Посол / The Ambassador (роман)

Перевод из WARPFROG
Перейти к навигации Перейти к поиску
Thinking.pngСторонний перевод
Этот перевод был выполнен за пределами Гильдии.


WARPFROG
Гильдия Переводчиков Warhammer

Посол / The Ambassador (роман)
The Ambassador cover.jpg
Автор Грэм Макнилл / Graham McNeill
Переводчик Валерия Владимировна Двинина
Издательство Black Library

Азбука

Серия книг Посол Империи
Входит в сборник Посол Империи / The Ambassador Chronicle (сборник)
Следующая книга Зубы Урсуна / Ursun's Teeth (роман)
Год издания 2003
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Скачать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Шел темный век, кровавый век, век демонов и колдовства, век битв и смертей, век конца мира. Но в огне, пламени и ярости этого времени рождались могучие герои, отважные деяния и великая смелость.

В сердце Старого Света раскинулась Империя, самое большое н могущественное на королевств людей. Славящаяся своими инженерами, колдунами, купцами и солдатами, земля эта изобиловала высокими горами, полноводными реками, дремучими лесами и огромными городами. На троне в Альтдорфе восседал император Карл-Франц, благословенный наследник основателя царства Сигмара, обладатель его магического боевого молота.

Но времена эти никто не назвал бы цивилизованными. По всему Старому Свету, от рыцарских замков Бретонии до скованного льдом далекого северного Кислева, прокатился рокот войны. В высоких горах Края Света, готовясь к новому нападению, собирались племена орков. Разбойники и предатели заспешили в дикие южные земли Пограничных государств. Начали ходить слухи о появляющихся из всех сточных канав и болот королевства скейвенах, крысообразных тварях. Северные Пустоши вновь стали грозить проникновением Хаоса и порожденных им демонов и зверолюдей, чьи души находились во власти мерзких Темных Богов. Время битвы неуклонно приближалось, Империя, как никогда, нуждалась в героях.

Предисловие

Мне всегда было трудно писать предисловие. Ты знаешь, что писали до тебя другие, в других антологиях, и пытаешься быть не менее остроумным, изысканным и образованным, чем они. Ты осторожно затачиваешь свой неподготовленный разум, совершенствуешь спонтанные заметки и снова и снова перечитываешь тщательно отшлифованные экспромты, чтобы убедиться, что в них в должной мере сочетаются юмор и серьезность — ведь у читателя не должно остаться ни малейшего сомнения в том, что ты — гений…

Нет, для меня это слишком сложно…

Поэтому-то и решил писать роман так, как он будет рождаться в моей голове, и если вам покажется, что я говорю слишком много и сбивчиво, что я блуждаю по тропкам, которые на первый взгляд никуда не ведут, не волнуйтесь, в конце все это обретет смысл. Надеюсь, вы держите в руках «Хроники посла», роман из серии Warhammer в двух частях, события в нем разворачиваются в холодных восточных землях Кислева. Книга полна интриг, тайных происков, шантажа и, конечно же, сражений. Потому что, не будем этого забывать, романы Черной Библиотеки описывают мир Фантастических Битв…

Создавая повести о после, я замыслил оторваться от рубки и резни 41-го тысячелетия и посмотреть, смогу ли я написать историю, где концентрация невероятного не так уж велика, где были бы более очевидны взаимоотношения персонажей, наделенных теми чертами характеров, которые мы часто встречаем в фантастических романах. Рассказывать о событиях, происходящих в темных готических мирах далекого будущего, — это здорово, но ведь так просто попасть в ловушку, полагая, что твоим героям не обязательно действовать правдоподобно просто потому, что они живут в самой безумной вселенной из всех, что можно себе представить. Я хотел написать историю, которая разворачивается в мире пусть и фантастическом, но понятном для читателя, с узнаваемыми человеческими характерами, и посмотреть, смогу ли я правдоподобно обрисовать их.

Хотя, если честно, первые же шаги, сделанные в этом направлении, привели меня к покупке книги «Маг огнеглавой горы» («The Warlock of Firetop Mountain»), экземпляр которой, с потрепанными страницами, до сих пор стоит у меня на полке в качестве ностальгического напоминания о более невинных временах, когда все, что мы хотели от фэнтезийных книг, были распахнутые пинком двери, убийство гоблина и похищение его десяти золотых. Нет, конечно, все было не так просто, но с тех пор мы все немного выросли и желаем добычи поинтереснее. Времена, когда герои носили белые шляпы, а плохие парни — черные, остались позади, и теперь мы знаем, что людей нельзя так легко разделить на добрых и злых. Хорошие люди способны на ужасные поступки, а тот, кого мы считаем негодяем, может удивить нас, совершив нечто поистине героическое. Я стремился бросить вызов тому, что нам известно о характерах, испытать на прочность героев, столкнувшихся со сложным выбором в опасном мире. Я хотел посмотреть, будет ли читателю интересен герой, обладающий всеми человеческими слабостями, после его поражения, я не верю, что изображение героев сломленными ослабляет их, наоборот — это делает их более сильными.

Из этих веских аргументов и родились характеры Каспара фон Велтена и Саши Кажетана, которые, в чем вы убедитесь, когда прочтете эти две книги, представляют собой кульминацию моих размышлений. Они докажут это всеми своими поступками, ведь я пытался, чтобы мои персонажи действовали совершенно не так, как вы от них ожидаете. Отношения между Каспаром и Павлом выходят за рамки обычных отношений героя и его закадычного друга. Отношения Каспара и Чекатило тоже не простое противостояние главного героя и злодея. Все это звучит, конечно, великолепно, но не поймите меня неправильно, я не пытался создать произведение «большой литературы», которое детей заставляли бы изучать в школе, я хотел рассказать занимательную историю с интересными персонажами, захватывающими заговорами, изобилующую битвами, и по-настоящему показать темный, искаженный мир Молота Войны.

Было забавно писать эти книги, хотя они, в сущности, одно целое. Еще когда я только планировал создать произведение для Черной Библиотеки, мне стало ясно, что материала наберется куда больше того, что можно втиснуть в один роман, и вместо того, чтобы урезать историю, пытаясь вместить ее в заданные рамки, я решил написать два романа, один за другим, вроде «Матрицы» (хотя, надеюсь, того разочарования, которое возникло после появления сиквела на экранах, мои книги ни у кого не вызовут). Я рассчитывал закончить «Посла» и сразу приступить к «Зубам Урсана». Конечно, история «о людях и мышах»[1] получилась не совсем гладкой, поскольку между окончанием первой книги и началом следующей был слишком большой перерыв. Но у любого дедлайна есть отличное свойство сосредоточивать разум, особенно когда сроки поджимают и висят на тебе свинцовым грузом, так что «Зубы Урсана» рождались в приступах неистового избиения клавиатуры, поздними ночами, а кофе в те часы было выпито достаточно, чтобы держать экономику Колумбии на плаву несколько лет.

Как только книги были закончены и я прочел рукопись целиком, то увидел, что некоторые части слишком уж мрачны. Местами книга шокировала и ужаснула меня — а ведь я сам написал ее! — но я не ощутил, что эти отрывки неуместны. Если бы я это почувствовал, то просто выкинул бы их. После публикации мое произведение получило несколько хороших отзывов и, кажется, довольно хорошо продается (уверен, во многом благодаря великолепной обложке Пола Дэйнтона). Я очень горд своими книгами; мое первое вторжение в область фэнтези оказалось для меня потрясающе позитивным опытом. Настолько позитивным, что я снова вернулся к Старому Свету и пишу сейчас роман «Стражи леса» («Guardians of the Forest») — проект этот занимает почти все мое время.

Ну что ж, вот и все, что я хотел сказать, впрочем, уверен, стоит только мне отправить это предисловие в Черную Библиотеку, и я тут же начну думать обо всех тех изящных лингвистических оборотах, которые ускользнули от меня в процессе его написания. Ну да ладно.

Наслаждайтесь.

Грэм Макнилл,

25 ноября, 2004

Сейчас… Весна 2522 года

I

Новорожденному рассвету исполнилось всего несколько минут, а люди уже умирали. Со своего места стоящий на коленях у дымящегося костра Каспар слышал их крики боли, приносимые холодным ветром, дующим из лощины, и безмолвно вверял их души Сигмару. Или Урсану. Или Ульрику. Или любому другому божеству, которое, быть может, наблюдает за ними этим суровым безрадостным утром.

Лохмотья тумана цеплялись за землю, пока болезненное солнце медленно, словно нехотя, взбиралось на бледное небо, сменяя ползущую вниз полную луну и заливая своим мутным светом лощину, в которой две армии встречали новый день, готовясь уничтожить друг друга. Каспар неуклюже поднялся, массируя распухшее колено, и поморщился, когда его кости затрещали. Он слишком стар для того, чтобы снова спать на земле; все тело его ломило от пронизывающего насквозь холода.

Тысячи людей наполнили лощину: копейщики из Остланда, алебардщики из Остермарка, лучники из Стирланда, коссары из Эренграда, меченосцы из Праага и потрепанные остатки полков, поневоле задержавшихся в Кислеве после бойни у Ждевки. Они вылезали из-под одеял и раздували едва тлеющие угли костров, возвращая огонь к жизни. С того места, где стоял Каспар, он видел примерно две трети армии, около семи тысяч бойцов Империи и еще девять тысяч из Кислева и окружающих город станиц. Туман и горный склон скрывали от его глаз еще шесть или семь тысяч воинов.

Много лет он командовал в боях солдатами, и сейчас, как и прежде, мысль о том, что придется послать этих храбрецов, многие из которых только-только начали бриться, на смерть, рождала в нем знакомую грусть и покорность.

Сотни лошадей ржали и перебирали копытами, раздраженные присутствием такого множества солдат и запахом жареного мяса, витающим вокруг них. Слуги успокаивали жеребцов своих хозяев тихими словами, пока уланы-кислевиты раскрашивали шкуры скакунов в цвета войны и проверяли надежность крепления оперенных знамен к седлам. Священники в черных балахонах, представители духовенства Кислева, ходили по лагерю, благословляя секиры, копья и мечи, а жрецы Сигмара громко читали Гимн Молотодержца. Несколько человек утверждали, что видели ночью двухвостую комету, и, хотя никто не был уверен, какого рода это знамение, жрецы истолковали явление как знак того, что божественный покровитель Империи с ними.

Каспару тоже снилась комета, снилось, что он наблюдает, как она сияет, рассекая небеса, и купает землю в своем священном свете. Ему снилась Империя, разоренная войной, ее могущественные города, разрушенные до основания, снилось, что народ его родной страны истреблен: Альтдорф уничтожен пожарами завоеваний, северный оплот Миденхейма утоплен в крови, а его жители повешены на собственных кишках на верхушке Фаушлага. Варвары-северяне и двуногие чудовища бесчинствуют на древних улицах его любимого Нулна, разрушая и сжигая все на своем пути, а какой-то юный золотоволосый мальчик, взяв в руки молоты своего отца-кузнеца, поднимается с ними на бой.

Он тряхнул головой, отгоняя гнетущие мысли, и зашагал к лагерю. Он ночевал отдельно от своих товарищей, не в силах избавиться от чувства вины и не желая ни с кем делить свое горе после того, что он сделал на прошлой неделе у подножия Горы Героев.

Подводы, груженные бочонками с порохом и ядрами, медленно тащились по грязи, а потные погонщики мулов и мускулистые возницы выбивались из последних сил, не давая телегам увязнуть окончательно. Кренясь, подводы двигались к возвышенности, на которой над длинным рядом тяжелых пушек развевались знамена Имперской артиллерийской школы. Там, где канониры ждали приказа открыть огонь, дымились жаровни, а инженеры в сине-красных мундирах Альтдорфа вычерчивали схемы стрельбы для мортир, размещенных в обнесенных габионами[2] артиллерийских окопах.

Каспар обогнул подводу с алебардами, топорами и древками копий, направляясь к своему черно-золотому флагу, вздымающемуся рядом с пурпурной хоругвью Рыцарей Пантеры. Его конь стоял в загоне вместе с рыцарскими лошадьми, слуга Курта Бремена кормил и поил его. Сам Курт преклонил колени в молитве вместе с остальными рыцарями, Каспар не стал прерывать богослужение, налив себе кружку горячего чая из кипящего над ближайшим костром закопченного чайника.

Рядом всхрапнул закутанный в шкуры Павел, и, несмотря на все, что случилось за последние несколько месяцев, Каспара захлестнуло чувство дружеского расположения к старому приятелю. Он отхлебнул чаю, жалея, что у него нет меда, чтобы подсластить кипяток, но тут же улыбнулся такому нелепому здесь желанию и почувствовал, как остатки сна выветриваются из его головы. Он взглянул на север, в сторону входа в лощину, туда, где сорокатысячная орда соплеменников Верховного Зара Альфрика Цинвульфа тоже готовилась к битве.

— Совсем как в былые дни, а? — заметил Павел, выбравшись, наконец, из-под шкур и потянувшись к припрятанному бурдюку с квасом. Он сделал огромный глоток и передал мех Каспару.

— Да, — согласился тот, хлебнув крепкого напитка. — Разве что мы стали на двадцать лет старше.

— Ну да, старше. А мудрее или нет, Павлу о том неведомо.

— Тут я спорить с тобой не стану, не дождешься.

— Они уже поперли на нас?

— Нет, — ответил Каспар, — еще нет. Но скоро они выступят.

— И мы надерем им задницы и погоним обратно на север!

Каспар хмыкнул:

— Надеюсь, что так, Павел.

Между двумя старыми друзьями повисла тишина, а потом Павел спросил:

— Думаешь, мы сможем побить их?

Каспар несколько секунд обдумывал вопрос, прежде чем ответить:

— Нет, я так не думаю. Их слишком много.

— Ледяная Королева сказала, что мы победим, — заметил Павел.

Каспар посмотрел на вход в лощину — откуда-то издалека донесся унылый вой сигнального рожка, — отчаянно желая поверить в то, что Ледяная Королева не ошиблась. Туман и дым лагерных костров заслоняли все, кроме огромных стоячих камней, давших лощине ее название.

Урзубье. Зубы Урсана.

Нарастающий рев покатился из устья ущелья — гортанное пение воинов Верховного Зара, которому вторило эхо звона их мечей и топоров об окованные железом щиты.

Ледяная Королева утверждала, что эти камни стоят того, чтобы за них сражаться.

Каспару оставалось лишь надеяться, что они стоят также того, чтобы за них умереть.

Глава 1. Шесть месяцев назад

Ни климат, ни нравы, ни развлечения этого места не приспособлены ни для моего здоровья, ни для моего характера, удовольствие я могу черпать здесь только в еде и питье — но, видит Сигмар, за все время, что я служил послом нашей славной Империи, мне редко доводилось пробовать что-то более отвратительное по вкусу, чем местная еда.

Из письма в Альтдорф Андреаса Тугенхейма, бывшего посла при дворе царицы Катерины

I

Каспар фон Велтен осадил своего гнедого мерина и поднял глаза, озирая великую стену Кислева и разматывая прикрывавший лицо шерстяной шарф. Осень состарилась лишь на месяц, но день был уже бодряще морозным, и дыхание вырывалось изо рта повисающими в воздухе облачками пара. Он знал, что в Кислев зима приходит рано и уже скоро склоны, на которых раскинулась столица, будут стиснуты в ледяных объятиях. Мелкий косой дождик моросил с низкого угрюмого неба, и Каспар отлично понимал отвращение посла Тугенхейма к климату этой страны, высказанное им в письмах.

Его глубоко посаженные голубые глаза еще не утратили яркости, но в них застыло выражение напряженного ожидания, а кожа потемнела и задубела за долгие годы походов по всему Старому Свету. Широкополая шляпа скрывала коротко подстриженные, поредевшие и совершенно седые волосы, да и аккуратная серебристая борода была уже не той, что прежде. Поблекшая татуировка, нанесенная в дни юности, змейкой вилась за левым ухом и сбегала нашею.

Солнечный свет поблескивал на остриях копий и доспехах солдат, прогуливающихся по бастионам массивной стены, их отороченные мехом плащи хлопали на ветру. Каспар улыбнулся, вспомнив, как Тугенхейм описывал свое первое впечатление от этого города…


Город вырастает из пустынной местности, как зазубренная пика, возвышаясь над окрестностями самым вульгарным манером, какого только и можно ожидать от этой грубой нации. Стены высоки и, несомненно, внушительны, но до какой высоты могут вырасти стены прежде, чем это перестанет быть необходимым? Кажется, кислевиты построили свои стены выше всего, что я когда-либо видел, однако результат, пусть и впечатляющий, на мой вкус, получился несколько неуклюжим.


Взгляд натренированных глаз Каспара пробежал по всей длине стены, отметив смертоносную природу укреплений. Навесные бойницы коварно прятались в головах декоративных горгулий, а над стоящими на бастионах жаровнями лениво клубился дымок. Точность размещения выступающих башенок и сторожки у ворот гарантировали, что при необходимости каждый ярд каменистой земли перед стенами превратится в смертельную зону, покрываемую огнем лучников и пушек.

Описания Тугенхейма было явно недостаточно для того, чтобы судить о здешних фортификационных сооружениях, но по собственному горькому опыту Каспар знал, что нападающий заплатит страшную кровавую дань, штурмуя эти стены.

Вымощенная булыжником тропа взбиралась на Гору Героев, к. широкому мосту, пересекающему глубокий ров, и вела дальше, к воротам из толстых бревен, обрамленных темным железом; ворота защищали стрелки, наблюдающие за подъезжающими через бойницы.

Хотя Каспар уже сражался в Кислеве, раньше ему никогда не выпадало случая посетить столицу, но, едва увидев стены города, он сразу мог сказать, насколько хороши здешние укрепления. Эти стены наверняка самые прочные из всех, на какие только падал его взгляд, или, по меньшей мере, по надежности они могут сравниться с Нулном или Альтдорфом. Однако, в отличие от вышеупомянутых городов, стены Кислева были гладкими, точно поставленная вертикально неподвижная вода пруда, как будто камень их превратился в стекло под воздействием немыслимого жара.

Возможно, самой распространенной темой скучнейших песен бардов и трубадуров Империи была Великая Война с Хаосом, мифическая эпопея, повествующая о прошлых временах, когда орды северных племен осадили этот могучий город, еще не поддержанный союзом эльфов, гномов и людей. Это была восторженная история о героизме и жертвенности, сильно, впрочем, приукрашенная за минувшие столетия. Чаще всего наиболее впечатлительные рассказчики добавляли, что бесчисленные силы Темных Богов заставили незыблемые каменные стены течь, словно расплавленный воск. Большинство ученых отметали этот рассказ как чистейший вымысел, но, глядя на стены города, Каспар готов был поверить в любые, самые замысловатые фантазии.

— Сэр? — раздался за его спиной голос, вырвавший Каспара из задумчивости.

Позади него стояла черная, забрызганная грязью карета, украшенная золотым крестом, гербом Нулна. Хмурый старик, чья морщинистая кожа напоминала грубую поверхность скалы, восседал на козлах, сжимая в своей единственной руке поводья четверки лошадей. Чуть дальше обнаружилось четыре крытые телеги — их содержимое и пассажиров защищали промасленные холстины. Возницы ежились от холода, и лошади нетерпеливо переминались в вязкой грязи дороги. В двух последних повозках с жалким видом сгрудились шестнадцать юношей, копьеносцев и слуг гигантов рыцарей в сверкающих доспехах, окруживших маленький караван. Рыцари ехали верхом на широкогрудых жеребцах Аверланда, облаченных в расшитые попоны; вряд ли какое-то из животных было ниже шестнадцати локтей. Грозная сила буквально окутывала рыцарей в доспехах, точно плащ: убедительная демонстрация мощи армий Империи. Тяжелые пики гордо глядели в небеса, пурпурные, золотые и лиловые вымпелы, укрепленные под их железными наконечниками, трепыхались на ветру.

Решетчатые забрала скрывали лица людей, но в царственной осанке рыцарей, всех до единого, никто бы не усомнился. На их плечи были наброшены шкуры пантер, а на шесте над головами рыцарей шумно хлопали штандарт Империи и личный стяг Каспара.

— Прости, Стефан, — сказал Каспар. — Я восхищался укреплениями.

— Да уж, скорей бы нам оказаться внутри, — проворчал Стефан Рейджер, самый старый и самый верный друг Каспара. — Я продрог как собака, да и твоим старым костям этот холод не на пользу. И зачем только ты настоял на верховой прогулке, когда есть такая отличная карета. Дурацкая трата времени, вот что я скажу.

Рыцарь, скакавший возле кареты, повернул голову — несмотря на опущенное забрало, его недовольство фамильярностью Стефана было очевидно. Большинство аристократов Империи приказали бы выпороть своего слугу, заговорившего подобным тоном, но Стефан много лет сражался бок о бок с Каспаром, так что никому из них и в голову не приходило блюсти всякие смехотворные формальности.

— Полегче со «старыми», Стефан, ты попадешь в храм Морра раньше меня.

— Что ж, все возможно, только я-то сохранился куда лучше. Я как то тайлинское вино — с годами только крепчаю.

— Если ты имеешь в виду, что становишься все больше похож на винный уксус, старина, тогда я абсолютно с тобой согласен. Но ты прав, нам надо внутрь, скоро стемнеет.

Шпоры Каспара вонзились в бока лошади, руки потянули поводья в сторону городских ворот. Передний рыцарь тоже пришпорил коня, и они вместе с Каспаром пересекли широкий каменный мост, ведущий к воротам. Рыцарь поднял забрало, открыв точеное аристократическое лицо, изборожденное глубокими морщинами тревог и опыта. Каспар хлопнул рыцаря по пластине наплечника рукой в перчатке.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Курт, — сказал он.

Курт Бремен, предводитель рыцарей, обвел взглядом воинов на крепостной стене, заметил нескольких явно умелых лучников и нахмурился.

— Все, на что я надеюсь, — ответил Бремен со своим резким альтдорфским акцентом,- это что никто из этих солдат наверху не спустит тетиву. То, как вы позволяете младшим по званию обращаться к вам, не моя забота. Моя первоочередная и единственная задача, посол фон Велтен, — проследить, чтобы вы благополучно заняли свой пост.

Каспар кивнул, игнорируя косвенное презрение Бремена к его текущей задаче, и тоже досмотрел вверх.

— Ты не слишком-то высокого мнения о солдатах Кислева, а, Курт? Я командовал многими из них в бою. Они дики, это правда, но они — люди чести, они храбры и отважны. Их крылатые уланы ничем не уступают любому рыцарскому ордену Империи…

Голова Бремена дернулась, губы скривились в ухмылке, прежде чем он понял, что попался на приманку. Он отвернулся, снова принявшись озирать стены, и неохотно кивнул.

— Возможно, — признал он. — Я слышал, что их уланы и конные лучники яростные, хотя и бесшабашные воины, но остальные — просто ленивые подонки, сплошные отбросы. Я скорее доверю защищать свой фланг вольным разбойникам.

— Тогда тебе надо многое узнать о кислевитах, — фыркнул Каспар и, подстегнув коня, ускакал вперед.

Ворота, подвешенные на хорошо смазанных петлях, широко распахнулись, и Каспар обнаружил за ними человека с самыми длинными и густыми усами из всех, что ему приходилось видеть. Поверх ржавой кольчуги он носил потертую меховую накидку, в которой напоминал стоящего на задних лапах медведя, и какие-то жеваные обмотки на тощих, будто куриных, ногах. Позади него стоял отряд солдат в доспехах, с арбалетами и копьями наперевес. Стражник оценивающе зыркнул на Каспара, а затем взгляд его скользнул по карете и повозкам за спиной посола.

— Нья даест ва? — рявкнул он, наконец; привратник был совершенно пьян.

— Нья кислеварин, — ответил Каспар, качая головой.

— Ты кто? — ухитрился проговорить мужик на искаженном почти до неузнаваемости рейкшпиле.

Бремен открыл было рот, но Каспар жестом остановил его и спешился, оказавшись рядом с привратником. Глаза мужчины, затуманенные и красные, с трудом фокусировались на Каспаре. Запах его зловонного, несвежего дыхания бил Каспару прямо в нос.

— Меня зовут Каспар фон Велтен, я новый посол при дворе Ледяной Королевы Кислева. Я требую, чтобы ты и твои люди освободили проход и впустили моих сопровождающих в город.

Каспар вытащил из-за отворота перчатки свиток с выдавленным на восковой печати Имперским орлом и помахал им перед испещренным синими прожилками носом сторожа.

— Ты меня понимаешь?

На краткий миг в голове привратника прояснилось, он заметил рыцарей, трепыхающийся на ветру флаг и подался назад, неопределенно махнув рукой солдатам позади себя, — те тут же с удовольствием отступили в тепло сторожки. Каспар убрал свиток и быстро вскочил обратно в седло. Привратник в меру подточенных выпивкой сил попытался отдать честь, и Каспар не смог сдержать улыбки, услышав его слова:

— Хорошо пожаловать в Кислев.

II

Вынырнув из тьмы, царящей под воротами Кислева, Каспар заморгал. Перед ним лежала мощеная площадь, наполненная рыночными лотками и вопящими торговцами, воздух точно загустел от запаха рыбы и громогласной ругани. В центр вели три улицы, но и они задыхались, забитые народом и вьючными животными. Каспар втянул в себя едкий аромат суетливого города. Здания здесь были построены на совесть, из камня, с крытыми черепицей крышами. За его спиной заскрипели колеса кареты, и он отвел лошадь в сторону, пропуская Стефана.

— Значит, вот он какой, Кислев, — безразлично заметил старик. — Смахивает на Мариенбург. Слишком тесный, слишком шумный и слишком вонючий.

— Жаловаться будешь позже, Стефан. Я хочу добраться до посольства прежде, чем наш подвыпивший друг известит власти о моем прибытии.

— Тьфу! Этот пьяный дурак наверняка уже забыл нас.

— Может, и нет, в любом случае осторожность не повредит, — сказал Каспар. Он повернулся в седле, подозвал Курта Бремена и махнул рукой в направлении трех улиц. — Ты здесь был раньше, Курт. Какой кратчайший путь до посольства?

Предводитель рыцарей указал на центральную дорогу:

— Этот. Громадный проспект тянется через весь город к площади Героев. Посольство расположено за высоким храмом волчьего бога.

Каспар рассмеялся:

— Они пытаются показать нам носы даже планировкой своего города, размещая посольство нации Сигмара позади храма Ульрика. О, они хитрые, эти кислевиты! Ладно, поехали. Уверен, посол Тугенхейм будет безмерно счастлив видеть нас.

Телеги и карета медленно поползли по Громадному проспекту. Улицы кишели торопящимися по своим делам людьми, одетыми в толстые меховые плащи и шапки-колпаки. Выглядели кислевиты энергичными, даже агрессивными, ростом они были ниже большинства народов Империи, но держали себя очень гордо. Здесь и там Каспар видел зловещие, чванливые фигуры, облаченные в меха и доспехи, которые напоминали скандинавских всадников, свирепствовавших в прибрежных поселениях близ Моря Когтей. Бремен и рыцарь со штандартом рассекали океан сердито зыркающих на них кислевитов широкими грудями своих боевых коней, а Каспар и остальные следовали за ними.

Вдоль сточных канав и на перекрестках сидели безногие и безрукие нищие, выпрашивающие милостыню; размалеванные шлюхи, не стесняясь, демонстрировали себя. Город источал тяжелый дух отчаяния и безнадежности. «Как и любой другой город Старого Света в эти дни», — подумал Каспар.

Войны последних лет принесли невзгоды и тяготы во все уголки мира, навсегда изменив ландшафт Империи и Кислева. Поля Остермарка, Остланда и Южного Кислева лежали вытоптанные, опустошенные походами армий, и голод бродил по земле, как алчный убийца. После сокрушительного поражения при Аахдене, десятки тысяч кровожадных представителей северных племен хлынули к имперскому Вольфенбургу, окружив его. Надежды нации Каспара теперь держались на том, что этот великий северный город продержится до зимы, когда вражеские войска станут умирать от голода и холода. Но если он падет раньше, дорога на юг, к Альтдорфу, неизбежно откроется.

Орды беженцев, тысячи людей, устремились на юг, спасаясь от армий северян, оставляя города и поселения призракам. Это были суровые времена, но было в них и еще кое-что — неоспоримое напряжение, не имеющее ничего общего с боем барабанов войны, люди словно не желали находиться на открытом воздухе дольше, чем необходимо… Странно.

Мелькнувшее впереди на улице цветное пятно привлекло взгляд Каспара, и он увидел блестящую темно-зеленую карету, едущую навстречу. Выглядела она старомодной, но величественной, и Каспар заметил, что кислевиты радостно, без ворчания, сопровождавшего его собственный путь, освобождают дорогу перед экипажем. Лакированные дверцы украшал герб, изображающий коронованное сердце; когда карета проезжала мимо, Каспар мельком заметил в открытом окошке женщину с черными как вороново крыло волосами. Она кивнула Каспару, а он вытянул шею, провожая экипаж, удаляющийся туда, откуда они только что прибыли. Вскоре карета, двигаясь вдоль городских стен, исчезла из виду, завернув за угол.

Внимание Каспара, погрузившегося в размышления о том, кем может быть эта женщина, снова переключилось на дорогу, и тут же он резко натянул повод, останавливая коня, чтобы не задавить выскочившего прямо перед ним человека в черной сутане. Одежда человека свидетельствовала о том, что это один из священников Кислева, но лицо духовника светилось безумием, что совершенно не понравилось Каспару. Он уважительно прикоснулся к шляпе и направил лошадь влево, чтобы обогнуть мужчину, но тот снова преградил путь Каспару. Не желая проблем с местной церковью, Каспар выдавил улыбку и опять повернул коня. И вновь священник заступил ему дорогу.

— Тебя будут судить! — хрипло вскричал он. — Гнев Мясника падет на тебя! Он вырвет твое сердце и проглотит его, как леденец, а органы будет смаковать и обсасывать!

— Эй, ты, парень! — рявкнул Курт Бремен, заслоняя Каспара. — Займись своим делом. У нас нет времени на болтовню с тобой. Иди отсюда! Прочь, прочь!

Священник ткнул длинным, покрытым коркой грязи пальцем в рыцаря.

— Храмовник Сигмара, твой бог тебе здесь не поможет,- презрительно усмехнулся он.- Нож Мясника вспорет тебе живот с такой же легкостью, как его зубы сдерут плоть с твоих костей!

Бремен наполовину вытащил меч из ножен, многозначительно продемонстрировав чумазому священнику сверкающий клинок. Человек плюнул на землю под ноги коня Бремена, повернулся и шустро рванул прочь от рыцаря. Вскоре толпа поглотила его, и Бремен позволил мечу скользнуть обратно в ножны.

— Псих, — фыркнул он.

— Псих, — согласился Каспар, и они поехали дальше.

Громадный проспект оказался длинной улицей, на нем сосредоточились все виды ремесел и торговли. Продавцы в палатках зазывали прохожих, лоточники, как разбойники, кидались за убегающими жертвами, облаченные в меха горожане фланировали туда-сюда. Большинство мужчин щеголяли бритыми головами, на макушках которых оставляли по пучку волос, и длинными, висящими усами. Женщины носили простые шерстяные платья, богато расшитые шали, платки из козьей шерсти и отороченные мехом накидки.

Постепенно улица расширились, действительно превратившись в проспект с тянущимися по сторонам рядами таверн, наполненных пирующими людьми, распевающими воинственные песни и размахивающими боевыми топорами. Когда Каспар и его свита проезжали мимо, рев становился оглушительным, а пики угрожающе накренялись в сторону рыцарей. Проспект продолжал расширяться, пока не влился в выложенную гранитными плитами главную площадь, центр города — площадь Героев. Гигантские статуи давно почивших царей стояли вдоль периметра площади, а саму площадь окружали украшенные резьбой дома из красного камня, с узкими окнами и высокими заостренными крышами, увенчанными башенками с куполами-луковицами.

Но как ни впечатляющи были здания вокруг площади, они казались лишь бледными тенями величественного строения, возвышающегося на противоположной стороне, дворца царицы, Ледяной Королевы Катерины Великой. Могучая крепость тянулась к небесам ярусами белокаменных башен и украшенных яркими гирляндами бастионов; остроконечные шпили стремились ввысь, окружая огромный позолоченный купол. От такой красоты перехватывало дыхание, словно гигантская ледяная скульптура вздымалась из земли, и Каспар ощутил какое-то новое уважение к кислевитам. Ведь не могут же люди, воздвигшие подобное великолепие, все до одного быть жестокими и дикими?

Опустив взгляд и вернувшись к действительности, он направил лошадь к храму Ульрика, массивному строению из белого камня со стерегущими черные деревянные двери статуями свирепых волков. Со ступеней на них недоуменно и насмешливо взирала группка священников в черных балахонах.

Центр площади был отведен под большой газон, по которому перед толпой потенциальных покупателей кругами водили пони, маленьких выносливых лошадок, привычных к суровому климату Кислева и весьма распространенных здесь, но уступающих в скорости галопа вскормленным отборным овсом лошадям Империи. Даже издалека Каспар заметил, что многие пони сильно раскачиваются на ходу. Таким осталось не больше шести месяцев жизни, — по крайней мере, по прошествии этого срока они станут совершенно бесполезны.

Вдоль стены храма волчьего бога тянулась узкая улочка, укутанная густыми тенями возвышающихся по обеим ее сторонам зданий.

Каспар подождал, когда карета и повозки нагонят его, а затем направился по пустынной на вид боковой улочке. Она вывела его на широкий двор с бронзовым, покрытым зеленоватой патиной фонтаном в центре. Грязная, бурая жидкость, булькая, толчками вырывалась из сосуда, поддерживаемого маленьким ангелом, наполняя чашу фонтана.

За старым фонтаном и ржавой железной изгородью находилось посольство Империи.

Ознакомившись по пути из Нулна с письмами посла Тугенхейма, Каспар ожидал, что здание посольства окажется несколько обветшавшим, но ничто не могло подготовить его к зрелищу полного упадка и запущенности, которое предстало перед ним. Окна здания были заколочены досками, каменная кладка потрескалась и осыпалась, а поперек дверей кто-то из кислевитов намалевал краской нечто неразборчивое. Если бы не два стражника с алебардами, Каспар подумал бы, что дом заброшен.

— Молот Сигмара! — выругался Бремен, приведенный в смятение видом посольства.

Каспар чувствовал, что в нем поднимается волна ярости, готовая обрушиться на Андреаса Тугенхейма, человека, на смену которому он прибыл. Позволить аванпосту Империи прийти в такое состояние, пасть так низко — это непростительно. Он въехал на территорию посольства через открытые ворота с провисшими створками; стражники заметили его присутствие только тогда, когда он уже приблизился к зданию. Каспар не получил ни малейшего удовлетворения от тревоги, исказившей лица охранников, когда они увидели Рыцарей Пантеры и развевающийся над ними флаг Империи.

Если бы он не был так зол, то рассмеялся бы, наблюдая за их жалкими попытками привести в порядок поношенную униформу и вытянуться по стойке смирно. Вероятно, они еще не догадались, кто перед ними, но сообразили, что тот, кто заслужил право нести знамя Империи и кого сопровождают шестнадцать Рыцарей Пантеры, наверняка человек, с которым не стоит шутить.

Он остановился перед дверью и кивнул Курту Бремену, тот спешился и подошел к перепуганным стражникам. Лицо рыцаря застыло, словно каменное, когда он критически разглядывал двоих охранников.

— Стыдитесь, — начал он, — посмотрите только на состояние своего оружия и доспехов! Я немедленно пошлю вас на гауптвахту!

Бремен вырвал из рук нерадивого стража алебарду и большим пальцем проверил зазубренное тусклое лезвие. Тупое.

Он предъявил оружие охраннику и покачал головой.

— Если бы я попытался ворваться в здание, как ты остановил бы меня?! — рявкнул он. — И чем? Вот этим? С таким лезвием ты не прорубил бы себе дорогу даже сквозь альтдорфский туман! А ты, ты, взгляни-ка на ржавчину на своем нагруднике!

Бремен перехватил алебарду и резко ткнул концом древка в грудь охранника. Проржавевший насквозь металл хрустнул, точно яичная скорлупка.

— Вы — позор Империи! Я еще поговорю с командующим вами офицером. А сейчас я отстраняю вас от службы!

Стражники, потупив глаза, съежились под словесной бурей. Бремен повернулся к своим рыцарям:

— Вернер, Освальд, занять пост у двери! Никого не впускать без моего ведома.

Каспар спрыгнул с лошади и встал рядом с Бременом. Он ткнул пальцем в одного из часовых и сказал:

— Ты. Проводи меня к послу Тугенхейму. Немедленно!

Человек поспешно кивнул и распахнул двери посольства. Когда он исчез в проеме, Каспар обратился к Курту Бремену:

— Ты и Валдаас пойдете со мной. Остальных оставь здесь присматривать за повозками. Нам придется кое-чем заняться.

Бремен отдал приказ рыцарям и последовал за Каспаром и стражником внутрь.

III

И внутри посольство провоняло запустением, небрежность и опустошенность чувствовались здесь еще сильнее, чем снаружи. Гостей встретили голые, обшитые досками стены, вытертый паркет, с которого, очевидно, когда-то сорвали ковер. Часовой неохотно зашагал вверх по широкой лестнице, Каспар, Бремен и Валдаас следовали за ним. Страж истекал потом. Каждое его движение было каким-то вороватым и нервным. Как и на первом, на втором этаже посольства не наблюдалось никакого убранства. Они прошли по широкому коридору, невольно громко топая по голым половицам, и, в конце концов, оказались возле двери, покрытой затейливой резьбой.

Охранник показал на дверь и, заикаясь, пролепетал:

— Это кабинет посла. Но он… ну, у него гость. Думаю, он предпочел бы, чтобы его не беспокоили.

— Значит, сегодня не его день, — фыркнул Каспар, поворачивая ручку и рывком открывая дверь.

Он вошел в комнату настолько роскошную, насколько убогим было остальное здание. У одной стены возвышались огромный дубовый письменный стол и застекленный шкафчик с напитками, у другой, напротив зажженного каменного камина, стояли два шикарных кожаных кресла. В этих креслах сидели два человека, один из которых, грузный, смуглый, с висящими усами, несомненно, был кислевитом. Он наслаждался ароматом налитого в бокал бренди и сигарой, поэтому взглянул на Каспара и рыцарей с весьма умеренным интересом. Второй мужчина, тонкий как хлыст, в красно-синем камзоле, вскочил со своего места; лицо его напоминало сейчас маску притворного бешенства.

— Именем Сигмара, кто вы такие?! — требовательно спросил он пронзительным голоском. — Какого дьявола вы делаете в моих личных покоях?! Убирайтесь, да будут прокляты ваши очи, или я позову стражу!

— Давай, Тугенхейм, зови, — невозмутимо отозвался Каспар, — если это все, что ты можешь сделать. Сомневаюсь, что оружие хотя бы одного из десяти твоих людишек не рассыплется в прах, столкнувшись с броней моих рыцарей.

Бремен шагнул вперед, положив руку на рукоять меча. Посол Тугенхейм побелел как полотно при виде двоих вооруженных рыцарей и шкур, накинутых на их плечи. Он скосил глаза на сидящего человека и облизал губы.

— Кто вы?

— Рад, что ты спросил, — сказал Каспар, протягивая Тугенхейму тот же самый свиток, который он недавно показывал привратнику. — Мое имя Каспар фон Велтен, и это все объяснит.

Тугенхейм взял документ, сломал печать и быстро просмотрел содержание текста. Читая, он качал головой, губы его безмолвно шевелились.

— Я могу ехать домой? — прохрипел он, задыхаясь, и тяжело рухнул в свое кресло.

— Да. Ты отозван в Альтдорф и должен покинуть эту страну сразу, как только соберешь свое имущество. Настают темные времена, Андреас, и я не думаю, что ты готов встретиться с ними.

— Нет, — горько согласился Тугенхейм. — Но я пытался, я правда…

Каспар заметил, что Тугенхейм то и дело кидает унылые взгляды на сидящего кислевита, и, переключив внимание на этого дородного мужчину, спросил:

— Сэр, не будете ли вы так любезны и не доставите ли мне удовольствие, назвав свое имя?

Человек поднялся, и Каспар вдруг осознал, насколько тот огромен. Мужчина этот обладал широченными медвежьими плечами и налитыми, рельефными мускулами. Живот, правда, вяловат, но физическое превосходство этого великана неоспоримо. Бремен подвинулся ближе к Каспару, угрожающе уставившись на мужчину, который снисходительно ухмыльнулся рыцарю.

— Конечно. Я Василий Чекатило, друг посла.

— Теперь посол я, и я никогда не слышал о тебе, Чекатило. Так что, если у тебя нет ко мне никакого дела, боюсь, я вынужден просить тебя покинуть помещение.

— Ты мал, но говоришь славно, — пробасил Чекатило. — Особенно когда за твоей спиной стоят эти сияющие солдаты.

— А ты — жирный толстяк, не понимающий простых просьб.

— Ты меня оскорбил, — расхохотался Чекатило.

— Да, — кивнул Каспар. — Оскорбил. И что?

Чекатило ухмыльнулся и наклонился к нему:

— Я не из тех, кто забывает оскорбления, фон Велтен. Я могу быть хорошим другом тем, кто помнит об этом. Глупо с твоей стороны превращать меня во врага.

— Ты угрожаешь мне в моем собственном посольстве?

— Не совсем… посол, — улыбнулся Чекатило, осушил до дна бокал бренди и затянулся сигарой.

Он выдохнул дым в лицо Бремена и засмеялся, когда окутанный голубоватым облаком рыцарь поперхнулся. Затем он небрежно уронил окурок на пол и вдавил его в ковер тяжелым сапогом.

Каспар шагнул к Чекатило и прошипел:

— Убирайся отсюда. Живо!

— Как пожелаешь, — хмыкнул Чекатило. — Но предупреждаю тебя, в Кислеве я человек могущественный. Лучше тебе не забывать об этом.

Чекатило протиснулся мимо Курта Бремена к двери и издевательски отсалютовал ему, прежде чем со смешком удалиться. Каспар проглотил подступивший к горлу ком гнева и повернулся к Валдаасу, показав на Тугенхейма:

— Проводи господина в его покои, и пусть твои слуги помогут ему упаковать вещи. Он останется здесь, пока мы не организуем его отправление обратно в Альтдорф.

Рыцарь отдал честь командиру и махнул Тугенхейму, приглашая того следовать за ним. Тугенхейм поднялся с кресла.

— Я не завидую тебе, фон Велтен. Это место — рай для бандитов и воров, здесь царят такой произвол, беспорядок и непочтение к закону, что после заката никто не осмеливается гулять по улицам без многочисленных сопровождающих.

Каспар кивнул и сказал:

— Тебе пора, Андреас.

Тугенхейм слабо улыбнулся:

— На все воля великого Сигмара.

С этими словами он вслед за Рыцарем Пантеры вышел из комнаты.

Каспар опустился в кресло и обеими руками потер лоб. Бремен встал возле камина и снял шлем, сунув его под мышку.

— Что теперь, посол?

— Мы приведем здесь все в порядок и сделаем так, чтобы пост стал достоин Империи. Приближается война, и мы должны быть готовы к ней.

— Непростая задачка.

— Да, непростая, — согласился Каспар, — но именно поэтому меня и прислали сюда.

IV

Когда Каспар отложил перо и внимательно перечитал то, что только что написал, уже наступила ночь. Вроде все верно; не желая допустить промаха и размазать чернила, он присыпал лист песком, затем осторожно свернул бумагу и запечатал свиток каплей красного воска. Прижав к мягкому сургучу печатку с двухвостой кометой, он отложил письмо в сторону.

Со скрипом отодвинув кресло, он тяжело поднялся из-за стола и подошел к окну, принявшись разглядывать улицу внизу. Завтра один из Рыцарей Пантеры доставит письмо посла в Зимний Дворец, в котором он просил об аудиенции Ледяной Королевы и возможности официально представиться двору и царице. Он лишь надеялся, что какой бы вред ни причинил Тугенхейм за то время, что он исполнял обязанности посла, это не вынудит царицу предвзято судить о нем, Каспаре.

Он не слишком много точно знал о том, что творилось в Кислеве, однако, учитывая состояние посольства и пустые сундуки казны, становилось ясно, что Чекатило вымогал у Тугенхейма деньги, возможно шантажировал его. Андреаса Тугенхейма вообще не следовало назначать в Кислев, ведь это боевой пост, а этот человек не обладал ни темпераментом, ни силой, чтобы занимать его.

Когда войска шагают по Старому Свету, храбрые и стойкие люди стремятся участвовать в надвигающихся боях, им это просто необходимо. Вот власти Альтдорфа и решили, что Тугенхейм ни на что не годится и его надо заменить. Первый же удар по Империи непременно затронет Кислев, а вскоре соотечественники Каспара стройными рядами двинутся на север, к этой уединенной, продуваемой всеми ветрами стране. Тем, кто понимает, что такое война, потребуется убедиться, что они способны драться бок о бок с кислевитами, и Каспар знал, что годы его службы в армиях Карла-Франца сделали его идеальным кандидатом на пост посла. Или, по крайней мере, он надеялся, что это так. В искусстве войны он был знатоком, но тонкости и этикет придворной жизни оставались для него загадкой.

Когда-то давно жена Каспара, Мадлен, заботилась о том, чтобы он постоянно посещал королевский двор Нулна. Она лучше, чем он, понимала ценность покровительства графини-выборщицы Эммануэль фон Лейбовиц и, несмотря на его протесты, таскала мужа на каждый из ее легендарных костюмированных балов, на каждый званый ужин. Его рассказы о боях и походной жизни всегда бросали изнеженных и утонченных придворных в дрожь, сделав Каспара популярным гостем во дворце, пусть он и ходил туда лишь по принуждению.

После смерти Мадлен Каспар удалился от придворного общества, проводя все больше и больше времени в одиночестве в доме, который внезапно стал слишком большим и пустым. Приглашения во дворец продолжали прибывать, но Каспар исполнял только те обязанности, которые должен был исполнять, и все.

Но весть о его репутации распространилась гораздо дальше, чем он догадывался, и, когда из дворца графини пришло письмо, в котором Каспару предлагали занять пост посла, он понял, что отказаться не может.

Через неделю Каспар уже выехал в Кислев.

Он вздохнул, задернул тяжелые портьеры, закрыв окно, и направился к потрескивающему камину.

Оглушительный стук резко распахнувшейся двери вывел его из состояния меланхолической задумчивости — Каспар обернулся и потянулся к мечу. Дверной проем заполняла массивная фигура с чудовищной седой бородой, сжимающая в руке бутыль с некой прозрачной жидкостью. Грузный человек вошел в комнату и поставил бутылку на стол возле кожаных кресел.

— Именем Тора! — рявкнул он.- Мне передали, что к нам прибыл новый посол, но никто не сказал, что он такой урод!

— Павел! — рассмеялся Каспар, и человек шагнул к нему.

Великан притянул к себе посла, стиснул его в могучих объятиях и тоже от всего сердца расхохотался. Каспар хлопнул старого приятеля по спине и почувствовал, как волна облегчения омыла его. Павел Коровиц, друг и соратник еще по армии, отпустил его и обвел взглядом с головы до пят. Безжалостный боец, во время северных войн Павел был верным товарищем Каспара и спасал его жизнь бессчетное число раз — Каспар даже не помнил, сколько именно.

— Возможно, ты бы выглядел менее безобразно, если бы я напился, а?

— Но ты уже пьян, Павел.

— Вот еще! — возмутился гигант. — Сегодня я выпил всего две бутылки!

— Но ты же на этом не остановишься, не так ли?

— Чего? Когда я скачу в бой, я должен выпить очень и очень много!

— Я помню, — сказал Каспар, поднимая бутылку. — Твои уланы когда-нибудь воюют трезвыми?

— Воевать трезвыми! Не будь дураком, парень! — взревел Павел, вырывая бутыль из рук Каспара. — Ни один долган никогда не отправлялся драться трезвым! Давай-ка выпьем вместе кваску, как в старые времена!

Он содрал зубами жестяную крышку, выплюнул ее в камин и сделал огромный глоток, после чего протянул бутылку Каспару.

— Рад видеть тебя снова, дружище!

Каспар отхлебнул гораздо более сдержанно и, закашлявшись, передал бутыль назад.

— Ха! — рассмеялся Павел. — Кто размяк, тот уже не солдат! Что, не можешь пить, как старина Павел, э?

Каспар, между спазмами кашля, выдавил:

— Возможно, но, по крайней мере, я никогда не стану таким жирным, как старина Павел. Сейчас никакая лошадь не поднимет твою тушу.

Павел похлопал по своему круглому брюху и глубокомысленно кивнул:

— Да, тут ты прав. Но Павлу на это начхать. Теперь Павел сам поднимает лошадь. Но довольно! Пойдем, выпьем. Нам с тобой еще многое предстоит.

— Отлично, — ответил Каспар, осознав, что ночь серьезной пьянки неминуема. — Не думаю, что сегодня я еще что-то сделаю в посольстве. А кстати, ради Сигмара, что ты тут делаешь? Я думал, ты отправился домой, в свою станицу Ямовию, разводить лошадей.

— Тьфу! Мне сказали, что я неумеха неуклюжий, и не пожелали, чтобы я возвращался! Павел поехал в город, и его дядька Дростя нашел ему работу в посольстве, в качестве, так сказать, вознаграждения за годы верной службы в армии. Меня называют кислевитским посредником имперского посла. Звучит внушительно, а?

— О да, очень внушительно. А что это означает на самом деле?

Павел ухмыльнулся:

— С этим бесхребетным дураком Тугенхеймом это означало, что я могу целый день пить, а потом валиться спать в своем кабинете, а не в вонючей палатке где-то в степи. Идем! Выпьем у меня дома. Будешь моим гостем, пока не избавишься от Тугенхейма!

Каспар видел, что его старый соратник не примет отказа. Он улыбнулся; возможно, и впрямь будет лучше нагнать Павла и вспомнить старые деньки. Кроме того, он не желал оставаться в этом помещении, пока Тугенхейм не покинет посольства, и перспектива остановиться в таверне его тоже не радовала.

Каспар положил руку на плечо Павла:

— Пойдем, дружище. Надеюсь, у тебя дома еще много кваса.

— Об этом можешь не беспокоиться, — заверил его Павел.

