Всему придет конец / All Must End (рассказ)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Всему придет конец / All Must End (рассказ)
Автор	Гэв Торп / Gav Thorpe
Переводчик	Cinereo Cardinalem
Издательство	Black Library
Входит в сборник	Честь Космического Десанта / Honour of the Space Marines
Год издания	2014
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Они хорошо скрывали свои страхи. Они были космодесантниками, обученными и генетически спроектированными ничего не бояться, однако Харахил чувствовал беспокойство своих товарищей. Психические силы, сущности варпа – от астропатов и навигаторов до Имперского Таро – были для них силами, находящимися за пределами понимания, и никакая ортодоксальность Ордена или ментальная обработка не могли полностью искоренить этот ужас перед неизвестным и неестественным.

Их страхи были как на ладони благодаря его сверхчувству, столь же очевидные для библиария Темных Ангелов, как и их физические особенности. Для его психического осознания все было видимым, наполненным нематериальной энергией варпа. В древности некоторые ученые верили, что варп был особым царством, существующим бок о бок с материальной вселенной, но отделеным от неё. Они не были псайкерами. Они не видели силы варпа – эмпиреев грёз и эмоций – просачивающейся обратно в реальность даже через самый недалекий разум. Она была немногим больше, чем дымка энергии, но её присутствия было достаточно, чтобы Харахил заглянул в души других собравшихся в ярко освещенном помещении.

Даже сейчас, когда отблески свечей ярко освещали лица собравшихся офицеров Темных Ангелов, этот столь незначительный ручеек духовной энергии искривлялся и преломлялся в такт их мыслям. Структура его постоянно менялась по мере того, как изменялись настроения и повышался– понижался интерес, но Харахил мог увидеть образы внутри неё, и, что самое главное, распознать их значение.

Саммаил, великий магистр Крыла Ворона, был наиболее спокойным из них. Хотя, возможно, спокойный – не то слово. Он был наиболее подготовленным, потому что до этого он по меньшей мере десяток раз видел, как Харахил выполняет эти гадания. Волнение граничило с неподдельной нервозностью; они были близки к поимке одного из Падших, и как Магистр Охоты, Саммаил чуял успех где– то на границе поля зрения. Его мысли были самыми яркими, сверкающими и золотыми. Возможно, даже слишком сияющими оптимизмом для того, кто прожил в своей нынешней роли гораздо дольше прочих, но безрассудство зачастую преследовало магистров Второй роты до самой смерти.

Харахил аккуратно подошел к центру комнаты, стараясь не потревожить гексаграммы– обереги, нарисованные им на опалубке. Ключевые пересечения были отмечены свечами в точках двенадцатиконечной звезды, заключенной в круг, который, в свою очередь, охватывала гексагональная эмблема с рунами, сделанными им в расплавленном свинце. Он сел на большой невзрачный стул, стоящий прямо под канделябром, сделанным из метеоритного железа, добытого из остатков разрушенного Калибана.

Опустившись на него, он обратил внимание на великого магистра Велиала, командира Первой роты и лидера Крыла Смерти. Его мысли были резкими и четкими, до одержимости регулируемыми, тщательно обтесанными и сглаженными жизненным опытом подобно каменной кладке, а не органичными и ветвящимися, как у других. Мысли командира Крыла Смерти практически не менялись, пока он стоял, скрестив руки и с опаской поглядывая на остальных в этой комнате.

Харахил не удивился тому, что наиболее скрытные мысли принадлежали Асмодею, магистру покаяния. Его сознание было стальным панцирем абсолютной убежденности. Единственный крошечный проблеск его души светил сквозь эту преграду, жестоко и эффективно подавляемый веками практики и скрытным по своей природе мышлением, эту черту Харахил считал выдающейся. Если бы Император столкнулся с Асмодеем десять тысяч лет назад, когда совершенствовал геносемя Темных Ангелов, вполне возможно, что в конечном итоге все космические десантники обладали бы таким же целеустремленным фанатизмом.

То, что свобода мысли еще была возможна для Адептус Астартес, было видно из мутного отображения эмоций Шафана. Они почти беспорядочно пульсировали зеленым, синим и красным, что говорило о работе активного, творческого ума. Душа Шафана была хорошо защищена, как и у других, но его мысли были вполне читаемыми. В настоящее время магистр святости думал о том, как странна необходимость проводить такой обряд при свете, когда столько внутренних тайн Темных Ангелов состоялись в затемненных камерах.

В то время как мысленный взор Харахила оценивал его товарищей, его обычные чувства отмечали прочие особенности комнаты: запах свечей, смешанный с оттенком нефти и примесью ржавчины; тепло, исходящее от других космических десантников и мерцающих огней, освещавших их; скрип и шум переборок и палуб звездолета; минимальный ток плазменных двигателей, пульсирующий через все судно от кормы до носа.

Он позволил всему этому стать единым, физическое и психическое объединились, стоило ему только закрыть глаза. Едва веки опустились, два мира – реальная вселенная и варп– отголоски – стали единым целым в его мыслях, и хотя он больше не смотрел на комнату своим физическим зрением, он был хорошо осведомлен о том, что происходило вокруг него.

Харахил положил руки на колени и позволил психической силе течь. Он чувствовал, как усилились опасения остальных, когда они заметили мерцающий свет, вырывающийся из– под его век. Библиарий откинул голову на спинку стула и сделал плавный выдох, избавляясь от остатков беспокойства, что он испытывал, когда предложил провести обряд. Любое погружение в варп было рискованным, а в этом месте, столь близком к Оку Ужаса – больше, чем обычно. Но Харахил был сильным и обучался в течение трех сотен лет. Он был готов.

Библиарий собирался выпустить свое сознание в варп, но беспокойства, мешавшиеся у него под рукой, сдерживали его. Мысли остальных – такие несопоставимые, такие разрозненные – делали эту исходную навигацию сложнее. Харахилу было необходимо сгладить их беспокойные эмоции, прежде чем он смог бы выполнить переход.

Шафан обдумывал природу псайкеров и демонов, интересуясь, потому ли они внушали такой ужас, что взаимодействовали непосредственно с подсознательными чувствами души. Насколько мог судить Харахил, тот был не далек от истины, но сейчас было не время для подобных раздумий. Размышления о варпе и его обитателях перемешивают материю эмпиреев в циклическом эффекте так, что она получает силу даже от безосновательных домыслов.

– Не бойся за мою душу, брат Шафан, – тихо сказал Харахил. – Каждый час, что ты проводишь в чтении псалтырей и катехизисов ордена, я провожу закалку моего духа от искушения и одержимости.

При упоминании о таких вещах Асмодей, стоящий справа от Шафана, возмущенно переступил с ноги на ногу. Сталь его сознания стала кинжалом, направленным на библиария, огонь праведности ярко запылал по всей его длине. Единственная мысль вспыхнула настолько сильно, что псайкер не смог избежать её: Если Харахил проявит хоть малейший признак одержимости, я убью его.

На губы Харахила закралась улыбка.

– Прошу, брат Асмодей, достань пистолет, если тебе от этого станет комфортнее. Уверяю тебя, обереги целы. Единственный, кто здесь рискует, это я.

Независимо от гарантий, предлагаемых библиарием, Асмодей выхватил болт– пистолет и направил его на голову Харахила.

– Не торопись использовать свое оружие, брат. Здесь могут иметь место странные происшествия, которые являются обычным делом при моем погружении в варп.

