827
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас= 1416
|Всего = 23
}}
''Расстояние от стены до врага: 106 километров''.
== '''ЧЕТЫРНАДЦАТЬ''' ==
'''Стигийский ангел'''
[[Файл:Shiban-Mortis.jpg|мини|''Тяжелораненный Шибан сопровождает выживших'']]
== ПЯТНАДЦАТЬ ==
'''К обещанию лучшего мира'''
'''Печать Синистер'''
'''Огненный ад'''
''Императорский дворец''
Это началось у западных стен, на участке между Восточной полусферой и Наружным бастионом. Он представляла собой изгиб из залитого камнебетона и необработанных металлических плит, уложенных поверх естественного гранитного кулака, который выступал из плато, словно зуб. Ему присвоили название орудийный кластер 251, но солдаты называли его “Пенёк”. Верхние ярусы занимали тяжёлые орудия. Там были магнитные мортиры, цикло-требюшеты и пушки, проглатывавшие снаряды, предназначенные для военных кораблей. Любое из этих орудий могло уничтожить целый полк, могло уничтожить титан. До тех пор, пока для них не нашли новую цель, ни одно из них не стреляло со времён последних битв Объединения. Они были старыми, постепенно ржавели и разрушались, пока их не вытащили со складов и отведённых для трофеев подземных хранилищ и не поставили на стену. Техножрецы нового Адептус Механикус Загрея Кейна заново освятили их функции и пробудили духов. Чтобы напитать их с Кладбищ Клинков на далёком севере привезли изготовленные до Объединения боеприпасы. К тому времени как на западной стене сгущалась ночь, каждое орудие вело огонь уже в течение пяти часов. Свет фонтаном изливался из стволов батарей. За стеной вспыхивали взрывы. Ползущие и скользящие машины катились вперёд метр за метром, рыча под куполами энергии, которые извергали молнии, получая попадания. Стоял непрерывный шум: раскатистый и нерегулярный барабанный бой, дрожавший в воздухе и пронизывавший до костей.
На самом нижнем из оружейных ярусов Юлий Камрей на секунду закрыл глаза и покачнулся. Из его ушей текла кровь. Он служил на стене с самого начала осады. Сначала он думал, что ему повезло, место находилось далеко от нижних линий, располагалось высоко и было окутано слоями пустотных щитов, которые находились внутри щита эгиды – самое безопасное место, что только можно найти на войне. Затем появился враг, и орудия начали стрелять. Сначала их грохот заставил его заплакать от потрясения и силы. Потом он просто оглох. Это не имело значения; он был офицером-корректировщиком, и слух не требовался чтобы смотреть на схему падения снарядов. Из его ушей непрерывно текла кровь. Глухота не помогала. Звук выстрелов вгрызался в плоть и кости. Каждый залп пронзал его насквозь. В то время, сокращавшееся время, когда он покидал стену и спал, он просыпался снова и снова, потому что измученные мышцы и кости горели от боли. Год назад он был молод, но теперь он ковылял и хромал, дрожал и трясся под дуновением пушек. Ему казалось, что они разрывают его на части, что орудия были чудовищами из историй Долгой Ночи, а он был их добычей, с которой играли, перед тем как сожрать.
Темнота позади век Юлия становилась красной, когда вспышки пушек просвечивали сквозь кожу. Вены проступили линиями алых молний.
Вспышка…
Скоро ему придется открыть глаза.
Вспышка…
Он открывал глаза, смотрел на вспышки огня и корректировал дальность, а затем возвращался, засыпал и плакал…
Вспышка…
Закончится ли это когда-нибудь? Можно ли это назвать жизнью? Неужели не осталось ничего, кроме вечной войны и медленного разрушения мира?
Ещё одна вспышка, словно в ответ на его мысли. Но... но свет теперь был не красным, а жёлтым и ярким, словно сиянием солнца. Он не исчез. Свет становился всё ярче и ярче, пока ему не захотелось отвернуться. Он не мог отвести взгляд. Не мог моргнуть. Не мог кричать, когда тот горел…
Затем, так же быстро, как орудийная вспышка, он смог увидеть. Не землю за стеной или всплеск плазмы и взрывчатки, а что-то другое, что-то настолько ясное, что мгновение он не мог в это поверить.
Широкая платформа из серого камня простиралась под его ногами к голубому небу. В его голубых глубинах висели три серповидные луны. Отяжелевшие от цветочных бутонов и увитые виноградными лозами деревья раскачивались под платформой. Он чувствовал запах пыльцы и аромат. Должно быть, стоял сезон цветения. Скоро цветы превратятся в плоды. Насекомые деловито сновали среди ветвей, двигаясь с ловкой целеустремлённостью, порхая между лепестками. Иралкеаос… это был Иралкеаос и платформа фруктового сада. Дом, настоящий дом. Да... Должно быть, он крепко спал и провалился в кошмар, который длился до самого рассвета.
Да… кошмар. Кошмар…
Но это было в прошлом, и он был дома. Ему двадцать лет, и сон, в котором он попал в ловушку войны в далёком мире, был ничем... ничем… причуда, вызванная обильной едой и прошлогодним нектарным вином. Да… вот в чём дело. Он посмотрел на землю за краем платформы, на море колышущихся зелёных листьев и апельсиновых цветов. Немного помедлив, он начал спускаться к деревьям, подошёл к краю платформы, спрыгнул и стал гулять среди них. Ещё есть время для долгой прогулки, прежде чем солнце достигнет пика; потом он пойдёт назад, и его будет ждать еда, и, возможно, сёстры и отец вернутся из… где бы они ни были.
– Юлий... – раздался у него за спиной голос. Он не стал оглядываться. В этом не было необходимости. Голос принадлежал его невесте, и она стояла там, живая и здоровая. Гниль лёгких забрала её во сне, и поход в армию нового Империума в попытке сбежать от её образа со сморщившейся на костях серой кожей… просто кошмар. Она была там, позади него.
Он почувствовал, как её рука скользнула в его ладонь. На мгновение он заколебался, но потом вспомнил, что, конечно, это было правильно, что её пальцы всегда напоминали наощупь изгибавшийся хитин. Всё было так, как и должно быть. Это было всё, чего он хотел. Здесь и сейчас.
– Пойдём, мой милый, – произнёс её голос. Он был мягким и мурлыкавшим. Идеальным. – Пойдём, давай прогуляемся среди деревьев, ты и я.
Он кивнул, улыбнулся, но по-прежнему не поворачивался, чтобы посмотреть на неё. Часть его, очень далёкая часть, знала, что он не должен смотреть, что что-то сломается, если он это сделает.
– Сколько мы можем гулять? – спросил он.
– Вечно, мой милый, – ответил её голос. – Пойдём, покажи мне дорогу.
Он кивнул и зашагал прочь. Ветер разносил в воздухе аромат деревьев, и солнце ярко светило ему в лицо.
Юлий Камрей шагнул с края орудийной платформы. Он падал и не открывал глаз. Через секунду после его последнего шага с платформы в десяти метрах от него спрыгнул ещё один человек. Затем ещё и ещё, с многоярусных платформ и со стен. Некоторые шли, некоторые бежали, некоторые прыгали с райским светом в глазах. Другие пытались остановить их, удержать. Офицеры и товарищи кричали, бросались к ним и пытались оттащить назад. У них не получилось. Тела падали с западных стен, словно сметённые со стола кукурузные зёрна. Они кувыркались, ударялись, разрывались на части.
Огонь орудий начал стихать. Боеприпасы перестали поступать со складов. Приказы и требовавшие подтверждения команды прервались. В соединении плазменного реле под орудийным кластером старший префект настроила топливопроводы на перегрузку. Остальные операторы были уже мертвы. Она плакала и улыбалась, нажимая последнюю клавишу. Огонь гейзером поднялся по тепловым шахтам и взметнулся в темнеющее небо. За мгновение до того, как префект превратилась в пар, она увидела свет далёкого места и поняла, что теперь ей никогда не придется жить вне объятий этого сна.
Высоко над щитами Дворца огни мёртвого “''Император Сомниум''” превратились из ослепительно ярких в чёрные. Звёзды стали размытыми охристыми и расколотыми красными. Коснувшийся Терры солнечный свет превратился в тень. Багровые полярные сияния протянулись в небесах, поглощая свет солнца, словно это была космическая лампа, сиявшая теперь сквозь залитое кровью стекло.
По стенам, подобно разнесённому ветру запаху распространился исход. Он коснулся тех, кто находился внутри стены и снаружи. Подобно воде, текущей в расколотую скалу, зов райской сирены нашёл каждую трещину и щель. Он нашёл тех, кто откликнулся на его мелодию. Теперь его звук и зов превратились в какофонию. Люди просыпались с песней в глазах, и их руки уже были красными.
Те, кто не поддался его власти, почувствовали его. В своих покоях, один в редкий момент между приходом и уходом войны, Малкадор ощутил, как у него опустились плечи, и внутренняя усталость заставила закрыть глаза и подумать о времени, когда будущее было живым.
В глубине убежищ люди кричали во сне.
Некоторые просыпались и плакали, когда золотое обещание, которое они не могли вспомнить, исчезало за пределами досягаемости.
Командир танка зажёг последнюю лхо-папиросу и позволил падавшему пеплу воспламенить прометий.
Глядя на разбросанные и лежавшие на столе документы, Кирилл Зиндерманн обнаружил, что смотрит на название небольшого тома в тканевом переплёте, который, похоже, стоял на одной из немногих полок Симпозиума. ''Игнаций Каркази'', гласила надпись на корешке: ''Мечты об империи''. Он почувствовал, что думает о старых временах, временах, которые казались проще, временах, которые теперь казались драгоценными и хрупкими. Он понял, что плачет и не может остановиться.
В Санктусе и Европе некоторые мужчины и женщины, которые держались месяцами, просто легли, пока над ними вспыхивали щиты, кричали их товарищи и вражеский огонь освещал небо.
В пещерах Адептус Механикус Геронтий-Чи-Лямбда запер дверь в аугменториум. Данные причинно-следственных прогнозов, которые он запустил, висели в инфобуфере, сияя, как самая ясная и священная истина, какую он когда-либо видел. Неизбежность. Определённость без права на ошибку. Он медленно лёг в колыбель первичного процесса. Он пропел мантру, и пилы начали вращаться, оживая. Вспыхнули лазерные резаки. Он начал отключать своё познание по частям, но часть его по-прежнему работала и бодрствовала, когда машины разбирали его металл и плоть.
И на стокилометровой Меркурианской стене сотни людей просто пошли к горизонту. Это были солдаты, техноадепты и обслуживающий персонал, офицеры и слуги, ветераны и вники. Они шли и не видели пламени ада и горевших богов-машин. Они видели и слышали только обещание сбежать от отчаяния. Обещание, до которого им просто нужно дойти. Они продолжали видеть его, когда падали и молчали до самого конца.
''Стратегиум Великое Сияние, бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин''
Дверь в зал закрылась. Затворы и замки встали на место со скрежетом идеально смазанных шестерёнок и урчанием генераторов поля. Рогал Дорн мгновение не двигался, только смотрел на дверь. Тени на его лице стали глубже. Он моргнул, но не пошевелился. В этот момент, почти в одиночестве, он был статуей, застывшей между позами.
– ''Ты встревожен'', – произнёс голос из установленного на столе в центре зала вокс-передатчика. Даже сквозь скрежет и треск помех голос звучал мелодично.
– Обстоятельства не допускают другого ответа, – сказал Дорн.
– ''И всё же ты видишь победу'', – сказал Сангвиний. – ''Ты знаешь, что мы одержим верх''.
– Победа – это не судьба. Это акт воли.
– ''Возможно, брат мой. Но, возможно, это и то и другое''.
– И то и другое? – выдохнул Дорн и обернулся. Он отодвинул от стола один из каменных стульев и сел. Металл и керамит его доспехов звякнули о мрамор и гранит. Он провёл рукой по подбородку, а затем положил его на костяшки кулака. Его взгляд остановился на вкраплениях хрусталя и минералов в полированном камне столешницы. Он ничего не сказал. Вокс шипел и трещал.
– ''Мне скоро нужно идти, брат'', – сказал Сангвиний. – ''Они послали орду против сбитой платформы “Аргус” на внешних укреплениях Европы''.
– Прилив наступает со всех сторон, – заметил Дорн.
– ''Как всегда было и всегда будет'', – ответил Сангвиний. – ''Ты – стена, о которую он разбивается, брат''.
– Я равен ему?
– ''Вопрос, который ты никогда раньше не задавал, и не тот вопрос, который хочешь задать сейчас''.
– Кто-то хочет встретиться с Преторианцем, лорд Архам.
Архам оторвал взгляд от данных, что прокручивались на планшете в руке. В двух шагах от него стоял навытяжку старший помощник командующего. Калит, так звали этого человека. Новое, свежее лицо, заменившее Хейли. Мужчина выглядел смущённым.
– Преторианец в настоящее время недоступен. Если это особенно важно, он может встретиться со мной.
Он снова посмотрел на поступавшие данные. Половина сообщений о стратегическом статусе со стен были серыми – потерянная или неполная информация. Это было всё равно что постепенно слепнуть.
Его мысли вернулись к Преторианцу, которого он оставил в зале для совещаний. Остальные члены военного совета ушли уже час назад. Большинство присутствовали как призраки искажённого голографического света или как голоса, которые потрескивали из-за ненадёжной вокс-связи. Архам остался с Преторианцем, но связь с лордом Сангвинием прервалась. Только она была почти без помех. Они обсудили детали ситуации, а затем, по едва заметному сигналу, Архам оставил своего повелителя одного поговорить с братом. Тени собрались на лице Дорна, когда он сел за стол и закрылись двери. Архам жалел, что оглянулся и увидел их.
– Лорд... – начал помощник, его голос затих. Архам услышал, как мужчина сглотнул.
– Да?
– Я… Я не думаю, что эта личность будет… Я полагаю, он должен встретиться с Преторианцем.
Архам поднял голову и выключил поступавшие данные. Теперь он видел влагу на коже мужчины, дрожь в его теле. Он был в ужасе. Нет... это был не просто ужас. Это была реакция смертного бежать. Старое первобытное стремление убежать от темноты и взгляда хищника. Он хотел убежать, но не от Архама.