V

Каспар отхлебнул квасу, а Павел одним махом опорожнил очередной кубок с крепким зельем. Приверженность улана квасу вошла в легенду, и, кажется, годы не ослабили его способности поглощать этот напиток. Каспар начал ощущать действие алкоголя, хотя вот уже более часа вертел в руках один бокал, посасывая из него спиртное. На полу валялись две пустые бутылки, а его товарищ к этому времени напился вдрабадан. Они сидели перед очагом на кухне Павла, дом которого оказался всего в пяти сотнях ярдов от посольства, а аккуратно привязанные повозки и карета разместились во дворе. Стефан отклонил приглашение Павла, предпочтя остаться в посольстве, где он мог начать кое-что приводить в приличный вид, делая здание более респектабельным. Рыцари Пантеры, все, за исключением стоящего снаружи на часах Валдааса, тоже поселились в посольстве. Каспар не завидовал неопрятным местным солдатам, расквартированным там, — они наверняка уже узнали на своей шкуре, что такое ярость Курта Бремена. Павел ухмыльнулся, влил в себя новую порцию кваса и рыгнул. Несмотря на внешнее обличье, Каспар знал, что Павел — человек умный, рассудительный и проницательный. А те немногочисленные письма, которыми они обменялись за последние несколько лет, показывали, что ряд весьма прибыльных контрактов на поставку лошадей армии Кислева сделали Павла Коровица к тому же весьма богатым человеком.

— Так кто такой этот Чекатило? — спросил Каспар.

Павел икнул и нахмурился.

— Очень плохой человек, — ответил он после паузы. — У него ни стыда, ни чести, ни совести. Убийца и вор, через него проходят незаконные делишки в Кислеве. У него повсюду есть свои люди. Все должны платить ему дань, иначе беда. Пожары, побои… Говорят, он убил собственного брата.

— Что же тогда его связывает с Тугенхеймом? О чем они могли договариваться?

— Когда дело касается Чекатило, меня ничем не удивишь. Тугенхейм наверняка продал ему посольство на корню, чтобы расплатиться с долгами. Возможно, посол слишком любил дорогих шлюх, — предположил Павел. — Кто знает, может, Кислеву повезет и Чекатило заберет Мясник?

Слова приятеля неожиданно распалили интерес Каспара:

— Мясник? А кто это? Тут какой-то безумный священник бредил о нем.

— Еще один поганец. Сумасшедший, — мрачно ответил Павел. Он раскурил трубку от огня, горевшего в очаге, и передал ее Каспару.- Никто не знает, кто такой Мясник, да и человек ли он вообще. Он убивает людей, мужчин, женщин, детей, и растворяется в тени. Он вырезает сердца жертв и ест их плоть. Некоторые говорят, что мясо убитых словно бы плавится и стекает с костей. Он погубил многих, и даже чекисты не могут поймать его. Действительно мерзкий тип. Люди боятся.

Каспар кивнул, вспомнив ряд убийств, захлестнувших несколько лет назад Альтдорф, — так называемых зверских убийств. Но тогда маньяка поймал и зарубил один ночной сторож, Клейнденст. — Сколько людей убито?

Павел пожал плечами:

— Трудно сказать. Пара дюжин, а то и больше. Но в Кислеве люди умирают все время. Кто знает, все ли жертвы — работа Мясника? Забудь о нем. Он безумец, и его скоро поймают и повесят.

Каспар допил квас и аккуратно подвинул кубок к Павлу. Затем он встал, потянулся и сказал:

— Ты, без сомнения, прав. В любом случае я устал, а дни предстоят трудные. Завтра утром я хочу встретиться с остальным штатом посольства и предпочел бы сделать это, не страдая от похмелья. Пойду-ка я спать.

— Ты не хочешь бодрствовать до рассвета, распевая песни о войне?! Нет, ты точно размяк, Каспар фон Велтен! — хохотнул Павел, и квас, булькая, полился ему в глотку.

— Может быть, может быть, Павел, но ведь мы оба больше не те юнцы, которыми были, — ответил Каспар.

— Говори о себе, имперец. Павел допьет бутыль и уснет у огня.

— Доброй ночи, Павел, — кивнул Каспар.

Глава 2

I

Наблюдая за разворачивающейся перед ним картиной, Каспар раздраженно покачал головой. Тридцать солдат, облаченных в синие с красным мундиры Альтдорфа, брели к нему пошатываясь; все они запыхались и едва переводили дыхание.

Несмотря на морозец, их красные лица блестели от пота — солдаты завершали пятый круг пробежки вокруг городских стен Кислева. Рыцари Пантеры финишировали почти час назад и стояли по стойке смирно рядом с лошадьми Каспара и Павла, не выказывая ни малейших признаков усталости, — они даже не взмокли.

— Не слишком впечатляющее зрелище, — безо всякой на то нужды заметил Павел.

— Действительно, — проговорил Каспар низким голосом,- эти солдаты и полдня в строю не продержатся. Одна схватка — и они уже корм для воронья.

Павел кивнул и глубоко затянулся зловонной цигаркой, выпустив в небо голубоватое облако дыма.

— Не то что раньше, а?

Каспар позволил себе натянутую улыбку:

— Нет, Павел, не то, что раньше. Люди, с которыми мы сражались бок о бок, были десяти футов ростом и могли одним взмахом алебарды скосить пол вражеского войска! А эти жалкие субъекты и алебарду-то поднимут с трудом, а уж о том, чтобы нанести ею удар, я вообще молчу.

— Ага, — хохотнул Павел, делая внушительный глоток из огромной кожаной фляги. — Я часто размышлял, что же стало с теми людьми. Ты видел хоть кого-нибудь из них?

— Какое-то время я переписывался с Таннхаусом, но потом услышал, что его убили, — он присоединился к отряду наемников, действующему в Арабии.

Павел хлебнул еще.

— Жалко. Таннхаус мне нравился, он и сражался как дьявол, и пить умел славно.

— Проклятый пятидесятилетний дурак! — фыркнул Каспар. — Он же чертовски хорошо знал, что лучше в его возрасте не охотиться за славой. Война — игра молодых, Павел. Она не для таких, как мы.

— Клянусь Ульриком, ты сегодня в скверном настроении, имперец! — пробормотал Павел, протягивая Каспару флягу. — На, выпей.

Не отрывая взгляда от вымотанных солдат, Каспар взял предложенную фляжку и сделал солидный глоток, слишком поздно поняв, что во фляге налит квас, причем чуть ли не вдвое крепче вчерашнего. Огненная жидкость обожгла желудок, к глазам подступили слезы, и посол закашлялся.

— Проклятие, Павел! — выругался Каспар. — Какого черта ты делаешь? Еще нет и полудня!

— Ну и что? В Кислеве хорошо напиваться с утра. Тогда остаток дня уже не покажется таким гадким.

Нахмурившись, Каспар утер рот тыльной стороной ладони и сказал:

— Может, хотя бы ради меня ты попытаешься оставаться трезвым, а?

Павел пожал плечами и забрал свою флягу, но ничего не ответил — солдаты посольства наконец-то дохромали до них и повалились на землю в полном изнеможении. Каспар чувствовал, как его и без того дурное настроение ухудшается с каждой секундой. То, что его предшественник позволил гарнизону докатиться до столь позорного состояния, казалось невероятным, и, будь у Каспара выбор, он бы немедленно отослал их всех до единого обратно в Империю.

Однако с учетом нынешних обстоятельств такой вариант отпадал. Курт Бремен заверил его, что за неделю с момента прибытия в Кислев поднатаскает солдат и приведет в приемлемый вид. Великолепный в своих сияющих, начищенных до блеска доспехах, в шкуре пантеры, элегантно переброшенной через плечо, Бремен разъезжал на коне среди пытающихся отдышаться стражников; лицо его было подобно грозовой туче. И действительно — гром грянул незамедлительно.

— И вы называете себя солдатами?! — взревел он. — Я знавал горничных, у которых выносливости и то побольше будет! Час на бастионах, и вы взмолитесь, чтобы враги вспороли вам животы!

Каспар заметил, что солдатам, если, конечно, они не делали вид, стыдно. Возможно, среди них остались те, кто еще достоин формы Империи.

— Мои рыцари совершили эту маленькую прогулку в полном вооружении, но ни у кого из них лицо не покраснело, как задница тайлинца.

— Мы не тренировались около года, — объяснил чей-то слабый голос.

— Оно и видно,- фыркнул Бремен.- Но с этого момента лентяйничать вам никто не позволит. Я возьмусь за вас лично, и, клянусь, скоро вы все возненавидите меня так, как никого и никогда ненавидели в своей жизни.

— Уже, — буркнул другой голос.

Бремен улыбнулся, но в выражении его лица не было ничего утешительного.

— Хорошо, — прорычал он. — Тогда начнем. Я вас сломаю, втопчу в грязь, заставлю вопить от боли, вы станете просить меня прикончить вас, чтобы больше не мучиться, но я этого не сделаю. Я вас расплющу, а потом, черт возьми, вылеплю лучших солдат, какими только командовал император.

Внимание Каспара переключилось на городские стены — с крепостного вала, нависшего над холмом, лился звонкий смех. Группы солдат-кислевитов слонялись по стене и толпились вокруг дымящихся жаровен, хохоча и показывая пальцами на солдат Империи.

Каспар не простил бы себе, если бы позволил насмешкам продолжаться. Он пришпорил своего мерина и легким галопом проскакал мимо Бремена, остановившись перед лежащими на земле солдатами.

Посол размотал повязанный вокруг шеи шарф и заговорил — слова и дыхание вырывались изо рта вместе с клубами пара.

— Видите этих людей на стенах? — начал он. Каспар не повышал тона, но все солдаты услышали в его голосе выработанную годами привычку командовать. Он повел рукой, как бы очерчивая стену, и продолжил: — Эти кислевиты — воины! Они живут на земле, над которой висит постоянная угроза нашествия существ из ваших самых худших кошмаров. Они должны быть готовы в любой момент сражаться и побеждать. А сейчас они смеются над вами! И они правы, потому что все вы жалкие, никчемные куски дерьма, на которые я не стал бы мочиться, даже если бы вы горели! Вы — худшие солдаты из всех, что были у меня в подчинении, Сигмар свидетель, это меня не смущает.

Слова Каспара были встречены сердитыми взглядами, но он еще не закончил.

— Вы такие, как я сказал, и даже хуже того, — продолжил посол, — но вы такие сейчас. То, какими вы будете, - это нечто совершенно другое. Вы — солдаты императора Карла-Франца, и вы — мои люди, а вместе мы станем тем, чем можно гордиться. Посол Тугенхейм позволил вам запамятовать, что вы — солдаты Империи. Но теперь он отстранен, и за вас отвечаю я. И я не допущу, чтобы вы это забыли!

Каспар снова развернул лошадь, когда неприятный, грубый голос с сильным акцентом фыркнул:

— Все было в порядке, пока ты не появился.

Он взглянул сверху вниз и увидел человека, чьи мускулы давным-давно превратились в студень и чья физиономия носила все признаки долгого злоупотребления алкоголем. Его бородатое лицо презрительно скривилось, став еще безобразнее, кулаки вызывающе уперлись в бедра. Каспар знал этот тип людей; в своей солдатской жизни он встречал бесчисленное множество вариаций подобных личностей.

Он легко выскользнул из седла и изящно приземлился в грязь, ничуть не запачкавшись, передал поводья Курту Бремену и спокойно подошел к нахалу. Еще несколько солдат поднялись на ноги, некоторые подобрались поближе к бородачу, остальные умышленно держались на расстоянии. Каспар понял, что наступил решающий момент; в одну секунду он может победить или проиграть. Курт Бремен тоже осознавал это — он подъехал и остановился за спиной Каспара, но Каспар жестом велел ему отступить. Он должен справиться один.

— Как твое имя? — прошипел посол, оценивающе разглядывая человека, стоящего перед ним.

Тот был высок, но давно потерял форму, а такие большие, мясистые руки — Каспар знал — должны быть подобны кузнечному молоту.

— Мариус Лоеб, — ответил мужчина, обдав посла кислым дыханием и запахом гнилых зубов.

Теперь Лоеб скрестил руки на груди. Каспар видел, что мужчина уверен в поддержке солдат за его спиной. Здесь, в посольстве, им жилось легко, и весь его вид говорил о том, что будь он проклят, коли позволит этому старику все переиначить,

— Лоеб…- протянул Каспар, бросая взгляд на остальных солдат.- Да, герр Коровиц рассказывал о тебе.

При упоминании своего имени Павел улыбнулся и дружески приподнял флягу. А Каспар продолжил:

— Ты пьяница, вор, задира, лентяй и просто никчемный кусок лошадиного дерьма. Ты будешь отослан из города сегодня же.

Лицо Лоеба вспыхнуло, в глазах загорелся огонь праведной ярости. Каспар вовремя заметил движение его руки и успел опередить Лоеба. Он шагнул вперед и впечатал кулак в физиономию Лоеба коротким, тяжелым и экономичным боксерским тычком, так что нос солдата сломался с громким хрустом. Великан пошатнулся, из ноздрей его хлынула кровь, но, к удивлению Каспара, Лоеб устоял на ногах. Зарычав, драчун бросился вперед, замахнувшись на обидчика массивным твердым как камень кулаком. Каспар отступил и нанес удар Лоебу в живот прежде, чем ужасающая правая солдата встретилась с челюстью посла.

Рослый забияка скорчился от боли, но через мгновение продолжил напирать, снова целясь в голову Каспара. Тот уклонился, но костяшки пальцев противника все равно скользнули по виску посла так, что из глаз его посыпались искры. Однако, едва оправившись, он скользнул ближе и провел серию ударов, превращая лицо Лоеба в скользкое месиво. Брызги крови и зубы летели во все стороны, попадая на солдат, собравшихся вокруг дерущихся, которые криками подбадривали обоих бойцов — в равной мере.

Каспар уставал и знал, что скоро поединок выйдет из-под его контроля. Он надеялся уложить Лоеба одним хорошим ударом, но тот не собирался сдаваться. В иных обстоятельствах это можно было бы счесть замечательным качеством солдата, но сейчас…

Один глаз Лоеба заплыл, по лицу его текла кровь. Он почти ослеп, но это, кажется, ничуть не ослабило его. Солдат взревел и попытался пнуть Каспара между ног. Посол шагнул в сторону и нанес удар локтем по щеке противника, почувствовав, как сломалась его скула. Глаза Лоеба остекленели, и он рухнул на колени, а потом упал лицом в жидкую грязь.

Каспар отступил, массируя костяшки пальцев,- в драке он начисто содрал с них кожу.

Он прямо посмотрел в глаза двум мужчинам, стоящим позади Лоеба, и сказал:

— Отнесите этот жирный кусок дерьма в посольство и обработайте его раны. Завтра же он отправится в Империю.

Когда соотечественники посла нагнулись, чтобы подобрать бесчувственного Лоеба, вперед шагнул молодой солдат:

— Сэр?

Каспар убрал руки за спину и подошел к заговорившему. Юноше, худому, с непокорной копной черных волос и правильными чертами лица, было лет двадцать.

— А ты кто? Очередной смутьян? — поинтересовался Каспар.

— Леопольд Дитц, сэр, из Талабекланда, — ответил юноша, не отрывая взгляда от некой точки в пространстве, расположенной над плечом Каспара. — Нет, сэр, я не смутьян. Я только хочу, чтобы вы знали, что не все мы такие, как Лоеб. Здесь есть и хорошие ребята, и мы можем стать лучше, чем были до сих пор. Много лучше.

— Что ж, Леопольд Дитц, надеюсь, ты прав. Мне будет ужасно досадно, если сегодня придется раскроить еще пару черепов.

— Не у всех наших стеклянные челюсти, как у Большого Лоеба, — ответил Леопольд с кривой усмешкой.

Каспар рассмеялся:

— Рад слышать это, сынок. Потому что мне надо научить вас действовать наилучшим образом — ради вашей же пользы.

Он отвернулся от Дитца и показал на солдат, волочащих к воротам верзилу Лоеба.

— Этот человек, — начал Каспар, — был злокачественной опухолью. Он заразил здесь всех и каждого стремлением делать меньше, чем то, на что вы способны, меньше, чем требуют ваши обязанности. Но опухоль удалена, и с этой минуты все пойдет должным образом, вы будете вести себя так, как подобает гарнизону солдат Империи. Я человек тяжелый, но честный, и если вы докажете, что достойны этого звания, то я награжу вас по заслугам.

Каспар вновь повернулся к угрюмому Курту Бремену. Он видел, что Рыцарь Пантеры не одобряет его методов, но как человек, вышедший когда-то из рядовых, он знал, что это — единственный способ завоевать уважение простых солдат. Посол принял от Бремена позолоченные поводья и, вдев ногу в стремя, взлетел в седло.

Павел пригнулся к нему и прошептал:

— Удар кулаком у тебя хорош, но что-то ты с ним осторожничал. Ты что, забыл все, чему учил тебя Павел? Как надо драться с подонками общества? Глаза и пах. Целься в его, защищай свои.

Каспар слабо улыбнулся, сжимая и разжимая кулак. Он уже чувствовал, как распухают пальцы, и знал, что скоро на коже появятся яркие синяки.

— Верзила чуть не сшиб тебя тем ударом в голову, — продолжал комментировать бой Павел.- Возможно, ты и прав. Возможно, ты слишком стар для солдатской жизни.

— Да, он оказался крепким типом, — признал Каспар.

Он натянул черные кожаные перчатки для верховой езды, а Павел хлопнул его по плечу и мотнул головой в сторону городских ворот, возле которых стояли трое всадников, безмолвно взирающих на них.

Каспар заслонил ладонью глаза и посмотрел на маленькую группку, поскакавшую по дороге им навстречу. Два рыцаря в бронзовых доспехах и плащах из медвежьих шкур сопровождали худого человека с аскетическими чертами лица, закутанного в синюю накидку с капюшоном и в кожаном колпаке, прочно сидящем на его голове.

— Кто это?

— Неприятность, — буркнул Павел.

Каспар взглянул на обычно невозмутимого Павла и удивился, заметив враждебное выражение, на краткий миг исказившее лицо друга. Посол дал Бремену знак, чтобы тот продолжал тренировать солдат, и пришпорил лошадь.

— Тогда идем. Встретимся с неприятностью лицом к лицу.

— Господари говорят, друг мой: «Не ищи неприятностей. Они сами быстро найдут тебя», — пробормотал гигант кислевит, направляя своего отягощенного ношей коня следом за Каспаром.

Тощий человек правил гнедым мерином, явно вывезенным из Империи; а тот факт, что он ехал не на пони, говорил сам за себя: несомненно, человек со средствами. В отличие от большинства кислевитов он был чисто выбрит, — впрочем, никакая борода не скрыла бы скривившиеся от отвращения губы, когда взгляд всадника скользнул по бесчувственному Лоебу, и Каспар понял, что незнакомец видел драку.

Человек небрежно поклонился Каспару, проигнорировав Павла, и осведомился:

— Имею ли я удовольствие обращаться к послу фон Велтену?

Каспар кивнул:

— Так и есть, хотя вы ставите меня в неловкое положение. Вы?..

Мужчина, прежде чем ответить, словно бы раздулся под своим широким плащом. Он приподнялся в седле и заявил:

— Я Петр Иванович Лосев, главный советник царицы Катерины Великой, и я приветствую вас на ее земле.

— Благодарю, герр Лосев. Так чем я могу быть вам полезен?

Лосев достал откуда-то из-под складок накидки пергаментный свиток, запечатанный сургучом, с оттиснутым на нем гербом самой Ледяной Королевы, и протянул его Каспару.

— Я принес вам это, — сказал он, — и надеюсь, вы уделите посланию должное внимание.

Каспар взял свиток, сломал печать и развернул красиво написанное на плотной бумаге приглашение, скрепленное королевской монограммой. Оттиснутые золотом буквы письма гласили, что его радушно приглашают сегодня вечером представиться царице на приеме в Зимнем Дворце.

Каспар вновь свернул бумагу и сказал:

— Пожалуйста, передайте царице мою благодарность и сообщите ей, что мы, конечно же, почтем за честь принять приглашение.

Брови Петра Лосева сошлись на переносице — он пребывал в замешательстве.

— Мы?.. — начал было он, но, прежде чем советник сказал еще что-то, Каспар продолжил:

— Мой посредник-кислевит и капитан стражи, без сомнения, с удовольствием присоединятся ко мне этим вечером. Я слышал множество дивных историй о великолепии Зимнего Дворца.

Лосев нахмурился, но ничего не сказал, осознав, что отказать гостям Каспара означало бы нарушить протокол.

— Конечно, — ответил советник, бросив неприязненный взгляд в сторону Павла. — Уверен, царица с радостью примет и их.

Каспар улыбнулся не слишком скрываемому сарказму и сказал в том же тоне:

— Спасибо за доставку приглашения, герр Лосев. С нетерпением ожидаю нашей новой встречи сегодня вечером.

— Взаимно, — отозвался Лосев, приподнял шляпу и дернул поводья лошади.

Он и его эскорт поскакали назад к холму, присоединившись к каравану телег и закутанных в меха крестьян, также направляющемуся в город.

Каспар проводил взглядом Лосева и повернулся к Павлу:

— Полагаю, вы двое знаете друг друга?

— Ну да, раньше мы поддерживали деловые отношения, — неопределенно ответил Павел, ничего больше не добавив.

Каспар отметил это, но решил запомнить и отложить расспросы на потом. Он поднял взгляд на низкое осеннее солнце. Оно все еще ярко сияло, но посол знал, что после полудня уже минуло несколько часов.

— Вечерний прием! Она, черт возьми, могла бы уделить нам немного больше внимания. Я ждал аудиенции целую неделю!

Павел пожал плечами — с тех пор как Лосев исчез из виду, его обычное воодушевление вернулось к нему.

— Она же царица, друг мой. Идем, надо вернуться в посольство и подготовиться. Павел обязан убедиться, что ты предстанешь перед Ледяной Королевой в приличном виде.

Каспар взглянул на свою простую серую рубаху, запыленный плащ и заляпанные грязью сапоги, сообразив, каким деревенщиной он выглядел перед посланцем царицы.

— Полагаю, отклонить приглашение было бы дурным тоном? — спросил он, помахав свитком.

Сама идея показалась Павлу настолько ужасной, что он яростно замотал головой:

— Очень дурным, очень. Ты не можешь отказаться. Этикет требует, чтобы приглашенные к Ледяной Королеве присутствовали на приеме обязательно, вне зависимости от обстоятельств. Даже долг перед мертвыми пришлось бы отложить, ибо траур не освобождает гостя от появления на церемонии.

— И перспектива поесть и выпить задарма не имеет ничего общего с твоим непреклонным требованием, чтобы мы появились на этом треклятом…

— Совсем ничего! — рассмеялся Павел.- Павел лишь хочет удостовериться, что ты ничем не оскорбишь Ледяную Королеву. Если у тебя еще не все волосы серебристые, Павел побелит их рассказом о последнем бедолаге, разочаровавшем царицу. Скажу одно: хорошо, что у его жены уже были дети!

— Тогда идем, дружище, — ухмыльнулся Каспар, тронув повод и направив лошадь шагом к городским воротам. — Я не желаю себе подобной судьбы.

Каспар оглянулся на солдат, которые снова побежали трусцой вокруг городских стен. Он заметил, что Леопольд Дитц держится впереди, рядом с Куртом Бременом, подбадривая других и уговаривая их поднажать. Посол надеялся, что слова молодого солдата — не пустая похвальба. Если он действительно хочет, чтобы его полномочия посла воспринимались всерьез, ему понадобятся бойцы, которыми можно гордиться.

II

Каспар одернул длинный плащ и залюбовался своим отражением в большом напольном зеркале. Он надел черные бриджи, которые заправил в серые кожаные сапоги, и расшитую белую льняную рубаху с простым и строгим треугольным вырезом, а поверх нее — черный сюртук. Верный служитель Империи, с головы до пят, решил он. Несмотря на свои пятьдесят четыре года, он поддерживал себя в форме, поэтому тело посла и сейчас, как в молодости, оставалось жилистым и худощавым.

Тугенхейм отбыл в начале недели, и Каспар сразу занял квартиру бывшего посла, обставив ее заново за свой счет. Жить, конечно, придется не совсем так, как он привык, но пока сойдет.

Вернувшись два часа назад с холода, царящего в городе и за его стенами, он вымылся травяным кислевским мылом со странным, но довольно приятным ароматом, а потом побрился, дважды порезав ножом подбородок. Как это типично, подумал Каспар, что он может бриться каждое утро в полусонном состоянии и ни разу не царапнуть себя, но когда наступает важный момент и требуется безукоризненная внешность, то результат получается такой, что он с тем же успехом мог бы скоблить кожу ржавым топором.

В дверь постучали, и, прежде чем посол успел ответить, в комнату вошел Стефан с цветастым свертком ткани, переброшенным через его здоровую правую руку. Левая кончалась у запястья — лет десять назад вражеская секира отрубила бойцу кисть.

— Ну как, что думаешь? — спросил Каспар.

— О нет, нет, нет! — воскликнул Стефан, бросая пренебрежительный взгляд на наряд Каспара и закатывая глаза. — Ты отправляешься не на похороны, чертов дурень, тебя же будут представлять королеве.

— А что, с моей одеждой что-то не так? — Каспар развел руки в стороны и снова повернулся лицом к зеркалу.

— Ты выглядишь как школьный учитель, — фыркнул Стефан, бросая сверток в кресло у окна.

— Это Кислев, — продолжил он. — Народ тут суровый, но и они не расхаживают каждый день во всем черном. Прием во дворце для кислевитов служит поводом вырядиться как павлины и пощеголять во всем своем блеске с напыщенным видом.

Словно бы подтверждая слова Стефана, дверь распахнулась, и в покои Каспара, ухмыляясь как дурак, ввалился Павел, облаченный в пышные шелка и бархат совершенно безумных цветов. На нем были зеленовато-синий камзол и обтягивающие покачивающееся при каждом шаге брюхо рейтузы, украшенные серебряным узором, перемежающимся с поблескивающими, видимо драгоценными, камешками, нашитыми на ткань. Горностаевая накидка свисала до коленей, а сапоги кто-то умудрился стачать из чудовищно непрактичного белого бархата. Чтобы завершить туалет, Павел навощил свои длинные седые усы и завил их экстравагантными спиралями.

При виде этого зрелища челюсть Каспара отвисла, а Стефан одобрительно кивнул.

— Ну вот, примерно так, — прокомментировал он. — Так ты и должен одеваться при дворе Кислева.

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, — простонал Каспар. — Он же похож на шута!

Лицо Павла вытянулось, и он скрестил руки на груди.

— Лучше быть шутом, чем жрецом Морра, имперец! Сегодня вечером я буду самым привлекательным мужчиной. Женщины зарыдают, когда увидят Павла!

— В этом я не сомневаюсь, — сухо отозвался Каспар.

Павел улыбнулся, предпочтя не заметить ироничного тона, и следующие двадцать минут они провели в жарких спорах — Стефан и Павел пытались убедить посла выбрать более яркие цвета одежды. В конце концов, компромисс был достигнут, и Каспар влез в изумрудно-зеленые штаны и, в качестве уступки хозяевам-кислевитам, надел короткий алый доломан[3] с обшитыми золотом петлями и собольей оторочкой. За плечами болталась совершенно никчемная, по мнению Каспара, пелерина. Слишком маленькая, чтобы согревать, и достаточно неуклюжая, чтобы мешать при ходьбе, она была типичным дополнением наряда кислевской аристократии, абсолютно лишенного каких-либо практических целей.

Наконец Каспар с Павлом спустились к парадному входу посольства, где их уже дожидался Курт Бремен в доспехах, сверкающих, точно отполированное серебро. Рыцарь не надел перевязи для меча, и Каспар видел, что отсутствие оружия раздражает его. При звуке шагов Бремен поднял голову, и посол заметил, как мучительно тот старается сдержаться, чтобы не ухмыльнуться, глядя на их нелепое облачение.

— Ни слова, — предупредил Каспар, когда Бремен открыл забрало.

Небо было уже темным, когда они ступили в холод вечернего Кислева. Часы говорили о том, что еще рано, но ночь опускалась с обычной для севера быстротой, и Каспара пробрал озноб.

— Сигмар их побери, эти тряпки совсем не держат тепла, — прорычал он.

Посол топнул, чтобы чуть-чуть согреться, и быстро сбежал по ступенькам к воротам посольства, где их поджидал лакированный экипаж с открытым верхом. На крошечных козлах восседал великан-кучер с длиннющей бородой, завернутый в широченный плащ, в квадратной красной бархатной шапке. Он неуклюже спустился, распахнул дверцу и отдал честь забирающимся в коляску Каспару, Павлу и Бремену. Затем он вернулся на свой шесток и щелкнул кнутом, умело направив экипаж к площади Героев.

III

Возница правил лошадьми с привычной легкостью, крепко сжимая узкие поводья, казавшиеся в его руках просто тонкими ниточками, и Каспару пришлось признать, что путешествовать в карете действительно довольно приятно. Упряжь, сшитая из нескольких полосок кожи, была почти не видна и придавала лошадям особую элегантность — они бежали, как будто ничем не сдерживаемые, под большой деревянной дугой, мерно покачивающейся впереди экипажа. Если бы Мадлен была жива, ей бы понравилась такая прогулка, и на один краткий тоскливый миг посол вообразил, что жена едет рядом с ним сквозь чужеземную ночь.

Карета стремительно пронеслась по площади, но потом дорога стала взбираться на крутой склон, и коляска поехала медленнее. Экипаж вез их по Урскому проспекту, мимо Усыпальницы святого Алексея Урского. Это массивное каменное строение было святилищем героев Кислева и местом погребения отца Ледяной Королевы, великого царя, самого Радия Боки.

Всю дорогу главная артерия города предлагала на обозрение седокам самые оживленные сцены. По обеим сторонам курсировали более скромные наемные экипажи, влекомые низенькими коренастыми пони и управляемые крестьянами в толстых потрепанных шубах, которые стекались сюда из окрестных степей, спасаясь от наступающих армий северян.

Склон стал более пологим, и перед их взглядами на гребне Горы Героев предстал дворец Ледяной Королевы. За минувшую неделю Каспар уже видел его несколько раз и был ошеломлен величием здания, но ночью, освещенный снизу бесчисленными мощными катайскими светильниками, дворец просто околдовывал своей красотой.

— Великолепно, — прошептал Каспар, когда кучер ловко провел карету через кованые железные ворота, направив ее между двумя рядами вооруженных рыцарей, охраняющих дворцовые земли, в доспехах и шлемах, отлитых в форме рычащих медвежьих морд.

Чем ближе они подъезжали к дворцу, тем внушительнее становились его размеры, а защитные сооружения здесь не уступали городским стенам.

Десятки саней и колясок шеренгой ползли впереди них, высаживая закутанных в меха пассажиров возле черных деревянных ворот дворца и быстро отъезжая, освобождая пространство для следующих. Рыцари на белых конях застыли у входа, наблюдая, как пустые кареты выкатываются за ворота и выстраиваются в ряд на площади, а возницы собираются вокруг гигантских костров, разожженных на больших железных листах специально ради такого случая.

Их кучер снова сполз с козел и молча распахнул дверцу коляски. Каспар и Бремен сошли, не переставая восхищаться мастерством архитектора, создавшего дворец. Павел сунул несколько медных копеек в протянутую ладонь кучера и остановился около двух имперцев, вслед за ними обводя взглядом затейливые резные колонны и фронтон над входом в Зимний Дворец.

— У вас обоих такой вид, точно вы никогда еще не видели дворца. Пойдем-ка внутрь, пока нас не приняли за невежественных селян, — сказал Павел и зашагал к дворцу.

Каспар и Бремен поспешили нагнать Павла, деревянные двери отворились при их приближении, и они вошли во дворец царицы Кислева. Как только гости ступили на мраморный пол вестибюля, двери за ними закрылись.

В просторном холле было тесно — тут прохаживались весело щебечущие молодые женщины и непристойно хохочущие мужчины.

Большинство мужчин здесь являлись офицерами различных родов войск, они были молоды, но их лица свидетельствовали о жестоких боях в северных областях, где они сражались с ордами воинов Кургана. Они носили яркие кители и подбитые мехом доломаны, их доспехи, по-видимому, недавно и спешно чинили, и на всех блестели шлемы с плюмажем, увенчанные серебряной фигуркой медведя, взмахнувшего лапами. Тут и там мелькали командиры подразделений уланов и конных лучников, в красных нагрудниках и зеленых рубахах, а также командиры стрелков, облаченные в длинные туники, ощетинившиеся серебристыми гильзами ружейных патронов.

В толпе бесшумно сновали пажи в ливреях и фрейлины царицы, в длинных светло-голубых, точно чистейший лед, платьях. Они забирали у гостей тяжелые шубы и разносили серебряные подносы, уставленные бокалами с искрящимся бретонским вином. Павел остановил одного из слуг и раздобыл три фужера.

Взяв один из них, посол глотнул вина, смакуя бодрящую свежесть напитка.

— Мы словно очутились в какой-то детской сказке. Здесь так чудесно, — изумленно проговорил Каспар.

— Здесь? — фыркнул Павел, ухмыльнувшись. — Ничего особенного. Подожди, пока не увидишь Галерею Героев, друг мой.

Каспар улыбнулся и, несмотря на свое предубежденное отношение ко всяческим приемам, обнаружил, что в нем кипит возбуждение, внушенное, должно быть, потоком гостей царицы, медленно двигающихся к изящной мраморной лестнице.

Процессия поднималась по длинному, увитому цветочными гирляндами пролету, кружевные шлейфы скользили мимо порфировых колонн, оглаживая их, самоцветы и бриллианты сверкали в лучах плавно вращающихся фонариков, занавешенных шелком. В вестибюле царило многоцветье мундиров и громкое звяканье сабель и шпор. Вдоль лестницы выстроились рыцари-кислевиты, выбранные из множества красавцев Дворцовой Стражи, великолепные гиганты в отполированных до блеска доспехах, застывшие по стойке смирно с невозмутимыми лицами.

Огромный портрет отца царицы, написанный на шкуре белого медведя, висел на стене там, где кончалась лестница; там же Каспар заметил элегантно одетого Петра Лосева. Тот облачился в длинную темно-красную рясу-мантию, украшенную спиралями из желтой кожи и пышными серебряными кистями.

Советник царицы увидел посла и поднял руку, приветствуя гостя.

— Остерегайся его, — предупредил Павел, когда они добрались до верха. — Он — змея, ему нельзя доверять.

Прежде чем Каспар успел спросить у Павла еще что-то, Лосев скользнул к ним и, улыбнувшись, стал пожимать руку Каспара.

— Добро пожаловать в Зимний Дворец, посол. Рад снова видеть вас.

— Счастлив, что меня пригласили, герр Лосев. Дворец великолепен, я никогда не видел ничего подобного. Воистину чудо.

Лосев кивнул, принимая комплимент, а Каспар добавил:

— Позвольте, сэр, представить вам моих спутников. Это капитан моей стражи, Курт Бремен, Рыцарь Пантеры.

— Рад знакомству, сэр рыцарь, — ответил Лосев с коротким поклоном, щелкнув каблуками.

— А это, — Каспар показал на Павла, — кислевский посредник посла Империи, Павел Коровин. Много лет назад мы с Павлом вместе служили в армии Империи. Он — мой старый и верный друг.

Не позаботившись даже хоть сколько-нибудь скрыть свое презрение, Лосев лишь слегка кивнул в сторону Павла и сказал:

— Если позволите, мне бы хотелось проводить вас в Галерею Героев. Там сейчас много людей, с которыми, полагаю, вам было бы полезно встретиться, герр посол, если вы желаете, чтобы ваша должность приносила вам прибыль.

— Я рассчитываю, что все мое время пребывания здесь будет потрачено с выгодой, — ответил Каспар.

— Полностью согласен, герр посол.

Слуги в голубых ливреях распахнули белые двери под массивным порталом, Лосев повел гостей в Галерею Героев, и Каспар вновь потерял дар речи при виде распахнувшегося перед ним великолепия.

IV

Галерея Героев представляла собой огромный зал, состоящий из трех помещений и созданный из чего-то, что Каспар сначала принял за стекло, прежде чем осознал, что на самом деле это твердый как камень лед. Первая часть галереи образовывала южное крыло дворца, головокружительно поблескивая острыми лучиками отраженного света сотен серебряных канделябров. С одной стороны гигантская арка открывала путь сквозь аркаду ледяных колонн, которая заканчивалась просторной полукруглой комнатой, заставленной накрытыми обеденными столами. С противоположной стороны ряд маленьких арок выводил из этой галереи в другое, не менее впечатляющее помещение, в котором рукоплещущие зрители наблюдали за группой полуобнаженных воинов, вооруженных длинными кривыми мечами.

Каспар задержался посмотреть, буквально загипнотизированный бойцами, мускулистые груди и животы которых пересекали широкие выдубленные кожаные ремни, поддерживающие ножны с клинками. Длинные чубы развевались на их бритых черепах, лазурные кушаки стягивали тонкие талии. Мужественный воин с длинными навощенными усами и промасленной прядью на макушке легко балансировал на цыпочках посреди круга воинов. Он был строен и гибок, телосложение танцора сочеталось с узкими бедрами и могучими плечами бойца, привыкшего к мечу. Кислевит сжимал два превосходных клинка; на нем были широкие алые кавалерийские шаровары. Недавно смазанное маслом тело блестело в свете факелов, мускулы так и перекатывались под кожей.

Четверо одетых таким же образом бойцов окружили первого и поклонились ему, прежде чем поднять мечи. Каспар взглядом знатока следил за тем, как человек в центре круга застыл в боевой стойке, один клинок направив на ближайшего противника, другой — занеся высоко над головой.

— Кто это? — спросил Каспар у вдруг возникшего рядом Петра Лосева.

— Это, — гордо ответил Лосев, — Саша Кажетан, сын Федора Кажетана. Он командир одного из самых славных эскадронов царицы в Легионе Грифона. Поместья его семьи расположены в живописнейшей части Тобола. Многие говорят, что где-то через год он возглавит легион.

Каспар кивнул, впечатленный тем, как четверо бойцов с мечами приближаются к Кажетану.

— Не слишком честно?..

— Знаю, — согласился Лосев, — но Кажетан — дрояшка, мастер боя на мечах. Если бы он набрал больше противников, то люди решили бы, что это лишь представление.

Каспар бросил на Лосева обескураженный взгляд, и вновь его внимание вернулось к схватке. Спокойное лицо Кажетана не выдавало мрачных предчувствий при мысли о встрече с четырьмя вооруженными противниками, и Каспар не мог решить, самоуверенность ли это или храбрость.

Бой начался — и закончился так быстро, что Каспар с трудом поверил своим глазам. Когда первый из неприятелей Кажетана рванулся к нему, Саша прыгнул, перевернувшись в воздухе, и приземлился между двумя бойцами, сильно стукнув головками рукоятей своих мечей по их лбам. Они еще не упали, а он уже крутанулся, отразив взмах клинка еще одного противника, и сделал кувырок, избежав удара, который наверняка обезглавил бы его. Оказавшись на коленях, он резко выбросил ногу в сторону и подсек очередного воина, обрушив того на пол. Прежде чем изогнуть дугой спину и вскинуть мечи над головой, блокируя следующий удар, он успел вонзить локоть в шею упавшего. Сделав обратное сальто, Саша стукнул соперника в челюсть и, перевернувшись в воздухе, грациозно приземлился, скрестив перед собой мечи.

Восторженные аплодисменты наполнили зал, и Каспар обнаружил, что присоединился к ним, ошеломленный великим мастерством воина. Его противники с трудом, пошатываясь, поднялись, и зрители захлопали еще сильнее.

— Где, скажите на милость, этот человек научился драться? — спросил посол.

— Я так понимаю, он прошел обучение в каком-то воинском ордене далеко на Востоке, — неопределенно ответил Лосев. — Кажется, на одном из катайских островов.

Каспар кивнул, все еще испытывая благоговейный трепет после головокружительного представления Кажетана, и позволил увести себя в главную галерею. Высокий сводчатый потолок украшала мозаика, изображающая коронацию Игоря Грозного; в центре висела огромная люстра времен царя Алексея. Массивные колонны из подкрашенного сепией[4] льда пронизывали тонкие золотистые нити, а венчали их резные капители, поддерживающие потолок. Стены были гладкими и прозрачными, а холодный пол устилало множество ковров из Бретонии, Эсталии и Тилии.

Каспар был поражен; много лет назад, получая генеральский жезл, он посетил Имперский Дворец в Альтдорфе, но его великолепие бледнело рядом с роскошью Зимнего Дворца.

Он видел, что и Бремен находится под впечатлением от увиденного. Павел тем временем подозвал слугу, чтобы тот наполнил их опустевшие бокалы. Лосев водил Каспара по залу, показывая особенно выразительные картины и прочие красоты помещения.

Галерея Героев получила свое название благодаря расположенной здесь коллекции портретов кислевских царей. Она служила живой историей прежних правителей Кислева, включая изображения царя Алексея, Радия Боки, Александра, его детей и, конечно же, королев-ханш Мишки и Анастасии.

Каспар кивал пояснениям Лосева, совершенно потерявшись в окружающих его чудесах.

А Лосев продолжал рассказ:

— Мебель здесь по большей части бретонская, включая ряд шедевров Евгения Фоссе, привезенных в Зимний Дворец из Бордело в две тысячи семьдесят первом году.

Когда Лосев начал говорить о портретах цариц, Каспар обнаружил, что его взгляд и внимание остановились на черноволосой женщине, в платье цвета слоновой кости, которая шла позади гостей. Делая вид, что слушает Лосева, посол попытался встать так, чтобы получше разглядеть лицо женщины, но, к его сожалению, она находилась вне пределов прямой видимости. Лишь мелькнула озорная улыбка, слабо всколыхнув память, но мимолетное ощущение тут же ускользнуло.

Каспар шагнул вслед за двинувшимся вперед Лосевым и столкнулся с каким-то гостем, облив его вином. Смутившись, посол пробормотал:

— Прошу прощения, сэр. Это полностью моя вина…

Поток неразборчивого кислевского языка хлынул на него, и, хотя его знания в этой области были весьма ограниченны, Каспар понял, что его осыпают оскорбительной бранью. Ругающийся был толст и мощен, а его густые меха и доспехи наверняка стоили очень дорого. Островерхий шлем с золотой полосой обличал в нем боярина, представителя знати Кислева, а румяное бородатое лицо говорило о нелегкой жизни человека, вынужденного много часов проводить на морозе. Толчок едва не сбил его с ног, и Каспар сразу понял, что боярин пьян в стельку; блеклые, заплывшие глаза кислевита глядели враждебно.

— Ты имперец? — спросил он с сильным акцентом на рейкшпиле.

— Да,- ответил Каспар.- Я…

— Паршивый имперец, — пренебрежительно фыркнул человек.- Прикрылись, трусы, Кислевом. Ты и твоя земля давно бы сдохли, кабы не мы. Сыновья Кислева погибают, защищая вашу страну, а вы начнете драться только тогда, когда Империя будет в огне.

Каспар попытался проглотить ярость, когда толстый палец боярина уперся ему в грудь,

— Зачем ты тут, а? Хочешь, чтобы воины Кислева сражались за тебя? Ха! Обращаетесь с нами как с псами, а потом ждете, что мы пойдем проливать за вас кровь!

— Это не…

— Дерьмо ты, имперец. Надеюсь, твои земли выгорят дотла, — прорычал боярин, и Каспар сжал кулаки, чувствуя, как гнев закипает в его груди и рвется наружу. Не выдержав, он схватил боярина за грудки и притянул к себе.

— А теперь послушай меня, ты, кусок…

— Перестаньте, Алексей Ковович, — мягко произнес Петр Лосев, вновь возникая рядом с Каспаром и разнимая мужчин. — В этом нет никакой нужды. Посол фон Велтен сегодня вечером будет представлен царице, и я уверен, вы не хотите наставить ему синяков перед приемом, не так ли?

Взгляд Алексея Кововича с трудом сфокусировался на Лосеве, после чего боярин плюнул на пол под ноги Каспара, развернулся и нетвердой походкой направился смотреть бойцовское представление в соседнем зале. Головы всех присутствующих повернулись на шум перебранки, и Каспар почувствовал, что краснеет.

— Простите, посол, — поклонился Лосев. — Боярин Ковович слегка грубоват, когда выпьет, хотя, умей он блюсти трезвость, он был бы великим воином. К сожалению, это распространенный случай среди нашей аристократии.

— Все нормально, — ответил Каспар, стыдясь своего срыва. Какое впечатление произвела эта ссора на кислевитов?

Напряжение медленно покидало его, а Лосев уже подвел посла к очереди гостей, тянущейся от позолоченных двустворчатых дверей в дальнем конце холла. Значит, он не единственный, кого должны сегодня представить царице, и, судя по его месту в шеренге, посол даже не заслуживает какого-то особого внимания.

Узорчатые часы над дверями забили, с девятым ударом двери во внутренние апартаменты распахнулись, и тотчас же в галерее повисла мертвая тишина, а громовой голос провозгласил:

— Царица Катерина Великая, Королева всего Кислева!

И Каспар впервые увидел Ледяную Королеву.

Высокая и величественная, прекрасная, как мраморная статуя, царица была облачена в длинное бледно-голубое платье, отделанное кружевами, поблескивающими, как осколки льда. Волосы ее, цвета ясного зимнего неба, сдерживал полумесяц из лазурного бархата, усыпанный жемчугом, на котором крепилась длинная белая вуаль.

Ледяную Королеву сопровождали многочисленная челядь и члены семьи. Пока она приветствовала тех, кто стоял ближе к дверям апартаментов, Каспар наблюдал за эффектом, произведенным ее появлением. Лица всех присутствующих в зале приобрели одинаковое выражение, серьезное, но с улыбкой, словно гости боялись встретиться взглядом со своей королевой и одновременно боялись не попытаться этого сделать.

Царица приближалась, и посол вспомнил о том, что Ледяная Королева еще и могущественная колдунья, черпающая, как говорили, силы из ледяной земли Кислева, — эта мысль сама пришла ему в голову, поскольку воздух вокруг вдруг стал холоднее. Каспар вздрогнул, когда взгляд его упал на талию царицы, туда, где на блестящей пряжке висел длинный меч. Студеные волны текли от оружия, и Каспар понял, что смотрит на могучий боевой клинок, легендарный Страх-Мороз. Магический меч выковала в древние времена сама ханша Мишка, с ним она сражалась против войск Империи.

Сам факт, что царица вооружилась на прием, мог быть расценен Каспаром следующим образом: Королева умышленно нанесла ему оскорбление, надев оружие, погубившее в прошлом так много имперской знати.

Наконец царица подошла к Каспару, и холод ее близости пробрал мужчину до костей, когда он низко поклонился владычице. Ледяная Королева протянула руку — ладонью вниз, — и Каспар поднес ее к губам, осторожно поцеловав. Губы обожгло морозом, словно они прикоснулись к глыбе льда. Он выпрямился и встретился взглядом с Ледяной Королевой — царица отвела от лица кружевную вуаль. Кожа ее была бледна и прозрачна, на губах играла насмешливая улыбка. Глаза женщины сияли, точно осколки холодного сапфира.

— Посол фон Велтен, мы рады, что вы смогли присутствовать. Надеюсь, мы не оторвали вас от какого-нибудь неотложного дела приглашением на ужин.

— Вовсе нет, ваше величество. Я бы не пропустил прием даже ради всего золота Серых гор.

— Пожалуй, — согласилась царица, и взгляд ее опаловых глаз скользнул к другим гостям в очереди.

— Мои комплименты вашему дворцу, он поистине великолепен.

— Спасибо за добрые слова, Посол. Я, конечно же, всегда рада приветствовать наших кузенов и союзников, представителей Империи в Кислеве, и надеюсь, что вы добьетесь большего успеха и получите больше удовольствия, чем ваш предшественник.

— Я стремлюсь лишь служить и быть полезным, ваше величество.

— Чудесная философия, посол, — игриво заметила царица, прежде чем перейти к следующему гостю, и Каспар почувствовал, как холод удаляется вместе с ней.

V

Грянул марш, поддержанный вежливыми аплодисментами, и царица вместе со своим нынешним фаворитом вышла в центр длинного зала. Прекрасные иноземные ковры уже убрали, и теперь на гладком отполированном полу можно было танцевать. За Ледяной Королевой последовала вторая пара, и Каспар краем глаза заметил, что Павел предложил руку седовласой женщине, годящейся ему в бабушки. Посол лишь снисходительно улыбнулся, когда его приятель важно прошествовал со своей партнершей мимо. В голос он рассмеялся, когда увидел, как молоденькая, лет шестнадцати, девчушка схватила за руку Курта Бремена и чуть ли не силком поволокла его на расчищенную для танцев площадку. Толпа хлопала в такт шагам царицы, и Каспар присоединился к гостям, но улыбка заледенела на его лице, когда чья-то изящная ручка скользнула в его ладонь и потянула от танцующих прочь.

Он открыл было рот, чтобы запротестовать, но тотчас же оставил свое намерение, узнав темноволосую женщину, которую заприметил чуть раньше. Каспар предположил, что ей, должно быть, уже за тридцать, и, когда женщина улыбнулась ему, ее дикая красота на миг ослепила посла, точно вспышка кометы. Черные как смоль волосы струились из-под шелкового полумесяца, усеянного драгоценными камнями, и плескались вокруг плеч, подобно тяжелой, переливающейся, маслянистой волне, оттеняя сочные губы и зеленые, точно нефритовые, глаза. Платье цвета слоновой кости кокетничало с благопристойностью; в глубоком вырезе, в ложбинке между грудей женщины, покачивался золотой кулон.

Подвеска в форме короны, венчающей сердце, сразу привлекла внимание Каспара — он узнал герб, красовавшийся на дверце кареты, разминувшейся с их экипажем на въезде в Кислев. Смутное воспоминание, всколыхнувшееся в нем недавно, всплыло на поверхность сознания, и посол ясно увидел лицо, мелькнувшее в окне кареты, едущей по громадному проспекту. Он почувствовал на себе ее взгляд и вспыхнул, осознав, что она, должно быть, думает по поводу того, куда он смотрит.

Женщина игриво хихикнула и, когда они проходили мимо ряда арок, расположенных вдоль восточной стены галереи, наклонила голову в сторону смежной галереи.

Каспар кивнул, быстро убедился, что Бремен и Павел заняты своими дамами, и последовал за женщиной в соседний зал.

Тут оказалось не так просторно, как в Галерее Героев, но, тем не менее, впечатляюще. Слева от Каспара широкая лестница спускалась к дверям, открывающимся в мерцающий сад белых деревьев и ледяных скульптур. Огромная фреска во всю стену изображала Великую Войну с Хаосом у ворот Кислева, и Каспар с женщиной, рука об руку, остановились перед ней.

Она смотрела на картину как зачарованная, продолжая сжимать пальцы Каспара, и он тоже поднял глаза. Картину рисовал искусный мастер, она поражала — если не своей предвзятостью, то своей страстностью.

