Слуга праведников / Servant of the Righteous (рассказ)

Перевод коллектива "Warhammer: Чёрная Библиотека" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Warhammer: Чёрная Библиотека". Их канал в Telegram находится здесь.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Слуга праведников / Servant of the Righteous (рассказ)
Автор	Грэм Макнилл / Graham McNeill
Переводчик	соц
Издательство	Black Library
Серия книг	Warhammer Crime
Входит в сборник	Заговор Ворбиса / The Vorbis Conspiracy
Год издания	2022
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Сюжетные связи
Предыдущая книга	Нечистоты / Impurities

Кольбранду снились горящие небеса.

Снились падавшие на древках из черного дыма золотые наконечники копий, брошенных в смертных злобными богами.

Он припал к поверхности пропитанного красным мира, но тот, брыкаясь и скача под ним, будто необузданный жеребец, пытался стряхнуть его с себя. Раскололась, завопила измученная земля. Исторгнув из себя огонь и дым, оглушила его.

От дикого, животного ужаса он завопил, и ему в рот набилась грязь.

Объятый ужасом разум Кольбранда клялся в верности и готовности пойти на любую низость первому, кто его услышит и остановит сотрясавший землю гром. Прихлопнет его одним яростным ударом или же заставит этих невидимых артиллеристов исчерпать, наконец, свой, по-видимому, бесконечный боезапас.

Этот кошмар — один из давнишних — прощальный и ненавистный подарок Архоны.

Сколько он уже снился Кольбранду, и каждый раз тот просыпался в темноте, вздрагивая от страшных воспоминаний.

В черепе ревело эхо прошлого, тысячи отчаявшихся голосов слились в единый оглушительный вопль ужаса.

Ему понадобилось какое-то время полностью осознать, что он действительно проснулся и что его трясущийся жилье — не часть кошмара, пробравшегося за ним в реальный мир.

И что голоса были настоящими.

Кольбранд дотронулся до прикрепленной к голове за ухом бусины костной проводимости, и его голову наполнил звон помех и обрывки бурных вокс-переговоров. О чем шла речь, он не смог разобрать — перебивавших друг друга сигналов было попросту слишком много.

Двойным нажатием он выключил имплантат и перевернулся на бок, тяжелыми глотками втягивая затхлый воздух с металлическим привкусом. Сдернув тонкое покрывало, Кольбранд встал с кровати, и его чувства моментально обратились к оперативной оценке обстановки.

Звук: Взрывы над головой?

Движение: Множественные столкновения с землей.

Связь: Забитые вокс-каналы.

Вероятный сценарий: Бомбардировка с низкой орбиты? Авария на промышленном предприятии? Массовая высадка десанта?

Заключение: Вероятное происшествие с большим количеством пострадавших.

Кольбранд перевернул койку в нишу в стенке и натянул брюки, которые были аккуратно сложены на стуле у противоположной стены. Под ними лежал «Сулиманн-Карминовый», хорошо смазанный и вычищенный автопистолет. Металлическая поверхность оружия была тусклой и не отражала света.

Вопреки всем требованиям безопасности, он хранил его полностью заряженным и с выключенным предохранителем.

Повернувшись к входной двери, Кольбранд натянул на покрытое шрамами тело рубашку и сморгнул с глаз последние следы Архоны.

Кольбранд едва не упал, когда его жилище сотряс второй мощный взрыв, затем раздался новый, потом еще один. Эхо звуков, похожих на удары молотков, запрыгало по голым металлическим стенам, как будто целая армия сервиторов била по ним пневмоключами.

Прижавшись спиной к вибрирующей стальной стене возле двери, Кольбранд сорвал запиравшие дверь замки и приоткрыл щелочку.

Внутрь сразу ворвался жар вместе со светом и шумом — горячий ветер, нагруженный звуками визжащего металла, невыносимо ярким светом, застревающей в горле вонью гари.

Этот запах был ему знаком — горело высокосортное плазменное горючее.

Кольбранд опустил пистолет и шагнул на сваренный из железных прутьев мостик перед контейнером, чтобы, вытянув шею, взглянуть сквозь решетчатые опоры моста Дурного кардинала в ослепительно яркое небо. Это если не учитывать, что стояла глухая ночь, а небо над Варангантюа никогда не бывало ярким.

Над головой широкой аркой разливалась струя бело-голубого света. От нее, будто огоньки красочных фейерверков, запущенных над грандиозным празднеством, разбегались блестящие ленточки. Кольбранд почти сразу понял две вещи.

Первая: для орбитальной бомбардировки слишком большой разброс.

Вторая: один световой след в небе подсказывал, что это и не наземная операция.

Падающий орбитальник или, быть может, корабль поменьше, пустотник, оказавшийся слишком близко к зоне действия гравитации.

Он уже видел нечто подобное: на Эпсилоне-Регалис, когда крупнотоннажный транспортный корабль Милитарума получил в брюхо выпущенную с земли торпеду. Корабль неуклюже и грузно качнулся, будто пронзенный гарпуном пустотный кит, затем, как в замедленной съемке, рухнул на поверхность, сравняв с землей все в радиусе двадцати миль.

Но если тот корабль падал отвесно вниз, этот — летел по пологой дуге, разбрасывая по пути топливо и горящий металл. Кольбранд схватился за металлические скобы снаружи стены, возле двери, и, вскарабкавшись на плоскую крышу своего дома-контейнера, взглянул назад, откуда прилетел обреченный корабль.

Варангантюа пылал.

На востоке пульсировало оранжево-белое сияние — горящее топливо, сотни тысяч галлонов, проливалось огненным дождем, поджигая все, чего касалось. Пламя перепрыгивало со здания на здание, с ужасающей скоростью проносясь через плотную жилблоковую застройку, обшитые прессплитами многоквартирники и переполненные мануфакторумы. Тысячи тонн обломков падали, сотрясая землю и превращая в развалины целые районы.

Горизонт пылал, и ветер вместе с воплями боли и ужаса разносил это пламя повсюду.

— Imperator... — выдохнул Кольбранд.

Скорее всего, погибли уже многие тысячи, и еще столько же умрет до рассвета.

Его взгляд привлек кувыркающийся в полете кусок металла. Секция броневого листа с корпуса корабля, от кромки которой разбегались росчерки оранжевого пламени. Она падала с ужасающим, неторопливым изяществом, и Кольбранду показалось вдруг, что, стоит протянуть руку, он сам сможет снять ее с неба.

В ужасе он втянул воздух, а его аугментический глаз, вычленив этот обломок, вычислил вероятную точку его падения.

— Вот дерьмо...

В стенах Обсидианового ордена Кольбранд провел очень много времени. Иногда он помогал госпитальеркам в черных вуалях, иногда помогали ему.

Одна из сестер ордена, Эфрин Лиза, спасла Кольбранда вскоре после его прибытия на Алекто. Она всегда была рядом, неизменно напоминала ему о новой жизни, которую тот выстроил здесь, помогала ему развеять тени старой — той, от которой он бежал.

Ублюдок со значком блюстителя убил ее по поручению одного высокопоставленного лица, распоряжавшегося жизнями и смертями жителей Солекамня.

Благодаря Кольбранду оба теперь мертвы, но месть — а это была именно она, как бы тот ни пытался прикрыть ее одеждами правосудия — обернулась пустотой, и боль потери в его сердце каждодневно напоминала ему о том, как произвольно жестокой бывает жизнь.

Ожидая обнаружить вместо хосписа горящие развалины, он помчался по охваченным паникой городским улицам, но падающий броневой лист угодил в промблок в каких-то пятистах ярдах восточнее. Наверное, взрывы внутри него продержали обломки в воздухе чуть дольше, а, может, это Император подтолкнул их немного, чтобы они не попали в хоспис.

Физика этого процесса Кольбранда не интересовала — лишь то, что хоспис остался цел.

Угрюмого вида строение, одно из старейших в Варангантюа, разместившееся между ремонтным доком с отвесными стенами и поблекшими желтыми емкостями, отчетливо выделялось в огне пожаров. Стены из черного мрамора, расчерченные полосами соли, осыпались и были изрыты коррозией, а бронзовая статуя ребенка-основателя в переднем дворике давно уже стала безликой и гладкой от кислотных дождей.

Часовая башня хосписа, названная Четвероликим Лжецом из-за того, что каждый циферблат показывал разное время, резко вырисовывалась в ярком пылающем небе. Ворота хосписа были распахнуты, и несколько сестер, похожих на черные тени, сновали взад и вперед, руководя медицинскими сервиторами, которые перетаскивали раненых несчастных из разрушенного факторума внутрь, в палаты.

— Кольбранд, это ты? — спросила одна из теней.

Висящий на шее аметист на золотой цепочке подсказал, кто это.

— Сестра Марика, — отозвался Кольбранд. — Как я могу помочь?

Пусть ее лицо было почти полностью скрыто ониксово-черной вуалью Кольбранд видел, как много усилий она прилагала, чтобы только стоять на ногах. Сколько ей, Кольбранд не мог даже предположить, и, хотя сестра Марика всегда оставалась стойкой и невозмутимой, события этой ночи поразили ее до глубины души.

— Иди туда, — сказала она, указав на горящий факторум. — Им нужны крепкие спины и тот, кто их организует. Я же могу рассчитывать на тебя?

— Вы всегда могли, — ответил он.

— Тогда, не трать время на разговоры и иди, — с жаром сказала Марика.

Кувыркающийся броневой лист, подобно лезвию тесака, обрушился на факторум, почти идеально разделив его по продольной оси. Зрелище напомнило Кольбранду конструктивные схемы, показывающие здание в разрезе, чтобы различные его этажи можно было подвергнуть архитектурной оценке.

Верх поглотило пламя, а из разрезанных внутренностей, будто щебень из проломленной крепостной стены, вывалилась целая кора каменных обломков. В завалах вперемешку лежали тела, большая часть обожжена и раздавлена так, что опознать было невозможно.

Изнутри дул обжигающий рад-ветер, и Кольбранд даже с такого расстояния чувствовал его воздействие на кожу. Мужчины, женщины и, к сожалению, куда больше детей, чем Кольбранду хотелось бы видеть, шатаясь, уходили подальше от развалин. Пыль так сильно облепляла людей, что нельзя было сказать, насколько они пострадали.

Кольбранд вцепился в первого подвернувшегося здоровяка, который оказался широкоплечей женщиной. Та помогала мужчине с переломом ноги.

— Кто здесь главный? — спросил Кольбранд.

Она озадаченно посмотрела на него.

— Что?

— Главный кто? — повторил Кольбранд. — Старший по спасательным работам?

— Никто! — рявкнула она, вырвавшись из его хватки.

Ну конечно, ответственных еще не было — лист обшивки упал минут пятнадцать назад.

Он дал себе немного времени собраться и осмотреть руины.

Выжившие рабочие выползали сами и вытаскивали из-под обломков товарищей, в это же время монозадачные сервиторы пытались продолжать выполнение своих обязанностей, хотя вся производственно-техническая база вокруг была уничтожена. То здесь, то там Кольбранд замечал сестер Обсидианового ордена, оказывавших помощь уцелевшим, и здесь же — священник в синем одеянии, с раздвоенной бородой и белой, как слоновая кость, неряшливо выстриженной тонзурой совершал нечто, похожее на соборование тех, кому осталось совсем недолго.

— Ты! — крикнул Кольбранд залитому кровью мужчине, который сидел, обхватив голову руками. — Ты ранен?

Когда тот поднял взгляд, стало видно, что и его глаза, и разум заволокло пеленой шока.

Кольбранд пощелкал пальцами у него перед лицом.

— На меня посмотри. Сюда. Посмотри на меня.

Когда мужчина выполнил команду, Кольбранд спросил его:

— Как тебя зовут?

— Цимнер, — ответил он после недолгой паузы. — Юрген Цимнер, сэр.

— Юрген, где ты работаешь? — спросил Кольбранд.

Простые вопросы, чтобы снова смазать у него в голове шестеренки.

— На сборочной линии.

— На которой? Точнее.

— Второй этаж, конвейерная бригада шесть, начальник третьей смены, сэр.

