Возмездие / Retribution (роман)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Возмездие / Retribution (роман)
Автор	Стивен Сэвил / Steven Savile
Переводчик	Нагаш Хетепович
Издательство	Black Library
Серия книг	Вампирские войны
Входит в сборник	Вампирские войны / Vampire Wars (сборник)
Предыдущая книга	Доминион / Dominion (роман)
Год издания	2007
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Глава 1. Мёртвый в Землях Мёртвых

Часть 1. Земли Мертвых: Начало.

Бегущий человек бросил обезумевший взгляд через плечо. Он ничего не видел, но это не имело значения — он чувствовал, как оно приближается! Он спасался бегством через пустыню, с трудом вскарабкиваясь на гребни песчаных дюн и скатываясь к их подножью снова и снова. Ветер бил его в спину, его ноги заплетались. Горячий песок обжигал его ступни. Он споткнулся и скатился вниз по склону песчаного холма. Преодолевая безумную усталость и сковывавший его страх, человек поднялся на ноги и побежал вновь. И снова споткнулся.

Оно неотрывно преследовало его! Оно было рядом — не важно, сколько он бежал или как быстро — оно всегда оставалось рядом. Оно было безжалостным! С трудом переводя дыхание, он прижал предмет, завернутый в лохмотья, к груди. От этой вещи исходил ужасный запах — запах гнили и разложения, буквально наполнявший собой воздух пустыни, заглушая все остальное — запах смерти. Невообразимо, но этот предмет, казалось, был живым. Человек чувствовал его биение под слоями ткани. Оно — словно страстно желало утолить свой голод. Человек как будто слышал его коварный шепот в своем мозгу — одно лишь слово «освободи», пульсировало в его голове. Оно страстно стремилось на свободу, стремилось вырваться из своей тюрьмы, и от этого его движения становились все неистовее.

— Еще не время, — с трудом выдохнул беглец сквозь потрескавшиеся губы. Его рот пересох и забился песком, голос звучал грубо и глухо. Жар пустыни обжигал ему легкие. Кожа была обожжена солнцем, воспалилась и потрескалась, а безжалостное светило продолжало жечь его плоть сквозь кровоточащие язвы. Там, где одежда касалась тела, были натерты огромные волдыри. Это походило на особо утонченную форму пытки. Боль заполняла все его существо. Человек уже не помнил, какой была его прежняя жизнь без этих мучений. Боль была единственной настоящей реальностью в его мире. Пока он ее чувствовал — он был еще жив.

Длинные изогнутые тени, похожие на щупальца какого-то мифического существа, окружали беглеца. Как будто бы какая-то гигантская рука пыталась вырвать его из безбрежных песков и забросить неизвестно куда. Он оглянулся вокруг, пораженный внезапно нахлынувшим приступом леденящего душу ужаса. Однако сзади ничего не было — ничего, что могло бы отбрасывать эту тень. Человек развернулся и пристально всмотрелся в дрожащее на горизонте марево. Солнце пылало на небосводе, словно пытаясь сжечь его живьем.

На его одеянии, когда-то белоснежном, а теперь покрытом коркой грязи, виднелись многочисленные прорехи. Обрывки того, что прежде было плащом, хлестали его по ногам. Среди бесформенной массы лохмотьев, в которые он был закутан с головы до пят, выделялись только глаза, постоянно слезившиеся из-за бьющего в них песка. Мир затуманивался и расплывался перед глазами несчастного.

Его ноги утопали в песке, но человек пошатываясь, брел вперед, отчаянно пытаясь выбраться из этого гиблого места. Песчаные вихри кружились вокруг, вырастая с поверхности дюн, как будто какие-то древние джинны выбирались из скрытых в песке волшебных темниц, только для того, чтобы быть мгновенно разрушенными и унесенными ветром.

Щупальца тени становились все осязаемее, все больше. Человек продолжал бежать, спасая свою жизнь. Он не осмеливался больше оглядываться назад. В этом больше не было необходимости.

Беглец знал, чем была эта тень, он всегда это знал. Руки Повелителя Тьмы, они тянутся к нему, пытаясь схватить, тянутся …

— Нет, это невозможно!

Это его страх шептал ему, болезнь, поразившая человека, как только он вступил в эту проклятую землю. Это безумие было достойно Конрада.

Конрад. Это имя пульсировало в его голове. Человек пытался сконцентрироваться на нем, старался вспомнить лицо, которое принадлежало этому имени, — и не мог.

Тень уже обвивала его окровавленные ноги. Поднятый из своей могилы, разбуженный твоим упрямством, глупец. Твоя сила, власть, могущество.

И где-то, в глубине души, чуть слышный насмешливый шепот: твоя самонадеянность.

Он еще крепче прижал завернутый в лохмотья предмет к своей груди, каждой клеточкой своего существа ощущая его тяжесть, придавливающую его к земле.

Неясные тени на горизонте сгустились, приблизились и приобрели отчетливые очертания. В воспаленном воображении человека возникло ужасное видение, что это демоны пришли забрать его душу и отправить ее прямиком в Царство Морра. Мгновение спустя, тени превратились в деревья. Оазис или мираж, это ничего не меняло. Человек нетвердо брел вперед, с трудом волоча ноги, на каждом шагу проваливавшиеся в песок. Он попытался представить, что он пьет, как прохладные струйки воды стекают вниз по его горлу, туша пожар внутри: это было бы сейчас так кстати. Хохот звенел у него в ушах: истерический, насмешливый, издевающийся.

Ничем не примечательное украшение — простое кольцо на его левой руке, — отразило на секунду луч солнечного света, на короткий миг разогнав подбиравшиеся к нему тени. Его решимость выжить росла с каждым шагом. Это кольцо играло очень важную роль в его жизни, но какую, этого он не помнил.

Его мысли путались, перескакивая с одного предмета на другой. Огромным усилием воли, путник сосредоточил все внимание на видневшемся вдали островке зелени и направился к нему. Однако, по мере продвижения вперед, последний не становился ближе.

— Проклятый мираж, — прохрипел несчастный страдалец, понимая, что, несмотря на все его слова, его разум продолжает играть с ним злую шутку.

Человек продолжал идти. Мир вокруг расплывался, превращаясь в неясное пятно, колыхающееся в такт его шагам. Он слышал отрывистое карканье ворон, но, как ни старался, не мог разглядеть в небе птиц. Пока остатки его разума пытались объяснить эту странность, солнце опускалось все ниже к горизонту, освещая пустыню последними закатными лучами, перед тем как на землю окончательно опустится ночь.

Опустившаяся тьма скрыла преследовавшие его тени, но беглец знал — они никуда не исчезли, они по-прежнему здесь. Две луны Моррслиб и Маннслиб появились на ночном небе, медленно поднимаясь к зениту. С наступлением ночи воздух пустыни быстро остывал, становилось холодно. Неожиданно, беглец оступился, — посмотрев вниз, он внезапно обнаружил, что стоит на пологом склоне, спускающемся к краю небольшого водоема. Он скатился вниз, вошел в такую желанную воду и, упав на колени, стал жадно, горсть за горстью, черпать живительную влагу, еще хранящую дневное тепло.

Вода не утоляла его жажды. Жар внутри был неугасим — несчастный словно сгорал изнутри. Это была всепоглощающая боль, боль — полностью завладевшая всем его существом, и он ничем не мог заглушить ее.

Одинокая ворона сидела на ветке одного из чахлых деревьев, окружавших водоем. Глаза-бусинки птицы внимательно изучали человека, было очевидно, что тварь твердо намерена поживиться его трупом. Беглец с ненавистью взглянул на пернатого монстра, проклиная его, проклиная мучивший человека голод, проклиная сжигавший его внутренний огонь.

— Я не собираюсь подыхать здесь, даже не думай, — с вызовом бросил он птице, с твердым намереньем выполнить обещание. Однако его вспышка не произвела ровно никакого впечатления — лишь насмешливое карканье раздалось в ответ.

Беглец выпрямился в полный рост, освободив лицо от скрывавших его остатков шейного платка, и пронзительно вскрикнул, заставив птицу в испуге взмыть в воздух. Описав широкий круг и придя в себя, пернатая тварь спикировала прямо на человека, целясь своими когтистыми лапами ему в глаза, ее крылья били страннику прямо в лицо.

Рука мужчины метнулась вперед с неестественной быстротой. Схватив птицу прямо в воздухе, он на мгновение задержал руку, словно взвешивая пойманное существо. Тварь отчаянно старалась освободиться, ее крылья неистово били по воздуху. Человек усилил хватку, его рука сжалась, ломая пленнице грудную клетку, перемалывая кости так, словно это были всего лишь листы бумаги. Одним ловким движением он открутил птице голову и жадно припал губами к еще трепещущему телу, поглощая бьющую толчками, горячую, свежую кровь.

Это было великолепно! Это было именно то, в чем он так нуждался! То, что могло утолить все сводившие его с ума и разрывавшие на части желания: Кровь.

Человек наслаждался теплотой и солоноватым вкусом этой густой, нежной жидкости, переполнившей его рот, стекающей вниз по горлу, согревающей желудок.

Этот вкус, осветив самые отдаленные уголки его памяти, пробудил, казалось, давно забытые воспоминания — он пил кровь и раньше.

Как безумный он стал рвать зубами еще не остывшее тело птицы, отрывая куски такого сочного мяса, жадно глотая их почти не жуя, давясь и выплевывая пучки окровавленных перьев. Однако этой еды ему было недостаточно. Теперь, когда жажда пробудилась, она настойчиво требовала утоления. Человек попытался подняться на ноги, но почувствовал, что силы окончательно покинули его. Мир вокруг снова расплылся, потеряв очертания и превратившись в неясное туманное пятно, зашатался, резко уйдя вверх, и странник, потеряв сознание, рухнул на землю.

Придя в себя первое, что бросилось ему в глаза — кровь у него на руках. Она запеклась и побурела, но это была кровь. Он убил эту чертову птицу. И это не было каким-то фантастическим горячечным бредом. Он помнил, как открутил твари голову, и как жадно поглощал кровь, пульсирующую в образовавшуюся рану, до последней капли опустошив несчастное создание.

И еще человек помнил, какое это было наслаждение!

Но вместо того, чтобы утолить снедающую его боль, кровь птицы лишь усилила ее, напомнив его телу, в чем оно так сильно нуждается.

Странник осмотрелся.

Вдали на горизонте, там, где небо сливалось с песчаными дюнами, появилось множество темных точек. Он видел, как их число растет, как они приближаются, закрывая собой небо, увеличиваясь в размерах и приобретая очертания. Словно какая-то безумная фантасмагория разыгрывалась в этих диких песках.

Человек не двигался с места. Он — не мог.

У него не было сил даже поднять голову. Первые прибывшие птицы облепили ветки деревьев вокруг водоема, следующие за ними — приземлялись на землю, все теснее сжимая вокруг странника кольцо шевелящихся черных тел, толкающихся, хлопающих крыльями и хрипло каркающих. Наконец, тварей стало столько, что некоторые из них бесцеремонно усаживались ему на ноги, впиваясь острыми когтями в его голени, колени и бедра. Человек чувствовал их — чувствовал не только тяжесть тел пернатых хищников. Он ощущал биение их сердец, чувствовал, как кровь пульсирует в их венах: слабое, почти не ощутимое биение жизни в неуклюже скачущих, причудливых комках перьев, окружавших его. Изловчившись, он схватил наименее осторожное существо, устроившееся на его бедре, и стиснул его в руках.

— Я не собираюсь закончить свою жизнь в этих проклятых песках, — пообещал человек пленнице. Пернатое отродье хрипло каркнуло в ответ, словно бы поняв смысл сказанных слов. Ухмыльнувшись, странник стиснул птицу в руках, ломая ей грудную клетку и, уже привычным движением, отделяя голову от туловища. Он поднес трепещущее тело к губам, и с жадностью начал поглощать живительную влагу. Выпив все до капли и отбросив от себя опустошенный труп, человек схватил новую жертву. Он повторял это снова и снова — безумное пиршество все продолжалось, песок вокруг покрылся бесчисленными телами бездыханных птиц.

Это не была человеческая кровь, — но все же, это была кровь! Она оживляла его, восстанавливала его силы.

И вместе с ее живительной силой возвращались и воспоминания — его имя. Человек разорвал и опустошил еще одну птицу, затем еще одну, и еще… Струйки крови стекали по его подбородку. Он откинул голову назад, и дьявольский смех вырвался из его окровавленной глотки. Это был первобытный, животный хохот. Птицы закаркали в испуге, по мере того, как паника охватывала их. Некоторые пытались взлететь, но были вновь отброшены на землю, сбитые своими товарищами, запутавшись в хлопающем и каркающем шквале перьев, крови и насилия. Несмотря на свой страх, они продолжали тесниться вокруг, давая страннику то, чего он так алчно желал — свежую, теплую кровь. Это было в их природе — ведь они были падальщиками, пожирающими чужые трупы. Человек разрывал все новые и новые тела, выпивая все кровь до последней капли. Все происходящее напоминало безумную, необузданную, первобытную оргию. Он рвал на части теплые трепещущие тела, впиваясь в них зубами, отрывая куски мяса и проглатывая их целиком, пока из сотен птиц не осталось всего несколько. Наконец, словно опомнившись, человек прекратил эту безудержную пляску смерти. Схватив еще одну жертву, он поднес ее к губам, но, вместо того, чтобы сожрать и ее, он всего лишь что-то тихо прошептал своей добыче. Существо хрипло каркнуло, словно отвечая ему.

Оставшиеся в живых птицы, словно эхо подхватили крик ворона в его руках, их истеричное карканье сливалось в какой-то безумный, мистический хор — провозглашающий миру обещание, угрозу, правду.

«Маннфред идет! Маннфред идет! Он возвращается!!!»

Их крики пронизывали пространство, проникая в его существо, заставляя вздрагивать от возбуждения.

«Маннфред идет! Маннфред идет! Он возвращается!!!»

И эти крики повторялись всеми воронами Старого Мира.

Маннфред — это было его имя.

Однако, во всем произошедшем, было нечто большее, чем просто возвращение ему имени. Жертва птиц была не напрасной — она принесла ему спасение. Он не канет в вечность в этих проклятых песках. Его тело не будет похоронено среди дюн где-то в Землях Мертвых. Он выжил. Маннфред взял в руки сверток, которым он так дорожил, и крепко прижал его к груди. Обернутое в полуразложившиеся лохмотья сокровище уже не таило в себе никакой угрозы.

Последний из бессмертных графов-вампиров Сильвании поднялся на ноги, отпуская оставшихся в живых птиц на все четыре стороны. Их крики становились все громче, по мере того, как они поднимались все выше в небо.

«Маннфред идет! Маннфред идет! Он возвращается!!!»

Птицы должны принести эту весть его преданным сторонникам — они должны быть готовы к его возвращению.

Одинокий ворон кружился над ним, издавая хриплый пронзительный крик: «Маннфред идет!»

Вампир холодно усмехнулся, обновленный кровью птиц, текущей у него в венах, и твердой походкой направился на север, делая свои первые шаги на долгом пути домой.

Часть 2. Черный корабль: вниз по Рейку.

Черный корабль, словно бесплотный дух, скользил вниз по Рейку, беззвучно разрезая водную гладь в самом сердце Империи. Знатоки восхищались изумительным совершенством обводов корпуса этого трехмачтового судна. Он скользил словно призрак по мутным, слегка солоноватым водам великой реки, привлекая изумленные и испуганные взгляды. Это было не удивительно. В отличие от многочисленных, снующих по Рейку судов, черный корабль, казалось, плыл сам по себе — без всякого вмешательства экипажа. Да и был ли он?! Суеверные жители Империи называли черный корабль блуждающим призраком, и шептались, что управляют им вернувшиеся с того света призраки моряков, чьи останки давно гниют в подводной могиле.

Эти суеверные дураки были не так уж далеки от истины.

Граф-вампир в одиночестве стоял на палубе, наслаждаясь светом двух лун — Моррслиб и Маннслиб. Вороны кружились над его головой, купаясь в лунном свете. Привязанность к ним графа росла с каждым днем. Он испытывал необыкновенное умиротворение, когда они были рядом. Черный корабль продолжал скользить по течению реки, продолжая свое путешествие в недрах человеческой цивилизации. На обоих берегах все чаще встречались признаки обитания: сушащаяся на ветру одежда, пасущийся в пойме реки домашний скот, отдельные хижины, угнездившиеся в надпойменных террасах. Сначала эти усадьбы немногим отличались от простых деревянных лачуг, однако, по мере продвижения в сердце старого мира, постройки становились все искуснее и монументальнее, дерево постепенно вытеснялось камнем.

Густой туман окутывал берега реки. Масляные фонари слабо светили, едва рассеивая опустившуюся на землю мглу. Густые клубы черного дыма от горящего в светильниках дешевого масла медленно поднимались ввысь, неохотно рассеиваясь во мраке ночного неба.

Легкий морозец — первый предвестник приближающейся зимы, — ощущался в ночном воздухе. Маннфред наслаждался этой ночной прохладой. Это было его время. Он станет зимой человечества.

С берега несло вонью отбросов и нечистот; бедность, убогость и нищета жалких ничтожных людишек виднелись повсюду, их жилища жались друг к другу, создавая обманчивую иллюзию безопасности. Люди напоминали графу крыс, живущих в трюме его судна: кишащих в своих переполненных убежищах, наслаждающихся грязью и разложением, распространяющих болезни.

Вампир повернулся спиной к реке, с насмешкой думая о том, что плохо видящие в темноте глаза людского стада могут сколько угодно вглядываться во мрак, пытаясь хоть что-то разглядеть в тумане, окутавшем реку, пока призрачный корабль безмолвно скользит мимо их жалких поселений, жмущихся к речным берегам. Граф откинул грот-люк и спустился в трюм корабля, освещенного тусклым мерцанием судового фонаря. Экипаж — так как корабль все-таки имел экипаж, а не управлялся бесплотными призраками или другими, столь же фантастическими существами, — избегал своего необычного пассажира. Маннфред знал, что матросы называют его: Аллоген. На их языке это означало — «странник». Ему нравилось это прозвище, оно отлично подходило графу, — точно отражая суть того, кем он действительно являлся.

На полпути вниз вампир внезапно остановился. Его внимание привлек едва слышный звук: грязь и нечистоты, толстым слоем покрывавшие нижнюю палубу, тихо поскрипывала под чьими-то крадущимися шагами. Кто-то из экипажа осторожно пробирался по нижней палубе, борясь с усиливающейся качкой. Маннфред впился взглядом в окружавшую его темноту, ища источник биения человеческого сердца, так возбуждающего его первобытные инстинкты. Эти звуки были восхитительной музыкой для ушей вампира. Его ноздри раздувались, граф всем своим существом чувствовал такой привлекательный запах свежей плоти, исходивший от глупца.

На корабле не было отхожего места, поэтому, людям, заключенным в этом ограниченном пространстве, приходилось справлять нужду прямо в воды реки. От каждого из них воняло, и это зловоние становилось еще сильнее, еще нестерпимее, от переполнявшего их страха — при этом, каждый из стада обладал своим собственным, уникальным ароматом.

Маннфред ждал, пока человек достаточно приблизится, чтобы раньше времени не выдать свого присутствия, затем, — двинулся ему навстречу. Услышав приближающийся шаги, матрос попытался тихо скрыться в темноте нижней палубы, однако никакая тьма не могла спасти от взгляда вампира.

— Подойди ко мне, моряк, — бросил Маннфред, жестом подзывая к себе испуганного человека. Несмотря на то, что лицо матроса скрывалось в темноте, вампир прекрасно разглядел исказившую его гримасу ужаса, и как человек тщетно пытался совладать с охватившей его мелкой дрожью. Помимо своей воли несчастный, спотыкаясь, побрел к графу, и униженно склонился к его ногам.

— Прекрасно! Ты отлично знаешь свое место, человек, — усмехнулся Маннфред.

Еле светивший подпалубный фонарь, покачивавшийся в такт качке на вбитом в стенку трюма ржавом крюке, вспыхнул последний раз, выпустил струйку дыма и потух.

— Человек, я голоден, — повелительно прозвучал в наступившей темноте безжалостный голос вампира.

Несмотря на царящий мрак, Маннфред видел, как матрос поднял голову, вглядываясь во мрак туда, откуда, по его мнению, прозвучал голос. Видел, как напряглись вены на шее несчастного, отчаянно сражающегося с требованием вампира. Маннфред презрительно усмехнулся — любое сопротивление его воле было напрасно. Протянув руку, граф схватил человека за шею, развернув голову и, заставив его склонится к своим ногам, губы вампира плотоядно приоткрылись в предвкушении свежей крови. Страх исказил лицо бедняги, все его тело содрогалось от ужаса. Маннфред чувствовал этот животный страх, исходивший от человека, — это было так возбуждающе! Он притянул голову матроса к себе, открыв шире рот, словно готовясь впиться зубами в мягкую теплую плоть горла несчастного, затем, небрежным движением руки оттолкнул его от себя.

Вампир втянул ноздрями воздух, вдыхая все отвратительные запахи, заполняющие корабль. Не смотря не ужасную вонь, он прекрасно чувствовал один чудесный запах — трюм был наполнен пьянящим запахом крови, исходившим от испуганного человека. Маннфред закрыл глаза, наслаждаясь соблазнительными видениями юной человеческой плоти.

— Принеси мне еду. Найди кого-нибудь помоложе — я не люблю старое мясо, — приказал он человеку.

Матрос в ответ лишь слабо кивнул, отпрянув назад, и, с трудом волоча ноги, попятился к трапу, ведущему на палубу. Он в ужасе тряс головой, — Пожалуйста, я все сделаю, только не трогай меня.

— Поспеши, пока я не передумал, и не выбрал тебя, — усмехнулся Маннфред.

Моряк, лицо которого свела судорога, взглянул на графа расширенными от животного ужаса глазами, и поспешил исчезнуть из поля зрения вампира, юркнув в темноту трюма.

Корабль резко скользил вниз и снова взбирался на волну, в такт набирающему силу приливу, деревянные шпангоуты глухо поскрипывали в такт движению судна. Маннфред улыбнулся. Он поднялся на палубу и постоял несколько минут, наслаждаясь прохладным ночным воздухом. Дождавшись, когда скрип корабельных переборок затихнет, будучи практически полностью заглушенный баюкающим плеском волн, Маннфред спустился в свою каюту, предвкушая наслаждение добычей.

Графу нравилось представлять, что его каюта являет собой образец роскоши, способный поразить случайного гостя богатством внутреннего убранства и изяществом отделки. Однако, его мечтания были далеки от истины. Помещение, которое он занимал, представляло собой маленькую каюту на корме судна, практически лишенную каких-либо украшений, если не считать простого грубого орнамента, вырезанного вверху по всему периметру деревянных стен каюты, освещаемую одиноким масляным фонарем, больше чадившим, чем дававшим свет. Такие помещения обычно использовались для хранения провизии и других запасов, необходимых для длительных морских плаваний. Теперь же, в ней размещался импровизированный гроб — походная койка вампира. Днище гроба на добрую четверть фута утопало в зловонной грязи и нечистотах, скопившихся в каюте за время длительных плаваний. Несомненно, эти жалкие людишки уже успели много раз пожалеть, что вытащили его из моря. Раздумывая над причудливыми зигзагами судьбы, приведшей его на черный корабль, Маннфред, медленно вдыхал затхлый воздух каюты. Следы принесенного Маннфредом на корабль песка, местами еще выделялись отдельными темно рыжими пятнами среди мрачной черноты грязи, заполнявшей его каюту. Животное обоняние графа позволяло ему чувствовать едва уловимые запахи пустыни, чуть не ставшей его могилой.

Общество графу составляло множество огромных жирных крыс, — покрытых лоснящимся гладким мехом паразитов, снующих у него под ногами.

Размышления вампира были прерваны робким стуком в двери его каюты.

— Входите, — отрывисто бросил граф.

В ответ на его слова дверь медленно открылась. В узкую дверь каюты протиснулся моряк, около часа назад отправленный графом на поиски подходящей добычи. Он втащил в обиталище вампира молодую девушку, держа ее за волосы, и бросил несчастную в грязь у ног Маннфреда. Простая льняная блузка, была разорвана от плеча до груди юной пленницы, в прорехе виднелось молодое тело, утратившее свою первозданную белизну из-за толстого слоя въевшейся грязи. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это не свободная жительница Империи, еще недавно прогуливавшаяся по улицам одного из городков, лежащих по берегам Рейка, а захваченная во время набега невольница, вытащенная откуда-то из глубин трюма черного корабля, испуганным смертным, исполнявшим прихоть вампира. Запястья девушки были покрыты синевато-багровыми кровоподтеками, оставшимися от цепей, в которых несчастную держали во время плавания. Не оставляя надежды на спасение, жертва продолжала борьбу, пытаясь вырваться из цепкой хватки своего мучителя. Скрестив руки на груди, Маннфред лениво рассматривал приготовленную для него добычу, размышляя о том, какую жестокую шутку сыграла судьба с этой несчастной. Вряд ли она способна была предположить, что ожидает ее в недалеком будущем, когда рок в виде черного корабля вырвал ее из привычного мирка, бог знает сколько недель или месяцев тому назад. Приспособившийся к царящей темноте затравленный взгляд юной страдалицы остановился на стоявшем у задней стены гробе вампира. Ужас отразился в глазах несчастной, она открыла рот, в тщетной попытке позвать на помощь. Одним быстрым движением Маннфред выкинул вперед правую руку, нанеся по губам своей жертвы короткий болезненный удар. Крик девушки стих, не успев начаться.