На фреске Кислев пылал в огне пожаров, знатные воины были написаны смелыми, резкими мазками, их лица выражали мужество и хладнокровие. Гномы и воины Империи, также защищавшие город от сил Хаоса, были изображены несколько размыто, лица их скрывала тень. Послу пришлось долго искать, прежде чем он обнаружил Магнуса Благочестивого, героя Империи, приведшего объединившиеся армии к окончательной победе. Тема эта давно уже стала в искусстве классической.

Он бросил взгляд через плечо на Галерею Героев — танцы там начались всерьез. Посол узнал первые такты мазурки, страстного военного танца Кислева, и улыбнулся, наблюдая за молодым воином Легиона Грифона, отбивающим ритм мелодии подошвой сапога, на котором сверкала шпора. Затем юноша подхватил рыжеволосую женщину и огромными скачками бросился вперед, в центр зала. Завертев смеющуюся девушку волчком, он рухнул перед ней на колени. Сердце Каспара сжалось — он вспомнил, как в Нулне плясал мазурку с Мадлен. Этот танец принадлежал прошлым дням, дням галантности, его переполняли намеки на страсть и романтическую любовь.

Посол почувствовал, что женщина глядит на него, отвернулся от танцующих, поднял ее руку и поцеловал теплую кожу.

— Вы и вправду галантный кавалер, Каспар фон Велтен.

— Любой мужчина обязан быть галантным в присутствии прекрасной дамы, — ответил Каспар, не отпуская ее руки.

— Если бы только все мужчины думали, как вы, — улыбнулась она. — Но, к сожалению, это не всегда так.

— Грустная правда, миледи, — согласился Каспар. Ему хотелось спросить, как ее зовут и откуда она знает его, но посол чувствовал, что тогда он разрушит чары, окутавшие их в эти мгновения.

— Я Анастасия Вилкова,- сказала она, разрешая мучившую Каспара дилемму.

— Королева-ханша, — выдохнул Каспар и мысленно проклял себя за неуклюжесть и бестактность. Ведь ему положено быть дипломатом, держать язык за зубами, а не выпаливать первое, что приходит в голову.

Анастасия рассмеялась:

— Да, меня назвали в ее честь. Будьте спокойны, я не намереваюсь вздымать вашу голову на кол.

— Что ж, это радует, — откликнулся Каспар. Самообладание уже вернулось к нему.

— Хотя говорят, что во мне есть чертовщинка, но, полагаю, это было бы слишком.

— Вот и хорошо, особенно учитывая должность у вас в Кислеве, — кивнул Каспар.

Взгляд Анастасии метнулся куда-то поверх его плеча, и Каспар обернулся, увидев того самого мужчину, который недавно продемонстрировал столь поразительное мастерство в фехтовании, — он приближался к ним уверенной походкой прирожденного бойца. К красным шароварам прибавились расшитая зеленая туника и алый кушак, завязанный поверх нее; клинки-близнецы успокоились в кожаных ножнах на спине хозяина. Воин снова намаслил чуб, и тот обвивал его шею, как поблескивающая змея. Фиолетовые глаза светились холодным огнем готовности к бою, и Каспар едва справился с желанием попятиться.

Мужчина коротко поклонился Анастасии, игнорируя Каспара, и сказал что-то на кислевском языке. Женщина досадливо поморщилась и нетерпеливо тряхнула головой, метнув осторожный взгляд в сторону Каспара.

— Каспар, вы знакомы с Сашей Кажетаном? — спросила она.

— Еще нет, — ответил посол, поворачиваясь к Кажетану и протягивая руку. — Я рад, сэр.

— Что ты тут делаешь? — Кажетан проигнорировал предложение поздороваться. — Почему болтаешь с Анастасией?

— Простите? — Каспар пришел в замешательство. — Я не совсем понимаю…

— Зато я все понял! — рявкнул боец. — И не думай, что я не соображу, чего ты пытался добиться. Анастасия моя, а не твоя.

— Ох, перестань, — вмешалась женщина, — вряд ли стоит заводить здесь подобный разговор.

— Ты хочешь сказать, что секунду назад он не целовал тебе руку?

— Он джентльмен, — надменно заявила Анастасия, хотя Каспар уловил в ее голосе намек на возбуждение и понял, что она наслаждается тем, что двое мужчин спорят из-за нее.

Он видел, как наливается кровью шея Кажетана, и, понимая, что Саша не тот человек, с которым разумно вступать в драку, сказал:

— Заверяю вас, герр Кажетан, мои намерения были честны, а действия продиктованы лишь почтением. Если бы я знал, что вы и мадам Вилкова супруги, я бы никогда не позволил себе столь неуместного поведения.

Анастасия хихикнула:

— Саша и я старые друзья. Мы не супруги.

Каспар заметил, что холодные черты Кажетана на миг дрогнули, и подумал, что догадывается, чем вызваны его эмоции. Посол услышал, что музыка в главном зале стихла, и его гнев на Кажетана вырос, когда боец импульсивно схватил Анастасию за руку.

— Я имел честь быть свидетелем вашего воинского искусства, герр Кажетан. Ничего подобного я раньше не видел,- сказал Каспар.

Кажетан кивнул, на миг отвлекшись:

— Спасибо.

— Действительно впечатляюще. — Каспар щелчком сбил со своего ворота пылинку. — Хотя, конечно, это совсем не то же самое, когда не рискуешь жизнью, а соперники — твои товарищи.

Кажетан покраснел и зарычал:

— Я был бы только счастлив скрестить клинки с тобой и показать, что происходит, когда противник — не товарищ!

— В этом нет необходимости, — торопливо заявила Анастасия, шагнув между двумя мужчинами. Украдкой, так, чтобы Кажетан не заметил, она вытащила из декольте свернутый клочок бумаги и сунула его в ладонь Каспара. Когда же из главного зала вылетел общий вздох смятения, она наклонилась и прошептала: — Это дорога к моему дому. Загляните ко мне.

После этого женщина взяла Кажетана под руку и увела прочь.

Каспар кивнул и убрал записку в нагрудный карман рубахи. К нему уже приближался помрачневший Курт Бремен.

— Что случилось? — спросил Каспар, глядя мимо рыцаря и видя встревоженные лица гостей в холле.

— Вольфенбург пал, — ответил Бремен.

Глава 3

I

Он смотрел, как боярин привалился к стене проулка, выливая из себя вечерний квас потоком горячей мочи. Он видел, как пьяный покачнулся и как, закончив, с трудом подтянул штаны. Боярин побрел по улице, и в голове его начали роиться мрачные мысли — он снова представил себе ее лицо. Нагой, точно зверь в дремучей чаще, он заскользил по проулку, повторяя зигзаги боярина, пытающегося преодолеть туман темного города и добраться до своего жилища.

Увидев, что боярин покачнулся, он почувствовал разбухающую в груди знакомую горечь. Не удовлетворившись избиением до полусмерти кочергой его матери, отец повернул длинный черный железный прут против мальчика, вколачивая в него повиновение и набожность одновременно.

Он всхлипнул, вспомнив боль и унижение. И бессилие, сжимавшее его в своих тисках, пока он не поднялся над своей сутью, обретя истинное «я». В своем неведении люди этого города звали его Мясником, а он смеялся над неуместностью этого имени.

Боярин вздрогнул и прижался к стене, услышав за спиной смех. А он застыл, слившись с кирпичами кладки, задержав дыхание, чтобы этот пьяный дурак случайно не заметил его.

Он знал, что это маловероятно. Тусклый свет луны заставлял туман мерцать, превращая его в призрачнуюбелую пелену, в которой факелы дворца становились отдаленным воспоминанием. Шаги боярина теперь звучали громче, и он легко различал грузную фигуру в мехах, неуверенно рассекающую густую, похожую на молочный суп дымку. Знакомое слово зазвенело в мозгу.

Попался.

Он снова нарисовал себе ее лицо, избитое, окровавленное, с заплывшим глазом и сочащимися из него слезами. Стиснув зубы от гнева и любви, не притупившихся со временем, сжав кулаки, он думал о конце жизни этого жалкого представителя человечества, который идет, спотыкаясь и рыгая, перед ним. Он пообещал себе, что на этот раз получит удовольствие от того, что должен сделать. Его другое «я» скулило и рыдало, хныкало и кричало, но что он такое, если не иное, тайное лицо того «я»? Слабость загнана в самый дальний угол сознания и будет освобождена, только когда он исполнит задание.

Он представил себе, что случится дальше, снова увидев зеленое поле, на котором он делал первые, неверные шаги по дороге, которая привела сюда, вспомнив первое появление своего истинного «я».Кровь, топор и вкус теплого мяса, отрываемого от костей еще живого тела.

У боярина даже островерхий шлем такой же формы и тот же цвет доломана, совсем как…

Он сделал глубокий вдох, успокаиваясь, чувствуя знакомое возбуждение охоты, растущее в груди при мысли, что он снова порадует ее. Длинный, тонкий нож, данный ему матерью, выскользнул из его плоти, и он бесшумно шагнул вперед.

Вот. Он увидел, как боярин оперся об угол покосившегося здания из красного кирпича, луна ясно освещала ненавистные черты. Распаренное лицо Алексея Кововича рдело от выпитого и от лицемерного негодования. Он отлично представлял, какое удовольствие получил боярин, оскорбляя нового посла Империи. Он сильно прикусил губу, не давая себе закричать - ярость его уже раскалилась добела. Прыгнув вперед, он схватил боярина за руку, развернул его и вонзил нож в безобразное лицо.

Человек взревел от боли и упал на колени, голова откинулась назад — дряблые мышцы шеи уже не держали ее. Лунный свет блестел на снова и снова взлетающем и опускающемся лезвии. Из горла боярина забил горячий густой гейзер, и он набросился на жертву, забыв о ноже, разрывая плоть голыми руками. Брызги слюны и крови летели в холодную ночь.

Он откусывал крупные куски мяса от лица человека и глотал их.

Когда он проткнул большим пальцем студенистое глазное яблоко боярина, его вырвало прямо на грудь жертвы.

Рана кровоточила, а его иное «я»оплакивало еще одну отнятую жизнь.

Он не мог наслаждаться этим.

Он ненавидел это почти так же сильно, как ненавидел самого себя.

II

Каспар расписался на векселе и с недовольным ворчанием передал его Стефану. Он чувствовал себя дураком, растрачивая деньги, свои собственные деньги, ни больше, ни меньше, на восстановление посольства и возвращение ему былого великолепия, когда орды северян могут со дня на день сровнять город с землей. Но приличия надо соблюдать, а деньгам меж тем потребуется время, чтобы прибыть из Альтдорфа.

Снаружи перекликались рабочие, смывающие со стен посольства кислевитские письмена и рисунки, а стекольщики срывали с окон деревянные щиты, заменяя их свежевыдутыми стеклами.

— Ну вот, медленно, но верно, — заметил Стефан. — Скоро это посольство станет аванпостом Империи, которым можно гордиться.

— Все требует времени, Стефан. А я не уверен, что его у нас осталось много.

— Возможно. — Стефан скосил глаза на Павла, развалившегося на кушетке в углу комнаты, покуривая длинную и вонючую, как сам дьявол, трубку. — Но мы же не можем позволить, чтобы эти кислевиты думали, что они лучше нас, так?

Павел поморщился и буркнул:

— Это и так известно, — после чего выпустил в воздух безупречное кольцо дыма.

— Если бы не это, — сказал Каспар, — я был бы просто счастлив, зная, что не зря трачу деньги.

— Есть какие-нибудь новости из Империи? — спросил Стефан.

Вопрос был задан как бы невзначай, но Каспар чувствовал стоящую за ним тревогу.

Весть о падении Вольфенбурга стала тяжким ударом по моральному состоянию и боевому духу, а отсутствие достоверной информации лишь ухудшало положение.

Гонцы и курьеры прибывали редко, и каждый вез из Империи противоречащие друг другу слухи.

— Ничего определенного, — покачал головой Каспар.

— Вчера я разговаривал со стрелками-аркебузьерами из Виссенланда,- сказал Стефан.- Их соединение уничтожено у Ждевки, и с тех пор они ногти грызут с голодухи. Они сказали, что слышали, будто курганцы поднажали с юга и встали лагерем под Талабхеймом.

— Да? — Брови Каспара приподнялись и выгнулись дугой. — А я слышал, что армии Кургана на западе Империи, где-то возле Миденхейма.

— Ты в это не веришь?

Каспар тряхнул головой:

— Естественно нет, ни одна армия не способна покрыть такое расстояние за столь короткое время. Ты же и сам прекрасно знаешь. Коли на то пошло, я думаю, с наступлением зимы курганцы повернут на север, к Кислеву.

— Ходят слухи, что войска собираются у границ области. Много солдат, — вставил Павел.

— Это правда? — спросил Каспар.

— Будь я проклят, если знаю. Царица не делится со мной всей информацией.

— Что ж, спасибо тебе за твою проницательность, — буркнул Стефан.

Не обращая внимания на ссору товарищей, Каспар просматривал стопку бумаг на своем столе, задумчиво барабаня пальцами по дереву. Он устал — перенапряжение последних дней давало о себе знать. Просьбы об аудиенции у царицы на предмет обсуждения военного сотрудничества словно наталкивались на каменную стену, хотя Петр Лосев и заверил Каспара, что Ледяная Королева примет его, как только у нее появится такая возможность.

— А эти аркебузьеры из Виссенланда, с которыми ты разговаривал? — спросил он. — Где они расквартированы?

— Нигде. Они разбили лагерь под городскими стенами. Они и еще пара сотен душ, бежавших после боев на севере.

— Говоришь, они живут впроголодь?

— Да.

— Найди их командира и пришли его ко мне. И выясни, что случилось с провизией, отправленной в Кислев этим людям. Я хочу знать, почему они не снабжены должным образом.

Стефан кивнул и удалился, а Павел встал и подошел к окну.

— Настают плохие времена, — глубокомысленно заявил он.

— Угу, — согласился Каспар, потирая глаза.

— Павел раньше не видел города таким.

— Каким?

— Думаешь, в Кислеве все время такая суета? — спросил Павел. — Нет, большинство людей живет в степях, в станицах. Ну, знаешь, в таких маленьких деревеньках. Народ тянется в город в основном, когда зима уже на исходе, — продать меха, мясо и все такое прочее.

— Но теперь они переместились к югу из-за нашествия северных племен?

— Да. Такое случалось и прежде, но не так. Кьязацкие разбойники, главным образом из Кула и Тамака, носились по степям, убивали и грабили, но люди прятались за бревенчатыми стенами, и опасность им не грозила. Потребовалось кое-что погрознее кьязаков, чтобы в город хлынуло столько народу. Кислевиты — люди земли, а не камня. Они бы не покинули степи без крайней нужды.

Каспар кивнул, соглашаясь со словами Павла. Город казался оживленным и суетливым, но так было и во множестве других городов, которые он посещал. Ему просто не приходило в голову, что это не обычное положение вещей.

— Если еще одно войско собирается на севере, все будет только хуже, прежде чем стать лучше, Павел.

— Это не важно. Кислеву не в новинку трудные времена. Пережили те — переживем и эти.

— Ты так уверен…

— Давно ты меня знаешь? — внезапно спросил Павел.

— Точно не скажу, лет двадцать пять, может?

— И за все это время ты когда-нибудь видел, чтобы я сдавался?

— Никогда, — тотчас же ответил Каспар.

— Вот так и Кислев. Земля — вот все, что имеет значение. Мы можем умереть, но Кислев будет жить. Пока существует земля, есть и мы. Северяне убьют нас, но и сами они неизбежно умрут, или их убьет кто-нибудь другой. Кислев — это земля, а земля — Кислев.

Ход мыслей Павла был слишком абстрактен для Каспара, и он просто кивнул, неуверенный в том, что именно хотел сказать его друг. Однако от раздумий его оторвал вопрос Павла:

— Ты ожидаешь посетителей?

— Нет, — ответил Каспар, поднимаясь с кресла под гул сердитых голосов, доносившихся с улицы.

III

Он проснулся и не смог открыть рта.

Он вцепился ногтями в губы, отдирая от лица маску из мертвой кожи, и с отвращением швырнул ее на пол. С расширенными от ужаса глазами он рывком сел. Лучи низкого солнца пронзали грязную стеклянную крышу, тускло освещая бревенчатую мансарду; в воздухе плясали тучи пылинок. Вокруг него жужжали мухи, облепляя губы и руки там, где на них запеклись пятна крови и присохли бурые лохмотья.

Что-то свисало с крюка за его спиной, но он пока не хотел оглядываться.

Он резко поднялся, и жуткая тошнота тут же скрутила желудок; запах чердака проник в него: душок разложения и гнилостная вонь бальзамировочных жидкостей, украденных из здания чекистов.

Просыпаясь здесь, он понимал, что та тварь, существо внутри него, называющее себя его истинным «я», истинной сутью, снова убило, хотя он и не помнил, кого оно сожрало на этот раз. Все, в чем можно было быть уверенным, — это что еще одна жизнь оборвалась, исчезнув с лица земли в воплях невыносимой боли, и что оно — он — в ответе за это. Он упал на колени, содрогаясь в спазмах рвоты, ощущая во рту вкус сырого мяса. Всепоглощающая вина заставила его проплакать целый час, он ревел, точно новорожденный младенец, скорчившись в позе зародыша, пока не вспомнил о медальоне, не открыл со щелчком крышку и не уставился на портрет внутри. Вьющийся локон золотисто-каштановых волос покоился там, как в гнездышке, и он прижал его к лицу, вдыхая ее густой аромат.

Хлюпанья и дрожь стихли настолько, что он смог подняться на колени. Томительное эхо истинного «я» покинуло сознание, когда он подобрал широкий красный пояс, вроде тех, что носят кислевские бояре, и вытер лицо, чувствуя, как по мере очищения сила и индивидуальность возвращаются к нему.

На цыпочках он подошел к чердачному люку и прислушался, не шумит ли кто внизу. Он всегда тщательно заботился о том, чтобы скрывать от других деятельность своего иного «я»; люди не поняли бы боли, которая мучает его, когда он разрывается между двумя сущностями.

Удостоверившись, что продовольственный склад этажом ниже пуст, он откинул крышку люка и спустился на холодный деревянный пол. Он чуял, что, кроме лошадей в стойлах, в здании больше никого нет, но все же поторопился добраться до своего жилья, находящегося в соседнем доме. Здесь он нашел свежую одежду, льняное полотенце и брусок душистого мыла, после чего вышел во двор, на тренировочную площадку.

Поработав ручным насосом и наполнив конские поилки перед стойлами ледяной водой, он тщательно намылил все тело. Когда все до единого пятна крови сошли с кожи, он принялся повторять мантру спокойствия, с каждым разом ощущая себя все уравновешеннее, все сильнее и все целеустремленнее. Истинное «я», конечно же, никуда не делось, но он чувствовал, что оно с каждым вдохом отступает все дальше в глубины сознания. Он не знал, кого оно убило, но догадывался, что кто бы это ни был, его постигла по-настоящему мучительная смерть. Но он же не в ответе за это, не так ли? Когда приходят сны и истинная суть берет верх, он не в силах противиться. Вместе с мыслью об истинном «я» последний фрагмент его иной личности всплыл на поверхность.

Истинное «я» думало о медальоне, чувствуя, как физически возбуждается его второе «я» от мысли о ней. Ее прикосновение, ее кожа, ее запах, ее долгие поцелуи.

Только ради нее он делает все это. Истинное «я» вспомнило о безглазой голове, висящей на крюке на чердаке, и улыбнулось.

Истинное «я» было уверено, что она будет довольна.

IV

— Именем Сигмара, что происходит там внизу? — воскликнул Каспар, наблюдая за несколькими десятками вопящих людей, заполнивших двор перед посольством. Около сотни человек напирали на железную ограду, честя на все корки само здание и Рыцарей Пантеры, благоразумно отступивших за ворота, поспешно заперев их.

Толпа собралась вокруг воющей женщины, закутанной с головы до ног в накидку из черной козьей шерсти; ее жалобные рыдания не могли не тронуть душу.

Каспар отвернулся от окна, накинул плащ и завернулся в него, предварительно пристегнув к бедру, пару кремневых пистолетов.

— Ты уверен, что это разумно? — спросил Павел.

— Будь я проклят, если предстану перед толпой без оружия.

Павел пожал плечами и последовал за другом в коридор; Курт Бремен и Валдаас уже спускались по лестнице в вестибюль. Увидев вышедшего из покоев посла, Бремен остановился и обратился к нему:

— Вы должны оставаться в помещении. Мы сами управимся.

— Нет, Курт. Я не привык, чтобы другие дрались за меня.

— Герр фон Велтен,- терпеливо объяснил Бремен, — это наша работа.

Каспар начал было возражать, но понял, что Бремен прав.

— Отлично, идите со мной. Только держитесь сзади.

Бремен кивнул, заметив под плащом посла пистолеты.

— Павел, — обратился Каспар к другу, перепрыгивая через две ступеньки разом. — Женщина в черном, что с ней?

— Не знаю. Одежда на ней траурная, но я с ней незнаком.

— Что ж, значит, кто-то умер и по каким-то причинам они злятся на меня. Надеюсь, никто из наших никого не убил, не признавшись мне?

— Нет, посол, — в один голос ответили Павел и Бремен.

— Отлично, тогда посмотрим, что происходит, — решил Каспар и толчком распахнул дверь.

Гортанные вопли и брань наполнили воздух, слившись с рыданиями женщины, соскользнувшей на землю по железным прутьям ворот, горестно раскинув руки. Она кричала и плакала, совершенно потеряв контроль над собой. Три молодых человека, с лицами, горящими праведным гневом, трясли решетку ворот, выкрикивая имя Каспара.

— Что они говорят? — спросил посол, внезапно осознавший силу ярости толпы.

Павел показал на рыдающую женщину:

— Они говорят, что ее муж мертв.

— А какое отношение это имеет ко мне?

— Они говорят, ты его убил.

— Что? Почему?

— Ну, не совсем. Трудно понять смысл того, что они кричат.

Павел угрюмо приблизился к воротам. Шестеро Рыцарей Пантеры сдерживали напор, пока он кричал что-то людям, размахивая руками и показывая на женщину и Каспара. После нескольких минут перебранки он вернулся к Каспару, став еще мрачнее.

— Плохо, — произнес он.

— Да, — фыркнул посол. — Это я сообразил, но что произошло?

— Женщина эта Наталья Ковович, и ее муж мертв. Говорят, убит.

— Я никогда даже не слышал о ее муже,- сказал Каспар, хотя имя показалось ему смутно знакомым, — а тем более не убивал его.

— Пьяный, — вдруг произнес Бремен. — На приеме, боярин, которого вы облили. Вот кто это.

— Проклятие, — выругался Каспар. Имя заняло свое место в его сознании.

Теперь он вспомнил лицо пьяного боярина и то, как тот говорил, что Империя должна сгореть дотла. Он вспомнил свою злость и то, что его кулак непременно встретился бы с лицом Кововича, если бы не вмешательство Лосева.

Но как могут кислевиты думать, что он убил этого человека?

Это безумие, он чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля с каждым оскорблением, брошенным в его сторону. Посол вытащил один из пистолетов и взвел курок.

— Не думаю, что это хорошая идея, — предупредил Бремен.

Но было уже поздно.

Каспар шагнул к воротам. Он поднял пистолет над головой и, прежде чем Бремен или кто-то другой успел остановить его, выстрелил в воздух.

Толпа вскрикнула — пистолет грохнул, выбросив из ствола облако порохового дыма.

— Павел! — рявкнул Каспар. — Переводи!

— Да хранит нас Урсан, — пробормотал Павел, однако встал рядом с послом.

— Скажи им, что я глубоко сожалею о потере госпожи Ковович, но я не имею никакого отношения к гибели ее мужа.

Павел выкрикнул перевод толпе, но люди явно были не в настроении улаживать разногласия и ответили руганью и требованием мести. Отступившие было Рыцари Пантеры поспешили к воротам, выхватив мечи, за ними бежали испуганные охранники посольства с выставленными вперед алебардами.

Каспар убрал в кобуру разряженный пистолет и достал второй, но, прежде чем он выстрелил, Курт Бремен схватил посла за руку:

— Пожалуйста, герр фон Велтен, не надо. Это только подольет масла в огонь.

— Толпе меня не запугать, Курт.

— Знаю, но вы же не хотите усугубить ситуацию и распалить этих людей еще больше? И так уже недалеко до кровопролития.

Спокойная рассудительность командира стражи образумила Каспара — он осознал серьезность их положения. Он реагировал как человек, а не как руководитель. Больше сотни рассерженных людей требовали его крови, а сдерживала их лишь ржавая ограда, давно уже нуждающаяся в ремонте.

Бремен прав, надо тушить пламя, а не разжигать его.

Он кивнул:

— Хорошо, Курт, посмотрим, что можно сделать, чтобы утихомирить этих людей.

Бремен облегченно вздохнул и резко обернулся на оглушительный залп еще нескольких пистолетов и крики, подхваченные эхом. Два десятка всадников, облаченных в черное, в лакированных кожаных нагрудниках, с длинными дубинами с бронзовыми набалдашниками, скакали по улице. Они стреляли из кремневых ружей поверх голов, а потом врезались в толпу, дробя людям черепа и ломая кости дубинами.

— Какого черта?! — воскликнул Каспар, а Павел уже тащил его к посольству. — Кто они?

Павел не остановился, но ответил:

— Чекисты! Вроде городской полиции, только гораздо, гораздо хуже!

Крики и плач сопровождали кружение всадников, избивающих всех, кто оказывался рядом с ними, безжалостно рассеивая толпу. В считанные секунды народ разбежался, оставив несколько дюжин товарищей истекать кровью на камнях мостовой перед посольством. Ошеломленные, Каспар и Рыцари Пантеры смотрели, как всадники огибают фонтан в центре двора, убеждаясь, что причина беспорядков устранена.

Несколько наездников поскакали туда, куда рванулась большая часть толпы, остальные же осадили лошадей возле ворот. Их предводитель, человек в полностью закрытом шлеме из темного металла с высоким плюмажем, спешился и подошел ближе.

Рыцари Пантеры оглянулись на Каспара и Бремена.

Посол кивнул, и рыцари отодвинули засов, позволяя главарю чекистов войти. Он зашагал к зданию и, прежде чем снять шлем, повесил на пояс дубину.

У мужчины оказались длинные, забранные назад волосы, и коротко подстриженные усы. И глаза — угольно-черные, лишенные всякого выражения,- глаза воина.

— Посол фон Велтен? — спросил он на беглом рейкшпиле, без акцента.

— Да.

— Меня зовут Пашенко. Владимир Пашенко, чекист, и, боюсь, я должен задать вам несколько вопросов.

V

Вопрос Пашенко был встречен ошеломленным молчанием.

— Вы не поняли вопроса, посол?

— Я прекрасно понял его, герр Пашенко, я только не уверен, что вы и вправду ожидали, что я восприму его всерьез.

— Убийство — дело серьезное, посол.

— Полностью согласен, но мне трудно поверить, что вы можете думать, будто я и правда связан со смертью боярина Кововича.

— Почему? — спросил Пашенко.

— Потому что моя встреча с ним длилась меньше минуты.

— Насколько хорошо вы знали боярина?

— Я же только что сказал.

— Вы слышали о нем до того, как напали на него в Зимнем Дворце?

— Я не нападал на него, он…

— Я владею другой информацией. У меня есть свидетели, которые подтверждают, что вы схватили боярина и угрожали ему, пока советник царицы не разнял вас.

— Он оскорбил меня! — возмутился Каспар.

— И это привело вас в ярость.

— Нет. Ну, то есть я, конечно, рассердился, но не настолько, чтобы убить его.

— Значит, вы подтверждаете, что были злы?

— Я и не говорил, что не был. Он сказал, что надеется, что моя родина сгорит дотла.

— Ясно.- Пашенко записал что-то в блокнот.- А когда вы покинули Зимний Дворец?

— Я точно не уверен во времени, но вскоре после того, как мы услышали, что Вольфенбург пал.

— Свидетели сообщают, что и боярин Ковович отбыл примерно тогда же, значит, у вас была возможность отправиться следом и зверски расправиться с ним.

— Зверски? О чем вы?

— Труп боярина был обнаружен наутро после приема во дворце, хотя опознание потребовало нескольких дней, поскольку голова исчезла, а большая часть одежды и плоти оказалась сожженной, видимо, какой-то кислотой.

— Это должно было потрясти меня?

Потрясло?

— Да, но не более того. Молот Сигмара, разве у вас в Кислеве не орудует убийца, творящий такое? Мясник?

— Действительно, — кивнул Пашенко. — Однако это известно и иным правонарушителям, которые совершают преступления, имитируя почерк существующих криминальных элементов, пытаясь обвинить тех в собственных жестокостях. И давайте не забывать о лунатиках и сумасшедших, копирующих действия кого-то, кого они считают достойным подражания.

Каспар онемел. Неужели этот идиот не может поверить, что он не имеет никакого отношения к смерти боярина?

Несмотря на нелепость обвинений, Пашенко излучал такую уверенность, что ставил Каспара в тупик.

— Когда вы опознали тело боярина? — спросил Курт Бремен.

— А какое это имеет значение? — поинтересовался Пашенко.

— Возможно, никакого, но все-таки — когда? — настаивал рыцарь.

— Только сегодня утром. Его голову кто-то оставил на пороге нашего здания на Урском проспекте.

— И сразу после этого разгневанная толпа двинулась сюда? Выходит, жители Кислева поистине великие детективы, которые опросили всех имеющихся, по вашим словам, свидетелей, сделали вывод о причастности к убийству посла и прибыли сюда раньше вас и ваших людей.

— На что вы намекаете? — повел бровью чекист.

— Ну же, герр Пашенко, — заявил Каспар, — не играйте с нами в игрушки. Кто-то дал вам информацию и сказал горюющей вдове, куда идти, так?

— Вы ошибаетесь, — ответил Пашенко.

— Нет, сэр, это вы ошибаетесь, полагая, что я невежественный селянин, которого можно застращать жалкими инсинуациями, — сказал Каспар, поднимаясь и указывая на дверь. — А теперь прошу прощения, но в посольстве меня ждут неотложные дела и обязанности, требующие моего внимания. Уверен, вы понимаете, что должны покинуть помещение.

Пашенко встал и слегка поклонился послу:

— Я понял вашу позицию, посол. Доброго вам дня.

Чекист резко повернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова, и, когда дверь за ним захлопнулась, все присутствующие облегченно вздохнули.

Каспар почесал макушку и сказал:

— Можете вы в это поверить? Это было бы смешно, если бы не было таким идиотством.

— В чекистах нет ничего смешного, — зловеще заметил Павел.

— Ох, да ладно тебе, — рассмеялся Каспар. — У него нет никаких доказательств.

— Ты не понимаешь, чекистам не нужны доказательства! — рявкнул Павел, поднимаясь и тыча пальцем в Каспара. — Ты не в Империи. В Кислеве любое слово чекиста — закон. Здесь люди исчезают только так. Понимаешь? Они бросают человека в тюрьму, и никто никогда его больше не видит, никто ничего о нем не слышит. Он пропал…

— Даже если это посол иностранного государства? — усмехнулся Каспар.

— Даже если, — кивнул Павел.

Каспар увидел, что Павел совершенно серьезен, и наконец, понял, почему Пашенко держался так уверенно и что, возможно, угроза чекиста не пустой звук.

Глава 4

I

Два тяжелых палаша скрестились в воздухе, выбив друг из друга сноп искр, эхо звона стали заметалось по двору. Каспар повернул кисть и сделал выпад острием меча, но его противник легко уклонился от атаки. Тяжелый палаш не предназначался для фехтования, его создали, чтобы разрубать броню за счет отточенного лезвия и чистого веса. Клинок посла отвели в сторону, и ответный парирующий удар просвистел в считанных дюймах от его груди.

Он обильно вспотел, а рука с мечом горела от усталости. Рукоять палаша едва не выскользнула из влажной ладони, и он перехватил ее двумя руками, выставив клинок прямо перед собой.

— Может, хватит? — спросил его противник.

— Нет, а что, ты уже утомился? — откликнулся он.

Бадер Валдаас улыбнулся, держа свой тяжелый меч так, словно тот вообще ничего не весил. Неудивительно — Валдаас был рыцарем в самом расцвете сил, к тому же на тридцать три года моложе Каспара. Посол каждый день с восхищением наблюдал за тренировками Рыцарей Пантеры, за схватками на тяжелых мечах и копьях, развивающих силу и выносливость, которые просто необходимы для того, чтобы обращаться с таким громоздким оружием с легкостью.

Каспар не помнил, чтобы клинки были такими тяжелыми в те времена, когда он служил солдатом, но он все-таки давно уже не молод — сила и ощущение собственного бессмертия, свойственное юности, превратились для него в далекое воспоминание. Валдаас надел свои пластинчатые доспехи, а Каспар — железный нагрудник с бронзовым орлом в центре и наплечники, окантованные по краям золотой косичкой. Для защиты от случайных ранений во время поединка он облачился еще и в кольчугу, которая обычно носится под полным доспехом. Края палашей были затуплены, но Каспар знал, что любой удар таким тяжелым оружием наверняка причинит человеку немалый вред. Рыцари и стражники собрались посмотреть на своего нового хозяина с крытых галерей и балконов, нависающих над двором, и Каспар уже засомневался в мудрости своего решения возобновить поединок. Он не хотел, чтобы его унесли отсюда на носилках и уложили в койку под взглядами подчиненных, если бы этого только можно избежать!

— Полегче с ним, Валдаас! — окликнул солдата Павел с верхнего балкончика. — Посланник уже стар, и зрение у него не очень!

— Нет, Павел! — крикнул в ответ Каспар. — Это мне следует быть поаккуратнее, старый пес еще помнит пару трюков.

Валдаас ухмыльнулся и провел атаку, его клинок скользнул низко-низко, целясь в ноги Каспара. Посол инстинктивно шагнул навстречу удару, опустив меч вниз, чтобы блокировать палаш соперника, намереваясь обогнуть защиту Валдааса и с ближней дистанции нанести ответный удар в бок рыцаря.

Но ожидаемого столкновения мечей не последовало — Каспар успел заметить, как клинок рыцаря летит к его лицу. Опрометчивая контратака поставила посла слишком близко, гораздо ближе, чем ожидал Валдаас, и сейчас палаш рыцаря готов был разнести череп Каспара в щепки.

Однако Валдаас, словно фехтуя легкой дуэльной саблей, отвел удар в сторону — как раз вовремя, чтобы не лишить Каспара головы, не успев, впрочем, позаботиться о плече посла. Удар сорвал с доспеха паулдрон, закрутил его и швырнул на каменные плитки двора. Зрители охнули, а Каспар почувствовал на своей шее липкую влагу.

— Посол! — вскрикнул Валдаас, роняя меч и бросаясь к Каспару.

— Я в порядке,- ответил тот и поднял подрагивающую руку, чтобы прикоснуться к шее.

Опустив глаза, он увидел ворот рубашки, сломанное крепление лат и кровь, сочащуюся из неглубокого пореза над самой ключицей.

— Посол, примите мои извинения, — выпалил рыцарь. — Я не думал, что вы рискнете подойти так близко.

— Я знаю, и не волнуйся. Это моя вина, я должен был помнить, что давно уже не молодой человек.

— Я пытался сказать это тебе еще до того, как ты начал, но ты меня не слушал, — рассмеялся Павел.

— Он типичный мужчина — ему надо потерять голову, чтобы смириться с тем, что он состарился, — добавил женский голосок с таким же, как у Павла, акцентом с нижней галереи.

Каспар улыбнулся и рывком поднялся на ноги, а Валдаас помог ему снять броню. Затем посол повернулся к говорившей, высокой женщине с темно-рыжими волосами, собранными в тяжелый пучок на затылке. Прорезанное кое-где морщинами, лицо оставалось, тем не менее, привлекательным; на женщине были длинное зеленое платье с белым передником и кашемировая шаль, украшенная по всей длине яркой вышивкой.

— Я знаю, Софья, я знаю, — сказал Каспар, стягивая рубаху через голову, чтобы дать женщине возможность осмотреть рану.

Она осторожно наклонила голову посла и вытерла кровь краем его рубашки.

— Надо зашивать,- объявила она.- Садись вон над тем сточным желобом.

Рыцари и стражники разбрелись, вернувшись к своим обязанностям, — развлечения и волнения на сегодня кончились. Каспар хлопнул ладонью по железному плечу рыцаря:

— Отличная работа, парень, у тебя верная рука. Сильная и, слава богам, быстрая.

— Спасибо, посол,- поклонился Валдаас и тоже удалился.

Каспар сел на каменную скамью у самого края канавы для стока воды и привалился спиной к ручному насосу, а Софья тем временем намочила разорванную рубаху и очищала порез от крови.

— Ты проклятый дурак. Ты это знаешь, не так ли? — сказала она.

— Ага, мне говорили.

— И, не сомневаюсь, еще скажут, и очень скоро,- хмыкнула Софья.

Каспар познакомился с Софьей Валенчик, когда Стефан нанял ее как личного лекаря посла. Она появилась у ворот посольства три дня назад с весьма внушительными рекомендациями и начала исполнение своих обязанностей с того, что настояла на доскональном осмотре Каспара, чтобы, как она сказала, узнать все о своем новом подопечном.

Ругая на чем свет стоит Стефана и отражая попытки лекарши снять с него всю одежду для полного обследования, Каспар кричал, что не нуждается в том, чтобы кислевские костоправы обнюхивали его тело. Но Стефан и Софья остались неумолимы, так что посол вынужден был подчиниться.

Софья Валенчик часто была груба и прямолинейна, не выказывала никакого уважения к его посту и держалась порой с надменным превосходством, однако очень скоро Каспар открыл в ней неистощимое чувство непочтительного юмора. Таков уж был ее честный и прямой характер — а кому не нравится, тот может проваливать в ад.

Каспару же, напротив, она безмерно понравилась, и они немедленно нашли общий язык.

— Человек в твоем возрасте играется с мечом… не знаю. — Софья покачала головой и извлекла из кармана фартука катушку тонкой бечевки и кривую иглу.

— Я не играл, — возразил Каспар, проклиная свои слова за то, что они прозвучали как оправдание нашкодившего школьника, которого бранит взрослый, а Софья тем временем вдела нитку в иголку и прижала острие к его коже.

Посол стиснул зубы, пока женщина ловко накладывала стежки, затем затянула шов и обрезала бечевку маленьким карманным ножиком.

— Ну вот,- улыбнулась она,- снова как новенький.

— Спасибо, Софья, шила ты совершенно безболезненно. По большей части.

— Скажи спасибо, что сегодня я не забыла прихватить маленькую иголку, — ответила она.

II

Кислев бурлил жизнью, хотя, памятуя о том, что сказал Павел, посол примечал, что многие из снующих по улицам и наполняющих парки людей не были уроженцами города. На их лицах застыло смущенное, потрясенное и испуганное выражение. Даже за несколько недель своего недолгого пребывания в Кислеве Каспару стало очевидно, что с каждым днем в город прибывает все больше и больше таких людей.

Когда он выезжал за стены города, понаблюдать за тем, как Рыцари Пантеры тренируют солдат посольства, дороги всегда были забиты вереницами людей с тележками и подводами, направляющимися на юг. На север же двигались лишь редкие суда из Империи, подвозящие по темным водам реки Урской так необходимое в Кислеве продовольствие. С зерном в городе было уже туго, и ситуация грозила ухудшиться, если поток беженцев с севера не иссякнет.

Каспар разослал письма нескольким имперским купцам, торгующим в Кислеве, желая сохранить припасы для разбросанных остатков отрядов Империи, задержавшихся здесь, но даже лестью не выманил у них никакой помощи.

С капитаном каждого поспешно отплывающего разгрузившегося корабля Каспар отправлял запечатанные письма в Альтдорф; в них содержалась просьба сообщать новости из дома и информацию о ходе войны, а также требования присылки продуктов.

Напряжение было велико, городская стража и чекисты уже подавили несколько яростных стычек между голодными людьми, дерущимися за еду. Кислев пополнялся все новыми и новыми беженцами, что не сулило ничего хорошего городу, который наверняка окажется в осаде, когда вместе с весной начнется сезон войны. Каспар знал, что царица собирается запереть городские ворота и отказать множеству своих подданных в пристанище. Каспару приходилось стоять перед таким выбором, и он не завидовал Ледяной Королеве, вынужденной принять подобное решение. Он слишком ясно помнил умоляющие лица под стенами Хоптбурга, когда был вынужден закрыть ворота, чтобы спасти горный город от свирепых племен зеленокожих.

Отчаявшиеся лица смотрели на него с улиц и обсаженных деревьями бульваров, каждая пара глаз искала в его глазах хоть немного надежды, но ему нечего было дать им. То и дело в толпе мелькали черные доспехи чекистов, и посол размышлял, не приказал ли Пашенко следить за ним. Это не удивило бы его, и он ничего не мог сделать, чтобы избежать надзора, когда вместе с двумя Рыцарями Пантеры медленно ехал по Урскому проспекту, направляясь к дому Анастасии Вилковой.

Женщина заинтриговала Каспара, и, хотя он не желал враждовать с ревнивым и яростным Сашей Кажетаном, посол обнаружил, что мысли его постоянно возвращаются к Анастасии, ее темным волосам, изумрудным глазам и полным губам. Он, без сомнения, привлекал ее и верил, что, хотя их прошлая встреча и получилась краткой, между ним и женщиной что-то возникло.

Он не знал точно, прав или нет, но решил, что должен это проверить, — так посол и его рыцари оказались на пути в богатые южные кварталы Кислева. По всей вероятности, затея была дурацкая, но Каспар давно уже определил для себя, что нельзя упускать возможностей, даже самых неопределенных.

Как только Софья закончила зашивать его рану и наложила приятно пахнущую припарку, они распили по чашечке сладкого ячменного отвара, и Каспар спросил женщину об Анастасии Вилковой.

— Она дворянка, — последовал короткий ответ Софьи. — Откуда ты ее знаешь?

— Не совсем знаю, — объяснил Каспар. — На прошлой неделе я встретил ее в Зимнем Дворце, и она попросила меня заглянуть к ней.

— Ясно, — лукаво ухмыльнулась Софья. — Что ж, будь осторожен. Я слышала, один боец, Саша Кажетан, к ней неравнодушен.

— Да, мне это известно.

— Впрочем, я не слишком много знаю о ней, не больше, чем любой другой, правда, знаю, что она родом из Праага, что ее муж был убит шесть или семь лет назад, предположительно при случайном нападении уличных головорезов, и что она унаследовала его капиталы.

— Почему ты сказала «предположительно»? — спросил Каспар.

— Ну, ходили слухи, что ее муж был вовлечен в несколько, скажем так, рискованных деловых предприятий, конкурирующих с интересами криминальных структур общества.

— Продолжай.

— Поговаривали, что кто-то из главарей банд, наконец, устал от соперничества и его люди выследили и убили конкурента, когда он возвращался домой из заведения с дурной репутацией.

— Вот ублюдок!

— Кто? — хихикнула Софья. — Муж, посещающий публичный дом, или главарь шайки, пристукнувший его?

— Ты знаешь, что я имел в виду. Не умничай, тебе не идет.

Софья показала послу язык и продолжила:

— Как я сказала, мадам Вилкова унаследовала бизнес мужа и отсекла те части, которые вступали в противоречия с интересами бандитов. Сейчас она весьма богатая женщина и, говорят, жертвует много денег различным больницам и богадельням города.

— Филантропка.

— Да, она одна из немногих представителей нашей знати, кто действительно достоин этого звания, — согласилась Софья.- Так почему она хотела, чтобы ты зашел к ней?

— У нее не было времени на объяснения.

— Возможно, она в тебя втюрилась, — рассмеялась Софья.

— Возможно. А что, в это так трудно поверить? — спросил Каспар несколько грубее, чем намеревался.

— Вовсе нет, Каспар, ты весьма выгодная партия.

— Теперь ты издеваешься надо мной,- сказал Каспар, поднимаясь с лавки.

— Немного, — согласилась женщина, улыбнувшись.

Каспар покинул Софью и поднялся в свои покои умыться и переодеться, прежде чем отправиться к дому Анастасии. Он хотел поехать в одиночестве, но Курт Бремен не пожелал позволить послу путешествовать, без сопровождения после кровопролития у ворот, устроенного разогнавшими возмущенную и горюющую толпу чекистами.

Думая об убийстве боярина, Каспар по-прежнему не был уверен, как быть с обстоятельствами, связанными со смертью Кововича. Разум подсказывал ему, что нельзя верить в случайности, и Каспар не мог отделаться от мучившего его подозрения, что между ним и убийством еще отыщется связь более крепкая и глубокая, чем ссора на приеме. Какая именно, Каспар не знал, но посол был не из тех, кто оставляет подобные загадки нерешенными. Павел уже пытался обнаружить какое-нибудь отношение боярина Кововича к пользующимся дурной репутацией личностям, в надежде, что след приведет — а Каспар был просто уверен, что приведет, — к Чекатило.

Он повернул лошадь на мощеную улицу — табличка на черном каменном доме сообщала, что это Магнусштрассе, что, естественно, поразило посла: он не ожидал увидеть здесь имперское название.

— Возможно, они не так уж и ненавидят нас, а? — проговорил он.

— Нет, посол, — отозвался Валдаас, которого все еще мучила вина, — как-никак, он ранил своего начальника.

Улицы тут были меньше запружены народом, чем в центре города, и Каспар буквально чувствовал царящее вокруг богатство. Чистые оштукатуренные стены, посыпанные сверху битым стеклом, вмурованным в известку, окружали дома элиты Кислева, а высота их не допускала проникновения никаких, кроме, быть может, самых целеустремленных, незваных гостей.

Он ехал по улице, пока не добрался до группки вечнозеленых тополей. Если верить записке, они росли прямо напротив дома Анастасии, который, по-видимому, скрывался за высокой стеной из обтесанного камня, с открытыми воротами, ведущими внутрь. В конце мощеной тропинки, бегущей по пышному, ухоженному саду, изобилующему травами, кустарниками и яркими цветами, посол увидел построенное со вкусом здание.

Анастасия стояла на коленях перед маленькой клумбой, разрыхляя влажную черную землю небольшим совочком, и сердце Каспара сильно забилось от сильнейшего ощущения дежа-вю. Когда женщина заметила его, он выдавил улыбку и помахал ей рукой.

— Я так рада, что ты пришел, — сказала она, подходя.

III

Очень скоро Каспар понял, что Софья не ошиблась, говоря ему, что Анастасия богата. Слуги в зеленых ливреях приняли у рыцарей поводья и отвели лошадей в конюшню, а горничные с реверансом поднесли всадникам освежающие напитки.

Послу и его рыцарям предложили бокалы с прохладным яблочным соком и наколотым льдом, из чего Каспар сделал вывод, что Анастасия достаточно богата для того, чтобы устроить под домом холодильное помещение, в котором благодаря чарам кислевских ледяных магов воздух всегда оставался морозным.

Солдаты осмотрительно остались у входа в дом, а посол и Анастасия отправились в обшитые дубовыми панелями приемные покои, с высоким алебастровым потолком и пушистым ковром с узорами из извивающихся драконов, раскинувшимся на натертом до блеска деревянном полу.

Внутреннее убранство дома тоже говорило об огромном богатстве, хотя ничто тут не было нарочитым или безвкусным. Каждая элегантно обставленная комната не подавляла гостя роскошью, в отличие от замков многих дворян Империи, которые делали все, что могли, только бы заявить о своем богатстве.

Они присели на великолепный диван, болтая, как старые друзья, о всяких несущественных вещах, пока разговор неизбежно не коснулся смерти боярина Кововича.

— Я слышала об этом ужасном деле и о том дураке, Пашенко, — сказала Анастасия.- Просто кошмар, что такого человека, как ты, посмели обвинить в столь чудовищном преступлении.

— Да, это нелепо,- согласился Каспар.

— Что заставило Пашенко решить, что ты имеешь какое-то отношение к убийству?

Каспар пожал плечами:

— Люди во дворце видели, как мы с боярином обменялись парой неласковых слов, вот чекист и пришел к неверному заключению.

— Фи! Пашенко некультурный, если бы он арестовал всех, кто ссорился с Кововичом, половина Кислева сидела бы сейчас в чекистских застенках.

— Значит, его не слишком любили? — спросил Каспар.

— Не особенно,- кивнула Анастасия.- Он был груб и невоспитан, и мне совершенно непонятно, почему его жена устроила сцену перед твоим посольством. Говорят, он ее безжалостно избивал, так что к чему ей оплакивать его уход? Нет, этого я никогда не пойму.

Каспар покачал головой, жалея Алексея Кововича тем меньше, чем больше узнавал о нем. Этот человек был пьяницей, и, судя по всему, госпоже Ковович без него будет только лучше. Он допил сок и поставил бокал на резной столик орехового дерева рядом с диваном.

— Но довольно об этом, Каспар! — воскликнула Анастасия.- Жизнь и так достаточно мрачна. Расскажи о себе, мне интересно, как такой человек решился отправиться в Кислев в столь смутное время.

— Меня послал сюда император, — сказал Каспар.

— О, не скрывай, наверняка должно быть еще что-то. Ты поссорился с кем-то стоящим у власти, чтобы получить такую… неудачную должность?

— Неудачную? Что ты хочешь сказать?

— Этот пост наверняка не принесет тебе ни материальной выгоды, ни престижа, как в центрах дипломатической активности, в Мариенбурге или Бордело, и не станет полезной ступенькой в карьере. Или, к примеру, Тилия. Там хотя бы приятный климат. Но Кислев — в нем ведь нет никакой притягательности. Скажи мне честно, почему ты приехал в Кислев?

— Я же сказал. Император попросил меня занять этот пост, и я согласился.

— Так просто?

Каспар кивнул:

— Я прослужил в армиях Империи почти сорок лет, начав в шестнадцать, получая по шиллингу от императора Леопольда. Я вступил в корпус копейщиков и следующие шесть лет воевал в Аверланде, то против одного орка-полководца, то против другого. Мы обошли всю Империю, сражаясь, зарабатывая, смею заметить, доброе имя, побеждая тварей, рыскающих в темных чащобах, племена северян, которые совершали набеги на вашу страну и Остермарк, и любого врага, приходящего со злом и убийством в сердце. Я вырос до командира подразделения и дрался на стороне самого императора Карла-Франца в битве при Нордуине. Так шли годы, пока я не возглавил все войско моего императора.

— О, да ты великий герой, — протянула Анастасия.

Каспар улыбнулся:

— Возможно, но мой народ в опасности, ему нужны люди, которые понимают, что такое война, и знают, что, чтобы выжить, надо сражаться. Дипломатия и переговоры сейчас не помогают, пришли времена, когда человек сам должен захотеть драться за правое дело. Кислев, возможно, и не синекура, но, если я, прибыв сюда, добьюсь поддержки наших армий, сопротивляющихся вторжению неприятеля, это все, что мне нужно.

