеранов, капитанов рот, прославленных чемпионов. Пока неприятель умалялся, он рос, укрепляя репутацию, которая уже была внушительной в годы Крестового похода.
  
Индрас Аркета, капитан Третьей роты Сынов Гора, на мгновение задумался над этим. Левой рукой он сжимал шею воина Имперских Кулаков. В его правой руке был любимый длинный клинок, который излучал красоту и нашёптывал ему истины. Доспехи воина были украшены ветеранскими почестями, свидетельствовавшими о долгой и легендарной карьере, но теперь он был почти мёртв. Кровь текла из каждого сочленения его брони, стекая по пластинам, которые были скорее грязными, чем керамитовыми, пробитой кратерами от болтов, их сила исчезла.
+
Индрас Аркета, капитан Третьей роты Сынов Хоруса, на мгновение задумался над этим. Левой рукой он сжимал шею воина Имперских Кулаков. В правой он держал любимый длинный клинок, который дивно колыхался и нашёптывал ему истины. Доспехи лоялиста украшали ветеранские почести, знаки долгой и легендарной карьеры, но теперь он уже умирал. Кровь струилась из каждого сочленения его брони, стекая по латам — состоящим больше из грязи, чем из керамита, испещрённым воронками от болтов и утратившим энергопитание.
  
Космический десантник пытался что-то сказать. Аркета немного опустил голову, готовый потакать ему, поскольку тот сражался достаточно хорошо.
+
Космодесантник пытался что-то сказать. Аркета немного опустил голову воина к себе, решив угодить ему, поскольку тот сражался достаточно хорошо.
  
– Что у нас, а? спросил он. Выкладывай.
+
— О чём ты там, а? спросил он. Выкладывай.
  
Император... проклинает… тебя... неверный…
+
Император... проклинает... твою... неверную...
  
Ах, ничего интересного, устало сказал Аркета. Он позволил голове воина опуститься и отсек ему шею прежде, чем тот упал на землю. Затем он наблюдал, как воин медленно умирает и жизнь вытекает из глубокой раны на шее, просачиваясь в пропитанную химикатами землю.
+
Ах, ничего интересного, устало сказал Аркета. Выпустив голову воина, он рассёк ему горло прежде, чем тот упал на землю. Затем Индрас понаблюдал, как воин медленно умирает, как его жизнь густым потоком льётся из глубокой раны на шее, просачиваясь в пропитанную химикатами землю.
  
Он посмотрел перед собой. Длинная колонна бронетехники и пехоты с грохотом двигалась по проспекту, окружённая с обеих сторон разбитыми стенами разрушенных жилых башен. “Лэндрейдеры” и “Сикараны”, корпуса в цветах морской волны легиона, в исправном состоянии, несмотря на тяжёлую кампанию по достижению основных точек вторжения. Гусеницы перемалывали остатки расположенных в узких местах баррикад, пока последние связки бронебойных гранат взрывали доты на северном краю проспекта. Тактические отделения маршировали через обломки, двигаясь осторожно, но уверенно. Позади них прогрохотал большой “Контемптор”, его тяжёлая поступь вдавила остатки жёлтого доспеха ещё глубже в грязь.
+
Аркета поднял взгляд. Длинная колонна бронетехники и пехоты с грохотом двигалась по проспекту, окружённая с обеих сторон разбитыми стенами разрушенных жилбашен. Там ехали «Лэндрейдеры» и «Сикаранцы» с корпусами в легионных цветах морской волны, вполне исправные, хотя они прошли через тяжёлую кампанию перед тем, как достигли основных точек проникновения. Пока их гусеницы перемалывали остатки баррикад, воздвигнутых в узких местах, на северном краю проспекта взорвались последние связки бронебойных гранат, разрушившие доты. Через обломки маршировали тактические отделения, двигаясь осторожно, но уверенно. Позади них громыхал большой «Контемптор», чьи тяжёлые ступни вдавливали куски жёлтых доспехов ещё глубже в грязь.
  
Он не ожидал, что достигнет этой позиции ещё в течение шести часов. Это было место соединения двух главных магистралей, ключ, открывавший следующий фронт битвы в городской зоне, место, за которое дисциплинированный враг будет сражаться зубами и ногтями. Если бы башни на перекрёстке не были разнесены вдребезги, возможно, почти удалось бы вскарабкаться наверх и разглядеть стены по периметру поля Крылатой Победы.
+
Ранее Индрас ожидал, что ему потребуется ещё шесть часов, чтобы достичь этой позиции. Здесь соединялись две главные магистрали, и перекрёсток служил ключом к следующему фронту битвы в городской зоне. За такое место дисциплинированный враг сражался бы, не жалея сил. Если бы здешние башни не разнесло вдребезги, возможно, Аркете даже удалось бы вскарабкаться по ним и разглядеть оттуда стены по периметру поля Крылатой Победы.
  
Возможно, у защитников закончились боеприпасы. Возможно, основные гарнизоны уже отступили, обнажив эту позицию. Возможно, воинами здесь пожертвовали для фронта в другом месте. Тем не менее, это не должно было быть так просто. Если он не будет осторожен, темпы продвижения опередят линии снабжения, и танки остановятся из-за нехватки топлива.
+
Возможно, у защитников кончились боеприпасы. Возможно, основные гарнизоны уже отступили, обнажив эту позицию. Возможно, воинами здесь пожертвовали ради какого-нибудь другого фронта. И всё же победа получилась слишком простой. Если он не будет осторожен, то с таким темпом продвижения его части оторвутся от линий снабжения, и танки остановятся из-за нехватки топлива.
  
Аркета наблюдал, как его войска проходят мимо, маршируя в сердце города-дворца. Всё, что он мог слышать впереди, были крики и взрывы. Сзади ничего – совсем, как будто они полностью удаляли всё, вычищая планету начисто.
+
Аркета наблюдал, как его войска проходят мимо, маршируя к самому сердцу города-дворца. Впереди звучали только крики и взрывы. Сзади не доносилось вообще ничего как будто наступающие стирали всё на своём пути, вычищая планету начисто.
  
А затем с севера, где второй проспект пересекался с первым, в поле зрения внезапно появились новые машины, все они тоже принадлежали XVI легиону. Со спокойной эффективностью головные танки развернулись на осях и повернулись, чтобы присоединиться к наступавшим ротам бронетехники Аркеты. Несколько командиров отделений выкрикивали приказы, но в остальном всё выполнялось без суеты. Хореограф гордился бы тем, как все они соединились и объединили силы, прежде чем двинуться дальше, направляясь на запад, вперёд, в самое сердце городской агломерации.
+
А затем с севера, где второй проспект пересекался с первым, в поле зрения внезапно появилась новая бронетехника, также принадлежащая XVI легиону. Спокойно и эффективно маневрируя, головные машины развернулись на месте и, сменив направление движения, присоединились к наступавшим бронетанковым ротам Аркеты. Несколько командиров секций выкрикнули приказы, но в остальном всё прошло без суеты. Хореограф позавидовал бы тому, как все они сомкнулись и объединили силы, прежде чем двинуться дальше на запад, вперёд, в самое сердце городской агломерации.
  
Носорог “Дамокл” вынырнул из тени, двигаясь прямо к Аркете. В последний момент командный транспорт, содрогнувшись, остановился, люк распахнулся, и показался воин. Он с лязгом спустился на обломки и подошёл к Аркете, сжав кулак и вытянув его в приветствии легиона.
+
«Носорог» типа «Дамокл» вынырнул из тени, надвигаясь на Индраса. В последний момент командный БТР, вздрогнув, остановился, и в его распахнувшемся люке показался воин. Тот с лязгом спустился на обломки и подошёл к Аркете, сжав кулак и вытянув руку в легионном приветствии.
  
Капитан! крикнул он. Уже здесь, да?
+
Капитан! крикнул он. Уже здесь, да?
  
Аркета наблюдал за его приближением. Воин был экипирован так же, как и он сам – прекрасный боевой доспех работы мастера, длинный подбитый мехом плащ, Око Гора на нагруднике. Они были равны, эти двое, в том, что касалось звания, но Азелас Баракса был капитаном второй роты, всего на шаг ближе к магистру легиона. В другое время, учитывая огромное количество перерезанных ими для магистра войны глоток, они оба могли ожидать места в Морнивале, но после катастрофы у Сатурнианских врат не было особого энтузиазма возрождать этот старый обычай. Какой цели это послужит сейчас? Сыны Гора были созданиями живого бога, воинами-рабами бессмертной божественной сущности. Ты не даёшь советов богу и не пытаешься подсказывать бессмертному. Все они снова стали просто солдатами, инструментами, необходимыми для выполнения поставленной задачи, и последние из их претензий эпохи крестовых походов были сметены прочь.
+
Индрас наблюдал, как соратник подходит к нему. Облачение легионера во многом совпадало со снаряжением самого Аркеты: прекрасный боевой доспех мастерской работы, длинный плащ с меховым подбоем, Око Хоруса на нагруднике. Они оба носили капитанские звания, но Азелас Баракса командовал Второй ротой, то есть всего на шаг ближе стоял к повелителю легиона. В другое время, учитывая, какое огромное количество глоток они перерезали ради магистра войны, эти офицеры могли бы ожидать места в Морнивале, но после катастрофы у врат Сатурна никто особенно не горел желанием возрождать тот старый обычай. Какой цели он послужил бы сейчас? Сыны Хоруса были орудиями живого бога, воинами-рабами бессмертного высшего существа. Нельзя давать советы богу или пытаться подсказать бессмертному. Когда любые их притязания эпохи Крестового похода канули в небытие, все они снова стали просто солдатами, инструментами, необходимыми для выполнения поставленной задачи.
  
Да, мы хорошо проводим время, бесстрастно сказал Аркета.
+
Да, неожиданно быстро идём, бесстрастно сказал Аркета.
  
Ему не нравился Баракса. Капитан второй роты был ограниченным человеком, привязанным к тому, как всё было до великого разрыва с Террой. Как и многие старшие Сыны Гора, Баракса смотрел на дары нового порядка с подозрением, цепляясь за обычаи Хтонии, когда все они утверждали, что не верят в такие вещи, как боги. Поддерживать эту точку зрения сейчас было недальновидно и консервативно, что не шло им на пользу. Когда Торгаддон был убит, его должность должна была достаться кому-то с подобными ему способностями, созданию богов, за которых они сейчас сражались, а не очередному клону Эзекиля, упрямо отказывавшемуся признать неизбежное.
+
Ему не нравился Баракса. Капитан Второй роты, ограниченный человек, держался за традиции, существовавшие до великого разрыва с Террой. Как и многие старшие Сыны Хоруса, он смотрел на дары нового порядка с подозрением, цепляясь за обычаи Хтонии той поры, когда все они утверждали, что не верят в штуки вроде богов. Сейчас сохранять подобную точку зрения недальновидно: такой консерватизм не идёт им на пользу. Когда Торгаддона сразили, занимаемое им место стоило бы передать кому-то с аналогичными способностями, творению божеств, за которых они сейчас сражались, а не очередной копии Эзекиля, упрямо отказывавшейся принять неизбежное.
  
Баракса подошёл и встал рядом с ним.
+
Подойдя, Азелас встал рядом с ним.
  
Они ''сломались'', брат, сказал он. Санктум просто лежит перед нами. Надо только прийти и взять. И я обнаружил, что с трудом могу в это поверить.
+
Они сломлены, брат, сказал Баракса. Санктум просто лежит перед нами. Приходи и бери. И я обнаружил, что с трудом могу в это поверить.
  
Голос капитана звенел от энтузиазма. Несмотря на неприязнь, Аркета знал, что тот имел в виду. Это было сердце, душа старой империи. Большинство его солдат никогда раньше не видели Терру, не говоря уже о том, чтобы ходить по улицам её древней столицы. Галактика была полна миллионов чудес, но ничто не могло сравниться с этим местом, даже если оно лежало в руинах. Временами вы ловили себя на том, что останавливаетесь, иногда даже в разгар боя, и вспоминаете, где находитесь. Вы бросаете взгляд на огромные здания вокруг, на городской ландшафт, который был так знаком по тысячам пропагандистских видеолент, на резные символы триумфов эпохи Крестового похода, на могучие монументы, воздвигнутые, чтобы придать импульс этому невероятному, неповторимому подвигу, и удивляетесь, как всё зашло так далеко.
+
Голос капитана звенел от энтузиазма. Несмотря на неприязнь к нему, Аркета разделял его чувства. Они добрались до сердца всего, души старой империи. Большинство его солдат никогда раньше не видели Терру, не говоря уже о том, чтобы ходить по улицам её древней столицы. Галактика полнилась чудесами, они исчислялись миллионами, но ничто не могло сравниться с этим местом, даже если оно лежало в руинах. Иногда ты спохватывался, порой даже в разгар боя, и вспоминал, где находишься. Ты бросал взгляд на огромные здания вокруг, на городской ландшафт, столь знакомый тебе по тысячам пропагандистских вид-лент, на резные символы триумфов эпохи Крестового похода, на могучие монументы, воздвигнутые, чтобы придать импульс этому невероятному, неповторимому подвигу, и удивлялся, как же всё зашло так далеко.
  
Это ещё не конец, – сказал Аркета, не желая впадать в эйфорию. Нас затягивают всё дальше – где-то там у них по-прежнему есть три примарха.
+
Это ещё не конец, — произнёс Аркета, не желая впадать в эйфорию. Нас затягивают всё глубже, и где-то там у них по-прежнему есть три примарха.
  
 
Баракса рассмеялся.
 
Баракса рассмеялся.
  
– Такой осторожный. – Он откинул плащ, сжал правую руку в кулак и посмотрел вдоль длинной аллеи на напоминавшие горы скопления зданий впереди. – Наружный бастион прорван ты в курсе? Три фронта сходятся. Они не справятся с этим. – Он глубоко вздохнул, как будто воздух был чем-то, что могло взбодрить его, а не порвать перегруженные токсикологические фильтры шлема. Каждый час тысячи проходят только через Меркурианский пролом. Это потоп. Красный Ангел внутри, делает то, что у него получается лучше всего. Это потрясающе. Нам просто нужно добраться туда ''первыми'', прямо сейчас – сломать последние врата, прежде чем Пожиратели Миров превратят всё в кровавую жижу.
+
— Как ты осторожен! — Откинув плащ, он пошевелил пальцами правой латной перчатки и посмотрел вдоль длинной аллеи на скопления зданий впереди, кажущиеся горными хребтами. — Бастионный Притвор прорван ты не знал? Три фронта сходятся. Им не справиться с этим. — Азелас вздохнул полной грудью, как будто такой воздух мог взбодрить его, а не навредить перегруженным токсофильтрам шлема. Каждый час тысячи проходят только через пролом в Меркурии. Настоящий потоп. Красный Ангел внутри, делает то, что у него получается лучше всего. Подавляющий натиск. Нам просто нужно добраться туда первыми, прямо сейчас, — разбить последние врата, пока Пожиратели Миров не размололи всё в кровавое месиво.
Сказанное им действительно имело смысл. Хрупкое единство между легионами и фракциями уже было нарушено. То немногое, что оставалось сплочённым, зависело от стоявшей перед ними всеми цели – ненавистного Императора, Обманщика и Нарушителя Права Первородства. Как только Он будет убит, всё это снова исчезнет. XVI легион, величайший из легионов, те, кто продвигал и поддерживал всё с самого начала, не должны позволить всему рухнуть, и для этого им необходимо контролировать центр, находясь в безопасности в тех же самых бункерах, которые они сейчас пытались разрушить.
+
 
 +
Действительно, цель заключалась в этом. Хрупкое единство между легионами и фракциями уже нарушилось, и какие-то остатки сплочённости держались потому, что перед всеми ними стояла одна цель — ненавистный Император, Обманщик и Нарушитель Права первородства. Как только Он будет убит, всё это вновь рассыплется. Воины XVI легиона, величайшего из них, те, кто продвигал и поддерживал всё это с самого начала, должны не допустить полного развала, а для этого им нужно взять под контроль центр и надёжно засесть в тех самых бункерах, которые они сейчас пытались разрушить.
 +
 
 +
— Тогда ему нужно вернуться, — произнёс Аркета.
 +
 
 +
— Он уже здесь.
 +
 
 +
А вот это неожиданно.
 +
 
 +
— Абаддон? Он поправился?
 +
 
 +
— Мне сказали, что он наседал на апотекариев, превращал их жизнь в ад, пока они не сделали достаточно, чтобы вернуть его на фронт. Он приземлился у стены Вечности и прямо сейчас направляется к Меркурию. — Баракса похлопал Аркету по плечу. — Вот и всё, что нам нужно, чтобы закончить это. Наш вождь.
  
– Тогда ему нужно вернуться, – сказал Аркета.
+
Индрас разозлился.
  
– Он уже здесь.
+
— Наш вождь на ''«Мстительном духе»''.
  
Это было неожиданностью.  
+
— Конечно. Конечно! Но здесь, внизу...
  
– Абаддон? Он поправился?
+
— Какое это имеет значение? Эзекиль — простой смертный. Совсем как мы. Следи, чтобы твои речи не завели тебя не туда, Азелас, ибо магистр войны всё видит и всё слышит.
  
– Мне сказали, что он превратил жизнь апотекариев в ад, пока они не сделали достаточно, чтобы вернуть его на фронт. Он приземлился в Вечной стене и прямо сейчас направляется к Меркурианской. – Баракса похлопал Аркету по плечу. –
+
Баракса пару секунд растерянно смотрел на него.
Это всё, что нам нужно, чтобы закончить это. Наш лидер.
 
  
Аркета разозлился:
+
— И всеми любим, — пробормотал Азелас.
  
– Наш лидер на “''Духе мщения''”.
+
— Что?
  
– Конечно. Конечно! Но, здесь, внизу...
+
— Все преисподние, брат, что гложет тебя изнутри? Ты должен быть доволен.
  
– Какое это имеет значение? Эзекиль всего лишь смертный. Совсем как мы. Ты должен следить за тем, куда ведут тебя твои слова, Азелас, – магистр войны всё видит и всё слышит.
+
Да, что его беспокоило? Почему он не ликовал, наслаждаясь последним наступлением в сердце лицемерия? Никогда прежде он не опускал руку с клинком, никогда не сожалел об убийстве. И всё же чем ближе он подходил, тем мрачнее становился.
  
Баракса на мгновение растерянно посмотрел на него.  
+
Хоруса с ними не было. Возможно, причина в этом. Однажды, когда-то давно, Индрас наблюдал за схваткой примархов и с трудом представлял, как что-то живое способно противостоять такой мощи. Если бы Хорус ступил на эту землю, здесь и сейчас, всё бы закончилось через несколько часов. О, Аркета знал всю ту чушь, которую болтали колдуны, — о великом обережном щите, о том, как он сдерживал обладателей величайших даров, но теперь этот заслон порван в клочья. Если буйный Ангрон сумел каким-то образом пройти сквозь него, то, конечно, и магистр войны сумеет.
  
– И любим всеми, – пробормотал он.
+
Пока Хорус отсутствует, трещины в легионе будут неуклонно расширяться. Появятся закулисные воротилы вроде Бараксы, которым вскружил головы энергичный первый капитан. Утверждали, что Сикар, новый повелитель юстаэринцев, тоже креатура Абаддона. Возможно, это относится и к Икари, столь нелюбимому капитану Четвёртой роты. Что они все станут делать, если Луперкаль вообще никогда не появится? Не начнут ли они постепенно задумываться о том, кому лояльны на самом деле?
  
– Что?
+
Легион по-прежнему хранил верность Хорусу, это так. Некоторые, как и сам Аркета, даже начали говорить о нём как о члене истинного Пантеона, о создании, невероятно возвысившемся над своей человеческой сутью и достойном более ревностного поклонения. Такого мнения придерживался Беруддин, капитан Пятой. Малабре, новый лидер Катуланских налётчиков, обладал пылкой верой. Но все они такие новоявленные, такие неопытные.
  
– Чёрт возьми, брат, что гложет тебя изнутри? Ты должен быть доволен.
+
С легиона словно соскоблили верхний слой, его командиров. Старые великие имена, все эти торгаддоны, кибре, экаддоны, аксиманды, были стёрты. На смену им пришли жалкие копии, в том числе сам Аркета. Раздробленные, они начинали сомневаться и препираться, хотя им оставалось лишь руку протянуть, чтобы забрать величайший из трофеев.
  
Да, что его беспокоило? Почему он не ликовал, наслаждаясь последним наступлением в сердце лицемерия? Он никогда раньше не опускал руку с клинком, никогда не сожалел об убийстве. И всё же чем ближе он подходил, тем мрачнее становился.
+
Все, кроме Абаддона. Он прошёл через всё это если не без потерь, то оставшись самим собой, последним звеном, что соединяло их с наследием Лунных Волков. Неудивительно, что к нему прислушивались больше, чем когда-либо. На него смотрели снизу вверх как новобранцы, так и ветераны.
  
Гора с ними не было. Возможно, причина в этом. Аркета однажды, давным-давно, стал свидетелем битвы примархов, и было трудно представить, что что-то живое может противостоять этому. Если бы Гор ступил на эту землю, здесь и сейчас, всё было бы кончено через несколько часов. О, Аркета знал всю ту чушь, которую колдуны извергали о великом защитном щите, о том, как он сдерживал обладателей величайших даров, но теперь этот барьер был разорван в клочья. Если Ангрон мог каким-то образом пройти сквозь него, то, конечно, и магистр войны мог.
+
Хорус должен скоро прийти. Ему надо покончить с этой чепухой. Нужно напомнить верующим, почему они проливали за него свою кровь. Он обязан вести себя как магистр войны. В будущем он должен стать Императором.
  
Пока Гор отсутствует, трещины в легионе будут неуклонно расширяться. У вас будут влиятельные фигуры, такие как Баракса, чьи головы вскружил энергичный первый капитан. Говорили, что Сикар, новый магистр юстаэринцев, тоже был креатурой Абаддона. Возможно, и Икари, столь нелюбимый капитан четвертой роты, тоже был таким. Что они все станут делать, если Гор вообще никогда не появится? Начнут ли они постепенно задумываться о том, кому на самом деле они лояльны?
+
— Просто желаю, чтобы это поскорее закончилось, — сказал Аркета Бараксе, убирая шепчущий клинок в ножны и снова готовясь выступать. — Мы уже достаточно разрушили. Пора снова начать строить.
  
Гору по-прежнему принадлежала верность легиона, это было правдой. Некоторые даже начали говорить о нём, как и сам Аркета, как о члене истинного Пантеона, о ком-то возвышенном далеко за пределы простого человека и достойном более энергичного поклонения. Беруддин, капитан пятой, придерживался того же мнения. Малабре, новый лидер Катуланских налётчиков, был ревностен в вере. Но все они были такими ''новыми'', такими неопытными. Весь руководящий состав легиона был уничтожен. Старые великие имена – Торгаддон, Кибре, Экаддон, Аксиманд – погибли. Те, кто пришёл им на смену, включая Аркету, были жалкими копиями, разъединёнными, начинавшими сомневаться и препираться, даже когда величайший приз был почти в их руках.
 
  
Все, кроме Абаддона. Он прошёл через всё это, если не невредимым, то оставшись самим собой, последним звеном с наследием Лунных Волков. Поэтому неудивительно, что к нему прислушивались больше, чем когда-либо, на него смотрели снизу-вверх как свежая кровь, так и ветераны.
+
===Глава восьмая===
  
Гор должен скоро прийти. Он должен покончить с этой чепухой. Он должен напомнить верующим, почему они проливали за него свою кровь. Он должен быть магистром войны. В будущем он должен стать Императором.
 
  
– Просто хочу, чтобы это поскорее закончилось, – сказал Аркета Бараксе, убирая шепчущий клинок в ножны и снова готовясь к походу. – Мы уже достаточно разрушили. Пора снова начать строить.
+
Старые мечты
==ВОСЕМЬ==
 
  
'''Старые мечты'''
+
Предатель
  
'''Предатель'''
+
Курултай
  
'''Курултай'''
 
  
Невозможно было представить, что что-то смогут восстановить, не здесь, не так, как было раньше. К тому времени, когда Илья вернулась в Колоссы, масштабы распада восточной зоны боевых действий стали болезненно очевидны. Подземные маршруты из Последних врат по-прежнему действовали на отдельных участках, но во многих местах произошли налёты, которые нарушили жизненно важные линии снабжения и отвлекли скудные оборонительные ресурсы от поверхности. Вызванные ею многочисленные эшелоны маг-поездов в основном прошли, но они стали последними – любые оставшиеся подкрепления или поставки теперь должны были осуществляться наземным путём, а это было безумно опасно.
+
Невозможно представить, что тут опять будут что-то строить. Нет, только не здесь, только не так, как прежде. К тому времени, когда Раваллион вернулась в Колоссы, масштабы распада восточной зоны боевых действий стали болезненно очевидны. Подземные маршруты из Последних врат по-прежнему действовали на отдельных участках, но во многих местах произошли налёты, которые нарушили жизненно важные линии снабжения и вынудили обороняющихся перенаправить туда скудные резервы с поверхности. Многочисленные эшелоны маг-поездов, вызванных Илией, в основном прошли, но больше по тоннелям ничего не провезти. Любые оставшиеся подкрепления или снаряжение теперь придётся доставлять наземным путём, а такой вариант стал безумно опасным.
  
Она убедилась в этом на собственном опыте. Когда пришло время покинуть Внутренний дворец и вернуться на периферию, Соджук забеспокоился ещё сильнее. Каким-то образом ему удалось собрать эскорт из трёх дозорных спидеров и запасной “Химеры”. Он сделал это, не посоветовавшись с ней, и когда она возразила ему, он едва мог смотреть ей в глаза.
+
Она убедилась в этом на собственном опыте. Когда пришло время покинуть Внутренний дворец и вернуться на периферию, Соджук забеспокоился ещё сильнее. Каким-то образом ему удалось собрать эскорт из трёх дозорных спидеров и запасной «Химеры». Он даже не посоветовался с Раваллион и едва мог смотреть Илии в глаза, когда она отчитывала его.
  
Мои извинения, сы, сказал он. В следующий раз я обязательно это сделаю.
+
Мои извинения, сы, сказал тогда Соджук. В следующий раз обязательно уточню.
  
На это ей пришлось выдавить улыбку. Соджук был хитрым старым лисом – ''следующего раза'' для всего этого не будет.
+
В ответ ей пришлось выдавить улыбку. Соджук, хитрый старый лис, понимал, что такого «следующего раза» не будет.
  
Это был трудный участок, некогда лежавший к востоку от больших имперских формирований, собравшихся у Последних врат. Там уже началась бомбардировка даже глубоко под поверхностью чувствовалось, как содрогается земля. Чем дальше вы заходили, тем хуже становилось. Маленькому конвою потребовалась пара часов, чтобы подняться наверх примерно в пятидесяти километрах к северу от Львиных врат, и это было похоже на выход в пасть ада. Сам портал был в огне, огромное бушующее зарево, от которого пульсировал южный горизонт. Странные крики эхом разносились по разбитой пустоши, заставляя лужи едкой воды в воронках покрываться рябью.  
+
Потом они ехали по трудному участку, к западу от которого у Последних врат когда-то собирались большие имперские формирования. Там уже началась бомбардировка даже глубоко под поверхностью чувствовалось, как содрогается земля. Чем дальше ты продвигался, тем хуже становилось. Примерно в пятидесяти километрах к северу от Львиных врат маленькому конвою пришлось на пару часов подняться на поверхность, и тогда показалось, что они попали в картину, изображающую ад. Сами ворота пылали, и горизонт на юге дрожал от огромного бушующего зарева. По развороченной пустоши разносились отголоски странных криков, из-за которых рябили лужи едкой воды в воронках.
  
Якша, – выплюнул Соджук, с трудом пробираясь сквозь грязь.
+
Якша, — злобно проговорил Соджук, напряжённо ведя транспорт по грязи.
  
Однако им повезло они не столкнулись ни с одним из этих ужасов напрямую и ни с чем другим на пути в виде серьёзного сопротивления. Им пришлось обойти подразделение пехоты VIII легиона, направлявшееся на запад через руины, но в остальном худшим, с чем они встретились, были банды культистов и ауксилий предателей, по которым можно было нанести сильный удар, а затем убежать. Как только он смог, Соджук снова завёл их под землю, прямо в разрушавшиеся туннели, которые вились на восток к вспомогательной крепости периметра.
+
Однако им повезло они не столкнулись ни с одним из этих ужасов напрямую, да и вообще не встретили по дороге серьёзного сопротивления. Им пришлось обойти подразделение пехоты VIII легиона, направлявшееся на запад через руины, но в остальном их группе не попалось ничего хуже, чем банды культистов и предательской ауксилии, по которым они наносили мощные удары и тут же отступали. При первой возможности Соджук снова завёл конвой под землю, прямо в разрушавшиеся тоннели, что тянулись на восток, к вспомогательному укреплённому периметру.
  
Когда они, наконец, добрались до приёмных портов Колоссов, охраняемых в освещённой лампами темноте тяжёлыми башнями с лазерными пушками и неподвижными рядами танков V легиона, Илья испустила долгий вздох искреннего облегчения. Возможно, сейчас это место было изолировано, окружено почти со всех сторон едва ли не бесконечными врагами, но они были её народом, островком знакомого, крошечным отголоском Чогориса.
+
Когда они наконец добрались до впускных проходов Колоссов, охраняемых башенками с тяжёлыми лазпушками и неподвижными рядами бронемашин V легиона, что стояли во тьме, озаряемой лампами, Илия протяжно выдохнула от искреннего облегчения. Пусть сейчас это место находилось в изоляции, почти полностью окружённое чуть ли не бесконечными армиями врагов, но здесь находился её народ. Раваллион попала на островок чего-то знакомого, крошечное напоминание о Чогорисе.
  
После этого она попрощалась с Соджуком и поднялась на северную командную башню. Её отчёты уже были собраны и разосланы по сети связи, но не было никакой гарантии, что они дошли – в эти ненадёжные времена вам нужно было действительно поговорить с кем-то лично, чтобы иметь хоть какую-то уверенность в том, что вас услышали. Большая часть оставшегося в оперативных залах Колоссов военного персонала, теперь принадлежала к легиону – почти все штабисты Имперской армии были эвакуированы. Иногда вы сталкивались с офицером в цветах не-легиона и всегда обменивались с ними короткой улыбкой или кивком – они были такими же, как она, ушедшими с первооткрывателями аборигенами, не желавшими покидать компанию этих странных чужаков из другого мира, готовых умереть рядом с ними, а не вернуться к тем, с кем они выросли. Так было с людьми Джагатая – вы могли заразиться, если не были осторожны.
+
Там она попрощалась с Соджуком и поднялась на северную командную башню. Её рапорты уже собрали и разослали по сети связи, но никто не гарантировал, что они дойдут: в нынешние времена неразберихи тебе требовалось лично поговорить с людьми, чтобы приобрести хоть какую-то уверенность в том, что тебя услышали. Большую часть личного состава, оставшегося в залах оперативного управления Колоссов, теперь составлял персонал Пятого, так как почти всех штабистов Имперской Армии эвакуировали. Изредка сталкиваясь с офицерами не в легионном обмундировании, Илия всегда обменивалась с ними короткой улыбкой или кивком. Они стали такими же, как она: переняли обычаи Шрамов, не желали покидать компанию этих странных чужаков из другого мира и предпочитали умереть рядом с ними, а не возвращаться к тем, с кем они выросли. Так уж действовали на тебя родичи Джагатая — ты заражался их нравами, если не соблюдал осторожность.
  
Оказавшись в главном наблюдательном зале, который был забит и полон лихорадочной энергии, она поговорила с Цинь Фаем, нойон-ханом и командующим обороной северной зоны. Он внимательно слушал её донесения, кивая и время от времени настаивая на подробностях, сверяя услышанное с учётными книгами, которые ему приносили помощники.
+
Дойдя до главного наблюдательного зала, забитого людьми и погружённого в лихорадочную суету, она поговорила с Цинь Фаем нойон-ханом и командующим обороной северной зоны. Он внимательно слушал её донесения, кивал и время от времени настойчиво просил рассказать подробнее, после чего сверял данные Илии с учётными книгами, которые ему приносили помощники.
  
“''Теперь у них это получается лучше'', поймала она себя на мысли. – ''С другой стороны, у них не было другого выхода''”.
+
«Теперь у них это получается лучше, — на такой мысли поймала себя Раваллион. С другой стороны, им не оставили другого выхода».
  
В конце ориентировки он поклонился ей:
+
В конце их совещания Цинь Фай поклонился ей.
  
Наша искренняя благодарность, сы-Илья. Это не удалось бы сделать без вас.
+
Наша искренняя благодарность, сы-Илия. Без вас мы бы не справились.
  
Вероятно, его слова были правдой. Белые Шрамы никогда не пользовались теми контактами, которыми обладала она – путями в имперскую командную структуру, как в этом конкретном случае. Хотя было приятно снова почувствовать себя полезной, мысль об этом заставила её слегка загрустить, как старый инструмент, который постепенно изнашивался, пока не смог сделать только одну вещь хорошо. Если это было последнее задание, которое она выполнила для них, оно казалось незначительным – поручение по сбору, сбору повреждённых активов.
+
Пожалуй, он говорил верно. Белые Шрамы никогда не обладали такими ценными контактами, как она, — ходами в имперскую командную структуру, пригодившимися в данном случае. Хотя Раваллион порадовало осознание того, что она снова приносит пользу, сама эта мысль заставила её слегка загрустить: она почувствовала себя старым инструментом, который постепенно изнашивался, пока не оказалось, что им можно хорошо сделать только что-то одно. И если это последнее задание, которое она выполнила для Шрамов, то оно выглядело незначительным. Ей лишь поручили затребовать и собрать повреждённые активы.
  
– Это последнее, что мы получим, – сказала она ему. Все пути на запад перекрыты.
+
— Больше мы ничего не получим, — произнесла Илия. Все пути на запад перекрыты.
  
– Если это то, что у нас есть, сказал Цинь Фай, – то этого должно быть достаточно.
+
— Тогда мы должны обойтись тем, что у нас есть, сказал Цинь Фай.
  
А потом она внезапно почувствовала слабость. Её желудок был пуст, и она была обезвожена. Она переезжала с места на место, часто под обстрелом, без передышки, в течение нескольких дней. Было бы неплохо продолжить разговор с нойон-ханом, чтобы лучше понять, как развиваются планы, но она боялась, что может упасть в обморок. Она извинилась, вышла и поспешила вниз, в свои покои, расположенные глубоко во внутреннем ядре крепости. Вернувшись, она дрожащими руками потянулась за чашкой воды, расстегнула воротник генеральской шинели, тяжело опустилась на стул, закрыла глаза и позволила конечностям обмякнуть.
+
А потом Раваллион внезапно почувствовала слабость. Она уже давно ничего не ела, дошла до обезвоживания. Илия несколько дней подряд переезжала с места на место, часто под обстрелом, без передышки. Ей стоило бы продолжить разговор с нойон-ханом, чтобы лучше понять, как развиваются планы, но Илия испугалась, что упадёт в обморок. Извинившись, она вышла и поспешила вниз, в свои покои, расположенные глубоко во внутреннем ядре крепости. Там она дрожащими руками взяла чашку с водой, расстегнула воротник генеральской шинели, тяжело опустилась на стул, закрыла глаза, и её конечности безвольно обмякли.
  
Только после того, как она несколько секунд посидела в тишине, до неё медленно дошло, что она не одна. Что-то ещё находилось здесь с ней, что-то огромное и чудовищно опасное, что-то, что едва ли принадлежало к той же сфере существования, что и она, не говоря уже о той же комнате.  
+
Только после того, как Илия несколько секунд просидела в тишине, до неё медленно дошло, что она не одна. Что-то ещё находилось здесь с ней, нечто огромное и чудовищно опасное, нечто, чему едва ли следовало пребывать в той же сфере бытия, что и Раваллион, не говоря уже о том, чтобы делить с ней комнату.
  
Вы могли бы постучать, пробормотала она, по-прежнему не открывая глаз.
+
Вы могли бы постучать, пробормотала она с закрытыми глазами.
  
Когда Хан ответил, несвойственная его характеру неловкость заставила её усмехнуться.
+
Когда Хан ответил, в его голосе прозвучала неловкость, чуждая его характеру, отчего Илия усмехнулась.
  
Прости меня. Когда ты вошла, ты выглядела неважно, так что я... ну, я не знал, как тебя предупредить.
+
Прости меня. Когда ты вошла, ты выглядела неважно, так что я... Ну, я не знал, как тебя предупредить.
  
Она открыла глаза и поёрзала на стуле. Он стоял у дальней стены, за пределами скудного света единственного люмена, слишком большой, чтобы поместиться на любой из её предметов мебели, и выглядел таким смущённым, каким она никогда его не видела.
+
Она открыла глаза и кое-как села более прямо. Каган, слишком большой, чтобы уместиться на любом из предметов мебели в её комнате, стоял у дальней стены, куда не падали тусклые лучи единственного люмена, и выглядел таким смущённым, каким Раваллион никогда его не видела.
  
Я сейчас приду в себя, сказала она. Подойдите, поговорите со мной.
+
Я сейчас приду в себя, сказала Илия. Подойдите, поговорите со мной.
  
 
Он направился к двери:
 
Он направился к двери:
  
Ты выглядишь усталой. Мне не следовало ждать тебя здесь. Я вернусь позже.
+
Ты выглядишь усталой. Мне не следовало ждать тебя здесь. Я вернусь позже.
  
Нет, правда. – Илья протянула руку к нему, её пальцы коснулись перчатки, потянув его назад. Позже у вас не будет на это времени. Мы не разговаривали уже несколько недель. Это неправильно. Пожалуйста.
+
Нет, правда. — Подавшись вперёд, Раваллион коснулась пальцами латной перчатки и потянула его назад. Позже у вас не будет на это времени. Мы не разговаривали уже несколько недель. Как следует то есть. Пожалуйста.
  
Он колебался, глядя на неё сверху вниз. Они представляли собой потрёпанную пару – измученный битвой военачальник и его измученный эмиссар.
+
Джагатай колебался, глядя на неё сверху вниз. Они составляли потрёпанную пару — измотанный битвами военачальник и его измождённая посланница.
  
Как ты себя чувствуешь? спросил он.
+
Как ты себя чувствуешь? спросил Хан.
  
Старой, – сказала она. Я чувствую себя очень старой. Как вы себя чувствуете?
+
Старой, — ответила она. Я чувствую себя очень старой. А вы как себя чувствуете?
  
Тень улыбки промелькнула на его гордом лице. Никто другой никогда бы не осмелился задать ему этот вопрос. Ни один из десятков тысяч воинов под его командованием, ни один из сотен тысяч солдат ауксилии, маршировавших под его знамёнами, никогда бы не осмелился.
+
Тень улыбки промелькнула на его гордом лице. Никто иной никогда бы не осмелился задать ему этот вопрос. Ни один из десятков тысяч воинов под его командованием, ни один из сотен тысяч солдат ауксилии, маршировавших под его знамёнами, даже не помыслил бы о чём-то подобном.
  
Я чувствую себя... улаженным, задумчиво произнёс он. Фигуры расставлены. Расчёты сделаны. Очень скоро мы достигнем точки, когда ничего нельзя будет сделать, кроме самого действия.
+
Я чувствую... что со всем разделался, задумчиво произнёс Хан. Фигуры расставлены. Расчёты проведены. Очень скоро мы достигнем точки, когда ничего нельзя будет сделать, кроме самой операции.
  
Она обнаружила, что не слишком верит в это. Он говорил подобные вещи накануне других сражений, и тогда она верила в них, но сейчас всё было по-другому. Ставки были выше, вероятность уничтожения была ошеломляющей. Это не было добровольным решением в каком-либо значимом смысле. Она изучала те же отчёты, что и он, присутствовала на тех же заседаниях совета. Это было отчаяние, последний плевок в глаза судьбе, и если кто-то и выиграет от того, что они сделают, то это будут не они.
+
Она осознала, что не слишком верит в это. Каган вёл такие речи накануне других сражений, и тогда она верила в них, но сейчас дела обстояли иначе. Ставки были выше, вероятность катастрофического провала — ошеломляющей. Они выбрали такой путь не добровольно, ни в одном из аспектов, которые имели значение. Илия изучала те же отчёты, что и Хан, присутствовала на тех же заседаниях совета. Ими руководило отчаяние, желание напоследок плюнуть в глаза судьбе, и если кто-то и выиграет от того, что они сделают, то уж точно не они сами.
  
Но, конечно, не совсем, добавил он с иронией. Всегда есть сомнения. Тем более сейчас. Оно затуманивает всё, и даже когда вы знаете причину болезни, трудно напоминать себе, что она отчасти искусственная, и с ней можно и нужно бороться.  
+
Но, конечно, не совсем, добавил он с иронией. Всегда есть сомнения. Тем более сейчас. ''Он'' затуманивает всё, и даже когда ты знаешь причину хвори, трудно напоминать себе, что она отчасти рукотворная и с ней можно и нужно бороться.
  
В Санктуме ещё хуже, сказала Илья.
+
В Санктуме ещё хуже, сказала Илия.
  
Могу представить.
+
Могу представить.
  
Но это ещё не всё, не так ли? Она сделала глоток воды. – Я имею в виду, вы пришли сюда не за этим.
+
Но есть ещё что-то, не так ли? Она отпила воды. — В смысле, вы же не за этим сюда пришли.
  
Хан отошёл от неё, направляясь к полке, где она хранила несколько сохранившихся старых вещей печати, отмечавшие её вступление в Департаменто Муниторум; дешёвый пласталевый сувенир о Триумфе, который она взяла с Улланора; бесценный кинжал, подаренный ей Цинь Са, который никогда не покидал ножен.  
+
Шагнув в сторону от неё, Хан направился к полке, где Илия хранила несколько оставшихся старых вещей печати, отмечавшие её вступление в Департаменто Муниторум, дешёвый пластальной сувенир на память о Триумфе, взятый ею с Улланора, и бесценный кинжал, подарок ей Цинь Са. Это оружие никогда не покидало ножен.
  
– Никогда не иди лёгким путём, сказал он, глядя на безделушки, но на самом деле не видя их. Мы страдали из-за этого. И теперь, в некотором смысле, это самый простой путь из всех. Перестать сдерживаться, вырваться на свободу, как мы и обещали со времён Просперо. – Он осторожно положил руку на полку. Есугэй видел это. Он рассказал мне о том, что видел. Что я закончу своё путешествие, сражаясь с порождением тьмы, в мире тлеющих углей. И я пытался отмахнуться от его слов, но они постоянно возвращались. В этом и проблема с видениями грозовых пророков – вы задаётесь вопросом, не работаете ли вы на то, чтобы воплотить их в жизнь. Так что, несмотря на всё, что заставляет это казаться неизбежным и правильным, возможно, в глубине души я просто устал от компромиссов и стремлюсь всё уладить. Самый простой путь.
+
— «Никогда не иди лёгким путём», сказал он, смотря на безделушки невидящим взглядом. Мы настрадались из-за этого. А теперь, в некотором смысле, встали на самый простой путь из всех. Перестать сдерживаться, вырваться на свободу, как мы и обещали себе со времён Просперо. — Хан осторожно положил руку на полку. Есугэй узрел это. Он рассказал мне о том, что видел. Что я закончу моё странствие, сражаясь с порождением тьмы, в мире тлеющих углей. И я пытался отмахнуться от его слов, но они постоянно возвращались. Вот в чём проблема с видениями грозовых пророков: ты спрашиваешь себя, а не воплощаешь ли ты их в жизнь собственными действиями. Так что, несмотря на все доводы, из-за которых наш замысел кажется неизбежным и правильным, возможно, в глубине души я просто устал от компромиссов и стремлюсь со всем разделаться. Самый лёгкий путь.
  
Она наблюдала за ним, пока он говорил. Он стоял прямо, как всегда. В своих доспехах он по-прежнему выглядел внушительно, но у неё возникло ощущение, что под этими пластинами больше пустоты, чем когда-либо. Все воины легионов были одинаковы их создали для того, чтобы продолжать идти вперёд, какими бы истощёнными и израненными они ни были. Обычный человек через некоторое время остановился бы, но люди Императора просто продолжат сражаться, пока исключительный механизм их тел окончательно не развалится. Смерть для них ничего не значила. Бесчестье означало почти всё. И поэтому они могли говорить о невозможном испытании, которое не сулило ничего, кроме боли в самых в немыслимых масштабах, как о “простом пути”
+
Пока Хан говорил, Илия изучала его. Он стоял прямо, как всегда. В своих доспехах Джагатай по-прежнему выглядел внушительно, но у неё возникло ощущение, что под этими латами больше пустоты, чем когда-либо. Все бойцы легионов были одинаковы их создали для того, чтобы они шли вперёд, невзирая на то, насколько они истощены и изранены. Стандартный человек через какое-то время сдастся, но воины Императора просто будут сражаться, пока феноменальные механизмы их тел не развалятся окончательно. Смерть не значила для них ничего. Бесчестье почти всё. И поэтому они говорили о невообразимом испытании, которое не сулило ничего, кроме боли в самых немыслимых масштабах, как о ««лёгком пути».
  
Почему он рассказал вам об этом? спросила она.
+
Почему он рассказал вам об этом? спросила Раваллион.
  
Я не знаю. Я думаю, потому что это его беспокоило.
+
Я не знаю. Думаю, потому, что это его беспокоило.
  
Или потому, что он считал, что должен был это сделать. Чтобы дать вам возможность выбирать.
+
Или же он считал, что должен так поступить. Чтобы у вас появился выбор.
  
– Может быть.
+
— Возможно.
  
Илья выпила ещё немного. Она начинала чувствовать себя всё больше похожей на саму себя. Вы могли забыть, какая это была привилегия – говорить с такой откровенностью. На протяжении многих лет с Ханом – это случалось лишь изредка. Сейчас его голос звучал почти так же, как незадолго до разлома Катуллус – размышляя о прошлом, беспокоясь о будущем поэтому беседа с ним казалась более важной службой, чем сбор танков.  
+
Илия глотнула ещё немного воды. Она чувствовала, что понемногу обретает себя. Порой забывалось, какое доверие тебе оказывают, говоря с тобой так откровенно. На протяжении многих лет Хан делал так лишь изредка. Сейчас его голос звучал почти так же, как незадолго до битвы у разлома Катулл — он размышлял о прошлом, беспокоился о будущем, — поэтому беседа с ним казалась более важной службой, чем сбор танков.
  
– Вы же знаете, что у меня никогда не было семьи, – сказала она. Я никогда по-настоящему не знала, хочу я этого или нет. К тому времени, как я всерьёз задумалась о ней, возможность была упущена. Я не жалею об этом. Я сделала то, что должна была сделать. И как раз в тот момент, когда я думала, что добралась до конца всего, я прибыла на Улланор и обнаружила, что накрепко связана с вами. Так что в конце концов у меня появилась семья, и вы приводили меня в ярость, беспокойство и изнеможение всё то, что, как я думала, я могла упустить. Она грустно улыбнулась. Но последний урок стал самым трудным, потому что потом вы все начали умирать, и я узнала, как это больно. Я была самой слабой, но каким-то образом я всё ещё здесь. Теперь я начинаю задаваться вопросом, смогу ли я по-прежнему быть здесь, когда вас всех не станет. Я оплачу вас, если выживу, как оплакиваю Таргутая, Са и Халджи. – Она посмотрела на него. Но я буду гордиться. Трон, я буду гордиться вами. Не потому, что вы самый храбрый или лучший, а потому, что вы это делаете. Вы задаёте вопрос. Я научила вас, как уберечь склады от истощения, но я не учила вас этому. Вы всегда так делали. Она с трудом приподнялась на стуле, чувствуя, как тело предаёт её. И теперь пришло время, мой Хан. Вот почему мы вернулись.
+
— Как вы знаете, я так и не завела семью, — начала Раваллион. Я никогда по-настоящему не знала, хочу я этого или нет, а к тому времени, как задумалась о ней всерьёз, уже упустила возможность. Сожалений у меня нет. Я сделала то, что следовало. И как раз в тот момент, когда я думала, что добралась до финала, я прибыла на Улланор и неожиданно накрепко связалась с вами. Так что в итоге у меня появилась семья, и из-за всех вас я испытывала ярость, беспокойство и изнеможение всё то, что, как мне казалось, я упустила. Она грустно улыбнулась. Но самым трудным стал последний урок, ведь потом вы все начали умирать, и я узнала, как это больно. А я, самая слабая, почему-то всё ещё дышу. Теперь я начинаю спрашивать себя, не получится ли так, что я уцелею, когда вас всех не станет. Я оплачу вас, если выживу, как оплакиваю Таргутая, Са и Халджи. — Илия посмотрела на Хана. Но ещё я буду гордиться. Трон, я буду гордиться вами! Не потому, что вы самый храбрый или лучший, а за то, что вы делаете. Вы задаёте нужные вопросы. Я научила вас, как уберечь склады боеприпасов от истощения, но я не учила вас спрашивать. Вы делали так всегда. Она с трудом приподнялась на стуле, чувствуя, как тело предаёт её. И теперь пришло время, мой Хан. Вот почему мы вернулись.
  
Он подошёл к ней. Чтобы оказаться с ней на одном уровне, ему пришлось опуститься на колени. Он протянул огромную руку, и она протянула свою, и каждый пожал другую.
+
Он подошёл к ней. Чтобы оказаться с ней на одном уровне, Джагатаю пришлось опуститься на колени. Примарх подал ей огромную руку, она протянула свою, и они обменялись крепким рукопожатием.
  
Я сделаю всё, что смогу, чтобы ты была в безопасности, сказал он.
+
Я сделаю всё, что смогу, чтобы уберечь тебя здесь, сказал он.
  
Если они придут сюда, пока вас не будет, – сказала она, – я устрою им ад.
+
Если они придут сюда, пока вас не будет, я устрою им ад.
  
– Проследи, чтобы твои слова не разошлись с делами. – Он посмотрел на неё глубоко посаженными глазами, теми, которые могли мгновенно вспыхнуть боевой яростью, теми, которые были свидетелями как царства богов, так и погребальных ям смертных. Потому что я планирую вернуться.
+
— Непременно так и сделай. — Хан посмотрел на неё глубоко посаженными глазами, способными мгновенно вспыхнуть боевой яростью, взиравшими как на царства богов, так и в братские могилы смертных. Потому что я собираюсь вернуться.
  
Хорошо.
+
Хорошо.
  
Нам ещё многое предстоит сделать.
+
Нам ещё многое предстоит сделать.
  
Как всегда.
+
Как всегда.
  
Тогда будь здесь. В целости и сохранности и снова готовой служить.
+
Тогда будь здесь. Живой, здоровой и снова готовой служить.
  
Как пожелаете, мой сеньор, – сказала она, крепко сжимая его ладонь, так и будет.
+
Как пожелаете, мой повелитель, — произнесла она, сжимая его латную перчатку, так и будет.
  
  
 +
Крозий потянул, и длинная полоска мяса и жира выскользнула наружу, блестя тонкой струйкой крови. Он поднял её, поворачивая в свете огней и изумляясь преобразованиям, что творились внутри неё. Зэдал всегда обладал хорошим зрением, но теперь оно, казалось, фокусировалось на биологической материи с почти возмутительной чёткостью. Стоило ему прищуриться, как на границе видимости проявлялись сами клетки, бурлившие и делившиеся в беспорядочном неистовстве мутаций.
  
Крозий потянул, и длинная нить мяса и жира выскользнула наружу, блестя тонкой струйкой крови. Он поднял её, поворачивая в свете огней и поражаясь происходившим преобразованиям. Его зрение всегда было хорошим, но теперь оно, казалось, фокусировалось на биологической материи с почти возмутительной чёткостью. Он прищуривался, и сами клетки появлялись на границе видимости, шипели и делились в беспорядочном безумии мутаций.
+
И что самое удивительное, это происходило в реальном времени. Всего час назад он приготовил зелье, ввёл его внутривенно, и вот уже кожа и мышцы дрожат, принимая новые формы, одни из которых откровенно бесполезны, а другие, возможно, очень даже удобны. Присмотревшись, Крозий увеличил изображение с помощью треснувших линз шлема. Так много парадоксов... Сухожилия, которые он изучал, явно быстро атрофировались, поражённые какой-то губительной оспой, и всё же их структура не проявляла никаких признаков разрушения. Даже напротив, быстрый распад сделал их в целом более прочными, более долговечными. Он понимал, что это невозможно, но не мог отрицать того, что сам воспринимал. Тут требовалось гораздо более обширное исследование.
  
И это происходило в реальном времени – вот что было самым удивительным. Всего час назад он приготовил зелье, ввёл его внутривенно, и теперь кожа и мышцы дрожали, принимая новые формы, некоторые из которых были явно бесполезны, а некоторые, возможно, действительно очень удобны. Он присмотрелся, используя треснувшую линзу шлема, чтобы увеличить изображение. Так много парадоксов. Сухожилия, которые он изучал, явно быстро атрофировались, поражённые какой-то губительной оспой, и всё же их структура не проявляла никаких признаков разрушения. Во всяком случае, быстрый распад сделал всё более прочным, более долговечным. Это было невозможно. Он не мог отрицать свидетельства своих чувств. Это требовало гораздо большего изучения.
+
В тот миг пациент широко раскрыл глаза, и в них вспыхнула лихорадочная паника. И Зэдал не мог винить его за это.
  
В этот момент глаза мужчины широко раскрылись, в них застыла лихорадочная паника. И нельзя было винить его за это.
+
Уронив внутренности мужчины обратно в разрез на животе, апотекарий протянул руку и похлопал его по потному лбу.
  
Крозий позволил внутренностям упасть обратно в разрез, который он сделал в животе мужчины, затем протянул руку и похлопал его по потному лбу.
+
— Тихо, тихо, — прошипел он. — Весьма примечательно. Я даже не знаю, почему ты не умер. Должен был, но не умер. Разве не чудесно?
  
– Ну вот, – прошипел он. – Весьма примечательно. Я даже не знаю, почему ты не умер. Ты должен был, но ты не умер. Разве это не чудесно?
+
Мужчина попытался закричать и вывернуться, однако кляпы и путы, которыми его обмотал Крозий, держали вполне надёжно. Процедуры могут продолжаться очень долго, и каждая секунда будет приносить какое-нибудь новое откровение. Даже боль рано или поздно утихнет. Старое имперское обмундирование, которое носил этот человек, сгниёт, глаза потеряют зрачки, кожа станет серо-зелёной, и тогда он окажется одним из них — тех, кто стоит на границе жизни и смерти, кого так трудно убить и так трудно оживить. Что-то вроде переходной формы между разными царствами бытия.
  
Мужчина пытался кричать, извиваться, но кляпы и путы, которыми его обмотал Крозий, были достаточно надёжными. Это могло продолжаться очень долго, и каждое мгновение приносило бы какое-нибудь новое откровение. Даже боль, в конце концов, утихнет. Старая имперская униформа, которую носил этот человек, сгниёт, глаза потеряют зрачки, кожа станет серо-зелёной, и тогда он окажется одним из ''них'' – на границе жизни и смерти, его так трудно убить, так трудно оживить, что-то вроде переходной формы между царствами опыта.
+
Решив, где сделать ещё один разрез, Зэдал потянулся за ржавым скальпелем, но его отвлёк шум за пределами помещения. Подняв голову, Крозий окинул взглядом грязное старое хранилище в подвале космопорта, которое ранее превратил в своё маленькое логово для экспериментов. Что-то шевелилось вокруг тяжёлой стальной двери, пробираясь сквозь крошечные щели. Послышалось жужжание, глухой вой, который словно бы доносился сразу отовсюду.
  
Крозий потянулся за ржавым скальпелем, собираясь сделать ещё один надрез, но его потревожил шум за пределами зала. Он поднял голову и окинул взглядом грязное старое хранилище в подвале космического порта, которое он превратил в свою маленькую берлогу для экспериментов. Что-то шевелилось вокруг тяжёлой стальной двери, пробираясь сквозь крошечные щели. Послышалось жужжание, глухой вой, который, казалось, доносился отовсюду сразу.
+
— А, — сказал он, сообразив, в чём дело, и убрал инструменты.
  
– А, – сказал он, поняв, что это такое, и убрал инструменты. Он нажал большим пальцем на руну на переносном пульте управления, и все многочисленные засовы двери открылись.
+
Крозий нажал большим пальцем на одну из рун переносного пульта управления, и все многочисленные дверные засовы отъехали в сторону.
  
Тиф пролез в щель, и сопровождавший его плащ из мух просочился внутрь вместе с ним. Все мухи были толстыми, чёрными и пушистыми, они садились повсюду и густыми тучами падали на пол. Их хозяин прошёл сквозь них, как будто выскользнул из густого тумана, видимый только частично, острые края его очертаний теперь были размыты и постоянно двигались.
+
Тиф грузно пробрался в проём, и сопровождавший его плащ из мух просочился следом. Насекомые — все до единого толстые, чёрные и волосатые, садились повсюду и плотными комками падали на пол. Их хозяин прошёл сквозь них, как будто выскользнул из густого тумана, видимый только частично: прежде чёткие края его силуэта теперь размывались и постоянно смещались.
  
'''''Апотекарий''''', – прохрипел он.
+
'''''Апотекарий,''''' прохрипел он.
  
Тиф всегда отличался язвительностью. Его голос больше походил на карканье, а настроение было мрачным. Это, по крайней мере, не изменилось.
+
Калас всегда отличался язвительностью. Он будто не говорил, а каркал, и вечно злился. Хотя бы это в нём не изменилось.
  
– Милорд Тиф, – сказал Крозий, склонив голову. – Это неожиданно.
+
— Владыка Тиф, — произнёс Зэдал, склонив голову. — Как неожиданно.
  
Тиф взглянул на экспериментальные столы Крозия, все двести, все заняты. Невозможно сказать, что он думал обо всём этом, но ничто не указывало на то, что он нашёл увиденное очень интересным.
+
Тиф оглядел столы для экспериментов Крозия: две сотни, каждый занят. Невозможно сказать, что он думал обо всём этом, но, судя по внешним признакам, увиденное его не особенно заинтересовало.
  
'''''Я покидаю это место''''', – коротко сказал он. '''''Ночью. Приказ примарха'''''.
+
'''''Ухожу отсюда,''''' коротко сказал он. '''''Ночью. Приказ примарха.'''''
  
Сейчас? До штурма?
+
Сейчас? До штурма?
  
 
Тиф фыркнул.
 
Тиф фыркнул.
  
'''''Значит, ты знаешь, когда он начнётся. Я нет. Он ждёт слишком долго. Он всегда вёл себя слишком осторожно. Вот почему я ему нужен'''''. – Затем он, казалось, дёрнулся, чтобы вернуться в настоящее. '''''Но я не собираюсь уходить далеко. Мне наплевать на маяк. Зачем он мне? Я хочу, чтобы ты оставался на связи и сообщил мне, когда вернуться'''''.
+
'''''— То есть ты знаешь, когда всё начнётся? А я нет. Он ждёт слишком долго. Он всегда вёл себя слишком осторожно. Вот почему я ему нужен.''''' Затем он словно бы дёрнулся, чтобы рывком вернуть себя в настоящее. '''''Но я не собираюсь уходить далеко. Мне наплевать на тот маяк. Зачем он мне? Я хочу, чтобы ты оставался на связи и сообщил мне, когда вернуться.'''''
  
Крозий моргнул. Всё это было очень странно. У него не было особых знаний ни о намерениях примарха, ни о диспозиции легиона. Он также никогда не имел близких дел с Тифом насколько он знал, никто не имел. Он считал себя несколько отстранённым от любой политики, которую когда-либо проводила Гвардия Смерти, и почувствовал себя неловко из-за того, что оказался втянутым в неё сейчас.
+
Крозий моргнул. Всё это выглядело очень странно. Он ничего такого не знал ни о намерениях примарха, ни о диспозиции легиона. Также Зэдал никогда близко не общался с Тифом насколько он понимал, никто так не делал. Он полагал, что находится несколько в стороне от любых политических интриг внутри Гвардии Смерти, и почувствовал себя неуютно из-за того, что теперь его втягивали в распри.
  
Я не уверен... начал он.
+
Я не уверен... начал Крозий.
  
'''''Успокойся, я не прошу ни о чём предосудительном. Связь ненадёжна. Сообщения теряются. Я не хочу оказаться в затруднительном положении, когда настанет подходящий момент'''''.
+
'''''Успокойся, я не прошу ни о чём предосудительном. Связь ненадёжна. Сообщения теряются. Я не хочу оказаться в затруднительном положении, когда настанет решающий момент.'''''
  
Это было правдой – их оборудование разваливалось, когитаторы больше не функционировали, и всё это только усугубляло и без того сложный процесс передачи приказов. Вот почему примарх собрал так много из них здесь, в одном месте, чтобы команды можно было отдавать лично.
+
Он говорил правду: их оборудование разваливалось, когитаторы больше не функционировали, из-за чего процесс передачи приказов, и без того сложный, становился ещё затруднительнее. Вот почему примарх собрал столь многих из них здесь, в одном месте: чтобы отдавать команды лично.
  
– Вы понимаете, осторожно сказал он, что я не технодесантник.
+
— Ты же понимаешь, осторожно произнёс он, что я не технодесантник.
  
'''''Нет, ты начинаешь использовать лучшие дары. Я полагаю, у тебя для этого достаточно воображения'''''.
+
'''''Нет, но ты начинаешь применять более совершенные дары. Полагаю, у тебя для этого достаточно воображения.'''''
  
При этих словах Тиф извлёк два предмета из засиженных мухами глубин своей брони. Или, может быть, они сами вылезли, потому что это были какие-то существа, толстые маленькие создания, покрытые язвами и нарывами, с ртами, которые занимали почти всё тело. Они шумели, когда двигались. Это звучало так, как будто они хихикали, или шептались друг с другом, или просто плевались и пускали слюни. Они подползли к протянутым ладоням Тифа, по одному на каждую, и стали корчить друг другу рожицы.
+
Говоря, Тиф извлёк из недр своей брони, окутанных роями мух, два каких-то предметаа. Или, возможно, они вылезли сами, потому что оказались какими-то существами — маленькими толстыми созданиями, покрытыми язвами и нарывами, чьи тела почти целиком занимали рты. Они шумели, когда двигались. По звукам казалось, что они или хихикают, или шепчутся между собой, или просто плюются и пускают слюни. Они выползли на выставленные ладони Тифа, по одному на каждую, где принялись корчить друг другу рожицы.
  
Крозий мгновенно почувствовал себя очарованным. Они воняли и были так же отвратительно уродливы, как любой гоблин из его воображения, но ему пришлось бороться с собой, чтобы не взять их на руки, не поиграть с ними, не погладить колючие спины и не почесать рогатые скальпы.  
+
Крозий мгновенно почувствовал себя заворожённым. Существа воняли и были так же отвратительно уродливы, как любая нечисть, какую он только мог вообразить, но ему приходилось подавлять желание взять их на руки, поиграть с ними, погладить шипастые спинки и почесать рогатые головы.
  
Что это? спросил он.
+
Что это? спросил он.
  
'''''Похоже, фрагменты самого бога''''', – сказал Тиф, и в его голосе прозвучала нехарактерная для него нежность. '''''Мельчайшие отражения, но они привлекательны, не так ли?'''''
+
'''''Похоже, частицы самого бога,''''' сказал Тиф с несвойственной ему нежностью. '''''Мельчайшие отражения, но привлекательные, не так ли?'''''
  
Один из них был почти чёрным, его кожа тускло блестела. Другой был почти белым, матовым, как мел. Они издавали детские звуки и ухмылялись под его взглядом, раскачиваясь взад-вперёд.
+
У одного создания, почти чёрного, кожа тускло блестела. Другой, почти белый, был матовым, как мел. Они по-детски гукали и ухмылялись под взглядом Зэдала, раскачиваясь взад-вперёд.
  
Очаровательные, сказал Крозий. Совершенно очаровательные.
+
Очаровательные, сказал Крозий. Совершенно очаровательные.
  
'''''Это близнецы. Две стороны одной и той же сущности. Они чрезвычайно близки друг другу. Скажи что-нибудь одному из них, и другой это узнает'''''.
+
'''''Это близнецы. Две стороны одной и той же сущности. Чрезвычайно тесно связаны между собой. Скажи что-нибудь одному из них, и другой это узнает.'''''
  
Крозий сразу всё понял.
+
Зэдал сразу всё понял.
  
Тогда могу я взять тёмного? Мне нравится блеск в его глазах.
+
Тогда могу я взять тёмного? Мне нравится блеск в его глазах.
  
Тиф издал грубый смешок. – '''''Если хочешь'''''. – Он передал маленькое существо, и оно выпрыгнуло из его ладони, с мокрым шлепком приземлившись на сгиб локтя Крозия. Оказавшись там, оно захихикало и заёрзало, устраиваясь поудобнее на гниющей броне. Крозий не смог удержаться от радостного смешка и жадно забаюкал его.
+
Тиф грубо хохотнул.
  
'''''Я не прошу ничего больше''''', – продолжал Тиф. '''''Присмотри за ним. Узнай его. Убедись, чтобы он не пострадал. И, когда придёт момент, воспользуйся им'''''.
+
'''''Как тебе угодно'''''.
 +
 
 +
Он протянул руку с маленьким созданием, и оно, выпрыгнув из ладони воина, с мокрым шлепком приземлилось на сгиб локтя апотекария. Оказавшись там, существо захихикало и заёрзало, устраиваясь поудобнее на гниющей броне. Крозий не смог удержаться от радостного смешка и принялся безудержно баюкать его.
 +
 
 +
'''''— Я попрошу у тебя только вот что,''''' — продолжил Тиф. '''''Присмотри за ним. Узнай его. Следи, чтобы он не пострадал. И, когда придёт момент, воспользуйся им.'''''
  
 
Крозий снова посмотрел на него:
 
Крозий снова посмотрел на него:
  
И что это будет за момент, милорд?
+
И что это будет за момент, владыка?
 +
 
 +
'''''— Если тебе нужно будет поговорить со мной, ты узнаешь.'''''
 +
 
 +
Затем Тиф попрощался. Тучи мух поднялись и собрались вокруг него, яростно жужжа. Он направился к открытой двери, и вереницы гудящих насекомых последовали за ним.
  
– '''''Если тебе нужно будет поговорить со мной, ты узнаешь'''''.
+
Крозий едва заметил, как он ушёл. К тому времени Зэдал уже увлечённо щекотал и ласкал приземистое существо у себя на руке. Оно хлопало глазами, радуясь вниманию. Гвардеец Смерти какое-то время смотрел на него, пока приглушённый стон субъекта на столе не вывел его из мечтательности.
  
Затем Тиф попрощался. Тучи мух собрались вокруг него, яростно жужжа. Он направился к открытой двери, и вереницы жужжащих насекомых последовали за ним.
+
— Что ж, мой маленький хозяин, — проворковал он и снова потянулся за скальпелем, следя, чтобы создание не упало с доспеха. — Оставайся здесь и наблюдай. Я и сам учусь, с каждым днём узнаю всё больше, а мы ведь только начали.
  
Крозий едва заметил, как он ушёл. К тому времени он уже увлёкся, щекоча и лаская сидящее на корточках существо у себя на руке. Оно захлопало глазами, приветствуя внимание. Он некоторое время смотрел на него, пока приглушенный стон исследуемого на столе не вывел его из мечтательности.
 
  
– Ну же, мой маленький повелитель, – проворковал он, снова потянувшись за скальпелем, стараясь не сбить существо с его насеста. – Оставайся здесь и наблюдай. Я учусь сам, с каждым днём всё больше, и мы только начали.
+
Когда Джангсай снова отправился на восток, ситуация уже намного ухудшилась. Держась так низко, как только осмеливался, мчась настолько быстро, насколько позволяли двигатели спидера, он скользнул взглядом по панораме горящих зданий и увидел, как повсюду вспыхивают бои и беспорядки. Они распространялись хаотично, как лесной пожар по сухой траве. В нескольких городских зонах давно копившееся чувство безнадёжности переросло в тотальную панику, в результате чего гарнизон бросил линии обороны, а огромные толпы гражданских устремились по нескольким разблокированным магистралям. Хан не раз видел, как защитники Дворца применяли оружие против этой массы людей, чтобы она не смела позиции дальше в тылу. Это только усиливало панику. Сам воздух звенел от отчаяния: его переполняло нечто вроде безумия изголодавшегося зверя, которое истребляло последние претензии человечества на цивилизованность.
  
 +
От внутреннего угла Адамантовой он направился на северо-восток, держась вплотную к развалинам укреплённых секций в пределах периметра, после чего двинулся вдоль разбитого магистрального проспекта Золочёный Путь. Блокпосты, которые ему пришлось миновать по дороге к ''«Небу»'', либо опустели, либо погрузились в хаос. На одном из последних пунктов, где ещё поддерживался порядок, часовые предприняли отчаянную попытку остановить его. Солдат, без сомнения, сбил с толку вид ценной машины — легионного спидера, который направлялся прямо в зону массовой бойни без сопровождения или тяжёлой поддержки. Хан почти не уделил им внимания, лишь резко увеличил скорость, чтобы усложнить им прицеливание, и умчался, взмыв над жилблоками впереди. Они даже стреляли в Джангсая, возможно, приняв его за какого-нибудь дезертира.
  
 +
Дальше всё стало ещё хуже. Любые имперские формирования к востоку от блокпоста либо уже погибли, либо их уничтожали. Джангсай стал свидетелем того, как свирепый враг равномерно истреблял среди руин целые пехотные дивизии, отрезанные от помощи, и единственное, что они могли сделать во имя долга, — как можно дороже продать свои жизни. Самого хана вскоре выследили силы предателей, и спидеры, принадлежавшие как Двенадцатому, так и Восьмому легионам, сели ему на хвост. Несколько подобрались совсем близко, едва не поймав его в скверном лабиринте разрушенных виадуков, но мало кто умел управлять летучей машиной так, как сын орду.
  
К тому времени, когда Джангсай снова отправился на восток, ситуация стала намного хуже. Он скользнул взглядом по панораме горевших зданий, держась так низко, как только осмеливался, двигаясь настолько быстро, насколько позволяли двигатели спидера, и увидел, как повсюду вспыхивают бои и беспорядки. В нескольких городских зонах давно копившееся чувство безнадёжности переросло в тотальную панику, в результате чего линии обороны были брошены и огромные толпы гражданских устремились по нескольким разблокированным магистралям. Несколько раз он видел, как оружие защитников города было направлено на эти толпы, чтобы их численность не смела позиции дальше. Это только усилило панику. Воздух звенел от отчаяния, теперь наполненного каким-то безумием голодного животного, которое сметало последние претензии цивилизованного человечества.
+
Максимально разогнав «Кизаган», он с рёвом помчался на полной скорости по быстро сужавшимся улочкам, и в итоге даже Пожиратели Миров прекратили погоню. Джангсаю помогло и то, что он не особо привлекал их как мишень — у них имелись гораздо более заманчивые цели на западе, где основные скопления имперской бронетехники по-прежнему вели что-то вроде боя.
  
От внутреннего угла Адаманта он направился на северо-восток, объезжая то, что осталось от охраняемых внутренних секций, прежде чем двинуться по тому, что когда-то было проспектом процессий Золотой путь. Контрольно-пропускные пункты, которые он встретил, когда проезжал здесь в первый раз, теперь либо опустели, либо пришли в смятение. На одном из последних, оставшихся нетронутыми, часовые предприняли отчаянную попытку остановить его. Солдат, без сомнения, сбил с толку вид ценного спидера легиона, направлявшегося прямо в зону массовых убийств без сопровождения или тяжёлой поддержки. Он проигнорировал их, резко увеличив скорость, чтобы помешать прицелиться в себя, и взмыл над жилыми домами впереди. Они даже стреляли в него, возможно, решив, что он дезертир.
+
Вот почему, когда хан наконец добрался до Колоссов, двигатели спидера были изношены, а сам воин дышал прерывисто и неглубоко. Оставив машину в одном из ангаров и сдав конфиденциальные инфопланшеты, он понял, что не сумеет отрапортовать Ганьзоригу, как предполагалось, поскольку все, кого он встречал, говорили ему одно и то же: созывается курултай.
  
Дальше всё стало ещё хуже. Любые имперские формирования к востоку от этого места были либо уничтожены, либо уничтожались. Джангсай стал свидетелем того, как целые пехотные дивизии постепенно погибали среди руин, отрезанные от помощи, их единственной оставшейся службой стало продать свои жизни как можно дороже свирепому врагу. Его самого вскоре выследили силы предателей, и спидеры, принадлежавшие как XII, так и VIII легионам, оказались у него на хвосте. Несколько подобрались совсем близко, едва не поймав его в отвратительном лабиринте разрушенных виадуков, но мало кто мог управлять спидером так, как сын орду. Он довёл “Кизаган” до предела, с рёвом мчась на полной скорости сквозь быстро сужавшиеся улочки, пока даже Пожиратели Миров не сдались. Помогло и то, что он не был для них важной мишенью – у них были гораздо более вкусные цели на западе, где основные скопления имперской бронетехники по-прежнему вели что-то вроде боя.
+
Торопливо стерев большую часть запёкшейся липкой грязи со шлема и нагрудника, Джангсай, лязгая бронёй, прошагал по извилистым тоннелям к залу совета. По всей крепости ощущалось волнение, слуги и легионеры явно готовились к боевым действиям. Когда он уезжал, тут царил мрачный настрой, людей заражало то самое оцепенение, которое словно бы просачивалось во всё и вся. Теперь же наметился некий сдвиг. Ненамного и, возможно, ненадолго, но всё же произошла ощутимая перемена.
  
Так что, когда в конце концов он добрался до Колоссов, двигатели спидера были изношены, а его собственное дыхание – прерывистым и неглубоким. Оставив машину в ангарах и передав конфиденциальные инфопланшеты Ганзоригу, он не стал отчитываться, как предполагалось, поскольку все, кого он встречал, говорили ему одно и то же: созывается курултай.
+
Ещё подходя к цели пути, хан уже слышал голоса, что доносились из-за стен помещения. Миновав тяжёлые двери, он вошёл в главный зал совета — круглое пространство, ничем не заставленное, окружённое концентрическими кольцами наклонных трибун. Вместо окон свет давали подвесные люмены, а поверхности были из неотшлифованного скалобетона и пластали. Под потолком сиротливо висело выцветшее знамя армейского командования врат Колоссов, а на прочих стягах демонстрировались символы собравшихся братств: топоры, луки, молнии и ястребы. Протиснувшись вдоль ближайшего изогнутого ряда, Джангсай занял место на трибуне.
  
Ему пришлось поторопиться, чтобы стереть большую часть запёкшейся слизи с шлема и нагрудника, пробираясь по извилистым туннелям к залу совета. Вся крепость была в волнении, слуги и легионеры явно готовились к боевым действиям. Когда он уходил, настроение было мрачным, заражённым тем же оцепенением, которое, казалось, проникало во всё. Теперь, однако, всё изменилось. Ненамного и, возможно, ненадолго, но всё же произошла ощутимая перемена.
+
Он быстро огляделся, чтобы сориентироваться. Сейчас на дальней от него стороне круга выступал Наранбаатар, глава задын арга. Рядом с ним стоял Намахи, глава кэшика — почётной гвардии. Присутствовали также Ганьзориг и Цинь Фай, два самых старших нойон-хана. Прочие воины, собравшиеся на трибунах, командовали различными братствами. Джангсай знал всех ханов по именам. Многие отличились во время долгого периода пустотной войны, и теперь их имена гремели по всему легиону: Айнбатаар, Хулан, Цолмон. Пришли и терране, и чогорийцы, даже несколько братьев из «свежей крови», включая его самого.
  
К тому времени, как он добрался до места назначения, он уже слышал голоса с дальней стороны помещения. Он прошёл сквозь тяжёлые двери и вошёл в главный зал совета – пустое круглое пространство, окружённое концентрическими кольцами наклонных трибун. Окон не было, только подвесные люмены, а поверхности были из неполированного камнебетона и пластали. Выцветшее знамя командования Колоссов Имперской армии сиротливо висело над головой, но в остальном демонстрировались символы собравшихся братств – топоры, луки, молнии и ястребы. Джангсай протиснулся вдоль ближайшего изогнутого ряда, встав на ближайшем к нему месте.
+
Однако никто из них не производил такого впечатления, как Шибан-Тахсир, которого отделяло от примарха лишь несколько мест. Похоже, с тех пор как Джангсай видел его в последний раз, на лице воина, не скрытом под шлемом, появилось несколько новых шрамов. Никто не назвал бы Шибана красивым — его узкие чогорийские черты сменились мешаниной металла, рубцовой ткани и пучков колючей бороды. Если бы орду нуждалась в символе многих испытаний и преобразований, которые претерпела во время войны, Тахсир прекрасно бы подошёл на такую роль. На Ридже Джангсаю говорили, что ханы Пятого когда-то славились весёлостью в бою, вольностью и своеобразием. Теперь они выглядели такими же мрачными и потрёпанными, как и любые другие воины раненого Империума: из них выбили жизнерадостность, их радость притупилась. Глядя сейчас на Тахсира, ты вряд ли мог представить, как что-то из этого способно вернуться.
  
Он быстро огляделся, чтобы сориентироваться. Говорившим на дальней стороне круга был Наранбаатар, глава задьин арга. Рядом с ним был Намаи, магистр кэшика, почётной гвардии. Присутствовали также Ганзориг и Цинь Фай, два самых старших нойон-хана. Остальные собравшиеся на трибунах были ханами различных братств. Джангсай знал всех их по именам. Многие отличились во время долгого периода космической войны, и их репутация нашла отклик во всём легионе – Айнбатаар, Хулан, Цолмон. Там были терранцы, как и чогорианцы, даже несколько представителей свежей крови, таких как он сам.
+
Сам Каган занимал почётное место, стоя справа от старшего грозового пророка. Рядом с ним была Мудрая, одна из немногих не-астартес, кому доверяли настолько, что разрешили присутствовать. Джагатай казался задумчивым: он смотрел в пол, небрежно сцепив руки.
  
Однако ни один из них не мог сравниться с присутствием Тахсира Шибана, который стоял всего в нескольких местах от примарха. Похоже, с тех пор, как Джангсай видел его в последний раз, он получил несколько новых шрамов на своём открытом лице. Никто не мог назвать это лицо красивым – прежняя чогорианская компактность сменилась лоскутным одеялом из металла, выпуклой ткани и пучков колючей бороды. Если бы орду нуждался в символе многих испытаний и преобразований, которые претерпел во время войны, Шибан сослужил бы ему хорошую службу. На Ридже Джангсаю говорили, что ханы V когда-то славились своей радостью в бою, свободой и талантом. Теперь они выглядели такими же мрачными и потрёпанными, как и любые другие воины раненого Империума, жизнерадостность выбили из них, их радость притупилась. Глядя сейчас на Тахсира, было трудно понять, как что-то из этого могло вернуться.
+
— Мы знаем, откуда это исходит, — говорил Наранбаатар так же спокойно и ровно, как всегда. — Примарх Четырнадцатого вознёсся в новую форму, которая расширяет и усиливает его мощь. Он ещё недавно обрёл это обличье, поэтому сейчас его могущество так велико, насколько это возможно. По мере того как он собирает вокруг себя всё больше себе подобных, его сила только растёт. Даже если он решит никогда не покидать свою новую крепость, отчаяние, излучаемое им оттуда, будет таким же грозным оружием, как и всё, чем обладает враг.
  
Сам Каган занял почётное место, стоя справа от старшего грозового пророка. Рядом с ним была Мудрая, одна из немногих не-космических десантников, которым доверили присутствовать. Сам примарх казался задумчивым, уставившись в пол и небрежно сцепив руки.
+
— Но зачем он скрывается? — спросил Цолмон-хан. — Почему не использует свою мощь открыто?
  
– Мы знаем, откуда это исходит, – говорил Наранбаатар так же спокойно и ровно, как всегда. – Примарх Четырнадцатого вознёсся в новую форму, которая расширяет и усиливает его мощь. Он новичок в этой форме, и поэтому эта мощь сейчас самая большая, какая только может быть. По мере того, как он собирает вокруг себя всё больше себе подобных, его сила только растёт. Даже если он решит никогда не покидать свою новую крепость, отчаяние, которое он излучает из неё, будет таким же мощным оружием, как и всё, чем обладает враг.
+
— Потому что он не дурак, — ответил Каган. — Он знает о бойне, развязанной во Дворце. Он знает, что разрушение такого масштаба выводит из равновесия всё и вся и что даже величайшие создания могут сгинуть там. — Вскинув печальные глаза, Джагатай посмотрел на Цолмона. — Он поступает как хороший полководец: собирает все силы, не тратит их впустую, готовится к тому моменту, когда и его союзники, и его враги будут истощены.
  
– Но зачем он скрывается? – спросил Цолмон-хан. – Почему не использует силу открыто?
+
— Значит, он по-прежнему трус, — холодно сказал Цолмон.
  
– Потому что он не дурак, сказал Каган. – Он знает о бойне, развязанной во Дворце. Он знает, что разрушение такого масштаба всё выводит из равновесия, и что даже величайшее может быть уничтожено там. – Его печальные глаза посмотрели на Цолмона. – Он делает то, что делает хороший генерал – собирает все силы, не тратит их впустую, готовится к тому моменту, когда и его союзники, и его враги будут истощены.
+
— Он по-прежнему тот, кем был всегда, сказал Каган. — Осторожный. Терпеливый.
  
– Тогда он трус, – холодно сказал Цолмон.
+
— И всё же он должен пойти на приступ в ближайшее время, — произнёс Наранбаатар. — Об этом нам говорят прорицания. Начавшись в полную силу, его атака ударит по Дворцу как раз в тот момент, когда наступательный порыв Шестнадцатого и Двенадцатого легионов достигнет пика. Каждая проведённая нами симуляция, любое исследование возможных вариантов будущего указывают на то, что этот комбинированный натиск сокрушит любую уцелевшую оборону. Снова и снова нам грезятся одни и те же слова: «Повелитель Смерти не должен переступить порог». Если случится так, то надежды не останется.
  
– Он тот, кем был всегда, – сказал Каган. – Осторожный. Терпеливый.
+
— Разве владыка Дорн не видит этого? — спросил Хулан-хан.
  
– Даже в этом случае он должен перейти в наступление в ближайшее время, – сказал Наранбаатар. – Об этом нам говорят предсказания. Когда оно начнётся в полную силу, то ударит по Дворцу как раз в тот момент, когда импульс Шестнадцатого и Двенадцатого легионов достигнет пика. Каждая проведённая нами симуляция, каждое возможное будущее, которое мы исследовали, указывает на то, что это комбинированное наступление сокрушит любую уцелевшую оборону. Снова и снова нам снятся одни и те же слова. ''Повелитель Смерти не должен переступить порог. Если он это сделает, то надежды не останется''.
+
— Мой брат видит это достаточно хорошо, — ответил Каган. — Но что он может сделать? Красный Ангел разрушает Санктум вокруг него, а прямо у его дверей собрались самые крупные полчища Сынов Хоруса со времён
 
– Разве лорд Дорн не видит этого? – спросил Хулан-хан.
 
  
– Мой брат видит это достаточно хорошо, – ответил Каган. – Но что он может сделать? Красный Ангел разрушает Санктум вокруг него, и самая большая толпа Сынов Гора со времён Улланора собралась прямо у его дверей. Дворец уже рушится, когда им задействованы все имеющиеся в его распоряжении мечи. Но он знает, что мы здесь.
+
Улланора. Дворец уже рушится, хотя Рогал задействовал все мечи, что есть в его распоряжении. Но он знает, что мы здесь.
  
А враг этого не знает, сказал Наранбаатар. По крайней мере, они не могут быть уверены в нашей численности, пока снова не атакую это место напрямую. Только на одно мгновение возникла неопределённость. Мы забили каждую частоту связи, которую всё ещё используем, отчётами о передвижении, указывающими на полномасштабное отступление к Последним вратам. Большинство ауксилии, которую мы отправляли на запад, имело машины в цветах легиона, как макеты, так и настоящие. Некоторым из наших воинов даже позволили попасть в плен, и всё это с целью распространения ложных сведений о нашем расположении. – Самообладание старого грозового пророка на мгновение дрогнуло. Их жертва столь же велика, как и любая другая, принесённая во имя этого дела. После победы их имена будут с честью записаны в Цюань Чжоу.
+
А враг — нет, сказал Наранбаатар. По крайней мере, они не определят нашей точной численности, пока снова не атакуют это место напрямую. На краткий промежуток времени возникла неопределённость. Мы забили каждую частоту связи, которую всё ещё используем, рапортами о передвижении, которые указывают на полномасштабное отступление к Последним вратам. Большинство отрядов ауксилии, отправленных нами на запад, имели машины в цветах легиона, как макеты, так и настоящие. Мы даже допустили, чтобы некоторых наших воинов взяли в плен, и всё это ради того, чтобы распространить ложные сведения о нашей диспозиции... — Старый грозовой пророк на миг почти утратил самообладание. Их жертва столь же велика, как и любая другая, принесённая во имя этого дела. После победы их имена будут с честью записаны в Цюань-Чжоу.
  
“Вот она снова, подумал Джангсай, – эта спокойная, раздражающая уверенность”.
+
«Вот, опять, — подумал Джангсай. — Снова эта спокойная, раздражающая уверенность».
  
– Обман не продлится долго, – сказал Каган. Даже среди всей неразберихи, вызванной главным наступлением, нас скоро обнаружат. И поэтому мы должны действовать. Все приготовления, которые мы сделали, все варианты развития событий рассчитаны на этот час. Планы составлены, цели поставлены, техника готовится. Мы должны нанести сильный, быстрый и точный удар, не имея другой цели ни перед глазами, ни в мыслях. Мы потерпим неудачу все потерпят неудачу. Мы добьёмся успеха это поможет другим выполнить главную задачу.
+
— Маскировка не продержится долго, — произнёс Каган. Даже среди всей неразберихи, вызванной главным наступлением, нас скоро обнаружат. И поэтому мы должны действовать. Все наши приготовления, все расчёты вариантов развития событий пригодятся нам в этот час. Планы составлены, задачи намечены, техника готовится. Мы должны нанести сильный, быстрый и точный удар, не имея другой цели ни перед глазами, ни в мыслях. Если мы потерпим неудачу, все потерпят неудачу. Если мы добьёмся успеха, это поможет другим выполнить главную задачу.
  
Мы не можем полагаться на неаугментированные войска, сказал Намаи. –Мы знаем, что верхние уровни космического порта разгерметизированы, а нижние теперь заражены как чумой, так и якша. Это самая сложная обстановка, в которой мы когда-либо сражались. По этой причине наша единственная поддержка будет исходить от мобильной бронетехники, собранной сы-Илья.
+
Мы не можем полагаться на неулучшенные войска, сказал Намахи. — Нам известно, что верхние уровни космопорта разгерметизированы, а нижние теперь заражены как чумой, так и якша. Это самые сложные условия, в каких мы когда-либо сражались. По этой причине поддержку нам будет оказывать манёвренная бронетехника, собранная сы-Илией.
  
Мудрая, которая единственная в зале сидела, пошевелилась.
+
Мудрая, которая единственная в зале сидела, подобралась.
  
Я достала столько корпусов, сколько смогла, – сказала она. Все защищены от токсинов, укомплектованы экипажами и переоборудованы для боя вблизи. Я потянула за кое-какие ниточки. – Она криво усмехнулась себе. – В этой куче пушек сотня полков. В итоге мы переквалифицировали их всех, объединив командование. Вы отправитесь на войну с Первым Терранским бронетанковым. Первым и последним, может быть, но в этом всё равно есть что-то приятное.
+
Я достала столько «коробочек», сколько смогла, — произнесла она. Все с токсозащитой, укомплектованы экипажами и переоборудованы для ближнего боя. Потянула за кое-какие ниточки... — Раваллион лукаво усмехнулась своим мыслям. — Это орава пушек из сотни полков. В итоге мы переквалифицировали их всех, объединив командование. Вы отправитесь на войну с Первым Терранским бронетанковым. Первым и последним, возможно, но звучит всё равно неплохо.
  
Танки? – спросил Цолмон уважительно, но скептически. В космическом порту?
+
Танки? уважительно, но со скепсисом спросил Цолмон. В космическом порту?
  
Ты не видел его изнутри, – сказал Шибан. – Это место построено для космических кораблей можно двигаться пятью “Гибельными клинками” в ряд и ни разу не задеть каменную кладку.
+
Ты не видел его изнутри, — вмешался Шибан. — Он построен для приёма пустотных кораблей: там можно провести пять «Гибельных клинков» в ряд и ни разу не поцарапать каменную кладку.
  
Колоссы находятся в восьмидесяти километрах от границ порта, сказал Намаи. – Прямой переход через оккупированную территорию, все транзитные пути уничтожены. Наш единственный шанс это скорость. Мы увязнем – и тогда все умрём на открытом месте. Проникнем в него – и, по крайней мере, у нас будет крыша над головой. Мы вернём основные орбитальные системы и снова заставим их посадочные корабли бояться планетарной высадки.
+
Колоссы находятся в восьмидесяти километрах от границ порта, сказал Намахи. — Переход напрямую через оккупированную территорию, все транзитные пути разрушены. Наш единственный шанс это скорость. Увязнем, и все умрём на открытом месте. А вот если прорвёмся внутрь, тогда у нас хотя бы будет крыша над головой. Мы вернём основные орбитальные комплексы и снова заставим вражеские десантные суда бояться планетарной высадки.
  
 
Некоторые из ханов, производя мысленные подсчёты, выглядели встревоженными.
 
Некоторые из ханов, производя мысленные подсчёты, выглядели встревоженными.
  
По всему этому участку окопались вражеские силы, осторожно сказал Айнбатаар. Они не все будут сметены.
+
По всему этому участку окопались силы неприятеля, осторожно произнёс Айнбатаар. Они не все будут сметены.
 +
 
 +
— Нет, нам предстоит биться с самого начала, — сказал Шибан, и по тону его металлического голоса показалось, что он предвкушает это. — Однако мы сосредоточим плотный кулак, и нам не нужно удерживать позиции — только прорваться через них.
 +
 
 +
— Всё равно, — заговорил Хулан. — Мы можем справиться с наземными войсками, учитывая внезапность, но воздушного прикрытия у нас больше нет.
 +
 
 +
— Не совсем так, — сказал Джагатай, глядя на Джангсая. — По крайней мере, я надеюсь, что не совсем.
 +
 
 +
— Цель достигнута, Каган, — доложил хан, кланяясь. — Платформа переместится, как приказано.
 +
 
 +
— Орбитальная крепость ''«Небо»'', последняя из тех, которые приземлил мой брат, — произнёс Джагатай. — Она пострадала, но сохранила двигатели плотной среды и может прикрывать наступление с малой высоты. Если добавить то, что осталось от атмосферных сил легиона, мы получим кое-какую защиту в воздухе. Не идеально, но хоть что-то.
  
– Нет, это будет борьба с самого начала, – сказал Шибан, его металлический голос звучал так, как будто он с нетерпением ждал этого. – Однако наша концентрация будет высокой, и мы не собираемся удерживать позиции, просто прорвёмся сквозь них.
+
В зале воцарилась тишина. Джангсай взглянул на других ханов. Одни из них, такие же новички, как и он, командовали примерно сотней клинков каждый. Под началом других, ветеранов Крестового похода, служило вдвое больше воинов. Любой хан доверял примарху больше, чем собственным чувствам. Ханы следовали за ним в каждой битве с момента разрушения Единства и в награду за доверие выживали под напором самого тёмного прилива. Они испытывали к нему несравненную преданность. Они были едины в своей цели. Они не ведали страха.
  
– Даже если так, – заметил Хулан. – Мы можем справиться с наземными войсками, учитывая внезапность, но наше воздушное прикрытие исчезло.
+
И всё же, когда Хулан заговорил, показалось, что он просто озвучил ту самую мысль, которая сейчас вертелась в голове у каждого из них.
  
– Не совсем, – сказал Каган, глядя на Джангсая. – По крайней мере, я надеюсь, что не совсем.
+
— Мой Хан, — отважился спросить он, ведомый не малодушием, а осознанием того, что нужно определить ответ сейчас, разделаться с этим до того, как возвращение станет невозможным. — Мы справимся?
  
– Цель достигнута, Каган, – сказал Джангсай, кланяясь. – Платформа будет двигаться, как приказано.
+
Каган слегка кивнул, подтверждая, что услышал вопрос. Он крепче стиснул пальцы.
  
– Орбитальная крепость “Небо”, последняя из тех, что были приземлены моим братом, – сказал Каган. – Она пострадала, но сохранила иммерсионные двигатели и может защищать наступление на малой высоте. Вместе с тем, что осталось от атмосферных сил легиона, мы сможем установить относительную защиту в воздухе. Это не будет идеально, но это будет что-то.
+
— Нет, если промедлим, — тихо сказал Джагатай. — Ещё день, может два, и момент будет упущен. Как только ''он'' всё подготовит, у нас не хватит сил сломить его. Нужно ударить, пока он поглощён своими завоеваниями. За ним численное преимущество, его дары, его сила. Всё, что есть у нас, — то, на что мы полагались всегда. Наша быстрота. — Хан мрачно улыбнулся. — Взгляните, что мы на самом деле можем сделать для Империума? Сумеем ли поддержать его сейчас, взвалив себе на плечи? Нет, нас не для этого создавали. Но мы можем убивать за него. Мы можем ломать, мы можем сжигать, мы можем разрушать. — Улыбка исчезла. — Мы сделали всё, о чём они нас просили. Мы удержали их линию фронта, прочертили её своей кровью, но этого не хватило. Если нам суждено умереть здесь, в мире, в котором нет души и открытого неба, радующего тебя, тогда мы умрём, делая то, чему нас учили.
  
В зале воцарилась тишина. Джангсай взглянул на своих коллег-ханов. Некоторые были такими же новичками, как и он, командовали сотней или около того клинков. Некоторые были ветеранами Крестового похода и возглавляли вдвое большее число. Каждый доверял примарху больше, чем собственным чувствам. Они следовали за ним в каждой битве с момента разрушения Единства, и их доверие было вознаграждено выживанием против течения самого тёмного прилива. Они были настолько лояльны, насколько это было возможно. Они были едины в своей цели. Они не знали страха.
+
Примарх оглядел зал, и под его взором каждому хану почудилось, что он здесь только один, единственный, кому Джагатай напоследок доверяет свои мысли перед тем, как прозвучат боевые горны и заработают двигатели.
  
И всё же, когда Хулан заговорил, это было так, словно он просто озвучил ту же самую мысль, которая пронеслась у них у всех в голове.
+
— Но проведите меня к моему брату, — сказал Каган, — и, вечность мне судья, я навсегда очищу вселенную от его смрада.
  
– Мой Хан, – отважился он, не из-за недостатка решимости, а потому, что это нужно было спросить сейчас, нужно было решить, прежде чем возвращение станет невозможным. – Мы можем это сделать?
 
  
Каган слегка кивнул, подтверждая вопрос. Он сильнее сжал пальцы.
+
==ЧАСТЬ ВТОРАЯ==
  
– Нет, если мы будем медлить, – тихо сказал он. – Ещё день, может быть, два, и момент будет упущен. Как только он всё подготовит, у нас не хватит сил сломить его. Это должно произойти, пока он поглощён своими завоеваниями. У него есть численное преимущество, у него есть дары, у него есть сила. Всё, что есть у нас – это то, на что мы всегда полагались. Быть быстрее. – Он мрачно улыбнулся. – Посмотрим, что мы на самом деле можем сделать для Империума? Сможем ли мы выдержать сейчас, неся его тяжесть на своих плечах? Не так, для чего мы были созданы. Но мы можем убивать за него. Мы можем ломать, мы можем сжигать, мы можем разрушать. – Улыбка исчезла. – Мы сделали всё, о чём они нас просили. Мы удержали линию фронта, завоевали её своей кровью, и этого оказалось недостаточно. Если нам суждено умереть здесь, в мире, в котором нет души и открытого неба, чтобы радоваться, тогда мы умрём, делая то, чему нас учили.
 
Примарх оглядел зал, заставляя каждого хана почувствовать, что он здесь единственный, единственный, кто наслаждается этим последним доверием перед тем, как прозвучат боевые горны и заработают двигатели.
 
  
– Только проведите меня к моему брату, – сказал Хан, – и пусть вечность будет моим судьёй, я навсегда вычищу его зловоние из вселенной.
+
===Глава девятая===
  
  
=ВТОРАЯ ЧАСТЬ=
+
Отсутствие определённости
  
==ДЕВЯТЬ==
+
Погоня
  
'''Отсутствие определённости'''
+
Пустое гнездо
  
'''Погоня'''
 
  
'''Пустое гнездо'''
+
Запах пропал не сразу. За свою неестественно долгую жизнь Олл Перссон испытал много чего плохого. Кое-что из самого худшего произошло недавно, в ходе всего этого беспорядочного шатания через пространство и время. Эти столкновения перетекали одно в другое, сливаясь в череду всё более зловещих потасовок и побегов, которые никогда не опирались на надёжный фундамент последовательной истории или ощущение точного местоположения, никогда не становились упорядоченными, предсказуемыми или понятными.
  
Потребовалось некоторое время, чтобы запах исчез. Олл Перссон пережил много плохого за свою неестественно долгую жизнь. Некоторое из худшего произошло недавно, во время всего этого беспорядочного шатания в пространстве и времени. Эти встречи перетекали одна в другую, просто череда всё более зловещих передряг и побегов, никогда не зафиксированных в какой-либо надёжной истории или устойчивом ощущении местоположения, никогда не становившихся последовательными, предсказуемыми или понятными.
+
У солдата всегда такая судьба: долгие периоды скуки, внезапные вспышки ужаса. Впрочем, для Олла «долгие периоды скуки» длились веками, из-за чего недавние мимолётные промельки ужаса казались ещё более яркими и неконтролируемыми.
  
Судьба солдата всегда была такой – долгие периоды скуки, внезапные вспышки ужаса. Впрочем, для Олла долгие периоды скуки длились столетиями, из-за чего недавние вспышки ужаса казались ещё более яркими и неконтролируемыми.
+
Однако же, несмотря на всё это, ничто из пережитого ни на нынешней войне, ни на любой другой не могло сравниться в кошмарности с тем, что произошло в улье Хатай-Антакья.
И всё же, несмотря на всё это, ничто из пережитого ни в этой войне, ни в любой другой, не было хуже, чем улей Хатай-Антакья.
 
  
Он сидел в главном трюме лихтера, обливаясь потом, чувствуя лихорадку и не в силах унять дрожь в руках. Он знал в чём дело отсроченный шок, избыток адреналина и кортизола, которые теперь переполняли его желанием сражаться или бежать. Или, может быть, просто обычный нервный срыв. Они всегда запаздывали с ним. В райском улье он так упорно боролся за то, чтобы остаться в живых и держаться подальше от приторно-сладких кошмарных садов, что свалиться от слабости не было вариантом. Теперь последствия настигали его, и такой исход казался действительно очень вероятным. Он по-прежнему чувствовал тот запах на одежде, коже и волосах.
+
Он сидел в главном трюме лихтера, обливаясь потом и лихорадочно дрожа. Руки безостановочно тряслись. Олл знал, в чём дело: отсроченный шок, избыток адреналина и кортизола, которые теперь безостановочно командовали ему «биться или бежать». А может, просто обычный нервный срыв. Уже давно пора, кстати. В райском улье он так упорно боролся за то, чтобы выжить и не попасть в приторно-сладкие чудовищные сады, что не имел права свалиться от шока. Теперь последствия настигали его, и обморок казался очень даже вероятным. Он по-прежнему чувствовал тот запах на одежде, коже и волосах.
  
Но он не мог позволить этому взять верх. Ещё нет. Возможно, через несколько дней он сдастся и, наконец, найдёт какой-нибудь выход. Однако теперь он как никогда близок к тому, чтобы оказаться там, где должен. Всё складывалось воедино.
+
Но он не мог позволить себе уступить слабости. Ещё нет. Возможно, через несколько дней Перссон сдастся и наконец отыщет какой-нибудь выход. Однако теперь он как никогда близок к тому, чтобы попасть туда, куда нужно. Всё складывалось воедино.
  
''Ещё немного, Олланий'', сказал он себе. ''Ты можешь развалиться на части, когда мы доберёмся туда, если захочешь. Сейчас с тобой незнакомые люди. Совершенно незнакомые. Не устраивай сцен, только не перед ними''.
+
«Ещё немного, Олланий, сказал он себе. ''—'' Когда мы доберёмся туда, там и расклеишься, если захочешь. Сейчас с тобой незнакомые люди. Совершенно незнакомые. Не устраивай сцен, только не перед ними».
  
Он старался. Он держал голову высоко поднятой. Он потел и с трудом глотал, но не потерял сознание.
+
Перссон старался. Он держал голову высоко поднятой. Он потел и сглатывал слюну, но не терял сознание.
  
Зибес тоже был в плохом состоянии. Он начал раскачиваться, очень медленно, обхватил руками лодыжки, его затылок бился о внутреннюю стенку трюма. Кэтт была угрюма – Олл догадался, что она с подозрением относится к новым людям, которых они взяли с собой. Графт, конечно, не обращал на всё это внимания. Кранк, однако, выглядел полунадломленным, его внешняя твёрдая оболочка по-прежнему оставалась, но пустота внутри была очевидна. Он будет скучать по Рейну. Они все будут.
+
Зибесу тоже приходилось туго. Он уже какое-то время раскачивался, очень медленно, обхватив руками лодыжки, и бился затылком о внутреннюю стенку трюма. Кэтт хмурилась — Олл предположил, что она с подозрением относится к новым людям, которых они взяли с собой. Графт, конечно, не обращал на всё это внимания. Кранк, однако, выглядел почти сломленным: твёрдая внешняя оболочка никуда не делась, но внутри явно зияла пустота. Ему будет не хватать Рейна. Как и им всем.
  
А потом появились новички. Лидва, прототип космического десантника, которого привёл Джон. Олл сразу узнал старого телохранителя Эрды, несмотря на то, что прошло много времени с тех пор, как они нормально общались. Очень странно снова оказаться в такой непосредственной близости. Лидва, со своей стороны, воспринял всё это спокойно.
+
А теперь перейдём к новичкам. Лидва, прототип космодесантника, которого прихватил с собой Джон. Олл сразу узнал старого телохранителя Эрды, хотя прошло много времени с тех пор, как они в последний раз беседовали по-настоящему. Странное ощущение — снова оказаться так близко от него. Лидва, со своей стороны, воспринимал всё это спокойно.
  
Последние двое были самыми странными из всех. Колдунья по имени Актейя, которая появилась как какой-то призванный джинн именно в тот момент, когда казалось, что они вообще никогда не выберутся из Хатай-Антакьи, и её спутник, тот, кто называл себя Альфарием. В отличие от остальной группы, эти двое, похоже, знали, куда идут. Похоже, у них был какой-то план.
+
Последние двое были самыми странными из всех. Колдунья по имени Актея, которая появилась, будто некий призванный джинн, именно в тот момент, когда казалось, что они вообще никогда не выберутся из Хатай-Антакьи, и её спутник, тот, кто называл себя Альфарием. В отличие от остальной группы эти двое, похоже, знали, куда идут. Видимо, следовали какому-то плану.
  
Хотя, возможно, это было просто бахвальство – Олл на собственном горьком опыте убедился, что те, кто, на первый взгляд, лучше всего контролировал ситуацию, часто оказывались теми, у кого хватка была самой шаткой. Кроме Него, конечно. Он всегда точно знал, куда идёт.
+
Хотя, возможно, они просто блефовали — Олл на горьком опыте убедился, как часто оказывается, что у тех, кто вроде бы крепче всего держит ситуацию под контролем, в действительности самая ненадёжная хватка. К Нему это, конечно, не относилось. Он всегда точно знал, куда идёт.
  
Олл закашлялся, сильно сжал кулаки, пытаясь собраться с мыслями. Они сумели выжить. Теперь предстояло решить, что делать дальше.
+
Олл закашлялся и стиснул кулаки, пытаясь собраться с мыслями. Они сумели выжить. Теперь предстояло решить, что делать дальше.
  
Поэтому он просто сказал это вслух. Нужно было с чего-то начинать.
+
Поэтому он просто сказал это вслух. Надо же с чего-то начать.
  
Что нам теперь делать? – спросил он.
+
Что нам теперь делать? — поинтересовался Перссон.
  
Кранк не поднял голову. Кэтт с отвращением отвернулась. Актейя рассмеялась, хотя и не зло.
+
Кранк не поднял головы. Кэтт с отвращением отвернулась. Актея рассмеялась, пусть и беззлобно.
  
– Твой друг пилотирует эту штуку, сказала она. – Может быть, стоит спросить его.
+
— Эту штуку пилотирует твой друг, сказала она. — Возможно, стоит спросить его.
  
Он просто уводит нас отсюда, – сказал Олл. Когда мы в следующий раз приземлимся, он задаст мне тот же вопрос. Я собираю мнения.
+
Он просто увозит нас отсюда ко всем чертям, — произнёс Олл. Когда мы в следующий раз приземлимся, он задаст мне тот же вопрос. Я собираю мнения.
  
Мы все знаем, куда идём, угрюмо сказала Кэтт. Туда, куда мы шли с Калта. Во Дворец.
+
Мы все знаем, куда идём, угрюмо сказала Кэтт. Туда, куда мы шли ещё с Калта. Во Дворец.
  
Зибес кивнул.  
+
Зибес кивнул.
  
Дворец, пробормотал он.
+
Дворец, пробормотал он.
  
– Дворец? – спросил Олл, беспокоясь о Зибесе, но вынужденный пока игнорировать его. – Я имею в виду, что мы планируем? Просто появиться? Поздороваться? Посмотреть, смогут ли они втиснуть ещё несколько бойцов и найти что-нибудь полезное для всех нас?
+
— Неужели? — сказал Перссон. Зибес его беспокоил, но пока он ничего не мог предпринять. — В смысле, что мы планируем? Просто явимся туда? Скажем «здрасьте»? Посмотрим, смогут ли они втиснуть туда ещё несколько бойцов и найти какое-нибудь полезное дело для всех нас?
  
Тебе нужно только быть там, сказала Актейя. По крайней мере, я так считаю. Рассеянное братство собирается как раз в тот момент, когда над всем заходит солнце.
+
Тебе нужно только быть там, сказала Актея. По крайней мере, я так считаю. Разрозненное братство соберётся в тот час, когда над всем и вся зайдёт солнце.
  
 
Олл фыркнул:
 
Олл фыркнул:
  
Но я не хотел в этом участвовать. Джон может быть убедительным, когда у него есть желание, и даже он летит вслепую. Теперь у нас мало времени. – Он взъерошил волосы. Они по-прежнему воняли теми ужасными духами. Итак, давайте начнём с самого начала – кто ты, почему ты здесь, кто твой попутчик и почему именно он?
+
Но я не хотел в этом участвовать. Джон умеет убеждать, когда у него подходящий настрой, но даже он сейчас летит вслепую. Теперь у нас мало времени. — Перссон взъерошил волосы, от которых по-прежнему несло теми ужасными духами. Итак, давайте начнём с самого начала. Кто ты, почему ты здесь, кто твой попутчик и почему именно он?
 
 
– Я – Аль... – начал космический десантник.
 
  
– Даже не ''думай'' повторять это снова, или, да поможет мне бог, я открою эти чёртовы двери и убью нас всех, – огрызнулся Олл.
+
— Я — Аль... — начал космодесантник.
  
– Он – последний остаток старой пьесы, – спокойно сказала Актейя. Она переместилась, прислонившись к металлической скамье, на которой сидела, её костлявое тело заставляло длинное платье растекаться волнами. – Послан на Терру присматривать за делами для своего хозяина. Наши пути пересеклись, и с тех пор мы у нас общие интересы.  
+
— Даже не думай повторять это снова, или, клянусь чем угодно, я открою эти чёртовы двери и убью нас всех, — огрызнулся Олл.
  
– Чтобы снова подтолкнуть старую линию Кабала? – скептически спросил Олл.
+
— Он — последний участник старой игры, — спокойно сказала Актея. Она поудобнее села на металлической скамье, и длинное платье окутало складками её костлявое тело. — Послан на Терру присматривать за делами для своего хозяина. Наши пути пересеклись, и с тех пор у нас общие интересы.
  
– Нет, эта нить перерезана, – ответил Альфарий. – Приказы всегда могут измениться. Моя нынешняя обязанность – доставить леди туда, куда она пожелает.
+
— Снова продвигаете старую тему с Кабалом? — скептически спросил Олл.
  
– Дворец, – повторила Кэтт так же раздражённо.
+
— Нет, эта нить перерезана, — ответил Альфарий. — Приказы всегда склонны меняться. Моя нынешняя обязанность — доставить госпожу туда, куда она пожелает.
  
– Конечно, – сказала Актейя.
+
— Во Дворец, — повторила Кэтт, всё так же раздражённо.
  
– Но ''почему''? – спросил Олл. – И почему ты настолько уверена, что взяла нас с собой?
+
— Конечно, — сказала Актея.
  
– Потому что я узнала, что в этой драме нет определённости, только вероятности, – сказала Актейя. – Если бы я знала, ''что'' я должна делать и ''как'', тогда я бы это сделала. Но вот в чём дело. Здесь есть архетипы. Определённые типы людей. Некоторые очень мощные. – Она посмотрела на Кэтт, – и некоторые очень простые. – Она посмотрела на Графта. – В этом флайере “моментальный снимок”. Что-то, собранное вместе судьбой, случайным образом, но всё же охватывающее все основные категории. У нас есть женщины, мужчины, состояния между ними. У нас есть сервитор, фермер, псайкер, солдат, вечный, космический десантник… ты понимаешь, к чему я клоню?
+
Но почему? — спросил Перссон. — И зачем ты так стараешься взять нас с собой?
  
– Не совсем.
+
— Потому что я узнала, что в этой драме нет определённости, только вероятности, — произнесла ведьма. — Если бы я знала, что мне нужно делать и как, тогда бы так и поступила. Но суть тут вот в чём. Здесь есть архетипы. Определённые типы людей. Одни очень мощные, — Актея посмотрела на Кэтт, — другие очень простые, — она взглянула на Графта. — В этом транспорте собран некий... срез состояния. Нечто, соединённое судьбой, вроде бы случайное, но охватывающее все основные категории. У нас тут женщины, мужчины, нечто неопределённое. У нас тут сервитор, земледелец, псайкер, солдат, вечный, космодесантник... ты понимаешь, к чему я клоню?
  
– Что это не случайность. Что это призыв. Сбор.
+
— Не совсем.
  
– Кем?
+
— Что это не совпадение. Нас призвали. Свели вместе.
  
– Я не знаю. – Она улыбнулась и закатила невидящие глаза. – В самом деле не знаю. Жить, умирать и снова жить – не слишком помогает лучше понять это. Большую часть времени остаётся просто догадываться, что происходит. – Выражение её лица снова стало серьёзным. – Но некоторые из вас были активны, как Джон. Как я. Другие были пассивны или втянуты в это путешествие. Я не думаю, что это имеет значение. Важно то, что мы ''здесь'', направляемся туда, где нам нужно быть. И мы все должны быть там – не только ты, не только Лидва, но и все мы.
+
— Кто?
  
– Потому что ты страхуешь ставки, – сказал Олл.
+
— Я не знаю. — Улыбнувшись, ведьма закатила невидящие глаза. — Правда не знаю. Когда ты живёшь, умираешь и снова живёшь, это не слишком помогает разобраться в чём-то подобном. Чаще всего остаётся просто гадать, что происходит. — Она снова посерьёзнела. — Но одни из вас вели себя активно, как Джон. Как я. Другие не желали действовать, или же их втянули в это путешествие. Не думаю, что это имеет значение. Важно то, что мы здесь, направляемся туда, где нам нужно быть. И мы все по-настоящему должны попасть туда — не только ты, не только Лидва, но и все мы.
  
Потому что она всё выдумывает, – сказала Кэтт. Она подняла голову и бросила на другую женщину злобный взгляд. – Она ни черта не знает. Я это чувствую.
+
Потому что ты хочешь подстраховаться, — сказал Олл.
  
Кранк пошевелился, взглянул на Кэтт, затем осторожно потянулся к кобуре. Если всё обернётся плохо, он выстрелит в Актейю, не обращая внимания на тот факт, что все они находились в герметичном трюме.
+
— Потому что она всё выдумывает, — вмешалась Кэтт. Подняв голову, женщина бросила на ведьму злобный взгляд. — Она ни черта не знает. Я это чувствую.
  
– Полегче, – сказал Олл, вдобавок ко всему у него начинала раскалываться голова. Боже, он чувствовал себя ужасно. – Даже если это правда, она не хуже любого из нас. – Он слабо улыбнулся Кэтт, стараясь поддержать, потому что сочувствовал ей. – Послушайте, мы всего лишь следовали интуиции, не так ли? Надеялись, что у Джона будут ответы. Но полагали, как я думаю, что у него их нет.  
+
Кранк с тревогой покосился на Кэтт, а затем осторожно потянулся к кобуре. Если дела пойдут скверно, он выстрелит в Актею, не уделяя внимания тому факту, что все они находятся в герметичном трюме.
  
– Я просто пыталась убежать, – сказала Кэтт.
+
— Полегче, — произнёс Олл. Вдобавок ко всему у него начинала раскалываться голова. Боже, он чувствовал себя ужасно. — Даже если и так, она не в худшем положении, чем любой из нас. — Перссон слабо улыбнулся Кэтт, стараясь поддержать, потому что сочувствовал ей. — Послушайте, мы всего лишь следовали интуиции, не так ли? Надеялись, что у Джона будут ответы. Но, как я думаю, догадывались, что у него их нет.
  
– Вот так всё и начинается, сказала Актейя.
+
— Я просто пыталась убежать, сказала Кэтт.
  
– О, ''заткнись'', – сказала Кэтт.
+
— Вот так всё и начинается, — заявила Актея.
  
– Ладно, хватит! – сказал Олл. Ему нужно было двигаться. Ему нужно было размять затёкшие ноги и немного подумать. – Всё началось, как началось. Но давайте обратимся к положительным моментам. Мы живы. Мы – в основном – не хотим убивать друг друга. У нас есть немного времени. И мы все хотим, так или иначе, вернуться к Императору.
+
— Ой, заткнись! — огрызнулась Кэтт.
  
– Нет, нет, – возразила Актейя. – Это то, что я пыталась сказать – это не простое действие. В узоре много нитей, как говорили на Колхиде.
+
— Ладно, хватит! — сказал Олл, сознавая, что ему нужно подвигаться. Надо размять затёкшие ноги и немного подумать. — Знакомство началось просто отлично, но давайте искать плюсы. Мы живы. Мы — в основном — не хотим убивать друг друга. У нас есть немного времени. И мы все желаем, так или иначе, прийти к Императору.
  
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Олл, чувствуя, что пожалеет о своём вопросе.
+
— Нет, нет, — возразила Актея. — Я как раз пыталась сказать, что это не простое действие. В узоре много нитей, как говорили на Колхиде.
  
– Ты можешь пойти за Императором, если тебе нужно, – сказала Актейя. – И я помогу тебе. Я подведу тебя так близко, как только смогу. Но я здесь не поэтому.
+
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Олл, чувствуя, что пожалеет о своём вопросе.
  
Затем она бросила на него странный взгляд – отчасти торжествующий, отчасти затравленный.
+
— Ты можешь пойти к Императору, если тебе нужно, — сказала Актея. — И я помогу тебе. Подведу тебя так близко, как только сумею. Но я здесь не поэтому.
  
– Потому что ''я'' иду за ''ним'', – сказала она. – Я иду за Луперкалем.
+
Затем она бросила на Перссона странный взгляд — отчасти торжествующий, отчасти затравленный.
  
 +
— Потому что я иду за ''ним'', — произнесла ведьма. — Я иду за Луперкалем.
  
  
Некоторое время спустя Олл выбрался из трюма и поднялся по ступенькам в кабину лихтера. Он протиснулся через крошечный люк и сумел неуклюже плюхнуться в кресло второго пилота.
+
Некоторое время спустя Олл выбрался из трюма и поднялся по ступенькам в кабину лихтера. Он протиснулся через крошечный люк и сумел, извиваясь, кое-как влезть в кресло второго пилота.
  
Джон сидел в кресле первого пилота и смотрел вперёд, на темневшее небо. Был ещё день, но северный горизонт – тот, к которому они направлялись, – быстро погружался в красноватую тень. Выражение его лица было неподвижным, линия подбородка напряжённой. Может быть, концентрация на том, чтобы держать их всех в воздухе, пошла ему на пользу. Может быть, это удержало его от мыслей о том месте, откуда они сбежали.
+
В кресле первого пилота сидел Джон, который пристально смотрел вперёд, на темнеющее небо. Ещё продолжался день, но горизонт на севере — в направлении их полёта — быстро окутывала красноватая тень. Лицо Грамматикуса неподвижно застыло, он напряжённо сжимал челюсти. Возможно, необходимость сосредоточиваться на том, чтобы держать их всех в воздухе, пошла ему на пользу. Вероятно, это помогло ему не думать о том месте, откуда они сбежали.
  
Как у тебя дела? спросил Олл.
+
Как у тебя дела? спросил Олл.
  
 
Долгая пауза.
 
Долгая пауза.
  
Я думал, что всё пойдёт совсем не так, ответил он в конце концов.
+
Я думал, что всё пойдёт совсем не так, — наконец ответил Джон.
  
Олл кивнул:
+
Перссон кивнул:
  
Я тоже.
+
Я тоже.
  
Какое-то время они летели дальше. Под ними проносилась сухая земля из грязных дюн и потрескавшейся почвы, серевшая по мере того, как угасал свет. Двигатели выли, борясь с попавшей в воздухозаборники пылью.
+
Какое-то время они летели дальше. Под ними проносился безводный край из грязных дюн и потрескавшейся почвы, серевший по мере того, как угасал свет. Двигатели выли, борясь с пылью, попадавшей в воздухозаборники.
  
Так что ты узнал? спросил Джон.
+
Так что ты узнал? спросил Джон.
  
Я не знаю, чему верить, ответил Олл. Она утверждает, что родилась на Колхиде. Потом умерла. Затем переродилась. Как ты.
+
Я не знаю, чему верить, ответил Олл. Она утверждает, что родилась на Колхиде. Потом умерла. Затем переродилась. Как ты.
  
Больше нет.
+
Больше нет.
  
Она сказала, что находилась в сознании в варпе. Олл покачал головой. Я не знаю. Что это вообще значит? Ты можешь это проверить?
+
Она сказала, что находилась в сознании в варпе. Олл покачал головой. Я не знаю. Что это вообще значит? Как такое проверить?
  
 
Джон пожал плечами:
 
Джон пожал плечами:
  
Она знала, где нас найти. Я полагаю, что это не случайно.
+
Она знала, где нас найти. Полагаю, это не случайно.
  
Затем снова тишина, если не считать скрежета двигателей. Говорить было трудно. Поиск подходящих слов – банальных слов для пустой болтовни после всего того, что произошло, казался почти неприличным. И всё же Олл не знал, как продвинуться и в другом вопросе – почему они здесь, что им нужно делать дальше, как они вообще собираются остаться в живых с теми скудными ресурсами, которые в их распоряжении. Он так устал.
+
Затем снова наступила тишина, нарушаемая только скрежетом двигателей. Говорить было трудно. Искать подходящие слова — банальные слова для пустой болтовни после всего того, что произошло, казалось почти неприличным. Однако же Олл не знал, как подойти и к другой теме — почему они здесь, что им нужно делать дальше, как они вообще собираются выжить с теми скудными ресурсами, которые в их распоряжении. Как же он устал...
  
Послушай, мне жаль, наконец сказал он слабым голосом. Что меня не было там, где мы договорились быть. И что ты оказался в... том месте.
+
Послушай, мне жаль, наконец сказал Перссон слабым голосом. Что я не пришёл туда, куда мы договорились. И что ты оказался в. том месте.
  
 
Джон просто смотрел прямо перед собой.
 
Джон просто смотрел прямо перед собой.
  
Это не твоя вина. И ты вернулся.
+
Это не твоя вина. И ты вернулся.
  
Да, но это было...
+
Да, но там был...
  
– Чёрт возьми. Да, так оно и было. Во всех отношениях. Но ты вернулся. – Он повернулся к Оллу и вымученно улыбнулся. И теперь я знаю то, чего никогда бы не узнал раньше. Нет худа без добра, а, господин магистр войны?
+
— Ад. Да, именно так. Во всех отношениях. Но ты вернулся. — Повернувшись к Оллу, он вымученно улыбнулся. И теперь я знаю то, чего никогда бы не обнаружил раньше. Нет худа без добра, а, господин магистр войны?
  
Олл посмотрел на него с беспокойством. Просто скрытая насмешка, способ справиться с ситуацией? Или он тоже терял самообладание, доведённый до крайности тем, что увидел?  
+
Олл посмотрел на него с беспокойством. Просто скрытая насмешка, способ борьбы со стрессом? Или Джон тоже терял самообладание, доведённый до крайности тем, что увидел?
  
– Возможно, мне следовало сказать тебе давным-давно.
+
— Наверное, мне следовало сказать тебе давным-давно.
  
– Возможно.
+
— Наверное.
  
– Я предпочёл быть фермером.
+
— Земледельцем мне больше нравилось.
  
Да, но мы не всегда получаем то, что хотим, не так ли?
+
Да, но мы не всегда получаем то, чего хотим, не так ли?
  
– Думаю, нет.
+
— Видимо, нет.
  
Полёт продолжился в молчании. Небо продолжало темнеть. Поднялся ветер, отмечавший внешние границы бури, дувший прямо на них, и комки пыли с новой силой забили по лобовому стеклу.
+
Полёт вновь продолжился в молчании. Небо по-прежнему темнело. Поднялся ветер, отмечавший внешние границы какой-то бури. Он дул прямо на них, и комки пыли с новой силой забили по лобовому стеклу.
  
Она говорит, что нам суждено было встретиться, – сказал Олл через некоторое время. И что все мы архетипы, того или иного рода. Своего рода репрезентативная выборка.
+
Она говорит, что нам суждено было встретиться, — заговорил Олл через некоторое время. И что все мы архетипы, того или иного вида. Своего рода репрезентативная выборка.
  
 
Джон фыркнул:
 
Джон фыркнул:
  
Чтобы отстаивать интересы человечества.
+
Чтобы отстаивать интересы человечества.
  
– Что-то в этом роде. Но чего бы она не хочет, это не то, чего хотим мы. Я не знаю, что она думает о том, что делает, но это включает в себя приход к Гору.
+
— Нечто в этом роде. Но чего бы она ни хотела, это не то, что нужно нам. Не знаю, думает ли она над тем, что делает, но ей в том числе надо подобраться к Хорусу.
  
Чтобы убить его?
+
Чтобы убить его?
  
– Может быть. Её трудно припереть к стенке. На данный момент наши пути идут параллельно, и, похоже, для неё этого достаточно.
+
— Возможно. В ней тяжело разобраться. На данный момент наши пути идут параллельно, и, похоже, для неё этого достаточно.
  
Зато для меня недостаточно. Голос Джона стал жёстче. Теперь я почувствовал. Я никогда не чувствовал этого раньше. Я слушал ксеносов и понимал их аргументы. Те, что о Хаосе. Но теперь я это почувствовал. Это ''моё''. Я убью Гора. Я убью Императора. Я убью их всех, кого угодно, если это избавит от этого. – Он оглянулся на Олла, его лицо исказилось от ярости и горя. – Это должно закончится.
+
Зато для меня — нет. Голос Джона стал жёстче. Теперь я кое-что почувствовал. Я никогда не ощущал этого раньше. Да, я слушал ксеносов и понимал их аргументы. Те, что о Хаосе. Но теперь прочувствовал его на себе. Он ''коснулся'' меня. И я убью Хоруса. Я убью Императора. Я убью их всех, кого угодно, если тем самым избавлюсь от Хаоса. — Грамматикус оглянулся на Олла, его лицо исказилось от ярости и горя. — Хаос должен убраться.
  
Не думаю, что это так просто.
+
Не думаю, что это так просто.
  
– Это моё дело. И я теперь могу говорить на жаргоне, помнишь? Я могу делать всё, что угодно.
+
— Для меня — да. И я теперь могу говорить на том жаргоне, помнишь? Я могу делать всё что угодно.
  
Оллу стало неприятно смотреть на Джона в этот момент. Давным-давно ему приснился кошмар с ангелами и демонами над объятым огнём миром, и это напугало его, но выражение лица Джона напугало его ещё больше.
+
Оллу не понравилось, как выглядел Джон в тот момент. Давным-давно ему приснился кошмар с ангелами и демонами над объятым огнём миром, и это напугало его, но теперь выражение лица Грамматикуса пугало его ещё больше.
  
Тебе нужно отдохнуть, – вот и всё, что он сказал. Мы летим уже несколько часов.
+
Тебе нужно отдохнуть, — только и сказал Перссон. Мы летим уже несколько часов.
  
Я в порядке.
+
Я в порядке.
  
Ещё час или около того, а потом мы приземлимся.
+
Ещё час или около того, а потом мы приземлимся.
  
Времени мало.
+
Времени мало.
  
Да, и так было всегда, сколько он себя помнил. Тогда Олл внезапно вспомнил об этом. На них что-то охотилось, на самой грани восприятия. Каждый прыжок, который они совершали, каждое перемещение в пространстве и времени, уже казалось, что эта тварь почти настигла их. Что-то очень опасное, вплоть до побега из улья.
+
Да, и так было всегда, сколько он себя помнил.
  
– Интересно, куда оно делось, – произнёс он.
+
Тогда в памяти Олла внезапно всплыло кое-что. На них охотилось нечто, сущность на самой грани восприятия. После всякого прыжка, совершённого ими, после каждого перемещения в пространстве и времени казалось, что эта тварь почти настигла их, неведомая, но очень опасная. И так шло вплоть до побега из улья.
  
Что?
+
— Интересно, куда оно делось, — произнёс Перссон. — Что?
  
– Тварь, которая... – Он замолчал. Не бери в голову.
+
— Существо, которое... — Олл замолчал. Не бери в голову.
  
И после этого они не разговаривали. Олл просто смотрел, как пыль летит на стёкла, как пустые земли лишаются жизни. Впереди был ещё долгий путь. Достаточно времени, чтобы что-то придумать, прояснить ситуацию, составить чёткий план.
+
И после этого они не разговаривали. Перссон просто смотрел на пустые, ставшие безжизненными земли внизу, и на то, как пыль летит на стёкла. Им предстоял ещё долгий путь. Достаточно времени, чтобы придумать, прояснить ситуацию, составить чёткий план.
  
Но всё время, пока он пытался работать над ним, он не мог избавиться от этого воспоминания.
+
Но пока Олл пытался работать над такой задачей, он никак не мог избавиться от того воспоминания.
  
“''Что это было?'' – думал он. – ''И куда оно делось?''”
+
«Что же оно такое? думал он. И куда оно делось?»
  
  
 +
Как только они все ушли, это место снова показалось слишком большим, слишком пустым. Старое проклятие матерей. Не то чтобы она до сих пор считала себя таковой, но всё же. Из-за них у неё пробудились воспоминания, и на очень короткое время показалось, что её изолированный приют снова чуточку плотнее связан с окружающим миром.
  
Как только они все ушли, место снова показалось слишком большим, слишком пустым. Старое проклятие матерей. Не то чтобы она до сих пор считала себя таковой, но всё же. Это пробудило воспоминания, и на очень короткое время её изолированное выжидание снова почувствовало себя немного более сопричастным с окружающим миром.
+
Сейчас она наблюдала за своими служителями. Некоторые из них танцевали вокруг костра, отбрасывая длинные тени на песок. Над ними мерцали под звёздами огромные круги кварца.
  
Она наблюдала за слугами. Некоторые из них танцевали вокруг костра, отбрасывая длинные тени на песок. Над ними под звёздами мерцали огромные круги кварца.
+
Случился редкий перерыв в непогоде. В течение нескольких дней с востока налетали песчаные бури, жестокие и с терпким запахом. Она укуталась на время бедствия, держала голову опущенной, плотнее привязала матерчатые покрывала к столбам и постаралась обратить происходящее себе на пользу. Бури наводили её на мысли о Джоне, который пришёл сюда и опять всё перевернул, заставив что-то пережить заново, что-то вспомнить, а затем снова ушёл в эпицентр надвигавшегося смятения, забрав с собой Лидва и многое другое.
  
Это был редкий перерыв в погоде. В течение нескольких дней с востока налетали песчаные бури, жестокие и с терпким запахом. Она укуталась на время бедствия, держала голову опущенной, плотнее привязала матерчатые покрывала к столбам и извлекла из этого максимум пользы. Бури заставили её думать о Джоне, который пришёл сюда и снова всё перевернул, заставив пережить всё заново, вспомнить всё, а затем снова ушёл в эпицентр надвигавшегося смятения, забрав с собой Лидва и многое другое.
+
Она знала, что перерыв продлится недолго. Учитывая, что творилось в мире, вполне возможно, что потом ей ещё очень долго не доведётся увидеть ясные звезды, поэтому она села на голый камень и смотрела на них. Их свет был древним. Все лучи, достигавшие её сейчас, отправились в путь задолго до её рождения, до того, как она совершила любой из своих поступков, и всё же тот факт, что вмешательство было подготовлено, никуда не исчезал. Последствия того рассеивания сейчас отражались на Терре: примархи вернулись, чтобы устроить ужасное опустошение, и всё же чистый свет их родных систем горел в небе, долетая из прошлого, как будто никогда ничего не происходило и никогда не произойдёт.
 
 
Она знала, что перерыв продлится недолго. Учитывая происходившее, это мог быть последний раз, когда она видела ясные звезды за очень долгое время, и поэтому она села на голый камень и смотрела на них. Их свет был древним. Всё, что достигало её сейчас, отправилось в путь задолго до её рождения, до того, как она сделала что-либо из того, что сделала, и всё же это по-прежнему никуда не исчезло – ''никуда'' – вмешательство и его последствия. Все результаты рассеивания теперь вернулись на Терру, чтобы устроить ужасное опустошение, но всё же ясный свет этих домашних систем горел из прошлого, как будто никогда ничего не происходило и никогда не произойдёт.
 
  
 
Она снова почти забыла обо всём этом, возможно, намеренно, пока не вернулся Джон. И теперь она не могла думать ни о чём другом. Что она сделала. Что ей пришлось сделать.
 
Она снова почти забыла обо всём этом, возможно, намеренно, пока не вернулся Джон. И теперь она не могла думать ни о чём другом. Что она сделала. Что ей пришлось сделать.
  
 
Ещё через час или около того костёр догорел. Тени слились с сухой, прохладной темнотой ночи, и люди разошлись по домам. Сама она задержалась дольше всех, вытянув длинные ноги и пытаясь расставить все старые воспоминания в правильном порядке.
 
Ещё через час или около того костёр догорел. Тени слились с сухой, прохладной темнотой ночи, и люди разошлись по домам. Сама она задержалась дольше всех, вытянув длинные ноги и пытаясь расставить все старые воспоминания в правильном порядке.
 +
[[Файл:Warhawk3.jpg|thumb|right|''Эреб встречается с Эрдой'']]
 +
В конце концов, когда над высокими дюнами взошла кровавая луна, она пошевелилась, встала и побрела обратно к своему каменному домику. Наклонившись, шагнула под низкую притолоку, налила воды из кувшина в миску и плеснула себе на лицо. Направилась к самой внутренней комнате и, пробираясь сквозь шёлковые занавески, размотала головной платок. Внутри горела единственная свеча, её пламя колебалось от растекающегося воска, что собирался в лужицы.
  
В конце концов, когда над высокими дюнами взошла кровавая луна, она пошевелилась, встала и побрела обратно к своему каменному домику. Она нырнула под низкую притолоку, налила воды из кувшина в миску и плеснула себе на лицо. Она направилась к самой внутренней комнате и размотала капюшон, пробираясь сквозь шёлковые занавески. Внутри горела только одна свеча, воск собирался в лужи и заставлял пламя колебаться.
+
Сев на низкую кровать, она положила голову на кедровую раму и ощутила, как прогибаются деревянные перекладины. В комнате, по-прежнему тёплой, пахло агаровым деревом. Всё окутывали тени, которые танцевали в такт дрожащему язычку пламени.
  
Она села на низкую кровать, прислонив голову к кедровой раме и чувствуя, как прогибаются деревянные перекладины. В комнате по-прежнему было тепло, пахло агаровым деревом, её окутывали тени, которые танцевали в такт движениям одинокого языка пламени.  
+
Протянув руку к фитилю, она затушила огонёк, откинулась назад и закрыла глаза, сцепив руки на коленях. Погружаясь в сон, она не слышала ничего, кроме слабых щелчков и хлопанья матерчатых навесов снаружи, шелеста травы под ночным ветерком, звуков своего ровного, глубокого дыхания.
  
Она протянула руку, чтобы потушить фитиль, откинулась назад и закрыла глаза, положив сцепленные руки на колени. Когда она погрузилась в сон, всё, что она могла слышать – это слабые щелчки и хлопанье матерчатых навесов снаружи, шелест травы под ночным ветерком, звук своего ровного, глубокого дыхания.
+
А потом она резко открыла глаза, услышав слова, что выплыли из темноты.
  
Пока слова не выплыли из темноты, заставив её глаза резко открыться.
+
— Здравствуйте, бабушка, — произнёс Эреб, стоявший в ногах кровати. — Думаю, нам нужно поговорить.
  
– Привет, бабушка, – произнёс Эреб, стоявший в ногах кровати. – Думаю, нам нужно поговорить.
 
  
''Эреб встречается с Эрдой''.
+
===Глава десятая===
==ДЕСЯТЬ==
 
  
'''Коробки смерти'''
 
  
'''Магистр осады'''
+
Коробки смерти
  
'''Выезд'''
+
Магистр осады
  
Он резко проснулся. Каска немедленно пошевелился, голова пока не прояснилась, но прежние реакции почти не пострадали, он спрыгнул с койки и крикнул экипажу собираться. Зазвенели сирены.
+
Выезд
  
Помещение было большим, холодным, в основном неосвещённым и пахло сотнями прижатых друг к другу тел. Пол терялся в мешанине вещмешков и скомканной униформы. Трёхместные койки стояли длинными рядами. Залы общежитий в оборонительном бастионе выглядели почти одинаково, где бы они ни находились, хотя этот конкретный оказался более убогим, чем большинство, с протянувшейся по западной стене длинной трещиной. Каска предположил, что они находятся глубоко под землёй, хотя с момента прибытия не мог подтвердить это. Под землёй, над землёй, теперь не имело большого значения, потому что небо было чёрным, и земля была чёрной, и всё покрывала грязь – ты сражался во тьме, где бы ты ни оказался.
 
  
Тем не менее, по крайней мере, теперь он знал своё местоположение – Колоссовы врата, расположенные так далеко на востоке, что он думал, что там вообще ничего не осталось, кроме костей и пятен крови. Похоже, он ошибался на этот счёт. Там находился легион. Целый или, по крайней мере, то, что осталось от целого после семи лет непрерывных боёв. Как только он узнал об этом, то на мгновение пришёл в восторг. Яндев был прав, это выглядело как контрнаступление, что-то, что снова взбодрит кровь и избавит от чувства проклятой депрессии из-за всего на свете. Возможно, именно поэтому всё так растянулось за Сатурнианской – командование планировало это, готовое снова занять позиции, открыть новый фланг для борьбы с врагом.
+
Каска резко проснулся. Он немедленно пришёл в движение: голова ещё не прояснилась, но давние рефлексы пока что не подводили его. Спрыгнув с койки, Тальвет крикнул экипажу собираться. Звенели сигналы тревоги.
  
С тех пор, однако, состоялись брифинги. Череда воинов V легиона приходила, чтобы поговорить с собравшимися командирами танков, каждый раз другой. Все они выглядели изрядно потрёпанными, с помятыми доспехами и разбитыми лицами. Но они были вежливыми и склоняли головы перед собравшимся, прежде чем перейти к делу. Стало очевидно, что речь шла вовсе не о том, чтобы отбросить врага, во всяком случае, на основных фронтах. Выяснилось, что мобилизационный резерв для подобного наступления давно иссяк. Речь шла о захвате космического порта Львиные врата, изгнании захватчиков и вводе в строй орбитальных орудий, а затем удержании этого места настолько долго, насколько они смогут. Даже если удастся достигнуть первой цели, они будут окружены, отрезаны от любого возможного пополнения запасов и вынуждены уйти в глухую оборону против врага, который, казалось, распоряжался почти бесконечным количеством войск. И это было единственным, что являлось совершенно неприемлемым для танков. Они были прожорливыми, темпераментными зверями. Если вы не могли заправлять их топливом, снабжать снарядами, ремонтировать повреждения, когда в них попадали, то вы, по сути, жили в медленно движущемся гробу.
+
Они разносились по большому, холодному, плохо освещённому помещению, где пахло сотнями прижатых друг к другу тел. Пол терялся под грудами вещмешков и скомканного обмундирования. Трёхместные койки стояли длинными рядами. Казарменные залы в любом оборонительном бастионе выглядели почти одинаково, где бы они ни располагались, хотя именно этот оказался более убогим, чем большинство: по западной стене тянулась длинная трещина. Каска предполагал, что они находятся глубоко под землёй, хотя с момента прибытия не мог найти подтверждение. Впрочем, теперь не имело большого значения, под поверхностью ты или на поверхности, потому что небо было чёрным, и земля была чёрной, и всё покрывала грязь — ты сражался во тьме, где бы ни оказывался.
  
И из всех возможных танков, в которых можно было застрять, “Леман Русс”, пожалуй, был худшим. Люди говорили о нем как о Гордости Империума, величайшем боевом танке в истории человечества, оплоте Великого крестового похода.
+
Тем не менее теперь он хотя бы знал своё местоположение — врата Колоссов, которые находились так далеко на востоке, что прежде он думал, будто там вообще ничего не осталось, кроме костей и пятен крови. Похоже, Каска ошибался на этот счёт. Там располагался целый легион. Или, по крайней мере, то, что осталось от целого после семи лет непрерывных боёв. Только узнав об этом, Тальвет на мгновение пришёл в восторг. Яндев не ошибся, это правда выглядело как контрнаступление — нечто, способное снова взбодрить кровь и избавить от подавленности, вызванной всем на свете. Возможно, именно поэтому все оттянулись так далеко за стену Сатурна: штаб заранее планировал это, готовился отбивать территории, открыть новый фланг для борьбы с врагом.
  
Это было дерьмом. “Леман Русс” представлял собой настоящую смертельную ловушку. Его высокий профиль был настолько общеизвестно ужасным, что ни один офицер не хотел быть командиром роты – единственное, что достаточно велико, чтобы прикрывать “Леман Русс” во время операций – это другой “Леман Русс”, так что лучше держать командное подразделение впереди себя как можно дольше. Его хрупкие гусеницы были обнажены, а броня представляла собой мешанину легко поражаемых вертикальных плоскостей. Стандартная модель со спонсонами просто обладала ещё одной плоской поверхностью, которую нужно уничтожить, ещё одна причина радоваться, что их нет. Внутри было шумно и пламя легко вспыхивало всякий раз, когда погрузчик слишком громко чихал. И, если вам действительно не повезло с этими спонсонами, оставался всего один аварийный люк, прямо в верхней части главной башни, и поэтому шансы выбраться живым в случае слишком вероятной катастрофы были почти равны нулю.
+
С тех пор, однако, состоялись инструктажи. Воины V легиона приходили чередой, сменяя друг друга, чтобы поговорить с собравшимися командирами танков. Все Шрамы выглядели изрядно потрёпанными, с помятыми доспехами и разбитыми лицами. Но они вели себя вежливо и кланялись солдатам, прежде чем перейти к делу. Стало очевидно, что речь идёт вовсе не о том, чтобы отбросить неприятеля, во всяком случае, не на основных фронтах. Выяснилось, что мобилизационный резерв для подобного наступления давно иссяк. Речь шла о том, чтобы захватить космопорт Львиные врата, изгнать захватчиков и ввести в строй орбитальные орудия, а затем удерживать объект настолько долго, насколько получится. Даже если удастся достигнуть первой цели, они будут окружены, отрезаны от любых возможных путей пополнения запасов и вынуждены уйти в глухую оборону против врага, который, казалось, располагал почти бесчисленными войсками. А это и есть то единственное положение, в которое нельзя ставить танки. Они — прожорливые, норовистые звери. Если ты не можешь заправлять их топливом, снабжать снарядами, ремонтировать повреждения, когда те отказывают, то ты, по сути, живешь в тихоходном гробу.
  
Нет, тот, кто спроектировал “Леман Русс” – Каска всегда считал, что на самом деле это не примарх VI – был идиотом. Или садистом. Или и то, и другое. Единственными достоинствами, которыми обладал танк, являлись дешевизна, механическая надёжность и определённая высокая живучесть в количественном отношении. Конструкция была настолько брутально простой, что Империум мог выпускать их миллионами. Не имело значения, что каждая отдельная машина была примером самоповреждения, когда вы могли сокрушить поле боя сотнями таких машин. А установленная спереди лазерная пушка, по крайней мере, могла продолжать стрелять до тех пор, пока в её силовых установках оставался заряд, что делало имевшуюся у снарядов склонность заканчиваться несколько меньшей катастрофой.
+
И среди всех бронемашин, в которых можно застрять, пожалуй, нет ничего хуже, чем «Леман Русс». Люди называли его Гордостью Империума, величайшим боевым танком в истории человечества, оплотом Великого крестового похода.
  
Тем не менее, в целом, у экипажей было мало иллюзий относительно танков, на которых они ехали на войну. Их называли “коробками смерти”, “разлучниками” и другими, более приземлёнными именами. Пехотинцы иногда косо посматривали на них, завидуя всей этой толстой броне, но танкист “Леман Русса” знал, насколько всё это на самом деле хрупкое, и что попасть под лазерный луч гораздо предпочтительней, чем сгореть заживо или быть погребённым под стеной грязи или не суметь выбраться и задохнуться от выхлопных газов двигателя.  
+
Полная хрень. «Леман Русс» представлял собой смертельную ловушку на гусеницах. Его кошмарно высокий профиль приобрёл настолько печальную славу, что ни один офицер не желал становиться командиром роты. Ведь единственная достаточно крупная штука, способная прикрыть «Леман Русс» во время операций, — это другой «Леман Русс», так что лучше тебе как можно дольше держаться ''за'' командным подразделением. Его хрупкие гусеницы не имели защиты, а броня представляла собой мешанину легко поражаемых вертикальных плоскостей. Стандартная модель со спонсонными выступами? Вот тебе ещё одна ровная грань, ждущая, когда её уничтожат, ещё одна причина радоваться, когда спонсонов нет. Внутри очень шумно, а пожары вспыхивают, стоит заряжающему слишком громко кашлянуть. А если тебе по-настоящему не повезло и спонсоны у танка есть, то остаётся всего один путь к спасению — люк на самом верху главной башни, поэтому шансы выбраться живым в случае более чем вероятной катастрофы почти равняются нулю.
  
Сирены продолжали звучать. Яндев натягивал китель, Фош пыталась проснуться, Мерк осушил канистру со вчерашней водой. Дреси просто тихо готовилась, не встречаясь ни с кем взглядом. Каска и в самом деле хотел поговорить с ней по душам, узнать её получше, но теперь уже слишком поздно, потому что это было оно, это было наступление, первое сражение оптимистично названного Первого Терранского бронетанкового.  
+
Нет, создатель «Лемана Русса» — Каска всегда считал, что на самом деле его разработал не примарх Шестого, а кто-то другой, — был идиотом. Или садистом. Или и тем и другим вместе. У танков не имелось никаких достоинств, кроме дешевизны, механической надёжности и определённой живучести, завязанной на массивности и массовости. «Руссы» обладали настолько простой и грубой конструкцией, что Империум мог выпускать их миллионами. Неважно, что по отдельности каждый танк служит примером самоистязания, когда ты способен обрушить фронт сотнями таких машин. А носовая лазерная пушка хотя бы стреляет до тех пор, пока её батареи питания держат заряд, и это делает несколько менее гибельным тот факт, что снаряды в боекомплекте не бесконечные.
  
– ''Шевелитесь'', народ, – рявкнул он, потянувшись за шлемом и сумкой, смаргивая остатки сна с глаз. – Вы знаете правила игры. Фош, двигай своей чёртовой тощей задницей. Трон, где мои ботинки?
+
И всё же, в общем и целом, экипажи почти не питали иллюзий относительно танков, в которых они ехали на войну. Их называли «коробками смерти», «разлучниками» и другими, более приземлёнными прозвищами. Пехотинцы иногда косо посматривали на них, завидуя всей этой толстой броне, но танкист «Лемана Русса» знал, насколько она на самом деле хрупкая и что попасть под лазерный луч гораздо предпочтительнее, чем сгореть заживо, или оказаться погребённым под стеной грязи, или задохнуться от выхлопных газов, пошедших внутрь корпуса.
  
Во всём зале происходило то же самое. Сотни экипажей сонно собирались, направлялись к лифтам и лестницам, пытались вспомнить, где находится их подразделение, какие приказы, что за новое назначение в роте и куда они должны выдвигаться. Всё это время сирены продолжали греметь – ''звон, звон, звон'' – ничуть не помогая собраться с мыслями.
+
По-прежнему звучали сигналы тревоги. Яндев натягивал китель, Фош пыталась проснуться, Мерк допивал жестянку со вчерашней водой. Дреси просто тихо готовилась, не встречаясь ни с кем взглядом. Каска действительно хотел поговорить с ней по душам, узнать её получше, но теперь уже слишком поздно, потому что вот оно, уже начинается, — то самое наступление, первое сражение оптимистично названного Первого Терранского бронетанкового.
  
Каска и экипаж “''Айка 73''” толкались и суетились вместе с остальными, спускаясь на уровни вооружения. Пока они шли, стены дрожали, как никогда сильно, осыпая их пылью. На секунду он подумал, что крепость подвергается серьёзной атаке – она находилась под обстрелом с тех пор, как они прибыли – но затем он понял в чём дело. Уцелевшие орудия Колоссов стреляли изо всех сил, сжигая последние боеприпасы, швыряя всё, что у них осталось, в пустоши за стенами. К тому времени, когда они закончат, склады полностью опустеют. Это стало их последней службой, они больше не применялись для отражения атак, а вместо этого использовались, чтобы максимально выровнять пространство между крепостью и целью. Обстрел, похоже, продолжался уже несколько часов во время их недолгого отдыха. Каска испытывал осторожное уважение к артиллеристам. Это была непростая профессия, требовавшая мастерства как в абстрактной геометрии, так и в человеческих превратностях на поле боя. Если они правильно выполнили свою работу, продвижение будет возможно. Если они облажались, танки быстро наткнутся на неповреждённые огневые линии, и это приведёт к полной неразберихе.
+
— Шевелись, народ! — рявкнул он, подхватив шлем и вещмешок, и заморгал, чтобы прогнать остатки сна. — Службу вы все знаете. Фош, двигай своей чёртовой тощей задницей! Трон, где мои ботинки?
  
Пока всё вокруг сотрясалось и грохотало, они трусцой пробирались на уровни вооружения, в пещеры у самого основания секций внешней стены Колоссов, которые были реквизированы несколько недель назад, расчищены и приспособлены для новой цели. Они были забиты техникой, сотнями и сотнями каждый, все машины укомплектованы, заправлены, исправны и готовы к действию. Воздушные фильтры уже гудели в предвкушении того, что тысячи грязных прометиевых двигателей, кашляя, оживут – ожидая, когда прозвучат приказы, когда на головных танках роты будут подняты полковые знамёна, когда гусеницы придут в движение.
+
Во всём зале творилось то же самое. Сотни экипажей сонно приходили в себя, направлялись к лифтам и лестницам, пытались вспомнить, где находится их подразделение, что у них за приказы, какое новое обозначение дали их роте и куда они должны выдвигаться. Всё это время сигналы продолжали звенеть — ''дзынь, дзынь, дзынь,'' — ничуть не помогая собраться с мыслями.
  
Пока Каска бежал вдоль рядов машин, отсчитывая номера корпусов, ему потребовалась секунда, всего одна, чтобы угадать, сколько единиц бронетехники собрано в их зале хранения. Он не слишком ошибся. Их было очень много. ''Огромное'' количество. Все офицеры Белых Шрамов, с их тихими голосами и тщательным изложением тактики, держались на брифингах очень скромно, но это было явно серьёзное начинание, над которым долгое время работали серьёзные люди. Ему было интересно, насколько высокопоставленные люди. Он задумался, мог ли Сам Император, любимый всеми, иметь к этому какое-то отношение. Может быть, в конце концов, это было что-то, из-за чего стоило волноваться. Может быть, это было что-то, что могло переломить ситуацию.
+
Каска и экипаж ''«Айки-73»'' толкались и суетились вместе с остальными, спускаясь на уровни стоянок. Пока они шли, стены как никогда сильно дрожали, осыпая их пылью. На секунду Тальвет подумал, что по крепости здорово молотят из орудий — она находилась под обстрелом с тех пор, как прибыли танкисты, — но затем понял, в чём дело. Уцелевшие орудия Колоссов палили что есть силы, расходуя последние боеприпасы, швыряя в пустоши за стенами всё, что ещё оставалось в арсенале. Когда они закончат, склады полностью опустеют. Пушки в последний раз выполняли свою работу, их больше не применяли для того, чтобы точечно купировать приступы: вместо этого из них били по участку между крепостью и целью, чтобы сровнять там с землёй как можно больше всего. Обстрел, похоже, продолжался уже несколько часов, пока танкистам давали немного отдохнуть. Каска испытывал осторожное уважение к артиллеристам. Их непростая профессия требовала мастерски разбираться как в абстрактной геометрии, так и в превратностях сражений на человеческом уровне. Если они справились со своей задачей, продвижение будет возможно. Если они облажались, танки быстро наткнутся на невредимые ряды огневых позиций, и тогда начнётся полный бардак.
  
Успокойся, немедленно. Успокойся. Ничего ещё даже не началось. Каска в своё время участвовал в достаточном количестве катастроф и неудач, чтобы не увлекаться. Как только всё приходило в движение, взметалась грязь и в глаза ударял дым, вот тогда-то всё и пошло наперекосяк. Сохраняй спокойствие, оставайся сосредоточенными. Держи себя в руках.
+
Пока всё вокруг сотрясалось и грохотало, они трусцой пробирались на уровни стоянок, в пещеры у самого основания секций внешней стены Колоссов, которые легион реквизировал несколько недель назад, расчистил и приспособил для новой цели. Каждое помещение забили многими сотнями единиц техники, все машины укомплектовали, заправили, отремонтировали и подготовили к бою. Воздушные фильтры уже гудели в предвкушении того, что здесь закашляются и оживут тысячи грязных прометиевых двигателей, ожидая, когда прозвучат приказы, когда на головных танках роты поднимут треугольные флажки подразделений, когда со скрежетом завращаются гусеницы.
  
Он добрался до танка. Как всегда, он ударил его по боку, прежде чем взобраться на верхнюю башню.
+
Пока Каска бежал вдоль рядов машин, отсчитывая номера корпусов, он уделил пару секунд, всего парочку, тому, чтобы прикинуть, сколько единиц бронетехники собрано в их зале хранения. Он быстро сбился. Танков оказалось очень много. Огромное количество. Хотя все офицеры Белых Шрамов, говорившие тихо и тщательно излагавшие тактику, держались на инструктажах очень скромно, но легион явно затеял что-то серьёзное, и над этим долгое время работали серьёзные люди. Тальвету стало интересно, откуда спустили идею. Он задумался, не мог ли Сам Император, возлюбленный всеми, иметь к этому какое-то отношение. Возможно, тут всё-таки случится нечто, из-за чего стоит переживать. Возможно, здесь случится то, что переломит ситуацию!
  
– За Императора! – крикнул он.
+
А ну-ка, спокойно. Спокойно. Ничего ещё даже не началось. Каска в своё время повидал из первых рядов достаточно катастроф и провалов, чтобы не увлекаться. Как только всё приходило в движение, взметалась грязь и перед прицелами клубился дым, вот тогда-то всё и шло наперекосяк. Сохраняй спокойствие, оставайся сосредоточенным. Держи себя в руках.
  
– За Его народ! – эхом отозвалась команда, готовясь садиться. Вокруг остальные экипажи делали то же самое – маленькие ритуалы перед боем, последние проверки.
+
Он добрался до танка. Как всегда, Тальвет ударил машину по борту, прежде чем взобраться на верхнюю башню.
  
Яндев и Дреси забрались внутрь первыми, пролезли через боковые люки и спустились в самый низ – Дреси к панели управления двигателем, Яндев к посту лазерной пушки. Фош и Мерк последовали за ними, заняв позиции в башне у главного орудийного механизма. Каска был последним, единственным, кто держал голову и плечи над линией открытого люка. Он надел шлем, проверив уплотнители на воротнике. Они настаивали на этом на всех брифингах. ''Полный токсикологический протокол, всегда. Все шлемы надеты, все фильтры запечатаны, все люки задраены''. Он сделает это, как только они выйдут за ворота. Но сейчас, возможно, в последний раз за долгое время, он будет держать голову высоко и люк открытым. Он хотел увидеть всё своими глазами.  
+
— За Императора! — крикнул он.
  
Повсюду вокруг него слуги и сервиторы делали то, что должны были делать, подготавливая роты к выступлению. Впереди, в трёхстах метрах, мощные внешние двери по-прежнему были закрыты. Пол дрожал, пока орудия высоко наверху продолжали извергать снаряды. Один за другим включались танковые двигатели, выбрасывая клубы чёрного дыма. Сирены продолжали выть, последние из экипажей разбежались по своим подразделениям, включились передние люмены.  
+
— За Его народ! — эхом отозвалась команда, готовясь садиться. Вокруг них остальные экипажи занимались тем же самым — маленькими предбоевыми ритуалами, последними проверками.
  
– Статус, – передал Каска по воксу команде, внимательно слушая.
+
Первыми внутрь пролезли Яндев и Дреси. Забравшись в боковые люки, они спустились в самый низ — Дреси к рычагам управления, Яндев к лазпушечной установке. Фош и Мерк, последовав за ними, заняли позиции в башне у механизмов главного орудия. Каска залез последним, и только он отчасти остался снаружи, по плечи высунувшись из открытого люка. Натянув шлем, он проверил уплотнители на воротнике. Легионеры твердили об этом на всех инструктажах. Полностью соблюдать протокол токсозащиты, всегда. «Всем надеть шлемы, загерметизировать все фильтры, задраить все люки». Он сделает это, как только они выйдут за ворота. Но сейчас Тальвет будет держать голову высоко, а люк — открытым, потому что следующего раза, вероятно, придётся ждать долго. И он хотел своими глазами увидеть, как все пойдут в атаку.
  
– Лазерная пушка активирована, – холодно ответил Яндев. – Уровень энергии достаточный.
+
Повсюду вокруг него слуги и сервиторы занимались тем, что им полагалось, заканчивая подготовку роты к выступлению. Мощные внешние двери, находящиеся в трёхстах метрах впереди, ещё не открылись. Пол дрожал — орудия высоко наверху продолжали извергать снаряды. Один за другим запускались танковые двигатели, выбрасывая клубы чёрного дыма. По-прежнему выли сирены, последние экипажи подбегали к своим подразделениям, загорались лобовые люмены.
  
– У меня всё хорошо, – ответила Фош, её лицо в готовности прижалось к прицелу главного орудия.
+
— Доложиться, — воксировал Каска подчинённым, успевая подмечать всё вокруг.
  
Двигатели запущены, сказала Дреси. Дух послушен.
+
— Лазпушка запитана, — холодно ответил Яндев. — Энергии поступает достаточно.
 +
 
 +
— У меня всё хорошо, — сообщила Фош, уже прижавшаяся лицом к прицелу главного орудия.
 +
 
 +
Двигатели запущены, сказала Дреси. Дух послушен.
  
 
Мерк усмехнулся.
 
Мерк усмехнулся.
  
Пять минут, – сказал он себе. Мы продержимся пять минут.
+
Пять минут, — буркнул он себе под нос. Мы продержимся пять минут.
 +
 
 +
— Заткнись! — рявкнул Каска. — Мы трудимся во имя Его. Это касается всех вас. Труд во имя Его. Доведём работу до конца!
  
– Заткнись, – рявкнул Каска. – Это Его работа. Это касается всех вас. Его работа. Увидим её.
+
Затем, с пугающей внезапностью, артиллерийская канонада прекратилась. Только когда орудия смолкли, Тальвет понял, как шумно они палили. В огромном зале наступила зловещая тишина, раскаты грома сменились более низким рычанием сотен двигателей.
  
Затем, с пугающей внезапностью, артиллерийская канонада прекратилась. Только когда орудия смолкли, Каска понял, насколько громкими они были. В огромном зале наступила зловещая тишина, раскаты грома сменились более низким рычанием сотен двигателей.
+
Каска почувствовал, что у него скрутило живот. Ладони покалывало, и он крепче вцепился в поручни. Всё вокруг словно застыло, и казалось, что так продолжается целую вечность: колонны танков, все на холостом ходу, все неподвижные, запертые под землёй, будто посаженные на цепь.
  
Каска почувствовал, как у него скрутило живот. Ладони покалывало, и он крепче вцепился в поручни. Казалось, целую вечность всё пространство оставалось застывшим – колонны танков, все на холостом ходу, все неподвижные, запертые под землёй, словно скованные цепями.
+
Это должно начаться сейчас. Должно разогнаться. Все они взвинчены, натасканы и готовы. Если они будут ждать, то умрут здесь, в заточении, в клетке, как животные.
  
Это должно начаться сейчас. Это должно начаться. Все были настроены на это, натасканы и готовы. Если они будут ждать, то умрут здесь, в заточении, в клетке, как животные. И всё же двери оставались закрытыми, запечатывая их, погребая, сдерживая.
+
А двери всё ещё закрыты — запечатывают их, погребают, сдерживают...
  
''Держи себя в руках'', сказал он себе. ''Неподвижный, спокойный, готовый''.
+
«Держи себя в руках, ''—'' сказал он себе. ''—'' Хладнокровие, спокойствие, готовность».
  
Когда дверные замки с грохотом открылись, он вздрогнул от неожиданности. По залу разнеслось эхо мощных болтов-затворов, возвращавшихся в свои пазы. Затем гигантские противовзрывные двери со скрежетом заскользили вверх, сопровождаемые лязгом огромных цепей. Сирены смолкли, и звуки двигателей изменились, набирая обороты для движения. Порывы горячего ветра ворвались в расширявшиеся щели, заставляя клубы смога кружить и извиваться. Далеко впереди Каска впервые за несколько дней увидел внешний мир.
+
Когда дверные замки с грохотом открылись, он вздрогнул от неожиданности. По залу разнеслось эхо от грохота массивных засовов, задвинувшихся в пазы. Затем гигантские взрывозащитные заслонки со скрежетом поехали вверх, залязгали огромные цепи. Сирены смолкли, и двигатели зарокотали иначе, набирая обороты для выдвижения. Просветы под дверями росли, в них влетали порывы горячего ветра, от которых клубы смога кружили и извивались. Далеко впереди Каска впервые за несколько дней увидел внешний мир.
  
Была ночь. Теперь на Терре всегда была ночь непроглядная завеса, освещаемая только пламенем и миномётными снарядами, адский пейзаж измученной земли и огня.
+
Стояла ночь. Теперь на Терре всегда стояла ночь непроглядная завеса, озаряемая только пламенем и разрывами миномётных снарядов, накрывающая адский пейзаж из огня и истерзанной земли.
  
Приказ пришёл по коммуникатору, уже потрескивавшему от помех.  
+
Приказ прозвучал из комм-станции, уже потрескивавшей помехами.
  
''Полный вперёд. Полный вперёд. Хан и Император ведут вас''.
+
''Полный вперёд. Полный вперёд. Да направят вас Хан и Император.''
  
Каскад ускорений начался с головных подразделений и волнами прокатился по колоннам, когда большие “Гибельные клинки” и “Адские молоты” раскачиваясь, съехали с пандусов в пылавшую тьму. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем пришла очередь ''Айка 73'', части 16-й роты шестого батальона, но затем настал момент, и они поехали вместе с остальными, набирая скорость, подпрыгивая и покачиваясь к полосе чернильно-чёрного неба впереди. Каска оставался снаружи, даже когда другие командиры скользнули внутрь бронетехники, захлопнув люки и доверившись перископам и линзам ауспиков.
+
Головные подразделения начали набирать ход, и разгонный импульс волнами прокатился по колоннам, когда большие «Гибельные клинки» и «Адские молоты», раскачиваясь, съехали по пандусам в пылающую тьму. Казалось, минула целая вечность, прежде чем очередь дошла до ''«Айки-73»'', приписанного к 16-й роте шестого батальона, но затем этот миг настал, и они, громыхая, покатились вместе с остальными танками. Набирая скорость, подпрыгивая и покачиваясь, «Леман Русс» ехал к полосе непроглядно-чёрного неба впереди. Каска по-прежнему стоял в люке, хотя другие командиры уже соскальзывали внутрь машин, захлопывали люки и доверялись перископам и линзам ауспиков.
  
Поэтому, когда они снова выехали на открытое место, всего на несколько мгновений, он увидел всё своими глазами, отфильтрованным только недавно вымытыми линзами шлема. Он оглянулся и увидел, как позади них уходят в ночь высокие стены Колоссов, выщербленные и потрескавшиеся, но по-прежнему неприступные. Он посмотрел вперёд и увидел простиравшиеся до горизонта руины, пустые остовы некогда могучих шпилей ульев и жилых комплексов, некоторые горели, большинство стояли мёртвыми и холодными. Он увидел инверсионные следы первых взлетавших атмосферных самолётов легиона, готовых начать бомбардировки и уничтожить то, что пропустили большие пушки. Он увидел вспышки взрывов, рябь линий огня, изломанный силуэт далёкой Внешней стены, отражённое в акрах разбитого стекла и стали сияние орбитальных пустотных щитов. Количество танков вокруг было настолько велико, что казалось, будто сама земля покатилась вперёд, собираясь в приливный ковёр из железа и прометия, который обрушится и пробьёт путь к краям самой земли.
+
Поэтому, когда они снова выехали на открытое место, Тальвет, пусть лишь на несколько мгновений, рассмотрел всё своими глазами, если не считать недавно очищенных линз шлема. Оглянувшись, Каска увидел, как позади них уходят в ночь высокие стены Колоссов, выщербленные и потрескавшиеся, но всё ещё неприступные. Он повернулся вперёд, и ему предстали руины, простиравшиеся до горизонта, пустые остовы некогда могучих ульевых шпилей и жилкомплексов. Некоторые из них горели, большинство стояли мёртвыми и холодными. Он заметил инверсионные следы: начинали стартовать атмосферные самолёты легиона, готовые приступить к бомбардировке и добить то, что уцелело после больших пушек. Он увидел лучистые вспышки взрывов, всполохи вдоль линий огневых позиций, изломанный силуэт далёкой Фасадной стены, сияние орбитального заслона, отражённое в гектарах разбитого стекла и стали. Вокруг него танки ехали такими плотными рядами, что казалось, будто сама земля покатилась вперёд, собираясь в приливный вал из железа и прометия, который пробьёт и проломит себе путь к самому краю мира.
  
Но затем, и это было самым впечатляющим из всего, прямо на краю поля зрения он увидел горный массив космического порта Львиные врата, тёмный, как окружавшая его ночь, окутанный гигантскими кипевшими облаками пыли и грязи, его бока освещались потрескивавшими нитями молний, внутренности сияли болезненным светом, витые шпили возвышались над северо-восточным горизонтом и уходили высоко в небеса.
+
Но затем, на самом пределе зоны видимости, Тальвет разглядел самую впечатляющую картину — космопорт Львиных врат, подобный горному хребту, тёмный, как окружавшая его ночь, окутанный гигантскими бурлящими облаками пыли и грязи. Его бока озарялись трескучими разрядами молний, его нутро испускало болезненный свет, а витые шпили, возносящиеся над северо-восточным горизонтом, уходили высоко в небеса.
  
Такой далёкий. Такой огромный. Такой ужасный.
+
Такой далёкий. Такой огромный. Такой... ужасный.
  
Каска спустился, влез в ремни безопасности и потянул за собой люк. Металлический круг с лязгом закрылся, и он повернулся, чтобы поднять тактический объектив и приблизить прицел перископа. Знакомые звуки и запахи крошечного мира танка сразу же окутали его. Он понял, что дышит слишком часто, его сердце бешено колотится. Было лучше не смотреть на космический порт, по крайней мере, до тех пор, пока в этом не возникнет крайней необходимости.  
+
Каска спустился, влез в страховочные фиксаторы и потянул за собой люк. Металлическая крышка с лязгом захлопнулась. Развернувшись, Тальвет поднял тактический экран и придвинул к себе прицел перископа. Его сразу же окутали знакомые звуки и запахи крошечного мира внутри танка. Он понял, что дышит слишком часто, его сердце бешено колотится. Похоже, лучше бы он не смотрел на космопорт — во всяком случае, пока в этом не возникла бы крайняя необходимость.
  
Наконец-то, сказала Фош. Она послала ему напряжённую улыбку. –Император с нами.
+
Наконец-то, сказала Фош, напряжённо улыбаясь ему. — Император с нами.
  
 
Каска улыбнулся в ответ, так же напряжённо.
 
Каска улыбнулся в ответ, так же напряжённо.
  
Не сомневаюсь, капрал, сказал он. Нисколько не сомневаюсь.
+
Не сомневаюсь, капрал, сказал он. Нисколько не сомневаюсь.
  
  
 +
Гремус Калгаро равномерно поднимался по винтовой лестнице, его тяжёлые сабатоны утопали в ковре грязи на ступеньках. Он уже прошагал так километры, прокладывая путь из одного зала в другой, следуя извилистым маршрутом по лабиринту внутренних помещений космопорта. Комплекс поражал своей необъятностью даже на планете, где доминировали абсурдно огромные здания. Легион и близко не подошёл к тому, чтобы заполнить его должным образом. Даже в тех пространствах, где воины собрались в большом количестве, вверху и внизу зияла гулкая сырая пустота. В некоторых сухих доках по-прежнему стояли в ремонтных люльках каркасы орбитальных судов, наполовину готовые и пустые, ожидавшие, чтобы лифты подняли их на стартовые площадки. Порт представлял собой мир в мире, череду гигантских сборочных цехов и ям для техобслуживания, соединённых исполинскими шахтами и транзитными трубами. Раньше здесь царили шум и беспорядок, воздух дрожал от резкого треска и воя механизмов, грохота запускаемых двигателей, скрежета подъёмников и агрегатов с сервиторным управлением. Теперь же тут правила тишина, всё словно дремало, лишь медленно двигались легионеры и их создания, мрачно направляясь в служебные помещения для перевооружения и переоснащения. Все края сгладились из-за наростов, расползающихся плесеней, переплетений вьющихся побегов с чёрными прожилками, которые приглушали и погружали всё в горячую, потную спячку.
  
Грем Калгаро уверенно поднимался по винтовой лестнице, его тяжёлые ботинки утопали ковре грязи на ступеньках. Он уже преодолел километры, прокладывая путь из одного зала в другой, следуя извилистым маршрутом по лабиринту внутренних помещений космического порта. Его необъятность поражала даже на планете, где доминировали абсурдно огромные здания. Легион не был и близок к тому, чтобы заполнить его должным образом. Даже в тех пространствах, где они собрались в большом количестве, отдававшаяся сырым эхом пустота зияла вверху и внизу. В некоторых сухих доках по-прежнему стояли в ремонтных люльках каркасы космических кораблей, наполовину готовые и пустые, ожидавшие, чтобы их подняли с помощью лифтов на взлётные площадки. Это был мир в мире, череда гигантских сборочных цехов и служебных ям, соединённых огромными шахтами и транзитными трубами. Раньше здесь было шумно, всё наполняли резкий треск и вой механизмов, грохот запускаемых двигателей, скрежет подъёмников и управляемого сервиторами оборудования. Теперь было тихо, почти безмолвно, только медленно двигались воины легиона и их создания, мрачно направляясь в служебные помещения для перевооружения и переоснащения. Края смягчились наростами, ползучими плесенями, переплетениями лиан с чёрными прожилками, приглушая всё и погружая в горячую, потную дремоту.
+
Калгаро, и не только он, заметил, насколько это место теперь напоминало Барбарус. Сквозь вентиляционные решётки начал просачиваться густые, как молоко, туманы.
  
Калгаро был не единственным, кто заметил, насколько это место теперь напоминало Барбарус. Сквозь вентиляционные решётки начал просачиваться густой, как молоко, туман. Запах стал терпким, воздух пропитался ядами, которые они принесли с собой. Время от времени, шагая у основания одной из многочисленных ведущих в небеса многоуровневых шахт, Калгаро поднимал голову и видел, как токсины собираются в облака, постепенно сгущаясь с высотой. И тогда он вспоминал, как это было на родной планете, и как они все смотрели на вершины гор, одновременно страшась и желая их. Должно быть, где-то в нём запечатлелись какие-то остатки тех старых эмоций. Ему по-прежнему нравилось при любой возможности твёрдо стоять на ногах. Он по-прежнему дышал более осторожно, когда поднимался высоко, как будто мышцы лёгких не могли до конца поверить, что это возможно.
+
Воздух приобрёл терпкий запах, пропитавшись ядами, которые Гвардия Смерти принесла с собой. Порой, шагая у основания какой-нибудь из бессчётных многоуровневых шахт, ведущих в небеса, Гремус поднимал голову и видел, как отрава собирается в тучи, постепенно сгущаясь с увеличением высоты. И тогда он вспоминал, как им жилось на родной планете и как они все смотрели на вершины гор, одновременно страшась и желая попасть туда. Похоже, где-то в нём запечатлелись какие-то остатки тех старых эмоций. Ему по-прежнему нравилось при любой возможности стоять на ровной поверхности. Он по-прежнему дышал более осторожно, когда поднимался высоко, как будто мышцы лёгких не могли до конца поверить, что это возможно.
  
Он раздражённо покачал головой. Глупо сохранять старые подёргивания и рефлексы. Им нужно двигаться дальше. Забыть о старых кошмарах. Тем не менее, те и сейчас преследовали их повсюду, дурные сны предков, словно выгнанные собаки, возвращавшиеся к очагу.
+
Воин досадливо тряхнул головой. Глупо сохранять старые раздражители и рефлексы. Им нужно двигаться дальше. Забыть о старых кошмарах. Однако те и сейчас преследовали их повсюду дурные сны предков, словно выгнанные собаки, возвращающиеся к очагу.
  
Калгаро добрался до места назначения главной смотровой башни на краю западной стены. Когда он неуклюже вошёл в командный зал, четыре Несломленных отдали честь. Несколько дюжин слуг легиона работали на постах ауспиков, их униформа была настолько испачканной, что её едва можно было отличить от запёкшейся грязи на бледной коже. Теперь все они были очень больны, покрыты язвами и ранами, хотя это, казалось, не сильно мешало им.
+
Калгаро добрался до места назначения главной наблюдательной башни на краю западной стены. Когда он неуклюже вошёл в командный зал, четверо Несломленных отсалютовали. На постах ауспиков работала пара дюжин слуг легиона в настолько перепачканной форме, что на первый взгляд казалось, будто их бледная кожа облеплена запёкшейся грязью. Все они крайне тяжело болели, покрылись язвами и нарывами, но казалось, что это не сильно им мешает.
  
Ты звал меня? произнёс Калгаро, обращаясь к командующему сержанту.
+
Ты вызывал меня? произнёс Калгаро, обращаясь к командующему там сержанту.
  
– Вы должны это увидеть, магистр осады, сказал сержант, старый выходец с Барбаруса по имени Гургана Дук. Он указал на большую круглую линзу, помутневшую и засаленную, но по-прежнему функционировавшую. По ней ползли точки света, и все они исходили с позиций, сосредоточенных на юго-западе. Калгаро прищурился, пытаясь разобраться в неясных фосфоресцирующих вспышках.
+
— Тебе нужно это увидеть, магистр осад, сказал сержант, старый уроженец Барбаруса по имени Гургана Дук. Он указал на большую круглую линзу, помутневшую и засаленную, но по-прежнему действующую. По ней ползли точки света, и все они стекались с позиций, сосредоточенных на юго-западе. Гремус прищурился, пытаясь разобраться в неясных фосфоресцирующих вспышках.
  
Ещё одна неисправность? спросил Калгаро.
+
Ещё одна неисправность? спросил Калгаро.
  
 
Дук покачал головой:
 
Дук покачал головой:
  
Проверил несколько трансляций. Это индикаторы движения.
+
Проверил несколько потоков. Это индикаторы движения.
  
Калгаро подошёл к картографическому устройству большего радиуса действия и активировал сканеры. Он некоторое время смотрел на них, затем проверил геолокаторы
+
Подойдя к картографическому устройству большего радиуса действия, Гремус включил сканеры. Он некоторое время смотрел на них, затем проверил геолокаторы.
  
– Они отступили, пробормотал он.
+
— Но они же отступили, пробормотал магистр осад.
  
Да, так и было. Казалось.
+
Да, отступили. Якобы.
  
Калгаро понял, что улыбается. Чем дольше он изучал сигналы, тем больше картина подтверждалась. Белые Шрамы никуда не делись, и теперь они снова были на виду, устремляясь к космическому порту, скоординированным остриём копья, которое уже быстро неслось через пустоши.  
+
Калгаро понял, что улыбается. Чем дольше он изучал сигналы, тем больше подтверждалась общая картина. Белые Шрамы никуда не делись, и теперь они снова вышли на открытое место: скоординированно устремились к космопорту танковым клином, который уже нёсся через пустоши.
  
Приятная новость, – сказал он. Наши друзья всё ещё с нами.
+
Приятная новость, — произнёс он. Наши друзья всё ещё с нами.
  
Он отвернулся от устройства и начал отдавать приказы.
+
Отвернувшись от устройства, Гремус начал отдавать приказы.
  
– Отправьте сигнал советнику примарха – убедитесь, что тот дойдёт до него. Отдайте приказ о мобилизации всех сил обороны и задействовании резервов. Активируйте настенные орудия и предоставьте мне отчёт о готовности флайеров – если у нас ещё остались пригодные для использования, они понадобятся немедленно.
+
— Свяжитесь с советником примарха. Убедитесь, что он получит это сообщение. Распорядитесь мобилизовать все силы обороны и задействовать резервы. Подключите настенные орудия и отчитайтесь мне о готовности авиации: если у нас ещё остались исправные аппараты, они понадобятся немедленно.
  
Слуги поспешили подчиниться, используя коммуникаторы. Двое из Несломленных направились к транзитным шахтам, чтобы убедиться, что личные приказы также будут доставлены.
+
Слуги поспешно заговорили в вокс-станции, выполняя команды. Двое из Несломленных направились к транзитным шахтам, чтобы доставить необходимые приказы лично.
  
 
Дук, однако, выглядел неуверенным.
 
Дук, однако, выглядел неуверенным.
  
Нет никакого... плана, сказал он. Никакого оборонительного плана. Мы должны были снова выдвигаться, отделения всё ещё переоснащаются, они будут…
+
Нет никакого... плана, сказал он. Никакого плана обороны. Считалось, что мы снова выдвинемся, отделения всё ещё переоснащаются, они будут...
  
Калгаро рассмеялся, возвращаясь к линзам ближнего радиуса и регулируя ручки усиления.
+
Рассмеявшись, Калгаро вернулся к линзам ближнего обзора и отрегулировал ручки усиления сигнала.
  
Так даже лучше, сержант, добродушно сказал он. Намного лучше. Отделения не нуждаются ни в каком поощрении – перед нами безбожные чогориские ублюдки. Мы не закончили с ними на Катуллусе, так что сделаем это здесь.
+
Так даже лучше, сержант, добродушно произнёс Гремус. Намного лучше. Отделения не придётся взбадривать — перед нами безбожные чогорийские ублюдки. Мы не покончили с ними у Катулла, так что добьём здесь.
  
Правда, дела на Катуллусе шли плохо, и тогда он был в ярости. После этого были даны клятвы, которые он намеревался довести до конца. И он доведёт их до конца, приложив все свои силы, просто теперь это будет чем-то приятным, актом священного прославления.
+
Да, у Катулла получилось скверно, и тогда он пришёл в ярость. Потом Калгаро дал клятвы, которые намеревался исполнить в точности. И он всё же исполнит их, приложив все свои силы, только теперь будет упиваться этим, будто священным празднеством.
  
Дук поклонился:
+
Дук поклонился.
  
Будет сделано.
+
Будет сделано.
  
И подайте сигнал флоту, – приказал Калгаро, приступая к расчётам. На этом участке у нас нет ничего важного. Запросите орбитальную батарею, координаты будут переданы. Мы разнесём их в клочья, прежде чем они преодолеют половину пути.
+
И свяжитесь с флотом, — велел Гремус, приступая к расчётам. На данном участке у нас нет ничего важного. Запросите орбитальную батарею, пусть ожидает координаты. Мы разнесём их в клочья, прежде чем они преодолеют половину пути.
  
Он не смог сдержать усмешку. Она продолжала расти.
+
Калгаро не мог сдержать усмешку. Она становилась всё шире.
  
– После этого просто наблюдайте, сказал он, приближая сенсоры. Обещаю, оно того стоит.
+
— А потом просто наблюдайте, сказал он, наводя сенсоры на цель. Обещаю, оно того стоит.
  
  
 +
Братство Бури вырвалось из укрытия, когда поднялись взрывозащитные двери. Все воины оседлали спидеры — «Кизаганы», «Дротики», «Шамширы» — и вылетели из ангаров плотным стреловидным строем. Держась у самой земли, они набирали скорость.
  
Братство Бури вырвалось из укрытия, когда поднялись противовзрывные двери. Все на спидерах – “Кизаганах”, “Дротиках”, “Шамширах” – воины вылетели из ангаров плотным строем стрел, держась у земли и набирая скорость.
+
Впереди тёмная линия между землёй и небом размывалась от облаков пыли, поднятых танковыми колоннами. Последние артиллерийские удары обрушились на поверхность, распылив цели в нескольких километрах впереди. Шибан мчался прямо сквозь исполинские столбы дыма, волоча за собой длинные чёрные полосы.
  
Впереди облака пыли танковых колонн размывали тёмную линию между землёй и небом. Последние артиллерийские удары пришлись точно в цель, уничтожив цели в нескольких километрах впереди. Шибан проехал прямо сквозь монолитные столбы дыма, оставляя за собой длинные чёрные следы.
+
Хотя он прошёл здесь всего несколько дней назад, казалось, что это произошло в другой жизни. Тахсир вспомнил последние лучи слабого солнечного света над едкими лужами, призраков из пустошей. Он вспомнил о ребёнке и снова задался вопросом, что с ним случилось. Это навело Шибана на мысли о Кацухиро. Возможно, они оба мертвы. Или, возможно, вернулись за стены Внутреннего дворца, где ещё теплились последние крохи надежды.
  
Он прошёл по этой земле всего несколько дней назад, хотя с таким же успехом это могло быть в другой жизни. Он вспомнил последние лучи слабого солнечного света над едкими лужами, призраков пустошей. Он вспомнил о ребёнке. Он снова задался вопросом, что с ним случилось. И это заставило его подумать о Кацухиро. Может быть, они оба мертвы. Или, может быть, они вернулись за стены Внутреннего дворца, где ещё теплились последние крохи надежды.
+
Теперь он ничего не узнавал там. Тахсира окружало гиблое место, пристанище демонов, где здания служили просто надгробиями на бесконечных полях резни. В этих задыхающихся от дыма остатках былого не обитал никто, кроме проклятых и искажённых существ, которые хромали и визжали в безлунной ночи.
  
Теперь он ничего не узнавал вокруг. Это стало затерянным местом, пристанищем демонов, здания были просто надгробиями на бесконечных полях сражений. Единственными существами, обитавшими в этих задыхавшихся от дыма остатках, были проклятые и искалеченные, хромавшие и визжавшие в безлунную ночь.  
+
— Цели обнаружены, — воксировал он своим воинам, поддерживая ошеломительную скорость. Развороченный мир проносился мимо, расплываясь в растянутые линии. — Рассредоточиться для зачистки.
  
– Цели обнаружены, – передал он по воксу воинам, сохраняя ошеломляющую скорость. Проклятый мир пронёсся мимо, расплываясь в растянутые линии. – Рассредоточиться для зачистки.
+
Эскадрильи спидеров разделились: машины резко сворачивали, ныряя сквозь пустые жилблоки и шпили. Они пролетели мимо авангардов рокочущих бронетанковых колонн, вырвались из их вони и дыма. На дисплее каждого шлема вспыхнули тревожные руны, указывающие на угрозы среди обломков. Открыв огонь, пилоты извергли во мрак болт-снаряды и лазерные разряды, выгнали на открытое место пехоту предателей, застигнутую врасплох, и разнесли противников на куски.
  
Эскадрильи спидеров разделились, поворачивая и ныряя сквозь пустые жилые дома и шпили. Они пролетели мимо авангардов бронетанковых колонн и вырвались из их грохочущей вони и дыма. Предупреждающие руны вспыхнули на каждом шлеме, обнаруживая угрозы в обломках. Пилоты открыли огонь, распыляя болт-снаряды и лазерные разряды во мрак, уничтожая оказавшуюся на открытом месте пехоту предателей и разрывая их на куски.  
+
— ''Впереди-справа,'' — сообщил Чакайя, грозовой пророк, прикреплённый к братству Шибана. Он ехал рядом с наконечником строя вместе с Иманем. — ''Преграда для наземной бронетехники.''
  
– ''Впереди-справа'', – сообщил Чакайя, грозовой пророк, прикомандированный к братству Шибана, ехавший рядом с острием копья вместе с Иманем. – ''Препятствие для бронетехники''.
+
Чакайя не был великим творцом погоды, как Наранбаатар или Есугэй, но его иной взор проникал на долю секунды вперёд за пелену времени, улавливая слабые проблески возможного будущего. В ходе операций такого рода его вклад оказывался бесценным.
  
Чакайя не был великим предсказателем погоды, как Наранбаатар или Есугэй, но его дальновидение на долю секунды опережало завесу времени, давая слабые проблески возможного будущего. В такого рода боевых действиях этот вклад был бесценен.
+
— Вниз, — приказал Шибан, резко сбрасывая высоту. — Построение «Ши’ир». Расчистить путь.
  
– Вниз, – приказал Шибан, резко снижаясь. – Построение “Ши'ир” – очистить путь.
+
Опустившись ещё на метр, его эскадрилья разделилась, продолжая мчаться вперёд. Каждый воин приготовил по два осколочных заряда. Они неслись по длинному переулку между двумя стенами из безликого скалобетона, скользя над разбитым асфальтом транзитного пути, игнорируя спорадические лазвыстрелы, которые с треском и свистом пролетали мимо них.
  
Его эскадрилья опустилась ещё на метр, разделившись, продолжая нестись вперёд. Каждый воин приготовил по два осколочных заряда. Они мчались по длинному переулку между двумя стенами из безликого камнебетона, скользя над тем, что когда-то было асфальтовым переходом, не обращая внимания на спорадические лазерные выстрелы, которые плевались и свистели мимо них.
+
— ''Здесь'', — произнёс Чакайя.
  
– ''Вот'', – сказал Чакайя.
+
Воины последовательно сбросили заряды, метая их с разогнавшихся спидеров через каждые несколько метров. Когда осколочные бомбы попали на минное поле, земля взметнулась фонтанами жидкого огня и комков почвы. От первичных взрывов детонировали все закопанные мины: высвобожденные сгустки плазмы подбрасывали грунт и скалобетон высоко вверх, к выбитым окнам жилблоков по обеим сторонам.
  
Воины последовательно сбросили заряды из мчавшихся спидеров через каждые несколько метров. Когда заряды попали на минное поле, земля взорвалась жидким огнём и комками почвы. Каждая закопанная мина была задета и взорвана плазменными разрядами, которые подбрасывали грунт и камнебетон высоко вверх, к лишённым стёкол окнам жилых домов по обе стороны.
+
— ''Впереди ещё сигналы,'' — спокойно сказал Имань, ведя «Шамшир» сквозь вихри летящего гравия. — ''Опорный пункт.''
  
– ''Впереди ещё сигналы'', – спокойно сказал Имань, ведя “Шамшир” сквозь вихри летящего гравия. – ''Опорный пункт''.
+
Разберитесь с ним, скомандовал Шибан, и спидеры мгновенно развернулись в широкий строй, растянувшись по всей ширине прохода. Джерун, Темухан он ваш.
 
Разберитесь с ним, скомандовал Шибан, и спидеры мгновенно развернулись в широкий строй, растянувшись по всей ширине прохода. Джерун, Темухан, – он ваш.
 
  
Четыре ракеты вылетели из двух спидеров, направляясь к далёкой цели старому оборонительному бункеру у основания заброшенной триумфальной колонны. Каждая ракета попадала точно в цель, разрушая камнебетонные переборки и вонзаясь в помещения за ними. Внутри всё заволокло дымом, и оставшиеся в живых защитники высыпали наружу, дезориентированные и стрелявшие вслепую. Спидеры переключились на штурмовые пушки, рассекая как местность, так и пехоту градом тяжёлых снарядов.
+
Из двух спидеров вылетели четыре ракеты, устремившиеся к далёкой цели старому оборонительному бункеру у основания заброшенной триумфальной колонны. Все снаряды попали точно в цель, раздробив скалобетонные переборки и вонзившись в помещения за ними. Внутри всё заволокло дымом, и уцелевшие защитники блиндажа высыпали наружу, в смятении стреляя вслепую. Тогда заработали штурмовые пушки спидеров: шквальные очереди их твердотельных снарядов с хрустом пробивали насквозь и пехоту, и объекты на местности.
  
Теперь вперёд, приказал Шибан, поднимая нос “Шамшира” и наводя прицел на разрушенный бункер.
+
Теперь вперёд, приказал Шибан, поднимая нос «Шамшира» и ускоряясь, чтобы промчаться над разрушенным бункером.
  
''Подождите, мой хан'', – раздался голос Чакайи по связи. ''Что-то... опасное''.
+
''Подожди, мой хан,'' раздался в воксе голос Чакайи. ''Что-то... опасное''.
  
– Стоп – назад! крикнул Шибан, резко поднимая гравицикл вверх и разворачиваясь.
+
— Отставить! Назад! — крикнул Шибан, резко поднимая гравицикл и разворачиваясь.
  
Остальная часть эскадрильи отреагировала мгновенно, ударив по воздушным тормозам и снова бросив машины в резкие виражи. Весь строй поднялся, зависнув на подушках из перегретого воздуха и гравитационных буферов. На них обрушилось ещё больше лазерного огня, источники которого быстро уничтожались кружившим эскортом.  
+
Остальный бойцы эскадрильи отреагировали мгновенно: ударив по воздушным тормозам, они бросили машины в резкие виражи. Весь строй поднялся, зависнув на подушках из перегретого воздуха и гравитационных буферов. Их вновь закололи лазерные лучи, но кружившие на флангах бойцы быстро разделались со стрелками.
  
''Что вы''... начал Имань.
+
''Что ты там... —'' начал Имань.
  
Он так и не договорил. В пятистах метрах впереди, в том самом месте, через которое они должны были проехать, если бы не остановились, задрожал воздух. Гряды облаков содрогнулись, поднялась пыль, и атмосфера раскололась на части.
+
Он так и не договорил. В пятистах метрах впереди, на том самом участке, через который они пролетали бы в тот момент, если бы не остановились, задрожал воздух. Гряды облаков содрогнулись, взметнулась пыль, и сама атмосфера раскололась.
  
Двадцатиметровая колонна чистого разрушения, пульсировавшая и пылавшая, с треском обрушилась с небес, сверля, как брошенное копье, пронзая прямо сквозь центр разрушенного шпиля улья и глубоко погружаясь в фундамент. Ослепительная ударная волна вырвалась наружу, разбросав камни и куски пластали, круша всё на своем пути, разрушая стены жилых домов и проламывая арки.  
+
Колонна двадцати метров в ширину, несущая беспримесное уничтожение, пульсирующая и пылающая, с треском обрушилась с небес, сверля воздух, как вертящееся после броска копьё. Пронзив самую сердцевину одного из выпотрошенных ульевых шпилей, она глубоко погрузилась в фундамент. Оттуда вырвались наружу ослепительная вспышка и ударная волна, которая несла на гребне крутящиеся куски пластали и камни, сметала всё на своём пути, разносила стены жилых домов и проламывала арки.
  
Ещё больше лазерных колонн обрушилось за этой, распыляя и сжигая, превращая весь сектор в месиво из падавших балюстрад и взрывавшихся секций стен.
+
Новые лазерные колонны обрушились вслед за первой. Они распыляли и сжигали, превращали весь сектор в месиво из падающих балюстрад и обваливающихся секций стен.
  
Уходим, уходим! взревел Шибан, уводя гравицикл подальше от поднимавшегося облака пыли.
+
Уходим, уходим! взревел Шибан, уводя гравицикл прочь от вздымающегося облака пыли.
  
''Орбитальные удары'', – мрачно сказал Имань, следуя его примеру. ''Уже?''
+
''Орбитальные удары,'' мрачно сказал Имань, следуя его примеру. ''Уже?''
  
Эскадрильи рассыпались, убегая от перекрывавших друг друга взрывных волн.
+
Эскадрильи рассыпались, убегая от взрывных волн, которые накладывались одна на другую.
  
Похоже на то, ответил Шибан. – Отправь сообщение.
+
Похоже на то, ответил Шибан. — Сообщи командованию.
  
''Думаю, они в курсе'', – сказал Имань, указывая туда, откуда они пришли.
+
''Думаю, они в курсе,'' — отозвался Имань, указывая туда, откуда прилетели Шрамы.
  
По всему западному горизонту небо тоже было охвачено огнём – не огнём миномётов, зажигательных или плазменных снарядов, а рождённым небом пламенем, с грохотом проносившимся горизонтальной линией на высоте четырёх с половиной километров, как будто мчавшиеся облака были расстёгнуты и разорваны поперечным ударом меча. Шлейфы клубились и извивались вокруг разрыва, выливаясь дымившейся пеной, распадаясь на ветви, которые мерцали и танцевали молниями. Раскаты искусственного грома прокатились по всему пейзажу, подкреплённые рёвом, похожим на то, как будто моря всех миров ударили одновременно. Далёкий городской ландшафт скрылся за огненной тенью, заслонённый наступлением шириной в километры, которое пожирало всё остальное, оно парило на солнечно-красных двигателях, висело невероятно низко для своих размеров и всё же всё равно двигалось, всё равно приближалось к ним, окутанное искрами, вспышками и брызгами, которые протянулись до самого горизонта, насколько видел глаз.
+
По всему западному горизонту небо тоже пылало — не огнём миномётных разрывов, зажигательных снарядов или сгустков плазмы, а пламенем, рождённым в вышине, которое с рыком полыхало горизонтальной полосой на высоте четырёх с половиной километров. Казалось, мчавшиеся там облака распахнуты, рассечены поперечным ударом меча. Вокруг разрыва клубились и извивались огненные струи: они выливались оттуда, словно дымящаяся пена, распадаясь на ветви, которые мерцали и вспыхивали разрядами статического электричества. Раскаты рукотворного грома прокатывались по всему пейзажу, подкреплённые рёвом, похожим на шум от одновременного прилива морей со всех планет. Далёкий городской ландшафт скрылся за пламенеющей тенью: его заслонил продвигающийся вперёд объект шириной в километры, которое поглощал всё прочее. Он плыл на солнечно-красных двигателях, вися на невероятно малой для своих размеров высоте, однако всё равно перемещался, всё равно приближался к Шрамам, окутанный искрами, вспышками и брызгами, которые тянулись так далеко, насколько видел глаз.
  
Впереди надвигавшейся орбитальной платформы появились сопровождавшие её атмосферные самолёты, вырывавшиеся из огненного ада, их турбины завывали на полной мощности, чтобы избежать смертельной турбулентности. А под ними танки продолжали мчаться вперёд, прорываясь расчищенным для них авангардами легиона по полосам атаки, при поддержке низко висевших десантно-штурмовых кораблей с готовыми к высадке отделениями тяжёлой пехоты.
+
Впереди надвигавшейся орбитальной платформы возникло её сопровождение — атмосферные самолёты, вырвавшиеся из огненного ада, чьи турбины завывали на полной мощности, унося машины прочь от смертоносной турбулентности. А под ними продолжали катиться вперёд танки, прорываясь по векторам атаки, расчищенным для них мобильными отрядами легиона, и над бронетехникой низко висели десантно-штурмовые корабли с готовыми к высадке отделениями тяжёлой пехоты.
  
Итак, теперь всё готово, пробормотал Шибан, позволив себе лишь мгновение на оценку того, что было приведено в движение. – Давайте посмотрим, как далеко это нас заведёт.
+
Итак, теперь всё готово, пробормотал Шибан, лишь на мгновение позволив себе насладиться картиной того, что привели в движение Шрамы. — Поглядим, как далеко это нас заведёт.
  
Затем он развернул гравицикл, увеличил мощность двигателей и попытался обогнуть пылавшую массу лазерных лучей. Всё больше сигналов накапливалось на границе диапазона его ауспиков, которые замедлят наземное продвижение, если не будут быстро устранены.
+
Затем он развернул гравицикл, вновь разогнал моторы и ринулся вбок, чтобы обогнуть пылавшую массу лазерных колонн. На границе его зоны авгурного покрытия уже скапливались новые сигналы — цели, которые замедлят наземное продвижение, если их быстро не устранить.
  
Вперёд! взревел он, снова набирая полную скорость. Продолжать двигаться! Уклоняйтесь от лазерного огня, но продолжайте двигаться!
+
Вперёд! взревел он, снова набирая полную скорость. Продолжать натиск! Уклоняться от лазерного огня, но двигаться дальше!
==ОДИННАДЦАТЬ==
 
  
'''Загнанный'''
 
  
'''Урок'''
+
===Глава одиннадцатая===
  
'''Сокращение'''
 
  
Нет, нет. Не это – это было ошибкой. Найди нору, обставь её, затаись. Когда ты бежишь, они схватят тебя на открытом месте. На данный момент он уже достаточно двигался, оставив свою фальшивую вонь в каждом углу, позволив им поверить, что он побывал в сотне разных мест во Дворце, и теперь у него было это место, то, на которое он нацелился с самого начала, то, где он собирал свои зелья.
+
Загнанный
  
В этом городе находилась тысяча лабораторий, и так было с самого начала. В других городах строили церкви или военные мемориалы, но в доме Императора возводили храмы науки, великой надежде человечества. Фо должен был отдать должное старику – это была такая же хорошая стратегия, как и любая другая, учитывая то, что Он имел в виду. Только нужно было быть уверенным, что это правильная наука. Император всегда был одержим биологией, спиралями и клеточными культурами. Ещё до всех этих неприятностей с отвратительным интеллектом, которые навсегда отучили человечество от мыслящего кремния, Он всегда имел дело с чашками Петри и центрифугами – грязный материал, жидкости, органы и культуры крови.
+
Урок
  
Фо иногда задавался вопросом почему. Несомненно, старик использовал Свой помешанный на генетике разум, чтобы завоевать галактику. Программа была впечатляющей, по-своему жестокой. Может быть, никто другой не смог бы этого сделать. Это, безусловно, показало силу того, чем Он занимался, когда заперся в этих подземных помещениях на протяжении стольких лет с разношёрстной компанией эксцентриков, которыми Он Себя окружил. Это показало, что можно сделать с помощью нескольких умных генетиков и нескольких высококлассных производственных мощностей, а также с бесконечной верой в себя.
+
Сокращение
  
Но, возможно, всё же это ограничено. Возможно, некоторые направления закрыли слишком рано. Таким путём человека можно превратить в устрашающее существо, но результат получится сомнительным, что сейчас наглядно и продемонстрировано. Возможно, было бы лучше, если бы вы действительно были полны решимости начать всё сначала, полностью покончить с этим грязным делом. Серое вещество. Шаткая плоть и неисправные сердечные клапаны.
 
  
Однако Фо подозревал, что в глубине души Император отличался некоторой сентиментальностью. Были некоторые мосты, которые Он не пересечёт, даже если может это сделать, поэтому некоторые аспекты Его программы были такими, какими они были. Он хотел, чтобы Его Империум Вечности унаследовали существа, которые выглядели бы так же, как Он когда-то; которые говорили бы так, как Он, которые могли бы поделиться шуткой или насладиться бокалом вина. В противном случае, какой в этом был смысл? Если вы можете создать что-то неразрушимое, что-то неподвластное порче, но уже не человеческое, тогда зачем это делать? Главная цель в выживании вида, расы, ''нас''.
+
Нет, нет. Всё не так — он допустил ошибку. Найди нору, обставь её, затаись. Если ты бежишь, тогда тебя и схватят — на открытом месте. Пока что он уже достаточно подвигался, пометил своей фальшивой вонью каждый угол, внушил им, что побывал в сотне разных точек во Дворце, а теперь он добрался до того самого места, на которое нацелился с самого начала, то, где он соединит свои зелья.
  
И всё равно Он зашёл слишком далеко. Космический десантник был мерзостью своего вида. Примарх в сто раз хуже. Разнообразие сменилось единообразием. Интересная слабость с силой стеклянных глаз. Возможность без происшествий. Вот почему Его нужно было остановить, прежде чем весь этот безвкусный балаган наберёт такие обороты, что никакие машины, какие только можно себе представить, не смогут это остановить. Возможно, этот момент уже настал. Или, возможно, именно ему, Базилио Фо, придётся выйти вперёд и попытаться вернуть немного красок в быстро серевшую вселенную.
+
В этом мегаполисе находилась тысяча лабораторий, и так повелось с самого начала. В других городах строили церкви или военные мемориалы, но в доме Императора возводили храмы науки, великой надежды всей расы. Фо поневоле отдавал должное Старику — Тот выбрал вполне достойную стратегию, если учесть, что Он задумывал. Вот только стоило убедиться, что это правильная наука. Император всегда души не чаял в биологии, спиралях ДНК и клеточных культурах. Ещё до всех этих неприятностей с изуверским интеллектом, которые навсегда настроили человечество против мыслящего кремния, Он вечно возился с чашками Петри и центрифугами — со всякой грязюкой вроде жидкостей, органов и посевов крови.
  
И он мог это сделать. Это было возможно. Он посмотрел на длинный стерильный стол перед собой, и увидел, что ингредиенты готовы, всё на своих местах.
+
Фо иногда хотелось понять почему. Несомненно, Его помешанный на генетике разум пригодился Старику, чтобы завоевать Галактику. Программа, в общем, впечатляла, пусть даже своей жестокостью. Возможно, никто другой не добился бы подобного. Это, безусловно, показало, какие мощные результаты Он получил благодаря тому, что на столько лет заперся в тех подземных комплексах с разношёрстной компанией эксцентриков, которыми Себя окружил. Также это показало, чего можно добиться с помощью пары умных генетиков и ряда производственных мощностей высокого уровня, а также бесконечной щепотки веры в себя.
  
Лаборатория располагалась на некоторой глубине под землёй, как и все строго охраняемые лаборатории. Когда-то в ней жили тысячи работников. Теперь их уже не было, они в панике разбежались перед наступавшими врагами – как будто несколько лишних километров могут их спасти. Столы были перевёрнуты, инфопланшеты разбиты и выброшены. Ему не составило большого труда проникнуть внутрь, спуститься, найти холодильное хранилище, химические чаны и сращивающие машины. Ничто из этого нельзя было оставлять без присмотра. Как минимум, уничтожить, на случай, если враг доберётся до всего этого своими потными руками, потому что всё это по-прежнему было хорошим, полезным материалом.
+
Но, возможно, Он всё же ограничивал себя. Возможно, какие-то направления исследований закрыли слишком рано. Таким путём человека можно превратить в существо грозное, но ненадёжное, что сейчас наглядно и продемонстрировано. Пожалуй, если уж ты действительно твёрдо решил начать с чистого листа, лучше вообще полностью отделаться от этой грязюки. От серого вещества, от рыхлой плоти и сбоящих сердечных клапанов.
  
Но сейчас все были ужасно измотаны. Все пребывали в лихорадочном возбуждении, столкнувшись лицом к лицу с собственной смертностью, и это мешало им рассуждать здраво. Как с той девушкой на медицинском посту. Даже когда он сказал ей, что она будет помогать в справедливом и благородном деле, это не остановило её слез. Он говорил тогда чистую правду, несмотря на её прискорбное отсутствие видения – не его вина, что Империум так любил использовать сканеры сетчатки и датчики крови на дверных замках, и ему не стоило оставлять там свои биоследы.
+
Однако Фо подозревал, что в глубине души Император отличался некоторой сентиментальностью. Кое-какие мосты Он никогда бы не пересёк, даже если бы мог, поскольку решил, что некоторые аспекты Его программы будут именно такими и никакими иными. Он хотел, чтобы Империум Вечности, созданный Им, унаследовали существа, которые выглядели бы так же, как Он когда-то, говорили бы так же, как Он когда-то, могли бы поделиться шуткой или насладиться бокалом вина. А иначе какой во всём этом смысл? Если ты способен создать что-то несокрушимое, что-то неподвластное порче, но уже не принадлежащее к людям, то зачем это делать? Вся идея в том, что должен выжить вид, раса, мы.
  
А теперь к делу. Он должен действовать быстро. Нельзя допускать ошибок, не сейчас, когда город с каждой секундой разрушался всё больше и больше. Если он не хочет, чтобы всё его хвастовство перед Амоном не оказалось пустым бахвальством, то это должно быть сделано правильно.
+
И всё равно Он зашёл слишком далеко. Любой космодесантник — неповторимая мерзость, а всякий примарх в сто раз хуже. Разнообразие сменилось однородностью. Интересная слабость — силой без огонька в глазах. Перспективы — обыденщиной. Вот почему Его следовало остановить, пока весь этот безвкусный балаган не набрал такие обороты, что никакие мыслимые машины уже не сумеют справиться с бардаком. Возможно, точка невозврата уже достигнута. Или, возможно, настал момент, когда ему, Базилио Фо, придётся выйти вперёд и попытаться вернуть немного красок в быстро серевшую вселенную.
  
Он снова запустил циклеры, подключив резервные генераторы. Он открыл биоскопы и главные сканеры и заставил их работать. Он вытряхнул из сумки все вещи, которые взял из дюжины мест, которые ему пришлось посетить, затем порылся в холодильной камере в поисках новых. Он включил одинокий когитатор необходимой мощности и начал обучать его раздражительный дух-машину новым способам считывания рун.
+
И он мог справиться. Это вполне возможно. Посмотрев на длинный стерильный стол перед собой, Фо увидел, что ингредиенты готовы, всё на своих местах.
  
Доказательство концепции, вот и всё. Что-то, что можно взять с собой, чтобы обеспечить свою безопасность. Это было нелегко. Он понял, что вспотел. Он всё время слышал артиллерийский огонь, где-то наверху, но всё равно отдававшийся эхом в шахтах и туннелях. Канонада напомнила ему о каждом случае, когда он застревал в готовом пасть под натиском варваров городе – больше раз, чем ему хотелось – и это никогда не становилось лучше.
+
Данная режимная лаборатория, как и все прочие, располагалась на приличной глубине под землёй. Когда-то здесь размещались тысячи работников. Теперь они все разбежались в панике, как будто несколько лишних километров могли спасти их от вражеского наступления. Всюду валялись перевёрнутые столы, разбитые и брошенные инфопланшеты. Ему не составило большого труда проникнуть внутрь, пробраться вниз, найти холодильное хранилище, химические чаны и устройства генной модификации. Напрасно они бросили всё это без присмотра. Комплекс как минимум следовало уничтожить, чтобы враг не наложил на него свои потные ручонки, потому что тут по-прежнему находились только хорошие, полезные материалы.
  
Он перешёл к следующему микроскопу и включил увеличение. Он склонился над пробиркой и начал оценивать, как идут дела с его культурами. Как и ожидалось, он увидел, что клетки делятся, раздваиваются, распределяются на модели, которые он узнал по тем первым детским шагам на столь оплакиваемом Велих Тарне.
+
Но сейчас все так ужасно измотаны. Все пребывают в лихорадочном возбуждении, столкнувшись с осознанием собственной смертности, и это мешает им рассуждать здраво. Как с той девушкой на медицинском посту. Даже когда Фо сказал ей, что она поучаствует в справедливом и благородном деле, девчонка продолжила плакать. А он ведь говорил чистую правду, несмотря на её прискорбную узость мышления. Не вина Базилио, что Империум так любил использовать сканеры сетчатки и датчики крови на дверных замках, и ему точно не стоило оставлять там ''свои'' биоследы.
  
Это снова работало. Он был гением.
+
А теперь к делу. Ему нужно действовать быстро. Нельзя допускать ошибок, только не сейчас, когда город с каждой секундой разрушается всё больше и больше.
  
Но затем он услышал вдали и на некотором расстоянии сверху хруст керамита по стеклу. И этот шум он тоже слышал слишком часто. Они никогда не отличались особой утончённостью, Дети Астарты.
+
Если он не хочет, чтобы его похвальбы перед Амоном оказались пустышками, то всё надо сделать правильно.
  
Его сердце ёкнуло. Медленно, очень медленно он поднял голову. Он оторвал взгляд от экрана, всматриваясь вдоль стола в полумрак входа в лабораторию, в сотне метров от него. Лоялист или предатель? Что хуже? В помещении было очень темно, если не считать лужиц мягкого света на его рабочем месте. Оно было почти необитаемым. Если он останется совершенно неподвижным, застывшим с подветренной стороны от главного когитатора, оно может просто пройти дальше.
+
Фо снова запитал циркуляторы, подключив резервные генераторы. Он открыл биоскопы и главные сканеры и заставил их работать. Вытряхнул из сумки все вещи, набранные в дюжине мест, которые ему пришлось посетить, затем порылся в холодильном хранилище в поисках новых. Запустил единственный когитатор, обладавший необходимой мощностью, и начал обучать его строптивый машинный дух новым способам оперирования рунами.
  
Снова тяжёлые шаги, спускавшиеся по усыпанной обломками лестнице. Он заметил красное свечение, струившееся по дальней стене и раскачивавшееся в такт движению тела. Пробирка разбилась, раздавленная толстой подошвой, и это заставило его вздрогнуть.
+
Нужно подтверждение концепции, вот и всё. То, что можно взять с собой, чтобы обеспечить свою безопасность.
  
Но только когда он мельком увидел, что спустилось по лестнице, его кровь по-настоящему похолодела. Чудовище неуклонно появляюсь, выходя на открытое пространство, один из VIII, усеянный мерцавшим ведьмовским светом на паслёновых доспехах, с вытянувшимися из шлема изогнутыми шипами и горевшими тускло-красным линзами. Эти глаза могли обнаружить во мраке абсолютно всё, даже больше, чем его лоялистские кузены. Здесь не будет ни охоты за тактическим преимуществом, ни торга. Фо точно знал, для чего оно здесь, а также на что оно способно.
+
Фо приходилось нелегко. Он понял, что вспотел. Он всё время слышал артиллерийский огонь, который звучал довольно далеко наверху, но всё равно отдавался эхом в шахтах и тоннелях. Канонада напоминала Базилио о каждом случае, когда он застревал в каком-нибудь городе, готовом пасть под натиском варваров, — и случалось подобное чаще, чем ему бы хотелось, а к такому никогда не привыкаешь.
  
Он схватил свои результаты, трясущимися руками нащупал пробирки и побежал со всех ног.
+
Перейдя к следующему микроскопу, Фо настроил увеличение. Он склонился над окулярной трубкой и начал оценивать, как идут дела с его культурами. Как и ожидалось, Базилио увидел, что клетки делятся, раздваиваются, распространяются согласно моделям, знакомым ему по тем первым крошечным шажкам на глубоко оплакиваемом Велих-Тарне.
  
 +
Это снова сработало. Он гений.
  
 +
Но затем Фо уловил вдали и на некотором расстоянии сверху хруст керамита по стеклу. И такой шум он тоже слышал слишком часто. Они никогда не отличались особой утончённостью, эти Дети Астарты.
  
– Они сломаются, – произнёс Фафнир Ранн.
+
У него ёкнуло сердце. Медленно, очень медленно Базилио поднял голову. Оторвав взгляд от окуляра, он всмотрелся вдоль стола в полумрак у входа в лабораторию, в сотне метров от него. Кто там, лоялист или предатель? Что хуже? В помещении было очень темно, если не считать лужиц мягкого света на его рабочем месте. Оно выглядело почти необитаемым. Если Фо будет сохранять полную неподвижность, застынет в укрытии за кожухом главного когитатора, возможно, тварь просто пройдёт дальше.
  
Позиция лоялистов протянулась поперёк широкой пропасти между разрушенными электростанциями, перекрыв один из основных уцелевших маршрутов дальше вглубь. Большинство защитников были обычными людьми в пёстрой коллекции полковых униформ. Их поддерживали два десятка танков “Леман Русс” и один “Малкадор” модели “Уничтожитель”, разместившиеся за толстыми камнебетонными барьерами и кучами щебня. На флангах располагались сорок стационарных платформ с тяжёлым вооружением, некоторые находились за почерневшими стенами комплексов-близнецов, другие были глубоко утоплены в обломках и окружены баррикадами. По всему ущелью в стрелковых ячейках и траншеях окопались пятьсот пехотинцев, вооружённых огнемётами, хеллганами, лазганами и несколькими болтерами. Дополнительные отделения разместили выше и в укрытиях, они прятались среди развалин внутри электростанций с дальнобойным снайперским оружием, ауспиками и лучшими устройствами связи. Поддержка с воздуха давно отсутствовала, но от неё было мало толку в таком вызывавшим клаустрофобию окружении: со всех сторон теснились отвесные стены высоких зданий, увенчанные мерцавшими помехами пустотных щитов, поэтому уровень земли казался почти подземным.
+
Снова тяжёлые шаги. Кто-то спускался по усыпанной обломками лестнице. Он заметил, что по дальней стене спускается красное пятно — свечение люмена, которое покачивалось в такт движению тела. Раздался хруст пробирки, раздавленной толстой подошвой, и Базилио невольно вздрогнул.
  
К тому времени, когда Сигизмунд и его штурмовая группа прибыли сюда – в восьмидесяти километрах к северо-востоку от Палатина, в оспариваемых городских зонах, далеко внутри периметра Меркурианской – оборона, казалось, созрела для того, чтобы свернуться. У бронетехники и орудийных точек не хватало снарядов, а снабжение сектора стало опасным из-за глубоких прорывов предателей с севера и юга. Командир позиции, женщина по имени Миса Хаак из Гаттленского 43-го, у которой, казалось, был сильный жар, в течение нескольких дней боролась с волнами хлынувших на запад беженцев, во всех них могли укрываться отступники или ещё хуже, и поэтому их нужно было проверять. Еда пропала, связь отключилась, сам воздух кричал с трудом различимыми голосами, а звёзды скрыла стена мерцавшего огня. К тому времени, когда настоящий враг начал просачиваться на дальнюю сторону длинной пропасти между тяжело повреждёнными электростанциями, её нервы были почти на пределе.
+
Но по-настоящему у него заледенела кровь лишь после того, как он мельком увидел, что спускалось по лестнице. Чудовище постепенно возникло целиком, выйдя на открытое пространство: воин Восьмого, по чьим доспехам цвета полуночи изобильно метались вспышки колдовского света, а линзы шлема, из которого вытягивались изогнутые шипы, горели тускло-красным огнём. С такими глазами существо могло обнаружить во мраке абсолютно всё, даже больше, чем кто-либо из его кузенов-лоялистов. Его не заинтересовать возможным тактическим преимуществом, не склонить к торгу. Фо точно знал, для чего оно здесь, а также то, на что оно способно.
  
– Рассредоточьтесь, – приказал Сигизмунд, с лязгом направляясь к командному бункеру, укрытому в центре оборонительных линий. – Держите их в порядке, пока мы не увидим, что будет дальше.
+
Базилио сгрёб результаты опытов, трясущимися руками нащупал пробирки и побежал со всех ног.
  
Он пришёл с тридцатью Братьями-Храмовниками, включая Ранна. Теперь все эти воины были в чёрном, последние следы золота стёр с доспехов смог, этим густым дождём грязи и пыли, который покрывал всё и всех. Только линзы шлемов и поля оружия по-прежнему блестели в чёрной ночи, ворча, как сердитые звёзды. Десятки других отделений Храмовников были отправлены на охоту в пустой городской сектор, каждое теперь действовало автономно и пыталось укрепить пошатнувшиеся оборонительные рубежи, но это был самый дальний восточный район, куда они пришли, прямо напротив основного удара авангарда XVI легиона.
 
  
Все бойцы Сигизмунда, кроме четырёх, заняли позиции вдоль фронта. Защитники ауксилии нервно смотрели на них, когда они проходили мимо, задаваясь вопросом, остановятся ли они у ''их'' отделения, и хорошо это или плохо. Однако ни один из них не сдвинулся ни на дюйм. Не сейчас. Не с этими жестокими, почти безмолвными присутствиями среди них.
+
— Они сломаются, — произнёс Фафнир Ранн.
  
– Вы ''удержите'' это место! – проревел Ранн, шагая вдоль траншей. – Это владения Императора, а вы – Его люди! Вы ''не будете сомневаться''! Вы ''не будете бояться''! Вы будете ''сражаться'' и ''убивать'', ибо те, кто идёт сюда, не предлагают ничего, кроме ''забвения''! Вы ''удержите'' это место! Это владения Императора, а вы...
+
Позиция лоялистов пересекала широкое ущелье между разрушенными электростанциями, перекрывая один из основных уцелевших маршрутов в тыл. Её защищали преимущественно простые люди в крайне разнообразных полковых мундирах. Солдат поддерживали два десятка танков «Леман Русс» и один «Малкадор» типа «Аннигилятор», разместившиеся за толстыми скалобетонными барьерами и кучами щебня. На флангах располагались сорок стационарных платформ тяжёлого вооружения: одни находились за почерневшими стенами комплексов-близнецов, другие, глубоко утопленные в обломках, были окружены баррикадами. По всему ущелью в стрелковых ячейках и траншеях окопались пятьсот пехотинцев, вооружённых огнемётами, пробивными и обычными лазружьями, а также несколькими болтерами. Дополнительные отделения занимали позиции выше, в укрытиях: они прятались среди развалин внутри электростанций с дальнобойным снайперским оружием, авгурами и лучше всего работающими устройствами связи. Поддержка с воздуха давно отсутствовала, но она бы всё равно мало чем помогла на таком узком замкнутом участке. Со всех сторон теснились отвесные стены высоких зданий, увенчанные мерцавшими разрядами энергетического заслона, поэтому могло показаться, что ты не на уровне земли, а под ней.
 
Сигизмунд молчал. Он подошёл к переднему краю обороны, поднялся по крутому склону щебня и положил подбородок на выступ. Он позволил линзам шлема приблизиться к темноте, к далёким теням продвигавшейся вперёд вражеской пехоты. Пока на расстоянии километра. Они прятались в тени зданий, осторожно пробираясь сквозь пустые помещения. За пехотой он различил низкий грохот бронетехники, пробивавшей путь по заваленным арматурой проходам дальше в тылу. Он прикинул количество. Рассчитал скорость продвижения. Попытался оценить качество войск.
 
  
Затем он оглянулся на защитников, съёжившихся в стрелковых ячейках. Затем он взглянул на окружавшие их всех отвесные стены. Затем он снова посмотрел на изрытую воронками землю.
+
Когда Сигизмунд и его штурмовая группа прибыли в данную точку — в восьмидесяти километрах к северо-востоку от Палатина, посреди оспариваемых городских зон, далеко внутри периметра стены Меркурия, — оборона тут начинала рассыпаться. Бронетехнике и орудийным установкам не хватало снарядов, а снабжение сектора находилось под угрозой из-за глубоких прорывов предателей на севере и юге. Командир позиции, женщина по имени Миса Хаак из Гаттленского 43-го, которая, похоже, страдала от сильного жара, в течение нескольких дней испытывала проблемы с волнами хлынувших на запад беженцев: в любой толпе могли укрываться отступники или хуже того, поэтому их всех полагалось проверять. Еда закончилась, связь пропала, сам воздух вопил едва уловимыми голосами, а звёзды скрыла стена переливчатого огня. К тому времени, как настоящий враг начал просачиваться на дальнюю сторону длинного ущелья между разбомбленными электростанциями, у Хаак уже почти сдали нервы.
  
Ранн прервал речь и подошёл, чтобы присоединиться к нему.  
+
— Рассредоточьтесь, — приказал Сигизмунд, с лязгом брони направляясь к командному блиндажу, укрытому в центре оборонительных линий. — Держите их в порядке, пока мы не увидим, что будет дальше.
  
– Что думаешь? – спросил он.
+
Он пришёл с тридцатью Братьями-Храмовниками, включая Ранна. Теперь все эти воины носили чёрные доспехи: последние следы золота с них стёр жидкий смог, густой дождь из грязи и пыли, который покрывал собою всё во всех направлениях. Только линзы шлемов и силовые поля оружия по-прежнему блестели в чёрной ночи, ощерившись, будто сердитые звёзды. Каждое из десятков других отделений Храмовников, получивших приказ охотиться в опустошённом городском секторе, теперь действовало автономно и пыталось укрепить пошатнувшиеся оборонительные рубежи, но первый капитан и его воины зашли дальше всех на восток, в район, лежащий прямо по направлению основного удара авангарда XVI легиона.
  
– Это может продержаться какое-то время, если них будет воля, – сказал Сигизмунд. Дальше вдоль линии пропасти, прямо на востоке, даже без увеличения теперь можно было разглядеть силуэты пехоты в силовой броне. Враг излучал уверенность, наступая открыто. – Им нужно показать, что лидеров можно победить.
+
Все бойцы Сигизмунда, кроме четырёх, заняли позиции вдоль фронта. Защитники из ауксилии нервно смотрели на них, когда легионеры проходили мимо, и задавались вопросом, остановятся ли они у их отделения и хорошо это или плохо. Однако ни один из бойцов не сдвинулся ни на пядь. Только не сейчас. Не в тот момент, когда среди них идут эти жестокие, почти безмолвные создания.
  
– Если там есть лидеры.
+
— Вы удержите это место! — проревел Ранн, шагая вдоль траншей. — Здесь владения Императора, а вы — Его люди! Вы не будете сомневаться! Вы не будете бояться! Вы будете сражаться и убивать, ибо те, кто идёт сюда, не предлагают ничего, кроме небытия! Вы удержите это место! Здесь владения Императора, а вы...
  
Они хтонийцы. Главари банд никогда не держатся в тылу. – Сигизмунд спустился по склону и отправился на поиски Хаак.
+
Сигизмунд по-прежнему молчал. Подойдя к переднему краю обороны, он поднялся по крутому склону щебня и опёрся подбородком о край. По его воле линзы шлема приблизили изображение, выделив в темноте далёкие тени вражеской пехоты, продвигавшейся вперёд. До неё всё ещё оставался километр. Они прятались под сенью зданий, осторожно пробираясь сквозь их опустевшее нутро. Первый капитан уловил, что из-за спин пехотинцев доносится низкий грохот бронетехники, пробивавшейся по заваленным арматурой проходам дальше в тылу. Он прикинул численность. Рассчитал скорость продвижения. Попытался оценить качество войск.
  
– Ведите огонь по центру, когда они придут, – сказал он ей. – Заставьте их разойтись.
+
Потом Сигизмунд оглянулся на защитников, съёжившихся в стрелковых ячейках. Потом взглянул на окружавшие их всех отвесные стены. Потом снова посмотрел на изрытую воронками землю.
  
Хаак онемело кивнула, её щеки покраснели под шлемом:
+
Ранн прекратил ораторствовать и поднялся к нему.
  
– Так точно, лорд.
+
— Что думаешь? — спросил Фафнир.
  
– Как только увидите нас снова, прекратите огонь. Вы понимаете?
+
— Оборона продержится какое-то время, если им хватит воли, — сказал Сигизмунд. Дальше вдоль линии ущелья, строго на востоке, теперь даже без увеличения просматривались силуэты пехотинцев в силовой броне. Враг излучал уверенность, наступая открыто. — Им нужно показать, что вожаков можно победить.
  
– Так точно, лорд.
+
— Если там есть вожаки.
  
– Вы увидите нас снова. Затем прекратите огонь. Просто смотрите.
+
— Они хтонийцы. Главари банд никогда не держатся в тылу.
  
Ранн переводил взгляд с одного фланга на другой, когда Сигизмунд присоединился к нему – две высоких, изуродованные обстрелом стены из обожжённого камнебетона, скрывавшие разрушенные остатки массивных внутренних сооружений.
+
Сигизмунд спустился по склону и отправился на поиски Хаак.
  
– С какой стороны?
+
— Когда они подойдут, ведите огонь по центру, — сказал он Мисе. — Заставьте их рассредоточиться.
  
Сигизмунд вытащил клинок и посмотрел на его чёрную поверхность. Можно было почти подумать, что она жидкая – что, если приложить палец к матовой грани, подушечка утонет. Это по-прежнему завораживало его.
+
Хаак оцепенело кивнула, её щеки покраснели под шлемом:
  
– Южной, – наконец пробормотал он. – Они придут оттуда.
+
— Так точно, господин.
  
После этих слов Храмовники выступили. Десять остались на баррикадах, чтобы успокоить нервы ауксилии. Сигизмунд, Ранн и остальные вскарабкались по каменистому склону вдоль южного края пропасти и вломились в гулкие залы за стенами. Внутренние помещения были заброшены уже в течение некоторого времени, полы промокли, потолки пробили, окна выбили. Все внутренние коридоры были чёрными как смоль и завалены мусором, что замедляло движение. Во влажных сугробах пыли среди гильз валялись старые трупы рабочих бригад. Другие тела лежали в комнатах и проходах дальше – в большинстве имперские солдаты, но встречались и гражданские, а некоторые потёртые фигуры даже не были похожи на людей. Испуганные, неподвижные лица на мгновение осветились, когда Имперские Кулаки пронеслись мимо них, короткая вспышка красного света, прежде чем снова погрузиться во мрак.
+
— Как только увидите нас снова, прекратите огонь. Вам понятно?
  
– Приближаемся, пятьдесят метров, – доложил Ранн, тяжело труся рядом с Сигизмундом.
+
— Так точно, господин.
  
– Полная темнота, – приказал Сигизмунд, и каждый Храмовник отключил последние источники света на доспехах – дезинтеграторы оружия, мерцание линз. Они побежали быстрее по разбитым дорожкам, словно призрачные образы, чёрная рябь в мире теней.
+
— Вы увидите нас снова. Затем прекратите огонь. Просто смотрите.
  
Сыны Гора продвигались с меньшей осторожностью, прокладывая путь через открытые дверные проёмы. Снаружи теперь были слышны звуки непрерывного обстрела Хаак. Она делала то, о чём её просили – затрудняла лобовую атаку, оттесняла наступавшую пехоту под прикрытие старых зданий. Внимание захватчиков по-прежнему было частично сосредоточено на том, куда они хотели добраться, оценивая, где они снова вырвутся и начнут убивать как положено. Не самый лучший отвлекающий манёвр, но кое-что, за что можно зацепиться – своего рода частичный выигрыш, который Дорн всегда заставлял искать своих сыновей.
+
Когда Сигизмунд вернулся к Ранну, тот переводил взгляд с одного фланга на другой — за двумя высокими, изуродованными обстрелом стенами из опалённого скалобетона скрывались разрушенные остатки массивных внутренних сооружений.
  
Ранн первым атаковал, вырвавшись из мрака с двумя топорами и врезавшись в ведущего воина XVI легиона. Это мгновенно нарушило почти полную тишину – вспыхнули энергетические поля, засветились линзы шлемов, керамит лязгнул о сталь в ливнях искр, когда остальные Храмовники вступили в бой. Отделение Сынов Гора было меньше – двенадцать бойцов Налётчиков, с цепными топорами и болт-пистолетами – но скоро их станет больше, так что скорость была важна.
+
— С какой стороны?
  
Сигизмунд задержался всего на секунду, достаточно долго, чтобы разглядеть лидера отряда в пронизанной люменами темноте. Тот был в ветеранском доспехе тип II, сильно поцарапанном и увешанном боевыми трофеями. Цепи кружились вокруг него, когда он двигался, каждая увенчана выбеленным черепом, и он нёс тяжёлый цепной меч в форме головы змеи. Как и у всего его отделения, у него сохранился старый бандитский стиль: грубая резная отделка брони и неочищенные пятна крови на открытых пластинах. Однако дикость была более выраженной, чем Сигизмунд мог припомнить – они деградировали, возвращаясь к более старым временам, их стиль боя стал более диким, оставшись таким же опасным, но теперь более небрежным.
+
Сигизмунд вытащил клинок и посмотрел на его чёрную поверхность. Могло почудиться, что она почти жидкая — что, если приложить палец к матовой грани, подушечка утонет. Это по-прежнему завораживало воина.
  
Он бросился прямо на него, преодолевая сопротивление другого воина, чтобы добраться до настоящего приза, всё время рассчитывая расстояния и углы, которые ему понадобятся. Теперь всё тело реагировало, напряжённое, как барабан, каждое движение было эффективным, он воспринимал тактическую информацию вокруг себя, бессознательно обрабатывал её, использовал, обращая в преимущество.
+
— Южной, — наконец пробормотал он. — Они пойдут той дорогой.
  
Он сразу же мощно атаковал, чёрный меч с визгом врезался в зубья вражеского клинка. Один, два, три удара, сильные и быстрые, отбросившие Налётчика и заставившие его споткнуться о расшатанный камень. Суровое лицо Сигизмунда под шлемом расплылось в улыбке – проблеск настоящего удовольствия. Он ''ненавидел'' этого врага. Этот враг был неверующим, отпавшим от света суровой истины, существом, которое должно быть уничтожено с радостью. Вот что изменилось. Дело было не в мастерстве. Речь шла не об абстрактной цели завоевания. Речь шла о праведности. Речь шла об уверенности.
+
После этих слов Храмовники выступили. Десять остались на баррикадах, чтобы успокоить нервы ауксилариев. Сигизмунд, Ранн и прочие, вскарабкавшись по каменистому склону вдоль южного края ущелья, вломились в гулкие залы за стенами. Эти помещения забросили уже довольно давно, полы там отсырели, в потолках зияли дыры, окна лишились стёкол. Все внутренние коридоры, почерневшие от сажи, были завалены мусором, что замедляло движение. Трупы людей из работавших здесь бригад гнили в наметённых кучах влажной пыли. Дальше в комнатах и проходах лежали другие мертвецы, в основном солдаты-лоялисты, но встречались и мирные жители, а порой и бородавчатые, явно нечеловеческие туши. Лица, навеки застывшие в изумлении, на миг озарялись краткими вспышками красного света, когда мимо них проносились Имперские Кулаки, а затем снова погружались во мрак.
  
Он с лязгом отбросил отступника ещё дальше назад, разрубив цепи и заставив черепа подпрыгнуть. Храмовники следовали за ним, используя численное преимущество, чтобы оттеснить Сынов Гора к внешней стене зала. Они били, стреляли и пробивали последние остатки старого периметра, выталкивая бойцов из укрытия в старый проход между электростанциями.
+
— Приближаемся, пятьдесят метров, — доложил Ранн, грузно бежавший трусцой рядом с Сигизмундом.
  
Хаак немедленно прекратила огонь, как и было приказано, и пропасть содрогнулась, погрузившись в пыльную тишину. Имперские Кулаки и Сыны Гора сражалась прямо в незащищённом центре, ни одна из сторон не давала пощады, схватка была жестокой и тяжёлой.
+
— Полная темнота, — приказал тот, и каждый Храмовник отключил последние источники света на доспехах — генераторы расщепляющих полей, блестящие линзы. Они ещё быстрее помчались по разбитым переходам, словно фантомные образы, чёрная рябь в мире теней.
  
Не потребовалось много времени, чтобы покончить с этим. Командир Налётчиков был достойным воином, опытным и осторожным. На другом поле битвы он, возможно, собрал бы новые черепа. Он был храбр, как и все они – своего рода отчаянная храбрость, рождённая на тёмных улицах его проклятого старого мира, подпитываемая нежеланием показать слабость.
+
Сыны Хоруса продвигались не так осторожно, с грохотом пролезая в открытые дверные проёмы. Снаружи донёсся шум от непрерывного обстрела, ведущегося бойцами Хаак. Она делала то, о чём её просили, — затрудняла лобовую атаку, оттесняла наступавшую пехоту под прикрытие старых зданий. Захватчики по-прежнему отчасти думали о том, куда хотели добраться, оценивая, где им вырваться наружу, чтобы начать убивать как положено. Не лучший отвлекающий манёвр, но кое-что, за что можно зацепиться, — то самое крошечное преимущество, которое Дорн всегда заставлял искать своих сыновей.
  
Этого было недостаточно. Сигизмунд заставил его взобраться на длинную груду обломков, вытеснив из клубов пыли, чтобы поединок видели все. Его удары мечом теперь были ещё острее, ещё быстрее, и все они были нацелены с бритвенной точностью. Он легко отбил цепной меч, парировав и отправив кувыркаться в темноту. Затем взмах, смена направления, так быстро, что казалось, что это предопределено, и разрушительное поле клинка пронзило нагрудник Налётчика. Поражённое тело оторвалось от земли, поднятое силой удара, и какое-то время висело, как марионетка, среди оскаленных разъярённых раздвоенных молний.
+
Ранн атаковал первым: вырвавшись из мрака со своими парными топорами, он врезался в ведущего воина XVI легиона. Это мгновенно нарушило почти полную тишину. Остальные Храмовники вступили в бой, и тогда вспыхнули энергетические поля, засветились линзы шлемов, а керамит лязгнул о сталь, выбивая пучки искр. Сейчас они имели преимущество над Сынами Хоруса, в чьём отделении насчитывалось двенадцать бойцов с выкладкой Налётчиков, цепными топорами и болт-пистолетами, но предатели быстро призвали бы себе подмогу, так что здесь всё решала скорость.
  
– Неверный! – прорычал Сигизмунд, и это было единственное слово, которое он произнёс с начала боя. Он бросил труп на землю, позволив ему шлёпнуться в пыль, словно гнилому куску мяса.
+
Сигизмунд всего на секунду задержался позади, чтобы разглядеть в темноте, пронизанной лучами люменов, вожака отряда. Тот носил ветеранский доспех типа II, покрытый бороздами и увешанный боевыми трофеями. Когда он двигался, вокруг него кружились цепи, каждую из которых венчал выбеленный череп, и он владел тяжёлым цепным мечом в форме змеиной головы. Как и у всех бойцов его отделения, у него сохранился старый бандитский стиль: грубая резная отделка брони и символы, намалёванные кровью на открытых пластинах. Однако Сигизмунд припоминал, что раньше их дикость выражалась менее ярко. Хтонийцы деградировали, возвращаясь к давним порядкам, их стиль боя стал более варварским: всё таким же опасным, но заметно небрежным.
  
Это было не убийство. Это была демонстрация. Защитники баррикад Хаак всё это время наблюдали, видя, как враг, которого они боялись, небрежно и систематически уничтожался.
+
Бросившись прямо на вожака, Сигизмунд оттолкнул с дороги другого воина, пытавшегося бросить ему вызов. Первый капитан рвался к настоящему призу, всё время рассчитывая расстояния и углы, которые ему понадобятся. Тело целиком повиновалось ему, натянутое, как оболочка барабана, эффективное в каждом движении. Он воспринимал тактическую информацию вокруг себя, бессознательно обрабатывал её и использовал, обращая себе на пользу.
  
Впереди ещё будут бои. Разъярённые Сыны Гора уже наступали в большом количестве и через несколько секунд окажутся в пределах досягаемости. Выживание на этой позиции всё равно будет трудным, как и во всех противостояниях сейчас.
+
Сигизмунд атаковал с размаху, и чёрный меч с визгом натолкнулся на зубья вражеского клинка. Один взмах, другой, третий, сильные и быстрые, и вот уже оттеснённый Налётчик споткнулся о расшатанный камень. Суровое лицо Сигизмунда под шлемом расплылось в улыбке — проблеске настоящего удовольствия. Он поистине ненавидел этого врага. Такое неверующее существо, отпавшее от света суровой истины, положено истребить с радостью. Вот что изменилось. Дело не в мастерстве. Не в абстрактной цели покорения. Речь о праведности. Об уверенности.
Но дело было не в этом. Сигизмунд повернулся к имперским защитникам с горячим окровавленным мечом в руках.
 
  
– Засвидетельствуйте это! – крикнул он, его сердца колотились в великолепном ритме напряжения. – Им можно причинить боль. Их можно убить.
+
Он давил и отбрасывал отступника ещё дальше. Черепа слетали с разрубленных цепей и прыгали по полу. Храмовники следовали за ним и, полагаясь на численное преимущество, теснили Сынов Хоруса к внешней стене зала. Они били, стреляли и пробивали последние фрагменты прежнего периметра, выталкивая бойцов из укрытия на старый транзитный путь между электростанциями.
  
Хаак слушала. Её солдаты слушали. Они больше не выглядели испуганными.
+
Хаак немедленно прекратила огонь, как ей и приказывали, и ущелье содрогнулось, погрузившись в пыльную тишину. Имперские Кулаки и Сыны Хоруса сражались прямо в незащищённом центре, ни одна из сторон не давала пощады другой в их тяжёлой свирепой схватке.
  
– Так встаньте, – прорычал он. – И ''выполняйте свой долг''.
+
Всё закончилось довольно скоро.
  
 +
Командир Налётчиков оказался достойным воином, опытным и осторожным. На другом поле битвы он, возможно, собрал бы новые черепа. Он бился отважно, как и все они, проявляя некую отчаянную храбрость, рождённую на тёмных улицах его проклятого старого мира, подпитываемую нежеланием показать слабость.
  
 +
Этого ему не хватило. Сигизмунд вынудил его взобраться на длинную груду обломков, вытеснив из клубов пыли, чтобы поединок видели все. Взмахи чёрного клинка стали ещё острее, ещё быстрее, и Храмовник направлял его тонко и точно, как лезвие бритвы. Когда неприятель попытался парировать, Сигизмунд выбил цепной меч у него из рук, и оружие, кувыркаясь, улетело в темноту. Затем он отклонился, изменил направление удара — так быстро, что движение показалось отрепетированным, — и клинок, окутанный выбросами разрядов расщепляющего поля, пробил нагрудник Налётчика. Пронзённое тело оторвалось от земли, поднятое силой удара, и какое-то время висело, как марионетка, среди сердито ворчащих раздвоенных молний.
  
Воздух внутри Бхаба изменился. В течение некоторого времени здесь царило зловоние из-за общего ухудшения атмосферы во всём Дворце, но теперь в вони появился элемент более человеческой слабости.
+
— Неверный! — прорычал Сигизмунд, впервые заговорив с начала боя. Он бросил труп на землю, и тот шлёпнулся в пыль, словно шмат гнилого мяса.
  
Страх обладал запахом. Болезнь обладала запахом. Как и безнадёжность. Работавшие долгие смены на командных пунктах люди давно не могли соблюдать элементарную гигиену. Их униформа стала грязной, волосы слиплись. Большинство из них настолько мало спали, что едва осознавали, как долго здесь находятся. И всё же, несмотря на всё это, несмотря на туман в голове и вонь, они продолжали работать, их руки тупо переключали рычаги и поворачивали циферблаты. Что ещё оставалось делать? Смутно, где-то глубоко в животном мозгу, они помнили, с чем сражались, и поэтому продолжали действовать, потому что альтернатива была слишком ужасной, чтобы выразить словами.
+
Храмовник превратил убийство в наглядный пример. Защитники баррикад под началом Хаак всё это время наблюдали за ними и видели, как врага, которого они боялись, небрежно и методично искореняют.
  
И в этом была ирония, думал Дорн, улучив редкий момент, чтобы оторвать взгляд от своего поста и посмотреть на сигнальные ямы. Если бы враг не был так поглощён своим сущностным садизмом и экстравагантными оргиями жестокости, то, возможно, эти люди уже давно бы сдались. Как бы то ни было, страх оставался лишь немного сильнее отчаяния. Каждая видеотрансляция, которую они видели с сокращавшегося фронта, каждый снимок того, что делали Пожиратели Миров, что делали Повелители Ночи, укреплял решимость.
+
Впереди ещё будут бои. Разъярённые воины Шестнадцатого уже наступали в большом количестве и через несколько секунд окажутся в пределах досягаемости. Выжить на этой позиции всё равно будет трудно, как и во всех противостояниях сейчас. Но важно не это.
  
Несмотря на всё это, болезненную правду было невозможно скрыть. Каждая душа в бастионе видела, как идут дела. Даже Архам, надёжный Архам, который без колебаний выступил вперёд, когда погиб первый обладатель этого имени, теперь слабел. Дорн не спросил его, когда он в последний раз отдыхал. Было бы лицемерием приказать ему отступить, поскольку он сам уже давно перешёл грань нормальной выносливости, и поэтому позволил этому идти своим чередом, как и многому другому.
+
Сигизмунд повернулся к имперским защитникам, чувствуя жар от окровавленного меча в руках.
  
В прошлом он обнаружил бы приближение Сигиллита ещё до того, как тот вошёл в зал. Теперь, однако, усталость была настолько велика, что фигура в плаще, прихрамывая, прошла половину пути к наблюдательному посту примарха, прежде чем он заметил его.
+
— Узрите же! — крикнул он, ощущая, как от напряжения сил его сердца колотятся в великолепном ритме. — Их можно ранить. Их можно убить.
  
– Рогал, – произнёс Малкадор.
+
Хаак слушала. Её солдаты слушали. Они больше не выглядели испуганными.
  
Дорн кивнул. Было по-прежнему легко, даже после всех долгих лет, что он знал первого лорда Империума, найти раздражённое, сморщенное лицо сбивающим с толку. Эти глаза многое повидали на своем веку. Они заглянули в мир, который существовал до Империума, а затем заглянули в мир, сформированный Крестовым походом. Теперь им, казалось, суждено было увидеть его разрушение, окончательную гибель планов, которые отчасти принадлежали и ему.
+
— Так встаньте, — прорычал он. — И выполняйте свой долг!
  
Дорн всегда был солдатом, который не только отдавал приказы, но и выполнял их. В конечном счёте, его задача состояла в том, чтобы сохранить работу других. Однако Малкадор построил это место. Империум был его творением, и поэтому происходившее было его поражением. Что он обо всём этом думал? Это раздавило его? Или он был выше таких вещей, выжег их из себя за тысячи прожитых лет?
 
  
Как всегда, невозможно узнать. Всё, что у вас есть – это внешность: сверкавшие глаза под капюшоном, сжатый костлявой рукой длинный посох и низкий голос, сухой, как у ящерицы.
+
Воздух внутри Бхаба изменился. Да, там уже некоторое время царило зловоние из-за общего ухудшения атмосферных условий во всём Дворце, но теперь в смраде появился элемент более человеческой слабости.
  
– Лорд-регент, – ответил Дорн. – Есть какие-нибудь изменения?
+
Страх обладал запахом. Болезнь обладала запахом. Как и безнадёжность. Людям, проводящим долгие смены на командных пунктах, давно уже не удавалось соблюдать элементарные правила гигиены. Их обмундирование стало грязным, волосы слиплись. Большинство из них так страдали от нехватки сна, что едва осознавали, как долго здесь находятся. Однако же, несмотря на всё это, невзирая на туман в голове и вонь, они продолжали работать, оцепенело переключать рычаги и поворачивать ручки настройки. Что им ещё оставалось делать? Смутно, где-то в глубинах животного мозга, они помнили, с чем сражаются, и поэтому всё ещё действовали, ибо иной вариант был невыразимо ужасным.
  
Теперь спрашивать стало почти бессознательной привычкой. Ответ, конечно, всегда был один и тот же.
+
Как же всё это нелепо, подумалось Дорну, когда он улучил редкий момент, чтобы оторвать взгляд от своего поста и посмотреть на ячейки связистов. Если бы враг не так откровенно погружался в свой неизбывный садизм и экстравагантные оргии жестокости, то, возможно, эти люди уже давно бы замахали белым флагом. Ну а пока что страх ещё немного перебарывал отчаяние. Каждый вид-поток, поступавший сюда с сокращающегося фронта, любой пикт-захват того, что творили Пожиратели Миров, чем занимались Повелители Ночи, укреплял решимость.
  
– Он молчит, – сказал Малкадор. – Если что-то изменится, я дам вам знать. Как обстоит дело с защитой?
+
Впрочем, мучительная истина всё равно выходила на свет. Каждая живая душа в бастионе видела, как идут дела. Даже Архам, надёжный Архам, который без колебаний выступил вперёд, когда погиб первый обладатель этого имени, теперь слабел. Дорн не спрашивал воина, когда тот в последний раз отдыхал. Рогал проявил бы лицемерие, если бы приказал ему восстановить силы, поскольку сам примарх уже давно исчерпал все обычные запасы выносливости. Поэтому Дорн просто закрывал на это глаза, как и на многое другое.
  
Дорн мрачно улыбнулся. Необходимость подробно излагать происходящее сама по себе казалась наказанием. И всё же, куда ещё Малкадор мог сейчас прийти за информацией? С окончательным выходом из строя всей связи только Дорн хоть как-то контролировал более широкую тактическую ситуацию. Только он помнил всё, что было запланировано, где были развёрнуты все до единого подразделения, где они, вероятно, находятся сейчас, учитывая темпы потерь. Единственной мерой гордости, которую он позволял себе, было то, насколько точными были его прогнозы.
+
В прошлом он обнаружил бы приближение Сигиллита ещё до того, как тот вошёл бы в зал. Теперь же он утомился настолько, что человек в рясе, прихрамывая, успел пройти половину пути до наблюдательного поста примарха, прежде чем тот заметил его.
  
Если бы Жиллиман только успел…
+
— Рогал, — произнёс Малкадор.
  
– Отступаем по всем фронтам, – коротко сказал Дорн. – Для вас этого достаточно? – Он воспользовался моментом и сильно потёр лоб. – Три основных вражеских наступления внутри Последней стены, все они быстро продвигаются. Острия копья Шестнадцатого легиона находятся в трёх, возможно, четырёх днях пути от Палатина. Подразделения берсеркеров Восьмого легиона не отстают от них. Четыре зоны командования полностью отрезаны, их защитники вне досягаемости снабжения. Мы эффективно контролируем Санктум, Палатин, некоторые сектора Адамантовой и Европы. Остальные больше нет.
+
Дорн кивнул. Хотя примарх уже долгие годы знал первого лорда Империума, сам вид сварливого, сморщенного лица Сигиллита по-прежнему с лёгкостью приводил его в замешательство. Эти глаза многое повидали на своём веку. Они взирали на мир, который существовал до Империума, а потом — на мир, сформированный Крестовым походом. Теперь им, казалось, суждено увидеть его разрушение, окончательную гибель планов, которые отчасти принадлежали и Малкадору.
  
Малкадор всё понял.
+
Дорн всегда был солдатом: он выполнял приказы в такой же мере, как и отдавал их. В конечном счёте его задача состояла в том, чтобы сберечь труды других. Однако Сигиллит построил здесь всё. Он участвовал в сотворении Империума, поэтому сейчас терпел личное поражение. Что он обо всём этом думал? Это раздавило его? Или он уже вознёсся над такими соображениями, выжег их из себя за тысячи прожитых лет?
  
– Тогда общий приказ об отходе в Санктум...
+
Как всегда, ответ узнать невозможно. Ты воспринимаешь только внешние атрибуты: блестящие глаза под капюшоном, длинный посох, сжатый в костлявой руке, и низкий голос, сухой, как шипение ящерицы.
  
– Пока нет. Пока нет. – Дорн почувствовал, как на него накатила новая волна давления, новый голос сомнения добавился к сотням, которые уже нашептали в его голове. – Мы по-прежнему контролируем ключевые артерии. Мы можем оттеснить их. Но прямо сейчас мы должны причинить им боль, пока можем. Как только мы окажемся здесь взаперти...
+
— Владыка Регент, — ответил Дорн. — Что-то изменилось?
  
И это будет последняя ловушка. Спасения нет. Форма осады, при всей поверхностной сложности её сотен взаимосвязанных стен и фронтов войны, всегда была простой в общих чертах. Концентрические кольца: Внешний дворец и космические порты, затем Внутренний дворец, затем Палатинское ядро и, наконец, Санктум Империалис, последний бастион, охранявший сами Вечные врата. Как только крепости Палатина будут сданы, последний призрак надежды исчезнет – больше не будет места для манёвра, не будет места для дыхания, не будет места для чего-либо, кроме как умереть, прижавшись друг к другу, пока стены медленно рушатся.
+
Теперь он спрашивал почти бессознательно, по привычке. Ответ, конечно, всегда звучал одинаково.
  
– Я понимаю, в каком напряжении вы находитесь, Рогал, – осторожно сказал Малкадор. – Никто не сомневается в вашей преданности делу. Но действительно ли мы...
+
— Он молчит, сказал Малкадор. — Если что-то изменится, я дам тебе знать. Как обстоят дела с обороной?
  
– Нет, у нас нет ничего похожего на то, что нам нужно для этого, – отрезал Дорн. – Джагатай уже сделал свой ход, вы в курсе? Треть сил наших легионов сыграна в чёртовом порту. У нас разграблены резервы бронетехники, чтобы сделать всё это жизнеспособным, и что это нам даёт? Недостаточно. Он мог бы быть здесь, с нами. – Само перечисление всего этого разозлило его ещё больше. – Это выбивает Четырнадцатого, это правда. Наличие большего количества Гвардии Смерти внутри стен не сделало бы меня счастливее. Но теперь я ищу причины не считать это полным безумием. – Но опять же, контроль, контроль. – Сангвиний по-прежнему с нами. Вулкан с нами. Трон, я благодарен за это.
+
Дорн мрачно улыбнулся. Необходимость подробно излагать обстановку сама по себе ощущалась как наказание. И всё же, куда ещё Сигиллит мог сейчас прийти за информацией? После того как вся связь окончательно вышла из строя, только Рогал хоть как-то отслеживал общую тактическую ситуацию. Только Дорн помнил всё, что они планировали, где развёртывались все до единого подразделения и где они, вероятно, находились сейчас, учитывая темпы потерь. Ныне Рогал позволял себе гордиться лишь крошечным успехом — тем, насколько точными оказались его прогнозы.
  
– И Сигизмунд продолжает сражаться.
+
Если бы только Гиллиман успел...
  
Взгляд Дорна, который до этого был неуверенным, вспыхнул:
+
— Отступаем по всем фронтам, — коротко сказал Дорн. — Тебе этого достаточно? — Пользуясь моментом, он сильно потёр лоб. — Внутри Последней стены враг наступает по трём основным направлениям, везде продвигается быстро. Передовые части Шестнадцатого легиона находятся в трёх, возможно, четырёх днях пути от Палатина. Подразделения берсерков Восьмого легиона не отстают от них. Четыре зоны командования полностью отрезаны, их защитники уже вне снабжаемой территории. Фактически мы контролируем Санктум, Палатин, некоторые сектора Адамантовой и Европеи. Больше ничего.
  
– По моей команде.
+
Малкадор осмыслил услышанное.
  
– Слухи об этом достигли Темницы. Чёрный Меч. Говорят, он продвигается вперёд.
+
— Тогда общий приказ об отходе в Санктум...
  
– Он там не для того, чтобы продвигаться вперёд. Он там для того, чтобы дать им причину бояться.
+
— Пока нет. Пока нет. — Дорн почувствовал, как на него накатила новая волна давления, новый голос сомнения добавился к сотням, которые уже шептали в его голове. — Мы по-прежнему контролируем ключевые магистрали. Мы можем оттеснить их. Но прямо сейчас мы должны изранить их, пока можем. Как только мы окажемся здесь взаперти...
  
– Потому что линейные войска проигрывают.
+
Это станет ловушкой, из которой уже не выбраться. Спасения нет. Формула этой осады, при всей её видимой сложности из-за сотен взаимосвязанных стен и фронтов войны, всегда читалась достаточно просто. Есть концентрические кольца: Внешний дворец и космические порты, затем Внутренний дворец, потом Палатинское ядро и, наконец, Санктум Империалис, последний бастион, охранявший сами врата Вечности. Как только крепости
  
Дорн неохотно кивнул:
+
Палатина будут сданы, последний призрак надежды исчезнет — больше не будет места ни для манёвра, ни для передышки, вообще ни для чего, останется только умереть, прижавшись друг к другу среди медленно рушащихся стен.
  
Я даже не могу заставить себя винить их. Может быть, вы этого не чувствуете. Эту... тяжесть.
+
Я понимаю, какое напряжение ты испытываешь, Рогал, — осторожно сказал Малкадор. — Никто не сомневается в твоей преданности делу. Но точно ли у нас есть...
  
– О, я чувствую.
+
— Нет, у нас и близко нет того, что нам требуется, — отрезал Дорн. — Джагатай уже сделал свой ход, ты не знал? Он поставил на кон в чёртовом порту треть наших легионных частей. Чтобы иметь там какие-то шансы, он разграбил наши резервы бронетехники, и с чем мы остались? С тем, чего не хватит. Он мог бы быть здесь, с нами. — Просто заново проговаривая всё это, Рогал разозлился ещё сильнее. — Да, верно, это выводит из игры Четырнадцатый. Я бы не обрадовался, если бы внутри стен оказалось ещё больше Гвардейцев Смерти. Но теперь я ищу причины не считать его поступок полным безумием! — «Так, контролируй себя, контролируй». — Сангвиний по-прежнему с нами. Вулкан с нами. Трон, я благодарен за это.
  
– Мне сказали, что это Повелитель Смерти. В безопасности своей крепости насылает болезнь на весь мир.
+
— И Сигизмунд продолжает сражаться.
  
– И поэтому, возможно, Джагатай прав.
+
Тут Рогал, блуждавший взглядом по залу, вскинул глаза.
  
– Только если вы считаете, что это возможно. – Дорн почувствовал, как его веки снова тяжелеют. Он почувствовал мёртвую тяжесть своих прекрасных доспехов, которые не использовал всерьёз с тех пор, как сражался с Фулгримом на парапетах. И здесь нужно было так много сделать, так много исправить, просто вымучить ещё одну неделю сопротивления, ещё один день, ещё один час, не давая себе вооружиться и броситься в темноту, сделать то, что он горел желанием сделать, потому что кто-то должен был держать себя в руках, заботиться о долге.  
+
— По моей команде.
  
– Но теперь фигуры расставлены, – сказал Малкадор. – Ничто не может этому помешать.
+
— Слухи об этом достигли Подземелья. Чёрный Меч. Говорят, он продвигается вперёд.
  
– Как вы и сказали, – устало пробормотал Дорн. – И вот так заканчивается мир, не в неповиновении, а в безумии.
+
— Он там не для того, чтобы продвигаться вперёд. Он там для того, чтобы дать им причину бояться.
==ДВЕНАДЦАТЬ==
 
  
'''Атмосферное трение'''
+
— Потому что строевые войска не справляются.
  
'''Не готовы'''
+
Дорн неохотно кивнул:
  
'''Проценты'''
+
— Я даже не могу заставить себя винить их. Возможно, ты не чувствуешь этой... тяжести.
  
“Да, безумие”, – подумал Айо Нута. Единственное подходящее слово. Такое никогда не делали, и по веским причинам. Само присутствие орбитальной платформы “Небо” в нижних слоях атмосферы уже было чем-то на грани абсурда, но её ''перемещение'' – на сотни километров через зону активных боевых действий – выходило за рамки всего, о чём его просили помыслить раньше.
+
— О, я чувствую.
  
Нуте пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить часть экипажа следовать приказам, как только они поняли, о чём он их просит. Он мог объявить им выговор за это, но, по правде говоря, он понимал, что они чувствовали. Они были изнурены. Они были напуганы. Они знали, что их шансы выбраться отсюда живыми, всегда небольшие, просто исчезли, и теперь предстояло совершить безумное путешествие через атмосферу, о чём только теоретизировали кораблестроители в надёжно хранившихся в архивах верфи Луны томах.
+
— Мне сказали, что дело в Повелителе Смерти. Надёжно укрывшись в своей крепости, он насылает болезнь на весь мир.
  
Но с другой стороны, иммерсионные двигатели всегда допускали такую возможность. Если вы могли опустить плиту в истинную атмосферу, сохранив её неповреждённой, автономной и способной функционировать, почему бы вам не пойти немного дальше и не использовать её в качестве полноценной мобильной платформы? Вы могли посеять опустошение в радиусе километра или около того, завихрив Трон-знает-что и вызвав буйство погоды, но в нынешних обстоятельствах это больше не казалось чем-то, о чём стоило особо беспокоиться. Вся планета превратилась в постоянный электрический шторм из-за обрушенных на поверхность с кораблей объёмов лазерного огня, и все физические законы, когда-то применявшиеся к атмосфере, были полностью вытеснены.
+
— И поэтому, возможно, Джагатай прав.
  
Путешествие всё равно стало настоящим светопреставлением. Колоссальное сопротивление распространилось по передним пластинам, быстро превратившись в огненный шторм, который испытывал пределы брони в атмосфере. Конструкция платформы, более обширная и громоздкая, чем самый мощный космический линкор, сотрясалась, визжала и звенела заклёпками везде и всюду. Стоял невероятный шум, непрерывный гул и гром, которые отражались от машинных отделений и мешали нормально думать. Все линзы в главном контрольном куполе вспыхнули багровым цветом, не сообщая экипажу ничего, что они уже не почувствовали – что это безумие, безумие, безумие.
+
— Только если ты считаешь, что он может справиться. — Рогал почувствовал, что у него снова тяжелеют веки. Он ощутил мёртвый груз своих прекрасных доспехов, которые не использовал всерьёз с тех пор, как сражался с Фулгримом на парапетах. А ему требовалось сделать тут ещё столь многое, так много исправить, просто вымучить ещё одну неделю сопротивления, ещё день, ещё час, не давая себе взять оружие и ринуться в темноту, поступить так, как он неистово желал. Потому что кто-то должен держать себя в руках и думать о долге.
  
И, несмотря на всё это, Нута не мог не наслаждаться происходящим – смелостью, невероятной, бесстыдной дерзостью этого поступка. Они ''делали'' это. Они оставляли свой след в битве как раз тогда, когда, казалось, что им суждено закончить в роли опустевшего ангара для атмосферных самолётов. Кто знает, что сейчас происходит в головах врагов, которые прожгли себе путь до самой Последней стены, только для того, чтобы увидеть, как объятый пламенем кусок орбитального мусора с рёвом летит прямо на них, разрезая атмосферу надвое и посылая фрикционные молнии на километры во все стороны.  
+
— Но теперь фигуры расставлены, — сказал Малкадор. — Ничто не может этому помешать.
  
– Сохраняйте курс и скорость! – крикнул он уже охрипшим голосом. – Перекрыть утечку энергии – верхние пустотные щиты на пределе!
+
— Прямо как ты говорил, — устало пробормотал Дорн. — И вот так гибнет мир, не в непокорности, а в безумии.
  
Он ничего не видел на визуальных приборах, которое все теперь стали порталами в стены огня. Многие из дальних ауспиков были забиты помехами, но некоторые по-прежнему давали ненадёжную картину внешнего мира.
 
  
Они миновали причальную станцию в южном Дворце, пересекли секторы Европа и Санктус, наконец достигли Последних врат и повернули строго на восток. В течение этого времени он был свидетелем отдельных эпизодов постепенно распадавшихся полей сражений, от интенсивных боев, по-прежнему продолжавшихся внутри Последней стены, до опустевших секторов за пределами старых Внешних барбиканов. Он задумался, повлияло ли продвижение орбитальной платформы на какой-либо из этих конфликтов – были ли вражеские батальоны на мгновение потрясены видом небес, извергавшихся над ними и забивавших авгуры статическими помехами. Он надеялся на это. Каждая мелочь на счету, каждый небольшой поворот судьбы.
+
===Глава двенадцатая===
  
Только после того, как они миновали крепость Последних врат, вершины которой всё ещё дико пылали, из Колоссов начали поступать приказы. Нута немного замедлил продвижение, стремясь к идеальной координации с запланированным наземным наступлением. Это было сложным делом – платформа “Небо” обладала поистине колоссальной инерцией, движимая своей огромной массой и манёвровыми двигателями ограниченной мощности, и поэтому скорость следовало рассчитывать с высокой точностью. Около девяноста процентов всей выходной мощности было отдано монументальным репульсорным катушкам, которые удерживали её от падения, оставляя сравнительно мало для чего-либо другого.
 
  
В конце концов, синхронность стала настолько близкой, насколько можно было надеяться. Платформа потащилась на восток, осветив вершины коммуникационных флюгеров Колоссов, как раз в тот момент, когда наземная атака набрала полную скорость и начала долгий путь к космическому порту. Оставшиеся эскадрильи истребителей V легиона носились вокруг них, прикрывая на всём пути. Сама платформа имела минимальное вооружение – когда-то на ней размещались орудия “Нова”, все их демонтировали и использовали на стенах Дворца – но оставшееся атмосферное сопровождение тоже хлынуло из ангаров, и активировались сохранившиеся системы тяжёлых болтеров.
+
Атмосферное трение
  
Затем начался лазерный огонь космос-поверхность. Нута был готов к нему. Вот зачем они были здесь – стать щитом для незащищённой бронетехники. Орбитальные платформы всегда проектировались так, чтобы противостоять оружию линкоров, и пустотные щиты “Неба” были полностью заряжены и функционировали.
+
Не готовы
  
Тем не менее, первые удары были сокрушительными. Ланс за лансом обрушивались с небес, вырываясь из мчавшихся грозовых фронтов и вонзаясь прямо в верхнюю поверхность диска платформы. Пустотные щиты визжали, прогибаясь под ударами и рассеиваясь в интерференционные узоры диаметром в сотни метров. Не было никакой возможности стрелять в ответ, поэтому ничего не оставалось, кроме как терпеть и продолжать двигаться, не допуская отключения генераторов и обнажения физического корпуса.
+
Проценты
  
– Обнаружены новые всплески! – закричал главный связист, терранец по имени Уве Айзен. – Удары через зоны девять и десять!
 
  
Нута напрягся, его пальцы забарабанили по подлокотникам командного трона. Кроме изменения пульсации пустотных комплексов, он мало что мог сделать.  
+
«Да, безумие», — подумал Айо Нута. Единственное подходящее слово. Такого никогда ещё не делали, и по веским причинам. Само присутствие орбитальной платформы ''«Небо»'' в нижних слоях атмосферы уже выглядело почти абсурдным, но когда ты перемещал её, сотни километров тащил её через зону активных боевых действий, это выходило за рамки всего, о чём Айо просили помыслить раньше.
  
– Всем приготовиться, – приказал он. – Держите все носовые датчики открытыми и сканируйте.
+
Нуте пришлось как следует потрудиться, чтобы заставить отдельных членов экипажа следовать приказам после того, как они осознали, о чём их просит командир. Он мог бы объявить им выговор, но, по правде говоря, понимал их чувства. Люди измотались. Они боялись. Они знали, что их шансы выжить во всём этом, всегда небольшие, просто исчезли: теперь им предстояло совершить безумное путешествие на полном ходу в атмосфере, о чём только теоретически раздумывали кораблестроители в своих томах, надёжно хранившихся в архивах лунных верфей.
  
Лансы ударили снова, последовательно поражая верхние палубы и посылая волны по щитам. Сработали сигналы тревоги, как всегда, быстро отключённые аварийными бригадами, которые уже достаточно наслушались их. Люмены мигнули, погрузив всех в полную темноту, прежде чем снова вспыхнуть. Палуба содрогнулась, и звук взрыва эхом отразился от репульсорных камер далеко внизу.
+
Но, с другой стороны, с двигателями плотной среды такая возможность всегда существовала. Если ты сумел опустить плиту в неразрежённую атмосферу, сохранив её неповреждённой, автономной и способной функционировать, почему бы не пойти немного дальше и не задействовать её в качестве полноценной мобильной платформы?
  