Усмехнувшись, Маннфред одобрительно кивнул:

— Очень хорошо! Дорогая моя, это так любезно с Вашей стороны разделить со мной трапезу.

Вампир обратил свой взор на притихшего у входа в каюту моряка, забавляясь выражением собачей преданности, сквозившей в неподвижной фигуре незадачливого бедолаги.

— Теперь, можешь оставить нас. Хотя, может быть, ты предпочитаешь остаться, присоединившись к нашему маленькому празднику?

Несчастная девушка, распростертая на полу у ног Маннфреда, всхлипывая, стала умолять мужчину не бросать ее на произвол безжалостному кровопийце, плечи ее сотрясались от едва сдерживаемых рыданий, стеклянный пустой взгляд блуждал по комнате. В ответ на жалобные стенания жертвы — последний лишь лихорадочно затряс головой, словно пытаясь стряхнуть с себя наваждение. Инстинктивно, моряк сжал в руке знак Мананна — маленькую железную пятиконечную корону, висящую у него на шее. Суеверный страх парня позабавил Маннфреда. Наивная вера скота в то, что они способны понять природу бессмертных — действительно была забавной. Люди готовы хвататься за святую воду, чеснок, молоты Зигмара и другие безделушки, чтобы отпугнуть таких как он, ищут спасения в лучах солнечного света и прячутся за другими бессмысленными суевериями, например, что пьющий кровь не способен пересечь текущую воду. Эти ничтожества, кажется, совсем упускают из виду то, что у вампиров тоже есть мозги, которыми они умеют пользоваться куда лучше стада. С увеличением возраста — растет и могущество бессмертных: увеличивается сила, развиваются магические способности. Вампир перестает быть привязанным к своему поместью — эта слабость — удел новообращенных. Гробы, наполненные землей родины, увеличивающей силу хозяина ночи, можно перемещать, воздействию солнца — можно научиться противостоять. Конечно, это требует магических сил — но они у него есть. Представления скота о том, что после восхода солнца вампир должен непременно прятаться в своем гробу — забавно в своей глупости. Ни одно из этих придуманных людьми ограничений не связывало его, пока он носил с собой горсть земли с того места, где был заново рожден в мире мертвых. Кроме крови, конечно. Ему необходима кровь!

— Убирайся, — рявкнул граф, обращаясь к застывшему в ужасе у входа матросу. Второй раз повторять свой приказ Маннфреду не пришлось — испуганный до смерти человек в мгновение ока юркнул в спасительный мрак трюма, быстро захлопнув за собой дверь каюты. Маннфред медленно обошел вокруг всхлипывающей у его ног девушки. Он присел перед ней на колени, сжав ее подбородок рукой, достаточно сильно, чтобы привести несчастную пленницу в чувство, и заставить взглянуть ему в глаза.

— Как тебя зовут, дорогая? — равнодушно спросил Маннфред. Конечно, это был всего лишь красивый жест, дежурная любезность — его мало волновало имя этой несчастной. Вряд ли бедняжка была способна оценить этот поступок. И, тем более, ей не за что было благодарить графа, — ведь, пока она собирается с мыслями, так просто подчинить ее своей воле. Это всего лишь один из хитрых трюков, которыми в искусстве владеет любой вампир. В глазах девушки промелькнуло осмысленное выражение, ее губы слегка приоткрылись. Однако, волна страха вновь накрыла ее и несчастная только затрясла головой, как будто имя застряло на кончике языка, и она пыталась стряхнуть его.

Маннфред улыбнулся:

— Ну же. Не надо быть такой стеснительной, моя дорогая. Обещаю, через пару минут мы будем знать друг друга гораздо ближе, — с оттенком иронии проговорил граф.

— Маргарет.

— Какое сладкое имя: ты, наверное, сладкая девочка, а Маргарет?

— Я … я не знаю, — испуганно пролепетала бедняжка.

— Я уверен, что да! Иди ко мне, я хочу убедиться в этом, — граф мягко положил руку ей на плечо. Маннфред хотел в полной мере насладиться этим мигом, его рука медленно скользила от плеча к шее жертвы, чувствуя толчки крови, бегущей по ее телу, затем, пальцы вампира резко сжались, погружаясь в плоть несчастного создания. Девушка пронзительно вскрикнула, и тут же из раны хлынула кровь. Маннфред, тем временем, продолжал впиваться в ее тело, все глубже и глубже, до самых костей. Затем, одним могучим рывком, граф поднял добычу к своему лицу, несчастная повисла в воздухе, ноги ее болтались в нескольких дюймах от пола. Ее блузка, скользкая от крови, хлещущей из раны на плече, заливающей ее спину, распахнулась, открывая прекрасную наготу юного создания. Взгляд Манфреда на мгновение остановился, изучая ее, покрывшуюся мурашками, в ином случае — совершенно безупречную кожу, небольшие упругие груди, темную тень в ложбинке между ними.

— Да, хороша, — невольно отметил про себя граф. Свободной рукой он медленно откинул голову девушки назад, открывая себе доступ к сонной артерии, и вонзил в нее свои клыки. Тело бедняжки отчаянно забилось в предсмертных конвульсиях, в последней безнадежной битве жизни со смертью, затем ее ноги, судорожно дернувшись в последний раз, безжизненно повисли — жизнь, наконец, покинула тело несчастной страдалицы. Вампир, тем временем, продолжал жадно пить сочащуюся из вскрытой артерии теплую, слегка солоноватую, такую желанную кровь. Он делал глубокие глотки, наслаждаюсь этой нежной плотью, и все никак не мог утолить свою жажду. Губы Маннфреда были измазаны кровью жертвы, стекавшей по его подбородку и капавшей на пол каюты, по мере того, как он осушал свою добычу. Наконец, вампир оторвался от уже безжизненного тела, мельком взглянув на бренные останки той, что еще пару минут назад была живым существом, со всеми своими желаниями, стремлениями и надеждами, обвел взглядом каюту, затем — вытер губы тыльной стороной ладони.

Этого было недостаточно.

Крови всегда было недостаточно!!!

Маннфред раздраженно отбросил бездыханный труп в угол, не сомневаясь, что крысы, кишевшие в его каюте, позаботятся о нем. И действительно, не прошло и нескольких минут, как эти хвостатые падальщики уже лезли из всех щелей, спеша на нежданное пиршество. Они громко пищали, словно переговариваясь между собой, их зубы противно скрежетали, разрывая блузку, мокрую от свежей крови, терзая еще теплое тело, вгрызаясь все глубже в податливую плоть. Вся эта чудовищная какофония, сопровождающая отвратительный крысиный праздник, заглушала тихий плеск волн Рейка, бьющихся о корпус судна.

Маннфред устало опустился в гроб, позволяя себе расслабиться и насладиться столь редкими мгновениями покоя — обманчивым затишьем перед надвигающейся бурей. Бурей, которая сметет человечество.

Тем временем черный корабль все плыл и плыл, продолжая свое путешествие в сердце Старого Мира.

Глава 2. Ленгенфельдский мост

Часть 1. Граница Стирланда, на берегах реки Авер.

Даже такой глупец как Дитрих Ягер был прекрасно осведомлен о стратегической важности этого треугольника земли между городами Брандштадт, Эшендорф и Фюртцхаузен. Эта земля была ценна по одной простой причине — производство строительных материалов: кирпича и известкового раствора. И это был не кустарный промысел, рассчитанный на постройку отдельных хижин для рыбаков, фермеров и паромщиков, а развитое производство, работавшее на всю провинцию.

Даже такой глупец …

Форстер Шлагенер попытался отвлечься от своих раздумий и, продираясь сквозь осоку, буйно разросшуюся в пойме реки, медленно отсчитал тридцать шагов, идя вдоль пологого болотистого берега. Развернувшись, он прошел столько же шагов в обратную сторону, возвратившись в исходную точку. Да, прошедшая ночь была утомительной — нелегко нести дежурство в одиночку.

Форстер тряхнул головой, прогоняя сон. Как ни странно — он был абсолютно спокоен. Еще вчера он предполагал, что будет испытывать страх, но, к его удивлению, ничего подобного не случилось. Ночью, юноша имел достаточно времени, чтобы проанализировать свои ощущения, попытаться понять — почему испуг не охватывает его, не парализует его волю. Правда оказалась чересчур мрачной — страх приходит тогда, когда рядом бродит смерть, но ты не знаешь точно, заберет она тебя, или пройдет мимо. Шлагенер давно смирился со зловещей реальностью своего положения — с приходом утра он должен умереть. Должно случиться чудо, чтобы изменить ход событий предстоящего дня. Вот почему Форстер не боялся — он принял свою судьбу.

Молодой человек окинул взглядом берег реки. Защитники сидели, собравшись вокруг лагерных костров. До юноши доносились лишь отдельные отрывки их приглушенной, прерывающейся беседы, большинство из солдат молчало, погрузившись в невеселые размышления — все они тоже смирились с суровой реальностью своего положения.

Скорее всего, всем им предстоит умереть еще до захода солнца.

И все же, никто из них не сбежал.

Солдаты сидели, поеживаясь от утренней прохлады, пытаясь согреться теплом, идущим от костров. Время от времени, то один то другой из них, мрачно поглядывал через реку, на противоположном берегу которой вился к небу дым от многочисленных костров врага, усеивающих прилегающую к реке равнину. Судя по их числу, врагов было раз в десять больше. И хуже всего было то, что Акким Брандт командовал армией Аверланда.

К несчастью, Брандт был тем, кем Дитриху Ягеру никогда не стать.

В битвах сталкиваются армии, но судьба сражений зависит от таланта полководца.

Брандт был закаленным в боях солдатом, полностью преданный своему делу. Блестящий командир, от природы одаренный живым умом и стратегическими способностями. Он мог предугадывать течение битвы и принимать мгновенные решения, способные круто изменить ход сражения.

Брандт был истинным полководцем.

Тем не менее, простые солдаты вроде Форстера, были вынуждены следовать прихотям хлыщей вроде Дитриха Ягера, а все только потому, что семьи подобных аристократов имели достаточно денег для покупки военных чинов своим отпрыскам. Подобного рода протекционизм стал обычным явлением в современных армиях имперских провинций. Это называлось «созданием режима благоприятных условий», ведь с таким количеством молодых людей, каждый год бессмысленно гибнувших на полях сражений, у переживших пару кампаний всегда появлялся шанс воспользоваться ситуацией. В особенности, если он подкреплялся солидной суммой.

Дитрих Ягер был всего лишь одним из многих подобных счастливчиков, не лучше и не хуже других. Отсутствие опыта, необходимого для выполнения поставленной перед ним задачи, Ягер с лихвой компенсировал повышенной заботой о своей репутации полководца, доставая мелочными придирками своих подчиненных. Одно это подтверждало убеждение Форстера, что все они, — все те, кто находится под командованием Ягера, — обречены. Обречены также, как сам Форстер, или его младший брат — Исидор.

Шлагенер поднял с земли небольшой камень и бросил его в воды реки. Подняв фонтанчик брызг, и издав тихое бульканье, камень исчез, растворившись в темных водах Авера. На мгновение юноше страстно захотелось стать этим камнем — чтобы воды реки вот также сомкнулись над его головой, укрыв от всех опасностей грядущего дня…

Он повернулся и бросил взгляд на мост.

Очевидно, у гномов были свои причины для строительства единственного каменного моста через Авер на этой полоске земли — именно здесь, а не в одном из крупных городов, таких как Аверхейм или Нульн. Моста — соединяющего Стирланд и Аверланд. Это сделало его важнейшим стратегическим пунктом для обороны всего региона — это был ключ, открывающий ворота, ведущие в самое сердце обеих провинций. Ни один завоеватель не мог надеяться покорить регион, не овладев этой переправой.

Это был не только единственный каменный мост через реку — это был единственный мост через Авер в этой части Империи.

Конечно, выше и ниже по течению в изобилии имелись паромные и лодочные переправы, но Ленгенфельдский мост был единственным местом, где крупная армия могла быстро форсировать Авер. Потеря моста, фактически, означала поражение в войне. Ничего не поделаешь — таковы пути войны — одно поражение ведет за собой последующие, враг продвигается вперед день за днем, миля за милей, захватывая все новые территории, пока, наконец, не захлестнет последних защитников как гигантская волна, безжалостная и неотразимая.

Что ж, такова природа войны — тот, кто слаб, должен уступить дорогу сильному, так как слабым нет места в будущем.

То, что Империя разваливалась на части, разрываемая междоусобной войной, похоже, нисколько не волновало возможных претендентов на императорский трон. Отсутствие серьезной внешней угрозы, которая могла бы сплотить людей, объединить вокруг единой цели, дало толчок разрушительным процессам, давно зреющим в недрах Империи. Сейчас, государство людей больше напоминало змею, пожирающую свой собственный хвост. Вероломство, предательство и измена стали постоянными спутниками человечества. Форстер, шутя, говорил своему брату, Исидору, что, будучи солдатами, они никогда не останутся без работы — всегда найдется тот, с кем придется сражаться, пусть даже это будет их родная мать. Облеченные властью снобы всегда найдут способ, чтобы заставить простой народ проливать кровь, удовлетворяя свои амбиции. Судьба младшего брата Шлагенера служила тому печальным подтверждением. Исидор погиб три недели назад разрубленный вражеской алебардой на каком-то богом забытом поле. Он и еще восемь человек были посланы в безумную атаку на орудийный расчет врага, по приказу глупца, решившего принести их в жертву ради удовлетворения собственного тщеславия. Идиота, желавшего захватить эту чертову пушку, — захватить любой ценой.

Этим идиотом был Дитрих Ягер.

Форстер не мог простить Ягеру, что тот был все еще жив, в то время как многие другие, гораздо более достойные люди, погибли, удовлетворяя его мелочные амбиции.

Ничего не поделаешь — такова безжалостная сущность войны: глупцы и трусы обладают удивительной способностью к выживанию.

Погруженный в свои невеселые думы, молодой человек подошел к кромке воды. Его взгляд задумчиво скользил вниз по реке, медленно несущей свои воды на запад, — где-то там, вдали, в утреннем тумане, невидимые глазу высились стены Нульна. В этот рассветный час Авер был удивительно спокоен, словно сама природа наслаждалась последними минутами затишья перед грядущим сражением, лишь водомерки скользили по водной поверхности, да речная выдра, плывущая по своим делам, нарушали спокойствие водной глади.

Отвлекшись, наконец, от своих раздумий, Шлагенер обратил свой взор в другую сторону, вверх по течению, туда, где находился Аверхейм.

Проклятый мост был слишком широк, нечего было и думать о том, чтобы удержать его, учитывая, их немногочисленные силы. После того, как Брандт решит атаковать, сопротивление защитников будет сломлено очень быстро. Удержать строй на открытом мосту, при существующем раскладе сил, — немыслимое дело. Вряд ли Брандту потребуется больше нескольких десятков всадников, чтобы опрокинуть их построения на мосту и прорвать оборону, примерно так же, как нож проходит сквозь масло. После того, как защитники будут смяты, кавалерия Брандта развернется и ударит по остаткам обороняющихся с тыла, что, несомненно, вызовет панику. И только тогда в бой пойдет пехота противника, завершая разгром войска Дитриха Ягера. И на мосту воцарится кровавый ад.

Да, битва будет жестокой и кровавой. И, нет никаких сомнений, что все закончится очень быстро. Что же, как ни горько это сознавать, похоже, это единственная хорошая новость, которую может принести наступающий день.

Было совершенно очевидно, что Феликс Ягер не имеет ни малейшего представления, как ему поступать в создавшейся ситуации, что придавало бессмысленность любым его приказам. Он абсолютно не был уверен в правильности принимаемых решений, хотя, даже самому себе не готов был в этом признаться. Свои сомнения Ягер скрывал наигранной смесью бахвальства и высокомерия. Даже сейчас, в канун битвы, он предпочитал находиться в гордом одиночестве, в стороне от своих солдат. Форстер получил от него один единственный приказ — мост надо удержать любой ценой!

Вот и все! Однако, как они должны совершить это чудо — Ягер объяснить не удосужился. Для него, все было очень просто — нужно всего лишь удержать мост. При этом, Ягера не переставали грызть сомнения, — какую тактику ведения боя ему следует избрать. Он стал нервным и издерганным, постоянно теряясь в догадках, пытаясь предугадать, где и когда враг может нанести удар. У него не хватало здравого смысла даже на то, чтобы прислушаться к советам гораздо более опытных воинов, мудрость которых была заработана кровью на полях сражений Старого Света в смертельном противостоянии с вампирами Сильвании. Ягер просто игнорировал их знания и опыт. Вместо того, чтобы слушать этих людей, он настаивал на своих нелепых решениях, позируя и красуясь перед своими подчиненными, и корча из себя гения стратегии.

— Ну что же, — горько вздохнул юноша, — наступающий день сорвет все покровы с кривляющегося глупца, и за все его ошибки им придется расплатиться сполна. Сейчас, весь их мир сосредоточился в одной точке — и это был этот чертов мост. Они не могли позволить себе потерять его, и, в то же время, — у них не было сил, чтобы удержаться на нем.

Форстер прекрасно сознавал, что, на самом деле, скрывается за приказами Ягера: держать мост и стараться выиграть время, пока не прибудут подкрепления из Брандштадта и Фюртцхаузена. Поражение означает, что они позволят аверландцам захватить важнейший опорный пункт на своей территории. Поэтому — они должны стоять насмерть! Если они проиграют этот бой, сотни, возможно, даже, тысячи простых жителей Стирланда непременно погибнут. Сознание этого, тяжелым грузом давило на Шлагенера — не только возможность его собственной гибели, но и смерть всех их, всех тех безымянных мужчин, женщин и детей, которые населяли его родной край.

Дорога на Воллештадт, проходящая в нескольких милях южнее Ленгенфельда, это основной торговый путь, идущий от Перевала Черного Огня к Нульну. Этот тракт тянется вдоль Авера, ближе всего подходя к реке именно в окрестностях Ленгенфельда. Пограничные территории всегда являлись ареной постоянных стычек, удача в которых склонялась то в одну, то в другую сторону. На так давно, когда войска Стирланда организовали наступление, они пытались перерезать торговые пути на севере Аверланда. Крупные тракты, подобно артериям, соединяют между собой самые отдаленные части Старого Света. По ним армии способны стремительно продвигаться вглубь территории имперских провинций: Стирланда, Талабекланда, Мидденланда; быстро достичь крупнейших торговых центров Старого света: Мариенбурга, Эренграда и, лежащего далеко на севере, Праага, или южных торговых центров Империи: Пфайльдорфа, Гренцштадта и Майссена. Торговые пути шли, также, на запад к Дельберцу, Богенхафену и Карробургу и на восток, через Краесветные Горы, ведя к загадочным землям, с настолько удивительными названиями, что Форстер с трудом мог вообразить, что же находится там. Таким образом, дороги образовывали единую сеть, связывающую воедино весь известный мир и, представляли собой, весьма важные стратегические объекты. Тем не менее, пересечение торговых путей у Ленгенфельда было последним местом, откуда разумному полководцу следовало бы ожидать атаки аверландцев. Такая атака имела смысл только в том случае, если бы целью армий противника было продвижение вдоль южных границ Стирланда и захват пограничных земель. И все же, Ягер страстно доказывал своим офицерам, что именно по этой причине им следует расположить свои основные силы на этом участке — так как ни один человек в здравом уме не ждет атаки в этом направлении, им нужно первыми ударить по врагу именно здесь. В своем ослеплении Ягер был готов бессмысленно рисковать своей жизнью, более того, он был готов рисковать жизнями своих солдат. Им следует, утверждал он, пересечь реку с помощью одной из паромных переправ где-нибудь в верхнем течении Авера, и, скрытно зайти в тыл Аккиму Брандту. Не всей армии, конечно, а лишь небольшому отряду, численности которого будет достаточно, чтобы, ударив в тыл атакующего врага, помочь обеспечить победу основным силам армии.

По-видимому, для Дитриха Ягера не имело никакого значения, что все его тактические построения основывались лишь на его же собственных иллюзиях, и, в действительности, не было ни малейших оснований для разделения своих сил.

Ни малейших оснований…

Что же касается самого командующего, то в данный момент Ягер, с тремя десятками всадников, находился на своем командном пункте, на перекрестке дорог между Воллештадтом и Легенфельдом.

Этот человек был обыкновенным трусом, только и всего, — с горечью размышлял Форстер.

К сожалению, это было печальной правдой. Ягер умышленно расположил свою ставку так, чтобы быть как можно дальше от возможной опасности. По сути дела, это очень напоминало дезертирство, только вот, этот идиот был слишком труслив, чтобы действительно сбежать. Вместо этого, он весьма умело пресмыкался перед своими покровителями, пуская им пыль в глаза россказнями о своей доблести и о том, какие сверхчеловеческие усилия он прилагает, чтобы остановить врага. Что у него сердце обливается кровью, ведь он понимает, что этого не всегда достаточно. Много славных парней погибло, и каждая новая смерть — это еще один рубец на его и без того истерзанном сердце. Несомненно, Ягер был прирожденным лжецом, способным перевернуть в свою пользу любой рассказ, заставляя свою ложь звучать донельзя убедительной. Форстер слышал пару подобных баек, и даже, когда он прекрасно знал, как же в действительности обстояло дело, он постоянно ловил себя на мысли, что почти готов поверить Дитриху Ягеру… почти готов…

Вряд ли можно чувствовать что-либо еще, кроме отвращения, когда ложь одного проходимца приводит к смерти сотен ни в чем неповинных солдат.

Трус всегда остается трусом, в какие бы красивые одежды он не рядился, пытаясь скрыть свое малодушие. Ирония, скрывавшаяся в знамени Стирланда, — скелет, опоясанный лентой с девизом «Победа или Смерть», — никогда еще не казалась такой очевидной Форстеру Шлагенеру.

И эту победу должны были добыть они одни, — несколько десятков солдат, посланных удерживать Ленгенфельдский мост, — должны победить или остаться навечно гнить на дне Авера.

Хотя, подобная перспектива была наименьшей из проблем, волновавших юношу в данный момент.

Ленгенфельдский мост был великолепен. Это было не просто большое каменное строение, соединяющее один берег реки с другим, одно из многих, что достаточно часто встречаются на крупных реках. Мост представлял собой высокий арочный пилон, украшенный искусной резьбой, высота пролетов которого была вполне достаточной, чтобы не мешать оживленному судоходному движению вверх и вниз по реке. Без преувеличения, это было чудо архитектуры: ажурная красота резьбы и огромные размеры, вкупе с вековой древностью сооружения — потрясали воображение. Молодой человек внимательно вглядывался в эти камни. И словно история оживала перед его глазами: эти камни были здесь задолго до него и они будут здесь через много лет после того, как последние воспоминания о нем навсегда сотрутся из памяти потомков. Форстер нисколько в этом не сомневался. Он даже не представлял, насколько древним мог быть этот мост. Одно было очевидно — Ленгенфельдский мост был самым прочным сооружением в этом уголке Империи, иначе он не простоял бы столько веков. Шлагенер знал историю этих мест лучше, чем любой из защитников — ведь он родился и вырос в городке Фюртцхаузен, расположенном всего в нескольких милях ниже по течению реки. И конечно, он знал эту историю намного лучше, чем их прежний командир.

Шлагенер яростно затеребил свою коротко остриженную голову, пытаясь унять зуд от укусов клещей, терзавших его. Она чесалась ужасно, словно при каком-нибудь кожном заболевании. Проклятые насекомые устроили себе знатное пиршество, однако, из всех его товарищей, они, почему-то, облюбовали именно его. Конечно, все солдаты, в той или иной степени, страдали от этих кровососов, однако, никто больше не подвергся такому нашествию, как Форстер. Из глубин памяти вдруг всплыли слова его матери — эти твари будто предчувствуют смерть и выбирают обреченных созданий. Клещи прекрасно чувствовали себя во влажных, но достаточно теплых условиях высоких зарослей осоки, бурно разросшейся по берегу реки. Неудивительно, что Ягер выбрал именно его руководить всей этой гиблой затеей — горько подумалось юноше. Этот злопамятный ублюдок и не думал скрывать своей неприязни к Форстеру. Молодому человеку удалось, наконец, поймать особо терзавшее его насекомое, впившееся в его кожу за левым ухом — и он, одним ловким движением, с раздражением раздавил эту тварь своими заскорузлыми грязными ногтями.