— Значит, ты истинный патриот и альтруист. Такие люди редко встречаются, — с улыбкой заметила Анастасия.

— Не так уж редко, как ты думаешь,- ответил Каспар.

Анастасия рассмеялась и спросила:

— Почему тогда ты оставил службу?

Улыбка исчезла с лица Каспара.

— Моя жена, Мадлен, у нее было слабое сердце, и мои отлучки слишком тревожили ее, — грустно ответил он. — Когда я вернулся из кампании, развернувшейся в Приграничных Княжествах, я с честью демобилизовался, и мы поселились в Нулне.

— Ясно. А твоя жена… она ждет тебя на родине?

— Нет. — Каспар покачал головой. — Мадлен умерла три года назад. Она упала в нашем саду, когда ухаживала за розами. Жрец Морра сказал, что ее сердце просто сдалось, что у него не осталось сил, чтобы давать жизнь. Он сказал, она ничего не почувствовала, что, я полагаю, было своего рода благословением.

— О, прости, мне так жаль, Каспар. — Анастасия придвинулась ближе и взяла его руки в свои. — Как это неразумно с моей стороны! Пожалуйста, прости меня, я не хотела бередить столь болезненные воспоминания.

— Все в порядке, Анастасия, ты же не знала.

— В любом случае мне не следовало быть такой беспечной. Я слишком хорошо знаю, что такое потеря любимого. Моего мужа, Андрея, убили шесть лет назад,

Каспар протянул руку и вытер слезу, сверкнувшую в уголке глаза Анастасии.

— Мне жаль. Убийцу поймали?

— Ха! Городская стража и чекисты не сделали ни-че-го! Андрей, да упокоит Урсан его душу, был очень хорошим, но чрезвычайно наивным человеком. Без моего ведома он вложил деньги в несколько весьма сомнительных, но очень красочно расписанных предприятий на паях с одной личностью по имени Чекатило.

Каспар и без того имел повод презирать Чекатило, а теперь он мысленно вписал в счет еще один пункт.

— Я знаю господина Чекатило, — сказал он.

— Ну вот, никому точно не известно, но мне говорили, что Андрей шел домой со встречи в Купеческой Гильдии и наткнулся на каких-то разбойников. Они его ограбили, отняли кошелек и забили до смерти железными прутьями.

Каспар вспомнил версию, рассказанную ему Софьей, и мысленно поблагодарил того, кто избавил Анастасию от правды о том, откуда на самом деле возвращался ее супруг.

— Конечно, сделать ничего нельзя, но я знаю, в чем дело. Доказательств у меня нет, но сердцем я чувствую, что этот подонок приложил руку к смерти Андрея.

Глаза Анастасии наполнились слезами, тонкие руки взлетели к лицу.

— Прости, я, наверное, не очень хорошо знаю язык, но мысль о том, что этот кусок человеческого дерьма как ни в чем не бывало разгуливает по улицам, меня так злит, так злит!..

Каспар склонился к ней и обвил рукой хрупкие плечи, не зная, что сказать, чтобы успокоить женщину. Вместо слов он просто притянул ее к себе так, что ее головка легла на его плечо; на камзоле его тут же расплылось влажное пятно.

— Не волнуйся, — пообещал Каспар. — Я не позволю ему снова причинить тебе вред.

IV

Каспар опустил монету в руку грума, держащего под уздцы его лошадь, довольный тем, что за это время слуга расчесал серебристую конскую гриву и хвост и даже смахнул пыль с копыт. Ухватившись за рог на передней луке седла, он запрыгнул на спину лошади и бросил взгляд на дом Анастасии, женщины, которую он готов был защитить от любых невзгод.

Они утешались в объятиях друг друга несколько минут, затем Анастасия извинилась, и Каспар решил, что должен оставить ее наедине с горем. Аромат ее волос и кожи все еще щекотал его ноздри, когда посол и Рыцари Пантеры направили коней обратно по Магнусштрассе.

На город спустились сумерки, солнце медленно тонуло за рядами домов на западе. В конце улицы Каспар увидел шестерку всадников, вырисовывающихся черными силуэтами на фоне угасающих закатных лучей, и вздрогнул, узнав самодовольного хлыща Сашу Кажетана. Он и пятеро его мускулистых, ощетинившихся оружием приятелей ехали легким галопом навстречу послу; лицо предводителя было каменным, в фиолетовых глазах пылала ярость.

— Кровь Сигмара, только не это,- прошипел Каспар сквозь зубы.

Двое Рыцарей Пантеры послали лошадей вперед, обернули поводья вокруг левых рук, а правыми угрожающе сжали мечи.

Каспар приказал:

— Игнорируйте их! Попробуем разминуться.

Валдаас кивнул, и они втроем направили лошадей к краю улицы, держась между людьми Кажетана и послом.

Но Кажетан не пожелал, чтобы его огибали, — его воины рассыпались цепью, перегородив улицу. Рука Каспара скользнула под плащ и расстегнула кобуру пистолета.

— Что ты тут делаешь? — рявкнул Кажетан.

Каспар даже не посмотрел на него, глядя в конец улицы и поглаживая пальцем изогнутый серебряный курок. Там темнели фигуры еще каких-то всадников, но в сиянии садящегося солнца нельзя было различить, кто они. Каспар и рыцари продолжали двигаться вперед, но Кажетан и его воины ловко заставляли своих коней пятиться. Наконец боец на мечах скрестил взгляды с Каспаром.

— Я задал тебе вопрос, имперец.

— А я пренебрег им.

Сабля Кажетана оказалась в его руке так быстро, что Каспар даже не заметил момента, когда она покинула ножны.

— Когда я задаю вопрос, то жду ответа.

Валдаас и его товарищ быстро выхватили мечи, и, понимая, что ситуация в любой момент может выйти из-под контроля и вспыхнуть от малейшей искры, Каспар заявил:

— Я навещал друга, если тебе угодно знать. Госпожа Вилкова пригласила меня посетить ее, и я принял это великодушное приглашение.

— Я же сказал тебе держаться от нее подальше!

— Я делаю что хочу, герр Кажетан, и не считаю, что обязан советоваться с вами, кого я могу навещать, а кого — нет, — ответил Каспар.

Он увидел, что взгляд Саши уперся в его плечо, и тотчас понял, на что смотрит боец.

Размазанная тушь с ресниц Анастасии.

Глаза Кажетана расширились, а челюсть отвисла.

Каспар понял, что сейчас случится, и выхватил пистолет, прицелившись прямо между глаз Кажетана. Боец застыл, уголок его рта дрогнул в натянутой улыбке.

— Собираешься пристрелить меня, имперец?

— Если придется, — ответил Каспар.

— Если ты это сделаешь, мои люди убьют тебя,- заверил Кажетан.

Да, вполне вероятно, но ты все равно будешь мертв.

— Это не важно, — пожал плечами Кажетан, и Каспар был потрясен, увидев, что боец действительно так считает.

Оцепенение растянулось на долгие секунды, а потом из-за спины Кажетана послышался невыразительный голос:

— Посол фон Велтен, Саша Кажетан, буду признателен, если вы оба опустите оружие. Мои люди целятся в вас из мушкетов, и, смею заверить, они отличные стрелки.

Взгляд Каспара неохотно оторвался от зрачков воина, и посол увидел Владимира Пашенко и десяток конных чекистов с короткоствольными карабинами, направленными на них.

— Пожалуйста, — настойчиво произнес Пашенко. Десять мушкетов громко и слаженно щелкнули затворами.

Каспар снял палец с курка и медленно убрал пистолет в кобуру, а Кажетан так же неохотно вложил кривую кавалерийскую саблю в ножны.

Предводитель чекистов тронул поводья, заставив свою лошадь вклиниться между конями посла и Кажетана.

— Кажется, вы притягиваете неприятности, герр посол, — заметил Пашенко.

— Ваши люди следили за мной? — спросил Каспар.

— Конечно,- ответил Пашенко так, словно это была самая обычная вещь в мире, и почему-то Каспара это не удивило. — Вы потенциальный подозреваемый в расследовании убийства, почему же мне не установить за вами наблюдение? Похоже, получается, вы должны быть счастливы, что я это сделал. Уверен, сегодняшняя маленькая драма закончилась бы для вас очень плохо, если бы не наше вмешательство.

Кажетан усмехнулся, и внимание Пашенко переключилось на него.

— Не думай, что твоя репутация защитит тебя от меня, Саша. Позволь я тебе убить этого человека, тебе бы пришлось станцевать джигу в петле на площади Героев раньше, чем закончилась бы неделя.

— Хотел бы я посмотреть, как это у тебя получится, — сказал Кажетан.

Он плюнул на землю перед Каспаром, развернул лошадь и поскакал галопом на восток; его люди поспешили следом.

Напряжение медленно покидало Каспара, пока он следил за отступлением Кажетана. Он провел рукой по волосам и выдохнул — только сейчас посол обнаружил, что задержал дыхание.

— На вашем месте, — посоветовал Пашенко, — я бы избегал этого человека. Он влюблен в госпожу Вилкову, а любовь делает мужчину глупцом.

Хотя Каспар и презирал чекиста, он заставил себя быть вежливым:

— Спасибо, герр Пашенко, за то, что пришли на подмогу. Ситуация действительно могла выйти из-под контроля.

— Не торопитесь благодарить меня. Я бы с удовольствием позволил Саше убить вас, но он герой нашего народа, и было бы очень прискорбно, если бы мне пришлось его повесить. Меня бы все осудили.

Пашенко отвел лошадь и сказал напоследок:

— И помните: ваше привилегированное положение, герр посол, ничего не значит, ибо я буду помнить, на кого вы направили этот пистолет.

Глава 5

I

Первый снег выпал в сумерках Миттхербста в день, посвященный Ульрику, богу битвы и зимы. Жрецы Ульрика бурно радовались пушистым хлопьям, медленно спускающимся со свинцового неба, провозглашая, что милость волчьего бога с ними. Остальные были менее уверены в этом, зная, что снег и снижающаяся температура наверняка принесут массу страданий тысячам беженцев, наполнившим город и живущим в продуваемых всеми сквозняками холщовых палатках за стенами города в неимоверно разросшемся лагере.

Каждый день поток беженцев с севера нарастал, пока царица не вынуждена была отдать приказ запереть городские ворота. Кислев просто не мог вместить еще больше людей. С практичностью, свойственной кислевским крестьянам, многие просто решили отправиться дальше на юг, к Империи, стремясь увеличить расстояние между собой и угрозой уничтожения. Остальные, выстроив убогие стены из своего скудного имущества, остановились под стенами города, возле бойцов Империи и солдат Кислева.

Число людей росло, и имя чудовища, изгнавшего их из родных домов, звучало все чаще и чаще. Все началось с робкого шепота освещенных кострами бесед и выросло до ужасающих размеров — имя твари само по себе обрело силу. Рассказывали о станицах, выжженных дотла, о зарубленных женщинах и детях. Монстру приписывались все самые жестокие зверства, и с каждым днем все больше и больше историй о варварах переползало от костра к костру.

Говорили, что вражеские воины вспороли животы каждой живой душе в станице Рамаежек, а потом насадили людей на заостренные бревна частокола. Долго еще стервятники расклевывали их тела, и эта жуткая сцена стала памятником триумфу чудовища.

Кто первым назвал имя твари — загадка. Возможно, оно было вовсе и не именем, а плохо расслышанным боевым кличем или проклятым талисманом, перешедшим к выжившим для того, чтобы они могли донести ужас этого звука до южных земель.

Однако оно было произнесено, имя Альфрика Цинвульфа, верховного атамана северных племен и любимого лейтенанта самого Архаона — он шел на Кислев. Войны в Кургане не новы, и старейшие мужчины и женщины степей знали многих кровожадных главарей варваров — те приходили и уходили. Они знали, что северные племена то и дело совершают набеги на их земли, но даже они понимали, что на этот раз все по-другому.

На этот раз племена идут не грабить — они идут уничтожать.

II

Каспар, стоя на зубчатом бастионе городских стен, смотрел, как падает с потемневшего неба снег, испытывая опасение и облегчение разом. Снега замедлят продвижение армии и, по всей вероятности, заставят ее отступить на зимние квартиры — или солдаты будут голодать и замерзать до смерти.

Хотя снегопад был негуст, Каспар знал, что до диких морозов кислевской зимы осталось не больше пары недель — в лучшем случае. Она стиснет нацию в своих ледяных объятиях, похоронит землю под бесконечным снежным саваном. Кислевиты называли это время распутицей, что означало бездорожье; путешествия становились практически невозможными, поскольку все тропы и дороги скрывались под глубокими белыми сугробами.

Он отвел взгляд от стен и витых колонн дыма, колеблемых жестоким ветром, дующим с севера. Сотни маленьких костерков собирали вокруг себя людей, которые в поисках тепла теснились у огня. Самые уязвимые уже умерли — старики и новорожденные не могли выжить без еды на свирепом холоде. Стоящие поблизости солдаты, лишенные припасов и новостей из дому, питались немногим лучше, так что об их боевом духе и говорить не стоило.

Каспар знал, что моральное состояние солдата и его готовность к действиям поддерживают очень простые вещи. Пламенная речь командира, конечно, могла бы разжечь огонь в его сердце, но горячую еду и каплю алкоголя он оценил бы гораздо больше. Пока что бойцы Империи не имели ни того, ни другого, хотя Каспар собирался исправить положение.

Он наблюдал, как колонна из пятнадцати длинных речных судов величаво скользит по Урской, бесшумно разрезая темную воду, направляясь к опускающейся решетке западного шлюза. Матросы переднего корабля спустили паруса, и тени высоких стен проглотили судно. Каспар увидел написанное на корпусе над самой ватерлинией название и продолжил следить за кораблем, прошедшим ворота шлюза и поплывшим дальше вверх по реке, к докам.

Павел Коровиц и Курт Бремен взобрались по лестнице на укрепления и присоединились к послу.

— Это они? — спросил Бремен. Каспар кивнул:

— Да, первое судно — «Дева Шиирлагена», это они. Твои люди готовы?

— Мы готовы, — подтвердил Бремен.

— Тогда идем, — сказал Каспар.

III

Они последовали за судами, движущимися в главный порт города. Каспар не был моряком, он с юности ненавидел любые виды морских путешествий, но даже он мог сказать, что корабли опасно перегружены — медленные воды реки едва не переливались через планшир. Несколько раз они теряли караван из виду, поскольку приходилось пользоваться окольными путями, чтобы избежать улиц, забитых народом, но корабли каждый раз легко находились — река не изобиловала судами, большинство капитанов уже отвели свои шхуны на юг, присоединяясь к Талабеку, стремясь к Альтдорфу и Нулну.

Прохожие одаривали их любопытными взглядами: человек явно высокородный скакал рядом с бородатым кислевитом на надрывающемся битюге с покатой спиной, из тех, что обычно тащат телеги, в сопровождении шестнадцати рыцарей в сверкающих латах. Экипаж судов недолго оставался в неведении об их присутствии — матросы на палубе громко окликали всадников.

Каспар и рыцари игнорировали вопли; но Павел не удержался:

— Какие новости с юга?

— Вольфенбурга больше нет, — проорал в ответ моряк.

— Его стерла с лица земли страшная буря, — крикнул другой. — Говорят, тут не обошлось без темной магии!

Каспар не мешал Павлу «беседовать» с людьми на шхунах, он был слишком сосредоточен на первоочередной задаче, чтобы перешучиваться с теми, с кем, возможно, вскоре придется ругаться. Он ждал каравана, ведомого «Девой Шиирлагена», с тех пор, как получил письма из Альтдорфа, то есть уже четыре дня.

Украшенные гербами Второго Дома Вильгельма и Имперского Комиссариата бумаги требовали ответа на вопрос, какие действия предприняты для предотвращения дальнейшего расхищения посылаемых товаров. Каспар понятия не имел, о чем идет речь, пока не потратил день на наипротивнейшее занятие — изучение записей прошлого посла. Собрав все воедино, он понял, почему имперское подразделение в Кислеве голодает в то время, как зернохранилища города набиты зерном. Они также в некотором смысле объясняли, почему власти Кислева до сих пор встречали просьбы об аудиенции вежливыми отказами.

Оказывается, припасы прибывали в Кислев, но не доходили до тех, кому предназначались. Двенадцать последних месяцев распределением продовольствия, оружия и всякой всячины, которая требуется нации и ее союзникам во время войны, по поручению Имперского Комиссариата занимался купец из Хохланда, некий Матиас Герхард. Император не скупился, отправляя товары в Кислев, но очень немногое достигало тех, кто действительно отчаянно нуждался.

В письмах говорилось о постоянных кражах со складов Матиаса Герхарда, и, хотя купец докладывал об усилении бдительности, похоже, ничто не могло предотвратить обильное утекание припасов из его хранилищ. Герхард винил бездеятельность кислевитов, и сидящим в Альтдорфе могло показаться, что их северные соседи — варвары, обрекающие себя на голод и поражение из-за собственной лени и глупости. Но здесь, в городе, было ясно, что ни у кого нет достаточно средств для того, чтобы выжить, и что товары украдены, только не разбойниками.

Злость Каспара на Тугенхейма возрастала по мере того, как он читал дневник этого человека. Бывший посол должен был знать, что столь необходимые всем припасы похищаются тем, кому доверено их распределять, и ничего не сделал, чтобы прекратить это.

Что ж, у нынешнего посла найдется, что сказать по этому поводу.

IV

К тому времени, как они добрались до пристани, «Дева Шиирлагена» уже приступила к разгрузке. Причалило еще несколько судов, матросы с них привязывали толстые канаты к железным швартовым тумбам, а остальные шхуны ждали своей очереди. Облегчение команды «Девы Шиирлагена», прибывшей, наконец, к месту назначения, было очевидным, а капитана корабля, кажется, даже не тревожил непомерный сбор за стоянку у причала.

Портовые грузчики в теплых плащах тащили на талях десятки ящиков, бочек и тяжелых мешков, опуская их с палубы на мощеную набережную, где уже ждали широкие телеги. Грузный мужик, с густой, кустистой бородой, перешучивался с капитаном корабля, которому, по-видимому, больше всего хотелось просто разгрузить свое судно и побыстрее отчалить.

— Рассыпаться! -приказал Каспар. — Не позволить ни одной из этих телег уехать.

Бремен кивнул и ткнул затянутым в кольчугу кулаком в сторону трех дорог, бравших свое начало у пристани. Рыцари направили туда лошадей и, растянувшись стальной цепью, преградили проход к причалу. С опущенными забралами они представляли собой внушительное и грозное зрелище, и, хотя никто из них и не обнажил оружия, солдаты, несомненно, внушали страх.

Матросы и грузчики, наконец, заметили присутствие рыцарей; их взгляды смущенно шарили по докам, когда Каспар, Бремен и Павел подскакали к ним. Несколько человек украдкой потянулись к ножам и дубинкам, но лязг шестнадцати лихо выхваченных острых кавалерийских сабель мгновенно убедил их, что не стоит совершать лишних телодвижений. Рыцари были в явном меньшинстве, но даже портовые задиры-головорезы знали, что им не справиться с тяжеловооруженными и отлично обученными солдатами.

Командир Рыцарей Пантеры и Павел спешились, а Каспар предпочел сохранить преимущество — взирать на всех сверху вниз.

— Что за товары? — спросил он капитана.

— А твое какое дело, парень? — грубо ответил тот.

— Я посол императора Карла-Франца, и вопросы здесь буду задавать я.

Капитан, видя рыцарей и слыша южный акцент Каспара, кивнул.

— Что ж, мы привезли крупу, соль, клинки для мечей, топоры и пшеницу. Все подписано, опечатано и доставлено. А в чем проблема?

Каспар проигнорировал вопрос и обратился к стоящему рядом начальнику причала:

— И куда ты отправишь все это после разгрузки?

Человек не ответил, пока Павел не рявкнул, повторив вопрос Каспара на родном языке кислевитов. Только тогда толстяк, взгляд которого перескакивал с одного собеседника на другого, что-то прорычал. Каспар не понял ни слова, но уловил в потоке хрипа и фырканья имя Герхарда.

— Он говорит, что это припасы для склада Герхарда,- перевел Павел.

— Отлично, — сказал Каспар. — Скажи ему, чтобы заканчивали разгружать суда и наполняли телеги.

— А потом? — спросил Павел.

— А потом мы подождем герра Герхарда, — ответил посол.

V

Валерий Шевчук притянул поближе к себе жену и двух дочек, чувствуя их ребра сквозь тонкое одеяло, единственное, что отделяло их всех от мучительно холодной ночи. Снег сыпал вперемешку с дождем, но они устроились в хорошем местечке, в одном из многочисленных мощеных проулков города, на щербатой лестнице, ведущей к нише с дверью, давным-давно заложенной кирпичами. Это было лучшее укрытие, которое Валерий смог найти для своей семьи, и теперь стена защищала их от снега и пронизывающих порывов ветра, похищающего тепло тел. Он отвел прядь волос, упавшую на лицо Николь, всем сердцем горюя, что она не подарила ему сына.

Отягощенный престарелыми родителями, не имеющий сыновей, которых можно бы было послать на войну, он изо всех сил старался прокормить семью, и, хотя люди в станице пытались чем-то помочь, они не могли пренебрегать своими семьями ради чужой.

Три недели назад, ночью, его родители покинули станицу, отправившись в продуваемый всеми ветрами край без одеял и еды. Никто не видел, как они ушли; их застывшие тела вскоре обнаружили меньше чем в полулиге от ворот станицы — они лежали посреди дороги, обняв друг друга.

Валерий оплакал их, с благодарностью приняв жертву, и в душе испытал облегчение из-за того, что больше не придется добывать пищу на их долю. До атамана станицы долетало все больше и больше вестей о нападениях на другие поселения, и Валерий решил оставить избу и забрать семью в столицу.

Он погрузил в телегу их скудные пожитки и уехал, уныло распрощавшись с друзьями и соседями. Это было трудное путешествие, в дороге они потеряли младшую дочь — ребенок погиб от лихорадки, с которой не справились травяные настои Николь. Они похоронили девочку в степи и отправились дальше.

Добравшись до столицы, он за жалкие гроши продал телегу и пони и попытался найти хоть какую-то работу и жилище для своей семьи. Не отыскав ни того ни другого, они вынуждены были обосноваться в этом грязном переулке, живя тем, что ему удавалось украсть или приобрести на оставшиеся деньги.

Трижды ему пришлось драться с ворами и прочими негодяями, замыслившими выгнать их из укрытия, но, несмотря на голод и изнеможение, Валерий Шевчук оставался рослым и крепким мужчиной, которого не так-то просто сбить с ног.

Он услышал тихий хруст снега под чьими-то ногами и задержал дыхание. Поступь слишком мягкая для существа, обутого в сапоги, — возможно, это животное, собака, или кошка, или крыса, и от мысли о свежем мясе рот его наполнился слюной.

Валерий осторожно вытащил из потайного чехла нож с костяной рукоятью, единственную вещь, которую он отказался продать, и сбросил с себя край одеяла. Хотя оно и было тонким, мужчина сразу почувствовал, как полоснул по телу мороз. Жена очнулась от тяжелой дремы и открыла поблекшие, глаза:

— Валерий?

— Тихо, Николь, — прошептал он. — Кажется, еда.

Он встал и, прижимаясь к стене, скользнул вниз по ступеням, крепко сжимая нож. Он надеялся, что по улочке бредет собака. Собака — хорошая еда.

Он больше не слышал шума и решил рискнуть и выглянуть за угол ниши, чтобы увидеть жертву.

Но как только голова Валерия осторожно вынырнула из-за каменной кладки, челюсть его отвисла — в тени заснеженного переулка скорчился голый мужчина, очевидно безумец, ибо только сумасшедшему может прийти в голову выйти из дому, не закутавшись в меха или плащ. Что ж, видит Урсан, Валерий не позволит этому лунатику вытеснить его семью из их убежища.

Человек медленно покачивался и бормотал что-то себе под нос, засунув одну руку между ног и скребя корявыми ногтями другой предплечье. Капли крови падали на снег, плавя его.

— Эй, ты, — окликнул чужака Валерий, поднимая нож. — Найди себе какое-нибудь другое место для ночлега.

Человек как будто и не заметил его, бубня:

— Нет, нет, нет. Они просто сны… ты не я…

Валерий, нервничая, сделал шаг по проулку, направив острие ножа на скрючившуюся фигуру.

Голова человека дернулась, и Валерий увидел, что лицо его прикрывает плохо сидящая маска из какой-то сероватой кожи, грубо сшитая и покоробившаяся по краям. Глаза, поблескивающие безумием, уставились на него сквозь узкие прорези.

Псих ухмыльнулся и заявил:

— Ошибка. Я — истинное «я».

И прыгнул. В руке его сверкнул неизвестно откуда взявшийся нож. Лезвие резко опустилось, и Валерий рухнул. Еще живая кровь толчками выплескивалась из рассеченной бедренной артерии. Упав, Шевчук ударился головой о стылые камни.

— Ради Тора, не тронь мою семью! — закричал он. -Я так люблю их, и не важно, что у меня нет сыновей. Я слишком люблю их, чтобы покинуть. Пожалуйста.

Он слышал несущиеся из ниши вопли и шипение, похожее на то, которое издает мясо, жарящееся на сковородке, но не видел, что там происходит. Глотая горькие слезы, слабеющий с каждым мгновением Валерий пополз по снегу к своей семье.

Крики прекратились.

Водопад крови лился по ступеням вниз, скапливаясь лужей у подножия лестницы.

Человек, убивший его семью, шагнул ему навстречу, на его лице, груди и животе блестела кровь, в лунном свете казавшаяся глянцево-черной. Глаза его горели, грудь вздымалась от возбуждения, восторг убийства пульсировал в венах.

Валерий попытался дотянуться до него и почувствовал, что зрение изменило ему — перед глазами все посерело.

— Нет, — произнес человек, мягко оттолкнул его, перевернул на спину и склонился над умирающим.

Окровавленные челюсти открылись шире.

Сумасшедшего вырвало потоком густой пенной крови на грудь Валерия, и станичник закричал в агонии, когда вязкая жидкость зашипела и начала разъедать плоть на его костях.

Он умер, успев ощутить, как чужая рука глубоко проникла в руины его груди.

VI

Сорка услышал, что где-то кричат, но не придал этому значения. В эти дни странным казалось, когда не слышишь, как кто-то мучается. Он быстро шагал по людному проспекту, все еще битком набитому народом, несмотря на темноту и холод. Он догадывался, что некоторым просто некуда идти и что они боятся ложиться в снег, опасаясь, что больше не проснутся.

Под курткой Сорка прятал железную коробочку, не желая выпускать ее из виду, но и страшась держать ее слишком близко к телу. Около шести дюймов в ширину и высоту, коробочка эта была гораздо тяжелее, чем положено предмету таких размеров, и, хотя у Сорки и был замок от почерневшего висячего замка, мысль о том, чтобы открыть коробку, ужасала его до тошноты. С тех пор как Чекатило дал ему эту вещицу и приказал доставить ее по назначению, он определенно чувствовал себя нехорошо.

Он работал на главаря преступной империи Кислева уже почти шесть месяцев, по большей части внушая другим волю своего хозяина путем побоев, поджогов и иных запугиваний. Он был высоким, крепким человеком с полным отсутствием воображения, и его бросало в дрожь оттого, что хозяин доверил ему такую важную миссию.

— Сорка, — сказал Чекатило, — эта вещь имеет для меня огромную ценность. Ее надо доставить ровно в полночь в конец Липовой аллеи. Ты знаешь это место?

Сорка кивнул — в этой аллее он бросил, по крайней мере, три трупа.

— Я тебя не подведу, — пообещал он.

Ему велели пойти в подвал, взять железную коробочку, которую он сейчас и тащил, и немедленно уходить. Кожа Сорки дико зудела, а желудок нещадно крутило. Возможно, рыба, которую он съел на ужин, была тухлой.

Он свернул с Громадного проспекта и срезал путь по лабиринту извилистых улочек, заметая следы и то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что за ним нет «хвоста». Свежий снег затруднял положение, суета на улицах тоже не слишком помогала, но он не видел никого, кто шел бы за ним.

Наконец он добрался до начала Липовой аллеи и в последний раз быстро зыркнул назад. Удовлетворенный тем, что поблизости никого не оказалось, Сорка скользнул в проулок и принялся осторожно пробираться вдоль стен домов. Ага, кто-то уже завалил тут кого-то. Мороз убил запахи, и собаки еще не нашли тела, но очень скоро они разнюхают свежатину.

Из омута теней впереди Сорку окликнул голос:

— Оно у тебя?

Сорка аж подпрыгнул от неожиданности и попытался вспомнить, что ему приказали ответить.

— Да, если у тебя есть деньги.

— Есть, — сказал человек. — Поставь коробку на землю и отойди от нее.

Все получалось как-то не так, как предполагалось, и Сорка лихорадочно размышлял, как поступить.

— Покажи деньги, и я это сделаю.

— Нет.

Непривычный к таким категоричным отказам сотрудничать, Сорка не знал, как вести себя дальше. Он работал на Чекатило, и поэтому когда он отдавал приказы, им быстро повиновались. Бандит решил потянуть время и подыграть этому дураку; он стиснул рукоять кинжала, уверенный, что сможет разобраться с прячущимся в тени, если тот попытается отколоть какой-нибудь номер. В конце концов, из этой аллеи есть только один выход, а значит, придется пройти мимо него.

А это задача отнюдь не легкая.

— Отлично, — сказал он, извлекая коробку из-под кожаной куртки и опуская ее на булыжники мостовой.

Затем Сорка выудил ключ, висевший у него на шее, и уронил его рядом с коробкой.

Человек, лицо которого скрывал капюшон плаща, вынырнул из тени, опустился на колени рядом с коробочкой и торопливо открыл ее. Стиснув болтающийся на цепочке темный амулет, он приподнял крышку.

Мягкое зеленое сияние потекло из ларца, залив человека призрачным светом и бросив тень на стену за его спиной.

Сорке показалось, что тень скорчилась сама по себе, ожив и не подражая больше человеку, которому принадлежала.

Он нахмурился и моргнул, прогоняя причудливый образ, но непослушная тень продолжала плясать, а мрак ее головы выпучился, и на лбу стали видны два кривых рога.

Сорка открыл было рот, чтобы сказать что-то по этому поводу, но тут коленопреклоненный человек снес ему полголовы выстрелом из пистолета.

VII

Не успело эхо пистолетного выстрела, мечущееся меж стен домов проулка, угаснуть, как человек в черном плаще осторожно выглянул из-за угла. Из туч выскользнула луна, бросив однотонный белесый свет на засыпанную снегом улицу и на лицо мужчины.

Он повертел головой, проверив путь, а потом уверенно шагнул на проспект и направился к центру города.

С противоположной стороны улицы за ним наблюдали двое, закутанные в меха.

— Он пристрелил Сорку, — сказал тот, что меньше ростом.

Василий Чекатило кивнул, потер подбородок и дернул конец уса.

— Да, Режек, я бы сделал то же самое.

— Мы должны остановить его! — возразил Режек. — Он пытается надуть тебя.

Чекатило покачал головой:

— Нет, оставь его. Я рад, что избавился от этой треклятой коробки, и не желаю снова заполучить ее. В любом случае, думаю, знание того, у кого она, нам еще пригодится.

— Но как же Сорка?

— Я по нему плакать не буду, — хмыкнул Чекатило. — Он неплохо выполнял приказы, но таких у нас полно, так что для организации потеря невелика.

— Может, посмотрим, мертв ли он?

— Нет, Режек, не надо. Псам тоже надо есть.

Режек пожал плечами и кивнул в сторону человека, удаляющегося с железным ларчиком:

— Зачем такому, как он, такая опасная вещь?

— Действительно, зачем? — согласился Чекатило, размышляя, зачем Петру Лосеву, главному советнику царицы Кислева, понадобилась коробочка, хранящая искажающий камень размером с кулак.

VIII

Каспар был впечатлен тем, как мало времени понадобилось Матиасу Герхарду, чтобы примчаться проверить, куда делись товары, не доставленные на его склад. Как только портовые рабочие закончили разгружать суда, Каспар отпустил их, и они, все до единого, быстро растаяли в ночи. Посол приказал капитанам шхун возвращаться в Империю, и, как только они отплыли, в доках воцарилась зловещая тишина, лишь вода плескалась о парапет пристани, так что случайный крик и одинокий выстрел услышали все.

Они прождали на причале меньше двух часов, а потом раздались скрип колес кареты и цоканье конских копыт. Звуки приближались.

Рыцари Пантеры расступились перед въехавшей на булыжники пристани красной с золотом кареты. По обычаям Кислева, экипаж влекли три запряженные рядом лошади, и даже в мутном лунном свете Каспар различал богатую отделку и изящество экипажа. Нетрудно было догадаться, куда ушли деньги, присвоенные Матиасом Герхардом. Шестеро человек, в тяжелых кольчугах из толстых переплетенных колец и с длинными копьями, сидели на крыше кареты. Когда лошади остановились, Рыцари Пантеры сомкнулись стальным кольцом вокруг кареты, отрезая все пути к отступлению.

Шестеро охранников обменялись торопливыми взглядами и неохотно спустились на землю.

Каспар получал удовольствие от их очевидной неловкости. Но теперь Матиас Герхард будет знать, что исчезающие припасы — не результат некой чиновничьей некомпетентности, так что посол невесело улыбнулся, когда дверца кареты открылась и на набережную ступил высокий, явно состоятельный мужчина. Его светлые, доходящие до плеч волосы поддерживал золотой обруч, в прорезях дорогого малинового камзола мелькал желтый шелк, отороченный мехом доломан сверкал серебряными нитями вышивки. Все пальцы его были унизаны великолепными перстнями, на шее висели толстые золотые цепи, знак ранга, доказывая если не вкус Матиаса Герхарда, то его богатство.

Неуверенность купца бросалась в глаза, и Каспар решил перейти в атаку и лишить противника равновесия раньше, чем тот сумеет собраться и выстроить оборону. Он спрыгнул с лошади и шагнул к торговцу.

— Матиас Герхард, ты вор и ублюдок. За то, что ты сделал, мне следовало бы немедленно передать тебя в руки чекистов.

Несмотря на ядовитый тон Каспара, Герхард быстро пришел в себя. В городе купец был влиятельным человеком, не позволяющим себя дурачить, и никогда бы не стал таким богатым, не обладай он способностью всегда быть начеку.

— Смею ли я предположить, что вы — посол фон Велтен, а это ваши рыцари? — спросил он.

— И будешь прав, если предположишь.

— Тогда могу ли я осведомиться, почему вы задерживаете здесь императорские товары? Они давно уже должны были быть отправлены на мои склады. В этом городе найдется немало людей, которые с радостью воспользуются шансом приобрести эти продукты за деньги, — полагаю, вы и сами это знаете.

— О да, я знаю! — рявкнул Каспар. — Дневник Тугенхейма и письма из Альтдорфа рассказали мне все, что нужно знать о подобных типах.

— Тогда вы не станете возражать, если я вызову людей, чтобы доставить припасы в безопасное место на хранение, — учтиво продолжил купец.

— Ты не понял, Герхард? — Каспар взмахнул письмом из Имперского Комиссариата.- Все кончено. Я знаю, что ты творил тут, и позабочусь о том, чтобы ты закачался на веревке за все, что ты сделал.

— Неужто? — отозвался Герхард. — И что же вы думаете, что знаете?

— Что ты докладывал, что эти припасы украдены, а сам продавал и денежки клал себе в карман. Скажи, как еще ты мог подсчитать чистую стоимость «пропавших» товаров?

— Господин посол, — терпеливо проговорил Герхард, — заверяю вас, продукты были посланы на север и похищены разбойниками, а не мной. У меня есть все бумаги от городской стражи, подтверждающие это.

— Мне не нужно подтверждений. Я знаю, что ты делал. Я уже сотни раз видел такое в армии. Нечестные интенданты придерживают припасы и продают их по баснословным ценам. Ты всего-навсего банальный ворюга!

— Вы пытаетесь рассердить меня, посол?

— Да, — признал Каспар, чувствуя, как улетучивается его самообладание.

— Значит, вы слишком долго были солдатом. Я цивилизованный человек и, в отличие от вас, умею контролировать свой гнев и улаживать споры, не прибегая к насилию. Возможно, и вам следовало бы научиться тому же.

Каспар понял, что так он ничего не добьется, поэтому схватил купца за грудки и потащил его к краю набережной. Телохранители Герхарда шагнули вперед, но приблизившиеся Рыцари Пантеры пресекли любые попытки предпринять какие-либо действия.

— В чем дело, посол? — вспыхнул Герхард. — Это возмутительно!

— Тут я, пожалуй, соглашусь с тобой, Матиас, — сказал Каспар, наконец-то добравшийся до ступеней, ведущих вниз, к темной, ледяной воде Урской.

— Господин посол! — взмолился Герхард, догадавшийся о намерениях Каспара. — В этом поистине нет нужды.

— Ах, а вот здесь наши мнения расходятся, — фыркнул Каспар и столкнул торговца с причала.

Матиас Герхард, с громким плеском разбив речную гладь, погрузился чуть ли не на самое дно, но секунду спустя показался на поверхности. Молотя в панике руками и ногами, он глотал воду, отплевывался и с бульканьем молил о помощи. Купец отчаянно боролся с рекой, но тяжелые одежды и толстые цепи тянули его вниз — макушка Герхарда снова исчезла под водой. Рой пузырьков стремительным потоком поднялся из глубины, чтобы лопнуть на поверхности, и тут же голова торговца вновь показалась над водой.

— Пожалуйста! — провыл он, наконец-то ухватившись за каменные ступени.

Он дышал тяжело, со свистом, жадно глотая воздух горящими легкими, — пока Каспар не наступил на его пальцы пяткой своего сапога. Купец взревел от боли и вновь скользнул под воду.

— Дайте мне одно из копий его стражи, — крикнул посол стоящим на причале.

Он видел черный силуэт Курта Бремена на фоне яркого лунного света, чувствовал недовольство рыцаря, но это его уже не заботило. Завершить работу — вот все, что имело сейчас значение, и если придется прибегнуть к еще большей жестокости, что ж, он не отступит.

Если Герхард считает его солдафоном-головорезом, то надо вести себя как солдафон.

— Вот, — ледяным тоном сказал Бремен, передавая послу копье.

— Спасибо, Курт,- ответил Каспар, и в этот момент Герхард снова вынырнул из воды.

Посол видел, что купец почти сдался, исчерпав силы, и протянул ему пику — нарочно так, чтобы до нее было чуть-чуть не достать.

Герхард попытался ухватить древко, но каждый раз, когда его пальцы касались копья, Каспар отводил пику в сторону.

— Теперь ты готов поговорить без обиняков, Матиас? — поинтересовался Каспар.

— Да! — взвизгнул купец, и имперец позволил ему вцепиться в древко копья.

Подтянув тонущего поближе к лесенке, посол махнул рукой рыцарям, чтобы те вытащили из воды промокшего насквозь человека.

Герхард скрючился на камнях, его рвало грязной водой; лицо торговца посинело от холода. Он плакал, а когда Каспар опустился на колени рядом с задыхающимся жуликом, то почуял, что желудок купчишки опростался еще и от ужаса.

Он убрал с лица человека мокрые пряди волос и сказал:

— Теперь, когда твое внимание ни на что уже не отвлекается, думаю, мы можем побеседовать. Ты продавал припасы, посылаемые императором, не так ли?

Герхард зашелся в кашле, но медленно кивнул.

— Хорошо, — продолжил Каспар. — Значит, кое-что у нас уже есть. Идем дальше. Все, что у тебя осталось, и все, что прибывает из Империи, с этого момента отправляется тем, кто в этом нуждается. Ты меня понимаешь?

— Да, да, понимаю.

— А пока, хотя ты и заслужил своими деяниями, чтобы тебя швырнули в самую глубокую, самую мрачную темницу, ты мне все еще нужен, чтобы координировать распределение припасов между солдатами и жителями города. Ты будешь работать с моим помощником, Стефаном, и поверь мне, если ты снова свернешь на свой старый дрянной путь, ему станет об этом известно.

Каспар потер больное колено и поднялся по ступеням на пристань.

Дожидавшийся его Курт Бремен тихо произнес:

— Посол, могу ли я говорить искренне?

— Конечно, Курт.

— Посол, я не одобряю всех этих… грубых методов, которые вы, кажется, предпочитаете. Негоже эмиссару Империи вести себя подобным образом.

Каспар кивнул:

— Я понимаю твои чувства, Курт, правда, понимаю. Мне не доставляет удовольствия прибегать к подобным приемам, но иногда демонстрация силы необходима, чтобы добиться результатов от тех, кто ставит себя выше понятия чести, выше обязательств.

Похоже, Бремена не слишком убедили его слова:

— Мои солдаты и я — инструмент вашей воли, посол фон Велтен, однако мы должны осуществлять эту волю в соответствии с кодексом чести своего ордена. Такова наша цель здесь, но мы не сможем достойно выполнять возложенные на нас обязанности, если вы будете продолжать действовать таким образом. Вы должны позволить нам делать свою работу, не подвергая насилию наш кодекс чести.

— Конечно, Курт, но, возможно, Герхард прав, — сказал Каспар. — Вероятно, для поста посла я слишком долго был солдатом, но таков уж мой жребий, и это единственный путь, который я знаю и по которому пойду, служа императору.

Бремен коротко кивнул, хотя Каспар видел, что рыцаря не удовлетворил его ответ.

— Как быть с Герхардом? — спросил Бремен, меняя тему.

— Отвезите его к нему домой, пусть приведет себя в порядок. Я хочу, чтобы кто-нибудь из твоих людей приглядывал за ним, чтобы он не попытался сбежать из города. Утром я пришлю Стефана, он проверит, что осталось от расхищенных Герхардом товаров, и тогда уже мы начнем раздавать их нашим людям.

Бремен развернулся и принялся отдавать приказы рыцарям, а Каспар направился к своей лошади, внезапно ощутив всю тяжесть своих пятидесяти четырех лет — всех до единого.

Глава 6

I

Аромат жарящегося мяса витал над лагерем виссенландских стрелков-аркебузьеров. Солдаты жевали свежий, только что испеченный хлеб и сыр, запивая их кружками нордландского эля. Смех и возбужденный гул разговоров окружали каждый костер. Радостно видеть, что бодрость духа, свойственная солдатам Империи, вновь вернулась к ним, подумал Каспар.

За последние пять дней эта сцена повторялась уже несколько раз, когда телеги, управляемые солдатами посольства, доставляли припасы усталым и голодным городским бойцам. Проинспектировав товарные склады Герхарда, Стефан обнаружил настоящий рог изобилия жизненно необходимых продуктов и принялся вместе с опозоренным купцом раздавать их тем, кому они были так нужны. Каспар попросил Софью приглядеть за торговцем, поскольку не хотел, чтобы тот простудился после длительного погружения в ледяные воды Урской. Нет, Герхард не избежит заслуженного наказания так просто.

Они с Анастасией сидели на козлах пустой повозки, петляя среди тысяч людей, разбивших лагеря у стен города, — они возвращались в Кислев, чтобы сделать еще один заезд на склады Матиаса Герхарда. Дневной свет тяжелел, наливаясь багрянцем заката, и Каспар не желал находиться на слишком свежем воздухе дольше, чем это необходимо, поскольку температура в сумерках стремительно падала. Четверо Рыцарей Пантеры скакали рядом с ними, вымпелы на концах их серебряных пик хлопали на суровом вечернем ветру, а улыбки и благословения беженцев кардинально и так освежающе отличались от настороженной враждебности, с которой посол сталкивался в Кислеве до сих пор.

— Это невероятно, Каспар, подумай только, какая разница! — сказала Анастасия, потуже закутываясь в белый плащ, отороченный мехом снежного леопарда. Ее щеки раскраснелись от холода, а глаза блестели.

— Ты права, — улыбнулся Каспар, тоже радуясь перемене поведения солдат, обосновавшихся вокруг Кислева.

— Откуда все эти продукты? — спросила женщина.

— От одной вороватой свиньи из Хохланда по имени Матиас Герхард, — ответил посол. — Он припас все это для себя, его склады просто ломились от всевозможных товаров: оружия, брезента, сапог, мундиров, зерна, солонины, пороха, пуль, алебард, саперного инструмента. Там нашлись даже три пушки из Имперской артиллерийской школы.

— И он не собирался ничем делиться?

— Нет, Анастасия, ни крошкой. Во всяком случае, не бесплатно.

— Я же просила, зови меня Ана. Как все мои друзья.

— Хорошо, — хмыкнул Каспар. — Не могу отказать женщине, ее слово для меня — закон.

— Отлично, — сказала Анастасия с насмешливой суровостью. — Крепко запомни это, Каспар фон Велтен. А что до господина Герхарда, надеюсь, ты позаботишься, чтобы его наказали.

— О да,- заверил Каспар. — Я не начальник снабжения, и, если бы он не был нужен мне для координации материально-технического снабжения операции, я бы бросил его замерзать в реке.

Когда телега, скрипя, покатила вверх по Горе Героев, Анастасия прижалась к нему, и Каспар наслаждался теплом ее такого близкого тела. Он сперва удивился, получив от женщины письмо с предложением помочь ему хоть чем-нибудь с доставкой припасов солдатам и беженцам, но потом вспомнил, что говорила ему Софья о попечительстве Анастасии над различными приютами и домами призрения. Ее доброта к тем, кого обделила судьба, кто оказался менее удачлив в жизни, чем она сама, была известна всему Кислеву, и, по правде сказать, Каспар не жалел, что возобновил свое знакомство с ней. Несмотря на недавнюю стычку с Сашей Кажетаном, он твердо решил снова увидеться с Анастасией, а ее письмо дало ему удобный повод. Два последних дня они провели вместе, развозя продукты, и присутствие женщины послужило отличным тонизирующим лекарством, излечившим посла от нарастающего разочарования.

— Но не волнуйся, как только война закончится, он у меня будет болтаться на виселице на Кёнигплац.

— Что заставляет человека отворачиваться от своей страны и своего народа и совершать подобные вещи? — удивилась Анастасия.

Каспар покачал головой:

— Не знаю, Ана, правда не знаю. И честно говоря, не хочу знать.

— За свои преступления он заслужил самую страшную кару. Я знаю, мы должны быть снисходительны и великодушны, и Шаллья учит нас милосердию, но ведь Герхард мог всех нас обречь на смерть.

Каспар ответил не сразу, он сосредоточенно наблюдал за отрядом всадников, тренирующихся на заснеженной земле чуть дальше, в степи, у подножия холма. Около шестидесяти мужчин на поджарых, длинноногих лошадях кружили между равномерно вбитых в землю столбов, изображающих строй солдат. К концу каждого столба был привязан набитый песком мешок размером с человеческую голову. В данный момент всадники на скаку осыпали условных противников градом стрел с красным оперением.

Стрельбу они производили с фатальной точностью, стрелы глухо втыкались в мешки с песком или с резким стуком вонзались в толстые деревянные столбы. Любой, на кого напали бы эти воины, неизбежно погиб бы под шквалом огня — с каждым залпом «враг» терял десятки «солдат». Все всадники умело обращались с коротким луком-полумесяцем, сделанным из слоистой выдержанной древесины, чьи размеры могли дать неверное представление о силе оружия; лошадьми бойцы правили при помощи коленей. Каспара потрясла степень контроля всадников над их скакунами — весь отряд двигался так слаженно, словно им командовала одна воля.

Во главе конных лучников стоял воин, в мешковатой белой рубахе и алых кавалерийских шароварах, стреляющий с невероятной скоростью и точностью. Его конь повиновался приказам всадника так, словно чуял желания хозяина всей своей кожей и плотью, как будто наездник и его конь были единым целым, вроде тех животных, что водятся, по слухам, в дремучих чащобах, — полулюдей-полулошадей. Длинный чуб летел за ним по ветру, а боец ухал со свирепым весельем, посылая стрелу за стрелой в набитые песком «головы». Два кривых меча прятались до поры в ножнах на его боках, но Каспар и без того легко, узнал бы Сашу Кажетана.

— Он действительно великолепный воин, — заметил посол вслух.

— Саша? Да, он весьма грозен, правда? И по-своему мил.

— Мил? — Брови Каспара взлетели на лоб. — Что-то это слово у меня с ним никак не вяжется.

— О да… — протянула Анастасия. — Я слышала о той прискорбной ссоре возле моего дома, но ты не должен тревожиться из-за этого. Пока им владеет безрассудная и безнадежная страсть ко мне, он не осмелится причинить тебе вред.

— Нет? Почему ты так уверена?

— Потому что он знает, что это расстроит меня, а, к сожалению, все, что делает Саша, он делает, чтобы угодить мне.

— Я бы не слишком обольщался, Ана. Когда я заглянул в его глаза, то увидел в них горячее желание сделать мне больно… или, возможно, себе. Поверь мне, он питает к тебе настоящую страсть, Ана.

— Что ж, он сам виноват. Я уже несколько раз говорила ему, что не думаю о нем в этом смысле. Кроме того, полагаю, есть и другие мужчины, более достойные моей привязанности.

Каспар держал провисшие поводья левой рукой, а пальцы Анастасии переплелись с пальцами его правой руки. Посол украдкой улыбнулся, направив телегу по изрезанной колеями дороге, ведущей к воротам Кислева, наслаждаясь уютной тишиной и близостью Анастасии, прижавшейся к нему на узких козлах.

Видя рядом с послом женскую фигуру в белом, толпы расступались перед повозкой — общеизвестная репутация Анастасии, друга бедных, обеспечила им быстрый проезд по запруженному народом проспекту.

На улицах чувствовалось напряжение. Каспар слышал, что Мясник снова нанес удар, зарезав целую семью, пока они спали, в глухом проулке неподалеку от доков.

Вскоре колеса телеги, оборот за оборотом, проглотили расстояние, отделяющее посольство от городских ворот,- всего через четверть часа Каспар натянул поводья и направил повозку по улочке, огибающей храм Ульрика.

Проезжая мимо железной ограды и фонтана в центре площади, посол подумал, что ремесленники, которых он нанял, отлично отремонтировали посольство. Они удалили со стен все рисунки, а умелые плотники вставили новые окна и крепкую дверь.

— Да, здание действительно выглядит лучше, — заметила Анастасия.

— Да, — кисло согласился Каспар. — Так и должно быть, хотя на восстановление мне пришлось потратить довольно много денег, зато Альтдорфу это не стоило ни медного пфеннига.

Даже фонтан отскребли от грязи и ржавчины, и солнечные зайчики, отражаясь в начищенной бронзе, играли на лице херувима и плясали в струе чистой воды, льющейся из его чаши. Посол сошел с козел и быстро обогнул телегу, чтобы предложить руку Анастасии.

Женщина грациозно соскользнула на землю, не обратив внимания на протянутую руку, предпочтя опереться на плечи мужчины. Оказавшись на мостовой, она улыбнулась Каспару.