– Ты хочешь направить свою душу к миру на краю Ока Ужаса, – сказал Асмодей, его прицел не дрогнул. – Я приму любые меры предосторожности, если почувствую необходимость.

– Поступай, как сочтешь нужным, брат. Теперь я должен попросить тишины, и будет неплохо, если вы все поможете мне, сосредоточившись на чем– то отдельном. Это остановит волнение, вызванное вашими разрозненными мыслями, а я в это время войду в имматериум.

– Песнь Назея? – предложил Шафан. Он получил кивок в ответ.

Магистр святости начал молиться и остальные присоединились к нему через нескольких секунд. Хор их голосов возрастал и опадал, пока они пели, звук формировался акустикой комнаты, затухая вдали, пока Харахил готовился снова отпустить свои сознательные мысли. Библиарий был безмолвен и спокоен, отделяясь от своего тела, входя в транс так, чтобы его душа – или её часть – смогла возвысить его мысли из их материального корабля в беспокойные завихрения имматериума.

Пение и средоточие внимания на псалтыре, исключающие прочие мысли, успокаивали пульсации и отголоски, что нарушали концентрацию Харахила.

– Sanctus Imperator protectorum, – прошептал библиарий. – Освободись.

Возникло чувство отрешенности, когда его дух отделился от смертной оболочки. В этот момент он был соединен и с варпом и с физическим миром – стал каналом для проникновения нереального в реальность, но Харахил с выработанной точностью ускользнул от себя подобно кораблю, отбывающему со своего причала.

Тепло, свет, звук – все мирские ощущения пропадали из его осознания одно за другим. Их место в его вселенной заняли ткани и переплетения эмпиреев, звучание варпа и психическое гудение, которое он обычно относил к фоновому шуму. Реальность исчезла, а нереальность застыла, оставаясь соединенной, но при этом перемещенной внутрь его сознания.

Вокруг библиария буйствовал варп, но в близлежащем к нему пространстве образовался омут спокойствия, смягченный молитвами его собратьев. Они ничего не знали о том, какой эффект возымели их действия, но данное им преимущество от этого никуда не делось.

Харахил, свободный от тела, потащился, теряя часть своей сознательности на волнах эмпиреев и позволяя давлению варпа отнести его в сторону от смертной оболочки своего сознания. Он повернулся – не в буквальном смысле, но в средоточии внимания – чтобы увидеть свое тело, сидящее в кресле в окружении оберегов и его боевых братьев. Подобный золотому тросу след, извиваясь, тянулся назад к его телу, привязывая душу к плоти. Это тоже было плодом многих лет обучения, позволявшим ему найти путь назад к своей смертной оболочке.

Отступая назад, Харахил смотрел как звездолет постепенно удаляется, палуба за палубой, пока он не увидел его снаружи, плавающего как пузырь на потоке, заключенного в мерцании своего поля Геллера. Нечто пульсирующее, неправильное и мощное отвлекло его внимание от корабля и он сосредоточился на нем.

В варпе расстояние не имело физического смысла, но его мозг не мог совладать с безразмерной структурой, не смотря на всё его обучение. Было невозможно формировать мысли без ощущений верха и низа, близи и дали, внутри и вне.

Пульсация пришла откуда– то из близи, по крайней мере, по галактическим меркам. Шторм кружился на грани восприятия Харахила, одинаково засасывая в себя все подряд подобно вихрю и при этом одновременно изливая наружу волны и потоки силы варпа.

Око Ужаса.

Величайший варп– шторм в Галактике, нахлестка между мирами, где материальное и нематериальное были равнозначными, настолько огромный, что охватывал десятки световых лет реального пространства. В реальном мире он воспринимался как шар в небесах, пульсирующий пурпурным или красным, но в варпе Око Ужаса выглядело в меньшей степени как бездонная пропасть и в большей как темное окно, показывающее звезды и планеты, туманности и кометы, которые сверкали энергией.

Око Ужаса постоянно колыхалось, и в его перемещениях Харахил мог видеть вещи, существовавшие между мирами, не принадлежащие ни варпу, ни реальности, дававшие некоторые представления о царствах Богов Хаоса. Подобные зрелища могли свести с ума неподготовленного человека, не способного растолковать водовороты энергий и бурные вихри. Подготовка Библиариуса позволяла Харахилу привнести порядок в эту путаницу – пусть и ограниченно – искажая его мысли и вызывая в воображении возвышающиеся железные крепости, волны кристальных валов, сияющие зеркальные пейзажи и гниющие леса.

Он смутно ощущает реакцию своего тела на космическом корабле. Харахил инстинктивно поведал о своем путешествии остальным – беглое описание того, что он пережил. Это требует усилий мысли, не больших чем для поддержания сердцебиения и заполнения легких – истинный поток сознательности.

Границы стираются, стены рушатся, миры и цивилизации низвергаются, – пробормотал Харахил, едва шевеля губами. Его глаза продолжали двигаться, как будто распознавая видения варпа, вызванные в воображении его сверхчувством – или же в бесплодной попытке сделать это.

Мощь Ока Ужаса была всепоглощающей. Библиарий чувствовал, как она с неудержимой силой затягивает его в его сердце водоворота. У Харахила не было ничего, кроме его омута спокойствия в бушующем океане и золотой нити, что разматывалась позади него подобно спасательному тросу, прикрепленному к воину, выброшенному в безвоздушное пространство.

Все быстрее и быстрее он неминуемо притягивался к сокрушительным силам, что бушевали в Оке Ужаса, и хотя Харахил отводил все свои мысли и усилия на борьбу с внутренней волной, не было ничего, что могло бы остановить его падение на дно открывающейся темной преисподней.

Он пытался уплотнить свой трос, превратить его в золотой стержень, что будет удерживать его на месте, но сила Ока Ужаса была слишком велика. Он почувствовал внимание созданий, бывших громаднее любого живого существа, за исключением, пожалуй, самого Императора. Мгновение они смотрели на него так, словно заметили пылинку, упавшую неподалеку. В этот момент Харахил опасался, что одно из этих враждебных сознаний протянет руку и более подробно изучит его омут спокойствия, или же, не раздумывая, сметет его одним ударом, но ощущение прошло, и он остался один, дрейфуя на хлещущем потоке силы варп– шторма.

Ультор был расположен на самом краю этого безумного пейзажа. Харахил знал, что если он хочет узнать больше, ему придется рискнуть жизнью в непредсказуемых ветвях энергии, мечущихся на окраинах Ока Ужаса. Его психический торс, золотая нить его жизни, держал твердо, но у него не было никакой возможности для выбора направления. Его выворачивало наизнанку, крутило вверх– вниз и взад– вперед, он был настолько захвачен бушующими потоками, столь характерными для Ока Ужаса, что уже не знал, как он сможет вернуться назад к остальным.

А затем он увидел одинокую серебряную звезду.

Он точно знал, что она собой представляла, а потому позволил своей душе дотянуться до нее, прицепившись к её свету, как утопающий хватается за спасательный круг, брошенный ему. Едва позволив серебряному лучу упасть на него, Харахил взбодрился, наполненный силой, теплом и чувством принадлежности.

Жар звезды проплавился через кровоточащий хаос, отводя в сторону бури и волны, успокаивая варп вокруг библиария так же, как он успокаивал его хаотичные мысли.