– Кто он? – спросил Архам.
Мужчина не ответил, просто отступил и поднял руку, указав на стоявшую в дальнем конце прихожей фигуру.
Архам присмотрелся. Он увидел…
Он увидел человека в чёрном.
Тёмные глаза смотрели на него из паутины татуировок, покрывавших шею, щёки и голову. Угольно-чёрные кентавры, звери и звёзды вставали на дыбы, рычали и вращались. Мужчина держал руки за спиной. На серо-чёрной униформе не было никаких символов, кроме заколок в виде головы льва на высоком воротнике. Архам почувствовал, как его охватывает инстинктивное желание отвернуться. Голова начала поворачиваться, глаза заморгали. Он задержал взгляд на незнакомце, который едва заметно кивнул.
Помощник переступил с ноги на ногу.
– Лорд, я не знал, что...
– Вы можете идти, старший Калит, – сказал Архам, по-прежнему не сводя глаз с незнакомца.
– Да… Я... Благодарю вас. – Помощник поспешил прочь. Архам по-прежнему не двигался.
– Я вас не знаю, – наконец сказал он.
– Я – Аурум, первый префект Четвёртого дома.
– Преторианец занят.
– Он примет меня, – сказал Аурум. – Он должен.
Архам всё равно не двигался.
– Почему вы здесь? Титаны ордо Синистер не подчиняются командам Преторианца.
– Именно поэтому, – ответил Аурум и поднял руку. Конус золотого света появился из кольца на его пальце. Внутри света символы льва и орла кружили друг вокруг друга, один ревел, другой визжал, взлетая. Это был редко используемый символ, но Архам знал его и знал, что он означает. И означал он только одно.
Конус света исчез.
– Я встречусь с ним, – сказал Аурум.
Архам медленно кивнул и повернулся к двери зала.
Рогал Дорн долго молчал в тишине. Возможно, за его глазами прокручивались реальные и мнимые битвы. Возможно, на мгновение он почувствовал, как волна вечности обрушивается на крепость, которую он построил.
– Почему наш отец не разговаривает со мной? – наконец спросил он.
– ''Мы ведём эту битву, а Он ведёт ещё более великую битву'', – ответил Сангвиний. Звук отдалённого взрыва прокатился сквозь треск вокса подобно грому. – ''Ты же знаешь это. Ты же знаешь, Рогал, что Он доверяет тебе больше всех из нас''.
– Тьма у стен, и на горизонте нет никаких признаков помощи, ни слова от Льва и Робаута. И всё же наш отец молчит.
– ''Силы отчаяния давят в эфирном царстве, брат мой. Ты знаешь это, ты слышал Малкадора. Океан течёт и прорывается над нами и сквозь нас. Теперь мы – камни, которые разбивают волну или разрушаются ею. Мы являемся частью этого. Это мы. Верь в себя, брат. Так же, как и в нашего отца. Он знает тебя и знает, с чем мы столкнулись, и поставил тебя на стены, чтобы встретиться с этим лицом к лицу. Разве это не говорит само за себя?''
Дорн помолчал, а затем посмотрел туда, где в полутьме потрескивал вокс.
– Я не могу это увидеть. Я не могу почувствовать сущность этого. И если эти проблемы исходят из варпа, то они сами по себе являются атакой, атакой, которую я чувствую, но не вижу режущего лезвия меча. Это битва, о которой я не знаю, если...
– ''Скажи это'', – произнёс Сангвиний. – ''Правда – оружие и щит''.
– Это битва, в которой я буду сражаться до конца. Я не знаю, смогу ли я выиграть её. – Черты его лица казались высеченными из мрамора. – Все жертвы, которые были принесены, каждый поступок, совершенный во имя выживания, и теперь падает молния. Что останется после такой войны? Что может остаться?
Новое потрескивание в воксе, и звук проходящего воздуха, который говорил, что Сангвиний поднимается, щелчок выстрела в битве, в которой он сражался, когда разговаривал с братом.
– ''Что может сказать наш отец, что это изменит?'' – спросил Сангвиний, и Дорн поднял голову, услышав изменившуюся интонацию в голосе брата. – ''Есть жертвы, которые ещё только предстоит принести. Конец близок, брат. Этому, как и всему остальному, придёт конец, и даже не смотря на потери многое выстоит''.
– Я верю в это, – сказал Дорн. – Из Его уст это стало бы уверенностью. Вот что я боюсь, возможно, проиграл в этой битве, брат – уверенность.
Вокс снова затрещал, как будто Сангвиний собирался с ответом.
Замки на ведущей во внешний зал двери открылись. Прозвучали предупреждения о принудительной разблокировке.
Металлические пластины втянулись в каменную раму. Дорн посмотрел на вошедшего Архама. Преторианец сидел за столом совета, сцепив руки под подбородком. Глубокие тени собрались в чертах его лица. Вокс-рожок на столе затрещал и издал помехи.
– ''Что случилось, брат?'' – спросил голос Сангвиния.
Под пристальным взглядом Дорна Архаму не понадобился вопрос, чтобы заговорить.
– Милорд, прибыл префект ордо Синистер. У него символ воли Императора.
На секунду Архаму показалось, что он увидел вспышку в темноте глаз своего повелителя.
– Пусть войдёт, – сказал Рогал Дорн.
Префект Аурум не стал отдавать честь или кланяться. Быть смертным и стоять в присутствии примарха было опытом, который мог сокрушить или возвысить. В любом случае, это никогда не было опытом, который проходил без последствий. Даже тем, кто служил рядом с Рогалом Дорном и его братьями, пришлось приспособиться, чтобы научиться позволять воле подавлять реакцию, которую их тела и умы испытывали к таким существам. Аурума это не касалось. Он стоял неподвижно, с бесстрастным лицом. Архам слышал его сердцебиение – оно не участилось ни на удар.
Он был изгоем, ультрапустым. Как и все офицеры ордо Синистер, последнего из Когтей Императора. Мысль соскальзывала с них. Глаза и разум отворачивались, не желая смотреть на что-то, что выглядело и двигалось как человек, но не являлось им. Они были ничем, дырами в реальности, которые имели форму живых существ.
Рогал Дорн посмотрел Ауруму в глаза.
– Мой отец, – сказал он. – Он послал вас.
Аурум кивнул.
– Он говорил с вами? – Веки моргнули над бледными глазами Аурума.
– Мне приказано, – ответил он и поднял левую руку. На ладони лежала круглая печать из камня, чёрного, как обсидиан, но более тёмного, его глубины казались абсолютной бездной под гладкой поверхностью. Сначала Архам ничего не мог разглядеть. Затем он увидел линии и изгибы львиной головы, развевавшуюся гриву и оскаленные клыки.
– Я отдаю её вам, лорд Преторианец, – произнёс Аурум.
Рогал Дорн посмотрел на печать.
– Почему? – спросил Дорн.
– Потому что Он повелел и приказал.
– Сейчас?
– Сейчас, – кивнул Аурум и положил печать на стол.
– Задействованы мощные резервы, враг раскалывается и отступает от стен, мои братья приближаются, баланс остаётся за нами. – Рука Дорна потянулась через каменный стол, а затем остановилась. Он смотрел на печать так, словно пытался заглянуть сквозь неё, как сквозь затемнённое окно, в место за стенами своего мира. – И всё же Он посылает вас сюда сейчас.
Он посмотрел на Аурума. Глаза префекта встретились с глазами Преторианца. Изображения зверей и воинов на его лице менялись, словно двигавшиеся по ночному небу созвездия.
– Час настал. Так написано.
Рука Дорна слегка отдёрнулась, отстранившись от печати и того, что она означала.
– Что это значит? – спросил Архам.
Дорн молчал, затем посмотрел на магистра хускарлов. Лицо оставалось спокойным, контроль по-прежнему сохранялся, но теперь в глубине глаз что-то появилась – трещина, а за ней не огонь гнева или ярости, а пустота, чернота вакуума, в которую можно упасть и никогда не достичь дна.
– Это значит, что дела обстоят не так, как я их себе представлял. Это значит, что мой отец говорил. Это значит, что катастрофа ближе, чем я надеялся. Больше нет такого оружия, которое нельзя и не следует использовать, и нет надежды на то, что победа будет что-то значить. – Рогал Дорн взглянул на вокс-передатчик, как будто его брат был там, сидел напротив за столом. – У меня есть ответ.
– ''Брат''…
– Это единственный способ выжить. Последняя жертва. В конце концов, разве не для этого нас создали?
Дорн протянул руку, его пальцы разжались, чтобы взять печать. Архам почувствовал, как в нём пробудилось инстинктивное желание сбросить печать со стола. Он ощущал его за гранью мыслей. После этого ничто не будет прежним. Печать и то, что она означала, были ответом на вопрос, который Архам не слышал произнесённым.
– Лорд…
– Так и должно быть, Архам, – сказал Дорн. – Так повелел мой отец, и поэтому я должен сделать то, что должно быть сделано.
Его рука сомкнулась на печати и подняла её.
– Печать ордо Синистер ваша, и мы тоже ваши, – сказал Аурум и опустился на колени. – Титаны нашего ордо выступают по вашей воле.
Рогал Дорн посмотрел на Архама.
– Передай сообщение Загрею Кейну и командующим стен. Открыть запасы оружия. Все. – Он оглянулся на преклонившего колени префекта ордо Синистер.
– Встаньте, – сказал он, – и, моей волей, выступайте.
''Могила Каралии, Меркурианская-Ликующая зона поражения''
Луч ударил с небес и прорвался сквозь переплетение балок. Ржавый металл взорвался раскалённым газом и расплавленными брызгами. Он поразил нестабильные щиты “Пса войны”, пробил и сорвал их. Машина задрожала. Повреждённые суставы закричали. В полукилометре макроснаряд поразил склон холма и взорвался. Огненный шар поднялся в небо, расширяясь и набухая.
< Обнаружены титаны! > пришло сообщение Дивисии. < Двадцать градусов по правому флангу. Множественные ответные сигналы. Множество активного оружия. Приближаются! >
< Снижение подачи энергии на оружие, > отправил Карто. < Если мы продолжим, нам не хватит мощности, чтобы двигаться. >
< Четвертая манипула, ответьте, > спросил Тетракаурон по широкой связи. В ответ проревели помехи и повеяло разложением. Накал пылал оранжевым и стал почти жёлто-белым. Загудели статусные схемы. Данные о целях и дальности завращались геометрическими узорами. И огонь там был чёрным. Гигантские всполохи угольно-чёрного цвета, их сердца казались чернее ночи там, где жар был наибольшим. Очертания остальных подразделений выглядели статуями оранжевого и красного цвета, окружёнными ореолами командных данных. Интерфейсные помехи прокатились по накалу, закипая спиралями наполовину сформированных цифр. Тетракаурон почувствовал на языке привкус кода, пепла и желчи. Они кипели по всему миру, протекали и дышали сквозь машины Игнатума. “''Регинэ фурорем''” чувствовал это. “Владыка войны” вздрогнул и шагнул назад. Разбивавшиеся звёзды кода вспыхнули перед глазами Тетракаурона. Он услышал, как у него перехватило дыхание.
Они находились в лабиринте могилы Каралии, в переплетении балок и полуразрушенных металлических фундаментов, которые служили корнями зарождавшегося улья Каралия. Выравнивание Дорна не смогло удалить макроструктуры, вокруг которых начала расти остальная часть будущего города, поэтому они были оставлены, скрученные и искорёженные, в складке земли зоны уничтожения. Это было плохое место для любого сражения – окружённое возвышенностью, мёртвая точка для стрелявших прямой наводкой орудий Меркурианской стены. Это было место для смерти.
Фронт битвы протянулся от берега озера Фосс. На поле боя были сотни вражеских титанов.
Сотни.
Легио Игнатум вышел им навстречу, а затем растянулся от первой точки боя в пятидесятикилометровую линию. Битва не прекращалась ни на секунду: реакторы работали на грани перегрузки, машины сменяли и прикрывали друг друга, пока втягивали свежий огонь в своё сердце. Обстрел со стен удерживал равновесие. Они шли вперёд, всей мощью погружаясь в наступавшего противника. Затем стрельба настенных орудий ослабла, и небо стало ярким от огня и вспышек детонации: орбитальный взрыв, массовая гибель нескольких кораблей. Обломки падали, прочерчивая небо. Контрнаступление прекратилось, переросло в побоище, растянувшееся на десятки километров, машины Игнатума и Мортис рассекали воздух линиями огня. Они не могли связаться со стеной, а когда пытались, единственным ответом становилось бульканье помех, похожее на последний вздох.
Боевой группе Тетракаурона, первой из легио вошедшей в огненный ад, было приказано вернуться к стене. Сорок титанов из пятидесяти пяти, вышедших за стену. У всех были шрамы, многие получили повреждения; ни у кого не осталось кинетических боеприпасов. Поэтому они возвращались к Меркурианской, чтобы заправиться, перевооружиться, а затем снова вступить в бой.
Они находились в десяти километрах от основной линии боя, когда начался орбитальный обстрел. Лучи энергии потянулись сквозь облака. Снаряды падали, зарывались и взметали землю и огонь в воздух. Подземные ударные волны открыли трещины под ногами титанов. В полную силу их пустотные щиты могли выдержать орбитальную бомбардировку. С объединёнными щитами и синхронизированной работой оружия и реакторов, они смогут справиться и выиграть сражение с машинами в масштабе боевой группы. Двигавшиеся на текущей скорости и преследуемые выстрелами, они не были готовы.
Их поймали в идеальном месте, чтобы умереть. Прижатые огнём. В клетке.
Ещё один луч упал на пустую землю и превратил её в светившуюся лужицу стекла.
< Возвращавшийся к линии фронта титан потерян, > отправила Дивисия. < Ответных сигналов нет. Куда, во имя истины машины, они подевались? >
< Всем подразделениям, максимальная готовность. >
< Обнаружен титан! > крикнула Дивисия. < Восемьдесят пять градусов по правому флангу! >
Тетракаурон мог почувствовать её вопрос – как он оказался на их фланге?