— Итак? — сказала она, снова сплетая свои пальцы с его.

Увидев прибывшего посла, часовые промаршировали от крыльца к воротам.

Перед воротами Каспар заметил какой-то красный сверток, скрытый от взглядов тех, кто находился внутри, кованым кружевом у основания решетки. Когда стражники подошли к воротам, посол присел на корточки и ткнул узел пальцем в перчатке.

Едва он начал разворачивать «гостинец», из складок ткани в лицо ударила жуткая вонь.

Материя напоминала длинный шарф или малиновый кушак, который обычно носили кислевские бояре. Чем дальше он разматывал ее, тем сильнее становилось зловоние, но это не остановило посла.

Упрямство, извращенное любопытство и страшное подозрение заставили его завершить работу. Наконец содержимое свертка-кушака легло на булыжники мостовой. Анастасия закричала.

Каспар молча смотрел на коллекцию из четырех человеческих сердец.

II

Лубянский госпиталь был построен более двухсот лет назад у восточной стены города царем Алексеем после Великой Войны против Хаоса. Слишком много людей без нужды умирали от ран, полученных в боях, и Алексей решил основать в Кислёве лучшую во всем Старом Свете больницу для излечения страдальцев, больницу, которой можно бы было гордиться.

После завершения строительства жрицы Шалльи благословили стены здания, и на какое-то время Лубянка действительно стала домом для раненых и травмированных ужасами войны. Впрочем, госпиталь давно уже превратился в свалку больных, сумасшедших и искалеченных войной людей. Целые этажи были посвящены процессу умирания, там лежали те, чьи ранения были несовместимы с жизнью, и не важно, что нанесло им смертельный удар — топор или годы, — им оставалось только гнить, проводя свои последние часы в невыносимых мучениях.

Справедливости ради надо сказать, что страдание любит компанию, и Лубянка стала настоящим магнитом для всех, кто так или иначе чего-то лишился. Сироты, бездомные, больные и безумные находили приют в этих стенах, в здании, чей черный каменный фасад и остроконечные башенки служили мрачным напоминанием о судьбе тех, кто сдался и пал физически и морально. Матери утихомиривали непослушных детей угрозой отправить их в эту угрюмую больницу, словно вынырнувшую из ночного кошмара, а раненые солдаты молились о том, чтобы боги избавили их от Лубянки.

Ночами из узких зарешеченных окон рвалось на волю эхо проклятий и воя, смерть бродила по залам, как хищник, взимая свою дань с тех, чьи бренные останки будут поутру сожжены на погребальных кострах.

Два человека шагали по холодному каменному коридору, тускло освещенному чадящим факелом, который нес прихрамывающий мужчина, почти перегораживающий своей жирной тушей проход. Он кашлял и то и дело сплевывал на пол мокроту, но звук этот терялся среди рыданий и воплей, мечущихся в тесных клетушках, расположенных по обеим сторонам коридора.

Держась от проводника на почтительном расстоянии, Петр Лосев мрачно шагал по коридору, стараясь ступать по центру прохода, его длинный плащ с капюшоном волочился по грязным плитам пола. Три крысы прошмыгнули мимо, и он беззвучно хихикнул, наблюдая, как они, толкаясь, обнюхивают плевок первого человека.

Бледные костлявые руки тянулись к идущим по коридору, просовываясь меж прутьев зарешеченных дверей, жалобные стоны, ругань и испарения тел текли следом. Хромоногий человек колотил окованной бронзой дубинкой по тем дверям, чьи обитатели метались и кричали громче всего.

— Тише там, тише!

— Сегодня они слишком шумят, Дмитрий, — заметил Лосев.

— И то правда, — прорычал его спутник, стуча дубиной по очередной решетке.- Так всегда бывает, когда приходит зима. Думаю, они чуют мрак и то, что он скрывает.

— И ты нынче необыкновенно поэтичен, Дмитрий.

Тот пожал плечами:

— Так и времена у нас необычные, друг мой, но не волнуйся, у меня есть для тебя несколько симпатяшек, думаю, они тебе понравятся. Молоденькие. Незапятнанные. — Он даже облизнулся, произнося последние слова.

Лосев ненавидел этот экземпляр рода человеческого. Он не любил многих представителей своего вида, но Дмитрий оказался самым отвратительным примером того, какими болезнями может страдать нация. Как же ему хотелось взвести колесцовый замок[5] своего пистолета, который сделал восточный мастер-оружейник Чазат, и вышибить мозги Дмитрия. За годы своего существования эти стены видели много ужасов, так что им еще одно убийство?..

Лосев никогда не называл Дмитрию своего настоящего имени; тюремщик — надзиратель Лубянки — полагал, что он грязный торгаш, предпочитающий, чтобы объект его сексуальных завоеваний был помоложе и чтобы победу над ним было проще одержать, чем над нормальным человеком. От этой мысли, в которую Дмитрий с такой готовностью поверил, советника царицы тошнило, словно бы он действительно оказался в компании извращенцев.

Но этот удобный вымысел следовало поддерживать, поскольку правда была гораздо хуже.

Он напряг всю свою волю, чтобы сдержаться и не потянуться к пистолету, когда Дмитрий, добравшись до запертой двери в конце коридора, полез под свой балахон и выудил оттуда связку ключей. Замок со щелчком открылся, и Дмитрий резко распахнул дверь, а затем протянул Лосеву факел и отступил в сторону, позволяя советнику войти.

В отличие от прочих темниц-клетушек Лубянки, эта оказалась чистой и не провонявшей дерьмом, смертью и отчаянием. У стен стояли четыре маленькие койки, и на каждой сидел ребенок — два мальчика и две девочки, все не старше пяти-шести лет.

Они нервно подняли глазенки на вошедшего и попытались улыбнуться, как им было велено. Они были перепуганы, но смотрели на Лосева с надеждой, возможно видя в нем шанс покинуть эту сырую дыру.

Лосев ощутил, как кровь его громовым барабаном застучала в венах при виде детей.

Дмитрий прав. Они незапятнанны и отлично подойдут.

Они должны быть невинны. Если нет, она узнает.

Только кровь невинных достаточно хороша.

III

После того как Каспар обнаружил страшный подарок, оставленный у ворот посольства, он решил, что настроению его портиться уже некуда — трудно представить, что может быть хуже.

Вряд ли он ошибался; ужасная находка стала всего лишь началом одной из худших ночей в его жизни. После того как Анастасия немного успокоилась, они прошли в посольство. Павел уже ждал их в прихожей у лестницы.

С печальным видом великан-кислевит сообщил:

— Там, наверху, гонцы из Альтдорфа. Они привезли тебе письма. Думаю, важные.

— Почему ты так считаешь?

— Вооружены до зубов. Крепыши. Скакали сюда во весь опор.

— Ясно, — сказал Каспар, мрачно передавая чудовищный окровавленный сверток Павлу. — Вот, подержи.

Павел кивнул и отогнул уголок ткани:

— Зубы Урсана, это же сердца!

— Знаю, — с отвращением бросил Каспар, поднимаясь по недавно застеленной ковром лестнице.

В кабинете посла ожидали четверо гонцов из Альтдорфа, их потрепанные одежды и изнуренные лица свидетельствовали о том, что они неслись во весь дух много недель, стремясь поскорее добраться до Кислева. Двое рыцарей, находившихся с ними, щелкнули каблуками, когда вошел Каспар.

— Господа, — начал Каспар, вставая за свой письменный стол, — вижу, вы проделали трудный путь. Могу я предложить вам чего-нибудь освежающего?

— Нет, спасибо, герр посол, — ответил дородный мужчина с лицом, подобным горному склону, держащий свиток, запечатанный зеленым воском. — Меня зовут Палланц, я привез вам важные письма, которые следует прочесть безотлагательно. Я обязан передать их вам из рук в руки.

— Как пожелаете, герр Палланц, — сказал Каспар, принимая бумагу.

Он увидел, что восковую печать украшает герб Второго Дома Вильгельма, и тревога его возросла. Посол сломал печать и развернул толстый пергамент, дав себе достаточно времени на изучение сути письма. Почерк был ровным, острые буквы стояли под наклоном, и еще до того, как он увидел простую подпись внизу листа, Каспар узнал руку, начертавшую строки, — она принадлежала императору Карлу-Францу.

Каспар дважды прочел письмо, прежде чем позволил ему выскользнуть из пальцев. Он тяжело опустился в кресло, давая словам проникнуть в сознание, не желая верить, что они могут быть правдой, не желая, нет, не желая понимать, что они означают для него лично, человека, занимающего пост посла Империи.

Едва ли услышав, как гонцы просят позволения удалиться, он неопределенно махнул рукой в сторону двери, но только после того, как вопрос повторили.

Когда гонцы покинули кабинет посла, вошел Павел, вытирая руки льняным полотенцем.

Кислевит показал на письмо и спросил:

— Все плохо?

— Да, — кивнул Каспар.

IV

— Пей все, — велела Софья. — Если не выпьешь, не дождешься ни результата, ни пользы.

— Будь ты проклята, женщина! — прорычал Матиас Герхард. — Это подло! Я знаю, ты пытаешься отравить меня!

Софья Валенчик поднесла стакан к губам купца и сказала:

— Заверяю тебя, герр Герхард, если бы я хотела тебя отравить, ты бы уже был не в состоянии жаловаться на это.

Свет лампы едва пробивался сквозь густое варево, состряпанное Софьей из множества ингредиентов, добытых из ее холщовой сумки. Странновато выглядящее питье пахло травой и скисшим молоком. Герхард, морща нос и делая гримасы, все-таки взял стакан и осушил его одним махом. Проглотив лекарство, он рыгнул, фыркнул, брызжа слюной, и поставил стакан среди груды бумаг, после чего вызывающе скрестил руки на груди.

— Какая вопиющая наглость так обращаться с человеком моего положения! — заявил он.

— Считай, что тебе повезло, герр Герхард, — ответила Софья. — Любого другого просто заперли бы в темнице, соверши они твои преступления. Благодари посла фон Велтена за то, что ты ему еще нужен и он позволил тебе остаться в твоем доме.

— Меня держат весь день в кабинете, под постоянной охраной вооруженных рыцарей и этой старой гадюки! — Торговец ткнул пальцем в сторону Стефана, который сидел за роскошным дубовым столом Герхарда, за стеной, выросшей из стопок счетов и бухгалтерских книг в кожаных переплетах. На кончике его носа балансировало пенсне, гусиное перо металось по длинному пергаменту.

— Если бы ты спросила меня, Софья, — пробурчал Стефан, не поднимая взгляда от груды бумаг Герхарда, — я бы сказал, что надо дать ему сдохнуть от лихорадки. Получил бы по заслугам.

— Не ворчи, старый ты дурень. — Софья запихнула несколько кувшинчиков с травами и припарками обратно в сумку. — Посол просил меня позаботиться о том, чтобы этот тип не умер раньше времени, и я не собираюсь позволить ему это сделать.

— Еще бы! — Перо перечеркнуло пергамент наискосок.

— И что бы это значило? — угрожающе поинтересовалась Софья, поворачиваясь к Стефану.

— Ничего, — беззаботно ответил он. — Ровным счетом ничего.

— Хорошо, и я буду тебе весьма благодарна, если впредь ты придержишь подобные замечания при себе.

— Я же только сказал…

— Лучше молчи,- перебила она, и тут снизу раздался стук в переднюю дверь.

Женщина повернулась к Герхарду и спросила:

— Ты ждешь гостей?

V

К тому времени как Каспар и Павел переоделись в наряды, приличествующие для дворца, уже стемнело. Вместо того чтобы отправиться верхом, как он поступил бы в ином случае, сегодня посол согласился, чтобы его доставили в Зимний Дворец в карете. Четверо охранников посольства под командованием Леопольда Дитца устроились на запятках кареты, еще шестеро рыцарей скакали на лошадях рядом.

Коляска медленно ползла по кишащим людьми улицам города, прокладывая себе путь по проспектам Кислева к дворцовому холму.

Каспар, сгорбившись, сидел в карете, пытаясь точно сформулировать, что именно он скажет царице. Хорошо, конечно, что она согласилась принять его, но вот каков будет результат встречи на этот раз, он даже представить не мог. Посла не оставляло тошнотворное чувство, что каменную стену, на которую он до сих пор натыкался в своих попытках добиться аудиенции у Ледяной Королевы, кто-то разрушил с той стороны.

— Может, все не так уж и плохо, — предположил Павел, занявший место напротив Каспара. — Царица не глупа, она знает, что Александр — пустое место, и он ей все равно совершенно не нравился.

— Когда твой кузен тебе не нравится — это одно, а когда его убьют в чужой стране — совсем другое. На это трудно не обратить внимания, — вздохнул Каспар.

— Возможно, но ведь это был несчастный случай.

— Ты можешь себе представить, чтобы Карл-Франц подставил другую щеку, если бы кто-то из его семьи был «случайно» убит в Кислеве?

— Полагаю, нет. — Павел скрестил руки на груди и выглянул из окошка кареты. — Очень плохо.

— Да,- согласился Каспар.- Очень.

«Оценка Павла как нельзя лучше соответствует ситуации», — горько подумал Каспар. В письме от императора говорилось о «весьма прискорбном и достойном всяческого сожаления несчастном случае», происшедшем в одном из самых неблагополучных районов Альтдорфа несколько недель назад.

Слова «весьма прискорбный» и «достойный сожаления» лишь частично передавали суть происшедшего.

Пасмурной и туманной ночью, в Брауцайте, по Леопольдштрассе к улице Сотни Таверн двигалась карета с кузеном Ледяной Королевы, Александром, которую возле пользующейся дурной славой таверны «Полумесяц» остановил отряд вооруженных бейлифов, действующих от имени одной из крупнейших бирж Альтдорфа.

Закоренелый игрок и известный развратник, Александр задолжал вышеупомянутой организации крупную сумму денег, и судебные приставы, несмотря на его мольбы о снисхождении, швырнули царского кузена в ближайшую долговую тюрьму.

Под утро пробудившихся представителей власти осведомили о событиях прошлой ночи, и они пришли в замешательство от подобного нарушения протокола. Однако замешательство переросло в ужас, когда тюремщики, открыв темницу, обнаружили Александра изнасилованным и убитым сокамерниками.

Каспар едва мог представить ярость Ледяной Королевы от учиненного ее семье бесчестья, и при мысли о том, что придется предстать перед царицей, когда она пребывает в таком состоянии духа, в животе посла все переворачивалось. Он предпочел бы сразиться с войском буйных зеленокожих, чем встретиться с гневом могущественной колдуньи.

Поставив локоть на выступ рамы каретного оконца и подперев подбородок ладонью, посол вглядывался в сумерки, укутавшие площадь Героев, на которую они только что въехали. Тысячи людей, которым повезло попасть в город до того, как ворота закрылись, обосновались здесь, там и тут пылали их костры — на когда-то просторной площади раскинулся потрепанный палаточный городок.

— Молот Сигмара! — тихо выругался Каспар. — Сам дьявол не прокормит столько людей, когда подойдут войска с севера.

— Угу, — согласился Павел. — Как думаешь, скоро?

— Как только сойдет снег, — ответил Каспар. — Нахексен, самое позднее — ранний ярдрунг.

— Уже недолго.

— Нет.

Первый намек на неприятности возник, когда один из Рыцарей Пантеры приказал горстке людей расступиться перед послом Империи. В ответ послышались крики возмущения и брань, и Павел нагнулся, чтобы посмотреть в окошко кареты.

— Надо побыстрее…

— Что? — переспросил Каспар, стряхивая с себя горестную задумчивость.

— Надо ехать быстрее, — повторил Павел, показывая в окно.

Каспар тоже выглянул наружу и увидел сотни озлобленных лиц, окруживших экипаж, тесня рыцарей и понося их на чем свет стоит. Никто не осмеливался приближаться к ним вплотную, но Каспар видел, что дела плохи.

— Что они кричат? — спросил он.

— Они знают об Александре, — встревоженно ответил Павел. — И не слишком рады тому, что его убили.

Вопли толпы стали громче — продвижение кареты замедлялось все больше и больше, по мере того как увеличивалось число собравшихся вокруг. Теперь Каспар уже сомневался в разумности путешествия через весь город в экипаже, снабженном его личным гербом и гербом Империи. Рыцари орали на кислевитов, чтобы те держались подальше и отступили, и, хотя их слов никто не понимал, намерения стражников были ясны хотя бы по тому, как они тыкали тупыми концами копий в тех, кто оказывался слишком близко к карете.

Каспар видел, что до дворцовых ворот осталось меньше сотни ярдов,- там, перед массивным зданием, сидели, точно окаменев на своих всхрапывающих боевых конях, два десятка вооруженных рыцарей в бронзовых доспехах.

Почему они не действуют? Наверняка ведь стражники видят, что посол нуждается в помощи!

Так думал Каспар, пока не понял, что рыцарям, по видимости, приказано не вмешиваться.

Затрещало дерево — кто-то выковырял из земли булыжник и метнул его в карету.

За первым камнем последовал второй и третий, снаряды бомбардировали экипаж, превращая тонкую резьбу в щепки, а стекла — в смертоносные узкие осколки, и Каспар при каждом ударе нервно вздрагивал. Охранники на козлах то и дело вскрикивали от боли.

И тут вал неистовой толпы хлынул вперед.

VI

Дверь не выдержала его натиска и раскололась, створка слетела с петель и упала, сбивая со стены позади себя штукатурку. Он прыгнул в проем, чуя запах жертвы, скрывающейся где-то на верхних этажах дома. Жилище внутри оказалось хорошо обставлено, очевидночеловеком богатым, хотя он понятия не имел, как зовут хозяина этого особняка.

Он проснулся с горящим в сознании образом, пылающим чужим лицом, и ранняя вечерняя тьма растаяла в жарком потоке гнева и ненависти, заструившимся по венам при виде представшей перед ним его грядущей трапезы. Он никогда не знал, откуда приходят видения, развязывающие его истинное «я», да его это и не заботило; они являлись и освобождали его от адской неволи, от рабства под маской избиваемого и оскорбляемого второго «я».

Его истинное «я» никогда не будет страдать из-за брани и поношений, которыми его щедро осыпали. Разве с его появлением им не пришел конец?

Она увидела то, что скрывалось под оболочкой хнычущего сопливого мальчишки, которого Он из него сделал, и пробудила его истинную суть в ее полной силе. Как он смеялся и плакал в тот день, когда прекратил муки другого «я», порубив Его на кровавые куски топором, прежде чем усесться и насладиться свежими ломтями мяса, отрывая их зубами прямо от костей.

Только ради нее он делал и продолжает делать подобные вещи.

Коридор был темен, но он видел две вооруженные фигуры, быстро спускающиеся по лестнице, выставив перед собой мечи. Рыцари со шкурами пантер, переброшенными через плечи, встали между ним и его жертвой, а этого позволить было нельзя.

Даже несмотря на закрытые шлемы, он чувствовал их отвращение к нему, к его наготе, к маске из мертвой кожи, которую он носил. Как плохо они понимали его, как мало знали о нем. Один из рыцарей крикнул ему что-то, и он увидел еще три бегущие фигуры. Запах жертвы переполнил все чувства, и он яростно взревел.

Первый рыцарь сделал выпад, целясь мечом в его живот, но он перекувырнулся, поднырнув под удар, выхватил из плоти нож и воткнул его в брешь между поножами и металлическим набедрием рыцарских доспехов.

Человек пронзительно вскрикнул, когда узкий клинок рассек звенья его кольчуги и, точно в ножны, вошел в мягкое бедро. Поворот клинка разрубил главную артерию, и, когда боец упал, брызжа кровью, он вскочил на ноги.

Второй рыцарь шагнул к нему и с размаху опустил меч, но там, куда упало оружие, его больше не было, он сделал сальто назад, ускользая от рубящего лезвия. Легко приземлившись на одну ногу, босую ступню другой он обрушил на бедро противника. Металл смялся под чудовищной силы ударом, и он услышал, как под плотью хрустнула кость рыцаря.

Человек взревел от боли и рухнул. Рыцарь не успел еще удариться о землю, а он уже бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки разом. Оказавшись на площадке, он понесся туда, где ждала его жертва, вышибая все двери, стоящие между ним и его целью.

Ближе, ближе, плечо обрушивается на очередную створку, и вот он в роскошно обставленной спальне. Массивная кровать с пологом на четырех столбиках, задрапированная красными и золотыми шелками, занимала центральное место в комнате, но он не обратил на нее никакого внимания, потому что увидел троих человек.

Их лица исказились от ужаса, когда он предстал перед ними во всем великолепии своей наготы.

Чужой страх наполнил воздух сочным острым запахом, и он рассмеялся.

Потом он увидел ее.

И мир перевернулся вверх дном.

VII

— Гони! — крикнул Каспар в разбитое оконце кареты.

Он услышал щелканье хлыста, но экипаж не сдвинулся с места, так тесно его обступила толпа. Злые вопли перемешались с криками боли и ярости, вырывающимися у охранников и рыцарей, защищающих посла.

А бойцы уже отказались от пик, которые слишком неудобно использовать, когда противник так близко, и вытащили мечи.

— Нет! — рявкнул Каспар, заметив это. — Никаких убийств.

Он не знал, услышали ли его рыцари или нет, до тех пор, пока не увидел, что они наводят вокруг себя порядок, орудуя рукоятями мечей или нанося удары плашмя.

Охранники посольства, все еще цепляясь за запятки кареты, пинались подкованными сапогами, ломая руки и ноги тем, кто неосторожно оказывался возле дверей коляски, отгоняя их. Все больше и больше камней и других снарядов барабанило по крыше и стенкам экипажа, и Каспар понимал, что еще чуть-чуть и они будут побеждены.

— Проклятие, почему бы этим чертовым кислёвским рыцарям не пошевелить задницами? — взвыл Каспар и ударил по лицу какого-то мужика, пытавшегося забраться в карету.

— Думаю, Ледяная Королева дает нам урок, — предположил Павел, выворачивая кисть, сунувшуюся в разбитое окно. Раздался крик, и рука исчезла.

Рыцари Пантеры окружили карету, избивая толпу повернутыми плашмя мечами, их лошади тревожно переступали ногами, высекая из камней мостовой искры. Мощные плечи крупных боевых коней возвышались над головами большинства людей из толпы, и уже сами размеры скакунов устрашали и сдерживали беснующийся народ не меньше, чем опасные копыта.

Ничего больше сделать рыцари не могли, чтобы не покалечить собравшихся на площади, так что вскоре они были окружены сердитой толпой и оказались вынуждены принимать удары импровизированных дубинок, камней и всего, что было под руками кислевитов. Конечно, это самодельное оружие не имело шансов пробить броню рыцарей, но нападающие брали не качеством, а количеством.

Одного из рыцарей стащили с коня, и толпа насела на него, осыпая ударами, пока из-под шлема и латного воротника на брусчатку не потекла кровь. Неожиданно площадь огласило дикое лошадиное ржание — какой-то предприимчивый кислевит подобрался сзади и перерезал животному поджилки. Скакун упал, сбросив седока, который каким-то чудом ухитрился встать на ноги. При падении рыцарь потерял меч, но продолжал драться, боксируя латными перчатками.

Каспар бил руками и ногами — нападающие пытались протиснуться в двери кареты. С другой стороны их сдерживал Павел, но было ясно, что это всего лишь вопрос времени и скоро их выволокут наружу. Каспар проклинал безумие толпы и то, что его деятельность в качестве посла, весьма вероятно, окончится на столь скорбной ноте; быть разорванным в клочья теми самыми людьми, помочь которым он приехал,- какая чудовищная ирония!

Дерево трещало — люди напирали на тонкие стенки кареты.

— Павел! — крикнул Каспар.

— Вижу!

В образовавшийся в стенке пролом нырнул орущий человек, с губ его летели брызги слюны, он тянулся к Каспару. Теснота кареты стесняла движения нападающего, но удар достиг цели. Каспар почувствовал, как лопнула кожа на его щеке, в ярости он рванул противника за грудки его потрепанной крестьянской рубахи, пригнул голову и ударил лбом в переносицу мужика.

Тот завопил и повалился назад, заливая все вокруг хлынувшей из сломанного носа кровью.

А в дыру уже тянулись руки других людей, они схватили посла и потащили его наружу.

— Проклятие! — взвыл ударенный в висок Каспар.

Кулаки и сапоги тыкались в его бока. Рухнув на брусчатку, он заметил лежащего с противоположной стороны кареты Павла. Посол прикрыл голову руками и подтянул к животу ноги, а удары все продолжали сыпаться на него.

Крики и шум разрывали воздух, но даже в свеем тяжелом положении Каспар уловил, что характер их поменялся. Напавшая на него толпа рассыпалась, улепетывая так, словно сами демоны Хаоса поджаривали им пятки. Посол перевалился на живот, морщась от острой боли в ребрах, и пополз по покрытой жидкой грязью земле, рассчитывая укрыться под разбитыми остатками кареты.

Там к нему присоединился Павел. Лицо его превратилось в кровавую маску — удар чьего-то сапога рассек кожу над левым глазом великана.

— Ублюдки, ждали до последнего… — буркнул гигант кислевит.

— Что? — переспросил Каспар, задыхающийся и оглушенный.

— Вон. — Павел показал на два десятка рыцарей в бронзовых латах, скачущих сквозь толпу, прорубая мечами путь к поверженным. Их нагрудники украшало серебряное изображение медведя, а шлемы венчали черепа с длинными оскаленными клыками.

Они отгоняли толпу от разбитой кареты, не оставляя ни одного шанса тем, кто не поторопился убраться с их дороги. Кровь лилась на камни мостовой. Шестеро Рыцарей Пантеры — одного, потерявшего в свалке шлем, поддерживали двое соратников — выстроились цепью между всадниками и послом. Охранники посольства, пошатываясь, присоединились к ним, и Каспар, видя их растерзанную форму и заплывшие синяками лица, говорящие о том, что они яростно дрались с разгневанной толпой, преисполнился гордости за солдат.

Рыцари-кислевиты остановили коней перед Рыцарями Пантеры, которые уже подняли мечи, готовые принять бой.

Но скакавший впереди воин убрал в ножны окровавленный клинок и сказал:

— Посол фон Велтен, Ледяная Королева примет вас немедленно.

Каспар выполз из-под кареты и с трудом поднялся, уцепившись за сломанное колесо экипажа. Колено болезненно хрустнуло. Посол кое-как отряхнул грязь, одернул порванную рубаху, пригладил штаны и только после этого обратился к рыцарю, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно:

— Отлично, если она хочет играть по таким правилам, так тому и быть.

И Каспар в окружении избитой свиты проследовал за рыцарями в ворота Зимнего Дворца.

VIII

Залы дворца Ледяной Королевы не изменились с тех пор, как он был здесь в прошлый раз. Стены изо льда по-прежнему ослепительно сверкали, мозаики высокого потолка впечатляли как и раньше, и воздух остался таким же холодным, каким запомнился послу. Но сегодня Каспар пришел сюда не званым гостем, а заступником, апологетом. Желчь приливала к горлу при мысли о том, что сейчас придется унизиться перед этой надменной женщиной, которая, как он считал, едва не допустила, чтобы их всех убили. Одному из его рыцарей раскололи череп, и он наверняка не сможет встать в строй много недель. Охранники посольства отделались переломами, резаными ранами и синяками, последними они с Павлом, похоже, тоже будут щеголять.

Павел шлепнул себе на лоб холодную тряпицу, вытирая с лица кровь, а Каспар предпринял еще одну тщетную попытку придать себе более приличный вид, чтобы не походить на оборванного и грязного селянина.

Он надеялся, что им дадут время привести себя в порядок, но оказалось, что Ледяная Королева не собирается предоставить им такой возможности. Как только они вошли во дворец, им навстречу торопливо бросился Петр Лосев. Лицо его прочертили морщины тревоги.

— Посланник фон Велтен! — выпалил он. — В какие дикие времена мы живем! Чтобы толпа нападала на человека вашего положения! Это не останется безнаказанным, заверяю вас.

— Этого не произошло бы вовсе, если бы ваши треклятые рыцари пришли на помощь вовремя, — фыркнул Каспар, чье терпение уже подходило к концу.

— Знаю, знаю, извинений, конечно, недостаточно, repp посол,- кивнул Лосев,- но у дворцовых рыцарей особый приказ, который не дозволяет им покидать пост без специального разрешения их командира. К сожалению, чтобы разыскать его, мне потребовалось некоторое время.

— Какое неудобство… — буркнул Павел.

— Воистину, — улыбнулся Лосев, но рассеянности или, что более вероятно, намеренно игнорируя сарказм Павла.

— Некоторые из моих людей серьезно ранены, — сказал Каспар. — Они нуждаются в воде и бинтах.

— Я сейчас же позабочусь об этом, — заверил Лосев, щелкнул пальцами и бросил приказание слуге в голубой ливрее.- Вашими людьми займутся, герр посол, но, боюсь, мне придется настаивать, чтобы вы сами проследовали за мной в Южный Зал немедленно. Царица и так уже ждет вас, и ей не понравится, если ей придется ждать еще дольше.

Главный советник Ледяной Королевы провел их через вестибюль к увитой гирляндами лестнице, по которой они поднимались во время прошлого посещения дворца, хотя на этот раз она показалась менее грандиозной.

На протяжении всего путешествия Каспар изо всех сил старался держать себя в руках. Ледяная Королева, судя по словам Лосева, недовольна тем, что они заставили ее ждать! Будь проклята эта женщина, она, видимо, и впрямь испытывает его терпение.

Они вошли в главный зал, туда, где во время прошлой аудиенции танцевали, и посол обнаружил, что любуется великолепием Зимнего Дворца.

Он одернул себя и насильно вернул взгляд к двустворчатым дверям в конце зала, понимая утонченную хитрость Ледяной Королевы, избравшей для проведения приемов это место, где так явно демонстрируются ее немыслимые колдовские силы.

Двери широко распахнулись, и в зал вошла Ледяная Королева в сопровождении бесчисленной свиты бездельников, фаворитов, советников, писцов и прихлебателей. Она явилась во всей своей величественной красе, и Каспар почувствовал, как при приближении царицы температура в зале резко упала. Одетая в длинное, цвета слоновой кости платье, сверкающее жемчугом и осколками льда, она, казалось, не идет, а скользит по полу. Волосы, отливающие инеем еще сильнее, чем раньше, вольно рассыпались по плечам, на высокий лоб им не позволяли упасть украшения из цветного льда. И вновь женщина вооружилась древним клинком королев-ханш Страх-Морозом. Ее глаза были подобны бриллиантам; взгляд твердый и острый; на щеке поблескивала ледяная слеза.

— Она не выглядит радостной, — заметил Павел.

— Нет, — согласился Каспар, когда три крепких, обнаженных по пояс воина с длинными чубами и навощенными усами принесли роскошное, из золота и ляпис-лазури, кресло с высокой спинкой, поставили его рядом со своей королевой и застыли за ее спиной, скрестив на груди сильные, мускулистые руки.

Женщина села на трон, не соизволяя пока взглянуть в сторону гостей, и уложила свой покоящийся в ножнах меч на колени.

Каспар поежился, ощутив волны ледяного холода, исходящие от царицы и ее оружия. Не успел он вымолвить и слова, как Ледяная Королева, скрестив руки на прозрачных ножнах, произнесла:

— Нам нанесена мучительная рана, посол фон Велтен. Один из возлюбленных сынов Кислева отнят у нас.

Каспар знал, что должен тщательно подбирать слова.

— Ваше величество, позвольте мне от имени императора Карла-Франца и от всей моей нации принести вам самые искренние извинения и выразить наши горячие соболезнования. Мне известно, как дорог был Александр вашей семье.

Уголки рта Ледяной Королевы дернулись.

— Да, он был достойным человеком, и его потерю все мы ощущаем очень остро. Расскажите, как он погиб?

На короткий миг Каспар заколебался, понимая, что лгать бессмысленно, но и вдаваться в грязные подробности смерти Александра было не время. В простом, небрежно заданном вопросе царицы посол чуял скрытую угрозу и прежде, чем заговорить, тщательно составил в уме ответ.

— Он… ах, мне говорили, что он был убит бандитами из-за долга.

— Долга? Из-за денег? Как дворянин Кислева мог оказаться кому-то должен? Мой царственный кузен был состоятельным человеком. Более вероятно, что ваши альтдорфские ростовщики затравили его до смерти из-за пары пфеннигов.

— Ваше величество, я не слишком много знаю об обстоятельствах, предшествовавших смерти Александра, я здесь лишь для того, чтобы передать соболезнования императора и предложить возмещение потери.

— Возмещение?! — возмутилась Ледяная Королева. — Никакое возмещение не исцелит боль от потери столь дорогого для меня человека, как Александр. Он был святым среди людей, а ваша проклятая назойливая нация наверняка наслаждалась, видя его попранным и униженным.

— Заверяю вас, ваше величество, это не так, — невозмутимо ответил Каспар.

— Не надо играть со мной, посол фон Велтен, для меня не секрет, каким представляется мой народ вашему драгоценному императору: мы для него вассалы, удобный буфер между Империей и северными племенами варваров. Мы для вас всего лишь выгодные союзники.

— Ваше величество…- начал Каспар, но Ледяная Королева еще не закончила

— Каждый год северные племена совершают грабительские набеги на наши земли, убивают сотни моих людей. Мы проливаем кровь, но вновь и вновь отгоняем варваров в их пустоши. А какую благодарность мы получаем за свою великую жертву?

Под шквалом обвинений Ледяной Королевы Каспар стиснул кулаки. Он не мог поверить, что у нее хватило наглости говорить подобные вещи. Разве люди Империи не погибают прямо сейчас, защищая ее треклятое царство? Ледяная Королева продолжала поносить его народ, и Каспар чувствовал, что самообладание, изрядно потрепанное спущенной с привязи жестокостью толпы на площади Героев, угрожает окончательно покинуть его.

— Мы взывали к вашему императору о помощи, но вы послали солдат только тогда, когда решили, что ваши земли в опасности.

— Черт побери!.. — рявкнул Каспар, исчерпав запас терпения.

Он шагнул вперед, и телохранители царицы тут же заслонили собой трон, не подпуская к владычице разгневанного имперского генерала.

— Каспар, нет… — начал Павел. Но было уже слишком поздно.

— Как вы можете говорить такое?! — воскликнул Каспар. — Мои земляки умирают здесь и сейчас в вашей жалкой стране, чтобы защитить нас всех. Вы не хуже меня знаете, что наши народы всегда сражались бок о бок против племен Хаоса. Тысячи воинов императора стоят лагерями под стенами вашего города, холодные, голодные, но готовые насмерть биться с нашими врагами. Я не намерен выслушивать оскорбления, которыми вы осыпаете этих храбрых людей. И если вам это не нравится, то можете катиться в ад… ваше величество.

Ошеломленное молчание встретило вспышку Каспара.

Лицо Петра Лосева стало бледнее, чем у Ледяной Королевы, а армия ее лизоблюдов не могла бы выглядеть более потрясенной, даже если бы посол вдруг раскинул крылья и поднялся в воздух.

За спиной Каспара Павел еле слышно шептал:

— Да спасет нас Урсан, да спасет нас Урсан…

Безмолвие разбухало, и Каспар почувствовал, как гнев покидает его,- осознание того, что он только что сказал и кому он это сказал, наконец, пронзило пелену ярости, застившую разум.

Он смотрел в холодные, суровые глаза Ледяной Королевы Кислева и ждал, что она превратит его сейчас в звонкую прозрачную статую.

Медленно, будто нехотя, царица поднялась и направилась к нему. Женщина остановилась перед послом и наклонилась так, что холод от ее близости стал почти невыносим.

Улыбнувшись, Ледяная Королева прошептала:

— Прекрасно, герр фон Велтен.

— Что? — выдохнул Каспар, недоумевая, почему он все еще жив.

— Идемте со мной, — сказала она, сжав своей обжигающей холодом рукой его ладонь, и повела посла по главной лестнице, оставив позади десятки потрясенных и ошеломленных людей.

Петр Лосев направился было следом, но Ледяная Королева остановила его одним мановением руки.

Каспар оглянулся на Павла, который лишь пожал плечами и закатил глаза.

Они с Ледяной Королевой покинули зал в молчании и шли так, пока не оказались там, где их не мог услышать никто из брошенной свиты. Царица остановилась перед гигантским портретом своего отца, Радия Боки, сидящего верхом на чудовищном медведе Урскине. Она подняла взгляд на картину, перевела его на Каспара, — казалось, выражение ее лица смягчилось.

— Почему вы не заморозили кровь в моих венах? — неожиданно спросил Каспар.

Ледяная Королева хихикнула:

— Уверена, вы прекрасно знаете, что Александр был бездельником и транжирой и что не многие проливают слезы по его кончине, разве что кредиторы да кучка дур, воспитывающих его детей-ублюдков. Да и в Империю его отослали не затем ли, чтобы убрать с глаз моих?

— Тогда к чему эта сцена там, в зале?

— Бросьте, герр фон Велтен, не стройте из себя святую невинность, — махнула рукой царица. — Пусть я и не выносила своего кузена, но должна же была показать, что скорблю о его гибели.

— Что ж, поздравляю. Вам отлично удалось выставить меня вздорным головорезом-сквернословом, — проворчал Каспар.

Ледяная Королева рассмеялась:

— Мой отец частенько говорил, что никогда бы не доверился человеку, который боится выйти из себя. В результате его бояре были невыносимой бандой хамов, вечно ссорящихся, вечно спорящих, вечно дерущихся. Но они были верны, честны и правдивы, и трудно было бы найти другой такой отряд великих воинов, готовых биться и умереть друг за друга. Так что высказывание это принесло моему отцу пользу, и я не вижу причины, почему бы и мне не поверить ему, посол.

— Вы нарочно пытались разозлить меня?

— Конечно.

— Но почему?

— Я знала вашего предшественника, Тугенхейма,- объяснила Ледяная Королева. — Он был проныра и трус, приехавший в Кислев только ради своей карьеры. Я понимаю, этот пост не слишком привлекателен, но он крайне важен, и здесь требуется человек с вполне определенным характером. Андреас Тугенхейм был не тем, кто нужен, но я верю, что вы — тот самый человек.

— Человек, выходящий из себя?

— Нет, — ответила царица. — Человек с огнем в сердце и душой кислевита.

Теперь настала очередь Каспара рассмеяться:

— С душой кислевита? Боюсь, что я скорее сын Империи.

— Вы ошибаетесь, Каспар фон Велтен. Вы сражались за Кислев и раньше и вновь оказались здесь во времена величайшей нужды. Земля позвала вас драться за нее, и я верю, что вы не проиграете.

Каспар был удивлен:

— Земля позвала меня? Нет, меня прислал сюда император.

Ледяная Королева качнула головой.

— Нет. Веришь ты или нет, это не важно, но ты ответил на зов земли. Я уверена. Приходит момент, приходит и человек. Ты не мог не оказаться здесь, и тебе еще многое предстоит сделать.

— Например?

— Понятия не имею, — призналась Ледяная Королева с холодной улыбкой. — Ты сам должен это открыть.

IX

— Павел все еще не верит, что мы не подохли.

— Не уверен, что я сам в это верю, — ответил другу Каспар.

Они скакали по проулку, ведущему к посольству. Рыцари в бронзовых доспехах обеспечили им безопасный проезд по Кислеву, толпа, напавшая на них чуть раньше, испарилась перед грозными воинами как утренний туман. Раненых солдат Каспара везли сзади в удобном экипаже, а ему самому оседлали свежую лошадь из конюшен Ледяной Королевы, мерина мышастой масти, заменившего коня, убитого на площади Героев.

От разбитой кареты не осталось ни щепки — все обломки, очевидно, сожгли в каком-нибудь костре, а мягкую ткань обивки запихали между слоев неопрятной, кишащей вшами одежды — для тепла. Каспар не оплакивал этой потери; все равно он всегда недолюбливал подобный способ передвижения.

Возвращение не изобиловало событиями, но когда посол кинул поводья ожидающему слуге и, прихрамывая, зашагал к посольству, он почувствовал, что что-то не так — слишком уж напряжены были часовые у входа.

Они открыли для него двери и проводили в кабинет.

Там посол обнаружил дожидающихся его Курта Бремена и чекиста Владимира Пашенко.

Прежде чем Пашенко успел заговорить, Каспар обратился к Бремену.

— Что случилось? — требовательно спросил он.

— Кое-что нехорошее, — ответил Бремен.

— Что именно? Что бы то ни было, — говори.

— Сегодня утром совершено нападение на дом Матиаса Герхарда. Один из моих рыцарей погиб, другой тяжело ранен, — сообщил Курт, глубоко вдохнул и закончил: — Стефан мертв.

В желудке Каспара все перевернулось, посла обдало жаром. Внутри него забил обжигающий сердце источник неиссякаемого горя. Стефан. Его старый боевой товарищ, человек, научивший его всему, что необходимо знать солдату, чтобы выжить. Мертв. Это, должно быть, какая-то ошибка. Стефан был слишком упрям, чтобы умереть.

Но, увидев серьезное лицо Бремена, он понял, что ошибки нет. Это правда.

— А Софья? — спросил он, отчаянно боясь за нее, но еще больше боясь услышать ответ. — Что с Софьей, черт побери?

— Я не знаю, — медленно проговорил Бремен.

— Какого дьявола ты хочешь сказать этим «я не знаю»?

— Я хочу сказать, что в доме не обнаружено никаких следов ни ее, ни Матиаса Герхарда. Они оба исчезли.

Глава 7

I

Каспар опустился на колени возле забрызганной кровью постели, горестно теребя красно-золотые шелковые простыни. Пол спальни Матиаса Герхарда был усыпан битым стеклом, мебель кто-то перевернул, а местами и превратил в щепки размером со спичку. Огромное зеркало в резной раме красного дерева разнесли вдребезги, каждый зазубренный осколок отражал лица людей, собравшихся на этой бойне, и многократно повторял слова, написанные кровью на стене.

Кровь покрывала почти все в комнате — пол, стены, даже потолок.

Каспар поднял взгляд на оштукатуренную стену напротив кровати. Кровавые слова были написаны словно бы детской рукой, и Каспар знал, что это жуткое граффити убийца выводил, когда Стефан уже лежал мертвым.

Надпись гласила: «Это все ради нее».

Стефан погиб в этой комнате, а Софья… что с ней? Похищена? Убита?

Страх за Софью и мысль о том, что она сейчас, возможно, страдает, вызвали в груди Каспара боль, и хотя, они знали друг друга всего несколько месяцев, но чувствовали себя точно старые друзья, и вероятные муки женщины ранили посла сильнее, чем он мог себе представить.

Владимир Пашенко показал на огромное пятно цвета спелой сливы, запекшееся на дорогом ковре рядом с Куртом Бременом, — ворс ковра спутался и пах кровью.

— Здесь мы нашли твоего… э-э… слугу. Он умер от одной-единственной раны на горле — ему рассекли главную шейную артерию.

— Его звали Стефан, — прорычал Каспар.

— Кто бы ни убил его, — продолжил Пашенко, как будто и не обратив на посла внимания, — он использовал необычайно острый клинок и точно знал, куда бить.

— Или застал их врасплох, что кажется маловероятным, с учетом того, что дверь в дом выломана, а мои рыцари сражались с ублюдком на лестнице,- сказал Курт Бремен, разъяренный тем, что двух его воинов победили с такой очевидной легкостью. Один рыцарь уже лежал под саваном в храме Морра, а второй наверняка потеряет ногу.

— Рана на шее — единственное повреждение, нанесенное жертве, — продолжил чекист, читая что-то в своем кожаном черном блокноте. — Оборонительные раны отсутствуют.

— Оборонительные раны? — переспросил Каспар, поднимаясь.

— Да, когда на кого-то нападают с ножом, он обычно вскидывает руки, заслоняясь от ударов, так что часто у жертвы обнаруживается отсутствие пальцев или располосованные до костей предплечья.

— Но у Стефана ничего такого нет?

Пашенко сверился с записями:

— Нет, ничего.

— Есть идеи, как это могло произойти?

Чекист пожал плечами:

— Никаких. Возможно, убийца действовал так быстро, что у жертвы не было возможности защититься.

Каспар кивнул:

— Вы нашли еще что-нибудь, что могло бы помочь поймать подонка?

— Ничего существенного, — признался Пашенко.

— Но ведь наверняка кто-нибудь что-нибудь видел? — заметил Бремен.

Пашенко покачал головой:

— Нападение произошло в сумерках, а в такое время не многие рискуют высунуть носы на улицу, а те, кто все же бродил во тьме, не побегут ко мне откровенничать. Хотя как только твой рыцарь оправится, я, конечно же, поговорю с ним. Он, возможно, единственный человек в Кислеве, видевший Мясника и оставшийся в живых. Однако мы нашли кое-какие следы, ведущие в конюшни и из конюшен Герхарда. Две лошади из его тройки исчезли, так что я могу лишь предположить, что убийца ускакал на одной, а пленников увез на другой.

Каспар пересек комнату и остановился перед кровавой надписью, от которой вниз тянулись ручейки потеков.

— И, во имя Сигмара, что это означает? «Это все ради нее». Кто эта «она»? Видели ли вы что-нибудь подобное на местах предыдущих убийств Мясника?

Нет, — многозначительно проговорил Пашенко. — Только с тех пор, как в Кислев прибыли вы, убийца оставляет трофеи или послания.

— И что это значит?

— Точно не знаю, но, полагаю, убийца пытается сказать вам что-то.

— Сказать мне? Но что?

— И снова не знаю, — ответил Пашенко, — но, принимая во внимание сердца, оставленные у посольства, я прихожу к выводу, что послание предназначалось именно вам. По какой-то причине Мясник одержим вами, посол фон Велтен.

II

Первое, что она почувствовала, была боль. Потом горе. Потом ужас.

Софья старалась дышать ровно, глаза ее оставались закрытыми. Она ощущала, что сидит на тяжелом деревянном стуле, что руки привязаны за спиной к стойкам, а запястья саднят от впившегося в кожу грубого ремня. Она не могла сказать, есть ли в комнате кто-нибудь, кроме нее, поскольку продолжала делать вид, что сознание еще не вернулось к ней, пытаясь одновременно собраться с мыслями, пусть и ужасными. Было холодно, но она чувствовала, что находится в помещении. Пахло отвратительно; в своей жизни женщина достаточно проработала в полевых госпиталях, чтобы узнать запах гниющей плоти и крови. Она подавила омерзение и позыв к рвоте, и тут же мстительная головная боль вернулась в полную силу.

Слезы засочились из-под век, когда она вспомнила молниеносное движение ножа, фонтан артериальной крови и просящий прощения взгляд умирающего Стефана.

В голове ее возникло одно-единственное слово: Мясник.

Крики Герхарда все еще метались эхом в ее сознании, и женщина обнаружила, что не может вспомнить, что произошло потом, — ничего, кроме мучительного вопля, предшествовавшего удару в висок.

— Можешь открыть глаза, — раздался вдруг мужской голос. — Я знаю, что ты очнулась.

Софья всхлипнула, потеряв самоконтроль, когда почувствовала руку убийцы, скользнувшую под подбородок и приподнявшую ее голову.

— Прости, что я ударил тебя, — сказал он. — Я просто не ожидал увидеть тебя там. Я думал, ты мертва.

Софья дернулась, попытавшись избавиться от хватки врага.

— Пожалуйста, не делай мне больно, пожалуйста, пожалуйста…

— Тсс… Я не собираюсь причинять тебе вред, матушка. Как ты могла подумать такое? После всего, что ты для меня сделала. Ты защищала меня, хранила меня, холила и лелеяла, ты любила меня и готовила к тому дню, когда мы наконец-то смогли избавиться от него. Как я могу сделать тебе больно? Я люблю тебя, я всегда любил тебя.

Софья разрыдалась еще сильнее, когда его руки пробежали по ее золотисто-каштановым локонам и она почувствовала близость убийцы. Она услышала, как он втягивает воздух, и поняла, что безумец вдыхает запах ее волос.

— Пожалуйста, — снова взмолилась она. — Все, что хочешь, только не убивай меня.

— Убить тебя? — рассмеялся голос. — Разве ты не помнишь? Ты уже мертва, но я сохранил частицу тебя.

Она с отвращением отдернула голову, ощутив прикосновение лица Мясника к своему и чужой влажный язык, лизнувший щеку. Его кожа казалась задубевшей и жесткой.

— Почему ты отстраняешься? — спросил он.

— Потому что ты пугаешь меня, — ответила Софья.

— Но это же я, — обиженно протянул он. — Твой маленький мальчик, твой бесценный воин. Посмотри на меня.

— Пожалуйста, нет, — всхлипнула Софья, зажмурившись еще сильнее.

— Я сказал — посмотри на меня! — взревел похититель и отвесил женщине тяжелую пощечину.

Софья ощутила во рту вкус крови, и тут же на ее бедра навалилась тяжесть — это убийца рухнул рядом с ней на колени, страдальчески воя.

— Прости! — скулил он.- Прости, мне так жаль. Я не хотел… Я больше не буду! Пожалуйста, не заставляй меня причинять тебе боль! Больше не надо. Ты же не хочешь этого.

Она почувствовала, что он встал прямо перед ней, и инстинктивно попыталась лягнуть врага ногой. Но он оказался слишком проворен, и удар не достиг цели.

— Я велел тебе открыть глаза, — произнес он жестко.- Если ты этого не сделаешь, я отрежу тебе веки.

Глаза Софьи наполнились слезами боли, и она повиновалась приказу.

Мясник был абсолютно гол, на теле его толстой коркой запеклась кровь, глаза маньяка блестели из-под маски из грубо сшитой человеческой кожи. Да, кожа, несомненно, когда-то принадлежала человеку, но этот лоскут отделили от плоти десятилетия назад, сохранили и сотворили из него этот гротескный лик. Длинный, узкий нож прятался в странных ножнах — в разрезе на мускулистом животе убийцы.

За его спиной, слабо подергиваясь на крюке мясника, вбитом в центральную балку крыши, висело истерзанное тело Матиаса Герхарда. На его лице, единственной части тела, на которой безумец оставил кожу, застыло выражение предсмертной муки.

Софья закричала.

Она кричала и кричала, пока убийца не прижался мертвой маской к ее лицу, яростно целуя женщину и крепко прижимая ее к своему обнаженному телу.

III

— Ты не должен волноваться, Каспар. Мы вернем ее, — сказала Анастасия, одной рукой сжимая его руку, а другой массируя основание его шеи.

Они сидели во дворе посольства, там, где Каспар дрался с Валдаасом и где Софья зашивала его раненое плечо. Анастасия была в малиновом платье, отороченном серебристым мехом; она приехала сразу же, как только услышала о нападении на дом Матиаса Герхарда. С той ужасной ночи прошло двое суток, а она появлялась в посольстве каждый день, принося надежду и подбадривая друга. В ярком, холодном утреннем свете ее кожа сияла; Каспар был благодарен за успокаивающие слова, несмотря на то, что время шло, делая их пустыми.