Несмотря на всю тряску Ока Ужаса, маяк оставался подлинным, сильным и непоколебимым даже здесь, вблизи от центра потока пульсирующей энергии. Больше, чем маяк – опора, на которой можно обрести минуту покоя, мост для переправы, крепость, стоящая против безумия и неопределенности.

Астрономикон.

Путеводный Свет.

Душа Императора.

Преграды сметены, за ними обнаружен свет, путь свободен, – с облегчением пробормотал Харахил.

Получив такую возможность по милости света Императора, Харахил сосредоточил свое внимание на поиске мира Ультор, скрытого в ветвях энергии варпа, вытекающей из Ока Ужаса. Он черпал свою психическую силу для обнаружения её очертания внутри варпа также, как демоническая мощь создавала фальшивое судно в реальном пространстве. Подпитываемый светом Астрономикона, Харахил казался рыцарем из серебряного и белого огня, пылающего холодной чистотой своего дела. В руках он держал темно– зеленый клинок, окаймленный бледным пламенем, с крестовиной, выполненной в форме расправленных крыльев в соответствии символу ордена, красующемуся на нагруднике его нематериальной брони. Плащ темно– синего цвета – цвета Библиариуса – свисал с его плеч.

Тем временем на корабле Темных Ангелов тело библиария выпрямилось на стуле, его силовая броня скулила при движении, конечности слегка дрожали, когда его мышцы сокращались. Он снова расслабился, успокоился и сдвинул брови, прерывисто дыша.

Полностью сформировавшись, нематериальное воплощение Харахила вклинилось в разломы варпа, отступая за границы Ока Ужаса. Серебряный свет Астрономикона сверкал по левую сторону его пути.

Время текло, изгибаясь и кружа, протекая и не протекая по отношению к реальному пространству, так что, возможно, прошла доля секунды или тысяча лет, прежде чем Харахил увидел то, что искал. На самой кромке Ока Ужаса стояло огромное сооружение, часть раскрошившейся грани утеса, часть огромной каменной башни, расколотой и заросшей. Ощутимые миазмы распада окружали ветхую конструкцию, темное облако, что пятнало варп и реальную вселенную в равной мере.

Когда облако на мгновение рассеялось, потревоженное каким– то случайным завихрением варпа, Харахил увидел, что рушащаяся монолитная башня сама по себе была незначительной в сравнении с куда большим пространством. Она была не больше чем уборной по сравнению с действительно ужасающим и внушающим благоговение дворцом с тысячами разбитых окон и бессчетным числом провисших и потрескавшихся крыш. Башня Ультора лежала в тени титанического имения, полностью окутанного тьмой и разложением, вытекающими из огромных разломов и дыр, пробитых в конструкции могучего строения. Харахил вздрогнул, ошеломленный чудовищным явлением, но видение прошло, мгновение спустя поглощенное течениями варпа, оставив Ультор стоять подобно костлявому торчащему пальцу, окруженному желтоватым туманом.

Серебряная звезда Астрономикона продолжала светить над его головой.

Он стоит на грани, не там и не здесь, реальный и в то же время нереальный. Отстаиваемый и всё ещё свободный, мир распада, цветущий в мертвом саду. На грани отчаяния и надежды стоит он. Смерть и перерождение, спираль заката, до небытия...

Его слова вызвали реакцию в мире смертных, расплывчатом и далеком.

– Он сходит с ума, – услышал он слова Асмодея. – Или же что-то сводит его!

– Попридержи свой язык и не стреляй, – сказал Саммаил. Капеллан опустил руку на болт– пистолет своего товарища. Досада Асмодея на великого магистра вспыхнула в варпе подобно огненному шлейфу, но была встречена льдом, образовавшимся из непреклонных мыслей Саммаила.

– Не думаю, что твои репутация и звание больше моих, Асмодей. Опусти оружие, брат– капеллан.

Я пересекаю границу, незримую для большинства глаз, и сад вянет вокруг меня, – прошептал Харахил, на которого никто не обращал внимания.

Его гнев затуманился, и Асмодей с неохотой бросил болт– пистолет в сторону Саммаила. Быстро взглянув на него, он снова уставился на Харахила.

Харахил чувствовал грязь Ультора, пытающуюся высосать из него силу. Было достаточно просто перекачивать грубую энергию варпа в гексаграммы– обереги, защищающие его душу от порчи. На звездолете воздух за пределами полушария, образованного защитными знаками, начал заполняться тенями.

Харахил направил свое варп-я ближе к Ультору. Он обнаружил, что не может подойти напрямую к башне, и был вынужден спуститься в огромный заросший сад, что разросся вокруг разрушенных скал на дне огромного обрыва.

Исследуя его, библиарий просеивал через свои мысли то, с чем сталкивался, формируя тени и свет в представлениях своего варп-зрения. Он мог проецировать зрительные образы, но они были лишь плоской карикатурой того, что он ощущал посредством своего варп– я.

Воздух был полон жужжащих мух, а по стволам буйно разросшихся деревьев ползали всевозможные многоногие твари. Они скакали по обвисшим веткам и листьям и рассматривали незваного гостя блестящими фасеточными глазами. Грибковые наросты извергали споры, когда Харахил проходил мимо, в то время как микроорганизмы пожирали все, что медленно разлагалось.

Туман печали оседал каплями на листве подобно слезам потерянных и брошенных. Знойный шелест листьев полнился бормочущими причитаниями о возлюбленном прошлом и растраченных возможностях. Из подножной мульчи торчали камни, призванные опрокидывать беспечных – зазубренные камни, на которых сокрушались амбиции и расшибалась гордость. Низко висящие лозы двигались как змеи, готовые сжать беспечных в тисках жалости к самим себе. Паукообразные насекомые с бледными и раздутыми телами плели сети между древесными ветками, внутри них корчились души проклятых, все больше и больше запутываясь в отчаянной и ненавистной борьбе с ужасными нитями.

Но не всё было таким мрачным. Здесь встречались и яркие ветви, и цветы всех оттенков радуги, скрывающиеся в темноте. Гусеницы с ярким тигровым окрасом резвились среди румяных лепестков и прижавшихся к ним леопардовых коконов, из которых вырывались луковицеобразные мотыльки с крыльями в форме мертвой головы.

То тут, то там прорехи в лиственном навесе позволяли драгоценному лучу света упасть на лесную подстилку. В судорожной вспышке этой поддержки хрупкие цветы надежды пробивали себе путь напрямую через гниющий ковер из листьев и трупов насекомых.

Однако кричащие цвета и радостные картины не могли скрыть истинную природу этого места. С помощью таких призрачных приманок беспечных заманивали в отчаяние.

Мгновение свежести и ясности, следующее за восстановлением после продолжительной болезни.

Радость лицезрения любимого человека после затянувшейся отлучки.

Распирание гордостью и свершением при рождении ребенка.

Всё это ловушки эмоций – моменты слабости, используемые в чужих интересах; только те, кто действительно принял вечную боль существования и неизбежного разложения изнутри, будут защищены от горя разочарования и неудачи.

Не в бесконечно нудном, неблагодарном и тяжелом труде повседневного бытия был представлен Владыка Распада, ибо однообразие было основой утешения. А в резких тонах, дразнящих обещаниях лучшего, отдельных моментах восторга, бывших самым жестоким оружием, ибо они выставляли мирское и бессмысленное в резком контрасте и погружали душу в истинное отчаяние. Ибо каждое пятнышко света и цвета, леса и теней казалось все темнее и страшнее.