Эти огромные лазерные лучи выпускались по наземным координатам, чтобы посеять неразбериху среди плотно сбитых танковых колонн. С кривой усмешкой Нута поймал себя на мысли, что задаётся вопросом, знают ли наводчики на космических кораблях, на что натыкаются их энергетические разряды.
+
Да, ты посеешь полное опустошение в радиусе километра или около того, взбаламутив Трон-знает-что и вызвав буйство погоды, но в нынешних обстоятельствах о чём-то подобном, пожалуй, уже не стоило особо беспокоиться. Из-за того, какие объёмы лазерного огня обрушивались на поверхность с кораблей, по всей планете беспрестанно бушевали грозы, и любые законы природы, когда-то управлявшие атмосферой, сложили с себя полномочия.
  
– Сколько ещё мы сможем это выдерживать? – спросил он Ио Слеву, своего начальника оперативного управления.
+
Перелёт всё равно превратился в кошмарный аттракцион. Колоссальное сопротивление воздуха, давившее на передние пластины, быстро переросло в огненную бурю, которая испытывала на прочность атмосферную броню. Конструкция платформы, более обширной и громоздкой, чем самый мощный пустотный линкор, сотрясалась, визжала и звенела заклёпками на всём своём протяжении. Стояли невероятный шум, непрерывный гул и гром, которые отдавались через корпус из машинных отделений и мешали нормально думать. Все линзы в главном контрольном куполе полыхали багрянцем, не сообщая экипажу ничего, кроме того, что люди уже чувствовали сами — что всё это безумно, безумно, безумно.
  
Узкая голова Слевы высунулась из-за приборной панели управления:
+
Однако же Нута поневоле наслаждался происходящим — дерзновенностью и колоссальной, бесстыдной, наглой отвагой их поступка. Они действовали! Они вносили свой вклад в битву, когда уже показалось, что им суждено закончить службу в роли опустевшего ангара для атмосферных самолётов. Кто знает, что сейчас происходит в головах врагов, которые прожгли себе путь до самой Последней стены лишь для того, чтобы увидеть, как прямо на них с рёвом мчится пылающий кусок орбитального мусора, который разрезает сам воздух и посылает во всех направлениях молнии километровой длины, рождаемые трением?
  
– Такие попадания? Мы сильно пострадали. Ещё несколько часов, если это не прекратится.
+
— Сохранять курс и скорость! — крикнул Нута уже охрипшим голосом. — Перекрыть ту утечку энергии — верхние пустотки на пределе!
  
– Это не прекратится. Делай, что можешь.
+
Он ничего не видел на экранах реального обзора: все они стали окнами с видом на стены огня. Многие авгуры дальнего действия забились помехами, но некоторые по-прежнему давали Айо картину внешнего мира, пусть ненадёжную.
  
Ещё несколько часов было в самый раз. Танки двигались быстро, их сопровождали ещё более быстрые спидеры V легиона. Они хорошо использовали импровизированное воздушное прикрытие, сокращая потери от огня с большой дистанции. Нута начал думать, что, возможно, вся эта затея была не такой уж безумной. Может быть, у неё даже есть шанс сработать.
+
Они уже проползли над своей причальной станцией в южном Дворце, пересекли секторы Европея и Санктус, наконец перебрались через Последние врата и повернули строго на восток. Всё это время Нута наблюдал за отдельными эпизодами сражений, постепенно утрачивавших целостность, от интенсивных боёв, что по-прежнему шли внутри Последней стены, до опустевших полей битв в секторах за пределами прежних Фасадных барбаканов. Он задумался, повлияло ли продвижение орбитальной платформы на какую-либо из этих схваток — возможно, вражеские батальоны на мгновение ошеломило зрелище того, как небеса извергаются над ними и забивают авгуры статическими помехами? Айо надеялся, что так и случилось. Важна любая мелочь, каждый небольшой поворот судьбы.
  
– Входящее сообщение от командования легиона! – крикнул Айзен.
+
Только после того, как они миновали крепость Последних врат, вершины которой всё ещё неистово пылали, из Колоссов начали поступать приказы. Нута немного замедлил продвижение, стремясь достичь идеальной координации с запланированным наземным наступлением. Ему пришлось нелегко: платформа ''«Небо»'', несомая своей огромной массой и маневровыми двигателями ограниченной мощности, обладала поистине гигантской инерцией, поэтому скорость следовало рассчитывать с высокой точностью. Около девяноста процентов всей её выходной мощности передавалось на монументальные репульсорные катушки, которые удерживали станцию от падения, поэтому для любых других целей оставалось сравнительно мало энергии.
  
Нута принял его.
+
Айо добился наибольшей синхронности, на какую они только могли надеяться. Платформа, грузно тащившаяся на восток, ослепительно ярко озарила собою вершины комм-антенн Колоссов как раз в тот момент, когда наземные атакующие силы, рыча моторами, набрали полную скорость и устремились в долгий путь к космопорту. Уцелевшие эскадрильи истребителей V легиона носились вокруг них, прикрывая на всей дистанции. Сама платформа имела лишь минимальное вооружение — когда-то на ней размещались орудия «Нова», но все их демонтировали и поставили на стены Дворца, — однако оставшиеся на ней атмосферные машины сопровождения тоже хлынули из ангаров, а сохранившиеся батареи тяжёлых болтеров пришли в действие и повернулись на вертлюгах.
  
– ''Вражеские атмосферные самолёты запущены'', – раздался забитый помехами голос Джангсай-хана на частоте связи воздушных эскадрилий. – ''Эскадрильи выдвигаются на перехват, но вам лучше приготовиться''.
+
Затем начался лазерный обстрел поверхности из пустоты. Нута уже морально подготовился к нему. Они и прибыли сюда для того, чтобы прикрыть собой беззащитную бронетехнику. Орбитальные платформы всегда проектировали так, чтобы они выдерживали огонь из орудий уровня тех, что ставятся на линкоры, а пустотные щиты ''«Неба»'' работали на полной мощности.
  
– Ясно, милорд-хан, – ответил Нута, прежде чем снова повернуться к посту Айзена. – Дай мне всё, что сможешь, от систем передового наблюдения.
+
И всё же первые удары оказались сокрушительными. Лэнс-залпы, обрушиваясь с небес, вырывались из мчащихся в вышине грозовых фронтов и вонзались прямо в верхнюю поверхность дискообразной платформы. Пустотные щиты визжали, прогибаясь под ударами, на них расплывались интерференционные узоры диаметром в сотни метров. ''«Небо»'' ничем не могло ответить на выстрелы, поэтому им оставалось только терпеть и двигаться дальше, не допуская отключения генераторов, после чего исчез бы энергетический заслон над корпусом.
  
Группа линз вокруг трона взорвалась белым шумом, шипя, как клубок змей, прежде чем некоторые из них очистились и показали прыгавшие, зернистые сигналы от носовых авгуров. Изображения были очень плохими, смесь помех и плохой обработки от компенсаторов ночного видения, и на мгновение или два было неясно, удалось ли зафиксировать что-то необычное. У Нуты возникли смутные впечатления о маячащем на дальнем горизонте космическом порту, едва различимом среди дождя и темноты.
+
— Обнаружены новые всплески! — закричал главный связист, терранин по имени Уве Айзен. — Попадания по зонам девять и десять!
  
Затем он увидел их – приближавшиеся размытые точки света, целые облака из них, вскоре окружённые вспышками массированного лазерного огня. Цифры сразу же стали пугающими, а безрассудная лётная агрессия только усилила впечатление.
+
Нута напрягся и забарабанил пальцами по подлокотникам командного трона. Он мало что мог сделать, разве только изменить шаблоны генерирующих пульсаций пустотных модулей.
  
Он глубоко вздохнул и связался со своим коммандером артиллерии.
+
— Всем постам приготовиться, — скомандовал он. — Держите все носовые датчики открытыми и сканируйте.
  
– Джафда, предупреди расчёты болтеров класса “воздух-воздух” во всех секторах. Свободный огонь по моей команде.
+
Лэнсы снова поразили цель, последовательно врезаясь в заслон над верхними палубами. Щиты всколыхнулись от ударных волн, сработали сигналы тревоги, но аварийные бригады, как всегда, быстро отключили их, поскольку уже достаточно наслушались. Люмены вырубились — всё погрузилось в полную темноту, — потом вспыхнули снова. Палуба содрогнулась, и, судя по отзвукам, донёсшихся от репульсорных камер далеко внизу, там что-то взорвалось.
  
Он не сводил глаз с прицелов, даже когда с орбиты обрушился ещё один сокрушительный удар, едва не сбросивший его с трона. Линзы побелели, люмены снова погасли, что-то ещё взорвалось.
+
Враг выпускал эти огромные лазерные лучи по наземным координатам, чтобы посеять хаос в плотном строю танковых колонн. Нута криво усмехнулся, поймав себя на том, что ему интересно, знают ли наводчики на пустотных кораблях, куда влетают их энергетические разряды.
  
– Должен был знать лучше, – пробормотал он, возвращаясь в исходное положение и вызывая новые данные о повреждениях. – Это по-прежнему чёртово безумие.
+
— Сколько ещё мы сможем это выдерживать? — спросил он Ио Слефу, своего начальника оперативного управления.
  
 +
Слефа выставила узкую голову из-за контрольной панели.
  
 +
— Такие попадания? Мы сильно пострадали. Ещё пару часов, если это не прекратится.
  
Морарг наблюдал, как из ангаров вылетают флайеры – “Огненные рапторы”, “Штормовые орлы”, несколько “Штормовых птиц” и “Громовых ястребов”. Некоторые из них двигались непредсказуемо, как будто пилоты боролись с управлением. Или, может быть, они просто слишком сильно изменились и их набухшие конечности больше не влезали в тесные кабины. В любом случае, XIV легион никогда не специализировался на флайерах. Они имели атмосферные самолёты, как и любая полномасштабная армия, но никогда не любили их, и те, кто управлял машинами, не пользовались особым почётом.
+
— Не прекратится. Делай что можешь.
  
Поэтому он мало на них рассчитывал. Конечно, они нанесут некоторый урон, но V легион был мастером такой войны, и этот нелепый кусок парившего адамантия, который они как-то притащили, должен ещё пострадать, прежде чем окончательно развалится. Лучшее, на что они могли надеяться – это нанести удар по медленно продвигавшимся наземным войскам, уничтожить их как можно больше и перекрыть пути на восток, но он сомневался, что Белые Шрамы позволят им это легко.
+
Ещё пару часов — это в самый раз. Танки двигались быстро, их сопровождали ещё более скоростные спидеры V легиона. Они хорошо использовали импровизированное воздушное прикрытие, сокращая потери от огня с дальней дистанции. Нута начал думать, что, возможно, вся эта затея не так уж безумна. Пожалуй, она даже может сработать.
  
Ещё секунду он смотрел на западное небо, по-прежнему не уверенный, стоит ли верить своим чувствам. Орбитальная плита не столько двигалась сквозь атмосферу, сколько разрывала её на части, принося с собой низкочастотный гул, от которого дрожала сама земля. Наблюдение за тем, как космическая платформа диаметром одиннадцать километров с грохотом приближалась, всё время получая постоянные попадания от флота и непрерывного рокота огня с земли, было одним из самых захватывающих зрелищ, которые он видел за свою долгую службу. Датчики показывали, что платформа довольно хорошо подстраивается под скорость бронетехники под ней, но с такого расстояния она выглядела почти неподвижной, что было нарушением как физических законов, так и здравого смысла, оскорблением того, какой должна быть война.
+
— Входящий вызов от командования легиона! — крикнул Айзен.
  
Помедлив ещё мгновение, он устало покачал головой и отправился на поиски Калгаро. Это заняло у него некоторое время, поскольку переходы космического порта оставались незнакомыми, и всё, казалось, находилось в состоянии полного беспорядка. Когда он, наконец, обнаружил его, отчасти благодаря подсказке услужливого демона, свисавшего, как связка гнилых фруктов, со сводов потолка, он был рад увидеть, что магистр осады, по крайней мере, кажется, воспринимает всё всерьёз.  
+
Нута переключил сигнал на себя.
  
– Что сказал примарх? – спросил Калгаро, не сбавляя шага, когда Морарг присоединился к нему. Вместе они поплелись вниз, к нижним уровням.
+
''— Противник запустил атмосферные самолёты,'' — прозвучал сквозь помехи голос Джангсай-хана в канале связи воздушных эскадрилий. — ''Эскадрильи выдвигаются на перехват, но вам лучше приготовиться''.
  
– Он был заинтригован, когда я рассказал ему, ответил Морарг.
+
— Вас понял, владыка хан, ответил Айо, после чего вновь повернулся к посту Айзена. — Дай мне всё, что сможешь, от систем носового обзора.
  
– И это всё? Ничего больше?
+
Группа линз вокруг командного трона вспыхнула белым шумом и зашипела, как змеиный клубок. Затем некоторые экраны очистились, и на них возникли прыгающие зернистые изображения с носовых авгуров. Качество сигнала оказалось очень низким, помехи смешивались там с результатами плохой обработки от компенсаторов ночного видения, и пару секунд Нута не понимал, удалось ли им засечь что-то необычное. Ему показалось, что он смутно видит очертания космопорта, вздымающегося на далёком горизонте, едва различимого во тьме, за волной огня.
  
– Возможно, это как-то связано с его новым взглядом на вещи.
+
Затем Айо заметил, что к станции приближаются размытые точки света, целые облака, вокруг которых вскоре заискрили вспышки массированного лазерного огня. Количество объектов пугало само по себе, а безрассудная агрессия пилотов только усиливала впечатление.
  
Морарг вспомнил, каким был Мортарион, когда услышал новость. Грустная улыбка, как будто это было что-то, чего почему-то всецело ожидали и чего теперь нельзя было избежать, но о чём всё равно следовало сожалеть. А затем предписание привести всё в готовность и переориентировать легион, сделать то, что нужно было сделать.
+
Глубоко вздохнув, Нута связался со своим главным канониром.
  
– И это истощает его душу. Искусство.
+
— Джафда, предупреди расчёты болтеров класса «воздух — воздух» во всех секторах. Беглый огонь по моей команде.
  
Калгаро хмыкнул. В легионе были некоторые, у кого сохранились смешанные чувства по поводу “искусства”.  
+
Он не отвёл взгляда от экранов, даже когда с орбиты обрушился ещё один сокрушительный удар, едва не сбросивший его с трона. Линзы побелели, люмены снова погасли, взорвалось что-то ещё.
  
– Я рад, что ты здесь главный, Каифа, – сказал он. – Я даже сейчас не могу понять некоторых других. Тех, которые изменились больше всего.
+
— Зря я так подумал, — пробормотал Айо, усевшись в прежнем положении и вызвав новые данные о повреждениях. — Чёртово безумие, как ни крути.
  
Они вдвоём тяжело спускались по извилистой лестнице, вокруг них мерцал бледно-зелёный колдовской свет.
 
  
– У меня есть серьёзные опасения, – сказал Морарг, стараясь сохранять спокойствие. – Всё не так. Половина наших подразделений перевооружается. Лорд Тиф увёл с собой на восток значительные силы, а у нас слишком много частей вне досягаемости на главном фронте. Заставить вещи двигаться... сложно. Мы здесь не так сильны, как должны были бы быть.
+
Морарг наблюдал, как из ангаров вылетают воздушные суда: «Огненные птицы», «Грозовые орлы», несколько «Грозовых птиц» и «Громовых ястребов». Некоторые из них двигались непредсказуемо, как будто пилоты боролись с управлением. Или, возможно, они просто слишком сильно изменились, и их разбухшие конечности больше не влезали в тесные кабины. В любом случае XIV легион никогда не специализировался на авиации. Они имели атмосферные самолёты, как и любая общевойсковая армия, но никогда не любили их, и те, кто управлял машинами, не пользовались особым почётом.
  
Калгаро усмехнулся:
+
Поэтому Каифа мало на них рассчитывал. Конечно, они нанесут некоторый урон, но V легион мастерски владел таким аспектом войны, к тому же этот нелепый кусок парившего адамантия, который они как-то притащили, выдержит ещё немало повреждений, прежде чем окончательно развалится. Лучшее, на что могли надеяться пилоты, — обстрелять с бреющего полёта более медленные наземные войска, уничтожить как можно больше целей и перекрыть пути на восток, но Морарг сомневался, что Белые Шрамы позволят им с лёгкостью выполнить задачу.
  
– Ты слишком много беспокоишься.
+
Ещё секунду он смотрел на западное небо, по-прежнему не вполне понимая, стоит ли верить собственным органам чувств. Орбитальная плита не столько двигалась в атмосфере, сколько разрывала её на части, издавая низкочастотный рокот, от которого дрожала сама земля. Наблюдая за тем, как пустотная платформа диаметром одиннадцать километров с грохотом подползает всё ближе, беспрестанно получая попадания от залпов флота и непрерывно стрекочущих выстрелов с земли, Каифа осознал, что перед ним одно из самых захватывающих зрелищ, какие он видел за свою долгую службу. Датчики показывали, что станция довольно хорошо подстраивается под скорость бронетехники, едущей внизу, но с такого расстояния она выглядела почти неподвижной. Она преступала законы природы и здравого смысла, оскорбляя саму суть военных действий.
  
– Неужели? Этот железный ублюдок нанёс столько урона, что больше не осталось надёжного периметра для защиты. Внешние стены лежат в развалинах, старые генераторы пустотных щитов разнесены на куски. Всё не так, как было, брат, мы никогда не предполагали, что так будет, и теперь нас застали врасплох.
+
Помедлив ещё мгновение, Морарг устало покачал головой и отправился на поиски Калгаро.
  
Калгаро остановился и повернулся к нему.  
+
Это заняло у него некоторое время, поскольку он ещё не изучил переходы внутри космопорта, к тому же казалось, что там всё пребывает в состоянии полного беспорядка. Когда Каифа наконец обнаружил Гремуса — отчасти благодаря подсказке какого-то услужливого демона, свисавшего, как связка гнилых фруктов, со сводчатого потолка, — его порадовало, что хотя бы магистр осады, кажется, воспринимал ситуацию всерьёз.
  
– Значит, они войдут, – сказал он. – Пускай. Добро пожаловать. Ты видел, что происходит внутри? Внизу, в темноте? Это место снова превращается в адский мир, и если для нас это ад, то для них будет ещё хуже.
+
— Что сказал примарх? — спросил Калгаро, не сбавив шага, когда Морарг подошёл к нему. Вместе они грузно зашагали на нижние уровни.
  
– Они будут этого ожидать. Мы слишком часто сражались друг с другом, чтобы сейчас чему-то удивляться.
+
— Моё сообщение его заинтриговало, — ответил Каифа.
  
– Верно, слишком часто – мы как старые спарринг-партнёры, снова встречающиеся в бойцовских ямах. – Он фыркнул резким смехом. – Я беспокоился, что мы можем пропустить это. Я беспокоился, что примарху потребуется слишком много времени, чтобы отдать приказ, что больше некого из них будет убивать. Так что для меня это хорошо. Они бежали от нас в Катуллусе. Теперь они возвращаются за добавкой, и я только рад.
+
— И всё? Ничего больше?
  
Морарг еле сдержался. Они обладали господством в космосе, численностью, импульсом. Они спланировали это со всей тщательностью, с какой всегда планировали наступательные действия. Вот в чём они преуспели – медленный контроль, всё тщательно продуманно и учтено. Теперь ситуация изменилась на противоположную, требуя быстрого реагирования, быстрой смены курса, импровизации. Даже при всех их преимуществах, после всего, чего они уже достигли, это никогда не было их сильной стороной.
+
— Возможно, это как-то связано с тем, что он по-новому смотрит на мир.
  
– По крайней мере, отправь бронетехнику, которая готова, – сказал он в конце концов. – Что-нибудь, что замедлит их, пока мы перевооружаем остальных. Если они должны попасть внутрь, я хочу, чтобы при этом они были повреждены.
+
Морарг вспомнил, как повёл себя Мортарион, когда услышал новость. Примарх грустно улыбнулся, как будто случилось нечто, почему-то совершенно ожидаемое и теперь уже точно неизбежное, но всё равно заслуживающее сожаления. Затем он повелел привести всё в готовность и поставить легиону новую задачу. Сделать то, что требовалось.
  
– Уже сделано, – сказал Калгаро, снова шагая. – Они истекут кровью двигаясь сюда, и истекут кровью, чтобы пройти через стены. – И снова этот жёсткий смешок. – А потом, когда они пройдут через всё это, мы по-настоящему приступим к работе. Поверь мне, Кайфа, – мы будем по колено в крови чогориан, прежде чем закончится их безумие.
+
И оно истощает его душу, это искусство.
  
 +
Калгаро хмыкнул. Кое-кто в легионе всё ещё испытывал смешанные чувства в отношении «искусства».
  
 +
— Я рад, что там главный ты, Каифа, — сказал он. — Я сейчас некоторых других вообще не понимаю. Тех, кто изменился больше всего.
  
“''Айка 73''” пронёсся сквозь россыпь щебня, немного покачнулся, а затем рванулся вперёд. Эрнама, командир ведущего танка роты, задала жёсткий темп, едва останавливаясь, чтобы снять показания локатора, и остальному подразделению из шести машин приходилось потрудиться, чтобы не отставать.
+
Тяжело ступая, они вдвоём спускались по извилистой лестнице, и вокруг них мерцал бледно-зелёный колдовской свет.
  
– Спокойно, – сказал Каска Дреси, по-прежнему не зная точно, как с ней обращаться. Водитель была яростно сосредоточена – почти слишком яростно – и они находились на грани износа главного двигателя.
+
— У меня есть серьёзные опасения, — произнёс Морарг, стараясь сохранять спокойствие. — Всё как-то не так. Половина наших подразделений перевооружается. Владыка Тиф увёл с собой на восток крупное войско, а ещё слишком много наших частей вне досягаемости на главном фронте. Привести всё в движение... сложно. Мы здесь не так сильны, как следовало бы.
  
Она не ответила, просто наклонилась вперёд на сиденье и продолжила набирать скорость.
+
Калгаро усмехнулся:
  
Каска снова повернулся к скопам. Его узкий пост на самом верху башни был усеян ими – множеством засаленных линз со стекавшей по ним паутиной тактической информации. Помимо сканеров ночного видения, у него были показания авгуров от остальной части роты и набор тактических данных о местности и окружающей среде. Узкая бронированная щель прямо перед ним давала ему единственный реальный обзор происходившего впереди, хотя часто приходилось использовать и выдвижной перископ.  
+
— Ты слишком много беспокоишься.
  
Несмотря на всё это, он почти ничего не видел. Атмосфера снаружи представляла собой сплошное месиво из пыли и дыма. Внутри “Леман Русс” заполнял обычный рёв двигателя, отдававшийся эхом по всем вызывавшим клаустрофобию постам экипажа, и всё дребезжало, как перевёрнутая консервная банка. У него был строгий приказ не открывать люк даже до того, как заметят врага, и поэтому всё приходилось делать через скопы и ауспики, которые мерцали, дёргались и продолжали исчезать в полях помех именно тогда, когда они были нужны. Всё казалось таким искусственным, таким ненастоящим. Он почти мог представить, что они снова в тренажёре, в коробке, подключённой к неисправным когитаторам и двигателям.
+
— Неужели? Этот железный ублюдок нанёс такой ущерб во время штурма, что тут не осталось надёжного защитного периметра. Внешние стены лежат в руинах, старые генераторы пустотных щитов разбиты на куски. Брат, порт уже не тот, что прежде, да мы и не собирались его восстанавливать, и теперь нас застали врасплох.
  
Они ехали слишком быстро. Он уже связался по воксу с Эрнамой, чтобы сообщить ей об этом, но она не ответила. Показания локатора стали ненадёжными, и он едва мог следить за другими танками в колонне. Сообщения от командования легиона просочились некоторое время назад, оповестив всех, что воздушное прикрытие на месте, но помимо того факта, что несколько кусочков открытого неба, которые он видел, были темнее и краснее, чем обычно, он не мог толком сказать, что это означало – это было не так, как если бы он мог остановиться, вылезти и посмотреть, как следует.
+
Гремус остановился и повернулся к Каифе.
  
– ''Враг замечен, прямо по курсу'', – раздался сигнал от Эрнамы в его наушниках. – ''Всем подразделениям, вступить в бой''.
+
— Значит, они войдут, — сказал Калгаро. — Пускай. Добро пожаловать. Ты видел, что происходит внутри? Внизу, в темноте? Это место превращается в адский мир, и если уж нам оно кажется адом, то им придётся ещё хуже.
  
Вступить в бой с чем? Чёртова Эрнама. Он мельком увидел старые стены и структурные интерьеры, обнажённые до голого камнебетона среди рукотворного моря пыли и каменных обломков. Остатки некогда огромных зданий возвышались по обе стороны, окружая канал менее ста метров шириной. Рота была неудобно сконцентрирована, зажатая городскими утёсами с обеих сторон – было бы лучше рассредоточиться веером, освободить место для использования орудий, не задев своих. В такой темноте и условиях Каска слишком легко мог представить себе снаряд, пробивавший более слабую заднюю броню его танка, выпущенный вслепую восторженным стрелком с нервным пальцем на спусковом крючке.
+
— Они будут этого ожидать. Мы с ними слишком часто сражались между собой, чтобы сейчас чему-то удивляться.
  
– Фош, приготовься, – приказал он башенному наводчику, которая сидела рядом с ним на дальней стороне казённой части пушки. – Цели впереди. Яндев, лупи по ним.
+
— Верно, слишком часто. Мы как старые спарринг-партнёры, решившие ещё разок заглянуть в бойцовские ямы. — Гремус резко фыркнул. — А я тревожился, что мы всё пропустим. Что примарх слишком затянет с приказом и нам уже некого из них будет убивать. Так что для меня это хорошо. Они бежали от нас у Катулла. Теперь же возвращаются за добавкой, и я только рад.
  
Вооружение “Леман Русса” было грубым, но эффективным. Переднее лазерное орудие обладало приличной скорострельностью и могло поражать цель мощными лучами, пока силовые элементы оставались активными. Основная пушка имела гораздо меньшую скорострельность, но при попадании наносила мощный удар. Фош знала, как с ней обращаться – Каска никогда не работал с кем-то, кто был бы более искусен в понимании поступавших от скопов прицельных данных, умело управляя рычагами и поршнями, чтобы получить оптимальный угол наклона длинного ствола.
+
Морарг еле сдержался. Они же обладали господством в космосе, численным превосходством, наступательным порывом! Они всё спланировали, так же тщательно, как всегда прорабатывали наступательные действия. Вот в чём они преуспевали: медленно зажимали противника в тиски, всё скрупулёзно продумывая и учитывая. Теперь ситуация изменилась на противоположную, требуя быстрого реагирования, поспешной смены курса, импровизации. Несмотря на все наличные преимущества и на всё то, чего они уже достигли, в таких областях легион не преуспевал никогда.
  
Каска отрегулировал усиление ауспика, и главный объектив двинулся сквозь чёрно-серую жижу. Теперь он вспотел, как от мучительного тепла решёток двигателя под ним, так и от близкого напряжения предстоявшей перестрелки.
+
— Хотя бы отправь уже готовую бронетехнику, — наконец сказал Каифа. — Что-нибудь, чтобы замедлить их, пока мы заканчиваем переоснащение. Если они попадут внутрь, то я хочу, чтобы сначала им нанесли урон.
  
– Держи нас правее, – предупредил он Дреси, которая очень усердно работала, чтобы оставаться в строю на такой высокой скорости. – Мы окажемся перед пушками Фрало, а он не будет сдерживаться.
+
— Уже сделано, — произнёс Калгаро, двинувшись дальше. — Они заплатят кровью за то, чтобы добраться сюда, и за то, чтобы преодолеть стены. — Он снова жёстко усмехнулся. — А потом, когда они пройдут через всё это, мы примемся за работу как следует. Поверь мне, Каифа, когда безумная вылазка чогорийцев закончится, мы будем по колено в их крови.  
  
Затем он увидел, как в восьмистах метрах впереди что-то пробило себе дорогу прямо сквозь остатки старой железной балюстрады и с грохотом выкатилось на землю. “Сикаран” XIV легиона, за которым быстро последовал другой, оба вооружены автоматическими пушками на турели и лазерными орудиями на спонсонах. За ними появились неясные очертания – тяжёлая пехота, в силовой броне, намного выше и шире любых стандартных человеческих солдат.
+
''«Айка-73»'' пронёсся через россыпь щебня, немного покачнулся, а затем рванулся вперёд. Эрнама, командир ведущего танка роты, задала жёсткий темп, лишь изредка замедляясь, чтобы определить координаты, и остальным из шести машин подразделения приходилось потрудиться, чтобы не отстать.
  
Эрнама, “Леман Русс” которой был ближе всего, выстрелила мгновенно. Снаряд из главного орудия пролетел мимо, взорвавшись у верхних стен зданий вдали. Лучи её лазерной пушки вспыхнули секундой позже, к ним присоединились лучи следующих двух танков роты, проносясь ослепительными линиями и осветив крыши ослепительно белыми вспышками.
+
— Спокойно, — сказал Каска, обращаясь к Дреси. Он по-прежнему не совсем понимал, как вести себя с ней. Гельва яростно сосредоточивалась на вождении — почти слишком яростно, — и казалось, что вот-вот начнёт изнашиваться главный двигатель.
  
– Резко вправо! – снова приказал Каска, быстро оценивая местность по ауспику. Если они сохранят эту позицию, то не получат ни чистого выстрела, ни гарантии того, что уйдут с пути снарядов с тыла. – Фош, займись вторым.
+
Дреси не ответила, только подалась вперёд на сиденье, сохраняя прежнюю скорость.
  
Воздух вокруг них взорвался перекрёстным адом переплетавшихся огненных лучей. “Сикараны” были очень манёвренными, и их экипажи состояли из пилотов с превосходной реакцией и восприятием – они, казалось, скользили по руинам, как угри, несмотря на свою массу. Они были скользкими и в других отношениях – их пологая броня затрудняла нанесение решающего удара, в отличие от кирпичных квадратных корпусов имперских танков. Автоматические пушки “Сикаранов” были свирепыми тварями, сдвоенные стволы выплёвывали снаряды гораздо быстрее, чем могла ответить ручная перезарядка, их поддерживали бесшумные вспышки лазерных пушек.
+
Каска снова повернулся к оптике. Его тесный пост в верхней башне усеивали эти экраны — множество засаленных линз, по которым ползли тенёта тактической информации. Помимо обзора со сканеров ночного видения, он получал авгурную телеметрию с остальных машин роты, а также разнообразные сведения о ландшафте и окружающей среде. Реальный обзор того, что происходило впереди, Тальвету давала только узкая смотровая щель с бронестеклом, хотя на крайний случай у него имелся выдвижной перископ.
  
Последствия всего этого были разрушительными. “Леман Русс” слева – Каске показалось, что это был танк Алчака – получил критическое попадание под башенный механизм, от удара его разнесло и броневые пластины с грохотом упали на землю. Эрнама успела сделать ещё один выстрел, прежде чем её корпус пробили тяжёлыми снарядами, попавшими в воздухозаборники двигателя, и обездвижили. Единственная оставшаяся машина роты впереди “''Айки 73''” влетела прямо в шторм автоматических пушек, который почти полностью перевернул её. Пристрелявшись, второй “Сикаран” развернулся, чтобы прикончить “Леман Русс”.
+
Несмотря на всё это, он почти ничего не видел. Воздух снаружи представлял собой месиво из пыли и изрыгаемого дыма. Внутри «Русса», как обычно, ревел двигатель, давяще тесные посты экипажа дрожали от шума, и всё дребезжало, как поддетая пинком банка из сухпайка. Каска получил строгий приказ не открывать люк, даже если враг ещё не замечен, и поэтому управлять приходилось с помощью зрительных приборов и по ауспику, а их экраны мерцали, дёргались и регулярно скрывались под слоем помех именно тогда, когда в них возникала надобность. Всё казалось таким искусственным, таким ненастоящим. Тальвету могло бы почудиться, что они снова на тренажёре — сидят в ящике, подключённом к сбоящим когитаторам и имитаторам движения.
  
– Полная остановка! – закричал Каска. – Зафиксируйте эту цель!
+
Они ехали слишком быстро. Каска уже воксировал Эрнаме, чтобы указать ей на это, но она не ответила. Показания определителя координат стали ненадёжными, и Тальвет едва мог следить за другими танками в колонне. Какое-то время назад поступило общее оповещение от командования легиона, где говорилось, что прибыло воздушное прикрытие, но, помимо того факта, что несколько кусочков открытого неба, видимых Каске, стали темнее и краснее обычного, он не вполне понимал, что это означало. Впрочем, он же всё равно не мог остановиться, вылезти и посмотреть как следует.
  
Останавливаться в перестрелке было опасно. Некоторые командиры никогда не делали этого без крайней необходимости, но Каска на собственном горьком опыте убедился, что когитаторы наведения “Леман Русса” быстрее вычисляют цифры, когда всё проще.
+
''— Враг замечен, прямо по курсу'', — раздалось у него в наушниках сообщение от Эрнамы. — ''Всем подразделениям вступить в бой''.
  
Дреси ударила по тормозам. Яндев спокойно навёл лазерную пушку, а Фош умело опустила основное орудие.
+
С чем именно? Чёртова Эрнама. Он мельком видел старые стены и внутренние структуры: оголённые до скалобетона, они стояли посреди рукотворного моря из пыли и каменных обломков. По обе стороны возвышались остовы некогда огромных зданий, оставляя по центру канал менее ста метров шириной. Рота держалась неприятно плотным строем, зажатая городскими утёсами с обеих сторон. Лучше бы разойтись веером, освободить место для применения орудий, чтобы не задеть огнём своих. Тальвет неприятно отчётливо представлял себе, как в такой темноте, при подобных условиях снаряд, выпущенный вслепую чрезмерно усердным стрелком с плохим самоконтролем, пробивает более тонкую кормовую броню ''«Айки-73»''.
  
– Огонь!
+
— Фош, приготовься, — велел он башенному наводчикунаводчику: Адрия полусидела рядом с ним на дальней стороне монолитной зарядной камеры орудия. — Цели впереди. Яндев, лупи по ним.
  
“''Айка 73''” вздрогнул, когда выстрелила боевая пушка. Каска инстинктивно дёрнулся в сторону, когда затвор выбросил гильзу, наполнив башню дымом. Мерк немедленно приступил к работе, рывком открыв люк и перезарядив орудие. Яндев непрерывно стрелял концентрированными очередями, направляя лазерные лучи в “Сикарана”. Враг исчез за стеной чёрного смога, его очертания были полностью скрыты.
+
«Леман Русс» обладал грубым, но эффективным вооружением. Носовая лазпушка обладала приличной скорострельностью и поражала цель мощными лучами, пока батареи питания держали заряд. Главное орудие палило гораздо медленнее, но при попадании цель получала сокрушительный удар. Фош знала, как с ней обращаться: Каска никогда не служил с танкистом, который бы более искусно разбирался в данных прицеливания со зрительных приборов и настолько же умело управлялся с поршнями и рукоятками, выставляя оптимальный угол наклона длинного ствола.
  
– Ещё раз, – приказал Каска, всматриваясь в прицел и рискнув сделать ещё один выстрел, оставаясь неподвижным.
+
Каска отрегулировал усиление ауспика, и на главной линзе приблизилось изображение чёрно-серой мути впереди. Тальвет потел как от беспощадного жара из радиаторных решёток двигателя под ним, так и от душного напряжения перед грядущей перестрелкой.
  
Фош ответила, немного скорректировав второй залп, чтобы попасть точно в болтерную установку на лобовой скошенной броне “Сикарана”.
+
— Держи нас правее, — предупредил он Дреси, которая изо всех сил старалась удержать их в строю на такой высокой скорости. — Иначе окажемся перед пушками Фрало, а он не будет сдерживаться.
  
Это был хороший выстрел, он пришёлся в самое слабое место и отколол кусок брони внутри. Яндев последовал её примеру, посылая лазерный огонь в рану, даже когда Дреси снова заставила “Леман Русс” двигаться. К тому времени два других активных танка роты также вышли на дистанцию поражения, открыли огонь по тому же “Сикарану” и обстреляли его повреждённый корпус. Что-то в этом потоке лучей и снарядов, должно быть, пробило броню противника насквозь, попало в моторный отсек и дальше в топливные баки. Сила взрывов на мгновение оторвала тяжёлый танк от земли, прежде чем он снова рухнул, дымя и выведенный из строя.
+
Затем он увидел, как в восьмистах метрах впереди что-то пробило себе дорогу через остатки старой железной балюстрады и с грохотом приземлилось на грунт. «Сикаранец» XIV легиона. За ним быстро последовал другой, оснащённый, как и первый, автопушками на турелях и лазерными орудиями в спонсонах. За ними появились неясные силуэты тяжёлых пехотинцев в силовой броне, гораздо более высоких и крупных, чем любые из стандартных человеческих солдат.
  
Но первый по-прежнему был цел. “Сикаран” прикончил головной танк Эрнамы дождём снарядов автоматической пушки, разорвав гусеницы жертвы на ленты и пробив дыры по всему корпусу. Затем он приблизился к третьей раненой имперской машине и развернул башню, чтобы выпустить ещё больше бронебойных снарядов. Однако, как только он выстрелил снова, оставшиеся подвижными “Леман Руссы” выдвинулись на позиции, быстро поворачивая длинные стволы. Трио выстрелило одновременно, послав в цель три кружившихся свистевших снаряда, за которыми последовал шквал лазерных разрядов, нацеленных на любую брешь.
+
Эрнама, чей «Леман Русс» оказался к врагу ближе всего, выстрелила мгновенно. Получился перелёт, и снаряд из главного орудия взорвался на верхней части стены здания вдали. Секундой позже засверкала её лазпушка, и два следующих танка роты также выпустили лучи, которые прочертили ослепительные линии и озарили крыши яркими белыми вспышками.
  
“Сикаран” исчез за очередным клубившимся облаком чёрного дыма, за которым немедленно последовал приглушенный грохот. Чернильные струи хлынули из каждого отверстия, из каждого открытого ствола, и вспыхнуло ещё больше кровавых вспышек, когда под непрерывным дождём лазерных разрядов загорелись новые системы.
+
— Резко вправо! — снова приказал Каска, быстро изучив местность по ауспику. Если оставаться на этом месте в строю, то не получишь ни хорошей позиции для стрельбы, ни гарантии того, что тебе не попадут снарядом в корму. — Фош, займись вторым.
  
Оба вражеских танка были подбиты, но опасность ещё не миновала. Пехота поддержки, опрометчиво отставшая от передовой бронетехники, теперь неуклюже приближалась к цели, их было больше десятка, их бесстрастные шаги поднимали пыль. У Каски были только мимолётные проблески самих пехотинцев, поскольку его зрение дрожало и прыгало, но он разглядел достаточно, чтобы понять, что со всеми ими было что-то очень неправильно – они тащились почти как инвалиды, хромая и пошатываясь, их доспехи натянулись, искривились и блестели. Вокруг них мерцал бледный свет – глаз, клинков, доспехов – и одного этого было достаточно, чтобы заставить его сердце бешено колотиться, заставить его захотеть отступить, дать полный задний ход и каким-то образом убраться с пути этих невозможных, ужасных тварей.
+
Воздух вокруг них заполыхал неистовым пожаром пересекающихся огненных лучей. «Сикаранцы» выделялись отличной манёвренностью, а управляли ими создания с превосходной реакцией и восприятием, поэтому машины словно бы скользили по руинам, как угри, несмотря на свою массу. Они ускользали от атак и в других аспектах: их броня с пологими скосами затрудняла убойные попадания, в отличие от прямоугольных, как кирпич, корпусов имперских танков. Кроме того, свирепые автопушки «Сикаранцев» со сдвоенными стволами выплёвывали снаряды гораздо быстрее, чем им отвечали орудия с ручной перезарядкой, к тому же их поддерживали бесшумно вспыхивающие лазпушки.
  
Массированная пехота всегда представляла опасность. График наступления по пересечённой местности был настолько плотным, что обычные структуры поддержки со смешанным вооружением всегда опаздывали. Инструкции от V легиона состояли в том, чтобы посылать приоритетные сигналы связи всякий раз, когда встречались вражеские отделения, но сейчас не было времени, потому что эти чудовища подбирались всё ближе, и все знали, что сделает воин легиона, когда он приблизится к повреждённому танку.
+
Воздействие такого обстрела оказалось разрушительным. «Леман Русс» слева — машина Алчака, показалось Каске, — получил критическое попадание под башенный механизм. От удара его разнесло на куски, броневые пластины с грохотом закувыркались по земле. Эрнама успела выстрелить ещё раз, после чего её коробочка попала под шквальный огонь, нахватала снарядов в воздухозаборники двигателя и потеряла ход. Единственная машина роты, ещё находившаяся впереди ''«Айки-73»'', влетела прямо в бурю автопушечных залпов, которая почти перевернула её на крышу. Пристрелявшись, второй
  
– Вперёд! – крикнул Каска, каким-то образом подавив ужас. Если бы ему удалось врезаться в парочку из них, затащить их под гусеницы, это могло бы дать им шанс прорваться.
+
«Сикаранец» развернулся на месте, чтобы прикончить «Леман Русс».
  
Ему не представился такой шанс. Визжа, словно выпущенные на волю соколы, казавшиеся размытыми бледными полосами из-за своей невероятной скорости, три гравицикла V легиона внезапно пронеслись по каналу и закружили среди брызг грязи. Остаточные дымовые облака разорвали свежие болтерные очереди, вспахивая пыль бороздами и жестоко расправляясь с приближавшимися легионерами. Гвардейцы Смерти пошатнулись под молниеносной атакой, спотыкаясь, падая, сбитые с ног или разрезанные на куски. Ещё больше спидеров развернулись, открыв огонь в атакующем заходе, прежде чем высадить пехоту. Белые Шрамы на полной скорости врезались в грязь, энергетическое оружие вспыхнуло ещё в воздухе.
+
— Полный стоп! — закричал Каска. — Навестись на эту цель!
  
Должно быть, Эрнама вызвала их в самом начале. Трон, она спасла всех остальных.
+
Останавливаться в ходе перестрелки опасно. Некоторые командиры никогда не делали этого без крайней необходимости, но Тальвет на горьком опыте убедился, что когитаторы наведения «Лемана Русса» быстрее выдают нужные цифры, когда им проще работать.
  
“''Айка 73''” прокладывал путь вперёд, Дреси следовала указанному Каской направлению, в тени двух других активных танков. Первые две коробочки роты, включая Эрнаму, были полностью уничтожены. Третья была обездвижена, что означало почти то же самое. Теперь предатели сражались с Белыми Шрамами, и Каска ловил фрагментарные, близкие проблески абсурдно жестокого боя, дикую смесь совершенно необузданной ненависти. Он видел мечника V легиона, разрубленного почти пополам тяжёлым цепным клинком, как раз в тот момент, когда два бойца с глефами повергли на колени одного из искорёженных ужасов. Вы не могли смотреть на это долго, не морщась, не отшатываясь инстинктивно от высот концентрированного насилия.
+
Дреси ударила по тормозам. Яндев спокойно навёл лазерную пушку, а Фош умело опустила основное орудие храповым механизмом.
  
Яндев связался по воксу со своего места.
+
— Огонь!
  
– Поддержать огнём? – спросил он, поворачивая ствол лазерной пушки так сильно, как только мог.
+
''«Айка-73»'' вздрогнул от выстрела боевой пушки. Каска инстинктивно дёрнулся в сторону, когда затвор выбросил гильзу. Башня наполнилась дымом. Мерк немедленно взялся за дело: рывком открыв зарядную камеру, он вложил новый снаряд. Яндев равномерно выпускал в «Сикаранца» короткие очереди лазерных лучей. Враг исчез за стеной чёрного смога, полностью скрывшей его силуэт.
  
Будет ли от этого какая-нибудь польза? Будет ли у него шанс попасть во что-нибудь в этой растянутой, беспорядочной, более быстрой, чем можно было представить, драке?
+
— Ещё раз, — приказал Каска, всматриваясь в зрительный прибор. Он решил, что рискнёт произвести ещё один выстрел из неподвижного положения.
  
Однако, прежде чем Каска успел ответить, на коммуникаторе появилось сообщение легиона, переданное с одного из спидеров.
+
Реагируя на команду, Фош немного скорректировала прицел, чтобы поразить болтерную установку на лобовой скошенной броне «Сикаранца».
  
– ''Рота, наступать. Все машины продолжают движение. Рота, наступать''.
+
Выстрел получился удачным: снаряд поразил уязвимое место, и на корпусе цели возникла пробоина. Яндев, не теряя времени зря, послал в отверстие трескучие лазлучи, хотя Дреси уже сняла «Леман Русс» с места. К тому времени два других уцелевших танка роты также вышли на дистанцию поражения, взяли того же «Сикаранца» на мушку и открыли огонь по его повреждённому корпусу. Вероятно, что-то в этом потоке лучей и снарядов пробило броню противника насквозь, попало в моторный отсек и дальше в топливные баки. Последовала детонация такой мощи, что тяжёлый танк на мгновение оторвался от земли, после чего рухнул, дымящийся и выведенный из строя.
  
Это было именно то, что они говорили на брифингах. Никогда не останавливаетесь. Никогда не увязайте в этом. Продолжайте. Мы разберёмся с противотанковыми отделениями – просто держите двигатели горячими, добирайтесь до порталов.
+
Но первый «Сикаранец» ещё сражался. Он добил головной танк Эрнамы градом автопушечных снарядов, разорвав гусеницы жертвы в клочья и пробив дыры по всему корпусу. Затем «Сикаранец» приблизился к третьей из повреждённых имперских машин и развернул башню, чтобы снова выпустить бронебойные заряды. Однако пока он давал залп, оставшиеся подвижными «Леманы Руссы» грузно выкатились на позиции, быстро поворачивая длинные стволы. Все они выстрелили одновременно, послав в цель три свистящих снаряда, что ввинчивались в воздух, а за ними последовал вихрь лазерных разрядов, нацеленных на любую возможную брешь.
Каска глубоко вздохнул, его потные руки скользнули по рычагам управления. Эрнамы больше не было. Никкала, её заместитель, находилась в обездвиженном танке. Это поставило его командиром того, что осталось от роты. Прошла пара часов, а они уже потеряли пятьдесят процентов.
 
  
– Нет, полный вперёд, – рявкнул он по вокс-сети всей роты. – Всем стрелкам, перезарядить оружие и приготовиться. Водители, двигаться, двигаться.
+
«Сикаранец» исчез за очередным клубящимся облаком чёрного дыма, и тут же раздался приглушённый грохот. Из каждого отверстия, изо всех открытых стволов хлынули чернильные струи копоти, а следом полыхнули новые кроваво-красные вспышки — признак того, что под непрерывным дождём лазерных лучей загорелись и другие системы.
  
Они сделали, как им было приказано, обходя рукопашный бой и продвигаясь вперёд, набирая обороты и мчась по пересечённой местности. Пока Каска вёл их, стараясь не обращать внимания на смесь диких боевых криков и звериного воинственного рычания, доносившихся из решёток авгура, он уловил десятки активных сигналов на ауспике – всё больше рот, точно таких же, как его, устремлялись вперёд, прорываясь сквозь оборонительные линии, постепенно приближаясь к цели, все в движении, каковы бы ни были потери в брошенных и тлеющих коробочках.
+
Хотя оба вражеских танка были подбиты, опасность ещё не миновала. Пехотинцы поддержки, которые опрометчиво отстали от выехавшей вперёд бронетехники, теперь неуклюже приближались. Их насчитывалось больше десятка, и они бесстрастно шагали, поднимая пыль. Каска лишь мельком замечал самих пехотинцев, поскольку в прицеле у него всё дрожало и прыгало, но он разглядел достаточно, чтобы понять: с каждым из них что-то совсем не так. Они тащились, будто инвалиды, хромая и покачиваясь, их растянутые латы искривились и влажно блестели. Вокруг них — глаз, клинков, доспехов — мерцал бледный свет, и уже этого хватило, чтобы у Тальвета бешено заколотилось сердце, чтобы ему захотелось отступить, дать полный задний ход и каким-то образом убраться с пути столь немыслимых, ужасных тварей.
  
Никогда не останавливаетесь. Никогда не увязайте в этом. Эрнама, храни её Трон, была совершенно права, настаивая на этом.
+
Изначально стало ясно, что крупные подразделения пехоты будут представлять опасность. График наступления по пересечённой местности оказался настолько плотным, что танки даже не получили стандартные отряды поддержки со смешанным вооружением. Шрамы дали экипажам инструкции, состоящие в том, чтобы посылать приоритетные сигналы при каждой встрече с вражескими отделениями, но сейчас времени уже не оставалось, так как чудовища подбирались всё ближе, и все знали, что способен устроить легионер, подойдя вплотную к повреждённому танку.
  
– Полный вперёд! – приказал он, поразмыслив и с удивлением обнаружив, что всё ещё жив, и решив оставить всё как есть – любое ощущение искусственности было отброшено навсегда. – Чтоб всё, продолжайте в том же духе! Это работает! Это реально работает!
+
— Вперёд! — крикнул Каска, каким-то образом подавив ужас. Если они сумеют врезаться в парочку врагов, затащить их под гусеницы, то, вероятно, появится шанс прорваться.
==ТРИНАДЦАТЬ==
 
  
'''Имажист'''
+
Такой возможности ему не дали. Визжа, словно выпущенные на волю соколы, три гравицикла Белых Шрамов, казавшиеся размытыми бледными полосами из-за своей невероятной скорости, внезапно пронеслись по каналу и закружили среди брызг грязи. Новые болтерные очереди разорвали остаточные дымовые облака, снаряды прочертили борозды в пыли и с хрустом вонзились в подступавших легионеров. Гвардейцы Смерти шатались под молниеносной атакой, спотыкались, отступали, валились с ног или распадались на куски. Ещё несколько спидеров примчались, закладывая виражи, зашли на цель и открыли огонь, после чего высадили пехоту. С размаху приземляясь в грязь, Белые Шрамы мгновенно бросались вперёд, а силовые поля их оружия зажигались ещё в воздухе.
  
'''В пределах видимости'''
+
Похоже, Эрнама вызвала их в самом начале. Трон, она спасла остальную роту.
  
'''Властительница Хаоса'''
+
''«Айка-73»'' покатил вперёд. Дреси вела «Лемана Русса» в указанном Каской направлении, и за ними тенью следовали два других уцелевших танка. Первые две коробочки роты, включая машину Эрнамы, разлетелись в клочья. Третья потеряла ход, что означало почти то же самое. Теперь предатели сражались с Белыми Шрамами, и Тальвет ловил фрагментарные, но подробные картины — проблески абсурдно жестокого боя, бурное варево совершенно необузданной ненависти. Он видел, как мечника V легиона разрубили почти надвое увесистым взмахом цепного клинка одновременно с тем, как два лоялиста, ловко вращая глефами, повергли на колени одного из исковерканных монстров. На такое не получалось смотреть долго: тебя передёргивало, и ты инстинктивно отшатывался от зрелища, достигшего высот концентрированного насилия.
  
Теперь ничто не было реальным или чем-то близким к этому. Всё это место превратилось в сон, размышлял Гарвель Локен. Как выцветший образ чего-то физического, отголосок чего-то твёрдого. До тех пор, пока держалась Последняя стена, вы могли представить себе грубую структуру битвы – орды у ворот, защитники внутри. Теперь этот великий барьер больше не действовал, и наводнение хлынуло через проломы, затопив город внутри. Районы превратились в пустоши. Некоторые островки продолжали сражаться. Другие были полностью забыты, оставлены изолированными, пока жилые башни горели в других местах. Вы можете переместиться с одного места – освещённого битвой, рёвом шума и движения – и в одно мгновение оказаться в параллельном мире жуткой тишины, лежавших рядами мёртвых, сухого ветра, стонавшего над открытыми глазами.
+
Яндев воксировал Тальвету со своего поста.
  
Он не знал, какую форму приняли боевые действия, если таковая вообще была. Связь стала хуже, чем бесполезной, ауспики перестали быть надёжными. Всё зависело от зрения и инстинкта, затуманенных бесконечными волнами раскалённой в бою пыли, которая стекала по узким щелям между массивами зданий. Конечно, он знал, что не должен был выходить один, без связи с основным командованием. Сигиллит будет зол, если у него остались на это силы. Возможно, и Дорн тоже. Ещё один клинок был желанным гостем в центре, в окрестностях Санктума и его Палатинского пригорода, в этом узком круге твёрдой земли, который уменьшался даже тогда, когда он покинул его.
+
— ''Поддержать огнём?'' — спросил Эрия, поворачивая ствол лазерной пушки так сильно, как только мог.
  
Но ему нужно было уйти. Как только он обнаружил, что они планируют использовать её, ему нужно было уйти. И он почти догнал её – почти сумел вернуть её в последний момент, остановить всё это. Он убил многих – как тех, кто считал себя её защитниками, так и тех, кто явно желал ей зла. Однако вся эта бойня потребовала времени, и поэтому в конце концов она сбежала от него, исчезнув в разрушенном городе на пороге уничтожения.
+
Будет ли от этого какая-нибудь польза? Получит ли он шанс попасть во что-нибудь в этой разросшейся беспорядочной драке, где все движутся быстрее мысли?
  
Теперь он в одиночку охотился в царстве теней, взымая плату с тех, кто пришёл разграбить его. В этом вопросе не было никакого реального выбора, только побуждения чувства, которое в другую эпоху можно было бы назвать совестью. Он должен найти её – это было так просто. Какое-то безумие сочло нужным выпустить её на свободу, как будто она была игрушкой для изучения интеллектуалов. Однако для него она никогда не могла быть такой. Она была одной из последних нитей, что по-прежнему связывали его с прошлым, которое он не хотел терять. Она быстро умрёт, если её обнаружат, а этого нельзя допустить.
+
Каска не успел ответить: по комм-связи поступило приоритетное сообщение легиона, переданное с одного из спидеров.
  
Он снова убивал, предпочитая старый психосиловой клинок Рубио, но переключаясь на более длинный меч Аксиманда, когда это было необходимо. Оба позаимствованных оружия, в стали которых сохранились частички их старых хозяев, теперь принадлежали ему, как бы долго ему не осталось ими владеть. Он облачился в доспехи Лунных Волков, возможно, единственный воин на всех полях боя, который по-прежнему носил их. Однажды он увидел себя в грязном куске разбитого оконного стекла и поразился тому, как выглядел в отражении. Вездесущая плёнка чёрной пыли не совсем стёрла бледное мерцание под ней, заставляя его выглядеть больше призраком, чем любой из ужасов, которых он убил, – неуместным, вне времени, чем-то, что нужно забыть и содрогнуться.
+
''— Роте наступать. Всем машинам продолжать движение. Роте наступать''.
  
Теперь он направлялся на север, следуя наполовину запаху, наполовину предчувствию. Она быстро скрылась, растворившись, словно струйка дыма. Эти проклятые дураки выпустили её слишком близко к фронту. Или, может быть, они не ожидали, что Меркурианская стена падёт так быстро. В любом случае, это было безрассудно.
+
В точности так же они говорили на инструктажах. Не останавливайтесь. Не увязайте в бою. Двигайтесь дальше. Мы разберёмся с противотанковыми отделениями — просто не давайте двигателям остыть. Доберитесь до ворот.
  
Вы по-прежнему могли найти информацию в этих местах, если сохраните терпение. Некоторые из врагов заговорят, прежде чем вы их убьёте. Некоторые из защитников, там, где они ещё оставались, кое-что видели. Шаг за шагом он выстраивал картину происходившего чего-то странного. Гражданские, которые давно должны были быть мертвы, продолжали собираться вместе, прятались в затопленных подвалах, цеплялись за жизнь.
+
Каска глубоко вздохнул. Его потные руки скользили по рычагам управления. Эрнамы не стало. Никкала, её заместитель, находилась в обездвиженном танке. Выходит, теперь тем, что осталось от роты, командует он. Прошла пара часов, а они уже потеряли пятьдесят процентов.
  
Начали распространяться слухи. Он снова и снова сталкивался с двумя из них. В первом говорилось о мече, чёрном мече, благословлённом божественной волей Императора, выискивавшем повелителей вражеских армий и убивавшим их одного за другим. Месть, шептали они, Его месть, обрушенная на неверующих. По их словам, если бы они могли сами найти этот меч, то непременно присоединились бы к нему и стали частью армии истинно верующих.
+
— Отставить! Полный вперёд! — рявкнул Тальвет по ротной вокс-сети. — Всем стрелкам перезарядить оружие и приготовиться. Водителям — двигаться, двигаться.
  
А потом был другой слух – леди костей, собирательница погибших. Они сказали ему, что она бессмертна, превзошла смерть. Враг не мог прикоснуться к ней, и против её властных слов падшие были бессильны. Рассказчики собирали черепа – их было нетрудно найти – и тщательно очищали их, размещая в нишах и на верхних частях стен. Некоторые даже покинули свои укрытия, чтобы последовать за ней в темноту. Другие, оставшиеся позади, помнили, как она говорила с ними, и благоговейно ухаживали за её храмами с мерцавшими свечами и пустыми глазницами.
+
Выполняя приказ, танкисты обошли рукопашную схватку и ринулись вперёд по пересечённой местности, разгоняя моторы. Пока Каска вёл их, стараясь не обращать внимания на мешанину диких боевых криков и звериного воинственного рычания, что доносилась из динамиков авгура, он уловил десятки активных сигналов на ауспике. Всё больше рот, точно как и его подразделение, устремлялись вперёд, прорываясь через оборонительные линии, постепенно приближаясь к цели, — все пребывали в движении, какую бы цену в брошенных и тлеющих коробочках им ни приходилось платить.
  
Он пошёл за слухами о ней. Он двигался зигзагообразным маршрутом на северо-восток, пробираясь через призрачное царство затхлого разрушения. В этих местах всё ревело, слышался глухой звук падавших разрушенных зданий, огромных машин, медленно передвигавшихся по развалинам. Всякий раз, когда он мельком видел небо в узких полосках высоко вверху, он замечал слабевшую ауру пустотных щитов и знал, что теперь она не сможет долго оставаться целостной. Он избегал крупных скоплений врагов, но убивал любого из них, кто позволял себе свободно бродить, самые неосторожные явно считали, что война уже почти выиграна.
+
Не останавливайтесь. Не увязайте в бою. Эрнама, храни её Трон, совершенно правильно делала, когда гнала со всей мочи.
  
В конце концов, он оказался внутри выскобленных остатков старого жилого квартала, который, похоже, уничтожили уже давно, потому что камнебетон остыл. Мало что уцелело кроме фундамента и несимметричного лабиринта стен первого этажа, стоявших вертикально среди ровных слоёв каменной пыли. По лабиринту пронеслись клубы чернильного дыма – продукт по-прежнему бушевавшего прометиевого пожара. Здесь сильно пахло смертью, тела были сложены почти так же высоко, как уцелевшие стены – мужчины, женщины, дети, сервиторы, все переплелись в импровизированную архитектуру из окоченевшей плоти.
+
— Полный вперёд! — приказал он. Задним числом Каска поразился, что выжил, и твёрдо решил постараться, чтобы так оно и осталось. Прежнее ощущение неестественности выдернули из него с корнем. — Чёрт его дери, движемся дальше! Тут всё по-настоящему! Реальная война!
  
Локен осторожно прошёл сквозь него, держа психосиловой клинок наготове. Чем дальше он заходил, тем дальше его тянуло вглубь, в ущелья с серебристыми вершинами и на узкие извилистые тропинки. Слабый свет подсвеченных облаков исчез, сменившись почти полной темнотой. Он начал что-то чувствовать, упрямо проступавшее сквозь вонь мертвечины. Присутствие, возможно, какого-то окружающего душевного тепла.
 
  
Он добрался до двери – старого металлического люка, скрытого у подножия прочной внутренней стены, едва видимого даже для его глаз, ржавого и заклёпанного. Он остановился, прислушался на мгновение, затем запустил сканирование. Ничего. Он разрезал замок клинком, проведя остриём по проржавевшему металлу. Затем он вошёл, шагнув в совершенно тёмное мрачное окружение.
+
===Глава тринадцатая===
  
Ночное видение шлема показало помещение, которое, казалось, тянулось под землёй очень далеко. Опорные колонны были квадратными и функциональными, а пол терялся под слоем доходившей до щиколотки чёрной пыли. Это пространство, похоже, когда-то было зоной обслуживания верхних уровней, возможно, населённой только сервиторами. Теперь, однако, в нишах виднелись следы недавнего проживания – пустые упаковки из-под пайков, ящики с боеприпасами, скатанные в кучу постельные принадлежности. Органы чувств брони не уловили никакого движения, сканеры – никаких тепловых сигнатур.
 
  
Он продолжил идти. Маршрут вёл его вниз, всегда вниз. Вскоре он уже шагал по центру узкого прохода, прорубленного между прочными каменными стенами с обеих сторон. В конце длинного туннеля был постамент, покрытый каменными обломками.
+
Имажист
  
Только, подойдя ближе, он понял, что обломки вовсе не были каким-либо мусором – это была груда черепов, все они были очищены и отполированы, сложены один на другой, все смотрели вперёд. На лицевой панели пьедестала был изображён ещё один череп, установленный в полукруглой нише. Под нишей были вырезаны слова – грубо, словно боевым ножом: “''Imperator Protegit''”. А под этими словами было изображение, выведенное чернилами, показывавшее великодушного мужчину на золотом троне.
+
В пределах видимости
  
Она не была великим художником, но у неё всегда был талант к яркому наброску, эффектной композиции, и он сразу узнал её стиль. Это было то, что она делала, так или иначе – создавала образы, символы, вещи, которые оставались в сознании.
+
Властительница Хаоса
  
Локен поднял череп. Тот казался лёгким в его руке, полый кусочек сухой кости.
 
  
О, Эуфратия, – выдохнул он про себя. – Ты бы так сильно смеялась, если бы я сказал тебе там на “''Духе''”. Ты бы ответила мне, что я всё выдумал.
+
Впрочем, тут не осталось ничего реального или чего-то близкого к тому. Всё здесь превратилось в сон — так размышлял Гарвель Локен. В выцветший образ чего-то осязаемого, отголосок чего-то вещественного. Пока держалась Последняя стена, ты мог грубо представить себе структуру битвы: орды у ворот, защитники внутри. Теперь этот великий барьер больше не действовал, и вал, хлынув через проломы, затопил город внутри. Округа стали пустошами. Некоторые островки продолжали сражаться. О других полностью забыли, оставили их в изоляции, пока жилбашни горели в других местах. Шагнув в сторону от места, озарённого перестрелкой, где всё шумно ревело и перемещалось, ты в одно мгновение оказывался в параллельном мире жуткой тишины, где рядами лежали мертвецы и сухой ветер стенал над их открытыми глазами.
  
Он огляделся вокруг. Кто-то постарался придать этому месту подобающий вид. Помимо черепов на камне виднелась резьба, полоски пламени старых свечей. Это была театральная постановка, притворная игра серьёзности, готическая фантазия, которая могла бы внушить благоговейный трепет только фанатику или простаку.
+
Гарвель не знал, какую форму приняли военные действия и сохранился ли вообще какой-то порядок. Связь стала бесполезной и даже хуже того, на авгуры уже не стоило полагаться. Теперь всё зависело от зрения и чутья, ослабляемых бесконечными волнами пыли, раскалённой из-за боёв, которая струилась по узким щелям между массивами зданий. Конечно, он знал, что ему не следовало отправляться в одиночку, без контакта с главным командованием. Сигиллит наверняка разозлился, если у него остались на это силы. Возможно, и Дорн тоже. Ещё один клинок пригодился бы им в центре, в окрестностях Санктума и его Палатинского пригорода, в этом узком круге надёжной тверди, который уменьшался уже тогда, когда Локен покинул его.
  
И всё же. Он оглянулся назад, туда, откуда пришёл, и увидел, сколько ещё черепов собралось на стенах туннеля, и все они мрачно смотрели на него. Это был труд многих рук, в течение многих часов, как раз в то время, когда мир вокруг них разваливался на куски. Очевидно, она убедила владельцев этих рук. И многие другие могут оказаться такими же, если продолжат оставаться достаточно напуганными.
+
Но воин не мог не уйти. Как только Гарвель обнаружил, что ''её'' планируют использовать, он уже не мог не уйти. И Локен почти догнал её, почти сумел вернуть её в последний момент, прекратить всё это. Он убил многих — как тех, кто считал себя её защитниками, так и тех, кто явно желал ей зла. Однако вся эта бойня отняла у Гарвеля время, и вот почему она всё-таки сбежала от него, исчезла в разрушенном городе на пороге уничтожения.
  
– Зачем же я спустился сюда? – спросил он себя, возвращаясь тем же путём, которым пришёл. – Чтобы спасти тебя от них? – Он снова начал подниматься, выбираясь из неподвижного воздуха и мрачных рядов костяных ликов. Теперь он почувствовал новую потребность, которая была острее, чем то побуждение, что привело его сюда. – Или чтобы спасти их – и нас – от тебя?
+
Теперь он в одиночку охотился в царстве теней, взыскивая плату с тех, кто пришёл разграбить это место. Локен не обладал здесь настоящим выбором, его просто вело чувство, которое в другую эпоху назвали бы совестью. Он должен найти её. Вот так всё просто. Кто-то, проявив особенное безумие, счёл нужным выпустить её на свободу, будто некую пешку для изучения интеллектуалами. Однако Гарвель никогда бы не смог относиться к ней так. Для него она оставалась одной из последних нитей, которые по-прежнему связывали его с прошлым, и он не хотел её терять. Она быстро умрёт, если её обнаружат, а этого нельзя допустить.
  
 +
Он снова убивал, предпочитая старый психосиловой клинок Рубио, но применял и более длинный меч Аксиманда, когда чувствовал, что тот подойдёт лучше. Оба позаимствованных оружия, в стали которых сохранились частички прежних хозяев, теперь принадлежали ему, как бы долго ему ни оставалось ими владеть. Он по-прежнему носил доспехи Лунных Волков — возможно, на всех полях битв не нашлось бы другого такого воина. Однажды он увидел себя в грязном осколке разбитого оконного стекла и поразился тому, как выглядел в отражении. Вездесущая плёнка чёрной пыли не целиком прикрывала светло-серый керамит, мерцавший под ней, из-за чего Локен выглядел созданием более фантомным, чем любое из чудовищ, сражённых им, — неуместным, вневременным, чем-то, что нужно забыть, тем, что вызывает у тебя дрожь.
  
 +
Теперь он направлялся на север, идя по полустёртому следу, по неявному зову чутья. Она быстро скрылась, растворившись, словно струйка дыма. Эти проклятые дураки выпустили её слишком близко к фронту. Или, возможно, они не ожидали, что стена Меркурия падёт так быстро. В любом случае они поступили безрассудно.
  
Эреб на самом деле не знал, что почувствует, когда увидит её. Может быть, благоговение? Возможно, боязнь – в той мере, в какой он ещё был способен на это? В конце концов, это оказалось ни тем, ни другим – скорее некое интеллектуальное любопытство, как если бы он открыл совершенно новую разновидность скорпионов.
+
Даже в таких местах ты по-прежнему мог добывать сведения, если проявлял терпение. Некоторые из врагов заговорят, прежде чем ты их убьёшь. Некоторые из защитников, ещё державшиеся кое-где, расскажут о том, что видели. Шаг за шагом перед ним вырисовывалась картина чего-то странного. Гражданские, которые вроде бы должны были погибнуть все до последнего, по-прежнему собирались вместе, прятались в затопленных подвалах, цеплялись за жизнь.
  
– Кто ты? – спросила она, её удивление сменилось негодованием.
+
Среди них уже ходили истории. Он снова и снова сталкивался с двумя сюжетами. В первом из них рассказывалось о мече, чёрном мече, благословлённом божественной волей Императора, который выискивал повелителей вражеских армий и убивал их одного за другим. Месть, шептали люди, Его месть, обрушенная на неверующих. По их словам, если бы им самим удалось отыскать этот меч, то они непременно присоединились бы к нему, стали бы частью армии истинно верующих.
  
Имя. Такая простая вещь, но ведь за эти годы у него их было так много. Совсем недавно, на комете, он был апостолом Безмолвия. Он по-прежнему носил те же чёрно-красные доспехи с цепями, по-прежнему держал железный скипетр, хотя и снял бронзовый шлем без глаз и отказался от услуг голосового раба. Всё это было хитростью, чтобы не позволить ведьмакам Магнуса разгадать его личность, теперь это больше не требовалось.
+
Что до другого слуха, то в нём упоминалась госпожа костей, собирательница погибших. Локену говорили, что она не способна умереть, что она возвысилась над смертью. Враг не мог прикоснуться к ней, и падшие были бессильны против её властных слов. Рассказчики собирали черепа — теперь-то их несложно найти, — тщательно очищали их, а потом размещали в нишах и на вершинах участков стен. Некоторые даже покинули убежища, чтобы последовать за ней в темноту. Другие, оставленные позади, помнили, как она говорила с ними, и благоговейно ухаживали за её капищами, где мерцали свечи и зияли пустые глазницы.
  
– Я – Рука Судьбы, – сказал он, не покраснев от стыда. Он знал, что люди смеялись над титулом, который он себе взял, но ему было всё равно. Никто другой – ''никто'' – не сделал столько, сколько он, чтобы привести всё это в движение, так что он его заслужил. Он уничтожил величайшую империю, которую когда-либо знала галактика. Только он, годами упорно работавший, как прожорливое насекомое, грызущее фундамент прогнившего здания. Он страдал ради этого. Его заставили страдать. Даже армии, которые он помогал создавать, больше не хотели иметь с ним ничего общего.
+
Он пошёл за слухами о ней. Он двигался зигзагообразным маршрутом на северо-восток, пробираясь через призрачное царство застарелых разрушений. В этих местах всё шумело: глухо громыхали при падении каркасы зданий, скрежетали огромные машины, ползущие по развалинам. Всякий раз, мельком увидев небо — узкие полоски высоко вверху, он замечал, как слабеет ореол защитного заслона, и понимал, что уже вскоре тот утратит целостность. Он избегал крупных скоплений врагов, но убивал любого из них, кто позволял себе вольно рыскать там: очевидно, самые неосторожные противники считали, что война уже практически выиграна.
  
Но это было прекрасно. Пророк в своей стране и всё такое. Искупление наступит достаточно скоро, как только раскрытые им истины будут явлены даже самым упрямым душам, и поэтому будет правильно, если он будет рядом, чтобы направлять события в самом конце, так же, как делал в начале.
+
В итоге он оказался внутри выпотрошенных остатков бывшего жилого квартала, который разбомбили до основания, похоже, уже давно, потому что скалобетон успел остыть. Мало что уцелело, кроме фундамента и несимметричного лабиринта стен первых этажей, стоявших вертикально среди гладких барханов каменной пыли. По извилистым проходам неслись клубы смолисто-чёрного дыма: где-то всё ещё не погасли прометиевые пожары. Здесь воняло смертью, тела лежали грудами, почти такими же высокими, как уцелевшие стены. Мужчины, женщины, дети, сервиторы — все они переплелись в импровизированные строения из окоченевшей плоти.
  
– Рука Судьбы, – повторила женщина, ничуть не удивившись. – Ну что ж.
+
Локен осторожно шёл по лабиринту, держа наготове психосиловой клинок. Чем дальше он продвигался, тем глубже ему приходилось спускаться, пробираясь в ущелья с изломанными вершинами и на узкие кривые тропки. Тусклые отблески подсвеченных снизу облаков исчезли, сменившись почти полной темнотой. Гарвель начал чувствовать что-то, упрямо проступавшее сквозь смрад мертвечины. Возможно, чьё-то присутствие, какое-то душевное тепло, пропитавшее всё вокруг.
  
Она приподнялась на постели, коротко махнув рукой на свечу, которая снова зажглась. Снаружи поднялся ветер, и тенты хлопали на привязи.
+
Он добрался до двери — старой металлической крышки люка, скрытого у подножия прочного внутреннего перекрытия, едва заметной даже для его глаз, ржавой и проклёпанной. Остановившись, Локен на мгновение прислушался, потом запустил сканирование. Ничего. Он рассёк замок клинком, цепляясь лезвием за проржавевший металл. Войдя внутрь, Гарвель попал в какое-то неприветливое, совершенно тёмное место.
  
– А как вы себя называете, миледи? – спросил он.
+
Включив ночное видение шлема, он рассмотрел помещение, которое, казалось, очень далеко тянулось под землёй. Квадратные опорные колонны выглядели утилитарными, а пол терялся под слоем чёрной пыли, доходившей до щиколотки. Похоже, когда-то это пространство использовалось как зона обслуживания верхних уровней, и в нём, вероятно, обитали только сервиторы. Теперь, однако, в нишах виднелись следы того, что недавно здесь кто-то жил: пустые упаковки из-под сухпайков, ящики с боеприпасами, кучи постельных принадлежностей в скатках. Авточувства брони не улавливали никаких движений, сканеры — никаких тепловых сигнатур.
  
– Ты не знаешь? Ты вломился сюда, все эти трудности, и ты не знаешь?
+
Он двинулся дальше. Путь вёл его вниз, неизменно вниз. Вскоре Локен уже шагал по центру более узкого прохода, прорубленного между прочными скальными стенами с обеих сторон. Длинный тоннель заканчивался постаментом, на который словно бы сошёл камнепад.
  
– Я никогда не мог угадать имя. Неясно. В любом случае, я подозреваю, что у вас их больше одного. Как вы хотите, чтобы вас знали?
+
Лишь подойдя ближе, Гарвель понял, что перед ним вовсе не какие-то обломки и не мусор. Там лежала груда черепов, очищенных и отполированных, составленных рядами. Все они смотрели вперёд. На лицевой панели пьедестала располагался ещё один череп, установленный в полукруглой нише. Под ней кто-то грубо, словно боевым ножом, вырезал слова: «''Imperator Protegit''». Ещё ниже находился рисунок, выполненный чернильными штрихами, — благосклонный мужчина на золотом троне.
  
– Я хочу, чтобы ты ушёл. Тебя не приглашали.
+
Она не была великой художницей, но всегда умела создавать яркие наброски, эффектные композиции.
  
Эреб печально улыбнулся:
+
Гарвель сразу узнал её стиль. Именно этим она занималась, в том или ином аспекте: создавала образы, символы... то, что задерживалось в мыслях.
  
– Меня больше никто никуда не приглашает. Но здесь существуют законы гостеприимства, не так ли?
+
Локен поднял череп. Тот показался лёгким в его руке, полый кусочек сухой кости.
  
– Законы применимы к тем, кто их соблюдает.
+
— О, Эуфратия, — выдохнул Гарвель, говоря с самим собой. — Как бы ты расхохоталась, если бы я описал тебе это тогда, на ''«Духе»''. Сказала бы, что я всё выдумываю.
  
Эреб оглядел помещение. Это было странное место – скромная обстановка, но наполненное приятными вещами. От некоторых безделушек исходил варп-смрад глубокой древности, их грубые очертания искажались отпечатками множества душ.
+
Он огляделся вокруг. Кто-то постарался придать этому месту подобающий вид. Помимо черепов, на камне виднелась резьба и полоски, оставленные пламенем горевших там свечей. Какая-то декорация, бутафория, игра в серьёзность. Готическая фантазия, способная внушить благоговейный трепет только фанатику или простаку.
Здесь была сила. Глубокая, изъеденная временем сила, тщательно спрятанная, но всё же заметная для того, у кого намётанный глаз. Проникнуть внутрь было нелегко, даже после нескольких месяцев подготовки.
 
  
– Я имел в виду то, что сказал, – сказал он ей. – Я хочу поговорить.
+
И всё же. Локен оглянулся туда, откуда пришёл, и увидел, сколько ещё черепов уложено на стенах тоннеля. Все они мрачно смотрели на него. Здесь трудились многие руки, в течение многих часов, пока окружающий мир разваливался на куски. Очевидно, владельцев этих рук убедила она. Возможно, то же самое произойдёт со многими другими, если они останутся в достаточной мере напуганными.
  
– Они на так долго оставили меня одну, – пробормотала женщина. – А теперь спешка. – Она бросила на него усталый взгляд. – Мне больше нечего сказать никому из вас. Я давным-давно сыграла свою роль в этой жалкой игре, а теперь хочу просто выйти из неё.
+
— Зачем же я спустился сюда? — спросил себя Гарвель, возвращаясь тем же путём, которым пришёл. — Чтобы спасти тебя от них?
  
– Да, – сказал он, поворачиваясь к ней лицом и положив руки в перчатках на край кровати. – Я так и думал, и поэтому усердно работал, чтобы найти вас, пока всё это не будет уничтожено. Я должен, по крайней мере, засвидетельствовать своё уважение – вы понимаете?
+
Он снова начал подниматься, выбираясь из неподвижного воздуха, из мрачных рядов костяных ликов. Теперь он чувствовал новую настоятельную необходимость, чуть более острую, чем побуждение, которое привело его сюда.
  
Тогда она выглядела по-настоящему сбитой с толку:
+
— Или чтобы спасти их — и нас — от тебя?
  
– Своё... уважение.
 
  
– Ничего бы не получилось. Всё, что мы делали, всё, ради чего мы работали, всё началось с вас. Хоры Пантеона до сих пор поют об этом. Вас ''почитают'', миледи, те, кто знает правду. Я должен был найти время, чтобы прийти сюда, хотя путь оказался длинным, и мне пришлось следовать за бандой слепых бедолаг через несколько сложных участков, на случай, если я навсегда заблужусь в лабиринтах. Но теперь они сами по себе, а я оказался там, где всегда хотел быть – с архитектором. Матерью всего этого.  
+
Эреб не вполне представлял, что почувствует, когда увидит её. Возможно, благоговение? Или же робость — в той мере, в какой он ещё мог бояться? В итоге оказалось ни то ни другое — он скорее испытывал некое интеллектуальное любопытство, как если бы открыл совершенно новую разновидность скорпионов.
  
– Послушай, я не знаю, какие предзнаменования ты изучал, но с ними явно что-то не так.
+
— Кто ты? — спросила она. Её удивление сменилось негодованием.
  
– Нет, я никогда не ошибаюсь. Вы – архитектор. Рассеиватель. Орудие самих богов.
+
Имя. Такая простая вещь, но ведь за эти годы он так много их сменил. Совсем недавно, на той комете, он звался апостолом Безмолвных. Он по-прежнему носил те же чёрно-красные доспехи, увешанные цепями, по-прежнему держал железный скипетр, хотя уже снял полностью закрытый бронзовый шлем и отказался от услуг голосового раба. На все эти хитрости он пошёл, чтобы не позволить колдунам Магнуса разгадать его личность. Теперь уловки больше не требовались.
  
При этих словах она, наконец, начала терять самообладание:
+
— Я — Длань Судьбы, — сказал он, даже не покраснев от стыда. Эреб знал, что люди смеялись над титулом, который он себе взял, но его это не беспокоило. Он сделал больше, чем кто угодно — ''кто угодно,'' — чтобы привести всё это в движение, поэтому заслужил такое прозвание. Он уничтожил величайшую империю, которую когда-либо знала Галактика. Он один упорно трудился годами, как прожорливое насекомое, грызущее фундамент прогнившего здания. Он страдал ради этого. Его заставили страдать. Даже армии, которые он помогал создавать, больше не хотели иметь с ним ничего общего.
  
– Богов! Опять. Что ты вообще можешь знать о богах? Посмотри на себя! Ты одеваешься как какой-то тронувшийся умом мальчишка-дьяволёнок, которого выгнали из деревни за отравление колодца. Что-то ввело тебя в заблуждение, и мне всё равно, что это такое. Мне важно только, чтобы ты ушёл сейчас, пока я по-настоящему не разозлилась.
+
Но ничего страшного. Нет пророка в своём отечестве и так далее. Искупление наступит достаточно скоро, как только раскрытые им истины будут явлены даже самым упрямым душам, а значит, выйдет правильно, если он окажется рядом, чтобы направлять события в самом конце — так же, как делал в начале.
  
Эреб понял, что наслаждается этим. Она оказалась такой впечатляющей, как он и надеялся. Конечно, она упорно трудилась, чтобы скрыть это, но теперь он чувствовал, как её сила бурлит под поверхностью. Это не было похоже ни на что, с чем он сталкивался раньше – не явная, яркая сила, а тонкая, как аромат.
+
— Длань Судьбы, — повторила женщина, ничуть не удивившись. — Ну что ж.
  
– Может быть, вы даже сами не знаете, – упорствовал он. – Может быть, вы верили, что действовали в одиночку, по причинам, которые казались вам чистыми. Они наслаждаются этим, когда это происходит. Но всё равно это были они. Вы покалечили врага ещё до того, как Он как следует начал. Ха! Когда магистр войны убьёт Его в своё время, ваше имя будет на устах верующих.
+
Приподнявшись на постели, она коротко махнула рукой на свечу, и та снова зажглась. Снаружи поднялся ветер, и навесы захлопали на привязи.
  
Она встала. Она снова сделала жест, и комната полностью осветилась. Она была высокой – почти такой же высокой, как он – и двигалась властно, как танцовщица.
+
— А как вы себя называете, госпожа? — спросил он.
  
– В тебе есть что-то от дешёвого искусства, дьяволёнок, – сказала она низким и опасным голосом. – В удачный день ты можешь напугать ребёнка, но меня ты не пугаешь и не впечатляешь. Уходи немедленно и никогда не возвращайся.
+
— Ты не знаешь? Ты вломился сюда, приложив столько усилий, и ты не знаешь?
  
Он упорствовал:
+
— Мне никогда не удавалось прозревать имена... С точностью. В любом случае я подозреваю, что у вас их больше одного. Как вы желаете называться?
  
– Вы участвовали в этом с самого начала. У вас есть сила разбросать примархов через время и пространство. Сознательно или нет, это не имеет большого значения. Неужели вы действительно думали, что это можно просто проигнорировать сейчас, всего за несколько дней до рождения нашего нового порядка? Мне нужно выяснить, зачем вы сделали это. То, чего вы надеялись достичь.
+
— Я желаю, чтобы ты ушёл. Тебя не приглашали.
  
Он говорил быстро, осознавая опасность. Она перестала приближаться к нему, возможно, заинтригованная, а может просто потрясённая, и он воспользовался этим.
+
Эреб печально улыбнулся:
  
– Невыясненные вопросы, – продолжал он. – Я разыскиваю их, допрашиваю. Придерживаетесь ли вы своих действий? Намерены ли вы довести их до конца? Это может открыть новые двери. Это может сделать вас силой, с которой мы могли бы сотрудничать.
+
— Меня больше никто никуда не приглашает. Но здесь действуют законы гостеприимства, не так ли?
  
Теперь ошибки быть не могло – она была в ужасе – но это был тот самый момент.
+
— Законы применимы к тем, кто их соблюдает.
  
– Потому что я создал Гора, понимаете, возвысил его, сделал его Властелином Хаоса, – сказал он, делая предложение, точно так же, как он сделал его на Давине. – Подумайте об этом. Я мог бы сделать то же самое для вас.
+
Несущий Слово оглядел помещение. Оно оказалось странным — скромная обстановка, но с множеством отличных вещиц. От некоторых безделушек исходил варповый смрад глубокой древности, их грубые очертания искажались отпечатками множества душ.
  
 +
Здесь обитала сила. Глубинная, изъеденная временем, тщательно спрятанная, но всё же заметная для того, у кого намётанный глаз. Эреб проник сюда не без труда, даже после нескольких месяцев подготовки.
  
 +
— Я говорил серьёзно, — произнёс он. — Я хочу побеседовать.
  
Аркета на мгновение вырвался из укрытия на краю кратера и выпустил очередь из болтера. В тот же самый момент двадцать девять его воинов сделали то же самое, все вышли из укрытий и открыли огонь.
+
— Они так надолго оставили меня в покое, — пробормотала женщина. — А теперь заспешили. — Она бросила на Эреба усталый взгляд. — Мне больше нечего сказать никому из вас. Я давным-давно сыграла свою роль в этой жалкой игре, а теперь хочу просто выйти из неё.
  
В двухстах метрах впереди остатки стены, защищавшей оборонительную позицию Кровавых Ангелов, взорвались от масс-реактивной атаки, превратившись в кружившиеся осколки кирпича и камнебетона. Связка гранат пролетела сквозь ночь, чтобы завершить работу, взорвавшись при ударе и разорвав на куски то, что осталось. В ответ последовал беспорядочный огонь, теперь уже спорадический, но старый жилой блок, в котором укрывались Кровавые Ангелы, перестал быть надёжной защитой. Он отдал команду, и ещё больше солдат просочилось через руины с обеих сторон, волоча тяжёлое оружие. Когда осаждённые Кровавые Ангелы отступили, эти орудия пустили в ход, образовав глубокие впадины между несколькими устоявшими секциями и разбросав осколки по пустым оконным рамам.
+
— Да. — Он повернулся к ней лицом и сжал край кровати латными перчатками. — Я так и думал и поэтому усердно работал, чтобы найти вас до того, как всё это уничтожат. Я должен, по крайней мере, отдать вам дань моего уважения — вы понимаете?
  
Так продолжалось уже несколько часов. Враг по-прежнему неуклонно отступал, по-прежнему ошеломлённый огромным числом атакующих, но местность замедляла любое продвижение. Всё было разрушено, всё обваливалось и падало, поднимая густые облака ядовитого пепла и пыли. Транзитные артерии были заблокированы. После каждого артиллерийского удара требовалось время, чтобы расчистить тлеющие остатки. На каждом шагу, в этих джунглях разрушения, вы могли столкнуться с засадой, контрударом или атакой смертника. И Имперские Кулаки, и Кровавые Ангелы были смертельно хороши в такого рода сражениях, и они знали каждый дюйм территории, которую уступали. Они знали, где оставить осколочные заряды, противопехотные мины, заминированные люки-ловушки, которые отправят наступавшее отделение вниз, в полузатопленные своды.
+
Тогда она выглядела по-настоящему сбитой с толку:
  
Тем не менее, в эту игру могли играть и Сыны Гора. Аркета пробился сквозь тысячи городских пейзажей как во время Крестового похода, так и во время Восстания, и успех всегда следовал одной и той же схеме: продолжайте нажимать, продолжайте давить, держите пехоту и бронетехнику вместе, следите за флангами и не будьте беспечны. Стремительная война была по-своему волнующей, но и в этом тяжёлом истощении, в этом медленном удушении были свои положительные моменты.
+
— Твоего. уважения.
  
Он нырнул обратно в укрытие, когда над головой засвистели ответные болт-снаряды. В двадцати метрах от него второе и третье отделения перезаряжали оружие и готовились к наступлению. Мерцавший тактический экран сообщил ему, что четвёртое, шестое и седьмое успешно продвигаются сквозь нагромождения металлолома к северу, а вспомогательные роты “Спартанцев” под командованием его лейтенанта неминуемо пробьются на юг, восстанавливая порыв, необходимый для зачистки этого блока.  
+
— Без вас ничего бы не получилось. Всё, что мы делали, всё, ради чего мы трудились, всё началось с вас. Хоры Пантеона до сих пор поют об этом. Госпожа, те, кому открыта истина, восхваляют вас. Я должен был выкроить время и явиться сюда, хотя путь оказался долгим и мне пришлось следовать за шайкой несчастных слепцов через несколько сложных участков: иначе я рисковал навсегда заблудиться в лабиринтах. Но теперь они сами по себе, а я попал туда, где всегда хотел оказаться, — к вершителю, матери всего этого.
  
– ''Капитан'', – пришёл приоритетный сигнал по защищённой частоте связи шлема.
+
— Послушай, я не знаю, какие предзнаменования ты изучал, но с ними явно что-то не так.
  
Это был Беруддин, капитан пятой роты. Аркета подал сигнал отделению продолжать движение, затем скользнул вниз, под прикрытие грязного края кратера.
+
— Нет, я никогда не ошибаюсь. Вы — вершитель. Рассеиватель. Орудие самих богов.
  
– Капитан, – ответил он. – Как дела?
+
Услышав эти слова, она всё-таки начала терять самообладание.
  
– ''Медленно. Кроваво. Приятно''.
+
— Богов! Опять. Что ты вообще можешь знать о богах? Посмотри на себя! Ты одеваешься, словно какой-то умалишённый мальчишка, дьяволёнок, которого выгнали из деревни за отравление колодца. Что-то ввело тебя в заблуждение, и мне неважно, что именно. Мне важно только, чтобы ты ушёл сейчас, пока я не разозлилась по-настоящему.
  
Аркета улыбнулся. Беруддин в душе был настоящим воином.
+
Эреб понял, что упивается происходящим. Она оказалась настолько внушительной, насколько он и надеялся. Конечно, она упорно старалась скрыть это, но теперь Несущий Слово чувствовал, как её сила бурлит под поверхностью. Такая мощь отличалась от всего, с чем он сталкивался прежде: не явная, не яркая, а тонкая, как аромат.
  
– Значит, ты будешь с нами?
+
— Возможно, вы даже сами не знаете, — не отступился Эреб. — Возможно, вы верили, что действуете в одиночку, по причинам, которые казались вам непорочными. ''Они'' наслаждаются, когда так происходит. Но это всё равно ''их'' замысел. Вы покалечили врага ещё до того, как Он по-настоящему взялся за дело. Ха! Когда магистр войны убьёт Его в назначенный час, на устах верующих будет ваше имя.
  
Две их роты должны были встретиться в тридцати километрах дальше, как раз в поле зрения уже обстрелянного поля Крылатой Победы, местом сбора для общего наступления на Палатин.
+
Госпожа встала. Она снова сделала жест, и комната полностью осветилась. Оказалось, что женщина высока — ростом почти с Эреба — и движется величаво, как танцовщица.
  
– ''Никак нет. Нет, если ты сейчас не отступишь''.
+
— Ты познал кое-что из дешёвого искусства, дьяволёнок, — сказала она низким, опасным голосом. — В удачный день ты можешь напугать ребёнка, но меня ты не пугаешь и не впечатляешь. Уходи немедленно и никогда не возвращайся.
  
Ему не понравилось, как это прозвучало:
+
Он не дрогнул.
  
– Мои приказы...
+
— Вы участвовали в этом с самого начала. Вы достаточно сильны, чтобы разбросать примархов через время и пространство. Сознательно ли, нет ли, не имеет особого значения. Неужели вы серьёзно думали, что на это не обратят внимания сейчас, за считаные дни до рождения нашего нового порядка? Мне нужно выяснить, зачем вы так поступили. Чего вы надеялись достичь.
  
– ''Сигизмунд, брат. Сигизмунд. Его заметили, секция Меркурия. Они потеряли там целый батальон с поддержкой Налётчиков, и из-за этого командование легиона исходит желчью. В этой шайке неудачников ещё есть какая-то жизнь''.
+
Эреб говорил быстро, осознавая опасность. Женщина не подходила ближе, возможно, заинтригованная, а может, просто потрясённая, и он воспользовался этим.
  
Сигизмунд. Одно из немногих имён, о которых можно говорить с неподдельным уважением в любом легионе, в любой фракции. Ходили слухи, что его сила ушла, что он пал духом под удушающим контролем своего примарха. Никто не хотел, чтобы это было правдой. Все хотели убить зверя на пике его силы, просто чтобы показать себе, на что способны. Такие вещи имели значение. Это были вещи, которые позволяли командиру продвигаться по служебной лестнице, контролировать лояльность линейных войск, изменять баланс сил в легионе.
+
— Не все концы обрублены, — продолжил легионер. — Я разыскиваю их, допрашиваю. Вы не отрекаетесь от своих действий? Намерены ли вы довести их до конца? Возможно, тогда откроются новые двери. Возможно, вы станете силой, с которой мы могли бы сотрудничать.
  
– Я нахожусь в пределах видимости места сбора, – сказал Аркета, хотя и без особой убеждённости. Его разум уже лихорадочно работал. Баракса, который упорно продвигался вперёд, мог оказаться в Палатине раньше него. – Мне по-прежнему нужно добраться до...
+
Теперь Эреб безошибочно видел, что она в ужасе, но уже настал решающий момент.
  
– ''Послушай. Эзекиль уже внутри Последней стены. Говорят, он прокладывает себе путь быстрее, чем любой из когда-либо живших. Он хочет убить. И у него это может получиться. Но мы ближе, брат мой. Мы гораздо ближе, и мы заслуживаем этого больше, тебе не кажется?''
+
— Потому что я, видите ли, создал Хоруса, возвысил его, превратил во Властелина Хаоса, — сказал он, делая предложение, в точности как когда-то на Давине. — Подумайте об этом. Я мог бы совершить то же самое для вас.
  
Почему это не исходило от примарха? Проклятье, ''где'' он? Почему они ссорились из-за призов, как бандиты, когда должны маршировать вместе в тени его подбитого мехом плаща?
 
  
И всё же в словах Беруддина был смысл. Они были ближе. И они истекали кровью в этой битве, в то время как первый капитан зализывал раны после Сатурнианского разгрома.
+
Индрас Аркета на мгновение покинул укрытие на краю воронки и выпустил очередь из болтера. В ту же секунду все двадцать девять его воинов, следуя примеру командира, выступили из-за различных преград и начали стрелять.
  
– ''Это важно. Чтобы не он это сделал. Понимаешь? Они уже называют его магистром легиона. Некоторые открыто – это богохульство. Так что это не должен быть он – кто-то должен взять это на себя''.
+
В двухстах метрах впереди остатки стены, защищавшей оборонительную позицию Кровавых Ангелов, взорвались под масс-реактивным градом. Вокруг разлетелись крутящиеся осколки кирпича и скалобетона. Завершила работу связка гранат: пролетев сквозь ночь, она детонировала при ударе и разнесла на куски то, что уцелело раньше. В ответ последовал беспорядочный огонь, теперь уже спорадический, но бывший жилблок, в котором укрывались Кровавые Ангелы, больше не обеспечивал им надёжную защиту. Аркета отдал команду, и другие его бойцы потянулись через руины с обеих сторон, волоча тяжёлое оружие. Когда осаждённые лоялисты отступили, Сыны Хоруса пустили эти орудия в ход. Между несколькими устоявшими секциями возникли глубокие борозды, по пустым оконным рамам застучали крупные обломки.
  
Всё это было правдой. И это была лучшая причина, чтобы изменить направление сейчас. Аркета произвёл кое-какие расчёты, едва слыша грохот выстрелов вокруг себя. Когда он закончил, его взгляд остановился на ножнах любимого клинка, того самого, который шептал ему в моменты тишины. Прошло много времени с тех пор, как он вынимал его из ножен. Он ждал достойного случая, почти отчаявшись, что тот наступит.
+
Так продолжалось уже несколько часов. Враг всё так же равномерно отступал, по-прежнему задавленный огромным численным превосходством атакующих, но местность замедляла любое продвижение. Тут царило полное опустошение, всё распадалось и складывалось внутрь, поднимая густые облака ядовитого пепла и пыли. Транзитные магистрали завалило. После любого артиллерийского удара требовалось время, чтобы пробиться через тлеющие руины. В этих разорённых каменных джунглях ты на каждом шагу мог столкнуться с засадой, контрударом или атакой смертника. Как Имперские Кулаки, так и Кровавые Ангелы убийственно хорошо проявляли себя в такого рода сражениях, и они знали каждую пядь территории, которую уступали. Они понимали, где разместить осколочные заряды, противопехотные мины и люки-ловушки с растяжками, способные сбросить наступавшее отделение вниз, в полузатопленные сводчатые подвалы.
  
– У тебя есть координаты? – спросил он
+
Впрочем, и Сыны Хоруса умели играть на таком поле. Аркета прорывался через тысячи городских ландшафтов как во время Крестового похода, так и в годы Восстания и всегда добивался успеха по одной и той же схеме: непрерывно жми вперёд, дави, держи пехоту и бронетехнику вместе, следи за флангами и не расслабляйся. Да, стремительная война по-своему бодрит, но и в такой тяжёлой схватке на истощение, в медленном удушении противника есть свои прелести.
  
Ответом стал смех.
+
Он нырнул обратно в укрытие, когда над головой засвистели ответные болт-снаряды. В двадцати метрах от Индраса второе и третье отделения перезаряжали оружие и готовились выдвигаться. Взглянув на мерцающий тактический экран, он увидел, что четвёртое, шестое и седьмое успешно преодолевают нагромождения металлолома к северу, а вспомогательные роты «Спартанцев» под командованием его лейтенанта в ближайшие минуты пробьются на юг, тем самым восстановив наступательную мощь, необходимую для зачистки этого блока.
  
''Они мне не нужны! Он – единственное сопротивление между этим местом и Палатином. Все идут туда – чтобы присоединиться к нему или уничтожить его. Пойдём, брат. Мы должны быть там''.
+
''Капитан,'' — раздался в его шлеме приоритетный вызов по защищённому каналу.
  
Аркета поднял голову. Тактические данные показывали, что “Спартанцы” почти вышли на позиции. Кровавые Ангелы теперь окончательно отступали, оставляя тела убитых. Но даже в этом случае на захват фронта уйдут часы, а может быть, и дни. Это будет тяжёлая, неблагодарная работа, и в тени Великого Потенциального Убийства.
+
Говорил Беруддин, капитан Пятой роты. Аркета скомандовал отделению продолжать движение, затем скользнул вниз, под прикрытие грязного края кратера.
  
И когда вы смотрите на это так, на самом деле выбора просто нет.
+
— Капитан, — ответил он. — Как дела?
  
– Моя искренняя благодарность, брат, – сказал он, положив болтер и готовясь отдать команду. – Я отдам приказ, как только мы здесь закончим. Мы будем охотиться на него вместе.
+
''— Медленно. Кроваво. Приятно''.
  
– ''Во имя чести магистра войны!''
+
Индрас улыбнулся. Беруддин воевал так, как нравилось ему самому.
  
Аркета улыбнулся.
+
— Значит, ты будешь с нами?
  
– Да, верно, – сухо сказал он. – Во имя чести Гора.
+
Предполагалось, что две их роты встретятся в тридцати километрах дальше, откуда впервые откроется вид на уже обстреливаемые поля Крылатой Победы, в месте сбора для совместного рывка к Палатину.
  
<br />
+
''— Никак нет. Разве что ты сейчас не отступишь''. Ему не понравилось, как это прозвучало.
  
==ЧЕТЫРНАДЦАТЬ==
+
— Мне приказано...
'''Хрупкий'''
 
  
'''Не сейчас'''
+
''— Сигизмунд, брат. Сигизмунд. Его заметили в секции Меркурия. Там потеряли целый батальон с поддержкой Налётчиков, и теперь командование легиона исходит желчью. Никчёмное сборище за стенами ещё трепыхается''.
  
'''Воспоминание'''
+
Сигизмунд. Одно из немногих имён, которое произносят с неподдельным уважением в любом легионе, в любой фракции. По слухам, он ослабел, пал духом под удушающим контролем своего примарха. Никто не желал, чтобы это оказалось правдой. Тебе всегда хочется убить зверя на пике его силы, просто чтобы показать себе, на что ты способен. Такие моменты важны. Благодаря им командир продвигается по служебной лестнице, обеспечивает преданность линейных войск, изменяет баланс сил в легионе.
  
 +
— Я нахожусь в пределах видимости места сбора, — сказал Аркета, хотя и без особой убеждённости. Он уже лихорадочно размышлял. Баракса, который ранее мощно продвинулся вперёд, мог достигнуть Палатина раньше него. — Мне по-прежнему нужно добраться до...
  
- Ради чести! - пылко воскликнул Джангсай. - Ради Кагана!
+
''— Послушай. Эзекиль уже внутри Последней стены. Говорят, он прокладывает себе путь быстрее, чем любой из когда-либо живших. Он хочет эту добычу. И у него может получиться. Но мы ближе, брат мой. Мы гораздо ближе, и мы заслуживаем этого больше, тебе не кажется?''
  
«Ксифон» был прекрасен, прекрасное создание – машина так идеально созданная для стиля ведения войны V Легиона, что могла бы появиться на свет под сводами самого Цюань Чжоу. Он был вёртким, непредсказуемым как жеребенок, всегда готовым перевернуться или попасть в неприятности, но в этом и заключалась его привлекательность. Только научившись управлять им, подчинив себе эту легкую и хрупкую конструкцию, он становился по настоящему смертоносным – стилетом в мире палашей.
+
Почему нет такой команды от примарха? Проклятье, где он вообще? Почему они ссорятся из-за трофеев, как бандиты, когда должны маршировать единым строем в тени его подбитого мехом плаща?
  
Многие Легионы полностью отказались от них во время Крестового похода, отдав предпочтение суровому очарованию более тяжелых атмосферных истребителей. Но даже после того, как Механикум прекратили выпуск новых машин, Белые Шрамы держались за них столько, сколько могли. Несмотря на огромное количество, потери их были колоссальными - большая часть остававшихся на вооружении была уничтожена в первые недели войны. Остальные были придержаны для единственной задачи, и в тот момент Джангсай мог быть только благодарен за это.
+
И всё же Беруддин говорил разумно. Они были ближе. И прежде они проливали кровь в этой битве, пока первый капитан зализывал раны после разгрома у стены Сатурна.
  
Каждый нерв трепетал в нем, каждое ощущение было живым. Эскадрилья Джангсая с визгом неслась вперед, по десять в плотном строю, оставляя ярко-белые инверсионные следы в грязной атмосфере. За штурвалом этой великолепной, темпераментной машины оставалось место только для чистой концентрации. Отвлекитесь всего на секунду, и вы обнаружите себя в безумном неконтролируемом полете навстречу надвигающемуся горизонту.  
+
''— Важно, чтобы'' не он ''это сделал. Понимаешь? Его уже называют повелителем легиона. Некоторые открыто. Какое кощунство! Так что это должен сделать не он. Кто-то должен взять задачу на себя''.
  
- Цели отмечены – объявил он своим пилотам, просматривая руны атаки. - Убивайте с радостью, братья мои.
+
Всё именно так. И это лучшая причина для того, чтобы изменить маршрут прямо сейчас. Аркета рассчитал кое-что, едва слыша грохот выстрелов вокруг себя. Когда Индрас закончил, его взгляд задержался на ножнах любимого клинка, того самого, который шептал ему в минуты тишины. Он уже какое-то время не вынимал меч из ножен. Аркета ждал достойного случая, почти отчаянно желая, чтобы тот наступил.
  
Они нырнули между двух горизонтов. Нижний был настоящим и черным, как уголь, покрытый шрамами после месяцев боев. Верхний представлял собой огромный орбитальный диск, заслоняющий остатки естественного солнечного света – пародию на землю, объятую пламенем, которое бурлило и рокотало, простираясь во все стороны, насколько хватало взгляда. Мчаться между такими огромными твердынями, где узкое воздушное пространство превращалось в сплошную зону поражения, находиться совсем рядом с ними, было само по себе пьяняще.
+
— У тебя есть координаты? — спросил Индрас.
  
Все вокруг него двигалось хаотично, дико вращаясь, словно брошенные топоры навстречу друг другу.
+
В ответ раздался смех.
  
Огромные копья света орбитальных лазерных батарей пронзали и вспыхивали на плитах внешней брони платформы «Небо», некоторые из них прошивали ее насквозь, и истощив свой смертельный заряд с шипением падали на поверхность земли. Обломки, разлетаясь и звеня, врезались в первые попавшиеся танки, истребители, вооруженные суда и, самопроизвольно воспламеняясь, расцветали вспышками взрывов.
+
''— Они мне не нужны! Сигизмунд — единственная преграда между этим местом и Палатином. Туда идут все, чтобы или примкнуть к нему, или прикончить его. Пойдём, брат. Мы должны попасть туда''.
  
Четыре с половиной тысячи километров воздушного пространства, заполненные поединками на высоких скоростях, были ужасными и восхитительными одновременно. Орбитальная платформа все еще принимала на себя большую часть лазерного огня, выпущенного из пустоты, поэтому противнику, в попытке добраться до бронетанковой колонны, пришлось подвести свои штурмовики близко к земле. Это было сложно из-за турбулентности, которую принесло с собой «Небо», но не невозможно. И по этой же причине все остатки воздушных сил V Легиона были рассредоточены под огневым прикрытием платформы и готовы открыть огонь по приближающимся стаям флайеров Гвардии Смерти.
+
Индрас поднял взгляд. Судя по тактическим данным, «Спартанцы» почти вышли на позиции. Кровавые Ангелы уже окончательно отступали, бросая тела убитых. Но даже теперь на ликвидацию этого фронта уйдут часы, а возможно, и дни. Тяжёлая, неблагодарная работа, к тому же в тени Великого Потенциального Убийства.
  
Как правило, противник предпочитал более крупные и тяжелые единицы, большинство из которых – штурмовики, идеально приспособленные для ведения огня «воздух-земля». Это делало их опасными для экипажей танков, но уязвимыми перед эскадрильями более высокоманевренных настоящих истребителей. Основная часть боевых кораблей Белых Шрамов предназначалась для переброски пехоты быстрого реагирования, чтобы расчистить пути для атаки. Поэтому задача обеспечения безопасности воздушного пространства легла на формирования «Ксифонов», которые хотя и были разбросаны по всему полю боя, но могли перемещаться с молниеносной скоростью.
+
И, если так посмотреть, ты понимаешь, что выбор просто очевиден.
  
Джангсай нацелился на строй из семи «Штормовых Орлов» Гвардии Смерти. Они скользили на малой высоте и готовились обстрелять подразделение имперских «Адских Молотов». Противник почти вышел на позиции для стрельбы, но был не осторожен – колоссальные помехи от продвижения «Неба» сделали использование авгуров практически бесполезным. Это было равносильному тому, как выйти на дистанцию обстрела и попасть в ослепительный солнечный свет.
+
— Искренне благодарю, брат, — сказал он, закрепив болтер и готовясь выкрикнуть нужную команду. — Я отдам приказ, как только мы здесь закончим. Поохотимся на него вместе.
  
Десять «Ксифонов» резко спикировали вниз, набирая скорость для атаки.
+
''— Ради чести магистра войны!''
  
Ракеты вылетели из первых четырех пусковых установок расходясь в стороны перед тем как врезаться в строй штурмовиков и полностью уничтожить двух из них в воздухе. Прежде чем остальные смогли среагировать, лазерные пушки изрыгнули неистовый поток зарядов, которые, словно трассирующие снаряды, раскололи верхнюю броню кораблей. Три штурмовика были сбиты еще до того, как «Ксифоны» вышли на новый заход. К тому времени оставшиеся силы противника рассеялись, и все мысли о наземном штурме сменились мыслями об отчаянном бегстве в укрытие.
+
Аркета улыбнулся.
  
- ''Хай Чогорис''! – воскликнул Джангсай, раздавая по комм-сети руны целеуказателей для оставшихся в строю в его эскадрилье, и ушел на крутой разворот, чтобы добить противника.
+
— Да, верно, — сухо произнёс он. — Ради чести Хоруса.
  
«Ксифоны» разделились на охотничьи пары.
 
  
Джангсай зашел в хвост «Штормовому Орлу», турбины которого выбрасывали огромные клубы дыма от предыдущего попадания, и навел на него все четыре встроенные лазерные пушки.
+
===Глава четырнадцатая===
  
- За Катулл, - выдохнул он и нажал на огневые руны. Вид того, как лазерные заряды раз за разом попадают в цель, доставлял дикое удовлетворение. «Штормовой Орел» разлетелся на части, его корпус раскололся на куски, которые кувыркались снова и снова, прежде чем упасть на землю.
 
  
Все десять истребителей вышли из боя, все семь целей были нейтрализованы. Далеко внизу ведущий «Адский Молот» выпустил вспышку, которую Джангсай истолковал как жест благодарности.
+
Хрупкий
  
- Ха! - он громко рассмеялся от искреннего удовольствия. - Приступим к следующим.
+
Не сейчас
  
Но теперь все стало сложнее. Шквал первых ударов застал Гвардию Смерти врасплох. Но, несмотря на их предпочтение наземному бою, они не были дилетантами в воздухе. Более тяжелые суда поддерживали наземную атаку, в то время как маневренные уходили выше, готовые вступить в бой с нападающими.
+
Воспоминание
  
Еще несколько воздушных боев сменяли друг друга в быстрой последовательности. Прежде чем могло быть пущено в ход более тяжелое вооружение, перехватчики мчались, стремясь быстро поразить цели на расстоянии. Перед тем, как распасться на куски, «Штормовой Орел» может выдержать ряд попаданий, в то время как «Ксифона» может вывести из строя один точный выстрел. Наконец, эскадрилья Джангсая начала таять – тяжелые снаряды «Громового Ястреба» разнесли флайер Коджара на осколки, в Ксой-Мена врезалась «Грозовая Птица» и отбросила его в зону огня орбитальной плиты. Направляемая машинным духом ракета попала Хибану в правый борт. Крыло тут же оторвалось, и машина, выйдя из-под контроля, разбилась на части рядом с опустевшим жилым блоком.
 
  
Но это не могло испортить восторг. Истребители лавиной обрушивались с небес раз за разом, расчищая небо над безостановочно движущейся бронетехникой. Они не снижали темп наступления, не сбрасывали скорость. Джангсай пронесся мимо медленно движущегося «Громового Ястреба», уничтожив ему все системы вдоль борта, а его братья послали следом лазерные заряды в кабину. Он истерзал ракетными ударами редкий экземпляр «Корсара», пронзил его бомбовый отсек последними очередями и помчался дальше.
+
— Ради чести его! — пылко воскликнул Джангсай. — Ради чести Кагана!
  
Постепенно, шаг за шагом, танки приближались к своей цели. Башни космопорта Львиные Врата становились все ближе, вырастая, чтобы заслонить собой последние клочки открытого неба. Осколки зеленых молний метались по почерневшей земле, спотыкаясь о границы огненного ада, порожденного платформой «Небо». И все это тонуло в дымовой завесе, которую источало порченное сердце крепости. Искусственная ночь становилась все темнее и гуще, оптика становилась бесполезной, турбины задыхались от пепла. «Ксифоны» активировали мощные люмены, отказавшись от маскировки в пользу дополнительной визуальной четкости.
+
До чего же прекрасен, чудесен его «Ксифон» — машина, которая так идеально подходит для стиля ведения войны V легиона, словно появилась на свет под сводами самой Цюань-Чжоу. Вёрткий, непредсказуемый, как жеребёнок, всегда готовый перевернуться или соскользнуть в штопор, но именно поэтому такой привлекательный. Только если ты научишься управляться с ним, если подчинишь себе эту лёгкую и хрупкую конструкцию, он станет по-настоящему смертоносным — стилетом в мире палашей.
  
Каким-то образом, во всем этом загрязненном воздухе, ведомый Джангсая, Селик, заметил приближающуюся группу «Грозовых Птиц». Трое из них быстро неслись сквозь клубящийся смог, выискивая цели на земле. Эти корабли были достаточно большими, чтобы перевозить отделения пехоты, и потому представляли собой главные мишени.
+
Многие легионы полностью отказались от «Ксифонов» во время Крестового похода, отдав предпочтение более тяжёлым атмосферным истребителям с их суровым очарованием. Но даже после того, как Механикум прекратил выпуск новых машин, Белые Шрамы сохраняли их столько, сколько могли. Подавляющее большинство перехватчиков, сбережённых легионом, погибли в первые недели войны, хотя враг при этом понёс гораздо более крупные потери. Уцелевшие «Ксифоны» придержали для выполнения единственной задачи, и теперь Джангсай мог только радоваться такому решению.
  
– За ними! – приказал немедленно Джангсай, дернул за колонки управления и ушел в крутой вираж.
+
Каждый нерв трепетал в нём, все чувства обострились. Эскадрилья Джангсая с визгом неслась вперед: десять машин в плотном строю прочерчивали ярко-белые инверсионные следы в грязной атмосфере. Пилотируя великолепный, темпераментный «Ксифон», ты не мог позволить себе ничего, кроме полной концентрации. Отвлекись всего на секунду, и ты обнаружишь, что он взбесился и не слушается рулей, а потом врежешься в ринувшийся навстречу горизонт.
  
Мощные двигатели загудели, и семь оставшихся «Ксифонов» устремились вниз параллельно друг другу. Они снижались подобно соколам, в почти вертикальном пикировании, а затем лазерные пушки разразились огнем с четырех направлений. «Грозовые Птицы» мгновенно нарушили строй, уходя от приближающегося шквала, и открыли ответный огонь.
+
— Цели отмечены, — сообщил Джангсай, движениями большого пальца отправляя руны атаки своим пилотам. — Убивайте с радостью, братья мои.
  
Джангсай бросился вслед за ведущим, изо всех сил стараясь поймать его на прицел. Перекрестие прыгало и крутилось, словно пытаясь зацепиться за вращающуюся мишень. В кабине раздался предупреждающий сигнал, но пилот проигнорировал его, зная, что у него осталось всего считанные доли секунды.
+
Они устремились вниз между двух горизонтов. Нижний, истинный и чёрный, как уголь, покрылся рубцами после месяцев боёв. Верхний, огромный орбитальный диск, заслоняющий остатки естественного солнечного света и выглядящий как объятый пламенем поддельный ландшафт, бурлил и рокотал, простираясь во все стороны, куда ни кинь взгляд. Когда ты мчался между такими громадными твердями, где узкое воздушное пространство превращалось в сплошную зону поражения, и находился совсем рядом с ними, такие ощущения пьянили сами по себе.
  
Но потом болт-снаряды пробили его хвостовой стабилизатор, и конструкция слетела с крепления. Равновесие «Ксифона» нарушилось. Мир бешено вращался, пока Джангсай боролся, чтобы вернуть себе управление. Он даже не видел, откуда прилетели снаряды – может быть, с одной из «Грозовых Птиц», может быть с земли. Впрочем, это не имело большого значения, поскольку одно единственное попадание сделало его истребитель непригодным для полета.
+
Все вокруг него двигалось хаотично, дико вращаясь и кренясь, словно брошенные топоры, несущиеся навстречу друг другу.
  
Вид поверхности земли, несущейся ему навстречу, вызывал тошноту. Каким-то образом он сумел развернуть истребитель и выйти из пике всего в нескольких метрах от земли перед тем, как почти потерял зрение от перегрузок. Теперь конструкция истребителя содрогалась, и была неустойчивой. Джангсай увидел, как прямо перед ним возвышается космопорт, как поднимаются в виде беспорядочно нагроможденных террас его внешние сооружения. Его венчали вспышки выстрелов и паутина артиллерийских ударов. Джангсай рассчитывал, хватит ли его на весь путь – протаранить один из парапетов и вывести из строя одну или две батареи обороны, – когда еще один сокрушительный удар болтерного огня отбросил его вниз, пробив крыло по правому борту и лишив тонкой брони. «Ксифон» резко устремился к земле, но теперь он был совершенно неуправляем.
+
Огромные копья света, исторгаемые орбитальными лазерными батареями, вспыхивали, устремляясь вниз. Некоторые из них насквозь прошивали внешнюю броню платформы ''«Небо»'' и, истощив свой гибельный заряд, с шипением угасали на поверхности земли. Вокруг них со звоном разлетались обломки, что врезались в застигнутые врасплох танки, истребители и десантные корабли. Самопроизвольно воспламеняясь, такие фрагменты взрывались и распускались облаками опасного мусора.
  
Джангсай нажал на кнопку катапультирования, и крышка кабины сорвалась с места. Его выбросило следом, подбросив в вихрь струящихся огненных искр. Двигатели кресла пилота ожили, унося его подальше от места столкновения, где его «Ксифон» врезался в землю и оставил борозду вспаханной грязи и щебня. Мимо просвистели болт-снаряды, возможно, нацеленные в него, а может, просто прилетевшие из гущи воздушного боя. Катапультируемое устройство уносило его вниз. Кресло еще не успело упасть на землю, а Джангсай уже оттолкнулся и в тяжелом приседе приземлился с обнаженным клинком.
+
Четыре с половиной тысячи километров воздушного пространства, ограниченная и оспариваемая зона поединков на высоких скоростях, являли собой одновременно ужасное и восхитительное зрелище. Орбитальная платформа всё ещё принимала на себя большую часть лазерного огня, выпущенного из пустоты, поэтому неприятелю, пытавшемуся добраться до бронетанковой колонны, приходилось вести штурмовые корабли на малой высоте. Из-за турбулентности, создаваемой ''«Небом»'', перед ними стояла сложная, но всё-таки выполнимая задача, поэтому V легион также бросил в бой все уцелевшие воздушные силы. Держась в пламенеющей тени платформы, они готовились открыть огонь по приближающимся стаям летательных аппаратов Гвардии Смерти.
  
Измученное небо, изрезанное инверсионными следами, ревело над головой, словно раскаленная печь. Впереди виднелись мрачные внешние укрепления, возвышались строительные леса и брустверы. Земля, сотрясаемая и изрытая гусеницами на многие километры вокруг, непрерывно дрожала под ним.  
+
Как правило, противник предпочитал более крупные и тяжёлые единицы, прежде всего штурмовые корабли, идеально приспособленные для ведения огня «воздух — земля». Это делало их опасными для экипажей танков, но уязвимыми перед эскадрильями настоящих истребителей, которым они уступали в манёвренности. Основная часть десантных судов самих Белых Шрамов предназначалась для переброски пехоты быстрого реагирования, расчищавшей территорию по векторам атаки, поэтому задача обеспечения безопасности воздушного пространства легла на формирования «Ксифонов». Перехватчики, хотя и рассредоточенные по всему полю боя, могли перемещаться с молниеносной быстротой.
  
Мгла за первой линией руин уже была пронизана парами бледно-зеленых, неуклюже двигающихся линз, мерцая разлагающимися лезвиями в медленно плывущей тьме.
+
Джангсай нацелился на строй из семи «Грозовых орлов» XIV легиона. Они скользили на бреющем полёте, готовясь обстрелять подразделение имперских «Адских молотов». Враг почти вышел на позиции для стрельбы, но действовал неосторожно: из-за колоссальных помех, возникающих при движении ''«Неба»'', авгуры стали практически бесполезными. Пилоты истребителей могли пользоваться огненной бурей наверху точно так же, как сиянием солнца, то есть до последней секунды держаться на большой высоте, а затем устремляться вниз в смертельном выпаде.
  
Джангсай активировал клинок Аджака. Вспыхнувшее энергетическое поле было похоже на чистую белую звезду на фоне дымовых завес клубящейся тьмы.
+
Десять «Ксифонов» резко спикировали, набирая скорость для атаки.
  
- Давай сюда, ты, раздутая мразь, - прорычал он, ухмыляясь под шлемом, готовый сорваться с места.  – Посмотрим, как ты справишься.
+
Из первых четырёх пусковых установок вылетели ракеты. Помчавшись к целям, они врезались в строй штурмовиков и полностью уничтожили два из них в воздухе. Ещё до того, как остальные экипажи успели отреагировать, лазпушки изрыгнули неистовый поток сгустков энергии, которые, словно трассирующие снаряды, с треском вонзились в верхнюю броню кораблей. Гвардия Смерти потеряла ещё три штурмовых корабля до того, как «Ксифонам» снова пришлось набрать высоту. К тому времени уцелевшие воздушные единицы противника рассеялись, и попытка атаковать наземные цели сменилась отчаянным бегством от опасности.
  
 +
— Хай Чогорис! — воскликнул Джангсай.
  
Полная боевая готовность досаждала ему. Крозий надеялся провести еще несколько часов в подвалах – ему только что доставили еще двадцать человек в сознании. Но игнорировать вызов приоритетной важности было нельзя. Он взглянул на крохотное существо, которое примостилось сверху на полке. Оно грызло большой кусок кожи с головы и так мило пускало слюни.
+
Разослав по комм-сети пилотам своей эскадрильи руны целеуказания, обозначающие выживших врагов, он заложил крутой вираж, чтобы добить неприятеля.
  
- Что ж, идем со мной, - вздохнул он. Существо спрыгнуло и уселось ему на наплечник. Оно уткнулось носом в щель между ободом наплечника и нагрудником, которая расширялась по мере того, как раздувалось тело Крозия. - Долг зовет.
+
«Ксифоны» разделились на охотничьи пары.
  
Он захромал в сторону двери, на ходу хватая свой старый цепной клинок. Его адамантиевую кромку покрывали ржавчина и гниль, а из отверстий сочилось кое-что интересное. Он предположил, что это должно быть ядовито. В трещащем по швам космопорте повсюду звучали сигналы тревоги, некоторые из них были частью старой имперской сети, другие ревели с новых станций оповещения Легиона. Шум раздражал, но, похоже, никто не торопился – легионеры тяжело и неуклюже топтались, словно в полудреме, почти не разговаривая друг с другом, и подтягивались на свои позиции.
+
Джангсай зашел в хвост петляющему «Грозовому орлу», турбины которого выбрасывали огромные клубы дыма после предыдущего попадания, и навёл на него все четыре встроенные лазерные пушки.
  
Демоны – совсем другое дело. Монстры колыхались и сменяли образы, брызгали слюной и фыркали, резвились с неподдельным восторгом, время от времени теряли связь с материальным миром и исчезали. Они выглядели так, будто были пьяны или одурманены наркотиком, словно само нахождение в этом месте – в такой близости от Анафемы и Его неослабевающей защиты – лишало их разума. В ответ медленная трансформация внутренностей космопорта значительно ускорилась: прежние стены из обычного металла изгибались, приобретая новые органические формы; химические вещества сочились и выбрасывали темные побеги ползучих растений. Воздух вокруг казался густым и тошнотворным, а в более глубоких местах видимость снижалась до нескольких десятков метров.
+
— За Катулл, — выдохнул хан.
  
Крозий усмехнулся от удовольствия и обнаружил, что лелеет надежду на то, что после окончания битвы Легион никогда не покинет это место. Пусть Гор получит Дворец, который он так жаждет разрушить. Им же хватит и этой занимательной башни разложения. Они могли бы превратить ее в инкубатор, величайший из когда-либо существовавших, до такой степени насыщенный мощью и токсичностью, что сама галактика станет необратимо заражена.
+
Нажав на огневые руны, он со свирепым удовлетворением пронаблюдал за тем, как лазерные разряды снова и снова поражают цель. «Грозовой орёл» разнесло на части, его корпус раскололся на куски, которые ещё долго кувыркались, прежде чем унестись к земле.
  
Однако сначала они должны его защитить. Хрипя через ребризер, он поднимался по длинной лестнице, хватаясь за перила и подтягивая себя. Наконец перед ним возник длинный зал, что тянулся на сотни метров к большим воротам в западном конце галерей первого уровня. Огромная масса тел пришла в движение. Все они, топая и пошатываясь, направляясь к бастионам – марширующие отряды Несломленных; выдернутые с пустошей банды оборванных культистов; демоны, трепещущие, как свеча на ветру, то появляясь, то исчезая из поля зрения. Настенные орудия открыли огонь и пол содрогнулся до основания. Возможно, сбор был преждевременным, проведенным без достаточной подготовки и прогнозирования, но, по крайней мере, он шел полным ходом, двигая ржавые шестеренки военной машины.
+
Все десять истребителей вышли из боя, нейтрализовав все семь целей. Далеко внизу ведущий «Адский молот» выпустил сигнальную ракету, что Джангсай истолковал как жест благодарности.
  
Наконец, на высоте трехсот метров от уровня передовых укреплений Крозий выбрался на парапеты, обращенные на юго-запад. По периметру были расположены оборонительные башни и огневые точки тяжелых орудий. Больше половины последних были выведены из строя Пертурабо. Часть из них отремонтировали, другие, несшие на себе следы распада, доставили по воздуху из собственных запасов Легиона.
+
— Ха! — громко рассмеялся хан от искреннего удовольствия. — Приступим к следующим.
  
Он отрегулировал рычаги управления на визоре шлема, механизм глухо лязгнул. На мгновение в поле зрения возник только туман из помех. В конце концов, машинный дух медленно пробудился, и линии наведения выстроились в четкую тактическую панораму.
+
Потом им стало сложнее. Хотя шквал первых ударов застал Гвардейцев Смерти врасплох и они предпочитали наземные схватки, эти пилоты не впервые поднялись в небо. Теперь более тяжёлые корабли поддерживали наземную атаку, тогда как манёвренные машины уходили выше, готовые вступить в бой с нападающими.
  
На западе небо было в огне, и его источник продолжал приближаться в сопровождении истребителей, ведущих воздушные дуэли. Под этим надвигающимся грозовым облаком, широким, как сам горизонт, лежали скрытые клубящимся ковром пыли отвоеванные территории, тянущиеся к Колоссам. Это были не вялые наносы, приносимые с мест предыдущих разрушений. Ее порождали транспортные средства, мчащиеся на бешеной скорости запутанными зигзагами, роясь подобно стае крыс посреди развалин старого города.
+
Произошло ещё несколько воздушных стычек, быстро сменявших одна другую. Перехватчики неудержимо мчались вперёд, стремясь поразить цели быстро и издалека, чтобы враг не успел пустить в ход более тяжёлое вооружение. Перед тем как развалиться на части, любой «Грозовой орёл» мог выдержать целый град попаданий, а «Ксифоны» порой выходили из строя, попав под один точный выстрел. Вот почему эскадрилья Джангсая начала таять: тяжёлые болтеры «Громового ястреба» разнесли машину Коджара на осколки, а Ксой-Мэнь попал под обстрел «Грозовой птицы», и его отбросило в ореол пламени вокруг орбитальной плиты. В правый борт «Ксифона» под управлением Хибана попала ракета, направляемая машинным духом. Тут же оторвалось крыло, перехватчик вошёл в штопор, врезался в уцелевшую стену брошенного жилблока и разлетелся на куски.
  
Крозий не был мастером стратегии, но цифры выглядели… тревожно. Их враг не предпринимал контратаки такого масштаба уже в течение нескольких месяцев, и уж точно не после их кровавых неудач на Переднем фронте. Однако противник сосредоточился. Он выглядел решительным и двигался быстро.
+
Но рвение воинов нисколько не ослабевало. Истребители увеличивали счёт сбитых противников в тоннах, приписывая к нему по одной неповоротливой громадине за раз, и расчищали небеса над безостановочно движущейся бронетехникой. Они не снижали темп наступления, их натиск оставался неудержимым. Пронёсшись мимо тихоходного «Громового ястреба», Джангсай изрешетил ему все системы вдоль борта, а мчащиеся следом братья послали лазерные лучи в кабину. Догнав редкую машину модели «Корсар», хан нанёс по ней беспощадный ракетный удар, после чего зашёл снизу и пронзил её бомбовый отсек потоками жгучего света, от которых детонировал весь боекомплект.
  
Тогда он вспомнил слова Тифа, обращенные к нему. ''Ты узнаешь''.
+
Метр за метром, секунда за секундой танки приближались к своей цели. Башни космопорта Львиных врат становились всё ближе — вырастали, заслоняя собой последние клочки открытого неба. Сегменты зелёных молний метались по почерневшей земле, цепляясь о рубежи огненного ада, порождённого гигантской платформой.
  
Что ж, может, его стоит вызвать. Может быть, это и был тот случай, который его беспокоил. Крозий поднял упитанного демона, погладил его под подбородком, отчего тот захихикал. Он задумался. Крохотный монстр, казалось, не был обеспокоен. Он указал на приближающиеся войска, развернулся и пустил газы в их строну.
+
И всё это тонуло в дымовой завесе, которую источало порченое сердце крепости. Тьма рукотворной ночи всё сгущалась, оптику залепляло грязью, турбины задыхались от пепла. «Ксифоны» включили мощные люмены, отказавшись от маскировки ради небольшого улучшения обзора.
  
Крозий рассмеялся и похлопал его по колючкам.  
+
Селик, ведомый Джангсая, каким-то образом заметил посреди туч мусора в воздухе приближающуюся группу «Грозовых птиц». Три машины неслись сквозь клубящийся смог, выискивая цели на земле. Такие корабли, достаточно вместительные, чтобы перевозить отделения пехоты, представляли собой главные мишени.
  
- Похвально, - пробормотал он. - Большего они не заслуживают.
+
— За ними! — немедленно приказал Джангсай. Дёрнув ручки управления, он вошёл в разворот с креном.
  
Это его успокоило. Он сунул существо обратно и нащупал переключатель управления на оружии. Далеко внизу облака пыли вздымались все ближе.
+
Мощные двигатели загудели, и семь оставшихся «Ксифонов» устремились вниз, а законцовки их крыльев наклонились параллельно друг другу. Они снижались подобно соколам, в почти вертикальном пикировании с четырёх направлений, пока их лазерные пушки не исторгли лучевой залп. «Грозовые птицы» мгновенно разорвали строй, уходя от приближающегося шквала, и открыли ответный огонь.
  
- Мчитесь так же молниеносно, как вы и любите, - проговорил он, взбираясь по ступенькам к краю бастиона. Вокруг него воины Легиона опускали стволы орудий, подводили тележки с боеприпасами, заводили тяжелые двигатели поворотных платформ. Воздух гудел от очертаний демонов, рокритовые плиты дрожали от марша огромной массы копыт вместо сапог.
+
Джангсай бросился вслед за ведущей машиной, изо всех сил стараясь навести на неё ракеты. Перекрестия прицелов крутились и метались, пытаясь закрепиться на вертящейся мишени. В кабине раздался сигнал тревоги, однако хан проигнорировал его, зная, что добьётся своего через считаные доли секунды.
  
- Мы заставим вас страдать за это.
+
Но потом его хвостовой стабилизатор с хрустом пробили болт-снаряды, и рули слетели с крепления. Равновесие «Ксифона» нарушилось. Мир бешено вращался, пока Джангсай боролся с ручками управления. Он даже не видел, откуда прилетела очередь — возможно, с одной из «Грозовых птиц», а возможно, с земли. Впрочем, это не имело большого значения, поскольку его истребитель стал непригодным для полёта после первого же попадания.
  
 +
Почти ослепнув от громадных перегрузок, хан всё же разглядел жуткую картину — землю, несущуюся ему навстречу, — после чего каким-то образом сумел развернуть перехватчик и выйти из пике всего в нескольких метрах от поверхности. Теперь конструкция «Ксифона» содрогалась, он летел неустойчиво, как брошенный диск. Джангсай увидел, что прямо перед ним возвышается космопорт, возле которого вздымаются его внешние сооружения, беспорядочные нагромождения уступов. Весь комплекс венчали вспышки орудийной стрельбы, там же расползались паутиной следы артиллерийских ударов. Пока Джангсай прикидывал, удастся ли ему довести машину до порта, чтобы протаранить какой-нибудь парапет и вывести из строя парочку защитных батарей обороны, ещё один сокрушительный удар болтерными снарядами отбросил его вниз, пробив крыло по правому борту и сорвав фрагменты тонкой брони. «Ксифон» резко устремился к земле: ускорители ещё работали, но он стал совершенно неуправляем.
  
Наранбаатар выпрыгнул из открытого люка «Громового Ястреба». На секунду он погрузился в пламя и воздух, рухнул в грязь и принялся за работу.
+
Джангсай стукнул по кнопке катапультирования, и фонарь кабины вышибло. Хана выбросило следом, швырнуло в вихрь струящихся огненных искр. Двигатели пилотского кресла ожили, унося его прочь от места падения, где «Ксифон» врезался в землю, пропахав борозду с краями из вывернутой грязи и щебня. Мимо просвистели болт-снаряды, то ли нацеленные в воина, то ли просто вылетевшие из гущи воздушного боя. Впрочем, устройство катапультирования уже падало вместе с Джангсаем. До того, как оно рухнуло на грунт, хан оттолкнулся от него и грузно приземлился, уже выхватив клинок.
  
Справа от него виднелся каркас упавшего посадочного модуля – огромная труба из потемневшего металла имела более ста метров в диаметре. По левую сторону было непролазное болото из искореженной арматуры и секций каменной кладки. Нагромождения давно разрушенных конструкций были настоящим кошмаром для пехоты. Единственным маршрутом в этом секторе атаки был путь посередине, расчищенный всего несколько часов назад инженерными подразделениями V Легиона. Атака замедлялась.
+
Измученное небо, изрезанное инверсионными следами, ревело у него над головой, ярко пылая, как плавильная печь. Впереди виднелись мрачные внешние укрепления, возвышались подмостки и брустверы. Под ногами у Джангсая непрерывно дрожала земля, которую на многие километры вокруг сотрясали и взрыхляли гусеницы.
  
Все пути были тщательно спланированы. В ходе недель исследований, подкрепленных опасными разведывательными миссиями, была выявлена сеть подходов к врагу. Были обозначены три фронта для наступления – Золотой, Эбеновый и Янтарный. Первым командовал Ганзориг, ему было поручено вклиниться в северные подступы к космопорту. Цинь Фай возглавил Эбеновый, и он должен был проложить путь к южным подходам. Янтарный фронт должен повести сам Каган, выбрав самый прямой вектор. Прямо на линии огня противника.
+
Мглу за первой линией руин уже пронизывал свет, испускаемый парами бледно-зелёных линз. Их хозяева, держа тускло мерцающие порченые клинки, грузно выступали из мутной пелены.
  
Для каждого из фронтов расчистили сотни участков для атаки, очистили от мин, колючей проволоки и траншей, чтобы танки могли беспрепятственно продвигаться по ним. Чтобы наступление достигло своей цели, чтобы нанести удар по стенам с необходимой силой и точностью, чтобы нанести раны в сердце врага, более восьмидесяти процентов этих ударов должны были быть завершены вовремя. Эта была невыразимо трудная цель, учитывая потери каждой единицы техники, которой еще обладал Легион. Быть остановленным на открытом месте означало смерть, поэтому танки должны продвигаться любой ценой.
+
Джангсай включил расщепляющее поле на клинке Аджака. Вспыхнувший ореол показался чистой белой звездой на фоне дымовых завес клубящейся тьмы.
  
Наранбаатар взмахивал посохом вокруг себя, собирая неистовую силу шторма. Наконечник черепа вспыхнул чистым серебряным светом, который разлился по продуваемой ветрами местности.
+
— Давайте сюда, раздутые вы мрази! — прорычал он, ухмыляясь под шлемом, готовясь сорваться с места. — Посмотрим, как вы угонитесь за ''этим''.
  
- Та макай! – выкрикнул он и выставил обе руки перед собой.
 
  
Из сдвоенных электрических дуг вырвались вспышки необузданных молний, воспламеняя заряженный воздух вокруг. Их целью стал «Спартанец» противника, несущийся по узкому проходу. Боевую машину отбросило со своей линии движения назад - на пути «Рино». Это создало затор для продвижения колонны Гвардии Смерти – десяти единицам на гусеничном ходу, сопровождаемых пехотой – что позволило имперским силам за спиной Наранбаатара – двенадцати основным боевым танкам и трем реактивным мотоциклам по флангам – продвинуться вперед. Наранбаатар продолжал обстрел, крутясь на одном месте, швыряя магию шторма, что разбивает стволы орудий и разрывает гусеницы. Как только орудия Терранской Бронетанковой оказались в зоне досягаемости, началась настоящая бойня: меткие выстрелы снарядов хлынули каскадом и стерли в порошок как бронетанковую часть предателей, так и пехотинцев.
+
Приказ о всеобщем сборе вызвал у Крозия недовольство. Он надеялся провести в подвалах ещё несколько часов — ему только что доставили ещё двадцать субъектов в сознании, — но не мог проигнорировать призыв первой категории. Зэдал взглянул на крохотное существо, которое примостилось сверху на полке. Оно грызло кусочек скальпа с волосами и миленько пускало слюни.
  
Но вдруг воздух задрожал и лопнул, как кожаный пузырь. Земля разверзлась. Заляпанный грязью купол вырвался на поверхность, распираемый всплывающими очертаниями чего-то чудовищного. Он был огромен, выше и шире, чем горящий скелет «Спартанца». Из образовавшегося кратера выплеснулось дряблое, полупрозрачное тело, оно дымилось и сочилось влагой, вскоре с десяток рук расправили костлявые пальцы, и белоглазое лицо поднялось из того, что могло сойти за туловище со впалой грудью, в окружении выбросов сернистого газа.
+
— Что ж, идём со мной, — вздохнул воин. Спрыгнув, создание уселось ему на плечо доспеха, где уткнулось носом в щель между ободом наплечника и нагрудником, которая расширялась по мере того, как раздувалось тело Крозия. — Долг зовёт.
  
- Отходим! – скомандовал Наранбаатар ведущему «Леману Руссу», который как раз вступал в бой и всю свою огневую мощью направил в существо.
+
Хромая, он вышел за порог, подхватив на ходу свой старый цепной клинок. Адамантиевая кромка оружия покрылась ржавчиной и гнилью, но из выпускных отверстий теперь сочилось что-то интересное. Ядовитое, как предположил Зэдал. В поскрипывающем космопорте всюду звучали сигналы тревоги: одни доносились из старой имперской сети, другие ревели с новых легионных станций оповещения. Шум раздражал, но, похоже, никто не торопился — Гвардейцы Смерти тяжело и неуклюже топали на свои позиции, словно в полудрёме, почти не разговаривая между собой.
  
Было слишком поздно. С поразительной скоростью демоноформа устремилась прямо на танк и вцепилась в него своими многочисленными мерцающими руками. Она подняла его, развернула и с силой швырнула в остов поврежденного посадочного модуля. Техника взорвалась при ударе и осыпала монстра горящим металлом, который загорался зеленым пламенем везде, где соприкасался с газовыми сгустками.
+
Демоны вели себя совсем иначе. Эти неустойчивые монстры, сдвигающиеся между измерениями, брызгали слюной и фыркали, резвились с неподдельным восторгом, а порой теряли связь с материальным миром и целиком проваливались в пол. Они выглядели так, будто опьянели или приняли наркотики, словно само пребывание в этом месте, так близко от Анафемы и Его неослабевающих оберегов, сильно оглупляло их. В качестве компенсации за неудобства значительно ускорилось когда-то неторопливое преображение внутренней структуры космопорта. Прежние стены из обычного металла изгибались, приобретая новые органические формы, сочились химическими веществами и выбрасывали тёмные побеги ползучих растений. Окружающий воздух казался густым, как рвота, а в наиболее глубоких помещениях видимость снижалась до пары десятков метров.
  
Другие имперские подразделения останавливались или разворачивались. Будь они одни, то уже открыли бы отчаянную стрельбу из главных пушек. Но Наранбаатар к тому времени уже стремительно пошел на сближение, а протоколы операции были предельно чёткими –не подвергать его риску поражения. Реактивные мотоциклы Белых Шрамов молнией пронеслись вперед, чтобы задержать уцелевшие наземные войска противника, предоставив Провидцу бури полную свободу действий, чтобы он мог справиться с истинной угрозой.
+
Усмехнувшись от удовольствия, Крозий обнаружил, что лелеет надежду на то, что после окончания битвы легион уже не уйдёт отсюда. Пусть Хорус получит Дворец, который так жаждет разрушить, им же хватит и этой занимательной башни разложения. Возможно, они превратят её в инкубатор, величайший в истории, до такой степени насыщенный мощью и токсичностью, что сама Галактика подхватит неизлечимую инфекцию.
  
Якша набросился на него, окутывая обоих ядовитыми шлейфами и пытаясь затащить его в свой тлетворный плен. Теперь Наранбаатар использовал свой посох как копье, увитое потрескивающими стрелами силы шторма. Он нанес удар раз, другой, разрывая противоестественные сухожилия и ломая призрачные кости. Существо пыталось задушить его, обвить своими водянистыми конечностями и сдавить его доспех, пока он не пойдет трещинами. Все его движения были скованными, неприспособленными к миру ощущений, оно все еще частично было погружено в потусторонний мир. Ему удалось протянуть до неприличия длинный язык вокруг шеи Наранбаатара и крепко хлестнуть, он напрягся, чтобы втащить его внутрь. Но движение было предвидено – Провидец бури резко взмахнул посохом и целиком перерезал мышцу, а затем резко развернулся, чтобы набрать силу для смертельного удара. Древко зарычало и глубоко вонзилось в горло существа, погрузившись во вздымающиеся мешки стекловидной плоти. И Наранбаатар выпустил всю свою мощь.
+
Однако сначала им нужно защитить порт. Хрипя через дыхательную маску, Зэдал поднимался по длинной лестнице, хватаясь за перила и подтягивая себя. Наконец он вышел в длинный зал, что тянулся на сотни метров к большим воротам в западном конце галерей наземного уровня. Там двигалась огромная масса тел: все они, топая и пошатываясь, ковыляли к бастионам. Маршировали отделения Несломленных, брели банды оборванных культистов, которых притащили с пустошей, а демоны, трепетавшие, как пламя свечи, то появлялись, то исчезали из поля зрения. Под всеми ними содрогнулся пол, когда настенные орудия открыли огонь, и загрохотал сам фундамент. Возможно, сбор вёлся преждевременно, без должной подготовки и прогнозирования, но, по крайней мере, он уже начался, и военная машина раскручивала ржавые шестерёнки, набирая ход.
  
Демон побледнел, раздулся, а затем взорвался, разлетевшись ошметками жира и хрящей. Они шлепались в беспорядке на открытую поверхность в радиусе тридцати метров. Сам Наранбаатар остался стоять в эпицентре, опустив голову и расправив плечи, пока последствия взрыва превращались в черную кашицу на его потрескивающем посохе.
+
Наконец, поднявшись на высоту трёхсот метров от уровня внешних укреплений, Крозий выбрался на парапеты, обращённые на юго-запад. По их периметру располагались оборонительные башни и позиции тяжёлых орудий. Больше половины из этих огневых точек не действовали, разрушенные в ходе прорыва Пертурабо. Часть из них отремонтировали, также по воздуху доставили другие орудия из собственных арсеналов легиона, но в целом складывалось ощущение ветхости и немощи.
  
Только после того, как попадали последние остатки жижи и стихли последние отголоски жутких криков чудовища, он погасил пламя, опустился на одно колено и глубоко вздохнул, пытаясь вернуть равновесие.
+
Крозий настроил засорившийся механизм забрала и услышал глухой лязг. Пару секунд он видел только туман из помех, но затем неповоротливый машинный дух принялся за работу, тактическая панорама приобрела чёткость, и её пересекли линии наведения.
  
Существо не было самым сильным в своем виде, по крайней мере не настолько, но с каждым продвижением армии, с каждым пройденным километром, подобные ему становились все многочисленнее и сильнее. Как только они окажутся у самых ворот, спустятся в лишенные света шахты и гниющие подземелья, демоны станут по-настоящему грозными.
+
На западе пылало само небо, и источник огня непрерывно приближался, а вокруг него мелькали и метались истребители, ведущие воздушные дуэли. Под этим надвигающимся грозовым облаком, широким, как сам горизонт, лежали покорённые территории, тянущиеся к Колоссам, но теперь скрытые бурлящим ковром пыли. Не клубами, что вяло приплывали с мест предыдущих разрушений, а вихрями, что взметались над боевой техникой, мчащейся на бешеной скорости. Танки преодолевали развалины городских улиц густым потоком, будто стая крыс.
  
Имперские танки снова пришли в движение и привели в порядок вторичное вооружение, чтобы поддержать реактивные мотоциклы Легиона. Наранбаатару нужно было вызвать поддержку с воздуха и лететь к следующей критической точке. Каждый выживший задын арга в Легионе делал ту же работу, его перебрасывали от одной переломной точки к другой, где каждый давил, крушил, разрывал на куски прожорливых варп-существ, которые, казалось, выползали из каждой тени, из кромки каждого кратера. Скоро все это начнет сказываться на них. Конечности станут тяжелее, а мастерство в этом искусстве – не таким уверенным. Каждое проявление силы требовало свою цену, и эта цена могла только расти.
+
Крозий не был великим стратегосом, но такая численность... тревожила. Их враг не проводил контратак такого масштаба уже несколько месяцев, уж точно не после кровопролитных неудач на Фасадном фронте. Однако здесь противник сосредоточил силы. Они выглядели решительно и двигались быстро.
  
Поднявшись на ноги, Наранбаатар поймал себя на том, что снова думает о Есугэе. Никто из V никогда не был таким могущественным, как он. Немногие псайкеры других Легионов могли сравниться с ним. Будь он сейчас рядом с ними и командуя конклавами одаренных, имело бы это значение? Оказались бы они уже за стенами, внутри, уверенно следуя за его яркой звездой?
+
Тогда он вспомнил слова Тифа, обращенные к нему.
  
Все еще было трудно поверить, что он ушел. Он был для всех великим проводником, голосом спокойствия и уверенности, что направлял их с самого начала. Оставшиеся не достигли такого же уровня выдержки в командовании, и Наранбаатар, несмотря на все долгие десятилетия службы и глубокий боевой опыт, никогда бы его не оспорил.
+
«Ты узнаешь».
  
«Мы бы с радостью последовали за тобой, старший брат», - размышлял он про себя. «Ты бы сделал ночь для нас немного светлее».
+
Что ж, возможно, стоит призвать его обратно. Вероятно, происходит именно то событие, о котором он беспокоился. Подняв жирненького демона, Зэдал погладил его под подбородком, отчего тот захихикал. Пока легионер размышлял, крохотный монстр, похоже, не волновался. Указав на приближающиеся танки, он извернулся и пустил газы в их сторону.
  
Его пробудил вой приближающегося реактивного мотоцикла. Машина задрожала и остановилась, всадник спешился – сержант в покрытых грязью и кровью доспехах. Символы его братства были полностью скрыты, но ростом и походкой он скорее походил на «свежую кровь», чем на чогорийца.
+
Крозий рассмеялся и похлопал его по колючкам.
  
- Тебе нужна помощь, задын арга? - спросил он, низко кланяясь. - Я могу что-нибудь для вас сделать?
+
— Похвально, — пробормотал он. — Большего они не заслуживают.
  
На заднем фоне все еще слышались звуки боя. Опасность все еще сохранялась, войска еще сражались, танки снова катились, и посреди всего этого, сержант счел важным позаботиться о своем Провидце бури.
+
Это его успокоило. Снова убрав существо на сгиб руки, Зэдал нащупал пусковой переключатель на своём мече. Далеко внизу облака пыли вздымались все ближе.
  
«Они смотрят на меня так, как когда-то я смотрел на него», - подумал Наранбаатар. - И у них нет воспоминаний о том времени, когда все началось, когда мы тоже были детьми.»
+
— Мчитесь так показушно, как пожелаете, — проговорил он, взбираясь по ступенькам к краю бастиона. Повсюду вокруг него воины легиона опускали стволы орудий, волокли тележки с боеприпасами, запускали тяжёлые двигатели поворотных платформ. Воздух гудел от проявляющихся демонов, скалобетонные плиты дрожали под множеством раздвоенных сабатонов.
  
- Ты великолепно сражаешься, дарга, - сказал он, кланяясь в ответ. - Пожалуйста, продолжай – со мной все будет в порядке.
+
— За это мы заставим вас страдать.
  
Затем Наранбаатар отошел, позволив сержанту снова сесть в седло и вернуться к выполнению поставленной задачи. На дисплее его шлема замигали прерывистые сигналы – «Громовой Ястреб» круто заходил на посадку, уходя из-под обстрела. Затем последует следующая битва, а затем следующая, и следующая.
 
  
- Потому что мы не можем сравниться с теми, кто был до нас, - сказал он вслух, взбираясь к месту посадки и повторяя мантру, которую произносил со времен Катулла в надежде, что однажды действительно поверит в это. - Иди настолько далеко, насколько позволяют память и жажда мести.
+
Наранбаатар выпрыгнул из открытого люка «Громового ястреба». Секунду он падал сквозь пламя и воздух, затем врезался в грязь и принялся за работу.
  
==ПЯТНАДЦАТЬ==
+
Справа от него виднелся остов сбитого посадочного модуля — огромная труба из потемневшего металла, больше ста метров в длину и в диаметре. По левую сторону тянулся непролазный бурелом из покорёженной арматуры и секций каменной кладки, жуткие нагромождения давно разрушенных конструкций, почти непроходимые для пехоты. Путь посередине, всего несколько часов назад расчищенный инженерными подразделениями V легиона, представлял собой единственный вектор наступления в данном секторе, и атака уже замедлялась.
  
'''Игра'''
+
Они тщательно спланировали все маршруты. После недель исследований, подкреплённых опасными разведывательными миссиями, они выявили сеть подходов к врагу. Наступление делилось на три фронта, обозначенные как Золотой, Эбеновый и Янтарный. Первым командовал Ганьзориг, которому поручили вклиниться в северные подступы к космопорту. Цинь Фай, возглавивший
  
'''Карты'''
+
Эбеновый, и сейчас прорубался к южным подходам. Янтарный лично вёл Каган, выбравший самую прямую дорогу — точно на огневые позиции противника.
  
'''Гвозди'''
+
На каждом из фронтов имелись сотни полос, расчищенных для атаки: там убрали мины и «раздиралку», а также засыпали траншеи, что позволило танкам беспрепятственно катиться вперёд. Чтобы успешно провести наступление, чтобы нанести удар по стенам с необходимой силой и точностью, чтобы ранить врага в самое сердце, более восьмидесяти процентов сил, движущихся по этим участкам, должны были преодолеть их к сроку. Невыразимо трудная цель, особенно если учесть, в каком плохом состоянии находилась каждая единица техники, которой ещё обладал легион. Застрять на открытом месте значило погибнуть, поэтому танки должны продвигаться любой ценой.
  
 +
Наранбаатар взмахивал посохом вокруг себя, собирая неистовую силу бури. Навершие в виде черепа вспыхнуло чистым серебристым светом, который разлился по продуваемой ветрами местности.
  
Ему не следовало заходить так далеко.
+
— ''Та макай!'' — выкрикнул он и резко выбросил вперёд обе руки.
  
Вальдор начал обдумывать худшую вероятность – будущее, в котором впервые в жизни он не поймает свою добычу. Если Фо каким-то образом удалось бы скрыться среди всей этой неразберихи, то о последствиях страшно было подумать. Захвати его враг живым, и все станет еще хуже. Так что его нужно было найти.
+
Из них вырвались сдвоенные дуги необузданных молний, воспламенившие заряженный воздух вокруг. Их целью стал вражеский «Спартанец», несущийся по узкому проходу. Боевую машину оторвало от земли, и она закувыркалась назад, наперерез едущему там «Носорогу». Так возник затор перед колонной Гвардии Смерти, состоящей из десяти единиц гусеничной техники при поддержке пехоты, что позволило имперским силам за спиной Наранбаатара — двенадцати основным боевым танкам и трём гравициклам, мчащимся по флангам, — продвинуться вперед. Грозовой пророк не прекращал наносить удары. Крутнувшись на одном месте, он снова обрушил на противника погодную магию, которая расколола стволы орудий и разорвала ленты из траков. Как только Первый Терранский бронетанковый подошёл на расстояние орудийной стрельбы, закипела настоящая бойня: меткие залпы хлынули каскадом и стёрли в порошок как технику, так и инфантерию предателей.
  
Однако, город был на грани захвата. Вражеское наступление теперь просматривалось со всех направлений – огненное кольцо, которое неуклонно сжималось, прогрызая слабеющую оборону и продвигаясь все ближе к сердцевине. На фронтах сражений уже бились многомиллионные армии. После тяжелых часов эти миллионы превращались в десятки миллионов, еще больше нарушая равновесие и без того односторонней бойни. Время было на исходе.
+
Но вдруг сам воздух задрожал и лопнул, как пузырёк на коже. Земля разверзлась. Над поверхностью взметнулся заляпанный грязью купол, распираемый изнутри чудовищным силуэтом. Там проявлялась огромная фигура, превосходящая в ширину и длину горящий остов «Спартанца». Из образовавшейся при её рождении воронки, тащась как по болоту, вышло создание с дряблым полупрозрачным телом, которое испускало пар и чем-то сочилось. Вскоре на десятке рук распрямились костлявые пальцы, а из того, что могло сойти за туловище с полостью в груди, поднялось лицо с белыми глазами. Всё существо окружали выбросы и размытые облачка сернистого газа.
  
Вальдор на мгновение присел, перекинув полы длинного плаща через колено. Он позволил смертоносному острию своего копья немного опуститься, оно пронзило темноту, поблескивая слабым золотисто-серебряным светом. Казалось, что как только острие настигало жертву, кровь испарялась с него, и оно становилось таким же нетронутым, как и всегда. На фоне окружающей грязи и разрушения, это оружие единственное, что оставалось чистым, таким же полным ненависти и непреклонным, каким оно и было всегда.
+
— Выйти из боя! — скомандовал Наранбаатар ведущему «Леману Руссу», который на полном ходу нёсся к созданию и бил по нему из лазпушки.
  
Он уставился на землю перед собой. Пыль клубилась от тысяч сапог, занеся все следы и сделав их нечитаемыми. Но он был здесь не для того, чтобы читать следы в пепле. Он был там, на пересечении возможных вариантов развития событий, чтобы воспользоваться моментом, поставить себя на место преследуемого, представить себе путь, который тот, должно быть, выбрал.
+
Белый Шрам опоздал. Демоническая сущность с поразительной скоростью ринулась прямо на танк и вцепилась в него множеством мерцающих рук. Подняв машину, гигант развернулся и с силой впечатал её в каркас сбитого посадочного модуля. «Русс» взорвался при ударе, и на монстра посыпались куски горящего металла, которые вспыхивали зелёным пламенем везде, где соприкасались с газовыми сгустками.
  
Вальдор закрыл глаза и прокрутил в голове то, что узнал. Он проник в хитросплетения убийств, в ложные зацепки, ведущие в завоеванные городские районы, к мрачным рядам поврежденного оборудования и шифрам, вводящим в заблуждение. Человек, за которым он охотился, был хорош в этом, возможно, не хуже любой другой добычи, но теперь список его местоположения быстро сокращался, и ни одна живая душа не знала пути во Дворце лучше Вальдора. Это была его территория, которую он разведывал и отмечал на протяжении десятилетий, все это время готовясь именно к такому повороту событий. В краткой тишине он оценивал вероятности, обдумывал, что нужно этому человеку для его работы, где он сможет это получить, какой путь выберет, чтобы остаться в живых.
+
Другие имперские танки со скрежетом останавливались или разворачивались. Если бы их никто не сопровождал, они тут же открыли бы отчаянную стрельбу из основных орудий. Но Наранбаатар уже ринулся в ближний бой, а протоколы операции соблюдались строго: экипажи не стали бы стрелять, рискуя попасть в него. Гравициклы V легиона молнией пронеслись вперед, стремясь задержать уцелевшие наземные войска противника, чтобы никто не помешал грозовому пророку разбираться с истинной опасностью.
  
Копье слегка задрожало в его руке. Вальдор открыл глаза, теперь уверенный в выбранном маршруте. Он вырвался из тени и двинулся вперед по виадукам, тянущимися над пропастями из бушующего огня. Он бежал стремительно, лишь слегка поднимая грязь своей тяжелой поступью. Его доспехи были бесшумны - шедевр техномантии даже по стандартам его ордена, за исключением сверкающего копья, он был почти невидим во мраке, а все великолепие его доспеха было скрыто под слоем пепла и копоти, размазанными по всей его поверхности.
+
Когда ''якша'' набросился на него, пытаясь вцепиться в воина и притиснуть его к своему истощённому телу, обоих окутали завитки тлетворных испарений. Теперь Наранбаатар применил свой посох как копьё, протянув вдоль него потрескивающие пики из энергии бури. Он провёл один выпад, другой, разрывая противоестественные сухожилия и ломая нематериальные кости. Существо старалось задушить его, обвить водянистыми лапами и сдавить доспех так, чтобы тот треснул, но тварь двигалась скованно: она пока не приспособилась к осязаемому миру, всё ещё не до конца выбралась из царства грёз за гранью. Вытянув омерзительно длинный язык, чудовище сумело захлестнуть им шею Наранбаатара и напрячь получившуюся удавку, чтобы подтащить его к себе. Но грозовой пророк, предвидевший такой ход, ловко взмахнул посохом и целиком перерезал мускульный аркан, а затем резко крутнулся, чтобы набрать силу для смертельного удара. Древко с рычащими зарядами глубоко вошло в горло существа, погрузившись во вздымающиеся кисты из стекловидной плоти, после чего Наранбаатар высвободил всю свою мощь.
  
Теперь эти места стали опасны, некоторые из них были оставлены под натиском врага, в другие уже проникли вражеские передовые подразделения. Тела с вывихнутыми руками, ногами, пальцами, были свалены в кучу и торчали из моря мусора - бледно-серого и черного. Омертвевшая кожа была твердой, как рокрит, но становилась ломкой на пронизывающем ветру. Порывы ревели и стонали за каждым углом так, что казалось только грохочущие кое-где хрупкие обереги, мешали им перейти на внятную речь.
+
Демон побледнел, раздулся, а затем лопнул и разлетелся ошмётками жира и хрящей. Обрывки шлёпались на каждую открытую поверхность в радиусе тридцати метров, разбрасывая брызги. Сам Наранбаатар неподвижно стоял в эпицентре взрыва, опустив голову и расправив плечи, пока остатки сражённой твари поджаривались на его потрескивающем посохе, обращаясь в чёрное месиво.
  
Вальдор словно призрак передвигался через высокие уровни, его плащ развевался в едком дыму. Он быстро спустился в остов пустого бункера, погрузился в шахты, по которым когда-то скользили промышленные лифты, а теперь превратились в ямы из абсолютной черноты. Он вырвался из них недалеко от уровня поверхности земли, вихрем промчался по парапету, который был завален умолкнувшими артиллерийскими орудиями. Их расчеты раскидало, люди лежали навзничь, глядя остекленевшими глазами в небеса и молитвенно сложив руки перед собой. Он проскользнул в длинную галерею сгоревшей бронетехники из сплошь искореженных стволов и разорванных гусениц, над которыми висела неподвижная дымка паров прометия. Со всех сторон его обступали клубы густого вязкого тумана, пахнущего химикатами, боеприпасами и мертвецами.
+
Только после того, как приземлились все полужидкие куски и окончательно стихли отголоски жутких криков чудовища, он погасил пламя, опустился на одно колено и глубоко вздохнул, стараясь восстановить спокойствие духа.
  
Вскоре он снова увидел врага – воины Легиона Лоргара без опаски передвигались в неестественных сумерках, в окружении призрачного мерцания наполовину воплощенных демонических образов. На доспехах, украшенных костями и плотью убитых ими, были вырезаны слова силы.  Шлемы деформировались в распахнутые челюсти, змеиные пасти или злобные ухмылки какого-нибудь Нерожденного варп-принца. Легионеры источали вокруг себя чары, которые пульсировали, заставляя вздрагивать воздух, а туман в ужасе разрываться в клочья.
+
Хотя это существо не относилось к самым сильным в своём виде, даже близко не могло сравниться с ними, с каждым новым этапом наступления, с каждым километром, пройденным армией, подобные твари появлялись всё чаще и становились могущественнее. Когда воины доберутся до самих ворот, спустятся в лишённые света шахты и гниющие подземелья, там их встретят поистине грозные демоны.
  
Их переполняла сила, черпаемая ими из-за завесы, клинки покрывал свежесрезанный жир, а пояса были увешаны срезанными скальпами. И при всем этом они все еще оставались воинами и достаточно скоро обнаружили присутствие Вальдора. Девять изогнутых клинков сверкнули в изготовке, девять генетически усовершенствованных тел приготовились сразить его.
+
Имперские танки снова пришли в движение и начали наводить вспомогательное вооружение, чтобы поддержать гравициклы Шрамов. Наранбаатару теперь следовало вызвать поддержку с воздуха и перелететь к следующей точке, где имелся риск задержки. Каждый выживший задын арга в Легионе занимался тем же самым: их перебрасывали с одного критического участка на другой, где они давили, крушили, разрывали на куски напитанных варпом тварей, которые словно бы выползали из любой тени, из-за края каждой воронки. Скоро всё это начнёт сказываться на них. Руки и ноги отяжелеют, они уже не так уверенно будут применять своё искусство. За каждое применение их могущества требовалось платить, и цена только росла.
  
Он ринулся прямо в сердце их отряда, атакуя копьем и начисто рассекая порченный керамит. Клинки закружились, звякая друг о друга то здесь, то там, словно это был заученный наизусть танец ритуального убийства с одиноким кустодием в центре. Отравленный гладий едва не задел его шею. Раздвоенное острие топора чуть не вонзилось ему в грудь. Длинные когти едва не сбили его с ног, и он рисковал быть раздавленным под слаженный топот отделанных бронзой сапог.
+
Выпрямившись, Наранбаатар поймал себя на том, что снова думает о Есугэе. Никто из Пятого никогда не мог сравниться с ним в мощи, да и в других легионах такие псионики почти не встречались. Если бы он не покинул их, если бы руководил конклавами одарённых, изменилось бы что-нибудь? Возможно, сейчас они бы уже вошли за стены и уверенно спускались в недра космопорта, следуя за его яркой звездой?
  
Но… предатели всегда были на полсекунды позади, на долю секунды более предсказуемы. Отрыв был невелик, но оставался непреодолим. Копье кололо и рубило, отражало удары и блокировало их, на мгновение опережая малые клинки. Траектория его движения становилась все тверже и смертоноснее, пока черная кровь не хлынула ручьем, и огонь линз на шлемах Несущих Слово не погас один за другим.
+
Всё ещё трудно поверить, что его больше нет. Таргутай всегда служил им великим путеводным светом, голосом спокойствия и убеждённости, что направлял их с самого начала. Никто из оставшихся не обладал терпеливостью и авторитетом Есугэя. Наранбаатар, несмотря на долгие десятилетия службы и огромный боевой опыт, никогда бы не оспорил такое утверждение.
  
Тяжело дыша, Вальдор удалился, на ходу впитывая видения, которые ему дарило каждое убийство. Отпрыски Лоргара, погруженные в архаичные религиозные символы и в своего рода никогда не прекращающийся экстаз, мало чем отличались от настоящих демонов в том, что давали ему – краткие видения вечных мук. Окунаясь в одни из самых глубочайших и сокровенных течений Хаоса, они намеренно извлекали суть его изменяющих, разрушающих возможностей и, изощренно искажая их, обращали на путь войны. Сражаться с ними означало получить напоминание о последствиях поражения, только более острое, по сравнению с большинством других.
+
«Мы бы последовали за тобой с радостью, старший брат, — рассудил он про себя. — Ты бы сделал ночь для нас немного светлее».
  
Но он не мог задерживаться. Он снова двинулся вперед, очищая свой разум. Он рвался в самую гущу наступающих вражеских сил, пробиваясь сквозь разрозненные боевые отряды. Никто его не поймал. Мало кто из них знал, что он был там, прежде чем пал от его руки. Это не могло продолжаться долго – когда основные формирования Легионов предателей достигнут этих мест, даже ему придется отступить – но сейчас это непрошенное отребье едва ли замедляло его.
+
Грозовой пророк очнулся, услышав вой приближающегося гравицикла. Машина задрожала и остановилась, её наездник в звании сержанта спешился. Его доспехи покрывали грязь и кровь, полностью скрывавшие символы братства, но ростом и походкой он больше напоминал новобранца, чем чогорийца.
Он опустился ниже уровня земли, следуя по памяти обо всех сооружениях к востоку от района Кланиум. Он пролез через узкие щели, образованные рухнувшими арками. Спустился еще глубже в шахты, по шатким каркасам стальных подъемников, по винтовым лестницам, пока ему не показалось, что он вновь едва не загнал себя на уровень Подземелья, где древние конструкции и забвение слой за слоем давили на него.
 
  
Наконец он вошел в искомую лабораторию и стал свидетелем разрушения. Стены потрескались, полы были усыпаны мусором, длинные столы завалены сломанными инструментами. Он прошелся и увидел, что ряд узлов совсем недавно работали – машинные духи на устройствах ауспекса все еще выполняли свои функции.
+
— Тебе нужна помощь, задын арга? — спросил воин, низко кланяясь. — Могу я что-нибудь для тебя сделать?
  
Он остановился у одного из них, поднял копье над столешницей наконечником вверх, закрыл глаза и прислушался к резонансам в воздушном пространстве.
+
В отдалении всё ещё слышались звуки боя. Опасность никуда не делась, войска по-прежнему сражались, танки снова катились, и посреди всего этого сержант счёл важным позаботиться о своём грозовом пророке.
  
Фо был здесь. Но был не один. Вальдор сконцентрировался еще больше, позволяя системам своей брони обрабатывать каждую частицу феромона, оставшегося в душной атмосфере, позволяя своему разуму фокусироваться на окружающей обстановке и истории, что разворачивалась среди нее.
+
«Они смотрят на меня так, как когда-то я смотрел на него, — подумал Наранбаатар. — И они не помнят о том времени, когда всё началось, когда мы тоже были детьми».
  
Он резко открыл глаза. Попятился назад, вдоль лабораторных столов, в кромешную тьму. Увидел кровь на дальней стене, сломанную дверь и обрывки формы имперского офицера, свисающие с длинных царапин на голых стенах. Царапины были знакомы как по размеру, так и по стилю – коготь в латной перчатке, бьющий в ярости по быстро движущейся цели.
+
— Ты великолепно сражаешься, ''дарга'', — сказал он, кланяясь в ответ. — Пожалуйста, продолжай. Со мной всё будет в порядке.
  
Повелители Ночи.
+
Грозовой пророк отошёл, чтобы не мешать сержанту снова оседлать гравицикл и вернуться к выполнению поставленной задачи. На дисплее его шлема замигали прерывистые сигналы — всё тот же «Громовой ястреб» круто заходил на посадку, уходя из-под обстрела. Скоро он пойдёт на снижение, а потом для Наранбаатара начнётся следующая битва, и ещё одна, и ещё.
  
Вальдор бросился бежать.
+
— Потому что мы не можем сравниться с теми, кто пришёл до нас, — проговорил он вслух, взбираясь к месту посадки и повторяя мантру, которую произносил со времён Катулла в надежде, что однажды действительно поверит в это. — Не заходи дальше, чем тебе позволяют память и жажда мести.
  
  
 +
===Глава пятнадцатая===
  
В конце концов им пришлось совершить посадку. Как бы сильно Джону ни хотелось продолжать, его возможности были не безграничны. Никто другой – во всяком случае по их признаниям – не мог управлять лихтером. Джон был измотан еще до того, как они взлетели.  Нужно было остановиться.
 
  
Хотя на протяжении большей части их путешествия казалось, что не останавливаться – куда более простой вариант. Он означал, что нужно было вытеснить воспоминания, отбросить их ради того, чтобы сохранить их маленькое судно на лету. Как только они приземлились на плоскогорье, покрытое жухлой растительностью, Джон понял, что все вернется.
+
Игра
  
Турбины остановились. Удерживающие замки со щелчком открылись, обеспечение жизнедеятельности отключилось. Джон остановил подачу основного питания, и все, наконец, смогли выйти на свежий воздух, на какое-то время лишившись своей ненадежной защиты.
+
Карты
  
Стояла жаркая ночь. Или жаркий день – сложно было сказать. Пассажиры спустились по трапу, неуклюже переступая негнущимися конечностями, мышцы ныли. Вскоре они разбились на небольшие группы – Актейя со своим телохранителем и Олл со своими спутниками. Все они воспользовались возможностью, чтобы вскрыть ящики с пайками, которыми был загружен отсек лихтера, и устало опустились с ними на высушенную землю.
+
Гвозди
  
Лидва захватил немного для Джона.
 
 
- Ты должен поесть, - сказал Космодесантник.
 
  
Да, должен. Было много вещей, которые он должен был сделать.
+
Ему не следовало заходить так далеко.
  
Джон поднял глаза на архаичного воина, на эту странную смесь из знакомого и неизвестного. Он пугал его с самого начала, и Джон прекрасно знал, на что способны такие существа. Но не сейчас. Теперь он знал нужные слова. Слова, которые могли вывернуть наизнанку броню, выбить болт-пистолет из рук космодесантника, превратить его мышцы в воду.
+
Вальдор начал обдумывать худшую вероятность — будущее, в котором он впервые в жизни упустит добычу. Если Фо каким-то образом сумел скрыться посреди всей этой неразберихи, то о последствиях даже страшно подумать. Если же враг взял его живьём, то положение ещё хуже. Значит, его нужно найти.
  
- Спасибо, - сказал Джон и сел.
+
Однако город уже на грани захвата. Вражеское наступление теперь просматривалось со всех направлений, как огненное кольцо, которое неуклонно сжималось, прогрызая слабеющую оборону и продвигаясь всё ближе к сердцевине. На фронтах уже сражались миллионные армии. Пройдут часы тяжёлых боёв, и эти миллионы превратятся в десятки миллионов, ещё больше нарушая баланс резни, где перевес одной стороны и так уже очевиден. Время истекало.
  
Они ели вдвоем в тишине. На северо-востоке небо было в огне – дрожащий, мерцающий румянец никогда не угасал. Здесь ощущался запах химикатов и горелой плоти.
+
Вальдор на мгновение присел, и полы длинного плаща окутали его колено. Он чуть ослабил хватку на копьё, и смертоносный клинок немного опустился, наклоняясь в темноту, испуская слабый золотисто-серебряный свет. Казалось, что после каждого убийства кровь испарялась с него, и он становился таким же незапятнанным, как и прежде. Посреди грязи и мерзости поражения лишь одно это оружие оставалось чистым, таким же полным ненависти и совершенным, как и всегда.
  
- Я не знаю, почему она тебя оставила, - произнес Джон в конце концов. - Я имею в виду, если ей так сильно было ненавистно все это. Разве ты... своего рода не худшее напоминание?
+
Константин уставился на землю перед собой. Тысячи сапог взметнули здесь пыль, рисунки подошв перекрыли друг друга, следы стали нечитаемыми. Но он пришёл не для того, чтобы искать указания в пепле. Он прибыл сюда, на пересечение возможных вариантов развития событий, чтобы взять паузу, поставить себя на место преследуемого, представить себе, какой путь тот должен был выбрать.
  
Лидва сосредоточенно жевал.  
+
Закрыв глаза, Вальдор перебрал в голове то, что узнал. Он проник под завесу обманных убийств, в ложные зацепки, ведущие в уже завоёванные врагом городские районы, изучил гнетущую череду повреждённого оборудования и шифров, вводящих в заблуждение. Человек, за которым он охотился, хорошо знал такие приёмы — возможно, лучше всей прежней добычи, — но теперь список вероятных мест быстро сокращался, и ни одна живая душа не разбиралась во Дворце лучше Константина. Он находился на своей территории, которую разведывал и размечал на протяжении десятилетий, постоянно готовясь именно к такому повороту событий. В те краткие секунды тишины он оценивал возможности, обдумывал, в чём нуждалась его цель для работы, где она могла это получить, какой путь выбрала, чтобы затаиться и остаться в живых.
  
- Может быть, - сказал он. - Может быть, это было трудно для нее. - Он никогда не улыбался. Его голова, покоящаяся на бычьей шее, покрытой пластами мышц, держалась идеально ровно, словно недвижимая. – Возможно, она просто любила вспоминать о том, как все начиналось. О тех временах, когда все было не так пессимистично.
+
Копьё слегка задрожало в его руке. Вальдор открыл глаза, теперь не сомневаясь, куда двигаться дальше. Вырвавшись из тени, он ринулся вперёд по виадукам, что тянулись над пропастями, полными бушующего огня. Он бежал стремительно, и его тяжёлые сабатоны лишь слегка погружались в наметённую ветрами грязь. Доспехи Константина, шедевр техномантии даже по стандартам его ордена, работали бесшумно. Если не считать сверкающего копья, он почти сливался с темнотой: всё великолепие его брони скрылось под слоем пепла и копоти, размазанным по всей поверхности лат.
  
Джон приподнял бровь.  
+
Он забрался в опасные места. Одни из них защитники покинули под натиском врага, в другие уже проникли передовые подразделения неприятеля. Куски тел — пальцы, руки, ноги — здесь валялись грудами и торчали из моря мусора, бледно-серого и чёрного. Омертвевшая кожа затвердела, как скалобетон, но стала ломкой на пронизывающем ветру. Его порывы ревели и стонали за каждым углом: они почти уже издавали неразборчивые слова, и лишь хрупкие обереги, ещё дребезжащие на своих местах, из последних сил мешали им обрести речь.
  
- Но, если верить ей - она стояла за тем, что случилось. Нет Эрды, нет предателей. Все бы воспитывались правильно в безопасности отцовского Дворца, получая наставления, в которых они всегда нуждались.
+
Вальдор передвигался по высотным уровням, словно призрак, его плащ развевался в едком дыму. Он быстро спустился в остов пустого бункера-хранилища, спрыгивая в шахты, по которым когда-то скользили промышленные лифты, — теперь они превратились в ямы, где царила непроглядная тьма. Константин вырвался наружу недалеко от уровня поверхности и вихрем промчался по парапету, заваленному умолкшими артиллерийскими орудиями: повсюду лицом вверх лежали тела их расчётов, остекленевшие глаза людей смотрели в небеса, а сведённые судорогой руки застыли, будто в мольбе. Он проскользнул через длинные ряды сгоревшей бронетехники, мешанину искорёженных стволов и разорванных гусениц, над которыми висела неподвижная дымка прометиевых паров. Со всех сторон его обступали клубы густого вязкого тумана, пахнущего химикатами, боеприпасами и мертвецами.
  
- Почему ты думаешь, что так было бы лучше?
+
Вскоре он снова увидел врага — воины из легиона Лоргара без опаски передвигались в неестественных сумерках, окружённые фантомным мерцанием наполовину воплощённых существ из демонического рода. Броню астартес, украшенную костями и плотью их жертв, покрывали резные слова силы. Шлемы деформировались в растянутые челюсти, змеиные пасти или злобные ухмылки какого-нибудь варпового князя нерождённых. От смрада пульсирующих чар, испускаемых Несущими Слово, естественный воздух содрогался, а туман в отвращении распадался на клочья.
  
- А есть ли исход хуже того, что мы имеем?
+
Легионеров до тошноты переполняла сила, черпаемая из-за завесы, клинки блестели от свежесрезанного жира, а на поясах висели снятые скальпы. Но, несмотря на всё это, они оставались воинами и достаточно скоро обнаружили присутствие Вальдора. Девять изогнутых клинков сверкнули в оборонительной стойке, девять генетически улучшенных тел приготовились сразить его.
  
- Я скажу так: как правило, есть.
+
Ринувшись прямо в центр их отряда, Константин провёл выпад копьём и начисто рассёк порченый керамит. Клинки врагов кружились, один меч со свистом отдёргивался с пути другого, словно они вели заученный наизусть танец ритуального убийства с одиноким тускло-золотым кустодием в центре. Отравленный гладий едва не задел его шею. Клыкастое остриё топора почти вонзилось ему в грудь. Длинные когти едва не сбили его с ног, после чего Вальдора втоптали бы в грязь слаженными ударами сабатонов с бронзовой отделкой.
  
Джон усмехнулся и покачал головой.  
+
Но... предатели всегда отставали на полсекунды, всегда действовали чуточку предсказуемо. Разница между противниками, хоть и небольшая, оказалась непреодолимой. Копьё кололо и рубило, отражало и блокировало взмахи, на мгновение опережая менее могучие клинки, на йоту превосходя их в чёткости и смертоносности траекторий. Наконец чёрная кровь хлынула густыми струями, и пылающие пары линз на шлемах Несущих Слово погасли одна за другой.
  
- Я завидую твоему складу ума. Теперь мне стало интересно, кем ты был до того, как тебя изменили.
+
Тяжело дыша, Вальдор удалился и уделил немного времени тому, чтобы впитать видения, подаренные ему каждым убийством. Отпрыски Лоргара давали Константину почти то же, что и настоящие демоны: краткие видения вечных мук, обрамлённые архаичным религиозным символизмом и чем-то вроде непрерывно навязываемого упоения. Окунаясь в одни из самых глубочайших и сокровенных течений Хаоса, они намеренно извлекали самую суть его изменяющих, разрушающих возможностей и, изощрённо искажая их, обращали на путь войны. После схватки с ними Вальдор получил напоминание — более наглядное, чем в большинстве других случаев, — о том, чем грозит поражение.
  
- Это не имеет значения.
+
Но он не имел права задерживаться. Кустодий снова двинулся вперед, очищая свой разум. Он рвался в самую гущу наступающих вражеских сил, пробиваясь сквозь разрозненные боевые банды. Никто его не схватил. Мало кто из них успел даже понять, что Вальдор здесь, прежде чем пасть от его руки. Так не могло продолжаться долго — когда сюда доберутся основные формирования Предательских Легионов, даже ему придётся отступить, — но сейчас это незваное отребье едва ли замедляло его. Константин спустился ниже уровня земли, отыскивая путь по памяти: он знал обо всех сооружениях к востоку от округа Кланиум. Он пролез через узкие щели, образованные рухнувшими арками. Спустился ещё глубже в шахты, по шатким стальным подмосткам, по винтовым лестницам, пока не стало казаться, что он вернулся на уровень Подземелья, где древние конструкции и забвение слой за слоем давили на него.
  
- Я думаю, что, вероятно, как раз имеет. Я думаю, вот этому мы учимся здесь. Можно сколько угодно генетически улучшать кого-то, но дерьмовое воспитание перечеркнет все. Или хорошее, и можно надеяться, что из них выйдет толк.  
+
Наконец Вальдор вошёл в искомый лабораториум и стал свидетелем разрушения. Стены потрескались, пол засыпало мусором, на длинных столах валялись сломанные инструменты. Шагая через этот разгром, он увидел, что некоторые установки совсем недавно работали: машинные духи ауспик-устройств всё ещё выполняли свои функции.
  
- Я правда не помню.
+
Встав возле одного из них, Константин поднял копьё наконечником вверх, держа его сбоку от столешницы, закрыл глаза и прислушался к резонансам в воздушном пространстве.
  
– Полагаю, что, вероятно, ты не знаешь. Надеюсь, она вела какие-нибудь записи.
+
Фо побывал здесь. Но не только он. Пока системы брони обрабатывали каждую частицу феромонов, оставшуюся в душном помещении, Вальдор сосредоточился ещё больше и сконцентрировал разум на окружающей обстановке и истории, что раскрывалась тут перед ним.
  
Вдалеке вспыхнуло нечто громадное, и через несколько мгновений последовал тихий рокот. Кусты вокруг беседующих закачались, затем снова затрепетали в теплом воздухе. Над ними горели слабые звезды, хотя большинство огней на самом деле звездами не были.
+
Он резко открыл глаза. Двинулся дальше вглубь, вдоль рабочих столов, в кромешную тьму. Увидел кровь на дальней стене, сломанную дверь и обрывки обмундирования имперского офицера, свисающие с длинных борозд в некрашеной кладке. Царапины оказались знакомыми как по размеру, так и по стилю — коготь на латной перчатке, размашистый удар по быстро движущейся цели.
  
- Кажется, мне нравилось рисовать, - ни с того, ни с сего сказал Лидва спустя какое-то время. - Я имею в виду, мне все еще нравится. Но не думаю, что это результат моего усовершенствования. Думаю, я просто продолжал делать это. С прошлых времен.  
+
Повелители Ночи.
  
Почти застенчиво он вытащил из сумки на поясе несколько маленьких прямоугольников, грубо вырезанных из пласкарда, и передал Джону. Тот развернул их к свету люменов лихтера.
+
Вальдор сорвался с места.
  
На каждом был рисунок. Это были стилизованные, почти что грубые изображения, но такова была задумка. Их было десять. Сходство было поразительным. Под каждым изображением была надпись на старом диалекте готика.
 
  
Маг. Императрица. Отшельник. Шут.
+
В итоге им пришлось совершить посадку. Как бы сильно Джону ни хотелось продолжать, на пути их продвижения стоял непреодолимый барьер: никто другой не умел управлять лихтером или не признавался в этом, а сам Грамматикус вымотался ещё до того, как они взлетели. Нужно было остановиться.
  
- Очень хорошо, - сказал Джон, невольно впечатленный. - Я узнаю всех нас. Когда же ты успел сделать это?
+
Правда, на протяжении большей части путешествия казалось, что лететь дальше — куда более простой вариант. Так ему удавалось вытеснить воспоминания, отбросить их, сосредоточиться на том, чтобы удерживать маленькое судно в воздухе. Как только они приземлились на плоскогорье, покрытое жухлой растительностью, Джон понял, что всё вернётся.
  
Лидва пожал плечами.  
+
Турбины сбавили обороты до нуля. Трюмные замки со щелчком открылись, системы жизнеобеспечения отключились. Джон тихим щелчком рычажка прервал подачу основного энергопитания, и тогда все наконец вышли на свежий воздух, на какое-то время лишившись своей ненадёжной защиты.
  
- Они не отнимают много времени. У меня есть еще.
+
Стояла жаркая ночь. Или жаркий день, теперь уже не определишь. Пассажиры спустились по рампе, ступая неуклюже из-за негнущихся конечностей и ноющих мышц. Вскоре они разбились на небольшие группы: Актея с её телохранителем, Олл с его спутниками. Все они воспользовались возможностью, чтобы вскрыть ящики с сухпайками, загруженными в трюм лихтера, и устало опустились с едой в руках на прокалённую землю.
  
- Это твое хобби, не так ли?
+
Лидва захватил немного для Джона.
  
- Нечто большее. - Он невозмутимо моргнул. – То, что позволяет оставаться собой.
+
— Тебе нужно поесть, — сказал космодесантник.
  
Джон посмотрел в лицо Лидва. Это было лицо Астартес - лицо, которое не побледнеет при уничтожении поселения, крепости или целого мира. И все же когда-то, до вмешательства генетического искусства, это лицо было человеческим, более мягким, утонченным, способным быть совершенно разным.
+
Да, нужно. Ему вообще много чего нужно сделать.
  
- Актейя считает, что нас собрали, - сказал Джон. - Различные виды людей отправились во Дворец, чтобы напомнить кому-то, а может и всем, что здесь поставлено на карту. Ты должен сделать карту для себя.
+
Грамматикус поднял глаза на архаичного воина, в котором так странно сочеталось знакомое и неизвестное. Вначале он пугал Джона, ведь тот прекрасно знал, на что способны такие существа. Теперь это изменилось. Теперь он знал нужные слова. Слова, способные вывернуть наизнанку броню, выбить из рук космодесантника болт-пистолет, превратить его мышцы в кисель.
  
- И как бы я её назвал?
+
— Спасибо, — сказал Джон и сел.
  
Джон пожал плечами.  
+
Они молча ели вдвоём. На северо-востоке пылало небо: дрожащий, мерцающий румянец никогда не угасал. Даже здесь ощущался запах химикатов и горелой плоти.
  
- Умеренность?
+
— Я не знаю, почему она тебя оставила, — наконец произнёс Грамматикус. — В смысле, раз уж она так сильно всё это ненавидела. Разве ты не... худшее напоминание из возможных?
  
- Дьявол, возможно.
+
Лидва сосредоточенно жевал.
  
Джон усмехнулся.  
+
— Наверное, — сказал он. — Наверное, ей трудно пришлось. — Космодесантник никогда не улыбался по-настоящему. Его голова, покоящаяся на бычьей шее, покрытой пластами мышц, держалась идеально ровно, его лицо почти ничего не выражало. — Или, возможно, она просто любила вспоминать о том, как всё начиналось. Когда всё выглядело более оптимистично.
  
- Ха. - Он потянулся за другим батончиком и начал грызть. Ему нужно было поспать, хотя сон и чреват сновидениями.
+
Джон приподнял бровь.
  
Абсурдно, конечно, но некоторые вещи на самом деле перевернулись с ног на голову. Сначала Джон умолял Олла вмешаться. Теперь старый солдат взял на себя ответственность привести их всех хоть в какую-то военную форму, чтобы дальше не случилось. Джон дошел до края событий, он чувствовал неуверенность в том, что сейчас делает, зная, что следующая смерть оборвет его линию жизни. И все же, Хатай-Антакья, несмотря на все свои ужасы, дал ему это знание. Никогда он не был полон решимости и сил настолько.
+
— Но, если верить ей, — произнёс Грамматикус, — это случилось именно из-за неё. Нет Эрды — нет предателей. Их всех воспитали бы правильно, в безопасности отцовского Дворца, дали бы им наставления, в которых они всегда нуждались.
  
Что за злая насмешка.
+
— Почему ты думаешь, что так получилось бы лучше?
  
Он медленно и неловко поднялся. Лидва остался стоять, как вкопанный.
+
— А есть ли исход хуже того, что мы имеем?
  
- Нам нужен план, - сказал Джон. - На тот случай, если мы подберемся ближе. Это будет непросто.
+
— Полагаю, да. Обычно так и бывает.
  
- Я поговорю со своим аналогом. Другой космодесантник.
+
Усмехнувшись, Джон покачал головой.
  
- Полагаю, командовать будет Олланий. Тебя это устраивает?
+
— Я завидую твоему складу ума. Теперь мне стало интересно, кем ты был до того, как тебя изменили.
  
- Конечно.
+
— Не имеет значения.
  
- Я думаю, что мы будем импровизировать, даже если у нас будет четкий план. Ты можешь подумать, что это выходит за рамки служебного долга. И если захочешь уйти и вернуться к Эрде, я не буду тебя винить.
+
— Думаю, что всё-таки имеет. Я думаю, вот чему мы учимся здесь: можно дать кому-нибудь любые гены, какие пожелаешь, но дерьмовое воспитание перечеркнёт всё, и тебе не поздоровится. Или же можно взрастить отпрысков хорошо, насколько получится, и надеяться, что из них выйдет толк.
  
Впервые Лидва повернулся и посмотрел прямо на него.  
+
— Я правда не помню.
  
- Теперь я с тобой, Джон. Больше не оскорбляй меня.
+
— Вероятно, так и есть. Надеюсь, она вела какие-нибудь записи.
  
Джон поднял руки вверх.  
+
Вдалеке вспыхнуло нечто громадное, и через несколько мгновений донёсся тихий рокот. Кусты вокруг собеседников закачались, затем снова затрепетали в теплом воздухе. Над ними тускло горели звёзды, хотя большинство огней на самом деле звёздами не были.
  
- Просто хотел убедиться. - Он выдавил из себя улыбку. - В смысле, я рад. Я видел, что ты можешь вытворять с этим пистолетом – уж лучше на нашей стороне, а?
+
— Кажется, мне нравилось рисовать, — неожиданно сказал Лидва какое-то время спустя. — Ну, то есть мне и сейчас нравится. Но не думаю, что это результат моего усовершенствования. Наверное, я просто продолжал заниматься тем, что делал... раньше.
  
Это была слабая попытка, и Лидва отвел взгляд. Однако, когда он заговорил снова, его голос звучал так же, как и всегда – ровно и безобидно.
+
Почти застенчиво он вытащил из подсумка на поясе несколько маленьких прямоугольников, грубо вырезанных из пласткартона, и передал Джону. Тот развернул их к свету люменов лихтера.
  
– Подумай над тем, что ты можешь успешно выполнить сейчас, логокинетик. Я буду на твоей стороне, куда бы ты не пошел, как и обещал ей, но твоя роль очень важна. – Он улыбнулся несколько натянуто. – В любом случае, я и сам хочу быть там, потому что еще не закончил колоду. Вопрос как? Насколько мне известно, никто и никогда не рисовал Императора с натуры.
+
На каждом был рисунок. Стилизованное, почти грубое изображение, но задумка в том и состояла. Грамматикус насчитал десять. Сходство поражало. Под каждым изображением имелась надпись на старом диалекте готика.
  
 +
Маг. Императрица. Отшельник. Шут.
  
 +
— Очень хорошо, — сказал Джон, невольно впечатлившись. — Я узнаю всех нас. Когда же ты успел нарисовать?
  
Скарр-Хей терял контроль. Скарр-Хей становился лишь частью целого, вспышкой огня на солнечном диске. Скарр-Хей должен продолжать убивать, чтобы сдерживать боль, хотя на самом деле боль никуда не исчезала, она только меняла характер – иногда подстрекала, иногда напоминала, иногда вела себя как старый друг, в котором нуждаешься, хотя из знакомства с ним никогда не выйдет ничего хорошего.
+
Лидва пожал плечами.
  
Враг не стоил того, чтобы его замечали. Он дрогнул и отступал с тех пор, как произошел прорыв на Меркурианской стене. Скарр-Хей слышал, что Титаны сейчас прокладывают путь через брешь. Учитывая огромный объем земли и камня, которые загромождали проход, это требовало колоссальных усилий. Это станет препятствием на какое-то время – Титану будет сложно сражаться в тесном пространстве среди руин внутреннего Дворца, тогда как пехота могла передвигаться быстро и упорно, преодолевая любую преграду на своем пути в стремлении к кровопролитию.
+
— Времени много не требуется. У меня есть ещё.
  
Однако Скарр-Хей хотел большего. Он надеялся найти противника, который станет испытанием для него, который встанет у него на пути и даст отпор в вихре ударов цепных топоров. Вместо этого враги умирали безвольно – группами, отрядами, толпами. Пожиратели Миров наступали безжалостно. Они зашли далеко без поддержки тяжелой бронетехники и не имели четкой стратегии или тактики - только бешеная атака, которой они прогрызали себе путь все ближе, ближе и ближе. Они убивали без сожалений, рефлекторно, не задумываясь. Прежние формирования больше ничего для них не значили, они едва узнавали друг друга по знакам отличий. Под слоем запекшейся крови и грязи доспехи стали черно-красными и выглядели почти одинаково, местами с выжженными бороздами пламени, которое лизало и терзало оскверненную землю.
+
— Для тебя это увлечение, да?
  
Скарр-Хей бежал по длинному виадуку со своими боевыми братьями, их трепал пепельный ветер. Внизу были тьма и обломки. Вокруг огромные башни поднимались из чадящего смога. Впереди возвышался массив самого Санктума, все еще далекий, но уже в пределах видимости, охваченный огнем и источающий ужас. Даже когда непрекращающаяся красная ярость поглотила тлеющие угли здравого рассудка Скарр-Хея, он все еще осознавал, что это место было целью, эпицентром истинной боли. Его нужно было уничтожить.
+
— Нечто большее. — Он бесстрастно моргнул. — То, что помогает оставаться собой.
  
Однако на конце виадука, на перекрестке, где пути впереди разветвлялись во всевозможных направлениях, их ожидал, на удивление неподвижно стоящий, один из их собственного Легиона. С его огромного цепного топора стекали струйки крови. Кровь забрызгала его бронзовый шлем и покрыла нагрудник, отчего пыль осела на керамите свернувшимися каплями.
+
Джон посмотрел в лицо Лидвы — лицо астартес, которое не побледнеет, если понадобится уничтожить поселение, крепость или целый мир. И всё же когда-то он обладал человеческими, более мягкими и утончёнными чертами, на которых сейчас могло бы читаться что-то иное, если бы не вмешалось генетическое искусство.
  
Скарр-Хей знал его. Они все знали его, и, судя по всему, он был занят.
+
— Актея считает, что нас собрали, — произнёс Грамматикус. — Люди различных типажей отправились во Дворец, чтобы напомнить кому-то, а может, и всем, что здесь стоит на кону. Ты должен сделать карту для себя.
  
- Милорд Кхарн, - слова Скарр-Хея прозвучали невнятно из забитой вокс-решетки. Он остановился, как и те, кто был с ним.
+
— И как бы я её назвал?
  
Кхарн едва замечал их. Казалось, он вообще не замечал чьего-либо присутствия, даже своего. Он смотрел на север, прочь от края Санктума, на огромное скопление высоких шпилей, которые, отделяясь от городской зоны Палатина, сливались с уже завоеванной территорией. Он стоял прямо и время от времени вздрагивал, будто пронизанный электрическим током.
+
Джон пожал плечами.
  
- Я... - прохрипел он. - Он... где-то... там.
+
— Умеренность?
  
Скарр-Хей слушал, но это давалось ему с трудом. Он должен был продолжать двигаться, продолжать убивать. То немногое, что оставалось от его рационального разума, говорило ему, что процесс запущен и уже никогда не остановится, и что бы дальше ни случилось – убивай снова и снова или сгинь в бесполезных муках.
+
— Дьявол, возможно.
  
- О чем ты говоришь? - попытался сконцентрироваться Скарр-Хей. – Примарх? Ты... видел его?
+
Грамматикус усмехнулся.
  
Все они знали, что Ангрон где-то впереди. Скарр-Хей слышал, как издалека доносится его рев, видел кровавую бойню, но Владыка Легиона теперь был сам по себе, командир не командовал, он свирепствовал в своем собственном мире резни, пробивая путь сквозь невидимые барьеры перед преисподней. Лучшее, на что можно было надеяться - стать свидетелем этого.
+
— Ха. — Он взял другой батончик и начал грызть. Ему следовало поспать, хотя тогда он рисковал увидеть сны.
  
Однако при упоминании имени примарха Кхарн пошевелился. Окровавленная маска повернулась, чтобы посмотреть на Скарр-Хея.  
+
Посреди всей это чуши кое-что по-настоящему перевернулось с ног на голову. В самом начале Джон умолял Олла вмешаться. Теперь старый солдат взял инициативу в свои руки и решил превратить их в какое-нибудь подобие боевого отряда, готового ко всему, что случится дальше. Грамматикус чувствовал, что он уже не в центре событий, не совсем понимал, что сейчас делает, и знал, что следующая смерть будет окончательной. Однако же, несмотря на все ужасы Хатай-Антакьи, там он приобрёл это знание. Никогда ещё он не испытывал такой нерешительности, никогда ещё не обладал таким могуществом.
  
- Что-то… стоящее нашего времени. - Его голос был хриплым от слизи. - Что-то... что пробудилось.
+
Грёбаная комедия.
  
И тогда Скарр-Хей понял, что того сбило с толку. Некий постановочный поединок, некое состязание, которому не позволили идти своим чередом, ныло где-то в этом затуманенном сознании. Соперник, которому позволили уйти живым, теперь тоже там, и он - часть бойни.
+
Он медленно и неловко поднялся. Лидва не сдвинулся с места.
  
- Кто? - спросил он.
+
— Нам нужен план, — сказал Джон. — На тот случай, если мы подберёмся ближе. Это будет непросто.
  
Кхарн изо всех сил пытался издать звук.  
+
— Я поговорю с моим аналогом. Новым космодесантником.
  
- Черный Меч, - наконец выдал он.
+
— Полагаю, распоряжаться будет Олланий. Тебя это устраивает?
  
Скарр-Хей не знал, что это значит. Да мог быть миллион мечей, многие из которых, вероятно, были черными. Это было не очень подходящее имя, и он сомневался, что Кхарн сможет рассказать ему больше в ближайшее время.
+
— Конечно.
Но они должны были двигаться. Нужно было продолжать идти. Его клинки остывали, кровь на них высыхала, Гвозди жалили.
 
  
- Мы найдем его, милорд, - сказал Скарр-Хей. – Скрыться негде, не сейчас. Мы найдем его.
+
— Думаю, мы будем импровизировать, даже если составим чёткий план по пути к Дворцу. Возможно, ты считаешь, что долг тебя к этому уже не обязывает. Если захочешь свалить, вернуться к Эрде, я не стану тебя винить.
  
И медленно, смутно до Кхарна, кажется, дошло. Он кивнул.  
+
Лидва повернулся и впервые посмотрел прямо на него. — Я теперь с тобой, Джон. Больше не оскорбляй меня. Грамматикус вскинул руки.
  
- За мной, - приказал он. Затем посмотрел на остальных. – Все за мной.
+
— Просто хотел убедиться. — Он выдавил из себя улыбку. — В смысле, я рад. Видел, что ты вытворяешь с этим пистолетом — лучше уж иметь тебя на нашей стороне, а?
  
И они снова побежали, но не к центру, а неслись прочь, подобно стае диких собак, воя, рыча, задыхаясь от неосознанной жажды. Движение приглушало самую сильную боль, но все они знали, что скоро им нужно будет сражаться по-настоящему, снова вонзить свои клинки в живую плоть, убивать, калечить, жечь.
+
Вышло неубедительно, и Лидва отвёл взгляд. Впрочем, когда он заговорил снова, его голос звучал так же, как и всегда, — ровно и безобидно.
  
Теперь их вел Кхарн, гнал вперед, с его интенсивно работающих конечностей слетали хлопья запекшейся крови.
+
— Подумай, чего ты теперь можешь достичь, логокинетик. Куда бы ты ни отправился, я буду на твоей стороне, как и обещал ей, но твоя роль очень важна. — Он неестественно улыбнулся. — В любом случае я и сам хочу попасть туда, потому что ещё не закончил колоду. Да и как бы мне это удалось? Насколько мне известно, ещё никто и никогда не рисовал Императора с натуры.
  
Скарр-Хей слышал, как он бормотал снова и снова, одержимый, поглощенный одной мыслью.
 
  
- Найти… тебя. И закончить...  
+
Скарр-Хей терял контроль. Скарр-Хей становился лишь частью целого, искоркой огня на солнечном диске. Скарр-Хей вынужденно убивал, чтобы сдерживать боль, хотя на самом деле она никуда не исчезала, только меняла характер: иногда подстрекала, иногда напоминала, а порой вела себя как старый друг, в котором ты вроде бы нуждаешься, хотя знакомство с ним ещё не привело ни к чему хорошему.
  
==ШЕСТНАДЦАТЬ==
+
Враг не стоил того, чтобы его замечали. Он дрогнул и удирал с момента прорыва стены Меркурия. Скарр-Хей слышал, что сейчас через брешь уже идут титаны — колоссальное достижение, если учесть, какие громадные завалы из земли и камня потребовалось расчистить. Впрочем, это не сразу повлияет на ситуацию. Титанам сложно будет сражаться в тесном пространстве среди руин внутреннего Дворца, тогда как пехота продвигалась там быстро и упорно, массово преодолевая любой воздвигнутый на её пути барьер, и пускала кровь неприятелю.
'''Используя шанс'''
 
  
'''В плену сомнений'''
+
Однако Скарр-Хея не устраивали такие бои. Он надеялся найти противника, который станет для него испытанием, преградит ему дорогу и даст отпор в вихре ударов цепных топоров. Вместо этого враги умирали безвольно — группами, отделениями, толпами. Пожиратели Миров наступали неутомимо. Они зашли далеко без поддержки тяжёлой бронетехники и не имели чёткой стратегии или тактики — только бешено атаковали, прогрызая себе путь всё ближе, ближе и ближе к цели. Они убивали без сожалений, рефлекторно, не задумываясь. Прежние формирования больше ничего для них не значили, они едва отличали одного воина от другого. Под слоем запёкшейся крови и грязи доспехи стали чёрно-красными и выглядели почти одинаково, сливаясь с потоками неудержимого пламени, которое лизало осквернённую землю и колыхалось над ней.
  
'''Бреши в стене'''
+
Скарр-Хей бежал со своими боевыми братьями по длинному виадуку, борясь с пепельным ветром. В мутной тьме внизу лежали обломки. Вокруг из чадящего смога вздымались огромные башни. Впереди возвышался массив самого Санктума, всё ещё далекий, но уже в пределах видимости, окружённый кольцом огня и источающий ужас. Хотя тлеющие угли здравого рассудка Скарр-Хея накрывала неизбывная красная пелена ярости, он всё ещё осознавал, что это место — главная цель, эпицентр истинной боли. Его следовало уничтожить.
  
 +
Однако в конце виадука, на перекрёстке, где дорога вперёд разветвлялась во всевозможных направлениях, бойцов ожидал воин их собственного легиона, стоявший на удивление неподвижно. На его огромном цепном топоре застыли струйки крови. Алая влага забрызгала его бронзовый шлем и покрыла нагрудник, из-за чего пыль слипалась в комки на керамите.
  
Это и впрямь закончилось. Пока это все происходило, было забавно, подумал Айо Нута, но теперь всему этому конец.
+
Скарр-Хей знал его. Они все знали его, и, похоже, он тут не терял времени даром.
  
Артиллеристы на орбите сменили тактику, перейдя от ударов, направленных на поражение максимальной площади, к точечным обстрелам, призванным разрушить неудобную помеху, которая встала между ней и её добычей. Орбитальная платформа, получив серию точных попаданий, начала неудержимо терять высоту. Пустотные щиты были пробиты в ряде секторов, обнажив прочную броню верхней части корпуса. Противник выпускал ракету за ракетой по двигательным установкам платформы. Часть атак была отражена истребителями V Легиона, но большинство достигло цели.
+
— Владыка Кхарн, — невнятно выдавил Скарр-Хей сквозь забитую вокс-решетку. Он остановился, как и все его спутники.
  
Повреждения множились. Огромные размеры орбитальной платформы всегда были ее главной защитой, и даже когда пустотные щиты были сорваны, а раненые двигатели выбрасывали в воздух факелы горящего топлива, требовалось время, чтобы пробиться сквозь все слои адамантия и железа.
+
Кхарн едва замечал их. Казалось, он вообще не замечал чьего-либо присутствия, даже своего. Он смотрел на север, прочь от края Санктума, на громадное скопление высоких шпилей, которое, отделяясь от городской зоны Палатина, сливалось с уже завоёванной территорией. Он стоял прямо, лишь лихорадочно вздрагивал, будто его пронизывал электрический ток.
  
Командный мостик более или менее управлялся. Большая часть оборудования была разрушена или не функционировала, но уцелевшие члены экипажа хотя бы сумели сохранить контроль над ведущими средствами управления, а это было все, что от них требовалось в настоящий момент.
+
— Я'''''... —''''' прохрипел Кхарн. — Он... где-то... там.
  
Нута отдал приказ об изменении курса два часа назад. Это была расчетливая попытка - «Небу» требовалось так много времени, чтобы сменить траекторию, что подобные сигналы нужно было отдавать заблаговременно. Только сейчас, когда зловещие очертания захваченного космопорта целиком заполнили передние обзорные экраны, переброска энергии на иммерсионные двигатели дала ощутимый эффект. Медленно и мучительно вся надземная станция начала поворачивать на юг, от крепости Львиных Врат к пустошам за ее пределами.
+
Скарр-Хей слушал, но это давалось ему с трудом. Он должен был двигаться дальше, снова отнимать жизни. То немногое, что оставалось от его здравого рассудка, говорило ему, что обратного пути не будет, что бы здесь ни случилось: убивай снова и снова или сгинь в бессмысленных муках.
  
Нута стоя наблюдал за перемещением. Он стоял уже несколько часов, с тех пор как в его командном троне обнаружилась какая-то неисправность, и он начал бить током. Нуту это не беспокоило. Он счёл уместным стоять на ногах.
+
— О чем ты говоришь? — Скарр-Хей попробовал сконцентрироваться. — Примарх? Ты. видел его?
  
В этот момент с орбиты прилетел еще один лазерный удар. Он насквозь пробил уже поврежденную секцию пустотного щита и, разрезав девятый сектор корпуса на части, ворвался в нижние камеры. Корпус платформы в очередной раз содрогнулся и опустился на сотню метров или около того – к тому времени это уже было привычно.
+
Все они знали, что Ангрон где-то впереди. Скарр-Хей слышал, как издалека доносится его рёв, видел кровавую бойню, но повелитель легиона теперь ушёл в свой личный мир, где правила резня: он не отдавал и не выполнял приказы, только пробивал путь через невидимые барьеры на пути порождений иной реальности. Тебе оставалось лишь надеяться, что ты узришь это.
  
Нута улыбнулся. Должно быть, противник в своих пустотных кораблях плевался от досады. «Небо» поглощало все, что в него посылали, и достаточно долго. Основная структура, в конце концов разваливалась, но работа была сделана. Авангард бронетанковой колонны уже мчался вперед в спасительной тени платформы, с уверенностью в том, что сможет в безопасности попасть в зону досягаемости пушек. Даже фанатики на флоте не стали бы открывать лазерный огонь так близко к месту, которое они пытались защитить.
+
Однако при упоминании имени примарха Кхарн пошевелился. Повернув окровавленную маску, он посмотрел на Скарр-Хея.
  
Палуба задрожала – взорвалась еще одна силовая муфта. Когда-то Нута гордился тем, что может определить любой аспект состояния своего маленького королевства по гулу тысячи систем, но теперь появилось много новых звуков, и он мог лишь констатировать, что платформа долго не продержится.
+
— Нечто. на что нам стоит потратить время. — Его голос хрипел от слизи. — Нечто. пробудилось.
  
Он попытался связаться с Джангсай-ханом по открытому каналу, с тем, кто дал ему этот шанс проявить себя. Учитывая все происходящее, связь, вполне предсказуемо, не устанавливалась. Он искренне надеялся, что воин еще жив.
+
И тогда Скарр-Хей понял, что отвлекло Кхарна. Где-то в его затуманенном сознании ныла память о неком постановочном поединке, каком-то состязании, которому не позволили идти своим чередом. Соперник, которому позволили уйти живым, теперь находился там и участвовал в бойне.
  
- Если ты это слышишь, мой хан, - произнес он по воксу, - будь уверен, я принес свою правду в чужую страну. Благодарю тебя. Ты оказал честь и своей общине, и своему Легиону.
+
— Кто? — спросил он.
  
Вот и все. Из-за возрастающего трения экраны переднего обзора начали трескаться. Все дрожало - стены, палубы, арочные своды. Обрушился еще один шквал лазерного огня, возможно, рассчитанный и выпущенный еще до того, как платформа изменила курс, поэтому он задел противоположный северный край и разнес в пух многослойный металл трёх секторов по периметру.
+
Кхарну никак не удавалось озвучить мысль.
  
Нута, пошатываясь, пересек палубу, чтобы добраться до внутренней станции связи. Он оттолкнул в сторону распростертое тело оператора и попытался найти схемы трансляции. Настроив связь на весь корабль, он схватил рупор.
+
— Чёрный. Меч, — наконец выпалил он.
  
- Экипаж орбитальной платформы «Небо»! - выкрикнул он. Он понятия не имел, сколько людей на нижних уровнях смогут его услышать, но, по крайней мере, те, кто все еще оставались рядом с ним, в том числе Айзен и Слева, имели возможность смотреть и слушать. – Мне не нужно говорить вам, что мы подошли к концу, вы можете сами все видеть и чувствовать.
+
Скарр-Хей не понял, о чём речь. Там отыскался бы миллион мечей, и очень многие из них, вероятно, были чёрными. Не самое удачное название. Впрочем, он сомневался, что Кхарн сможет что-то объяснить ему в ближайшее время.
  
Краем глаза Нута мог видеть, как земля поднимается им навстречу. Её приближение выглядело очень медленным, и все же он знал, что снаружи, в реальном мире, оно будет сопровождаться яростным ураганом неистовства уничтожающих молний, подобного которому даже этот мир еще не был свидетелем.
+
А им самим нужно двигаться. Нужно идти дальше. Его клинки остывали, кровь на них высыхала, Гвозди уже жалили.
  
- Протокол требует, чтобы я разрешил вам немедленно направиться к спасательным капсулам, - продолжал Нута, - но в данном случае я бы не рекомендовал этого делать. Территория внизу удерживается врагом, и мы знаем, что они делают со своими пленниками. Я верю, что наша неминуемая гибель выведет из строя не одну пару мерзавцев, и это не может не радовать.
+
— Мы найдём его, владыка, — сказал Скарр-Хей. — Скрыться негде, только не сейчас. Мы найдём его.
  
Тряска усилилась. Сплошные стены пламени полностью заслонили собой вид снаружи. Гул, который был с ними с самого начала, теперь превратился в пронзительный крик измученного металла.
+
И Кхарн, кажется, сообразил, медленно и смутно. Он кивнул.
  
- Итак, мы идем на дно вместе с нашим кораблем, как мореплаватели древности. Ваши имена, возможно, не останутся в памяти, но теперь наше имя – это имя крепости, где мы служили, и его уже никто не сотрет. Гордитесь! Встречайте конец стоя, и гордо как любой воин Императора!
+
— За мной, — приказал он. Затем посмотрел на остальных. — Все за мной.
  
Еще один лазерный заряд сильно ударил по ним, и западная секция по всей ширине дала огромную трещину. Металлический вопль усилился, и Нуте даже показалось, что он слышит, как атмосфера с воем врывается внутрь, проносится по нижним палубам, когда внешний корпус, наконец, разлетелся на куски.
+
И они снова побежали, но не к центру: воины неслись прочь, будто стая диких псов, воя, рыча, задыхаясь от рвения, порождённого механизмами. Движение немного приглушало боль, но все они знали, что скоро им нужно будет сражаться по-настоящему, снова вонзать клинки в живую плоть, убивать, калечить, жечь.
  
- Все, что нам требовалось, по правде говоря, - это шанс достойно послужить, - сказал он.
+
Теперь Кхарн вёл их, гнал вперёд, с его упорно работающих рук и ног слетали хлопья запёкшейся крови.
  
Пламя рассеялось, и он бросил последний, мимолетный взгляд на космопорт Львиные Врата, уплывающего от них на север, его границы уже запылали красным в огне штурма Белых Шрамов - штурма, который они помогли осуществить.
+
Скарр-Хей слышал, как он бормотал снова и снова, одержимый, поглощённый единственной мыслью:
  
- Нам дали шанс, - сказал Нута, удовлетворенно улыбаясь. И мы им воспользовались.
+
— Найти... тебя. И закончить...
  
  
Артиллерия наконец открыла огонь. Тяжелые казённики, со свистом проносясь по рельсам и визжа тормозами, с грохотом вернулись в свои кожухи, когда чудовищные машины извергнули огонь. Немногочисленные выстрелы превратилась в непрерывный шквал, снаряды низко и с неудержимой силой летели в колонны вздымающейся пыли, которые двигались навстречу. Артиллеристы не могли ясно видеть свои цели, но это вряд ли имело значение - учитывая рельеф местности, было так много различных вариантов обстрела противника, что можно было стрелять вслепую и не промахнуться.
+
===Глава шестнадцатая===
  
Морарг с удовлетворением наблюдал за этим. А также за тем, как последние отряды наземного транспорта Легиона покидают ангары и выкатываются за стены, чтобы начать развертывание. Он знал, что все эти танки будут уничтожены, но сейчас целью было замедлить ход событий. В Гвардии Смерти многое изменилось, но основная доктрина по-прежнему занимала главное место в их военной философии. Они были хороши в том, что превращали каждую стычку в трясину превозмогания, поднимая уровень страданий настолько высоко, что только чистое презрение к жизни могло вытащить противника из этой трясины. Замедлить, погрузить в стазис, утопить в трясине.
 
  
Внимание Морарга переключилось на прикрытие противника. Эта проклятая орбитальная платформа сделала свою работу и теперь стремительно падала, воздушный бой очень скоро будет закончен. После в дело вступят наземные силы, которым нужно создать плацдармы в достаточном количестве.
+
Используя шанс
  
Морарг отправился к Мортариону сразу после того, как согласовал с Калгаро оборонительные мероприятия. Он отчасти ожидал застать примарха вооруженным, готовым отправиться на передовую и лично принять командование, но, похоже, с момента его последнего визита ничего особенно не изменилось. Мортарион по-прежнему сидел на обсидиановом троне, вцепившись огромными перчатками в тесаный камень, и пристально смотрел на окрашенное в красный цвет небо перед собой.
+
В плену сомнений
  
- Предполагаю, они скоро достигнут периметра, мой господин, - сказал ему Морарг. - Мы заставим их заплатить за преодоление стен, но они войдут.
+
Бреши в стене
  
Мортарион кивнул.
 
  
'''''- Значит они хотят уничтожить сами себя''''', - сказал он, его сухой голос звучал тихо и бледно. - '''''Мы так долго изводили их, что они впали в безумие. Я мечтал убить его, чтобы положить конец нашей долгой вражде, в доме своего отца, в месте, где все началось, но, этому суждено произойти здесь'''''.
+
Да, точно закончилось. Повеселились мы неплохо, подумалось Айо Нуте, но теперь нам крышка.
  
- Он еще не был замечен, - сказал Морарг. - Каждое подразделение получило приказ найти его и уничтожить до того, как он сможет прорваться за стены.
+
Артиллеристы на орбите сменили тактику: от ударов, направленных на поражение максимальной площади, они перешли к точечным обстрелам, призванным разрушить неудобную помеху, которая встала между ними и их добычей. Орбитальная платформа после серии точных попаданий серьёзно теряла высоту под мощными ударами. Пустотные щиты получили пробоины в ряде секторов, из-за чего обнажилась материальная броня верхней части корпуса. Противник выпускал ракету за ракетой по рулевым двигателям ''«Неба»''. Часть снарядов сбили истребители V легиона, но большинство достигло цели.
  
Мортарион усмехнулся.  
+
Повреждения множились. Однако орбитальную платформу на всём маршруте в первую очередь защищали её огромные размеры, и даже когда пустотные щиты распадались, а повреждённые двигатели выбрасывали в атмосферу факелы горящего топлива, врагу требовалось время, чтобы пробиться через все слои адамантия и стального корпуса.
  
'''''- Амбициозно. Я буду впечатлен, если вам это удастся, но буду и разочарован - в конце концов, его горло предназначено для моей косы.'''''
+
Командный мостик всё ещё функционировал, более или менее. Большая часть оборудования была разрушена или вышла из строя, но уцелевшие члены экипажа кое-как сохраняли контроль над перемещениями станции, а большего от них сейчас и не требовалось.
  
Примарх казался рассеянным, лишь отчасти погруженным в происходящее. Всё в крепости пришло в движение, собираясь с силами, чтобы отразить захватчиков, а он все еще был здесь, окруженный тенями и проблеском нечто демонического. Советник говорил себе, что это впечатление бездействия было иллюзией, и что Владыка Смерти вовлечен в битву на таких уровнях бытия, которые он, Морарг, не в состоянии постигнуть когда-либо. В залах самого Императора царило отчаяние, и все из-за огромных водоворотов силы, которые направлял сюда, в эту самую палату, его господин.
+
Нута приказал изменить курс ещё два часа назад. По сути, он упражнялся в прогнозировании, ведь ''«Небу»'' требовалось так много времени, чтобы сменить траекторию, что подобные команды следовало отдавать заблаговременно. Переброска энергии на двигатели плотной среды дала ощутимый эффект только сейчас, когда зловещие очертания захваченного космопорта целиком заполнили передние обзорные экраны. Медленно и мучительно вся надземная станция начала поворачивать на юг, от крепости Львиных врат к пустошам за её пределами.
  
И все же он был бы рад увидеть его во всеоружии. Чтобы его глаза загорелись яростью, как тогда, на Барбарусе, когда он вскинул косу в такт марша миллиона солдат. Вот что он был бы рад увидеть снова.
+
Айо стоя наблюдал за перемещением. Он не садился уже несколько часов: в командном троне возникла какая-то неисправность, и тот начал бить током. Нуту это не беспокоило. Почему-то казалось, что правильнее держаться на ногах.
  
- Тогда, - сказал Морарг, не зная, что от него теперь требуется, - я должен сам присоединиться к обороне.
+
В этот момент с орбиты обрушился ещё один лазерный удар. Поток энергии насквозь пробил уже повреждённую секцию пустотного щита, прорезал девятый сектор обшивки и ворвался в помещения под ним. Корпус платформы в очередной раз содрогнулся и опустился на сотню метров или около того. Уже привычная схема.
  
'''''- Да. Полагаю, стоит.'''''
+
Нута улыбнулся. Наверное, противник в своих пустотных кораблях плевался от досады. ''«Небо»'' поглощало всё, что в него посылали, и так продолжалось достаточно долго. Сейчас основная структура начинала разваливаться, но свою работу станция выполнила. Несколько передовых рот бронетанковой колонны уже вырвались из-под спасительной тени платформы, не сомневаясь, что смогут безопасно приблизиться к цели на расстояние стрельбы своих пушек. Даже фанатики на флоте не стали бы вести лазерный огонь так близко к месту, которое пытались защитить.
  
И на этом все закончилось. Морарг ушел, чувствуя себя таким подавленным, каким не помнил никогда. Это была экстренная ситуация, критический момент, а окружающие, казалось, либо относились к этому как к некой порочной игре, такие как Калгаро, либо были совершенно слепы к опасности.
+
Палуба задрожала — взорвался ещё канал вывода мощности. Когда-то Нута гордился тем, что способен определить любой аспект состояния своего маленького королевства по гулу тысячи систем, но теперь появилось много новых звуков, и он мог лишь констатировать, что платформа долго не продержится.
  
Неужели пустота сделала это с ними? Неужели тайная сделка, заключенная во время Болезни, на самом деле ослабила их способности, а не сделала сильнее? Трудно было даже понять, как это проверить. Их тела превращались в странную смесь заболевшего и непостижимого, что делало их практически неубиваемыми, даже когда притуплялась острота ума, а рассудок стал покидать их. Сложно было предположить, будет ли продолжаться этот процесс после войны. Может быть, они окончательно перейдут в совершенно другую реальность и станут ничем не отличаться от демонов, которые прыгали и скулили вокруг них? И если такова их судьба, то что это будет за победа?
+
Он попытался вызвать по комм-связи Джангсай-хана — того, кто дал ему этот шанс проявить себя. Контакт не устанавливался, чего и следовало ожидать в такой обстановке. Айо искренне надеялся, что воин ещё жив.
  
Пока он шел по оружейным палатам, подобные мысли не давали ему покоя, отвлекая его внимание от того, на чем оно должно было сосредоточиться. Поэтому он слишком поздно заметил притаившегося демона, а это опасно, поскольку они были существами, к которым не стоит приближаться без веской причины.
+
— Если ты меня слышишь, мой хан, — произнес Нута по воксу, — будь уверен, я взял свою правду в чужую страну. Благодарю тебя. Ты оказал честь и своей общине, и своему легиону.
  
Морарг мгновенно застыл, уставившись на него, рука зависла над боевым ножом. Они смотрели друг на друга. Долгое время никто из них не двигался. Затем демон, слегка развернувшись, высунулся из мрака и лукаво улыбнулся ему.
+
Вот и всё. Из-за возрастающего трения экраны носового обзора начали трескаться. Всё дрожало — стены, палубы, арочные своды. Обрушился ещё один шквал лазерного огня: вероятно, его рассчитали и выпустили ещё до того, как платформа изменила курс, однако залп всё равно задел самый край обода в северной части и разнёс три периферийных сектора на облачка металлической стружки.
  
''- '''Ты разочарован?''''' – спросил демон.
+
Пошатываясь, Айо пересёк палубу и подошёл к станции внутренней связи. Он оттолкнул в сторону распростёртое тело оператора и принялся искать схемы трансляции. Выбрав настройку «весь корабль», он схватил переговорный раструб.
  
- Кто ты?
+
— Экипаж орбитальной платформы ''«Небо»''! — выкрикнул Нута. Он понятия не имел, сколько людей на нижних уровнях ещё способны внимать ему, но хотя бы те, кто оставался в живых рядом с ним, в том числе Айзен и Слефа, имели возможность смотреть и слушать. — Мне не нужно говорить вам, что конец близок, вы сами всё видите и ощущаете.
  
'''''- Тебе придется поговорить со мной, если хочешь узнать больше. Ты разочарован?'''''
+
Краем глаза Айо замечал на дисплеях реального обзора, как земля вздымается им навстречу. Казалось, что она приближается очень медленно, однако Нута знал, что снаружи, в настоящем мире, падение сопровождается яростным, истерзанным молниями ураганом, подобного которому ещё не наблюдала даже эта планета, привыкшая к исполинским масштабам.
  
Существо было необычным. Большинство нерожденных, населявших космопорт, были примерно одного типа - тучные, покрытые нарывами и струпьями, слюнявые и хромые, облаченные лишь в заплесневелые лохмотья, которые свисали с их дряблых оболочек, как отмершая кожа во время линьки. Этот на них был совсем не похож. Он был таким тонким, что повернись он в профиль, и можно было подумать, что он исчезнет совсем, растворится в темноте и ускользнет прочь. Его конечности были длинными и уродливыми, а лицо представляло собой оползень из обвисшей серой плоти. Как и многие из его породы, он быстро менял одно состояние на другое – его внешняя оболочка то становилась стеклянной, обнажая скелет, то снова непроницаемой. Он сидел на корточках в луже солоноватой воды, костлявые колени достигали уровня плеч, костяшки пальцев хрустели, а большие грустные глаза светились, как огни святого Эльма.
+
— По инструкции я обязан разрешить вам немедленно направиться к избавительным капсулам, — продолжал Айо, — но в данном случае я бы этого не рекомендовал.
  
- Узнать больше о чем? - раздраженно спросил Морарг. Он был не в настроении.
+
Территория внизу удерживается врагом, а мы знаем, как он поступает с пленными. Я уверен, в миг нашей неминуемой гибели мы заберём с собой ещё кучку мерзавцев, что не может не радовать.
  
'''''- О твоем господине'''''. - Демон заговорщически улыбнулся. '''''– О том, в кого ты теряешь веру в этот самый момент.'''''
+
Тряска усилилась. Вид снаружи полностью заслонили собой сплошные стены пламени. Гул, не смолкавший с самого начала, теперь превратился в пронзительный стон истерзанного металла.
  
Быстрым движением Морарг выхватил нож. Он все еще был способен на скорость, когда был достаточно зол.
+
— Итак, мы идём на дно с нашим кораблём, как мореплаватели древности. Ваши имена, возможно, не останутся в памяти, но теперь ''наше'' имя — это название крепости, где мы служили, и его уже никто не сотрёт. Гордитесь! Встречайте смерть стоя и, чёрт вас дери, гордо, как любой воин Императора!
  
Демон уставился на лезвие и моргнул.  
+
Ещё один лазерный заряд сильно ударил по ним, и западная секция дала гигантскую трещину по всей ширине. Металл завопил громче, и Нуте даже показалось, что он слышит, как наружный воздух с воем врывается внутрь и проносится по нижним палубам, а внешний корпус наконец разваливается на крутящиеся куски.
  
'''''- Я думаю, ты действительно можешь попытаться его использовать. И может даже причинить боль'''''.
+
— По правде говоря, мы не требовали ничего, кроме шанса достойно послужить, — произнёс Айо.
  
- Поверь мне, так и будет. Кто ты? – спросил Морарг.
+
Пламя рассеялось, и он напоследок бросил мимолётный взгляд на космопорт Львиных врат, что уплывал от них на север. Границы комплекса уже запылали красным светом под огнём наступающих Белых Шрамов: начался штурм, который ''«Небо»'' помогло осуществить.
  
Демон пожал плечами. Каждый его жест, каждый намек на движение подчеркивали его крайнюю худобу. Он выглядел словно ходячий труп, обглоданное тело, высохшая кожура.
+
— Нам дали шанс, — сказал Нута, удовлетворённо улыбаясь. — И мы им воспользовались.
  
'''''- Я - Остаток''''', - ответил он'''''. Я – последнее, что остается, когда все остальное уничтожено. Я - маленький сладкий хрящик, оставшийся от бифштекса. Я - память. Я - то, что было раньше'''''.
 
  
Морарг зашагал дальше.  
+
Артиллерия наконец открыла огонь. Тяжёлые затворы прогромыхали в казённых частях, когда чудовищные орудия, извергнув пламя, со свистом отъехали по направляющим и лязгнули о тормоза отката. Отдельные выстрелы сменились непрерывными залпами: низко посылаемые снаряды летели прямо в столбы вздымающейся пыли, что приближались к порту. Хотя никому из канониров не удавалось чётко различить цели, это вряд ли имело значение — учитывая, какой пересечённой стала местность, противник мог наступать лишь на ограниченном числе участков, поэтому даже при пальбе вслепую ты промахивался только в случае невезения.
  
- У меня нет времени на загадки, - проворчал он.
+
Мораргу нравилась такая картина. Также ему нравилось то, что последние роты наземной техники легиона покидают ангары и развёртываются за стенами, чтобы вступить в бой. Он знал, что все эти танки будут уничтожены, но сейчас задача состояла в том, чтобы замедлить ход событий. Данная базовая доктрина Гвардии Смерти, несмотря на все изменения в легионе, по-прежнему занимала главное место в их подходе к войне. Они очень хорошо владели такой методикой: вынуждали врага увязнуть в любой стычке, истощали его силы, поднимали уровень страданий настолько высоко, что только первосортное презрение к жизни могло вытащить тебя из трясины. Пусть всё затянется, постепенно зайдёт в тупик, утонет в этом болоте.
  
'''''- Но мы обожаем его!''''' - промолвило существо, останавливая его. '''''- Мы его боготворим. Разве это имеет значение? Сейчас ты должен сражаться за него, а ты колеблешься в своей вере. Но не должен. В эмпиреях его любят, как мало кого другого'''''.
+
Основное внимание теперь уделялось стационарным защитным позициям. Проклятая орбитальная платформа, сделав свою работу, стремительно падала, а последние воздушные схватки подходили к концу. Когда бой в атмосфере завершится, всё сведётся к противоборству наземных сил и тому, сумеет ли враг создать плацдармы в достаточном количестве.
  
Подобные речи смущали. Нерожденные еще не были хорошо известны XIV Легиону. Они все еще были тревожным феноменом, их опасались и им не доверяли, но использовали в качестве союзников. Морарг не умел их читать, но был достаточно проницателен, чтобы понять, что они лгут, обманывают и подпитывают свою эфемерную сущность, играя на сомнениях и колебаниях смертных из плоти и крови.
+
Ранее Морарг отправился к Мортариону сразу же после того, как согласовал с Калгаро оборонительные мероприятия. Он отчасти ожидал, что примарх уже начал вооружаться, чтобы отправиться на передовую и лично принять командование, но, похоже, с момента его последнего визита изменилось немногое. Мортарион по-прежнему сидел на обсидиановом троне, вцепившись огромными латными перчатками в тёсаный камень, и пристально смотрел на красноватые небеса перед собой.
  
Но он все равно выжидал.  
+
— Предполагаю, они скоро достигнут периметра, мой господин, — сказал ему Каифа. — Мы заставим их заплатить за преодоление стен, но они войдут.
  
- Похоже, ты много знаешь обо мне, - произнес он с опаской.
+
Мортарион кивнул.
  
'''''- Потому что ты самый верный из верного Легиона''''', - ответил демон. '''''- Ты пережил больше других: боль, Изменения, нисхождение в мир, к которому тебя никто не готовил. И все же ты продолжаешь служить, веря в то, что мотив должен быть справедливым, потому что он так приказал. Было бы жаль, если бы ты усомнился сейчас, и тебе вскружили голову низшие души, те, кто присвоил себе в заслугу вещи, которые они никогда не понимали до конца.'''''
+
'''''Значит, они хотят уничтожить сами себя,''''' — тихо произнёс он сухим, тусклым голосом. '''''Мы так долго изводили их, что они впали в безумие. Я мечтал, что убью'' его ''в доме своего отца, чтобы положить конец нашей долгой вражде там, где она началась, но теперь это должно случиться здесь.'''''
  
Морарг стоял с поднятым ножом.  
+
— Его ещё не заметили, — сообщил Морарг. — Каждое подразделение получило приказ обнаружить и уничтожить его, пока он не прорвался за стены.
  
- Тебе придется говорить прямо, существо, или я вырежу из тебя правду.
+
Тогда Мортарион усмехнулся.
  
Демон ухмыльнулся.  
+
'''''— Амбициозно. Если вам это удастся, я буду впечатлён, но и разочарован, — его горло всё же предназначено для'' моей ''косы.'''''
  
'''''- Ты можешь попробовать. Со мной труднее покончить, чем с большинством вещей, потому что я – то, что остаётся после разреза'''''. – Его жуткое лицо, скорбное и расстроенное, дернулось. '''''- Объясню настолько ясно, насколько смогу. Ты веришь в то, что твой господин был обманут, что им руководил кто-то другой, и того, другого, следовало призвать к ответу еще до того, как все это могло произойти. Ты предполагаешь, что он – жертва, которая в данных обстоятельствах, как и все вы, делает все возможное, и поэтому ты стараешься не презирать его. Но все же ты боишься, что он лишь пешка в чужих руках, что он слаб, а слабость - худший из всех грехов на Барбарусе'''''.
+
Примарх казался рассеянным, он лишь отчасти уделял внимание разговору. Весь гарнизон крепости пришёл в движение, собираясь с силами, чтобы отразить захватчиков, а Мортарион по-прежнему сидел здесь, окружённый тенями и стрекочущими проблесками демонических сущностей. Тогда советник говорил себе, что кажущееся бездействие иллюзорно и Повелитель Смерти вовлечён в битву на таких уровнях бытия, что ему, Мораргу, никогда не удастся постичь их суть. В залах самого Императора царило отчаяние, и всё из-за грандиозных вихрей силы, которую его господин направлял сюда, в эту самую палату.
  
- Я убивал души и за меньшее, - прорычал Морарг.
+
И всё же Каифа обрадовался бы, если бы увидел его во всеоружии. Если бы глаза примарха загорелись яростью, как тогда, на Барбарусе, когда он вскидывал косу в ритме марша миллиона солдат. Вот на что Морарг с радостью посмотрел бы снова.
  
'''''- Тогда хорошо, что у меня ее нет'''''. - Скорчив гримасу, демон поднялся на ноги, тени встрепенулись и сомкнулись вокруг него. Его круглые глаза отражали свет, как у кошки, только без зрачков. '''''- Теперь утешься, ибо истина гораздо сложнее. Я пришел, чтобы сказать тебе это, ибо важно, чтобы некоторые истории стали известны. Это легион Мортариона, и так будет всегда. Он – господин, и он – создатель. Ты должен сражаться за него, Каифа Морарг, и делать это без тени сомнений'''''.
+
— Что ж, — сказал он тогда, не зная, что от него теперь требуется, — я должен принять участие в обороне.
  
- Откуда ты знаешь все это?
+
'''— ''Да. Полагаю, должен.'''''
  
'''''- Потому что ты бы не смог,''''' - сказал демон. '''''- Хотя ты был там, на корабле, вместе с остальными, ты бы не увидел этого, потому что искал в другом месте'''''.
+
И на этом всё закончилось. Уходя, Каифа чувствовал себя подавленным, как никогда прежде. Складывалось критическое, по-настоящему опасное положение, а окружающие, казалось, либо воспринимали ситуацию как некую
  
Он придвинулся ближе, и Морарг почувствовал в ноздрях трупный запах.
+
порочную игру — например, так поступал Калгаро, — либо совершенно не видели угрозы.
  
'''''- Задержись на мгновение и послушай''''', - с нетерпением сказал демон. '''''- Ибо только я расскажу тебе, что на самом деле произошло на «Терминус Эст»'''''.
+
Неужели это сделала с ними пустота? Неужели тайная сделка, заключённая во время Болезни, на самом деле ухудшила их способности, а не усилила их? Трудно даже понять, как проверить такую идею. Их тела превращались в странную смесь хворей и чего-то непробиваемого, из-за чего они становились практически неуязвимыми, даже когда притуплялась острота ума и распадался рассудок. Сложно предположить, продолжится ли этот процесс после войны. Возможно, они окончательно перейдут в совершенно иную реальность и перестанут чем-либо отличаться от демонов, которые прыгали и резвились вокруг них? И если их ждёт подобная судьба, то какая же это победа?
  
 +
Пока Морарг спускался в арсенальные помещения, подобные мысли не давали ему покоя, отвлекая его внимание от того, на чём стоило бы сосредоточиться. Поэтому Каифа слишком поздно заметил притаившегося демона, а значит, оказался в опасности, поскольку к таким существам не стоило приближаться без веской причины.
  
Янтарный фронт был острием копья, сосредоточением наибольшего риска, первым ударом в сердце тьмы.
+
Морарг мгновенно застыл, уставившись на тварь, его рука зависла над боевым ножом. Создание смотрело на Каифу снизу вверх. Он — наоборот. Долгое время оба не двигались. Затем демон, слегка распрямив влажное тело, высунулся из полумрака и лукаво улыбнулся ему.
  
Шибан отдал приказ к атаке, и три сотни реактивных байков рванулись вперед, в одно мгновение разогнавшись до полной скорости, их приводы дрожали в бело-голубом пламени. Они неслись сквозь пепел и дым, летя, словно брошенные кинжалы, обгоняя громыхающую тяжелую бронетехнику и устремляясь прямо к бастионам.
+
— '''''Ты разочарован?''''' — спросил он. — '''''Да?'''''
  
Выпущенные сверху снаряды, полетели прямиком на артиллерийские позиции. Ракеты с крыльев штурмовиков устремились в темноту. Неестественная ночь была разорвана светом и грохотом, полуживые существа в воронках слепли, когда реактивные байки проносились над их головами и окутывали их волнами дыма, выбрасываемого двигателями.
+
— Кто ты?
  
- За Кагана! – прорычал Шибан, дико вращая глефой.
+
'''''— Ответь на вопрос, если хочешь узнать больше. Ты разочарован?'''''
  
- За Хана! – раздался громовой крик со всех сторон.
+
Существо выглядело крайне необычно. Большинство нерождённых, населявших космопорт, относились примерно к одному типу: тучные, покрытые нарывами и струпьями, слюнявые и хромые, облачённые лишь в истлевшие лохмотья, которые свисали с их дряблых тел, как отмершая кожа во время линьки. Это создание ничем не походило на них. Демон был худым. Очень худым. Настолько тонким, что, казалось, если он повернётся в профиль, то исчезнет совсем, растворится в темноте и уползёт прочь. Его конечности были длинными и уродливыми, а лицо напоминало оползень из обвисшей серой плоти. Как и многие подобные твари, он быстро смещался между измерениями — его внешняя оболочка то становилась прозрачной, как стекло, открывая скелет, то снова обретала плотность. Он сидел на корточках в луже солоноватой воды, подняв тощие коленки до уровня плеч, и хрустел костяшками пальцев, а его большие грустные глаза светились, как плошки с коронными разрядами.
  
Он кричал громко, долго и беззаботно. Это было восхитительно. Это был момент, когда можно раскрыть карты, когда кропотливый замысел подвергается испытанию.
+
— Узнать больше? О чём? — раздражённо спросил Морарг, бывший не в настроении для игр.
  
Все оставалось в равновесии. Ганзориг, насколько знал Шибан, с трудом продвигался вперед через сеть окопов и орудийных башен на северных укреплениях крепости. Цинь Фаю повезло больше, но его задача состояла в том, чтобы создать видимость ложной атаки по ключевым позициям артиллерии и заставить противника думать, что главный удар должен прийти с его направления, для отвлечения большего числа ресурсов.
+
'''— ''О твоём господине.''''' — Демон заговорщицки улыбнулся. — '''''О том, в кого ты теряешь веру в этот самый момент.'''''
  
Янтарный фронт был острием копья, он не был задействован до последнего, пока платформа «Небо» не начала свое разрушительное падение. Когда сила тяжести и разрушение безвозвратно поглотили бескрайний небесный город из железа и пластали, батальоны реактивных байков выскочили из руин сплошной сокрушительной волной, словно землю пожирало красно-белое пятно. Батальон Шибана находился на самом краю, двигаясь энергичнее всех остальных, знамена на древках копий яростно трепетали на ветру, лезвия мечей сверкали золотом далекого чогорийского рассвета.
+
Каифа стремительным движением выхватил нож. Он всё ещё мог двигаться быстро, когда злился достаточно сильно.
  
Враг отреагировал, развернув орудия в сторону их позиции. Шибан усмехнулся.
+
Уставившись на клинок, демон моргнул.
  
Слишком медленно.
+
'''— ''Думаю, ты и правда попробуешь применить его. Возможно, он даже причинит боль.'''''
  
После первых снарядов боевой порядок распался, продвигаясь через разрушенные укрепления. Всадники разогнали своих боевых коней до предела - накреняясь под девяносто градусов и держась одной рукой, скользя и напирая, их болтеры уже трещали.
+
— Поверь мне, так и будет. Кто ты? — спросил Морарг.
  
- Хай! – выкрикнул Шибан, его голос надломился от сильных эмоций.  
+
Существо пожало плечами. Каждый жест демона, каждый намек на движение подчеркивали его крайнюю худобу. Он выглядел как ходячий труп, обглоданное тело, высохшая кожура.
  
Со времен Калия они не мчались на врага вот так -  бросив все силы и не оставив ничего в запасе. Всё или ничего. Он задрал нос своего байка и выпустил в воздух ураган болт-снарядов. Сверкающий танец их разрывов сопровождал продвижение Шибана, как почетный караул, несущий погибель. Его братья мчались рядом, присовокупляя к каждому попаданию Шибана свои собственные, нанося разрушения и пробивая путь к цели.
+
'''— ''Я — Остаток. Я — последний кусочек там, где всё прочее уже поглощено. Я — тот маленький хрящик, который выплёвывают, прожевав кусок мяса. Я — память. Я — то, что пришло раньше.'''''
  
И это сработало. Ведущие колонны Имперской бронетехники заняли свои передовые позиции и теперь наносили удары по крепостным стенам. Многочисленные ворота, ведущие в нижние ярусы крепости, и без того поврежденные, были разнесены на части. Наиболее быстрые танки продвигались вперед в самое пекло. Опережая этот огненный смерч, по флангам, не рискуя попасть в него, «Кизаганы», «Скимитары», «Шамширы», «Шершни» и «Тайги» устремились прямо вверх, над пылающими земляными укреплениями, к зеленым ореолам, разгоняя и без того натруженные репульсоры.
+
Морарг зашагал дальше.
  
Шибан зафиксировал первую цель - бастионную башню над главной дорогой, ведущей внутрь. За ней находились корабельные грузоподъемники и транспортные лифты, залы техобслуживания и конвейерные эстакады, но это был тяжелый рубеж, точка, которую враг должен был удержать, чтобы не дать им проникнуть внутрь. Шибан уже видел на парапетах пехоту в силовой броне, стационарные орудия, которые разворачивались в его сторону, и странные мерцания по всему периметру, похожие на наэлектризованную вуаль.
+
— У меня нет времени на загадки, — проворчал он.
  
Сигнальные ракеты, выпущенные экипажами танков, вспыхнули и залили пейзаж внизу кроваво-красным цветом. Парапет расцвел взрывами от попаданий минометов и ракет штурмовиков. В результате мощного артобстрела сокрушался рокрит и рушилась каменная кладка, образуя бреши, через которые мог проскочить спидер.
+
'''— ''Но мы обожаем его!''''' — выпалило существо, и Каифа остановился. '''''— Мы поклоняемся ему. Разве это ничего не меняет? Сейчас ты должен сражаться за него, но колеблешься в своей вере. Не нужно. В эмпиреях его любят, как мало кого другого.'''''
  
- За мной! – крикнул Шибан, дав полный газ.
+
Подобные речи смущали. XIV легион ещё не очень многое узнал о нерождённых. Демонов по-прежнему считали настораживающим феноменом, их опасались и им не доверяли, хотя и использовали в качестве союзников. Морарг не разбирался в них, но ему хватало проницательности, чтобы понимать: они лгут, обманывают и, несмотря на свою эфемерную сущность, ловко играют на сомнениях и колебаниях смертных из плоти и крови.
  
Реактивные байки рванули по осыпному склону из обломков, петляя и ныряя под шквалом встречного огня. Часть из них были сбиты - они не переставали кувыркаться, пока не врезались на скорости в землю, но другие легионеры вернули долг, обрушив потоки карающих болтов, обстреливая огневые точки и пробивая броню.
+
Но он всё равно не ушёл.
  
Они прокладывали себе путь к бастионной башне - приземистой махине из плотно прилегающих друг к другу стен - полуразрушенных и наспех залатанных. Прямо впереди во внешнем сооружении зияла огромная прореха, изнутри которой исходило жуткое зеленое свечение и маячили черные, как ночь, силуэты строительных лесов.
+
— Похоже, ты много знаешь обо мне, — произнёс Каифа с опаской.
  
Шибан прокладывал путь прямо к ней, обстреливая позиции защитников, и, прорвавшись сквозь переплетения арматуры, вышел на уровень парапета.
+
'''— ''Потому что ты самый верный из верного легиона,''''' — ответил демон. — '''''Ты пережил больше других: муки, Изменение, нисхождение в мир, к которому тебя никто не готовил. И всё же ты продолжаешь служить, веря, что ваше дело правое, потому что он так приказал. Будет жаль, если ты усомнишься сейчас, если тебе вскружат голову менее достойные души, ставящие себе в заслугу то, чего они никогда не понимали до конца.'''''
  
На развороте он расчистил плоскую поверхность парапета шквалом болтерного огня, в то время как его братья влетели в пролом, чтобы присоединиться к нему. Но теперь они были скованны - с трех сторон их окружали возвышающиеся стены. Враг перешел в наступление, покидая бункеры, болтеры лязгали в их руках, и Шибан соскочил с седла. Его братья последовали за ним и ринулись в бой, кружа, вращаясь и разя своими огненными клинками.
+
Морарг не опускал нож.
  
Затем начался извечный вид боя между космодесантниками – ближний, кровавый, быстрый, перенасыщенный взмахами мечей и стрельбой, не было ни одного свободного участка, где бы ни копошились тела в силовой броне. Убийство было лишено искусства или изящества, это было животное безумие, порожденное взаимной ненавистью, первобытное желание причинить боль, покалечить, вырвать глотку, пробить легкое или раздробить череп.
+
— Говори прямо, создание, иначе я вырежу из тебя правду.
  
Белые Шрамы были разразившейся бурей, безрассудной и полной жизни, въевшаяся грязь слетала с доспехов, когда их конечности кололи, рубили. Гвардейцы Смерти были такими же несгибаемыми и беспощадными, как и прежде, только теперь их подпитывала новая сверхъестественная стойкость и демонические покровы. Чтобы вывести из строя одного воина легиона Мортариона требовалось по два Белых Шрама, и даже после этого Гвардейцы Смерти, шатаясь, поднимались на ноги, если не были окончательно уничтожены. Штурм натолкнулся на сплошную стену упорного сопротивления врага, который успел подготовиться и ненавидел своего противника так же сильно, как и он его в свою очередь.
+
Демон ухмыльнулся.
  
Все больше Белых Шрамов устремилось к крепостным валам, пробивая бреши в обороне с помощью стенобитных орудий. Они бросали своих коней и вступали в бой, пластины их брони цвета слоновой кости резко выделялись на фоне мрачных теней зловонной горы-крепости. Их встречало постоянно растущее число темно-зеленых левиафанов, которые пробирались к месту боя так, словно плыли сквозь нефтяные пятна. Талвары схлестнулись с цепными мечами, клинки дао - с топорами, покрытыми ржавчиной, на каменные плиты, уже почерневшие от крови в результате столкновений храмовников Дорна и творцов смерти Пертурабо, хлынула новая кровь.
+
'''— ''Можешь попробовать. Со мной труднее покончить, чем с большей частью сущего, ведь я — то, что остаётся, когда закончили резать.''''' — Он дёрнул жутким лицом, скорбным и бесформенным. — '''''Но я объясню, как сумею. Ты считаешь, что твоего господина обманули, что им управлял кто-то иной и что того, другого, следовало призвать к ответу ещё задолго до того, как всё это могло произойти. Ты предполагаешь, что примарх — жертва, которая, как и все вы, пробует как-то мириться с трудностями, и поэтому ты стараешься не презирать его. Но всё же ты боишься, что он лишь пешка в чужих руках, что он слаб, а слабость — худший из всех грехов на Барбарусе.'''''
  
Шибан расправился с пошатывающимся существом прямо перед собой - пародией на космического десантника, раздутым, светящиеся щупальца свисали с вокс-решетки, как лохматая борода, - и пинком спустил его по ступеням к краю вала. Шибан бросился дальше, взбегая по изгибающейся лестнице, Имань и остальные члены братства следовали за ним.
+
— Я убивал живые души и за меньшее! — прорычал Каифа.
  
На следующем уровне его ждало более суровое испытание. Космодесантники-предатели, по трое в шеренге, неслись к ним по развороченным взрывами снарядов рокритовым плитам. Они были настолько пропитаны мутациями, что выражение «чумные десантники» стало привычным для тех, кто с ними сражался – ироничная насмешка, давно утратившая свой юмор. С ними явились якша, более высокие и тучные, они сверкали и подергивались, когда меняли одно состояние на другое. Древний осадный дредноут «Левиафан», из металлических пальцев обоих силовых кулаков которого сочились токсичные облака, прокладывал себе путь сквозь толпу, а за ним по широким лестницам спускались новые войска, чтобы заделать брешь.
+
'''— ''Тогда хорошо, что у меня нет души.''''' — Скорчив гримасу, демон поднялся на ноги. Тени задёргались, словно цепляясь за него. Его круглые глаза, хоть и лишённые зрачков, отражали свет, как у кошачьих. — '''''Теперь утешься, ибо истина гораздо сложнее. Вот о чём я хотел рассказать тебе, ведь важно, чтобы кое-какие истории стали известны. Твой легион принадлежит Мортариону, и так будет всегда. Он — господин, и он — создатель. Ты должен сражаться за него, Каифа Морарг, причём без тени сомнений.'''''
  
Шибан приготовился к атаке, понимая, что зачистить все нужно быстро, но численный перевес вызывал сомнения, когда небо над головой окрасилось в малиновый цвет. Последовал невероятный хлопок, а затем неистовый порыв обжигающего ветра. На востоке поднялось огромное оранжевое грибовидное облако, величественно возвышаясь, как один из шпилей самого Санктум Империалис, а затем на сражающихся обрушился дождь из пепла и комьев грязи.
+
— Как ты узнал всё это?
  
Платформа «Небо» наконец потерпела крушение, проделав километровую борозду в месте, где когда-то располагался Имперский колледж флота, и превратив всю городскую зону в погребальный костер. И даже когда пепел закружился вихрем, а ударная волна от апокалиптического падения платформы обрушилась на весь космопорт, десять «Грозовых Птиц» модели «Сокар» прогремели над головой, двигаясь под углом и преодолевая бурю, чтобы достичь точек выброски.
+
'''— ''Дело в том, что ты не узнал,''''' — сказал демон. — '''''Даже будучи там, на корабле, вместе с остальными, ты не мог увидеть этого, потому что смотрел не туда.'''''
  
- Кэшиг! - крикнул Имань. - Каган! Каган с нами!
+
Он придвинулся ближе, и в ноздри Мораргу ударила трупная вонь.
  
Величественные боевые корабли низко раскачивались, выдерживая потоки надвигающегося огня, их грузовые люки были уже открыты. Выдающиеся светила искусства клинка устремились вниз, земля разбивалась о тяжелые пластины «Терминаторов». В авангарде был Намахи, в золотом шлеме, который обозначал его как величайшего мастера меча Легиона после Цинь Са. Он тут же вступил в жестокий бой с целым отрядом чумных десантников. Следом высадились провидцы бури, посылая дуговые разряды для истребления вопящих демонов.
+
'''''— Задержись ненадолго и послушай,''''' — пылко заговорило существо. — '''''Ибо только я расскажу тебе, что на самом деле произошло на'' «Терминус Эст».'''
  
Но ярче всех сиял сам Хан - облаченный в цвета слоновой кости и золота, его драконий шлем сверкал золотым огнем, плащ развевался вокруг него, когда он приземлялся. Прославленный клинок дао Белый Тигр вылетел из ножен, его тело, омываемое молниями, преломляло кровавый нимб предсмертных мук «Неба». Штормовые ветры закружили вокруг Хана, превратившись в колючий вихрь, который завывал свои смертоносные напевы. Выше самого высокого из врагов, быстрее самого быстрого из своих людей, он врезался прямо в сердце чумных десантников. Он разрубил четверых на дымящиеся куски еще до того, как те успели поднять оружие.
 
  
Затем он принялся за «Левиафана», рассек ему сочленения, разрубил кабели под шеей, пробил тяжелый защитный щиток, поднял его одной рукой, крутанулся на пятках и бросил его высоко над сценой битвы - тридцать тонн прочного керамита взметнулись в бушующие небеса, словно детская игрушка.
+
Янтарный фронт был остриём копья, средоточием наибольшего риска, первым ударом в сердце тьмы.
  
Мгновение каждая душа на месте боя просто наблюдала, как он летит. Даже почетная стража кешик, наученная многолетним опытом тому, на что способен их господин, когда входит в кураж, в изумлении взирала на пролетающую над головой махину.
+
Шибан отдал приказ к атаке, и три сотни гравициклов рванулись вперед, в одно мгновение разогнавшись до полной скорости. Их сопла дрожали, извергая бело-голубое пламя, они неслись сквозь пепел и дым, летя, словно брошенные кинжалы, обгоняя громыхающую тяжёлую бронетехнику и устремляясь прямо к бастионам.
 +
[[Файл:Warhawk4.jpg|thumb|right|''Морарг говорит с Остатком'']]
 +
К артиллерийским позициям наверху уже мчались снаряды, выпущенные прямой наводкой. Ракеты устремлялись во тьму, срываясь с крыльев штурмовых кораблей. Свет и грохот разорвали в клочья неестественную ночь, и едва полуживые существа в воронках успели поднять ослеплённые глаза, как гравициклы пронеслись у них над головами и окутали их волнами грязного дыма, изрыгаемого двигателями.
  
Искалеченная, она врезалась в земляные укрепления далеко внизу и, после того как ее реактор взорвался, разлетелась на части. Словно по сигналу, знаменосец кешика развернул огромное знамя V легиона и водрузил его на крепостную стену. Священные символы взметнулись ввысь, высоко и гордо - красная молния Чогориса, возмездие небес еще с незапамятных времен, посланное вершить суд над недостойными.
+
— За Кагана! — прорычал Шибан, неистово вращая глефой.
  
Одновременно каждый Белый Шрам поднял свой клинок, и грохот битвы утонул в их общем реве.
+
— За Хана! — раздался громоподобный крик со всех сторон.
  
- Каган! Орду гамана Джагатай!
+
Тахсир издал радостный вопль, долгий и беззаботный. Творилось нечто исключительное. Настал момент, когда раскрывались карты, когда кропотливый замысел подвергался испытанию.
  
Шибан-хан выкрикивал эти слова на сотне миров и на сотне полей сражений, но сейчас он вложил в них всю свою душу и сердце. Стены вокруг них содрогнулись от боевого клича, усиленного воксом, и даже Гвардейцы Смерти, казалось, были ошеломлены, отступая перед непреклонной дикостью, абсолютной преданностью, высоким духовным подъёмом.
+
Повсюду сохранялось равновесие. Ганьзориг, насколько знал Шибан, с трудом продвигался вперёд через сеть окопов и орудийных башен в северной части внешних укреплений крепости. Цинь Фай добился больших успехов, но его задача состояла в том, чтобы провести ложные атаки в направлении ключевых позиций артиллерии, — заставить противника думать, что главный удар наносится именно там, и отвлечь как можно больше ресурсов.
  
А потом Шибан побежал, ринулся в бой плечом к плечу со своим примархом, гордость Легиона бушевала рядом с ним, и он снова смеялся, смеялся так же сильно, как тогда, когда небо было чистым, солнце светило ярко, и все, что было в мире – это радость, сила и обещание грядущей славы.
+
Янтарный фронт, это остриё копья, держали в резерве до самого что ни на есть последнего момента, пока платформа ''«Небо»'' не сорвалась в разрушительное падение. Когда сила тяжести и полученный урон наконец одолели бескрайний летучий город из железа и пластали, батальоны гравициклов ринулись из руин сплошной сокрушительной волной, быстро преодолевая километры, словно размытое красно-белое пятно. Батальон Шибана, находившийся на переднем краю, мчался неудержимее всех: узкие флажки на древках копий яростно трепетали, лезвия мечей сверкали золотом далёкой чогорийской зари.
  
- За Хана, - выдохнул он, взмахнув глефой. – За тех, кто идет за тобой, Джагатай.
+
Враг отреагировал, начал разворачивать орудия в их направлении. Шибан усмехнулся.
  
<br />
+
«Слишком медленно».
  
=ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ=
+
В тот момент, как неприятель выпустил по ним первые снаряды, Шрамы рассредоточились, лавируя через разрушенные внешние укрепления. Всадники разгоняли своих скакунов до предела: накренялись почти под прямым углом, держались одной рукой, закладывали виражи и ускорялись, их болтеры уже рокотали.
  
==СЕМНАДЦАТЬ==
+
— Хай! — выкрикнул Шибан. От полноты чувств у него срывался голос.
  
 +
Со времён Врат Калия они не мчались на врага вот так, бросив в атаку все силы, не оставив никаких резервов. Всё или ничего. Задрав нос гравицикла, Тахсир выпустил неудержимый шквал болт-снарядов. Их трассы оканчивались в искрящихся вспышках разрывов, словно продвижение Шибана сопровождал почётный караул, несущий погибель. Его братья мчались рядом, добавляя к каждому попаданию Тахсира собственные меткие выстрелы, пробивая и проламывая путь к цели.
  
'''Рассуждения о богах'''
+
И это сработало. Ведущие колонны имперской бронетехники уже заняли передовые позиции и теперь бомбардировали крепостные стены. Многочисленные ворота в нижние ярусы цитадели, и без того повреждённые, разлетались на части. Наиболее быстрые танки продвигались вперёд, метая всё новые снаряды в самое пекло. Опережая пламенный смерч их залпов, пролетая по флангам, чтобы не попасть в него, «Кизаганы», «Скимитары», «Шамширы», «Шершни» и «Тайги» устремились прямо вверх. Удаляясь от пылающих земляных укреплений, они приближались к зелёным ореолам, разгоняя и без того натужно работающие репульсоры.
  
'''Не останавливаться'''
+
Шибан зафиксировал первую цель — бастионную башню над главным шоссе, ведущим внутрь. За ней находились подъёмники для космолётов и транспортные лифты, залы техобслуживания и конвейерные эстакады, но данная позиция представляла собой крепкий рубеж, который враг должен был удержать, чтобы не дать им проникнуть внутрь. Тахсир уже видел на парапетах пехоту в силовой броне, стационарные орудия, что поворачивались в его сторону, и странные мерцания по всему периметру, похожие на наэлектризованную вуаль.
  
'''Всё дело в цифрах'''
+
Сигнальные ракеты, выпущенные экипажами танков, вспыхнули над всем пейзажем и залили его кроваво-красным светом. Парапет расцвёл взрывами от попаданий из миномётов и детонаций ракет со штурмовых кораблей. В результате мощного непрерывного артобстрела дробился скалобетон, а по каменной кладке ползли трещины, из-за чего возникали бреши, через которые мог проскочить спидер.
  
 +
— За мной! — крикнул Шибан, дав полный газ.
  
Она засмеялась в ответ. То был не смех удовольствия, а презрения и недоверия.
+
Гравициклы рванулись по осыпному склону из обломков, петляя и ныряя под встречным шквалом твердотельных снарядов. Часть из них получили попадания и, не переставая кувыркаться, на полной скорости врезались в землю, но другие легионеры отплатили за них сполна. Наездники выпустили потоки карающих болтов, которые изрешетили огневые точки и пробили броню танков, вкопанных в землю.
  
Эреб его выдержал. Он привык к тому, что его презирают и не доверяют.
+
Они прокладывали себе путь к бастионной башне, приземистой махине из взаимно смыкающихся стен, полуразрушенной и наспех залатанной. Прямо впереди в её внешней обшивке зияла огромная прореха, очерченная чёрными, как ночь, стойками строительных лесов, и изнутри неё струилось то жуткое зелёное свечение.
  
- Так что ты скажешь? - предложил он.
+
Шибан напрямую прорвался к бреши, выстрелами выбивая защитников с их позиций. Преодолев переплетения арматуры, он взметнулся на уровень парапета.
  
- Что я скажу? - Она покачала головой. - А что я могу сказать? У вас есть амбиции, это я признаю, но ничего более.
+
Развернувшись, Тахсир очистил плоскую крышу башни шквалом болтерного огня, а его братья тем временем влетели в пролом и поднялись к нему. Но теперь они оказались в узком пространстве — с трёх сторон их окружали высокие куртины. Вражеские бойцы покинули блиндажи и перешли в наступление, болтеры задёргались в их руках, и Шибан соскочил с седла. Братья, последовав его примеру, ринулись в схватку с окутанными пламенем клинками, кружа ими, вращая и проводя прямые выпады.
  
Она подошла к шкафу, одному из многих, заставленному идолами и статуэтками из далекого прошлого человечества. Некоторое время она смотрела на них, как бы советуясь, затем потянулась к миске с финиками и взяла один. Она медленно разжевала его.
+
Затем началось то особое сражение, которое неизменно случалось между космодесантниками: ближний бой, кровавый, быстрый, где мастерские выстрелы и взмахи мечей вызывали сенсорную перегрузку, где на каждом участке поверхности сталкивались тела в силовой броне. Они убивали неизящно и безыскусно, охваченные звериным бешенством, что рождалось из взаимной ненависти, ведомые беспримесным желанием причинить боль, покалечить, вырвать глотку, пробить лёгкое или раздробить череп.
  
- У меня были разногласия с Ним, - сказала она наконец. - Каким-то образом ты узнал о них, но вряд ли они держались в секрете. Мы расходились во мнениях, и до сих пор расходимся. - Она подняла глаза на Эреба. - Но я всегда знала, что Он работает на благо человечества. Возможно, он мог ошибаться, мог быть высокомерен и вспыльчив, но угроза была реальной. Мы все прошли через это. Однако твои хозяева - или те, кого ты ''принимаешь'' за своих хозяев - это конец. Они - завершение истории. Меня удивляет твоя вера в то, что я когда-нибудь поддамся искушению служить им.
+
Белые Шрамы обернулись разразившейся бурей, безрассудной и полной жизни, въевшаяся грязь слетала с их доспехов, пока они неистово орудовали руками и ногами. Гвардейцы Смерти показывали себя такими же несгибаемыми и беспощадными, как и всегда, только теперь их подпитывали новая необъяснимая стойкость и зловещее покровительство демонов. Чтобы вывести из строя одного легионера Четырнадцатого, требовалось два Белых Шрама, и даже тогда воины Мортариона, пошатываясь, вставали, если их не разрубили на куски. Штурм натолкнулся на сплошную стену упорного сопротивления врага, который успел подготовиться и испытывал к своему противнику такую же лютую ненависть, какую внушал ему сам.
  
- Но ты уже сделала это.
+
Всё больше Белых Шрамов устремлялось к крепостным валам, сыны Хана преодолевали беспощадный обстрел настенных орудий, чтобы добраться до брешей в линиях обороны. Спрыгивая со скакунов, они вступали в бой, и пластины их брони цвета слоновой кости резко выделялись на фоне мерзостных теней зловонной горы-крепости. Их встречали тёмно-зелёные великаны, к которым непрерывно прибывали подкрепления, хотя пробирались они к передовой так, словно брели по разлившейся нефти. Тулвары наискосок столкнулись с цепными мечами, клинки дао лязгнули о проржавевшие тесаки, и на каменные плиты, уже почерневшие от жизненной влаги, пролитой в столкновениях между витязями Дорна с инженерами смерти Пертурабо, снова хлынула кровь.
  
- Я поступила так, чтобы предотвратить эскалацию чего-то ужасно неправильного, искажения того, как должен был возвышаться наш вид. Мои действия никогда не были направлены на то, чтобы помочь вашему делу.
+
Шибан расправился с пошатывающимся существом перед собой — раздутой пародией на космодесантника, из вокс-решетки которого свисали светящиеся щупальца, похожие на лохматую бороду, — и пинком сбросил его по ступеням к краю парапета. Ринувшись дальше, Тахсир побежал вверх по изогнутой лестнице. Имань и остальные воины братства не отставали ни на шаг.
  
- Не имеет значение, что ты имела в виду. - Эреб внимательно наблюдал за ней, пока говорил. - Поступки вызывают резонанс. Ты проложила путь для всего, что последовало дальше.
+
На следующем ярусе его ждало более суровое испытание. По скалобетонным плитам, вывернутым и развороченным взрывами снарядов, в сторону Шрамов затопали три шеренги астартес-предателей. Подобные создания подвергались таким изобильным мутациям, что те, кто сражался против них, привыкли называть их «чумными десантниками», хотя едкая насмешка уже давно утратила остроту. С ними явились якша, более высокие и тучные, — они мерцали и подёргивались, смещаясь между измерениями. Через толпу с хрустом шагал древний осадный дредноут «Левиафан» с двумя силовыми кулаками, из металлических пальцев которых выплывали токсичные облака, а за ним по широким лестницам громыхали новые бойцы, идущие заткнуть пролом.
  