— Пашенко думает, что она уже мертва. — Каспар наконец-то высказал вслух мысль, терзавшую его вот уже два дня, не давая спать.

Чекисты и Рыцари Пантеры искали Софью и Герхарда, но в этом переполненном городе вероятность обнаружить их была чрезвычайно мала. Рыцарь, раненный во время нападения на дом Герхарда, не сообщил никакой полезной информации об убийце, кроме той, что тот легко победил охранников и дрался голым.

Единственное, что еще заставляло брезжить надежду, — это то, что тел не нашли и никто пока не оставлял Каспару зловещих приношений.

— Нет, не надо так думать,- покачала головой Анастасия. — Наверняка ведь, если бы этот сумасшедший собирался убить ее и Герхарда, он бы убил их сразу. Тогда же, когда он… когда он убил Стефана.

— Возможно.

Слова женщины не убедили Каспара.

— Чекисты еще не определили, что произошло на самом деле?

Каспар фыркнул:

— Нет. Этот дурак Пашенко с радостью схватил бы какого-нибудь подходящего козла отпущения, но ему ничего не известно.

Анастасия вздохнула:

— И он не знает, куда и зачем забрали Софью и Герхарда?

— Если и знает, то не говорит.

Анастасия кивнула и прикусила нижнюю губку, словно пытаясь решить нелегкую этическую дилемму. Каспар заметил выражение ее лица и спросил:

— Что такое?

— Ну, видишь ли… я знаю, что тебе нравится Софья,- неохотно выдавила Анастасия.

— И что?

— А много ли ты на самом деле знаешь о ней?

— Достаточно, чтобы понимать, что она прекрасный человек и что ей можно доверять.

— Вот это-то я и имела в виду. Ты доверяешь ей, но по-настоящему не знаешь ее, так? До того как она стала работать на тебя, она частенько работала на Василия Чекатило.

— Ты шутишь, — пробормотал Каспар, не веря своим ушам.

— Хотелось бы мне, чтобы это было так, Каспар, но у меня есть причины утверждать, что она работала на него несколько лет.

— К чему ты ведешь?

— Чекатило не тот человек, от которого можно просто взять и уйти,- ответила Анастасия.- Я знаю. И скажу тебе, что, возможно, Мясник вовсе и не похищал Софью. Возможно, это Чекатило вернул ее себе силой.

IV

Время смазалось; единственной связью с внешним миром стал расплывчатый свет, с трудом проникающий сквозь застекленную крышу. Софья не знала, сколько дней прошло с момента ее похищения, лишь боль усиливалась с каждой секундой да росло осознание, что она, по всей вероятности, умрет на этом вонючем чердаке.

Она плакала слезами горечи и отчаяния, а окровавленный скомканный лоскут, засунутый в рот и перевязанный широким кожаным ремнем, приглушал всхлипы. Запястья тупо пульсировали; она больше не чувствовала кончиков пальцев, малейшее движение рождало жгучую боль — сухая корка крови трескалась, а грубая веревка глубже впивалась в мясо.

Шли дни. Одни наполняла болезненная скука, другие — безжалостный неослабевающий ужас; в эти дни на чердак взбирался он, маска из человеческой кожи плотно прилегала к его лицу. Не раз он прикасался к Софье, шептал, что любит ее, что повинуется ее приказам и убивает ради, нее, что ест человеческую плоть в честь дней их свободы от его тирании.

Глаза ее гноились и слипались от слез и нехватки сна, зрение мутилось от недоедания, губы потрескались от обезвоживания. Упавшая от измождения на грудь голова вяло перекатилась с плеча на плечо при ненавистном скрипе ржавых петель поднимаемого люка.

— Ты тут, матушка? — спросил он и рассмеялся. — Ну конечно, ты тут. Куда ты могла деться?

Она зажмурилась, услышав приближающиеся шаги, и костлявая рука легла женщине на плечо. Софья вдохнула его запах и, хотя она и пыталась быть сильной, сдержать дрожь жуткого страха не смогла. Чужие руки двинулись по ее телу, а потом он прижался к ней.

Убийца застонал и сказал:

— Уже почти все, да?

Софья не могла ответить, кляп душил все слова, которые она, может, и хотела бы произнести. Но потом она поняла, что он говорит вовсе не с ней. Она не слышала, чтобы кто-то еще вошел на чердак, но другой голос, далекий, мелодичный, звучащий словно со дна очень глубокого колодца, ответил маньяку:

— Почти, мой прекрасный принц, почти. Тебе осталось сделать только одно. Одно последнее крошечное дельце, и все будет кончено.

— Все, что угодно, матушка, все, что угодно.

— Я хочу, чтобы ты убил меня, — произнес голос. — Я уже умирала раньше и не принадлежу этому миру. Морр призывает меня к себе, я больше не вернусь сюда.

— Нет! — выкрикнул он. Безумец еще крепче стиснул Софью в объятиях, и она приглушенно охнула от боли, когда убийца грубо развернул кресло так, чтобы женщина оказалась лицом к нему. — Почему ты просишь меня об этом? Я только-только нашел тебя и не хочу потерять. Слышишь, я не желаю потерять тебя снова!

— Поверь мне, мой принц, ты должен, — мягко возразил голос.

Софья с трудом разлепила веки и увидела перед собой тошнотворную маску. Зыбкий свет падал на высохшую кожу, бывшую когда-то чьим-то лицом, расширенные фиолетовые глаза маньяка сияли из-под нее обожанием. Он смотрел на что-то за плечом Софьи, и во тьме его зрачков метались беспокойные отблески, словно порхающие светляки. Глаза женщины саднило, но на краткий миг ей показалось, что она увидела чье-то отражение, бледное, почти ангельское, призраком скользнувшее по поверхности его глаза.

— Я не могу, — провыл он, обвивая ее руками и зарываясь лицом в ее колени.

— Слушай меня! — рявкнул голос, напрочь лишившийся былой мелодичности. — Сделай это! Я требую, чтобы ты это сделал. Убей меня, убей меня сейчас же. Сбрось кандалы своего ничтожного второго «я» и возьми нож, нож, который дала тебе я, и перережь мне глотку, ты, сопливый жалкий сукин сын! Убей меня, разрежь на кусочки и швырни их к ногам фон Велтена!

— Нет… я не стану! Я люблю тебя… — Рыдания душили его.

Софья почувствовала, что ярость того существа, которое говорило с ее мучителем, выросла до ужасающих размеров, и снова зажмурилась. Даже сквозь распухшие веки она ощутила обжигающий свет, заливший чердак, но сияние угасло так же быстро, как и появилось, и женщина поняла, что беседовавший с убийцей призрак исчез. Гнев видения оставил в воздухе потрескивающий, колючий привкус магии, но в женщине после отказа маньяка повиноваться убийственному повелению привидения затрепетала надежда. Оно хотело, чтобы безумец убил Софью, но он отчего-то считал ее своей матушкой, матерью, и не послушался.

— Я не могу убить тебя… — пробормотал он, будто услышав ее мысли. — Пока еще нет, но мне придется поранить тебя. Ох, матушка, я должен.

Софья ощутила, как холодный клинок прижался к коже, и, когда нож отсек большой палец ее левой руки, попыталась закричать.

V

Публичный дом размещался в неподдающемся описанию строении из перекошенных черных кирпичей и редких, грубо вырубленных каменных блоков, бывших когда-то частью городской стены. Цветные стеклянные витражи в верхних окнах и алый кушак, свисающий с конька крыши, — вот все, что намекало на истинное предназначение здания. Каспар почти чуял запах отчаяния, пропитавший все вокруг.

— Это то место? — спросил он.

— Да, — кивнул Павел. — Здесь ты найдешь Чекатило, хотя зачем это тебе надо, Павел не знает. Он не из тех, с кем стоит торопиться повидаться. Нечего нам тут делать, пойдем-ка лучше отсюда.

— Он может что-то знать о похищении Софьи,- сказал Каспар ледяным голосом.

Павел и Курт Бремен озабоченно переглянулись — ни тому, ни другому не понравился тон посла.

— Посол фон Велтен, — обратился к Каспару Бремен. — Если Чекатило действительно знает что-то о местонахождении Софьи, то мы должны обращаться с ним очень осторожно. Вы не можете позволить себе вступить с ним в конфронтацию.

— Не волнуйся, Курт. Я умею быть дипломатом, если это необходимо,- заверил товарища Каспар, толчком распахнул дверь борделя и шагнул в душную полутьму. Вонь немытых тел и дешевых духов — последним явно не удавалось замаскировать первое, обрушилась на него.

Даже при тусклом свете, сочащемся из пары прикрытых колпачками ламп и чадящего камина, Каспар разглядел, что народу здесь полным-полно. Казалось, надвигающаяся война и смерть пробудили похоть кислевских мужчин и они набились в этот зал, желая промотать последние копейки в объятиях женщин, продающих за деньги свою плоть.

Когда они вошли, к ним повернулось несколько голов, но большинство посетителей были слишком поглощены своими «трудами праведными» или витали в блаженных мечтах, даруемых рок-корнем, чтобы обращать внимание на новых гостей. Густые клубы едкого дыма, пахнущего сладостью и сытостью, точно привезенный из Арабии мускус, висели под потолком, и Каспар невольно вспомнил, как сражался в тех жарких унылых пустынях.

Он миновал несколько пар извивающихся сплетенных тел, игнорируя слишком театральные стоны и крики наслаждения, и направился к двери в конце комнаты, охраняемой двумя стражами с холодными, как сталь их топоров, которые они даже не пытались спрятать под плащами, глазами.

Каспар остановился перед этими людьми, они демонстративно не обращали на него внимания, пока посол не попробовал протиснуться мимо них. Тогда один из охранников выплюнул ему в лицо неразборчивую фразу на кислевском и многозначительно потряс топором.

— Павел, — велел Каспар, — переводи.

— Хорошо, — проворчал Павел, оторвал взгляд от картины всеобщего «единения», происходящего в зале, и шагнул к послу.

— Меня зовут Каспар фон Велтен, я здесь для того, чтобы поговорить с вашим хозяином, Василием Чекатило. Буду благодарен, если вы передадите это ему.

Павел перевел слова Каспара, и охранники обменялись недоуменно-веселыми взглядами, после чего тот, к кому обращался Павел, покачал головой.

— Не-а,- произнес он. В значении междометия сомневаться не приходилось.

— Павел, скажи им, что в моем распоряжении отряд Рыцарей Пантеры, и, если Чекатило не согласится повидаться со мной, я сожгу этот грязный притон дотла. Вместе с ним, если потребуется.

Снова Павел перевел слова Каспара, и на этот раз охранники переглянулись с явной тревогой. Последовал тихий, но жаркий спор на отрывистом кислевском, остановленный поднятой ладонью стража, который, ничего больше не сказав, исчез за дверью. Оставшийся криво ухмыльнулся, продемонстрировав желтые пеньки зубов.

Трое человек ждали несколько минут, и внимание Павла вновь переключилось на распутство, творящееся вокруг, — он даже нервно глотнул пару раз из своей походной фляги.

Наконец дверь открылась, и в проеме возник посланец, манящий незваных гостей корявым пальцем, приглашая их следовать за собой. Каспар ступил в полутьму длинного коридора с дощатым полом и бархатными занавесками, прикрывающими тянущиеся с обеих сторон ниши. Хрюканье, мычание и притворные стоны удовольствия остались позади, и Каспар окончательно выбросил их из головы, когда оказался перед тяжелой бревенчатой дверью, окованной полосами черного железа. Проводник вытащил из кармана длинный ключ и с громким скрежетом повернул его в замке, после чего широко распахнул дверь и показал, чтобы остальные проходили.

— Аха! Ты идти, аха?

— Ага, — согласился Каспар и шагнул в прекрасно обставленную просторную комнату с имперской мебелью и иным имуществом, которое, как теперь понял Каспар, перетекло сюда из его посольства.

Четыре женщины, облаченные в прозрачные шелка, слонялись по комнате, пребывая на разных стадиях забвения,- на их губах блестели пятна наркотического сока рок-корня. Пятая, совершенно обнаженная, неуклюже танцевала перед великаном Чекатило, восседающим на мерно поскрипывающей деревянной лавке спиной к Каспару. Рядом с ним стоял тонкий как хлыст человек с лицом бойца, уставившийся на вошедших с враждебным отвращением.

Чекатило хлопал в такт движениям женщины, и Каспар по ее коренастому телосложению и испугу догадался, что она — крестьянка, пришедшая сюда поневоле, чтобы заработать пару грошей, чтобы было чем прокормиться зимой.

— Герр Чекатило, — произнес Каспар.

Гигант кислевит не ответил, лишь поднял руку, показывая, что Каспар должен подождать, пока не закончится танец. Каспар прикусил губу и скрестил на груди руки. Бремен отвел глаза от изгибающейся девушки, и даже Павел благопристойно потупился, чтобы не смотреть на ее стыд.

Наконец Чекатило хлопнул громче и встал, жестом отослав женщину одеваться.

— Режек, — сказал он, поворачиваясь к своему подручному, человеку с жестким взглядом. — Приставь ее к работе в главном зале, она не годится для кабинок.

Режек кивнул и повел девушку к дверям, в которые вошли Каспар и остальные, вытолкнул ее в коридор и пролаял какой-то приказ охранникам. Затем он вернулся к своему хозяину и снова застыл рядом с ним, крепко сжав рукоять меча, и Каспар внезапно проник в суть этого человека, наемника и убийцы.

Только теперь Чекатило соизволил взглянуть на Каспара и его сопровождающих — широкие, устрашающие черты его лица растянула хищная улыбка.

— Ты хотел меня видеть?

— Да, я хотел задать тебе пару вопросов.

— У меня правило — никогда не отвечать на вопросы, на которые я отвечать не обязан, — заявил Чекатило.

— На эти ты ответишь.

— Неужто? Отчего ты так уверен?

— Потому что иначе я убью тебя,- пообещал Каспар.

При угрозе посла Курт Бремен вздрогнул, а Чекатило громогласно расхохотался, напугав одурманенных женщин.

— Полагаю, ты не догадывался о плане своего хозяина, рыцарь? — спросил Чекатило.

Бремен не ответил, а главарь бандитов продолжил:

— Павел Коровин! Много же воды утекло с тех пор, как я видел тебя здесь. Ты привел мне на подкуп очередного имперского посла?

Павел, уткнувшись взглядом в пол, торопливо затряс головой. Чекатило снова рассмеялся:

— Ты пришел с вопросами, но ты ничего не знаешь о человеке, которому собрался их задавать. И ты еще угрожаешь мне в моих же покоях? Одно мое слово — и ты мертв. Дюжины людей способны убить тебя на месте по первому моему зову.

— Может, так, а может, и нет, — сказал Каспар. — Успеют ли они добраться сюда прежде, чем я всажу меч в твое брюхо?

— Как знать, как знать, но у меня найдутся доспехи почище многочисленных слоев жира, имперец. Думаю, ты умрешь, если попытаешься проверить, а ты к этому пока не готов.

— Нет?

— Нет. Тебе надо еще кое-что сделать до того, как ты пойдешь на корм воронью. Я это вижу.

Каспар знал, что потерял контроль над беседой, если он вообще обладал когда-то этим контролем, но он отчаянно желал выяснить хоть что-нибудь, что могло бы подсказать, где сейчас Софья. И если Анастасия права насчет ее прошлого, то есть шанс, что этот ублюдок может знать что-то важное.

Посол понял, что вступил в противоборство, будучи подготовленным куда меньше, чем следовало бы, и что угрозы здесь — не способ получить желаемые ответы, так что он поменял тактику;

— Герр Чекатило, все мы здесь — светские люди, умудренные жизненным опытом, не так ли? А ведем себя как дикие звери, скрещиваем рога, точно олени, стремящиеся стать вожаками стада. Но тут твое логово, и теперь я понимаю, что здесь бессмысленно пытаться доказывать свой авторитет, — сказал Каспар, широко разводя руками, горячо надеясь, что жест этот выглядит демонстрацией великодушного благородства. — Мне необходима твоя помощь, я пришел к тебе в отчаянной нужде. Пропал мой добрый друг, и я верю, что ты можешь помочь мне отыскать ее.

Чекатило улыбнулся, немедленно разгадав уловку Каспара.

— Ты умен, имперец, гораздо умнее того придурка Тугенхейма. Зря он думал, что может быть здесь важным человеком. К сожалению, он ошибался во всех отношениях.

— Так ты поможешь?

— Возможно. Кого ты потерял?

— Мою лекаршу. Ее зовут Софья Валенчик, мне сказали, она когда-то работала на тебя.

— Софья! — гаркнул Чекатило. — Ну да, я помню Софью, но нет, она никогда не работала на меня, вне зависимости от того, сколько бы денег я ей ни предлагал. Думаю, я ей не нравился.

— Интересно, отчего бы это? — фыркнул Бремен. Увидев, как Режек напрягся, Каспар метнул на рыцаря ядовитый взгляд и сказал:

— Правда? Она никогда на тебя не работала? Ты уверен?

Каспар чувствовал, как та толика надежды, которую он питал, затевая этот поход и рассчитывая на результаты, улетучивается. Анастасия убедила его, что Софья работала на Чекатило, а ее слова он всегда ставил выше слов толстяка кислевита, но инстинкт твердил ему, что Чекатило не лжет.

— Ты уверен? — повторил Каспар.

Чекатило нахмурился:

— Мне, конечно, уже за сорок, но память меня пока не подводит. Нет, она никогда не работала на меня. Хотя и приходила сюда несколько раз в год.

— Что? — ужаснулся Каспар.- Софья приходила сюда, по собственной воле?

— Да, — подтвердил Чекатило. — По ее собственной воле. Она присматривала за девочками, работающими в отдельных кабинках, делала им припарки от сифилиса и все такое прочее. Иногда принимала роды или приканчивала детишек во чреве. Она пыталась следить за здоровьем девушек. — Жирный мошенник похотливо ухмыльнулся. — Нелегкая это задачка в Кислеве. Но нет, она никогда не работала на меня, хотя я был бы счастлив, я высоко ценил ее. Она была доброй женщиной.

— Была? Она была и остается доброй женщиной, — подчеркнул Каспар. — А сейчас она пропала, ее забрал Мясник.

— Значит, она мертва. Зарезана и съедена.

— Я в это не верю, — заявил Каспар.

— Нет? Что заставляет тебя полагать, что она жива?

— Я сам, — ответил Каспар каким-то усталым, лишенным эмоций голосом. — Пока я не увижу что-то, что доказывало бы ее гибель, я буду продолжать искать ее.

— Влюбился? — хохотнул Чекатило. — Не стану винить тебя, коли так. Софья Валенчик — прекрасная женщина.

— Нет, — сказал Каспар, и Чекатило улыбнулся поспешности его ответа.

— Ясно, но почему ты считал, что я могу или захочу помочь тебе отыскать ее?

— Не знаю. Я пришел сюда, думая, что, возможно, ее забрал ты, но теперь я в этом не уверен. Я не знаю, что бы ты мог сделать, чтобы помочь мне, но если есть это «что-то», то молю тебя — помоги.

Прежде чем заговорить, Чекатило несколько долгих секунд рассматривал Каспара.

— Я помогу тебе, имперец, хотя лишь Урсан знает почему. Я и сейчас полагаю, что мы с тобой будем врагами, но тут дело касается Софьи. Чем ты отплатишь за мою помощь?

— Все, что я могу предложить, это свою благодарность, — сказал Каспар.

Великан-кислевит рассмеялся, посол же был по-прежнему серьезен.

— Ты — человек своего слова, Каспар фон Велтен?

— Да, — кивнул Каспар. — Мое слово железно, раз данное — уже не сломается.

— Каспар… — предостерег Бремен, но посол махнул рукой, призывая рыцаря к молчанию.

Взгляды мужчин встретились и долго не отрывались друг от друга, а потом Чекатило, наконец, кивнул и поднялся с лавки.

— Я так и думал, имперец, просто имей в виду, если нет — тебе конец. Что ж, у меня много глаз и ушей по всему Кислеву, и если есть что-то, что можно узнать, я раскопаю это для тебя. — Чекатило подался вперед. — Но если я сделаю это для тебя… — произнес он, оставив многозначительную фразу незаконченной.

— Я понимаю, — сказал Каспар, размышляя, так ли это на самом деле.

Глава 8

I

В дни, последовавшие за встречей Каспара с Чекатило, погода продолжала портиться. Кислевские старейшины утверждали, что грядет самая тяжелая зима со времен Великого Царя, Радия Боки. Правда это или нет, Каспар не знал, да его это и не заботило, так занят он был удовлетворением нужд увеличивающейся армии в нескончаемый период отсутствия сражений.

Дни шли и шли, но мысли о Софье продолжали вторгаться в его сны, да и в бодрствующее сознание тоже. Проявив исключительное для него участие, Пашенко лично проинформировал посла, что его чекисты сейчас вынуждены прекратить поиски. После четырех сердец, оставленных у посольства, были обнаружены и другие изувеченные тела, требующие расследования, которое могло бы пролить свет на личность убийцы.

Несмотря на провал Пашенко, Каспар отказывался расстаться с надеждой на то, что Софья, возможно, все еще жива. После возвращения от Чекатило он рассказал Анастасии то немногое, что они узнали, и она посоветовала не доверять словам безродного преступника. Каспару и хотелось бы, чтобы его убедили, но он, как и прежде, нутром чуял, что Чекатило сказал правду.

Анастасия взяла на себя организацию распределения продуктов солдатам и беженцам, с удовольствием погрузившись в работу и проявив настоящие способности, хотя Каспар и настоял, чтобы она управляла всем из посольства. Он не хотел потерять еще одного дорогого ему человека из-за беспечности.

Женщина заняла покои, смежные с комнатой Каспара, и на вторую же ночь пришла к нему, легко скользнув в постель и объятия посла. Друг в друге они нашли уют, так необходимый одиноким людям, стремящимся на время оградиться от жестокостей внешнего мира. Их соития были мягки и нежны, каждое прикосновение, каждая ласка носили толику страха, и, ночь за ночью обнимая Анастасию, Каспар шептал ей величайшую ложь любви: «Я никогда не покину тебя».

Она появлялась каждую ночь, и посол ощущал все большую благодарность за ее внимание. Они лежали в темноте, Каспар рассказывал женщине о Нулне и своей жизни в Империи, а она ему — фантастические истории о древних королевах-ханшах и магических силах, которыми они обладали. Эти ночи сблизили Каспара с Анастасией, они крепко держались друг за друга, черпая уверенность уже оттого, что другой рядом.

— Будет ужасно, когда они придут, да? — прошептала женщина.

Каспару хотелось бы соврать, но он не смог выдавить слов лжи. Вместо этого он просто кивнул:

— Да, северные племена — страшный враг. Люди там тверды и жестоки, их вырастили для войны и кровопролития. Таких нелегко победить.

— Но ты думаешь, что сможешь прогнать их?

— Честно? Не знаю. Многое зависит от того, что происходит сейчас в Империи. Я слышал, что огромная орда, разрушившая Вольфенбург, отступила на зиму на север и что боярин Куркоз собирает полки на границе Кислевской области.

— Это правда?

— Трудно сказать, гонцов давно не было, но звучит вполне вероятно. Если силы Кургана все еще в Империи, Куркоз может отрезать их отступление и обречь неприятеля на голодную смерть.

— А что случится, если курганцы уже двинулись к северу?

— Тогда они встретятся с армией боярина, клинок к клинку, и из того, что я слышал о Куркозе, я не завидую их судьбе.

Анастасия теснее прижалась к мужчине, пальчики ее пробежали по серебристым волосам на груди Каспара.

— А другие полки? Наверняка еще кто-то из бояр должен пытаться собрать своих солдат.

— Возможно, — признал Каспар, — но основная масса кислевского войска разбросана по области и степи, люди сидят в станицах в ожидании зимы. Собрать их до того, как растают снега, дьявольски сложно.

— Ох, ясно, — сказала Анастасия сонным голосом.

Каспар улыбнулся, прощая женщину, и поцеловал ее в лоб, прежде чем закрыть глаза и самому неизбежно соскользнуть в пучину тяжелого сна.

Несколько часов спустя холодный луч зимнего света разбудил его, и посол заморгал, спасаясь от безжалостной яркости. Он зевнул и вновь улыбнулся, ощутив рядом с собой уютное тепло мягкого женского тела.

Осторожно, чтобы не потревожить ее, он вылез из постели и набросил халат. Легко открыв дверь в кабинет, Каспар бесшумно затворил ее за собой и снова затосковал по знакомому запаху крепкого чая, который Стефан всегда готовил ему по утрам.

Он остановился у окна, глядя на засыпанные снегом крыши Кислева. В любое другое время картина показалась бы ему живописной, даже прекрасной, но сейчас он мог думать лишь о жестоком убийце, захватившем Софью.

Анастасия пыталась подготовить его к худшему, мягко заставляя смириться с гибелью лекарши, но Каспар упрямо сопротивлялся.

Софья где-то здесь, в этом суровом северном городе. Он был в этом уверен.

II

Вода была благословенно холодна, но Софья заставляла себя сдерживаться. Она отлично знала, что ее обезвоженное тело отвергнет слишком большое количество жидкости, проглоченной к тому же быстро. Глаза женщины давно уже привыкли к мраку чердака, и она больше не замечала смрада гниющего мяса.

Обезображенное тело Герхарда исчезло, но убийца не позаботился смыть зловонные лужи, скопившиеся под висящим телом, так что гибель купца надолго насытила паразитов и падалыциков.

Тело свое женщина ощущала наполненным болью бесформенным комом, жаркая агония раны на месте отрезанного пальца, залитой потом расплавленной смолой, слилась с мучительным голодом и жгучей болью в руках и лодыжках, связанных грубыми веревками. Крысы грызли ее ноги, и, будучи лекаршей, Софья не могла не подумать о возможности заражения крови. Каждый раз, когда она проваливалась в беспамятство, крохотные зубки, отрывающие куски живого мяса, выдергивали женщину в ее кошмар наяву.

Убийца стоял перед ней, маска, как всегда, прикрывала лицо, но поведение его радикально отличалось от прежнего. Даже сквозь завесу боли она заметила, что последние несколько дней он был куда менее агрессивен, чем обычно, словно некий добрый ангел его сути медленно выплывал на поверхность безумия маньяка.

Глиняный кувшин с водой, который он держал у ее губ, служил еще одним доказательством происшедшей в нем перемены. А прежде чем предложить пленнице воду он, как ни странно, неуклюже расчесал ее волосы древней серебряной щеткой, инкрустированной перламутром. Вещь была дорогая — очевидно, когда-то она принадлежала состоятельной женщине, — вероятно, это был трофей, взятый у какой-нибудь предыдущей жертвы.

— Пожалуйста, еще, — прохрипела она, когда он отвел кувшин.

— Нет, думаю, тебе пока достаточно.

— Еще немножко…

Он покачал головой и опустил кувшин.

— Я не понимаю, матушка, — сказал он голосом, так похожим на голосок маленького мальчика. — Почему ты хотела, чтобы я убил тебя? Это нечестно.

— Убить меня? Нет, нет, нет, я не хочу, чтобы ты убил меня, — взмолилась Софья.

— Но я же слышал, — хныкнул он. — Ты сказала.

— Нет, это не я, это был кто-то другой.

— Кто-то другой? Кто?

— Я… я не знаю, но это была не твоя матушка,- ответила Софья как можно мягче. — Я твоя мама. Я. И я хочу, чтобы ты меня развязал.

— Я не понимаю. — Он сильно потер лоб тыльными сторонами ладоней. Затем издал горестный стон, вытащил из живых ножен живота лезвие и провел острием по предплечью, оставляя сочащуюся кровью полосу. Он резал себя и плакал.

— Он любил делать это со мной, помнишь?

Понимая, что ее жизнь висит на тончайшем из волосков, Софья решила подыгрывать фантазиям, что клубились в голове ее мучителя.

— Помню, — ответила она.

— Он любил жечь меня горячими углями из костра, — продолжил безумец, и слезы бежали из-под натянутой кожи его маски. — Он смеялся, когда делал это, и говорил, что я мелкий сопляк, ублюдок и что я — его проклятие.

— Ты не виноват, он был злым человеком. — Софья надеялась, что фраза получилась нейтральной и что она не шагнула за границы ожившей в его памяти истории.

— Да, да, он был злой, так почему же ты оставалась с ним? Я видел, как ты лежала без сознания, а он бил тебя мечом плашмя. Он снова и снова заставлял меня осквернять твое тело, а ты ничего не делала. Почему? Почему ты так долго не помогала мне?

Софья поразмыслила и выпалила:

— Потому что я боялась того, что он может сделать с нами, если я стану сопротивляться.

Он уронил нож и рухнул перед ней на колени, уткнувшись лбом в бедра женщины.

— Понимаю, — тихо сказал он. — Тебе пришлось ждать, пока я не стану достаточно силен, чтобы восстать против него. Чтобы убить его.

— Да, чтобы убить его.

— И с тех пор я убиваю и убиваю его. Это все ради тебя, — гордо произнес он.

— Убиваешь — кого? — спросила Софья и в душе охнула, осознав, в какую опасность она поставила себя этим вопросом.

Но он, казалось, не заметил ее отклонения от роли и ответил:

— Моего отца, боярина.

Он протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до кожаной маски, слова срывались с его губ с едва сдерживаемой яростью:

— Вот почему я ношу его лицо; каждый раз, когда я вижу его отражение, я вижу человека, которого должен убить. Когда-то я убил его для тебя и буду продолжать убивать, пока мы не окажемся в безопасности, матушка. Мы оба.

Тяжесть зашевелилась в груди Софьи, ей было трудно притворяться, но другого шанса направить его безумие в нужное русло могло больше не представиться.

— Но теперь мы в безопасности, мой храбрый сын. Я знаю, ты страдал, но угрозы уже нет, только помоги мне сделать одну вещь.

Он поднял голову и умоляюще заглянул в ее глаза:

— Что? Скажи мне, что я должен сделать.

— Развяжи меня и позволь пойти к послу фон Велтену, он может помочь нам, — сказала Софья.

Безумец вздрогнул и окаменел, словно охваченный приступом сильнейшей боли. Затем убийца рывком вскочил на ноги и подхватил с пола нож.

— Нет! — взревел он и прижал клинок к ее животу. — Не пытайся провести меня!

Софья вскрикнула, когда возле острия показалась кровь.

— Я не пытаюсь провести тебя. Я только хочу, чтобы мы были в безопасности, я хочу, чтобы мы жили.

— Я… это… то есть, если так… — забормотал он, снова роняя нож.

Маньяк заскрежетал зубами и принялся мерить, чердак огромными шагами, пиная балки опоры и в кровь сбивая о бревна костяшки пальцев.

Внезапно он остановился перед женщиной; грудь его бурно вздымалась и опадала.

— Я люблю тебя, — прорычал он, — но я могу убить тебя прямо сейчас.

— Нет, пожалуйста…

Он нагнулся, чтобы подобрать нож, но вместо этого пальцы его сомкнулись на ручке древней расчески. С трудом он поднес ее к глазам, словно какая-то внутренняя часть его сопротивлялась этому простому действию, и странно, с облегчением рассмеялся, почувствовав запах ее волос, застрявших между щетинками.

— Посол фон Велтен может помочь нам? — спросил он голосом маленького мальчика.

— Да, — кивнула Софья, ничего не видя из-за застившей глаза пелены слез. — Он может помочь нам.

III

Каспар провел жестяным гребнем по серебристой гриве своего коня, расчесывая мерцающую бахрому, волной сбегающую к могучим плечам лошади. Животное перебирало ногами, дыхание его сгущалось в туманное облачко, хвост стегал крестец.

— Тихо, тихо, — шептал Каспар, похлопывая лошадь по боку, чувствуя, как ходят под кожей упругие мускулы гнедого мерина, вывезенного из Аверланда, породистого, с чистейшей родословной, достойного возить своего знатного хозяина.

Утренний ритуал расчесывания гривы расслаблял и очищал душу, и Каспар наслаждался этим простым трудом, без которого не вырастить славную боевую лошадь, несмотря на все утверждения Курта Бремена, что это работа слуг.

Каспар знал, что его конь не молод, но он был силен и обладал твердым характером. Еще он знал, что мерин благодаря своему упрямству и серебристой гриве заработал среди охранников посольства кличку Посол. Этими людьми Каспар сейчас мог гордиться — и все благодаря стараниям Курта.

Кличка коня не тревожила его, он был даже польщен. Пехотинец по природе, Каспар не сроднился со скакуном, что часто можно наблюдать среди кавалеристов. Привязанность эта являлась объектом множества непристойных солдатских шуток, подумал Каспар и не позаботился узнать имя лошади до отправления из Нулна.

Но такое отличное животное, как это, заслужило, чтобы имя ему избрал сам наездник.

Каспар довольно долго размышлял над ним, зная, что имя может обладать великой силой, и наконец, остановился на том, которое навечно вписано в историю.

Он назовет своего коня Магнусом.

Закончив расчесывать гриву, Каспар зачерпнул пригоршню зерна из холщового мешка, подвешенного снаружи стойла, и протянул лошади. Животное с благодарностью захрумкало пшеницей — хорошим имперским кормом. После боевых коней гордых рыцарей Бретонии, лошади Империи считались лучшими в мире.

Каспар повернул голову, услышав осторожный стук в дверь конюшни, и увидел робко застывшего в проеме Павла, прислонившегося к стене стойла. После встречи с Чекатило Павел держался в тени — с тех пор Каспар видел его первый раз.

— Добрый конь, — проговорил, наконец, кислевит.

— Да,- отозвался Каспар, убирая принадлежности ухода за лошадью, — действительно. Чего ты хочешь, Павел?

— Я хочу объяснить… насчет той ночи.

— Что объяснить? Ты позволил Чекатило запустить когти в Тугенхейма и довел его до бесчестья и позора. Мне все кажется абсолютно ясным.

— Нет, это не так… ну, что-то такое было, да, но Павел делал только то, что желал Тугенхейм. Я не приводил его туда.

— Перестань, Павел. Ты же не дурак. Ты должен был знать, что произойдет.

— Угу. Павел думал, что сумеет приглядеть за ним, но Павел ошибся. Прости, Каспар, я не знал, что все обернется так плохо.

Каспар протиснулся мимо Павла, пот, выступивший на коже, пока он чистил Магнуса, на улице холодил тело. Подобрав кожаную пистолетную перевязь, он затянул ее на поясе. С тех пор как посол обнаружил возле посольства вырезанные сердца, у него вошло в привычку никогда не ходить безоружным. Павел повернулся и затрусил за послом.

— Каспар, прости, я не знаю, что еще сказать.

— Тогда не говори ничего, — фыркнул Каспар. — Я думал, ты изменился, думал, честь для тебя важнее, чем квас. Но, полагаю, я ошибался и ты все тот же эгоистичный, поглощенный лишь собой человек, каким я тебя знал все эти годы.

Павел поежился:

— Возможно, ты прав, Каспар, но и ты остался тем же ужасным задавакой, каким был всегда.

Каспар сжал кулаки и несколько долгих секунд смотрел на старого друга, прежде чем шумно втянуть в себя воздух и тряхнуть головой.

— Возможно, — признал он, — но если ты до моего прибытия в Кислев был замешан в чем-то еще, то теперь все кончено. Понятно? Мы слишком много лет сражались бок о бок, чтобы потерять нашу дружбу, но надвигается война, и я не могу позволить себе смотреть в две стороны разом.

Павел широко улыбнулся, выдохнул и извлек из-за пояса кожаную флягу. Сделав могучий глоток и передав квас Каспару, он заявил:

— Рядом с безгрешным Павлом сама жрица Шалльи покажется дешевой шлюхой.

— Ну, так далеко заходить не понадобится, но намерение достойное, — хмыкнул Каспар, принимая фляжку и тоже отхлебывая квас — только поменьше. Вернув другу бурдючок, он спросил: — Как ты думаешь, не послать ли нам кого-нибудь к Чекатило, узнать, не стало ли ему что-то известно?

— Нет, — качнул головой Павел, — он сам свяжется с тобой. Но, да простит меня Урсан, я надеюсь, что он ничего не нашел. Чекатило не тот человек, у которого стоит быть в долгу.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, но я не могу бросить Софью. Анастасия продолжает готовить меня к тому, что она, возможно, мертва, но…

— Да, — кивнул Павел. — Она хорошая женщина, Софья. Павлу она нравится.

Каспар не ответил — он услышал шум, доносившийся откуда-то из-за угла посольства. Что-то творилось перед фронтоном дома. Там кричали люди и лошади били копытами о брусчатку.

Имперец и кислевит переглянулись, размышляя, какая еще неприятность могла произойти. Каспар проверил пистолеты, убедился, что курки взведены, и друзья обогнули здание, оказавшись перед посольством.

Два Рыцаря Пантеры стояли у ворот с обнаженными мечами, а с другой стороны на земле распростерлись без сознания двое посольских стражников.

По маленькому дворику вокруг фонтана с ангелочком скакал одинокий всадник в простых кавалерийских шароварах и мешковатой белой рубахе. Плавная рысь умело управляемой лошади и летящий над головой наездника чуб мгновенно сказали о том, что наездник этот не кто иной, как Саша Кажетан, и Каспар тут же выхватил пистолеты, зашагав к Рыцарям Пантеры. От посольства уже бежали вооруженные люди.

Кажетан подвел своего скакуна к воротам, и Каспар поднял оба пистолета, направив их в грудь Саши.

— Ближе не подходи, или, клянусь, я всажу в тебя пулю, — предупредил посол.

Кажетан кивнул, и Каспар увидел слезы, бегущие по его щекам, и искаженное горем лицо.

— Прости, — сказал кислевит, бросая печальный взгляд на посольство.

— Что ты здесь делаешь, Саша? — крикнул Каспар. — Анастасия не твоя женщина, и никогда не была ею. Ты должен смириться с этим.

— Мне нужна помощь, — ответил Кажетан, и Каспар заметил кровь, проступившую на рукаве его льняной рубахи. — Мне нужно поговорить, прежде чем… прежде чем я сделаю это снова.

Каспар понятия не имел, о чем толкует боец, но сделал шаг вперед, по-прежнему целясь в грудь Кажетана.

— Говори, что хотел сказать, и убирайся! — приказал он.

— Она сказала, ты поможешь!

— Кто?

— Матушка, — взвыл Кажетан и швырнул в Каспара что-то блестящее.

Инстинкты солдата не подвели, и Каспар пригнулся, успев нажать курки. Оба пистолета громыхнули, из дул вырвались клубы пламени и дыма, на время ослепив посла. Люди закричали, испуганно заржала лошадь. Рыцари Пантеры бросились на защиту посла, суматошно оттаскивая его от ворот.

— Стойте! — рявкнул он, вырываясь из рук рыцарей. — Я в порядке. Что бы это ни было, он промахнулся.

Он взглянул в сторону фонтана, но Кажетан уже скрылся, и лишь облако порохового дыма говорило о том, что боец вообще был здесь.

Нет, не только оно. В снегу лежал брошенный Кажетаном предмет, и Каспар увидел, что это не нож, как он сперва подумал.

Это была расческа. Серебряная, с перламутром и жемчужинами. Приступ страха и надежды вспенил кровь в жилах Каспара. Старый, дорогой гребень с запутавшимися в зубьях темно-рыжими волосами.

Волосами Софьи.

IV

Он ушел, но надолго ли? Софья выиграла немного времени — немного, но тем не менее. Свежая вода и тлеющий уголек надежды на то, что она еще, возможно, выживет в этой переделке, придавали ей сил и решимости, и она не собиралась тратить их впустую.

Путы по-прежнему держали крепко, но, когда убийца кинулся прочь с чердака, прихватив расческу, он не позаботился забрать с собой нож — окровавленный клинок лежал на полу совсем рядом. Женщина не знала, как подобрать его, но приближалась к кинжалу дюйм за дюймом, из последних сил толкая кресло, к которому была привязана. Наконец Софья переместилась так, что ее левой руке не хватало всего восьми дюймов, чтобы дотянуться до ножа, но эти восемь дюймов с таким же успехом могли быть и восемью лигами: результат один — кинжал недостижим.

Софья стиснула зубы и напряглась, борясь с веревками. Бесполезно. Она застонала 6т боли, когда ремни врезались в плоть. Кровь побежала по пальцам, и женщина заплакала от разочарования, зная, что похититель скоро вернется. И хотя она ненавидела человека, сделавшего с ней такое, она не могла не испытывать к нему жалости. Он не всегда был монстром, его сделало таким жестокое обращение других. Физические надругательства и эмоциональные манипуляции превратили того, кем он был когда-то, в душевнобольного, в психа Мясника.

Мысль о том, что ее захватил этот пресловутый, печально известный убийца, ужасала, но Софья Валенчик была сильной женщиной, и ее решение не встретить конец своих дней на этом провонявшем смертью чердаке не позволяло ей сдаться.

И тут она поняла, как можно достать нож. Кресло слишком тяжелое, чтобы она в своем нынешнем состоянии могла перевернуть его, но есть один способ…

Она вцепилась зубами в кляп и начала работать залитым смолой обрубком большого пальца — вверх-вниз, вверх-вниз. Обжигающие волны боли полились вверх по руке, когда черная корка отошла, и ремень стал тереться о живое мясо. Из раны хлынула кровь, из глаз — слезы, грудь разрывали мучительные рыдания.

Но вскоре вся рука стала скользкой от крови, и женщина поняла, что готова.

Софья сжала пальцы левой руки так плотно, как только смогла, и сильно рванула; кляп заглушил крик невыносимой боли.

Да, невыносимой, но женщина продолжала тянуть, борясь за свободу руки. Без большого пальца сражаться с ремнем оказалось немного легче. Искалеченная кисть чуть-чуть проскользнула вверх, и Софья удвоила усилия, крепко зажмурив глаза от боли, грозящей все-таки одержать победу.

Кожа и мускулы вокруг обрубка порвались, и женщина почувствовала, что рана расширилась. Еще больше крови лилось на кисти, красный дождь барабанил по деревянному полу. Но рука проскользнула еще на йоту, и даже зная, что рана рвется тем больше, чем сильнее она тянет, женщина продолжала бороться.

Раздался последний полузадушенный крик боли — и дело было сделано.

Рука была свободна — пусть и висела безвольно и горела так, словно ее погрузили в раскаленную лаву, но ее больше не держали никакие путы!

Софья балансировала на грани обморока и пыталась сохранить сознание, втягивая как можно больше воздуха, — насколько позволял кляп. Она знала, что потеряла много крови и шок в любую минуту способен настичь ее, так что она быстро — насколько могла — нагнулась и стиснула рукоять ножа онемевшими пальцами. Он был тяжел, и женщина несколько раз едва не выпустила оружие, но в итоге все-таки подняла его и уронила на колени.

Освободить левую лодыжку оказалось трудно, без большого пальца держать нож как надо не получалось, но клинок Мясника был чрезвычайно острым и с легкостью рассекал веревки. Избавив ногу от пут, она получила возможность повернуться всем телом, хотя движения получались медленными и болезненными. Внутренняя сторона бедер ныла, словно одна большая язва, голова кружилась от голода и жажды. Перерезав ремни на другой ноге и освободив запястье, женщина неуклюже встала на ноги, воспользовавшись креслом как жизненно необходимой опорой.

Софья вырвала изо рта кляп и почувствовала, как внутри нее рождается истерический смех.

Она свободна!

Хотя опасность не миновала, возбуждение близкого побега кружило голову. Зная, что ноги пока не способны нести ее, Софья поползла по полу к выходу, ведущему из этого замка ужасов на волю.

Она отодвинула щеколду и подняла крышку люка.

V

Каспар рявкнул толпе перед ним убираться с дороги и помчался по Громадному проспекту на спине Магнуса. Он и все Рыцари Пантеры, способные передвигаться верхом, оседлали коней тотчас же, как Каспар осознал, что именно бросил в него Кажетан. Он не представлял, как попала к бойцу расческа с волосами Софьи, но знал, что мерзавцу придется ответить на несколько очень серьезных вопросов.

Павел объяснил, где размещается Легион Грифона, и, хотя никто не мог бы дать гарантий, что Кажетан окажется там, это место было ничем не хуже остальных, чтобы начать поиски.

Их суматошная скачка по Кислеву слилась в одно размытое пятно: слишком много эмоций сражались за первенство в голове Каспара, чтобы он мог мыслить ясно. Гнев, жажда мщения, страх и, сильнее всего, надежда. Шанс вернуть Софью вытеснил даже злость на Кажетана. Что это — гнусная шутка, рожденная ревностью? Мысль о том, что человек может пасть так низко из-за своего извращенного видения любви, внушала отвращение и ужасала Каспара.

Когда посол уже впрыгнул в седло, из дома выбежала Анастасия, и лицо ее пылало той же холодной яростью, что и его. Она взяла его за руку и заглянула глубоко в глаза мужчины.

— Если он причинил вред Софье, я хочу, чтобы ты убил его, — сказала она.

— Не беспокойся, — пообещал Каспар, — если он причинил ей вред, сами боги не спасут его.

Глава 9

I

Боль жгла бок, как злобное солнце, кровь струилась из дыры, проделанной пулей, вылетевшей из пистолета фон Велтена. Кажетан заткнул рану подолом рубахи и прижал тряпку ладонью. Он чувствовал, что пуля прошла навылет, выйдя из спины, но знал, что настоящая опасность таится в пыли и волокнах ткани, втянутых в рану пулей. Он не желал подыхать в конвульсиях лихорадки на Лубянке, хотя знал, что именно это он и заслужил.

Голова раскалывалась от гневного крика истинного «я», сердящегося на то, что он сделал. Оно ломало воздвигнутые им барьеры и вопило, что он слаб, что он дурак, что он сопливый поганец, не достойный ничего, кроме петли палача.

Кажетан знал, что это «я» говорит правду и что он проклят, но ведь можно попытаться исправить все те ужасные вещи, которые он натворил. Трудная задача, но почему бы не попробовать. Он переступил черту, за которой все законы смертных потеряли для него всякое значение, и теперь плакал горькими слезами, скача к казармам Легиона Грифона.

Трое воинов с бритыми головами недоуменно взглянули на пронесшегося мимо всадника, соскочившего за воротами с коня и, хлопнувшего взмыленного скакуна по крупу. Кажетан выхватил один из своих кривых мечей, продолжая другой рукой зажимать рану. Бойцы, увидев кровь, промочившую рубаху, закричали что-то, но он, не обращая на них внимания, захромал через двор к пустующим продуктовым складам, глядя на чердак, где его ждала она.

Один из бойцов Легиона Грифона схватил его за руку, но Кажетан стряхнул ее, развернулся и разрубил успевшего лишь вскрикнуть человека почти пополам. Остальные в ужасе отпрянули — его искусство владения мечом было им слишком хорошо известно.

Все, что он мог сделать сейчас, — это покончить со всем. Это все, что ему осталось.

Он убьет свою мать, а потом убьет себя. Их кровь смешается на земле, и перед ними откроется вечность — вечность вместе.

Они умрут, укачивая друг друга в объятиях, и мысль о том, что все подходит к концу, делала его счастливее, чем он был когда-либо.

II

Софья спустилась по лестнице с чрезвычайной осторожностью, точно рассчитывая каждое движение. Искусанные крысами ноги болели, дрожали и подгибались. Под чердаком обнаружилось помещение, пахнущее как редко посещаемый склад. Здесь сильно пахло животными, и она разглядела попоны, седла и уздечки, сваленные грудами по всему длинному, пыльному залу, — никто, по-видимому, не ступал сюда какое-то время. Склад располагался над конюшней с накиданной на пол соломой и несколькими лошадьми, переминающимися в узких стойлах, образуя как бы антресоли.

Из засыпанных снегом окошек слегка сочился тусклый свет, и женщина увидела еще одну лестницу, ведущую вниз, к стойлам. Она понятия не имела, где находится, но мерцание солнечного света в щелях плохо пригнанных створок превратилось для нее в маяк прекрасной, священной надежды.

Софья опустилась на пыльный пол и поползла ко второй лестнице. И тут она услышала крики. Кричали где-то поблизости, и кричали от боли, так что сердце женщины наполнил жгучий ужас.

Дверь в конюшню распахнулась, и в помещение полился свет.

Софья, отвыкшая от такой яркости, зажмурилась. Она услышала шаркающие по соломе шаги, всхлипнула от страха и поневоле открыла глаза — кто-то взбирался по лестнице к антресолям.

Что делать: надеяться или бояться? Освобождение ждало ее или смерть?

Она подтянула тело к лестнице, глаза слезились от солнечных лучей. Софья стиснула нож здоровой рукой и увидела, наконец поднимающегося человека.

Он преодолел еще ступеньку, и, узнав приметную фигуру Саши Кажетана, дрожащая Софья вздохнула с облегчением. Это не Каспар, но лицо, по крайней мере, не чужое. Затем она заметила кровь на его руках.

Он взглянул вверх, и в этих пронзительных, ужасающе знакомых фиолетовых глазах сверкнуло безумие.

— Это все ради тебя… — произнес он.

В эту секунду женщина поняла, кем все это время был Мясник, и закричала.

III

Рыцари Пантеры ворвались в открытые ворота казарм Легиона Грифона и тут же выхватили мечи, увидев вооруженных людей, толпящихся в центре тренировочного дворика. Каспар натянул поводья и тоже вытащил клинок.

— Где он? — громыхнул вопрос посла, направившего оружие на ближайшего закутанного в меха воина. — Где Кажетан?

Рыцари Пантеры рассыпались, окружив бойцов Легиона Грифона. Мечи они держали угрожающе, и даже самый туго соображающий кислевит понял бы, что они готовы пустить оружие в ход в любой момент. И хотя кислевиты не страдали отсутствием храбрости, они понимали, что с вооруженными рыцарями в доспехах им не справиться.

Каспар хотел было снова выкрикнуть вопрос, когда увидел мертвого воина, лежащего на брусчатке, и алый след, ведущий к повисшим на петлях распахнутым дверям длинного и высокого здания конюшни в дальнем конце двора.

Он тронул лошадь, взмахнул мечом перед носом ближайшего кислевита и показал на конюшню.

— Кажетан? — рявкнул он.

Воин поспешно закивал, тоже махнув рукой в сторону стойл:

— Аха, аха, Кажетан!

Каспар пришпорил Магнуса, и конь галопом поскакал к зданию. Вдруг из конюшни донесся пронзительный крик. Посол ворвался в двери на спине скакуна, взгляд его заметался в поисках воина. Женский крик зазвенел снова, и Каспар вскинул голову.

Кажетан взбирался по ступеням длинной лестницы, с его кривой кавалерийской сабли капала кровь. Каспар услышал еще один крик — ошибки быть не могло, это Софья!