Тот факт, что в это самое время Акким Брандт и его люди делали за рекой последние приготовления для уничтожения Шлагенера и его товарищей, пока он тут воюет с насекомыми, показался закаленному в боях воину весьма забавным. Несмотря на всю серьезность своего положения, Форстер не смог сдержать ухмылку. Хотя, это была весьма горькая ирония!

Да, здесь не было ничего личного — это просто война. Человеческая жизнь как будто сжимается и исчезает, скрываясь за сухой статистикой людских потерь. На войне — люди перестают быть людьми. Какая печальная истина! Научиться не видеть во враге человека — печальная необходимость. Думать о противниках, как о таких же людях, как ты сам, понимать, что у них тоже есть имена, семьи и друзья, что они так же думают, чувствуют и любят — это может свести с ума. Поэтому, не смотря на всю безнадежность ситуации, Форстер поклялся, что ради своей любимой жены и своей семьи он заставит Аккима Брандта кровью заплатить за этот мост. Шлагенер не собирался дешево отдавать свою жизнь. Много несчастных женщин, которых ему не суждено встретить, не причинивших Форстеру и его близким никакого вреда, станут сегодня вдовами благодаря ему. Своеобразный вид первобытной справедливости: око за око! Ведь его жена — тоже станет вдовой, его сын, родившийся прошлым летом, — вырастет, так никогда и не увидев своего отца. Да, не самая приятная мысль, но, хотя сегодня Форстеру суждено умереть, в его силах продлить этот день как можно дольше.

Шлагенер в задумчивости с такой силой почесал один из сильно зудевших укусов, что из ранки пошла кровь.

— Проклятье, — пробормотал он, нагибаясь, чтобы сорвать пучок травы и вытереть кровь. В это же мгновение внутренним чутьем молодой человек почувствовал надвигающуюся опасность: легкое еле уловимое колыхание воздуха, затем какое-то стремительное движение и тихий всплеск воды в реке из-за осыпавшейся с берега гальки. В следующую секунду юноша уловил неясную тень, выросшую перед ним, и, спасая себя, бросился влево, сильно ударившись при падении о землю.

В следующую секунду Шлагенер осознал, что происходит — перед ним, весь мокрый с головы до ног, стоял один из вражеских воинов, сжимая в руке изогнутый кинжал. Чуть дальше Форстер заметил еще три темных силуэта, появляющихся из воды — головорезы Аккима Брандта.

С криком Форстер бросился на первого врага. Кинжал неприятеля вспорол рукав его рубашки, глубоко вонзившись в левую руку. Не обращая внимания на острую боль, Шлагенер ответным ударом воткнул свой кинжал прямо в горло противнику. Это был эффектный удар, и к тому же — весьма эффективный. Захлебываясь кровью, несчастный выронил оружие и судорожным движением схватился за горло, словно пытаясь задержать жизнь, утекавшую сквозь пальцы вместе с сочившейся из раны кровью. Шлагенер не предоставил бедняге еще одного шанса — противник был мертв. Однако другие — все еще были живы, и представляли смертельную опасность. Выхватив меч и издав воинственный вопль, юноша ринулся вдоль берега реки, атаковав ближайшего из выходящих из воды солдат.

Форстер атаковал стремительно — не дав неприятелю выбраться на твердый берег, он колющим ударом попытался поразить врага в живот. Удар оказался не очень удачным — Шлагенер лишь задел своего противника: в последнее мгновение тот успел поставить блок, лезвие меча молодого человека скользнуло по вражескому мечу и вспороло неприятелю бок. Скрипнув зубами от боли и сдерживая рвущийся наружу крик, враг, мгновенно контратаковал, пытаясь достать Форстера скрытым режущим ударом снизу вверх. Движимый звериным чувством самосохранения, выработанным годами сражений, Шлагенер успел среагировать, отшатнувшись вправо, и лезвие меча противника лишь слегка вспороло ему левую щеку. Кровь моментально залила всю левую половину лица, однако, юноша даже не успел понять, насколько серьезно его ранение — в эту же секунду пятачок речного берега, где происходила схватка, предательски начал сползать в воду, и Шлагенер, поскользнувшись, не удержал равновесие и упал на спину. В полном молчании его противник взмахнул мечом, готовясь нанести решающий удар. Время, как будто, замедлилось, на фоне начинающего светлеть неба Форстер отчетливо видел силуэт нападавшего, лицо которого было скрыто каким-то подобием шарфа, взметнувшийся и начавший свое смертельное падение клинок противника. Молодой человек резко рванулся влево, подкатываясь под врага, и выбросил вперед меч, пытаясь блокировать удар противника. Удача снова улыбнулась Шлагенеру — клинок нападавшего ударил по лезвию его меча и, скользнув, уткнулся в землю. В это же мгновение раздался тихий свист, и удивленный враг отчаянно вскрикнул от боли и злобы — очень вовремя выпущенная кем-то стрела пробила его правое плечо насквозь. Форстер мгновенно воспользовался шансом, подаренным ему судьбой, — оттолкнув сразу ставший неуклюжим меч противника, он развернул свой клинок и нанес колющий удар снизу вверх, вспарывая своему врагу живот. Удар оказался смертельным — мертвый неприятель медленно завалился на бок: безжизненное тело сразу стало удивительно тяжелым, вырвав меч из рук обессиленного юноши.

Форстер с трудом отпихнул навалившееся на него тело и поднялся на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть, как два последних нападающих гибнут от выпущенных в них арбалетных болтов. Находившийся в опасной близости от Шлагенера неприятель упал с пробитой грудью — болт пробил его насквозь, взметнув фонтанчик крови, выйдя из спины бедолаги. Второй враг получил попадание в лицо — болт вошел над верхней губой, разворотил нос и застрял где-то глубоко в мозгу — оба погибли мгновенно.

В то время как молодой человек освобождал свой меч из тела убитого им врага, где-то за его спиной на другом берегу Авера пропел рог. Форстер прекрасно знал, что означает этот призывный зов — надвигается шторм, и не многим суждено пережить его. Акким Брандт готовился нанести решающий удар. Группа убийц была послана им всего лишь для того, чтобы посеять в рядах, защищающихся панику — тем самым, приближая неизбежную победу. Как любой хороший полководец, Брандт использовал малейшую возможность, чтобы уменьшить потери в своих рядах. Что ж, в этот раз, это не принесло ожидаемого результата.

Горящая стрела расколола купол неба пополам, оставляя светящийся след подобно летящей комете — она, на несколько секунд, разогнала предрассветный сумрак.

Да, очевидно, что Акким Брандт не собирается ждать восхода солнца. Взмыла вторая стрела, за ней еще одна… Ленгенфельдский мост осветился неровным дрожащим светом. В этом свете, то вспыхивающем, то вновь затухающем, словно бесплотные призраки по мосту двигалось множество теней — точно морские волны они захлестывали пролет за пролетом. Аверландцы пошли в атаку. Они наступали в полной тишине, лишь сталь мечей и копий мрачно поблескивала в свете тускнеющей луны.

Стирландцы встретили врага во всеоружии: вихрь стали и крови закружился на мосту. Первый удар врага был ужасен — они с разбега врубились в строй обороняющихся. Двое, стоявших в первом ряду стирландских копейщика, упали под ударами мечей, трое аверландцев совместными усилиями продавили брешь и ворвались в оборонительные порядки защитников. Однако, развить свой успех им было не суждено, — копейщики второй и третей линии нанесли встречный удар: двоих нападавших пригвоздили к земле, безжизненное тело последнего — повисло на копьях. В целом, первая линия копейщиков — выдержала первый натиск врага. Образовавшиеся бреши быстро закрыли копейщики второй линии, и строй стирландцев вновь был восстановлен, ощетинившись копьями в сторону нападавших, словно огромный еж. В тоже мгновение, десяток стирландских арбалетчиков, укрывавшихся за копейщиками, осыпали атакующих градом арбалетных болтов.

Однако — это было лишь начало схватки!

Не раздумывая, Форстер бросился на помощь своим товарищам, сражающимся на мосту. Враг обладал значительным численным перевесом, и было лишь вопросом времени, когда порядки стирландцев будут смяты. Шлагенер никогда не был слишком уж набожным человеком, однако, сейчас он искренне молил бога совершить какое-нибудь чудо. Иначе, битва за Ленгенфельдский мост будет закончена еще до рассвета.

Еще несколько горящих стрел взмыли в воздух, разогнав темноту над полем сражения. Расчерчивая небо яркими полосами, они пролетали над сгрудившимися на мосту в смертельной схватке людьми и, печально вспыхивая напоследок, падали где-то далеко за спиной обороняющихся. В их призрачном неровном свете где-то в глубине атакующей массы людей Форстер заметил личный штандарт Якоба Брандта. Красно-синий флаг реял над битвой, возвышаясь над потоком врагов, подобно огромной волне, накатывающей на оборонительные порядки стирландцев, пытающейся разбить их, утащить людей за собой в пучину смерти.

Пытаясь успокоиться и привести себя в чувство, юноша медленно втянул сквозь сжатые зубы свежий ночной воздух, еще не наполнившийся запахом крови и пота, криками и стонами раненых и умирающих.

— Ну, вот, и началось, — пробормотал он сам себе.

Элиас, пожилой жилистый ветеран, с ежиком коротко остриженных волос, посеребренных сединой и пронзительным взглядом карих глаз, яростно блестевших из-под густых, почти сходящихся бровей, оказавшийся в этот момент рядом, услышал слова Форстера. Бросив короткий взгляд на Шлагенера, он, горько усмехнувшись, смачно сплюнул на землю, — Будем надеяться, что все это скоро закончится.

— Да, — хмыкнул в ответ Шлагенер, — Мне бы тоже не хотелось, чтобы все это дерьмо слишком затянулось. Старый вояка снова усмехнулся и понимающе кивнул.

Тем временем линия обороны стирландцев трещала по швам. Врагу удалось прорвать порядки защитников в нескольких местах, и, Форстер совершенно неожиданно обнаружил перед собой троих противников.

Ближайший из нападавших получил арбалетный болт в живот, не успев сделать и пары шагов в их сторону. Он рухнул на землю и забился в предсмертной агонии. Двое оставшихся противников, перешагнув упавшее тело товарища, не колеблясь, бросились в атаку.

— Что же, кажется, шансы сравнялись, — снова ухмыльнулся сосед Шлагенера — давай-ка посмотрим, сможем ли мы помочь двум этим достойным солдатам найти дорогу в царство Морра, как ты на это смотришь? Своеобразный юмор товарища казался абсолютно не уместным в сложившейся ситуации, но, Форстер не имел ничего против — лишь бы это хоть как-то помогло им пережить сегодняшний день.

Слепая ярость безумной волной захлестнула его, и молодой человек бросился на неприятеля с воплями: «За Стирланд! За честь и свободу! За Мартина!»

Шлагенер сражался как загнанный в угол зверь, нападая и защищаясь рефлексивно, игнорируя все правила фехтования. Он потерял чувство реальности, словно провалившись в какое-то иное измерение — время словно остановилось, вселенная сузилась до размеров маленького пятачка, где есть только кровь, боль и неясная тень очередного противника, которого нужно убить, или — погибнуть самому. Меч юноши колол и рубил, рассекал плоть и ломал кости, раны болели и кровоточили, вокруг бушевал бешеный танец смерти: сталь звенела о сталь, вырывала куски плоти из кричащих, корчащихся от боли тел, кровь обильно орошала поле сражения. Враги, друзья, союзники и противники мелькали и кружились перед глазами, словно песчинки, захваченные безжалостным вихрем, и падали, когда стихия, наигравшись, бросала их на землю, чтобы умчаться дальше и схватить новые игрушки. Старый вояка сражался рядом с Форстером, болтая без умолку, подгоняя и подбадривая Шлагенера, предостерегающе вскрикивая, когда особо резвому противнику удавалось пробиться сквозь их защиту, и, довольно хмыкая, когда очередной их противник падал под ударами мечей. Однако врагов было слишком много и Форстер начал уставать, с мрачным отчаянием думая, сколько еще им мгновений им удастся выиграть у смерти. Глухая ярость на Дитриха Ягера, бросившего их в эту бессмысленную мясорубку, темной пеленой застилала ему глаза. Командир должен сражаться вместе со своими людьми. Это непреложный закон! Он не должен прятаться за спинами как последний трус.

Время продолжало свой замедленный ход. Солнце уже достигло зенита, а Форстеру казалось, что рассвело всего несколько минут назад. Бой захватил все его существо, смерть кружила вокруг стальным вихрем, пожиная щедрую жатву, собираясь в лужах крови, скользящей под ногами.

— Какая же непомерная цена будет у этой победы? — уныло пробормотал Шлагенер, пользуясь коротким затишьем, наступившим в схватке, чтобы перевести дух.

Неясное предчувствие скрытой угрозы заставило молодого человека обернуться — в то же мгновение что-то со свистом пронеслось у его виска, заставив Форстера резко отпрянуть в сторону. Каким-то чудом ему удалось отразить вторую, еще более яростную атаку, парировав лезвие меча, направленное ему прямо в сердце. Юноша защищался по большей части инстинктивно — любое промедление, попытка осмыслить ситуацию, рассчитать действия противника, подготовить удар означало смертный приговор. Сдержав новый выпад врага, ожидавшего, что он перейдет в обратную стойку, Шлагенер ушел влево, плавно перетекая в «железную дверь» и, в очередной раз парировав клинок противника, мгновенно контратаковал восходящим ударом, вонзив свой меч в грудь неприятеля. Аверландец остановился, будто наткнувшись с разбега на невидимую стену, его рот приоткрылся в немом изумлении. Форстер отступил на шаг назад, освобождая меч из тела противника — тот покачнулся и, хватая губами, на которых уже выступала кровавая пена, воздух, упал на колени.

Шлагенер отступил вправо, взмахнул мечом, описывая им широкую дугу, с силой рубанул упавшего противника по шее. Меч легко разрубил позвонки, отделяя голову от туловища. Обезглавленное тело качнулось и рухнуло навзничь, голова ударилась о землю, и подкатилась прямо к ногам юноши, уставившись на него широко раскрытыми глазами, в которых застыли удивление и страх. Форстер слышал много всевозможных баек о людях, которым отрубили голову — якобы отделенная голова может сохранять способность чувствовать и мыслить еще на протяжении целой минуты. Он бросил взгляд в уставившиеся в небо с немым укором глаза и пинком отбросил от себя этот страшный сувенир — меньше всего Шлагенер сейчас хотел размышлять о том, что мог переживать поверженный им враг после того, как потерял голову.

Придя в себя, молодой человек, наконец, смог осмотреться: в первый раз с начала боя никто не бросался на него с мечом, не пытался лишить его жизни. Усталость словно камень разом навалилась на плечи, Шлагенеру казалось, что этот безумный день длился уже целую вечность, и было все еще неизвестно, улыбнется ли ему удача пережить его.

Резкий звук аверландского сигнального рожка прорезал суматоху разбившегося на отдельные схватки сражения — троекратный сигнал призывал нападавших отступить и перестроиться, давая защитникам несколько драгоценных минут передышки.

Шлагенер с горечью осмотрел поле сражения — большинство его товарищей лежали мертвыми. Пять десятков человек держали оборону на мосту, сейчас же Форстер насчитал чуть больше полутора десятков. Однако они дорого отдали свои жизни — люди Аккима Брандта потеряли почти вдвое больше, причем, им пока не удалось добиться даже локального успеха.

Тем не менее, Форстер прекрасно понимал, что мост им удержать не удастся. Это было так же неизбежно, как снег зимой или разливы Рейка. Как это глупо: умереть за какую-то груду камней — мелькнула у него в голове шальная мысль. В этом нет ничего героического, ничего, о чем барды так любят слагать свои баллады. Никто не будет воспевать их последний бой. Сражайся они за честь или свободу прекрасной благородной дамы, — вот это было бы совсем другое дело. Но здесь нет никакой прекрасной леди. Нет вообще ничего, что имело бы хоть какую-нибудь ценность в глазах обычных людей. Только проклятый мост на плоской равнине в центре разваливающейся Империи.

Юноша горько усмехнулся.

Он и представить себе не мог, что ему придется отдать свою жизнь за какой-то мост на границе Стирланда и Аверланда.

Это казалось такой нелепостью, что Шлагенер невольно снова иронично хмыкнул.

Что же, и это тоже часть природы войны: на самом деле, в ней нет ничего красивого или героического, того, о чем так любят рассуждать простые обыватели. Убивать или быть убитым — вот и весь нехитрый выбор. Все остальное — лишь пустое сотрясание воздуха.

Форстер отвлекся, наконец, от своих невеселых размышлений и бросил еще один оценивающий взгляд на поле боя. Никаких сомнений — следующую атаку они не переживут.

— Почему они дали нам передышку? — спросил у Шлагенера подошедший молодой солдат, почти мальчишка. На открытом лице, искаженном усталостью после яростной схватки, покрытом грязью, потом и подтеками крови, выделялись живые голубые глаза. Форстер плохо знал его — это был один из новобранцев, присоединившихся к отряду Ягера совсем недавно. Видимо парень был неплохим бойцом, или судьба благоволила ему, раз он оказался одним из немногих счастливчиков, кому повезло выжить после первой атаки.

— Им некуда спешить, парень, — ответил Форстер. — Отступать нам некуда, и они прекрасно об этом знают. Нас осталось не больше дюжины против почти четырех сотен: неважно, какова ширина моста — мы сможем продержаться не более пары минут, и то, — если очень повезет.

Юноша молча кивнул.

Невольная жалость кольнула сердце Шлагенера:

— Не вешай нос, парень, — с напускной веселостью бросил он. — Надеюсь, ты не против, если мы сразимся плечом к плечу и дадим жару этим чертовым ублюдкам? Давай-ка встретим их во всеоружии и заставим заплатить кровью за возможность пересечь наш мост! — Форстер попытался улыбнуться, подбадривая товарища, но улыбка получилась кривой и вымученной.

— Не против, если я тоже буду рядом с вами? — бросил, подходя к ним, старый вояка, сражавшийся вместе с Форстером в самом начале битвы. — Когда мы вернемся в Вюртбад, тот из нас, кто останется в живых покупает пиво для этого молодчика, идет? — он плюнул на ладонь и протянул ее Форстеру.

— Идет, — бросил Шлагенер, также плюя на свою руку и скрепляя договор рукопожатием. — Любой будет рад держать с тобой пари, когда ты так щедро соришь деньгами Элиас.

— С кем вы связались, парни! Этот старый дурак не имеет за душой ни гроша, — хохотнул, подходя к ним Клеменс, здоровенный детина, лет тридцати: темноволосый, кареглазый и чем-то отдаленно похожий на медведя. — Я ему и кошку-то свою кормить не доверю, не говоря уже о том, чтобы купить пиво этому молодцу. Лучше мне держаться поближе к парню, чтобы все были уверены, что Элиас раскошелится-таки в конце дня.

Форстер невольно улыбнулся: — Ты будешь присматривать за ним, а я — за вами обоими. Надеюсь, ты ничего не имеешь против?

— Ты так уверен? Хотя, думаю, это не помешает, ведь в последний раз, когда Элиас угощал кого-либо выпивкой, Зигмар был еще зеленым юнцом, — продолжал веселиться Клеменс.

— Зная, как мне обычно везет, думаю, старый мошенник даст прикончить себя прямо перед тем, как запустить руку в карман, — еще один из ветеранов, высокий сухощавый Ули присоединился к беседе.

— Удивительно, что он носит брюки с карманами! На кой черт они этому старому оборванцу? — воскликнул Клеменс, смеясь над собственной шуткой. Собравшиеся вокруг солдаты также покатились со смеху.

Минуты затишья летели быстро. Оставшиеся защитники моста прекрасно понимали, что это всего лишь короткий перерыв перед новым штормом. И буря пришла.

Резкий звук рожка вновь разрезал тишину …

Форстер заметил его первым — одинокий всадник под белым флагом парламентера. Он медленно доехал до середины моста и остановился в ожидании.

— Эй, стирландцы, — громко и уверенно прозвучал в наступившей тишине его голос, голос человека, привыкшего к повиновению. — Кто будет вести переговоры с вашей стороны?

В это мгновение Форстер узнал всадника — это был Акким Брандт, собственной персоной.

— Слушай приятель, думаю, ты лучше любого из нас справишься с этой миссией, — на этот раз Клеменс был совершенно серьезен. Собравшиеся вокруг солдаты нестройным хором голосов поддержали Клеменса. Провести переговоры — не такая уж и сложная задача для человека, всю свою жизнь посветившего войне, и, десятки раз бывавшего и не в таких переделках. Вот только Форстер не имел никакого желания строить из себя важную птицу, облегчая жизнь человеку, так яростно пытавшемуся их уничтожить на протяжении всего дня. Однако и сам Шлагенер в глубине души это прекрасно понимал, — на этот раз Клеменс был абсолютно прав.

— Черт с вами, — сквозь зубы процедил Шлагенер. — Уговорили.

— Я, — уже громко бросил Форстер, обращаясь к парламентеру. Клеменс и Ули удовлетворенно переглянулись.

Молодой человек, соблюдая достоинство, положенное его неожиданно обретенному статусу, не спеша, направился к ожидающему его Брандту.

Как только Форстер оказался на середине мост Акким Брандт спешился, сделал пару шагов навстречу, снял тяжелую латную рукавицу и протянул руку для приветствия. Шлагенер на секунду замешкался, размышляя, насколько уместно пожимать руку врагу, но, тут же одернул себя, вспомнив, что Брандт — это не Дитрих Ягер, — и, приветствовал командира аверландцев крепким рукопожатием.

— Вы отлично сражались сегодня, — окинув юношу цепким, оценивающим взглядом, начал беседу Брандт.

— Мы просто старались хорошо делать свое дело, — усмехнулся в ответ Шлагенер.

— Мне кажется, что достаточно достойных людей ушли от нас сегодня в царство Морра, — продолжил Брандт. — Думаю, настало время хоронить умерших.

— Вам потребуется на это около четверти часа, и еще столько же, чтобы окончательно покончить с нами. Ведь нас осталось не больше двух десятков, против ваших полутора сотен, — Шлагенер не видел смысла скрывать то, что и так было прекрасно известно им обоим.

— Что вы скажете, если я предложу вам сложить оружие? Я умею ценить храбрость и верность воинскому долгу даже у своих врагов. Даю слово, что не стану задерживать вас, и, дам возможность беспрепятственно вернуться к своим семьям.

— Как бы привлекательно не звучало это предложение, к сожалению, я вынужден его отклонить, — с сожалением покачал головой Форстер. — Мы все здесь солдаты, и прекрасно знали, на что шли, и что нас теперь ожидает. Когда нам придется взглянуть в лицо смерти — надеюсь, мы сделаем это с достоинством. Ведь, несмотря на весь ваш численный перевес, вам так пока и не удалось пересечь этот мост. И единственная причина, по которой вы застряли на той стороне — наша стойкость.

— Да, ты настоящий солдат, — отметил Брандт с искренним уважением. — И все вы по праву можете гордиться тем, что сделали сегодня. Должен признать — я восхищен вашей отвагой. При других обстоятельствах, для меня было бы честью сражаться бок о бок с такими солдатами, как вы. И, хотя мы и оказались в этой битвы по разные стороны, — это ведь не повод, чтобы вести себя подобно варварам. Если вы отказываетесь сдаться, может быть, примите следующее предложение: сегодня вы позволяете нам спокойно собрать и похоронить своих павших товарищей. В свою очередь, я дам вам еще одну ночь, в знак уважения к вашей стойкости. Ваш подвиг не будете забыт, солдат. Если вы согласны — даю слово, что мы не пойдем в атаку раньше следующего утра.

— Вы даете нам возможность умереть не сегодня, а завтра? Щедрое предложение, — усмехнулся Форстер.

— Это честная сделка. Как говориться — мертвецов надо уважать с детства, ведь, ребенок вырастет, а мертвец никуда не денется. Я ведь легко могу избавить вас от проблемы выбора, стоит мне только дать сигнал к атаке. Вместо этого, — еще одна ночь с боевыми товарищами, еще один рассвет. Вы ведь действительно этого заслуживаете.

— Заслуживаем что? Еще одну ночь тоскливого ожидания? Еще одну ночь в паутине липкого, грызущего страха?