За маскарадом сверкающих драгоценностей скрывалась мрачная истина того, что все неустойчиво и несбыточно, что все это – видимость счастья и свершения, возведенная общим эго всех живых существ, чтобы убедить их в наличии смысла внутри вечного, бессмысленного цикла.

Распад медленно усиливался на протяжении эонов лет. Энтропия разрывала на части все сущее, обращая цивилизации в пыль, а солнца – в облака остывшего газа. Ничто не смогло избежать хватки бессмертного разрушителя: времени. Жизнь стала смертью, а смерть – жизнью. Все поддерживалось этим простым циклом существования.

Библиарий позволил своим товарищам увидеть то, что мог видеть он, показывая им опавшие листья, окрашенные осенью в красновато– коричневый и золотой цвета, туман и болезненный смог, текущие между стволами деревьев зеленого и черного оттенков. Вдали над лесом возвышалось необъятное, нечеткое, гигантское и гротескное сооружение.

Что– то приближалось. Он слышал отдаленное жужжание, быстро переросшее в непрерывный гул, идущий со всех сторон. Казалось, что тени сливаются и утолщаются, если бы это было возможно – становятся осязаемыми, подобно нефтяному омуту. Шум заглушил трепет сухих листьев и капель туманных слёз.

Со всех сторон из мрака разлагающегося леса налетели жирные мухи. Рой мгновенно охватил Харахила, подступая все ближе и ближе, пока слой пушистой, постоянно двигающейся черноты не покрыл его. Они обнаружили бреши в его броне, через которые проникли к его коже, не кусая, но при этом протискивая свои раздутые тела в его плоть, подавляя его силой своей численности. Они отыскали визор его шлема и облепили его лицо, закрыв обзор и свет Астрономикона.

Он попытался смести их одетой в перчатку рукой, но они были слишком плотными и многочисленными. Подобно утопающему, бьющемуся на волнах, его удары были медлительными, а плотность самого роя настолько высокой, что он задыхался. Там, где он давил их, на его броне оставались рвотно– желтые мазки, бурлящие и пузырящиеся как кислота. Гудение было невыносимым, оно отдавалось в его голове пульсацией и обжигало барабанные перепонки своей монотонностью.

Харахил крутился, стиснув зубы, но разжав губы, он только позволил нескольким мухам попасть внутрь, ползать по его деснам и пытаться просунуть свои мягкие тела между его резцами. Его ноздри были забиты извивающимися насекомыми, прокладывающими себе путь в его носовые пазухи и спускающимися в легкие в поисках теплых мест. Библиарий пытался сбить рой длинными и мягкими листьями, свисающими с поникших ветвей, ломая деревья, почти спотыкаясь на камнях глупости, появившихся у него под ногами. Похожий на кровь сок забрызгал его боевую броню, липкая жидкость просочилась в сочленения и затвердела парализующей смолой.

Казалось, они гудят у него в голове. Он чувствовал тысячи гротескных тел, проникающих в его органы, ползающих по нервам и артериям, засоряющих его легкие и сердце.

Это было похоже на то, как всему приходит конец. Даже могучим космодесантникам Адептус Астартес. Даже Астрономикону. Даже Императору.

Вся эта борьба была так бессмысленна. Что с того, если он одержит победу сегодня? Завтра будет ещё одна битва. Каждый день несет новые угрозы человечеству. Космодесантников было ничтожно мало, до смешного мало.

Менее одного космодесантника на один мир Империума. Силы Имперской Гвардии насчитывают бесчисленные миллиарды, но их души и сердца слабы, и в свое время рухнет даже этот оплот, рухнет подобно стене, истерзанной постоянным дождем и ветрами. Отвага поколеблется, и что тогда?

Какое это имеет значение? Смерть сегодня ничуть не лучше и уж точно не хуже смерти завтра. В этом суть неизбежного, неминуемого. Орков можно убить, эльдарские миры– корабли уничтожить, тиранидские флоты рассеять, но нет ничего такого, что могло бы победить время или смерть. Было безумно и заносчиво верить в то, что всё это изменится.

Мужество Харахила задыхалось, даже его нереальные легкие изголодались по дыханию. Он чувствовал, как темнота поглощает его. Нет, не поглощает, приветствует. У него был только один шанс избавить себя от проклятия жизни. Это было просто, надо лишь признать Владыку Распада своим повелителем. Тогда он станет единым с распадом, его союзником, а не жертвой. Независимо от того, насколько сверхчеловечны его сознание и тело, только принятие господства Хозяина Мертвого Надела могло спасти Харахила.

Далекий голос – связь с реальным миром – вернул его из пустоты небытия. Он потянулся к нему своими мыслями, оттянувшись назад к своему телу при контакте.

– Ультор, брат, – сказал Саммаил, подойдя ближе к библиарию. Чернота его одежд, казалось, без остатка высасывала из него свет, оставляя от его лица бледную маску, блуждающую во мраке. – Направь свое сознание к миру Ультор. Он близко, брат.

Вера Саммаила была похожа на очищающее касание, а его братство – на источник бесконечной силы. Харахил сражался не ради себя, своей бессмертной души или смертного тела. Он сражался ради своих братьев по ордену. Он сражался ради человечества. Он сражался ради Императора.

В этот момент, взбодрившись за счет контакта со своей телесной оболочкой, библиарий обнаружил, что роя мух уже не было. Он не рассеивается, а сгорел в серебряном пламени, потрескивающем на его теле, их демонические сущности были поглощены, их сила нейтрализована психическим всплеском, не оставившим ничего, кроме тонкой шелухи, уносимой усилившимся ветром его обновленной воли.

Хотя он и отбился от мух, Харахил знал, что его испытания были далеки от завершения, а потому поспешил к своей цели. Над головой кружили и сгущались грозовые тучи, небо из гротескно– желтого становилось черным, как будто было в синяках от побоев чьего– то огромного кулака.

Гнилой полог мертвого леса закачался, когда пришли бури, принеся с собой буйство сломанных веток и рваных листьев, забивших по броне Харахила, когда он вошел в бурю. Шаг за шагом он медленно, но решительно продвигался вперед, его челюсти были плотно сжаты.

Тем временем на борту звездолета Темных Ангелов тело Харахила вздрогнуло и снова напряглось. Его дыхание участилось, а пальцы сорвались с колен и обхватили подлокотники кресла.

Направляемый словами Саммаила, он, медленно, шаг за шагом пробираясь через бурю, сфокусировал свое внимание на теневой башне, стоящей на вершине далекой скалы. Шторм скрыл свет серебряной звезды не полностью. Харахил мог видеть тусклый луч, похожий на тропку, лежащую перед ним, который время от времени поглощался обвивавшей его тьмой, чтобы затем превратиться в зигзагообразную молнию, что раскалывала бурю и освещала ему путь вперед.

Подойдя к подножию скалы, Харахил остановился и посмотрел вверх. Отсюда сооружение казалось почти бесконечным – город– башня скрылась из виду, а вершины скал затерялись во мраке расстояния.

Он протянул руку и схватился за скальный выступ. Подтянувшись, он нашел точку опоры и приподнялся над землей. Харахил устремил свой взгляд на расплывчатую линию, отделившую вершину скалы от неба, и продолжил подъем. Его мысли придавали облику скалы такую форму, что где бы он не искал выступ, за который можно было схватиться, или нишу, в которую можно было поставить ногу, он всегда их находил.