— Кажетан! Нет! — взвыл он.

Посол понимал, что не успеет догнать Кажетана прежде, чем тот доберется до Софьи. Был только один способ остановить его. Каспар взревел, срывая голос в яростном боевом кличе, вонзил шпоры в бока мерина и направил тяжелого коня вперед.

В последнюю секунду он рванул поводья в сторону, и конь врезался в лестницу боком, разбивая нижние ступени в щепки. Кажетан с грохотом рухнул на утрамбованный земляной пол конюшни. Лошади испуганно заржали и забили подкованными копытами в двери своих стойл.

Каспар развернул Магнуса, нащупывая пистолет, пока Кажетан, шатаясь, поднимался с пола. Лицо его превратилось в маску ярости и боли.

— Она сказала, ты мне поможешь! — провыл он.

— Я помогу тебе умереть, ублюдок! — рявкнул Каспар, выскальзывая из седла и двигаясь к Кажетану с направленным на него пистолетом.

Тени Рыцарей Пантеры, загородивших вход в конюшню, легли на землю черными пятнами.

Кажетан жалобно взглянул на верхний этаж, слезы струились по его щекам, прорезая чистые полоски на грязном лице. Дыхание вырывалось из его груди быстрыми прерывистыми толчками. И хотя сейчас Саша был ранен, Каспар видел, каким смертельно опасным противником может быть Кажетан, и приближался очень осторожно.

Боец по-прежнему держал оружие перед собой, и взгляд его не отрывался от Каспара, когда Курт Бремен закричал:

— Посол, отойдите от него, оставьте его нам!

— Нет, Курт, это мое дело. Он убил Стефана.

— Я знаю, но он ведь дрояшка, мастер боя на мечах, вам не одолеть его в поединке!

Каспар мрачно улыбнулся.

— Я и не собираюсь, Курт, — сказал он и спустил курок.

Мгновение застыло. Кажетан покачнулся, и Каспар с удивлением увидел, что его пуля вырвала кусок из стены стойла позади бойца. Меч Кажетана взлетел вверх, выбивая пистолет из руки Каспара.

Каспар отпрыгнул, ожидая смертельного удара, но противник почему-то медлил.

Клинок Кажетана остановился в дюйме от горла Каспара, и воин всхлипнул:

— Мне так жаль…

После чего Саша отвел оружие, развернулся и бросился к вставшему на дыбы коню. Он вцепился в лошадиную гриву и ловко вскочил на спину жеребцу. Животное лягнуло копытом, выбивая хлипкую дверцу стойла, и Кажетан с диким степным криком вылетел наружу.

Рыцари Пантеры бросились на него, но Кажетан управлялся с конем не хуже, чем с клинком: он контролировал жеребца коленями, сражаясь при этом двумя мечами. Несмотря на ярость, Каспар был ошеломлен искусством этого человека; ни один клинок не коснулся воина, расчищающего себе путь сквозь толпу рыцарей. А его оружие то и дело взлетало и снова обрушивалось на противников.

Но вот уже лошадь Кажетана выбралась на открытый двор, копыта коня высекали из булыжников искры. Каспар рванулся за противником, крича:

— Ради Сигмара, закрыть ворота!

Но было поздно.

Низко припав к шее своего скакуна, Кажетан с криком «Матушка!» галопом умчался за ворота и мгновенно скрылся из виду.

IV

Каспар приложил ко лбу Софьи влажную тряпку, хотя грязь и кровь уже давно были смыты с ее лица. Когда лекарша сказала, что непосредственной опасности для ее жизни нет, Каспар воззвал к Сигмару, Ульрику, Шаллье и всем богам, слышащим его, благодаря их за избавление Софьи из когтей Кажетана, Мясника.

Через несколько часов после освобождения женщины чекисты во главе с Пашенко опечатали конюшню. Сейчас они прочесывали город в поисках Кажетана, но еще до того какое-то нездоровое любопытство, желание понять степень страданий Софьи заставили Каспара взобраться на чердак, где ее держали. Он не знал, чего ожидать, но жуткие картины, свидетелем которых он стал, теперь будут преследовать посла до конца его дней.

Кровь покрывала практически каждый дюйм поверхности, трофеи в виде кусков плоти свисали с вбитых в стены крюков рядом с дешевыми безделушками и предметами одежды — мужской, женской, детской. Казалось, Кажетан не делал различий между людьми, совершая свои преступления. Тут обнаружился богатый ассортимент инструментов, ножей и ножниц в коросте засохшей крови, с прилипшими к лезвиям волосами. Сколько людей погибло в этом мрачном, отвратительном месте, останется загадкой, на которую Каспару никогда не найти ответа, но посол поклялся, что он заплатит убийце за все, что тот сотворил.

Софье каким-то образом удалось пережить плен, и Каспара переполняло восхищение ее силой и отвагой.

Она спала в его кровати в посольстве, раны ей перевязал лучший — после нее самой — лекарь города. В данный момент они не могли больше ничего сделать для нее, и Каспар понимал, что остальное теперь зависит от самой женщины.

Он видел, как многие люди, которым доктора обещали жизнь, ускользали в небытие, когда их воля сдавалась, но, слава богам, он не думал, что Софье Валенчик недостает желания жить. Посол наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Обещаю, что найду его. Ради тебя, — прошептал он и услышал, как кто-то вошел в комнату.

В дверях, скрестив руки на груди, стояла Анастасия.

— Как она?

Каспар улыбнулся:

— Думаю, с ней все будет хорошо, хотя кто знает, как выпавшие на ее долю суровые испытания отразятся на Софье в ближайшие дни.

— Она говорила что-нибудь с тех пор, как ты привез ее?

— Не слишком много.- Каспар встал и повесил влажную тряпку на край миски с водой.

— Но что-то она все-таки сказала?

— Если это можно так назвать, — ответил Каспар, обескураженный настойчивостью Анастасии. — Она говорила что-то о том, что Кажетан не родился чудовищем, что его сделали таким. Что кто-то хотел, чтобы он был не лучше зверя.

— Чушь, — фыркнула Анастасия.- Саша просто ревновал к тебе, хотя гораздо сильнее, чем я полагала возможным.

Каспар покачал головой:

— Думаю, тут нечто другое. Ведь если Мясник он, то он убивал и до того, как я появился в Кислеве.

— Правильно. Если. Мы ведь не знаем, действительно ли Саша — Мясник. Ты сам сказал, что Пашенко допускает, что существует несколько психопатов, убивающих людей. Маскируя собственные преступления, они копируют почерк Мясника. Я думаю, Саша хотел, чтобы мы считали его Мясником.

— Но все эти вещи на чердаке, кровь?.. Зачем Кажетан делал это?

— Я не утверждаю, что знаю ответы, — Анастасия наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, — но это более вероятно, чем то, что сказала Софья, тебе не кажется?

Каспар не ответил, не убежденный ходом рассуждений Анастасии.

— Кстати, — продолжила женщина, — что делается для поимки Саши? При мысли о нем меня бросает в дрожь, ну, ты сам понимаешь. Я не чувствую себя в безопасности, Каспар. Скажи, что защитишь меня.

— Не волнуйся, Ана.- Каспар взял ее руки в свои.- Я же сказал, что никому не позволю причинить тебе вред, и я сдержу свое слово. Прямо сейчас за Кажетаном охотятся по всему городу.

— Да?

— Безусловно, — сказал Каспар, что-то шевельнулось в его памяти, что-то насчет фамильных поместий… но мысль ускользнула, когда Анастасия произнесла:

— Тебе придется убить Сашу, ты ведь это знаешь, так ли? Его нельзя брать живым.

— Если потребуется… — пожал плечами Каспар.

— «Если потребуется»?! — повторила Анастасия с внезапным гневом в голосе и вырвала руку.- Он убил твоего друга и, судя по ее виду, пытал твою подругу. Разве можно оставить без ответа подобное оскорбление, нанесенное твоей чести?

Раньше Каспар не видел Анастасию в гневе, и ее поведение сильно встревожило его, но он решил, что едва ли можно было ожидать чего-то иного от женщины, которая только что узнала, что ее друг и поклонник на самом деле жестокий убийца.

— Не волнуйся, Ана, — повторил Каспар. — Кажетан заплатит за свои преступления. Кстати, возможно, он уже мертв. Когда я видел его в конюшне, он был ранен. Думаю, я попал в него.

— Не будь таким уверенным, — предостерегла его Анастасия. — Саша Кажетан не из тех, кто легко умирает.

— Может, и нет, но и я не из тех, кто легко сдается, — сказал Каспар, и вдруг смутное воспоминание всплыло на поверхность сознания и взорвалось с внезапностью молнии, ударившей с безоблачного неба. — Ну конечно! — воскликнул он, щелкая пальцами.

— В чем дело, Каспар? — вскинулась Анастасия.

— Мне надо идти! — Посол торопливо чмокнул ее в щеку и выбежал из комнаты, зовя Павла. — Присмотри за Софьей, — крикнул он на ходу. — Кажется, я знаю, где искать Кажетана.

V

Распутица. Бездорожье.

Подходящее название, сонно думал Саша Кажетан, покачиваясь на спине своей лошади, — придуманное с прозаичной практичностью кислевского крестьянина и как нельзя более подходящее именно сейчас. Бескрайний простор белой, скучной степи разворачивался перед ним нескончаемой перспективой, подавившей бы менее стойкого человека, заставив искать укрытие за стенами одной из многочисленных станиц, рассыпанных по области.

Но Кажетан отказался от любой подмоги, любого пристанища. Он больше не мог показать людям свое лицо — теперь, когда с его истинного «я» сорвали маску. Он чувствовал, как оно ярится в его черепе, но удерживал его взаперти, — это получалось тем легче, чем дальше он отъезжал от Кислева.

Серые небеса раскинулись над ним, вечные, осуждающие. В такой обстановке человек может потерять себя в считанные минуты, но только не он. Он скакал к цели, не колеблясь и не отклоняясь с пути, словно скользил по прямой магнитной полосе. Хотя в этой дикой, лишенной каких бы то ни было примет ледяной пустыне любой давно бы уже безнадежно заблудился.

Любой, но не он.

После падения с лестницы у него болел бок, и Кажетан подозревал, что сломал, по крайней мере, одно ребро. Пулевую рану он набил снегом и туго перевязал поясом от меча. Покачиваясь на спине лошади и держась за ее гриву, он медленно, но неуклонно и без остановок продвигался на север. Саша был уверен, что переживет путешествие, но вот конь… Зерна у него не было, а в степи, покрытой снегом, найти хоть что-нибудь, чем можно накормить коня, вряд ли удастся.

Однако все это не важно; у него есть лук, чтобы охотиться и добывать пищу, и, если лошадь падет, будет свежее мясо. Снега достаточно, чтобы растопить его и получить воду, а раны, пусть и болезненные, не смертельны.

Нет, все, что имеет сейчас значение, — это вернуться туда, где все началось.

Тогда они, наконец, смогут быть вместе.

VI

— Мне плевать, насколько он занят, — рявкнул Каспар, — мне нужно видеть министра Лосева немедленно!

— Простите, посол, но министр велел никого к себе не пускать, — заявил рыцарь в бронзовых доспехах, преградивший путь к покоям Лосева в Зимнем Дворце.

После того как посол покинул Анастасию и Софью, они вместе с Павлом поскакали к мрачному, построенному из темного камня зданию чекистов. Они мчались так, словно сами псы Хаоса кусали их за пятки. Там Каспар объяснил Пашенко свою теорию относительно того, где можно найти сбежавшего Кажетана. Припомнив случайное замечание Лосева на том приеме, когда его представили царице, и последнее слово, выкрикнутое Кажетаном, Каспар не мог избавиться от стойкого ощущения, что знает, куда направился убийца. Интуиция редко подводила его.

Предводитель чекистов отнесся к рассказу посла скептически, утверждая, что если Кажетан поскакал именно туда, куда думает Каспар, то он уже все равно, что мертв. Но Каспар был настойчив и сумел-таки убедить Пашенко сопровождать его во дворец, понимая, что зловещая репутация чекиста может открыть двери, с которыми он сам бы не справился.

Одна такая дверь, захлопнувшаяся перед ними, оказалась дверью в покои главного советника царицы, Петра Ивановича Лосева. Охранял ее рыцарь в блестящих латах и с серебряной алебардой.

— Ты не понимаешь, — объяснял Каспар, чье терпение уже начало истощаться. — Дело, о котором я хочу поговорить с ним, неотложное и жизненно важное.

— Я не могу позволить вам войти.

— Кровь Сигмара! — Каспар раздраженно повернулся к Павлу с Пашенко. Он незаметно кивнул чекисту, и тот резко шагнул к стражнику, сплетя руки за спиной.

— Ты знаешь, кто я, рыцарь? — спросил Пашенко.

— Да, сэр, знаю.

— Тогда ты должен знать, что мне лучше не перечить. Послу фон Велтену требуется повидаться с советником царицы и сообщить ему информацию, которая может иметь серьезнейшие последствия для нашего великого города. Не сомневаюсь, что ты, славный защитник нашего города, понимаешь, что, как честный страж, ты обязан позаботиться о том, чтобы эта информация была передана, ведь так?

— Я понимаю, но…

— Твой пост весьма престижен, раз ты носишь бронзовые доспехи, не правда ли? — внезапно поменял тему Пашенко и побарабанил костяшками пальцев по нагруднику рыцаря.

— Так точно, это великая честь, сэр, — гордо ответил рыцарь.

Гм… да, могу себе представить, какой стыд быть изгнанным из Дворцовой Стражи с позором. Бесчестье будет также велико, не так ли?

Каспар находил методы Пашенко отвратительными, но сейчас, сказал он себе, у них нет времени на то, чтобы двигаться к цели благородным путем. Если нужно пригрозить этому, без сомнения отважному, рыцарю позором — что ж, так тому и быть. Каждая секунда, потраченная ими в Кислеве, удаляет Кажетана от правосудия.

— Сэр… — проговорил рыцарь, начиная осознавать свое затруднительное положение.

— Полагаю, что сохранить звание офицера с таким пятном на чести будет нелегко, где бы ты ни служил, верно?

Пашенко смахнул невидимую волосинку с лацкана своего длинного плаща, давая рыцарю возможность взмокнуть от страха и взвесить варианты.

Наконец солдат шагнул в сторону и сказал:

— Черная дверь в конце коридора ведет в личные покои министра Лосева, сэр.

Пашенко улыбнулся:

— Кислев и я благодарят тебя. Посол?

Каспар проскользнул мимо подавленного рыцаря, толчком открыл дверь и зашагал по широкому коридору с каменными стенами и полом, застланным изумрудно-зеленым ковром, расшитым золотыми и серебряными нитями, которые сплетались в тонкий узор из волнистых спиралей. На стенах висели портреты бывших обитателей кабинета Лосева; с холстов в позолоченных рамах взирали угрюмые мужчины, так и пышущие высокомерием.

Впрочем, Каспар не уделил им большого внимания. Он уже сжимал золотую ручку черной двери в конце коридора. Повернувшись к своим спутникам, посол заявил:

— Какую бы грязь вы ни знали о Лосеве — выкладывайте. Жмите на все рычаги. Мне все равно, чем на него давить, но нам необходимо знать то, что знает он.

Павел кивнул, но ничего не сказал; на лбу его блестели капли пота.

— Если ты думаешь, что это поможет нам схватить Кажетана, тогда я сделаю все, что смогу, — отозвался Пашенко.

Каспар благодарно наклонил голову и без стука распахнул дверь в покои Петра Лосева.

Советник царицы, сидящий за столом и царапающий длинный пергамент серым гусиным пером, удивленно уставился на вошедших. Облаченный в официальное одеяние главного советника, он производил сильное впечатление. Алая мантия с золотым кантом, с оторочкой из шкуры черного медведя и серебряными кистями выглядела внушительно, но ни Каспара, ни Пашенко было не запугать рангом или пышным нарядом.

— Именем Урсана, что вы делаете в моем кабинете? — прорычал Лосев, поспешно выдвигая ящик стола и пряча туда пергамент.

— Вы должны сказать нам кое-что, — заявил Каспар, а Пашенко и Павел встали по обе стороны от Лосева.

— Что? Это недопустимо, посол! — рявкнул советник.- Это грубейшее нарушение дипломатического протокола! Вы, как и все, отлично знаете, что прошения о приеме царицы надо подавать мне в письменном виде.

— Царица нам ни к чему,- хрипло выдавил Павел.

— Нет, — добавил Пашенко, — мы желаем поговорить с вами.

Однако Лосев не был новичком в дипломатических играх, и такая очевидная тактика не могла вывести его из равновесия. Так что он снова уселся в свое мягкое кресло и сказал:

— Что ж, вместо того чтобы приказать вывести вас из дворца и предъявить официальный иск о нарушении протокола, я прощу вас. Итак, чего вы хотите?

— Кажетан, — коротко ответил Каспар.

— А что с ним такое?

— Он — Мясник, — заявил Каспар. — И мне необходимо знать, где находится его фамильное поместье. Я уверен, что Кажетан бежал туда, а на том приеме, когда я встречался с царицей, вы говорили что-то вроде того, что его семья владела «прекрасным живописным имением возле Тобола». Вы знаете, где оно находится, и немедленно расскажете об этом мне.

Лосев помолчал немного, переваривая информацию.

— Вы пытаетесь сказать мне, что Саша Кажетан, сын Федора Кажетана, один из величайших и известнейших героев города, — Мясник?

— Да. Он Мясник. Наверняка.

Лосев рассмеялся:

— Это, честно говоря, самая абсурдная вещь из всего, что мне приходилось слышать. Даже от тебя, Коровиц.

— Ты подлая змея, Лосев. Мы с тобой оба знаем…

— Что — знаем? — фыркнул советник. — Тебе нечего мне сказать, Коровиц. Мое прошлое таково, каким я его делаю сейчас, а твое?

Павел прикусил губу:

— Будь ты проклят, Лосев…

— Довольно. — Лосев перестал обращать внимание на Павла и подался вперед, барабаня пальцами по дорогой, имперской работы столешнице. — Посол, то, что вы обвиняете одного из самых достойных воинов Кислева в столь страшных преступлениях, оскорбляет мою великую нацию, и я буду благодарен, если вы не станете больше повторять свои слова.

Каспар облокотился на стол, положив ладони перед Лосевым.

— Герр Лосев, это уже доказано, Саша Кажетан — Мясник. Мы обнаружили его логово, и у нас есть очевидец его жестокости. Чего еще вам надо?

— И ты тоже видел все это, Пашенко?

— Видел, министр, — подтвердил чекист. — Чердак, на котором держали в плену Софью Валенчик, представлял собой… неприятное место. Я осведомлен о репутации Саши среди простого народа, но вынужден признать, что все обстоятельства указывают на то, что он виновен. Вам лучше сообщить послу фон Велтену то, что ему нужно, и мы отправимся в путь.

— Чушь, — презрительно фыркнул Лосев. — Я не желаю слышать эту клевету.

— Клевету?! — взорвался Каспар. — Кажетан убил одного из моих старейших друзей и пытал Софью Валенчик. Он издевался над ней, морил голодом и избил почти до смерти. Он отрезал ей палец. Клянусь Сигмаром, я не собираюсь оставаться безучастным и смотреть, как бюрократ-ублюдок вроде тебя отпускает его! Немедленно говори, где находится его чертово поместье!

Лосев сделал глубокий вдох, оставаясь спокойным под шквалом гневных слов Каспара.

— Я ничего вам не скажу, посол, и, будьте так любезны, уходите, я человек занятой, у меня много дел.

Каспар набрал воздуха для еще одной вспышки ярости, но Пашенко схватил его за руку и покачал головой. Каспар повернулся и увидел семерых рыцарей Дворцовой Стражи, в бронзовых доспехах и шлемах с опущенными забралами. Он был так зол, что даже не услышал их приближения.

Лосев улыбнулся тошнотворной улыбкой гадюки:

— Эти рыцари проводят вас, посол фон Велтен. Доброго дня.

VII

Павел глотнул еще квасу и поднял глаза на очерченный лунным светом силуэт публичного дома Чекатило. Мороз пробирал до костей, с каждой секундой проникая все глубже. Вина целиком лежала на его плечах, вина уже шесть лет день ото дня неумолимо росла и множилась, пока не стала вконец невыносимой. И вот он здесь, там, где когда-то пал, там, где начались злодеяния.

Когда они сегодня сцепились с Лосевым, ладони Павла были мокры от пота, а сердце грохотало в груди. Он точно знал, что надо сказать Лосеву, точно знал, как добыть информацию, в которой Каспар так отчаянно нуждался, как вытащить ее из этого продажного мешка с дерьмом, но в самый ответственный момент, в момент проверки его храбрости и твердости убеждений, он запнулся — и промолчал. Стыд жег его изнутри, но он не мог снова разочаровать Каспара, посол столько сделал для него, сейчас и в прошлом.

Он поднес бурдюк с квасом к губам, но, ощутив кислый молочный дух, с отвращением отшвырнул мех. Выпивка привела его к позору, и теперь безбрежное море ненависти к себе омывало его.

Чувствуя, что медлить больше нельзя, Павел толкнул дверь борделя и глубоко вдохнул густой аромат мускуса и пота.

Кивая немногочисленным знакомым лицам, он пробрался сквозь похотливую толпу к простенькому бару, бросил пригоршню копеек на заляпанную стойку и получил деревянную кружку с элем. Напиток оказался выдохшимся, но Павел, тем не менее, проглотил все до капли и стал ждать, тряся головой каждый раз, когда одна из шлюх пыталась выманить у него деньги, грубовато и бесстыже соблазняя мужчину. Он увидел девушку, ту, что в прошлый его приход сюда танцевала перед Чекатило. Она неловко демонстрировала свои прелести какому-то жирному борову, который — Каспар мог бы поклясться в этом — был пьян до бесчувствия. Завтра дурень очнется на улице, не помня ничего из того, что с ним случилось, и с пустой мошной в придачу. Павел слишком много времени провел здесь, чтобы не знать этого.

Ждать пришлось недолго — вскоре мозолистая рука хлопнула его по плечу.

— Привет, Режек, — сказал Павел, не оборачиваясь.

— Павел, — ответил подошедший человек, — он хочет видеть тебя.

Пояснять, кто такой «он», не требовалось. Павел кивнул и поднялся со стула.

— Хорошо, потому что и я хочу видеть его.

— Почему ты здесь, Павел? — проворчал Режек.

— Это касается только меня и Чекатило.

— Только не тогда, когда ты хочешь видеть его.

— Я хочу попросить его о любезности.

Режек рассмеялся, тоненько, гнусаво:

— Ты всегда обладал отличным чувством юмора, Павел. Думаю, только поэтому он оставил тебя в живых.

— Ты отведешь меня к нему или нет? Или собираешься всю ночь продувать мне задницу?

Покрытое шрамами лицо Режека дернулось, исказившись убийственной злобой. Затем тонкие губы наемника скривила улыбка:

— И впрямь отличное чувство юмора, — хмыкнул он и направился к той же двери, в которую несколько дней назад входили Павел, Каспар и Бремен.

Павел двинулся за ним, прекрасно понимая, какие жуткие последствия может повлечь за собой то, что он намерен сделать. Сегодня он уже не прошел одно испытание на смелость и не желал провалиться вторично.

Чекатило ел дымящееся тушеное мясо с картофелем. Весь Кислев голодал, а Чекатило уплетал за обе щеки. Когда Режек ввел Павла в комнату, главарь бандитов отхлебнул вина из деревянного кубка, даже не взглянув на вошедших.

Режек встал за спиной своего хозяина и скрестил руки на груди, наслаждаясь очевидной неловкостью Павла. Чекатило махнул рукой, приглашая гостя сесть напротив, и, по-прежнему не поднимая глаз, предложил:

— Вина?

— Нет, спасибо.

От запаха мяса рот Павла наполнился слюной.

— Павел Коровиц отказывается выпить? Что, Пустоши Хаоса заледенели?

— Нет. Я просто не хочу пить. Я и так уже выпил слишком много.

— Правда?! — кивнул Чекатило, очищая тарелку кусочком черного хлеба и приканчивая вино. Налив себе еще, он откинулся на спинку стула, а из-за спины Павла появилась девушка и убрала ненужную посуду. — Итак, что привело Павла Коровица ко мне в столь поздний час? — поинтересовался Чекатило.

— Он сказал, что хочет попросить о любезности, — вставил Режек.

— Неужто? — хохотнул великан. — С чего бы это? Похоже, у него сложилось явно ошибочное впечатление, будто я раздаю милости направо и налево, а, Режек?

Наемник пожал плечами:

— Может, у него размягчение мозгов?

— Ну что, Павел? — хмыкнул Чекатило. — Как насчет размягчения мозгов, есть оно у тебя?

— Нет, — ответил Павел, уже уставший от представлений Чекатило.

— Ладно, Павел, скажи, чего ты хочешь, прежде чем я отвечу «нет».

— Мы нашли Софью Валенчик сегодня днем. Ее держал в плену Саша Кажетан. Он — Мясник.

— Я уже знаю. Чекисты перевернули весь город вверх дном, разыскивая его. Но какое отношение это имеет ко мне?

— Теперь, когда Софья вернулась, посол тебе ничего не должен, — сказал Павел, ненавидя себя за эти слова, но остановиться он был не в силах. — Я могу снова сделать его твоим должником.

Хотя Чекатило и постарался не выказать эмоций, Павел заметил вспыхнувший в его глазах интерес.

— Продолжай.

— Посол хочет найти Кажетана и заставить его заплатить за все, что тот сделал. Он думает, что Кажетан вернется в свое фамильное поместье. Где оно находится, знает Петр Лосев, только он ничего нам не сказал. Но ты… Ты можешь надавить на Лосева…

— А, Лосев, этот жалкий кусок дерьма. Странно, почему ты не воспользовался своими, не побоюсь этого слова, интимными знаниями, чтобы заставить его рассказать послу то, что ему нужно.

— Я… Я хотел, но…

Чекатило рассмеялся:

— Ты не смог ничего сказать, потому что знал, что и у Лосева навалом чертовой информации о тебе.

Павел молча кивнул, а Чекатило продолжил:

— Скажи-ка, Павел, понравилось бы твоему другу послу, если бы он услышал, что министр Лосев был тем человеком, который заплатил мне за убийство мужа Анастасии Вилковой, или что, как поговаривают, министр Лосев наслаждается компанией малолетних детишек?

— Если это поможет ему найти Кажетана, то да,- ответил Павел.

— Я уверен, что да, — ухмыльнулся Чекатило, — но как воспримет посол сообщение о том, что его старый друг Павел Коровиц был тем самым человеком, который шесть лет назад вышиб на мостовую мозги мужа госпожи Вилковой меньше чем в ста ярдах от этого дома?

Павел ничего не сказал, вина за свершенное тогда, когда он служил Чекатило, снова нахлынула на него. Чекатило расхохотался молчанию Павла и подался вперед:

— А ты знаешь, что я оставил тебя в живых лишь потому, что был в долгу перед твоим дядей Дростей, а? Ты пьяница, вор, убийца и лжец, Павел Коровиц; и то, что ты сейчас вьешься вокруг посланника Империи, этого не меняет.

Павел кивнул; слезы стыда бежали по его щекам.

— Знаю.

Чекатило снова уселся поудобнее и извлек из-под мехового плаща длинную сигару. Режек поднес к ней горящую лучину, и гигант кислевит, затянувшись, выпустил в воздух зловонное облако голубого дыма.

— Если я сделаю то, о чем ты просишь, посол будет моим должником?

— Да.

— Почему?

— Он человек чести, и, если ты найдешь то, что ему нужно, он не оставит долг неоплаченным, — ответил Павел, сплетая пальцы в замок.

Чекатило подумал пару секунд и затянулся еще раз.

— Отлично. Посмотрим, что можно сделать,- произнес он, в конце концов. — Но ты, надеюсь, понимаешь, что с этого мгновения в долгу у меня не только посол.

— Да, — с несчастным видом буркнул Павел. — Понимаю.

Глава 10

I

Ночь вокруг Лубянки была временем страха. Завывания сумасшедших и умирающих в стенах этой твердыни наполняли воздух своей какофонией, и никто не приближался к мрачному зданию, боясь, что болезни и безумие перекинутся на них. Этого места избегали, так что брошенные здания и улицы вокруг усеянных шипами стен были пусты даже сейчас, когда так много людей нуждались в тепле и крове.

Даже преступники, те, кто не любит чужих испытующих взглядов, не часто бродили по гулким проспектам возле дома смерти — Лубянки. Лишь те, кому надо было провернуть особо темное дельце, осмеливались появляться здесь, но и они старались не задерживаться на этих мрачных улицах надолго.

Но одна из таких личностей отважилась прийти сюда, и сейчас человек в плаще с капюшоном закидывал в телегу с высокими бортами, стоящую в узком проулке недалеко от Лубянки, какие-то явно тяжелые свертки. Несмотря на холод, человек вспотел. Загрузив шесть узлов, он обогнул повозку и ухватился за козлы, готовясь взобраться на них.

— Все еще приходишь за своими куколками, Петр? — сказал выступивший из тени высокий человек.

Василий Чекатило медленно подошел к телеге. Он выглядел сейчас так, словно прогуливался в любимом парке, а не возле самого страшного здания Кислева. Убийца, наемник и телохранитель хозяина Режек следовал за ним, твердо сжимая рукоять меча.

Человек, к которому обращались, повернулся и отбросил капюшон назад.

— Чего ты хочешь, Чекатило? — спросил Петр Лосев.

Чекатило обогнул повозку и приподнял уголок ткани одного из свертков. Маленькая девочка лет пяти лежала, связанная ремнем, широко открыв невидящие пустые глаза. Она явно была чем-то одурманена.

— Хорошенькая, — заметил Чекатило, и Режек хихикнул.

Лосев нахмурился и протиснулся мимо Чекатило, прикрывая груз промасленной холстиной. Уличенный в преступлении, Лосев отчего-то не выказал страха, напротив, он резко повторил свой вопрос:

— Я спросил, чего ты хочешь?

— Ну, поскольку ты, кажется, не в настроении для дружеского обмена шутками…

— Мы не друзья, Чекатило, и, думаю, ты это понимаешь.

— Мне больно это слышать, Петр, после всего, что я сделал для тебя.

— И за что ты был прилично вознагражден, — напомнил Лосев.

— Верно, — сказал Чекатило. — Но как насчет человека, который работал на меня и которому ты разнес череп? Как его звали, Режек?

— Сорка.

— Да, Сорка. Мелкая, конечно, шестеренка в моем механизме, но, тем не менее — шестеренка.

— Никогда о таком не слышал, — фыркнул Лосев.

— Хм, ну да, он не был запоминающейся личностью, он просто доставил тебе одну очень дорогую и опасную штуку. Ну, тот кусок камня извращения.

Лосев вздрогнул, словно ему отвесили пощечину.

— Проклятие, Чекатило, тебе заплатили не за то, чтобы ты заглядывал в ларец.

— Да, но я не смог устоять, или мне надо было кого-то еще попросить заглянуть в него? С моей стороны было бы упущением не поинтересоваться, что именно я контрабандой ввожу для тебя в город, разве не так?

— Ладно, так что ты хочешь?

— Полагаю, ты знаешь, что Саша Кажетан бежал из Кислева и что он был Мясником?

— Конечно. Я же не идиот.

— Ты знаешь, где его фамильное имение, и я тоже хочу это знать.

— Что? — рассмеялся Лосев. — Ты стал комнатной собачонкой фон Велтена? Это он послал тебя сюда? Воистину он, должно быть, в отчаянии, если нанимает тебя, чтобы самому не замарать рук грязной работой.

— Нет, фон Велтен не посылал меня, но это к делу не относится. Ты скажешь мне то, что я хочу знать, или я поставлю в известность все высшие слои общества, что ты торговец запретной магией, извращенец, злоупотребляющий детишками, и убийца вдобавок.

— Тебе не напугать меня, Чекатило, — фыркнул Лосев, в голосе его слышались мрачные нотки. — Кто, будучи в здравом уме, поверит жирному низкородному ублюдку вроде тебя?

— Ты не хуже меня знаешь, что вера тут не имеет значения, Лосев. Грязь прилипает, не так ли? Может ли человек твоего положения позволить, чтобы в обществе ходили подобные толки, чтобы с его именем связывались преступные деяния?

Лосев пожевал нижнюю губу и сказал:

— Ладно, все равно это несущественно, и чем скорее он будет мертв, тем лучше. Ожидай от меня известий на рассвете; я пришлю то, что тебе так необходимо.

— Разумное решение, министр Лосев, — заявил Чекатило, похлопывая по борту телеги. — Приятного тебе вечерка.

II

Заря принесла свежий снег, но Каспар, сидящий на краешке кровати Софьи и наливающий ей горячий ячменный отвар, не знал и ничего не хотел знать о погоде. Женщина села с гримасой боли и приняла изящную чашку. Прежде чем сделать глоток, она подула на дымящуюся жидкость и поморщилась, когда питье обожгло ее потрескавшиеся губы.

— Возможно, стоит немного подождать, — предложил Каспар.

— Нет, отвар наиболее эффективен горячим, — с улыбкой ответила Софья. — Первое, чему я научилась у своего отца.

— Он тоже был врачом?

— Нет, он был школьным учителем в Эренграде, хорошим учителем и добрым человеком. Лекарем у нас в семье была мама. Я стала помогать ей сразу, как только окончила школу, а потом меня послали в Альтдорф, завершать обучение в Императорском врачебном колледже.

Каспар кивнул, радуясь тому, что Софья вернулась, к тому же более или менее в целости и сохранности. Мысль эта только-только сформировалась в его голове, а взгляд уже скользнул к забинтованной руке Софьи. Она поймала взгляд посла и сказала:

— Я знаю, о чем ты думаешь, Каспар, но, пожалуйста, пообещай, что не убьешь Сашу сразу.

— Не знаю, смогу ли я, Софья. После того, что он сделал с тобой… — честно признался Каспар.

— Коли на то пошло, так он сделал это со мной, а не с тобой. Убийство ничего не исправит, ничего.

— Так что же, значит, нужно позволить ему сбежать? — недоуменно спросил Каспар.

— Нет, конечно, — ответила Софья. — Но я не хочу быть причастна к убийству, Каспар. Я врач, и хороший врач, я спасаю жизни. И не хочу иметь отношения к их прерыванию таким образом. Если Саша еще не погиб и ты сумеешь схватить его, мы должны будем передать его в руки правосудия. И если это приведет к тому, что его повесят на главной площади, то так тому и быть, я не возражу ни словом. По крайней мере, это будет справедливостью, а не убийством.

Каспар почувствовал безмерное восхищение Софьей: эта женщина смогла превозмочь ненависть к человеку, который так страшно мучил ее. Он знал, что ему самому подобное великодушие несвойственно.

— Ты знаешь, что ты замечательная женщина, Софья? — спросил Каспар, протягивая руку, чтобы погладить ее по голове.

Когда его пальцы прикоснулись к ее волосам, Софья вздрогнула всем телом. Чашка с отваром выскользнула из ее руки и разбилась о пол. Глаза женщины наполнились слезами.

— Прости, — поспешно пробормотал Каспар, когда она подтянула колени к груди, глядя на него расширившимися от испуга глазами.

Софья качнула головой и всхлипнула:

— Нет, просто…

Каспар наклонился к ней, и Софья бросилась в его объятия, горько рыдая. Ужас, так долго подавляемый ее решимостью выжить, наконец-то прорвался наружу.

— Все в порядке, — шептал Каспар, хотя и знал, что слова эти тут не подходят. Он безумно хотел знать, что нужно сказать, чтобы избавить ее от кошмара, поселившегося в ее голове, но он был обычным мужчиной, и все, что он мог, — это просто держать ее в своих объятиях, бормоча при этом: — Все нормально, все будет хорошо, обещаю.

Так они просидели почти час. Каспар бережно, как маленькую, укачивал Софью, прижимая ее к себе, и ее рыдания постепенно утихли. В конце концов, она отстранилась и легла, отвернувшись от посла.

— Я так и не поблагодарила тебя, — неожиданно произнесла женщина.

— И не нужно, Софья. Я бы никогда не бросил тебя. Я знал, что ты где-то там.

Она повернула залитое слезами лицо к послу, слабо улыбнулась и взяла его за руку.

— Знаю. Знаю, что не бросил бы. Просто знаю.

— Я счастлив, что ты снова здесь.

— Я тоже. Не думала, что когда-нибудь выберусь оттуда.

Каспар чувствовал под пальцами сумасшедшее биение пульса Софьи, и, хотя мысль о том, что придется заставить ее вернуться к тому, что случилось на чердаке, была ему ненавистна, он понимал, что каждая крупица информации может оказаться очень важной в охоте на Кажетана.

— Ты не обязана говорить, — начал он, — но почему… как ты думаешь, почему Кажетан принес тебя туда, а не… ну, ты знаешь…

— Не убил меня? — закончила за него Софья. — Не знаю, но по какой-то причине, которой я не понимаю, он видел во мне свою мать. Думаю, это им и двигало. И еще я видела или, скорее, чувствовала… там было что-то еще.

— Что чувствовала? Еще одного человека?

— Нет, это напоминало… наверное, магию, — ответила София, оживившись. Мысли ее начали принимать четкую форму. — Как будто кто-то использовал магию, чтобы говорить с ним, манипулировать им. Вот еще одна причина не убивать его сразу, Каспар! Кто-то направил Сашу на этот путь, и ты не найдешь ответа на вопрос, кто это, если зарубишь его.

— Хорошо. — Каспар прижал ладонь к груди, туда, где билось его сердце. — Клянусь, что попробую позаботиться о том, чтобы Кажетана не убили, но он может не дать взять себя живым.

— Знаю, Каспар, но ты попытайся! Пожалуйста. Попытайся!

— Попытаюсь,- пообещал он и увидел появившегося в дверях рыцаря. Тот махнул рукой, привлекая внимание посла. Каспар нагнулся, поцеловал Софью в щеку и сказал: — А ты попытайся отдохнуть, я скоро вернусь. Еще увидимся.

Софья улыбнулась и кивнула, закрывая глаза.

— Мне это нравится, — пробормотала она. Каспар одернул рубаху и последовал за рыцарем вниз по лестнице, в вестибюль посольства.

— Там, снаружи, стоит человек, утверждающий, что у него есть для вас информация, посол, — сказал рыцарь, когда они спустились.

— Кто он?

— Не знаю, сэр, он не сообщил своего имени, так что мы не впустили его. Но он выглядит человеком сомнительной репутации.

— Разве не все они так выглядят? — буркнул Каспар и распахнул входную дверь.

В помещение ворвался кружащийся снег, и лютый мороз накинулся на посла, кутающегося в плащ, поданный ему рыцарем. Он побрел по хлюпающему под ногами снегу — тропинку утром расчистили и посыпали солью.

Человек в густых мехах ходил вокруг скованного льдом фонтана перед посольством, лицо его пряталось в толстом шерстяном шарфе и тени, отбрасываемой просторным капюшоном плаща.

Впрочем, Каспар узнал недружелюбного наемника Чекатило, Режека, еще до того, как тот сбросил капюшон. Режек ухмыльнулся и направился к воротам, а стоящие на посту рыцари и стражники вскинули оружие.

— Все в порядке, — бросил Каспар. — Я знаю этого человека.

Режек отвесил насмешливый поклон.

— Что тебе надо? Софью вернули без помощи твоего хозяина, — прорычал Каспар. — Если ты пришел, чтобы потребовать что-то от меня, то зря проделал весь этот путь.

— Мы знаем, что женщина нашлась, но Чекатило все же может помочь тебе, — сказал Режек, вытащил из-под плаща небольшую кожаную тубу и протянул ее через решетку ворот Каспару.

Посол взял ее и открыл крышку.

— Что это? — спросил он.

— То, что тебе нужно,- ответил Режек, уходя в пургу. — И не забудь, кто достал это для тебя.

Каспар перевернул тубу вверх дном, и из нее выскользнул потрепанный пергаментный свиток. Протянув футляр стражнику, посол развернул послание.

Это была карта, карта Кислева, и Каспар удивился, с чего бы это Чекатило решил послать ее ему. Здесь был сам Кислев — четкий оттиск с гравировальной доски, — Прааг, город потерянных душ, на севере, и порт Эренград на западе.

Важность карты открылась Каспару, только когда он заметил, что многие места обозначены как владения того или иного кислевского боярина, и увидел одну особую отметку примерно в ста милях от Кислева, там, где сливались два притока Тобола. Он прочел три слова, отпечатанных мелким шрифтом, и сердце его бешено застучало:

Боярин Федор Кажетан.

Он резко обернулся и крикнул:

— Седлать лошадей!

III

— Чекатило слишком много знает, — сказал Петр Лосев, шагая по темным помещениям покинутого здания. — Надо было, чтобы Кажетан убил его, пока имелась такая возможность.

— А что он знает на самом деле? — спросила фигура, облаченная в длинный, переливающийся темный балахон, который, казалось, поглощал лучи света, пробивающиеся сквозь щели в оконных ставнях. Голос, надо признать, был чарующим. — Что он участвовал в тайном провозе в Кислев искажающего камня? Я почему-то не думаю, что он решится поделиться, с кем-нибудь этим своим знанием. В любом случае, как только представители этих вшивых кланов доберутся до Кислева, все будет кончено. Нам не стоит волноваться.

— Вы правы, — согласился Лосев, — но Чекатило все равно опасен. Он может все рассказать послу.

— Посол не проблема, дорогой мой Петр; он уже почти стал королевской пешкой. А о Чекатило позволь позаботиться мне. Когда армия Верховного Зара захватит камни Урзубья и пойдет на штурм Кислева, я уж постараюсь, чтобы Чекатило настигла о-очень мучительная смерть.

— Мне пришлось сообщить Чекатило, где находится поместье Саши, — признался Лосев, — а он передаст эти сведения послу.

— Знаю. Фон Велтен и его воины сегодня утром отправились в погоню за Сашей.

— Проклятие! — выругался Лосев. — Они не должны схватить его.

— Не беспокойся, Лосев, — успокоила советника фигура, вытаскивая длинный узкий клинок. — Саша сослужил свою службу и теперь бесполезен для меня. Он слишком глубоко погрузился в свое безумие и не в состоянии эффективно контролировать события, а эта сучка Валенчик, надо отдать ей должное, оказалась куда хитрее, чем мы считали.

— Что ж, если Саша еще не мертв, мы должны надеяться, что фон Велтен убьет его.

— Не беспокойся, Петр, посол — человек страсти, и сейчас он в ярости, к тому же, хотя Саша и далеко от меня, я все еще могу в некоторой степени влиять на своего прекрасного принца. Так что либо Каспар прикончит Сашу, либо Саша — его. Это безразлично.

Лосев смотрел, как фигура наклонилась, чтобы развернуть принесенные им узлы.

Розовая детская плоть отразилась в полированной стали ножа.

— Они великолепны, Петр, — заявила фигура. — Чисты и невинны. Они отлично подойдут.

IV

Лошадь споткнулась, движения ее стали вялыми и неловкими. Кажетан знал, что животному долго не прожить, сговорившиеся между собой холод и голод убьют коня до того, как он доставит Сашу к месту назначения. Жеребец и так уже отвез его дальше, чем Кажетан предполагал, и воин не мог не признать отваги животного.

Снегопад слепил его, но он безошибочно вел умирающую лошадь сквозь пургу, стиснув онемевшими пальцами мокрую гриву. Кажетан ехал уже три или четыре дня, укрываясь порой с подветренной стороны камней или заворачивая себя и коня в шкуры, которые ему удалось украсть до того, как он покинул Кислев. Лук снабжал его едой, а снег — питьем.

Чем большее пространство отделяло его от Кислева, тем яснее становились мысли, и болезненный стук истинного «я» о стенки черепа стихал, пока Кажетан не обнаружил, что способен совершенно не обращать внимания на его вопли. Мерное ковыляние лошади и бесконечная белая равнина, раскинувшаяся перед ним, вводили его в состояние, сходное с трансом, — мысли просто не приходили в голову Кажетана.

Он потерял счет времени и расстоянию, загипнотизированный леденящим морозом и безрадостной перспективой, окружающей его, и разум медленно дрейфовал назад сквозь годы, прошедшие с тех пор, как он убил своего отца.

То, что он сделал с отцом тогда, в темном лесу, не открылось из-за свары, разгоревшейся между местными боярами из-за его земель. Люди, пившие квас, разбивавшие о пол кружки, наполнявшие залы военными песнями и клятвами в вечной дружбе, вскоре вступили в борьбу и один за другим совершали набеги на дом боярина Кажетана, стремясь захватить его для себя.

Они с матерью мешали всем. Никому из схлестнувшихся бояр не нужны были чужая жена и сын, но драчуны знали, что причинить парочке вред означало бы навлечь на себя возмездие со стороны остальных. Состояние страха продолжалось три года, до того момента, как мать Саши заболела, свалившись в лихорадке, и, несмотря на усилия местных знахарок, в одно солнечное весеннее утро умерла.

Мир Саши буквально перевернулся. Когда его любимая матушка, центр и смысл его существования, покинула его, а имение отца превратилось в развалины, он отправился в путешествие — сперва на север, в Прааг, затем преодолел самый высокий перевал гор Края Света. Он бродил по дорогам, которые, как он узнал позже, назывались дорогами черепов, посетив даже легендарные земли Востока. Его подстегивало горячее желание увидеть то, чего не видел ни один человек Кислева.

Здесь, у таинственных владык островов, научился он искусству войны, все свое существо направив на то, чтобы стать мастером боя на мечах. В Кислеве такого человека называли дрояшкой, но на островах Саша превзошел этот статус, вступив в сферу умения, далеко выходящего за пределы столь скудного описания.

Однако зов родины оказался сильнее, чем он мог предполагать, и Кажетан вернулся в Кислев, расплатившись за переход, охраняя торговый караван, направлявшийся по Серебряной дороге к земле его юности.

Конь споткнулся снова, нарушая думы, и боец почувствовал, что соскальзывает с лошадиной спины. Пальцы выпустили гриву, и Саша шлепнулся в снег, вскрикнув от боли, когда сломанные ребра заскрежетали друг о друга. Чувствуя, как намокают шкуры, он с трудом перекатился на бок. Жеребец упал на колени, погрузив голову в снег, задние ноги его слабо взбрыкивали.

Саша понял, что животному пришел конец. Он вытащил меч и быстро вспорол горло коня, избавляя того от мучительной смерти от холода. Купая руки в горячей крови, он чувствовал, как бежит по согревающимся пальцам колючая боль. Клуб пара вырвался из перерезанной глотки, и Кажетан пожелал лошадиной душе доброго путешествия.

Жар крови и острый металлический запах всколыхнули неприятные воспоминания, и он тряхнул головой, не желая встречаться с ними, и тут увидел в воздухе перед собой бледный светящийся ореол. Застонав от страха, Саша, не в силах отвести взгляд, смотрел, как сияние обретает форму, превращаясь в улыбающееся женское лицо, окаймленное темно-золотистыми локонами.

В голове его раздался смеху и запах лошадиной крови внезапно подавил все чувства, не оставив ничего, кроме тяжелого, мучительного, жаркого аромата плоти. Саша рухнул на колени, прижал рот к ране на шее животного и вырвал зубами клок мяса. Оно было упругое и жилистое — за последние несколько дней конь сильно истощал, — но, жуя мясо, чувствуя, как бежит к желудку теплая кровь, Саша ощущал, что становится гораздо сильнее, словно в него вливалась эссенция силы выносливого животного.

Мать снова наблюдала за ним, и он взревел, бурля новой энергией, наполнившей его, пульсирующей в теле с неестественной мощью. Снова она защитила и сберегла его, и он понял, что цель, должно быть, близка.

Отвернувшись от мертвой лошади, Саша пошел вперед, остановившись, только чтобы подобрать меч и лук. Он шел широкими, уверенными шагами, и глубокие сугробы не мешали идущему. Дневной свет угасал, но он не остановился, а, напротив, поднажал — немыслимая живучесть, наполнившая его после проглоченного куска конского мяса, продолжала вливать энергию в человеческое тело.

Грянул рассвет, ясный, болезненно яркий. У Кажетана сперло дыхание, когда он увидел знакомый скальный выступ, который в детстве называл Зубом Дракона. Вздыбленный камень действительно изгибался, точно зуб гигантского легендарного зверя, и Саша вспомнил, что его мать как-то рассказала ему, что он принадлежал огнедышащему дракону, пытавшемуся съесть мир. Осуществить задуманное ему помещал другой дракон, постоянно преследовавший первого.

А еще Саша припомнил, что Зуб Дракона был виден из верхней комнаты отцовского дома, — и побежал. Каждый шаг огнем отдавался в легких, а земля тем временем спускалась к покрытому вечнозелеными зарослями гребню. Почти час он брел по снегу, став неповоротливым от предвкушения, пока не добрался до края и не увидел внизу, в долине, отцовских земель. В один миг все его тревоги испарились как утренний туман, и его захлестнуло ощущение возвращения домой, словно бы сама земля приветствовала его.

Два пенных притока, извиваясь, спускались с гор, петлей охватывая лощину, прежде чем слиться воедино в реке Тобол возле покатого холма, на вершине которого стоял разрушенный замок из черного камня — руины, укрытые снегом. Поместье отца, брошенное, никому не нужное. Заостренные балки крыши торчали из стен, словно пронзившие их копья, а там, где когда-то красовался бревенчатый частокол, теперь остались лишь наполненные снегом выемки и пара расщепленных столбов.

Дом.

Чуть дальше земля плавно поднималась к густому, темному лесу, в котором теснились вечнозеленые деревья, а за ними, вдалеке, маячили снеговые шапки пиков гор Края Света. В великолепном ясном небе кружили вороны, громко каркая в своем воздушном королевстве, приветствуя вернувшегося домой.

Саша принялся спускаться в долину, пробираясь через снеговые заносы. Однако чем ближе он подходил к месту, где все началось, тем большая тяжесть давила на его сердце: стыд, ужас и, наконец, освобождение — или проклятие, он не был уверен, что именно.

Приподнятое настроение и сила, разожженные его безумием, исчерпали себя за ночь пешего похода по дикой местности, и Саша упал на колени. Слезы бежали по его щекам — он смотрел вверх, на голый холм и развалины поместья на вершине.

— Почему ты так ненавидел меня? — крикнул он темному силуэту. — Почему?

Потревоженные воплем птицы вспорхнули с деревьев. Зыбкое эхо вернулось к нему, отразившись от горных склонов. Ответа не последовало, да он его и не ожидал; его отец давно уже лежал в могиле, а мать приняла все меры, чтобы какой-нибудь некромант или маг-фанатик не поднял его из земли, похоронив мужа лицом вниз и прибив его погребальные одежды к гробу серебряными гвоздями.