Другие манипулы и машины боевой группы тоже увидели это – предупреждающие и прицельные сигналы зашипели в накале. Тетракаурон обратил взгляд “''Регинэ фурорем''” в сторону новой угрозы. Тень в красно-оранжевом мире, изображение, набросанное карандашом на багровом фоне.
< Я не могу прицелиться в это. > Карто.
< Откуда он здесь? Как он прошёл через линии легио? > Дивисия.
< Сосредоточиться, > велел он и почувствовал, как его спокойствие отразилось в связи.
Прицел Тетракаурона мигнул, и вражеская машина теперь была близко, намного ближе, как будто обрезали часть ленты времени и пространства. Дивисия была права; титан не должен был находиться здесь. Основное сражение легио велось в добрых трёх километрах впереди, освещая подбрюшья облаков вспышками выстрелов.
< Оружие заряжено. >
Жар пробежал по спине. Правый кулак пылал. Он чувствовал вкус молнии.
< Мощность перезарядки щита падает. >
Нарисованные в цветах погребального костра колоссы превращались вместе с ним, его родичами, его братьями и сёстрами, в огонь и железо.
< Всем подразделениям, поворот и энергию на оружие. >
Скрап-код размывал накал, кипя, словно унесённый ветром пепел. Тень приближалась, оставаясь неподвижной, вырезанная в истине дыра, на которую не следовало смотреть. Голоса экипажей титанов расплывались и сливались, когда энергия наполняла боевые машины, а их дух пылал.
< Оружие готово к стрельбе, сбой огня по площади. >
< Что это такое? >
< Оружие не наводится на цель. >
< Переключиться на визуальное прицеливание. >
Теперь он мог слышать и чувствовать ритм, пульс в гудении и царапанье шторма скрап-кода.
< Я... > Прерывистый и искажённый голос принадлежал Клементии и доносился с расстояния в полкилометра. < Сколько целей вы видите? >
Изображение в накале текло, слои данных пропадали и исчезали, расстояние и масштаб постоянно менялись. Одно пятно тьмы, с ногами, руками и сгорбленной спиной… два, затем три, затем снова одно.
< Всем подразделениям... >
Ещё мгновение – и оно было здесь. Ближе, чем должно было. Гораздо ближе, чем должно было. Взревел боевой горн, раскатистый и отдающийся эхом, затем ещё и ещё. Вражеская машина стояла на холме над сломанными балками могилы Каралии, выше, чем боевые и разведывательные титаны, которые смотрели на неё снизу-вверх. Её кожа почернела и покрылась слоем сажи. Из покрытой иссохшей плотью спины торчали костяные наросты. Облака белых насекомых вылетали из отверстий в туловище. Раньше это был титан “Император”, величайший в своём роде, убийца городов, истребитель армий. Теперь он стал чем-то другим. Чем-то б''о''льшим и чем-то падшим. Отчаяние и могильных голод наполнили сердца тех, кто смотрел на него. Сама материя распадалась при его приближении. Позади и вместе с ним шагали семь машин, некогда бывшие боевыми титанами и теперь ставшими сосудами для сил, которые шептали и скрежетали в варпе. Каждый был искорёженным металлическим ужасом. С потрескавшегося металла капала жидкость. На ржавых пластинах брони вздулись волдыри, в которых корчились твари с глазами и дряблыми, наполовину сформированными руками. Один тащил на цепи голову мёртвого титана, оставляя борозду в земле. Другой, казалось, прихрамывал, его некогда металлическая голова превратилась в нагромождение сухой кости. Из него вырывалась цифровая литания, слышимая сквозь шум, как будто её шептали в ухо. Пыль земли горела, когда они шли позади своего нечестивого короля.
В накале Тетракаурон увидел “Императора” и понял, что это такое и как это зовут.
“''Диес ире''”, судный день, жнец, восседавший на железном троне.
Мортис прорвали главную линию фронта. Чтобы понять это ему не нужно было связываться с Кидоном или остальной частью легио. Их не остановили. Они приближались.
На мгновение накал замер. Тетракаурон почувствовал, как кожа покрылась потом. Он услышал гул разорванных каналов связи и ощутил кислотный ожог ужаса, старую реакцию человеческой плоти на встречу со смертью. Но он не был человеком.
Он был связующим звеном между миром страха и плоти и богом металла и ярости.
< Всем подразделениям, > повелел он, < огонь. >
''Расстояние от стены до врага: 91 километр''.
== ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ ==
'''ЛИБО Я НАЙДУ ПУТЬ, ЛИБО ПРОЛОЖУ ЕГО'''
'''ВАРП'''
'''∞'''
В пустыне полдень. Здесь всегда полдень. Время замерло в этой точке, как мысль о том, что жара невыносимо палит, а свет не оставляет места теням. Глаза человека под деревом превратились в щёлочки. Над Ним трещат сухие ветви. На самом деле Он не выглядит здесь так. Это просто отражение Его состояния в тот момент: боль и страдание и безжалостный молот огромных сил, что обрушивается на Него. Его кожа напоминает натянутый на череп тонкий пергамент. Лоб и щёки потрескались. Засохшие волдыри прилипли к Его губам. Он долго не двигался. Дольше, чем целая жизнь. Черпак на земле, где вода поднималась от корней дерева, сухой. Теперь это царство жажды. Здесь больше нет воды, только Его воля противодействует идее этой пустыни, не подпускает её к Нему и единственному дереву, дающему хоть какую-то тень.
В воздухе раздаётся треск колец на хвосте первой змеи. Глаза мужчины открываются чуть шире. На потрескавшейся земле сидит змея. Её голова поднята, чёрные глаза не мигают. Когда человек смотрит на неё, высовывается язык, чтобы попробовать воздух на вкус. Её чешуя голубая, цвета океана под солнцем. Она взмахивает хвостом, и снова раздаётся сухой треск. Мужчина встречается с ней взглядом. Позади змеи поднимается голова другой. Чешуя у этой зелёная, как летние леса, и свет рисует отблеск меди на костяном гребне. Она шипит. Клыки внутри розовой пасти чёрные, игольчатые осколки ночи. Ещё одно шипение, и человеку приходится открыть глаза и повернуться, чтобы увидеть третий и четвёртый силуэты, скользящие по земле за его спиной. Он знает, что ещё две лежат неподвижно, вне поля зрения, свернувшись в пыли, как обещание, которое на самом деле является угрозой.
– Уже скоро, – говорит Гор. Он там, сидит на земле прямо за паутиной тени дерева. Он облачён в чёрные одежды с золотыми нитями по краям. На голове у него обруч. Возможно, украшение бронзовое, но в полуденном свете его острия похожи на пламя. Красный глаз с узким зрачком выглядывает из-под оправы на лбу. Гор грустно улыбается.
– Уже скоро, – повторяет он, зачерпывая пригоршню пыли и позволяя ей упасть с пальцев. Змеи сворачиваются рядом с ним, скользят вокруг него. Он протягивает руку и проводит пальцем по голове одной из них. На мгновение палец становится не человеческим, а когтем, длинным и острым. Змея извивается от прикосновения и шипит.
– Зачем ты это сделал? – спрашивает Гор. – Почему ты солгал? Почему ты попытался встать на пути неизбежного? Силы этого царства нельзя игнорировать или остановить, но ими можно овладеть. Их восхождение неизбежно, но также неизбежно и наше господство над ними. Они служат, если достаточно воли сковать их. У тебя нет недостатка в воле, отец, так почему же ты не сделал их своими рабами? Есть ли в тебе слабость, которая удерживала тебя от того, чтобы сделать то, что сделал я? Ты боялся этого? Боялся ли Повелитель Человечества стать Повелителем Всего?
Мужчина под деревом открывает рот. Кожа трескается на Его губах.
– Вы солгали ему, – произносит Он, и в его голосе нет ни хрипоты, ни намёка на усталость, что отмечает Его лицо. Его глаза устремлены на змей, и те встают на дыбы при его словах, раскрыв рты, показывая клыки, их глаза – чёрные жемчужины в ярком свете. – Когда он увидит, что вы с ним сделали, от него ничего не останется для вас. Ничего. Вы создаёте только пустые вещи. Вы создаёте опустошённые надежды и пустынное будущее.
– Надежда... – говорит Гор. Он катает остатки пыли между пальцами. – Для тебя нет надежды, отец, и никогда не было. Это было неизбежно. ''Я'' был неизбежен.
Гор улыбается и кивает. Он стряхивает остатки пыли.
Человек под деревом кашляет, звук похож на хрип в пересохшем горле.
– Он погубит вас, – говорит мужчина змеям. – Я создал его. Я знаю его, его сильные и слабые стороны. Для вас он всего лишь раб, но он по-прежнему мой сын.
Лицо Гора застывает, и внезапно на земле появляются тени, когда он поднимается на ноги. Небо синеет над ним. Змеи бросаются к человеку под деревом.
– Ты – ложь! – Голос Гора – сухой раскат грома, и он шагает вперёд, разбивая землю своей поступью. Ураганный ветер проносится мимо. Идея формы Гора – это размытое пятно с пыльными краями. Его глаза – горящие угли.
Человек под деревом встаёт. Позади Него дерево вспыхивает пламенем. Дым поднимается в небо. Ветви чернеют в огне. Мужчина возвышается перед пламенем, резкая тень в их свете. Огненный дождь льётся с горящих ветвей. Змеи отшатываются, опалённые и шипящие, чёрные глаза выжжены до слепой белизны.
Гор останавливается, но не отступает.
– Ты – ничто! – Угольки падают у него изо рта.
– Это должно закончиться, – говорит Император голосом огня. – Как заканчивается всё.
Затем в первый раз Его взгляд, в котором есть только ночь, опускается, чтобы посмотреть на Гора:
– И я жду тебя.
== ШЕСТНАДЦАТЬ ==
'''Башня'''
'''Полая гора'''
'''Удар молнии'''
''До начала летоисчисления – улей Хатай-Антакья,''
''Восточно-финикийские пустоши''
– Мы готовы, повелитель. – Мужчина вспотел, капли стекали из-под его красной кожаной шапки по лбу и собирались в бороде.
Олл – если не считать того, что он не был Оллом, и ещё долго не примет это имя – посмотрел на офицера, а затем вниз по склону, туда, где на пыльной равнине стояли машины. Их двадцать, канаты натянуты, брусья напряжены, расчёты ждут у груды притащенных с берега реки валунов. Здесь не росли деревья достаточно большие для изготовления каркасов, поэтому они сплавили их по рекам из северных лесов. Только четверть стволов оказалась достаточно прочной, чтобы их можно было использовать. Остальные пошли на заслоны для штурмовых отрядов, которые должны были наступать позади этой импровизированной стены. Если он обернётся, то увидит ближайший лагерь этих войск, море окружённых частоколом палаток, дым от кухонных костров поднимается вверх, расчерчивая синие небеса. Тысячи воинов, и вовсе не крестьян, снятых со своей земли, – настоящих воинов, вымуштрованных, обученных и преданных великому делу. Знамёна висели в неподвижной жаре над лагерями, изображения зверей и огня и напоминания о завоёванной земле, откуда пришли эти легионы. Воинство, чтобы переделать мир.
Олл оглянулся на офицера, который по-прежнему стоял с опущенной головой.
– Начинайте, – сказал он.
Офицер выпрямился, поднёс кулак к груди и отдал приказ. Герольды подняли флаги. Позади них заревели боевые рога и трубы. Воздух задрожал в ушах Олла. У подножия склона с глухим стуком высвободился рычаг первой машины. Валун описал дугу, вылетев из пращи. Олл наблюдал, как тот непрерывно кувыркается, спускаясь к внешним укреплениям. Он поднял голову, чтобы посмотреть на башню за стеной. Она обвиняющим перстом вонзалась в небеса. Ярусы из камня и кирпича цвета выжженного солнцем русла реки. Его взгляд остановился на арках, окнах и деревянных строительных лесах, короной окружавших самую высокую точку.
Выпущенный валун врезался в первый парапет. Камень, дерево и глинобитные кирпичи взлетели в воздух. Даже сквозь жаркий туман он мог видеть людей, бежавших по верхушкам стен. Он представил кровь, изуродованные тела, крики и вопли.
– Небольшой перелёт, – раздался голос прямо у него за спиной. Отвечая, он не обернулся, хотя и не слышал, как его друг присоединился к нему на склоне.
– Они пристреливаются, – сказал Олл.
Следующая машина выстрелила, когда он закончил говорить, затем следующая и следующая.
Тук-тук-тук. Камни, взлетавшие в небо, падавшие точки.
Олл наблюдал, как первый камень врезался в стену.
– Мы должны отправить нового посланника, – сказал он.
– Мы прошли тот момент, когда это имело бы значение, – ответил мужчина.
Олл нахмурился:
– Действительно прошли?
– Это должно произойти.
Олл промолчал.
– Ты не согласен? – спросил мужчина.
– Я здесь, не так ли? – ответил Олл. Он наблюдал, как расчёт толкает рычаг первой машины. Вспотевшая пара тащила валун туда, где праща опускалась на землю.
– Ей нельзя позволить стоять, – сказал его друг. – Иначе слова и силы, которыми она обладает, распространятся отсюда по всему миру.
Олл снова промолчал.
Над вершиной башни собирались облака, белые изменялись в чёрно-серые. В толще здания сверкнула молния. Расчёты машин вздрогнули, когда по плато прокатился гром. Начал падать град. Герольды и офицеры кричали, рога звучали по лагерям легиона. Люди побежали за оружием. Падавший лёд зазвенел по броне. Половина неба стала чёрной, кипевшей, сверкавшей. Вихри ветра кружились над землёй, поднимая в воздух лёд и пыль. Осадные машины начали раскачиваться.
– Видишь ли, мой друг, – произнёс голос у него за спиной, перекрывая рёв бури. – С этим нужно покончить.
Олл обернулся. Его друг стоял среди бежавших солдат и града. На его голове мерцал обруч из серебряных листьев. Его глаза были тёмными, спокойными, в их глубине отражалась вспышка бури. Он выглядел огорчённым, и Олл подумал, что принёс плохие новости человеку, который не заслуживал такой жестокости.
Олл открыл рот, чтобы произнести имя своего друга.