- Нет. - Она снова повернулась к нему. - Те или иные решения должны были быть приняты. Он мог бы отказаться от проекта - я думала, что именно так Он и поступит, но недооценила то, как Он бывает упрям до одержимости. Или Он мог бы убить свои творения после того, как я показала Ему, насколько они опасны, но, должно быть, что-то внутри Него оставалось привязанным к ним даже тогда. А ваши примархи, каждый из них всё еще свободен в своем выборе. Если бы они не были вовлечены в этот ужасный Крестовый поход, если бы их не заставили действовать от Его имени, какой выбор они смогли бы для себя сделать?
+
Тахсир напрягся, не решаясь атаковать: он понимал, что здесь всё нужно быстро зачистить, но численный перевес врага беспокоил его. Миг спустя небо над ним окрасилось в малиновый цвет. Прозвучал неописуемо громкий хлопок, а следом примчался опустошительный порыв ветра, жгучего, как из топки. На востоке поднялось исполинское грибовидное облако оранжевого цвета, возвышавшееся так же величественно, как любой шпиль самого Санктум Империалис, и затем на участников боя с гулким стуком просыпался град из пепла и комьев грязи.
  
- Рано или поздно они бы столкнулись с моими хозяевами.
+
Так закончилось затянувшееся падение ''«Неба»'': проделав километровую борозду через развалины Флотской коллегии Империума, оно превратило весь район города в неимоверно жаркий погребальный костер. Но, пока пепел кружился вихрем, а сокрушительная ударная волна от апокалиптического крушения платформы накрывала весь космопорт, над головами воинов с рокотом пронеслись десять «Грозовых птиц» модели «Сокар». Наклоняясь и опуская носы, они преодолевали бурю, чтобы достичь точек выброски десанта.
  
Эрда снова рассмеялась, так же презрительно.  
+
— Кэшик! — крикнул Имань. — Каган! Каган с нами!
  
- У тебя ''нет'' хозяев, простофиля! Нет никаких богов, нет никого, кто бы заслуживал это имя, есть лишь искаженные отражения наших собственных грез. Ты преклоняешься перед ничем. Ты в прямом смысле ничему не служишь.
+
Величественные штурмовые корабли резко снизились, выдерживая потоки зенитного огня, и стало видно, что их посадочные люки уже открыты. Оттуда выскакивали исполины, виртуозы фехтовального мастерства, и почва взметалась, сотрясаемая тяжёлыми терминаторскими доспехами. В авангарде шёл Намахи, носивший золотой шлем, который отмечал его как величайшего мечника в легионе после Цинь Са. Он сразу же вступил в жестокий бой с целым отделением чумных десантников. Следом высадились грозовые пророки, и демоны завыли, испепеляемые дуговыми разрядами пси-энергии.
  
- Звучит как проповеди Единства, те самые, без которых, как мы давно считали, невозможно обойтись. - Эреб вздохнул. - Если боги лживые, то как их дары могут быть столь могущественными, как их глашатаи могут наделять нас такой силой?
+
Но ярче всех блистал сам Хан, облачённый в броню цветов слоновой кости и золота, — его драконий шлем сверкал золотым огнём, а плащ развевался и хлопал, пока он нёсся к земле. Сверкнув, вылетел из ножен Белый Тигр, прославленный клинок-дао, и на его клинке, оплетённом ветвящимися молниями, преломились лучи кровавого ореола — отсветы предсмертных корчей ''«Неба»''. Грозовые ветры вспыхнули вокруг Хана, разделились и завертелись вихрем, который завизжал, будто загробный хор. Выше самого огромного из врагов, быстрее самого проворного из своих бойцов, Джагатай врезался прямо в центр строя чумных десантников. Он разрубил четверых на дымящиеся куски с серебристыми краями ещё до того, как враги успели поднять оружие.
  
- Потому что все, что ты делаешь, поглощает тебя самого, - с отвращением сказала Эрда. - Демон - всего лишь воплощение человеческой мысли, момент человеческой слабости, частица человеческой гордыни. Ты можешь награждать их именами и титулами, если хочешь, но все, чем они являются - это отходами существования нашего собственного вида.
+
Затем Каган принялся за «Левиафана»: рассёк ему сочленения, разрубил кабели под шеей, когда шагатель дёрнулся к нему, пронзил тяжёлую лицевую бронепластину, поднял дредноут одной рукой, крутнулся на пятках и метнул его высоко над сценой битвы. Тридцать тонн цельного керамита взмыли в бушующие небеса, словно детская игрушка.
  
Эреб фыркнул, пораженный сравнением.
+
Какие-то мгновения каждая живая душа на поле боя просто наблюдала, как он летит. Даже почётные гвардейцы из кэшика, за долгие годы привыкшие к тому, что их господин, когда входит в смертоубийственный кураж, совершает небывалые деяния, в изумлении взирали на махину, несущуюся у них над головами.
  
- Ах как ты ошибаешься. - Он потянулся за скипетром. - Я сказал тебе только правду - в эмпиреях о тебе говорят с почтением. Даже если ты действительно не желала этого, я мог бы направить тебя на истинный путь просвещения, показать тебе масштаб силы, которую ты отрицаешь, и ты бы отмела всю глупость Анафемы. Новый рассвет просвещения все еще возможен, и мы оба сможем подняться до невиданных высот.
+
Искалеченный «Левиафан» врезался в земляные укрепления далеко внизу, и взрыв пробитого реактора разнёс его на части. Словно по сигналу, знаменосец кэшика развернул огромный стяг V легиона и водрузил его на крепостную стену. Развернувшееся в вышине полотнище гордо несло священную символику: красный разряд молнии, знак Чогориса, неизбывное возмездие небес, вершащих суд над недостойными.
  
Эрда грустно улыбнулась.
+
Одновременно каждый Белый Шрам воздел свой клинок, и грохот битвы утонул в их общем рёве.
  
- Опять это, - пробормотала она. - Всегда стремление к власти, к знаниям, это как одержимость, которая проходит после полового созревания.
+
— ''Каган! Орду гамана Джагатай!''
  
Она посмотрела на его скипетр, не впечатлившись. Затем взяла одну из статуэток - какое-то пузатое божество, сидящее со скрещенными ногами.  
+
Шибан-хан выкрикивал эти слова в сотне миров и на сотне полей сражений, но сейчас он без остатка вложил в них душу и сердце. Стены вокруг них содрогнулись от боевого клича, усиленного воксом, и даже Гвардейцы Смерти, казалось, ошеломлённо отступили перед такой непреклонной дикостью и безоговорочной убеждённостью, идущими из самых глубин духа.
  
- Я знала скульптора этой фигурки. Она была скромной женщиной, едва ли осознававшей, каким искусством она владеет. Она делала их для удовольствия, никогда не задумываясь над тем, переживут ли они ее, как это и случилось. Ее жизнь была ограничена узким кругом, ее не тревожили ни зависть, ни страсти. Она скончалась мирно, по сути ничем не напитав эмпиреи. Все, что она оставила после себя - вот это - отпечаток работы пары трудолюбивых, спокойных рук. Если бы я нуждалась в поклонении чему-то, то поклонялась бы этим рукам. И даже если бы я попыталась это сделать, то она никогда бы меня не поняла и была бы крайне смущена. По моему опыту, те, кто требуют поклонения себе, никогда его не стоят. - Она задержала взгляд на фигурке еще на мгновение и поставила ее на место. - Просвещение грядет. Но вот в чем трагедия. Оно всегда было внутри нас, пробиваясь наружу. И все, что было между Ним, который хотел ускорить его приход, и тобой, который не мог бы постичь его, даже окажись оно прямо у тебя перед глазами - всё было растрачено впустую.
+
А потом Шибан побежал, ринулся в бой плечом к плечу со своим примархом, и самые славные воины легиона устремились в атаку рядом с ним, и он снова смеялся, хохотал так же буйно, как тогда, когда в чистых небесах сияло яркое солнце, и не было в мире ничего, кроме радости, силы и надежд на грядущую славу.
  
Она повернулась к нему лицом, уперев руки в бока. Она была рослой женщиной, сбитого телосложения, ее взгляд никогда не угасал. На ее фоне Эреб в своих жутких доспехах с шипами выглядел как клоун на ярмарке.
+
— За Хана, — выдохнул он, замахиваясь глефой. — За избранный народ Джагатая.
  
- Мне не за что извиняться, - сказала Эрда. - Я отвергаю Его, и я отвергаю тебя. Вы подпитываете друг друга, нуждаетесь друг в друге, а теперь вы так крепко сплелись в своих любовных объятиях, что я едва могу вас различить.
 
  
Эреб издал долгий, недовольный вздох.
+
==ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ==
  
- Я искренне надеялся на большее, - сказал он мрачно, активируя гармонику своего скипетра. - Я надеялся, что ты хотя бы в некоторой степени осознаешь, что поставлено на карту. Хоть какой-то признак того, что ты понимаешь, что сделала.
 
  
Эрда с презрением посмотрела на оружие.
+
===Глава семнадцатая===
  
- Я поступила так, как мне велела моя совесть, - сказала она.
 
  
- Так поступают глупцы, ибо совесть - не руководство к действию, - возразил Эреб.
+
Рассуждения о богах
  
- В твоей голове никак не уложится, что я никогда не вступлю в союз с такими, как ты.
+
Не останавливаться
  
- Но почему? Ты уже так много сделала для нас. - Эреб крепче сжал рукоять. - Но если ты будешь упорствовать в своем невежестве, то тебя придется вывести из игры. Нельзя позволить раскидать кого-то по галактике во второй раз, нельзя более вмешиваться в схемы, предначертанные божественным. В сложившейся ситуации вы, миледи, – пережиток прошлого, реликвия, и если вы не пересмотрите свои взгляды, то оставлять вас в живых, будет крайне опасно.
+
Всё дело в числах
  
Эрда грустно улыбнулась.
 
  
- Как и все в вашем роду – вы быстро разочаровываетесь, не получая желаемое, и тут же переходите к угрозам. - Она поднимала руки, сложив их вместе, как во время молитвы. Золотое сияние разлилось по комнате, по земляному полу пробежала странная вибрация. - Но ты не должен был приходить сюда один, чудовище.
+
Она засмеялась в ответ, но не от удовольствия, а в знак презрения и недоверия.
  
Воздух вокруг Эреба затрещал и сместился, когда его скипетр начал искриться. Вокруг него начали формироваться очертания четырёх огромных фигур, размытых, но уже обрастающих плотью, шипами, клыками и зарождающимися звериными глазами.
+
Эреб сдержался. Он уже привык, что его презирают и ему не доверяют.
  
- Я не один, - сказал он, завершая призыв. - И я думаю, ты должна извиниться перед моими друзьями.
+
— Так что вы скажете? — напомнил он.
  
 +
— Что я скажу? — Женщина покачала головой. — А что я могу сказать? У тебя есть амбиции, это я признаю, но ничего более.
  
 +
Она подошла к одному из многих шкафов, заставленных идолами и статуэтками из далёкого прошлого человечества. Некоторое время женщина смотрела на них, как бы советуясь, затем потянулась к миске, взяла один финик и медленно разжевала его.
  
Значит, кто-то по-прежнему готов противостоять, готов дать отпор. Аркета был почти этому рад, хотя это и замедляло развитие событий как раз тогда, когда им нужно было набирать обороты.
+
— У меня были разногласия с Ним, — наконец произнесла она. — Каким-то образом ты проведал о них, но их не особенно утаивали. Мы расходились во мнениях, и тогда, и сейчас. — Женщина подняла глаза на Эреба. — Но я всегда знала, что Он трудится на благо человечества. Пожалуй, Он мог ошибаться, проявлять высокомерие и вспыльчивость, но угроза была реальной. Мы все прошли через это. Однако твои хозяева — или те, кого ты считаешь таковыми, — это конец. Они — завершение истории. Меня изумляет, что ты решил, будто я соблазнюсь идеей служения им.
  
Беруддин оказался прав, был обнаружен очаг сопротивления - железный стержень в мире хрупкой плоти. Передовые части XVI Легиона устремились к нему, отвлекая отряды с целого ряда направлений. Другие легионы также меняли курс целыми батальонами, пресытившись просто убийствами и стремясь к достойному бою.
+
— Но вы уже послужили.
  
Но была и другая сторона. Ранее Аркету удивляло, насколько легко некоторые из формирований противника уступали их натиску. Многие из них, должно быть, были просто слабы и деморализованы, но теперь, одно за другим, они, казалось, улавливали те же вести, что и сам Аркета – теперь среди нас есть лидер, готовый дать отпор - и покидали свои позиции, чтобы присоединиться к новой волне сопротивления.
+
— Я поступила так, чтобы не допустить ухудшения ситуации — чего-то ужасно неправильного, искажения самой сути возвышения нашего вида. Я не собиралась помогать вашему делу.
  
И вот, несмотря на всю дисциплину легионов, несмотря на великие стратегические замыслы их командиров, значительная часть войск с обеих сторон противостояния оказалась готова проложить себе путь туда, где события должны были развернуться наиболее драматично, где можно было завоевать славу. Все они служили солдатами, но в душе были воинами.
+
— Ваши ''намерения'' мало что значат. — Эреб внимательно наблюдал за ней. — Отклик находят ''действия''. Вы проложили путь для всего, что последовало дальше.
  
«Как далеко мы зашли?» - задавался вопросом Аркета, пока бежал. – «Как сильно это отличается от того, чем мы занимались дома, в трущобах ульев?»
+
— Нет. — Женщина снова повернулась к нему. — Все решения принимались уже после того. Он мог бы отказаться от проекта... Я думала, что именно так Он и поступит, но недооценила его ослиное упрямство. Или же Он мог бы убить свои творения после того, как я показала Ему, насколько они опасны, но, вероятно, в Нём даже тогда имелась некая привязанность к ним. А ваши примархи, все они, тогда ещё сохраняли свободу выбора. Если бы их не втянули в этот ужасный Крестовый поход, не заставили действовать от Его имени, будто строптивых детей, какие решения они приняли бы сами?
  
«Не сильно», - пришел ответ. Когда боеприпасы заканчивались, а танки с трудом пробивали себе путь к внутреннему ядру, бой переходил в рукопашную. Это было отвратительно зрелище - никакого изящества, только всепоглощающее желание уничтожить жизнь перед собой, выколоть глаза или вырвать трахею, а затем перейти к следующему, просто чтобы продолжать движение.
+
— Рано или поздно они бы столкнулись с моими хозяевами.
  
Так для чего все это? Почему так глубоко волнует эта война, если по сути она была такой же, как и все предыдущие?
+
Эрда снова рассмеялась, так же презрительно.
  
Аркета усмехнулся про себя. Потому что здесь будут сделаны имена. Когда орудия смолкнут, когда примарх наконец придет в себя и спросит с каждого, то лучше уж иметь возможность сказать, что сделано что-то стоящее, то, чем можно гордиться. Их будут ждать новые сражения, на этот раз внутри Легиона, и кто-то поднимется, а кто-то падет, так что лучше создать себе репутацию сейчас, пока есть возможность.
+
— У тебя ''нет'' хозяев, дурень! Нет никаких богов, никого, кто заслуживал бы такого названия, есть лишь искажённые отражения наших грёз. Ты падаешь ниц перед самим разрушением. Ты буквально служишь ничему.
  
На секунду он опустился на колени, тяжело дыша. Он находился глубоко в грудах обломков разрушенной дамбы. Ее опорные столбы местами уцелели, возвышаясь над легионером на сотню метров, словно обглоданные ребра. По обеим сторонам уходили ввысь утесами тлеющие здания. Впереди виднелась пара сбитых «Грозовых Птиц», их остовы образовали треугольный проход, через который его братьям было приказано продвигаться вперед.
+
— Звучит как проповеди Единства, те самые, в ошибочности которых мы так давно убедились. — Эреб вздохнул. — Если боги не настоящие, как же они вручают столь могущественные дары? Как их вестники наделяют нас такой силой?
  
Повсюду раздавался треск болтеров, хотя и не так интенсивно, как раньше -  магазины пустели. Взамен во мраке полыхнули пятьсот энергетических орудий, их излучение слабело из-за перегрузки энергоблоков после многодневного использования.
+
— Дело в том, что ты просто пожираешь своих родичей, — с отвращением сказала Эрда. — Демон — всего лишь воплощение человеческой мысли, момент человеческой слабости, частица человеческой гордыни. Награждай их любыми именами и титулами, какими пожелаешь, но они — просто трупный газ нашей расы.
  
Клинок Аркеты не нуждался в такой подпитке. Он нашептывал на едва уловимой частоте о жажде убийства своему хозяину, которому так нравилось её слушать. Органы чувств Аркеты работали на пределе возможностей, разум был сосредоточен на данных целеуказателя, поступающих на дисплей шлема. Его братья пробирались по дну пропасти, образовавшейся в результате обрушения дамбы, ожидая возможной засады и снайперского огня.
+
Эреб фыркнул, поражённый сравнением.
  
Добраться сюда было настоящим достижением. Они прорубили себе путь через целый батальон Кровавых Ангелов, который поддерживали осадный отряд Имперских Кулаков и остатки полка мобильной пехоты Имперской Армии. Эти воины, должно быть, были частью наступления Черного Меча - они сражались с такой мрачной целеустремленностью, с которой Аркета до сих пор не сталкивался. Они сражались уже не за победу, стремясь захватить и удержать позиции, а только чтобы причинить боль. Они были полны злобы, горечи, коварства, безысходности. И это было достойно восхищения. По крайней мере, они не убегали.
+
— Ах, как вы ошибаетесь. — Он потянулся за скипетром. — Я говорил вам только правду: в эмпиреях вас упоминают с почтением. Даже если вы действительно не желали того, я всё равно мог бы поведать вам об эфире, показать вам размах силы, от которой вы отрекаетесь, и всем безрассудствам Анафемы пришёл бы конец. Новая заря просвещения всё ещё возможна, и мы оба способны подняться на немыслимые высоты.
  
Всё это подсказывало Аркете, что он уже близко. Ориентироваться в городе было почти невозможно: лабиринты дорог утопали в дрейфующих облаках сажи, их очертания были размыты, поэтому приходилось доверять своим инстинктам. Эти инстинкты подсказывали ему, что командная группа находится впереди. Бойцы с фланга, которых он уже направил, двигались в привычном для них строю, обмениваясь по закрытом каналу связи, пока остальные осторожно пробирались через руины.
+
Эрда грустно улыбнулась.
  
Аркета снова начал двигаться. Существовал риск того, что его подчиненные могут слишком быстро засечь цель. Он не хотел, чтобы они даже ранили ее - это должен быть чистый бой, свидетелями которого должны были стать его собственные сородичи, чтобы историю его, Аркеты, победы никто не смог оспорить. Поэтому он бежал так быстро, насколько позволяла местность, его братья по отряду старались не отставать. Сотни бойцов Сынов Гора скользили как призраки по дну, забитому мусором, цепляясь за малейшие укрытия, тщательно сканируя местность в поисках сигналов движения или тепловых следов, хотя они знали, что в таких условиях, когда сам воздух буквально горит, им повезет, если они хоть что-нибудь найдут.
+
— Всё то же самое, — пробормотала она. — Вечно это стремление к власти, к знаниям, будто некая одержимость, которая вроде бы должна ослабнуть после полового созревания.
  
Как только они преодолели своеобразную скульптурную композицию их трех сгоревших «Грозовых Птиц», уровень земли стал круто подниматься вверх, взбегая по груде обломков, которая уходила зигзагами в сторону старого терминала дамбы. Склон просматривался с обеих сторон, а в ста метрах выше над головой перекинулись высокие мосты.
+
Взглянув на его скипетр, женщина явно не впечатлилась. Затем она взяла одну из статуэток — какое-то пузатое божество, сидящее со скрещенными ногами.
  
Когда они приблизились к терминалу, со скрытых постов наблюдения вдоль северного края обнаженного склона немедленно открыли огонь болтеры, поразив несколько бойцов Аркеты и вынудив остальных отступить.
+
— Я знала ту, что слепила эту фигурку. Скромная женщина, она едва ли осознавала, каким искусством владеет. Она делала их для удовольствия, даже не представляя, что её творения переживут её, но так и случилось. В жизни она не заглядывала далеко, её не тревожили ни зависть, ни страсти. Она скончалась мирно, почти ничем не накормив эмпиреи. И вот всё, что она оставила после себя: итог спокойной работы пары трудолюбивых рук. Если бы я нуждалась в поклонении чему-то, связанному с людьми, то поклонялась бы её рукам. Но даже если бы я попыталась это сделать, то она никогда бы меня не поняла и пришла бы в невероятное смущение. По моему опыту, те, кто требуют поклонения себе, никогда его не стоят. — Ещё мгновение поглядев на фигурку, Эрда поставила её на место. — Да, просвещение надвигалось. В этом вся трагедия. Оно всегда обитало внутри нас, пробиваясь наружу. А теперь из-за Него, желавшего ускорить его приход, и из-за тебя, который не мог бы постичь его, даже окажись оно прямо у тебя перед глазами, всё уже погублено.
  
Аркета подал знак остановиться и, припав к земле, запустил авгур. Это мало что дало ему, но он знал, что здесь полно защитников, возможно, сотни. Они могли окопаться в пыли, притаиться под рухнувшими балками, цепляться за перекрытия наверху и только и ждать, когда он попытается прорваться. Пробиваться к терминалу таким путем было бы чрезвычайно тяжело, как и прокладывать путь вглубь зданий, что располагались с обеих сторон дамбы.
+
Она повернулась к нему лицом, уперев руки в бока. Эрда, крепкая и рослая женщина, смотрела на воина, не отводя глаз. Рядом с ней Эреб в его жутких доспехах с шипами выглядел как персонаж неудачной пьески.
  
Аркета подал знак тяжелой поддержке. «Зачистить».
+
— Мне не за что извиняться, — сказала Эрда. — Я отвергаю Его, и я отвергаю тебя. Вы подпитываете друг друга, нуждаетесь друг в друге, а теперь вы так крепко сплелись в любовных объятиях, что я едва могу вас различить.
  
Ракетные установки, размещенные позади, тут же выпустили снаряды, за ними последовал барабанный бой тяжелых болтеров, уничтожая каменную кладку стены, за которой прятались стрелки. Уже ставшая привычной масса взметнувшейся пыли расплылась по всему периметру, заполнив пропасть от края до края. Обстрел усилился, поглощая ценные боеприпасы, но в итоге были разнесены в щепки горизонтальные пролеты и был обрушен длинный опорный столб из рокрита.
+
Эреб протяжно, недовольно вздохнул.
  
- Теперь в атаку.
+
— Я искренне надеялся на большее, — мрачно произнёс он, пробуждая колеблющееся поле своего скипетра. — Я надеялся, что вы хотя бы в некоторой степени осознаёте, что поставлено на карту. Хоть чем-то показываете, что вам понятна суть вашего поступка.
  
Густая пыль еще не успела опуститься, как передовые подразделения Сынов Гора вырвались из укрытий и устремились вверх по склону, используя осколочные гранаты, чтобы расчистить себе путь и занять безопасную позицию. Они передвигались быстро, пригнувшись к земле, вели концентрированный огонь из болтеров по любой видимой цели. Аркета шел в авангарде, бежал так быстро, как только мог, чтобы успеть занять следующую позицию, болт-пистолет лязгал в его руке.
+
Эрда с презрением посмотрела на оружие.
  
На защитников это произвело ошеломляющий эффект - трудно отбиваться, когда вокруг все разнесено в пух и прах - такова была тактика ударной атаки, которую Легион использовал на протяжении всего Крестового похода.
+
— Я действовала по велению совести, — сказала она.
  
Но все же защитники дали отпор. Каким-то образом они возникли из разлетающихся обломков, ведя огонь. Они были в черной броне, многочисленные отряды пробирались сквозь шрапнель и выбирали себе цели. Воздух наполнился свистом и воем тысячи реактивных снарядов, за которыми следовал грохот их детонации.
+
— Так поступают глупцы, ибо совесть не должна указывать путь, — возразил Эреб.
  
Аркета, выругавшись, выскочил из укрытия и пронзил одного из них мечом. Острие вспыхнуло красным пламенем на броне и глубоко рассекло её. Он отшвырнул умирающего воина и поспешил дальше. Возможно, они готовы сражаться здесь, но без численности и поддержки не продержатся долго.
+
— У тебя в голове никак не уложится, что я никогда не вступлю в союз с такими, как ты.
  
- Гоните их назад! - выкрикнул он, решив не отступать в этот раз. Он с яростью набросился еще не одного бойца в черной броне, сломав ему клинок и отправив его в полет, где его добил залп снарядов.
+
— Но почему? Вы уже так много сделали для нас. — Несущий Слово крепче сжал рукоять. — Но если вы будете упорствовать в вашем невежестве, вас придётся вывести из игры. Недопустимо, чтобы кого-то опять раскидало по Галактике, нельзя более вмешиваться в схемы, предначертанные свыше. В сложившейся ситуации вы, госпожа моя, — пережиток прошлого, реликт, и если вы не пересмотрите ваши взгляды, то крайне опасно будет оставлять вас в живых.
  
Острие атаки Сынов Гора стремительно продвигалось вперед, пробивая себе путь к вершине склона. Несмотря на свирепость, защитники были слишком разбросаны, они были не в состоянии долго выдерживать такой темп боя, были недостаточно вооружены и экипированы. Аркета и его почетный караул пробивались к подступам к терминалу, второстепенные отряды не отставали. На его статичном тактическом дисплее отображались сотни других отрядов, которые стремились занять позиции, проникая в здания вокруг, сметая остатки сопротивления по мере его появления.
+
Эрда грустно улыбнулась.
  
Он добрался до подножия металлической лестницы, ведущей к тому, что когда-то было командной башней терминала, с обеих сторон окруженной мощными рокритовыми опорами. Окружающая местность была загромождена деталями машин - оси, колеса, гусеницы - все было свалено в кучу, словно груда черепов неизвестного завоевателя. Адские ветры проносились над головой, вздымая пыль высокими столбами, их вой заглушал шум боя.
+
— Как ты похож на всех тебе подобных: не получив желаемое, тут же переходишь к угрозам. — Она переплела пальцы и подняла руки, как во время молитвы. По комнате разлилось золотое сияние, по земляному полу пробежала странная дрожь. — Однако ты напрасно пришёл сюда один, чудовище.
  
Он осознал, что что-то пошло не так перед тем, как всё случилось. Он почувствовал предостерегающее покалывание, словно разряд электричества пробежал по спине - старые инстинкты бандита, которые были у него задолго до его возвышения. До того, как он смог выкрикнуть предупреждение, груда деталей машин разлетелась в стороны, и запчасти понеслись вниз по склону, лязгая и грохоча. Из-под них выскочили десятки лоялистов. Здесь были и Кровавые Ангелы, судя по знакам на наплечниках, и Имперские Кулаки, но от въевшейся сажи доспехи у всех стали черными, что подчеркивалось вспышками их дисрапторов.
+
Скипетр Эреба заискрился, и вокруг него затрещал вытесняемый воздух. Рядом с воином проявились очертания четырёх огромных созданий. Ещё текучие, как вода, они быстро обретали плотность, у них вырастали шипы и клыки, зарождались звериные глаза.
  
И начался настоящий бой. Аркете не нужно было отдавать никаких приказов - его авангард бросился на противника, в одно мгновение перестроившись на месте, чтобы принять удар на себя. Те, кто шел позади, удвоили усилия, чтобы достичь терминала, понимая, что теперь всё зависит от них.
+
— Я вовсе не один, — сказал он, завершая призыв. — И, я думаю, вам нужно извиниться перед моими друзьями.
  
Аркета расправился с первым противником, настигнувшим его, бешено рубя своим шипящим клинком. Как только он двинулся навстречу следующему, он увидел, как далеко зашёл.
 
  
Перед ним стоял Имперский Кулак в угольно-черной броне ордена Храмовников. Нечто в его облике выдавало его личность еще до того, как Аркета взглянул на меч. Что-то в его манере держаться, росте, движениях заставляло каждого в его окружении неосознанно реагировать на него, поэтому, когда он двигался, окружающие тоже двигались, как планеты вокруг солнца. Его до безрассудства открытая поза могла бы показаться любому другому бойцу надменной, но в данном случае она только лишь соответствовала ауре, которую он источал: полнейшая и абсолютная сосредоточенность, погружение в искусство боя на клинках до такой степени, словно никакой другой способ существования не имел никакого смысла. В совершенном безмолвии он перешагивал обломки, двигаясь подобно хищнику, его длинный меч пожирал скудный свет и затягивал его в небытие.
+
Значит, кто-то по-прежнему готов к борьбе, готов оттеснять их. Индраса это почти радовало, хотя теперь развитие событий замедлилось как раз тогда, когда им следовало набирать обороты.
  
Аркета почувствовал всплеск радости.
+
Беруддин оказался прав: осаждающие выявили очаг сопротивления, железный стержень в мире податливой плоти. Передовые части Шестнадцатого устремились к нему, перебрасывая отделения с целого ряда направлений. Воины других легионов также выдвигались туда целыми батальонами — пресытившись убийствами как таковыми, они стремились к достойному бою.
  
- Черный Меч, - пробормотал он, принимая атакующую стойку, его клинок кричал от ненависти. - Не ожидал встретить тебя таким...
+
Но этот эффект срабатывал и в другую сторону. Ранее Аркету удивляло, насколько легко некоторые из формирований противника разваливались под их натиском. Вероятно, многие из таких частей просто ослабли и утратили боевой дух, но теперь, похоже, уже несколько из них услышали те же вести, что и сам Индрас, поняли, что теперь среди них есть лидер, готовый дать отпор, и покинули свои позиции, чтобы влиться в новую волну сопротивления.
  
Он так и не увидел удара. Что-то хлестнуло поперёк, сильно и быстро, пробив защиту и выбив дух из тела. А затем последовал следующий удар, словно ножом по маслу, рубящий, режущий, невероятно мощный. Рукоять обрушилась на шлем, ошеломив его, затем укол острием клинка, затем удар двумя руками, разворот, и кровь повсюду. Последнее, что увидел Аркета – это пара красных линз, надвигающихся на него, эбеновое лезвие просвистело где-то в области шеи, его защита даже близко не была достаточной для того, чтобы...
+
И вот, несмотря на всю дисциплину легионов, несмотря на великие стратегические замыслы их командиров, оказалось, что значительная часть войск с обеих сторон противостояния готова проложить себе путь туда, где битва кипела сильнее всего, где можно было завоевать славу. Внешне солдаты, в душе они оставались воинами.
  
Сигизмунд бросил короткий взгляд на обезглавленное тело, рухнувшее на землю. Прежде чем он смог продолжить, Ранн, расправившись со своим противником, тоже посмотрел вниз.
+
«Такой ли уж большой путь мы проделали? — на бегу спрашивал себя Аркета. — Насколько это отличается от того, чем мы занимались дома, в трущобных ульях?»
  
- Капитан? - заметил он, впечатленный. - Кто, как думаешь?
+
«Не сильно», — пришёл ответ. Боеприпасы заканчивались, танкам не удавалось пробиться к внутреннему ядру обороны, и сражение свелось к рукопашным схваткам. Выглядели они отвратительно: никакого изящества, только всепоглощающее желание растоптать жизнь перед тобой, выколоть глаза или вырвать трахею, а затем перейти к следующей цели, просто чтобы продвинуться дальше.
  
К тому времени Сигизмунд уже спускался по склону, чтобы заняться остальными.
+
Так для чего всё это? Зачем так радеть о нынешней войне, если она, по сути, не отличается от предыдущих?
  
- Без понятия, - сказал он. – Не останавливаться.
+
Аркета усмехнулся про себя. Потому что здесь ты сделаешь себе имя. Когда орудия смолкнут, когда примарх наконец придёт в себя и наведёт справки, то тебе не помешает честно заявить, что ты сотворил нечто стоящее, то, чем можно гордиться. Впереди новые сражения, теперь уже внутри легиона, и кто-то поднимется, а кто-то падёт, так что лучше заработать себе репутацию сейчас, пока есть возможность.
  
 +
На секунду Индрас опустился на колени, тяжело дыша. Он находился глубоко в многослойных грудах обломков дамбы. Её опорные столбы, что вздымались над легионером на сотню метров, разрушились не полностью и напоминали обглоданные рёбра. По обеим сторонам отвесно уходили ввысь тлеющие здания. Впереди поле зрения ограничивала пара сбитых «Грозовых птиц», чьи остовы образовали треугольный проход: именно через него братьям Аркеты ранее приказали продвигаться вперёд.
  
Всё сводится к цифрам, пришла к выводу Киилер. Ничего сложного, простая арифметика. Два взвода хорошо подготовленных солдат Имперской армии плюс мощная огневая поддержка – и при благоприятных условиях у них был шанс вывести из строя одного космодесантника-предателя. В случае использования нерегулярных частей, вооруженных электроинструментами и не имеющих соответствующей защиты, потребуется более двух сотен взводов. При таких условиях уничтожение врага заключалось в том, чтобы завалить одну единственную цель массой тел. Достаточно было пары усиленных клещей прямо под уплотнителем шлема, и – чтобы закончить работу – принять на себя гнев существа, обездвижить его конечности, похоронить под горой мертвецов.
+
Повсюду звучали рокот и перестук болтеров, хотя и не так интенсивно, как раньше, — магазины пустели. Взамен огнестрельному оружию во мраке светились пятьсот клинков с энергетическими полями, но их сияние тускнело из-за перегрузки блоков питания после многодневного использования.
  
Все её верующие шли в бой, крепко сжимая черепа. Одни повесили их на шею, другие носили на шестах, кто-то использовал как моргенштерны – утыканные железными шипами черепные коробки раскачивались на концах длинных цепей. Других знаков отличия у них теперь не было. Череп стал их иконой, символом веры, под которым они шли в строю. Прежние звания не имели значения, будь то майор Имперской армии или простой рабочий группы обеспечения. Каждого, кто был вырван из прежней структуры, лишен крова в результате войны и готов к возрождению под новой эгидой, собрал под собой этот новый символ.
+
Меч Аркеты не нуждался в такой кормёжке. Прямо сейчас он низкочастотно шипел на хозяина, которому нравился этот звук, говорящий о стремлении убивать. Органы чувств Индраса работали на пределе возможностей, его разум чётко обрабатывал данные целеуказания, что прокручивались на дисплее шлема. По дну пропасти, что возникла при обрушении дамбы, пробирались его братья, опасавшиеся возможной засады и снайперского огня.
  
Несмотря на искушение она никогда не проповедовала напрямую, оставаясь верной своему обещанию. Но каким-то образом к ней находили дорогу. Прихрамывая, выбирались из-под завалов опустевших жилых блоков, старых канализационных туннелей или заполненных грязью укрытий, погребенных под минометным обстрелом. Раздавались пайки. Любые раны обрабатывались. Оружием делились, единицы бронетехники поручали тем, кто лучше всего умел ею пользоваться.
+
То, что они добрались сюда, само по себе стало достижением. Они прорубили себе путь через целый батальон Кровавых Ангелов, которых поддерживали осадное отделение VII легиона и остатки мотопехотного полка Имперской Армии. Похоже, те воины участвовали в наступлении Чёрного Меча: они сражались с мрачной целеустремлённостью, доселе неизвестной Аркете. Они бились уже не за победу, не для того, чтобы захватить и удержать позиции, а ради того, чтобы причинить боль. Они отвергали любые идеалы, полнились горечью, злобой и коварством. И это, если подумать, вполне заслуживало восхищения. По крайней мере, они не убегали.
  
В бой вели мужчины и женщины, старые и молодые – те, в ком горел огонь, кто был готов выкрикивать приказы. Все пришли с фронта. Киилер настояла на этом.
+
Всё это подсказывало Индрасу, что он уже близко. Ориентироваться в городе было почти невозможно: лабиринты дорог утопали в дрейфующих облаках сажи, любые особенности их очертаний стёрлись, поэтому приходилось доверять чутью. Оно подсказывало Аркете, что командная группа располагается впереди. Он уже направил подразделения бойцов для обхода с флангов, и они, рысцой преодолевая руины, наступали «клещами» в привычном для них строю, поддерживая тесный контакт по коммсвязи.
  
- Учите словом, учите делом, - говорила она. – Они увидят, как вы сражаетесь, и будут делать также.
+
Индрас двинулся дальше. Существовал риск того, что его подчинённые слишком успешно выгонят цель из укрытия. Аркета не хотел, чтобы её даже ранили: капитан желал устроить честный бой, чтобы его сородичи понаблюдали за поединком и история его победы запомнилась надолго. Поэтому Индрас бежал так быстро, насколько позволяла местность, а его братья по отделению старались не отставать. Сотни бойцов XVI легиона скользили, будто призраки, по заваленной мусором поверхности, прижимаясь к малейшим укрытиям, и тщательно сканировали местность в поисках сигналов движения или тепловых следов, хотя и понимали, что в таких условиях, когда сам воздух буквально горит, им очень повезёт, если они заметят хоть что-нибудь.
  
Стали появляться звания. У нее никогда не было для них благозвучных названий. Ничего из этого не было запланировано. Большинство назывались «проповедниками», потому что именно этим они и занимались. Все они читали книги, памфлеты и послания, часть из которых распространяли еще задолго до начала великого восстания. Разночтения в теориях и суждениях порождали путаницу, и всегда существовал риск того, что дискуссии перерастут в конфликт. Единственное, что его предотвращало – это сильнейшее давление, постоянно присутствующая угроза гибели. Они проигрывали каждую битву, каждый раз были вынуждены отступать, но это не считалось потерей, потому что каждый раз они чего-то малого, но достигали. Поражение было славным, если оно означало, что уничтожен еще один враг Императора.
+
Как только они миновали своеобразную скульптурную композицию из сгоревших «Грозовых птиц», земля круто пошла вверх: к бывшему терминалу в конце дамбы зигзагами поднималась груда обломков. Склон просматривался с обеих сторон: в сотне метров над ними крест-накрест пересекались высокие мосты.
  
Поток новобранцев никогда не иссякал. Повсюду были сотни тысяч беженцев, которые брели по руинам, где раньше шли процессии, в отчаянии ища, куда бы приткнуться хоть на миг. Они не были глупцами. Они понимали, что Санктум не сможет всех вместить. Единственное, что у них оставалось – это достойно завершить свой жизненный путь, а не просто умереть в одиночестве и страданиях.
+
Когда они приблизились к терминалу, с замаскированных наблюдательных позиций вдоль северного края незащищённого прохода немедленно полетели болтерные снаряды, которые поразили нескольких Сынов Хоруса и вынудили остальных залечь.
  
Поэтому они слушали проповеди, а затем каждый извлекал из обильных запасов на полях сражений череп, очищал его, полировал, брал с собой в бой. И вот пустые глаза устремлялись на наступающего врага, полчища пустых глазниц, десятки тысяч молчаливых свидетелей апокалипсиса.
+
Жестом приказав остановиться, Индрас припал к земле и запустил авгур. Это мало что дало ему, но Аркета знал, что здесь полно защитников, возможно, сотни. Они могли присыпать себя пылью, притаиться под рухнувшими балками, уцепиться за перекрытия наверху и просто ждать, когда он попробует прорваться здесь. Пробиваться к терминалу таким путём будет чрезвычайно сложно, и не меньше крови прольётся, если он скомандует отделениям с боем проложить путь через здания, расположенные по обеим сторонам дамбы.
  
- В этом наша сила, - сказала Киилер. - В нашей численности. Мы готовы вынести любые страдания, не задавая вопросов, опираясь только на одну истину – Он защищает. Ничто другое не имеет значения. Мы должны пресекать всё, что противоречит этой истине, искоренить любое отклонение от нее. По отдельности мы слабы. В таком количестве, как сейчас, мы непобедимы.
+
Аркета связался с тяжёлой поддержкой.
  
Её помощники кивнули. Переванна, бывший армейский генерал-апотекарий, уже давно настаивал на более жесткой позиции по отношению к раскрепощенности внутри братства. Эйлд, бывший смотритель мануфактория, не был столь категоричен, но придержал язык. Верефт, который всю жизнь провел блюстителем в канцелярии провост-маршала и верил в дисциплину, поддерживал Переванну как никогда. Эти люди собрались в конклав волею случая всего несколько дней назад, но уже сейчас были крепко связаны узами.
+
— Зачистите тут всё.
  
- Нам не хватает исправного оружия, - сказал Верефт, в свете костра его старое лицо было изрыто морщинами. Они находились глубоко под землей, в изъеденной ржавчиной камере, которая когда-то была частью комплекса водоочистки. Здесь воняло, была антисанитария, но сейчас здесь было безопасно.
+
Пусковые установки, размещённые позади, тут же со свистом выпустили ракеты, а следом раздался барабанный бой тяжёлых болтеров, чьи снаряды раскрошили каменную кладку стены, за которой прятались стрелки. Уже привычная завеса из клубов выбитой пыли расплылась по всему участку, заполнив пропасть от края до края. Усилив обстрел, Сыны Хоруса потратили ценные боеприпасы, но в итоге разнесли на куски горизонтальные пролёты и обрушили длинную промежуточную опору из скалобетона.
  
- Прометий повсюду, - сказала Киилер, ее голос стал мягче и глубже, чем раньше. – Утечки, заброшенные тайники. Мы можем делать огнемёты, приспособить имеющиеся у нас ружья. Чечек – лексмеханик, он уже этим занимается.
+
— А теперь — взять их!
  
- Дальность стрельбы этих штук...
+
Густая пыль ещё вздымалась, когда передовые подразделения Сынов Хоруса, ринувшись из укрытий, устремились вверх по склону. Метая осколочные гранаты, они расчищали себе путь, после чего продвигались для захвата позиций. Они перемещались быстро, пригибаясь к земле, а затем открывали сосредоточенный огонь из болтеров по любой видимой цели. Аркета наступал в авангарде: он бежал так быстро, как только мог, чтобы добраться до следующей господствующей высоты, и болт-пистолет взбрыкивал в его руке.
  
- Это полезно для души. Они будут смотреть в глаза тем, кого убивают. Очищая как самих себя, так и врага.
+
На защитников это произвело ошеломляющий эффект — трудно отбиваться, когда всё вокруг разнесено в пух и прах. В том заключалась тактика сокрушительного штурма, которую XVI легион применял на протяжении всего Крестового похода.
  
В прежние времена она никогда бы так не сказала. Когда-то она придерживалась другого принципа правдивости – правдивости образа, миллионов самых разных образов, запечатленных в отдельных фрагментах реальности. Это была её жизнь, её профессия. Теперь все эти вещи исчезли, на смену им пришла чистота единственной цели – сохранить существование, и не кого-то конкретно, а самой веры.
+
Тем не менее защитники дали отпор. Каким-то образом они выступили из разлетающихся обломков, уже ведя огонь. Все они носили чёрные доспехи, и множество их отделений пробиралось сквозь бурю осколков, выбирая себе цели. Воздух задрожал от свиста и воя тысячи реактивных снарядов, а следом раздались лязг и раскатистый грохот их детонаций.
  
- Но даже в этом случае нам придется отступить, - возразил Переванна, всегда думая о ситуации с тактической точки зрения. - Прошлой ночью мы потеряли большую часть прихожан Герона.
+
Выругавшись, Аркета выскочил из укрытия и рубанул одного из них мечом. Остриё, соприкоснувшись с бронёй, вспыхнуло красным пламенем и глубоко рассекло её. Индрас ударом кулака отбросил умирающего воина и поспешил дальше. Что ж, возможно, они здесь подготовились к бою, но долго не протянут: у них нет ни достаточных сил, ни поддержки.
  
- Чтобы покончить с Сынами Гора, - с чувством сказала Киилер. Это были худшие из худших, ради смерти которых она готова была рискнуть почти всем. – Это праведная сделка.
+
— Гоните их назад! — выкрикнул Аркета, на сей раз решив не отступать. Он с яростью набросился на ещё одного воина в чёрных доспехах, сломал ему клинок и отшвырнул прочь. Кувыркающегося бойца добила болтерная очередь.
  
Киилер увидела, как Эйлд переглянулся с Верефтом. Это её не беспокоило – они имели право сомневаться. Все эти вещи были новыми, зарождающимися из пепла империи, которая сделала все возможное, по крайней мере, в период своего становления, чтобы подавить возможность веры. Однако, подобно воде, она нашла путь, просачивалась сквозь трещины, крепла в результате гонений, пока не созрела для того, чтобы возродиться и омыть все вокруг.
+
Передовые отряды Сынов Хоруса стремительно продвигались вперёд, пробиваясь к вершине склона. Защитники, при всей их свирепости, слишком сильно рассредоточились и не могли достаточно долго выдерживать взятый темп боя, к тому же они уступали нападающим в оружии и снаряжении. Аркета и его почётные гвардейцы пробивались к подступам к терминалу, а вспомогательные отделения не отставали от них. На тактическом дисплее Индраса, прыгающем от помех, отображались сотни других отрядов, которые стремились занять целевые позиции: проникая в здания вокруг, они сметали по пути остатки сопротивления.
  
- Мы слышим истории, - снова начал Переванна. - Командующий, который сдерживает врага, замедляет его продвижение. Говорят, он убивает их командиров, одного за другим.
+
Он добрался до подножия металлической лестницы, ведущей к развалинам командной башни терминала. Подъём с обеих сторон окружали мощные скалобетонные опоры, а территорию вокруг загромождали фрагменты машин — оси, колёса, гусеницы лежали грудами, словно черепа, собранные каким-нибудь завоевателем. Адские ветры проносились над головой, вздымая пыль всё более высокими столбами, и их вой заглушал какофонию битвы.
  
Киилер кивнула.  
+
Но затем, в последний миг перед тем, как всё пошло не так, Индрас понял, что натворил. Он почувствовал тревожное покалывание, словно разряд электричества пробежал по спине, — дало о себе знать старое бандитское чутьё, приобретённое им задолго до возвышения. Выкрикнуть предупреждение он не успел: детали машин разлетелись в стороны и понеслись вниз по склону, лязгая и грохоча. Из-под кучи металлолома выскочили десятки лоялистов. Судя по гербам на наплечниках, там были и Кровавые Ангелы, и Имперские Кулаки, но от въевшейся грязи и копоти доспехи у всех почернели, как сажа, и резко очерчивались в сиянии расщепляющих полей их оружия.
  
- Черный Меч. Я слышу то же самое.
+
Тогда бой начался по-настоящему. Аркете не требовалось отдавать никаких приказов — его авангард бросился на противника, мгновенно развернувшись на месте, чтобы вступить в схватку. Те, кто шёл позади, удвоили усилия, чтобы достичь терминала, осознавая, что теперь исход неочевиден.
  
- Тогда его надо найти. Если он избранный, тогда...
+
Бешено рубя шипящим клинком, Индрас расправился с первым противником, который добрался до него. Но только шагнув навстречу следующему, он увидел, как далеко зашёл.
  
- Избранный? Откуда ты знаешь, что он избранный?
+
Перед ним стоял Имперский Кулак в угольно-чёрной броне Братства Храмовников. Нечто в облике воина выдало его личность ещё до того, как Аркета взглянул на его меч. Что-то в его манере поведения, стати, жестах побуждало всех вокруг неосознанно реагировать на него, поэтому, когда он двигался, окружающие тоже перемещались, как планеты на орбите солнца. Его до безрассудства открытая поза могла бы показаться надменной, если бы её принял любой другой боец, но в данном случае она просто соответствовала впечатлению, которое он производил: ощущению полной, беспримесной сосредоточенности, погружённости в само искусство фехтования до такой степени, словно никакой иной способ существования не имел никакого смысла. В совершенном безмолвии он широко шагал среди обломков, ступая подобно хищнику, а его двуручный клинок поглощал скудный свет, затягивая лучи в небытие.
  
Тишина. Они все учились следить за тем, что говорят в её присутствии.
+
Аркета почувствовал всплеск радости.
  
- Это имя, которое ему дали, - сказал Эйлд. – Чемпион Императора, посланный, чтобы нести Его возмездие в последний час.
+
— Чёрный Меч, — пробормотал он, принимая атакующую стойку, пока его клинок кричал от ненависти. — Не ждал, что мы встретимся вот так...
  
- Мы и есть Его возмездие. Мы переживем любого героя, - возразила Киилер.
+
Индрас даже не заметил выпада. Что-то хлестнуло его поперёк, сильно и быстро, пробило защиту и сотрясло всё тело. Следом обрушился новый удар, вязко-текучий, словно нефть, идущий снизу вверх, режущий, невероятно мощный. Потом рукоять врезалась в шлем, оглушив Аркету, затем в него прямым выпадом всадили меч, повернули клинок двумя руками, и всё залило кровью. Последнее, что увидел Индрас, — как к нему резко разворачивается пара красных линз, и эбеново-чёрное лезвие со свистом несётся к его шее, а он пытается парировать, но безнадёжно опаздывает...
  
Еще одна неловкая пауза. Они еще не до конца осознавали происходящее. Их мысли, инстинктивно, были направлены не только на выживание. Им хотелось нанести ответный удар, и они думали, что этот самый Черный Меч даст им такую возможность.
 
  
Но так не сработает. Она знала это с такой же уверенностью, как и все остальное. Вера, позитивное мышление – вот что было важным. Ошибкой в прошлом было проповедовать отрицание – нет никаких богов, нет и никаких демонов. Человечеству нужны были конкретные вещи, за которые можно было бы держаться. Есть один бог, достойный поклонения. Бойтесь пришельца, мутанта, еретика. Император защищает. Как только все расставлено по местам, изложено в катехизисах и приведено в исполнение с помощью оружий-близнецов – страха и огня – вот тогда у человечества появиться шанс. Всё дело было в числах.
+
Сигизмунд мельком взглянул на обезглавленное тело, рухнувшее на землю. Он хотел двинуться дальше, но Ранн, разделавшись со своим противником, тоже посмотрел вниз.
  
Два взвода могли уничтожить космоденсантника-предателя. Империум из миллиардов человек, под недремлющим оком черепа, мог навсегда стереть предателей с лица галактики.
+
— Капитан, — заметил Фафнир, впечатлившись. — Только вот кто?
  
Киилер вздохнула и провела усталой рукой по волосам. Со временем они увидят правду. А пока нужно идти на компромиссы. Этот Черный Меч может оказаться полезным.
+
К тому моменту Сигизмунд уже спускался по склону, чтобы заняться прочими целями.
  
- Хорошо, - согласилась она. – Раз он так важен для вас. Дайте сигнал прихожанам, пусть начнут поиски. Немногие сражаются за пределами Палатина, так что они не займут много времени.
+
— Без понятия, — сказал он. — Не останавливаться.
  
Все выглядели довольными. И все будут заняты, что тоже хорошо.
 
  
- Если мы сможем найти этого чемпиона Императора, - сказала она, - если он еще жив, мы будем там.
+
Всё сводится к числам, обнаружила Киилер. Ничего мудрёного, простая арифметика. Два взвода хорошо оснащённых солдат Имперской Армии плюс мощная огневая поддержка равняется шансу вывести из строя одного космодесантника-предателя — при благоприятных условиях. Если же послать нерегулярные войска с механическими инструментами и без приличной брони, потребуется более двухсот человек. В такой ситуации способ убийства врага состоял в том, чтобы завалить единственную цель массой тел. Чтобы закончить работу, достаточно воткнуть пару турбокусачек под уплотнительное кольцо шлема, но перед этим нужно принять на себя гнев существа, обездвижить его конечности, похоронить под завалом из мертвецов.
  
<br />
+
Все её верующие шли в бой, крепко сжимая черепа. Одни люди повесили их на шею, другие водрузили на шесты, а кто-то превратил костяные шары в моргенштерны, утыкав их железными шипами, и теперь они раскачивались на концах длинных цепей. Других знаков различия они теперь не имели. Аквилы не встречались ни у кого. Мёртвая голова стала их иконой, символом веры, под которым они шли в строю. Прежнее положение утратило значимость: бывший майор Имперской Армии шёл рядом с простым рабочим с военного завода. Под этой эгидой собрались все, кого война жестоко обездолила и лишила дома: они готовились переродиться под новым покровительством.
  
==ВОСЕМНАДЦАТЬ==
+
Несмотря на искушение, она никогда не проповедовала напрямую, храня данное обещание. Но каким-то образом люди находили дорогу к ней. Хромая, они выбирались из заваленных подвалов опустевших жилблоков, из старых канализационных тоннелей или грязных затенённых ям — просевших воронок от миномётных обстрелов. Все сухпайки распределялись. Любые раны обрабатывались. Оружие делили на всех, а элементы брони отдавали тем, кто лучше всего умел ею пользоваться.
  
 +
В бой их вели мужчины и женщины, старые и молодые — те, в ком горел огонь, кто был готов выкрикивать приказы. Все командовали с передовой, по настоянию Эуфратии.
  
'''Во власти чувств'''
+
— Учите словом, учите делом, — говорила она. — Они увидят, что вы боретесь, и будут делать так же.
  
'''Так будет всегда'''
+
Стали появляться звания. Киилер не удавалось придумать какие-то особенно удачные термины, потому что она ничего подобного не планировала. Большинство именовались «проповедниками», потому что именно этим они и занимались. Все когда-то читали те самые книги, памфлеты и послания, часть из которых распространяли ещё задолго до начала великого восстания. Возникали различные теории и суждения, что порождало путаницу, и постоянно существовал риск того, что споры перерастут в конфликт. Его предотвращал только непрерывный психологический гнёт, неизбывная угроза гибели. Они проигрывали каждую битву, им всякий раз приходилось отступать, но это не считалось потерей, потому что они неизменно достигали чего-то, пусть немногого. Поражение приносило славу, если им удавалось уничтожить хотя бы ещё одного врага Императора.
  
'''Определённо это не ксеносы'''
+
К тому же поток новобранцев никогда не иссякал. По разбитым проспектам всюду брели сотни тысяч беженцев, отчаянно искавших, куда бы приткнуться хоть на минутку. Не будучи глупцами, они понимали, что Санктум не сможет вместить их всех. Им оставалось лишь одно: найти способ достойно завершить свой жизненный путь, а не просто умереть в одиночестве и страданиях.
  
 +
Поэтому они слушали проповеди, а затем каждый выбирал один из черепов, в изобилии лежащих на полях сражений, очищал его, полировал и брал с собой. И тогда на атакующего врага взирали пустые глазницы, целые полчища костяных впадин, десятки тысяч безмолвных свидетелей апокалипсиса.
  
- Тебя там не было, - сказал Морарг. – Тебя не было на «Терминус Эст».
+
— Вот в чём наша сила, — сказала Киилер. — В численности. Мы готовы вынести любые страдания, не задавая вопросов, опираясь только на одну истину: Он защищает. Ничто другое не имеет значения. Мы должны пресекать всё, что противоречит этой истине, искоренять любое отклонение от неё. По отдельности мы слабы. В таком количестве, как сейчас, мы непобедимы.
  
'''''- Конечно, был''''', - сказал Остаток.
+
Её помощники кивнули. Переванна, бывший армейский генерал-апотекарий, уже давно настаивал на более жёстких мерах против новаторов в рядах братства. Эйлд, бывший смотритель мануфактория, был менее категоричен, но держал язык за зубами. Верефт, который всю жизнь провёл силовиком на службе у провост-маршала и верил в дисциплину, поддерживал решение начальства, как и всегда. Эти люди собрались в конклав всего несколько дней назад и по воле случая, но между ними уже возникали прочные узы.
  
- Мы были одни. Легион.
+
— Нам не хватает исправного оружия, — сказал Верефт, и свет костра подчеркнул морщины на его старом лице.
  
''- '''И тысячи других сущностей, все они были там, чтобы кормиться, или веселиться, или просто наблюдать, потому что, то был великий день -  день перемен, и мы не осмеливались предположить, чем он закончится вплоть до переломного момента'''.''
+
Они находились глубоко под землей, в проржавевшем отсеке, когда-то составлявшем часть комплекса водоочистки. Там воняло, а о гигиеничности и речи не шло, но пока что он надёжно укрывал их.
  
- Это было предначертано. Это судьба.
+
— Прометий повсюду, — произнесла Киилер. Её голос звучал мягче и глубже, чем в прежние времена. — Утечки, брошенные тайники. Мы можем сделать огнемёты, приспособить имеющиеся у нас ружья. Чечек, тот лексмеханик, уже этим занимается.
  
'''''- Именно так. Это должно было произойти, и также этого могло и не случиться. По-другому и быть не могло, но в то же время это был выбор. Такова природа таких моментов. В этом их красота!'''''
+
— Дальность стрельбы у них...
  
Сверху, снизу, со всех сторон всё громче доносились отзвуки боя. Морарг должен был идти, чтобы занять своё место среди защитников. Каждая секунда была на счету.
+
— Это полезно для души. Люди будут смотреть в глаза тем, кого убивают. Очищать не только врага, но и самих себя.
  
- Ты говоришь так, как если бы я не был частью этого, - сказал он. – Как будто всё, что я видел, было ошибкой.
+
В прежние времена Эуфратия никогда бы так не сказала. Когда-то она придерживалась другого принципа правдивости — достоверности образов, миллионов изображений, самых разных, из которых складывалась незавершённая картина реальности. Это составляло её жизнь, так её обучили. Теперь всё прежнее исчезло, и на смену ему пришла единственная беспримесная цель: обеспечить выживание, но не кого-либо из них, а самой веры.
  
'''''- А что ты видел, Каифа?'''''
+
— Но даже тогда нам придётся отступить, — возразил Переванна, всегда думавший о тактической ситуации в целом. — Прошлой ночью мы потеряли большую часть прихожан Герона.
  
И мгновенно, как будто щёлкнули выключателем, он снова оказался в сердце глубокой тьмы, на корабле, и всё вокруг него распадалось на части. Он даже не успел закричать, запротестовать, потому что вернулась боль, точно такая же, как и прежде – всепоглощающая агония, которая заставляла думать, будто у него нет ни конечностей, ни глаз, ни ушей, а все его тело – это клетка из обнажённых нервов, в которой всё полыхает, всё горит.
+
— Чтобы прикончить Сынов Хоруса! — с чувством произнесла Киилер. Она считала их худшими из предателей и готова была рисковать почти всем, лишь бы убивать их. — Это праведный размен.
  
По коридорам разносились вопли, рыдания и рёв космодесантников, пытающихся изрыгнуть как можно больше крови из пустых кишок, ослепшие и увечные, они калечили сами себя, обезумевшие от боли. И это продолжалось дни, месяцы, годы, целую вечность, так что само время стало лишь еще одним аспектом боли, еще одним измерением этих невыносимых страданий. Это было сверх всяких пределов, не просто повреждение, а стирание, уничтожение, полностью осознаваемое, никогда не прекращающееся и которому невозможно противостоять.
+
Эуфратия заметила, что Эйлд и Верефт переглянулись. Это не обеспокоило её, ведь они имели право сомневаться. Всё, что происходило вокруг, появлялось впервые, зарождалось из пепла империи, которая делала всё возможное — по крайней мере, в период своего становления, — чтобы подавить саму возможность веры. Однако поклонение, словно вода, отыскивало путь, просачивалось сквозь трещины и крепло в результате гонений, пока не созрело для того, чтобы взметнуться ввысь и омыть всё вокруг.
  
А потом, всё исчезло так же внезапно, как и появилось, и они оба, Морарг и Остаток, оказались в другом мире. Морарг упал на колени, его сознание помутнело, кожа покрылась испариной. Ему потребовалось время, чтобы успокоиться, чтобы смолкли крики, так что он даже не сразу заметил, что перестал быть распухшим, и доспехи теперь выглядели нетронутыми порчей.  
+
— Ходят разговоры. — снова начал Переванна. — Какой-то командир сдерживает врага, замедляет его продвижение. Говорят, он убивает их вожаков, одного за другим.
  
Как... раньше, - пробормотал он.
+
Киилер кивнула.
  
Они вдвоем находились высоко на краю грандиозного амфитеатра. Здесь собралось многочисленное собрание – имперские чиновники, легионеры, жрецы Механикум, даже примархи. Один из них сейчас произносил речь, опираясь на кафедру. Это был Мортарион, такой же, каким он был много лет назад, его тело еще не преобразилось, знамена с эмблемой его верного Легиона гордо развевались по периметру театра.
+
— Чёрный Меч. Я тоже слышу об этом.
  
- Никея, - выдохнул Морарг.
+
— Значит, его надо найти. Если он избранный, тогда...
  
'''''- Там, откуда все началось. Или, по крайней мере, откуда запустилась эта конкретная нить. Посмотри, какой он пылкий, ваш примарх! Ни один голос не звучит сильнее против колдуна. Он безоговорочно верил в то, что говорил. Ты можешь видеть это даже отсюда. Ах, как ему ненавистна сама мысль о колдовстве.'''''
+
— Избранный? Откуда ты знаешь, что он избранный?
  
И тут картина снова сменилась, они неистово мчались сквозь пространство и время, пока они не оказались на Молехе, где сам Воитель затеял великое вооруженное столкновение. Мортарион тоже был там, снова изменившийся, на первых шагах своего долгого преображения. Колдовство заставляло небо пульсировать, земля раскалывалась от изобилия внутренностей. Во главе сражения шел Грульгор, раздутый старый монстр, возвращенный к жизни ради того, чтобы убивать в таком количестве, с каким даже Гвардия Смерти еще не имела дела. Он не переставал бушевать, затерявшись в своем собственном мире демонических крайностей и ярости.  
+
Наступила тишина. Они все учились следить за тем, что говорят в её присутствии.
  
Но затем и это исчезло, все видения быстро утонули во мраке. Морарг перевел дыхание и огляделся вокруг. Вокруг стояла кромешная тьма, а в воздухе висело зловоние тел и ржавчины. Он ничего не видел, только слышал приглушенный звук, отдававший странным эхом, словно погребенный глубоко в трюме корабля.
+
— Дело в имени, которое ему дали, — сказал Эйлд. — Поборник, чемпион самого Императора, отправленный нести Его возмездие в последний час.
  
'''''- Как же такое могло случиться?''''' – тихо шептал Остаток в замкнутом пространстве. '''''– Как этот ревностный гонитель''''' '''''колдовства полностью поддался его чарам?'''''
+
— Мы и есть Его возмездие. Мы переживём любого героя, — возразила Киилер.
  
- Потому что он познал его силу, - сказал Морарг. – Это было необходимо.
+
Ещё одна неловкая пауза. Они не до конца осознали суть происходящего и инстинктивно думали не только о выживании. Им хотелось нанести ответный удар, и они решили, что этот самый Чёрный Меч даст им такую возможность.
  
'''''- Так уж и было?''''' – Остаток улыбнулся. '''''– Или ему это действительно нравилось? Может быть, бывали дни, когда он наслаждался им, и бывали другие, когда он едва мог смотреть на себя в зеркало. Возможно, это было пыткой.'''''
+
Но так не сработает. Она знала это столь же уверенно, как и всё прочее. Важно верить, придерживаться положительной доктрины. Ошибка прошлого состояла в том, что тогда проповедовали отрицание: нет никаких богов, нет никаких демонов. Но человечеству нужно нечто конкретное, за что можно ухватиться. «Есть лишь один бог, достойный поклонения. Бойтесь чужака, мутанта, еретика. Император защищает». Как только всё расставят по местам, изложат в катехизисах и насадят с помощью парных орудий — страха и огня, — вот тогда у человечества появится шанс.
  
Морарг не мог выкинуть из головы странный звук. Казалось, что вместе с ним и Остатком в ловушку попало животное, которое он пока не мог увидеть.  
+
Всё дело в числах.
  
- Ты не представляешь, что он выстрадал ради нас. Он вывел нас из ада, сопровождая каждый наш шаг. Если он и сделал что-то такое, то только для того, чтобы сохранить нам жизнь, чтобы это никогда с нами не повторялось.
+
Два взвода могут уничтожить одного космодесантника-предателя. Империум из миллиардов людей, объединённых под безглазым черепом, может навсегда очистить Галактику от изменников.
  
Остаток кивнул.  
+
Вздохнув, Киилер провела усталой рукой по волосам. Со временем они увидят истину, а пока нужно идти на компромиссы. Возможно, этот Чёрный Меч окажется полезным.
  
'''''- А вот это правда''''', - сказал он. '''''– Кто ещё в этой вселенной страданий так страдал? Посмотри на него. Сейчас он здесь, с нами'''''.
+
— Хорошо, — согласилась она. — Раз уж он так важен для вас, дайте сигнал прихожанам, пусть начнут поиски. За пределами Палатина мало кто сражается, так что времени уйдёт немного.
  
Морарг по-прежнему ничего не видел.  
+
Все выглядели довольными. И все будут заняты делом, что тоже хорошо.
  
- Когда... сейчас?
+
— Если мы найдём этого чемпиона Императора, — добавила Эуфратия, — и если он ещё не погибнет, мы будем там.
  
'''''- После того, как дело было сделано. После того, как он обрек на заклание семерых своих сыновей, чтобы создать монстра, которого ты видел на Молехе. Это последствие.'''''
 
  
Остаток слегка зашевелился, и бледно-серый свет заструился по камере. Морарг снова увидел Мортариона, в одиночестве склонившегося над телом убитого воина Савана Смерти и сотрясаемого в ужасных рыданиях. Прежде чем видение снова исчезло, Морарг успел мельком увидеть лицо примарха, искаженное болью и ненавистью.
+
===Глава восемнадцатая===
  
Они оказались в другом мире, разрушенном войной, где Гвардия Смерти шла широким маршем к очередной обреченной имперской твердыне. Всякое колдовство было отброшено, и они делали то, что делали всегда: сжимали в тиски, подавляли, изматывали. Гремела артиллерия, болтеры вели обстрел. Мортарион шел во главе, выстраивая свои войска, отдавая приказы в своей привычной холодной, как лёд, манере. Коса, поражающая своей разрушительной силой, раскачивалась в такт его шагам.
 
  
'''''- Он снова отказался от колдовства,''''' - сказал Остаток, с благодарностью глядя на сцены резни. '''''- На мгновение он убедил себя в том, что сможет прожить без него, и что Молех был ошибкой, которую он когда-нибудь сможет забыть'''''.
+
Чрезмерные эмоции
  
- Оружие всегда выбирали для войны, - настаивал Морарг. – Колдовство использовалось, когда оно было необходимо, и не применялось, когда в нем не было нужды.
+
Так будет всегда
  
'''''- Или дело в том, что он пытался отринуть его, но потерпел неудачу? Может он, как наркоман, который ненавидит свой яд и хочет от него отказаться, но всё равно к нему возвращается? Ты никогда не задавался этим'' вопросом''? Как возможно в одно мгновение с пылом бросаться обвинениями, а следом убивать своих самых драгоценных сыновей только ради возможности превзойти брата на поле боя? Неужели ты никогда не задумывался над этим? Неужели никто не сказал ни слова?'''''
+
Явно не ксеносы
  
Морарг окинул взглядом места сражений. Даже здесь, когда с мерзостями вроде Грульгора было покончено, в ароматах было нечто иное. Нечто тошнотворное, разлагающееся. Доспехи легионеров уже приходили в упадок и были осквернены. И все же, они побеждали.
 
  
- Он сделал то, что должен был сделать, - Морарг упорно твердил свою мантру. - Мы должны были выжить.
+
— Тебя там не было, — сказал Морарг. — Тебя не было на ''«Терминус Эст».''
  
'''''- Да, он сделал то, что должен был'''''. - Остаток вновь колыхнулся, и видения рассеялись. Они снова остались вдвоем в кромешной темноте и абсолютной тишине, как будто их полностью вырвали из времени и пространства и поместили на задворки вселенной. '''''– Итак, представь, что ты узнал две истины, и каждая их них имеет право на жизнь. Представь, что ты узнал, что единственный способ гарантировать выживание вашего Легиона - это погрузить его в такую бездну колдовства, какая только может быть, наделив тем самым его дарами настолько могущественными, что ни одна сила в галактике никогда больше не сможет властвовать над ним. Но затем представь, что все ваши старые страхи оказались реальностью, что ты был прав на Никее, так что''''' '''''любое причастие к колдовству обрекло бы вас всех на страдания за пределами представлений смертных. Представь, что ты знаешь и то, и другое. Как бы ты смог жить с этим? Что бы ты сделал?'''''
+
'''''Конечно, был,''''' — возразил Остаток.
  
- То, что верно, - ответил Морарг.
+
— Мы были одни. Только легион.
  
'''''- Но ведь обе истины верны, и обе неверны. Сопротивляйся эмпиреям, и ты никогда не станешь таким могущественным, каким тебе всегда суждено было быть. Но прими их, и агония будет вечной. Можно быть чистым, но слабым, или порочным, но сильным. Вот ведь головоломка! Настоящая мистика для барбарианца! Вот тебе и разгадка, почему твой господин метался от одной крайности к другой, так и не сумев уверенно проложить свой путь. Проще говоря, он смертельно сомневался. Он не знал. Каждый путь заканчивался катастрофой. И он даже не мог притвориться, будто ему все равно, ибо ему было не все равно. Бог Распада, ни один отец не заботился больше о своих сыновьях.'''''
+
'''''— И тысячи других сущностей, все они пришли туда кормиться, или веселиться, или просто наблюдать, потому что настал великий день — день перемен, и мы не осмеливались предполагать, чем он закончится, вплоть до переломного момента'''.''
  
В эту минуту Морарг вдруг вспомнил слова Мортариона: «Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю».
+
— Это определила судьба. Предназначение.
  
- Но решение было принято, - сказал Морарг, хотя уже без особой уверенности. – Он решил загадку и привёл нас на Терру.
+
'''''— Именно так. Это должно было произойти, но могло и не случиться. По-другому и свершиться не могло, но в то же время оставался выбор. Такова природа подобных моментов. Вот в чём их красота!'''''
  
'''''- Да, но не так, как ты думаешь''''', - сказал Остаток. '''''– И вот мы подошли к последнему элементу'''''. – На его сером лице мелькнула кривая улыбка. '''''– Теперь позволь мне поговорить о Тифе.'''''
+
Сверху, снизу, со всех сторон всё громче доносились отзвуки боя. Мораргу следовало уйти, занять место среди защитников. Каждая секунда была на счету.
  
 +
— Ты говоришь так, будто я в этом не участвовал, — сказал он. — Словно я видел всё неправильно.
  
Грохот выстрелов не прекращался даже после того, как армия давно выдвинулась вперёд. Находясь глубоко в пещерах под Колоссами, Илья Раваллион старалась выбросить всё из головы, забыть, насколько они там все были уязвимы, и сосредоточиться на своей работе.
+
'''''— А что'' именно ''ты видел, Каифа?'''''
  
В действительности их точное местоположение было бы трудно найти, они укрывались за толстыми каменными стенами, которые снаружи выглядели как обвалы туннелей. Их вообще мало кто будет искать – основные силы врага атаковали в ста шестидесяти километрах к западу, а сами Гвардейцы Смерти были полностью заняты в космопорте. Но все же им оставили минимум охраны и оружия – достаточно, чтобы поддерживать работоспособность крошечной части старой крепости. Если кто и проберется сюда, то битва будет скоротечной и жестокой.
+
И мгновенно, как будто щёлкнули выключателем, он снова оказался в сердце глубокой тьмы, на корабле, который распадался на части вокруг него. Морарг даже не успел закричать, что-то возразить, потому что вернулось страдание, точно такое же, как и прежде, — всепоглощающая мука, из-за которой ему мерещилось, будто у него нет ни рук, ни ног, ни глаз, ни ушей, что он целиком состоит из переплетений обнажённых нервов, и все они пылают, все передают импульсы боли.
  
Она склонилась над своим постом, голова раскалывалась. Нужно было что-нибудь попить, но она подозревала, что резервуары практически иссякли. Лучше оставить для солдат, на тот случай, если их снова призовут в бой.
+
По коридорам разносились вопли, рыдания и рёв космодесантников, пытавшихся изрыгнуть ещё больше крови из пустого нутра: ослепшие и изувеченные, они калечили сами себя, обезумев от страданий. И так продолжалось дни, месяцы, годы, целую вечность, пока само время не стало лишь ещё одним аспектом боли, ещё одним измерением этих невыносимых мук. Они выходили за любые пределы, не просто терзая тебя, а стирая и истребляя, и ты оставался в полном сознании, но агония не прекращалась ни на миг, и ты не мог ей противостоять.
  
Она отвернулась от объектива терминала, не в силах выносить блики от стекла, и пробежалась глазами по тесному помещению. Несколько десятков имперских офицеров, от силы в три раза больше слуг V Легиона, все они усердно работали с узлами связи и приемниками авгуров. Илье было интересно, справляется ли кто-нибудь из них лучше, чем она – качество сигналов было отвратительным, а со временем только ухудшалось. Всё же, по крайней мере, им удавалось передавать какие-то обрывки информации полевым командирам, чтобы те имели представление о тактической ситуации.
+
А потом всё исчезло так же внезапно, как и появилось, и они оба, Морарг и Остаток, оказались в другом мире. Каифа упал на колени, его сознание помутилось, а на коже выступила испарина. Ему потребовалось какое-то время, чтобы успокоиться, и отзвуки криков не сразу смолкли, так что Морарг даже не сразу заметил, что его тело больше не раздуто, а доспехи выглядят безупречно.
  
Она услышала позади себя низкий гул силовой брони и повернулась, чтобы посмотреть на Соджука. Воин поклонился.
+
— Это... до того, — пробормотал он.
  
- Вы долго работали сверх меры, сы, - сказал он. – Я должен попросить вас отдохнуть.
+
Они оба находились на большой высоте, на краю грандиозного амфитеатра, заполненного участниками многолюдного собрания. Присутствовали имперские чиновники, легионеры, жрецы Механикума, даже примархи. Один из них сейчас произносил речь, опираясь на кафедру. Каифа увидел, что это Мортарион, такой же, каким он был много лет назад, когда его тело ещё не преобразилось. Гербы его верного легиона гордо смотрели со знамён, развешанных по окружности амфитеатра.
  
- Кто составил график работы, Соджук? - спросила она.
+
— Никея, — выдохнул Морарг.
  
- Вы.
+
'''— ''Место, где всё началось. Во всяком случае, там сплелась эта конкретная нить. Посмотри, какой он пылкий, твой примарх! Никто иной так не возвышал голос против колдуна. И он говорил искренне, это заметно даже отсюда. Ах, как он ненавидел саму мысль о чарах!'''''
  
- Тогда я полагаю, что имею право игнорировать его, не так ли?
+
И тут картина изменилась вновь: неистово промчавшись сквозь пространство и время, они оказались на Молехе, где бушевало великое вооружённое столкновение под руководством самого магистра войны. Мортарион тоже был там, снова изменившийся, ещё в начале своего долгого преображения. Само небо содрогалось от колдовства, земля раскалывалась от стихийного неистовства врагов. На переднем краю битвы шёл Грульгор, разбухшее старое чудовище, которое возвратили к жизни ради того, чтобы оно убивало в количествах, беспримерных даже для Гвардии Смерти. Он буйствовал и бесновался, затерянный в собственном мире демонических излишеств и ярости.
  
- Позвольте, я буду настаивать. Если вам нужна физическая помощь, чтобы доставить вас в ваши покои, я могу оказать её.
+
Но затем и это исчезло, все образы быстро утонули во мраке. Переводя дыхание, Морарг огляделся вокруг. Стояла кромешная тьма, воняло застарелым потом и ржавчиной. Он ничего не видел, только слышал странные отголоски некоего приглушённого звука: казалось, их источник погребён где-то в недрах корабля.
  
Илья рассмеялась и откинулась в кресле. Он был прав, конечно. Ей сложно был сконцентрироваться, не говоря уже о том, чтобы обрабатывать сигналы низкого качества.  
+
'''— ''Как же такое могло случиться?''''' — тихо шепнул Остаток в этом замкнутом пространстве. — '''''Как этот ревностный гонитель колдовства столь всецело поддался его чарам?'''''
  
- Мне не нужна помощь, – сказала она. – Но все равно пойдем со мной.
+
— Потому что он познал его силу, — сказал Морарг. — По необходимости.
  
Она поднялась на ноги, чувствуя, как ноет каждая мышца. Просто идти без посторонней помощи было достижением. По-хорошему ей бы следовало использовать трость, но она не хотела показывать, что сдает позиции. Хромая, она прошла мимо рядов сгрудившихся оперативников, все из них были слишком заняты, чтобы заметить её уход. Соджук шел рядом, понимая, что лучше не подавать ей руку.
+
'''— ''Неужели?''''' — Остаток улыбнулся. — '''''А может, ему'' понравилось''? Возможно, порой он наслаждался этим, а в иные дни едва мог смотреть на себя в зеркало. Возможно, он мучился.'''''
  
- Они сейчас внутри космопорта, - сказала она ему на тот случай, если он не знал.
+
Каифа постоянно возвращался мыслями к тому странному звуку. Казалось, здесь с ними застряло какое-то животное, которого он пока не мог увидеть.
  
- Оно понятно.
+
— Ты не представляешь, через какие страдания он прошёл ради нас. Он вывел нас из ада, сопровождая на каждом шагу. Если он и сделал... что-то такое, то лишь для того, чтобы сохранить нам жизнь, чтобы подобное никогда не повторилось.
  
- Нам повезет, если мы сможем поддерживать с ними контакт достаточно долго.
+
Остаток кивнул.
  
- Это всё понятно. Хотя, возможно, нам действительно повезет – такие вещи случались и раньше.
+
'''— ''Вот теперь верно,''''' — сказал он. — '''''Кто ещё в этой вселенной страданий так страдал? Посмотри на него. Сейчас он здесь, с нами.'''''
  
Они прошли через противоударные двери и попали в узкий подземный коридор. Здесь было ужасно жарко и влажно.
+
Морарг по-прежнему ничего не видел.
  
- Мне жаль, что ты не с ними, - сказала она. – Я знаю, ты, должно быть, жаждешь быть там.
+
— А когда это... сейчас?
  
Соджук тепло улыбнулся.  
+
'''''— После того, как дело сделано. После того, как он обрёк на заклание семерых своих сыновей, чтобы создать монстра, которого ты видел на Молехе. Перед нами последствия.'''''
  
- Для меня честь быть здесь. Я бы убил за то, что кто-то из моих братьев попытался бы отнять её у меня.
+
Остаток немного поёрзал, и в помещение словно бы заполз бледно-серый свет. Морарг снова увидел Мортариона: тот стоял в одиночестве, склонившись над телом убитого воина Савана Смерти, и трясся, рыдая от ужаса. Прежде чем видение снова исчезло, Каифа успел разглядеть лицо примарха, искажённое болью и ненавистью.
  
Илья рассмеялась.  
+
Они оказались в другом мире, разрушенном войной, где Гвардия Смерти шла в массовое наступление на ещё одну обречённую имперскую твердыню. Отбросив всякое колдовство, воины действовали так, как и всегда: сжимали в тиски, подавляли, изматывали. Гремела артиллерия, болтеры вели опустошительный обстрел. Во главе легионеров ступал Мортарион: руководя всем войском, он отдавал приказы в своей привычной мертвяще-холодной манере. В такт его шагам раскачивалась коса, окружённая ослепительно-ярким ореолом расщепляющего поля.
  
- Приятно слышать. Хотя сомневаюсь, что твой господин был бы этому рад.
+
'''— ''Он снова отказался от колдовства,''''' — произнёс Остаток, с удовольствием взирая на сцены резни. — '''''На мгновение убедил себя в том, что сможет прожить без чар и что на Молехе он допустил ошибку, которую однажды сумеет забыть.'''''
  
- Я думаю, он бы понял.
+
— Для конкретной войны всегда выбирали конкретное оружие, — заявил Морарг. — Когда мы нуждались в колдовстве, то применяли его, и наоборот.
  
Они подошли к двери жилого блока, рассчитанного, как правило, на двоих, но сейчас он пустовал. Те, кто остались, теснились в этом небольшом укрытии, притаившись и не замечая, как горит над ними земля.
+
'''''— Или же дело в том, что он пытался отринуть чары, но потерпел неудачу? Может, он, как зависимый человек, который ненавидит свой порок, то и дело старался бросить, но всегда срывался? Тебя это никогда не'' смущало''? Как такое возможно: сейчас он с пылом бросается обвинениями, а потом убивает своих самых драгоценных сыновей лишь ради того, чтобы получить шанс превзойти брата на поле боя? Неужели тебя это никогда не изумляло? Не ужели никто не сказал ни слова?'''''
  
Сейчас ей нужно было поспать. Несмотря на то, что койка была жесткой, а подстилка грязной и скомканной, она знала, что её сознание отключится, как только голова коснется пласфибры.
+
Морарг окинул взглядом картины боя. Даже здесь, хотя с мерзостями вроде Грульгора было покончено, в запахах ощущалось что-то иное. Нечто тошнотворное, разлагающееся. Доспехи легионеров уже приходили в негодность, покрывались грязью. И всё же они побеждали.
  
- Так ты веришь в это, Соджук? – спросила она почти машинально. Эта мысль все время крутилась в голове, словно на повторе, изводя её. – Ты веришь, что он сможет это сделать?
+
— Он сделал то, что следовало. — Каифа упрямо твердил свою мантру. — Мы должны были выжить.
  
- Конечно.
+
'''— ''Да, он сделал то, что следовало.''''' — Остаток вновь колыхнулся, и видения рассеялись. Они снова остались вдвоём, теперь уже в кромешной темноте и абсолютной тишине, как будто их полностью вырвали из времени и пространства и бросили на задворках вселенной. — '''''Итак, представь, что ты узнал две истины, и каждая из них неопровержима. Представь, что ты узнал, что единственный способ обеспечить выживание вашего Легиона — погрузить его в такую бездну колдовства, какая только возможна, и тем самым наделить его настолько могущественными дарами, что ни одна сила в Галактике никогда больше не сумеет властвовать над ним. Но затем представь, что все твои прежние страхи реальны, что ты был прав на Никее и любое прикосновение к чарам обречёт вас всех на страдания, непредставимые для смертных. Представь, что ты знаешь и то и другое. Как бы ты смог жить с этим? Как бы ты поступил?'''''
  
- Но я была там. На Просперо. Они были равны друг другу, но сейчас враг получил силу, а мы так измотаны... – Она прислонилась к косяку. – Прости. Не нужно было этого говорить.
+
— Правильно. Верно, — ответил Морарг.
  
Соджук больше не улыбался. Несмотря на самообладание, тревога, должно быть, настигла и его.  
+
'''''— Но ведь обе истины верны, и обе неверны. Если ты воспротивишься эмпиреям, то никогда не обретёшь могущество, предначертанное тебе. Если же примешь их, тебя ждут вечные муки. Или ты чист, но слаб, или порочен, но силён. Вот ведь парадокс! И каково барбарусцу размышлять над подобной профанацией! Вот тебе и разгадка, почему твой господин метался от одной крайности к другой, так и не сумев уверенно проложить свой путь. Он всего лишь сомневался, как простой смертный. Он не знал. Любой путь оканчивался катастрофой. И он даже не мог притвориться, будто ему всё равно, ведь это не так. О бог Распада, ни один отец не заботился о своих сыновьях больше него!'''''
  
– Он бы не стал пытаться, будь это невозможно, – сказал он.
+
В тот момент Каифа вдруг вспомнил слова Мортариона: «Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю».
  
- Но что если он... Если он ''погибнет''? Что тогда?
+
Но он сделал выбор, — сказал Морарг, хотя уже без особой уверенности. — Он решил загадку и привёл нас на Терру.
  
- Тогда будет избран другой Великий Хан.
+
'''— ''Да, но не так, как ты думаешь,''''' — произнёс Остаток. — '''''Вот мы и подошли к последнему элементу.''''' — На его сером лице мелькнула кривая улыбка. — '''''Теперь позволь мне поговорить о Тифе.'''''
  
Она была поражена.
 
  
- Нет. Невозможно.
+
Грохот выстрелов не прекращался ни на минуту, хотя армия давно выдвинулась вперёд. Находясь глубоко в пещерах под Колоссами, Илия старалась не думать о пальбе, забыть, насколько они все здесь уязвимы, и сосредоточиться на своей работе.
  
- Мы бы горевали, сы. Мы бы гневались, как никогда не гневались силы небес, но потом мы бы снова сражались. Охота будет продолжена. Даже спустя столетия посторонний никогда не узнает правды – всегда будет Великий Хан.
+
Строго говоря, их точное местоположение не удалось бы установить с лёгкостью. Они укрывались за толстыми каменными стенами, которые снаружи выглядели как обвалы тоннелей. Их вообще мало кто стал бы искать: основные силы врага атаковали в ста шестидесяти километрах к западу, а сами Гвардейцы Смерти были полностью заняты в космопорте. Но всё же им оставили минимальную охрану и вооружение — достаточно, чтобы поддерживать работоспособность крошечной части старой крепости. Если кто и проберётся сюда, то битва будет скоротечной и жестокой.
  
- Но я не могу... Я имею в виду, то, как это звучит...
+
Раваллион склонилась над своим постом. У неё раскалывалась голова. Не помешало бы попить, но она подозревала, что резервуары практически иссякли. Лучше оставить воду для солдат на тот случай, если их снова призовут в бой.
  
- Только так<ins> </ins>он будет с нами всегда, - спокойно, но твердо сказал Соджук. – Есть примархи, что поглощены самими собой, озабочены собственной силой. Джагатай же всегда делал сильнее каждого из нас. Он олицетворение Легиона. Мы – народ Хана. – Он смотрел прямо на неё, не отрывая глаз, словно предупреждая, как ей быть, если этот момент настанет. – Этот дар никогда не скрывали. Им делились свободно.
+
Не в силах больше выносить блики от стекла, Илия отвернулась от рабочей станции и пробежалась глазами по тесному помещению. Несколько десятков имперских офицеров, пожалуй, втрое больше слуг V легиона. Все усердно работают с узлами связи и приёмниками авгуров. Генералу стало интересно, получается ли у кого-нибудь из них лучше, чем у неё. Качество сигналов, и без того отвратительное, со временем только ухудшалось, но им всё же удавалось передавать какие-то обрывки информации полевым командирам, чтобы те имели представление о тактической обстановке.
  
Она даже не хотела думать об этом. Она не знала, почему вообще об этом заговорила. Возможно, переутомилась, нуждалась в отдыхе. Или устала от всего этого.
+
Услышав, что сзади доносится низкий гул силовой брони, Раваллион повернулась и увидела Соджука. Тот поклонился.
  
- В пекло, - сказала она. - Вот... дерьмо. Когда я присоединилась к вам, мы, по крайней мере, что-то созидали. Во всяком случае, мне так казалось. Но теперь... Даже если мы выживем, что останется?
+
— Вы долго работали сверх нормы, сы, — сказал воин. — Я должен попросить вас отдохнуть.
  
Соджук потянулся и активировал полоски люмена.
+
— А кто составил расписание, Соджук? — спросила она.
  
- Отдохните, пожалуйста, - сказал он уже более твердо. Затем, как будто смягчился. – Ко учит нас, что вселенная – это цикл. В один день мы создаем, в другой – разрушаем. Этому нет конца – нет ни дня, когда мы могли бы сказать, что всё достигнуто, есть только новый день борьбы. Но все равно лучше быть там, быть частью этого. И я очень хочу, чтобы вы были там, с нами, когда мы перестанем разрушать и начнем строить заново. Поэтому я в третий раз прошу, госпожа, отдохните.  
+
— Вы.
  
Илья улыбнулась и положила изможденную временем руку на огромный нагрудник Соджука.
+
— Тогда, полагаю, я имею право игнорировать его, не так ли?
  
- Хорошо. Ты был терпелив со старой женщиной. Разбуди меня через четыре часа.
+
— С вашего позволения, я настаиваю. Если вам нужна посторонняя помощь, чтобы добраться до ваших покоев, я могу оказать её.
  
Оставшись одна, она завернулась в одеяло и рухнула на узкую койку. Ещё до того, как потух люмен, она почувствовала, что проваливается в сон.
+
Рассмеявшись, Илия откинулась в кресле. Соджук, конечно, прав. У неё всё плыло перед глазами, где уж тут обрабатывать сигналы низкого качества.
  
- И всё же ничего не случится, - пробормотала она, беспокойно ворочаясь. - Только не с ним. Я этого не допущу.
+
— Мне не нужна помощь, — произнесла она. — Но ты всё равно иди со мной.
  
 +
Раваллион поднялась на ноги, чувствуя, как ноет каждая мышца. Просто идти без посторонней помощи — уже достижение. По-хорошему ей следовало бы опираться на трость, но она не хотела показывать, что сдаёт позиции. Хромая, Илия прошла мимо плотных рядов оперативников, слишком занятых, чтобы кто-то из них заметил её уход. Соджук шёл рядом, понимая, что лучше не подавать ей руку.
  
- Огонь по готовности! Огонь по готовности! – выкрикивал Каска, изо всех сил стараясь не терять самообладание.
+
— Они сейчас внутри космопорта, — сказала ему Раваллион на тот случай, если воин не знал.
  
«Айка 73» взбрыкнула и покатилась по разбитой местности, её двигатель стучал, пока гусеничные ленты буксовали, прежде чем нашли сцепление с дорогой. Местность была ужасной – скользкий ковёр тускло светящейся растительности, которая после буксования быстро превращалась в чёрное жидкое месиво.
+
— Насколько понимаю, да.
  
Все члены экипажа изрядно вспотели и тяжело дышали, воздушные фильтры усердно работали. Трясущимися руками Мерк достал ещё один снаряд, наощупь повозился с затвором казённика и загнал снаряд внутрь. Дреси как всегда молчала, хотя постоянная тряска корпуса, должно быть, доставляла ей немало хлопот. Яндев вёл непрерывный огонь с тех пор, как они выкатились с пустошей и ворвались внутрь огромного портового комплекса.
+
— Чтобы и дальше поддерживать с ними контакт, нам должно повезти.
  
Каска не хотел вспоминать переход во внутрь. В любом случае, он лишь мельком видел происходящее, поскольку они были заперты внутри своей переполненной влажностью, перегретой и уже неисправной коробки смерти.
+
— Это всё понятно. Хотя, возможно, нам действительно повезёт — такое уже случалось.
  
Супертяжеловесы выполнили большую часть основной работы. Как только небо очистилось от огненного шторма, именно они проложили путь сквозь ряды вражеской бронетехники, используя своё численное превосходство, чтобы поразить более медленные подразделения предателей. Однако за это пришлось заплатить высокую цену – Каска потерял счёт числу горящих остовов, которые ему пришлось обходить. Повреждения с обеих сторон были колоссальными, снаряды крупного калибра разрывали толстую броню, пробивали насквозь кабины экипажей и топливные баки. Некоторые части предателей продолжали наступать сквозь огненный шторм, который должен был смести их с пути, и потребовалось несколько прямых попаданий, чтобы они, наконец, остановились. После того, как ведущие сверхтяжелые танки перемололи друг друга в груды беспорядочно разбросанных деталей, основным боевым танкам пришлось преодолевать настоящие кладбища корпусов, стараясь не угодить прямиком в полыхающие прометиевые пятна, чтобы не поджечь собственные топливные баки.
+
Миновав взрывозащитные двери, они вышли в узкий подземный коридор, ужасно жаркий и влажный.
  
Лазерный огонь был незаменим в этой неразберихе – Яндев мог вести огонь быстрее Фош во время движения танка, да и разворачивать ствол пушки было намного проще, чем поворачивать башню. Боевой счёт «Айки 73» пополнился ещё двумя остовами танков, прежде чем наконец показались ворота космопорта. Каска, стараясь не отрывать глаз от перекрестия прицела в перископе, когда танк дёргался и качался, издалека мог заметить зияющую пасть своей цели. Когда-то эти ворота, поднимающиеся вверх на шестьдесят метров, принимали тяжёлые наземные транспортёры для укомплектования пустотных кораблей. К этому времени орудийные точки были уничтожены, сторожевые башни разрушены, но это место все ещё было сложным для марш-броска. Если бы не активное присутствие Белых Шрамов, уже поднявшихся на высокие зубчатые стены и прорывающихся через них, как лесной пожар, оно могло стать непреодолимым.
+
— Мне жаль, что ты не с ними, — произнесла Илия. — Я знаю, ты наверняка жаждешь оказаться там.
  
Однако «Айка 73» была не первой, кто пересёк границу ворот – она прорвала рубеж наряду с двумя уцелевшими отрядами в эскадроне, под прикрытием звена из трёх гигантских «Штормовых клинков», получивших по пути сюда тяжёлые повреждения.  «Леманы Руссы» большим числом шли следом, часть из них горела или имела повреждённые башни, но вскоре их число начало расти. Подсчитывая руны на авгурах ближнего действия, Каска даже осмелился подумать, а почему бы не начать верить в то, что они смогут провернуть это дело.
+
Соджук тепло улыбнулся.
  
Правда, пока они не оказались внутри.
+
— Быть здесь — честь для меня. Если бы кто-нибудь из моих братьев попытался отобрать её у меня, я бы убил его.
  
Заточение в течение несколько часов подряд в этом трясущемся, грохочущем гробу вызывало клаустрофобию. А оказавшись внутри космопорта, чувствовалось, будто человек погребён заживо. Воздух, прошедший через фильтры токсикологической защиты, имел неприятный привкус. Узкие смотровые щели мгновенно затянуло илом. Чёрная плесень стала расползаться по внутренним панелям почти в реальном времени. Поверхность земли, которая должна была представлять собой сплошной рокрит, превратилась в слякоть и трясину. Миазмы темно-зелёного цвета, почти недвижимые, даже когда сквозь них шли выстрелы, затрудняли видимость, которая упала до нескольких десятков метров.
+
Раваллион усмехнулась.
  
Хуже всего был шум – постоянный оглушительный грохот двигателей в замкнутом пространстве и стрельбы, которая никогда не смолкала, и вскоре всем захотелось кричать. Вражеские танки размещались прямо по внутреннему периметру, притаившись за баррикадами из толстой колючей проволоки, и бойня на этих линиях обороны была невероятно чудовищной. Следом выступила пехота – огромные монстры в силовой броне, которые, казалось, игнорировали каждый удар, прежде чем вошли в зону поражения. Второй танк из подразделения Каски был уничтожен одним только из этих существ – оно подобралось достаточно близко, чтобы прорваться внутрь, и, орудуя некой разновидностью широкого тесака, пробивало броневую обшивку и расчленяло мягкие тела, которые отчаянно пытались добраться до аварийного люка. Каска сам открыл огонь по танку из главного орудия, только чтобы прекратить крики ужаса, доносящиеся изнутри. Фош выстрелом подожгла отсек боеприпасов, от чего взорвался весь корпус, но все равно Каска выжидал на позиции, готовый снова открыть огонь, только чтобы убедиться, что проклятая тварь не выйдет из пламени.
+
— Приятно слышать. Хотя сомневаюсь, что твоего господина это бы обрадовало.
  
Они были ужасны. И они были повсюду. Их нужно было поражать с дальней дистанции, нанося как можно больше повреждений, потому что, если они подойдут близко, их ничто не остановит. Каска вспомнил инструктажи в Колоссах, тогда он считал, что посылать сотни танков на одну крепость, какой бы большой она ни была, может показаться излишеством. Сейчас он так не думал. Обстановка была такова, что линейные войска без поддержки продержались бы считанные мгновения. Только огневая мощь сокрушительного масштаба оказала бы какой-либо эффект на противника. Это было почти до смешного убого – отважный бросок в пасть ада, в который превращалась земля, совершенный физическим оружием против чего-то, созданного злой, непостижимой для всех силой. Все, что оставалось делать – это продолжать двигаться сквозь этот ад, продолжать вести огонь, вопреки всему надеяться, что всё-таки каким-то невероятным образом можно пробить себе путь в укромное место, где можно подвести итоги, передохнуть, перевести дыхание и перевооружиться для следующей схватки.
+
— Я думаю, он бы понял.
  
Отряды, шедшие впереди, наконец ворвались в гулкую галерею, и Каска последовал за ними. Сквозь туман виднелись свисающие вниз невероятных размеров цепи, сочащиеся конденсатом. Сгоревший остов флотской баржи более пятисот метров в длину повис на покрытых ржавчиной скобах внутри клетки подъёмника. Катера, манипуляторы и промышленные буры были подвешены на выведенных из строя крановых установках и сплошь покрыты этим проклятым ковром разложения из органической скверны.  
+
Они подошли к двери общей жилсекции: обычно Илия делила помещение с ещё двумя людьми, но пока что оно пустовало. Те, кто остался в крепости, теснились в своём крошечном убежище, затаившиеся и незаметные, пока земля над ними пылала.
  
Танки впереди уже вовсю работали, пробивая линию обороны на расстоянии около трёхсот метров. На верхних галереях вспыхивали и отдавались эхом резкие звуки выстрелов орудий Легиона, к миазмам добавились ещё более густые клубы дыма, каскадом спускавшиеся на уровень земли и ещё больше затрудняющие видимость.
+
Сейчас ей требовалось поспать. Хотя койка была жёсткой, а подушка-валик — грязной и скомканной, она знала, что её сознание отключится, как только голова коснётся пластфибры.
  
- Рули вправо, - приказал Каска, обеспокоенный скоплением имперских танков, быстро продвигающихся слева по борту. Как всегда, дружественный огонь был не менее опасен, чем вражеский. «Айка 73» изо всех сил продвигалась вперёд, за ней следовал единственный выживший эскадрон. – И сбрось скорость – я здесь ни черта не вижу.
+
— Так ты веришь в это, Соджук? — почти машинально спросила Раваллион. Эта мысль всё время крутилась в голове, словно на повторе, изводя её. — Ты веришь, что он справится?
  
Но Каска достаточно ясно увидел то, что следом выступило из мрака, и его пробрало до костей. Это было одно из ''тех'' существ, которые, как им говорили, были ксеносами, но это точно были не они.  Свет упал на существо, и Каска увидел, как оно нетвердой походкой движется в облаке мух, полупрозрачное и мерцающее, словно не от этого мира, но явно способное влиять на пространство вокруг себя. Лицо выглядело почти человеческим, хотя раздутым и перекошенным так, как никогда в жизни ни у одного человека. Его брюхо было вспорото, серо-зелёная кожа блестела от лихорадочного пота, а само оно передвигалось на дряблых ногах, словно пьяное.
+
— Конечно.
  
- Огонь, огонь, огонь! – закричал Каска, чувствуя, что впадает в панику.
+
— Но я была там. На Просперо. Они были равны друг другу, но сейчас враг набрал силу, а мы так измотаны... — Она прислонилась к косяку. — Прости. Зря я так говорю.
  
Фош выпустила снаряд, он взорвался вплотную к существу и поднял вверх огромный гейзер перегретой земли из ударного кратера. Яндев, после пристрелки, открыл очередь лаз-огня.
+
Соджук больше не улыбался. Несмотря на самообладание воина, тревога, похоже, настигла и его.
  
Тварь пошатывалась, получая удары, но каким-то образом сумела остаться в живых. Каска поймал в перископ её единственный желтый глаз, и его чуть не вырвало. Чего не скажешь о Мерке, он уже сделал это, хотя ничего не мог видеть – смердящий запах призрака, казалось, проникал внутрь, несмотря на весь конкурирующий смрад, который ему приходилось преодолевать.
+
— Он бы не стал пытаться, будь это невозможно.
  
- Ещё огонь! – заорал Каска, не в силах сделать что-либо ещё. Всего несколько мгновений, и тварь настигнет их, и на этом конец.
+
— Но что, если он. Если он погибнет? Что тогда? — спросила Илия.
  
Но тут что-то вмешалось – размытое пятно цвета слоновой кости, лезвие сверкнуло в темноте. Каска едва ли мог различить детали сквозь помехи, но между ними и существом явно что-то вклинилось.
+
— Тогда изберут другого Великого Хана.
  
- Прекратить огонь! – выкрикнул Каска.
+
Это поразило её.
  
Трясущимися, липкими руками он отрегулировал фокус на видоискателе перископа, пытаясь улучшить обзор. Он увидел, как тварь внезапно заревела, будто раненый скот, а к её глотке тянется воин в броне. Меч метался туда сюда, обрушиваясь с невероятной силой и тяжестью. Раздался крик дикой агрессии на непонятном для Каски языке, а затем монстр исчез из виду так же, как и появился, и только на выжженной поверхности остались свежие пятна полупрозрачной слизи.
+
— Нет. Невозможно.
  
- Орудия заблокировать, - повторял Каска, поворачивая обзорный экран и пытаясь кое-как улучшить изображение.
+
— Мы бы горевали, сы. Мы бы гневались, как никогда не гневались никакие силы небес, но потом мы бы снова сражались. Охота продолжилась бы. Даже спустя столетия посторонние не узнали бы правды, ибо у нас всегда будет Великий Хан.
  
В поле зрения мелькали картины из танков, ведущих перестрелки, наступающих десантников-предателей, многочисленных кошмаров, воплощающихся в реальность и от которых может прочиститься кишечник. От одного взгляда на них Каске захотелось убраться подальше, бежать сломя голову, пока сердце не лопнуло от страха. Однако все пути впереди и позади были забиты, заполнены грохотом и скрежетом брони о броню, ослепляющим светом люменов транспорта или сверхъестественным мерцанием призрачных сил.  
+
— Но я не могу. В смысле, ты говоришь так, будто.
  
Но затем объектив заполнило зернистое, дрожащее изображение воина Легиона в белом шлеме с кроваво-красной каймой, он всё ещё стоял на ногах и уже покрыл себя кровью своих врагов.
+
— Только так он будет с нами всегда, — спокойно, но твёрдо сказал Соджук. — Есть примархи, что поглощены самими собой, держат свою мощь близко к телу. Джагатай же всегда придавал сил каждому из нас. Он — часть легиона. Мы — народ Хана. — Воин смотрел прямо на неё, не отрывая глаз, словно предупреждая, как ей быть, если такой момент настанет. — Этот дар никогда не прятали под замок. Им делились свободно.
  
- Отлично сражались, командир, - прозвучал по комм-связи голос воина с таким же странным акцентом, как и у всех остальных. - Джангсай-хан, Братство Железного Топора. – Теперь вы со мной.
+
Она даже не хотела думать об этом. Не знала, почему вообще об этом заговорила. Возможно, переутомилась, нуждалась в отдыхе. Или устала от всего.
  
Каска сглотнул, пытаясь овладеть собой. Было ли это к лучшему? Или будет ещё хуже? Продлит ли этот боец их жизнь ещё немного, или ускорит приход чего-то ещё более ужасного?
+
— А, в пекло, — произнесла Раваллион. — Какая. бессмыслица. Когда я присоединилась к вам, мы хотя бы что-то созидали. Во всяком случае, мне так казалось. Но теперь. Даже если мы выживем, что останется?
  
Не то чтобы вопрос заключался в этом. Каска получил приказ, и иметь одного из таких воинов снаружи было, несомненно, лучше, чем следовать дальше в одиночку.
+
Протянув руку за порог жилсекции, Соджук включил натриевую люмен-полоску.
  
– Так точно, господин! – крикнул он в коммутатор и переключился на Дреси. – Ты слышала его, солдат, - приказал он. – Следуй за ним.
+
— Отдохните, пожалуйста, — сказал он уже более твёрдо, но затем как будто смягчился. — ''Цо'' учит нас, что вселенная циклична. В один день мы создаём, в другой — разрушаем. Этому нет конца. Не будет дня, когда мы сможем сказать, что всё достигнуто. Всегда есть только новый день борьбы. Но всё равно лучше жить в нём, участвовать в ней. И я очень хочу, чтобы вы были там, с нами, когда мы перестанем разрушать и начнём строить заново. Поэтому, госпожа, говорю вам в третий раз: отдохните.
  
Двигатели зарычали и набрали скорость, Мерк перезарядил пушку, вытирая подбородок рукавом мундира. Всё загремело и застонало, двигатели кашлянули, фуркнули, но «Айка 73» сделала то, о чем её просили, позволив Каске ещё раз взглянуть в прицел.
+
Улыбнувшись, Илия положила дряхлую руку на огромный нагрудник Соджука.
  
- Космический десантник, - пробормотал Каска, обиваясь потом и все ещё дрожа от увиденного. – Нам действительно повезло.
+
— Хорошо. Спасибо, что терпелив со старухой. Разбуди меня через четыре часа.
  
<br />
+
Покинув его, Раваллион завернулась в одеяло и рухнула на узкую койку. Ещё до того, как потух люмен, она почувствовала, что проваливается в сон.
  
==ДЕВЯТНАДЦАТЬ==
+
— И всё же ничего не случится, — пробормотала Илия, беспокойно ворочаясь. — Только не с ним. Я этого не допущу.
  
  
'''Повелитель Ночи'''
+
— Огонь по готовности! Огонь по готовности! — выкрикивал Каска, стараясь сохранить остатки самообладания.
  
'''Золотая середина'''
+
''«Айка-73»'' взбрыкнул и покатился по разбитому настилу: его двигатель стучал, а гусеницы проскальзывали, но потом нашли сцепление с дорогой. Они ехали по кошмарной поверхности — скользкому ковру тускло светящейся растительности, которая быстро размазывалась в чёрную кашицу под траками буксующих и разгоняющихся танков.
  
'''Падший ангел'''
+
Все члены экипажа изрядно вспотели и тяжело дышали, нагружая воздушные фильтры. Трясущимися руками Мерк достал ещё один снаряд, неуклюже открыл затвор казённика и загнал боеприпас внутрь. Дреси, как обычно, молчала, хотя постоянная тряска корпуса наверняка доставляла ей немало хлопот. Яндев вёл непрерывный огонь с тех пор, как они выкатились с пустошей и ворвались внутрь огромного портового комплекса.
  
 +
Тальвет не хотел вспоминать, как они пробились туда. В любом случае он лишь мельком видел происходящее, поскольку танкисты были заперты внутри своей коробки смерти — слишком влажной, перегретой и уже отказывающей.
  
- Космический десантник, - пробормотал Фо себе под нос с полным ртом крови. – Повезло так повезло.
+
Основную работу там проделали сверхтяжи. Как только небо очистилось от огненной бури, именно они проложили дорогу через ряды вражеской бронетехники, полагаясь на своё численное превосходство, чтобы крушить более медленные машины предателей. Однако успех обошёлся дорого: Каска потерял счёт числу горящих остовов, которые ему пришлось объезжать. Танки с обеих сторон получали колоссальные повреждения — крупнокалиберные снаряды разрывали толстую броню, пробивали насквозь посты экипажей и топливные баки. Некоторые бронемашины изменников преодолевали шквальные залпы, которые вроде бы должны были разбить их на куски, и для того, чтобы наконец остановить их, требовалось несколько прямых попаданий. После того как передовые сверхтяжи перемололи друг друга в беспорядочные груды разбросанных деталей, основным боевым танкам пришлось преодолевать настоящие кладбища корпусов, стараясь не угодить прямиком в полыхающие разливы прометия, где воспламенились бы уже их топливные баки.
  
Пытаться сбежать от него было нелепо. Фо удалось добраться до конца длинного коридора, без малого до запечатанной двери, прежде чем в него выстрелили.
+
В той неразберихе очень пригодилась лазпушка: в движении Яндев мог стрелять быстрее Фош, да и перемещать её ствол намного проще, чем поворачивать орудийную башню. Перед тем как наконец показались ворота космопорта, боевой счёт ''«Айки-73»'' пополнился ещё двумя подбитыми коробочками. Тогда Каска, который старался не отрывать глаз от окуляров перископа, пока танк дёргался и качался, издалека заметил зияющую пасть цели наступления. Когда-то эти ворота, вздымающиеся на шестьдесят метров, принимали тяжёлые наземные транспортёры с компонентами пустотных кораблей. К тому моменту орудийные точки уже были уничтожены, а сторожевые башни разрушены, но участок оставался сложным для прорыва. Если бы не присутствие значительных сил Белых Шрамов, которые уже поднялись на высокие зубчатые стены и неслись по ним, как лесной пожар, проход стал бы непреодолимым.
  
Промах не был случайным – космодесантник не станет промахиваться с такого расстояния. Он промахнулся, потому что попадание масс-реактивного снаряда в тело его добычи убило бы её сразу, а существо пока что не хотело её смерти. Снаряд разорвался у ног Фо, перебив ему оба голеностопа и сбив его с ног.
+
Однако ''«Айка-73»'' не первым пересёк границу ворот — он прорвал рубеж вместе с двумя уцелевшими машинами его роты, под прикрытием тройки гигантских «Грозовых клинков», получивших по пути сюда серьёзные повреждения. Следом шли другие «Леманы Руссы», сначала немногочисленные, отчасти горящие или с заклинившими башнями, но вскоре их количество заметно выросло. Подсчитывая рунические метки на авгурах ближнего действия, Каска даже осмелился подумать: «А что, если взять и поверить в то, что у нас всё получится?»
  
Затем космодесантник подхватил его, используя свои длинные когти, как грузоподъемник, и выскочил в дверной проем, неся Фо под мышкой.
+
Но потом они въехали внутрь.
  
Фо плохо помнил большую часть того, что происходило дальше. Было очень больно, а от смрада, который источали доспехи, можно было потерять сознание. Он чувствовал, как что-то влажное, похожее на кожу, хлестало его по лицу, и медленно до него дошло, что это была усеянная паутиной вен поверхность освежёванной человеческой кожи.
+
После нескольких часов заточения в трясущемся, грохочущем гробу ты уже страдал от клаустрофобии. Когда ты попадал внутрь космопорта, казалось, что тебя похоронили заживо. Воздух, проходящий через токсофильтры, приобрёл мерзкий привкус. Узкие смотровые щели мгновенно затянуло илом. По внутренним панелям практически на глазах расползалась чёрная плесень. Сама поверхность, когда-то монолитный скалобетон, преобразилась в топкую трясину. Видимость уменьшилась до пары десятков метров из-за густых тёмно-зелёных испарений, которые висели почти неподвижно, даже когда ты стрелял сквозь них.
  
Его похититель передвигался стремительно, преодолевая препятствия в царстве теней дворцовой зоны боевых действий более уверенно, чем Фо мог предположить. За всё время космодесантник ничего ему не сказал, он просто бежал в темноте, не обращая внимания на сражение, которое разворачивалось вокруг него во всех направлениях. Тряска в железном захвате доставляла мучения, Фо чувствовал, как ломаются ребра при каждом шаге, но это, по крайней мере, отвлекало его от обжигающей боли в ногах. Он крепче стиснул челюсти и заставил себя не закрывать глаза. Потеря сознания могла быть дать некоторое чувство облегчения, как только они остановятся, но лишила бы его всякого шанса выбраться живым.
+
Худшим испытанием стал шум — непрерывный оглушительный грохот двигателей и стрельбы в замкнутом пространстве. Какофония не смолкала ни на миг, и вскоре всем уже хотелось кричать. Вражеские танки разместились прямо по внутреннему периметру, притаившись за баррикадами из толстой колючей проволоки, и при захвате этих линий обороны закипела неописуемая бойня. Следом выступила пехота — огромные монстры в силовой броне, которые, казалось, игнорировали любые попадания, пока подбирались вплотную. Чтобы уничтожить ведомый танк Тальвета, хватило лишь одного из этих созданий. Подойдя достаточно близко, чтобы прорваться внутрь, существо принялось орудовать чем-то вроде широкого тесака: прорубило броневую обшивку и рассекло мягкие тела солдат, которые отчаянно пытались добраться до аварийного люка. Каска приказал открыть огонь по самой машине из главного орудия, просто чтобы прекратить вопли ужаса, несущиеся изнутри. Фош выстрелом подожгла отсек с боекомплектом, и детонация разнесла весь корпус, но Тальвет всё равно ждал на позиции, готовый палить снова. Он хотел убедиться, что проклятая тварь не выйдет, ковыляя, из пламени.
  
Спустя какое-то время Фо понял, что они поднимаются вверх, подальше от пыли и дыма. Зрение все ещё было затуманено, он с трудом моргнул и разглядел очертания внутренностей металлической конструкции старого улья, лишенной внешней облицовки и монолитных перекрытий – железный каркас, который тянулся вверх и вниз. Всё вокруг пропахло гарью. Предатель с лёгкостью взбирался по стойкам и балкам, совершая прыжки при необходимости, отчего тело Фо кричало от боли.
+
Они были ужасны. И они были повсюду. По ним следовало бить с дальней дистанции, нанося такой урон, какой только возможен, поскольку, если они подходили вплотную, их почти ничто не могло остановить. Каска вспомнил инструктажи в Колоссах: тогда он считал, что посылать сотни танков на одну крепость, неважно, насколько большую, — это избыточное применение силы. Сейчас он так не думал. В подобной среде обычные бойцы без средств защиты продержались бы считаные мгновения. Им противостоял такой враг, что хоть какой-то эффект на него оказывала лишь огневая мощь поистине опустошительного размаха. Почти до нелепости плачевная ситуация: отважный бросок в пасть ада на земле, пальба из материального оружия по целям, которые созданы злобной, совершенно непостижимой силой. Им оставалось лишь двигаться дальше через эту преисподнюю, не прекращать огонь и вопреки всему надеяться, что они всё же пробьют себе путь в какое-нибудь нежданное безопасное место, где им удастся проверить запасы, перевести дыхание, хорошенько отдохнуть и пополнить боекомплект для следующей схватки.
  
Вскоре они оказались на вершине или где-то близко. Фо узнал об этом только потому, что похититель опрокинул его на спину, и он не видел ничего, кроме проплывающих над ним грозовых туч, светящихся цветом тлеющих углей. Он попытался заговорить, но космодесантник вытянул один палец своего когтя и, проткнув тело Фо прямо под правой лопаткой, пригвоздил его к стальной поверхности.
+
Машины, катившиеся впереди, наконец ворвались в какую-то гулкую галерею, и Каска последовал за ними.
  
Фо завыл, корчась от боли, но после того как шок прошел, он понял, что любое движение только ухудшит положение. Тяжело дыша, он заставил взять себя в руки, чтобы посмотреть в лицо своему мучителю и очистить свои мысли. Даже когда сердце бешено колотилось, а уровень гормонов стресса зашкаливал, он знал, что должен продолжать думать. Выход был всегда. Всегда.
+
Сквозь туман виднелись свисающие цепи невероятных размеров, с которых капал конденсат. Внутри клетки подъёмника, достигавшей в длину пятисот метров, покоился на проржавевших скобах горелый остов флотского тендерного судна. На выведенных из строя крановых агрегатах держались резаки, сварочные аппараты и промышленные дрели, сплошь покрытые тем же дьявольским ковром разложения из органической скверны.
  
И вот он взглянул на череполикий шлем существа, увидел исступлённую жажду, сочащуюся из его линз, и обрывки ещё теплой плоти, свисающие лентами с доспехов. Космодесантника окружала аура страданий его жертвы, которую не просто убили, а сначала подвергли мучениям.
+
Танки впереди ''«Айки-73»'' уже вовсю вели бой, пробивая линию обороны на расстоянии около трёхсот метров от него. На верхних галереях сверкали дульные вспышки и разносились резкие отзвуки выстрелов из легионного оружия, из-за которых в испарения вливались ещё более густые клубы дыма: каскадом спускаясь на уровень пола, они ещё сильнее затрудняли видимость.
  
- Ты – тиран Велих Тарна, - произнесло существо.
+
— Водитель, вправо, — скомандовал Каска, обеспокоенный тем, что по левому борту быстро продвигалось формирование имперских танков. Как всегда, ему следовало опасаться «дружественного» огня не меньше, чем вражеского. ''«Айка-73»'' изо всех сил продвигался вперёд, за ним следовала единственная уцелевшая машина роты. — И сбрось скорость, я здесь ни черта не вижу.
  
Голос был так же ужасен, как и всё остальное. Он звучал так, словно язык и губы под пластинами брони атрофировались, как некоего рода иммунный ответ на порочность своего владельца.
+
Но потом Тальвет достаточно ясно разглядел то, что выступило из мрака, и его пронзил ледяной ужас. Он заметил одну из тех самых штуковин — якобы ксеносов, как им говорили, но твари были явно, ''явно'' чем-то иным. Существо находилось на свету, и Каска рассмотрел, как оно ковыляет в облаке мух, полупрозрачное и мерцающее, будто бы нематериальное, но точно способное влиять на пространство вокруг себя. Лицо создания выглядело почти человеческим, однако раздутым и перекошенным так, как никогда не бывало в жизни ни у кого из людей. В его брюхе зияла рваная дыра, серо-зелёная кожа блестела от пота, как при жаре, а само оно пошатывалось на рыхлых ногах, словно пьяное.
  
Фо сглотнул кровавый ком. Ложь на данном этапе выглядела слабой стратегией.
+
— Огонь, огонь, огонь! — закричал Каска, чувствуя, что впадает в панику.
  
- Был. Откуда тебе это известно?
+
Снаряд, выпущенный Фош, детонировал вплотную к существу и взметнул громадный фонтан раскалённого грунта из ударной воронки. Яндев, определив расстояние по взрыву, выпустил очередь лазлучей.
  
Монстру не нужно было отвечать. В этот момент вдалеке что-то взорвалось, заливая обоих ярким оранжевым светом, и Фо увидел эзотерические руны, высеченные на доспехах предателя. Он разглядел символы того, что старик когда-то называл «Губительными силами», теми самыми силами, которые Он взял на Себя обязанность преследовать. Этот монстр, если у него хватило ума ими воспользоваться, вероятно, имел доступ ко многим секретам.
+
Тварь раскачивалась под обстрелом и получала попадания, но почему-то не сдыхала. Тальвет поймал в перископ её единственный желтый глаз, и его чуть не вырвало. Мерка уже блевал, хотя ничего не видел: вонь, источаемая наваждением, как будто проникла внутрь, хотя ей пришлось преодолеть слои другого смрада.
  
- Ты существуешь в нескольких вариантах будущего, - ответил ему предатель голосом, в котором не было ни ярости, ни злости, только пустота, словно его душа была истерзана деяниями прошлого. – И ты не существуешь во многих других. Если по справедливости, то тебя уже должны были убить, а ты все ещё здесь. Надоедливая муха, которую надо прихлопнуть.
+
— Повторный! — заорал Каска, не в силах сделать что-либо ещё. Через пару секунд тварь доберётся до них, и тогда всему конец.
  
Фо мрачно усмехнулся. Горячий ветер трепал его форму, усиливая боль.
+
Но тут что-то вмешалось — мелькнуло размытое пятно цвета слоновой кости, сверкнул клинок в темноте. Тальвет почти не различал подробностей сквозь помехи, но между ними и существом определённо что-то вклинилось.
  
- Но в конце концов ты меня поймал, а? Молодец. А теперь что? Хочешь секрет? Не так ли? Мое оружие? – сказал Фо.
+
— Прекратить огонь! — выкрикнул он.
  
Предатель уставился на него бездушными, безжалостными глазами. Его доспехи вблизи представляли собой нечто ужасно завораживающее – механизмы не переставали издавать звуки и излучали тепло, словно закованный в цепи зверь, которого лишь слабо сдерживало иссохшее существо, поселившееся в них.
+
Трясущимися липкими руками Каска отрегулировал фокус на видоискателе перископа, пытаясь улучшить обзор. На его глазах тварь вдруг завопила — заревела, будто раненая скотина, — и на неё яростно насел воин в броне. Его блистающий меч метнулся вперёд, потом назад: боец вкладывал в удары неимоверную мощь и вес. Раздался дикий, напористый возглас на неизвестном Тальвету языке, а затем монстр исчез из виду так же стремительно, как и появился, только на выжженной поверхности остались свежие пятна полупрозрачной слизи.
  
- Я не знаю, что принесёт больше вреда, - задумчиво произнес предатель. –Оставить тебя в живых или убить сейчас.
+
— Выстрелы не производить, — повторял Каска, поворачивая обзорный экран и неуклюже стараясь повысить качество картинки.
  
Фо рассмеялся, а потом пожалел об этом.
+
В поле обзора мелькали картины того, как ведут огонь танки, идут в наступление астартес-предатели и вплетаются в реальность новые чудовища, при виде которых хотелось опорожниться. От одного взгляда на них Тальвет пожелал убраться подальше, убежать во всю прыть, пока сердце не лопнуло от страха. Однако все пути вперёд и назад перекрывала бронетехника, что громыхала пушками и скрежетала гусеницами, к тому же повсюду или ослепительно сияли люмен-фары, или виднелось неземное мерцание призрачных сил.
  
- Я не важен. Я едва могу поднять лазган. Но я могу поделиться с тобой тем, что знаю. Я могу создать кое-что для тебя. – предложил Фо.
+
Но затем объектив заполнило зернистое, дрожащее изображение легионера в белом шлеме с кроваво-красной полосой: он всё ещё стоял на ногах, и его броню уже покрывали грязные останки врагов.
  
Повелитель Ночи выдавил из себя тяжелый, как сталь, смех.
+
— ''Отлично сражались, командир,'' — прозвучал по коммсвязи голос воина с таким же странным акцентом, как у всех его сородичей. — ''Джангсай-хан, братство Железного Топора. Теперь вы со мной''.
  
- Ты обманываешь сам себя. Речь идет о тебе. О том, кем ты мог бы стать. – сказал он.
+
Каска сглотнул, пытаясь овладеть собой. Это к лучшему? Или к худшему? Проживут ли они немного дольше с помощью этого бойца или же их быстрее настигнет нечто ещё более ужасное?
  
Внезапно Фо осознал, что монстр действительно не определился. Только эта нерешительность и сдерживала его – одного движения длинных когтей было бы достаточно, чтобы прикончить Фо, но монстр всё еще не двигался.
+
Разумеется, танкистов не особенно спрашивали. Тальвету отдали приказ, к тому же следовать дальше, когда снаружи один из таких воинов, явно лучше, чем действовать в одиночку.
  
Затем чудовищным рывком он выдернул коготь из плоти Фо, оставляя за собой длинные кровавые следы.
+
— Так точно, господин! — крикнул он в комм-блок и переключился на Дреси: — Ты слышала его, солдат. Следуй за ним.
  
- Хватит. Ты должен умереть. Так будет безопаснее.
+
Двигатели зарычали, набирая обороты, а Мерк перезарядил пушку, утерев подбородок рукавом кителя. Всё гремело и стонало, моторы кашляли и фыркали, но ''«Айка73»'' сделал то, о чём его просили, и Каска сумел ещё раз взглянуть в прицел.
  
Монстр напрягся, чтобы вонзить свой коготь, и Фо зажмурил глаза, умудрившись свернуться в клубок, как будто это положение могло хоть как-то защитить его от удара.
+
— Космодесантник, — пробормотал Тальвет, обливаясь потом и всё ещё дрожа от увиденного. — Нам действительно повезло.
  
Он почувствовал порыв воздуха, услышал глухой стук, похожий на удар от столкновения, а затем... ничего.
 
  
Он открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, что его мучитель сражается, неистово размахивая когтями. Он схватился в ближнем бою с чем-то гораздо худшим, более сильным, и поединок стал в большей степени односторонним. Сверкнуло копьё, потрескивая серебристо-золотой энергией, и Повелитель Ночи кувырком улетел за край шпиля. Раздался крик, всего один – тонкий, сдавленный, и стремительно угас. Над головой бушевала буря. Далеко внизу полыхал город. Это должно было быть почти километровое падение. Даже космодесантник не смог бы подняться после такого.
+
===Глава девятнадцатая===
  
Оставался другой вопрос.
 
  
- Милорд Кустодий, - прохрипел Фо, ощущая накопившуюся боль ранений. – Что же, возвращаемся в Чернокаменную.
+
Повелитель Ночи
  
Вальдор пристально посмотрел на него сверху вниз. Темная маслянистая кровь на его копье ещё оставалась влажной.
+
Золотая середина
  
- Нет, - сказал он.
+
Падший ангел
  
- Тогда ты здесь, чтобы убить меня, - покорно заключил Фо.
 
  
- Нет, - последовал ответ.
+
— Космодесантник, — пробормотал Фо себе под нос с полным ртом крови. — К чёрту такое везение.
  
Фо не знал, что сказать дальше. Он всё ещё был близок к тому, чтобы потерять сознание от боли. Нервы были на пределе. Последствия пребывания с Повелителем Ночи быстро настигали его. Всё что осталось после получения изрядной порции ужаса – это раздражение – желание покончить со всем этим, узнать, что теперь уготовила ему судьба.
+
Базилио пытался сбежать от него — как нелепо! Фо удалось добраться до конца какого-то длинного коридора, почти до запечатанной двери, а потом в него выстрелили.
  
- Так ты хочешь уничтожить оружие, - сказал Фо, мрачное, непоколебимое молчание кустодия лишало его самообладания. – Амон рассказал тебе, на что оно способно. Так что? Просто скажи мне!
+
Преследователь промахнулся, но не случайно. Любой космодесантник-предатель попал бы с такого расстояния. Он выстрелил немного мимо, потому что попадание масс-реактивного снаряда в тело добычи убило бы её сразу, а существо пока что не хотело её смерти. Болт разорвался у ног Фо, беглецу перебило обе лодыжки, и он рухнул.
  
- Ты пойдешь со мной, - сказал ему Вальдор. – Под мою охрану, а не в Чернокаменную.
+
Затем отступник сгрёб его с пола, применяя длинные когти как грузоподъёмник, и выскочил в дверной проём, неся Базилио под мышкой.
  
Генерал-капитан подхватил Фо так же легко, как и космодесантник-предатель, только чуть более бережно. Затем они двинулись в путь с вершины шпиля в головокружительных прыжках по балкам и опорам.
+
Большую часть того, что происходило дальше, Фо помнил плохо. Ему было очень больно, а от смрада, который источали доспехи, хотелось лишиться чувств. Он чувствовал, как что-то влажное, похожее на плоть, хлестало его по лицу, но не сразу сообразил, что это и в самом деле кусок недавно содранной с кого-то кожи, пронизанный паутиной жилок.
  
Фо старался, чтобы его не стошнило, чтобы не закричать и не опозориться иным способом. Его голова тряслась, больно ударяясь о грудь. Он стиснул челюсти, вонзил ногти в ладони, чтобы сохранить сознание. Человека может раздражать все это... неуважение.
+
Его похититель перемещался быстро, пробираясь через царство теней в Дворцовой зоне боевых действий так уверенно, что Базилио это казалось невозможным.
  
Они достигли уровня земли, где воздух был почти не пригоден для дыхания, а жара была невыносима. Вальдор колебался всего мгновение, пытаясь сориентироваться. Это дало Фо возможность – вероятно последнюю, перед тем, как вернуться назад.
+
За всё время Повелитель Ночи ничего ему не сказал: существо просто бежало в темноте, не обращая внимания на битву, которая разворачивалась во всех направлениях вокруг него. Фо мучительно трясся в железном захвате, ощущая, как при каждом шаге у него ломаются рёбра, но такие страдания хотя бы отвлекали его от невыносимой жгучей боли в ногах. Крепче стиснув челюсти, он заставлял себя не закрывать глаза. Если бы Базилио потерял сознание до того, как они остановились бы, это немного облегчило бы его участь, но и лишило бы его любых шансов выбраться живым.
  
- Ну и какая мне разница, а? – он просил объяснений, скорее для видимости сопротивляясь хватке своего похитителя. – Тюрьма есть тюрьма, не так ли?
+
Спустя какое-то время Фо понял, что его тащат вверх — похититель взбирался подальше от пыли и дыма. Перед глазами у Базилио ещё стоял туман. Сильно моргнув, он разглядел очертания внутренней металлической конструкции какого-то старого улья, лишённой внешней облицовки и монолитных перекрытий, — железный каркас, далеко уходящий вверх и вниз. Всё вокруг пропахло гарью. Предатель с лёгкостью карабкался по стойкам и балкам, при необходимости совершая прыжки, из-за которых тело Фо пронизывала жуткая боль.
  
Золотая маска смотрела на Фо сверху вниз, в этих рубиновых глазах невозможно было ничего прочесть. Даже если бы вместо них на Фо смотрели настоящие глаза, это не имело бы большого значения – генерал-капитан был закрытой книгой даже для подобных себе.
+
Вскоре они оказались на вершине или где-то рядом с ней. Базилио узнал об этом лишь потому, что похититель выпустил его, и Фо упал на спину, но не увидел ничего, кроме плывущих над ним грозовых туч, что светились, как тлеющие угли. Он попытался заговорить, но космодесантник, вытянув один из клинков своего когтя, проткнул тело Фо точно под правой лопаткой и пригвоздил его к стальной поверхности.
  
- Не совсем, - голос Вальдора был сильным и глубоким настолько же, насколько и сверхъестественно спокойным. – Башня непосредственно под моим командованием. Поскольку ты теперь – преступник.
+
Базилио завыл, корчась от боли, однако после того, как прошёл первый шок, он понял, что от любых движений ему только хуже. Тяжело дыша, Фо заставил себя успокоиться, очистить мысли, без страха посмотреть на своего мучителя. Хотя сердце у него бешено колотилось, а уровень гормонов стресса зашкаливал, он знал, что должен продолжать думать. Выход найдётся всегда. Всегда.
  
Полированные линзы не дрогнули.
+
Но потом, взглянув на череполикий шлем существа, Базилио увидел болезненный тусклый свет его линз и обрывки ещё теплой плоти, лентами свисающие с доспехов. Космодесантник будто бы смердел страданиями своей жертвы, которую не просто убили, а сначала подвергли мучениям.
  
- Я приложил немало усилий, чтобы найти тебя, - сказал Вальдор. – Так что лучше бы твоё хваленое оружие того стоило.
+
— Ты — тиран Велих-Тарна, — произнесло существо.
  
 +
Его голос оказался таким же ужасным, как и его обличье. По звукам казалось, что язык и губы под пластинами брони атрофировались, словно в результате какого-то иммунного ответа на порочность их владельца.
  
Лихтер не был хорошо вооруженным судном. Он имел одну маломощную лаз-пушку, которая торчала из-под угловатой носовой части, и тонкие броневые листы по бокам. Двигатели были достаточно мощными, а сам он достаточно маневренным для своих размеров, но на этом всё.
+
Фо сглотнул полный рот крови. Ложь на данном этапе представлялась неудачным вариантом действий.
  
Олл размышлял об этом, пока они преодолевали километры пути. Большую часть времени он проводил в кабине вместе с Джоном, наблюдая, как под ними проплывает выжженная земля. Куда ни глянь, везде было полное разрушение. Города, часть из которых были настолько огромны, что могли бы стать столицами в любом другом мире, сейчас представляли собой медленно остывающие кострища. Недолго просуществовавшие озера и водохранилища, воссозданные как часть великой программы по восстановлению экосистемы Терры, медленно испарялись. Огромные участки сельскохозяйственных угодий были охвачены огнём, террасы тлели в пламени, поддерживаемом химикатами.
+
— Был. Откуда тебе это известно?
  
Когда-то эти места процветали и были густо заселены. Теперь они опустели. Куда делись люди? Может быть, они всё ещё где-то внизу погребены под слоем руин, притаились и ждали избавления. А может, они ещё месяцы назад покинули свои края в поисках таких мест, как райский улей, где, по их мнению, они могли бы быть в безопасности.
+
Монстру не потребовалось отвечать. В этот момент вдалеке что-то взорвалось, залив их обоих ярким оранжевым светом, и Базилио увидел эзотерические руны, вырезанные на доспехах предателя. Фо разглядел символы того, что Старик когда-то называл «Губительными Силами», теми самыми силами, против которых Он взялся выступить. Если чудовище оказалось достаточно безрассудным, чтобы прибегнуть к ним, оно, вероятно, получило доступ ко многим секретам.
  
О том, чтобы посадить лихтер вблизи немногочисленных остатков цивилизации, не могло быть и речи – всякий раз, когда возникала необходимость приземлиться, они делали это вдали от признаков обитания. Топливные баки пришлось заправлять дважды. Оба раза они пополняли запасы из многочисленных обломков других кораблей. Космодесантники стояли настороже, держа болтеры наготове и, по-видимому, с подозрением относились друг к другу, как и ко всему, что могло появиться из теней.
+
— Ты существуешь в нескольких вариантах будущего, — ответил ему предатель голосом, который показался не разъярённым и не зловещим, а просто пустым, словно воин своими прежними деяниями ободрал собственную душу до костей. — И ты не существуешь во многих других. По справедливости, тебя уже должны были убить, а ты всё ещё здесь. Надоедливая муха, которую надо прихлопнуть.
  
Часы проходили в однообразном полете, небо становилось всё более темным и багряным. Некогда чистое Гималазийское плато теперь превратилось в сумеречное царство смога и пламени, земля на нём была выжжена, а низкое небо постоянно затянуто тучами. С каждым пройденным километром непрерывно усиливались кровавые отблески орбитальных бомбардировок, пока нимб не вспыхнул по всему горизонту, отбрасывая длинные тени на местность в виде разорённой пустоши. Вспышки янтарных молний пронзили небосвод, ненадолго осветив первые зубчатые вершины почерневших шпилей.
+
Фо мрачно усмехнулся. Жаркий ветер трепал его обмундирование, усиливая боль.
  
- Так вот оно что, - просто отметил Джон, когда башни Внешнего Дворца замелькали на экранах.
+
— Но ты меня всё-таки поймал, а? Молодец. А теперь что? Хочешь секрет? Не так ли? Моё оружие?
  
Олл наблюдал за их приближением.  
+
Похититель уставился на него бездушными, безжалостными глазами. Его доспехи, если рассматривать их вблизи, омерзительно завораживали: механизмы непрерывно издавали разные звуки и излучали тепло, словно самостоятельный, но закованный в цепи зверь, которого лишь немного сдерживало иссохшее существо, обитающее внутри брони.
  
- Все уже закончилось? – спросил он, размышляя, не пришли ли они слишком поздно - территория выглядела опустошенной.
+
— Оставить тебя в живых или убить сейчас? Не знаю, что принесёт больше вреда, — задумчиво произнес предатель.
  
- Возможно, - ответил Джон. – Хотя это место имеет сотни километров в поперечнике – если сражение ещё идет, то в центре.
+
Базилио рассмеялся и тут же пожалел об этом.
  
Огромные стены дыма высотой с километр висели в воздухе над зубчатыми силуэтами, неуклонно поднимаясь в атмосферу, откуда их растянет по всему земному шару. Олл не был специалистом в терраформировании, но он не мог представить, что планета когда-либо сможет оправиться от загрязнений такого масштаба. Будь то победа или поражение, но Терра никогда больше не сможет наслаждаться чистым небом, полагал он.
+
— Я не важен. Едва способен поднять лазружьё. Но я могу рассказать тебе то, что знаю. Или создать кое-что для тебя.
  
– Как скоро мы достигнем периметра? – спросил Олл.
+
Повелитель Ночи резко усмехнулся — будто лязгнула сталь.
  
Джон взглянул на сканеры.
+
— Ты обманываешь сам себя. Всё дело в тебе. В том, кем ты можешь стать.
  
– Еще несколько часов.
+
Внезапно Фо осознал, что монстр действительно не определился. Его сдерживала лишь собственная нерешительность: одного взмаха длинных когтей хватило бы, чтобы прикончить Базилио, но чудовище стояло неподвижно.
  
– Отлично. Я подготовлю остальных.
+
Потом оно жутким рывком выдернуло клинок из плоти Фо, и следом брызнули длинные струйки крови.
  
Он спустился в трюм. Зибес и Кэтт спали, свесив головы, пока лихтер преодолевал нарастающую турбулентность. Актейя казалась погружённой в некий медитативный транс. Лидва методично начищал оружие, разложенное по частям на коленях.
+
— Хватит. Ты должен умереть. Так будет безопаснее.
  
Оллу нечем было заняться. Он проверил свой лазпистолет. Вспоминал все путешествия, проделанные для того, чтобы оказаться здесь, и чувствовал, что всё ещё не готов. Первоочередная задача солдата – понять цель. Ясно понять. Знать, что нужно сделать. Но здесь всё сводилось к путешествию. Просто добраться куда-то целым и невредимым, и всё станет ясно.
+
Монстр напрягся, готовясь опустить коготь, а Базилио, зажмурившись, умудрился свернуться в клубок, как будто такая поза могла хоть как-то защитить его от удара.
  
Он покачал головой и мрачно улыбнулся, прекрасно понимая всю абсурдность происходящего. В этот момент он встретился глазами с Альфа-легионером, с тем, кто называл себя именем своего примарха.
+
Он почувствовал порыв воздуха, услышал глухой стук, как при столкновении машины с опорной стеной, а затем... ничего.
  
– Все сводится к тебе, я полагаю, – сказал Олл.
+
Открыв глаза, Фо успел увидеть, как сражается его мучитель, неистово размахивая когтями. Тот схватился в ближнем бою с чем-то гораздо более страшным и могучим: поединок выглядел до боли неравным. Сверкнуло копьё, потрескивая разрядами золотисто-серебряной энергии, и Повелитель Ночи свалился за край шпиля, почти комично кувыркаясь на лету. Раздался крик, всего один — тонкий, сдавленный, стремительно отдаляющийся.
  
Альфарий пожал плечами – лишь мимолетное движение массивных наплечников.
+
Над головой бушевала буря. Далеко внизу полыхал город. Падать предстояло больше километра. Даже космодесантник не встанет после такого.
  
– Актейя сказала, что ты знаешь способ проникнуть внутрь, – продолжил Олл. – И мы верим ей, не имея никаких доказательств, просто потому, что ничего лучшего нет.
+
Осталось просто разобраться с тем, другим.
  
Актейя подняла голову при упоминании своего имени.  
+
— Господин кустодий, — прохрипел Фо, страдая от всех ранений сразу. — Что же, возвращаемся в Чернокаменную.
  
- Он здесь не один, - сказала она. – Десятки его братьев размещены на Терре, в катакомбах, готовые к пробуждению.
+
Вальдор пристально посмотрел на него сверху вниз. Тёмная маслянистая кровь на копье Константина ещё не высохла.
  
- С какой целью? – спросил Олл.
+
— Нет, — сказал он.
  
- Цели многочисленны, - ответил Альфарий. – На данный момент их единственная цель – помочь нам.
+
— Значит, ты пришёл убить меня, — покорно заключил Базилио.
  
Олл скептически посмотрел на него.
+
— Нет.
  
- Так ты сможешь нас доставить? - спросил он. - Туда, где они находятся?
+
Фо не знал, что говорить дальше. Он по-прежнему страдал так, что находился на грани обморока. Нервные окончания пылали. Быстро сказывались последствия знакомства с Повелителем Ночи. Натерпевшись ужасов в таком изобилии, он не чувствовал ничего, кроме раздражения — желания покончить со всем этим, узнать, что теперь уготовила ему судьба.
  
Альфарий кивнул.  
+
— Так ты хочешь уничтожить оружие, — произнёс Фо, встревоженный мрачным, непоколебимым молчанием своего тюремщика. — Амон сообщил тебе, на что оно способно. В этом дело? Просто скажи мне!
  
- У пилота есть координаты. Если он сможет доставить нас достаточно близко, я смогу провести вас оставшуюся часть пути.
+
— Ты пойдёшь со мной, — ответил ему Вальдор. — Под мою охрану, а не в Чернокаменную.
  
Олл иронично рассмеялся.
+
Генерал-капитан подхватил Базилио так же легко, как и космодесантник-предатель, и лишь немногим более бережно. Затем они двинулись в путь с вершины шпиля, совершая головокружительные скачки по балкам и опорам.
  
- А потом мы просто войдем. – заключил он.
+
Фо старался удержаться от рвоты, не закричать в голос и не опозориться никаким иным способом. Его голова тряслась, больно ударяясь о грудь. Он стиснул челюсти и вонзил ногти в ладони, чтобы не потерять сознание. Иногда подобное... неуважение по-настоящему раздражало.
  
Актейя не улыбалась.
+
Они достигли уровня земли, где стояла невыносимая жара, а воздух почти удушал. Вальдор помедлил всего мгновение, пытаясь сориентироваться. Фо воспользовался этой возможностью — вероятно, последней перед рывком обратно, к центру Дворца.
  
- Всё дело во времени, - сказала она холодно. – Если бы мы прибыли раньше, когда оборона ещё не была прорвана – это было бы невозможно. Позже – и всё будет кончено. Это как найти золотую середину.
+
— Ну и какая мне разница, а? — потребовал он объяснений, скорее для видимости извиваясь в хватке своего похитителя. — Тюрьма есть тюрьма, не так ли?
  
- Хороший выбор слов, - сказал Олл, проверяя блок питания на своем оружии. – Тебе следует знать, будь у меня варианты получше, я бы даже не размышлял об этом.
+
Константин воззрился на него сверху вниз из-под золотой маски с непроницаемыми линзами-самоцветами. Даже если бы вместо них на Базилио смотрели настоящие глаза, мало что изменилось бы: генерал-капитана не могли разгадать даже подобные ему.
  
- Я знаю, - улыбнулась Актейя.
+
— Не совсем, — голос Вальдора звучал сильно и глубоко, в нём жило сверхъестественное спокойствие. — Ведь Башня подчиняется непосредственно мне. Как и ты отныне, преступник.
  
Кэтт проснулась. А чуть позже и Зибес. Все были в сборе, вся команда была готова к действиям. Оллу не нужно было отдавать приказы – они сами снаряжались и делали то, что должны были делать. Так или иначе, их хаотичные странствия подходили к концу, как и галактика вокруг них распадалась на части.
+
Полированные линзы даже не мерцали.
  
- Ты в порядке? - спросил Олл у Кэтт. По мере приближения псайкер чувствовала себя всё хуже и хуже.
+
— Я приложил немало усилий, чтобы найти тебя, — добавил Константин. — Так что лучше бы твоё хваленое оружие того стоило.
  
Она кивнула, не встречаясь с ним взглядом, и начала готовиться. Зибес последовал её примеру. Лидва закончил работу, ловко собрав свой архаичный болтер. Никто не разговаривал. Единственным звуком был гул двигателей лихтера.
 
  
Олл защелкнул свой шлем, застегнул бронежилет. После этого он долгое время провёл, прислонившись спиной к подрагивающей стенке трюма, пытаясь расслабиться, но безуспешно. Он был напряжён до предела. Стоило закрыть глаза, и ему виделись кошмары, а с открытыми глазами их было ещё больше. Поэтому первый удар был почти облегчением.
+
Лихтер не обладал хорошим вооружением. Он имел одну маломощную лазпушку, торчащую из-под угловатой носовой части, и тонкие броневые листы по бортам. Двигатели отличались приличной мощностью, а само судно неплохо маневрировало для своих размеров, но на этом всё.
  
Над головой замигал предупреждающий люмен. Палуба качнулась, а затем содрогнулась ещё сильнее, когда по лихтеру ударило что-то ещё. Олл услышал, как завыли двигатели, и лихтер сильно накренился вправо, когда Джон начал делать маневры уклонения.
+
Олл размышлял об этом, пока они преодолевали километры пути. Большую часть времени он проводил в кабине вместе с Джоном, наблюдая, как под ними проплывает выжженная земля. Куда ни посмотри, везде только разрушения. Города, в том числе такие огромные, что не уступали столицам любой другой планеты, превратились в медленно остывающие кострища. Озёра и водохранилища, лишь недавно воссозданные в рамках великой программы по восстановлению экосистемы Терры, медленно испарялись. Огромные участки сельскохозяйственных угодий пылали, их террасы медленно горели в пламени, поддерживаемом химикатами.
  
- Народ, занимайте свои места, - предупредил он всех. – Мы заходим.
+
Когда-то эти густонаселённые районы процветали, здесь собирали большие урожаи. Теперь они опустели. Куда делись люди? Возможно, они до сих пор таятся где-то внизу, под верхним слоем руин, ожидая избавления. А может, они ещё месяцы назад покинули свои края в поисках мест вроде того райского улья, сулившего им безопасное укрытие.
  
 +
Разумеется, путники не сажали лихтер вблизи немногочисленных остатков цивилизации: всякий раз, когда возникала необходимость, они приземлялись вдали от участков, кажущихся обжитыми. Топливные баки пришлось заправлять дважды. Оба раза они пополняли запасы из самых крупных остовов других кораблей. Космодесантники неизменно стояли в дозоре, держали болтеры наготове и, похоже, следили друг за другом так же насторожённо, как и за тенями, откуда могло появиться всё что угодно.
  
Убивать, убивать, убивать.
+
Пока тянулись часы однообразного полёта, небо всё заметнее темнело и наливалось краснотой. Некогда чистое Гималазийское плато преобразилось в сумеречное царство смога и пламени, и над его выжженной землёй постоянно висели низкие тучи. С каждым преодолённым километром непрерывно усиливались кровавые отблески орбитальных бомбардировок, пока световой ореол не заполыхал по всему горизонту, отбрасывая длинные тени на опустошённый, разорённый пейзаж. Ветвистые янтарные молнии метались под пеленой облаков, ненадолго озаряя первые зубчатые вершины почерневших шпилей.
  
Возможно, когда-то были другие мысли, другие чувства. Трудно вспомнить.
+
— Вот как-то так, — просто отметил Джон, когда на экранах выросло увеличенное изображение башен Внешнего дворца.
  
Он помнил своё имя – Кхарн. Помнил, где родился – здесь, на Терре. Итак, он снова дома, на земле, которая взрастила его, хотя теперь она выглядела несколько иначе, как и все завоеванные им миры – пустыня, в которой место лишь для осколков костей и жалобного воя призраков. Он моргал и видел это место таким, каким оно станет очень скоро – огромные медные троны на месте городов, горы черепов, небеса из жидкого огня. Барьер был так тонок. Ещё несколько убийств, чтобы немного подтолкнуть, и он рухнет окончательно.
+
Олл смотрел, как они приближаются.
  
Так где же был Ангрон, когда победа была почти в руках? Где был генетический отец Кхарна, которого он так долго ублажал, успокаивал и пытался образумить? Почему примархи, эти ссорящиеся братья, которые привели в действие эту затянувшуюся войну, вдруг пропали из виду, будто им стало стыдно за свое содеянное?
+
— Уже всё кончено? — спросил Перссон, размышляя, не прибыли ли они слишком поздно: территория выглядела опустошённой.
  
«Впал в безумие», – так говорили об Ангроне. Поглощен бесконечной яростью, которая всегда была его роком. Он больше ни с кем не перемолвился ни единым словом. Примарх поднялся до немыслимых высот, став силой разрушения, подобной которой галактика никогда не видела прежде. Теперь его гнев стал почти ритуалом, вне времени, чем-то, что будет повторяться вечно. Он был способен на всё, что только возможно... кроме разума. Он потерял то самое, что отличало людей от животных.
+
— Возможно, — ответил Джон. — Хотя это место раскинулось на сотни километров. Если сражение ещё идет, то в центре.
  
Убивать, убивать.
+
В воздухе над зубчатыми силуэтами висели колоссальные стены дыма высотой в несколько километров: они неуклонно поднимались в атмосферу, откуда их растянет по всему земному шару. Олл не разбирался в терраформировании, но просто не мог представить, как планета когда-либо сможет оправиться от загрязнений такого масштаба. Перссон решил, что, кто бы ни победил, Тронный мир уже никогда больше не будет наслаждаться чистым небом.
  
Жалел ли Кхарн о переменах? Хотел ли он, самый верный из всех сыновей Ангрона, чтобы всё сложилось по-другому? Возможно. Вот только он никогда не знал своего господина не покалеченным. Он не видел его во времена его юности, до того, как ему вживили Гвозди, и потому отдал свою преданность падшему ангелу. А потом, когда Кхарну дали такое же плохое лекарство, как и его господину, оказалось, что проще всего смыть все сомнения свежей кровью. Когда он убивал мужчину, женщину, ребенка, когда гасил хрупкое пламя жизни, отнимал шанс на дальнейшее развитие, шанс на счастье и печаль, на эгоистичность и безнравственность, святость или интеллект, в этот единственный миг мучения прекращались. Всего лишь фрагмент, капля покоя в море ярости. Но вместе с тем в этом мимолетном проблеске здравомыслия можно было вспомнить всё, чем он когда-то был. Вспомнить как говорить, смеяться, даже сострадать. И тогда приходится начинать всё сначала – следующая жертва, новый вызов, потому что это знание было лучше любого подстрекателя.
+
— Сколько лететь до периметра? — спросил он.
  
Убивать.
+
Джон взглянул на сканеры.
  
Эти охотничьи угодья были самыми богатыми из всех, что когда-либо ему попадались. Его цепной топор напитался кровью смертных и вознесённых. Кто-то бежал от него, кто-то противостоял. Одни бросали ему крики ненависти, другие плакали от страха. Не имело значения, как они все умерли, важно было только то, что они умерли. Счетчик убийств продолжал крутиться – единственный надежный показатель его достижений.
+
— Ещё пару часов.
  
Он отдавал себе отчёт в том, что вокруг него движутся тела. По смраду меди, исходившего от них, он определил, что они принадлежат его собственному Легиону. Их потрёпанные потускневшие доспехи теперь были такими же черными, как и любая другая поверхность в этом опустошенном мире, и только кровь убитых заливала их. Он не помнил имён, ни одного. Возможно, он даже убил кого-то из своих боевых братьев во время самых страшных приступов безудержной резни, но даже если и так, то никто, похоже, не держал на него зла.
+
— Отлично. Я подготовлю остальных.
  
Вместе они выскочили на старый разрушенный виадук, который тянулся прямо в сердце остатков Империума Человечества. Государство, некогда простиравшееся до самых звезд, теперь сузилось до нескольких квадратных километров распадающегося поместья, которое вскоре должно было быть разрушено и переделано во что-то более подходящее для триумфа Великого Бога.
+
Олл спустился в трюм. Зибес и Кэтт спали, хотя их головы мотались, пока лихтер боролся с нарастающей турбулентностью. Актея, похоже, погрузилась в некий медитативный транс. Лидва методично начищал детали оружия, разложенные у него на коленях.
  
Но сейчас на всё это было наплевать. Кхарн смотрел вдаль сквозь мрак и туман, а дисплей его шлема отражал ночь с её многочисленными рунами и маркерами.
+
Перссон мало чем мог заняться. Он проверил свой лазпистолет, потом стал вспоминать все странствия, проделанные ради того, чтобы попасть сюда, и почувствовал, что всё ещё не готов. Главная задача солдата — чётко понимать цель. Знать, что нужно сделать. Но здесь всё сводилось к путешествию. Просто доберись до места целым и невредимым, и всё прояснится.
  
Он увидел воина, стоящего во весь рост среди других, прямо у терминала пролета виадука, в доспехах таких же чёрных, как и у самого Кхарна, он вытаскивал свой клинок из тела убитого противника. И не было ни пафоса, ни криков триумфа – только впечатляющая своей лаконичной простотой, функциональная демонстрация того, что нужно было сделать.
+
Он покачал головой и мрачно улыбнулся, прекрасно понимая всю абсурдность происходящего. В этот момент Олл встретился глазами с Альфа-Легионером, с тем, кто называл себя именем своего примарха.
  
У Черного Меча было много воинов, целая армия, так же как у Кхарна. Но это не имело значения – они были лишь для того, чтобы ничто другое не отвлекало двух великих воинов.
+
— Полагаю, теперь всё зависит от тебя, — произнёс Олл.
  
На секунду Кхарн остановил свой стремительный бег и наблюдал. Он видел, как Черный Меч сделал знак своим бойцам продолжать движение, призывая их и дальше к сопротивлению. Несмотря на шквальный огонь они всё равно шли вперед, стойко и решительно. Кхарн почувствовал, как в памяти всколыхнулось старое, давно забытое воспоминание о воинском. Вспомнилась яма, противники, дружеский смех, отдающий эхом под высокими сводами над головой.
+
Альфарий пожал плечами — точнее, слегка шевельнул массивными наплечниками.
  
Воспоминание длилось недолго. Из всех он выделил того, за кем пришёл – Черного Меча.
+
— Актея сказала, что ты знаешь способ проникнуть внутрь, — продолжил Перссон. — И мы верим ей безо всяких доказательств — просто потому, что лучших вариантов нет.
  
– Мой, – невнятно пробормотал он, указав на него своим залитым кровью топором.
+
Ведьма подняла голову, услышав своё имя.
  
Остальные не возражали. Тут хватит на всех, и они ещё понимали, что значит подчиняться. Это был Кхарн Преданный, Кхарн Верный, единственная душа, способная удержать легион вместе ещё немного, пока их генетический отец был охвачен безудержным желанием убивать. Гончие войны, они снова бежали, вниз по склону навстречу врагу, без всякой тактики, без какой-либо цели в перспективе, кроме одной единственной, которая удерживала их в шаге от полного краха.
+
— Он здесь не один, — проговорила Актея. — Десятки его братьев размещены на Терре, в катакомбах, готовые к пробуждению.
  
Убивать, убивать, убивать.
+
— С какой целью? — спросил Олл.
  
<br />
+
— Целей много, — ответил Альфарий. — Пока что их единственная задача — помочь нам.
  
==ДВАДЦАТЬ==
+
Перссон скептически посмотрел на него.
  
 +
— Так ты сможешь доставить нас туда, где они находятся? — спросил он.
  
'''Достаточно близко'''
+
Космодесантник кивнул.
  
'''Контракт Одиссея'''
+
— У пилота есть координаты. Если он сумеет сесть достаточно близко, я проведу вас до конца пути.
  
'''Трясина'''
+
Олл иронично рассмеялся.
  
 +
— А потом мы просто войдём, — заключил он.
  
Оставайся сдержанным, помни о правилах, ограничивай погружение в путь.
+
Актея не улыбалась.
  
Так всегда проповедовал Есугэй, даже в разгар самой страшной и кровавой битвы. Потерять себя – вот в чем была опасность. Любой колдун из захолустья мог сойти с ума, зачерпнув слишком глубоко из колодца силы. Подобная практика могла принести минутную славу, но за неё всегда приходилось расплачиваться в дальнейшем.
+
— Суть в выборе верного момента, — холодно сказала она. — Если бы мы прибыли раньше, когда оборону ещё не прорвали, у нас ничего бы не вышло. Если бы позже — всё уже было бы кончено. Это как найти золотую середину.
  
Свидетельства этого безрассудства были сейчас повсюду вокруг Наранбаатара. Он шел по колено в жидкой грязи, сверкая нимбом белого золота, рассыпая посохом грозовые вспышки. С обоих флангов кэшик пробивал себе путь вглубь вражеских рядов. Каган, как всегда, был в авангарде, и мало кто долго продержался против его безупречного мастерства владения мечом. Грохочущие эскадроны бронетехники с трудом поспевали следом, хотя их мощные пушки и были очень кстати.
+
— Занятный выбор слов, — заметил Олл, проверяя батарею питания лазпистолета. — Ты знай, будь у меня планы получше, над твоим я бы даже думать не стал.
  
Галереи и помещения, среди которых шло сражение, оказались поистине колоссальными – сборочные цеха, сухие доки и подъёмные шахты были настолько огромны, что производили впечатление почти торжественного величия. Теперь их заболоченные поверхности кишели десятками тысяч бойцов, от чего внутреннее пространство звенело от какофонии массового огня. Сотни танков с грохотом выходили на дистанцию выстрела, оглушительные раскаты орудий и непрекращающийся рык двигателей заставляли палубы содрогаться.
+
— Я знаю, — улыбнулась Актея.
  
Каждый дюйм пути впереди был заполнен носителями порчи. Самыми многочисленными были космодесантники-предатели, продвигающиеся тесным строем, среди которого плясали искры коронных разрядов, но рядом с ними шли ужасы куда большие – могучие дредноуты, превращенные в неестественные слияния органического и механического, а также сами якша, более могущественные и злобные, чем те, что встречались до сих пор. Они выпрыгивали из черно-зеленой тьмы и ковыляли, вырывались из каждой тени, скалясь и гримасничая в некой чудовищной пародии на радость смертных.
+
Меж тем проснулась Кэтт, а чуть позже и Зибес. Вся команда в сборе, все готовы действовать. Перссону не требовалось отдавать приказы — его спутники сами снаряжались и делали то, что следовало. Так или иначе, их хаотичные странствия подходили к концу, пока Галактика вокруг них распадалась на части.
  
Эти твари устремились прямо на задын арга, как мотыльки на пламя, зная об опасности, но привлеченные перспективой полакомиться более сочной душой. Напускные ухмылки и дурачества были лишь искажением их настоящего вида – оскаленные рты были усеяны острыми зубами, а раздутые животы полны ядов. Каждый космодесантник-предатель, с которым теперь приходилось сталкиваться, был пронизан порчей варпа, превращавшей их в жалкие копии тех стойких воинов, которыми они были когда-то.
+
— Ты в порядке? — спросил Олл у Кэтт. Чем ближе они подлетали к цели, тем хуже чувствовала себя псайкер.
  
Несомненно, это не могло не повергнуть их в ужас. Наверняка, какая-то их часть должно быть кричала от ужаса при виде того, во что они превратились. Конечно, это сделало их могущественными. Поставило их за гранью возможного – Наранбаатару приходилось вступать в многочисленные схватки, в которых превосходящие численностью подразделения Белых Шрамов просто не могли сломить вражеские формирования. Так что, возможно, данной противнику силы было достаточно. Продвижение замедлилось по всему полю боя. По сообщениям, Ганзориг уже был внутри периметра, но за подавление внешней обороны заплатил высокую цену. Цинь Фай, пытаясь сохранить темп наступления, сражался против сосредоточения сил вдоль южных стен. Задуманного соединения фронтов так и не произошло, от чего штурм дал трещину, и оставил уязвимые места по всей линии атаки.
+
Она кивнула, не глядя ему в глаза, и начала готовиться. Зибес последовал её примеру. Лидва закончил работу, ловко собрав свой архаичный болтер. Все молчали, тишину нарушал только гул двигателей лихтера.
  
С самого начала было понятно, что преодоление укреплённых внешних стен космопорта будет самой легкой частью плана – специализация орду заключалась именно в таких ударных атаках, да и Пертурабо как всегда обстоятельно провёл работу по разносу оборонительной архитектуры. Теперь им предстояло пройти эшелонированную оборону, бесконечные серии выматывающих перестрелок, чтобы зачистить помещение за помещением. Даже Янтарному фронту, которому посчастливилось иметь в составе одних из величайших воинов орду, оказалось нелегко. Гвардейцы Смерти могли выдерживать огромный напор, а потом собраться и ударить в ответ. У них могла быть замедлена реакция, их души угасли, но они всё ещё обладали достаточным интеллектом и были полны невероятной решимости, пробираясь сквозь потоки входящего огня, который должен был превратить их в облака керамитовых осколков.
+
Перссон натянул каску, застегнул бронежилет. После этого он долгое время просто сидел, прислонившись к подрагивающей стенке трюма, и пытался расслабиться, но безуспешно. Он был напряжён до предела. Если Олл закрывал глаза, ему виделись кошмары, а если держал их открытыми, то воображал ещё больше ужасов. Поэтому, когда в лихтер попали первый раз, он почти испытал облегчение.
  
Мимо Наранбаатара в боевом порядке с рёвом пронеслись «Малкадоры» Терранского Бронетанкового и, вздымая волны ила, бросились на прорыв. Их боевые пушки поочередно гремели, равняя с землей высокое заграждение из металлических конструкций, за которым накрепко окопался батальон Гвардии Смерти. Противник огрызался в ответ химическими и фосфексными снарядами. От их взрывов и без того загрязнённый воздух становился удушливым и разреженным, превращаясь в ядовитый бульон, который разъедал каждое сочленение брони и фильтры токсинов.
+
Над головой замигал тревожный люмен. Палуба качнулась, затем содрогнулась сильнее, когда по корпусу ударило что-то ещё. Олл услышал, как завыли двигатели, и машина сильно накренилась на правый борт: Джон начал выполнять маневры уклонения.
  
Следом за танками хлынула пехота Белых Шрамов, стреляя из болт-пистолетов, и держалась поблизости к технике, чтобы не дать предателям приблизиться к ней. С высоты галерей хлестал огонь лазпушек, прогрызая тучные бока пораженных чумой корпусов вражеских танков. Вслед за залпами заревела эскадрилья реактивных байков, подвесные болтеры которых изрыгали огонь.
+
— Народ, по местам, — громко предупредил он всех. — Мы на подлёте.  
  
Всё продвигалось слишком медленно. Дальний конец галереи находился в восьмистах метрах, теряясь в токсичных облаках, и на всем её протяжении располагались усиленные оборонительные редуты. При таком темпе сражения может потребоваться несколько дней, чтобы добраться до самого конца.
+
''Убивать, убивать, убивать.''
  
Наранбаатар оторвался от поверхности, его доспехи окружал сноп колдовского света. Он взмыл вверх, ощущая свист и вой снарядов вокруг себя. В его поле зрения оказалась знакомая смесь наложений тактических расчетов и предвидений, смешение проекций и предсказаний, которые накладывались друг на друга. Вдалеке, под прикрытием тяжеловооруженных отрядов предателей в терминаторских доспехах, Наранбаатар увидел диковинную конструкцию, прокладывающую себе путь вперед. Это была некая разновидность шагателя на четырёх ногах, гигантская военная машина из обычных выпуклых пластин адамантия и керамита, вот только обтянутая бледно-серой плотью и увитая кольцами полупрозрачных трубок. По её огрубевшей поверхности пульсировала безошибочно узнаваемая аура демонического существа. На массивных кулаках были закреплены пушки, а согнутая спина усеяна ракетными установками. Существо, приближаясь, ревело от боли и ярости. Какой бы разум ни оставался внутри него, оно пребывало в страхе и смятении, побуждаемое к бою теми, кто его окружал. Под его мясистым брюхом размещались огромные топливные мешки, которые, похоже, питали реакторное ядро, сросшееся с демоном. Если оно сможет подобраться на близкое расстояние, то посеет хаос.
+
Возможно, когда-то для него существовали другие мысли, другие понятия. Трудно вспомнить.
  
Наранбаатар закружился на месте, набирая скорость и вытянув посох горизонтально. Штормовой ветер усилился, подхватывая свитки с каллиграфическими письменами, прикрепленные к его броне. Золотистые глаза побелели, сердце заколотилось в бешеном ритме, ладони стали горячими.
+
Он не забыл своё имя — Кхарн. Помнил, где родился — здесь, на Терре. Значит, он снова дома, на земле, которая взрастила его, хотя теперь она выглядела несколько иначе, подобно всем планетам, завоёванным им, — как пустошь, где есть место лишь для осколков костей и стенающих призраков. Стоило ему моргнуть, и он видел вокруг образы, которые скоро станут осязаемыми: огромные медные троны на месте городов, горы черепов, небеса из текучего огня. Барьер уже так тонок. Ещё несколько убийств, ещё немного костяшек на счётах резни, и преграда рухнет окончательно.
  
- Шала'ак! – выкрикнул он.
+
Так где же Ангрон, когда победа почти в руках? Где генетический отец Кхарна, которого он так долго ублажал, успокаивал и пытался образумить? Почему вздорные братья-примархи, в основном и разжигавшие эту долгую, очень долгую войну, вдруг пропали из виду, будто им стало стыдно за содеянное?
  
Сила покинула тело провидца, вырвавшись через череполикий наконечник посоха. На мгновение ему показалось, что его разорвет на части, и он отправится в плавание вместе с кинетической энергией, но он боролся за то, чтобы удержаться на месте, зависнув высоко над полем боя.
+
«Впал в безумие», — так говорили об Ангроне. Поглощён неизбывной яростью, изначально предначертанной ему. Теперь уже никто не сумеет поговорить с ним. Примарх поднялся до немыслимых высот, став силой разрушения, подобной которой Галактика никогда не видела прежде. Его гнев переродился в нечто вроде ритуала, неподвластного времени, в то, что будет повторяться вечно. Теперь ему подвластно всё и вся... кроме разума. Он потерял то самое, что отличает людей от животных.
  
Вызванный Наранбаатаром варп-болт в виде извивающейся сферы чистого уничтожения пронесся прямо над толпой и ударил боевую машину в мясистую нижнюю часть. Демонический двигатель мгновенно взревел, глухо завывая, прежде чем ворвавшаяся в него смерть достигла его раскачивающихся топливных резервуаров.
+
''Убивать, убивать.''
  
Взрыв сотряс всю галерею, уничтожив демоническую машину и сбив с ног сотни солдат поддержки. Артиллерийские орудия раскидало, танки врезались друг в друга. Мощная ударная волна вырвалась наружу, выплескивая химикаты, которые расчищали за собой волнистую поверхность огромного кратера, образовавшегося от взрыва. Всё, на что попадали разлетающиеся химикаты, вспыхивало неестественным пламенем, и вскоре космодесантники-предатели, ослепшие и горящие, стали натыкаться друг на друга, что повергло их строго дисциплинированное наступление в замешательство. Находящиеся с Легионом подразделения разразились одобрительными криками, и Белые Шрамы стали развивать преимущество. Терранский Бронетанковый не отставал и всеми имеющимися орудиями обрушил шквальный огонь на только что открывшуюся брешь.
+
Жалел ли Кхарн о переменах? Хотел ли он, самый верный среди сынов Ангрона, чтобы всё сложилось иначе? Возможно. Вот только его господина покалечили ещё до их первой встречи. Кхарн не видел примарха во времена его юности, до того, как ему вживили Гвозди, и потому присягнул на верность падшему ангелу. А потом, когда Кхарну дали такое же дурное лекарство, как и его повелителю, оказалось, что любые сомнения проще всего смывать свежей кровью. Когда он убивал мужчину, женщину, ребенка — когда гасил хрупкое пламя жизни, отнимал все шансы на дальнейшее развитие, на счастье и печаль, на эгоистичность или порочность, на святость или гениальность, — только в тот миг прекращались мучения. Всего лишь доля мгновения, капелька покоя в безбрежном океане ярости. И всё же в том мимолётном проблеске здравомыслия ему удавалось целиком вспомнить себя прежнего. Вспомнить, как он беседовал, смеялся, даже сострадал. И тогда приходится начинать всё сначала, искать следующую жертву, нового противника, потому что это жажда знания — самый неумолимый погонщик.
  
Наранбаатар успел отступить, пока по нему не открыли ответный огонь, и опустился на землю, испытывая лёгкое головокружение и тяжело дыша. Вызов силы становился тем труднее, чем глубже они заходили. Он не увидел того, насколько успешно Легиону удавалось использовать полученное преимущество. Он опустился на колени, стараясь не потерять сознание и понимая, что и без того опасно перегружен. Над ним поднимались зловонные испарения, цепляясь за его конечности. Он сжал посох двумя руками – ему нужно было время, совсем немного, а потом снова в бой. Демоны уже подбирались ближе, привлечённые его силой. Он ощутил быстрое движение вокруг себя – воины Легиона спешили воспользоваться передышкой.
+
''Убивать.''
  
Кто-то протянул к нему руку в перчатке и поднял его. Наранбаатар несколько неуклюже поднялся на ноги и посмотрел на шлем того, кто ему помог. Рядом стоял его примарх.
+
Эти охотничьи угодья оказались самыми богатыми из всех, что когда-либо ему попадались. Его цепной топор напитался кровью смертных и вознесённых. Кто-то бежал от него, кто-то давал отпор. Одни кричали на него с ненавистью, другие плакали от страха. Но то, как они умирали, не имело значения. Важно лишь то, что все они умерли, что продолжил крутиться счётчик убийств — единственный надёжный показатель его достижений.
  
- Каган, - выдохнул он, неловко кланяясь.
+
Кхарн осознавал, что вокруг него движутся живые тела. По медному смраду, исходившего от них, он определил, что это воины из его легиона. Их доспехи, прежде серовато-белые, стали такими же чёрными, как и все иные поверхности в этом опустошённом мире, и лишь кровь убитых добавляла им немного красок. Он не помнил имён никого из бойцов. Возможно, он даже убил кого-то из боевых братьев во время самых страшных приступов разнузданной резни, но даже если и так, то, похоже, никто не держал на него зла.
  
Хан протянул руку для поддержки.
+
Вместе они выскочили на старый разрушенный виадук, который тянулся прямо в сердце крошечных остатков Империума Человечества. Государство, некогда простиравшееся среди звезд, теперь сузилось до нескольких квадратных километров разваливающейся застройки, которые вскоре будут разрушены и преображены во что-то более подходящее для триумфа Великого бога.
  
- Ты чтишь свое призвание, - сказал он. – Это был мощный удар.
+
Но сейчас Кхарна не волновало ничто из этого. Он посмотрел вдаль сквозь мрак и туман, а дисплей его шлема устилал ночь ненужными кружевами рун и меток.
  
Наранбаатар попытался очистить голову. Его тело уже восстанавливалось, разум должен был быстро последовать за ним. Он не видел никаких следов Намаи и кэшика – неужели они ушли вперед?
+
Он увидел воина, который возвышался среди других бойцов на конечной площадке виадука, облачённый в доспехи такие же чёрные, как и у самого Кхарна, и вытаскивал клинок из тела убитого противника. Легионер не делал вычурных жестов, не издавал триумфальных возгласов — он действовал практично, совершая лишь то, что требовалось, и всё же его расчётливые, экономные движения выглядели искусными.
  
- Чем могу служить? – спросил он.
+
Чёрного Меча, как и Кхарна, сопровождало много воинов, целая армия. Но никто из других бойцов не имел значения — они просто не позволяли никому вмешаться в схватку этих двоих.
  
Хан посмотрел на битву. По лезвию его дао стекала густая слизь, доспехи были покрыты запёкшейся кровью. Впереди и вокруг них его Легион шёл на врага, взмахивая клинками и издавая древние боевые кличи. Они отдавали свои жизни за каждый метр захваченной земли. Но всё равно бросались вперёд без сомнений и колебаний.
+
На секунду прервав стремительный бег, Кхарн понаблюдал за противником. Он увидел, как Чёрный Меч жестами командует своим воинам двигаться дальше, пробуждает в них всё большую неукротимость. Даже под шквальным огнём они всё равно шли вперёд, стойко и решительно. Тогда в памяти Кхарна всколыхнулись старые, давно забытые картины ратного товарищества. Ему вспомнились бойцовая яма, противники, братский смех, отдающийся эхом под высокими сводами.
  
- Я и так много попросил, - тихо произнёс Хан.
+
Воспоминание длилось недолго. Из всех неприятелей Кхарн выделил того, за кем пришёл, — Чёрного Меча.
  
- Мой господин? – спросил Наранбаатар, неуверенный, правильно ли он расслышал.
+
Мой, — невнятно пробормотал он, указав на воина залитым кровью топором.
  
- Мы достаточно близко? – обернувшись к нему, спросил Хан. - Ты его чувствуешь?
+
Остальные не возражали. Врагов хватило бы на всех, и Пожиратели Миров ещё понимали, что такое субординация. Их вёл Кхарн Преданный, Кхарн Верный, тот единственный, кто мог ещё хоть недолго поддерживать целостность легиона, пока их генетический отец отдавался буйству. Они, гончие войны, боевые псы, снова бежали, мчались вниз по склону навстречу противнику, без всякой тактики, без какой-либо очевидной задачи, кроме единственной цели, того стремления, что удерживало их в шаге от полного распада.
  
Наранбаатар сделал длинный вдох. Его чувства затуманивали самые разнообразные варп-призраки, которые набрасывались на него, возвещая криком о своем присутствии, каждое брошенное ими слово было полно скверны.
+
''Убивать, убивать, убивать.''
  
Он сосредоточился. В его сознании всплыло строение космопорта – вершина из порченного камня и стали. Здесь внутри на ней было трудно сфокусироваться – от её без всяких примесей ужаса сетчатку глаз пронзила боль. Паутины варп-энергии пульсировали и мерцали на её темных очертаниях массой зеленоватых клеток и опухолей, как болезнь в теле. На мгновение от этого изобилия закружилась голова, Наранбаатар с трудом мог определить, какие предвидения из какого места исходят. Он заставил себя работать усерднее, отсеивая посторонние отголоски.
 
  
И тут картинка сложилась. Ошибки быть не могло. Вот он источник, где зародилось отчаяние, линза, через которую просачивается ещё большее разложение. Оно не скрывало себя. Может быть просто не могло, возможно, мощь такого масштаба была сродни мощи Императора – бьющей через край, переполняющей, которую невозможно скрыть. Даже наблюдать за ней издалека было жутко. Она представляла собой полную противоположность Пути Небес. Это были излишества за гранью разумного, добровольное утопление в силе, отказ от всякого человеческого контроля.
+
===Глава двадцатая===
  
Наранбаатар прогнал видения. Грохот битвы вернулся, заполнив пространство вокруг него. Он зафиксировал взгляд на драконьем шлеме, словно это могло удержать его от полного высвобождения.
 
  
- Да, - ответил он.
+
Достаточно близко
  
Хан кивнул.
+
Договор Одиссея
  
- Значит, он хочет этого так же сильно, как и я.
+
Трясина
  
- Но Ганзориг ещё слишком далеко. Мы пока не можем дать тебе... – возразил Нарабаатар.
 
  
- Время истекает. Достаточно ли ты силен? – спросил Хан.
+
Соблюдай сдержанность, помни о правилах, ограничивай погружение в Путь.
  
И что на это ответить? Напряжение может убить его ещё до того, как он выполнит задание. Что ещё важнее, оно может убить его господина. Но время работало против них, пока воины гибли в охваченных чумой залах Львиных Врат. В этом месте и в это время был только один ответ.
+
Так всегда учил Есугэй, даже в разгар самой страшной и кровопролитной битвы. Опасность в том, что ты можешь потерять себя. Любой сельский колдун рискует сойти с ума, зачерпнув слишком глубоко из колодца силы. Подобные методы приносили минутную славу, но за неё всегда приходилось расплачиваться в дальнейшем.
  
- Отдай мне приказ, каган, - сказал Наранбаатар, готовясь к тому, что должно произойти дальше. – Я буду настолько силен, насколько того потребует задача.
+
Сейчас Наранбаатара со всех сторон окружали свидетельства такого безрассудства. Он шёл по колено в жидкой грязи, сияя бело-золотым ореолом, и его посох извергал грозовые вспышки. По флангам от него воины кэшика прорывались в глубину вражеских рядов. Каган, как всегда, сражался в авангарде, и мало кому удавалось долго продержаться против такого безупречного мечника. Громыхающие роты бронетехники с трудом поспевали следом, однако их мощные пушки приходились очень кстати.
  
 +
Битва распространилась на поистине колоссальные галереи и помещения — сборочные цеха, сухие доки и подъёмные шахты, настолько огромные, что они напоминали залы для неких величественных церемоний. Теперь на их заболоченных поверхностях толпились десятки тысяч бойцов, и внутренние пространства звенели от какофонии массовых схваток. Когда сотни танков с грохотом выезжали на дистанцию выстрела, полы содрогались от оглушительных раскатов орудий и непрерывного рычания моторов.
  
- Где мы сейчас? – спросил Морарг.
+
Путь вперёд перекрывали воинства порченых, ни оставляя ни клочка свободного места. Чаще всего там встречались космодесантники-предатели, которые продвигались тесным строем, и по их рядам плясали искры коронных разрядов, но рядом с ними шагали куда более грозные монстры — могучие дредноуты, превращённые в неестественные гибриды органики и механизмов, а также настоящие якша, более могущественные и злобные, чем все, что попадались Шрамам до сих пор. Они выпрыгивали и ковыляли из чёрно-зелёной тьмы, вырывались из каждой тени, скалясь и гримасничая в некой чудовищной пародии на радость смертных.
  
- '''''В мифе этого мира''''', - ответил Остаток. '''''– Забытом большинством душ этой эпохи. Скоро о нём уже никто не будет помнить.'''''
+
Эти твари пробирались прямо к грозовому пророку, как мотыльки, привлечённые пламенем: они сознавали опасность, но им очень хотелось полакомиться более сочной душой. Напускные ухмылки и дурачества лишь искажали их истинную суть — в оскаленных ртах торчали ряды жутких зубов, а раздутые животы полнились ядами. Всех космодесантников-предателей, с которыми теперь сталкивались Шрамы, пронизывала варповая порча, постепенно превращавшая их в бесформенные подобия прежних стойких воинов.
  
Ярко светило солнце. Сапфировое море, спокойное и безмятежное, простиралось во все стороны. На волнах покачивалась одинокая лодка – древнее судно с парусом и веслами. Под палящим солнцем команда привязывала к мачте человека. Похоже, он не сопротивлялся.
+
Несомненно, перерождение ужасало их. Кто-то из них наверняка кричал от омерзения, видя, какими они стали. Конечно, это сделало их могущественными и невообразимо живучими: Наранбаатар уже не считал случаев, когда ему приходилось вмешиваться в схватки, где более многочисленные подразделения Белых Шрамов просто не могли сломить вражеские формирования. Так что, возможно, враг удовлетворялся полученной силой. Так или иначе, он замедлил продвижение Шрамов по всему полю боя. Из комм-сообщений следовало, что Ганьзориг уже внутри периметра, но за подавление внешней обороны он заплатил почти разорительную цену. Цинь Фай испытывал затруднения, стараясь сохранить темп натиска на силы противника, сосредоточенные вдоль южных стен. Задуманного соединения фронтов так и не произошло, из-за чего штурм разваливался на отдельные операции, и по всей линии соприкосновения возникали уязвимые участки.
  
- '''''Этот корабль отправится к острову,''''' - сказал Остаток. '''''- На этом острове обитают существа, обладающие такой притягательной силой, что ни один смертный не может устоять перед их зовом. Любому моряку, который приблизится слишком близко, суждено разбить свой корабль о скалы. Человек, которого ты видишь, хочет увидеть их своими глазами. Что же он может сделать? В данный момент он владеет собой. Однако он знает, что, когда достигнет места назначения, то уже не будет себе принадлежать.'''''
+
Ещё планируя приступ, Шрамы понимали, что пробиться через укреплённые внешние стены космопорта будет легче всего — орду специализировалась на таких внезапных мощных атаках, да и Пертурабо как всегда обстоятельно размолол стационарные огневые позиции. Теперь же им требовалось преодолеть эшелонированную оборону, пройти бесконечную череду выматывающих перестрелок, чтобы зачистить помещения одно за другим. Даже Янтарному фронту, которому посчастливилось иметь в составе одних из величайших воинов орду, наступление давалось нелегко. Гвардейцы Смерти словно бы впитывали громадный урон, а затем разворачивались и так же сильно били в ответ. Возможно, их скорость реакции снизилась, а души иссохли, но они всё ещё обладали грозным интеллектом и ошеломительной решимостью. Предатели уверенно шагали через вихри снарядов, которые почему-то не разносили их на облака керамитовых осколков.
  
Морарг наблюдал, как члены команды затыкают уши воском и затягивают последние узлы.  
+
Мимо Наранбаатара в боевом порядке с рёвом пронеслись «Малкадоры» 1-го Терранского бронетанкового: вздымая волны ила, они мчались на вражеские ряды. Их боевые пушки поочерёдно гремели, круша высокое заграждение из металлических конструкций, за которым надёжно окопался батальон Гвардейцев Смерти. Противник огрызался, выпуская химические снаряды и фосфексные мины. От их разрывов воздух, и без того загрязнённый, становился удушливым и мутноватым, превращаясь в ядовитое варево, которое разъедало любые токсофильтры и сочленения брони.
  
- Но он сдал командование - сказал Морарг.
+
Следом за танками хлынули пехотинцы Белых Шрамов, стрелявшие с одной руки из болт-пистолетов: они держались вплотную к технике, не позволяя отступникам приблизиться к ней. С высоких галерей понеслись лучи лазпушек, впившиеся в тучные бока зачумлённых вражеских бронемашин. После залпов примчалась эскадрилья гравициклов, палящих из подвесных болтеров.
  
'''''- Нет, он все ещё отдает приказы. Люди повинуются ему. Пока он ещё владел собой, он заключил контракт, который даст ему то, чего он желает, сохранив при этом и себя, и корабль. Он знает свою силу, знает свою слабость. Я бы сказал, это привлекательное качество для капитана.'''''
+
Но продвижение всё равно шло слишком медленно. До дальней стены помещения, теряющейся в токсичных облаках, оставалось ещё восемьсот метров, и на всём их протяжении располагались усиленные оборонительные редуты. При таких темпах потребуется несколько дней резни, чтобы добраться до конца только этого зала.
  
Видение рассеялось. С головокружительной скоростью сцена переместилась в глубокую пустоту, на борт самого «Терминус Эст». Его капитан, ещё называющий себя Каласом Тифоном, находился на мостике. Палуба сотрясалась от залпов тяжелых орудий. Каждый член экипажа был предельно занят. В прицелах были маркеры линкоров противника, направляющегося в их сторону. Каждый был отмечен знаком Первого Легиона.
+
Наранбаатар поднялся над полом, его доспехи окружила вертящаяся оболочка из колдовского света. Взмывая вверх, он улавливал свист и вой снарядов вокруг себя. В его поле зрения, как обычно, смешивались метки тактического дисплея и фантомные образы будущего, складывающиеся в мозаику прогнозов и предсказаний, которые то сливались, то разделялись. Грозовой пророк увидел вдали диковинную конструкцию, что прокладывала себе путь вперёд под прикрытием подразделений изменников в терминаторских доспехах и с тяжёлым вооружением. Корпус этой гигантской боевой машины, какого-то шагателя на чётырех ногах, состоял из обычных выпуклых пластин адамантия и керамита, вот только его обтягивала бледно-серая плоть и обвивали кольца полупрозрачных трубок. Над огрубевшей поверхностью пульсировал и вибрировал ореол безошибочно узнаваемой демонической энергии. На массивных кулаках машины крепились пушки, а неровную спину усеивали зияющие стволы ракетных установок. На ходу существо ревело от боли и ярости. Какой бы разум ни сохранился внутри него, оно пребывало в страданиях и смятении, гонимое в бой теми, кто его окружал. Под мясистым брюхом создания размещались огромные кисты — баки с топливом, которые, похоже, питали реакторное ядро, сросшееся с демоном. Если оно подберётся на малую дистанцию, то устроит страшную бойню.
  
- Это Зарамунд, - сказал Морарг.
+
Наранбаатар выставил посох, держа его горизонтально, и закружился на месте, набирая скорость. Усилившийся ураганный ветер принялся трепать свитки с каллиграфическими письменами, привязанные к его броне. Золотистые глаза воина побелели, сердце заколотилось в бешеном ритме, ладони стали горячими.
  
'''''- Но тебя там не было.'''''
+
''Шала’ак!'' — выкрикнул он.
  
- Нет.
+
Поток пси-энергии покинул тело грозового пророка, вырвавшись из черепа на конце посоха. На мгновение Наранбаатару показалось, что его самого метнёт вслед за кинетическим импульсом, но он с усилием удержался на месте и завис высоко над полем боя.
  
Остаток в изумлении покачал дряблой головой.
+
Вызванный Наранбаатаром варп-сгусток в виде крутящейся сферы, что несла одно лишь уничтожение, промчался над гущей битвы и ударил боевую машину в мясистое подбрюшье. Демонический шагатель мгновенно встал на дыбы и бездумно завыл, но тут вгрызавшийся в него шар-испепелитель добрался до покачивающихся баков с горючим.
  
'''''- Ты никогда не сомневался, не так ли? Он – первый после примарха, и сам по себе. Получивший добро действовать по своему усмотрению с сыновьями Льва, хотя он был таким странным. Кажется, он никогда не был серьёзно ранен, не так ли?'''''
+
Детонация, полностью уничтожившая порченую машину, сбила с ног сотни бойцов из её отрядов поддержки и сотрясла всю галерею. Артиллерийские орудия опрокидывались, танки въезжали друг в друга, скользя по полу. Ударная волна свирепо ринулась наружу, унося с собой разлитые химикаты, и в эпицентре очистилась поверхность громадной воронки, образовавшейся при взрыве. Всё, на что попадали брызги разлетающихся веществ, вспыхивало бурным неестественным пламенем, и вскоре наступавшие космодесантники-предатели, ослепшие и горящие, стали натыкаться друг на друга, что привело к замешательству в их чётко выстроенных рядах. Подразделения V легиона, находившиеся ближе всего к Наранбаатару, разразились радостными возгласами, и Белые Шрамы стали развивать преимущество. Машины Терранского бронетанкового, не отставая от них, повели шквальный обстрел возникшей бреши из всех наличных орудий.
  
- Не мне судить первого капитана, - ответил Морарг.
+
Наранбаатар поспешно отступил, пока по нему не открыли ответный огонь, и опустился на поверхность. У него слегка кружилась голова, и он тяжело дышал: чем глубже заходили Шрамы, тем сложнее ему давался призыв силы. Он не увидел того, насколько эффективно легион развил успех. Грозовой пророк опустился на колени, стараясь не потерять сознание и понимая, что уже опасно перенапрягся. Нечистые испарения окутали его, цепляясь за руки и ноги. Он сжал посох двумя руками — ему требовалось немного отдохнуть, пока в нём снова не возникнет нужда. Демоны уже подбирались ближе, привлечённые его силой. Наранбаатар ощущал, что вокруг него пробегают воины: Шрамы спешили воспользоваться полученной передышкой, их сабатоны шлёпали по грязи.
  
'''''- Нет. Это право твоего господина. Только, кажется, он тоже не слишком его осуждал, не правда ли?'''''
+
Кто-то протянул к нему руку в латной перчатке и помог встать. Несколько неуклюже поднявшись на ноги, Наранбаатар взглянул на шлем этого воина и увидел перед собой своего примарха.
  
В видении война в пустоте разгорелась не на шутку под бесстрастным контролем Тифона. Первый капитан держался уверенно, зная, что делает.
+
— Каган, — выдохнул он, неловко кланяясь.
  
'''''- Он здесь по своим причинам,''''' - прошептал Остаток, подкравшись к командному трону, невидимый для остальных присутствующих. '''''– Теперь ты это видишь? Он не преследует цели Легиона, только свои собственные. Он уже выбрал свой путь. Почему, во имя страданий, ему позволили это сделать?'''''
+
Хан снова поддержал его.
  
Морарг позволил себе вспышку раздражения.
+
— Могучее свершение. Ты делаешь честь своему ремеслу, — сказал Джагатай.
  
- Ты задаешь много вопросов, демон, - сказал он.
+
Наранбаатар попытался очистить голову. Его тело уже восстанавливалось, скоро должен оправиться и разум. Он нигде не видел Намахи и воинов кэшика — неужели те ушли вперёд?
  
Остаток рассмеялся, затем взглянул на устрашающий профиль первого капитана. И хотя серьёзные изменения ещё только предстояли, только что полученные дары Тифона уже были заметны.
+
— Чем могу служить? — спросил грозовой пророк.
  
'''''- Лишь потому, что это увлекательно. А вот вы, люди, ни разу не задали ни одного вопроса'''''.
+
Великий Хан окинул взглядом битву. По лезвию его дао стекали густые комки слизи, доспехи покрывала запёкшаяся кровь. Впереди и вокруг них легионеры Кагана бросались на врага, вращая клинками и издавая древние боевые кличи. Они отдавали жизни за каждый метр захваченной земли, но всё равно устремлялись вперёд без сомнений и колебаний.
  
- Нас создали такими, - сказал Морарг.
+
— Я и так уже попросил слишком много, — тихо произнёс Хан.
  
'''''- На Барбарусе? Или после него?'''''
+
— Мой господин?
  
Прежде чем Морарг успел ответить, снова нахлынула волна перемещения, резкий вихрь понёс их сквозь пространство и время, пока они снова не оказались в месте, которое было известно Мораргу слишком хорошо.
+
Наранбаатару показалось, что он неверно расслышал примарха.
  
- Это Иникс, - сказал он.
+
— Мы достаточно близко? — обернувшись к нему, спросил Джагатай. — Ты чувствуешь ''его''?
  
'''''- После Иникса''''', - поправил Остаток. – '''''Воссоединение отца и сына'''''.
+
Грозовой пророк сделал глубокий вдох. Его восприятие затуманивали всевозможные варп-призраки, шумно возвещая о своём присутствии каждым выкрикнутым словом, полным злобы и скверны.
  
Мортарион стоял на черных песках разрушающегося мира. А перед ним – Тифон, мало чем отличавшийся от того, каким он был в Зарамунде, разве что более хладнокровный и самоуверенный.
+
Он сфокусировался, и перед его мысленным взором выросла структура космопорта — исполинской остроконечной скалы из порченого камня и стали. Находясь внутри, Наранбаатар с трудом сосредоточивался на этом образе: от его концентрированной чудовищности сетчатку глаз пронзала боль. Переплетения варп-энергии пульсировали и мерцали в тёмной толще объекта массой зеленоватых клеток и опухолей, как болезнь в теле. Они выглядели так... плодовито, что у грозового пророка на миг закружилась голова: ему едва удавалось соотнести свои предвидения с теми или иными участками порта. Он заставил себя работать усерднее, отсеивать посторонние отголоски.
  
Тифон поклонился, отчего его повелитель презрительно поморщился.
+
И тогда картина сложилась. Ошибки быть не могло. Вот он, источник, где зародилось отчаяние, линза, через которую просачивается всё более могучее разложение. Сущность не скрывала себя. Возможно, просто не могла — вероятно, могущество таких масштабов имело сходство с мощью Императора. Оно тоже било через край, перехлёстывало, и его не удавалось скрыть. Оно ошеломляло даже при наблюдении издалека. Оно во всём противопоставляло себя Пути Небес. Его обладатель бездумно потакал себе, добровольно тонул в этой силе, отрекался от любого контроля над ней, положенного человеку.
  
- Ни к чему поклоны, - сказал ему Мортарион. – Я требую правды, а не почтения.
+
Наранбаатар изгнал видения. На их место снова ворвались акустические волны, несущие грохот битвы. Он смотрел в одну точку на драконьем шлеме, словно это удерживало его связь с реальностью от полного разрыва.
  
'''''- Правды,''''' - повторил Остаток. – '''''Ты это слышал? Он даже не спрашивает, где тот был! Это всё очень странно'''''.
+
— Да, — ответил грозовой пророк.
  
- Я откололся от легиона, - сказал Тифон, - потому что мне нужно было побыть одному для трезвости мыслей.
+
Хан кивнул.
  
'''''- Какая дерзость''''', - вздохнул Остаток, явно восхищенный. '''''– И всё осталось безнаказанным. Его принимают обратно в Легион без единого слова упрека. Либо твой господин очень великодушен, либо знает больше, чем говорит'''''.
+
— Значит, он хочет встречи так же сильно, как и я.
  
Морарг более пристально присмотрелся к очертаниям Тифона. Было в них нечто странное, некое трепетание за гранью видимости, словно тысячи крошечных крылышек тревожили воздух.
+
— Но Ганьзориг ещё слишком далеко. Мы пока не можем дать тебе. — возразил Нарабаатар.
  
Остаток подкрался поближе.  
+
— Время истекает. Хватит ли тебе сил? — спросил Каган.
  
'''''- О, теперь ты видишь это, не так ли? Думаю, твой отец увидел это ещё тогда. Помнишь, он уже разговаривал с одним из наших. У него были свои методы, даже если он не решался их использовать.'''''
+
И что на это ответить? Возможно, он умрёт от напряжения ещё до того, как выполнит задание. Что ещё важнее, из-за этого может погибнуть его господин. Но время работало против них: воины умирали в изъеденных чумой залах Львиных врат. Здесь и сейчас Наранбаатар мог дать только один ответ.
  
- Но, если... он знал... – начал Морарг.
+
— Прикажи мне, Каган, — сказал Наранбаатар, готовясь к тому, что неминуемо случится дальше. — Я буду настолько силён, насколько того потребует задача.
  
'''''– То почему позволил этому продолжаться? Действительно. Ребус какой-то.'''''
 
  
В следующее мгновение они снова оказались на «Терминус Эст», в самом сердце атаки Роя Разрушителя. Коридоры снова наполнились хриплыми криками и вонью гниющей плоти, кровавые экскременты были разбросаны по палубам. Вернуться назад, даже в условиях видения, было почти невыносимым для Морарга. Эта боль была неподвластна времени, она уносила его во вселенную мучительной боли без конца и края. Но гораздо хуже физических ощущений было осознание того, что они не смогли выдержать это. Это было выше их сил. Они сдались.
+
— Где мы сейчас? — спросил Морарг.
  
- Забери меня из этого места, - сказал Морарг, повернувшись к Остатку.
+
'''— ''В одном из мифов этого мира,''''' — ответил Остаток. — '''''В нынешнюю эпоху большинство живых душ забыли его. Скоро о нём уже не будет помнить никто.'''''
  
На этот раз у демона не нашлось насмешливого ответа.
+
Ярко светило солнце. Во все стороны простиралось сапфировое море, спокойное и безмятежное. На волнах покачивалась одинокая лодка — древнее судно с парусом и вёслами. Под палящим солнцем команда привязывала к мачте человека. Похоже, он не сопротивлялся.
  
'''''- Так должно было случиться,''''' - вздохнул он, словно потрясенный происходящим. '''''– Это был великий ритуал. Реальность, которая изменила тебя. Ты никогда не мог бы быть возвышен снова, никем и ничем, но он никогда не смог бы принять решение навязать тебе это. Вспомни, каким ты видел его на Молехе. Никогда больше его коса не коснётся шеи его сыновей. Никогда!'''''
+
'''''Этот корабль поплывёт к некоему острову,''''' — сказал Остаток. '''''Там обитают существа, наделённые такой притягательной силой, что ни один смертный муж не в силах устоять перед их зовом. Любому моряку, который подойдёт слишком близко, суждено разбить своё судно о скалы. Человек, на которого ты смотришь, желает увидеть созданий своими глазами. Как же ему поступить? В данный момент он владеет собой. Однако он знает, что когда достигнет места назначения, то уже не будет себе принадлежать.'''''
  
Морарг поднял голову и увидел Тифа, бредущего по наполненным криками коридорам, в окружении мух, теперь полностью видимых, его раздувало от силы и болезни, пока они не хлынули из каждого отверстия. Он был источником всего этого, инкубатором для Разрушителя, рыча от радости и ужаса, пластины брони раскалывались и исчезали в сгустках кружащей сплошной черноты.
+
Каифа наблюдал, как моряки затыкают уши воском и затягивают последние узлы.
  
- ''Он'' сделал это, - сказал Морарг, не в силах сдержать ненависть, окрасившую его слова.
+
— Но он сдал командование, сказал Морарг.
  
'''''- Да, он,''''' - согласился Остаток. '''''- Но кто его впустил?'''''
+
'''''Нет, он до сих пор отдаёт приказы. Люди повинуются ему. Пока он ещё владел собой, он заключил договор, благодаря которому получит то, чего желает, не погубив при этом ни себя, ни корабль. Он знает свои сильные и слабые стороны. Я бы сказал, это привлекательное качество для капитана.'''''
  
Видение менялось, скользя с палубы на палубу, показывая стоп-кадры сменяющих друг друга ужасов: вырезанные кишки, постоянно вываливающихся наружу; глаза, вырванные только для того, чтобы снова отрасти и загноиться; закаленные в боях мышцы, отслаивающиеся от костей и влажно шлепающиеся на пласталь. В конце концов они достигли наивысшей точки – храма страданий, открытого для пустоты. Остальной флот завис посреди разноцветной пучины варпа, его бросало по измерениям или кидало в штиль в неоновых объятиях живого ада. Крики были слышны снаружи, они множились и наслаивались друг на друга, пока не стало слышно, чем они были на самом деле – нескончаемым хвалебным гимном.
+
Видение рассеялось. Молниеносно сменились декорации, и они оказались в глубокой пустоте, на борту самого ''«Терминус Эст»''. Его капитан, ещё называющий себя Каласом Тифоном, находился на мостике. Палуба сотрясалась от залпов тяжёлых орудий. Каждый член экипажа лихорадочно работал. В зрительных приборах виднелись многочисленные метки — линкоры противника, направляющиеся в их сторону. Каждый нёс символ Первого легиона.
  
А в самом сердце «Терминус Эст», открытый пустоте находился сам Мортарион. Руки были подняты вверх, голова откинута назад. Его лицо отражало такие же страдания, как на Молехе – никакого триумфа, лишь осознание, ужасное осознание.
+
— Это Зарамунд, — произнёс Морарг.
  
- Мои кровь и плоть! - взывал он в мольбе к колыхающимся завесам эмпиреев. – Сила моей воли и сила моего духа! Всё это будет твоим, только даруй моим людям освобождение!
+
'''''— Но тебя там не было.'''''
  
И в глубоких обиталищах варпа, в самых темных глубинах царства снов зашевелилось нечто огромное и древнее, оно поднималось сквозь ярусы эмоций, чтобы занять место, которое ему было суждено занять с момента распада первой живой клетки, но, согласно парадоксальным законам этого места-нигде, только после того, как решение было принято смертным.
+
— Нет.
  
- Хватит, - сказал Морарг, не желая быть свидетелем того, что будет дальше.
+
Остаток в изумлении покачал дряблой головой.
  
'''''- Я согласен,''''' - сказал Остаток. - '''''Довольно'''''.
+
'''''— Тебя никогда не смущало всё это? Легионер, первый после вашего примарха, действует сам по себе. Ему позволили разбираться с сынами Льва по своему усмотрению, хотя он вёл себя так странно, так загадочно. Кажется, он никогда не получал серьёзных ран, верно?'''''
  
Они снова оказались во тьме. Крики стихли, пытки закончились. Морарг тяжело дышал. Чума бурлила в его кровотоке, в гноящейся плоти, в слезящихся глазах. Пути назад не было – случилось то, что случилось.
+
— Не мне судить первого капитана, — ответил Каифа.
  
Остаток, сникнув, терпеливо ждал. Голод снова сделал его практически невидимым в темноте.
+
'''''— Нет. Это право твоего господина. Только, кажется, он тоже не слишком его осуждал, да?'''''
  
- Все произошло так, как нам сказали, - сказал Морарг.
+
Пустотная схватка в видении закипела по-настоящему, но Тифон бесстрастно наблюдал за боем. Первый капитан держался уверенно, зная, что делает.
  
'''''- Так и было.'''''
+
'''''Он здесь по собственным причинам,''''' — прошептал Остаток, подкравшись к командному трону. Никто из присутствующих не видел демона. — '''''Теперь ты понимаешь? Он не преследует цели легиона, только личные. Он уже выбрал свой путь. Почему, во имя всех измерений страдания, ему позволили это сделать?'''''
  
- Тиф привел Разрушителя.
+
Морарг позволил себе вспыхнуть от раздражения.
  
'''''- Да, привел.'''''
+
— Ты задаёшь много вопросов, демон! — сказал он.
  
- Мортарион принес нам освобождение.
+
Рассмеявшись, Остаток взглянул на грозный профиль первого капитана. Хотя более жуткие изменения ещё только предстояли, Тифон уже обладал необузданной притягательной силой.
  
'''''- Именно так.'''''
+
'''''— Лишь потому, что тема увлекательная. А вот вы, люди, даже ни разу не поинтересовались.'''''
  
- Но в этом нет никакого обмана. – сказал Морарг, подняв глаза на демона.
+
— Нас создали такими, — сказал Каифа.
  
'''''- Как ты мог подумать об этом? Твой отец – сын Анафемы. Варп не делает чести обманщиками'''''.
+
'''''— На Барбарусе? Или после него?'''''
  
- Но как же тогда? – не понимал Морарг.
+
Прежде чем Морарг успел ответить, снова нахлынула волна перемещения. Буйный вихрь тащил их сквозь пространство и время, пока они не прибыли в место, которое Каифа знал слишком хорошо.
  
'''''- Он привязал себя к мачте, пока мог, как тот моряк. Он никогда бы не смог обречь тебя на страдания, только дать лекарство. Решение было принято, но не тогда, когда ты думаешь. Кризисный момент был на Иниксе, когда твой господин мог убить Тифа, но только сказал: «Я требую правды». В этом и заключалась суть. Силы слушали, и потом всё сложилось так, как и должно было.'''''
+
— Это Иникс, — произнёс он.
  
- Но я был с ним. Всё это время. Я видел его сомнения – он не знал, что происходит. Никто из нас не знал, – возражал Морарг.
+
'''— ''После Иникса,''''' — поправил Остаток. — '''''Воссоединение отца и сына.'''''
  
'''''- Ты прав. Он не знал. Он никогда не знал: как, в какое время или каким образом. Ему нужно было только одно откровение, что Тиф был переносчиком. Нужно было лишь его впустить, а затем делать всё, что угодно, любым способом, который покажется подходящим – об остальном позаботится бог.'''''
+
Мортарион стоял на чёрных песках гибнущего мира. А перед ним — Тифон, почти такой же, как при Зарамунде, разве что более хладнокровный и самоуверенный.
  
Морарг отвернулся от существа. Он чувствовал ложь в этих словах. Демон был порождением лжи, и, опять же, возможно, то, что ему показали, было вполне реальным. О чём думать было хуже всего: что Мортарион был жертвой, или то, что он был преступником? Конец был один и тот же, но вот средства, с помощью которых они всё пришли к нему... казалось, будто всё перевернулось.
+
Калас поклонился, но его повелитель лишь презрительно поморщился.
  
- Зачем рассказывать мне об этом? - пробормотал он.
+
— Незачем кланяться и пресмыкаться, — сказал ему Мортарион. — Я ищу правды, а не почтения.
  
'''''- Потому что ты начал сомневаться,''''' - ответил Остаток. '''''– Ты уже начал верить, что твой господин – слепой глупец. Но это не так. Проклял ли он тебя или исцелил, но именно его рука управляла кораблем.'''''
+
'''''«Правды»,''''' — повторил Остаток. '''''Ну ты слышал, а? Он даже не спрашивает, где тот был! Это всё очень странно.'''''
  
Демон, прихрамывая, подошел ближе, его широкие глаза блестели в темноте.
+
— Я откололся от легиона, потому что мне требовалось побыть одному ради трезвости мыслей, — произнёс Тифон.
  
'''''- Поэтому ты должен сражаться за него с безграничным самопожертвованием,''''' - сказал он Мораргу, '''''- или бороться против него всем сердцем. Ты не можешь повернуться к нему спиной, не можешь его жалеть – он твой примарх, и твоя судьба была определена его волей.''''' – Взгляд существа стал пристальным. - '''''Так что же ты будешь делать, Каифа? Зная всё это, что ты будешь делать теперь?'''''
+
'''''Какая дерзость,''''' — вздохнул Остаток, явно восхищённый. — '''''И он не несёт никакого наказания. Его принимают обратно в легион без единого слова упрёка. Либо твой господин очень великодушен, либо знает больше, чем говорит.'''''
  
Морарг снова посмотрел на него. Эмоции боролись внутри него сейчас также бурно, как и на корабле.
+
Морарг более пристально вгляделся в силуэт Каласа. Его фигуру окружало нечто странное, какое-то трепетание за гранью видимости, словно тысячи крошечных крылышек колыхали воздух.
  
Он хотел ответить, решить всё здесь и сейчас, вернуться к войне и сыграть свою роль. Но не мог. Пока не мог. Потому что не знал.
+
Остаток подкрался поближе.
  
 +
'''— ''О, теперь ты заметил, не так ли? Думаю, твой отец увидел это ещё тогда. Не забывай, к тому времени он уже поговорил с одной из нас. Мортарион и тогда обладал кое-каким искусством, хотя и не решался его применить.'''''
  
 +
— Но, если... он знал... — начал Каифа.
  
Цель была недосягаема. Во время их быстрого продвижения на какой-то восхитительный момент показалось, что они смогут взять её в срок, но затем сопротивление стало расти, как снежный ком, и теперь путь вперед не сулил ничего, кроме боли.
+
'''''— То почему не положил этому конец? И правда, вот так загадка.'''''
  
Шибан-хан, как всегда, убивал со всей страстью. Он вёл объединенные братства со стен и истреблял как чемпионов врага, так и его пеших солдат, вращая своим потрескивающим гуань дао. Белые Шрамы пробивали путь с плацдармов в темное сердце Львиных Врат. То, что они здесь увидели, никого не удивило – они уже достаточно знали о Гвардии Смерти, чтобы предвидеть, до каких глубин они опустятся, и поэтому ужасы были ожидаемы, как и смертоносность войск Мортариона.
+
В следующее мгновение они снова оказались на ''«Терминус Эст»'', в самой гуще атаки Уничтожающего роя. В коридорах снова зазвучали хриплые крики, потянуло вонью гниющей плоти, на палубах захлюпали кровавые экскременты. Возвращение в тот момент, даже в границах видения, оказалось для Морарга почти невыносимым. Эта боль, неподвластная времени, уносила его в бескрайнюю вселенную невыносимых мук. Но гораздо хуже физических страданий было знание, принесённое из настоящего, — понимание того, что в итоге они не выдержали. Им не хватило сил. Они сдались.
  
Шибан держал яростный темп, используя выделенные ему эскадроны бронетехники, чтобы открыть кратчайшие пути к большим орбитальным комплексам. Каждый хан знал схему внутренних помещений в мельчайших подробностях – они неделями изучали картолиты, запоминая каждую шахту лифта и сборочный цех. Скорее всего, они знали даже больше, чем защитники этого места, которые использовали его только как перевалочный пункт. Шибан приказал нанести точечные удары по отдельным элементам конструкции, рискуя обрушить целые секции ради возможности быстро прожечь внутренности. Было захвачено несколько транспортных лифтов, позволяющих перевозить на верхние уровни даже сверхтяжёлую технику. Братства уверенно продвигались по лабиринту деградирующих помещений, прокладывая себе путь в зловонной пустоте, держась близко друг к другу и защищая от ударов противника драгоценные танки, которые своими мощными орудиями расчищали путь дальше.
+
— Забери меня отсюда, — произнёс Морарг, повернувшись к Остатку.
  
Однако на каждом шагу Шибан осознавал, что к нему прикованы взгляды – не врага, который его не знал и которого мало заботило, кто он такой, а тех, кого он вёл за собой. Ветераны-чогорийцы сражались, чтобы заслужить его уважение, также стойко, как и ради достижения цели. Терранцы и «свежая кровь» делали то же самое, в особенности те из них, кто мало что знал о специфике далёкого родного мира, и тем более старались доказать, что достойны чести принадлежать Легиону. В каждом их жесте, в каждом опущенном взгляде и почтительном ответе по воксу он слышал одно и то же: «Ты – Тахсир. Ты – Восстановитель».
+
На сей раз демон не нашёлся с насмешливым ответом.
  
Торгун бы посмеялся над этим. Старый соперник, старый враг, в конце концов искупивший свои ошибки через самопожертвование, тот, с кем Шибан всё еще жаждал поговорить в последний раз, чтобы загладить свою вину за эту неуместную гордость, за эту обиду. Торгун рассмеялся бы, увидев, куда всё зашло: Шибан-хан, наивный и энергичный командир на белых полях сражений Чондакса, рисковавший всем ради одного лишь взгляда на примарха в бою, теперь почитался новым поколением молодых воинов как своего рода тотем души Легиона.
+
'''— ''Без этого нельзя,''''' — вздохнул он, словно охваченный благоговением. — '''''Здесь состоялся великий ритуал. То, что могло изменить вас. После него уже ничто и никто не сумело бы властвовать над вами, однако Мортариону никак не удавалось решиться на то, чтобы подвергнуть вас такому обряду. Вспомни, каким ты видел его на Молехе.'' Его ''коса никогда больше не коснулась бы шей его сынов. Никогда!'''''
  
Шибан не мог защитить их всех. Как бы упорно он ни сражался во главе их, сколько бы ни пытался защитить их от этого врага, его воины погибали. Новообращенные легионеры бросались на чумных десантников, они безупречно работали клинками, их пыл был достоин подражания, но они всё равно терпели неудачу. Шкуры врагов пробивали болт-снарядами, рвали им сухожилия ударами талвара, осыпали осколочными зарядами и минометными взрывами, но они возвращались снова и снова, излучая смертельное уныние бесстрастными зелеными линзами, никогда не жалуясь, не выкрикивая боевых кличей или обвинений, просто существуя, и их существование невозможно искоренить так же, как и само отчаяние.
+
Подняв взгляд, Морарг увидел Тифа, который брёл по дрожащим от воплей коридорам в окружении мух, теперь уже полностью видимых, и его раздувало от мощи и хворей, что словно бы изливались из каждого отверстия. Он, источник всего этого, инкубатор для Уничтожителя, ревел от радости и ужаса, пока его броня раскалывалась и растворялась, превращаясь в кружащие сгустки сплошной черноты.
  
Скорость была лучшим оружием, а она теперь шла на убыль, оставляя Белых Шрамов открытыми для борьбы на истощение. Яростью можно было многого достичь против такого врага, как этот. Гвардейцев Смерти никогда не удавалось разозлить, спровоцировать на безрассудство. Они не велись ни на уловки, ни на диверсии. Казалось, что единственной тактикой оставалась равнопротивоположная готовность терпеть, сражаться с врагом по их собственным правилам, смотреть в эти пропащие, покрытые слизью глаза и твёрдо стоять на своём до тех пор, пока не потухнут тусклые огни, и приступить к следующему противнику.
+
— Это сделал он, — сказал Морарг, и в его голос прокрались слабые нотки ненависти.
  
Головному отряду Шибана было поручено захватить Седьмую Орбитальную Батарею, одну из более чем сорока крупных наземно-пустотных артиллерийских установок. Эта батарея была первой в пределах досягаемости Янтарного фронта, и Каган хотел, чтобы её взяли быстро. «Возьмите орудия под контроль», - утверждал он, - «и вы сможете заставить флот Воителя снова начать бояться». Шибан просил о чести взять их, понимая, что бункеры будут яростно защищаться.
+
'''— ''Да, он,''''' — согласился Остаток. — '''''Но кто его впустил?'''''
  
Теперь он мог видеть сами орудия. В самом конце огромной галереи, крыша которой находилась на такой высоте, что полностью терялась в скопившихся клубах дыма, Шибан своими глазами увидел первую из гигантских пушек, каждую высотой почти в полкилометра, их огромные стволы были окружены мини-станцией из амортизаторов, системы охлаждения реактора, устройств загрузки боеприпасов и поршней наведения. Орудия располагались длинными рядами, задрав морды высоко вверх, пронзая защитные экраны слой за слоем. Казалось, что сейчас можно достать рукой до панелей активации и снова нести возмездие в небеса.
+
Видение менялось, скользя с палубы на палубу, застывая на сценах из непрерывной череды ужасов: из распоротых животов постоянно вываливаются кишки, вырванные глаза вырастают заново и гноятся, закалённые в боях мышцы отслаиваются от костей и влажно шлёпаются на пласталь. В итоге наблюдатели достигли наивысшей точки — храма страданий, открытого в бездну. Остальной флот завис посреди разноцветной пучины варпа, его бросало по измерениям или кидало в штиль в неоновых объятиях ада наяву. Крики доносились и сюда, они множились и перекрывали друг друга, пока не стало понятно: на самом деле они складываются в нескончаемый хвалебный гимн.
  
Однако между Шибаном и его целью стоял ненавистный враг – он наступал сквозь непроглядный туман в большом количестве, плотными рядами, а поддержка удерживала позиции. Они не бросались в нападение, а вместо этого поглощали атаку за атакой. Окружающая местность стала их союзником – внутренняя атмосфера космопорта была пропитана ядами, переходы прогнили и стали коварны, сами стены бормотали колдовские слова наполовину сформировавшихся якша.
+
И там, на хребте ''«Терминус Эст»'', открытый пустоте, стоял сам Мортарион. Он стоял, воздев руки и запрокинув голову. Его лицо искажали такие же жуткие муки, как на Молехе, — никакого ликования, лишь осознание, понимание ужасной сути происходящего.
  
Оставался только один вариант – продолжать атаку, прямо вдоль длинной галереи, обрушивая на противника волну за волной, сохраняя веру в то, что следующая атака обязательно приведёт к прорыву. Чакайя обрушил свою погодную магию на самые густые скопления сверхъестественных явлений, уничтожая их; Имань подстегивал своих воинов проявлять чудеса выносливости; командиры танков выжимали последнее и гнали свои подразделения на призраков живых кошмаров; сержанты отрядов, как «свежая кровь», так и ветераны, раз за разом поднимались в бой, храбро прорываясь сквозь взрывы фосфекса, нервно-паралитического газа и химического огня
+
— Мои кровь и плоть! — взывал он в мольбе к колышущимся завесам эмпиреев. — Сила моей воли и мощь моего духа! Всё это будет твоим, только даруй моим людям избавление!
  
Шибан мчался быстрее самых быстрых из них, кружа в танце разящих ударов, понимая, что должен быть замечен другими, потому что если он каким-то образом сможет сломить оборону здесь, то те, кем он командовал, будут продолжать верить, что её можно сломить в другом месте. Ни один его предыдущий бой не имел такого значения, как этот – ни на мостике «Бури мечей», когда судьба всего Легиона висела на волоске, ни против развращённых мечников из свиты Фулгрима – потому что этот бой был уже не ради себя, а ради тех, в ком горел огонь, ради тех, кому предстояло остаться в живых.  
+
И в глубоких обиталищах варпа, в самых тёмных уголках царства грёз зашевелилось нечто огромное и древнее: оно поднималось сквозь ярусы эмоций и переживаний, чтобы занять место, предначертанное ему с момента распада первой живой клетки, но, согласно парадоксальным законам этого не-пространства, оно обрело соответствующее право лишь после того, как решение принял смертный.
  
«Вы из братства Бури», - сказал он своим воинам накануне первого штурма. – «Когда здесь будет одержана победа, вас назовут её богами».
+
— Хватит, сказал Морарг, не желая присутствовать при том, что случилось дальше.
  
Но сначала придётся выжить. Даже когда Шибан разрубал на части очередного противника, он слышал всё новые крики агонии, в которой умирали его люди. На глазах Шибана двое из «свежей крови» повалили на землю чумного десантника, но тот снова поднялся, стряхнул их обоих с себя и вернулся в бой. Оргиз, дикий и прекрасный воин, был повержен беспощадностью кислотных зарядов, от которых его бесценная броня истлела, как изъеденная молью ткань. Чакайя был сбит с ног злобной силой демонов, воплотивших себя в реальности, а затем он сражался, чтобы не дать себя поглотить заживо, когда они накинулись на него. Стоило только заглохнуть боевому танку «Завоеватель», как его разнесло на части тяжелым оружием Гвардии Смерти, а его экипаж заживо сгорел внутри корпуса.
+
— '''''Я согласен,''''' — отозвался Остаток. — '''''Довольно.'''''
  
- Каган! – прорычал Шибан, его горло пульсировало от боли, вызванной повторяющими приказами. - Ради Хана!
 
  
И те, кто остался в живых, ответили на призыв, сражаясь через боль, пробиваясь сквозь трясину, миазмы и ил. Их доспехи почернели и потускнели, клинки затупились и потеряли блеск, болтеры клинило, а патронные камеры пустели. И все же они упрямо шли, низко опустив головы, ведомые памятью о том, что было и что ещё могло быть. Теперь они не могли повернуть назад, не могли сделать ничего другого, кроме как идти вперед, через эту надвигающуюся лавину ненависти и безумия, сохраняя на краткий миг осознание того, что значит быть человеком и больше, чем человеком.
+
Они снова оказались во мраке. Крики стихли, пытки закончились. Каифа тяжело дышал. Чумные хвори бурлили в его кровотоке, в гноящейся плоти, в слезящихся глазах. Пути назад нет — теперь Морарг такой, какой он есть.
  
Шибан заметил свою следующую цель – гротескную массу из вспученного керамита с трехгранными рогами, торчащими из шлема, покрытого буграми – и перешел в атаку. Когда чудовище повернулось к нему, он увидел, насколько оно было испорчено варпом. В этом комплекте разлагающихся доспехов, облепленных ползающими насекомыми и лоснящихся обнаженными внутренностями, почти ничего от человеческого не могло остаться. Это была не живая душа, а гнусная насмешка над всем родом. В этом истерзанном сознании не осталось ни искры огня живого человека, только пустота и онемение, смирение перед глубокой апатией, которая снимала покров страдания и в тоже время выгрызала то немногое, что осталось от человека внутри.
+
Остаток терпеливо ждал. Он выглядел поникшим и вновь казался почти невидимым в темноте из-за своей смертельной худобы.
  
«Они убивают нас, потому что уже всё потеряли», - понял Шибан, бросаясь в атаку, крепко держа свою глефу, её расщепляющее поле рычало. – «Так что же мы должны потерять, чтобы быть на равных с ними? Какую жертву мы должны принести, какой боли должны противостоять, чтобы ранить их в ответ?»
+
— Всё произошло так, как нам сказали, — произнёс Каифа.
  
<br />
+
'''''— Так и было.'''''
  
==ДВАДЦАТЬ ОДИН==
+
— Тиф привёл Уничтожителя.
  
 +
'''''— Да, привёл.'''''
  
'''Дьяволёнок'''
+
— Мортарион принёс нам избавление.
  
'''Пустая дорога'''
+
'''''— Именно так.'''''
  
'''Прозвища'''
+
— Но здесь нет никакого обмана. — Морарг поднял взгляд на демона.
  
 +
'''''— А как ты мог подумать иначе? Твой отец — сын Анафемы. В варпе нет почтения легковерным.'''''
  
Казалось, она была способна противостоять всем сразу.
+
— Но почему?..
  
А сама она сочетала в себе триаду. Эреб поймал себя на том, что это открытие его раззадорило. Конечно, её было больше чем одна; конечно, были трюки, которые она еще не раскрыла. Открытие было поразительным, но в то же время и немного волнующим.
+
'''— ''Он привязал себя к мачте, пока мог. Он никогда бы не смог обречь вас на страдания, только дать лекарство. Он всё же принял решение, но раньше, чем ты считаешь. Переломный момент наступил на Иниксе, когда твой господин мог сразить Тифа, но произнёс лишь: «Я ищу правды». Вот он, решающий миг. Тогда Силы внимали ему, и потом всё сложилось так, как полагалось.'''''
  
Первоначально, появление спутников Эреба было незаметно, и как правило, сбивало с толку. Они вспарывали основы материи, когда проникали сквозь неё, разрывали её на части и смешивали со сгустками варпа, которые волокли за собой. Они заставляли воздух воспламеняться, поднимали песок в горящие облака, разбивали глиняную посуду на разлетающиеся осколки. Эти существа из костей и сухожилий были невероятно огромными, своими размерами и рёвом они разрывали на части жилище, построенное из камня. Они мерцали и подёргивались, стремясь закрепить свою форму, осыпая руины старого дома осколками камня и щебня. Они развернулись во весь рост, сорвав крышу с лачуги и вырвав навесы, обнажив небо, кроваво-красное от песчаных бурь.
+
— Но я был с ним. Всё это время. Я видел его сомнения — он не знал, что происходит. Никто из нас не знал.
  
Но она росла вместе с ними. Она ни разу не дрогнула и не пыталась бежать. Она возвышалась параллельно с противоестественными спутниками Эреба, её тело увеличивалось и становилось полупрозрачным, чтобы соответствовать их собственному непостоянству. Именно тогда можно было впервые мельком увидеть, что у неё не одно лицо, и не одна пара рук, и разные покровы одеяний, которые струились и развевались в нарастающем вихре.
+
'''''— Ты прав. Он не знал. Он не знал заранее, как это случится, когда или каким образом. Ему требовалось только одно откровение: переносчиком станет Тиф. Просто впусти его, а затем делай всё, что пожелаешь, любым способом, который покажется подходящим. Об остальном позаботится бог.'''''
  
Чудовища Эреба с рёвом бросились на неё, разбрызгивая ядовитую слюну в ночном воздухе. Птицеподобное существо нанесло удар первым, обрушив свой посох с головой змеи. Затем чудовище c головой быка бросилось на нее, размахивая топором, который загорелся при ударе о землю. Змея скользнула вокруг её лодыжек и, покачиваясь вверх, обвила её вокруг талии, в то время как труп с пустыми глазами, пошатываясь, шел к ней своим гибельным путём. Эти существа, пропитанные эфиром, были одними из самых могущественных аспектов бога, когда-либо отвечавших на призыв Эреба. Их кожа блестела от послеродовой слизи эмпиреев, раскосые глаза пылали той особой ненавистью к жизни, которой по-настоящему обладали только они. Они сомкнули клыки, раскрыли когти и переплелись в объятиях друг друга, пока не образовали некий единый совокупный организм, прекрасное выражение редкого единства цели пантеона.
+
Морарг отвернулся, почуяв ложь в словах существа. Впрочем, демон и есть порождение лжи, и, возможно, показанное происходило в действительности. Какая мысль мучительнее: та, что Мортарион — жертва, или та, что он — преступник? Конец пути не изменился, но вот дорога, по которой они все пришли к нему... Казалось, будто всё перевернулось.
  
Но она нанесла им ответный удар. Сама земля поднималась вокруг неё, камень раскалывался на обломки. Закружился песок, ухудшая видимость, едкий, как кислота, сдирая и сжигая плоть. Небо раскалывалось от грома, земля сотрясалась, а над всем этим сияла красная луна. Чудовища обступили её, пытаясь задушить и выпотрошить, а она в ответ обрушила на них все своё искусство и навыки, ничуть не теряя самообладания.  
+
— Зачем рассказывать мне об этом? — пробормотал он.
  
Вмешательство Эреба было излишним, он держался в стороне, пока его создания делали свою работу, его единственная функция заключалась в том, чтобы привести их в этот мир, помочь им переступить порог. Он наблюдал за состязанием, заворожённый им, чувствуя, как высвобождается глубокое искусство управления силами, о которых он даже не мечтал. Эфир настойчиво тянулся к нему, готовясь заключить всё вокруг в свои невозможные объятия, и его сдерживало лишь это неизвестное колдовство, заключенное в этом конкретном месте и в конкретное время. Была ли эта незнакомая сила силой варпа? Да, должно быть так и было – ведь это не-место было источником всей силы – только она ощущалась... как-то иначе, словно уходила истоками в основы самого физического мира, в колодец, который никогда не иссякал, чьи чёрные воды питали нечто поистине изначальное, укоренившееся и незабываемое. Ах, какая же это ересь! В конце концов, все дороги ведут в эмпиреи, какими бы историями не утешала себя Эрда. Это был самый первый символ веры, из которого проистекало всё остальное, так что лучше ему помнить об этом.
+
'''— ''Потому что ты начинал сомневаться,''''' — ответил Остаток. — '''''Ты уже верил, что твой господин — слепой глупец. Но это не так. Проклял ли он тебя или исцелил, именно его рука лежала на штурвале.'''''
  
Именно в этот момент Эреб увидел, чем являются её многочисленные «я», меняющиеся так быстро, словно анимационные кадры сбились с показа и накладывались друг на друга. Он видел женщину, вступившую в бой с демонами, ее тёмная кожа была такой же закалённой, как и посох, которым она в яростном гневе вращала вокруг себя, преисполненная величия на пике долгой жизни. Он видел юношу, полного жизни, как свет звезды, и быстрого, как бурлящие воды, тонкие конечности размахивали серпом, сверкающим под кровавой луной. И он видел высохшую старуху, черную, как олива, скрюченную, как корни дерева, которая сковывала всё, что хватали её длинные костлявые пальцы. Все они несли с собой смерть, и все они были ею, стремительно переходя от образа к образу, никогда не останавливаясь на одном, как если бы вечный ход эволюции был нарушен, и она прокручивалась снова и снова, их вызвало к жизни осквернение этого пустынного святилища, места, где прошлое, настоящее и будущее сливались в некое безвременье.
+
Демон, прихрамывая, подошёл ближе. Его широкие глаза блестели в темноте.
  
Хлопчатобумажный тоб, который Эреб принял за платье, оказался цельным куском бечёвки, который обвил Эрду и, распадаясь, образовал защитный кокон. Она была невероятно длинной и тянулась до бесконечности, как имена кустодиев, нанесенные на внутренней стороне их доспехов, но если имена знаменовали конец многих жизней, то эта нить символизировала собой одну жизнь, древнюю и переплетенную со всем важным, что когда-либо здесь происходило.
+
'''— ''Поэтому ты должен или сражаться за него с безграничной преданностью,''''' — сказал он Мораргу, — '''''или бороться против него всем сердцем. Ты не можешь просто забыть о нём, не можешь его жалеть — он твой примарх, и его воля определила твою судьбу.''''' — Взгляд существа стал пристальным. — '''''Так что же ты будешь делать, Каифа? Зная всё это, как ты поступишь теперь?'''''
  
Эреб попытался вмешаться в это великое противостояние божественных аспектов, но песчаная буря отбросила его назад, обжигая плоть своим воющим натиском. Казалось, что весь кратер разрушается вокруг них на части, его концентрические кольца пошли трещинами и рассыпались, а обломки, подхваченные водоворотом, отправились в полёт вокруг эпицентра. Эреб терял опору, соскальзывая в водоворот из шипящих частиц.
+
Морарг снова посмотрел на него. Эмоции боролись внутри него так же бурно, как тогда осаждали его хвори на корабле.
  
Эрда громко вскрикнула тремя голосами, каждый из которых был в ярости и испытывал боль. Чудовища, в свою очередь, также пронзительно завопили, израненные до самого нутра наполненного жгучей ненавистью, силой, которую она обрушила на них. Эреб увидел шатающийся труп, с обнаженных костей которого была содрана рыхлая плоть. Его змея была с презрением раздавлена, а быкообразное создание отброшено навершием посоха. Мерзкая птица с полупрозрачным оперением всех оттенков чуждого спектра вонзилась совсем близко, но только для того, чтобы ей вырвали перья и ловким движением серпа выкололи глаза.
+
Он хотел ответить, решить всё здесь и сейчас, вернуться к войне и сыграть свою роль. Но не мог. Пока не мог. Потому что не знал.
  
В водоворот кружащейся материи начала поступать кровь, одни сгустки были действительно человеческими, другие – просто дешевыми копиями. Эреб уловил проблески настоящей боли среди ярости – содрогнулась женщина, задыхалась старуха. Бечёвка распутывалась, разрываясь во многих местах. Зыбучий песок затягивал всех, бурля под окровавленными ногами.
 
  
«Она могла бы быть великолепной. Могла бы стать королевой варпа.» - подумал про себя Эреб и с сожалением улыбнулся. – «Но я раздавил ещё одного скорпиона, и теперь пустыня почти свободна от его жала. Хвала мне.» - Он был способен восхищаться собой даже тогда, когда мир вокруг него сотрясался и падал в небытие.
+
Цель была недосягаема. Во время их быстрого продвижения на какой-то мучительно прекрасный момент показалось, что они выполнят задачу в срок, но затем ряды противников уплотнились, словно кровь, запёкшаяся на ране, и теперь путь вперёд не сулил ничего, кроме боли.
  
В конце концов, она убила их всех. Или изгнала, поскольку они не были истинными обитателями этого мира. Она разорвала их связи с миром ощущений, словно швея распарывающая ткань. Они кричали и стенали, но она была безжалостна, противостоя их чужеродности с безграничным материнским терпением. Наблюдая за происходящим, Эреб понял, как она возможно сделала это. Великое деяние. И его охватил своеобразный благоговейный трепет, ибо в тот момент он осознал, что она не была искренна с ним – она надеялась, что вся эта история просто закончится, а схема Анафемы навсегда останется незавершенной. И вот теперь, в её собственном доме, он показал ей, насколько она ошибалась, насколько была глупа, и чего на самом деле добилась своим вмешательством.
+
Шибан-хан убивал так же дивно и изобильно, как всегда. Спускаясь со стен во главе своих объединённых братств, он истреблял как чемпионов врага, так и его пеших солдат, вращая потрескивающим гуань дао. Белые Шрамы пробивали путь с плацдармов в тёмное сердце космопорта Львиных врат. То, что они здесь увидели, никого не удивило — лоялисты уже достаточно знали о Гвардии Смерти, чтобы предвидеть, как низко падут сыны Мортариона, и поэтому здешние ужасы, как и смертоносность их войск устрашения, были ожидаемы.
  
Это была кинжал, которая был ему нужен, чтобы покончить с ней.
+
Тахсир задал яростный темп, поручая выделенным ему бронетанковым ротам пробивать выстрелами кратчайшие пути к большим орбитальным комплексам. Каждый хан помнил схему внутренних помещений в мельчайших подробностях: они неделями изучали картолиты, запоминая каждую шахту лифта и сборочный цех. Скорее всего, они знали даже больше, чем защитники этого места, которые использовали его только как перевалочный пункт. Шибан приказал нанести точечные удары по отдельным элементам конструкции, рискуя обрушить целые секции ради возможности быстро прорваться внутрь. Они захватили несколько грузовых подъёмников, что позволило доставить на верхние уровни бронетранспортёры и даже сверхтяжёлую технику. Братства уверенно продвигались по лабиринту разлагающихся помещений, прокладывая себе дорогу через отвратительно зловонные пустоты, держась близко друг к другу и защищая от ударов противника драгоценные танки, которые продолжали расчищать проходы огнём из мощных орудий.
  
- Ярость, - произнёс он, наконец-то немного продвинувшись сквозь бурю. – Одержимость. Отчаяние. Сила. Вот вещи, против которых Он выступил. И именно их я принес с собой. Сейчас ты это видишь, не так ли? Ты видишь то, что Он видел на протяжении стольких столетий.
+
Однако на каждом шагу Шибан осознавал, что к нему прикованы взгляды — не врагов, которые его не знали и не особенно интересовались, кто он такой, а тех, кого он вёл за собой. Чтобы заслужить его уважение, ветераны-чогорийцы сражались так же стойко, как и ради достижения цели. Терране и «свежая кровь» поступали так же, в особенности те из них, кто не слишком разбирались в особенностях далёкого родного мира Шрамов, и тем решительнее старались доказать, что достойны такой чести, как принадлежность к легиону. В каждом их жесте, в каждом опущенном взгляде и почтительном ответе по воксу он слышал одно и то же: «Ты — Тахсир. Ты — Обновитель».
  
К тому времени она уже кричала от боли полученных ран, а может быть, и от знания, которое дал ей Эреб. Если бы она могла, то позвала бы своего давнего бунтаря, того, с кем она и создавала, и разрушала, кого она и любила, и ненавидела. Но Он был сейчас далеко, целиком погруженный в свои собственные проблемы. Она всё ещё сражалась, вечно непокорная, но буря в её душе угасала.
+
Торгун бы посмеялся над этим. Старый соперник, старый враг, в итоге искупивший свои ошибки через самопожертвование, тот, с кем Шибан всё ещё жаждал поговорить в последний раз, чтобы загладить свою вину за то, куда воина завели неуместная гордость и недовольство. Торгун расхохотался бы, увидев, куда зашёл сам Шибанхан, наивный и энергичный командир с белых полей брани на Чондаксе, рисковавший всем ради того, чтобы лишь раз посмотреть на примарха в бою. Теперь молодые воины из нового поколения почитали его, будто некий тотем, символ души легиона.
  
- Я могу принять это, - сказал Эреб. – Он сделал выбор. Неправильный, но всё равно выбор. А вот ты. Ты. – Он усмехнулся, снимая с пояса отточенный клинок. – Ты хотела успеть везде. Вмешаться здесь, помешать там, а потом вернуться в пустыню к своим статуэткам.
+
Тахсир не мог уберечь их всех. Как бы упорно он ни сражался во главе братьев, сколько бы ни пытался защитить их от этого врага, его воины погибали. Легионеры-новички бросались на чумных десантников, безупречно работая клинками и выказывая пыл, достойный подражания, но всё равно терпели неудачу. Имперцы пробивали шкуры неприятелей болт-снарядами, рассекали им сухожилия ударами тулваров, осыпали их осколочными и миномётными зарядами, но они вставали и нападали снова и снова: их зелёные линзы бесстрастно светились в мертвенном полумраке, они никогда не роптали, не выкрикивали боевых кличей или обличений, а просто существовали, такие же неискоренимые, как само отчаяние.
  
Эреб едва заметил, как раздавил сапогом фигурку, которую она ему показывала. Последний из его спутников с криком был отправлен обратно в дыру в реальности, барахтаясь в вихре, который они с собой принесли. Эрда упала на колени, покрытая синяками и рваными ранами, её изменяющийся облик исчез, и она снова стала такой, как в момент прихода Эреба. Одежда висела на ней рваными клочьями, нити были разорваны.
+
Лучшим оружием тут служила скорость, но теперь наступательный порыв Шрамов угасал, и их затягивало в мясорубку битвы на истощение. Одной лишь яростью подобного врага не одолеть: Гвардейцев Смерти никогда не удавалось разозлить, спровоцировать на безрассудство. Они не поддавались ни на ложные выпады, ни на отвлекающие манёвры. Казалось, что единственная возможная тактика — равнозначная и противодействующая готовность терпеть, сражаться с неприятелем по его правилам, смотреть в его гнусные склизкие глаза и не сдаваться, пока не потухнут его тусклые огни, а затем переходить к следующему противнику.
  
Эреб опустился рядом с ней на колени и приподнял её измученную голову так, чтобы она его видела.
+
Изначально головному отряду Шибана поручили захватить орбитальную батарею №7, одну из более чем сорока основных артиллерийских установок типа «поверхность — пустота». Она располагалась ближе всех прочих к точке проникновения Янтарного фронта, и Каган хотел, чтобы ею завладели быстро. «Возьмите орудия под контроль, — утверждал он, — и тогда флот магистра войны снова познает страх». Шибан попросил, чтобы это почётное задание дали ему, понимая, насколько свирепо враг будет оборонять огневые позиции.
  
- Дьяволёнок, так ты назвала меня? – злобно шипел он, вспоминая каждое её оскорбление. – Возможно. Может быть, я всегда был таким. Но ты видишь, на что я теперь способен, кого я могу призвать, когда в этом есть необходимость. Так что, возможно, быть дьяволёнком не так уж и плохо.
+
Теперь он уже различал сами орудия. В самом конце огромной галереи, крыша которой находилась на такой высоте, что полностью терялась за скопившимися клубами дыма, Тахсир своими глазами увидел первые из гигантских пушек, каждую высотой почти в полкилометра: их исполинские стволы окружал миниатюрный город из амортизаторов, контуров охлаждения, устройств подачи боеприпасов и поршней наведения. Орудия, размещённые длинными рядами, задирали дульные срезы высоко вверх, пронзая защитные экраны слой за слоем. Казалось, что уже сейчас можно достать рукой до панелей активации, и они снова начнут метать возмездие в небеса.
  
Он прижал острие атама к её запекшейся кровью шее, натягивая кожу.
+
Однако между Шибаном и его целью стоял ненавистный враг: воины Мортариона наступали сквозь непроглядный туман в большом количестве, плотными шеренгами, а их силы поддержки уже окопались. Они не проводили быстрые контрудары, просто купировали одну атаку за другой. Окружающая местность заключила с ними союз: внутренняя атмосфера космопорта пропиталась ядами, прогнившие переходы разваливались под ногами, сами стены бормотали колдовские слова наполовину проявившихся якша.
  
- Но, в отличие от Него, у меня нет претензий к божественному, - тихо прошептал он. – Я бы возвёл тебя в монархи, если бы ты ухватилась за шанс. Даже сейчас я ощущаю, как неведомое мне милосердие касается моих сердец. Итак, я всё же предлагаю оставить тебя в живых, только прими единственное условие, которому Он всегда противился.
+
Оставался только один вариант — продолжать атаку прямо вдоль длинной галереи, обрушивать на противника волну за волной, сохраняя веру в то, что следующий натиск обязательно приведёт к прорыву. Чакайя обрушивал погодную магию на самые густые скопления потусторонних сущностей, разнося их в клочья. Имань побуждал своих воинов ко всё более славным подвигам выносливости. Командиры танков, выжимая из них последние силы, гнали свои машины на фантомные живые кошмары. Сержанты отделений, как «свежая кровь», так и ветераны, раз за разом поднимались в бой, храбро прорываясь сквозь потоки фосфекса, нервно-паралитического газа и химического огня.
  
Её темные глаза вспыхнули, встретившись с его глазами. Несмотря ни на что, она хотела услышать это.
+
Шибан опережал даже самых быстрых из них, кружа в танце разящих ударов, понимая, что его должны видеть, что за ним должны наблюдать, ведь если он каким-то образом сокрушит оборону здесь, то воины под его началом будут и дальше ''верить''. Ни один его предыдущий бой не имел такого значения, как этот — ни схватка на мостике ''«Бури мечей»'', когда судьба всего легиона висела на волоске, ни битва против развращённых мечников из свиты Фулгрима, — потому что здесь он сражался уже не за себя, а ради тех, кто примет у него факел, ради тех, кто будет вести за собой в грядущем.
  
- Поклоняйся мне, - сказал он, мягко улыбаясь.
+
«Сейчас вы братья Бури, сказал Тахсир своим воинам перед началом первого штурма. — Когда мы добьёмся триумфа, вас назовут её повелителями».
  
Огонь в её глазах погас. Конечности обмякли.
+
Но сначала придётся выжить. Даже когда Шибан разрубал на части очередного противника, он слышал всё новые предсмертные крики своих людей. На глазах Тахсира два брата из «свежей крови» повалили на землю чумного десантника, но тот снова поднялся, стряхнул их обоих с себя и вернулся в бой. Оргиза, дикого и прекрасного воина, повергли жуткие кислотные заряды, от которых его бесценная броня истлела, как изъеденная молью ткань. Чакайю сбили с ног злобные чары воплотившихся демонов, а затем твари накинулись на него, и псайкеру пришлось отбиваться, чтобы его не сожрали заживо. Стоило только заглохнуть боевому танку «Завоеватель», как его разнесли на части выстрелы из тяжёлого оружия Гвардии
  
Ради этого мгновения Эреб жил. Мгновение, когда он нанес полное поражение. Он смотрел, как она сглотнула, пытаясь подобрать слова, которыми она примет его условие, произнесёт их запекшимися от собственной крови губами.
+
Смерти, а экипаж заживо сгорел внутри бешено пылающего корпуса.
  
Она издала болезненный вздох и плюнула на шлем Эреба. Затем криво ухмыльнулась.
+
— Каган! — прорычал Шибан. Он непрерывно отдавал приказы, и горло уже саднило. — Ради Хана!
  
- Я сказала Ему «нет», - прохрипела она. И возможно это даже того стоило.
+
И те, кто остался в живых, ответили на призыв, сражаясь через боль, пробиваясь по трясине, сквозь испарения и жидкую грязь. Их доспехи почернели и покрылись скверной, клинки затупились и потеряли блеск, болтеры заклинили, а курки щёлкали о пустые патронники. И всё же они упрямо шли, пригнув головы, ведомые памятью о том, что было и что ещё могло стать. Теперь им уже не удалось бы повернуть назад, не удалось бы сделать ничего иного, кроме как идти вперёд, через эту надвигающуюся лавину ненависти и безумия, сберегая на краткий миг саму суть бытия человеком — и чем-то большим.
  
Эреб посмотрел на неё сверху вниз, слишком привыкший к постоянным отказам, чтобы сильно удивиться. Его пальцы сжались на рукояти ножа.
+
Шибан определил для себя следующую цель — несуразную массу вспученного керамита с тройными рогами, торчащими из шлема, покрытого струпьями, — и заставил себя помчаться в атаку. Когда чудовище повернулось к нему, Тахсир увидел, насколько всецело оно изуродовано варпом. Внутри этого комплекта гниющих, рассыпающихся доспехов, облепленных роями ползучих насекомых и лоснящихся от выпавших внутренностей, буквально не могло остаться ничего от их прежнего носителя. Никакого человеческого духа — лишь гнусная насмешка, издёвка над всем биологическим видом. В этом истерзанном сознании не сохранилось ни искорки людского пламени, только пустота и онемение, смирение перед бессмысленной апатией, которая внешне избавляла от страданий, но в то же время выгрызала то немногое, что уцелело от человека внутри.
  
- Как пожелаешь, - сказал он. – Но, боги, какая это будет утрата.
+
«Они убивают нас, потому что уже всё потеряли, — понял Шибан, бросаясь в атаку и крепко держа свою глефу, окутанную рычащим полем расщепления. — Так что же должны потерять мы, чтобы биться с ними на равных? Какую жертву нам нужно принести, какую боль выдержать, чтобы ранить их в ответ?»
  
  
 +
===Глава двадцать первая===
  
Сигизмунд увидел, как на него из тумана выходит Кхарн.
 
  
Пожиратель миров не пытался скрыть свою атаку. Как и те, кто шёл с ним. Более сотни воинов легиона Ангрона, а судя по звукам, следом приближалось ещё больше. Они неистовствовали, лишённые последних остатков разума. Они завывали на бегу, больше похожие на зверей, чем на людей. При виде этого на мгновение могло показаться, что здесь была не прародина самого человечества, а дикий мир нескончаемого безумства.
+
Дьяволёнок
  
Воины Сигизмунда были в меньшинстве. Он готовился отступить, как только Сыны Гора понесут достаточные потери. Заставить их кричать от боли – в этом заключался единственный приказ его примарха. По правде говоря, это было всё, на что он был способен, ибо отчётливо видел, что война уже проиграна. Это был не более, чем акт неповиновения. Он мог немного замедлить врага, но его задачей было, как и всегда, только нанесение ущерба.
+
Пустая дорога
  
Он с трудом мог припомнить время, когда это было бы неправдой, по крайней мере отчасти. На протяжении семи лет они терпели постоянное поражение, противостоя еретикам больше из желания покарать их, чем из искренней убежденности в том, что дело можно выиграть. В своём сознании он сопротивлялся этому. Он всегда настаивал на большем, побуждаемый к этому теми, кто верил в него, такими как Киилер.
+
Прозвища
  
Довольно. Теперь месть заполнила всё во вселенной. Месть стала всей правдой. Месть – это всё, что осталось, всё, что завершит исполнение долга не ради каких-то внешних мотивов, а ради себя самого.
 
  
Сигизмунд не переставал двигаться на врага. Ни сейчас. Ни когда-либо.
+
Казалось, она готова выдержать даже их общий натиск.
  
- Мы вступаем в бой, - передал он по воксу Ранну, который в это время был поглощён битвой с воином из Сынов Гора.
+
А сама она сочетала в себе триаду. Обнаружив это, Эреб чуть ли не рассмеялся. Ну разумеется, она совмещает в себе нескольких. Конечно же, у неё ещё есть трюки в запасе. Открытие встревожило его, но также немного взволновало.
  
Ответ не последовал. Ранн явно был слишком занят, чтобы ответить, с головой погрузившись в свой собственный мир битвы, но сообщение должно было дойти до тех, кто нуждался в приказах. Все те, кто ещё сражался рядом с ним, те, кого он вытащил из омута отчаяния и бросил прямо в открытую пасть врага, должны были продержаться ещё немного. Тысячи из них умрут за его выходку, но это не имело значения. Он сделал из них святых. Он создал мучеников.
+
Её особенность проявилась не сразу. Когда возникли спутники Эреба, всё пришло в некоторое смятение. Обретая вещественность, они проходили через основы материи, вспарывали её, разрывали на части и смешивали со сгустками варпа, которые волокли за собой. Из-за них воспламенился воздух, песок взметнулся горящими облаками, а глиняная посуда разлетелась на осколки. Исполинские существа из костей и сухожилий ревели и расправляли свои тела, пока не обрушили каменное жилище. Сначала им не удавалось уплотниться окончательно: они мерцали и подёргивались, осыпая развалины старого дома градом битого камня и щебня. Выпрямляясь во весь рост, они свернули крышу лачуги, выдернули навесы и оказались под открытым небом, кроваво-красным от песчаных бурь.
  
Сигизмунд оттолкнул труп своей последней жертвы. Безжизненное тело тяжело ударилось о плиту виадука и опрокинулось в пропасть. Обнажённый меч задрожал от предвкушения в руках Сигизмунда. Дух меча пробудился, огненные ветра подхватили его песню битвы. Меч сразу почуял врага, достойного его.
+
Но женщина росла вместе с ними. Она ни разу не дрогнула, не попыталась бежать. Она тянулась ввысь, не отставая от противоестественных спутников Эреба, её тело увеличивалось и становилось полупрозрачным, как и у этих изменчивых созданий. Именно тогда впервые удалось мельком заметить, что у неё не одно лицо, и не одна пара рук, и разные покровы одеяний, которые струились и развевались в нарастающем вихре.
  
За спиной Сигизмунда возвышалась башня терминала – чудовищная громада из пластали и оуслита, парапеты которой венчала разрушенная паутина оборудования связи. По обе стороны от него находился провал в заполненную дымом пропасть. Впереди простирался старый надземный переход, по бокам которого перила были вырваны с корнем, а настил был усеян пробоинами от минометных снарядов. На нём буйствовали Пожиратели Миров, перепрыгивая через пустоты, воя и крича в надвигающейся лавине безумия.
+
Чудовища Эреба с рёвом бросились на неё, брызгая ядовитой слюной в ночном воздухе. Первым нанесло удар птицеподобное существо, выбросив вперёд посох с головой змеи. Вторым напал монстр с бычьей башкой: он взмахнул топором, который ударил в землю и окутался огнём. Огромный змий, скользя и покачиваясь, опутал её лодыжки, прополз вверх и обвился вокруг талии, тогда как труп с пустыми глазами, пошатываясь, шёл к ней своим путём, неся погибель. Эти создания, пропитанные эфиром, принадлежали к одним из самых могучих аспектов божеств, когда-либо отвечавших на призыв Эреба. Их кожа блестела от послеродовой слизи эмпиреев, а раскосые глаза пылали той особой ненавистью к жизни — отвращением, которым по-настоящему обладали только они. Смыкая клыки и шевеля когтями, сущности то ускользали друг от друга, то переплетались вновь, пока не образовали нечто вроде общего совокупного организма, прекрасно выражающего собой редкое единение Пантеона.
  
Сигизмунд слышал, как позади него братья храмовники готовятся к обороне – тяжелый лязг расставляемых щитов, звучный щелчок вставляемых на место магазинов. Никто из этих воинов не встанет на пути предстоящего поединка. Никто из врагов тоже не помешает ему. Вокруг были сотни воинов, которые претендовали на эту главную роль, но с таким же успехом они с Кхарном могли быть совершенно одни. Всё дело было в них. От начала и до конца времён это всегда будет касаться только их. Рыцарь и чудовище. Верующий и неверный.
+
Но она нанесла им ответный удар. Сама земля вздыбилась вокруг неё, камни вырвались на волю и сложились в шаткие колонны. Закружились слепящие вихри песка: словно едкая кислота, они обдирали, срывали и сжигали плоть. Небо раскалывалось от грома, утоптанная почва сотрясалась, а над всем этим сияла красная луна. Чудовища обступили её, наседая и полосуя когтями, а она в ответ обрушивала на них все приёмы своего ремесла, более чем уверенно давая отпор.
  
Кхарн обогнул груду обугленных металлических перил, набирая скорость. Сигизмунд бросил последний взгляд, прежде чем наконец поднял свой клинок на изготовку. От того человека, которого он когда-то знал, почти ничего не осталось. Они сражались друг с другом в недрах «Завоевателя» без доспехов – то было испытание мастерства, без использования всяких преимуществ технологий и колдовства, что придавало каждому поединку свой неповторимый отпечаток, какой мог придать только человек. Однако джаггернаут, громыхавший навстречу в потрескавшейся броне и извергающий кровавые сгустки, больше походил на развалившуюся боевую машину, чем на космического десантника. Кхарн стал гораздо крупнее по сравнению с тем, каким он был на флагмане примарха, от его дымящейся брони испарялся сам воздух вокруг. Его цепной топор, невероятно большой даже в таких огромных руках, уже ревел, выплескивая брызги горячего масла и крови, оставшейся от последнего убийства. Как и тогда, на стенах Львиных Врат, от него исходил запах обожжённой меди и гниющей плоти настолько острый, что заглушал сотни других ароматов битвы.
+
Пока разгоралась битва, Эреб осознал, что в нём нет нужды, и держался в стороне, не мешая призванным существам делать свою работу: он уже выполнил свою единственную задачу, состоявшую в том, чтобы привести их в этот мир, помочь им переступить порог. Он заворожённо наблюдал за противоборством, чувствуя, что там идёт в ход глубинное искусство, мастерство управления силами, о котором он даже не мечтал. Эфир грубо тянул его к себе, готовясь заключить всё вокруг в свои немыслимые объятия, и натиск сдерживало лишь неведомое антиколдовство в этой точке пространства и времени. Возможно, и такая сила происходит из варпа? Да, иначе немыслимо, ведь любое могущество черпается из небытия, и всё же она ощущалась... как-то иначе, словно проистекала из самой основы физического мира, из колодца, который никогда не иссякал, чьи чёрные воды питали нечто поистине изначальное, укоренившееся и незабываемое. Ах, какая же это ересь! В конечном счёте все дороги ведут в эмпиреи, какими бы баснями ты себя ни успокаивал. Так звучит первая догма веры, из которой происходят все прочие, так что лучше ему помнить об этом.
  
Сигизмунд твёрдо стоял на ногах, готовый к удару, и они столкнулись друг с другом. Цепной топор врезался в длинный меч, зубья с визгом скользнули по кромке, прежде чем Сигизмунд ушёл в сторону, позволив, Кхарну по инерции развернуться, чтобы снова выйти на него для атаки.  
+
Именно тогда Эреб увидел, как проявляются многочисленные сущности Эрды: они быстро сменялись, накладываясь друг на друга, словно кадры засбоившей вид-анимации. Он видел женщину, бьющуюся с демонами, преисполненную величия на пике долгой жизни, с тёмной кожей, такой же закалённой, как посох, которым она в немалом гневе вращала вокруг себя. Он видел юношу, энергичного и яркого, как звёздный свет: проворный, словно бурлящие воды, он сжимал в изящных руках серп, что сверкал под кровавой луной. И он видел высохшую старуху, почерневшую, как маслина, скрюченную, будто корни дерева, и всё, что хватали её длинные костлявые пальцы, тут же застывало. Все они несли смерть, и все они были Эрдой, — она стремительно переходила от одного образа к другому, не останавливаясь на каком-либо из них, и чудилось, что все стадии вечного хода эволюции перемешались здесь, а теперь прокручиваются снова и снова, вызванные к жизни осквернением этого пустынного святилища, места, где прошлое, настоящее и будущее сливались в некое безводное безвременье.
  
С этого момента всё происходящее вокруг них обоих стало неважным. Доносящиеся слабые крики и лязг потеряли своё значение – поединок целиком поглотил обоих воинов. Сигизмунд был полностью сосредоточен, погрузившись в мир меча, а клинок стал с ним единым целым. Конечности Сигизмунда двигались в бессознательной последовательности, отточенной в постоянных сражениях в течение жизни. Ни один удар не был обдуманным – все происходило на подсознательном уровне, по мышечной памяти, инстинктивно. Зрительные образы перед Сигизмундом распались, превратившись из цельных фигур на фрагменты: край шлема, отблески зубьев слюдяного дракона, тусклый блеск шипа на наплечнике.
+
Раньше Эреб думал, что она носит платье, тоб<ref>Тоб, или «суданское платье», — длинный кусок материи, как правило, из натурального хлопка или шёлка, который обматывают вокруг тела, сначала завязывают на поясе, а потом перекидывают выше и закрепляют булавками. — ''Прим. редактора''</ref> из хлопковой пряжи, но одеяние оказалось цельным куском бечёвки, многократно обвивавшим женщину: теперь он расплетался, образуя защитный кокон. Невероятно длинная верёвка тянулась до бесконечности, как имена кустодиев, нанесённые на внутреннюю сторону доспехов, но если те прозвания знаменовали конец многих жизней, то эта нить символизировала собой одну жизнь, древнюю и переплетённую со всем важным, что когда-либо здесь происходило.
  
- Ты, - прохрипел Кхарн напряжённым до предела голосом сквозь кровавое месиво из раздробленных зубов и разбитых губ. – ''Снова''.
+
Тогда Эреб попробовал вмешаться в великую битву божественных аспектов, но песчаная буря с воем отбросила его назад, обжигая плоть своим натиском. Казалось, весь кратер разваливается вокруг них: его концентрические кольца пошли трещинами, и от них стали отваливаться куски, которые подхватывал и нёс по окружности бешеный вихрь в центре. Легионер терял опору, соскальзывая в свистящий круговорот частиц.
  
Сколько раз они сражались раньше? Десятки? Больше? Всё изменилось на бастионах Львиных Врат. Там поменялись правила, изменилась игра. Сигизмунд сражался с физическим телом перед собой, но чувствовал безграничную силу, которая теперь клубком свернулась под кожей противника, его необузданное колдовство, рвущееся наружу из каждой раны. Стоит поразить его, пролить его кровь, и откроется мир безумия ещё больший этого.
+
Эрда громко вскрикнула, и Эреб услышал три голоса, в каждом из которых звучали ярость и боль. Чудовища тоже пронзительно вопили: сила, которую обрушивала на них женщина, пронзала их до самого нутра, раскалённого от ненависти. Несущий Слово увидел, как шатается ходячий труп, как с его оголённых костей срывается рыхлая плоть. Змия с презрением раздавили пятой, а быкообразное создание отшатнулось, получив удар навершием посоха. Мерзкая птица с полупрозрачным оперением всех оттенков неземного спектра метнулась вперёд, проводя выпад, но добилась лишь того, что ей вырвали перья и вырезали глаза ловким движением серпа.
  
Поэтому Сигизмунд ничего не сказал. Больше никаких слов, только не для этого чудовища. Никаких воспоминаний о том, что было между ними.
+
В вихрь кружащейся материи начала изливаться кровь: одни струйки брызгали из настоящих человеческих жил, другие были просто дешёвыми копиями. Среди этого неистовства Эреб улавливал проблески истинных мук — вот содрогнулась женщина, вот шумно вздохнула старуха. Бечёвка распутывалась, разрубленная уже во многих местах. Зыбучий песок затягивал всех бойцов, бурля под их окровавленными ногами.
  
«Я сражаюсь не за тот Империум, каким он был», - подумал он про себя.  
+
«Какой же величественной она могла бы стать. Истинной королевой варпа, — мысленно сказал себе Эреб и с сожалением улыбнулся. — Но я растоптал ещё одного скорпиона, и теперь пустыня почти свободна от его жала. Хвала мне».
  
Он кружил, рубил. Отступал, парировал. Блокировал, оттеснял назад. Сходился вплотную, уворачивался. Машинально. Быстрее и сильнее. И это был для него не предел. Внутри Сигизмунда была почти полная пустота – братская дружба, смех или состязание, всё это было вычеркнуто, и осталось только одно – движение, действие, реакция; души, дави, выбей жизнь из своего врага, растопчи его, сожги, покарай его.
+
Он умел восхищаться собой даже тогда, когда мир вокруг него сотрясался и падал в небытие.
  
– Я... сокрушил тебя на тех стенах, – невнятно произнёс Кхарн. – Я бы... победил тебя тогда.
+
В итоге она убила их всех. Или, вернее, ''изгнала'', поскольку они не принадлежали к здешнему измерению. Она разорвала их связи с царством ощущений, словно швея, распарывающая ткань рваного капюшона. Они кричали и стенали, но Эрда, не ведая жалости, противопоставляла их чужеродности нечто вроде безграничного материнского терпения. Наблюдая за схваткой, Эреб предположил, что именно так ей удалось сотворить Великое деяние. Его охватило что-то похожее на благоговейный трепет, ибо в тот момент воин осознал, что Эрда говорила с ним совершенно искренне: тогда, в прошлом, она надеялась, что вся эта история просто закончится, а грандиозная схема Анафемы навсегда останется незавершённой. И вот теперь, в её собственном доме, Эреб показал ей, как сильно она ошибалась, какую глупость совершила и чего на самом деле добилась своим вмешательством.
  
Почему он заговорил? Почему пытается достучаться сейчас? Хочет ли он возобновить спор, начатый до того, как примарх Сигизмунда вмешался и сорвал исход поединка?
+
Вот он, кинжал, необходимый для того, чтобы покончить с ней.
  
Слишком поздно. Все аргументы изложены. В этом и заключалась разница – Сигизмунду больше нечего было добавить, по крайней мере, на словах.
+
— Ярость, — произнёс Эреб, наконец сумев немного продвинуться под натиском стихии. — Одержимость. Отчаяние. Могущество. Вот то, против чего Он выступил. И именно это я принёс с собой. Сейчас ты понимаешь, не так ли? Осознаёшь, что Он увидел столько веков назад?
  
Удар с плеча, толчок, укол, хруст, треск, взмах. В прошлом у него могли быть свои понятия о нападении и защите. Теперь обе доктрины слились воедино. Сигизмунд видел, как перед глазами пронёсся черным пятном его клинок, направляемый словно бы чужими руками. Он чувствовал себя отделённым от всего происходящего, как будто наблюдал за поединком со стороны. Он начал понимать, что это просто начало пути, свободного от всего, кроме необходимости двигаться по нему – пустая дорога, однообразная, простирающаяся вдаль до конца его дней.
+
Тогда она уже кричала от невыносимо болезненных ран, а возможно, её мучило знание, полученное от Эреба. Если бы она могла, то воззвала бы к своему давнему сообщнику, к Тому, с кем создавала и разрушала, к Тому, кого любила и ненавидела. Но сейчас Он был далеко, и Его целиком занимали собственные проблемы. Она всё ещё сражалась, непокорная до самого конца, но буря в её душе угасала.
  
– Что... изменилось в тебе? – прорычал Кхарн, бешено нанося удары в попытке прорваться сквозь бесстрастный щит из нападения-защиты, яростно обрушиваясь на него, словно на материальную стену. Ты... уже мертв?
+
— Такими повадками можно восхититься, — сказал Эреб. — Вот Он сделал выбор. Неправильный, но всё равно выбор. А ты... Ты... — Он усмехнулся, снимая с пояса кремнёвый нож. Ты хотела усидеть на всех стульях. Вмешаться здесь, влезть там, а потом вернуться в пустыню к своим статуэткам.
  
Да, может быть, так оно и было. Джубал давно говорил, что Сигизмунду нужно освободиться от цепей, чтобы извлекать своего рода удовольствие от того, что он делает, и какое-то время, очень долгое, он пытался научиться этому. Но теперь ему нужны были цепи. Цепи, сковавшие его с этим прекрасным и ужасным мечом, который помог ему познать правду, с оружием, которое подходило ему настолько идеально, что он даже начал задумываться, а не было ли оно сделано только для него одного, а затем держалось наготове, взаперти в какой-нибудь подземной темнице, до того дня, когда обнаружится, что надежда лишь несбыточная мечта и станет ясно, что дорога ведёт в никуда, потому что речь шла исключительно о самой дороге, пути, ритуале.  
+
Эреб едва заметил, как раздавил сабатоном фигурку, которую она показывала ему ранее. Меж тем последнего из его неестественных спутников вышвырнули в дыру в реальности: вопя, существо падало и барахталось в вихре, принесённом ими с собою. Эрда рухнула на колени, покрытая синяками и рваными ранами, и её переменчивый облик устоялся. Женщина снова выглядела так, как в момент прихода Несущего Слово. Платье висело на ней рваными лентами из распущенных нитей.
  
Он пролил первую кровь, пробив броню Кхарна и вырвав длинную полосу кожи и мышц. На мгновение поражённый, Пожиратель миров отпрянул, сдерживая свой натиск.
+
Опустившись рядом с ней на колени, Эреб приподнял голову измученной Эрды так, чтобы она его видела.
  
Это был тот самый момент, подумал Сигизмунд. Момент, когда он мог бы сказать что-то своему старому партнеру по спаррингу – немного утешения, признание того, что эта война превратила их всех в чудовищ. Или вместо этого он мог бы разгневаться, выплеснуть гнев, который так долго держал в себе, упрекать в потерях и убийствах, к которым привело предательство, вспомнить о том, что, они сообща хотели построить когда-то.
+
— Дьяволёнок — так ты назвала меня? — злобно прошипел он, вспомнив каждое оскорбление, нанесённое ему когда-либо. — Может, ты права. Возможно, я всегда был таким. Но ты видишь, на что я теперь способен, кого я могу призвать по необходимости. Так что, пожалуй, быть дьяволёнком не так уж и плохо.
  
Это было последнее искушение, которое испытал Сигизмунд. Он так и не разомкнул губ.
+
Он прижал остриё атама к её запёкшейся кровью шее, натягивая кожу.
  
«Я сражаюсь за тот Империум, каким он станет», – произнес он про себя.
+
— Но, в отличие от Него, я не выступаю против божественности, — тихо прошептал Эреб. — Я бы возвёл тебя в царицы, если бы ты ухватилась за этот шанс. Даже сейчас я ощущаю, как милосердие касается моих сердец, непривычных к тому. Итак, я всё же готов сохранить тебе жизнь, если ты примешь единственное условие, которое Он всегда отвергал.
  