Он почувствовал, как слезы на его щеках превращаются в льдинки, и, пошатываясь, поднялся. Перейдя вброд мелководный приток, Кажетан начал взбираться на гору. Он запинался и покачивался, сила и смелость убывали с каждым сделанным шагом.

Пошатываясь, он добрался до развалин и привалился к обнадеживающе прочной стене. Черная кладка походила на стекло — за сотни минувших лет хлесткие ветра сгладили камни. Опираясь на стену, Кажетан обогнул здание.

Здесь земля была неровной, два снежных кургана возвышались над однообразной плоскостью вершины холма. Каждый курган венчало простое надгробие, надписи на них уже стерли стихии.

Но ему не нужно было видеть надписи, чтобы знать, что они гласят; много лет назад он выучил эти слова и сейчас помнил каждое из них.

Кажетан оторвался от стены, побрел к правой могиле и упал на колени, крепко обняв холодный гранит надгробия. Он закричал и начал медленно соскальзывать к подножию камня, пока не оказался лежащим в позе зародыша перед могилой своей матери.

— Я здесь, — прошептал Саша. — Твой прекрасный принц дома, матушка.

Саша чувствовал, что мороз пробирает его до костей, и понимал, что умрет здесь.

Это не слишком тревожило его, но вот мысль о том, что он умирает в одиночестве, вывела его из суицидальной меланхолии. Медленно, превозмогая боль, он поднялся и принялся стряхивать с могилы снег, улыбаясь, когда касался холодного твердого камня.

Руки Саши заледенели, пальцы ничего не чувствовали, когда он рыл мерзлую землю. Он сорвал ногти, из ран текла кровь, но Кажетан не останавливался.

Теперь ничто уже не помешает воссоединению. Если потребуется, он будет продолжать копать, пока от пальцев не останутся лишь окровавленные костяшки.

V

Каспар стоял на вершине утеса, нависающего над неспешным Тоболом, и допивал чай, дрожа на холодном ветру. Он смотрел на север, на мрачную, освещенную лишь редкими звездами степь. Позади него Рыцари Пантеры разводили костры, чтобы согреть лошадей и подготовить себе место для сна. Курт Бремен точил меч на стареньком оселке, хотя Каспар был уверен, что оружие рыцаря и без того остро, насколько это только возможно.

Находиться в степи так далеко на севере было опасно, но Каспар знал, что, пока они осторожны, пока жгут костры только по ночам и только в низинах, самой большой опасностью являются не банды кочевников и не свирепые северные племена, а холодная пустота самой степи.

В отличие от Кажетана, скакавшего на север напрямик, они вынуждены были свернуть к западу, передвигаясь вдоль северного берега Урской и давая отдых лошадям в каждой станице, попадающейся на пути, пока не достигли того места, где Урская сливается с медлительным Тоболом. Каспар нутром чуял, что базальтовый берег приведет их туда, куда бежал безумный боец-убийца.

Окольный путь отнял у них несколько драгоценных дней, но выбора не было. Углубиться в степь означало погибнуть — Павел и Пашенко особо подчеркивали это, изучая составленный послом план поимки Кажетана. Но продвигались они довольно быстро и, по подсчетам Бремена, должны были оказаться у развилки Тобола завтра около полудня. Каспар успел уже забыть, как здорово скакать по безлюдной глуши, забыть трепет открытия неведомого, и наслаждался природой во всей ее дикости и красоте.

Называя себя прагматиком, Каспар знал, что душе его не чужда и романтика. Однако последние несколько недель ему действительно пришлось трудновато — болезненное напоминание о том, что он уже не молод. Колени отвратительно ныли, и, несмотря на толстые перчатки, которые дал ему Павел, он едва чувствовал свои пальцы.

Когда Каспар и рыцари отправились в погоню за Кажетаном, Павел был пьян — факт, заставивший посланника серьезно встревожиться. В отличие от мрачного энтузиазма, охватившего Каспара и Рыцарей Пантеры с тех пор, как Режек принес карту, настроение Павла было хуже некуда, и Каспар сильно расстроился из-за того, что его старый друг даже не сказал «до свидания» или «удачной охоты».

Откуда Чекатило узнал, что Каспару нужна подобная информация, оставалось загадкой, но посол был не из тех, кто смотрит в зубы дареному коню. Софья пожелала ему успеха, а Анастасия страстно поцеловала, заставив пообещать, что он вернется живой и здоровый. Собрав припасы, которые потребуются в путешествии, Каспар и Рыцари Пантеры выехали в заледеневшую степь. Посол чувствовал, что наступает последнее действие трагедии, что их подтолкнули к итогу какого-то важного события, последствия которого он не мог себе представить.

Он отошел от края утеса и спустился в укрытие, образованное большими валунами, окружившими место, выбранное Куртом Бременом для сегодняшней ночевки. Сполоснув жестяную кружку снегом, посол убрал ее в седельную сумку Магнуса, а затем подошел к сидящему у костра Бремену. Валдаас выгулял лошадей и вытер им бока, прежде чем набросить на животных толстые одеяла и шкуры. Каспар был благодарен за то, что рыцарь избавил его от требующей немалого времени утомительной работы по уходу за конем. Приятно заботиться о лошади в теплом стойле, где все под рукой, но совсем другое — делать то же самое в голой степи.

Огонь уютно потрескивал, и Каспар распахнул полы плаща, позволяя живому жару добраться до тела. Сидя у костра, Бремен продолжал точить оружие, расчетливо отводя глаза от огня, — он берег ночное зрение.

— Достаточно острый? — спросил Каспар, кивая на меч.

— О хорошем мече никогда нельзя сказать, что он слишком острый,- ответил Бремен.

— Полагаю, что так. Ты намерен воспользоваться им?

— Да, — кивнул рыцарь. — Если мы даже не столкнемся с Кажетаном или кьязацкими конниками, в этих землях есть вещи подревнее и пострашнее людей.

— Правда твоя, — согласился Каспар. — Правда твоя.

— Как думаете, Кажетан уже мертв, а? — спросил вдруг Бремен, затрагивая тему, которой никто из них не касался с той поры, как они покинули Кислев.

Безбрежная ширь морозной степи лишала смысла любой предмет разговора, делая его банальным, и каждый здесь путешествовал наедине со своими мыслями. Только когда опускалась тьма и пространство смыкалось до постижимых масштабов, рыцари начинали говорить друг с другом так, словно другого шанса могло уже и не выпасть.

— Посол? — окликнул Каспара Бремен, когда тот не ответил.

— Возможно, — допустил Каспар, не желая слишком углубляться в тему.

— Возможно? Я, может, и туповат, посол фон Велтен, но вы же неглупый человек, вы должны понимать, что Кажетан наверняка сейчас лежит мертвым где-нибудь в сугробе. Слишком легкая смерть для такого чудовища, как он, если, конечно, хотите знать мое мнение.

— Чудовища, Курт? Ты думаешь, Кажетан чудовище?

Бремен перестал водить лезвием по точильному камню и недоуменно посмотрел на Каспара:

— Ну конечно. После того, что он сделал с Софьей Валенчик и моими людьми, разве вы сами думаете иначе?

— Да, но после слов Софьи я уже не так в этом уверен. Она сказала, что назвать его чудовищем очень легко, но это ничего не решает.

— И что она имела в виду?

— Думаю, то, что все не так просто, потому что такой вывод напрашивается сам собою и весьма соблазнителен, поскольку не требует собственной оценки смысла его действий. Софья сказала, что Саша Кажетан не родился монстром, что его сделали таким, и, думаю, она права. Она сказала, что, если повесить на него ярлык «чудовище» и этим объяснить все его преступления, мы не станем задаваться вопросом, почему он действовал именно так, что толкало его на эти отвратительные, немыслимые поступки.

— Ладно, но как ты считаешь, почему он совершал все это, если не ради чистого зла?

— Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем это наверняка, Курт. Хотя если возьмем его живым, то, может, и выясним.

— А ты уверен, что и вправду хочешь знать, Каспар? Не так-то легко захватить в плен дрояшку. Я не позволю больше без нужды убивать своих людей, а если мы не сумеем пленить его, не подвергая себя риску…

— Понимаю, Курт, и, если дойдет до этого, я сам убью его, не бойся.

— Хорошо. Значит, мы поняли друг друга.

Каспар кивнул и сказал:

— Надо попытаться уснуть. Сдается мне, завтра нам потребуется много сил.

Каспар даже не подозревал, насколько был прав.

Глава 11

I

Утром солнце поднялось рано. Каспару показалось, что он только-только опустил голову на походную подушку, и тут же яркие лучи выдернули его из сна. Он сел, чувствуя, что мороз пробрал его до костей, и откинул меховые одеяла. Рыцари Пантеры уже встали — они чистили лошадей, кормили и поили их до того, как заняться собой.

Костры прогорели до тусклых угольков, и дежурный рыцарь (они менялись на каждой стоянке) забрасывал их пригоршнями снега. Каспар рывком поднялся на ноги, потер колени и поморщился — состарившееся тело бурно протестовало против очередной ночи, проведенной на жесткой земле, а не в мягкой постели,

— Доброе утро, Курт, — поздоровался он со спускающимся со скалы Бременом.

— Посол, — кивнул рыцарь, набрасывая шкуру пантеры поверх наплечника доспехов.

Бремен жевал ломоть черного хлеба с сыром и отломил кусок для Каспара. Посол с благодарностью принял еду и с волчьей жадностью проглотил скудный завтрак, поеживаясь на холоде. Быстро натянув на себя множество слоев одежды, он довершил наряд толстым плащом из медвежьей шкуры, спасающим от худших проявлений кислевской погоды.

— Думаю, сегодня мы достигнем цели, — сказал он.

— Угу, — согласился Бремен, — если карта достаточно точна, то мы будем на месте еще до полудня.

Каспар кивнул и отправился на вершину утеса, с которого он озирал степь прошлой ночью. На негнущихся, затекших ногах отошел он от лагеря, нашел укромное местечко и опорожнил переполненный мочевой пузырь. Когда посол вернулся, Валдаас уже заседлал его коня и растирал Магнусу передние ноги. Каспар улыбнулся, благодаря рыцаря, и снял с луки седла пистолетную перевязь. Оба пистолета были заряжены, хотя кремневые замки для безопасности оставались выдвинутыми вперед. Меч висел позади седла, и Каспар вытащил его, наслаждаясь ощущением тяжести прекрасно сбалансированного клинка на своей ладони.

Дивный клинок, выкованный самим Холбрехтом из Нулна, меч из голубоватой стали был гладок, обоюдоостр, сужался к концу и мог пронзить самую крепкую кольчугу. Черный эфес обтягивала мягкая кожа и венчала круглая бронзовая головка. Простое, но элегантное и функциональное оружие, созданное мастером, точно знавшим единственное предназначение меча — убийство.

— Можно? — спросил Курт Бремен, закончивший снаряжать свою лошадь, с восхищением глядя на клинок.

— Конечно, — ответил Каспар, развернул меч рукоятью вперед и протянул его Рыцарю Пантеры.

Каспар умел обращаться с оружием, но теперь он благоговейно наблюдал, как Курт Бремен взмахнул мечом, продемонстрировав серию замысловатых маневров. Клинок сверкал в солнечном свете, каждый его удар, выпад или блок были безукоризненны, они убивали невидимого противника быстро и эффективно.

Бремен вернул меч Каспару, тоже не забыв повернуть его.

— Отличный, надежный клинок, — сказал рыцарь, — прекрасно сбалансирован и в меру тяжел, хотя, возможно, центровка у него несколько далековато от острия, на мой вкус.

— Его делали специально для меня, — объяснил Каспар.

— А, значит, вес распределен согласно вашим предпочтениям.

— Да, мы с Холбрехтом провели не одну неделю в поединках, пробуя различное оружие, так что он точно оценил мою силу и размах еще до того, как коснулся молотом железа.

— Он мастер своего дела.

— Да, он человек редкого умения, — согласился Каспар, убирая меч в ножны.

Затем Каспар вставил ногу в стремя и не без усилия сел в седло. Рыцари последовали его примеру. Бремен взлетел на своего скакуна, выхватил из снега копье и угнездил его острие в жесткой кожаной чашечке, пристегнутой к седлу.

Остальные сделали то же самое, и вскоре над склонившими головы в молитве Сигмару бойцами затрепетало знамя Рыцарей Пантеры. Они молились так, как принято в их ордене, а Каспар беззвучно шептал свои слова богу воинов, прося у него силы и смелости, чтобы достойно предстать перед лицом испытаний, которые может принести наступающий день.

Завершив молитву, Бремен крикнул:

— Рыцари Пантеры, вперед! — и пришпорил коня, первым поскакав на север.

II

И снова бескрайняя пустота степи навалилась на них, и они несколько часов ехали в тишине, а солнце взбиралось все выше и выше по безоблачному небу. Темные воды Тобола медленно текли рядом, мягкий плеск воды гипнотизировал исподволь, а холодный ветер хлестал по лицам, не давая уснуть.

Полдень пришел и миновал, а развилки реки все не было видно, и Каспару оставалось надеяться лишь на то, что картограф не слишком погрешил против масштаба. Еды и корма лошадям осталось в лучшем случае на пару дней, потом придется поворачивать обратно, и это, когда цель так близка, мысль поистине невыносимая.

Вскоре Бремен объявил привал, и тут назад примчался Валдаас, скакавший впереди основного отряда рыцарей: на лице его было написано возбуждение. Вымпелы на поднятом копье шумно хлопали от скорости его галопа.

Подняв тучу снежных хлопьев, он остановил лошадь.

— В миле отсюда, может чуть больше, лежит небольшая долина, и река там разветвляется у подножия холма. На вершине стоит разрушенный замок, а по лощине разбросано еще нескольких маленьких домиков. Думаю, это и есть место нашего назначения.

Каспар взволнованно спросил:

— Ты видел Кажетана?

— Нет, я не приближался к имению, а сразу поскакал назад, как только увидел это место.

— Откуда лучше подойти? — спросил Курт Бремен.

— Сворачивать не стоит, — ответил Валдаас. — Сейчас будет еловый лес, а потом мы выедем прямо к южным склонам возле долины. Холм, на котором стоит замок, возвышается над лощиной, и, если там кто-нибудь есть, он заметит, как мы спускаемся, и не важно, с какой стороны. У подножия холма есть брод и густой лес на севере, но я не видел никого вокруг.

— Тогда будем продвигаться, как планировали, — заявил Бремен.- Рыцари Пантеры, в колонну попарно!

Рыцари вскочили в седла и перестроились для быстрого марша, легким галопом поскакав за Каспаром и Бременом. Посол думал об обещаниях, которые дал в Кислеве: одно — убить Сашу, а другое — взять его живым, и размышлял, какое из них у него получится исполнить. Хотя сердце воина и чувство чести требовали зарубить Сашу Кажетана, как зверя, разум и цивилизованная душа знали, что сделать это означает продлить зло, окружающее Сашу, один Сигмар знает на сколько.

Как он и говорил Бремену прошлой ночью, зло для него было понятием, которое до недавнего времени он бездумно использовал для описания врагов своего народа. Племена зеленокожих, с которыми он сражался, будучи еще молодым копейщиком, всегда казались ему чудовищами вроде лесных зверей, нападавших на уединенные поселения Империи. Но являлись ли те опасности настоящим злом? Или они просто поступали так, как требовала создавшая их природа?

Он вспомнил похожий разговор со Стефаном — много лет назад, когда они служили в армий великой княгини Людмилы и стояли лагерем в холмах. Было это ночью перед печально известной бойней у Овсяного Брода.

— Эта битва дурно попахивает, ничего хорошего из нее не выйдет, — сказал тогда Стефан, прихлебывая из кружки крепкий горячий чай.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Каспар. В то время он был желторотым пехотинцем и смотрел на сержантов и офицеров, как на кладезь абсолютного знания.

— Я имею в виду, что княгиня, может, и думает, что действует правильно, — ответил Стефан, — только зло частенько вырастает из дел, свершаемых во имя добра.

— Не понимаю, как зло может вырасти из добра?

Стефан мрачно улыбнулся:

— Допустим, человек стоит над ребенком, целясь в него копьем. Что ты сделаешь?

Каспар ответил немедля:

— Остановлю его.

— Как?

— Убью.

— Отлично, ты убил этого человека и спас ребенка. Потом ребенок вырос и стал тираном, ответственным за смерти тысяч. Разве ты не вызвал великое зло, совершив добро?

— Нет, то есть не думаю. Хочешь сказать, я должен был позволить погубить ребенка? Я так не могу.

— Конечно нет, потому что у большинства людей есть кодекс чести, не позволяющий им не оказать сопротивление злу. Позволь ты ребенку умереть, часть тебя умрет вместе с ним. Твоя честь никогда не позволит тебе забыть то, что ты не пресек злого деяния.

— Но разве это не означает, что убийство ребенка будет злом, которое послужит добру?

Стефан подмигнул Каспару:

— Ага, дилемма, не так ли?

Он смутил его тогда и продолжает приводить в замешательство сейчас. Как может человек знать, к чему приведут его поступки? Кто скажет ему, что единственно правильный и честный, на его взгляд ход действий не повлечет за собой какого-нибудь страшного зла? Будущее неизвестно, и нет способа судить о последствиях тех или иных поступков — разве что человек верит в судьбу.

Все, что он может сделать, — придерживаться личного кодекса чести и противостоять злу, когда видит его. После позорной победы у Овсяного Брода это стало основным принципом веры Каспара.

Посол тряхнул головой, отгоняя неуместные мысли. Они уже въехали в темный лес, о которой говорил Валдаас. Здесь рыцари поневоле замедлили продвижение, пустив лошадей шагом, опасаясь, что в этом мрачном лесу кони подвернут, а то и сломают ноги, провалившись в одну из невидимых дыр или нор.

Так они ехали почти час, прежде чем впереди блеснул свет, обещая скорый выход из гнетущих зарослей на открытое пространство. Дневной свет после сумерек, царящих в чащобе, показался всем режуще ярким, но Каспар видел, что отряд счастлив выбраться из мрака вечнозеленых лап.

С вершины заснеженного гребня посла увидел то, что осталось от поместья боярина Федора Кажетана. Хотя Валдаас и говорил, что дом разрушен, Каспар не ожидал увидеть картину столь полного запустения.

Вид черных руин вселил в него меланхолию. Из тех немногих рассказов, которые он слышал от Софьи, он понял, что юный Кажетан очень страдал здесь и что великое зло родилось тут из постоянных издевательств и оскорблений.

Извивающиеся притоки Тобола пенились в складках снежного поля долины, брызжа на гранит и сланец берегов, прежде чем слиться в одну ленивую реку. Как и сказал Валдаас, у подножия холма нашелся брод, и всадники довольно быстро, несмотря на неровности почвы, спустились в лощину.

Лошади ступили в ледяную воду, доходившую им до коленей, и с недовольным ржанием побрели на другой берег.

Каспар поднял взгляд на развалины имения, и на миг ему показалось, что среди камней мелькнула тень. Кажетан? Неизвестно.

Но, к добру или к худу, их путешествие подходило к концу.

III

Воспаленные от бессонницы и белизны снега глаза Кажетана следили за переправляющимися вброд рыцарями. Во главе отряда ехал посол, и Саша с трудом проглотил рвущийся из груди всхлип. Тело его горело от боли, он боролся с тягой соскользнуть в вечную тьму. Его поразительная когда-то выносливость достигла пределов… ему ничего больше не осталось… ничего…

Ничего, кроме горячего желания искупить то, что он сделал. Воспоминания о происходившем тогда, когда его истинное «я» верховодило его душой, все еще были нечетки, точно разрозненные осколки полузабытого ночного кошмара, но он помнил достаточно, чтобы знать, что должен быть наказан.

Саша, шатаясь, побрел к открытой могиле и упал на колени перед выкопанными из стылой земли костями.

Он поднял череп матери, на котором кое-где еще сохранились поблекшие пряди золотисто-каштановых волос, поцеловал его, прощаясь, а затем закинул за плечо лук и подобрал мечи-близнецы.

Погрузившись в себя в поисках последних резервов силы, Саша Кажетан забормотал мантру внутренней энергии.

Может, смерть и висит у него над головой, готовая потребовать свою дань, но перед тем, как уйти в никуда, он еще плюнет ей в глаза, в последний раз.

Каждое движение переходящего реку посла дышало холодной решимостью.

Саша стиснул рукояти мечей, зная, что матушка была права.

Посол может помочь ему.

IV

Приближаясь к разрушенному зданию, Рыцари Пантеры рассыпались длинной цепью. Ветер уныло завывал в пустых окнах развалин. Каспар вытащил меч, озирая высокие стены и разбитую кладку в поисках следов Кажетана.

Они с Бременом обогнули дальний угол руин. Он был там.

Боец стоял перед темной дырой в земле, рядом с ним на снегу желтели старые кости, выложенные в форме человеческого тела. Их слегка прикрывали лохмотья голубого когда-то платья. Ухмыляющийся череп венчал жуткий ансамбль.

Кажетан выглядел ужасно, из его рук сочилась кровь и стекала по лезвиям мечей в снег, нижняя половина мешковатой белой рубахи задубела от бурой коросты. Осунувшееся, изможденное лицо обрамляли всклокоченные грязные волосы. Исчез надменный, уверенный в себе воин, которого Каспар увидел при первой встрече, его сменил жалкий, несчастный человек с теплящимся в глазах огоньком безумия.

Но мечи его были обнажены, и Каспар, видевший потрясающее умение бойца, знал, что Кажетана не стоит недооценивать.

Бремен закричал:

— Рыцари Пантеры, ко мне!

Кажетан поднял голову и спокойно смотрел, как рыцари по приказу своего командира собираются и окружают его стальным кольцом.

— Все кончено, Саша, — сказал Каспар, выдвигаясь вперед. — Тебе не придется умереть здесь, ты это знаешь?

— Нет, — грустно ответил Кажетан. — Я это сделаю, правда сделаю.

— Я знаю, почему ты пришел сюда, Саша, — проговорил Каспар ровно, взвешенно.

Он услышал приближающиеся шаги лошади Бремена и медленно повел рукой, останавливая рыцаря.

— Едва ли ты знаешь, посол. Ты не можешь. Я делал… вещи, ужасные вещи, и теперь должен заплатить за них. Я запятнан. Запятнан злом, Хаосом.

Каспар увидел страдание в глазах Кажетана и медленно слез с коня. Помня обещание, данное им Софье,- попытаться взять Кажетана живым, посол расстегнул пояс с пистолетами и повесил его на рог седла Магнуса.

— Посол фон Велтен, — встревоженно окликнул его Курт Бремен. — Что вы делаете? Отступайте.

— Нет, Курт, — ответил Каспар. — Помнишь, о чем мы говорили ночью? Так надо.

— Матушка сказала, ты можешь помочь, — сказал Кажетан.

— Я хочу помочь.

Каспар опустил меч.

— Знаю, — кивнул Кажетан, оглянувшись последний раз на скелет у могилы. Затем вновь повернулся к Каспару и произнес: — Прости…

И прежде чем Каспар ответил, Кажетан прыгнул вперед. Мечи его запели, рассекая холодный воздух. Каспар едва успел вовремя вскинуть клинок, отражая выпад и парируя удар, нацеленный ему в живот. Инстинктивно приняв бой, он сам бросился в атаку. Клинки Кажетана отбили его удары, и посол сделал шаг назад, а Рыцари Пантеры — вперед.

Два человека обменивались ударами, и прошло несколько секунд, прежде чем Каспар понял, что Кажетан не пытается убить его. Боец, обладающий способностями Саши, мог бы покончить с ним с первого удара, а когда Каспар сделал выпад, целясь в сердце противника, он осознал, что именно этого Кажетан и хочет на самом деле.

Мир Каспара сузился, сконцентрировавшись в острие меча, стремительно летящем в незащищенную грудь Кажетана. Время замедлило бег, и посол увидел, как несчастный взгляд бойца сменился благодарным.

Не в состоянии остановить взмах меча, Каспар повел кистью, меняя угол удара. Клинок пошел вниз и погрузился Кажетану в бедро, рассек мускулы, слой подкожного жира, кость и без задержки выскользнул с обратной стороны ноги.

Кажетан охнул от боли, нога подогнулась, и он рухнул на землю, вырывая меч из руки Каспара. Посол отступил и пинком отбросил мечи Кажетана. Круг Рыцарей Пантеры сомкнулся теснее, а спешившийся Курт Бремен поставил ногу на грудь поверженного бойца и занес оружие для смертельного удара.

— Курт, нет! — выкрикнул Каспар.

Меч рыцаря завис над шеей упавшего, и Кажетан завопил:

— Давай же! Я хочу умереть! Убей меня!

Каспар перехватил руку Бремена и сказал:

— Не надо, Курт. Если мы убьем его так, то лишь продлим зло и ничего не узнаем.

Рыцарь неохотно кивнул и опустил клинок, а остальные солдаты поставили Кажетана на колени и связали ему запястья веревкой. Валдаас уперся тяжелым латным сапогом в бок Кажетана и выдернул окровавленный меч посла.

— Нет, нет, нет… — скулил Кажетан. — Пожалуйста… почему вы не убиваете меня?

Каспар присел рядом с плачущим бойцом и сказал:

— Я не хочу тебе врать, Кажетан, ты умрешь, умрешь, болтаясь в петле палача. Но клянусь, что позабочусь о том, чтобы те, кто толкнул тебя на этот путь, тоже были сурово наказаны.

Кажетан не ответил, слишком поглощенный своим горем, и Каспар устало поднялся. Из него вдруг словно выкачали всю энергию. Пока рыцари перевязывали рану на ноге Кажетана, он взял у Валдааса свой меч, убрал его в ножны и привязал мечи Саши к своему седлу.

Курт Бремен подошел к нему, и мужчины долгую минуту задумчиво молчали.

— Думаю, теперь я понимаю, — сказал, наконец, Бремен. — То, что ты сказал у костра.

— Да?

Бремен кивнул:

— Кажетан умрет за свои преступления, в этом нет сомнений, но, по крайней мере, так, что люди, которые услышат о том, что сделало его чудовищем, кое-чему научатся.

— Возможно, — ответил Каспар. — Мы можем только надеяться, да?

Но прежде чем Бремен ответил, над холмом раздался крик.

— Конники! Берегитесь! — Один из рыцарей показывал на дальнюю сторону лощины.

Бремен выругался и побежал собирать своих воинов, а Каспар бросился к краю холма.

Из лесных теней северного склона показались мчащиеся на храпящих жеребцах всадники. Их было несколько десятков.

Курганцы! Северные племена! Воины Темных Богов.

Облаченные в черные кольчуги и лакированные кожаные нагрудники, люди с татуированными телами и взъерошенными волосами были дики и жестоки, как звери. Их оружие состояло из широких боевых топоров и огромных двуручных палашей.

Сопровождала курганцев стая клыкастых псов. Шерсть их слиплась от крови, они рычали и выли возле взлетающих и падающих лошадиных копыт.

Каспар бросился к своему коню и взобрался в седло. А трубач-курганец уже выдувал нескончаемую тонкую ноту из кривого рога — враги спустили собак.

— Рыцари Пантеры! — рявкнул Бремен.- По коням!

V

Каспар пришпорил Магнуса, пуская его в галоп вниз по холму, к реке. Рыцари Пантеры вытащили копья из кожаных чашечек, и даже в пылу скачки Каспара ошеломило их великолепие. Доспехи пылали на солнце серебром, штандарт вился в небесах, железные наконечники пик сверкали — Рыцари Пантеры воплощали собой смелость и благородство.

Лающие боевые псы рвались наперерез рыцарям, мчась огромными прыжками по снегу, стремительно сокращая расстояние, а конники-курганцы следовали за ними. Каспар видел, как воины в темных доспехах разделились на два отряда: одни поскакали за собаками, а остальные образовали широкий круг, отрезая пути к бегству на тот случай, если рыцарям удастся прорваться сквозь первую группу.

Каспар выхватил меч и обернул поводья вокруг левой кисти. Бешеная скачка неумолимо приближала рыцарей к реке. Яростный ветер бил в лицо, и посол пригнулся к шее коня, перенеся весь вес на стремена и выставив вперед меч, как учил его Бремен. Валдаас, к седлу которого привязали Кажетана, скакал на дальнем от курганцев фланге, и Каспар видел, как раздражен рыцарь тем, что не несется сейчас на врага с копьем наперевес.

Лошади достигли брода, копыта их взбивали пену и поднимали в воздух сверкающие фонтаны брызг. Но бежать было уже поздно. Жаждущие крови псы прыгали в воду, скаля клыки и рыча.

Рыцари опустили копья, так что первые животные налетели на железные острия. Затрещало дерево — это ломались пики. Вода вспенилась красным, приняв в себя собачью кровь, умирающие животные забились в предсмертной агонии. Взлетели мечи, и еще несколько псов, взвыв, погибли. Лошади ржали и вставали на дыбы, спасаясь от окруживших их зверей, пытающихся цапнуть их за бока.

Один укушенный конь сбросил всадника. Рыцарь рухнул в реку, и на него мгновенно накинулись трое рычащих зверей. Так, в плеске, воплях, вое и замешательстве, рыцари кружили посреди реки, сражаясь с обезумевшими от запаха крови псами.

Каспар развернул коня, спеша на помощь упавшему, нещадно рубя мечом взвизгивающих от боли собак. Полоснув одного из псов по спине, он откинулся назад, увертываясь от другого, прыгнувшего на него.

Клыки твари щелкнули в дюйме от бедра посла, когти пробороздили кровавые полосы на боку Магнуса. Мерин встал на дыбы и забил подкованными железом копытами, расколов череп пса, Каспар пытался удержаться в седле, когда лишившийся лошади рыцарь поднялся из воды, — левая рука его беспомощно висела, из глубокой раны на плече текла кровь.

Рыцарь кивнул, благодаря за подмогу, и вдруг снова упал — стрела с черным оперением торчала из его нагрудника, стрела толщиной с большой палец Каспара. Теперь стрелы сыпались градом. Всадники, спустившиеся за собаками к броду, скакали к месту схватки, стреляя на ходу из мощных изогнутых луков. Каспар увидел, как прыгнувшую собаку сбила в воздухе стрела, предназначенная рыцарю, и пригнулся еще ниже к конской шее. Стрелы свистели и звенели о выкованные гномами доспехи и щиты солдат. Болезненные стоны говорили о том, что не все снаряды были отражены таким образом, — некоторые нашли приют в человеческих телах.

Курт Бремен вонзил меч в загривок последнего пса и развернул коня, встречая несущихся всадников. Повинующиеся воинской дисциплине, оставшиеся рыцари собрались вокруг своего командира. Штандарт храмовников Сигмара вился высоко над их головами.

Забрызганный кровью Каспар, тяжело дыша, подъехал к Бремену.

— В атаку! — рявкнул предводитель Рыцарей Пантеры. — За Сигмара и Империю!

Боевой клич командира эхом отозвался в душах воинов, и рыцари поскакали навстречу конникам Кургана. Каспара захлестнула волна отчаянного героизма бойцов Бремена. Стрелы продолжали стучать о щиты и латы, но их стало меньше — варвары сменили луки на длинные цепы с усеянными шипами железными шарами, которые нападающие раскручивали над головами. Однако, выводя коня из реки, посол понял, что курганцы совершили ошибку.

Уверенные, что псы и стрелы подавят врага, конники Кургана слишком уж приблизились к неприятелю и не были готовы к стремительности броска рыцарей.

Они попытались собраться, но в противостоянии тяжелых рыцарей и конных лучников в легких доспехах исход мог быть только один. Рыцари Пантеры врезались в курганцев, точно молот, их копья и мечи выбивали свирепых северян из седел в мгновение ока. Жарок и жесток ближний бой.

Сталь звенела о железо, люди кричали от боли. Каспар видел, как один вопящий курганец взмыл над своей лошадью на конце рыцарского копья, заливая древко алой кровью. Падали кони, люди, вылетевшие из седел, в круговерти рукопашной погибали под копытами.

Каспар выстрелил из пистолета в лицо орущего северянина, и пуля, срикошетив о шлем варвара, проделала дыру в его черепе. Сунув дымящееся оружие за пояс, посол выхватил второй пистолет — на него уже несся, размахивая цепом, еще один татуированный воин. Выстрел Каспара разнес ему плечо, но тот продолжал наступать, ревя что-то на своем грубом северном языке.

Каспар подъехал к нему и вогнал меч в грудь курганца, выдернув клинок прежде, чем тот застрял в доспехах мертвеца. Посол задыхался от усталости, несмотря на кипящую энергию, пульсирующую в его венах.

Но рыцарям не дали закрепить преимущество — курганцы развернули своих коней и ловко вышли из боя, ускакав прочь. При виде спин врага Каспара охватил восторг, и он ликующе закричал что-то, сам не зная что.

Он хотел пришпорить коня и продолжить погоню, но услышал прорезавший воздух сигнал трубы, приказывающий имперской кавалерии прекратить преследование. С грохочущим в груди сердцем он натянул поводья и отвернулся от убегающих курганцев.

И увидел, что эта их маленькая победа была частью плана неприятеля.

На юге вдоль реки выстроилось больше тридцати всадников — вторая группа курганских конников. Пока Рыцари Пантеры разбирались с псами и первым отрядом, второй отряд отрезал им путь к отступлению и теперь приближался к ним. Вместо легких доспехов этих массивных воинов защищали броня из темных железных пластин, рогатые шлемы и деревянные, окованные бронзой щиты. Вооруженные длинными и широкими палашами и двухпоставными секирами, они представляли собой грозных и смертельно опасных противников.

Кони курганцев медленно шагали навстречу рыцарям, всадники восседали на них с заносчивым и высокомерным видом, хотя Каспар знал, что три десятка воинов Хаоса могут себе это позволить.

Рыцари Пантеры, напряженные, но не напуганные, собрались вокруг Бремена. Лошадь их павшего товарища скакала рядом с остальными — с его потерей бойцов осталось двенадцать. А двенадцать лучших и храбрейших Рыцарей Пантеры — это сила, с которой не так-то легко справиться. Уверенность и смелость были неотъемлемым свойством имперских воинов, и Каспар ощущал мрачную гордость — если он погибнет в этой унылой долине, то, по крайней мере, погибнет в самой лучшей компании, какую только можно себе представить.

— Есть только один путь, Курт, — сказал Каспар, торопливо перезаряжая пистолеты.

— Да, — кивнул Бремен, поднимая забрало и протягивая Каспару руку. — Прямо сквозь них, с отвагой и сталью.

— С отвагой и сталью, — согласился Каспар, пожимая руку рыцаря.

— Посол! — раздался голос позади Каспара.

Он повернулся и увидел Кажетана, выставившего перед собой связанные руки.

— Развяжи меня, — попросил он. — Я могу вам помочь.

— Что?! — фыркнул Бремен. — Ты действительно сумасшедший, если думаешь, что мы освободим тебя, Кажетан.

— Ну что ты теряешь?! — взмолился Кажетан. - Они убьют меня с не меньшей радостью, чем ты. Мы оба знаем, что вам не победить. Вы убьете многих, но и сами падете. Не важно, что я погибну, но я могу помочь выжить вам. Позволь мне сделать для тебя эту одну, последнюю вещь.

Осознав, что Кажетан прав, Каспар подъехал к Валдаасу и сказал:

— Отпусти его.

Рыцарь столкнул Кажетана с коня. Приземлившись на раненую ногу, боец пошатнулся. Затем он подняли связанные руки, Каспар вытащил меч, и Саша перерезал веревки о клинок.

— Каспар! — возмутился Бремен.

— Он прав, Курт. Они собираются прикончить нас всех, и я верю, что он хочет помочь.

— Мое оружие. Быстрее, — сказал Кажетан. — Враг рядом.

Каспар отцепил от седла сабли и лук Кажетана и сунул их бойцу, а тот мгновенно кинул стрелу на тетиву.

— Проклятие, Каспар, надеюсь, ты знаешь, что делаешь! — выругался Бремен, поднимая меч; Кажетан уже вскочил в седло лошади павшего рыцаря.

Но времени беспокоиться из-за Кажетана на было, и Курт развернул коня навстречу приближающимся курганцам.

Каспар тоже горячо надеялся на это. Меньше сотни ярдов разделяло два отряда, и тут курганцы с ревом животной ярости пришпорили коней, пуская их галопом.

Рыцари Пантеры, Каспар и Кажетан ответили собственными боевыми кличами и помчались вперед, на врага. Снег вскипал под копытами несущихся скакунов.

Стрела пронзила воздух, и первый курганский конник вывалился из седла с торчащим из шлема древком с серым оперением. За ним последовал второй, потом третий, потом еще и еще. Каждая пущенная стрела поражала по курганцу, и Каспар ошеломленно наблюдал, как Кажетан на полном скаку убивает воина за воином методичными и меткими выстрелами.

Саша расправился с восьмью врагами, прежде чем отбросить лук и прокричать боевой клич Кислева. Не отягощенный весом доспехов, Кажетан на стремительно летящей лошади вырвался вперед.

Он выхватил оба меча и врезался в строй курганцев вихрем вращающихся клинков. Оружие превратилось в два размытых круга серебристой стали; клинки жадно впивались в живую плоть. Трое конников упали на землю, а остальные потеряли время и сбросили скорость, пытаясь расправиться с безумным бойцом, затесавшимся в самый центр вражеского отряда.

Топоры и палаши сверкали вокруг Кажетана, но ни один из клинков не коснулся его. Ловко управляя лошадью коленями, он отражал все атаки, каждым ответным ударом рассекая чье-нибудь горло или находя в бреши доспехов жизненно важную артерию.

Тут и Рыцари Пантеры ударили по мечущимся курганцам, дерясь умело и слаженно, хотя Каспар знал, что им повезет, если они выйдут из схватки живыми.

Он увидел, как один конник подъехал к Кажетану сзади, и выстрелил ему в затылок. Лощина наполнилась эхом звонкой имперской стали, громыханием железных нагрудников и криками раненых. Тяжелые топоры пробивали броню, и еще один рыцарь упал, рассеченный от горла до пупа.

Бой перерос в беспорядочную свалку сталкивающихся людей, лошадей, клинков, крови и воплей. Потеряв скорость атаки, курганцы потеряли и инициативу в битве. Крики и вой сражающихся носились по долине, и Каспар видел, что исход драки висит на волоске. Старые инстинкты командира вернулись к нему вместе с пониманием того, что наступил ключевой момент схватки.

Курганцы были ошеломлены дикой атакой Кажетана и не готовы к яростному напору рыцарей, но вскоре они оправились и, видно, решили раздавить противника числом.

Чтобы победить или проиграть, сейчас хватило бы малейшей искры отваги или паники.

Он мимоходом отрубил руку взвывшему курганцу, откинулся назад, пинком вышибая его из седла, и увидел, как бородатый гигант с изуродованным шрамами лицом одним ударом огромного топора сбросил с лошади Рыцаря Пантеры. На враге были заляпанные алым латы, нагрудник украшали затейливые спирали, а голые руки охватывали железные трофейные кольца, и посол понял, что видит одного из сильнейших воителей Хаоса, безжалостного убийцу, любимца Темных Богов.

Его окружили воины со знаком своего вожака на доспехах. Каспар выпустил в великана последнюю пулю, но промахнулся, угодив в горло коннику возле свирепого гиганта. Озверевший воин вскинул над головой свой страшный боевой топор и поскакал прямо на Каспара.

Посол покачнулся в седле, и секира вместо головы ударила в плечо, сорвав паулдрон. Каспар взвыл от боли, когда лезвие погрузилось в тело: сила толчка едва не выбила его из седла. Восстановив равновесие, посол ударил в ответ — меч громко лязгнул о толстую броню неприятеля.

Мужчины кружили на месте, не отрывая глаз друг от друга, и Каспар видел, что в этом поединке ему не победить. Курганец тоже понял это и, крикнув что-то на своем каркающем языке, рванулся к Каспару.

Вдруг перед послом блеснула серебряная вспышка, и его обдало красными брызгами. Тело бородатого гиганта рухнуло с коня немного раньше отрубленной головы. А мимо проскакал Кажетан, покрытый своей и чужой кровью. Мечи его взлетали, падали и убивали, убивали, убивали.

Каспар, не веря, смотрел, как Кажетан дерется с немыслимой грацией и мастерством, бросая вызов всему на свете. Он слышал, что истинный гений в воинском искусстве всегда найдет пространство для маневра, увидит возможность для смертельного выпада, одновременно уклонившись от удара противника. Но Кажетан тек сквозь битву, словно вода, топоры и мечи, казалось, проплывали мимо него, а он поворачивался и бил со сверхъестественной ловкостью. Клинки его пели в полете, и там, где они замирали, погибал очередной неприятель.

Каспар развернул коня, готовый вновь влиться в бой, хотя рука с мечом горела огнем от усталости, а каждый вдох обжигал легкие.

Но курганцы уже рассеялись. Внезапная смерть предводителя лишила их мужества, и они галопом скакали на север, обратно к деревьям, к лесу, из которого появились.

Каспар опустил меч, и ничем не сдерживаемое больше изнурение битвы навалилось на него. Он похлопал Магнуса по тяжело вздымающемуся и опадающему боку и пробежал рукой по своим мокрым от пота волосам, застонав от боли в плече, задетом топором вожака кур-ганцев. Рука как будто онемела, и посол для пробы несколько раз пошевелил пальцами.

Он заставил себя остаться в седле и оглянулся, услышав, как кто-то окликнул его по имени. Саша Кажетан подскакал к Каспару, его сжатые кулаки все еще стискивали залитые кровью мечи.

Каспар взглянул на мечи и подумал, не затем ли он пережил битву, чтобы умереть сейчас от рук безумного бойца.

Но Кажетан и не помышлял об убийстве — он протянул клинки Каспару, развернув их рукоятями вперед. Каспар принял оружие и только сейчас заметил, сколько ран на теле Кажетана, — и из каждой мерно струился ручеек густой крови.

Подъехал Курт Бремен в покореженных и кое-где порванных серебряных латах, скользких от размазанной крови. Он увидел раненого Кажетана, прилегшего на шею лошади, и покачал головой.

— Никогда не видел ничего подобного, — сказал рыцарь.

— Я тоже, — просипел Каспар, удивляясь, что они все еще дышат. Сражаться с превосходящими силами мощного противника и одержать победу — разве не поразительно? — Просто немыслимо.

Бремен развернул лошадь, наблюдая, как выжившие курганцы перегруппировываются у брода.

— Надо отправляться,- заявил он.- Вероятнее всего, это был отряд разведчиков, разыскивающий пути на юг для армии Верховного Зара. За ними могут появиться другие.

Бремен созывал солдат, а Кажетан стонал от боли. Каспар не знал, что сказать бойцу. Этот человек убил его старейшего друга, пытал другого, а теперь вот спас им жизни.

Он вспомнил взгляд Кажетана, когда они сражались на вершине холма, и улыбнулся, наконец-то поняв дилемму Стефана, изложенную перед боем у Овсяного Брода.

— Посол, — окликнул его Бремен. — Нам пора.

— Да, — ответил Каспар, помогая Кажетану сесть прямо. — Давай убираться отсюда.

Эпилог

I

Каспару казалось, что он никогда не видел более приятного зрелища, чем башни и здания Кислева, окруженные высокой стеной и лагерями солдат и беженцев. Он вспомнил, как впервые взглянул на эти строения почти четыре месяца назад и какие предчувствия владели им тогда.

Возвращение на юг, в Кислев, получилось изнурительным. Курт Бремен не желал задерживаться на севере дольше, чем то было необходимо. Существовала возможность, что курганские всадники будут их преследовать, но гнаться за ними никто не стал, и путешествие прошло без неприятностей. Несмотря на невероятный подвиг — победу над таким множеством врагов, — рыцари были подавлены, частично из-за пустынности степи, частично из-за потери троих соратников. Штандарт Рыцарей Пантеры был приспущен, и Каспар знал, как больно Курту Бремену оттого, что пришлось оставить тела погибших позади, но у них просто не было времени возвращаться за ними.

Лошадей без всадников привязали к седлам выживших рыцарей, и животные грустно следовали позади отряда, словно знали, что их хозяева никогда больше не сядут на них. За весь путь Кажетан не произнес ни слова, лишь поблагодарил рыцаря, зашившего его раны. После битвы у брода он впал в ступор, игнорируя все обращенные к нему вопросы, от кого бы они ни исходили, и не поднимал головы. Хотя он не делал попыток бежать, Бремен решил не рисковать и приказал связать Кажетану руки, так что лошадь Саши вел Валдаас.

Понимая степень безумия Кажетана, Каспар не думал, что подобные предосторожности необходимы, но спорить с рыцарем ему не хотелось.

— Никогда не думал, что буду счастлив снова увидеть это место, — сказал Бремен, едущий рядом с Каспаром.

Посол, слишком вымотавшийся, чтобы отвечать, кивнул. Раненое плечо по-прежнему адски болело, но он улыбнулся самому себе, предвкушая скорую встречу с Софьей, Анастасией и Павлом. Он повернулся в седле и увидел, что Кажетан смотрит на город со страхом и ненавистью. Что ж, его вполне можно понять, ведь чекисты наверняка захотят вздернуть его, как только он окажется в стенах столицы.

Этот шаг Каспар был решительно намерен предотвратить. За спиной Кажетана стояли другие силы, и Каспар не желал увидеть бойца на виселице, не попытавшись выяснить, кто эти люди. Он уже предвидел столкновение с Пашенко.

Каспар вздохнул. Он надеялся, что с пленением Мясника наступят дни чуть более упорядоченные, чем были до сих пор.

Но его терзало предчувствие, что положение дел мало изменится.

II

Снег кружил над укрытой ночью лощиной, когда девять всадников въехали на скалистый склон, возвышающийся над долом. Закутанные в шкуры, они больше напоминали диких животных, чем людей.

Больше здесь не было ничего живого, да и не могло быть, — каменистая земля и усердно завывающие ветры делали эту часть Кислева непригодной для жилья.

Наездники гнали усталых лошадей вверх, на откос глубокой расселины, выглядящей так, словно земля раскололась, нанеся самой себе длинную извилистую рану. Борясь с ухудшающейся на глазах погодой, всадники все подстегивали и подстегивали коней, хотя, казалось, сами стихии вознамерились помешать их продвижению.

Из пелены пурги навстречу людям выступил могучий утес, древний менгир[6] сорока или пятидесяти футов высотой, из твердого гладкого камня, макушка которого терялась в снеговом мраке. Глубоко сидящий в земле и тянущийся к темному, с размытым пятном луны небу, огромный камень был покрыт угловатой резьбой, которая могла когда-то быть грубыми пиктограммами, пока ветры не сделали их абсолютно нечитаемыми.

Всадники остановились у подножия гигантского камня, спешились и обошли вокруг глыбы, словно изучая ее. Один из людей, широкоплечий великан в рогатом шлеме с забралом в форме рычащего волка, шагнул вперед и приложил к камню ладонь в латной перчатке.

— Будь осторожен, господин мой, — предупредил его человек, увешанный костями и амулетами. — В камнях поет сила.

— Хорошо, — ответил воин в шлеме, поворачиваясь к шаману. — Давай сюда приношение Чару.

Верховный Зар Альфрик Цинвульф прижал к менгиру вторую ладонь и улыбнулся. Долганцы называли это место Урзубье, Зубы Урсана, и верили, что камни эти — осколки клыков медвежьего бога, оставшиеся в земле после того, как он хотел откусить кусок от мира. Он улыбался нелепости этого предположения.

Зная, что очень рискует, забираясь так далеко на юг без своей армии, он, тем не менее, хотел сам увидеть камни. Альфрик снял перчатку и погладил мозолистой ладонью холодную глыбу. Не напрасно он совершил это опасное путешествие. Даже не будучи колдуном, Верховный Зар чувствовал энергию, переполняющую камень, и возносил хвалы Чару за то, что он привел его сюда.

— Мой господин. — Шаман толкнул связанного человека к ногам Верховного Зара.

Альфрик Цинвульф отступил от камня и распахнул шкуры, позволив плащу упасть на землю. Под мехами обнаружились сверкающие пластины тяжелых стальных доспехов, в которых рябил лунный свет, так что казалось, что по гладкой поверхности льется густое блестящее масло. Окаймленный золотыми и серебряными спиралями нагрудник был выкован так, чтобы подчеркивать мощные, бугрящиеся силой мускулы грудной клетки и живота, повторяя их очертания. Плоть рук скрывали множество чеканных трофейных колец и цветные татуировки, скрученные выпирающими узловатыми мышцами. Гигантский палаш добрых шести футов длиной прятался в заплечных ножнах, на рукояти его скалилась морда рычащего демона.

Он снял шлем и передал его одному из воинов. Дикая грива серебристых волос, тронутых у висков черным, рассыпалась по плечам, обрамляя покрытое ритуальными шрамами — шесть рубцов на левой щеке, четыре на правой — лицо, светящееся безжалостным разумом.

Верховный Зар возвышался над воинами, могущественный воитель, избранник, служащий великим богам севера, истинным богам человека, Повелителям Конца Времен, в скором времени — наследникам этого мира.

Перед ним дрожал и всхлипывал пленник, уже раздетый до грязной набедренной повязки.

Верховный Зар улыбнулся, обнажив заточенные острые зубы, и нагнулся, подняв пленника за шею одной мясистой рукой.

Человек забился, борясь с хваткой Верховного Зара, но спасения не было. Избранник Хаоса притянул пленника к себе ближе и с ревом «Хвала Чару!» перекусил ему горло. Он отнес содрогающееся тело к камню, позволив струе крови забрызгать гигантский менгир.

Шаман подался вперед, исследуя узоры, выведенные текущей по камню кровью, и рисунки, проявившиеся, когда липкая жидкость добралась до стершихся пиктограмм. Верховный Зар отбросил в сторону труп, выплюнул к подножию глыбы кусок мяса и сказал:

— Ну? Что говорят знамения?

Шаман повернулся и ответил:

— Я чувствую под нами пульс мира.

— И?

— Он боится.

Верховный Зар рассмеялся:

— Что ж, у него есть на то причины.

[[Категория:Кислев]

  1. Цитируется название повести Джона Стейнбека, который, в свою очередь, воспользовался строкой из поэмы Роберта Бернса.
  2. Габион — от фр. — тур, плетенка, насыпаемая землей, служила для прикрытия людей от пуль.
  3. Доломан — длиннополая одежда, спереди открытая, без застежки, с узкими рукавами, либо — гусарский мундир особого покроя, расшитый шпурами.
  4. Сепия — ярко-коричневая краска.
  5. Колесцовый замок — ударно-спусковой механизм, в котором порох поджигался искрами, получаемыми трением вращающегося колесика о кусок пирита. Колесико приводилось в действие заводным пружинным механизмом.
  6. Менгир (кельт.) — один из видов доисторических (мегалитических) памятников, неотесанный, вертикально врытый в землю камень. Иногда на нем высечены таинственные знаки. Место культа.