— Так, Юрген, что бы ни произошло здесь сегодня вечером, ты уже выжил. Слышишь меня? Ты жив. Теперь я хочу, чтобы ты помог мне сказать то же остальным твоим подчиненным, понял?

Юрген Цимнер оцепенело кивнул, явно толком не услышав ничего.

Кольбранд снова щелкнул пальцами.

— Давай, ты сказал, что ты начальник смены, значит, пришло время тебе начать командовать.

— Я не из таких командиров.

— Теперь — из таких. — Кольбранд обвел рукой место происшествия. — Я могу организовать работу, но это твои люди, и им важно слышать четкие приказы от кого-то из своих, понимаешь?

Цимнер кивнул и, поднявшись, глубоко вздохнул.

— Понимаю, — ответил он. — Что от меня требуется?

Кольбранд дал Юргену Цимнеру несколько простых приказов, стараясь выражаться недвусмысленно и понятно и внушить тому необходимость действовать быстро. За шесть минут они сколотили из рабочих несколько команд, членам которых сестры Обсидианового ордена раздали минимум лекарств и медсредств. Также в каждую группу включили по сервитору-грузчику.

Команда Кольбранда состояла из сортировщиков с конвейера и чернорабочих-сборщиков, всего восемь душ. У каждого какое-то ранение, но они были сильны и старательны и вслед за Кольбрандом стали карабкаться по склону обломков, крича по пути выжившим.

Не то чтобы Кольбранд рассчитывал обнаружить живых снаружи здания — любой, кто угодил под этот обвал, не жилец. Когда он забрался на вершину склона, его руки уже были в крови и ссадинах. Жар пламени, охватившего верхние этажи, становился все более нестерпимым, дым горючих материалов быстро расползался по замкнутым пространствам.

Поднявшись на гребень, он увидел множество разрушенных помещений и ломаную сеть невысоких стенок и проходов. Скалобетонные плиты выперло из пола, оборванная и скрученная арматура торчала вниз, как изъеденные ржавчиной зубы. В свете от костров блестело разбитое стекло, в выдавленных рамах висели сломанные двери. Разорванные трубы плевались паром и жидкостями, а откуда-то из глубины здания Кольбранд смог расслышать приглушенные крики.

— Сюда! — крикнул он. — На этом этаже есть люди. Ну же!

Спасательная команда разом кивнула, распределилась по парам и принялась за работу. Он еще не узнал их имен, но уже гордился любым из них не в меньшей степени, чем прежними своими боевыми товарищами. Кольбранд хлопнул по плечам двоих, которых взял себе: мускулистую женщину из чернорабочих и сухопарого конторского писаку.

— Как вас зовут? – спросил Кольбранд, отрывая от своей рубахи рукав, чтобы прикрывать им рот.

— Релия, — сказала женщина, чьи мощные ноги и руки были укреплены мышечными усилителями.

— Хугун, — ответил конторский. — Служу в скриптории.

— Неважно, где вы раньше работали, теперь вы спасатели, — заметил Кольбранд, отправляясь, как он надеялся, в верном направлении. — Что на этом этаже?

— Администрация, — сообщил Хугун. — Вспомогательные цехи и службы и прочее.

— Сколько людей здесь работает в смену-ноктис?

— Не знаю, — сказал Хугун. — Может быть, сотня или около того. Вы правда думаете, что нам удастся их спасти?

— Вытащим столько, сколько сможем.

Стараясь не поднимать голов, кашляя и морщась, они добежали до кабинетов бухгалтерии. Электроабаки продолжали громко отщелкивать и выдавать широкие рулоны пергамента, которые сразу же загорались под дождем из горящих капель топлива. Внутри Кольбранд увидел дюжины обугленных тел, завалившихся на столы, сервиторов вперемешку с людьми, которые из-за кандалов, предназначенных для дежурной смены, оказались в ловушке.

Здесь были только мертвецы, и Кольбранд подстроил ауспик своего аугментического глаза на обнаружение биосигналов не по тепловым сигнатурам. Из-за катастрофы все было забито электромагнитными помехами, а температура из-пожаров росла с каждой секундой.

Вот. Слабые обратнорассеянные сигналы с частотой, характерной для аугментико-мышечных связей.

— Там! — крикнул Кольбранд, показывая через задымленный вестибюль в широкий дверной проем, заваленный железными шкафами. Места, чтобы протиснуться, не было, и даже беглый осмотр подсказывал, что металл слишком горячий. — Что там?

— Зал мытарей, — ответил Хугун. — Грузовые манифесты, сырьевые десятины, экспорт в иные миры.

— Люди, — рявкнул Кольбранд. — Люди там есть?

Хугун кивнул.

— Сервы скриптория.

— Уйди с дороги, — напустилась на него Релия и с легкостью оттащила тяжелый шкаф от дверного проема. Хоть пальцы у нее были покрыты защитным слоем металла, Кольбранд отметил, что кожа обуглилась и покрылась волдырями.

Нырнув под треснутой притолокой, он очутился в зале со сводчатым потолком и с высокими полками, забитыми пухлыми книгами для учета данных. Много шкафов опрокинулось во время катастрофы, но некоторые стояли, накренившись под совершенно безумными углами. Книги, отчеты и свитки вываливались из них и затем, кружась, уносились с жарким воздухом в ночную высь, будто бумажные фонари. Горели целые завалы листов веле́ня, наполняя воздух вонючим жирным дымом; в пепел превращались целые столетия накопленных мытарями данных.

— Там! — воскликнул Кольбранд, показывая на множество испуганных людей, укрывавшихся между упавшими полками. Преградив тем путь, высоко сверху навалило целую груду обломков и погнутых железных балок, и Релия, не теряя времени, принялась оттаскивать тяжелые шкафы, чтобы расчистить дорогу.

Вскинув руки перед собой, Кольбранд ринулся через проем. Он ощущал, как жар обжигает кожу и плавит волосы. Аугментический глаз отмечал жизненные показатели загнанных в ловушку людей в балахонах мытарей.

— Бегите! Сейчас же! Быстро! — крикнул он.

Поначалу ему показалось, что они не услышали его, потому что ни один не пошевелился.

Они оцепенели от ужаса, так что Кольбранд поднял ближайшего на ноги и толкнул его в сторону Релии. Та в свою очередь — в руки Хугуна, который, крикнув, куда идти, выпихнул беднягу за дверь.

Увидев в Кольбранде спасителя, мытари задвигались сами. Они один за другим в надежде на спасение они выползали из своего убежища. Кольбранд же, услышав стон гнущейся стали, поднял глаза. После того, как была разрушена одна из внешних стен здания, вся тяжесть широкого свода легла на оставшиеся три, и с каждой секундой жара их все больше ослабляла.

«Все может рухнуть в любую минуту...»

Когда мимо Кольбранда прошел последний, он схватил его за руку и сказал:

— Там остался писец Анвар. Его придавило стеллажом. Мы пытались его вытащить, но полки слишком тяжелые. Простите...

Мужчина со слезами убежал прежде, чем Кольбранд успел его остановить.

Кольбранд выругался вполголоса, чувствуя, как легкие наполняются тяжелым дымом. Жара была буквально невыносимой.

Он развернулся было, намереваясь уйти. Мытарь сказал, что в ловушке оказался мужчина, ну почему обязательно нужно было назвать его имя? Не мог промолчать...

Но теперь у несчастного было имя.

Писец Анвар.

А Кольбранд никогда не бросал в беде того, чье имя знал.

— Релия! За мной! — уже на ходу выкрикнул он.

Дым теперь стелился еще ниже, и Кольбранду пришлось двигаться, присев на корточки. В воздух то и дело взвивались горящие бумажные листы, на короткое время освещавшие помещение, прежде чем смог сгущался снова. Он постепенно продвигался вперед, перед каждым шагом пробуя пол на прочность.

— Анвар! — крикнул он. Горло жгло от дыма. — Писец Анвар!

Его позвал голос, почти заглушенный ревом пожара, треском скалобетона и стоном гнущейся стали.

Кольбранд увидел какое-то движение и пополз по полу туда, где под упавшим книжным шкафом на животе лежал юноша с копной рыжих волос и глазным имплантатом. Увесистые тома, хранившиеся на полках, держала на месте ржавая металлическая сеть.

— Пожалуйста... Помогите... — взмолился Анвар сиплым, страдальческим шепотом.

Кольбранд кивнул и навалился на книжный шкаф спиной, ощутив, как сильно раскалился металл из-за пожара.

Он напрягся из последних сил, но шкаф не сдвинулся с места, корпус оказался слишком тяжел и даже не пошевелился.

— Пожалуйста. — Рубашку Кольбранда царапали пальцы юноши.

Тот продолжал толкать, хоть и знал, что дело дрянь.

Вскрикнув от отчаяния, он упал на колени рядом с писцом. Взял мальчишку за руку и почувствовал, что в ней оказалось что-то твердое и металлическое.

— Пожалуйста... Идите... — выговорил Анвар. — Оставьте меня.

— Нет, — отрезал Кольбранд. — Мы вытащим тебя отсюда.

Анвар покачал головой.

— Слишком поздно. Возьмите. Дедушкина... Отдайте... Моему сыну...

Кольбранд разжал ладонь и обнаружил в ней полковую кокарду, которую солдаты Астра Милитарум в свободное от службы время обычно носили на фуражках. Бронзовый венок с серебряным танком «Леман Русс» в центре и развернутым свитком с надписью «Vita Brevis».

«Он годен для службы в Милитаруме».

Кольбранд кивнул, стиснул пальцы на кокарде и готов был уже молить юношу о прощении за то, что подвел его и оставил умирать.

Из дыма появилась Релия и быстро осмотрела книжный шкаф.

— Черт, слишком тяжелый, нужно разгрузить, — заявила она и вырвала болты, которыми сеть крепилась к полкам. Водопадом пергамента и древней кожи посыпались тяжелые гроссбухи.

Релия прислонилась спиной к шкафу, глубоко присела и стала подниматься, помогая себе усиленными ногами. Ставшая легче громадина застонала и заскрипела, когда давящий на нее вес стал смещаться. Кольбранд поднялся было, чтобы помочь ей, но та покачала головой.

— Нет, — прохрипела Релия. — Этого вытащи.

Кольбранд кивнул и схватил Анвара за плечи. Потянув, он почувствовал, что обломки, придавившие юношу, немного поддались.

— Еще! — завопил он.

Релия взревела, на шее вздулись вены, сухожилия превратились в натянутые кабели. Мало-помалу книжный шкаф поднимался, и Кольбранд наконец сумел найти силы и немного места, чтобы выдернуть Анвара. Правая нога мужчины оказалась неестественно вывернута, чуть ниже колена торчал кусок кости.

— Сказал же, мы тебя вытащим, — проговорил Кольбранд.

Прошло еще три часа, прежде чем к месту происшествия начали съезжаться настоящие спасатели, тяжелая подъемная техника и колонны крупнотоннажных десятиколесных грузовиков для вывоза завалов. Во главе колонны добровольцев из Кромки Воды прибыли тяжелые сервиторные подъемные краны «Стивидор» с солекаменских доков.

Жители Кромки не забыли, скольких из них спас Обсидиановый орден, и они знали цену долгу, который зарабатывается и оплачивается по́том и кровью. Вместе с несколькими машиновидцами и рабочими в красных одеждах прибыло много техники из расположенной рядом технической базы Механикус.

На следующий день Кольбранд еще долго продолжал работать с Релией и Хугуном и вымотался до невозможного. Во время краткого перерыва между вылазками в разрушенный факторум он уселся на упавшую колонну и попытался отдышаться.

Постучал по вокс-бусине за ухом, надеясь услышать Олету, но все частоты были забиты чрезвычайными сообщениями и просьбами помощи. Он выключил вокс. На сегодня с него хватит.

Кольбранд так не уставал со времен службы в армии.

Оглядевшись, он отметил, что и окружающая картина не сильно отличается. Повсюду завалы, огонь, клубы дыма от разрушенной техники, тонкий слой пыли и похожий на пухлые снежинки пепел. В небе: мечущиеся лучи прожекторов, приказной лай, стрекот вертолетов и крутящийся за винтами воздух. Кричащие от страха и боли мужчины и женщины, застревающий в глотке запах раскаленного железа и крови.