Кхарн снова бросился в бой, зубья топора взревели, конечности раскачивались, кровь и пот смешались в струях пара, вырывающихся из повреждённых доспехов. И Чёрный Меч встретил его лицом к лицу, безмолвный, холодный и бесстрастный, как могила.
+
Вскинув тёмные глаза, Эрда встретилась с ним взглядом. Несмотря ни на что, она хотела услышать его предложение.
  
 +
— Поклоняйся мне, — сказал Эреб, мягко улыбаясь.
  
 +
Огонь в её глазах погас. Руки и ноги обмякли.
  
Когда-то Бастион Бхаб казался центром галактики, местом, куда непременно стекались вести из тысячи миров. Стоило только занять один из его многочисленных сенсорных тронов, соединиться с сетью входящих передач и можно было ощутить всю империю в пределах вытянутой руки.
+
Вот он, момент, ради которого жил Эреб. Миг, когда он наносит полное поражение. Он наблюдал, как Эрда сглатывает, пытаясь подобрать слова для того, чтобы принять его условие, и произнести их запёкшимися от крови губами.
  
Теперь это был островок ослабевающего зрения среди моря слепоты. Даже с самой его вершины, через узкие щели окон на укрепленных осадных стенах не было видно ничего, кроме всепоглощающей черноты, что накатывалась с бескрайних полей сражений.
+
Судорожно вздохнув, она плюнула на шлем легионера. Затем криво ухмыльнулась.
  
Рогал Дорн едва воспринимал окружающую обстановку в командном зале. Люди подходили к нему и уходили – иногда знакомые лица, иногда совершенно посторонние. Архам был с ним, потом куда-то исчез – сражается? – затем снова вернулся. Сигизмунд долго говорил с ним о каких-то пустяках, прежде чем Дорн понял, что Сигизмунд давно ушёл, отправленный им в пасть тьмы, чтобы замедлить всё это, поэтому, должно быть, у него галлюцинации, и, когда его разум окончательно отключился, он погрузился в сон.
+
— Ему я ''сказала'' «нет», — прохрипела она. — Возможно, Он даже того стоил.
  
Спустя какое-то время реальность и воображение слились воедино. Он всматривался в одну из немногих работающих линз ауспика и не увидел ничего, кроме смотрящего на него лица в капюшоне, плохо различимого на тёмном стекле, оно выжидало, просто выжидало.
+
Эреб посмотрел на неё сверху вниз, не особенно удивившись: он уже давно привык, что ему постоянно отказывают.
  
Он грубо потёр глаза, хлопнул себя по щеке, намереваясь вернуть себе ясность ума. Другие могли отдохнуть, могли поспать, но не он. Он был кастеляном, хозяином крепости, единственной живой душой, знавшей все её пути, её оставшиеся сильные стороны и многочисленные потенциальные слабости. Он должен был противостоять голосам, которые все настойчивее звучали в его измученном сознании.
+
— Будь по-твоему, — сказал он, сжав пальцы на рукоятке ножа. — Но, боги, как же всё-таки жаль.
  
«Сдавайся! Уходи сейчас же. Никто не станет тебя винить. Ты сделал достаточно. Сдавайся».
 
  
Архам снова был рядом, вернувшись откуда-то, где его удерживал долг. Кровавый Ангел тоже был здесь, как и представитель генерал-капитана Амон. Этих бронированных гигантов окружал целый сонм высокопоставленных лиц из других подразделений, их мундиры были потрепаны, а кожа бледна. Рогал помнил имена некоторых из них, но не всех.
+
Сигизмунд увидел, как из клубов тумана к нему устремляется Кхарн.
  
– Новости о Сангвинии? – устало спросил Дорн.
+
Пожиратель Миров не пытался скрыть свой бросок в атаку, как и те, кто сопровождал его. Там собралось за сотню легионеров Ангрона, а судя по звукам, следом приближалось ещё больше. Они уже бесновались, утратив последние остатки разума. Они завывали на бегу, напоминая скорее зверей, чем людей. От такого зрелища могло на мгновение показаться, что ты внезапно покинул прародину самого человечества и перенёсся в какой-то дикий мир нескончаемого безумства.
  
– Организовывает эвакуацию из последнего бастиона сектора Европы, – ответил Архам. – Должен доложить в течение часа.
+
Воины Сигизмунда ещё до этого уступали врагу числом. Изначально он готовился отойти после того, как прольётся достаточно крови Сынов Хоруса. «Пусть они кричат от боли» — вот единственный приказ, полученный им от своего примарха. Честно говоря, Сигизмунд всё равно бы не сумел добиться чего-то большего: он отчётливо понимал, что война уже проиграна. Его действия — просто акт непокорности. Он мог немного замедлить врага, но его задача, как и всегда, состояла лишь в том, чтобы нанести ущерб.
  
Дорн мрачно улыбнулся. Когда Ангел спал в последний раз? Прекращал ли он двигаться вообще в последнее время? Но всё же сражаться было лучше, чем всё остальное. Примархи были созданы физически сильными, чтобы быть воинами, а не для того, чтобы быть запертыми в тюрьмах собственных измышлений.
+
Ему с трудом вспоминались времена, когда дела хотя бы отчасти обстояли иначе. В течение семи лет они терпели растянутое поражение, противостоя еретикам больше из желания покарать их, чем из искренней убеждённости в том, что сумеют победить. Но раньше Сигизмунд гнал от себя такие мысли. Он всегда стремился к чему-то большему, побуждаемый к этому теми, кто верил в него, — людьми вроде Киилер.
  
- Когда он подтвердит завершение, дайте сигнал к окончательному отходу, – сказал Дорн, боевые построения всплывали в виде фантомных картинок, которые постоянно прокручивались на его сетчатке. – Мы оставляем себе Санктум и Палатин, все остальные районы должны быть сданы.
+
Довольно. Теперь вся вселенная сводится к мести. Нет иной истины, кроме мести. Не осталось ничего, кроме мести — последнего деяния во имя долга, совершаемого не ради каких-то внешних мотивов, а ради самой обязанности.
  
От визуальных авгуров уже давно не было пользы, но разум Дорна мог построить удивительно богатую картину происходящего из постоянного потока аудиосводок – отчаянные запросы о подкреплении, панические отчеты с наблюдательных башен, напряжённые доклады отступающих командных групп. В совокупности с текущими визуальными данными он мог составить схему боевых действий целиком – колоссальные силы пехоты, только в авангарде сотни тысяч, ещё миллионы других сейчас захлестнули расчищенные проходы среди руин. Собранные в бесчисленном количестве мобильные бронечасти, механизированные шагатели, гравиплатформы, все они со скрежетом приближались к ядру. Титаны и Рыцари прокладывали себе путь по выровненным полям из измельченного камня, способные, при желании, свободно войти во Внутренний Дворец. Ни одна армия никогда не была столь велика. Не сравнимая ни с чем по масштабу, марширующая через некогда несокрушимые бастионы, перешагивающая через разрушенные стены и редуты под аккомпанемент криков нерождённых, призраков, существование которых Дорн так долго отказывался признавать. Скоро все они окажутся в пределах видимости Санктума, лицом к лицу, клинком к клинку.
+
Сигизмунд не прекратит атаковать врага. Ни сейчас, ни когда-либо ещё.
  
Сокрушающие. Непреклонные. Непрощающие.
+
— Мы вступаем в бой, — воксировал он Ранну, поглощённому схваткой с кем-то из Сынов Хоруса.
  
- Где сейчас твой господин? – спросил он Амона.
+
Ответа не последовало. Фафнир явно был слишком занят, чтобы отозваться, он с головой ушёл в собственную реальность битвы, но сообщение наверняка получат те, кто нуждался в этом приказе. Все те, кто ещё сражался рядом с Сигизмундом, те, кого он вытащил из омута вялости и отчаяния, чтобы бросить прямо в разинутую пасть врага, должны продержаться ещё немного. Тысячи из них умрут, потому что он потакает своим желаниям, но это не имеет значения. Он сделал из них святых. Он создал мучеников.
  
- В Башне, он завершил свою миссию, - ответил кустодий голосом вежливым, но нетерпеливым. Он, также, как и Дорн, горел желанием вернуться к битве. Дорн не стал спрашивать, что это была за миссия. Легио Кустодес уже убили демонов больше, чем любые другие силы лоялистов, без них нижние уровни Санктума давно бы наводнило безумие. Генерал-капитан был сам себе хозяин, но он будет присутствовать на финальном сражении за Санктум – вот и всё, что имело значение.
+
Сигизмунд оттолкнул труп последней из своих богоугодных жертв. Безжизненное тело, грузно ударившись о покрытие виадука, опрокинулось в пропасть. Обнажённый меч в руках Храмовника задрожал от предвкушения. Дух клинка пробудился, огненные ветра подхватили его песню, зовущую к истреблению. Меч сразу почуял врага, достойного его.
  
Что же касается его собственного заблудшего брата, его генетического родича, то Дорну всё ещё трудно было смириться со всем этим безрассудством.
+
За спиной Сигизмунда возвышалась башня терминала — чудовищная громада из пластали и оуслита, парапеты которой венчало запутанное переплетение разбитых устройств связи. По обе стороны от него площадка обрывалась в дымную пропасть. Перед ним простирался старый надземный переход, боковые перила которого вырвало с корнем, а настил испещрили пробоины от миномётных обстрелов. По нему бешено мчались Пожиратели Миров: перепрыгивая через пустоты, они выли и кричали, надвигаясь остервенелой толпой.
  
- Есть какие-нибудь вести из космопорта? – спросил он, уже зная ответ.
+
Сигизмунд слышал, как позади него готовятся к обороне Братья-Храмовники: тяжело лязгали устанавливаемые щиты, звучно щёлкали вставляемые магазины. Никто из этих воинов не вмешается в предстоящий поединок. Никто из врагов также не потревожит его. Хотя за эту господствующую высоту уже сражались сотни легионеров, с тем же успехом Сигизмунд и Кхарн могли бы находиться здесь вдвоём. Всё сводилось к ним. От начала и до конца времён всё будет сводиться к ним двоим. Рыцарь и чудовище. Верующий и неверный.
  
- Ничего определенного, - ответил Архам. – Платформа «Небо» уничтожена, разбилась над Антериором. Достаточно ли этого, чтобы они попали внутрь... остается неясным.
+
Набирая скорость, Кхарн обогнул груду обугленных металлических перил. В последний раз посмотрев на него, Сигизмунд наконец поднял клинок в защитной стойке. От того человека, которого он знал прежде, почти ничего не осталось. Когда-то они бились в недрах ''«Завоевателя»'' без доспехов, чтобы испытать своё мастерство, отринув любые преимущества технологий и колдовства, и это придавало каждому поединку уникальный отпечаток, определяемый их человеческой сутью. Однако неудержимый монстр в потрескавшейся броне, за которым тянулись брызги крови, пока он с грохотом нёсся к Сигизмунду, больше походил на развалившуюся боевую машину, чем на космодесантника. Кхарн стал гораздо крупнее, чем тогда, на флагмане примарха, и сам воздух испарялся вокруг него, вскипая на броне легионера. Его цепной топор, до нелепости большой даже для таких огромных рук, уже ревел, обильно выплёскивая горячую смазку и кровь, оставшуюся от последнего убийства. Как и тогда, на стенах Львиных врат, от него исходил смрад опалённой меди и гниющей плоти, настолько острый, что заглушал сотни других запахов битвы.
  
Дорн хмыкнул. Этот поединок чести Джагатая теперь казался ему таким же далеким, как и пустота, как и неожиданный захват Астрономикона Тёмными Ангелами. Два крошечных очага сопротивления, отрезанные от любой помощи. Тысячи бесценных воинов растрачивались в дерзком сопротивлении в то время, как они должны были быть здесь, в Санктуме, на случай прихода Красного Ангела.
+
Готовясь встретить его натиск, Сигизмунд расставил ноги для устойчивости, и затем Кхарн врезался в него. Цепной топор врезался в двуручный меч, зубья с визгом скользнули по кромке. Уходя от напора противника, Храмовник шагнул в сторону, после чего берсерк, развернувшись, снова бросился на него.
  
- Следи за ним, - небрежно приказал он. – Если что-нибудь узнаешь, если он каким-то образом выберется живым, немедленно сообщи мне.
+
С этого момента всё, что творилось вокруг них обоих, утратило важность. Воины смутно слышали крики и лязг оружия, но уже не уделяли им никакого внимания, целиком поглощённые своим поединком. Сигизмунд, полностью сосредоточенный, словно бы слился в единое целое с мечом, а клинок сроднился с ним. Его подсознание, отточенное в непрерывных битвах на протяжении всей жизни, своевременно отдавало команды рукам и ногам. Он не раздумывал над своими ударами, а наносил их спонтанно, полагаясь на мышечную память и чутьё. Зрительные образы перед Сигизмундом распадались, вместо цельных фигур возникали фрагменты: край шлема, отблески зубьев слюдяного дракона, тусклый блеск ржавого шипа на наплечнике.
  
Архам поклонился.
+
— Ты, — прохрипел Кхарн сквозь кровавое месиво из стёртых зубов и разбитых губ. В его голосе уже звучало немыслимое напряжение. — Опять.
  
И остаётся ещё один момент – единственная часть оборонительной линии, которая ещё не была прорвана, её позиции удерживались в девяти подсекторах, в то время как вражеские силы стекались, чтобы обрушить её. Сейчас это был клин, выступ линии фронта на сданной территории, подобно древку стрелы. Однако без оперативной эвакуации, он будет полностью отрезан и станет ещё одним взятым в кольцо островком стойкости лоялистов, готовых погибнуть по своему желанию.
+
Сколько раз они уже сражались? Десятки? Больше? Всё изменилось на бастионах Львиных врат. Там возникли новые правила, преобразилась сама игра. Тогда, атакуя осязаемое тело перед собой, Сигизмунд также чувствовал безграничную силу, клубком свернувшуюся под кожей противника, необузданное колдовство, рвущееся наружу из каждой раны. Стоит поразить Кхарна, пролить его кровь, и откроется новая грань того мира безумия.
  
- И Сигизмунд, - сказал Дорн.
+
Поэтому Сигизмунд промолчал. Никаких больше разговоров — только не с этим чудовищем. Никаких воспоминаний о том, как они прежде относились друг к другу.
  
- Чемпион Императора, - выдвинула версию одна из должностных лиц.
+
«Я больше не сражаюсь за Империум, который был».
  
Он повернулся к ней, и она замерла.
+
Он кружил, рубил. Отступал, парировал. Блокировал, оттеснял назад. Сходился вплотную, уворачивался. Безотчётно. Быстрее и сильнее. И всё ещё не на пределе. Сигизмунд почти полностью опустошил себя, выскоблил всё, что жило внутри: чувство братства, смех, желание состязаться. Осталось только одно — движение, действие, реакция.
  
- Как вы сказали... – Он взял себя в руки. - Кто его так называет?
+
Души врага, дави, выбей из него жизнь, растопчи, сожги, покарай.
  
Женщина носила форму генерал-майора. Она командовала армиями. И всё же она нервно сглотнула.
+
— Я'''''...''''' сокрушил тебя на тех стенах, — невнятно произнёс Кхарн. — Я бы… победил тебя тогда.
  
- Я... только слышала, что так говорят, - сказала она.
+
Зачем он говорит? Почему пробует достучаться до Сигизмунда сейчас? Хочет ли он возобновить спор, начатый до того, как повелитель Храмовника вмешался и сорвал поединок для них обоих?
  
Некоторое время Дорн смотрел на неё. Он всё понял.
+
Слишком поздно. Все аргументы изложены. Вот в чём разница между ними: Сигизмунду больше нечего добавить. По крайней мере, на словах.
  
Когда-то его самого называли так же. Это был его титул в те дни, когда он ещё позволял себе покидать пределы этого проклятого бастиона с его удушающими стенами, с его пустотой, высасывающей душу. Его взгляд блуждал, и в отражении армагласса он снова увидел лицо в капюшоне, теперь оно усмехалось.
+
Удар с плеча, толчок, укол, хруст, треск, взмах. В прошлом он, возможно, различал концепции атаки и защиты. Теперь же две половины слились воедино. Перед глазами Сигизмунда пронёсся чёрным пятном его клинок, словно бы направляемый чужими руками. Он чувствовал некую отстранённость, как будто наблюдал за поединком в роли зрителя. Храмовник понемногу осознавал, что это просто начало дороги, где тебя не ждёт ничего, кроме необходимости двигаться по ней — пустой, однообразной тропе, тянущейся вдаль до конца его дней.
  
«Теперь для тебя всё кончено, Рогал. Сделанного оказалось недостаточно, не так ли? Никто так и не узнает, как сильно ты старался. У тебя отняли даже твои прозвища».
+
— Что… изменилось в тебе? — прорычал Кхарн, исступлённо нанося удары, пытаясь прорваться через пронизанный бесстрастием заслон из атаки-защиты, яростно обрушиваясь на него, будто на осязаемую стену. — Ты… уже мёртв?
  
Дорн сделал длинный, сдержанный вдох.
+
Да, возможно, так оно и есть. Когда-то давно Джубал сказал Сигизмунду, что тому нужно сбросить цепи, начать по-своему радоваться тому, что он делает, и какое-то время — очень долгое — Храмовник пытался следовать этому совету. Но теперь он нуждался в цепях. В тех, что связали его с этим прекрасным и ужасным мечом, который помог ему познать правду. С оружием, подходившим ему настолько безупречно, что Храмовник даже мог бы задуматься, а не отковали ли клинок именно для него, после чего держали взаперти в какой-нибудь подземной темнице до того дня, когда обнаружилось, что надежда — лишь несбыточная мечта, и стало ясно: дорога ведёт в никуда, потому как всё дело в самой тропе, пути, ритуале.
  
- Ему идет, - коротко пробурчал он. – Всё равно верните его. Он исполнил мой приказ, что-либо большее станет самоубийством.
+
Он пролил первую кровь, разрубив броню Кхарна, содрав длинную полосу кожи и мышц. На мгновение поражённый, Пожиратель Миров отпрянул, сдерживая свой натиск.
  
Должностные лица разбежались, чтобы попытаться передать сообщение. Их ошеломлённые выражения лиц рассказали ему всё о том, насколько, по их мнению, вероятен успех.
+
Вот он, решающий момент, подумалось Сигизмунду. Миг, когда он мог бы что-нибудь сказать бывшему спарринг-партнёру: пару слов утешения, признание в том, что эта война превратила их всех в чудовищ. Или же он мог бы разъяриться, выплеснуть гнев, который так долго держал в себе, выбранить Кхарна за все разрушения и убийства, к которым привела измена, вспомнить о том, что они когда-то хотели построить сообща. Таким стало последнее искушение Сигизмунда.
  
Архам остался. Верный, надежный Архам.
+
Он не разомкнул губ.
  
- Что-нибудь ещё, повелитель? – спросил он.
+
«Я сражаюсь за Империум, который будет», — произнёс Храмовник про себя.
  
Если бы у Дорна хватило сил, он мог бы даже улыбнуться. В другое время он бы сказал что-нибудь, чтобы разрядить обстановку. А давай-ка мне дополнительный легион Титанов, например. Или из-за угла появился бы Русс, словно и не уходивший в пустоту, переполненный энергией и смехом, со своим диким легионом, готовым сорваться с поводка: «Всё это просто дурная шутка, брат! Конечно, я не покидал Терру!».  
+
Кхарн снова бросился вперёд, яростно двигая руками и ногами, зубья топора взревели, кровь и пот смешались в струях пара, рвущихся из повреждённых доспехов. И его лицом к лицу встретил Чёрный Меч — безмолвный, холодный и бесстрастный, как могила.
  
Но у него не было сил. Он едва мог поднять веки. Он просто уставился в ряды сенсорных линз, наблюдая, как за ним следит лицо в капюшоне.
 
  
- Дай команду Вратам Вечности, - опустошённо произнёс он. - Скажи им, чтобы...
+
Когда-то бастион Бхаб представлялся центром Галактики, местом, куда неизбежно стекались вести из тысячи миров. Стоило только занять один из его многочисленных сенсорных тронов, соединиться с сетью входящих передач, и вся империя оказывалась у тебя на расстоянии вытянутой руки.
  
Любой уточняющий приказ был бессмысленным. Они и так, без сомнения, делали всё, что могли. Но что-то всё равно нужно было передать. Нужно было сейчас сказать что-то, соответствующее моменту, прежде чем он сам направится в Темницу, окружённый обрывками всех своих тщательно разработанных оборонительных планов.
+
Теперь он превратился в островок ухудшающегося зрения посреди моря слепоты. Даже с самой его вершины, выглянув в узкие щели окон на укреплённых противоосадных стенах, ты не увидел бы ничего, кроме всепоглощающей черноты, что накатывалась с бескрайних полей сражений.
  
- Скажи им, - сказал он твердо, - осталось недолго.
+
Рогал Дорн едва воспринимал окружающую обстановку в командном зале. Люди подходили к нему и отбывали — иногда знакомые лица, иногда те, кого он совсем не знал. Архам стоял рядом с ним, потом куда-то ушёл — сражаться? — затем вернулся. Сигизмунд довольно долго говорил с ним о каких-то пустяках, прежде чем Дорн осознал, что Храмовник давно ушёл, отправленный им в пасть тьмы ради того, чтобы замедлить всё это, а если так, то у него галлюцинации и он засыпает на ходу, потому что разум наконец отключается.
  
<br />
+
Спустя какое-то время реальность и миражи стали сливаться воедино. Вглядываясь в одну из горстки работающих ауспик-линз, Рогал не увидел ничего, кроме смотрящего на него лица под капюшоном: плохо различимое на тёмном стекле, оно выжидало, просто выжидало.
  
==ДВАДЦАТЬ ДВА==
+
Он грубо потёр глаза, хлопнул себя по щеке, усилием воли возвращая ясность ума. Другие могут отдохнуть, поспать, но не он. Дорн — кастелян, хозяин крепости, единственная живая душа, знающая всё, что с ней связано, её оставшиеся сильные стороны и множество потенциальных слабых мест. Он обязан противостоять голосам, которые всё настойчивее звучат в его измученном сознании.
'''Кровные братья'''
 
  
'''Слушай меня внимательно'''
+
«Сдавайся! Уходи сейчас же. Никто не станет тебя винить. Ты сделал достаточно. Сдавайся».
  
'''Подъем'''
+
Архам снова стоял рядом, вернувшись откуда-то, где его удерживал долг. Ещё там был кто-то из Кровавых Ангелов, а также Амон, представитель генерал-капитана. Этих гигантов в доспехах окружал целый сонм высоких чинов из других организаций, бледных, одетых в истрёпанные мундиры. Рогал помнил имена некоторых из них, но не всех.
  
 +
— Новости о Сангвинии? — устало спросил Дорн.
  
Да, осталось недолго. Конечно, это будет не в то время, которое он выберет, и не в том месте, которое он задумал, но это не имело большого значения – результат будет один и тот же.
+
— Организует эвакуацию из последнего бастиона в секторе Европея, — ответил Архам. — Должен доложить в течение часа.
  
Всегда оставался шанс, что Джагатай рискнет нанести удар. Всё, что Мортарион знал о нём, говорило о том, что это возможно, даже вероятно. Удивительно было то, что Рогал так долго держал его взаперти.
+
Рогал мрачно улыбнулся. Когда Ангел спал в последний раз? Когда он в последний раз ''останавливался''? Впрочем, лучше сражаться, чем заниматься... вот этим. Примархов задумали как физически развитых созданий, воинов, а не узников в тюрьмах, построенных ими самими.
  
Если бы Мортариона заботил сам космопорт Львиные Врата, то его сделали бы по-настоящему неприступным, напичкали бы всевозможными аватарами бога и превратили бы в такое болото бездонной глубины и злобы, что даже его ненавистный отец дважды подумал бы, прежде чем попытаться проникнуть сюда. Однако это место, эти заброшенные залы, по которым Мортарион шагал прямо сейчас, были лишь ступенью на пути к власти. Задерживаться здесь слишком долго означало рисковать тем, что слава величайшего завоевания достанется мелкой душе – Абаддону, например, а может быть даже и безумному Ангрону – по этой причине мысли Мортариона всегда были отчасти обращены на запад, через горящие пустоши в сторону Санктума.
+
— Когда он сообщит о завершении, дайте сигнал к окончательному отходу, — распорядился Дорн. Он развернул фантомные изображения с диспозицией сил из массива сведений, которые постоянно выводились ему на сетчатку. — Оставляем за собой Санктум и Палатин, все прочие районы нужно сдать.
  
Ход его брата был очень своевременным. Надо отдать должное Джагатаю – он действовал именно тогда, когда всё шло своим чередом, когда всё внимание было отвлечено на крупное наступление, которое позволит отдать предпочтение более надёжному легиону, а не заблудшим сыновьям Кровавого Бога. Белые Шрамы были опасны – и всегда были опасны – поэтому их вмешательство не было чем-то, от чего Мортарион мог просто отмахнуться и оставить решение проблемы своим помощникам. Его необходимо сразить, покончить с ним здесь, а затем ситуация будет развиваться по своему неизбежному пути.
+
Визуальные авгуры уже давно стали бесполезными, но разум Рогала выстраивал удивительно подробную картину происходящего на основе непрерывного аудиопотока: отчаянных запросов подкреплений, панических рапортов с наблюдательных башен, докладов запыхавшихся офицеров из отступающих командных групп. Добавив данные с экранов реального обзора, он мог сформировать полную схему боевых действий, в которых участвовали колоссальные силы пехоты: только в авангарде шли сотни тысяч бойцов, а ещё миллионы сейчас продвигались по расчищенным проходам среди руин. Собранные в бесчисленном количестве бронемашины, механизированные шагатели, гравиплатформы со скрежетом приближались к ядру. Титаны и рыцари прокладывали себе путь по разровненным полям из дроблёного камня, способные входить во Внутренний дворец там, где пожелают. Такую огромную армию ещё не собирали никогда. Воинство немыслимой величины маршировало через некогда несокрушимые бастионы, перешагивало через разрушенные стены и редуты под аккомпанемент криков нерождённых — нечисти, существование которой Дорн так долго отказывался признавать. Скоро все они окажутся в пределах видимости Санктума, лицом к лицу, клинком к клинку.
  
Но он в любом случае должен был убить Джагатая. Здесь или в Санктуме –  не имело значения. Идя по длинному смотровому залу мимо тридцатиметровых окон, все стёкла в которых давно были выбиты, в окружении почти бесшумно ступающих телохранителей Савана Смерти, Мортарион размышлял о том, что именно здесь, возможно, будет лучше завершить дело, уничтожить остатки прежнего варварского легиона, а затем, имея за плечами достойный трофей, можно сделать финальный выход, претендуя на главенство.
+
Подавляющие. Непреклонные. Непрощающие.
  
Возможно, он решит отозвать тех из своего военного совета, кто уже был отправлен к ядру – Каргула, может быть, или даже Воркса. Не Тифа, конечно, этого всегда лучше держать подальше, пусть изнуряет себя своей старой вендеттой с Первым и полагает, что действует в своих собственных интересах. В конце концов, никакого вызова ведь не последовало. Всё сложилось так, как должно было сложиться. Скоро весь легион снова соберется воедино, чтобы исполнить своё предназначение, которое он привел в движение во время страданий в варпе. Очередное препятствие будет устранено, как были устранены все другие, чтобы быть готовыми вступить в величайшую игру – господство смеси варпа и реального пространства, которое создаст победа Гора. В этом заключался настоящий приз – не угасающие угли уже истощённой империи смертных, а сами эмпиреи, пришествие царства богов и ангелов.
+
— Где сейчас твой господин? — спросил он Амона.
  
Вот почему он допустил страдания. Вот почему позволил случиться парадоксу умышленного заражения своих сыновей, дал им погрузиться в безумие и мутировать в божественных созданий. Так должно было случиться. Так должно было произойти, чтобы превратить их в существ, способных дышать как воздухом варпа, так и воздухом реальности. Когда границы испытаний будут наконец прорваны, когда Гор вонзит свой коготь в сердце Императора и барьеры между плоскостями будут стёрты, все эти страдания принесут за собой последнюю награду. Гвардия Смерти, неукротимая, возвысится до предела, в её венах будет пульсировать демонический ихор, её неподвластный времени покровитель, посмеиваясь, будет осыпать дарами ещё большими, чем те, что уже были дарованы.
+
— В Башне, он выполнил своё задание, — ответил кустодий вежливым, но нетерпеливым тоном. Он, как и Рогал, горел желанием вернуться в битву.
  
Больше никаких Повелителей. Больше никаких недосягаемых вершин. Больше никаких ядов, которые они не смогут поглотить. Ни сейчас, ни в грядущей вечности.
+
Дорн не стал спрашивать, о каком задании речь. Легио Кустодес уже убили больше демонов, чем любые другие структуры лоялистов, и без них нижние уровни Санктума давно бы наводнило безумие. Генерал-капитан подчинялся только себе, но он будет участвовать в последнем противоборстве за Санктум, и только это имеет значение.
  
Мортарион спустился по широким ступеням, голые поверхности которых всё ещё были усеяны последними следами топорности Пертурабо. Он обратил свой взор внутрь, позволяя эфиру показать ему состояние крепости от высоких вершин до основания, целиком заполненного отходами. Теперь всё это место было пронизано болезнью, и эта зараза сама по себе действовала как оружие. Захватчики замедляли темп наступления, наталкиваясь на сопротивление, а местами даже были отбиты. Было бы время, и эта крепость могла стать их могилой. Если уцелеют вообще какие-либо записи, то Львиные Врата будут в них указаны, как место последнего поражения Белых Шрамов, как финальный аккорд бесчестья, добавленный к неудачам на Просперо, Калии и Катулле.
+
Что же касается непослушного брата, генетического родича самого Рогала, то примарх до сих пор не смирился с его безрассудством.
  
Но затем они нанесли удар.
+
— Есть донесения из космопорта? — спросил он, уже зная ответ.
  
Смотровая галерея представляла собой длинный проход для шествий, с двумя высокими бронированными стенами по бокам. Она проходила вдоль внешнего края обращенного на запад редута и была в основном пуста, за исключением груды военного мусора. Люмены внутри давно погасли, а на месте рабочих поверхностей теперь были расползающиеся пятна органической материи. Густые облака спор скрывали дальний конец галереи, откуда транзитные шахты спускались к сборочным отсекам и подъемным платформам эксплуатационных уровней космопорта. Свита Мортариона – семь облаченных в терминаторскую броню воинов Савана Смерти и сорок девять Несломленных, отобранных из различных формирований – с лязгом и хрипом прокладывала себе путь по проходу, с хрустом шлепая по грязи раздвоенными копытами.
+
— Ничего определённого, — ответил Архам. — Платформа ''«Небо»'' уничтожена, разбилась над Фасадным. Хватило ли её поддержки, чтобы они попали внутрь... Пока неясно.
  
Мортарион почувствовал нападение за мгновение до того, как оно произошло. Когда его мысли вернулись в настоящее, это вызвало невольное восхищение – не так-то просто скрыть от него свои намерения в этом месте. Должно быть, они применили какую-то хитрость – что-то вроде бренчания костями, дешевой магии, которой забавлялись их шаманы, но которая могла быть достаточно эффективной, если её использовать в нужное время.
+
Дорн хмыкнул. Этот поединок чести Джагатая теперь казался ему таким же далёким, как и пустота, как и то, что Тёмные Ангелы неожиданно заняли Астрономикан. Два крошечных очага сопротивления, отрезанные от любой поддержки. Тысячи бесценных воинов напрасно отдают жизни в дерзких последних боях, когда им следует находиться здесь, в Санктуме, на случай появления Красного Ангела.
  
- Защищать проёмы, - отрывисто сказал Мортарион, указывая жестом на треснувший участок стены, расположенный примерно в трехстах метрах от них, где арки над высокими окнами уже трещали по швам. Пока он говорил, сквозь щели хлынул яркий свет, а с ночного неба донёсся рев двигателей «Грозовой Птицы».
+
— Следи за ситуацией, — для порядка велел Рогал. — Если что-нибудь узнаешь, если он каким-то образом выберется живым, немедленно сообщи мне.
  
Саван Смерти мгновенно перегруппировался, выстраиваясь между проёмами и своим господином. Несломленные устремились прямо к готовой образоваться бреши, нацелив свои болтеры на бурю из шума и света. Сам Мортарион просто остановился, опершись о рокрит рукоятью косы, скорее заинтригованный, чем встревоженный.
+
Архам поклонился.
  
Наружные стены разлетелись внутрь на куски с громовым хлопком крак-снарядов, за которым последовала стучащая очередь из тяжелых болтеров. Осколки каменной кладки ещё были в воздухе, а воины V Легиона уже бросились через проломы в стене, прыгая внутрь. Одновременно в нос ударил знакомый запах озона от телепортации, за которым последовали сильные хлопки вытесняемого воздуха. Появившиеся терминаторы в броне цвета слоновой кости тотчас присоединились к своим боевым братьям и вступили в бой. И когда две силы столкнулись, процессия превратилась в буйство летящих снарядов и вспыхнувших энергетических полей.
+
Вот так, остался последний вопрос — единственная часть оборонительной линии, которая ещё не прогнулась, где позиции удерживали в девяти подсекторах и куда стекались силы противника, чтобы обрушить её. Сейчас она представляла собой клин, выступ линии фронта на сданной территории, подобный древку стрелы. Но, если её защитники не отступят как можно скорее, этот участок полностью отрежут, и тогда возникнет ещё один островок стойкости лоялистов, взятых в кольцо и готовых погибнуть по своему желанию.
  
Мортарион молча кивнул, и Саван Смерти выдвинулся вперёд, пробираясь по проходу, чтобы пустить в ход свои смертоносные косы Жнецы Людей. Никто из воинов Белых Шрамов не смог приблизился к примарху – по мере того, как бой разгорался, их неуклонно оттесняли назад по галерее в область, где скопились миазмы. Удар с расстояния был смелым шагом, но бесперспективным.
+
— И Сигизмунд... — произнёс Дорн.
  
Мортарион сам едва было не последовал за ними. Возможно, это пошло бы ему на пользу, чтобы размять затёкшие конечности перед тем, как начнётся настоящее убийство. Но тут он почувствовал это – прямо позади себя, в тени. Не варп-технология телепортации, а более тонкое возмущение, наколдованное учением, берущим начало в необузданных молниях и двойной луне над бескрайними лугами.
+
— Чемпион Императора, — подсказала одна из присутствующих.
  
Он обернулся, его рваный плащ взметнулся вокруг него, но он увидел лишь пустоту. Однако он учуял перемену – там, во мраке, в котором плавали споры, схоронилось нечто. Он сделал ещё один шаг, забыв о сражении позади себя, его глаза, сузившись, вглядывались во тьму.
+
Примарх повернулся к офицеру, и она замерла.
  
И тут тень зашевелилась. Она встрепенулась и скользнула вверх, чтобы слиться с другой тенью. Клочок рассеянного света пришёл в движение, извиваясь подобно змее, чтобы присоединиться к другому источнику света. Тени и свет закружили друг друга в танце, стремительно сливаясь в единое целое, а затем заструились вверх по опорной колонне и сплавились в нечто, от чего стало исходить мягкое золотисто-белое свечение. Блики, играя, скользили по облакам из спор, превращаясь в нечто одновременно и существующее, и не существующее.
+
— Это как вы его?.. — Рогал взял себя в руки. — Кто его так называет?
  
Мортарион так и не увидел момента появления Хана. Одно мгновение всё было нечётким, просто спектральное искажение в конструкции здания, а затем возник он, из плоти и крови, стоящий отдельно от колонны, его клинок уже обнажён, а накал колдовства угасал.
+
Женщина носила мундир генерал-майора. Она командовала армиями. И всё же она нервно сглотнула.
  
Значит, его творцы погоды обладали определённым мастерством. Они привели его сюда, отправили перед наступлением, чтобы убедиться, что их встрече никто не помешает. Это было нелегко.
+
— Я. только слышала, что так говорят.
  
С той первой встречи среди руин Тиски и до сих пор, всегда, это касалось их двоих. Все их армии, все боевые машины, союзники и измотанные псайкеры на самом деле были лишь механизмами, которые смогли собрать примархов снова вместе.
+
Некоторое время Дорн смотрел на неё. Он всё понял.
  
Мортарион рассматривал брата. Хан изменился со времен Просперо. Он по-прежнему держался с тем же высокомерием, с аристократической отчуждённостью, которые всегда были ему к лицу, равно как и шрам, нанесенный самому себе. Теперь в его ауре было что-то другое. Возможно, смирение. А может, он просто подавлен, наконец приземлён наравне с остальными. Нельзя всё время свободно летать, рано или поздно притяжение затянет тебя обратно в грязь.
+
Когда-то его самого называли так же. Такой титул Рогал носил в те дни, когда ещё позволял себе выходить за пределы этого проклятого бастиона с его невыносимо тесными помещениями, с его тщетой, высасывающей душу. Взгляд Дорна начал немного блуждать, и из каждого отражения в бронестекле на него смотрело всё то же лицо под капюшоном, но теперь оно усмехалось.
  
- '''''Ты выглядишь довольно ужасно, брат мой''''', - сказал ему Мортарион.
+
«Теперь для тебя всё кончено, Рогал. Всех твоих усилий не хватило, да? Никто так и не узнает в точности, как сильно ты старался. У тебя отняли даже твои прозвища».
  
Хан не пошевелился. Ни внезапного импульса движения с блистательным дао Белый Тигр, ни захватывающего дух прыжка на расстояние удара. Он просто стоял там, ослабив хватку на рукояти, покрытые боевыми шрамами доспехи мягко поблескивали в зеленоватом сиянии.
+
Дорн бесстрастно втянул воздух.
  
В конце концов, прозвучало всего одно слово.
+
— Ему идёт, — коротко буркнул примарх. — Всё равно верните его. Он исполнил мой приказ, что-либо большее — уже самоубийство.
  
- Крылья, - произнес он с презрением.
+
Работники Бхаба торопливо разошлись, чтобы попытаться передать сообщение. По их неподвижным лицам Рогал отлично понял, насколько они верят в успех.
  
Мортарион усмехнулся.
+
Архам остался. Верный, надёжный Архам.
  
'''''- Великий дар. Я всё ещё изучаю, как они работают'''''.
+
— Ещё что-нибудь будет, повелитель? — спросил он.
  
- Метка твоей испорченности, - сказал Хан.
+
Если бы у Дорна хватило сил, он мог бы улыбнуться. В другое время он бы даже сострил, чтобы разрядить обстановку. Например, сказал бы: «Да, у нас будет ещё один легио титанов». Или представил бы в лицах, что сейчас из-за угла выйдет Русс, который не улетал в пустоту, и его дикий легион готов ринуться в бой. Переполненный энергией и весельем, Леман заорёт: «Я просто неудачно пошутил, брат! Ну конечно, я не покидал Терру!»
  
'''''- Скажи это Ангелу'''''.  
+
Но у него не осталось сил. Он едва мог поднять веки. Дорн просто уставился в ряды сенсорных линз, наблюдая, как за ним следит лицо под капюшоном.
  
- Он носит их лучше.
+
— Вызови врата Вечности, — опустошённо произнёс он. — Передай им, чтобы...
  
И вот это было самое странное – снова говорить с ним, как брат с братом, всего лишь мгновение, перед тем, как всё закончится. Все его мысли так долго были заполнены убийством, в котором ему было отказано, а сейчас это снова была старая братская игра за первенство, своего рода игла, которой все они с самого начала неустанно подкалывали друг друга. Ведь если потерять осторожность, то можно было забыть, насколько они одиноки; никто – ни боги, ни даже их собственный отец – не воспринимали вселенную так, как они. Примархи были уникальны, представляя собой индивидуальные сочетания физического и божественного, незаменимые штучные экземпляры в галактике массового производства посредственностей. В каком-то смысле Джагатай знал о характере Мортариона больше, чем большинство из Гвардии Смерти, а о характере Хана Мортарион знал больше, чем весь народ Чогориса. В этом заключался парадокс: они были чужаками на своей родине, отрезанные судьбой от тех, кто должен был стать их кровными братьями. Теперь они все вернулись на Терру, к месту своего происхождения, но казалось, что всё это было забыто в беспечной гонке за убийством друг друга.
+
Никакой конкретный приказ сейчас не имел смысла. Они и так, без сомнения, делали всё, что могли. Но что-то всё равно полагалось сообщить. Требовалось произнести что-то, соответствующее моменту, прежде чем он сам направится в Подземелье, унося с собой клочья всех своих тщательно разработанных планов обороны.
  
- '''''Так ты решил закончить свою войну здесь, Джагатай''''', - сказал Мортарион. '''''- В мире, который никогда не был тебе так дорог'''''.
+
— Передай им, — твёрдо сказал Рогал, — что осталось недолго.
  
- Я остаюсь его защитником, - ответил Хан, наконец-то подняв свой дао на изготовку.
 
  
Над Тишиной зажегся трупный свет, и на лезвии косы замерцали отблески другого мира.
+
===Глава двадцать вторая===
  
'''''- Ненадолго''''', - сказал Мортарион.
 
  
 +
Кровные братья
  
Прошло больше чем четыре часа. Илья резко проснулась и сразу поняла, что пробыла в забытьи очень долго.
+
Слушай меня внимательно
  
- Чтоб тебя, - прошипела она, потянувшись за водой, затем перекинула ноги через край койки, поправила форму и зачесала волосы назад.
+
Подъём
  
Она видела сон. Всегда один и тот же сон – голос Есугея, что обращался к ней на мостике «Бури мечей».
 
  
«Не печальтесь. Мы были созданы для этого, сы. Мы были созданы, чтобы умереть.»
+
Да, осталось недолго.
  
Ей было дурно. Надо было заметить это раньше.
+
Конечно, время выбрал не он, место будет не то, которое подготовил бы он, но всё это не имело большого значения — исход получится таким же.
  
- Чтоб вас, - повторила она, добравшись до двери, разблокировала её и нетвёрдой походкой направилась в коридоры.
+
Всегда сохранялся шанс, что Джагатай рискнёт нанести удар. Всё, что Мортарион знал о нём, указывало на возможность, даже высокую вероятность такого варианта. Удивительно, что Рогал так долго держал его взаперти.
  
Вскоре её нашёл Соджук. Он был в полном вооружении, в шлеме, и выглядел так, словно готовился куда-то сорваться по первому требованию.
+
Если бы Мортариона заботил сам космопорт Львиных врат, то его сделали бы по-настоящему неприступным, заполнили бы всевозможными аватарами бога и превратили бы в такое болото бездонной глубины и злобы, что даже его ненавистный отец дважды подумал бы, прежде чем попытаться проникнуть сюда. Однако этот комплекс, все его заброшенные залы, по которым примарх шагал прямо сейчас, служили просто ступенью на пути к власти. Мортарион понимал, что здесь опасно задерживаться слишком долго, ведь тогда слава решающей победы может достаться мелкой душе — например, Абаддону или даже безумному Ангрону. Вот почему примарх всегда отчасти обращался мыслями на запад, через горящие пустоши в сторону Санктума.
  
- Я же просила разбудить меня, - сказала Илья.
+
Его брат сделал ход очень своевременно. Надо отдать должное Джагатаю — он взялся за дело именно в тот момент, когда всё шло своим чередом, когда всё внимание сосредоточилось на подготовке крупного наступления, которое позволило бы отодвинуть в сторону заблудших сынов Кровавого бога и вывести на первый план более надёжный легион. Белые Шрамы не стали менее опасны, поэтому Мортарион не мог просто отмахнуться от их вторжения и возложить решение проблемы на своих помощников. Их вмешательство необходимо устранить, покончить с ними здесь, а затем события неминуемо войдут в прежнюю колею.
  
- Мои извинения.
+
Впрочем, ему в любом случае нужно убить Джагатая. Тут или в Санктуме — не имеет значения. Шагая по длинному обзорному залу мимо тридцатиметровых окон, в которых давно не осталось ни единого целого стекла, Мортарион, окружённый почти бесшумно ступающими телохранителями из Савана Смерти, размышлял о том, что, пожалуй, здесь даже лучше. Разобраться с этим делом, окончательно истребить потрёпанный варварский легион, а потом, забрав голову брата как превосходный трофей, выйти на последнюю арену с весомой заявкой на главенство.
  
- С меня хватит. – Она посмотрела на него таким пристальным взглядом, на какой только была способна. – Я передумала. Мы не останемся здесь.
+
Ранее Мортарион рассуждал, не отозвать ли сюда кого-либо из командиров его военного совета, уже отправленных к центру Дворца, — например, Каргула или даже Воркса. Не Тифа, конечно, этого всегда лучше держать подальше. Пусть изнуряет себя своей застарелой вендеттой с Первым, полагая, что действует в своих собственных интересах. Но в итоге примарх не стал никого возвращать. Всё складывалось так, как и следовало. Скоро весь легион снова соберётся воедино, чтобы исполнить своё предназначение — завершить то, что начал Мортарион во время их страданий в варпе. Очередное препятствие будет устранено, как уже сметены все предыдущие барьеры, и Гвардия Смерти приготовится вступить в величайшую игру, схватку за главенство над смесью варпа и реального пространства, которая возникнет после триумфа Хоруса. Таков настоящий приз: не гаснущие угли уже искалеченной империи смертных, а сами эмпиреи, грядущее царство богов и ангелов.
  
Соджук смотрел на неё.
+
Вот почему он допустил страдания. Вот почему позволил случиться тому парадоксальному, умышленному заражению своих сыновей, дал им погрузиться в безумие и мутировать в создания его божества. Иначе случиться не могло. Иначе они не превратились бы в существ, способных дышать как воздухом варпа, так и воздухом реальности. Когда границы осязаемого мира наконец будут прорваны, когда Хорус вонзит свой коготь в сердце Императора и преграды между измерениями испарятся, все эти страдания принесут за собой последнюю награду. Гвардейцы Смерти, неукротимые, гордо встанут по обе стороны порога, в их жилах будет пульсировать демонический ихор, а их неподвластный времени покровитель, посмеиваясь, осыплет их дарами ещё более щедрыми, чем те, которые уже вручил.
  
- В последнем ангаре есть три «Громовых Ястреба», - сказала Илья. – Я беру один.
+
Больше никаких Властителей. Больше никаких недосягаемых вершин. Больше никаких неперевариваемых ядов. Ни сейчас, ни в грядущей вечности.
  
- Они зарезервированы для... – начал Соджук.
+
Мортарион спустился по широким некрашеным ступеням, на которых до сих пор валялись последние свидетельства топорности Пертурабо. Примарх обратил свой взор внутрь себя, чтобы эфир показал ему состояние крепости от высоких вершин до основания, целиком заполненного сточными водами. Теперь космопорт целиком пронизывали заразные хвори, которые сами по себе действовали как оружие. Наталкиваясь на это сопротивление, захватчики наступали медленнее, а местами их даже теснили. Через какое-то время цитадель станет их могилой. Если уцелеют хоть какие-нибудь архивы, то Львиные врата войдут в них как место окончательного поражения Белых Шрамов, как финальный аккорд бесчестья, добавленный к неудачам на Просперо, у Калия и Катулла.
  
- Только не надо мне рассказывать для чего – я сама разработала планы. Хочешь полететь на нём или будешь смотреть, как полечу я?
+
Но затем они нанесли удар.
  
Соджук вздохнул.
+
Смотровой зал представлял собой длинную, как проспект, галерею с двумя высокими бронированными стенами по бокам. Она проходила вдоль внешнего края редута, обращённого на запад, и в основном пустовала, если не считать груд мусора, наметённого ветром войны. Её внутренние люмены давно погасли, а по утилитарным поверхностям теперь расползались пятна органической материи. Густые облака спор заволакивали дальний конец галереи, откуда транзитные шахты спускались к сборочным отсекам и подъёмным платформам на эксплуатационных уровнях космопорта. Свита Мортариона — семь воинов Савана Смерти в терминаторской броне и сорок девять Несломленных, отобранных из различных формирований, — с лязгом и хрипом прокладывала себе путь по проходу, с хрустом шлёпая по грязи раздвоенными копытами.
  
- Разрешите узнать, почему, – спросил он.
+
Мортарион предощутил нападение за миг до того, как оно произошло. Резко вернувшись мыслями в настоящее, он невольно восхитился Шрамами: не так-то просто скрыть от него свои намерения в этом месте. Вероятно, они применили какую-то хитрость — некую дешевую магию с бренчанием костями, забаву их шаманов, которая всё же давала приличные результаты, если её применяли в нужный момент.
  
- Потому что он умрет, Соджук. – Она снова рассеянно провела рукой по волосам, спрашивая себя, а не выглядит ли безумной. – Я должна была догадаться об этом, когда он пришел поговорить со мной. Он сказал мне, что вернётся. Я поверила. С другой стороны, он никогда не лгал мне раньше.
+
— '''''Защищать проёмы,''''' — отрывисто сказал Мортарион, указывая на треснувший участок стены примерно в трёхстах метрах от них, где уже разваливались арки над высокими окнами. Пока он говорил, сквозь щели хлынул яркий свет, а с ночного неба донёсся рёв двигателей «Грозовой птицы».
  
- Сы, я не думаю...
+
Саван Смерти мгновенно перегруппировался, выстраиваясь между проёмами и своим господином. Несломленные устремились прямо к возникающему пролому, наводя болтеры на бурю из шума и света. Сам Мортарион просто остановился и опёрся о скалобетон рукоятью косы, скорее заинтригованный, чем встревоженный.
  
- Заткнись. Это ты меня в это втянул. И ещё эти мои сны. – Она встряхнула головой. Усталость так и не отпускала её, делая мысли вялыми. – Он приходил не за советом. Он прощался. Я этого не вынесу. Только не снова.
+
Наружные стены разлетелись внутрь на куски с громовым хлопком бронебойных зарядов, вслед за которым раздался перестук тяжёлых болтеров. Осколки каменной кладки ещё падали на пол, когда воины V легиона запрыгнули внутрь через проломы в стене. Одновременно в нос ударил знакомый запах озона, признак телепортации, и зазвучали сильные хлопки вытесняемого воздуха.
  
- Если Каган…, - попытался сказать Соджук.
+
Как только их колышущиеся фигуры уплотнились, терминаторы в броне цвета слоновой кости примкнули к боевым братьям и зашагали в наступление. Стоило двум отрядам вступить в бой, как помещение тут же захлестнуло буйство летящих снарядов и полыхающих энергетических полей.
  
…прикажет, тогда ты не будешь задавать вопросы? Ты это собираешься мне сказать? – Она не дрогнула перед ним – хрупкая женщина, растрепанная после сна, против возвышающейся бронированной машины для убийства. – Бред. Именно это слепое повиновение перевернуло дом вверх дном. Ты идёшь со мной или нет?
+
Мортарион молча кивнул, и воины Савана Смерти выдвинулись вперёд, пробираясь по галерее, чтобы пустить в ход свои смертоносные косы, так называемые жнецы людей. Никому из Белых Шрамов не удавалось приблизиться к примарху: по мере того, как разгоралась схватка, их неуклонно оттесняли в дальний конец зала, туда, где скопились испарения. Их атака с высадкой была смелым, но бесперспективным манёвром.
  
Соджук задумался на мгновение, затем кивнул.
+
Мортарион сам едва не двинулся на них. Пожалуй, ему не помешало бы размять затёкшие руки и ноги перед тем, как начнётся настоящее истребление. Но тут он ощутил нечто — прямо позади себя, в тени. Не технологический след варп-телепортации, а более тонкое возмущение, заклятие из дисциплины, берущей начало в мире необузданных молний и двойной луны над бескрайней степью.
  
- Хорошо, - сказала Илья, возобновив движение. – Из тебя пилот лучше. В гневе я могу разбить эту проклятую штуку.
+
Он обернулся, взметнув полы рваного плаща, но увидел лишь пустоту. Однако Мортарион ''учуял'' перемену — там, во мраке, где парили споры, схоронилось нечто. Забыв о сражении у себя за спиной, примарх широко шагнул вперёд, сузил глаза и вгляделся в мутную тьму.
  
Они быстро преодолели несколько уровней вверх, большинство из которых сейчас были пусты. Пока они шли, до Ильи доносилась нервозная болтовня в комнатах связи, слабый вой воздушных фильтров. Очевидно, это место ещё не обнаружили, что было хорошо. Что бы ни случилось в космопорте, основным слугам легиона скоро придется думать об эвакуации. А до тех пор они продолжали дежурить у авгуров, делая всё возможное, чтобы поддерживать работоспособность неустойчивых линий связи.
+
И тут зашевелилась одна из теней. Встрепенувшись, она скользнула вверх, чтобы слиться с другой. Крошечный лучик пришёл в движение и, извиваясь подобно змее, влился в другую лужицу сияния. Тени и свет закружились в танце, стремительно сплетаясь в единое целое, а затем заструились вверх по опорной колонне и сплавились в нечто, начавшее испускать мягкое золотисто-белое свечение. Блики, играя и скользя по облакам из спор, уплотнялись во что-то, одновременно находящееся здесь и не здесь.
  
Они добрались до ангара, где на посадочной платформе покоились три готовых боевых корабля, а также пара  транспортеров для слуг. Учитывая, что военных осталось мало, место даже не охранялось, так что они могли просто подойти к ближайшему кораблю, открыть кабину и активировать управление. Соджук, устроившись в пилотском кресле, спокойно запустил предполётный режим.
+
Мортарион не уловил момент появления Хана. Только что всё было нечётким, как призрачное искажение поверх структуры здания, а в следующий миг возник он, из плоти и крови, стоящий отдельно от колонны. Каган уже обнажил клинок, пока чары вокруг него рассеивались.
  
- Это будет опасно, - сказал он.
+
Значит, его творцы погоды обладали кое-каким мастерством. Они перенесли Джагатая сюда, отправили перед авангардом наступления, чтобы встрече примархов точно никто не помешал. Им наверняка пришлось нелегко.
  
- Помолчи, - ответила она, пристегиваясь. – Лучше веди нас на прорыв на полной скорости. Держи высоту и в бой не вступай без серьёзной необходимости.
+
Правда, всё неизменно сводилось к ним двоим — с той первой встречи среди руин Тизки и до сих пор. Все их армии, все боевые машины, союзники и измотанные псайкеры просто послужили частями механизма, который в итоге воссоединил примархов.
  
Соджук запустил двигатели. Они ожили с рычанием, которое эхом отозвалось в замкнутом пространстве и заставило содрогаться шасси. Он включил главные люмены, чтобы осветить им переход через проём, и запустил обратный отсчет для внешней двери.
+
Мортарион внимательно оглядел брата. Хан изменился со времен Просперо. Он по-прежнему держался с тем же высокомерием, с аристократической отчуждённостью, которые всегда сопутствовали ему столь же неотъемлемо, как и шрам, нанесённый самому себе. Но теперь в его облике читалось что-то ещё. Возможно, обречённость. А может, жизнь просто перемолола его, наконец столкнула на тот же уровень, что и всех остальных. Нельзя всё время свободно летать: рано или поздно сила тяжести затянет тебя вниз, в грязь.
  
Насколько Илье было известно, по ту сторону дверей ангара находился титан «Полководец», который просто ждал, когда они появятся, чтобы их ликвидировать. А может, там вообще уже не было ничего, кроме залитой радиацией пустоши без единой живой души. Всё, что имело значение – это перебраться на ту сторону и оставаться в живых достаточно долго, чтобы достичь конечного пункта назначения.
+
'''''— Выглядишь довольно-таки ужасно, брат мой,''''' — сказал ему Мортарион.
  
- И что будет, когда мы доберемся туда? – спросил Соджук, надавливая на рычаги управления и увеличивая мощность двигателя. – Какова конкретно наша цель?
+
Хан не пошевелился. Ни внезапного рывка вперёд с неуловимым дао, Белым Тигром, ни захватывающего дух прыжка на расстояние удара. Он просто стоял неподвижно, ослабив хватку на рукояти, и его иссечённые доспехи мягко поблескивали в зеленоватом сиянии.
  
Илья откинулась на спинку огромного кресла, вцепившись в подлокотники, и напряглась, приготовившись к рывку при трогании. Полёт на боевом корабле легиона на полной скорости был серьёзным испытанием даже для человека в отличной физической форме. В её же состоянии казалось, что она рассыплется ещё до того, как они пройдут половину пути.
+
Наконец он проговорил единственное слово.
  
- Там будет видно, - уверенно сказала она. – Он позаботится об этом.
+
'''''—''''' Крылья, — с презрением произнёс Каган.
  
Двери ангара завершили подъём, обнажая узкую полоску ночи, бурлящей дымом. На фоне руин продолжали гореть костры. Илье показалось, что вдалеке она даже видит само место – чумную гору, возвышающуюся над горизонтом зеленоватого пламени – хотя, может быть, это было лишь её воображение.
+
Мортарион усмехнулся.
  
Соджук приготовился запустить ускорители.  
+
'''''— Великий дар. Я всё ещё изучаю, как они работают.'''''
  
- Вы уверены, сы? – спросил он ещё раз.
+
'''''—''''' Метка твоей порочности.
  
Илья стиснула зубы. Подступила тошнота. Голова уже раскалывалась, кожа покраснела. А ещё ей было страшно. Очень страшно.
+
'''''— Скажи это Ангелу.'''''
  
- Да давай уже, - сказала она.
+
'''''—''''' Ему крылья идут.
  
Двигатели «Громового Ястреба» взревели, и он поднялся с посадочной платформы. Соджук отключил люмены, повернул рычаги управления под углом, и они с Ильей нырнули в кровавую ночь.
+
Вот что самое странное: он снова говорил с Ханом как брат с братом, пусть лишь минуту перед тем, как всё закончится. Мортарион так долго думал лишь о добыче, которую у него отняли, а сейчас они просто снова выясняли, кто здесь лучше, как положено родичам, ведь в таком же духе они неустанно поддевали друг друга с самого начала. Если не напоминать себе, то можно забыть, насколько одиноки примархи. Никто — ни боги, ни даже их собственный отец — не воспринимал вселенную так, как они. Каждый из сынов Императора, уникальных созданий, представлял собой индивидуальный проект, сочетание земного и божественного, незаменимый штучный экземпляр в Галактике, массово производившей посредственностей. В каком-то смысле Джагатай лучше разбирался в характере Мортариона, чем большинство Гвардейцев Смерти, а барбарусец понимал натуру Хана яснее, чем весь народ Чогориса. Неизменное противоречие: они всегда оставались чужаками в родных краях, отрезанные судьбой от кровных родичей, с которыми им следовало вместе расти. Теперь они все вернулись на Терру, к месту своего происхождения, но казалось, что всё это забылось в безрассудном стремлении убивать друг друга.
  
 +
'''''— Так ты решил закончить свою войну здесь, Джагатай,''''' — сказал Мортарион. — '''''В мире, который тебя никогда особенно не волновал.'''''
  
Он терял силы, он слабел, становился медленнее. На правой ноге и с боку броня Джангсая треснула, когда заряд прошёл слишком близко, и его защита от токсинов, разносимых по  воздуху, была нарушена. Нагрудник был пробит болтами, а кабель под левой подмышкой перерезан зазубренным кинжалом. Лезвие, должно быть, было пропитано ядами, поэтому рана не заживала, и кровь постоянно сочилась из шва между керамитовыми пластинами.
+
— Я по-прежнему защищаю его, — ответил Хан, наконец вскинув дао в защитной стойке.
  
Смог бы настоящий чогориец справиться лучше? Смог бы Аджак, скажем, продержаться дольше против неугасаемого натиска, уворачиваясь от самых сильных ударов и нанося более мощные в ответ?
+
Над Безмолвием зажёгся трупный свет, и на лезвии косы замерцали отблески другого измерения.
  
Этого знать невозможно. Сколько ветеранов орду уже погибло в этом месте, а сколько «свежей крови» приняли здесь свою смерть. Спустя какое-то время их стало трудно отличить друг от друга – всё было залито слизью и липкой грязью, символы братств стали неразличимыми, а стиль боя свёлся к изнуряющей душу рутине.
+
— '''''Это ненадолго.'''''
  
Чтобы добраться до этого рубежа, он вёл борьбу с самим собой: пробраться через пустоши, через разрушенные шлюзы, а затем ещё дальше сквозь зияющие внутренности порта. Где-то он был совершенно один, где-то ему удавалось соединиться с остатками других формирований легиона. Как будто всё рассыпалось: наткнулось на неподвижный, противостоящим им объект. Цинь Фай уже должен был прокладывать путь через эти залы. Вместо этого его силы по-прежнему увязли на расстоянии более восьми километров в запутанном переплетении коридоров и сквозных отверстий. Единственными сообщениями, которые Джангсай сейчас получал, были шипящие обрывки всё более отчаянных указаний от оставшегося командования в Колоссах. Не похоже, что они много знали, что происходит. Никто не знал, только ни в этом отвратительном мраке – Джангсай не мог их винить за это.
 
  
В какой-то момент приходилось брать ситуацию в свои руки. Поскольку других командиров в пределах досягаемости не было, он собрал вместе, кого смог, и двинулся вперед, туда, где, по его мнению, всё ещё должен был сражаться Янтарный фронт. Его потрёпанная команда теперь состояла из двадцати воинов орду из семи различных братств и пятнадцати боевых танков «Леман Руссов» в той или иной модификации. Вместе они добились некоторого прогресса. Всё шло мучительно медленно – наступать, растворившись в тени танков, позволив им разбить оборонительные сооружения, чтобы пехота могла выскочить из тени и атаковать то, что осталось. Затем повторить, снова и снова, стараясь не обращать внимания на раны, которые они получали, на силы, которые тратили, на повреждения, наносимые броне.
+
Прошло больше четырёх часов. Илия резко проснулась и сразу поняла, что пробыла в забытьи очень долго.
  
И вот они оказались в поистине колоссальных внутренних пространствах, где пустотные корабли могли опускаться и подниматься на мощных гравиплатформах, ведущих к открытым посадочным площадкам атмосферных уровней. Джангсай, пригибаясь, продвигался вперёд, прикрытый с обеих сторон грохочущими корпусами танков. Кругом лежали тела, искромсанные и расчлененные, лицом в грязи, скрюченные меж пустых остовов подбитых машин. Впереди доносились грохот и эхо боя, и он приказал ускорить шаг.
+
— Чтоб тебя, — прошипела она, потянувшись за кружкой. Отхлебнув воды, Раваллион перекинула ноги через край койки, поправила мундир и зачесала волосы назад.
  
И едва не пропустил Наранбаатара. Провидец бури тяжело дышал, прислонившись к огромной опорной колонне, его посох горел чёрным пламенем, а свет линз шлема потух.
+
Она видела сон. Всегда один и тот же сон — голос Есугэя, что обращался к ней на мостике «Бури мечей».
  
Джангсай бросился к нему, присев на корточки в жирную воду, и поднял ему голову.
+
«Не надо скорбеть. Нас сделали для этого, сы. Нас создали умирать».
  
- Задын арга, - почтительно позвал Джангсай. - Где твоя стража?
+
Ей стало дурно. Надо было заметить это раньше.
  
Наранбаатар слабо кашлянул, потягивая руки к Джангсаю, словно слепой.  
+
— Чтоб ''вас'', — повторила она.
  
- Отправил их…
+
Добравшись до двери, Илия разблокировала её и нетвёрдой походкой направилась по коридорам.
  
- Ты должен пойти с нами.
+
Вскоре её нашёл Соджук. Он облачился в полный доспех, надел шлем и выглядел так, словно готовился куда-то сорваться по первому требованию.
  
- Нет. Нет... нет времени. – Он попытался подняться, кровь каскадом стекала с его шлема. – Каган. Он мчится вперёд. На Повелителя Смерти. – Снова кашель, снова струи несвёртывающейся крови. – Ганзориг задерживается. Цинь Фай задерживается. Слишком медленно. Все должны добраться... до него. Как можно скорее.
+
— Я же просила разбудить меня, — сказала Раваллион.
  
Провидец бури был на пороге смерти. Он бредил, какая-то серьёзная внутренняя травма привела к тяжелейшему состоянию.
+
— Приношу извинения.
  
Джангсай наклонил голову, пытаясь уловить сбивчивые слова.
+
— С меня хватит. — Она посмотрела на него так пристально, как только могла. — Я передумала. Мы не останемся здесь.
  
- Где он? Где они сражаются? – спрашивал он.
+
Белый Шрам глядел на неё.
  
– Посадочные платформы. – Шлем Наранбаатара откинулся обратно на колонну. – Где-то... там, наверху. Поторопись. Все должны... добраться до него.
+
— В последнем ангаре есть три «Громовых ястреба», — сказала Илия. — Я беру один.
  
Посадочных платформ было много, и они были огромными. Они занимали половину космопорта, и могло уйти несколько дней, чтобы пробиваться с боем через каждую из них.
+
— Они зарезервированы для... — начал Соджук.
  
Просить о большем не могло быть и речи. Провидец бури умирал. В другие времена воины остановились бы в этом месте, провели бы обряд кал дамарг – ритуал мертвых, воздавая честь его жертве и поклявшись отомстить за него. После этого его душа воина соединялась с их душой, придавая им новое рвение к борьбе и даже приумножая, как гласило учение, силу руки с мечом.
+
— Не напоминай мне про планы, я сама их разрабатывала. Хочешь управлять им? Или будешь смотреть, как я полечу?
  
- Всё будет сделано, - только и сказал Джангсай, отодвигая обмякшее тело Наранбаатара, чтобы оно, по крайней мере, не скатилось в воду. – Клянусь тебе, почтенный Провидец бури. Всё будет сделано.
+
Легионер вздохнул.
  
Он поднялся. Танки неслись вперёд, вздымая гусеницами волны ила. Ведущий танк, обозначенный как «Айка 73», двинулся к вражеской позиции, расположенной в полутора километрах от них и в полумраке выглядевшей неповрежденной. Воины Джангсая бежали следом за ним.
+
— Разрешите узнать, в чём дело.
  
- Всем подразделениям, полная остановка, - скомандовал он, пробираясь через жижу, чтобы присоединиться к ним. – Новая задача.
+
— В том, что он умрёт, Соджук. — Она снова рассеянно провела рукой по волосам, задумавшись на миг, не выглядит ли помешанной. — Мне надо было догадаться, когда он пришёл поговорить со мной. Он сказал мне, что вернётся. Я поверила. С другой стороны, он никогда не лгал мне раньше.
  
Он перевёл взгляд в шлеме на тактические картолиты, загруженные ещё в Колоссах. Продвигаться вперёд будет трудно – всё могло измениться, стать непроходимым или оказаться перекрытым тысячами солдат противника.
+
— Сы, я не думаю.
  
- Найдите ближайшие шахты подъемников, - тем не менее приказал он. – Мы найдем его.
+
— Заткнись. Это ты меня навёл на мысль. А потом — мои сны.
  
<br />
+
Илия встряхнула головой. Усталость так и не отпускала её, мысли текли вяло.
  
==ДВАДЦАТЬ ТРИ==
+
— Он приходил не за советом, — продолжила Раваллион. — Он прощался. Я этого не вынесу. Только не снова.
'''Пророчество'''
 
  
'''Крушение'''
+
— Если Каган... — начал Соджук.
  
'''Последняя кровь'''
+
— .приказывает, ты подчиняешься без вопросов? Ты это собираешься мне сказать? — Она не дрогнула перед ним. Хрупкая смертная женщина, растрёпанная после сна, наседала на бронированную машину для убийств. — Чушь! Именно из-за слепого повиновения у нас всё перевернулось кверху дном. Ты идёшь со мной или нет?
  
 +
Соджук задумался на мгновение, затем кивнул.
  
В конечном итоге он её не нашел. Он нашел тех, кто последовал за ней. Это оказалось не сложно, потому что таких были тысячи.
+
— Хорошо, — произнесла Илия, шагая дальше. — Ты пилотируешь лучше. В гневе я бы разбилась на той проклятой штуке.
  
До этого времени Локен сражался в схватках по большей степени единичных и тяжелых. Фронты боевых действий всё теснее приближались друг к другу, заполняя немногие оставшиеся пустые пространства на оскверненных городских пустошах. Передовые отряды уже представляли собой не культистские отбросы – эти несчастные уже давно получили свои последние пули. Это были космодесантники-предатели, которые охотились стаями и рыскали впереди своих огромных армий, как голодные волки.
+
Они быстро поднялись на несколько уровней, большинство из которых сейчас пустовали. Пока они шли, до Раваллион доносились нервозные переговоры из комм-рубок и слабый вой воздушных фильтров. Очевидно, их укрытие ещё не обнаружили, и это радовало. Что бы ни случилось в космопорте, оставленному здесь минимальному контингенту слуг легиона скоро придётся думать об эвакуации. А до тех пор они продолжали дежурить у авгуров, всеми силами поддерживая работоспособность сбоящих линий связи.
  
Ему приходилось быть осторожным. Он убивал по необходимости, оставаясь по большей части незамеченным, мчась по тёмным переулкам и через изрытые кратерами поля, в то время как мощная канонада маскировала его присутствие. Больше всего ненависти он приберёг для Сынов Гора. Когда он замечал их, когда считал, что риск оправдан, то позволял им увидеть, кто он такой, прежде чем их убить. Это делало их схватки ещё более ожесточёнными, потому что они ненавидели его так же, как он ненавидел их. По правде, ему не стоило этого делать. Всегда была вероятность того, что один из них с ним покончит, и число таких постоянно росло, но небольшие всплески удовольствия почти оправдывали опасность.
+
Илия и Соджук добрались до ангара, где на посадочной платформе покоились три подготовленных десантных корабля, а также пара транспортников для слуг. Учитывая, что бойцов в крепости осталось мало, площадку даже не охраняли, так что они просто подошли к ближайшей машине, отперли кабину и включили систему управления. Соджук, устроившись в пилотском кресле, спокойно запустил предполётный режим.
  
Так он наткнулся на верующих. Сначала он подумал, что это просто толпы беженцев, бегущих к ядру в надежде, что где-нибудь найдется место и для них. С самого начала военных действий эти толпы, доведённые до отчаяния и голодные, устремились внутрь. Конечно их вырезали точно стадо, но всегда казалось, что их, хромающих и шаркающих, в лохмотьях, становится только больше.  
+
— Будет опасно, — сказал он.
  
Но эти не отступали. Эти держали строй, были организованны. Они маршировали, как солдаты, каждый имел при себе какое-нибудь оружие – лазган, дробовик, электроинструмент. У многих из них были огнемёты, собранные, судя по виду, из частей машин и пластековых канистр. Сначала он едва не принял их первые ряды за вражеские, пока не увидел черепа, которые они несли с собой – кто на цепях, кто на шее, на длинных шестах – и вспомнил о катакомбах.
+
— Помолчи, — отозвалась Илия, пристёгиваясь. — Мчись к цели на полной скорости. Держи высоту. В бой вступай только при крайней необходимости.
  
Он вышел на открытое пространство, стряхнул пыль и опустил болтер. Они приготовились броситься прямо на него. Он услышал крики «Убить его!» и увидел, как многие в первых рядах активировали грубые прометиевые сопла.
+
Легионер запустил двигатели. Они ожили с рычанием, которое эхом отозвалось в замкнутом пространстве так, что задрожал весь корпус. Соджук включил главные люмены, чтобы осветить путь наружу, и запустил обратный отсчёт до открытия внешней двери.
  
Но они не были полными глупцами. Некоторые дали знак руками, понимая, что он не предатель – те никогда не появлялись на людях, не открыв огонь.
+
Илия совершенно не представляла, что находится по ту сторону дверей ангара. Возможно, там стоит титан типа «Полководец», который поджидает их, чтобы ликвидировать. А может, там вообще уже нет ничего, кроме выжженной радиацией пустоши без единой живой души. Это уже не имеет значения. Важно перебраться на ту сторону и прожить достаточно долго, чтобы добраться до места назначения.
  
К Локену с опаской подошёл человек. На нем была рваная форма солдата Имперской армии, а на плечи накинут полуплащ. В одной руке он держал табельный  лазган. В другой, как ни странно, был толстый свёрток ткани, из которого выглядывала голова ребенка, лежащая на изгибе локтя.
+
— А потом, когда попадём туда? — Давя на рычаги управления, Соджук увеличил тягу. — Какой у нас конечный пункт?
  
- Господин, - сказал мужчина. – Можем ли мы помочь вам?
+
Откинувшись на спинку огромного кресла, Раваллион вцепилась в подлокотники и напряглась, готовясь к стартовому рывку. Полёт на десантном корабле легиона на полной скорости доставил бы неприятные ощущения даже человеку в отличной физической форме. Учитывая состояние Илии, казалось, что она рассыплется ещё до середины пути.
  
Локен поймал себя на том, что не отрывает глаз от ребенка.
+
— Там увидим, буквально, — уверенно сказала Раваллион. — Он позаботится об этом.
  
- Кто ты? – спросил он у человека.
+
Двери ангара завершили подъём, обнажив узкую полоску ночи, затянутой клубами дыма. На разорённом пейзаже всё ещё горели пожары. Илии показалось, что вдалеке она даже видит саму цель пути — чумную гору, торчащую над горизонтом из зеленоватого пламени, — хотя, возможно, у неё просто разыгралось воображение.
  
- Кацухиро, Пуштун Наганда, сейчас на службе у Церкви. Как и каждый здесь.
+
Соджук приготовился запустить ускорители.
  
- А… это?
+
— Вы уверены, сы? — спросил он, просто на всякий случай.
  
- Выживший. – Лицо Кацухиро было тощим и измождённым. Он не имел вида опытного солдата, но всё же в нём чувствовалась твердость. Это имело смысл – любой оставшийся во всём этом в живых, чтобы ни случилось, должен был иметь внутри себя какой-то стержень. – Больше никто не собирался за ним присматривать. Так что пришлось мне.
+
Раваллион стиснула зубы. Подступила тошнота. Голова уже раскалывалась, кожа покраснела. А ещё она боялась. Очень боялась.
  
Заслуживало ли это одобрения? Ведь это замедлит его, помешает прицелиться. Тем не менее, это был такой человечный жест в море бесчеловечности. Трудно его осуждать.
+
— Действуй, — сказала она.
  
- Я ищу госпожу, - сказал Локен. – Можешь проводить меня к ней?
+
Взревев двигателями, «Громовой ястреб» поднялся с посадочной платформы. Соджук отключил люмены, наклонил рычаги управления, и люди Хана ринулись в кровавую ночь.
  
Кацухиро колебался. Одно дело рисковать, что Локен окажется не тем, за кого себя выдаёт. Другое дело – рисковать ею.
 
  
- Мы были… мы друзья, - добавил Локен. – Я пришёл, чтобы защитить её. Ты можешь мне помочь?
+
Он терял силы, слабел, двигался медленнее. Броня на правой ноге и боку Джангсая треснула, когда заряд детонировал слишком близко, и теперь через пробоину поступали токсины, рассеянные в воздухе. Его нагрудник по касательной зацепило болтами, а кабели под левой подмышкой висели, перерезанные зазубренным кинжалом. Похоже, клинок смазали ядами, потому что рана не заживала, и из стыка между керамитовыми пластинами постоянно сочилась кровь.
  
Отступив назад, Кацухиро советовался с остальными. Локен видел, как они указывают на имперские знаки отличия, всё ещё почти различимые на его броне. Обсуждение стало бурным. Он позволил им говорить, несмотря на своё нетерпение поскорее уйти – с востока уже приближались звуки боя.
+
Смог бы настоящий чогориец справиться лучше? Сумел бы, скажем, Аджак продержаться дольше против неустанного натиска, уворачиваясь от самых сильных ударов и нанося более мощные в ответ?
  
Наконец они пришли к согласию. Кацухиро вернулся к нему.  
+
Этого знать невозможно. Здесь уже погибло множество ветеранов орду, а немало новичков из «свежей крови» сразили своих врагов. Спустя какое-то время их стало трудно отличить друг от друга — всё и вся покрылось слизью и липкой грязью, символы братств скрылись, а любые стили боя свелись к изнуряющей душу рутине.
  
- Я тебя отстоял, - сказал он. – И буду благодарен, если ты не выставишь меня дураком большим, чем я есть на самом деле.
+
Просто чтобы достичь нынешнего рубежа, Джангсай вёл борьбу с самим собой: преодолел пустоши, пробрался через разбитые проездные башни, а затем ещё дальше, сквозь зияющее нутро космопорта. Где-то он бился совсем один, где-то ему удавалось соединиться с остатками других формирований легиона. Всё как будто рассыпалось, наткнувшись на несокрушимый противостоящий им объект. По плану Цинь Фаю уже следовало прорываться через эти залы. В действительности же его силы до сих пор увязали более чем в восьми километрах отсюда, в запутанном переплетении коридоров и транзитных каналов. Джангсай уже не получал никаких сообщений, кроме шипящих обрывков всё более отчаянных указаний от остатков штаба в Колоссах. Похоже, они не особенно понимали, что тут происходит. Хан не винил их — в этом не мог разобраться никто. Только не посреди здешнего гнусного мрака.
  
Основная часть этой лихой армии снова пришла в движение, с энтузиазмом направляясь в сторону приближающегося врага. Кацухиро жестом позвал Локена идти с ним в другую сторону. Когда остальные шеренги пошли дальше, затянув пение нестройными голосами, они вдвоём стали пробираться через обломки и места падения снарядов.
+
В какой-то момент ему пришлось взять ситуацию в свои руки. Когда в пределах досягаемости не оказалось других командиров, Джангсай собрал всех воинов, кого смог, и двинулся вперёд — туда, где, по его мнению, всё ещё сражался авангард Янтарного фронта. Теперь в его потрёпанный отряд входили двадцать воинов орду из семи различных братств и пятнадцать боевых танков «Леман Русс» различных моделей. Вместе они добились некоторого прогресса, хотя всё шло мучительно медленно. Шрамам приходилось наступать в тени бронемашин, ждать, пока они разнесут оборонительные сооружения, а затем выскакивать на открытое место и атаковать то, что уцелело. Затем повторять процесс, снова и снова, стараясь не думать о полученных ранах, о потраченных силах, о повреждениях бронетехники.
  
- У них ничего не выйдет, - произнёс Локен. – Против того, что грядёт.
+
Сейчас они находились в уже поистине колоссальных внутренних пространствах, где пустотные корабли могли опускать и поднимать на мощных гравиплатформах, и постепенно приближались к открытым посадочным площадкам атмосферных уровней. Джангсай, пригибаясь, продвигался вперёд, прикрытый с обеих сторон корпусами грохочущих танков. Повсюду лежали тела, искромсанные и расчленённые, лицом в жидкой грязи, скрюченные между пустых остовов подбитых машин. Спереди доносились отголоски какофонии боя, поэтому хан приказал ускорить шаг.
  
- Да, не выйдет, - согласился Кацухиро. – Мы проигрываем каждую битву. – Он взглянул на космического десантника угрюмо и устало. – Но кого-то из них мы забираем с собой. Мы думаем, что лучше так, чем ждать, когда они придут.
+
И едва не пропустил Наранбаатара. Грозовой пророк тяжело дышал, прислонившись к огромной опорной колонне, его посох горел чёрным пламенем, а линзы шлема потухли.
  
- Так вот почему вы носите с собой черепа? Вы прославляете смерть?
+
Бросившись к соратнику, Джангсай присел на корточки в жирной воде и поднял ему голову.
  
- Я не священник, - пожал плечами Кацухиро. – Нам сказали собирать их. Мы делаем то, что нам говорят. – Он слабо улыбнулся. – Вам нужен символ, так ведь? И людям он тоже нужен.
+
— Задын арга, — почтительно позвал хан. — Где твоя стража?
  
- Но когда-то ты был военнослужащим.
+
Слабо кашлянув, Наранбаатар потянулся рукой к Джангсаю, будто слепой.
  
- До сих пор остаюсь. Служил в Мармаксе. – Кацухиро откинул полы полуплаща в сторону, чтобы показать полковые знаки. – Если бы командиры были ещё живы, я бы выполнял их приказы. – Он отпустил ткань, и полусонный ребёнок инстинктивно прижался к нему. – Надо пользоваться помощью, которую можно получить.
+
— Отправил их... дальше.
  
- Я могу понести это, - неловко предложил Локен. – Какое-то время. Если ты непротив.
+
— Ты должен пойти с нами.
  
- Это он, – ответил Кацухиро, покачав головой. – Но нет. Благодарю. Он на моей ответственности.
+
— Нет. Нет… нет времени. — Творец погоды попробовал встать, но из-под уплотнителя его шлема хлынула кровь. — Каган. Он ударил впереди всех. Напал на Повелителя Смерти. — Новый приступ кашля, новые струйки несвёртывающейся крови. — Ганьзориг увяз. Цинь Фай увяз. Слишком медленно. Все должны добраться… до него. Как можно скорее.
  
После этого они прошли ещё некоторое расстояние в направлении примерно северо-запада. Жилища вокруг них стали выглядеть немногим более устойчиво – застывшие форпосты среди неподвижного моря обломков. Кацухиро провёл его в один из них, мимо часовых, наполовину зарывшихся в мусоре, а затем вверх по опустевшим лестничным клеткам. Наконец они оказались на самом верхнем уровне – на открытой площадке с невысокой стеной по периметру. Отсюда перед ними открывалась широкая панорама: полые шпили пронзали ночное небо, тлели проспекты, над которыми всё ещё возвышались накренившиеся и охваченные огнём грандиозные сооружения.
+
Грозовой пророк был на пороге смерти. Он бредил, теряя рассудок из-за какой-то опаснейшей внутренней травмы.
  
Несколько десятков бойцов, сгрудившись у западного края вершины, вглядывались в армейские магнокуляры и переговаривались между собой.
+
Джангсай наклонил голову, пытаясь разобрать хриплую, сбивчивую речь.
  
Что касается неё, то она выглядела ещё более худой, чем была, и более грязной.  Волосы отросли и стали сальными. Одежда была перепачкана и болталась на её тощей фигуре. Никто бы не признал в ней святую. Но стоило ей повернуться к нему лицом, как он узнал её прежний взгляд – тот самый, вызывающий, который был у неё всегда, с презрением ко лжи, с той же непримиримой яростью.
+
— Где он? Где они сражаются?
  
- Я не проповедовала, - сказала она. – Ни разу. Они сами ко мне пришли.
+
— Посадочные платформы. — Наранбаатар снова откинул голову в шлеме на колонну. — Где-то… там, наверху. Поспеши. Все должны… добраться до него.
  
- Как и я, Эуфратия, - сказал Локен. – И это заняло много времени.
+
Но посадочных платформ здесь много, и все они огромны. Эти широкие площадки занимали половину космопорта, и на то, чтобы пробиться с боем через каждую из них, могло уйти несколько дней.
  
Они приблизились. Оба видели лучшие времена.
+
Впрочем, об уточняющих вопросах и речь не шла. Грозовой пророк умирал. В иные времена воины задержались бы здесь, провели бы обряд каль дамарг — ритуал мёртвых, воздавая честь его самопожертвованию и клянясь отомстить за него. Тогда боевой дух павшего соединился бы с их душами, разжёг бы в них ратный пыл и даже, как гласило учение, приумножил бы силу их десниц.
  
- Так что же всё это значит? – спросил он.
+
— Будет исполнено, — только и сказал Джангсай. Он подвинул обмякшее тело Наранбаатара, чтобы тот хотя бы не сполз в воду. — Клянусь тебе, почтенный грозовой пророк. Всё будет исполнено.
  
- То, чего они от меня захотели сами. – Киилер пожала плечами. – Так долго это было недоступно для них. Теперь, я полагаю, они ухватятся за что угодно.  
+
Хан выпрямился. Его бронемашины катились вперёд, вздымая гусеницами волны илистого месива. Ведущий танк с обозначением ''«Айка-73»'' выдвигался к вражеской позиции, которая располагалась в полутора километрах от них и в полумраке выглядела неповреждённой. Воины Джангсая трусцой бежали следом.
  
Локен взглянул на остальных. В основном они были одеты в изорванные мантии ученых или украшенную военную форму. И у них тоже были черепа.
+
— Всем подразделениям стоять, — скомандовал хан, пробираясь через жижу, чтобы присоединиться к ним. — Новая задача.
  
- Но... ты, – спросил он. – Это то, чего ты хотела?
+
Он переключил дисплей шлема на тактические картолиты, загруженные ещё в Колоссах. Продвигаться вперёд будет трудно — возможно, структура объекта изменилась, пути стали непроходимыми или же их перекрыли тысячи солдат противника.
  
- А это имеет значение?
+
— Отыщите ближайшие шахты подъёмников, — всё же приказал Джангсай. — Мы найдём его.
  
- Конечно.
 
  
Киллер снисходительно улыбнулась.
+
===Глава двадцать третья===
  
- Так ты думаешь, что я жертва, - сказала она. - Девушка отправилась прямиком в опасность против своей воли и потерялась. А ты хотел бы её спасти, как я полагаю.
 
  
- Да. Хотел бы.
+
Пророчество
  
- Гарвель, Гарвель. – Она потянулась к его огромной груди и осторожно прижала палец к ней, словно проверяя, насколько он реален. - Ты не можешь спасти всех. А пытаться – это кощунство. Вот в чём наша ошибка. Всё дело в цифрах. Два взвода. Этого тебе хватит.
+
Крушение
  
- Ты о чём?
+
Последняя кровь
  
- Хорошо. Пойдем со мной.
 
  
Она подвела его к краю площадки. К ожидающему магнокуляру. Она передала ему координаты, и он позволил линзам своего шлема сделать работу.
+
В итоге её он не нашёл.
  
- Вон там, - сказала она.
+
Но нашёл тех, кто последовал за ней. Причём без труда, потому что их собрались тысячи.
  
В тридцати километрах от них, на дальнем краю глубокой впадины, шло другое сражение. Достаточно большое, должно быть, всего лишь одно из тысяч других, бушующих по всему сектору. Космические десантники схватились друг с другом, сойдясь в ближнем бою в своей неповторимой грубой манере. Наведя курсор на координаты, Локен тотчас распознал виды брони. Братья-храмовники, поддерживаемые регулярными Имперскими Кулаками, Кровавыми Ангелами и ауксилией, противостояли Пожирателям Миров и Сынам Гора.
+
До того момента Локен вёл тяжёлую схватку в одиночестве. Фронты боевых действий сближались, заполняя последние участки пустого пространства на осквернённых городских пустошах. Наступающие боевые банды уже состояли не из никчёмных культистов — все эти жалкие сволочи уже давно приняли на себя пули защитников. Теперь там охотились стаи космодесантников-предателей, которые рыскали впереди своих огромных армий, как голодные волки.
  
Один поединок доминировал над всей сценой битвы. Имперский космодесантник и Пожиратель Миров крошили друг друга. Казалось, что эти двое были способны нанести такие разрушения, которые по масштабу на порядок превосходили разрушения, производимые теми, кто их окружал. Пожалуй, они превосходили всё, что Локен видел до сих пор, за исключением самих примархов.
+
Ему приходилось соблюдать осторожность. Он убивал, если требовалось, но чаще продвигался незаметно: мчался по тёмным переулкам и через изрытые воронками поля, где его присутствие скрывали мощные разрывы. Разумеется, при встречах с Сынами Хоруса им прежде всего управляло отвращение. Когда он замечал их и считал, что риск оправдан, то позволял им увидеть, кто он такой, прежде чем убить. Из-за этого они дрались ещё яростнее, потому что ненавидели его так же люто, как он презирал их. Честно говоря, ему не стоило так поступать. Любой из них имел шанс покончить с ним, и предателей становилось всё больше, но небольшие всплески удовлетворения почти оправдывали риск.
  
- Сигизмунд, - тихо произнес он.
+
Вот так он наткнулся на верующих. Сначала ему подумалось, что перед ним толпы беженцев, пробирающихся к центру Дворца в надежде, что где-нибудь найдётся место и для них. Такие массы людей, доведённых до отчаяния и голодных, бешено рвались внутрь с самого начала военных действий. Конечно, их вырезали без счёта, но казалось, что хромающих и шаркающих людей, закутанных в лохмотья, всегда только становится больше.
  
- Великолепен, не правда ли? – с чувством сказал Килер. – Я привела этих людей сюда, чтобы они стали свидетелями того, как он сражается. Они все это видели перед тем, как отправились, чтобы воспроизвести то же неистовство. Это наполнило их чувством возможности.
+
Но эти не отступали. Они держали строй, шли организованно. Они маршировали, как солдаты, и каждый имел при себе какое-нибудь оружие — лазружьё, дробовик, механический инструмент. Многие держали огнемёты, собранные, судя по их виду, из пластековых канистр и деталей машин. Только заметив их первые ряды, он едва не принял их за врагов, но потом увидел, что они несут с собой черепа — на шее, на цепях, на длинных шестах, — и вспомнил о катакомбах.
  
Было что-то ни с чем не сравнимое в том, как сражались эти два воина, от чего кровь стыла в жилах. Оба были диаметральными противоположностями – один безумный, другой сдержанный. Но в обоих случаях это было поразительно отталкивающим, это был тот уровень погружения, когда ничто не имело и не могло иметь значения, кроме поединка, который шёл между ними.
+
Выйдя на открытое пространство, он стряхнул с себя пыль и опустил болтер. Люди сразу же приготовились броситься на него. Он услышал крики: «Убить его!» — и увидел, как многие в первых рядах зажгли запальные огоньки у грубых прометиевых форсунок.
  
- Раньше всё сводилось к чему-то важному, - Локен обнаружил, что бормочет. – Исследование. Открытие заново. Конец суевериям.
+
Но они не были полными глупцами. Несколько человек вскинули руки, сообразив, что он не предатель: те начинали стрелять, как только покидали укрытия.
  
- Да. А сейчас всё сводится к другому. – Глаза Киилер сияли в отражении линз магнокуляра. – К чему-то более чистому. К чему-то более ценному. – Она опустила линзы и повернулась к нему. – Вот так сейчас всё должно быть. Или так, или уничтожение. Посмотри на него. Мы пытались построить империю путём просвещения, и потерпели неудачу. А могли бы построить империю вот на ''этом''. И она бы просуществовала тысячелетия.
+
К Локену с опаской подошёл какой-то мужчина. С его плеч спадал полуплащ, надетый поверх рваного обмундирования рядового Имперской Армии. В одной руке он держал табельное лазружьё. На сгибе другой, как ни странно, лежал толстый свёрток ткани, из которого высовывалась голова младенца. Мужчина бережно прикрывал его.
  
Локен деактивировал зум.
+
— Господин, — обратился солдат, — можем ли мы как-нибудь помочь вам?
  
- Этого было бы недостаточно.
+
Гарвель поймал себя на том, что не отрывает глаз от ребёнка.
  
- Ты уверен? – спросила она.
+
— Кто ты? — спросил он у человека.
  
- Ты лишь предполагаешь. Он всегда был уникальным в своем роде.
+
— Кацухиро, ранее из Куштунской наганды, сейчас на службе у Церкви. Как и все мы здесь.
  
- Он вдохновляет.
+
— А... ''это?''
  
- Только безумцев.
+
— Выживший. — Лицо Кацухиро было тощим и измождённым. Он не выглядел как опытный солдат, но всё же в нём чувствовалась твердость. Вполне логично: любой, кто до сих пор оставался в живых, несмотря на всё произошедшее, наверняка чем-то выделялся. — Больше никто не собирался за ним присматривать. Так что пришлось мне.
  
- Тогда мы все станем безумцами. Если это будет необходимо.
+
Заслуживало ли это одобрения? Ведь младенец замедляет его, мешает целиться. И всё же это столь человечный поступок в море бесчеловечности, что трудно его осуждать.
  
Локен покачал головой.
+
— Я ищу госпожу, — сказал Локен. — Можешь проводить меня к ней?
  
- Это было ошибкой. Ты должна вернуться со мной. В безопасное место.
+
Кацухиро помедлил. Одно дело — рисковать собой, если Гарвель окажется не тем, за кого себя выдаёт. Совсем другое — ставить под угрозу её.
  
- Нет безопасного места. Есть только служба. И лучше всего я могу выполнять её здесь. – возразила Киилер.
+
— Мы были. мы друзья, — добавил Локен. — Я пришёл, чтобы защитить её. Ты можешь мне помочь?
  
- Ты это не серьёзно.
+
Отойдя от него, Кацухиро стал совещаться с остальными. Гарвель видел, как они указывают на имперские знаки различия, ещё немного заметные на его броне. Обсуждение стало бурным. Он не мешал людям спорить, хотя ему не терпелось уйти как можно скорее: с востока уже приближались звуки боя.
  
Она смотрела прямо на него. Её тело было измождённым, но её экспрессия никуда не делась. Она была такой же, как и на «Духе Мщения».
+
Наконец верующие о чём-то договорились. Кацухиро вернулся к нему.
  
- Я не вернусь. Я нужна им. Здесь сотни тысяч, миллионы, в каждом подвале и крипте. Чтобы убить их всех, потребуется не одно поколение даже для этих чудовищ. Но мы можем обратить это время против них. Заставить выживших забыть свой страх, научить их ненавидеть. Научить их почитать бога на Троне, донести до них, что их жизнь не значит ничего в отрыве от него. Дать им символ, показать, как разжечь огонь. – Она улыбнулась. – Ты видишь одного Сигизмунда и содрогаешься. Я дам тебе миллион таких Сигизмундов. Миллиард. Вселенная будет заполнена ими. Если это пугает такого как ты, представь, что тогда будет с врагом.
+
Я тебя отстоял, — сказал солдат. — И буду благодарен, если ты не выставишь меня дураком большим, чем я есть на самом деле.
  
- Я не верю в это, Эуфратия, - с осторожностью сказал Локен. – Я думаю, учитывая то, что знаю сейчас, что врага это будет только радовать.
+
Основная часть лоскутной армии снова пришла в движение. Они двигались в сторону, откуда наступал враг, причём шагали с энтузиазмом. Кацухиро жестом пригласил Локена следовать за ним в другом направлении. Когда остальные шеренги пошли дальше, затянув нестройными голосами какую-то песню, они вдвоём стали пробираться через обломки и воронки от разрывов.
  
Киилер рассмеялась.
+
— У них ничего не выйдет, — произнёс Гарвель. — Против того, что грядёт.
  
- Ты видел, что он делал. Я не думаю, что его противник смеялся.
+
— Да, не выйдет, — согласился Кацухиро. — Мы проигрываем каждую битву. — Он поднял на космодесантника угрюмые усталые глаза. — Но кого-то из них мы всегда забираем с собой. Мы думаем, что лучше так, чем ждать, когда они придут.
  
- Я имею в виду не лакеев. Я говорю о хозяевах. – сказал Локен.
+
— Так вот почему вы носите с собой черепа? Вы прославляете смерть?
  
Киилер это не остановило. Когда в её голове поселялась идея, искоренить её было чертовски трудно. Всё было как раньше.
+
— Я не священник, — пожал плечами Кацухиро. — Нам велели собирать их. Мы делаем то, что нам говорят. — Он слабо улыбнулся. — Без символов никак, так ведь? Людям они нужны.
  
- Как бы то ни было, – сказала она. – Я не собираюсь возвращаться. Ты можешь попытаться увести меня силой, и тогда увидишь, насколько мощной стала моя армия, или можешь остаться здесь и извлечь из этого пользу.
+
— Но когда-то ты состоял в Армии.
  
Локен сильно сомневался, что окружение Киилер представляет для него серьёзную угрозу. Он был уверен, что сможет с легкостью убить их всех, а её обезвредить, взять под мышку, как тот солдат ребенка. Он мог бы вернуть её в Санктум, туда, что осталось от тюрьмы, и вернуть всё на свои места.
+
— Всё ещё состою. Служил в Мармаксе. — Откинув полы полуплаща, Кацухиро показал эмблемы своего полка. — Если бы командиры не погибли, я бы выполнял ''их'' приказы. Он отпустил ткань, и полусонный младенец инстинктивно вцепился в него ручками. — Когда тебе хотят помочь, не отказывайся.
  
Но что это даст? Что это будет за победа? Просто ещё одно применение силы, чтобы подавить растущую угрозу, ещё один железный кулак, чтобы раздавить очередное стихийное проявление неповиновения.
+
— Я могу понести... вот это, — неловко предложил Локен. — Какое-то время. Если ты не против.
  
И это же была ''она'' – его последняя связь с потерянным миром юности и стремлений. К некоторым вещам лучше не прикасаться, даже чтобы их уберечь.
+
— Это мальчик, — ответил Кацухиро, покачав головой. — Но нет. Благодарю. Он на моей ответственности.
  
- Ты не собираешься облегчать мне задачу, не так ли? - спросил он.
+
После этого они преодолели ещё какое-то расстояние, двигаясь примерно в северо-западном направлении. Жилблоки вокруг них стали выглядеть чуть более устойчиво, как форпосты, чётко вырисовывающиеся среди неподвижного моря обломков. Кацухиро провёл его в одно из зданий, мимо часовых, наполовину зарывшихся в мусоре, а затем вверх по опустошённым лестничным колодцам. Наконец они добрались до самого верхнего уровня — открытой площадки с невысокой стеной по периметру. Оттуда открывался хороший обзор на обширную территорию: полые шпили пронзали ночное небо, тлели проспекты, а вдали до сих пор возвышались грандиозные сооружения, словно бы сгорбившиеся, окружённые кольцом огня.
  
- Я не просила ничего такого, - возразила она. – Они отправили меня сюда.
+
Несколько десятков бойцов, сгрудившись у западного края крыши, внимательно смотрели в армейские магнокли и переговаривались между собой.
  
Локен отвернулся от сражения. Где-то там внизу, в нескольких километрах от них, верующих, с которыми он столкнулся, сейчас, без сомнения, безжалостно убивают.
+
Что касается неё, то она выглядела ещё более худой и грязной, чем прежде. Отросшие волосы засалились ещё сильнее. Перепачканная одежда мешком висела на её тощем теле. Честно говоря, не похоже на образ святой.
  
- Я останусь, - сказал он. – Может быть, ты образумишься, пока не станет слишком поздно.
+
Но стоило ей повернуться к нему лицом, как он узнал её прежний взгляд — тот самый, вечно непокорный, полный глубинной неукротимости и презрения ко лжи.
  
- Ты знаешь, что я этого не сделаю.
+
— Я не проповедовала, — сказала она. — Ни разу. Они сами ко мне пришли.
  
- Я никогда не теряю надежды, - сказал Локен устало. – Что ж, похоже, это стало моим кредо.
+
— Как и я, Эуфратия, — произнёс Локен. — И это заняло много времени.
  
 +
Они подошли друг к другу. Оба знавали лучшие времена.
  
Полёт обещал быть сущим адом, и он таким и был.
+
— И что же всё это такое? — спросил он.
  
Лихтер качало и швыряло как в результате пилотирования Джоном, так и в результате попаданий и отклонения от курса. В основной массе удары были похожи на выстрелы из стрелкового оружия – лазганы были нацелены на них, когда они проносились над головами. Многие из выстрелов проходили мимо, но даже несколько чистых попаданий могли привести к серьезным последствиям, поэтому Джон усиленно работал рычагами управления, отчего старый лихтер подпрыгивал, как хромая собака.
+
— То, чем я занялась по их желанию. — Киилер пожала плечами. — Они уже очень долго почитают всё это. Теперь, полагаю, люди ухватятся за что угодно.
  
Джон был в кабине один, остальные разместились в отсеке для экипажа, туго пристёгнутые в своих фиксаторах и, несомненно, стиснув зубы, ждали, когда всё закончится. Как только они оказались в черте города, видимость быстро упала почти до нуля, и приборы заполнила пустая статика. Из мрака вынырнули останки накренившихся старых башен, и Джон подвёл лихтер к ним вплотную, держась поближе к границам их корпусов. Он вырубил люмены, что делало их судно практически невидимым в этой густой, грязной мгле, а грохот непрекращающихся обстрелов впереди почти полностью заглушал шум двигателя. Тем не менее, чтобы их не заметил кто-то, способный создать им проблемы – случайно брошенный взгляд в смоге, работающий где-то впереди авгур  – Джону приходилось не расслабляться, он ожидал, что в любой момент их обнаружат, а затем быстро уничтожат.
+
Локен взглянул на окружающих. В основном они носили изорванные мантии учёных или украшенные мундиры Армии. И у них тоже были черепа.
  
«Осталась всего одна жизнь», - с горечью подумал он про себя. – «Сосредоточься».
+
— Но... ты... Ты сама хотела, чтобы так вышло? — спросил он.
  
Долгое время, даже после пересечения периметра, непривычно пустынный городской пейзаж продолжал оставаться таким, какой же жестокой была бойня, что всё вокруг превратилось в раскаленный камень. Внизу, между засыпанными слоем пепла провалами, Джон разглядел разрозненные отряды, перебегающие от укрытия к укрытию, но никаких крупных формирований. Небо, насколько хватало глаз, было в значительной  степени чистым от воздушных судов, хотя ряды подбитых остовов на уровне земли свидетельствовали об уже произошедших сражениях.
+
— А это важно?
  
Самой большой первостепенной проблемой была окружающая среда, которая стала настоящим проклятием для двигателей. Пепел забивал всё: попадал в воздухозаборники, облеплял внешние приборы, всё время с силой хлестал по оголённым броневым пластинам. Временами казалось, что они летели сквозь плотную материю, рискуя потерять лопасти турбин и отправить лихтер в пике на ближайший неповрежденный остов шпиля.
+
— Конечно.
  
Только Джон начал привыкать к полёту, как далеко внизу заметил первые крупные отряды, которые скользили по скрытым тропам, и таких, быстро передвигающихся, были тысячи и тысячи. По лабиринту руин будто крысы петляли солдаты, часть из которых представляла собой монстров, закованных в силовую броню, многие же были просто сбродом смертных, охваченных безумием. Джон видел старые знамена, некоторым, видимо, было уже несколько десятилетий, все они были осквернены и развевались во главе нескончаемых потрепанных колонн.
+
Эуфратия снисходительно улыбнулась.
  
Чем дальше заходил лихтер, тем труднее становилось избегать подобных скоплений. Вскоре они пролетали над участками, где земля была полностью покрыта живым ковром из тел. Взрывы, время от времени, освещали окрестности, и тогда можно было оценить, сколько там внизу этих тел – невообразимое количество – они карабкались по остаткам стен и основаниям башен, толкались и сражались друг с другом, задыхались даже на марше.
+
— Так ты думаешь, что я жертва, — сказала она. — Растерянная девчушка, которую против её воли послали навстречу опасности. А ты, видимо, хотел бы меня спасти.
  
Одно судёнышко, хаотично летящее с погашенными огнями, не представляло для всех них особой цели. Насколько Джон мог судить, большинство солдат, похоже, находились в некоем оцепенении, либо были напичканы боевыми наркотиками, либо просто были пьяны от убийств. Космодесантники несли на плечах бандольеры из черепов и пустых шлемов как свидетельства того, скольких они уже убили. Вдалеке, в неясных клубах вездесущего тумана виднелись большие машины, шагающие через обломки – Рыцари, шагоходы Имперской армии, даже разведывательные титаны. Всё это скопище даже не приступило к сражению, оно просто пыталось добраться до фронта. Из-за огромной концентрации тел в становящемся всё более тесным пространстве продвигаться вперёд было нелегко. Джон наблюдал частые вспышки драк, которые случались от разочарования – то были отстающие, и у них кровь закипала в жилах.
+
— Да. Хотел бы.
  
- Ты видишь это, Джон? – раздался голос Олла из отсека, где он управлял вторичными авгурами.
+
— Гарвель, Гарвель. — Протянув руку к его огромной груди, Киилер осторожно прижала палец к броне, словно проверяя, насколько он реален. — Ты не можешь спасти всех. Даже пытаться — уже кощунство. Вот в чём мы ошибались. Всё дело в числах. Два взвода. Этого и на тебя хватит.
  
- Невероятно, - мрачно ответил Джон. – Как будто очередь, чтобы попасть внутрь.
+
— Ты о чём?
  
- Что с сопротивлением?
+
— Взгляни сам. Пойдём со мной.
  
- Я ничего не вижу.
+
Эуфратия подвела его к краю площадки, где находился её магнокль. Она назвала Локену координаты, и линзы его шлема сделали всё остальное.
  
Он обогнул горящий ствол какой-то разрушенной оборонительной башни, затем проскочил под прикрытием почти повалившегося жилого блока. Цели продолжали мелькать на экранах его авгура, исчезая, как только их засекали. Несколько раз он видел, как вдалеке боевые суда держали курс на север, летя гораздо выше, их большие двигатели добавляли свежие следы чёрного как ночь смога и в без того загрязнённое небо. Одни из них были предназначены для переброски войск, но большинство были штурмовыми кораблями – последними остатками гигантских сил, которые открыли воздушную атаку несколько месяцев назад.
+
— Вон там, — показала она.
  
Джона охватили странные ощущения, появилось легкое головокружение. Он долгое время пилотировал без отдыха, а условия требовали предельной концентрации. Дальнейший маршрут  становился всё труднее. Ему казалось, будто он летит под землей, затерявшись в безграничном мире из пыли и пламени.
+
В тридцати километрах от них, на дальнем краю глубокой впадины, шло другое сражение. Крупная стычка, но всего лишь одна из тысяч битв, бушующих по всему сектору. Там сцепились астартес, сошедшиеся в типичном для них неповторимо жестоком рукопашном бою. Приблизив участок с нужными координатами, Локен тотчас распознал варианты брони. Братья-Храмовники при поддержке обычных Имперских Кулаков, Кровавых Ангелов и ауксилии противостояли Пожирателям Миров и Сынам Хоруса.
  
Чем дольше это продолжалось, тем сильнее и быстрее билось его сердце. Было бы достаточно одного какого-либо тяжёлого вооружения в арсенале предателей, чтобы засечь их и взять на прицел и без того достаточно неприметный профиль лихтера. Руин становились всё больше – величественных даже несмотря на свой потрёпанный вид, и крошечный лихтер продолжал прокладывать между ними опасный путь. Тесные пространства между стенами начали светиться – это кровавые отблески взрывов и плазменных выбросов, которые неуклонно усиливались по мере приближения к зонам боевых действий.
+
Но вся сцена сражения меркла перед одним поединком, в котором друг друга буквально крошили лояльный космодесантник и сын Ангрона. Казалось, они оба способны нанести на порядок более страшный урон, чем воины рядом с ними. Пожалуй, в этом они превосходили всех, кого Локен видел до сих пор, за исключением самих примархов.
  
Затем удача оставила их. На консоли замигали руны тревоги. Джон выругался, понемногу опуская лихтер вниз, пытаясь сквозь дым разглядеть какое-нибудь укрытие.
+
— Сигизмунд, — тихо произнёс он.
  
В устройства обзора попало нечто уродливое, нечто утратившее привычную форму, сгорбленное и скрюченное, таща за собой грязный след. Это был боевой корабль, хотя Джон не узнал его очертания. В нижней части остроконечной башни, разместившейся между лопастями и увенчанной вымпелами черепов, были расположены огромные пушки. Он покачивался в воздухе, словно корабль на волнах, его гигантские двигатели ревели будто бы человеческими голосами. Кабина представляла собой жуткое зрелище из покореженных железных пластин, из смотровых люков которых лился багровый свет. Эта конструкция вообще не должна была летать, не говоря уже о том, чтобы выжить в огненном шторме воздушного боя между легионами, и, несмотря на это, она была здесь – как реликт ушедшей эпохи, как пример безрассудства – удерживаемая в воздухе парой перегруженных турбин и фанатизмом тех, кто ею управлял.
+
— Великолепен, не правда ли? — с чувством сказала Киилер. — Я привела тех людей сюда, чтобы они стали свидетелями того, как он сражается. Все они посмотрели на него перед тем, как выступить в бой и воспроизвести его неистовство. Это дало им почувствовать, что всё возможно.
  
- Народ, - предупредил Джон, хотя догадывался, что его пассажиры через обзорные экраны в отсеке видят большую часть того, что видит он.
+
Схватка этих двух воинов производила какое-то неповторимо жуткое впечатление. Они были полностью противоположны друг другу: один безумный, другой сдержанный. Но и то и другое поразительным образом отталкивало. Они настолько погрузились в схватку, словно уже ничто не имело и не могло иметь значения, кроме поединка между ними.
  
Он прибавил мощности, и лихтер резво прошмыгнул сквозь сужающееся пространство. Монстр шёл прямо за ними, громыхая дымящимися двигателями. Несколько раз могло показаться, что он готов был выстрелить, но он просто продолжал сокращать расстояние между ними, всё больше заполняя собой экраны кормовой части. Джон осмелился надеяться, что, возможно, у того закончились боеприпасы. И слишком поздно различил бронзовую окантовку огнемётов, торчащих из носовой части – вот почему тот выжидал.
+
— Раньше всё сводилось к чему-то важному... — Локен не сразу понял, что бормочет он сам. — Исследование. Открытие заново. Конец суевериям.
  
Опустившись ещё ниже, Джон отключил энергию и отправил лихтер на короткое время в сваливание, а затем снова запустил двигатели. Внезапное падение лишило их движущей силы, но сохранило им жизнь – два огненных следа пронеслись прямо над ними, подпалив верхние управляющие лопасти.
+
— Да. А сейчас всё сводится к другому. — Глаза Киилер сияли, отражая линзы магнокля. — К чему-то более чистому. К чему-то более ценному. — Опустив прибор, она повернулась к Гарвелю. — Вот так сейчас всё должно быть. Или так, или погибель. Посмотри на него. Мы пытались построить империю путём просвещения и потерпели неудачу. А могли бы построить империю вот на ''этом''. И она простояла бы десять тысяч лет.
  
- Дерьмо, - прорычал Джон, сражаясь с управлением, чтобы удержать лихтер в воздухе. Впереди быстро сужалась щель между двумя гигантскими жилыми шпилями. Боевой корабль подлетел ближе, готовясь снова выпустить пламя.
+
Локен отключил приближение.
  
Джон приготовился уклониться от огня, прижимаясь как можно ближе к металлической скале справа, как вдруг кто-то пробрался в кабину рядом с ним. Это была Актейя.
+
— ''Этого'' бы не хватило.
  
- Это действительно не... – начал Джон.
+
— Ты уверен?
  
- Закрой рот, - огрызнулась Актейя. – Продолжай лететь.
+
— Ты лишь предполагаешь. Он всегда был уникальным в своём роде.
  
Больше ничего нельзя было сделать. Джон выжимал из хлипких двигателей всё до последней капли тяги, делая всё возможное, чтобы оставаться вне досягаемости от этих проклятых огнемётов. Даже испробовав все известные ему уловки, он понимал, что этого будет недостаточно – он почти ощутил, как жар касается затылка, прорывается через задние люки и врывается в кабину.
+
— Он вдохновляет.
  
Актейя, однако, бросила быстрый взгляд на кормовые экраны глазами, которые вообще не должны были ничего видеть, спокойно вытянула руку с открытой ладонью, зафиксировала изображение преследующего корабля осмысленным взглядом и сжала кулак.
+
— Только безумцев.
  
Вдруг воздух вокруг них начал вытесняться, как будто они оказались под водой. Грани шпиля разлетелись на обломки пластали, и Джону пришлось дёрнуть до упора оба рычага на себя, чтобы они не врезались в ближайший падающий обломок.  
+
— Тогда мы все станем безумцами, если иначе никак.
  
Однако для их преследователя всё было ещё хуже. Бросив мимолетный взгляд на кормовые иллюминаторы, Джон увидел, что он разваливается, словно его сжала огромная невидимая проекция кулака Актейи. Он завис в воздухе, с дифферентом на нос, и, когда баки огнемёта воспламенились, он взорвался фонтаном кусков брони и разлетевшихся осколков.
+
Гарвель покачал головой.
  
- Святая преисподня, - выругался Джон, продолжая бороться с тем, чтобы их не размазало по стенам шпиля.
+
— Ты наделала ошибок. Тебе нужно вернуться со мной. В безопасное место.
  
Возможно, вмешательство Актейи и предотвратило угрозу с воздуха, но солдаты, передвигающиеся внизу, даже обезумевшие от стимуляторов, не могли оставить без внимания взрыв такого размера. Тысячи лиц устремили взгляды вверх, а за ними – ещё тысячи. Поврежденный и уязвимый флайер, проносящийся над их головами, был слишком большим искушением, и лаз-болты полетели вверх.
+
— Нет места безопаснее, — возразила Киилер. — Есть только служба. И лучше всего я могу выполнять её здесь.
  
Джон пытался набрать высоту, но турбулентность в пропасти в сочетании с обилием пыли, которая теперь циркулировала в воздухозаборниках двигателя, не позволили ему подняться достаточно высоко. С десяток лаз-болтов вонзились в днище лихтера, а следом ещё больше застучали выше по броне.
+
— Ты же не серьёзно.
  
Теперь площадь обстрела была  перед врагом налицо, её границы освещали снопы искр, что  ещё больше увеличивало число выстрелов со стороны толпы внизу.
+
Она посмотрела прямо ему в глаза. Её тело исхудало, ослабло, но выражение лица осталось прежним. Эуфратия производила такое же впечатление, как и на ''«Мстительном духе»''.
  
- Это нас погубит, - пробурчал Джон, не снижая скорости в надежде, что им удастся избежать худшего.
+
— Я не вернусь. Я нужна им. Здесь сотни тысяч, миллионы, в каждом подвале и крипте. Чтобы убить их всех, даже этим чудовищам потребуется не одно поколение. Но мы можем обратить время против них. Заставить выживших забыть о страхе, научить их ненависти. Научить их почитать бога на Троне, донести до них, что их жизнь ничего не значит в отрыве от него. Дать им символ, а ещё средства для того, чтобы разжечь огонь. — Она улыбнулась. — Ты видишь одного Сигизмунда и содрогаешься. Я вручу тебе миллион таких Сигизмундов. Миллиард. Целую вселенную. Если это пугает тебя, представь, что тогда будет с врагом.
  
- Ничто не может этому помешать, - сказала Актейя как и всегда раздражающе спокойно. – Вытащи нас отсюда живыми, а потом можем падать.
+
— Я считаю иначе, Эуфратия, — осторожно проговорил Локен. — С учётом того, что я знаю теперь, мне кажется, что врага это только обрадует.
  
Джон громко, но невесело рассмеялся.
+
Киилер рассмеялась.
  
- Отлично. Ничто не помешает.
+
— Ты же видел, как он бьётся. Не думаю, что его противники веселились.
  
Он прорывался сквозь потоки лаз-огня, чувствуя каждый удар, грозящий отправить их всех на полной скорости в фасад того или иного шпиля, которые проносились рядом размытыми пятнами. Шальной выстрел  зацепил топливный шланг, что вывело из строя один из двух двигателей и заставило лихтер резко накрениться влево. Следующая атака пришлась прямо на ходовую часть, в результате которой повредилась заслонка отсека шасси, и оторвался хвостовой стабилизатор. Последовало ещё несколько попаданий, но почему-то они не нанесли значительного ущерба.
+
— Я говорю не о прислужниках. Речь о хозяевах, — сказал Локен.
  
- Состояние корпуса? – отрывисто выкрикнул Джон, зная, что Олл лучше контролирует сигналы.
+
Эуфратию это не остановило. Если уж ей что-то взбрело в голову, разубедить её чертовски трудно. Всё как раньше.
  
- Довольно плохое, - раздался голос Олла по связи. – Но теперь у нас есть... защита «экстра-класса».
+
— Неважно, — ответила она. — Я не собираюсь возвращаться. Можешь попытаться увести меня силой, но тогда увидишь, насколько мощной стала моя армия, или можешь остаться здесь, что пойдёт тебе на пользу.
  
Сначала Джон не понял, что он имел в виду. Затем он почувствовал это сам – обжигающий укол психической энергии, окутывающей всё судно.
+
Гарвен сильно сомневался, что свита Киилер представляет для него серьёзную угрозу. Он твердо верил, что с лёгкостью перебьёт их всех, а её обезвредит и возьмёт под мышку, как тот солдат нёс младенца. Локен доставит её обратно в Санктум, в полуразрушенную тюрьму, и всё вернётся на круги своя.
  
- Кэтт, - пробормотал он и сухо улыбнулся Актейе. – У тебя появился конкурент.
+
Но что это даст? Что это будет за победа? Просто ещё одну растущую угрозу подавят силой. Просто ещё одно стихийное проявление непокорности задушат железным кулаком.
  
Дальше последовал, возможно, самый лучший полёт, который когда-либо совершал Джон, хотя это мог оценить лишь ограниченный круг зрителей. Он вёл лихтер, поддерживая достаточную тягу, чтобы они камнем не рухнули в глубокую пропасть, вдоль которой летели. Три гигантские дамбы простирались через глубокую искусственную долину к берегам обширной городской агломерации на другой  стороне, и именно по их широким дорогам двигались армии предателей. На том берегу бушевало необузданное пламя, олицетворяя собой неистовство масштабов войны. Джон мимолетно успел увидеть исполинские бастионы под концентрированным огнём, их наполовину разрушенные зубчатые стены и огромные осадные машины, поднимающиеся к парапетам, прежде чем поврежденный лихтер рухнул, как камень.
+
К тому же это она, Эуфратия, — его последняя связь с утраченным миром юности и дерзаний. Некоторые вещи лучше не трогать, даже ради того, чтобы уберечь их.
  
Он лихорадочно запустил двигатели в последний раз, но реакция была недостаточной, чтобы избежать сокрушительного столкновения с летящим навстречу дном долины. Он наблюдал, как всё больше и больше теряет высоту, приближаясь прямо к основанию огромной траншеи. Их поглотила кромешная тьма, и они утопали в маслянистой черноте, пока не возникло ощущение, что они спускаются по неизвестной никому шахте в самое сердце планеты.
+
— Ты не желаешь облегчать мне задачу, да? — спросил он.
  
Джон бросил всю оставшуюся энергию на аэродинамические тормоза и дёрнул на себя до упора рычаги управления. Нос лихтера наконец-то пошёл вверх, этого было недостаточно, чтобы набрать высоту, но достаточно, чтобы сделать предстоящую аварийную посадку скорее болезненной, чем фатальной.
+
— Я обо всём этом не просила, — напомнила Киилер. — Меня сюда отправили.
  
- Тормози! – успел крикнуть Джон, прежде чем лихтер жёстко приземлился на днище. От удара судно подпрыгнуло, затем его резко швырнуло вправо, и он врезался в кучу обломков и мусора у основания траншеи. Тормозя так, что сотрясались кости, срывалась обшивка брони, и трескался армагласс, они пропахали более пятисот метров, пока флайер, наконец, не застыл, наполовину зарывшись в землю и обильно дымя.  
+
Локен отвернулся от сражения. Несомненно, сейчас где-то там внизу, в нескольких километрах от них, безжалостно убивают верующих, с которыми он встретился ранее.
  
Когда сильнейший шок отступил, Джон с трудом поднял голову. Его сильно тряхнуло при первом ударе, и сейчас он почувствовал кровь на внутренней стороне шлема. Все приборы были отключены. Он ничего не мог разглядеть через то, что осталось от обзорных экранов кабины. Актейя тоже была ранена – обе её руки были в крови. Трясущимися руками он потянулся к кнопке активации связи.
+
— Я останусь. Возможно, ты образумишься, пока не станет слишком поздно.
  
- Олл? – позвал он.
+
— Ты же знаешь, что нет.
  
- Все еще здесь, - прозвучало в ответ.  
+
— Я никогда не теряю надежды, — устало произнёс Гарвель. — Похоже, теперь это ''моё'' кредо, как ни крути.
  
- Так где же, черт возьми... это? - пробормотал Джон, не зная, сможет ли он унять дрожь в руках, чтобы отстегнуть ремни безопасности.
 
  
- Как раз там, где нам нужно быть, - сказала колдунья, ловко высвобождаясь из того, что осталось от кресла. – Идёмте. Альфарий покажет дорогу.
+
Они ждали, что подлёт к цели будет сущим адом. Так и вышло.
  
 +
Лихтер качало и швыряло: порой из-за того, что Джон выполнял манёвры, а иногда в результате попаданий, отклонявших машину от курса. Кажется, в основном по ним били из ручного оружия — какие-то бойцы палили из лазружей, когда машина проносилась у них над головами. Многие выстрелы проходили мимо, но даже несколько точных попаданий могли привести к серьёзным последствиям, поэтому Грамматикус усиленно работал рычагами управления, отчего старый лихтер подпрыгивал, как ушибленная собака.
  
Он не произнёс ни слова. Ни разу. На протяжении всего поединка Чёрный Меч ничего не сказал.
+
Джон сидел в кабине один, его спутники разместились в отсеке для экипажа, туго закрепили фиксаторы и, несомненно, стискивали зубы, ожидая, когда всё это закончится. Как только они оказались в черте города, видимость быстро упала почти до нуля, а зрительные приборы заволокло помехами. Когда из мрака вынырнули накренившиеся остовы старых башен, Грамматикус повёл машину ближе к ним, пролетая совсем рядом с краями каркасов. Он вырубил люмены, что сделало лихтер почти невидимым в густой грязной мгле, тогда как шум двигателя почти полностью тонул в грохоте непрерывных обстрелов, несущемся спереди. Впрочем, транспортник всё равно мог с лёгкостью заметить кто-нибудь, способный создать им проблемы. Хватило бы случайного взгляда сквозь пелену смога или работающего где-то впереди авгура, поэтому Джону не удавалось расслабиться, и он ожидал, что их в любой момент обнаружат, а затем быстро уничтожат.
  
Чудовище. Призрак. Просто оболочка.
+
«Осталась всего одна жизнь, — с горечью сказал он себе. — Сосредоточься».
  
Что может быть хуже этого? Разве не больше смысла было в смерти, чем в этом? Какое разочарование, какое отчаяние может быть сильнее?
+
На протяжении долгого времени, даже после того, как они пересекли периметр, разорённый городской пейзаж оставался непривычно пустым, словно ранее там бушевала такая беспощадная бойня, что всё стёрлось до слоя раскалённого камня. Внизу, среди засыпанных слоем пепла провалов, Джон замечал разрозненные отряды, скрытно перебегавшие из одного укрытия в другое, но никаких крупных формирований. В небе, насколько видел Грамматикус, почти не встречались летательные аппараты, хотя ряды горелых фюзеляжей на поверхности указывали, что здесь уже состоялись воздушные сражения.
  
Кхарн был вне себя от этого. Он взвывал от ярости, бросаясь на своего противника снова и снова, не обращая внимания на раны. Он хотел вернуть прежнего соперника. Того, в чьих жилах горит огонь. Он жаждал присутствия силы духа, а не призрака. Ему нужен был проблеск чего угодно, только не этой непреклонной, несгибаемой твёрдости.
+
Самые крупные и неотложные проблемы создавала окружающая среда, беспощадная к двигателям. Пепел забивал всё: попадал в воздухозаборники, облеплял приборы внешнего обзора, мощно хлестал по всей длине оголённых броневых пластин. Порой мерещилось, что они летят через плотное вещество, а в таких условиях могли разрушиться лопасти турбин, после чего лихтер вошёл бы в штопор и разбился бы о ближайший из устоявших шпилевых каркасов.
  
Они, двое, когда-то смеялись вместе. Они сражались в бойцовских ямах, резали друг друга на куски, а в конце всегда падали на землю в кровь и смеялись. Даже гвозди не могли этого отнять, ибо гвозди в бою всегда раскрывали суть вещей.
+
Едва начав свыкаться с обстановкой, Джон разглядел далеко внизу первые крупные соединения, которые быстро продвигались многотысячными цепочками по скрытым тропам. По лабиринту руин, будто крысы, петляли солдаты — изредка чудовища, закованные в силовую броню, но гораздо чаще смертные ничтожества, подхваченные волной безумия. Джон видел старые знамёна, в том числе сшитые, пожалуй, десятилетия назад. Все стяги подверглись осквернению, все они развевались во главе бесконечных неровных колонн.
  
- Разозлись! – ревел он при сближении. - Будь... живым!
+
Чем дальше нёсся лихтер, тем труднее становилось избегать подобных скоплений. Вскоре машина уже мчалась над участками, где земля полностью скрывалась под живым ковром из тел. Порой окрестности озарялись разрывами, и тогда удавалось хотя бы прикинуть, сколько же людей там, внизу. Получалось невообразимое количество: их вжимали в обломки стен и основания башен, они толкались и дрались между собой, задыхаясь от тесноты даже на марше.
  
Потому что убить можно только то, что живо. Призрака убить нельзя, только пройти мимо него насквозь. Здесь для Кхарна не было ничего, кроме отчаяния, кроме безумия, порождаемое тем, что он наталкивался на стену снова и снова.
+
Одно судёнышко, хаотично летящее с погашенными огнями, не представляло для кого-либо из них важной цели. Насколько Джон мог судить, большинство солдат, похоже, находились в некоем оцепенении, либо напичканные боевыми наркотиками, либо просто опьянённые кровопролитием. Космодесантники несли на плечах бандольеры из черепов и пустых шлемов, подтверждения совершённых ими убийств. Вдалеке, в неясных клубах вездесущего тумана, виднелись большие машины, широко ступающие среди обломков, — рыцари, шагатели Имперской Армии, даже разведывательные титаны. Всё это скопище ещё даже не вступило в битву, оно просто пыталось добраться до фронта. Пространство перед ними становилось всё уже, и плотность толпы возрастала, что затрудняло продвижение. На глазах Джона часто вспыхивали схватки, вызванные раздражением: их затевали отстающие, бесновавшиеся из-за задержек.
  
Гвозди вонзились в него. Он сражался сильнее. Он сражался быстрее. Его мышцы разрывались и мгновенно срастались. Кровеносные сосуды лопались и восстанавливались. Он почувствовал, как по телу разливается жар, самый обжигающий и нестерпимый, который он когда-либо переносил.
+
— ''Ты видишь это, Джон?'' — воксировал из пассажирского трюма Олл, работавший за вспомогательными авгурами.
  
Чёрный Меч сопротивлялся его напору молча, непримиримо, неистово. Это было похоже на борьбу с концом самой вселенной. Ничто не могло поколебать его веру. Она была слепа ко всему, кроме самой себя, и жадна, словно вор, укравший драгоценности.
+
— Полная дичь, — мрачно ответил Грамматикус. — Будто очередь занимают, чтобы попасть внутрь.
  
Кхарн размахивал цепным топором так яростно, как никогда, воспламеняя пары прометия в воздухе, заставляя кровь  хлестать, точно плеть. Он наносил удары. Он причинял раны призраку. Он заставил его пошатнуться,  заставил ловить воздух ртом. Внутри Кхарна полыхал жар, заставляя его сердца биться сильнее. Он слышал грубый шёпот Великого Бога в своих ушах.
+
— ''Им дают отпор?''
  
«Сделай. Сделай это. Сделай это для меня».
+
— Пока не видел.
  
Призрак двигался на него, грозный и мрачный, глаза сверкали молниями, а доспехи поглощали свет так же, как и клинок, которым он размахивал.
+
Он обогнул всё ещё горящий ствол какой-то разрушенной оборонительной башни, затем проскочил под прикрытием отчасти рухнувшего жилблока. На его авгурных экранах по-прежнему мелькали цели, пропадавшие сразу же после того, как их засекали. Пару раз Джон различал вдали боевые самолёты, державшие курс на север: они мчались гораздо выше лихтера, и их более массивные двигатели марали уже загрязнённое небо новыми, чёрными как ночь полосами дыма и копоти. Среди них попадались и войсковые транспорты, но чаще встречались штурмовые корабли — последние остатки гигантской армады, открывшей наступление с воздуха несколько месяцев назад.
  
Перед лицом угрозы Кхарн возвысился. Сила, которую он выпустил на свободу, была подобна хору нескончаемой радости. Земля под ними трескалась, увлекая их обоих в облака обломков. Даже рухнув на землю, они продолжили бороться. Они молотили и трясли друг друга, уничтожая всё, что находилось в пределах взмаха меча или топора.
+
Грамматикус чувствовал себя как-то странно, у него начинала кружиться голова. Он уже долгое время пилотировал без отдыха, а в таких условиях требовалась предельная концентрация. Определять дальнейший маршрут становилось всё труднее. Джону казалось, будто он летит под землёй, затерявшись в безграничном мире из пыли и пламени.
  
-Я... я... не..., - выдавил Кхарн, чувствуя, как волна усталости захлёстывает даже его напитанные силой своего божества конечности.
+
Чем дольше это продолжалось, тем сильнее и быстрее билось его сердце. Если бы хоть одно тяжёлое орудие из арсенала предателей засекло неприметный профиль лихтера, пятнышка тени среди теней, и пальнуло по нему, то всё бы закончилось.
  
Тогда он осознал, что было сделано. В разгар своего безумия, даже когда Великий Бог изливал себя в его тело, знавшее только жестокость, Кхарн понял, какая трансформация произошла.
+
Развалины становились всё крупнее и грандиознее, здания выглядели величественными, несмотря на грязь и разорение, а крошечная машина всё так же следовала по опасному пути среди них. Тесные промежутки между стенами начали светиться — туда проникали кровавые отблески детонаций и выбросов плазмы, которые неуклонно усиливались по мере приближения к зонам боевых действий.
  
После Нуцерии, всегда говорили они себе, Империум создал Пожирателей Миров. Это была ошибка. Несправедливость, жестокость породили жажду противоборства, бесконечные повторения древних гладиаторских игр, как своего рода религиозное почитание давно и заслуженно умерших божеств. Это давало оправдание каждому зверству, каждому акту бессмысленного кровопролития, ибо ''они'' сделали это с ''нами''.
+
Затем удача покинула их. На приборной панели замигали тревожные руны. Выругавшись, Джон немного сбросил высоту и вгляделся в дым, надеясь рассмотреть какое-нибудь укрытие, чтобы устремиться туда.
  
- Я... я... не...
+
Перед зрительными приборами метнулось нечто уродливое, бесформенное и сгорбленное, волочащее за собой грязный след. Что-то вроде штурмового корабля, хотя Джон не опознал его тип по силуэту. Под его шипастым корпусом, увенчанным лопастями и вымпелами с черепами на древках, крепились громадные пушки. Он качался в воздухе, как судно на волнах, и его гигантские двигатели пронзительно вопили, словно обладали человеческими голосами. Из смотровых щелей кабины — дикого нагромождения кованых железных пластин — лился багровый свет. Такая конструкция вообще не имела права летать, не говоря уже о том, чтобы выжить в пламенной буре схваток легионной авиации, и всё-таки она существовала, как реликт ушедшей эпохи, как пример безрассудства, удерживаемая от падения парой перегруженных турбин и фанатизмом тех, кто ею управлял.
  
Но теперь Кхарн увидел, что круг замкнулся. Он увидел, что семь лет непрерывной войны сделали с Империумом. Он увидел, во что превратились его воины. Даже во время самых напряженных и изнурительных сражений, в которых он когда-либо бывал, у него было видение тысячи воинов, сбрасывающих оковы беспросветной безнадёжности, отлитых по тому же образцу, как и Сигизмунд, все они были такими же непреклонными, фанатичными и с холодной душой, как и Сигизмунд, никогда несдающимися, но не ради правого дела, в которое они верили, а потому что они в прямом смысле забыли, что это значить – отступать. И тогда Кхарн увидел, какой  силой это может обладать, и как долго это может длиться, и какие новые страдания это принесет в галактику, которая и без того сотрясается под молотом безграничных мук, и тогда он, даже он, Кхарн Верный, содрогнулся до глубины души.
+
— У нас гости, — предупредил Джон, хотя и предполагал, что пассажиры в трюме видят на обзорных экранах большую часть картины, доступной ему.
  
- Я... я... не...
+
Он прибавил мощности, и лихтер резво ринулся в сужающиеся ущелья между зданиями. Исполин бросился в погоню, громыхая дымными ускорителями. Несколько раз могло показаться, что враг готов выстрелить, но он лишь продолжал сокращать отрыв, непрерывно вырастая на экранах кормового обзора. Грамматикус позволил себе понадеяться, что у преследователя, возможно, закончились боеприпасы. Лишь потом он различил огнемёты с бронзовой отделкой, торчащие из носовой части, и запоздало понял, почему исполин выжидает.
  
Он сражался дальше, теперь уже из дикого отчаяния, потому что нельзя было допустить, чтобы это беспрепятственно продолжалось, нельзя было с этим мириться. Ведь ещё было удовольствие, ещё был пыл, и слава, и наслаждение от искусно исполненного убийства, но всё это будет смыто этим холодным потоком, если не остановить его здесь, на Терре, где впервые было положено начало их роду, где разыгрался грандиозный спектакль вызывающей самонадеянности.
+
Опустившись ещё ниже, Джон остановил турбины и отправил лихтер в короткое сваливание, а затем снова запустил двигатели. Из-за внезапной потери высоты они утратили разгон, но сохранили жизнь: две струи пламени пронеслись прямо над ними, опалив верхние рули управления.
  
Он должен был выстоять. Он должен был сопротивляться, ради человечества, ради жизни, прожитой со страстью, ради восхитительной пульсации боли, ощущений, чего-то ещё.
+
— Дерьмо! — прорычал Джон, сражаясь с рычагами, чтобы удержать машину в воздухе. Впереди быстро сужалась щель между двумя гигантскими жилыми шпилями. Боевой корабль подлетел ближе, готовясь к новому залпу.
  
- Я... не..., - тяжело дыша, произнес Кхарн, зрение покидало его, руки теряли хватку. - Так... испорчен....
+
Грамматикус приготовился уклониться от огня, как можно теснее прижаться к металлическому утёсу справа, как вдруг кто-то забрался к нему в кабину рядом с ним. И не Олл, а Актея.
  
Чёрный Меч атаковал его, ещё, и ещё. Это было немыслимо, этот способ боя был слишком совершенен, слишком безжалостен, без единой капли сочувствия, без чувства вины. Кхарн даже не увидел смертельного удара – как острие меча устремилось к нему со всей тяжестью пустоты и скоростью вечности, столь великолепное в своей  отстраненности, что даже Великий Бог внутри Кхарна мог лишь наблюдать за тем, как оно приближается.
+
— Сейчас точно не... — начал Джон.
  
Так был сражен Кхарн. Отправлен в небытие, повержен с холодным презрением, разрублен и впечатан в пепел цивилизации, его горло было раздавлено, череп проломлен, грудная клетка сломана. Даже когда конечности Кхарна превратились в окровавленные обрубки, даже когда реактор его подпитываемой варпом брони потух, он сражался, беснуясь и нанося удары до самого конца, но к тому времени этого уже было мало. Последнее, что увидел Кхарн, по крайней мере, в этом мире, были огромные темные очертания своего убийцы, Чёрного Храмовника, который повернул свой безупречный клинок остриём вниз и приготовился завершить последнюю схватку, в которой они сражались.
+
— Закрой рот! — огрызнулась ведьма. — Лети дальше.
  
- Не... так... испорчен, - задыхался Кхарн в агонии, превосходящей всё, что могли дать ему гвозди, но при этом осознавая ясно, чем как никогда-либо прежде, жестокую иронию вселенной. - Как... ты.
+
Ничего другого ему и не оставалось. Грамматикус выжимал из хлипких двигателей максимальную тягу, делая всё возможное, чтобы не попасть в зону поражения проклятых огнемётов. Но, даже перебирая все известные ему уловки, он понимал, что этого не хватит: Джону уже чудилось, как волна жара, прорвавшись через задние люки, врывается в кабину и касается его затылка.
  
А потом меч опустился, и бог оставил его, мёртвого, среди руин его родины.
+
Актея между тем быстро взглянула на кормовые экраны вроде бы слепыми глазами, спокойно вытянула руку с раскрытой ладонью, выразительно посмотрела на корабль-преследователь и сжала кулак.
  
<br />
+
Воздух вокруг них неожиданно всколыхнулся, словно они неслись под водой. Грани шпилей разлетелись на обломки пластали, и Джону пришлось до упора дёрнуть оба рычага на себя, чтобы лихтер не врезался в надвигающийся склон ближайшего здания.
  
==ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ==
+
Однако штурмовому кораблю пришлось куда хуже. Мельком покосившись на экраны кормового обзора, Джон увидел, что весь его корпус сминается, будто стиснутый в огромной невидимой проекции кулака Актеи. Гигант буквально встал в воздухе, заваливаясь на нос, после чего воспламенились баки огнемётов, и машина взорвалась, неистово разметав во все стороны кувыркающиеся обломки брони и выбитые шипы.
'''Сон стал явью'''
 
  
'''Возвращение'''
+
— Черти и боги! — выругался Джон, продолжая бороться с управлением, чтобы их не размазало по стенам шпиля.
  
'''Боевой Ястреб'''
+
Возможно, вмешательство Актеи и предотвратило угрозу с воздуха, но шагавшие внизу солдаты, пусть даже одуревшие от стимуляторов, просто не могли пропустить взрыв такого размера. Тысяча лиц поднялась к небу, а за ними — ещё тысяча. Заметив повреждённый и уязвимый лихтер, проносящийся над их головами, они не справились с искушением, и вверх понеслись лазразряды.
  
 +
Грамматикус пытался набрать высоту, но из-за турбулентности в ущелье, а также обилия грязи и примесей, что болтались в воздухозаборниках двигателей, не сумел подняться достаточно высоко. С десяток лазерных лучей вонзились в днище машины, а следом ещё больше разрядов застучали выше по броне.
  
Они столкнулись впервые среди руин Тизки, в окружении зеркального блеска пирамид. Нельзя было не сравнивать их сегодняшнюю встречу с той первой, с единственным случаем, когда Хан сражался с примархом – сражался ''по-настоящему'', с вероятностью смертельного исхода для любого из них. Нельзя было не вспоминать, каким неукротимым был Мортарион в том заброшенном царстве разбитого стекла, как он продолжал наступать, упрямый, несгибаемый, холодный, смертоносный.
+
Враг пристрелялся: силуэт лихтера теперь освещали снопы искр, и из толпы внизу палили всё чаще.
  
Но, несомненно, вспоминать об этом было заблуждением, ведь оба они сильно изменились. Повелитель Смерти вырвался из ограничений, сдерживающих его прежде, приняв форму гротескную и чудовищную. Теперь его человеческий облик сохранился лишь в общих чертах – разваливающиеся доспехи, покрытые коррозией и гнилью, стали вместилищем для тощего тела и являли собой беспорядочное нагромождение слабо держащихся пластин и заплесневелой материи, которые, казалось, могли развалиться в любой момент. Воздух вокруг него был с примесью едкого, зловонного запаха, от которого сводило желудок, и было трудно дышать. Мортарион был погублен и возвышен одновременно; искалечен и в то же время наделён силой, как никогда прежде.
+
— Так нас собьют, — буркнул Джон. Он не сбрасывал скорость, надеясь, что им как-то удастся пролететь самый опасный участок.
  
Так что их первая схватка теперь мало что значила. Тогда это было противостояние скорости и упрямства, и любая из этих тактик могла привести к победе. Однако теперь в дело вступили новые переменные. Грубая сила Мортариона возросла неимоверно. Варп обильно струился по его венам, пульсируя под изрядно мутировавшей кожей. При каждом его движении реальность изгибалась вокруг него в нарушение всех законов природы. В огромном клинке отражались отблески потустороннего адского мира – гниющие сады, истерзанная плоть, плодородные поля боли.
+
— Этому уже ничто не помешает, — сказала Актея, которая сохраняла спокойствие, чем раздражала его. — Вытащи нас отсюда живыми, а потом можем падать.
  
И что он, Хан, мог противопоставить всему этому? Своё привычное искусство в обращении с клинком, свои прекрасные доспехи или то, что осталось от его знаменитой быстроты? И всё?
+
Грамматикус громко, но невесело рассмеялся.
  
Нет, у него была ненависть. Теперь всё будет по-другому. На Просперо их дискуссия носила скорее характер сожаления – каждый был разочарован тем, что отвергнул другой. Теперь же ненависть Хана была безгранична, как пустота. Слишком многие погибли при Катулле, чтобы могло быть иначе – его воины, его корабли, его советник, все стали жертвами чудовища, которое сейчас стояло перед ним, и смерть их всех была на этих руках.
+
— Отлично. Такое мне по плечу.
  
Вот что было у Хана. А ещё он пылал яростью, глубокой, как ядро планеты, и подпитывающей каждый удар и взмах великого дао. Он горел острой жаждой мести, направляющей его конечности; рыскающей в поисках слабого места у этого ужасающего сплава сверхчеловека и якша; заставляющей двигаться вперёд против невозможного.
+
Прорываясь сквозь потоки лазерного огня, он чувствовал каждый трескучий удар, грозящий отправить их всех на полной скорости в фасад того или иного шпиля, что проносились рядом размытыми пятнами. Шальной выстрел зацепил топливный шланг, вследствие чего отказал один из двух двигателей, и лихтер резко накренился влево. Следующая череда попаданий пришлась на нижнюю часть корпуса: там раскололись крышки люков шасси и оторвался хвостовой стабилизатор.
  
Они столкнулись одновременно, кроша камень под ногами. Белый Тигр и Тишина скрестились, и сила их столкновения выплеснулась наружу, а противники продолжали давить, проверяя силу и самообладание друг друга, слушаю вибрацию своих клинков и оценивая обстановку.
+
Лучи и дальше вонзались в машину, но почему-то больше не наносили значительного ущерба.
  
Хан отступил первым. Противники обменялись новыми ударами, ещё более быстрыми и тяжелыми. Всё вокруг них, грохот крупного сражения, доносившегося с верхних уровней – всё смешалось в единый хор криков и взрывов, которые невозможно было различить.
+
— Состояние корпуса? — отрывисто выкрикнул Джон, зная, что Олл лучше отслеживает данные с датчиков.
  
Скорость ударов увеличивалась, стремительно нарастая, пока они не достигли исключительной силы и точности. Мортарион ускорился, его прежняя медлительность сменилась сумасшедшей, невероятной скоростью. Его коса, выписывая дуги, свистела и шипела неземными голосами, нанося раны самому воздуху, когда Хан уворачивался от её режущей кромки. Когда она попадала в цель своей усиленной варпом сталью, то производила удар, сотрясающий тело и разум, приводя к столкновению как измерений, так и твёрдой материи.
+
— ''Паршивое,'' — раздался голос Перссона в канале связи. — ''Но теперь у нас есть дополнительная защита.''
  
'''''- Я надеялся, что ты будешь кружить, как  в танце,''''' - прохрипел Повелитель Смерти, тесня Хана назад. '''''- Вместе с рассудком теряешь и почву под ногами?'''''
+
Сначала Грамматикус не понял, о чём речь. Затем он сам почувствовал это — жгучий укол пси-энергии, окутавшей всё судно.
  
Хан уже тяжело дышал. Продвигаться вперёд было трудно, как и ожидалось, может быть, даже труднее, чем ожидалось. Он никогда не строил иллюзий. Хан работал клинком так молниеносно, что тот приобрёл размытые очертания, а кончик дао мелькал быстрее мысли. Коса сходилась с дао во взрывах плазмы и осколках керамита, в тяжёлых взмахах, и извергая приглушённые проклятья хора наполовину сформированных демонов.
+
— Кэтт, — пробормотал он и сухо улыбнулся Актее. — У тебя появился конкурент.
  
- Ты уже проиграл, - с придыханием сказал Хан Мортариону. – Ты стал тем, кого сам ненавидел.
+
Далее последовали, возможно, самые лучшие мгновения пилотажа в карьере Джона, хотя это мало что значило при таком скромном количестве зрителей. Он провёл лихтер по всей длине ущелья и сохранил достаточный разгон, чтобы машина по инерции промчалась над глубокой пропастью, лежавшей дальше. Три гигантских поднятых шоссе простирались через глубокую искусственную долину к обширным комплексам городских зданий на другой стороне, и по этим широким трассам двигались армии предателей. На дальнем краю бушевало необузданное пламя, очерчивающее границы неистовых, как стихия, полномасштабных битв. Грамматикус успел мельком увидеть исполинские бастионы под сосредоточенным обстрелом, их полуразрушенные зубчатые стены и огромные осадные машины, вздымающиеся до парапетов, а затем повреждённый лихтер камнем пошёл вниз.
  
Мортарион фыркнул.
+
Джон лихорадочно прибавил обороты в последний раз, но тяги двигателей едва хватило, чтобы машина не врезалась с размаху в дно долины, ринувшееся ей навстречу. Наблюдая, как за бортом мелькают городские уровни, Грамматикус наконец послал лихтер прямо к основанию какой-то огромной траншеи. Там кабину поглотила кромешная тьма, и они утопали в маслянистой черноте, пока не возникло ощущение, что они свалились по некой безымянной шахте в самое сердце планеты.
  
'''''- Немного ненависти вреда не причинит''''', - парировал он.
+
Перебросив всю оставшуюся мощность на воздушные тормоза, Джон до упора сдвинул рычаги управления. Нос лихтера наконец-то пошёл вверх: этого уже не хватило бы, чтобы набрать высоту, но теперь предстоящая аварийная посадка грозила им только болью, а не гибелью.
  
- Думай так, если тебе от этого легче.
+
— Держитесь! — успел крикнуть Грамматикус перед тем, как лихтер жёстко приземлился на днище.
  
Ускорение продолжалось. Удары наносились с такой частотой, которую не смогла бы выдержать оболочка обычных смертных. Воины с силой врезались друг в друга и отлетели в одну из колонн галереи. Обломки каменной кладки разлетелись в расползающихся облаках пыли, сквозь которую примархи с хрустом двигались друг другу навстречу. На пластинах брони Хана образовался первый разрез, распоров их пышное убранство от плеча до пояса. Кровь хлынула по траектории удара, разбрызгиваясь по поверхности тёмными лужами.
+
От удара судно подпрыгнуло, а потом его резко швырнуло вправо, и оно врезалось в кучу обломков и мусора у основания траншеи. По инерции машина пропахала ещё пятьсот метров по горизонтали — всё это время у людей сотрясались кости, с корпуса сваливалась броневая обшивка, а в каждом экране трескалось бронестекло, — после чего наконец застыла, наполовину зарывшись в землю и обильно дымя.
  
В этот момент с ними никто не мог сравниться. Они погрузились в мир исключительности, на такой уровень боя, что никто другой – ни человек, ни ксенос – не мог и надеяться соответствовать этой планке. Просто наблюдать за ним, пытаться отслеживать их движения, означало впасть в безумие. Почти всегда примархи держали себя в рамках жёсткого контроля, надевая на свою истинную сущность личину человечности. И когда маски сбрасывались, когда их внутреннее «я» прорывалось наружу – процесс был сложен для восприятия, не говоря уже о том, чтобы вмешаться или встать между ними.
+
Немного придя в себя после шока, Джон с трудом поднял голову. Его сильно тряхнуло при первом ударе, и сейчас он чувствовал, что шлем с внутренней стороны испачкан кровью. Все приборы отключились. Он ничего не мог разглядеть на том, что осталось от обзорных экранов кабины. Актея тоже пострадала, её ладони и пальцы были в крови. Трясущимися руками Грамматикус потянулся к переключателю комм-устройства.
  
'''''- Время не пощадило тебя, Джагатай''''', - сказал Мортарион, пока ещё невозмутимый, внутри него продолжалась борьба, он снова теснил Хана, обильно сыпля удары по шлему с золотой чеканкой и заставляя его голову откидываться назад. '''''– Ты уже не тот, кем был'''''.
+
— Олл? — позвал он.
  
- Я тот, кем был всегда, - прорычал Хан, ловко отбивая шквал абсолютно безупречных ударов и размахивающиеся чумные кадила.  
+
— ''Тут все живы,'' — прозвучало в ответ. — ''Еле-еле.''
  
'''''- Слабым.'''''
+
— И где же мы, чёрт возьми... сели? — пробормотал Джон, не зная, сможет ли он унять дрожь в руках настолько, чтобы отстегнуть ремни безопасности.
  
- Преданным.
+
— Именно там, где нужно, — сказала колдунья, ловко выбираясь из остатков кресла. — Идём. Альфарий покажет дорогу.
  
'''''- Одно и тоже'''''.
 
  
Они вдвоем протаранили внешнюю стенку галереи с таким яростным ударом, что вся секция рухнула, будто её взорвали. Примархи вели дуэль среди разлетающихся обломков, затем оказались на открытом ночном воздухе, целиком поглощенные своей личной вендеттой. Всё остальное вокруг них перестало существовать, словно сама планета не вынесла бесчестья, нанесённого тем размахом физической жестокости, что была развязана на её поверхности.
+
Он не произнёс ни слова. Ни разу. На протяжении всего поединка Чёрный Меч ничего не сказал.
  
Но с каждой секундой эта жестокость только нарастала, как снежный ком. Яростным ударом с плеча Мортарион едва не снёс Хану голову. Изогнутое лезвие Тишины вырезало в полу желоб глубиной в три фута и вытащило за собой целую глыбу рокрита, объятую статическим зарядом. Хан прорвался сквозь град ударов и нанёс Повелителю Смерти страшный порез на выставленной вперед ноге, через изрытую оспой броню достав до плоти и пустив первую кровь противнику, прежде чем был отброшен назад.
+
Чудовище. Призрак. Пустая оболочка.
  
К тому времени они уже были на открытом пространстве, на одной из огромных посадочных площадок, имевшей километр в поперечнике и двенадцать сотен метров в высоту. Над примархами бушевал шторм, сверкая зелеными молниями, которые пронзали высокие пики космопорта. А внизу, под ними, в виде беспорядочной массы ступеней и террас расстилалась большая часть огромной крепости. Теперь там сражались за каждый дюйм – миллионы точек света освещали позиции Белых Шрамов и Гвардейцев Смерти, вцепившихся в глотки друг другу. Казалось, что вся битва словно бы достигла своего апогея, нашла выход для своего абсолютного проявления, так что каждый из этих тысяч отдельных поединков воспринимался как единое целое прямо на вершине груды разлагающихся тел, и было в этом что-то завораживающее, даже когда кровь потоками пенилась в канавах.
+
Есть ли что-нибудь хуже этого? Есть ли загробная бездна глубже? Есть ли более сильное разочарование или отчаяние?
  
'''''- Для меня дело вовсе не в мести''''', - сказал Мортарион, его хриплый голос оставался сдержанным. '''''– Ты просто стоишь у меня на пути. Ты понимаешь это?'''''
+
Это разъяряло Кхарна. Неистово завывая, он снова и снова бросался на своего противника, снова и снова, не обращая внимания на раны. Он хотел вернуть прежнего соперника. Того, в чьих жилах пылал огонь. Он нуждался в ''кураже''. Хотя бы в проблеске чего-нибудь, чего угодно, кроме этой непреклонной, несгибаемой твёрдости.
  
Хан рассмеялся кровавым ртом, сплёвывая осколки зубов.
+
Они двое когда-то смеялись вместе. Они дрались в бойцовских ямах, отсекали друг от друга куски, а в конце всегда падали на окровавленный настил и хохотали. Даже Гвозди не смогли этого отнять, ибо в бою Гвозди всегда показывали истинную суть вещей.
  
- Я так не думаю, брат, - прошипел он. – Я здесь ради тебя. И только.
+
— Разозлись! — ревел он, кидаясь вперёд. — Будь... живым!
  
Диким ударом наотмашь Мортарион полоснул по горлу своего противника, а затем сделал следующий выпад, держа косу обеими руками.
+
Потому что убить можно только то, что живо. Призрака убить нельзя: если рубануть топором, тот пройдёт насквозь. Здесь Кхарна не ждало ничего, только отчаяние и безумие, порождаемые тем, что он бесконечно наталкивался на стену.
  
'''''- Какая снисходительность. Но ты всегда был таким.'''''
+
Гвозди вонзались в него. Он бился сильнее. Он бился быстрее. Его мышцы рвались и мгновенно срастались. Кровеносные сосуды лопались и восстанавливались. Он ощущал, как по телу разливается жар, самый обжигающий и нестерпимый из всех, какие он когда-либо переносил.
  
Ещё один удар по шлему, и лезвие прошло насквозь, впрыснув яд нервно-паралитического газа, повреждение правого наплечника заставило Хана пошатнуться.
+
Чёрный Меч сопротивлялся его напору молча и несокрушимо, что лишь распаляло гнев Кхарна. Казалось, будто пытаешься отсрочить конец самой вселенной. Ничто не могло поколебать веру его противника. Тот был слеп ко всему, кроме самого себя, эгоистичен, как похититель драгоценностей в сокровищнице.
  
- Я командовал своим легионом так, как считал нужным, - прорычал Хан. - Ты мог бы попытаться сделать то же самое.
+
Кхарн размахивал цепным топором так бешено, как никогда, воспламеняя пары прометия в воздухе, и кровь слетала с него резко, как щелчок плетью. Он наносил удары. Он ранил призрака. Он вынудил его пошатнуться, заставил шумно вздохнуть. Тот жар заполыхал внутри Кхарна, и биение его сердец немыслимо ускорилось. В его ушах раздался грубый шёпот Великого бога:
  
Белый Тигр сверкнул и метнулся к кабелям, дребезжащим на шее Мортариона, но противник отвёл удар.
+
«''Сделай. Сделай это. Сделай это для меня''».
  
'''''- Я уже был во главе Гвардии Смерти до того, как тебя нашли.'''''
+
Призрак вновь двинулся на него, грозный и мрачный, на лбу его шлема искрили разряды, а доспехи поглощали свет так же, как и клинок, которым он орудовал.
  
Хан стойко сдержал стремительный натиск, мышцы стонали, когда он раскручивал свой клинок, выписывая им ослепительные дуги. Пот струился по коже, полыхающей огнём, смешиваясь с кровью.
+
Перед лицом угрозы Кхарн возвысился. Его удары складывались в песнь насилия, многоголосие нескончаемой радости. Площадка под ними растрескалась, и оба рухнули среди туч обломков. Даже повалившись на землю, они продолжили бороться. Они раскачивались и шатались, изничтожая вокруг всё, что попадало в пределы дуги, описываемой мечом, или в зону досягаемости топора.
  
- Не уверен, что твой первый капитан с этим согласится.
+
— Я''...'' я… не... — выдавил Кхарн, чувствуя, как приливная волна усталости захлёстывает даже его руки и ноги, напитанные силой вышнего покровителя.
  
Мортариона прорвало. Разъярённый и потрясённый, он обрушился на Джагатая, развернув свои похожие на паутину крылья и молотя могучими руками. Он сминал и размазывал Хана по поверхности посадочной площадки, окутывал его шлейфами яда, крошил металл его перчаток, раскалывал ему бока древком своего оружия, окутанного эфиром, и, наконец, вонзил изогнутое лезвие в его торс.
+
Тогда он осознал, что произошло. В разгаре безумия, пока Великий бог наполнял его истерзанное тело своим естеством, Кхарн уловил суть случившейся перемены.
  
Хану потребовались все его навыки и упорство, чтобы выдержать такую атаку, чтобы с ним не покончили в одночасье, и чтобы не рассыпаться на тысячу осколков. К этому моменту он сражался как никогда раньше, выйдя за пределы своих возможностей, и всё равно продолжал безостановочно получать удары, гонимый по терзаемому бурей космопорту, словно простолюдин, избиваемый своим господином. Череп трещал, в голове звенело от ударов, из ран сочилась кровь. Правая рука была переломана, щека разорвана, на боку была рваная рана. Вокруг Хана Тишина вращалась, оставляя за собой следы, подобно проносящимся метеорам, треща по всей длине от порочных энергий, одновременно и быстрых, как течения  варпа, и мощных, как недра звезды.
+
После Нуцерии они всегда говорили себе, что Пожирателей Миров создал ''Империум''. «Это не наша вина». Несправедливость и жестокость — вот что породило жажду противоборства, бесконечные повторения былых гладиаторских игр, своего рода религиозных обрядов в честь давно и заслуженно умерших божеств. Каждое зверство, любой акт бессмысленного кровопролития оправдывались тем, что это ''они'' сделали нас такими.
  
'''''- Ты ничего не знаешь,''''' - прорычал Мортарион,  снова поднимаясь, штормовые потоки завывали, подхватывая и развевая его покровы. '''''– Не знаешь ничего ни о самопожертвовании, ни об отречении – ты был избалованным ребенком и ныл о том, что нужно строить империю, пока остальные брали и строили.'''''
+
— Я''...'' я… не...
  
Глаза Мортариона вспыхнули безумным зеленым светом, лицо, обращенное к Хану, исказилось теперь уже от истинной ярости. Повелитель Смерти был стихией, был апокалипсисом, был феноменом. Вокруг него буря пронзительно завывала, превращаясь в вихрь, который придавал силу каждому и без того убийственному удару, вырывал куски земли, на которой бились примархи, и посылал их в отступающего Хана.
+
Но теперь Кхарн увидел, что круг замкнулся. Он узрел, что семь лет непрерывной войны сделали с Империумом. Он узрел, во что превратились воины-лоялисты. И тогда во время самой напряжённой и изнурительной схватки, когда-либо выпадавшей на его долю, ему явилось видение: из беспросветно унылых крепостей выступают тысячи воинов, отлитых по образцу его противника, такие же непреклонные, бездушные, фанатичные, и они никогда не сдаются, но не потому, что верят в какое-то правое дело, а из-за того, что в буквальном смысле забыли, как это — отступать. А потом сын Ангрона узрел, какую мощь обретёт подобный строй, и как долго он сумеет продержаться, и какие новые страдания принесёт в Галактику, которая и без того сотрясается под молотом безграничных мук, и тогда он, даже он, Кхарн Верный, содрогнулся всем своим существом.
  
'''''- Тебе показали природу галактики, а ты отвернулся,''''' - в ярости кричал Мортарион, взмахнув косой вниз и едва не разрубив надвое ногу своему сопернику. '''''– А я принял её. Я принял боль. Я смотрел в глаза богу.'''''
+
— Я… я… не…
  
Буря гнева Гора проносилась над головой. Далеко внизу вспыхивали взрывы, создавая причудливые плазменные фигуры над руинами порта. Ещё дальше, видимый лишь зрением примарха, горел осажденный Внутренний дворец – слишком далеко, чтобы этому помешать. Нечестивые голоса завывали на раскалённом ветру, подбадривая, ликуя и радуясь.
+
Он сражался дальше, теперь уже из дикого отчаяния, потому что нельзя допустить, чтобы так продолжалось, нельзя с этим смириться, нужно дать отпор! Ведь есть же ещё удовольствие, и жаркий пыл, и слава, и наслаждение от искусно совершённого убийства, но все чувства смоет этот холодный поток, если не остановить его здесь, на Терре, где впервые сотворили подобных им воинов, где началось грандиозное представление на тему вызывающей самонадеянности.
  
'''''- А ты бежал,''''' - выплюнул Мортарион. '''''– Ты всегда убегаешь, насколько можешь от трудных решений, основ, неизвестных тебе.'''''
+
Он должен выстоять. Он должен сопротивляться, ради человечества, ради жизни, полной страстей, ради восхитительной пульсации боли, ощущений, хотя бы чего-то!
  
Мортарион снова взмахнул косой, теперь ещё резче, быстрее, сильнее, пресекая отчаянную попытку Хана блокировать удар, и с силой, разрушающей броню, повергнул примарха на колени. Посыпались новые тяжёлые удары,  сопровождающиеся выбросом пожирающего душу эфира, Мортарион словно вколачивал его в землю, пока Хан не оказался практически поверженным лежать спиной на рокрите,  
+
— Я... не... — тяжело дыша, произнёс Кхарн. У него темнело в глазах, руки теряли хватку. — Так... испорчен…
  
'''''- Теперь тебе не убежать,''''' - заключил Мортарион.
+
Чёрный Меч атаковал его вновь и вновь. Он сражался в невообразимой манере, слишком совершенной, слишком непримиримой, не ведая пощады, не зная жалости.
  
Голова Джагатая откинулась назад, и кровь потекла по шее. Он успел бросить короткий взгляд в небеса с испещрёнными кровавыми пятнами облаками, за которыми скрывались чудовищные флоты, прежде чем над ним навис силуэт Мортариона и закрыл собой небо.
+
Кхарн даже не увидел смертельного удара — того, как кромка клинка устремилась к нему со всей тяжестью пустоты и быстротой вечности, столь великолепная в своей отстранённости, что даже Великий бог внутри воина мог лишь наблюдать за тем, как он приближается.
  
И вот сон стал явью, как и предсказывал ему Есугэй: Владыка Смерти возвышался во тьме над миром теней с поднятыми для смертельного удара руками.
+
Так был сражён Кхарн.
  
«Не все предначертано судьбой», - сказал тогда Хан Есугэю.
+
Его отправили в небытие, повергли с холодным презрением, рассекли и втоптали в пепел цивилизации, ему раздавили горло, проломили череп, сокрушили рёберный каркас. Даже когда руки и ноги воина превратились в окровавленные обрубки, даже когда потух реактор его подпитываемой варпом брони, он бился, беснуясь и нанося удары до самого конца, но тогда этого уже не хватило.
  
'''''- Всё закончится здесь,''''' - сказал Мортарион, и его лицо исказила гримаса гнева'''''.'''''
+
Последним, что увидел Кхарн — по крайней мере, в этом мире, — стал огромный тёмный силуэт его убийцы, Чёрного Храмовника, который повернул свой безупречный клинок остриём вниз и приготовился завершить последнюю схватку между ними.
  
Хан с трудом рассмеялся под своим разбитым безлинзовым шлемом.
+
— Не... так… испорчен… — прохрипел Кхарн в агонии, превосходящей любые муки от Гвоздей. Но при этом он яснее, чем когда-либо, осознавал игривую жестокость вселенной. — Как… ты...
  
- Видишь, брат, я уже смеюсь, - прохрипел он, слова булькали от скопившейся в горле крови. – Тебе стоит начать беспокоиться.
+
А потом меч опустился, и бог оставил его, мёртвого, на руинах его древнего дома.
  
  
Крозий всё ещё пребывал в восторге. Он был тяжело ранен, один из этих проклятых Белых Шрамов едва не отрубил ему правую руку, но он продолжал идти, держа оружие в уцелевшей руке, и похоже не торопился отомстить тому, кто его ранил.
+
===Глава двадцать четвёртая===
  
Он шёл сквозь миазмы вместе со своими братьями, пробираясь по колено в иле, глубоко втягивая плотный воздух атрофированными лёгкими. Он не знал точно, где находится. Прежние очертания внутренностей крепости начали полностью растворяться, превращаясь в безжизненные пещеры, покрытые слизью. Но куда бы Крозий не направился, он везде обнаруживал врага, и это не требовало от него никаких усилий, ведь Белые Шрамы не скрывали своего присутствия, и при этом издавали такие вопли и боевые кличи, словно это могло каким-то образом сделать их менее хрупкими.
 
  
Крозию приходилось заново учиться сражаться в своём новом теле. В прошлом, до великих перемен, он больше уделял внимание технике уклонения от ударов в расчёте на то, чтобы ограничить получаемые повреждения, прежде чем самому пытаться нанести их противнику. Теперь это казалось таким наивным. Теперь его тело стало до такой степени громоздким, что можно было и не пытаться уклониться от чего-либо. С другой стороны, он мог поглотить сколь угодно много ударов, так что его почти сонный темп боя показал свою исключительную эффективность. Это упрощало всё. Можно было просто подойти к врагу, уповая на восстанавливающую силу распада, которой его наградили. Никаких уловок, никаких обманов. Это был честный способ ведения войны, несмотря на то, что в его основе лежало колдовство. Такую войну Крозий мог полюбить.
+
Сон стал явью
  
Однако враг так не считал. Надо отдать ему должное – объединенные усилия легиона и танковых войск доставляли Гвардии Смерти немало хлопот. Если Крозий потеряет осторожность, то танки могут уничтожить всё вокруг, опрокинуть его вниз, в шахты, из которых он никогда не сможет выбраться. А если он позволит этим мощным взрывам отвлечь всё своё внимание, то не успеет оглянуться, как прямо у него под носом окажутся Белые Шрамы и будут размахивать своими клинками перед его лицом. Они были хрупкими по сравнению с ним, но такими невероятно быстрыми и такими преданными, что это вгоняло Крозия в смертную тоску. Они относились ко всему очень серьезно. И никогда не отвечали на его любезные попытки завязать с ними разговор.
+
Возвращение
  
Он уже готовился вылезти из укрытия, которое занимал вместе с несколькими десятками своих братьев по отряду Несломленных, чтобы отправиться в долгий путь по пересеченной местности навстречу подступающим танкам. Маленькое существо на его локте уже волновалось, покачиваясь вверх вниз.
+
Боевой Ястреб
  
Когда закованное в силовые доспехи тело врезалось в дно окопа рядом с ним, первое, о чём подумал Крозий, что это просто еще один воин легиона, решивший поучаствовать в диверсии. Ему потребовалось мгновение или два, чтобы узнать Морарга, потому что теперь все они были так похожи друг на друга – покрытые грязью и налетом разложения, их старые знаки отличия становились все более трудноразличимыми.
 
  
- Брат! – крикнул Крозий, крепко хлопая его по спине. – Где тебя носило?
+
Впервые они столкнулись на руинах Тизки, окружённые зеркальным блеском пирамид. Их нынешнюю встречу поневоле хотелось сравнивать с той, первой, с единственным случаем, когда Хан бился с кем-либо из примархов — сражался по-настоящему, с вероятностью гибели одного из них, а то и обоих. Поневоле вспоминалось, каким несокрушимым был Мортарион в том заброшенном царстве разбитого стекла, как он просто отказывался уступить, упрямый, несгибаемый, холодный, смертоносный.
  
Морарг с минуту стоял молча, по колено в жиже, глядя линзами шлема через край окопа. Он сжимал в огромной перчатке большой цепной меч, но не активировал его. Пахло от Морарга как-то по-другому – чем-то эфирным, возможно, запахом демонов.
+
Но, несомненно, вспоминать об этом не стоило, ведь оба они сильно изменились. Вырвавшись из оков, что раньше сдерживали его, Повелитель Смерти принял жуткую и вычурную форму. Теперь его человеческий облик сохранился лишь в общих чертах: его худое тело покрывали ветхие доспехи, изъеденные ржавчиной и распадом, и казалось, что эта беспорядочная груда кое-как закреплённых пластин и заплесневелой ткани может развалиться в любой момент. Воздух вокруг него становился едким, пропитывался скверной, от которой сводило желудок и затруднялось дыхание. Мортариона погубили и вместе с тем вознесли, искалечили и сделали сильнее, чем когда-либо прежде.
  
- Где примарх? – спросил он рассеянно.
+
Так что их первая схватка теперь мало что значила. Тогда она сводилась к противостоянию скорости и упорства, и обе тактики могли привести к победе. Однако теперь в дело вступили новые переменные. Физическая сила Мортариона возросла неимоверно. Варп обильно струился по его жилам, пульсируя под значительно мутировавшей кожей. При каждом его движении реальность изгибалась вокруг него, питая отвращение к такой издёвке над законами природы. В его огромном клинке мелькали отражения потустороннего адского мира — гниющие сады, истерзанная плоть, плодородные поля боли.
  
Крозий рассмеялся.
+
И что он, Хан, мог противопоставить всему этому? Своё привычное мастерство во владении клинком, прекрасные доспехи, то, что осталось от его знаменитого проворства. Слишком мало.
  
- Ты же советник! Ты его потерял? – спросил он.
+
Но ещё у него есть ненависть. Теперь всё будет по-другому. Когда они спорили на Просперо, то в разговоре, наряду с прочим, сквозило сожаление. Каждого из них разочаровало то, что другой отверг нечто особенное. Теперь же ненависть Кагана стала безграничной, как пустота. Иначе и быть не могло, ведь слишком многие погибли при Катулле. Его воины, его корабли, его советник — все они стали жертвами чудовища, которое сейчас стояло перед ним, и на нём одном лежала вина в их смерти.
  
Морарг не засмеялся в ответ.  
+
Вот чем обладал Хан. А ещё он пылал яростью, глубокой, как ядро планеты, которая подпитывала каждый удар и взмах огромного дао. Он горел острой жаждой мести, что служила топливом его рукам и ногам, помогала искать слабое место у этого ужасного слияния сверхчеловека и якша, заставляла бороться за невозможную победу.
  
- Меня... задержали. Саван Смерти должен был сопровождать его на западный фронт. Я не вижу его сигналы.
+
И вот они столкнулись, упираясь в камень под ногами так, что тот раскололся. Белый Тигр с рыком врезался в Безмолвие, и ударная волна от их столкновения выплеснулась наружу, а противники продолжали давить, изучая силу и баланс друг друга, внимая колебаниям клинков и определяя, как они влияют на мощь своих хозяев.
  
- Значит, он нашёл себе развлечение где-то в другом месте. Несомненно, доставляет неприятности ублюдкам, а? – предложил Крозий.
+
Хан отступил первым. Противники стремительно обменялись новыми ударами, ещё более быстрыми и увесистыми. Повсюду вокруг них гремела какофония общей битвы — отзвуки, что просачивались с нижних уровней, хор криков и взрывов, от которого не удавалось отстраниться.
  
Морарг повернулся к Крозию и, казалось, впервые заметил демона. Маленький бог поклонился, затем срыгнул комки чего-то жёлтого.
+
Скорость ударов увеличивалась, стремительно нарастая, пока они не достигли исключительной мощи и точности. Мортарион убыстрился, его прежняя неспешность сменилась резвостью — демонической способностью к смещению между мирами. Его коса, описывая дуги, свистела и шипела нездешними голосами, нанося раны самому воздуху, когда Хан уворачивался от её распарывающей кромки. Когда же откованная в варпе сталь отыскала цель, её удар сотряс тело Кагана до костей и ошеломил разум: столкнулись не просто твёрдые объекты, но сами измерения.
  
- Что это? – спросил Морарг.
+
'''— ''А я надеялся, что ты потанцуешь,''''' — прохрипел Повелитель Смерти, оттесняя Хана новыми мощными выпадами. — '''''Вместе с рассудком теряешь и почву под ногами?'''''
  
Крозий ласково посмотрел на создание.  
+
Джагатай уже тяжело дышал. Схватка шла так тяжело, как и ожидалось, а то и ещё труднее. Впрочем, он и не питал иллюзий.
  
- Одно из чудес новой эры. У него есть близнец, ты знал, что они имеют близнецов? – спросил Крозий.
+
Каган проводил такие молниеносные выпады, что остриё мчалось быстрее мысли, а очертания клинка размывались. Коса, тяжело опускаясь, сшибалась с дао в фонтанах плазмы и осколках керамита, и из неё доносилось шипение, что складывалось в проклятия хора наполовину воплотившихся демонов.
  
Он не мог понять, что думает об этом Морарг. На какой-то ужасный миг Крозию показалось, что советник отмахнётся от его любимца, как от ядовитого насекомого, выползшего из грязи.
+
— Ты уже проиграл, — с придыханием сказал Хан брату. — Ты превратился в то, что ненавидел.
  
Но потом Морарг осторожно протянул руку и погладил существо по колючкам. Демон захихикал от удовольствия, и складки на его брюшке заколыхались.  
+
Мортарион фыркнул.
  
- Хорошенький, - пробормотал Морарг.  
+
'''''— Не всё, что мы ненавидели, заслуживало этого.'''''
  
- Согласен, - сказал Крозий, широко улыбаясь. - Теперь ты видишь это? Видишь, насколько всё стало лучше?
+
— Думай так, если тебе от этого легче.
  
Вражеские танки подходили всё ближе. Скоро они откроют огонь из своих орудий, представляющих досадную помеху, и превратят пейзаж вокруг во взрывы грязи и искорёженного металла. Тогда станет интересно, опасно, но интересно.
+
Они продолжали ускоряться. Удары следовали с такой частотой, что никакой смертный не сумел бы наносить их в таком темпе из-за ограничений своего тела. Яростно столкнувшись, воины зашатались и врезались в одну из колонн галереи. Обломки каменной кладки раздробились, развеялись облаками пыли, сквозь которую примархи ринулись друг на друга. На доспехах Хана возник первый косой разрез, их пышные украшения распороло от плеча до пояса. Кровь хлынула по траектории удара, разбрызгиваясь по полу тёмными лужами.
  
Морарг снял перчатку и активировал забитые грязью приводы своего клинка. Тупые лезвия зажужжали. Он посмотрел вверх и приготовился подняться по склону, навстречу атакующим неверующим.  
+
По сути, они остались одни. Противники перешли в мир исключительности, на такой уровень боя, что никто иной — ни человек, ни ксенос, — не мог даже приблизиться к нему. Просто наблюдая за схваткой, пытатясь следить за её ходом, ты рисковал впасть в нечто вроде безумия. Почти всегда примархи жёстко держали себя под контролем, нося поверх своей истинной сущности личину человечности. И когда маски сбрасывались, когда их внутреннее «я» прорывалось наружу, за дальнейшими событиями с трудом удавалось даже уследить, не говоря уже о том, чтобы вмешаться.
  
- Ну что ж, - произнёс он, словно витая где-то. – Возможно, ты был прав. Лучше всего оставить прошлое позади. Оно не вернется.
+
— '''''Время не пощадило тебя, Джагатай,''''' — сказал Мортарион, пока ещё невозмутимый, пока что ведущий борьбу и внутри себя. Он снова оттеснил Хана, сбив с его шлема золотую чеканку ударом, от которого голова чогорийца откинулась назад. — '''''Ты уже не тот, кем был.'''''
  
 +
— Я такой, каким был всегда! — прорычал Каган, мастерски отражая шквал пугающе безупречных выпадов.
  
Он должен был быть мёртв. Поединок давно должен был закончиться, а Джагатай стать не более чем месивом на полу из разодранной кожи и осколков доспехов. И всё же, как это ни невероятно, он был ещё жив, он ещё сопротивлялся. Должно быть, у него были сломаны обе руки, срощенная грудная клетка была расколота, клинок получил зазубрины и затупился, и всё же Джагатай поднимался, снова и снова.
+
'''''— Слабый.'''''
  
На это было почти больно смотреть. Примарх Пятого с трудом пытался подняться на ноги с колен, снова, после того, как его отбросило на другой конец посадочной площадки. Кровь так обильно хлестала из каждого сочленения доспеха, что оставалось только гадать, сколько же ещё её осталось внутри Хана. Неповреждённые части пластин брони цвета слоновой кости свободно свисали на ремнях, напоминающих сухожилия, и покачивались, когда он пошатывался на ходу.
+
— Верный.
  
И, несмотря на всё это, Джагатай продолжал говорить. Он продолжал осыпать своего противника насмешками и оскорблениями. Даже когда Мортарион обрушивал удар за ударом по шлему, покрытому вмятинами, словно пытаясь вбить Хана как можно глубже в разбитый рокрит, Джагатай продолжал сыпать издёвки, иногда они звучали зло и ехидно, иногда просто по-детски.
+
'''''— Одно и то же.'''''
  
- Просто сними свою дурацкую маску. Я хочу видеть твое лицо, когда буду тебя убивать.
+
Налетев вдвоём на внешнюю стену галереи, братья обменялись такими сокрушительными ударами, что вся секция рухнула, будто её торпедировали. Примархи кружились и бились среди кувыркающихся обломков, а потом оказались снаружи, в ночи, на открытом воздухе, целиком поглощённые своим личным состязанием. Всё прочее вокруг них — весь мир, всё бытие — перестало существовать, как будто сама планета робко скрылась, устыдившись размаха жестокой драки, развязанной на её поверхности.
  
- Ты смердишь хуже, чем на Улланоре. Разложение началось ещё тогда.
+
Но с каждой секундой свирепость бойцов только нарастала, как снежный ком. Агрессивно взмахнув косой по диагонали, Мортарион едва не снёс Хану голову. Изогнутое острие Безмолвия вырезало в полу жёлоб метровой глубины, а когда примарх выдернул оружие, то вытащил вместе с ним целый блок скалобетона, увитый разрядами энергии.
  
И ещё одна насмешка, глубоко ранившая даже при всей своей очевидности.
+
Прорвавшись через град ударов, Джагатай нанёс Повелителю Смерти страшный порез на бедре выставленной вперёд ноги: преодолев изрытую оспинами броню, дао достало до плоти, и Хан впервые пустил врагу кровь, но затем его вновь отбросили.
 +
 
 +
Тогда они уже сражались на открытом пространстве, на одной из крупных посадочных площадок, имевшей километр в поперечнике и расположенной на высоте двенадцати сотен метров. Над примархами бушевала буря, сверкавшая зелёными молниями, которые вонзались в высокие пики космопорта. Под ними расстилалась основная часть исполинской крепости, изобилие платформ и уступов, кажущихся сваленными в кучу. Теперь там сражались за каждую пядь: миллионы точек света указывали, где Белые Шрамы и Гвардейцы Смерти вцепляются друг другу в глотки. Казалось, что вся битва достигла апогея, нашла воплощение для своей беспримесной сути, так что каждый из многих тысяч отдельных поединков словно бы вливался в единое целое — бой, что кипел на вершине разлагающейся горы, и на него стоило глазеть с благоговением, даже когда внизу кровь пенящимися потоками лилась в сточные каналы.
  
- Мне нужен был Владыка Легиона. Я должен был сразиться с Тифоном.
+
'''— ''Для меня дело вовсе не в мести,''''' — всё так же сдержанно прохрипел Мортарион. — '''''Ты просто стоишь у меня на пути. Ты понимаешь это?'''''
  
Это было уже чистое ребячество. Это было ниже их достоинства. К этому времени Мортариону на смену гневу пришло что-то вроде надменной скуки. Его ждали более великие дела. А эта мелкая потасовка не должна была иметь значения. Она должна была уже закончиться. Сила продолжала пульсировать в нём, как чистый прометий, варп по-прежнему вливал жизнь в каждый его жест, а его армии всё также удерживали свои позиции, о которые захлебнулась атака Белых Шрамов, но это всё больше приводило Повелителя Смерти в ярость, превращаясь в раздражающее препятствие на дороге, которое никак не удавалось преодолеть.
+
Хан рассмеялся окровавленным ртом, сплёвывая осколки зубов.
  
Поэтому он снова ринулся в бой – два широких шага, ускорение темпа, и поистине жестокий удар, последовавший за взмахом Тишиной, который сорвал шлем с головы Джагатая и подбросил его в воздух. Хан рухнул плашмя на спину, каким-то образом удержав в руке свой хрупкий клинок, даже когда Мортарион, возвышаясь над ним, направлял древко косы в незащищённый живот своего врага. В последний момент Джагатаю удалось увернуться, но взамен Мортарион нанес сильный удар ногой по лицу, сломав ему нос и скулу.
+
— Для меня всё иначе, брат, — прошипел он. — Я здесь ради тебя. И только.
  
Наполовину ослепший и словно пьяный, Джагатай взмахнул своим клинком и, встретившись с Тишиной, выбил её из хватки Мортариона. Позволив косе с грохотом отлететь, Мортарион резко опустился на противника и  набросился на него в бешенстве, нанося удары руками в перчатках по горлу Хана, по груди, по разбитому лицу. Сжатые кулаки опускались один за другим, Джагатай едва успевал отбиваться руками, разрывая остатки прекрасного лакированного керамита и забрызгивая их обоих свежей разгорячённой кровью.
+
Неистовым ударом наотмашь Мортарион полоснул неприятеля по горлу, а затём провёл выпад сверху вниз, держа косу обеими руками.
  
Хан ни на секунду не переставал отбиваться, только теперь это вызывало жалость. Он поймал в захват один кулак Мортариона, летевший в него на полной скорости, но другой кулак вонзился ему в живот, разорвав что-то внутри. Джагатай попытался подняться, но Мортарион с презрением отшвырнул его назад, позвоночник Хана хрустнул. К этому времени оба примарха ревели: один – от бессильной ярости, другой – от неприкрытой мучительной боли. Вот до чего они докатились – два примарха устроили драку по всему заброшенному космопорту, лупя и кромсая друг друга, как какие-то обычные бандиты в мире-улье, пытаясь порвать  один другого  на части собственными руками.
+
'''— ''Как невзыскательно. Но ты всегда был таким.'''''
  
Отпрыски Императора, повелители галактики.
+
Кривой клинок снова врезался в шлем, и лезвие, пройдя насквозь, впрыснуло патогенный нервный газ. Следом коса расколола правый наплечник Джагатая, что вынудило его пошатнуться.
  
Мортарион, задыхаясь и чувствуя, что сердце готово разорваться, наконец, остановил поток ударов. Первая боль от усталости пробежала по его рукам, зрение слегка помутилось. Всё же в нем ещё оставалось что-то человеческое, то, что знало, что такое истощение. Он тяжело поднялся на ноги.
+
— Я командовал своим легионом так, как считал нужным! — прорычал Хан. — Ты даже не пробовал поступить так же.
  
Джагатай всё ещё дышал. Каким-то невероятным образом это месиво из запёкшейся крови и осколков костей, бывшее когда-то гордым обликом Хана, продолжало дышать, слабо булькая пузырьками воздуха.
+
Белый Тигр сверкнул и метнулся к кабелям, дребезжащим у шеи Мортариона, но противник отвёл дао в сторону.
  
Мортарион подковылял к своей косе и поднял её, готовясь положить конец этому представлению.
+
'''''— Я вёл Гвардию Смерти ещё до того, как тебя нашли.'''''
  
'''''- Я думал, ты будешь кружить, как в танце,''''' - повторил свои слова Мортарион, искренне заинтригованный. '''''– А ты просто... терпишь это. Ты лишился рассудка?'''''
+
Не отступая перед стремительным натиском врага, Каган до боли в мышцах раскручивал свой клинок, выписывая им ослепительные дуги. Пот, струившийся по его разгорячённой коже, теперь смешивался с кровью.
  
Джагатай закашлялся, выплёвывая новые сгустки крови на растерзанную поверхность площадки. Рука, должно быть, переломанная во многих местах, продолжала сжимать в потрескавшейся перчатке рукоять клинка. Медленно отступая назад, Мортарион понял, что слышит горький смех.
+
— Думаю, твой первый капитан с этим бы поспорил.
  
- Я... поглотил, - прохрипел Джагатай, - боль.
+
Мортариона прорвало. Взревев, он развернул тонкие, как прозрачная ткань, крылья, и коса бешено, гибельно завертелась в его могучих руках. Он бил и молотил Джагатая, вынуждая того отходить по поверхности платформы, окутывал его шлейфами яда, крошил металл его перчаток, раскалывал боковые пластины брони взмахами древка, окутанного эфиром, и, наконец, с размаху всадил изогнутый клинок ему в туловище.
  
Мортарион остановился.  
+
Хану потребовались все его навыки и упорство, чтобы выдержать такую атаку, чтобы с ним не покончили в одночасье, не разрубили на тысячу кусков. К этому моменту он сражался как никогда раньше, карабкаясь к пределу возможного, но его всё равно колотили, охаживали, лупцевали, гнали по краю терзаемого бурей космопорта, словно простолюдина, которому задавал трёпку его господин. Череп трещал, в голове звенело от ударов, глаза застилали облачка крови. В правой руке треснули кости, скула раздробилась, бок прочертили рваные раны. Безмолвие металось вокруг него, волоча за собой хвосты, словно метеор, треща по всей длине от порочных энергий: оружие двигалось быстро, как запутанные течения варпа, но било с тяжестью звёздного ядра.
  
'''''- О чём это ты?'''''
+
'''''Ты ничего не знаешь!''''' — прорычал Мортарион, снова вздымаясь над Ханом, и усилившийся штормовой ветер завыл, подхватывая и развевая его покровы. — '''''Ни о самопожертвовании, ни об отречении — ты, как избалованный ребёнок, жаловался на организованность, пока все мы строили империю.'''''
  
- Я... знаю, - сказал Джагатай невнятным дрожащим голосом. - «Терминус Эст». Ты... сдался. А я... нет. – И тут он оскалился – разбитые губы, щёки с содранной кожей,  единственный зрячий глаз – всё исказилось гримасой неподдельного злорадного удовольствия. – Моя стойкость... выше твоей.
+
Глаза Мортариона вспыхнули безумным зелёным светом, и видимая часть его лица исказилась ''—'' теперь уже от истинной ярости. Повелитель Смерти обратился в стихию, в апокалипсис, в нечто феноменальное. Вокруг него пронзительно завывала буря, сплетаясь в вихрь, который ещё более усиливал убийственные удары косы, вырывал куски платформы, на которой бились примархи, и метко швырял их в отступающего Кагана, словно осыпая того снарядами.
  
Так вот что они все думали о нём. Вовсе не о том, что он сделал то, что было необходимо. И не о том, что он пожертвовал всем, чтобы сделать свой легион непобедимым, даже терпел позор, используя Каласа в качестве проводника, даже обрек свою душу на вечное заточение в демоническом облике, чтобы изменения не смог повернуть вспять никто, даже его отец.
+
'''— ''Тебе показали истинную суть Галактики, а ты отвернулся!''''' — яростно прокричал Мортарион. Резко опустив косу, он едва не переломил отставленную ногу Джагатая напополам. — '''''А я принял её. Я принял боль. Я посмотрел в глаза богу.'''''
  
Они думали о том, что он оказался слаб.
+
Над головами у них бурлила стихия, взметённая гневом Хоруса. Намного ниже противников полыхали взрывы, и на руинах порта вырисовывались созвездия из вспышек плазмы. На огромном расстоянии за ними, видимый лишь глазами примархов, горел осаждённый Внутренний дворец — слишком далеко, никакое вмешательство уже не поможет. Нечестивые голоса завывали на раскалённом ветру, подбадривая, ликуя и радуясь.
  
Плотина его ярости прорвалась. Мортарион поднял Тишину двумя руками, направив острие в смеющегося Хана, не думая больше ни о чём, кроме того, как проткнуть грудь врага.
+
'''— ''А ты сбежал,''''' — злобно произнёс Мортарион. — '''''Ты всегда убегаешь, оказываешься слишком далеко, ни на что не влияешь, и твои убеждения неведомы даже тебе самому.'''''
  
И потому он пропустил внезапно усилившуюся хватку противника на клинке, блеск белой стали, стремительный толчок с пола, виртуозный бросок сверху. Белый Тигр проник под единственный участок броневой пластины, который Джагатаю удалось сместить, и он вонзился глубоко, посылая вспышку боли прямо в деформированное туловище Мортариона.
+
Коса вновь обрушилась на цель, теперь ещё мощнее, неудержимо быстро, крайне увесисто, пронеслась над дао, отчаянно вскинутым в попытке блокировать удар, и с силой, раскалывающей броню, повергла примарха на колени. Посыпались новые тяжкие удары: они сопровождались выбросами эфира, что разъедал душу, и Мортарион вынуждал противника опускаться всё ниже, пока Хан не повалился навзничь на скалобетон, беззащитный, как жертва на алтаре.
  
Джагатай увернулся от лезвия Тишины, её удар не достиг цели. Мортарион отшатнулся, из глубокой раны начала сочиться кровь. И тут, к его изумлению, Хан, не перестававший истекать кровью, поднялся на ноги и, даже израненный, стал приближаться к нему. Мортариону даже почудилось вдруг, что зрение обманывает его, и он, потрясённый, снова ринулся в бой, продолжая делать то же самое, что и раньше – атакуя прямо в лоб, уповая на свою колоссальную силу – и только тогда осознал, что до предела измотан этим поединком.
+
'''— ''Теперь тебе не убежать,''''' — заключил Повелитель Смерти.
  
А потом, потом Хан начал кружить, как в танце. Уже без прежней красоты – её у него вырвали – но всё с той же сверхъестественной, завораживающей увёртливостью, когда кажется, что он словно приглашает к удару в одном месте, а на самом деле оказывается в совершенно другом, на расстоянии вытянутой руки, и ему этого достаточно, чтобы сломать защиту противника и разрезать его на куски. Он всё ещё был на это способен. В нём ещё оставалось кое-что.
+
Голова Джагатая откинулась назад, и кровь потекла по шее. Он успел бросить короткий взгляд в небеса с пятнистыми багряными облаками, за которыми скрывались чудовищные флоты, а потом всё заслонил силуэт Мортариона, нависшего над ним.
  
- С нашими кораблями мы проделываем один манёвр, - прорычал Хан смертельно серьёзно, уже не смеясь. - Мы называем его цзао. Долото.
+
И вот сон стал явью, в точности как описывал Есугэй: Повелитель Смерти возвышался во тьме над миром теней, поднимая руки для решающего удара.
  
Мортарион неуклюже взмахнул косой и промахнулся. Дао атаковал снова, лезвие оставило глубокую рану вдоль руки.
+
«Не всё предначертано судьбой», — сказал тогда Хан грозовому пророку.
  
Перемена была завораживающей. Хан ещё находился на краю гибели, всего один хороший удар отделял его от уничтожения, но он снова двигался, всё быстрее и быстрее, его уникальная физиология делала то, для чего была предназначена: поддерживала его жизнь, поддерживала его работу клинком, поддерживала его в бою.
+
— '''''Всё закончится здесь,''''' — произнёс Мортарион. На его лице застыла гримаса гнева.
  
Мортарион зарычал, снова интенсивно размахивая косой, чувствуя, как кричат уставшие мышцы, даже когда разум пошатнулся от осознания происходящего. Он должен был раскусить Джагатая. Он не должен был позволять себя запугивать.
+
Боевой Ястреб с трудом усмехнулся под расколотым шлемом с выбитыми линзами.
  
Их клинки снова столкнулись с рычанием от вспышки варп энергий, и оба примарха пошатнулись от удара, едва удержавшись на ногах.  
+
— Видишь, брат, я уже смеюсь, — прохрипел он, булькая кровью в горле. — Начинай беспокоиться.
  
Мортарион был ранен. Это причиняло ему боль.
 
  
Но Хан ринулся навстречу быстрее, каким-то образом он пронёсся по изрытой поверхности на раздробленных лодыжках быстрее, чем Мортарион успел отреагировать. Дао и Тишина с лязгом скрестились снова, и кровь обильно брызнула, но на этот раз уже не только кровь Джагатая. Мортарион крутанулся на пятке и сбил Хана с ног. Примарх упал, но тут же поднялся, покачиваясь, будто пьяный, от смертельных травм, на его опустошенном лице застыли муки боли – он всё ещё боролся с последствиями страшных повреждений. Словно некий злой дух не давал ему умирать, подталкивая дальше вперёд его израненное тело, пока не  получил освобождение, в котором он нуждался.
+
Крозий всё ещё пребывал в восторге. Да, его тяжело ранили — один из проклятых Белых Шрамов чуть не отрубил ему правую руку, но Зэдал всё ещё держал оружие в левой, по-прежнему шёл сам, а ещё он как следует поработал над тем, кто нанёс ему травму.
  
Клинок вращался всё быстрее, становясь размытым пятном в глазах Мортариона, и остановить его становилось всё труднее. Противники обменивались сокрушительными ударами, продолжая срывать бесценные пластины брони Хана, разбивая склянки Мортариона, разрывая кабели, срывая цепи. Плащи были разорваны в клочья, щегольство примархов было уничтожено, их сущности оказались обнажены на полотнах их мускулов с содранной кожей и кровавых потёках, а их претенциозность была сорвана, обнажив изначальную истину – что они были жестоким оружием, пронумерованными клинками упрямого бога.
+
Он шагал сквозь густые испарения вместе с братьями, пробираясь по колено в жидкой грязи, глубоко втягивая плотный воздух атрофированными лёгкими. Крозий не знал точно, где находится. Внутренние помещения крепости постепенно расплывались и утрачивали характерные особенности, превращаясь в однообразные пещеры, покрытые слизью. Зэдал выискивал неприятелей везде, где они осмеливались продвигаться, и находил их без труда, ведь Белые Шрамы не скрывали своего присутствия, а вопили и улюлюкали, словно такие старания каким-то образом делали их менее хрупкими.
  
Мортарион по-прежнему имел преимущество. Он всё ещё был сильнее, наделенный сверхъестественными дарами. Но сейчас он чувствовал лишь сомнения, потрясённый безжалостной яростью того, кого он всегда считал  легкомысленным, самонадеянным и ненадежным. Сейчас Мортарион видел лишь того, кто жаждал его убить, кто готов был на всё, готов пожертвовать чем угодно, бороться с самим собой за то, чтобы выйти за пределы физических возможностей, уничтожить собственное тело, собственное сердце, собственную душу, лишь бы исполнить клятву, данную в пустоте.
+
Чтобы биться в новом теле, Крозию пришлось переучиваться. В прошлом, до великого преображения, он больше полагался на уклонение от ударов, рассчитывая снизить получаемый урон, а уже затем самому нанести ущерб противнику. Теперь это казалось нелепостью. Прежде всего, воин стал таким громоздким, что почти не имел возможности увернуться хоть от чего-нибудь. С другой стороны, он мог без вреда для себя пропускать столько ударов, что, даже сражаясь замедленно, как во сне, он добивался блестящих результатов. Это упрощало всё. Просто иди к врагу, уповая на восстановительную силу распада, которой тебя наградили. Никаких уловок, никаких обманов. Это честный способ ведения войны, хотя в его основе лежит колдовство. Пожалуй, со временем Зэдал его полюбит.
  
- Если ты знаешь, что я сделал, - выкрикнул Мортарион, пробиваясь сквозь холодный туман нерешительности. – То ты знаешь правду, брат – я больше не могу умереть.
+
Однако враг считал иначе. Надо отдать ему должное — его общевойсковая группировка доставляла Гвардии Смерти немало хлопот. Если ты проявишь неосторожность, то танковые орудия разнесут всё вокруг тебя, и ты свалишься вниз, в шахты, из которых уже никогда не выберешься. А если отвлечёшься на эти мощные взрывы, не успеешь оглянуться, как тебя окружат Белые Шрамы и примутся вертеть клинками перед носом. Они, конечно, хрупкие по сравнению с Крозием, но такие дьявольски быстрые и прискорбно преданные, что это вгоняет в смертную тоску.
  
Для Хана словно дали сигнал. Он поднял окровавленную голову, остатки его длинных волос свисали спутанными клочьями.
+
Шрамы относились ко всей этой истории очень серьёзно. Они ни разу не ответили на любезные попытки Зэдала вступить с ними в разговор.
  
- О, я знаю это, - пробормотал он с самым совершенным презрением, которое когда-либо испытывал. – Но ''я'' могу.
+
Сейчас Крозий готовился вылезти из укрытия, которое занимал вместе с парой десятков других Несломленных, чтобы неторопливо отправиться в долгий путь по загромождённой территории навстречу новой группе наступающих танков. Маленькое существо на сгибе его руки уже радостно подпрыгивало.
  
И он прыгнул. Переломанные ноги продолжали передвигать его, сломанные руки продолжали нести клинок,  наполненные кровью легкие и пробитое сердце всё ещё придавали ему достаточно сил, и он приблизился вплотную к Мортариону.
+
Когда в глубокую лужу на дне окопа рядом с ним грохнулся боец в силовых доспехах, сначала Крозий подумал, что это просто ещё один Гвардеец Смерти, решивший поучаствовать в отвлекающем манёвре. Он узнал в воине Морарга лишь через пару секунд, потому что теперь все легионеры мало чем отличались друг от друга: их прежние знаки различия практически стёрлись, скрылись под слоем засохшей грязи и налётом разложения.
  
Будь Хан в самом расцвете сил, его броску мало кто мог бы противостоять, но сейчас он был уже не более чем трупом, удерживаемым на этой земле лишь силой своей воли, поэтому Тишина оказалась у него на пути, глубоко вонзившись в плечо, незащищённое броней.
+
— Брат! — крикнул Крозий, крепко хлопнув его по спине. — Где тебя черти носили?
  
Но Джагатая это не остановило. Ответный удар противника был предвиден и спланирован, поэтому он продолжал наступать, протаскивая свое тело вдоль лезвия косы, пока оно не вышло наружу из его разодранной спины, а Белый Тигр не уперся в шею Мортариона. На мгновение их лица оказались друг напротив друга – два трупа, обескровленные, лишенные жизни, существующие лишь как маски чистой мести. Всё их величие было сброшено, стёрто о рокрит, оставив лишь желание, насилие, грубую механичность, которую рождает ненависть.
+
Каифа с минуту стоял молча, по колено в жиже, глядя через линзы шлема за край окопа. Он сжимал в громоздкой латной перчатке большой цепной меч, но не запускал его. От Морарга тянуло чем-то странным — чем-то эфирным, возможно, запахом демонов.
  
Осознание заняло лишь долю секунды. Глаза Мортариона расширились, и он понял, что не успеет вовремя оттащить брата. Хан сузил глаза.  
+
— Где примарх? — спросил он как-то растерянно.
  
- И в этом вся разница, - прошипел Джагатай.
+
Крозий рассмеялся.
  
Он взмахнул дао, и перерезанная шея Мортариона взорвалась чёрной желчью, а затем Джагатай рухнул в варп-вспышку, которая на короткое время превратила посадочную площадку в самый яркий объект на планете после истерзанной души самого Императора.
+
— Ты же у нас приближённый! Потерял его?
  
<br />
+
Морарг не засмеялся в ответ.
  
==ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ==
+
— Меня... задержали. Савану Смерти поручили сопровождать примарха к западному фасаду, но я нигде его не вижу.
'''Погребальная песня'''
 
  
'''Обвал'''
+
— Значит, он развлекается где-то в другом месте. Наверняка даёт ублюдкам прикурить, а?
  
'''Тихоня'''
+
Каифа повернулся к Крозию и, похоже, впервые заметил демона. Маленький хозяин поклонился, затем срыгнул комки чего-то жёлтого.
  
 +
— Что это? — спросил Морарг.
  
Он всё понял. Сразу, как только это произошло.
+
Зэдал ласково посмотрел на создание.
  
Шибан был далеко от места происшествия, увязнув в бою на подступах к орбитальным батареям. Белые Шрамы продолжали ожесточённо сражаться с Гвардией Смерти за орудия, которые молчаливыми рядами простирались вдаль. Летали болт-снаряды, мелькали клинки, обе стороны напирали друг на друга, однако Шибан всё понял.
+
— Одно из чудес новой эры. У него есть близнец. А ты знал, что у них бывают близнецы?
  
Это было похоже на взрыв вихревой бомбы, который втягивает в себя всё вокруг, оставляя после себя лишь немой шок. Воины с обеих сторон оступились, в нерешительности посмотрели наверх, словно их примархи могли появиться там каким-то образом, но, конечно же, не могли, и уже никогда не смогут.
+
Он не мог понять, что думает об этом Морарг. На какой-то ужасный миг Крозию показалось, что советник прихлопнет его любимца, словно какое-то ядовитое насекомое, выползшее из грязи.
  
Предатели застыли на месте. Их молчаливое сопротивление сменилось неким недоумением, они потеряли темп наступления по причинам, постичь которые их вялые умы были не в силах. Они почувствовали уход своего господина – не смерть, а именно ''уход'' – как будто он просто решил вдруг ни с того ни с сего оставить их. Волна концентрированной энергии прокатилась по Гвардейцам Смерти и рассеялась, эхом пронеслась по длинным холлам и вырвалась из гигантских вентиляционных отверстий космопорта – истраченные силы, напрасные старания.
+
Но потом Каифа осторожно протянул руку и погладил существо по шипам. Демон захихикал от удовольствия, и складки на его брюшке заколыхались.
  
На физическом плане ничего не изменилось. Но теперь Несломленные больше таковыми не были. Они были связаны с варпом многообещающими сделками, союзами и обязательствами, и что-то пошло не так, случилось что-то непредвиденное, необъяснимое, способное положить конец.
+
— Хорошенький, — пробормотал Морарг. — Красивенький.
  
Для Белых Шрамов всё было совершенно иначе. Первым ощущением был сильнейший шок – обжигающий разряд, пронзивший сердце и внутренности каждого воина, боль внезапной потери, мгновенно охватившая всех. Закалённые в боях воины, привыкшие к любым лишениям, согнулись под тяжестью горя. У них не было сомнений в том, что произошло – для каждой души это было так же ясно, как если бы это случилось прямо у них на глазах.
+
— Точно. — Зэдал широко улыбнулся. — Теперь ты видишь? Понимаешь, насколько всё стало лучше?
  
Его больше нет. Его свет погас. Его больше нет.
+
Вражеские танки подходили всё ближе. Скоро они откроют огонь из своих назойливых орудий, и по всему пейзажу взметнутся фонтаны грязи и искорёженного металла. Тогда станет интересно. Опасно, но интересно.
  
Шибан чувствовал, как земля уходит из-под ног, ощущал себя сорванным с якоря кораблём, чувствовал, как падает клинок из рук. Шибан тяжело рухнул на колени в разлагающуюся жижу. Одно мгновение он не видел ничего, кроме черноты, без конца и края простирающейся во все стороны. Казалось, будто чьи-то холодные когти вцепились в грудь и вырвали оба сердца, похитив вместе с ними все надежды и стремления, всю жизнь.
+
Сняв латную перчатку, Каифа включил забитые грязью моторы цепного клинка. Тупые зубья зажужжали, вращаясь. Он посмотрел вверх и приготовился вскарабкаться по склону, навстречу натиску неверующих.
  
Он слышал крики, разносящиеся по полю боя, заглушающие вопли неверия и ужаса, и смутно понимал, что каждый Белый Шрам, где бы он ни находился, в гниющей камере или пещере, наполненной миазмами, испытывает то же, что и он. Воин легиона был не просто солдатом, принятым на службу, которому вручили монету Императора и дали в руки болтер. Благодаря варп-технологии и генной инженерии устанавливалась неразрывная связь воина со своим прародителем, который являлся его прототипом, как по темпераменту, так и по духу. Эта связь была больше, чем преданностью, больше, чем сыновним долгом. Она была всем, что было в жизни воина.  
+
— Ну что ж, — произнёс Морарг, словно витая где-то. — Возможно, ты был прав насчёт этого. Лучше всего оставить прошлое позади. Оно не вернётся.
  
Это было невыносимо. Шибану хотелось запрокинуть голову и докричаться до самых звёзд, чтобы выплеснуть им свою невыразимую боль.
 
  
Но он также был ханом орду, носителем пламени, к нему были обращены взоры остальных.
+
Почему он до сих пор жив? Поединок давно уже должен закончиться, а Джагатай — превратиться в пятно на полу, месиво из разодранной кожи и осколков доспехов. И всё же, как ни немыслимо, он до сих пор не умер, всё ещё сопротивлялся. Хотя его сломанные руки не слушались, сросшийся рёберный каркас раскололся, а клинок покрылся щербинами и затупился, Хан всё равно вставал, снова и снова.
  
- Ты – Тахсир, - говорили они.
+
Это зрелище становилось почти мучительным. Примарх Пятого опять стоял на коленях после того, как его отшвырнуло через половину платформы, и пытался подняться. Кровь так обильно лилась из каждого сочленения доспеха, что поневоле хотелось узнать, сколько же ещё её осталось внутри Хана. Целые бронепластины цвета слоновой кости свободно висели на завязках, напоминающих сухожилия, и болтались, когда он пошатывался на ходу.
  
- Ты – Восстановитель.
+
Но, несмотря на всё это, Джагатай не умолкал. Он по-прежнему осыпал противника жалкими насмешками и оскорблениями. Даже когда Мортарион обрушивал град ударов на его измятый шлем, словно пытаясь как можно глубже вбить Хана в раздробленный скалобетон, чогориец продолжал метать в него издёвки, которые порой звучали зло и ехидно, а иногда просто по-детски.
  
Так больше не могло продолжаться. Он не мог позволить себе предаваться отчаянию. Шибан заставил себя подняться, пошатываясь, и открыл глаза – мир вокруг него превратился в ночь, чёрную, как смоль, став ещё более ненавистным, ещё более пустым и холодным, чем прежде.
+
— Сними уже чёртову маску. Я хочу убить тебя, глядя тебе в лицо.
  
И снова клинок в его руке, в его крепкой хватке, как и тогда, когда каган пробил первую брешь в стене, когда восторг Шибана был таким же глубоким, как сейчас была тяжела его потеря.
+
— Ты смердишь хуже, чем на Улланоре. А от тебя уже тогда воняло тухлятиной.
  
- Дамарг! – взревел Шибан.
+
И ещё одна насмешка, глубоко ранившая даже при всей своей очевидности.
  
Это слово имело на хорчине только одно значение, только один сакральный смысл. Смерть. Смерть не от старости или болезни, а смерть в бою от руки врага; смерть, требующая отмщения, чтобы причина гибели не была напрасной. Это скорбное заклинание звучало на лугах Чогориса с незапамятных времен, являя собой хвалебную песнь непокорности, чести и преданности, которую знал, понимал и почитал каждый, кто держал меч в руках. Это слово произносили вслух, когда погиб Гийахун, когда погиб Цинь Са, когда погиб Есугэй, а теперь его произнесли в честь величайшего из них.
+
— Лучше бы я вышел против повелителя твоего легиона. Мне стоило сразиться с Тифоном.
  
- Дамарг! – снова прогремел Шибан, мощным голосом выкрикивая слова, как обличение, на всю мощь воксмиттеров, он смело продвигался вперёд, презрев любую опасность, но теперь радостное возбуждение первой атаки сменилось холодной расчётливостью.
+
Какое ребячество! Это же ниже достоинства их обоих.
  
Все воины Белых Шрамов вокруг него, услышав древний язык своего родного мира, звенящий под сводами космопорта, поднимали головы и тянулись к своим клинкам.
+
К тому времени гнев Мортариона уже выгорел, сменившись чем-то вроде надменной скуки. Его ждали более великие дела, а этой мелкой потасовке вообще не следовало уделять внимания. Пора уже заканчивать её. Мощь всё так же струилась в нём, как чистый прометий, варп по-прежнему подкреплял каждое его мановение, а его армии до сих пор удерживали позиции, и атака Белых Шрамов захлёбывалась, но схватка начинала разъярять Повелителя Смерти, как непреодолимый бугор на дороге, раздражающий водителя.
  
- Дамарг.
+
Поэтому он снова ринулся в бой — сделал два широких шага, чтобы получить импульс для атаки, и нанёс Безмолвием поистине жестокий рубящий удар наотмашь, который сорвал шлем с головы Джагатая и подбросил примарха в воздух. Рухнув плашмя на спину, Хан каким-то образом удержал в руке хрупкий клинок, но Мортарион тут же подступил вплотную, встал над ним и резко опустил наконечник древка на незащищённый живот врага. В последний момент Каган сумел увернуться, однако Повелитель Смерти немедленно сломал ему нос и скулу беспощадным пинком в лицо.
  
Теперь заклинание, вырываясь сначала из десятков ртов, потом из сотни, из тысячи, мрачным эхом отзывалось среди потрескавшихся стен. Хор голосов слился в устрашающий ритм. Белые Шрамы выкрикивали его в унисон, снова и снова, не добавляя к нему ничего другого, они наступали открыто, уже не используя укрытия, их сжатые кулаки были крепче адамантия, а сердца разрывались от не поддающейся описанию ненависти.
+
Наполовину ослепший, словно пьяный, Джагатай выбросил вперёд руку с дао. Встретившись с Безмолвием, клинок выбил её из хватки Мортариона. Коса с грохотом застучала по полу, но барбарусец не пошёл за ней, а быстро нагнулся и принялся избивать противника руками в латных перчатках, целясь в горло, в грудь, в разбитое лицо. Каган размахивал руками, стараясь прикрыться, но сжатые кулаки поочерёдно опускались, легко преодолевая защиту, срывая остатки прекрасного лакированного керамита и забрызгивая обоих примархов свежей разгорячённой кровью.
  
- Дамарг.
+
Хан ни на секунду не переставал отбиваться, только теперь это вызывало жалость. Он поймал в захват один кулак Мортариона, летевший в него на полной скорости, но другой вонзился ему в живот, и внутри что-то лопнуло. Джагатай попробовал встать, но Повелитель Смерти с презрением отшвырнул его назад так, что у Хана треснул позвоночник. Тогда оба неприятеля уже ревели: один — от ярости и досады, другой — от беспримесной мучительной боли. Вот до чего они докатились: два примарха дрались в заброшенном космопорту, лупили и кромсали один другого, старались голыми руками порвать противника на куски, словно бандиты в каком-нибудь мире-улье.
  
Враги не отвечали. Они всегда были молчаливы в бою, едва замечая тех, с кем сражались, но сейчас они в оцепенении смотрели на то, что к ним приближалось – то была единая картина, сложенная из абсолютной ненависти, абсолютной решимости, абсолютной преданности. Варп, который привёл сюда их повелитель, теперь вытекал из каждого помещения, прорываясь, словно поток, сквозь разрушенные стены и разливаясь по равнинам. Там, где Белые Шрамы мгновенно воспрянули духом с помощью ужасной и холодной как лёд ярости, решимость неожиданно покинула Гвардию Смерти.
+
«Отпрыски Императора, хозяева Галактики».
  
Остатки подразделений Терранского Бронетанкового продолжили операцию, их растерянные командиры понимали, что лучше не спрашивать о том, что происходит, они знали только то, что нужно выполнять свой долг, и то, что с теми, с кем они сражались бок о бок, происходит нечто поразительное. Замигали целеуказатели, заработали двигатели, длинные стволы орудий снова разворачивались к своим целям.
+
Мортарион наконец остановил поток ударов, задыхаясь и чувствуя, что его сердце готово разорваться. Мышцы рук начинало саднить от усталости, зрение слегка помутилось. Всё же в нём ещё оставалось что-то человеческое, способное утомляться. Он тяжело поднялся на ноги.
  
Шибан едва замечал происходящее. Так же, как и те, кого он вёл за собой. Их внимание целиком было устремлено вперёд, на своего врага, свершившего такое, и которого теперь ждало их возмездие. Сыновья Великого Хана, они шли открыто, подвергаясь ответному огню, который теперь открывался время от времени.
+
Каган всё ещё дышал. Как ни поразительно, втягиваемый воздух ещё побулькивал в каше из запёкшейся крови и обломков костей на месте гордого лица Джагатая.
  
Шибан потянулся к шлему, разблокировал замки, снял его и прикрепил к доспеху. Его воины сделали то же самое. Все, как один, подняли клинки, приставили их к шершавой ткани лица и провели краем лезвия. Раскрылись старые шрамы, и свежая кровь свободно потекла по открытым щекам. Они вдыхали ядовитый воздух и наслаждались его горечью. Они устремили взгляды на ряды врагов, и каждый Белый Шрам, как повелось с незапамятных времён, направил свой окровавленный клинок безупречно отлаженным движением на выбранную цель.
+
Мортарион подковылял к своей косе и поднял её, готовясь положить конец мерзкому представлению.
  
Их последний крик заставил содрогнуться сами пещеры, затрепетать воды, треснуть железо и разбиться стекло.
+
'''— ''Я надеялся, что ты потанцуешь,''''' — повторил он, искренне заинтригованный. — '''''А ты просто... терпел всё это. Ты лишился рассудка?'''''
  
- Дамарг!
+
Хан закашлялся, вновь сплёвывая сгустки крови на растерзанную поверхность площадки. Он по-прежнему сжимал дао в потрескавшейся латной перчатке, хотя брат наверняка сломал ему руку во многих местах.
  
И они ринулись в атаку, движимые лишь безграничной ненавистью, проносясь по руинам лавиной цвета слоновой кости, золота и багрянца, неудержимые и необузданные; возмездие, обрушившееся с небес; повелители бури; несущие смерть.
+
Лишь когда Мортарион подошёл ближе, волоча ноги, ему стало ясно, что Каган горько смеётся.
  
 +
— Я... поглотил... — захрипел Джагатай, — ...боль.
  
Она всё увидела с воздуха. Они находились на расстоянии в несколько километров, пробираясь сквозь бурю, экраны переднего обзора не показывали ничего, кроме летящих навстречу грязи и пепла, но Илья откалибровала сенсоры таким образом, чтобы они давали ей прямое сканирование с объективов в носовой части. Соджук делал всё возможное, чтобы спасти их от столкновения с верхушками шпилей, а Илья неустанно вглядывалась вперёд, отчаянно ища хоть какие-то признаки того, что происходит в космопорте.
+
Повелитель Смерти остановился.
  
Появилось первое изображение, подрагивающее и зернистое, скользящее по оптическим приборам, которые никак не могли отцентрироваться. Но даже одно некачественное изображение могло показать обширные разрушения, мощные взрывы, пожары, полыхающие и разрастающиеся на всех уровнях. Как и другие части некогда великолепного Дворца, космопорт Львиные врата теперь представлял собой дымящуюся развалину – растрескавшуюся гору, чума поглотила её, а повреждения конструкции космопорта были критическими.
+
'''''— О чём это ты?'''''
  
И на какое-то время это было всё, что они могли получить. Соджук добавил мощности боевому кораблю, сколько смог, и, набирая скорость, последовал по маршруту, по которому ранее продвигались подразделения Терранского Бронетанкового, о чём свидетельствовали сотни сгоревших корпусов, которыми были усеяны пропасти внизу. Постепенно космопорт стал вырисовываться на горизонте, вырастая из клубов дыма и смога, его угольно-черный силуэт освещался неестественными зелеными отблесками и чистым светом от детонации взрывчатых веществ.
+
— Я… знаю, — сказал Джагатай невнятным дрожащим голосом. — ''«Терминус Эст»''. Ты… сдался. А я… нет.
  
Но потом Илья увидела. Это невозможно было не заметить – любой, кто находился в радиусе ста километров от космопорта, чтобы там не взрывалось или разрушалось вокруг него, увидел бы это. Полупрозрачная сфера бледно-зеленого цвета бесшумно выплывала с западных посадочных площадок, раздуваясь с пугающей скоростью и волоча за собой крутящийся калейдоскоп призрачных молний. Ещё секунда, и звуковые волны достигли корабля – мощный, оглушительный гул, за которым последовал неистовый рёв воздуха, чем-то напоминающий раздирающий крик. А затем «Громовой Ястреб» попал в турбулентность – яростный шквал ветра, раскаляющий атмосферу, подхватил его и, закружив, швырнул в сторону ближайшей жилой башни.
+
И тут он оскалился. Разбитые губы, ободранные щёки, единственный зрячий глаз — всё сложилось в гримасу неподдельного злорадного удовольствия.
  
Благодаря высшему пилотажу Соджук превосходно справился с турбулентностью, сохранив им обоим жизнь. Много позже Илья узнает, насколько тяжёлым был для Соджука этот момент, и как он почти полностью потерял контроль над собой от шока и ужаса, нахлынувших на него, но тогда она знала только, что случилось нечто страшное, и они находятся ещё слишком далеко и ничего не могут с этим поделать.
+
— Моя стойкость… выше твоей.
  
- Держи курс! – крикнула Илья, отчаянно пытаясь улучшить визуальную картинку, чтобы понять, что же произошло.
+
Так вот что они все думали о нём. Они не считали, что он поступил так, как следовало. Что он пожертвовал всем, лишь бы сделать свой легион непобедимым, даже стерпел позор того, что Каласа поставили наравне с ним, даже обрёк свою душу на вечное заточение в демоническом облике, чтобы преображение не сумел обратить вспять никто, включая его отца.
  
Ей удалось приблизить изображение западного фронта, представляющего собой огромную массу нагромождённых друг на друга посадочных платформ, многие из которых достигали километра в ширину и крепились к гигантским причалам, уходящим в небо на сотни метров. Увиденное потрясло её до глубины души.
+
Они считали, что он проявил слабость.
  
В приглушенном свете мерзкого зеленого цвета платформы падали, скользили, трескались и рушились, превращаясь в огромный оползень из рокрита. Раздавались вторичные взрывы, взрывались резервуары с прометием. Целая стена крепости рушилась, оседая с величественной неторопливостью, хотя вблизи разрушение должно было ощущаться как конец всего мироздания. Ветер всё ещё трепал «Громовой Ястреб» и продолжать завывать. Хотя было трудно что-либо разглядеть среди всего этого хаоса и дрожания объектива, Илье показалось, что среди обломков она увидела что-то невероятно яркое и пылающее, похожее на карликовую звезду в центре её аккреционного диска.
+
Плотина его ярости прорвалась. Подняв Безмолвие двумя руками, Мортарион направил остриё на смеющегося Хана, не думая больше ни о чём, кроме того, чтобы пробить грудь врага.
  
Обрушение медленно остановилось, выбросив в воздух горы статической пыли. От необъятного западного крыла космопорта остался лишь длинный, почти с километр, желоб, искрящийся остаточными взрывами и окончательно разрушающийся.
+
Вот почему он не заметил, как его противник неожиданно сжал клинок крепче, как блеснула белая сталь, как чогориец стремительно оттолкнулся от пола и провёл искусный выпад дао снизу вверх. Проникнув под единственный фрагмент лат, который Джагатаю ранее удалось сместить, Белый Тигр вонзился глубоко, и напряжённое туловище Мортариона вспыхнуло болью.
  
Какое-то время Илья не могла подобрать слова. Каким-то образом она знала с полной уверенностью, кто был в центре этого кошмара.
+
Джагатай отдёрнулся от лезвия Безмолвия, и удар не достиг цели. Повелитель Смерти отшатнулся, чувствуя, как течёт влага из его глубокой раны. И тут, к его изумлению, израненный Хан, всё так же истекающий кровью, поднялся на ноги и двинулся на него. Мортариону даже почудилось вдруг, что зрение обманывает его. Он неуклюже зашагал навстречу, собираясь продолжить в том же стиле: атаковать в лоб, уповая на свою колоссальную силу. Лишь в тот миг он осознал, что уже до предела измотан этим поединком.
  
- Доставь нас туда, - всё же сказала она.
+
И вот тогда... Тогда Хан начал танцевать. Уже без прежней красоты, жестоко отобранной у него, но всё с той же сверхъестественной, завораживающей увёртливостью, когда кажется, что он словно приглашает тебя ударить в одном месте, а сам оказывается в совершенно другом, на расстоянии вытянутой руки, и ему хватает этого, чтобы нырнуть под твою защиту и отсечь от тебя кусочек. Это он всё ещё умел. Кое-что в нём ещё оставалось.
  
Соджук ни разу не взглянул на неё. Полет в одиночку в этой неестественной буре требовал от него полной концентрации.  
+
— Когда такой манёвр выполняется на кораблях, — зарычал Каган совершенно серьёзно, уже не смеясь, — мы называем его ''цзао''. Долото.
  
- Мы не сможем туда приземлиться.
+
Мортарион грузно взмахнул косой, и она прошла мимо. Дао снова метнулся к нему, лезвие прочертило глубокую борозду вдоль руки.
  
- Тогда садись как можно ближе, - огрызнулась Илья, её собственный голос донёсся до неё словно издалека. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, и сердито смахнула их. Она должна сосредоточиться, должна быть предельно собранной.
+
Перемена в Хане завораживала. Джагатай всё ещё находился на краю гибели, всего один приличный удар отделял его от забвения, но он снова двигался, всё быстрее и быстрее, и уникальный организм примарха делал то, что ему полагалось: давал Кагану силы жить, работать клинком, сражаться.
  
Невероятно, но Соджук смог ещё немного набрать скорость, и теперь пилотировал с холодным и яростным безрассудством. Шторм бушевал, но Соджук боролся с ним, словно мог разорвать удерживающие его путы встречного сопротивления одной лишь своей яростью.
+
Ощерившись, Мортарион вновь напористо замахал косой, хотя его мышцы словно бы стонали от усталости, а мысли путались от осознания того, что произошло. Зря он не разгадал замысел Джагатая. Зря он поддался на провокацию.
  
Илья вернулась к пульту управления связи. Колоссальный всплеск атмосферных помех вывел из строя большую часть приборов, но, как ни странно, частично устранил и сильное подавление связи, которое преследовало лоялистов столько недель. Илье удалось получить кое-какие сигналы локатора и даже уловить обрывки связи с отрядом.
+
Их клинки столкнулись вновь, затрещали сливающиеся вспышки варп-энергий, и оба примарха, покачнувшись от удара, едва устояли на ногах и разошлись.
  
- Дамарг!
+
Мортариона ''ранили''. Ему причинили вред.
  
- ..марг!
+
Опомнившись первым, Хан ринулся на врага и, чудом переставляя ноги с раздробленными лодыжками, пронёсся по изрытой платформе так быстро, что его брат не успел отреагировать. Дао и Безмолвие с лязгом скрестились снова, и обильно брызнула кровь, но теперь она принадлежала не только Джагатаю.
  
- Дам…рг!
+
Крутнувшись на пятке, Мортарион сбил Хана с ног. Примарх упал, но тут же поднялся, шатаясь, будто пьяный, от чудовищно тяжёлых травм, с гримасой мучительной боли на изуродованном лице. И всё же он продолжал бороться, превозмогая последствия страшных повреждений. Словно некая злобная сила не давала ему умирать, толкая искалеченное тело Кагана в бой, к освобождению и очищению, в котором нуждалась.
  
От этого слова по спине пробежал холодок. Она знала, что оно означает. Хорошо знала.
+
Клинок дао кружил всё быстрее, проносясь размытым пятном перед мутнеющими глазами Мортариона, и отражать его становилось всё труднее. Противники обменивались сокрушительными ударами: слетали с креплений бесценные пластины брони, разбивались склянки с зельями, лопались кабели, падали разрубленные цепи. Плащи повисли клочьями, примархи лишились пышного убранства, и обнажилась их корневая суть, прорисованная кровавыми потёками на полотне мускулов с содранной кожей, и под сорванными слоями притворства проявилась фундаментальная истина, тот факт, что они — безжалостное оружие, пронумерованные клинки божества поневоле.
  
Иногда ненависть может накрыть как волна. Может захлестнуть целиком и подтолкнуть на невероятные поступки. В этот момент Илья так отчаянно хотела сделать что-то подобное. Она хотела приказать Соджуку направить «Громовой Ястреб» прямо на остатки тех, кто был виновником содеянного.
+
Мортарион по-прежнему владел преимуществом. Он сохранял превосходство в силе и в сверхъестественных дарах, но теперь его обуревали сомнения — барбарусца потрясла неотступная ярость брата, которого он всегда считал легкомысленным, себялюбивым и ненадёжным. Теперь же перед Повелителем Смерти предстал тот, кто жаждал лишь убить его, кто мог пойти на всё и пожертвовать чем угодно, заставить себя выйти за пределы физических возможностей и погубить своё тело, сердце, душу, лишь бы исполнить клятвы, принесённые когда-то в пустоте.
  
Но она не дитя Чогориса. И не член легиона, сколько бы раз ей об этом ни говорили.
+
— '''''Если тебе известно, что я сделал,''''' — повысил голос Мортарион, пробиваясь сквозь холодный туман нерешительности, — '''''то тебе ведома истина, брат: я больше не могу умереть'''''.
  
Она – их почётная гостья. Она – мудрая, которую они почитают. И прежде всего, как сказал ей Есугэй в последнем ужасном сообщении из Тёмного Стекла, она – их душа.
+
Его слова как будто послужили для Хана неким сигналом. Он поднял окровавленную голову, с которой спутанными клочьями свисали обрывки его длинных волос.
  
- Диапазон для вещания передачи, - сказала она, её пальцы снова быстро и решительно запорхали над пультом управления. – Я должна быть там.
+
— О, я знаю, — пробормотал Джагатай с самым безупречным презрением, какое когда-либо пестовал в себе. — Зато я могу.
  
 +
И он прыгнул. Сломанные ноги сумели толкнуть его вперёд, раздробленные руки удержали клинок, залитые кровью лёгкие и пробитое сердце дали ему ещё толику сил, и Каган обрушился на Мортариона.
  
Каска услышал этот звук, когда они продвигались по уровням. Звук, непохожий ни на что прежде – словно душераздирающий крик ребёнка, вырванного из родительских рук, только более глубокий и сильный, и далеко не человеческий.
+
Будь Хан в своей лучшей форме, его выпад удалось бы отбить лишь с трудом, но сейчас он уже почти превратился в труп, которому не давала развалиться на куски только его сила воли, поэтому Безмолвие, взметнувшись ему навстречу, глубоко вонзилось в плечо, уже не прикрытое бронёй.
  
Экипаж уже несколько часов напряженно работал над подъёмом. Каска был измотан, как и остальные. В обычных кампаниях, когда появлялась возможность выйти из боя, они открывали люк, чтобы впустить в немного воздуха, или выбирались из тесной кабины, когда это было безопасно. Но в этом месте никогда не было безопасно, любая приоткрытая щель была смертельно опасной, и поэтому члены экипажа всё время потели, задыхались и изнывали от жары и вони. От этого можно было сойти с ума. Временами хотелось просто вырваться из этой кошмарной клетки и размять ноги, и требовалась вся сила воли, чтобы оставаться на своём месте, терпеть рёв, дым и смрад, которые испускал двигатель и просто продолжать двигаться дальше.
+
Но Джагатая это не остановило. Каган предвидел ответный ход и учёл его, поэтому просто двинулся дальше, протаскивая себя по клинку косы, пока её острие не вышло наружу из его разодранной спины, а Белый Тигр не упёрся в шею Мортариона. На мгновение они почти соприкоснулись лицами — нет, двумя посмертными масками, обескровленными, лишёнными жизни, перекроенными в личины абсолютной мести. Всё их величие отвалилось, размазалось по скалобетону, и сохранились только страсть, тяга к насилию, грубые механизмы злобы и непокорности.
  
Несколько раз с помощью Белых Шрамов, жизнь которых не зависела от корпуса танка, экипаж «Айки 73» смог дозаправиться и набрать воды, перекачивая необходимое из захваченных бункеров или среди других обломков. Так что они были живы, могли передвигаться, но не более того. Блоки питания лазерных орудий достигли критического уровня, и в запасе у Мерка оставалась лишь горстка снарядов. Тяжелее всего пришлось Дреси, которая вела танк почти без перерыва с момента, когда они пересекли границу ворот Колоссов, и теперь едва реагировала на приказы, она просто молча оставалась на своей позиции, словно приклеенная к сиденью и панели управления.
+
Глаза Мортариона расширились: ему потребовалась лишь доля секунды, чтобы осознать, что он не успеет вовремя оттащить брата. Хан же сузил глаза.
  
Фош притихла, что было ей совсем не свойственно, при этом на молчаливого Яндева, происходящее, казалось, не произвело впечатление. Что касается самого Каски, то он чувствовал себя в постоянно угнетённом состоянии духа. Ему, как никому другому, было хорошо видно, с чем им приходилось сражаться. Именно Каска вёл наблюдение за битком набитыми полями битвы, вглядывался в их лица... тех существ, и отдавал приказы по продвижению. Присутствие рядом с ними Белых Шрамов, которые не давали развалиться наступлению, не заставляло Каску чувствовать себя лучше.
+
— Вот в чём разница, — закончил Джагатай.
  
Как говорилось, пехота презирала танкистов, потому что им никогда не приходилось смотреть врагу в лицо. Эти обвинения всегда были несправедливыми, но сейчас они были несправедливыми вдвойне. Каска смотрел на лица, на которые ни один человек в здравом уме никогда не должен был смотреть. Если ему удастся выбраться отсюда живым, он будет видеть эти лица до конца своих дней.
+
Он взмахнул дао, и ровный обрубок шеи Мортариона исторгнул поток чёрной желчи, а затем Хан рухнул, окутанный варп-вспышкой, из-за которой посадочная площадка ненадолго превратилась в самый яркий объект на планете после истерзанной души самого Императора.
  
Однако нужно было двигаться дальше. Хан Белых Шрамов, называющий себя Джангсаем, гнал их вперёд что есть силы. Космический десантник мог передвигаться по любой местности гораздо быстрее боевого танка и мог продержаться гораздо дольше. Воины легиона больше не укрывались в тени грохочущих корпусов машин, они рвались вперёд, отыскивая пути вверх в западном направлении. По отдельным комм-сообщениям Каске стало ясно, что сотни отрядов Белых Шрамов используют ту же тактику, только командир не имел ни малейшего представления о причинах этого – он лишь предположил, что какая-то важная цель требует поддержки.
 
  
Большинство крупных подъемников, таких, которые перемещали целые секции пустотных кораблей, были повреждены или небезопасны для использования, но обнаружилось несколько, которые Джангсай счёл достаточно подходящими, и поэтому подразделение «Айки 73» поднималось группами по четыре единицы за раз. Это позволило им намного опередить остальных, которые были заняты поиском незабаррикодированных пандусов, и то и дело натыкались на вражеские формирования или засады этих зловредных тварей-недоксеносов.
+
===Глава двадцать пятая===
  
Путь наверх бил по нервам, они поднимались, сгрудившись в трясущемся корпусе «Айки 73» и вслушиваясь в пробирающий до костей скрип конструкции, которая испытывала огромное напряжение. Если эти шахты обрушатся, то все они окажутся погребёнными заживо, обречёнными на медленную мучительную смерть от удушья.
 
  
Однако они всё же добрались до верха, в несколько заходов, пока двадцать воинов Джангсая и пятнадцать единиц техники снова не возобновили движение, направляясь вверх по длинному крытому съезду к первой из открытых посадочных площадок на западном фронте.
+
Погребальная песнь
  
«Айка 73» не успела пройти и полпути, когда раздался крик. Гул от шума разрушений начал нарастать некоторое время назад, но сейчас слышалось нечто иное – нечто похожее на крики, которые издавали недоксеносы, когда их разрывали на части. Каска даже на время вытащил бусину связи, чтобы не сойти с ума. Сразу после того, как раздался крик, мир вокруг них начал рушиться. Стены вспучивались, каменная кладка пошла трещинами, а металлические подпорки выдирало с корнем.
+
Обвал
  
- Оно падает! -  крикнула Фош.
+
Тихони
  
- Что падает? - требовал пояснений Мерк, не имея возможности приблизиться к передней смотровой щели.
 
  
- Гони! – завопил Каска. - Полная скорость! Выводи нас отсюда!
+
Он всё понял. Сразу, как только это произошло.
  
Каждый командир в эскадроне принял аналогичное решение. Белые Шрамы тоже побежали, двигаясь вверх по съезду к платформе, пока вокруг них рушилась каменная кладка.
+
Тогда Шибан находился вдали от места происшествия, увязнув в схватке на подступах к орбитальным батареям. Белые Шрамы по-прежнему ожесточённо сражались с Гвардией Смерти за молчащие орудия, ряды которых простирались вдаль. Хотя вокруг летали болт-снаряды и мелькали клинки, а бойцы обоих легионов сходились в рукопашной, Тахсир всё понял.
  
Поверхность под гусеницами танков начала трескаться и пошла волнами, отчего машины раскидало в стороны. Каска в очередной раз врезался головой во внутренний изгиб турели, а Яндев, подпрыгнув на сиденье, больно ударился о бронеплиту над собой. Двигатель заглох, когда водитель ошиблась с передачей, и Дреси сражалась с приборами, пока не запустила его.
+
Случилось нечто, похожее на взрыв вихревой бомбы: оно втянуло в себя всё вокруг, не оставив ничего, кроме шока и оцепенения. На всём громадном поле битвы космодесантники с обеих сторон замерли в нерешительности и посмотрели наверх, словно их примархи собирались каким-то образом возникнуть там — но они, конечно же, не появились и уже никогда не смогут.
  
Каска снова вставил в ухо бусину связи и прильнул к перископу, стараясь раскачиваться в такт движениям танка, хотя мышцы ног и так были перенапряжены и ныли, как никогда раньше.
+
Предатели застыли на месте. Они только что безмолвно давали отпор Шрамам, но теперь их охватило некое недоумение, и их наступательный порыв иссяк по причинам, непостижимым для вялых, разложившихся умов. Они ощутили уход своего господина — тот не умер, только ''ушёл'', — так, словно он вдруг решил покинуть их по собственному капризу. Волна концентрированной энергии, которая прежде несла Гвардейцев Смерти на своём гребне, теперь рассеялась, эхом пронеслась по длинным залам и просто вылилась из гигантских вентиляционных отверстий космопорта, как иссякший прилив, поток истраченной мощи.
  
- Проходим! – объявила Фош, чей прицел давал более устойчивую картинку.
+
В материальном мире ничего не изменилось. Но ведь Несломленные теперь состояли не только из осязаемого вещества. Они зависели от грандиозных сделок, заключённых с варпом, от союзов и обязательств, а теперь стряслось нечто скверное, произошло что-то непредвиденное, необъяснимое, гибельное.
  
- Водитель, держи скорость, - предупредил Каска, обеспокоенный тем, что проём на противоположной стороне выглядел очень нестабильным. Там бурно клубились облака каменной пыли, что означало, что что-то действительно очень большое спускается на них сверху.
+
На Белых Шрамов это повлияло совершенно иначе. Прежде всего они испытали сильнейшее потрясение — словно по нервам пронёсся разряд, что зародился в глубинах сердец и животов всех воинов, сотрясая их болью внезапной потери, мгновенно охватившей каждого. Закалённые в боях легионеры, привыкшие к любым лишениям, согнулись под бременем горя. Никто из них не испытывал сомнений по поводу того, что произошло: каждая живая душа осознавала это событие так ясно, словно всё случилось прямо у них на глазах.
  
- Святой трон..., - пробормотал себе под нос Мерк, хватаясь потными пальцами за казенник.
+
«Его больше нет. Враги лишили вселенную его света. Его больше нет».
  
Наконец они вырвались наружу, вылетев из туннеля с низкими сводами, и, подпрыгнув на груде свежих обломков, впервые с начала штурма оказались под открытым небом.
+
Шибану почудилось, будто земля уходит у него из-под ног. Он почувствовал себя кораблём, сорванным с якоря, и клинок выпал у него из рук. Он грузно рухнул на колени, всколыхнув порченую жижу. Одно мгновение он не видел ничего, кроме черноты, тянущейся во все стороны, без конца и края. Казалось, чьи-то холодные когти вцепились ему в грудь и вырвали оба сердца, утащив вместе с ними все надежды и стремления, всю его жизнь.
  
– Орудия к бою, - отдал приказ Каска, выискивая цели. – Огонь по моей команде.
+
Тахсир слышал крики, разносящиеся по полю боя, несдержанные вопли отрицания и ужаса, и смутно понимал, что все Белые Шрамы, в каких бы гнилых помещениях или затянутых испарениями пещерах космопорта они ни находились, испытывают то же, что и он. Ведь любой легионер — не солдат-призывник, которому вручили монету Императора и дали в руки болтер. Благодаря эфирному ремеслу и генной инженерии он соединён со своим прародителем неразрывной связью, как эмоциональной, так и психической. Эти узы — нечто большее, чем преданность и сыновний долг. Они значат для воина ''всё''.
  
Но целей не было. Не было вообще ничего. Это место представляло собой жуткий погром даже в сравнении с тем, что Каска видел на протяжении нескольких недель подряд. Находясь на узкой площадке, он мог видеть лишь возвышающиеся насыпи из полуразрушенных рокритовых плит, каждая толщиной тридцать метров и более, сложенных друг с другом, будто осадочные пласты скального грунта. По плитам, испещрённым рытвинами и покрытым зарослями искорёженной арматуры, потрескивали молнии. Вся эта громада продолжала двигаться: с нависшими над ней клубами пыли она скрежетала и раскалывалась, словно ускоренно развивалась некая тектоническая катастрофа, под глубокий грохот обрушения целого участка крепости.
+
Шибана тошнило. Ему хотелось завопить, запрокинуть голову и докричаться до звёзд за пеленой смога, чтобы передать им свою невыразимую боль.
  
Все танки успели выбраться из туннеля, хотя им пришлось двигаться на полной мощности, чтобы не попасть под очередной обвал. Белые Шрамы ни разу не замедлились – они прыгали вверх по шатким откосам и перескакивали через щели между раскалывающимися платформами. Для бронетехники пробираться вперёд было труднее, но не невозможно. «Айка 73» вела за собой остальных, поворачивая, газуя и переваливаясь через постоянно изменяющийся ландшафт. Уже не в первый раз Каска удивлялся, как Дреси вообще на такое способна. Она действовала как машина.
+
Но он также был ханом орду, носителем факела, тем, на кого взирали все прочие.
  
- Держи хана в поле зрения, - велел ей Каска. – Я свяжусь с ним, если смогу.
+
«Ты — Тахсир».
  
Оседание огромных масс постепенно останавливалось, выбрасывая в воздух всё новые пылевые облака, хотя при этом наверху вихрь продолжал бушевать, заливая пустые каменные плиты зеленоватым бледным светом, который переливался и скользил, словно осквернённый лунный свет по воде. Эскадроны с трудом прокладывали путь, следуя за пехотой, постоянно рискуя не вписаться в крутой поворот и сорваться на террасы глубоко вниз на сотни метров.
+
«Ты — Обновитель».
  
Через некоторое время командиру удалось подключиться к каналу связи, который использовали Белые Шрамы. Связь прерывалась и шла на непонятном для Каски языке, но кое-что он уловил. Помехи поистине сокрушительного характера, которые так долго доставляли им серьёзные трудности, похоже, стали немного ослаблены, несмотря на продолжающиеся разрушения.
+
Пора прекращать. Он не вправе потакать своему отчаянию. Пошатываясь, Шибан заставил себя подняться и открыл глаза. Тахсиру показалось, что проклятая ночь вокруг него стала чёрной как смоль, ещё более ненавистной, ещё более пустой и холодной, чем прежде.
  
Прослушивать сигналы было нелегко. Белые Шрамы были совсем на себя не похожи. Они были... в ярости? В бешенстве? В отчаянии? Каска мог поклясться, что один из них едва ли себя контролировал, но разве это возможно – ведь это были космические десантники, а не линейные войска.
+
Вновь крепко сжав клинок, Шибан воздел его могучим рывком — точно так же, как и в тот миг, когда Каган пробил первую стену порта, когда хан вознёсся от восторга так же высоко, как низко сейчас рухнул от горя утраты.
  
В конце концов, после изнурительно трудного перехода по продуваемому ветрами участку голого рокрита, Белые Шрамы снова собрались вместе, судорожно жестикулируя друг другу. Каска подвёл к ним свой отряд, чувствуя себя очень неуверенно в том, что происходит.
+
— ''Дамарг!'' — взревел Тахсир.
  
Но, даже поравнявшись с космодесантниками, даже отдав приказ остановиться и дав Дреси столь необходимую передышку, Каска всё ещё не понимал, что происходит. Он не мог получить в перископ достаточный угол обзора, который дал бы ему возможность определить, вокруг чего сгруппировались воины легиона. Они оставались возбуждёнными, странно нерешительными, что казалось невероятным для Каски, поскольку их характер всегда предполагал решительность и отсутствие волнения.
+
Это слово имело на хорчине только одно значение, лишь один сакральный смысл. «Смерть». Но не от старости или болезни, а в бою, от руки врага. Смерть, которая требовала отмщения, чтобы гибель не получилась напрасной. Это скорбное заклятье звучало в степях Чогориса с незапамятных времён как хвалебная песнь непокорности, чести и преданности, которую знал, понимал и почитал каждый мечник. Его выкрикивали, когда погиб Гияхунь, когда погиб Цинь Са, когда погиб Есугэй, а теперь его возглашали в честь величайшего из них.
  
- Мы на открытой местности, - сухо заметил Яндев, оторвавшись от прицела. Каска заметил, что над его правым глазом зияет длинная рана, полученная в результате последнего боя. - Может, подумаешь об этом?
+
— ''Дамарг!'' — снова прогремел Шибан, обличая врага, подкрепляя свой властный голос всей мощью вокс-динамиков, и затем он бесстрашно двинулся вперёд, презрев любую опасность, но теперь радостное возбуждение, охватившее его в той первой, пылкой атаке, сменилось холодной и пугающей расчётливостью.
  
Передний наводчик был прав. Все танки сейчас стояли на холостом ходу, открытые для обстрела, и к тому же поверхность участка под ним была крайне нестабильной, готовой расколоться или даже полностью обрушиться.
+
Все воины Белых Шрамов вокруг него, услышав древнюю речь родного мира, звенящую под сводами космопорта, подняли головы и снова взялись за клинки.
  
- Подведи нас ближе, - приказал Каска.  Только медленно. Очень медленно.
+
— ''Дамарг''.
  
Дреси приблизила танк, и Каска снова взялся за перископ. Яндев и Фош сделали то же самое. Каске показалось, будто он смог разглядеть на платформе что-то неподвижное, растёкшиеся пятна крови и множество осколков разбитой брони.  
+
Теперь проклятье, вырываясь сначала из десятков ртов, потом из сотни, из тысячи, мрачным эхом отзывалось среди потрескавшихся стен. Хор голосов слился в устрашающий ритм. Белые Шрамы извергали одно слово в унисон, снова и снова, ничего не добавляя к нему, они шли напролом, уже не используя укрытия, их кулаки сжимались так, что смялся бы адамантий, а их сердца разрывались от неописуемой ненависти.
  
- Это один из них, - сказала Фош.
+
— ''Дамарг''.
  
- Мёртвый, - заключил Яндев.
+
Враги не отвечали. Они всегда сражались молча, едва замечая своих противников, но сейчас в оцепенении смотрели на то, что к ним приближалось, — единый, цельный образ из полнейшего отвращения, полнейшей решимости, полнейшей преданности. Варп, коим раньше так безупречно управлял их повелитель, теперь вытекал из каждого помещения, настоящим потопом прорываясь сквозь разрушенные стены и разливаясь по равнинам. В ту минуту, когда Белые Шрамы нежданно воспряли духом, опираясь на жуткую ледяную ярость, Гвардейцев Смерти внезапно покинула решимость.
  
- Трон, - произнёс Каска, поворачивая перископ, чтобы получить лучший угол обзора. – Это не один из них. Этот слишком большой. Это...
+
Уцелевшие машины 1-го Терранского бронетанкового возобновили боевые действия: их растерянные командиры понимали, что лучше не спрашивать о случившемся, знали, что им по-прежнему нужно выполнять свой долг, а также видели, что с их товарищами по оружию творится нечто поразительное. Замигали люмены-целеуказатели, заработали двигатели, длинные стволы орудий вновь развернулись к выбранным мишеням.
  
Он остановился на полуслове. Фош оторвалась от прицела, чтобы посмотреть на командира, её лицо посерело, как только она всё поняла. Даже Яндев, казалось, потерял дар речи.
+
Шибан едва замечал происходящее, как и те, в чьих рядах он шагал. Всё их внимание обратилось вперёд, на врага, свершившего такое деяние и навлёкшего на себя их возмездие. Они, сыны Великого Хана, шли по незащищённому участку, но обстреливали их только изредка.
  
- Что это? - спросил Мерк.
+
Подняв руку, Тахсир отсоединил шлем, стянул его и прикрепил к доспеху. Братья последовали его примеру. Затем все они, как один, подняли клинки, приставили их к рубцовой ткани на скулах и полоснули лезвиями по коже. Раскрылись старые шрамы, и свежая кровь свободно потекла по открытым щекам. Они вдыхали ядовитый воздух и наслаждались его горечью. Они устремили взгляды на неприятельские ряды, и каждый Белый Шрам, как повелось с незапамятных времён, безупречно отлаженным движением направил свой окровавленный клинок на избранную им цель.
  
Каска не ответил. Он не осмеливался произнести это слово.
+
Когда они взревели в последний раз, содрогнулись сами пещеры, затрепетали воды, треснуло железо и раскололось стекло.
  
- Этого не может быть, - сказала Фош.
+
— ''Дамарг!''
  
- Чего не может быть? - ворчал Мерк.
+
И они ринулись в атаку, движимые лишь безграничной ненавистью, проносясь по руинам лавиной цвета слоновой кости, золота и багрянца, — неудержимые и необузданные, повелители бури, несущие смерть, заслуженное возмездие небес.
  
- А ты откуда знаешь, что не может? - ответил Яндев, обращаясь к Фош. - Ты когда-нибудь такое видела?
 
  
- Да откуда она видела, - наконец заговорил Каска. Трон, это кошмар какой-то. Нужно было немедленно что-то делать, иначе они все здесь погибнут. - Дреси, займись приборами слежения и найди нам путь вниз. Наводчики, не спускайте глаз с прицелов. Мерк, заткнись. – Затем он переключил канал-связи на передачу.  
+
Она всё увидела с воздуха. До цели оставалось ещё несколько километров, «Громовой ястреб» содрогался, преодолевая бурю, экраны переднего обзора не показывали ничего, кроме грязи и пепла, несомых ветрами, но Илия откалибровала сенсоры так, чтобы они сканировали области прямо по курсу и выводили данные на линзы перед ней. Пока Соджук всеми силами уберегал машину от столкновения с верхушками окружающих шпилей, Раваллион неустанно вглядывалась вперёд, отчаянно ища хоть какие-то намёки на то, что происходит в космопорте.
  
- Мой господин хан, - голос Каски слегка дрожал, как бы он ни старался его контролировать. - Можем ли мы помочь вам?
+
Появилось первое изображение: подрагивающее и зернистое, оно скользило по плохо отлаженным зрительным приборам. Но даже на одной некачественной картинке Илия рассмотрела обширные разрушения, повсеместные взрывы и буйное пламя пожаров, которые неудержимо охватывали ярусы здания. Как и все прочие элементы некогда великолепного Дворца, космопорт Львиных врат теперь представлял собой дымящиеся руины — выскобленную гору, изъязвлённую как чумой, так и повреждениями самой конструкции.
  
Какое-то время ответа не было. Не было даже намёка на то, что Каску услышали. Затем Джангсай медленно повернулся лицом к корпусу танка.
+
Потом Илия какое-то время не получала новых сведений. Соджук разогнал штурмовой корабль, насколько смог, и на полной скорости понёсся тем же путём, которым ранее двигались по земле подразделения Терранского бронетанкового, о чём свидетельствовали сотни сгоревших корпусов, усеявших ущелья внизу. Громада космопорта на горизонте постепенно приближалась, проступая из клубов дыма и смога. Его угольно-чёрный силуэт озарялся как зловещим зеленоватым сиянием, так и чистым светом от детонации обычных взрывчатых веществ.
  
- Здесь пострадавший, - ответил он на готике каким-то деревянным голосом. - Тело нельзя оставлять.
+
И тогда Илия увидела это.
  
Почему они не могли взять его с собой? Каска был свидетелем того, как космические десантники переносили на себе тела раненых товарищей на значительные расстояния. Но с другой стороны, то, ''что,'' он видел, а телом это трудно было назвать,  выглядело просто ужасно. Возможно, оно может развалиться на части, если они попытаются даже поднять его.
+
То, что заметили бы любые создания в радиусе ста километров от космопорта, что бы ещё ни взрывалось и ни разрушалось вокруг них. Полупрозрачная бледно-зелёная сфера бесшумно расширилась над западными посадочными площадками, раздуваясь с пугающей скоростью и волоча за собой неистовую круговерть призрачных молний. Секунду спустя на корабль налетела звуковая волна — мощный, оглушительный хлопок, за которым последовал неистовый рёв воздуха, чем-то схожий с надломленным криком. А затем «Громовой ястреб» попал в турбулентность: яростный шквал ветра, жаркого, как реактивная струя, подхватил его, закружил и швырнул в сторону ближайшей жилбашни.
  
Каска отключился от открытого канала.  
+
В таких условиях Соджук превосходно проявил себя, сохранив им обоим жизнь благодаря исключительно мастерскому пилотажу. Много позже Илия узнает, насколько тяжко пришлось Белому Шраму в тот момент, как он почти полностью утратил контроль над собой под натиском потрясения и ужаса, но тогда она поняла только, что случилось нечто страшное, а они всё ещё слишком далеко от цели и ничего не могут поделать.
  
- У них раненый, - сообщил он команде.
+
— Держи курс! — крикнула Раваллион, отчаянно пытаясь получить качественную картинку эпицентра событий.
  
- Он сюда не войдёт, - немедленно ответил Мерк.
+
Ей удалось приблизить изображение западного фасада — исполинской массы посадочных платформ, расположенных ярусами. Многие площадки имели ширину несколько километров и держались на гигантских опорах, что уходили на сотни метров ввысь. То, что разобрала Илия, потрясло её до глубины души.
  
Яндев фыркнул.  
+
Подсвеченные всё тем же гнусным зеленоватым сиянием, платформы падали, скользили, трескались и рушились, устремляясь вниз огромным оползнем из скалобетона. Раздавались вторичные детонации — там взрывались резервуары с прометием. Целая стена крепости, распадаясь, оседала с величественной неспешностью, хотя вблизи такая катастрофа наверняка ощущалась как конец всего сущего. Ветер всё ещё цеплялся за «Громовой ястреб», по-прежнему вопил. Хотя на дрожащих линзах мало что удавалось разглядеть среди стольких движущихся объектов, Илии показалось, что где-то в обломках виднеется нечто пылающее, невероятно яркое, словно карликовая звезда в центре аккреционного диска.
  
- Он не поместится. Говорю вам, это..., - начал он.
+
Каменная лавина постепенно застыла, взметнув в воздух новые облака пыли, пронизанной разрядами статического электричества. В необъятном западном крыле космопорта возникла длинная борозда почти километровой ширины, провал, где среди полного разорения сверкали остаточные взрывы.
  
- Они наши союзники, - возразила Фош. - Они хотят его забрать. Надо помочь.
+
На некоторое время Илия утратила дар речи. Каким-то образом она с полной уверенностью поняла, кто находится в центре этого кошмара.
  
- Но что мы можем сделать? - сказал Каска раздражённо. Они не могли просто так оставаться здесь.
+
— Доставь нас туда, — наконец произнесла Раваллион.
  
Когда заговорила Дреси, это застало всю команду врасплох. Каска поймал себя на мысли, что едва знает, как звучит её голос. Оказалось, что у Дреси альбийский акцент.
+
Отвечая, Соджук так и не посмотрел на неё: почти всё внимание он уделял тому, чтобы в одиночку удерживать машину посреди неестественной бури.
  
- В пятистах метрах внизу есть твёрдый грунт, - сказала она. – Я проложила курс, и мы можем следовать ему, пока что. – Она посмотрела на Каску. – Они не оставят тело. Они знают, что не смогут перенести его, даже на малое расстояние, не причинив ещё большего вреда. Возможно, они правы. Даже если, несмотря на ядовитую атмосферу, мы раскроем все люки, оно не поместится ни в один из наших транспортов, потому что не соответствует базовым человеческим размерам. Но его можно разместить наверху. Будет место прямо за башней, если развернуть главное орудие, уложим его над баками фильтрации воздуха, а воины могут разместиться по обе стороны и закрывать его, как щитом. Если мы будем действовать осторожно, то сможем перевести его.
+
— Мы не сможем там сесть.
  
Какое-то время Каска просто смотрел на неё. Как и все остальные.
+
— Тогда как можно ближе! — огрызнулась Илия, и собственный голос донёсся до неё словно бы издалека.
  
За водительскими очками и защитной маской трудно было разобрать выражение лица Дреси, но по её тону можно было понять, что она всё просчитала.
+
Почувствовав, что на глаза наворачиваются слёзы, она сердито заморгала. Ей нужно сосредоточиться, добиться от себя предельной собранности.
  
- Сержант, вы должны сами предложить им эту идею,  потому что сейчас они не в себе, - добавила она. – Им это может не понравиться. Но другого выхода я не вижу.
+
Невероятно, но Соджук сумел ещё немного увеличить скорость и теперь пилотировал, ведомый холодным, но яростным и безрассудным отчаянием. Вокруг ярилась буря, напиравшая на машину, однако Белый Шрам боролся со стихией так, словно прорывал заслон встречного сопротивления одним лишь своим остервенением.
  
Каска глянул на Фош, она пожала плечами. Яндев недоверчиво хмыкнул и покачал головой. Мерк, в кои-то веки, не нашёлся, что сказать.
+
Илия повернулась к комм-пульту. После такого колоссального выброса энергии большая часть приборов уже не подлежала ремонту, но, как ни странно, также немного ослабли непреодолимые помехи, мучившие лоялистов столько недель. Раваллион удалось получить кое-какие локационные сигналы и даже уловить обрывки переговоров в каналах связи отделений.
  
Каске действительно следовало разузнать, откуда вообще взялась Дреси. Нужно было найти время, чтобы поговорить с ней раньше. Знать свой экипаж – это такая элементарная вещь. Проклятье, всегда найдутся такие вот тихони.
+
— ''Да...''
  
Но об этом потом. Враг всё ещё контролировал большие участки территории и мог появиться в любой момент. Конструкция, на которой они остановились, могла вот-вот рухнуть. Любая катастрофа могла разразиться неожиданно, а они всё это время просто стояли на одном месте, не в силах принять решение.
+
.''..марг!''
  
Поэтому, обдумав всё ещё раз, Каска включил канал связи на передачу.
+
— ''Дам…рг!''
  
- Мой господин хан, - осторожно начал он. - У меня есть предложение.
+
По спине у неё пробежал холодок. Илия понимала, что означает это слово. Хорошо понимала.
  
<br />
+
В подобной ненависти можно утонуть. Черпая в ней силу, ты совершишь невероятные деяния, но навсегда сгинешь в её глубинах. В тот момент Илии неистово хотелось сделать что-то подобное. Она едва не приказала Соджуку направить «Громовой ястреб» прямо на оставшиеся силы виновников случившегося.
  
==ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ==
+
Но Илия родилась не на Чогорисе. И она не принадлежала к легиону, сколько бы раз ей ни говорили обратное.
'''Старая кровь'''
 
  
'''Передача'''
+
Она — их почётная гостья. Она — их почтенная сы, Мудрая. И, превыше всего, как сказал ей Есугэй в той последней ужасной передаче из Тёмного Зеркала, она — их душа.
  
'''Клинок'''
+
— Широкое вещание, — произнесла Раваллион. Её пальцы вновь настраивали комм-связь, торопливо и целеустремлённо. — Мне нужно попасть туда.
  
- Мы отступаем, - поступило предложение. На этом совершенно серьёзно настаивал Крозий.
 
  
Морарг не мог ответить. Его как будто внезапно лишили кислорода, и он обессилел – словно то, на что он мог бессознательно полагаться, никогда не задумываясь, теперь исчезло, стало недосягаемым и оставило его одного задыхаться.
+
Каска уловил тот звук, когда они ещё продвигались вверх по уровням. Никогда прежде он не слышал подобного шума — нечто похожее на прерывистый плач, как у ребёнка, выхваченного из родительских рук, только более глубокий, сильный и почти нечеловеческий.
  
Зашатавшись, он упал на колени. А ведь он только обрёл силу. Его окружали мертвецы Пятого, павшие от его руки. Он уже начал получать удовольствие, так же, как и Крозий. Тревоги и сомнения начали отступать, а мучительные дары, которые были даны Мораргу, приносить наслаждение.
+
Перед тем экипаж уже несколько часов напряжённо вёл ''«Айку-73»'' в гору. Тальвет вымотался, как и все остальные. В обычных кампаниях, когда появлялась возможность выйти из боя, они открывали люк, чтобы впустить немного воздуха, или даже выбирались из тесного корпуса, если находили безопасное место. Но здесь безопасных мест не имелось, а приподнять крышку даже на палец значило рискнуть жизнью, поэтому танкисты сидели, скрючившись, непрерывно потели, задыхались и изнывали от жары и вони. От такого они вполне могли свихнуться. Временами им хотелось только выплеснуть гнев, вытянуть ноги, пробиться на свободу из этой кошмарной клетки, и тогда требовалась вся сила воли, чтобы оставаться на посту, терпеть рёв мотора, дым и смрад, просто делать свою работу.
  
Он поднял взгляд и почти ничего не увидел сквозь заляпанные линзы шлема. Он бы его снял, но не был уверен, что сможет. Сквозь мутные линзы, вдали, Морарг разглядел, что наступают проклятые чогорийцы. Они больше не бежали. Не ускоряли темп в попытке компенсировать неуловимыми движениями свою хрупкость.
+
Прибегая к помощи Белых Шрамов, способных действовать вне корпуса бронемашины, экипаж ''«Айки-73»'' смог несколько раз дозаправиться и набрать воды, перекачивая всё необходимое из захваченных блиндажей или остовов другой техники. Так что они ещё не умерли, а танк пока ехал, но не более того. Заряд в батареях питания лазпушки снизился до критического уровня, а у Мерка на стойках для боекомплекта лежала лишь горстка снарядов. Тяжелее всего приходилось Дреси, которая почти без перерыва управляла машиной с того момента, как они выехали из ворот Колоссов: теперь Гельва почти не реагировала на приказы, просто молчала и не покидала свою позицию, будто приклеившись к сиденью и рычагам управления.
  
Казалось, они сошли с ума.
+
Фош притихла и стала сама на себя не похожа, тогда как на молчаливого Яндева, кажется, не особенно повлияло всё то, что произошло до сих пор. Что до самого Каски, то он всё время чувствовал себя паршиво. Он лучше всех сослуживцев видел, с ''чем'' они вынуждены драться. Именно Тальвет наблюдал за полями битв, заполненными воинами, вглядывался в лица... тех существ и приказывал наступать. То, что рядом с ним двигались Белые Шрамы, не дававшие наступлению развалиться окончательно, меняло немногое — во всяком случае, в части ощущений Каски.
  
«Неужели ''мы'' сделали это с ними?» - подумал Морарг. Неужели Несломленные причинили им столько боли, что они изменились, как изменилась Гвардия Смерти на «Терминус Эст»? Возможны ли такие перемены? Неужели Белые Шрамы открыли для себя какого-то нового и ужасного бога?
+
Согласно давнему присловью, пехотинцы презирают танкистов, потому что тем никогда не нужно смотреть врагу в лицо. Это оскорбление, и так необоснованное, сейчас стало вдвойне несправедливым. Тальвет смотрел на лица, которые не стоило бы видеть ни единому человеку в здравом уме. Если он вообще выберется отсюда живым, то не забудет эти морды до конца своих дней.
  
Морарг даже не мог дать развитие такому ходу мыслей. В голове у него звенело. В желудке было пусто, сердце гулко стучало. Крозий прекратил свою болтовню и теперь, прихрамывая, пробирался обратно через трясину. Демон в его руке кричал, издавая ужасный звук.
+
Но долг требовал продолжать. Тот хан Белых Шрамов, называющий себя Джангсаем, гнал их вперёд что есть силы. Все космодесантники могли передвигаться почти по любой местности гораздо быстрее и дольше, чем боевые танки. Легионеры больше не укрывались за корпусами грохочущих машин, а отрывались от них, отыскивая пути наверх в западном направлении. По нерегулярным комм-сообщениям Каске стало ясно, что такую же тактику применяют сотни аналогичных подразделений, однако Тальвет понятия не имел почему — он лишь предположил, что какая-то важная цель требует поддержки.
  
Морарг поднялся на ноги и, спотыкаясь, поплёлся следом.
+
Хотя большинство крупных подъёмников, ранее перемещавших целые секции пустотных кораблей, получили повреждения или стали небезопасными для использования, имперцы всё же обнаружили несколько лифтов, которые Джангсай счёл приемлемыми, и коробочки под его началом стали вкатываться на транспортные платформы группами по четыре машины. Так его соединение намного опередило другие отряды: те разыскивали рампы, не перекрытые противником, из-за чего постоянно натыкались на вражеские формирования или засады зловредных тварей, явно-не-ксеносов.
  
- Подожди, - попытался он обратиться к Крозию.
+
Путь наверх здорово потрепал нервы танкистам, которые, ничего не видя снаружи, ёжились в трясущемся корпусе ''«Айки-73»'', где их пробирал до костей скрип конструкции под гигантской нагрузкой. Если бы шахты лифта обрушились, все бойцы оказались бы погребёнными заживо во тьме, обречёнными на медленную мучительную смерть от удушья.
  
- Отступаем, - прошипел тот.
+
Однако в итоге все группы поочерёдно добрались до верха, после чего двадцать воинов Джангсая и пятнадцать единиц техники возобновили движение — направились вверх по длинному крытому съезду, ведущему к первой из внешних посадочных площадок на западном фасаде.
  
Морарг догнал его, схватил за локоть и заставил остановиться.
+
''«Айка-73»'' не успел проехать и полпути, когда раздался тот стон. Хотя шумный рокот от разрушений нарастал уже некоторое время, сейчас зазвучало что-то иное — нечто похожее на вопли, которые издавали не-ксеносы, когда их разрывали на части. Каска даже ненадолго вытащил бусину связи, чтобы не сойти с ума.
  
- Мы ''никогда'' не отступаем, - заявил он.
+
Сразу после того, как послышался тот крик, мир вокруг них начал рассыпаться. Стены вспучивались, по каменной кладке расползались трещины, а металлические подпорки выдирало с корнем.
  
Один только взгляд на разрушенные порчей доспехи старого апотекария вызывал у Морарга тревогу. Он испытывал отвращение. В какой-то степени он всегда видел эти изменения, но сейчас он увидел их по-настоящему, так, как их видели посторонние. О, боги, во что они превратились? Стоило только приподнять завесу забвения, стоило только разжечь свет, как всё становилось ясно.
+
— Оно падает! — заорала Фош.
  