И мир остановился.
Град повис в воздухе. Вспышка молнии озарила замёрзшую гладь. Бежавшие войска и вращавшиеся столбы воздуха замерли неподвижно.
– Значит, вот как всё было? – спросил Джон Грамматик. – Это произошло, когда вы двое были молоды.
– Мы никогда не были молоды, – сказал Олл.
Олл повернулся и посмотрели на бурю над башней, застывший вихрь белого и угольно-серого цвета.
– Я сплю, – сказал он. – Верно?
– Мы оба спим, – ответил Джон и улыбнулся, но Олл заметил усталость в его глазах. Джон был одет в выцветший пустынный плащ поверх защитного облачения. Потёртости и пятна покрывали кожу и резину костюма. Олл видел края керамических бронепластин, торчавшие сквозь микроразрывы.
– Кажется очень реальным для сна, – заметил Олл.
Джон пожал плечами:
– Это не обычный сон.
Олл продолжал смотреть.
Джон покачал головой и махнул рукой:
– Прекрати. Это действительно я, хорошо? Тебе нужны доказательства? Тогда нам придется стать немного старомодными, мой друг, но куда без этого. Спроси меня о чём-нибудь, что знаю только я.
Олл продолжал смотреть на него.
– Чего ты хочешь? – спросил Джон. – Когда мы впервые встретились? Цвет дыма над Сеннчаром? Или всё то, о чём мы никогда не говорили после того, как я пытался убить тебя на Оос-Луа? Никто больше не спасся, так что шансы на то, что кто-то сможет тебя одурачить – минимальны. – Джон развёл руками и пожал плечами так, как делал это веками. – У меня больше ничего нет, старина, кроме историй. Ни талисмана, ни знака. Извини.
– Окей, – сказал Олл после долгой паузы.
– Что тебя убедило?
– Только ты мог так много говорить, отвечая на незаданный тебе вопрос, – сказал Олл. Он нахмурился, наклонился и поднял пригоршню почвы, которая вот-вот должна была превратиться в грязь, когда пошёл дождь. Он провёл по ней пальцами. Песок казался таким же реальным, как холодный камень Лабиринта. Он позволил ей упасть. Она выпала из ладони на расстоянии пяди пальца и замерла.
– Колдовство, верно? – спросил Олл.
Джон кивнул.
– Тайны и бесконечные сны. Вот во что мы влипли. Где-то там ты и я, и тот, кого ты привёл с собой, лежим, опутанные шипами, грезя о наших самых потаённых тайнах.
Джон посмотрел на недостроенную башню и на игравшие над ней молнии.
– Я был в далёком прошлом, Олл, видел все кусочки прошлого, которые изо всех сил старался забыть – Нурт, всё это дерьмо с Кабалом, и раньше… Это место затягивает тебя во тьму, а затем бросает в тебя всё то, что ты пытаешься спрятать.
– Тогда это ловушка, – сказал Олл. – Это место, твоё послание.
Джон рассмеялся.
– Конечно, ловушка, но не только для нас, Олл. Мы просто попали в неё. Это ловушка для человечества. Все те люди, которых ты видел идущими сюда, они решили прийти и хотели этого настолько, что оставили всё, чтобы последовать зову сна. Это как твои сирены, Олл, услышавшие не могут не встать и не последовать на зов.
– Я видел, – сказал Олл. – Улей питается ими.
Джон прикусил губу и кивнул.
– Всё, чего ты когда-либо хотел, но боялся, весь ужас, всё, что видел во сне вернулось к тебе, бесконечное и манящее. Я думаю, что дети Фулгрима посеяли семена, поместив их в кровь и варп-осадки того, что происходит в Гималазии. – Джон замолчал и поёжился. – Это сад земных наслаждений Фулгрима, его видение будущего. У них есть для этого название...
– Рай, – произнёс Олл.
Джон кивнул.
– Мне жаль, Олл, – сказал он. – Я пришёл в улей Хатай, потому что предсказания говорили, что именно сюда ты придёшь. – Он горько усмехнулся. – И ты пришёл, просто позже меня.
– Я пришёл сюда из-за тебя, – сказал Олл. – Я слышал тебя.
Джон снова рассмеялся.
– Замкнутая петля – ты пришёл сюда, потому что последовал за мной сюда. Я пришёл сюда, потому что знаки говорили, что ты придёшь именно сюда.
Олл на некоторое время замолчал, глядя на сияние неподвижного солнца и застывшую вспышку молнии.
– Мы сбились с курса, – сказал Олл. Он нахмурился и посмотрел на Джона. – Ты сказал, что прочитал знаки, и они сказали, что я приду сюда. Так что, если ты решил, что я промахнулся, ты должен был добраться до первоначального места встречи. Ты должен был увидеть Её...
Джон кивнул.
– Ты видел Её?
– Да. Она была не рада меня видеть, но да – я видел Эрду.
Олл посмотрел вниз по склону на бежавших солдат в кольчугах и чешуйчатых юбках. Дикие глаза устремлены на заполненное молниями небо, рты открыты в крике.
– Я скучаю по Ней. – Услышал он свой голос. Это было не то, что он имел в виду, но сейчас он не был уверен, что хотел сказать. Он нахмурился, покачал головой. – Она не пойдёт с нами, да?
Джон пожал плечами и улыбнулся полугримасой.
– Она послала помощь, воина, и Она наставила меня на путь истинный – без Неё я не смог бы это сделать. Ты знаешь Её лучше меня, Олл, но что-то подсказывает мне, что Она с нами настолько, насколько позволяет ей история.
– Она по-прежнему злится, – сказал Олл.
– Да, я так думаю. Злится на Него, на то, что Он сделал – злится, что Она помогла Ему сделать двадцать вещей, из-за которых всё покатилось к чёрту. И больше всего злится, что если Он потерпит неудачу, тогда на этом всё.
Олл покачал головой, не отрывая взгляда от башни.
– Нет, – сказал он. – Она злится не поэтому. – Он знал, не поворачиваясь, что Джон нахмурился. – Она по-прежнему злится из-за того же, что и я.
Джон подошёл и встал рядом. Олл почувствовал ветер на лице. Над ним разворачивалась буря. Замёрзшие дуги молний мигнули. Капля дождя упала на щёку. – Она злится из-за того, что здесь произошло.
– И что это было, Олл?
Олл покачал головой в ответ. Его доспехи исчезли. Усталость, которую он носил с тех пор, как они сделали последний разрез к Земле, повисла на нём. Руки и ноги были немного тяжелее, немного старше – намного старше – чем были тогда, до падения башни. Дождь барабанил по ткани. У него возникло чувство, что если бы он обернулся, то увидел бы себя в доспехах, стоявшего рядом с человеком, которого называл другом.
– Я понимаю, Олл, – сказал Джон. – У тебя есть история, и даже больше, чем у многих. Даже если ты не хочешь мне об этом рассказывать. – Теперь пошёл ливень; люди снова бежали. Гром сотрясал воздух. – В любом случае, я не думаю, что у тебя есть выбор. – Дождь струился по лицу Джона, и его плащ насквозь промок. – Вот что такое эти сны, Олл. Они не просто ловушка – они забирают наши тайны, хотим мы это или нет. Вот чем питаются шипы. Это то, что они пьют. Все тайны, которые мы храним.
Олл вздрогнул. Над ними из облаков начала падать молния, словно пронзавшее воздух копьё, быстрее, чем мгновение, но медленнее, чем падавшее перо.
– Какую тайну ты хотел бы спрятать от меня, Олл? – спросил Джон, и в его голосе была печаль. Потому что именно к ней мы и направляемся.
''Полая гора''
Они называли её Полой горой. До того, как воля Императора переделала Терру, она носила другие названия, теперь утраченные. Туннели и пещеры пронизывали её сердце ещё до того, как человечество открыло кремень. Её вершина захватывала облака и вызывала штормы во времена, когда моря покрывали землю, за завоевание которой люди истекали кровью и умирали в последующие эпохи. Гора всегда была неспокойным местом. Призраки мёртвых пели в ледяных ветрах, которые кружили на её склонах. Шаманы, первыми вошедшие в её пещеры, видели сны и умирали, и жили, и видели сны, и умирали снова и снова за одну ночь. Стены и пол пещер пронизывали нити кристаллов. Иногда их нити казались чёрными. Иногда они светились фиолетовым или горели огненно-оранжевым цветом.
Цивилизации и расы возвышались, падали и снова возвышались, а гора сохранялась, собирая шёпот, легенды и имена: Демонический Зубец, Пожиратель Душ, Врата Неба и Земли. Рисунки появлялись во внешних пещерах, и кости собирались в темноте. Раз в эпоху мистик спускался с вершины с огнём в глазах. За ними следовали дикие войны и разоблачения. Всё это время гора спала и говорила только шёпотом.
Затем пришёл Император и разбил её сердце. Буровые машины превратили пещеры в туннели и дошли до пустот, которых никогда не касался свет. Планировка некоторых из этих проходов соответствовала нуждам строительства, открывая гору для последовавших за ними экскаваторов и трудовых армий. У других не было очевидной цели: шахты, уходившие вниз или вверх в толщу горы, объёмы пространства, вырытые с точным геометрическим расчётом, а затем запечатанные так, чтобы они висели в скале, каверны тьмы в холодном камне.
Рабочие исчезали, большинство ночью, другие сворачивали не туда, в хорошо освещённый туннель, и их больше никогда не видели. Как только туннели и пещеры были закончены, мастера эфирного резонанса собрали оборудование, которое заставило кристаллы в стенах петь. Первые псайкеры прибыли немного позже. Их была тысяча, достаточно, чтобы разжечь пламя. Они горели в последней песне своих душ, и Полая гора вторила их песне. В пустоте между звёздами и за пределами мысли во тьме зажёгся свет…
Первая десантная капсула достигла вершины горы. Снег и лёд превратились в пар. Штурмовые пандусы с лязгом опустились. Появились воины в чёрных доспехах. Ударила ещё одна капсула, затем ещё и ещё. Столбы белого пара взметнулись в разреженный воздух. Росчерки огня пересекали синий купол неба над головой. Стремительно падавшие десантно-штурмовые корабли и десантные капсулы тянули за собой красные и оранжевые следы. Перехватчики преследовали их по спирали. Фюзеляжи разлетались на куски. Тени военных кораблей заслоняли солнце, словно зазубренные грозовые облака.
Десантно-штурмовой корабль Корсвейна скользил над самой землёй. Штурмовые пандусы были открыты. В салоне мигали сигналы тревоги и предупредительные огни. Масло и пламя лились из крыла корабля. Новый залп пушечного огня рассёк воздух прямо под ними. Хромированный перехватчик пронёсся выше под вой двигателей.
– Подведи нас как можно ближе, – крикнул он в вокс. Магнитные ремни отключились, и он шагнул к штурмовому трапу. Мимо промелькнула стена льда и чёрного камня. Мощный лазерный разряд ворвался в открытый люк и пронзил трёх Тёмных Ангелов, когда они высвобождались из ремней безопасности. Корабль скользил по небу. В открытый люк Корсвейн видел непрерывно вращавшийся мир.
– ''Высадка по сигналу'', – раздался голос пилота по воксу, ровный и спокойный. Десантно-штурмовой корабль развернулся, завалившись на горевшее крыло. Ботинки Корсвейна примагнитились к палубе. Броня рычала, борясь с гравитацией и перегрузкой. Он смотрел прямо вниз через открытый люк. Склон горы скрылся из виду. Прямо у него на глазах мимо пролетел самолёт, врезался в серую скалу и превратился в огненный шар. Индикатор готовности к высадке в шлеме переключился на янтарный цвет. Корсвейн напрягся. Корабль резко выровнялся, а затем поднялся. Под ним промелькнул край обрыва. В нижней части фюзеляжа щёлкнули шипы датчиков. Руна в шлеме Корсвейна мигнула зелёным. Он шагнул вниз.
Гора устремилась навстречу. Он приземлился в складку местности. Камень и лёд взорвались. Он выпрямился с мечом в руке. Очередь тяжёлых снарядов поразила воина, приземлившегося рядом с ним, но Корсвейн уже бежал вверх по замёрзшему склону. Он видел над собой встроенную в скалу огневую точку. Стволы автоматических пушек выступали из полусферы пластали. Он прыгнул. Стволы пушки опустились. Лазерные дальномеры коснулись его брони. Он схватился за край камнебетона под орудийным станком и ударил мечом. Обёрнутая молнией сталь пронзила пушку, когда та выстрелила. Корсвейн воспользовался инерцией атаки и подтянулся. Мёртвые стволы раскачивались из стороны в сторону, как голова слепого. Он опустил меч. Острие прошло сквозь крепящее устройство пушки во взрыве металлических осколков. Он потянул оружие в сторону и услышал шипящий гул сервитора, подключённого к управлению оружием. Затем клинок перерезал подачу боеприпасов. Взрыв сорвал пушку с крепления и отправил кувыркаться вниз по склону. Над ним всё выше и выше поднималась куполообразная вершина горы.
Корсвейн посмотрел вниз на снежный склон и осыпи под ним. Там были воины в чёрном, они карабкались вверх и стреляли. Им навстречу с горных вершин летели лазерные разряды и снаряды автопушек. Десантные капсулы и штурмовые корабли усеивали ледяную корку. Некоторые горели. Воздух заполнил дым. Враг полностью контролировал как гору, так и её оборону. Если штурмовая группа задержится снаружи, они будут уничтожены.
Какая-то фигура заслонила свет. Корсвейн резко посмотрел вверх. На крыше огневой точки стоял воин в бронзовых отполированных доспехах с покрытыми каплями драгоценными камнями на цепях. Пучок зелёных волос возвышался над шлемом с десятками круглых решёток динамиков. Глаз не было. Оружие в руках извивалось хромированными трубками. Корсвейн услышал звук, похожий на рой насекомых и крики умиравших ворон. Он прыгнул вверх. Оружие в руках предателя заговорило. Звуковая волна ударила в камнебетон рядом с Корсвейном и разнесла поверхность в пыль. Он приземлился, но предатель в бронзе был быстр и оказался вне досягаемости клинка, когда меч Корсвейна рассёк воздух. Предатель рассмеялся, и от этого звука хрусталик глазных линз Корсвейна разлетелся вдребезги. Он пошатнулся. Предатель снова прицелился. Корсвейн поднял меч.