— Еще одна ночь, чтобы насладиться окружающим миром… Ночной красотой и спокойствием… Чтобы проводить закат, почувствовать утреннюю росу на своем лице, услышать пенье птиц в предрассветный час… Встретить восход солнца…

— И получить благословение Морра?

— И это тоже. Не кажется ли тебе солдат, что весьма глупо отказываться от такого предложения?

Форстер обернулся назад, туда, где стояла жалкая кучка выживших соратников. Разве в его праве лишать их еще одной ночи жизни? Он посмотрел на огромного Клеменса, внимательно следящего за ними, тощего Ули, присевшего чуть в стороне и затачивающего свой меч, взглянул на Элиаса, что-то тихо втолковывающего самому молодому из оставшихся, Захарии.

— Так значит, до рассвета?

— Даю слово!

— Что же, спасибо милорд.

— Значит, вы не передумаете, и капитуляции не будет? Жаль, вы все отличные солдаты, а ты, похоже, еще и достойный человек — неужели вы готовы погибнуть вот так, ни за что?

Форстер улыбнулся: — Ну, говоря между нами, Брандт, я чертовски не хочу умирать, только эта смерть не будет ни за что. Уж это-то я вам обещаю, — отголосок черного юмора, так свойственного Элиасу, прозвучал в ответе Шлагенера. — Победа, или смерть! — горячо воскликнул он, кивнув в сторону Стирландского знамени, лениво реющего под дуновением легкого полуденного ветерка.

Аверландец понимающе кивнул: — Как тебя зовут, парень?

— Форстер Шлагенер.

— Что же, Форстер, прощай. Я помолюсь за тебя сегодня вечером. Пусть Морр знает, что ты достойный человек, а твои товарищи заслужили умереть с почетом на поле боя. Да хранит вас Зигмар!

Хлопанье черных крыльев привлекло взгляд Форстера. Три вороны уселись на каменный парапет моста чуть позади Аккима Брандта. В этом не было ничего необычного, особенно, учитывая, сколько непогребенных тел все еще лежало на поле боя. Скорее, необычным было то, что эта троица была единственными падальщиками за целый день.

— Спасибо, милорд. Пусть Зигмар будет благосклонен и к вашим людям тоже. Кстати, птицы уже собираются. Вам лучше поспешить и собрать павших, пока эти твари не решили полакомиться человечиной.

Брандт кивнул, и, обменявшись на прощание со Шлагенером крепким рукопожатием, вскочил в седло. Развернув коня, аверландец, не спеша, направился к противоположному берегу, где ждала исхода переговоров его армия. Юноша задумчиво посмотрел вслед удаляющемуся военачальнику, и, отгоняя от себя невеселые размышления, направился к своим товарищам, ожидавшим новостей с плохо скрываемым нетерпением.

— Ну, что ему надо? — с полпути окликнул его Клеменс.

— Он хочет собрать и похоронить своих мертвых, взамен — предлагает нам передышку до завтрашнего утра.

— Таал всемогущий! — радостно воскликнул Элиас.

— Не стоит так радоваться, Элиас, это всего лишь еще одна ночь.

— Кто знает…, кто знает…, Форстер, может быть она станет нашим спасением.

Принимая предложение Брандта, Шлагенер старался не тешить себя призрачными надеждами, тем не менее, в глубине души он надеялся, что Элиас может оказаться прав — эта отсрочка может, действительно, может спасти их. Молодой человек знал, что подкрепления из Брандштадта и Фюртцхаузена уже в пути.

— Захариа, у меня есть для тебя поручение, — обратился Форстер к юноше, успевшему уже придти в себя после всех ужасов сегодняшнего дня. — Ты ведь самый быстрый из нас. Поэтому, беги как можно быстрее, найди ставку Ягера у Воллештадта и приведи подкрепление до восхода солнца. Наши жизни в твоих руках, парень!

Юноша, согласно кивнул, даже не догадываясь, что Шлагенер отсылает его только затем, чтобы сохранить ему жизнь.

— Я приведу их, сэр.

— Не надо называть меня сэром, парень. Я — такой же солдат, как и ты. Ну, все, прощаться не будем. Надеюсь, еще свидимся. Поспеши. Да хранит тебя Зигмар.

Захариа кивнул, пожал руки товарищам, и, на ходу поправляя амуницию, быстро зашагал в сторону леса, вскоре исчезнув за деревьями.

— Ты поступил, правильно, Форстер, — промолвил Элиас, кладя руку на плечо Шлагенеру. Клеменс, стоящий чуть поодаль, согласно кивнул.

— Надеюсь, это нам поможет.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, Форстер.

— Знаю, — пожал плечами Шлагенер. — Он еще совсем мальчишка. Забери меня Морр, я не мог позволить ему умереть!

— Не мог, — согласился Клеменс. Однако, кажется, ты готов позволить умереть всем остальным. А, Форстер? — Здоровяк усмехнулся, давая понять, что это всего лишь неудачная шутка.

— Боюсь, что мы уже давно покойники, мой друг, — хмуро отшутился Шлагенер в ответ.

Стемнело. Ночь опустилась на землю, ласковая прохлада окутала усталых людей своим легким покрывалом, в кустах заскрипели сверчки, а в иссиня-черном небе зажглись яркие звезды. Огромные костры запылали на обоих берегах реки, бросая во все стороны причудливые сказочные тени, разгоняя сгустившуюся тьму. Запах горящей плоти наполнил воздух, разгоняя очарование летней ночи.

Шлагенер стоял на коленях у погребального костра. Пламя почти касалось его, обжигая лицо и руки, от едкого дыма слезились глаза, першило в горле. Однако, это даже к лучшему — не нужно будет никому объяснять, почему по щекам у закаленного ветерана текут слезы.

Зигмар свидетель как же трудно хоронить своих товарищей, тех, с кем вместе проливал кровь, прошел десятки сражений, прошагал вдоль и поперек пол-Империи. Оказывается — это гораздо труднее, чем погибнуть самому.

Одно за другим огонь поглощал тела павших воинов.

И это — еще одна сторона войны: живым предстоит оплакивать мертвых.

Из-за гула бушующего пламени и треска прогорающих веток, Форстер не услышал, как в ночную симфонию звуков вклинился еще один. Его внимание привлек Клеменс, дернув Шлагенера за руку, заставляя обернуться, и, отвлекая юношу от печального созерцания погребального костра.

Пятеро всадников спешили к лагерю со стороны леса.

Судя по их виду, они долго скакали во весь опор. Лошади были загнаны до полусмерти, тяжело дышали и исходили пеной, да и всадники выглядели немногим лучше.

— Что, Морр меня забери, происходит? — удивленно пробормотал Форстер.

— Ну, если бы я был верующим, я бы сказал — случилось чудо, — весело ухмыльнулся Клеменс.

Это оказался передовой разъезд армии Стирланда. Армия графа Мартина находилась всего в пятичасовом переходе от Ленгенфельдского моста.

— Целых пять часов нового дня, мой друг, — возразил Форстер. — Достаточно времени, чтобы мы все отправились на свидание с Мором.

— Не все так плохо, приятель, — расплылся в улыбке Клеменс. — Я успел перекинуться с ними парой слов: ребята наткнулись на людей Ягера, на дороге недалеко от Воллештадта. Скажем, так… Они убедили его вспомнить о воинском долге. Сейчас Ягер разбил лагерь прямо вот за этим леском позади нас. Да, лес кажется пустым: нет ни костров, ни шума, ничего, что выдавало бы присутствие армии. Но, можешь мне поверить, — они там — ждут в засаде. И когда завтра утром Брандт пойдет в атаку, рассчитывая смести наши слабые силы, думаю, он будет чертовски удивлен, увидев, как наша кавалерия обрушивается на его голову. А пока они будут приходить в себя, армия графа уже прибудет на поле боя. Две тысячи человек, Форстер. Хотел бы я увидеть лицо Брандта, когда он узнает об этом. Мы выполнили задачу, друг мой, мы — удержали мост!

Шлагенер хотел было улыбнуться, но не смог — он слишком хорошо понимал, какую цену пришлось заплатить, чтобы это чудо стало реальностью. Тела погибших товарищей, уже превратившиеся в пепел, и те, что все еще лежали у его ног, не давали ему возможности

Он чувствовал себя полностью опустошенным.

И это — еще одна сторона войны. Сколько же их всего еще предстоит увидеть…?

Часть 2. Черный корабль: вниз по Рейку.

Среди жителей Империи черный корабль пользовался дурной славой. Суеверные люди оставались верны себе во все времена — ходили слухи, что увидевшего это судно ждут всевозможные напасти, которые разорят и уничтожат его дом, а то, и того хуже — приведут к смерти хозяина. Легко представить какой лихорадочный трепет вызывал по обоим берегам реки этот барк величественно скользящий по водной глади Рейка.

Говорили, что черный корабль — зловещий предвестник несчастий, готовых обрушиться на измученную Империю. А, замечая странную гибель птиц, сопровождающую его появление, слали вслед проклятия и ругательства так же неистово, как возносили молитвы Зигмару или Ульрику.

И вряд ли кто-то стал бы отрицать, что смерть, невидимой тенью следует за черным кораблем.

В Мариенбурге трое разодетых как павлины купцов метались на причале, рвя на себе волосы и оплакивая утрату, когда их жены с готовность поднялись на корабль, загипнотизированные взглядом Маннфреда, стоящего на носу, словно стройная изящная статуя одного из героев древних времен. Ветер задумчиво играл его длинными роскошными волосами, когда он кивком поманил их к себе. Глупцы мужья, конечно же, не хотели их отпускать. Что же, дураки нашли свою смерть.

Маннфред не воспользовался ими сразу. Он приказал отвести их в трюм и посадить в клетки — женщин приводили к нему по одной, когда жажда крови, достигала высшей точки. Это было такое утонченное удовольствие — слышать их отчаянные рыдания в трюме, крики о помощи, когда их вели к нему в каюту, ужас в глазах, оцепенение и отчаянные попытки вырваться, в то время, как Маннфред насыщался их молодой, свежей кровью.

От них несло таким животным страхом. Это было прекрасно и опьяняюще.

В Альтдорфе, сошедший вечером на берег Маннфред, устроил новую охоту под самым носом у жрецов Зигмара.

На городской стене между стягами Альтдорфа, лениво развевающимися под слабыми дуновениями ласкового летнего ветерка все еще виднелся транспарант «Тень Смерти», высмеивающий Влада и Изабеллу фон Карштайнов. Маннфред хорошо помнил, как во время осады жители вывесили этот оскорбительный пасквиль, и, какую ярость это вызвало у его повелителя. Влад не воспринял сопротивление всерьез — это стоило ему жизни. Казалось, что и горожане — не сделали выводов из прошлых ошибок. Многое изменилось с тех пор, как Маннфред в последний раз проходил по мощеным мостовым Альтдорфа, но мало что — в лучшую сторону. Город так до сих пор полностью и не оправился от ужасов зимы 2051 года, когда армия Влада фон Карштайна осадила столицу Империи. Плохо скрываемое отчаяние чувствовалось в этом, прежде беззаботном городе, какая-то своя, особая безнадежность витала в воздухе, а точнее, валялась под ногами — в образе мусора и отбросов, в изобилии валявшихся по обочинам, многочисленных нищих, заполнивших городские улицы, наспех подделанных и подкрашенных домов, еще сохранивших на себе следы разрушений. Даже шпили многочисленных соборов Альтдорфа казались менее величественными, чем они были до Влада.

Какой-то крепко сбитый дурень решил потребовать с одиноко шагающего Маннфреда «пошлину» за проход через один из многочисленных мостов, соединяющих доки с торговыми районами. Усмехнувшись, вампир молча пошарил в кармане и молча швырнул громиле под ноги пару мелких серебряных монет. Утратив бдительность, глупец сделал шаг вперед и наклонился, чтобы получше рассмотреть, чем это ему удалось поживиться сегодня. Через мгновение, он уже летел вниз головой в Рейк, с застывшим на лице выражением крайнего недоумения, зажимая в руке выпадающие из живота внутренности. Маннфред пересек мост и оказался в одном из торговых кварталом Альтдорфа, обостренным чутьем вампира отмечая перемены в запахах ночного города. Со стороны доков несло гнилой рыбой, тухлым мясом, фекалиями и прочей дрянью, характерной для портового района. В то же время, на этой стороне реки чувствовался более утонченный запах, точнее — смесь запахов: вонь от пота и пьяного перегара матросов, после очередной знатной попойки нетвердой походкой возвращающихся к своим судам, заглушалась приятным ароматом свежевыделанной кожи, идущем от многочисленных кожевен и сыромятен. Внешний облик этих двух районов также, резко контрастировал между собой. Архитектура зданий торгового квартала, была, по меньшей мере, эклектичной. Повсюду наблюдалась излишняя вычурность и смешение стилей: Тилийские колонны соседствовали с Кислевскими куполами, а Бретоннские башенки — с лепниной и орнаментами в Эсталийском стиле. Многие здания были непропорционально высокими, поднимаясь вверх на три-четыре этажа, нависавшие над улицами и отбрасывающими густую тень на улицы и улочки города. Такая планировка значительно облегчала Манфреду передвижение по столице. Накинув на голову капюшон плаща, вампир полностью слился с наступающей темнотой, став таким же призраком, как и черный корабль.

И, как и в случае со зловещим кораблем, заметившего неясный призрачный силуэт вампира, в сгущавшемся мраке опускающейся на город ночи, ждала неминуемая смерть.

Маннфред остановился в начале узкого проулка, прислонившись к каменной стене здания и полностью растворившись в его тени. Слегка наклонив голову, он внимательно прислушался, ловя ночные звуки, шорохи и сладкий аромат человеческой плоти, доносимые ветром. Поблизости раздались голоса, они приближались к тому месту, где, словно паук в центре паутины, ждущий неосторожную муху, выжидал в засаде Маннфред. Пятеро детей, самому младшему из которых вряд ли было больше пяти, а, старшей девушке — едва исполнилось пятнадцать. Они шли по улице, внимательно всматриваясь в кучи мусора, тут и там сваленные по обеим сторонам дороги, покрытые грязью, худые и изможденные, одетые в какие-то нелепые лохмотья. Маннфред надеялся, что дети пройдут мимо, и он останется незамеченным, как вдруг, старшая девочка внезапно остановилась и, обернувшись, посмотрела ему прямо в глаза. По взгляду ребенка, брошенному на вампира, казалось, что это юное создание прекрасно понимает, что за монстр стоит сейчас перед ней.

— Пожалуйста, господин, подайте нам пару монет! Мы так хотим есть!

Маннфред не сомневался, что она говорит абсолютную правду. Девочка подошла к нему вплотную, просящее протягивая худую ручонку, покрытую толстым слоем грязи.

Вампир не шелохнулся. Он стоял, прикрыв глаза, и вдыхал ее запах — запах нежной, молодой плоти и такой аппетитной и свежей крови, бурлящей по венам.

— Да, — выдохнул он, наконец. — Да, конечно же, да.

Ее лицо осветилось легким подобием улыбки.

— Меган, сестренка, ты остаешься за старшую и приглядываешь за остальными, — обратилась она к сероглазой курносой девочке, одетой в рваную кофту и жалкое подобие юбки. — Я догоню вас через несколько минут. Встретимся у служебного входа театра Зеймюллера. Обещаю — сегодня, мы все будем сыты! — сделав несколько шагов, она нежно поцеловала сестренку в лоб.

Проследив взглядом за возглавляемыми Меган детьми, пока они не скрылись из виду за углом соседнего дома, девушка развернулась и, почти бегом пересекла улицу, вновь оказавшись вплотную к Маннфреду.

Вампир молча шагнул к ней и мягко заключил девочку в свои объятия. Она не сопротивлялась.

Девушка отдалась ему сразу и целиком, ее руки легли на плечи мужчины, нежно обнимая его, лаская спину, опускаясь ниже к поясу и бедрам. Она прижалась к Маннфреду всем телом и жадно зашептала ему в ухо: — Пожалуйста, возьмите меня, добрый господин — еще пару пенсов и вы можете делать со мной все, что захотите, только, пожалуйста, не здесь.

Лицо Маннфреда расплылось в саркастической улыбке: — О, вряд ли возникнет необходимость платить тебе, моя дорогая.

Он мягко провел ладонью по ее щеке, взял за подбородок и слегка наклонил девушке голову, — так, чтобы стала видна шея, с пульсирующей на ней манящей и притягивающей жилкой.

— Пожалуйста, — выдохнула она, заглядывая ему в глаза. — Ты же обещал!

— Я так не думаю, моя сладкая, — усмехнулся Маннфред.

Вампир наклонился к девушке, с вожделением вдыхая запах ее молодого тела, прикоснулся в легком поцелуе к нежной шее, скользнул губами вниз, найдя место, где по артерии струилась теплая, молодая, такая желанная кровь. Он несколько раз ласково поцеловал глупышку, согревая ее кожу своим дыханием. Девушка легко вздохнула, слегка задрожав в объятиях Маннфреда. Вампир прекрасно понимал, что она просто подыгрывает ему, изображая страсть, однако, сейчас Маннфреду было абсолютно наплевать на подобные нюансы. Он слегка впился в ее шею зубами — не слишком сильно, чтобы прокусить ей кожу, однако — достаточно для того, чтобы девушка тихо вскрикнула. Рука вампира скользнула по спине своей жертвы, обхватывая талию и с силой привлекая хрупкое девичье тело к телу мужчины, его язык ласкал ее шею, поднимаясь все выше и выше, зубами он нежно прикусил ушко девушки.

— Иди за мной, — тихо выдохнул Маннфред, слегка отстраняясь от своей живой игрушки.

Вампир знал, что теперь малышка последует за ним, и, не только потому, что ей нужна пара лишних монет.

Узкими извилистыми переулками Маннфред повел свою жертву к Храмовой улице, вдоль которой тянулись самые богатые кварталы Альтдорфа, разыгрывая роль этакого провинциально торговца, которому посчастливилось попасть, наконец, в столицу, и, пораженного увиденной роскошью. Он задержался на пару минут возле открытой сцены Театра памяти Варгра Бреугеля, иронично оценивая выразительную игру актрисы, представлявшую главную героиню в знаменитой пьесе Детлефа Зирка «Женевьева и Вукотич, или Катайский заговор в Жуфбаре». За театром расположились самые престижные кварталы столицы — административные здания и соборы, крупнейшие магазины и самые дорогие гостиницы сменяли друг друга, соперничая роскошью и богатством отделки с соседями. Крыши и купола с разнообразными башнями, башенками и шпилями взмывали в небо, поднимаясь на семь-восемь этажей над мостовыми и тротуарами. Обширные сады и парки, видневшиеся за коваными оградами, дополняли спокойствие и элегантность особняков и дворцов знати.

— Уже недалеко, — обратился Маннфред к идущей рядом девушке, мягко обнимая ее за талию. Та доверчиво прижалась к вампиру, — какая жестокая пародия на возвышенные человеческие чувства.

Они прошли через ворота в обширный городской парк, когда ночь окончательно вступила в свои права, и углубились в его сердце — в сплетение ветвей пышных кустарников и вековых деревьев. Маннфред остановился в тени огромной плакучей ивы, листья которой серебрились в потоке лунного света, создавая удивительный и таинственный узор, напоминающий великолепные орнаменты ледяных дворцов царицы Катерины. Вампир притянул девушку к себе, чувствуя, как бешено колотится ее сердце у него на груди. Это было … так соблазнительно…

— Не бойся, малышка, я не причиню тебе боль, — прошептал он.

Девушка нежно провела ладонью по щеке Маннфреда.

— Два, пенса, господин, — тихо прошептала она, теснее прижимаясь к Маннфреду и заглядывая ему в глаза, ее дыхание сбилось, став частым и прерывистым.

— Да, конечно, — снисходительно улыбнулся вампир, доставая из кармана две монетки и зажимая их в ладони девушки. — Вот, моя дорогая, теперь ты довольна?

Девушка подняла кулачок к лицу, медленно разжала его и удивленно вгляделась в монеты — она ожидала получить медные пенсы, а в лунном свете блестели два серебряных шиллинга. Малышка судорожно сжала руку и быстро спрятала деньги где-то в многочисленных складках своей юбки, словно опасаясь, что мужчина вдруг передумает и потребует их обратно.

— Ну, иди же ко мне, — снова настойчиво позвал Маннфред.

Девушка расстегнула кофту, медленно сползшую с ее плеч — обнаженное человеческое тело так соблазнительно белело в неровном свете луны, приникающем сквозь листву, — обняла Маннфреда и крепко прильнула к нему всем телом.

В этот раз вампир укусил по-настоящему — глубоко впившись в нежную, чуть солоноватую от пота кожу, погружая клыки все глубже в податливую, живую плоть, жадно впитывая теплую пульсирующую кровь. Это было божественно…

Малышка дернулась от боли, но вампир лишь крепче сжал ее в своих объятиях, не давая слабеющей и теряющей сознание девушке упасть на землю. Маннфред жадно насыщался, опустошая свою жертву — ее кровь обновляла его, давала жизнь…

Тихий вздох вырвался из разорванного горла несчастной — так выходит воздух из разорванных мехов кузнеца. Через мгновение, он перешел в глухое клокотание, затихшее вместе с последним вздохом несчастной.

Вампир аккуратно положил мертвое тело девочки под деревом, и, порывшись в складках ее одежды, достал два серебряных шиллинга — те самые монеты. Затем, он привел в порядок одежду малышки и закрыл ей глаза. Со стороны казалось, что какая-то хорошенькая юная девушка устала и прилегла отдохнуть под деревом. Усмехнувшись, Маннфред положил шиллинги ей на глаза — хорошенькая юная девушка умерла в тени печальной ивы, — картина, способная позабавить взор тысячелетней нежити.

В последний раз взглянув на бездыханное тело, вампир отправился в обратный путь, зная, что еще четыре ничего не подозревающие души ждут его у черного входа театра Зеймюллера.

Что же, теперь у него будет много еды, а черный корабль продолжит свой зловещий путь по Рейку к заветной и долгожданной цели.

Глава 3. Красавица и чудовище

Нульн — Имперский город на берегу Рейка.

Джон Скеллан по-прежнему оставался в игре.

Целый город раскинулся перед ним, предоставляя вампиру обширные охотничьи угодья, о которых тварь, подобная ему, может только мечтать.

Наконец-то он может сбросить с себя маску жалкого калеки, которую был вынужден носить в последние дни владычества Конрада, силы постепенно возвращались к нему — хотя бы частично. Эта хитрость прекрасно помогла ему, как на поле боя на Мрачных Болотах, когда вампиры Конрада фон Карштайна потерпели сокрушительное поражение, а, сам правитель Сильвании лишился головы, так и позднее — во время панического отступления уцелевшей нежити. Однако сейчас Скеллан чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы восстать из пепла и вновь послужить своему господину.

Маннфред идет! Он возвращается!

Лицо вампира все еще хранило на себе следы избиения, которому подверг Скеллана Йерек. Рваные раны на щеке и вокруг левого глаза зловеще багровели на бледном лице, пустую правую глазницу прикрывала черная повязка, носимая на пиратский манер и придававшая и без того мрачному лицу вампира совсем уж зловещее выражение. Конечно, со временем, раны полностью затянутся и, даже зрение полностью вернется к нему — таковы регенерационные способности вампиров — однако, и Скеллан это прекрасно понимал, что как раз времени у него катастрофически мало. В этом была забавная двойственность существования всех бессмертных: иметь в своем распоряжении бесконечное долгую жизнь, и, в то же время, быть ограниченным внешними обстоятельствами — какая жестокая усмешка судьбы.

Скеллан чувствовал этот приближающийся шторм, эту атмосферу липкого и ползучего страха, повисшего в воздухе и предвещавшего появление Маннфреда. Он ощущал приближение владыки с момента битвы на Мрачных Болотах. Сначала — это было легкое беспокойство, которое Скеллан списывал на неудобства регенерации, которую переживал его организм, однако — он ошибался. Это было что-то иное: предвидение, внутреннее озарение, животное предчувствие приближающейся скрытой угрозы, засевшее где-то в глубинах подсознания вампира. Что именно — Скеллан и сам не мог объяснить.

А пока, он выслеживал добычу на улицах Нульна, укрытых густым серым туманом, утоляя красную жажду на уличных бродягах и проститутках, в изобилии наводняющих Старый Город. Этот мрачный район отделялся от остального города высокой стеной с несколькими узкими воротами, скрывающей грязь и нищету Старого Города от взоров остальных жителей процветающей жемчужины Империи. Скеллан сполна оценил возможности, которые давала ему такая планировка Нульна: лишь больные, бездомные или изгнанные из своих домов селились в трущобах Старого города; здесь боялась ходить даже городская стража, что делало его идеальным местом охоты и безопасным убежищем, где вампир мог спокойно зализывать свои раны.