- Он ушёл, - прошипел Крозий в ответ. - Ты чувствуешь это? Тиф был прав. Он ждал слишком долго.
+
— Что падает? — требовательно спросил Мерк, не имевший возможности выглянуть в носовую смотровую щель.
  
Морарг попытался сосредоточиться, ему было трудно разобрать слова брата. О ком он говорит? О Мортарионе? Да, да, должно быть, о нём. Примарх ушёл. Но куда? И как?
+
— Гони! — завопил Каска. — Полный ход! Выводи нас отсюда!
  
- Я не... – пытался сказать он. – Я не...
+
Каждый командир в их роте принял такое же решение. Белые Шрамы тоже побежали вверх по съезду к платформе, пока вокруг них с глухим стуком обваливалась каменная кладка.
  
- Верь в это! – вырвалось у Крозия, похоже, он был на грани того, чтобы потерять рассудок. - Что-то случилось. Он исчез. И если его здесь нет, то почему мы остались? – Он оглянулся через плечо. - Застряли здесь внутри с этими обезумевшими ублюдками.
+
Поверхность под гусеницами танков начала раскалываться и всколыхнулась, будто тканевое полотно, отчего машины раскидало в стороны. Каска в очередной раз врезался головой во внутренний изгиб башни, а Яндев, подпрыгнув на сиденье, нехорошо ударился шлемом о бронеплиту над собой. Тут же Дреси ошиблась с передачей, и двигатель заглох, но после краткой борьбы с рычагами она вновь погнала коробочку вперёд и вверх.
  
Морарг вспомнил слова Остатка: «В эмпиреях его любят, как мало кого другого». Так вот что произошло? Неужели эмпиреи забрали его, а остальные увязли здесь?
+
Тальвет снова вставил в ухо бусину связи и припал к перископу, стараясь раскачиваться в такт взбрыкиваниям танка, хотя уже перенапряг мышцы ног, и его бёдра ныли, как никогда в жизни.
  
Невозможно. Примарх никогда бы на такое не пошёл. «Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю», - это были его слова. Да, это было правдой. Так что же произошло?
+
— Проходим! — объявила Фош, которая смотрела в прицел орудия, то есть обладала самым устойчивым обзором.
  
- Я начал верить, - в оцепенении произнёс Морарг. Он услышал, как издалека доносится этот проклятый напев – погребальная песня чогорийцев. – Что всё это было спланировано.
+
— Водитель, держать скорость, — предупредил Каска, обеспокоенный тем, что проём на противоположной стороне выглядел очень ненадёжно. Там бурно клубились облака каменной пыли, а значит, сверху на них всех падало нечто по-настоящему большое.
  
Или это была ложь? Всё что рассказал ему демон, было ложью? Может быть, всё это время Мортарион был обманут, как и опасался всегда Каифа? Может, Тиф всегда обладал реальной властью? Может, может. Как узнать? Кого спросить?
+
— Трон святы11... — пробурчал себе под нос Мерк, хватаясь потными пальцами за казённик.
  
- Это пройдет, - настаивал Крозий, взволнованный, но всё ещё желающий двигаться дальше. – Это просто психический шок. Всё что нас окружало, всё держалось на нём, понимаешь? У нас просто... ломка. Мы должны выбраться. Это пройдет.
+
Наконец ''«Айка-73»'' вырвался наружу: вылетев из тоннеля с низкими сводами, он подпрыгнул на полосе свежих обломков, и танкисты впервые с начала штурма оказались под открытым небом.
  
Может, это было правильно. Очистить голову. Остановить постоянную мучительную боль, от которой вздрагивал каждый мускул в теле.
+
— Орудия к бою, — приказал Тальвет, выискивая цели. — Огонь по моей команде.
  
- Куда выбраться? – спросил Морарг.
+
Но там не нашлось целей. Как и чего-либо ещё. Даже в сравнении с тем, что Каска видел на полях боёв в течение нескольких недель подряд, это место словно бы разнесли, потом разворотили, а затем разгромили. С узкой площадки ему открылся пейзаж из высоких груд полуразрушенных скалобетонных плит толщиной не менее тридцати метров, лежащих одна на другой, будто осадочные пласты крутого скалистого обрыва. Из этих утёсов, обвитых разрядами молний и покрытых осыпями мелких обломков, торчали целые леса искорёженной арматуры. Всё громадное ущелье продолжало двигаться: оно скрежетало и раскалывалось, словно ускоренно развивалась некая тектоническая катастрофа, вверху клубились тучи пыли, и отовсюду доносился низкий рокот, указывающий, что целая секция крепости складывается внутрь себя.
  
Крозий поднял маленького демона.
+
Все танки успели выбраться из тоннеля, однако им пришлось тут же мчаться дальше, чтобы не попасть под вторичные обвалы. Белые Шрамы также не стали медлить — они прыгали вверх по шатким откосам и перескакивали через щели между рассыпающимися платформами. Бронетехнике приходилось сложнее, но она справлялась. ''«Айка73»'' вёл за собой остальные танки, поворачивая, газуя и переваливаясь через преграды на постоянно меняющемся ландшафте. Уже не в первый раз Каска изумлялся, как Дреси вообще на такое способна. Она действовала как машина.
  
- Помнишь его? Помнишь, я говорил тебе, что у него есть близнец? Другой находится у первого капитана. Теперь Тиф должен стать главным. Он знает, что делать, – последовал маниакальный смех. – Я имею в виду, он всегда знал, не так ли?
+
— Держи хана в поле зрения, — велел ей Тальвет. — Я свяжусь с ним, если смогу.
  
Морарг хотел возразить, но уже забыл зачем.
+
Огромные массы вокруг них постепенно оседали, исторгая в воздух всё новые пылевые облака, однако наверху по-прежнему неудержимо бушевал вихрь, озарявший голые каменные плиты бледным зеленоватым светом, который переливался и скользил, словно осквернённые лунные лучи по воде. Танковые роты на такой местности ползли мучительно медленно: они всегда следовали за пехотой, постоянно рискуя соскользнуть по какому-нибудь крутому склону и свалиться на ярусы, находящиеся, вероятно, сотнями метров ниже.
  
- Это была ''его'' стратегия, - продолжал Крозий. - Примарха. Но она не единственная. Боевые отряды уже за стенами. Мы можем присоединиться к ним. Говорят, Кадекс Илкарион уже ворвался в пролом. Воркс тоже.
+
Через некоторое время Каске удалось подключиться к комм-каналу, который использовали Белые Шрамы. Связь прерывалась, и воины говорили на незнакомом Тальвету языке, но кое-что он уловил. Похоже, несмотря на разрушения, явно продолжающиеся здесь, поистине непреодолимые помехи, из-за которых так долго страдали лоялисты, несколько ослабли.
  
- Я... не могу сражаться, - сказал Морарг.
+
Пока Тальвет слушал вокс-обмен, ему стало не по себе. Раньше, когда Белые Шрамы обращались к нему на готике, они говорили совсем иначе. Сейчас они были... в ярости? В бешенстве? В отчаянии? Каска мог поклясться, что один из них едва сдерживался, но разве такое возможно? Это ведь космодесантники, а не призывники из линейных частей.
  
- Можешь. Психический шок. Это пройдет. – Крозий повернул демона головой к советнику. Демон уставился своими дикими глазами прямо на Морарга. Боги, что за мерзкая тварь, уродливая, как жаба-дьявол, и жутко смердящая. – ''Он'' знал, что этот момент настанет. Теперь я вижу это. Я могу говорить с ним.
+
Через некоторое время, после изнурительно трудного перехода по продуваемому всеми ветрами участку голого скалобетона, Белые Шрамы снова собрались вместе и начали общаться, лихорадочно жестикулируя. Тальвет подвёл к ним бронемашины своего отряда, совершенно не представляя, что происходит.
  
Тиф. Тот, кто принес всю эту боль. Морарг помнил, как сильно злился на него, как желал его смерти. Он помнил, что так же сильно хотел верить в Мортариона, верить, что освободитель Барбаруса не мог потерпеть неудачу, ни тогда, ни сейчас.
+
Даже после того, как ''«Айка-73»'' поравнялся с астартес, а Каска приказал остановиться и дал Дреси столь необходимую передышку, он всё ещё не понимал, что стряслось. Угол обзора перископа не позволял Тальвету определить, вокруг чего сгруппировались легионеры. Они по-прежнему вели себя беспокойно и до странности нерешительно, что казалось Каске невероятным, поскольку сама их суть всегда предполагала решительность и спокойствие.
  
- Примарх... – начал он.
+
— Мы на открытой местности, — сухо заметил Яндев, оторвавшись от прицела. Каска заметил, что он старается не задевать длинный порез над правым глазом, полученный при том столкновении. — Может, стоит подумать об этом?
  
- Он не мертв. Ты понимаешь это? Он просто... отсутствует, - закончил за него Крозий.
+
Наводчик лазпушки был прав. Все танки сейчас стояли на холостом ходу, вне укрытий, да к тому же на крайне нестабильной поверхности, готовой расколоться или даже полностью обрушиться.
  
- Нас всех... предали, - протестовал Морарг. - Мы ''никогда'' не отступаем.
+
— Подведи нас ближе, — приказал Тальвет. — Только медленно. Очень медленно.
  
Крозий рассмеялся хриплым булькающим смехом. Он был отвратителен.
+
Дреси немного придвинула танк к Шрамам, и Каска снова прильнул к оптике. Яндев и Фош сделали то же самое. Тальвету показалось, будто он видит на платформе что-то неподвижное, растёкшиеся пятна крови и множество фрагментов разбитой брони.
  
- Это не отступление. Это наступление. К самому ядру. – Он придвинулся ближе к Мораргу, обдав его зловонием нечистот. – Кому вообще нужна эта вонючая дыра? Разве мы прошли через весь этот ужас в пустоте ради неё? Нет, брат мой. Мы пришли за Дворцом. Мы отступим, перегруппируемся. Если мы останемся здесь, в этом состоянии, с ними, мы погибнем.
+
Это один из них, — сказала Фош.
  
Морарг уже чувствовал, как теряет контроль над реальностью. Перемена была такой внезапной, такой глубокой. Пространство вокруг него никогда не оставалось стабильным – оно изменялось и дрожало. Его собственный запах вызывал у него отвращение. Он мог ощущать, как гниёт тело под его разлагающимися доспехами, и от этого сводило желудок – или то, что от него осталось.
+
— Мёртвый, — заключил Яндев.
  
Слова Остатка уже ускользали из его памяти. Вспомнит ли он их вообще, если выберется отсюда? «Ты не можешь повернуться к нему спиной, не можешь его жалеть – он твой примарх». Но его примарха больше нет – Каифа прочувствовал эту истину каждой агонизирующей клеткой своего тела. Почему он ушёл? Куда он ушёл?
+
— Трон, — произнёс Каска, поворачивая перископ, чтобы получить лучший угол обзора. — Это не один из них. Слишком большой. Это...
  
Крозий оставался рядом. Он не допустит лжи.
+
Он осёкся. Фош оторвалась от прицела, чтобы посмотреть на командира, тут же всё поняла и посерела лицом. Даже Яндев как будто потерял дар речи.
  
- Ты слышишь меня, брат, - убеждал он. – Если мы останемся здесь, мы умрём.
+
— Что там? — спросил Мерк.
  
На заднем плане приближались звуки проклятого песнопения. Теперь голоса Белых Шрамов звучали совершенно безумно, словно их поглотило нечто жестокое и пожирающее жизнь, превратив в армию одержимой нежити.
+
Каска не ответил. Он не осмеливался выговорить это слово.
  
- Ты можешь... поговорить с Тифом? – пробубнил Морарг, изо всех сил стараясь удержаться от рвоты.
+
— Это невозможно, — произнесла Фош.
  
Крозий погладил демона по колючкам, и возбуждение того, казалось, немного уменьшилось.
+
— Что невозможно? — выпалил Мерк.
  
- Да, это нужно сделать. Он разберется с этим.
+
— А ты откуда знаешь, что невозможно? — вмешался Яндев, обращаясь к Фош. — Ты когда-нибудь такое видела?
  
«Так же, как он уже разобрался с нами», - с горечью подумал Морарг.
+
— Конечно, нет, — наконец заговорил Тальвет. Трон, это кошмар какой-то. Нужно немедленно что-то делать, иначе они все здесь погибнут. — Дреси, займись приборами слежения и найди нам путь вниз. Наводчики, смотреть только в прицелы. Мерк, заткнись.
  
Но что ещё оставалось делать? Продолжать сражаться здесь за приз, который они никогда не хотели удержать в руках навсегда, и упустить шанс на настоящую славу? Или убраться отсюда, дать болезни пройти, начать всё сначала?
+
Затем он переключил канал связи с приёма на передачу.
  
Морарг уставился на демона. Как он мог совсем недавно думать о нём с теплотой? Горловые мешки демона раздувались, из жабр сочилась слизь, суставы трещали. В этот момент Мораргу показалось, что его окружают одни сплошные демоны – демоны, которые искажали прошлое и будущее; демоны в доспехах из слоновой кости с изогнутыми и окровавленными клинками; демоны, сотворённые из мух, несущие с собой ещё больше страданий; демоны с крыльями тонкими, как паутина, которые имели наглость, когда это имело значение, потерпеть неудачу.
+
— Мой господин хан, — голос Каски слегка дрожал, как бы он ни сдерживался. — Можем ли мы помочь вам?
  
Так много демонов кругом. Кого из них выбрать?
+
Какое-то время Тальвет ждал ответа, но не видел даже признаков того, что его услышали. Затем Джангсай медленно повернулся лицом к корпусу танка.
  
Как всегда, того, кто перед тобой, подумал Морарг.
+
— ''Тут пострадавший,'' — как-то оцепенело ответил он на готике. — ''Тело нельзя бросать здесь''.
  
- Тогда отступаем, - произнёс он, ненавидя себя за то, что говорит это вслух. – Проклятье, мы отступаем.
+
Почему они не могли взять его с собой? Каска своими глазами видел, как космодесантники переносили на себе тела раненых товарищей на значительные расстояния. С другой стороны, к тому, что он кое-как различал в перископ, с трудом подходило даже слово «тело»: оно выглядело совершенно жутко. Возможно, оно развалится на части, если воины попробуют поднять его.
  
Крозий лихорадочно закивал и захромал дальше. Морарг последовал за ним, поднимая грязь своей тяжелой поступью.
+
Тальвет отключил внешнюю связь.
  
- И используй этот маленький ужас, чтобы сказать Тифу, что мы идем, - сказал он. – Я уверен, он будет просто счастлив снова увидеть всех нас.
+
— У них раненый, — сообщил он команде.
  
 +
— Ему сюда нельзя, — немедленно заявил Мерк.
  
Только приблизившись, Илья смогла увидеть весь масштаб разрушений. Обрушилось не только западное крыло, но и всё вокруг некогда величественного космопорта. В темноте трудно было различить детали, но недели постоянной бомбардировки не прошли бесследно – облицовка и орнаменты были разбиты, террасы обрушились. Тот факт, что уцелело хоть что-то, свидетельствовал о том, насколько монументальными были несущие конструкции строения. Вероятно, можно было упорно обстреливать космопорт месяцами, и всё равно от него бы что-нибудь осталось – такова была сверхпрочность имперской архитектуры в эпоху гигантомании.
+
Яндев фыркнул.
  
Учитывая увиденное, Соджук, конечно же, был прав – их боевой корабль никак не мог совершить посадку в месте, которое Илья определила с воздуха. Сверху оно выглядело так, словно несколько огромных платформ сложились одна поверх другой, образовав многоярусный массив со всё ещё движущейся сердцевиной внутри, переплетённый паутиной статических молний и вторичных взрывов.
+
— Он не поместится. Говорю вам, это... — начал он.
  
Возможно, Хан находился на вершине этого обвала. Может быть, там, где он сражался, ему повезло, и он каким-то образом выбрался из завалов относительно невредимым. А может, он был погребён под всей этой массой, и раскопать его можно будет только много лет спустя, если, конечно, в конце всего этого безумия останутся хоть какие-то землеройные машины.
+
— Они наши союзники, — возразила Фош. — Они хотят его забрать. Надо помочь.
  
Она должна была это выяснить. Она обязана была сделать для него всё, что было в её силах. Мыслями она мгновенно вернулась к Улланору, к его искусственно сформированным плато. Она вспомнила, как карабкалась по скалам в поисках чего-то неуловимого, как Есугэй вытащил её в безопасное место.
+
— Но мы-то что тут сделаем? — уже раздражённо произнёс Каска. Не могли же они просто оставаться здесь.
  
- Будь осторожна, - сказал тогда он.
+
Тут заговорила Дреси, чем застала всю команду врасплох. Тальвет поймал себя на мысли, что едва знает, как звучит её голос. Оказалось, что у Гельвы альбийский акцент.
  
Трон, если бы только она была осторожна. Никто не был достаточно осторожен, вот в чём была проблема. Все они просто шли вперёд, раз за разом бросаясь с головой в очередную катастрофу. И сколько бы не было сожалений об этом, разумеется это было неизбежно. Она ведь сама дала совет примарху: «И теперь время пришло, мой Хан. Вот почему мы вернулись». Да, всё так. Но она сказала это так небрежно, уверенная, что он пришёл искать поддержки, в то время как он хотел предупредить её, подготовить к тому, что должно произойти.
+
— В пятистах метрах внизу есть твёрдый грунт, — сказала она. — Я проложила маршрут, и мы можем следовать по нему, пока что. — Дреси посмотрела на командира. — Они не уйдут от тела. Они полагают, что причинят ещё больше вреда, если ''перенесут'' его, пусть даже совсем недалеко. Возможно, они правы. Даже если, несмотря на ядовитую атмосферу, мы раскроем все люки, тело не поместится ни в одну из наших машин, потому что оно не соответствует размерам стандартного человека. Но его можно разместить наверху. Будет место прямо за башней, если развернуть главное орудие. Уложим его над кожухами воздушных фильтров, а воины пусть сядут по обеим сторонам и прикроют его собой. Если мы будем действовать осторожно, то сможем ''перевезти'' его.
  
- Я получаю что-то на авгурах, - доложил Соджук.
+
Некоторое время Каска просто смотрел на неё. Как и все остальные. Хотя выражение лица Дреси почти полностью скрывали водительские очки и противоядная маска, по её тону чётко ощущалось, что она всё просчитала.
  
Приборы стали функционировать немного лучше. Словно какое-то огромное облако помех рассеялось, высвободив машинные духи и позволив им работать.
+
— Сержант, вы должны сами предложить им эту идею, потому что сейчас они не в себе, — добавила Гельва. — Им это может не понравиться. Но другого выхода я не вижу.
  
Илья встрепенулась и начала просматривать сигналы. Это было поразительно. Она получала сигналы движения отовсюду, со всей территории разрушенного космопорта, и все они двигались в одном направлении.
+
Каска глянул на Фош. Та пожала плечами. Яндев недоверчиво хмыкнул и покачал головой. Мерк в кои-то веки не нашёлся что сказать.
  
- Это наши люди, - сказала она, потрясённая. – Они... движутся очень быстро.
+
Тальвету точно следовало разузнать, откуда вообще взялась Дреси. Зря он не постарался найти время, чтобы поговорить с ней раньше. Знать свой экипаж — это же одна из основ. Проклятье, всегда следи за такими вот тихонями...
  
- Они разгневаны, сы, - резко ответил Соджук. – Разгневаны, как никогда раньше.
+
Но об этом потом. Враг всё ещё контролировал большие участки территории и мог появиться в любой момент. Конструкция, на которой они остановились, грозила вот-вот рухнуть. Сколько угодно катастроф таились в ожидании своего часа, пока они просто стояли на одном месте, не в силах принять решение. Поэтому, обдумав всё ещё раз, Каска потянулся к комм-приборам.
  
Илья медленно кивнула, вспоминая, что он ей говорил. «Мы будем разгневаны, как никогда не были разгневаны силы небес». Он знал, так ведь? Он знал, что делает. Он всегда знал. Будь он проклят.
+
— Мой господин хан, — осторожно начал он. — У меня есть предложение.
  
- Чуть ниже основного обвала есть неповреждённые укрепления, - сказала она, заставляя себя сосредоточиться на текущей задаче. – Попробуй найти место для посадки.
 
  
Соджук сделал, как было велено, умело преодолевая непрекращающуюся турбулентность. Через экраны реального обзора по-прежнему было трудно что-либо различить, поэтому Илья полагалась на сканеры, чтобы понять, что их ждёт впереди. Разрушенное крыло западного фронта надвигалось всё ближе, вырастая и заполняя небо своей громадой. Только вблизи можно было понять, что это сооружение представляет собой отдельный город, самодостаточный микромир. Выступить против него всегда казалось безрассудством, но только лицом к лицу было ясно, что это – сумасшествие.
+
===Глава двадцать шестая===
  
И тут Илья увидела их. Вопреки протоколу они двигались с включёнными люменами, но она не могла их винить за это – путь, по которому они шли, был коварным, в любой момент мог случиться оползень или обвал стен. Шествие производило поразительный эффект – одна единственная, освещаемая во мраке колонна медленно движущихся танков прокладывала себе путь от самых страшно разрушенных участков наверху к остаткам уцелевших зубчатых стен внизу. Воины Легиона шли пешком в плотном защитном строю по обе стороны от ведущей машины. Как раз в этот момент эскорт степенно выдвигался из-под тени ворот с высокой аркой, замковый камень которой местами даже уцелел, что делало сцену со стороны похожей на крупную вылазку из какого-нибудь древнего и осаждённого барбакана, за исключением того, что это было не военное действие – это была траурная процессия, которую сопровождала зловещая тишина.
 
  
Илья знала, что, они переносят, ещё до того, как они с Соджуком подлетели достаточно близко, чтобы разглядеть всё в деталях. То, как двигались воины – с глубоким благоговением, с полной опустошённостью – сказало ей все, что ей нужно было знать.
+
Старая кровь
  
- Там, - сказала Илья, и её голос надломился. – Вниз, куда они направляются.
+
Передача
  
«Громовой Ястреб» нырнул вниз, пробираясь сквозь клубы смога, пока не завис над широким плоским парапетом, где и опустился, выпуская струи грязных выхлопных газов. Не успел боевой корабль коснуться земли, как Илья уже отстегнулась, застегнула свой скафандр, проверила крепления дыхательного аппарата, бросилась к выходу, возясь с замком. Выходить наружу было опасно. Никому из своих подчинённых она не позволила бы этого сделать. Но она должна была убедиться сама в том, что видела, своими глазами, а не через получаемый видеосигнал.
+
Клинок
  
Ведущий танк процессии с рычанием двигался им навстречу, даже когда она перебегала площадку парапета. Это был «Леман Русс» модели «Риза», без спонсонов, сильно повреждённый. Два Белых Шрама располагались прямо за турелью, которая была повёрнута под углом, чтобы освободить больше места на узком выступе позади неё. Когда Илья приблизилась, один из воинов спрыгнул вниз, чтобы перехватить её. Но, увидев, кто перед ним, он низко поклонился.
 
  
- Сы-Илья, - хрипло произнёс он.
+
— Надо отступать, — так звучало предложение, на котором теперь уже серьёзно настаивал Крозий.
  
Она не сразу его узнала. Его доспехи, как и у всех, кто сражался в эти дни, были так сильно заляпаны кровью и грязью, что стали почти чёрными. Под запёкшейся коркой она разглядела что-то похожее на знак Железного Топора и решила, что это Джангсай, «свежая кровь» с Ар Риджа, тот самый, что был на курултае, и которого высоко ценил Наранбаатар.
+
Морарг не мог ответить. Его как будто внезапно лишили кислорода, и он обессилел.
  
- Покажи мне, - сказала она.
+
Представь, как то, на что ты бессознательно полагался, никогда не задумываясь, исчезло и стало недосягаемым. И теперь ты задыхаешься.
  
Джангсай колебался.
+
Зашатавшись, Каифа упал на колени. А ведь ранее он обрёл такую силу! Его окружали тела воинов Пятого, павших от его руки. Он начинал получать удовольствие, так же, как и Крозий уже некоторое время. Тревоги и сомнения понемногу отступали, а мучительные дары, вручённые Мораргу, приносили наслаждение.
  
- Лучше... не стоит.
+
Теперь же он поднял взгляд и почти ничего не увидел сквозь заляпанные линзы шлема. Каифа снял бы его, но сомневался, что получится. Сквозь мутную полутьму Морарг разглядел, что вдали наступают проклятые чогорийцы. Они больше не бежали. Не ускоряли темп, стараясь компенсировать свою хрупкость неуловимостью в движении.
  
Как будто это могло её разубедить. Она подбежала к борту танка, и сама взобралась на гусеницы, отмахнувшись от попытки Джангсая помочь ей.
+
Похоже, они сошли с ума.
  
Однако, оказавшись на месте, её самообладания хватило всего на несколько мгновений. И этого примарха она впервые мельком увидела вблизи на орбите Улланора, его необыкновенная красота и величие были настолько ошеломляющими, что это было почти невыносимо. А сейчас первым побуждением Ильи было закрыть заборник ребризера рукой, чтобы не закричать. Одно или два мгновения она даже не была уверена в том, на что она смотрит. Постепенно сквозь хлопья пепла и дым двигателей, она стала различать останки благородного лица, разбитые осколки ястребиного носа, на месте щёк теперь были впадины. Её глазам открылся вид из остроконечных осколков доспехов, утопающих в кровавом месиве из разорванных мышц. Она увидела сломанный клинок, уложенный вдоль тела, его блеск померк, идеальный изгиб был нарушен.
+
«Неужели мы сделали это с ними?» — подумал Каифа.
  
Илья придвинулась ближе, едва замечая, как по щекам текут горячие слёзы. Она протянула руку, смущенно и неловко, но никто из воинов Белых Шрамов не пытался ей помешать. Коснулась участка неповрежденной кожи, который она смогла разглядеть – на шее, чуть ниже линии челюсти, это было единственное место, которое осталось незапятнанным. И когда она дотронулась до него – всего лишь легким движением дрожащих пальцев – она почувствовала это.
+
Неужели Несломленные причинили им столько боли, что они изменились, как преобразилась Гвардия Смерти на ''«Терминус Эст»''? Возможны ли такие перемены? Что, если Белые Шрамы открыли для себя какого-то нового и ужасного бога?
  
Она отшатнулась, как будто её ударило током.
+
Но Мораргу не удавалось даже поразмыслить над этим. В голове у него звенело. Желудок казался пустым, сердце гулко стучало. Крозий, прекратив болтать, уходил от него — пробирался обратно через трясину, хромая. Демон на сгибе его руки кричал, и вопли звучали поистине ужасно.
  
- Вы просканировали его? – требовательно спросила она, повернувшись к Джангсаю. – Вы всё проверили?
+
Поднявшись на ноги в сабатонах-копытах, Каифа поплёлся следом.
  
- Много раз, сы. Но наши приборы...
+
— Подожди. — Он протянул руку, пробуя удержать Зэдала.
  
Илья пристально всматривалась в искалеченное тело. Это казалось немыслимым, невозможным. Ни движения, ни пульса, ни дыхания. И всё же...
+
— Отступаем, — прошипел тот.
  
«Потому что я планирую вернуться», - вспыли его слова.
+
Поравнявшись с Крозием, Морарг схватил его за локоть и заставил остановиться.
  
- Малкадор, - вырвалось у Ильи, и она всем своим существом переключилась на прежний командный тон. – Мы должны доставить его к Малкадору.
+
— Мы никогда не отступаем, — заявил он.
  
Всё изменилось в один миг. Соджук развернулся и помчался к «Громовому ястребу». Воины Джангсая словно очнулись. Двое из них ринулись к кораблю за носилками, остальные выстроились, чтобы приготовиться спускать тело с корпуса. Даже когда Илья пришла в движение, её мысли заметались – смогут ли они вернуться? Как избежать опасности быть сбитыми? Выстоял ли Санктум?
+
Просто глядя на порченые доспехи старого апотекария, Каифа испытывал тревогу. Он чувствовал отвращение. В какой-то степени он всегда ''замечал'' эти изменения, но сейчас ''увидел'' их по-настоящему — вероятно, так, как на них смотрели посторонние. О бог, во что они превратились? Стоило только отдёрнуть завесу забвения, стоило только разжечь свет, как всё становилось ясно.
  
Они должны найти способ. ''Должны''. Если и был хоть какой-то шанс на спасение, то только там, в месте рождения примархов, и руками тех, кто их создал.
+
— Он ушёл, — прошипел Зэдал в ответ. — Ты чувствуешь это? Тиф был прав. Он ждал слишком долго.
  
- Я пойду с вами, - сказал Джангсай.
+
Морарг попытался сосредоточиться, хотя даже слова брата он разбирал с трудом. О ком идёт речь? О Мортарионе? Да, да, наверняка о нём. Примарх точно ушёл. Но куда? И как?
  
Илья кивнула, а потом вдруг бросила взгляд на возвышающуюся над ними громаду Львиных врат. Там всё ещё шли бои. Тысячи людей Джагатая продолжали сражаться и умирать в недрах космопорта, движимые столь сильной ненавистью, что уже ничто не могло остановить их от того, чтобы положить свои жизни на алтарь мести.
+
— Я не... — заговорил Каифа. — Я не...
  
Кал Дамарг. Чогорийский погребальный обряд, проводимый целым легионом.
+
— Верь в это! — вырвалось у Крозия. Судя по голосу, он начинал терять голову. — Что-то случилось. Он исчез. А если его здесь нет, то почему мы остались? — Он оглянулся через плечо. — Застряли тут внутри с этими помешанными паскудами.
  
- Нет, - сказала она, когда уже вернулись воины с носилками, и завыли приводы подъёмника. – Нет, ты нужен мне здесь. – Она подошла к Джангсаю. – Он хотел взять космопорт. Ты понимаешь? Это было важно. Не уничтожить. А взять.
+
Морарг вспомнил слова Остатка: «В эмпиреях его любят, как мало кого другого». Так вот что произошло? Неужели эмпиреи забрали его, а все прочие увязли здесь?
  
Джангсай понял сразу.
+
Невозможно. Примарх никогда бы на такое не пошёл. «Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю», — так сказал Мортарион. И он не лгал. Так что же произошло?
  
- Тогда они должны остановиться, - сказал он.
+
— Я начал верить... — в оцепенении произнёс Морарг. Он слышал, как издалека доносится тот чёртов напев — погребальная песня чогорийцев. — Что всё это спланировали заранее.
  
- Они достигли крайнего предела, безумие завело их слишком далеко. Тебе нужно их остановить.
+
А если это обман? Если всё, что рассказал ему демон, — ложь? Возможно, всё это время Мортариону врали, чего всегда и опасался Каифа? Может, реальной властью всегда обладал Тиф? «Возможно...» Как узнать? Кого спросить?
  
Джангсай ответил не сразу. Было видно, что он согласен с ней.  
+
— Это пройдёт, — взволнованно настаивал Крозий, по-прежнему желавший уходить. — У нас обычный психологический шок. Всё, что нас тут окружало, держалось на нём, понимаешь? У нас просто. ломка. Мы должны выбраться. Это пройдёт.
  
- Но я не... – начал он. – Я не с...
+
Может, Зэдал прав. Надо привести мысли в порядок. Остановить тупую, но мучительную боль, которая раздирала каждую его мышцу.
  
Она улыбнулась ему.
+
— Куда выбраться? — спросил Морарг.
  
- Ты не с Чогориса? Ты не тот, кого они будут слушать? – закончила она за него. – Я тоже была не такой, как они, но это быстро изменилось. – Она взялась за обе его перчатки и сжала своими дрожащими руками. – Найди Шибана. Он сделает то, что должен.
+
Зэдал поднял маленького демона.
  
И тут впервые её взгляд упал на ножны, крепившиеся на поясе воина. В них лежал один из самых прославленных и самых величайших клинков Онг-Хашина. Что было ещё важнее, Илья знала имя его первого носителя, имя, известное всем воинам орду. Вручил ли этот клинок Джангсаю сам Наранбаатар? Была ли у него на то причина?
+
— Помнишь его? Помнишь, я говорил тебе, что у него есть близнец? Другой находится у первого капитана. Теперь Тиф должен стать главным. Он знает, что делать. — Тут Крозий чуточку безумно рассмеялся. — В смысле, он всегда знал, не так ли?
  
- Скажи Шибану, что тебя отправила я, и что каган сейчас со мной, - сказала Илья, уже собираясь бежать обратно к набирающему обороты боевому кораблю. – А если это не сработает, просто покажи ему меч.
+
Каифа хотел возразить, но уже забыл почему.
  
 +
— Мы тут следовали стратегии примарха, — продолжал Крозий. — Но она не единственная. Боевые банды уже за стенами. Можем примкнуть к ним. Говорят, Кадекс Илкарион уже ворвался в пролом. Воркс тоже.
  
Всё было погребено под камнем.
+
— Я... не могу сражаться, — сказал Морарг.
  
Космопорт Львиные Врата, чьи высотные платформы, мануфактории и обзорные купола когда-то величаво рассекали тропосферу, стал огромным саркофагом, превратившись, усилиями троих сыновей Императора, в пристанище демонов, позабытое всеми.
+
— Можешь. Психологический шок. Это пройдёт. — Зэдал повернул демона головой к советнику. Существо уставилось дикими глазами прямо на Каифу. О бог, что за мерзкая тварь, уродливая, как жаба-дьявол, и жутко смердящая! — Он, Тиф, знал, что этот момент настанет. Теперь я понимаю. Я могу поговорить с ним.
  
Джангсай бежал в самую глубь космопорта так быстро, как только мог, пробираясь по узким коридорам и гулким залам. Опасность по-прежнему подстерегала повсюду, несмотря на отступление Гвардии Смерти. Многие якша вертелись поблизости от сочащихся глубин, готовые с треском материализоваться. Враждебными были даже сами внутренние помещения, заполненные доходящими до колен болотной трясиной и отстойниками, большая часть которых обладала примитивным сознанием и кипела почти осознанной злобой.
+
Тиф. Тот, кто принёс всю эту боль. Морарг помнил, как сильно злился на него, как желал ему смерти. Он помнил, что так же сильно хотел верить в Мортариона, верить, что освободитель Барбаруса не мог потерпеть неудачу, ни тогда, ни сейчас.
  
Несмотря на всё это, Джангсай смог быстро продвинуться вперёд, в то время как атака Белых Шрамов отбросила врага достаточно глубоко. Такой поворот событий был поразительным. Насколько Джангсаю удалось выяснить в разгар сражения, все три направления фронта Пятого легиона оказались зажаты в тисках противником, который жил такими битвами. Уход обоих примархов привел к совершенно разным последствиям для каждой из сторон. Джангсай не имел ни малейшего представления, почему, да это и не имело большого значения – судьбы демонов и их изгнание мало что значили для него. Это случилось. Смертельная ярость сделала своё дело – объединила все три фронта битвы в один обширный, который своим бешеным натиском сметал на своём пути всё сопротивление, и даже поглощая своих собственных воинов изнутри.
+
— Примарх. — начал Каифа.
  
Джангсай шёл по следу своих братьев. Он пробегал мимо трупов воинов V и XIV легионов, завязших в трясине, наваленных друг на друга. Количество трупов было почти столь же поразительным, как и перестановка сил. Здесь была собрана жатва. Возможно, ни один из легионов никогда не сможет заявить о безоговорочной победе или поражении, настолько жестокий урон понесла каждая из сторон. Это место, как и вся планета, стало склепом.
+
— Он не мёртв. Ты понимаешь это? Он просто. отсутствует, — закончил за него Крозий.
  
И вместе с тем это было похоже на покаяние. Это было сродни очищению, изгнанию нечистых духов, избавлению от всего лишнего, и воины орду сейчас отдавали сами себя на заклание. Перед Джангсаем стояла одна задача – не дать огромному всплеску жизненной энергии стать неуправляемым. Мудрая не приуменьшала опасность – среди чогорийцев ходило так много историй о том, как воины в состоянии «кал дамарг» губили сами себя, что о них знал даже такой новичок, как Джангсай.
+
— Мы все… связаны долгом, — возразил Морарг. — Мы никогда не отступаем.
  
Одним из преимуществ было то, что его тактические сенсоры снова работали, хотя бы частично. Ложный цвет картолитов замерцал перед ним, каждый наводнили световые сигналы – тепловые сигнатуры, векторы движения, локационные идентификаторы. Чем ближе Джангсай подходил к восточным границам космопорта, тем отчётливей становились сигналы. Белые Шрамы развернули сражение с Гвардией Смерти по всей территории необъятной крепости, и теперь они готовились зачистить от противника дальние врата. Белые Шрамы не собирались останавливаться на достигнутом. Всецело погружённые в свой мир кровавой мести, они будут продолжать и дальше убивать без причины, пока не будут настигнуты бесчисленными армиями Воителя, и их пыл угаснет во вселенной навсегда.
+
Крозий рассмеялся, отхаркивая слизь. Как же он гадок!
  
Он должен найти Шибана. Он должен отыскать тот единственный голос, который мог бы докричаться до остальных и вернуть их, пока не стало слишком поздно. И это было трудно, самое трудное из того, что когда-либо приходилось делать Джангсаю. Его тело было истощено, разум измучен. Каждый его инстинкт призывал его вернуться к боевому кораблю, к крошечному металлическому пятнышку, который мчался на запад, унося с собой последнюю слабую надежду Легиона. Миллионы воинов сейчас сталкивались с миллионами других воинов на полях сражений, которые Джангсаю ещё предстояло преодолеть, и только один этот корабль, хрупкий как стекло, теперь значил всё.
+
— Это не отступление. Мы наступаем. К самому центру. Он придвинулся ближе, обдав Морарга смрадом нечистот. — Кому вообще нужна эта куча дерьма? Разве мы прошли через весь тот ужас в пустоте ради неё? Нет, брат мой. Мы пришли за Дворцом. Мы отступим, перегруппируемся. А если останемся тут в нынешнем состоянии, то нас перебьют.
  
Он проносился, словно в тумане, по огромным залам, пустым, пропахшим кровью и разложением. Мчался по лестницам, которые были разбиты снарядами, взбирался по коварным лифтовым шахтам, обходил очаги продолжающихся боев и перепрыгивал через шатающиеся опоры. Вскоре  послышались звуки тяжёлого боя – грохот бронированной техники, рычание расщепляющих полей оружия легионеров.
+
Каифа уже чувствовал, как буквально теряет связь с реальностью. Та перемена оказалась такой внезапной и всеобъемлющей. Пространство вокруг него не успокаивалось ни на миг, всё время смещалось и дрожало. Запах своего тела вызывал у него отвращение. Морарг чувствовал, как разлагается плоть под гниющими доспехами, и от этого сводило желудок — вернее, то, что от него осталось.
  
Джангсай ворвался в место, бывшее когда-то главным приёмным ангаром, который простирался из восточного крыла самой крайней границы космопорта. Его посадочная платформа достигала, наверное, метров восемьсот в ширину, а массивная крыша уходила вверх на сто метров. Воздух здесь был не таким спёртым и грязным, как внутри сооружения в целом – извне врывались хлопья пепла, порождённого битвой. Только в одном этом месте сражались сотни воинов при поддержке постоянно присутствующих эскадронов Терранской Бронетанковой.
+
Слова Остатка уже ускользали из его памяти. Вспомнит ли он их вообще, если выберется отсюда? «Ты не можешь просто забыть о нём, не можешь его жалеть — он твой примарх». Но Мортарион больше не с ними — Каифа прочувствовал эту истину каждой агонизирующей клеткой своего организма. Почему он ушёл? ''Куда?''
  
Джангсай засёк сигнал Шибана и помчался к нему. Приблизившись, он заметил среди мрака и грязи блеск аугметики. Восстановитель сражался с более крупным космодесантником-предателем, их схватка  была невероятно ожесточённой. Джангсай никогда прежде не видел, что гуань дао можно вращать с такой холодной сдержанностью. Поражённый чумой монстр решительно сопротивлялся, но в каждом противнике Белых Шрамов сейчас чего-то не хватало – будто их покинула былая уверенность, прежняя непримиримость. Шибан, наоборот, сражался как заведённый. Он просто продолжал безостановочно давить, принимать удары, ни разу не дрогнув под ними. В момент нанесения смертельного удара – прыжок, обезглавливание – Шибан казался почти милосердным.
+
Зэдал держался рядом. Он не желал униматься.
  
Джангсай настиг его как раз в тот момент, когда он выбирал себе новую жертву. Все Белые Шрамы вокруг него были такими же, как и он – в гробовом молчании прокладывали себе путь к врагу, тесня его шаг за шагом, туда, где через зияющие пасти ангаров открывался вид на разорённые пустоши.
+
— Ты слышишь меня, брат, — убеждал он. — Если останемся здесь, то умрём.
  
- Тахсир! – выкрикнул Джангсай.
+
На заднем плане приближались звуки проклятого песнопения. Теперь голоса Белых Шрамов звучали совершенно безумно, словно нечто жестокое и пожирающее саму жизнь поглотило их, превратив в армию одержимой нежити.
  
Никакой реакции. Казалось, Шибан не замечал вокруг ничего и никого, кроме врага.
+
— Ты можешь... поговорить с Тифом? — пробубнил Морарг, изо всех сил стараясь удержаться от рвоты.
  
Джангсай позвал ещё раз, с тем же результатом, а затем помчался вперёд, выхватив свой клинок, как велела ему Илья. Окровавленный талвар вспыхнул в темноте, расщепляющее поле было выключено, но обнажённая сталь была достаточно яркой.
+
Крозий погладил взбудораженного демона по шипам, и тот, похоже, немного успокоился.
  
Шибан остановился, глядя на него, и тогда Джангсай вспомнил слова Наранбаатара, сказанные ему в Колоссах, когда оружие только вручили ему: «Морбун Са знаменит не только своей доблестью, но также самообладанием. Говорят, он – образец Пути Небес».
+
— Да, так нужно. Он разберётся с этим.
  
Джангсай никогда не знал его. Но не Шибан. И вот момент настал.
+
«Так же, как он уже разобрался с нами», — с горечью подумал Каифа.
  
- Я пришел от Мудрой, - сказал Джангсай. – Каган с ней. Она ищет путь в Санктум. Она велела мне передать тебе, что космопорт должен быть взят. Не разрушен, а взят. – Все это время он смотрел в непроницаемую маску шлема Шибана. – Легиона это касается тоже.
+
Но что ещё оставалось делать? Дальше сражаться здесь за трофей, который они и так не собирались удерживать вечно, и упустить возможность обрести настоящую славу? Или убраться отсюда, справиться с нынешней немочью и начать всё сначала?
  
Шибан долгое время оставался неподвижным. Его поза излучала стремление к убийству. Это состояние было таким соблазнительным. Джангсай прекрасно его понимал. Он всегда представлял себе, как, получив  нужный импульс, погружается в это состояние и никогда из него не возвращается. Часть  Джангсая, та часть, которой обладал каждый космический десантник, была по-настоящему спокойна только тогда, когда он убивал. Конечно, не все были такими, как Пожиратели Миров, но, в той или иной степени, все они были машинами для убийства. Издержки войны, так сказать.
+
Морарг уставился на демона. Как он мог совсем недавно думать об этом существе с теплотой? Горловые мешки твари раздувались, она хрустела костяшками пальцев, с её отвисшего подбородка сочилась слизь. В тот момент Каифе почудилось, будто его окружают одни лишь демоны: те, что искажали прошлое и будущее, те, что носили доспехи из слоновой кости и бились изогнутыми окровавленными клинками, те, которых сотворили из мух, чтобы они принесли ещё больше страданий, и те, кого одарили крыльями, тонкими, как прозрачная ткань, а они имели наглость потерпеть неудачу в самый важный момент.
  
Затем Шибан отвёл взгляд в сторону, поверх края ангара. К этому времени Белые Шрамы заняли ведущую к нему площадку, преследуя предателей, оставшихся за периметром. Теперь они готовились отправиться в погоню за ними, чтобы вогнать копья своей жгучей ненависти в полыхающую тьму за пределами космопорта.
+
Так много демонов кругом. Кого из них выбрать?
  
На какой-то ужасный миг Джангсай подумал, что Шибан всё же поддержит эту идею, присоединившись к своим братьям в этой атаке в небытие. Однако сказать больше было нечего – молодой воин ничего не мог добавить к приказу Ильи. Он не мог знать, что в этот момент все мысли Тахсира были поглощены не Ханом, не Ильей, и не конечной судьбой легиона, а терранским ханом, с которым он когда-то сражался бок о бок в белом мире, и которого он не простил, пока не стало слишком поздно.
+
Как всегда, того, кто перед тобой, подумалось Мораргу.
  
«Ни шагу назад».
+
— Тогда отступаем, — произнёс он, ненавидя себя за то, что говорит это вслух. — Будь оно всё проклято, мы отступаем.
  
- Прекратить, - тихо сказал Шибан. Затем добавил более решительно – Прекратить!
+
Крозий лихорадочно закивал и захромал дальше. Морарг последовал за ним, разбрызгивая грязь тяжёлыми шагами.
  
Он говорил в открытую вокс-сеть. Провидец бури, сражавшийся рядом, услышал команду и постарался, чтобы она была услышана. Команду приняли коммуникационные ретрансляторы, и очень скоро её услышали подразделения, находящиеся далеко за пределами видимости.
+
— И передай Тифу через твоё мелкое чудовище, что мы идём, — сказал Каифа. — Не сомневаюсь, он будет вне себя от счастья, когда снова увидит всех нас.
  
Затем Шибан начал движение, медленно и целеустремлённо поднимаясь к продуваемому ветрами просвету, из которого открывался внешний мир. Чувствуя, что переменилось нечто фундаментально важное, Джангсай пошёл за ним. Под их ногами был мощный фундамент космопорта. Над головами возвышался колоссальный выступ крыши ангара. Прямо впереди простиралось небо – самая священная для чогорийца стихия, даже если оно было отравлено, объято пламенем и скрыто неестественными облаками.
 
  
Шибан подошёл к краю крепости и опёрся лезвием глефы о рокритовый парапет. Все кто пришёл с ним, все кто добрался до этих границ, стояли рядом и ждали. Данные на дисплее шлема показали Джангсаю, что тысячи других воинов, вырванные из пасти безумия одним словом Тахсира, делали то же самое – занимали позиции, как и когда-то на мостике «Бури мечей» над истерзанными небесами Просперо.
+
Илия смогла полностью оценить масштаб разрушений только с более близкого расстояния. Помимо того, что развалилось западное крыло, так или иначе пострадал весь некогда величественный космопорт. Темнота скрывала подробности картины, но недели постоянной бомбардировки не прошли бесследно: облицовка и орнаменты раскололись, уступы обрушились. Тот факт, что уцелело хоть что-то, свидетельствовал о том, насколько монументальны несущие конструкции здания. Вероятно, даже если бы комплекс упорно обстреливали месяцами, от него всё равно бы что-нибудь сохранилось — такой немыслимый запас прочности закладывали в имперские постройки в эпоху гигантомании.
  
Шибан не торопился. Он окинул взглядом километры полного опустошения – горький плод восстания Гора. Он наблюдал, как Гвардия Смерти в темноте пробирается через разрушенные укрепления – десятки тысяч, на время лишённые предводителя, но всё ещё невредимые и опасные, способные восстановить свою решимость. Он изучал лагеря заблудших и проклятых, простиравшиеся на многие километры, изучал миллионы и миллионы низкосортных солдат, которые облюбовали каждую руину на Терре. Он различал вдалеке силуэты Титанов, Рыцарей, а также крупные формирования легионов.
+
Учитывая увиденное, она поняла, что Соджук, конечно же, говорил верно: их штурмовой корабль никак не мог совершить посадку в месте, которое Илия определила с воздуха. Сверху тот участок выглядел так, словно несколько огромных платформ сложились одна поверх другой, образовав многоярусный массив, оплетённый сетью электрических разрядов и вторичных взрывов. Причём его сердцевина всё ещё сдвигалась.
  
- Здесь он пал, - тихо произнёс Шибан.
+
Возможно, Хан находился на вершине этого обвала. Или, может, где бы он ни сражался, ему повезло, и он каким-то образом вышел из облаков пыли сравнительно невредимым. А возможно, его похоронило под всей этой массой, и однажды, много лет спустя, его отыщут археологи-землекопы, если, конечно, после всего этого безумия останутся такие люди.
  
В ангаре воцарилась тишина. Джангсай слушал. Каждый член Легиона в пределах досягаемости слушал.
+
Ей нужно узнать точно. Она обязана сделать для него всё, что в её силах. Мыслями Илия немедленно вернулась к Улланору, к его искусственно сформированным плато. Она вспомнила, как карабкалась по скалам в поисках чего-то неуловимого и как Есугэй вытащил её в безопасное место.
  
- Теперь это наше место. – Голос Шибана был резок от аугметики, но его уже не искажала сильная ярость. – Это  священная земля. Это Чогорис на Земле. Здесь он пал.  
+
— Будьте осторожны, — сказал он тогда.
  
Белые Шрамы внимали ему. Тактический диспей показывал Джангсаю, что все воины останавливались – по всему периметру крепости, на мостах, на башнях, в тенях оснований фундаментов. Они останавливались в ожидании там, где очищали космопорт от скверны врага и внимали словам Тахсира.
+
Трон, если бы... Впрочем, никто не действовал достаточно осторожно, вот в чём вся проблема. Все они просто шли вперёд, раз за разом бросаясь навстречу очередной катастрофе. Конечно, они вряд ли могли этого избежать, но всё равно жаль. Раваллион ведь сама дала совет примарху: «И теперь пришло время, мой Хан. Вот почему мы вернулись». Да, всё так. Но она сказала это так небрежно, уверенная, что он пришёл искать поддержки, тогда как он хотел предупредить её, подготовить к тому, что должно произойти.
  
- Есугэй учил нас, - говорил им Шибан. – Не становитесь тем, что вам ненавистно. Не становитесь тем, с чем вы сражаетесь.
+
— Я получаю что-то на авгурах, — доложил Соджук.
  
Джангсай держал свой клинок обнажённым. Все держали оружие наготове. Совсем скоро грядут новые сражения, такие же грозные и смертельные, но в этом месте, как кровавая линия по грязи и копоти, проходила грань.  
+
Приборы и правда заработали немного лучше. Словно рассеялось какое-то огромное облако помех, и освобождённые машинные духи взялись за дело.
  
- Итак, мы оставили ''здесь'' свой знак, - сказал Шибан. – Обряд скорби заканчивается там, где заканчивается это место.
+
Илия встрепенулась и начала просматривать сигналы. Они изумляли. Раваллион видела метки движения повсюду, на всей территории разрушенного космопорта, и все они перемещались в одном направлении.
  
Оставшиеся танки тоже замерли, заняв позиции с видом на плоскогорье. Джангсай не знал, слышал ли речь Шибана кто-нибудь из экипажа и понимал ли её, но они прошли этот путь вместе с легионом, великолепно сражались и заслужили право быть рядом в этот момент.
+
— Это наши люди, — ошеломлённо сказала Илия. — Они... движутся очень быстро.
  
- Враг ''никогда'' его не получит. Он может захватить все другие миры, может завладеть варпом, может обрушить небеса, но это место никогда ему не достанется. На нём наш знак. Оно священно.
+
— Они разгневаны, сы, — ровным тоном ответил Соджук. — Разгневаны, как никогда раньше.
  
И ханы один за другим расправляли плечи, вырывались из плена своей ненависти, возвращались к здравому мышлению, восстанавливали душевное равновесие.
+
Раваллион медленно кивнула, вспоминая, что тогда говорил ей легионер. «Мы бы гневались, как никогда не гневались никакие силы небес». Он знал, так ведь? Он знал, что происходит. Знал с самого начала. Будь он проклят!
  
- Когда мы будем биться снова, это будет не ради завоевания, не ради мести, а чтобы сохранить это место.
+
— Чуть ниже основного обвала есть неповреждённые укрепления, — сказала Илия, заставляя себя сосредоточиться на текущей задаче. — Попробуй найти место для посадки.
  
Переливы зелёного света на камне стали угасать. Люмены вспыхивали и мигали, то затухая, то разгораясь сквозь грязь. Космопорт Львиные врата дважды подвергался опустошению, но не был разрушен. Его уцелевшие посадочные платформы, высокие стены, колоссальные реакторы и, самое главное, его мощные орудия теперь принадлежали Белым Шрамам.
+
Соджук повиновался, умело преодолевая непрерывную турбулентность. На экранах реального обзора по-прежнему едва удавалось что-либо различить, поэтому Илия полагалась на сканеры, чтобы понять, что их ждёт впереди. Громадное разрушенное крыло западного фасада надвигалось на них, вырастая и заполняя собой небо. Только вблизи становилось понятно, что космопорт представляет собой отдельный город, самодостаточный микромир. Идея выступить против него всегда казалось безрассудством, но лишь на таком расстоянии ты понимал, что это сумасшествие.
  
- Мы стоим здесь и сейчас, - продолжал Шибан. В его голосе появился слабый отголосок того, что когда-то давно переполняло его на Чондаксе – вера, слабый отблеск внутренней радости. – Мы не уступим этой земли, не позволим ни одному врагу переступить порог. Это наше место, с этого дня и до конца времен.
+
И тут Илия увидела их. Вопреки протоколу они двигались с включёнными люменами, но генерал не винила их, ведь они перемещались по опасному маршруту, где в любой момент мог случиться оползень или обвал стен. Процессия выглядела поразительно: одинокая колонна танков, освещённых в полумраке, медленно пробиралась от самых обширных разрушений наверху к ещё стоявшим зубчатым стенам внизу. По обеим сторонам от ведущей машины шагали воины легиона в плотном защитном строю. Прямо сейчас конвой степенно выдвигался из-под тени ворот с высокой аркой, чей замковый камень даже уцелел, поэтому со стороны вся сцена напоминала крупную вылазку из какого-нибудь древнего осаждённого барбакана, вот только выезжала оттуда не боевая рать, а траурная процессия, окутанная зловещей тишиной.
  
Затем Шибан высоко поднял свою глефу. Чакайя поднял свой посох. Джангсай поднял свой клинок. Каждый воин Белых Шрамов в этом месте скорби и страданий поднял своё оружие, но не в знак проклятия, как ранее, а в приветствии, как это делали ханы древности под двумя лунами в честь того, что изменилось, в честь того, что умерло, в честь того, что остаётся, и в честь того, что вечно.
+
Илия поняла, кого там несут, ещё до того, как они с Соджуком подлетели достаточно близко, чтобы разглядеть всё в деталях. Уже то, как двигались воины — с горестным благоговением, с полной опустошённостью, — сказало ей всё, что требовалось знать.
  
- За Императора! – воскликнул Шибан.
+
— Вон туда, — велела Илия, и её голос надломился. — Куда они направляются.
  
И по всему космопорту, от вычищенных глубин до очищенных высот, в ответ прокатился неподвластный времени возглас, тот самый, что оправдывал все их страдания и освятил их победу.
+
Опустив нос, «Громовой ястреб» снижался сквозь клубы смога, пока не завис над широким плоским парапетом, где и приземлился, выпуская грязные струи выхлопных газов. Не успел штурмовой корабль коснуться земли, как Раваллион уже выбралась из ремней безопасности, застегнула скафандр, проверила крепления дыхательного аппарата, пролезла к выходу и завозилась с замком. Выходить наружу было так опасно, что Илия не позволила бы этого никому из своих подчинённых. Но ей требовалось убедиться — увидеть всё своими глазами, а не через пересылаемый вид-поток.
  
- За Хана!
+
Пока она бежала по площадке парапета, к «Громовому ястребу» с рычанием покатил ведущий танк процессии, «Леман Русс» ризанского образца, без спонсонов, сильно повреждённый. На узком выступе позади его башни, повёрнутой так, чтобы освободить больше места на корпусе, сидели два чогорийца. Когда Илия подошла ближе, один из Белых Шрамов спрыгнул вниз, чтобы перехватить её. Но увидев, кто перед ним, воин низко поклонился.
  
<br />
+
— Сы-Илия, — хрипло произнёс он.
  
==ДВАДЦАТЬ СЕМЬ==
+
Раваллион не сразу узнала легионера. Его доспехи, как и у всех, кто сражался в эти дни, покрылись таким слоем крови и грязи, что стали почти чёрными. Под запёкшейся коркой она разглядела нечто вроде эмблемы Железного Топора и сообразила, что это Джангсай, «свежая кровь» с Эр-Риджи. Он ещё участвовал в курултае, и его высоко ценил Наранбаатар.
'''Последствия'''
 
  
 +
— Покажи мне, — сказала она.
  
Рогал Дорн поднял голову.
+
Джангсай помедлил.
  
Он оторвал глаза от ряда экранов, окружавших его, и окинул взглядом командное помещение. Он спал? Или просто был погружен в очередные расчёты, ещё раз пробегая по графикам развёртывания?
+
— Лучше... не стоит.
  
Что-то изменилось. Тяжкий груз, который так долго давил на плечи, не исчез полностью. Но уменьшился. Теперь была только физическая усталость, как результат недель без отдыха. Злость исчезла. Голоса в голове исчезли.
+
Как будто это могло её переубедить. Подбежав к борту танка, Илия сама взобралась на гусеницы, отмахнувшись от хана, который пытался помочь ей.
  
Он видел людей, которые трудились вокруг него. Должно быть, они были здесь всё это время, но теперь Дорн мог вспомнить их имена, а также когда они прибыли, кого они заменили. Острота мышления возвращалась. Туман рассеивался.
+
Но там, на корпусе, она отвела взгляд уже через пару мгновений. Когда Раваллион впервые увидела кого-то из примархов вблизи — именно его, мельком, на орбите Улланора, — его красота и величие ошеломили её, показались почти невыносимыми. А сейчас Илии прежде всего захотелось прикрыть рукой воздухозаборник маски, чтобы не закричать. Секунду-другую она даже не вполне понимала, на что именно смотрит. Постепенно, вглядываясь сквозь хлопья пепла и копоть от моторов, она стала различать то, что осталось от благородного лица, — раздробленный ястребиный нос, впадины на месте скул. Перед ней предстало кровавое месиво разорванных мышц, из которого торчали острые, как ножи, осколки брони. Она увидела сломанный клинок, уложенный вдоль тела: блеск металла померк, а безупречный изгиб искривился.
  
Осмеливаясь надеяться на новости с востока, он переключился на своём командном троне. Несколько углублений на управляющих клапанах задействовали каналы, зарезервированные только для одной цели. И потекли потоки данных, закодированные шифром, разгадать который мог только он, и переданные из источников, к которым он один имел доступ.
+
Раваллион придвинулась ближе, едва замечая, что по её щекам текут горячие слёзы. Она протянула руку, смущённо и неловко, но никто из воинов Белых Шрамов не стал ей мешать. Коснулась участка неповрежденной кожи, который смогла разглядеть, — на шее, чуть ниже линии челюсти, единственное место, оставшееся незапятнанным. И в тот миг, когда Илия дотронулась до него легчайшим движением дрожащих пальцев, она почувствовала, что...
  
К нему подошел Архам. Даже в его облике что-то неуловимо изменилось, он выглядел чуть менее сутулым.  
+
Генерал отшатнулась, будто её ударило током.
  
- Вести из порта, - объявил он.
+
— Вы просканировали его? — требовательно спросила она, повернувшись к Джангсаю. — Вы всё проверили?
  
- Я знаю, - ответил Дорн, уже просчитывая варианты того, что это может значить для них. Может быть, ничего – и это был просто контрудар ради того, чтобы потешить свою гордыню. А может быть – всё. Зависело от того, что удалось спасти.  
+
— Много раз, сы. Но наши приборы...
  
Архам не стал спрашивать, как новости дошли до его повелителя.  
+
Илия пристально всматривалась в искалеченное тело. Нет, это немыслимо, невозможно. Нет ни движения, ни пульса, ни дыхания. И всё же.
  
- Насколько мы можем судить, основная часть сооружения захвачена. Надежной связи пока нет, и получить её шансов мало. Сообщают о крупных формированиях Четырнадцатого легиона, которые движутся на север и запад.
+
«Потому что я собираюсь вернуться», — сказал он тогда.
  
Дорн принял это к сведению. Если армия Мортариона была изгнана, и решила не пытаться отбить космопорт, то это могло означать только одно – сейчас она направляется к центру. Это ещё один фактор, который он должен принять во внимание, наряду со всем остальным.
+
— Малкадор, — вырвалось у Раваллион, и она всем своим существом переключилась на прежний командный тон. — Мы должны доставить его к Малкадору.
  
Но всё же. Всё же.
+
Всё изменилось в один миг. Соджук развернулся на месте и помчался к «Громовому ястребу». Воины Джангсая словно очнулись. Двое из них ринулись к кораблю за носилками, остальные выстроились, чтобы осторожно спустить тело с корпуса. Сама Илия, ещё только спрыгивая с танка, уже обдумывала несколько вопросов сразу. Смогут ли они вернуться? Как сделать так, чтобы их не сбили? Выстоял ли вообще Санктум?
  
Рогал поймал себя на том, что устало улыбается. «Джагатай, ты несносный, выводящий всех из себя... гений», - подумал он.
+
Они должны найти способ. Должны. Если и есть хоть какой-то шанс на спасение, то отыщется он только там, в месте рождения примархов, в руках их создателей.
  
- Это что-то меняет? – спросил Архам.
+
— Я пойду с вами, — произнёс Джангсай.
  
Дорн понимал, что он имеет в виду – вывод войск, отступления, выходы из окружения. Нет, это ничего не меняло. Под его непосредственным контролем теперь оставался только Палатин – узкое кольцо бастионов вокруг самого Санктума, немногим больше чем один городской район, который скоро захлестнёт волна многочисленных авангардов Гора.
+
Генерал кивнула, но потом вдруг бросила взгляд на возвышающуюся над ними громаду космопорта. Там всё ещё шли бои. Тысячи людей Джагатая по-прежнему сражались и умирали в недрах комплекса, движимые столь могучей ненавистью, что уже никакая иная сила не удержала бы их от того, чтобы положить свои жизни на алтарь мести.
  
- Все приказы остаются в силе, - ответил Дорн. – Следующий акт будет заключительным. – Он сухо улыбнулся своему заместителю. – Я почти с нетерпением жду этого. Слишком давно я не размахивал своим клинком, а?
+
Каль дамарг. Чогорийский погребальный обряд, проводимый целым легионом.
  
Архам выглядел потрясённым. Недели прошли с тех пор, как он последний раз видел проблеск улыбки на улице Дорна, не говоря уже о том, чтобы получить от него что-то, кроме резких приказов, вызванных утомлением.  
+
— Нет, — сказала Раваллион, когда уже вернулись воины с носилками, а штурмовой корабль завыл турбинами, готовясь к старту. — Нет, ты нужен мне здесь. — Илия подошла к Джангсаю. — Он хотел взять космопорт. Ты понимаешь? Вот что важно. Не уничтожить. Взять.
  
- Сигизмунд возвращается на бастионы, - доложил он. – Его части последние, все остальные внутри.
+
Хан понял сразу.
  
Дорн кивнул. Сообщение ободрило его. Чемпион Императора. И он обнаружил, что теперь этот титул его не трогает – старый угрюмый Храмовник его более чем заслужил.
+
— Тогда их нужно остановить.
  
- Постарайся выяснить, какие силы сохранил Пятый, если таковые имеются, - сказал Дорн. – Но не трать на это много времени – мы не сможем помочь им, а они не смогут помочь нам. Я бы поговорил с братом перед концом, если бы была возможность. Жаль.
+
— Они могут дойти до внешнего края, безумие заведёт их слишком далеко. Это надо прекратить здесь и сейчас.
  
Архам кивнул и собрался уходить.
+
Джангсай ответил не сразу, хотя Илия видела, что он согласен с ней.
  
- Конец близко, хускарл, - слова Дорна задержали его на мгновение. – Послушай. Знай, твоя служба была безупречна. Совершенна. Для меня будет честью сражаться рядом со своими сыновьями.
+
— Но я не... — начал хан. — Я же не с...
  
Архам, похоже, не знал, что ответить на это. Пока он мучительно пытался подобрать подходящий ответ, к помосту подбежала одна из помощников с инфопланшетом и набором сообщений, доставленных по пневмопочте.
+
Она улыбнулась ему.
  
- Вести из Палатина, милорд, - отчеканила она. – «Громовой Ястреб» Пятого легиона прошёл через оцепление, его сопроводили в док, груз сейчас выгружают.
+
— Ты не с Чогориса? Ты не тот, кого они будут слушать? — закончила за него Раваллион. — Я тоже была не такой, как они, но это быстро изменилось. — Подняв по-прежнему дрожащие руки, Илия стиснула его латные перчатки. — Найди Шибана. Он сделает то, что должен.
  
- Какой груз? – спросил Дорн.
+
И тут её взгляд впервые упал на ножны, висящие на поясе воина. В этом знаменитом чехле покоился один из величайших клинков Онг-Хашина. Что ещё важнее, Раваллион знала имя его первого владельца — имя, известное всем воинам орду. Вручил ли этот меч Джангсаю сам Наранбаатар? Была ли у него на то причина?
  
Помощник нервно сглотнула.  
+
— Скажи Шибану, что тебя отправила я и что Каган сейчас со мной, — произнесла Илия, уже собираясь бежать обратно к штурмовому кораблю, разгоняющему двигатели. — А если это не сработает, просто покажи ему меч.
  
- Думаю, вам следует... я, думаю, вы захотите увидеть это сами.
 
  
 +
Всё закончилось под камнем.
  
- Пятый вернулся, - услышал Вальдор.
+
Всё закончилось под грандиозным саркофагом, в который превратился космопорт Львиных врат, чьи высотные платформы, мануфакториумы и обзорные купола когда-то величаво рассекали тропосферу, а теперь, усилиями троих разделённых сыновей Императора, преобразились в полузаброшенные логова демонов.
  
Он переваривал эту информацию. Перед ним стоял Диоклетиан, трибун десяти тысяч, его доспехи были покрыты яркими следами ожогов, свидетельствующими о недавнем сражении с демонами.
+
Джангсай бежал в самые недра комплекса так быстро, как только мог, преодолевая узкие коридоры и гулкие залы. Опасность всё ещё подстерегала повсюду, хотя Гвардия Смерти уже отступала с боем. Многие якша до сих пор рыскали в сочащихся глубинах, готовые с треском материализоваться. Внутренние помещения сами по себе представляли угрозу: их заполняли топи и трясины, доходящие до колен, причём большая часть из них обладала примитивным рассудком и кипела почти осознанной злобой.
  
- Живой? – спросил он.
+
Несмотря на всё это, Джангсай быстро продвигался вперёд, поскольку ранее Белые Шрамы весьма далеко отбросили врага своим натиском. Такой поворот событий изумил его. Насколько понимали воины ранее, в разгар сражения, все три фронтовые группировки Пятого легиона связал в жестоких схватках противник, который жил ради таких битв. Но затем уход обоих примархов совершенно по-разному сказался на их армиях. Джангсай не имел ни малейшего представления почему, ведь он не особенно разбирался в нравах демонов и том, как их изгоняют, да это и не имело большого значения. Что случилось, то случилось. Смертельная ярость сделала своё дело — объединила все три фронта для единого рывка, в котором бойцы, словно одержимые, сметали любое сопротивление на своём пути, хотя гнев между тем поглощал их изнутри.
  
- Неизвестно.
+
Джангсай шёл по следу своих братьев. Он пробегал мимо трупов воинов V и XIV легионов, завязших в трясине, наваленных друг на друга. Количество трупов ошеломляло почти так же, как перемена в ходе битвы. Жатва жизней выдалась обильной. Вероятно, ни один из противников никогда не сможет заявить о безоговорочной победе или поражении, настолько жестокий урон понесли обе стороны. Космопорт, как и вся планета, обратился в склеп.
  
- Тогда выясни.
+
Но вместе с тем его очищали от грехов. Здесь выжигали скверну, изгоняли нечисть, истребляли всё порченое, и теперь резню учиняли уже воины орду. Перед Джангсаем стояла одна задача — не допустить, чтобы этот огромный выброс жизненной энергии стал неуправляемым. Мудрая не приуменьшала опасность: среди чогорийцев ходило столь много историй о том, как воины в состоянии «каль дамарг» губили сами себя, что о них знал даже эр-риджиец из «свежей крови».
  
- Я имею в виду, капитан-генерал, что его состояние – жизнь или смерть – в настоящее время никому неизвестно. Сигиллит делает всё, что в его силах, но, как мне сказали, даже его умений далеко недостаточно. ''На краю''. Вот как описали состояние примарха.
+
У Джангсая всё же появилось одно преимущество, состоящее в том, что его тактические сенсоры снова заработали, хотя бы частично. Перед ним развёртывались картолитовые схемы в ложных цветах, заполненные скоплениями световых точек — тепловых сигнатур, векторов движения, локационных меток. Чем ближе Джангсай подходил к восточным границам космопорта, тем отчётливее становились сигналы. Белые Шрамы развернули сражение с Гвардией Смерти по всей территории колоссальной крепости и теперь готовились выбить противника из неё через дальние врата. Чогорийцы не собирались останавливаться на достигнутом. Всецело погружённые в свой мир кровавой мести, они и дальше будут убивать без явной цели, пока до них не доберутся бесчисленные армии магистра войны, и тогда их пыл навеки угаснет во вселенной.
  
«На краю», - повторил про себя Вальдор. Разве все они не были на краю?
+
Ему следовало найти Шибана. Ему требовалось отыскать тот единственный голос, который способен докричаться до остальных и вернуть их, пока не стало слишком поздно. И эта задача оказалась трудной, самой трудной из всех, что когда-либо выпадали Джангсаю. Его тело было истощено, разум измучен. Все инстинкты призывали его вернуться к штурмовому кораблю, к той металлической пылинке, которая мчалась на запад, унося с собой последнюю слабую надежду легиона. Машине предстояло пролететь над полями брани, где бились миллионы воинов, дающие отпор миллионам других, однако от этого единственного судна, хрупкого, как стекло, сейчас зависело всё.
  
- Тогда мы должны надеяться, что он выкарабкается, - сказал он вслух. – Если он здесь, если сможет снова вернуться в строй и стоять до конца, то у нас будет больше на один клинок, и к тому же очень редкий.
+
Джангсай, словно в тумане, проносился по огромным залам, опустевшим, пропахшим кровью и разложением. Он мчался по лестницам, разбитым снарядами, взбирался по коварным шахтам подъёмников, обходил догорающие очаги стычек и стремительно пробегал по качающимся мосткам.
  
Диоклетиан кивнул. С тех пор как Вальдор вернулся в Башню, он ни разу даже не намекнул на то, где он был.
+
Вскоре до него донёсся шум масштабного боя — грохот бронетехники, рычание расщепляющих полей легионного оружия.
  
Амон знал. У стражей, которых Вальдор приставил к биологическому преступнику, пока тот работал теперь уже в глубинах сверхсекретной лаборатории Башни, должны были возникнуть какие-то догадки. Никто из них ничего не сказал.  Легио Кустодес настолько привыкли охранять свои секреты, что скрытность стала неотъемлемой частью их натуры, стала их стандартной позицией, когда государственные дела затрагивали их ряды.  
+
Хан ворвался в помещение, когда-то служившее главным приёмным ангаром. Вход в него располагался в стене восточного крыла, на самой границе космопорта. Его посадочная платформа достигала, пожалуй, восьмисот метров в ширину, а массивная крыша находилась на высоте ста метров. Воздух здесь оказался не таким спёртым и грязным, как в недрах комплекса: снаружи врывался ветер, несущий над телами и обломками хлопья пепла. Только на одном этом участке сражались сотни воинов при поддержке вездесущих рот 1-го Терранского бронетанкового.
  
Однако это не спасало Вальдора от вопросов, которые не давали покоя его разуму. Он до сих пор слышал шёпот всех существ, которых убил на Терре. Император молчал, и пустоту на месте Его слов заполняли только эти голоса: дразнящие, искушающие, упрекающие.
+
Джангсай засёк сигнал Шибана и помчался к нему. Приблизившись, он заметил среди мрака и грязи блеск аугментики. Обновитель сошёлся с более крупным космодесантником-предателем в схватке, которая уже впечатляла своей ожесточённостью. Никогда прежде Джангсай не видел, чтобы гуань дао вращали так сдержанно и мстительно, как орудием кары. Насыщенный болезнями монстр решительно отбивался, но каждому противнику Белых Шрамов сейчас чего-то не хватало, как будто их покинула былая уверенность, прежняя непримиримость. Шибан, наоборот, сражался как заведённый. Он просто наседал на врага, снова, и снова, и снова, сам получал удары, но даже не вздрагивал. Когда Тахсир провёл смертельный выпад — прыжок, секущий взмах, обезглавливание, — почти показалось, что он сжалился над врагом.
  
Он мог положить этому конец. Если Фо был прав, хотя бы отчасти, то великий эксперимент, за которым Вальдор наблюдал на протяжении веков – сотворение этих вздорных разжигателей войны, приведшее к катастрофе – всё это можно будет уничтожить. Истребить их сейчас, до того, как они полностью разрушат всё вокруг. Вполне возможно такова была воля Императора. Возможно, так и должно было случиться. Конечно, рано или поздно этот день всё равно настал бы. Конечно, для легионов был бы свой Арарат.
+
Когда Джангсай добрался до Шибана, тот уже выбирал себе новую жертву. Казалось, все Белые Шрамы вокруг него стали одинаковыми — они в гробовом молчании пробивались к врагу и шаг за шагом теснили его туда, где из зияющей пасти ангара открывался вид на разорённые пустоши.
  
И когда же должен наступить этот день? Когда Гор, величайший из всех примархов, высадится здесь, разрушит ворота и попытается войти в Санктум? И если так, то будет ли у Вальдора возможность ещё раз взглянуть на Трон, чтобы заручиться одобрением, прежде чем великая работа будет уничтожена? Или же ему придется принимать решение до этого момента, в одиночку, доверившись своей способности суждения, которую создали лишь для того, чтобы служить, а не направлять?
+
— Тахсир! — выкрикнул Джангсай.
  
А что, если его суждение окажется неверным? Что, если у Императора ещё остались нераскрытые намерения? Что, если случившееся было Его замыслом с самого начала, и только время и сохранение верности покажут его совершенство? И не станет ли он, Вальдор, введённый в заблуждение теми, кто не раз доказывал, что лишен угрызений совести и моральных принципов, предателем ещё большим, чем Луперкаль? Не станет ли он, такой кристально честный, еретиком?
+
Никакой реакции. Казалось, Шибан не замечал вокруг ничего и никого, кроме врага.
  
Или же в самый ответственный час он просто оступится, скованный своими сомнениями, вместо того чтобы действовать? Может именно для этого ему и дано копье, чтобы оно привело его к просветлению?
+
Джангсай позвал ещё раз, с тем же результатом, а затем помчался вперёд, выхватив клинок, как велела ему Илия. Окровавленный тулвар вспыхнул в темноте: хотя хан не включал расщепляющее поле, обнажённая сталь блистала достаточно ярко.
  
И сработает ли оно?
+
Шибан остановился, глядя на него, и тогда Джангсай вспомнил, что сказал Наранбаатар тогда, в Колоссах, впервые вручая ему это оружие: «Морбун Са знаменит не только доблестью, но и самообладанием. Его называют воплощением Пути Небес».
  
А должно ли сработать?
+
Джангсай никогда не знал его. Шибан — наверняка встречал. Так вот он, решающий момент.
  
Вальдор почти забыл про Диоклетиана, который всё ещё стоял рядом. Он собрался с силами и снова взял в руки копьё. При этом он почувствовал всплеск статического перемещения, грубое напоминание о крови, которую жадно впитывал этот предмет.
+
— Я пришел от Мудрой, — сказал Джангсай. — Каган с ней. Она пробирается в Санктум. Она велела передать тебе, что космопорт нужно взять. Не разрушить, а взять. — Всё это время он смотрел в непроницаемую маску шлема Тахсира. — Легиона это тоже касается.
  
- Спасибо за информацию, трибун, - сказал он, поднимаясь со своего места.
+
Шибан долгое время стоял неподвижно. Его поза излучала стремление к убийству. Подобное состояние весьма прельщало. Джангсай прекрасно это понимал. Он всегда представлял себе, как, получив нужный толчок, погружается в такое состояние и никогда из него не возвращается. Отчасти — в той же мере, как и любой космодесантник, — хан ощущал настоящее умиротворение лишь тогда, когда убивал. Пожиратели Миров здесь просто выступали самым наглядным примером, ведь все астартес в той или иной степени чувствовали себя так. Пожалуй, вот какой урок стоило извлечь из всей этой войны.
  
- Значит, вы снова отправитесь в туннели? – спросил Диоклетиан.  
+
Затем Шибан отвёл взгляд в сторону, поверх края ворот ангара. К тому времени Белые Шрамы заняли подходы к ним и тревожили обстрелами предателей, оставшихся за периметром. Теперь они готовились выступить наружу вслед за врагом, чтобы вогнать копья своей распалённой ненависти в полыхающую тьму за пределами космопорта.
  
«Что это, нотка упрёка?» - подумал Вальдор.  Неужели теперь ему повсюду виделись призраки?
+
На какой-то ужасный миг Джангсай подумал, что Шибан всё же даст им позволение и вместе со всеми братьями ринется в атаку, ведущую в небытие. Однако молодой воин не мог больше ничего сказать или добавить к требованию Илии.
  
- Планирую, - ответил он, внутренне готовя себя к тому, что дальше будет только хуже. Их будет становиться всё больше, они будут проникать внутрь, вырываясь из пола и стен, увеличиваясь в размерах и кипя злобой. – Я чувствую потребность заставить их сильно страдать. Возможно, ты присоединишься ко мне на охоте – два клинка лучше, чем один.
+
Он не догадывался, что мысли Тахсира сейчас поглощены не Каганом, не Раваллион и не участью всего легиона, а терранским ханом, с которым он когда-то сражался бок о бок в Белом мире, — тем, кого он не простил, пока не стало слишком поздно.
  
Диоклетиан поклонился.
+
«Ни шагу назад».
  
- Это высшая честь для меня.
+
— Отставить, — тихо сказал Шибан. Затем добавил более решительно: — Отставить!
  
И они двинулись по каменному коридору, направляясь вниз, туда, где терялась грань между мирами ощущений и начинали плодиться нерождённые.
+
Он говорил в открытую вокс-сеть. Его грозовой пророк, сражавшийся рядом, услышал команду и постарался, чтобы она разнеслась как можно шире. Приказ подхватили комм-ретрансляторы, и очень скоро его получили даже подразделения, находящиеся далеко за пределами видимости.
  
А голоса всё наполняли и наполняли Вальдора.
+
Затем Шибан зашагал к воротам, медленно и целеустремлённо поднимаясь к продуваемому всеми ветрами окну во внешний мир. Чувствуя, что переменилось нечто принципиально важное, Джангсай пошёл за ним. Они ступали по массивному фундаменту космопорта. Над головами возвышался колоссальный выступ крыши ангара. Прямо впереди простиралось небо, самая священная для чогорийца стихия, пусть даже отравленная, иссечённая пламенем и затянутая неестественными облаками.
  
Что же сделать?
+
Подойдя к краю цитадели, Шибан опёрся основанием древка глефы о скалобетонный парапет. Все, кто пришёл с ним, все, кто добрался до этого рубежа, стояли рядом и ждали. Данные на дисплее шлема показали Джангсаю, что тысячи других воинов, пробуждённых от безумного забытья единственным словом Тахсира, поступали так же — занимали позиции, как и когда-то на мостике ''«Бури мечей»'' над истерзанными небесами Просперо.
  
 +
Шибан не торопился. Он окинул взглядом километры полного опустошения — горький плод восстания Хоруса. Он понаблюдал, как через разрушенные внешние укрепления в темноте пробираются Гвардейцы Смерти — десятки тысяч астартес, на время лишённых предводителя, но всё ещё невредимых и опасных, способных вернуть себе решимость. Он изучил лагеря заблудших и проклятых, что простирались в глубокий тыл, киша несметными миллионами низкосортных солдат, которые рыскали на каждом клочке терранских развалин. Он различил вдалеке силуэты титанов, рыцарей, а также крупные формирования легионов.
  
Дело было сделано.
+
— Здесь он пал, — негромко произнёс Шибан.
  
Эреб разглядывал свою работу. Хижина была разрушена, впадина, образовавшаяся на её месте, полыхала. Безделушки Эрды были разбиты на мелкие осколки. Придут песчаные бури и сотрут это место с лица земли, и на коже мира даже не останется раны, которая отметила бы её святилище.
+
В ангаре воцарилась тишина. Джангсай слушал. Каждый боец V легиона в пределах досягаемости слушал.
  
Однако Эреб чувствовал пустоту.
+
— Теперь это наше место. — Голос Тахсира всё ещё звучал резко из-за аугментики в горле, но его уже не искажала сильная ярость. — Это священный край. Это Чогорис на Земле. Здесь он пал.
  
Он рассчитывал получить большее. Допустим, что он так и не смог бы склонить её к союзу с ним, но, по крайней мере, у него была надежда на то, что она просветит его в отношении того, как она это сделала. Хотелось меньше сентиментальности и сожаления с её стороны и чуть больше наслаждения. И вообще, почему столь многие из тех, кто его окружал, были так одержимы сожалениями? Его, например, сожаления никогда не беспокоили. Иногда он думал, что, возможно, является самым довольным существом во всей галактике, которого никогда не мучают ни сомнения, ни совесть, и он просто делает самое захватывающее, самое полезное дело, какое только можно придумать. Ему повезло.
+
Белые Шрамы внимали ему. Тактический дисплей показывал Джангсаю, что останавливались ''все'' воины, по всему периметру крепости, на поднятых шоссе, в высоких башнях и в затенённых недрах. Только что они очищали космопорт от скверны врага, но теперь, бдительно застыв, ловили слова Тахсира.
  
Он устранил остаточную угрозу, которую представляла собой Эрда. Число избранных, входящих в круг сподвижников Императора в дни Его молодости, понемногу сокращалось – ещё один шаг на пути к полному забвению их вида, неподчиняющегося законам природы. И если не удастся склонить их на свою сторону, то придётся вычистить от них галактику, выбраковать эту ошибочную ветвь эволюции, и это была работа, которая так подходила темпераменту Эреба.
+
— Вот чему учил нас Есугэй, — продолжал Шибан. — «Не становитесь тем, что вам ненавистно. Не становитесь тем, с чем вы сражаетесь».
  
И всё же столько сил потрачено зря. Столько усилий ему пришлось приложить, чтобы отыскать её, лелея слабую надежду на то, что они с ней смогли бы стать своего рода родственными душами. На данный момент он не имел чёткого представления о том, куда отправится дальше, поскольку при дворе Гора у него больше не было никаких обязанностей. Возможно, он задержится на Терре, а может, и нет. Ему казалось, что его участие в происходящем стало излишним и теперь напоминало мелкую репризу, недостойную внимания великих музыкантов.
+
Джангсай не убирал клинок в ножны. Все держали оружие наготове. Совсем скоро грянут новые сражения, такие же грозные и гибельные, но порог и грань проходили тут, в этом месте, как кровавая линия по грязи и копоти.
  
Он угрюмо пошёл обратно к тропинке, ведущей к скалам. Под ногами хрустела коллекция жалких игрушек Эрды. Он наклонился, чтобы поднять одну из них – страшно уродливую статуэтку, такую же хрупкую, как и все остальные.
+
— Итак, мы оставляем наш знак здесь, — говорил Шибан. — Обряд скорби завершается там, где заканчивается это место.
  
Он вспомнил, с каким пылом она говорила об этих вещицах. Она наверняка знала, что он пришёл переманить её на свою сторону или убить, и всё же болтала без умолку о своей керамике. Окажись на её месте, он, так или иначе, захотел бы поскорее закончить со всем этим.
+
Уцелевшие бронемашины тоже замерли, заняв позиции, с которых открывался обзор на плоскогорье. Джангсай не знал, слышал ли речь Шибана кто-нибудь из танкистов и если да, то понимал ли её, но они прошли этот путь вместе с легионом, великолепно сражались и заслужили право присутствовать.
  
Поскорее закончить.
+
— Враг никогда его не получит. Он может захватить все другие миры, может покорить варп, может обрушить сами своды небес, но это место никогда ему не достанется. На нём наш знак. Оно священно.
  
На миг он замер, уцепившись за эту мысль. Она владела искусством. Искусством такого масштаба, с которым он редко когда сталкивался. Если бы её хоть немного заботило собственное выживание, разве не попыталась бы она сбежать? В конце концов, это было её место, которое она знала лучше, чем кто-либо другой. С её стороны не было ни малейшего намёка на то, что она воспользуется этим шансом. Вместо этого она говорила. Злила его. И оставила его ни с чем.
+
И ханы один за другим расправляли плечи, вырывались из плена своей ненависти, возвращались к здравому мышлению, восстанавливали душевное равновесие.
  
Он уставился на разбитую фигурку. Она пыталась убедить его, что все эти штучки символизируют что-то важное. Возможно, так оно и было. А может, они ей просто нравились, и за всем её словоблудием стоял совсем иной замысел.
+
— Когда мы будем биться снова, то уже не ради завоевания, не ради отмщения, а чтобы сохранить это место.
  
Пока Эреб блуждал в поисках её, он разглядел проблески других душ – всегда на шаг идущие впереди него, затянутые в водоворот потусторонних миров, ускользающие из одного пространства и времени в другое. Тогда он подумал, что это некий фантом, случайное эхо, на которое можно не обращать внимания в погоне за настоящей целью.
+
Над ними угасали переливы зелёного света на голом камне. Включались люмены: сначала они мигали, но светили всё более ровно, а потом засияли сквозь грязь. Космопорт Львиных врат дважды подвергся опустошению, но не разрушился. Его устоявшие посадочные платформы, высокие стены, исполинские реакторы и, самое главное, его мощные орудия теперь принадлежали Белым Шрамам.
  
Но что, если они были как-то связаны с Эрдой? Что, если варп показал ему родство душ, хитросплетения судьбы, взаимосвязанную цепь событий, как это часто случалось? Догадывалась ли она и об этом? Неужели она знала гораздо больше, чем говорила?
+
— Мы держимся, здесь и сейчас, — продолжал Шибан. В его голосе появился слабый отголосок того, что когда-то давно переполняло его на Чондаксе: вера, тусклый отблеск внутренней радости. — Мы не уступим этой земли, не позволим ни одному врагу переступить порог. Это наше место, отныне и до конца времён.
  
Эта мысль была примитивной, но такой соблазнительной. Неужели Эрда отвлекала его? Так ли это? Были ли эти люди, эти загадочные странники в эфире, по какой-то причине чрезвычайно важными для неё? Кто они, её сородичи? Может даже её эмиссары?
+
Затем Тахсир высоко воздел глефу. Чакайя воздел посох. Джангсай воздел клинок. Каждый воин Белых Шрамов в этом месте скорби и страданий вскинул оружие, но не в знак проклятия, как ранее, а в приветствии, как поступали ханы древности под двумя лунами, в честь того, что изменилось, того, что умерло, того, что осталось, и того, что вечно.
  
Он обвинял её в бездействии. Но великие мира сего всегда использовали своих агентов – Император, даже Гор. Возможно, она разыграла свой последний спектакль с осознанием того, что никогда не увидит его концовки.
+
— За Императора! — воскликнул Шибан.
  
Он позволил фигурке Эрды упасть и раздавил её каблуком. Затем вытащил из доспехов атам – маленькую частичку колдовства, которая помогала ему передвигаться.
+
И по всему космопорту, от освобождённых глубин до очищенных высот, в ответ прокатился неподвластный времени возглас, тот, что оправдывал все их страдания и освящал их победу: «''За Хана!»''
  
- Ещё не всё закончено, - проговорил Эреб, готовясь к ритуалу. – Последний прыжок в темноту.
 
  
 +
===Глава двадцать седьмая===
  
И они уже были на месте. Всё что оставалось – пройти через это.
 
  
Вёл их, конечно же, Альфарий. Он утверждал, что точно знает, куда ведут туннели и как пройти по ним прямо к катакомбам, расположенным непосредственно под Подземельем. Актейя безоговорочно доверяла ему и шагала рядом с ним. Олл сомневался во всём. Наверняка все пути внутрь запечатаны, даже те, что находятся глубоко под землёй. Вместе с Джоном он держался ближе к таинственному космодесантнику. Зибес, Кранк, Графт и Кэтт шли следом. Лидва замыкал строй.
+
Последствия
  
Матерь Божья, как он устал. Его мучили жажда и голод. Припасов оставалось совсем немного, а это место казалось просто необъятным. До обещанной точки входа оставались дни, а то и недели. Кто знает, сколько времени им придётся провести в этом мрачном подземном мире извилистых ходов и невидимых провалов в пустоту.
 
  
Сначала они с трудом выбрались из повреждённого лихтера. Затем им пришлось пробираться пешком по глубокому дну злосчастной траншеи, в которой рыскало немало тех, кто отстал от главных фронтов. Лидва и Альфарий были незаменимы в таких случаях, поскольку ни Актейя, ни Кэтт не хотели рисковать, используя свои особые дары в непосредственной близости от тех, кто мог их обнаружить. Космический десантник в бою – вещь пугающая, если наблюдать за его действиями вблизи. А уж вообразить убийственный потенциал одного, помноженный на численность всех легионов в округе, казалось просто абсурдным. Неудивительно, что всё пошло не так.
+
Рогал Дорн поднял голову. Он оторвал глаза от ряда экранов, окружавших его, и окинул взглядом командное помещение. Он спал? Или просто забылся в очередных расчётах, решив ещё раз пробежаться по графикам развёртывания? Что-то изменилось. Тяжкий груз, который так долго давил на плечи, не исчез полностью, но уменьшился. Теперь Дорн ощущал только физическую усталость, накопившуюся за недели без отдыха. Из неё исчезла осознанная злоба. Голоса в голове тоже пропали.
  
Каким-то образом они всё же выбрались, оказавшись, вполне предсказуемо, как заверил Альфарий, перед водосточным сооружением, и начали спуск вниз, всё время вниз, погружаясь всё глубже через пласты забвения, прокладывая маршрут через сложно переплетающиеся туннели, оставшиеся после гибели и погребения других миров.
+
Примарх видел людей, которые трудились вокруг него. Вероятно, они работали здесь всё это время, но теперь Рогал вспоминал их имена, а также то, когда они прибыли и кого заменили. Острота мышления возвращалась. Туман рассеивался.
  
Вскоре сверху и снизу стали доноситься орудийные раскаты, и им казалось, что они находятся меж двух огней. Стало очень жарко. Заряд ручного люмена Олла падал, и его скудный свет высвечивал весьма странные фигуры, высеченные в скальной породе, истекающей влагой.
+
Осмелившись понадеяться, что есть новости с востока, он повернулся на командном троне и переключил несколько рычажков управления, чтобы войти в каналы, зарезервированные им специально для этой цели. И тогда из источников, к которым имел доступ только он, пришли сообщения, закодированные шифрами, известными лишь ему.
  
Он глянул на Джона. Логокинетик выглядел неважно. Возможно, этот последний переход давался ему слишком тяжело. Да и всем им было нелегко.
+
К нему подошёл Архам. Даже в его облике что-то неуловимо изменилось: он уже не так сутулился.
  
- Ты в порядке? – спросил Олл.
+
— Вести из порта, — объявил воин.
  
Джон кивнул.
+
— Я знаю, — ответил Дорн, уже оценивая, что это может значить для них.
  
- Держусь, - сухо ответил. А ты?
+
Возможно, немногое — просто ответный удар из гордости. А возможно — всё. Зависело от того, что удалось спасти.
  
Олл на миг задумался.
+
Архам не стал спрашивать, как новости дошли до его повелителя.
  
- Не знаю. Я имею в виду, на этом всё, не так ли? Мы пришли, куда собирались.
+
— Насколько мы можем судить, основная часть сооружения захвачена. Надёжной связи пока нет, и установить её шансов мало. Сообщают, что крупные формирования Четырнадцатого легиона движутся на север и запад.
  
- Не совсем. Идём, пока этот космодесантник не прекратит движение, - ответил Джон.
+
Дорн принял это к сведению. Если воинов Мортариона изгнали из космопорта, но они решили не отбивать его вновь, то отсюда следовало лишь одно: сейчас их армия направляется к центру. Это ещё один фактор, который ему нужно принять во внимание — наряду со всем прочим.
  
Олл согласно кивнул, но думать о том, что их ждёт в конце туннелей, ему не хотелось. Что там? Император? Узнает ли Олл его сейчас? А вдруг Воитель, который опередил их, уже расположился на Золотом Троне? А может ни то, ни другое. Может их ждёт просто очередная, ещё большая армия, и ещё больше мерзких тварей, и все они мечутся в попытке добраться до одного места – сингулярности, центра вселенной.
+
Но всё же. Всё же. Рогал поймал себя на том, что устало улыбается. «Джагатай, ты несносный, выводящий всех из себя... гений», — подумал он.
  
Хватит. Решение принято. Теперь они должны довести дело до конца.
+
— Это что-то меняет? — спросил Архам.
  
- Когда-то у тебя была религия, - сказал Джон, глядя на него в темноте. – До того, как её запретили. Мне любопытно. Она ещё у тебя осталась?
+
Дорн понимал, что он имеет в виду: отвод войск, отступления, выходы из окружения. Нет, это ничего не меняло. Под непосредственным контролем Рогала теперь оставался только Палатин, узкое кольцо бастионов вокруг самого Санктума, немного большее по площади, чем один городской район, и его скоро захлестнёт волна из множества объединившихся передовых отрядов Хоруса.
  
Конечно, осталась. В этом был весь смысл.
+
— Все приказы остаются в силе, — ответил Дорн. — Следующий акт станет заключительным. — Он сухо улыбнулся своему заместителю. — Я почти с нетерпением жду этого. Слишком давно не махал клинком на передовой, а?
  
- Почему ты спрашиваешь?
+
Архам выглядел потрясённым. Уже недели минули с тех пор, как он в последний раз видел проблеск улыбки на лице Рогала, не говоря уже о том, чтобы получить от него что-то, кроме резких команд, кратких из-за утомления.
  
Джон пожал плечами.
+
— Сигизмунд возвращается на бастионы, — доложил он. — Его группировка последняя, все остальные уже внутри.
  
- Просто интересно. Как это. Мы ведь такое видели. И такое пережили. Не то, чтобы я умалял её значение, или что-то в этом роде. Просто любопытно.
+
Дорн кивнул. Сообщение ободрило его. Чемпион Императора, значит. Тут он обнаружил, что титул больше не возмущает его: старый угрюмый Храмовник более чем заслужил такое прозвище.
  
Олл шёл дальше в молчании. Возможно, сейчас, когда самый настоящий ад готов был воплотиться прямо над ними, было не подходящее время вступать в теологическую дискуссию. Но, это был достойный вопрос. С другой стороны, это всегда был достойный вопрос, на протяжении всех войн, в которых Оллу приходилось сражаться когда-либо. Боль и страдания существовали всегда. Но сами по себе они никогда не были достаточными аргументами, способными поколебать его убеждения.
+
— Постарайся выяснить, какие силы сохранил Пятый, если таковые имеются, — велел Рогал. — Только не трать на это много времени: мы не сможем помочь им, а они не смогут помочь нам. Хотелось бы мне поговорить с братом перед концом, но... увы.
  
- Возможно, - наконец произнёс он. – Так и надо к ней относиться. С другой стороны, обратная сторона тоже может быть правдой, как и прежде.
+
Советник кивнул и собрался уходить.
  
Света не было, кроме того, который они принесли с собой. В этот момент Олл почувствовал себя затерянным в пустоте, одиноким и отрезанным от мира, погребённым под тщетностью бытия и кровопролитным саморазрушением целой империи.
+
— И конец уже близок, хускарл. — обратился к нему Дорн, задержав ещё на несколько секунд. — Послушай. Знай, ты послужил мне превосходно. Безупречно. Для меня будет честью сражаться рядом с моими сынами.
  
- А может она будет тем, что поможет нам выбраться из всего этого, - продолжал Олл, продолжая идти, шаг за шагом, глаза устремлены в темноту. – Может быть, когда всё закончится, вера станет единственным, что останется у нас.
+
Архам, похоже, снова не понимал, как ему реагировать. Пока он мучительно пытался найти подходящий ответ, к помосту подбежал один из адъютантов с инфопланшетом и набором сообщений, доставленных по пневмопочте.
  
 +
— Вести из Палатина, господин, — отчеканила она. — «Громовой ястреб» Пятого легиона миновал блокаду, сопровождён в док, ведётся извлечение груза.
  
Да, именно так. Обрати любую преданность в ничто. Уничтожь её, забудь. Только тогда останется чистая вера.
+
— Какого груза? — спросил Рогал.
  
Сигизмунд уставился на чёрный клинок. Сражение давно закончилось, но меч до сих пор оставался обнажённым. Первый капитан раскачивался в такт движению бронетранспортера, двигатели которого уносили его прочь от поединка, наконец-то доведённого им до совершенства. Выжившие братья-храмовники сидели рядом. Уровень потерь был выше, чем в большинстве сражений, в которых он участвовал. Но число убитых ими, в свою очередь, было… совершенно поразительно. Сигизмунд убирал ключевые фигуры врага – капитанов, преторов – сколько их было и не сосчитать. Теперь за ним придут другие чемпионы. Они устремятся навстречу своему концу через острие его клинка.
+
Помощник нервно сглотнула.
  
Для него не существовало больших различий между убийствами. Он, конечно, помнил Кхарна, потому что его убийство было действительно трудным. Но даже тогда он мало что чувствовал по этому поводу – только то, что теперь все кончено – что он победил, и ещё одна угроза Трону устранена. Он не испытывал гордости за победу над противником, даже таким, который его превосходил, потому что гордость осталась в прошлом. Стыд или позор, да – он всё ещё мог их чувствовать. Но гордость казалась неким анахронизмом, частью мира светских условностей, но не духовным стержнем.
+
— Думаю, вам следует… ну, я полагаю, вы захотите посмотреть сами.
  
– Я даже не был уверен, подчинишься ли ты приказу, – сказал Ранн, сев напротив. – Отступить.
 
  
Сигизмунд не поднял глаз. Его взгляд был прикован к мечу.
+
— Пятый вернулся, — услышал Вальдор.
  
– Это был приказ, – решительно сказал он.
+
Он переварил эту информацию. Перед ним стоял Диоклетиан, трибун Десяти Тысяч, облачённый в доспехи с яркими следами ожогов, которые указывали на недавнюю схватку с демоническими сущностями.
  
Слово его примарха всё ещё что–то значило для него. Святость этого в прошлом могла быть следствием связи между ними: генетическим прародителем и подчинённым. Теперь это было нечто более глубокое. Теперь Дорн являлся для Сигизмунда не столько отцом, сколько сыном Императора – живым воплощением воли Трона. Не могло быть и речи о том, чтобы не подчиниться его приказу. Не только из-за субординации внутри легиона, но и потому, что примархи находились всего в одном шаге от источника всецелой праведности. Они были созданы Им по Своему образу и подобию на Земле, дабы вдохнуть решимость в слабых.
+
— Живой? — спросил он.
  
Наконец Сигизмунд вернул клинок в ножны и поднял глаза на Ранна. Штурмовой капитан получил несколько тяжёлых ранений. Без шлема его лицо представляло собой сплошной грязно-желтый кровоподтек из ушибленных тканей, укрытый лоскутным одеялом из струпьев и шрамов.
+
— Неизвестно.
  
– Но ты хорошо повеселился, – сказал Ранн.
+
— Тогда выясни.
  
Наверное, в прошлом это и вызвало бы скупую улыбку. Но не сейчас. Сигизмунд уже думал о следующей операции. Им придётся пополнить запасы в пределах Палатинской зоны, если предположить, что они там ещё остались. Получить указания Бхаба о том, что им предстоит, наметить план действий и нанести как можно больше разрушений.
+
— Я имею в виду, генерал-капитан, что в настоящее время никому не известно, жив он или мёртв. Сигиллит делает всё, что в его силах, но, как мне сообщили, даже его умений пока что не хватает для успеха. «На грани». Вот как описывают состояние примарха.
  
– Это… не имеет значения, – прошептал он вслух, сам того не желая.
+
«На грани», — повторил про себя Константин. Разве все они уже не на грани?
  
– Что?
+
— Тогда нужно надеяться, что он выкарабкается, — сказал Вальдор вслух. — Если он здесь, если сможет вернуться в строй перед концом всего, то у нас будет больше на один клинок, да к тому же очень редкий.
  
– Они... животные. – Сигизмунд снова вернулся к мыслям о Кхарне, о том, как тот истекал слюнями и рычал. Он думал о других сражённых им ужасах и демонах.
+
Диоклетиан кивнул. После того как Константин вернулся в Башню, трибун даже не намекал, что его интересует, куда уходил командир.
  
– Тогда чего ты ''хочешь''? – спросил Ранн. Он выглядел так, словно даже его безграничное терпение истощалось под напором этой ледяной угрюмости.
+
Амон знал. Наверняка возникли какие-то догадки у стражей, которых Вальдор приставил к биопреступнику, теперь уже работающему в недрах лаборатории наивысшей секретности при Башне. Впрочем, никто из них не проболтается. Легио Кустодес настолько привыкли охранять свои секреты, что скрытность стала неотъемлемой частью их натуры, их стандартной позицией в тех случаях, когда внутри организации вершились государственные дела.
  
Сигизмунд задумался. Чего он хочет? Теперь, когда он сбросил с себя ограничения, наложенные им самим, и его трансформация завершилась, он всё ещё чувствовал потребность развиваться, оттачивать и дальше свои способности.
+
Однако это не спасало Константина от вопросов, бередивших его разум. Он до сих пор слышал шёпот всех существ, которых убил на Терре. Император молчал, и пустоту на месте Его слов заполняли только эти голоса: они дразнили, искушали, упрекали, и снова, и снова...
  
Ему нужен был противник, достойный траты его времени. Космический десантник, а не монстр, поглощённый варпом. Кто-то из старой гвардии, а не выскочка-лейтенант в капитанских доспехах. Он хотел положить к подножию самого Трона достойный трофей и объявить, что творцы этой галактической ереси наконец-то получили по заслугам.
+
Он мог положить этому конец. Если Фо окажется прав, хотя бы отчасти, то последствия великого эксперимента, за которым Вальдор наблюдал сотни лет — сотворения этих вздорных разжигателей войны, приведшего к катастрофе, — удастся устранить. Пожалуй, воля Императора вполне могла заключаться в том, что их нужно истребить сейчас, пока они не развалили само мироздание. Возможно, так и задумывалось. Конечно же, рано или поздно этот день всё равно бы настал. Несомненно, легионам уготовили их собственный Арарат.
  
– Абаддон, – мрачно сказал он, сцепляя пальцы в окровавленных перчатках. – Вот кто мне нужен.
+
Но когда же наступит подходящий момент? Когда Хорус, величайший из всех примархов, высадится здесь, разрушит ворота и попытается войти в Санктум? И если так, то будет ли у Константина возможность ещё раз взглянуть на Трон, чтобы заручиться одобрением перед тем, как уничтожить итоги великого труда? Или же ему придётся решать ещё до того часа, в одиночку, доверяясь своим суждениям, хотя его сотворили для того, чтобы служить, а не направлять?
  
Транспорт начал замедлять ход. Они приближались к воротам бастиона. Там они высадятся, вооружатся и снова отправятся в бой.
+
А что, если он рассудит неверно? Что, если у Императора ещё остались нераскрытые намерения? Что, если всё случившееся укладывается в Его совершенный изначальный замысел, который откроется им, только если они подождут и проявят терпение? И не станет ли он, Вальдор, введённый в заблуждение теми, кто не раз доказывал, что лишён угрызений совести и моральных принципов, предателем ещё большим, чем Луперкаль? Не станет ли он, беспорочный, как сами звёзды, еретиком?
  
– Отныне я не познаю покоя, – произнёс Сигизмунд достаточно спокойно, но с чувством такой непоколебимой уверенности, от которой обдало бы холодом даже тех, кто сражался на его стороне. – Я не познаю покоя ни в этом мире, ни в пустоте, пока не найду первого капитана.
+
Или же в самый ответственный час он просто оступится и, скованный сомнениями, не осмелится действовать? Или, возможно, копьё и вручили ему для того, чтобы он пришёл к просветлению?
  
 +
А сработает ли план Фо?
  
Найти первого капитана не составляло большого труда. Оказалось, что его мало заботили приказы его повелителя, и он держал грозные силы недалеко за пределами космопорта. При желании их можно было бы даже использовать для усиления обороны крепости. Но такого желания, конечно же, у Тифа не возникло. Пропащая душа, что поделать.
+
А нужно ли, чтобы он сработал?
  
Это облегчило великий сбор. Силы и ресурсы XIV легиона, которые были выбиты из космопорта, вскоре засекли сигналы местоположения подразделений Тифа и начали стягиваться к местам сбора к северу и западу от крайней границы порта. Численность была огромной. Несмотря на потери, нанесённые Белыми Шрамами, Гвардия смерти всё ещё была легионом, способным нанести большой ущерб.
+
Вальдор почти забыл про Диоклетиана, который всё ещё стоял рядом. Собравшись с силами, он снова взял в руки копьё. При этом Константин ощутил передающий разряд, подобный электрошоку, — грубое напоминание о крови, жадно выпитой этим предметом.
  
Чтобы всё взвесить и принять решение, выжившие командиры собрались во вновь выбранном командном пункте – на вершине высокого хребта, с которого открывался вид на запад и восток, и над которым навис мёртвый остов имперского «Полководца».
+
— Спасибо за доклад, трибун, — сказал он, поднимаясь с сиденья.
  
Калгаро не смог выбраться. Саван Смерти не смог выбраться. Многие командиры батальонов не выбрались. Морарг, однако, успел выйти. Как и Крозий, как и ещё несколько десятков капитанов рот, большое число дредноутов и ряд эскадронов незаменимой бронетехники.
+
— Значит, ты снова пойдёшь в тоннели? — спросил Диоклетиан.
  
Окружённый своими телохранителями, Могильными Стражами, Тиф, как и всегда, выделялся среди прочих. На открытом пространстве казалось, что мух, искажающих его очертания, стало ещё больше. На самом деле создавалось впечатление, что он вырос в физическом плане, и не только.
+
«Что это, нотка упрёка?» — подумал Вальдор. Или теперь ему повсюду что-то мерещится?
  
- Мы ещё можем вернуть всё назад, - обратился к нему Морарг.
+
— Пойду, — ответил он, внутренне готовя себя к тому, что дальше будет только хуже. Демоны всё чаще начнут вылезать из пола и стен, всё более крупные, всё более злобные. — Я желаю причинить им великие страдания.
  
Шок, вызванный уходом Мортариона, прошёл, как и обещал Крозий. Растерянность Морарга отступила. Ни он сам, ни те, с кем он сражался бок о бок, больше не казались ему отталкивающими. На смену пришло глубокое чувство стыда – за то, что он прогнулся под натиском врага, за то, что позволил потерять крепость. Но теперь с возвращением Тифа, когда его силы соединились с теми, кто отступил из космопорта, эту ошибку можно исправить.
+
Возможно, ты примкнёшь ко мне на охоте? Два клинка лучше одного.
  
'''''- Зачем?''''' – с презрением спросил Тиф. '''''– Если честно, что мы там вообще забыли?'''''
+
Диоклетиан поклонился.
  
- А как же месть, - ответил Морарг, хотя и без особой уверенности.
+
— Это высшая честь для меня.
  
Тиф сплюнул через решётку шлема, и мухи зашевелились.
+
И они зашагали по каменному коридору, направляясь вниз, туда, где сливались разные грани бытия и начинали плодиться нерождённые.
  
'''''- Это было его дело. А я плевать хотел на пару дикарей на реактивных байках.''''' – Он поднял тяжёлую перчатку и сжал в кулак. '''''– Несмотря на потраченные усилия, у нас ещё есть время. Мы можем успеть, пока не началась развязка. И я хочу в ней участвовать.'''''
+
А Вальдор не слышал ничего, кроме голосов, твердящих снова и снова...
  
По собравшимся воинам пробежал ропот одобрения. Крозий, не расстающийся со своим любимцем, выглядел особенно воодушевлённым.
+
«Получится ли?»
  
'''''- Так ты со мной, советник?''''' – прямо спросил Тиф. '''''– Если бы ты захотел, то мог бы отринуть свои неудачи ради цели получше.''''' – Первый капитан впился в него взглядом, словно обвиняя, словно подначивая его сказать правду.
 
  
«Ты предал нас. Ты навлёк на нас весь этот кошмар. Лучшая наша часть потеряна, и теперь у нас остался только ты – змея, обвившая легион».
+
У него получилось.
  
Ничего из этого Морарг не сказал вслух. Он вспомнил Остатка, эту тень теней, и его слова: «Мы его боготворим».
+
Эреб разглядывал дело рук своих. Хижина рассыпалась, а впадина на её месте полыхает. Безделушки Эрды разбиты в крошево. Когда песчаные бури сотрут здесь всё, на коже мира не останется даже раны, которая отметила бы её святилище.
  
Это была катастрофа. Что бы дальше здесь ни происходило, какой бы почёт ни заслужила Гвардия Смерти, шанс на большую славу был упущен. Замысел Мортариона был разбит на пороге своего воплощения.
+
Однако Эреб чувствовал опустошённость.
  
Примарх оставался их освободителем. Он осмелился проложить для них путь в будущее, в котором будет реализован весь их безграничный потенциал. Грядёт новая война, которой не будет конца, бесконечное соперничество между группировками, которое навеки ослабит легион.
+
Ему бы хотелось добиться большего. Даже если он изначально не рассчитывал склонить её к союзу с ним, то хотя бы надеялся, что Эрда поведает ему, как совершила своё деяние. Лучше бы она поменьше хныкала и сожалела, а побольше наслаждалась тем поступком. И вообще, почему столь многие из тех, кто его окружал, так одержимы раскаянием? Его, например, сожаления никогда не беспокоили. Иногда Эреб думал, что, возможно, именно он — самое довольное существо во всей Галактике, которое никогда не мучается ни сомнениями, ни угрызениями совести, а просто занимается самым захватывающим и полезным делом, какое только можно придумать. Ему повезло.
  
Но что Морарг мог сказать сейчас, что помогло бы это предотвратить? Ничего.
+
Он устранил остаточную угрозу, которую представляла собой Эрда. Число избранных, входивших в круг сподвижников Императора в дни Его молодости, понемногу сокращалось. Вот и сделан ещё один шаг на пути к полному искоренению их аномальной породы. Если они не поддаются искусу, значит, надо очистить от них Галактику, выбраковать эту бесплодную ветвь эволюции. Подобная работа отлично подходила Эребу по темпераменту.
  
- Я с вами, первый капитан, - ответил он, ложь так легко слетела с его губ.
+
И всё же столько сил потрачено зря. Как много усилий он приложил, чтобы отыскать её, лелея слабую надежду на то, что она окажется для него кем-то вроде родственной души.
  
И теперь он снова пойдёт и будет сражаться под знаменем этой лжи. И не в последний раз, ибо они превратились в легион лжецов, в то время как раньше говорили лишь неприглядную правду.
+
На данный момент Эреб не вполне представлял, куда отправится дальше, поскольку более не имел официальных обязанностей при дворе Хоруса. Возможно, он задержится на Терре, а может, и нет. Ему казалось, что его участие в происходящем становилось излишним, словно ему предложили мелкую репризу, недостойную внимания великих исполнителей.
  
Врать становилось всё легче. Таков был путь лжи – трудно только в первый раз.
+
Он угрюмо побрёл обратно к тропинке, ведущей к скалам. Под сабатонами хрустели игрушки из жалкой коллекции Эрды. Наклонившись, Эреб поднял одну из них — страшно уродливую статуэтку, такую же хрупкую, как и все прочие.
  
'''''- Хорошо,''''' – сказал Тиф. '''''– Тогда выступаем вместе.'''''
+
Он вспомнил, с каким пылом Эрда говорила об этих вещицах. Она наверняка знала, что воин пришёл переманить её на свою сторону или убить, и всё же болтала без умолку о своей керамике. Вот Эребу на её месте захотелось бы поскорее закончить со всем этим, так или иначе.
  
На губах Морарга остался горький привкус.
+
«Поскорее закончить».
  
Но дальше будет легче.
+
На миг он замер, уцепившись за эту мысль. Эрда ведь владела искусством. Причём такого масштаба, с которым Эреб очень редко сталкивался. Если её хоть немного заботило собственное выживание, почему она не попыталась сбежать? Ведь тут же её земля, которую она знала лучше, чем кто-либо ещё. Однако Эрда даже и не подумала воспользоваться этим шансом. Она только говорила. Злила его. И оставила его ни с чем.
  
 +
Эреб уставился на разбитую фигурку. Она пыталась убедить его, что все эти штучки символизируют что-то важное. Возможно, так оно и есть. А может, они ей просто нравились, и за всем её словоблудием стоял совсем иной замысел.
  
И стало. Стало намного легче. Воздух ещё был слишком токсичен, чтобы полностью отказаться от соблюдения протоколов, но, пока необходимость возвращаться в глубины космопорта отсутствовала, Каска разрешил экипажу ненадолго покинуть корпус танка,  разумеется, в герметичных костюмах химзащиты и масках.
+
Ранее, блуждая в поисках Эрды, он разглядел проблески других душ: они всегда опережали его на шаг, затянутые в водоворот потусторонних миров, ускользающие из одного места и времени в другое. Тогда Эреб подумал, что это некий фантом, случайное эхо грядущего, на которое можно не обращать внимания в погоне за настоящей целью.
  
Для людей это имело большое значение. Они могли хотя бы размять руки и ноги. Болело все. Каска был весь в синяках от многократных ударов о внутреннюю часть турели. Питьевая вода заканчивалась, так что скоро придётся отправиться на поиски целой и неиспорченной цистерны. А ещё нужно будет подумать о топливе и боеприпасах, потому что никто из экипажа не был настолько глуп, чтобы думать, будто война закончилась.
+
Но что, если они были как-то связаны с Эрдой? Вдруг варп показал ему родство душ, хитросплетения судьбы, связанные между собой уделы, что часто случалось прежде? Догадывалась ли она и об этом? Неужели она знала гораздо больше, чем давала понять?
  
Но пока Каска стоял там же, где они остановились, прислонившись к парапету, и рассматривал свой танк.
+
Идея простая, но такая соблазнительная. Неужели Эрда отвлекала его? Дело в этом? Те люди, загадочные странники в эфире, по какой-то причине имели для неё важность? Кто они? Её сородичи? Возможно, даже посланники?
  
«Айка 73». Разве это имя? Да и вид у машины тоже не очень. Сейчас она выглядела ещё хуже, чем на месте сбора. Спереди броневая обшивка была страшно искорёжена, а одна гусеница, похоже, была готова разорваться. Каска не осмеливался посмотреть на верхнюю часть корпуса. Виднелись полосы засохшей крови, стекающие по боковой броне. Можно ли их счистить? А нужно ли? У него было предчувствие, что придётся оставить их как есть, по крайней мере, если сопровождающие из легиона не будут возражать. Они странные люди, подумал Каска. Хорошие, но странные, с обычаями, которые он даже не притворялся, что понимает.
+
Он обвинял её в бездействии. Но великие мира сего всегда использовали агентов — раньше так делал Император, так поступал Хорус. Возможно, она разыграла здесь свой последний спектакль, сознавая, что ей не суждено увидеть концовку.
  
Его экипаж выбрался из ада, если не целым и невредимым, то хотя бы живым. Мерк был занят разъяснением какого-то давнего вопроса, связанного с уставом батальона, Фош, стараясь не обращать на него внимания, возилась с уродливой раной Яндева.
+
Разжав пальцы, Эреб раздавил упавшую фигурку пяткой сабатона. Затем вытащил из доспехов атам — маленькую осязаемую частицу колдовства, которая помогала ему передвигаться.
  
Оставалась Дреси. Она стояла рядом с Каской и, как ему показалось, ждала, когда он что-нибудь скажет.
+
— Ещё не кончено, — проговорил Эреб, готовясь к ритуалу. — Последний прыжок в темноту.
  
- Значит, ты не из армии, - выдал он, наконец.
 
  
Она покачала головой.
+
Они уже были во тьме. Оставалось только ковылять через неё.
  
- Личный состав легиона? – сделал он ещё одну попытку. - Белые Шрамы?
+
Направлял их, конечно же, Альфарий. Он утверждал, что точно знает, куда ведут тоннели и как пройти по ним к катакомбам, расположенным прямо под самим Подземельем. Актея безоговорочно доверяла ему и шагала рядом с ним. Олл сомневался во всём. Наверняка же кто-нибудь перекрыл все пути внутрь, даже те, что проходят глубоко под землёй? Они с Джоном держались ближе к таинственному космодесантнику. Зибес, Кранк, Графт и Кэтт шли следом. Лидва замыкал строй.
  
- Седьмой легион, - сказала Дреси. - Имперские Кулаки.
+
Матерь Божья, как он устал. Его мучили жажда и голод. Припасы ещё оставались, но совсем немного, а это место казалось просто необъятным. Возможно, до обещанной точки входа надо идти дни, а то и недели. Кто знает? В этом мрачном подземном мире извилистых ходов и невидимых провалов в пустоту определить сложно.
  
Каска выдохнул.
+
Сначала они с трудом вылезли из повреждённого лихтера. Затем им пришлось тащиться по глубокому дну той ненавистной траншеи, где часто попадались захватчики, отставшие от главных фронтов. В таких случаях присутствие Лидва и Альфария становилось неоценимым, поскольку ни Актея, ни Кэтт не хотели применять свои особые дары в опасной близости от тех, кто мог их обнаружить. Космодесантник в бою — штука пугающая, если наблюдать за его действиями вблизи. А уж если мысленно помножить убийственный потенциал одного бойца на численность всех легионов в округе, результат получится просто абсурдный. Неудивительно, что вышел такой бардак.
  
- Вот оно как. Я не знал, что ваш... главный вообще в курсе.
+
И всё же они как-то выбрались — пролезли в дренажную трубу, к которой Альфарий, по его словам, их якобы и вёл, а оттуда только спускались, всё время вниз, всё глубже через пласты забвения, по замысловатому маршруту через кружевные переплетения тоннелей, что сохранились после гибели и погребения других цивилизаций.
  
Дреси улыбнулась под дыхательной маской.
+
Вскоре сверху и снизу загремели орудийные раскаты, да такие, что путникам почудилось, будто они аккуратно прокладывают путь между двух апокалипсисов. Стало очень жарко. Ручной люмен Олла уже садился, но в его тусклом свете виднелись весьма странные фигуры, высеченные во влажной скальной породе.
  
- О, он был в курсе. От него мало что ускользнёт. Только не на Терре.
+
Он посмотрел на Джона. Логокинетик выглядел неважно. Возможно, последний переход давался ему слишком тяжело. Вероятно, это относилось к каждому из них.
  
- Итак, я полагаю, возникает вопрос...
+
— Ты в порядке? — спросил Перссон.
  
- Почему? – Дреси пожала плечами. – Не волнуйся. Стандартная процедура.
+
Грамматикус кивнул.
  
- Значит, есть и другие? В других частях?
+
— Держусь, — сухо ответил он. — А ты?
  
- Нас было семьдесят три в начале наступления.
+
Олл на миг задумался.
  
Каска задумался.
+
— Не знаю. В смысле, на этом всё, не так ли? Мы на месте.
  
- Просто чтобы он знал, что происходит, - сделал он вывод.
+
— Не совсем. Будет так, когда этот космодесантник остановится, — ответил Джон.
  
- Насколько это возможно, - добавила Дреси.
+
Перссон согласно кивнул, хотя ему не нравилось думать о том, что случится тогда, — о том, что ждёт их в конце тоннелей. Что там? Император? Узнает ли Олл его сейчас? А вдруг магистр войны, который опередил их, уже расположился на Золотом Троне? А может, впереди нечто третье, просто очередные армии, новые мерзкие твари, которые мечутся там, пытаясь добраться до одной и той же точки, до уникального места, центра вселенной.
  
Он отвернулся от неё и посмотрел за край парапета. На  западе, на горизонте,  далеко за границами участка земли, который Каска успел прозвать «забегом Колоссов», грозовые тучи собирались угрожающей мрачной кучей.
+
Хватит. Решение принято. Теперь они должны довести дело до конца.
  
- Ты не можешь вернуться, - сказал он.
+
— Когда-то ты следовал религии, сказал Джон, глядя на него в темноте. — До того, как её запретили. Мне любопытно... Ты всё ещё религиозен?
  
- Я знаю.
+
Конечно, а как же иначе. В этом весь смысл.
  
- Я имел в виду... – он повернулся к ней. – Мне все ещё нужен водитель.
+
— Почему ты спрашиваешь?
  
- Да, конечно. Я намерена продолжить, - ответила она.
+
Грамматикус пожал плечами.
  
Это была хорошая новость. Теперь всё объясняло, почему она была так чертовски хороша. Обученная в легионе. Самая лучшая.
+
— Просто интересно, как ещё можно верить. Мы ведь такого навидались. Столько натворили. Не хочу ничего принижать или что-то в этом роде. Любопытно, и всё.
  
- А потом?
+
Олл шёл дальше в молчании. Возможно, сейчас, когда самый настоящий ад готовился ворваться в реальность прямо над ними, вряд ли стоило завязывать теологическую дискуссию. С другой стороны, вопрос достойный. Но, опять же, этот достойный вопрос звучал всегда, на протяжении всех войн, в которых сражался Перссон. Боль и страдания существовали всегда. Однако их как таковых не хватало, чтобы поколебать его убеждения.
  
Дреси рассмеялась. Насколько он помнил, это было в первый раз.  
+
— Возможно, — наконец ответил Олл. — Может, на всё это надо смотреть глазами верующего. Хотя, возможно, верно и обратное, как и прежде.
  
- Потом? Ты думаешь, мы доживём до «потом»? – Она покачала головой. – Трон, я не знаю. «Леман Русс» внутри почти такой же, как и «Лэндрейдер. Может быть, найдётся способ продолжить.
+
Света не было, кроме того, который они принесли с собой. В этот момент Перссон почувствовал себя затерянным в пустоте, одиноким и отрезанным от мира, погребённым под тщетностью бытия целой империи и тяжестью её кровавого саморазрушения.
  
Она посмотрела на «Айку 73».
+
— А может, религия станет тем, что поможет нам выбраться из всего этого, — договорил Олл, продолжая переставлять ноги и смотреть вперёд, в темноту. — Возможно, когда всё закончится, у нас останется только вера.
  
- Неплоха в управлении, несмотря на репутацию, - сказала она почти ласково. – Что ещё от неё можно требовать? Она сохранила нам жизнь.
 
  
 +
Да, именно так. Обрати любую побочную преданность в ничто. Уничтожь её, забудь. Тогда останется только вера.
  
Как машина. Можно сказать. Ибо всё, что от него осталось – это набор физических останков, заключённых внутри омерзительного устройства, больше похожего на пыточный аппарат, чем на медицинский модуль.
+
Сигизмунд неотрывно смотрел на чёрный клинок. Сражение давно закончилось, но он до сих пор не убрал меч в ножны. Первый капитан раскачивался вместе с корпусом бронетранспортёра, двигатели которого уносили его прочь от битвы, в которой он наконец достиг совершенства. Вокруг него сидели выжившие воины из Братьев-Храмовников. Процент потерь оказался выше, чем в большинстве сражений, в которых он участвовал. Но и они сами убили в ответ... ошеломительное количество неприятелей. Сам Сигизмунд избавился от стольких вожаков врага — капитанов, преторов, — что буквально сбился со счёта. Теперь за ним погонятся другие чемпионы. Устремятся навстречу своей гибели, к лезвию его клинка.
  
Илья не отходила от него ни на шаг. Её генеральская форма сама по себе не гарантировала ей доступ в самое сердце Санктума, но её лицо было узнаваемо по тому времени, когда она  налаживала контакты при подготовке к обороне. Присутствие Соджука тоже было преимуществом – Белый Шрам отбросил свою невозмутимость в пользу чего-то более угрожающего, что открывало многие двери.
+
Все эти убийства казались Храмовнику почти одинаковыми. Конечно, он запомнил Кхарна, потому что с тем пришлось серьёзно потрудиться. Но даже тогда он мало что чувствовал по этому поводу, только то, что схватка окончена и он победил, устранив ещё одну угрозу Трону. Сигизмунд не гордился тем, что победил противника, пусть даже того, кто однажды одолел его самого, потому что гордость осталась в прошлом. Стыд или позор — вот это он ещё мог испытывать. Гордость же воспринималась не как духовный стержень, а как некий анахронизм, часть мира, основанного на бренных достижениях.
  
Она мало что помнила о том, как они добрались. Соджук не говорил об этом. Гипотетически, сделать это было невозможно, но, опять же, за несколько недель массовых воздушных боёв пути были относительно расчищены, что давало им мизерный шанс, который им был так нужен. И к тому же Соджук был исключительным пилотом. И, возможно, на этот раз судьба была на их стороне.
+
— Я даже не знал, выполнишь ли ты команду, — сказал Ранн, сидевший напротив. — Когда велели отступить.
  
С приёмных станций Палатинского кольца они поспешили в центр Санктума, а затем последовал долгий путь вниз. Они проходили через залы, к которым Илья никогда раньше и не приближалась. Если бы её целиком не поглотила забота о грузе, который она сопровождала, то, возможно, она присмотрелась бы к ним, и заметила, насколько они стары и как отличаются от всех имперских строений, виденных ею в других местах.
+
Сигизмунд так и не поднял глаза. Он взирал только на меч.
  
Теперь они с Соджуком находились под присмотром людей Сигиллита. Все они носили одеяния темно-зелёного цвета и двигались как тени, привыкнув за всю жизнь к темноте. Открытые участки бесцветной кожи были  испещрены аугметикой странного дизайна. Их манера смотреть  так, будто они фокусировали взгляд на определённой точке, расположенной чуть в стороне, глубоко за глазами окружающих, нервировала.
+
— Мне дали приказ, — произнёс он ровным тоном.
  
Она была благодарна, когда один из этих важных людей, мужчина по имени Халид Хассан, подошёл поговорить с ними. Он, в отличие от остальных, выглядел больше похожим на обычного человека.
+
Слово примарха всё ещё что-то значило для него. Возможно, в прошлом команды Дорна приобретали священный статус из-за связи между ними двоими, генетическим прародителем и его потомком-вассалом. Теперь причина крылась глубже. Ныне Сигизмунд смотрел на Дорна скорее не как на своего отца, а как на сына Императора, живое воплощение воли Трона. Значит, неподчинение приказу немыслимо, и не только ввиду субординации внутри легиона, но и потому, что примархи всего на шаг отстоят от источника всея праведности. Император создал их на Земле как пример и образец, призванный вдохнуть решимость в слабых.
  
- Сигиллита вызвали, - сказал им Хассан. Он прибудет сразу, как сможет. Пожалуйста, ожидайте здесь, я прослежу, чтобы о вас позаботились.
+
Наконец Сигизмунд вложил клинок в ножны и взглянул на Ранна. Штурмовой капитан получил несколько тяжёлых ранений. Он уже снял шлем, обнажив лицо — сплошной грязно-жёлтый кровоподтёк, укрытый лоскутным одеялом из струпьев и шрамов.
  
Минуты ожидания казались часами. Именно в это время выкатили громадный механизм с извивающимися трубками и матовыми стёклами, он передвигался на длинных гусеничных шасси и шипел паром. Сверху на консольных кронштейнах громоздился целый лес устройств и приборов, все они переплелись и выглядели очень старыми. Останки примарха затерялись в самой сердцевине механизма, и Илье удалось лишь мельком увидеть его, утопающего в паутине таинственного оборудования.
+
— Но ты же так хорошо проводил время, — сказал Фафнир.
  
Наконец появился и сам Малкадор, он ворвался через внешние двери, плащ был откинут назад, а на иссушённом временем лице читалась озабоченность.
+
Интересно, в прошлом Сигизмунд ответил бы ему скупой улыбкой? Пожалуй, да. Но не сейчас. Храмовник уже думал о следующей операции: надо будет пополнить запасы в пределах Палатинской зоны, если, конечно, они там ещё остались. Затем получить из Бхаба сведения о том, что надвигается на них, и составить план того, как сильнее всего помешать врагу.
  
- Ты доставила его? – коротко спросил он.
+
— Они... ничто, — прошептал Сигизмунд вслух, сам того не желая.
  
- Да, господин, - ответила Илья.
+
— Кто?
  
Он схватил её за руку и крепко сжал своими иссохшими пальцами.
+
— Эти… животные.
  
- Благодарю. Благодарю.
+
Храмовник снова вернулся мыслями к Кхарну, вспомнил, как тот истекал слюнями и рычал. Подумал о других жутких мутантах и демонах, сражённых им.
  
Затем и он пропал, забравшись в центр сложного механизма, который постоянно обрастал новыми измерительными приборами, следом за Сигиллитом последовали ассистенты из числа посвящённых, облачённые в защитные костюмы и светоотражающие маски.
+
— Тогда кто тебе нужен? — спросил Ранн. Он выглядел так, словно даже под толстую шкуру его терпения проникал холод угрюмости Сигизмунда.
  
Илье и Соджуку разрешили остаться, как и было обещано, но только в стороне. В приоткрытую дверь был виден край огромного устройства. На одной из его многочисленных панелей была выбита цифра V, что заставило Илью задуматься о том, сколько ему лет и каково его происхождение.
+
Храмовник задумался. Кто ему нужен? Теперь, когда он сбросил с себя ограничения, наложенные им самим, и завершил своё перерождение, он всё ещё испытывал потребность развиваться, оттачивать свои способности и дальше.
  
После этого началось настоящее ожидание. Илья сидела прислонившись к голой каменной стене. Соджук стоял рядом.
+
Ему нужен противник, достойный потраченного на него времени. Космодесантник, а не монстр, пережёванный варпом. Кто-нибудь из старой гвардии, а не выскочка-лейтенант в капитанских доспехах. Он хотел положить к подножию самого Трона значимый трофей и обоснованно заявить, что творцы галактической ереси получили по заслугам.
  
В тот же миг все её недуги вернулись. Она вдруг остро почувствовала свой возраст, свою хрупкость, шаги приближающейся кончины, которую она оттягивала так долго, что это стало почти смешно.
+
— Абаддон, — мрачно сказал он, сцепляя пальцы в окровавленных латных перчатках. — Вот кто мне нужен.
  
- Он знал, - произнесла она. Её тонкий голос причудливым эхом отдавался в этих жутких катакомбах.
+
Транспорт начал замедлять ход. Они приближались к воротам бастиона. Там воины высадятся, перевооружатся и снова отправятся в бой.
  
Соджук повернулся к ней.
+
— Отныне я не познаю покоя, — произнёс Сигизмунд довольно ровным тоном, но с чувством такой непоколебимой уверенности, от которой обдало бы морозом даже тех, кто сражался на его стороне. — Я не познаю покоя ни в этом мире, ни в пустоте, пока не найду первого капитана.
  
- Если он сделал это, значит, так было необходимо.
 
  
Когда-то давно Шибан тоже сказал ей об этом. «Убийство ничего не значит без красоты, и оно только тогда может быть красивым, когда это необходимо». Но убийство Хана не было красивым. В нём не было ничего от красоты – оно было безобразно, ужасно, и лишено всякого мастерства, которое, как она знала, примарх всегда почитал.
+
Найти первого капитана не составило большого труда. Оказалось, что его мало заботили приказы повелителя и он держал грозные силы недалеко за пределами космопорта. При желании ими даже удалось бы укрепить оборону цитадели. Но ему, конечно, не захотелось. Такой уж он, желчный старина Тиф.
  
- Вы почувствовали это, - сказала она. – Вы все почувствовали. Он умер, Соджук.
+
Это облегчило великий сбор. Силы и средства Гвардии Смерти, выбитые из космопорта, вскоре засекли локационные сигналы подразделений Тифа и начали стягиваться на севере и западе от дальних рубежей порта. Их численность ошеломляла. Несмотря на потери, нанесённые Белыми Шрамами, Четырнадцатый по-прежнему оставался легионом, способным нанести большой ущерб.
  
По виду Соджука можно было понять, что он не хотел строить догадки.
+
Чтобы всё взвесить и принять решение, выжившие старшие офицеры встретились в специально выделенном командном пункте — на вершине высокого хребта, откуда открывался вид на запад и восток. Сверху над ним нависал безжизненный остов имперского «Полководца».
  
- Небесный свод скрывает много тайн. Пусть эти люди делают свою работу. Это место рождения.
+
Калгаро не смог выбраться. Саван Смерти не смог выбраться. Многие командиры батальонов не выбрались. Морарг, однако, успел выйти. Как и Крозий, как и ещё пара десятков ротных капитанов, большое число дредноутов и несколько полезных бронетанковых соединений.
  
Легко сказать, труднее сделать. Всю свою жизнь она постоянно что-то делала, принимала решения, отдавала приказы. А сейчас была вынуждена сидеть и ждать. Из-за двери доносились звуки сверления и щёлканья, бормотание тихих, компетентных голосов.  
+
Среди них всех снова стоял Тиф, прикрытый с боков своими телохранителями, Могильными Стражами. На открытом пространстве казалось, что мух, искажающих его силуэт, стало ещё больше. По сути, создавалось впечатление, что он вырос во многих аспектах, а не только увеличился в размерах.
  
Илья откинула голову на камень. Она была измучена, но спать не могла.
+
— Мы ещё можем отбить порт, — обратился к нему Каифа.
  
«Всегда будет Великий Хан», - пришли в голову слова Соджука.
+
Шок, вызванный уходом Мортариона, прошёл, как и обещал Крозий. Растерянность Морарга отступила. Ни он сам, ни те, с кем он сражался бок о бок, больше не казались ему отталкивающими. На смену пришло глубокое чувство стыда — за то, что он прогнулся под натиском врага, не удержал крепость. Но теперь, когда первый капитан вернулся и объединил свои части с войсками, отступившими из космопорта, эту ошибку можно исправить.
  
Она сжала кулаки. Нужно оставаться в сознании.
+
'''— ''Зачем?''''' — с презрением спросил Тиф. — '''''Для чего он нам? Если честно, что вообще мы там забыли?'''''
  
«Пусть эти люди делают свою работу».
+
— Надо отомстить, — ответил Каифа, хотя и без особой уверенности.
  
 +
Тиф чем-то сплюнул через решётку шлема, и мухи зашевелились.
  
Ибо работа только начиналась. Выжившие, и без того достигнувшие пределов выносливости, теперь должны были защитить то, что завоевали. Оставаться в космопорте было опасно – Белые Шрамы контролировали его границы, завладели основными системами, но ещё многие площади кишели кошмарами или были загрязнёнными и не могли обеспечить нормальную жизнедеятельность. Ещё предстояло преодолеть длинные линии крепостных стен, укрепить обвалившиеся участки, полностью восстановить энергоснабжение и найти свежие источники незатронутых порчей припасов.
+
'''''— Это всё'' он ''затеял. А меня не волнует пара дикарей на гравициклах.''''' — Подняв руку, он сжал тяжёлую латную перчатку в кулак. — '''''Хотя столько усилий пошло насмарку, у нас ещё есть время. Мы можем успеть до развязки представления. И я хочу в нём участвовать.'''''
  
Поэтому Шибан ни на минуту не прекращал работу. Джангсай не отставал от него, и постепенно к ним присоединялись те, кто остался в живых из командования легиона. Среди них был и Ганзориг. Цинь Фай погиб в бою, как и Наранбаатар, как и большая часть задын арга. Легион начал попытку подсчитать всех погибших и извлечь уцелевшее геносемя, но полноценной работе мешала необходимость сжигать трупы врагов, чтобы не дать чуме распространиться снова.
+
По толпе воинов пробежал ропот одобрения. Крозий, всё ещё таскавший с собой ручного демона, выглядел особенно воодушевлённым.
  
Несмотря на все трудности, космопорт принадлежал Белым Шрамам, принадлежал до тех пор, пока у них были силы его защищать. Пелена глубокого отчаяния спала, сменившись обычными утомлением и усталостью, с которыми, по крайней мере, можно было бороться. И вот, как только были решены основные вопросы выживания, начались восстановительные и оборонительные работы, мысли воинов сразу обратились к тому, что будет дальше. Что можно сделать. Что ''должно'' быть сделано.
+
— '''''Так ты со мной, советник?''''' — прямо спросил Тиф. — '''''Если захочешь, сможешь очиститься от'' его ''неудачи в бою за более важную цель.'''''
  
- Есть новости из центра? – спросил Ганзориг, стоя среди руин и неловко опираясь на сломанную и наспех зафиксированную ногу.
+
Первый капитан впился в него взглядом, словно обвиняя, словно подначивая произнести в ответ правду.
  
Джангсай покачал головой.  
+
«Ты предал нас. Всё это обрушилось на нас из-за тебя. Лучшая часть нашей сути потеряна, и теперь у нас остался только ты — змея, обвившая легион».
  
- Они не будут рисковать с передачей сообщений, даже при наличии связи, - сказал он.
+
Ничего такого Морарг не сказал. Он вспомнил Остатка, эту тень теней, и слова демона: «Мы его боготворим».
  
- Это не имеет значения, - возразил Шибан. – Теперь мы будем действовать так, как он и хотел всегда – атаковать, а не защищаться.
+
Как же трагично... Что бы ни случилось здесь в дальнейшем, какой бы почёт ни завоевала Гвардия Смерти, они упустили шанс на более возвышенную славу. Замысел Мортариона сокрушили, когда тот почти воплотился в жизнь.
  
Подавлять это желание в течение такого долгого времени было настоящим вызовом для Шибана, ведь именно об этом он говорил Торгуну на Чондаксе, ещё до того, как дошли вести о ереси. «Мы должны сражаться так, какими нас для этого сделали».
+
Примарх — по-прежнему их освободитель. Это он дерзал проложить для них путь в грядущее, в котором будет реализован весь их безграничный потенциал. Теперь же надвигалась новая, бесконечная война, вечное соперничество между группировками. Оно навеки ослабит легион.
  
- Откуда возьмём силы? - скептически спросил Ганзориг. – У нас едва хватает людей, чтобы сосредоточить их на стенах.
+
Но разве мог сейчас Морарг сказать что-нибудь, способное это предотвратить? Нет.
  
- На суше наша война закончена, - сказал Шибан. – Только если враг сам не осмелится на нас напасть. – Он указал вверх и усмехнулся под помятым шлемом. – Но у нас есть орудия. Мы подадим на них питание и заставим работать.
+
— Я с тобой, первый капитан, — легко и правдоподобно солгал он.
  
Шибан и его спутники задумались. Это будет нелегко. Но легко ничего не даётся.
+
И теперь он снова выступит в бой под знаменем этого вранья. И так случится не в последний раз, ибо они превратились в легион лжецов, хотя раньше говорили одну лишь неприглядную правду.
  
- И сделаем то, зачем пришли сюда, - с яростью произнёс он. - Наведём орудия на флот.
+
Врать становилось всё легче. Таков путь лжи — трудно только в первый раз.
  
<br />
+
'''— ''Хорошо,''''' — сказал Тиф. — '''''Тогда выступаем вместе.'''''
  
== ПОСЛЕСЛОВИЕ ==
+
На губах Морарга остался горький привкус.
Эта книга преследует две цели. Во-первых, продолжить повествование осады в цикле «Осада Терры». И во-вторых, завершить историю Белых Шрамов в «Ереси Гора». Мне было непросто сохранить баланс – было очень легко сбиться с пути и принизить значение одной из этих целей – но мне кажется, попытка удалась. Два романа, повесть и множество рассказов повествуют нам о том, как Хан возвращается на Терру, чтобы внести свой вклад в защиту Тронного мира, поэтому для меня было важным полноценно раскрыть именно эту тему. В то же время предыдущие книги из цикла «Осады» заложили множество фантастических сюжетных линий: а это и новые для меня персонажи, новые идеи, полномасштабные сражения, и им нужно было уделить не меньше внимания, никого не потерять, и логично развить, и даже завершить их историю. В результате, прежде чем приступить к написанию, я изрядно поломал голову. Честно, ни одна из книг, над которыми я работал раньше, не была такой сложной по содержанию и структуре, ни в одной из них мне ещё не приходилось объединять столько сюжетов в последовательном изложении. 
 
  
Вот несколько моментов, которые я посчитал важным осветить, и то, как я пытался их решить.
+
Но дальше будет легче.
  
  
'''''Белые Шрамы'''''
+
И да, им стало намного легче. Хотя в воздухе ещё оставалось столько токсинов, что приходилось соблюдать часть протоколов, пока что танкистам не требовалось возвращаться в глубины космопорта, поэтому Каска разрешил экипажу ненадолго покинуть корпус — разумеется, в герметичных костюмах химзащиты и дыхательных масках.
  
На протяжении всей ереси  основная доктрина V легиона зарождалась по мере необходимости. До публикации книг у них практически не было предыстории как таковой, поэтому пришлось поразмыслить, а что с ними вообще делать. В итоге, отсутствие истории превратилось в саму историю – сам факт отсутствия информации второстепенного характера предопределил их характерные черты: загадочные, непредсказуемые, неуловимые. Опираясь именно на эти черты, развивались события – будь то раскол между фракциями в «Шрамах» или отчаянная попытка пробить себе дорогу домой в «Пути Небес». Ничто из этого не освещалось в устоявшихся знаниях[[:Файл:///C:/Users/Татьяна/Desktop/Ястреб/Послесловие/Послесловие финал.docx#%20ftn1|[''<nowiki>1]</nowiki>'']], хотя, надеюсь, достаточно хорошо списывается в них.  
+
Даже это в корне изменило ситуацию. Они сумели хотя бы размять руки и ноги. У них болело всё. Тальвет покрылся синяками в тех местах, которыми постоянно бился о внутреннюю часть башни. Питьевая вода заканчивалась, так что скоро придётся где-то искать неосквернённый резервуар. А ещё нужно будет подумать о топливе и боеприпасах. В общем, среди танкистов не нашлось глупцов, решивших, будто война для них закончилась.
  
На этот раз все было несколько иначе. То немногое, что мы знаем о Белых Шрамах ещё с цикла «Ереси», почти полностью можно увидеть и в истории «Осады». Какие-то моменты взяты из ранее опубликованного по вселенной, другие пришлось выдумывать. Итак, четыре ключевых элемента таковы:
+
Но пока что Каска стоял на том же парапете, где они разместили свою бронемашину, и смотрел на неё.
  
- Главное действие разворачивается вокруг космопорта Львиные врата, который Белые Шрамы при поддержке танковых колонн отвоёвывают у врага, чтобы, используя орудия порта, помешать высадкам противника в дальнейшем.  
+
''«Айка-73»''. Разве это имя? Да и вид у танка тоже не очень. Сейчас он выглядел ещё хуже, чем на месте сбора. Броневую обшивку в носовой части страшно искорёжило, а одна гусеница, похоже, уже начинала разваливаться. Проверить верхнюю часть корпуса Тальвет пока не решался. Он видел полосы засохшей крови, что стекала по боковой броне. Удастся ли их счистить? А ''нужно'' ли? У него возникло ощущение, что придётся оставить всё как есть, по крайней мере если сопровождающие из легиона не будут возражать. Странные они люди, подумалось Каска. Хорошие, но странные, а обычаи у них такие, что можно даже не делать вид, будто их понимаешь.
  
- Таинственный объект, известный как «Небесная крепость», предпринимает попытку возвратить Хана во Внутренний Дворец, но терпит неудачу и разбивается.  
+
Все его товарищи выбрались из ада если не целыми и невредимыми, то хотя бы живыми. Мерк занимался тем, что разъяснял Фош какой-то давний вопрос, связанный с уставом батальона, а сама Адрия, стараясь не обращать на него внимания, возилась с паршивой на вид раной Яндева.
  
- Хан не сопровождает Императора на «Дух мщения» для финального противостояния. И надо как-то пояснить его отсутствие.
+
И теперь ещё Дреси. Она держалась рядом с Каской и, как ему показалось, ждала, когда он что-нибудь скажет.
  
- Хан выскакивает из врат Вечности на «Лендрейдере»/«Рино»/«Секаче» (выбирайте сами) и бросается на полчища врагов (1).
+
— Значит, ты не из Армии, — наконец предположил Тальвет.
  
Во всех книгах «Осады» мы старались учитывать эти старые наброски, даже если не всегда могли их включить именно в том виде, в котором они были задуманы в прошлом. Поэтому я хотел отразить их в романе, хотя и в изменённом виде, чтобы они вписывались в более широкую картину, которую мы все старались показать.
+
Она покачала головой.
  
Заключительным элементом сценария стала Гвардия Смерти. В обоих романах «Ереси» Мортарион выступал антагонистом Белых Шрамов, и существование постоянного противоборства между двух примархов  показалось мне способом сделать их схватку в космическом порту достаточно эпичной. Это окрасило бы конфликт в новые тона, обратив его в месть, а не сделав банальным захватом орбитальных орудий, а также стало бы кульминацией книги. В конце концов, столкновение примархов было предрешено с самого начала – видения Есугэя о смерти Хана были изложены ещё в «Шрамах». Однако это порождало другую проблему: как можно представить, что Хан, при всём своём могуществе, сможет одолеть Мортариона, недавно вознесённого и осыпанного дарами, и к тому же на территории, которая теперь стала его владениями?
+
— Из легионного штаба? Белые Шрамы?
  
На помощь мне пришёл один из пунктов выше: почему Хан не играет большой роли в финале истории. Да потому что вероятность выйти невредимым из схватки с Мортарионом равняется нулю. Даже если предположить, что Хан одержит победу, он получит такие повреждения в ходе поединка, что можно считать его по факту выведенным из игры. Просто выступить против Мортариона было бы проявлением храбрости настолько колоссальным, что только такой безумец, как примарх, был способен решиться на это. Эти размышления навели меня на мысли, каким сделать исход битвы, и привели к идее, что жертва Хана станет тем стимулом для Белых Шрамов, который позволит им взять космопорт у противника, превосходящего их в силах. У Мортариона есть все преимущества, кроме одного – он больше не может умереть. Он поставил на эту схватку всё, поэтому ему есть что терять. Дары Хаоса действительно могущественны, но они неизбежно содержат в себе семена разрушения.
+
— Седьмой легион, — сказала Дреси. — Имперские Кулаки.
  
И вот последние кусочки головоломки встали на свои места. Танковая атака больше не будет триумфальной вылазкой на территорию врага, а превратится в похоронную процессию по разрушенному космопорту. «Небесная крепость» из давних знаний обретёт новое название – платформа «Небо» в рассказе Гая Хейли «Долг ждёт». Вместо того чтобы перемещать примархов туда-сюда, она становится средством, которое позволит Белым Шрамам избежать риска быть обстрелянными с орбиты (2). Белые Шрамы захватывают космопорт с помощью армии, собранной их советником Ильей Раваллион. Цена захвата будет настолько тяжёлой, что это положит конец их участию в этой истории, это будет их последнее достижение, их последний вклад в осаду и кульминацией всего, что было сделано до этого момента.
+
Каска выдохнул.
  
Так же как давние истории по вселенной обрастают новыми знаниями, так и история V Легиона в эпоху Ереси подходит к своему достойному завершению.  Сейчас, когда книга написана, очень грустно осознавать, что мы достигли конца пути. Я очень привязан к Шрамам, и с теплотой писал о них. По сути, вся их долгая история вела их к финальному противостоянию с врагом на Терре и к вопросу о том, окажутся ли они достойными этого испытания. Это выражается в словах Шибан-хана в самой первой новелле о легионе, действие которой происходит до ереси,  в славные дни Крестового похода:
+
— Вот оно как. Я не знал, что ваш... главный вообще в курсе.
  
''«Иногда я представлял, как вёл бы себя, столкнувшись с неодолимым врагом, если бы мог только отступать, слабея после каждой стычки, глядя, как жизненная влага медленно вытекает из моих собратьев, как вокруг нас стягивается удавка. Я верил и надеялся, что смогу поступить по примеру орков и продолжить сражаться».''
+
Гельва улыбнулась под дыхательной маской.
  
Этим чувством я руководствовался во всем, что когда-либо писал о Белых Шрамах. Я надеюсь, что теперь, когда результат их испытаний известен, молодой Шибан мог бы гордиться тем, как его легион проявил себя. Я также надеюсь, что читатели, проследившие путь Шибана от Чондакса до Терры, будут испытывать те же чувства.
+
— О, он был в курсе. От него мало что ускользает. Только не на Терре.
  
 +
— Тогда, полагаю, я должен спросить.
  
'''''Гвардия Смерти'''''
+
— «Почему?» — Дреси пожала плечами. — Не волнуйся. Стандартная процедура.
  
Битва в порту Львиные врата заканчивается победой Белых Шрамов. Но это не значит, что их противник, Гвардия Смерти, отныне стал неинтересен или слаб. Иногда у читателей может сложиться впечатление, что автор изображает в качестве проигравшей стороны персонажей, которых он недолюбливает, а качестве победителей, наоборот, тех, кому он симпатизирует. Это, конечно, не так – если наши персонажи не будут «по-настоящему» проигрывать или выигрывать сражения, то все книги Black Library будут неимоверно скучными и однотипными. На самом деле мне очень нравится Гвардия Смерти, по-моему, у них одна из самых интересных линий во всей предыстории. Я знал, что им придётся потерпеть сокрушительное поражение, но мне не хотелось, чтобы они производили плохое впечатление. Они – серьёзный противник с культурой и историей не менее богатой, чем у Белых Шрамов.
+
— Значит, есть и другие? В других частях?
  
Это проявилось в двух аспектах. Первый – это аспект Гвардии Смерти как новичков в Хаосе. Они появляются из варпа и сразу же вступают в бой. В отличие, скажем, от Пожирателей Миров или Несущих Слово, до осады у них не было опыта по тесному и продолжительному взаимодействию с демонами. Да, они имело с ними дело раньше,  и сражались бок о бок с союзниками, которые уже подверглись глубокой порче, но сами они, подобно Железным Воинам, до последнего избегали полного погружения в варп, пытаясь взять лучшее от двух миров. К тому времени, когда они прибывают к Дворцу, до них только начинает доходить смысл и осознание того, какое значение на самом деле имеют великие перемены – их удел. Они обрели могущество, но ещё не понимают, как его использовать и куда направить. Естественно, они тщательно обдумывают последствия. Некоторые настроены скептически, например, такие как Морарг, другие, наоборот, воспринимают их с энтузиазмом, это, конечно, Крозий. Это то, что они возьмут с собой в 40К, предвосхищая ту напряжённость, которая существует, к примеру, между Ворксом и Драганом в «Повелителях тишины».
+
— Нас было семьдесят три в начале наступления.
  
Второй аспект связан с Мортарионом. На протяжении всей работы над книгой я ясно отдавал себе отчёт, что хочу показать его страшным противником, таким, что вы дважды задумаетесь, прежде чем выступить против него. Во-первых, это связано с его силой, которая является очевидным фактом, раз он смог создать на Терре крепость упадка, насыщенную варпом, и послать волны отчаяния по всему Дворцу. И во-вторых – с переосмыслением его действий, предшествующих началу Осады. И вот здесь мы попадаем на довольно опасную территорию.
+
Каска задумался.
  
Если начистоту, то я никогда до конца не понимал традиционный подход, изложенный, в том числе, и в «Уделе Гвардии Смерти»''[[:Файл:///C:/Users/Татьяна/Desktop/Ястреб/Послесловие/Послесловие финал.docx#%20ftn2|[2]]].'' Как обычно действует Хаос: находит какую-либо слабость в персонаже, вцепляется в неё, и начинает его искушать и уговаривать, пока жертва не увидит выгоду в принятии его даров. Это как сделка Фауста с Мефистофелем. А если обратиться к давней предыстории в «Уделе», то можно увидеть две неувязки: во-первых, там всё выглядит так, будто Мортарион не имеет к произошедшему никакого отношения; во-вторых, будто для легиона не было ничего особенного в том, чтобы принять сделку: массовое принуждение, они сдаются и принимают свою судьбу. Мне никогда не казалось правильным такое отношение к Гвардии Смерти.
+
— Просто чтобы он знал, что происходит, — сделал Каска вывод.
  
Из этих соображений родился диалог между Мораргом и Остатком. Я долго и напряжённо размышлял над тем, стоит ли его включать в роман. Некоторым, несомненно, не понравится то, что я несколько по-иному изложил мотивы Мортариона. Другие посчитают, что это перечёркивает существующую историю, в том числе в романах «Ереси  Гора» и 40К. Не подумайте, что я легкомысленно отнёсся к этой теме. После долгих раздумий я решил, что идея о том, что Мортарион имеет больший контроль над событиями, достаточно убедительна, и решил выдвинуть её на рассмотрение. Факт того, что Гвардия Смерти пала, остаётся неизменным – но принимая во внимание то условие, что Мортарион знает, ''как'' и, что самое важное, ''когда'' он решит действовать – теперь приобретает другое звучание. Сами по себе эти изменения – лишь крошечные сдвиги в восприятии персонажа. Однако, их последствия весьма существенны. Я надеялся, что, собрав воедино различные образы Мортариона, у меня получится сделать развитие его персонажа более логичным и последовательным, а также подчеркнуть тот факт, что он сам определяет свою судьбу. Его постоянные метания рождены не слабостью, а являются следствием того, что он оказался в безвыходном положении, оценил и осознал свои собственные ограничения и в конечном итоге начал действовать, чтобы их преодолеть.
+
— Насколько это возможно, — добавила Дреси.
  
Как и всё важное во вселенной 40К, это лишь одна из версий. И звучит она из уст демона, а он вряд ли является самым надёжным источником. Возможно, это чистой воды ложь. А возможно – чистая правда. И кто знает, может это правда только отчасти. Но, если уж на то пошло, то, по моему мнению, что-то похожее в любом случае могло произойти. Как по мне, это делает Мортариона более интересным. Он – трагический персонаж, который пытается сохранить свой легион в целости перед лицом титанических сил, которые грозят его уничтожить. Ему это удаётся, хотя, и дорогой ценой. Говоря словами самого Остатка,  нельзя повернуться к нему спиной, нельзя его жалеть – он примарх.
+
Отведя от неё взгляд, Тальвет посмотрел за край парапета. На западе, на горизонте, далеко за границами участка земли, который Каска успел прозвать «трассой Колоссов», собирались грозовые тучи — всё более плотные, хмурые и тёмные.
  
 +
— Ты не можешь вернуться, — произнёс он.
  
'''''Внутренний Дворец'''''
+
— Я знаю.
  
Пока в космопорте разворачивается драма, основные боевые действия происходят за много миль от него, в самом Дворце. Именно здесь сосредоточено развитие других сюжетных линий: Киилер позволяют затеряться среди руин, Локен отправляется на её поиски, Фо предпринимает попытку создать своё оружие, а Вальдор преследует его. Дорн и Сангвиний стараются предотвратить полный развал линии обороны, в то время как Кхарн и вновь испечённые капитаны Сынов Гора собираются её полностью разрушить. Суть каждого из этих противостояний, как бы они ни различались между собой, заключается в закреплении того факта, что мы признаём за правило расстановку сил Империума и сил предателей в 40К. Мы потратили много времени, что совершенно справедливо, стараясь показать, насколько развращёнными становятся силы хаоса в ходе ереси. Однако наступает та фаза конфликта, когда сторонники Империума, наконец, готовы признать, что Единство обречено на провал, и если человечество хочет выжить, то ему следует пересмотреть свою философию. Говоря словами из аннотации к книгам 40К, именно с этого момента – люди, «забудьте о предсказанном прогрессе и развитии», мрачная тьма раскрывает вам свои объятия.
+
— В смысле. — Тальвет повернулся к ней. — Мне всё ещё нужен водитель.
  
Мы видим это на примере Киилер, которая начинает создавать Имперский культ, вполне узнаваемый для жителя далёкого будущего, другой пример – Дорн и Вальдор, которые под тяжестью командования начинают задумываться над тем, чего они никогда бы не сделали до ереси. Но, на мой взгляд, именно Сигизмунд стал самым ярким олицетворением этих перемен.
+
— Да, конечно. Я намерена продолжить.
  
Не буду скрывать, что берясь за этого персонажа, я нервничал больше, чем при описании любого другого, учитывая, какое место его история занимает в легенде об осаде. Сигизмунд – герой Империума, в нём воплотились все его принципы. Он – легендарный воин, убивающий каждого лидера противника и заслуживший лавры чемпиона Империума, он в одиночку возрождает Крестовый поход в новом мрачном будущем. Каким же его изобразить? Как сделать его легенду правдивой?
+
Вот и замечательно. А теперь ещё стало понятно, почему она так чертовски хороша за рычагами. Легионная подготовка. Лучше не бывает.
  
Вдохновение для работы над Сигизмундом я черпал из произведений других авторов: «Возвышение Хоруса» Дэна Абнетта; «Багровый кулак» и «Храмовник» Джона Френча; «Предатель» и «Чёрный легион» Аарона Дембски-Боудена; и, конечно, «Первая стена» Гэва Торпа. Мы знакомимся с Сигизмундом в самом начале Ереси как с самым известным воином среди всех легионов, он являет собой образец боевого искусства, которого все другие жаждут превзойти. К тому времени, когда действия начинают разворачиваться «Боевом Ястребе», это уже не так. Сигизмунду не доверяет его примарх, он не раз терпел поражения от соперников. Что-то пошло не так, блеск его славы угасал. И в «Первой стене» мы узнаём, что именно: в то время когда предатели живо использовали всевозможные дары богов, Сигизмунд (как и большинство его братьев по легиону) продолжал неуклонно придерживаться правил. Даже когда доказательств силы веры становится всё больше, он продолжает их не замечать. Дело не столько в том, что ему не хватает физической силы. Все дело в его сознании или, возможно, в душе.
+
— А потом?
  
Однако это такая особая вера, которая не несёт в себе ничего хорошего. Это то, с чем боролся Император. Это та самая вера, которая толкает человечество в объятия варпа, тем самым связывая его с теми самыми силам, которые хотят его поглотить. Это не вера милосердия и сострадания, это вера фанатизма и слепой преданности. Она даёт хороший результат, ибо наделяет свою паству грозной силой, но вместе с тем, она  всего лишь ещё одно отступление от идеалов Единства, ещё один гвоздь в гроб «прогресса и развития».
+
Дреси рассмеялась — в первый раз на его памяти.
  
Для меня Сигизмунд является знаменосцем этого решающего сдвига. Как только он погружается в объятия этой веры, он становится одновременно и недостижимым, и пугающим. Он выступает олицетворением Империума 40К и живёт только одной мыслью – сокрушить  своих врагов, не задумываясь о том, как их победить, а только о том, что это должно быть сделано. Никакой жалости, никакого сострадания, и уж точно никаких угрызений совести. Изначально я планировал вести повествование поединка между Кхарном и Сигизмундом от лица последнего, где у чемпиона Империи будет момент прояснения, в ходе которого он увидит, насколько стал испорчен Пожиратель Миров. Но ближе к концу я решил всё переиграть и предоставить последнее слово Кхарну. Вместо того чтобы погрузить Кхарна в сожаления о своём унижении и поражении, я дал ему возможность изумиться тому, в какое чудовище превратился Сигизмунд. Так мы подходим к пониманию сущности бесконечной войны в 40К, где обе стороны одинаково полны нигилизма, и видим ужасную сделку, которую вынуждено заключить человечество: оно сможет выжить, только если поклянётся в верности одной из двух ужасных сил: богам варпа или трупу на Троне. Никакой альтернативы, никакого выхода, никакого счастливого конца.
+
— Потом? Ты думаешь, мы доживём до «потом»? — Она покачала головой. — Трон, я не знаю. «Леман Русс» внутри почти такой же, как и «Лэндрейдер». Может, я и дальше останусь с вами.
  
 +
Гельва посмотрела на ''«Айку-73»''.
  
'''''За пределами Дворца'''''
+
— Неплох в управлении, несмотря на репутацию, — сказала она почти ласково. — Чего ещё от него можно требовать? Он сохранил нам жизнь.
  
Или почти никакого. Осталось устранить несколько элементов-изгоев. Последняя нить касается самых интригующих личностей – вечных. С момента их появления в «Легионе» и на протяжении многих последующих книг они были одними из самых увлекательных персонажей разворачивающейся драмы. В романах «Под знаком Сатурна» и «Мортис» мы узнали, что они начали проявлять свою активность очень давно – до создания примархов, до эпохи Объединения, до нашего времени. Эрду мы видим, как обладательницу невероятной силы, которая способна перебрасывать через пространство и время самых могучих воинов, когда-либо созданных. Мы узнали, что Олл Перссон был самым первым Воителем, старым соратником Императора. На примере Джона Грамматика мы наблюдаем, как инструмент, используемый ксеносами, превращается в мастера с ужасающими способностями. Где они окажутся? Мы пока не знаем. И наши герои тоже. Мы знаем только, что они будут участвовать в заключительном противостоянии, но будут ли они повержены или каким-то образом выживут и понесут огонь памяти в мрачную тьму далёкого будущего – об этом расскажут другие книги.
 
  
А сейчас мы приближаемся к концу. Впереди нас ждёт всего две части, но они содержат самые ключевые моменты всей истории – защита Ангелом Врат Вечности, падение щитов и, конечно, бессмертный поединок на «Духе мщения». Зная немного о том, что ждёт нас впереди, я не могу дождаться, чтобы прочитать их.
+
Эта машина занималась тем же. Наверное. А может, от пациента уже не сохранилось ничего, кроме набора фрагментов тела, заключённых внутри омерзительного устройства, больше похожего на пыточный аппарат, чем на медицинский модуль.
  
 +
Илия не отходила от него ни на шаг. Генеральский мундир как таковой не гарантировал ей доступ в самое сердце Санктума, но в период до появления армады Хоруса она налаживала здесь контакты, и с тех пор Раваллион узнавали в лицо. Ещё помогло присутствие Соджука — Белый Шрам сменил невозмутимую манеру поведения на нечто более угрожающее, что тоже открыло перед ними двери.
  
Крис Райт
+
Она мало что помнила о том, как они долетели. Соджук ничего не рассказывал. Вроде бы они не могли добраться даже теоретически, но, опять же, за несколько недель всеохватной бойни в небесах воздушные трассы относительно расчистились, и это дало им необходимый шанс, пусть мизерный. К тому же Соджук несравненно пилотировал. И возможно, сами судьбы хотя бы на сей раз улыбнулись им.
  
Брэдфорд-на-Эйвоне
+
С приёмных станций Палатинского кольца они поспешили в центр Санктума, а затем последовал долгий путь вниз. Они проходили через залы, к которым Илия раньше даже не приближалась. Если бы её целиком не поглотила забота о грузе, который она сопровождала, то, возможно, Раваллион присмотрелась бы к этим помещениям и заметила бы, насколько они стары и как сильно отличаются от всех образцов имперской архитектуры, виденных ею в других местах.
  
Февраль 2021 года
+
Теперь они с Соджуком находились под присмотром людей Сигиллита. Все агенты носили одеяния тёмно-зелёного цвета и ловко перемещались в тенях, привыкнув за всю жизнь к темноте. На открытых участках их бесцветной кожи виднелись аугментические вставки диковинного вида. Они обладали неприятной привычкой смотреть на тебя так, будто взгляд их фокусировался слегка не там, где нужно: чуть в стороне, немного позади твоих глаз.
<br />
 
  
== БЛАГОДАРНОСТИ ==
+
Илия порадовалась, когда к ним подошёл для разговора один из старших сотрудников, мужчина по имени Халид Хасан. Он хотя бы выглядел почти нормально.
Я благодарен всей команде BL за то, что они направляли меня на протяжении всего проекта. Особую благодарность хочется выразить Нику Кайму и Джейкобу Янгсу, которые вели эту серию с самого начала. Они сделали всё это возможным, начиная с грамотной редактуры и заканчивая преобразованием, совершенно чудным для меня образом, набора путаных и непонятных слов автора в незаменимый исследовательский материал. Рейчел Харрисон, как всегда, позаботилась о великолепных иллюстрациях и дизайне. И конечно я выражаю благодарность своим коллегам, соавторам «Осады» – Дэну Абнетту, Аарону Дембски-Боудену, Джону Френчу, Гаю Хейли и Гэву Торпу – все они сделали все возможное, чтобы помочь создать эту историю. Работа над романом из цикла «Осада Терры» с такими потрясающе творческими людьми, без сомнения, стала самым ярким событием в моей профессиональной карьере. Я считаю, что мне очень повезло быть частью этого процесса.
 
<br />
 
  
== ЗАМЕТКИ ==
+
— Сигиллита вызвали, — сказал тогда Хасан. — Он прибудет сразу, как сможет. Пожалуйста, ожидайте здесь, я прослежу, чтобы о вас позаботились.
(1) Этот эпизод, похоже, берёт истоки от диорамы, выпущенной много лет назад – я, к сожалению, не нашёл никаких упоминаний о ней в письменных источниках, но, тем не менее, это отличная диорама.
 
  
(2) Рабочее название книги на самых ранних стадиях, после незабываемого мозгового штурма в писательской комнате, где мы все немного увлеклись, было «Скайплейт». Эта версия крутилась в моей голове достаточно долго.
+
Минуты ожидания казались часами. Именно в это время выкатили громадный механизм с извивающимися трубками и матовыми стёклами, который передвигался на длинных гусеничных шасси и шипел какими-то испарениями. Сверху на консольных кронштейнах громоздился целый лес устройств и приборов, все они выглядели грубыми, неуклюжими и очень старыми. То, что осталось от примарха, поместили в самую сердцевину машины, после чего Илии удавалось лишь мельком и отчасти разглядеть его, скрытого за всевозможными пощёлкивающими агрегатами загадочного назначения.
<br />
 
  
== ОБ АВТОРЕ ==
+
Наконец появился и сам Малкадор: он ворвался через внешние двери, и на его морщинистом от старости лице, не скрытом под капюшоном, читалась тревога.
Крис Райт – автор романов  «Боевой Ястреб» «Шрамы» и «Путь Небес» из цикла «Ересь Хоруса». На его счету книги «Леман Русс. Великий волк» и «Джагатай-Хан. Боевой Ястреб Чогориса» из серии «Примархи», повести «Братство Бури», «Волчий Король» и «Вальдор. Рождение Империума», а также сценарий аудиопостановки «Сигиллит». Для Warhammer 40,000 он написал  «Врата Хельвинтер», «Повелители тишины», «Крипты Терры. Прогнивший Трон», «Крипты Терры. Полая гора», «Хранители Трона. Легион Императора», «Хранители Трона. Тень регента» и многие другие. Кроме того, он написал множество книг по вселенной Warhammer, а также роман «Кровные узы» из серии Warhammer Crime. Крис живёт и работает в Брэдфорде-на-Эйвоне, на юго-западе Англии.
 
----[[:Файл:///C:/Users/Татьяна/Desktop/Ястреб/Послесловие/Послесловие финал.docx#%20ftnref1|''[1]'']] ''Знания или история здесь и далее по тексту: в оригинале lore — это фоновая информация о мире игры, его истории, культуре, традициях и других деталях. Всё, что рассказывает о выдуманной вселенной, но не относится к непосредственному сюжету: от физики тех или иных процессов до исторических событий, отголоски которых косвенно влияют на сюжет (прим. переводчика).''
 
  
[[:Файл:///C:/Users/Татьяна/Desktop/Ястреб/Послесловие/Послесловие финал.docx#%20ftnref2|''[2]'']]  ''«Погребённый кинжал» Джеймса Сваллоу (прим. перев.)''
+
— Его доставила ты? — коротко спросил Сигиллит.
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
+
 
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]
+
— Да, господин, — ответила Раваллион.
[[Категория:Империум]]
+
 
[[Категория:Хаос]]
+
Он схватил её за руку и крепко сжал иссохшими пальцами.
[[Категория:Космический Десант]]
+
 
[[Категория:Белые Шрамы]]
+
— Спасибо тебе. Спасибо.
 +
 
 +
Затем и он пропал, забрался в центр того запутанного скопления инструментов, которое постоянно обрастало новыми приборами, а за ним туда последовали группы ассистентов из числа посвящённых, облачённые в защитные костюмы и светоотражающие маски.
 +
 
 +
Илии и Соджуку разрешили остаться, как им и обещали: в стороне, но буквально за порогом. В приоткрытую дверь виднелся край огромного устройства. Заметив, что на одной из его многочисленных панелей выбита цифра V, Раваллион задумалась о том, сколько ему лет и каково его происхождение.
 +
 
 +
После этого они ждали уже по-настоящему. Илия села, прислонившись к голой каменной стене. Соджук встал рядом.
 +
 
 +
В тот же миг все её недуги вернулись. Раваллион вдруг остро почувствовала свой возраст, осознала собственную хрупкость, услышала шаги приближающейся кончины, которую она оттягивала так долго, что это уже казалось нелепым.
 +
 
 +
— Он знал, — произнесла Илия. Её тонкий голос причудливым эхом разнёсся по тем жутким катакомбам.
 +
 
 +
Соджук повернулся к ней.
 +
 
 +
— Если он так поступил, значит, так было необходимо.
 +
 
 +
Когда-то давно Шибан тоже сказал ей об этом. «Убийство ничего не значит без красоты, и оно только тогда может быть красивым, когда необходимо». Но в том, что случилось, нет ничего красивого. Совсем ничего. Произошло нечто безобразное, ужасное и лишённое всякой искусности, которую, как она знала, примарх всегда почитал.
 +
 
 +
— Вы ощутили это, — сказала она. — Все вы. Он умер, Соджук.
 +
 
 +
Легионер явно не желал строить догадки.
 +
 
 +
— Небесный свод скрывает много тайн. Пусть они тут делают свою работу. Примархов создали именно здесь.
 +
 
 +
Легко сказать, труднее сделать. Всю свою жизнь Илия постоянно чем-то занималась, что-то решала, отдавала приказы. А сейчас ей приходилось сидеть и ждать. Из-за двери доносилось жужжание свёрл, входящих в плоть. Щёлкали подключаемые трубки. Люди что-то говорили тихими, уверенными голосами.
 +
 
 +
Илия откинула голову на камень. Она обессилела, но спать не желала.
 +
 
 +
«Всегда будет Великий Хан».
 +
 
 +
Она сжала кулаки. Нужно бодрствовать.
 +
 
 +
«Пусть они тут делают свою работу».
 +
 
 +
 
 +
Ибо работа только начиналась. Выжившим легионерам, и без того достигшим пределов выносливости, теперь предстояло защитить то, что они завоевали. Космопорт сам по себе представлял опасность: да, Белые Шрамы удерживали его границы, взяли под контроль основные системы, но ещё многие участки оставались недоступными из-за скверны или по-прежнему кишели чудовищами. Ещё предстояло обойти длинные линии крепостных стен, укрепить обвалившиеся участки, полностью восстановить энергоснабжение и найти свежие источники припасов, не затронутых порчей.
 +
 
 +
Поэтому Шибан ни на минуту не прекращал трудиться. Джангсай не отставал от него, и постепенно к ним присоединялись уцелевшие командиры легиона, в том числе Ганьзориг. Цинь Фай же погиб в бою, как и Наранбаатар, как и большая часть задын арга. Шрамы только начали подсчитывать своих павших и извлекать уцелевшее геносемя: мешала необходимость сжигать трупы врагов, чтобы чума не распространилась снова.
 +
 
 +
И всё же космопорт теперь принадлежал Белым Шрамам — до тех пор, пока они могли его защищать. Псионическая пелена глубокого отчаяния рассеялась, сменившись обычными утомлением и усталостью, которые воины могли пересилить. Поэтому, решив главные вопросы выживания, основательно приступив к ремонту комплекса и оборонительным работам, легионеры обратились мыслями к тому, что будет дальше. Что можно сделать. Что ''необходимо'' сделать.
 +
 
 +
— Есть новости из центра? — спросил Ганьзориг. Стоя среди руин, он неловко опирался на раздробленную, наспех зафиксированную ногу.
 +
 
 +
Джангсай покачал головой.
 +
 
 +
— Они не будут рисковать с передачей сообщений, даже при наличии связи, — сказал он.
 +
 
 +
— Неважно, — произнёс Шибан. — Теперь будем действовать так, как он и хотел всегда: атаковать, а не защищаться.
 +
 
 +
Тахсир с большим трудом подавлял такое желание столь долгое время, ведь именно об этом он говорил Торгуну на Чондаксе, ещё до того, как дошли вести о ереси.
 +
 
 +
«Нужно сражаться так, как мы были рождены сражаться».
 +
 
 +
— Откуда взять силы? — скептически поинтересовался Ганьзориг. — Нас едва хватает, чтобы защищать стены.
 +
 
 +
— На земле для нас война закончена, — сказал Шибан. — Разве что враг сам осмелится напасть. — Он указал вверх и усмехнулся под помятым шлемом. — Но у нас есть орудия. Мы подадим на них питание и заставим работать.
 +
 
 +
Все Шрамы стали обдумывать, что для этого потребуется. Будет сложно. Но важные дела лёгкими и не бывают.
 +
 
 +
— А потом сделаем то, зачем пришли сюда, — с яростью произнёс Тахсир. — Наведём пушки на флот.
 +
 
 +
 
 +
==ПОСЛЕСЛОВИЕ==
 +
 
 +
 
 +
Эта книга преследует две цели. Во-первых, она играет роль шестого романа в серии «Осада Терры». Во-вторых, здесь завершается история Белых Шрамов в «Ереси Хоруса». Выдерживать баланс тут непросто, ведь очень легко сбиться с пути и принизить значение одной из задач, но я счёл, что оно того стоит. История того, как Хан вернулся на Терру, чтобы внести свой вклад в защиту Тронного мира, заняла два романа, одну повесть и уйму рассказов, поэтому мне казалось, что его участие в обороне нужно расписать как следует. Кроме того, предыдущие книги из серии «Осады» заложили великое множество изумительных сюжетных линий: появились персонажи, идеи, битвы, переходящие из одного романа в другой, и ко всему этому следовало отнестись с подобающей заботой и вниманием. В результате я изрядно поломал голову ещё задолго до того, как приступить к работе. Честно скажу, ни одно произведение из созданных мною раньше не вынуждало меня так напряжённо размышлять над структурой и содержанием, и ни в одном из них мне не приходилось излагать столько развивающихся сюжетов в едином повествовании.
 +
 
 +
Далее описаны несколько тем, которые я посчитал важными в ходе подготовки, и то, каким образом я попытался осветить их.
 +
 
 +
 
 +
'''''Белые Шрамы'''''
 +
 
 +
Сама концепция V легиона в рамках Ереси формировалась по мере необходимости. До публикации книг этой серии Шрамы практически не имели предыстории как таковой, поэтому пришлось поразмыслить, что же с ними делать. В итоге реальность обусловила вымысел, то есть сам факт того, что о Пятом ничего не говорилось в каноне, предопределил их характерные черты: загадочность, непредсказуемость, неуловимость. Отсюда выросли все события в произведениях, будь то раскол между фракциями в «Шрамах» или отчаянная попытка пробить себе дорогу домой в «Пути Небес». В прежних официальных текстах ничего такого не описывалось, но, надеюсь, эти концепции хорошо улеглись в общую канву.
 +
 
 +
На этот раз ситуация слегка изменилась. То немногое, что мы знали о Белых Шрамах времён Ереси (внутри вселенной), почти целиком проистекало из канонической истории Осады. Одни элементы встречались в старых публикациях, а другие больше похожи на выдумку игроков. Итак, вот четыре ключевых пункта.
 +
 
 +
— Главная операция Белых Шрамов в ходе Осады — отвоевание космопорта Львиных врат. Они добиваются успеха при поддержке терранских танков, а затем применяют орудия порта, чтобы помешать дальнейшим высадкам противника.
 +
 
 +
— Для возвращения Хана во Внутренний дворец пытаются использовать таинственный объект, известный как «Небесная крепость», но тот терпит неудачу и разбивается.
 +
 
 +
— В отличие от других верных примархов, Хан почему-то не сопровождает Императора на «''Мстительный дух''» для финального противостояния. Надо как-то объяснить его отсутствие.
 +
 
 +
— Хан выезжает из врат Вечности на «Лэндрейдере»/ «Носороге»/«Секаче» (выбирайте сами) и бросается на полчища врагов<ref>Этот эпизод, похоже, основывается на диораме, выпущенной много лет назад. В письменных источниках я не нашёл никаких упоминаний о том событии, но сама по себе диорама шикарная. — ''Здесь и далее прим. автора''</ref>.
 +
 
 +
Во всех книгах «Осады» мы стараемся отдавать должное таким старым наброскам, даже если не всегда удаётся ввести их в повествование в неизменном виде. Поэтому мне хотелось вставить в роман все эти обрывочные сведения, пусть и с какими-то поправками, чтобы они вписались в общую картину, которую мы все старались нарисовать.
 +
 
 +
Заключительным элементом сценария стала Гвардия Смерти. В обоих романах «Ереси», посвящённых Белым Шрамам, их антагонистом выступал Мортарион, и я сразу же рассудил, что если устроить решающую схватку между двумя примархами, то битва в космопорту превратится в надлежаще эпическое противостояние. Их поединок добавит операции новую грань — теперь речь ещё и о мести, не просто о захвате пушек, — и станет кульминационным эпизодом книги. Так или иначе, контуры столкновения примархов проявлялись с самого начала, ведь видения Есугэя о смерти Хана мы изложили ещё в «Шрамах». Однако это порождало другую проблему: как можно помыслить, что Каган, при всём своём могуществе, сумеет одолеть Мортариона, недавно вознесённого и осыпанного дарами, да к тому же на территории, которая теперь стала его владениями?
 +
 
 +
На помощь мне пришёл один из пунктов выше — тот, где спрашивается, почему Хан не сыграл большой роли в финале Осады. Потому, что вероятность выйти невредимым из схватки с Мортарионом равняется нулю. Даже если предположить, что Каган одержит победу, он получит в поединке такие травмы, что фактически выйдет из игры. Просто выступить против Мортариона — это уже деяние настолько колоссальной храбрости, что только такой безумец, как один из примархов, способен решиться на это. Такие рассуждения подсказали мне, каким сделать исход битвы, и навели на идею того, что самопожертвование Хана станет для Белых Шрамов стимулом, который поможет им отбить космопорт у формально превосходящих сил неприятеля. Мортарион обладает всеми преимуществами, кроме одного: он больше не может умереть. Он поставил на эту схватку всё, и ему есть что терять, а значит, и его легиону. Дары Хаоса поистине могущественны, но они, по сути своей, таят в себе семена саморазрушения.
 +
 
 +
Вот так последние кусочки головоломки встали на свои места. Танковая атака больше не будет триумфальной вылазкой на территорию врага, а превратится в похоронную процессию, выезжающую из разрушенного космопорта. «Небесная крепость» из давних источников обретёт новое название — платформа «Небесное око», или «Небо» из рассказа Гая Хейли «Долг есть долг» (сборник «Вестники Осады»). Вместо того чтобы возить примархов туда-сюда, она применяется как средство, с помощью которого Пятый легион прикрывает себя от обстрела с орбиты<ref>Рабочее название книги на самых ранних стадиях, после того незабываемого мозгового штурма с участием всех авторов, где мы немного увлеклись, звучало как «НЕБЕСНОЕ БЛЮДО». Этот вариант тревожно долго крутился у меня в голове.</ref>. В итоге Белые Шрамы захватят космопорт с помощью лоскутной армии, собранной их советницей Илией Раваллион. Однако успех достанется им настолько высокой ценой, что на этом завершится их участие в повествовании. Данный триумф станет их личным достижением, последним вкладом в развитие Осады и кульминацией всего, что происходило с ними до сих пор.
 +
 
 +
Итак, источники сведений из реального мира порождают новые факты в мире вымышленном, а история V легиона в эпоху Ереси подходит к достойному завершению. Сейчас, когда в книге поставлена точка, очень грустно осознавать, что мы достигли конца пути. Я исключительно привязан к Шрамам и с теплотой писал о них. Но, по правде говоря, всё то долгое повествование о них вело легион к решающему противостоянию с врагом на Терре и к вопросу о том, справятся ли они с таким испытанием. Вспомните, что сказал Шибан-хан в самой первой повести о Белых Шрамах, действие которой происходит до Ереси, в славные дни Крестового похода:
 +
 
 +
''«Иногда я представлял, как вёл бы себя, столкнувшись с неодолимым врагом, если бы мог только отступать, слабея после каждой стычки, глядя, как жизненная влага медленно вытекает из моих собратьев, как вокруг нас стягивается удавка. Я верил и надеялся, что смогу поступить по примеру орков и продолжить сражаться».''
 +
 
 +
Данным изречением я руководствовался во всём, что когда-либо писал о Белых Шрамах. Надеюсь, что теперь, когда они наконец прошли испытание, молодой Шибан мог бы гордиться тем, как его легион проявил себя. Я также надеюсь, что читатели, проследившие путь воина от Чондакса до Терры, будут испытывать те же чувства.
 +
 
 +
 
 +
'''''Гвардия Смерти'''''
 +
 
 +
Битва в порту Львиных врат заканчивается победой Белых Шрамов. Но это не значит, что их противник, Гвардия Смерти, отныне стал неинтересен или слаб. Иногда у читателей складывается впечатление, что автор изображает в качестве проигравшей стороны персонажей, которых он недолюбливает, а в качестве победителей, наоборот, тех, кому он симпатизирует. Порой такая критика серьёзно раздражает. Если бы никто из наших персонажей никогда не уступал (или не выигрывал) в сражениях «по-настоящему», то во всех книгах Black Library описывались бы только скучные ничейные исходы. На самом же деле мне очень нравится Гвардия Смерти: по-моему, это одна из самых интересных фракций во всём каноне.
 +
 
 +
Я знал, что им предстоит потерпеть сокрушительное поражение, но при этом мне хотелось достойно показать их. Они — серьёзный противник, а их культура и предыстория не менее богаты, чем у Белых Шрамов.
 +
 
 +
Так появились две концепции.
 +
 
 +
Первая состоит в том, что для Гвардии Смерти связь с Хаосом ещё в новинку. Они только выбрались из варпа и сразу вступили в бой на Терре. В отличие, скажем, от Пожирателей Миров или Несущих Слово, до участия в Осаде они не взаимодействовали с демонами на протяжении нескольких лет. Да, воины Мортариона уже имели дело с «якша», а также сражались бок о бок с союзниками, которые уже подверглись глубокой порче, но сами они, подобно Железным Воинам, до последнего избегали полного погружения в эмпиреи, пытаясь взять лучшее от двух миров. К моменту прибытия ко Дворцу они только начинают разбираться, в чём истинный смысл той великой перемены — их «удела». Гвардейцы Смерти обрели могущество, но ещё не понимают, как его использовать и куда направить. Естественно, они тщательно обдумывают последствия. Некоторые, вроде Морарга, настроены скептически, а другие, как Крозий, встречают новые веяния с восторгом. Такие разногласия доживут до 40К, и здесь мы предвосхищаем ту напряжённость, которая существует, например, между Ворксом и Драганом в «Повелителях тишины».
 +
 
 +
Второй аспект связан с Мортарионом. На протяжении всей работы над книгой я чётко понимал, что хочу показать его страшным противником, таким, что любой дважды задумается, прежде чем выступить против него. Во-первых, на это указывает его очевидная мощь: не зря же он сумел создать на Терре крепость упадка, насыщенную варпом, и накрыть весь Дворец волнами отчаяния. Во-вторых, мне понадобилось переосмыслить его действия, предшествующие началу Осады. И вот тут мы зашли на довольно опасную территорию.
 +
 
 +
Если начистоту, то я никогда до конца не понимал традиционное описание того самого «удела Гвардии Смерти».
 +
 
 +
Как обычно действует Хаос? Находит какую-либо слабость в персонаже, вцепляется в неё и начинает его искушать и уговаривать, пока жертва не увидит, что ей выгодно принять дары варпа. Это вроде сделки Фауста с Мефистофелем. Или как с вампирами: они ждут, что ты пригласишь их ''по своей воле''. А если обратиться к давнему каноническому изложению Удела, то можно увидеть две неувязки: во-первых, там всё выглядит так, будто Мортарион не имел к произошедшему никакого отношения, а во-вторых, легиону ничего особенного не предлагали — на воинов просто давили так, что в итоге они сдались и приняли свою судьбу. Мне всегда казалось неправильным такое отношение к Гвардии Смерти.
 +
 
 +
Из этих соображений родился диалог между Мораргом и Остатком. Я долго и напряжённо размышлял над тем, стоит ли его включать в роман. Кому-то, безусловно, не понравится то, что я чуть иначе изложил мотивы Мортариона. Другие посчитают, что это перечёркивает сложившееся повествование, в том числе в романах «Ереси Хоруса» и 40k. Не подумайте, что я легкомысленно отнёсся к данной теме. После долгих раздумий я решил, что теория о том, что Мортарион оказывал большее влияние на те события, достаточно убедительна, и решил выдвинуть её на рассмотрение. Факт грехопадения Гвардии Смерти остаётся неизменным, но приобретает другое звучание, поскольку теперь мы по-новому представляем то, что известно Мортариону, и, что самое важное, то, ''когда'' он решил действовать. Сами по себе эти изменения — лишь крошечные смещения акцентов, однако их последствия весьма существенны. Я надеялся, что, собрав воедино различные образы Мортариона, мне удастся более логично и последовательно отобразить его развитие как персонажа, а также подчеркнуть тот факт, что он сам определяет свою судьбу. Его постоянные метания — не слабость, а следствие того, что примарха поставили в безвыходное положение, где он оценил и осознал границы своих возможностей, а в конечном счёте начал действовать, чтобы их преодолеть.
 +
 
 +
Как бывает со всеми важными эпизодами вселенной 40К, это лишь одна из версий. И звучит она из уст демона, явно не самого надёжного источника. Возможно, он лгал от начала до конца. Возможно, отчасти говорил правду. А может, ни словечка не соврал. Но если уж на то пошло, то, по моему мнению, нечто похожее могло произойти в любом случае. Как по мне, это делает Мортариона более интересным. Он — трагический персонаж, который пытается сохранить свой легион в целости перед лицом титанических сил, которые грозят уничтожить его воинов. Ему это удаётся, пусть и чудовищной ценой. Если перефразировать речи самого Остатка, нельзя просто забыть о нём, нельзя его жалеть — он примарх.
 +
 
 +
 
 +
'''''Внутренний дворец'''''  
 +
 
 +
Пока в космопорте разворачивается драма, основные боевые действия происходят за много километров от него, в самом Дворце. Именно здесь развиваются другие сюжетные линии: Киилер выпускают в руины, Локен отправляется на её поиски, Фо пробует создать своё оружие, а Вальдор преследует его. Дорн и Сангвиний стараются предотвратить полный развал фронта, тогда как Кхарн и недавно повышенные капитаны Сынов Хоруса собираются порубить линию обороны на куски. Суть каждого из этих противостояний, как бы они ни различались между собой, заключается в том, что здесь окончательно закрепляются образы сил Империума и предателей, знакомых нам по 41-му тысячелетию. Мы, авторы, уделили много времени — и вполне обоснованно — описаниям того, какими растленными стали армии хаоситов за время Ереси. Однако наступила та фаза конфликта, когда сторонники Империума наконец готовы признать, что Единство обречено на провал, и если человечество хочет выжить, то ему следует отыскать какие-то иные доктрины и принципы. Именно с этого момента, как гласила давняя аннотация к книгам по 40К, людям говорят: «забудьте о предсказанном прогрессе и развитии», и над ними смыкается мрачная тьма.
 +
 
 +
Мы видим это на примерах Киилер, которая начинает создавать Имперский культ в виде, уже вполне узнаваемом для жителя далёкого будущего, а также Дорна и Вальдора, которые под бременем командования начинают обдумывать то, что до Ереси сочли бы немыслимым. Но, на мой взгляд, самым ярким олицетворением этих перемен стал Сигизмунд.
 +
 
 +
Не буду скрывать: начиная работать над его историей, я нервничал больше, чем при описании любого другого персонажа, учитывая, какое место он занимает в легенде об Осаде. Сигизмунд — герой Империума, в нём воплотились все принципы государства. Он — сказочный витязь, который убивает всех вожаков противника и обретает лавры чемпиона Императора, он в одиночку возрождает Крестовый поход, только уже в новом, более тёмном обличье. Каким же его изобразить? Как сделать миф о нём достоверным?
 +
 
 +
Подсказки я отыскал в произведениях других авторов: в «Возвышении Хоруса» Дэна Абнетта, в «Багровом кулаке», «Храмовнике» и иных произведениях Джона Френча, в «Предателе» и «Чёрном Легионе» Аарона Дембски-Боудена, а также, естественно, в «Первой стене» Гэва Торпа. В самом начале Ереси мы познакомились с Сигизмундом как с самым известным воином среди всех легионеров, несравненно искусным бойцом, которого все прочие жаждут превзойти. Когда начинает развиваться сюжет «Боевого Ястреба», дела уже обстоят иначе. Сигизмунду не доверяет его примарх, и он уже не раз терпел поражения в поединках. Что-то пошло не так, блеск его славы угасал. И в «Первой стене» мы узнаём, что именно: если предатели жадно хватались за любые преимущества, даруемые им богами, Сигизмунд (как и большинство его братьев из Имперских Кулаков) неуклонно придерживался старых правил. Даже когда доказательств могущества веры становится всё больше, воин по-прежнему не замечает, как она важна. Дело не столько в том, что ему не хватает физической силы. Причина скорее в его сознании или, возможно, в душе.
 +
 
 +
Но тут речь идёт об особой вере, не несущей в себе ничего хорошего. О рвении, которое Император стремился подавить в первую очередь. Именно такой образ действий толкает человечество в объятия варпа, связывая расу людей с теми самыми силами, которые хотят её поглотить. Эта религия зиждется не на милосердии и сострадании, а на фанатизме и слепой преданности. Она даже приносит результаты, ибо наделяет свою паству грозной мощью, но вместе с тем являет собой лишь ещё одно отступление от идеалов Единства, ещё один гвоздь в гроб недолговечных «прогресса и развития».
 +
 
 +
Для меня Сигизмунд — знаменосец решающего сдвига. Полностью отдавшись этой вере, он становится одновременно и непобедимым, и пугающим. В нём воплощается суть Империума 41-го тысячелетия, ведь он жаждет только сокрушить своих врагов, думая не о том, чего он достигнет своим триумфом или как будет выглядеть успех, а только о том, что ''так надо''. Вот уж действительно без пощады, и уж точно без сожалений. Изначально я планировал описывать поединок между Кхарном и Сигизмундом от лица последнего, где чемпион Императора в момент озарения увидит, насколько испорчен Пожиратель Миров. Но ближе к концу я решил всё переиграть и предоставить последнее слово берсерку. Вместо того чтобы сожалеть о своём разложении, Кхарн изумляется тому, в какое чудовище превратился ''Сигизмунд''. Так мы подходим к чётко очерченной бесконечной войне в 40К, где обе стороны одинаково лишены положительных черт, и видим, что перед человечеством стоит жуткий, неотвратимый выбор. Оно сможет выжить (в каком-то смысле), только если поклянётся в верности одной из двух ужасных сил: богам варпа или трупу на Троне. Никакой альтернативы, никакого выхода, никакого счастливого конца.
 +
 
 +
 
 +
'''''За пределами Дворца'''''
 +
 
 +
Или почти никакого. Возможно, несколько непослушных фигур ещё не убрали с доски. Последняя нить касается самых интригующих личностей — Вечных. С момента их появления в «Легионе» и на протяжении многих последующих книг они стали одними из самых увлекательных персонажей разворачивающейся драмы. Из романов «Под знаком Сатурна» и «Мортис» мы узнали, что они действовали очень давно — до создания примархов, до эпохи Объединения, даже до третьего тысячелетия. Эрда предстаёт перед нами как обладательница невероятной силы, способная разбросать в пространстве и времени самых могучих воителей, когда-либо созданных. Олл Перссон, в свою очередь, — самый первый магистр войны, старый соратник Императора. На примере Джона Грамматикуса мы наблюдаем, как бывшее орудие в руках ксеносов получает власть над пугающим искусством. Где они окажутся? Мы пока не знаем. И наши герои тоже. Нам известно только, что они сыграют роль в заключительном противостоянии, но будут ли они повержены или, каким-то образом уцелев, понесут факел памяти в мрачную тьму далёкого будущего? Об этом расскажут другие книги.
 +
 
 +
А сейчас мы приближаемся к концу Осады. Впереди всего две части серии, но в них содержатся самые хрестоматийные моменты канонической истории: защита Ангелом врат Вечности, отключение щитов на флагмане и, конечно, нетленный поединок на ''«Мстительном духе»''. Зная немного о том, что ждёт нас впереди, я не могу дождаться того дня, когда смогу прочитать эти книги.
 +
 
 +
 
 +
''Крис Райт''
 +
 
 +
''Брэдфорд-на-Эйвоне Февраль 2021 года''
 +
 
 +
 
 +
==БЛАГОДАРНОСТИ==
 +
 
 +
 
 +
Спасибо всей команде BL за то, что помогли мне дотащить проект до финишной черты. Особая благодарность Нику Кайму и Джейкобу Янгсу, которые ведут эту серию с самого начала. Всё это стало возможным лишь потому, что они давали великолепные редакторские советы и алхимически преобразовывали сбивчивые фразы запутавшихся авторов в бесценные информационные материалы. Рэйчел Харрисон, как всегда, позаботилась о великолепных иллюстрациях и дизайне. И конечно, я не забываю о своих коллегах, соавторах «Осады»: Дэне Абнетте, Аароне Дембски-Боудене, Джоне Френче, Гае Хейли и Гэве Торпе. Все они из кожи вон лезли, помогая мне с этой историей. Несомненно, работа над романом из цикла «Осада Терры», проведённая совместно с такими неописуемо творческими людьми, стала ярчайшим событием в моей профессиональной карьере. Я очень рад, что мне удалось поучаствовать в таком деле.
 +
 
 +
 
 +
==ОБ АВТОРЕ==
 +
 
 +
 
 +
Крис Райт — автор романов «Шрамы» и «Путь Небес» из цикла «Ересь Хоруса». Его перу принадлежат книги «Леман Русс. Великий Волк» и «Джагатай-хан. Боевой Ястреб Чогориса» из серии «Примархи», повести «Братство Бури», «Волчий Король» и «Вальдор. Рождение Империума», а также сценарий аудиопостановки «Сигиллит». В рамках мира Warhammer 40,000 он написал произведения «Врата Хельвинтер», «Повелители тишины», «Крипты Терры. Прогнивший Трон», «Крипты Терры. Полая гора», «Хранители Трона. Легион Императора», «Хранители Трона. Тень регента» и многие другие. Кроме того, он создал множество книг по вселенной Warhammer, а также роман «Кровные узы» из серии Warhammer Crime. Крис живёт и работает в Брэдфорде-на-Эйвоне, на юго-западе Англии.
 +
 
 +
[[Категория:Warhammer 40,000]]
 +
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
 +
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]
 +
[[Категория:Империум]]
 +
[[Категория:Хаос]]
 +
[[Категория:Космический Десант]]
 +
[[Категория:Белые Шрамы]]
 
[[Категория:Гвардия Смерти]]
 
[[Категория:Гвардия Смерти]]
 
[[Категория:Имперские Кулаки]]
 
[[Категория:Имперские Кулаки]]
Строка 6941: Строка 7158:
 
[[Категория:Кровавые Ангелы]]
 
[[Категория:Кровавые Ангелы]]
 
[[Категория:Несущие Слово]]
 
[[Категория:Несущие Слово]]
[[Категория:легио Кустодес]]
+
[[Категория:Легио Кустодес]]
[[Категория:Warhammer 40,000]]
 
 
[[Категория:Романы]]
 
[[Категория:Романы]]
 
[[Категория:Вечные]]
 
[[Категория:Вечные]]
 
[[Категория:Крис Райт / Chris Wraight]]
 
[[Категория:Крис Райт / Chris Wraight]]

Текущая версия на 09:59, 8 января 2024

Д41Т.jpgПеревод коллектива "Дети 41-го тысячелетия"
Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Дети 41-го тысячелетия". Их группа ВК находится здесь.


WARPFROG
Гильдия Переводчиков Warhammer

Боевой Ястреб / Warhawk (роман)
Warhawk-cover.jpg
Автор Крис Райт / Chris Wraight
Переводчик Хелбрехт,
Ulf Voss,
Lotara
Издательство Black Library
Серия книг Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra
Предыдущая книга Мортис / Mortis

Гарро: Рыцарь в сером / Garro: Knight of Grey

Следующая книга Отголоски вечности / Echoes of Eternity
Год издания 2021
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Скачать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

С любовью Ханне



Это легендарное время.

Галактика в огне. Надежды на славное будущее, задуманное Императором для человечества, уничтожены. Его любимый сын Хорус отвернулся от света отца и принял Хаос.

Армии могучих и грозных космических десантников схлестнулись в жестокой гражданской войне. Когда-то эти непобедимые воины сражались плечом к плечу, как братья, завоёвывая Галактику и собирая разрозненное человечество под знамёна Императора. Теперь же братство раскололось.

Некоторые остались верны Владыке Людей, тогда как другие переметнулись на сторону магистра войны. Самые выдающиеся среди участников конфликта — примархи, предводители многотысячных легионов. Величественные сверхчеловеческие создания стали венцом генетических изысканий Императора, и исход усобицы между ними предсказать невозможно.

Миры пылают. Одним сокрушительным ударом на Исстване V Хорус практически уничтожил три верных легиона, начав войну, которая затянет в огонь всё человечество. Честь и благородство уступили место предательству и коварству.

В тенях крадутся убийцы. Формируются армии. Каждый должен выбрать сторону или погибнуть.

Хорус собирает армаду и готовится обрушить свой гнев на Терру. Восседая на Золотом Троне, Император ждёт возвращения непокорного сына. Но истинный враг Повелителя Человечества — Хаос, первобытная сила, жаждущая поработить и подчинить всех людей своим сиюминутным прихотям.

Крикам невинных и мольбам праведных вторит жестокий смех Тёмных богов. Проклятие и страдания уготованы каждому, если Император падёт и война будет проиграна.

Конец близок. Темнеют небеса. Прибывают великие армии. На кону стоит судьба Тронного мира и самого человечества...

Осада Терры началась.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Примархи:

Джагатай-хан — Боевой Ястреб, примарх V легиона

Мортарион — Бледный Король, примарх XIV легиона

Рогал Дорн — Преторианец Терры, примарх VII легиона

Сангвиний — Великий Ангел, примарх IX легиона


V легион, Белые Шрамы

Шибан-хан, именуемый Тахсиром, — братство Бури

Имань — братство Бури

Чакайя — братство Бури

Цинь Фай — нойон-хан

Ганьзориг — нойон-хан

Джангсай-хан — братство Железного Топора

Наранбаатар — старший грозовой пророк

Намахи — магистр кэшика

Илия Раваллион, именуемая Мудрой, — советница легиона

Соджук-хан — адъютант Илии


VII легион, Имперские Кулаки

Сигизмунд — первый капитан, магистр храмовников

Фафнир Ранн — капитан, первая штурмовая группа

Архам — магистр хускарлов


XII легион, Пожиратели Миров

Кхарн — капитан, Восьмая штурмовая рота

Скарр-Хей — берсерк


XIV легион, Гвардия Смерти

Тиф — первый капитан

Каифа Морарг — приближённый примарха

Зэдал Крозий — апотекарий

Гремус Калгаро — магистр осад, магистр артиллерии

Гургана Дук — сержант


XVI легион, Сыны Хоруса

Азелас Баракса — капитан, Вторая рота

Индрас Аркета — капитан, Третья рота

Ксофар Беруддин — капитан, Пятая рота


Когти Императора

Константин Вальдор — генерал-капитан Легио Кустодес

Диоклетиан — трибун, Легио Кустодес

Амон Тавромахиан — кустодий


Экипаж «Айки-73»

Тальвет Каска — командир

Адрия Фош — башенный наводчик

Эрия Яндев — носовой наводчик

Гельва Дреси — водитель

Гурт Мерк — заряжающий


Имперская Армия

Бран Коба — сержант, 13-й полк Астранианских Пустотных Шакалов

Джера Талмада — полковник, Департаменто Муниторум

Айо Нута — генерал-майор, терранское орбитальное командование

Кацухиро — рядовой


На руинах Дворца

Базилио Фо — бывший заключённый Чернокаменной

Эуфратия Киилер — бывший летописец

Гарвель Локен, Одинокий Волк — избранный Малкадором


Нерождённые

Остаток — демон


Прочие

Эрда — Вечная

Лидва — её легионер

Актея — колдунья

Альфарий — её спутник

Джон Грамматикус — логокинетик

Олл Перссон — Вечный

Догент Кранк

Бейл Рейн

Графт

Гебет Зибес

Кэтт


Малкадор Сигиллит — регент Империума

Халид Хасан — избранный Сигиллитом

Эреб — Длань Судьбы


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Клинок

Передача

Свежая кровь


История начинается под камнем.

Скрытым, укутанным тьмой, холодным, как дыхание зимнего рассвета. Люди народа Онг-Хашин приходят за ним с тех пор, как зазвучали песни в их горной долине между склоном Такала и восточной окраиной Великой Борайской равнины. Они пробираются по узким тропам, скользят обмотанными кожей ступнями по камням и волокут кирки и корзины.

Ведущие вниз пути выдолблены вручную и укреплены брёвнами. На верхние балки нанесены угловатые глифы, выскобленные теми же тупыми ножами, которыми местные извлекают камни из копыт своих скакунов. Это не благородные каллиграфические символы, но метки суровых людей, привыкших к камнепадам и оползням. Они хотят разыскать его, а затем вернуться. Им не нравятся подземные глубины и влажный холод узких тоннелей, ведь они, в конце концов, чогорийцы и любят, когда им в лицо дует ветер.

Когда искатели вырубают его, он оказывается хрупким. Они зовут его чёрным песком. Если ты грубо сожмёшь его в руке сразу после того, как добыл из земли, то он раскрошится. Но проходит несколько минут, и он становится настолько твёрдым, что можно бросить его в корзину и продолжить работу с жилой. Подняв кусок размером с человеческий кулак, можно разглядеть сверкающие вкрапления, что отражают огоньки подземных свечей.

Закончив работу, они забирают добытое и идут обратно, осторожно ступая по камням. Здесь часто идут дожди, так как вершины Такала собирают влагу, переносимую по открытым землям, и потому скалы покрыты мхом. Эта группа возвращается в поселение в глубине земель Хашин, расположенное высоко среди сосновых рощ, заиндевелых и окутанных туманом. Люди берут куски чёрного песка и торгуются с оружейниками. Времени уходит много, и все раздражены. Те, кто трудились, чтобы добыть его, устали и нуждаются в сне. Тем, кто хочет забрать его, не терпится приступить к работе. А между тем солнце уже низко. Как говорят мудрецы, на закате не заключить выгодной сделки.

С рассветом начинается работа. В Хашине оружейники всегда трудятся парами — мужчина и женщина. Им нужно очень хорошо знать друг друга. Иногда они брат и сестра, чаще супруги. Печи набивают древесным углём, пока не затрещит пламя. Куски чёрного песка переворачивают и снова изучают, затем берут клещами с длинными ручками. На этой стадии мужчина занимается огнём, женщина орудует инструментами. На обоих тонкие хлопковые рубашки, хотя снаружи студёно. Но внутри кузни уже невыносимо жарко, и их обнажённая кожа блестит.

Когда куски достаточно нагреты, их вынимают из огня и куют. Мужчина берёт молот и сильно бьёт. Женщина направляет его удары, сдвигая раскалённый металл на плоской поверхности наковальни. Так выбиваются примеси. Это изнурительная работа, от которой сотрясаются кости. Процесс повторяют снова и снова, пока сталь не начинает очищаться. Откованные слои разбивают, погружают в холодную воду, затем переплавляют и перековывают. Созданные пластины укладывают друг на друга, потом плавно возвращают в пламя, расплавляют, сжимают, переплавляют. Оба участника ковки оценивают результат, выискивая изъяны.

Кузнецы молчат. Если им нужно поделиться своими ощущениями, они постукивают молотом определённым способом, но такое требуется редко: они мастера своего дела, полагающиеся в работе на интуицию и наблюдательность. Они сплетают слои стали, вновь и вновь, каждый раз перерабатывая металл, закаливая его, очищая. Вскоре он начнёт удлиняться, утончаться, растягиваться в длинный изгиб настоящего клинка. Из открытых дверей кузни звенят безжалостные удары молота, не дающие заснуть остальной деревне.

Завершает работу с лезвием клинка женщина. У неё более тонкие пальцы, поэтому она замешивает глиняную рубашку для режущей кромки, вдавливая лопаточку в раствор. К тому моменту оба кузнеца провели в кузне не один день и сильно устали. Когда сталь пробудет ещё какое-то время в углях, глину сбивают, и становится виден узор на металле. Каждый оружейник имеет отличительное клеймо: у одного — цветок солак, у другого — тигриные когти. Самое престижное и трудное в исполнении — разряд молнии, разветвляющийся от острия до рукояти. Этот клинок несёт именно такую метку.

Затем его шлифуют, наносят маркировку, полируют, промывают. Если всё идеально, клинок заворачивают в солому и ткань, после чего кладут в тяжёлую телегу, запряжённую адуун. К длинному шесту привязывают узкий красный флажок, указывающий, что в повозке лежит священный груз. На неё не нападут в пути, даже если она пересечёт земли воюющих племен. Оружейники, чьи руки огрубели, а кожа покрылась волдырями, наконец могут отдохнуть. Они больше никогда не увидят своё творение и не получат плату за работу. Однако вся деревня поддерживает их, и у них почётное положение. Все знают, где суждено служить их мечам.

Потом телега отправляется на запад, стремительно спускаясь в просторные земли. После многих месяцев путешествия по степи возницы наконец замечают на горизонте Хум-Карту, бледную на фоне высокой шелестящей травы. Они останавливаются и готовят кэрн. Собирают камни, вешают на них молитвенные ленты, расставляют чаши с благовониями, а венчают всё флажком. Клинок, по-прежнему завёрнутый, также помещают на вершине. Затем возницы уходят и отправляются в долгое странствие домой.

Следующей ночью меч забирают в крепость слуги легиона. В сумрачных залах Цюань-Чжоу каждую молитвенную ленту изучают, истолковывают, а затем передают в библиарум. Из этих обрывков повелители Чогориса многое узнают о меняющихся особенностях Бескрайней Травы, о том, откуда брать кандидатов и как протекает жизнь тысячи царств. Клинок, всё ещё лишённый рукояти, ножен и гарды, разворачивают и относят в кузни. Ни одну метку, кропотливо выполненную оружейниками Хашина, не убирают. Ни один из крошечных — и всегда немногочисленных — изъянов не устраняют. Это изделие народа Джагатая, не машинного рассудка. Отполированный до зеркального блеска, клинок отражает лица создателей в каждом блике света на своей поверхности.

Добавляется рукоять с силовым элементом: её тщательно соединяют со сталью, работая вручную, чтобы аккуратно скрепить золотую резьбу с толщей металла. Далее формируется расщепляющее поле, которое должно гармонировать со структурой исходного клинка. Наставники фехтования будут испытывать его снова и снова, возвращая в кузни много раз, пока не увидят, что баланс уже невозможно улучшить. Сияющие разряды энергетического поля связываются с метками, нанесёнными при изначальной ковке, приумножая их, придавая мечу отличительные характеристики. Теперь во всей известной Галактике увидят творение Хашина, такое же яркое, как молния, которую оно имитирует.

Только после окончания всех трудов клинок можно передать оружейникам орду для последней проверки. Они сберегают снаряжение в своих храмовых хранилищах: окружённое ритуальными стражами, оно лежит там, отключённое и не применяемое никем, пока в легион не примут кандидата с подходящим для клинка характером.

Этот вручают воину по имени Морбун Са. Он знаменит не только доблестью, но и самообладанием. Его называют воплощением Пути Небес. Клинок подходит ему. Он забирает оружие с собой на пустотный корабль «Коргаз» в составе братства Ночной Звезды. Меч впервые обнажают против врага на планете Эгета IX, где орду одерживает победу.

За долгие годы Крестового похода клинок дважды меняет хозяина, когда предыдущий встречает гибель в битве. Ныне, в заключительные дни великого предательства, им владеет Аджак-хан из братства Янтарного Орла. Он стоит на стенах Дворца, которые обваливаются под ногами, и выкрикивает проклятья тем, кто нападает на него. Хан свободно держит рукоять, и сталь танцует вокруг него. Небеса черны, как тушь каллиграфа. Воздух дрожит от шума: вопит пехота, грохочут стационарные орудия, богомашины завершают прорыв последней сплошной линии обороны.

Аджак-хан следит за врагом, капитаном берсерков Ангрона — порченых бойцов с трагичной судьбой, которых он жалеет так же сильно, как ненавидит. Тот карабкается через руины к Белому Шраму, и за ним следует ещё дюжина. Следом идут полчища, которые до сих пор изнемогают на ничейной земле, беззащитные под артиллерийским обстрелом. Аджак-хан в сопровождении своих братьев устремляется в столь любимый им ближний бой. Клинок кружит, за ним тянутся разряды молнии. Он кусает, рубит, и Аджак-хан громко кричит от наслаждения.

Под скалами в другом мире застывают каменотёсы Онг-Хашина. Огоньки их свечей на миг колеблются, хотя в глубоких подземельях нет ни дуновенья ветра.

Иногда это случается. Люди знают, в чём причина.

Они с усердием берутся за кирки и возвращаются к работе.


— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил Джангсай-хан, хотя, по правде говоря, он уже догадался.

Лицо Наранбаатара находилось в тени, его лишь отчасти освещала снизу треснувшая натриевая лампа. В замкнутом пространстве бункера, пропахшего потом и плесенью, было темно и жарко. Кожу грозового пророка, тоже тёмную, покрывали обрядовые шрамы, новые раны и возрастные морщины. Кристаллы капюшона его брони сверкали, а подвешенные на бечёвках талисманы из звериных черепов слегка вращались.

— Ты должен знать его историю, — сказал Наранбаатар.

Джангсай взял меч. Тот был прекрасен — средней длины клинок, немного изогнутый, хотя не так сильно, как тулвары, применявшиеся всадниками легиона. Хан перевернул его в горизонтальное положение, рассматривая, проверяя баланс. На стали виднелись тусклые узоры в форме молнии, часть структуры режущей кромки. Воин провёл большим пальцем по кнопке включения расщепляющего поля, уже представляя, как эти отметины направят поток сияющей энергии.

— Его владелец...

— Умер достойно, — произнёс Наранбаатар. — Многое вернули, включая это. Теперь он твой.

Джангсай кивнул. Не применять его — расточительно. Мощные, полностью функционирующие силовые клинки теперь ценились. Всё заканчивалось или почти отказывало.

— Я знал его, — сказал хан. — Аджака.

Это утверждение утратило прежнюю значимость. Почти весь легион, чьи ряды беспощадно проредили, теперь собрался вместе, запертый за стенами и зажатый врагами. Некогда разделённые братства бились бок о бок, сливаясь, когда их потери росли. Иногда возникало ощущение, что Джангсай знает по имени, видел в бою или знаком с историей подразделений всех уцелевших воинов орду.

— Его братство больше не сражается, — сказал Наранбаатар. — Выживших распределили по другим частям. Но их деяния записаны, и тексты заберут в залы Цюань-Чжоу, когда всё это закончится.

Здесь Наранбаатар проявил одну из своих отличительных черт. Джангсай никогда не слышал, чтобы он хвастался, но грозовой пророк снова и снова говорил о планах на будущее, невозмутимо, однако с уверенностью в успехе, откуда вытекала необходимость двигаться к следующей задаче. Это звучало так прозаично — «мы должны выполнить текущее задание, а затем вернуться к тому, что делали раньше». Всё надо будет привести в порядок. Всё записано. Иногда подобные речи забавляли, поскольку мир вокруг них всё глубже утопал в скверне.

— Получается, они прорвались через внутреннюю стену, — сказал Джангсай.

— Мы полагаем, что прорвутся в течение часа.

— Хочешь, чтобы я занял позиции Аджака?

— Нет, это предписано другому. Я желаю, чтобы ты оставил свой пост — у тебя новый приказ.

— От тебя?

— От самого Кагана.

Джангсай помедлил.

— Мы здесь в тяжёлом положении, задын арга.

Он не мог выразить несогласие более прямо. Но знал, что должен отметить: его воины умирали и будут умирать дальше, и его место — с ними. Невысказанный подтекст, понятный им обоим, звучал так: «Почему сейчас?»

— Нам нужно, чтобы ты кое с кем поговорил, — сказал ему Наранбаатар. — Он родом не с Терры. Как мы недавно узнали, он из того же мира, что и ты. Такая вот причина. Я знаю, ты хочешь и дальше биться здесь, но, поверь, ты вскоре снова получишь эту возможность.

И снова краткая пауза перед ответом.

— Так значит, это конец, — решил хан.

— Это его начало.

— Что ты можешь мне рассказать?

— Только то, что нужно для задания. Потом посмотрим. Мы ещё не знаем, что будет доступно. Возможно, ничего. Возможно, всё.

Порой это неизменное спокойствие по-прежнему сбивало с толку. Джангсай знал, что чогорийцы способны разозлиться. Хан много раз видел это в бою, и они ужасали, когда на самом деле, по-настоящему теряли самообладание, но большую часть времени они сохраняли хладнокровие, которое в равной мере впечатляло и выводило из себя.

Джангсай снова посмотрел на клинок. Возможно, Аджак держал его всего несколько часов назад. Вероятно, они составляли идеальный тандем, оба созданные одной и той же культурой, части гармоничного целого.

— Скажи, куда мне нужно отправиться? — спросил он.

Мир назывался Эр-Риджа.

Он сильно пострадал в пору ужасов Древней Ночи, поэтому прибытие армий Императора в первые десятилетия Крестового похода там встретили восторженно. Его старую промышленную базу быстро восстановили, и уже в течение жизни того же поколения он стал вносить значительный вклад в военную экономику. В нём сформировали множество полков для Имперской Армии, причём некоторые из них снискали широкую известность. Ко времени Улланорского триумфа Эр-Риджа считалась ключевой планетой, обеспечивающей безопасность целого субсектора. Она располагалась на стратегическом пересечении многих стабильных варп-трасс. Важный устойчивый объект.

Легионес Астартес, в частности Имперские Кулаки, начали набирать кандидатов с Эр-Риджи во втором столетии эпохи Крестового похода. Он никогда не был крупным вербовочным миром, поскольку в целом считался слишком цивилизованным, неспособным воспитать оптимально свирепых новобранцев Космодесанта, но для поддержки завоеваний галактического размаха приходилось осваивать любые источники. Ситуация изменилась, когда разгорелась гражданская война. Как только прояснились масштабы предательства Хоруса, имперские стратегосы запустили лихорадочную программу по изъятию ресурсов. Они вывозили за пределы досягаемости наступающего врага всё, что могли. Эр-Риджа какое-то время считался безопасной гаванью. Его флотские верфи укрепили, полки и линии обороны усилили. Вербовщики легионов обратили на него внимание, поскольку уже поняли, насколько отчаянной становится ситуация, и внезапно осознали, что должны использовать все доступные средства для увеличения численности кандидатов.

Джангсай-хан, братство Железного Топора

Надежда на это всегда была слабой. Процесс превращения смертного ребёнка в легионера представлял собой деликатное искусство, отточенное за многие годы. Его проводили в безопасном окружении, и, хотя при необходимости его удавалось ускорить, а процедуры подготовки — разнести по разным местам, те и другие действия сопрягались с риском. Даже после того, как несколько разбросанных объектов Легионес эвакуировали на Эр-Риджу, претенденты умирали чаще, чем обычно, то есть темпы набора не росли так быстро, как ожидалось. Дополнительных кандидатов нашли среди местного населения. Их поспешно провели через стандартный отбор и включили в программы ускоренного вознесения.

Туйо, конечно, на тот момент ничего из этого не знал. Он был слишком юн. В ту пору его неопределённые устремления ограничивались службой в Армии — возможностью сесть на корабль в составе одного из престижных полков и отправиться в пустоту во имя замыслов Императора. Когда в тесную жилую секцию его родителей пришли чиновники со странными выражениями лиц и в необычных мундирах, его это мало заинтересовало. Только позже, когда мать зарыдала, а лицо отца побелело, он сообразил, что случилось нечто очень скверное.

Эти воспоминания о родителях оказались последними. Теперь даже их черты почти стёрлись из памяти. Столь многое изменилось — и в нём, и в Империуме. Какое-то время он решительно цеплялся за эти заключительные образы детства, считая, что важно сохранить некую связь с прежней жизнью. Но когда началась тренировочная программа и он прошёл первые этапы психологической подготовки, стало сложно помнить. После нескольких месяцев он прекратил пытаться. Всё поглотили изменения, бушующие в его подростковом теле, — мучительная гормональная перестройка, ментальная обработка, непрерывные физические улучшения.

Так он провёл четыре года. Как Туйо выяснил позже, при таком коротком сроке невозможно гарантировать успех. Больше половины тех, с кем он начал программу, умерли в самом начале. Другие не выдержали первую волну имплантаций. Теперь его воспоминания о том периоде жизни стали туманными: они полнились лицами людей, чьих имён он не знал, и образами мест, которые он больше не мог найти. Тогда Туйо злился, неистово и постоянно. Он полагал, что его сделали таким — накачали веществами, разжигавшими гнев. На него воздействовали через боль, заставляя работать усерднее. Иногда казалось, что они так поступают только из вредности.

Но ему многое открылось. Туйо узнал, что Империум, который он считал постоянно расширяющимся и защищённым, в действительности пребывает на краю гибели. Ему рассказали о Враге и его беспощадности. Он изучил историю восемнадцати легионов и то, какую роль во всех тех событиях сыграл каждый из них, включая предателей, потому что, если ты хочешь убивать противника с уверенностью, сначала его нужно познать.

При других обстоятельствах он завершил бы обучение там же, на Эр-Ридже. Однако же незадолго до окончания подготовки всё снова изменилось. По воле судьбы война добралась до его родного мира. Туйо не разрешили сражаться за планету, как и всем остальным кандидатам.

Их загрузили в транспортники и отослали прочь от волны разрушения. Теперь Эр-Риджа находился глубоко в тылу врага, вероятно разрушенный или оккупированный. Из-за сохранившейся человеческой связи с тем местом Туйо надеялся на первое — миру, ранее оставшемуся верным Императору, лучше было не попадать под власть Хоруса.

И тогда он наконец увидел Терру, центр всего сущего, сердце Империума, но уже находившуюся под угрозой нападения, уже уязвимую. Всю планету заполняли солдаты, она кишела ими. Бойцы, все до единого напряжённые и напуганные, реками вытекали из каждого посадочного модуля на любые виадуки и плацы.

Он будет сражаться здесь. Его создали для битвы здесь. Туйо не узнает других полей брани, пока они не победят на этом. Заключительные несколько месяцев стали для него самыми трудными — последним имплантатам требовалось прижиться, ему следовало завершить ускоренное обучение. Ему нужно было проявить себя перед инструкторами, а затем и перед легионом, ведь ни первые, ни второй даже сейчас не могли позволить, чтобы в ряды лучших воинов Императора попал низкосортный продукт.

Он был свежей кровью. Наспех созданным творением империи, попавшей в отчаянное положение. Воин, слишком быстро возвысившийся и прошедший обучение, не получил ни интенсивной подготовки, ни воспитания, которыми государство людей некогда одаривало своё важнейшее живое оружие. Если бы ситуация не была такой безнадёжной, он бы никогда не подвергся преображению на Эр-Ридже. Его не стали бы перевозить с одной станции на другую, его развитие не прерывалось бы, за ним не надзирали бы инструкторы, набранные с дюжины планет. Все понимали, что условия не оптимальны. Кое-кто даже выступал против такого процесса, остро осознавая, к чему приведёт поступление на службу космодесантника с неполноценной подготовкой.

И всё же, несмотря ни на что, он гордился собой. Туйо рвался в бой, чтобы показать свои возможности как самому себе, так и именитым легионерам. Не терранин, не чогориец, но всё-таки воин, боевой брат трёх Благословенных легионов — почётного триединства, которому поручили последний рубеж обороны Терры. В его крови теплилась душа примарха, а по щеке тянулся священный шрам, подобный зигзагу молнии.

Последний ритуал вознесения долго откладывался. Когда наконец пришло время, Туйо встал в одну из длинных шеренг со множеством других полукровок, точно так же выдернутых из безвестных захолустных миров и с аванпостов, удручающе неподготовленных, крайне нетерпеливых. Их безупречные серовато-белые доспехи лишь недавно покинули кузни. Лорд-командующий прибыл на челноке, который поднял пыль на парадном плацу. Легионер с лязгом спустился по рампе. Его сопровождали гиганты в броне цвета слоновой кости, потускневшей после боёв. Лил дождь и дул сильный ветер: тогда небеса над ними ещё не потемнели от реактивных струй миллиона десантных судов.

Туйо терпеливо ждал, держа руки по швам и поочерёдно напрягая мышцы. Вокруг них вздымались шпили и оборонительные башни, что отбрасывали густые холодные тени на гравий. Отовсюду доносился шум военных приготовлений — скрежет механических устройств, рокот двигателей, топот марширующих сапог. Всё пребывало в нервном напряжении. Всё находилось в состоянии готовности, ожидая вспышки насилия.

Спустя какое-то время лорд-командующий дошёл до места Туйо в шеренге. Его звали Ганьзориг, и в уникальной структуре легиона он имел чин нойон-хана. Этот чогориец входил в число тех, кто сражался с предателями семь страшных, трудных лет. Ещё десятилетиями ранее он уже был опытным воином. Такой удел оставил на нём след, подобный запаху. Командующий выглядел несокрушимым.

Туйо посмотрел ему в глаза. Ганьзориг ответил долгим холодным взглядом, словно оценивая жеребца перед покупкой.

— Туйо, — наконец произнёс нойон-хан. — Теперь ты принадлежишь орду Джагатая. Твоя прежняя жизнь закончилась. Какое имя ты берешь в знак своего вознесения?

— Джангсай, — ответил он без колебаний.

Ганьзориг удовлетворённо кивнул. Для них не имело значения, откуда ты пришёл, — только то, какое имя ты взял и не посрамишь ли его.

— Ты един с орду, Джангсай.

Новобранец ждал. Оставалось только одно: зачислить его в тот или иной минган, его братство. Времена стояли такие тягостные, а легион, вернувшийся в Тронный мир, понёс такие потери, что восстановление всё ещё продолжалось, а при комплектовании личного состава требовалась значительная гибкость.

Ганьзориг тщательно размышлял, как и в случае с каждым новичком, которого принимал в легион в тот день. Здесь стояли сотни воинов, но нойон-хан знал всё обо всех из отчётов об их боевой подготовке и неразглашаемых докладов их инструкторов. Джангсай молча ждал.

— Ты зачислен в братство Железного Топора, — объявил наконец Ганьзориг. — Ты покинешь его только со смертью, так пусть же она придёт не скоро и пусть слава сопровождает твои деяния до того дня.

Джангсай поклонился. Теперь он стал полноценным. Теперь он наконец стал Белым Шрамом.

— Хай Чогорис! — воскликнул он. — Слава Кагану!

Потом добавил с ещё большим чувством:

— И тысяча смертей его врагам.


Глава вторая

Смерть в жизни

Апотекарий

Бледный Король


...Но он уже умирал столько раз, что сбился со счёта. Снова и снова он чувствовал, как сердца останавливаются и его тело пронзает такая боль, что он закричал бы, если бы ещё мог втянуть в себя воздух.

Вот что он тогда ощущал в пустоте космоса в течение периода, который казался длиннее вечности. А то, и ещё дольше. Возможно, даже сейчас часть его по-прежнему пребывала там, умирала, а затем жила, а потом снова умирала. Порой он не мог отличить настоящее от прошлого — они сливались вместе, образуя один долгий отрезок мучений. И хотя теперь всё в некотором роде закончилось, он каким-то образом застрял в этом состоянии на полпути, словно его душа так по-настоящему и не спаслась от Уничтожителя, пойманная в его тиски и мягко раздавленная в податливое месиво.

Впрочем, в других отношениях он снова стал чем-то привычным. Он снова мог владеть оружием, брести к горизонту, убивать ради своего примарха, следовать приказам и отдавать их. Он был солдатом, таким же, как прежде, со времён юности на Барбарусе. Борцом с тиранией.

Итак, Каифа Морарг полностью преобразился, а также совершенно не изменился. Все его внешние черты стали иными, но он сохранил прежний разум. Да, он больше не мог снять доспехи, покрывшиеся коркой, и дышал теперь только с хрипами, и всякий раз, когда он моргал, глазные яблоки пачкала слизь, но он остался самим собой: верным помощником примарха, слугой легиона, наблюдателем за событиями для историй, которые однажды нужно будет написать.

Подняв отяжелевшую голову, он ощутил, как сервоприводы ветшающей боевой брони заскрипели и щёлкнули. Всё вокруг покрывала пыль. Она кружила среди развалин, прочерчивала полосы, ведущие от воронок миномётных разрывов, оседала серо-чёрными дюнами на фундаменты полуразрушенных зданий. Далеко через такую завесу не посмотришь. Смертный мог заглянуть на несколько десятков метров. Сам Каифа видел несколько дальше, но сквозь зелёную пелену, которая теперь окрашивала для него мир. Вдали он различал руины Корбеник-Гарда, осевшую груду разбитой кладки, до сих пор горячую после массированных обстрелов. Ближе, на расстоянии пары километров, возвышались стены врат Колоссов, почерневшие, повреждённые, но по-прежнему упрямо стоящие. Между этими вершинами лежали выжженные земли, расплющенные каркасы старых жилых строений и фабрик, лабиринт низких куч обломков.

Пока он смотрел, в полутьме замерцало что-то прозрачное, просвечивающее насквозь. Из облаков пыли появилось лицо. Несколько мгновений оно удлинялось, растекаясь из самого себя, пока не затвердело в вытянутое существо с отвисшей челюстью. Вспучиваясь и колыхаясь, создание целиком проникло в бытие. Оно задрожало, то входя в реальность, то выпадая из неё, после чего уползло в тень, ища что-нибудь, чем можно насытиться.

Морарг до сих пор не привык к ним. «Демоны». Раньше у него вызвал бы отвращение даже намёк на подобных чудовищ, но теперь они встречались повсюду — скользили в открытые дверные проёмы, скакали по разбомблённым улицам, поднимались из почвы и извивались, вылезая из пустых оконных рам. Одни из них молчали, другие непрерывно шептали. Некоторые принимали облик животных, поэтому тебе никогда не удавалось точно определить, что реально, а что нет, пока ты не подходил достаточно близко, чтобы почуять неладное. Встречались и омерзительные исполины: возвышаясь над войсками, они дёргано передвигались и смещались в облаках пыли. Впрочем, и монстры испытывали трудности. Чем ближе они подходили к великим оберегам, тем хуже им становилось. Даже сейчас, даже после того, как на психические баррикады Императора обрушилось столько боли, они не могли окончательно переступить последний порог. Кое для чего им по-прежнему требовались плоть и кровь.

Но скоро это изменится. Каждая стена длинного периметра Внутреннего дворца подвергалась атаке. Обстрел не прекращался. Давление не ослабевало. Ничтожная территория, которую ещё удерживал враг, продолжала сокращаться. Её будут сжимать всё крепче, пока она не лопнет, как гнилой плод. Тогда демоны по-настоящему покажут себя. Тогда они впадут в неистовство, ничем не сдерживаемые, и будут пировать живыми душами, оставшимися среди развалин.

Когда Морарг думал об этом, то порой становился угрюмым и вялым, вспоминая, что раньше его целью было охотиться на чудовищ, а не помогать им. А в другие дни, когда битва разжигала холодные угли в печи его души, он ничего так не желал, как увидеть подобную картину, насладиться ею и застыть с ухмылкой, наблюдая, как младшие дети бога выполняют свой священный труд. Тиф — теперь им полагалось называть его «Тиф» — непрерывно проповедовал эту доктрину, говоря всем воинам, что судьба всегда вела их к такому предназначению и не нужно сожалеть о принесённой жертве. Ведь даже когда они были исхудалыми ничтожествами на Барбарусе, бог неизменно думал о них и всегда знал, что они способны стать чем-то большим.

Морарг улыбнулся воспоминаниям. Да, они в каком-то смысле стали чем-то большим. Сейчас очень немногое по-настоящему причиняло ему боль. Болт-снаряды пробивали его броню, клинки глубоко вонзались в измученную плоть, а он тут же оправлялся от всех ран. Быстро, как тогда в варпе — смерть в жизни, жизнь в смерти. И всё же разве мог он не обращать внимания на то, как наглядно расплачивается за всю эту силу — как его кожа отслаивается от истощённых мышц, как поры сочатся чёрной слизью, как всё, к чему он прикасался, похоже, ржавеет и начинает гнить? Если это дар, то странный. Если это награда, то с горьким привкусом.

Он слышал, как вдалеке ритмично грохочут орудия, и чувствовал, как дрожит земля под ногами. Богомашины всё ещё шагали в наступление. Он знал, что титаны уже у самой стены. Сейчас. Настал ключевой момент, точка перелома. Как только удастся первое проникновение, всё прочее станет вопросом времени. Он хотел бы оказаться там, вдалеке отсюда, на Катабатической равнине, чтобы лично увидеть, как Легио Мортис разрушит последний физический барьер. Пока облака пыли на северо-восточном горизонте продолжали расти, вздымаясь и образуя бурлящие столбы между землёй и небом, он представил, какую панику они вызвали, и начал посмеиваться.

От этого у Каифы перехватило покрытое слизью горло, и он подавился кашлем. Теперь он даже не мог получить удовольствие от смешка: собственное тело предавало его. Та ещё сделка. Тот ещё договор. Но не он выбирал тогда. Примарх сделал это за них, и по причинам, которые по-прежнему ставили легионера в тупик. Приходилось просто верить. Даже если Морарг пока что не особенно поклонялся богу, он всё же мог доверять тому, кто спас их от самого Барбаруса.

Он снова зашагал, поочерёдно переставляя заляпанные грязью сабатоны. Так Каифа не скоро доберётся туда, где он нужен, но его это вполне устраивало. Он уже прочувствовал на себе вечность, уже дошёл до края вселенной и обратно, уже умер, ожил и снова умер.

Те, кто испытал подобное, обычно подходили к бытию с новой меркой. После всего случившегося и в условиях того, что происходило теперь, какой бы первозданный ад ни собирался обрушить на тебя безразличный космос, всюду следовало искать что-нибудь забавное.

«Всякий раз, как убиваешь, — иногда молча проговаривал Морарг, задаваясь вопросом, не первый ли он, кого посетила такая мысль, — не вредно посмеяться».


Как обворожительно! Новый мир раскрывался, словно распускающийся цветок, — только протяни руку.

Зэдал Крозий вдыхал его, пробовал на вкус, осязал. Его тело реагировало, впитывая каждое новое ощущение, вбирая всё, чувствуя то, что он не мог описать словами. Небо — тёмно-серое, затянутое густым смогом. Земля — чёрная, усеянная пеплом. Любая поверхность, каждый кирпич и блок покрыты грязью. И всё же если опуститься на колени и достаточно близко подвести шлем, то ты увидишь разнообразие: крошечные отблески кристаллического углерода, движения насекомых по грязи. Они по-прежнему боролись за жизнь, несмотря на вездесущие яды. Крозий протягивал палец, недолго играл с ними, а затем давил их глянцевитые панцири.

Раньше он служил апотекарием. В прежней жизни, скучной и подчинённой долгу, ему приходилось тратить время на то, чтобы зашивать рваные раны и скреплять обломки костей. Тогда он думал, что доволен этим. Всякий космодесантник — удивительное создание, способное к самовосстановлению после любых травм, кроме самых критических. Воины XIV легиона, исключительные существа даже по таким высоким стандартам, рассматривали непревзойдённую выносливость тела как добродетель. Когда-то планку установили выходцы с Барбаруса, жившие в мире ядов столько, сколько себя помнили, но терране быстро догнали их. Посыл для легиона шёл с самого верха, от примарха, повторяясь снова и снова.

«Вы — мои несломленные клинки. Вы — Гвардия Смерти».

Оглядываясь назад, Крозий задавался вопросом, действительно ли он получал удовольствие от той старой жизни. Да, он занимал почётное положение, ведь к апотекариям в Четырнадцатом относились почти как к технодесантникам в Десятом, и им поручалось поддерживать ревниво охраняемую специализацию легиона. Но его подопечные были такими мрачными, такими безжалостными, такими... однообразными. Они ни разу не улыбнулись Крозию и не благодарили, когда он зашивал их и отправлял обратно на фронт. Над всеми ними висело некое облако, какое-то бремя, тусклое, как камень, густое, как нефть.

Но сейчас-то... Сейчас...

Он хромал по разбитой земле, глубоко погружаясь сабатонами в вязкую глину. При каждом движении вспыхивала боль, но интересная, заслуживающая того, чтобы размышлять о ней и восхищаться ею. Его тело, которым он когда-то так гордился, разваливалось на части. Мышцы стали дряблыми, кожа — желтоватой. Когда Зэдал повернулся, броня заскулила: она уже понемногу отказывала. По металлической поверхности доспехов расползалась многоцветная паутина ржавчины, и он больше не счищал её. Пусть лучше всё это просто разложится, превратится в жирную массу. Так можно получить истинное удовольствие — вызволение! Освобождение от этой бесконечной, безысходной рутины.

Теперь его разум работал по-другому. Глядя на боевых братьев, Крозий видел, что они тоже меняются. Гвардейцы Смерти, почти как дети, открывали для себя новый мир. Каждый из них ступал осторожно, медленно узнавая, во что они переродились и кем ещё могут стать. Весьма уместно, что процесс происходил здесь, в том самом мире, где всё началось. Легион распространился отсюда по всей Галактике, вёл угрюмую войну более двухсот лет, а теперь вернулся: улучшенный, освобождённый, стоящий на пороге невообразимых чудес.

Воин решил, что обозначение «апотекарий» ему больше не подходит. Нужно придумать более удачное название, которое точнее отразит суть биологических изысканий, ставших доступными ему. Пока что, впрочем, надо как-то обходиться старым званием. Война же идёт, в конце концов.

— Крозий! — раздался крик у него за спиной.

Обернувшись, он стал наблюдать, как колонна бронетехники выезжает из тумана и движется мимо него. Её сопровождали оборванные толпы пехотинцев: в прорехах их тряпья виднелась обнажённая кожа, лица ничего не выражали, глаза смотрели в никуда. Рядом с жалкими созданиями маршировали полноценные боевые братья — те, кто по-прежнему называл себя Несломленными. Теперь они стали распухшими существами, чья плоть выпирала из сочленений керамитовых доспехов, покрывшихся коркой и плёнкой. Танки легиона тряслись и раскачивались на неровной местности, выбрасывая струи густого дыма в уже мутный воздух. Дальше по дороге тянулись ряды рычащих тяжёлых бронетранспортёров, исчезающие в клубах тумана. Крозий остановился, ожидая, когда окликнувший его воин со скрежетом вылезет из верхнего люка танка и грузными шагами подойдёт к нему.

Гремус Калгаро всегда был молчаливым и замкнутым. В первые годы Великого восстания он служил магистром артиллерии легионного флота, и холод пустотной войны подходил ему. Теперь, впрочем, он раскрепостился. Сняв шлем, Калгаро обнажил пышное скопление розовой плоти, которая буйно разрослась так, что собиралась двинуться в сторону груди. Один глаз скрылся под скоплением опухолей, которые Зэдалу неудержимо захотелось осмотреть.

— Нам по пути? — спросил Гремус. С его распухшей нижней губы свисали нити слюны.

— Возможно, — ответил Крозий. — Куда ты идёшь?

— Туда, — сказал Калгаро, неопределённо указывая вперёд, в клубящиеся облака пыли и пара. — В его новый Особняк.

Крозий знал, что имеется в виду. Нынешняя резиденция примарха, позаимстованная у его брата Пертурабо, стала отправной точкой для последнего рывка. Когда-то там находился порт. Космический порт. Настолько огромный, что, по слухам, задевал внешний край атмосферы. Благодаря тому, что его захватили, магистр войны сумел быстро высадить титанов, готовых выступить к стенам Дворца. Объект оставался важным активом, каналом восполнения запасов, хотя Повелитель Железа явно не замечал его непреходящей ценности, и поэтому теперь база принадлежала Четырнадцатому.

— Я буду там, — сказал Крозий, — хотя предпочитаю идти пешком.

Калгаро ухмыльнулся:

— Хороший день для прогулки. — Он вытер лоб тыльной стороной руки, и на коже осталось тёмное пятно. Рана на его правом виске упрямо отказывалась заживать. — Во всяком случае, там лучше, чем в Колоссах. Гадость какая.

— Ах, в конце концов они всё равно бы пали, если бы мы продолжили наступать. Приоритеты меняются.

— Меняются. Просто хочется, чтобы нам говорили почему, а? — Гремус резко усмехнулся.

Зэдал никогда, вообще никогда раньше не слышал, чтобы он смеялся.

— Я сражался вместе с Каифой Мораргом, — задумчиво произнёс Крозий. — За Мармаксом, где они пытались обойти нас с фланга. Мы убивали всё, что попадалось под руку. В итоге они спрятались за высокими стенами, а мы просто прогрызались через траншеи, не торопясь. Мы могли бы разрушить там всё без остатка.

— Значит, планируется что-то получше.

— Как скажешь.

Танки по-прежнему проезжали мимо них один за другим. По большей части в колонну входили грузные машины: угловатые «Спартанцы», «Сикаранцы» с низкой посадкой, несколько специализированных транспортников и бомбард. Каждый участок их корпуса покрывала запёкшаяся грязь, забившая воздухозаборники и испачкавшая выхлопные трубы. Их командиры горбились в открытых башенных люках, их броня блестела от машинного масла вперемешку с кровавыми пятнами. Один из танков громыхал

на ходу: его левая гусеница болталась из-за смещения траков. Повреждение не стали устранять. Крозий предположил, что рано или поздно гусеница починится сама собой. Теперь, похоже, всё именно так и работало.

— Мне так хотелось стать первым, знаешь? — проговорил Калгаро, почёсывая подбородок. — Первым, кто преодолеет стены. Я думал, мы это заслужили.

— Кажется, теперь это не имеет значения, не так ли?

— Нет. Странно. Не имеет. — На мгновение Гремуса словно бы что-то встревожило. — Честно говоря, я даже не испытываю к ним особой ненависти. Я просто сражаюсь, потому что это... интересно.

Затем он виновато взглянул на Крозия:

— В общем, забудь. Я не это имел в виду.

Крозий рассмеялся и хлопнул его по наплечнику:

— Расслабься. Я не доносчик. Кроме того, я чувствую почти то же самое. — В глотке у него скопилась слизь. — Ненависть в прошлом. Они просто препятствие, что-то упрямое и глупое, от чего нужно избавиться. И тогда — тогда, мой старый друг, — мы начнём строить заново.

— Но я не знаю, что именно.

— Нет, я тоже пока этого не вижу. Может, только примарх знает. Но я ему доверяю. Он всё уладит, как и раньше. Мы разрушим это место, похороним тирана под Его же стенами, и тогда начнётся работа. Мы создадим всё снова, но уже так, как надо. Будем исследователями, искателями истины, как нам и обещали в первый раз.

— Мне это нравится, апотекарий! — Калгаро снова рассмеялся с неподдельным удовольствием. — Мне нравится, куда ты ведёшь. Поговорим ещё, когда все соберёмся в Особняке.

— Конечно.

Продолжая посмеиваться, магистр артиллерии потопал прочь, туда, где его ждал большой «Спартанец»:

— Ловлю тебя на слове, а ты не мешкай — он захочет, чтобы ты прибыл вовремя.

— Чтобы я не опоздал к тому, что он задумал.

Двигатели «Спартанца» выплюнули маслянистую копоть, и танк заскрежетал гусеницами, возвращаясь на грунтовую дорогу. Калгаро вскарабкался по поручням и снова занял место в башне на крыше. Крозий посмотрел ему вслед, затем понаблюдал, как уходит остальная часть колонны. Такому крупному соединению потребовалось много времени, чтобы проехать мимо. Скрывшись вдали, оно оставило борозды в грязи, блестевшие от грязной пенистой воды.

Крозий зашагал вновь, хромая заметнее, чем раньше. В животе у него зарождалась новая боль, как будто внутри что-то забродило. Тактический экран шлема начал сбоить, и всё впереди стало угловатым и размытым.

Ковыляя, он принялся напевать несложную весёленькую мелодию. Так, просто мотивчик, который можно повторять про себя.

Как обворожительно. Всё лежит впереди, всё в пределах его досягаемости, просто ждёт, когда он придёт и обнаружит это.


Порой ему казалось, что он стал невосприимчив к сомнениям. В другие дни он чувствовал себя так, будто не существует ничего, кроме колебаний.

Быть примархом — что это значит? Превосходить других в физической силе? Да, отчасти. Сравниться с ним в бою всегда могли лишь немногие, а сейчас и того меньше. Сила, которой он ныне обладал, ощущалась почти чрезмерной: она переливалась через край, выплёскиваясь сквозь швы его растянувшейся брони.

Но задумывались они как нечто большее. Их создали не вожаками полчищ, а военачальниками. Командующими. Губернаторами. В каком-нибудь несбывшемся будущем они стали бы сатрапами вечного царства, призванными заново открывать древние истины по мере того, как их цивилизация набирала бы силу. Временами, когда он применял дары, которыми теперь располагал, ему даже казалось, что он, словно в издёвку, улавливает проблески этого низвергнутого грядущего. Возможно, его новые покровители присылали их в качестве некой мрачной шутки. Или же то, что осталось от души, созданной для него отцом, по-прежнему действовало где-то в его сокрушённой психике, пытаясь возродить альтернативную последовательность событий, которая с каждым днём становилась всё более отдалённой.

Впрочем, он уже заключил сделку — променял одно будущее на другое, более великолепное и обширное, чем любое, которое сулил умирающий Империум. Всякий раз, когда он вдыхал или моргал, перед ним представало всё больше обрывков этого грядущего, которое раскрывалось по одному восхитительному аспекту за раз. Теперь он помнил то, что происходило до его рождения. Он воспринимал события, которым ещё только предстояло произойти, так, словно их уже начертали на страницах истории.

Потому что он сделал выбор. Вот что важно. Так долго он ходил по краю, раздражаясь из-за предъявляемых к нему невыполнимых требований и терзаясь несправедливостью, которая всегда в изобилии преграждала ему путь. Он мог бы так и остаться в промежуточном состоянии нерешительности, в тени магистра войны, так и не принять высвобожденные им силы по-настоящему. Он мог бы сдерживаться, предаваясь колдовству только при необходимости, никогда не посвящая себя этому занятию, никогда не погружаясь в его холодные, тёмные воды.

Что дала бы ему эта жизнь? Он сберёг бы больше от себя прежнего. Он мог бы проложить дорогу среди противоречий: сохранить что-то от своей первоначальной формы и характера, но также освободиться от ограничений, которые одновременно душили его и защищали. Некоторые из его братьев по-прежнему пытались идти по этой невозможно тонкой черте. Ему подумалось, что Пертурабо, вероятно, будет стараться дольше всех. Он потерпит неудачу. Любой, кто попробует, потерпит неудачу. Как только начинаешь колебаться — неважно, насколько слабо, — тебе суждено пасть.

Или возвыситься. Пожалуй, лучше выразиться так. Возвыситься, стать бессмертным, сыграть одну из самых ключевых ролей в постановке. Он оставался военачальником и губернатором. У него больше не было хозяев, если не считать того, что бог стал его частью, наполнял и оживлял его, а он стал частью бога, хотя и обладал собственной волей и по-прежнему обособленной душой. Такие вот парадоксы. Такие вот дары.

Он мог обратить свой подвижный разум к тому, что будет дальше. Например, подумать о мире без Императора и о том, что это значит. Когда всё закончится, займёт ли Хорус место тирана? Станет ли он сам Императором, начнёт ли править с разбитого Трона, разрушенного им? Или, когда общий враг будет повергнут, единство снова распадётся и все они пойдут своим путём, как муравьи без королевы?

Если у Хоруса и было видение будущего, то он никогда не говорил Мортариону о своём замысле. В глубине души примарх подозревал, что магистр войны настолько поглощён настоящим, настолько переполнен влитой в него мстительностью богов, что не видит ничего за горизонтом своего воздаяния. Пусть Галактика горит, только бы свергнуть тирана. Всеми прочими делами займёмся, когда Императору перережут горло.

Может, тут есть зерно истины, но сам он не вправе поступать так беспечно. Ему нужно думать о заре новой эры. Он обязан провести через неё своих верных детей и проследить, чтобы на тлеющих обломках старого бытия не воздвигли новый Барбарус. Он должен добиться поклонения для своего бога и расширить его царство за пределы имматериума в осязаемый мир. Пусть Фулгрим тратит впустую свою развратную жизнь, если желает, пусть Ангрон сколько угодно воет, забываясь от ярости. Ему следует поступать иначе. Ему нужно сделать так, чтобы принесённые жертвы чего-то стоили.

Сейчас он смотрел на планету, которую помогал уничтожить. Он стоял в одиночестве в одном из залов управления космопорта, огромном помещении с высокими сводами, усеянном обломками и наполовину погружённом во тьму. Солнце садилось, завершая очередной день страданий и борьбы. В его последних лучах высокие окна в западной стене горели красным, а грани их разбитых стёкол отливали золотом. Всё в этом месте провоняло IV легионом — гарью, смазкой и шлифованным металлом. Железные Воины покинули операционные уровни всего несколько часов назад, исполнив вздорные приказы своего повелителя. Многие из них, догадывался он, предпочтут сражаться где-нибудь ещё на Терре, как бы ни поступил Пертурабо. Но не здесь. Теперь это его цитадель. Гора, которую он наконец покорил. Высочайшая вершина, с которой он растопчет последние огоньки решимости в рядах неверующих.

Пока солнце устало опускалось на пылавшем западе, он наблюдал за битвами, по-прежнему бушевавшими на севере Катабатической равнины. Хотя низины окутывали клубы пыли и дыма, теперь его глаза видели яснее, чем когда-либо прежде. Он различал результаты жестокого наступления Легио Мортис, который с боем прорывался через пустоши, пока богомашины не вступили в тень самой стены Меркурия. Он разбирал очертания титанов — пятнышек на фоне колоссального пустого пространства. Даже «Диес Ире», величайший из них, казался крошечной точкой, затерянной на огромной арене продолжающейся схватки. Однако там, внизу, на уровне земли, все они были исполинами, и рёв их боевых горнов раздирал воздух. Они начинали сверлить, резать и рубить, подрывая последнюю монолитную преграду, что отделяла их от врага. Теперь оставались считаные минуты. Просто осколки времени, обратный отсчёт которых почти закончился. В тени богомашин маршировали бесчисленные полчища — верующие и наёмники, воины Свободных легионов, создания Нового Механикума. Они рвались в битву, жаждали броситься в первую брешь.

Ранее он сам сражался на линии фронта. Он обрушивал косу на шеи неверных, расплачиваясь со старыми долгами и выполняя требования мести. Сведение некоторых счетов далось ему с трудом — даже с болью, — но в итоге он вымарал все записи из учётных книг. Сейчас он мог бы стоять там, у сотрясающихся фундаментов стен, чтобы взобраться по склонам из обломков, как только они рухнут. Но нет. Его место здесь. Его долг ясен.

Он перевёл взгляд вверх и на запад, прочь от намечавшейся бреши и через ещё мерцавший ореол великого обережного щита Императора. Он изучал высокие шпили, что сгрудились под этой шаткой защитой. Его взор поднимался всё выше и выше, пока не добрался до вершин личных владений отца, чёрных как ночь на фоне кровавого заката, — Великой обсерватории, Инвестиария, башни Гегемона, бастиона Бхаб.

Вытянув правую руку, он разжал кулак и развёл когти, как будто мог сорвать крыши c этих цитаделей и зачерпнуть съёжившихся внутри обитателей. Его потускневшая латная перчатка охватила грубые парапеты бастиона — командного центра того лизоблюда, самого тупого и одержимого долгом среди них всех.

— Вот какой дар я несу тебе сейчас, брат мой, — выдохнул он. Его металлический голос задребезжал из-за решётки проржавевшего респиратора. — Дар, который способен вручить только я. Вот почему бог направил меня сюда, в это место и время.

Он свёл скрюченные пальцы над бастионом, и тот пропал в сжатом кулаке, словно погашенный огонёк свечи.

— Последнее ощущение, которое ты испытаешь. Последняя эмоция, которую ты почувствуешь. И в глубине души ты поймёшь, кто дал тебе этот дар и почему ты бессилен против него.

Солнце скрылось, весь Дворец погрузился во тьму.

Не осталось ничего, кроме тисков, хватки, безжалостного давления.

Отчаяние, прохрипел Мортарион, вознесённый демонический король жизни и смерти, создатель чумы, губитель надежды. — Я посылаю тебе отчаяние.


Глава третья

Преторианцы

Слишком рано

Судный День


И он почувствовал это.

Рогал Дорн испытывал отчаяние уже несколько дней или недель — оно нарастало, нарастало и нарастало, вздымаясь над ним, словно чёрный туман, повисая бременем на руках и ногах, засоряя разум, заставляя сомневаться в каждом принятом решении, в каждом отданном приказе.

Он трудился без какой-либо передышки на протяжении трёх месяцев. Три месяца! Острота ума пропадала, скорость реакции снижалась. Миллиард служащих, зависевших от него во всём, тянулись к нему, душили его бесконечными требованиями, просьбами о помощи, о руководстве. Миллиард глаз непрерывно смотрел на него.

И ещё он сражался. О, как он сражался! Он бился с примархами, братьями, которых когда-то ставил наравне с собой или выше. Он видел ненависть в глазах Пертурабо, манию в глазах Фулгрима, и это пронзало его, отравляло. Каждый поединок, любая короткая вылазка откалывали от него ещё кусочек, ещё немного ослабляли его фундамент. Хуже всех оказался Фулгрим. Прежний облик брата, столь приятный глазу, исчез, сменившись настолько глубокой телесной порчей, что он едва мог подобрать для неё определения. Эта деградация отвращала его чуть ли не сильнее всего прочего. Она показывала, как низко можно пасть, если полностью потерять опору в реальности.

Но ты не вправе показать своё отвращение. Нельзя выдать, что сомневаешься или испытываешь усталость. Нельзя продемонстрировать даже мимолётную слабость, иначе игре конец, поэтому лицо Дорна выглядело таким же, как и всегда, — неподвижным, суровым, резким. Он не опускал плечи и держал спину прямо. Он не позволял глазам заблестеть от внутренней лихорадки, скрывал глубокое истощение, которое пульсировало в каждой мышце, и поступал так напоказ — лишь для того, чтобы те, кто смотрел на него снизу вверх, могли за что-то цепляться и во что-то верить. Император, его отец, недоступный и безмолвный, утопал в Своих невообразимых муках, и поэтому всё остальное рухнуло на плечи Дорна. Бремя всей расы, всех слабостей и изъянов людских плотной массой налегало на его рот, горло и ноздри, душило его, топило его, вынуждало завопить и спрятаться от ответственности, чего он никогда бы не сделал, не смог бы сделать, и поэтому он пребывал там же, где и прежде, зажатый между бесконечно тяжкой злобой Хоруса и бесконечно требовательной волей Императора, и знал, что такой натиск сокрушит его, как сами стены, которые тоже вскоре рухнут, несмотря на всё, что он совершил, но он совершил достаточно, или всё-таки нет, его усилий не могло хватить, они рухнут, они не должны рухнуть...

Он сжал кулак, крепко стиснув пальцы. Его разум снова лихорадочно работал. Он находился на грани состояния фуги, паралича, которого так страшился. Это шло изнутри. Это шло извне. Что-то — да, что-то — побуждало всё вокруг него паниковать, слабеть, терять решимость. Недуг затрагивал и его. Он был вершиной, поэтому, когда фундамент сгниёт, он тоже рано или поздно рассыплется.

Вот почему Рогал Дорн поступал так, как и всегда: искал, что можно сделать, каким образом дать отпор. Вокруг выли сирены, громко и безудержно. Люди срывались на бег, дисциплина ослабевала. Они пытались перекрыть резервуары с плазмой во внутренних помещениях фундамента, опустошить их, предотвратить каскадные пробоины, которые критически ослабили бы основание стены Меркурия. И пока люди бегали, кричали, сталкивались между собой, титаны орудовали снаружи — включали буры и энергетические молоты, запускали запрещённое ускорительное оружие, усиленное демоническими сущностями, когтили и царапали внешний слой, будто крысы.

— Мой господин!

И тогда, услышав этот голос, он вспомнил, что уже принял меры. Рогал Дорн, как свойственно ему, предвидел собственную минутную слабость и уже сделал требуемый ход. Он вызвал Сигизмунда сюда, в бастион Осколок, чтобы поговорить с ним лично, отдать ему приказ, потому что он никогда бы не дрогнул пред лицом своего сына. Только не перед этим сыном.

Примарх всего на миг отвернулся от охваченного суматохой пункта управления, чтобы посмотреть на Сигизмунда. Тот носил чёрную броню, как полагалось в Братстве Храмовников. Он поднялся на командный уровень вместе с дюжиной воинов своего ордена, и все они выглядели одинаково мрачными — фаталистичными, словно в них вбили какую-то постоянную, невротическую ярость солдата.

На лице Сигизмунда читалась насторожённость, и не беспричинная. Дорн не давал ему спуску, набрасывался на него, окатывал неодобрением ещё со времён Исствана. И Рогал имел на то веские резоны. Ни тот, ни другой не ждали чего-то иного, учитывая кодексы чести, которые определили их как личностей, поэтому Сигизмунд никогда не жаловался.

Но под всем этим всегда скрывалось что-то ещё — не совсем испытание, но, пожалуй, закалка, как у лучших клинков. Желание проверить, выдержит ли сталь в огне, станет ли более прочной.

— Это конец, — прямо сказал ему Дорн. — Всё, что мы могли сделать, уже сделано. Каждая задержка, каждый контрудар, каждое упреждение. Теперь они попадут внутрь. В ближайшее время падёт стена Меркурия, затем Ликования, потом остальные.

Твёрдое выражение лица Сигизмунда ни изменилось ни на йоту. Хладнокровное создание, почти слишком хороший Имперский Кулак, он казался чуть ли не пародией на всю их философию.

— Возможно, быстрее, чем мы надеялись, — продолжил Дорн. — Возможно, не так быстро, как мы опасались. Скоро порядок битвы изменится — мы будем цепляться за каждое жилище, словно псы на развалинах. Резервы готовы. У тебя есть их координаты, у них есть приказы.

Сигизмунд кивнул.

— Я вернусь в Бхаб, — сказал Дорн. — Связь разрушается, и Санктум должен сохранять работоспособность. Но ты... — Рогал холодно улыбнулся. — Я помню, к чему ты стремился. Любой ценой оказаться здесь.

Никакой реакции. Только всё та же несгибаемая преданность долгу. Иногда такая гиперконтролируемая психика почти пугала примарха, когда он находился рядом с воином. Возможно, другие видели такую мономанию в самом Дорне, но Сигизмунд... Что ж, Сигизмунд всегда был совершенно особенным.

— Полагаю, всё сложилось в соответствии с тем, как предсказала тебе девчонка-летописец. Совпадение? Придётся считать так.

Верил ли он собственным словам? Теперь казалось, что нет смысла чрезмерно цепляться за старые рационалистические воззрения. Даже Малкадор начал колебаться, что отмечало сползание к прежним суевериям.

— Так много войн. Столько крови пролилось, и всё ради того, чтобы ты пришёл в точку, которую она указала тебе в самом начале. Тогда я задал тебе жару за это, но, похоже, новые доктрины должны уступить место старым. О том, к чему это приведёт, мы побеспокоимся, если кто-нибудь из нас выберется отсюда живым.

Сигизмунд просто смотрел на него в ответ взглядом, подобным стальному капкану. Лицо воина застыло, словно маска, как во время его былых поединков.

— Итак, с дисциплиной покончено, поводок снят, — сказал ему Дорн. — Выступай. Бери на себя защиту стены, возьми резервы и сплоти их. Скоро они ослепнут и оглохнут, и им понадобится лидер.

Сигизмунд снова кивнул. Никакая иная душа не заметила бы этого, но в тот момент в его глазах мелькнуло что-то помимо обычного чувства ответственности. Нечто вроде голода.

— Есть ли конкретные задачи, господин? — спросил он.

Услышав это, Дорн чуть не рассмеялся. Не от веселья, а от опустошённости, от жгучего осознания того, что будет дальше.

Он отдал всё. Он исчерпал себя, выжал до последней капли, но самое тяжёлое испытание ждало впереди. Лев не пришёл. Гиллиман и Русс не пришли. Время истекло, удача покинула их, и осталась лишь непокорность — кровожадная и по локоть в крови.

— Нет, я освобождаю тебя, мой любимый и лучший сын, — сказал Рогал Дорн, не сводя глаз с первого капитана. — Делай теперь то, для чего тебя создали.

Он улыбнулся во второй раз. Его лицо сковала гримаса, такая же ледяная, как отчаяние, охватившее его сердца.

— Причини им боль.


Бран Коба бежал, напрягая все силы так, что его лёгкие ныли, а сапоги скользили. За ним следовало его отделение — тридцать солдат, все в панцирных доспехах 13-го полка Астранианских Пустотных Шакалов.

Его сердце бешено колотилось как от нагрузки, так и от здоровой доли страха. Приказы генерала Насубы поступали по командной цепи слишком медленно: мешали неисправная связь, общее падение боевого духа и нараставшая волна паники, которая, казалось, накрывала собой всё и вся. Каждый из четырёх великих бастионов стены Меркурия представлял собой гигантскую цитадель, запутанные нагромождения уровней. И как держать всё это под контролем, если ты не уверен, что тебе ответят по чёртову воксу? Никак.

Теперь он слышал раскаты грома снаружи, как и всё его отделение. Рокот нарастал с внешней стороны стен, настолько огромных, что, честно говоря, никакой шум вообще не мог проникать внутрь. Но солдаты находились далеко внизу — близко к самому основанию всего комплекса, глубоко в недрах основной секции фундамента. Древние сваи здесь погрузили в сырое вещество, полученное искусством терраформирования, поэтому отзвуки тут распространялись далеко, отдаваясь эхом в каждом помещении и сбивая пыль с узких сводчатых потолков.

Суспензорные лампы над головой мигнули, затем отключились, — как раз в тот момент, когда что-то колоссальное снова ударило по внешней обшивке стены.

— Шлемы! — крикнул Коба, включив люмены на лбу.

После этого они мчались сквозь тьму, полагаясь на тридцать одну колышущуюся лужицу тусклого света, спотыкаясь и сталкиваясь, как заблудившиеся дети.

Стены Внутреннего дворца не были, как могло показаться снаружи, монолитными блоками из твёрдого материала. Внутри их заполняли ячейки с оборудованием, необходимым для поддержания работы встроенных платформ тяжёлого вооружения — силовыми кабелями, охлаждающими вентиляторами, галереями доступа и служебными тоннелями. Они напоминали своеобразные подземные города, населённые десятками тысяч техников и подключённых сервиторов. Если, теоретически, враг приблизится к тому, чтобы пробить внешние слои защитной обшивки, то в действие будут приведены протоколы, которые отключат подачу энергии во всю паутину залов управления и затопят их огнезащитными химическими веществами. Тогда будут — опять же теоретически — потеряны настенные орудия, но исчезнет риск катастрофических цепных реакций в том весьма теоретическом случае, если что-то взрывчатое сумеет преодолеть сотни метров монолитного адамантия.