Предатель рывком взмыл в воздух. Он завис на секунду, приколотый к небу. Затем его броневые пластины прогнулись. Шлем смялся. Кровь и мясная мякоть хлынули из трещин. Корсвейн почувствовал запах штормового заряда и дыма. Воин в бронзе издал последний вопль, а затем его фигура исчезла в кровавом шаре из осколков брони. Брызнула кровь, превратив лёд и снег в розовую кашицу. Корсвейн оглянулся и увидел стоявшего на каменном возвышении рядом с огневой точкой Вассаго. Витки призрачного света текли обратно в его броню.
Корсвейн кивнул в знак благодарности, но начавший подниматься библиарий двигался неуклюже.
– Это место... – произнёс он. – В нём что-то есть. Что-то, что мешает моим способностям.
Ещё больше Тёмных Ангелов двигалось мимо них вверх по горному склону. Большая часть сил сейчас находилась на земле или им уже вообще было не суждено приземлиться. Они карабкались и прыгали, двигаясь всё выше и выше, по неровным поверхностям, пробивая отверстия во льду, пальцы ног нащупывали опору на тонких, как лезвие, выступах.
– Сопротивление меньше, чем ожидалось, – заметил Вассаго, снова взбираясь по льду и осыпи.
– Я не стал бы считать это утешением, – сказал Корсвейн.
Полосы энергии пронеслись в воздухе, когда орудийные точки открыли огонь по взбиравшимся по склонам Тёмным Ангелам. Над головой пронзительно пронёсся самолёт. В поле зрения Корсвейна замигали скопления синих символов подразделений. Он подтянулся над выступом скалы и посмотрел вверх.
В склоне горы под выступом прямо над ним находилась дверь, закрытая и неподатливая. Она представляла собой круглую металлическую заглушку, встроенную в камень горы: двадцать метров в ширину, клёпанная, покрытая инеем и с изъеденной ветром поверхностью. Не было никаких признаков замка или люка. Предполагалось, что таких разбросанных по склонам гор дверных печатей семь, но с какой целью – этого Корсвейн не мог ни понять, ни догадаться. Совершенно недоступные ни для чего, кроме воздушной высадки, которую только что как раз и совершили Тёмные Ангелы. Но независимо от их предназначения, они предоставляли путь внутрь. Он выбрал пять и послал к каждой из них по группе размером с орден. Это была самая высокая дверь, расположенная ближе всего к основным сооружениям внутри горы, ближе всего к небесам.
Огонь из орудийных башен вокруг него ослабел.
– Пробейте её, – произнёс он, когда воины присоединились к нему.
Дверь взорвалась через несколько секунд. Светившийся жидкий металл брызнул в темноту внутри. Первые Тёмные Ангелы прошли через брешь ещё до того, как металл остыл от белого до жёлтого. Корсвейн шагал среди них с обнажённым и активированным мечом.
Их встретили тишина и темнота. Ни выстрелов, ни криков, ни орудий на подготовленных позициях. Он замедлил атаку. Янтарные руны угрозы и прицеливания промелькнули перед глазами, ища и ничего не находя. От двери, которую они взломали, под углом спускался круглый туннель. Стены были гладкими, почти зеркальными. Сияние пролома и свет меча Корсвейна мерцали в разбитых отражениях. Слабый поток воздуха коснулся края его мантии, и он услышал вдали тихий стон.
– ''Лорд?'' – Это был Траган, его голос по воксу прозвучал так ясно и громко, что Корсвейн чуть не вздрогнул. Его брат был в двух километрах отсюда, но говорил так, словно находился совсем рядом с Корсвейном. – ''Четвёртый и третий проникли в нижнюю гору. Все вокс-сигналы проходят без сбоев. Сопротивление встречено, но меньше, чем ожидалось''.
Корсвейн промолчал. Поток воздуха снова потянул за край его мантии.
– Эта шахта должна вести прямо в главный хоровой зал, – сказал Вассаго. Нити зелёно-голубого света описали дугу над навершием его булавы. Он вздрогнул, броня усилила движение. – Там есть... голос. Что бы ни затмило свет маяка, они знают, что мы здесь. Они… ''оно'' ждёт.
Корсвейн посмотрел в шахту. Угол был таков, что нельзя было идти; это станет падением и полётом вниз в темноту без возможности остановиться или замедлиться.
– В текущих обстоятельствах, брат Вассаго, – произнёс он, – не думаю, что у нас есть выбор. Всем подразделениям спускаться, – сказал он и прыгнул в шахту.
''До начала летоисчисления – улей Хатай-Антакья,''
''Восточно-финикийские пустоши''
Солдаты, которые добрались до зала в сердце башни, умерли, не успев переступить порог. Броня разорвалась. Тела взлетели и кружили в воздухе, а затем по очереди были разорваны на части. Пластины доспехов врезались в плоть и раздробили кости. Ноги погрузились в мрамор, который теперь стал жидким.
Куски разбитой брони превратились в пятна ослепительного света. Время замерло. Плоть расползалась красными лентами, органы и мышцы отслаивались и превращались в ничто. Воздух был красным и кричащим.
В центре зала за дверью неподвижно стояли двадцать фигур, сцепив руки, открыв рты, их губы и языки обугливались, когда они говорили, по щекам струилась кровь. Обсидиан у них под ногами покрывал иней. Копья пламени ползли по серебряным столбам позади каждого из них. Слова покрывали каждый дюйм пола, стен и сводчатого потолка. Над залом и за его пределами башня поднималась к небу, дотягиваясь до небес. Круг двадцати говорил и пел, но они не использовали человеческий язык. Не-слова и ноль-звуки вырывались покидали их горла, вырывая куски из криков и воплей солдат, пытавшихся пробиться в зал.
+ Хватит. + Слово каким-то образом донеслось сквозь изливавшийся из двадцати лепет не-слов.
В дверях стояла фигура. Кровь заливала доспехи и лицо. Корона сияла, как круг пламени. Круг из двадцати задрожал. Человек в короне поморщился, а затем вошёл в зал. Воздух вокруг него сгустился. Он двинулся дальше, с усилием шагая по каменному полу. Вопль не-звука поднялся за пределы слышимости. Мужчина в короне с напряжённым лицом заставил себя двигаться вперёд. Огонь окружил его ореолом. Металл его доспехов раскалился от жара. Тени и радужный свет вспыхнули и закружились по залу. Иней на стенах стал гуще. Порывы ветра из ниоткуда взметнули пыль и снег.
Человек в толпе устремился вперёд. Он горел, плоть на его лице обугливалась. Но всё же он продвигался вперёд. Свет вырвался из него, мигнул до черноты, а затем снова стал ослепительно белым. По каменному полу протянулись трещины. Иней вспыхнул и испарился. Волна давления ударила в ближайшие фигуры круга и подбросила их в воздух. И теперь мужчина в короне шёл вперёд, не одним шагом, а широкими прыжками, обнажая меч, пламя собиралось на острие, когда клинок поднимался. Позади него в дверной проем входили солдаты. И круг говоривших и певцов извивался, паникуя, вырывавшиеся из их горла завывания теперь были простыми звуками человеческой ярости и страха.
Неподвижность.
Полная неподвижность. Застывшие лица. Тлеющие угли и пепел, повисшие в воздухе.
Джон Грамматик вышел на середину живой картины. Олл стоял на том же месте, где он был, когда воплощал мечту в реальность, в двух шагах позади человека в короне и с пылавшим мечом. Олл переступил с ноги на ногу и услышал, как рыбья чешуя его жемчужно-белых доспехов зазвенела от движения. Он смотрел, как Джон кружит вокруг мужчины в короне.
– Ты и большой Он, – сказал Джон. – Он тогда называл Себя Императором? – Олл покачал головой.
– Корона уже была, – заметил Джон, кивая на изображение человека.
– Служение высшему идеалу требует, чтобы те, кто способен действовать, жертвовали собой ради авторитета, – сказал Олл.
– Это Его слова, верно? Вот что Он сказал о том, почему взял власть. У Него уже тогда были такие амбиции. Был ли тогда кто-нибудь, кто мог бы выступить против Него?
Олл пожал плечами:
– Было несколько, но Он был первым.
– Ты имеешь в виду первым псайкером.
– Первым ведьмаком, первым волшебником, колдуном, шаманом, друидом… первым. Были и другие, которые отличались, но никто не был похож на Него. Не в самом начале.
– Что изменилось?
– Он. Он был... слабее, чем сейчас, намного слабее, но всегда сильнее, чем любой другой. Люди меняются, люди остаются прежними. Он всегда был целеустремлённым. Всегда.
– Но другим?
– У Него были… ограничения. Или, может быть, я просто хотел, чтобы они у него были.
– Я знал, что вы двое знаете друг друга, но я вижу здесь не просто знакомство двух попутчиков, Олл. Ты сражался вместе с Ним, ''за'' Него, верно?
Олл не кивнул, не покачал головой.
– Я всегда был солдатом, Джон.
– Так это ты разрушил башню?
Олл кивнул, попытавшись на мгновение закрыть глаза, но ничего не произошло. Его глаза просто оставались открытыми.
– Да, – сказал Олл. – Мы разрушили её.
– Слишком опасна, чтобы стоять, верно? Место колдунов, верно?
Олл посмотрел вниз. По покрытому выгравированными символами полу дрейфовал застывший пепел.
– Люди башни думали о себе как о ком-то особенном. Они были своего рода учёными, мыслителями, дураками... – Он понял, что на его губах заиграла невесёлая усмешка, и покачал головой. – Я полагаю, они думали, что смогут объединить человечество, возвысить его, сделать чем-то… выше... – Он чувствовал, что Джон смотрит на него, но не оглядывался. Его глаза нашли застывшее лицо человека в кругу фигур в центре зала. С приоткрытых губ мужчины свисала наполовину сформировавшаяся капля крови. – Они построили башню, и она поднималась всё выше и выше, и оттуда их слово распространилось по всем землям. Культуры, люди, язык, искусство – они изменили всё это.
– Значит, Он решил остановить их, а ты решил Ему помочь? Должен сказать, я по-прежнему удивлён, Олл. Я знал, что у вас двоих есть история, но никогда не думал, что вы пили воду идеалов или что-то в этом роде.
– У людей башни было что-то очень опасное, Джон, что-то, чего не должно быть ни у кого. Тогда не было вселенной, которая могла бы уравновесить это. И этого нельзя было допустить. Нет, если ты один из немногих людей, способных это увидеть.
Олл покачал головой. Ему очень хотелось, чтобы его здесь не было.
– Что случилось с нежеланием быть вовлечённым?
– Оно пришло позже. После этого… из-за этого.
Джон Грамматик нахмурился.
– Что у них было, Олл? Псайкерские штучки, конечно, ведьмовские и варповские штучки, но это ещё не всё, не так ли?
Джон мгновение смотрел на потрескавшийся пол, затем отпрянул, дрожа. Олл наблюдал и ждал.
– Это... – ахнул Джон. – Вся эта гравировка… это энунция. Это грёбанная энунция.
– Тогда она так не называлась, – сказал Олл. – На самом деле у вещей не было тех названий, которые они получили позже. Енохианский, Глоссолалия, Энунция, Вавилонский… В некотором смысле это и было проблемой – имена, концепции, сила, просвещение – всё началось здесь. В результате последствий. Как и всё остальное.
– Изначальный язык творения... – выдохнул Джон. Теперь он вообще не смотрел на Олла, не слушал по-настоящему, его взгляд скользил по фигурам и залу, как будто он видел их впервые. – Первая система символов, охватывающая разрыв между реальностью и бесконечностью, и они просто вырезали её на стенах, как детские граффити на доме.
– Почти полный словарь, – сказал Олл.
Джон присвистнул.
– Я видел несколько символов раньше, но никогда не хотел понять их – разновидность знания, которое не должно быть известно, верно? Приходилось соблюдать осторожность, когда я сталкивался с ним раньше, на случай, если оно вдруг начнёт кричать у меня в голове. – Он слабо усмехнулся. – Один из немногих недостатков психической способности понимать любой язык и общение. Однако сейчас я ничего не получаю. Должно быть, потому, что это скорее сон, чем реальность – просто то, как ты это запомнил, впечатление, а не реальные события.
Олл не ответил, а наклонился туда, где на полу лежала хрустальная чаша. Она разлетелась вдребезги, разбившись о плиты. Осколки повисли в воздухе над местом удара. Он увидел изображение человека с бычьей головой, откинувшегося назад, когда другой человек перерезал ему горло ножом.
– Как им удалось собрать так много этого? – спросил Джон, наклоняясь, чтобы посмотреть на колонны, а затем на фигуры в мантиях. – Энунция в наши дни – разрушенный язык, но я полагал, что и тогда она была довольно редкой.
Олл пожал плечами:
– Я не уверен, но у них она была в порядке, и они ей пользовались.
– Чтобы сделать что?
– То же, что и у все, у кого есть власть, – менять порядок вещей. Они хотели возвысить человечество, или, по крайней мере, так они говорили. Идеи, искусство, знания, власть – всё это. Распространяйте её, направляйте её, овладевайте ей, и это сделает человечество чем-то ярким и сияющим. Они хотели раскрыть потенциал.
– Звучит опасно, – заметил Джон.
– Так и было.
– Звучит не в миллионе миль от того, что пытался сделать наш большой человек в короне.
– Да, – сказал Олл. – И нет. Они не сосредоточили всю свою власть и идеалы в одной фигуре. Идея состояла в том, что со временем знания и понимание будут распространяться, что мы все будем просвещены.
– Прекрасный идеал. Я предполагаю, что реальность была менее прекрасной.
– Города превратились в пепел и соль. Хищнические идеи. Слова, которые, как только их услышишь, поселятся в мозгу и убьют тебя, если ты начнёшь думать о неправильных вещах.
– Но всё это на службе высшему идеалу, – сказал Джон.
– Как всегда.
– Судя по всему, это не принесло им особой пользы. – Джон кивнул на круг фигур в мантиях.