Но не только его воля влияла на строение темной скалы. Корни пробивали камни, тыча в его тело и ноги как копья, скрежеча по его броне. Другие извивались подобно щупальцам, пытаясь обхватить запястья и лодыжки, стремясь сорвать его с отвесного подъема. Чем выше он поднимался, тем яростней утес боролся с ним, хлеща его кнутами из корней, пытаясь сбить его и отправить в стремительное падение обратно вниз, в объятия голодного леса.

Не тратя попусту энергию, даже не рыча или стоная, Харахил пробивался наверх, его мысли были заключены в барьер из стали так же, как его нематерильное тело было защищено серебром его брони. Это не составило никакого труда – испытание воли, нежели мышц. Не успел он придти к этому выводу, как оказался на вершине скалы, сжимая в руке пригоршню камней.

Раньше ему казалось, что башня Ультора находилась почти на краю огромного обрыва, но теперь он увидел, что это был обман, проделка надежды, а не действительный вид. Башня исчезла, а на её месте он увидел огромный цветок с черными как смоль лепестками.

Чёрная роза, на лепестках которой ползают тысячи мух. Стебли гнутся, но не ломаются, колеблемые зловонными ветрами, несущими пыльцу отчаяния к ярким цветам надежды. Удушающее, приторное соседство.

Он смог увидеть крошечные частички пыльцы, утекающие в небо подобно дыму от костра. Если бы он сосредоточился, то смог бы разглядеть, что каждая микроскопическая точка на самом деле представляла собой три скрепленных друг с другом шара, а каждый шар – ухмыляющийся череп. Смог поднимался выше и выше, кружась в вихре ветра, пока не достиг грозовых облаков, где его ветром разнесло по всему зловонному саду и мертвым лесам за его пределами.

Пыльца падала черным снегом, и хотя он поднял угол своего синего плаща, прикрывая нос и рот, он чувствовал мельчайшие частицы, прошедшие через ткань и осевшие на его языка и горле.

Он думал, что они принесут боль, но вместо этого он почувствовал онемение, тянущееся от тех мест, где они осели на диафрагме и мышцах. Челюстные мышцы дали слабину и его дыхательные пути открылись, позволяя черной пыльце всё больше и больше проникать в его тело.

Сами по себе крохотные внедрившиеся частички были незначительными, но по мере увеличения их числа Харахил чувствовал, как они тают в его теле, пытаясь стать частью его. Как и мухи до этого, пыльца внедрялась в его плоть, стремясь стать семенем, что пустит корни в его мысли.

Он пошатнулся, загипнотизированый видением, насланным гигантской черной розой. В её черноте была чистота, скрытые цвета и глубины, которых, как он думал, никогда не существовало. Пыльца была не ядом, а эликсиром правды, давшим ему способность видеть Вселенную такой, какой она была на самом деле. Своими серыми глазами он узрел атомы в центрах солнц, погибающих для создания тепла и света. Он увидел прах мертвой сверхновой, собиравшейся веками, чтобы потом сформировать новые миры, новые звезды. В бактериальной слизи он увидел энергию, переходящую из одного состояния в другое, никогда не исчезающую, просто ищущую новые формы, наделенную бессмертием.

Слизь расширилась и разрослась, стала высшей формой жизни, разумной и осознающей себя – и чистота исчезла. Цветение начало слабеть от боли знания. Способность видеть, слышать и чувствовать вводила в заблуждение. Сознание существовало только в качестве барьера от реальности, в которой все было преходящим, и ничто не было постоянным.

Он хотел помочь цветку, поддержать его красоту, но он уже был виновен в пороке познания. Сопротивление Харахила было ядом в недрах земли, просачивающимся в корни чистоты. Это его приверженность лжи стала причиной увядания бутона, лепестки которого отпадали один за другим. Каждая потеря отзывалась мучительной болью в сердце Харахила.

Библиарий громко выдохнул и поднес руку к лицу, закрыв глаза, хотя сами по себе они и так оставались закрытыми. Тьма вокруг него была абсолютной, вереница сотканных из света сцен прокручивалась в его голове как в калейдоскопе, входя в фокус и выходя из него.

Впервые с момента, как он взобрался на скалу, Харахил обратил внимание на мягкую почву под ногами, приветственную и золотую. Он захотел прилечь на неё, стать частью слоя плодородной земли, чтобы его сущность смогла дать жизнь новым существам. Приняв свою роль, он очистится от ядов, что он привнес своим присутствием. Его обращение к истине станет питанием, удобрением для бутона смерти, которой он столь сильно желал. Его жертва станет водой для корней, а кровь и душа – удобрениями, благодаря которым стебель снова будет стоять крепко и прорастут новые цветы, чтобы великий процесс воспроизводства смог распространить пыльцу истины по всей Галактике.

Хотя сознательные мысли Харахила хотели, чтобы он сдался, его инстинкты – его внутренний разум, защищенный веками ритуалов и тренировок – толкнул его к своей цели. Там, где ум был слаб, душа оставалась сильна. Хотя он больше не мог видеть серебряную звезду, он все еще мог чувствовать ее присутствие, освещающее его путь к цели. Он вслепую последовал за ней, полагаясь на Императора, чтобы тот доставил его к цели.

Он спотыкался, борясь с ощущениями и пытаясь не заснуть. Он так устал. Его ноги были словно налиты свинцом, он уже давно оставил попытки прикрыть лицо плащом. С каждым вдохом он втягивал в себя ещё тысячу частичек пыльцы. Харахил, онемевший и истощенный, сопротивлялся из последних сил.

Упав, библиарий повернулся в ту сторону, откуда пришел. Прежде чем его глаза навсегда закрылись, он увидел серебряную звезду.

Усилием воли он оставил глаза открытыми и позволил свету Императора влиться в него. Его присутствие вымыло черную пыльцу, очистив артерии и вены, сердце и легкие, кишки, руки и ноги.

Как только загрязнение внутри него было вычищено, то же произошло и с небом. Буря отступила, обнажив красивое лазурное небо, не потревоженное облаками или ветром. Серебряное солнце тепло коснулось его. Броня, бывшая его второй кожей, впитала силу его лучей, сняв онемение и наполнив его новой силой.

Башня была уже близко, Харахил знал, что она всё это время была здесь, скрытая от глаз чарами черной розы. Он мог протянуть руку и дотронуться до замшелой, разъеденной каменной стены. Усики растительной жизни покрывали осыпающуюся кирпичную кладку, скрывая двери и окна и обвивая скелеты тех, кто пытался подняться по ним раньше. Вернулся ветер, ставший теперь холодным и обремененным ароматом смерти. Когда лозы зашевелились, черепа застучали зубами, обращаясь к библиарию, предупреждения из их ротовых отверстий были бессловесны, но странным образом понятны.

Только безрассудный пойдет по стопам тех, кто погиб здесь. Только гордый смеет мнить себя достаточно сильным, чтобы суметь преодолеть препятствия, которые ждут его впереди. Высокомерие станет гибелью Харахила. Лучше вернуться с провалом, чем вообще никогда не вернуться.

Хихиканье мёртвых голов подпитывало сомнения библиария. Его товарищи никогда бы не познали – не смогли бы понять – рисков, что он уже взял на себя. Умирать здесь, загнанным в ловушку злом этой разбитой крепости, никуда не годиться. Как он сможет защитить человечество из могилы?