Еды было вдоволь, но ее однообразие угнетало бессмертного. Кроме того — многие из скота были больны или истощены. Скеллан жаждал насладиться молодой горячей кровью: цветущей юной девушкой, только вступающей в период расцвета своей сексуальности, или юношей-подростком, переполненным гормонами и избытком нерастраченной силы, вместо того, чтобы довольствоваться варикозными венами потасканных шлюх и раздутыми от неуемного потребления алкоголя шеями убогих бродяг.

Ослепительная точно свежевыпавший снег белизна стен Храма Шаллии казалась издевательской насмешкой над грязью, безнадежностью и угрюмым отчаянием, наполнявшими узкие улицы Старого Города. Храм высился, словно дар небес каждому страждущему — он стоял прекрасный и величественный — остров спокойствия и безмятежности в океане упадка и разрухи. Его воздушный купол, подобно горящей во мраке свече, невольно притягивал к себе взгляд — маяк надежды в безбрежном море страдания.

Скеллан затаился в нише здания в переулке напротив храма, наблюдая за тем, как сменяется караул у его ворот. Несмотря на все его надежды, жрицы Шаллии были отнюдь не беззащитны. Однако, какое унижение, мрачно размышлял вампир, страстно желая утолить голод молодой здоровой плотью: вместо того, чтобы бросится в драку, устроив в храме кровавую бойню, рвать плоть, наслаждаясь отчаянными криками жертв, — он вынужден скрываться, выжидая самым жалким образом, когда удача улыбнется ему. Картины резни, которую они когда-то устроили в городе вместе с Маннфредом, проходили у него перед глазами. Да, славные были дни…

Территория, прилегающая к храму, была плотно застроена домами местных обитателей. Хотя, их было трудно назвать домами в общепринятом понимании этого слова — это был бескрайний лабиринт убогих лачуг, жалкая пародия на человеческое жилье. Скеллан видел нищету и раньше, но нигде она производила на него такого отталкивающего и угнетающего впечатления, как в этих, наспех построенных трущобах, где отсутствовала какая-либо надежда и, царил голод. Жизнь здесь не стоила и ломаного гроша. Не было ничего удивительного в том, чтобы утром найти лежащий в сточной канаве окоченевший труп какого-нибудь бедняги, зарезанного при ограблении или самостоятельно сведшего счеты с жизнью, отчаявшись сражаться с судьбой в этом аду.

Это было идеальное место для охоты. Скеллан провел уже целый месяц в Нульне, так ни разу и не рискнув покинуть пределы Старого Города.

Какое-то время, пока вампир боялся, что его раскроют, он старался держаться темных переулков, осторожно передвигаясь по запутанному лабиринту Старого Города, подобно крысе, снующей в сточной канаве в поисках объедков. Все изменилось, когда Скеллан обнаружил городские катакомбы. Они тянулись под всем районом: узкие, извилистые ходы, где-то прорезанные в коренной породе, где-то — сложенные из плохо обработанных треснувших и начинающих разрушаться каменных блоков, образовывая запутанную сеть, уходящую вниз, далеко вглубь от поверхности земли. Выходы из них встречались в совершенно неожиданных местах: прятались в зарослях кустарника у стен какой-нибудь хибары, или скрывались в старых развалинах у крепостной стены.

Вначале, Скеллан даже не подозревал, что именно он обнаружил, но, в конечном счете, любопытство взяло верх — вампир все глубже и глубже проникал в систему подземелий.

Некоторые из подземных ходов лежали на сто-двести футов ниже уровня поверхности земли — обширный лабиринт подземных тоннелей и коридоров, связанных между собой бесчисленными переходами и галереями. Самый длинный из исследованных им ходов, извиваясь и петляя подобно невероятной, чудовищной змее, тянулся под всем Старым Городом, заканчиваясь узкой металлической лестницей, выходившей на поверхность в природной пещере у самого берега реки. Это была своего рода тайная набережная Рейка, скрытая от глаз городской стражи, и, без сомнения, весьма популярная у местных речных пиратов и контрабандистов. Скеллан и сам использовал ее пару раз для своей ночной охоты.

Катакомбы Нульна стали для вампира вторым домом.

Местные называли катакомбы — Подземьем, или Убежищем, и они действительно стали таким местом для Джона Скеллана, когда вампир, только обнаружив их, с трудом пробирался по запутанной сети подземных переходов, представляя собой весьма печальное зрелище. Раны, полученные Скелланом на Мрачных Болотах, были ужасны: лицо вампира напоминало кошмарное месиво, нос был сломан и провалился, кожа на лбу и щеках висела лохмотьями, обнажив кости, выбитый правый глаз дополнял страшную картину — все-таки Йерек Крюгер хорошо над ним поработал. Скеллан являл собой жалкую пародию на могущественного бессмертного: поломанный, изуродованный, пытающийся затеряться среди отбросов общества. Здесь внизу — он стал тенью, укрылся в одиночестве подземелья, словно какой-нибудь прокаженный, зализывающий свои гноящиеся раны, только — в отличие от скота — Скеллан мог восстанавливаться, обретая былую силу.

Скеллан нашел приют в заброшенном подземелье глубоко под храмом Шаллии: теряя рассудок от безудержной боли, он бродил по старым склепам, в которые, по всей видимости, никто не спускался уже несколько веков, стараясь не тревожить прах мертвых, на протяжении бесчисленных столетий предаваемых земле в этих давно забытых криптах. Иногда, случались минуты облегчения, но, большей частью времени — боль была нестерпима. Скеллан стонал и корчился от боли, сон приходил лишь урывками, он погружался в забытье и тут же выныривал. Вампира мучили кошмары: они преследовали его, эти старые воспоминания — то, что как он надеялся, навсегда умерло вместе с Джоном Скелланом. Перед его взором вставал призрак Лизбет, снова и снова возвращаясь к нему в приступах горячечного бреда: ее взгляд, улыбка, чуть припухлые, такие сладкие губы, нежная кожа, ласковые прикосновения рук. В первый раз Скеллан с яростью выбросил из головы ее улыбку, пытаясь разорвать в клочья ту эфемерную связь, которая тоненькой ниточкой протянулась к его, такому презираемому ныне вампиром, прошлому. Однако, по мере выздоровления, Скеллан стал находить какое-то болезненное удовольствие в этих видениях, излучавших какое-то особое спокойствие и умиротворение. Они были несравненно лучше, чем все остальные воспоминания, которые терзали бессмертного.

Казалось, этот кошмар никогда не кончится, тем не менее, вампир, наконец, оправился настолько, что смог выбраться на поверхность. К этому времени красная жажда настолько завладела Скелланом, что буквально сводила его с ума, заглушая все остальные мысли, чувства и желания: шесть женщин в течение нескольких часов нашли свою смерть под ударами его клыков, а их обескровленные тела остались валяться в придорожных канавах.

В катакомбах Старого Города кипела невидимая жизнь, скрытая от глаз добропорядочных обывателей — казалось, что все темное и злобное, забилось под землю, скрываясь от солнечного света: наемные убийцы, контрабандисты, воры и прочие преступники — все они использовали эти подземные пути для своих грязных целей.

Эти тайные дороги позволяли добраться даже до богатых районов Нульна: Нового Города с его административными зданиями, садами и парками, улицы Правосудия и Дворца Юстиции с кучей клерков и мелких чиновников, поглощенных работой, района Рыбного рынка с его постоянным столпотворением и оживленной торговлей. Но самой желанной целью был, конечно, Район Развлечений: Нимфенштрассе с многочисленными тавернами, гостиницами, борделями и прочими увеселительными заведениями и Дрогштрассе с чередой трактиров и кабаков, в которых бесконечной рекой льется пиво, вино, водка и другое, не менее горячее пойло.

Бросив последний долгий взгляд на храм, вампир повернулся к нему спиной: настало время, углубиться в этот город, найти место, где его голод мог быть утолен новой, более изысканной пищей — той, что сама пыталась утолить свою жажду в Районе Развлечений.

Двигаясь преимущественно под землей, Скеллан незамеченным достиг Нимфенштрассе — района разврата, порока и разнообразных излишеств. Сладкий аромат парфюма обволакивал его, заглушая запах пота, немытого тела и канализации. Копни чуть глубже и наткнешься на трупы и могильных червей — ухмыльнулся про себя вампир — что поделать: скот остается скотом, в какие бы одежды он не наряжался.

Две жрицы любви расположились под аркой у пересечения Нимфенштрассе с одной из многочисленных улочек, внимательно вглядываясь в сгущающуюся полутьму в ожидании потенциальных клиентов. Их обильно напудренные лица с ярко нарумяненными щеками, резко контрастировали с черными бровями и вульгарно накрашенными губами. Корсеты с глубоким декольте были туго затянуты, выставляя напоказ немаленькие груди, однако, пытаясь подчеркнуть свои прелести, девицы перестарались — шнуровки была так затянуты, что сквозь разрезы в корсетах выступали складки тела. Завидев Скеллана, шлюхи стали активно привлекать его внимание, делая руками призывные жесты, но, по мере приближения к ним вампира, сомнения все больше охватывали их — от Скеллана веяло скрытой угрозой. Призывы становились все менее уверенными, пока девки не застыли в изумленном испуге. Они сжались, пытаясь скрыться в тени арки, моля Зигмара о том, чтобы их предполагаемый клиент прошел мимо.

Скеллан наслаждался их страхом.

Конечно, эти шлюхи даже не подозревали кто перед ними на самом деле — древний первобытных страх заставлял их прятаться от него. Это было весьма возбуждающе — Скеллан давненько не испытывал таких сильных эмоций. Власть — вот что самое стоящее в жизни. Только сейчас он до конца осознал это.

Масляные лампы слабо мерцали неровным светом, пытаясь разогнать царящий на улицах мрак, однако, их голубоватое пламя угасало, не в силах справиться с непосильной задачей. Экипажи стучали колесами по булыжной мостовой Дрогштрассе, возницы подбадривали лошадей резкими ударами кнута. До Скеллана доносились отрывки разговоров, группа молодежи, стоявшая у входа в небольшой аккуратный парк, смеялась какой-то шутке. Куча театралов хлынула из боковых дверей театра Шафта. Вампир остановился в пятидесяти шагах от театра, прислонившись спиной к двери какого-то борделя, обитой темно-красным бархатом. Через несколько мгновений он ощутил мягкое прикосновение нежной женской руки на своем плече. Раздраженный подобной бесцеремонностью, Скеллан предупреждающе рявкнул: этого оказалось достаточно — рука мгновенно исчезла вместе с ее обладательницей.

Две примечательные фигуры вышли из дверей театра.

Мужчина был законченный франт, заботящийся только о том, чтобы окружать себя красивыми вещами. Он явно любил красиво одеться и пощеголять в модных, красивых нарядах, произвести своей одеждой, манерами и поведением впечатление на окружающих.

Все его движения и жесты были женоподобными. Припудренное лицо делало его похожим на фарфоровую статуэтку, которую легко может разбить неосторожный ребенок.

Его спутницей была женщина. Но что это была за женщина — ее вид притягивал к себе взгляд и поневоле завораживал.

Жизнь била в ней ключом.

Она излучала чувственность, заполняя все пространство: ароматом своих духов, точеной фигурой, изящным поворотом головы.

Она была божественной, подумал Скеллан, если только это слово уместно употреблять вампиру, невольно усмехнулся он про себя.

Даже с того расстояния, на котором находился Скеллан, чувствовал исходящую от нее внутреннюю силу и, восхищение, которое она вызывала у прохожих, попадающихся у нее на пути.

Почти наверняка, это была куртизанка — оплачиваемая мужчинами спутница для выходов в свет.

Скеллан внимательно наблюдал за незнакомкой, невольно вспоминая харизму, которой обладали ближайшие потомки Влада фон Карштайна.

Она, несомненно, обладала ей, только — несколько иной.

Облик Влада обладал какой-то особой неотразимой привлекательностью, сочетая в себе звериную мощь и утонченное изящество. Временами, в его глазах отражались отголоски безумных страстей, бурливших где-то в глубине вампира. Однако, несмотря на привлекательность, во всем его облике: иссиня-черных волосах, холодных, пронзительных глазах, самоуверенной манере держаться — чувствовалась тьма. Тьма, бросавшая вызов общепринятым ценностям, идеалам, моральным нормам.

Облик женщины тоже казался темным; ее черные, словно вороново крыло волосы, завивались изящными локонами вокруг лица и спадали на плечи, их темный каскад заканчивался чуть выше талии. Отблески лунного света отражались от роскошных жемчужин, блестевших в завитках ее роскошных волос, каждая из которых, без сомнения, обошлась в приличную сумму ее спутнику. Но ощущение тьмы, возникавшее при взгляде на незнакомку, было, скорее физическим, а не духовным. Несмотря на всю присущую отпрыскам Влада мощь темной энергии, позволявшей им легко манипулировать людьми, эта женщина обладала не меньшей силой, заставлявшей взрослых мужчин слоняться вокруг нее, раскрыв рот, подобно пускающим слюни идиотам. Несомненно, девушка хорошо осознавала свою силу. В этом смысле куртизанка и вампир не так уж и отличались друг от друга.

Скеллан изучал эту поразительную красавицу, ловя каждое ее движение; это было настоящее наслаждение. Если мужчины гордились рациональностью и выверенной точностью своих движений, то все жесты куртизанки были изящны и полны достоинства — что было весьма необычно для женщины ее положения. Она, словно любила весь окружающий мир и щедро одаривала его своим благосклонным вниманием. Незнакомка была леди — леди совершенных страстей, страстно совершаемых. Чувство острой зависти неожиданно кольнуло Скеллана. Он завидовал этой женщине — завидовал этой молодой, бьющей ключом жизни, протекающей вдали от грязи и мрака подземелий и склепов.

Женщина проследовала мимо вампира в почти беззвучном шелесте богатых кружев и шелков, подчеркивающих ее изящную фигуру. Одной рукой она опиралась на плечо идущего рядом франта, в другой — держала изящный веер из павлиньих перьев, абсолютно не приспособленный для использования по прямому назначению и являющийся просто изящным дополнением к ее гардеробу. Белый гофрированный круглый воротник, охватывающий ее шею, завершал наряд прекрасной незнакомки, еще больше подчеркивая тонкие черты ее лица и оттеняя черный уголь ее волос. Ее нежная кожа отливала перламутром в свете вечерних фонарей, но, наибольшее впечатление производили ее глаза — полные глубокой мудрости жизни, так не соответствующей ее юному возрасту — настолько глубокие, что можно было запросто утонуть в них.

Скеллан шагнул вперед, выходя из скрывавшей его тени. Его неожиданное появление заставило щеголя вздрогнуть. Удивительно, юная чертовка нисколько не смутилась — она лишь кокетливо опустила ресницы и мило улыбнулась вампиру.

— О, черт, волосатая задница Зигмара! Ты до смерти напугал меня, — воскликнул франт. Это прозвучало настолько нелепо, что Скеллан не смог сдержать усмешку. Несомненно, великий основатель империи мог при жизни иметь какое-то количество волос в указанном месте, однако вряд ли он гордился бы подобной характеристикой. И уж конечно, это нельзя было назвать почтительным обращением к Богу-Воителю.

— Вы издеваетесь надо мной, сэр? — уже раздраженно воскликнул молодой человек, и, тут же осекся, увидев в колеблющемся свете масляного фонаря, шрамы, прокрывавшие лицо Скеллана.

— А, это… — угадав причину замешательства незнакомца, вампир провел рукой по шраму, уродующему правый глаз. — Получил в битве на Мрачных Болотах, — хмыкнул он. — Сражаясь с вампиром, — после небольшой паузы многозначительным шепотом добавил Скеллан.

Эти слова произвели ожидаемое впечатление на изнеженного юношу. Он отпрянул назад и, забыв про всю свою галантность, невольно подтолкнул девушку вперед — между собой и Скелланом. Вампир воспользовался представившимся ему удобным случаем, вплотную приблизившись к очаровательной спутнице пугливого городского хлыща. К его удивлению, девушка не только не испугалась его, но, напротив, освободив свою руку из объятий компаньона, протянула ее Скеллану. Вампир преклонил колено, осторожно взял руку девушки в свою и, поднеся ее к губам, коснулся нежной кожи запястья обворожительной красотки легким почтительным поцелуем.

— Добрый вечер, прекрасная госпожа, — приветствовал незнакомку Скеллан.

— Добрый вечер, — с легкой чуть насмешливой улыбкой ответила красавица, глядя на покрытого шрамами одноглазого коленопреклоненного оборванца, играющего роль благородного господина.

— Единственное, что заслуживает внимания на этом свете — это красивая женщина, — нисколько не смущаясь легкой тени иронии, прозвучавшей в ответе девушки, почтительно продолжил Скеллан.

— Ну, — шутливо спросила она. — Так кто же вы такой, негодный льстец?

— Скеллан. Джон Скеллан, к Вашим услугам!

— Очень хорошо, Джон Скеллан, — кивнула незнакомка, изо всех сил стараясь сохранять серьезность, — Вы, несомненно, очень известный и заслуживающий всяческого уважения человек, раз не побоялись бросить вызов живым мертвецам. О таких героях, впоследствии, слагают легенды.

— Я предпочитаю считать себя всего лишь автором своей собственной истории, — скромно потупился Скеллан.

— Что за чушь несет этот придурок? — сквозь зубы прошипел спутник красавицы, оправившись, наконец, от первоначального страха, и, выступил из-за ее спины, делая неуклюжую попытку вклиниться в разговор.

— А кто же Вы, прекрасная незнакомка? — заинтересованно спросил у девушки Скеллан, игнорируя выпад франта.

— Нарцизиа де Врис, — очаровательно улыбнувшись, ответила юная особа. — А мой, пренебрегающий правилами хорошего тона, спутник — Гаспар Никулау. Широко известный в узких театральных кругах актер, — чуть насмешливо добавила чаровница.

— В настоящий момент я играю в пьесе собственного сочинения «Жизнь в Смерти», — с таким подчеркнутым выражением собственного превосходства изрек этот напыщенный театральный деятель, что Скеллан не смог сдержать ироничной усмешки. Перед ним стоял типичный образчик хвастливого пустозвона.

— Кажется, я несколько отстал от жизни, — хмыкнул вампир, не отрывая взгляда от очаровательных глаз Нарцизии, в которых плясали веселые чертята. — Мне следует чаще выбираться в свет из своей берлоги, если я хочу иметь возможность лицезреть красивых и знаменитых!

— Вот именно, — лукаво улыбнулась девушка.

Скеллан невольно расплылся в улыбке, видя, как рука красавицы, повинуясь неосознанному желанию, скользит по нежной шее, слегка поглаживая тонкую жилку артерии, пульсирующую на ее горле.

— Возможно, ночь принесет тебе удачу, негодный льстец, — шутливо бросила девушка. И снова, несоответствие между ее молодостью и выражением глаз заставило Скеллана задуматься. Они были гораздо старше, чем это могло быть у такой юной особы. Приходилось признать, что Нарцизиа де Врис очаровала его — очаровала гораздо сильнее, чем можно было ожидать от потенциальной добычи.

— Желаю и Вам обоим того же. Когда Вы снова принимаете участие в спектакле, Гаспар? Как он там называется, «Красавица и чудовище»? — Скеллан усмехнулся и пошел прочь, не дожидаясь, пока ошеломленный от такой наглости актер успеет прийти в себя и соберется с мыслями для надлежащего ответа.

Пройдя около тридцати футов по мостовой, Скеллан обернулся, заметив при этом, что Нарцизиа де Врис также оглядывается назад, глядя прямо на него. Вампир не мог в неясном свете уличных фонарей разглядеть выражение ее лица, однако, все поведение девушки выражало приглашение последовать за ней.

Несомненно, она прекрасно поняла, кем он является, и, более того — ей это нравилось.

В глубине души вампир всегда мечтал, что ему удастся встретить тех, кто будет страстно желать того, что могут предложить подобные Скеллану — тех, кто жаждет обрести бессмертие, даруемое кровавым поцелуем. Он не мог отрицать, что Нарцизиа обладала какой-то магической привлекательностью, что делало ее гораздо более опасной, чем это могла сделать одна лишь красота. Даже будучи смертной, она несла на себе отпечаток присутствия сверхъестественных сил. Насколько же могущественной она станет, будучи вновь рождена в качестве бессмертной!? Захваченный этой мыслью Скеллан втянул ноздрями прохладный вечерний воздух, стараясь вспомнить тонкий пьянящий аромат, исходивший от этой загадочной женщины. Посмеет ли он превратить ее в мертвую красавицу? Прекрасную вампиршу? Леди Тьмы? Посмеет или нет? Это звучало смешно, но, Нарцизиа околдовала Скеллана — мысли вампира снова и снова возвращались к девушке, он хотел обладать ею, насладится ее нежной плотью, вкусить эту молодую горячую кровь. Он чертовски устал от этой отвратительной еды, которой ему приходилось довольствоваться все время после бегства с Мрачных Болот: от всех этих голодных и больных шлюх, бездомных и нищих. Нарцизиа была их полной противоположностью — жизнь буквально бурлила в ней. Вот уж действительно: жизнь и смерть — едины и естественны, и одно, немыслимо без другого. Она была способна дать гораздо больше, чем все эти высушенные монахини из Храма Шаллии, о которых он так страстно мечтал не позднее, как сегодня вечером. Скеллан облизнул пересохшие от вожделения губы. Да, возможно, он все-таки обратит ее, возможно. Эта девушка, несомненно, станет хорошим трофеем.

Его трофеем — его Леди Тьмы.

Упиваясь этими волнующими мыслями, Скеллан развернулся и, поспешил за исчезавшими в темноте ночного города Нарцизией де Врис и ее спутником.

Пара неспешно прогуливалась по Району Развлечений — девушка то и дело замедляла шаг возле витрин, рассматривая самые разнообразные товары, выставленные в них торговцами, и, обсуждая со своим спутником предметы, особенно ее заинтересовавшие, весело смеялась каким-то остроумным замечаниям молодого человека. Воображение вампира живо рисовало ему, как нежный шепот девушки ласкает слух ее кавалера. Казалось, что этот напыщенный щеголь, Гаспар, совершенно покорил обворожительную красавицу. Несколько уязвленный этой мыслью, Скеллан осторожно продвигался вперед по ночным улицам, стараясь не терять прогуливающуюся пару из виду. Любому случайному прохожему Нарцизиа и Гаспар, вероятно, казались обычными любовниками, гуляющими рука об руку и наслаждающимися суетой ночного жизни огромного города. Лицо Скеллана искривилось в горькой усмешке — сегодня он будет сыт, несмотря ни на что, пообещал он себе. И пусть эти люди, так жадно наслаждающиеся жизнью, смеющиеся и шепчущие друг другу разные глупости, будут теми, чьи тела обнаружат в Рейке с восходом солнца. Это будет неплохой шуткой — обескровленные и раздувшиеся трупы актера и куртизанки, плавающие в реке, с глупыми улыбками, застывшими на их безжизненных лицах. И пусть потом их души вечно шепчутся друг с другом в царстве Морра.

Погруженный в эти размышления, Скеллан не сразу заметил, что он и преследуемая им парочка уже вышли на набережную Рейка. Прохладный и свежий воздух, несущий ароматы речной влаги и прибрежных зарослей, отрезвил вампира. В это мгновение, развеселенная, вероятно, каким-то особенно остроумным замечанием своего спутника, девушка вскинула свою изящную головку и весело рассмеялась. Мелодичный звук ее смеха, подобный изысканной птичьей трели, достиг слуха Скеллана. И тут вампира осенило: этот смех предназначался ему, и только ему. Нарцизиа хотела, чтобы он понял, насколько безразличен девушке ее недалекий ухажер.

Удивленный и обрадованный этим открытием Скеллан следовал по пятам за прогуливающейся парой через весь город — район за районом — вплоть до престижного квартала с дорогими апартаментами, где, по всей видимости, находилось уютное гнездышко выслеживаемых вампиром любовников. Особняки располагались вокруг небольшой площади, на которой возвышалась статуя какого-то забытого героя давно прошедших веков, порядком потрепанная временем и непогодой. Скеллан устроился на постаменте статуи и приготовился ждать, окидывая цепким пронзительным взглядом темные прямоугольники окон, в надежде установить, в каком из них промелькнет, выдавая пришедших хозяев, отблеск загоревшейся лампы. Первый этаж особняка, служившего убежищем так заинтересовавшей Скеллана парочки, занимала небольшая пекарня, в которой, несмотря на поздний час, уже вовсю кипела работа: в воздухе разносился теплый аромат свежевыпеченного хлеба, в который вплетались более утонченные запахи сдобы, пряностей и шоколада.