Кольбранд те дни уже оставил позади, но они, похоже, с ним еще не закончили.

Монахини в черном сносили разорванные, раздавленные, искалеченные тела в дом сестринской миссии. За поблескивающими черными вуалями он не видел лиц, но поспешность подсказывала, что кого-то из жертв они все еще надеялись спасти.

Кольбранд заметил седоволосого священника, и его чуть не скрутило от того количества погибших, к которым подходил этот человек. Кто или что бы ни стало причиной, полетят головы.

— Дерьмово выглядишь, — сказал голос сзади.

Он поднял глаза и увидел, как ему протягивают дымящуюся кружку рекафа.

— Спасибо, — отозвался Кольбранд. Он взял ее и влил глоток горячей, дерущей горло жидкости в пересохший, наполненный пылью рот. — Дерьмово на вкус.

— Я делаю почти, как армейский, — заметила Роза. — И он должен быть дерьмовым на вкус.

Напиток оказался бодряще знакомым и одновременно с этим навевал непрошенные воспоминания о его прежней жизни. Он перенес Кольбранда обратно к сменявшимся один за другим обшитым прессплитами блиндажам, траншеям и кострам. Глотнуть армейского рекафа — уже специфический опыт. Но, каким бы отвратительным он ни был, стимулятор врезал по нервной системе Кольбранда, как гальванический разряд.

Роза присела на поваленную колонну рядом с ним, субтильное ратлингское телосложение делало ее похожей на ребенка, особенно на фоне мужчины.

Из-за ошибки в документах бывшую снайпершу оставили на Алекто, а полк двинулся дальше. Впрочем, ее это вполне устраивало, ведь уже тогда она была беременна и теперь с гордым материнским чувством нянчила маленького Наноша. И глядя в глаза ее ребенка, можно было поверить, что добро и любовь в этой галактике еще что-то значат.

У нее тоже имелись причины чувствовать себя в долгу перед Обсидиановым орденом.

— Гребаный, кровавый бардак, — сказала Роза, поглядывая на разрушенное здание.

— Это именно он, — согласился Кольбранд, отхлебнув еще рекафа.

— Прибежала сюда сразу после падения, — сказала она. — Работала на южной стороне. Часть верхних этажей провалилась в подвал. Заблокировало кучу народа. Вот и пригодилось умение протискиваться через узкие щели.

Кольбранд просто кивнул. Он слишком вымотался, чтобы говорить, а Роза пристально и по-матерински сердито глянула не него.

— Давно ты нормально отдыхал?

— Как можно отдыхать? — возразил он. — Когда еще столько нужно сделать.

— Йовиан, я тебя поняла, — проговорила Роза, и Кольбранд догадался, что та собирается отдать ему приказ. Она всегда называла его по имени, когда хотела сказать что-то, по поводу чего невозможно было возразить. — И как скоро ты убьешь кого-нибудь или убьешься сам из-за того, что дальше вытянутой руки не видишь, или сорвешься с треснувшего уступа на десятом этаже?

— Я в порядке. Я...

— Ты не в порядке, ты еле подносишь кружку ко рту, — сказала Роза.

Кольбранд знал, что спорить бесполезно, к тому же, к месту крушения на помощь прибыло множество других людей, которые лучше него разбирались в спасательных работах. Он допил оставшийся рекаф и вернул Розе жестяную кружку.

— Ладно, твоя взяла, — уступил он. — Найду себе уголок в доме сестер и свернусь там калачиком.

Роза, ухмыльнувшись, ответила:

— Приходи к нам, когда сможешь, маленький Нанош скучает по Кобре.

Тот выдавил улыбку. Маленький ротик крохи не мог выговорить Кольбранд, и он называл его Коброй.

— Я приду, обещаю.

— Смотри. Нет ничего хуже, чем нарушить обещание, данное ребенку.

Кольбранд оставил Розу и, пробравшись через завалы и толпы спасателей, прошел в высокие железные ворота дома миссии Обсидианового ордена. Двор оказался забит жертвами катастрофы, их выкладывали рядами и распределяли по сортировочным зонам. Одна из сестер в черных одеяниях по очереди обходила уцелевших, шепча данные беглого осмотра сгорбленным санитарам, которые либо несли раненого внутрь для оказания помощи, либо переносили его в зону, отведенную для тех, кого уже нельзя было спасти.

Он подумал, что мог бы подсобить ей, пустив в дело свою старую подготовку, но как скоро станет ясно, что он знает больше, чем следовало бы? Как скоро он скажет лишнее и раскроет что-то, от чего треснет тщательно выстроенный фасад, прикрывавший его прошлое?

К тому же, Роза была права — он устал настолько, что, скорее всего, убьет людей больше, чем спасет.

Кольбранд не стал даже пытаться найти койку внутри и остановился у разглаженной кислотными дождями статуи ребенка-основателя Обсидианового ордена. Никто не знал ни ее имени, ни откуда та родом. Такой же тайной оставалось и то, была ли она уроженкой Алекто или прибыла сюда из какого-то далекого мира.

Не так много, на чем можно было построить культ, однако же люди всю историю обожествляли своих соплеменников и на меньших основаниях.

Сестра Лиза рассказывала ему о некоторых ее удивительных деяниях, но даже в галактике чудес и ужасов эти истории звучали весьма фантастично, впрочем, он, чаще всего, держал скептицизм при себе. Чаще всего.

Привалившись к высокому постаменту, он откинул голову на полированный мрамор и дал звукам плача и стонам боли проходить мимо него. Может, когда отдохнет получше, стоит навестить того писца, Анвара. Кольбранд уже передал его сестрам, но юноша отпустил его не раньше, чем тот дал слово помолиться вместе с ним.

Кольбранд много лет не молился, но жалостливое выражение глаз того мальчишки заставило его согласиться.

Размышляя о молитве, он поднял глаза кверху и увидел священника с волосами цвета слоновой кости, выходящего из дома сестринской миссии. Его бледно-голубые одеяния уже пропитались кровью и покрылись коркой грязи. Он наблюдал за тем, как тот шел вдоль ряда стонущих, корчащихся жертв катастрофы, мягко разговаривая с ними и облегчая их боль негромким стихом и исполненным праведности прикосновением.

Видя, как тот переходит от одного человека к другому, Кольбранд почти позавидовал твердости его веры. Работа его была куда менее изнурительной, нежели труд спасателей, но какой эмоциональный груз он, должно быть, взваливал на себя, становясь свидетелем ухода стольких душ и последних, мучительных мгновений тех, кому суждено было умереть?

Будто бы ощутив его взгляд, священник оглянулся через плечо.

— Ну что, хранит Император? — спросил Кольбранд, не в силах сдержать желчь в голосе.

Священник нахмурился, но коротко кивнул и сказал:

— Смерть — слуга праведников, а безжалостность — доброта мудрых.

Кольбранд несколько лет не заглядывал в «Памятку имперского пехотинца», и шестеренки имперских катехизисов слишком заржавели, чтобы вспомнить, как было дальше. Поэтому он сотворил знак аквилы у сердца и решил остановиться на излюбленном наставлении в его полку.

— Боль — иллюзия чувств, — сказал он.

— А отчаяние — иллюзия разума... — закончил священник.

Уже закрывая глаза, Кольбранд кивнул, и старые кошмары снова восстали, чтобы взять его в плен.

Он проснулся от того, что кто-то взял его за голову и стал поворачивать ее в сторону.

Рука стала шарить в поисках пистолета, но Кольбранд понял, что забыл его у себя.

— Этот почти не пострадал, — сказал голос. — Контрсептик на руки, и отправить восвояси.

Кольбранд открыл глаза и произнес:

— Я не ранен. Я просто отдыхал.

Он поднял взгляд и увидел одинокую сестру в черной вуали и тщедушного на вид сервитора-сортировщика раненых, который выглядел таким старым, будто его откопали в какой-нибудь могиле из подземных склепов.

— Кольбранд? — спросила сестра. Тому показалось, что лицо под вуалью он узнал, но имени вспомнить не смог.

— Да, сестра.

— Ты уснул в зоне сортировки пострадавших? Насколько нужно быть чудовищно тупым, чтобы тратить мое время на этот идиотизм, когда вокруг столько пострадавших, которых нужно осмотреть.

— Мои извинения, сестра, — сказал Кольбранд, заставив себя встать на ноги. Болело все: мышцы забились и задеревенели, кости — как хрупкое стекло. — Ночка выдалась долгая. Для всех.

Он повернулся к воротам, намереваясь вернуться к работе, но сестра схватила его за руку. Глаза под вуалью смягчились, она кивнула в сторону здания хосписа.

— Зайти внутрь. Возьми еды и воды, — посоветовала она. — Ночка еще не закончилась.

Он кивнул, а та, вернувшись к своей мрачной работе, подошла к мужчине, настолько залитому кровью, что казалось удивительным, что в его теле еще что-то осталось.

Кольбранд, прихрамывая, прошел через открытые двери хосписа, задержавшись на секунду, чтобы дать глазам привыкнуть к свету. Обычно внутри царил полумрак, но теперь зажгли каждую электросвечу и каждый люмен, разогнав пыльные тени, которые лежали нетронутые веками. Несмотря на яркий свет, облицованные желчно-зеленой плиткой стены и матово-белая керамика отсвечивали довольно тускло, а покрытый темным лаком дуб вовсе казался непроницаемым. Пройдя через притвор, он вошел в главное помещение святилища.

От взгляда на пострадавших у него оборвалось сердце.

Занята была каждая койка, кровати сдвинули, чтобы разместить больше раненых с разрушенного факторума. Оставшуюся часть пола застелили циновками, на которых теперь лежали мужчины и женщины, с самыми разнообразными травмами. Звуки, издаваемые устройствами жизнеобеспечения, казались в древних каменных стенах неуместными. Оживленное чириканье приборов, отслеживающих показатели жизнедеятельности, и машинные хрипы аппаратов искусственного дыхания слишком громко разлетались по залам, предназначавшимся для благоговейного молчания.

Под золотой фигурой Императора в дальнем конце храма сервитор в капюшоне размахивал дымящимся кадилом, словно кропильницей, и скрипуче бубнил какой-то гимн из грудного аугмиттера.

Туда-сюда сновали забрызганные кровью сервочерепа, на стропилах рыдали крохотные меднокожие херувимы. Кольбранд увидел, как сестра Марика натянула грязную простыню на голову мужчины, который выглядел так, будто всего лишь прилег поспать.

Кольбранд вздохнул и направился в заброшенный уголок рядом с лестницей, уходящей в подземные склепы, где находились столы, заставленные ящиками с питательными батончиками и урнами с водой. Он вынул из открытой коробки один из обернутых фольгой батончиков, разорвал упаковку зубами и откусил.

Сначала слишком хрустящий, потом слишком клейкий. Вкус с цитрусовой горчинкой.

Текстура показалась знакомой и вместе с тем — неожиданно отталкивающей. Впрочем, с каждым куском сахарин и плотно спрессованные нутриенты активно заряжали его организм.

Он осмотрел коробку, чтобы проверить, с каким вкусом батончик, но не обнаружил ничего, кроме плохо отпечатанного герба: «восстающий» лев на венке из молний. Кольбранд не сумел опознать, какому из торговых родов он принадлежит, но изображение было до боли знакомым. Он пожал плечами. В Варангантюа их так много, что не уследить.

Кольбранд налил в жестяную кружку воды из ближайшей урны, чтобы прополоскать рот. Подняв, задумчиво поболтал ею, вспоминая, на что пришлось пойти, чтобы обеспечить Солекамень водой, которую безопасно было пить. Жидкость с жестким, металлическим вкусом, но освежала великолепно. Он выпил еще две полных кружки, едва сдержав желание осушить всю урну.

Он заметил, что кто-то стоит позади. Почувствовав себя, будто его поймали за воровством, он завернул оставшуюся часть батончика в фольгу и сунул в карман брюк.