Несмотря на эти опасения, оттягивавшие вниз каждый его шаг, Харахил решил двинуться дальше. В конечном счете, это была судьба каждого космического десантника – отдать свою жизнь во имя человечества, и не Харахилу было решать, в какой день умирать лучше, а в какой – нет. Перед ним была поставлена задача, и он возьмется за неё со всей своей силой и волей, пока не добьется успеха или не погибнет.

Все, что оставалось – только пересечь болото, окружавшее Ультор подобно рву. Пузырящиеся смоляные ямы и засасывающее болото лежали между ним и его целью. Ветви тростниковых зарослей тянулись из болотистой почвы, треща на сухом ветру. Шум выделяющихся газов и движение чего– то извилистого и большого под поверхностью заставило Харахила остановиться на краю болота.

При беглом осмотре казалось, что через болото есть тропинки, но библиария было не так– то легко обмануть. Он начинал понимать это место. Ложная надежда была основой всего, что имело место в этом нематериальном отражении Ультора. Все, что казалось достижимым, было просто уловкой, созданной, чтобы в последствии заманить нарушителей в паутину отчаяния, увести их так далеко от правильного пути, чтобы они не смогли отыскать его снова. Кажущийся безопасным маршрут, несомненно, кончится, оставив его, ставшего жертвой изоляции и отчаяния, на мели.

Затем он вспомнил, где находится. Ему не нужно было продираться сквозь трясину, он мог просто расширить свою волю и сделать что– то еще. Так же, как её свет восстановил его слабеющую силу, теперь тепло серебряной звездой, направляемое его мощью, насухо припекло порченную землю, превращая болото в плотную почву, а смолу – в затвердевшие лужицы черноты. Растения пожухли под жестким светом силы Харахила, высушенные и растрескавшиеся под его свирепым психическим взглядом.

Энергия извивающихся трав и возвышающихся камышей просочилась в землю, спасаясь от слепящей ярости атаки библиария. Здесь сила варпа раздула корни и клубни, которые, в свою очередь, поглощали всё больше питания из грязи, продолжая разрастаться до чудовищных пропорций. Харахил чувствовал их выпуклые подобно семенам стручки, силу, скрытую в пульсации и болтанке. Коснувшись их своим сознанием, он почувствовал, что враждебные существа глядят ему в ответ.

Корни начали двигаться, зарываясь в сторону Харахила, трансформируясь из растительного вещества во что– то иное – что– то не совсем животное, а разумное и осознанное. Отвратительные слизнеподобные твари с белыми телами приближались к библиарию, ориентируясь на запах его души

Поле личинок, лежат под недрами мира, полны жизненных сил, вот– вот взорвутся. Они слышат меня. Слепые черви видят меня.

По настоящему лбу псайкера текли капли пота, а свет, вырывавшийся из– под его век, приобрел оттенок ржавчины.

– Варп захватывает его, – услышал он рычание Асмодея, когда капеллан оттолкнул в сторону Шафана, встав на самом краю психического круга. – Что– то прорывается в его сознание.

– Не пересекай поле, – предупредил Шафан, подойдя на шаг ближе. – Мы должны доверять его заверениям, брат.

На грани понимания Харахил заметил, как Асмодей метнул на Шафана взгляд, выражающий его презрение к заверениям псайкеров четче любых слов. Псайкер вздрогнул, чувствуя, как плеть презрения ударила его душу. Саммаил придвинулся к капеллану, гневно сверкая глазами, но не прикоснулся к Асмодею.

Сорвавшись на бег, Харахил пробил себе путь через мертвые и умирающие бутоны болотных растений, направляясь прямиком к основанию башни Ультора. Его бронированные ботинки оставляли в пыли отпечатки, которые заполнялись серым илом, идущим из– под земли. Лужи слизи приняли форму луковиц, сменили цвет с серого на зеленый, отрастили цепкие руки и глаза– бусинки. Когтистые пальцы и рога проросли из демонических приспешников размером с кулак. Рыча и хихикая, они выскакивали позади Харахила, образуя ковер из злобных, скалящихся лиц и красных глаз.

Библиарий направил свои силы вперед, пытаясь заглянуть в башню, представлявшую собой мир Ультор. Многое было скрыто от его взора, покрытое коркой мерзкой плесени и лишайниками, что пятнали его мысли, но он был в состоянии пробить фундамент города, простиравшийся вглубь гнилой земли.

Он почувствовал смертные души – впервые с тех пор, как покинул своих товарищей – запятнанные прикосновением Владыки Распада. В корнях, расползающихся от города, он увидел знакомые ему отметки и одеяния, а также воинов, одетых в древние, пострадавшие от распада военные доспехи: Гвардию Смерти. Он искал больше информации, надеясь мельком увидеть их страшного примарха, ужасного Мортариона, но здесь не было никаких признаков отвратительного демонического лидера легиона предателей. Вместо этого Харахил засвидетельствовал ряды ужасных саркофагов, вмещающих раздутых, бледных воинов, в то время как бесконечную шеренгу молодых рабов согнали в темные подвалы, их свисающие импланты подергивались и шипели, живя собственной жизнью.

Клещи распада шли за ним по пятам, царапаясь и цепляясь, угрожая опрокинуть его. Харахил знал, что должен был оставаться в вертикальном положении. Если он упадет, то будет охвачен демоническими существами и отрезан от серебряного света, который еще оставался его путеводной звездой.

Сломанные ногти царапали его броню и оттягивали плащ. Болтовня и хихиканье следовали за ним, всего в шаге от него. Харахил чувствовал подавляющую природу врага позади, но не мог остановиться для того, чтобы повернуться и оценить степень угрозы.

Ковер из демонических существ распростерся вдаль и вширь, местами образовывая торосы, когда десятки чумных клещей карабкались друг на друга, чтобы добраться до него. Ему было нужно лишь чуть– чуть больше времени на исследование тайн Ультора.

Вытащив серебряный клинок, он прорезал пылающую борозду в массе демонов, разрывая их тела концентрированными волнами ненависти и отвращения. Он придал своей ненависти к существам форму огненных молний, выскочивших из его глаз, после чего потянулся остатками своих мыслей в башню, пытаясь выследить её секреты.

Коконы, расположены рядами, свисают с дерева смерти подобно фруктам палача.

Тело Харахила стало лихорадочным, а кожа пепельной, конечности подергивались как у жертвы паралича.

На первый взгляд, стрелковые башни и оборонительные сооружения из ржавого металла торчали из земли как сломанные зубы. Крепость разрасталась как раковая опухоль, возбужденная волей Гвардии Смерти, выращенная смертными слугами и демоническим колдовством, принявшим форму шаркающих толп безумных вассалов. Он пропульсировал предупреждение своим товарищам единственным возможным способом.

Маленькие слои металла, отслаиваясь, раскрывают личинку в чреве. С шипов капает кровь, окольцовывая город, ловя в ловушку все, что войдет.

Кольцо белого огня взрывом вырвалось наружу из его рыцарской фигуры, тысячами сжигая демонов распада, оставив его в обуглившемся круге и избавив на несколько мгновений от этой помехи. Завеса, защищающая внутренности города, разорвалась. Харахил без колебаний погрузился туда, бросив свою душу в брешь дабы увидеть то, что таилось за стенами башни.

Что– то раздутое и чудовищное шевельнулось в сердце города, но в его центре Харахил увидел кое– что еще – окно, ведущее обратно в реальность материальной вселенной. Он поймал себя на мысли, что почему– то узнает звезды, видение системы отпечаталось в его памяти, хотя за свои долгие годы службы он никогда не бывал там. Разбитые обломки мира медленно вращались вокруг звезды, миллиарды кусков породы и отполированного вакуумом льда. Время от времени он замечал нечто невозможное: признаки человеческих изобретений. Лицо статуи, разбитые остатки стены, часть силовой брони или болтера.