– Некоторые из их учеников выжили, – сказал Олл, – но не многие.
– Правда? Я ожидал, что Он был более тщателен.
– Они упорствовали и существуют до сих пор, семена и идеи, разбросанные с этой башни и в этот момент. Идеи общего происхождения и источника.
Джон окинул Олла тяжёлым взглядом.
– Общее происхождение и источник? – осторожно переспросил Джон. – Как в словах с одним корнем, как в вещах, которые связаны друг с другом? Как среди родственников и родственных языков?
Олл кивнул.
– Всё с чего-то начинается.
Воздух замерцал, пылинки пепла сдвинулись, и картина внезапно пришла в движение, расплываясь с разворачивавшимися секундами.
Языки пламени вырывались из губ фигур в мантиях, когда они потеряли контроль над не-словами в своих устах. Их тела превратились в пепел. Человек в короне вышел вперёд, по-прежнему пылая, его глаза были тёмными дырами. Его кожа покрылась волдырями, но на лице не отразилось ни малейшего выражения боли. Пепел закружился в воздухе.
– Всё кончено, – услышал Олл свой собственный голос, его губы шевелились в эхе сказанных давным-давно слов. – Делай всё, что тебе нужно, чтобы стереть эту дрянь в пыль, и покончим с этим.
Мужчина в короне повернулся и посмотрел на Олла, который смотрел в ответ точно так же, как и много веков назад. Он чувствовал броню на руках и ногах, такую же тяжёлую, как и тогда. Он чувствовал пот и кровь на лице. Пепел и искры взметнулись в воздух. Пламя вздымалось за дверями, когда башня горела.
– Ещё нет, – ответил человек, и направился к одной из двадцати резных колонн, протягивая почерневшие и покрытые волдырями пальцы.
– Что ты делаешь? – спросил Олл, и слова сорвались с его губ точно так же, как тогда, когда зал и башня были не просто сном.
– Будущее... – сказал мужчина в короне. – Когда мы нашли друг друга, именно об этом мы и говорили. – “Проживи дольше, чем одна человеческая жизнь, и сможешь увидеть закономерности того, что должно произойти”. Это твои слова. Ты был прав, но в то же время и нет. Ты не можешь видеть будущее, мой друг. Но я… Я его вижу. Я могу видеть тень будущего.
Олл почувствовал, что внимательно смотрит на этого человека, своего друга. В своём сознании он почувствовал, как воспоминание об отрицании и неверии проходит сквозь него.
– Мы пришли к соглашению.
– Мы пришли к соглашению отложить наш спор. Я по-прежнему прав, друг мой. Будущее человечества нельзя оставлять на волю случая. Ты можешь не соглашаться, но твоё отрицание не отменяет правды.
– Это место должно превратиться в пыль, а вместе с ним и его тайны.
– Есть вещи, которые невозможно представить, – сказал мужчина. Теперь в его глазах светился огонь. – Сегодняшние колдуны, боги и ужасы – ничто. Прилив поднимется, а вместе с ним и силы, которые разрушат всё. Мир человечества мал, но однажды это изменится, и мы не сможем свергнуть одну единственную башню и спасти человечество. Нам нужно будет уметь делать больше.
– Возможно, может быть… Ты не можешь быть уверен, ты ''знаешь'', что не можешь быть уверен. Как насчёт причинно-следственной связи? Вмешаться, и что произойдёт? Может быть, мы ''создадим'' то, что ты видишь в будущем, пытаясь остановить его.
– Это не должно произойти. Я этого не допущу.
– Мы не боги! – Олл услышал свой крик. – Мы не можем перевернуть мир с ног на голову или нести его на своих спинах. Попробуем, и сделаем только хуже. Как насчёт того, чтобы оставить всё идти своим чередом? Как насчёт того, чтобы позволить людям выбирать?
– Позволим им выбирать, и они убьют будущее.
– Это не нам решать.
– Разве? – спросил человек в короне, оглядываясь по сторонам. Огонь исчез из Его глаз.
Олл почувствовал, что движется рядом с колоннами. Его взгляд скользнул по символам. Он вздрогнул, но выпрямился.
– А это? Какое отношение это имеет к управлению будущим?
– Инструменты, – сказал мужчина. – Оружие, знания. Мы не можем отказаться ни от чего из этого. Ты прав – мы не можем видеть ясного пути к спасению, но мы ''сможем'' это сделать. Это шаг вперёд. Будут другие шаги и другие пути, и мы будем идти по ним по очереди, как и должны. Однако это первый реальный шаг. Пойдём, друг мой. Мы ведём войну, конца которой больше никто не увидит. Мы не можем отказаться ни от того оружия, которое у нас есть, ни от того, которое предоставляет нам провидение.
– Стекло, чтобы видеть дальше, слово, чтобы открывать сердца, меч, чтобы убивать нерождённых богов...
Человек в короне кивнул и указал на покрытые символами колонны и стены.
– Прими это знание, и судьба изменится. Оставь его, и всё развалится. Это простой выбор.
– Не бывает простого выбора, – сказал Олл.
– Но он ''есть'', – сказал мужчина. – Просто последствия сложные.
Сон снова замер.
– Звёзды мои, Олл, – присвистнул Джон. – Вы двое и ''в самом деле'' поссорились, не так ли? Я имею в виду, я всегда думал… Полагаю, я думал, что вы были немного более отдалены, немного менее близки, и что это было больше похоже на то, что вы просто решили разойтись, чем бы вы там не занимались, но...
– Тайны и вещи, которые мы предпочли бы забыть, – тихо сказал Олл. Он задавался вопросом, как далеко зайдёт сон. Он думал, что знает: весь путь вниз, в Лабиринт… – Ты сам сказал, что показывают эти сны, так что получай.
– Адские зубы, ну и ну, – сказал Джон, качая головой и подходя к человеку в короне и пристально глядя на Него. Олл наблюдал, как Джон поднял руку, как будто собирался дотронуться до лица мужчины. – Вы двое действительно взялись за это, большие дела, большие идеи. Ты также был прав, не так ли, Олл? Я имею в виду, что, хотя Он и является пьесой, которую мы играем в этом цирке, Он – проблема, не сейчас, а тогда. Он пытался контролировать всё это и вызвал то, чего боялся больше всего. Вот она, Его главная проблема прямо здесь, в самом начале – смотреть на горизонт, но не видеть пропасти у Своих ног.
– Возможно, – сказал Олл.
– Возможно? Он был неправ – ты знал это тогда, и ты сказал это, и пришло время и доказало, что ты был прав.
– Я не стал бы называть это “прав”.
– Почему? Потому что ты ушёл? Потому что всё не сводится к одной стороне и другой. Олл, когда ты перестанешь сдерживаться и просто определишься? Целиком и полностью.
Олл бросил на Джона тяжёлый взгляд:
– Я здесь, не так ли?
Джон поднял руки, успокаивая.
– Целиком и полностью, в этом-то и проблема, Джон, – сказал Олл, и в его голосе послышался гнев. – Та же проблема, что и у тебя, и у твоего проклятого Кабала, и у Него, и у всех остальных. Вы все хотите, чтобы люди были ''целиком и полностью''. Никто не думает, что у него нет права выбирать ответ. Что ответа может и не быть! – Он понял, что двинулся к Джону. Что у него в руке нож, пальцы сжаты вокруг рукояти. Он расслабился, отступил.
– Извини, – сказал он.
– Всё в порядке, – ответил Джон, а затем снова посмотрел на застывшее изображение человека в короне. – Но ведь на самом деле всё началось именно так, не так ли? Он, Его план, то, что Он будет делать дальше – всё это здесь. Воюет со всеми, кто не с Ним, кто не переступит черту, как эти бедные ублюдки. – Джон кивнул на разрушавшиеся очертания горевших фигур в мантиях. – Однако ты, должно быть, видел это и раньше, Олл. Так что я по-прежнему не понимаю, как Он заставил тебя участвовать в Его войне?
Олл покачал головой:
– Я в этом не уверен.
Джон нахмурился:
– В чём?
– В том, чья это была война.
– Мы находимся в твоей памяти, и отсюда это кажется довольно ясным.
И теперь она приближалась, накатывая из темноты, словно голоса мёртвых, зовущие из подземного мира…
''– Я просто хочу обычной жизни...''
''Лето на лугу в земле, утонувшей во времени.''
''– Мой дорогой друг, у тебя будет их столько, сколько ты захочешь...''
''Ветер, брызги и нос корабля, рассекающий волны…''
''– Не оглядывайся...''
''Внизу, в темноте, с тенями за спиной…''
''– Дай нам зиму, и у тебя будет лето...''
''Бедная Персефона смотрела на него с печалью, слёзы собирались жемчужинами в её глазах…''
''– Тебе нужно будет взять нить...''
''Внизу, в Лабиринте, затерянный в темноте…''
''– Ты всегда хорошо умел выбирать, Олл...''
''Старая рука переворачивает карту, на которой молния падает, чтобы разрушить башню…''
Всё должно было повториться снова, как он и помнил.
– Ты прожил долго, Джон, но недостаточно долго, – сказал Олл. – Через некоторое время ты забываешь, а потом забываешь то, что забыл. Ты помнишь некоторые события, и они кажутся ясными, но потом ты задаёшься вопросом, помнишь ли ты то, что произошло, или историю, которую рассказал себе.
– Но Он, этот человек прямо там, кто бы он ни был тогда и Император сейчас – Он нашёл тебя, держал при Себе некоторое время, потом ты ушёл, и Он продолжил делать то, что сделал. Вот что случилось. Вот почему у вас двоих есть история... – Джон остановился, и Олл почти услышал, как кусочки головоломки встали на свои места. Олл посмотрел на Джона и устало вздохнул.
– Я всегда был солдатом, Джон. Помнишь. Всегда солдат, никогда не лидер… Но тогда... Тогда я был кем-то другим, и у меня было другое имя.
Джон смотрел на него. Олл увидел осознание в его глазах.
– Ты… Эта война, всё это… воины, которые разрушили это место… Они не были Его...
– Нашими, – сказал Олл. – Они были нашими. Он был королём, а я был...
– О… Дерьмо.
Олл кивнул:
– Магистр войны – вот как меня называли.
Джон Грамматик уставился на него. Олл грустно улыбнулся.
– Истории, воспоминания… Проживи достаточно долго, Джон, и ты увидишь, как прошлое предстаёт перед тобой в другом обличье.
Джон открыл рот, чтобы ответить. Затем он остановился и покачнулся. Замершие тени и пламя сдвинулись. Застывшие на мгновение угольки поплыли в воздухе. Олл увидел, как взгляд Джона скользнул по словам, покрывавшим камни, затем он согнулся пополам, корчась в конвульсиях, как будто его рвало, но изо рта исходили только сухие стоны.
Олл не пошевелился. Он боялся, что до этого дойдёт. Во всём этом было ощущение чего-то знакомого и неизбежного.
– Я слышу её, – выдохнул Джон Грамматик. – Энунция… О, звёзды-и-время… Я слышу энунцию в своей голове!
Олл кивнул и повернулся, чтобы посмотреть на человека в короне, человека, который был королём, а теперь стал Императором. Что-то открывалось внутри него. Что-то, что он давно похоронил, запер в старом камне и возвёл поверх другие воспоминания и другие поступки.
– Это же сон... – выдохнул Джон. – Я не должен её слышать.
– Ты логокинетик, Джон, – мягко сказал Олл. – Ты можешь понимать и истолковывать любой язык, на котором думает или говорит кто-то рядом с тобой.
– Но здесь никто не грезит на энунции, никто по-настоящему. Это всего лишь сон.
– Я здесь, Джон. Здесь, во сне, и в прошлом, и я собираюсь сделать выбор. Ты слышишь воспоминание моих мыслей. Ты понимаешь, что должно произойти.
– Олл… Олл, что ты сделал? – Теперь Джона трясло, тело расплывалось, как смазанный меловой рисунок. – Олл!
– Ты хороший человек, Джон. Лучше, чем ты думаешь. Лучше, чем я.
И сон снова начал двигаться. Жар пламени окатил его. Пепел и зола густо висели в воздухе.
Олл почувствовал, как его взгляд переместился на человека в короне, человека, который был его другом и который доверял ему.
– Мне очень жаль, – сказал Олл человеку в короне. – Я сделал неправильный выбор.
Нож был в его руке, как и тогда. Он почувствовал, что делает шаг вперёд. Почувствовал, как слова, которые он читал с пола и колонн, складываются у него во рту. Увидел, как мужчина в короне повернулся.
Олл вонзил нож вперёд и вверх: вверх, под чешую доспехов человека в короне, вверх, в плоть под ними, вверх, в сердце, которое билось внутри. Чёрные глаза мужчины в короне были широко открыты и уставились в глаза Олла.
Олл заговорил.
‘–’
Высоко над пылавшей башней, протянувшейся от земли до небес, ударила молния.
''Полая гора''
Стены шахты расплывались перед глазами. Дорожки искр поднимались из тех мест, где бронированные пальцы и ботинки впивались в камень. Эхо наполнило уши Корсвейна, когда сотни воинов скользили вниз вслед за ним. Всё ниже и ниже, устремляясь в темноту.
Удары сердца отсекали секунды.
Крики их спуска отскакивали от стен, отражались, обволакивали его. Вспышка искр отразилась от круга стен, золотые полосы потемнели, и дыра, в которую они летели, была похожа на зрачок в глазу зверя. Откуда-то из затылка до него донёсся запах снега и крови, и зверь поднял голову, когда он ударил мечом.
Чёрный круг под Корсвейном исчез. Темнота превратилась в выход. Цвет и свет ударили в глаза, и он нёсся почти отвесно вниз, не в силах замедлиться, не в силах остановиться. Он ударился о край туннеля, а потом уже не скользил, а падал.
Свет вспыхнул перед глазами. Резкий звук пронзил кости и уши.
Экран шлема был перегружен. Кровеносные сосуды в глазах лопнули. Желчь и кислота заполнили рот. Он начал слепнуть. Цвета и неровные узоры закружились по сетчатке. Крики вибрировали в нём, гремя сквозь броню и скелет. Он чувствовал, как трещат сухожилия и кости. Он не мог думать, не мог чувствовать, мог только ощущать и слушать. В потоке звуков слышались голоса, бормотавшие, звавшие друг друга, взывавшие к нему, певшие, напевавшие и плакавшие на десятках языков.