Ожидание не заняло много времени: через несколько минут Скеллан увидел изящный силуэт Нарцизии де Врис, промелькнувший на мгновение в одном из окон четвертого этажа — девушка была в полупрозрачной ночной сорочке тончайшего шелка, богато украшенной кружевами, не мешающими, однако, наслаждаться изысканными формами ее совершенного тела. Вампир впился глазами в это очаровательное видение. Несомненно, девушка прекрасно знала, что этот странный, так заинтересовавший ее «человек» — скрывается где-то внизу, во тьме пустой площади, наблюдая за каждым ее движением. Более того — она хотела, чтобы он мог ее увидеть! И пусть ее появление в окне было мимолетно — этого было вполне достаточно: Скеллан мгновенно понял, что значит этот безмолвный призыв. Вампир покинул свой наблюдательный пункт и подошел к стене здания, внимательно изучая путь, который ему предстояло проделать. Кирпичная кладка была скрыта бурно разросшимися зарослями плюща и клематиса, поднимавшимися от фундамента здания почти до самой крыши, цепляющимися за кованые решетки балконов, в том числе, и апартаментов, где несколько мгновений назад промелькнул очаровательный ангел в образе Нарцизии. Скеллан с силой дернул побеги, чтобы удостовериться, что растения крепко укоренились в трещинах кирпичной стены. Удовлетворенный результатами проверки, вампир начал путь наверх.

Скеллан продвигался вперед очень осторожно, используя для подъема побеги растений и неровности стены, тщательно выбирая место, чтобы ухватиться руками или поставить ногу — старая кладка крошилась и рассыпалась под весом вампира.

На половине подъема, не смотря на всю его осторожность, кладка не выдержала: несколько кирпичей с глухим треском обвалились, потерявшие опору побеги растений отделились от стены и, Скеллан повис между небом и землей, рискуя в любой момент рухнуть с высоты тридцати футов на булыжную мостовую. Затаив дыхание, вампир замер на несколько мгновений, ожидая, что провисшие под тяжестью его веса растения все-таки не выдержат, и ему придется совершить вынужденный полет, грозящий окончиться весьма болезненным приземлением. Однако на этот раз ему повезло — побеги оказались достаточно крепкими: лишь смятые и оборванные листья клематиса наполнили ночной воздух густым сладковатым ароматом. Убедившись, что падение ему пока не грозит, Скеллан решил предпринять более активные действия по устранению нависшей над ним опасности: ногами он попытался найти выемки в кирпичной кладке, на которые можно было бы перенести вес своего тела, пока импровизированная опора в виде сплетения побегов растений окончательно не разрушилась. После нескольких неудачных попыток ему, наконец, удалось носком ботинка правой ноги найти подходящий выступ — Скеллан перенес вес своего тела на опорную ногу, и, придерживаясь за все еще цеплявшиеся за стену побеги плюща, осторожно отклонился назад и поднял голову, оглядывая кирпичную кладку в поисках подходящей опоры для рук. К большому сожалению вампира, ничего подходящего в пределах досягаемости не наблюдалось. Придерживаясь левой рукой за достаточно прочный, на его взгляд, побег плюща, правой Скеллан попробовал найти трещины в растворе, скрепляющем кирпичи стены. Спустя несколько томительных секунд, ему удалось нащупать место, где этот раствор был слегка разрушен корнями растений. Этого оказалось достаточно — Скеллан выбил куски раствора, уцепился пальцами правой руки за образовавшийся выступ и, нащупал подходящую опору для левой ноги. Не спеша, соблюдая крайнюю осторожность, фут за футом вампир продолжил движение вверх по стене — цепляясь за существующие в старой кладке выбоины и трещины и, делая новые уступы там, где в этом возникала необходимость.

Через несколько минут утомительного подъема, он достиг вожделенной цели — балкона четвертого этажа, с которого открывался путь в апартаменты, занимаемые Нарцизией и ее любовником. Сделав последнее усилие, Скеллан подтянулся и ухватился за кованую решетку, ограждавшую балкон. Одним рывком вампир отделился от стены и, перебросив свое тело через ограду, оказался в небольшой уютной лоджии, сплошь увешанной кашпо с пышной растительностью, среди которой гроздями белых цветов, распространяющих вокруг дурманящий горьковатый аромат, выделялся бурно цветущий жасмин.

Практически полностью скрытый этим великолепным зеленым ковром, вампир осторожно протиснулся к окну и заглянул в освещенную приглушенным светом комнату.

Взору Скеллана предстала богато обставленная комната: стены, увешанные гобеленами, украшали изящные настенные барельефы и масляные светильники, пол устилал редкий ковер, катайской работы — изображение золотого огнедышащего дракона было выполнено с необычайным мастерством. Огромная кровать с балдахином занимала большую часть комнаты — его занавеси были богато расшиты кружевами, подчеркивавшими великолепие опор, украшенных тонкой резьбой. Изысканные застекленные фонари, выкованные с удивительным умением, располагались по углам комнаты, озаряя ее мягким приглушенным светом. Огромная многоярусная люстра, спускающаяся с потолка тонкими позолоченными нитями, отражала его, преломляя каждой гранью своих бесчисленных хрустальных свечей и рассеивая по комнате удивительным калейдоскопом волшебных разноцветных брызг, придавая всей комнате загадочную атмосферу.

Однако, взгляд Скеллана лишь на краткий миг задержался на этом великолепии — истинное великолепие, захватившее все внимание вампира, возлежало под балдахином: обнаженное тело Нарцизии де Врис выделялось ослепительной белизной даже на фоне абсолютно белых шелковых простыней, затмевая великолепием своих совершенных форм всю роскошь окружающей обстановки.

Рядом с ней на кровати в изнеможении лежал Гаспар — волосы молодого человека были растрепаны, испарина покрывала лоб, дорогие рубашка и жилет в беспорядке валялись возле кровати. Возбужденный видом столь откровенной картины, Скеллан, забыв осторожность, плотнее прижался к стеклу. В это же мгновение, девушка, повернувшись к своему любовнику и протянув руку к его волосам, встретилась взглядом с вампиром: мимолетное удивление, мелькнувшее в глазах Нарцизии, сменилось выражением кокетливой игривости, губы девушки расплылись в насмешливой улыбке. В следующий короткий миг на лице красавицы промелькнула целая гамма чувств, сменившаяся, в итоге, уверенностью в принятом решении — девушка положила руку на спину актеру и провела ей вниз к пояснице мужчины, глубоко впиваясь ногтями в кожу, оставляя на его спине алые кровоточащие полосы. Затем, нарочито медленно, Нарцизиа провела языком по своим изящным пальцам, один за другим облизывая кровь, алевшую на кончиках ногтей.

Волна животного восторга захлестнула Скеллана. Тем временем, девушка погрузила свою руку во взлохмаченные волосы своего друга и властно притянула голову Гаспара к себе, заставляя юношу ласкать ее шею нежными поцелуями.

Насладившись ласками любовника несколько томительно тянущихся минут, Нарцизиа, отстранив от себя юношу одним стремительным движением, укусила его, впившись зубами в шею Гаспара.

Хотя укус был неглубоким — девушка скорее играла со своим любовником, и эта игра предназначалась Скеллану — губы Нарцизии окрасились кровью. Красавица провела по ним тыльной стороной ладони, размазывая кровь по щекам, создавая на своем лице подобие какой-то зловещей улыбки. Зверь, дремлющий в глубине этой неординарной девушки, наконец-то вырвался наружу: скулы заострились, челюсти плотоядно выдались вперед, брови распрямились, все черты лица стали более жесткими, резко очерченными, не потеряв, в тоже время, очарование первозданной человеческой красоты. Скеллан наблюдал удивительное превращение: это была лишь частичная метаморфоза — девушка не превратилась в зверя полностью, как это происходило, например, со Скелланом, когда он выпускал на волю собственную животную сущность. Нарцизиа сохраняла подобие человеческого облика даже в те мгновения, когда насыщалась кровью и плотью скота. Однако, она и Скеллан были кровными родственниками — в этом вампир был абсолютно уверен.

Они опять встретились глазами — во взгляде девушки сквозило насмешливое торжество, смешанное с плохо сдерживаемым восторгом хищника, поймавшего желанную добычу. Затем красавица медленно опустила голову, вновь прильнув к шее своего любовника.

Нарцизиа насыщалась не так, как остальные вампиры, с которыми Скеллану приходилось иметь дело: она не стремилась осушить свою жертву одним залпом. Девушка смаковала кровь, как хорошее бренди — маленький глоток, разрыв контакта и, наслаждение вкусом живительной влаги. Ее выдержка и самоконтроль были невероятны. Наконец, насытившись, юная прелестница устало откинулась на подушки.

Гаспар с легким стоном наслаждения перевернулся на спину, обессилевший после бурного соития.

Поняв, что ничего интересного больше ждать не приходится, Скеллан решил покинуть свой наблюдательный пункт: вампир начал двигаться к ограде балкона, протискиваясь через заросли растений, служивших ему временным убежищем. И тут он допустил ошибку! Все еще погруженный в воспоминания об увиденном представлении, Скеллан неловким движением задел один из многочисленных цветов, украшавших лоджию. Подставка, на которой стоял вазон, предательски покачнулась и, кашпо с растением соскользнуло вниз. Мгновенно очнувшись от раздумий, вампир резко рванулся вперед, пытаясь спасти положение. Он опоздал лишь на долю секунды — предательски выскользнув из рук Скеллана, кашпо с глухим стуком упало на пол, разлетевшись мелкими черепками по всему балкону и осыпав его землей. Вампир недовольно поморщился — слишком много шума для такой тихой ночи! Надеясь, что это маленькое происшествие осталось незамеченным обитателями дома, он торопливо отряхнулся, стремясь как можно быстрее покинуть злополучный балкон.

Скеллан уже взялся за ограду, когда какое-то движение за спиной заставило его обернуться — распахнув двойные стеклянные двери, на пороге стоял Гаспар Никулау: юноша был абсолютно голый, кровь все еще сочилась из ранок на его шее. Актер поднял пистолет, который сжимал в правой руке, и направил его прямо в лоб вампиру.

— Надо же, какая встреча, — удивленно воскликнул лицедей. — Кажется, я Вас знаю, сэр! — насмешливо добавил юноша, преодолев мимолетное замешательство. — Даже не думайте, что я не узнал Вас, с таким-то лицом! Лучше стойте-ка, где стоите и не двигайтесь!

— Поверьте, я без всяких колебаний снесу вам череп, если это потребуется! — Гаспар взвел курок — в ночной тишине щелчок получился оглушительно громким.

Скеллан стоял не шелохнувшись, не сводя взгляда с черного провала дула, направленного ему между глаз.

Тем временем, Нарцизиа, уже успев накинуть полупрозрачную батистовую сорочку, богато украшенную кружевами, скользнула на балкон, заняв место рядом со своим любовником — слегка прижавшись грудью к его плечу. Правой рукой девушка нежно обвила талию Гаспара: пальцы медленно скользили по обнаженной коже мужчины, лаская ее едва заметными мягкими прикосновениями.

— О, мой милый, мне кажется, это герр Скеллан, которого мы встретили на Дрогштрассе этим вечером! Как странно!!! — с нарочитым удивлением воскликнула красавица, явно наслаждаясь сложившейся ситуацией. — Позвольте полюбопытствовать, что это Вы делаете на моем балконе такой глубокой ночью?!

— Да уж, точно, — ничего хорошего, — проворчал Гаспар. Дуло пистолета, которое по-прежнему было направлено в лоб вампиру, слегка дрогнуло. Левой рукой молодой человек, спохватившись, прикрыл свое мужское достоинство — актер вспомнил о своей наготе и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Это было не удивительно: чисто психологически, нагота делает любого более слабым и уязвимым, несмотря, даже, на оружие, которое может оказаться под руками.

— Что еще можно ожидать от человека, который любит совать нос в чужие дела, — продолжал Гаспар. — Мне, наверное, следует пристрелить тебя на месте, ублюдок — чтобы навсегда выкинуть из нашей жизни!

— И, из моей спальни, — добавила Нарцизиа.

Скеллан продолжал спокойно разглядывать своего неожиданного противника уверенный, что выстрела не последует и его сознание не будет ослеплено короткой яркой вспышкой, прежде чем навечно погрузиться в бесконечную тьму, а, мозги не разлетятся по стенам этой уютной лоджии. Он раскусил Гаспара — это был обычный болтун, любящий покрасоваться и почесать языком. Вот, только, у людей такого сорта никогда не хватает духа на действительно серьезный поступок — например, нажать на курок. Да, не каждый из людского стада это может — убить другого человека. Тут нужно обладать определенным складом характера: быть безжалостным хищником — таким, как Джон Скеллан.

Несмотря на весьма угрожающую ситуацию, вампир прекрасно сознавал, что именно он владеет положением, продолжая, внешне абсолютно невозмутимо, изучать дуло нацеленного на него оружия. Конечно, всегда остается вероятность какой-нибудь нелепой случайности: к примеру, очередная судорога этого дрожащего болвана заставит его нечаянно спустить курок. За свою многовековую жизнь Скеллану приходилось сталкиваться и с более глупыми смертями.

Вампир внутренне подобрался, готовый одним рывком перемахнуть балконную ограду и исчезнуть во мраке ночного города. Да, боль от приземления с такой высоты будет немногим меньше боли от разрываемого свинцом черепа — невольно мелькнуло у него в голове.

— Что ты собирался сделать?! Дождаться пока мы уснем и ограбить?! Или — убить нас в собственной постели?! Отвечай, трусливая собака!!! Мне следует размазать тебя по полу!!! — актер старательно распалял себя, пытаясь скрыть неуверенность под маской гнева.

— Давай, стреляй уже! Сделай, наконец, то, о чем ты так долго болтаешь! Трусливый напыщенный пустозвон, — криво ухмыльнулся в ответ Скеллан. Он выпустил решетку из своих рук и сделал пару шагов навстречу актеру.

— Стой, где стоишь, или я буду стрелять! — воскликнул юноша, в очередной раз судорожно дернув рукой, сжимавшей оружие. Со стороны, картина выглядела крайне нелепо: молодой человек стоял на балконе, в чем мать родила, размахивая пистолетом во все стороны. При этом он тщетно пытался придать своему голосу угрожающее выражение.

Воспользовавшись возникшим замешательством, Нарцизиа, продолжая обнимать талию Гаспара, неожиданно наклонилась к шее юноши и слегка впилась зубами в мягкую плоть. Тонкая струйка крови окрасила кожу мужчины в темно-красный цвет. Гаспар слегка застонал от дьявольской смеси удовольствия и боли. Пистолет опасно дернулся в руке молодого человека, в то время как тело актера содрогнулось в конвульсиях, вызванных сладкой волной наслаждения, захлестнувшей его.

— Мне кажется, нам стоит разрешить эту ситуацию, как подобает мужчинам, — проговорил Скеллан, первым пришедший в себя после выходки Нарцизии.

— Как мужчины? — недоверчиво отозвался Гаспар. — Вы врываетесь в мой дом под покровом ночи и после этого еще осмеливаетесь ждать к себе отношения как к мужчине?! Что вы предлагаете? Думаете, я буду с вами драться?! Вы не заслуживаете ничего кроме смерти, сэр!

— Отлично, — хмыкнул Скеллан.

Вампир сделал быстрый шаг вперед и легонько ударил опешившего от такой наглости актера ладонью по щеке.

— Ты хочешь получить удовлетворение, я — твою женщину. Стреляемся из пистолетов на рассвете!

— Я… э…

— Ты хочешь убить меня, ты сам только что это сказал! Возможно, этим утром тебе это удастся!

Тонкая струйка крови актера, все еще стекавшая по подбородку Нарцизии да Врис, придавала ее улыбке выражение мрачной зловещности.

Противники встретились на берегу реки, на рассвете.

Гаспар прибыл первым и бесцельно топтался под одной из плакучих ив, в изобилии росших на берегу. Как и накануне, на нем был элегантный камзол из темно-красного бархата и темные обтягивающие бриджи, заправленные в высокие кожаные ботфорты. Белая шелковая рубаха, видневшаяся из-под камзола, была распахнута на груди. На шее актера виднелся серебряный амулет в виде молота Зигмара, хорошо заметный с пары десяткой шагов даже в тусклом предрассветном сумраке.

Скеллан мрачно улыбнулся — очевидно, фигляр сделал набег на гардероб своего театра, чтобы выглядеть соответствующе предстоящему представлению.

Стоящая рядом с актером Нарцизиа, одетая в длинную свободную двойную юбку нежно-голубого цвета и простую белую блузку, являла собой образец утонченной изысканности. Девушка приветствовала приближающегося Скеллана, присев в безукоризненном реверансе. Вампир ответил ей, учтиво склонив голову.

Актер сделал вид, что не заметил прибытия своего противника. Притворился, или, действительно пребывал в глубокой задумчивости — не все ли теперь равно, мысленно усмехнулся Скеллан.

Вампир потянулся, поведя плечами, стараясь избавится от тупой, ноющей боли в затекших мышцах. Длинная выдалась ночка. После отступления из уютного гнездышка любовников, Скеллан почти всю ночь безрезультатно скитался по Альтдорфу — только под самое утро ему улыбнулась удача: мальчишка, помощник пекаря, посланный по какому-то срочному поручению. Надо сказать, что он оказался даже вкуснее, чем пахла его выпечка.

Скеллан в задумчивости выковырнул застрявший в зубах кусочек хряща несчастного посыльного, продолжая неторопливо наблюдать за метаниями актера.

Болван притащил с собой изящные инкрустированные стол со стулом, расположив их под одной из ив. На стол он водрузил хрустальный бокал, тонкой работы, и, хрустальный же графин, наполненный чем-то вроде ликера.

Несомненно, у этого недоумка весь остаток ночи ушел на то, чтобы продумать, как обставить мизансцену наилучшим образом. Было даже немного жаль, что его старания пропали впустую: этому зрелищу явно не хватало зрителей.

Секундант Гаспара Никулау медленно направился к вампиру. В руках он держал маленький изящный ящик, вырезанный из орехового дерева, украшенный инкрустацией и покрытый лаком. На ящике, закрытом парой позолоченных застежек, красовался герб какого-то мелкого дворянского рода, давно переплавленного в горниле расширяющейся Империи. Приветствовав Скеллана, как того требовали правила дуэльного этикета, легким поклоном, подошедший мужчина откинул застежки и открыл крышку: на основании, обтянутом бархатом и шелком, красовались два одинаковых двуствольных кремниевых пистолета тилийской работы. Изогнутые ложа пистолетов были сделаны из орехового дерева и украшены той же резьбой, что и сама шкатулка. Вороненые стволы, семи дюймов в длину, покрытые серебряной гравировкой, являлись настоящими произведениями оружейного искусства.

Хищно усмехнувшись, вампир взял один из пистолетов — более или менее удачное попадание из такого оружия не оставит этому напыщенному хлыщу ни единого шанса. Окинув взглядом место предстоящего поединка, Скеллан остановил свой взгляд на актере, старательно разминавшем мышцы рук и туловища: словно тот готовился не к дуэли, а к борцовскому поединку. Во всех его действиях сквозило крайнее нервное возбуждение — очевидно, таким образом, молодой человек вгонял себя в какое-то подобие воинственного экстаза. Хотя, во всем его поведении просматривалось нечто театральное. Что поделать — актер остается актером в любых обстоятельствах.

Пистолет непривычно легко лежал в руке. Скеллан не привык пользоваться этим орудием трусов. В убийстве он любил интимность: быть как можно ближе к своей жертве, видеть отчаяние, страх и безысходность в ее глазах, ловить последний вздох уходящей жизни. Тем не менее, дуэль есть дуэль — Скеллан поднял пистолет на уровень глаз, чтобы оценить точность прицела. Все было в порядке.

— Итак, Вы приняли решение, сэр? — почтительно спросил секундант.

Вампир утвердительно кивнул.

Скеллан присел на землю, еще влажную от утренней росы, опустив пистолет рядом с собой. Взведя курок, вампир сделал холостой выстрел в землю, проверяя плавность хода боевой пружины и работу кремниевого механизма. Довольный проверкой, он удовлетворительно кивнул — это было действительно великолепное оружие.

Помимо пистолетов в набор входили и все остальные необходимые принадлежности: шомпол, пороховница, мерка, молоточек, прочистка, крейцер. Скеллан взял пороховницу, насыпал немного мелкого черного пороха на затравную полку. Спустил курок, удостоверившись, что порох в отличном состоянии и мгновенно вспыхивает под действием искр, высекаемых кремнем. Внимательно осмотрел кремень, огниво, подогнивную пружину, еще раз убедившись, что все в порядке, и, никакая досадная случайность не приведет к осечке. Засыпав боевые заряды, и тщательно забив пыжи шомполом, Скеллан взял пару свинцовых пуль, обернутых в кожаный пластырь, и, снова орудуя шомполом, аккуратно зарядил оба ствола. Наконец, все было закончено — вампир в последний раз проверил сделанные приготовления и, довольно ухмыльнувшись, взвел курки.

— Будьте любезны, сэр, займите свое место, пока я буду подготавливать пистолет герра Никулау, — вежливо попросил секундант.

Скеллан медленно поднялся с земли и проследовал туда, где секундант Гаспара воткнул в землю небольшой красный флажок, обозначающий место одного из противников. Позиция вампира находилась на полпути между зарослями ивы и могучим королевским дубом.

Со своего места Скеллан мог хорошо видеть, как актер проходит туже стандартную процедуру подготовки к дуэли: проверяет свое оружие, заряжает его и смазывает стволы. Молодой человек делал все нарочито медленно, крайне скрупулезно подходя к каждой, даже самой незначительной, детали подготовительного процесса. Это было неприкрытая игра, шитая белыми нитками. И Гаспар, будучи неважным актером, — явно переигрывал. Несомненно, вынуждая Скеллана ждать, фигляр старался заставить его нервничать, надеясь, что червь сомнения будет медленно разъедать противника, подтачивая уверенность в собственных силах.

Наконец, все приготовления были закончены, и, Гаспар медленно прошел на свою позицию, также обозначенную красным флажком.

— Готовьтесь к смерти, герр Скеллан! — напыщенно бросил лицедей, занимая свою позицию. Однако, было хорошо заметно, что, несмотря на относительную прохладу раннего утра, он весь покрылся мелкой испариной.

— Я уже давно готов, жалкий пустозвон, — холодно улыбнулся Скеллан. — Может нам уже пора приступить от слов к делу?! Я жду не дождусь, когда смогу убить тебя и попробовать твою женщину!!!

Не давая разгореться страстям, секундант вежливо кашлянул в кулак, затянутый в перчатку.

— Правила дуэли просты, — объявил он. — Это поединок чести. Каждый из вас имеет право на два выстрела. Стреляете по очереди. Стоите спиной друг к другу на ваших позициях. По моей команде — расходитесь на десять шагов, поворачиваетесь, прицеливаетесь и стреляете. Если кому-то из вас суждено погибнуть на этом суде чести — пусть Морр благословит вашу душу, пусть даже эта смерть и доказывает правоту противника.

— Надеюсь, черные вороны Морра еще до рассвета доставят на своих крыльях на его суд твою душу, — продолжая свою игру, бросил вампиру Гаспар.

Приглядевшись, Скеллан заметил небольшую стайку ворон, возглавляемых крупным вороном, удобно устроившихся на ветвях одной из множества плакучих ив — той самой, под которой расположилась Нарцизиа де Врис. Еще больше птиц скопилось на речном берегу, а один здоровый ворон — уселся на самой верхушке могучего дуба. Несмотря на холодную уравновешенность, приобретенную Скелланом за долгие столетия, зрелище падальщиков, ждущих свою добычу, пробрало вампира до мозга костей.

— Господа!!! Приготовились… — воскликнул секундант. — Начинайте!

Скеллан отсчитал шесть шагов, намеренно двигаясь на полшага медленнее, чем противник. На седьмом шаге — вампир взвел курок. На восьмом — издал первобытный рев, заставивший птиц в испуге взвиться в воздух. Делая предпоследний шаг, Скеллан явственно услышал предательский щелчок взводимого актером пистолета.

Сделав десятый шаг, Скеллан обернулся и увидел направленное ему в лицо дуло пистолета. Вампир слышал дыхание своего противника — быстрое и прерывистое; черный провал дула неуверенно рыскал из стороны в сторону, пытаясь захватить цель. Через мгновение — сверкнула яркая вспышка, раздался гулкий раскат выстрела, и, резкая боль пронзила грудь вампира с левой стороны. Пуля вошла ему точно между третьим и четвертым ребром.

Скеллан опустил взгляд и увидел на своей рубашке аккуратную дырочку с обожженными краями — там, где пуля вошла в его плоть. Сунув палец в образовавшееся отверстие, вампир с трудом вытащил из тела еще горячий свинцовый шарик, поддев его обломанным ногтем. Бросив деформированный кусок свинца на землю, Скеллан мрачно покачал головой.