Бран всегда полагал, что тут перебор с теориями. Типичный пример чрезмерных технических усложнений владыки примарха, который, как все они знали, встроил такое множество избыточных средств в каждый без исключения бастион и вал, что вероятность системного сбоя по всей секции стены настолько приблизилась к нулю, что её не стоило учитывать.

Но теперь он уже увидел врагов собственными глазами. Он наблюдал в магнокль вместе с тысячами стоявших на галереях защитников, как марширующие адские машины прокладывают себе путь по открытым равнинам. Ужасали не только их размеры — хотя и этого бы хватило, — но и скорость. Горизонт с севера на юг заполняла приливная волна взрывов, продвигавшихся быстрее, чем казалось возможным. А проклятые чудовища всё равно продолжали идти сквозь эти полосы бурлящего огня. Зону поражения, на покорение которой предположительно требовались месяцы, они преодолели за несколько дней — ужасающее зрелище, событие, которое подорвало тщательно спланированное отступление обороняющихся. Всё, что бросали против этих тварей, они разбили вдребезги. Раньше Коба думал, что любой отдельный титан — это нечто почти неуязвимое, оружие настолько беспримерное по форме и массе, что одного его присутствия достаточно, чтобы подавить любого мыслимого неприятеля, но когда он смотрел, как они гибнут, и не по одному или по двое, а сотнями... Он не находил ни слов, ни способов выразить то, что предстало перед ним.

Их застигли врасплох, и ситуация усугублялась тем, что в каждой башне управления ухудшилось состояние канала передачи команд. Их подвели не только ауспики и технологии связи, но и нервы защитников. Что-то проникло внутрь стен раньше, чем осязаемый враг, — нахлынувшая волна безнадёжности, густевшая пелена отчаяния, которая заставляла мужчин бросаться с высоких парапетов, а женщин перерезать себе горло штыками. Пока Дорн не направил четыре сотни своих легионеров для восстановления порядка, казалось вероятным, что вся секция погрузится в полное смятение, но даже сейчас всё балансировало на острие ножа. Ты не мог рассчитывать, что переданный по воксу приказ будет выполнен, что ауспик даст точные показания, а в рапорте с участка прозвучит что-то кроме невнятицы и бреда. Тебе нужно посылать вооружённые группы, чтобы они наблюдали за всем и убеждались, что всё сделано, затем вернуться лично, чтобы подтвердить уже их доклады, и каким-то образом проконтролировать, чтобы твои подчинённые тем временем не сошли с ума или не покончили с собой.

Это ослабляло их. Сбивало с толку. И стало уязвимостью, решающим недостатком — процедуры исполнялись слишком медленно, а враг действовал слишком быстро, и внезапно всё пошло прахом. Генераторы необходимо отключить, приёмники энергии разрушить, резервуары опустошить. И это должно произойти сейчас, до того, как адские машины сумеют пробить брешь и проникнуть внутрь со своим гнусным оружием.

— Быстрее! — крикнул он, добежал до конца коридора, споткнулся, устоял на ногах, кое-как свернул за угол, а затем изо всех сил помчался к люку безопасности в дальнем конце следующего прохода.

Теперь он слышал рёв плазменных генераторов, от работы которых дрожали стены, а в переработанном воздухе резко пахло химикатами. Он слышал впереди крики гнева и смятения. Он чувствовал страх.

— Император, направь меня, — пробормотал Бран.

Он не знал, поможет ли это. Ему всегда говорили, что Император — всего лишь человек. Но, когда Коба прошептал эти слова, они по какой-то причине немного взбодрили его. Поддержали, не дали сдаться.

Бран добрался до охраняемой двери, набрал код доступа и ворвался внутрь.

Зал на той стороне был по-настоящему огромным, словно зияющая пропасть в толще стены. Он простирался на сотню метров и вверх, и вниз. Коба и его группа вышли на платформу, расположенную на внутреннем крае. На площадке уже теснились работники и охранники, одни в цветах Механикус, другие — в охристо-жёлтой форме техников Дворца. Всё свободное пространство занимала управляющая аппаратура, по большей части угловатая, размером с человека. На полу лежал мужчина, истекавший кровью. Ещё одного, в более длинном облачении старшего техника, с растрёпанными волосами и помятого, прижимали к блоку датчиков трое слуг. Прочие кричали с раскрасневшимися лицами, тыча друг в друга пальцами.

В ущелье за поручнями находились сами генераторы, каждый высотой с многоэтажный жилблок. Затянутые паутиной кабелей и опорных балок, они сияли изнутри, что указывало на ужасающие уровни мощности. Дуговые разряды с треском метались между огромными катушками, отчего весь зал внезапно озаряли бурные вспышки яркого света. Там было шумно, гулко и пахло охлаждающей жидкостью.

— Отключить! — крикнул Коба. Вырубив нашлемные люмены, он направил лазружьё на человека в толпе, который выглядел самым главным.

— Нет, это ошибка! — крикнула в ответ один из операторов, женщина с безумным лицом и вытаращенными глазами. — Враг хочет, чтобы их выключили! Нам нужно, чтобы орудия действовали!

— Трон, просто послушай его! — взмолился старший техник, по-прежнему прижатый к стене. Бран только сейчас заметил синяки на его лице. — Те приказы были подлинными!

Коба жестом приказал солдатам наступать, держа лазружья наготове. Промедлить значило погибнуть.

— Отключить, — приказал он женщине. — Повторять не стану.

— Никогда! — возразила она, потянувшись за личным оружием. — Ты просто ещё один...

Бран выстрелил технику в плечо, и её отбросило спиной на поручни. Его отделение тоже открыло огонь: солдаты целились высоко, чтобы вынудить остальных работников броситься в укрытия. Затем Коба подошёл к командным терминалам и попытался разобраться в управлении. Генераторы громыхали менее чем в пятидесяти метрах от него. Их шум и жужжание статического напряжения мешали сосредоточиться.

Старший техник, освобождённый от тех, кто схватил его, на неверных ногах подошёл к Брану.

— Этот! — резко выпалил он, указывая на блестящий рычаг управления. — Опустите его!

Коба схватил его двумя руками и потянул вниз. Ничего не произошло. Коротко прозвучал сигнал тревоги, и ряд мониторов погас, но генераторы продолжали гудеть, плазменные резервуары по-прежнему выдавали энергию, линии электропередачи оставались полностью активированными.

— Что за... — начал он, прежде чем снова увидел ту женщину, лежавшую на площадке всего в нескольких метрах от него. Она ухмыльнулась Брану.

В руке женщина сжимала пучок проводов, выдернутых из открытой панели доступа. В некоторых кабелях сохранялось напряжение, и крошечные электрические разряды змеились из них на площадку, отчего техник вздрагивала и дёргалась.

— Ты не добьёшься своего, предатель! — торжествующе закричала она, отползая и волоча за собой связку кабелей. Изо рта у неё текла кровь, ярко-красная в свете плазменных всполохов. — Ни за что не добьёшься! Орудия должны стрелять!

Бран потрясённо уставился на неё. На какое-то ужасное мгновение он пришёл в полное замешательство. Коба был не техником, а просто солдатом, которого отправили проследить за выполнением приказов.

— Взорвите главные приёмники энергии! — крикнул старший техник, дёргая Брана за руку, чтобы показать ему, где они находятся. — Это вызовет отключение! Взорвите их!

Над ними, примерно на высоте тридцати метров, из стены выступали шесть массивных труб, которые горизонтально тянулись к генераторам. Они обладали надёжной защитой — полированными металлическими оболочками, — но Коба предположил, что из лазружей можно пробить внешний слой.

— Вы слышали его! — крикнул Бран отделению. — Вырубите их!

Но затем вся площадка закачалась, задрожала до основания, и половина солдат потеряла равновесие. Паутина трещин проступила на участке стены прямо над ними, распространяясь с поразительной скоростью. Выбитые куски каменной кладки водопадом посыпались вниз, с грохотом срываясь с платформы и отскакивая в пропасть. Из трещин вырвались огненные копья, и раздался оглушительный вой боевых буров, отдававшийся жутким эхом. Снаружи рушилась основная конструкция стены.

Враг почти прорвался. Генераторы продолжали работать на полной мощности. Стиснув зубы, Коба прицелился вверх, в силовые кабели, и начал стрелять. Он попадал каждым лучом. Другие бойцы отделения тоже не промахивались. Пока они опустошали батареи питания, стены над ними зловеще вздулись, трещины расширились. Отвратительный шум буров быстро нарастал, пока скрежет адамантия по скалобетону не перекрыл все прочие звуки.

Бран стрелял, игнорируя всё вокруг, не снимая палец с гашетки. Он поймал себя на том, что пытается своей волей заставить лазерный разряд — хоть один — пронзить оболочку. Он осознал, что просит Императора исполнить его желание. Одну маленькую просьбу.

Тут никак не успеть. У него осталось гораздо меньше времени, чем требуется для того, чтобы перерезать обшивку силовых кабелей из ручного лазерного оружия. Возможно, болтер бы справился. Возможно, владыке примарху следовало послать одного из своих сыновей для этой работы. С другой стороны, генераторов в стене десятки, и космодесантников на всех не хватит.

Настенная плита над ним окончательно развалилась, и выбитые обломки посыпались на плазменные камеры. Скрежещущий вой буров вышел за пределы слышимости, и следом донёсся вой хлынувшего внутрь воздуха — перегретого, едкого, ворвавшегося с полей неистовых сражений. От корпуса генератора начали отскакивать, грохоча и звеня, расколотые блоки оуслита с металлическим покрытием. Эти огромные куски внешней обшивки вылетали из стены, словно вертящиеся пули. Затем появились жгучие лучи энергетического оружия. Впиваясь в зал, они воспламеняли воздух, уже наполненный газами.

Когда первый из лучей основного потока поразил цель, пробив кожух ближайшей плазменной камеры, Коба понял, что его время истекло и что он потерпел неудачу. Упрямо продолжая стрелять, он сумел выговорить четыре последних, полных ужаса слова:

— Храни нас всех Трон...

А потом всё поглотил огонь.


Гвозди впились глубоко, подгоняя его, доводя до крайнего озлобления. Ему нужно убивать. Ему нужно убить прямо сейчас, вонзить цепной топор во что-то живое, иначе Гвозди — эти великолепные шипы, изгоняющие слабость, которые он ненавидел, но и нуждался в них, — просто вопьются ещё сильнее, наказывая его.

Ему уже так долго не попадалось ничего, что можно убить. Ранее Скарр-Хей мчался по усеянным обломками равнинам вслед за богомашинами — сначала внутри смрадного корпуса старого зловонного «Лэндрейдера», затем пешком, отчаянно жаждая сражаться. Вместе с ним шли сотни тысяч других бойцов — легионеры, мутанты, культисты, всевозможные слуги богов. Все изнывали от желания ступить за стены. У одних в вытаращенных глазах горел свет веры, других воодушевляла низменная жажда крови.

Теперь Скарр-Хей почти ничего не чувствовал, кроме ослепляющих волн боли. Мир у него перед глазами затуманился, приобрёл красный оттенок и дрожал всякий раз, когда он поворачивал голову. Его сердца отчаянно колотились, наполняя тело призывами к насилию, однако он не находил никого, кому мог бы причинить боль. Никого, против кого он испытал бы себя. Никого, с кем бы он сразился.

Ему хотелось кричать. Ему хотелось рычать. Осталось недолго. Конечно. Примарх обещал им это, показывая путь.

Скарр-Хей ненадолго задумался, где сейчас примарх. Он спросил себя, где сейчас капитан Восьмой штурмовой роты. Казалось, что распадалось всё, и так быстро: батальоны рассыпались, воины преследовали собственные цели. Отделение самого Скарр-Хея находилось где-то поблизости, но он не мог разглядеть никого из бойцов во мраке. Ранее Окаша слегка взбесился и прорубился через отряд зверолюдей. Над ним брало верх разочарование, вызванное тем, что не удаётся отыскать противника получше. Гхазак и Нхам брели в тени банды рыцарей, возможно, вынюхивая какую-нибудь подходящую цель охоты. Остальные вроде как держались поблизости, но он не видел их.

Вокруг клубился дым, окутывая пейзаж подвижными сгустками черноты. Иногда эти скопления вспыхивали, освещённые изнутри каким-нибудь взрывом, словно в их сердцевине распускались кроваво-красные цветы на фоне сгущавшейся ночи. Он знал, что там по-прежнему борются титаны — последние из рабских машин Ложного Императора беспрекословно отдавали свои жизни, сражаясь без чести или преданности делу. Скарр-Хея не интересовал такой бой. Его не интересовали ни дальнобойные мегаболтеры, ни лазерные пушки. Он хотел подобраться вплотную, ведь его создали для таких схваток. Чтобы пробить первую брешь, нужен титан, но для того, чтобы воспользоваться ею, захватить и удержать, атаковать и окрасить землю алым, нужны воины из плоти и крови.

Поэтому ранее он наступал вместе с буйствующими исполинами Мортис, его «Лэндрейдер» петлял и стрелял вокруг их могучих ног, подъезжая к ним так близко, что его не раз могли раздавить. Когда в транспорт попали настолько серьёзно, что броня отслоилась, а гусеницы заклинило, Скарр-Хей с готовностью выпрыгнул из него, зная, что продвинулся достаточно и успеет добраться пешком, чтобы увидеть момент, когда они получат обещанную награду и начнут настоящую бойню.

Именно тогда, в самый разгар боевого безумия, внутри замкнутой сферы ярости, оказалось, что он сохранил достаточно разума, чтобы на миг испытать потрясение. С уровня земли, на столь малом удалении, стены выглядели гигантскими. Намного более крупными, чем всё, с чем воин сталкивался прежде. Они едва поддавались осмыслению. Авангард титанов Мортис стоял у их подножия, пустотные щиты потрескивали от сыпавшихся обломков. Изрытую и размокшую землю, по которой прошагали великаны, усеивали воронки. Непрерывно падали миномётные снаряды: с глухим стуком вонзаясь в грунт, они разбрасывали брызги кипящей грязи. Мрак пронзали бесчисленные тысячи огоньков — линзы шлемов, что мигали и исчезали, когда дым заслонял их. Они отмечали неравномерное продвижение живого прилива, бескрайних полчищ пехоты.

Теперь они оказались в ловушке на открытой местности. Вернуться нельзя, иначе рано или поздно увязнешь в стычках между титанами, что продолжались на равнинах. Продвинуться вперёд нельзя, потому что проклятые стены до сих пор не пробиты. Орудия на бруствере в основном замолчали, но через вершину преграды всё ещё перелетали снаряды, образующие плотный шквал артиллерийского огня. Чем дольше это будет продолжаться, тем выше вероятность, что все они умрут здесь, в липкой грязи, ничего не добившись.

Скарр-Хей грузно подступал ближе, тяжело дыша и настороженно поглядывая на изгиб куртины, уносившейся ввысь, в беззвёздную ночь. Он задыхался в дыму, ощущая привкус густой смеси выхлопных и пороховых газов. Ему казалось, что его сейчас разорвёт на куски, выбросит из доспехов, и он станет просто ещё одним клубящимся огненным шаром, который пронзит тьму. В тенях вокруг него бродили банды воинов — фанатики Лоргара, техники Пертурабо, теперь лишённые вождя, и убийцы в цветах морской волны, подчинённые самому Луперкалю. Всё время прибывали новые бойцы: извергнутые из нутра транспортников, они строились в неровные колонны и направлялись вверх по склону, под тень стены.

Над ними и впереди всех возвышался уникальный колосс — титан типа «Император», окружённый свитой из фаланги гигантов, огромный и окутанный пламенем. Его порченую шкуру испещряли волдыри и мокнущие металлические язвы. Из вентиляционных отверстий и сбросных затворов хлестали какие-то жидкости: пенясь, они лились по огромным ногам и смешивались с иловым следом, который тянулся за исполином. От него пахло отвратительнее, чем от чего-либо ещё на всей осквернённой планете. Извращённый до самого ядра своей сути, он источал погибель, как живое существо истекает потом. Скарр-Хей не знал его названия. К тому моменту он едва помнил своё имя.

Подходить к нему так близко было опасно. Если эта штука хоть немного сдвинется, то одной ногой растопчет целую пехотную роту. Но Скарр-Хея это не волновало. Он шёл вперёд и вверх, по-звериному порыкивая на каждом выдохе. Он ощущал покалывание статического напряжения от пустотных щитов высоко наверху. Громадное тело титана тянулось ввысь, нависая над ним, как и другие богомашины. Их уже собралось не меньше пятидесяти, и всё время подходили новые. Казалось, что Скарр-Хей заблудился в тенях какого-то металлического леса, где он выглядел карликом среди стволов невозможных, искривлённых деревьев. Энергетические заслоны титанов наконец слились правильно, образовав гигантский защитный слой в небе над головой. Эта эгида, гудящая разрядами, вспыхивала, шипела и прогибалась, когда снаряды били по ней.

Пока Скарр-Хей пробирался под ногами у богомашин, земля закачалась. Ослепительный свет и дым в клочья разорвали ночной мрак. Буры, приводимые в движение исполинскими руками, вгрызлись в адамантиевые пластины и нагромождения скалобетона. Энергетические лучи и мелта-потоки били и распыляли, вскрывая пещеры и прорезая ущелья. Творилось разрушение в неописуемых масштабах — симфония концентрированного уничтожения, отдельные части которого сфокусировали, наложили друг на друга и с безжалостной целеустремлённостью излили в точки излома.

В другую ночь Скарр-Хей, возможно, восхитился бы таким мастерством. Но теперь, когда Гвозди глубоко впились в мозг, он осознавал только свою озлобленность и досаду. На то, чтобы прорваться через этот барьер, уйдут дни! Возможно, недели. Кто-то просчитался. Воина не интересовало, кто и почему, но в итоге он лишился добычи.

Скарр-Хей чуть не повернул назад. Он подумал о том, чтобы снова прорубиться через равнины, найти остальных бойцов своего проклятого богом отделения, пробраться на какой-нибудь другой фронт битвы в руинах под Фасадной стеной, где действительно можно немного повоевать.

Но затем буры внезапно смолкли. Лучевое оружие погасло. Боевые горны титанов, оглушавшие Скарр-Хея с того момента, как он прибыл на передовую, смолкли.

Что-то проникло внутрь. Что-то воспламенилось. Всё поле боя, заполненное сотнями тысяч воинов в доспехах, затаило дыхание. Почудилось, что даже равномерный ритм артударов сбился, как будто сам мир внезапно оказался на краю обрыва, охваченный ужасом, готовый провалиться в небытие, из которого не будет возврата.

Скарр-Хей вгляделся в темноту. Он слышал взрывы, доносящиеся откуда-то из глубины и приглушённые множеством защитных слоёв. Он чувствовал агонию земли под ногами, более жестокую, чем прежние толчки от непрерывных разрывов. Он видел, как по огромному чёрному пространству мчатся ветвистые разряды молний, мечущиеся, словно демоны, по поверхности маслянистой зеркальной глади.

Титаны начали отступать, неуклюже, неловко, вызывая неразбериху при каждом медленном развороте. Снова зазвучали боевые горны, а также крики и вопли культистов, обезумевших от стимуляторов. Скарр-Хей стоял неподвижно, наблюдая, как детонации подпитывают друг друга, набирая и набирая мощь, по-прежнему придавленные всей тяжестью стены. Из трещин вырывались лучи света, голубоватые по краям. Они устремлялись во мрак, словно свет люменжекторов.

— Это... началось, — невнятно пробормотал он, чувствуя, как тектоническая нестабильность нарастает всё быстрее и превращает почву в содрогающуюся массу грязи и пепла. Скарр-Хей уловил характерный резкий запах утечки плазмы, достигшей критической массы. Он услышал вой и визг вырывавшихся газов, за которыми последовал рык, такой мощный, что чуть не повалил его наземь. Клубы пламени, ринувшись наружу, взметнулись по поверхности стены и поглотили парапеты. Броневые пластины отделялись от внешней обшивки и, распадаясь по мере того, как скользили вниз, ускоряли разрушение. Отдельные раскаты слились, усилились, превратились в рёв, похожий на шум при запуске двигателей звездолёта.

Затем случилось это — долгожданный апокалипсис, всемогущий цепной взрыв, который полностью разрушил внешние плиты, отправив тысячи тонн оборонительных строений в ночь. Его поддержала ударная волна, исходящая из эпицентра: под её натиском конструкция вокруг этой точки трескалась, разъезжалась и распадалась, порождая облако обломков, что вздымалось над парапетами, устремлялось ввысь и накрывало даже пики великих шпилей, присыпая всё в радиусе нескольких километров слоем горячей пыли.

Скарр-Хей смеялся, хотя буря неистовствовала вокруг него, пытаясь сорвать черепа, подвешенные к броне. Он воздевал топор, со смертоносных зубьев тянулись огненные струи, которые отбрасывал назад ураган, с визгом проносящийся мимо.

Хотя такая исполинская конструкция не рухнула и не сложилась полностью, на ней произошёл мощный оползень, её внутренние слои величественно сложились к центру, наблюдательные башни раскачались и опрокинулись, а опорные колонны просели. Туча пыли всё ещё поднималась, теперь подпитываемая собственной массой и озаряемая изнутри вторичными вспышками. Из высокого пролома хлынула приливная волна обломков — она скатывалась по склону, как убыстряющаяся лавина. Пехотинцы, находившиеся в авангарде, бежали от неё, спотыкаясь, протирая забрала и стараясь не потерять равновесие в клубящейся мути. Даже богомашины закачались под напором вихря, который высвободили они сами.

Скарр-Хей непокорно раскинул руки и зарычал на лавину. Воин покачнулся, кренясь навстречу ветру, наслаждаясь его мощью.

— За Повелителя Ярости! — воскликнул он.

Гвозди подстегнули его, теперь уже предвкушая то, что произойдёт дальше.

Ещё до того, как лавина застыла, Скарр-Хей снова побежал, карабкаясь, поскальзываясь и взбираясь по грудам щебня. Рядом раздавался общий рёв ещё многих тысяч глоток: все бойцы сбрасывали оцепенение, начинали действовать и призывали на помощь своих богов и демонов.

Титаны не могли последовать за ним — пока что. Склон оставался массивным и крутым. Даже для Скарр-Хея подъём стал испытанием, потому что раскалённый щебень скользил под ботинками и со стуком скатывался вниз. Он лишь смутно осознавал, что кто-то взбирается вместе с ним, поскольку не сводил глаз, застланных багряной пеленой, с гребня пролома. По обеим сторонам от этой неровной груды раздробленного скалобетона шириной около трёхсот метров торчали пилообразные края неповреждённых парапетов. Пытаясь добраться до бреши, воин всё равно что карабкался по горному перевалу, постоянно испытывая обжигающий натиск перегретого ветра.

Но потом он сделал это. Когда снова начались артудары, когда ошеломлённые отряды защитников, постепенно приходя в себя, бросились занимать уцелевшие оборонительные позиции, Скарр-Хей из Пожирателей Миров достиг вершины последнего выступа из покорёженных металлических конструкций и тлеющей каменной кладки. На мгновение он замер на краю, глядя вперёд.

Позади него лежали пустоши, кишевшие бесчисленными воинами. С боков легионера окружали стены, пробитые здесь, но целые на остальных участках. Впереди, расползаясь под тяжёлой тенью пыли и смога, лежал объект всех его мучительных мечтаний, надежда достичь которого поддерживала его год за годом, даже когда само существование стало таким невыносимо мучительным, что единственное избавление виделось в смерти.

Шпиль к шпилю, базилика к базилике: здания стояли настолько тесным и плотным скоплением, что казалось, будто в его пределах можно укрыть обитателей целого мира. Теперь оно с избытком наполнилось жизнью, пугливой и робкой. Скарр-Хей смотрел на него, вглядываясь в картину, пронизанную страхом. Созревшее для жатвы место источало пьянящее чувство унижения, и воин упивался им.

Это началось здесь. Всё началось здесь. Но он не видел ничего подобного. Скарр-Хей вообще не видел этого места по-настоящему — того, как штатские ютились в подвалах, как молодые и старые ужасались и изумлялись шуму и вони. В тот момент он даже не видел Терру. Точно так же воин мог бы смотреть на любую цитадель в любом мире, пусть и цивилизованном, полном богатых, слабых и жестоких.

Теперь здесь был он, Скарр-Хей, Тот, кто Пожирает Миры. Он уже сразил много живых душ в этой битве, но сейчас перед ним лежало ещё больше, в количестве, о котором он и не мечтал, согнанных вместе, как скот на бойне.

Он запустил зубья цепного топора, и при звуках знакомого жужжания ему захотелось взреветь от удовольствия.

— Внутри! — невнятно пробормотал он, уставившись мутными, полуслепыми глазами на далёкий Санктум Империалис. — Бог всех убийств, мы внутри!


Глава четвёртая

Обновитель

Мудрец

Превосходство


Внутри, за стенами, в убежище, к которому он так упорно стремился, чтобы лишь ненадолго укрыться от вихря снаружи.

Он не очень хорошо помнил своё путешествие от Мармакс-Юг. Весь фронт рассыпался, обваливался вокруг него, и всё это время он то приходил в сознание, то впадал в забытьё. Он помнил, что встретил мужчину по имени Кацухиро. Именно этот человек поднял тревогу, устроил так, чтобы его вытащили с передовой и отправили в тыл по лабиринту траншей. С тех пор он не видел Кацухиро. Он поймал себя на мысли, что хочет вернуться туда прямо сейчас — снова найти солдата, поблагодарить. Но тогда он просто двинулся дальше, неся труп другого мужчины, Коулла, которого встретил раньше, — только для того, чтобы похоронить. Ребёнка, о котором Коулл заботился в пустошах, он не стал брать с собой. И разве он мог поступить иначе? Теперь для младенца не нашлось бы лучшего убежища, чем те окопы, и лучших опекунов, чем те люди. А ему нужно было вернуться в бой, снова занять своё место рядом с братьями.

И всё же он часто думал о них. О Коулле, и о ребёнке, и о том человеке, Кацухиро.

Шибан-хан встал. Вытянул правую руку, затем левую. Проверил отклик силового доспеха, взаимодействие с мышцами, уделяя особое внимание тем участкам, где мускулы представляли собой связки марсианского металла, а не творения терранского генетического искусства. Он прошёл несколько шагов по каменному полу, чтобы изучить, как тяжесть боевой брони подействует на ещё не зажившие раны.

Он быстро поправлялся. Отчасти помогали физиологические особенности астартес, отчасти — превосходные аугментации, которые ему установили после возвращения на Терру. Его трудно убить, и так было всегда. Конечно, он не такой великий воин, как Хасик или Джемулан. Уж точно не на том же уровне, что Цинь Са или Джубал. Но все эти имена больше не звучат, сметённые кровожадной войной. А он каким-то образом по-прежнему цел, его раны затягиваются, оружие восстановлено и снова готово к бою.

«Отступить, потом ударить вновь», — подумал Шибан.

Он находился в небольшом помещении без окон, погребённом в недрах одной из многочисленных толстых башен Колоссов. И всё же он чувствовал гул постоянного обстрела: обшарпанные каменные стены дрожали из-за вибрации, расходящейся от пола. Люмены то и дело мигали после мощных попаданий, и с побелённого потолка сыпалась пыль.

Шибан мало что знал о положении на фронте в целом. Когда он слышал о вратах Колоссов в прошлый раз, Каган выбрал их в качестве своей позиции, и туда прибыла большая часть сил орду. Очевидно, пока что их успешно обороняли. Мармакс тоже оставался в руках защитников, хотя ситуация там казалась крайне нестабильной. Больше он ни в чём не испытывал уверенности. В своём долгом странствии по внешним пустошам, территории, отданной врагу, Шибан увидел только то, какие мерзости ждут их всех в случае поражения. Та область превратилась в безнадёжное место, окутанное туманом болото, где могли обитать лишь порченые.

Космопорт стены Вечности тоже, скорее всего, уже стал таким, потому что враг не просто захватывал земли — он изменял их, искажал, превращал в инкубатор для своих извращённых отродий. Тела воинов, павших там, теперь уже глубоко погрузились в осквернённую варпом грязь, их не удостоили почётного погребения или, в случае Белых Шрамов, обряда каль дамарг.

Это очень легко могло подтолкнуть его к ненависти. Шибан заигрывал с ней в течение долгих лет, когда легион бился ради возвращения на Терру, и его душу терзали постоянные утраты, но он так и не сдался до конца. Им уже не испытать такой беззаботности, как когда-то в Белом Мире, где их единственным врагом были ксеносы, но если Есугэй и научил их чему-то, так это тому, что ты потерпишь величайшую неудачу, если потеряешь себя, — самую суть тебя, сердцевину своего существа.

Поэтому теперь он тщательно сберегал всё это. Нужно сохранять равновесие, помнить, что война — это искусство, относиться к ней как к извилистому мазку кистью по бумаге. Легион не был полностью уничтожен, и его численность увеличилась благодаря спешному пополнению рядов. Набирали в него не чогорийцев и не терран, а тех, кого сгребли с дюжины планет и пустили в дело, прежде чем бросить здесь в огонь. Им понадобится руководство, чтобы не угодить в ловушку, по краю которой ходил сам Шибан. В отсутствие гигантов прошлого, тех, кто выковал легион в его ранние годы, новички всё равно нуждались в обучении.

Он не чувствовал себя образцом для подражания. Возможно, сразу после Просперо, когда многие требовали, чтобы Шибан приобрёл большее влияние, он мог бы воспользоваться шансом, но тогда он получил слишком серьёзные, калечащие раны, а впоследствии яд предательства ещё слишком долго отравлял всё. Решение, разумеется, оставалось за Каганом, и он правильно поступил, выбрав Джубала.

Так что же тогда это значит — остаться последним выжившим? Есть ли в этом какая-то особая честь или же изъяны никуда не делись и сразу проявят себя при решающей проверке?

Хорошо бы обсудить такие вопросы с Илией, однако он сомневался, что сейчас это возможно. Шибан даже не знал, где она — уж точно не здесь, не на фронте. Но как раз в этот момент дверь открылась, словно движимая самой мыслью о Раваллион.

Конечно, пришла не Илия — судьба никогда не выбирает момент так ловко. Пригнувшись, как ему всегда приходилось в крепостях, построенных для простых людей, внутрь шагнул Боевой Ястреб Чогориса, Джагатай-хан, примарх Шибана.

Тот низко поклонился.

— Каган, — просто сказал он.

Великий Хан смерил его оценивающим взглядом:

— Ты выглядишь лучше, Тахсир. Я рад этому. С возвращением.

— Спасибо.

Однажды Шибану так не терпелось увидеть Кагана, что он с боем пересёк полпланеты, лишь бы оказаться рядом. Джагатай тогда был силой вселенского размаха, созданием, заслуживающим не только служения, но и восхищения. В некотором смысле Шибан по-прежнему чувствовал то же самое, его преданность нисколько не ослабела, но бесконечная борьба, подточившая их всех, не пощадила даже Джагатая. Он всегда был худощавым, теперь же выглядел поджарым. Его голос, прежде приятный, теперь звучал сипло. Что-то изменилось в нём после разлома Катулла. Судя по всему, физическая мощь примарха не уменьшилась, но в нём появилось что-то более холодное, нечто заледенелое. Боевая броня цвета слоновой кости потрескалась, золотая отделка потускнела. Распущенные волосы свисали прямо, прикрывая медную кожу. Шрам на щеке словно бы потемнел и больше напоминал родимое пятно, чем след пореза, нанесённого собственной рукой.

Хан оглядел скромное помещение — узкую койку, стол, стул, модуль связи и глушитель датчиков.

— Я никогда не считал, что ты действительно погиб, — сказал он.

Шибан выгнул бровь:

— Значит, вы верили в меня больше, чем я сам. По крайней мере, иногда.

— Я начал распознавать приметы. То, как чувствую себя перед гибелью живой души из моего народа. — Он слабо улыбнулся. — Ушли уже столь многие, что мне хватает практики.

— Но Колоссы держатся. Я не знал, будете ли вы ещё здесь.

— Мы уйдём. Скоро. — Затем Хан пошевелился, глубоко вздохнул, стряхнул оцепенение. — Расскажи мне про порт у стены Вечности.

Тогда Шибан сообщил ему обо всём: о массированном нападении, о постепенном ослаблении обороны, о ходе сопротивления, об уроне, который они нанесли врагу, прежде чем внешние врата всё-таки пали. Он говорил быстро, чётко, излагая только те сведения, которые хотел бы получить его повелитель.

— В конце битвы мы попробовали использовать портовые буксиры, превратить тяговые системы в оружие. Из-за этого я не участвовал в отражении последнего штурма, и вот почему меня выбросило с поля боя. Последнее, что помню после того, как нас подбили, — мы на высокой скорости врезались во внешний край. Полагаю, я очнулся где-то к югу от наружной стены. Потом мне всего лишь потребовалось отыскать путь назад.

Хан кивнул:

— «Всего лишь». Полагаю, за этим кроется отдельная история. — До этого Джагатай смотрел вниз, на свои сцепленные руки, но теперь поднял голову. — Но я горжусь тобой. По-настоящему. Нам нужен был там представитель, кто-то, кто напомнил бы моему брату, какой вклад мы вносим в его начинания. Я никогда не считал, что порты нужно сдать. Я сражался бы дольше на платформах Львиных врат, но, по крайней мере, мы извлекли из этого урок.

— Возможно, и впрямь следовало сражаться дольше.

— Но мы и так сражались.

Шибан поколебался, не зная, как на это ответить. Услышанное смутило его. Неужели он понял правильно? Возможно ли, что его повелитель действительно не знал? В некоторых аспектах это облегчало ему задачу. В других — сильно её осложняло.

— Значит, вы... — начал он. — Вы считаете, что нам полагалось его удержать?

— Конечно. Ты сделал всё, что мог.

— Вы и владыка Дорн, оба?

Джагатай пригвоздил его к месту взглядом тёмных глаз:

— Что ты пытаешься сказать, Шибан?

Он не сумел бы ничего скрыть от своего генетического отца, даже если бы попытался. Но всё же он мучился, пока подбирал слова и решал, как раскрыть эту болезненную правду.

— Допускаю, что я ошибся, — тихо произнёс он. — Такое всегда возможно. Но я говорил с командующим Ниборраном. Он объяснил всё так чётко, как только мог. — Шибан глубоко вздохнул. — Космопорту при стене Вечности позволили пасть. Мы никак не удержали бы его с теми силами, что нам дали.

— Нет. В таком случае вас бы эвакуировали.

— Нас не могли эвакуировать. Требовалось, чтобы враг поверил, будто мы твёрдо намерены удерживать космопорт. Нам следовало привлечь к себе взгляды, чтобы никто не посмотрел в другое место.

В тот момент Шибан вспомнил, что он почувствовал, впервые узнав эту истину. Тогда ощущения были не такими уж плохими, ведь гибель в бою, по той или иной причине, рано или поздно настигла бы каждого из них.

Но, пока он старался восстановить картину сейчас, после всех тех смертей, ему стало паршиво.

— Я не знаю, в чём причина. Какой-то другой фронт, какой-то другой гамбит. Но когда я поднимался к буксирам, чтобы выиграть нам ещё немного времени, то сознавал, что просто пытаюсь оттянуть неизбежное. Я не предполагал, что вернусь. Никто из нас так не думал. Вот что узнала горстка из нас. Мой Хан, нас послали туда умирать. Ради военной хитрости.

Какое-то мгновение, единственный миг, который показался вечностью, Джагатай молчал. Его покрытое шрамами лицо застыло, пока он осмысливал услышанное. Каган не размыкал губ. Шибан внезапно вспомнил, как вёл себя примарх в ходе процессов над легионерами, когда обращал клинок против своих бойцов, поддавшихся искусу Хоруса, и это ранило его глубже, чем любого из тех, кого он осудил.

— Ублюдок, — тихо выдохнул Хан. Его глаза потемнели. Скорбь во взгляде быстро сменилась гневом. — Лживый, лицемерный ублюдок! — Примарх отвернулся, сжав кулаки, и внезапно от него повеяло такой угрозой, словно он собирался разнести всё помещение. — Он смотрел мне в глаза. Он стоял прямо передо мной, ближе, чем ты сейчас, и лгал. О чём он думал? Что я выдам его тайну? Что я помешаю ему? Чертовски верно, я бы так и сделал.

Шибану едва не пришлось подавлять улыбку, вызванную не удовольствием, а чем-то вроде облегчения. Оказывается, его примарх — по-прежнему сила вселенского размаха. Всё такой же живой, страстный и отчаянно заботящийся о своих детях, как и всегда.

— Напрасно им не сказали. Напрасно тебе не сказали. — Хан яростно мотнул головой в знак отрицания. — Воин может отдать жизнь за правое дело, но он должен знать. Когда мы создавали сагъяр мазан, мы никогда не лгали им. Вот что в первую очередь довело нас до этой чёртовой неразберихи — мерзкая привычка думать, что правду нужно держать в секрете, скрывать от тех, кто выполняет работу.

— Если бы мы только знали, — осторожно высказался Шибан, — истина вышла бы на свет. Гамбит провалился бы.

— Ты точно так думаешь? Ты так мало доверяешь тем, с кем сражаешься бок о бок, даже сейчас? — Джагатай презрительно скривил губы. — С тех пор, как всё это началось, я видел, как подразделения стандартных людей сталкивались с ужасами, которых даже не должно существовать в одной Галактике с ними. Я наблюдал, как они встают, крепко сжимают оружие и смотрят в глаза своей грядущей погибели. Душа Алтака, они стали примером для всех нас! Напрасно им не сказали.

Хан постепенно обуздал себя, хотя гнев по-прежнему кипел в каждом его жесте. Он привалился спиной к дальней стене, его длинные руки безвольно легли на скалобетон. Подбородок опустился на грудь.

Снова воцарилась тишина, и Шибан знал, что лучше не нарушать её.

Потом он услышал нечто неожиданное — низкий смех, полный горького веселья.

— Но, опять же, какой пример подаю я сам? — пробормотал Хан. — Мой брат делает то, что должен. Он не в состоянии пойти против своей природы, равно как и я. Теперь я кое-что понимаю лучше. — Губы примарха изогнулись в кривой улыбке. — Он был прав, конечно. Стена Сатурна, полагаю... От этого его поступок не становится менее презренным, но я уверен, что он был прав. — Джагатай оттолкнулся от стены и снова выпрямился. — Мне всегда безмерно потакали, ты знаешь? Рогал провёл жизнь, отказывая себе во всём, сдерживая каждое желание, которое доставило бы ему хоть какую-то радость, а мы тем временем сбросили поводья, дали себе свободу и относились к любому приказу Трона словно к какому-то оскорблению.

— Мы были верны своей природе.

— Нам повезло. И мы вели себя эгоистично. — Лицо Хана снова помрачнело. — И сейчас мы исправляем это. Цена уже слишком высока, и впереди ещё много выплат, но теперь я зол, я разъярён, потому что никто не слушал, даже несмотря на то, что источник нашей хвори так же очевиден, как шрам на твоём лице. Если мы ничего не предпримем сейчас, то умрём за этими стенами, ещё раз напрасно растратив себя в обороне, а такого нельзя допустить, потому что, хоть я и не знаю, где и когда мне суждено встретить смерть, я не погибну за какой-то проклятой стеной!

Тахсира порадовали такие речи. Даже если в гневе Каган вёл себя холоднее, чем раньше, менее жизнерадостно и более жёстко, он всё равно производил восхитительное впечатление.

— Значит, вы соберёте курултай, — сказал Шибан. — Вы призовёте ханов.

— Вызов уже отправлен, — подтвердил Хан. — Не только легиону. Кому угодно, чему угодно, что может помочь нам. — Затем он ухмыльнулся, как когда-то, с выражением грозного предвкушения. — И поэтому я радуюсь, что ты вернулся и успеешь присоединиться к нам, Тахсир. Охота объявлена. Ей понадобятся ловчие.


Это по-прежнему город. Такое надо помнить. Миллионы людей по-прежнему жили здесь, прижатые друг к другу и напуганные. Они всеми силами старались уцелеть, пока волны нереальности разбивались о шаткие баррикады. Многие из них, возможно даже большинство, вообще не знали военного дела. Писцы, администраторы, квалифицированные работники и государственные служащие, они изначально прибыли сюда, чтобы управлять империей. К ним примкнули беженцы из Внешнего дворца и окрестностей, слишком разнородные, чтобы их классифицировать, а теперь они, голодные и устрашённые, нахлынули в многоквартирные дома и башни шпилей, и без того забитые до отказа.

Илия Раваллион наблюдала за огромными смыкающимися зданиями, что проплывали мимо неё в ночи. Небу над ней придавали зловещую окраску как орбитальная бомбардировка щитов, так и близкие разрывы снарядов наземной артиллерии. Несколько уцелевших уличных люменов мигали и гасли. Всё утопало в грязи под слоем пепла и завалами мусора, который невозможно было вывезти. Их зажали в кольцо, и здесь возникла герметичная система, окружённая со всех сторон.

Прильнув к запотевшему окну бронированного транспорта, Илия наблюдала, как в темноте вокруг неё сменяют друг друга узкие улочки. Их всех запруживали толпы. Бегали и кричали солдаты. Кое-где по забитым шоссе проталкивались, завывая сиренами, машины Администратума. Изредка среди них встречались скиммеры на грав-пластинах, но большинство составляли автомобили старой модели.

Присмотревшись внимательнее, ты замечал за круговоротом срочных военных дел проблески более обыденной жизни — очереди за пайками, группы людей вокруг костров, разожжённых в ёмкостях из-под прометия, детей в лохмотьях, пробиравшихся между ногами взрослых. На глаза попадались спорящие и дерущиеся люди, отчаянно цепляющиеся друг за дружку пары, одиночки с остекленевшими глазами, ковыляющие среди мусора. Хотя вселенная вокруг них умирала, они по-прежнему делали то, что не могли не делать. Им требовались еда и тепло. Они продолжали ссориться из-за места в вереницах у пунктов раздачи, спорить о том, стоило ли улететь с планеты на том челноке четыре года назад, когда ещё имелась такая возможность, и задаваться вопросом, не потеряют ли они должность инспектора на инструментальном заводе через месяц.

«Через месяц». Илия поневоле улыбнулась.

Человечеству потребовалось два столетия, чтобы вырваться с Терры и придавить всю Галактику своим высокомерием. Ему потребовалось семь лет, чтобы стянуться обратно, снова собрать всю энергию своего безрассудства в одном городе на одной планете. Теперь оставались считаные дни до того, как всё закончится, так или иначе. Судя по нескольким комм-пакетам, которые ей удалось получить от командования легиона, стену Меркурия прорвали менее чем в ста шестидесяти километрах к северо-востоку. Война находилась в неприятной близости от этих граждан на протяжении нескольких недель, а скоро она волной пронесётся по всем магистралям, через каждый квартал, и насильно вольётся им в горло.

Но Илия знала, что мало чем отличается от всех этих испуганных душ. Долгая борьба за возвращение V легиона домой опустошила её. Карьера Раваллион, в начале войны весьма выдающаяся, уже приближалась к финалу, а лишения длительной пустотной кампании добили её. Она не имела ни одного из преимуществ космодесантников, с которыми трудилась бок о бок. Они по-прежнему уважали её, именовали сы-Илия — даже чаще, чем раньше, особенно те, кого называли «свежей кровью», — но теперь такое отношение почти раздражало, потому что она явно умирала, в точности как Терра и Империум, и во всём этом, честно говоря, уже не осталось никакого смысла.

Но они не менялись, чем поневоле вызывали любовь к себе. Все демонические ужасы из ночных кошмаров целой расы могут хлынуть из вентиляции и вцепиться всем в глотки, но даже тогда рядом с ней окажется Белый Шрам, который спросит: «Всё ли у вас хорошо, сы? Нуждаетесь ли вы в чём-нибудь? Могу ли я чем-то помочь?»

— Мы почти на месте, сы, — сказал водитель, словно читая её мысли. — Начинаю спуск на площадку два-четыре-один.

Говоривший, воин по имени Соджук, принадлежал к орду. На фронте такие опытные бойцы сейчас ценились на вес золота, и всё же Каган настоял на том, чтобы во время задания её сопровождал полноценный боевой брат. Когда Илия запротестовала, настойчиво указывая, что так далеко от основных зон боевых действий ей будет достаточно стандартного эскорта из солдат Имперской Армии, Хан внимательно посмотрел на неё своим тяжёлым, не допускавшим возражений взглядом и сказал: «Скоро война поглотит всё это. Просто возьми его».

Так она и сделала, чему теперь радовалась. Внутренний дворец казался Илии как никогда опасным, — в нём царила атмосфера мании, изводившая её, — и присутствие Соджука успокаивало. Раваллион не удавалось точно определить, что именно её беспокоит. Гражданские в зонах военных действий часто впадали в панику, но здесь творилось нечто иное. Создавалось впечатление, что они окончательно опускают руки, что какие-то мерзкие невидимые миазмы вытягивают из них волю к жизни.

— Отлично, — сказала она, поправляя мундир

Взглянув в зеркало заднего вида, Илия проверила, всё ли в порядке с её внешностью, и поправила выбившуюся прядь седых волос. Она сильно похудела. Однако, какой бы старой и бесполезной Раваллион ни чувствовала себя в эти дни, ей требовалось выглядеть достойно: энергичной и собранной.

— Съезжаем.

Транспорт свернул с главной магистрали и покатил вниз по пологому скалобетонному склону. Они приблизились к паре тяжёлых взрывозащитных дверей, охраняемых часовыми. При плохом освещении преграда казалась мрачной. Соджук коротко переговорил со старшим охранником, и через несколько секунд двери поднялись. За ними обнаружился широкий тоннель, уходивший ниже уровня земли.

Спустившись ещё на несколько сотен метров по склону, Соджук вывел машину в подземную пещеру, глубоко погружённую в твёрдую породу, которая служила основанием города. Здесь сильно пахло выхлопными газами и повсюду разносился звонкий лязг механических инструментов. Остановив транспорт на свободной стоянке, легионер выключил двигатель, вылез наружу и открыл дверь для Илии. Она вышла, чувствуя, как ноют мышцы, и огляделась.

Огромная площадка №241 простиралась в тёмные глубины, куда не проникал взгляд Раваллион. Метрах в двадцати над ней, на грубо вырубленном потолке пещеры, висели трубчатые натриевые лампы. Между ними змеились длинные цепочки атмосферных процессоров, которые всасывали зловонный воздух и выбрасывали худшие из ядовитых веществ на уровень земли.

На всей скалобетонной платформе стояли бронемашины. Судя по всему, сотни. На корпусах виднелись разные цвета и множество различных полковых гербов. Большую часть составляли стандартные боевые танки «Леман Русс», расположенные рядами, с открытыми для обслуживания панелями доступа. Здесь и там встречались скопления другой техники: осадные САУ «Медуза», бронетранспортёры «Химера», даже несколько гигантов вроде исполинских «Гибельных клинков» и «Грозовых владык». Вокруг многих машин толпились бригады техников: они стучали по двигателям, закрепляли топливопроводы, приваривали новую броню. Перемежаясь с неподвижными боевыми единицами, стояли длинными рядами вспомогательные транспортные средства: автоцистерны, автомобили для перевозки взводов, медицинские и технические фургоны. Повсюду находились группы военнослужащих Имперской Армии: люди бегали, кричали друг на друга или просто устало лежали, привалившись к гусеницам своих машин. Пещера дрожала от шума, и в ней воняло. Простояв здесь всего несколько секунд, Илия почувствовала себя так, словно её намазали солидолом.

Соджук остановил специалиста в штабном обмундировании и спросил, где найти командующего офицера. Их провели через ряды техники, мимо длинных шеренг танков — какие-то из них стояли на холостом ходу, одни находились в приличном состоянии, другие едва функционировали, — к нескольким десяткам старших офицеров, которые собрались вокруг почерневшего шасси сверхтяжёлого «Адского молота». Провожатый подбежал к женщине в мундире цвета хаки, которая подняла голову, увидела знаки различия Раваллион и шагнула ей навстречу.

— Приветствую вас, генерал, — сказала она, сложив руки в знаке аквилы и поклонившись. — Полковник Джера Талмада. Могу я чем-нибудь помочь?

Полковник, крупная женщина с оливковой кожей, выглядела встревоженной. Грязный мундир плохо сидел на ней — все они похудели за последние несколько месяцев, — но глаза смотрели внимательно, и её лицо не выражало того жуткого смирения с поражением, которое так часто встречалось в те дни.

Илия взглянула на «Адский молот». Его панели были распахнуты, и лексмеханики копались в начинке танка. Бортовые бронепластины получили серьёзные повреждения, как и левая гусеница. С верхней башни тянулись потёки крови, длинные и чёрные.

— Что с ним случилось? — спросила она.

— Размещались к югу от Аурум-Гарда, в составе сто тридцать четвёртого Каланского полка, — ответила Талмада. — Отступили пять дней назад вместе с остальной дивизией — понесли тяжёлые потери. У нас шесть часов, чтобы всё исправить и вернуть их обратно.

«Адский молот» был грозной машиной, ценной в ближних городских боях, в которые их втягивали. При правильной поддержке его крайне трудно подбить — Илия всегда высоко ценила их, ещё в те времена, когда её главная задача состояла в снабжении Армии.

— Вы справитесь?

Полковник мрачно рассмеялась.

— Пошлём всё, что сможем. — Подавшись ближе, она понизила голос. — Там, снаружи, они долго не держатся. Уже нет. Вы должны послушать рапорты, которые мы получаем от выживших. Половину из них нам даже не удаётся...

— Я в курсе общей ситуации, полковник, — сказала Илия, оглядываясь на ряды повреждённых и отремонтированных машин. — Вы же не думаете, что вернётесь в Аурум.

— В последних полученных нами приказах говорилось, что все активы следует сохранить для южной зоны Внутреннего дворца. Мы по-прежнему ждём подробностей.

— Ожидание закончилось. Я пришла от примарха Пятого. Вам поручено развернуть треть ваших основных сил в Колоссах. У вас двенадцать часов на подготовку.

Талмада побледнела:

— Треть? Генерал, здесь нет...

— С остальными частями поступайте как вам угодно, но мне нужны боеспособные роты, исправные машины и опытные экипажи, которые знают, что делают. Никакой самоходной артиллерии, только основные боевые танки, все оснащённые для боя в ограниченном пространстве. Для начала я бы взяла вот эту штуку. Но все они — и это важно, — все должны иметь полную химическую защиту. Противогазы для экипажей, рабочие токсофильтры на корпусах. Никаких исключений. Если вы дадите мне машины без полной защиты, то с тем же успехом можете расстрелять их водителей прямо сейчас.

— Но мне прика...

— Полковник, связь отключена в половине города. Никто не знает, где что находится или куда что движется. Если только кто-то такой же безрассудный, как я, не приедет сюда лично, даже сам владыка Дорн не узнает, что у вас тут было и куда оно делось, а очень скоро на улицах вообще не будет никого, кроме мертвецов! — Илия сделала паузу. Талмада ни в чём не провинилась, им просто не хватало ресурсов. — Так что это никак не отразится на вас, вот что я хочу сказать. Но у вас появился шанс изменить ситуацию к лучшему. Есть один план. В его рамках техника, стоящая здесь, принесёт больше пользы, чем при исполнении любых приказов, которые вы получите от главного командования, потому что у неё будет возможность что-то сделать, как-то навредить врагу. Как я уже сказала, всё исходит напрямую от владыки Джагатая. Вам знакомо это имя, да? Слышали его раньше? Хорошо. У меня есть голопечати и всё такое.

Соджук шагнул вперёд, протянул руку в латной перчатке ладонью вверх, и включились гололиты. Все подлинные, регламентированные, проверенные лично ею.

— У меня с собой подробный запрос, — продолжила Илия. Соджук достал инфожетон и передал его адъютанту Талмады. — Что нам нужно, в каком количестве, где и когда. О вас очень хорошо отзывались, полковник, и я уверена, что вы немедленно займётесь делом, учитывая срочность ситуации.

Талмада, к её чести, постепенно брала себя в руки:

— Вы посещаете не только эту базу техники, верно?

— Ваша — четвёртая в списке. И в нём ещё немало мест.

— Это очень много... чёрт возьми, это же целая куча танков.

— Так и есть.

— Появятся дыры.

Илия просто не стала отводить глаза:

— Это вопрос самой критической важности, иначе меня бы здесь не было.

А затем, несколько неожиданно, поведение Талмады изменилось, пусть и незначительно. Она внезапно воодушевилась:

— Контрнаступление. Верно? Трон, скажите мне, что это так. Скажите мне, что кто-то сейчас идёт на этих ублюдков, потому что мы так чертовски долго отступаем, а через какое-то время это тебя подламывает. Понимаете? Скажите мне, что вы начинаете...

Илия положила руку на скрещённые предплечья женщины — и мягко, и твёрдо.

— Нам просто нужно, чтобы технику доставили к Колоссам через двенадцать часов.

И сразу же энтузиазм угас, сменившись прежним беспокойством и сомнениями. Так происходило везде и всегда.

— Но у них полное превосходство в воздухе. Полное. Вот что выбивает всю технику — ты выдвигаешься за периметр Внутреннего дворца, из-под прикрытия действующих настенных орудий, и они начинают кидать сверху всё подряд. Вот в чём ваша проблема, генерал. Вот почему мы отозвали их обратно.

Илия не убрала руку. Так было на других базах, и так будет на всех остальных. Это не имело большого значения — Каган всё равно получит то, что ему нужно, — но лучше достичь цели правильным способом, по правильным каналам, как можно решительнее и быстрее.

— Просто дайте мне то, что мне нужно на земле, — сказала Раваллион. — О поддержке с воздуха ломает голову кто-то другой.


Джангсай-хан вывел спидер «Кизаган» из бункеров врат Колоссов, с грохотом вырвался из подземных капониров и тоннелей, ведущих в тыл, к Последним вратам. Покинув запутанный уровень фундамента крепости, он взмыл на главный маршрут снабжения, что шёл оттуда на запад. Большая часть этой магистрали находилась под землёй, надёжно защищённая от мин и снарядов. Ему пришлось пробираться через плотный поток двустороннего движения — раненые бойцы и повреждённые машины ковыляли обратно к тыловым базам в узле Львиных врат, подлатанные бойцы и восстановленные машины ковыляли обратно на фронт. Колонна грузовиков снабжения выглядела скромнее, чем в начале осады, — заканчивалось всё, от основных пайков до боеприпасов. Поверх всего этого непрерывно разносился гулкий шум стрельбы, земля сотрясалась от разрывов, а вражеское наступление по многокилометровому фронту звучало как равномерные раскаты грома.

Находясь под землёй, Джангсай не мог оценить тактическую ситуацию в целом. Только когда он приблизился к самим Львиным вратам, предпоследнему бастиону перед Внутренним дворцом, маршрут ненадолго поднялся до уровня поверхности, что позволило ему в течение нескольких мгновений рассматривать открытую местность. Небо над головой, конечно, было чёрным, как уже несколько недель подряд, из-за чего руины огромных зданий напоминали выбеленные кости. В затенённых расселинах тлели пожары: большинство из них подпитывали зажигательные снаряды, топливом для других служили лопнувшие цистерны или подбитые транспортники. Горизонт на западе ярко освещался яростными вспышками плазмы над орбитальными пустотными щитами — переливчатым огненным адом, который никогда не угасал. Вершины далёких шпилей вонзались в это горнило, выглядя очень хрупкими под его непрерывной рябью и всполохами. К северу, за разрушенной кучей шлака — всем, что осталось от Корбеник-Гард, — простиралось разорённое царство колючей проволоки и траншей, большая часть которого сейчас находилась в руках врага. Джангсай сражался там несколько недель, в рамках операции по удержанию, чтобы не допустить полного отсечения Колоссов от Львиных врат. Битва выдалась тяжёлой — там шла изматывавшая нервы борьба, и слишком многих воинов втоптали в ядовитую грязь и обломки, но всё же они справились. Припасы по-прежнему доставляли... еле-еле.

Но как долго это продлится — вот в чём вопрос. Каждый выигранный лишний час обороны стоил им жизней и материальных средств, тогда как противник мог свободно восполнять запасы. Ранее Джангсай наблюдал, как посадочные модули спускались к космопорту Львиных врат, циклопическому сооружению, едва видимому из укреплённого прохода, который носил то же название. Пока осаждающие удерживают тот объект, поток припасов невозможно даже замедлить, не говоря уже о том, чтобы остановить. Они всё это знали. И все они знали, что собираются с этим сделать.

Дорога нырнула обратно под землю, и он снова въехал в тёмные владения мигающих люмен-полос и забитого транспортом асфальта. Чем дальше продвигался Джангсай, тем чаще встречались блокпосты, тем назойливее звучали вопросы и тем тщательнее становились проверки. Одна из больших заградительных станций вовсю пылала, когда он добрался до неё, причём там не работали ни пожарные команды, ни ремонтные подразделения. Диверсанты, сказали ему. Возможно, вражеские агенты. Или, может, просто какой-нибудь солдат свихнулся. Теперь всё это случалось часто. Если ты видел, что творит этот враг, то для того, чтобы капитулировать перед ним, требовалось как-то по-особенному сойти с ума... но душевная болезнь встречалась повсюду и усугублялась.

Наконец Джангсай преодолел все барьеры и оказался глубоко во Внутреннем дворце, городе внутри города, последней части Дворца как такового, которая полностью находилась в руках его защитников. Великая защита, которая удерживала худших из якша — демонов — снаружи, здесь сохранилась нетронутой, как и главная орбитальная эгида в небесах, но физический урон от наземной артиллерии всё равно получался тяжёлым. Джангсай гнал так быстро, как только мог, лавируя в постоянном потоке военного транспорта и сворачивая на запад, когда позволяли транзитные пути. Он направлялся к промышленным зонам, которые находились во внутренней угловой агломерации, образованной отрезками Адамантовой и Европеянской стен. Даже если бы не мешали толпы, это заняло бы у него много времени — иногда люди забывали, насколько огромны расстояния между фортификационными выступами.

Он увидел цель пути, когда находился ещё довольно далеко от неё. Трудно не заметить такой объект, висящий низко в пронизанной огненными полосами атмосфере, менее чем в шестистах метрах над самыми высокими вершинами шпилей. Его окутывал треск и дуговые разряды молний, порождённых его гравитационными плитами. В прошлом громадина была ещё больше, но её частично демонтировали и переоборудовали в рамках программы «затопления» орбитальных платформ, принятой владыкой Дорном. Джангсай знал, что уцелела лишь эта станция — не столько из-за её грозного арсенала орудий, пригодных для уничтожения кораблей, сколько из-за инновационных двигателей плотной среды, благодаря которым она равномерно снижалась в воздушной оболочке, пока не повисла прямо над верхними границами городского ландшафта, надёжно прикрытая пустотными щитами Дворца и готовая обстреливать из оставшихся пушек армии на равнинах.

Платформа «Небесное око», или попросту «Небо» — так её назвали, предположительно воздавая должное её способности передвигаться в атмосфере. Несмотря на значительные модификации и сокращения размера, она по-прежнему представляла собой поистине гигантскую металлическую плиту — одиннадцать с лишним километров в диаметре и более трёхсот метров в толщину по краям. Станция почернела по всей верхней поверхности, опалённая несколькими днями непрерывного обстрела ещё в ту пору, когда она размещалась на большой высоте, принимая участие в ранних оборонительных операциях против массированного пустотного десантирования. Её орудия в основном замолчали, либо разнесённые на куски вражескими снарядами, либо истратившие все боеприпасы, поэтому она больше не играла важной роли в оборонительном заслоне Дворца. Теперь «Небо» представляло ценность лишь как комплекс взлётно-посадочных полос для постоянно уменьшавшегося флота атмосферных самолётов защитников Терры и статичная огневая платформа поддержки основных настенных артбатарей. Она всё равно нависала над зданиями внизу, словно какой-то непостижимо огромный замковый камень, и большинство других городов показались бы маленькими рядом с ней, но здесь, в самом центре царства человечества, станция выглядела просто как одна из многих мегаструктур на территории, уже пресыщенной чрезмерным размахом. Заброшенная и забытая, она служила напоминанием о более гордой эпохе.

Но её двигатели, насколько все понимали, по-прежнему функционировали. Генераторы энергии не разрушились в боях, и на её борту всё так же размещался сокращённый экипаж из пары тысяч человек. Угрюмое «Небо» неподвижно висело над ландшафтом, заполненным оружейными заводами, мануфакторумами и перерабатывающими установками, которые трудились, не сбавляя темпа, чтобы напитать постоянно редевшие оборонительные порядки. В тени платформы торчали факельные башни и охлаждающие отводные трубы, из-за которых весь городской сектор представлял собой адски раскалённое поле, где клубились тучи копоти и проносились шлейфы искр.

Набрав максимальную скорость, Джангсай мчался через эту промышленную зону к центру парящей платформы. Примерно в восьмидесяти километрах к юго-западу возвышались парапеты Адамантовой, подсвеченные непрерывным обстрелом. Пошли разговоры, что пробита стена Меркурия, — безусловно, уже вскоре нельзя будет положиться и на остальные участки периметра.

Оказавшись в согласованных координатах, он форсировал ускорители «Кизагана» и уверенно поднялся над линиями крыш. Джангсай передал и принял сигналы для установления связи, затем почувствовал дрожь, когда его разогнавшийся спидер подхватили гравитационные подъёмники платформы. Он заглушил двигатели и выключил питание, возносясь теперь в невидимом столбе энергии. На некоторое время, подвешенный над окружавшими его зданиями, Джангсай получил отличный панорамный вид на юго-западные зоны Внутреннего дворца и увидел полосу сражений, протянувшуюся по дуге от Западной полусферы к вратам Сатурна и дальше.

Затем его поглотили стыковочные шлюзы на нижней стороне платформы. Спидер осторожно подняли в приёмные ангары и посадили на свободный перрон. Джангсай спрыгнул с сиденья, ощущая вокруг пустоту. В этом ангаре поместилась бы тысяча истребителей, но кроме своей машины он видел лишь несколько лихтеров и разбитый бомбардировщик «Мародёр» с начисто оторванным шасси.

Его встретили несколько десятков членов экипажа, все в светло-серых табардах ныне бессмысленной структуры — терранского орбитального командования. Они отвели легионера на станцию поезда на магнитной подушке, откуда поехали по тоннелям и через высокие виадуки. Всё вокруг было обшарпанным, пыльным и в плохом состоянии. Даже не будучи технодесантником, Джангсай отметил, как быстро всё приходило в негодность. Казалось, вся платформа развалится на части после пары удачных попаданий.

В итоге они добрались до командной башни, расположенной на верхней поверхности диска, и поднялись на лифте на самый последний уровень. Они оказались в помещении, похожем на наблюдательный зал, с окнами во все стены и мерцающими экранами ауспиков, встроенными в широкую центральную колонну. Большинство сопровождающих отбыли, только двое из них остались охранять раздвижные двери, через которые вошла группа. Помимо них, в отсеке находился только один мужчина, который стоял перед западной стеной и вглядывался в ночь. Подойдя к нему, легионер сразу распознал характерные черты — чуть излишне вытянутое тело, ставшее гибким из-за малой силы тяжести на Эр-Ридже, и слабый намёк на желтизну на открытой коже лица и шеи.

— Приветствую, — сказал Джангсай, посмотрев в окно.

— Добро пожаловать, достопочтенный хан, — ответил Айо Нута, генерал-майор терранского орбитального командования, повелитель платформы «Небо». — Представители главного штаба не посещали нас в течение... Ну, думаю, больше двух месяцев. Простите за то, в каком тут всё виде.

Джангсай выглянул из окон башни. С этой выгодной позиции открывался обзор на простиравшийся во все стороны плоский диск орбитальной платформы, усеянный лопастными антеннами сенсоров и орудийными башнями. Станция словно обладала собственным ландшафтом со своей топографией и шрамами, таким же пустым и безвоздушным, как у какой-нибудь луны.

— Я читал рапорты о ваших действиях в ходе пустотного десантирования, — сказал он. — Вы превосходно показали себя.

Нута грустно улыбнулся:

— Когда-то у нас были десятки таких штуковин. Дюжины. Они порезали их все, перевезли орудия на уровень земли. Ну, то есть я понимаю аргументы. Владыка Дорн ничего не делает без причины. Тем не менее такая картина разбила мне сердце. Даже эта станция... всего лишь тень. Тень себя прежней.

— И всё же вам удалось сохранить основные системы?

— Согласно приказам. И мы по-прежнему можем запустить шесть истребительных эскадрилий с полос, обращённых к стене. — Он устало покачал головой. — Было пятьдесят четыре.

Стал бы подобный человек, армейский офицер в высоком звании, говорить так два месяца назад? Джангсай сомневался в этом.

— Но двигатели плотной среды по-прежнему работают?

— В основном. Три из четырёх реакторов активны, так что мы можем удерживать эту позицию столько, сколько будет приказано.

— А если вам придётся сменить позицию?

— Перебазироваться? Куда, хан? — Наконец Айо отвернулся от окна и посмотрел на Джангсая. Его усталое лицо освещали вспышки от сражений снаружи. — Мы висим здесь, потому что нас больше некуда поместить. Мне уже несколько недель не давали заданий. Мы почти израсходовали припасы. Мне интересно, что мы будем делать, когда энергопитание начнёт отказывать. Я подумал, что вот тогда, наверное, сменим позицию. Например, прямо в Катабатическую равнину. Заберём с собой хоть немного...

— Взгляните сюда.

Джангсай включил лит-транслятор, и на его раскрытой ладони развернулась зыбкая призрачная карта восточной зоны боевых действий. На ней был отмечен вектор траектории. Рассмотрев схему, Нута фыркнул и покачал головой.

— Невозможно.

— Вы недолго её изучали.

— К востоку от Последних врат? Этой штуке вырвали все зубы, что хорошего она там сделает? Мне сказали, что у них там титаны наступают к западу от космопорта, а нас, если вы вдруг не обратили внимания, трудно не заметить.

— Также трудно сбить.

Нута невесело рассмеялся:

— Но в чём цель? А? В чём цель? — Айо потёр виски, отчего на коже появились складки. Он выглядел измученным. — Мне приказал находиться здесь владыка Дорн. Чтобы приносить хоть какую-то пользу на закате нашего существования, пока мы можем. Я планирую и дальше заниматься этим, если не услышу от него обратного.

— Это замысел владыки Джагатая, Пятого.

— Если мне память не изменяет, главнокомандующий у нас владыка Дорн.

Джангсай почувствовал, как в нём нарастает раздражение, и подавил его. Этот человек принадлежал к тем немногим, кто всецело понимали, как управлять орбитальной платформой. Возможно, он остался такой один. Когда Наранбаатар поручил Джангсаю это задание, он испытал похожее раздражение. Зачем придавать какое-то значение тому факту, что хан родом из того же мира, что и Нута? Ведь в Империуме Единства не существовало никаких градаций преданности, кроме принадлежности к человеческой расе, поэтому сама идея, что его происхождение до вознесения может в данном случае иметь некую важность, почти оскорбляла его.

Но дело в том, что Империум Единства явно ушёл в прошлое. Духовная болезнь распространилась повсюду, тянула всё вниз, делая хороших людей слабыми и раздражительными. В такие времена, когда на кону стояло столь многое, воин применял любое оружие, оказавшееся под рукой.

— Кстати, в какой коммуне вас воспитали? — спросил Джангсай.

Нута удивлённо моргнул:

— Что? О чём вы?

— В какой коммуне? Я бы предположил, что в Уяни, судя по тому, как вы говорите на готике.

Аой усмехнулся:

— Ну надо же. Либо вы очень хорошо подготовились, либо вы Белый Шрам с Риджи. Не думал, что такое возможно.

— Почти всё возможно, если постараться как следует. — Джангсай не носил шлем, но большинство характерных признаков его происхождения скрылись под крепкими мышцами и генетическим отпечатком V легиона, так что Нута удивился не без причины. — Я родился на Гюто, так что не помню всех Предписаний вашей коммуны. Наши исходили от префектуры Талый, а подобное наследие вы сочли бы не слишком достойным, и в любом случае я тогда был ребёнком. Но я знаю об одном Предписании, которое засело у меня в голове, и уверен, что оно берёт начало в шаблонах мышления Уяни. Скажите мне, правильно ли я запомнил: «Путешественник — тот, кто берёт свою правду с собой в чужие страны. В тот момент, когда он забывает свою правду, он перестаёт быть путешественником и растворяется в чужой стране».

Нута снова моргнул. На этот раз, однако, не от удивления, и его глаза заблестели:

— Ах, Трон. Я никогда не думал, что снова услышу Предписания. И уж точно не здесь, в этом ужасном мире.

— В чём заключалась ваша правда, командующий?

— В том, что я управлял этой штукой. Что я трудился ради своего поста и заслужил его. Что я желал бы воспользоваться им, чтобы отдать дань уважения моей коммуне, моей родной планете. Империуму.

— Вы ещё не стали частью этого ужасного мира, командующий. Вы по-прежнему можете всё это сделать.

Аой выглядел печальным.

— Орудий не осталось. Припасов не осталось.

— Разве я прошу их у вас? Я только попросил вас переместить платформу.

— И какая от этого польза?

Он по-прежнему сопротивлялся, но тон изменился. Нута хотел, чтобы ему рассказали, напомнили о его прошлом, и о том, куда его вознесли былые устремления, и как он может всё это вернуть. Да, Наранбаатар не был глупцом, хотя Джангсай никогда и не думал так.

— Так что слушайте теперь всем своим умом и душой, — сказал Джангсай, взяв тон, каким префекты читали литании-ритмы. — Вот чего хочет от вас Каган.


Глава пятая

Меч

Святая

Грешник


Теперь он знал, что ему нужно делать.

Сигизмунд бежал по коридору, его тяжёлые сабатоны лязгали по металлическому настилу. Повсюду звучали сигналы тревоги, отдаваясь эхом в лабиринте взаимосвязанных проходов. Немногочисленные работающие люмены тряслись на подвесах от грохота снарядов, что обрушивались на окраины городской зоны Меркурий. За воином следовал Фафнир Ранн, а также братья из ордена Храмовников — они ещё не мчались в полную силу, их поступь была тяжёлой и целеустремлённой. Чёрно-белые доспехи терялись в мерцавшем свете: легионеры казались тенями, призрачными по краям. Блестели лишь цепи, скреплявшие оружие с бронёй.

С того момента, как Сигизмунд покинул бастион Осколок, он выполнил сотню дел. Он отдал приказы командирам подразделений. Он отправил резервные роты на посты. Он разработал планы уничтожения ключевых мостов, ведущих в центр города. Он выбрал боевых братьев легиона для руководства контратаками, соизмеряя каждую угрозу с их характером. По сути, всё то же самое, чем он занимался с тех пор, как участвовал в обороне космопорта Львиные врата, за исключением того, что теперь не требовалась координация ни с Ранном, ни с его примархом. Он командовал единолично.

И чувствовал себя великолепно. Сигизмунд не мог лгать себе — наступил момент, которого он так жаждал. Слова генетического отца по-прежнему отдавались эхом в ушах — «поводок снят». Так долго казалось, что он идёт на компромиссы, сдерживается, обдумывает каждое принятое решение, чтобы не усугубить наложенное на него порицание. В прошлом, в годы Крестового похода, он не испытывал ничего подобного, только уверенность. Вот почему он всегда преуспевал: чёткое понимание цели, отсутствие выбора или колебаний. Вот почему Сигизмунд стал таким смертоносным, и он наслаждался этим, прекрасно зная, что говорили о нём другие воины в других легионах. Сигизмунд сразился в поединках со всеми ними и победил их всех, получая чистое боевое удовольствие от каждого мгновения — что важно, не от позора противников, а скорее от того, что понемногу приближался к вершине мастерства, к осознанию того, что больше нечему будет учиться, нечего открывать, и тогда он сможет просто существовать в этой истине, как её аспект, как её лицо.

Он всегда хотел, чтобы мир стал именно таким — никаких сомнений, никаких «серых зон» колебаний или двусмысленностей, только действие, чистота воли и деяний, знание того, что любой его поступок никогда, ни при каких условиях не оказался бы иным. Но с первого дня восстания всё и вся расшатывало его целеустремлённость. То, на что он полагался с полной уверенностью, показало себя иллюзорным и слабым, а то, что считал вымышленным и наивным, обернулось неожиданно сильным. Ему пришлось перестроиться, переориентироваться. Как знал любой брат-мечник, ты слабее всего, когда исправляешь неудачные приёмы. Он начал сражаться... и проиграл. Он встретился с Хорусом Аксимандом, и его вынудили отступить. Он встретился с Кхарном, которого ещё не мог ненавидеть безраздельно, как ни заставлял себя, и его победили. Он даже напал на примарха. Из высокомерия? Или просто от безысходности, отчаянно пытаясь вернуть чувство превосходства, теперь ускользавшее от него? Если бы он каким-то образом совершил невозможное и победил Фулгрима, разве это не развеяло бы шепотки сомнений окончательно?

Вероятно, нет. Теперь Сигизмунд знал, что его изъян вызван не внешними причинами — тот всегда находился внутри него, медленно давая метастазы, и становился непреодолимым, пока воин игнорировал симптомы. Чтобы понять это, ему потребовалось услышать освобождающие слова Дорна. Они все сражались, заложив одну руку за спину, стараясь удержать мечту, которая уже умерла. Их враги же совершенно изменились. Они стали сильнее физически, а психически упивались своими дарами, жадно поглощая то, чего следовало избегать, как яда. А те, кто сохранил лояльность, всё равно цеплялись за свою прежнюю, изначальную суть. Они по-прежнему изрекали благочестивые речи о Единстве и Имперской Истине, хотя верность таким добродетелям уже давно стала невозможной. Как только он понял это, как только столкнулся с правдой лицом к лицу, у него появился инструмент, необходимый, чтобы снять оковы со своего сознания.

«Я больше не сражаюсь за Империум, который был, — сказал он себе. — Я сражаюсь за Империум, который будет».

Так что теперь, приближаясь к выходным пандусам, вратам, которые выведут его в ночь огня и крови, Сигизмунд не чувствовал ничего, кроме нетерпения. Всё, что сдерживало его, было уничтожено, сожжено, испепелено во всепоглощающем пламени новой уверенности.

Сигизмунд принимает чёрный меч

Но во внутреннем вестибюле барбакана, прямо перед последними запечатанными воротами, он увидел множество ожидавших его солдат. Все они носили загадочные, незнакомые ему доспехи — тёмно-зелёные, гладкие, украшенные золотом. Когда Сигизмунд жестом приказал своей свите остановиться, предводитель солдат сложил руки в знаке аквилы. Потом он откинул шлем, который разделился на части, и те последовательно скользнули на сервоприводах в сложный горжет брони. Взгляду открылось лицо худого, темнокожего и темноволосого мужчины с хорошо заметным символом Сигиллита на щеке.

— Бой зовёт, адепт! — прорычал Ранн, явно не желая, чтобы отделение утратило наступательный порыв. — Отойди в сторону.

Человек поклонился в знак извинения, но обратился непосредственно к Сигизмунду:

— Я довольно долго искал вас, первый капитан. Халид Хасан, избранный Сигиллитом, действую от имени моего господина. Моё дело займёт всего минуту.

Он подал знак, и один из его подчинённых поднял некий клинок. Солдат неуклюже сжимал меч в ножнах обеими руками. Хотя боец носил что-то вроде силовой брони, он с трудом удерживал оружие. Обычный человек не смог бы сражаться таким большим клинком.

Как только Сигизмунд увидел меч, слабая дрожь пробежала по его телу. Ему будто почудилось, что он слышит тихий шёпот, исходящий от оружия, беспокойный и потаённый. Язык тела человека, держащего клинок, выдавал его мысли: солдату отчаянно хотелось избавиться от меча.

— Что это? — с сомнением спросил Сигизмунд.

— Подарок, — ответил Хасан. — Из личного хранилища моего господина. Его выковали давным-давно, когда мир был другим.

Первый капитан понял, что ему трудно оторвать взгляд от меча. Хотя тот ещё не достали из ножен, воин уже чувствовал, что оружие прекрасно сработано. Всё в нём: размер, профиль, изящная чёрно-золотая отделка от острия до гарды — кричало об избыточности, о крайности.

— У меня есть клинок.

— Просто клинок. А этот — истинный.

— Тогда отдай его тому, кому он нужен.

— Он для вас.

— Кто это сказал?

— Император.

Сигизмунд поймал себя на том, что смотрит на чёрную рукоять. Лишь усилием воли он удержался от того, чтобы потянуться к ней и охватить её. Чёртова штуковина манила к себе. Смешанное чувство отвращения и благоговения заставило его застыть на месте.

— Он не говорит.

— Вы серьёзно так считаете? Меч ваш. Он всегда был вашим.

Ранн резко рассмеялся:

— Колдовство.

— Совсем наоборот, — сказал Хасан, не сводя глаз с Сигизмунда. — Час настал. Возьмите его.

Словно в каком-то трансе, почти бессознательно, первый капитан так и сделал. Когда он стиснул рукоять, вверх по предплечью пробежала дрожь. Взявшись за край ножен, Сигизмунд плавно вытащил клинок. Металл оказался чёрным как смоль, едва отражающим свет. Когда Храмовник поднёс оружие к глазам, то не увидел своего лица. Поверхность впитывала свет, ничего не отдавая взамен. Себялюбивая вещь.

— Почему я? — спросил он, почти ради формальности. Теперь, держа меч в руках, Сигизмунд чувствовал, что всё происходящее правильно.

— Понятия не имею, — ответил Хасан, криво улыбаясь. — Мне только приказали доставить его.

Сигизмунд наклонил меч, повернул, перевёл в горизонтальное положение и посмотрел вдоль лезвия.

Тяжёлый. Намного тяжелее любого клинка, которым он владел раньше, но что-то подсказывало ему, что это обстоятельство не замедлит его. Вес — просто ещё один аспект свирепой сути меча.

Пока он для пробы прочерчивал клинком дуги, тот шёпот по-прежнему звучал — на самом пределе слышимости, почти разборчивый. Возможно, это всё его воображение.

Нет, дело не в воображении.

— Он был здесь всё это время, — тихо пробормотал Храмовник.

— В покоях моего господина хранится много древних предметов.

— Нет, ты меня не понял. — Сигизмунд наконец снова посмотрел на Хасана. — Когда мы отправились в пустоту, проповедуя, что магии пришёл конец, эта вещь уже находилась здесь. Она уже была сделана. Им Самим. О чём это тебе говорит?

Халид пожал плечами:

— Я не склонен гадать.

Первый капитан рассмеялся. Ловким движением сняв с цепи старый клинок, Сигизмунд передал его Ранну. Затем закрепил оковы на рукояти чёрного меча и пристегнул ножны к поясу.

— Что ж, — произнёс Храмовник, — тебе повезло, что он мне понравился. Передай мою благодарность своему господину и скажи ему, что подарок соответствует моему новому настроению.

— Я так и сделаю. И что это за настроение, капитан?

Сигизмунд прошёл мимо Хасана. Он ощутил запах прометия ещё до того, как переступил порог.

— Убийственное, — прорычал он и побежал вверх по пандусу.


Бежит, теперь всегда бежит, ныряет в водостоки и укромные уголки, прижимает руки к ушам, чтобы заглушить грохот, от которого сводит желудок, обматывает рот тряпками, чтобы не вдыхать кирпичную пыль, вытеснившую сам воздух.

Эуфратия Киилер перебегала от укрытия к укрытию, замызганная, словно наполовину утонувшая собака, и ей едва удавалось выгадать хоть мгновение, чтобы поразмыслить о том, почему она вообще находится здесь, в самом центре событий. В Чернокаменной было безопаснее, в некотором роде. По крайней мере, там ей не приходилось петлять по улицам, разбитым миномётными обстрелами, пока полуразрушенные стены вокруг неё разлетались на куски от взрывов. Конечно, иметь дело с чудовищами вроде Фо по-своему жутко, но там её хотя бы кормили и поили, даже предоставили инфопланшет для работы. Дали что-то, чем можно занять себя. Сам побег вызвал у неё потрясение, а за ним пришло ещё больше испытаний и ужасов, свидетелем которых она стала. Ей было невыносимо вспоминать отдельные встречи, а одну — в особенности.

О чём она только думала? Почему она позволила им убедить себя, что уйти — хорошая идея? Всё пошло наперекосяк так быстро, как и следовало ожидать: Киилер попала в столпотворение орудий и машин, смешение криков и воплей, импульсов беспримесного ужаса. Тогда она просто бежала, неслась изо всех сил, так и не сообразив, что её преследовало, ни разу не оглянувшись, чтобы проверить. Она опередила тех безликих охотников, но теперь целые армии убийц сновали повсюду, роились в городе-дворце, словно мухи. Ей повезёт, если она продержится здесь день или два. Эуфратия даже толком не понимала, почему её вообще пытались вытащить.

«Только не проповедуй, — сказали они тогда. — Ты важна сама по себе. Так что не проповедуй. Просто... будь там».

В тот момент это казалось выходом, будто ниспосланным ей провидением, и она не спорила, потому что с провидением не спорят. Ты позволяешь реке нести тебя туда, куда она хочет, вертишься и брыкаешься в круговоротах, но не сопротивляешься. Ты должен верить, что течение мчит тебя в нужном направлении, иначе какой в этом смысл?

Она пробежала по краю широкой воронки от снаряда, перепрыгивая через обломки чего-то огромного и металлического, после чего скользнула в тень неповреждённого жилблока. Неизменное ночное небо над головой пылало от разрывов боеприпасов, врезавшихся в пустотные щиты.

Свою лепту вносили и размещённые на поверхности орудия, которые теперь свободно развёртывали в пределах надземного барьера. Теперь всегда стоял оглушительный шум: он накатывал приливной стеной, которая разбивалась и отражалась от каждой уцелевшей поверхности, из-за чего у Киилер дрожали руки и стучали зубы.

Тяжело дыша, она присела на корточки и обхватила руками колени. Хотя её наряд исчерпывался тюремной робой, которую ей выдали в Чернокаменной, Эуфратии всё равно было жарко. Из-за детонаций взрывчатых веществ в таком объёме воздух в Гималазии стал влажным, как в тропиках, и на блузе Киилер пятнами проступал пот.

Она позволила себе несколько секунд отдыха, несмотря на очевидную опасность. Эуфратия понятия не имела, в какой городской зоне находится, но враг продвигался через этот район или близко к нему, потому что толпы людей уже хлынули в противоположную сторону, паникуя, как крысы, удирающие от пожара. Как и везде в осаждённом Внутреннем дворце, высокие здания словно бы надвигались, давили на неё. Вокруг высились громадные неосвещённые небоскрёбы, но от половины из них остались только каркасы, а другие получили страшные повреждения. Лавинам разбитого скалобетона и стали некуда было деваться, поэтому они завалили всё шоссе, и даже хлипкие уцелевшие фасады держались потому, что опирались на груды обломков. Ей казалось, что таким образом враг только создаёт более пересечённую и сложную для преодоления местность, по которой ему самому потом придётся прорываться. Впрочем, в полуразрушенных зданиях вокруг, вероятно, по-прежнему прятались миллионы душ, скрытые от глаз или глубоко заваленные, гложущие лишь собственный ужас во тьме, которую озаряли вспышки разрывов.

Она поползла назад, протискиваясь между двумя тяжёлыми балками, упавшими с какого-то разбитого вдребезги балкона. Киилер не отстранялась от металла, остужавшего кожу. Она проголодалась и очень хотела пить. Скоро ей снова нужно будет уходить, хотя бы для того, чтобы найти воду. У неё не было ни плана, ни направления. Достаточно одного случайного попадания из миномёта или лазерного луча, чтобы она сгинула, просто скончалась, ничего не добившись.

«Молодчина, Эуфратия, — сказала она себе. — На сей раз ты превзошла саму себя».

Несмотря на всё, что творилось вокруг, Киилер подумала, что где-то над ней, вероятно на высокой орбите, висит «Мстительный дух», и испытала странное чувство. Прошли годы с тех пор, как она покинула этот корабль, но воспоминания о нём оставались столь яркими, что казалось, будто она побывала там несколько мгновений назад. Она достаточно знала врага, чтобы не сомневаться: никакие общежития, столовые и места отдыха там не сохранились в былом виде. Однако она всё ещё могла живо представить эти помещения прежними, когда гражданские лица и обычные члены экипажа толкались рядом со сверхчеловеческими гигантами и личным составом Армии, в основном благодушные, полные оптимизма, открытые для насмешек и споров, но всё же составляющие часть чего-то большего, с помыслами и усилиями, устремлёнными в одном и том же главном направлении.

Теперь эта маленькая группа исследователей уменьшилась. Они все были так молоды. По сути, они напоминали невежественных детей, которых отправили бродить по Галактике с широко раскрытыми глазами. Мерсади больше нет, Игнаций исчез. Кирилл по-прежнему занимался чем-то близким к его старой профессии, хотя его занятие выглядело таким ненадёжным, что почти не имело связи с делом, которым он когда-то гордился. Неужели Зиндерманн действительно думал, что Дорн не затянет поводок, если каким-то образом одержит верх в этой отчаянной борьбе за выживание? Сама идея того, что им позволялось свободно наблюдать, записывать, сообщать, теперь мертва, и Кирилл наверняка понимал это в глубине своего существа, в какой-то части души, на которую не очень часто обращал внимание. Эуфратии хотелось бы знать, что именно он задумал на самом деле.

Она посмотрела вверх, щурясь от неонового сияния далёких пустотных щитов. Да, где-то там, наверху, среди других гигантов пустоты, висел её былой дом вдали от дома, её старое пристанище.

«И ты по-прежнему там, — подумала она. — Мы все ушли, но ты по-прежнему там. Я чувствую тебя, дьявол. Может, ты тоже меня чувствуешь. Мне всё равно. Я больше не хочу тебя видеть. У меня достаточно твоих образов — слишком много, — которые я хотела бы стереть. Я не желаю видеть, насколько скверным ты стал».

Внезапно Киилер напряглась. Она почувствовала, как что-то шевельнулось впереди, где-то в облаках пыли, которые дрейфовали и кружились в мерцающем полумраке.

Эуфратия прищурилась, рассматривая улицу. Она не могла побежать, не выдав себя. Киилер отползла обратно к пересечению двух балок и прикинула, сможет ли протиснуться в щель между ними и найти какой-нибудь путь вниз, в подвалы здания.

Нет, бесполезно — она застряла там, прижимаясь спиной к каменной кладке. Эуфратия находилась в тенях, но они едва ли уберегли бы её от пристального взгляда. Ей оставалось только сжаться и сохранять неподвижность, насколько это возможно. Она едва осмеливалась дышать.

Впереди, примерно в пятидесяти метрах, завеса дыма разошлась. Из тумана появились создания, которые шагали размеренно, не торопясь. Все крупные, с характерным, чуть сгорбленным силуэтом космодесантников. На мгновение Киилер позволила себе понадеяться, что они из верных легионов, но уже через несколько секунд поняла, что это не так. Их боевая броня с тупыми закраинами, утилитарного вида, имела серо-металлический цвет. Они с лязгом пробирались сквозь обломки, обеими руками держа огромное оружие, внимательно осматриваясь по мере продвижения. Их было восемь, с чёрно-жёлтыми косыми полосами Железных Воинов на доспехах. Линзы их шлемов мерцали в неверном свете.

Киилер почувствовала, что у неё заколотилось сердце. Струйка пота потекла по виску. Она сцепила ладони и сжалась в комок, как будто хотела стиснуть своё тело в крупицу, которую никто никогда не заметит.

Железные Воины шли по транзитному пути, проходившему рядом с её позицией, преодолевали кучи мусора и пробирались через грязь. На их броне виднелись следы множества боевых повреждений, а двое астартес хромали. У некоторых на поясах висели шлемы космодесантников — алые, как у Кровавых Ангелов, и цвета слоновой кости, как у Белых Шрамов.

Легионеры не смотрели в её сторону. Возможно, это было отделение разведчиков какого-то более крупного формирования или же просто вольнонаёмная банда в поисках добычи и славы. Похоже, они двигались прямо вдоль того, что осталось от центрального проспекта, и, если ничего не изменится, пройдут от неё на расстоянии меньшем, чем длина автомобиля.

Тридцать метров. Треск и грохот артиллерии не смолкали ни на секунду, заглушая слабый шум её дыхания. Киилер сильнее прижалась к перекрещённым балкам, едва осмеливаясь взглянуть на приближавшихся чудовищ — ужасных тварей, слияний технооружия и продуктов генной инженерии, изготовленных на какой-то промышленной фабрике кошмаров. Из-за игры света на броне они казались какими-то не совсем реальными, похожими на гололиты, но Эуфратия видела, как их сабатоны растирают в порошок куски щебня, и чувствовала запах горячего металла, источаемый реакторными установками их брони.

Двадцать метров. Они увидят её. Они обязательно увидят её. Неважно, что она такая крошечная, что она пригибается и её окутывает туман из пыли и тьмы, — у них есть датчики, средства для улавливания тепла

и мельчайших движений. Идти некуда, путей к отступлению нет. Они увидят её.

Десять метров. Киилер подумала, не броситься ли бежать. Так она, несомненно, погибнет, но смерть хотя бы будет лёгкой. Одиночный масс-реактивный снаряд не столько останавливал человеческое тело, сколько разносил его в клочья. Она почти ничего не почувствует.

Затем один из Железных Воинов поднял кулак. Отделение остановилось. Тот, что сжимал латную перчатку, очень медленно повернул в сторону Эуфратии голову в огромном скошенном шлеме. Пара красных линз пронзила темноту, уставившись прямо на неё.

У Киилер перехватило дыхание. Она тоже смотрела прямо на это существо. Она застыла с бешено колотящимся сердцем, словно пришпиленная, как насекомое к бумажке. Созданию достаточно будет только вскинуть оружие. Или просто подойти и схватить её за шею. Или, если оно хотело довести её до сердечного приступа, всего лишь смотреть на неё так ещё несколько секунд. Она знала, что где-то под всем этим керамитом и кованым железом скрывается иссохшее сверхчеловеческое лицо, иссохшая сверхчеловеческая душа, развращённое творение безграничной злобы и бесконечной жестокости, порождение Долгой Ночи, возвращённое в реальность. Если ей повезёт, очень повезёт, то оно всего-навсего убьёт её.

Красные линзы. Целую вечность смотрят на неё.

Затем оно опустило кулак. Оно отвернулось. Оно снова зашагало. Остальные существа последовали за ним, лязгая проржавевшими сервоприводами. Они продвигались по длинной, усыпанной обломками улице, над которой возвышались ряды безглазых жилблоков. Им потребовалось много времени, чтобы выйти за пределы слышимости, и лишь немного больше времени ушло, чтобы рассеялся их смрад.

Киилер дрожала и не двигалась с места, словно парализованная. Только когда Эуфратия убедилась, что они скрылись из виду, ей удалось расслабить затёкшие конечности и выбраться из укрытия. Пошатываясь, она двинулась вдоль стены, подальше от тени балок. В обе стороны тянулся пустой транзитный путь — истерзанная пустошь из покорёженной арматуры и разбитого асфальта.

Оно видело её. Оно не могло не заметить её. Даже глаза смертного разглядели бы её на таком расстоянии. Почему оно ушло? Эти твари не знали жалости. Они больше даже не понимали, что это такое.

Её по-прежнему трясло. Осторожно карабкаясь обратно по склону из обломков, она поднялась на уровень транзитной дороги. На краю того, что когда-то служило бордюром, на пирамидке из камней покоился одинокий череп. Конечно, в руинах валялось много мёртвых голов, но к большинству из них всё же лепились клочья плоти, а снизу торчали хребты. Этот же лежал сам по себе, голый до кости, тускло блестевший, как будто кто-то его почистил. Череп смотрел в сторону от неё, по направлению к тому месту, где прежде стоял Железный Воин, располагаясь между ними, будто охранный тотем.

Она подняла его, повернула и взглянула в безглазое лицо. Его присутствие ощущалось странно уместным, даже успокаивало. Мёртвая голова в городе смерти, символ человеческой бренности, последний и неизбывный остаток непримечательной жизни.

Некоторое время они смотрели друг на друга, творения плоти и кости. Киилер чувствовала, как к ней постепенно возвращается самообладание. Руки перестали дрожать.

Почему она вообще сомневалась? Она уже столкнулась с худшим, что могло обрушить на неё царство ложных богов, но ни разу не дрогнула. Она столкнулась с гневом примархов и регентов, но ни разу не отступила. Естественно, Железный Воин не видел её. Она ведь избрана. У неё есть долг, который нужно исполнить, задание, которое следует завершить. Даже сейчас, когда всё рушилось и разваливалось на части, Он по-прежнему помнил о ней, защищал её, следил, чтобы Киилер не споткнулась на последнем препятствии.

Она снова подняла голову. Определять расстояния, даже направления, стало почти невозможно. Казалось, что наиболее ожесточённые перестрелки идут у скопления высоких башен, к которым она направлялась ранее. Киилер слышала, что спереди доносится грохот пальбы из стрелкового оружия, возможно, даже крики, рвущиеся из человеческих глоток.

Значит, какие-то живые души по-прежнему сражаются, даже здесь. Если их всех не сметут прочь, некоторых из них понадобится укрепить в вере.

«Просто... будь там».

— Тогда пошли, — сказала она, завернув череп в тряпку и засунув за пояс. — Ты и я. Пора за работу.


Совершенно непонятно, почему Базилио Фо оставался в живых. Совершенно необъяснимо, почему он находился на Терре, и, конечно же, непостижимо, что он освободился из заключения. Вот такая странная штука — жизнь. Как раз когда ты думаешь, что с тобой не может произойти ничего более неправдоподобного, случается нечто, учащее тебя толике смирения.

По крайней мере, так это могло бы повлиять на другого человека, но Фо никогда не отличался смиренностью. Он мыслил достаточно рационально, чтобы видеть истинную суть поворотов судьбы — по большей части слепую удачу, — но всё равно с трудом подавлял приступы гордости всякий раз, когда уклонялся от, несомненно, очень даже заслуженного возмездия и семенил навстречу следующей возможности для интеллектуального роста.

Другие такие странники в основном сгинули. Все эти военные вожди, генетические манипуляторы, социопаты — он либо торговал с ними, либо убегал от них, когда они влачили тяжёлую жизнь на руинах Былой Земли. Уцелели только он и Старик, да ещё несколько Его лакеев и прихвостней, которые остались в пределах

Дворца, как лишние детали оборудования. Нет больше никого, кроме них двоих — склочной пожилой пары, измученных, постоянно придирающихся друг к другу созданий, чьи лучшие годы давно минули.

Он не особо грустил по ушедшим. Нартан Дум, правда, составлял хорошую компанию, во всяком случае в первые годы, но большинство из них быстро утомляли. Во время того кризиса на Терре легче выживалось зверям, а из зверей обычно получаются дурные знакомые. Лишь очень немногие смогли пройти через этот бедлам благодаря не жестокости, а хитрости и коварству, и он был, безусловно, лучшим из них.

Теперь игре конец. Все планы и хитрости ни к чему не привели, их сровнял с землёй этот неудержимый монстр на Троне, самый тупой и безумный зверь из всех. Столь многое уже разрушено, столько всего невосполнимого и невоспроизводимого обратилось в прах, что лишь поэтому культурный человек возопит. Что с того, если этот гигантский город будет точно так же стёрт в порошок? Важны только идеи, но и они уже в основном истреблены, заменены бесплодным состязанием между двумя соперничающими балаганами почти одинаково слабоумных чудовищ.

Но конец ещё не вполне настал. Он получил свободу, у него оставалось время, пусть немного, и он знал, куда идёт. Судя по всему, Внутреннему дворцу слегка досталось, но у Базилио хорошая память, и улицы примерно такие же, как и когда он посещал их в прошлый раз. Сохранялась очень высокая угроза, но он привык к опасности. Она нравилась Фо. В его возрасте в жизни нельзя без небольшой опасности — так, чтобы кровь в жилах не застаивалась.

К тому времени он переоделся в штатную форму инспектора по вооружениям Внутреннего Департаменто. Её первоначальный владелец, которому не повезло столкнуться с Базилио вскоре после того, как тот освободился из Чернокаменной, умер почти оскорбительно быстро.

Фо внёс кое-какие изменения и сумел получить доступ к таблицам данных в аугментике жертвы, даже немного переделал конфигурацию своего лица, так что при плохом освещении и на определённом расстоянии даже люди, которые знали настоящего обладателя мундира, не стали бы присматриваться к нему. Теперь он торопливо шёл по коридорам, не сбиваясь с горделивой поступи важного должностного лица с большим самомнением. В этих запутанных структурах трудились миллионы чиновников, что почти сводило к нулю вероятность того, что в нём признают самозванца.

Впрочем, рано или поздно это изменится. Место, куда он направлялся, строго охранялось. Очень строго. Конечно, есть способы проникнуть внутрь, и раньше ему это уже удавалось, но будет нелегко, а время работает против него.

Фо шагал быстро и уверенно. Он не обращал внимания на когорты мелких писцов и чиновников, которые бегали от одного поста к другому с выпученными от недосыпа и страха глазами. Он игнорировал общесекторальные вокс-передачи, беспрерывно предупреждавшие о том, что происходит обстрел или ведётся эвакуация из городских зон. Он не направился прямо к цели, потому что «унаследованные» им разрешения и пропуска даже близко не давали нужного уровня доступа и никак не помогли бы ему пройти через все промежуточные пункты досмотра и биофильтры.

Ему нужно добраться до центра. Не самого центра — это невозможно даже для него, — а части вспомогательной цепочки лабораторий, тех самых, которые бедная старушка Амар Астарта помогла создать, прежде чем начала терять рассудок, ведь в них, если повезёт, сохранились кусочки и фрагменты материала, пригодного к использованию. Ему требовалось осмотреть блоки к востоку от Санктум Империалис, где возвышалась библиотека Кланиум и где когда-то базировались прежние научно-исследовательские и опытно-конструкторские кластеры.

Будь он слишком глуп и нетерпелив, помчался бы туда прямо сейчас. Но, видите ли, нет ни малейшего шанса, что Амон, этот старый голем с пустой душой, уже потерял след. Кустодианских гвардейцев можно называть по-разному, но никак не простофилями. Вполне возможно, что Андромеда-17 всё это время работала на них. А даже если и не так, Амон быстро её вычислит. Такая у них работа — знать, предсказывать, рассчитывать. Да, нельзя отбрасывать вариант, что прямо сейчас за Базилио Фо наблюдают, желая увидеть, куда он пойдёт, что будет делать и с кем станет разговаривать. Выпускать его на волю — опасная игра, но сейчас ситуация стала настолько напряжённой, что никакие иные игры уже не стоили свеч. Люди Вальдора очень любили такие штуки. Дать объекту подобраться поближе, позволить ему или ей проверить защиту, возможно, даже впустить цель прямо в центр того места, куда ей хочется попасть.

Таким образом ты узнаешь всё о своих потенциальных слабостях, при этом постоянно держа всё мероприятие под пристальным наблюдением.

Они называли это «Кровавыми играми». Неплохая концепция, но Фо тоже умел хорошо играть, и ему очень нравилась кровь. Когда ты подпускаешь врага близко, то проблема заключается в том, что он может ускользнуть от хвоста как раз в тот момент, когда тебе этого совсем не хочется, и тогда у тебя начинаются неприятности.

Ему нужно быть на высоте. Нужно получить возможность менять внешность и поведение, делать так, чтобы его не удалось отследить. Нужно оставаться начеку. Нужно использовать весь свой опыт и всё равно кое в чём рискнуть.

Всё вообще очень усложнилось. Он направился прочь от района Кланиум и проложил обратный маршрут вокруг основания Противосолонной башни. Он полностью выпал из людского потока на пару часов, затем снова появился в автомобиле, который бросил через три зоны, угнал такую же модель и направился обратно. Он убил ещё четыре раза, дважды тайно, дважды демонстративно, сменил одежду и черты лица. Он оставил очевидный след на когитаторном терминале, затем такой, который трудно найти, а после устроил так, чтобы вся сеть вырубилась, как только Фо снова отправится в путь.

Всеми этими фокусами он выиграл достаточно времени, чтобы добраться до первого настоящего места назначения — склада медикаментов Имперской Армии, спрятанного глубоко в импровизированном узле коммуникаций гарнизона под анклавом знати Виридариум-Нобилес. Туда набили толпы перепуганных солдат, готовых выступать, но бойцы не обратили на Базилио особого внимания, когда он протискивался мимо. Да и зачем бы им это? Фо ведь носил мундир полкового командира, и единственное, что их ждало, если бы они попались ему на глаза, — шквал нежеланных приказов.

Он спустился на несколько уровней, уверенно пробежав по металлическим лестницам туда, где с голого скалобетона свисали люмены, а солдатская толчея наконец поредела. Медицинский склад располагался на самом дне глубокой шахты, за тяжёлыми пластальными дверями, и его охлаждали промышленные рефрижераторы. Двое дежурных охранников сложили руки в знаке аквилы, когда Фо пронёсся мимо них.

Внутри находилось узкое пространство, ограниченное рядами ящиков с припасами, заледенелое, плохо освещённое и удушающе тесное. Перед большими камерами-хранилищами находился диспетчерский стол. За стойкой сидела одинокая дежурная, окружённая планшетами с заявками. Она выглядела юной, измученной и испуганной. Её работа здесь, внизу, наверняка в основном состояла из того, что офицеры невообразимо орали на неё, поскольку любые запасы уже давно критически уменьшились. Какие ужасные несправедливости эта война творит с людьми. Но неприятности девушки скоро закончатся.

— На службе Ему, солдат, — сказал Фо, одарив её своей самой сочувственной улыбкой. — Мне нужен доступ в защищённое хранилище.

Она нервно уставилась на него:

— Э-э, у вас есть допуск, сэр? Я не могу предоставить вам коды без него.

Базилио всё время смотрел прямо на неё — не агрессивно, с уважением, но твёрдо.

— Давно на дежурстве?

Девушка кивнула:

— Я не знаю, что случилось с моей сменщицей. Мне полагалось сдать дежурство ещё семь часов назад.

Фо фыркнул.

— Я займусь этим. Это твоё расписание? — Он протиснулся мимо стола, туда, где к доске была приколота стопка выцветших бумаг.

— Сэр, вам точно не следует...

— Ну и ну, тебя бросили здесь, внизу. Я устрою так, чтобы тебе стало немного легче. И всё же, пока я здесь, лучше мне заглянуть в это хранилище. Мне нужны кое-какие инструменты для восстановительной хирургии, какие-нибудь зелья для обработки кожи, маски с феромонами и тому подобное.

Ей хватило присутствия духа, чтобы удивиться.

— То, что вы назвали, не очень часто... требовалось. Я правда не уверена, что смогу...

Тогда Фо прижался к ней и приложил палец к её губам. Он и забыл, какое это весёлое занятие.

— Видишь ли, у меня важное дело, и я буду очень признателен за помощь, а то времени уже мало. — Базилио снова улыбнулся своим лучшим доброжелательно-отеческим взглядом. — И перестань беспокоиться о процедурах — мы же на войне. Помоги мне с кодами, и мы быстро покончим с этим. Серьёзно, что плохого может с тобой случиться?


Глава шестая

Уничтожитель

«Айка-73»

Сыны Бури


Если бы примарх изменился, это стало бы самым худшим событием, единственным, с чем Каифа не смог бы жить. Морарг знал, что его повелитель преобразился телом — бог свидетель, они все преобразились телами, — но приходилось надеяться, что его старая сущность каким-то образом сохранилась. Он видел примарха на поле боя после великой трансформации, и тот выглядел достаточно впечатляюще, но ты никогда точно не знаешь, насколько глубокими окажутся изменения. Для него, Каифа Морарга, перерождение ощущалось так, словно каждую клетку во всём его теле перевернули, растянули и превратили во что-то неописуемое. Но для одного из примархов... ну кто тут скажет в точности? Они же исключения из всего.

Сейчас Морарг находился в космопорту Львиных врат. Огромное разрушенное сооружение вздымалось над ним, теряясь во тьме осквернённой атмосферы, уступы уходили вдаль и ввысь, один над другим, всё выше и выше, далеко за пределы даже его поля зрения. Фасадные стены потемнели от грязи. В основном из-за того, что там рвались боеприпасы Железных Воинов, но не только. С тех пор как Гвардия Смерти заняла космопорт, плесень и водоросли расползлись по уцелевшим парапетам и укреплениям, ещё больше зачернив и разъев то, что осталось. Заваленные и прогнувшиеся посадочные платформы обвивали ползучие стебли и паутина. В углах стен жужжали и скапливались мухи, которые размножались так быстро, что образовывали живые ковры, скользившие по каменной кладке, словно водопады. Вся конструкция — настолько огромная, что её было трудно даже созерцать, не говоря уже о том, чтобы осмыслить, — начала разрушаться, погружаться в себя, медленно распадаться в органическую массу. Изнутри она светилась бледно-зелёным светом, а окутывавшую её темноту пронзали яркие цветные точки. Чем больше порт менялся, чем дольше они его занимали, тем заметнее их окружение напоминало... Барбарус.

Происходило ли это намеренно? Разумеется, нет. Каждый из них ненавидел тот мир, и Мортарион сильнее всех. Возможно, они обречены нести его с собой. Или же это просто переходный этап, который они в конечном счёте преодолеют, как только прояснится истинная природа их странных даров.

Впрочем, в итоге крепость только стала ещё более грозной. Её осязаемые укрепления, в основном сохранённые в ходе штурма, поднимались из нагромождения руин вокруг порта, по-прежнему прочные, по-прежнему огромные. Некоторые из небесных мостов рухнули, но несколько таких виадуков всё ещё тянулись в вышине из внутренних районов Предместья в подъездные тоннели, схожие с пастями. Корабли продолжали садиться на самых верхних платформах, хотя почти все они теперь принадлежали XIV легиону, поскольку другие экипажи из армады магистра войны предпочитали приземляться у стены Вечности и в Дамокле.

«Брезгуют нами», — подумал Морарг, уверенно пробираясь по нижним галереям и хрипя в густом затхлом воздухе. Через некоторое время к такой вони привыкаешь. Начинаешь ценить плодовитость всего этого, великолепное разнообразие вирусов, сгущающихся в глубоких ямах. Если непросвещённые союзники Гвардии Смерти цепляются за привычки, мешающие проникнуться такой картиной, им же хуже.

Он поднимался по очень длинным лестничным пролётам, с трудом обходил гигантские опорные колонны, забирался всё выше и ближе к центру. Каждый зал на нижних уровнях космопорта наполнялся войсками. Танковые взводы окапывались, извергая в вентиляцию клубы дыма. Пехотные роты заняли позиции в залах сбора с высокими сводами, где регулярно пополняли запасы. Основную часть формирований составляли Несломленные — космодесантники, — поскольку большинство простых солдат погибло в варпе. С тех пор их ряды пополнили различные мутанты, зверолюди и культисты, но такие бойцы обладали незначительной ценностью, поэтому практически весь костяк армии, собранной в колоссальных помещениях, теперь образовывали воины в силовой броне.

Конечно, если не считать демонов. Эти призрачные сущности метались и мерцали в тёмных галереях, покидая бытие только для того, чтобы тут же воплотиться снова, колыхаясь и дрожа, как на вид-съёмке низкого качества. Большинство из них напоминали бродяг с отвисшими животами — пародии на тучных или заражённых оспой смертных. Они бессвязно мычали, шатаясь вокруг, или просто сидели по углам в расслабленных позах, грызя куски плоти. Морарг избегал их, насколько мог. Конечно, они были грозными бойцами, и, без сомнения, примарх нашёл им применение, но Каифе они не нравились. Возможно, он передумает, как только увидит их в деле против врага, но сейчас существа просто мешались у него под ногами, изо всех сил пытаясь сохранить форму, поскольку остатки телеэфирного щита мешали им.

Пока Морарг поднимался к резиденции примарха, их становилось всё больше, они болтали и перешёптывались, как испуганные дети. Воздух ещё больше пропитался миазмами, и мухи облепили всё, что попадалось на глаза. Последние следы пребывания IV легиона здесь полностью исчезли — пропал даже запах Железных Воинов, и не попадались на глаза никакие забытые или выкинутые предметы, которые, возможно, раньше принадлежали им.

Он подошёл к паре высоких дверей, закрытых и запертых. Их охраняли два воина Савана Смерти: бойцы молчали, перекрестив косы перед входом. Мораргу не потребовалось ничего говорить — как только он дошёл до верха лестницы, часовые убрали клинки, и двери открылись. Через порог, скользя по граниту, переползло облачко бледно-зелёного конденсата глубиной по щиколотку, и стало заметно холоднее.

Он вошёл внутрь. Перед ним предстал огромный зал. Возможно, раньше тут размещался какой-то крупный командно-диспетчерский центр с сотнями работников, но теперь помещение почти опустело, его пол усеивали обломки оборудования и битое стекло. Большие окна в западной стене выходили на множество тяжёлых посадочных площадок, которые веером выступали с нижних уровней космопорта. Намного дальше них мерцали вспышки масштабных сражений, дрожащее созвездие на фоне теперь уже постоянной темноты.

Во мраке стоял Мортарион — громадное создание, окутанное тенью. Наполовину сформировавшиеся демоны появлялись и исчезали из реальности вокруг него, словно фантомный хор. Примарх стал настоящим гигантом, его расправленные прозрачные крылья достигали потолочных сводов, покрытые патиной доспехи поблёскивали во тьме. Слабое шипение исходило из его дыхательной маски, и на проржавевших бронзовых воздухозаборниках оседала влага.

Зачем ему теперь противогаз? Если уж на то пошло, почему примарх вообще когда-то нуждался в маске? Морарг не знал. Он никогда не спрашивал и, вероятно, никогда не спросит.

Кроме них двоих, там присутствовал ещё кто-то, но не совсем реальный, — забитый помехами гололит, ведущий передачу откуда-то с фронта, изображал одно существо. Морарг очень хорошо знал его очертания, хотя, как и в случае с Мортарионом — как и со всеми ними, — воина преобразили мучения в варпе. Он стал больше, переполнился дарами, вытянулся и раздулся так, что старая броня треснула под напором изнутри. По периметру лит-трансляции жужжали мухи — выползая из отверстий доспехов, они нарушали и без того некачественную передачу и рассеивали изображение.

Тиф. Тот, кто сделал с ними всё это. Каифа явно прибыл в разгар жаркого спора. Казалось, обсуждение подходило к концу, но он решил подождать и остановился чуть поодаль, склонив голову.

Теперь они созрели, — прохрипел Тиф по гололитической связи. — У нас есть то, что нам нужно.

Ещё нет, — ответил Мортарион. Судя по всему, разговор утомил его. — Мы мало что выиграем и многое потеряем. Наберись терпения.

Терпение! Да ты всегда только о нём и...

Умолкни, сейчас же. — Примарх внезапно понизил голос: теперь тот походил на предупреждающий рык, от звуков которого волосы на шершавой плоти Морарга встали дыбом. — Следи за языком, иначе я вырву его. Это тонкий момент, и ты не видишь картину целиком. В отличие от меня. — Примарх сделал долгий, болезненный вдох. — Маяк моего отца отбили, и всё из-за неосторожной спешки. Будет неплохо подавить там сопротивление. Тебя это может заинтересовать, Калас, — эфир говорит мне, что на Горе командует Корсвейн из Первого.

Тиф помедлил.

Корсвейн?

Именно он.

Гололит ненадолго распался, затем восстановился. Морарг старался не слишком присматриваться, но Тиф, похоже, обдумывал услышанное:

Если ты не разрешаешь наступление...

Я назвал тебе причины.

.Тогда это хотя бы даёт что-то конкретное.

Мортарион улыбнулся. Это угадывалось лишь по тому, как сморщилась серая кожа вокруг его глаз — зрелище было не из приятных.

Командиру с твоими способностями будет не сложно отбить её. Полагаю, ко времени твоего возвращения я буду готов к главному штурму.

Тиф не был дураком. Ни сейчас, ни прежде. Он обдумал предложение, чётко осознавая возможность того, что его отсылают подальше от главного события, как нежелательный раздражитель. Тем не менее Морарг кое-что знал об истории между ним и Первым легионом. Трудно отказаться от шанса отомстить, да и никто не назовёт Астрономикан второстепенной целью.

Наконец гололит затрещал, отзываясь на поклон Тифа — короткий и пренебрежительный жест.

Ну ладно, — сказал он. — Но я продолжу следить за фронтом. Если узнаю...

Если фронт сдвинется и ты понадобишься, я буду первым, кто вызовет тебя, — терпеливо сказал Мортарион. — А как же иначе? Мы переступим порог вместе, ты и я. Я пообещал это магистру войны — наши намерения уже подтверждены.

Тиф задержался ещё немного, будто собираясь что-то добавить. Затем связь неожиданно прервалась, и гололит рассыпался облаком гаснущих серо-зелёных искр. Лишь тогда Мортарион перевёл взгляд на Каифу, и тот наконец взошёл по последней лестнице к своему повелителю.

Каифа, — произнёс примарх с неожиданной теплотой. — Ты всё это слышал, да?

Морарг низко поклонился:

— Не так уж много, мой господин.

Только ту часть, которая касается нашего развёртывания.

— Да, только эту часть.

Мортарион сменил позу. Всевозможные устройства и склянки с зельями, свисавшие с его архаичных доспехов, застучали друг о друга.

— Ты, вероятно, согласен с ним.

Каифа решил действовать осторожно. Похоже, его повелитель пребывал не в самом лучшем настроении.

— У меня нет никаких претензий.

Резко фыркнув, Мортарион стряхнул с нагрудника что-то блестящее, свернувшееся кольцами.

Калас, право, незамысловатая душа. Лучше бы он попал в какой-нибудь другой легион, к глупцам, где он мог бы потакать своему пристрастию к ненужной драматичности. — Примарх сложил огромные ладони вместе, соскребая патину с латных перчаток, и угрюмо посмотрел на переплетённые пальцы. — Мы наносим им такой урон, а Тиф едва это замечает. Всякий час каждого дня бог посылает нам великие дары, и все они проходят через это здание. Отсюда я почти вижу вершины Санктум Империалис, и всякий раз, когда мой взор останавливается на нём, тот ещё немного осыпается. Большинство из тех, кто внутри, никогда не узнают, откуда взялась хворь. У них не будет названия для неё — только чувство, что бремя небытия мешает думать, спать, даже поднимать оружие. А что же те, кто понимают, в чём дело? У них нет ни сил, ни желания нанести мне удар. Красный Ангел вцепился им в глотки, их стены разрушены, а оборона разваливается. — Взгляд его слезящихся глаз снова метнулся к Мораргу. — Мы убиваем их очень умело, на расстоянии, а Калас хочет просто броситься на стены. Он не видит, в чём тут опасность.

Каифа не вполне понимал, ожидают ли от него участия в беседе. Он решил рискнуть:

— В чём же, мой господин?

В наших союзниках, — мрачно сказал Мортарион. — Все знают, что это скоро закончится. Может, через неделю. Может, ещё быстрее. И что потом? У кого есть видение будущего? Кому в этом сборище безумцев и чудовищ действительно есть дело до того, что должно произойти потом? — Он пренебрежительно покачал головой, и кабели на его шее зазвенели. — Я вывел нас из одного ада не для того, чтобы мы сразу же погрузились в другой. Что бы ни случилось, мы останемся единым целым. Когда моему отцу наконец перережут горло, мы займём своё место в новом Империуме с позиции силы. Пертурабо покинул поле боя, Фулгрим поддался своим прихотям. Боевые псы Ангрона уже рвут себя на части, а колдунов Магнуса так мало, что они не имеют никакого значения. Когда я решу прорваться сквозь стены, когда все прочие измотают себя, рассредоточатся или опустят руки, со мной пойдёте вы все. Рядом со мной будет мой легион, несломленный и великолепный, объединённый во славу бога.

— Я понимаю, — сказал Морарг. Строго говоря, если не считать одного большого сомнения, что мучило его с момента трансформации, Каифа всегда безраздельно верил своему господину. Объяснив свой план, примарх преподнёс ему роскошный дар, в котором воин не нуждался.

Мортарион снова улыбнулся:

Но ты по-прежнему ощущаешь отголоски слабого чувства сожаления, не так ли? Тебе ведь хотелось стать первым, нанести удар раньше всех.

Морарг задумался. Он говорил на эту тему с Крозием, когда они сражались в Мармаксе. Тогда, сразу после высадки на поверхность, им казалось, что исполнилось их предназначение, — ведь они прошли через такие муки, чтобы попасть сюда. Но теперь... Нет, он уже не был так в этом уверен. Казалось, его жажда крови каким-то образом притупилась, сменившись странным оцепенением.

— Я не уверен, — честно ответил Каифа. — И всё же...

Он посмотрел на своего повелителя, боясь зайти слишком далеко.

Продолжай.

Морарг сглотнул.

— Кое-кто... Некоторые, я имею в виду, в легионе. Кое-кто говорит, что. что всё устроил владыка Тиф. Есть некоторые, кто будут. ближе к нему, если всё пойдёт...

Он замолчал. В некоторых ситуациях слишком трудно подобрать слова. К его облегчению, Мортариона, похоже, не расстроило услышанное. Скорее даже позабавило.

Позволь мне помочь тебе, Каифа, — сказал примарх. — Ты слышал, как шепчутся, что Тиф здесь настоящий повелитель. Ты слышал, что именно он вынудил нас принять нашу нынешнюю форму. Что он обманул меня, обманул всех нас, опустил завесу нам на глаза и по-прежнему заправляет делами так, как ему нравится. Верно?

Положение стало очень опасным.

— Более или менее, владыка. Учтите, это просто слухи.

— Понимаю. И ты не знаешь по именам тех, кто их распускает. Здесь тоже нет ничего неожиданного. — Мортарион сделал ещё один характерный вдох, глубокий и хриплый, и демонический хор в его тени вновь взволнованно затараторил. — Я не стану оправдываться. Тот период на кораблях вышел тяжёлым. Болезненным. Его трудно восстановить в памяти. — В глазах примарха на мгновение отразилась прежняя боль — слабая вспышка, мелькнувшая над краем респиратора. Скажу только одно. Всё, что произошло на «Терминус эст», не случайно. Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю. Калас тут ни при чём — он просто орудие, которое бог с удовольствием применил. Тебя это успокаивает?

Морарг многого не понял из слов примарха и предположил, что, возможно, и не должен. Вероятно, это просто испытание, проверка его веры. Или же там скрывалась какая-то правда, туманная, которую ему нужно уяснить.

— Я доволен, владыка, — тихо сказал он. — Я всегда доволен.

Именно поэтому ты здесь, а он — нет. Для меня важна верность. Она крайне важна для меня. Вот почему ты узнаешь план атаки сейчас, а он позже.

Шаркая ногами и подрагивая крыльями, примарх шагнул вперёд и придвинул к Мораргу своё громадное тело.

Потому что именно здесь история поворачивается в нашу пользу, — произнёс он. — Храни верность, Каифа, будь терпелив, и ты увидишь, как всё начинается — прямо отсюда, рядом со мной.


Подземный магнитный поезд зашипел на закрытом запасном пути, заполняя паром и дымом пространство с высокими сводами. Его экранированные борта достигали в высоту десяти метров, и длинный ряд открытых платформ тянулся назад в шумную, полуосвещённую погрузочную станцию, где царила неразбериха. Офицеры выкрикивали приказы, тревожно выли сирены, тяжёлые транспортники подъезжали к буферным амортизаторам и открывали погрузочные двери. Куда не кинь взгляд, люди бегали, жестикулировали, ударяли кулаками в ладони и тыкали пальцами в подчинённых.

Командир танка Тальвет Каска наблюдал за этой картиной, глубоко затягиваясь никотиновой палочкой и чувствуя, как дешёвый дым всё больше забивает его лёгкие. Он сидел на куче ящиков с боеприпасами, скрестив ноги. Рядом с ним стояла полупустая фляга. Экипаж бездельничал вокруг него. Фош спала. Он понятия не имел, как ей удаётся прикорнуть посреди такого лязга и стука на станции, но казалось, что она всегда способна улучить несколько минут. Яндев читал книгу-планшет, а Мерк жевал протеиновую плитку. Дреси сидела одна, подтянув колени к груди. Тальвет ещё мало что знал о ней. Будь он более ответственным, мог бы расспросить её, но Каска устал как собака, и его всё раздражало. Впрочем, у них будет достаточно времени, когда они доберутся до площадок для сбора.

— Вот и он, — сухо сказал Мерк, медленно шевеля массивной челюстью. — Точно по расписанию.

Всякий танк — странная штука. Экипажи всегда наделяли их личностными чертами. В некоторых батальонах их называли в женском роде. В 12-м Джаддском бронетанковом — чаще всего в мужском. Иногда им давали ласковые имена или шутливые прозвища, но в ротах с Джадды царило серьёзное отношение к делу, и они придерживались маркировок на корпусе, полученных при доставке. Танк Каски назывался «Айка73». Стандартное шасси ризанского образца. Приличный двигатель, приличные пушки, никаких спонсонных стрелков не предусмотрено. Некоторым командирам не хватало их — говорили, пригодились бы в ближнем бою, — но Каска радовался их отсутствию. Когда в любой «Леман Русс» загружали снаряды, там становилось жарко и тесно, и совсем не хотелось втискивать ещё два потных тела.

— Уродливый старый ублюдок, — пробормотал Тальвет со смесью пренебрежения и привязанности.

Погрузочный кран поднял машину с безбортового тягача, и теперь она раскачивалась над транзитным вагоном среди струй пара из клапанов. Эта операция сама по себе заслуживала внимания — основной боевой танк «Леман Русс» весил почти шестьдесят тонн без боеприпасов, горючего и экипажа, а его длина с учётом главного орудия составляла восемь метров. Зрелище того, как их целыми ротами одного за другим снимают с платформ и ловко переносят на поезд, весьма впечатляло. Каждый из громоздких погрузочных кранов обслуживали семь запертых внутри сервиторов, причём кабины управления могли подняться или опуститься по боковой кромке на утопленных рельсах перед тем, как развернуть длинные консольные стрелы. Единственное, что их затмевало, — сам магнитный поезд, который, похоже, имел восемьсот метров в длину.

Наблюдая за всем этим, Каска изучал, как выглядит «Айка-73». Он осмотрел следы ремонта носовой лазерной пушки, проведённого на уровне батальона. Там по-прежнему виднелись отметины вокруг ставня амбразуры. Никуда не пропали длинные царапины, вмятины и выбоины: их закрасили на скорую руку, но заделать в нынешних условиях не смогли. Он заметил, что заменены все токсофильтры.

«Айка-73» побывал на своём веку в нескольких тяжёлых боях. Не раз Каска мирился с неизбежным и готовился перейти в неведомое состояние, ждущее на той стороне, но каким-то образом экипажу всегда удавалось выбраться туда, где безопасно. Всем, кроме Юго, конечно. Бедняга застрелился неделю назад, и они остались без водителя.

Каска снова взглянул на Дреси, которая, казалось, тупо смотрела в никуда. Он даже не знал, из какого танка её забрали на замену и почему она оказалась свободна. Всё как-то расклеивалось и выходило из-под контроля. Однако Тальвету повезло, что им вообще смогли кого-то найти. Некоторым батальонам теперь так не хватало подразделений, топлива и экипажей, что они фактически вышли из строя и застряли на складах, где их разбирали на запчасти. Любой, кто остался в живых, хотел сражаться. Вероятно, они так и так скоро все погибнут, поэтому лучше пойти и заняться тем, чему тебя учили.

— Чушь какая-то, — проворчал Мерк. — Нас выводят, отдают приказы, тащат к Европее, а теперь это. С ума посходили.

Каска сделал ещё одну затяжку. Иногда Мерк его здорово доставал.

— Приказы меняются, солдат.

— Да, но это всё равно чушь. Что осталось за Львиными вратами, а? Обломки и руины, вот что.

— Контрнаступление, — тихо сказал Яндев, не отрываясь от книги. Бледное лицо носового стрелка оставалось бесстрастным. — Иначе никак.

Мерк фыркнул:

— Не-а. Просто заткнём дыру где-нибудь. Не хватит нас, чтобы атаковать.

Рядовой Мерк, заряжающий, самый младший по должности в экипаже, редко говорил то, к чему стоило прислушиваться, но в данном случае Каске пришлось с ним согласиться. Они были на последнем издыхании. В прошлый раз, когда командование дивизии приказало им отбить позиции, они потеряли более ста единиц менее чем за час. Поддержка с воздуха теперь отсутствовала, пехота помогала кое-как, и если ты хоть куда-то продвигался, то серьёзно рисковал наткнуться на космодесантников-предателей. А это реально страшные создания. Тальвет видел, как воины такого отделения прорвались к «Гибельному клинку» и буквально прорубили его насквозь, после чего вышли с другой стороны, залитые кровью и обвитые разрядами расщепляющих полей. И ещё встречалось... что-то другое. Твари, о которых никто не говорил, но их видели все. Чудовища. Существа, что проявлялись из самого воздуха, звери с девятью глазами, прозрачной кожей и длинными тонкими ногами кроваво-красного цвета.

Каска вспомнил, как впервые доложил о таком контакте несколько недель назад. Ксеносы, ответили ему. Просто бей по ним из лазпушки. Но это не чужаки. Никакие ксеносы того или иного вида не влезали в самую гущу кровавого и грязного светопреставления, творившегося здесь. Это нечто иное. Нечто, приводящее в ужас всех солдат, независимо от их боевого опыта.

— Здесь есть чем атаковать, — сухо сказал Каска, решив подумать о чём-нибудь другом. — Просто посмотри на поезд.

И действительно, состав заполнялся вагон за вагоном: каждый танк фиксировали цепями и надёжно закрепляли, закрывали выхлопные отверстия и затыкали стволы орудий. До запланированного отправления оставалось меньше часа. Возможно, они даже успеют в срок. Затем вся эта хитроумная хреновина с грохотом спустится к магнитным путям, углубляясь под поверхность, после чего залязгает на юго-восток по подземной скоростной магистрали. Почти сразу за ней последуют экипажи, набитые в отсеки для личного состава на других магнитных поездах, и будет трудно вообще хоть как-то отдохнуть. Там всегда шумно, тесно и воняет. С другой стороны, они же танкисты. Им к такому не привыкать.

— Мы аж пять минут продержимся, — заявил Мерк. — Напрасная трата времени.

— Только не Львиные врата, — сказал Яндев. — Нет смысла останавливаться там. Дело будет на востоке. Корбеник-Гард, я полагаю, — брешь во фронте.

Фош проснулась. Она пару секунд оглядывалась вокруг, затем сглотнула, закашлялась и потёрла глаза.

— Когда прибудет наш транспорт? — невнятно спросила она.

Каска сделал ещё одну затяжку и улыбнулся.

— Рад, что ты снова с нами, капрал, — сказал он. Пусть Фош и соня, но она хороший башенный наводчик и один из тех членов экипажа, кто ему по-настоящему нравился. Когда её не было рядом, всё становилось ещё более раздражающим. — Скоро отправляемся. Просто хотел посмотреть, как его погрузят в целости и сохранности.

Погрузочный кран, уже закончивший с «Айкой-73», рывками двигался по рельсам к следующей стоянке транспорта, где его внимания ждал ещё один «Леман Русс». Дальше всё затягивал дым, в пелене которого то проступали, то исчезали смутные очертания подъёмных стрел и платформ.

Фош зевнула и потянулась за флягой. На её лице виднелись характерные «очки наводчика» — двойные красные круги вокруг глаз, где она прижималась к прицелам.

— Хорошо, а то я уже заскучала.

Тальвет в очередной раз посмотрел на Дреси. Водитель не сказала ни единого слова. Просто смотрела в пустоту.

— Так кто наш командующий? — спросил Мерк. — Кто-нибудь уже знает об этом? Кто, чтоб его, вытащил нас с Европеи и отправил в чёртовы дурацкие развалины гоняться за крысами?

Каска в последний раз затянулся никотинкой, наслаждаясь едким запахом кручёного табака, затем бросил окурок на пол. Встав, он потянулся и поднял свою флягу.

— Понятия не имею, — ответил Тальвет. Теперь он просто ждал вокс-оповещения, после которого все они потащатся к поездам для личного состава. Он не думал, что ему дадут ориентировку в ближайшее время. Даже когда вокс-каналы работали, по ним не поступало ничего полезного. — Но вы не горюйте: если мы все проживём ещё пару часов, то, вполне вероятно, узнаем.


Шибан отправился на фронт при первой же возможности. Колоссы находились под постоянным обстрелом, но их толстые стены ещё не пробили. Настоящие бои шли на севере, под сенью Корбеник-Гард, где враг пытался прорваться за Мармакс и Преграду Горгона, чтобы начать прямой штурм крепости Львиных врат. Подразделения V и IX легионов отправили перекрыть бреши ещё ненадолго, хотя все они знали, что территорию скоро придётся оставить.

В таких обстоятельствах стратегии двух союзных сил начали разниться. Кровавые Ангелы под командованием первого капитана Ралдорона отступали по полям сражений к Последним вратам, откуда их в дальнейшем удастся быстро перебрасывать по периметру Внутреннего дворца. Вскоре все они окажутся там и воссоединятся со своим примархом для защиты заключительных рубежей в центре. Белые Шрамы двигались в противоположном направлении: покинув наконец полевые позиции, они пробились на восток, обратно к зонам сбора у Колоссов. Соответственно, командный пункт V легиона становился всё более изолированным, на него накатывались волны генерального наступления, и силы противника окружали его. Когда падут вспомогательные оплоты Последних врат, этот единственный выступ будет полностью отрезан и превратится в одинокую цитадель среди океана врагов. Теперь сами Шрамы стали целью устоявшейся на Чогорисе тактике быстрого окружения, причём пошли на это сознательно. Такое уж у войны чувство юмора, полагал Шибан.

Он вывел спидер из-под обломков. В прошлом он, вероятно, дождался бы наступления темноты, прежде чем рискнуть покинуть укрытие, но теперь мрак не рассеивался дни напролёт: свет не проникал сквозь непрерывно бурлящие ядовитые тучи. Повсюду горели пожары, пламя ярко вспыхивало, доходя до тайных складов с прометием, и взметалось во мраке. Внезапные всполохи озаряли картину полнейшего разрушения: километры груд обломков, похожих на горы, спутанные связки колючей проволоки, пересечённые траншеями и земляными укреплениями. В этом краю истребили всё живое, и лишь несколько уцелевших секций стен высились, словно часовые, среди дюн мусора. В одних этих зонах когда-то, до того, как всё это началось, могли разместиться сотни тысяч человек. Теперь они стали просто исполинскими кладбищами, на которых дрались две ватаги измученных бойцов, тративших остатки сил.

Командный пункт находился недалеко — менее чем в восьмидесяти километрах к западу от западного барбакана врат Колоссов. Когда Шибан приблизился к нему, на экране шлема вспыхнула локационная руна, указывающая направление. Он снизился между пустыми корпусами двух больших бункеров-накопителей, направляясь к укреплённому проходу на уровне земли. Впереди маячил остов когда-то крупного мануфакторума: его упрочнённые стены местами уцелели, хотя сводчатая крыша обвалилась, а сотни окон лишились стёкол, выбитых разрывами. На тактическом дисплее возникли значки, отмечающие присутствие нескольких окопавшихся миномётных расчётов и групп снайперов. Пока что они таились в укрытиях, а их оружие молчало.

Нырнув в просвет, Шибан, петляя, проник под землю и спустился на несколько уровней в помещение, когда-то служившее подвалом сборочного уровня мануфакторума. Когда скалобетонный потолок стал ниже, воин остановил спидер, заглушил двигатель и прошёл остаток пути пешком.

Передовую базу рассредоточили по нескольким подземным помещениям. Повсюду виднелись баррикады из мешков с песком, а также следы поспешного ремонта потрескавшегося фундамента. Через равные промежутки зияли входы в тоннели, которые разбегались на север и юг, обеспечивая быстрый доступ к сети точек выхода из данной зоны. Рядом со штабелями ящиков с материальными средствами и боеприпасами стояли несколько припаркованных транспортных средств — в основном «Химеры», а также топливозаправщики, грузовики снабжения и бронеавтомобили. Всё помещение заполняли солдаты Имперской Армии в грязном обмундировании: одни несли караульную службу, многие другие, забывшись в тяжёлом сне, лежали валетом в переполненных импровизированных общежитиях.

Шибан направился прямо к командному блиндажу, расположенному в укреплённом помещении дальше под гулкими сводами старого подвала мануфакторума. Именно там он увидел первых воинов легиона. Когда Тахсир вошёл в блиндаж, все они почтительно поклонились. Их броня стала тёмно-серой от толстого слоя пыли, и все латы покрылись заметными тяжёлыми повреждениями. Эти бойцы принадлежали к братству Бури, мингану самого Шибана, которым он руководил с тех пор, как стал ханом. Те немногие, кого он взял с собой в космопорт стены Вечности, погибли все до последнего, и у Тахсира не осталось никого, кроме этой ослабленной группы. Братство когда-то насчитывало почти четыреста клинков, но сократилось более чем втрое, причём теперь значительную часть воинов составляло недавнее подкрепление, свежая кровь.

Вот почему Шибан едва узнал большинство братьев, встретивших его там. Всего в помещении находились десять воинов орду с ритуальными шрамами, а также несколько дюжин слуг легиона, работающих за ауспиками и станциями связи. Основная часть войск братства сражалась в длинных тоннелях, выигрывая ещё немного времени для Армии, солдаты которой отступали с двух позиций дальше на западе.

Имань, полевой командир Шрамов, ждал Тахсира в центре комнаты с низким потолком. Офицер выглядел таким же потрёпанным, как и вся его свита. Повсюду вокруг специалисты из числа стандартных людей изучали тактические гололиты или боролись с неисправными комм-приборами.

— Добро пожаловать, мой хан, — сказал Имань, склонив голову. — Я надеюсь, ты выздоровел.

Сжав аугментическую кисть, Шибан ощутил хруст суставов и остаточную боль.

— Полностью. Как обстановка?

Повернувшись к гололитической колонне, Имань вызвал схему запутанной сети тоннелей, прорисованных линиями-паутинками:

— Они наступают уже два дня, без передышки, здесь и здесь. Мы обрушили вот эти участки, чтобы замедлить их, но много времени не выиграем — у них полно экскаваторов. За последние две недели сюда спускается всё больше войск. Хотя, если честно, не так много, как я опасался.

Шибан кивнул, принимая всё это во внимание.

— Внутренние стены Дворца разрушены, — произнёс он. — Враги толпами ломятся за главным призом.

— Мы так и предполагали. Значит, нас попросят продержаться дольше?

— Нет. Каган ускоряет вывод войск. На какой срок вам приказано удерживать позицию?

— Ещё двадцать четыре часа.

— Пусть будет четыре. Всё, что не сможете собрать к тому времени, бросьте. Все силы легиона должны выдвигаться к Колоссам, все ауксиларии — пробираться к Последним вратам.

Имань колебался.

— Четыре часа, — тихо сказал он.

— Большего мы не получим.

Офицер вновь помедлил, явно прикидывая, что можно спасти.

— Может, это и к лучшему. Армейские подразделеимя... им сложно действовать тут.

— Ты столкнулся здесь с якша?

— Их всё больше и больше. — Имань похлопал по тулвару на поясе. — Мы справляемся с ними всё лучше, что меня радует. Но ауксилия не может противостоять им, и просить об этом жестоко.

Шибан оглядел блиндаж, изучая лица тех, кто усердно работал здесь. Обслуживающий персонал Пятого всегда отличался исключительной выносливостью и хорошей подготовкой. Они не уступали любому нелегионному подразделению Имперской Армии. Теперь, однако, на лицах людей читалось, какие жестокие испытания им выпали. Никто из них, похоже, не спал достаточно, если вообще спал. Кожа пожелтела, движения замедлились. В других обстоятельствах он, возможно, сделал бы выговор Иманю за то, что офицер позволил ситуации усугубиться до такой степени, но здесь крылось что-то иное. Он и сам это чувствовал: постоянный натиск чего-то, рождающего усталость и умственное напряжение, давящего на него, шепчущего о каждой его неудаче, всё время, снова и снова. Даже зная, что это неестественно, понимая источник недуга, хан всё равно лишь с трудом противостоял ему, а ведь он обладал всеми преимуществами астартес. Для ауксилии, которая уже несколько месяцев вела проигрышную битву, положение скоро станет невыносимым.

— Понимаю, — сказал Шибан. — Им нужно дать шанс сбежать от этого, хотя бы на некоторое время.

Затем Имань повернулся к адъютанту и отдал серию команд боевыми знаками. Воин поклонился и поспешно ушёл, чтобы выполнить их.

— Для меня большая честь, что ты лично передал приказы, мой хан, — сказал он, когда на ауспиках у дальней стены засветились новые данные. — Но теперь, если у нас есть всего четыре часа, я должен отбыть в тоннели — там надо будет сразиться как следует, чтобы подготовить эвакуацию.

Шибан улыбнулся и снял со спины гуань дао — длинную силовую глефу. Ловко прокрутив её двумя руками, хан насладился привычной тяжестью клинка. Этим оружием он владел со времён кампании на Чондаксе семь лет назад — как и сам Тахсир, оно отказывалось погибать.

— Я пришёл сюда не только для того, чтобы передать приказы, — произнёс он. — Это по-прежнему моё братство, Имань, так что покажи мне демонов.


Глава седьмая

Золото под тенью

Князь Баала

Хтония на Терре


Теперь нерождённые сами шли к нему, без приглашения подходя на расстояние удара. Они хотели этого. По какой-то причине они желали умереть от его клинка или, по крайней мере, ненадолго встретиться с ним лицом к лицу, посмеяться, или испытать какой-то прилив страха, или, возможно, просто побывать там, в том времени и в том месте. Для них это имело значение. На сей раз они, казалось, воспринимали всё всерьёз.

Он всё равно убивал их, потому что в том состояло его призвание. Константин Вальдор, генерал-капитан, копьеносец, страж порога, шагал по узким проходам Санктум Империалис, по глубоким подземельям, по укромным местам, выжидая и наблюдая. Тогда они приходили к нему — рано или поздно выскакивали из темноты, чтобы вонзить клыки ему в грудь. Копьё становилось окровавленным, клинок покрывался густой эссенцией существ, на самом деле не нуждавшихся в настоящей крови. Они умирали — или, по крайней мере, отправлялись обратно в то место, которое их породило, — и кустодий возобновлял свою тихую охоту.

Схватки на Внешней стене, где он служил бок о бок с Ралдороном из Девятого и Каганом Пятого, вышли достаточно тяжёлыми. Кровавый Ангел произвёл на него сильное впечатление — уникальный боец, расчётливый и искусный. Хан же оставался Ханом: несравненный в одних аспектах и раздражающий в других. Теперь, однако, время для охраны дальних куртин прошло. Периметр обороны неуклонно сокращался, отступая к Внутреннему дворцу, а теперь и вглубь него. Хотя процесс шёл неравномерно, так как большие участки территории упорно держались в окружении, ход дальнейших событий был предопределён.

Поэтому он больше не мог медлить. Всем выжившим кустодиям приказали отступить в Санктум Империалис. Вальдор, конечно, сообщил об этом Дорну, но тот едва отреагировал на любезность. Возможно, примарх, всецело поглощённый бесчисленными обязанностями, не знал, что очень многие стражи очень долго сражались на открытых позициях. Так или иначе, дело сделано. Десять Тысяч, в рядах которых теперь насчитывалась лишь десятая часть воинов от номинального состава, взялись за оружие в самом сердце владений Императора, готовые отражать штурм последних стен, как видимых, так и невидимых.

Константин лучше, чем почти все прочие, понимал истинную природу нынешнего противостояния. Любой призывник в окопах знал, что враг наступает по земле, но совершенно не подозревал о борьбе, что всё это время происходила у него или у неё под ногами. Битва за Терру шла там, внизу, намного дольше и на порядок более яростно. Неприятельские орды в основном сдерживал Император: Его несравненная сила блокировала единственный стабильный проход в основание самого Тронного зала.

Однако любой барьер начинал пропускать, если подвергался достаточно мощному давлению, и теперь в преграде открывались поры. Как бы ни было больно Вальдору признавать это, его повелитель утрачивал контроль. Огромный обережный щит, воздвигнутый над Дворцом, отказывал. Дополняющие его подземные заслоны рушились. Демоны теперь могли пробираться внутрь, проскальзывать сквозь зубчатые стены, кружить в освещённом огнём воздухе, выскакивать из отравленной почвы. Исчез единый фронт битвы, не осталось чётко проведённой линии, за которой могли бы укрыться защитники. Их сменила испещрённая дырами сфера неполного контроля. С каждым часом вероятность того, что эта остаточная защита исчезнет окончательно, немного увеличивалась.

Вальдор поймал себя на том, что почти желает, чтобы этот момент наступил. Он знал, что вскоре так и произойдёт. Гиллиман не добрался до Терры. Даже если Ультрадесантники каким-то образом появятся, то наверняка уже ничего не изменят. Всё должно свестись к Тронному залу, точке опоры всей великой драмы, как изначально предначертала судьба. Император был там. Магистр войны приближался. Казалось, вся прочая Галактика не имеет совершенно никакой ценности в сравнении с возможностью овладеть этим крошечным клочком территории, крошечным замкнутым залом, погребённым глубоко среди окаменелостей более ранних империй, — и единственным местом на Терре, которое Константин поклялся защищать любой ценой.

И тут он замер, внезапно насторожившись.

Вперёд уходил коридор, чёрный как смоль. Стены здесь напоминали кости, неровные, узловатые и покрытые толстым слоем пыли. Вальдор спустился в недра Дворца, намного ниже даже самых глубоких уровней Подземелья. Здесь пахло более старыми, более странными цивилизациями, которые жили и умерли за тысячи лет до того, как нынешняя пробилась к величию. Не все следы этих забытых культур полностью стёрли — тоннели уходили далеко вниз.

Он прищурился, сохраняя полную неподвижность. В тоннеле было тихо — на такой глубине уже не отдавался неустанный грохот наземных орудий. Однако Вальдор почувствовал какой-то запах, едва уловимый. Слегка тянуло... гарью.

Константин начал красться вперёд, его аурамитовые сабатоны мягко утопали в десятисантиметровом слое пыли. Стены коридора, проложенного с расчётом на смертных, придвинулись вплотную. Несложно представить, как тебя похоронит здесь заживо, завалит миллионами тонн камня, окружающими со всех сторон. Зацепившись наплечником за какой-то выступ, Вальдор изменил положение тела. Казалось, что путь вперёд стал уже, чем раньше. Он посмотрел вверх, ища трещины от давления на вырубленном в скале потолке, но увидел только толстый слой древней грязи, чёрной, как нефть.

Кустодий сделал ещё несколько шагов, теперь осторожно, напрягая все чувства. Запах явно усилился. Показалось, что откуда-то сзади донеслось слабое шипение, но Константин не стал обращать на него внимание. Что-то находилось сейчас с ним в тоннеле, существо без души, свернувшееся клубком во тьме. Оно попытается обмануть Вальдора, если сможет, отвлечь его внимание, направить по ложной тропе.

Добравшись до конца тоннеля, он увидел перед собой каменную арку, выглядевшую зернистой из-за фильтров ночного видения в шлеме. Замковый камень располагался низко — ему пришлось бы наклониться, чтобы войти. За арочным проходом притаилась крошечная комната, усеянная пятнами плесневых спор, липкими и влажными. К дальней стене примыкал какой-то алтарь, покрытый резными символами и изображениями, незнакомыми кустодию. На крышке горела бело-синим пламенем одинокая свеча, которая, казалось, вообще не рассеивала темноту.

Там было холодно. Очень холодно. Полосы инея обрамляли грубо обтёсанные камни. И всё же вокруг невыносимо смердело гарью.

Что-то находилось там, пока ещё скрытое от посторонних глаз, но явно присутствующее.

Константин включил расщепляющее поле копья Стража, и помещение залил яркий свет. Тени отпрянули —

все, кроме неровного пятна тьмы прямо перед алтарём, низкого сгустка неотражающей черноты.

Уходи, — прошептал голос, детский и озорной. — Я молюсь.

Вальдор не стал действовать сразу. Если сохранять терпение, у этих существ можно что-нибудь узнать.

— Здесь, внизу, нечему молиться.

Но есть о чём помолиться.

— Как скажешь.

Сгусток тьмы задёргался, расширился, затем начал искажаться. В нём, словно из-под откинутого капюшона, появилась бледно-серая голова — безволосая, безглазая и безносая. Большую её часть занимал одинокий рот с идущими по кругу рядами крошечных зубов. Когда существо заговорило, дряблые широкие губы мерзостно затрепетали.

Ты мог бы оставить меня в покое, — сказало оно. — Я вполне безобиден. И живу здесь уже очень долго.

Вальдор оставался настороже. Пламя свечи перестало двигаться, словно попав в стоп-кадр.

— Здесь, внизу, никто не живёт.

— Ты и я. Мы живём.

— Только один из нас живой.

Рот растянулся в широкой ухмылке:

— Пока что. Ни ты, ни даже твой повелитель не в безопасности. Мы попируем Им, когда Его отправят в наше царство.

— Я так не думаю.

Ты думаешь? Сам? Не вижу никаких доказательств тому. — Мерзкий рот растянулся ещё шире. — Но давай посмотрим, насколько ты быстр!

Существо внезапно дёрнулось вверх и в стороны, зубастый рот распахнулся и разросся с ужасающей быстротой. Вальдор провёл рубящий удар прямо в распадавшуюся стену тьмы, рассекая её копьём по диагонали и разрезая наконечником растянутые челюсти. Плоть расширяющегося демона словно бы раздробилась — разлетелась на новые угольно-чёрные осколки, которые быстро слились, восстановились и, извиваясь, образовали целые тела. Воздвигнувшись над кустодием, твари залили его слюной и обвили всё вокруг лентами тьмы, чёрной, как пустота. На мгновение показалось, что сущности заполнят собой всю комнату.

Но Вальдор нанёс первый разрез лишь для того, чтобы приблизиться к настоящей цели. Его второй удар, поперечный, рассёк свечу пополам и погасил застывшее пламя. Многочисленные демонические формы мгновенно закричали в агонии, а затем распались на ошмётки, забрызгавшие стены чёрной слизью. Развернувшись к первоначальному скоплению псевдоплоти, которое по-прежнему сохраняло остатки жуткой пасти, Константин пригвоздил его к полу.

Оно корчилось и плевалось. На долю секунды Вальдор почувствовал, как сущность демона задрожала на древке копья. Он мельком увидел другой мир, бесконечный, сотканный из боли и злобы, бурлящий и перерождающийся. Тогда Константин понял, что создание под ним — мелкий первопроходец, искатель слабых звеньев, невольник более могущественных обитателей царства мучений, и теперь они неминуемо поглотят его за неудачу. Подобное будущее ужасало тварь, и Вальдор воспринял частицу её страха — гораздо более острого, чем тот, что способен когда-либо испытать любой из смертных.

Нажатием пальца он усилил расщепляющее поле, и последний кусок физического проявления существа взорвался в треске золотых разрядов.

— Вот такой я быстрый, — мрачно сказал Константин и отключил энергию.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Не от физического напряжения — победа досталась без труда, — а от столкновения с такой беспримесной истиной. Каждый раз, когда он так поступал, всякий раз, когда открывал себя этим видениям, их становилось немного труднее переварить. Он чувствовал, как скверна загрязняет его, запуская призраков неуверенности туда, где для них вроде бы перекрыты все ходы.

За убийства этим клинком приходилось расплачиваться. Если бы Вальдор мог сомневаться в своём повелителе, то, возможно, потратил бы какое-то время на раздумья о том, зачем ему дали такое оружие. Казалось, Император выковал целую кучу таких предметов только для того, чтобы щедро раздавать их Своим слугам, как боевые трофеи какого-нибудь древнего вождя. Все они обладали способностями — порой откровенными, порой неприметными, иногда ещё не раскрытыми, но никогда простыми и ясными.

Он посмотрел вниз, где последние ошмётки демонической сущности скапливались у его сабатонов. С такими созданиями получалось хуже всего. Убив смертного, ты мог раскрыть краткую неприятную правду, которая обуздывала тебя, заставляла поразмыслить. Нерождённые, когда их, вопящих, отправляли обратно на ту сторону завесы, давали тебе нечто гораздо более тревожное — мимолётное видение чего-то невыразимого, гнусного, выходившего за рамки разумного. Возможно, если бы Вальдор обладал более живым воображением, подобные видения сокрушили бы его. В любом случае они не забывались. Образы вертелись вокруг, повторяясь в его мыслях, назойливо напоминая о том, против чего боролись все имперцы, что они стремились построить и что им, похоже, ныне суждено потерять.

В комм-модуль его шлема поступил приоритетный сигнал.

Генерал-капитан.

Его вызывал Амон. Просто услышав голос кустодия — ровный, спокойный, преданный, — Константин испытал облегчение.

— Говори, — сказал Вальдор, выходя из комнаты.

— Последние новости из Чернокаменной. Та женщина, Киилер, на свободе, её местонахождение неизвестно. Процесс её контролируемого освобождения прервался ввиду появления неучтённого субъекта. Личность не установлена. Считается, что он из Легионес Астартес.

— И теперь субъект охотится за ней?

— Несомненно. Запрашиваю разрешение на вмешательство.

— Отказано. Если она и сыграет какую-то роль, то не под нашим надзором.

Вальдор никогда не считал этот спектакль особенно благоразумным, но за ним следили на самом высоком уровне, так что лучше позволить ему идти своим чередом.

— Так точно. Что подводит меня к другой теме.

— Биопреступник.

— Продолжаю держать его под наблюдением, но он умелый. В иных условиях я бы приставил к нему стражей-дозорных третьего уровня, но такой возможности больше не существует.

Почти наверняка так и есть. Вскоре они лишатся любого контроля над Дворцом за пределами самого Санктума.

— Тогда как ты рассудил?

— Учитывая обстоятельства, я не могу обещать, что сумею долго держать его под наблюдением. Возможно, потребуется более... квалифицированное вмешательство.

Вальдор обдумал услышанное. Здесь он выполнял свои обязанности. Немногим удавалось выслеживать демонов с такой точностью, а потребность в этом бдении будет только расти. Если он и покинет тесные пределы Санктума, то лишь на короткое время. Несмотря на всё, чего Константин насмотрелся в Подземелье с начала осады, само присутствие Базилио по-прежнему вызывало у него значительное и растущее беспокойство.

Поначалу он почти не сомневался, что, расхваливая себя, Фо просто блефует, пытается выбраться из затруднительного положения. Теперь, однако, Вальдор уже не был уверен. Даже в этой Галактике лжи имелась привлекательная возможность того, что Базилио говорил искренне и мог совершить то, о чем заявлял.

«Создавайте угрозы, реагируйте на них. Мысленно вставайте на место тех, кто хочет причинить Ему вред. Подпускайте их поближе, идите на риск, чтобы взамен приобрести знания».

Они всегда действовали по такому принципу, ещё со времён той истории с Астартой. То, что кустодии проводили подобные учения даже сейчас, когда перед ними открывались врата самого ада, могло показаться либо храбростью, либо глупостью, в зависимости от того, насколько ты склонен к риску.

— Следи за его местоположением, — сказал Вальдор, приняв решение. — Я лично приду за ним.


Рухнув на одиннадцатый высокий парапет восточного фасада Преграды Аурум, он врезался в скалобетонную дорожку и разбросал скопившихся там созданий в броне. Бойцы, как и он, носили багряные цвета, их доспехи в изобилии покрывали кроваво-красная краска, золотая и медная отделка. Превосходные воины, взращённые в традициях величественности и преданности.

Они неплохо справились, зашли так далеко. Шесть дней интенсивных обстрелов, за которыми последовала бронетанковая атака, прорвавшая четвёртый оборонительный круг, затем третий, и теперь ревностные сыны Лоргара находились в радиусе артиллерийского выстрела от высоких стен самой Преграды. За последние несколько месяцев враг предпринял три подобных натиска, которые провалились. Теперь же стойкость защитников наконец сломили, и разношёрстная орда легионеров-предателей, фанатичных культистов, машин Тёмного Механикума и их всё более дерзких демонических союзников достигла куртины. Подтянув осадные машины, неприятели обрушили на неё своё дьявольское оружие. Они обладали численным превосходством и боеприпасами и чувствовали, что настал подходящий момент.

Возможно, так оно и есть, подумал Сангвиний, схватив Несущего Слово за горжет и швырнув через край.

Затем Ангел атаковал второго воина и пронзил нагрудник копьём. Остальные бойцы бросились на него, не колеблясь, напрягая каждую генетически улучшенную мышцу, чтобы нанести удар примарху, не думая о риске для себя. Каждый из них с радостью умер бы, просто зная, что добился такой мелочи: попал в цель, немного ослабил врага, внёс пусть крошечный, но вклад в когда-то обещанную и теперь близкую победу.

Сангвиний мог бы восхититься такой безжалостной целеустремлённостью, если бы за ней стояла какая-нибудь другая причина. В реальности же их рвение ничего не стоило, не имело смысла, кроме мстительности, рабски зависело от веры в богов, которые не заслуживали поклонения ни одного живого существа. Он презирал их за это — возможно, больше, чем любого из тех, с кем сражался. Легко заметить, какая слабость привела, скажем, к тому, что легион Фулгрима стремительно утонул в безумии, и, возможно, даже как-то понять их — глупцов, попавших в ловушку собственных желаний. Эти же... эти... Они всегда знали, что делали. Они постигли скрытую теологическую систему вселенной, тёмные основы, на которых она покоилась, а затем добровольно и сознательно поклялись ей в верности.

— Предатели! — взревел Сангвиний, с хрустом вдавливая третьего воина в зубец стены и ломая ему шею. — Клятвопреступники!

Пока он сражался, прокладывая путь через захваченный парапет, небо над ним озарили направленные вниз люмены. Четыре «Грозовых птицы» пролетели сквозь мрак на малой высоте, окатив реактивными струями открытую секцию стены. Люки с грохотом распахнулись, и оттуда хлынули легионеры — тоже в багровом, но более ярком цвете сынов Баала, его бойцов.

Штурмовые отделения Кровавых Ангелов приземлялись вокруг него, их огнемёты и окутанные энергией клинки уже рычали. Не говоря ни слова, они вступили в бой рядом со своим примархом, и, объединившись, элита IX легиона взялась за расчистку участка стены. Выказывая неумолимую ярость и темп, они стремительно мчались по парапету шириной в пять метров, как вихрь клинков, что звенели и лязгали о керамит. Несущие Слово упорно сопротивлялись, выкрикивая ответные обличения, воздух вокруг них наполняло мерцание наполовину призванных демонов, их клинки разили смертоноснее благодаря заклятиям и эфирным ядам. Всё это делало их гибельно опасными, поэтому они сумели сдержать мощную контратаку. Кровавых Ангелов разносили в клочья, или рубили на куски, или швыряли с края стены в небытие.

Но с ними бился примарх, и у боя под сенью его замаранных крыльев мог быть только один исход. Несущих Слово постепенно оттеснили, их покрытые рунами доспехи раскололись, а невнятные заклинания стихли. Фантомных демонов рассеяли, изгнали, и они с воем исчезли из физического мира. Последнего из бойцов — великого поборника легиона в броне «Тартарос», увенчанной железной короной, — поверг сам Сангвиний. Клинок топора изменника разбился на куски, сломанная шея изогнулась. Ангел развернул наконечник копья, направил его вертикально над уже низверженным чемпионом и вонзил в основное сердце. Клинок вспыхнул разрядами энергии, под воздействием которых руки и ноги жертвы судорожно дёргались, пока примарх не выдернул оружие и не отключил питание.

После этого к работе приступили группы огнемётчиков: методично обходя трупы врагов, они сжигали всё и вся дотла, чтобы никакие неестественные останки не смогли неожиданно восстать и возобновить бойню. Тела павших лоялистов собрали и отнесли к парящим «Грозовым птицам», которые уже разворачивались и разгоняли турбины, готовясь к переброске. Налёт длился всего несколько минут, но баальцы не имели права медлить — они запланировали десятки подобных атак, неизменно направленных на то, чтобы купировать натиск противника в критической точке, ослабить незащищённые клинья наступающих частей и уничтожить ключевые командные подразделения.

Подойдя к краю парапета, Сангвиний посмотрел на Фасадные пустоши и разорённую зону, за которой некогда начинался старый квартал процессий. Каналы связи его шлема уже забивались просьбами о вмешательстве, они шли одна за другой, вечным непрерывным потоком. Ему тоже вскоре придётся снова взлететь, взмыть в ядовитые облака вместе с горсткой уцелевших штурмовых кораблей легиона. Ничего лучшего они сделать не могли — больше никаких крупных операций, только точечные удары, направленные на то, чтобы отступление не сменилось резнёй.

Ангел изучал территорию, которую они уступали. Подходы к Ауруму, за которые велись ожесточённые бои с тех пор, как пал космопорт Львиных врат, теперь полностью находились в руках противника. Передовые укрепления почти скрылись из виду — превратились в море почерневшей грязи, растоптанные миллионами сапог. Земля дрожала как от грохота вражеских орудий, так и от взрыва заминированных помещений далеко внизу. Над тысячей мест по всему опустошённому ландшафту поднимались столбы дыма, каждый из которых отмечал остов большого посадочного модуля или сверхтяжёлой бронемашины. Дул горячий ветер, горький на вкус, несмотря на фильтры шлема.

Они больше не сражались за то, чтобы удержаться на этой черте. Раньше на длинном кольце внешних крепостей проливали кровь и расходовали ресурсы лишь для того, чтобы замедлить врага, нанести ему урон, а не для того, чтобы помешать ему вообще прорвать периметр. Теперь, когда в стенах Внутреннего дворца уже в нескольких местах появились пробоины, оборона участков к востоку от Последних врат стала нецелесообразной. Огромные эвакуационные колонны струились из бункеров и пробирались по изрытой снарядами земле к убежищу сомнительной надёжности — вратам, расположенным ближе всего к центру. Теперь они бились ради того, чтобы как можно дольше защищать эти отходящие части, поддерживать хрупкий защитный заслон, гарантировать, что большинство солдат сможет отступить до того, как ворота падут и чудовища ворвутся внутрь.

Сосредоточившись, Ангел посмотрел дальше на север, пронзая взглядом плывущие клубы смога, чтобы хоть как-то разобраться в обстановке на местности. Он увидел отвесные стены Преграды Горгона, рубежа, ради сохранения которого он так усердно трудился, теперь окружённые прерывистыми линиями огня. Укрепление уже выпотрошили изнутри вражеские войска, бесновавшиеся там. За ним, едва различимый в пасмурной дымке, находился Мармакс. Насколько Сангвиний мог судить с такого расстояния, тот, похоже, продолжал сопротивляться — если они уберегут его от полного разрушения хотя бы ещё на час или два, это будет уже кое-что.

Дальше Ангел ничего не разбирал. Его уже некоторое время не посещали те видения — тревожные явления, когда он мельком заглядывал прямо в сознание братьев. Возможно, его теперь слишком занимали битвы, или же эта непрошеная и нежеланная способность исчезла сама по себе. Скорее всего, он просто получил временную передышку, случилось мимолётное затишье перед тем, как ветры эфира снова наберут силу. Пока что Сангвиний воспринимал только самые смутные психические ощущения — впечатления живых душ, захваченных бурей восточного фронта, который неуклонно обваливался. Среди них встречались и непокорные, и напуганные, но большинство из них испытывали глубокие страдания. Вот оно, ключевое изменение за последний месяц непрерывной борьбы: переход от страха к обречённости. Он и сам это чувствовал. Не то, что раньше, — не боль, не видения, а менее определённое недомогание, своего рода онемение, которое распространялось от рук и ног к туловищу, заставляя колебаться, сомневаться, сдерживаться. Когда Ангел закрывал глаза, ему чудилось, что он почти видит, как хворь выползает из сердца зловонной тьмы, как пробирается по кладбищам и полям захоронений и тянет лапы, чтобы задушить их всех.

Он не мог потворствовать этому. Надо двигаться, сохранять энергичность. А сейчас, здесь, на самом краю сужавшегося сектора под имперским контролем, ему следовало снова попробовать кое-что, пока оно не стало невозможным из-за растущего расстояния между ними.

— Брат, — произнёс Сангвиний по воксу, переключившись на самый надёжно закодированный канал, тот, который обеспечивал чёткую связь, даже когда остальные тонули в визжащих помехах.

Долгие секунды, в течение трёх глубоких вдохов, он ничего не получал в ответ. А затем, как раз в тот момент, когда Ангел собирался сдаться, донеслось шипение и треск.

Значит, он послал тебя приволочь меня обратно? — раздался голос Джагатая, искажённый и слабый из-за шума помех.

Сангвиний улыбнулся. Вечно подозрительный, балансирующий на грани паранойи Хан почти не изменился.

— Как ты думаешь, если бы он попросил, я бы согласился?

На другом конце послышалось насмешливое презрительное фырканье:

— Возможно. У тебя отзывчивая душа.

— Последние врата почти обошли. Твоё окно для отступления сужается.

— Да, я заметил.

— И, хотя ты славишься тем, что успеваешь улизнуть в последнюю минуту, я боюсь, что эта возможность ускользает из твоей хватки.

— Мы не вернёмся.

— Вас почти полностью окружили.

— Да, это так.

Сангвиний сжал кулак, заставляя себя сохранять спокойствие. Он восхищался Джагатаем, когда-то долго работал с ним, закладывая основы либрариусов, не раз сражался бок о бок с Ханом, но всё же его ослиное упрямство могло раздражать.

— Значит, ты тоже сдался.

— Ничего подобного. — Последовала долгая пауза, как будто он подыскивал нужные слова. — Я знаю, ты уважаешь видения. По крайней мере, те, которые говорят правду. Я предвижу, что они победят, если не помешать ему. Магистр войны мало на кого может рассчитывать, потому что наши отчуждённые братья сходят с ума. Все, кроме одного.

— Но вместе мы сильнее. В самом центре.

— Возможно, в соответствии с твоей стратегией. — Слабый, сухой смешок в канале связи. — Прости меня. Дело не в характере. Речь идёт о том, что нам нужно, чтобы сломать тиски. Тиски, которые сокрушают наш дух. — Даже сквозь помехи Сангвиний слышал настойчивость в голосе брата. — Другие больше ничего не планируют. Они бросаются на поставленные перед ними барьеры, едва понимая, где находятся, едва помня собственные имена. Но он ждёт, вне нашей досягаемости, так же осторожно, как и всегда. Когда всё прочее превратится в пепел, когда мы подумаем, что ничего худшего уже не случится, он придёт. И тогда угаснет наша последняя надежда.

Сангвиний тщательно подбирал слова:

— Мортарион... изменился, брат. Он уже не тот, как в час вашей встречи на Просперо. Сможешь ли ты противостоять ему сейчас? Сумеет ли хоть кто-нибудь из нас?

— Я не знаю. Но если таков твой совет, то я полагаю, что, когда придёт твой час и тебя призовут выйти против одного из них, ты тоже уступишь. Отдашь своё копьё, извинишься. Снова отойдёшь в тыл.

Сангвиний рассмеялся:

— У нас уже кончаются места для отступления.

— Напрасно мы позволили, чтобы порт захватили.

— Ты по-прежнему так думаешь?

— Орудия целы, и их можно применить. А сейчас враги приземляются где хотят. И нам самим пригодится космопорт. Когда придёт Гиллиман, когда до победы нам будет рукой подать, ему понадобится быстрый путь вниз.

Победа. Хан по-прежнему думал о победе. Как это возможно? Неужели он тоже сошёл с ума, как и предатели, которые радостно буйствовали, разрушая дом собственной расы? Такая возможность существовала всегда. Он всегда ходил по краю.

— По крайней мере, в этом ты последователен, — сказал Ангел.

— В таком меня редко обвиняли.

Сангвиний поднял голову. На севере сквозь облачный покров пробились новые всплески огня. Ему уже пора уходить, чтобы заняться тем, что он делал с тех пор, как всё это началось, — предотвращать полный развал, заставлять войска сражаться ещё один день, ещё один час, ещё одну минуту.

— Я связался с тобой не для того, чтобы отозвать тебя, — произнёс Ангел. — Как бы мне ни хотелось, чтобы ты был с нами. Рогал всегда говорил, что рано или поздно ты сделаешь свой ход, и обычно он прав насчёт остальных из нас. Вот почему он всё организовывает. — Сангвиний наблюдал за пылавшими землями, развалинами некогда гордой галактической цивилизации, сокрушённой своими же пороками. — Я вызвал тебя потому, что если ты исполнишь свой план, то, возможно, сейчас мы разговариваем в последний раз. И поэтому я хотел передать тебе своё благословение. Я хотел пожелать тебе удачи. И я хотел выразить надежду, что ты так глубоко засунешь эту проклятую косу ему в глотку, что он никогда больше не найдёт свой дурацкий респиратор.

Джагатай громко рассмеялся. Несмотря на скверную связь, Сангвиний разобрал, что это правильный смех — не циничный, не понимающий, просто краткая передышка от удушающего напряжения.

— Мы ещё встретимся, мой друг, — сказал Хан. — Мы построим всё, о чём когда-либо мечтали. А до тех пор делай то, что должен. Поддерживай в них надежду. Удерживай стены.

Связь прервалась. Сангвиний постоял ещё немного один на парапете, наблюдая, как горит мир его рождения. Ангел оглянулся через плечо, туда, где возвышался огромный массив Внутреннего дворца. В темноте, на фоне сливающегося воедино зарева многочисленных пожаров, тот больше походил на склеп, чем на крепость.

— Я так и задумал, — тихо проговорил он.

А затем примарх спрыгнул, взмахнул крыльями, мощно ринулся в небо и снова исчез. Держа копьё наготове, он устремился к следующей битве, которая нуждалась в нём.


Они ослабли. Они надломились. Их воля к борьбе исчезла, их оборона рушилась.

Последние семь лет выдались такими тяжёлыми. Каждое завоевание пытались отбить, каждый триумф оплачивался кровью. Однако теперь, в самом конце, сопротивление ослабевало.

Они перестали верить — вот что подкосило их. До тех пор, пока они думали, что кто-то придёт им на помощь или же враги каким-то образом развалятся сами по себе, они сопротивлялись и стреляли в ответ. Теперь, однако, они бросали посты и бежали по длинным ущельями между задымлёнными шпилями, люди с истрёпанными нервами, со сломленным духом.

К его визави из Легионес Астартес это, конечно не относилось. Лоялисты всё так же удерживали позиции, по-прежнему упорно оборонялись, но даже им чего-то не хватало. Лоялисты как будто сражались по привычке, почти автоматически. Они больше не верили, что могут повлиять на исход битвы. Лишь совершали необходимые действия. Досматривали происходившее до конца. Он убил столь многих из них — ветеранов, капитанов рот, прославленных чемпионов. Пока неприятель умалялся, он рос, укрепляя репутацию, которая уже была внушительной в годы Крестового похода.

Индрас Аркета, капитан Третьей роты Сынов Хоруса, на мгновение задумался над этим. Левой рукой он сжимал шею воина Имперских Кулаков. В правой он держал любимый длинный клинок, который дивно колыхался и нашёптывал ему истины. Доспехи лоялиста украшали ветеранские почести, знаки долгой и легендарной карьеры, но теперь он уже умирал. Кровь струилась из каждого сочленения его брони, стекая по латам — состоящим больше из грязи, чем из керамита, испещрённым воронками от болтов и утратившим энергопитание.

Космодесантник пытался что-то сказать. Аркета немного опустил голову воина к себе, решив угодить ему, поскольку тот сражался достаточно хорошо.

— О чём ты там, а? — спросил он. — Выкладывай.

— Император... проклинает... твою... неверную...

— Ах, ничего интересного, — устало сказал Аркета. Выпустив голову воина, он рассёк ему горло прежде, чем тот упал на землю. Затем Индрас понаблюдал, как воин медленно умирает, как его жизнь густым потоком льётся из глубокой раны на шее, просачиваясь в пропитанную химикатами землю.

Аркета поднял взгляд. Длинная колонна бронетехники и пехоты с грохотом двигалась по проспекту, окружённая с обеих сторон разбитыми стенами разрушенных жилбашен. Там ехали «Лэндрейдеры» и «Сикаранцы» с корпусами в легионных цветах морской волны, вполне исправные, хотя они прошли через тяжёлую кампанию перед тем, как достигли основных точек проникновения. Пока их гусеницы перемалывали остатки баррикад, воздвигнутых в узких местах, на северном краю проспекта взорвались последние связки бронебойных гранат, разрушившие доты. Через обломки маршировали тактические отделения, двигаясь осторожно, но уверенно. Позади них громыхал большой «Контемптор», чьи тяжёлые ступни вдавливали куски жёлтых доспехов ещё глубже в грязь.

Ранее Индрас ожидал, что ему потребуется ещё шесть часов, чтобы достичь этой позиции. Здесь соединялись две главные магистрали, и перекрёсток служил ключом к следующему фронту битвы в городской зоне. За такое место дисциплинированный враг сражался бы, не жалея сил. Если бы здешние башни не разнесло вдребезги, возможно, Аркете даже удалось бы вскарабкаться по ним и разглядеть оттуда стены по периметру поля Крылатой Победы.

Возможно, у защитников кончились боеприпасы. Возможно, основные гарнизоны уже отступили, обнажив эту позицию. Возможно, воинами здесь пожертвовали ради какого-нибудь другого фронта. И всё же победа получилась слишком простой. Если он не будет осторожен, то с таким темпом продвижения его части оторвутся от линий снабжения, и танки остановятся из-за нехватки топлива.

Аркета наблюдал, как его войска проходят мимо, маршируя к самому сердцу города-дворца. Впереди звучали только крики и взрывы. Сзади не доносилось вообще ничего — как будто наступающие стирали всё на своём пути, вычищая планету начисто.

А затем с севера, где второй проспект пересекался с первым, в поле зрения внезапно появилась новая бронетехника, также принадлежащая XVI легиону. Спокойно и эффективно маневрируя, головные машины развернулись на месте и, сменив направление движения, присоединились к наступавшим бронетанковым ротам Аркеты. Несколько командиров секций выкрикнули приказы, но в остальном всё прошло без суеты. Хореограф позавидовал бы тому, как все они сомкнулись и объединили силы, прежде чем двинуться дальше на запад, вперёд, в самое сердце городской агломерации.

«Носорог» типа «Дамокл» вынырнул из тени, надвигаясь на Индраса. В последний момент командный БТР, вздрогнув, остановился, и в его распахнувшемся люке показался воин. Тот с лязгом спустился на обломки и подошёл к Аркете, сжав кулак и вытянув руку в легионном приветствии.

— Капитан! — крикнул он. — Уже здесь, да?

Индрас наблюдал, как соратник подходит к нему. Облачение легионера во многом совпадало со снаряжением самого Аркеты: прекрасный боевой доспех мастерской работы, длинный плащ с меховым подбоем, Око Хоруса на нагруднике. Они оба носили капитанские звания, но Азелас Баракса командовал Второй ротой, то есть всего на шаг ближе стоял к повелителю легиона. В другое время, учитывая, какое огромное количество глоток они перерезали ради магистра войны, эти офицеры могли бы ожидать места в Морнивале, но после катастрофы у врат Сатурна никто особенно не горел желанием возрождать тот старый обычай. Какой цели он послужил бы сейчас? Сыны Хоруса были орудиями живого бога, воинами-рабами бессмертного высшего существа. Нельзя давать советы богу или пытаться подсказать бессмертному. Когда любые их притязания эпохи Крестового похода канули в небытие, все они снова стали просто солдатами, инструментами, необходимыми для выполнения поставленной задачи.

— Да, неожиданно быстро идём, — бесстрастно сказал Аркета.

Ему не нравился Баракса. Капитан Второй роты, ограниченный человек, держался за традиции, существовавшие до великого разрыва с Террой. Как и многие старшие Сыны Хоруса, он смотрел на дары нового порядка с подозрением, цепляясь за обычаи Хтонии той поры, когда все они утверждали, что не верят в штуки вроде богов. Сейчас сохранять подобную точку зрения недальновидно: такой консерватизм не идёт им на пользу. Когда Торгаддона сразили, занимаемое им место стоило бы передать кому-то с аналогичными способностями, творению божеств, за которых они сейчас сражались, а не очередной копии Эзекиля, упрямо отказывавшейся принять неизбежное.

Подойдя, Азелас встал рядом с ним.

— Они сломлены, брат, — сказал Баракса. — Санктум просто лежит перед нами. Приходи и бери. И я обнаружил, что с трудом могу в это поверить.

Голос капитана звенел от энтузиазма. Несмотря на неприязнь к нему, Аркета разделял его чувства. Они добрались до сердца всего, души старой империи. Большинство его солдат никогда раньше не видели Терру, не говоря уже о том, чтобы ходить по улицам её древней столицы. Галактика полнилась чудесами, они исчислялись миллионами, но ничто не могло сравниться с этим местом, даже если оно лежало в руинах. Иногда ты спохватывался, порой даже в разгар боя, и вспоминал, где находишься. Ты бросал взгляд на огромные здания вокруг, на городской ландшафт, столь знакомый тебе по тысячам пропагандистских вид-лент, на резные символы триумфов эпохи Крестового похода, на могучие монументы, воздвигнутые, чтобы придать импульс этому невероятному, неповторимому подвигу, и удивлялся, как же всё зашло так далеко.

— Это ещё не конец, — произнёс Аркета, не желая впадать в эйфорию. — Нас затягивают всё глубже, и где-то там у них по-прежнему есть три примарха.

Баракса рассмеялся.

— Как ты осторожен! — Откинув плащ, он пошевелил пальцами правой латной перчатки и посмотрел вдоль длинной аллеи на скопления зданий впереди, кажущиеся горными хребтами. — Бастионный Притвор прорван — ты не знал? Три фронта сходятся. Им не справиться с этим. — Азелас вздохнул полной грудью, как будто такой воздух мог взбодрить его, а не навредить перегруженным токсофильтрам шлема. — Каждый час тысячи проходят только через пролом в Меркурии. Настоящий потоп. Красный Ангел внутри, делает то, что у него получается лучше всего. Подавляющий натиск. Нам просто нужно добраться туда первыми, прямо сейчас, — разбить последние врата, пока Пожиратели Миров не размололи всё в кровавое месиво.

Действительно, цель заключалась в этом. Хрупкое единство между легионами и фракциями уже нарушилось, и какие-то остатки сплочённости держались потому, что перед всеми ними стояла одна цель — ненавистный Император, Обманщик и Нарушитель Права первородства. Как только Он будет убит, всё это вновь рассыплется. Воины XVI легиона, величайшего из них, те, кто продвигал и поддерживал всё это с самого начала, должны не допустить полного развала, а для этого им нужно взять под контроль центр и надёжно засесть в тех самых бункерах, которые они сейчас пытались разрушить.

— Тогда ему нужно вернуться, — произнёс Аркета.

— Он уже здесь.

А вот это неожиданно.

— Абаддон? Он поправился?

— Мне сказали, что он наседал на апотекариев, превращал их жизнь в ад, пока они не сделали достаточно, чтобы вернуть его на фронт. Он приземлился у стены Вечности и прямо сейчас направляется к Меркурию. — Баракса похлопал Аркету по плечу. — Вот и всё, что нам нужно, чтобы закончить это. Наш вождь.

Индрас разозлился.

— Наш вождь на «Мстительном духе».

— Конечно. Конечно! Но здесь, внизу...

— Какое это имеет значение? Эзекиль — простой смертный. Совсем как мы. Следи, чтобы твои речи не завели тебя не туда, Азелас, ибо магистр войны всё видит и всё слышит.

Баракса пару секунд растерянно смотрел на него.

— И всеми любим, — пробормотал Азелас.

— Что?

— Все преисподние, брат, что гложет тебя изнутри? Ты должен быть доволен.

Да, что его беспокоило? Почему он не ликовал, наслаждаясь последним наступлением в сердце лицемерия? Никогда прежде он не опускал руку с клинком, никогда не сожалел об убийстве. И всё же чем ближе он подходил, тем мрачнее становился.

Хоруса с ними не было. Возможно, причина в этом. Однажды, когда-то давно, Индрас наблюдал за схваткой примархов и с трудом представлял, как что-то живое способно противостоять такой мощи. Если бы Хорус ступил на эту землю, здесь и сейчас, всё бы закончилось через несколько часов. О, Аркета знал всю ту чушь, которую болтали колдуны, — о великом обережном щите, о том, как он сдерживал обладателей величайших даров, но теперь этот заслон порван в клочья. Если буйный Ангрон сумел каким-то образом пройти сквозь него, то, конечно, и магистр войны сумеет.

Пока Хорус отсутствует, трещины в легионе будут неуклонно расширяться. Появятся закулисные воротилы вроде Бараксы, которым вскружил головы энергичный первый капитан. Утверждали, что Сикар, новый повелитель юстаэринцев, тоже креатура Абаддона. Возможно, это относится и к Икари, столь нелюбимому капитану Четвёртой роты. Что они все станут делать, если Луперкаль вообще никогда не появится? Не начнут ли они постепенно задумываться о том, кому лояльны на самом деле?

Легион по-прежнему хранил верность Хорусу, это так. Некоторые, как и сам Аркета, даже начали говорить о нём как о члене истинного Пантеона, о создании, невероятно возвысившемся над своей человеческой сутью и достойном более ревностного поклонения. Такого мнения придерживался Беруддин, капитан Пятой. Малабре, новый лидер Катуланских налётчиков, обладал пылкой верой. Но все они такие новоявленные, такие неопытные.

С легиона словно соскоблили верхний слой, его командиров. Старые великие имена, все эти торгаддоны, кибре, экаддоны, аксиманды, были стёрты. На смену им пришли жалкие копии, в том числе сам Аркета. Раздробленные, они начинали сомневаться и препираться, хотя им оставалось лишь руку протянуть, чтобы забрать величайший из трофеев.

Все, кроме Абаддона. Он прошёл через всё это если не без потерь, то оставшись самим собой, последним звеном, что соединяло их с наследием Лунных Волков. Неудивительно, что к нему прислушивались больше, чем когда-либо. На него смотрели снизу вверх как новобранцы, так и ветераны.

Хорус должен скоро прийти. Ему надо покончить с этой чепухой. Нужно напомнить верующим, почему они проливали за него свою кровь. Он обязан вести себя как магистр войны. В будущем он должен стать Императором.

— Просто желаю, чтобы это поскорее закончилось, — сказал Аркета Бараксе, убирая шепчущий клинок в ножны и снова готовясь выступать. — Мы уже достаточно разрушили. Пора снова начать строить.


Глава восьмая

Старые мечты

Предатель

Курултай


Невозможно представить, что тут опять будут что-то строить. Нет, только не здесь, только не так, как прежде. К тому времени, когда Раваллион вернулась в Колоссы, масштабы распада восточной зоны боевых действий стали болезненно очевидны. Подземные маршруты из Последних врат по-прежнему действовали на отдельных участках, но во многих местах произошли налёты, которые нарушили жизненно важные линии снабжения и вынудили обороняющихся перенаправить туда скудные резервы с поверхности. Многочисленные эшелоны маг-поездов, вызванных Илией, в основном прошли, но больше по тоннелям ничего не провезти. Любые оставшиеся подкрепления или снаряжение теперь придётся доставлять наземным путём, а такой вариант стал безумно опасным.

Она убедилась в этом на собственном опыте. Когда пришло время покинуть Внутренний дворец и вернуться на периферию, Соджук забеспокоился ещё сильнее. Каким-то образом ему удалось собрать эскорт из трёх дозорных спидеров и запасной «Химеры». Он даже не посоветовался с Раваллион и едва мог смотреть Илии в глаза, когда она отчитывала его.

— Мои извинения, сы, — сказал тогда Соджук. — В следующий раз обязательно уточню.

В ответ ей пришлось выдавить улыбку. Соджук, хитрый старый лис, понимал, что такого «следующего раза» не будет.

Потом они ехали по трудному участку, к западу от которого у Последних врат когда-то собирались большие имперские формирования. Там уже началась бомбардировка — даже глубоко под поверхностью чувствовалось, как содрогается земля. Чем дальше ты продвигался, тем хуже становилось. Примерно в пятидесяти километрах к северу от Львиных врат маленькому конвою пришлось на пару часов подняться на поверхность, и тогда показалось, что они попали в картину, изображающую ад. Сами ворота пылали, и горизонт на юге дрожал от огромного бушующего зарева. По развороченной пустоши разносились отголоски странных криков, из-за которых рябили лужи едкой воды в воронках.

— Якша, — злобно проговорил Соджук, напряжённо ведя транспорт по грязи.

Однако им повезло — они не столкнулись ни с одним из этих ужасов напрямую, да и вообще не встретили по дороге серьёзного сопротивления. Им пришлось обойти подразделение пехоты VIII легиона, направлявшееся на запад через руины, но в остальном их группе не попалось ничего хуже, чем банды культистов и предательской ауксилии, по которым они наносили мощные удары и тут же отступали. При первой возможности Соджук снова завёл конвой под землю, прямо в разрушавшиеся тоннели, что тянулись на восток, к вспомогательному укреплённому периметру.

Когда они наконец добрались до впускных проходов Колоссов, охраняемых башенками с тяжёлыми лазпушками и неподвижными рядами бронемашин V легиона, что стояли во тьме, озаряемой лампами, Илия протяжно выдохнула от искреннего облегчения. Пусть сейчас это место находилось в изоляции, почти полностью окружённое чуть ли не бесконечными армиями врагов, но здесь находился её народ. Раваллион попала на островок чего-то знакомого, крошечное напоминание о Чогорисе.

Там она попрощалась с Соджуком и поднялась на северную командную башню. Её рапорты уже собрали и разослали по сети связи, но никто не гарантировал, что они дойдут: в нынешние времена неразберихи тебе требовалось лично поговорить с людьми, чтобы приобрести хоть какую-то уверенность в том, что тебя услышали. Большую часть личного состава, оставшегося в залах оперативного управления Колоссов, теперь составлял персонал Пятого, так как почти всех штабистов Имперской Армии эвакуировали. Изредка сталкиваясь с офицерами не в легионном обмундировании, Илия всегда обменивалась с ними короткой улыбкой или кивком. Они стали такими же, как она: переняли обычаи Шрамов, не желали покидать компанию этих странных чужаков из другого мира и предпочитали умереть рядом с ними, а не возвращаться к тем, с кем они выросли. Так уж действовали на тебя родичи Джагатая — ты заражался их нравами, если не соблюдал осторожность.

Дойдя до главного наблюдательного зала, забитого людьми и погружённого в лихорадочную суету, она поговорила с Цинь Фаем — нойон-ханом и командующим обороной северной зоны. Он внимательно слушал её донесения, кивал и время от времени настойчиво просил рассказать подробнее, после чего сверял данные Илии с учётными книгами, которые ему приносили помощники.

«Теперь у них это получается лучше, — на такой мысли поймала себя Раваллион. — С другой стороны, им не оставили другого выхода».

В конце их совещания Цинь Фай поклонился ей.

— Наша искренняя благодарность, сы-Илия. Без вас мы бы не справились.

Пожалуй, он говорил верно. Белые Шрамы никогда не обладали такими ценными контактами, как она, — ходами в имперскую командную структуру, пригодившимися в данном случае. Хотя Раваллион порадовало осознание того, что она снова приносит пользу, сама эта мысль заставила её слегка загрустить: она почувствовала себя старым инструментом, который постепенно изнашивался, пока не оказалось, что им можно хорошо сделать только что-то одно. И если это — последнее задание, которое она выполнила для Шрамов, то оно выглядело незначительным. Ей лишь поручили затребовать и собрать повреждённые активы.

— Больше мы ничего не получим, — произнесла Илия. — Все пути на запад перекрыты.

— Тогда мы должны обойтись тем, что у нас есть, — сказал Цинь Фай.

А потом Раваллион внезапно почувствовала слабость. Она уже давно ничего не ела, дошла до обезвоживания. Илия несколько дней подряд переезжала с места на место, часто под обстрелом, без передышки. Ей стоило бы продолжить разговор с нойон-ханом, чтобы лучше понять, как развиваются планы, но Илия испугалась, что упадёт в обморок. Извинившись, она вышла и поспешила вниз, в свои покои, расположенные глубоко во внутреннем ядре крепости. Там она дрожащими руками взяла чашку с водой, расстегнула воротник генеральской шинели, тяжело опустилась на стул, закрыла глаза, и её конечности безвольно обмякли.

Только после того, как Илия несколько секунд просидела в тишине, до неё медленно дошло, что она не одна. Что-то ещё находилось здесь с ней, нечто огромное и чудовищно опасное, нечто, чему едва ли следовало пребывать в той же сфере бытия, что и Раваллион, не говоря уже о том, чтобы делить с ней комнату.

— Вы могли бы постучать, — пробормотала она с закрытыми глазами.

Когда Хан ответил, в его голосе прозвучала неловкость, чуждая его характеру, отчего Илия усмехнулась.

— Прости меня. Когда ты вошла, ты выглядела неважно, так что я... Ну, я не знал, как тебя предупредить.

Она открыла глаза и кое-как села более прямо. Каган, слишком большой, чтобы уместиться на любом из предметов мебели в её комнате, стоял у дальней стены, куда не падали тусклые лучи единственного люмена, и выглядел таким смущённым, каким Раваллион никогда его не видела.

— Я сейчас приду в себя, — сказала Илия. — Подойдите, поговорите со мной.

Он направился к двери:

— Ты выглядишь усталой. Мне не следовало ждать тебя здесь. Я вернусь позже.

— Нет, правда. — Подавшись вперёд, Раваллион коснулась пальцами латной перчатки и потянула его назад. — Позже у вас не будет на это времени. Мы не разговаривали уже несколько недель. Как следует то есть. Пожалуйста.

Джагатай колебался, глядя на неё сверху вниз. Они составляли потрёпанную пару — измотанный битвами военачальник и его измождённая посланница.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Хан.

— Старой, — ответила она. — Я чувствую себя очень старой. А вы как себя чувствуете?

Тень улыбки промелькнула на его гордом лице. Никто иной никогда бы не осмелился задать ему этот вопрос. Ни один из десятков тысяч воинов под его командованием, ни один из сотен тысяч солдат ауксилии, маршировавших под его знамёнами, даже не помыслил бы о чём-то подобном.

— Я чувствую... что со всем разделался, — задумчиво произнёс Хан. — Фигуры расставлены. Расчёты проведены. Очень скоро мы достигнем точки, когда ничего нельзя будет сделать, кроме самой операции.

Она осознала, что не слишком верит в это. Каган вёл такие речи накануне других сражений, и тогда она верила в них, но сейчас дела обстояли иначе. Ставки были выше, вероятность катастрофического провала — ошеломляющей. Они выбрали такой путь не добровольно, ни в одном из аспектов, которые имели значение. Илия изучала те же отчёты, что и Хан, присутствовала на тех же заседаниях совета. Ими руководило отчаяние, желание напоследок плюнуть в глаза судьбе, и если кто-то и выиграет от того, что они сделают, то уж точно не они сами.

— Но, конечно, не совсем, — добавил он с иронией. — Всегда есть сомнения. Тем более сейчас. Он затуманивает всё, и даже когда ты знаешь причину хвори, трудно напоминать себе, что она отчасти рукотворная и с ней можно и нужно бороться.

— В Санктуме ещё хуже, — сказала Илия.

— Могу представить.

— Но есть ещё что-то, не так ли? — Она отпила воды. — В смысле, вы же не за этим сюда пришли.

Шагнув в сторону от неё, Хан направился к полке, где Илия хранила несколько оставшихся старых вещей — печати, отмечавшие её вступление в Департаменто Муниторум, дешёвый пластальной сувенир на память о Триумфе, взятый ею с Улланора, и бесценный кинжал, подарок ей Цинь Са. Это оружие никогда не покидало ножен.

— «Никогда не иди лёгким путём», — сказал он, смотря на безделушки невидящим взглядом. — Мы настрадались из-за этого. А теперь, в некотором смысле, встали на самый простой путь из всех. Перестать сдерживаться, вырваться на свободу, как мы и обещали себе со времён Просперо. — Хан осторожно положил руку на полку. — Есугэй узрел это. Он рассказал мне о том, что видел. Что я закончу моё странствие, сражаясь с порождением тьмы, в мире тлеющих углей. И я пытался отмахнуться от его слов, но они постоянно возвращались. Вот в чём проблема с видениями грозовых пророков: ты спрашиваешь себя, а не воплощаешь ли ты их в жизнь собственными действиями. Так что, несмотря на все доводы, из-за которых наш замысел кажется неизбежным и правильным, возможно, в глубине души я просто устал от компромиссов и стремлюсь со всем разделаться. Самый лёгкий путь.

Пока Хан говорил, Илия изучала его. Он стоял прямо, как всегда. В своих доспехах Джагатай по-прежнему выглядел внушительно, но у неё возникло ощущение, что под этими латами больше пустоты, чем когда-либо. Все бойцы легионов были одинаковы — их создали для того, чтобы они шли вперёд, невзирая на то, насколько они истощены и изранены. Стандартный человек через какое-то время сдастся, но воины Императора просто будут сражаться, пока феноменальные механизмы их тел не развалятся окончательно. Смерть не значила для них ничего. Бесчестье — почти всё. И поэтому они говорили о невообразимом испытании, которое не сулило ничего, кроме боли в самых немыслимых масштабах, как о ««лёгком пути».

— Почему он рассказал вам об этом? — спросила Раваллион.

— Я не знаю. Думаю, потому, что это его беспокоило.

— Или же он считал, что должен так поступить. Чтобы у вас появился выбор.

— Возможно.

Илия глотнула ещё немного воды. Она чувствовала, что понемногу обретает себя. Порой забывалось, какое доверие тебе оказывают, говоря с тобой так откровенно. На протяжении многих лет Хан делал так лишь изредка. Сейчас его голос звучал почти так же, как незадолго до битвы у разлома Катулл — он размышлял о прошлом, беспокоился о будущем, — поэтому беседа с ним казалась более важной службой, чем сбор танков.

— Как вы знаете, я так и не завела семью, — начала Раваллион. — Я никогда по-настоящему не знала, хочу я этого или нет, а к тому времени, как задумалась о ней всерьёз, уже упустила возможность. Сожалений у меня нет. Я сделала то, что следовало. И как раз в тот момент, когда я думала, что добралась до финала, я прибыла на Улланор и неожиданно накрепко связалась с вами. Так что в итоге у меня появилась семья, и из-за всех вас я испытывала ярость, беспокойство и изнеможение — всё то, что, как мне казалось, я упустила. — Она грустно улыбнулась. — Но самым трудным стал последний урок, ведь потом вы все начали умирать, и я узнала, как это больно. А я, самая слабая, почему-то всё ещё дышу. Теперь я начинаю спрашивать себя, не получится ли так, что я уцелею, когда вас всех не станет. Я оплачу вас, если выживу, как оплакиваю Таргутая, Са и Халджи. — Илия посмотрела на Хана. — Но ещё я буду гордиться. Трон, я буду гордиться вами! Не потому, что вы самый храбрый или лучший, а за то, что вы делаете. Вы задаёте нужные вопросы. Я научила вас, как уберечь склады боеприпасов от истощения, но я не учила вас спрашивать. Вы делали так всегда. — Она с трудом приподнялась на стуле, чувствуя, как тело предаёт её. — И теперь пришло время, мой Хан. Вот почему мы вернулись.

Он подошёл к ней. Чтобы оказаться с ней на одном уровне, Джагатаю пришлось опуститься на колени. Примарх подал ей огромную руку, она протянула свою, и они обменялись крепким рукопожатием.

— Я сделаю всё, что смогу, чтобы уберечь тебя здесь, — сказал он.

— Если они придут сюда, пока вас не будет, я устрою им ад.

— Непременно так и сделай. — Хан посмотрел на неё глубоко посаженными глазами, способными мгновенно вспыхнуть боевой яростью, взиравшими как на царства богов, так и в братские могилы смертных. — Потому что я собираюсь вернуться.

— Хорошо.

— Нам ещё многое предстоит сделать.

— Как всегда.

— Тогда будь здесь. Живой, здоровой и снова готовой служить.

— Как пожелаете, мой повелитель, — произнесла она, сжимая его латную перчатку, — так и будет.


Крозий потянул, и длинная полоска мяса и жира выскользнула наружу, блестя тонкой струйкой крови. Он поднял её, поворачивая в свете огней и изумляясь преобразованиям, что творились внутри неё. Зэдал всегда обладал хорошим зрением, но теперь оно, казалось, фокусировалось на биологической материи с почти возмутительной чёткостью. Стоило ему прищуриться, как на границе видимости проявлялись сами клетки, бурлившие и делившиеся в беспорядочном неистовстве мутаций.

И что самое удивительное, это происходило в реальном времени. Всего час назад он приготовил зелье, ввёл его внутривенно, и вот уже кожа и мышцы дрожат, принимая новые формы, одни из которых откровенно бесполезны, а другие, возможно, очень даже удобны. Присмотревшись, Крозий увеличил изображение с помощью треснувших линз шлема. Так много парадоксов... Сухожилия, которые он изучал, явно быстро атрофировались, поражённые какой-то губительной оспой, и всё же их структура не проявляла никаких признаков разрушения. Даже напротив, быстрый распад сделал их в целом более прочными, более долговечными. Он понимал, что это невозможно, но не мог отрицать того, что сам воспринимал. Тут требовалось гораздо более обширное исследование.

В тот миг пациент широко раскрыл глаза, и в них вспыхнула лихорадочная паника. И Зэдал не мог винить его за это.

Уронив внутренности мужчины обратно в разрез на животе, апотекарий протянул руку и похлопал его по потному лбу.

— Тихо, тихо, — прошипел он. — Весьма примечательно. Я даже не знаю, почему ты не умер. Должен был, но не умер. Разве не чудесно?

Мужчина попытался закричать и вывернуться, однако кляпы и путы, которыми его обмотал Крозий, держали вполне надёжно. Процедуры могут продолжаться очень долго, и каждая секунда будет приносить какое-нибудь новое откровение. Даже боль рано или поздно утихнет. Старое имперское обмундирование, которое носил этот человек, сгниёт, глаза потеряют зрачки, кожа станет серо-зелёной, и тогда он окажется одним из них — тех, кто стоит на границе жизни и смерти, кого так трудно убить и так трудно оживить. Что-то вроде переходной формы между разными царствами бытия.

Решив, где сделать ещё один разрез, Зэдал потянулся за ржавым скальпелем, но его отвлёк шум за пределами помещения. Подняв голову, Крозий окинул взглядом грязное старое хранилище в подвале космопорта, которое ранее превратил в своё маленькое логово для экспериментов. Что-то шевелилось вокруг тяжёлой стальной двери, пробираясь сквозь крошечные щели. Послышалось жужжание, глухой вой, который словно бы доносился сразу отовсюду.

— А, — сказал он, сообразив, в чём дело, и убрал инструменты.

Крозий нажал большим пальцем на одну из рун переносного пульта управления, и все многочисленные дверные засовы отъехали в сторону.

Тиф грузно пробрался в проём, и сопровождавший его плащ из мух просочился следом. Насекомые — все до единого толстые, чёрные и волосатые, — садились повсюду и плотными комками падали на пол. Их хозяин прошёл сквозь них, как будто выскользнул из густого тумана, видимый только частично: прежде чёткие края его силуэта теперь размывались и постоянно смещались.

Апотекарий, — прохрипел он.

Калас всегда отличался язвительностью. Он будто не говорил, а каркал, и вечно злился. Хотя бы это в нём не изменилось.

— Владыка Тиф, — произнёс Зэдал, склонив голову. — Как неожиданно.

Тиф оглядел столы для экспериментов Крозия: две сотни, каждый занят. Невозможно сказать, что он думал обо всём этом, но, судя по внешним признакам, увиденное его не особенно заинтересовало.

Ухожу отсюда, — коротко сказал он. — Ночью. Приказ примарха.

— Сейчас? До штурма?

Тиф фыркнул.

— То есть ты знаешь, когда всё начнётся? А я нет. Он ждёт слишком долго. Он всегда вёл себя слишком осторожно. Вот почему я ему нужен. — Затем он словно бы дёрнулся, чтобы рывком вернуть себя в настоящее. — Но я не собираюсь уходить далеко. Мне наплевать на тот маяк. Зачем он мне? Я хочу, чтобы ты оставался на связи и сообщил мне, когда вернуться.

Крозий моргнул. Всё это выглядело очень странно. Он ничего такого не знал ни о намерениях примарха, ни о диспозиции легиона. Также Зэдал никогда близко не общался с Тифом — насколько он понимал, никто так не делал. Он полагал, что находится несколько в стороне от любых политических интриг внутри Гвардии Смерти, и почувствовал себя неуютно из-за того, что теперь его втягивали в распри.

— Я не уверен... — начал Крозий.

— Успокойся, я не прошу ни о чём предосудительном. Связь ненадёжна. Сообщения теряются. Я не хочу оказаться в затруднительном положении, когда настанет решающий момент.

Он говорил правду: их оборудование разваливалось, когитаторы больше не функционировали, из-за чего процесс передачи приказов, и без того сложный, становился ещё затруднительнее. Вот почему примарх собрал столь многих из них здесь, в одном месте: чтобы отдавать команды лично.

— Ты же понимаешь, — осторожно произнёс он, — что я не технодесантник.

— Нет, но ты начинаешь применять более совершенные дары. Полагаю, у тебя для этого достаточно воображения.

Говоря, Тиф извлёк из недр своей брони, окутанных роями мух, два каких-то предметаа. Или, возможно, они вылезли сами, потому что оказались какими-то существами — маленькими толстыми созданиями, покрытыми язвами и нарывами, чьи тела почти целиком занимали рты. Они шумели, когда двигались. По звукам казалось, что они или хихикают, или шепчутся между собой, или просто плюются и пускают слюни. Они выползли на выставленные ладони Тифа, по одному на каждую, где принялись корчить друг другу рожицы.

Крозий мгновенно почувствовал себя заворожённым. Существа воняли и были так же отвратительно уродливы, как любая нечисть, какую он только мог вообразить, но ему приходилось подавлять желание взять их на руки, поиграть с ними, погладить шипастые спинки и почесать рогатые головы.

— Что это? — спросил он.

Похоже, частицы самого бога, — сказал Тиф с несвойственной ему нежностью. — Мельчайшие отражения, но привлекательные, не так ли?

У одного создания, почти чёрного, кожа тускло блестела. Другой, почти белый, был матовым, как мел. Они по-детски гукали и ухмылялись под взглядом Зэдала, раскачиваясь взад-вперёд.

— Очаровательные, — сказал Крозий. — Совершенно очаровательные.

— Это близнецы. Две стороны одной и той же сущности. Чрезвычайно тесно связаны между собой. Скажи что-нибудь одному из них, и другой это узнает.

Зэдал сразу всё понял.

— Тогда могу я взять тёмного? Мне нравится блеск в его глазах.

Тиф грубо хохотнул.

Как тебе угодно.

Он протянул руку с маленьким созданием, и оно, выпрыгнув из ладони воина, с мокрым шлепком приземлилось на сгиб локтя апотекария. Оказавшись там, существо захихикало и заёрзало, устраиваясь поудобнее на гниющей броне. Крозий не смог удержаться от радостного смешка и принялся безудержно баюкать его.

— Я попрошу у тебя только вот что, — продолжил Тиф. — Присмотри за ним. Узнай его. Следи, чтобы он не пострадал. И, когда придёт момент, воспользуйся им.

Крозий снова посмотрел на него:

— И что это будет за момент, владыка?

— Если тебе нужно будет поговорить со мной, ты узнаешь.

Затем Тиф попрощался. Тучи мух поднялись и собрались вокруг него, яростно жужжа. Он направился к открытой двери, и вереницы гудящих насекомых последовали за ним.

Крозий едва заметил, как он ушёл. К тому времени Зэдал уже увлечённо щекотал и ласкал приземистое существо у себя на руке. Оно хлопало глазами, радуясь вниманию. Гвардеец Смерти какое-то время смотрел на него, пока приглушённый стон субъекта на столе не вывел его из мечтательности.

— Что ж, мой маленький хозяин, — проворковал он и снова потянулся за скальпелем, следя, чтобы создание не упало с доспеха. — Оставайся здесь и наблюдай. Я и сам учусь, с каждым днём узнаю всё больше, а мы ведь только начали.


Когда Джангсай снова отправился на восток, ситуация уже намного ухудшилась. Держась так низко, как только осмеливался, мчась настолько быстро, насколько позволяли двигатели спидера, он скользнул взглядом по панораме горящих зданий и увидел, как повсюду вспыхивают бои и беспорядки. Они распространялись хаотично, как лесной пожар по сухой траве. В нескольких городских зонах давно копившееся чувство безнадёжности переросло в тотальную панику, в результате чего гарнизон бросил линии обороны, а огромные толпы гражданских устремились по нескольким разблокированным магистралям. Хан не раз видел, как защитники Дворца применяли оружие против этой массы людей, чтобы она не смела позиции дальше в тылу. Это только усиливало панику. Сам воздух звенел от отчаяния: его переполняло нечто вроде безумия изголодавшегося зверя, которое истребляло последние претензии человечества на цивилизованность.

От внутреннего угла Адамантовой он направился на северо-восток, держась вплотную к развалинам укреплённых секций в пределах периметра, после чего двинулся вдоль разбитого магистрального проспекта Золочёный Путь. Блокпосты, которые ему пришлось миновать по дороге к «Небу», либо опустели, либо погрузились в хаос. На одном из последних пунктов, где ещё поддерживался порядок, часовые предприняли отчаянную попытку остановить его. Солдат, без сомнения, сбил с толку вид ценной машины — легионного спидера, который направлялся прямо в зону массовой бойни без сопровождения или тяжёлой поддержки. Хан почти не уделил им внимания, лишь резко увеличил скорость, чтобы усложнить им прицеливание, и умчался, взмыв над жилблоками впереди. Они даже стреляли в Джангсая, возможно, приняв его за какого-нибудь дезертира.

Дальше всё стало ещё хуже. Любые имперские формирования к востоку от блокпоста либо уже погибли, либо их уничтожали. Джангсай стал свидетелем того, как свирепый враг равномерно истреблял среди руин целые пехотные дивизии, отрезанные от помощи, и единственное, что они могли сделать во имя долга, — как можно дороже продать свои жизни. Самого хана вскоре выследили силы предателей, и спидеры, принадлежавшие как Двенадцатому, так и Восьмому легионам, сели ему на хвост. Несколько подобрались совсем близко, едва не поймав его в скверном лабиринте разрушенных виадуков, но мало кто умел управлять летучей машиной так, как сын орду.

Максимально разогнав «Кизаган», он с рёвом помчался на полной скорости по быстро сужавшимся улочкам, и в итоге даже Пожиратели Миров прекратили погоню. Джангсаю помогло и то, что он не особо привлекал их как мишень — у них имелись гораздо более заманчивые цели на западе, где основные скопления имперской бронетехники по-прежнему вели что-то вроде боя.

Вот почему, когда хан наконец добрался до Колоссов, двигатели спидера были изношены, а сам воин дышал прерывисто и неглубоко. Оставив машину в одном из ангаров и сдав конфиденциальные инфопланшеты, он понял, что не сумеет отрапортовать Ганьзоригу, как предполагалось, поскольку все, кого он встречал, говорили ему одно и то же: созывается курултай.

Торопливо стерев большую часть запёкшейся липкой грязи со шлема и нагрудника, Джангсай, лязгая бронёй, прошагал по извилистым тоннелям к залу совета. По всей крепости ощущалось волнение, слуги и легионеры явно готовились к боевым действиям. Когда он уезжал, тут царил мрачный настрой, людей заражало то самое оцепенение, которое словно бы просачивалось во всё и вся. Теперь же наметился некий сдвиг. Ненамного и, возможно, ненадолго, но всё же произошла ощутимая перемена.

Ещё подходя к цели пути, хан уже слышал голоса, что доносились из-за стен помещения. Миновав тяжёлые двери, он вошёл в главный зал совета — круглое пространство, ничем не заставленное, окружённое концентрическими кольцами наклонных трибун. Вместо окон свет давали подвесные люмены, а поверхности были из неотшлифованного скалобетона и пластали. Под потолком сиротливо висело выцветшее знамя армейского командования врат Колоссов, а на прочих стягах демонстрировались символы собравшихся братств: топоры, луки, молнии и ястребы. Протиснувшись вдоль ближайшего изогнутого ряда, Джангсай занял место на трибуне.

Он быстро огляделся, чтобы сориентироваться. Сейчас на дальней от него стороне круга выступал Наранбаатар, глава задын арга. Рядом с ним стоял Намахи, глава кэшика — почётной гвардии. Присутствовали также Ганьзориг и Цинь Фай, два самых старших нойон-хана. Прочие воины, собравшиеся на трибунах, командовали различными братствами. Джангсай знал всех ханов по именам. Многие отличились во время долгого периода пустотной войны, и теперь их имена гремели по всему легиону: Айнбатаар, Хулан, Цолмон. Пришли и терране, и чогорийцы, даже несколько братьев из «свежей крови», включая его самого.

Однако никто из них не производил такого впечатления, как Шибан-Тахсир, которого отделяло от примарха лишь несколько мест. Похоже, с тех пор как Джангсай видел его в последний раз, на лице воина, не скрытом под шлемом, появилось несколько новых шрамов. Никто не назвал бы Шибана красивым — его узкие чогорийские черты сменились мешаниной металла, рубцовой ткани и пучков колючей бороды. Если бы орду нуждалась в символе многих испытаний и преобразований, которые претерпела во время войны, Тахсир прекрасно бы подошёл на такую роль. На Ридже Джангсаю говорили, что ханы Пятого когда-то славились весёлостью в бою, вольностью и своеобразием. Теперь они выглядели такими же мрачными и потрёпанными, как и любые другие воины раненого Империума: из них выбили жизнерадостность, их радость притупилась. Глядя сейчас на Тахсира, ты вряд ли мог представить, как что-то из этого способно вернуться.

Сам Каган занимал почётное место, стоя справа от старшего грозового пророка. Рядом с ним была Мудрая, одна из немногих не-астартес, кому доверяли настолько, что разрешили присутствовать. Джагатай казался задумчивым: он смотрел в пол, небрежно сцепив руки.

— Мы знаем, откуда это исходит, — говорил Наранбаатар так же спокойно и ровно, как всегда. — Примарх Четырнадцатого вознёсся в новую форму, которая расширяет и усиливает его мощь. Он ещё недавно обрёл это обличье, поэтому сейчас его могущество так велико, насколько это возможно. По мере того как он собирает вокруг себя всё больше себе подобных, его сила только растёт. Даже если он решит никогда не покидать свою новую крепость, отчаяние, излучаемое им оттуда, будет таким же грозным оружием, как и всё, чем обладает враг.

— Но зачем он скрывается? — спросил Цолмон-хан. — Почему не использует свою мощь открыто?

— Потому что он не дурак, — ответил Каган. — Он знает о бойне, развязанной во Дворце. Он знает, что разрушение такого масштаба выводит из равновесия всё и вся и что даже величайшие создания могут сгинуть там. — Вскинув печальные глаза, Джагатай посмотрел на Цолмона. — Он поступает как хороший полководец: собирает все силы, не тратит их впустую, готовится к тому моменту, когда и его союзники, и его враги будут истощены.

— Значит, он по-прежнему трус, — холодно сказал Цолмон.

— Он по-прежнему тот, кем был всегда, — сказал Каган. — Осторожный. Терпеливый.

— И всё же он должен пойти на приступ в ближайшее время, — произнёс Наранбаатар. — Об этом нам говорят прорицания. Начавшись в полную силу, его атака ударит по Дворцу как раз в тот момент, когда наступательный порыв Шестнадцатого и Двенадцатого легионов достигнет пика. Каждая проведённая нами симуляция, любое исследование возможных вариантов будущего указывают на то, что этот комбинированный натиск сокрушит любую уцелевшую оборону. Снова и снова нам грезятся одни и те же слова: «Повелитель Смерти не должен переступить порог». Если случится так, то надежды не останется.

— Разве владыка Дорн не видит этого? — спросил Хулан-хан.

— Мой брат видит это достаточно хорошо, — ответил Каган. — Но что он может сделать? Красный Ангел разрушает Санктум вокруг него, а прямо у его дверей собрались самые крупные полчища Сынов Хоруса со времён

Улланора. Дворец уже рушится, хотя Рогал задействовал все мечи, что есть в его распоряжении. Но он знает, что мы здесь.

— А враг — нет, — сказал Наранбаатар. — По крайней мере, они не определят нашей точной численности, пока снова не атакуют это место напрямую. На краткий промежуток времени возникла неопределённость. Мы забили каждую частоту связи, которую всё ещё используем, рапортами о передвижении, которые указывают на полномасштабное отступление к Последним вратам. Большинство отрядов ауксилии, отправленных нами на запад, имели машины в цветах легиона, — как макеты, так и настоящие. Мы даже допустили, чтобы некоторых наших воинов взяли в плен, и всё это ради того, чтобы распространить ложные сведения о нашей диспозиции... — Старый грозовой пророк на миг почти утратил самообладание. — Их жертва столь же велика, как и любая другая, принесённая во имя этого дела. После победы их имена будут с честью записаны в Цюань-Чжоу.

«Вот, опять, — подумал Джангсай. — Снова эта спокойная, раздражающая уверенность».

— Маскировка не продержится долго, — произнёс Каган. — Даже среди всей неразберихи, вызванной главным наступлением, нас скоро обнаружат. И поэтому мы должны действовать. Все наши приготовления, все расчёты вариантов развития событий пригодятся нам в этот час. Планы составлены, задачи намечены, техника готовится. Мы должны нанести сильный, быстрый и точный удар, не имея другой цели ни перед глазами, ни в мыслях. Если мы потерпим неудачу, все потерпят неудачу. Если мы добьёмся успеха, это поможет другим выполнить главную задачу.

— Мы не можем полагаться на неулучшенные войска, — сказал Намахи. — Нам известно, что верхние уровни космопорта разгерметизированы, а нижние теперь заражены как чумой, так и якша. Это самые сложные условия, в каких мы когда-либо сражались. По этой причине поддержку нам будет оказывать манёвренная бронетехника, собранная сы-Илией.

Мудрая, которая единственная в зале сидела, подобралась.

— Я достала столько «коробочек», сколько смогла, — произнесла она. — Все с токсозащитой, укомплектованы экипажами и переоборудованы для ближнего боя. Потянула за кое-какие ниточки... — Раваллион лукаво усмехнулась своим мыслям. — Это орава пушек из сотни полков. В итоге мы переквалифицировали их всех, объединив командование. Вы отправитесь на войну с Первым Терранским бронетанковым. Первым и последним, возможно, но звучит всё равно неплохо.

— Танки? — уважительно, но со скепсисом спросил Цолмон. — В космическом порту?

— Ты не видел его изнутри, — вмешался Шибан. — Он построен для приёма пустотных кораблей: там можно провести пять «Гибельных клинков» в ряд и ни разу не поцарапать каменную кладку.

— Колоссы находятся в восьмидесяти километрах от границ порта, — сказал Намахи. — Переход напрямую через оккупированную территорию, все транзитные пути разрушены. Наш единственный шанс — это скорость. Увязнем, и все умрём на открытом месте. А вот если прорвёмся внутрь, тогда у нас хотя бы будет крыша над головой. Мы вернём основные орбитальные комплексы и снова заставим вражеские десантные суда бояться планетарной высадки.

Некоторые из ханов, производя мысленные подсчёты, выглядели встревоженными.

— По всему этому участку окопались силы неприятеля, — осторожно произнёс Айнбатаар. — Они не все будут сметены.

— Нет, нам предстоит биться с самого начала, — сказал Шибан, и по тону его металлического голоса показалось, что он предвкушает это. — Однако мы сосредоточим плотный кулак, и нам не нужно удерживать позиции — только прорваться через них.

— Всё равно, — заговорил Хулан. — Мы можем справиться с наземными войсками, учитывая внезапность, но воздушного прикрытия у нас больше нет.

— Не совсем так, — сказал Джагатай, глядя на Джангсая. — По крайней мере, я надеюсь, что не совсем.

— Цель достигнута, Каган, — доложил хан, кланяясь. — Платформа переместится, как приказано.

— Орбитальная крепость «Небо», последняя из тех, которые приземлил мой брат, — произнёс Джагатай. — Она пострадала, но сохранила двигатели плотной среды и может прикрывать наступление с малой высоты. Если добавить то, что осталось от атмосферных сил легиона, мы получим кое-какую защиту в воздухе. Не идеально, но хоть что-то.

В зале воцарилась тишина. Джангсай взглянул на других ханов. Одни из них, такие же новички, как и он, командовали примерно сотней клинков каждый. Под началом других, ветеранов Крестового похода, служило вдвое больше воинов. Любой хан доверял примарху больше, чем собственным чувствам. Ханы следовали за ним в каждой битве с момента разрушения Единства и в награду за доверие выживали под напором самого тёмного прилива. Они испытывали к нему несравненную преданность. Они были едины в своей цели. Они не ведали страха.

И всё же, когда Хулан заговорил, показалось, что он просто озвучил ту самую мысль, которая сейчас вертелась в голове у каждого из них.

— Мой Хан, — отважился спросить он, ведомый не малодушием, а осознанием того, что нужно определить ответ сейчас, разделаться с этим до того, как возвращение станет невозможным. — Мы справимся?

Каган слегка кивнул, подтверждая, что услышал вопрос. Он крепче стиснул пальцы.

— Нет, если промедлим, — тихо сказал Джагатай. — Ещё день, может два, и момент будет упущен. Как только он всё подготовит, у нас не хватит сил сломить его. Нужно ударить, пока он поглощён своими завоеваниями. За ним численное преимущество, его дары, его сила. Всё, что есть у нас, — то, на что мы полагались всегда. Наша быстрота. — Хан мрачно улыбнулся. — Взгляните, что мы на самом деле можем сделать для Империума? Сумеем ли поддержать его сейчас, взвалив себе на плечи? Нет, нас не для этого создавали. Но мы можем убивать за него. Мы можем ломать, мы можем сжигать, мы можем разрушать. — Улыбка исчезла. — Мы сделали всё, о чём они нас просили. Мы удержали их линию фронта, прочертили её своей кровью, но этого не хватило. Если нам суждено умереть здесь, в мире, в котором нет души и открытого неба, радующего тебя, тогда мы умрём, делая то, чему нас учили.

Примарх оглядел зал, и под его взором каждому хану почудилось, что он здесь только один, единственный, кому Джагатай напоследок доверяет свои мысли перед тем, как прозвучат боевые горны и заработают двигатели.

— Но проведите меня к моему брату, — сказал Каган, — и, вечность мне судья, я навсегда очищу вселенную от его смрада.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава девятая

Отсутствие определённости

Погоня

Пустое гнездо


Запах пропал не сразу. За свою неестественно долгую жизнь Олл Перссон испытал много чего плохого. Кое-что из самого худшего произошло недавно, в ходе всего этого беспорядочного шатания через пространство и время. Эти столкновения перетекали одно в другое, сливаясь в череду всё более зловещих потасовок и побегов, которые никогда не опирались на надёжный фундамент последовательной истории или ощущение точного местоположения, никогда не становились упорядоченными, предсказуемыми или понятными.

У солдата всегда такая судьба: долгие периоды скуки, внезапные вспышки ужаса. Впрочем, для Олла «долгие периоды скуки» длились веками, из-за чего недавние мимолётные промельки ужаса казались ещё более яркими и неконтролируемыми.

Однако же, несмотря на всё это, ничто из пережитого ни на нынешней войне, ни на любой другой не могло сравниться в кошмарности с тем, что произошло в улье Хатай-Антакья.

Он сидел в главном трюме лихтера, обливаясь потом и лихорадочно дрожа. Руки безостановочно тряслись. Олл знал, в чём дело: отсроченный шок, избыток адреналина и кортизола, которые теперь безостановочно командовали ему «биться или бежать». А может, просто обычный нервный срыв. Уже давно пора, кстати. В райском улье он так упорно боролся за то, чтобы выжить и не попасть в приторно-сладкие чудовищные сады, что не имел права свалиться от шока. Теперь последствия настигали его, и обморок казался очень даже вероятным. Он по-прежнему чувствовал тот запах на одежде, коже и волосах.

Но он не мог позволить себе уступить слабости. Ещё нет. Возможно, через несколько дней Перссон сдастся и наконец отыщет какой-нибудь выход. Однако теперь он как никогда близок к тому, чтобы попасть туда, куда нужно. Всё складывалось воедино.

«Ещё немного, Олланий, — сказал он себе. Когда мы доберёмся туда, там и расклеишься, если захочешь. Сейчас с тобой незнакомые люди. Совершенно незнакомые. Не устраивай сцен, только не перед ними».

Перссон старался. Он держал голову высоко поднятой. Он потел и сглатывал слюну, но не терял сознание.

Зибесу тоже приходилось туго. Он уже какое-то время раскачивался, очень медленно, обхватив руками лодыжки, и бился затылком о внутреннюю стенку трюма. Кэтт хмурилась — Олл предположил, что она с подозрением относится к новым людям, которых они взяли с собой. Графт, конечно, не обращал на всё это внимания. Кранк, однако, выглядел почти сломленным: твёрдая внешняя оболочка никуда не делась, но внутри явно зияла пустота. Ему будет не хватать Рейна. Как и им всем.

А теперь перейдём к новичкам. Лидва, прототип космодесантника, которого прихватил с собой Джон. Олл сразу узнал старого телохранителя Эрды, хотя прошло много времени с тех пор, как они в последний раз беседовали по-настоящему. Странное ощущение — снова оказаться так близко от него. Лидва, со своей стороны, воспринимал всё это спокойно.

Последние двое были самыми странными из всех. Колдунья по имени Актея, которая появилась, будто некий призванный джинн, именно в тот момент, когда казалось, что они вообще никогда не выберутся из Хатай-Антакьи, и её спутник, тот, кто называл себя Альфарием. В отличие от остальной группы эти двое, похоже, знали, куда идут. Видимо, следовали какому-то плану.

Хотя, возможно, они просто блефовали — Олл на горьком опыте убедился, как часто оказывается, что у тех, кто вроде бы крепче всего держит ситуацию под контролем, в действительности самая ненадёжная хватка. К Нему это, конечно, не относилось. Он всегда точно знал, куда идёт.

Олл закашлялся и стиснул кулаки, пытаясь собраться с мыслями. Они сумели выжить. Теперь предстояло решить, что делать дальше.

Поэтому он просто сказал это вслух. Надо же с чего-то начать.

— Что нам теперь делать? — поинтересовался Перссон.

Кранк не поднял головы. Кэтт с отвращением отвернулась. Актея рассмеялась, пусть и беззлобно.

— Эту штуку пилотирует твой друг, — сказала она. — Возможно, стоит спросить его.

— Он просто увозит нас отсюда ко всем чертям, — произнёс Олл. — Когда мы в следующий раз приземлимся, он задаст мне тот же вопрос. Я собираю мнения.

— Мы все знаем, куда идём, — угрюмо сказала Кэтт. — Туда, куда мы шли ещё с Калта. Во Дворец.

Зибес кивнул.

— Дворец, — пробормотал он.

— Неужели? — сказал Перссон. Зибес его беспокоил, но пока он ничего не мог предпринять. — В смысле, что мы планируем? Просто явимся туда? Скажем «здрасьте»? Посмотрим, смогут ли они втиснуть туда ещё несколько бойцов и найти какое-нибудь полезное дело для всех нас?

— Тебе нужно только быть там, — сказала Актея. — По крайней мере, я так считаю. Разрозненное братство соберётся в тот час, когда над всем и вся зайдёт солнце.

Олл фыркнул:

— Но я не хотел в этом участвовать. Джон умеет убеждать, когда у него подходящий настрой, но даже он сейчас летит вслепую. Теперь у нас мало времени. — Перссон взъерошил волосы, от которых по-прежнему несло теми ужасными духами. — Итак, давайте начнём с самого начала. Кто ты, почему ты здесь, кто твой попутчик и почему именно он?

— Я — Аль... — начал космодесантник.

— Даже не думай повторять это снова, или, клянусь чем угодно, я открою эти чёртовы двери и убью нас всех, — огрызнулся Олл.

— Он — последний участник старой игры, — спокойно сказала Актея. Она поудобнее села на металлической скамье, и длинное платье окутало складками её костлявое тело. — Послан на Терру присматривать за делами для своего хозяина. Наши пути пересеклись, и с тех пор у нас общие интересы.

— Снова продвигаете старую тему с Кабалом? — скептически спросил Олл.

— Нет, эта нить перерезана, — ответил Альфарий. — Приказы всегда склонны меняться. Моя нынешняя обязанность — доставить госпожу туда, куда она пожелает.

— Во Дворец, — повторила Кэтт, всё так же раздражённо.

— Конечно, — сказала Актея.

— Но почему? — спросил Перссон. — И зачем ты так стараешься взять нас с собой?

— Потому что я узнала, что в этой драме нет определённости, только вероятности, — произнесла ведьма. — Если бы я знала, что мне нужно делать и как, тогда бы так и поступила. Но суть тут вот в чём. Здесь есть архетипы. Определённые типы людей. Одни очень мощные, — Актея посмотрела на Кэтт, — другие очень простые, — она взглянула на Графта. — В этом транспорте собран некий... срез состояния. Нечто, соединённое судьбой, вроде бы случайное, но охватывающее все основные категории. У нас тут женщины, мужчины, нечто неопределённое. У нас тут сервитор, земледелец, псайкер, солдат, вечный, космодесантник... ты понимаешь, к чему я клоню?

— Не совсем.

— Что это не совпадение. Нас призвали. Свели вместе.

— Кто?

— Я не знаю. — Улыбнувшись, ведьма закатила невидящие глаза. — Правда не знаю. Когда ты живёшь, умираешь и снова живёшь, это не слишком помогает разобраться в чём-то подобном. Чаще всего остаётся просто гадать, что происходит. — Она снова посерьёзнела. — Но одни из вас вели себя активно, как Джон. Как я. Другие не желали действовать, или же их втянули в это путешествие. Не думаю, что это имеет значение. Важно то, что мы здесь, направляемся туда, где нам нужно быть. И мы все по-настоящему должны попасть туда — не только ты, не только Лидва, но и все мы.

— Потому что ты хочешь подстраховаться, — сказал Олл.

— Потому что она всё выдумывает, — вмешалась Кэтт. Подняв голову, женщина бросила на ведьму злобный взгляд. — Она ни черта не знает. Я это чувствую.

Кранк с тревогой покосился на Кэтт, а затем осторожно потянулся к кобуре. Если дела пойдут скверно, он выстрелит в Актею, не уделяя внимания тому факту, что все они находятся в герметичном трюме.

— Полегче, — произнёс Олл. Вдобавок ко всему у него начинала раскалываться голова. Боже, он чувствовал себя ужасно. — Даже если и так, она не в худшем положении, чем любой из нас. — Перссон слабо улыбнулся Кэтт, стараясь поддержать, потому что сочувствовал ей. — Послушайте, мы всего лишь следовали интуиции, не так ли? Надеялись, что у Джона будут ответы. Но, как я думаю, догадывались, что у него их нет.

— Я просто пыталась убежать, — сказала Кэтт.

— Вот так всё и начинается, — заявила Актея.

— Ой, заткнись! — огрызнулась Кэтт.

— Ладно, хватит! — сказал Олл, сознавая, что ему нужно подвигаться. Надо размять затёкшие ноги и немного подумать. — Знакомство началось просто отлично, но давайте искать плюсы. Мы живы. Мы — в основном — не хотим убивать друг друга. У нас есть немного времени. И мы все желаем, так или иначе, прийти к Императору.

— Нет, нет, — возразила Актея. — Я как раз пыталась сказать, что это не простое действие. В узоре много нитей, как говорили на Колхиде.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Олл, чувствуя, что пожалеет о своём вопросе.

— Ты можешь пойти к Императору, если тебе нужно, — сказала Актея. — И я помогу тебе. Подведу тебя так близко, как только сумею. Но я здесь не поэтому.

Затем она бросила на Перссона странный взгляд — отчасти торжествующий, отчасти затравленный.

— Потому что я иду за ним, — произнесла ведьма. — Я иду за Луперкалем.


Некоторое время спустя Олл выбрался из трюма и поднялся по ступенькам в кабину лихтера. Он протиснулся через крошечный люк и сумел, извиваясь, кое-как влезть в кресло второго пилота.

В кресле первого пилота сидел Джон, который пристально смотрел вперёд, на темнеющее небо. Ещё продолжался день, но горизонт на севере — в направлении их полёта — быстро окутывала красноватая тень. Лицо Грамматикуса неподвижно застыло, он напряжённо сжимал челюсти. Возможно, необходимость сосредоточиваться на том, чтобы держать их всех в воздухе, пошла ему на пользу. Вероятно, это помогло ему не думать о том месте, откуда они сбежали.

— Как у тебя дела? — спросил Олл.

Долгая пауза.

— Я думал, что всё пойдёт совсем не так, — наконец ответил Джон.

Перссон кивнул:

— Я тоже.

Какое-то время они летели дальше. Под ними проносился безводный край из грязных дюн и потрескавшейся почвы, серевший по мере того, как угасал свет. Двигатели выли, борясь с пылью, попадавшей в воздухозаборники.

— Так что ты узнал? — спросил Джон.

— Я не знаю, чему верить, — ответил Олл. — Она утверждает, что родилась на Колхиде. Потом умерла. Затем переродилась. Как ты.

— Больше нет.

— Она сказала, что находилась в сознании в варпе. — Олл покачал головой. — Я не знаю. Что это вообще значит? Как такое проверить?

Джон пожал плечами:

— Она знала, где нас найти. Полагаю, это не случайно.

Затем снова наступила тишина, нарушаемая только скрежетом двигателей. Говорить было трудно. Искать подходящие слова — банальные слова для пустой болтовни — после всего того, что произошло, казалось почти неприличным. Однако же Олл не знал, как подойти и к другой теме — почему они здесь, что им нужно делать дальше, как они вообще собираются выжить с теми скудными ресурсами, которые в их распоряжении. Как же он устал...

— Послушай, мне жаль, — наконец сказал Перссон слабым голосом. — Что я не пришёл туда, куда мы договорились. И что ты оказался в. том месте.

Джон просто смотрел прямо перед собой.

— Это не твоя вина. И ты вернулся.

— Да, но там был...

— Ад. Да, именно так. Во всех отношениях. Но ты вернулся. — Повернувшись к Оллу, он вымученно улыбнулся. — И теперь я знаю то, чего никогда бы не обнаружил раньше. Нет худа без добра, а, господин магистр войны?

Олл посмотрел на него с беспокойством. Просто скрытая насмешка, способ борьбы со стрессом? Или Джон тоже терял самообладание, доведённый до крайности тем, что увидел?

— Наверное, мне следовало сказать тебе давным-давно.

— Наверное.

— Земледельцем мне больше нравилось.

— Да, но мы не всегда получаем то, чего хотим, не так ли?

— Видимо, нет.

Полёт вновь продолжился в молчании. Небо по-прежнему темнело. Поднялся ветер, отмечавший внешние границы какой-то бури. Он дул прямо на них, и комки пыли с новой силой забили по лобовому стеклу.

— Она говорит, что нам суждено было встретиться, — заговорил Олл через некоторое время. — И что все мы — архетипы, того или иного вида. Своего рода репрезентативная выборка.

Джон фыркнул:

— Чтобы отстаивать интересы человечества.

— Нечто в этом роде. Но чего бы она ни хотела, это не то, что нужно нам. Не знаю, думает ли она над тем, что делает, но ей в том числе надо подобраться к Хорусу.

— Чтобы убить его?

— Возможно. В ней тяжело разобраться. На данный момент наши пути идут параллельно, и, похоже, для неё этого достаточно.

— Зато для меня — нет. — Голос Джона стал жёстче. — Теперь я кое-что почувствовал. Я никогда не ощущал этого раньше. Да, я слушал ксеносов и понимал их аргументы. Те, что о Хаосе. Но теперь прочувствовал его на себе. Он коснулся меня. И я убью Хоруса. Я убью Императора. Я убью их всех, кого угодно, если тем самым избавлюсь от Хаоса. — Грамматикус оглянулся на Олла, его лицо исказилось от ярости и горя. — Хаос должен убраться.

— Не думаю, что это так просто.

— Для меня — да. И я теперь могу говорить на том жаргоне, помнишь? Я могу делать всё что угодно.

Оллу не понравилось, как выглядел Джон в тот момент. Давным-давно ему приснился кошмар с ангелами и демонами над объятым огнём миром, и это напугало его, но теперь выражение лица Грамматикуса пугало его ещё больше.

— Тебе нужно отдохнуть, — только и сказал Перссон. — Мы летим уже несколько часов.

— Я в порядке.

— Ещё час или около того, а потом мы приземлимся.

— Времени мало.

Да, и так было всегда, сколько он себя помнил.

Тогда в памяти Олла внезапно всплыло кое-что. На них охотилось нечто, сущность на самой грани восприятия. После всякого прыжка, совершённого ими, после каждого перемещения в пространстве и времени казалось, что эта тварь почти настигла их, неведомая, но очень опасная. И так шло вплоть до побега из улья.

— Интересно, куда оно делось, — произнёс Перссон. — Что?

— Существо, которое... — Олл замолчал. — Не бери в голову.

И после этого они не разговаривали. Перссон просто смотрел на пустые, ставшие безжизненными земли внизу, и на то, как пыль летит на стёкла. Им предстоял ещё долгий путь. Достаточно времени, чтобы придумать, прояснить ситуацию, составить чёткий план.

Но пока Олл пытался работать над такой задачей, он никак не мог избавиться от того воспоминания.

«Что же оно такое? — думал он. — И куда оно делось?»


Как только они все ушли, это место снова показалось слишком большим, слишком пустым. Старое проклятие матерей. Не то чтобы она до сих пор считала себя таковой, но всё же. Из-за них у неё пробудились воспоминания, и на очень короткое время показалось, что её изолированный приют снова чуточку плотнее связан с окружающим миром.

Сейчас она наблюдала за своими служителями. Некоторые из них танцевали вокруг костра, отбрасывая длинные тени на песок. Над ними мерцали под звёздами огромные круги кварца.

Случился редкий перерыв в непогоде. В течение нескольких дней с востока налетали песчаные бури, жестокие и с терпким запахом. Она укуталась на время бедствия, держала голову опущенной, плотнее привязала матерчатые покрывала к столбам и постаралась обратить происходящее себе на пользу. Бури наводили её на мысли о Джоне, который пришёл сюда и опять всё перевернул, заставив что-то пережить заново, что-то вспомнить, а затем снова ушёл в эпицентр надвигавшегося смятения, забрав с собой Лидва и многое другое.

Она знала, что перерыв продлится недолго. Учитывая, что творилось в мире, вполне возможно, что потом ей ещё очень долго не доведётся увидеть ясные звезды, поэтому она села на голый камень и смотрела на них. Их свет был древним. Все лучи, достигавшие её сейчас, отправились в путь задолго до её рождения, до того, как она совершила любой из своих поступков, и всё же тот факт, что вмешательство было подготовлено, никуда не исчезал. Последствия того рассеивания сейчас отражались на Терре: примархи вернулись, чтобы устроить ужасное опустошение, и всё же чистый свет их родных систем горел в небе, долетая из прошлого, как будто никогда ничего не происходило и никогда не произойдёт.

Она снова почти забыла обо всём этом, возможно, намеренно, пока не вернулся Джон. И теперь она не могла думать ни о чём другом. Что она сделала. Что ей пришлось сделать.

Ещё через час или около того костёр догорел. Тени слились с сухой, прохладной темнотой ночи, и люди разошлись по домам. Сама она задержалась дольше всех, вытянув длинные ноги и пытаясь расставить все старые воспоминания в правильном порядке.

Эреб встречается с Эрдой

В конце концов, когда над высокими дюнами взошла кровавая луна, она пошевелилась, встала и побрела обратно к своему каменному домику. Наклонившись, шагнула под низкую притолоку, налила воды из кувшина в миску и плеснула себе на лицо. Направилась к самой внутренней комнате и, пробираясь сквозь шёлковые занавески, размотала головной платок. Внутри горела единственная свеча, её пламя колебалось от растекающегося воска, что собирался в лужицы.

Сев на низкую кровать, она положила голову на кедровую раму и ощутила, как прогибаются деревянные перекладины. В комнате, по-прежнему тёплой, пахло агаровым деревом. Всё окутывали тени, которые танцевали в такт дрожащему язычку пламени.

Протянув руку к фитилю, она затушила огонёк, откинулась назад и закрыла глаза, сцепив руки на коленях. Погружаясь в сон, она не слышала ничего, кроме слабых щелчков и хлопанья матерчатых навесов снаружи, шелеста травы под ночным ветерком, звуков своего ровного, глубокого дыхания.

А потом она резко открыла глаза, услышав слова, что выплыли из темноты.

— Здравствуйте, бабушка, — произнёс Эреб, стоявший в ногах кровати. — Думаю, нам нужно поговорить.


Глава десятая

Коробки смерти

Магистр осады

Выезд


Каска резко проснулся. Он немедленно пришёл в движение: голова ещё не прояснилась, но давние рефлексы пока что не подводили его. Спрыгнув с койки, Тальвет крикнул экипажу собираться. Звенели сигналы тревоги.

Они разносились по большому, холодному, плохо освещённому помещению, где пахло сотнями прижатых друг к другу тел. Пол терялся под грудами вещмешков и скомканного обмундирования. Трёхместные койки стояли длинными рядами. Казарменные залы в любом оборонительном бастионе выглядели почти одинаково, где бы они ни располагались, хотя именно этот оказался более убогим, чем большинство: по западной стене тянулась длинная трещина. Каска предполагал, что они находятся глубоко под землёй, хотя с момента прибытия не мог найти подтверждение. Впрочем, теперь не имело большого значения, под поверхностью ты или на поверхности, потому что небо было чёрным, и земля была чёрной, и всё покрывала грязь — ты сражался во тьме, где бы ни оказывался.

Тем не менее теперь он хотя бы знал своё местоположение — врата Колоссов, которые находились так далеко на востоке, что прежде он думал, будто там вообще ничего не осталось, кроме костей и пятен крови. Похоже, Каска ошибался на этот счёт. Там располагался целый легион. Или, по крайней мере, то, что осталось от целого после семи лет непрерывных боёв. Только узнав об этом, Тальвет на мгновение пришёл в восторг. Яндев не ошибся, это правда выглядело как контрнаступление — нечто, способное снова взбодрить кровь и избавить от подавленности, вызванной всем на свете. Возможно, именно поэтому все оттянулись так далеко за стену Сатурна: штаб заранее планировал это, готовился отбивать территории, открыть новый фланг для борьбы с врагом.

С тех пор, однако, состоялись инструктажи. Воины V легиона приходили чередой, сменяя друг друга, чтобы поговорить с собравшимися командирами танков. Все Шрамы выглядели изрядно потрёпанными, с помятыми доспехами и разбитыми лицами. Но они вели себя вежливо и кланялись солдатам, прежде чем перейти к делу. Стало очевидно, что речь идёт вовсе не о том, чтобы отбросить неприятеля, во всяком случае, не на основных фронтах. Выяснилось, что мобилизационный резерв для подобного наступления давно иссяк. Речь шла о том, чтобы захватить космопорт Львиные врата, изгнать захватчиков и ввести в строй орбитальные орудия, а затем удерживать объект настолько долго, насколько получится. Даже если удастся достигнуть первой цели, они будут окружены, отрезаны от любых возможных путей пополнения запасов и вынуждены уйти в глухую оборону против врага, который, казалось, располагал почти бесчисленными войсками. А это и есть то единственное положение, в которое нельзя ставить танки. Они — прожорливые, норовистые звери. Если ты не можешь заправлять их топливом, снабжать снарядами, ремонтировать повреждения, когда те отказывают, то ты, по сути, живешь в тихоходном гробу.

И среди всех бронемашин, в которых можно застрять, пожалуй, нет ничего хуже, чем «Леман Русс». Люди называли его Гордостью Империума, величайшим боевым танком в истории человечества, оплотом Великого крестового похода.

Полная хрень. «Леман Русс» представлял собой смертельную ловушку на гусеницах. Его кошмарно высокий профиль приобрёл настолько печальную славу, что ни один офицер не желал становиться командиром роты. Ведь единственная достаточно крупная штука, способная прикрыть «Леман Русс» во время операций, — это другой «Леман Русс», так что лучше тебе как можно дольше держаться за командным подразделением. Его хрупкие гусеницы не имели защиты, а броня представляла собой мешанину легко поражаемых вертикальных плоскостей. Стандартная модель со спонсонными выступами? Вот тебе ещё одна ровная грань, ждущая, когда её уничтожат, ещё одна причина радоваться, когда спонсонов нет. Внутри очень шумно, а пожары вспыхивают, стоит заряжающему слишком громко кашлянуть. А если тебе по-настоящему не повезло и спонсоны у танка есть, то остаётся всего один путь к спасению — люк на самом верху главной башни, поэтому шансы выбраться живым в случае более чем вероятной катастрофы почти равняются нулю.

Нет, создатель «Лемана Русса» — Каска всегда считал, что на самом деле его разработал не примарх Шестого, а кто-то другой, — был идиотом. Или садистом. Или и тем и другим вместе. У танков не имелось никаких достоинств, кроме дешевизны, механической надёжности и определённой живучести, завязанной на массивности и массовости. «Руссы» обладали настолько простой и грубой конструкцией, что Империум мог выпускать их миллионами. Неважно, что по отдельности каждый танк служит примером самоистязания, когда ты способен обрушить фронт сотнями таких машин. А носовая лазерная пушка хотя бы стреляет до тех пор, пока её батареи питания держат заряд, и это делает несколько менее гибельным тот факт, что снаряды в боекомплекте не бесконечные.

И всё же, в общем и целом, экипажи почти не питали иллюзий относительно танков, в которых они ехали на войну. Их называли «коробками смерти», «разлучниками» и другими, более приземлёнными прозвищами. Пехотинцы иногда косо посматривали на них, завидуя всей этой толстой броне, но танкист «Лемана Русса» знал, насколько она на самом деле хрупкая и что попасть под лазерный луч гораздо предпочтительнее, чем сгореть заживо, или оказаться погребённым под стеной грязи, или задохнуться от выхлопных газов, пошедших внутрь корпуса.

По-прежнему звучали сигналы тревоги. Яндев натягивал китель, Фош пыталась проснуться, Мерк допивал жестянку со вчерашней водой. Дреси просто тихо готовилась, не встречаясь ни с кем взглядом. Каска действительно хотел поговорить с ней по душам, узнать её получше, но теперь уже слишком поздно, потому что вот оно, уже начинается, — то самое наступление, первое сражение оптимистично названного Первого Терранского бронетанкового.

— Шевелись, народ! — рявкнул он, подхватив шлем и вещмешок, и заморгал, чтобы прогнать остатки сна. — Службу вы все знаете. Фош, двигай своей чёртовой тощей задницей! Трон, где мои ботинки?

Во всём зале творилось то же самое. Сотни экипажей сонно приходили в себя, направлялись к лифтам и лестницам, пытались вспомнить, где находится их подразделение, что у них за приказы, какое новое обозначение дали их роте и куда они должны выдвигаться. Всё это время сигналы продолжали звенеть — дзынь, дзынь, дзынь, — ничуть не помогая собраться с мыслями.

Каска и экипаж «Айки-73» толкались и суетились вместе с остальными, спускаясь на уровни стоянок. Пока они шли, стены как никогда сильно дрожали, осыпая их пылью. На секунду Тальвет подумал, что по крепости здорово молотят из орудий — она находилась под обстрелом с тех пор, как прибыли танкисты, — но затем понял, в чём дело. Уцелевшие орудия Колоссов палили что есть силы, расходуя последние боеприпасы, швыряя в пустоши за стенами всё, что ещё оставалось в арсенале. Когда они закончат, склады полностью опустеют. Пушки в последний раз выполняли свою работу, их больше не применяли для того, чтобы точечно купировать приступы: вместо этого из них били по участку между крепостью и целью, чтобы сровнять там с землёй как можно больше всего. Обстрел, похоже, продолжался уже несколько часов, пока танкистам давали немного отдохнуть. Каска испытывал осторожное уважение к артиллеристам. Их непростая профессия требовала мастерски разбираться как в абстрактной геометрии, так и в превратностях сражений на человеческом уровне. Если они справились со своей задачей, продвижение будет возможно. Если они облажались, танки быстро наткнутся на невредимые ряды огневых позиций, и тогда начнётся полный бардак.

Пока всё вокруг сотрясалось и грохотало, они трусцой пробирались на уровни стоянок, в пещеры у самого основания секций внешней стены Колоссов, которые легион реквизировал несколько недель назад, расчистил и приспособил для новой цели. Каждое помещение забили многими сотнями единиц техники, все машины укомплектовали, заправили, отремонтировали и подготовили к бою. Воздушные фильтры уже гудели в предвкушении того, что здесь закашляются и оживут тысячи грязных прометиевых двигателей, ожидая, когда прозвучат приказы, когда на головных танках роты поднимут треугольные флажки подразделений, когда со скрежетом завращаются гусеницы.

Пока Каска бежал вдоль рядов машин, отсчитывая номера корпусов, он уделил пару секунд, всего парочку, тому, чтобы прикинуть, сколько единиц бронетехники собрано в их зале хранения. Он быстро сбился. Танков оказалось очень много. Огромное количество. Хотя все офицеры Белых Шрамов, говорившие тихо и тщательно излагавшие тактику, держались на инструктажах очень скромно, но легион явно затеял что-то серьёзное, и над этим долгое время работали серьёзные люди. Тальвету стало интересно, откуда спустили идею. Он задумался, не мог ли Сам Император, возлюбленный всеми, иметь к этому какое-то отношение. Возможно, тут всё-таки случится нечто, из-за чего стоит переживать. Возможно, здесь случится то, что переломит ситуацию!

А ну-ка, спокойно. Спокойно. Ничего ещё даже не началось. Каска в своё время повидал из первых рядов достаточно катастроф и провалов, чтобы не увлекаться. Как только всё приходило в движение, взметалась грязь и перед прицелами клубился дым, вот тогда-то всё и шло наперекосяк. Сохраняй спокойствие, оставайся сосредоточенным. Держи себя в руках.

Он добрался до танка. Как всегда, Тальвет ударил машину по борту, прежде чем взобраться на верхнюю башню.

— За Императора! — крикнул он.

— За Его народ! — эхом отозвалась команда, готовясь садиться. Вокруг них остальные экипажи занимались тем же самым — маленькими предбоевыми ритуалами, последними проверками.

Первыми внутрь пролезли Яндев и Дреси. Забравшись в боковые люки, они спустились в самый низ — Дреси к рычагам управления, Яндев к лазпушечной установке. Фош и Мерк, последовав за ними, заняли позиции в башне у механизмов главного орудия. Каска залез последним, и только он отчасти остался снаружи, по плечи высунувшись из открытого люка. Натянув шлем, он проверил уплотнители на воротнике. Легионеры твердили об этом на всех инструктажах. Полностью соблюдать протокол токсозащиты, всегда. «Всем надеть шлемы, загерметизировать все фильтры, задраить все люки». Он сделает это, как только они выйдут за ворота. Но сейчас Тальвет будет держать голову высоко, а люк — открытым, потому что следующего раза, вероятно, придётся ждать долго. И он хотел своими глазами увидеть, как все пойдут в атаку.

Повсюду вокруг него слуги и сервиторы занимались тем, что им полагалось, заканчивая подготовку роты к выступлению. Мощные внешние двери, находящиеся в трёхстах метрах впереди, ещё не открылись. Пол дрожал — орудия высоко наверху продолжали извергать снаряды. Один за другим запускались танковые двигатели, выбрасывая клубы чёрного дыма. По-прежнему выли сирены, последние экипажи подбегали к своим подразделениям, загорались лобовые люмены.

— Доложиться, — воксировал Каска подчинённым, успевая подмечать всё вокруг.

— Лазпушка запитана, — холодно ответил Яндев. — Энергии поступает достаточно.

— У меня всё хорошо, — сообщила Фош, уже прижавшаяся лицом к прицелу главного орудия.

— Двигатели запущены, — сказала Дреси. — Дух послушен.

Мерк усмехнулся.

— Пять минут, — буркнул он себе под нос. — Мы продержимся пять минут.

— Заткнись! — рявкнул Каска. — Мы трудимся во имя Его. Это касается всех вас. Труд во имя Его. Доведём работу до конца!

Затем, с пугающей внезапностью, артиллерийская канонада прекратилась. Только когда орудия смолкли, Тальвет понял, как шумно они палили. В огромном зале наступила зловещая тишина, раскаты грома сменились более низким рычанием сотен двигателей.

Каска почувствовал, что у него скрутило живот. Ладони покалывало, и он крепче вцепился в поручни. Всё вокруг словно застыло, и казалось, что так продолжается целую вечность: колонны танков, все на холостом ходу, все неподвижные, запертые под землёй, будто посаженные на цепь.

Это должно начаться сейчас. Должно разогнаться. Все они взвинчены, натасканы и готовы. Если они будут ждать, то умрут здесь, в заточении, в клетке, как животные.

А двери всё ещё закрыты — запечатывают их, погребают, сдерживают...

«Держи себя в руках, сказал он себе. Хладнокровие, спокойствие, готовность».

Когда дверные замки с грохотом открылись, он вздрогнул от неожиданности. По залу разнеслось эхо от грохота массивных засовов, задвинувшихся в пазы. Затем гигантские взрывозащитные заслонки со скрежетом поехали вверх, залязгали огромные цепи. Сирены смолкли, и двигатели зарокотали иначе, набирая обороты для выдвижения. Просветы под дверями росли, в них влетали порывы горячего ветра, от которых клубы смога кружили и извивались. Далеко впереди Каска впервые за несколько дней увидел внешний мир.

Стояла ночь. Теперь на Терре всегда стояла ночь — непроглядная завеса, озаряемая только пламенем и разрывами миномётных снарядов, накрывающая адский пейзаж из огня и истерзанной земли.

Приказ прозвучал из комм-станции, уже потрескивавшей помехами.

— Полный вперёд. Полный вперёд. Да направят вас Хан и Император.

Головные подразделения начали набирать ход, и разгонный импульс волнами прокатился по колоннам, когда большие «Гибельные клинки» и «Адские молоты», раскачиваясь, съехали по пандусам в пылающую тьму. Казалось, минула целая вечность, прежде чем очередь дошла до «Айки-73», приписанного к 16-й роте шестого батальона, но затем этот миг настал, и они, громыхая, покатились вместе с остальными танками. Набирая скорость, подпрыгивая и покачиваясь, «Леман Русс» ехал к полосе непроглядно-чёрного неба впереди. Каска по-прежнему стоял в люке, хотя другие командиры уже соскальзывали внутрь машин, захлопывали люки и доверялись перископам и линзам ауспиков.

Поэтому, когда они снова выехали на открытое место, Тальвет, пусть лишь на несколько мгновений, рассмотрел всё своими глазами, если не считать недавно очищенных линз шлема. Оглянувшись, Каска увидел, как позади них уходят в ночь высокие стены Колоссов, выщербленные и потрескавшиеся, но всё ещё неприступные. Он повернулся вперёд, и ему предстали руины, простиравшиеся до горизонта, пустые остовы некогда могучих ульевых шпилей и жилкомплексов. Некоторые из них горели, большинство стояли мёртвыми и холодными. Он заметил инверсионные следы: начинали стартовать атмосферные самолёты легиона, готовые приступить к бомбардировке и добить то, что уцелело после больших пушек. Он увидел лучистые вспышки взрывов, всполохи вдоль линий огневых позиций, изломанный силуэт далёкой Фасадной стены, сияние орбитального заслона, отражённое в гектарах разбитого стекла и стали. Вокруг него танки ехали такими плотными рядами, что казалось, будто сама земля покатилась вперёд, собираясь в приливный вал из железа и прометия, который пробьёт и проломит себе путь к самому краю мира.

Но затем, на самом пределе зоны видимости, Тальвет разглядел самую впечатляющую картину — космопорт Львиных врат, подобный горному хребту, тёмный, как окружавшая его ночь, окутанный гигантскими бурлящими облаками пыли и грязи. Его бока озарялись трескучими разрядами молний, его нутро испускало болезненный свет, а витые шпили, возносящиеся над северо-восточным горизонтом, уходили высоко в небеса.

Такой далёкий. Такой огромный. Такой... ужасный.

Каска спустился, влез в страховочные фиксаторы и потянул за собой люк. Металлическая крышка с лязгом захлопнулась. Развернувшись, Тальвет поднял тактический экран и придвинул к себе прицел перископа. Его сразу же окутали знакомые звуки и запахи крошечного мира внутри танка. Он понял, что дышит слишком часто, его сердце бешено колотится. Похоже, лучше бы он не смотрел на космопорт — во всяком случае, пока в этом не возникла бы крайняя необходимость.

— Наконец-то, — сказала Фош, напряжённо улыбаясь ему. — Император с нами.

Каска улыбнулся в ответ, так же напряжённо.

— Не сомневаюсь, капрал, — сказал он. — Нисколько не сомневаюсь.


Гремус Калгаро равномерно поднимался по винтовой лестнице, его тяжёлые сабатоны утопали в ковре грязи на ступеньках. Он уже прошагал так километры, прокладывая путь из одного зала в другой, следуя извилистым маршрутом по лабиринту внутренних помещений космопорта. Комплекс поражал своей необъятностью даже на планете, где доминировали абсурдно огромные здания. Легион и близко не подошёл к тому, чтобы заполнить его должным образом. Даже в тех пространствах, где воины собрались в большом количестве, вверху и внизу зияла гулкая сырая пустота. В некоторых сухих доках по-прежнему стояли в ремонтных люльках каркасы орбитальных судов, наполовину готовые и пустые, ожидавшие, чтобы лифты подняли их на стартовые площадки. Порт представлял собой мир в мире, череду гигантских сборочных цехов и ям для техобслуживания, соединённых исполинскими шахтами и транзитными трубами. Раньше здесь царили шум и беспорядок, воздух дрожал от резкого треска и воя механизмов, грохота запускаемых двигателей, скрежета подъёмников и агрегатов с сервиторным управлением. Теперь же тут правила тишина, всё словно дремало, лишь медленно двигались легионеры и их создания, мрачно направляясь в служебные помещения для перевооружения и переоснащения. Все края сгладились из-за наростов, расползающихся плесеней, переплетений вьющихся побегов с чёрными прожилками, которые приглушали и погружали всё в горячую, потную спячку.

Калгаро, и не только он, заметил, насколько это место теперь напоминало Барбарус. Сквозь вентиляционные решётки начал просачиваться густые, как молоко, туманы.

Воздух приобрёл терпкий запах, пропитавшись ядами, которые Гвардия Смерти принесла с собой. Порой, шагая у основания какой-нибудь из бессчётных многоуровневых шахт, ведущих в небеса, Гремус поднимал голову и видел, как отрава собирается в тучи, постепенно сгущаясь с увеличением высоты. И тогда он вспоминал, как им жилось на родной планете и как они все смотрели на вершины гор, одновременно страшась и желая попасть туда. Похоже, где-то в нём запечатлелись какие-то остатки тех старых эмоций. Ему по-прежнему нравилось при любой возможности стоять на ровной поверхности. Он по-прежнему дышал более осторожно, когда поднимался высоко, как будто мышцы лёгких не могли до конца поверить, что это возможно.

Воин досадливо тряхнул головой. Глупо сохранять старые раздражители и рефлексы. Им нужно двигаться дальше. Забыть о старых кошмарах. Однако те и сейчас преследовали их повсюду — дурные сны предков, словно выгнанные собаки, возвращающиеся к очагу.

Калгаро добрался до места назначения — главной наблюдательной башни на краю западной стены. Когда он неуклюже вошёл в командный зал, четверо Несломленных отсалютовали. На постах ауспиков работала пара дюжин слуг легиона в настолько перепачканной форме, что на первый взгляд казалось, будто их бледная кожа облеплена запёкшейся грязью. Все они крайне тяжело болели, покрылись язвами и нарывами, но казалось, что это не сильно им мешает.

— Ты вызывал меня? — произнёс Калгаро, обращаясь к командующему там сержанту.

— Тебе нужно это увидеть, магистр осад, — сказал сержант, старый уроженец Барбаруса по имени Гургана Дук. Он указал на большую круглую линзу, помутневшую и засаленную, но по-прежнему действующую. По ней ползли точки света, и все они стекались с позиций, сосредоточенных на юго-западе. Гремус прищурился, пытаясь разобраться в неясных фосфоресцирующих вспышках.

— Ещё одна неисправность? — спросил Калгаро.

Дук покачал головой:

— Проверил несколько потоков. Это индикаторы движения.

Подойдя к картографическому устройству большего радиуса действия, Гремус включил сканеры. Он некоторое время смотрел на них, затем проверил геолокаторы.

— Но они же отступили, — пробормотал магистр осад.

— Да, отступили. Якобы.

Калгаро понял, что улыбается. Чем дольше он изучал сигналы, тем больше подтверждалась общая картина. Белые Шрамы никуда не делись, и теперь они снова вышли на открытое место: скоординированно устремились к космопорту танковым клином, который уже нёсся через пустоши.

— Приятная новость, — произнёс он. — Наши друзья всё ещё с нами.

Отвернувшись от устройства, Гремус начал отдавать приказы.

— Свяжитесь с советником примарха. Убедитесь, что он получит это сообщение. Распорядитесь мобилизовать все силы обороны и задействовать резервы. Подключите настенные орудия и отчитайтесь мне о готовности авиации: если у нас ещё остались исправные аппараты, они понадобятся немедленно.

Слуги поспешно заговорили в вокс-станции, выполняя команды. Двое из Несломленных направились к транзитным шахтам, чтобы доставить необходимые приказы лично.

Дук, однако, выглядел неуверенным.

— Нет никакого... плана, — сказал он. — Никакого плана обороны. Считалось, что мы снова выдвинемся, отделения всё ещё переоснащаются, они будут...

Рассмеявшись, Калгаро вернулся к линзам ближнего обзора и отрегулировал ручки усиления сигнала.

— Так даже лучше, сержант, — добродушно произнёс Гремус. — Намного лучше. Отделения не придётся взбадривать — перед нами безбожные чогорийские ублюдки. Мы не покончили с ними у Катулла, так что добьём здесь.

Да, у Катулла получилось скверно, и тогда он пришёл в ярость. Потом Калгаро дал клятвы, которые намеревался исполнить в точности. И он всё же исполнит их, приложив все свои силы, только теперь будет упиваться этим, будто священным празднеством.

Дук поклонился.

— Будет сделано.

— И свяжитесь с флотом, — велел Гремус, приступая к расчётам. — На данном участке у нас нет ничего важного. Запросите орбитальную батарею, пусть ожидает координаты. Мы разнесём их в клочья, прежде чем они преодолеют половину пути.

Калгаро не мог сдержать усмешку. Она становилась всё шире.

— А потом просто наблюдайте, — сказал он, наводя сенсоры на цель. — Обещаю, оно того стоит.


Братство Бури вырвалось из укрытия, когда поднялись взрывозащитные двери. Все воины оседлали спидеры — «Кизаганы», «Дротики», «Шамширы» — и вылетели из ангаров плотным стреловидным строем. Держась у самой земли, они набирали скорость.

Впереди тёмная линия между землёй и небом размывалась от облаков пыли, поднятых танковыми колоннами. Последние артиллерийские удары обрушились на поверхность, распылив цели в нескольких километрах впереди. Шибан мчался прямо сквозь исполинские столбы дыма, волоча за собой длинные чёрные полосы.

Хотя он прошёл здесь всего несколько дней назад, казалось, что это произошло в другой жизни. Тахсир вспомнил последние лучи слабого солнечного света над едкими лужами, призраков из пустошей. Он вспомнил о ребёнке и снова задался вопросом, что с ним случилось. Это навело Шибана на мысли о Кацухиро. Возможно, они оба мертвы. Или, возможно, вернулись за стены Внутреннего дворца, где ещё теплились последние крохи надежды.

Теперь он ничего не узнавал там. Тахсира окружало гиблое место, пристанище демонов, где здания служили просто надгробиями на бесконечных полях резни. В этих задыхающихся от дыма остатках былого не обитал никто, кроме проклятых и искажённых существ, которые хромали и визжали в безлунной ночи.

— Цели обнаружены, — воксировал он своим воинам, поддерживая ошеломительную скорость. Развороченный мир проносился мимо, расплываясь в растянутые линии. — Рассредоточиться для зачистки.

Эскадрильи спидеров разделились: машины резко сворачивали, ныряя сквозь пустые жилблоки и шпили. Они пролетели мимо авангардов рокочущих бронетанковых колонн, вырвались из их вони и дыма. На дисплее каждого шлема вспыхнули тревожные руны, указывающие на угрозы среди обломков. Открыв огонь, пилоты извергли во мрак болт-снаряды и лазерные разряды, выгнали на открытое место пехоту предателей, застигнутую врасплох, и разнесли противников на куски.

Впереди-справа, — сообщил Чакайя, грозовой пророк, прикреплённый к братству Шибана. Он ехал рядом с наконечником строя вместе с Иманем. — Преграда для наземной бронетехники.

Чакайя не был великим творцом погоды, как Наранбаатар или Есугэй, но его иной взор проникал на долю секунды вперёд за пелену времени, улавливая слабые проблески возможного будущего. В ходе операций такого рода его вклад оказывался бесценным.

— Вниз, — приказал Шибан, резко сбрасывая высоту. — Построение «Ши’ир». Расчистить путь.

Опустившись ещё на метр, его эскадрилья разделилась, продолжая мчаться вперёд. Каждый воин приготовил по два осколочных заряда. Они неслись по длинному переулку между двумя стенами из безликого скалобетона, скользя над разбитым асфальтом транзитного пути, игнорируя спорадические лазвыстрелы, которые с треском и свистом пролетали мимо них.

Здесь, — произнёс Чакайя.

Воины последовательно сбросили заряды, метая их с разогнавшихся спидеров через каждые несколько метров. Когда осколочные бомбы попали на минное поле, земля взметнулась фонтанами жидкого огня и комков почвы. От первичных взрывов детонировали все закопанные мины: высвобожденные сгустки плазмы подбрасывали грунт и скалобетон высоко вверх, к выбитым окнам жилблоков по обеим сторонам.

Впереди ещё сигналы, — спокойно сказал Имань, ведя «Шамшир» сквозь вихри летящего гравия. — Опорный пункт.

— Разберитесь с ним, — скомандовал Шибан, и спидеры мгновенно развернулись в широкий строй, растянувшись по всей ширине прохода. — Джерун, Темухан — он ваш.

Из двух спидеров вылетели четыре ракеты, устремившиеся к далёкой цели — старому оборонительному бункеру у основания заброшенной триумфальной колонны. Все снаряды попали точно в цель, раздробив скалобетонные переборки и вонзившись в помещения за ними. Внутри всё заволокло дымом, и уцелевшие защитники блиндажа высыпали наружу, в смятении стреляя вслепую. Тогда заработали штурмовые пушки спидеров: шквальные очереди их твердотельных снарядов с хрустом пробивали насквозь и пехоту, и объекты на местности.

— Теперь вперёд, — приказал Шибан, поднимая нос «Шамшира» и ускоряясь, чтобы промчаться над разрушенным бункером.

Подожди, мой хан, — раздался в воксе голос Чакайи. — Что-то... опасное.

— Отставить! Назад! — крикнул Шибан, резко поднимая гравицикл и разворачиваясь.

Остальный бойцы эскадрильи отреагировали мгновенно: ударив по воздушным тормозам, они бросили машины в резкие виражи. Весь строй поднялся, зависнув на подушках из перегретого воздуха и гравитационных буферов. Их вновь закололи лазерные лучи, но кружившие на флангах бойцы быстро разделались со стрелками.

Что ты там... — начал Имань.