Харахил не мог избавиться от ощущения узнавания, увидев остатки окна, вращающиеся среди руин, стекло было окрашено зеленым в форме белого крыла.

Это был варп, и он знал, что увиденное не было реальным – не в физическом плане, но по сути. Это были символы, не буквальные предметы, но Харахил не мог расшифровать их значение. Он пытался осмотреть как можно больше, глядя в открытую бездну в надежде увидеть что– то, что расшифровало бы сообщение.

Эта череда мыслей подняла его на другой уровень понимания. Возможно, сообщение? Астротелепатическая проекция? Если это было послание астропата, то оно не несло обычных отметок и шаблонов. Но с другой стороны, чего стоило ожидать в такой близости от Ока Ужаса? Сообщение могло быть отправлено десять тысяч лет назад или даже в будущем, точно сказать было невозможно.

Вместо того чтобы пытаться вычислить источник, Харахил сосредоточился на поглощении всех элементов, чтобы разобрать их значение в свободное время, когда он вернется в свое тело.

Ему казалось, что огромный обитатель Ультора как– то сообщался с чем– то еще, чем– то за пределами Ока Ужаса. Но это не произвело на библиария впечатления абсолютной правильности. Дыра, разверзнувшаяся между реальным и нереальным, была каналом, сформированным громадной, исключительной сущностью.

Создание в Ульторе и все, с чем оно сообщается, или сообщалось, или будет сообщаться, были, в некотором роде, одним и тем же.

Что– то еще скрывалось глубоко среди астероидов – часть зверя, таящегося в Ульторе. Так же, как сияющий рыцарь был присутствием Харахила в варпе, демоническое создание Ультора имело обличье в реальном мире. Идеальная матово– серая сфера блеснула среди скопления астероидов на фоне звездной пустоты.

Он увидел отваливающуюся тюремную решетку и почувствовал, как на него нахлынуло облегчение. Что– то стремилось вырваться из варпа. Что– то, что уже передало часть своей сущности в материальный мир, но чьи планы были сорваны в прошлом. Настанет ли время, когда оно вырвется полностью? Мысль наполнила Харахила предчувствием, зловещим ощущением, гораздо более глубоким, чем просто ужас. Явление предвещало событие великой важности, и ему повезло увидеть это предупреждение. Его психическое чувство было похоже на пронзительный сигнал тревоги, говоривший ему о большой беде, собиравшейся обрушиться на его братьев.

Он узнал это место, но не мог заставить себя поверить в истинность этого. Настало время уходить, чтобы он смог донести то, что видел, до остальных. Он был не в состоянии спроецировать видение– внутри– видения, так что ему придется рассказать им о связи между Ультором и разрушенным миром напрямую.

Окно закрылось, когда город– зверь почувствовал присутствие Харахила. Видение исчезло с грохотом закрытия двери, нереальность врезалась в психический взгляд библиария. Яростно набросившись на него, неестественный правитель Ультора призвал всех демонов отчаяния и распада, и за считанные мгновения Харахила окружила орда гротескных призраков.

Они беззвучно напали на него, и хотя он и набросился на них со своим пламенным клинком, он вскоре был подавлен, по мере того как все больше и больше демонов наваливалось на него. На место каждого убитого им циклопического создания вставали два новых. На место каждой уничтоженной горстки луковицеобразных клещей – ворох новых демонов. Сама земля, некогда послушная его воле, восстала против него. Болото снова начало пузыриться вокруг его ног, становясь мягче и мягче с каждым ударом сердца.

Оказавшемуся по бедра в болоте Харахилу стало крайне затруднительно двигаться. Он повернулся, чтобы взглянуть на башню Ультора, но так и не смог как следует рассмотреть её, как если бы она намеренно избегала его взгляда.

Он посмотрел вверх, в надежде узреть проблеск серебряной звезды, но не увидел ничего, кроме чёрных туч, заполонивших небо. Сдавленно вскрикнув, Харахил понял, что отрезан.

Находящийся в меньшинстве и поглощаемый болотом, он устремился к земле, которая разверзлась под ним подобно могиле.

Он чувствовал цепляющихся за него личинок, что вгрызались в его психическое тело и зарывались в его броню, отшелушивая его защиту даже тогда, когда другие демоны расплющивали и разрывали их своими кулаками и когтями и цеплялись за стыки его брони ржавыми лезвиями и поломанными рогами.

Их прикосновение иссушало его. Броня стала ржавой и облупившейся. Кожа сползла с плоти, а плоть сгнила до костей. Кости обратились в прах, когда сотрясающаяся могильная земля поглотила его. Осталась только сущность его души, оберегаемая драгоценным серебряным светом Императора, непроницаемым щитом веры и решимости, выкованным за десятилетия внедрения в защитные ритуалы.

В остатки его распадающегося глаза проскользнул червь, скользя по зрительному нерву в мясо мозга. Другие следовали за ним, проходя вдоль нервных путей, скользя и проскальзывая между синапсами, ища путь в его сознание, беря под свой контроль плоть.

Они слышали и видели то, что слышал и видел он. Харахил пытался шпионить за ними, и теперь они рассчитывали обратить его тело против самого себя, завладеть им в качестве оружия против Темных Ангелов.

– Город, Харахил, что насчет города? – спросил Саммаил, его глаза метались между Асмодеем и библиарием. – Думай о городе.

Теперь Ультор был просто воспоминанием. Он обратился в ничто в его мыслях, обтекая его подобно песчаной буре, сдувая последние следы его психической конструкции. Тем не менее, он также все еще был там, непроницаемый, вечный, сотворенный не из кирпича и раствора, но безнадежности и скорби.

– Величие распада, возвышающееся и опадающее, прочно стоящее на зыбком песке.

Он протянул руку к скрытой серебряной звезде, мысленно моля, прося силу Императора освободить его от власти врагов, высасывающих его волю, зарывающихся в его мысли. Через разрыв варпа он мог заглянуть обратно на борт звездолета и почувствовал, как что– то еще смотрит его глазами, когда ещё больше червей впились в его плоть.

Он должен был вернуться, но на данный момент он уже был под контролем.

Библиарий неожиданно вскочил, опрокинув стул на пол. Он обратил внимание на Шафана, испытавшего секундный ужас, когда Харахил открыл веки, явив миру молочно– белые глаза трупа. Из угла его рта тянулась нитка слюны.

Харахил увидел Асмодея, поднявшего свой пистолет, и молча поблагодарил Императора за непоколебимую преданность капеллана долгу. Он хотел сказать Асмодею, чтобы тот стрелял, но его губы уже не принадлежали ему, его язык еле ворочался, сгнивая за зубами. Он хотел попросить капеллана открыть огонь, окончить жизнь его смертной оболочки, оборвать золотую нить, связывающую душу с физическим телом, золотую нить, которая теперь стала путем вторжения, используемым демонами.

Теперь черви сгорали в серебристом свете его последней защиты, вытравливая себе путь как кислота на металле, в то время как их сородичи быстро ускользнули вниз через сухожилия и вены, возбуждая мышцы и органы энергией варпа. Они готовили тело к полной одержимости, вливая в него свою собственную силу так, чтобы они смогли изменить его по своей прихоти.