— Да, думаю, эти проклятые птицы действительно принесли бы Морру мою душу, если бы я все еще имел ее, — пробормотал вампир, поднимая пистолет.

Скеллан не успел сделать свой первый выстрел — в это мгновение Гаспар выстрелил вторично: просвистев у виска, пуля вырвала кусок кожи из левого уха вампира.

— Вот как, — Скеллан даже не был особенно удивлен. — Вряд ли подобное поведение в духе дуэльного кодекса чести?!

Нажав на курок, Скеллан одним выстрелом снес Гаспару всю нижнюю часть лица. Юноша покачнулся, словно молодое деревцо, склоняющееся под порывами ветра, пистолет выпал у него из рук. Не успев даже осознать тот факт, что он уже мертв, молодой человек сделал шаг вперед, и, начав разворачиваться вокруг своей оси, упал на землю.

— Вы должны мне ужин, герр Скеллан, — насмешливо захлопала в ладоши Нарцизиа, подходя к вампиру.

Воронье, словно по команде взмыв в воздух, обрушилось на распростертое на земле тело, все еще продолжавшее содрогаться в предсмертных конвульсиях. Огромный ворон опустился на землю перед трупом бедного глупца. Птица наклонила голову — карие глаза-бусинки изучающее впились в Скеллана.

— Ну же, говори, — бросил вампир, догадываясь, что перед ним — не обычная птица.

— Маннфред идет! — каркнул крылатый вестник, широко раскрывая свой устрашающий клюв. — Маннфред идет! Он возвращается!!!

— И часто птицы так разговаривают с тобой? — удивленно вскинула брови Нарцизиа, очарованная столь необычным посланником. Шагнув вперед, девушка протянула руку, желая погладить черные взъерошенные перья, но хитрая бестия рванулась ввысь раньше, чем красавица успела дотронуться до нее.

— В последнее время — все чаще и чаще, — откровенно признался Скеллан.

— И ты всегда их слышишь?

— Без сомненья!

Глава 4. Сердце тьмы

Часть 2. Нульн — Имперский город на берегу Рейка.

Йерек Крюгер отказывался есть.

На протяжении нескольких последних месяцев, Волк уничтожал исключительно птиц. Несмотря на это, пернатые падальщики продолжали преследовать его, разговаривая с ним фантасмагорическими голосами. Волк знал, что длительное голодание может приводить к подобному эффекту. Не питаясь — он доводил себя до безумия. Оно захватывало Крюгера, поселилось у него в голове, прорываясь наружу самыми разнообразными способами. Это было странно и пугающе: во́́роны и вороны садились к нему на плечи, их карие глаза испытующе впивались в его лицо, из клювов раздавалось хриплое карканье: «Маннфред идет!»

Послание всегда было одним и тем же: «Маннфред идет!» Птицы словно звали его вернуться в Дракенхоф и готовиться к встрече нового господина. Волк ломал им шеи и бросал изломанные, бьющиеся в предсмертных конвульсиях тела вдоль дороги, даже не пытаясь утолить их кровью, терзающий его голод. Они были дьявольским наваждением: снова и снова раздавался их пронзительный хриплый крик — «Маннфред идет! Маннфред идет! Он возвращается!!!»

Чем больше Крюгер уничтожал этих тварей, тем чаще появлялись новые…

Вампир покинул Мрачные Болота, приняв облик огромного белого волка — он бежал несколько дней и ночей, до тех пор, пока не выбился из сил от усталости. Трансформировавшись в человека, Эрих Крюгер продолжил блуждать по унылым просторам Сильвании. Красная жажда сводила его с ума, но он продолжал свои скитания, отказываясь от пищи. Он шел босиком, укутавшись в остатки шерстяного одеяла, украденного на окраине, затерянной где-то в глухой чаще Темнолесья крохотной деревушки. Ночевал Волк под открытым небом, свернувшись калачиком под стволом какого-нибудь дерева, или, если очень везло, — в одном из заброшенных амбаров, иногда встречающихся в этих лесах.

Несмотря на огромную силу воли, Крюгер, все же, не мог полностью отказаться от крови. Он поддерживал свое существование, питаясь, в основном, крысами, полевыми мышами и прочей мелкой лесной живностью. Однажды, ему все-таки посчастливилось поймать молодого пятнистого оленя, которого он завалил, впившись зубами ему в горло. Мясо животных было не плохо, их кровь — еще лучше. Но ничто не могло сравниться с человеческой кровью — она была необходима ему как воздух. Вампир может полноценно существовать, только питаясь кровью людей. Такова уж природа их вида. И с этим — ничего не поделаешь.

Страдающий от голода, обессиленный и изможденный, Крюгер лежал на обочине лесной дороги, завернувшись в свои лохмотья, когда небольшой караван кочевников-стриган, появился на пустынной тропе. Головная повозка замедлила движение, поравнявшись с Крюгером.

— Эй, приятель, не подбросить ли тебя до ближайшей деревни, — окликнул вампира предводитель караванщиков.

Увидев, что Крюгер находится в замешательстве, возможно подозревая какую-нибудь ловушку, пожилой мужчина протянул ему руку:

— Ведас, Защитник Древних Традиций.

Татуировка на предплечье, которую заметил Крюгер, была удивительно похода на волчью голову Фон Карштайнов. Заметив взгляд Волка, лицо нового знакомого расплылось в ободряющей улыбке:

— Ты теперь в безопасности, кадавр.

Это было старое, давно забытое слово, буквально означавшее «мертвец».

Йерек ухватил протянутую ему руку и, с трудом, запрыгнул в повозку. Новые попутчики снабдили его одеждой и предложили подкрепиться, прекрасно зная, какую именно пищу он предпочитает.

Ведас был бродячим комедиантом, фокусником и лудильщиком в одном лице, поэтому, его небольшой караван был полон самых разнообразных вещей: сковородок, горшков, кастрюль, старых ботинок и другого подобного хлама. Кроме того, очень скоро выяснилось, что он любит благодарных слушателей. Ведас мог рассказывать свои истории дни и ночи напролет: это был бесконечный кладезь разнообразных сплетен, слухов, легенд и мифов, отделить правду от вымысла в которых — было абсолютно невозможно.

Тем не менее, во время своих странствий, Йерек был свидетелем многих из тех событий, что описывались в рассказах стригана. Благодаря людской глупости, Империя разрывалась на части. Ослепленные высокомерием и жаждой власти, люди считали себя высшими существами, созданными властвовать над другими созданиями, включая — своих соплеменников.

Караван Ведаса встречал на своем пути места грандиозных сражений и никому не известных стычек, и везде — падальщики собирали богатый урожай. Истории были удивительно похожи: какой-нибудь мелкий сеньор, ради мелочных амбиций, жертвовал жизнями своих подданных, посылая их в бой против другого, столь же «крупного» аристократа. Жизнь играла одну и ту же пьесу. Даже декорации оставались неизменными.

Наказание для проигравших было суровым. Тела казненных развешивались на столбах, устанавливаемых на площадях и вдоль дорог, служа постоянным напоминанием для живущих: восстанешь — умрешь. Однако, после десятилетий применения подобных методов, их устрашающий эффект заметно снизился. Простолюдины осмелели, но чем это было вызвано — ожесточением или глупостью, Крюгер не мог сказать.

В этой резне заключалась горькая ирония. То, что совершали люди с себе подобными, было гораздо ужаснее любых жестокостей Влада фон Карштайна. Они освободились от власти бессмертных лишь затем, чтобы самим утвердиться в качестве безжалостных тиранов. Какая жестокая ирония по отношению к павшим под стенами Альтдорфа!

Во время путешествия с караваном все новые и новые слухи доходили до ушей вампира. Один повторялся все чаще, по мере их приближения к Рейку: история о черном корабле, приносящем смерть. Дурная молва тянулась за ним, наполняя липким страхом города и села. Появление корабля сопровождалось многочисленными исчезновениями жителей городков, мимо которых он проплывал. Лишь немногие смельчаки отваживались высказывать свои предположения об этом порождении темных сил, да и то — шепотом, словно боясь накликать проклятье на свою голову.

Караван стриган вместе с Йереком постепенно приближался к Нульну.

Помимо торговцев, караван состоял из актеров, акробатов, жонглеров, фокусников. Путешествуя от городка к городку, стригане давали представления на ярмарках и рыночных площадях, развлекая жителей веселыми зрелищами.

Зная природную сущность Йерека, или, кадавра, как они его называли, новые знакомые относились к нему с почтением — являясь потомками жителей великого Стригоса, королевства, где когда-то люди мирно уживались с бессмертными вампирами; стригане оставались хранителями его древних традиций. Они преподнесли Крюгеру дары: нейзильберовую статуэтку ягуара, брошь из черного обсидиана, по легенде принадлежавшую богине богатства и плодородия, катайскую погребальную маску из желтого нефрита, вырезанную с таким искусством, что лицо казалось живым и, многое другое. Больше всего вампира впечатлила статуэтка — мельчайшие детали были переданы так точно и с таким мастерством, как будто живой хищник был просто уменьшен каким-то неведомым магом.

Хотя соседство новых спутников волновало и дразнило Крюгера, слишком уж явственным были запахи живой плоти, биение их сердец, бег крови по венам, Йерек был благодарен этой встрече — теперь его пернатые мучители держались на расстоянии.

Тихим, тёплым летним вечером, караван достиг, наконец, Нульна. Стригане разбили свой лагерь недалеко от городских стен среди многочисленных повозок других подобных странников. Городские ворота были уже закрыты — в ожидании утра торговцам, купцам и путешественникам приходилось устраиваться на ночлег прямо в чистом поле.

Здесь Йерек решил оставить своих попутчиков. Войти в город вампир предпочитал в одиночку — слишком уж утомительным для него стало соседство с человеческими созданиями. Кроме того, учитывая отношение остального населения Империи к стриганам, вероятность его разоблачения была крайне высока. А расставаться со своей бессмертной жизнью, проделав столь далекий путь, пока не входило в планы Крюгера.

Поздней ночью, соблюдая максимальную осторожность, Йерек покинул спящий лагерь и направился на разведку к возвышавшейся во мраке ночи громаде города. Тоненькая полоска молодого месяца, временами выглядывавшего из облаков, позволяла вампиру видеть достаточно, чтобы не плутать в темноте. В тоже время, этот призрачный, неверный свет был не настолько ярок, чтобы раскрыть присутствие Волка какому-нибудь случайному наблюдателю.

На половине пути Крюгер замедлил шаг и бросил изучающий взгляд на высокие массивные городские стены, стараясь запомнить маршрут и периодичность ночного дозора. Дальше, за крепостными стенами, виднелись покрытые черепицей городские крыши и купола храмов. Несмотря на свою славу культурной столицы, Нульн был типичным имперским городом. Покрытые пылью и грязью узкие мощеные улочки с теснящимися друг к другу домами, сложенными из того же серого известняка, что и крепостные стены. Высокие башни цитадели, украшенные изображениями гаргулий и химер, изрядно изъеденных временем и непогодой. Многочисленные мачты торговых судов, теснящихся в переполненной гавани. Грязь и суматоха портовых таверн, складов и борделей. Все это — «корона, сверкающая тысячей драгоценностей» — славный город Нульн.

Тишину ночи нарушил до боли знакомый звук — одинокий ворон, усевшийся среди ветвей в небольшой рощице, словно бы пророчил своим печальным карканьем грядущие несчастья и беды.

Крюгер внимательно присмотрелся к пернатому посланнику — легкая полуулыбка скользнула по губам вампира. «А ведь эта проклятая птица послана следить за мной», — подумал он. Эта мысль была настолько приятна, что Волк уверенным шагом продолжил свой путь, не удостаивая взглядом крылатого соглядатая, не смотря на раздававшийся за спиной пронзительный крик: «Маннфред идет! Маннфред идет! Он возвращается!!!»

Йерек впервые услышал это послание очень давно, еще в день разгрома армии нежити на Мрачных Болотах. С тех пор, Крюгеру слишком часто приходилось его слышать. К счастью для вампира, кровь животных, которую ему давали стригане, прогнала признаки зарождающегося безумия настолько, что Йерек был абсолютно уверен — птицы — это не плод его воспаленного воображения.

Меньшая часть передвижного лагеря, состоящего из различных повозок, подвод и телег, находилась на равнине справа от Кемпербадской дороги. Среди них выделялись повозки стриган, яркие тенты которых были украшены разноцветными лентами.

Йерек остановился, закрыл глаза и, на несколько мгновений, отрешился от окружающего мира, погрузившись в темную бездну собственного сознания.

Ворон, преследовавший Крюгера, издав короткое хриплое карканье, тяжело взлетел со своего насеста и устремился прочь, по направлению к городским стенам. Йерек проводил взглядом зловещую птицу, пока она полностью не скрылась во мраке ночи.

— Лети, скажи своему хозяину, что я никогда не преклоню перед ним колени. Передай, что смерть преследует его по пятам… Ему не победить в этой битве!

Волк двинулся вперед, осторожно ступая по предательски скользкой, после недавнего дождя, глинистой почве — мимолетная тень во мраке ночи, скользящая по пустынной равнине. Через несколько десятков шагов он вновь остановился, прислушиваясь. Ночь была полна множеством звуков, прекрасно различимых острым слухом вампира. Вот, легкий плеск реки, несущей свои воды через земли Империи в далекое море, смешивается с ласковым шепотом крон вековых деревьев. Чуть дальше — тихий треск костра и ленивый, неспешный разговор сидящих вокруг него людей.

Сунув руку в складки подаренного стриганами плаща, Крюгер нащупал рукоять висевшего на бедре старого боевого молота. Это оружие — последняя ниточка, связывавшая его с прежней жизнью, жизнью Йерека Крюгера, Белого Волка Мидденхейма: двуглавый кавалерийский молот с рукояткой, обтянутой потертой кожей, прошедший бесчисленное количество сражений. Оружие — ставшее сутью Белого Волка, частью его души, с тех незапамятных времен, когда он, совсем еще юнец, впервые взял этот молот в руки при посвящении в орден Ульрика.

Убедившись, что боек молота надежно обернут куском холщевой ткани, Йерек, широким быстрым шагом, продолжил движение по направлению к лагерю. Практически затихший дождь вновь усилился — крупные капли стегали вампира по лицу, причиняя скорее душевные страдания, чем физический дискомфорт. Дождь был холодным. Он всегда был холодным… а холод — это смерть.

Йерек сделал небольшую дугу, огибая костры и сидящих вокруг них людей, стараясь держаться на самой границе света и тени. На этом расстоянии голоса были явственно слышны — можно было, без особого труда, разобрать практически все, о чем велась беседа. Около одного из костров второсортный менестрель наигрывал старинную балладу на своей мандолине, безжалостно коверкая простенькую мелодию. Его голос был слаб и неровен, а интонации фальшивы и неточны — в исполнении отсутствовал хоть какой-то намек на гармонию и мелодичность. И все же, какая-то удивительная магия пронизывала песнь барда, пленяя собравшихся вокруг скитальцев, затрагивая самые потаенные струны их очерствевших душ, тенью восхищения отражаясь на их умиротворенных лицах. А может, это просто тепло огня, а не волшебство менестреля, удерживало их на месте…, кто знает…

Вампир двинулся дальше, осторожно обходя палатки с тыльной стороны, стараясь не наткнуться на растяжки, удерживающие их стены. За холщовой тканью слышался неразборчивый людской говор, отдаленный треск костра, приглушенные стоны случайных любовников. Миновав палатки, Волк, крадучись двинулся вдоль повозок стриган, бесшумно следуя мимо их ярких, украшенных разноцветным орнаментом тентов.

Возгласы одобрения воодушевили менестреля на исполнение новой баллады — Крюгеру пришлось коротать время в томительном ожидании, слоняясь на краю лагеря, пока незаметно улизнувший от огня Ведас не нашел его. Стриган с наслаждением потягивал курительную трубку из бриара, выдыхая через усы и бороду кольца едкого дыма:

— Что тебя тревожит, друг?

В самом деле — что? И действительно ли есть повод для тревоги, или это всего лишь его собственные смутные и безосновательные страхи по поводу грядущих событий — Йерек не сразу нашелся, что ответить.

— Ты напрасно пытаешься скрыть свои чувства, — мягко упрекнул собеседника Ведас. — Мы же оба знаем, что видимость часто бывает обманчива. Кажется, что мои люди счастливы?! Всю жизнь находиться в пути, идти вперед по нескончаемой дороге?! Знаешь, стригане редко показывают чужакам свои истинные чувства. Мы можем петь и веселиться, но, за этим — скрываются горечь и отчаяние. Внимательно вслушайся в слова барда кадавр, в эти низкие печальные аккорды мандолины. Все это обман, мой друг! Смотри внимательно, и ты все поймешь.

Йерек обратился в слух, последовав совету стригана. Ведас был прав: от баллады веяло каким-то удивительным, едва уловимым очарованием, мрачной меланхолией, которую Волк не замечал, пока ему не дали подсказку.

— Мой народ — хранители Древних Традиций, — продолжил стриган. — Это не пустые слова, как ты можешь подумать, а тяжкое бремя. Мы сохраняем свои секреты и, секреты тех, кто давно забыт, растворившись во тьме веков. Наше предназначение — оберегать древнее знание и мудрость ушедших. Мир, ведь, не всегда был таким, кадавр. Когда-то он был молод, а род людской являл собой жалкое зрелище — редкие ростки цивилизации среди океана варварства. В те времена люди редко о чем-то задумывались. Они наслаждались жизнью, стремясь к удовлетворению любых своих желаний, даже — самых низменных. Насилие, кровь, смерть — обычные вещи в те далекие времена. Мы оба знаем, что в этом нет ничего ужасного — ведь, в этом, суть человеческой природы. Стригане — последние хранители этих древних ритуалов, последние наследники ушедшей мудрости древних владык Стригоса. Пока мы существуем — живы и они. А, когда они вернутся, чтобы отвоевать свою древнюю землю и восстановить ее былое величие — мы встретим их, зная, что дождались, наконец, своего часа.

Йерек знал, кого имел в виду Ведас. В конце концов, своим бессмертием вампир был обязан их проклятой крови.

— Я владею тайнами, способными раздавить слабого человека, — невесело усмехнулся стриган. — То же самое, я думаю, можно сказать и про вас, кадавр. Не так ли? Пойдемте, Шовихани хочет видеть вас.

Шовихани была самой уважаемой женщиной в караване. Ведунья, обладающая даром ясновидения, она гадала, лечила своих соплеменников травами и заговорами. Любой караван стриган сопровождала подобная женщина, в совершенстве владеющая искусством врачевания и предвидения.

Волк последовал за Ведасом к кибитке колдуньи. Женщина, сидевшая у костра, была очень стара, ее сморщенное лицо с желтой, как старый пергамент кожей, было сплошь изъедено оспой. Грязные жесткие волосы, неряшливыми черными прядями спадающие на плечи, родимые пятна на лбу и висках и, практически выцветшие глаза с бесцветной радужкой — дополняли ее малопривлекательный облик.

Стриган подвел Йерека к костру, возле которого грелась старуха.

— Маленькая мама, — негромко позвал стриган. — Можем мы присоединиться к тебе? — с оттенком почтительности, но без всякого пиетета, спросил Ведас.

По правде говоря, Крюгер ожидал проявления немного большего уважения к старой карге. Однако Ведас, по-видимому, относился к ней, как к члену семьи — не больше и не меньше.

Ведьма, словно гриф, вытянула худую старческую шею, вглядываясь в темноту за пределами круга, освещенного костром.

— Это ты, Ведас? — прошамкала она.

— Да, мама.

— Кажется, ты привел ко мне кадавра, — губы шовихани искривились в нечто похожее на улыбку. — Очень хорошо!

Старуха оживленно потерла старые высохшие руки.

— Проходите, садитесь рядом.

Между палаткой и костром был натянут навес, защищающий сидящих от дождя. Пройдя под него, Йерек, уселся на землю возле костра, скрестив ноги и упершись локтями в колени. Ведас, пристроившийся рядом, взял одну из стоявших возле костра оловянных кружек. Наполнив ее каким-то варевом, подогревающимся в котелке над огнем, протянул Волку. Густой напиток темно-янтарного цвета, с неприятным вяжущим вкусом, показался вампиру излишне терпким. Наполнив свой бокал, стриган одним могучим глотком проглотил все его содержимое.

Поморщившись, он одобрительно облизнул губы: — Арафуло! Мало кто в наше время помнит рецепт ее приготовления. Секрет настойки почти забыт. Нам повезло — шовихани знает, какие травы входят в ее состав. Говорят, напиток способен укреплять ауру и усиливать колдовские способности. Думаю, что-то в этом есть: наши шаманы пьют ее прежде, чем разговаривать с духами.

— Ведь так, мама?! — Ведас повернулся к старухе.

— Мне кажется, мертвый человек не согласен с тобой, Ведас, — проскрипела ведьма.

Крюгер невольно улыбнулся:

— А она ничего не упускает из виду, — одобрительно бросил он, повернувшись к Ведасу.

Достав иглу из складок своего платья, шовихани проколола палец и капнула пару капель крови в кружку Йерека.

— Что теперь скажешь, мертвый человек?!

Волк склонил голову в легком поклоне. Затем вампир сделал небольшой глоток: человеческая кровь еле уловимо изменила вкус напитка, но для тонких ощущений Крюгера он казался теперь амброзией.

— Действительно, ничего не упускает, — захихикала старая карга. — Кроме того, она еще не настолько впала в маразм, чтобы о ней говорили, как о каком-нибудь слабоумном кретине. Мой ум все еще остер, как бритва, — старуха постучала по виску скрюченным пальцем.

— В этом я абсолютно уверен, — не сдержал улыбки Йерек.

Наклонившись к вампиру, ведьма взяла его руку своими старческими жесткими руками с узловатыми венами.

— Ох…, такая печаль в тебе, такая печаль, — горестно запричитала она, качая головой. — Темный, не мертвый! Печаль в темноте! Вечность, окруженная тьмой, не смертью! Черной, как крыло ворона!

Йерек резко выдернул руку, вырывая шовихани из состояния гипнотического транса.

Бесцветные глаза колдуньи впились в Крюгера.

— Позволь мне рассказать тебе историю, мертвый человек. Историю о Хайналке и ее брате Анастасе — эти двое очень похожи на тебя, кадавр.

Отрицательно качнув головок, Волк начал было вставать, однако, Ведас остановил его порыв, положив свою руку на плечо вампира. Вновь оказавшись на земле, Йерек нетерпеливо заерзал — Крюгер всегда терпеть не мог всяких прорицателей и ясновидиц. Вся эта братия эксплуатировала человеческое желание знать, что скрывается за дымовой завесой будущего. В прошлой жизни, Йерек достаточно долго жил среди людей, и прекрасно знал, что только сам человек есть творец своей судьбы. Неважно, насколько мудры были предсказатели — они редко оказывались правы. Пророчества толковались и искажались ими в угоду пожеланиям заказчика. Мало кому удавалось услышать предсказание и суметь прожить достаточно долго, чтобы проверить — насколько точным оно оказалось. Волк был счастлив оставаться в неведении относительно своего будущего: смерть, есть смерть, какая разница как она наступит.

— Бедный Анастас был еще безусым юнцом, когда пал на поле брани — поверженный жестоким ударом, рассекшим его тело пополам — начала повествование старуха. — Его отец, местный лорд, счел, что Анастас опозорил семью подобным поражением. Он повелел, что в наказание — тело сына останется непогребенным: «Сыну моему, опозорившему свой славный род, отказываю в погребении. Под страхом смерти запрещаю оплакивать его и совершать поминальные обряды над телом. Труп его — бросить на съедение птицам и диким животным. Такова моя воля».

— Необъяснимое проклятие за гранью понимания.

— Однако нашелся человек, посмевший ослушаться этого безумного приказа. Прекрасная Хайналка, любящая сестра, сжалилась над прахом своего брата. Собрав все свое мужество, она бросила вызов лорду-отцу, сказав с непреклонной твердостью: «Я больше предана мертвому, чем живому, и эту верность — я буду хранить вечно!» Прошептав такие слова, девушка бросила горсть земли на тело погибшего брата.

— В ярости ее мстительный отец заживо похоронил Хайналку в фамильном склепе. Он был могущественным лордом, а лорды не любят, когда им перечат. Даже собственные дочери. Однако его гордыня сыграла с ним злую шутку: лорд прогневал сразу двух богов — одного, когда оставил мертвого в мире живых, второго — заточив живую в мире мертвых.

— Это и есть твое проклятие, — прохрипела ведьма. — Быть запертым между двух миров: миром живых и миром мертвых. Послушай меня, кадавр. Каждый должен следовать своей природе. Ты — зверь! Человека, который когда-то жил в тебе — больше нет! Ты — хищник, вампир! Питайся, или умри — третьего не дано!