— Сестра Марика, — сказал он. — Я как раз хотел снова возвращаться обратно.

— Кольбранд. — Его имя, как ни удивительно, не прозвучало как ругательство. — Спасибо за оказанную помощь. Император все видит, и Он знает, сколько ты сегодня сделал.

Кольбранд посмотрел на блаженное выражение лица Императора высоко над собой и с трудом сдержал раздражение. Раз за разом он видел, как мало Он заботится о Своих людях, впрочем, сейчас не было времени на теологические диспуты, поэтому он принял скорее тон Марики, нежели ее слова.

— А ведь я прибыл на Алекто, чтобы обрести мир, — заметил он.

— Нет мира среди звезд, — сказала сестра.

Озлобление, как воткнутый нож, привычно и остро зашевелилось в нем.

— Вот-вот. Смерть — то, в чем нам нет равных, — проговорил Кольбранд. — Убивать и умирать, не заботясь о тех, кому придется страдать после.

— Не заботясь? — возразила Марика. — А что по-твоему происходит здесь?

— Я не это имею в виду. Это ваше призвание: больных исцелять и слабых защищать. Но все остальные, за этими стенами?..

— Это не так, ты сам знаешь, — сказала сестра. — Ты ведь пришел.

Кольбранд чуть не сказал, что тоже когда-то поклялся помогать больным, но в последний момент прикусил язык, а Марика продолжила:

— Там я видела самых обыкновенных мужчин и женщин из Солекамня и Кромки Воды. Я видела там тебя, ты работал об руку с Императором.

Кольбранд фыркнул, и смешок получился напополам с отчаянием.

— Если Императору понадобилось, чтобы Его работу делал я, значит, Империуму точно пиздец, — заявил он, понурив взгляд.

Он услышал, как резко она вздохнула. Это высказывание уже на грани богохульства, но ему было все равно.

— Ошибаешься, Кольбранд. Пусть я ни сейчас, ни когда бы то ни было не пожелаю узнать подробности того, как тебе удалось вернуть нам питьевую воду, это действительно было дело Его.

— Значит, дело Императора — это жестокость, кровь и месть.

— Кто-то говорил, что это не так?

Кольбранд вздохнул и обвел взглядом святилище с сотнями пострадавших от крушения.

— Так много погибших, наверное, из-за того, что засбоил какой-нибудь сервитор, или испустило дух наконец авиационное оборудование, возрастом в пару тысяч лет. Или...

— Я, как и ты, скорблю по мертвым, — перебила его Марика. — Но я также рада, что они сейчас рядом с Ним, омыты Его золотым светом, что их голоса возносят хвалу Ему, дабы укрепить Его для Великой Битвы.

— Такой вам видится смерть на самом деле? — спросил Кольбранд. — Как будто погибшим, что, повезло? Если это правда, почему бы нам всем просто не пустить себе пулю в голову?

— Рассуждаешь, как ребенок, — отрезала Марика. — Я знаю, ты не настолько глуп. Нам отмерен срок в этом мире, и, когда это время истекает, Он призывает нас к Себе. Но до тех пор — мы сражаемся. Боремся за то, во что верим, за тех, кто сам не может бороться за себя. Бьемся, чтобы защитить пламя жизни от окружающей нас дикой тьмы. Это то, что делаю я, и уверена, ты поступаешь так же, сколь циничным ни хочешь казаться.

Кольбранд выдавил грустную улыбку и сказал:

— Я-то думал, что не нравлюсь вам.

— Не нравишься, — возразила Марика. — Причем здесь это вообще?

— Забудьте, — сказал Кольбранд. Поднявшись на ноги, он помассировал себе поясницу. — Но, прежде чем я уйду, позвольте спросить об одном юноше, которого я принес?

— Как его имя? — спросила Марика, вытаскивая потертый инфопланшет. Устройство было настолько старым, что, могло бы принадлежать еще первым колонистам Алекто.

— Анвар, — ответил Кольбранд. — Писец из Зала мытарей.

Костлявые пальцы застучали по треснувшему экрану, измученный дух машины с жужжанием ожил, и лицо сестры подсветилось оранжевым. Кольбранд даже под вуалью заметил, что на ее лицо легла печать скорби, и в животе у него осел свинцовый груз.

— Йовиан, мне жаль, — она произнесла это так, будто, назвав его по имени, могла как-то смягчить боль. — Он скончался от ран.

— Нет, этого не может быть. Не так тяжело он пострадал, — возразил Кольбранд, злясь, что его слова звучат так, будто он пытался отрицать очевидное. — Ноги — точно сломаны, может быть, еще ребро. Порезы и синяки, но это всё...

— Кольбранд, не все травмы бывают видны, — сказала Марика. — Значит, его раны были гораздо серьезнее, чем показалось на первый взгляд.

— Нет, он никак не мог умереть, — не уступал Кольбранд.

— У меня есть его посмертный портрет, — сказала Марика, повернув к нему инфопланшет.

Он заставил себя взглянуть на зернистое черно-белое изображение.

Оно дрожало и рябило по краям, но растрепанные волосы и глазную аугментику Анвара не узнать было невозможно.

— Будь все проклято, — прошипел Кольбранд, сжав кулаки. — Он должен был жить... Должен был жить.

Марика протянула руку, но так и не коснулась его.

Внезапно разом завопила дюжина машин, понеслись пронзительные предупредительные сигналы.

Кольбранд резко обернулся, тошнотворно знакомый звук выдернул его обратно в прошлую жизнь. Сигнализируя о критическом состоянии пострадавших, замигали сразу десятки медицинских мониторов. Затем — еще дюжина. И они вместе слились в жуткий хор надвигающейся смерти.

Каждый из этих машинных воплей означал остановку сердца, коллапс легких, прекращение мозговой активности.

— Они умирают, — выдохнул Кольбранд. — Все...

Позже они насчитали пятьсот шестьдесят четыре души, отошедших к Императору едва ли за тридцать секунд.

Кольбранд никогда не видел ничего подобного.

Дом миссии Обсидианового ордена был парализован, сестры не могли понять, как настолько внезапно погибло так много пациентов. Да, кто-то из них доживал последние свои мгновения, но куда больше, хоть и серьезно пострадали, должны были выжить.

Кольбранд переходил от койки к койке, проверяя каждую историю болезни, в которых были указаны травмы и вероятный прогноз.

— Может ли такое количество людей умереть так внезапно?

Голос донесся из вокс-бусины костной проводимости. Как только пострадавшие перестали нуждаться во внимании медицинских машин, и последняя из них замолчала, невидимая напарница Кольбранда возобновила связь. Олета вышла на него через одного из местных сервиторов, временно взяв под контроль его аугмиттер, чтобы настроить бусину Кольбранда на уникальную частоту.

— Не может, — отрезал тот. — Не так.

— Может, ошибочная сортировка пострадавших? Учитывая масштаб и внезапность катастрофы, возможно, из-за нехватки времени был нарушен стандартный порядок действий.

Обычно голос Олеты был спокойным — этакая смесь теплых, синтетических тонов — но сейчас даже за модуляциями, призванными скрыть ее личность, Кольбранд мог услышать замешательство и гнев.

— Сортировка и должна проводиться быстро, в этом, вроде как, и есть ее суть, — заметил Кольбранд, — но я не отмечаю никаких существенных расхождений между первоначальными обследованиями и тем, что вижу сейчас. Есть пара ошибок, конечно, я всё понимаю, но ничего настолько масштабного.

— Медицинские машины? Могли они каким-то образом выйти из строя?

Кольбранд шел вдоль рядов коек, и печаль в нем росла одновременно с гневом.

— Несколько машин, еще возможно, но все одновременно? Нет, на это я не куплюсь. И, кроме того, многие из этих бедняг даже не были подключены к аппаратам, но все равно умерли.

— Тогда что?

— Именно это я пытаюсь выяснить, — ответил Кольбранд, останавливаясь у койки с грузным мужчиной, которого, судя по карте, звали Оскар Гуунборг. Записали, что он работал на разноске книг, его руки были оснащены выдвижными элементами на пружинах, предположительно для того, чтобы иметь возможность дотягиваться до высоких полок.

Сестры-мортуис до него еще не добрались, и он все так же незряче пялил глаза в потолок святилища. Кольбранд перевидал столько мертвых тел, что это зрелище его уже не трогало, и все же он встал на колени возле койки и мягко закрыл мужчине глаза.

— Сломана правая нога и пробито легкое, — прочитал Кольбранд карту Оскара Гуунборга.

Он посмотрел на мертвого. Костные отломки вправили, в плевральную полость ввели дренажную трубку, чтобы дать легким расправиться.

— Травмы средней тяжести, ничего такого, что должно было убить его.

— Согласен.

Кожа Оскара Гуунборга оказалась желтушно-синей, чего никак не ожидаешь обнаружить у человека, трудившегося в темноте библиотеки. Он наклонился ближе, чтобы запах от тела мужчины покрепче утвердился у него в ноздрях: смазочное масло, пот, дешевое мыло и... Это что, нотка органической горечи?

Может быть.

Со следующими тремя койками была похожая история — раны, конечно, тяжелые, но ни одна из них не должна была привести к смерти пациента. Переломы костей, сотрясения, травматические ампутации, тромбоз, травматический токсикоз. Все получали лечение, все в пределах допустимых показателей выживаемости.

Обдавая каждый раз свое лицо запахом с кожи трупа, он будто принимал участие в каком-то древнем обряде по очищению мертвого от грехов.

И с каждым телом, которое он осматривал, в нем все больше росло подозрение.

— Кольбранд? Во имя Тора, ты что творишь? — спросила Роза, неслышно появившаяся рядом с ним. — Ты ее... Нюхаешь?

— Трон, Роза! — выпалили Кольбранд. — Просил же не подкрадываться ко мне.

— Извини. Мы, снайперы, ходим тихо, — ответила она.

Кольбранд отвернулся от тела. Он осматривал Джейду Каратай, иллюстратора из Главного скриптория. Перелом черепа, сломанная ключица и отравление дымом. И снова, состояние, не угрожающее жизни.

— Но, отвечая на твой вопрос, да, я хотел найти на ней специфический запах.

— Зачем?

— Затем, что мне нужно проверить одну теорию.

— И какую именно теорию?

— Что эти люди были убиты.

— Убиты? Каким образом?

Кольбранд вытащил из кармана брюк фольгу, которой был обернут питательный батончик, взмахнув ею, будто оружием. Чем, в определенном смысле, она и была.

— Чтобы это подтвердить, нужно будет провести экспертизу, но мне кажется, я знаю, что убило этих людей.

В последний раз Кольбранд переступал порог морга Обсидианового ордена, чтобы провести криминалистический анализ тела своей подруги. Воспоминание об этом иногда проявлялось в кошмарах, и он, невольно представив себе тело сестры Лизы, накрытое белым саваном, резко вздохнул.

Кольбранд с Розой принесли троих: Джейду Каратай, Оскара Гуунборга и сборщика на конвейере по имени Анери Даррит. У каждого был разный характер травм, и все работали в разных частях здания.

Воспользовавшись видавшем виды оборудованием сестер, последний час он провел, скрупулезно изучая доставленные трупы, и на каждом нашел то, что ожидал. Недавнее подозрение в том, что все эти люди были убиты, превратилось в уверенность.

Во время экспертизы сестра Марика кружила вокруг него, как схоламский учитель на экзамене.

— Вы ему не доверяете? — поинтересовалась Роза.

Бросив на снайпершу испепеляющий взгляд, Марика спросила:

— Это вопрос с подвохом?

— Нет.

— Мне не нравятся ни его дела, ни те, с кем он общается, но в остальном он зарекомендовал себя положительно.

— Тогда не смотрите на него так, будто он вот-вот начнет шарить у них по карманам в поисках мелочи.

Кольбранд заметил, что Марика уже готова была дать Розе гневную отповедь. Но вместо этого та обратила свое внимание к нему.

— Ты говоришь, что они были убиты, — сказала сестра. — Ты в этом уверен?

— Да.

— Объясни мне, как это могло случиться.