Он во что-то врезался. Броня наплечника треснула. Он закружился в воздухе. Новый один удар, и на этот раз боль пробилась сквозь бурю ощущений. Он покатился, кувыркаясь, и остановился, нервная система и мысли были на пределе.
''В мысленном взоре он посмотрел вверх. Зверь возвышался над ним, меч направлен острием вниз. Зверь зарычал''.
Он задохнулся. Приподнялся, схватил шлем и сорвал его. Мир поплыл перед глазами. Он пошатнулся, когда расстояние растянулось, а затем резко оборвалось. Он почувствовал опускавшийся удар, когда тот по дуге устремился к его голове. Он отшатнулся в сторону. Оружие ударилось о землю в взрыве света и молнии. Корсвейн выпрямился. Меч был в его руке, он сжимал его даже тогда, когда падал. Вражеский воин представлял собой гору хромированного металла. Аметисты заменяли глазницы. Когда-то он был воином легиона, это читалось по линиям терминаторской брони, по-прежнему видимой под наростами полированного металла и драгоценных камней. Длинная шея выпирала из кольца горжета, раздуваясь, когда он поднимал булаву с серебряным навершием. Даже сквозь окружавший шум Корсвейн услышал, как предатель сделал вдох, собираясь закричать. Хрящ щёлкнул у него во рту. Кожные мешочки вздулись. Корсвейн направил клинок вперёд. Силовое поле было неактивно, но заострённая сталь пробила горло и вошла в мясо шеи. Враг затрясся, дёргаясь, когда повис на мече, булькая со стоном сдававшихся лёгких и воздушных мешочков. Затем воин, существо, оправилось, продолжая поднимать булаву. Кровь хлынула с меча Корсвейна. Он активировал силовое поле клинка. Вырвалась молния. Плоть и кровь превратились в дым. Корсвейн потянул меч назад и превратил движение в разрез, который отсёк сжимавшие булаву руки у запястья. Воин и оружие упали. Полилась кровь и жёлтая жидкость. Корсвейн отступил и огляделся.
Глубокий хоровой зал Полой горы мерцал вокруг него. Он представлял собой сферу, вырезанную в сердце горы, диаметром триста сорок три метра. Вдоль внутренней поверхности располагались хоровые ярусы. Оттуда псайкеры пели песню своих душ и сливали эту песню в единое пламя маяка. Круглые платформы свисали с потолка на столбах, каждая из них крепилась к верхней, как листья перевёрнутого растения. Диск каждой платформы был едва заметно выпуклым или вогнутым.
Зрение Корсвейна заволокла пелена жара, пока он попытался вглядеться в открывшийся вид. Падение из шахты сбросило его на одну из круглых платформ. Должно быть, он ударился о её край наверху и завалился набок. Аметист, змеевик и мутный кварц пронизывали камень платформ. Золотые искорки поблёскивали на свету. И какой там был свет… Цвета и узоры мелькали в воздухе, скользя вместе, сливаясь и распадаясь на части. Звук прогремел и пронёсся по залу.
Тёмные Ангелы падали из открытых шахт, ударялись о платформы, поднимались, формировали подразделения, двигались и стреляли. У некоторых при падении срабатывали прыжковые ранцы. Конусы пламени подхватывали их и поднимали на ярусы внутренних стен. Он видел, как три отряда разрушителей устремились вниз, лавируя между вспышками взрывов, стреляя из пистолетов и бросая гранаты из разгрузок. По платформам рассредоточились враги, воины, гиганты в броне всевозможных раскрасок. Цвета смешивались и расплывались. Свет отражался от полированных пластин и разбивался на ослепительные миражи. Они тоже были быстры, Астартес быстры, но благородство их рода исчезло. Остались только дисгармония и непристойность.
Наблюдая за происходящим, он почувствовал, как что-то сдвинулось на краю его чувств. Над ним и вокруг него реальность треснула. Мягкая, мясистая плоть просачивалась наружу, сворачиваясь в мышцы, жир и кожу. Рога сформировались и затвердели. Он ощутил крики в затылке. Земля под ним переместилась. Он отпрыгнул назад, когда коготь пробил пол там, где он стоял. Фигуры вытаскивали себя через раны в реальности, гибкие мышцы и хитин формировались прямо на глазах. Чёрные жемчужные глаза посмотрели на него в ответ. Открылись улыбки со стеклянными иглами. Он почувствовал, как напряглась кожа. Фигуры прыгнули. Он отступил назад, поднял меч, и…
...упал вверх.
Существа бросились за ним. Камень платформы поднялся в воздух, превращаясь в спираль из острых кристаллов. Фигуры взбежали по ступенькам вслед за ним, смеясь, кружась, улыбаясь тому, как они попирали законы реальности.
Он ударился о платформу наверху, развернулся и поднялся. Зал, что был внизу, нависал над ним. Первое существо прыгнуло с кристаллической лестницы прямо на него. Корсвейн взмахнул мечом. Когти существа вытянулись, когда оно потянулось к нему. Клинок рассёк руку и вошёл в туловище. Оно разлетелось на куски, чёрный ихор кристаллизовался во вспышке силового поля. Другое прошло сквозь останки первого, затем ещё и ещё, и он рассекал и рассекал, мир теперь определялся досягаемостью его клинка. Когти прокусили броню. Потекла кровь. Он чувствовал, как разливается тепло, замедляя его, притягивая вниз, обещая бесконечный покой. Он отступил, и пол сложился, как бумага, изгибаясь, когда он двигался по нему, скручиваясь и открываясь в разные формы каждый раз, когда не был в поле зрения. Ощущения переполняли его с каждым мгновением: иглы в коже; вкус пепла и сахара; запах лесов, цветов и разложения; яркие вспышки в глазах; смех и голоса, громче раскатов грома; шёпот, что пронзал разум. Теперь он не видел остальную битву – она стала нечёткой за пределами досягаемости его чувств. Время скрипело и тянулось. Помнил ли он размытые контратаки и парирования, или он жил ими? Где его братья? Как давно он здесь? Он стал единственной, уменьшавшейся точкой. Он даже не был реальным, просто сон о рыцаре в сознании мальчика, который умер от когтей зверя, давным-давно и далеко… Где был снег на земле и шум ветра в деревьях.
Луч холодного синего света ударил в фигуру перед ним. Её вещество превратилось в пепел. Свет перескочил на следующую фигуру и на следующую. Радужная плоть обратилась в пыль. Улыбки со стеклянными клинками исчезли. Вассаго шагал к Корсвейну, с его поднятой руки сорвалась цепь молний. С ним шли воины в чёрных капюшонах, мантиях и с клетчатыми наплечниками: мечи обнажены, болтеры стреляют. Они поднимались по винтовой лестнице, выросшей из ничего. Вассаго сжимал цепь молнии до тех пор, пока последнее существо не превратилось в пепел. Он прыгнул и приземлился рядом с Корсвейном.
– Благодарю, – сказал Корсвейн.
– Это место, – произнёс Вассаго. – Оно... – Библиарий пошатнулся и чуть не упал. – Оно кричит, зовёт. Разве ты не слышишь этого?
– Что? – сказал он.
– '''''Он спросил, слышишь ли ты мою песню''''', – произнёс голос, доносившийся со всех сторон.
А затем, как будто для того, чтобы она стала реальностью, нужно было произнести эти слова, Корсвейн услышал какофонию. Расстояния расширялись и сокращались в такт ритму. Цвета вспыхнули и разлетелись на осколки.
Затем мир стал совершенно ясным, словно начисто протёрли окно. Размытое дымкой пятно и буйство неистовых красок исчезли. Всё было тихо. Всё двигалось медленно. Вкус оружейного дыма и молнии во рту был чистым и идеально сбалансированным. Он поднял голову и впервые с тех пор, как упал в хоровой зал, увидел всё ясно и чётко.
Псайкеры большого хора заполняли ряды на стенах зала. Все. Пригвождённые к месту, камень и металл их кресел проросли сквозь и поверх их тел, руки, ноги и кожа растянулись так, что единственными различимыми чертами остались только рты. Взгляд Корсвейна нашёл лицо псайкера на одном уровне с ним. Вихрь света окружал голову мужчины. Тонкие хромированные щупальца извивались по туловищу, пронизывая ребра. Пасть с металлическими клыками висела на шее, как ошейник. Он смотрел прямо на Корсвейна. Рот псайкера беззвучно двигался, губы трепетали. На верхних и нижних ярусах сотни ртов подхватили бормотание, пока оно не превратилось в шипящие слова.
– '''''Разве ты не слышишь мою песню, Корсвейн, сын Льва?''''' – спросил Хор. Он обращался только к нему, хотя часть его знала, что он будет шептать всем его братьям, произнося их имена, как родитель ребёнку. – '''''Слушай и обрети покой'''''.
''Улей Хатай-Антакья, Восточно-финикийские пустоши''
Башня в воспоминаниях Олла взорвалась. Он почувствовал вкус молнии: соль и металл на языке. Снова и снова: молния бьёт вниз, каменные глыбы и глинобитный кирпич разлетаются во все стороны, дерево и штукатурка превращаются в пепел и золу. Тьма и ночь… и мысль о двух фигурах, падавших под дождём, выживших, жертвах, Императоре и магистре войны… вечно падающие, с тех пор и по сей день, навсегда.
– Вставай! Двигайся! Давай, старый ублюдок! – Голос. Голос, который был не во сне или в его сознании, а реальным и близким. Он услышал шипение, свист и мягкий глухой удар. За веками полыхал огонь. Боль пронзила всё тело, впиваясь, кусая, пережёвывая. Он ахнул. Попытался пошевелиться. Путы крутились вокруг него. Он почувствовал шипы в плоти. Что-то схватило его, потянуло за собой. Шипы кусали. Он ощутил запах дыма и пламени. Шипы удержали его на мгновение, а затем отпустили. Он едва не упал. Глаза затуманились, когда открылись.
– Давай, Олл! Давай! – Зибес был там, стоял рядом и тянул за руку. В зале пылал огонь, жёлтый и маслянистый. Пучки шипов горели, извиваясь, превращаясь в пепел. Сок шипел, становясь дымом. Зибес просунул руку под локоть Олла, в другой руке он держал лазган. Пластиковые канистры с прометием висели сбоку на ремне, хлюпая, когда он поворачивался, чтобы выстрелить. Лазерные разряды прожигали заросли шипов.
Кэтт была там, красная с головы до ног. Её покрывали проколы от шипов, сочившаяся кровь. Она выплеснула прометий по дуге вокруг себя, подняла пистолет и выстрелила. Топливо воспламенилось. Пламя выдохнуло. Они стояли в выжженном круге посреди зала. Шипы поползли назад, словно прилив, собиравшийся с силами, чтобы снова обрушиться на береговую линию.
Олл заставил руки и ноги пошевелиться, обнаружил, что оружие по-прежнему висит на ремне на плече, схватил канистру с плеча Зибеса и выплеснул топливо по широкой дуге. Он выстрелил, когда жидкость ещё не коснулась земли.
– Как вы нас нашли? – окликнул он Зибеса.
– Она позвала меня, – ответил Зибес, вытаскивая нож с широким лезвием и рубя горевшую стену шипов. Кэтт была рядом с ним.
– Слева, – крикнула она, указывая, когда зажгла новую порцию топлива. Зибес врубился в шипы слева от себя. Под срезанными виноградными лозами блеснула механическая рука. – Её мысленный голос нашёл, протянулся и направил меня.
– Я думал, ты пошёл своим путём, – сказал Олл. Он был рядом с Зибесом, срывая оторванные лианы с Графта. Сервитор булькал, гусеницы вращались, но не цеплялись, конечности машины дёргались.
– Я пошёл, – сказал Зибес. – Но что ещё у меня есть, кроме тебя, кроме всех нас?
Олл на мгновение остановился и посмотрел на Зибеса, пока подёнщик заворчал и поставил Гранта на гусеницы.
– Спасибо, – сказал Олл.
Зибес посмотрел на него и кивнул.
– Рядовой Перссон... – Голос Графта неразборчиво гудел. – Я… Я не знал, где нахожусь, рядовой Перссон. – Его руки подёргивались, голова моталась из стороны в сторону. – Я не… Я не знаю...
– Вон там! – крикнула Кэтт. – В двух метрах.
Зибес уже рубил, стреляя в переплетение лоз и лиан, отрывая их от силуэта Кранка. Старый солдат не пошевелился, когда шипы освободились.
– Графт, – сказал Олл.
– Я... – прогудел сервитор. – Я… Я видел… а...
– Графт, ему нужна помощь.
Графт на секунду покачнулся, затем двинулся вперёд и поднял потерявшего сознание Кранка.
– Пора идти! – крикнул Зибес.
– Ещё нет! – ответил Олл.
– Ты шутишь!
– Джон, – сказал Олл и огляделся, чтобы посмотреть на Кэтт. – Джон Грамматик, он здесь. Он позвал, крича: – Джон! Джон!
Где-то в глубине чувств он услышал ответ.
– Там, – крикнул он, указывая на переплетение шипов. Из виноградных лоз торчали пальцы. Зибес уже был там, рассекал и рубил. Олл был рядом с ним, нанося удары и выдёргивая лианы. Джон ахнул, когда появилось его лицо. Зибес схватил его за подбородок и за руку.
– Стреляй, – крикнул Зибес. Олл выстрелил в шипы вокруг Джона. Они загорелись, сворачиваясь. Зибес потянул. Лозы натянулись. Олл снова выстрелил, и Зибес выдернул Джона на свободу. Олл выстрелил ещё раз, пока Зибес попытался успокоить Джона. Псайкер покачнулся, дрожа, истекая кровью из колотых ран. Он выглядел худым, истощённым, кожа на лице обвисла, напоминая поверхность сдувшегося воздушного шара. Он согнулся пополам, и его вырвало.
– Дерьмо... – выдохнул он. – Реальность отвратительная на вкус.