Он так и не договорил. В пятистах метрах впереди, на том самом участке, через который они пролетали бы в тот момент, если бы не остановились, задрожал воздух. Гряды облаков содрогнулись, взметнулась пыль, и сама атмосфера раскололась.

Колонна двадцати метров в ширину, несущая беспримесное уничтожение, пульсирующая и пылающая, с треском обрушилась с небес, сверля воздух, как вертящееся после броска копьё. Пронзив самую сердцевину одного из выпотрошенных ульевых шпилей, она глубоко погрузилась в фундамент. Оттуда вырвались наружу ослепительная вспышка и ударная волна, которая несла на гребне крутящиеся куски пластали и камни, сметала всё на своём пути, разносила стены жилых домов и проламывала арки.

Новые лазерные колонны обрушились вслед за первой. Они распыляли и сжигали, превращали весь сектор в месиво из падающих балюстрад и обваливающихся секций стен.

— Уходим, уходим! — взревел Шибан, уводя гравицикл прочь от вздымающегося облака пыли.

Орбитальные удары, — мрачно сказал Имань, следуя его примеру. — Уже?

Эскадрильи рассыпались, убегая от взрывных волн, которые накладывались одна на другую.

— Похоже на то, — ответил Шибан. — Сообщи командованию.

Думаю, они в курсе, — отозвался Имань, указывая туда, откуда прилетели Шрамы.

По всему западному горизонту небо тоже пылало — не огнём миномётных разрывов, зажигательных снарядов или сгустков плазмы, а пламенем, рождённым в вышине, которое с рыком полыхало горизонтальной полосой на высоте четырёх с половиной километров. Казалось, мчавшиеся там облака распахнуты, рассечены поперечным ударом меча. Вокруг разрыва клубились и извивались огненные струи: они выливались оттуда, словно дымящаяся пена, распадаясь на ветви, которые мерцали и вспыхивали разрядами статического электричества. Раскаты рукотворного грома прокатывались по всему пейзажу, подкреплённые рёвом, похожим на шум от одновременного прилива морей со всех планет. Далёкий городской ландшафт скрылся за пламенеющей тенью: его заслонил продвигающийся вперёд объект шириной в километры, которое поглощал всё прочее. Он плыл на солнечно-красных двигателях, вися на невероятно малой для своих размеров высоте, однако всё равно перемещался, всё равно приближался к Шрамам, окутанный искрами, вспышками и брызгами, которые тянулись так далеко, насколько видел глаз.

Впереди надвигавшейся орбитальной платформы возникло её сопровождение — атмосферные самолёты, вырвавшиеся из огненного ада, чьи турбины завывали на полной мощности, унося машины прочь от смертоносной турбулентности. А под ними продолжали катиться вперёд танки, прорываясь по векторам атаки, расчищенным для них мобильными отрядами легиона, и над бронетехникой низко висели десантно-штурмовые корабли с готовыми к высадке отделениями тяжёлой пехоты.

— Итак, теперь всё готово, — пробормотал Шибан, лишь на мгновение позволив себе насладиться картиной того, что привели в движение Шрамы. — Поглядим, как далеко это нас заведёт.

Затем он развернул гравицикл, вновь разогнал моторы и ринулся вбок, чтобы обогнуть пылавшую массу лазерных колонн. На границе его зоны авгурного покрытия уже скапливались новые сигналы — цели, которые замедлят наземное продвижение, если их быстро не устранить.

— Вперёд! — взревел он, снова набирая полную скорость. — Продолжать натиск! Уклоняться от лазерного огня, но двигаться дальше!


Глава одиннадцатая

Загнанный

Урок

Сокращение


Нет, нет. Всё не так — он допустил ошибку. Найди нору, обставь её, затаись. Если ты бежишь, тогда тебя и схватят — на открытом месте. Пока что он уже достаточно подвигался, пометил своей фальшивой вонью каждый угол, внушил им, что побывал в сотне разных точек во Дворце, а теперь он добрался до того самого места, на которое нацелился с самого начала, то, где он соединит свои зелья.

В этом мегаполисе находилась тысяча лабораторий, и так повелось с самого начала. В других городах строили церкви или военные мемориалы, но в доме Императора возводили храмы науки, великой надежды всей расы. Фо поневоле отдавал должное Старику — Тот выбрал вполне достойную стратегию, если учесть, что Он задумывал. Вот только стоило убедиться, что это правильная наука. Император всегда души не чаял в биологии, спиралях ДНК и клеточных культурах. Ещё до всех этих неприятностей с изуверским интеллектом, которые навсегда настроили человечество против мыслящего кремния, Он вечно возился с чашками Петри и центрифугами — со всякой грязюкой вроде жидкостей, органов и посевов крови.

Фо иногда хотелось понять почему. Несомненно, Его помешанный на генетике разум пригодился Старику, чтобы завоевать Галактику. Программа, в общем, впечатляла, пусть даже своей жестокостью. Возможно, никто другой не добился бы подобного. Это, безусловно, показало, какие мощные результаты Он получил благодаря тому, что на столько лет заперся в тех подземных комплексах с разношёрстной компанией эксцентриков, которыми Себя окружил. Также это показало, чего можно добиться с помощью пары умных генетиков и ряда производственных мощностей высокого уровня, а также бесконечной щепотки веры в себя.

Но, возможно, Он всё же ограничивал себя. Возможно, какие-то направления исследований закрыли слишком рано. Таким путём человека можно превратить в существо грозное, но ненадёжное, что сейчас наглядно и продемонстрировано. Пожалуй, если уж ты действительно твёрдо решил начать с чистого листа, лучше вообще полностью отделаться от этой грязюки. От серого вещества, от рыхлой плоти и сбоящих сердечных клапанов.

Однако Фо подозревал, что в глубине души Император отличался некоторой сентиментальностью. Кое-какие мосты Он никогда бы не пересёк, даже если бы мог, поскольку решил, что некоторые аспекты Его программы будут именно такими и никакими иными. Он хотел, чтобы Империум Вечности, созданный Им, унаследовали существа, которые выглядели бы так же, как Он когда-то, говорили бы так же, как Он когда-то, могли бы поделиться шуткой или насладиться бокалом вина. А иначе какой во всём этом смысл? Если ты способен создать что-то несокрушимое, что-то неподвластное порче, но уже не принадлежащее к людям, то зачем это делать? Вся идея в том, что должен выжить вид, раса, мы.

И всё равно Он зашёл слишком далеко. Любой космодесантник — неповторимая мерзость, а всякий примарх в сто раз хуже. Разнообразие сменилось однородностью. Интересная слабость — силой без огонька в глазах. Перспективы — обыденщиной. Вот почему Его следовало остановить, пока весь этот безвкусный балаган не набрал такие обороты, что никакие мыслимые машины уже не сумеют справиться с бардаком. Возможно, точка невозврата уже достигнута. Или, возможно, настал момент, когда ему, Базилио Фо, придётся выйти вперёд и попытаться вернуть немного красок в быстро серевшую вселенную.

И он мог справиться. Это вполне возможно. Посмотрев на длинный стерильный стол перед собой, Фо увидел, что ингредиенты готовы, всё на своих местах.

Данная режимная лаборатория, как и все прочие, располагалась на приличной глубине под землёй. Когда-то здесь размещались тысячи работников. Теперь они все разбежались в панике, как будто несколько лишних километров могли спасти их от вражеского наступления. Всюду валялись перевёрнутые столы, разбитые и брошенные инфопланшеты. Ему не составило большого труда проникнуть внутрь, пробраться вниз, найти холодильное хранилище, химические чаны и устройства генной модификации. Напрасно они бросили всё это без присмотра. Комплекс как минимум следовало уничтожить, чтобы враг не наложил на него свои потные ручонки, потому что тут по-прежнему находились только хорошие, полезные материалы.

Но сейчас все так ужасно измотаны. Все пребывают в лихорадочном возбуждении, столкнувшись с осознанием собственной смертности, и это мешает им рассуждать здраво. Как с той девушкой на медицинском посту. Даже когда Фо сказал ей, что она поучаствует в справедливом и благородном деле, девчонка продолжила плакать. А он ведь говорил чистую правду, несмотря на её прискорбную узость мышления. Не вина Базилио, что Империум так любил использовать сканеры сетчатки и датчики крови на дверных замках, и ему точно не стоило оставлять там свои биоследы.

А теперь к делу. Ему нужно действовать быстро. Нельзя допускать ошибок, только не сейчас, когда город с каждой секундой разрушается всё больше и больше.

Если он не хочет, чтобы его похвальбы перед Амоном оказались пустышками, то всё надо сделать правильно.

Фо снова запитал циркуляторы, подключив резервные генераторы. Он открыл биоскопы и главные сканеры и заставил их работать. Вытряхнул из сумки все вещи, набранные в дюжине мест, которые ему пришлось посетить, затем порылся в холодильном хранилище в поисках новых. Запустил единственный когитатор, обладавший необходимой мощностью, и начал обучать его строптивый машинный дух новым способам оперирования рунами.

Нужно подтверждение концепции, вот и всё. То, что можно взять с собой, чтобы обеспечить свою безопасность.

Фо приходилось нелегко. Он понял, что вспотел. Он всё время слышал артиллерийский огонь, который звучал довольно далеко наверху, но всё равно отдавался эхом в шахтах и тоннелях. Канонада напоминала Базилио о каждом случае, когда он застревал в каком-нибудь городе, готовом пасть под натиском варваров, — и случалось подобное чаще, чем ему бы хотелось, — а к такому никогда не привыкаешь.

Перейдя к следующему микроскопу, Фо настроил увеличение. Он склонился над окулярной трубкой и начал оценивать, как идут дела с его культурами. Как и ожидалось, Базилио увидел, что клетки делятся, раздваиваются, распространяются согласно моделям, знакомым ему по тем первым крошечным шажкам на глубоко оплакиваемом Велих-Тарне.

Это снова сработало. Он гений.

Но затем Фо уловил вдали и на некотором расстоянии сверху хруст керамита по стеклу. И такой шум он тоже слышал слишком часто. Они никогда не отличались особой утончённостью, эти Дети Астарты.

У него ёкнуло сердце. Медленно, очень медленно Базилио поднял голову. Оторвав взгляд от окуляра, он всмотрелся вдоль стола в полумрак у входа в лабораторию, в сотне метров от него. Кто там, лоялист или предатель? Что хуже? В помещении было очень темно, если не считать лужиц мягкого света на его рабочем месте. Оно выглядело почти необитаемым. Если Фо будет сохранять полную неподвижность, застынет в укрытии за кожухом главного когитатора, возможно, тварь просто пройдёт дальше.

Снова тяжёлые шаги. Кто-то спускался по усыпанной обломками лестнице. Он заметил, что по дальней стене спускается красное пятно — свечение люмена, которое покачивалось в такт движению тела. Раздался хруст пробирки, раздавленной толстой подошвой, и Базилио невольно вздрогнул.

Но по-настоящему у него заледенела кровь лишь после того, как он мельком увидел, что спускалось по лестнице. Чудовище постепенно возникло целиком, выйдя на открытое пространство: воин Восьмого, по чьим доспехам цвета полуночи изобильно метались вспышки колдовского света, а линзы шлема, из которого вытягивались изогнутые шипы, горели тускло-красным огнём. С такими глазами существо могло обнаружить во мраке абсолютно всё, даже больше, чем кто-либо из его кузенов-лоялистов. Его не заинтересовать возможным тактическим преимуществом, не склонить к торгу. Фо точно знал, для чего оно здесь, а также то, на что оно способно.

Базилио сгрёб результаты опытов, трясущимися руками нащупал пробирки и побежал со всех ног.


— Они сломаются, — произнёс Фафнир Ранн.

Позиция лоялистов пересекала широкое ущелье между разрушенными электростанциями, перекрывая один из основных уцелевших маршрутов в тыл. Её защищали преимущественно простые люди в крайне разнообразных полковых мундирах. Солдат поддерживали два десятка танков «Леман Русс» и один «Малкадор» типа «Аннигилятор», разместившиеся за толстыми скалобетонными барьерами и кучами щебня. На флангах располагались сорок стационарных платформ тяжёлого вооружения: одни находились за почерневшими стенами комплексов-близнецов, другие, глубоко утопленные в обломках, были окружены баррикадами. По всему ущелью в стрелковых ячейках и траншеях окопались пятьсот пехотинцев, вооружённых огнемётами, пробивными и обычными лазружьями, а также несколькими болтерами. Дополнительные отделения занимали позиции выше, в укрытиях: они прятались среди развалин внутри электростанций с дальнобойным снайперским оружием, авгурами и лучше всего работающими устройствами связи. Поддержка с воздуха давно отсутствовала, но она бы всё равно мало чем помогла на таком узком замкнутом участке. Со всех сторон теснились отвесные стены высоких зданий, увенчанные мерцавшими разрядами энергетического заслона, поэтому могло показаться, что ты не на уровне земли, а под ней.

Когда Сигизмунд и его штурмовая группа прибыли в данную точку — в восьмидесяти километрах к северо-востоку от Палатина, посреди оспариваемых городских зон, далеко внутри периметра стены Меркурия, — оборона тут начинала рассыпаться. Бронетехнике и орудийным установкам не хватало снарядов, а снабжение сектора находилось под угрозой из-за глубоких прорывов предателей на севере и юге. Командир позиции, женщина по имени Миса Хаак из Гаттленского 43-го, которая, похоже, страдала от сильного жара, в течение нескольких дней испытывала проблемы с волнами хлынувших на запад беженцев: в любой толпе могли укрываться отступники или хуже того, поэтому их всех полагалось проверять. Еда закончилась, связь пропала, сам воздух вопил едва уловимыми голосами, а звёзды скрыла стена переливчатого огня. К тому времени, как настоящий враг начал просачиваться на дальнюю сторону длинного ущелья между разбомбленными электростанциями, у Хаак уже почти сдали нервы.

— Рассредоточьтесь, — приказал Сигизмунд, с лязгом брони направляясь к командному блиндажу, укрытому в центре оборонительных линий. — Держите их в порядке, пока мы не увидим, что будет дальше.

Он пришёл с тридцатью Братьями-Храмовниками, включая Ранна. Теперь все эти воины носили чёрные доспехи: последние следы золота с них стёр жидкий смог, густой дождь из грязи и пыли, который покрывал собою всё во всех направлениях. Только линзы шлемов и силовые поля оружия по-прежнему блестели в чёрной ночи, ощерившись, будто сердитые звёзды. Каждое из десятков других отделений Храмовников, получивших приказ охотиться в опустошённом городском секторе, теперь действовало автономно и пыталось укрепить пошатнувшиеся оборонительные рубежи, но первый капитан и его воины зашли дальше всех на восток, в район, лежащий прямо по направлению основного удара авангарда XVI легиона.

Все бойцы Сигизмунда, кроме четырёх, заняли позиции вдоль фронта. Защитники из ауксилии нервно смотрели на них, когда легионеры проходили мимо, и задавались вопросом, остановятся ли они у их отделения и хорошо это или плохо. Однако ни один из бойцов не сдвинулся ни на пядь. Только не сейчас. Не в тот момент, когда среди них идут эти жестокие, почти безмолвные создания.

— Вы удержите это место! — проревел Ранн, шагая вдоль траншей. — Здесь владения Императора, а вы — Его люди! Вы не будете сомневаться! Вы не будете бояться! Вы будете сражаться и убивать, ибо те, кто идёт сюда, не предлагают ничего, кроме небытия! Вы удержите это место! Здесь владения Императора, а вы...

Сигизмунд по-прежнему молчал. Подойдя к переднему краю обороны, он поднялся по крутому склону щебня и опёрся подбородком о край. По его воле линзы шлема приблизили изображение, выделив в темноте далёкие тени вражеской пехоты, продвигавшейся вперёд. До неё всё ещё оставался километр. Они прятались под сенью зданий, осторожно пробираясь сквозь их опустевшее нутро. Первый капитан уловил, что из-за спин пехотинцев доносится низкий грохот бронетехники, пробивавшейся по заваленным арматурой проходам дальше в тылу. Он прикинул численность. Рассчитал скорость продвижения. Попытался оценить качество войск.

Потом Сигизмунд оглянулся на защитников, съёжившихся в стрелковых ячейках. Потом взглянул на окружавшие их всех отвесные стены. Потом снова посмотрел на изрытую воронками землю.

Ранн прекратил ораторствовать и поднялся к нему.

— Что думаешь? — спросил Фафнир.

— Оборона продержится какое-то время, если им хватит воли, — сказал Сигизмунд. Дальше вдоль линии ущелья, строго на востоке, теперь даже без увеличения просматривались силуэты пехотинцев в силовой броне. Враг излучал уверенность, наступая открыто. — Им нужно показать, что вожаков можно победить.

— Если там есть вожаки.

— Они хтонийцы. Главари банд никогда не держатся в тылу.

Сигизмунд спустился по склону и отправился на поиски Хаак.

— Когда они подойдут, ведите огонь по центру, — сказал он Мисе. — Заставьте их рассредоточиться.

Хаак оцепенело кивнула, её щеки покраснели под шлемом:

— Так точно, господин.

— Как только увидите нас снова, прекратите огонь. Вам понятно?

— Так точно, господин.

— Вы увидите нас снова. Затем прекратите огонь. Просто смотрите.

Когда Сигизмунд вернулся к Ранну, тот переводил взгляд с одного фланга на другой — за двумя высокими, изуродованными обстрелом стенами из опалённого скалобетона скрывались разрушенные остатки массивных внутренних сооружений.

— С какой стороны?

Сигизмунд вытащил клинок и посмотрел на его чёрную поверхность. Могло почудиться, что она почти жидкая — что, если приложить палец к матовой грани, подушечка утонет. Это по-прежнему завораживало воина.

— Южной, — наконец пробормотал он. — Они пойдут той дорогой.

После этих слов Храмовники выступили. Десять остались на баррикадах, чтобы успокоить нервы ауксилариев. Сигизмунд, Ранн и прочие, вскарабкавшись по каменистому склону вдоль южного края ущелья, вломились в гулкие залы за стенами. Эти помещения забросили уже довольно давно, полы там отсырели, в потолках зияли дыры, окна лишились стёкол. Все внутренние коридоры, почерневшие от сажи, были завалены мусором, что замедляло движение. Трупы людей из работавших здесь бригад гнили в наметённых кучах влажной пыли. Дальше в комнатах и проходах лежали другие мертвецы, в основном солдаты-лоялисты, но встречались и мирные жители, а порой и бородавчатые, явно нечеловеческие туши. Лица, навеки застывшие в изумлении, на миг озарялись краткими вспышками красного света, когда мимо них проносились Имперские Кулаки, а затем снова погружались во мрак.

— Приближаемся, пятьдесят метров, — доложил Ранн, грузно бежавший трусцой рядом с Сигизмундом.

— Полная темнота, — приказал тот, и каждый Храмовник отключил последние источники света на доспехах — генераторы расщепляющих полей, блестящие линзы. Они ещё быстрее помчались по разбитым переходам, словно фантомные образы, чёрная рябь в мире теней.

Сыны Хоруса продвигались не так осторожно, с грохотом пролезая в открытые дверные проёмы. Снаружи донёсся шум от непрерывного обстрела, ведущегося бойцами Хаак. Она делала то, о чём её просили, — затрудняла лобовую атаку, оттесняла наступавшую пехоту под прикрытие старых зданий. Захватчики по-прежнему отчасти думали о том, куда хотели добраться, оценивая, где им вырваться наружу, чтобы начать убивать как положено. Не лучший отвлекающий манёвр, но кое-что, за что можно зацепиться, — то самое крошечное преимущество, которое Дорн всегда заставлял искать своих сыновей.

Ранн атаковал первым: вырвавшись из мрака со своими парными топорами, он врезался в ведущего воина XVI легиона. Это мгновенно нарушило почти полную тишину. Остальные Храмовники вступили в бой, и тогда вспыхнули энергетические поля, засветились линзы шлемов, а керамит лязгнул о сталь, выбивая пучки искр. Сейчас они имели преимущество над Сынами Хоруса, в чьём отделении насчитывалось двенадцать бойцов с выкладкой Налётчиков, цепными топорами и болт-пистолетами, но предатели быстро призвали бы себе подмогу, так что здесь всё решала скорость.

Сигизмунд всего на секунду задержался позади, чтобы разглядеть в темноте, пронизанной лучами люменов, вожака отряда. Тот носил ветеранский доспех типа II, покрытый бороздами и увешанный боевыми трофеями. Когда он двигался, вокруг него кружились цепи, каждую из которых венчал выбеленный череп, и он владел тяжёлым цепным мечом в форме змеиной головы. Как и у всех бойцов его отделения, у него сохранился старый бандитский стиль: грубая резная отделка брони и символы, намалёванные кровью на открытых пластинах. Однако Сигизмунд припоминал, что раньше их дикость выражалась менее ярко. Хтонийцы деградировали, возвращаясь к давним порядкам, их стиль боя стал более варварским: всё таким же опасным, но заметно небрежным.

Бросившись прямо на вожака, Сигизмунд оттолкнул с дороги другого воина, пытавшегося бросить ему вызов. Первый капитан рвался к настоящему призу, всё время рассчитывая расстояния и углы, которые ему понадобятся. Тело целиком повиновалось ему, натянутое, как оболочка барабана, эффективное в каждом движении. Он воспринимал тактическую информацию вокруг себя, бессознательно обрабатывал её и использовал, обращая себе на пользу.

Сигизмунд атаковал с размаху, и чёрный меч с визгом натолкнулся на зубья вражеского клинка. Один взмах, другой, третий, сильные и быстрые, и вот уже оттеснённый Налётчик споткнулся о расшатанный камень. Суровое лицо Сигизмунда под шлемом расплылось в улыбке — проблеске настоящего удовольствия. Он поистине ненавидел этого врага. Такое неверующее существо, отпавшее от света суровой истины, положено истребить с радостью. Вот что изменилось. Дело не в мастерстве. Не в абстрактной цели покорения. Речь о праведности. Об уверенности.

Он давил и отбрасывал отступника ещё дальше. Черепа слетали с разрубленных цепей и прыгали по полу. Храмовники следовали за ним и, полагаясь на численное преимущество, теснили Сынов Хоруса к внешней стене зала. Они били, стреляли и пробивали последние фрагменты прежнего периметра, выталкивая бойцов из укрытия на старый транзитный путь между электростанциями.

Хаак немедленно прекратила огонь, как ей и приказывали, и ущелье содрогнулось, погрузившись в пыльную тишину. Имперские Кулаки и Сыны Хоруса сражались прямо в незащищённом центре, ни одна из сторон не давала пощады другой в их тяжёлой свирепой схватке.

Всё закончилось довольно скоро.

Командир Налётчиков оказался достойным воином, опытным и осторожным. На другом поле битвы он, возможно, собрал бы новые черепа. Он бился отважно, как и все они, проявляя некую отчаянную храбрость, рождённую на тёмных улицах его проклятого старого мира, подпитываемую нежеланием показать слабость.

Этого ему не хватило. Сигизмунд вынудил его взобраться на длинную груду обломков, вытеснив из клубов пыли, чтобы поединок видели все. Взмахи чёрного клинка стали ещё острее, ещё быстрее, и Храмовник направлял его тонко и точно, как лезвие бритвы. Когда неприятель попытался парировать, Сигизмунд выбил цепной меч у него из рук, и оружие, кувыркаясь, улетело в темноту. Затем он отклонился, изменил направление удара — так быстро, что движение показалось отрепетированным, — и клинок, окутанный выбросами разрядов расщепляющего поля, пробил нагрудник Налётчика. Пронзённое тело оторвалось от земли, поднятое силой удара, и какое-то время висело, как марионетка, среди сердито ворчащих раздвоенных молний.

— Неверный! — прорычал Сигизмунд, впервые заговорив с начала боя. Он бросил труп на землю, и тот шлёпнулся в пыль, словно шмат гнилого мяса.

Храмовник превратил убийство в наглядный пример. Защитники баррикад под началом Хаак всё это время наблюдали за ними и видели, как врага, которого они боялись, небрежно и методично искореняют.

Впереди ещё будут бои. Разъярённые воины Шестнадцатого уже наступали в большом количестве и через несколько секунд окажутся в пределах досягаемости. Выжить на этой позиции всё равно будет трудно, как и во всех противостояниях сейчас. Но важно не это.

Сигизмунд повернулся к имперским защитникам, чувствуя жар от окровавленного меча в руках.

— Узрите же! — крикнул он, ощущая, как от напряжения сил его сердца колотятся в великолепном ритме. — Их можно ранить. Их можно убить.

Хаак слушала. Её солдаты слушали. Они больше не выглядели испуганными.

— Так встаньте, — прорычал он. — И выполняйте свой долг!


Воздух внутри Бхаба изменился. Да, там уже некоторое время царило зловоние из-за общего ухудшения атмосферных условий во всём Дворце, но теперь в смраде появился элемент более человеческой слабости.

Страх обладал запахом. Болезнь обладала запахом. Как и безнадёжность. Людям, проводящим долгие смены на командных пунктах, давно уже не удавалось соблюдать элементарные правила гигиены. Их обмундирование стало грязным, волосы слиплись. Большинство из них так страдали от нехватки сна, что едва осознавали, как долго здесь находятся. Однако же, несмотря на всё это, невзирая на туман в голове и вонь, они продолжали работать, оцепенело переключать рычаги и поворачивать ручки настройки. Что им ещё оставалось делать? Смутно, где-то в глубинах животного мозга, они помнили, с чем сражаются, и поэтому всё ещё действовали, ибо иной вариант был невыразимо ужасным.

Как же всё это нелепо, подумалось Дорну, когда он улучил редкий момент, чтобы оторвать взгляд от своего поста и посмотреть на ячейки связистов. Если бы враг не так откровенно погружался в свой неизбывный садизм и экстравагантные оргии жестокости, то, возможно, эти люди уже давно бы замахали белым флагом. Ну а пока что страх ещё немного перебарывал отчаяние. Каждый вид-поток, поступавший сюда с сокращающегося фронта, любой пикт-захват того, что творили Пожиратели Миров, чем занимались Повелители Ночи, укреплял решимость.

Впрочем, мучительная истина всё равно выходила на свет. Каждая живая душа в бастионе видела, как идут дела. Даже Архам, надёжный Архам, который без колебаний выступил вперёд, когда погиб первый обладатель этого имени, теперь слабел. Дорн не спрашивал воина, когда тот в последний раз отдыхал. Рогал проявил бы лицемерие, если бы приказал ему восстановить силы, поскольку сам примарх уже давно исчерпал все обычные запасы выносливости. Поэтому Дорн просто закрывал на это глаза, как и на многое другое.

В прошлом он обнаружил бы приближение Сигиллита ещё до того, как тот вошёл бы в зал. Теперь же он утомился настолько, что человек в рясе, прихрамывая, успел пройти половину пути до наблюдательного поста примарха, прежде чем тот заметил его.

— Рогал, — произнёс Малкадор.

Дорн кивнул. Хотя примарх уже долгие годы знал первого лорда Империума, сам вид сварливого, сморщенного лица Сигиллита по-прежнему с лёгкостью приводил его в замешательство. Эти глаза многое повидали на своём веку. Они взирали на мир, который существовал до Империума, а потом — на мир, сформированный Крестовым походом. Теперь им, казалось, суждено увидеть его разрушение, окончательную гибель планов, которые отчасти принадлежали и Малкадору.

Дорн всегда был солдатом: он выполнял приказы в такой же мере, как и отдавал их. В конечном счёте его задача состояла в том, чтобы сберечь труды других. Однако Сигиллит построил здесь всё. Он участвовал в сотворении Империума, поэтому сейчас терпел личное поражение. Что он обо всём этом думал? Это раздавило его? Или он уже вознёсся над такими соображениями, выжег их из себя за тысячи прожитых лет?

Как всегда, ответ узнать невозможно. Ты воспринимаешь только внешние атрибуты: блестящие глаза под капюшоном, длинный посох, сжатый в костлявой руке, и низкий голос, сухой, как шипение ящерицы.

— Владыка Регент, — ответил Дорн. — Что-то изменилось?

Теперь он спрашивал почти бессознательно, по привычке. Ответ, конечно, всегда звучал одинаково.

— Он молчит, — сказал Малкадор. — Если что-то изменится, я дам тебе знать. Как обстоят дела с обороной?

Дорн мрачно улыбнулся. Необходимость подробно излагать обстановку сама по себе ощущалась как наказание. И всё же, куда ещё Сигиллит мог сейчас прийти за информацией? После того как вся связь окончательно вышла из строя, только Рогал хоть как-то отслеживал общую тактическую ситуацию. Только Дорн помнил всё, что они планировали, где развёртывались все до единого подразделения и где они, вероятно, находились сейчас, учитывая темпы потерь. Ныне Рогал позволял себе гордиться лишь крошечным успехом — тем, насколько точными оказались его прогнозы.

Если бы только Гиллиман успел...

— Отступаем по всем фронтам, — коротко сказал Дорн. — Тебе этого достаточно? — Пользуясь моментом, он сильно потёр лоб. — Внутри Последней стены враг наступает по трём основным направлениям, везде продвигается быстро. Передовые части Шестнадцатого легиона находятся в трёх, возможно, четырёх днях пути от Палатина. Подразделения берсерков Восьмого легиона не отстают от них. Четыре зоны командования полностью отрезаны, их защитники уже вне снабжаемой территории. Фактически мы контролируем Санктум, Палатин, некоторые сектора Адамантовой и Европеи. Больше ничего.

Малкадор осмыслил услышанное.

— Тогда общий приказ об отходе в Санктум...

— Пока нет. Пока нет. — Дорн почувствовал, как на него накатила новая волна давления, новый голос сомнения добавился к сотням, которые уже шептали в его голове. — Мы по-прежнему контролируем ключевые магистрали. Мы можем оттеснить их. Но прямо сейчас мы должны изранить их, пока можем. Как только мы окажемся здесь взаперти...

Это станет ловушкой, из которой уже не выбраться. Спасения нет. Формула этой осады, при всей её видимой сложности из-за сотен взаимосвязанных стен и фронтов войны, всегда читалась достаточно просто. Есть концентрические кольца: Внешний дворец и космические порты, затем Внутренний дворец, потом Палатинское ядро и, наконец, Санктум Империалис, последний бастион, охранявший сами врата Вечности. Как только крепости

Палатина будут сданы, последний призрак надежды исчезнет — больше не будет места ни для манёвра, ни для передышки, вообще ни для чего, останется только умереть, прижавшись друг к другу среди медленно рушащихся стен.

— Я понимаю, какое напряжение ты испытываешь, Рогал, — осторожно сказал Малкадор. — Никто не сомневается в твоей преданности делу. Но точно ли у нас есть...

— Нет, у нас и близко нет того, что нам требуется, — отрезал Дорн. — Джагатай уже сделал свой ход, ты не знал? Он поставил на кон в чёртовом порту треть наших легионных частей. Чтобы иметь там какие-то шансы, он разграбил наши резервы бронетехники, и с чем мы остались? С тем, чего не хватит. Он мог бы быть здесь, с нами. — Просто заново проговаривая всё это, Рогал разозлился ещё сильнее. — Да, верно, это выводит из игры Четырнадцатый. Я бы не обрадовался, если бы внутри стен оказалось ещё больше Гвардейцев Смерти. Но теперь я ищу причины не считать его поступок полным безумием! — «Так, контролируй себя, контролируй». — Сангвиний по-прежнему с нами. Вулкан с нами. Трон, я благодарен за это.

— И Сигизмунд продолжает сражаться.

Тут Рогал, блуждавший взглядом по залу, вскинул глаза.

— По моей команде.

— Слухи об этом достигли Подземелья. Чёрный Меч. Говорят, он продвигается вперёд.

— Он там не для того, чтобы продвигаться вперёд. Он там для того, чтобы дать им причину бояться.

— Потому что строевые войска не справляются.

Дорн неохотно кивнул:

— Я даже не могу заставить себя винить их. Возможно, ты не чувствуешь этой... тяжести.

— О, я чувствую.

— Мне сказали, что дело в Повелителе Смерти. Надёжно укрывшись в своей крепости, он насылает болезнь на весь мир.

— И поэтому, возможно, Джагатай прав.

— Только если ты считаешь, что он может справиться. — Рогал почувствовал, что у него снова тяжелеют веки. Он ощутил мёртвый груз своих прекрасных доспехов, которые не использовал всерьёз с тех пор, как сражался с Фулгримом на парапетах. А ему требовалось сделать тут ещё столь многое, так много исправить, просто вымучить ещё одну неделю сопротивления, ещё день, ещё час, не давая себе взять оружие и ринуться в темноту, поступить так, как он неистово желал. Потому что кто-то должен держать себя в руках и думать о долге.

— Но теперь фигуры расставлены, — сказал Малкадор. — Ничто не может этому помешать.

— Прямо как ты говорил, — устало пробормотал Дорн. — И вот так гибнет мир, не в непокорности, а в безумии.


Глава двенадцатая

Атмосферное трение

Не готовы

Проценты


«Да, безумие», — подумал Айо Нута. Единственное подходящее слово. Такого никогда ещё не делали, и по веским причинам. Само присутствие орбитальной платформы «Небо» в нижних слоях атмосферы уже выглядело почти абсурдным, но когда ты перемещал её, сотни километров тащил её через зону активных боевых действий, это выходило за рамки всего, о чём Айо просили помыслить раньше.

Нуте пришлось как следует потрудиться, чтобы заставить отдельных членов экипажа следовать приказам после того, как они осознали, о чём их просит командир. Он мог бы объявить им выговор, но, по правде говоря, понимал их чувства. Люди измотались. Они боялись. Они знали, что их шансы выжить во всём этом, всегда небольшие, просто исчезли: теперь им предстояло совершить безумное путешествие на полном ходу в атмосфере, о чём только теоретически раздумывали кораблестроители в своих томах, надёжно хранившихся в архивах лунных верфей.

Но, с другой стороны, с двигателями плотной среды такая возможность всегда существовала. Если ты сумел опустить плиту в неразрежённую атмосферу, сохранив её неповреждённой, автономной и способной функционировать, почему бы не пойти немного дальше и не задействовать её в качестве полноценной мобильной платформы?

Да, ты посеешь полное опустошение в радиусе километра или около того, взбаламутив Трон-знает-что и вызвав буйство погоды, но в нынешних обстоятельствах о чём-то подобном, пожалуй, уже не стоило особо беспокоиться. Из-за того, какие объёмы лазерного огня обрушивались на поверхность с кораблей, по всей планете беспрестанно бушевали грозы, и любые законы природы, когда-то управлявшие атмосферой, сложили с себя полномочия.

Перелёт всё равно превратился в кошмарный аттракцион. Колоссальное сопротивление воздуха, давившее на передние пластины, быстро переросло в огненную бурю, которая испытывала на прочность атмосферную броню. Конструкция платформы, более обширной и громоздкой, чем самый мощный пустотный линкор, сотрясалась, визжала и звенела заклёпками на всём своём протяжении. Стояли невероятный шум, непрерывный гул и гром, которые отдавались через корпус из машинных отделений и мешали нормально думать. Все линзы в главном контрольном куполе полыхали багрянцем, не сообщая экипажу ничего, кроме того, что люди уже чувствовали сами — что всё это безумно, безумно, безумно.

Однако же Нута поневоле наслаждался происходящим — дерзновенностью и колоссальной, бесстыдной, наглой отвагой их поступка. Они действовали! Они вносили свой вклад в битву, когда уже показалось, что им суждено закончить службу в роли опустевшего ангара для атмосферных самолётов. Кто знает, что сейчас происходит в головах врагов, которые прожгли себе путь до самой Последней стены лишь для того, чтобы увидеть, как прямо на них с рёвом мчится пылающий кусок орбитального мусора, который разрезает сам воздух и посылает во всех направлениях молнии километровой длины, рождаемые трением?

— Сохранять курс и скорость! — крикнул Нута уже охрипшим голосом. — Перекрыть ту утечку энергии — верхние пустотки на пределе!

Он ничего не видел на экранах реального обзора: все они стали окнами с видом на стены огня. Многие авгуры дальнего действия забились помехами, но некоторые по-прежнему давали Айо картину внешнего мира, пусть ненадёжную.

Они уже проползли над своей причальной станцией в южном Дворце, пересекли секторы Европея и Санктус, наконец перебрались через Последние врата и повернули строго на восток. Всё это время Нута наблюдал за отдельными эпизодами сражений, постепенно утрачивавших целостность, — от интенсивных боёв, что по-прежнему шли внутри Последней стены, до опустевших полей битв в секторах за пределами прежних Фасадных барбаканов. Он задумался, повлияло ли продвижение орбитальной платформы на какую-либо из этих схваток — возможно, вражеские батальоны на мгновение ошеломило зрелище того, как небеса извергаются над ними и забивают авгуры статическими помехами? Айо надеялся, что так и случилось. Важна любая мелочь, каждый небольшой поворот судьбы.

Только после того, как они миновали крепость Последних врат, вершины которой всё ещё неистово пылали, из Колоссов начали поступать приказы. Нута немного замедлил продвижение, стремясь достичь идеальной координации с запланированным наземным наступлением. Ему пришлось нелегко: платформа «Небо», несомая своей огромной массой и маневровыми двигателями ограниченной мощности, обладала поистине гигантской инерцией, поэтому скорость следовало рассчитывать с высокой точностью. Около девяноста процентов всей её выходной мощности передавалось на монументальные репульсорные катушки, которые удерживали станцию от падения, поэтому для любых других целей оставалось сравнительно мало энергии.

Айо добился наибольшей синхронности, на какую они только могли надеяться. Платформа, грузно тащившаяся на восток, ослепительно ярко озарила собою вершины комм-антенн Колоссов как раз в тот момент, когда наземные атакующие силы, рыча моторами, набрали полную скорость и устремились в долгий путь к космопорту. Уцелевшие эскадрильи истребителей V легиона носились вокруг них, прикрывая на всей дистанции. Сама платформа имела лишь минимальное вооружение — когда-то на ней размещались орудия «Нова», но все их демонтировали и поставили на стены Дворца, — однако оставшиеся на ней атмосферные машины сопровождения тоже хлынули из ангаров, а сохранившиеся батареи тяжёлых болтеров пришли в действие и повернулись на вертлюгах.

Затем начался лазерный обстрел поверхности из пустоты. Нута уже морально подготовился к нему. Они и прибыли сюда для того, чтобы прикрыть собой беззащитную бронетехнику. Орбитальные платформы всегда проектировали так, чтобы они выдерживали огонь из орудий уровня тех, что ставятся на линкоры, а пустотные щиты «Неба» работали на полной мощности.

И всё же первые удары оказались сокрушительными. Лэнс-залпы, обрушиваясь с небес, вырывались из мчащихся в вышине грозовых фронтов и вонзались прямо в верхнюю поверхность дискообразной платформы. Пустотные щиты визжали, прогибаясь под ударами, на них расплывались интерференционные узоры диаметром в сотни метров. «Небо» ничем не могло ответить на выстрелы, поэтому им оставалось только терпеть и двигаться дальше, не допуская отключения генераторов, после чего исчез бы энергетический заслон над корпусом.

— Обнаружены новые всплески! — закричал главный связист, терранин по имени Уве Айзен. — Попадания по зонам девять и десять!

Нута напрягся и забарабанил пальцами по подлокотникам командного трона. Он мало что мог сделать, разве только изменить шаблоны генерирующих пульсаций пустотных модулей.

— Всем постам приготовиться, — скомандовал он. — Держите все носовые датчики открытыми и сканируйте.

Лэнсы снова поразили цель, последовательно врезаясь в заслон над верхними палубами. Щиты всколыхнулись от ударных волн, сработали сигналы тревоги, но аварийные бригады, как всегда, быстро отключили их, поскольку уже достаточно наслушались. Люмены вырубились — всё погрузилось в полную темноту, — потом вспыхнули снова. Палуба содрогнулась, и, судя по отзвукам, донёсшихся от репульсорных камер далеко внизу, там что-то взорвалось.

Враг выпускал эти огромные лазерные лучи по наземным координатам, чтобы посеять хаос в плотном строю танковых колонн. Нута криво усмехнулся, поймав себя на том, что ему интересно, знают ли наводчики на пустотных кораблях, куда влетают их энергетические разряды.

— Сколько ещё мы сможем это выдерживать? — спросил он Ио Слефу, своего начальника оперативного управления.

Слефа выставила узкую голову из-за контрольной панели.

— Такие попадания? Мы сильно пострадали. Ещё пару часов, если это не прекратится.

— Не прекратится. Делай что можешь.

Ещё пару часов — это в самый раз. Танки двигались быстро, их сопровождали ещё более скоростные спидеры V легиона. Они хорошо использовали импровизированное воздушное прикрытие, сокращая потери от огня с дальней дистанции. Нута начал думать, что, возможно, вся эта затея не так уж безумна. Пожалуй, она даже может сработать.

— Входящий вызов от командования легиона! — крикнул Айзен.

Нута переключил сигнал на себя.

— Противник запустил атмосферные самолёты, — прозвучал сквозь помехи голос Джангсай-хана в канале связи воздушных эскадрилий. — Эскадрильи выдвигаются на перехват, но вам лучше приготовиться.

— Вас понял, владыка хан, — ответил Айо, после чего вновь повернулся к посту Айзена. — Дай мне всё, что сможешь, от систем носового обзора.

Группа линз вокруг командного трона вспыхнула белым шумом и зашипела, как змеиный клубок. Затем некоторые экраны очистились, и на них возникли прыгающие зернистые изображения с носовых авгуров. Качество сигнала оказалось очень низким, помехи смешивались там с результатами плохой обработки от компенсаторов ночного видения, и пару секунд Нута не понимал, удалось ли им засечь что-то необычное. Ему показалось, что он смутно видит очертания космопорта, вздымающегося на далёком горизонте, едва различимого во тьме, за волной огня.

Затем Айо заметил, что к станции приближаются размытые точки света, целые облака, вокруг которых вскоре заискрили вспышки массированного лазерного огня. Количество объектов пугало само по себе, а безрассудная агрессия пилотов только усиливала впечатление.

Глубоко вздохнув, Нута связался со своим главным канониром.

— Джафда, предупреди расчёты болтеров класса «воздух — воздух» во всех секторах. Беглый огонь по моей команде.

Он не отвёл взгляда от экранов, даже когда с орбиты обрушился ещё один сокрушительный удар, едва не сбросивший его с трона. Линзы побелели, люмены снова погасли, взорвалось что-то ещё.

— Зря я так подумал, — пробормотал Айо, усевшись в прежнем положении и вызвав новые данные о повреждениях. — Чёртово безумие, как ни крути.


Морарг наблюдал, как из ангаров вылетают воздушные суда: «Огненные птицы», «Грозовые орлы», несколько «Грозовых птиц» и «Громовых ястребов». Некоторые из них двигались непредсказуемо, как будто пилоты боролись с управлением. Или, возможно, они просто слишком сильно изменились, и их разбухшие конечности больше не влезали в тесные кабины. В любом случае XIV легион никогда не специализировался на авиации. Они имели атмосферные самолёты, как и любая общевойсковая армия, но никогда не любили их, и те, кто управлял машинами, не пользовались особым почётом.

Поэтому Каифа мало на них рассчитывал. Конечно, они нанесут некоторый урон, но V легион мастерски владел таким аспектом войны, к тому же этот нелепый кусок парившего адамантия, который они как-то притащили, выдержит ещё немало повреждений, прежде чем окончательно развалится. Лучшее, на что могли надеяться пилоты, — обстрелять с бреющего полёта более медленные наземные войска, уничтожить как можно больше целей и перекрыть пути на восток, но Морарг сомневался, что Белые Шрамы позволят им с лёгкостью выполнить задачу.

Ещё секунду он смотрел на западное небо, по-прежнему не вполне понимая, стоит ли верить собственным органам чувств. Орбитальная плита не столько двигалась в атмосфере, сколько разрывала её на части, издавая низкочастотный рокот, от которого дрожала сама земля. Наблюдая за тем, как пустотная платформа диаметром одиннадцать километров с грохотом подползает всё ближе, беспрестанно получая попадания от залпов флота и непрерывно стрекочущих выстрелов с земли, Каифа осознал, что перед ним одно из самых захватывающих зрелищ, какие он видел за свою долгую службу. Датчики показывали, что станция довольно хорошо подстраивается под скорость бронетехники, едущей внизу, но с такого расстояния она выглядела почти неподвижной. Она преступала законы природы и здравого смысла, оскорбляя саму суть военных действий.

Помедлив ещё мгновение, Морарг устало покачал головой и отправился на поиски Калгаро.

Это заняло у него некоторое время, поскольку он ещё не изучил переходы внутри космопорта, к тому же казалось, что там всё пребывает в состоянии полного беспорядка. Когда Каифа наконец обнаружил Гремуса — отчасти благодаря подсказке какого-то услужливого демона, свисавшего, как связка гнилых фруктов, со сводчатого потолка, — его порадовало, что хотя бы магистр осады, кажется, воспринимал ситуацию всерьёз.

— Что сказал примарх? — спросил Калгаро, не сбавив шага, когда Морарг подошёл к нему. Вместе они грузно зашагали на нижние уровни.

— Моё сообщение его заинтриговало, — ответил Каифа.

— И всё? Ничего больше?

— Возможно, это как-то связано с тем, что он по-новому смотрит на мир.

Морарг вспомнил, как повёл себя Мортарион, когда услышал новость. Примарх грустно улыбнулся, как будто случилось нечто, почему-то совершенно ожидаемое и теперь уже точно неизбежное, но всё равно заслуживающее сожаления. Затем он повелел привести всё в готовность и поставить легиону новую задачу. Сделать то, что требовалось.

— И оно истощает его душу, это искусство.

Калгаро хмыкнул. Кое-кто в легионе всё ещё испытывал смешанные чувства в отношении «искусства».

— Я рад, что там главный ты, Каифа, — сказал он. — Я сейчас некоторых других вообще не понимаю. Тех, кто изменился больше всего.

Тяжело ступая, они вдвоём спускались по извилистой лестнице, и вокруг них мерцал бледно-зелёный колдовской свет.

— У меня есть серьёзные опасения, — произнёс Морарг, стараясь сохранять спокойствие. — Всё как-то не так. Половина наших подразделений перевооружается. Владыка Тиф увёл с собой на восток крупное войско, а ещё слишком много наших частей вне досягаемости на главном фронте. Привести всё в движение... сложно. Мы здесь не так сильны, как следовало бы.

Калгаро усмехнулся:

— Ты слишком много беспокоишься.

— Неужели? Этот железный ублюдок нанёс такой ущерб во время штурма, что тут не осталось надёжного защитного периметра. Внешние стены лежат в руинах, старые генераторы пустотных щитов разбиты на куски. Брат, порт уже не тот, что прежде, да мы и не собирались его восстанавливать, и теперь нас застали врасплох.

Гремус остановился и повернулся к Каифе.

— Значит, они войдут, — сказал Калгаро. — Пускай. Добро пожаловать. Ты видел, что происходит внутри? Внизу, в темноте? Это место превращается в адский мир, и если уж нам оно кажется адом, то им придётся ещё хуже.

— Они будут этого ожидать. Мы с ними слишком часто сражались между собой, чтобы сейчас чему-то удивляться.

— Верно, слишком часто. Мы как старые спарринг-партнёры, решившие ещё разок заглянуть в бойцовские ямы. — Гремус резко фыркнул. — А я тревожился, что мы всё пропустим. Что примарх слишком затянет с приказом и нам уже некого из них будет убивать. Так что для меня это хорошо. Они бежали от нас у Катулла. Теперь же возвращаются за добавкой, и я только рад.

Морарг еле сдержался. Они же обладали господством в космосе, численным превосходством, наступательным порывом! Они всё спланировали, так же тщательно, как всегда прорабатывали наступательные действия. Вот в чём они преуспевали: медленно зажимали противника в тиски, всё скрупулёзно продумывая и учитывая. Теперь ситуация изменилась на противоположную, требуя быстрого реагирования, поспешной смены курса, импровизации. Несмотря на все наличные преимущества и на всё то, чего они уже достигли, в таких областях легион не преуспевал никогда.

— Хотя бы отправь уже готовую бронетехнику, — наконец сказал Каифа. — Что-нибудь, чтобы замедлить их, пока мы заканчиваем переоснащение. Если они попадут внутрь, то я хочу, чтобы сначала им нанесли урон.

— Уже сделано, — произнёс Калгаро, двинувшись дальше. — Они заплатят кровью за то, чтобы добраться сюда, и за то, чтобы преодолеть стены. — Он снова жёстко усмехнулся. — А потом, когда они пройдут через всё это, мы примемся за работу как следует. Поверь мне, Каифа, когда безумная вылазка чогорийцев закончится, мы будем по колено в их крови.

«Айка-73» пронёсся через россыпь щебня, немного покачнулся, а затем рванулся вперёд. Эрнама, командир ведущего танка роты, задала жёсткий темп, лишь изредка замедляясь, чтобы определить координаты, и остальным из шести машин подразделения приходилось потрудиться, чтобы не отстать.

— Спокойно, — сказал Каска, обращаясь к Дреси. Он по-прежнему не совсем понимал, как вести себя с ней. Гельва яростно сосредоточивалась на вождении — почти слишком яростно, — и казалось, что вот-вот начнёт изнашиваться главный двигатель.

Дреси не ответила, только подалась вперёд на сиденье, сохраняя прежнюю скорость.

Каска снова повернулся к оптике. Его тесный пост в верхней башне усеивали эти экраны — множество засаленных линз, по которым ползли тенёта тактической информации. Помимо обзора со сканеров ночного видения, он получал авгурную телеметрию с остальных машин роты, а также разнообразные сведения о ландшафте и окружающей среде. Реальный обзор того, что происходило впереди, Тальвету давала только узкая смотровая щель с бронестеклом, хотя на крайний случай у него имелся выдвижной перископ.

Несмотря на всё это, он почти ничего не видел. Воздух снаружи представлял собой месиво из пыли и изрыгаемого дыма. Внутри «Русса», как обычно, ревел двигатель, давяще тесные посты экипажа дрожали от шума, и всё дребезжало, как поддетая пинком банка из сухпайка. Каска получил строгий приказ не открывать люк, даже если враг ещё не замечен, и поэтому управлять приходилось с помощью зрительных приборов и по ауспику, а их экраны мерцали, дёргались и регулярно скрывались под слоем помех именно тогда, когда в них возникала надобность. Всё казалось таким искусственным, таким ненастоящим. Тальвету могло бы почудиться, что они снова на тренажёре — сидят в ящике, подключённом к сбоящим когитаторам и имитаторам движения.

Они ехали слишком быстро. Каска уже воксировал Эрнаме, чтобы указать ей на это, но она не ответила. Показания определителя координат стали ненадёжными, и Тальвет едва мог следить за другими танками в колонне. Какое-то время назад поступило общее оповещение от командования легиона, где говорилось, что прибыло воздушное прикрытие, но, помимо того факта, что несколько кусочков открытого неба, видимых Каске, стали темнее и краснее обычного, он не вполне понимал, что это означало. Впрочем, он же всё равно не мог остановиться, вылезти и посмотреть как следует.

— Враг замечен, прямо по курсу, — раздалось у него в наушниках сообщение от Эрнамы. — Всем подразделениям вступить в бой.

С чем именно? Чёртова Эрнама. Он мельком видел старые стены и внутренние структуры: оголённые до скалобетона, они стояли посреди рукотворного моря из пыли и каменных обломков. По обе стороны возвышались остовы некогда огромных зданий, оставляя по центру канал менее ста метров шириной. Рота держалась неприятно плотным строем, зажатая городскими утёсами с обеих сторон. Лучше бы разойтись веером, освободить место для применения орудий, чтобы не задеть огнём своих. Тальвет неприятно отчётливо представлял себе, как в такой темноте, при подобных условиях снаряд, выпущенный вслепую чрезмерно усердным стрелком с плохим самоконтролем, пробивает более тонкую кормовую броню «Айки-73».

— Фош, приготовься, — велел он башенному наводчикунаводчику: Адрия полусидела рядом с ним на дальней стороне монолитной зарядной камеры орудия. — Цели впереди. Яндев, лупи по ним.

«Леман Русс» обладал грубым, но эффективным вооружением. Носовая лазпушка обладала приличной скорострельностью и поражала цель мощными лучами, пока батареи питания держали заряд. Главное орудие палило гораздо медленнее, но при попадании цель получала сокрушительный удар. Фош знала, как с ней обращаться: Каска никогда не служил с танкистом, который бы более искусно разбирался в данных прицеливания со зрительных приборов и настолько же умело управлялся с поршнями и рукоятками, выставляя оптимальный угол наклона длинного ствола.

Каска отрегулировал усиление ауспика, и на главной линзе приблизилось изображение чёрно-серой мути впереди. Тальвет потел как от беспощадного жара из радиаторных решёток двигателя под ним, так и от душного напряжения перед грядущей перестрелкой.

— Держи нас правее, — предупредил он Дреси, которая изо всех сил старалась удержать их в строю на такой высокой скорости. — Иначе окажемся перед пушками Фрало, а он не будет сдерживаться.

Затем он увидел, как в восьмистах метрах впереди что-то пробило себе дорогу через остатки старой железной балюстрады и с грохотом приземлилось на грунт. «Сикаранец» XIV легиона. За ним быстро последовал другой, оснащённый, как и первый, автопушками на турелях и лазерными орудиями в спонсонах. За ними появились неясные силуэты тяжёлых пехотинцев в силовой броне, гораздо более высоких и крупных, чем любые из стандартных человеческих солдат.

Эрнама, чей «Леман Русс» оказался к врагу ближе всего, выстрелила мгновенно. Получился перелёт, и снаряд из главного орудия взорвался на верхней части стены здания вдали. Секундой позже засверкала её лазпушка, и два следующих танка роты также выпустили лучи, которые прочертили ослепительные линии и озарили крыши яркими белыми вспышками.

— Резко вправо! — снова приказал Каска, быстро изучив местность по ауспику. Если оставаться на этом месте в строю, то не получишь ни хорошей позиции для стрельбы, ни гарантии того, что тебе не попадут снарядом в корму. — Фош, займись вторым.

Воздух вокруг них заполыхал неистовым пожаром пересекающихся огненных лучей. «Сикаранцы» выделялись отличной манёвренностью, а управляли ими создания с превосходной реакцией и восприятием, поэтому машины словно бы скользили по руинам, как угри, несмотря на свою массу. Они ускользали от атак и в других аспектах: их броня с пологими скосами затрудняла убойные попадания, в отличие от прямоугольных, как кирпич, корпусов имперских танков. Кроме того, свирепые автопушки «Сикаранцев» со сдвоенными стволами выплёвывали снаряды гораздо быстрее, чем им отвечали орудия с ручной перезарядкой, к тому же их поддерживали бесшумно вспыхивающие лазпушки.

Воздействие такого обстрела оказалось разрушительным. «Леман Русс» слева — машина Алчака, показалось Каске, — получил критическое попадание под башенный механизм. От удара его разнесло на куски, броневые пластины с грохотом закувыркались по земле. Эрнама успела выстрелить ещё раз, после чего её коробочка попала под шквальный огонь, нахватала снарядов в воздухозаборники двигателя и потеряла ход. Единственная машина роты, ещё находившаяся впереди «Айки-73», влетела прямо в бурю автопушечных залпов, которая почти перевернула её на крышу. Пристрелявшись, второй

«Сикаранец» развернулся на месте, чтобы прикончить «Леман Русс».

— Полный стоп! — закричал Каска. — Навестись на эту цель!

Останавливаться в ходе перестрелки опасно. Некоторые командиры никогда не делали этого без крайней необходимости, но Тальвет на горьком опыте убедился, что когитаторы наведения «Лемана Русса» быстрее выдают нужные цифры, когда им проще работать.

Дреси ударила по тормозам. Яндев спокойно навёл лазерную пушку, а Фош умело опустила основное орудие храповым механизмом.

— Огонь!

«Айка-73» вздрогнул от выстрела боевой пушки. Каска инстинктивно дёрнулся в сторону, когда затвор выбросил гильзу. Башня наполнилась дымом. Мерк немедленно взялся за дело: рывком открыв зарядную камеру, он вложил новый снаряд. Яндев равномерно выпускал в «Сикаранца» короткие очереди лазерных лучей. Враг исчез за стеной чёрного смога, полностью скрывшей его силуэт.

— Ещё раз, — приказал Каска, всматриваясь в зрительный прибор. Он решил, что рискнёт произвести ещё один выстрел из неподвижного положения.

Реагируя на команду, Фош немного скорректировала прицел, чтобы поразить болтерную установку на лобовой скошенной броне «Сикаранца».

Выстрел получился удачным: снаряд поразил уязвимое место, и на корпусе цели возникла пробоина. Яндев, не теряя времени зря, послал в отверстие трескучие лазлучи, хотя Дреси уже сняла «Леман Русс» с места. К тому времени два других уцелевших танка роты также вышли на дистанцию поражения, взяли того же «Сикаранца» на мушку и открыли огонь по его повреждённому корпусу. Вероятно, что-то в этом потоке лучей и снарядов пробило броню противника насквозь, попало в моторный отсек и дальше в топливные баки. Последовала детонация такой мощи, что тяжёлый танк на мгновение оторвался от земли, после чего рухнул, дымящийся и выведенный из строя.

Но первый «Сикаранец» ещё сражался. Он добил головной танк Эрнамы градом автопушечных снарядов, разорвав гусеницы жертвы в клочья и пробив дыры по всему корпусу. Затем «Сикаранец» приблизился к третьей из повреждённых имперских машин и развернул башню, чтобы снова выпустить бронебойные заряды. Однако пока он давал залп, оставшиеся подвижными «Леманы Руссы» грузно выкатились на позиции, быстро поворачивая длинные стволы. Все они выстрелили одновременно, послав в цель три свистящих снаряда, что ввинчивались в воздух, а за ними последовал вихрь лазерных разрядов, нацеленных на любую возможную брешь.

«Сикаранец» исчез за очередным клубящимся облаком чёрного дыма, и тут же раздался приглушённый грохот. Из каждого отверстия, изо всех открытых стволов хлынули чернильные струи копоти, а следом полыхнули новые кроваво-красные вспышки — признак того, что под непрерывным дождём лазерных лучей загорелись и другие системы.

Хотя оба вражеских танка были подбиты, опасность ещё не миновала. Пехотинцы поддержки, которые опрометчиво отстали от выехавшей вперёд бронетехники, теперь неуклюже приближались. Их насчитывалось больше десятка, и они бесстрастно шагали, поднимая пыль. Каска лишь мельком замечал самих пехотинцев, поскольку в прицеле у него всё дрожало и прыгало, но он разглядел достаточно, чтобы понять: с каждым из них что-то совсем не так. Они тащились, будто инвалиды, хромая и покачиваясь, их растянутые латы искривились и влажно блестели. Вокруг них — глаз, клинков, доспехов — мерцал бледный свет, и уже этого хватило, чтобы у Тальвета бешено заколотилось сердце, чтобы ему захотелось отступить, дать полный задний ход и каким-то образом убраться с пути столь немыслимых, ужасных тварей.

Изначально стало ясно, что крупные подразделения пехоты будут представлять опасность. График наступления по пересечённой местности оказался настолько плотным, что танки даже не получили стандартные отряды поддержки со смешанным вооружением. Шрамы дали экипажам инструкции, состоящие в том, чтобы посылать приоритетные сигналы при каждой встрече с вражескими отделениями, но сейчас времени уже не оставалось, так как чудовища подбирались всё ближе, и все знали, что способен устроить легионер, подойдя вплотную к повреждённому танку.

— Вперёд! — крикнул Каска, каким-то образом подавив ужас. Если они сумеют врезаться в парочку врагов, затащить их под гусеницы, то, вероятно, появится шанс прорваться.

Такой возможности ему не дали. Визжа, словно выпущенные на волю соколы, три гравицикла Белых Шрамов, казавшиеся размытыми бледными полосами из-за своей невероятной скорости, внезапно пронеслись по каналу и закружили среди брызг грязи. Новые болтерные очереди разорвали остаточные дымовые облака, снаряды прочертили борозды в пыли и с хрустом вонзились в подступавших легионеров. Гвардейцы Смерти шатались под молниеносной атакой, спотыкались, отступали, валились с ног или распадались на куски. Ещё несколько спидеров примчались, закладывая виражи, зашли на цель и открыли огонь, после чего высадили пехоту. С размаху приземляясь в грязь, Белые Шрамы мгновенно бросались вперёд, а силовые поля их оружия зажигались ещё в воздухе.

Похоже, Эрнама вызвала их в самом начале. Трон, она спасла остальную роту.

«Айка-73» покатил вперёд. Дреси вела «Лемана Русса» в указанном Каской направлении, и за ними тенью следовали два других уцелевших танка. Первые две коробочки роты, включая машину Эрнамы, разлетелись в клочья. Третья потеряла ход, что означало почти то же самое. Теперь предатели сражались с Белыми Шрамами, и Тальвет ловил фрагментарные, но подробные картины — проблески абсурдно жестокого боя, бурное варево совершенно необузданной ненависти. Он видел, как мечника V легиона разрубили почти надвое увесистым взмахом цепного клинка одновременно с тем, как два лоялиста, ловко вращая глефами, повергли на колени одного из исковерканных монстров. На такое не получалось смотреть долго: тебя передёргивало, и ты инстинктивно отшатывался от зрелища, достигшего высот концентрированного насилия.

Яндев воксировал Тальвету со своего поста.

Поддержать огнём? — спросил Эрия, поворачивая ствол лазерной пушки так сильно, как только мог.

Будет ли от этого какая-нибудь польза? Получит ли он шанс попасть во что-нибудь в этой разросшейся беспорядочной драке, где все движутся быстрее мысли?

Каска не успел ответить: по комм-связи поступило приоритетное сообщение легиона, переданное с одного из спидеров.

— Роте наступать. Всем машинам продолжать движение. Роте наступать.

В точности так же они говорили на инструктажах. Не останавливайтесь. Не увязайте в бою. Двигайтесь дальше. Мы разберёмся с противотанковыми отделениями — просто не давайте двигателям остыть. Доберитесь до ворот.

Каска глубоко вздохнул. Его потные руки скользили по рычагам управления. Эрнамы не стало. Никкала, её заместитель, находилась в обездвиженном танке. Выходит, теперь тем, что осталось от роты, командует он. Прошла пара часов, а они уже потеряли пятьдесят процентов.

— Отставить! Полный вперёд! — рявкнул Тальвет по ротной вокс-сети. — Всем стрелкам перезарядить оружие и приготовиться. Водителям — двигаться, двигаться.

Выполняя приказ, танкисты обошли рукопашную схватку и ринулись вперёд по пересечённой местности, разгоняя моторы. Пока Каска вёл их, стараясь не обращать внимания на мешанину диких боевых криков и звериного воинственного рычания, что доносилась из динамиков авгура, он уловил десятки активных сигналов на ауспике. Всё больше рот, точно как и его подразделение, устремлялись вперёд, прорываясь через оборонительные линии, постепенно приближаясь к цели, — все пребывали в движении, какую бы цену в брошенных и тлеющих коробочках им ни приходилось платить.

Не останавливайтесь. Не увязайте в бою. Эрнама, храни её Трон, совершенно правильно делала, когда гнала со всей мочи.

— Полный вперёд! — приказал он. Задним числом Каска поразился, что выжил, и твёрдо решил постараться, чтобы так оно и осталось. Прежнее ощущение неестественности выдернули из него с корнем. — Чёрт его дери, движемся дальше! Тут всё по-настоящему! Реальная война!


Глава тринадцатая

Имажист

В пределах видимости

Властительница Хаоса


Впрочем, тут не осталось ничего реального или чего-то близкого к тому. Всё здесь превратилось в сон — так размышлял Гарвель Локен. В выцветший образ чего-то осязаемого, отголосок чего-то вещественного. Пока держалась Последняя стена, ты мог грубо представить себе структуру битвы: орды у ворот, защитники внутри. Теперь этот великий барьер больше не действовал, и вал, хлынув через проломы, затопил город внутри. Округа стали пустошами. Некоторые островки продолжали сражаться. О других полностью забыли, оставили их в изоляции, пока жилбашни горели в других местах. Шагнув в сторону от места, озарённого перестрелкой, где всё шумно ревело и перемещалось, ты в одно мгновение оказывался в параллельном мире жуткой тишины, где рядами лежали мертвецы и сухой ветер стенал над их открытыми глазами.

Гарвель не знал, какую форму приняли военные действия и сохранился ли вообще какой-то порядок. Связь стала бесполезной и даже хуже того, на авгуры уже не стоило полагаться. Теперь всё зависело от зрения и чутья, ослабляемых бесконечными волнами пыли, раскалённой из-за боёв, которая струилась по узким щелям между массивами зданий. Конечно, он знал, что ему не следовало отправляться в одиночку, без контакта с главным командованием. Сигиллит наверняка разозлился, если у него остались на это силы. Возможно, и Дорн тоже. Ещё один клинок пригодился бы им в центре, в окрестностях Санктума и его Палатинского пригорода, в этом узком круге надёжной тверди, который уменьшался уже тогда, когда Локен покинул его.

Но воин не мог не уйти. Как только Гарвель обнаружил, что её планируют использовать, он уже не мог не уйти. И Локен почти догнал её, почти сумел вернуть её в последний момент, прекратить всё это. Он убил многих — как тех, кто считал себя её защитниками, так и тех, кто явно желал ей зла. Однако вся эта бойня отняла у Гарвеля время, и вот почему она всё-таки сбежала от него, исчезла в разрушенном городе на пороге уничтожения.

Теперь он в одиночку охотился в царстве теней, взыскивая плату с тех, кто пришёл разграбить это место. Локен не обладал здесь настоящим выбором, его просто вело чувство, которое в другую эпоху назвали бы совестью. Он должен найти её. Вот так всё просто. Кто-то, проявив особенное безумие, счёл нужным выпустить её на свободу, будто некую пешку для изучения интеллектуалами. Однако Гарвель никогда бы не смог относиться к ней так. Для него она оставалась одной из последних нитей, которые по-прежнему связывали его с прошлым, и он не хотел её терять. Она быстро умрёт, если её обнаружат, а этого нельзя допустить.

Он снова убивал, предпочитая старый психосиловой клинок Рубио, но применял и более длинный меч Аксиманда, когда чувствовал, что тот подойдёт лучше. Оба позаимствованных оружия, в стали которых сохранились частички прежних хозяев, теперь принадлежали ему, как бы долго ему ни оставалось ими владеть. Он по-прежнему носил доспехи Лунных Волков — возможно, на всех полях битв не нашлось бы другого такого воина. Однажды он увидел себя в грязном осколке разбитого оконного стекла и поразился тому, как выглядел в отражении. Вездесущая плёнка чёрной пыли не целиком прикрывала светло-серый керамит, мерцавший под ней, из-за чего Локен выглядел созданием более фантомным, чем любое из чудовищ, сражённых им, — неуместным, вневременным, чем-то, что нужно забыть, тем, что вызывает у тебя дрожь.

Теперь он направлялся на север, идя по полустёртому следу, по неявному зову чутья. Она быстро скрылась, растворившись, словно струйка дыма. Эти проклятые дураки выпустили её слишком близко к фронту. Или, возможно, они не ожидали, что стена Меркурия падёт так быстро. В любом случае они поступили безрассудно.

Даже в таких местах ты по-прежнему мог добывать сведения, если проявлял терпение. Некоторые из врагов заговорят, прежде чем ты их убьёшь. Некоторые из защитников, ещё державшиеся кое-где, расскажут о том, что видели. Шаг за шагом перед ним вырисовывалась картина чего-то странного. Гражданские, которые вроде бы должны были погибнуть все до последнего, по-прежнему собирались вместе, прятались в затопленных подвалах, цеплялись за жизнь.

Среди них уже ходили истории. Он снова и снова сталкивался с двумя сюжетами. В первом из них рассказывалось о мече, чёрном мече, благословлённом божественной волей Императора, который выискивал повелителей вражеских армий и убивал их одного за другим. Месть, шептали люди, Его месть, обрушенная на неверующих. По их словам, если бы им самим удалось отыскать этот меч, то они непременно присоединились бы к нему, стали бы частью армии истинно верующих.

Что до другого слуха, то в нём упоминалась госпожа костей, собирательница погибших. Локену говорили, что она не способна умереть, что она возвысилась над смертью. Враг не мог прикоснуться к ней, и падшие были бессильны против её властных слов. Рассказчики собирали черепа — теперь-то их несложно найти, — тщательно очищали их, а потом размещали в нишах и на вершинах участков стен. Некоторые даже покинули убежища, чтобы последовать за ней в темноту. Другие, оставленные позади, помнили, как она говорила с ними, и благоговейно ухаживали за её капищами, где мерцали свечи и зияли пустые глазницы.

Он пошёл за слухами о ней. Он двигался зигзагообразным маршрутом на северо-восток, пробираясь через призрачное царство застарелых разрушений. В этих местах всё шумело: глухо громыхали при падении каркасы зданий, скрежетали огромные машины, ползущие по развалинам. Всякий раз, мельком увидев небо — узкие полоски высоко вверху, — он замечал, как слабеет ореол защитного заслона, и понимал, что уже вскоре тот утратит целостность. Он избегал крупных скоплений врагов, но убивал любого из них, кто позволял себе вольно рыскать там: очевидно, самые неосторожные противники считали, что война уже практически выиграна.

В итоге он оказался внутри выпотрошенных остатков бывшего жилого квартала, который разбомбили до основания, похоже, уже давно, потому что скалобетон успел остыть. Мало что уцелело, кроме фундамента и несимметричного лабиринта стен первых этажей, стоявших вертикально среди гладких барханов каменной пыли. По извилистым проходам неслись клубы смолисто-чёрного дыма: где-то всё ещё не погасли прометиевые пожары. Здесь воняло смертью, тела лежали грудами, почти такими же высокими, как уцелевшие стены. Мужчины, женщины, дети, сервиторы — все они переплелись в импровизированные строения из окоченевшей плоти.

Локен осторожно шёл по лабиринту, держа наготове психосиловой клинок. Чем дальше он продвигался, тем глубже ему приходилось спускаться, пробираясь в ущелья с изломанными вершинами и на узкие кривые тропки. Тусклые отблески подсвеченных снизу облаков исчезли, сменившись почти полной темнотой. Гарвель начал чувствовать что-то, упрямо проступавшее сквозь смрад мертвечины. Возможно, чьё-то присутствие, какое-то душевное тепло, пропитавшее всё вокруг.

Он добрался до двери — старой металлической крышки люка, скрытого у подножия прочного внутреннего перекрытия, едва заметной даже для его глаз, ржавой и проклёпанной. Остановившись, Локен на мгновение прислушался, потом запустил сканирование. Ничего. Он рассёк замок клинком, цепляясь лезвием за проржавевший металл. Войдя внутрь, Гарвель попал в какое-то неприветливое, совершенно тёмное место.

Включив ночное видение шлема, он рассмотрел помещение, которое, казалось, очень далеко тянулось под землёй. Квадратные опорные колонны выглядели утилитарными, а пол терялся под слоем чёрной пыли, доходившей до щиколотки. Похоже, когда-то это пространство использовалось как зона обслуживания верхних уровней, и в нём, вероятно, обитали только сервиторы. Теперь, однако, в нишах виднелись следы того, что недавно здесь кто-то жил: пустые упаковки из-под сухпайков, ящики с боеприпасами, кучи постельных принадлежностей в скатках. Авточувства брони не улавливали никаких движений, сканеры — никаких тепловых сигнатур.

Он двинулся дальше. Путь вёл его вниз, неизменно вниз. Вскоре Локен уже шагал по центру более узкого прохода, прорубленного между прочными скальными стенами с обеих сторон. Длинный тоннель заканчивался постаментом, на который словно бы сошёл камнепад.

Лишь подойдя ближе, Гарвель понял, что перед ним вовсе не какие-то обломки и не мусор. Там лежала груда черепов, очищенных и отполированных, составленных рядами. Все они смотрели вперёд. На лицевой панели пьедестала располагался ещё один череп, установленный в полукруглой нише. Под ней кто-то грубо, словно боевым ножом, вырезал слова: «Imperator Protegit». Ещё ниже находился рисунок, выполненный чернильными штрихами, — благосклонный мужчина на золотом троне.

Она не была великой художницей, но всегда умела создавать яркие наброски, эффектные композиции.

Гарвель сразу узнал её стиль. Именно этим она занималась, в том или ином аспекте: создавала образы, символы... то, что задерживалось в мыслях.

Локен поднял череп. Тот показался лёгким в его руке, полый кусочек сухой кости.

— О, Эуфратия, — выдохнул Гарвель, говоря с самим собой. — Как бы ты расхохоталась, если бы я описал тебе это тогда, на «Духе». Сказала бы, что я всё выдумываю.

Он огляделся вокруг. Кто-то постарался придать этому месту подобающий вид. Помимо черепов, на камне виднелась резьба и полоски, оставленные пламенем горевших там свечей. Какая-то декорация, бутафория, игра в серьёзность. Готическая фантазия, способная внушить благоговейный трепет только фанатику или простаку.

И всё же. Локен оглянулся туда, откуда пришёл, и увидел, сколько ещё черепов уложено на стенах тоннеля. Все они мрачно смотрели на него. Здесь трудились многие руки, в течение многих часов, пока окружающий мир разваливался на куски. Очевидно, владельцев этих рук убедила она. Возможно, то же самое произойдёт со многими другими, если они останутся в достаточной мере напуганными.

— Зачем же я спустился сюда? — спросил себя Гарвель, возвращаясь тем же путём, которым пришёл. — Чтобы спасти тебя от них?

Он снова начал подниматься, выбираясь из неподвижного воздуха, из мрачных рядов костяных ликов. Теперь он чувствовал новую настоятельную необходимость, чуть более острую, чем побуждение, которое привело его сюда.

— Или чтобы спасти их — и нас — от тебя?


Эреб не вполне представлял, что почувствует, когда увидит её. Возможно, благоговение? Или же робость — в той мере, в какой он ещё мог бояться? В итоге оказалось ни то ни другое — он скорее испытывал некое интеллектуальное любопытство, как если бы открыл совершенно новую разновидность скорпионов.

— Кто ты? — спросила она. Её удивление сменилось негодованием.

Имя. Такая простая вещь, но ведь за эти годы он так много их сменил. Совсем недавно, на той комете, он звался апостолом Безмолвных. Он по-прежнему носил те же чёрно-красные доспехи, увешанные цепями, по-прежнему держал железный скипетр, хотя уже снял полностью закрытый бронзовый шлем и отказался от услуг голосового раба. На все эти хитрости он пошёл, чтобы не позволить колдунам Магнуса разгадать его личность. Теперь уловки больше не требовались.

— Я — Длань Судьбы, — сказал он, даже не покраснев от стыда. Эреб знал, что люди смеялись над титулом, который он себе взял, но его это не беспокоило. Он сделал больше, чем кто угодно — кто угодно, — чтобы привести всё это в движение, поэтому заслужил такое прозвание. Он уничтожил величайшую империю, которую когда-либо знала Галактика. Он один упорно трудился годами, как прожорливое насекомое, грызущее фундамент прогнившего здания. Он страдал ради этого. Его заставили страдать. Даже армии, которые он помогал создавать, больше не хотели иметь с ним ничего общего.

Но ничего страшного. Нет пророка в своём отечестве и так далее. Искупление наступит достаточно скоро, как только раскрытые им истины будут явлены даже самым упрямым душам, а значит, выйдет правильно, если он окажется рядом, чтобы направлять события в самом конце — так же, как делал в начале.

— Длань Судьбы, — повторила женщина, ничуть не удивившись. — Ну что ж.

Приподнявшись на постели, она коротко махнула рукой на свечу, и та снова зажглась. Снаружи поднялся ветер, и навесы захлопали на привязи.

— А как вы себя называете, госпожа? — спросил он.

— Ты не знаешь? Ты вломился сюда, приложив столько усилий, и ты не знаешь?

— Мне никогда не удавалось прозревать имена... С точностью. В любом случае я подозреваю, что у вас их больше одного. Как вы желаете называться?

— Я желаю, чтобы ты ушёл. Тебя не приглашали.

Эреб печально улыбнулся:

— Меня больше никто никуда не приглашает. Но здесь действуют законы гостеприимства, не так ли?

— Законы применимы к тем, кто их соблюдает.

Несущий Слово оглядел помещение. Оно оказалось странным — скромная обстановка, но с множеством отличных вещиц. От некоторых безделушек исходил варповый смрад глубокой древности, их грубые очертания искажались отпечатками множества душ.

Здесь обитала сила. Глубинная, изъеденная временем, тщательно спрятанная, но всё же заметная для того, у кого намётанный глаз. Эреб проник сюда не без труда, даже после нескольких месяцев подготовки.

— Я говорил серьёзно, — произнёс он. — Я хочу побеседовать.

— Они так надолго оставили меня в покое, — пробормотала женщина. — А теперь заспешили. — Она бросила на Эреба усталый взгляд. — Мне больше нечего сказать никому из вас. Я давным-давно сыграла свою роль в этой жалкой игре, а теперь хочу просто выйти из неё.

— Да. — Он повернулся к ней лицом и сжал край кровати латными перчатками. — Я так и думал и поэтому усердно работал, чтобы найти вас до того, как всё это уничтожат. Я должен, по крайней мере, отдать вам дань моего уважения — вы понимаете?

Тогда она выглядела по-настоящему сбитой с толку:

— Твоего. уважения.

— Без вас ничего бы не получилось. Всё, что мы делали, всё, ради чего мы трудились, всё началось с вас. Хоры Пантеона до сих пор поют об этом. Госпожа, те, кому открыта истина, восхваляют вас. Я должен был выкроить время и явиться сюда, хотя путь оказался долгим и мне пришлось следовать за шайкой несчастных слепцов через несколько сложных участков: иначе я рисковал навсегда заблудиться в лабиринтах. Но теперь они сами по себе, а я попал туда, где всегда хотел оказаться, — к вершителю, матери всего этого.

— Послушай, я не знаю, какие предзнаменования ты изучал, но с ними явно что-то не так.

— Нет, я никогда не ошибаюсь. Вы — вершитель. Рассеиватель. Орудие самих богов.

Услышав эти слова, она всё-таки начала терять самообладание.

— Богов! Опять. Что ты вообще можешь знать о богах? Посмотри на себя! Ты одеваешься, словно какой-то умалишённый мальчишка, дьяволёнок, которого выгнали из деревни за отравление колодца. Что-то ввело тебя в заблуждение, и мне неважно, что именно. Мне важно только, чтобы ты ушёл сейчас, пока я не разозлилась по-настоящему.

Эреб понял, что упивается происходящим. Она оказалась настолько внушительной, насколько он и надеялся. Конечно, она упорно старалась скрыть это, но теперь Несущий Слово чувствовал, как её сила бурлит под поверхностью. Такая мощь отличалась от всего, с чем он сталкивался прежде: не явная, не яркая, а тонкая, как аромат.

— Возможно, вы даже сами не знаете, — не отступился Эреб. — Возможно, вы верили, что действуете в одиночку, по причинам, которые казались вам непорочными. Они наслаждаются, когда так происходит. Но это всё равно их замысел. Вы покалечили врага ещё до того, как Он по-настоящему взялся за дело. Ха! Когда магистр войны убьёт Его в назначенный час, на устах верующих будет ваше имя.

Госпожа встала. Она снова сделала жест, и комната полностью осветилась. Оказалось, что женщина высока — ростом почти с Эреба — и движется величаво, как танцовщица.

— Ты познал кое-что из дешёвого искусства, дьяволёнок, — сказала она низким, опасным голосом. — В удачный день ты можешь напугать ребёнка, но меня ты не пугаешь и не впечатляешь. Уходи немедленно и никогда не возвращайся.

Он не дрогнул.

— Вы участвовали в этом с самого начала. Вы достаточно сильны, чтобы разбросать примархов через время и пространство. Сознательно ли, нет ли, не имеет особого значения. Неужели вы серьёзно думали, что на это не обратят внимания сейчас, за считаные дни до рождения нашего нового порядка? Мне нужно выяснить, зачем вы так поступили. Чего вы надеялись достичь.

Эреб говорил быстро, осознавая опасность. Женщина не подходила ближе, возможно, заинтригованная, а может, просто потрясённая, и он воспользовался этим.

— Не все концы обрублены, — продолжил легионер. — Я разыскиваю их, допрашиваю. Вы не отрекаетесь от своих действий? Намерены ли вы довести их до конца? Возможно, тогда откроются новые двери. Возможно, вы станете силой, с которой мы могли бы сотрудничать.

Теперь Эреб безошибочно видел, что она в ужасе, но уже настал решающий момент.

— Потому что я, видите ли, создал Хоруса, возвысил его, превратил во Властелина Хаоса, — сказал он, делая предложение, в точности как когда-то на Давине. — Подумайте об этом. Я мог бы совершить то же самое для вас.


Индрас Аркета на мгновение покинул укрытие на краю воронки и выпустил очередь из болтера. В ту же секунду все двадцать девять его воинов, следуя примеру командира, выступили из-за различных преград и начали стрелять.

В двухстах метрах впереди остатки стены, защищавшей оборонительную позицию Кровавых Ангелов, взорвались под масс-реактивным градом. Вокруг разлетелись крутящиеся осколки кирпича и скалобетона. Завершила работу связка гранат: пролетев сквозь ночь, она детонировала при ударе и разнесла на куски то, что уцелело раньше. В ответ последовал беспорядочный огонь, теперь уже спорадический, но бывший жилблок, в котором укрывались Кровавые Ангелы, больше не обеспечивал им надёжную защиту. Аркета отдал команду, и другие его бойцы потянулись через руины с обеих сторон, волоча тяжёлое оружие. Когда осаждённые лоялисты отступили, Сыны Хоруса пустили эти орудия в ход. Между несколькими устоявшими секциями возникли глубокие борозды, по пустым оконным рамам застучали крупные обломки.

Так продолжалось уже несколько часов. Враг всё так же равномерно отступал, по-прежнему задавленный огромным численным превосходством атакующих, но местность замедляла любое продвижение. Тут царило полное опустошение, всё распадалось и складывалось внутрь, поднимая густые облака ядовитого пепла и пыли. Транзитные магистрали завалило. После любого артиллерийского удара требовалось время, чтобы пробиться через тлеющие руины. В этих разорённых каменных джунглях ты на каждом шагу мог столкнуться с засадой, контрударом или атакой смертника. Как Имперские Кулаки, так и Кровавые Ангелы убийственно хорошо проявляли себя в такого рода сражениях, и они знали каждую пядь территории, которую уступали. Они понимали, где разместить осколочные заряды, противопехотные мины и люки-ловушки с растяжками, способные сбросить наступавшее отделение вниз, в полузатопленные сводчатые подвалы.

Впрочем, и Сыны Хоруса умели играть на таком поле. Аркета прорывался через тысячи городских ландшафтов как во время Крестового похода, так и в годы Восстания и всегда добивался успеха по одной и той же схеме: непрерывно жми вперёд, дави, держи пехоту и бронетехнику вместе, следи за флангами и не расслабляйся. Да, стремительная война по-своему бодрит, но и в такой тяжёлой схватке на истощение, в медленном удушении противника есть свои прелести.

Он нырнул обратно в укрытие, когда над головой засвистели ответные болт-снаряды. В двадцати метрах от Индраса второе и третье отделения перезаряжали оружие и готовились выдвигаться. Взглянув на мерцающий тактический экран, он увидел, что четвёртое, шестое и седьмое успешно преодолевают нагромождения металлолома к северу, а вспомогательные роты «Спартанцев» под командованием его лейтенанта в ближайшие минуты пробьются на юг, тем самым восстановив наступательную мощь, необходимую для зачистки этого блока.

Капитан, — раздался в его шлеме приоритетный вызов по защищённому каналу.

Говорил Беруддин, капитан Пятой роты. Аркета скомандовал отделению продолжать движение, затем скользнул вниз, под прикрытие грязного края кратера.

— Капитан, — ответил он. — Как дела?

— Медленно. Кроваво. Приятно.

Индрас улыбнулся. Беруддин воевал так, как нравилось ему самому.

— Значит, ты будешь с нами?

Предполагалось, что две их роты встретятся в тридцати километрах дальше, откуда впервые откроется вид на уже обстреливаемые поля Крылатой Победы, в месте сбора для совместного рывка к Палатину.

— Никак нет. Разве что ты сейчас не отступишь. Ему не понравилось, как это прозвучало.

— Мне приказано...

— Сигизмунд, брат. Сигизмунд. Его заметили в секции Меркурия. Там потеряли целый батальон с поддержкой Налётчиков, и теперь командование легиона исходит желчью. Никчёмное сборище за стенами ещё трепыхается.

Сигизмунд. Одно из немногих имён, которое произносят с неподдельным уважением в любом легионе, в любой фракции. По слухам, он ослабел, пал духом под удушающим контролем своего примарха. Никто не желал, чтобы это оказалось правдой. Тебе всегда хочется убить зверя на пике его силы, просто чтобы показать себе, на что ты способен. Такие моменты важны. Благодаря им командир продвигается по служебной лестнице, обеспечивает преданность линейных войск, изменяет баланс сил в легионе.

— Я нахожусь в пределах видимости места сбора, — сказал Аркета, хотя и без особой убеждённости. Он уже лихорадочно размышлял. Баракса, который ранее мощно продвинулся вперёд, мог достигнуть Палатина раньше него. — Мне по-прежнему нужно добраться до...

— Послушай. Эзекиль уже внутри Последней стены. Говорят, он прокладывает себе путь быстрее, чем любой из когда-либо живших. Он хочет эту добычу. И у него может получиться. Но мы ближе, брат мой. Мы гораздо ближе, и мы заслуживаем этого больше, тебе не кажется?

Почему нет такой команды от примарха? Проклятье, где он вообще? Почему они ссорятся из-за трофеев, как бандиты, когда должны маршировать единым строем в тени его подбитого мехом плаща?

И всё же Беруддин говорил разумно. Они были ближе. И прежде они проливали кровь в этой битве, пока первый капитан зализывал раны после разгрома у стены Сатурна.

— Важно, чтобы не он это сделал. Понимаешь? Его уже называют повелителем легиона. Некоторые открыто. Какое кощунство! Так что это должен сделать не он. Кто-то должен взять задачу на себя.

Всё именно так. И это лучшая причина для того, чтобы изменить маршрут прямо сейчас. Аркета рассчитал кое-что, едва слыша грохот выстрелов вокруг себя. Когда Индрас закончил, его взгляд задержался на ножнах любимого клинка, того самого, который шептал ему в минуты тишины. Он уже какое-то время не вынимал меч из ножен. Аркета ждал достойного случая, почти отчаянно желая, чтобы тот наступил.

— У тебя есть координаты? — спросил Индрас.

В ответ раздался смех.

— Они мне не нужны! Сигизмунд — единственная преграда между этим местом и Палатином. Туда идут все, чтобы или примкнуть к нему, или прикончить его. Пойдём, брат. Мы должны попасть туда.

Индрас поднял взгляд. Судя по тактическим данным, «Спартанцы» почти вышли на позиции. Кровавые Ангелы уже окончательно отступали, бросая тела убитых. Но даже теперь на ликвидацию этого фронта уйдут часы, а возможно, и дни. Тяжёлая, неблагодарная работа, к тому же в тени Великого Потенциального Убийства.

И, если так посмотреть, ты понимаешь, что выбор просто очевиден.

— Искренне благодарю, брат, — сказал он, закрепив болтер и готовясь выкрикнуть нужную команду. — Я отдам приказ, как только мы здесь закончим. Поохотимся на него вместе.

— Ради чести магистра войны!

Аркета улыбнулся.

— Да, верно, — сухо произнёс он. — Ради чести Хоруса.


Глава четырнадцатая

Хрупкий

Не сейчас

Воспоминание


— Ради чести его! — пылко воскликнул Джангсай. — Ради чести Кагана!

До чего же прекрасен, чудесен его «Ксифон» — машина, которая так идеально подходит для стиля ведения войны V легиона, словно появилась на свет под сводами самой Цюань-Чжоу. Вёрткий, непредсказуемый, как жеребёнок, всегда готовый перевернуться или соскользнуть в штопор, но именно поэтому такой привлекательный. Только если ты научишься управляться с ним, если подчинишь себе эту лёгкую и хрупкую конструкцию, он станет по-настоящему смертоносным — стилетом в мире палашей.

Многие легионы полностью отказались от «Ксифонов» во время Крестового похода, отдав предпочтение более тяжёлым атмосферным истребителям с их суровым очарованием. Но даже после того, как Механикум прекратил выпуск новых машин, Белые Шрамы сохраняли их столько, сколько могли. Подавляющее большинство перехватчиков, сбережённых легионом, погибли в первые недели войны, хотя враг при этом понёс гораздо более крупные потери. Уцелевшие «Ксифоны» придержали для выполнения единственной задачи, и теперь Джангсай мог только радоваться такому решению.

Каждый нерв трепетал в нём, все чувства обострились. Эскадрилья Джангсая с визгом неслась вперед: десять машин в плотном строю прочерчивали ярко-белые инверсионные следы в грязной атмосфере. Пилотируя великолепный, темпераментный «Ксифон», ты не мог позволить себе ничего, кроме полной концентрации. Отвлекись всего на секунду, и ты обнаружишь, что он взбесился и не слушается рулей, а потом врежешься в ринувшийся навстречу горизонт.

— Цели отмечены, — сообщил Джангсай, движениями большого пальца отправляя руны атаки своим пилотам. — Убивайте с радостью, братья мои.

Они устремились вниз между двух горизонтов. Нижний, истинный и чёрный, как уголь, покрылся рубцами после месяцев боёв. Верхний, огромный орбитальный диск, заслоняющий остатки естественного солнечного света и выглядящий как объятый пламенем поддельный ландшафт, бурлил и рокотал, простираясь во все стороны, куда ни кинь взгляд. Когда ты мчался между такими громадными твердями, где узкое воздушное пространство превращалось в сплошную зону поражения, и находился совсем рядом с ними, такие ощущения пьянили сами по себе.

Все вокруг него двигалось хаотично, дико вращаясь и кренясь, словно брошенные топоры, несущиеся навстречу друг другу.

Огромные копья света, исторгаемые орбитальными лазерными батареями, вспыхивали, устремляясь вниз. Некоторые из них насквозь прошивали внешнюю броню платформы «Небо» и, истощив свой гибельный заряд, с шипением угасали на поверхности земли. Вокруг них со звоном разлетались обломки, что врезались в застигнутые врасплох танки, истребители и десантные корабли. Самопроизвольно воспламеняясь, такие фрагменты взрывались и распускались облаками опасного мусора.

Четыре с половиной тысячи километров воздушного пространства, ограниченная и оспариваемая зона поединков на высоких скоростях, являли собой одновременно ужасное и восхитительное зрелище. Орбитальная платформа всё ещё принимала на себя большую часть лазерного огня, выпущенного из пустоты, поэтому неприятелю, пытавшемуся добраться до бронетанковой колонны, приходилось вести штурмовые корабли на малой высоте. Из-за турбулентности, создаваемой «Небом», перед ними стояла сложная, но всё-таки выполнимая задача, поэтому V легион также бросил в бой все уцелевшие воздушные силы. Держась в пламенеющей тени платформы, они готовились открыть огонь по приближающимся стаям летательных аппаратов Гвардии Смерти.

Как правило, противник предпочитал более крупные и тяжёлые единицы, прежде всего штурмовые корабли, идеально приспособленные для ведения огня «воздух — земля». Это делало их опасными для экипажей танков, но уязвимыми перед эскадрильями настоящих истребителей, которым они уступали в манёвренности. Основная часть десантных судов самих Белых Шрамов предназначалась для переброски пехоты быстрого реагирования, расчищавшей территорию по векторам атаки, поэтому задача обеспечения безопасности воздушного пространства легла на формирования «Ксифонов». Перехватчики, хотя и рассредоточенные по всему полю боя, могли перемещаться с молниеносной быстротой.

Джангсай нацелился на строй из семи «Грозовых орлов» XIV легиона. Они скользили на бреющем полёте, готовясь обстрелять подразделение имперских «Адских молотов». Враг почти вышел на позиции для стрельбы, но действовал неосторожно: из-за колоссальных помех, возникающих при движении «Неба», авгуры стали практически бесполезными. Пилоты истребителей могли пользоваться огненной бурей наверху точно так же, как сиянием солнца, то есть до последней секунды держаться на большой высоте, а затем устремляться вниз в смертельном выпаде.

Десять «Ксифонов» резко спикировали, набирая скорость для атаки.

Из первых четырёх пусковых установок вылетели ракеты. Помчавшись к целям, они врезались в строй штурмовиков и полностью уничтожили два из них в воздухе. Ещё до того, как остальные экипажи успели отреагировать, лазпушки изрыгнули неистовый поток сгустков энергии, которые, словно трассирующие снаряды, с треском вонзились в верхнюю броню кораблей. Гвардия Смерти потеряла ещё три штурмовых корабля до того, как «Ксифонам» снова пришлось набрать высоту. К тому времени уцелевшие воздушные единицы противника рассеялись, и попытка атаковать наземные цели сменилась отчаянным бегством от опасности.

— Хай Чогорис! — воскликнул Джангсай.

Разослав по комм-сети пилотам своей эскадрильи руны целеуказания, обозначающие выживших врагов, он заложил крутой вираж, чтобы добить неприятеля.

«Ксифоны» разделились на охотничьи пары.

Джангсай зашел в хвост петляющему «Грозовому орлу», турбины которого выбрасывали огромные клубы дыма после предыдущего попадания, и навёл на него все четыре встроенные лазерные пушки.

— За Катулл, — выдохнул хан.

Нажав на огневые руны, он со свирепым удовлетворением пронаблюдал за тем, как лазерные разряды снова и снова поражают цель. «Грозовой орёл» разнесло на части, его корпус раскололся на куски, которые ещё долго кувыркались, прежде чем унестись к земле.

Все десять истребителей вышли из боя, нейтрализовав все семь целей. Далеко внизу ведущий «Адский молот» выпустил сигнальную ракету, что Джангсай истолковал как жест благодарности.

— Ха! — громко рассмеялся хан от искреннего удовольствия. — Приступим к следующим.

Потом им стало сложнее. Хотя шквал первых ударов застал Гвардейцев Смерти врасплох и они предпочитали наземные схватки, эти пилоты не впервые поднялись в небо. Теперь более тяжёлые корабли поддерживали наземную атаку, тогда как манёвренные машины уходили выше, готовые вступить в бой с нападающими.

Произошло ещё несколько воздушных стычек, быстро сменявших одна другую. Перехватчики неудержимо мчались вперёд, стремясь поразить цели быстро и издалека, чтобы враг не успел пустить в ход более тяжёлое вооружение. Перед тем как развалиться на части, любой «Грозовой орёл» мог выдержать целый град попаданий, а «Ксифоны» порой выходили из строя, попав под один точный выстрел. Вот почему эскадрилья Джангсая начала таять: тяжёлые болтеры «Громового ястреба» разнесли машину Коджара на осколки, а Ксой-Мэнь попал под обстрел «Грозовой птицы», и его отбросило в ореол пламени вокруг орбитальной плиты. В правый борт «Ксифона» под управлением Хибана попала ракета, направляемая машинным духом. Тут же оторвалось крыло, перехватчик вошёл в штопор, врезался в уцелевшую стену брошенного жилблока и разлетелся на куски.

Но рвение воинов нисколько не ослабевало. Истребители увеличивали счёт сбитых противников в тоннах, приписывая к нему по одной неповоротливой громадине за раз, и расчищали небеса над безостановочно движущейся бронетехникой. Они не снижали темп наступления, их натиск оставался неудержимым. Пронёсшись мимо тихоходного «Громового ястреба», Джангсай изрешетил ему все системы вдоль борта, а мчащиеся следом братья послали лазерные лучи в кабину. Догнав редкую машину модели «Корсар», хан нанёс по ней беспощадный ракетный удар, после чего зашёл снизу и пронзил её бомбовый отсек потоками жгучего света, от которых детонировал весь боекомплект.

Метр за метром, секунда за секундой танки приближались к своей цели. Башни космопорта Львиных врат становились всё ближе — вырастали, заслоняя собой последние клочки открытого неба. Сегменты зелёных молний метались по почерневшей земле, цепляясь о рубежи огненного ада, порождённого гигантской платформой.

И всё это тонуло в дымовой завесе, которую источало порченое сердце крепости. Тьма рукотворной ночи всё сгущалась, оптику залепляло грязью, турбины задыхались от пепла. «Ксифоны» включили мощные люмены, отказавшись от маскировки ради небольшого улучшения обзора.

Селик, ведомый Джангсая, каким-то образом заметил посреди туч мусора в воздухе приближающуюся группу «Грозовых птиц». Три машины неслись сквозь клубящийся смог, выискивая цели на земле. Такие корабли, достаточно вместительные, чтобы перевозить отделения пехоты, представляли собой главные мишени.

— За ними! — немедленно приказал Джангсай. Дёрнув ручки управления, он вошёл в разворот с креном.

Мощные двигатели загудели, и семь оставшихся «Ксифонов» устремились вниз, а законцовки их крыльев наклонились параллельно друг другу. Они снижались подобно соколам, в почти вертикальном пикировании с четырёх направлений, пока их лазерные пушки не исторгли лучевой залп. «Грозовые птицы» мгновенно разорвали строй, уходя от приближающегося шквала, и открыли ответный огонь.

Джангсай бросился вслед за ведущей машиной, изо всех сил стараясь навести на неё ракеты. Перекрестия прицелов крутились и метались, пытаясь закрепиться на вертящейся мишени. В кабине раздался сигнал тревоги, однако хан проигнорировал его, зная, что добьётся своего через считаные доли секунды.

Но потом его хвостовой стабилизатор с хрустом пробили болт-снаряды, и рули слетели с крепления. Равновесие «Ксифона» нарушилось. Мир бешено вращался, пока Джангсай боролся с ручками управления. Он даже не видел, откуда прилетела очередь — возможно, с одной из «Грозовых птиц», а возможно, с земли. Впрочем, это не имело большого значения, поскольку его истребитель стал непригодным для полёта после первого же попадания.

Почти ослепнув от громадных перегрузок, хан всё же разглядел жуткую картину — землю, несущуюся ему навстречу, — после чего каким-то образом сумел развернуть перехватчик и выйти из пике всего в нескольких метрах от поверхности. Теперь конструкция «Ксифона» содрогалась, он летел неустойчиво, как брошенный диск. Джангсай увидел, что прямо перед ним возвышается космопорт, возле которого вздымаются его внешние сооружения, беспорядочные нагромождения уступов. Весь комплекс венчали вспышки орудийной стрельбы, там же расползались паутиной следы артиллерийских ударов. Пока Джангсай прикидывал, удастся ли ему довести машину до порта, чтобы протаранить какой-нибудь парапет и вывести из строя парочку защитных батарей обороны, ещё один сокрушительный удар болтерными снарядами отбросил его вниз, пробив крыло по правому борту и сорвав фрагменты тонкой брони. «Ксифон» резко устремился к земле: ускорители ещё работали, но он стал совершенно неуправляем.

Джангсай стукнул по кнопке катапультирования, и фонарь кабины вышибло. Хана выбросило следом, швырнуло в вихрь струящихся огненных искр. Двигатели пилотского кресла ожили, унося его прочь от места падения, где «Ксифон» врезался в землю, пропахав борозду с краями из вывернутой грязи и щебня. Мимо просвистели болт-снаряды, то ли нацеленные в воина, то ли просто вылетевшие из гущи воздушного боя. Впрочем, устройство катапультирования уже падало вместе с Джангсаем. До того, как оно рухнуло на грунт, хан оттолкнулся от него и грузно приземлился, уже выхватив клинок.

Измученное небо, изрезанное инверсионными следами, ревело у него над головой, ярко пылая, как плавильная печь. Впереди виднелись мрачные внешние укрепления, возвышались подмостки и брустверы. Под ногами у Джангсая непрерывно дрожала земля, которую на многие километры вокруг сотрясали и взрыхляли гусеницы.

Мглу за первой линией руин уже пронизывал свет, испускаемый парами бледно-зелёных линз. Их хозяева, держа тускло мерцающие порченые клинки, грузно выступали из мутной пелены.

Джангсай включил расщепляющее поле на клинке Аджака. Вспыхнувший ореол показался чистой белой звездой на фоне дымовых завес клубящейся тьмы.

— Давайте сюда, раздутые вы мрази! — прорычал он, ухмыляясь под шлемом, готовясь сорваться с места. — Посмотрим, как вы угонитесь за этим.


Приказ о всеобщем сборе вызвал у Крозия недовольство. Он надеялся провести в подвалах ещё несколько часов — ему только что доставили ещё двадцать субъектов в сознании, — но не мог проигнорировать призыв первой категории. Зэдал взглянул на крохотное существо, которое примостилось сверху на полке. Оно грызло кусочек скальпа с волосами и миленько пускало слюни.

— Что ж, идём со мной, — вздохнул воин. Спрыгнув, создание уселось ему на плечо доспеха, где уткнулось носом в щель между ободом наплечника и нагрудником, которая расширялась по мере того, как раздувалось тело Крозия. — Долг зовёт.

Хромая, он вышел за порог, подхватив на ходу свой старый цепной клинок. Адамантиевая кромка оружия покрылась ржавчиной и гнилью, но из выпускных отверстий теперь сочилось что-то интересное. Ядовитое, как предположил Зэдал. В поскрипывающем космопорте всюду звучали сигналы тревоги: одни доносились из старой имперской сети, другие ревели с новых легионных станций оповещения. Шум раздражал, но, похоже, никто не торопился — Гвардейцы Смерти тяжело и неуклюже топали на свои позиции, словно в полудрёме, почти не разговаривая между собой.

Демоны вели себя совсем иначе. Эти неустойчивые монстры, сдвигающиеся между измерениями, брызгали слюной и фыркали, резвились с неподдельным восторгом, а порой теряли связь с материальным миром и целиком проваливались в пол. Они выглядели так, будто опьянели или приняли наркотики, словно само пребывание в этом месте, так близко от Анафемы и Его неослабевающих оберегов, сильно оглупляло их. В качестве компенсации за неудобства значительно ускорилось когда-то неторопливое преображение внутренней структуры космопорта. Прежние стены из обычного металла изгибались, приобретая новые органические формы, сочились химическими веществами и выбрасывали тёмные побеги ползучих растений. Окружающий воздух казался густым, как рвота, а в наиболее глубоких помещениях видимость снижалась до пары десятков метров.

Усмехнувшись от удовольствия, Крозий обнаружил, что лелеет надежду на то, что после окончания битвы легион уже не уйдёт отсюда. Пусть Хорус получит Дворец, который так жаждет разрушить, им же хватит и этой занимательной башни разложения. Возможно, они превратят её в инкубатор, величайший в истории, до такой степени насыщенный мощью и токсичностью, что сама Галактика подхватит неизлечимую инфекцию.

Однако сначала им нужно защитить порт. Хрипя через дыхательную маску, Зэдал поднимался по длинной лестнице, хватаясь за перила и подтягивая себя. Наконец он вышел в длинный зал, что тянулся на сотни метров к большим воротам в западном конце галерей наземного уровня. Там двигалась огромная масса тел: все они, топая и пошатываясь, ковыляли к бастионам. Маршировали отделения Несломленных, брели банды оборванных культистов, которых притащили с пустошей, а демоны, трепетавшие, как пламя свечи, то появлялись, то исчезали из поля зрения. Под всеми ними содрогнулся пол, когда настенные орудия открыли огонь, и загрохотал сам фундамент. Возможно, сбор вёлся преждевременно, без должной подготовки и прогнозирования, но, по крайней мере, он уже начался, и военная машина раскручивала ржавые шестерёнки, набирая ход.

Наконец, поднявшись на высоту трёхсот метров от уровня внешних укреплений, Крозий выбрался на парапеты, обращённые на юго-запад. По их периметру располагались оборонительные башни и позиции тяжёлых орудий. Больше половины из этих огневых точек не действовали, разрушенные в ходе прорыва Пертурабо. Часть из них отремонтировали, также по воздуху доставили другие орудия из собственных арсеналов легиона, но в целом складывалось ощущение ветхости и немощи.

Крозий настроил засорившийся механизм забрала и услышал глухой лязг. Пару секунд он видел только туман из помех, но затем неповоротливый машинный дух принялся за работу, тактическая панорама приобрела чёткость, и её пересекли линии наведения.

На западе пылало само небо, и источник огня непрерывно приближался, а вокруг него мелькали и метались истребители, ведущие воздушные дуэли. Под этим надвигающимся грозовым облаком, широким, как сам горизонт, лежали покорённые территории, тянущиеся к Колоссам, но теперь скрытые бурлящим ковром пыли. Не клубами, что вяло приплывали с мест предыдущих разрушений, а вихрями, что взметались над боевой техникой, мчащейся на бешеной скорости. Танки преодолевали развалины городских улиц густым потоком, будто стая крыс.

Крозий не был великим стратегосом, но такая численность... тревожила. Их враг не проводил контратак такого масштаба уже несколько месяцев, уж точно не после кровопролитных неудач на Фасадном фронте. Однако здесь противник сосредоточил силы. Они выглядели решительно и двигались быстро.

Тогда он вспомнил слова Тифа, обращенные к нему.

«Ты узнаешь».

Что ж, возможно, стоит призвать его обратно. Вероятно, происходит именно то событие, о котором он беспокоился. Подняв жирненького демона, Зэдал погладил его под подбородком, отчего тот захихикал. Пока легионер размышлял, крохотный монстр, похоже, не волновался. Указав на приближающиеся танки, он извернулся и пустил газы в их сторону.

Крозий рассмеялся и похлопал его по колючкам.

— Похвально, — пробормотал он. — Большего они не заслуживают.

Это его успокоило. Снова убрав существо на сгиб руки, Зэдал нащупал пусковой переключатель на своём мече. Далеко внизу облака пыли вздымались все ближе.

— Мчитесь так показушно, как пожелаете, — проговорил он, взбираясь по ступенькам к краю бастиона. Повсюду вокруг него воины легиона опускали стволы орудий, волокли тележки с боеприпасами, запускали тяжёлые двигатели поворотных платформ. Воздух гудел от проявляющихся демонов, скалобетонные плиты дрожали под множеством раздвоенных сабатонов.

— За это мы заставим вас страдать.


Наранбаатар выпрыгнул из открытого люка «Громового ястреба». Секунду он падал сквозь пламя и воздух, затем врезался в грязь и принялся за работу.

Справа от него виднелся остов сбитого посадочного модуля — огромная труба из потемневшего металла, больше ста метров в длину и в диаметре. По левую сторону тянулся непролазный бурелом из покорёженной арматуры и секций каменной кладки, жуткие нагромождения давно разрушенных конструкций, почти непроходимые для пехоты. Путь посередине, всего несколько часов назад расчищенный инженерными подразделениями V легиона, представлял собой единственный вектор наступления в данном секторе, и атака уже замедлялась.

Они тщательно спланировали все маршруты. После недель исследований, подкреплённых опасными разведывательными миссиями, они выявили сеть подходов к врагу. Наступление делилось на три фронта, обозначенные как Золотой, Эбеновый и Янтарный. Первым командовал Ганьзориг, которому поручили вклиниться в северные подступы к космопорту. Цинь Фай, возглавивший

Эбеновый, и сейчас прорубался к южным подходам. Янтарный лично вёл Каган, выбравший самую прямую дорогу — точно на огневые позиции противника.

На каждом из фронтов имелись сотни полос, расчищенных для атаки: там убрали мины и «раздиралку», а также засыпали траншеи, что позволило танкам беспрепятственно катиться вперёд. Чтобы успешно провести наступление, чтобы нанести удар по стенам с необходимой силой и точностью, чтобы ранить врага в самое сердце, более восьмидесяти процентов сил, движущихся по этим участкам, должны были преодолеть их к сроку. Невыразимо трудная цель, особенно если учесть, в каком плохом состоянии находилась каждая единица техники, которой ещё обладал легион. Застрять на открытом месте значило погибнуть, поэтому танки должны продвигаться любой ценой.

Наранбаатар взмахивал посохом вокруг себя, собирая неистовую силу бури. Навершие в виде черепа вспыхнуло чистым серебристым светом, который разлился по продуваемой ветрами местности.

Та макай! — выкрикнул он и резко выбросил вперёд обе руки.

Из них вырвались сдвоенные дуги необузданных молний, воспламенившие заряженный воздух вокруг. Их целью стал вражеский «Спартанец», несущийся по узкому проходу. Боевую машину оторвало от земли, и она закувыркалась назад, наперерез едущему там «Носорогу». Так возник затор перед колонной Гвардии Смерти, состоящей из десяти единиц гусеничной техники при поддержке пехоты, что позволило имперским силам за спиной Наранбаатара — двенадцати основным боевым танкам и трём гравициклам, мчащимся по флангам, — продвинуться вперед. Грозовой пророк не прекращал наносить удары. Крутнувшись на одном месте, он снова обрушил на противника погодную магию, которая расколола стволы орудий и разорвала ленты из траков. Как только Первый Терранский бронетанковый подошёл на расстояние орудийной стрельбы, закипела настоящая бойня: меткие залпы хлынули каскадом и стёрли в порошок как технику, так и инфантерию предателей.

Но вдруг сам воздух задрожал и лопнул, как пузырёк на коже. Земля разверзлась. Над поверхностью взметнулся заляпанный грязью купол, распираемый изнутри чудовищным силуэтом. Там проявлялась огромная фигура, превосходящая в ширину и длину горящий остов «Спартанца». Из образовавшейся при её рождении воронки, тащась как по болоту, вышло создание с дряблым полупрозрачным телом, которое испускало пар и чем-то сочилось. Вскоре на десятке рук распрямились костлявые пальцы, а из того, что могло сойти за туловище с полостью в груди, поднялось лицо с белыми глазами. Всё существо окружали выбросы и размытые облачка сернистого газа.

— Выйти из боя! — скомандовал Наранбаатар ведущему «Леману Руссу», который на полном ходу нёсся к созданию и бил по нему из лазпушки.

Белый Шрам опоздал. Демоническая сущность с поразительной скоростью ринулась прямо на танк и вцепилась в него множеством мерцающих рук. Подняв машину, гигант развернулся и с силой впечатал её в каркас сбитого посадочного модуля. «Русс» взорвался при ударе, и на монстра посыпались куски горящего металла, которые вспыхивали зелёным пламенем везде, где соприкасались с газовыми сгустками.

Другие имперские танки со скрежетом останавливались или разворачивались. Если бы их никто не сопровождал, они тут же открыли бы отчаянную стрельбу из основных орудий. Но Наранбаатар уже ринулся в ближний бой, а протоколы операции соблюдались строго: экипажи не стали бы стрелять, рискуя попасть в него. Гравициклы V легиона молнией пронеслись вперед, стремясь задержать уцелевшие наземные войска противника, чтобы никто не помешал грозовому пророку разбираться с истинной опасностью.

Когда якша набросился на него, пытаясь вцепиться в воина и притиснуть его к своему истощённому телу, обоих окутали завитки тлетворных испарений. Теперь Наранбаатар применил свой посох как копьё, протянув вдоль него потрескивающие пики из энергии бури. Он провёл один выпад, другой, разрывая противоестественные сухожилия и ломая нематериальные кости. Существо старалось задушить его, обвить водянистыми лапами и сдавить доспех так, чтобы тот треснул, но тварь двигалась скованно: она пока не приспособилась к осязаемому миру, всё ещё не до конца выбралась из царства грёз за гранью. Вытянув омерзительно длинный язык, чудовище сумело захлестнуть им шею Наранбаатара и напрячь получившуюся удавку, чтобы подтащить его к себе. Но грозовой пророк, предвидевший такой ход, ловко взмахнул посохом и целиком перерезал мускульный аркан, а затем резко крутнулся, чтобы набрать силу для смертельного удара. Древко с рычащими зарядами глубоко вошло в горло существа, погрузившись во вздымающиеся кисты из стекловидной плоти, после чего Наранбаатар высвободил всю свою мощь.

Демон побледнел, раздулся, а затем лопнул и разлетелся ошмётками жира и хрящей. Обрывки шлёпались на каждую открытую поверхность в радиусе тридцати метров, разбрасывая брызги. Сам Наранбаатар неподвижно стоял в эпицентре взрыва, опустив голову и расправив плечи, пока остатки сражённой твари поджаривались на его потрескивающем посохе, обращаясь в чёрное месиво.

Только после того, как приземлились все полужидкие куски и окончательно стихли отголоски жутких криков чудовища, он погасил пламя, опустился на одно колено и глубоко вздохнул, стараясь восстановить спокойствие духа.

Хотя это существо не относилось к самым сильным в своём виде, даже близко не могло сравниться с ними, с каждым новым этапом наступления, с каждым километром, пройденным армией, подобные твари появлялись всё чаще и становились могущественнее. Когда воины доберутся до самих ворот, спустятся в лишённые света шахты и гниющие подземелья, там их встретят поистине грозные демоны.

Имперские танки снова пришли в движение и начали наводить вспомогательное вооружение, чтобы поддержать гравициклы Шрамов. Наранбаатару теперь следовало вызвать поддержку с воздуха и перелететь к следующей точке, где имелся риск задержки. Каждый выживший задын арга в Легионе занимался тем же самым: их перебрасывали с одного критического участка на другой, где они давили, крушили, разрывали на куски напитанных варпом тварей, которые словно бы выползали из любой тени, из-за края каждой воронки. Скоро всё это начнёт сказываться на них. Руки и ноги отяжелеют, они уже не так уверенно будут применять своё искусство. За каждое применение их могущества требовалось платить, и цена только росла.

Выпрямившись, Наранбаатар поймал себя на том, что снова думает о Есугэе. Никто из Пятого никогда не мог сравниться с ним в мощи, да и в других легионах такие псионики почти не встречались. Если бы он не покинул их, если бы руководил конклавами одарённых, изменилось бы что-нибудь? Возможно, сейчас они бы уже вошли за стены и уверенно спускались в недра космопорта, следуя за его яркой звездой?

Всё ещё трудно поверить, что его больше нет. Таргутай всегда служил им великим путеводным светом, голосом спокойствия и убеждённости, что направлял их с самого начала. Никто из оставшихся не обладал терпеливостью и авторитетом Есугэя. Наранбаатар, несмотря на долгие десятилетия службы и огромный боевой опыт, никогда бы не оспорил такое утверждение.

«Мы бы последовали за тобой с радостью, старший брат, — рассудил он про себя. — Ты бы сделал ночь для нас немного светлее».

Грозовой пророк очнулся, услышав вой приближающегося гравицикла. Машина задрожала и остановилась, её наездник в звании сержанта спешился. Его доспехи покрывали грязь и кровь, полностью скрывавшие символы братства, но ростом и походкой он больше напоминал новобранца, чем чогорийца.

— Тебе нужна помощь, задын арга? — спросил воин, низко кланяясь. — Могу я что-нибудь для тебя сделать?

В отдалении всё ещё слышались звуки боя. Опасность никуда не делась, войска по-прежнему сражались, танки снова катились, и посреди всего этого сержант счёл важным позаботиться о своём грозовом пророке.

«Они смотрят на меня так, как когда-то я смотрел на него, — подумал Наранбаатар. — И они не помнят о том времени, когда всё началось, когда мы тоже были детьми».

— Ты великолепно сражаешься, дарга, — сказал он, кланяясь в ответ. — Пожалуйста, продолжай. Со мной всё будет в порядке.

Грозовой пророк отошёл, чтобы не мешать сержанту снова оседлать гравицикл и вернуться к выполнению поставленной задачи. На дисплее его шлема замигали прерывистые сигналы — всё тот же «Громовой ястреб» круто заходил на посадку, уходя из-под обстрела. Скоро он пойдёт на снижение, а потом для Наранбаатара начнётся следующая битва, и ещё одна, и ещё.

— Потому что мы не можем сравниться с теми, кто пришёл до нас, — проговорил он вслух, взбираясь к месту посадки и повторяя мантру, которую произносил со времён Катулла в надежде, что однажды действительно поверит в это. — Не заходи дальше, чем тебе позволяют память и жажда мести.


Глава пятнадцатая

Игра

Карты

Гвозди


Ему не следовало заходить так далеко.

Вальдор начал обдумывать худшую вероятность — будущее, в котором он впервые в жизни упустит добычу. Если Фо каким-то образом сумел скрыться посреди всей этой неразберихи, то о последствиях даже страшно подумать. Если же враг взял его живьём, то положение ещё хуже. Значит, его нужно найти.

Однако город уже на грани захвата. Вражеское наступление теперь просматривалось со всех направлений, как огненное кольцо, которое неуклонно сжималось, прогрызая слабеющую оборону и продвигаясь всё ближе к сердцевине. На фронтах уже сражались миллионные армии. Пройдут часы тяжёлых боёв, и эти миллионы превратятся в десятки миллионов, ещё больше нарушая баланс резни, где перевес одной стороны и так уже очевиден. Время истекало.

Вальдор на мгновение присел, и полы длинного плаща окутали его колено. Он чуть ослабил хватку на копьё, и смертоносный клинок немного опустился, наклоняясь в темноту, испуская слабый золотисто-серебряный свет. Казалось, что после каждого убийства кровь испарялась с него, и он становился таким же незапятнанным, как и прежде. Посреди грязи и мерзости поражения лишь одно это оружие оставалось чистым, таким же полным ненависти и совершенным, как и всегда.

Константин уставился на землю перед собой. Тысячи сапог взметнули здесь пыль, рисунки подошв перекрыли друг друга, следы стали нечитаемыми. Но он пришёл не для того, чтобы искать указания в пепле. Он прибыл сюда, на пересечение возможных вариантов развития событий, чтобы взять паузу, поставить себя на место преследуемого, представить себе, какой путь тот должен был выбрать.

Закрыв глаза, Вальдор перебрал в голове то, что узнал. Он проник под завесу обманных убийств, в ложные зацепки, ведущие в уже завоёванные врагом городские районы, изучил гнетущую череду повреждённого оборудования и шифров, вводящих в заблуждение. Человек, за которым он охотился, хорошо знал такие приёмы — возможно, лучше всей прежней добычи, — но теперь список вероятных мест быстро сокращался, и ни одна живая душа не разбиралась во Дворце лучше Константина. Он находился на своей территории, которую разведывал и размечал на протяжении десятилетий, постоянно готовясь именно к такому повороту событий. В те краткие секунды тишины он оценивал возможности, обдумывал, в чём нуждалась его цель для работы, где она могла это получить, какой путь выбрала, чтобы затаиться и остаться в живых.

Копьё слегка задрожало в его руке. Вальдор открыл глаза, теперь не сомневаясь, куда двигаться дальше. Вырвавшись из тени, он ринулся вперёд по виадукам, что тянулись над пропастями, полными бушующего огня. Он бежал стремительно, и его тяжёлые сабатоны лишь слегка погружались в наметённую ветрами грязь. Доспехи Константина, шедевр техномантии даже по стандартам его ордена, работали бесшумно. Если не считать сверкающего копья, он почти сливался с темнотой: всё великолепие его брони скрылось под слоем пепла и копоти, размазанным по всей поверхности лат.

Он забрался в опасные места. Одни из них защитники покинули под натиском врага, в другие уже проникли передовые подразделения неприятеля. Куски тел — пальцы, руки, ноги — здесь валялись грудами и торчали из моря мусора, бледно-серого и чёрного. Омертвевшая кожа затвердела, как скалобетон, но стала ломкой на пронизывающем ветру. Его порывы ревели и стонали за каждым углом: они почти уже издавали неразборчивые слова, и лишь хрупкие обереги, ещё дребезжащие на своих местах, из последних сил мешали им обрести речь.

Вальдор передвигался по высотным уровням, словно призрак, его плащ развевался в едком дыму. Он быстро спустился в остов пустого бункера-хранилища, спрыгивая в шахты, по которым когда-то скользили промышленные лифты, — теперь они превратились в ямы, где царила непроглядная тьма. Константин вырвался наружу недалеко от уровня поверхности и вихрем промчался по парапету, заваленному умолкшими артиллерийскими орудиями: повсюду лицом вверх лежали тела их расчётов, остекленевшие глаза людей смотрели в небеса, а сведённые судорогой руки застыли, будто в мольбе. Он проскользнул через длинные ряды сгоревшей бронетехники, мешанину искорёженных стволов и разорванных гусениц, над которыми висела неподвижная дымка прометиевых паров. Со всех сторон его обступали клубы густого вязкого тумана, пахнущего химикатами, боеприпасами и мертвецами.

Вскоре он снова увидел врага — воины из легиона Лоргара без опаски передвигались в неестественных сумерках, окружённые фантомным мерцанием наполовину воплощённых существ из демонического рода. Броню астартес, украшенную костями и плотью их жертв, покрывали резные слова силы. Шлемы деформировались в растянутые челюсти, змеиные пасти или злобные ухмылки какого-нибудь варпового князя нерождённых. От смрада пульсирующих чар, испускаемых Несущими Слово, естественный воздух содрогался, а туман в отвращении распадался на клочья.

Легионеров до тошноты переполняла сила, черпаемая из-за завесы, клинки блестели от свежесрезанного жира, а на поясах висели снятые скальпы. Но, несмотря на всё это, они оставались воинами и достаточно скоро обнаружили присутствие Вальдора. Девять изогнутых клинков сверкнули в оборонительной стойке, девять генетически улучшенных тел приготовились сразить его.

Ринувшись прямо в центр их отряда, Константин провёл выпад копьём и начисто рассёк порченый керамит. Клинки врагов кружились, один меч со свистом отдёргивался с пути другого, словно они вели заученный наизусть танец ритуального убийства с одиноким тускло-золотым кустодием в центре. Отравленный гладий едва не задел его шею. Клыкастое остриё топора почти вонзилось ему в грудь. Длинные когти едва не сбили его с ног, после чего Вальдора втоптали бы в грязь слаженными ударами сабатонов с бронзовой отделкой.

Но... предатели всегда отставали на полсекунды, всегда действовали чуточку предсказуемо. Разница между противниками, хоть и небольшая, оказалась непреодолимой. Копьё кололо и рубило, отражало и блокировало взмахи, на мгновение опережая менее могучие клинки, на йоту превосходя их в чёткости и смертоносности траекторий. Наконец чёрная кровь хлынула густыми струями, и пылающие пары линз на шлемах Несущих Слово погасли одна за другой.

Тяжело дыша, Вальдор удалился и уделил немного времени тому, чтобы впитать видения, подаренные ему каждым убийством. Отпрыски Лоргара давали Константину почти то же, что и настоящие демоны: краткие видения вечных мук, обрамлённые архаичным религиозным символизмом и чем-то вроде непрерывно навязываемого упоения. Окунаясь в одни из самых глубочайших и сокровенных течений Хаоса, они намеренно извлекали самую суть его изменяющих, разрушающих возможностей и, изощрённо искажая их, обращали на путь войны. После схватки с ними Вальдор получил напоминание — более наглядное, чем в большинстве других случаев, — о том, чем грозит поражение.

Но он не имел права задерживаться. Кустодий снова двинулся вперед, очищая свой разум. Он рвался в самую гущу наступающих вражеских сил, пробиваясь сквозь разрозненные боевые банды. Никто его не схватил. Мало кто из них успел даже понять, что Вальдор здесь, прежде чем пасть от его руки. Так не могло продолжаться долго — когда сюда доберутся основные формирования Предательских Легионов, даже ему придётся отступить, — но сейчас это незваное отребье едва ли замедляло его. Константин спустился ниже уровня земли, отыскивая путь по памяти: он знал обо всех сооружениях к востоку от округа Кланиум. Он пролез через узкие щели, образованные рухнувшими арками. Спустился ещё глубже в шахты, по шатким стальным подмосткам, по винтовым лестницам, пока не стало казаться, что он вернулся на уровень Подземелья, где древние конструкции и забвение слой за слоем давили на него.

Наконец Вальдор вошёл в искомый лабораториум и стал свидетелем разрушения. Стены потрескались, пол засыпало мусором, на длинных столах валялись сломанные инструменты. Шагая через этот разгром, он увидел, что некоторые установки совсем недавно работали: машинные духи ауспик-устройств всё ещё выполняли свои функции.

Встав возле одного из них, Константин поднял копьё наконечником вверх, держа его сбоку от столешницы, закрыл глаза и прислушался к резонансам в воздушном пространстве.

Фо побывал здесь. Но не только он. Пока системы брони обрабатывали каждую частицу феромонов, оставшуюся в душном помещении, Вальдор сосредоточился ещё больше и сконцентрировал разум на окружающей обстановке и истории, что раскрывалась тут перед ним.

Он резко открыл глаза. Двинулся дальше вглубь, вдоль рабочих столов, в кромешную тьму. Увидел кровь на дальней стене, сломанную дверь и обрывки обмундирования имперского офицера, свисающие с длинных борозд в некрашеной кладке. Царапины оказались знакомыми как по размеру, так и по стилю — коготь на латной перчатке, размашистый удар по быстро движущейся цели.

Повелители Ночи.

Вальдор сорвался с места.


В итоге им пришлось совершить посадку. Как бы сильно Джону ни хотелось продолжать, на пути их продвижения стоял непреодолимый барьер: никто другой не умел управлять лихтером или не признавался в этом, а сам Грамматикус вымотался ещё до того, как они взлетели. Нужно было остановиться.

Правда, на протяжении большей части путешествия казалось, что лететь дальше — куда более простой вариант. Так ему удавалось вытеснить воспоминания, отбросить их, сосредоточиться на том, чтобы удерживать маленькое судно в воздухе. Как только они приземлились на плоскогорье, покрытое жухлой растительностью, Джон понял, что всё вернётся.

Турбины сбавили обороты до нуля. Трюмные замки со щелчком открылись, системы жизнеобеспечения отключились. Джон тихим щелчком рычажка прервал подачу основного энергопитания, и тогда все наконец вышли на свежий воздух, на какое-то время лишившись своей ненадёжной защиты.

Стояла жаркая ночь. Или жаркий день, теперь уже не определишь. Пассажиры спустились по рампе, ступая неуклюже из-за негнущихся конечностей и ноющих мышц. Вскоре они разбились на небольшие группы: Актея с её телохранителем, Олл с его спутниками. Все они воспользовались возможностью, чтобы вскрыть ящики с сухпайками, загруженными в трюм лихтера, и устало опустились с едой в руках на прокалённую землю.

Лидва захватил немного для Джона.

— Тебе нужно поесть, — сказал космодесантник.

Да, нужно. Ему вообще много чего нужно сделать.

Грамматикус поднял глаза на архаичного воина, в котором так странно сочеталось знакомое и неизвестное. Вначале он пугал Джона, ведь тот прекрасно знал, на что способны такие существа. Теперь это изменилось. Теперь он знал нужные слова. Слова, способные вывернуть наизнанку броню, выбить из рук космодесантника болт-пистолет, превратить его мышцы в кисель.

— Спасибо, — сказал Джон и сел.

Они молча ели вдвоём. На северо-востоке пылало небо: дрожащий, мерцающий румянец никогда не угасал. Даже здесь ощущался запах химикатов и горелой плоти.

— Я не знаю, почему она тебя оставила, — наконец произнёс Грамматикус. — В смысле, раз уж она так сильно всё это ненавидела. Разве ты не... худшее напоминание из возможных?

Лидва сосредоточенно жевал.

— Наверное, — сказал он. — Наверное, ей трудно пришлось. — Космодесантник никогда не улыбался по-настоящему. Его голова, покоящаяся на бычьей шее, покрытой пластами мышц, держалась идеально ровно, его лицо почти ничего не выражало. — Или, возможно, она просто любила вспоминать о том, как всё начиналось. Когда всё выглядело более оптимистично.

Джон приподнял бровь.

— Но, если верить ей, — произнёс Грамматикус, — это случилось именно из-за неё. Нет Эрды — нет предателей. Их всех воспитали бы правильно, в безопасности отцовского Дворца, дали бы им наставления, в которых они всегда нуждались.

— Почему ты думаешь, что так получилось бы лучше?

— А есть ли исход хуже того, что мы имеем?

— Полагаю, да. Обычно так и бывает.

Усмехнувшись, Джон покачал головой.

— Я завидую твоему складу ума. Теперь мне стало интересно, кем ты был до того, как тебя изменили.

— Не имеет значения.

— Думаю, что всё-таки имеет. Я думаю, вот чему мы учимся здесь: можно дать кому-нибудь любые гены, какие пожелаешь, но дерьмовое воспитание перечеркнёт всё, и тебе не поздоровится. Или же можно взрастить отпрысков хорошо, насколько получится, и надеяться, что из них выйдет толк.

— Я правда не помню.

— Вероятно, так и есть. Надеюсь, она вела какие-нибудь записи.

Вдалеке вспыхнуло нечто громадное, и через несколько мгновений донёсся тихий рокот. Кусты вокруг собеседников закачались, затем снова затрепетали в теплом воздухе. Над ними тускло горели звёзды, хотя большинство огней на самом деле звёздами не были.

— Кажется, мне нравилось рисовать, — неожиданно сказал Лидва какое-то время спустя. — Ну, то есть мне и сейчас нравится. Но не думаю, что это результат моего усовершенствования. Наверное, я просто продолжал заниматься тем, что делал... раньше.

Почти застенчиво он вытащил из подсумка на поясе несколько маленьких прямоугольников, грубо вырезанных из пласткартона, и передал Джону. Тот развернул их к свету люменов лихтера.

На каждом был рисунок. Стилизованное, почти грубое изображение, но задумка в том и состояла. Грамматикус насчитал десять. Сходство поражало. Под каждым изображением имелась надпись на старом диалекте готика.

Маг. Императрица. Отшельник. Шут.

— Очень хорошо, — сказал Джон, невольно впечатлившись. — Я узнаю всех нас. Когда же ты успел нарисовать?

Лидва пожал плечами.

— Времени много не требуется. У меня есть ещё.

— Для тебя это увлечение, да?

— Нечто большее. — Он бесстрастно моргнул. — То, что помогает оставаться собой.

Джон посмотрел в лицо Лидвы — лицо астартес, которое не побледнеет, если понадобится уничтожить поселение, крепость или целый мир. И всё же когда-то он обладал человеческими, более мягкими и утончёнными чертами, на которых сейчас могло бы читаться что-то иное, если бы не вмешалось генетическое искусство.

— Актея считает, что нас собрали, — произнёс Грамматикус. — Люди различных типажей отправились во Дворец, чтобы напомнить кому-то, а может, и всем, что здесь стоит на кону. Ты должен сделать карту для себя.

— И как бы я её назвал?

Джон пожал плечами.

— Умеренность?

— Дьявол, возможно.

Грамматикус усмехнулся.

— Ха. — Он взял другой батончик и начал грызть. Ему следовало поспать, хотя тогда он рисковал увидеть сны.

Посреди всей это чуши кое-что по-настоящему перевернулось с ног на голову. В самом начале Джон умолял Олла вмешаться. Теперь старый солдат взял инициативу в свои руки и решил превратить их в какое-нибудь подобие боевого отряда, готового ко всему, что случится дальше. Грамматикус чувствовал, что он уже не в центре событий, не совсем понимал, что сейчас делает, и знал, что следующая смерть будет окончательной. Однако же, несмотря на все ужасы Хатай-Антакьи, там он приобрёл это знание. Никогда ещё он не испытывал такой нерешительности, никогда ещё не обладал таким могуществом.

Грёбаная комедия.

Он медленно и неловко поднялся. Лидва не сдвинулся с места.

— Нам нужен план, — сказал Джон. — На тот случай, если мы подберёмся ближе. Это будет непросто.

— Я поговорю с моим аналогом. Новым космодесантником.

— Полагаю, распоряжаться будет Олланий. Тебя это устраивает?

— Конечно.

— Думаю, мы будем импровизировать, даже если составим чёткий план по пути к Дворцу. Возможно, ты считаешь, что долг тебя к этому уже не обязывает. Если захочешь свалить, вернуться к Эрде, я не стану тебя винить.

Лидва повернулся и впервые посмотрел прямо на него. — Я теперь с тобой, Джон. Больше не оскорбляй меня. Грамматикус вскинул руки.

— Просто хотел убедиться. — Он выдавил из себя улыбку. — В смысле, я рад. Видел, что ты вытворяешь с этим пистолетом — лучше уж иметь тебя на нашей стороне, а?

Вышло неубедительно, и Лидва отвёл взгляд. Впрочем, когда он заговорил снова, его голос звучал так же, как и всегда, — ровно и безобидно.

— Подумай, чего ты теперь можешь достичь, логокинетик. Куда бы ты ни отправился, я буду на твоей стороне, как и обещал ей, но твоя роль очень важна. — Он неестественно улыбнулся. — В любом случае я и сам хочу попасть туда, потому что ещё не закончил колоду. Да и как бы мне это удалось? Насколько мне известно, ещё никто и никогда не рисовал Императора с натуры.


Скарр-Хей терял контроль. Скарр-Хей становился лишь частью целого, искоркой огня на солнечном диске. Скарр-Хей вынужденно убивал, чтобы сдерживать боль, хотя на самом деле она никуда не исчезала, только меняла характер: иногда подстрекала, иногда напоминала, а порой вела себя как старый друг, в котором ты вроде бы нуждаешься, хотя знакомство с ним ещё не привело ни к чему хорошему.

Враг не стоил того, чтобы его замечали. Он дрогнул и удирал с момента прорыва стены Меркурия. Скарр-Хей слышал, что сейчас через брешь уже идут титаны — колоссальное достижение, если учесть, какие громадные завалы из земли и камня потребовалось расчистить. Впрочем, это не сразу повлияет на ситуацию. Титанам сложно будет сражаться в тесном пространстве среди руин внутреннего Дворца, тогда как пехота продвигалась там быстро и упорно, массово преодолевая любой воздвигнутый на её пути барьер, и пускала кровь неприятелю.

Однако Скарр-Хея не устраивали такие бои. Он надеялся найти противника, который станет для него испытанием, преградит ему дорогу и даст отпор в вихре ударов цепных топоров. Вместо этого враги умирали безвольно — группами, отделениями, толпами. Пожиратели Миров наступали неутомимо. Они зашли далеко без поддержки тяжёлой бронетехники и не имели чёткой стратегии или тактики — только бешено атаковали, прогрызая себе путь всё ближе, ближе и ближе к цели. Они убивали без сожалений, рефлекторно, не задумываясь. Прежние формирования больше ничего для них не значили, они едва отличали одного воина от другого. Под слоем запёкшейся крови и грязи доспехи стали чёрно-красными и выглядели почти одинаково, сливаясь с потоками неудержимого пламени, которое лизало осквернённую землю и колыхалось над ней.

Скарр-Хей бежал со своими боевыми братьями по длинному виадуку, борясь с пепельным ветром. В мутной тьме внизу лежали обломки. Вокруг из чадящего смога вздымались огромные башни. Впереди возвышался массив самого Санктума, всё ещё далекий, но уже в пределах видимости, окружённый кольцом огня и источающий ужас. Хотя тлеющие угли здравого рассудка Скарр-Хея накрывала неизбывная красная пелена ярости, он всё ещё осознавал, что это место — главная цель, эпицентр истинной боли. Его следовало уничтожить.

Однако в конце виадука, на перекрёстке, где дорога вперёд разветвлялась во всевозможных направлениях, бойцов ожидал воин их собственного легиона, стоявший на удивление неподвижно. На его огромном цепном топоре застыли струйки крови. Алая влага забрызгала его бронзовый шлем и покрыла нагрудник, из-за чего пыль слипалась в комки на керамите.

Скарр-Хей знал его. Они все знали его, и, похоже, он тут не терял времени даром.

— Владыка Кхарн, — невнятно выдавил Скарр-Хей сквозь забитую вокс-решетку. Он остановился, как и все его спутники.

Кхарн едва замечал их. Казалось, он вообще не замечал чьего-либо присутствия, даже своего. Он смотрел на север, прочь от края Санктума, на громадное скопление высоких шпилей, которое, отделяясь от городской зоны Палатина, сливалось с уже завоёванной территорией. Он стоял прямо, лишь лихорадочно вздрагивал, будто его пронизывал электрический ток.

— Я... — прохрипел Кхарн. — Он... где-то... там.

Скарр-Хей слушал, но это давалось ему с трудом. Он должен был двигаться дальше, снова отнимать жизни. То немногое, что оставалось от его здравого рассудка, говорило ему, что обратного пути не будет, что бы здесь ни случилось: убивай снова и снова или сгинь в бессмысленных муках.

— О чем ты говоришь? — Скарр-Хей попробовал сконцентрироваться. — Примарх? Ты. видел его?

Все они знали, что Ангрон где-то впереди. Скарр-Хей слышал, как издалека доносится его рёв, видел кровавую бойню, но повелитель легиона теперь ушёл в свой личный мир, где правила резня: он не отдавал и не выполнял приказы, только пробивал путь через невидимые барьеры на пути порождений иной реальности. Тебе оставалось лишь надеяться, что ты узришь это.

Однако при упоминании имени примарха Кхарн пошевелился. Повернув окровавленную маску, он посмотрел на Скарр-Хея.

— Нечто. на что нам стоит потратить время. — Его голос хрипел от слизи. — Нечто. пробудилось.

И тогда Скарр-Хей понял, что отвлекло Кхарна. Где-то в его затуманенном сознании ныла память о неком постановочном поединке, каком-то состязании, которому не позволили идти своим чередом. Соперник, которому позволили уйти живым, теперь находился там и участвовал в бойне.

— Кто? — спросил он.

Кхарну никак не удавалось озвучить мысль.

— Чёрный. Меч, — наконец выпалил он.

Скарр-Хей не понял, о чём речь. Там отыскался бы миллион мечей, и очень многие из них, вероятно, были чёрными. Не самое удачное название. Впрочем, он сомневался, что Кхарн сможет что-то объяснить ему в ближайшее время.

А им самим нужно двигаться. Нужно идти дальше. Его клинки остывали, кровь на них высыхала, Гвозди уже жалили.

— Мы найдём его, владыка, — сказал Скарр-Хей. — Скрыться негде, только не сейчас. Мы найдём его.

И Кхарн, кажется, сообразил, медленно и смутно. Он кивнул.

— За мной, — приказал он. Затем посмотрел на остальных. — Все за мной.

И они снова побежали, но не к центру: воины неслись прочь, будто стая диких псов, воя, рыча, задыхаясь от рвения, порождённого механизмами. Движение немного приглушало боль, но все они знали, что скоро им нужно будет сражаться по-настоящему, снова вонзать клинки в живую плоть, убивать, калечить, жечь.

Теперь Кхарн вёл их, гнал вперёд, с его упорно работающих рук и ног слетали хлопья запёкшейся крови.

Скарр-Хей слышал, как он бормотал снова и снова, одержимый, поглощённый единственной мыслью:

— Найти... тебя. И закончить...


Глава шестнадцатая

Используя шанс

В плену сомнений

Бреши в стене


Да, точно закончилось. Повеселились мы неплохо, подумалось Айо Нуте, но теперь нам крышка.

Артиллеристы на орбите сменили тактику: от ударов, направленных на поражение максимальной площади, они перешли к точечным обстрелам, призванным разрушить неудобную помеху, которая встала между ними и их добычей. Орбитальная платформа после серии точных попаданий серьёзно теряла высоту под мощными ударами. Пустотные щиты получили пробоины в ряде секторов, из-за чего обнажилась материальная броня верхней части корпуса. Противник выпускал ракету за ракетой по рулевым двигателям «Неба». Часть снарядов сбили истребители V легиона, но большинство достигло цели.

Повреждения множились. Однако орбитальную платформу на всём маршруте в первую очередь защищали её огромные размеры, и даже когда пустотные щиты распадались, а повреждённые двигатели выбрасывали в атмосферу факелы горящего топлива, врагу требовалось время, чтобы пробиться через все слои адамантия и стального корпуса.

Командный мостик всё ещё функционировал, более или менее. Большая часть оборудования была разрушена или вышла из строя, но уцелевшие члены экипажа кое-как сохраняли контроль над перемещениями станции, а большего от них сейчас и не требовалось.

Нута приказал изменить курс ещё два часа назад. По сути, он упражнялся в прогнозировании, ведь «Небу» требовалось так много времени, чтобы сменить траекторию, что подобные команды следовало отдавать заблаговременно. Переброска энергии на двигатели плотной среды дала ощутимый эффект только сейчас, когда зловещие очертания захваченного космопорта целиком заполнили передние обзорные экраны. Медленно и мучительно вся надземная станция начала поворачивать на юг, от крепости Львиных врат к пустошам за её пределами.

Айо стоя наблюдал за перемещением. Он не садился уже несколько часов: в командном троне возникла какая-то неисправность, и тот начал бить током. Нуту это не беспокоило. Почему-то казалось, что правильнее держаться на ногах.

В этот момент с орбиты обрушился ещё один лазерный удар. Поток энергии насквозь пробил уже повреждённую секцию пустотного щита, прорезал девятый сектор обшивки и ворвался в помещения под ним. Корпус платформы в очередной раз содрогнулся и опустился на сотню метров или около того. Уже привычная схема.

Нута улыбнулся. Наверное, противник в своих пустотных кораблях плевался от досады. «Небо» поглощало всё, что в него посылали, и так продолжалось достаточно долго. Сейчас основная структура начинала разваливаться, но свою работу станция выполнила. Несколько передовых рот бронетанковой колонны уже вырвались из-под спасительной тени платформы, не сомневаясь, что смогут безопасно приблизиться к цели на расстояние стрельбы своих пушек. Даже фанатики на флоте не стали бы вести лазерный огонь так близко к месту, которое пытались защитить.

Палуба задрожала — взорвался ещё канал вывода мощности. Когда-то Нута гордился тем, что способен определить любой аспект состояния своего маленького королевства по гулу тысячи систем, но теперь появилось много новых звуков, и он мог лишь констатировать, что платформа долго не продержится.

Он попытался вызвать по комм-связи Джангсай-хана — того, кто дал ему этот шанс проявить себя. Контакт не устанавливался, чего и следовало ожидать в такой обстановке. Айо искренне надеялся, что воин ещё жив.

— Если ты меня слышишь, мой хан, — произнес Нута по воксу, — будь уверен, я взял свою правду в чужую страну. Благодарю тебя. Ты оказал честь и своей общине, и своему легиону.

Вот и всё. Из-за возрастающего трения экраны носового обзора начали трескаться. Всё дрожало — стены, палубы, арочные своды. Обрушился ещё один шквал лазерного огня: вероятно, его рассчитали и выпустили ещё до того, как платформа изменила курс, однако залп всё равно задел самый край обода в северной части и разнёс три периферийных сектора на облачка металлической стружки.

Пошатываясь, Айо пересёк палубу и подошёл к станции внутренней связи. Он оттолкнул в сторону распростёртое тело оператора и принялся искать схемы трансляции. Выбрав настройку «весь корабль», он схватил переговорный раструб.

— Экипаж орбитальной платформы «Небо»! — выкрикнул Нута. Он понятия не имел, сколько людей на нижних уровнях ещё способны внимать ему, но хотя бы те, кто оставался в живых рядом с ним, в том числе Айзен и Слефа, имели возможность смотреть и слушать. — Мне не нужно говорить вам, что конец близок, вы сами всё видите и ощущаете.

Краем глаза Айо замечал на дисплеях реального обзора, как земля вздымается им навстречу. Казалось, что она приближается очень медленно, однако Нута знал, что снаружи, в настоящем мире, падение сопровождается яростным, истерзанным молниями ураганом, подобного которому ещё не наблюдала даже эта планета, привыкшая к исполинским масштабам.

— По инструкции я обязан разрешить вам немедленно направиться к избавительным капсулам, — продолжал Айо, — но в данном случае я бы этого не рекомендовал.

Территория внизу удерживается врагом, а мы знаем, как он поступает с пленными. Я уверен, в миг нашей неминуемой гибели мы заберём с собой ещё кучку мерзавцев, что не может не радовать.

Тряска усилилась. Вид снаружи полностью заслонили собой сплошные стены пламени. Гул, не смолкавший с самого начала, теперь превратился в пронзительный стон истерзанного металла.

— Итак, мы идём на дно с нашим кораблём, как мореплаватели древности. Ваши имена, возможно, не останутся в памяти, но теперь наше имя — это название крепости, где мы служили, и его уже никто не сотрёт. Гордитесь! Встречайте смерть стоя и, чёрт вас дери, гордо, как любой воин Императора!

Ещё один лазерный заряд сильно ударил по ним, и западная секция дала гигантскую трещину по всей ширине. Металл завопил громче, и Нуте даже показалось, что он слышит, как наружный воздух с воем врывается внутрь и проносится по нижним палубам, а внешний корпус наконец разваливается на крутящиеся куски.

— По правде говоря, мы не требовали ничего, кроме шанса достойно послужить, — произнёс Айо.

Пламя рассеялось, и он напоследок бросил мимолётный взгляд на космопорт Львиных врат, что уплывал от них на север. Границы комплекса уже запылали красным светом под огнём наступающих Белых Шрамов: начался штурм, который «Небо» помогло осуществить.

— Нам дали шанс, — сказал Нута, удовлетворённо улыбаясь. — И мы им воспользовались.


Артиллерия наконец открыла огонь. Тяжёлые затворы прогромыхали в казённых частях, когда чудовищные орудия, извергнув пламя, со свистом отъехали по направляющим и лязгнули о тормоза отката. Отдельные выстрелы сменились непрерывными залпами: низко посылаемые снаряды летели прямо в столбы вздымающейся пыли, что приближались к порту. Хотя никому из канониров не удавалось чётко различить цели, это вряд ли имело значение — учитывая, какой пересечённой стала местность, противник мог наступать лишь на ограниченном числе участков, поэтому даже при пальбе вслепую ты промахивался только в случае невезения.

Мораргу нравилась такая картина. Также ему нравилось то, что последние роты наземной техники легиона покидают ангары и развёртываются за стенами, чтобы вступить в бой. Он знал, что все эти танки будут уничтожены, но сейчас задача состояла в том, чтобы замедлить ход событий. Данная базовая доктрина Гвардии Смерти, несмотря на все изменения в легионе, по-прежнему занимала главное место в их подходе к войне. Они очень хорошо владели такой методикой: вынуждали врага увязнуть в любой стычке, истощали его силы, поднимали уровень страданий настолько высоко, что только первосортное презрение к жизни могло вытащить тебя из трясины. Пусть всё затянется, постепенно зайдёт в тупик, утонет в этом болоте.

Основное внимание теперь уделялось стационарным защитным позициям. Проклятая орбитальная платформа, сделав свою работу, стремительно падала, а последние воздушные схватки подходили к концу. Когда бой в атмосфере завершится, всё сведётся к противоборству наземных сил и тому, сумеет ли враг создать плацдармы в достаточном количестве.

Ранее Морарг отправился к Мортариону сразу же после того, как согласовал с Калгаро оборонительные мероприятия. Он отчасти ожидал, что примарх уже начал вооружаться, чтобы отправиться на передовую и лично принять командование, но, похоже, с момента его последнего визита изменилось немногое. Мортарион по-прежнему сидел на обсидиановом троне, вцепившись огромными латными перчатками в тёсаный камень, и пристально смотрел на красноватые небеса перед собой.

— Предполагаю, они скоро достигнут периметра, мой господин, — сказал ему Каифа. — Мы заставим их заплатить за преодоление стен, но они войдут.

Мортарион кивнул.

Значит, они хотят уничтожить сами себя, — тихо произнёс он сухим, тусклым голосом. — Мы так долго изводили их, что они впали в безумие. Я мечтал, что убью его в доме своего отца, чтобы положить конец нашей долгой вражде там, где она началась, но теперь это должно случиться здесь.

— Его ещё не заметили, — сообщил Морарг. — Каждое подразделение получило приказ обнаружить и уничтожить его, пока он не прорвался за стены.

Тогда Мортарион усмехнулся.

— Амбициозно. Если вам это удастся, я буду впечатлён, но и разочарован, — его горло всё же предназначено для моей косы.

Примарх казался рассеянным, он лишь отчасти уделял внимание разговору. Весь гарнизон крепости пришёл в движение, собираясь с силами, чтобы отразить захватчиков, а Мортарион по-прежнему сидел здесь, окружённый тенями и стрекочущими проблесками демонических сущностей. Тогда советник говорил себе, что кажущееся бездействие иллюзорно и Повелитель Смерти вовлечён в битву на таких уровнях бытия, что ему, Мораргу, никогда не удастся постичь их суть. В залах самого Императора царило отчаяние, и всё из-за грандиозных вихрей силы, которую его господин направлял сюда, в эту самую палату.

И всё же Каифа обрадовался бы, если бы увидел его во всеоружии. Если бы глаза примарха загорелись яростью, как тогда, на Барбарусе, когда он вскидывал косу в ритме марша миллиона солдат. Вот на что Морарг с радостью посмотрел бы снова.

— Что ж, — сказал он тогда, не зная, что от него теперь требуется, — я должен принять участие в обороне.

Да. Полагаю, должен.

И на этом всё закончилось. Уходя, Каифа чувствовал себя подавленным, как никогда прежде. Складывалось критическое, по-настоящему опасное положение, а окружающие, казалось, либо воспринимали ситуацию как некую

порочную игру — например, так поступал Калгаро, — либо совершенно не видели угрозы.

Неужели это сделала с ними пустота? Неужели тайная сделка, заключённая во время Болезни, на самом деле ухудшила их способности, а не усилила их? Трудно даже понять, как проверить такую идею. Их тела превращались в странную смесь хворей и чего-то непробиваемого, из-за чего они становились практически неуязвимыми, даже когда притуплялась острота ума и распадался рассудок. Сложно предположить, продолжится ли этот процесс после войны. Возможно, они окончательно перейдут в совершенно иную реальность и перестанут чем-либо отличаться от демонов, которые прыгали и резвились вокруг них? И если их ждёт подобная судьба, то какая же это победа?

Пока Морарг спускался в арсенальные помещения, подобные мысли не давали ему покоя, отвлекая его внимание от того, на чём стоило бы сосредоточиться. Поэтому Каифа слишком поздно заметил притаившегося демона, а значит, оказался в опасности, поскольку к таким существам не стоило приближаться без веской причины.

Морарг мгновенно застыл, уставившись на тварь, его рука зависла над боевым ножом. Создание смотрело на Каифу снизу вверх. Он — наоборот. Долгое время оба не двигались. Затем демон, слегка распрямив влажное тело, высунулся из полумрака и лукаво улыбнулся ему.

Ты разочарован? — спросил он. — Да?

— Кто ты?

— Ответь на вопрос, если хочешь узнать больше. Ты разочарован?

Существо выглядело крайне необычно. Большинство нерождённых, населявших космопорт, относились примерно к одному типу: тучные, покрытые нарывами и струпьями, слюнявые и хромые, облачённые лишь в истлевшие лохмотья, которые свисали с их дряблых тел, как отмершая кожа во время линьки. Это создание ничем не походило на них. Демон был худым. Очень худым. Настолько тонким, что, казалось, если он повернётся в профиль, то исчезнет совсем, растворится в темноте и уползёт прочь. Его конечности были длинными и уродливыми, а лицо напоминало оползень из обвисшей серой плоти. Как и многие подобные твари, он быстро смещался между измерениями — его внешняя оболочка то становилась прозрачной, как стекло, открывая скелет, то снова обретала плотность. Он сидел на корточках в луже солоноватой воды, подняв тощие коленки до уровня плеч, и хрустел костяшками пальцев, а его большие грустные глаза светились, как плошки с коронными разрядами.

— Узнать больше? О чём? — раздражённо спросил Морарг, бывший не в настроении для игр.

О твоём господине. — Демон заговорщицки улыбнулся. — О том, в кого ты теряешь веру в этот самый момент.

Каифа стремительным движением выхватил нож. Он всё ещё мог двигаться быстро, когда злился достаточно сильно.

Уставившись на клинок, демон моргнул.

Думаю, ты и правда попробуешь применить его. Возможно, он даже причинит боль.

— Поверь мне, так и будет. Кто ты? — спросил Морарг.

Существо пожало плечами. Каждый жест демона, каждый намек на движение подчеркивали его крайнюю худобу. Он выглядел как ходячий труп, обглоданное тело, высохшая кожура.

Я — Остаток. Я — последний кусочек там, где всё прочее уже поглощено. Я — тот маленький хрящик, который выплёвывают, прожевав кусок мяса. Я — память. Я — то, что пришло раньше.

Морарг зашагал дальше.

— У меня нет времени на загадки, — проворчал он.

Но мы обожаем его! — выпалило существо, и Каифа остановился. — Мы поклоняемся ему. Разве это ничего не меняет? Сейчас ты должен сражаться за него, но колеблешься в своей вере. Не нужно. В эмпиреях его любят, как мало кого другого.

Подобные речи смущали. XIV легион ещё не очень многое узнал о нерождённых. Демонов по-прежнему считали настораживающим феноменом, их опасались и им не доверяли, хотя и использовали в качестве союзников. Морарг не разбирался в них, но ему хватало проницательности, чтобы понимать: они лгут, обманывают и, несмотря на свою эфемерную сущность, ловко играют на сомнениях и колебаниях смертных из плоти и крови.

Но он всё равно не ушёл.

— Похоже, ты много знаешь обо мне, — произнёс Каифа с опаской.

Потому что ты самый верный из верного легиона, — ответил демон. — Ты пережил больше других: муки, Изменение, нисхождение в мир, к которому тебя никто не готовил. И всё же ты продолжаешь служить, веря, что ваше дело правое, потому что он так приказал. Будет жаль, если ты усомнишься сейчас, если тебе вскружат голову менее достойные души, ставящие себе в заслугу то, чего они никогда не понимали до конца.

Морарг не опускал нож.

— Говори прямо, создание, иначе я вырежу из тебя правду.

Демон ухмыльнулся.

Можешь попробовать. Со мной труднее покончить, чем с большей частью сущего, ведь я — то, что остаётся, когда закончили резать. — Он дёрнул жутким лицом, скорбным и бесформенным. — Но я объясню, как сумею. Ты считаешь, что твоего господина обманули, что им управлял кто-то иной и что того, другого, следовало призвать к ответу ещё задолго до того, как всё это могло произойти. Ты предполагаешь, что примарх — жертва, которая, как и все вы, пробует как-то мириться с трудностями, и поэтому ты стараешься не презирать его. Но всё же ты боишься, что он лишь пешка в чужих руках, что он слаб, а слабость — худший из всех грехов на Барбарусе.

— Я убивал живые души и за меньшее! — прорычал Каифа.

Тогда хорошо, что у меня нет души. — Скорчив гримасу, демон поднялся на ноги. Тени задёргались, словно цепляясь за него. Его круглые глаза, хоть и лишённые зрачков, отражали свет, как у кошачьих. — Теперь утешься, ибо истина гораздо сложнее. Вот о чём я хотел рассказать тебе, ведь важно, чтобы кое-какие истории стали известны. Твой легион принадлежит Мортариону, и так будет всегда. Он — господин, и он — создатель. Ты должен сражаться за него, Каифа Морарг, причём без тени сомнений.

— Как ты узнал всё это?

Дело в том, что ты не узнал, — сказал демон. — Даже будучи там, на корабле, вместе с остальными, ты не мог увидеть этого, потому что смотрел не туда.

Он придвинулся ближе, и в ноздри Мораргу ударила трупная вонь.

— Задержись ненадолго и послушай, — пылко заговорило существо. — Ибо только я расскажу тебе, что на самом деле произошло на «Терминус Эст».


Янтарный фронт был остриём копья, средоточием наибольшего риска, первым ударом в сердце тьмы.

Шибан отдал приказ к атаке, и три сотни гравициклов рванулись вперед, в одно мгновение разогнавшись до полной скорости. Их сопла дрожали, извергая бело-голубое пламя, они неслись сквозь пепел и дым, летя, словно брошенные кинжалы, обгоняя громыхающую тяжёлую бронетехнику и устремляясь прямо к бастионам.

Морарг говорит с Остатком

К артиллерийским позициям наверху уже мчались снаряды, выпущенные прямой наводкой. Ракеты устремлялись во тьму, срываясь с крыльев штурмовых кораблей. Свет и грохот разорвали в клочья неестественную ночь, и едва полуживые существа в воронках успели поднять ослеплённые глаза, как гравициклы пронеслись у них над головами и окутали их волнами грязного дыма, изрыгаемого двигателями.

— За Кагана! — прорычал Шибан, неистово вращая глефой.

— За Хана! — раздался громоподобный крик со всех сторон.

Тахсир издал радостный вопль, долгий и беззаботный. Творилось нечто исключительное. Настал момент, когда раскрывались карты, когда кропотливый замысел подвергался испытанию.

Повсюду сохранялось равновесие. Ганьзориг, насколько знал Шибан, с трудом продвигался вперёд через сеть окопов и орудийных башен в северной части внешних укреплений крепости. Цинь Фай добился больших успехов, но его задача состояла в том, чтобы провести ложные атаки в направлении ключевых позиций артиллерии, — заставить противника думать, что главный удар наносится именно там, и отвлечь как можно больше ресурсов.

Янтарный фронт, это остриё копья, держали в резерве до самого что ни на есть последнего момента, пока платформа «Небо» не сорвалась в разрушительное падение. Когда сила тяжести и полученный урон наконец одолели бескрайний летучий город из железа и пластали, батальоны гравициклов ринулись из руин сплошной сокрушительной волной, быстро преодолевая километры, словно размытое красно-белое пятно. Батальон Шибана, находившийся на переднем краю, мчался неудержимее всех: узкие флажки на древках копий яростно трепетали, лезвия мечей сверкали золотом далёкой чогорийской зари.

Враг отреагировал, начал разворачивать орудия в их направлении. Шибан усмехнулся.

«Слишком медленно».

В тот момент, как неприятель выпустил по ним первые снаряды, Шрамы рассредоточились, лавируя через разрушенные внешние укрепления. Всадники разгоняли своих скакунов до предела: накренялись почти под прямым углом, держались одной рукой, закладывали виражи и ускорялись, их болтеры уже рокотали.

— Хай! — выкрикнул Шибан. От полноты чувств у него срывался голос.

Со времён Врат Калия они не мчались на врага вот так, бросив в атаку все силы, не оставив никаких резервов. Всё или ничего. Задрав нос гравицикла, Тахсир выпустил неудержимый шквал болт-снарядов. Их трассы оканчивались в искрящихся вспышках разрывов, словно продвижение Шибана сопровождал почётный караул, несущий погибель. Его братья мчались рядом, добавляя к каждому попаданию Тахсира собственные меткие выстрелы, пробивая и проламывая путь к цели.

И это сработало. Ведущие колонны имперской бронетехники уже заняли передовые позиции и теперь бомбардировали крепостные стены. Многочисленные ворота в нижние ярусы цитадели, и без того повреждённые, разлетались на части. Наиболее быстрые танки продвигались вперёд, метая всё новые снаряды в самое пекло. Опережая пламенный смерч их залпов, пролетая по флангам, чтобы не попасть в него, «Кизаганы», «Скимитары», «Шамширы», «Шершни» и «Тайги» устремились прямо вверх. Удаляясь от пылающих земляных укреплений, они приближались к зелёным ореолам, разгоняя и без того натужно работающие репульсоры.

Шибан зафиксировал первую цель — бастионную башню над главным шоссе, ведущим внутрь. За ней находились подъёмники для космолётов и транспортные лифты, залы техобслуживания и конвейерные эстакады, но данная позиция представляла собой крепкий рубеж, который враг должен был удержать, чтобы не дать им проникнуть внутрь. Тахсир уже видел на парапетах пехоту в силовой броне, стационарные орудия, что поворачивались в его сторону, и странные мерцания по всему периметру, похожие на наэлектризованную вуаль.

Сигнальные ракеты, выпущенные экипажами танков, вспыхнули над всем пейзажем и залили его кроваво-красным светом. Парапет расцвёл взрывами от попаданий из миномётов и детонаций ракет со штурмовых кораблей. В результате мощного непрерывного артобстрела дробился скалобетон, а по каменной кладке ползли трещины, из-за чего возникали бреши, через которые мог проскочить спидер.

— За мной! — крикнул Шибан, дав полный газ.

Гравициклы рванулись по осыпному склону из обломков, петляя и ныряя под встречным шквалом твердотельных снарядов. Часть из них получили попадания и, не переставая кувыркаться, на полной скорости врезались в землю, но другие легионеры отплатили за них сполна. Наездники выпустили потоки карающих болтов, которые изрешетили огневые точки и пробили броню танков, вкопанных в землю.

Они прокладывали себе путь к бастионной башне, приземистой махине из взаимно смыкающихся стен, полуразрушенной и наспех залатанной. Прямо впереди в её внешней обшивке зияла огромная прореха, очерченная чёрными, как ночь, стойками строительных лесов, и изнутри неё струилось то жуткое зелёное свечение.

Шибан напрямую прорвался к бреши, выстрелами выбивая защитников с их позиций. Преодолев переплетения арматуры, он взметнулся на уровень парапета.

Развернувшись, Тахсир очистил плоскую крышу башни шквалом болтерного огня, а его братья тем временем влетели в пролом и поднялись к нему. Но теперь они оказались в узком пространстве — с трёх сторон их окружали высокие куртины. Вражеские бойцы покинули блиндажи и перешли в наступление, болтеры задёргались в их руках, и Шибан соскочил с седла. Братья, последовав его примеру, ринулись в схватку с окутанными пламенем клинками, кружа ими, вращая и проводя прямые выпады.

Затем началось то особое сражение, которое неизменно случалось между космодесантниками: ближний бой, кровавый, быстрый, где мастерские выстрелы и взмахи мечей вызывали сенсорную перегрузку, где на каждом участке поверхности сталкивались тела в силовой броне. Они убивали неизящно и безыскусно, охваченные звериным бешенством, что рождалось из взаимной ненависти, ведомые беспримесным желанием причинить боль, покалечить, вырвать глотку, пробить лёгкое или раздробить череп.

Белые Шрамы обернулись разразившейся бурей, безрассудной и полной жизни, въевшаяся грязь слетала с их доспехов, пока они неистово орудовали руками и ногами. Гвардейцы Смерти показывали себя такими же несгибаемыми и беспощадными, как и всегда, только теперь их подпитывали новая необъяснимая стойкость и зловещее покровительство демонов. Чтобы вывести из строя одного легионера Четырнадцатого, требовалось два Белых Шрама, и даже тогда воины Мортариона, пошатываясь, вставали, если их не разрубили на куски. Штурм натолкнулся на сплошную стену упорного сопротивления врага, который успел подготовиться и испытывал к своему противнику такую же лютую ненависть, какую внушал ему сам.

Всё больше Белых Шрамов устремлялось к крепостным валам, сыны Хана преодолевали беспощадный обстрел настенных орудий, чтобы добраться до брешей в линиях обороны. Спрыгивая со скакунов, они вступали в бой, и пластины их брони цвета слоновой кости резко выделялись на фоне мерзостных теней зловонной горы-крепости. Их встречали тёмно-зелёные великаны, к которым непрерывно прибывали подкрепления, хотя пробирались они к передовой так, словно брели по разлившейся нефти. Тулвары наискосок столкнулись с цепными мечами, клинки дао лязгнули о проржавевшие тесаки, и на каменные плиты, уже почерневшие от жизненной влаги, пролитой в столкновениях между витязями Дорна с инженерами смерти Пертурабо, снова хлынула кровь.

Шибан расправился с пошатывающимся существом перед собой — раздутой пародией на космодесантника, из вокс-решетки которого свисали светящиеся щупальца, похожие на лохматую бороду, — и пинком сбросил его по ступеням к краю парапета. Ринувшись дальше, Тахсир побежал вверх по изогнутой лестнице. Имань и остальные воины братства не отставали ни на шаг.

На следующем ярусе его ждало более суровое испытание. По скалобетонным плитам, вывернутым и развороченным взрывами снарядов, в сторону Шрамов затопали три шеренги астартес-предателей. Подобные создания подвергались таким изобильным мутациям, что те, кто сражался против них, привыкли называть их «чумными десантниками», хотя едкая насмешка уже давно утратила остроту. С ними явились якша, более высокие и тучные, — они мерцали и подёргивались, смещаясь между измерениями. Через толпу с хрустом шагал древний осадный дредноут «Левиафан» с двумя силовыми кулаками, из металлических пальцев которых выплывали токсичные облака, а за ним по широким лестницам громыхали новые бойцы, идущие заткнуть пролом.

Тахсир напрягся, не решаясь атаковать: он понимал, что здесь всё нужно быстро зачистить, но численный перевес врага беспокоил его. Миг спустя небо над ним окрасилось в малиновый цвет. Прозвучал неописуемо громкий хлопок, а следом примчался опустошительный порыв ветра, жгучего, как из топки. На востоке поднялось исполинское грибовидное облако оранжевого цвета, возвышавшееся так же величественно, как любой шпиль самого Санктум Империалис, и затем на участников боя с гулким стуком просыпался град из пепла и комьев грязи.

Так закончилось затянувшееся падение «Неба»: проделав километровую борозду через развалины Флотской коллегии Империума, оно превратило весь район города в неимоверно жаркий погребальный костер. Но, пока пепел кружился вихрем, а сокрушительная ударная волна от апокалиптического крушения платформы накрывала весь космопорт, над головами воинов с рокотом пронеслись десять «Грозовых птиц» модели «Сокар». Наклоняясь и опуская носы, они преодолевали бурю, чтобы достичь точек выброски десанта.

— Кэшик! — крикнул Имань. — Каган! Каган с нами!

Величественные штурмовые корабли резко снизились, выдерживая потоки зенитного огня, и стало видно, что их посадочные люки уже открыты. Оттуда выскакивали исполины, виртуозы фехтовального мастерства, и почва взметалась, сотрясаемая тяжёлыми терминаторскими доспехами. В авангарде шёл Намахи, носивший золотой шлем, который отмечал его как величайшего мечника в легионе после Цинь Са. Он сразу же вступил в жестокий бой с целым отделением чумных десантников. Следом высадились грозовые пророки, и демоны завыли, испепеляемые дуговыми разрядами пси-энергии.

Но ярче всех блистал сам Хан, облачённый в броню цветов слоновой кости и золота, — его драконий шлем сверкал золотым огнём, а плащ развевался и хлопал, пока он нёсся к земле. Сверкнув, вылетел из ножен Белый Тигр, прославленный клинок-дао, и на его клинке, оплетённом ветвящимися молниями, преломились лучи кровавого ореола — отсветы предсмертных корчей «Неба». Грозовые ветры вспыхнули вокруг Хана, разделились и завертелись вихрем, который завизжал, будто загробный хор. Выше самого огромного из врагов, быстрее самого проворного из своих бойцов, Джагатай врезался прямо в центр строя чумных десантников. Он разрубил четверых на дымящиеся куски с серебристыми краями ещё до того, как враги успели поднять оружие.

Затем Каган принялся за «Левиафана»: рассёк ему сочленения, разрубил кабели под шеей, когда шагатель дёрнулся к нему, пронзил тяжёлую лицевую бронепластину, поднял дредноут одной рукой, крутнулся на пятках и метнул его высоко над сценой битвы. Тридцать тонн цельного керамита взмыли в бушующие небеса, словно детская игрушка.

Какие-то мгновения каждая живая душа на поле боя просто наблюдала, как он летит. Даже почётные гвардейцы из кэшика, за долгие годы привыкшие к тому, что их господин, когда входит в смертоубийственный кураж, совершает небывалые деяния, в изумлении взирали на махину, несущуюся у них над головами.

Искалеченный «Левиафан» врезался в земляные укрепления далеко внизу, и взрыв пробитого реактора разнёс его на части. Словно по сигналу, знаменосец кэшика развернул огромный стяг V легиона и водрузил его на крепостную стену. Развернувшееся в вышине полотнище гордо несло священную символику: красный разряд молнии, знак Чогориса, неизбывное возмездие небес, вершащих суд над недостойными.

Одновременно каждый Белый Шрам воздел свой клинок, и грохот битвы утонул в их общем рёве.

Каган! Орду гамана Джагатай!

Шибан-хан выкрикивал эти слова в сотне миров и на сотне полей сражений, но сейчас он без остатка вложил в них душу и сердце. Стены вокруг них содрогнулись от боевого клича, усиленного воксом, и даже Гвардейцы Смерти, казалось, ошеломлённо отступили перед такой непреклонной дикостью и безоговорочной убеждённостью, идущими из самых глубин духа.

А потом Шибан побежал, ринулся в бой плечом к плечу со своим примархом, и самые славные воины легиона устремились в атаку рядом с ним, и он снова смеялся, хохотал так же буйно, как тогда, когда в чистых небесах сияло яркое солнце, и не было в мире ничего, кроме радости, силы и надежд на грядущую славу.

— За Хана, — выдохнул он, замахиваясь глефой. — За избранный народ Джагатая.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава семнадцатая

Рассуждения о богах

Не останавливаться

Всё дело в числах


Она засмеялась в ответ, но не от удовольствия, а в знак презрения и недоверия.

Эреб сдержался. Он уже привык, что его презирают и ему не доверяют.

— Так что вы скажете? — напомнил он.

— Что я скажу? — Женщина покачала головой. — А что я могу сказать? У тебя есть амбиции, это я признаю, но ничего более.

Она подошла к одному из многих шкафов, заставленных идолами и статуэтками из далёкого прошлого человечества. Некоторое время женщина смотрела на них, как бы советуясь, затем потянулась к миске, взяла один финик и медленно разжевала его.

— У меня были разногласия с Ним, — наконец произнесла она. — Каким-то образом ты проведал о них, но их не особенно утаивали. Мы расходились во мнениях, и тогда, и сейчас. — Женщина подняла глаза на Эреба. — Но я всегда знала, что Он трудится на благо человечества. Пожалуй, Он мог ошибаться, проявлять высокомерие и вспыльчивость, но угроза была реальной. Мы все прошли через это. Однако твои хозяева — или те, кого ты считаешь таковыми, — это конец. Они — завершение истории. Меня изумляет, что ты решил, будто я соблазнюсь идеей служения им.

— Но вы уже послужили.

— Я поступила так, чтобы не допустить ухудшения ситуации — чего-то ужасно неправильного, искажения самой сути возвышения нашего вида. Я не собиралась помогать вашему делу.

— Ваши намерения мало что значат. — Эреб внимательно наблюдал за ней. — Отклик находят действия. Вы проложили путь для всего, что последовало дальше.

— Нет. — Женщина снова повернулась к нему. — Все решения принимались уже после того. Он мог бы отказаться от проекта... Я думала, что именно так Он и поступит, но недооценила его ослиное упрямство. Или же Он мог бы убить свои творения после того, как я показала Ему, насколько они опасны, но, вероятно, в Нём даже тогда имелась некая привязанность к ним. А ваши примархи, все они, тогда ещё сохраняли свободу выбора. Если бы их не втянули в этот ужасный Крестовый поход, не заставили действовать от Его имени, будто строптивых детей, какие решения они приняли бы сами?

— Рано или поздно они бы столкнулись с моими хозяевами.

Эрда снова рассмеялась, так же презрительно.

— У тебя нет хозяев, дурень! Нет никаких богов, никого, кто заслуживал бы такого названия, есть лишь искажённые отражения наших грёз. Ты падаешь ниц перед самим разрушением. Ты буквально служишь ничему.

— Звучит как проповеди Единства, те самые, в ошибочности которых мы так давно убедились. — Эреб вздохнул. — Если боги не настоящие, как же они вручают столь могущественные дары? Как их вестники наделяют нас такой силой?

— Дело в том, что ты просто пожираешь своих родичей, — с отвращением сказала Эрда. — Демон — всего лишь воплощение человеческой мысли, момент человеческой слабости, частица человеческой гордыни. Награждай их любыми именами и титулами, какими пожелаешь, но они — просто трупный газ нашей расы.

Эреб фыркнул, поражённый сравнением.

— Ах, как вы ошибаетесь. — Он потянулся за скипетром. — Я говорил вам только правду: в эмпиреях вас упоминают с почтением. Даже если вы действительно не желали того, я всё равно мог бы поведать вам об эфире, показать вам размах силы, от которой вы отрекаетесь, и всем безрассудствам Анафемы пришёл бы конец. Новая заря просвещения всё ещё возможна, и мы оба способны подняться на немыслимые высоты.

Эрда грустно улыбнулась.

— Всё то же самое, — пробормотала она. — Вечно это стремление к власти, к знаниям, будто некая одержимость, которая вроде бы должна ослабнуть после полового созревания.

Взглянув на его скипетр, женщина явно не впечатлилась. Затем она взяла одну из статуэток — какое-то пузатое божество, сидящее со скрещенными ногами.

— Я знала ту, что слепила эту фигурку. Скромная женщина, она едва ли осознавала, каким искусством владеет. Она делала их для удовольствия, даже не представляя, что её творения переживут её, но так и случилось. В жизни она не заглядывала далеко, её не тревожили ни зависть, ни страсти. Она скончалась мирно, почти ничем не накормив эмпиреи. И вот всё, что она оставила после себя: итог спокойной работы пары трудолюбивых рук. Если бы я нуждалась в поклонении чему-то, связанному с людьми, то поклонялась бы её рукам. Но даже если бы я попыталась это сделать, то она никогда бы меня не поняла и пришла бы в невероятное смущение. По моему опыту, те, кто требуют поклонения себе, никогда его не стоят. — Ещё мгновение поглядев на фигурку, Эрда поставила её на место. — Да, просвещение надвигалось. В этом вся трагедия. Оно всегда обитало внутри нас, пробиваясь наружу. А теперь из-за Него, желавшего ускорить его приход, и из-за тебя, который не мог бы постичь его, даже окажись оно прямо у тебя перед глазами, всё уже погублено.

Она повернулась к нему лицом, уперев руки в бока. Эрда, крепкая и рослая женщина, смотрела на воина, не отводя глаз. Рядом с ней Эреб в его жутких доспехах с шипами выглядел как персонаж неудачной пьески.

— Мне не за что извиняться, — сказала Эрда. — Я отвергаю Его, и я отвергаю тебя. Вы подпитываете друг друга, нуждаетесь друг в друге, а теперь вы так крепко сплелись в любовных объятиях, что я едва могу вас различить.

Эреб протяжно, недовольно вздохнул.

— Я искренне надеялся на большее, — мрачно произнёс он, пробуждая колеблющееся поле своего скипетра. — Я надеялся, что вы хотя бы в некоторой степени осознаёте, что поставлено на карту. Хоть чем-то показываете, что вам понятна суть вашего поступка.

Эрда с презрением посмотрела на оружие.

— Я действовала по велению совести, — сказала она.

— Так поступают глупцы, ибо совесть не должна указывать путь, — возразил Эреб.

— У тебя в голове никак не уложится, что я никогда не вступлю в союз с такими, как ты.

— Но почему? Вы уже так много сделали для нас. — Несущий Слово крепче сжал рукоять. — Но если вы будете упорствовать в вашем невежестве, вас придётся вывести из игры. Недопустимо, чтобы кого-то опять раскидало по Галактике, нельзя более вмешиваться в схемы, предначертанные свыше. В сложившейся ситуации вы, госпожа моя, — пережиток прошлого, реликт, и если вы не пересмотрите ваши взгляды, то крайне опасно будет оставлять вас в живых.

Эрда грустно улыбнулась.

— Как ты похож на всех тебе подобных: не получив желаемое, тут же переходишь к угрозам. — Она переплела пальцы и подняла руки, как во время молитвы. По комнате разлилось золотое сияние, по земляному полу пробежала странная дрожь. — Однако ты напрасно пришёл сюда один, чудовище.

Скипетр Эреба заискрился, и вокруг него затрещал вытесняемый воздух. Рядом с воином проявились очертания четырёх огромных созданий. Ещё текучие, как вода, они быстро обретали плотность, у них вырастали шипы и клыки, зарождались звериные глаза.

— Я вовсе не один, — сказал он, завершая призыв. — И, я думаю, вам нужно извиниться перед моими друзьями.


Значит, кто-то по-прежнему готов к борьбе, готов оттеснять их. Индраса это почти радовало, хотя теперь развитие событий замедлилось как раз тогда, когда им следовало набирать обороты.

Беруддин оказался прав: осаждающие выявили очаг сопротивления, железный стержень в мире податливой плоти. Передовые части Шестнадцатого устремились к нему, перебрасывая отделения с целого ряда направлений. Воины других легионов также выдвигались туда целыми батальонами — пресытившись убийствами как таковыми, они стремились к достойному бою.

Но этот эффект срабатывал и в другую сторону. Ранее Аркету удивляло, насколько легко некоторые из формирований противника разваливались под их натиском. Вероятно, многие из таких частей просто ослабли и утратили боевой дух, но теперь, похоже, уже несколько из них услышали те же вести, что и сам Индрас, поняли, что теперь среди них есть лидер, готовый дать отпор, и покинули свои позиции, чтобы влиться в новую волну сопротивления.

И вот, несмотря на всю дисциплину легионов, несмотря на великие стратегические замыслы их командиров, оказалось, что значительная часть войск с обеих сторон противостояния готова проложить себе путь туда, где битва кипела сильнее всего, где можно было завоевать славу. Внешне солдаты, в душе они оставались воинами.

«Такой ли уж большой путь мы проделали? — на бегу спрашивал себя Аркета. — Насколько это отличается от того, чем мы занимались дома, в трущобных ульях?»

«Не сильно», — пришёл ответ. Боеприпасы заканчивались, танкам не удавалось пробиться к внутреннему ядру обороны, и сражение свелось к рукопашным схваткам. Выглядели они отвратительно: никакого изящества, только всепоглощающее желание растоптать жизнь перед тобой, выколоть глаза или вырвать трахею, а затем перейти к следующей цели, просто чтобы продвинуться дальше.

Так для чего всё это? Зачем так радеть о нынешней войне, если она, по сути, не отличается от предыдущих?

Аркета усмехнулся про себя. Потому что здесь ты сделаешь себе имя. Когда орудия смолкнут, когда примарх наконец придёт в себя и наведёт справки, то тебе не помешает честно заявить, что ты сотворил нечто стоящее, то, чем можно гордиться. Впереди новые сражения, теперь уже внутри легиона, и кто-то поднимется, а кто-то падёт, так что лучше заработать себе репутацию сейчас, пока есть возможность.

На секунду Индрас опустился на колени, тяжело дыша. Он находился глубоко в многослойных грудах обломков дамбы. Её опорные столбы, что вздымались над легионером на сотню метров, разрушились не полностью и напоминали обглоданные рёбра. По обеим сторонам отвесно уходили ввысь тлеющие здания. Впереди поле зрения ограничивала пара сбитых «Грозовых птиц», чьи остовы образовали треугольный проход: именно через него братьям Аркеты ранее приказали продвигаться вперёд.

Повсюду звучали рокот и перестук болтеров, хотя и не так интенсивно, как раньше, — магазины пустели. Взамен огнестрельному оружию во мраке светились пятьсот клинков с энергетическими полями, но их сияние тускнело из-за перегрузки блоков питания после многодневного использования.

Меч Аркеты не нуждался в такой кормёжке. Прямо сейчас он низкочастотно шипел на хозяина, которому нравился этот звук, говорящий о стремлении убивать. Органы чувств Индраса работали на пределе возможностей, его разум чётко обрабатывал данные целеуказания, что прокручивались на дисплее шлема. По дну пропасти, что возникла при обрушении дамбы, пробирались его братья, опасавшиеся возможной засады и снайперского огня.

То, что они добрались сюда, само по себе стало достижением. Они прорубили себе путь через целый батальон Кровавых Ангелов, которых поддерживали осадное отделение VII легиона и остатки мотопехотного полка Имперской Армии. Похоже, те воины участвовали в наступлении Чёрного Меча: они сражались с мрачной целеустремлённостью, доселе неизвестной Аркете. Они бились уже не за победу, не для того, чтобы захватить и удержать позиции, а ради того, чтобы причинить боль. Они отвергали любые идеалы, полнились горечью, злобой и коварством. И это, если подумать, вполне заслуживало восхищения. По крайней мере, они не убегали.

Всё это подсказывало Индрасу, что он уже близко. Ориентироваться в городе было почти невозможно: лабиринты дорог утопали в дрейфующих облаках сажи, любые особенности их очертаний стёрлись, поэтому приходилось доверять чутью. Оно подсказывало Аркете, что командная группа располагается впереди. Он уже направил подразделения бойцов для обхода с флангов, и они, рысцой преодолевая руины, наступали «клещами» в привычном для них строю, поддерживая тесный контакт по коммсвязи.

Индрас двинулся дальше. Существовал риск того, что его подчинённые слишком успешно выгонят цель из укрытия. Аркета не хотел, чтобы её даже ранили: капитан желал устроить честный бой, чтобы его сородичи понаблюдали за поединком и история его победы запомнилась надолго. Поэтому Индрас бежал так быстро, насколько позволяла местность, а его братья по отделению старались не отставать. Сотни бойцов XVI легиона скользили, будто призраки, по заваленной мусором поверхности, прижимаясь к малейшим укрытиям, и тщательно сканировали местность в поисках сигналов движения или тепловых следов, хотя и понимали, что в таких условиях, когда сам воздух буквально горит, им очень повезёт, если они заметят хоть что-нибудь.

Как только они миновали своеобразную скульптурную композицию из сгоревших «Грозовых птиц», земля круто пошла вверх: к бывшему терминалу в конце дамбы зигзагами поднималась груда обломков. Склон просматривался с обеих сторон: в сотне метров над ними крест-накрест пересекались высокие мосты.

Когда они приблизились к терминалу, с замаскированных наблюдательных позиций вдоль северного края незащищённого прохода немедленно полетели болтерные снаряды, которые поразили нескольких Сынов Хоруса и вынудили остальных залечь.

Жестом приказав остановиться, Индрас припал к земле и запустил авгур. Это мало что дало ему, но Аркета знал, что здесь полно защитников, возможно, сотни. Они могли присыпать себя пылью, притаиться под рухнувшими балками, уцепиться за перекрытия наверху и просто ждать, когда он попробует прорваться здесь. Пробиваться к терминалу таким путём будет чрезвычайно сложно, и не меньше крови прольётся, если он скомандует отделениям с боем проложить путь через здания, расположенные по обеим сторонам дамбы.

Аркета связался с тяжёлой поддержкой.

— Зачистите тут всё.

Пусковые установки, размещённые позади, тут же со свистом выпустили ракеты, а следом раздался барабанный бой тяжёлых болтеров, чьи снаряды раскрошили каменную кладку стены, за которой прятались стрелки. Уже привычная завеса из клубов выбитой пыли расплылась по всему участку, заполнив пропасть от края до края. Усилив обстрел, Сыны Хоруса потратили ценные боеприпасы, но в итоге разнесли на куски горизонтальные пролёты и обрушили длинную промежуточную опору из скалобетона.

— А теперь — взять их!

Густая пыль ещё вздымалась, когда передовые подразделения Сынов Хоруса, ринувшись из укрытий, устремились вверх по склону. Метая осколочные гранаты, они расчищали себе путь, после чего продвигались для захвата позиций. Они перемещались быстро, пригибаясь к земле, а затем открывали сосредоточенный огонь из болтеров по любой видимой цели. Аркета наступал в авангарде: он бежал так быстро, как только мог, чтобы добраться до следующей господствующей высоты, и болт-пистолет взбрыкивал в его руке.

На защитников это произвело ошеломляющий эффект — трудно отбиваться, когда всё вокруг разнесено в пух и прах. В том заключалась тактика сокрушительного штурма, которую XVI легион применял на протяжении всего Крестового похода.

Тем не менее защитники дали отпор. Каким-то образом они выступили из разлетающихся обломков, уже ведя огонь. Все они носили чёрные доспехи, и множество их отделений пробиралось сквозь бурю осколков, выбирая себе цели. Воздух задрожал от свиста и воя тысячи реактивных снарядов, а следом раздались лязг и раскатистый грохот их детонаций.

Выругавшись, Аркета выскочил из укрытия и рубанул одного из них мечом. Остриё, соприкоснувшись с бронёй, вспыхнуло красным пламенем и глубоко рассекло её. Индрас ударом кулака отбросил умирающего воина и поспешил дальше. Что ж, возможно, они здесь подготовились к бою, но долго не протянут: у них нет ни достаточных сил, ни поддержки.

— Гоните их назад! — выкрикнул Аркета, на сей раз решив не отступать. Он с яростью набросился на ещё одного воина в чёрных доспехах, сломал ему клинок и отшвырнул прочь. Кувыркающегося бойца добила болтерная очередь.

Передовые отряды Сынов Хоруса стремительно продвигались вперёд, пробиваясь к вершине склона. Защитники, при всей их свирепости, слишком сильно рассредоточились и не могли достаточно долго выдерживать взятый темп боя, к тому же они уступали нападающим в оружии и снаряжении. Аркета и его почётные гвардейцы пробивались к подступам к терминалу, а вспомогательные отделения не отставали от них. На тактическом дисплее Индраса, прыгающем от помех, отображались сотни других отрядов, которые стремились занять целевые позиции: проникая в здания вокруг, они сметали по пути остатки сопротивления.

Он добрался до подножия металлической лестницы, ведущей к развалинам командной башни терминала. Подъём с обеих сторон окружали мощные скалобетонные опоры, а территорию вокруг загромождали фрагменты машин — оси, колёса, гусеницы лежали грудами, словно черепа, собранные каким-нибудь завоевателем. Адские ветры проносились над головой, вздымая пыль всё более высокими столбами, и их вой заглушал какофонию битвы.

Но затем, в последний миг перед тем, как всё пошло не так, Индрас понял, что натворил. Он почувствовал тревожное покалывание, словно разряд электричества пробежал по спине, — дало о себе знать старое бандитское чутьё, приобретённое им задолго до возвышения. Выкрикнуть предупреждение он не успел: детали машин разлетелись в стороны и понеслись вниз по склону, лязгая и грохоча. Из-под кучи металлолома выскочили десятки лоялистов. Судя по гербам на наплечниках, там были и Кровавые Ангелы, и Имперские Кулаки, но от въевшейся грязи и копоти доспехи у всех почернели, как сажа, и резко очерчивались в сиянии расщепляющих полей их оружия.

Тогда бой начался по-настоящему. Аркете не требовалось отдавать никаких приказов — его авангард бросился на противника, мгновенно развернувшись на месте, чтобы вступить в схватку. Те, кто шёл позади, удвоили усилия, чтобы достичь терминала, осознавая, что теперь исход неочевиден.

Бешено рубя шипящим клинком, Индрас расправился с первым противником, который добрался до него. Но только шагнув навстречу следующему, он увидел, как далеко зашёл.

Перед ним стоял Имперский Кулак в угольно-чёрной броне Братства Храмовников. Нечто в облике воина выдало его личность ещё до того, как Аркета взглянул на его меч. Что-то в его манере поведения, стати, жестах побуждало всех вокруг неосознанно реагировать на него, поэтому, когда он двигался, окружающие тоже перемещались, как планеты на орбите солнца. Его до безрассудства открытая поза могла бы показаться надменной, если бы её принял любой другой боец, но в данном случае она просто соответствовала впечатлению, которое он производил: ощущению полной, беспримесной сосредоточенности, погружённости в само искусство фехтования до такой степени, словно никакой иной способ существования не имел никакого смысла. В совершенном безмолвии он широко шагал среди обломков, ступая подобно хищнику, а его двуручный клинок поглощал скудный свет, затягивая лучи в небытие.

Аркета почувствовал всплеск радости.

— Чёрный Меч, — пробормотал он, принимая атакующую стойку, пока его клинок кричал от ненависти. — Не ждал, что мы встретимся вот так...

Индрас даже не заметил выпада. Что-то хлестнуло его поперёк, сильно и быстро, пробило защиту и сотрясло всё тело. Следом обрушился новый удар, вязко-текучий, словно нефть, идущий снизу вверх, режущий, невероятно мощный. Потом рукоять врезалась в шлем, оглушив Аркету, затем в него прямым выпадом всадили меч, повернули клинок двумя руками, и всё залило кровью. Последнее, что увидел Индрас, — как к нему резко разворачивается пара красных линз, и эбеново-чёрное лезвие со свистом несётся к его шее, а он пытается парировать, но безнадёжно опаздывает...


Сигизмунд мельком взглянул на обезглавленное тело, рухнувшее на землю. Он хотел двинуться дальше, но Ранн, разделавшись со своим противником, тоже посмотрел вниз.

— Капитан, — заметил Фафнир, впечатлившись. — Только вот кто?

К тому моменту Сигизмунд уже спускался по склону, чтобы заняться прочими целями.

— Без понятия, — сказал он. — Не останавливаться.


Всё сводится к числам, обнаружила Киилер. Ничего мудрёного, простая арифметика. Два взвода хорошо оснащённых солдат Имперской Армии плюс мощная огневая поддержка равняется шансу вывести из строя одного космодесантника-предателя — при благоприятных условиях. Если же послать нерегулярные войска с механическими инструментами и без приличной брони, потребуется более двухсот человек. В такой ситуации способ убийства врага состоял в том, чтобы завалить единственную цель массой тел. Чтобы закончить работу, достаточно воткнуть пару турбокусачек под уплотнительное кольцо шлема, но перед этим нужно принять на себя гнев существа, обездвижить его конечности, похоронить под завалом из мертвецов.

Все её верующие шли в бой, крепко сжимая черепа. Одни люди повесили их на шею, другие водрузили на шесты, а кто-то превратил костяные шары в моргенштерны, утыкав их железными шипами, и теперь они раскачивались на концах длинных цепей. Других знаков различия они теперь не имели. Аквилы не встречались ни у кого. Мёртвая голова стала их иконой, символом веры, под которым они шли в строю. Прежнее положение утратило значимость: бывший майор Имперской Армии шёл рядом с простым рабочим с военного завода. Под этой эгидой собрались все, кого война жестоко обездолила и лишила дома: они готовились переродиться под новым покровительством.

Несмотря на искушение, она никогда не проповедовала напрямую, храня данное обещание. Но каким-то образом люди находили дорогу к ней. Хромая, они выбирались из заваленных подвалов опустевших жилблоков, из старых канализационных тоннелей или грязных затенённых ям — просевших воронок от миномётных обстрелов. Все сухпайки распределялись. Любые раны обрабатывались. Оружие делили на всех, а элементы брони отдавали тем, кто лучше всего умел ею пользоваться.

В бой их вели мужчины и женщины, старые и молодые — те, в ком горел огонь, кто был готов выкрикивать приказы. Все командовали с передовой, по настоянию Эуфратии.

— Учите словом, учите делом, — говорила она. — Они увидят, что вы боретесь, и будут делать так же.

Стали появляться звания. Киилер не удавалось придумать какие-то особенно удачные термины, потому что она ничего подобного не планировала. Большинство именовались «проповедниками», потому что именно этим они и занимались. Все когда-то читали те самые книги, памфлеты и послания, часть из которых распространяли ещё задолго до начала великого восстания. Возникали различные теории и суждения, что порождало путаницу, и постоянно существовал риск того, что споры перерастут в конфликт. Его предотвращал только непрерывный психологический гнёт, неизбывная угроза гибели. Они проигрывали каждую битву, им всякий раз приходилось отступать, но это не считалось потерей, потому что они неизменно достигали чего-то, пусть немногого. Поражение приносило славу, если им удавалось уничтожить хотя бы ещё одного врага Императора.

К тому же поток новобранцев никогда не иссякал. По разбитым проспектам всюду брели сотни тысяч беженцев, отчаянно искавших, куда бы приткнуться хоть на минутку. Не будучи глупцами, они понимали, что Санктум не сможет вместить их всех. Им оставалось лишь одно: найти способ достойно завершить свой жизненный путь, а не просто умереть в одиночестве и страданиях.

Поэтому они слушали проповеди, а затем каждый выбирал один из черепов, в изобилии лежащих на полях сражений, очищал его, полировал и брал с собой. И тогда на атакующего врага взирали пустые глазницы, целые полчища костяных впадин, десятки тысяч безмолвных свидетелей апокалипсиса.

— Вот в чём наша сила, — сказала Киилер. — В численности. Мы готовы вынести любые страдания, не задавая вопросов, опираясь только на одну истину: Он защищает. Ничто другое не имеет значения. Мы должны пресекать всё, что противоречит этой истине, искоренять любое отклонение от неё. По отдельности мы слабы. В таком количестве, как сейчас, мы непобедимы.

Её помощники кивнули. Переванна, бывший армейский генерал-апотекарий, уже давно настаивал на более жёстких мерах против новаторов в рядах братства. Эйлд, бывший смотритель мануфактория, был менее категоричен, но держал язык за зубами. Верефт, который всю жизнь провёл силовиком на службе у провост-маршала и верил в дисциплину, поддерживал решение начальства, как и всегда. Эти люди собрались в конклав всего несколько дней назад и по воле случая, но между ними уже возникали прочные узы.

— Нам не хватает исправного оружия, — сказал Верефт, и свет костра подчеркнул морщины на его старом лице.

Они находились глубоко под землей, в проржавевшем отсеке, когда-то составлявшем часть комплекса водоочистки. Там воняло, а о гигиеничности и речи не шло, но пока что он надёжно укрывал их.

— Прометий повсюду, — произнесла Киилер. Её голос звучал мягче и глубже, чем в прежние времена. — Утечки, брошенные тайники. Мы можем сделать огнемёты, приспособить имеющиеся у нас ружья. Чечек, тот лексмеханик, уже этим занимается.

— Дальность стрельбы у них...

— Это полезно для души. Люди будут смотреть в глаза тем, кого убивают. Очищать не только врага, но и самих себя.

В прежние времена Эуфратия никогда бы так не сказала. Когда-то она придерживалась другого принципа правдивости — достоверности образов, миллионов изображений, самых разных, из которых складывалась незавершённая картина реальности. Это составляло её жизнь, так её обучили. Теперь всё прежнее исчезло, и на смену ему пришла единственная беспримесная цель: обеспечить выживание, но не кого-либо из них, а самой веры.

— Но даже тогда нам придётся отступить, — возразил Переванна, всегда думавший о тактической ситуации в целом. — Прошлой ночью мы потеряли большую часть прихожан Герона.

— Чтобы прикончить Сынов Хоруса! — с чувством произнесла Киилер. Она считала их худшими из предателей и готова была рисковать почти всем, лишь бы убивать их. — Это праведный размен.

Эуфратия заметила, что Эйлд и Верефт переглянулись. Это не обеспокоило её, ведь они имели право сомневаться. Всё, что происходило вокруг, появлялось впервые, зарождалось из пепла империи, которая делала всё возможное — по крайней мере, в период своего становления, — чтобы подавить саму возможность веры. Однако поклонение, словно вода, отыскивало путь, просачивалось сквозь трещины и крепло в результате гонений, пока не созрело для того, чтобы взметнуться ввысь и омыть всё вокруг.

— Ходят разговоры. — снова начал Переванна. — Какой-то командир сдерживает врага, замедляет его продвижение. Говорят, он убивает их вожаков, одного за другим.

Киилер кивнула.

— Чёрный Меч. Я тоже слышу об этом.

— Значит, его надо найти. Если он избранный, тогда...

— Избранный? Откуда ты знаешь, что он избранный?

Наступила тишина. Они все учились следить за тем, что говорят в её присутствии.

— Дело в имени, которое ему дали, — сказал Эйлд. — Поборник, чемпион самого Императора, отправленный нести Его возмездие в последний час.

— Мы и есть Его возмездие. Мы переживём любого героя, — возразила Киилер.

Ещё одна неловкая пауза. Они не до конца осознали суть происходящего и инстинктивно думали не только о выживании. Им хотелось нанести ответный удар, и они решили, что этот самый Чёрный Меч даст им такую возможность.

Но так не сработает. Она знала это столь же уверенно, как и всё прочее. Важно верить, придерживаться положительной доктрины. Ошибка прошлого состояла в том, что тогда проповедовали отрицание: нет никаких богов, нет никаких демонов. Но человечеству нужно нечто конкретное, за что можно ухватиться. «Есть лишь один бог, достойный поклонения. Бойтесь чужака, мутанта, еретика. Император защищает». Как только всё расставят по местам, изложат в катехизисах и насадят с помощью парных орудий — страха и огня, — вот тогда у человечества появится шанс.

Всё дело в числах.

Два взвода могут уничтожить одного космодесантника-предателя. Империум из миллиардов людей, объединённых под безглазым черепом, может навсегда очистить Галактику от изменников.

Вздохнув, Киилер провела усталой рукой по волосам. Со временем они увидят истину, а пока нужно идти на компромиссы. Возможно, этот Чёрный Меч окажется полезным.

— Хорошо, — согласилась она. — Раз уж он так важен для вас, дайте сигнал прихожанам, пусть начнут поиски. За пределами Палатина мало кто сражается, так что времени уйдёт немного.

Все выглядели довольными. И все будут заняты делом, что тоже хорошо.

— Если мы найдём этого чемпиона Императора, — добавила Эуфратия, — и если он ещё не погибнет, мы будем там.


Глава восемнадцатая

Чрезмерные эмоции

Так будет всегда

Явно не ксеносы


— Тебя там не было, — сказал Морарг. — Тебя не было на «Терминус Эст».

Конечно, был, — возразил Остаток.

— Мы были одни. Только легион.

— И тысячи других сущностей, все они пришли туда кормиться, или веселиться, или просто наблюдать, потому что настал великий день — день перемен, и мы не осмеливались предполагать, чем он закончится, вплоть до переломного момента.

— Это определила судьба. Предназначение.

— Именно так. Это должно было произойти, но могло и не случиться. По-другому и свершиться не могло, но в то же время оставался выбор. Такова природа подобных моментов. Вот в чём их красота!

Сверху, снизу, со всех сторон всё громче доносились отзвуки боя. Мораргу следовало уйти, занять место среди защитников. Каждая секунда была на счету.

— Ты говоришь так, будто я в этом не участвовал, — сказал он. — Словно я видел всё неправильно.

— А что именно ты видел, Каифа?

И мгновенно, как будто щёлкнули выключателем, он снова оказался в сердце глубокой тьмы, на корабле, который распадался на части вокруг него. Морарг даже не успел закричать, что-то возразить, потому что вернулось страдание, точно такое же, как и прежде, — всепоглощающая мука, из-за которой ему мерещилось, будто у него нет ни рук, ни ног, ни глаз, ни ушей, что он целиком состоит из переплетений обнажённых нервов, и все они пылают, все передают импульсы боли.

По коридорам разносились вопли, рыдания и рёв космодесантников, пытавшихся изрыгнуть ещё больше крови из пустого нутра: ослепшие и изувеченные, они калечили сами себя, обезумев от страданий. И так продолжалось дни, месяцы, годы, целую вечность, пока само время не стало лишь ещё одним аспектом боли, ещё одним измерением этих невыносимых мук. Они выходили за любые пределы, не просто терзая тебя, а стирая и истребляя, и ты оставался в полном сознании, но агония не прекращалась ни на миг, и ты не мог ей противостоять.

А потом всё исчезло так же внезапно, как и появилось, и они оба, Морарг и Остаток, оказались в другом мире. Каифа упал на колени, его сознание помутилось, а на коже выступила испарина. Ему потребовалось какое-то время, чтобы успокоиться, и отзвуки криков не сразу смолкли, так что Морарг даже не сразу заметил, что его тело больше не раздуто, а доспехи выглядят безупречно.

— Это... до того, — пробормотал он.

Они оба находились на большой высоте, на краю грандиозного амфитеатра, заполненного участниками многолюдного собрания. Присутствовали имперские чиновники, легионеры, жрецы Механикума, даже примархи. Один из них сейчас произносил речь, опираясь на кафедру. Каифа увидел, что это Мортарион, такой же, каким он был много лет назад, когда его тело ещё не преобразилось. Гербы его верного легиона гордо смотрели со знамён, развешанных по окружности амфитеатра.

— Никея, — выдохнул Морарг.

Место, где всё началось. Во всяком случае, там сплелась эта конкретная нить. Посмотри, какой он пылкий, твой примарх! Никто иной так не возвышал голос против колдуна. И он говорил искренне, это заметно даже отсюда. Ах, как он ненавидел саму мысль о чарах!

И тут картина изменилась вновь: неистово промчавшись сквозь пространство и время, они оказались на Молехе, где бушевало великое вооружённое столкновение под руководством самого магистра войны. Мортарион тоже был там, снова изменившийся, ещё в начале своего долгого преображения. Само небо содрогалось от колдовства, земля раскалывалась от стихийного неистовства врагов. На переднем краю битвы шёл Грульгор, разбухшее старое чудовище, которое возвратили к жизни ради того, чтобы оно убивало в количествах, беспримерных даже для Гвардии Смерти. Он буйствовал и бесновался, затерянный в собственном мире демонических излишеств и ярости.

Но затем и это исчезло, все образы быстро утонули во мраке. Переводя дыхание, Морарг огляделся вокруг. Стояла кромешная тьма, воняло застарелым потом и ржавчиной. Он ничего не видел, только слышал странные отголоски некоего приглушённого звука: казалось, их источник погребён где-то в недрах корабля.

Как же такое могло случиться? — тихо шепнул Остаток в этом замкнутом пространстве. — Как этот ревностный гонитель колдовства столь всецело поддался его чарам?

— Потому что он познал его силу, — сказал Морарг. — По необходимости.

Неужели? — Остаток улыбнулся. — А может, ему понравилось? Возможно, порой он наслаждался этим, а в иные дни едва мог смотреть на себя в зеркало. Возможно, он мучился.

Каифа постоянно возвращался мыслями к тому странному звуку. Казалось, здесь с ними застряло какое-то животное, которого он пока не мог увидеть.

— Ты не представляешь, через какие страдания он прошёл ради нас. Он вывел нас из ада, сопровождая на каждом шагу. Если он и сделал... что-то такое, то лишь для того, чтобы сохранить нам жизнь, чтобы подобное никогда не повторилось.

Остаток кивнул.

Вот теперь верно, — сказал он. — Кто ещё в этой вселенной страданий так страдал? Посмотри на него. Сейчас он здесь, с нами.

Морарг по-прежнему ничего не видел.

— А когда это... сейчас?

— После того, как дело сделано. После того, как он обрёк на заклание семерых своих сыновей, чтобы создать монстра, которого ты видел на Молехе. Перед нами последствия.

Остаток немного поёрзал, и в помещение словно бы заполз бледно-серый свет. Морарг снова увидел Мортариона: тот стоял в одиночестве, склонившись над телом убитого воина Савана Смерти, и трясся, рыдая от ужаса. Прежде чем видение снова исчезло, Каифа успел разглядеть лицо примарха, искажённое болью и ненавистью.

Они оказались в другом мире, разрушенном войной, где Гвардия Смерти шла в массовое наступление на ещё одну обречённую имперскую твердыню. Отбросив всякое колдовство, воины действовали так, как и всегда: сжимали в тиски, подавляли, изматывали. Гремела артиллерия, болтеры вели опустошительный обстрел. Во главе легионеров ступал Мортарион: руководя всем войском, он отдавал приказы в своей привычной мертвяще-холодной манере. В такт его шагам раскачивалась коса, окружённая ослепительно-ярким ореолом расщепляющего поля.

Он снова отказался от колдовства, — произнёс Остаток, с удовольствием взирая на сцены резни. — На мгновение убедил себя в том, что сможет прожить без чар и что на Молехе он допустил ошибку, которую однажды сумеет забыть.

— Для конкретной войны всегда выбирали конкретное оружие, — заявил Морарг. — Когда мы нуждались в колдовстве, то применяли его, и наоборот.

— Или же дело в том, что он пытался отринуть чары, но потерпел неудачу? Может, он, как зависимый человек, который ненавидит свой порок, то и дело старался бросить, но всегда срывался? Тебя это никогда не смущало? Как такое возможно: сейчас он с пылом бросается обвинениями, а потом убивает своих самых драгоценных сыновей лишь ради того, чтобы получить шанс превзойти брата на поле боя? Неужели тебя это никогда не изумляло? Не ужели никто не сказал ни слова?

Морарг окинул взглядом картины боя. Даже здесь, хотя с мерзостями вроде Грульгора было покончено, в запахах ощущалось что-то иное. Нечто тошнотворное, разлагающееся. Доспехи легионеров уже приходили в негодность, покрывались грязью. И всё же они побеждали.

— Он сделал то, что следовало. — Каифа упрямо твердил свою мантру. — Мы должны были выжить.

Да, он сделал то, что следовало. — Остаток вновь колыхнулся, и видения рассеялись. Они снова остались вдвоём, теперь уже в кромешной темноте и абсолютной тишине, как будто их полностью вырвали из времени и пространства и бросили на задворках вселенной. — Итак, представь, что ты узнал две истины, и каждая из них неопровержима. Представь, что ты узнал, что единственный способ обеспечить выживание вашего Легиона — погрузить его в такую бездну колдовства, какая только возможна, и тем самым наделить его настолько могущественными дарами, что ни одна сила в Галактике никогда больше не сумеет властвовать над ним. Но затем представь, что все твои прежние страхи реальны, что ты был прав на Никее и любое прикосновение к чарам обречёт вас всех на страдания, непредставимые для смертных. Представь, что ты знаешь и то и другое. Как бы ты смог жить с этим? Как бы ты поступил?

— Правильно. Верно, — ответил Морарг.

— Но ведь обе истины верны, и обе неверны. Если ты воспротивишься эмпиреям, то никогда не обретёшь могущество, предначертанное тебе. Если же примешь их, тебя ждут вечные муки. Или ты чист, но слаб, или порочен, но силён. Вот ведь парадокс! И каково барбарусцу размышлять над подобной профанацией! Вот тебе и разгадка, почему твой господин метался от одной крайности к другой, так и не сумев уверенно проложить свой путь. Он всего лишь сомневался, как простой смертный. Он не знал. Любой путь оканчивался катастрофой. И он даже не мог притвориться, будто ему всё равно, ведь это не так. О бог Распада, ни один отец не заботился о своих сыновьях больше него!

В тот момент Каифа вдруг вспомнил слова Мортариона: «Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю».

— Но он сделал выбор, — сказал Морарг, хотя уже без особой уверенности. — Он решил загадку и привёл нас на Терру.

Да, но не так, как ты думаешь, — произнёс Остаток. — Вот мы и подошли к последнему элементу. — На его сером лице мелькнула кривая улыбка. — Теперь позволь мне поговорить о Тифе.


Грохот выстрелов не прекращался ни на минуту, хотя армия давно выдвинулась вперёд. Находясь глубоко в пещерах под Колоссами, Илия старалась не думать о пальбе, забыть, насколько они все здесь уязвимы, и сосредоточиться на своей работе.

Строго говоря, их точное местоположение не удалось бы установить с лёгкостью. Они укрывались за толстыми каменными стенами, которые снаружи выглядели как обвалы тоннелей. Их вообще мало кто стал бы искать: основные силы врага атаковали в ста шестидесяти километрах к западу, а сами Гвардейцы Смерти были полностью заняты в космопорте. Но всё же им оставили минимальную охрану и вооружение — достаточно, чтобы поддерживать работоспособность крошечной части старой крепости. Если кто и проберётся сюда, то битва будет скоротечной и жестокой.

Раваллион склонилась над своим постом. У неё раскалывалась голова. Не помешало бы попить, но она подозревала, что резервуары практически иссякли. Лучше оставить воду для солдат на тот случай, если их снова призовут в бой.

Не в силах больше выносить блики от стекла, Илия отвернулась от рабочей станции и пробежалась глазами по тесному помещению. Несколько десятков имперских офицеров, пожалуй, втрое больше слуг V легиона. Все усердно работают с узлами связи и приёмниками авгуров. Генералу стало интересно, получается ли у кого-нибудь из них лучше, чем у неё. Качество сигналов, и без того отвратительное, со временем только ухудшалось, но им всё же удавалось передавать какие-то обрывки информации полевым командирам, чтобы те имели представление о тактической обстановке.

Услышав, что сзади доносится низкий гул силовой брони, Раваллион повернулась и увидела Соджука. Тот поклонился.

— Вы долго работали сверх нормы, сы, — сказал воин. — Я должен попросить вас отдохнуть.

— А кто составил расписание, Соджук? — спросила она.

— Вы.

— Тогда, полагаю, я имею право игнорировать его, не так ли?

— С вашего позволения, я настаиваю. Если вам нужна посторонняя помощь, чтобы добраться до ваших покоев, я могу оказать её.

Рассмеявшись, Илия откинулась в кресле. Соджук, конечно, прав. У неё всё плыло перед глазами, где уж тут обрабатывать сигналы низкого качества.

— Мне не нужна помощь, — произнесла она. — Но ты всё равно иди со мной.

Раваллион поднялась на ноги, чувствуя, как ноет каждая мышца. Просто идти без посторонней помощи — уже достижение. По-хорошему ей следовало бы опираться на трость, но она не хотела показывать, что сдаёт позиции. Хромая, Илия прошла мимо плотных рядов оперативников, слишком занятых, чтобы кто-то из них заметил её уход. Соджук шёл рядом, понимая, что лучше не подавать ей руку.

— Они сейчас внутри космопорта, — сказала ему Раваллион на тот случай, если воин не знал.

— Насколько понимаю, да.

— Чтобы и дальше поддерживать с ними контакт, нам должно повезти.

— Это всё понятно. Хотя, возможно, нам действительно повезёт — такое уже случалось.

Миновав взрывозащитные двери, они вышли в узкий подземный коридор, ужасно жаркий и влажный.

— Мне жаль, что ты не с ними, — произнесла Илия. — Я знаю, ты наверняка жаждешь оказаться там.

Соджук тепло улыбнулся.

— Быть здесь — честь для меня. Если бы кто-нибудь из моих братьев попытался отобрать её у меня, я бы убил его.

Раваллион усмехнулась.

— Приятно слышать. Хотя сомневаюсь, что твоего господина это бы обрадовало.

— Я думаю, он бы понял.

Они подошли к двери общей жилсекции: обычно Илия делила помещение с ещё двумя людьми, но пока что оно пустовало. Те, кто остался в крепости, теснились в своём крошечном убежище, затаившиеся и незаметные, пока земля над ними пылала.

Сейчас ей требовалось поспать. Хотя койка была жёсткой, а подушка-валик — грязной и скомканной, она знала, что её сознание отключится, как только голова коснётся пластфибры.

— Так ты веришь в это, Соджук? — почти машинально спросила Раваллион. Эта мысль всё время крутилась в голове, словно на повторе, изводя её. — Ты веришь, что он справится?

— Конечно.

— Но я была там. На Просперо. Они были равны друг другу, но сейчас враг набрал силу, а мы так измотаны... — Она прислонилась к косяку. — Прости. Зря я так говорю.

Соджук больше не улыбался. Несмотря на самообладание воина, тревога, похоже, настигла и его.

— Он бы не стал пытаться, будь это невозможно.

— Но что, если он. Если он погибнет? Что тогда? — спросила Илия.

— Тогда изберут другого Великого Хана.

Это поразило её.

— Нет. Невозможно.

— Мы бы горевали, сы. Мы бы гневались, как никогда не гневались никакие силы небес, но потом мы бы снова сражались. Охота продолжилась бы. Даже спустя столетия посторонние не узнали бы правды, ибо у нас всегда будет Великий Хан.

— Но я не могу. В смысле, ты говоришь так, будто.

— Только так он будет с нами всегда, — спокойно, но твёрдо сказал Соджук. — Есть примархи, что поглощены самими собой, держат свою мощь близко к телу. Джагатай же всегда придавал сил каждому из нас. Он — часть легиона. Мы — народ Хана. — Воин смотрел прямо на неё, не отрывая глаз, словно предупреждая, как ей быть, если такой момент настанет. — Этот дар никогда не прятали под замок. Им делились свободно.

Она даже не хотела думать об этом. Не знала, почему вообще об этом заговорила. Возможно, переутомилась, нуждалась в отдыхе. Или устала от всего.

— А, в пекло, — произнесла Раваллион. — Какая. бессмыслица. Когда я присоединилась к вам, мы хотя бы что-то созидали. Во всяком случае, мне так казалось. Но теперь. Даже если мы выживем, что останется?

Протянув руку за порог жилсекции, Соджук включил натриевую люмен-полоску.

— Отдохните, пожалуйста, — сказал он уже более твёрдо, но затем как будто смягчился. — Цо учит нас, что вселенная циклична. В один день мы создаём, в другой — разрушаем. Этому нет конца. Не будет дня, когда мы сможем сказать, что всё достигнуто. Всегда есть только новый день борьбы. Но всё равно лучше жить в нём, участвовать в ней. И я очень хочу, чтобы вы были там, с нами, когда мы перестанем разрушать и начнём строить заново. Поэтому, госпожа, говорю вам в третий раз: отдохните.

Улыбнувшись, Илия положила дряхлую руку на огромный нагрудник Соджука.

— Хорошо. Спасибо, что терпелив со старухой. Разбуди меня через четыре часа.

Покинув его, Раваллион завернулась в одеяло и рухнула на узкую койку. Ещё до того, как потух люмен, она почувствовала, что проваливается в сон.

— И всё же ничего не случится, — пробормотала Илия, беспокойно ворочаясь. — Только не с ним. Я этого не допущу.


— Огонь по готовности! Огонь по готовности! — выкрикивал Каска, стараясь сохранить остатки самообладания.

«Айка-73» взбрыкнул и покатился по разбитому настилу: его двигатель стучал, а гусеницы проскальзывали, но потом нашли сцепление с дорогой. Они ехали по кошмарной поверхности — скользкому ковру тускло светящейся растительности, которая быстро размазывалась в чёрную кашицу под траками буксующих и разгоняющихся танков.

Все члены экипажа изрядно вспотели и тяжело дышали, нагружая воздушные фильтры. Трясущимися руками Мерк достал ещё один снаряд, неуклюже открыл затвор казённика и загнал боеприпас внутрь. Дреси, как обычно, молчала, хотя постоянная тряска корпуса наверняка доставляла ей немало хлопот. Яндев вёл непрерывный огонь с тех пор, как они выкатились с пустошей и ворвались внутрь огромного портового комплекса.

Тальвет не хотел вспоминать, как они пробились туда. В любом случае он лишь мельком видел происходящее, поскольку танкисты были заперты внутри своей коробки смерти — слишком влажной, перегретой и уже отказывающей.

Основную работу там проделали сверхтяжи. Как только небо очистилось от огненной бури, именно они проложили дорогу через ряды вражеской бронетехники, полагаясь на своё численное превосходство, чтобы крушить более медленные машины предателей. Однако успех обошёлся дорого: Каска потерял счёт числу горящих остовов, которые ему пришлось объезжать. Танки с обеих сторон получали колоссальные повреждения — крупнокалиберные снаряды разрывали толстую броню, пробивали насквозь посты экипажей и топливные баки. Некоторые бронемашины изменников преодолевали шквальные залпы, которые вроде бы должны были разбить их на куски, и для того, чтобы наконец остановить их, требовалось несколько прямых попаданий. После того как передовые сверхтяжи перемололи друг друга в беспорядочные груды разбросанных деталей, основным боевым танкам пришлось преодолевать настоящие кладбища корпусов, стараясь не угодить прямиком в полыхающие разливы прометия, где воспламенились бы уже их топливные баки.

В той неразберихе очень пригодилась лазпушка: в движении Яндев мог стрелять быстрее Фош, да и перемещать её ствол намного проще, чем поворачивать орудийную башню. Перед тем как наконец показались ворота космопорта, боевой счёт «Айки-73» пополнился ещё двумя подбитыми коробочками. Тогда Каска, который старался не отрывать глаз от окуляров перископа, пока танк дёргался и качался, издалека заметил зияющую пасть цели наступления. Когда-то эти ворота, вздымающиеся на шестьдесят метров, принимали тяжёлые наземные транспортёры с компонентами пустотных кораблей. К тому моменту орудийные точки уже были уничтожены, а сторожевые башни разрушены, но участок оставался сложным для прорыва. Если бы не присутствие значительных сил Белых Шрамов, которые уже поднялись на высокие зубчатые стены и неслись по ним, как лесной пожар, проход стал бы непреодолимым.

Однако «Айка-73» не первым пересёк границу ворот — он прорвал рубеж вместе с двумя уцелевшими машинами его роты, под прикрытием тройки гигантских «Грозовых клинков», получивших по пути сюда серьёзные повреждения. Следом шли другие «Леманы Руссы», сначала немногочисленные, отчасти горящие или с заклинившими башнями, но вскоре их количество заметно выросло. Подсчитывая рунические метки на авгурах ближнего действия, Каска даже осмелился подумать: «А что, если взять и поверить в то, что у нас всё получится?»

Но потом они въехали внутрь.

После нескольких часов заточения в трясущемся, грохочущем гробу ты уже страдал от клаустрофобии. Когда ты попадал внутрь космопорта, казалось, что тебя похоронили заживо. Воздух, проходящий через токсофильтры, приобрёл мерзкий привкус. Узкие смотровые щели мгновенно затянуло илом. По внутренним панелям практически на глазах расползалась чёрная плесень. Сама поверхность, когда-то монолитный скалобетон, преобразилась в топкую трясину. Видимость уменьшилась до пары десятков метров из-за густых тёмно-зелёных испарений, которые висели почти неподвижно, даже когда ты стрелял сквозь них.

Худшим испытанием стал шум — непрерывный оглушительный грохот двигателей и стрельбы в замкнутом пространстве. Какофония не смолкала ни на миг, и вскоре всем уже хотелось кричать. Вражеские танки разместились прямо по внутреннему периметру, притаившись за баррикадами из толстой колючей проволоки, и при захвате этих линий обороны закипела неописуемая бойня. Следом выступила пехота — огромные монстры в силовой броне, которые, казалось, игнорировали любые попадания, пока подбирались вплотную. Чтобы уничтожить ведомый танк Тальвета, хватило лишь одного из этих созданий. Подойдя достаточно близко, чтобы прорваться внутрь, существо принялось орудовать чем-то вроде широкого тесака: прорубило броневую обшивку и рассекло мягкие тела солдат, которые отчаянно пытались добраться до аварийного люка. Каска приказал открыть огонь по самой машине из главного орудия, просто чтобы прекратить вопли ужаса, несущиеся изнутри. Фош выстрелом подожгла отсек с боекомплектом, и детонация разнесла весь корпус, но Тальвет всё равно ждал на позиции, готовый палить снова. Он хотел убедиться, что проклятая тварь не выйдет, ковыляя, из пламени.

Они были ужасны. И они были повсюду. По ним следовало бить с дальней дистанции, нанося такой урон, какой только возможен, поскольку, если они подходили вплотную, их почти ничто не могло остановить. Каска вспомнил инструктажи в Колоссах: тогда он считал, что посылать сотни танков на одну крепость, неважно, насколько большую, — это избыточное применение силы. Сейчас он так не думал. В подобной среде обычные бойцы без средств защиты продержались бы считаные мгновения. Им противостоял такой враг, что хоть какой-то эффект на него оказывала лишь огневая мощь поистине опустошительного размаха. Почти до нелепости плачевная ситуация: отважный бросок в пасть ада на земле, пальба из материального оружия по целям, которые созданы злобной, совершенно непостижимой силой. Им оставалось лишь двигаться дальше через эту преисподнюю, не прекращать огонь и вопреки всему надеяться, что они всё же пробьют себе путь в какое-нибудь нежданное безопасное место, где им удастся проверить запасы, перевести дыхание, хорошенько отдохнуть и пополнить боекомплект для следующей схватки.

Машины, катившиеся впереди, наконец ворвались в какую-то гулкую галерею, и Каска последовал за ними.

Сквозь туман виднелись свисающие цепи невероятных размеров, с которых капал конденсат. Внутри клетки подъёмника, достигавшей в длину пятисот метров, покоился на проржавевших скобах горелый остов флотского тендерного судна. На выведенных из строя крановых агрегатах держались резаки, сварочные аппараты и промышленные дрели, сплошь покрытые тем же дьявольским ковром разложения из органической скверны.

Танки впереди «Айки-73» уже вовсю вели бой, пробивая линию обороны на расстоянии около трёхсот метров от него. На верхних галереях сверкали дульные вспышки и разносились резкие отзвуки выстрелов из легионного оружия, из-за которых в испарения вливались ещё более густые клубы дыма: каскадом спускаясь на уровень пола, они ещё сильнее затрудняли видимость.

— Водитель, вправо, — скомандовал Каска, обеспокоенный тем, что по левому борту быстро продвигалось формирование имперских танков. Как всегда, ему следовало опасаться «дружественного» огня не меньше, чем вражеского. «Айка-73» изо всех сил продвигался вперёд, за ним следовала единственная уцелевшая машина роты. — И сбрось скорость, я здесь ни черта не вижу.

Но потом Тальвет достаточно ясно разглядел то, что выступило из мрака, и его пронзил ледяной ужас. Он заметил одну из тех самых штуковин — якобы ксеносов, как им говорили, но твари были явно, явно чем-то иным. Существо находилось на свету, и Каска рассмотрел, как оно ковыляет в облаке мух, полупрозрачное и мерцающее, будто бы нематериальное, но точно способное влиять на пространство вокруг себя. Лицо создания выглядело почти человеческим, однако раздутым и перекошенным так, как никогда не бывало в жизни ни у кого из людей. В его брюхе зияла рваная дыра, серо-зелёная кожа блестела от пота, как при жаре, а само оно пошатывалось на рыхлых ногах, словно пьяное.

— Огонь, огонь, огонь! — закричал Каска, чувствуя, что впадает в панику.

Снаряд, выпущенный Фош, детонировал вплотную к существу и взметнул громадный фонтан раскалённого грунта из ударной воронки. Яндев, определив расстояние по взрыву, выпустил очередь лазлучей.

Тварь раскачивалась под обстрелом и получала попадания, но почему-то не сдыхала. Тальвет поймал в перископ её единственный желтый глаз, и его чуть не вырвало. Мерка уже блевал, хотя ничего не видел: вонь, источаемая наваждением, как будто проникла внутрь, хотя ей пришлось преодолеть слои другого смрада.

— Повторный! — заорал Каска, не в силах сделать что-либо ещё. Через пару секунд тварь доберётся до них, и тогда всему конец.

Но тут что-то вмешалось — мелькнуло размытое пятно цвета слоновой кости, сверкнул клинок в темноте. Тальвет почти не различал подробностей сквозь помехи, но между ними и существом определённо что-то вклинилось.

— Прекратить огонь! — выкрикнул он.

Трясущимися липкими руками Каска отрегулировал фокус на видоискателе перископа, пытаясь улучшить обзор. На его глазах тварь вдруг завопила — заревела, будто раненая скотина, — и на неё яростно насел воин в броне. Его блистающий меч метнулся вперёд, потом назад: боец вкладывал в удары неимоверную мощь и вес. Раздался дикий, напористый возглас на неизвестном Тальвету языке, а затем монстр исчез из виду так же стремительно, как и появился, только на выжженной поверхности остались свежие пятна полупрозрачной слизи.

— Выстрелы не производить, — повторял Каска, поворачивая обзорный экран и неуклюже стараясь повысить качество картинки.

В поле обзора мелькали картины того, как ведут огонь танки, идут в наступление астартес-предатели и вплетаются в реальность новые чудовища, при виде которых хотелось опорожниться. От одного взгляда на них Тальвет пожелал убраться подальше, убежать во всю прыть, пока сердце не лопнуло от страха. Однако все пути вперёд и назад перекрывала бронетехника, что громыхала пушками и скрежетала гусеницами, к тому же повсюду или ослепительно сияли люмен-фары, или виднелось неземное мерцание призрачных сил.

Но затем объектив заполнило зернистое, дрожащее изображение легионера в белом шлеме с кроваво-красной полосой: он всё ещё стоял на ногах, и его броню уже покрывали грязные останки врагов.

Отлично сражались, командир, — прозвучал по коммсвязи голос воина с таким же странным акцентом, как у всех его сородичей. — Джангсай-хан, братство Железного Топора. Теперь вы со мной.

Каска сглотнул, пытаясь овладеть собой. Это к лучшему? Или к худшему? Проживут ли они немного дольше с помощью этого бойца или же их быстрее настигнет нечто ещё более ужасное?

Разумеется, танкистов не особенно спрашивали. Тальвету отдали приказ, к тому же следовать дальше, когда снаружи один из таких воинов, явно лучше, чем действовать в одиночку.

— Так точно, господин! — крикнул он в комм-блок и переключился на Дреси: — Ты слышала его, солдат. Следуй за ним.

Двигатели зарычали, набирая обороты, а Мерк перезарядил пушку, утерев подбородок рукавом кителя. Всё гремело и стонало, моторы кашляли и фыркали, но «Айка73» сделал то, о чём его просили, и Каска сумел ещё раз взглянуть в прицел.

— Космодесантник, — пробормотал Тальвет, обливаясь потом и всё ещё дрожа от увиденного. — Нам действительно повезло.


Глава девятнадцатая

Повелитель Ночи

Золотая середина

Падший ангел


— Космодесантник, — пробормотал Фо себе под нос с полным ртом крови. — К чёрту такое везение.

Базилио пытался сбежать от него — как нелепо! Фо удалось добраться до конца какого-то длинного коридора, почти до запечатанной двери, а потом в него выстрелили.

Преследователь промахнулся, но не случайно. Любой космодесантник-предатель попал бы с такого расстояния. Он выстрелил немного мимо, потому что попадание масс-реактивного снаряда в тело добычи убило бы её сразу, а существо пока что не хотело её смерти. Болт разорвался у ног Фо, беглецу перебило обе лодыжки, и он рухнул.

Затем отступник сгрёб его с пола, применяя длинные когти как грузоподъёмник, и выскочил в дверной проём, неся Базилио под мышкой.

Большую часть того, что происходило дальше, Фо помнил плохо. Ему было очень больно, а от смрада, который источали доспехи, хотелось лишиться чувств. Он чувствовал, как что-то влажное, похожее на плоть, хлестало его по лицу, но не сразу сообразил, что это и в самом деле кусок недавно содранной с кого-то кожи, пронизанный паутиной жилок.

Его похититель перемещался быстро, пробираясь через царство теней в Дворцовой зоне боевых действий так уверенно, что Базилио это казалось невозможным.

За всё время Повелитель Ночи ничего ему не сказал: существо просто бежало в темноте, не обращая внимания на битву, которая разворачивалась во всех направлениях вокруг него. Фо мучительно трясся в железном захвате, ощущая, как при каждом шаге у него ломаются рёбра, но такие страдания хотя бы отвлекали его от невыносимой жгучей боли в ногах. Крепче стиснув челюсти, он заставлял себя не закрывать глаза. Если бы Базилио потерял сознание до того, как они остановились бы, это немного облегчило бы его участь, но и лишило бы его любых шансов выбраться живым.

Спустя какое-то время Фо понял, что его тащат вверх — похититель взбирался подальше от пыли и дыма. Перед глазами у Базилио ещё стоял туман. Сильно моргнув, он разглядел очертания внутренней металлической конструкции какого-то старого улья, лишённой внешней облицовки и монолитных перекрытий, — железный каркас, далеко уходящий вверх и вниз. Всё вокруг пропахло гарью. Предатель с лёгкостью карабкался по стойкам и балкам, при необходимости совершая прыжки, из-за которых тело Фо пронизывала жуткая боль.

Вскоре они оказались на вершине или где-то рядом с ней. Базилио узнал об этом лишь потому, что похититель выпустил его, и Фо упал на спину, но не увидел ничего, кроме плывущих над ним грозовых туч, что светились, как тлеющие угли. Он попытался заговорить, но космодесантник, вытянув один из клинков своего когтя, проткнул тело Фо точно под правой лопаткой и пригвоздил его к стальной поверхности.

Базилио завыл, корчась от боли, однако после того, как прошёл первый шок, он понял, что от любых движений ему только хуже. Тяжело дыша, Фо заставил себя успокоиться, очистить мысли, без страха посмотреть на своего мучителя. Хотя сердце у него бешено колотилось, а уровень гормонов стресса зашкаливал, он знал, что должен продолжать думать. Выход найдётся всегда. Всегда.

Но потом, взглянув на череполикий шлем существа, Базилио увидел болезненный тусклый свет его линз и обрывки ещё теплой плоти, лентами свисающие с доспехов. Космодесантник будто бы смердел страданиями своей жертвы, которую не просто убили, а сначала подвергли мучениям.

— Ты — тиран Велих-Тарна, — произнесло существо.

Его голос оказался таким же ужасным, как и его обличье. По звукам казалось, что язык и губы под пластинами брони атрофировались, словно в результате какого-то иммунного ответа на порочность их владельца.

Фо сглотнул полный рот крови. Ложь на данном этапе представлялась неудачным вариантом действий.

— Был. Откуда тебе это известно?

Монстру не потребовалось отвечать. В этот момент вдалеке что-то взорвалось, залив их обоих ярким оранжевым светом, и Базилио увидел эзотерические руны, вырезанные на доспехах предателя. Фо разглядел символы того, что Старик когда-то называл «Губительными Силами», теми самыми силами, против которых Он взялся выступить. Если чудовище оказалось достаточно безрассудным, чтобы прибегнуть к ним, оно, вероятно, получило доступ ко многим секретам.

— Ты существуешь в нескольких вариантах будущего, — ответил ему предатель голосом, который показался не разъярённым и не зловещим, а просто пустым, словно воин своими прежними деяниями ободрал собственную душу до костей. — И ты не существуешь во многих других. По справедливости, тебя уже должны были убить, а ты всё ещё здесь. Надоедливая муха, которую надо прихлопнуть.

Фо мрачно усмехнулся. Жаркий ветер трепал его обмундирование, усиливая боль.

— Но ты меня всё-таки поймал, а? Молодец. А теперь что? Хочешь секрет? Не так ли? Моё оружие?

Похититель уставился на него бездушными, безжалостными глазами. Его доспехи, если рассматривать их вблизи, омерзительно завораживали: механизмы непрерывно издавали разные звуки и излучали тепло, словно самостоятельный, но закованный в цепи зверь, которого лишь немного сдерживало иссохшее существо, обитающее внутри брони.

— Оставить тебя в живых или убить сейчас? Не знаю, что принесёт больше вреда, — задумчиво произнес предатель.

Базилио рассмеялся и тут же пожалел об этом.

— Я не важен. Едва способен поднять лазружьё. Но я могу рассказать тебе то, что знаю. Или создать кое-что для тебя.

Повелитель Ночи резко усмехнулся — будто лязгнула сталь.

— Ты обманываешь сам себя. Всё дело в тебе. В том, кем ты можешь стать.

Внезапно Фо осознал, что монстр действительно не определился. Его сдерживала лишь собственная нерешительность: одного взмаха длинных когтей хватило бы, чтобы прикончить Базилио, но чудовище стояло неподвижно.

Потом оно жутким рывком выдернуло клинок из плоти Фо, и следом брызнули длинные струйки крови.

— Хватит. Ты должен умереть. Так будет безопаснее.

Монстр напрягся, готовясь опустить коготь, а Базилио, зажмурившись, умудрился свернуться в клубок, как будто такая поза могла хоть как-то защитить его от удара.

Он почувствовал порыв воздуха, услышал глухой стук, как при столкновении машины с опорной стеной, а затем... ничего.

Открыв глаза, Фо успел увидеть, как сражается его мучитель, неистово размахивая когтями. Тот схватился в ближнем бою с чем-то гораздо более страшным и могучим: поединок выглядел до боли неравным. Сверкнуло копьё, потрескивая разрядами золотисто-серебряной энергии, и Повелитель Ночи свалился за край шпиля, почти комично кувыркаясь на лету. Раздался крик, всего один — тонкий, сдавленный, стремительно отдаляющийся.

Над головой бушевала буря. Далеко внизу полыхал город. Падать предстояло больше километра. Даже космодесантник не встанет после такого.

Осталось просто разобраться с тем, другим.

— Господин кустодий, — прохрипел Фо, страдая от всех ранений сразу. — Что же, возвращаемся в Чернокаменную.

Вальдор пристально посмотрел на него сверху вниз. Тёмная маслянистая кровь на копье Константина ещё не высохла.

— Нет, — сказал он.

— Значит, ты пришёл убить меня, — покорно заключил Базилио.

— Нет.

Фо не знал, что говорить дальше. Он по-прежнему страдал так, что находился на грани обморока. Нервные окончания пылали. Быстро сказывались последствия знакомства с Повелителем Ночи. Натерпевшись ужасов в таком изобилии, он не чувствовал ничего, кроме раздражения — желания покончить со всем этим, узнать, что теперь уготовила ему судьба.

— Так ты хочешь уничтожить оружие, — произнёс Фо, встревоженный мрачным, непоколебимым молчанием своего тюремщика. — Амон сообщил тебе, на что оно способно. В этом дело? Просто скажи мне!

— Ты пойдёшь со мной, — ответил ему Вальдор. — Под мою охрану, а не в Чернокаменную.

Генерал-капитан подхватил Базилио так же легко, как и космодесантник-предатель, и лишь немногим более бережно. Затем они двинулись в путь с вершины шпиля, совершая головокружительные скачки по балкам и опорам.

Фо старался удержаться от рвоты, не закричать в голос и не опозориться никаким иным способом. Его голова тряслась, больно ударяясь о грудь. Он стиснул челюсти и вонзил ногти в ладони, чтобы не потерять сознание. Иногда подобное... неуважение по-настоящему раздражало.

Они достигли уровня земли, где стояла невыносимая жара, а воздух почти удушал. Вальдор помедлил всего мгновение, пытаясь сориентироваться. Фо воспользовался этой возможностью — вероятно, последней перед рывком обратно, к центру Дворца.

— Ну и какая мне разница, а? — потребовал он объяснений, скорее для видимости извиваясь в хватке своего похитителя. — Тюрьма есть тюрьма, не так ли?

Константин воззрился на него сверху вниз из-под золотой маски с непроницаемыми линзами-самоцветами. Даже если бы вместо них на Базилио смотрели настоящие глаза, мало что изменилось бы: генерал-капитана не могли разгадать даже подобные ему.

— Не совсем, — голос Вальдора звучал сильно и глубоко, в нём жило сверхъестественное спокойствие. — Ведь Башня подчиняется непосредственно мне. Как и ты отныне, преступник.

Полированные линзы даже не мерцали.

— Я приложил немало усилий, чтобы найти тебя, — добавил Константин. — Так что лучше бы твоё хваленое оружие того стоило.


Лихтер не обладал хорошим вооружением. Он имел одну маломощную лазпушку, торчащую из-под угловатой носовой части, и тонкие броневые листы по бортам. Двигатели отличались приличной мощностью, а само судно неплохо маневрировало для своих размеров, но на этом всё.

Олл размышлял об этом, пока они преодолевали километры пути. Большую часть времени он проводил в кабине вместе с Джоном, наблюдая, как под ними проплывает выжженная земля. Куда ни посмотри, везде только разрушения. Города, в том числе такие огромные, что не уступали столицам любой другой планеты, превратились в медленно остывающие кострища. Озёра и водохранилища, лишь недавно воссозданные в рамках великой программы по восстановлению экосистемы Терры, медленно испарялись. Огромные участки сельскохозяйственных угодий пылали, их террасы медленно горели в пламени, поддерживаемом химикатами.

Когда-то эти густонаселённые районы процветали, здесь собирали большие урожаи. Теперь они опустели. Куда делись люди? Возможно, они до сих пор таятся где-то внизу, под верхним слоем руин, ожидая избавления. А может, они ещё месяцы назад покинули свои края в поисках мест вроде того райского улья, сулившего им безопасное укрытие.

Разумеется, путники не сажали лихтер вблизи немногочисленных остатков цивилизации: всякий раз, когда возникала необходимость, они приземлялись вдали от участков, кажущихся обжитыми. Топливные баки пришлось заправлять дважды. Оба раза они пополняли запасы из самых крупных остовов других кораблей. Космодесантники неизменно стояли в дозоре, держали болтеры наготове и, похоже, следили друг за другом так же насторожённо, как и за тенями, откуда могло появиться всё что угодно.

Пока тянулись часы однообразного полёта, небо всё заметнее темнело и наливалось краснотой. Некогда чистое Гималазийское плато преобразилось в сумеречное царство смога и пламени, и над его выжженной землёй постоянно висели низкие тучи. С каждым преодолённым километром непрерывно усиливались кровавые отблески орбитальных бомбардировок, пока световой ореол не заполыхал по всему горизонту, отбрасывая длинные тени на опустошённый, разорённый пейзаж. Ветвистые янтарные молнии метались под пеленой облаков, ненадолго озаряя первые зубчатые вершины почерневших шпилей.

— Вот как-то так, — просто отметил Джон, когда на экранах выросло увеличенное изображение башен Внешнего дворца.

Олл смотрел, как они приближаются.

— Уже всё кончено? — спросил Перссон, размышляя, не прибыли ли они слишком поздно: территория выглядела опустошённой.

— Возможно, — ответил Джон. — Хотя это место раскинулось на сотни километров. Если сражение ещё идет, то в центре.

В воздухе над зубчатыми силуэтами висели колоссальные стены дыма высотой в несколько километров: они неуклонно поднимались в атмосферу, откуда их растянет по всему земному шару. Олл не разбирался в терраформировании, но просто не мог представить, как планета когда-либо сможет оправиться от загрязнений такого масштаба. Перссон решил, что, кто бы ни победил, Тронный мир уже никогда больше не будет наслаждаться чистым небом.

— Сколько лететь до периметра? — спросил он.

Джон взглянул на сканеры.

— Ещё пару часов.

— Отлично. Я подготовлю остальных.

Олл спустился в трюм. Зибес и Кэтт спали, хотя их головы мотались, пока лихтер боролся с нарастающей турбулентностью. Актея, похоже, погрузилась в некий медитативный транс. Лидва методично начищал детали оружия, разложенные у него на коленях.

Перссон мало чем мог заняться. Он проверил свой лазпистолет, потом стал вспоминать все странствия, проделанные ради того, чтобы попасть сюда, и почувствовал, что всё ещё не готов. Главная задача солдата — чётко понимать цель. Знать, что нужно сделать. Но здесь всё сводилось к путешествию. Просто доберись до места целым и невредимым, и всё прояснится.

Он покачал головой и мрачно улыбнулся, прекрасно понимая всю абсурдность происходящего. В этот момент Олл встретился глазами с Альфа-Легионером, с тем, кто называл себя именем своего примарха.

— Полагаю, теперь всё зависит от тебя, — произнёс Олл.

Альфарий пожал плечами — точнее, слегка шевельнул массивными наплечниками.

— Актея сказала, что ты знаешь способ проникнуть внутрь, — продолжил Перссон. — И мы верим ей безо всяких доказательств — просто потому, что лучших вариантов нет.

Ведьма подняла голову, услышав своё имя.

— Он здесь не один, — проговорила Актея. — Десятки его братьев размещены на Терре, в катакомбах, готовые к пробуждению.

— С какой целью? — спросил Олл.

— Целей много, — ответил Альфарий. — Пока что их единственная задача — помочь нам.

Перссон скептически посмотрел на него.

— Так ты сможешь доставить нас туда, где они находятся? — спросил он.

Космодесантник кивнул.

— У пилота есть координаты. Если он сумеет сесть достаточно близко, я проведу вас до конца пути.

Олл иронично рассмеялся.

— А потом мы просто войдём, — заключил он.

Актея не улыбалась.

— Суть в выборе верного момента, — холодно сказала она. — Если бы мы прибыли раньше, когда оборону ещё не прорвали, у нас ничего бы не вышло. Если бы позже — всё уже было бы кончено. Это как найти золотую середину.

— Занятный выбор слов, — заметил Олл, проверяя батарею питания лазпистолета. — Ты знай, будь у меня планы получше, над твоим я бы даже думать не стал.

— Я знаю, — улыбнулась Актея.

Меж тем проснулась Кэтт, а чуть позже и Зибес. Вся команда в сборе, все готовы действовать. Перссону не требовалось отдавать приказы — его спутники сами снаряжались и делали то, что следовало. Так или иначе, их хаотичные странствия подходили к концу, пока Галактика вокруг них распадалась на части.

— Ты в порядке? — спросил Олл у Кэтт. Чем ближе они подлетали к цели, тем хуже чувствовала себя псайкер.

Она кивнула, не глядя ему в глаза, и начала готовиться. Зибес последовал её примеру. Лидва закончил работу, ловко собрав свой архаичный болтер. Все молчали, тишину нарушал только гул двигателей лихтера.

Перссон натянул каску, застегнул бронежилет. После этого он долгое время просто сидел, прислонившись к подрагивающей стенке трюма, и пытался расслабиться, но безуспешно. Он был напряжён до предела. Если Олл закрывал глаза, ему виделись кошмары, а если держал их открытыми, то воображал ещё больше ужасов. Поэтому, когда в лихтер попали первый раз, он почти испытал облегчение.

Над головой замигал тревожный люмен. Палуба качнулась, затем содрогнулась сильнее, когда по корпусу ударило что-то ещё. Олл услышал, как завыли двигатели, и машина сильно накренилась на правый борт: Джон начал выполнять маневры уклонения.

— Народ, по местам, — громко предупредил он всех. — Мы на подлёте.

Убивать, убивать, убивать.

Возможно, когда-то для него существовали другие мысли, другие понятия. Трудно вспомнить.

Он не забыл своё имя — Кхарн. Помнил, где родился — здесь, на Терре. Значит, он снова дома, на земле, которая взрастила его, хотя теперь она выглядела несколько иначе, подобно всем планетам, завоёванным им, — как пустошь, где есть место лишь для осколков костей и стенающих призраков. Стоило ему моргнуть, и он видел вокруг образы, которые скоро станут осязаемыми: огромные медные троны на месте городов, горы черепов, небеса из текучего огня. Барьер уже так тонок. Ещё несколько убийств, ещё немного костяшек на счётах резни, и преграда рухнет окончательно.

Так где же Ангрон, когда победа почти в руках? Где генетический отец Кхарна, которого он так долго ублажал, успокаивал и пытался образумить? Почему вздорные братья-примархи, в основном и разжигавшие эту долгую, очень долгую войну, вдруг пропали из виду, будто им стало стыдно за содеянное?

«Впал в безумие», — так говорили об Ангроне. Поглощён неизбывной яростью, изначально предначертанной ему. Теперь уже никто не сумеет поговорить с ним. Примарх поднялся до немыслимых высот, став силой разрушения, подобной которой Галактика никогда не видела прежде. Его гнев переродился в нечто вроде ритуала, неподвластного времени, в то, что будет повторяться вечно. Теперь ему подвластно всё и вся... кроме разума. Он потерял то самое, что отличает людей от животных.

Убивать, убивать.

Жалел ли Кхарн о переменах? Хотел ли он, самый верный среди сынов Ангрона, чтобы всё сложилось иначе? Возможно. Вот только его господина покалечили ещё до их первой встречи. Кхарн не видел примарха во времена его юности, до того, как ему вживили Гвозди, и потому присягнул на верность падшему ангелу. А потом, когда Кхарну дали такое же дурное лекарство, как и его повелителю, оказалось, что любые сомнения проще всего смывать свежей кровью. Когда он убивал мужчину, женщину, ребенка — когда гасил хрупкое пламя жизни, отнимал все шансы на дальнейшее развитие, на счастье и печаль, на эгоистичность или порочность, на святость или гениальность, — только в тот миг прекращались мучения. Всего лишь доля мгновения, капелька покоя в безбрежном океане ярости. И всё же в том мимолётном проблеске здравомыслия ему удавалось целиком вспомнить себя прежнего. Вспомнить, как он беседовал, смеялся, даже сострадал. И тогда приходится начинать всё сначала, искать следующую жертву, нового противника, потому что это жажда знания — самый неумолимый погонщик.

Убивать.

Эти охотничьи угодья оказались самыми богатыми из всех, что когда-либо ему попадались. Его цепной топор напитался кровью смертных и вознесённых. Кто-то бежал от него, кто-то давал отпор. Одни кричали на него с ненавистью, другие плакали от страха. Но то, как они умирали, не имело значения. Важно лишь то, что все они умерли, что продолжил крутиться счётчик убийств — единственный надёжный показатель его достижений.

Кхарн осознавал, что вокруг него движутся живые тела. По медному смраду, исходившего от них, он определил, что это воины из его легиона. Их доспехи, прежде серовато-белые, стали такими же чёрными, как и все иные поверхности в этом опустошённом мире, и лишь кровь убитых добавляла им немного красок. Он не помнил имён никого из бойцов. Возможно, он даже убил кого-то из боевых братьев во время самых страшных приступов разнузданной резни, но даже если и так, то, похоже, никто не держал на него зла.

Вместе они выскочили на старый разрушенный виадук, который тянулся прямо в сердце крошечных остатков Империума Человечества. Государство, некогда простиравшееся среди звезд, теперь сузилось до нескольких квадратных километров разваливающейся застройки, которые вскоре будут разрушены и преображены во что-то более подходящее для триумфа Великого бога.

Но сейчас Кхарна не волновало ничто из этого. Он посмотрел вдаль сквозь мрак и туман, а дисплей его шлема устилал ночь ненужными кружевами рун и меток.

Он увидел воина, который возвышался среди других бойцов на конечной площадке виадука, облачённый в доспехи такие же чёрные, как и у самого Кхарна, и вытаскивал клинок из тела убитого противника. Легионер не делал вычурных жестов, не издавал триумфальных возгласов — он действовал практично, совершая лишь то, что требовалось, и всё же его расчётливые, экономные движения выглядели искусными.

Чёрного Меча, как и Кхарна, сопровождало много воинов, целая армия. Но никто из других бойцов не имел значения — они просто не позволяли никому вмешаться в схватку этих двоих.

На секунду прервав стремительный бег, Кхарн понаблюдал за противником. Он увидел, как Чёрный Меч жестами командует своим воинам двигаться дальше, пробуждает в них всё большую неукротимость. Даже под шквальным огнём они всё равно шли вперёд, стойко и решительно. Тогда в памяти Кхарна всколыхнулись старые, давно забытые картины ратного товарищества. Ему вспомнились бойцовая яма, противники, братский смех, отдающийся эхом под высокими сводами.

Воспоминание длилось недолго. Из всех неприятелей Кхарн выделил того, за кем пришёл, — Чёрного Меча.

— Мой, — невнятно пробормотал он, указав на воина залитым кровью топором.

Остальные не возражали. Врагов хватило бы на всех, и Пожиратели Миров ещё понимали, что такое субординация. Их вёл Кхарн Преданный, Кхарн Верный, тот единственный, кто мог ещё хоть недолго поддерживать целостность легиона, пока их генетический отец отдавался буйству. Они, гончие войны, боевые псы, снова бежали, мчались вниз по склону навстречу противнику, без всякой тактики, без какой-либо очевидной задачи, кроме единственной цели, того стремления, что удерживало их в шаге от полного распада.

Убивать, убивать, убивать.


Глава двадцатая

Достаточно близко

Договор Одиссея

Трясина


Соблюдай сдержанность, помни о правилах, ограничивай погружение в Путь.

Так всегда учил Есугэй, даже в разгар самой страшной и кровопролитной битвы. Опасность в том, что ты можешь потерять себя. Любой сельский колдун рискует сойти с ума, зачерпнув слишком глубоко из колодца силы. Подобные методы приносили минутную славу, но за неё всегда приходилось расплачиваться в дальнейшем.

Сейчас Наранбаатара со всех сторон окружали свидетельства такого безрассудства. Он шёл по колено в жидкой грязи, сияя бело-золотым ореолом, и его посох извергал грозовые вспышки. По флангам от него воины кэшика прорывались в глубину вражеских рядов. Каган, как всегда, сражался в авангарде, и мало кому удавалось долго продержаться против такого безупречного мечника. Громыхающие роты бронетехники с трудом поспевали следом, однако их мощные пушки приходились очень кстати.

Битва распространилась на поистине колоссальные галереи и помещения — сборочные цеха, сухие доки и подъёмные шахты, настолько огромные, что они напоминали залы для неких величественных церемоний. Теперь на их заболоченных поверхностях толпились десятки тысяч бойцов, и внутренние пространства звенели от какофонии массовых схваток. Когда сотни танков с грохотом выезжали на дистанцию выстрела, полы содрогались от оглушительных раскатов орудий и непрерывного рычания моторов.

Путь вперёд перекрывали воинства порченых, ни оставляя ни клочка свободного места. Чаще всего там встречались космодесантники-предатели, которые продвигались тесным строем, и по их рядам плясали искры коронных разрядов, но рядом с ними шагали куда более грозные монстры — могучие дредноуты, превращённые в неестественные гибриды органики и механизмов, а также настоящие якша, более могущественные и злобные, чем все, что попадались Шрамам до сих пор. Они выпрыгивали и ковыляли из чёрно-зелёной тьмы, вырывались из каждой тени, скалясь и гримасничая в некой чудовищной пародии на радость смертных.

Эти твари пробирались прямо к грозовому пророку, как мотыльки, привлечённые пламенем: они сознавали опасность, но им очень хотелось полакомиться более сочной душой. Напускные ухмылки и дурачества лишь искажали их истинную суть — в оскаленных ртах торчали ряды жутких зубов, а раздутые животы полнились ядами. Всех космодесантников-предателей, с которыми теперь сталкивались Шрамы, пронизывала варповая порча, постепенно превращавшая их в бесформенные подобия прежних стойких воинов.

Несомненно, перерождение ужасало их. Кто-то из них наверняка кричал от омерзения, видя, какими они стали. Конечно, это сделало их могущественными и невообразимо живучими: Наранбаатар уже не считал случаев, когда ему приходилось вмешиваться в схватки, где более многочисленные подразделения Белых Шрамов просто не могли сломить вражеские формирования. Так что, возможно, враг удовлетворялся полученной силой. Так или иначе, он замедлил продвижение Шрамов по всему полю боя. Из комм-сообщений следовало, что Ганьзориг уже внутри периметра, но за подавление внешней обороны он заплатил почти разорительную цену. Цинь Фай испытывал затруднения, стараясь сохранить темп натиска на силы противника, сосредоточенные вдоль южных стен. Задуманного соединения фронтов так и не произошло, из-за чего штурм разваливался на отдельные операции, и по всей линии соприкосновения возникали уязвимые участки.

Ещё планируя приступ, Шрамы понимали, что пробиться через укреплённые внешние стены космопорта будет легче всего — орду специализировалась на таких внезапных мощных атаках, да и Пертурабо как всегда обстоятельно размолол стационарные огневые позиции. Теперь же им требовалось преодолеть эшелонированную оборону, пройти бесконечную череду выматывающих перестрелок, чтобы зачистить помещения одно за другим. Даже Янтарному фронту, которому посчастливилось иметь в составе одних из величайших воинов орду, наступление давалось нелегко. Гвардейцы Смерти словно бы впитывали громадный урон, а затем разворачивались и так же сильно били в ответ. Возможно, их скорость реакции снизилась, а души иссохли, но они всё ещё обладали грозным интеллектом и ошеломительной решимостью. Предатели уверенно шагали через вихри снарядов, которые почему-то не разносили их на облака керамитовых осколков.

Мимо Наранбаатара в боевом порядке с рёвом пронеслись «Малкадоры» 1-го Терранского бронетанкового: вздымая волны ила, они мчались на вражеские ряды. Их боевые пушки поочерёдно гремели, круша высокое заграждение из металлических конструкций, за которым надёжно окопался батальон Гвардейцев Смерти. Противник огрызался, выпуская химические снаряды и фосфексные мины. От их разрывов воздух, и без того загрязнённый, становился удушливым и мутноватым, превращаясь в ядовитое варево, которое разъедало любые токсофильтры и сочленения брони.

Следом за танками хлынули пехотинцы Белых Шрамов, стрелявшие с одной руки из болт-пистолетов: они держались вплотную к технике, не позволяя отступникам приблизиться к ней. С высоких галерей понеслись лучи лазпушек, впившиеся в тучные бока зачумлённых вражеских бронемашин. После залпов примчалась эскадрилья гравициклов, палящих из подвесных болтеров.

Но продвижение всё равно шло слишком медленно. До дальней стены помещения, теряющейся в токсичных облаках, оставалось ещё восемьсот метров, и на всём их протяжении располагались усиленные оборонительные редуты. При таких темпах потребуется несколько дней резни, чтобы добраться до конца только этого зала.

Наранбаатар поднялся над полом, его доспехи окружила вертящаяся оболочка из колдовского света. Взмывая вверх, он улавливал свист и вой снарядов вокруг себя. В его поле зрения, как обычно, смешивались метки тактического дисплея и фантомные образы будущего, складывающиеся в мозаику прогнозов и предсказаний, которые то сливались, то разделялись. Грозовой пророк увидел вдали диковинную конструкцию, что прокладывала себе путь вперёд под прикрытием подразделений изменников в терминаторских доспехах и с тяжёлым вооружением. Корпус этой гигантской боевой машины, какого-то шагателя на чётырех ногах, состоял из обычных выпуклых пластин адамантия и керамита, вот только его обтягивала бледно-серая плоть и обвивали кольца полупрозрачных трубок. Над огрубевшей поверхностью пульсировал и вибрировал ореол безошибочно узнаваемой демонической энергии. На массивных кулаках машины крепились пушки, а неровную спину усеивали зияющие стволы ракетных установок. На ходу существо ревело от боли и ярости. Какой бы разум ни сохранился внутри него, оно пребывало в страданиях и смятении, гонимое в бой теми, кто его окружал. Под мясистым брюхом создания размещались огромные кисты — баки с топливом, которые, похоже, питали реакторное ядро, сросшееся с демоном. Если оно подберётся на малую дистанцию, то устроит страшную бойню.

Наранбаатар выставил посох, держа его горизонтально, и закружился на месте, набирая скорость. Усилившийся ураганный ветер принялся трепать свитки с каллиграфическими письменами, привязанные к его броне. Золотистые глаза воина побелели, сердце заколотилось в бешеном ритме, ладони стали горячими.

Шала’ак! — выкрикнул он.

Поток пси-энергии покинул тело грозового пророка, вырвавшись из черепа на конце посоха. На мгновение Наранбаатару показалось, что его самого метнёт вслед за кинетическим импульсом, но он с усилием удержался на месте и завис высоко над полем боя.

Вызванный Наранбаатаром варп-сгусток в виде крутящейся сферы, что несла одно лишь уничтожение, промчался над гущей битвы и ударил боевую машину в мясистое подбрюшье. Демонический шагатель мгновенно встал на дыбы и бездумно завыл, но тут вгрызавшийся в него шар-испепелитель добрался до покачивающихся баков с горючим.

Детонация, полностью уничтожившая порченую машину, сбила с ног сотни бойцов из её отрядов поддержки и сотрясла всю галерею. Артиллерийские орудия опрокидывались, танки въезжали друг в друга, скользя по полу. Ударная волна свирепо ринулась наружу, унося с собой разлитые химикаты, и в эпицентре очистилась поверхность громадной воронки, образовавшейся при взрыве. Всё, на что попадали брызги разлетающихся веществ, вспыхивало бурным неестественным пламенем, и вскоре наступавшие космодесантники-предатели, ослепшие и горящие, стали натыкаться друг на друга, что привело к замешательству в их чётко выстроенных рядах. Подразделения V легиона, находившиеся ближе всего к Наранбаатару, разразились радостными возгласами, и Белые Шрамы стали развивать преимущество. Машины Терранского бронетанкового, не отставая от них, повели шквальный обстрел возникшей бреши из всех наличных орудий.

Наранбаатар поспешно отступил, пока по нему не открыли ответный огонь, и опустился на поверхность. У него слегка кружилась голова, и он тяжело дышал: чем глубже заходили Шрамы, тем сложнее ему давался призыв силы. Он не увидел того, насколько эффективно легион развил успех. Грозовой пророк опустился на колени, стараясь не потерять сознание и понимая, что уже опасно перенапрягся. Нечистые испарения окутали его, цепляясь за руки и ноги. Он сжал посох двумя руками — ему требовалось немного отдохнуть, пока в нём снова не возникнет нужда. Демоны уже подбирались ближе, привлечённые его силой. Наранбаатар ощущал, что вокруг него пробегают воины: Шрамы спешили воспользоваться полученной передышкой, их сабатоны шлёпали по грязи.

Кто-то протянул к нему руку в латной перчатке и помог встать. Несколько неуклюже поднявшись на ноги, Наранбаатар взглянул на шлем этого воина и увидел перед собой своего примарха.

— Каган, — выдохнул он, неловко кланяясь.

Хан снова поддержал его.

— Могучее свершение. Ты делаешь честь своему ремеслу, — сказал Джагатай.

Наранбаатар попытался очистить голову. Его тело уже восстанавливалось, скоро должен оправиться и разум. Он нигде не видел Намахи и воинов кэшика — неужели те ушли вперёд?

— Чем могу служить? — спросил грозовой пророк.

Великий Хан окинул взглядом битву. По лезвию его дао стекали густые комки слизи, доспехи покрывала запёкшаяся кровь. Впереди и вокруг них легионеры Кагана бросались на врага, вращая клинками и издавая древние боевые кличи. Они отдавали жизни за каждый метр захваченной земли, но всё равно устремлялись вперёд без сомнений и колебаний.

— Я и так уже попросил слишком много, — тихо произнёс Хан.

— Мой господин?

Наранбаатару показалось, что он неверно расслышал примарха.

— Мы достаточно близко? — обернувшись к нему, спросил Джагатай. — Ты чувствуешь его?

Грозовой пророк сделал глубокий вдох. Его восприятие затуманивали всевозможные варп-призраки, шумно возвещая о своём присутствии каждым выкрикнутым словом, полным злобы и скверны.

Он сфокусировался, и перед его мысленным взором выросла структура космопорта — исполинской остроконечной скалы из порченого камня и стали. Находясь внутри, Наранбаатар с трудом сосредоточивался на этом образе: от его концентрированной чудовищности сетчатку глаз пронзала боль. Переплетения варп-энергии пульсировали и мерцали в тёмной толще объекта массой зеленоватых клеток и опухолей, как болезнь в теле. Они выглядели так... плодовито, что у грозового пророка на миг закружилась голова: ему едва удавалось соотнести свои предвидения с теми или иными участками порта. Он заставил себя работать усерднее, отсеивать посторонние отголоски.

И тогда картина сложилась. Ошибки быть не могло. Вот он, источник, где зародилось отчаяние, линза, через которую просачивается всё более могучее разложение. Сущность не скрывала себя. Возможно, просто не могла — вероятно, могущество таких масштабов имело сходство с мощью Императора. Оно тоже било через край, перехлёстывало, и его не удавалось скрыть. Оно ошеломляло даже при наблюдении издалека. Оно во всём противопоставляло себя Пути Небес. Его обладатель бездумно потакал себе, добровольно тонул в этой силе, отрекался от любого контроля над ней, положенного человеку.

Наранбаатар изгнал видения. На их место снова ворвались акустические волны, несущие грохот битвы. Он смотрел в одну точку на драконьем шлеме, словно это удерживало его связь с реальностью от полного разрыва.

— Да, — ответил грозовой пророк.

Хан кивнул.

— Значит, он хочет встречи так же сильно, как и я.

— Но Ганьзориг ещё слишком далеко. Мы пока не можем дать тебе. — возразил Нарабаатар.

— Время истекает. Хватит ли тебе сил? — спросил Каган.

И что на это ответить? Возможно, он умрёт от напряжения ещё до того, как выполнит задание. Что ещё важнее, из-за этого может погибнуть его господин. Но время работало против них: воины умирали в изъеденных чумой залах Львиных врат. Здесь и сейчас Наранбаатар мог дать только один ответ.

— Прикажи мне, Каган, — сказал Наранбаатар, готовясь к тому, что неминуемо случится дальше. — Я буду настолько силён, насколько того потребует задача.


— Где мы сейчас? — спросил Морарг.

В одном из мифов этого мира, — ответил Остаток. — В нынешнюю эпоху большинство живых душ забыли его. Скоро о нём уже не будет помнить никто.

Ярко светило солнце. Во все стороны простиралось сапфировое море, спокойное и безмятежное. На волнах покачивалась одинокая лодка — древнее судно с парусом и вёслами. Под палящим солнцем команда привязывала к мачте человека. Похоже, он не сопротивлялся.

Этот корабль поплывёт к некоему острову, — сказал Остаток. — Там обитают существа, наделённые такой притягательной силой, что ни один смертный муж не в силах устоять перед их зовом. Любому моряку, который подойдёт слишком близко, суждено разбить своё судно о скалы. Человек, на которого ты смотришь, желает увидеть созданий своими глазами. Как же ему поступить? В данный момент он владеет собой. Однако он знает, что когда достигнет места назначения, то уже не будет себе принадлежать.