Кольбранд показал на тела.

— Принюхайтесь к запаху. Особенно у кожи на шеях.

— Ты серьезно?

— Абсолютно.

Он наблюдал, как Марика наклонялась, чтобы ощутить запах кожи каждого из тел, и каждый раз, когда она это делала, Кольбранд замечал бледную, как пергамент, морщинистую поверхность кожи лица. В том, чтобы смотреть на то, что обычно было прикрыто сетчатой, расшитой кусочками камня, черной вуалью, было что-то неприличное.

— Что вы почувствовали? — спросил он, когда та выпрямилась.

— Недостаток гигиены, плохое питание и честный, тяжелый труд.

— Больше ничего?

— Пожалуй, немного горьковатый цитрусовый аромат. Мыло?

Кольбранд щелкнул пальцами и сказал:

— Сначала я именно так и подумал, но запах у всех один и тот же. Ну, конечно, вполне возможно, что они могли мыться одинаковым каустическим мылом. Но вероятность этого падает существенно, если принять во внимание, что все работали в разных отделах факторума, с разными закупочными контрактами. К тому же, обитали в разных жилблоках, что еще больше снижает такую возможность.

— Тогда что это?

Кольбранд старался не растекаться мыслью по древу, но демонстрировать Марике, что он не просто очередной подонок с Кромки, никогда не надоедало.

— Когда-то это соединение входило в основу дымовых гранат, поставлявшихся в полки Астра Милитарум в соседних секторах. Но сначала — немного контекста. Солдаты годами твердили, что гранаты, которые им выдавали, полное дерьмо и что ими толком ничего нельзя было задымить.

— Помню, — сказала Роза. — Мне самой применять их не довелось, но много раз слышала, как среди пехтуры говорили, мол в старых партиях такой хлам, что они эти гранаты попросту не брали в бой.

— Несколько синдикатов в нашей системе уцепились за эту возможность и спешно бросились разрабатывать катализатор получше, который производил бы больше дыма, — продолжил Кольбранд. — И один из них, синдикат Азкерзаде, сделал дымовые гранаты, которые работали, как надо, после чего производители заключили с Муниторумом несколько ну очень выгодных контрактов.

— Только одна проблема: оказалось, что вещество было крайне едким, — подхватила Роза, — оно разъедало металлические корпуса гранат. Какие только скверные токсины из них не вытекали, но тогда об этом еще никто знал.

— Роза права, — сказал Кольбранд. — Эти вещества погубили на передовых тысячи солдат, прежде чем мы разобрались, что к чему.

— Мы?

— Они, — не моргнув глазом выпалил Кольбранд. — Короче, тогда подключилась Инквизиция, и среди солдат поползли слухи. По этому поводу покатились головы. Некоторые из них — на Алекто.

Кольбранд протянул Марике фольгу от недоеденного питательного батончика.

— Сейчас что, подходящее время и место, чтобы поесть?

— Нет, — сказал Кольбранд. — Это обертка из ящиков, составленных возле входа в подземные склепы. Похоже ведь пахнет.

— Поверю тебе на слово.

— Так, очевидно, не все раненые рубали эти батончики, поэтому я осмотрел трех этих бедняг и, взгляните, что нашел...

Кольбранд переходил от тела к телу, водя лупой над каждым по очереди, чтобы продемонстрировать крошечный след от иглы.

— Теперь, кто бы это ни сделал, поначалу он был осторожен и пытался спрятать место входа иглы под синяком или на краю рваной раны, но с Джейдой Каратай вышло небрежно. Смотрите, немного выше ключицы. Видите?

Сестра Марика кивнула.

— Я вижу, но многим из этих пациентов мои сестры вводили обезболивающие бальзамы или контрсептики.

— Да, но я проверил. У вас здесь только старые гемоланцеты «Гален X-12», — объяснил Кольбранд. — К ним вопросов нет, работают исправно, но взгляните сюда, на руку Джейды. Видите кольцо из красных точек? Пневмоинъекторы «Галенов» повреждают кожу вокруг места укола, оставляя вот такой характерный след.

Кольбранд ощупал кожу Джейды Каратай на шее и сказал:

— Эти следы от чего-то другого, чего-то небольшого, что легко спрятать. От такого, чем не захочешь светить.

— Звучит так, будто ты уже видел нечто похожее, — сказала Марика.

— Не в таком масштабе, не так внезапно, но я слышал о схожем случае, — сказал он.

— Где?

— Следи внимательнее за своими словами, — предупредила Олета внутри его головы.

— Это было на Архоне, — начал Кольбранд. — В одном из крупных медпунктов, которые принимали раненых, эвакуированных с шести линий фронтов. Это сотни полков, множество языков, всевозможные профили травм и столько бумажной работы для Муниторума, что можно утонуть.

— И в том медцентре произошли события, похожие на это?

Кольбранд кивнул.

— Насколько я понял, один из санитаров с ночной смены подал рапорт на повышение, но, когда он дошел до стола Лейлы, та его отклонила.

— Лейла? Кто это, из твоих сослуживцев?

Кольбранд обругал себя за то, что произнес это имя, но отвечать на вопрос Марики не стал.

— Лейла Паллис, из командования лазарета. Была в звании капитана и заведовала палатами для выздоравливающих.

— Почему она отклонила тот рапорт о повышении?

— Я не знаю. Ее расстрелял комиссар, прежде чем выяснилось, что натворил Коски, тот санитар, — сказал Кольбранд.

— Ее казнили? За что?'

— За то, что погибло слишком много солдат, которые должны были выжить и вернуться по своим полкам. Оказалось, что Коски не любил принимать отказы, и, чтобы подставить капитана Паллис, он начал вводить раненым, находящимся в ее ведении, токсичный дефолиант в капельницы. Прежде чем его поймали, он убил почти тысячу солдат.

Кольбранд увидел, как Марику взволновал ужасающий поступок этого человека. Тот, кому было поручено лечить и заботиться о раненых, нарушил врачебный долг и убил столько стойких, но оказавшихся в беспомощном положении, мужчин и женщин.

Уже через секунду ее ужас сменился гневом, и она перевела взгляд на Кольбранда.

— Стой, ты случайно не предполагаешь, что это сделала одна из наших сестер?

Кольбранд обдумал ее вопрос.

— Нет. Нет, я не об этом.

— Тогда как это произошло? — требовательно спросила Марика.

У Кольбранда кишки завязались холодным узлом, когда он мысленно вернулся к началу прошлой ночи и единственному человеку, который, как он видел, общался с ранеными.

«Смерть — слуга праведников, а безжалостность — доброта мудрых».

— Дерьмо... — чуть слышно прошипел он.

Кольбранд вел «Корвейр» через выезд в верхний Солекамень, осторожно пробираясь по узким, забитым людьми улицам. Его автомобиль и в лучшие свои времена был норовист, теперь же, когда на дорогах толстым слоем лежал черный пепел, перемешанный с остатками не успевшего испариться горючего, которое лилось дождем последние два дня, он стал совершенно капризным.

Мотор кашлял, колеса буксовали. Машину вообще не особенно волновало, сколько он выжимал оборотов из двигателя, чтобы забраться вверх по крутым и извилистым улочкам, ведущим к месту назначения.

— Вот это развалюха, — заметила Роза, уперевшись короткими ногами в переднюю панель.

— Это классика, — сказал Кольбранд. — Таких больше не делают.

— И на это есть причина.

Она сидела на пассажирском сиденье с винтовкой поперек бедер, складной приклад был разложен и зафиксирован. Кольбранд обрадовался, когда крысючка взяла с собой оружие, ведь в том, как метко она стреляет, он уже успел убедиться.

Его собственный увесистый «Сулиманн-Карминовый» успокаивающе прижимался к правому бедру.

— Трон, — прошептала она, разглядывая западное побережье, где над Кромкой Воды и над жильем в солекаменском порту все еще стояли столбы дыма и огня. — Скверно. Действительно скверно. Ужасно, правда?

— Больше всех досталось Корску, — сказал Кольбранд. — Но, да, здесь ужасно.

— Думаешь, его сбили намеренно?

— Я не знаю. — Кольбранд пожал плечами. — Разбираться придется тем, кто стоит выше в пищевой цепи.

— Сколько? — спросила Роза.

— Сколько чего?

— Погибших. Сколько по-твоему погибло?

— Я слышал, десятки тысяч, но, подозреваю, будет больше. Намного больше.

— Дерьмо.

— Дерьмо и есть, — согласился Кольбранд, выглядывая через запорошенное пеплом окно на раскинувшуюся внизу разруху.

Пожары по всему Варангантюа окрашивали небосклон кипяще-оранжевым, и здесь, высоко над слоем дыма было видно, как небо рябило от разноцветных сияний, вызванных обратными потоками заряженных частиц. Почти все городские сети вокс-связи отключились, а те немногие частоты, на которые еще можно было выйти, забивались огромным количеством чрезвычайных сообщений. Впрочем, информация, как всегда, просачивалась, обрывочная и перемешанная со слухами.

Одни говорили, что корабль разбили намеренно, что это месть одному из коммерческих синдикатов, что сбили, чтобы не дать сбежать какому-то известному еретику. Другие твердили, что его подстрелили с орбиты, хотя Кольбранду не доводилось слышать о настолько точных оборонительных макросистемах.

Известий от властей не поступало, и слухи распространялись по Варангантюа со скоростью вируса: это была случайность, это было нападение, это был сбой когитатора, округлили до неправильного знака после запятой, диверсия недовольного члена экипажа, провокация...

Кольбранд сомневался, что причину когда-нибудь раскроют. В нем сидела тягостная убежденность, что какая бы постыдная правда ни скрывалась за этой катастрофой, «власти существующие» ее замолчат.

— Ты уверен, что мы едем, куда нужно? — спросила Роза, искоса выглядывая через бронестекло на тесно настроенное жилье, освещаемые кострами рынки и посматривающие на них подозрительного вида лица.

— Когда-то здесь находились поместья Азкерзаде.

— Тяжелые для них настали деньки, это факт, — заметила Роза.

— Как только в Муниторуме выяснили, что они поставляли заведомо опасные для солдат гранаты, все их богатства испарились, — произнес потрескивающий через вокс автомобиля голос Олеты. — Пострадали не только бойцы с Архоны. Из-за опасных, не прошедших испытания смесей десятки полков потеряли тысячи людей.

— Но знаешь, что хуже всего? — спросил Розу Кольбранд.

— Что?

Губы мужчины скривились от гнева.

— Всех этих мертвых ребят, скорее всего, списали бы как издержки ведения бизнеса с семьей Азкерзаде, если бы одной из их гранат не убило отпрыска какого-то полковника-аристократа. Тот поднял вонь в Оффицио Перфектус, и, как только те вмешались, стало вопросом времени, что дело дойдет до самого верха, и кому-то придется заплатить.

— Так что с ними произошло?

— Муниторум немедленно расторг все действующие контракты с Азкерзаде, — ответила Олета. —Администратум сектора разорвал их хартию и отозвал договоры о системном транзите и торговле. Они больше не могли ни покупать, ни продавать, ни вывозить свои товары с мира. Поняв, что их банкротство — лишь вопрос времени, многочисленные кредиторы немедленно потребовали погашения долгов. Они лишились всего в одночасье, а те, кого не казнила Инквизиция, стали изгоями. Сейчас их род почти угас.

— Почти. Это очень метко сказано, — заметила Роза. Она развернула портрет, который набросала буквально вчера, почти идеально восстановив изображение священника, которого Кольбранд заметил за совершением обрядов над пострадавшими в первые часы после крушения корабля.

Роза тоже видела священника, и ее снайперские глаза, привыкшие подмечать детали, идеально срисовали и белую тонзуру, и раздвоенную бороду того мужчины. Воспользовавшись рисунком Розы, Олета просканировала манифольды данных Варангантюа и в конце концов нашла почти полное совпадение в базе данных Экклезиархии среди личных дел тех, кто был отлучен от церкви Имперского культа.

Мужчина на пикте оказался на пару десятков лет моложе, но это совершенно точно был тот самый священник, которого они видели в хосписе миссии.