– Нет! – крикнул Саммаил, пытаясь удержать Асмодея на полу.

Тело Харахила становилось порталом. Их контроль ещё не был абсолютным. Если он хочет противостоять им физически, ему придется расширить свою волю из– за рва чистейшей энергии, что держит демонов в страхе. Лучше умереть душой и телом, чем сдаться физически и провести вечность в ловушке своих собственных мыслей, бессильным и опозоренным.

Он позволил пряди своего сознания протянуться обратно в реальный мир, пылая вдоль золотой нити его существования.

– Они уже здесь! – прорычал Харахил.

Шафан выхватил пистолет, а Асмодей старался освободится от хватки Саммаила. Магистр святости прицелился в левый глаз библиария, зная, выстрел пробьется в мозг псайкера и убьет его в одно мгновение, перекрыв канал любому, кто попытается использовать его душу в качестве моста в мир смертных.

Он уже собирался нажать на курок, когда Харахил с воплем рухнул на пол.

Библиарий посмотрел на Шафана, взглядом пытаясь попросить того выстрелить, как до этого он призывал сделать это Асмодея.

Ничего не осталось. Демоны овладели его телом до глубочайших волокон и мельчайшего атома. Это была просто оболочка для их мощи, марионетка, чьи ниточки забрали у библиария. Он снова попытался вырвать контроль, открывая всё больше своих мыслей психическому натиску демонов в обмен на несколько секунд телесного влияния.

Их ответ был мгновенным и мучительным. Осколки энергичной боли пробежали через Харахила, и он упал в обморок, на мгновение даже утратив понимание.

Библиарий лежал неподвижно, лицом вниз. Свет утекал из его тела обратно к свечам, и странные тени вновь стали нормальными. Свинцовые символы превратились в расплывчатые капли, шипящие, плюющиеся и испаряющиеся, как будто на раскаленной плите.

Здравомыслие и ощущения вернулись, но к ним примешалось отчаяние, когда Харахил увидел, что произошло. Одна единственная тончайшая нить связывала его с телом, подавленным бесформенной слизью и корчащимися личинками. Он был безмолвным и несущественным свидетелем своих собственных действий.

Харахил медленно поднялся на четвереньки и посмотрел на своих товарищей. Струйки крови окрашивали его уши, ноздри и глаза, быстро высыхая и свертываясь на бледной коже. Шафан посмотрел библиарию в тёмно– карие с исчезающими золотистыми пятнами глаза, и, увидев воина, которого знал, оглянулся назад. Асмодей всё ещё не был уверен, его пистолет вновь нацелился на Харахила.

Харахил закричал, но крик получился безголосым. Он мог видеть крошечные проблески варп– света, бывшие душами его братьев, и он желал прикоснуться к ним. Ради мгновения единения, момента наития, дабы убедить их убить создание, пробуждающееся перед ними.

У него больше не было сил. Все, что осталось – его тело, его мысли, даже его воспоминания – теперь принадлежало демоническим отродьям. У библиария не было ни возможности отправить свое предупреждение в сознание другого, ни энергии, способной с первого взгляда вызвать отвращение или подозрения.

– Каковы три Отречения от Асии? – задал ему вопрос капеллан.

Демоны выдернули знания из мозга Харахила. Его обучение у капелланов и занятия в реклюзиаме, в одиночку и с другими инициатами, пронеслись у него в голове. Он не мог остановить невольно поднимающиеся из его мыслей слова, откуда демоны перенесли их на его безжизненные губы.

– Презрей мутанта, отринь еретика, возненавидь чужака, – хриплым голосом ответил Харахил.

Отчаяние. Оно было абсолютным, окутывающим Харахила своей тьмой. Владыка Распада знал, что это случится, с момента когда Харахил прорвал завесу варпа и взглянул на энтропийной сад. Безумно и высокомерно было полагать, что кто– то может избежать хватки бессмертного разрушителя.

Даже библиарий Адептус Астартес, один из самых подготовленных псайкеров, что породило человечество, не сможет противостоять медленному обращению вечности. Наивная гордость послала его в царство эмпиреев, в надежде расстроить планы смертных последователей Владыки Распада. Это открыло ворота демонам, и из– за своих обманутых намерений Харахил обрек своих товарищей и всех, кто находился на борту их звездолёта. Ложь увлечет их за собой в варп, где они будут поглощены.

Если бы Харахил владел своим телом, он бы затрясся от рыданий, раздираемый горем от содеянного. Абсолютное, всепоглощающее отчаяние разрывало его сознание в клочья, изгоняя здравомыслие подобно лентам мысли, что рассеивались на волнах эмпиреев.

– И назови шесть главных Повелителей Ключей, – потребовал Асмодей, дуло его пистолета отслеживало голову Харахила, когда библиарий оперся на стул и, сильно морщась и кряхтя, заставил себя подняться.

Демоны снова зарылись в его мозг, возвращая аромат свежелакированного дерева, гудение капелланских эпистол, рычание его магистров, бродящих вдоль скамей и готовых взыскать возмездие за малейшую оговорку, малейшее волнительное заикание в интонации.

Харахил набросился на воспоминание, отчаянно цепляясь за него и изо всех сил пытаясь остановить его всплытие на поверхность, но демоны вырвали фрагмент памяти из его хватки, и предательские губы произнесли слова.

– Нессиад, Дирестес, Фереокс, Маннаил, Дубей и...

Харахил потянулся в последней мучительной попытке, распустившись подобно цветку и открыв своей сущности все, и схватил серебряную звезду, позволяя ей пылать через него. Он не мог уничтожить демонов, но мог держать их в страхе.

За время, показавшееся ему целой вечностью, он оттеснил их, чувствуя, как их зубы и шипы рвут его душу. Каждое усилие, направленное на собственное очищение, причиняло ещё больше боли и страданий телу и духу. В реальном мире прошло меньше секунды, но для Харахила это была неувядаемая вечность дробящей сознание агонии, когда он сделался каналом для мощи Императора, превратив свое психическое я в погребальный костер, в огонь, воспламеняющий энергию демонов.

Они всячески старались противостоять ему, уничтожить серебряный огонь своей тьмой, затушить пламя гротескной слизью. В момент столкновения Харахил перестал бороться. Вместо того, чтобы стараться вернуть себе контроль, он вышел из себя, на мгновение вынуждая своих демонических соседей показаться.

Серебряный огонь моментально поглотил Харахила, усмирив демонов. Он вырвал у них контроль над своим телом.

Библиарий колебался, его глаз подергивался.

– И...

Асмодей выстрелил.

Болт пробил стенки черепа Харахила, продравшись через замысловатую проводку психического капюшона, и разбрызгал кровь по рунному кругу.

Харахил смотрел на свое умирающее тело, на то, как жизнь медленно отливает от сердца и легких. Он был доволен. Демоны бежали из падающего трупа, и пустая оболочка его смертного я рухнула на палубу.

Его душа задержалась в варпе на ещё одно мгновение, окруженная мстительными, ненасытными демонами. Библиарий не чувствовал страха. Убежище было рядом, ибо его сознание вновь стало крепостью, пусть даже и на мгновение. Не ради него – соринки в вихре величайший существ – бессмысленная вечность была наводнена волнами варпа.

Серебряный огонь Астрономикона полностью поглотил его, превратив последние остатки его души во вспышку пламени, поглощенную куда большим светом.

А затем Харахила не стало.