Каифа наблюдал, как моряки затыкают уши воском и затягивают последние узлы.

— Но он сдал командование, — сказал Морарг.

Нет, он до сих пор отдаёт приказы. Люди повинуются ему. Пока он ещё владел собой, он заключил договор, благодаря которому получит то, чего желает, не погубив при этом ни себя, ни корабль. Он знает свои сильные и слабые стороны. Я бы сказал, это привлекательное качество для капитана.

Видение рассеялось. Молниеносно сменились декорации, и они оказались в глубокой пустоте, на борту самого «Терминус Эст». Его капитан, ещё называющий себя Каласом Тифоном, находился на мостике. Палуба сотрясалась от залпов тяжёлых орудий. Каждый член экипажа лихорадочно работал. В зрительных приборах виднелись многочисленные метки — линкоры противника, направляющиеся в их сторону. Каждый нёс символ Первого легиона.

— Это Зарамунд, — произнёс Морарг.

— Но тебя там не было.

— Нет.

Остаток в изумлении покачал дряблой головой.

— Тебя никогда не смущало всё это? Легионер, первый после вашего примарха, действует сам по себе. Ему позволили разбираться с сынами Льва по своему усмотрению, хотя он вёл себя так странно, так загадочно. Кажется, он никогда не получал серьёзных ран, верно?

— Не мне судить первого капитана, — ответил Каифа.

— Нет. Это право твоего господина. Только, кажется, он тоже не слишком его осуждал, да?

Пустотная схватка в видении закипела по-настоящему, но Тифон бесстрастно наблюдал за боем. Первый капитан держался уверенно, зная, что делает.

Он здесь по собственным причинам, — прошептал Остаток, подкравшись к командному трону. Никто из присутствующих не видел демона. — Теперь ты понимаешь? Он не преследует цели легиона, только личные. Он уже выбрал свой путь. Почему, во имя всех измерений страдания, ему позволили это сделать?

Морарг позволил себе вспыхнуть от раздражения.

— Ты задаёшь много вопросов, демон! — сказал он.

Рассмеявшись, Остаток взглянул на грозный профиль первого капитана. Хотя более жуткие изменения ещё только предстояли, Тифон уже обладал необузданной притягательной силой.

— Лишь потому, что тема увлекательная. А вот вы, люди, даже ни разу не поинтересовались.

— Нас создали такими, — сказал Каифа.

— На Барбарусе? Или после него?

Прежде чем Морарг успел ответить, снова нахлынула волна перемещения. Буйный вихрь тащил их сквозь пространство и время, пока они не прибыли в место, которое Каифа знал слишком хорошо.

— Это Иникс, — произнёс он.

После Иникса, — поправил Остаток. — Воссоединение отца и сына.

Мортарион стоял на чёрных песках гибнущего мира. А перед ним — Тифон, почти такой же, как при Зарамунде, разве что более хладнокровный и самоуверенный.

Калас поклонился, но его повелитель лишь презрительно поморщился.

— Незачем кланяться и пресмыкаться, — сказал ему Мортарион. — Я ищу правды, а не почтения.

«Правды», — повторил Остаток. — Ну ты слышал, а? Он даже не спрашивает, где тот был! Это всё очень странно.

— Я откололся от легиона, потому что мне требовалось побыть одному ради трезвости мыслей, — произнёс Тифон.

Какая дерзость, — вздохнул Остаток, явно восхищённый. — И он не несёт никакого наказания. Его принимают обратно в легион без единого слова упрёка. Либо твой господин очень великодушен, либо знает больше, чем говорит.

Морарг более пристально вгляделся в силуэт Каласа. Его фигуру окружало нечто странное, какое-то трепетание за гранью видимости, словно тысячи крошечных крылышек колыхали воздух.

Остаток подкрался поближе.

О, теперь ты заметил, не так ли? Думаю, твой отец увидел это ещё тогда. Не забывай, к тому времени он уже поговорил с одной из нас. Мортарион и тогда обладал кое-каким искусством, хотя и не решался его применить.

— Но, если... он знал... — начал Каифа.

— То почему не положил этому конец? И правда, вот так загадка.

В следующее мгновение они снова оказались на «Терминус Эст», в самой гуще атаки Уничтожающего роя. В коридорах снова зазвучали хриплые крики, потянуло вонью гниющей плоти, на палубах захлюпали кровавые экскременты. Возвращение в тот момент, даже в границах видения, оказалось для Морарга почти невыносимым. Эта боль, неподвластная времени, уносила его в бескрайнюю вселенную невыносимых мук. Но гораздо хуже физических страданий было знание, принесённое из настоящего, — понимание того, что в итоге они не выдержали. Им не хватило сил. Они сдались.

— Забери меня отсюда, — произнёс Морарг, повернувшись к Остатку.

На сей раз демон не нашёлся с насмешливым ответом.

Без этого нельзя, — вздохнул он, словно охваченный благоговением. — Здесь состоялся великий ритуал. То, что могло изменить вас. После него уже ничто и никто не сумело бы властвовать над вами, однако Мортариону никак не удавалось решиться на то, чтобы подвергнуть вас такому обряду. Вспомни, каким ты видел его на Молехе. Его коса никогда больше не коснулась бы шей его сынов. Никогда!

Подняв взгляд, Морарг увидел Тифа, который брёл по дрожащим от воплей коридорам в окружении мух, теперь уже полностью видимых, и его раздувало от мощи и хворей, что словно бы изливались из каждого отверстия. Он, источник всего этого, инкубатор для Уничтожителя, ревел от радости и ужаса, пока его броня раскалывалась и растворялась, превращаясь в кружащие сгустки сплошной черноты.

— Это сделал он, — сказал Морарг, и в его голос прокрались слабые нотки ненависти.

Да, он, — согласился Остаток. — Но кто его впустил?

Видение менялось, скользя с палубы на палубу, застывая на сценах из непрерывной череды ужасов: из распоротых животов постоянно вываливаются кишки, вырванные глаза вырастают заново и гноятся, закалённые в боях мышцы отслаиваются от костей и влажно шлёпаются на пласталь. В итоге наблюдатели достигли наивысшей точки — храма страданий, открытого в бездну. Остальной флот завис посреди разноцветной пучины варпа, его бросало по измерениям или кидало в штиль в неоновых объятиях ада наяву. Крики доносились и сюда, они множились и перекрывали друг друга, пока не стало понятно: на самом деле они складываются в нескончаемый хвалебный гимн.

И там, на хребте «Терминус Эст», открытый пустоте, стоял сам Мортарион. Он стоял, воздев руки и запрокинув голову. Его лицо искажали такие же жуткие муки, как на Молехе, — никакого ликования, лишь осознание, понимание ужасной сути происходящего.

— Мои кровь и плоть! — взывал он в мольбе к колышущимся завесам эмпиреев. — Сила моей воли и мощь моего духа! Всё это будет твоим, только даруй моим людям избавление!

И в глубоких обиталищах варпа, в самых тёмных уголках царства грёз зашевелилось нечто огромное и древнее: оно поднималось сквозь ярусы эмоций и переживаний, чтобы занять место, предначертанное ему с момента распада первой живой клетки, но, согласно парадоксальным законам этого не-пространства, оно обрело соответствующее право лишь после того, как решение принял смертный.

— Хватит, — сказал Морарг, не желая присутствовать при том, что случилось дальше.

Я согласен, — отозвался Остаток. — Довольно.


Они снова оказались во мраке. Крики стихли, пытки закончились. Каифа тяжело дышал. Чумные хвори бурлили в его кровотоке, в гноящейся плоти, в слезящихся глазах. Пути назад нет — теперь Морарг такой, какой он есть.

Остаток терпеливо ждал. Он выглядел поникшим и вновь казался почти невидимым в темноте из-за своей смертельной худобы.

— Всё произошло так, как нам сказали, — произнёс Каифа.

— Так и было.

— Тиф привёл Уничтожителя.

— Да, привёл.

— Мортарион принёс нам избавление.

— Именно так.

— Но здесь нет никакого обмана. — Морарг поднял взгляд на демона.

— А как ты мог подумать иначе? Твой отец — сын Анафемы. В варпе нет почтения легковерным.

— Но почему?..

Он привязал себя к мачте, пока мог. Он никогда бы не смог обречь вас на страдания, только дать лекарство. Он всё же принял решение, но раньше, чем ты считаешь. Переломный момент наступил на Иниксе, когда твой господин мог сразить Тифа, но произнёс лишь: «Я ищу правды». Вот он, решающий миг. Тогда Силы внимали ему, и потом всё сложилось так, как полагалось.

— Но я был с ним. Всё это время. Я видел его сомнения — он не знал, что происходит. Никто из нас не знал.

— Ты прав. Он не знал. Он не знал заранее, как это случится, когда или каким образом. Ему требовалось только одно откровение: переносчиком станет Тиф. Просто впусти его, а затем делай всё, что пожелаешь, любым способом, который покажется подходящим. Об остальном позаботится бог.

Морарг отвернулся, почуяв ложь в словах существа. Впрочем, демон и есть порождение лжи, и, возможно, показанное происходило в действительности. Какая мысль мучительнее: та, что Мортарион — жертва, или та, что он — преступник? Конец пути не изменился, но вот дорога, по которой они все пришли к нему... Казалось, будто всё перевернулось.

— Зачем рассказывать мне об этом? — пробормотал он.

Потому что ты начинал сомневаться, — ответил Остаток. — Ты уже верил, что твой господин — слепой глупец. Но это не так. Проклял ли он тебя или исцелил, именно его рука лежала на штурвале.

Демон, прихрамывая, подошёл ближе. Его широкие глаза блестели в темноте.

Поэтому ты должен или сражаться за него с безграничной преданностью, — сказал он Мораргу, — или бороться против него всем сердцем. Ты не можешь просто забыть о нём, не можешь его жалеть — он твой примарх, и его воля определила твою судьбу. — Взгляд существа стал пристальным. — Так что же ты будешь делать, Каифа? Зная всё это, как ты поступишь теперь?

Морарг снова посмотрел на него. Эмоции боролись внутри него так же бурно, как тогда осаждали его хвори на корабле.

Он хотел ответить, решить всё здесь и сейчас, вернуться к войне и сыграть свою роль. Но не мог. Пока не мог. Потому что не знал.


Цель была недосягаема. Во время их быстрого продвижения на какой-то мучительно прекрасный момент показалось, что они выполнят задачу в срок, но затем ряды противников уплотнились, словно кровь, запёкшаяся на ране, и теперь путь вперёд не сулил ничего, кроме боли.

Шибан-хан убивал так же дивно и изобильно, как всегда. Спускаясь со стен во главе своих объединённых братств, он истреблял как чемпионов врага, так и его пеших солдат, вращая потрескивающим гуань дао. Белые Шрамы пробивали путь с плацдармов в тёмное сердце космопорта Львиных врат. То, что они здесь увидели, никого не удивило — лоялисты уже достаточно знали о Гвардии Смерти, чтобы предвидеть, как низко падут сыны Мортариона, и поэтому здешние ужасы, как и смертоносность их войск устрашения, были ожидаемы.

Тахсир задал яростный темп, поручая выделенным ему бронетанковым ротам пробивать выстрелами кратчайшие пути к большим орбитальным комплексам. Каждый хан помнил схему внутренних помещений в мельчайших подробностях: они неделями изучали картолиты, запоминая каждую шахту лифта и сборочный цех. Скорее всего, они знали даже больше, чем защитники этого места, которые использовали его только как перевалочный пункт. Шибан приказал нанести точечные удары по отдельным элементам конструкции, рискуя обрушить целые секции ради возможности быстро прорваться внутрь. Они захватили несколько грузовых подъёмников, что позволило доставить на верхние уровни бронетранспортёры и даже сверхтяжёлую технику. Братства уверенно продвигались по лабиринту разлагающихся помещений, прокладывая себе дорогу через отвратительно зловонные пустоты, держась близко друг к другу и защищая от ударов противника драгоценные танки, которые продолжали расчищать проходы огнём из мощных орудий.

Однако на каждом шагу Шибан осознавал, что к нему прикованы взгляды — не врагов, которые его не знали и не особенно интересовались, кто он такой, а тех, кого он вёл за собой. Чтобы заслужить его уважение, ветераны-чогорийцы сражались так же стойко, как и ради достижения цели. Терране и «свежая кровь» поступали так же, в особенности те из них, кто не слишком разбирались в особенностях далёкого родного мира Шрамов, и тем решительнее старались доказать, что достойны такой чести, как принадлежность к легиону. В каждом их жесте, в каждом опущенном взгляде и почтительном ответе по воксу он слышал одно и то же: «Ты — Тахсир. Ты — Обновитель».

Торгун бы посмеялся над этим. Старый соперник, старый враг, в итоге искупивший свои ошибки через самопожертвование, тот, с кем Шибан всё ещё жаждал поговорить в последний раз, чтобы загладить свою вину за то, куда воина завели неуместная гордость и недовольство. Торгун расхохотался бы, увидев, куда зашёл сам Шибанхан, наивный и энергичный командир с белых полей брани на Чондаксе, рисковавший всем ради того, чтобы лишь раз посмотреть на примарха в бою. Теперь молодые воины из нового поколения почитали его, будто некий тотем, символ души легиона.

Тахсир не мог уберечь их всех. Как бы упорно он ни сражался во главе братьев, сколько бы ни пытался защитить их от этого врага, его воины погибали. Легионеры-новички бросались на чумных десантников, безупречно работая клинками и выказывая пыл, достойный подражания, но всё равно терпели неудачу. Имперцы пробивали шкуры неприятелей болт-снарядами, рассекали им сухожилия ударами тулваров, осыпали их осколочными и миномётными зарядами, но они вставали и нападали снова и снова: их зелёные линзы бесстрастно светились в мертвенном полумраке, они никогда не роптали, не выкрикивали боевых кличей или обличений, а просто существовали, такие же неискоренимые, как само отчаяние.

Лучшим оружием тут служила скорость, но теперь наступательный порыв Шрамов угасал, и их затягивало в мясорубку битвы на истощение. Одной лишь яростью подобного врага не одолеть: Гвардейцев Смерти никогда не удавалось разозлить, спровоцировать на безрассудство. Они не поддавались ни на ложные выпады, ни на отвлекающие манёвры. Казалось, что единственная возможная тактика — равнозначная и противодействующая готовность терпеть, сражаться с неприятелем по его правилам, смотреть в его гнусные склизкие глаза и не сдаваться, пока не потухнут его тусклые огни, а затем переходить к следующему противнику.

Изначально головному отряду Шибана поручили захватить орбитальную батарею №7, одну из более чем сорока основных артиллерийских установок типа «поверхность — пустота». Она располагалась ближе всех прочих к точке проникновения Янтарного фронта, и Каган хотел, чтобы ею завладели быстро. «Возьмите орудия под контроль, — утверждал он, — и тогда флот магистра войны снова познает страх». Шибан попросил, чтобы это почётное задание дали ему, понимая, насколько свирепо враг будет оборонять огневые позиции.

Теперь он уже различал сами орудия. В самом конце огромной галереи, крыша которой находилась на такой высоте, что полностью терялась за скопившимися клубами дыма, Тахсир своими глазами увидел первые из гигантских пушек, каждую высотой почти в полкилометра: их исполинские стволы окружал миниатюрный город из амортизаторов, контуров охлаждения, устройств подачи боеприпасов и поршней наведения. Орудия, размещённые длинными рядами, задирали дульные срезы высоко вверх, пронзая защитные экраны слой за слоем. Казалось, что уже сейчас можно достать рукой до панелей активации, и они снова начнут метать возмездие в небеса.

Однако между Шибаном и его целью стоял ненавистный враг: воины Мортариона наступали сквозь непроглядный туман в большом количестве, плотными шеренгами, а их силы поддержки уже окопались. Они не проводили быстрые контрудары, просто купировали одну атаку за другой. Окружающая местность заключила с ними союз: внутренняя атмосфера космопорта пропиталась ядами, прогнившие переходы разваливались под ногами, сами стены бормотали колдовские слова наполовину проявившихся якша.

Оставался только один вариант — продолжать атаку прямо вдоль длинной галереи, обрушивать на противника волну за волной, сохраняя веру в то, что следующий натиск обязательно приведёт к прорыву. Чакайя обрушивал погодную магию на самые густые скопления потусторонних сущностей, разнося их в клочья. Имань побуждал своих воинов ко всё более славным подвигам выносливости. Командиры танков, выжимая из них последние силы, гнали свои машины на фантомные живые кошмары. Сержанты отделений, как «свежая кровь», так и ветераны, раз за разом поднимались в бой, храбро прорываясь сквозь потоки фосфекса, нервно-паралитического газа и химического огня.

Шибан опережал даже самых быстрых из них, кружа в танце разящих ударов, понимая, что его должны видеть, что за ним должны наблюдать, ведь если он каким-то образом сокрушит оборону здесь, то воины под его началом будут и дальше верить. Ни один его предыдущий бой не имел такого значения, как этот — ни схватка на мостике «Бури мечей», когда судьба всего легиона висела на волоске, ни битва против развращённых мечников из свиты Фулгрима, — потому что здесь он сражался уже не за себя, а ради тех, кто примет у него факел, ради тех, кто будет вести за собой в грядущем.

«Сейчас вы братья Бури, — сказал Тахсир своим воинам перед началом первого штурма. — Когда мы добьёмся триумфа, вас назовут её повелителями».

Но сначала придётся выжить. Даже когда Шибан разрубал на части очередного противника, он слышал всё новые предсмертные крики своих людей. На глазах Тахсира два брата из «свежей крови» повалили на землю чумного десантника, но тот снова поднялся, стряхнул их обоих с себя и вернулся в бой. Оргиза, дикого и прекрасного воина, повергли жуткие кислотные заряды, от которых его бесценная броня истлела, как изъеденная молью ткань. Чакайю сбили с ног злобные чары воплотившихся демонов, а затем твари накинулись на него, и псайкеру пришлось отбиваться, чтобы его не сожрали заживо. Стоило только заглохнуть боевому танку «Завоеватель», как его разнесли на части выстрелы из тяжёлого оружия Гвардии

Смерти, а экипаж заживо сгорел внутри бешено пылающего корпуса.

— Каган! — прорычал Шибан. Он непрерывно отдавал приказы, и горло уже саднило. — Ради Хана!

И те, кто остался в живых, ответили на призыв, сражаясь через боль, пробиваясь по трясине, сквозь испарения и жидкую грязь. Их доспехи почернели и покрылись скверной, клинки затупились и потеряли блеск, болтеры заклинили, а курки щёлкали о пустые патронники. И всё же они упрямо шли, пригнув головы, ведомые памятью о том, что было и что ещё могло стать. Теперь им уже не удалось бы повернуть назад, не удалось бы сделать ничего иного, кроме как идти вперёд, через эту надвигающуюся лавину ненависти и безумия, сберегая на краткий миг саму суть бытия человеком — и чем-то большим.

Шибан определил для себя следующую цель — несуразную массу вспученного керамита с тройными рогами, торчащими из шлема, покрытого струпьями, — и заставил себя помчаться в атаку. Когда чудовище повернулось к нему, Тахсир увидел, насколько всецело оно изуродовано варпом. Внутри этого комплекта гниющих, рассыпающихся доспехов, облепленных роями ползучих насекомых и лоснящихся от выпавших внутренностей, буквально не могло остаться ничего от их прежнего носителя. Никакого человеческого духа — лишь гнусная насмешка, издёвка над всем биологическим видом. В этом истерзанном сознании не сохранилось ни искорки людского пламени, только пустота и онемение, смирение перед бессмысленной апатией, которая внешне избавляла от страданий, но в то же время выгрызала то немногое, что уцелело от человека внутри.

«Они убивают нас, потому что уже всё потеряли, — понял Шибан, бросаясь в атаку и крепко держа свою глефу, окутанную рычащим полем расщепления. — Так что же должны потерять мы, чтобы биться с ними на равных? Какую жертву нам нужно принести, какую боль выдержать, чтобы ранить их в ответ?»


Глава двадцать первая

Дьяволёнок

Пустая дорога

Прозвища


Казалось, она готова выдержать даже их общий натиск.

А сама она сочетала в себе триаду. Обнаружив это, Эреб чуть ли не рассмеялся. Ну разумеется, она совмещает в себе нескольких. Конечно же, у неё ещё есть трюки в запасе. Открытие встревожило его, но также немного взволновало.

Её особенность проявилась не сразу. Когда возникли спутники Эреба, всё пришло в некоторое смятение. Обретая вещественность, они проходили через основы материи, вспарывали её, разрывали на части и смешивали со сгустками варпа, которые волокли за собой. Из-за них воспламенился воздух, песок взметнулся горящими облаками, а глиняная посуда разлетелась на осколки. Исполинские существа из костей и сухожилий ревели и расправляли свои тела, пока не обрушили каменное жилище. Сначала им не удавалось уплотниться окончательно: они мерцали и подёргивались, осыпая развалины старого дома градом битого камня и щебня. Выпрямляясь во весь рост, они свернули крышу лачуги, выдернули навесы и оказались под открытым небом, кроваво-красным от песчаных бурь.

Но женщина росла вместе с ними. Она ни разу не дрогнула, не попыталась бежать. Она тянулась ввысь, не отставая от противоестественных спутников Эреба, её тело увеличивалось и становилось полупрозрачным, как и у этих изменчивых созданий. Именно тогда впервые удалось мельком заметить, что у неё не одно лицо, и не одна пара рук, и разные покровы одеяний, которые струились и развевались в нарастающем вихре.

Чудовища Эреба с рёвом бросились на неё, брызгая ядовитой слюной в ночном воздухе. Первым нанесло удар птицеподобное существо, выбросив вперёд посох с головой змеи. Вторым напал монстр с бычьей башкой: он взмахнул топором, который ударил в землю и окутался огнём. Огромный змий, скользя и покачиваясь, опутал её лодыжки, прополз вверх и обвился вокруг талии, тогда как труп с пустыми глазами, пошатываясь, шёл к ней своим путём, неся погибель. Эти создания, пропитанные эфиром, принадлежали к одним из самых могучих аспектов божеств, когда-либо отвечавших на призыв Эреба. Их кожа блестела от послеродовой слизи эмпиреев, а раскосые глаза пылали той особой ненавистью к жизни — отвращением, которым по-настоящему обладали только они. Смыкая клыки и шевеля когтями, сущности то ускользали друг от друга, то переплетались вновь, пока не образовали нечто вроде общего совокупного организма, прекрасно выражающего собой редкое единение Пантеона.

Но она нанесла им ответный удар. Сама земля вздыбилась вокруг неё, камни вырвались на волю и сложились в шаткие колонны. Закружились слепящие вихри песка: словно едкая кислота, они обдирали, срывали и сжигали плоть. Небо раскалывалось от грома, утоптанная почва сотрясалась, а над всем этим сияла красная луна. Чудовища обступили её, наседая и полосуя когтями, а она в ответ обрушивала на них все приёмы своего ремесла, более чем уверенно давая отпор.

Пока разгоралась битва, Эреб осознал, что в нём нет нужды, и держался в стороне, не мешая призванным существам делать свою работу: он уже выполнил свою единственную задачу, состоявшую в том, чтобы привести их в этот мир, помочь им переступить порог. Он заворожённо наблюдал за противоборством, чувствуя, что там идёт в ход глубинное искусство, мастерство управления силами, о котором он даже не мечтал. Эфир грубо тянул его к себе, готовясь заключить всё вокруг в свои немыслимые объятия, и натиск сдерживало лишь неведомое антиколдовство в этой точке пространства и времени. Возможно, и такая сила происходит из варпа? Да, иначе немыслимо, ведь любое могущество черпается из небытия, и всё же она ощущалась... как-то иначе, словно проистекала из самой основы физического мира, из колодца, который никогда не иссякал, чьи чёрные воды питали нечто поистине изначальное, укоренившееся и незабываемое. Ах, какая же это ересь! В конечном счёте все дороги ведут в эмпиреи, какими бы баснями ты себя ни успокаивал. Так звучит первая догма веры, из которой происходят все прочие, так что лучше ему помнить об этом.

Именно тогда Эреб увидел, как проявляются многочисленные сущности Эрды: они быстро сменялись, накладываясь друг на друга, словно кадры засбоившей вид-анимации. Он видел женщину, бьющуюся с демонами, преисполненную величия на пике долгой жизни, с тёмной кожей, такой же закалённой, как посох, которым она в немалом гневе вращала вокруг себя. Он видел юношу, энергичного и яркого, как звёздный свет: проворный, словно бурлящие воды, он сжимал в изящных руках серп, что сверкал под кровавой луной. И он видел высохшую старуху, почерневшую, как маслина, скрюченную, будто корни дерева, и всё, что хватали её длинные костлявые пальцы, тут же застывало. Все они несли смерть, и все они были Эрдой, — она стремительно переходила от одного образа к другому, не останавливаясь на каком-либо из них, и чудилось, что все стадии вечного хода эволюции перемешались здесь, а теперь прокручиваются снова и снова, вызванные к жизни осквернением этого пустынного святилища, места, где прошлое, настоящее и будущее сливались в некое безводное безвременье.

Раньше Эреб думал, что она носит платье, тоб[1] из хлопковой пряжи, но одеяние оказалось цельным куском бечёвки, многократно обвивавшим женщину: теперь он расплетался, образуя защитный кокон. Невероятно длинная верёвка тянулась до бесконечности, как имена кустодиев, нанесённые на внутреннюю сторону доспехов, но если те прозвания знаменовали конец многих жизней, то эта нить символизировала собой одну жизнь, древнюю и переплетённую со всем важным, что когда-либо здесь происходило.

Тогда Эреб попробовал вмешаться в великую битву божественных аспектов, но песчаная буря с воем отбросила его назад, обжигая плоть своим натиском. Казалось, весь кратер разваливается вокруг них: его концентрические кольца пошли трещинами, и от них стали отваливаться куски, которые подхватывал и нёс по окружности бешеный вихрь в центре. Легионер терял опору, соскальзывая в свистящий круговорот частиц.

Эрда громко вскрикнула, и Эреб услышал три голоса, в каждом из которых звучали ярость и боль. Чудовища тоже пронзительно вопили: сила, которую обрушивала на них женщина, пронзала их до самого нутра, раскалённого от ненависти. Несущий Слово увидел, как шатается ходячий труп, как с его оголённых костей срывается рыхлая плоть. Змия с презрением раздавили пятой, а быкообразное создание отшатнулось, получив удар навершием посоха. Мерзкая птица с полупрозрачным оперением всех оттенков неземного спектра метнулась вперёд, проводя выпад, но добилась лишь того, что ей вырвали перья и вырезали глаза ловким движением серпа.

В вихрь кружащейся материи начала изливаться кровь: одни струйки брызгали из настоящих человеческих жил, другие были просто дешёвыми копиями. Среди этого неистовства Эреб улавливал проблески истинных мук — вот содрогнулась женщина, вот шумно вздохнула старуха. Бечёвка распутывалась, разрубленная уже во многих местах. Зыбучий песок затягивал всех бойцов, бурля под их окровавленными ногами.

«Какой же величественной она могла бы стать. Истинной королевой варпа, — мысленно сказал себе Эреб и с сожалением улыбнулся. — Но я растоптал ещё одного скорпиона, и теперь пустыня почти свободна от его жала. Хвала мне».

Он умел восхищаться собой даже тогда, когда мир вокруг него сотрясался и падал в небытие.

В итоге она убила их всех. Или, вернее, изгнала, поскольку они не принадлежали к здешнему измерению. Она разорвала их связи с царством ощущений, словно швея, распарывающая ткань рваного капюшона. Они кричали и стенали, но Эрда, не ведая жалости, противопоставляла их чужеродности нечто вроде безграничного материнского терпения. Наблюдая за схваткой, Эреб предположил, что именно так ей удалось сотворить Великое деяние. Его охватило что-то похожее на благоговейный трепет, ибо в тот момент воин осознал, что Эрда говорила с ним совершенно искренне: тогда, в прошлом, она надеялась, что вся эта история просто закончится, а грандиозная схема Анафемы навсегда останется незавершённой. И вот теперь, в её собственном доме, Эреб показал ей, как сильно она ошибалась, какую глупость совершила и чего на самом деле добилась своим вмешательством.

Вот он, кинжал, необходимый для того, чтобы покончить с ней.

— Ярость, — произнёс Эреб, наконец сумев немного продвинуться под натиском стихии. — Одержимость. Отчаяние. Могущество. Вот то, против чего Он выступил. И именно это я принёс с собой. Сейчас ты понимаешь, не так ли? Осознаёшь, что Он увидел столько веков назад?

Тогда она уже кричала от невыносимо болезненных ран, а возможно, её мучило знание, полученное от Эреба. Если бы она могла, то воззвала бы к своему давнему сообщнику, к Тому, с кем создавала и разрушала, к Тому, кого любила и ненавидела. Но сейчас Он был далеко, и Его целиком занимали собственные проблемы. Она всё ещё сражалась, непокорная до самого конца, но буря в её душе угасала.

— Такими повадками можно восхититься, — сказал Эреб. — Вот Он сделал выбор. Неправильный, но всё равно выбор. А ты... Ты... — Он усмехнулся, снимая с пояса кремнёвый нож. — Ты хотела усидеть на всех стульях. Вмешаться здесь, влезть там, а потом вернуться в пустыню к своим статуэткам.

Эреб едва заметил, как раздавил сабатоном фигурку, которую она показывала ему ранее. Меж тем последнего из его неестественных спутников вышвырнули в дыру в реальности: вопя, существо падало и барахталось в вихре, принесённом ими с собою. Эрда рухнула на колени, покрытая синяками и рваными ранами, и её переменчивый облик устоялся. Женщина снова выглядела так, как в момент прихода Несущего Слово. Платье висело на ней рваными лентами из распущенных нитей.

Опустившись рядом с ней на колени, Эреб приподнял голову измученной Эрды так, чтобы она его видела.

— Дьяволёнок — так ты назвала меня? — злобно прошипел он, вспомнив каждое оскорбление, нанесённое ему когда-либо. — Может, ты права. Возможно, я всегда был таким. Но ты видишь, на что я теперь способен, кого я могу призвать по необходимости. Так что, пожалуй, быть дьяволёнком не так уж и плохо.

Он прижал остриё атама к её запёкшейся кровью шее, натягивая кожу.

— Но, в отличие от Него, я не выступаю против божественности, — тихо прошептал Эреб. — Я бы возвёл тебя в царицы, если бы ты ухватилась за этот шанс. Даже сейчас я ощущаю, как милосердие касается моих сердец, непривычных к тому. Итак, я всё же готов сохранить тебе жизнь, если ты примешь единственное условие, которое Он всегда отвергал.

Вскинув тёмные глаза, Эрда встретилась с ним взглядом. Несмотря ни на что, она хотела услышать его предложение.

— Поклоняйся мне, — сказал Эреб, мягко улыбаясь.

Огонь в её глазах погас. Руки и ноги обмякли.

Вот он, момент, ради которого жил Эреб. Миг, когда он наносит полное поражение. Он наблюдал, как Эрда сглатывает, пытаясь подобрать слова для того, чтобы принять его условие, и произнести их запёкшимися от крови губами.

Судорожно вздохнув, она плюнула на шлем легионера. Затем криво ухмыльнулась.

— Ему я сказала «нет», — прохрипела она. — Возможно, Он даже того стоил.

Эреб посмотрел на неё сверху вниз, не особенно удивившись: он уже давно привык, что ему постоянно отказывают.

— Будь по-твоему, — сказал он, сжав пальцы на рукоятке ножа. — Но, боги, как же всё-таки жаль.


Сигизмунд увидел, как из клубов тумана к нему устремляется Кхарн.

Пожиратель Миров не пытался скрыть свой бросок в атаку, как и те, кто сопровождал его. Там собралось за сотню легионеров Ангрона, а судя по звукам, следом приближалось ещё больше. Они уже бесновались, утратив последние остатки разума. Они завывали на бегу, напоминая скорее зверей, чем людей. От такого зрелища могло на мгновение показаться, что ты внезапно покинул прародину самого человечества и перенёсся в какой-то дикий мир нескончаемого безумства.

Воины Сигизмунда ещё до этого уступали врагу числом. Изначально он готовился отойти после того, как прольётся достаточно крови Сынов Хоруса. «Пусть они кричат от боли» — вот единственный приказ, полученный им от своего примарха. Честно говоря, Сигизмунд всё равно бы не сумел добиться чего-то большего: он отчётливо понимал, что война уже проиграна. Его действия — просто акт непокорности. Он мог немного замедлить врага, но его задача, как и всегда, состояла лишь в том, чтобы нанести ущерб.

Ему с трудом вспоминались времена, когда дела хотя бы отчасти обстояли иначе. В течение семи лет они терпели растянутое поражение, противостоя еретикам больше из желания покарать их, чем из искренней убеждённости в том, что сумеют победить. Но раньше Сигизмунд гнал от себя такие мысли. Он всегда стремился к чему-то большему, побуждаемый к этому теми, кто верил в него, — людьми вроде Киилер.

Довольно. Теперь вся вселенная сводится к мести. Нет иной истины, кроме мести. Не осталось ничего, кроме мести — последнего деяния во имя долга, совершаемого не ради каких-то внешних мотивов, а ради самой обязанности.

Сигизмунд не прекратит атаковать врага. Ни сейчас, ни когда-либо ещё.

— Мы вступаем в бой, — воксировал он Ранну, поглощённому схваткой с кем-то из Сынов Хоруса.

Ответа не последовало. Фафнир явно был слишком занят, чтобы отозваться, он с головой ушёл в собственную реальность битвы, но сообщение наверняка получат те, кто нуждался в этом приказе. Все те, кто ещё сражался рядом с Сигизмундом, те, кого он вытащил из омута вялости и отчаяния, чтобы бросить прямо в разинутую пасть врага, должны продержаться ещё немного. Тысячи из них умрут, потому что он потакает своим желаниям, но это не имеет значения. Он сделал из них святых. Он создал мучеников.

Сигизмунд оттолкнул труп последней из своих богоугодных жертв. Безжизненное тело, грузно ударившись о покрытие виадука, опрокинулось в пропасть. Обнажённый меч в руках Храмовника задрожал от предвкушения. Дух клинка пробудился, огненные ветра подхватили его песню, зовущую к истреблению. Меч сразу почуял врага, достойного его.

За спиной Сигизмунда возвышалась башня терминала — чудовищная громада из пластали и оуслита, парапеты которой венчало запутанное переплетение разбитых устройств связи. По обе стороны от него площадка обрывалась в дымную пропасть. Перед ним простирался старый надземный переход, боковые перила которого вырвало с корнем, а настил испещрили пробоины от миномётных обстрелов. По нему бешено мчались Пожиратели Миров: перепрыгивая через пустоты, они выли и кричали, надвигаясь остервенелой толпой.

Сигизмунд слышал, как позади него готовятся к обороне Братья-Храмовники: тяжело лязгали устанавливаемые щиты, звучно щёлкали вставляемые магазины. Никто из этих воинов не вмешается в предстоящий поединок. Никто из врагов также не потревожит его. Хотя за эту господствующую высоту уже сражались сотни легионеров, с тем же успехом Сигизмунд и Кхарн могли бы находиться здесь вдвоём. Всё сводилось к ним. От начала и до конца времён всё будет сводиться к ним двоим. Рыцарь и чудовище. Верующий и неверный.

Набирая скорость, Кхарн обогнул груду обугленных металлических перил. В последний раз посмотрев на него, Сигизмунд наконец поднял клинок в защитной стойке. От того человека, которого он знал прежде, почти ничего не осталось. Когда-то они бились в недрах «Завоевателя» без доспехов, чтобы испытать своё мастерство, отринув любые преимущества технологий и колдовства, и это придавало каждому поединку уникальный отпечаток, определяемый их человеческой сутью. Однако неудержимый монстр в потрескавшейся броне, за которым тянулись брызги крови, пока он с грохотом нёсся к Сигизмунду, больше походил на развалившуюся боевую машину, чем на космодесантника. Кхарн стал гораздо крупнее, чем тогда, на флагмане примарха, и сам воздух испарялся вокруг него, вскипая на броне легионера. Его цепной топор, до нелепости большой даже для таких огромных рук, уже ревел, обильно выплёскивая горячую смазку и кровь, оставшуюся от последнего убийства. Как и тогда, на стенах Львиных врат, от него исходил смрад опалённой меди и гниющей плоти, настолько острый, что заглушал сотни других запахов битвы.

Готовясь встретить его натиск, Сигизмунд расставил ноги для устойчивости, и затем Кхарн врезался в него. Цепной топор врезался в двуручный меч, зубья с визгом скользнули по кромке. Уходя от напора противника, Храмовник шагнул в сторону, после чего берсерк, развернувшись, снова бросился на него.

С этого момента всё, что творилось вокруг них обоих, утратило важность. Воины смутно слышали крики и лязг оружия, но уже не уделяли им никакого внимания, целиком поглощённые своим поединком. Сигизмунд, полностью сосредоточенный, словно бы слился в единое целое с мечом, а клинок сроднился с ним. Его подсознание, отточенное в непрерывных битвах на протяжении всей жизни, своевременно отдавало команды рукам и ногам. Он не раздумывал над своими ударами, а наносил их спонтанно, полагаясь на мышечную память и чутьё. Зрительные образы перед Сигизмундом распадались, вместо цельных фигур возникали фрагменты: край шлема, отблески зубьев слюдяного дракона, тусклый блеск ржавого шипа на наплечнике.

— Ты, — прохрипел Кхарн сквозь кровавое месиво из стёртых зубов и разбитых губ. В его голосе уже звучало немыслимое напряжение. — Опять.

Сколько раз они уже сражались? Десятки? Больше? Всё изменилось на бастионах Львиных врат. Там возникли новые правила, преобразилась сама игра. Тогда, атакуя осязаемое тело перед собой, Сигизмунд также чувствовал безграничную силу, клубком свернувшуюся под кожей противника, необузданное колдовство, рвущееся наружу из каждой раны. Стоит поразить Кхарна, пролить его кровь, и откроется новая грань того мира безумия.

Поэтому Сигизмунд промолчал. Никаких больше разговоров — только не с этим чудовищем. Никаких воспоминаний о том, как они прежде относились друг к другу.

«Я больше не сражаюсь за Империум, который был».

Он кружил, рубил. Отступал, парировал. Блокировал, оттеснял назад. Сходился вплотную, уворачивался. Безотчётно. Быстрее и сильнее. И всё ещё не на пределе. Сигизмунд почти полностью опустошил себя, выскоблил всё, что жило внутри: чувство братства, смех, желание состязаться. Осталось только одно — движение, действие, реакция.

Души врага, дави, выбей из него жизнь, растопчи, сожги, покарай.

— Я... сокрушил тебя на тех стенах, — невнятно произнёс Кхарн. — Я бы… победил тебя тогда.

Зачем он говорит? Почему пробует достучаться до Сигизмунда сейчас? Хочет ли он возобновить спор, начатый до того, как повелитель Храмовника вмешался и сорвал поединок для них обоих?

Слишком поздно. Все аргументы изложены. Вот в чём разница между ними: Сигизмунду больше нечего добавить. По крайней мере, на словах.

Удар с плеча, толчок, укол, хруст, треск, взмах. В прошлом он, возможно, различал концепции атаки и защиты. Теперь же две половины слились воедино. Перед глазами Сигизмунда пронёсся чёрным пятном его клинок, словно бы направляемый чужими руками. Он чувствовал некую отстранённость, как будто наблюдал за поединком в роли зрителя. Храмовник понемногу осознавал, что это просто начало дороги, где тебя не ждёт ничего, кроме необходимости двигаться по ней — пустой, однообразной тропе, тянущейся вдаль до конца его дней.

— Что… изменилось в тебе? — прорычал Кхарн, исступлённо нанося удары, пытаясь прорваться через пронизанный бесстрастием заслон из атаки-защиты, яростно обрушиваясь на него, будто на осязаемую стену. — Ты… уже мёртв?

Да, возможно, так оно и есть. Когда-то давно Джубал сказал Сигизмунду, что тому нужно сбросить цепи, начать по-своему радоваться тому, что он делает, и какое-то время — очень долгое — Храмовник пытался следовать этому совету. Но теперь он нуждался в цепях. В тех, что связали его с этим прекрасным и ужасным мечом, который помог ему познать правду. С оружием, подходившим ему настолько безупречно, что Храмовник даже мог бы задуматься, а не отковали ли клинок именно для него, после чего держали взаперти в какой-нибудь подземной темнице до того дня, когда обнаружилось, что надежда — лишь несбыточная мечта, и стало ясно: дорога ведёт в никуда, потому как всё дело в самой тропе, пути, ритуале.

Он пролил первую кровь, разрубив броню Кхарна, содрав длинную полосу кожи и мышц. На мгновение поражённый, Пожиратель Миров отпрянул, сдерживая свой натиск.

Вот он, решающий момент, подумалось Сигизмунду. Миг, когда он мог бы что-нибудь сказать бывшему спарринг-партнёру: пару слов утешения, признание в том, что эта война превратила их всех в чудовищ. Или же он мог бы разъяриться, выплеснуть гнев, который так долго держал в себе, выбранить Кхарна за все разрушения и убийства, к которым привела измена, вспомнить о том, что они когда-то хотели построить сообща. Таким стало последнее искушение Сигизмунда.

Он не разомкнул губ.

«Я сражаюсь за Империум, который будет», — произнёс Храмовник про себя.

Кхарн снова бросился вперёд, яростно двигая руками и ногами, зубья топора взревели, кровь и пот смешались в струях пара, рвущихся из повреждённых доспехов. И его лицом к лицу встретил Чёрный Меч — безмолвный, холодный и бесстрастный, как могила.


Когда-то бастион Бхаб представлялся центром Галактики, местом, куда неизбежно стекались вести из тысячи миров. Стоило только занять один из его многочисленных сенсорных тронов, соединиться с сетью входящих передач, и вся империя оказывалась у тебя на расстоянии вытянутой руки.

Теперь он превратился в островок ухудшающегося зрения посреди моря слепоты. Даже с самой его вершины, выглянув в узкие щели окон на укреплённых противоосадных стенах, ты не увидел бы ничего, кроме всепоглощающей черноты, что накатывалась с бескрайних полей сражений.

Рогал Дорн едва воспринимал окружающую обстановку в командном зале. Люди подходили к нему и отбывали — иногда знакомые лица, иногда те, кого он совсем не знал. Архам стоял рядом с ним, потом куда-то ушёл — сражаться? — затем вернулся. Сигизмунд довольно долго говорил с ним о каких-то пустяках, прежде чем Дорн осознал, что Храмовник давно ушёл, отправленный им в пасть тьмы ради того, чтобы замедлить всё это, а если так, то у него галлюцинации и он засыпает на ходу, потому что разум наконец отключается.

Спустя какое-то время реальность и миражи стали сливаться воедино. Вглядываясь в одну из горстки работающих ауспик-линз, Рогал не увидел ничего, кроме смотрящего на него лица под капюшоном: плохо различимое на тёмном стекле, оно выжидало, просто выжидало.

Он грубо потёр глаза, хлопнул себя по щеке, усилием воли возвращая ясность ума. Другие могут отдохнуть, поспать, но не он. Дорн — кастелян, хозяин крепости, единственная живая душа, знающая всё, что с ней связано, её оставшиеся сильные стороны и множество потенциальных слабых мест. Он обязан противостоять голосам, которые всё настойчивее звучат в его измученном сознании.

«Сдавайся! Уходи сейчас же. Никто не станет тебя винить. Ты сделал достаточно. Сдавайся».

Архам снова стоял рядом, вернувшись откуда-то, где его удерживал долг. Ещё там был кто-то из Кровавых Ангелов, а также Амон, представитель генерал-капитана. Этих гигантов в доспехах окружал целый сонм высоких чинов из других организаций, бледных, одетых в истрёпанные мундиры. Рогал помнил имена некоторых из них, но не всех.

— Новости о Сангвинии? — устало спросил Дорн.

— Организует эвакуацию из последнего бастиона в секторе Европея, — ответил Архам. — Должен доложить в течение часа.

Рогал мрачно улыбнулся. Когда Ангел спал в последний раз? Когда он в последний раз останавливался? Впрочем, лучше сражаться, чем заниматься... вот этим. Примархов задумали как физически развитых созданий, воинов, а не узников в тюрьмах, построенных ими самими.

— Когда он сообщит о завершении, дайте сигнал к окончательному отходу, — распорядился Дорн. Он развернул фантомные изображения с диспозицией сил из массива сведений, которые постоянно выводились ему на сетчатку. — Оставляем за собой Санктум и Палатин, все прочие районы нужно сдать.

Визуальные авгуры уже давно стали бесполезными, но разум Рогала выстраивал удивительно подробную картину происходящего на основе непрерывного аудиопотока: отчаянных запросов подкреплений, панических рапортов с наблюдательных башен, докладов запыхавшихся офицеров из отступающих командных групп. Добавив данные с экранов реального обзора, он мог сформировать полную схему боевых действий, в которых участвовали колоссальные силы пехоты: только в авангарде шли сотни тысяч бойцов, а ещё миллионы сейчас продвигались по расчищенным проходам среди руин. Собранные в бесчисленном количестве бронемашины, механизированные шагатели, гравиплатформы со скрежетом приближались к ядру. Титаны и рыцари прокладывали себе путь по разровненным полям из дроблёного камня, способные входить во Внутренний дворец там, где пожелают. Такую огромную армию ещё не собирали никогда. Воинство немыслимой величины маршировало через некогда несокрушимые бастионы, перешагивало через разрушенные стены и редуты под аккомпанемент криков нерождённых — нечисти, существование которой Дорн так долго отказывался признавать. Скоро все они окажутся в пределах видимости Санктума, лицом к лицу, клинком к клинку.

Подавляющие. Непреклонные. Непрощающие.

— Где сейчас твой господин? — спросил он Амона.

— В Башне, он выполнил своё задание, — ответил кустодий вежливым, но нетерпеливым тоном. Он, как и Рогал, горел желанием вернуться в битву.

Дорн не стал спрашивать, о каком задании речь. Легио Кустодес уже убили больше демонов, чем любые другие структуры лоялистов, и без них нижние уровни Санктума давно бы наводнило безумие. Генерал-капитан подчинялся только себе, но он будет участвовать в последнем противоборстве за Санктум, и только это имеет значение.

Что же касается непослушного брата, генетического родича самого Рогала, то примарх до сих пор не смирился с его безрассудством.

— Есть донесения из космопорта? — спросил он, уже зная ответ.

— Ничего определённого, — ответил Архам. — Платформа «Небо» уничтожена, разбилась над Фасадным. Хватило ли её поддержки, чтобы они попали внутрь... Пока неясно.

Дорн хмыкнул. Этот поединок чести Джагатая теперь казался ему таким же далёким, как и пустота, как и то, что Тёмные Ангелы неожиданно заняли Астрономикан. Два крошечных очага сопротивления, отрезанные от любой поддержки. Тысячи бесценных воинов напрасно отдают жизни в дерзких последних боях, когда им следует находиться здесь, в Санктуме, на случай появления Красного Ангела.

— Следи за ситуацией, — для порядка велел Рогал. — Если что-нибудь узнаешь, если он каким-то образом выберется живым, немедленно сообщи мне.

Архам поклонился.

Вот так, остался последний вопрос — единственная часть оборонительной линии, которая ещё не прогнулась, где позиции удерживали в девяти подсекторах и куда стекались силы противника, чтобы обрушить её. Сейчас она представляла собой клин, выступ линии фронта на сданной территории, подобный древку стрелы. Но, если её защитники не отступят как можно скорее, этот участок полностью отрежут, и тогда возникнет ещё один островок стойкости лоялистов, взятых в кольцо и готовых погибнуть по своему желанию.

— И Сигизмунд... — произнёс Дорн.

— Чемпион Императора, — подсказала одна из присутствующих.

Примарх повернулся к офицеру, и она замерла.

— Это как вы его?.. — Рогал взял себя в руки. — Кто его так называет?

Женщина носила мундир генерал-майора. Она командовала армиями. И всё же она нервно сглотнула.

— Я. только слышала, что так говорят.

Некоторое время Дорн смотрел на неё. Он всё понял.

Когда-то его самого называли так же. Такой титул Рогал носил в те дни, когда ещё позволял себе выходить за пределы этого проклятого бастиона с его невыносимо тесными помещениями, с его тщетой, высасывающей душу. Взгляд Дорна начал немного блуждать, и из каждого отражения в бронестекле на него смотрело всё то же лицо под капюшоном, но теперь оно усмехалось.

«Теперь для тебя всё кончено, Рогал. Всех твоих усилий не хватило, да? Никто так и не узнает в точности, как сильно ты старался. У тебя отняли даже твои прозвища».

Дорн бесстрастно втянул воздух.

— Ему идёт, — коротко буркнул примарх. — Всё равно верните его. Он исполнил мой приказ, что-либо большее — уже самоубийство.

Работники Бхаба торопливо разошлись, чтобы попытаться передать сообщение. По их неподвижным лицам Рогал отлично понял, насколько они верят в успех.

Архам остался. Верный, надёжный Архам.

— Ещё что-нибудь будет, повелитель? — спросил он.

Если бы у Дорна хватило сил, он мог бы улыбнуться. В другое время он бы даже сострил, чтобы разрядить обстановку. Например, сказал бы: «Да, у нас будет ещё один легио титанов». Или представил бы в лицах, что сейчас из-за угла выйдет Русс, который не улетал в пустоту, и его дикий легион готов ринуться в бой. Переполненный энергией и весельем, Леман заорёт: «Я просто неудачно пошутил, брат! Ну конечно, я не покидал Терру!»

Но у него не осталось сил. Он едва мог поднять веки. Дорн просто уставился в ряды сенсорных линз, наблюдая, как за ним следит лицо под капюшоном.

— Вызови врата Вечности, — опустошённо произнёс он. — Передай им, чтобы...

Никакой конкретный приказ сейчас не имел смысла. Они и так, без сомнения, делали всё, что могли. Но что-то всё равно полагалось сообщить. Требовалось произнести что-то, соответствующее моменту, прежде чем он сам направится в Подземелье, унося с собой клочья всех своих тщательно разработанных планов обороны.

— Передай им, — твёрдо сказал Рогал, — что осталось недолго.


Глава двадцать вторая

Кровные братья

Слушай меня внимательно

Подъём


Да, осталось недолго.

Конечно, время выбрал не он, место будет не то, которое подготовил бы он, но всё это не имело большого значения — исход получится таким же.

Всегда сохранялся шанс, что Джагатай рискнёт нанести удар. Всё, что Мортарион знал о нём, указывало на возможность, даже высокую вероятность такого варианта. Удивительно, что Рогал так долго держал его взаперти.

Если бы Мортариона заботил сам космопорт Львиных врат, то его сделали бы по-настоящему неприступным, заполнили бы всевозможными аватарами бога и превратили бы в такое болото бездонной глубины и злобы, что даже его ненавистный отец дважды подумал бы, прежде чем попытаться проникнуть сюда. Однако этот комплекс, все его заброшенные залы, по которым примарх шагал прямо сейчас, служили просто ступенью на пути к власти. Мортарион понимал, что здесь опасно задерживаться слишком долго, ведь тогда слава решающей победы может достаться мелкой душе — например, Абаддону или даже безумному Ангрону. Вот почему примарх всегда отчасти обращался мыслями на запад, через горящие пустоши в сторону Санктума.

Его брат сделал ход очень своевременно. Надо отдать должное Джагатаю — он взялся за дело именно в тот момент, когда всё шло своим чередом, когда всё внимание сосредоточилось на подготовке крупного наступления, которое позволило бы отодвинуть в сторону заблудших сынов Кровавого бога и вывести на первый план более надёжный легион. Белые Шрамы не стали менее опасны, поэтому Мортарион не мог просто отмахнуться от их вторжения и возложить решение проблемы на своих помощников. Их вмешательство необходимо устранить, покончить с ними здесь, а затем события неминуемо войдут в прежнюю колею.

Впрочем, ему в любом случае нужно убить Джагатая. Тут или в Санктуме — не имеет значения. Шагая по длинному обзорному залу мимо тридцатиметровых окон, в которых давно не осталось ни единого целого стекла, Мортарион, окружённый почти бесшумно ступающими телохранителями из Савана Смерти, размышлял о том, что, пожалуй, здесь даже лучше. Разобраться с этим делом, окончательно истребить потрёпанный варварский легион, а потом, забрав голову брата как превосходный трофей, выйти на последнюю арену с весомой заявкой на главенство.

Ранее Мортарион рассуждал, не отозвать ли сюда кого-либо из командиров его военного совета, уже отправленных к центру Дворца, — например, Каргула или даже Воркса. Не Тифа, конечно, этого всегда лучше держать подальше. Пусть изнуряет себя своей застарелой вендеттой с Первым, полагая, что действует в своих собственных интересах. Но в итоге примарх не стал никого возвращать. Всё складывалось так, как и следовало. Скоро весь легион снова соберётся воедино, чтобы исполнить своё предназначение — завершить то, что начал Мортарион во время их страданий в варпе. Очередное препятствие будет устранено, как уже сметены все предыдущие барьеры, и Гвардия Смерти приготовится вступить в величайшую игру, схватку за главенство над смесью варпа и реального пространства, которая возникнет после триумфа Хоруса. Таков настоящий приз: не гаснущие угли уже искалеченной империи смертных, а сами эмпиреи, грядущее царство богов и ангелов.

Вот почему он допустил страдания. Вот почему позволил случиться тому парадоксальному, умышленному заражению своих сыновей, дал им погрузиться в безумие и мутировать в создания его божества. Иначе случиться не могло. Иначе они не превратились бы в существ, способных дышать как воздухом варпа, так и воздухом реальности. Когда границы осязаемого мира наконец будут прорваны, когда Хорус вонзит свой коготь в сердце Императора и преграды между измерениями испарятся, все эти страдания принесут за собой последнюю награду. Гвардейцы Смерти, неукротимые, гордо встанут по обе стороны порога, в их жилах будет пульсировать демонический ихор, а их неподвластный времени покровитель, посмеиваясь, осыплет их дарами ещё более щедрыми, чем те, которые уже вручил.

Больше никаких Властителей. Больше никаких недосягаемых вершин. Больше никаких неперевариваемых ядов. Ни сейчас, ни в грядущей вечности.

Мортарион спустился по широким некрашеным ступеням, на которых до сих пор валялись последние свидетельства топорности Пертурабо. Примарх обратил свой взор внутрь себя, чтобы эфир показал ему состояние крепости от высоких вершин до основания, целиком заполненного сточными водами. Теперь космопорт целиком пронизывали заразные хвори, которые сами по себе действовали как оружие. Наталкиваясь на это сопротивление, захватчики наступали медленнее, а местами их даже теснили. Через какое-то время цитадель станет их могилой. Если уцелеют хоть какие-нибудь архивы, то Львиные врата войдут в них как место окончательного поражения Белых Шрамов, как финальный аккорд бесчестья, добавленный к неудачам на Просперо, у Калия и Катулла.

Но затем они нанесли удар.

Смотровой зал представлял собой длинную, как проспект, галерею с двумя высокими бронированными стенами по бокам. Она проходила вдоль внешнего края редута, обращённого на запад, и в основном пустовала, если не считать груд мусора, наметённого ветром войны. Её внутренние люмены давно погасли, а по утилитарным поверхностям теперь расползались пятна органической материи. Густые облака спор заволакивали дальний конец галереи, откуда транзитные шахты спускались к сборочным отсекам и подъёмным платформам на эксплуатационных уровнях космопорта. Свита Мортариона — семь воинов Савана Смерти в терминаторской броне и сорок девять Несломленных, отобранных из различных формирований, — с лязгом и хрипом прокладывала себе путь по проходу, с хрустом шлёпая по грязи раздвоенными копытами.

Мортарион предощутил нападение за миг до того, как оно произошло. Резко вернувшись мыслями в настоящее, он невольно восхитился Шрамами: не так-то просто скрыть от него свои намерения в этом месте. Вероятно, они применили какую-то хитрость — некую дешевую магию с бренчанием костями, забаву их шаманов, которая всё же давала приличные результаты, если её применяли в нужный момент.

Защищать проёмы, — отрывисто сказал Мортарион, указывая на треснувший участок стены примерно в трёхстах метрах от них, где уже разваливались арки над высокими окнами. Пока он говорил, сквозь щели хлынул яркий свет, а с ночного неба донёсся рёв двигателей «Грозовой птицы».

Саван Смерти мгновенно перегруппировался, выстраиваясь между проёмами и своим господином. Несломленные устремились прямо к возникающему пролому, наводя болтеры на бурю из шума и света. Сам Мортарион просто остановился и опёрся о скалобетон рукоятью косы, скорее заинтригованный, чем встревоженный.

Наружные стены разлетелись внутрь на куски с громовым хлопком бронебойных зарядов, вслед за которым раздался перестук тяжёлых болтеров. Осколки каменной кладки ещё падали на пол, когда воины V легиона запрыгнули внутрь через проломы в стене. Одновременно в нос ударил знакомый запах озона, признак телепортации, и зазвучали сильные хлопки вытесняемого воздуха.

Как только их колышущиеся фигуры уплотнились, терминаторы в броне цвета слоновой кости примкнули к боевым братьям и зашагали в наступление. Стоило двум отрядам вступить в бой, как помещение тут же захлестнуло буйство летящих снарядов и полыхающих энергетических полей.

Мортарион молча кивнул, и воины Савана Смерти выдвинулись вперёд, пробираясь по галерее, чтобы пустить в ход свои смертоносные косы, так называемые жнецы людей. Никому из Белых Шрамов не удавалось приблизиться к примарху: по мере того, как разгоралась схватка, их неуклонно оттесняли в дальний конец зала, туда, где скопились испарения. Их атака с высадкой была смелым, но бесперспективным манёвром.

Мортарион сам едва не двинулся на них. Пожалуй, ему не помешало бы размять затёкшие руки и ноги перед тем, как начнётся настоящее истребление. Но тут он ощутил нечто — прямо позади себя, в тени. Не технологический след варп-телепортации, а более тонкое возмущение, заклятие из дисциплины, берущей начало в мире необузданных молний и двойной луны над бескрайней степью.

Он обернулся, взметнув полы рваного плаща, но увидел лишь пустоту. Однако Мортарион учуял перемену — там, во мраке, где парили споры, схоронилось нечто. Забыв о сражении у себя за спиной, примарх широко шагнул вперёд, сузил глаза и вгляделся в мутную тьму.

И тут зашевелилась одна из теней. Встрепенувшись, она скользнула вверх, чтобы слиться с другой. Крошечный лучик пришёл в движение и, извиваясь подобно змее, влился в другую лужицу сияния. Тени и свет закружились в танце, стремительно сплетаясь в единое целое, а затем заструились вверх по опорной колонне и сплавились в нечто, начавшее испускать мягкое золотисто-белое свечение. Блики, играя и скользя по облакам из спор, уплотнялись во что-то, одновременно находящееся здесь и не здесь.

Мортарион не уловил момент появления Хана. Только что всё было нечётким, как призрачное искажение поверх структуры здания, а в следующий миг возник он, из плоти и крови, стоящий отдельно от колонны. Каган уже обнажил клинок, пока чары вокруг него рассеивались.

Значит, его творцы погоды обладали кое-каким мастерством. Они перенесли Джагатая сюда, отправили перед авангардом наступления, чтобы встрече примархов точно никто не помешал. Им наверняка пришлось нелегко.

Правда, всё неизменно сводилось к ним двоим — с той первой встречи среди руин Тизки и до сих пор. Все их армии, все боевые машины, союзники и измотанные псайкеры просто послужили частями механизма, который в итоге воссоединил примархов.

Мортарион внимательно оглядел брата. Хан изменился со времен Просперо. Он по-прежнему держался с тем же высокомерием, с аристократической отчуждённостью, которые всегда сопутствовали ему столь же неотъемлемо, как и шрам, нанесённый самому себе. Но теперь в его облике читалось что-то ещё. Возможно, обречённость. А может, жизнь просто перемолола его, наконец столкнула на тот же уровень, что и всех остальных. Нельзя всё время свободно летать: рано или поздно сила тяжести затянет тебя вниз, в грязь.

— Выглядишь довольно-таки ужасно, брат мой, — сказал ему Мортарион.

Хан не пошевелился. Ни внезапного рывка вперёд с неуловимым дао, Белым Тигром, ни захватывающего дух прыжка на расстояние удара. Он просто стоял неподвижно, ослабив хватку на рукояти, и его иссечённые доспехи мягко поблескивали в зеленоватом сиянии.

Наконец он проговорил единственное слово.

Крылья, — с презрением произнёс Каган.

Мортарион усмехнулся.

— Великий дар. Я всё ещё изучаю, как они работают.

Метка твоей порочности.

— Скажи это Ангелу.

Ему крылья идут.

Вот что самое странное: он снова говорил с Ханом как брат с братом, пусть лишь минуту перед тем, как всё закончится. Мортарион так долго думал лишь о добыче, которую у него отняли, а сейчас они просто снова выясняли, кто здесь лучше, как положено родичам, ведь в таком же духе они неустанно поддевали друг друга с самого начала. Если не напоминать себе, то можно забыть, насколько одиноки примархи. Никто — ни боги, ни даже их собственный отец — не воспринимал вселенную так, как они. Каждый из сынов Императора, уникальных созданий, представлял собой индивидуальный проект, сочетание земного и божественного, незаменимый штучный экземпляр в Галактике, массово производившей посредственностей. В каком-то смысле Джагатай лучше разбирался в характере Мортариона, чем большинство Гвардейцев Смерти, а барбарусец понимал натуру Хана яснее, чем весь народ Чогориса. Неизменное противоречие: они всегда оставались чужаками в родных краях, отрезанные судьбой от кровных родичей, с которыми им следовало вместе расти. Теперь они все вернулись на Терру, к месту своего происхождения, но казалось, что всё это забылось в безрассудном стремлении убивать друг друга.

— Так ты решил закончить свою войну здесь, Джагатай, — сказал Мортарион. — В мире, который тебя никогда особенно не волновал.

— Я по-прежнему защищаю его, — ответил Хан, наконец вскинув дао в защитной стойке.

Над Безмолвием зажёгся трупный свет, и на лезвии косы замерцали отблески другого измерения.

Это ненадолго.


Прошло больше четырёх часов. Илия резко проснулась и сразу поняла, что пробыла в забытьи очень долго.

— Чтоб тебя, — прошипела она, потянувшись за кружкой. Отхлебнув воды, Раваллион перекинула ноги через край койки, поправила мундир и зачесала волосы назад.

Она видела сон. Всегда один и тот же сон — голос Есугэя, что обращался к ней на мостике «Бури мечей».

«Не надо скорбеть. Нас сделали для этого, сы. Нас создали умирать».

Ей стало дурно. Надо было заметить это раньше.

— Чтоб вас, — повторила она.

Добравшись до двери, Илия разблокировала её и нетвёрдой походкой направилась по коридорам.

Вскоре её нашёл Соджук. Он облачился в полный доспех, надел шлем и выглядел так, словно готовился куда-то сорваться по первому требованию.

— Я же просила разбудить меня, — сказала Раваллион.

— Приношу извинения.

— С меня хватит. — Она посмотрела на него так пристально, как только могла. — Я передумала. Мы не останемся здесь.

Белый Шрам глядел на неё.

— В последнем ангаре есть три «Громовых ястреба», — сказала Илия. — Я беру один.

— Они зарезервированы для... — начал Соджук.

— Не напоминай мне про планы, я сама их разрабатывала. Хочешь управлять им? Или будешь смотреть, как я полечу?

Легионер вздохнул.

— Разрешите узнать, в чём дело.

— В том, что он умрёт, Соджук. — Она снова рассеянно провела рукой по волосам, задумавшись на миг, не выглядит ли помешанной. — Мне надо было догадаться, когда он пришёл поговорить со мной. Он сказал мне, что вернётся. Я поверила. С другой стороны, он никогда не лгал мне раньше.

— Сы, я не думаю.

— Заткнись. Это ты меня навёл на мысль. А потом — мои сны.

Илия встряхнула головой. Усталость так и не отпускала её, мысли текли вяло.

— Он приходил не за советом, — продолжила Раваллион. — Он прощался. Я этого не вынесу. Только не снова.

— Если Каган... — начал Соджук.

— .приказывает, ты подчиняешься без вопросов? Ты это собираешься мне сказать? — Она не дрогнула перед ним. Хрупкая смертная женщина, растрёпанная после сна, наседала на бронированную машину для убийств. — Чушь! Именно из-за слепого повиновения у нас всё перевернулось кверху дном. Ты идёшь со мной или нет?

Соджук задумался на мгновение, затем кивнул.

— Хорошо, — произнесла Илия, шагая дальше. — Ты пилотируешь лучше. В гневе я бы разбилась на той проклятой штуке.

Они быстро поднялись на несколько уровней, большинство из которых сейчас пустовали. Пока они шли, до Раваллион доносились нервозные переговоры из комм-рубок и слабый вой воздушных фильтров. Очевидно, их укрытие ещё не обнаружили, и это радовало. Что бы ни случилось в космопорте, оставленному здесь минимальному контингенту слуг легиона скоро придётся думать об эвакуации. А до тех пор они продолжали дежурить у авгуров, всеми силами поддерживая работоспособность сбоящих линий связи.

Илия и Соджук добрались до ангара, где на посадочной платформе покоились три подготовленных десантных корабля, а также пара транспортников для слуг. Учитывая, что бойцов в крепости осталось мало, площадку даже не охраняли, так что они просто подошли к ближайшей машине, отперли кабину и включили систему управления. Соджук, устроившись в пилотском кресле, спокойно запустил предполётный режим.

— Будет опасно, — сказал он.

— Помолчи, — отозвалась Илия, пристёгиваясь. — Мчись к цели на полной скорости. Держи высоту. В бой вступай только при крайней необходимости.

Легионер запустил двигатели. Они ожили с рычанием, которое эхом отозвалось в замкнутом пространстве так, что задрожал весь корпус. Соджук включил главные люмены, чтобы осветить путь наружу, и запустил обратный отсчёт до открытия внешней двери.

Илия совершенно не представляла, что находится по ту сторону дверей ангара. Возможно, там стоит титан типа «Полководец», который поджидает их, чтобы ликвидировать. А может, там вообще уже нет ничего, кроме выжженной радиацией пустоши без единой живой души. Это уже не имеет значения. Важно перебраться на ту сторону и прожить достаточно долго, чтобы добраться до места назначения.

— А потом, когда попадём туда? — Давя на рычаги управления, Соджук увеличил тягу. — Какой у нас конечный пункт?

Откинувшись на спинку огромного кресла, Раваллион вцепилась в подлокотники и напряглась, готовясь к стартовому рывку. Полёт на десантном корабле легиона на полной скорости доставил бы неприятные ощущения даже человеку в отличной физической форме. Учитывая состояние Илии, казалось, что она рассыплется ещё до середины пути.

— Там увидим, буквально, — уверенно сказала Раваллион. — Он позаботится об этом.

Двери ангара завершили подъём, обнажив узкую полоску ночи, затянутой клубами дыма. На разорённом пейзаже всё ещё горели пожары. Илии показалось, что вдалеке она даже видит саму цель пути — чумную гору, торчащую над горизонтом из зеленоватого пламени, — хотя, возможно, у неё просто разыгралось воображение.

Соджук приготовился запустить ускорители.

— Вы уверены, сы? — спросил он, просто на всякий случай.

Раваллион стиснула зубы. Подступила тошнота. Голова уже раскалывалась, кожа покраснела. А ещё она боялась. Очень боялась.

— Действуй, — сказала она.

Взревев двигателями, «Громовой ястреб» поднялся с посадочной платформы. Соджук отключил люмены, наклонил рычаги управления, и люди Хана ринулись в кровавую ночь.


Он терял силы, слабел, двигался медленнее. Броня на правой ноге и боку Джангсая треснула, когда заряд детонировал слишком близко, и теперь через пробоину поступали токсины, рассеянные в воздухе. Его нагрудник по касательной зацепило болтами, а кабели под левой подмышкой висели, перерезанные зазубренным кинжалом. Похоже, клинок смазали ядами, потому что рана не заживала, и из стыка между керамитовыми пластинами постоянно сочилась кровь.

Смог бы настоящий чогориец справиться лучше? Сумел бы, скажем, Аджак продержаться дольше против неустанного натиска, уворачиваясь от самых сильных ударов и нанося более мощные в ответ?

Этого знать невозможно. Здесь уже погибло множество ветеранов орду, а немало новичков из «свежей крови» сразили своих врагов. Спустя какое-то время их стало трудно отличить друг от друга — всё и вся покрылось слизью и липкой грязью, символы братств скрылись, а любые стили боя свелись к изнуряющей душу рутине.

Просто чтобы достичь нынешнего рубежа, Джангсай вёл борьбу с самим собой: преодолел пустоши, пробрался через разбитые проездные башни, а затем ещё дальше, сквозь зияющее нутро космопорта. Где-то он бился совсем один, где-то ему удавалось соединиться с остатками других формирований легиона. Всё как будто рассыпалось, наткнувшись на несокрушимый противостоящий им объект. По плану Цинь Фаю уже следовало прорываться через эти залы. В действительности же его силы до сих пор увязали более чем в восьми километрах отсюда, в запутанном переплетении коридоров и транзитных каналов. Джангсай уже не получал никаких сообщений, кроме шипящих обрывков всё более отчаянных указаний от остатков штаба в Колоссах. Похоже, они не особенно понимали, что тут происходит. Хан не винил их — в этом не мог разобраться никто. Только не посреди здешнего гнусного мрака.

В какой-то момент ему пришлось взять ситуацию в свои руки. Когда в пределах досягаемости не оказалось других командиров, Джангсай собрал всех воинов, кого смог, и двинулся вперёд — туда, где, по его мнению, всё ещё сражался авангард Янтарного фронта. Теперь в его потрёпанный отряд входили двадцать воинов орду из семи различных братств и пятнадцать боевых танков «Леман Русс» различных моделей. Вместе они добились некоторого прогресса, хотя всё шло мучительно медленно. Шрамам приходилось наступать в тени бронемашин, ждать, пока они разнесут оборонительные сооружения, а затем выскакивать на открытое место и атаковать то, что уцелело. Затем повторять процесс, снова и снова, стараясь не думать о полученных ранах, о потраченных силах, о повреждениях бронетехники.

Сейчас они находились в уже поистине колоссальных внутренних пространствах, где пустотные корабли могли опускать и поднимать на мощных гравиплатформах, и постепенно приближались к открытым посадочным площадкам атмосферных уровней. Джангсай, пригибаясь, продвигался вперёд, прикрытый с обеих сторон корпусами грохочущих танков. Повсюду лежали тела, искромсанные и расчленённые, лицом в жидкой грязи, скрюченные между пустых остовов подбитых машин. Спереди доносились отголоски какофонии боя, поэтому хан приказал ускорить шаг.

И едва не пропустил Наранбаатара. Грозовой пророк тяжело дышал, прислонившись к огромной опорной колонне, его посох горел чёрным пламенем, а линзы шлема потухли.

Бросившись к соратнику, Джангсай присел на корточки в жирной воде и поднял ему голову.

— Задын арга, — почтительно позвал хан. — Где твоя стража?

Слабо кашлянув, Наранбаатар потянулся рукой к Джангсаю, будто слепой.

— Отправил их... дальше.

— Ты должен пойти с нами.

— Нет. Нет… нет времени. — Творец погоды попробовал встать, но из-под уплотнителя его шлема хлынула кровь. — Каган. Он ударил впереди всех. Напал на Повелителя Смерти. — Новый приступ кашля, новые струйки несвёртывающейся крови. — Ганьзориг увяз. Цинь Фай увяз. Слишком медленно. Все должны добраться… до него. Как можно скорее.

Грозовой пророк был на пороге смерти. Он бредил, теряя рассудок из-за какой-то опаснейшей внутренней травмы.

Джангсай наклонил голову, пытаясь разобрать хриплую, сбивчивую речь.

— Где он? Где они сражаются?

— Посадочные платформы. — Наранбаатар снова откинул голову в шлеме на колонну. — Где-то… там, наверху. Поспеши. Все должны… добраться до него.

Но посадочных платформ здесь много, и все они огромны. Эти широкие площадки занимали половину космопорта, и на то, чтобы пробиться с боем через каждую из них, могло уйти несколько дней.

Впрочем, об уточняющих вопросах и речь не шла. Грозовой пророк умирал. В иные времена воины задержались бы здесь, провели бы обряд каль дамарг — ритуал мёртвых, воздавая честь его самопожертвованию и клянясь отомстить за него. Тогда боевой дух павшего соединился бы с их душами, разжёг бы в них ратный пыл и даже, как гласило учение, приумножил бы силу их десниц.

— Будет исполнено, — только и сказал Джангсай. Он подвинул обмякшее тело Наранбаатара, чтобы тот хотя бы не сполз в воду. — Клянусь тебе, почтенный грозовой пророк. Всё будет исполнено.

Хан выпрямился. Его бронемашины катились вперёд, вздымая гусеницами волны илистого месива. Ведущий танк с обозначением «Айка-73» выдвигался к вражеской позиции, которая располагалась в полутора километрах от них и в полумраке выглядела неповреждённой. Воины Джангсая трусцой бежали следом.

— Всем подразделениям стоять, — скомандовал хан, пробираясь через жижу, чтобы присоединиться к ним. — Новая задача.

Он переключил дисплей шлема на тактические картолиты, загруженные ещё в Колоссах. Продвигаться вперёд будет трудно — возможно, структура объекта изменилась, пути стали непроходимыми или же их перекрыли тысячи солдат противника.

— Отыщите ближайшие шахты подъёмников, — всё же приказал Джангсай. — Мы найдём его.


Глава двадцать третья

Пророчество

Крушение

Последняя кровь


В итоге её он не нашёл.

Но нашёл тех, кто последовал за ней. Причём без труда, потому что их собрались тысячи.

До того момента Локен вёл тяжёлую схватку в одиночестве. Фронты боевых действий сближались, заполняя последние участки пустого пространства на осквернённых городских пустошах. Наступающие боевые банды уже состояли не из никчёмных культистов — все эти жалкие сволочи уже давно приняли на себя пули защитников. Теперь там охотились стаи космодесантников-предателей, которые рыскали впереди своих огромных армий, как голодные волки.

Ему приходилось соблюдать осторожность. Он убивал, если требовалось, но чаще продвигался незаметно: мчался по тёмным переулкам и через изрытые воронками поля, где его присутствие скрывали мощные разрывы. Разумеется, при встречах с Сынами Хоруса им прежде всего управляло отвращение. Когда он замечал их и считал, что риск оправдан, то позволял им увидеть, кто он такой, прежде чем убить. Из-за этого они дрались ещё яростнее, потому что ненавидели его так же люто, как он презирал их. Честно говоря, ему не стоило так поступать. Любой из них имел шанс покончить с ним, и предателей становилось всё больше, но небольшие всплески удовлетворения почти оправдывали риск.

Вот так он наткнулся на верующих. Сначала ему подумалось, что перед ним толпы беженцев, пробирающихся к центру Дворца в надежде, что где-нибудь найдётся место и для них. Такие массы людей, доведённых до отчаяния и голодных, бешено рвались внутрь с самого начала военных действий. Конечно, их вырезали без счёта, но казалось, что хромающих и шаркающих людей, закутанных в лохмотья, всегда только становится больше.

Но эти не отступали. Они держали строй, шли организованно. Они маршировали, как солдаты, и каждый имел при себе какое-нибудь оружие — лазружьё, дробовик, механический инструмент. Многие держали огнемёты, собранные, судя по их виду, из пластековых канистр и деталей машин. Только заметив их первые ряды, он едва не принял их за врагов, но потом увидел, что они несут с собой черепа — на шее, на цепях, на длинных шестах, — и вспомнил о катакомбах.

Выйдя на открытое пространство, он стряхнул с себя пыль и опустил болтер. Люди сразу же приготовились броситься на него. Он услышал крики: «Убить его!» — и увидел, как многие в первых рядах зажгли запальные огоньки у грубых прометиевых форсунок.

Но они не были полными глупцами. Несколько человек вскинули руки, сообразив, что он не предатель: те начинали стрелять, как только покидали укрытия.

К Локену с опаской подошёл какой-то мужчина. С его плеч спадал полуплащ, надетый поверх рваного обмундирования рядового Имперской Армии. В одной руке он держал табельное лазружьё. На сгибе другой, как ни странно, лежал толстый свёрток ткани, из которого высовывалась голова младенца. Мужчина бережно прикрывал его.

— Господин, — обратился солдат, — можем ли мы как-нибудь помочь вам?

Гарвель поймал себя на том, что не отрывает глаз от ребёнка.

— Кто ты? — спросил он у человека.

— Кацухиро, ранее из Куштунской наганды, сейчас на службе у Церкви. Как и все мы здесь.

— А... это?

— Выживший. — Лицо Кацухиро было тощим и измождённым. Он не выглядел как опытный солдат, но всё же в нём чувствовалась твердость. Вполне логично: любой, кто до сих пор оставался в живых, несмотря на всё произошедшее, наверняка чем-то выделялся. — Больше никто не собирался за ним присматривать. Так что пришлось мне.

Заслуживало ли это одобрения? Ведь младенец замедляет его, мешает целиться. И всё же это столь человечный поступок в море бесчеловечности, что трудно его осуждать.

— Я ищу госпожу, — сказал Локен. — Можешь проводить меня к ней?

Кацухиро помедлил. Одно дело — рисковать собой, если Гарвель окажется не тем, за кого себя выдаёт. Совсем другое — ставить под угрозу её.

— Мы были. мы друзья, — добавил Локен. — Я пришёл, чтобы защитить её. Ты можешь мне помочь?

Отойдя от него, Кацухиро стал совещаться с остальными. Гарвель видел, как они указывают на имперские знаки различия, ещё немного заметные на его броне. Обсуждение стало бурным. Он не мешал людям спорить, хотя ему не терпелось уйти как можно скорее: с востока уже приближались звуки боя.

Наконец верующие о чём-то договорились. Кацухиро вернулся к нему.

— Я тебя отстоял, — сказал солдат. — И буду благодарен, если ты не выставишь меня дураком большим, чем я есть на самом деле.

Основная часть лоскутной армии снова пришла в движение. Они двигались в сторону, откуда наступал враг, причём шагали с энтузиазмом. Кацухиро жестом пригласил Локена следовать за ним в другом направлении. Когда остальные шеренги пошли дальше, затянув нестройными голосами какую-то песню, они вдвоём стали пробираться через обломки и воронки от разрывов.

— У них ничего не выйдет, — произнёс Гарвель. — Против того, что грядёт.

— Да, не выйдет, — согласился Кацухиро. — Мы проигрываем каждую битву. — Он поднял на космодесантника угрюмые усталые глаза. — Но кого-то из них мы всегда забираем с собой. Мы думаем, что лучше так, чем ждать, когда они придут.

— Так вот почему вы носите с собой черепа? Вы прославляете смерть?

— Я не священник, — пожал плечами Кацухиро. — Нам велели собирать их. Мы делаем то, что нам говорят. — Он слабо улыбнулся. — Без символов никак, так ведь? Людям они нужны.

— Но когда-то ты состоял в Армии.

— Всё ещё состою. Служил в Мармаксе. — Откинув полы полуплаща, Кацухиро показал эмблемы своего полка. — Если бы командиры не погибли, я бы выполнял их приказы. — Он отпустил ткань, и полусонный младенец инстинктивно вцепился в него ручками. — Когда тебе хотят помочь, не отказывайся.

— Я могу понести... вот это, — неловко предложил Локен. — Какое-то время. Если ты не против.

— Это мальчик, — ответил Кацухиро, покачав головой. — Но нет. Благодарю. Он на моей ответственности.

После этого они преодолели ещё какое-то расстояние, двигаясь примерно в северо-западном направлении. Жилблоки вокруг них стали выглядеть чуть более устойчиво, как форпосты, чётко вырисовывающиеся среди неподвижного моря обломков. Кацухиро провёл его в одно из зданий, мимо часовых, наполовину зарывшихся в мусоре, а затем вверх по опустошённым лестничным колодцам. Наконец они добрались до самого верхнего уровня — открытой площадки с невысокой стеной по периметру. Оттуда открывался хороший обзор на обширную территорию: полые шпили пронзали ночное небо, тлели проспекты, а вдали до сих пор возвышались грандиозные сооружения, словно бы сгорбившиеся, окружённые кольцом огня.

Несколько десятков бойцов, сгрудившись у западного края крыши, внимательно смотрели в армейские магнокли и переговаривались между собой.

Что касается неё, то она выглядела ещё более худой и грязной, чем прежде. Отросшие волосы засалились ещё сильнее. Перепачканная одежда мешком висела на её тощем теле. Честно говоря, не похоже на образ святой.

Но стоило ей повернуться к нему лицом, как он узнал её прежний взгляд — тот самый, вечно непокорный, полный глубинной неукротимости и презрения ко лжи.

— Я не проповедовала, — сказала она. — Ни разу. Они сами ко мне пришли.

— Как и я, Эуфратия, — произнёс Локен. — И это заняло много времени.

Они подошли друг к другу. Оба знавали лучшие времена.

— И что же всё это такое? — спросил он.

— То, чем я занялась по их желанию. — Киилер пожала плечами. — Они уже очень долго почитают всё это. Теперь, полагаю, люди ухватятся за что угодно.

Локен взглянул на окружающих. В основном они носили изорванные мантии учёных или украшенные мундиры Армии. И у них тоже были черепа.

— Но... ты... Ты сама хотела, чтобы так вышло? — спросил он.

— А это важно?

— Конечно.

Эуфратия снисходительно улыбнулась.

— Так ты думаешь, что я жертва, — сказала она. — Растерянная девчушка, которую против её воли послали навстречу опасности. А ты, видимо, хотел бы меня спасти.

— Да. Хотел бы.

— Гарвель, Гарвель. — Протянув руку к его огромной груди, Киилер осторожно прижала палец к броне, словно проверяя, насколько он реален. — Ты не можешь спасти всех. Даже пытаться — уже кощунство. Вот в чём мы ошибались. Всё дело в числах. Два взвода. Этого и на тебя хватит.

— Ты о чём?

— Взгляни сам. Пойдём со мной.

Эуфратия подвела его к краю площадки, где находился её магнокль. Она назвала Локену координаты, и линзы его шлема сделали всё остальное.

— Вон там, — показала она.

В тридцати километрах от них, на дальнем краю глубокой впадины, шло другое сражение. Крупная стычка, но всего лишь одна из тысяч битв, бушующих по всему сектору. Там сцепились астартес, сошедшиеся в типичном для них неповторимо жестоком рукопашном бою. Приблизив участок с нужными координатами, Локен тотчас распознал варианты брони. Братья-Храмовники при поддержке обычных Имперских Кулаков, Кровавых Ангелов и ауксилии противостояли Пожирателям Миров и Сынам Хоруса.

Но вся сцена сражения меркла перед одним поединком, в котором друг друга буквально крошили лояльный космодесантник и сын Ангрона. Казалось, они оба способны нанести на порядок более страшный урон, чем воины рядом с ними. Пожалуй, в этом они превосходили всех, кого Локен видел до сих пор, за исключением самих примархов.

— Сигизмунд, — тихо произнёс он.

— Великолепен, не правда ли? — с чувством сказала Киилер. — Я привела тех людей сюда, чтобы они стали свидетелями того, как он сражается. Все они посмотрели на него перед тем, как выступить в бой и воспроизвести его неистовство. Это дало им почувствовать, что всё возможно.

Схватка этих двух воинов производила какое-то неповторимо жуткое впечатление. Они были полностью противоположны друг другу: один безумный, другой сдержанный. Но и то и другое поразительным образом отталкивало. Они настолько погрузились в схватку, словно уже ничто не имело и не могло иметь значения, кроме поединка между ними.

— Раньше всё сводилось к чему-то важному... — Локен не сразу понял, что бормочет он сам. — Исследование. Открытие заново. Конец суевериям.

— Да. А сейчас всё сводится к другому. — Глаза Киилер сияли, отражая линзы магнокля. — К чему-то более чистому. К чему-то более ценному. — Опустив прибор, она повернулась к Гарвелю. — Вот так сейчас всё должно быть. Или так, или погибель. Посмотри на него. Мы пытались построить империю путём просвещения и потерпели неудачу. А могли бы построить империю вот на этом. И она простояла бы десять тысяч лет.

Локен отключил приближение.

Этого бы не хватило.

— Ты уверен?

— Ты лишь предполагаешь. Он всегда был уникальным в своём роде.

— Он вдохновляет.

— Только безумцев.

— Тогда мы все станем безумцами, если иначе никак.

Гарвель покачал головой.

— Ты наделала ошибок. Тебе нужно вернуться со мной. В безопасное место.

— Нет места безопаснее, — возразила Киилер. — Есть только служба. И лучше всего я могу выполнять её здесь.

— Ты же не серьёзно.

Она посмотрела прямо ему в глаза. Её тело исхудало, ослабло, но выражение лица осталось прежним. Эуфратия производила такое же впечатление, как и на «Мстительном духе».

— Я не вернусь. Я нужна им. Здесь сотни тысяч, миллионы, в каждом подвале и крипте. Чтобы убить их всех, даже этим чудовищам потребуется не одно поколение. Но мы можем обратить время против них. Заставить выживших забыть о страхе, научить их ненависти. Научить их почитать бога на Троне, донести до них, что их жизнь ничего не значит в отрыве от него. Дать им символ, а ещё средства для того, чтобы разжечь огонь. — Она улыбнулась. — Ты видишь одного Сигизмунда и содрогаешься. Я вручу тебе миллион таких Сигизмундов. Миллиард. Целую вселенную. Если это пугает тебя, представь, что тогда будет с врагом.

— Я считаю иначе, Эуфратия, — осторожно проговорил Локен. — С учётом того, что я знаю теперь, мне кажется, что врага это только обрадует.

Киилер рассмеялась.

— Ты же видел, как он бьётся. Не думаю, что его противники веселились.

— Я говорю не о прислужниках. Речь о хозяевах, — сказал Локен.

Эуфратию это не остановило. Если уж ей что-то взбрело в голову, разубедить её чертовски трудно. Всё как раньше.

— Неважно, — ответила она. — Я не собираюсь возвращаться. Можешь попытаться увести меня силой, но тогда увидишь, насколько мощной стала моя армия, или можешь остаться здесь, что пойдёт тебе на пользу.

Гарвен сильно сомневался, что свита Киилер представляет для него серьёзную угрозу. Он твердо верил, что с лёгкостью перебьёт их всех, а её обезвредит и возьмёт под мышку, как тот солдат нёс младенца. Локен доставит её обратно в Санктум, в полуразрушенную тюрьму, и всё вернётся на круги своя.

Но что это даст? Что это будет за победа? Просто ещё одну растущую угрозу подавят силой. Просто ещё одно стихийное проявление непокорности задушат железным кулаком.

К тому же это она, Эуфратия, — его последняя связь с утраченным миром юности и дерзаний. Некоторые вещи лучше не трогать, даже ради того, чтобы уберечь их.

— Ты не желаешь облегчать мне задачу, да? — спросил он.

— Я обо всём этом не просила, — напомнила Киилер. — Меня сюда отправили.

Локен отвернулся от сражения. Несомненно, сейчас где-то там внизу, в нескольких километрах от них, безжалостно убивают верующих, с которыми он встретился ранее.

— Я останусь. Возможно, ты образумишься, пока не станет слишком поздно.

— Ты же знаешь, что нет.

— Я никогда не теряю надежды, — устало произнёс Гарвель. — Похоже, теперь это моё кредо, как ни крути.


Они ждали, что подлёт к цели будет сущим адом. Так и вышло.

Лихтер качало и швыряло: порой из-за того, что Джон выполнял манёвры, а иногда в результате попаданий, отклонявших машину от курса. Кажется, в основном по ним били из ручного оружия — какие-то бойцы палили из лазружей, когда машина проносилась у них над головами. Многие выстрелы проходили мимо, но даже несколько точных попаданий могли привести к серьёзным последствиям, поэтому Грамматикус усиленно работал рычагами управления, отчего старый лихтер подпрыгивал, как ушибленная собака.

Джон сидел в кабине один, его спутники разместились в отсеке для экипажа, туго закрепили фиксаторы и, несомненно, стискивали зубы, ожидая, когда всё это закончится. Как только они оказались в черте города, видимость быстро упала почти до нуля, а зрительные приборы заволокло помехами. Когда из мрака вынырнули накренившиеся остовы старых башен, Грамматикус повёл машину ближе к ним, пролетая совсем рядом с краями каркасов. Он вырубил люмены, что сделало лихтер почти невидимым в густой грязной мгле, тогда как шум двигателя почти полностью тонул в грохоте непрерывных обстрелов, несущемся спереди. Впрочем, транспортник всё равно мог с лёгкостью заметить кто-нибудь, способный создать им проблемы. Хватило бы случайного взгляда сквозь пелену смога или работающего где-то впереди авгура, поэтому Джону не удавалось расслабиться, и он ожидал, что их в любой момент обнаружат, а затем быстро уничтожат.

«Осталась всего одна жизнь, — с горечью сказал он себе. — Сосредоточься».

На протяжении долгого времени, даже после того, как они пересекли периметр, разорённый городской пейзаж оставался непривычно пустым, словно ранее там бушевала такая беспощадная бойня, что всё стёрлось до слоя раскалённого камня. Внизу, среди засыпанных слоем пепла провалов, Джон замечал разрозненные отряды, скрытно перебегавшие из одного укрытия в другое, но никаких крупных формирований. В небе, насколько видел Грамматикус, почти не встречались летательные аппараты, хотя ряды горелых фюзеляжей на поверхности указывали, что здесь уже состоялись воздушные сражения.

Самые крупные и неотложные проблемы создавала окружающая среда, беспощадная к двигателям. Пепел забивал всё: попадал в воздухозаборники, облеплял приборы внешнего обзора, мощно хлестал по всей длине оголённых броневых пластин. Порой мерещилось, что они летят через плотное вещество, а в таких условиях могли разрушиться лопасти турбин, после чего лихтер вошёл бы в штопор и разбился бы о ближайший из устоявших шпилевых каркасов.

Едва начав свыкаться с обстановкой, Джон разглядел далеко внизу первые крупные соединения, которые быстро продвигались многотысячными цепочками по скрытым тропам. По лабиринту руин, будто крысы, петляли солдаты — изредка чудовища, закованные в силовую броню, но гораздо чаще смертные ничтожества, подхваченные волной безумия. Джон видел старые знамёна, в том числе сшитые, пожалуй, десятилетия назад. Все стяги подверглись осквернению, все они развевались во главе бесконечных неровных колонн.

Чем дальше нёсся лихтер, тем труднее становилось избегать подобных скоплений. Вскоре машина уже мчалась над участками, где земля полностью скрывалась под живым ковром из тел. Порой окрестности озарялись разрывами, и тогда удавалось хотя бы прикинуть, сколько же людей там, внизу. Получалось невообразимое количество: их вжимали в обломки стен и основания башен, они толкались и дрались между собой, задыхаясь от тесноты даже на марше.

Одно судёнышко, хаотично летящее с погашенными огнями, не представляло для кого-либо из них важной цели. Насколько Джон мог судить, большинство солдат, похоже, находились в некоем оцепенении, либо напичканные боевыми наркотиками, либо просто опьянённые кровопролитием. Космодесантники несли на плечах бандольеры из черепов и пустых шлемов, подтверждения совершённых ими убийств. Вдалеке, в неясных клубах вездесущего тумана, виднелись большие машины, широко ступающие среди обломков, — рыцари, шагатели Имперской Армии, даже разведывательные титаны. Всё это скопище ещё даже не вступило в битву, оно просто пыталось добраться до фронта. Пространство перед ними становилось всё уже, и плотность толпы возрастала, что затрудняло продвижение. На глазах Джона часто вспыхивали схватки, вызванные раздражением: их затевали отстающие, бесновавшиеся из-за задержек.

Ты видишь это, Джон? — воксировал из пассажирского трюма Олл, работавший за вспомогательными авгурами.

— Полная дичь, — мрачно ответил Грамматикус. — Будто очередь занимают, чтобы попасть внутрь.

Им дают отпор?

— Пока не видел.

Он обогнул всё ещё горящий ствол какой-то разрушенной оборонительной башни, затем проскочил под прикрытием отчасти рухнувшего жилблока. На его авгурных экранах по-прежнему мелькали цели, пропадавшие сразу же после того, как их засекали. Пару раз Джон различал вдали боевые самолёты, державшие курс на север: они мчались гораздо выше лихтера, и их более массивные двигатели марали уже загрязнённое небо новыми, чёрными как ночь полосами дыма и копоти. Среди них попадались и войсковые транспорты, но чаще встречались штурмовые корабли — последние остатки гигантской армады, открывшей наступление с воздуха несколько месяцев назад.

Грамматикус чувствовал себя как-то странно, у него начинала кружиться голова. Он уже долгое время пилотировал без отдыха, а в таких условиях требовалась предельная концентрация. Определять дальнейший маршрут становилось всё труднее. Джону казалось, будто он летит под землёй, затерявшись в безграничном мире из пыли и пламени.

Чем дольше это продолжалось, тем сильнее и быстрее билось его сердце. Если бы хоть одно тяжёлое орудие из арсенала предателей засекло неприметный профиль лихтера, пятнышка тени среди теней, и пальнуло по нему, то всё бы закончилось.

Развалины становились всё крупнее и грандиознее, здания выглядели величественными, несмотря на грязь и разорение, а крошечная машина всё так же следовала по опасному пути среди них. Тесные промежутки между стенами начали светиться — туда проникали кровавые отблески детонаций и выбросов плазмы, которые неуклонно усиливались по мере приближения к зонам боевых действий.

Затем удача покинула их. На приборной панели замигали тревожные руны. Выругавшись, Джон немного сбросил высоту и вгляделся в дым, надеясь рассмотреть какое-нибудь укрытие, чтобы устремиться туда.

Перед зрительными приборами метнулось нечто уродливое, бесформенное и сгорбленное, волочащее за собой грязный след. Что-то вроде штурмового корабля, хотя Джон не опознал его тип по силуэту. Под его шипастым корпусом, увенчанным лопастями и вымпелами с черепами на древках, крепились громадные пушки. Он качался в воздухе, как судно на волнах, и его гигантские двигатели пронзительно вопили, словно обладали человеческими голосами. Из смотровых щелей кабины — дикого нагромождения кованых железных пластин — лился багровый свет. Такая конструкция вообще не имела права летать, не говоря уже о том, чтобы выжить в пламенной буре схваток легионной авиации, и всё-таки она существовала, как реликт ушедшей эпохи, как пример безрассудства, удерживаемая от падения парой перегруженных турбин и фанатизмом тех, кто ею управлял.

— У нас гости, — предупредил Джон, хотя и предполагал, что пассажиры в трюме видят на обзорных экранах большую часть картины, доступной ему.

Он прибавил мощности, и лихтер резво ринулся в сужающиеся ущелья между зданиями. Исполин бросился в погоню, громыхая дымными ускорителями. Несколько раз могло показаться, что враг готов выстрелить, но он лишь продолжал сокращать отрыв, непрерывно вырастая на экранах кормового обзора. Грамматикус позволил себе понадеяться, что у преследователя, возможно, закончились боеприпасы. Лишь потом он различил огнемёты с бронзовой отделкой, торчащие из носовой части, и запоздало понял, почему исполин выжидает.

Опустившись ещё ниже, Джон остановил турбины и отправил лихтер в короткое сваливание, а затем снова запустил двигатели. Из-за внезапной потери высоты они утратили разгон, но сохранили жизнь: две струи пламени пронеслись прямо над ними, опалив верхние рули управления.

— Дерьмо! — прорычал Джон, сражаясь с рычагами, чтобы удержать машину в воздухе. Впереди быстро сужалась щель между двумя гигантскими жилыми шпилями. Боевой корабль подлетел ближе, готовясь к новому залпу.

Грамматикус приготовился уклониться от огня, как можно теснее прижаться к металлическому утёсу справа, как вдруг кто-то забрался к нему в кабину рядом с ним. И не Олл, а Актея.

— Сейчас точно не... — начал Джон.

— Закрой рот! — огрызнулась ведьма. — Лети дальше.

Ничего другого ему и не оставалось. Грамматикус выжимал из хлипких двигателей максимальную тягу, делая всё возможное, чтобы не попасть в зону поражения проклятых огнемётов. Но, даже перебирая все известные ему уловки, он понимал, что этого не хватит: Джону уже чудилось, как волна жара, прорвавшись через задние люки, врывается в кабину и касается его затылка.

Актея между тем быстро взглянула на кормовые экраны вроде бы слепыми глазами, спокойно вытянула руку с раскрытой ладонью, выразительно посмотрела на корабль-преследователь и сжала кулак.

Воздух вокруг них неожиданно всколыхнулся, словно они неслись под водой. Грани шпилей разлетелись на обломки пластали, и Джону пришлось до упора дёрнуть оба рычага на себя, чтобы лихтер не врезался в надвигающийся склон ближайшего здания.

Однако штурмовому кораблю пришлось куда хуже. Мельком покосившись на экраны кормового обзора, Джон увидел, что весь его корпус сминается, будто стиснутый в огромной невидимой проекции кулака Актеи. Гигант буквально встал в воздухе, заваливаясь на нос, после чего воспламенились баки огнемётов, и машина взорвалась, неистово разметав во все стороны кувыркающиеся обломки брони и выбитые шипы.

— Черти и боги! — выругался Джон, продолжая бороться с управлением, чтобы их не размазало по стенам шпиля.

Возможно, вмешательство Актеи и предотвратило угрозу с воздуха, но шагавшие внизу солдаты, пусть даже одуревшие от стимуляторов, просто не могли пропустить взрыв такого размера. Тысяча лиц поднялась к небу, а за ними — ещё тысяча. Заметив повреждённый и уязвимый лихтер, проносящийся над их головами, они не справились с искушением, и вверх понеслись лазразряды.

Грамматикус пытался набрать высоту, но из-за турбулентности в ущелье, а также обилия грязи и примесей, что болтались в воздухозаборниках двигателей, не сумел подняться достаточно высоко. С десяток лазерных лучей вонзились в днище машины, а следом ещё больше разрядов застучали выше по броне.

Враг пристрелялся: силуэт лихтера теперь освещали снопы искр, и из толпы внизу палили всё чаще.

— Так нас собьют, — буркнул Джон. Он не сбрасывал скорость, надеясь, что им как-то удастся пролететь самый опасный участок.

— Этому уже ничто не помешает, — сказала Актея, которая сохраняла спокойствие, чем раздражала его. — Вытащи нас отсюда живыми, а потом можем падать.

Грамматикус громко, но невесело рассмеялся.

— Отлично. Такое мне по плечу.

Прорываясь сквозь потоки лазерного огня, он чувствовал каждый трескучий удар, грозящий отправить их всех на полной скорости в фасад того или иного шпиля, что проносились рядом размытыми пятнами. Шальной выстрел зацепил топливный шланг, вследствие чего отказал один из двух двигателей, и лихтер резко накренился влево. Следующая череда попаданий пришлась на нижнюю часть корпуса: там раскололись крышки люков шасси и оторвался хвостовой стабилизатор.

Лучи и дальше вонзались в машину, но почему-то больше не наносили значительного ущерба.

— Состояние корпуса? — отрывисто выкрикнул Джон, зная, что Олл лучше отслеживает данные с датчиков.

Паршивое, — раздался голос Перссона в канале связи. — Но теперь у нас есть дополнительная защита.

Сначала Грамматикус не понял, о чём речь. Затем он сам почувствовал это — жгучий укол пси-энергии, окутавшей всё судно.

— Кэтт, — пробормотал он и сухо улыбнулся Актее. — У тебя появился конкурент.

Далее последовали, возможно, самые лучшие мгновения пилотажа в карьере Джона, хотя это мало что значило при таком скромном количестве зрителей. Он провёл лихтер по всей длине ущелья и сохранил достаточный разгон, чтобы машина по инерции промчалась над глубокой пропастью, лежавшей дальше. Три гигантских поднятых шоссе простирались через глубокую искусственную долину к обширным комплексам городских зданий на другой стороне, и по этим широким трассам двигались армии предателей. На дальнем краю бушевало необузданное пламя, очерчивающее границы неистовых, как стихия, полномасштабных битв. Грамматикус успел мельком увидеть исполинские бастионы под сосредоточенным обстрелом, их полуразрушенные зубчатые стены и огромные осадные машины, вздымающиеся до парапетов, а затем повреждённый лихтер камнем пошёл вниз.

Джон лихорадочно прибавил обороты в последний раз, но тяги двигателей едва хватило, чтобы машина не врезалась с размаху в дно долины, ринувшееся ей навстречу. Наблюдая, как за бортом мелькают городские уровни, Грамматикус наконец послал лихтер прямо к основанию какой-то огромной траншеи. Там кабину поглотила кромешная тьма, и они утопали в маслянистой черноте, пока не возникло ощущение, что они свалились по некой безымянной шахте в самое сердце планеты.

Перебросив всю оставшуюся мощность на воздушные тормоза, Джон до упора сдвинул рычаги управления. Нос лихтера наконец-то пошёл вверх: этого уже не хватило бы, чтобы набрать высоту, но теперь предстоящая аварийная посадка грозила им только болью, а не гибелью.

— Держитесь! — успел крикнуть Грамматикус перед тем, как лихтер жёстко приземлился на днище.

От удара судно подпрыгнуло, а потом его резко швырнуло вправо, и оно врезалось в кучу обломков и мусора у основания траншеи. По инерции машина пропахала ещё пятьсот метров по горизонтали — всё это время у людей сотрясались кости, с корпуса сваливалась броневая обшивка, а в каждом экране трескалось бронестекло, — после чего наконец застыла, наполовину зарывшись в землю и обильно дымя.

Немного придя в себя после шока, Джон с трудом поднял голову. Его сильно тряхнуло при первом ударе, и сейчас он чувствовал, что шлем с внутренней стороны испачкан кровью. Все приборы отключились. Он ничего не мог разглядеть на том, что осталось от обзорных экранов кабины. Актея тоже пострадала, её ладони и пальцы были в крови. Трясущимися руками Грамматикус потянулся к переключателю комм-устройства.

— Олл? — позвал он.

Тут все живы, — прозвучало в ответ. — Еле-еле.

— И где же мы, чёрт возьми... сели? — пробормотал Джон, не зная, сможет ли он унять дрожь в руках настолько, чтобы отстегнуть ремни безопасности.

— Именно там, где нужно, — сказала колдунья, ловко выбираясь из остатков кресла. — Идём. Альфарий покажет дорогу.


Он не произнёс ни слова. Ни разу. На протяжении всего поединка Чёрный Меч ничего не сказал.

Чудовище. Призрак. Пустая оболочка.

Есть ли что-нибудь хуже этого? Есть ли загробная бездна глубже? Есть ли более сильное разочарование или отчаяние?

Это разъяряло Кхарна. Неистово завывая, он снова и снова бросался на своего противника, снова и снова, не обращая внимания на раны. Он хотел вернуть прежнего соперника. Того, в чьих жилах пылал огонь. Он нуждался в кураже. Хотя бы в проблеске чего-нибудь, чего угодно, кроме этой непреклонной, несгибаемой твёрдости.

Они двое когда-то смеялись вместе. Они дрались в бойцовских ямах, отсекали друг от друга куски, а в конце всегда падали на окровавленный настил и хохотали. Даже Гвозди не смогли этого отнять, ибо в бою Гвозди всегда показывали истинную суть вещей.

— Разозлись! — ревел он, кидаясь вперёд. — Будь... живым!

Потому что убить можно только то, что живо. Призрака убить нельзя: если рубануть топором, тот пройдёт насквозь. Здесь Кхарна не ждало ничего, только отчаяние и безумие, порождаемые тем, что он бесконечно наталкивался на стену.

Гвозди вонзались в него. Он бился сильнее. Он бился быстрее. Его мышцы рвались и мгновенно срастались. Кровеносные сосуды лопались и восстанавливались. Он ощущал, как по телу разливается жар, самый обжигающий и нестерпимый из всех, какие он когда-либо переносил.

Чёрный Меч сопротивлялся его напору молча и несокрушимо, что лишь распаляло гнев Кхарна. Казалось, будто пытаешься отсрочить конец самой вселенной. Ничто не могло поколебать веру его противника. Тот был слеп ко всему, кроме самого себя, эгоистичен, как похититель драгоценностей в сокровищнице.

Кхарн размахивал цепным топором так бешено, как никогда, воспламеняя пары прометия в воздухе, и кровь слетала с него резко, как щелчок плетью. Он наносил удары. Он ранил призрака. Он вынудил его пошатнуться, заставил шумно вздохнуть. Тот жар заполыхал внутри Кхарна, и биение его сердец немыслимо ускорилось. В его ушах раздался грубый шёпот Великого бога:

«Сделай. Сделай это. Сделай это для меня».

Призрак вновь двинулся на него, грозный и мрачный, на лбу его шлема искрили разряды, а доспехи поглощали свет так же, как и клинок, которым он орудовал.

Перед лицом угрозы Кхарн возвысился. Его удары складывались в песнь насилия, многоголосие нескончаемой радости. Площадка под ними растрескалась, и оба рухнули среди туч обломков. Даже повалившись на землю, они продолжили бороться. Они раскачивались и шатались, изничтожая вокруг всё, что попадало в пределы дуги, описываемой мечом, или в зону досягаемости топора.

— Я... я… не... — выдавил Кхарн, чувствуя, как приливная волна усталости захлёстывает даже его руки и ноги, напитанные силой вышнего покровителя.

Тогда он осознал, что произошло. В разгаре безумия, пока Великий бог наполнял его истерзанное тело своим естеством, Кхарн уловил суть случившейся перемены.

После Нуцерии они всегда говорили себе, что Пожирателей Миров создал Империум. «Это не наша вина». Несправедливость и жестокость — вот что породило жажду противоборства, бесконечные повторения былых гладиаторских игр, своего рода религиозных обрядов в честь давно и заслуженно умерших божеств. Каждое зверство, любой акт бессмысленного кровопролития оправдывались тем, что это они сделали нас такими.

— Я... я… не...

Но теперь Кхарн увидел, что круг замкнулся. Он узрел, что семь лет непрерывной войны сделали с Империумом. Он узрел, во что превратились воины-лоялисты. И тогда во время самой напряжённой и изнурительной схватки, когда-либо выпадавшей на его долю, ему явилось видение: из беспросветно унылых крепостей выступают тысячи воинов, отлитых по образцу его противника, такие же непреклонные, бездушные, фанатичные, и они никогда не сдаются, но не потому, что верят в какое-то правое дело, а из-за того, что в буквальном смысле забыли, как это — отступать. А потом сын Ангрона узрел, какую мощь обретёт подобный строй, и как долго он сумеет продержаться, и какие новые страдания принесёт в Галактику, которая и без того сотрясается под молотом безграничных мук, и тогда он, даже он, Кхарн Верный, содрогнулся всем своим существом.

— Я… я… не…

Он сражался дальше, теперь уже из дикого отчаяния, потому что нельзя допустить, чтобы так продолжалось, нельзя с этим смириться, нужно дать отпор! Ведь есть же ещё удовольствие, и жаркий пыл, и слава, и наслаждение от искусно совершённого убийства, но все чувства смоет этот холодный поток, если не остановить его здесь, на Терре, где впервые сотворили подобных им воинов, где началось грандиозное представление на тему вызывающей самонадеянности.

Он должен выстоять. Он должен сопротивляться, ради человечества, ради жизни, полной страстей, ради восхитительной пульсации боли, ощущений, хотя бы чего-то!

— Я... не... — тяжело дыша, произнёс Кхарн. У него темнело в глазах, руки теряли хватку. — Так... испорчен…

Чёрный Меч атаковал его вновь и вновь. Он сражался в невообразимой манере, слишком совершенной, слишком непримиримой, не ведая пощады, не зная жалости.

Кхарн даже не увидел смертельного удара — того, как кромка клинка устремилась к нему со всей тяжестью пустоты и быстротой вечности, столь великолепная в своей отстранённости, что даже Великий бог внутри воина мог лишь наблюдать за тем, как он приближается.

Так был сражён Кхарн.

Его отправили в небытие, повергли с холодным презрением, рассекли и втоптали в пепел цивилизации, ему раздавили горло, проломили череп, сокрушили рёберный каркас. Даже когда руки и ноги воина превратились в окровавленные обрубки, даже когда потух реактор его подпитываемой варпом брони, он бился, беснуясь и нанося удары до самого конца, но тогда этого уже не хватило.

Последним, что увидел Кхарн — по крайней мере, в этом мире, — стал огромный тёмный силуэт его убийцы, Чёрного Храмовника, который повернул свой безупречный клинок остриём вниз и приготовился завершить последнюю схватку между ними.

— Не... так… испорчен… — прохрипел Кхарн в агонии, превосходящей любые муки от Гвоздей. Но при этом он яснее, чем когда-либо, осознавал игривую жестокость вселенной. — Как… ты...

А потом меч опустился, и бог оставил его, мёртвого, на руинах его древнего дома.


Глава двадцать четвёртая

Сон стал явью

Возвращение

Боевой Ястреб


Впервые они столкнулись на руинах Тизки, окружённые зеркальным блеском пирамид. Их нынешнюю встречу поневоле хотелось сравнивать с той, первой, с единственным случаем, когда Хан бился с кем-либо из примархов — сражался по-настоящему, с вероятностью гибели одного из них, а то и обоих. Поневоле вспоминалось, каким несокрушимым был Мортарион в том заброшенном царстве разбитого стекла, как он просто отказывался уступить, упрямый, несгибаемый, холодный, смертоносный.

Но, несомненно, вспоминать об этом не стоило, ведь оба они сильно изменились. Вырвавшись из оков, что раньше сдерживали его, Повелитель Смерти принял жуткую и вычурную форму. Теперь его человеческий облик сохранился лишь в общих чертах: его худое тело покрывали ветхие доспехи, изъеденные ржавчиной и распадом, и казалось, что эта беспорядочная груда кое-как закреплённых пластин и заплесневелой ткани может развалиться в любой момент. Воздух вокруг него становился едким, пропитывался скверной, от которой сводило желудок и затруднялось дыхание. Мортариона погубили и вместе с тем вознесли, искалечили и сделали сильнее, чем когда-либо прежде.

Так что их первая схватка теперь мало что значила. Тогда она сводилась к противостоянию скорости и упорства, и обе тактики могли привести к победе. Однако теперь в дело вступили новые переменные. Физическая сила Мортариона возросла неимоверно. Варп обильно струился по его жилам, пульсируя под значительно мутировавшей кожей. При каждом его движении реальность изгибалась вокруг него, питая отвращение к такой издёвке над законами природы. В его огромном клинке мелькали отражения потустороннего адского мира — гниющие сады, истерзанная плоть, плодородные поля боли.

И что он, Хан, мог противопоставить всему этому? Своё привычное мастерство во владении клинком, прекрасные доспехи, то, что осталось от его знаменитого проворства. Слишком мало.

Но ещё у него есть ненависть. Теперь всё будет по-другому. Когда они спорили на Просперо, то в разговоре, наряду с прочим, сквозило сожаление. Каждого из них разочаровало то, что другой отверг нечто особенное. Теперь же ненависть Кагана стала безграничной, как пустота. Иначе и быть не могло, ведь слишком многие погибли при Катулле. Его воины, его корабли, его советник — все они стали жертвами чудовища, которое сейчас стояло перед ним, и на нём одном лежала вина в их смерти.

Вот чем обладал Хан. А ещё он пылал яростью, глубокой, как ядро планеты, которая подпитывала каждый удар и взмах огромного дао. Он горел острой жаждой мести, что служила топливом его рукам и ногам, помогала искать слабое место у этого ужасного слияния сверхчеловека и якша, заставляла бороться за невозможную победу.

И вот они столкнулись, упираясь в камень под ногами так, что тот раскололся. Белый Тигр с рыком врезался в Безмолвие, и ударная волна от их столкновения выплеснулась наружу, а противники продолжали давить, изучая силу и баланс друг друга, внимая колебаниям клинков и определяя, как они влияют на мощь своих хозяев.

Хан отступил первым. Противники стремительно обменялись новыми ударами, ещё более быстрыми и увесистыми. Повсюду вокруг них гремела какофония общей битвы — отзвуки, что просачивались с нижних уровней, хор криков и взрывов, от которого не удавалось отстраниться.

Скорость ударов увеличивалась, стремительно нарастая, пока они не достигли исключительной мощи и точности. Мортарион убыстрился, его прежняя неспешность сменилась резвостью — демонической способностью к смещению между мирами. Его коса, описывая дуги, свистела и шипела нездешними голосами, нанося раны самому воздуху, когда Хан уворачивался от её распарывающей кромки. Когда же откованная в варпе сталь отыскала цель, её удар сотряс тело Кагана до костей и ошеломил разум: столкнулись не просто твёрдые объекты, но сами измерения.

А я надеялся, что ты потанцуешь, — прохрипел Повелитель Смерти, оттесняя Хана новыми мощными выпадами. — Вместе с рассудком теряешь и почву под ногами?

Джагатай уже тяжело дышал. Схватка шла так тяжело, как и ожидалось, а то и ещё труднее. Впрочем, он и не питал иллюзий.

Каган проводил такие молниеносные выпады, что остриё мчалось быстрее мысли, а очертания клинка размывались. Коса, тяжело опускаясь, сшибалась с дао в фонтанах плазмы и осколках керамита, и из неё доносилось шипение, что складывалось в проклятия хора наполовину воплотившихся демонов.

— Ты уже проиграл, — с придыханием сказал Хан брату. — Ты превратился в то, что ненавидел.

Мортарион фыркнул.

— Не всё, что мы ненавидели, заслуживало этого.

— Думай так, если тебе от этого легче.

Они продолжали ускоряться. Удары следовали с такой частотой, что никакой смертный не сумел бы наносить их в таком темпе из-за ограничений своего тела. Яростно столкнувшись, воины зашатались и врезались в одну из колонн галереи. Обломки каменной кладки раздробились, развеялись облаками пыли, сквозь которую примархи ринулись друг на друга. На доспехах Хана возник первый косой разрез, их пышные украшения распороло от плеча до пояса. Кровь хлынула по траектории удара, разбрызгиваясь по полу тёмными лужами.

По сути, они остались одни. Противники перешли в мир исключительности, на такой уровень боя, что никто иной — ни человек, ни ксенос, — не мог даже приблизиться к нему. Просто наблюдая за схваткой, пытатясь следить за её ходом, ты рисковал впасть в нечто вроде безумия. Почти всегда примархи жёстко держали себя под контролем, нося поверх своей истинной сущности личину человечности. И когда маски сбрасывались, когда их внутреннее «я» прорывалось наружу, за дальнейшими событиями с трудом удавалось даже уследить, не говоря уже о том, чтобы вмешаться.

Время не пощадило тебя, Джагатай, — сказал Мортарион, пока ещё невозмутимый, пока что ведущий борьбу и внутри себя. Он снова оттеснил Хана, сбив с его шлема золотую чеканку ударом, от которого голова чогорийца откинулась назад. — Ты уже не тот, кем был.

— Я такой, каким был всегда! — прорычал Каган, мастерски отражая шквал пугающе безупречных выпадов.

— Слабый.

— Верный.

— Одно и то же.

Налетев вдвоём на внешнюю стену галереи, братья обменялись такими сокрушительными ударами, что вся секция рухнула, будто её торпедировали. Примархи кружились и бились среди кувыркающихся обломков, а потом оказались снаружи, в ночи, на открытом воздухе, целиком поглощённые своим личным состязанием. Всё прочее вокруг них — весь мир, всё бытие — перестало существовать, как будто сама планета робко скрылась, устыдившись размаха жестокой драки, развязанной на её поверхности.

Но с каждой секундой свирепость бойцов только нарастала, как снежный ком. Агрессивно взмахнув косой по диагонали, Мортарион едва не снёс Хану голову. Изогнутое острие Безмолвия вырезало в полу жёлоб метровой глубины, а когда примарх выдернул оружие, то вытащил вместе с ним целый блок скалобетона, увитый разрядами энергии.

Прорвавшись через град ударов, Джагатай нанёс Повелителю Смерти страшный порез на бедре выставленной вперёд ноги: преодолев изрытую оспинами броню, дао достало до плоти, и Хан впервые пустил врагу кровь, но затем его вновь отбросили.

Тогда они уже сражались на открытом пространстве, на одной из крупных посадочных площадок, имевшей километр в поперечнике и расположенной на высоте двенадцати сотен метров. Над примархами бушевала буря, сверкавшая зелёными молниями, которые вонзались в высокие пики космопорта. Под ними расстилалась основная часть исполинской крепости, изобилие платформ и уступов, кажущихся сваленными в кучу. Теперь там сражались за каждую пядь: миллионы точек света указывали, где Белые Шрамы и Гвардейцы Смерти вцепляются друг другу в глотки. Казалось, что вся битва достигла апогея, нашла воплощение для своей беспримесной сути, так что каждый из многих тысяч отдельных поединков словно бы вливался в единое целое — бой, что кипел на вершине разлагающейся горы, и на него стоило глазеть с благоговением, даже когда внизу кровь пенящимися потоками лилась в сточные каналы.

Для меня дело вовсе не в мести, — всё так же сдержанно прохрипел Мортарион. — Ты просто стоишь у меня на пути. Ты понимаешь это?

Хан рассмеялся окровавленным ртом, сплёвывая осколки зубов.

— Для меня всё иначе, брат, — прошипел он. — Я здесь ради тебя. И только.

Неистовым ударом наотмашь Мортарион полоснул неприятеля по горлу, а затём провёл выпад сверху вниз, держа косу обеими руками.

Как невзыскательно. Но ты всегда был таким.

Кривой клинок снова врезался в шлем, и лезвие, пройдя насквозь, впрыснуло патогенный нервный газ. Следом коса расколола правый наплечник Джагатая, что вынудило его пошатнуться.

— Я командовал своим легионом так, как считал нужным! — прорычал Хан. — Ты даже не пробовал поступить так же.

Белый Тигр сверкнул и метнулся к кабелям, дребезжащим у шеи Мортариона, но противник отвёл дао в сторону.

— Я вёл Гвардию Смерти ещё до того, как тебя нашли.

Не отступая перед стремительным натиском врага, Каган до боли в мышцах раскручивал свой клинок, выписывая им ослепительные дуги. Пот, струившийся по его разгорячённой коже, теперь смешивался с кровью.

— Думаю, твой первый капитан с этим бы поспорил.

Мортариона прорвало. Взревев, он развернул тонкие, как прозрачная ткань, крылья, и коса бешено, гибельно завертелась в его могучих руках. Он бил и молотил Джагатая, вынуждая того отходить по поверхности платформы, окутывал его шлейфами яда, крошил металл его перчаток, раскалывал боковые пластины брони взмахами древка, окутанного эфиром, и, наконец, с размаху всадил изогнутый клинок ему в туловище.

Хану потребовались все его навыки и упорство, чтобы выдержать такую атаку, чтобы с ним не покончили в одночасье, не разрубили на тысячу кусков. К этому моменту он сражался как никогда раньше, карабкаясь к пределу возможного, но его всё равно колотили, охаживали, лупцевали, гнали по краю терзаемого бурей космопорта, словно простолюдина, которому задавал трёпку его господин. Череп трещал, в голове звенело от ударов, глаза застилали облачка крови. В правой руке треснули кости, скула раздробилась, бок прочертили рваные раны. Безмолвие металось вокруг него, волоча за собой хвосты, словно метеор, треща по всей длине от порочных энергий: оружие двигалось быстро, как запутанные течения варпа, но било с тяжестью звёздного ядра.

Ты ничего не знаешь! — прорычал Мортарион, снова вздымаясь над Ханом, и усилившийся штормовой ветер завыл, подхватывая и развевая его покровы. — Ни о самопожертвовании, ни об отречении — ты, как избалованный ребёнок, жаловался на организованность, пока все мы строили империю.

Глаза Мортариона вспыхнули безумным зелёным светом, и видимая часть его лица исказилась теперь уже от истинной ярости. Повелитель Смерти обратился в стихию, в апокалипсис, в нечто феноменальное. Вокруг него пронзительно завывала буря, сплетаясь в вихрь, который ещё более усиливал убийственные удары косы, вырывал куски платформы, на которой бились примархи, и метко швырял их в отступающего Кагана, словно осыпая того снарядами.

Тебе показали истинную суть Галактики, а ты отвернулся! — яростно прокричал Мортарион. Резко опустив косу, он едва не переломил отставленную ногу Джагатая напополам. — А я принял её. Я принял боль. Я посмотрел в глаза богу.

Над головами у них бурлила стихия, взметённая гневом Хоруса. Намного ниже противников полыхали взрывы, и на руинах порта вырисовывались созвездия из вспышек плазмы. На огромном расстоянии за ними, видимый лишь глазами примархов, горел осаждённый Внутренний дворец — слишком далеко, никакое вмешательство уже не поможет. Нечестивые голоса завывали на раскалённом ветру, подбадривая, ликуя и радуясь.

А ты сбежал, — злобно произнёс Мортарион. — Ты всегда убегаешь, оказываешься слишком далеко, ни на что не влияешь, и твои убеждения неведомы даже тебе самому.

Коса вновь обрушилась на цель, теперь ещё мощнее, неудержимо быстро, крайне увесисто, пронеслась над дао, отчаянно вскинутым в попытке блокировать удар, и с силой, раскалывающей броню, повергла примарха на колени. Посыпались новые тяжкие удары: они сопровождались выбросами эфира, что разъедал душу, и Мортарион вынуждал противника опускаться всё ниже, пока Хан не повалился навзничь на скалобетон, беззащитный, как жертва на алтаре.

Теперь тебе не убежать, — заключил Повелитель Смерти.

Голова Джагатая откинулась назад, и кровь потекла по шее. Он успел бросить короткий взгляд в небеса с пятнистыми багряными облаками, за которыми скрывались чудовищные флоты, а потом всё заслонил силуэт Мортариона, нависшего над ним.

И вот сон стал явью, в точности как описывал Есугэй: Повелитель Смерти возвышался во тьме над миром теней, поднимая руки для решающего удара.

«Не всё предначертано судьбой», — сказал тогда Хан грозовому пророку.

Всё закончится здесь, — произнёс Мортарион. На его лице застыла гримаса гнева.

Боевой Ястреб с трудом усмехнулся под расколотым шлемом с выбитыми линзами.

— Видишь, брат, я уже смеюсь, — прохрипел он, булькая кровью в горле. — Начинай беспокоиться.


Крозий всё ещё пребывал в восторге. Да, его тяжело ранили — один из проклятых Белых Шрамов чуть не отрубил ему правую руку, — но Зэдал всё ещё держал оружие в левой, по-прежнему шёл сам, а ещё он как следует поработал над тем, кто нанёс ему травму.

Он шагал сквозь густые испарения вместе с братьями, пробираясь по колено в жидкой грязи, глубоко втягивая плотный воздух атрофированными лёгкими. Крозий не знал точно, где находится. Внутренние помещения крепости постепенно расплывались и утрачивали характерные особенности, превращаясь в однообразные пещеры, покрытые слизью. Зэдал выискивал неприятелей везде, где они осмеливались продвигаться, и находил их без труда, ведь Белые Шрамы не скрывали своего присутствия, а вопили и улюлюкали, словно такие старания каким-то образом делали их менее хрупкими.

Чтобы биться в новом теле, Крозию пришлось переучиваться. В прошлом, до великого преображения, он больше полагался на уклонение от ударов, рассчитывая снизить получаемый урон, а уже затем самому нанести ущерб противнику. Теперь это казалось нелепостью. Прежде всего, воин стал таким громоздким, что почти не имел возможности увернуться хоть от чего-нибудь. С другой стороны, он мог без вреда для себя пропускать столько ударов, что, даже сражаясь замедленно, как во сне, он добивался блестящих результатов. Это упрощало всё. Просто иди к врагу, уповая на восстановительную силу распада, которой тебя наградили. Никаких уловок, никаких обманов. Это честный способ ведения войны, хотя в его основе лежит колдовство. Пожалуй, со временем Зэдал его полюбит.

Однако враг считал иначе. Надо отдать ему должное — его общевойсковая группировка доставляла Гвардии Смерти немало хлопот. Если ты проявишь неосторожность, то танковые орудия разнесут всё вокруг тебя, и ты свалишься вниз, в шахты, из которых уже никогда не выберешься. А если отвлечёшься на эти мощные взрывы, не успеешь оглянуться, как тебя окружат Белые Шрамы и примутся вертеть клинками перед носом. Они, конечно, хрупкие по сравнению с Крозием, но такие дьявольски быстрые и прискорбно преданные, что это вгоняет в смертную тоску.

Шрамы относились ко всей этой истории очень серьёзно. Они ни разу не ответили на любезные попытки Зэдала вступить с ними в разговор.

Сейчас Крозий готовился вылезти из укрытия, которое занимал вместе с парой десятков других Несломленных, чтобы неторопливо отправиться в долгий путь по загромождённой территории навстречу новой группе наступающих танков. Маленькое существо на сгибе его руки уже радостно подпрыгивало.

Когда в глубокую лужу на дне окопа рядом с ним грохнулся боец в силовых доспехах, сначала Крозий подумал, что это просто ещё один Гвардеец Смерти, решивший поучаствовать в отвлекающем манёвре. Он узнал в воине Морарга лишь через пару секунд, потому что теперь все легионеры мало чем отличались друг от друга: их прежние знаки различия практически стёрлись, скрылись под слоем засохшей грязи и налётом разложения.

— Брат! — крикнул Крозий, крепко хлопнув его по спине. — Где тебя черти носили?

Каифа с минуту стоял молча, по колено в жиже, глядя через линзы шлема за край окопа. Он сжимал в громоздкой латной перчатке большой цепной меч, но не запускал его. От Морарга тянуло чем-то странным — чем-то эфирным, возможно, запахом демонов.

— Где примарх? — спросил он как-то растерянно.

Крозий рассмеялся.

— Ты же у нас приближённый! Потерял его?

Морарг не засмеялся в ответ.

— Меня... задержали. Савану Смерти поручили сопровождать примарха к западному фасаду, но я нигде его не вижу.

— Значит, он развлекается где-то в другом месте. Наверняка даёт ублюдкам прикурить, а?

Каифа повернулся к Крозию и, похоже, впервые заметил демона. Маленький хозяин поклонился, затем срыгнул комки чего-то жёлтого.

— Что это? — спросил Морарг.

Зэдал ласково посмотрел на создание.

— Одно из чудес новой эры. У него есть близнец. А ты знал, что у них бывают близнецы?

Он не мог понять, что думает об этом Морарг. На какой-то ужасный миг Крозию показалось, что советник прихлопнет его любимца, словно какое-то ядовитое насекомое, выползшее из грязи.

Но потом Каифа осторожно протянул руку и погладил существо по шипам. Демон захихикал от удовольствия, и складки на его брюшке заколыхались.

— Хорошенький, — пробормотал Морарг. — Красивенький.

— Точно. — Зэдал широко улыбнулся. — Теперь ты видишь? Понимаешь, насколько всё стало лучше?

Вражеские танки подходили всё ближе. Скоро они откроют огонь из своих назойливых орудий, и по всему пейзажу взметнутся фонтаны грязи и искорёженного металла. Тогда станет интересно. Опасно, но интересно.

Сняв латную перчатку, Каифа включил забитые грязью моторы цепного клинка. Тупые зубья зажужжали, вращаясь. Он посмотрел вверх и приготовился вскарабкаться по склону, навстречу натиску неверующих.

— Ну что ж, — произнёс Морарг, словно витая где-то. — Возможно, ты был прав насчёт этого. Лучше всего оставить прошлое позади. Оно не вернётся.


Почему он до сих пор жив? Поединок давно уже должен закончиться, а Джагатай — превратиться в пятно на полу, месиво из разодранной кожи и осколков доспехов. И всё же, как ни немыслимо, он до сих пор не умер, всё ещё сопротивлялся. Хотя его сломанные руки не слушались, сросшийся рёберный каркас раскололся, а клинок покрылся щербинами и затупился, Хан всё равно вставал, снова и снова.

Это зрелище становилось почти мучительным. Примарх Пятого опять стоял на коленях после того, как его отшвырнуло через половину платформы, и пытался подняться. Кровь так обильно лилась из каждого сочленения доспеха, что поневоле хотелось узнать, сколько же ещё её осталось внутри Хана. Целые бронепластины цвета слоновой кости свободно висели на завязках, напоминающих сухожилия, и болтались, когда он пошатывался на ходу.

Но, несмотря на всё это, Джагатай не умолкал. Он по-прежнему осыпал противника жалкими насмешками и оскорблениями. Даже когда Мортарион обрушивал град ударов на его измятый шлем, словно пытаясь как можно глубже вбить Хана в раздробленный скалобетон, чогориец продолжал метать в него издёвки, которые порой звучали зло и ехидно, а иногда просто по-детски.

— Сними уже чёртову маску. Я хочу убить тебя, глядя тебе в лицо.

— Ты смердишь хуже, чем на Улланоре. А от тебя уже тогда воняло тухлятиной.

И ещё одна насмешка, глубоко ранившая даже при всей своей очевидности.

— Лучше бы я вышел против повелителя твоего легиона. Мне стоило сразиться с Тифоном.

Какое ребячество! Это же ниже достоинства их обоих.

К тому времени гнев Мортариона уже выгорел, сменившись чем-то вроде надменной скуки. Его ждали более великие дела, а этой мелкой потасовке вообще не следовало уделять внимания. Пора уже заканчивать её. Мощь всё так же струилась в нём, как чистый прометий, варп по-прежнему подкреплял каждое его мановение, а его армии до сих пор удерживали позиции, и атака Белых Шрамов захлёбывалась, но схватка начинала разъярять Повелителя Смерти, как непреодолимый бугор на дороге, раздражающий водителя.

Поэтому он снова ринулся в бой — сделал два широких шага, чтобы получить импульс для атаки, и нанёс Безмолвием поистине жестокий рубящий удар наотмашь, который сорвал шлем с головы Джагатая и подбросил примарха в воздух. Рухнув плашмя на спину, Хан каким-то образом удержал в руке хрупкий клинок, но Мортарион тут же подступил вплотную, встал над ним и резко опустил наконечник древка на незащищённый живот врага. В последний момент Каган сумел увернуться, однако Повелитель Смерти немедленно сломал ему нос и скулу беспощадным пинком в лицо.

Наполовину ослепший, словно пьяный, Джагатай выбросил вперёд руку с дао. Встретившись с Безмолвием, клинок выбил её из хватки Мортариона. Коса с грохотом застучала по полу, но барбарусец не пошёл за ней, а быстро нагнулся и принялся избивать противника руками в латных перчатках, целясь в горло, в грудь, в разбитое лицо. Каган размахивал руками, стараясь прикрыться, но сжатые кулаки поочерёдно опускались, легко преодолевая защиту, срывая остатки прекрасного лакированного керамита и забрызгивая обоих примархов свежей разгорячённой кровью.

Хан ни на секунду не переставал отбиваться, только теперь это вызывало жалость. Он поймал в захват один кулак Мортариона, летевший в него на полной скорости, но другой вонзился ему в живот, и внутри что-то лопнуло. Джагатай попробовал встать, но Повелитель Смерти с презрением отшвырнул его назад так, что у Хана треснул позвоночник. Тогда оба неприятеля уже ревели: один — от ярости и досады, другой — от беспримесной мучительной боли. Вот до чего они докатились: два примарха дрались в заброшенном космопорту, лупили и кромсали один другого, старались голыми руками порвать противника на куски, словно бандиты в каком-нибудь мире-улье.

«Отпрыски Императора, хозяева Галактики».

Мортарион наконец остановил поток ударов, задыхаясь и чувствуя, что его сердце готово разорваться. Мышцы рук начинало саднить от усталости, зрение слегка помутилось. Всё же в нём ещё оставалось что-то человеческое, способное утомляться. Он тяжело поднялся на ноги.

Каган всё ещё дышал. Как ни поразительно, втягиваемый воздух ещё побулькивал в каше из запёкшейся крови и обломков костей на месте гордого лица Джагатая.

Мортарион подковылял к своей косе и поднял её, готовясь положить конец мерзкому представлению.

Я надеялся, что ты потанцуешь, — повторил он, искренне заинтригованный. — А ты просто... терпел всё это. Ты лишился рассудка?

Хан закашлялся, вновь сплёвывая сгустки крови на растерзанную поверхность площадки. Он по-прежнему сжимал дао в потрескавшейся латной перчатке, хотя брат наверняка сломал ему руку во многих местах.

Лишь когда Мортарион подошёл ближе, волоча ноги, ему стало ясно, что Каган горько смеётся.

— Я... поглотил... — захрипел Джагатай, — ...боль.

Повелитель Смерти остановился.

— О чём это ты?

— Я… знаю, — сказал Джагатай невнятным дрожащим голосом. — «Терминус Эст». Ты… сдался. А я… нет.

И тут он оскалился. Разбитые губы, ободранные щёки, единственный зрячий глаз — всё сложилось в гримасу неподдельного злорадного удовольствия.

— Моя стойкость… выше твоей.

Так вот что они все думали о нём. Они не считали, что он поступил так, как следовало. Что он пожертвовал всем, лишь бы сделать свой легион непобедимым, даже стерпел позор того, что Каласа поставили наравне с ним, даже обрёк свою душу на вечное заточение в демоническом облике, чтобы преображение не сумел обратить вспять никто, включая его отца.

Они считали, что он проявил слабость.

Плотина его ярости прорвалась. Подняв Безмолвие двумя руками, Мортарион направил остриё на смеющегося Хана, не думая больше ни о чём, кроме того, чтобы пробить грудь врага.

Вот почему он не заметил, как его противник неожиданно сжал клинок крепче, как блеснула белая сталь, как чогориец стремительно оттолкнулся от пола и провёл искусный выпад дао снизу вверх. Проникнув под единственный фрагмент лат, который Джагатаю ранее удалось сместить, Белый Тигр вонзился глубоко, и напряжённое туловище Мортариона вспыхнуло болью.

Джагатай отдёрнулся от лезвия Безмолвия, и удар не достиг цели. Повелитель Смерти отшатнулся, чувствуя, как течёт влага из его глубокой раны. И тут, к его изумлению, израненный Хан, всё так же истекающий кровью, поднялся на ноги и двинулся на него. Мортариону даже почудилось вдруг, что зрение обманывает его. Он неуклюже зашагал навстречу, собираясь продолжить в том же стиле: атаковать в лоб, уповая на свою колоссальную силу. Лишь в тот миг он осознал, что уже до предела измотан этим поединком.

И вот тогда... Тогда Хан начал танцевать. Уже без прежней красоты, жестоко отобранной у него, но всё с той же сверхъестественной, завораживающей увёртливостью, когда кажется, что он словно приглашает тебя ударить в одном месте, а сам оказывается в совершенно другом, на расстоянии вытянутой руки, и ему хватает этого, чтобы нырнуть под твою защиту и отсечь от тебя кусочек. Это он всё ещё умел. Кое-что в нём ещё оставалось.

— Когда такой манёвр выполняется на кораблях, — зарычал Каган совершенно серьёзно, уже не смеясь, — мы называем его цзао. Долото.

Мортарион грузно взмахнул косой, и она прошла мимо. Дао снова метнулся к нему, лезвие прочертило глубокую борозду вдоль руки.

Перемена в Хане завораживала. Джагатай всё ещё находился на краю гибели, всего один приличный удар отделял его от забвения, но он снова двигался, всё быстрее и быстрее, и уникальный организм примарха делал то, что ему полагалось: давал Кагану силы жить, работать клинком, сражаться.

Ощерившись, Мортарион вновь напористо замахал косой, хотя его мышцы словно бы стонали от усталости, а мысли путались от осознания того, что произошло. Зря он не разгадал замысел Джагатая. Зря он поддался на провокацию.

Их клинки столкнулись вновь, затрещали сливающиеся вспышки варп-энергий, и оба примарха, покачнувшись от удара, едва устояли на ногах и разошлись.

Мортариона ранили. Ему причинили вред.

Опомнившись первым, Хан ринулся на врага и, чудом переставляя ноги с раздробленными лодыжками, пронёсся по изрытой платформе так быстро, что его брат не успел отреагировать. Дао и Безмолвие с лязгом скрестились снова, и обильно брызнула кровь, но теперь она принадлежала не только Джагатаю.

Крутнувшись на пятке, Мортарион сбил Хана с ног. Примарх упал, но тут же поднялся, шатаясь, будто пьяный, от чудовищно тяжёлых травм, с гримасой мучительной боли на изуродованном лице. И всё же он продолжал бороться, превозмогая последствия страшных повреждений. Словно некая злобная сила не давала ему умирать, толкая искалеченное тело Кагана в бой, к освобождению и очищению, в котором нуждалась.

Клинок дао кружил всё быстрее, проносясь размытым пятном перед мутнеющими глазами Мортариона, и отражать его становилось всё труднее. Противники обменивались сокрушительными ударами: слетали с креплений бесценные пластины брони, разбивались склянки с зельями, лопались кабели, падали разрубленные цепи. Плащи повисли клочьями, примархи лишились пышного убранства, и обнажилась их корневая суть, прорисованная кровавыми потёками на полотне мускулов с содранной кожей, и под сорванными слоями притворства проявилась фундаментальная истина, тот факт, что они — безжалостное оружие, пронумерованные клинки божества поневоле.

Мортарион по-прежнему владел преимуществом. Он сохранял превосходство в силе и в сверхъестественных дарах, но теперь его обуревали сомнения — барбарусца потрясла неотступная ярость брата, которого он всегда считал легкомысленным, себялюбивым и ненадёжным. Теперь же перед Повелителем Смерти предстал тот, кто жаждал лишь убить его, кто мог пойти на всё и пожертвовать чем угодно, заставить себя выйти за пределы физических возможностей и погубить своё тело, сердце, душу, лишь бы исполнить клятвы, принесённые когда-то в пустоте.

Если тебе известно, что я сделал, — повысил голос Мортарион, пробиваясь сквозь холодный туман нерешительности, — то тебе ведома истина, брат: я больше не могу умереть.

Его слова как будто послужили для Хана неким сигналом. Он поднял окровавленную голову, с которой спутанными клочьями свисали обрывки его длинных волос.

— О, я знаю, — пробормотал Джагатай с самым безупречным презрением, какое когда-либо пестовал в себе. — Зато я могу.

И он прыгнул. Сломанные ноги сумели толкнуть его вперёд, раздробленные руки удержали клинок, залитые кровью лёгкие и пробитое сердце дали ему ещё толику сил, и Каган обрушился на Мортариона.

Будь Хан в своей лучшей форме, его выпад удалось бы отбить лишь с трудом, но сейчас он уже почти превратился в труп, которому не давала развалиться на куски только его сила воли, поэтому Безмолвие, взметнувшись ему навстречу, глубоко вонзилось в плечо, уже не прикрытое бронёй.

Но Джагатая это не остановило. Каган предвидел ответный ход и учёл его, поэтому просто двинулся дальше, протаскивая себя по клинку косы, пока её острие не вышло наружу из его разодранной спины, а Белый Тигр не упёрся в шею Мортариона. На мгновение они почти соприкоснулись лицами — нет, двумя посмертными масками, обескровленными, лишёнными жизни, перекроенными в личины абсолютной мести. Всё их величие отвалилось, размазалось по скалобетону, и сохранились только страсть, тяга к насилию, грубые механизмы злобы и непокорности.

Глаза Мортариона расширились: ему потребовалась лишь доля секунды, чтобы осознать, что он не успеет вовремя оттащить брата. Хан же сузил глаза.

— Вот в чём разница, — закончил Джагатай.

Он взмахнул дао, и ровный обрубок шеи Мортариона исторгнул поток чёрной желчи, а затем Хан рухнул, окутанный варп-вспышкой, из-за которой посадочная площадка ненадолго превратилась в самый яркий объект на планете после истерзанной души самого Императора.


Глава двадцать пятая

Погребальная песнь

Обвал

Тихони


Он всё понял. Сразу, как только это произошло.

Тогда Шибан находился вдали от места происшествия, увязнув в схватке на подступах к орбитальным батареям. Белые Шрамы по-прежнему ожесточённо сражались с Гвардией Смерти за молчащие орудия, ряды которых простирались вдаль. Хотя вокруг летали болт-снаряды и мелькали клинки, а бойцы обоих легионов сходились в рукопашной, Тахсир всё понял.

Случилось нечто, похожее на взрыв вихревой бомбы: оно втянуло в себя всё вокруг, не оставив ничего, кроме шока и оцепенения. На всём громадном поле битвы космодесантники с обеих сторон замерли в нерешительности и посмотрели наверх, словно их примархи собирались каким-то образом возникнуть там — но они, конечно же, не появились и уже никогда не смогут.

Предатели застыли на месте. Они только что безмолвно давали отпор Шрамам, но теперь их охватило некое недоумение, и их наступательный порыв иссяк по причинам, непостижимым для вялых, разложившихся умов. Они ощутили уход своего господина — тот не умер, только ушёл, — так, словно он вдруг решил покинуть их по собственному капризу. Волна концентрированной энергии, которая прежде несла Гвардейцев Смерти на своём гребне, теперь рассеялась, эхом пронеслась по длинным залам и просто вылилась из гигантских вентиляционных отверстий космопорта, как иссякший прилив, поток истраченной мощи.

В материальном мире ничего не изменилось. Но ведь Несломленные теперь состояли не только из осязаемого вещества. Они зависели от грандиозных сделок, заключённых с варпом, от союзов и обязательств, а теперь стряслось нечто скверное, произошло что-то непредвиденное, необъяснимое, гибельное.

На Белых Шрамов это повлияло совершенно иначе. Прежде всего они испытали сильнейшее потрясение — словно по нервам пронёсся разряд, что зародился в глубинах сердец и животов всех воинов, сотрясая их болью внезапной потери, мгновенно охватившей каждого. Закалённые в боях легионеры, привыкшие к любым лишениям, согнулись под бременем горя. Никто из них не испытывал сомнений по поводу того, что произошло: каждая живая душа осознавала это событие так ясно, словно всё случилось прямо у них на глазах.

«Его больше нет. Враги лишили вселенную его света. Его больше нет».

Шибану почудилось, будто земля уходит у него из-под ног. Он почувствовал себя кораблём, сорванным с якоря, и клинок выпал у него из рук. Он грузно рухнул на колени, всколыхнув порченую жижу. Одно мгновение он не видел ничего, кроме черноты, тянущейся во все стороны, без конца и края. Казалось, чьи-то холодные когти вцепились ему в грудь и вырвали оба сердца, утащив вместе с ними все надежды и стремления, всю его жизнь.

Тахсир слышал крики, разносящиеся по полю боя, несдержанные вопли отрицания и ужаса, и смутно понимал, что все Белые Шрамы, в каких бы гнилых помещениях или затянутых испарениями пещерах космопорта они ни находились, испытывают то же, что и он. Ведь любой легионер — не солдат-призывник, которому вручили монету Императора и дали в руки болтер. Благодаря эфирному ремеслу и генной инженерии он соединён со своим прародителем неразрывной связью, как эмоциональной, так и психической. Эти узы — нечто большее, чем преданность и сыновний долг. Они значат для воина всё.

Шибана тошнило. Ему хотелось завопить, запрокинуть голову и докричаться до звёзд за пеленой смога, чтобы передать им свою невыразимую боль.

Но он также был ханом орду, носителем факела, тем, на кого взирали все прочие.

«Ты — Тахсир».

«Ты — Обновитель».

Пора прекращать. Он не вправе потакать своему отчаянию. Пошатываясь, Шибан заставил себя подняться и открыл глаза. Тахсиру показалось, что проклятая ночь вокруг него стала чёрной как смоль, ещё более ненавистной, ещё более пустой и холодной, чем прежде.

Вновь крепко сжав клинок, Шибан воздел его могучим рывком — точно так же, как и в тот миг, когда Каган пробил первую стену порта, когда хан вознёсся от восторга так же высоко, как низко сейчас рухнул от горя утраты.

Дамарг! — взревел Тахсир.

Это слово имело на хорчине только одно значение, лишь один сакральный смысл. «Смерть». Но не от старости или болезни, а в бою, от руки врага. Смерть, которая требовала отмщения, чтобы гибель не получилась напрасной. Это скорбное заклятье звучало в степях Чогориса с незапамятных времён как хвалебная песнь непокорности, чести и преданности, которую знал, понимал и почитал каждый мечник. Его выкрикивали, когда погиб Гияхунь, когда погиб Цинь Са, когда погиб Есугэй, а теперь его возглашали в честь величайшего из них.

Дамарг! — снова прогремел Шибан, обличая врага, подкрепляя свой властный голос всей мощью вокс-динамиков, и затем он бесстрашно двинулся вперёд, презрев любую опасность, но теперь радостное возбуждение, охватившее его в той первой, пылкой атаке, сменилось холодной и пугающей расчётливостью.

Все воины Белых Шрамов вокруг него, услышав древнюю речь родного мира, звенящую под сводами космопорта, подняли головы и снова взялись за клинки.

Дамарг.

Теперь проклятье, вырываясь сначала из десятков ртов, потом из сотни, из тысячи, мрачным эхом отзывалось среди потрескавшихся стен. Хор голосов слился в устрашающий ритм. Белые Шрамы извергали одно слово в унисон, снова и снова, ничего не добавляя к нему, они шли напролом, уже не используя укрытия, их кулаки сжимались так, что смялся бы адамантий, а их сердца разрывались от неописуемой ненависти.

Дамарг.

Враги не отвечали. Они всегда сражались молча, едва замечая своих противников, но сейчас в оцепенении смотрели на то, что к ним приближалось, — единый, цельный образ из полнейшего отвращения, полнейшей решимости, полнейшей преданности. Варп, коим раньше так безупречно управлял их повелитель, теперь вытекал из каждого помещения, настоящим потопом прорываясь сквозь разрушенные стены и разливаясь по равнинам. В ту минуту, когда Белые Шрамы нежданно воспряли духом, опираясь на жуткую ледяную ярость, Гвардейцев Смерти внезапно покинула решимость.

Уцелевшие машины 1-го Терранского бронетанкового возобновили боевые действия: их растерянные командиры понимали, что лучше не спрашивать о случившемся, знали, что им по-прежнему нужно выполнять свой долг, а также видели, что с их товарищами по оружию творится нечто поразительное. Замигали люмены-целеуказатели, заработали двигатели, длинные стволы орудий вновь развернулись к выбранным мишеням.

Шибан едва замечал происходящее, как и те, в чьих рядах он шагал. Всё их внимание обратилось вперёд, на врага, свершившего такое деяние и навлёкшего на себя их возмездие. Они, сыны Великого Хана, шли по незащищённому участку, но обстреливали их только изредка.

Подняв руку, Тахсир отсоединил шлем, стянул его и прикрепил к доспеху. Братья последовали его примеру. Затем все они, как один, подняли клинки, приставили их к рубцовой ткани на скулах и полоснули лезвиями по коже. Раскрылись старые шрамы, и свежая кровь свободно потекла по открытым щекам. Они вдыхали ядовитый воздух и наслаждались его горечью. Они устремили взгляды на неприятельские ряды, и каждый Белый Шрам, как повелось с незапамятных времён, безупречно отлаженным движением направил свой окровавленный клинок на избранную им цель.

Когда они взревели в последний раз, содрогнулись сами пещеры, затрепетали воды, треснуло железо и раскололось стекло.

Дамарг!

И они ринулись в атаку, движимые лишь безграничной ненавистью, проносясь по руинам лавиной цвета слоновой кости, золота и багрянца, — неудержимые и необузданные, повелители бури, несущие смерть, заслуженное возмездие небес.


Она всё увидела с воздуха. До цели оставалось ещё несколько километров, «Громовой ястреб» содрогался, преодолевая бурю, экраны переднего обзора не показывали ничего, кроме грязи и пепла, несомых ветрами, но Илия откалибровала сенсоры так, чтобы они сканировали области прямо по курсу и выводили данные на линзы перед ней. Пока Соджук всеми силами уберегал машину от столкновения с верхушками окружающих шпилей, Раваллион неустанно вглядывалась вперёд, отчаянно ища хоть какие-то намёки на то, что происходит в космопорте.

Появилось первое изображение: подрагивающее и зернистое, оно скользило по плохо отлаженным зрительным приборам. Но даже на одной некачественной картинке Илия рассмотрела обширные разрушения, повсеместные взрывы и буйное пламя пожаров, которые неудержимо охватывали ярусы здания. Как и все прочие элементы некогда великолепного Дворца, космопорт Львиных врат теперь представлял собой дымящиеся руины — выскобленную гору, изъязвлённую как чумой, так и повреждениями самой конструкции.

Потом Илия какое-то время не получала новых сведений. Соджук разогнал штурмовой корабль, насколько смог, и на полной скорости понёсся тем же путём, которым ранее двигались по земле подразделения Терранского бронетанкового, о чём свидетельствовали сотни сгоревших корпусов, усеявших ущелья внизу. Громада космопорта на горизонте постепенно приближалась, проступая из клубов дыма и смога. Его угольно-чёрный силуэт озарялся как зловещим зеленоватым сиянием, так и чистым светом от детонации обычных взрывчатых веществ.

И тогда Илия увидела это.

То, что заметили бы любые создания в радиусе ста километров от космопорта, что бы ещё ни взрывалось и ни разрушалось вокруг них. Полупрозрачная бледно-зелёная сфера бесшумно расширилась над западными посадочными площадками, раздуваясь с пугающей скоростью и волоча за собой неистовую круговерть призрачных молний. Секунду спустя на корабль налетела звуковая волна — мощный, оглушительный хлопок, за которым последовал неистовый рёв воздуха, чем-то схожий с надломленным криком. А затем «Громовой ястреб» попал в турбулентность: яростный шквал ветра, жаркого, как реактивная струя, подхватил его, закружил и швырнул в сторону ближайшей жилбашни.

В таких условиях Соджук превосходно проявил себя, сохранив им обоим жизнь благодаря исключительно мастерскому пилотажу. Много позже Илия узнает, насколько тяжко пришлось Белому Шраму в тот момент, как он почти полностью утратил контроль над собой под натиском потрясения и ужаса, но тогда она поняла только, что случилось нечто страшное, а они всё ещё слишком далеко от цели и ничего не могут поделать.

— Держи курс! — крикнула Раваллион, отчаянно пытаясь получить качественную картинку эпицентра событий.

Ей удалось приблизить изображение западного фасада — исполинской массы посадочных платформ, расположенных ярусами. Многие площадки имели ширину несколько километров и держались на гигантских опорах, что уходили на сотни метров ввысь. То, что разобрала Илия, потрясло её до глубины души.

Подсвеченные всё тем же гнусным зеленоватым сиянием, платформы падали, скользили, трескались и рушились, устремляясь вниз огромным оползнем из скалобетона. Раздавались вторичные детонации — там взрывались резервуары с прометием. Целая стена крепости, распадаясь, оседала с величественной неспешностью, хотя вблизи такая катастрофа наверняка ощущалась как конец всего сущего. Ветер всё ещё цеплялся за «Громовой ястреб», по-прежнему вопил. Хотя на дрожащих линзах мало что удавалось разглядеть среди стольких движущихся объектов, Илии показалось, что где-то в обломках виднеется нечто пылающее, невероятно яркое, словно карликовая звезда в центре аккреционного диска.

Каменная лавина постепенно застыла, взметнув в воздух новые облака пыли, пронизанной разрядами статического электричества. В необъятном западном крыле космопорта возникла длинная борозда почти километровой ширины, провал, где среди полного разорения сверкали остаточные взрывы.

На некоторое время Илия утратила дар речи. Каким-то образом она с полной уверенностью поняла, кто находится в центре этого кошмара.

— Доставь нас туда, — наконец произнесла Раваллион.

Отвечая, Соджук так и не посмотрел на неё: почти всё внимание он уделял тому, чтобы в одиночку удерживать машину посреди неестественной бури.

— Мы не сможем там сесть.

— Тогда как можно ближе! — огрызнулась Илия, и собственный голос донёсся до неё словно бы издалека.

Почувствовав, что на глаза наворачиваются слёзы, она сердито заморгала. Ей нужно сосредоточиться, добиться от себя предельной собранности.

Невероятно, но Соджук сумел ещё немного увеличить скорость и теперь пилотировал, ведомый холодным, но яростным и безрассудным отчаянием. Вокруг ярилась буря, напиравшая на машину, однако Белый Шрам боролся со стихией так, словно прорывал заслон встречного сопротивления одним лишь своим остервенением.

Илия повернулась к комм-пульту. После такого колоссального выброса энергии большая часть приборов уже не подлежала ремонту, но, как ни странно, также немного ослабли непреодолимые помехи, мучившие лоялистов столько недель. Раваллион удалось получить кое-какие локационные сигналы и даже уловить обрывки переговоров в каналах связи отделений.

Да...

— ...марг!

Дам…рг!

По спине у неё пробежал холодок. Илия понимала, что означает это слово. Хорошо понимала.

В подобной ненависти можно утонуть. Черпая в ней силу, ты совершишь невероятные деяния, но навсегда сгинешь в её глубинах. В тот момент Илии неистово хотелось сделать что-то подобное. Она едва не приказала Соджуку направить «Громовой ястреб» прямо на оставшиеся силы виновников случившегося.

Но Илия родилась не на Чогорисе. И она не принадлежала к легиону, сколько бы раз ей ни говорили обратное.

Она — их почётная гостья. Она — их почтенная сы, Мудрая. И, превыше всего, как сказал ей Есугэй в той последней ужасной передаче из Тёмного Зеркала, она — их душа.

— Широкое вещание, — произнесла Раваллион. Её пальцы вновь настраивали комм-связь, торопливо и целеустремлённо. — Мне нужно попасть туда.


Каска уловил тот звук, когда они ещё продвигались вверх по уровням. Никогда прежде он не слышал подобного шума — нечто похожее на прерывистый плач, как у ребёнка, выхваченного из родительских рук, только более глубокий, сильный и почти нечеловеческий.

Перед тем экипаж уже несколько часов напряжённо вёл «Айку-73» в гору. Тальвет вымотался, как и все остальные. В обычных кампаниях, когда появлялась возможность выйти из боя, они открывали люк, чтобы впустить немного воздуха, или даже выбирались из тесного корпуса, если находили безопасное место. Но здесь безопасных мест не имелось, а приподнять крышку даже на палец значило рискнуть жизнью, поэтому танкисты сидели, скрючившись, непрерывно потели, задыхались и изнывали от жары и вони. От такого они вполне могли свихнуться. Временами им хотелось только выплеснуть гнев, вытянуть ноги, пробиться на свободу из этой кошмарной клетки, и тогда требовалась вся сила воли, чтобы оставаться на посту, терпеть рёв мотора, дым и смрад, просто делать свою работу.

Прибегая к помощи Белых Шрамов, способных действовать вне корпуса бронемашины, экипаж «Айки-73» смог несколько раз дозаправиться и набрать воды, перекачивая всё необходимое из захваченных блиндажей или остовов другой техники. Так что они ещё не умерли, а танк пока ехал, но не более того. Заряд в батареях питания лазпушки снизился до критического уровня, а у Мерка на стойках для боекомплекта лежала лишь горстка снарядов. Тяжелее всего приходилось Дреси, которая почти без перерыва управляла машиной с того момента, как они выехали из ворот Колоссов: теперь Гельва почти не реагировала на приказы, просто молчала и не покидала свою позицию, будто приклеившись к сиденью и рычагам управления.

Фош притихла и стала сама на себя не похожа, тогда как на молчаливого Яндева, кажется, не особенно повлияло всё то, что произошло до сих пор. Что до самого Каски, то он всё время чувствовал себя паршиво. Он лучше всех сослуживцев видел, с чем они вынуждены драться. Именно Тальвет наблюдал за полями битв, заполненными воинами, вглядывался в лица... тех существ и приказывал наступать. То, что рядом с ним двигались Белые Шрамы, не дававшие наступлению развалиться окончательно, меняло немногое — во всяком случае, в части ощущений Каски.

Согласно давнему присловью, пехотинцы презирают танкистов, потому что тем никогда не нужно смотреть врагу в лицо. Это оскорбление, и так необоснованное, сейчас стало вдвойне несправедливым. Тальвет смотрел на лица, которые не стоило бы видеть ни единому человеку в здравом уме. Если он вообще выберется отсюда живым, то не забудет эти морды до конца своих дней.

Но долг требовал продолжать. Тот хан Белых Шрамов, называющий себя Джангсаем, гнал их вперёд что есть силы. Все космодесантники могли передвигаться почти по любой местности гораздо быстрее и дольше, чем боевые танки. Легионеры больше не укрывались за корпусами грохочущих машин, а отрывались от них, отыскивая пути наверх в западном направлении. По нерегулярным комм-сообщениям Каске стало ясно, что такую же тактику применяют сотни аналогичных подразделений, однако Тальвет понятия не имел почему — он лишь предположил, что какая-то важная цель требует поддержки.

Хотя большинство крупных подъёмников, ранее перемещавших целые секции пустотных кораблей, получили повреждения или стали небезопасными для использования, имперцы всё же обнаружили несколько лифтов, которые Джангсай счёл приемлемыми, и коробочки под его началом стали вкатываться на транспортные платформы группами по четыре машины. Так его соединение намного опередило другие отряды: те разыскивали рампы, не перекрытые противником, из-за чего постоянно натыкались на вражеские формирования или засады зловредных тварей, явно-не-ксеносов.

Путь наверх здорово потрепал нервы танкистам, которые, ничего не видя снаружи, ёжились в трясущемся корпусе «Айки-73», где их пробирал до костей скрип конструкции под гигантской нагрузкой. Если бы шахты лифта обрушились, все бойцы оказались бы погребёнными заживо во тьме, обречёнными на медленную мучительную смерть от удушья.

Однако в итоге все группы поочерёдно добрались до верха, после чего двадцать воинов Джангсая и пятнадцать единиц техники возобновили движение — направились вверх по длинному крытому съезду, ведущему к первой из внешних посадочных площадок на западном фасаде.

«Айка-73» не успел проехать и полпути, когда раздался тот стон. Хотя шумный рокот от разрушений нарастал уже некоторое время, сейчас зазвучало что-то иное — нечто похожее на вопли, которые издавали не-ксеносы, когда их разрывали на части. Каска даже ненадолго вытащил бусину связи, чтобы не сойти с ума.

Сразу после того, как послышался тот крик, мир вокруг них начал рассыпаться. Стены вспучивались, по каменной кладке расползались трещины, а металлические подпорки выдирало с корнем.

— Оно падает! — заорала Фош.

— Что падает? — требовательно спросил Мерк, не имевший возможности выглянуть в носовую смотровую щель.

— Гони! — завопил Каска. — Полный ход! Выводи нас отсюда!

Каждый командир в их роте принял такое же решение. Белые Шрамы тоже побежали вверх по съезду к платформе, пока вокруг них с глухим стуком обваливалась каменная кладка.

Поверхность под гусеницами танков начала раскалываться и всколыхнулась, будто тканевое полотно, отчего машины раскидало в стороны. Каска в очередной раз врезался головой во внутренний изгиб башни, а Яндев, подпрыгнув на сиденье, нехорошо ударился шлемом о бронеплиту над собой. Тут же Дреси ошиблась с передачей, и двигатель заглох, но после краткой борьбы с рычагами она вновь погнала коробочку вперёд и вверх.

Тальвет снова вставил в ухо бусину связи и припал к перископу, стараясь раскачиваться в такт взбрыкиваниям танка, хотя уже перенапряг мышцы ног, и его бёдра ныли, как никогда в жизни.

— Проходим! — объявила Фош, которая смотрела в прицел орудия, то есть обладала самым устойчивым обзором.

— Водитель, держать скорость, — предупредил Каска, обеспокоенный тем, что проём на противоположной стороне выглядел очень ненадёжно. Там бурно клубились облака каменной пыли, а значит, сверху на них всех падало нечто по-настоящему большое.

— Трон святы11... — пробурчал себе под нос Мерк, хватаясь потными пальцами за казённик.

Наконец «Айка-73» вырвался наружу: вылетев из тоннеля с низкими сводами, он подпрыгнул на полосе свежих обломков, и танкисты впервые с начала штурма оказались под открытым небом.

— Орудия к бою, — приказал Тальвет, выискивая цели. — Огонь по моей команде.

Но там не нашлось целей. Как и чего-либо ещё. Даже в сравнении с тем, что Каска видел на полях боёв в течение нескольких недель подряд, это место словно бы разнесли, потом разворотили, а затем разгромили. С узкой площадки ему открылся пейзаж из высоких груд полуразрушенных скалобетонных плит толщиной не менее тридцати метров, лежащих одна на другой, будто осадочные пласты крутого скалистого обрыва. Из этих утёсов, обвитых разрядами молний и покрытых осыпями мелких обломков, торчали целые леса искорёженной арматуры. Всё громадное ущелье продолжало двигаться: оно скрежетало и раскалывалось, словно ускоренно развивалась некая тектоническая катастрофа, вверху клубились тучи пыли, и отовсюду доносился низкий рокот, указывающий, что целая секция крепости складывается внутрь себя.

Все танки успели выбраться из тоннеля, однако им пришлось тут же мчаться дальше, чтобы не попасть под вторичные обвалы. Белые Шрамы также не стали медлить — они прыгали вверх по шатким откосам и перескакивали через щели между рассыпающимися платформами. Бронетехнике приходилось сложнее, но она справлялась. «Айка73» вёл за собой остальные танки, поворачивая, газуя и переваливаясь через преграды на постоянно меняющемся ландшафте. Уже не в первый раз Каска изумлялся, как Дреси вообще на такое способна. Она действовала как машина.

— Держи хана в поле зрения, — велел ей Тальвет. — Я свяжусь с ним, если смогу.

Огромные массы вокруг них постепенно оседали, исторгая в воздух всё новые пылевые облака, однако наверху по-прежнему неудержимо бушевал вихрь, озарявший голые каменные плиты бледным зеленоватым светом, который переливался и скользил, словно осквернённые лунные лучи по воде. Танковые роты на такой местности ползли мучительно медленно: они всегда следовали за пехотой, постоянно рискуя соскользнуть по какому-нибудь крутому склону и свалиться на ярусы, находящиеся, вероятно, сотнями метров ниже.

Через некоторое время Каске удалось подключиться к комм-каналу, который использовали Белые Шрамы. Связь прерывалась, и воины говорили на незнакомом Тальвету языке, но кое-что он уловил. Похоже, несмотря на разрушения, явно продолжающиеся здесь, поистине непреодолимые помехи, из-за которых так долго страдали лоялисты, несколько ослабли.

Пока Тальвет слушал вокс-обмен, ему стало не по себе. Раньше, когда Белые Шрамы обращались к нему на готике, они говорили совсем иначе. Сейчас они были... в ярости? В бешенстве? В отчаянии? Каска мог поклясться, что один из них едва сдерживался, но разве такое возможно? Это ведь космодесантники, а не призывники из линейных частей.

Через некоторое время, после изнурительно трудного перехода по продуваемому всеми ветрами участку голого скалобетона, Белые Шрамы снова собрались вместе и начали общаться, лихорадочно жестикулируя. Тальвет подвёл к ним бронемашины своего отряда, совершенно не представляя, что происходит.

Даже после того, как «Айка-73» поравнялся с астартес, а Каска приказал остановиться и дал Дреси столь необходимую передышку, он всё ещё не понимал, что стряслось. Угол обзора перископа не позволял Тальвету определить, вокруг чего сгруппировались легионеры. Они по-прежнему вели себя беспокойно и до странности нерешительно, что казалось Каске невероятным, поскольку сама их суть всегда предполагала решительность и спокойствие.

— Мы на открытой местности, — сухо заметил Яндев, оторвавшись от прицела. Каска заметил, что он старается не задевать длинный порез над правым глазом, полученный при том столкновении. — Может, стоит подумать об этом?

Наводчик лазпушки был прав. Все танки сейчас стояли на холостом ходу, вне укрытий, да к тому же на крайне нестабильной поверхности, готовой расколоться или даже полностью обрушиться.

— Подведи нас ближе, — приказал Тальвет. — Только медленно. Очень медленно.

Дреси немного придвинула танк к Шрамам, и Каска снова прильнул к оптике. Яндев и Фош сделали то же самое. Тальвету показалось, будто он видит на платформе что-то неподвижное, растёкшиеся пятна крови и множество фрагментов разбитой брони.

— Это один из них, — сказала Фош.

— Мёртвый, — заключил Яндев.

— Трон, — произнёс Каска, поворачивая перископ, чтобы получить лучший угол обзора. — Это не один из них. Слишком большой. Это...

Он осёкся. Фош оторвалась от прицела, чтобы посмотреть на командира, тут же всё поняла и посерела лицом. Даже Яндев как будто потерял дар речи.

— Что там? — спросил Мерк.

Каска не ответил. Он не осмеливался выговорить это слово.

— Это невозможно, — произнесла Фош.

— Что невозможно? — выпалил Мерк.

— А ты откуда знаешь, что невозможно? — вмешался Яндев, обращаясь к Фош. — Ты когда-нибудь такое видела?

— Конечно, нет, — наконец заговорил Тальвет. Трон, это кошмар какой-то. Нужно немедленно что-то делать, иначе они все здесь погибнут. — Дреси, займись приборами слежения и найди нам путь вниз. Наводчики, смотреть только в прицелы. Мерк, заткнись.

Затем он переключил канал связи с приёма на передачу.

— Мой господин хан, — голос Каски слегка дрожал, как бы он ни сдерживался. — Можем ли мы помочь вам?

Какое-то время Тальвет ждал ответа, но не видел даже признаков того, что его услышали. Затем Джангсай медленно повернулся лицом к корпусу танка.

Тут пострадавший, — как-то оцепенело ответил он на готике. — Тело нельзя бросать здесь.

Почему они не могли взять его с собой? Каска своими глазами видел, как космодесантники переносили на себе тела раненых товарищей на значительные расстояния. С другой стороны, к тому, что он кое-как различал в перископ, с трудом подходило даже слово «тело»: оно выглядело совершенно жутко. Возможно, оно развалится на части, если воины попробуют поднять его.

Тальвет отключил внешнюю связь.

— У них раненый, — сообщил он команде.

— Ему сюда нельзя, — немедленно заявил Мерк.

Яндев фыркнул.

— Он не поместится. Говорю вам, это... — начал он.

— Они наши союзники, — возразила Фош. — Они хотят его забрать. Надо помочь.

— Но мы-то что тут сделаем? — уже раздражённо произнёс Каска. Не могли же они просто оставаться здесь.

Тут заговорила Дреси, чем застала всю команду врасплох. Тальвет поймал себя на мысли, что едва знает, как звучит её голос. Оказалось, что у Гельвы альбийский акцент.

— В пятистах метрах внизу есть твёрдый грунт, — сказала она. — Я проложила маршрут, и мы можем следовать по нему, пока что. — Дреси посмотрела на командира. — Они не уйдут от тела. Они полагают, что причинят ещё больше вреда, если перенесут его, пусть даже совсем недалеко. Возможно, они правы. Даже если, несмотря на ядовитую атмосферу, мы раскроем все люки, тело не поместится ни в одну из наших машин, потому что оно не соответствует размерам стандартного человека. Но его можно разместить наверху. Будет место прямо за башней, если развернуть главное орудие. Уложим его над кожухами воздушных фильтров, а воины пусть сядут по обеим сторонам и прикроют его собой. Если мы будем действовать осторожно, то сможем перевезти его.

Некоторое время Каска просто смотрел на неё. Как и все остальные. Хотя выражение лица Дреси почти полностью скрывали водительские очки и противоядная маска, по её тону чётко ощущалось, что она всё просчитала.

— Сержант, вы должны сами предложить им эту идею, потому что сейчас они не в себе, — добавила Гельва. — Им это может не понравиться. Но другого выхода я не вижу.

Каска глянул на Фош. Та пожала плечами. Яндев недоверчиво хмыкнул и покачал головой. Мерк в кои-то веки не нашёлся что сказать.

Тальвету точно следовало разузнать, откуда вообще взялась Дреси. Зря он не постарался найти время, чтобы поговорить с ней раньше. Знать свой экипаж — это же одна из основ. Проклятье, всегда следи за такими вот тихонями...

Но об этом потом. Враг всё ещё контролировал большие участки территории и мог появиться в любой момент. Конструкция, на которой они остановились, грозила вот-вот рухнуть. Сколько угодно катастроф таились в ожидании своего часа, пока они просто стояли на одном месте, не в силах принять решение. Поэтому, обдумав всё ещё раз, Каска потянулся к комм-приборам.

— Мой господин хан, — осторожно начал он. — У меня есть предложение.


Глава двадцать шестая

Старая кровь

Передача

Клинок


— Надо отступать, — так звучало предложение, на котором теперь уже серьёзно настаивал Крозий.

Морарг не мог ответить. Его как будто внезапно лишили кислорода, и он обессилел.

Представь, как то, на что ты бессознательно полагался, никогда не задумываясь, исчезло и стало недосягаемым. И теперь ты задыхаешься.

Зашатавшись, Каифа упал на колени. А ведь ранее он обрёл такую силу! Его окружали тела воинов Пятого, павших от его руки. Он начинал получать удовольствие, так же, как и Крозий уже некоторое время. Тревоги и сомнения понемногу отступали, а мучительные дары, вручённые Мораргу, приносили наслаждение.

Теперь же он поднял взгляд и почти ничего не увидел сквозь заляпанные линзы шлема. Каифа снял бы его, но сомневался, что получится. Сквозь мутную полутьму Морарг разглядел, что вдали наступают проклятые чогорийцы. Они больше не бежали. Не ускоряли темп, стараясь компенсировать свою хрупкость неуловимостью в движении.

Похоже, они сошли с ума.

«Неужели мы сделали это с ними?» — подумал Каифа.

Неужели Несломленные причинили им столько боли, что они изменились, как преобразилась Гвардия Смерти на «Терминус Эст»? Возможны ли такие перемены? Что, если Белые Шрамы открыли для себя какого-то нового и ужасного бога?

Но Мораргу не удавалось даже поразмыслить над этим. В голове у него звенело. Желудок казался пустым, сердце гулко стучало. Крозий, прекратив болтать, уходил от него — пробирался обратно через трясину, хромая. Демон на сгибе его руки кричал, и вопли звучали поистине ужасно.

Поднявшись на ноги в сабатонах-копытах, Каифа поплёлся следом.

— Подожди. — Он протянул руку, пробуя удержать Зэдала.

— Отступаем, — прошипел тот.

Поравнявшись с Крозием, Морарг схватил его за локоть и заставил остановиться.

— Мы никогда не отступаем, — заявил он.

Просто глядя на порченые доспехи старого апотекария, Каифа испытывал тревогу. Он чувствовал отвращение. В какой-то степени он всегда замечал эти изменения, но сейчас увидел их по-настоящему — вероятно, так, как на них смотрели посторонние. О бог, во что они превратились? Стоило только отдёрнуть завесу забвения, стоило только разжечь свет, как всё становилось ясно.

— Он ушёл, — прошипел Зэдал в ответ. — Ты чувствуешь это? Тиф был прав. Он ждал слишком долго.

Морарг попытался сосредоточиться, хотя даже слова брата он разбирал с трудом. О ком идёт речь? О Мортарионе? Да, да, наверняка о нём. Примарх точно ушёл. Но куда? И как?

— Я не... — заговорил Каифа. — Я не...

— Верь в это! — вырвалось у Крозия. Судя по голосу, он начинал терять голову. — Что-то случилось. Он исчез. А если его здесь нет, то почему мы остались? — Он оглянулся через плечо. — Застряли тут внутри с этими помешанными паскудами.

Морарг вспомнил слова Остатка: «В эмпиреях его любят, как мало кого другого». Так вот что произошло? Неужели эмпиреи забрали его, а все прочие увязли здесь?

Невозможно. Примарх никогда бы на такое не пошёл. «Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю», — так сказал Мортарион. И он не лгал. Так что же произошло?

— Я начал верить... — в оцепенении произнёс Морарг. Он слышал, как издалека доносится тот чёртов напев — погребальная песня чогорийцев. — Что всё это спланировали заранее.

А если это обман? Если всё, что рассказал ему демон, — ложь? Возможно, всё это время Мортариону врали, чего всегда и опасался Каифа? Может, реальной властью всегда обладал Тиф? «Возможно...» Как узнать? Кого спросить?

— Это пройдёт, — взволнованно настаивал Крозий, по-прежнему желавший уходить. — У нас обычный психологический шок. Всё, что нас тут окружало, держалось на нём, понимаешь? У нас просто. ломка. Мы должны выбраться. Это пройдёт.

Может, Зэдал прав. Надо привести мысли в порядок. Остановить тупую, но мучительную боль, которая раздирала каждую его мышцу.

— Куда выбраться? — спросил Морарг.

Зэдал поднял маленького демона.

— Помнишь его? Помнишь, я говорил тебе, что у него есть близнец? Другой находится у первого капитана. Теперь Тиф должен стать главным. Он знает, что делать. — Тут Крозий чуточку безумно рассмеялся. — В смысле, он всегда знал, не так ли?

Каифа хотел возразить, но уже забыл почему.

— Мы тут следовали стратегии примарха, — продолжал Крозий. — Но она не единственная. Боевые банды уже за стенами. Можем примкнуть к ним. Говорят, Кадекс Илкарион уже ворвался в пролом. Воркс тоже.

— Я... не могу сражаться, — сказал Морарг.

— Можешь. Психологический шок. Это пройдёт. — Зэдал повернул демона головой к советнику. Существо уставилось дикими глазами прямо на Каифу. О бог, что за мерзкая тварь, уродливая, как жаба-дьявол, и жутко смердящая! — Он, Тиф, знал, что этот момент настанет. Теперь я понимаю. Я могу поговорить с ним.

Тиф. Тот, кто принёс всю эту боль. Морарг помнил, как сильно злился на него, как желал ему смерти. Он помнил, что так же сильно хотел верить в Мортариона, верить, что освободитель Барбаруса не мог потерпеть неудачу, ни тогда, ни сейчас.

— Примарх. — начал Каифа.

— Он не мёртв. Ты понимаешь это? Он просто. отсутствует, — закончил за него Крозий.

— Мы все… связаны долгом, — возразил Морарг. — Мы никогда не отступаем.

Крозий рассмеялся, отхаркивая слизь. Как же он гадок!

— Это не отступление. Мы наступаем. К самому центру. — Он придвинулся ближе, обдав Морарга смрадом нечистот. — Кому вообще нужна эта куча дерьма? Разве мы прошли через весь тот ужас в пустоте ради неё? Нет, брат мой. Мы пришли за Дворцом. Мы отступим, перегруппируемся. А если останемся тут в нынешнем состоянии, то нас перебьют.

Каифа уже чувствовал, как буквально теряет связь с реальностью. Та перемена оказалась такой внезапной и всеобъемлющей. Пространство вокруг него не успокаивалось ни на миг, всё время смещалось и дрожало. Запах своего тела вызывал у него отвращение. Морарг чувствовал, как разлагается плоть под гниющими доспехами, и от этого сводило желудок — вернее, то, что от него осталось.

Слова Остатка уже ускользали из его памяти. Вспомнит ли он их вообще, если выберется отсюда? «Ты не можешь просто забыть о нём, не можешь его жалеть — он твой примарх». Но Мортарион больше не с ними — Каифа прочувствовал эту истину каждой агонизирующей клеткой своего организма. Почему он ушёл? Куда?

Зэдал держался рядом. Он не желал униматься.

— Ты слышишь меня, брат, — убеждал он. — Если останемся здесь, то умрём.

На заднем плане приближались звуки проклятого песнопения. Теперь голоса Белых Шрамов звучали совершенно безумно, словно нечто жестокое и пожирающее саму жизнь поглотило их, превратив в армию одержимой нежити.

— Ты можешь... поговорить с Тифом? — пробубнил Морарг, изо всех сил стараясь удержаться от рвоты.

Крозий погладил взбудораженного демона по шипам, и тот, похоже, немного успокоился.

— Да, так нужно. Он разберётся с этим.

«Так же, как он уже разобрался с нами», — с горечью подумал Каифа.

Но что ещё оставалось делать? Дальше сражаться здесь за трофей, который они и так не собирались удерживать вечно, и упустить возможность обрести настоящую славу? Или убраться отсюда, справиться с нынешней немочью и начать всё сначала?

Морарг уставился на демона. Как он мог совсем недавно думать об этом существе с теплотой? Горловые мешки твари раздувались, она хрустела костяшками пальцев, с её отвисшего подбородка сочилась слизь. В тот момент Каифе почудилось, будто его окружают одни лишь демоны: те, что искажали прошлое и будущее, те, что носили доспехи из слоновой кости и бились изогнутыми окровавленными клинками, те, которых сотворили из мух, чтобы они принесли ещё больше страданий, и те, кого одарили крыльями, тонкими, как прозрачная ткань, а они имели наглость потерпеть неудачу в самый важный момент.

Так много демонов кругом. Кого из них выбрать?

Как всегда, того, кто перед тобой, подумалось Мораргу.

— Тогда отступаем, — произнёс он, ненавидя себя за то, что говорит это вслух. — Будь оно всё проклято, мы отступаем.

Крозий лихорадочно закивал и захромал дальше. Морарг последовал за ним, разбрызгивая грязь тяжёлыми шагами.

— И передай Тифу через твоё мелкое чудовище, что мы идём, — сказал Каифа. — Не сомневаюсь, он будет вне себя от счастья, когда снова увидит всех нас.


Илия смогла полностью оценить масштаб разрушений только с более близкого расстояния. Помимо того, что развалилось западное крыло, так или иначе пострадал весь некогда величественный космопорт. Темнота скрывала подробности картины, но недели постоянной бомбардировки не прошли бесследно: облицовка и орнаменты раскололись, уступы обрушились. Тот факт, что уцелело хоть что-то, свидетельствовал о том, насколько монументальны несущие конструкции здания. Вероятно, даже если бы комплекс упорно обстреливали месяцами, от него всё равно бы что-нибудь сохранилось — такой немыслимый запас прочности закладывали в имперские постройки в эпоху гигантомании.

Учитывая увиденное, она поняла, что Соджук, конечно же, говорил верно: их штурмовой корабль никак не мог совершить посадку в месте, которое Илия определила с воздуха. Сверху тот участок выглядел так, словно несколько огромных платформ сложились одна поверх другой, образовав многоярусный массив, оплетённый сетью электрических разрядов и вторичных взрывов. Причём его сердцевина всё ещё сдвигалась.

Возможно, Хан находился на вершине этого обвала. Или, может, где бы он ни сражался, ему повезло, и он каким-то образом вышел из облаков пыли сравнительно невредимым. А возможно, его похоронило под всей этой массой, и однажды, много лет спустя, его отыщут археологи-землекопы, если, конечно, после всего этого безумия останутся такие люди.

Ей нужно узнать точно. Она обязана сделать для него всё, что в её силах. Мыслями Илия немедленно вернулась к Улланору, к его искусственно сформированным плато. Она вспомнила, как карабкалась по скалам в поисках чего-то неуловимого и как Есугэй вытащил её в безопасное место.

— Будьте осторожны, — сказал он тогда.

Трон, если бы... Впрочем, никто не действовал достаточно осторожно, вот в чём вся проблема. Все они просто шли вперёд, раз за разом бросаясь навстречу очередной катастрофе. Конечно, они вряд ли могли этого избежать, но всё равно жаль. Раваллион ведь сама дала совет примарху: «И теперь пришло время, мой Хан. Вот почему мы вернулись». Да, всё так. Но она сказала это так небрежно, уверенная, что он пришёл искать поддержки, тогда как он хотел предупредить её, подготовить к тому, что должно произойти.

— Я получаю что-то на авгурах, — доложил Соджук.

Приборы и правда заработали немного лучше. Словно рассеялось какое-то огромное облако помех, и освобождённые машинные духи взялись за дело.

Илия встрепенулась и начала просматривать сигналы. Они изумляли. Раваллион видела метки движения повсюду, на всей территории разрушенного космопорта, и все они перемещались в одном направлении.

— Это наши люди, — ошеломлённо сказала Илия. — Они... движутся очень быстро.

— Они разгневаны, сы, — ровным тоном ответил Соджук. — Разгневаны, как никогда раньше.

Раваллион медленно кивнула, вспоминая, что тогда говорил ей легионер. «Мы бы гневались, как никогда не гневались никакие силы небес». Он знал, так ведь? Он знал, что происходит. Знал с самого начала. Будь он проклят!

— Чуть ниже основного обвала есть неповреждённые укрепления, — сказала Илия, заставляя себя сосредоточиться на текущей задаче. — Попробуй найти место для посадки.

Соджук повиновался, умело преодолевая непрерывную турбулентность. На экранах реального обзора по-прежнему едва удавалось что-либо различить, поэтому Илия полагалась на сканеры, чтобы понять, что их ждёт впереди. Громадное разрушенное крыло западного фасада надвигалось на них, вырастая и заполняя собой небо. Только вблизи становилось понятно, что космопорт представляет собой отдельный город, самодостаточный микромир. Идея выступить против него всегда казалось безрассудством, но лишь на таком расстоянии ты понимал, что это сумасшествие.

И тут Илия увидела их. Вопреки протоколу они двигались с включёнными люменами, но генерал не винила их, ведь они перемещались по опасному маршруту, где в любой момент мог случиться оползень или обвал стен. Процессия выглядела поразительно: одинокая колонна танков, освещённых в полумраке, медленно пробиралась от самых обширных разрушений наверху к ещё стоявшим зубчатым стенам внизу. По обеим сторонам от ведущей машины шагали воины легиона в плотном защитном строю. Прямо сейчас конвой степенно выдвигался из-под тени ворот с высокой аркой, чей замковый камень даже уцелел, поэтому со стороны вся сцена напоминала крупную вылазку из какого-нибудь древнего осаждённого барбакана, вот только выезжала оттуда не боевая рать, а траурная процессия, окутанная зловещей тишиной.

Илия поняла, кого там несут, ещё до того, как они с Соджуком подлетели достаточно близко, чтобы разглядеть всё в деталях. Уже то, как двигались воины — с горестным благоговением, с полной опустошённостью, — сказало ей всё, что требовалось знать.

— Вон туда, — велела Илия, и её голос надломился. — Куда они направляются.

Опустив нос, «Громовой ястреб» снижался сквозь клубы смога, пока не завис над широким плоским парапетом, где и приземлился, выпуская грязные струи выхлопных газов. Не успел штурмовой корабль коснуться земли, как Раваллион уже выбралась из ремней безопасности, застегнула скафандр, проверила крепления дыхательного аппарата, пролезла к выходу и завозилась с замком. Выходить наружу было так опасно, что Илия не позволила бы этого никому из своих подчинённых. Но ей требовалось убедиться — увидеть всё своими глазами, а не через пересылаемый вид-поток.

Пока она бежала по площадке парапета, к «Громовому ястребу» с рычанием покатил ведущий танк процессии, «Леман Русс» ризанского образца, без спонсонов, сильно повреждённый. На узком выступе позади его башни, повёрнутой так, чтобы освободить больше места на корпусе, сидели два чогорийца. Когда Илия подошла ближе, один из Белых Шрамов спрыгнул вниз, чтобы перехватить её. Но увидев, кто перед ним, воин низко поклонился.

— Сы-Илия, — хрипло произнёс он.

Раваллион не сразу узнала легионера. Его доспехи, как и у всех, кто сражался в эти дни, покрылись таким слоем крови и грязи, что стали почти чёрными. Под запёкшейся коркой она разглядела нечто вроде эмблемы Железного Топора и сообразила, что это Джангсай, «свежая кровь» с Эр-Риджи. Он ещё участвовал в курултае, и его высоко ценил Наранбаатар.

— Покажи мне, — сказала она.

Джангсай помедлил.

— Лучше... не стоит.

Как будто это могло её переубедить. Подбежав к борту танка, Илия сама взобралась на гусеницы, отмахнувшись от хана, который пытался помочь ей.

Но там, на корпусе, она отвела взгляд уже через пару мгновений. Когда Раваллион впервые увидела кого-то из примархов вблизи — именно его, мельком, на орбите Улланора, — его красота и величие ошеломили её, показались почти невыносимыми. А сейчас Илии прежде всего захотелось прикрыть рукой воздухозаборник маски, чтобы не закричать. Секунду-другую она даже не вполне понимала, на что именно смотрит. Постепенно, вглядываясь сквозь хлопья пепла и копоть от моторов, она стала различать то, что осталось от благородного лица, — раздробленный ястребиный нос, впадины на месте скул. Перед ней предстало кровавое месиво разорванных мышц, из которого торчали острые, как ножи, осколки брони. Она увидела сломанный клинок, уложенный вдоль тела: блеск металла померк, а безупречный изгиб искривился.

Раваллион придвинулась ближе, едва замечая, что по её щекам текут горячие слёзы. Она протянула руку, смущённо и неловко, но никто из воинов Белых Шрамов не стал ей мешать. Коснулась участка неповрежденной кожи, который смогла разглядеть, — на шее, чуть ниже линии челюсти, единственное место, оставшееся незапятнанным. И в тот миг, когда Илия дотронулась до него легчайшим движением дрожащих пальцев, она почувствовала, что...

Генерал отшатнулась, будто её ударило током.

— Вы просканировали его? — требовательно спросила она, повернувшись к Джангсаю. — Вы всё проверили?

— Много раз, сы. Но наши приборы...

Илия пристально всматривалась в искалеченное тело. Нет, это немыслимо, невозможно. Нет ни движения, ни пульса, ни дыхания. И всё же.

«Потому что я собираюсь вернуться», — сказал он тогда.

— Малкадор, — вырвалось у Раваллион, и она всем своим существом переключилась на прежний командный тон. — Мы должны доставить его к Малкадору.

Всё изменилось в один миг. Соджук развернулся на месте и помчался к «Громовому ястребу». Воины Джангсая словно очнулись. Двое из них ринулись к кораблю за носилками, остальные выстроились, чтобы осторожно спустить тело с корпуса. Сама Илия, ещё только спрыгивая с танка, уже обдумывала несколько вопросов сразу. Смогут ли они вернуться? Как сделать так, чтобы их не сбили? Выстоял ли вообще Санктум?

Они должны найти способ. Должны. Если и есть хоть какой-то шанс на спасение, то отыщется он только там, в месте рождения примархов, в руках их создателей.

— Я пойду с вами, — произнёс Джангсай.

Генерал кивнула, но потом вдруг бросила взгляд на возвышающуюся над ними громаду космопорта. Там всё ещё шли бои. Тысячи людей Джагатая по-прежнему сражались и умирали в недрах комплекса, движимые столь могучей ненавистью, что уже никакая иная сила не удержала бы их от того, чтобы положить свои жизни на алтарь мести.

Каль дамарг. Чогорийский погребальный обряд, проводимый целым легионом.

— Нет, — сказала Раваллион, когда уже вернулись воины с носилками, а штурмовой корабль завыл турбинами, готовясь к старту. — Нет, ты нужен мне здесь. — Илия подошла к Джангсаю. — Он хотел взять космопорт. Ты понимаешь? Вот что важно. Не уничтожить. Взять.

Хан понял сразу.

— Тогда их нужно остановить.

— Они могут дойти до внешнего края, безумие заведёт их слишком далеко. Это надо прекратить здесь и сейчас.

Джангсай ответил не сразу, хотя Илия видела, что он согласен с ней.

— Но я не... — начал хан. — Я же не с...

Она улыбнулась ему.

— Ты не с Чогориса? Ты не тот, кого они будут слушать? — закончила за него Раваллион. — Я тоже была не такой, как они, но это быстро изменилось. — Подняв по-прежнему дрожащие руки, Илия стиснула его латные перчатки. — Найди Шибана. Он сделает то, что должен.

И тут её взгляд впервые упал на ножны, висящие на поясе воина. В этом знаменитом чехле покоился один из величайших клинков Онг-Хашина. Что ещё важнее, Раваллион знала имя его первого владельца — имя, известное всем воинам орду. Вручил ли этот меч Джангсаю сам Наранбаатар? Была ли у него на то причина?

— Скажи Шибану, что тебя отправила я и что Каган сейчас со мной, — произнесла Илия, уже собираясь бежать обратно к штурмовому кораблю, разгоняющему двигатели. — А если это не сработает, просто покажи ему меч.


Всё закончилось под камнем.

Всё закончилось под грандиозным саркофагом, в который превратился космопорт Львиных врат, чьи высотные платформы, мануфакториумы и обзорные купола когда-то величаво рассекали тропосферу, а теперь, усилиями троих разделённых сыновей Императора, преобразились в полузаброшенные логова демонов.

Джангсай бежал в самые недра комплекса так быстро, как только мог, преодолевая узкие коридоры и гулкие залы. Опасность всё ещё подстерегала повсюду, хотя Гвардия Смерти уже отступала с боем. Многие якша до сих пор рыскали в сочащихся глубинах, готовые с треском материализоваться. Внутренние помещения сами по себе представляли угрозу: их заполняли топи и трясины, доходящие до колен, причём большая часть из них обладала примитивным рассудком и кипела почти осознанной злобой.

Несмотря на всё это, Джангсай быстро продвигался вперёд, поскольку ранее Белые Шрамы весьма далеко отбросили врага своим натиском. Такой поворот событий изумил его. Насколько понимали воины ранее, в разгар сражения, все три фронтовые группировки Пятого легиона связал в жестоких схватках противник, который жил ради таких битв. Но затем уход обоих примархов совершенно по-разному сказался на их армиях. Джангсай не имел ни малейшего представления почему, ведь он не особенно разбирался в нравах демонов и том, как их изгоняют, да это и не имело большого значения. Что случилось, то случилось. Смертельная ярость сделала своё дело — объединила все три фронта для единого рывка, в котором бойцы, словно одержимые, сметали любое сопротивление на своём пути, хотя гнев между тем поглощал их изнутри.

Джангсай шёл по следу своих братьев. Он пробегал мимо трупов воинов V и XIV легионов, завязших в трясине, наваленных друг на друга. Количество трупов ошеломляло почти так же, как перемена в ходе битвы. Жатва жизней выдалась обильной. Вероятно, ни один из противников никогда не сможет заявить о безоговорочной победе или поражении, настолько жестокий урон понесли обе стороны. Космопорт, как и вся планета, обратился в склеп.

Но вместе с тем его очищали от грехов. Здесь выжигали скверну, изгоняли нечисть, истребляли всё порченое, и теперь резню учиняли уже воины орду. Перед Джангсаем стояла одна задача — не допустить, чтобы этот огромный выброс жизненной энергии стал неуправляемым. Мудрая не приуменьшала опасность: среди чогорийцев ходило столь много историй о том, как воины в состоянии «каль дамарг» губили сами себя, что о них знал даже эр-риджиец из «свежей крови».

У Джангсая всё же появилось одно преимущество, состоящее в том, что его тактические сенсоры снова заработали, хотя бы частично. Перед ним развёртывались картолитовые схемы в ложных цветах, заполненные скоплениями световых точек — тепловых сигнатур, векторов движения, локационных меток. Чем ближе Джангсай подходил к восточным границам космопорта, тем отчётливее становились сигналы. Белые Шрамы развернули сражение с Гвардией Смерти по всей территории колоссальной крепости и теперь готовились выбить противника из неё через дальние врата. Чогорийцы не собирались останавливаться на достигнутом. Всецело погружённые в свой мир кровавой мести, они и дальше будут убивать без явной цели, пока до них не доберутся бесчисленные армии магистра войны, и тогда их пыл навеки угаснет во вселенной.

Ему следовало найти Шибана. Ему требовалось отыскать тот единственный голос, который способен докричаться до остальных и вернуть их, пока не стало слишком поздно. И эта задача оказалась трудной, самой трудной из всех, что когда-либо выпадали Джангсаю. Его тело было истощено, разум измучен. Все инстинкты призывали его вернуться к штурмовому кораблю, к той металлической пылинке, которая мчалась на запад, унося с собой последнюю слабую надежду легиона. Машине предстояло пролететь над полями брани, где бились миллионы воинов, дающие отпор миллионам других, однако от этого единственного судна, хрупкого, как стекло, сейчас зависело всё.

Джангсай, словно в тумане, проносился по огромным залам, опустевшим, пропахшим кровью и разложением. Он мчался по лестницам, разбитым снарядами, взбирался по коварным шахтам подъёмников, обходил догорающие очаги стычек и стремительно пробегал по качающимся мосткам.

Вскоре до него донёсся шум масштабного боя — грохот бронетехники, рычание расщепляющих полей легионного оружия.

Хан ворвался в помещение, когда-то служившее главным приёмным ангаром. Вход в него располагался в стене восточного крыла, на самой границе космопорта. Его посадочная платформа достигала, пожалуй, восьмисот метров в ширину, а массивная крыша находилась на высоте ста метров. Воздух здесь оказался не таким спёртым и грязным, как в недрах комплекса: снаружи врывался ветер, несущий над телами и обломками хлопья пепла. Только на одном этом участке сражались сотни воинов при поддержке вездесущих рот 1-го Терранского бронетанкового.

Джангсай засёк сигнал Шибана и помчался к нему. Приблизившись, он заметил среди мрака и грязи блеск аугментики. Обновитель сошёлся с более крупным космодесантником-предателем в схватке, которая уже впечатляла своей ожесточённостью. Никогда прежде Джангсай не видел, чтобы гуань дао вращали так сдержанно и мстительно, как орудием кары. Насыщенный болезнями монстр решительно отбивался, но каждому противнику Белых Шрамов сейчас чего-то не хватало, как будто их покинула былая уверенность, прежняя непримиримость. Шибан, наоборот, сражался как заведённый. Он просто наседал на врага, снова, и снова, и снова, сам получал удары, но даже не вздрагивал. Когда Тахсир провёл смертельный выпад — прыжок, секущий взмах, обезглавливание, — почти показалось, что он сжалился над врагом.

Когда Джангсай добрался до Шибана, тот уже выбирал себе новую жертву. Казалось, все Белые Шрамы вокруг него стали одинаковыми — они в гробовом молчании пробивались к врагу и шаг за шагом теснили его туда, где из зияющей пасти ангара открывался вид на разорённые пустоши.

— Тахсир! — выкрикнул Джангсай.

Никакой реакции. Казалось, Шибан не замечал вокруг ничего и никого, кроме врага.

Джангсай позвал ещё раз, с тем же результатом, а затем помчался вперёд, выхватив клинок, как велела ему Илия. Окровавленный тулвар вспыхнул в темноте: хотя хан не включал расщепляющее поле, обнажённая сталь блистала достаточно ярко.

Шибан остановился, глядя на него, и тогда Джангсай вспомнил, что сказал Наранбаатар тогда, в Колоссах, впервые вручая ему это оружие: «Морбун Са знаменит не только доблестью, но и самообладанием. Его называют воплощением Пути Небес».

Джангсай никогда не знал его. Шибан — наверняка встречал. Так вот он, решающий момент.

— Я пришел от Мудрой, — сказал Джангсай. — Каган с ней. Она пробирается в Санктум. Она велела передать тебе, что космопорт нужно взять. Не разрушить, а взять. — Всё это время он смотрел в непроницаемую маску шлема Тахсира. — Легиона это тоже касается.

Шибан долгое время стоял неподвижно. Его поза излучала стремление к убийству. Подобное состояние весьма прельщало. Джангсай прекрасно это понимал. Он всегда представлял себе, как, получив нужный толчок, погружается в такое состояние и никогда из него не возвращается. Отчасти — в той же мере, как и любой космодесантник, — хан ощущал настоящее умиротворение лишь тогда, когда убивал. Пожиратели Миров здесь просто выступали самым наглядным примером, ведь все астартес в той или иной степени чувствовали себя так. Пожалуй, вот какой урок стоило извлечь из всей этой войны.

Затем Шибан отвёл взгляд в сторону, поверх края ворот ангара. К тому времени Белые Шрамы заняли подходы к ним и тревожили обстрелами предателей, оставшихся за периметром. Теперь они готовились выступить наружу вслед за врагом, чтобы вогнать копья своей распалённой ненависти в полыхающую тьму за пределами космопорта.

На какой-то ужасный миг Джангсай подумал, что Шибан всё же даст им позволение и вместе со всеми братьями ринется в атаку, ведущую в небытие. Однако молодой воин не мог больше ничего сказать или добавить к требованию Илии.

Он не догадывался, что мысли Тахсира сейчас поглощены не Каганом, не Раваллион и не участью всего легиона, а терранским ханом, с которым он когда-то сражался бок о бок в Белом мире, — тем, кого он не простил, пока не стало слишком поздно.

«Ни шагу назад».

— Отставить, — тихо сказал Шибан. Затем добавил более решительно: — Отставить!

Он говорил в открытую вокс-сеть. Его грозовой пророк, сражавшийся рядом, услышал команду и постарался, чтобы она разнеслась как можно шире. Приказ подхватили комм-ретрансляторы, и очень скоро его получили даже подразделения, находящиеся далеко за пределами видимости.

Затем Шибан зашагал к воротам, медленно и целеустремлённо поднимаясь к продуваемому всеми ветрами окну во внешний мир. Чувствуя, что переменилось нечто принципиально важное, Джангсай пошёл за ним. Они ступали по массивному фундаменту космопорта. Над головами возвышался колоссальный выступ крыши ангара. Прямо впереди простиралось небо, самая священная для чогорийца стихия, пусть даже отравленная, иссечённая пламенем и затянутая неестественными облаками.

Подойдя к краю цитадели, Шибан опёрся основанием древка глефы о скалобетонный парапет. Все, кто пришёл с ним, все, кто добрался до этого рубежа, стояли рядом и ждали. Данные на дисплее шлема показали Джангсаю, что тысячи других воинов, пробуждённых от безумного забытья единственным словом Тахсира, поступали так же — занимали позиции, как и когда-то на мостике «Бури мечей» над истерзанными небесами Просперо.

Шибан не торопился. Он окинул взглядом километры полного опустошения — горький плод восстания Хоруса. Он понаблюдал, как через разрушенные внешние укрепления в темноте пробираются Гвардейцы Смерти — десятки тысяч астартес, на время лишённых предводителя, но всё ещё невредимых и опасных, способных вернуть себе решимость. Он изучил лагеря заблудших и проклятых, что простирались в глубокий тыл, киша несметными миллионами низкосортных солдат, которые рыскали на каждом клочке терранских развалин. Он различил вдалеке силуэты титанов, рыцарей, а также крупные формирования легионов.

— Здесь он пал, — негромко произнёс Шибан.

В ангаре воцарилась тишина. Джангсай слушал. Каждый боец V легиона в пределах досягаемости слушал.

— Теперь это наше место. — Голос Тахсира всё ещё звучал резко из-за аугментики в горле, но его уже не искажала сильная ярость. — Это священный край. Это Чогорис на Земле. Здесь он пал.

Белые Шрамы внимали ему. Тактический дисплей показывал Джангсаю, что останавливались все воины, по всему периметру крепости, на поднятых шоссе, в высоких башнях и в затенённых недрах. Только что они очищали космопорт от скверны врага, но теперь, бдительно застыв, ловили слова Тахсира.

— Вот чему учил нас Есугэй, — продолжал Шибан. — «Не становитесь тем, что вам ненавистно. Не становитесь тем, с чем вы сражаетесь».

Джангсай не убирал клинок в ножны. Все держали оружие наготове. Совсем скоро грянут новые сражения, такие же грозные и гибельные, но порог и грань проходили тут, в этом месте, как кровавая линия по грязи и копоти.

— Итак, мы оставляем наш знак здесь, — говорил Шибан. — Обряд скорби завершается там, где заканчивается это место.

Уцелевшие бронемашины тоже замерли, заняв позиции, с которых открывался обзор на плоскогорье. Джангсай не знал, слышал ли речь Шибана кто-нибудь из танкистов и если да, то понимал ли её, но они прошли этот путь вместе с легионом, великолепно сражались и заслужили право присутствовать.

— Враг никогда его не получит. Он может захватить все другие миры, может покорить варп, может обрушить сами своды небес, но это место никогда ему не достанется. На нём наш знак. Оно священно.

И ханы один за другим расправляли плечи, вырывались из плена своей ненависти, возвращались к здравому мышлению, восстанавливали душевное равновесие.

— Когда мы будем биться снова, то уже не ради завоевания, не ради отмщения, а чтобы сохранить это место.

Над ними угасали переливы зелёного света на голом камне. Включались люмены: сначала они мигали, но светили всё более ровно, а потом засияли сквозь грязь. Космопорт Львиных врат дважды подвергся опустошению, но не разрушился. Его устоявшие посадочные платформы, высокие стены, исполинские реакторы и, самое главное, его мощные орудия теперь принадлежали Белым Шрамам.

— Мы держимся, здесь и сейчас, — продолжал Шибан. В его голосе появился слабый отголосок того, что когда-то давно переполняло его на Чондаксе: вера, тусклый отблеск внутренней радости. — Мы не уступим этой земли, не позволим ни одному врагу переступить порог. Это наше место, отныне и до конца времён.

Затем Тахсир высоко воздел глефу. Чакайя воздел посох. Джангсай воздел клинок. Каждый воин Белых Шрамов в этом месте скорби и страданий вскинул оружие, но не в знак проклятия, как ранее, а в приветствии, как поступали ханы древности под двумя лунами, — в честь того, что изменилось, того, что умерло, того, что осталось, и того, что вечно.

— За Императора! — воскликнул Шибан.

И по всему космопорту, от освобождённых глубин до очищенных высот, в ответ прокатился неподвластный времени возглас, тот, что оправдывал все их страдания и освящал их победу: «За Хана!»


Глава двадцать седьмая

Последствия


Рогал Дорн поднял голову. Он оторвал глаза от ряда экранов, окружавших его, и окинул взглядом командное помещение. Он спал? Или просто забылся в очередных расчётах, решив ещё раз пробежаться по графикам развёртывания? Что-то изменилось. Тяжкий груз, который так долго давил на плечи, не исчез полностью, но уменьшился. Теперь Дорн ощущал только физическую усталость, накопившуюся за недели без отдыха. Из неё исчезла осознанная злоба. Голоса в голове тоже пропали.

Примарх видел людей, которые трудились вокруг него. Вероятно, они работали здесь всё это время, но теперь Рогал вспоминал их имена, а также то, когда они прибыли и кого заменили. Острота мышления возвращалась. Туман рассеивался.

Осмелившись понадеяться, что есть новости с востока, он повернулся на командном троне и переключил несколько рычажков управления, чтобы войти в каналы, зарезервированные им специально для этой цели. И тогда из источников, к которым имел доступ только он, пришли сообщения, закодированные шифрами, известными лишь ему.

К нему подошёл Архам. Даже в его облике что-то неуловимо изменилось: он уже не так сутулился.

— Вести из порта, — объявил воин.

— Я знаю, — ответил Дорн, уже оценивая, что это может значить для них.

Возможно, немногое — просто ответный удар из гордости. А возможно — всё. Зависело от того, что удалось спасти.

Архам не стал спрашивать, как новости дошли до его повелителя.

— Насколько мы можем судить, основная часть сооружения захвачена. Надёжной связи пока нет, и установить её шансов мало. Сообщают, что крупные формирования Четырнадцатого легиона движутся на север и запад.

Дорн принял это к сведению. Если воинов Мортариона изгнали из космопорта, но они решили не отбивать его вновь, то отсюда следовало лишь одно: сейчас их армия направляется к центру. Это ещё один фактор, который ему нужно принять во внимание — наряду со всем прочим.

Но всё же. Всё же. Рогал поймал себя на том, что устало улыбается. «Джагатай, ты несносный, выводящий всех из себя... гений», — подумал он.

— Это что-то меняет? — спросил Архам.

Дорн понимал, что он имеет в виду: отвод войск, отступления, выходы из окружения. Нет, это ничего не меняло. Под непосредственным контролем Рогала теперь оставался только Палатин, узкое кольцо бастионов вокруг самого Санктума, немного большее по площади, чем один городской район, и его скоро захлестнёт волна из множества объединившихся передовых отрядов Хоруса.

— Все приказы остаются в силе, — ответил Дорн. — Следующий акт станет заключительным. — Он сухо улыбнулся своему заместителю. — Я почти с нетерпением жду этого. Слишком давно не махал клинком на передовой, а?

Архам выглядел потрясённым. Уже недели минули с тех пор, как он в последний раз видел проблеск улыбки на лице Рогала, не говоря уже о том, чтобы получить от него что-то, кроме резких команд, кратких из-за утомления.

— Сигизмунд возвращается на бастионы, — доложил он. — Его группировка последняя, все остальные уже внутри.

Дорн кивнул. Сообщение ободрило его. Чемпион Императора, значит. Тут он обнаружил, что титул больше не возмущает его: старый угрюмый Храмовник более чем заслужил такое прозвище.

— Постарайся выяснить, какие силы сохранил Пятый, если таковые имеются, — велел Рогал. — Только не трать на это много времени: мы не сможем помочь им, а они не смогут помочь нам. Хотелось бы мне поговорить с братом перед концом, но... увы.

Советник кивнул и собрался уходить.

— И конец уже близок, хускарл. — обратился к нему Дорн, задержав ещё на несколько секунд. — Послушай. Знай, ты послужил мне превосходно. Безупречно. Для меня будет честью сражаться рядом с моими сынами.

Архам, похоже, снова не понимал, как ему реагировать. Пока он мучительно пытался найти подходящий ответ, к помосту подбежал один из адъютантов с инфопланшетом и набором сообщений, доставленных по пневмопочте.

— Вести из Палатина, господин, — отчеканила она. — «Громовой ястреб» Пятого легиона миновал блокаду, сопровождён в док, ведётся извлечение груза.

— Какого груза? — спросил Рогал.

Помощник нервно сглотнула.

— Думаю, вам следует… ну, я полагаю, вы захотите посмотреть сами.


— Пятый вернулся, — услышал Вальдор.

Он переварил эту информацию. Перед ним стоял Диоклетиан, трибун Десяти Тысяч, облачённый в доспехи с яркими следами ожогов, которые указывали на недавнюю схватку с демоническими сущностями.

— Живой? — спросил он.

— Неизвестно.

— Тогда выясни.

— Я имею в виду, генерал-капитан, что в настоящее время никому не известно, жив он или мёртв. Сигиллит делает всё, что в его силах, но, как мне сообщили, даже его умений пока что не хватает для успеха. «На грани». Вот как описывают состояние примарха.

«На грани», — повторил про себя Константин. Разве все они уже не на грани?

— Тогда нужно надеяться, что он выкарабкается, — сказал Вальдор вслух. — Если он здесь, если сможет вернуться в строй перед концом всего, то у нас будет больше на один клинок, да к тому же очень редкий.

Диоклетиан кивнул. После того как Константин вернулся в Башню, трибун даже не намекал, что его интересует, куда уходил командир.

Амон знал. Наверняка возникли какие-то догадки у стражей, которых Вальдор приставил к биопреступнику, теперь уже работающему в недрах лаборатории наивысшей секретности при Башне. Впрочем, никто из них не проболтается. Легио Кустодес настолько привыкли охранять свои секреты, что скрытность стала неотъемлемой частью их натуры, их стандартной позицией в тех случаях, когда внутри организации вершились государственные дела.

Однако это не спасало Константина от вопросов, бередивших его разум. Он до сих пор слышал шёпот всех существ, которых убил на Терре. Император молчал, и пустоту на месте Его слов заполняли только эти голоса: они дразнили, искушали, упрекали, и снова, и снова...

Он мог положить этому конец. Если Фо окажется прав, хотя бы отчасти, то последствия великого эксперимента, за которым Вальдор наблюдал сотни лет — сотворения этих вздорных разжигателей войны, приведшего к катастрофе, — удастся устранить. Пожалуй, воля Императора вполне могла заключаться в том, что их нужно истребить сейчас, пока они не развалили само мироздание. Возможно, так и задумывалось. Конечно же, рано или поздно этот день всё равно бы настал. Несомненно, легионам уготовили их собственный Арарат.

Но когда же наступит подходящий момент? Когда Хорус, величайший из всех примархов, высадится здесь, разрушит ворота и попытается войти в Санктум? И если так, то будет ли у Константина возможность ещё раз взглянуть на Трон, чтобы заручиться одобрением перед тем, как уничтожить итоги великого труда? Или же ему придётся решать ещё до того часа, в одиночку, доверяясь своим суждениям, хотя его сотворили для того, чтобы служить, а не направлять?

А что, если он рассудит неверно? Что, если у Императора ещё остались нераскрытые намерения? Что, если всё случившееся укладывается в Его совершенный изначальный замысел, который откроется им, только если они подождут и проявят терпение? И не станет ли он, Вальдор, введённый в заблуждение теми, кто не раз доказывал, что лишён угрызений совести и моральных принципов, предателем ещё большим, чем Луперкаль? Не станет ли он, беспорочный, как сами звёзды, еретиком?

Или же в самый ответственный час он просто оступится и, скованный сомнениями, не осмелится действовать? Или, возможно, копьё и вручили ему для того, чтобы он пришёл к просветлению?

А сработает ли план Фо?

А нужно ли, чтобы он сработал?

Вальдор почти забыл про Диоклетиана, который всё ещё стоял рядом. Собравшись с силами, он снова взял в руки копьё. При этом Константин ощутил передающий разряд, подобный электрошоку, — грубое напоминание о крови, жадно выпитой этим предметом.

— Спасибо за доклад, трибун, — сказал он, поднимаясь с сиденья.

— Значит, ты снова пойдёшь в тоннели? — спросил Диоклетиан.

«Что это, нотка упрёка?» — подумал Вальдор. Или теперь ему повсюду что-то мерещится?

— Пойду, — ответил он, внутренне готовя себя к тому, что дальше будет только хуже. Демоны всё чаще начнут вылезать из пола и стен, всё более крупные, всё более злобные. — Я желаю причинить им великие страдания.

Возможно, ты примкнёшь ко мне на охоте? Два клинка лучше одного.

Диоклетиан поклонился.

— Это высшая честь для меня.

И они зашагали по каменному коридору, направляясь вниз, туда, где сливались разные грани бытия и начинали плодиться нерождённые.

А Вальдор не слышал ничего, кроме голосов, твердящих снова и снова...

«Получится ли?»


У него получилось.

Эреб разглядывал дело рук своих. Хижина рассыпалась, а впадина на её месте полыхает. Безделушки Эрды разбиты в крошево. Когда песчаные бури сотрут здесь всё, на коже мира не останется даже раны, которая отметила бы её святилище.

Однако Эреб чувствовал опустошённость.

Ему бы хотелось добиться большего. Даже если он изначально не рассчитывал склонить её к союзу с ним, то хотя бы надеялся, что Эрда поведает ему, как совершила своё деяние. Лучше бы она поменьше хныкала и сожалела, а побольше наслаждалась тем поступком. И вообще, почему столь многие из тех, кто его окружал, так одержимы раскаянием? Его, например, сожаления никогда не беспокоили. Иногда Эреб думал, что, возможно, именно он — самое довольное существо во всей Галактике, которое никогда не мучается ни сомнениями, ни угрызениями совести, а просто занимается самым захватывающим и полезным делом, какое только можно придумать. Ему повезло.

Он устранил остаточную угрозу, которую представляла собой Эрда. Число избранных, входивших в круг сподвижников Императора в дни Его молодости, понемногу сокращалось. Вот и сделан ещё один шаг на пути к полному искоренению их аномальной породы. Если они не поддаются искусу, значит, надо очистить от них Галактику, выбраковать эту бесплодную ветвь эволюции. Подобная работа отлично подходила Эребу по темпераменту.

И всё же столько сил потрачено зря. Как много усилий он приложил, чтобы отыскать её, лелея слабую надежду на то, что она окажется для него кем-то вроде родственной души.

На данный момент Эреб не вполне представлял, куда отправится дальше, поскольку более не имел официальных обязанностей при дворе Хоруса. Возможно, он задержится на Терре, а может, и нет. Ему казалось, что его участие в происходящем становилось излишним, словно ему предложили мелкую репризу, недостойную внимания великих исполнителей.

Он угрюмо побрёл обратно к тропинке, ведущей к скалам. Под сабатонами хрустели игрушки из жалкой коллекции Эрды. Наклонившись, Эреб поднял одну из них — страшно уродливую статуэтку, такую же хрупкую, как и все прочие.

Он вспомнил, с каким пылом Эрда говорила об этих вещицах. Она наверняка знала, что воин пришёл переманить её на свою сторону или убить, и всё же болтала без умолку о своей керамике. Вот Эребу на её месте захотелось бы поскорее закончить со всем этим, так или иначе.

«Поскорее закончить».

На миг он замер, уцепившись за эту мысль. Эрда ведь владела искусством. Причём такого масштаба, с которым Эреб очень редко сталкивался. Если её хоть немного заботило собственное выживание, почему она не попыталась сбежать? Ведь тут же её земля, которую она знала лучше, чем кто-либо ещё. Однако Эрда даже и не подумала воспользоваться этим шансом. Она только говорила. Злила его. И оставила его ни с чем.

Эреб уставился на разбитую фигурку. Она пыталась убедить его, что все эти штучки символизируют что-то важное. Возможно, так оно и есть. А может, они ей просто нравились, и за всем её словоблудием стоял совсем иной замысел.

Ранее, блуждая в поисках Эрды, он разглядел проблески других душ: они всегда опережали его на шаг, затянутые в водоворот потусторонних миров, ускользающие из одного места и времени в другое. Тогда Эреб подумал, что это некий фантом, случайное эхо грядущего, на которое можно не обращать внимания в погоне за настоящей целью.

Но что, если они были как-то связаны с Эрдой? Вдруг варп показал ему родство душ, хитросплетения судьбы, связанные между собой уделы, что часто случалось прежде? Догадывалась ли она и об этом? Неужели она знала гораздо больше, чем давала понять?

Идея простая, но такая соблазнительная. Неужели Эрда отвлекала его? Дело в этом? Те люди, загадочные странники в эфире, по какой-то причине имели для неё важность? Кто они? Её сородичи? Возможно, даже посланники?

Он обвинял её в бездействии. Но великие мира сего всегда использовали агентов — раньше так делал Император, так поступал Хорус. Возможно, она разыграла здесь свой последний спектакль, сознавая, что ей не суждено увидеть концовку.

Разжав пальцы, Эреб раздавил упавшую фигурку пяткой сабатона. Затем вытащил из доспехов атам — маленькую осязаемую частицу колдовства, которая помогала ему передвигаться.

— Ещё не кончено, — проговорил Эреб, готовясь к ритуалу. — Последний прыжок в темноту.


Они уже были во тьме. Оставалось только ковылять через неё.

Направлял их, конечно же, Альфарий. Он утверждал, что точно знает, куда ведут тоннели и как пройти по ним к катакомбам, расположенным прямо под самим Подземельем. Актея безоговорочно доверяла ему и шагала рядом с ним. Олл сомневался во всём. Наверняка же кто-нибудь перекрыл все пути внутрь, даже те, что проходят глубоко под землёй? Они с Джоном держались ближе к таинственному космодесантнику. Зибес, Кранк, Графт и Кэтт шли следом. Лидва замыкал строй.

Матерь Божья, как он устал. Его мучили жажда и голод. Припасы ещё оставались, но совсем немного, а это место казалось просто необъятным. Возможно, до обещанной точки входа надо идти дни, а то и недели. Кто знает? В этом мрачном подземном мире извилистых ходов и невидимых провалов в пустоту определить сложно.

Сначала они с трудом вылезли из повреждённого лихтера. Затем им пришлось тащиться по глубокому дну той ненавистной траншеи, где часто попадались захватчики, отставшие от главных фронтов. В таких случаях присутствие Лидва и Альфария становилось неоценимым, поскольку ни Актея, ни Кэтт не хотели применять свои особые дары в опасной близости от тех, кто мог их обнаружить. Космодесантник в бою — штука пугающая, если наблюдать за его действиями вблизи. А уж если мысленно помножить убийственный потенциал одного бойца на численность всех легионов в округе, результат получится просто абсурдный. Неудивительно, что вышел такой бардак.

И всё же они как-то выбрались — пролезли в дренажную трубу, к которой Альфарий, по его словам, их якобы и вёл, а оттуда только спускались, всё время вниз, всё глубже через пласты забвения, по замысловатому маршруту через кружевные переплетения тоннелей, что сохранились после гибели и погребения других цивилизаций.

Вскоре сверху и снизу загремели орудийные раскаты, да такие, что путникам почудилось, будто они аккуратно прокладывают путь между двух апокалипсисов. Стало очень жарко. Ручной люмен Олла уже садился, но в его тусклом свете виднелись весьма странные фигуры, высеченные во влажной скальной породе.

Он посмотрел на Джона. Логокинетик выглядел неважно. Возможно, последний переход давался ему слишком тяжело. Вероятно, это относилось к каждому из них.

— Ты в порядке? — спросил Перссон.

Грамматикус кивнул.

— Держусь, — сухо ответил он. — А ты?

Олл на миг задумался.

— Не знаю. В смысле, на этом всё, не так ли? Мы на месте.

— Не совсем. Будет так, когда этот космодесантник остановится, — ответил Джон.

Перссон согласно кивнул, хотя ему не нравилось думать о том, что случится тогда, — о том, что ждёт их в конце тоннелей. Что там? Император? Узнает ли Олл его сейчас? А вдруг магистр войны, который опередил их, уже расположился на Золотом Троне? А может, впереди нечто третье, просто очередные армии, новые мерзкие твари, которые мечутся там, пытаясь добраться до одной и той же точки, до уникального места, центра вселенной.

Хватит. Решение принято. Теперь они должны довести дело до конца.

— Когда-то ты следовал религии, — сказал Джон, глядя на него в темноте. — До того, как её запретили. Мне любопытно... Ты всё ещё религиозен?

Конечно, а как же иначе. В этом весь смысл.

— Почему ты спрашиваешь?

Грамматикус пожал плечами.

— Просто интересно, как ещё можно верить. Мы ведь такого навидались. Столько натворили. Не хочу ничего принижать или что-то в этом роде. Любопытно, и всё.

Олл шёл дальше в молчании. Возможно, сейчас, когда самый настоящий ад готовился ворваться в реальность прямо над ними, вряд ли стоило завязывать теологическую дискуссию. С другой стороны, вопрос достойный. Но, опять же, этот достойный вопрос звучал всегда, на протяжении всех войн, в которых сражался Перссон. Боль и страдания существовали всегда. Однако их как таковых не хватало, чтобы поколебать его убеждения.

— Возможно, — наконец ответил Олл. — Может, на всё это надо смотреть глазами верующего. Хотя, возможно, верно и обратное, как и прежде.

Света не было, кроме того, который они принесли с собой. В этот момент Перссон почувствовал себя затерянным в пустоте, одиноким и отрезанным от мира, погребённым под тщетностью бытия целой империи и тяжестью её кровавого саморазрушения.

— А может, религия станет тем, что поможет нам выбраться из всего этого, — договорил Олл, продолжая переставлять ноги и смотреть вперёд, в темноту. — Возможно, когда всё закончится, у нас останется только вера.


Да, именно так. Обрати любую побочную преданность в ничто. Уничтожь её, забудь. Тогда останется только вера.

Сигизмунд неотрывно смотрел на чёрный клинок. Сражение давно закончилось, но он до сих пор не убрал меч в ножны. Первый капитан раскачивался вместе с корпусом бронетранспортёра, двигатели которого уносили его прочь от битвы, в которой он наконец достиг совершенства. Вокруг него сидели выжившие воины из Братьев-Храмовников. Процент потерь оказался выше, чем в большинстве сражений, в которых он участвовал. Но и они сами убили в ответ... ошеломительное количество неприятелей. Сам Сигизмунд избавился от стольких вожаков врага — капитанов, преторов, — что буквально сбился со счёта. Теперь за ним погонятся другие чемпионы. Устремятся навстречу своей гибели, к лезвию его клинка.

Все эти убийства казались Храмовнику почти одинаковыми. Конечно, он запомнил Кхарна, потому что с тем пришлось серьёзно потрудиться. Но даже тогда он мало что чувствовал по этому поводу, только то, что схватка окончена и он победил, устранив ещё одну угрозу Трону. Сигизмунд не гордился тем, что победил противника, пусть даже того, кто однажды одолел его самого, потому что гордость осталась в прошлом. Стыд или позор — вот это он ещё мог испытывать. Гордость же воспринималась не как духовный стержень, а как некий анахронизм, часть мира, основанного на бренных достижениях.

— Я даже не знал, выполнишь ли ты команду, — сказал Ранн, сидевший напротив. — Когда велели отступить.

Сигизмунд так и не поднял глаза. Он взирал только на меч.

— Мне дали приказ, — произнёс он ровным тоном.

Слово примарха всё ещё что-то значило для него. Возможно, в прошлом команды Дорна приобретали священный статус из-за связи между ними двоими, генетическим прародителем и его потомком-вассалом. Теперь причина крылась глубже. Ныне Сигизмунд смотрел на Дорна скорее не как на своего отца, а как на сына Императора, живое воплощение воли Трона. Значит, неподчинение приказу немыслимо, и не только ввиду субординации внутри легиона, но и потому, что примархи всего на шаг отстоят от источника всея праведности. Император создал их на Земле как пример и образец, призванный вдохнуть решимость в слабых.

Наконец Сигизмунд вложил клинок в ножны и взглянул на Ранна. Штурмовой капитан получил несколько тяжёлых ранений. Он уже снял шлем, обнажив лицо — сплошной грязно-жёлтый кровоподтёк, укрытый лоскутным одеялом из струпьев и шрамов.

— Но ты же так хорошо проводил время, — сказал Фафнир.

Интересно, в прошлом Сигизмунд ответил бы ему скупой улыбкой? Пожалуй, да. Но не сейчас. Храмовник уже думал о следующей операции: надо будет пополнить запасы в пределах Палатинской зоны, если, конечно, они там ещё остались. Затем получить из Бхаба сведения о том, что надвигается на них, и составить план того, как сильнее всего помешать врагу.

— Они... ничто, — прошептал Сигизмунд вслух, сам того не желая.

— Кто?

— Эти… животные.

Храмовник снова вернулся мыслями к Кхарну, вспомнил, как тот истекал слюнями и рычал. Подумал о других жутких мутантах и демонах, сражённых им.

— Тогда кто тебе нужен? — спросил Ранн. Он выглядел так, словно даже под толстую шкуру его терпения проникал холод угрюмости Сигизмунда.

Храмовник задумался. Кто ему нужен? Теперь, когда он сбросил с себя ограничения, наложенные им самим, и завершил своё перерождение, он всё ещё испытывал потребность развиваться, оттачивать свои способности и дальше.

Ему нужен противник, достойный потраченного на него времени. Космодесантник, а не монстр, пережёванный варпом. Кто-нибудь из старой гвардии, а не выскочка-лейтенант в капитанских доспехах. Он хотел положить к подножию самого Трона значимый трофей и обоснованно заявить, что творцы галактической ереси получили по заслугам.

— Абаддон, — мрачно сказал он, сцепляя пальцы в окровавленных латных перчатках. — Вот кто мне нужен.

Транспорт начал замедлять ход. Они приближались к воротам бастиона. Там воины высадятся, перевооружатся и снова отправятся в бой.

— Отныне я не познаю покоя, — произнёс Сигизмунд довольно ровным тоном, но с чувством такой непоколебимой уверенности, от которой обдало бы морозом даже тех, кто сражался на его стороне. — Я не познаю покоя ни в этом мире, ни в пустоте, пока не найду первого капитана.


Найти первого капитана не составило большого труда. Оказалось, что его мало заботили приказы повелителя и он держал грозные силы недалеко за пределами космопорта. При желании ими даже удалось бы укрепить оборону цитадели. Но ему, конечно, не захотелось. Такой уж он, желчный старина Тиф.

Это облегчило великий сбор. Силы и средства Гвардии Смерти, выбитые из космопорта, вскоре засекли локационные сигналы подразделений Тифа и начали стягиваться на севере и западе от дальних рубежей порта. Их численность ошеломляла. Несмотря на потери, нанесённые Белыми Шрамами, Четырнадцатый по-прежнему оставался легионом, способным нанести большой ущерб.

Чтобы всё взвесить и принять решение, выжившие старшие офицеры встретились в специально выделенном командном пункте — на вершине высокого хребта, откуда открывался вид на запад и восток. Сверху над ним нависал безжизненный остов имперского «Полководца».

Калгаро не смог выбраться. Саван Смерти не смог выбраться. Многие командиры батальонов не выбрались. Морарг, однако, успел выйти. Как и Крозий, как и ещё пара десятков ротных капитанов, большое число дредноутов и несколько полезных бронетанковых соединений.

Среди них всех снова стоял Тиф, прикрытый с боков своими телохранителями, Могильными Стражами. На открытом пространстве казалось, что мух, искажающих его силуэт, стало ещё больше. По сути, создавалось впечатление, что он вырос во многих аспектах, а не только увеличился в размерах.

— Мы ещё можем отбить порт, — обратился к нему Каифа.

Шок, вызванный уходом Мортариона, прошёл, как и обещал Крозий. Растерянность Морарга отступила. Ни он сам, ни те, с кем он сражался бок о бок, больше не казались ему отталкивающими. На смену пришло глубокое чувство стыда — за то, что он прогнулся под натиском врага, не удержал крепость. Но теперь, когда первый капитан вернулся и объединил свои части с войсками, отступившими из космопорта, эту ошибку можно исправить.

Зачем? — с презрением спросил Тиф. — Для чего он нам? Если честно, что вообще мы там забыли?

— Надо отомстить, — ответил Каифа, хотя и без особой уверенности.

Тиф чем-то сплюнул через решётку шлема, и мухи зашевелились.

— Это всё он затеял. А меня не волнует пара дикарей на гравициклах. — Подняв руку, он сжал тяжёлую латную перчатку в кулак. — Хотя столько усилий пошло насмарку, у нас ещё есть время. Мы можем успеть до развязки представления. И я хочу в нём участвовать.

По толпе воинов пробежал ропот одобрения. Крозий, всё ещё таскавший с собой ручного демона, выглядел особенно воодушевлённым.

Так ты со мной, советник? — прямо спросил Тиф. — Если захочешь, сможешь очиститься от его неудачи в бою за более важную цель.

Первый капитан впился в него взглядом, словно обвиняя, словно подначивая произнести в ответ правду.

«Ты предал нас. Всё это обрушилось на нас из-за тебя. Лучшая часть нашей сути потеряна, и теперь у нас остался только ты — змея, обвившая легион».

Ничего такого Морарг не сказал. Он вспомнил Остатка, эту тень теней, и слова демона: «Мы его боготворим».

Как же трагично... Что бы ни случилось здесь в дальнейшем, какой бы почёт ни завоевала Гвардия Смерти, они упустили шанс на более возвышенную славу. Замысел Мортариона сокрушили, когда тот почти воплотился в жизнь.

Примарх — по-прежнему их освободитель. Это он дерзал проложить для них путь в грядущее, в котором будет реализован весь их безграничный потенциал. Теперь же надвигалась новая, бесконечная война, вечное соперничество между группировками. Оно навеки ослабит легион.

Но разве мог сейчас Морарг сказать что-нибудь, способное это предотвратить? Нет.

— Я с тобой, первый капитан, — легко и правдоподобно солгал он.

И теперь он снова выступит в бой под знаменем этого вранья. И так случится не в последний раз, ибо они превратились в легион лжецов, хотя раньше говорили одну лишь неприглядную правду.

Врать становилось всё легче. Таков путь лжи — трудно только в первый раз.

Хорошо, — сказал Тиф. — Тогда выступаем вместе.

На губах Морарга остался горький привкус.

Но дальше будет легче.


И да, им стало намного легче. Хотя в воздухе ещё оставалось столько токсинов, что приходилось соблюдать часть протоколов, пока что танкистам не требовалось возвращаться в глубины космопорта, поэтому Каска разрешил экипажу ненадолго покинуть корпус — разумеется, в герметичных костюмах химзащиты и дыхательных масках.

Даже это в корне изменило ситуацию. Они сумели хотя бы размять руки и ноги. У них болело всё. Тальвет покрылся синяками в тех местах, которыми постоянно бился о внутреннюю часть башни. Питьевая вода заканчивалась, так что скоро придётся где-то искать неосквернённый резервуар. А ещё нужно будет подумать о топливе и боеприпасах. В общем, среди танкистов не нашлось глупцов, решивших, будто война для них закончилась.

Но пока что Каска стоял на том же парапете, где они разместили свою бронемашину, и смотрел на неё.

«Айка-73». Разве это имя? Да и вид у танка тоже не очень. Сейчас он выглядел ещё хуже, чем на месте сбора. Броневую обшивку в носовой части страшно искорёжило, а одна гусеница, похоже, уже начинала разваливаться. Проверить верхнюю часть корпуса Тальвет пока не решался. Он видел полосы засохшей крови, что стекала по боковой броне. Удастся ли их счистить? А нужно ли? У него возникло ощущение, что придётся оставить всё как есть, по крайней мере если сопровождающие из легиона не будут возражать. Странные они люди, подумалось Каска. Хорошие, но странные, а обычаи у них такие, что можно даже не делать вид, будто их понимаешь.

Все его товарищи выбрались из ада если не целыми и невредимыми, то хотя бы живыми. Мерк занимался тем, что разъяснял Фош какой-то давний вопрос, связанный с уставом батальона, а сама Адрия, стараясь не обращать на него внимания, возилась с паршивой на вид раной Яндева.

И теперь ещё Дреси. Она держалась рядом с Каской и, как ему показалось, ждала, когда он что-нибудь скажет.

— Значит, ты не из Армии, — наконец предположил Тальвет.

Она покачала головой.

— Из легионного штаба? Белые Шрамы?

— Седьмой легион, — сказала Дреси. — Имперские Кулаки.

Каска выдохнул.

— Вот оно как. Я не знал, что ваш... главный вообще в курсе.

Гельва улыбнулась под дыхательной маской.

— О, он был в курсе. От него мало что ускользает. Только не на Терре.

— Тогда, полагаю, я должен спросить.

— «Почему?» — Дреси пожала плечами. — Не волнуйся. Стандартная процедура.

— Значит, есть и другие? В других частях?

— Нас было семьдесят три в начале наступления.

Каска задумался.

— Просто чтобы он знал, что происходит, — сделал Каска вывод.

— Насколько это возможно, — добавила Дреси.

Отведя от неё взгляд, Тальвет посмотрел за край парапета. На западе, на горизонте, далеко за границами участка земли, который Каска успел прозвать «трассой Колоссов», собирались грозовые тучи — всё более плотные, хмурые и тёмные.

— Ты не можешь вернуться, — произнёс он.

— Я знаю.

— В смысле. — Тальвет повернулся к ней. — Мне всё ещё нужен водитель.

— Да, конечно. Я намерена продолжить.

Вот и замечательно. А теперь ещё стало понятно, почему она так чертовски хороша за рычагами. Легионная подготовка. Лучше не бывает.

— А потом?

Дреси рассмеялась — в первый раз на его памяти.

— Потом? Ты думаешь, мы доживём до «потом»? — Она покачала головой. — Трон, я не знаю. «Леман Русс» внутри почти такой же, как и «Лэндрейдер». Может, я и дальше останусь с вами.

Гельва посмотрела на «Айку-73».

— Неплох в управлении, несмотря на репутацию, — сказала она почти ласково. — Чего ещё от него можно требовать? Он сохранил нам жизнь.


Эта машина занималась тем же. Наверное. А может, от пациента уже не сохранилось ничего, кроме набора фрагментов тела, заключённых внутри омерзительного устройства, больше похожего на пыточный аппарат, чем на медицинский модуль.

Илия не отходила от него ни на шаг. Генеральский мундир как таковой не гарантировал ей доступ в самое сердце Санктума, но в период до появления армады Хоруса она налаживала здесь контакты, и с тех пор Раваллион узнавали в лицо. Ещё помогло присутствие Соджука — Белый Шрам сменил невозмутимую манеру поведения на нечто более угрожающее, что тоже открыло перед ними двери.

Она мало что помнила о том, как они долетели. Соджук ничего не рассказывал. Вроде бы они не могли добраться даже теоретически, но, опять же, за несколько недель всеохватной бойни в небесах воздушные трассы относительно расчистились, и это дало им необходимый шанс, пусть мизерный. К тому же Соджук несравненно пилотировал. И возможно, сами судьбы хотя бы на сей раз улыбнулись им.

С приёмных станций Палатинского кольца они поспешили в центр Санктума, а затем последовал долгий путь вниз. Они проходили через залы, к которым Илия раньше даже не приближалась. Если бы её целиком не поглотила забота о грузе, который она сопровождала, то, возможно, Раваллион присмотрелась бы к этим помещениям и заметила бы, насколько они стары и как сильно отличаются от всех образцов имперской архитектуры, виденных ею в других местах.

Теперь они с Соджуком находились под присмотром людей Сигиллита. Все агенты носили одеяния тёмно-зелёного цвета и ловко перемещались в тенях, привыкнув за всю жизнь к темноте. На открытых участках их бесцветной кожи виднелись аугментические вставки диковинного вида. Они обладали неприятной привычкой смотреть на тебя так, будто взгляд их фокусировался слегка не там, где нужно: чуть в стороне, немного позади твоих глаз.

Илия порадовалась, когда к ним подошёл для разговора один из старших сотрудников, мужчина по имени Халид Хасан. Он хотя бы выглядел почти нормально.

— Сигиллита вызвали, — сказал тогда Хасан. — Он прибудет сразу, как сможет. Пожалуйста, ожидайте здесь, я прослежу, чтобы о вас позаботились.

Минуты ожидания казались часами. Именно в это время выкатили громадный механизм с извивающимися трубками и матовыми стёклами, который передвигался на длинных гусеничных шасси и шипел какими-то испарениями. Сверху на консольных кронштейнах громоздился целый лес устройств и приборов, все они выглядели грубыми, неуклюжими и очень старыми. То, что осталось от примарха, поместили в самую сердцевину машины, после чего Илии удавалось лишь мельком и отчасти разглядеть его, скрытого за всевозможными пощёлкивающими агрегатами загадочного назначения.

Наконец появился и сам Малкадор: он ворвался через внешние двери, и на его морщинистом от старости лице, не скрытом под капюшоном, читалась тревога.

— Его доставила ты? — коротко спросил Сигиллит.

— Да, господин, — ответила Раваллион.

Он схватил её за руку и крепко сжал иссохшими пальцами.

— Спасибо тебе. Спасибо.

Затем и он пропал, забрался в центр того запутанного скопления инструментов, которое постоянно обрастало новыми приборами, а за ним туда последовали группы ассистентов из числа посвящённых, облачённые в защитные костюмы и светоотражающие маски.

Илии и Соджуку разрешили остаться, как им и обещали: в стороне, но буквально за порогом. В приоткрытую дверь виднелся край огромного устройства. Заметив, что на одной из его многочисленных панелей выбита цифра V, Раваллион задумалась о том, сколько ему лет и каково его происхождение.

После этого они ждали уже по-настоящему. Илия села, прислонившись к голой каменной стене. Соджук встал рядом.

В тот же миг все её недуги вернулись. Раваллион вдруг остро почувствовала свой возраст, осознала собственную хрупкость, услышала шаги приближающейся кончины, которую она оттягивала так долго, что это уже казалось нелепым.

— Он знал, — произнесла Илия. Её тонкий голос причудливым эхом разнёсся по тем жутким катакомбам.

Соджук повернулся к ней.

— Если он так поступил, значит, так было необходимо.

Когда-то давно Шибан тоже сказал ей об этом. «Убийство ничего не значит без красоты, и оно только тогда может быть красивым, когда необходимо». Но в том, что случилось, нет ничего красивого. Совсем ничего. Произошло нечто безобразное, ужасное и лишённое всякой искусности, которую, как она знала, примарх всегда почитал.

— Вы ощутили это, — сказала она. — Все вы. Он умер, Соджук.

Легионер явно не желал строить догадки.

— Небесный свод скрывает много тайн. Пусть они тут делают свою работу. Примархов создали именно здесь.

Легко сказать, труднее сделать. Всю свою жизнь Илия постоянно чем-то занималась, что-то решала, отдавала приказы. А сейчас ей приходилось сидеть и ждать. Из-за двери доносилось жужжание свёрл, входящих в плоть. Щёлкали подключаемые трубки. Люди что-то говорили тихими, уверенными голосами.

Илия откинула голову на камень. Она обессилела, но спать не желала.

«Всегда будет Великий Хан».

Она сжала кулаки. Нужно бодрствовать.

«Пусть они тут делают свою работу».


Ибо работа только начиналась. Выжившим легионерам, и без того достигшим пределов выносливости, теперь предстояло защитить то, что они завоевали. Космопорт сам по себе представлял опасность: да, Белые Шрамы удерживали его границы, взяли под контроль основные системы, но ещё многие участки оставались недоступными из-за скверны или по-прежнему кишели чудовищами. Ещё предстояло обойти длинные линии крепостных стен, укрепить обвалившиеся участки, полностью восстановить энергоснабжение и найти свежие источники припасов, не затронутых порчей.

Поэтому Шибан ни на минуту не прекращал трудиться. Джангсай не отставал от него, и постепенно к ним присоединялись уцелевшие командиры легиона, в том числе Ганьзориг. Цинь Фай же погиб в бою, как и Наранбаатар, как и большая часть задын арга. Шрамы только начали подсчитывать своих павших и извлекать уцелевшее геносемя: мешала необходимость сжигать трупы врагов, чтобы чума не распространилась снова.

И всё же космопорт теперь принадлежал Белым Шрамам — до тех пор, пока они могли его защищать. Псионическая пелена глубокого отчаяния рассеялась, сменившись обычными утомлением и усталостью, которые воины могли пересилить. Поэтому, решив главные вопросы выживания, основательно приступив к ремонту комплекса и оборонительным работам, легионеры обратились мыслями к тому, что будет дальше. Что можно сделать. Что необходимо сделать.

— Есть новости из центра? — спросил Ганьзориг. Стоя среди руин, он неловко опирался на раздробленную, наспех зафиксированную ногу.

Джангсай покачал головой.

— Они не будут рисковать с передачей сообщений, даже при наличии связи, — сказал он.

— Неважно, — произнёс Шибан. — Теперь будем действовать так, как он и хотел всегда: атаковать, а не защищаться.

Тахсир с большим трудом подавлял такое желание столь долгое время, ведь именно об этом он говорил Торгуну на Чондаксе, ещё до того, как дошли вести о ереси.

«Нужно сражаться так, как мы были рождены сражаться».

— Откуда взять силы? — скептически поинтересовался Ганьзориг. — Нас едва хватает, чтобы защищать стены.

— На земле для нас война закончена, — сказал Шибан. — Разве что враг сам осмелится напасть. — Он указал вверх и усмехнулся под помятым шлемом. — Но у нас есть орудия. Мы подадим на них питание и заставим работать.

Все Шрамы стали обдумывать, что для этого потребуется. Будет сложно. Но важные дела лёгкими и не бывают.

— А потом сделаем то, зачем пришли сюда, — с яростью произнёс Тахсир. — Наведём пушки на флот.


ПОСЛЕСЛОВИЕ

Эта книга преследует две цели. Во-первых, она играет роль шестого романа в серии «Осада Терры». Во-вторых, здесь завершается история Белых Шрамов в «Ереси Хоруса». Выдерживать баланс тут непросто, ведь очень легко сбиться с пути и принизить значение одной из задач, но я счёл, что оно того стоит. История того, как Хан вернулся на Терру, чтобы внести свой вклад в защиту Тронного мира, заняла два романа, одну повесть и уйму рассказов, поэтому мне казалось, что его участие в обороне нужно расписать как следует. Кроме того, предыдущие книги из серии «Осады» заложили великое множество изумительных сюжетных линий: появились персонажи, идеи, битвы, переходящие из одного романа в другой, и ко всему этому следовало отнестись с подобающей заботой и вниманием. В результате я изрядно поломал голову ещё задолго до того, как приступить к работе. Честно скажу, ни одно произведение из созданных мною раньше не вынуждало меня так напряжённо размышлять над структурой и содержанием, и ни в одном из них мне не приходилось излагать столько развивающихся сюжетов в едином повествовании.

Далее описаны несколько тем, которые я посчитал важными в ходе подготовки, и то, каким образом я попытался осветить их.


Белые Шрамы

Сама концепция V легиона в рамках Ереси формировалась по мере необходимости. До публикации книг этой серии Шрамы практически не имели предыстории как таковой, поэтому пришлось поразмыслить, что же с ними делать. В итоге реальность обусловила вымысел, то есть сам факт того, что о Пятом ничего не говорилось в каноне, предопределил их характерные черты: загадочность, непредсказуемость, неуловимость. Отсюда выросли все события в произведениях, будь то раскол между фракциями в «Шрамах» или отчаянная попытка пробить себе дорогу домой в «Пути Небес». В прежних официальных текстах ничего такого не описывалось, но, надеюсь, эти концепции хорошо улеглись в общую канву.

На этот раз ситуация слегка изменилась. То немногое, что мы знали о Белых Шрамах времён Ереси (внутри вселенной), почти целиком проистекало из канонической истории Осады. Одни элементы встречались в старых публикациях, а другие больше похожи на выдумку игроков. Итак, вот четыре ключевых пункта.

— Главная операция Белых Шрамов в ходе Осады — отвоевание космопорта Львиных врат. Они добиваются успеха при поддержке терранских танков, а затем применяют орудия порта, чтобы помешать дальнейшим высадкам противника.

— Для возвращения Хана во Внутренний дворец пытаются использовать таинственный объект, известный как «Небесная крепость», но тот терпит неудачу и разбивается.

— В отличие от других верных примархов, Хан почему-то не сопровождает Императора на «Мстительный дух» для финального противостояния. Надо как-то объяснить его отсутствие.

— Хан выезжает из врат Вечности на «Лэндрейдере»/ «Носороге»/«Секаче» (выбирайте сами) и бросается на полчища врагов[2].

Во всех книгах «Осады» мы стараемся отдавать должное таким старым наброскам, даже если не всегда удаётся ввести их в повествование в неизменном виде. Поэтому мне хотелось вставить в роман все эти обрывочные сведения, пусть и с какими-то поправками, чтобы они вписались в общую картину, которую мы все старались нарисовать.

Заключительным элементом сценария стала Гвардия Смерти. В обоих романах «Ереси», посвящённых Белым Шрамам, их антагонистом выступал Мортарион, и я сразу же рассудил, что если устроить решающую схватку между двумя примархами, то битва в космопорту превратится в надлежаще эпическое противостояние. Их поединок добавит операции новую грань — теперь речь ещё и о мести, не просто о захвате пушек, — и станет кульминационным эпизодом книги. Так или иначе, контуры столкновения примархов проявлялись с самого начала, ведь видения Есугэя о смерти Хана мы изложили ещё в «Шрамах». Однако это порождало другую проблему: как можно помыслить, что Каган, при всём своём могуществе, сумеет одолеть Мортариона, недавно вознесённого и осыпанного дарами, да к тому же на территории, которая теперь стала его владениями?

На помощь мне пришёл один из пунктов выше — тот, где спрашивается, почему Хан не сыграл большой роли в финале Осады. Потому, что вероятность выйти невредимым из схватки с Мортарионом равняется нулю. Даже если предположить, что Каган одержит победу, он получит в поединке такие травмы, что фактически выйдет из игры. Просто выступить против Мортариона — это уже деяние настолько колоссальной храбрости, что только такой безумец, как один из примархов, способен решиться на это. Такие рассуждения подсказали мне, каким сделать исход битвы, и навели на идею того, что самопожертвование Хана станет для Белых Шрамов стимулом, который поможет им отбить космопорт у формально превосходящих сил неприятеля. Мортарион обладает всеми преимуществами, кроме одного: он больше не может умереть. Он поставил на эту схватку всё, и ему есть что терять, а значит, и его легиону. Дары Хаоса поистине могущественны, но они, по сути своей, таят в себе семена саморазрушения.

Вот так последние кусочки головоломки встали на свои места. Танковая атака больше не будет триумфальной вылазкой на территорию врага, а превратится в похоронную процессию, выезжающую из разрушенного космопорта. «Небесная крепость» из давних источников обретёт новое название — платформа «Небесное око», или «Небо» из рассказа Гая Хейли «Долг есть долг» (сборник «Вестники Осады»). Вместо того чтобы возить примархов туда-сюда, она применяется как средство, с помощью которого Пятый легион прикрывает себя от обстрела с орбиты[3]. В итоге Белые Шрамы захватят космопорт с помощью лоскутной армии, собранной их советницей Илией Раваллион. Однако успех достанется им настолько высокой ценой, что на этом завершится их участие в повествовании. Данный триумф станет их личным достижением, последним вкладом в развитие Осады и кульминацией всего, что происходило с ними до сих пор.

Итак, источники сведений из реального мира порождают новые факты в мире вымышленном, а история V легиона в эпоху Ереси подходит к достойному завершению. Сейчас, когда в книге поставлена точка, очень грустно осознавать, что мы достигли конца пути. Я исключительно привязан к Шрамам и с теплотой писал о них. Но, по правде говоря, всё то долгое повествование о них вело легион к решающему противостоянию с врагом на Терре и к вопросу о том, справятся ли они с таким испытанием. Вспомните, что сказал Шибан-хан в самой первой повести о Белых Шрамах, действие которой происходит до Ереси, в славные дни Крестового похода:

«Иногда я представлял, как вёл бы себя, столкнувшись с неодолимым врагом, если бы мог только отступать, слабея после каждой стычки, глядя, как жизненная влага медленно вытекает из моих собратьев, как вокруг нас стягивается удавка. Я верил и надеялся, что смогу поступить по примеру орков и продолжить сражаться».

Данным изречением я руководствовался во всём, что когда-либо писал о Белых Шрамах. Надеюсь, что теперь, когда они наконец прошли испытание, молодой Шибан мог бы гордиться тем, как его легион проявил себя. Я также надеюсь, что читатели, проследившие путь воина от Чондакса до Терры, будут испытывать те же чувства.


Гвардия Смерти

Битва в порту Львиных врат заканчивается победой Белых Шрамов. Но это не значит, что их противник, Гвардия Смерти, отныне стал неинтересен или слаб. Иногда у читателей складывается впечатление, что автор изображает в качестве проигравшей стороны персонажей, которых он недолюбливает, а в качестве победителей, наоборот, тех, кому он симпатизирует. Порой такая критика серьёзно раздражает. Если бы никто из наших персонажей никогда не уступал (или не выигрывал) в сражениях «по-настоящему», то во всех книгах Black Library описывались бы только скучные ничейные исходы. На самом же деле мне очень нравится Гвардия Смерти: по-моему, это одна из самых интересных фракций во всём каноне.

Я знал, что им предстоит потерпеть сокрушительное поражение, но при этом мне хотелось достойно показать их. Они — серьёзный противник, а их культура и предыстория не менее богаты, чем у Белых Шрамов.

Так появились две концепции.

Первая состоит в том, что для Гвардии Смерти связь с Хаосом ещё в новинку. Они только выбрались из варпа и сразу вступили в бой на Терре. В отличие, скажем, от Пожирателей Миров или Несущих Слово, до участия в Осаде они не взаимодействовали с демонами на протяжении нескольких лет. Да, воины Мортариона уже имели дело с «якша», а также сражались бок о бок с союзниками, которые уже подверглись глубокой порче, но сами они, подобно Железным Воинам, до последнего избегали полного погружения в эмпиреи, пытаясь взять лучшее от двух миров. К моменту прибытия ко Дворцу они только начинают разбираться, в чём истинный смысл той великой перемены — их «удела». Гвардейцы Смерти обрели могущество, но ещё не понимают, как его использовать и куда направить. Естественно, они тщательно обдумывают последствия. Некоторые, вроде Морарга, настроены скептически, а другие, как Крозий, встречают новые веяния с восторгом. Такие разногласия доживут до 40К, и здесь мы предвосхищаем ту напряжённость, которая существует, например, между Ворксом и Драганом в «Повелителях тишины».

Второй аспект связан с Мортарионом. На протяжении всей работы над книгой я чётко понимал, что хочу показать его страшным противником, таким, что любой дважды задумается, прежде чем выступить против него. Во-первых, на это указывает его очевидная мощь: не зря же он сумел создать на Терре крепость упадка, насыщенную варпом, и накрыть весь Дворец волнами отчаяния. Во-вторых, мне понадобилось переосмыслить его действия, предшествующие началу Осады. И вот тут мы зашли на довольно опасную территорию.

Если начистоту, то я никогда до конца не понимал традиционное описание того самого «удела Гвардии Смерти».

Как обычно действует Хаос? Находит какую-либо слабость в персонаже, вцепляется в неё и начинает его искушать и уговаривать, пока жертва не увидит, что ей выгодно принять дары варпа. Это вроде сделки Фауста с Мефистофелем. Или как с вампирами: они ждут, что ты пригласишь их по своей воле. А если обратиться к давнему каноническому изложению Удела, то можно увидеть две неувязки: во-первых, там всё выглядит так, будто Мортарион не имел к произошедшему никакого отношения, а во-вторых, легиону ничего особенного не предлагали — на воинов просто давили так, что в итоге они сдались и приняли свою судьбу. Мне всегда казалось неправильным такое отношение к Гвардии Смерти.

Из этих соображений родился диалог между Мораргом и Остатком. Я долго и напряжённо размышлял над тем, стоит ли его включать в роман. Кому-то, безусловно, не понравится то, что я чуть иначе изложил мотивы Мортариона. Другие посчитают, что это перечёркивает сложившееся повествование, в том числе в романах «Ереси Хоруса» и 40k. Не подумайте, что я легкомысленно отнёсся к данной теме. После долгих раздумий я решил, что теория о том, что Мортарион оказывал большее влияние на те события, достаточно убедительна, и решил выдвинуть её на рассмотрение. Факт грехопадения Гвардии Смерти остаётся неизменным, но приобретает другое звучание, поскольку теперь мы по-новому представляем то, что известно Мортариону, и, что самое важное, то, когда он решил действовать. Сами по себе эти изменения — лишь крошечные смещения акцентов, однако их последствия весьма существенны. Я надеялся, что, собрав воедино различные образы Мортариона, мне удастся более логично и последовательно отобразить его развитие как персонажа, а также подчеркнуть тот факт, что он сам определяет свою судьбу. Его постоянные метания — не слабость, а следствие того, что примарха поставили в безвыходное положение, где он оценил и осознал границы своих возможностей, а в конечном счёте начал действовать, чтобы их преодолеть.

Как бывает со всеми важными эпизодами вселенной 40К, это лишь одна из версий. И звучит она из уст демона, явно не самого надёжного источника. Возможно, он лгал от начала до конца. Возможно, отчасти говорил правду. А может, ни словечка не соврал. Но если уж на то пошло, то, по моему мнению, нечто похожее могло произойти в любом случае. Как по мне, это делает Мортариона более интересным. Он — трагический персонаж, который пытается сохранить свой легион в целости перед лицом титанических сил, которые грозят уничтожить его воинов. Ему это удаётся, пусть и чудовищной ценой. Если перефразировать речи самого Остатка, нельзя просто забыть о нём, нельзя его жалеть — он примарх.


Внутренний дворец

Пока в космопорте разворачивается драма, основные боевые действия происходят за много километров от него, в самом Дворце. Именно здесь развиваются другие сюжетные линии: Киилер выпускают в руины, Локен отправляется на её поиски, Фо пробует создать своё оружие, а Вальдор преследует его. Дорн и Сангвиний стараются предотвратить полный развал фронта, тогда как Кхарн и недавно повышенные капитаны Сынов Хоруса собираются порубить линию обороны на куски. Суть каждого из этих противостояний, как бы они ни различались между собой, заключается в том, что здесь окончательно закрепляются образы сил Империума и предателей, знакомых нам по 41-му тысячелетию. Мы, авторы, уделили много времени — и вполне обоснованно — описаниям того, какими растленными стали армии хаоситов за время Ереси. Однако наступила та фаза конфликта, когда сторонники Империума наконец готовы признать, что Единство обречено на провал, и если человечество хочет выжить, то ему следует отыскать какие-то иные доктрины и принципы. Именно с этого момента, как гласила давняя аннотация к книгам по 40К, людям говорят: «забудьте о предсказанном прогрессе и развитии», и над ними смыкается мрачная тьма.

Мы видим это на примерах Киилер, которая начинает создавать Имперский культ в виде, уже вполне узнаваемом для жителя далёкого будущего, а также Дорна и Вальдора, которые под бременем командования начинают обдумывать то, что до Ереси сочли бы немыслимым. Но, на мой взгляд, самым ярким олицетворением этих перемен стал Сигизмунд.

Не буду скрывать: начиная работать над его историей, я нервничал больше, чем при описании любого другого персонажа, учитывая, какое место он занимает в легенде об Осаде. Сигизмунд — герой Империума, в нём воплотились все принципы государства. Он — сказочный витязь, который убивает всех вожаков противника и обретает лавры чемпиона Императора, он в одиночку возрождает Крестовый поход, только уже в новом, более тёмном обличье. Каким же его изобразить? Как сделать миф о нём достоверным?

Подсказки я отыскал в произведениях других авторов: в «Возвышении Хоруса» Дэна Абнетта, в «Багровом кулаке», «Храмовнике» и иных произведениях Джона Френча, в «Предателе» и «Чёрном Легионе» Аарона Дембски-Боудена, а также, естественно, в «Первой стене» Гэва Торпа. В самом начале Ереси мы познакомились с Сигизмундом как с самым известным воином среди всех легионеров, несравненно искусным бойцом, которого все прочие жаждут превзойти. Когда начинает развиваться сюжет «Боевого Ястреба», дела уже обстоят иначе. Сигизмунду не доверяет его примарх, и он уже не раз терпел поражения в поединках. Что-то пошло не так, блеск его славы угасал. И в «Первой стене» мы узнаём, что именно: если предатели жадно хватались за любые преимущества, даруемые им богами, Сигизмунд (как и большинство его братьев из Имперских Кулаков) неуклонно придерживался старых правил. Даже когда доказательств могущества веры становится всё больше, воин по-прежнему не замечает, как она важна. Дело не столько в том, что ему не хватает физической силы. Причина скорее в его сознании или, возможно, в душе.

Но тут речь идёт об особой вере, не несущей в себе ничего хорошего. О рвении, которое Император стремился подавить в первую очередь. Именно такой образ действий толкает человечество в объятия варпа, связывая расу людей с теми самыми силами, которые хотят её поглотить. Эта религия зиждется не на милосердии и сострадании, а на фанатизме и слепой преданности. Она даже приносит результаты, ибо наделяет свою паству грозной мощью, но вместе с тем являет собой лишь ещё одно отступление от идеалов Единства, ещё один гвоздь в гроб недолговечных «прогресса и развития».

Для меня Сигизмунд — знаменосец решающего сдвига. Полностью отдавшись этой вере, он становится одновременно и непобедимым, и пугающим. В нём воплощается суть Империума 41-го тысячелетия, ведь он жаждет только сокрушить своих врагов, думая не о том, чего он достигнет своим триумфом или как будет выглядеть успех, а только о том, что так надо. Вот уж действительно без пощады, и уж точно без сожалений. Изначально я планировал описывать поединок между Кхарном и Сигизмундом от лица последнего, где чемпион Императора в момент озарения увидит, насколько испорчен Пожиратель Миров. Но ближе к концу я решил всё переиграть и предоставить последнее слово берсерку. Вместо того чтобы сожалеть о своём разложении, Кхарн изумляется тому, в какое чудовище превратился Сигизмунд. Так мы подходим к чётко очерченной бесконечной войне в 40К, где обе стороны одинаково лишены положительных черт, и видим, что перед человечеством стоит жуткий, неотвратимый выбор. Оно сможет выжить (в каком-то смысле), только если поклянётся в верности одной из двух ужасных сил: богам варпа или трупу на Троне. Никакой альтернативы, никакого выхода, никакого счастливого конца.


За пределами Дворца

Или почти никакого. Возможно, несколько непослушных фигур ещё не убрали с доски. Последняя нить касается самых интригующих личностей — Вечных. С момента их появления в «Легионе» и на протяжении многих последующих книг они стали одними из самых увлекательных персонажей разворачивающейся драмы. Из романов «Под знаком Сатурна» и «Мортис» мы узнали, что они действовали очень давно — до создания примархов, до эпохи Объединения, даже до третьего тысячелетия. Эрда предстаёт перед нами как обладательница невероятной силы, способная разбросать в пространстве и времени самых могучих воителей, когда-либо созданных. Олл Перссон, в свою очередь, — самый первый магистр войны, старый соратник Императора. На примере Джона Грамматикуса мы наблюдаем, как бывшее орудие в руках ксеносов получает власть над пугающим искусством. Где они окажутся? Мы пока не знаем. И наши герои тоже. Нам известно только, что они сыграют роль в заключительном противостоянии, но будут ли они повержены или, каким-то образом уцелев, понесут факел памяти в мрачную тьму далёкого будущего? Об этом расскажут другие книги.

А сейчас мы приближаемся к концу Осады. Впереди всего две части серии, но в них содержатся самые хрестоматийные моменты канонической истории: защита Ангелом врат Вечности, отключение щитов на флагмане и, конечно, нетленный поединок на «Мстительном духе». Зная немного о том, что ждёт нас впереди, я не могу дождаться того дня, когда смогу прочитать эти книги.


Крис Райт

Брэдфорд-на-Эйвоне Февраль 2021 года


БЛАГОДАРНОСТИ

Спасибо всей команде BL за то, что помогли мне дотащить проект до финишной черты. Особая благодарность Нику Кайму и Джейкобу Янгсу, которые ведут эту серию с самого начала. Всё это стало возможным лишь потому, что они давали великолепные редакторские советы и алхимически преобразовывали сбивчивые фразы запутавшихся авторов в бесценные информационные материалы. Рэйчел Харрисон, как всегда, позаботилась о великолепных иллюстрациях и дизайне. И конечно, я не забываю о своих коллегах, соавторах «Осады»: Дэне Абнетте, Аароне Дембски-Боудене, Джоне Френче, Гае Хейли и Гэве Торпе. Все они из кожи вон лезли, помогая мне с этой историей. Несомненно, работа над романом из цикла «Осада Терры», проведённая совместно с такими неописуемо творческими людьми, стала ярчайшим событием в моей профессиональной карьере. Я очень рад, что мне удалось поучаствовать в таком деле.


ОБ АВТОРЕ

Крис Райт — автор романов «Шрамы» и «Путь Небес» из цикла «Ересь Хоруса». Его перу принадлежат книги «Леман Русс. Великий Волк» и «Джагатай-хан. Боевой Ястреб Чогориса» из серии «Примархи», повести «Братство Бури», «Волчий Король» и «Вальдор. Рождение Империума», а также сценарий аудиопостановки «Сигиллит». В рамках мира Warhammer 40,000 он написал произведения «Врата Хельвинтер», «Повелители тишины», «Крипты Терры. Прогнивший Трон», «Крипты Терры. Полая гора», «Хранители Трона. Легион Императора», «Хранители Трона. Тень регента» и многие другие. Кроме того, он создал множество книг по вселенной Warhammer, а также роман «Кровные узы» из серии Warhammer Crime. Крис живёт и работает в Брэдфорде-на-Эйвоне, на юго-западе Англии.

  1. Тоб, или «суданское платье», — длинный кусок материи, как правило, из натурального хлопка или шёлка, который обматывают вокруг тела, сначала завязывают на поясе, а потом перекидывают выше и закрепляют булавками. — Прим. редактора
  2. Этот эпизод, похоже, основывается на диораме, выпущенной много лет назад. В письменных источниках я не нашёл никаких упоминаний о том событии, но сама по себе диорама шикарная. — Здесь и далее прим. автора
  3. Рабочее название книги на самых ранних стадиях, после того незабываемого мозгового штурма с участием всех авторов, где мы немного увлеклись, звучало как «НЕБЕСНОЕ БЛЮДО». Этот вариант тревожно долго крутился у меня в голове.