Эмин Азкерзаде. Один из младших сыновей, которого еще подростком спихнули в Министорум.

Кольбранд думал просто передать блюстителям то, о чем они узнали, но контактировать с властями ему никогда не нравилось. К тому же, их силы сейчас были растянуты по полуразрушенному городу. За такими громадными потрясениями неизменно следовал безудержный рост преступности, так что он сомневался, что какой-нибудь пробатор смилостивится и уделит этому делу хоть толику своего внимания.

К счастью, Кольбранд никогда не гнушался брать Лекс в свои руки.

— На следующем перекрестке поверните направо, — сказала Олета. — Прямо за ним должен быть въезд в то, что осталось от поместья Азкерзаде.

Когда-то здесь стояли ворота, но давным-давно их сорвали с петель и пустили в дело где-то в другом месте. От караульной остались только границы фундамента, и сразу за ее призраком обнаружилась дорога, почти скрытая колючим кустарником. Тропа вилась среди высокой, болезненной на вид травы, которая покачивалась в норовистых горячих потоках воздуха, поднимавшегося из нижнего города.

— Знаешь, что странно? — сказал Кольбранд, когда они поехали дальше по найденной дорожке.

— Что здесь никто не живет?

Мужчина кивнул.

— Ага. Семью Азкерзаде почикали почти полвека назад, их поместья конфисковали, но на территории пусто. В городе живут друг у друга на головах, а здесь — никого. Ожидаешь увидеть новые дома или хотя бы трущобы. Жилпалатки или что-то подобное.

— Были поначалу, — сообщила Олета. — Вскоре после разорения Азкерзаде беднейшие варангантюанцы решили быстро захватить поместье, пока его не успел прибрать к рукам Администратум. Но люди начали болеть и умирать. Выяснилось, что подземные цистерны заполнены теми же химикатами, которые убили солдат, и, как и в случае с корпусами гранат, они стали разъедать металл цистерн. Вся земля в поместье пропитана ядом. Если бы за Азкерзаде не взялась Инквизиция, они и так погибли бы от утечки.

Кольбранд резко дал по тормозам и остановил «Корвейр».

— Хочешь сказать, здесь полно этой смертельно опасной дряни?

— Да, но за десятки лет она выдохлась, так что, если задержитесь ненадолго, скорее всего, не пострадаете.

— Звучит, как оперативная сводка, которую хочется получить пораньше, — заметила Роза.

— Если не собираешься разбить здесь палатку и начать есть грязь, с тобой все будет в порядке.

Кольбранд с Розой обменялись взглядами, и «Корвейр» покатил дальше. Никто из них не знал ни настоящей личности Олеты, ни о том, где она жила, и, чем больше Кольбранд об этом задумывался (хоть и старался делать это как можно реже), тем больше понимал, как на самом деле далека она была от присущих человеку слабостей.

Заросшая дорога поворачивала вниз в искусственный овраг, проделанный в гребне холмов, после чего выходила на обширный, укрытый растительностью участок с развалинами. Перед ними лежали останки некогда величественного особняка из бронзированного мрамора, напоминавшего нынче руины после бомбежки. Башни с маковками лежали на земле, как срубленные деревья, а высокий фронтон зубчатой входной галереи обвалился внутрь себя.

Почерневшие от пожара и десятилетий запустения разрушенные конструкции заросли изнутри травой. Некогда великолепные окна огрызались клыками из разбитого стекла, проломленные двойные двери безвольно висели на ржавых петлях.

Кольбранд остановил «Корвейр» перед обрушившимся въездом и, бросив по сторонам настороженный взгляд, вылез наружу. Несмотря на то, что вокруг только дождь и пустота, чувство было такое, будто они с Розой очутились глубоко во вражеской территории. Он поправил висевший на бедре «Карминовый», чтобы его легче было достать.

— Здесь нет никого, — произнесла Роза.

Кольбранд глянул на нее.

— Тогда зачем ты раскладываешь приклад?

Роза осмотрела оружие, как будто до этого не замечала даже, что делает.

— Наверное, по привычке. Понимаешь, c виду пусто, но чувствуешь себя не в своей тарелке.

— Готова?

— Думаешь, мы найдем здесь Эмина? — спросила Роза. — Может, он сейчас травит где-то еще кучу народа.

— Может, — согласился Кольбранд. — Но должна же у него быть база.

— Тоже верно. — Роза кивнула. — Иди вперед, а я обойду вокруг и найду место повыше.

Кольбранд кивнул, вернулись старые инстинкты и нервное электрическое покалывание, которое он раньше чувствовал перед боем.

Он легко вынул «Карминовый» из кобуры и забрался по ступенькам к разваленному входу, Роза в это время пролезла через проломленный участок передней стены и исчезла. Как только Кольбранд протиснулся под обвисшими досками двери, в нос ему резко ударила вонь гнилого дерева. Обрушился на него и едкий химический запах, тот самый, с мертвых тел в хосписе миссии Обсидианового ордена, только гораздо сильнее.

Он продрался через заросли высокой травы и вошел в помещение, которое когда-то было, наверное, шикарной прихожей, выложенной плиткой с золотистыми прожилками. Едкий, цитрусовый аромат яда, убившего пациентов хосписа, витал здесь особенно навязчиво и густо.

Земля вместе со всем, что росло на ней, была пропитана отравой.

Как далеко токсины распространились за пределы имения Азкерзаде? Неужели просочились в землю под многоэтажками, мимо которых они проехали по пути сюда?

Чем дальше Кольбранд забирался внутрь особняка, тем больше рос его гнев. Азкерзаде, эту гниль на теле Империума, устранили, но неужели их алчность продолжала убивать подданных Императора? Он вошел в гигантских размеров гостиную, заставленную покрытой плесенью мебелью. Здесь же расположился камин, размером больше, чем «Корвейр» Кольбранда. По вздернутым кверху листьям, росшим из покосившегося дымохода, шлепал дождь. В остальном, комната оказалась пуста.

Взглянув вверх, он обнаружил проломленные полы и покрытые пятнами стены верхних этажей. На небе разлилась расчерканная химическми следами разноцветная клякса с пятнами посеревших от тяжелого загрязнения облаков. Моргнув от покалывающих кожу капель химикатов, он вытер с лица дождевую воду.

— Роза, на месте? — спросил он, стараясь не говорить громко.

Вместо ответа лишь говорившее о помехах пронзительное жужжание. Кольбранд постучал костяшками пальцев по прочным каменным стенам, гадая, не вмуровали ли в каркас здания средства для противодействия шпионажу со стороны конкурирующего торгового рода.

— Олета? Ты здесь?'

Опять ничего.

— Проклятье... — просипел Кольбранд.

Отправившись дальше, он миновал ряд залов, о назначении которых решил даже не гадать. Непристойно богатые люди существовали в состоянии такого изобилия, что им приходилось специально изобретать причины для организации принадлежащего им пространства.

Наконец он добрался до помещения, похожего на очень просторную кухню. Эту длинную комнату заполнял невыносимый резкий запах, тот же, что и на мертвых телах в хосписе. Вонь исходила от шести бочек, в которые были вставлены патрубки с длинным резиновыми шлангами, уходящими к длинному «островку» для готовки в центре кухни.

Когда-то здесь был высокий сводчатый потолок, теперь же все стояло под открытым небом. Капли дождя барабанили по матово-стальной кухонной утвари, вытянутой варочной поверхности и моечным установкам. Для защиты от непогоды над центральным островком кто-то натянул тяжелый брезент.

Металлическая поверхность была вся заставлена десятками разобранных устройств. Среди хлама, деталей часовых механизмов, обрезков изоляции, мотков медной проводки и зарядников в беспорядке лежали ржавые инструменты.

У Кольбранда екнуло сердце. В свое время он достаточно наобщался с гвардейцами-ветеранами и точно знал, что перед ним.

База для изготовления бомб.

— А ты зря времени не терял, Эмин, — прошептал он.

Дождь усиливался, капли, будто барабанщики, объявляющие о прибытии полка в зону боевых действий, выбивали ритм на металлических столешницах.

У Кольбранда по спине побежали мурашки, нервы натянулись немного сильнее. Он покрутил настройки изображения аугментического глаза, пытаясь отфильтровать химические испарения, просачивавшиеся через деревянные и каменные панели на полу.

Затем попытался перешагнуть через наваленную кучей разбитую посуду. Однако стопки хитроумно наставленных друг на друга медных горшков, распределенные в шахматном порядке и едва не падавшие с подклиненных панелей, он заметил слишком поздно.

Первая же кипа рухнула со звонким металлическим лязгом, задев другую, а затем — и все остальные по цепочке. Сигнальная ловушка.

— Черт, черт, черт! — выругался он, поняв, что только что похоронил надежду застать Эмина Азкерзаде врасплох.

Едва он успел сформулировать эту мысль, как из встроенного буфета на него накинулась фигура в синих одеждах. Кольбранд успел вскинуть пистолет и сделать один выстрел, но из-за пелены дождя тот прошел мимо. Из стены вырвало кусок мокрого кирпича со штукатуркой.

Эмин Азкерзаде врезался в него, и хотя ему было почти сто лет, он оказался очень проворен, а Кольбранд не успевал толком развернуться. Рассыпав детали и инструменты, мужчины перевалились через островок в центре кухни и упали на острые куски битой посуды. Кольбранд едва не вскрикнул, когда ладонь ему насквозь пробил осколок фарфора.

Из широкого пореза хлынула кровь, пистолет откатился по мокром полу далеко в сторону.

— Я убью тебя! — выкрикнул Эмин Азкерзаде. — Жалкое существо! Не вздумай прервать мой Magnum opus!

Кольбранд, опершись на локоть, перевернулся обратно лицом к противнику, а Эмин хлестко ударил его вытянутой рукой. Потом он опять напал на Кольбранда, пустив в ход острые ногти, на которых поблескивал имплантированный металл.

— Роза! На кухню, быстро! — провопил Кольбранд.

Он не знал, услышала ли она его, и принялся отползать, скользя спиной по полу, Эмин же снова атаковал его. Глаза мужчины налились кровью и истекали слезами, но не от горя, а из-за агрессивного воздействия токсинов, циркулировавших по его организму.

Кольбранд осмотрелся в поисках пистолета.

Найти его не удалось, а времени посмотреть еще раз не было, ведь Эмин надвинулся на него, тускло поблескивающие пальцы вытянулись, будто когти. Вовремя подняв руку, Кольбранд сумел заслониться от отчаянного удара, после чего впечатал в лицо старика кулак.

Эмин отшатнулся от удара, а Кольбранд получил достаточно времени, чтобы встать на ноги. Он выпрямился и обвалил между собой и Эмином одну из оставшихся сигнальных ловушек.

Даже если отключилась связь, оставалась надежда, что Роза услышит шум драки.

Он обошел вокруг островка так, чтобы тот располагался между ним и противником, и, воспользовавшись этой краткой передышкой, восстановил дыхание. Сердце колотилось в груди, организм вбрасывал в кровь адреналин.

— Дай угадаю, — проговорил он, кивнув на руки Эмина. — В когтях скрытые иглы инъекторов, покрытые ядом, которым ты убил тех людей?

— Они не были людьми, — выплюнул Эмин. — Жалкие твари! Паразиты, присосавшиеся к лучшим из нас.

— Это были невинные люди, — продолжал Кольбранд, стараясь втянуть его в разговор, в надежде, что Роза уже услышала звуки борьбы и готовится к выстрелу.

Эмин тряхнул выстриженной головой, и из пореза на виске потекла кровь.

— Они мне омерзительны! Больные выродки, нищие бездельники, вероломные негодяи! Понарожают хнычущих детенышей, которых нечем кормить, и выпрашивают подачки у тех, кто кровью и по́том обеспечивал себе состояние. Любой из них, только и знает, что лежать и гнить в своей жалкой лачужке, голося и умоляя ему помочь. Сколько лет я ждал знака от Императора, и вот, огонь с неба стал Его гневом, обрушившимся на тех, кто подвел Его. Я лишь продолжил Его дело, избавив город от необходимости заботиться о тех, кто ушел от Его суда. И это благодарность? Убийца, подосланный к моей двери?!