– Ты сказал, что с тобой кто-то был, – произнёс Олл, хватая Джона за руку и поднимая его. Движение было грубым. Он чувствовал гнев. Сон затронул то в его очень старой душе, что он не хотел пробуждать, то, что он надеялся никогда больше не увидеть. Часть его винила в этом Джона Грамматика; остальная часть винила себя. – Кто пришёл с тобой? Где они?
– Я тоже рад видеть тебя во плоти, Олл. – Джон закашлял, отплёвываясь, дрожащей рукой вытирая рвоту с подбородка.
– Там, – сказала Кэтт, уже рубя и стреляя в шипы.
Джон внезапно вздрогнул, не сводя взгляда с Кэтт. Олл прочитал натренированное напряжение и расслабление мышц, готовность хищника. Голова Кэтт резко повернулась. Её глаза встретились с глазами Джона. Олл почувствовал толчок в мышцах, подобный разряду электрического тока.
– Где ты её нашёл? – спросил Джон неожиданно тихим и сдержанным голосом.
– По пути, – ответил Олл.
– Она...
– Она спасла нас всех.
– Топливо на исходе! – крикнул Зибес. – Кто бы здесь ни оставался, тебе лучше поскорее вытащить их отсюда.
Джон секунду поколебался, а затем кивнул.
– Там! – Он подошёл к Кэтт, которая рубила лозы. Олл встал рядом с ними, вдавливая приклад в колючие узлы. По полу растекался молочно-белый яд. Что-то серело среди переплетённых растений. Твёрдые, гладкие края, потрескавшиеся и изъеденные, силуэт появлялся по мере того, как отрывали лианы, вырывая из тех мест, где они погрузили клыки в мягкую резину между пластинами. Олл почти остановился, когда понял, что это было.
Броня.
Тускло-серая, бесцветная, просто царапины от времени.
Голова в шлеме, с клювом, как разбитое воспоминание о вороне.
Огромный.
Гигант.
Космический десантник.
Олл отступил, когда серый воин вырвался на свободу и встал. Его голова повернулась к нему, взгляд был похож на нацеленный ствол оружия.
Зибес вскрикнул. Олл видел, что он собирался выстрелить. Олл поднял руку, чтобы остановить то, что стало бы последним поступком этого человека, если он не замрёт на месте.
– Ты Олланий Благочестивый, – сказал космический десантник.
– Она послала тебя с Джоном? – спросил он.
– Она послала меня к ''тебе'', – ответило существо. – Меня зовут Лидва.
Похожий на скрежет гвоздей по ржавому металлу звук расколол воздух. Олл резко обернулся. Стена шипов катилась на них, изгибаясь вокруг пламени, которое по-прежнему пожирало её, сокращаясь, как мышечные волокна, шипы цеплялись за пол и накатывали на них волной.
Лидва пошевелился.
Олл видел его движения как размытое пятно.
Раздался звук, похожий на лязг стали и раскат грома. Яркие фосфоресцирующие взрывы расцвели среди шипов. У Лидва в руках было оружие. Оно было длинноствольным, ребристым и обвитым трубками и проводами, блестевшими от работы технологии, которую Олл не видел со времён давно прошедших войн. Огонь вырвался из дула, заикаясь, когда космический десантник нажал на спусковой крючок. Ослепительный белый свет вспыхнул от попаданий снарядов. Лидва выпустил всю обойму и перезарядил её за то время, которое потребовалось Оллу, чтобы вздохнуть. Оружие снова выдохнуло.
– Мы должны уходить, – сказал Джон. – Спускаемся на нижние уровни и выбираемся так быстро, как только можем.
– Нет, – сказал Олл.
– Олл, – начал Джон. – Что...
– Рейн по-прежнему где-то в улье. Мы идём к нему.
– Олл, хватит! Он всего лишь один человек. Здесь на карту поставлено нечто большее.
Олл проверил обойму. Ещё зелёная. Он посмотрел на Зибеса, Графта и лежавшего без сознания Кранка. – Мы идём дальше вместе, все мы. Никого не оставляем.
В Лабиринте на задворках памяти он увидел, как Тесей закрыл глаза, и услышал крик Ариадны, покинутой на берегу, исчезавшем за кормой корабля с чёрными парусами.
– ''Ты всегда хорошо умел выбирать, Олл...''
– Окей? – сказал он и огляделся. Зибес кивнул. Ему показалось, что Кэтт улыбнулась.
– Меня послали помочь найти тебя, – сказал Лидва. – Я нашёл. Лучше мне держать тебя в поле зрения, чтобы не пришлось снова искать.
– Я следую... – пробормотал Графт. – Я следую за вами, рядовой Перссон.
Он коротко кивнул в знак благодарности, не зная, что сказать и можно ли вообще что-то сказать.
– Кэтт, ты можешь найти его?
– Вверху, – сказала она. – Это всё, что я могу чувствовать. Мы должны подняться выше.
Джон Грамматик фыркнул.
– Ты сейчас пошутила, да?
Олл пожал плечами и начал двигаться к отверстию шахты. Он подумал о башне, всё то время назад, о ноже у себя за поясом сейчас и о молнии, падающей с неба. Небольшой выбор. Большой выбор. Через некоторое время они стали одним и тем же.
Через мгновение Джон Грамматик последовал за ним.
''Полая гора''
Корсвейн смотрел на демона. Как он не увидел его раньше, было непостижимо. Там, в центре зала, в пустоте между всеми платформами и аппаратами, горело солнце. Оно было золотым, испещрённым лучами, его свет был расцветом нового дня на мягко накатывавших волнах. Он посмотрел на него и почувствовал, как тяжесть мыслей отступила. Бремя воли и командования, неминуемой смерти и безнадёжной борьбы исчезло. Он никогда не осознавал, что несёт так много, что несёт на своих плечах тяжесть существования. Теперь она исчезла. Он был свободен. Он стал хозяином своей вселенной. Теперь будет существовать только то, чего он желал и хотел.
– '''''Ты заслуживаешь большего''''', – сказал Хор. – '''''Ты заслуживаешь всего'''''.
Солнечный шар разделился на три, а затем на шесть, каждый из них представлял собой желток света, вращавшийся вокруг сородича. Затем шары вытянулись, приняли форму конечностей, рук и черт лица. Шесть фигур стояли кольцом в воздухе, вращаясь друг вокруг друга. Каждая была совершенным воплощением человечества; рты открывались и закрывались над светившейся кожей, за спинами разворачивались крылья света. Корсвейну казалось, что он смотрит на шесть изображений, но также и на одно – фигуру с переплетением конечностей и крыльев, наложенных друг на друга.
– '''''Я – голос внутри тебя''''', – сказало золотое изображение, и голоса псайкеров в совершенной гармонии повторили его слова. Оно приближалось, хотя Корсвейн не видел, как оно двигалось, кружилось, руки, пальцы и крылья двигались в такт гудению эха. Всё, чего он хотел, это погрузиться в бесконечный сон. Прямо за мерцанием закрывавшихся век его ждали сны. – '''''Я – обещание сна и Песня Бесконечного Восторга. Я – Хор Отверженных. Я ждал тебя, мой прекрасный сын. Я так рад, что ты пришёл. Пробуждения больше не будет. Больше никаких раздоров. Больше никаких зверей в лесах твоей памяти. Только покой'''''.
– Ты – порождение варпа, – сказал он. Слова не потребовали никакого усилия, и рты Хора улыбались, как зачарованные.
– '''''Я – князь истин, столь великих, что глупцы называют их ложью. Это моё гнездо, моё место на бренной Земле, пока она засеяна. Отсюда я зову, и сны живых звенят в моей песне. Меня позвали сюда Дети, сделали это место моим храмом, моим маяком, откуда я могу светить в ночь потерянных душ. Так много людей сейчас следуют зову… не присоединишься ли ты к нам, мой прекрасный сын? Ты будешь слушать? Ты услышишь? Ты последуешь за мной?'''''
Он не слышал и не думал об этих словах, но ''чувствовал'' их. Они проскользнули в его разум: слова – иглы, обещания – крючки. Там были тепло и покой, и он знал, что всё, что ему нужно сделать, это поверить словам и позволить своей жизни стать сном…
Сном…
Сном…
Сном...
''Зверь лежал мёртвым на снегу, наконец-то обретя покой, не обнажив клыков, когда Корсвейн встал перед ним, не глядя на него, пока истекал кровью, и он поднял меч, чтобы даровать ему милосердие. Он мог отложить меч в сторону. Он мог оставить прошлое и зверя, которого носил в своем сознании и на плечах. Рыцарь мечей больше не… воин, который сражался только за то, во что верил, который не видел теней, которому не нужно было жить и удивляться, почему зверь не отпускал его.''
''Он оглянулся через плечо, когда добрался до линии деревьев. Зверь лежал там, где упал. Его кровь окрасила снег. Только это был не зверь и никогда им не был. На его месте лежал мужчина, волосы слиплись от запёкшейся крови, туловище и шея разорваны выстрелом из пистолета и лезвием клинка, глаза закрыты. Его брат. Его настоящий брат, вышедший из леса с запахом убийства в дыхании. Убитый на снегу и оставленный позади, зверь, убитый рыцарем. Он почувствовал, как голова опустилась. Всё, что ему нужно сделать, это продолжать идти, и этого больше не будет. Продолжать двигаться к свету, следуя за песней…''
''Он поднял голову и повернулся к деревьям и яркому свету, который теперь пробивался сквозь них. Он остановился, оглянулся. Зверь стоял на лапах, глядя на него, кровь и внутренности стекали на снег. Он оскалил зубы, и Корсвейн повернулся назад, подняв меч''.
Хоровой зал вернулся.
Шестикратный демон солнечного света был прямо перед ним, тянулся к нему. Его братья по легиону стояли неподвижно, как вкопанные. Существа с бритвенными когтями и глянцево-чёрными шарами вместо глаз склонились над ними, кончики когтей подняты, игольчатые улыбки широко раскрыты. Воины в искорёженных доспехах стояли чуть поодаль, низко опустили трубное оружие и наблюдали. Хор псайкеров дрожал. Бледные сгустки огня пронзали воздух. Чувствовался аромат цветов и запах испорченного мяса. Демонические руки отпрянули за мгновение до того, как он вскочил на ноги. Головы ползавших по платформе существ дёрнулись вверх. Предатели начали поднимать оружие.
Корсвейн атаковал и нанёс рубящий удар быстрее, чем они успели отреагировать. Меч поразил первое из шести тел демона Хора и рассёк два ближайших к нему. Время остановилось. Оставшиеся фигуры истекали кровью, из них изливалась тьма, когда яркость превратилась в тень. Корсвейн вскинул меч для нового удара и одновременно в другом конце зала Ангелы Первого легиона вскочили на ноги с рёвом выстрелов.
Звук исчез. Тишина поглотила хоровой зал, когда закричал последний шестикратный демон. Корсвейн взмахнул мечом. Платформа светилась от взрывов болтерных снарядов. Всё казалось замедленным, время растягивалось, позволяя видеть каждую деталь происходящего во всём её великолепии. Тела из переливавшейся плоти беззвучно разорвались. Кровь, яркая, как драгоценный камень, хлынула медленно падавшими дугами. Осколки летели сквозь дым, мерцая и отражая вспышки взрывов. Тёмные Ангелы спускались и пересекали платформы, чёрные доспехи блестели, как нефть в свете костра. Он видел, как материализуются и испаряются существа с наполовину хитиновой кожей. Воины в разноцветных доспехах появились из боковых туннелей. Взрывные волны их орудий создавали в воздухе серебристую дрожь. Корсвейн наблюдал, как один из братьев был поражён и развалился на части, кровь, броня и раздавленные органы образовали в воздухе концентрические кольца.
Он почувствовал желание остановиться, посмотреть, понаблюдать и наполнить глаза калейдоскопом и цветом брызг крови и огненных взрывов.
Он снова перевёл взгляд на распадавшиеся формы шестикратного демона. Теперь они были тенями, пятнами теплового тумана. Похожие на лезвия угольки закружились в воздухе. Одно ударило Корсвейна в плечо и пробило керамит. Он взмахнул мечом, и лезвие рассекло то немногое, что осталось от демона. Вырвалась неоново-белая взрывная волна, пройдя сквозь массу и материю. Корсвейн почувствовал, как она нахлынула на него и сквозь него, тишина, наполненная образами: идеальный розовый силуэт радиационного взрыва над городом; капля крови, свисавшая с полированной стальной улыбки; пряный аромат плоти, превращавшейся в сахар в жаре пламени. Потом это прошло. Меньшие демоны превратились в серебристый туман, когда волна ударила в них. Воины в неоново-ярких доспехах пошатнулись, дрожа. Болты вонзались в них, разрывая пластины брони с раскатистым барабанным боем взрывов. Волна психической энергии ударила по псайкерам в хоровых рядах. Черепа смялись. Зубы повылетали изо ртов. Рёбра взорвались. Всё в тишине, как изображение, спроецированное с пикт-трансляции без звука. Кровь окрасила воздух влажными красными брызгами. Волна отскочила. Останки псайкеров вспыхнули розово-красным льдом. Волна подняла осколки костей и части брони, когда покатилась обратно к центру зала. Тёмные Ангелы падали, когда обломки прорезали сочленения и врезались в керамит. В центре зала Корсвейн увидел, как волна накатывает на то место, где он стоял, и понял, что ему не избежать её. За медленную секунду до того, как она врезалась в него, он поднял меч, старый салют долгу и жизни, отданной, чтобы увидеть, что дело сделано.
Волна потянулась к нему, сверкая бритвенно-острыми осколками и ведьмовским льдом. Он не стал закрывать глаза.
Сфера голубого огня окружила его. Волна осколков ударила в пламя. Звук с рёвом вернулся к жизни с раскатом грома. Свет заслонил зрение. Корсвейн почувствовал, как зрачки сузились до булавочных головок.
Звуки выстрелов и крики обрушились на него. Чья-то рука схватила его за плечо; он обернулся и увидел Вассаго, окружённого синим огнём, с булавой в руке.
– Похоже, я должен ещё раз поблагодарить тебя, – сказал Корсвейн.
– В чём ещё смысл братства? – ответил Вассаго.
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]