Эмин воздел руки, обводя ими развалины родового поместья.

— У меня еще не все отняли?! — прокричал он. — Меня, раздетого и избитого, с позором вышвырнули из храма. А когда я вернулся домой, брошенный всеми и босоногий, я увидел самодовольного человека с розеттой, который вытащил на улицу моих отца и мать и застрелил их. Прямо на лужайке! На глазах слуг, ради всего святого!

— И все из-за того, что погибло несколько солдат, да? — спросил Кольбранд.

Не заметив саркастического тона, Эмин кивнул и ответил:

— Именно! Гибнуть — разве солдаты не для этого нужны?

— Профессиональный риск, — заметил Кольбранд, — но ни один не рассчитывает сгинуть от своего же оружия.

Не вполне правдивое утверждение, возможно, ведь обожающие черный юмор солдаты часто шутили, что никогда не знаешь, что убьет тебя первым: враг или оружие, выпущенное Муниторумом.

— А знаешь, скольких солдат мы укомплектовали? — с фанатичным пылом орал Эмин. — Миллионы. Может быть, миллиарды. Ну, погибло несколько от неисправных гранат. Значит, они были слабы, и от их слабости Империум гниет изнутри. Убив их, мы оказали Милитаруму услугу!

Кольбранд видел, что безумие Эмина выжигало его изнутри так же страшно, как и убивавшие его химические яды.

— Не думал, что ты так печешься о благе Империума, — сказал Кольбранд, обводя рукой окружавшее их запустение и остатки былой роскоши. — Это ведь Империум уничтожил вашу семью. Втоптал вас в грязь. И оставил гнить среди развалин.

— И что, помогло наше падение кому-нибудь? — воскликнул Эмин, сверкая от ярости глазами. — Унизив сильного, не укрепишь слабого.

Кольбранд продолжал уходить от Эмина по кругу и поглядывал украдкой на беспорядок на полу в поисках пистолета.

Вот... Из-под груды упавших горшков и битых тарелок торчала рукоять с рельефной поверхностью.

В ухе в резком вскрике помех он услышал царапанье и чей-то шепот.

— Роза?

— Кто? — спросил Эмин, резко оглянувшись по сторонам. — Подожди, ты с кем-то разговариваешь? С тобой здесь кто-то еще? Очередной голодранец пришел украсть то, что другие заработали?

— Заработали? — выпалил Кольбранд. — Эмин, меня уже блевать тянет от твоей чуши про людей, которые «сделали себя сами». Вы ничего не заработали. Невозможно честно разбогатеть так, как ваша семья, вы нажили все это за счет эксплуатации чужого труда. Ты сам не видишь? Паразиты — это вы!

Махнув ядовитыми когтями, Эмин бросился на Кольбранда.

Тот схватил с центрального островка разряженный аккумулятор и врезал им Эмина по голове. Старик взвыл от боли и сильно ударился о железную дверцу печи. Падая, он махнул пальцами, и Кольбранд почувствовал, как под заточенными лезвиями разошлась ткань брюк.

Увидев, что противник заскользил по заваленному мусором полу за пистолетом, бывший священник обиженно взревел. Кольбранд же схватил оружие и наставил его Азкерзаде точно в грудь.

— Не двигаться, — приказал он.

Эмин поднял руки. На застывшей красной гримасе глаза казались бесцветными шариками чистого безумия.

— Итак, настал час умереть последнему Азкерзаде, — произнес он, пятясь назад.

— Эмин, я не собираюсь тебя убивать, — ответил Кольбранд. — Я сдам тебя властям. Твою судьбу решат блюстители в соответствии с Лексом.

— Я так не думаю.

Кольбранд покачал дулом пистолета.

— Мне кажется, ты забыл, у кого пушка.

Эмин рассмеялся и поднял с центрального стола квадратное самодельное устройство со свисающими с него проводами и мощным переключателем.

— Нет, это мне кажется, ты забыл, у кого детонатор, — заявил старик.

Одновременно раздалось три выстрела.

Две пули «Карминового» впились Эмину Азкерзаде в грудь, и один заряд Розиной пробивной винтовки вошел ему в правую глазницу и вышиб затылочную часть черепа.

Эмин рухнул, и из его обмякшей ладони вывалился детонатор.

Кольбранд перескочил через центральный островок, но опоздал.

Устройство ударилось об угол стола, потом отскочило от пола и закружилось. Повернувшись в воздухе, ударилось об пол еще раз, теперь — в последний. Только тогда Кольбранд смог до него добраться.

Он бросился на пол и заскользил к детонатору.

Ему ни за что не схватить его вовремя.

Детонатор упал лицевой стороной вниз, нажав переключатель. С громким хлопком электрического разряда замкнулась цепь, и Кольбранд закрыл глаза в ожидании взрыва.

Грянул выстрел, щелчок высокоэнергетического лаз-заряда прошипел до неприятного близко.

Сверху что-то взорвалось, осыпав его дождем из капель расплавленного пластика и кусочков горячего металла. Прежде чем Кольбранд решился открыть глаза, прошло несколько долгих секунд.

Он лежал лицом к лицу с мертвым Эмином Азкерзаде, глядя сквозь прожженную глазницу и пробоину в затылке.

— Порядок, теперь можешь встать, — произнесла Роза.

Кольбранд перевернулся и обнаружил снайпершу, устроившуюся на полуобвалившейся стене, кирпичи из которой высыпались в соседнюю комнату.

— Хороший выстрел, — похвалил Кольбранд, кивнув в сторону тела.

— Сняла бы его раньше, если бы не этот сраный брезент, — сказала она. — Пришлось побегать, чтобы занять позицию пониже и взять хороший угол.

Кольбранд поднял искривший детонатор и спросил:

— Почему бомба не взорвалась?

— Потому что я отстрелила с тех бочек переключающее устройство, — ответила Роза, ткнув дулом винтовки.

Кольбранд встал на ноги и пошел осмотреть провода на бочках. Шнур от детонатора вел к остаткам взрывателя, который теперь представлял собой чернеющую массу расплавленного пластика, проводов и искореженных гильз.

— Насколько же безумно рискованный выстрел, — заметил Кольбранд.

— Чемпион Наганских егерей по стрельбе из длинностволки, не забыл?

— Резонно. — Кольбранд почувствовал, что его пульс возвращается к норме. — Нужно выбираться отсюда, — добавил он.

— Да что ты, — съязвила Роза. Спрыгнув на плиточный пол, она направила винтовку на Азкерзаде. — Что с этим?

— Пусть гниет здесь, — решил Кольбранд.

Голос Олеты они услышали из аугмиттера «Корвейра» еще до того, как открыли двери. Впрочем, ее радость от того, как все прошло в особняке, была недолгой.

— Нам нужно решить еще одну проблему, — заявила она.

— Какую еще проблему? — спросил Кольбранд.

— Отсюда был отправлен мощный направленный сигнал активации.

Сердце Кольбранда обхватили ледяные пальцы.

— Куда?

Кольбранд резко бросил «Корвейр» в занос и выскочил наружу прежде, чем автомобиль остановился.

— Никого больше не впускай! — оглянувшись, крикнул Розе.

Он забежал в дом сестринской миссии через открытые ворота Обсидианового ордена. Сюда он мчал на предельной скорости, едва не разбив автомобиль. После вихляния по извилистой дороге от поместья Азкерзаде на металлических боках «Корвейра» появилось несколько новых вмятин и царапин.

Олета пыталась связаться с сестрой Марикой или кем-то рядом с ней, но безуспешно.

Кольбранд пробежал мимо статуи ребенка-основателя, растолкал сестер в черных вуалях, хлопотавших вокруг залитых кровью новоприбывших. Очутившись внутри, Кольбранд обнаружил, что все койки опять заполнены пострадавшими от крушения и его последствий. От иглы Эмина Азкерзаде погибли сотни, но из разрушенного факторума и прилегающих районов шел нескончаемый поток раненых мужчин и женщин.

Страдальческие стоны эхом отдавались от высокого потолка. Кольбранд принялся искать сестру Марику. Заметив ее сгорбленную фигуру возле лестницы в подвал, он стал протискиваться через толпу людей, поднимая на бегу обеспокоенные возгласы, но времени обращать на них внимание не было.

— Сестра Марика! — проревел он.

Рассерженная громким окриком, та подняла голову, но, стоило ей увидеть его лицо, отповедь замерла у нее на губах.

— Кольбранд, что случилось?

Кольбранд заговорил тише, но встревоженный тон было не скрыть.

— Придется вывести всех отсюда, — заявил он. — Прямо сейчас.

— Что? Нет. Здесь много тяжело раненых. Если мы начнем их переносить, они могут умереть.

— Если вы не начнете, они точно умрут.

— Как же так? Предполагаемого виновника здесь нет.

— Верно, потому что он уже мертв, — ответил Кольбранд, — но ему удалось привести в действие прощальный подарочек. Химию, которая убьет всех здесь и, наверное, большую часть жителей в радиусе полумили.

Даже сквозь черную вуаль Кольбранд разглядел выражение шока на ее лице.

Он шлепнул ладонью по ящикам с питательными батончиками, на каждом из которых было нанесено изображение льва на венке из молний.

— Это герб Азкерзаде. Сюда привозили еще что-нибудь с такой же маркировкой?

— Да, — ответила Марика. В голосе слышалась нарастающая паника. — Там, внизу. В подземных склепах.

В темноте под домом Обсидианового ордена обитала смерть. Последний приют ушедших сестер ордена. А теперь — и место для погибших в катастрофе. Подвалы со сводчатыми потолками оказались заполнены сотнями людей, убитых Эмином Азкерзаде; сестры-мортуис оборачивали их тела одеялами, после чего приносили в это временное пристанище.

Забранная жалюзи вентиляция не помогала избавиться от густого запаха свежей крови, поверх которого наслаивалось зловоние от старых, разлагающихся костей и до отвращения знакомый цитрусовый аромат смертельных токсинов. Вчера прибыла партия ящиков, каждый из которых был помечен семейным гербом Азкерзаде, и сестра Марика рассказала об этом Кольбранду. Тот приказал ей покинуть хоспис и закрыть за собой двери в подвал.

Он не преминул отметить, что, если умрет здесь, то его труп, хотя бы, не придется далеко нести.

Мужчина замахал мерцающим люменом по сводчатому подвалу, пустив тени плясать вокруг арочных колонн из черного камня. На каждой поверхности густо лежала вековая пыль, в укрытых тенью нишах покоились заслужившие почести мертвые — накрытые саванами сестры, чье прижизненное служение давно закончилось.

Он пошел дальше через разгоняемую огоньком тьму. Увидев приближающуюся к нему фигуру, он сжался, как пружина, выхватил из кобуры «Карминовый» и нацелился на расплывчатую тень. «Вдруг у Эмина остались еще братья и сестры?» В запальчивости он даже не подумал это выяснить.

— Эмин Азкерзаде мертв, — объявил Кольбранд. — Еще шаг, и ты отправишься вслед за ним.

Фигура вышла к свету и подняла толстые руки-клещи.

Увидев ее, Кольбранд убрал пистолет в кобуру. Это оказался сервитор базовой модели «голем», которых обычно использовали для работ в порту. Он решил, что тому поручено переносить тела сверху, и выдохнул.

— Йовиан, это я, — произнесла Олета через хрипящий аугмиттер, вмонтированный сервитору в грудь. — Я нашла то, что ты ищешь. Они здесь, но дело дрянь.

Она перехватила контроль над автономными системами сервитора и направила машину в дальний конец подземных склепов. Тот шагал, прихрамывая, из-за сбоев, вызванных непривычным управлением, вместо рук у него были клещи, пригодные только для захвата и поднятия тяжелых предметов.

— Здесь, — сказала Олета.

Дюжина ящиков с этим проклятым гербом Азкерзаде. Сервитор под управлением Олеты уже сорвал с них крышки, и, как только Кольбранд увидел, что в каждом находится по четыре бочки с токсином, сердце его упало.

— На этих взрывателей не видно, — заметил Кольбранд.

— Верно, — согласилась Олета. — Эмин в своей злобе запустил на прощание установленные на них таймеры. Я хотела выяснить, сколько осталось времени, но этими грубыми манипуляторами лезть в механизмы не решилась.

Кольбранд опустился на колени возле ближайшего ящика с бочками и, поддев на корпусе крышку на петлях, откинул ее. Вот теперь, по бокам каждой бочки, рядом с обычными часами, приваренными к металлической поверхности, он увидел множество мелких проводков, ведущих к взрывным болтам.

— Ну? — спросила Олета.

— Определить, когда таймер даст команду на подрыв, невозможно.

— Насколько стрелки близки к семнадцати минутам какого-либо часа?

Кольбранд наклонился проверить.

— Осталось четыре минуты.

— Тогда я бы сказала, что у тебя четыре минуты на то, чтобы демонтировать механизмы.

— Что? Как это?

— Азкерзаде подписывали договоры только в семнадцать минут какого-либо часа, — рассказала Олета. — Это древнее суеверие, возникшее у них тысячи лет назад. Первая сделка была заключена основателем их рода в семнадцать минут какого-то часа, и с тех пор по этой схеме проводились все сделки.

Взгляд Кольбранда метался по механизмам взрывателей, прикрепленным к бочкам, он подсчитывал в уме, сколько их было всего.

Сможет ли он размонтировать их все?

Исключено.

Но сможет ли он размонтировать некоторые из них?

Вполне возможно.

— Олета, через три с половиной минуты подземные склепы наполнятся ядовитым газом. И он просочится в хоспис через каждое вентиляционное отверстие, каждый воздуховод и каждую щель в каменных стенах. Нужно, чтобы ты закрыла как можно больше вентиляционных жалюзи.

— Кольбранд, я...

— Не спорь, здесь ты мне не помощник, — возразил Кольбранд. — Приступай сейчас же. Иди!

На долю секунды сервитор замешкался, но развернулся и зашаркал к ближайшей вентиляции.

Кольбранд вернулся к бочкам. Чем бы ни занимался Эмин Азкерзаде, машиновидцем от не был точно, работа оказалась очень грубой. Чтобы разобраться в работе взрывателя, Кольбранду понадобилось буквально несколько мгновений. Оставалось только надеяться, что он не установил какой-нибудь предохранитель или ловушку.

— Была не была, — прошептал он и выдернул из разъемов пару проводков, отключив зарядник. Щелканье часов оборвалось, и Кольбранд судорожно вздохнул.

Он перешел к следующей бочке, повторив свои действия, и так — до тех пор, пока не разминировал каждую емкость в первом ящике. Уже переходя к следующему контейнеру, он знал, что не сможет обезвредить все.

Времени просто не хватит. Но он решил сделать столько, сколько сможет.

Кольбранд услышал, как захлопываются вентиляционные створки и жалюзи — сервитор Олеты запечатывал его в подвале с бочками. Обычно он старался не думать о смерти. Даже на Архоне, когда казалось, что от нее не скрыться, ему всегда удавалось найти выход.

— Здесь будет так же, — пообещал он себе.

К следующему ящику, первая бочка готова. Тормозило то, что Эмин явно собирал бомбы из чего попало. Здесь оказались другие взрыватели, и Кольбранд тратил драгоценные секунды на то, чтобы отследить, куда шли соединения и провода.

— Ублюдочный псих, не мог просто сделать все одинаково...

Второй ящик готов, прошло семьдесят две секунды.

Числа не его конек, но даже ребенок сказал бы, что ничего не выйдет. Можно было побежать к лестнице, ведущей наверх, в храм. Никто не стал бы его винить. Можно уцелеть и научиться жить со смертями на его совести.

Даже если нельзя предотвратить выброс всего смертоносного груза, можно попытаться уменьшить объем газа и спасти чью-нибудь жизнь. Таково его призвание, и всегда им было. Пусть в прежней жизни он оставил много вещей, от этой — он не бежал.

Третий ящик, четвертый. Разминированы.

Тик, тик, тик...

Пятый ящик, шестой.

Тик, тик...

Но, упав на колени возле седьмого, он понял, что сделал все что мог.

Время вышло.

Тик...

На крышках оставшихся бочек отстрелились взрывные болты, и из емкостей повалил желтоватый газ. Аэрозольные катализаторы быстро превратили дым в клубы густого газа, как будто сработала гигантская дымовая шашка. Прикрыв рот рукавом, Кольбранд попятился назад. Через несколько секунд его уже полностью окутало быстро растущее в объеме облако ядовитых паров.

— Уходи оттуда! — завопила ему в ухо Олета.

— И куда идти?

— Пожалуйста, Йовиан! Я могу тебя вывести!

— Не смей открывать дверь, — приказал Кольбранд. — Наверху все умрут.

Он отлепил из-за уха вокс-бусину и растоптал ее ногой. Если это конец, последнее, что хотелось слышать — то, как Олета умоляет его спастись.

Вокруг поднимался невыносимо сладкий и едкий дым.

Что было лучше: просто лечь и дать газу сделать свое дело или умереть возле двери к свободе? Прежде чем Кольбранд успел определиться, включился животный инстинкт выживания, и он, схватив люмен, помчался к лестнице. Вырываясь из бочек, за ним лавиной накатывал газ, его объем увеличивался в геометрической прогрессии.

От густого цитрусового запаха Кольбранда вырвало.

Он почувствовал, как в горле разбухает токсифаг. Пытавшиеся спасти его фильтры едва справлялись. Они давали ему «иммунитет» к большинству ядов, сильнее кофеина, но он сомневался, что им под силу справиться с таким объемом и плотностью токсина.

Он продолжал идти, а вокруг его ног клубился газ, заполнявший пустое пространство под хосписом водянисто-желтым туманом. Марево сгущалось, свет люмена слабел, и, чтобы умереть рядом с выходом, теперь нужно было еще разглядеть, где он.

Кольбранд отшатнулся назад, вытянул руки перед собой. Видимость сузилась, каждый вздох обжигал легкие. Нога задела что-то на полу, он поглядел вниз и увидел сервитора, которого Олета подчинила своим сознанием. Его кожа сделалась бесцветной, горло распухло, глаза затянулись желтушной сеткой.

Еще немного, и он станет таким же.

Сколько вентиляционных отверстий ей удалось запечатать?

Все? Достаточное количество? Узнать было невозможно.

Поле зрения посерело по краям, в сужающемся конусе змеились красные стрелки. Он упал на колени, горло жег токсифаг, не справлявшийся со смертельными токсинами, которые создали жадные люди, у которых и так было все, но они хотели большего.

Он понимал, что умирает, но та его часть, что восставала против окружающего мира, не жаловавшего того, кем он был на самом деле, перехватила контроль.

Та его часть, которую мир не замечал, но которую он ощущал в себе с самой юности, просто не могла примириться с тем, что его жизнь окончится именно так.

Кольбранд подумал об Императоре и девушке, давшей обет перед Его иконой, когда над миром под названием Аль-Захара погасли последние солнечные лучи.

Испачканная чернилами ладонь вцепилась в правую руку Кольбранда и подняла его на ноги.

Он не разглядел, кто это был, газ висел слишком густо, а глаза жгли слезы.

Ноги стали легкими, будто он шагал по облакам.

Вот так умирают?

— Нет, черт возьми, — приглушенно донесся чей-то голос. — Ты еще поживешь, Кольбранд!

Затем у него под ногами возникли ступеньки, за столетия стертые посередине тысячами ног. Кольбранд не знал, куда они ведут, но следовал за рукой того, кто бы ни сжимал так крепко и настойчиво его ладонь.

Они все шли и шли, будто лестница эта уходила в туман бесконечно.

Свет!

Он прикрыл слезящиеся глаза свободной рукой и услышал гул голосов. Невнятный, нечеткий, будто из-под воды. Державшая его рука выскользнула, оставив в ладони что-то металлическое, с острыми краями.

Кольбранд ощутил, что падает, но к нему потянулись еще руки и вытащили его к свету.

Поддавшись наконец неизбежному, он улыбнулся.

Затем услышал, как захлопнулось что-то тяжелое, бурю голосов, стук механизмов.

Укол острой иглы в руку, за которым навалилось блаженное оцепенение.

Что-то, проложенное жесткой марлей, прижалось к лицу.

В рот и нос задул свежий воздух, слаще которого он никогда не пробовал. Он оживил его, вступив в борьбу с болеутоляющим бальзамом, который бежал через иглу, и наконец Кольбранда стало уносить в наркотическую дремоту.

— Мы... Нам?..

— Да, — сказал голос. — Ты разминировал достаточно. Газ остался в склепах.

— Хорошо, — проговорил Кольбранд, теряя сознание. — Я обещал... Ему... Что буду... Жить.

Когда Кольбранд вновь открыл глаза, ощущение было как будто все похмелья, которые он когда-либо испытывал, разом вернулись к нему. Свет слишком яркий, каждый вдох нагружен горячими осколками стекла. Живот крутило так, будто он поел протухших морепродуктов в Кромке Воды.

— Полегче, Кольбранд, спокойнее, ты чего?

Как ни старался он проморгаться от жжения в глазах, сидящая рядом фигура оставалась мутной и размытой.

— Почему я не могу нормально тебя разглядеть? — спросил он.

— Чертов газ чуть не выплавил тебе глаза из орбит. Повезло, что ты вообще что-то видишь.

— Роза?

— Единственная и неповторимая, — ответила та. Как следует прищурившись, Кольбранд рассмотрел возле койки ее миниатюрную форму. Та баюкала завернутого в пеленки ребенка, Кольбранд с улыбкой узнал кроху Наноша.

Как только всплыли последние воспоминания, лицо его мгновенно сделалось серьезным.

Он попытался сесть, но тело оказалось слишком слабым.

— Кольбранд, полегче, ложись обратно, — сказала Роза. — Ты жив. В смысле, едва живой. Но, думаю, это лучше, чем мертв, ты как считаешь?

— Газ!

— Был благополучно рассеян и сожжён ребятами из Механикус.

— А люди в хосписе?

— Благодаря тебе — живы-здоровы, — произнес голос, в котором безошибочно угадывалась сестра Марика. Даже эти слова той удалось произнести с ворчливым недовольством.

Кольбранд попытался сфокусировать зрение на ней, но все, что ему получилось увидеть, — это чопорное черное пятно.

— Я... Я почти ничего не помню из того, что произошло, — проговорил он. — Я был внизу... Взорвались химические бомбы, а я пытался выбраться, но не смог. Как я оказался здесь?

— Мы услыхали, что кто-то барабанит по двери в подземные склепы и...

— Вопреки моим увещеваниям, госпожа Ковшова открыла ее.

— И там лежал ты, без сознания, — продолжила Роза. — Тогда я вытащила тебя и снова закрыла дверь. На твое счастье, Кольбранд, ты легче, чем кажешься.

— Мне помогли, — заявил он. — Кто-то вывел меня к выходу. Кто-нибудь еще выбрался?

Даже с ослабевшими глазами он увидел, как Роза с Марикой обменялись нерешительными взглядами.

Ни одна из них не ответила, и он спросил:

— Что?

— Никого больше не было, — сказала Роза. — Там были только вы с тем сервитором.

— Нет, — настаивал Кольбранд. — Кто-то взял меня за руку и вывел наверх.

— Галлюцинация, я полагаю, — решительно отрезала Марика. — Порождение сильнодействующего яда в сочетании с предсмертным опытом твоего мозга. Скорее всего, более чем предсмертным.

Кольбранд покачал головой, запустив в черепе целую серию болезненных взрывов.

— Со мной там был кто-то...

Слова его смолкли, как только он осознал, что правая ладонь все еще стиснута в кулак. Зажатые мышцы предплечья подсказывали, что времени прошло изрядно.

Поморщившись от боли, Кольбранд разжал пальцы и с улыбкой понял, кто вывел его к спасению.

В руке была полковая кокарда. Бронзовый венок с серебряным танком «Леман Русс» в центре и развернутым свитком с девизом.

Vita Brevis.