— Ты не знаешь меня, ведьма, — в ярости бросил Йерек, одним резким движением вставая на ноги.

— Мы — ваши люди, кадавр. И ты прекрасно это знаешь. Мы знаем тебя лучше, чем ты сам.

— Приведи ему девушку Ведас, — старуха повернулась ко все еще сидящему на земле стригану. — Вскрой ей горло. Пусть кровь сама даст на все ответ. Он не сможет сопротивляться зову горячей, сладкой влаги, дарующей жизнь. Это его природа. Он — зверь!

— Я не зверь, ведьма, — презрительно ответил старухе Волк и, развернувшись, стремительно пошел прочь от костра.

Йерек ненавидел себя за то, каким монстром он стал. Но еще больше, Крюгер ненавидел стриган — потому что, они напомнили ему об этом.

В ходе долгих странствий Морой и Арминий Вамбург забрались далеко от родных мест.

Охотники на ведьм шли по вечерним улицам славного города Нульна. Морой старательно кутался в воротник своего плаща, низко надвинув на глаза широкополую фетровую шляпу. Голова просто раскалывалась от адской боли, кровь дико стучала в висках. Глаза, словно налитые свинцом, с трудом различали окружающие предметы. Скользкая от дождя брусчатка мостовой ходила под его ногами, словно палуба морского судна, попавшего в небольшой шторм.

Вамбург молча шагал рядом. Его взгляд внимательно скользил по крышам домов в поисках намека на малейшее движение. Дождь осложнял задачу Арминия — стихия, разыгравшаяся рано утром, и не думала смирять свой гнев.

Но не отвратительная погода являлась причиной страданий Мороя. Инстинктивно, он чувствовал приближение опасности, отдававшейся пульсирующей болью во всем теле мужчины.

Черный корабль преследовал охотника, стал навязчивой идеей, захватившей его мозг. Морой собирал всю информацию, все слухи и сплетни, которые испуганные обыватели могли донести до его ушей. Суеверные люди считали, что черным кораблем управляет мертвецы, проклятые богами за свои злодеяния и обреченные вечно скитаться по волнам. Охотник не верил в эти россказни. Пираты-зомби были не более чем вымыслом, придуманной страшилкой, годной лишь на то, чтобы пугать маленьких детей.

Однако Морой доверял своим предчувствиям. Что бы это ни было, оно было близко. Инстинкт никогда не обманывал его: это был дар, или проклятие — дарованные ему небесами. Отличительная черта его профессии. Охота на тех, кто изменен темной магией, поражен гнилью Хаоса, или осквернен раковой опухолью зла — меняет человека.

Борьба со злом требовала особого оружия. В том числе — и вполне материального. Рука Мороя интуитивно нащупала шестизарядный арбалет, висевший на кожаном ремне, на поясе охотника: вместе они побывали во многих переделках. Не всегда существа, которых приходилось преследовать, доживали до законного суда, вынесения справедливого приговора и милосердного повешения. Гораздо чаще обстоятельства складывались так, что правосудие Зигмара претворялось в жизнь незамедлительно и без всяких сантиментов.

Некоторое время назад охотник подумывал заменить арбалет кремниевым пистолетом, однако многолетняя привычка взяла верх. Его вес, хорошо ощутимый в руках, чуть потертое ложе орехового дерева, мощные стальные дуги и упругая тетива — вселяли спокойную уверенность. Морой по опыту знал: если он попадет в переделку — оружие не подведет. В итоге — мысль о пистолете была отброшена.

Масляный фонарь в конце улицы, по которой шли охотники, прогорел, позволяя ночному сумраку окутать перекресток густой черной вуалью. Морой шагнул в темноту и… замер. Его обостренный до предела слух уловил что-то необычное. Один-единственный вздох — легкое дуновение воздуха в ночной тьме. Охотник быстро осмотрелся вокруг, в поисках источника звука.

Во мраке он с трудом разглядел неясный силуэт человека.

— Эй, ты! Ни с места! — завопил охотник, скорее ощутив, чем увидев, как незнакомец разворачивается, бросаясь наутек. Рискуя сломать себе шею в кромешной тьме, Морой бросился в погоню. Арминий несся за ним по пятам.

Стук их сапогов по булыжной мостовой гулким эхом разносился по всей улице. Поскользнувшись на скользких камнях, Морой потерял равновесие и упал на землю, больно приложившись боком и содрав кожу на левой руке. Однако он тут же вскочил на ноги и продолжил преследование, стараясь не потерять противника из виду. Через несколько секунд погоня выскочила на более освещенное место.

То, что Морой увидел в следующее мгновение, было за гранью разумного. Человек — ибо это существо определенно все-таки было человеком — опустился на четвереньки. Его спина выгнулась дугой, разрывая рубаху, брюки, лопнувшие на талии, упали в грязь. Порождение тьмы закинуло голову, огласив ночной город глухим яростным воем. Перед глазами охотников предстало чудовищное зрелище — трансформация человеческого существа в огромного ужасающего волка.

Упав на колено, Морой рванул с пояса арбалет. Мгновенно прицелившись, охотник сделал пару глубоких вдохов, стараясь успокоить дыхание и унять нервную дрожь в руках, держащих оружие. Спусковой крючок сухо щелкнул, выпуская болт в цель.

С глухим ударом арбалетный болт вошел в тело зверя, поразив существо в районе крестца. Оборотень взвыл от боли и рванулся в сторону, тряся головой и дергаясь всем телом, в отчаянной попытке избавиться от инородного тела, глубоко вошедшего в его плоть. Морой выстрелил вторично — на этот раз удача изменила охотнику: просвистев чуть выше цели, болт звякнул о каменную стену дома напротив.

Оборотень, тем временем, исчез, скользнув в темноту узкого похода между двумя домами. Вамбург пронесся мимо, завернув за угол следом за зверем. Морой поспешил присоединиться к товарищу, однако, оказавшись в переулке, обнаружил, что зверя и след простыл. К счастью, на мостовой осталась хорошо заметная дорожка из капель крови, ведущая к старой винтовой лестнице, спускающейся в катакомбы Старого Города. Охотник знал, что эта лестница приведет их в Подземье, огромный запутанный лабиринт подземных тоннелей и коридоров, тянущийся под всем городом. Это подземелье издавна имело дурную славу, являясь убежищем воров, убийц, бродяг и прочих темных личностей. Ирония заключалась в том, что охотников на ведьм большинство добропорядочных обывателей, также, причисляли подобной категории. Оборотень был ранен, но преследовать его в этих катакомбах было безумием.

— Ну, что?! Последуем за ним? — кивнув на капли крови, поинтересовался Арминий. Голос товарища звучал прерывисто, он пытался перевести дыхание после бешеной погони. В руке охотника блестел серебряный кинжал. Вамбург мог не озвучивать свои мысли, и так было понятно, что он имеет в виду: зверь ранен и не уйдет далеко.

Дождь прекратился и в разрыве облаков Морой мог видеть луну — как он и предполагал, она была во второй четверти.

— То, что мы встретили, мой друг, не было оборотнем. До полнолуния еще далеко.

— Думаешь, это вампир?

— Практически наверняка.

— В таком случае, это ренегат. Один из немногих оставшихся…

— Хватит думать, как обычный обыватель, Арминий! Что мы видели? Только факты и ничего более!

Научиться выделять главное — основная задача Арминия. Если ученик хочет стать настоящим охотником — он должен уметь использовать логику и приходить к единственно правильным решениям.

— По Нульну бродит вампир.

— Именно. А что мы знаем об этих тварях?! — улыбнулся Морой. Его друг учился — ведь секрет хорошего охотника в том, чтобы опираться на факты, а не изобретать их.

— Вампиры питаются кровью живых существ.

— Очень хорошо! Несомненно, он был здесь в поисках пищи. Мы спугнули его. Это значит, что он голоден и, к тому же, ранен. Стало быть — он слабеет.

— Значит, мы идем вниз, вслед за ним?

— Мы будем глупцами, если полезем в неизвестность, — покачал головой Морой. — Там может быть их логово: у нас ведь нет никаких доказательств, что вампир действует в одиночку. Нет, давай-ка включим мозги, Арминий! Нам надо перехитрить зверя! Не будем бросаться, сломя голову, в сердце его владений: подождем на поверхности, пока зверь не ослабнет окончательно, а потом — выкурим из убежища и прикончим. У меня есть для тебя задание, мой друг — необходимо предупредить бургомистра. Еще нам понадобится команда землекопов и, не позднее, чем через час. Возможно, мы и не способны преследовать вампира в катакомбах, поэтому, постараемся не дать кровопийце возможности избежать встречи с нами. Мой план — перекрыть как можно больше ходов, ведущих в подземелье. В этом районе города я знаю восемь подобных нор — но, понятия не имею, сколько еще разбросано по округе. Конечно, все ходы все равно не запечатать, однако, чем меньше выходов будет у этой твари, тем выше шансы уничтожить ее. Сразимся со злом на наших условиях! Нельзя позволить зверю застать нас врасплох!

Но то, чего боялся Морой, как раз и случилось.

Землекопы, выделенные бургомистром, под руководством Вамбурга вкалывали до середины следующего дня — на территории города удалось найти и запечатать тридцать шесть проходов, ведущих в Подземье. Узкие лазы закладывали кирпичом, более широкие — засыпали землей и забивали досками. Все же, несмотря на этот адский труд, бесчисленное множество ходов, по всей видимости, осталось незамеченными.

Морой не вмешивался в дела своего товарища — Арминий хорошо организовал работу. Кроме того, это подорвало бы авторитет Вамбурга в глазах городской стражи. Охотник предпочитал, чтобы его товарищ учился на собственных ошибках. Цена таких ошибок высока, но извлекаемые из них уроки остаются с человеком на всю жизнь.

Глава городской стражи выставил часовых — по два у каждого входа в подземелье, но проходил час за часом, и их бдительность ослабевала. Однако на этом беды охотников на ведьм не закончились. В порыве необъяснимой глупости бургомистр распорядился отозвать караулы за три часа до захода солнца, считая, что угроза уже ликвидирована. Морой пытался уговорить градоначальника отменить это безумный приказ — тщетно: охотнику лишний раз пришлось убедиться, что вряд ли что-либо может заставить представителя власти изменить свое решение.

Четыре часа спустя, охотники пожинали последствия подобного безрассудства.

Опустившись на колени, Вамбург внимательно осмотрел доски, разбросанные у основания той самой лестницы, где они загнали вампира под землю прошлой ночью.

— Нужна недюжинная сила, чтобы сломать это, — Арминий задумчиво повертел в руках обломок деревянного бруса. Морой согласно кивнул, воздерживаясь от комментариев. Вамбург делал то, чему его учили — выводы из уже известных фактов.

Сила, результат которой предстал перед глазами охотников — действительно, ужасала. Дубовый брус в три дюйма толщиной был переломлен, словно это простая спичка.

— Зверь выбрался наружу из-за тупости этого идиота чиновника! — в бешенстве бросил Морой и, тут же, острая боль ударила его в живот. Тварь была рядом. Начиналась типичная реакция организма на сверхъестественное — головная боль, пульсация крови в висках, потеря остроты зрения. Зло застонав, охотник потер пальцами виски.

— Оно рядом?! — вопросительно воскликнул Арминий, увидев бедственное состояние товарища.

— Достаточно близко, — с трудом кивнул Морой, цедя слова сквозь сжатые губы.

Охотник медленно осмотрел темные глазницы окон близлежащих домов, затем скользнул взглядом по карнизам и крышам:

— Он наблюдает за нами!

Вамбург проследил за направлением его взгляда: ничего, все было спокойно.

— Сэр! Сэр! Быстрее, сюда!!! — растрепанный мальчишка подбежал к охотникам и, схватив Мороя за руку, потянул его за собой.

— Что случилось, парень?!

— Моя мама, сэр! Пожалуйста, идемте быстрее!!!

— Веди, — коротко бросил охотник, ощущая, как холодеет у него в животе от предчувствия непоправимого несчастья.

Всего пара минут потребовалась охотникам, чтобы, следуя за парнишкой, достигнуть нужного дома. Дверь убогой лачуги еще не открылась, но Морой уже понял — они опоздали. Тесная комнатушка была насквозь пропитана отвратительным запахом смерти. В центре комнаты на грязном дощатом полу лежала мертвая женщина. На горле несчастной зияли страшные рваные раны. Рядом, стоя на коленях — безутешно рыдал мужчина.

Ярость и бессилие охватили Мороя, едва он переступил порог хижины. Все, о чем он мог думать в эту минуту — что этой глупой смерти легко можно было избежать, если бы один напыщенный идиот, по какому-то досадному недоразумению занимающий пост бургомистра, послушался его.

Мужчина у тела повернулся к вошедшим. Даже в тусклом свете зловонной комнаты было видно, что его глаза покраснели от слез:

— Моя жена…

— Когда ты ее нашел? — игнорируя человеческое горе, жестко бросил Морой. Время скорбеть наступит позднее — сейчас охотнику нужны были лишь голые факты. За свою жизнь Морою так часто приходилось разговаривать с людьми, потерявшими своих близких, что он стал почти равнодушен к подобным утратам. Если у них есть информация, которая может помочь уничтожить еще одно порождение тьмы: первоочередная задача охотника — извлечь и воспользоваться ею.

— Когда я вернулся домой… Я…, не знаю…

— Пожалуйста, подумай хорошенько! От твоих слов зависит жизнь или смерть других людей.

Мужчина шмыгнул носом, слезы снова полились по его лицу. Он попытался вытереть их тыльной стороной ладони, но, лишь размазал грязь по щекам.

— Я не знаю, — потеряно твердил убитый горем супруг. — Полчаса назад, может, чуть больше… Я не знаю…

— Полчаса вполне достаточно, чтобы тварь оказалась в любом уголке этого чертового города! — в сердцах бросил Вамбург, пнув ногой дверной косяк.

— Не совсем так, — покачал головой Морой. — Я все еще чувствую его присутствие — зверь где-то недалеко. Он следит за нами и теперь знает, что мы нашли женщину. По-видимому — это часть его игры.

— Не слишком ли ты переоцениваешь умственные способности этой твари?! — вопросительно вскинул брови Арминий.

— Зато ты, мой друг, слишком недооцениваешь его! — горько усмехнулся в ответ Морой.

— Зверь?! — эхом отозвался хозяин лачуги. Повернувшись к распростертой на полу супруге, мужчина провел рукой по ее растерзанному горлу. Несколько мгновений он, в оцепенении, наблюдал, как капли крови стекают по пальцам и капают на грязный пол лачуги. Затем — протянул окровавленную ладонь охотникам: — Что за зверь мог совершить такое…?

Неожиданно, внезапная догадка озарила беднягу: — Вампир. Означает ли это что она…? Мужчина боялся продолжить свою мысль.

Арминий положил руку на плечо обезумевшего от горя и ужаса человека в тщетной попытке хоть как-то утешить несчастного. Не существовало таких слов, которыми можно было облегчить эти страдания. Смерти не берет в расчет ни любовь, ни счастье. Этой старухе с косой безразлично, была ли умершая чьей-то матерью или женой. Ее не волнует, что потерявшие близких — уже никогда не станут прежними.

Крупная бронзово-зеленая муха лениво кружилась над раскрытой раной — такое естественное и, одновременно, такое отвратительное зрелище.

Морой заметил это первым — след от укуса на запястье мужчины. Выходит, на трупе смешались женская и мужская кровь. Какая горькая ирония!

— Ты видел убийцу? Мне нужна правда! Ты его видел?! — предчувствуя, что неприятности только начинаются, воскликнул охотник.

Мужчина кивнул, повернув кисть, на которой красовались рваные раны от зубов вампира, так, чтобы продемонстрировать их охотникам.

— Я инфицирован, не так ли? — глухо спросил несчастный, пытаясь зажать края раны здоровой рукой, словно в надежде, что таким образом он сможет изменить прошлое.

— Ведь так?! Не лгите мне! Он ведь убил меня?!

— Нет, — отрезал охотник, — но ваша жена… Мне очень жаль… Мы не можем знать наверняка, поэтому — следует провести ритуал для ее же блага: иначе, ваша жена может вернуться в этот мир уже в ином качестве.

— Ритуал? — испуганно пробормотал раздавленный, свалившимися на него бедами, супруг.

— Арминий, выведи его на улицу! Есть вещи, в которые не следует посвящать посторонних. Подготовьте, пока, могилу для этой несчастной. И еще — мне понадобятся те розы, что растут на клумбе у окна.

— Не беспокойся, все будет сделано, — кивнул Вамбург, передавая товарищу холщовую сумку, висевшую у него на левом боку.

Открыв ее, Морой стал искать принадлежности, необходимые для проведения ритуала.

— Пойдемте со мной, — Вамбург мягко подтолкнул убитого горем мужчину к выходу, видя, как из сумки последовательно появились деревянный кол и тяжелый стальной молоток.

— Я… должен остаться с ней…, - слабо попытался протестовать хозяин хижины.

— Нет! Вы принесете больше пользы и жене и нам, готовя место для погребения. Запомните ее такой, какой сейчас видите. То, что произойдет дальше — малоприятное зрелище. Не думаю, что вам следует быть этому свидетелем. Неужели, закрывая глаза и вспоминая любимую, вы хотите видеть ее кровь вместо улыбки?

— Нет, — мужчина устало покачал головой.

— Так я и думал, — кивнул в ответ охотник.

Вамбург взял мужчину за руку, увлекая к двери: — Пойдемте со мной. Здесь для вас не место.

Арминий вернулся через пару минут, неся в руках полтора десятка бутонов белых роз. Отдав их Морою, юноша вышел из хижины и плотно затворил за собой дверь: оставляя старшего товарища наедине с распростертым телом мертвой женщины в безмолвии убогой лачуги.

Охотник трижды медленно обошел труп, двигаясь против часовой стрелки, всматриваясь в безжизненное лицо, искаженное предсмертным ужасом. Вполне возможно, что при жизни женщина была весьма привлекательной — теперь, после встречи со зверем, об этом трудно было судить. Опустившись на колено, Морой открыл покойнице рот и наполнил его бутонами роз. Затем, охотник вновь плотно сжал челюсти мертвой женщины. Откровенно говоря, не было никаких признаков, что вампир передал своей жертве проклятье крови, но, в отличие от идиота чиновника, Морой не собирался рисковать чужими жизнями. Он выполнит свой долг перед живыми. Как, впрочем, и перед мертвыми.

Охотник взял в руки кол, вытесанный из древесины столетнего ясеня. Приставив свое орудие заточенным концом к уже начавшему коченеть телу, Морой одним ударом молотка вогнал его в грудь несчастной, пронзая ей сердце.

В это мгновение острая боль лезвиями впилась в его мозг. Охотник внутренне сжался, пытаясь не обращать на нее внимания — нельзя было позволить твари, которая устроила весь этот кошмар, помешать ему закончить свою работу. Морой пошарил в сумке, ища небольшую пилу с алмазным напылением на зубьях — для завершения ритуала необходимо обезглавить тело. Малоприятное, но, необходимое действие в подобных случаях.

Охотник оглядел комнату в поисках одеяла, которое собирался использовать в качестве савана. Обнаружив его на убогом ложе, представлявшем собой пару простых соломенных тюфяков, Морой достал этот потрепанный кусок грубой шерсти и завернул в него труп: слишком часто охотник видел, как убитые горем люди возвращались, чтобы в последний раз взглянуть на своих близких. Плохая идея. Врагу не пожелаешь лицезреть что-либо подобное. Разве хоть кто-то заслуживает видеть любимого человека в качестве разделанного куска мяса?!

Оставшимися лепестками роз Морой заткнул полости мертвого тела женщины, образовавшиеся вокруг отпиленного позвоночника. Теперь, он был уверен, что она — точно не воскреснет!

Боль, терзавшая его все это время, резко усилилась. Зверь был очень близко — слишком самонадеянно с его стороны. Очевидно, что тварь дразнила охотника, и с этим, пока, ничего нельзя было поделать.

Морой с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, двинулся к двери. В глазах потемнело, голова кружилась, в висках бешено стучало. С усилием открыв дверь, охотник выглянул на улицу. Арминий вместе с убитым горем супругом уже закончили работу над неглубокой могилой, выкопанной прямо под кустом белых роз. Морой молча кивнул, приглашая их войти в дом. Втроем они вынесли тело покойной и опустили его в могилу. Установив на могильный холмик простой деревянный крест, сделанный из наспех сбитых крест-накрест деревянных досок — пересадили туда же и один из розовых кустов.

Несчастный муж опустился на колени возле свежей могилы: — Вы не помолитесь за мою жену? Мне хотелось бы, чтобы ее душа отправилась прямиком к Зигмару, но, я не знаю подходящей молитвы.

Морой встал на колени рядом с мужчиной: — Как ее звали? — тихо спросил он.

— Кати, — с трудом сдерживая рыдания, ответил безутешный супруг.

Охотник снял с шеи цепочку, на которой висел освященный знак Зигмара в виде небольшого серебряного молота, и вдавил амулет в землю под тем самым кустом роз, что был посажен на могиле: — Зигмар узнает ее по этому молоту, мой друг! Ему не нужно красивых слов, чтобы распознать то, что принадлежит ему. Тело твоей жены стало частью природы, вступив в вечный круговорот жизни и смерти. Но ее душа — свободна. И сейчас, она — на пути к Богам, мой друг. Думаю, Кати бы не хотела, чтобы мы скорбели по ней: твоя супруга знает, что однажды — вы вновь будете вместе. Вот в чем красота любви. Она вечна, ей нет конца, — присыпая свой дар землей, промолвил Морой.

— Спасибо… спасибо, вам за все, — потрясенно промолвил мужчина, тронутый до глубины души этой простой и, в то же время, проникновенной речью.

Боль снова вернулась, и на этот раз — она была еще сильнее, чем раньше. Не будучи больше в силах сдерживаться, Морой глухо застонал, его лицо исказила гримаса. Арминий, видя состояние товарища, ободряюще похлопал его по плечу:

— Давай, держись, приятель!

Однако, боль стала просто невыносима — точно тысячи игл пронзили мозг охотника, взорвавшись перед глазами яркими, слепящими вспышками. Несмотря на поддержку Вамбурга, Морой, конвульсивно дернувшись, упал лицом прямо в рыхлую землю на свежезасыпанной могиле. Готовый сорваться крик замер на его открытых, искривленных гримасой боли, губах. Последнее, что увидел охотник прежде, чем потерять сознание, был караван стриганских повозок, показавшийся в начале улицы, меньше чем в пятидесяти футах от корчащегося на земле Мороя.

Душный ночной воздух был на удивление безмолвным. Неровный колышущийся свет факелов в руках людей, толпившихся перед храмом Зигмара, едва рассеивал ночной мрак. Собравшиеся обыватели, находившиеся в весьма возбужденном состоянии, были вооружены вилами, мотыгами и прочим импровизированным оружием, не становившимся от этого менее опасным в умелых руках. Люди хотели крови! Они знали, что зверь в городе и, что он уже убил одного из них!

Морой, занявший место на наскоро сбитом подобии деревянного помоста, возвышался над толпой. Подняв правую руку, охотник призвал собравшихся к вниманию.

Всегда трудно оценить толпу: определить, какие будут царить настроения, насколько разгорятся страсти, как быстро люди придут в ярость. И придут ли вообще. Но для охотника за ведьмами контроль над толпой — жизненно необходимое умение.

— Это правда! — громко произнес он, подождав немного, пока последние легкие отзвуки шушуканья и шепота не затихли в дальних рядах. — В городе убийца!

— Вампир, — истошно крикнул кто-то в толпе.

Морой повернулся в сторону перебившего: — Убийца, — холодно повторил он. — Я не могу точно утверждать, кто он на самом деле.

— Не лги нам, охотник! — с отвращением выкрикнул другой голос. — Мы — не дети!!!

С тех пор, как Морой в последний раз объявлял охоту на вампиров, прошло очень много времени — слишком уж мало осталось нынче живых мертвецов, отравляющих существование людскому роду. К своему стыду, охотник был вынужден признать, что ему не хватало острых ощущений, связанных с этим опасным занятием. Сама охота была обычным делом, но сопровождавшие ее страсть и азарт — захватывали. Надо же, он, кажется, успел забыть, насколько сильно.

Дав толпе успокоиться, он продолжил: — У этого существа есть логово в катакомбах, хотя, я склонен думать, что стригане, также, дают ему убежище.

— Так пойдем и заставим их выдать зверя!!! — взорвалась толпа.

— А если они этого не сделают?! — спросил Морой, понизив голос до театрального шепота. Охотник знал, что сейчас нет нужды кричать, стараясь привлечь людское внимание. Его вкрадчивые слова уже разнеслись над толпой, сладким ядом вливаясь в уши каждого мужчины и каждой женщины. — Что тогда?!

— Сожжем их!!! Убьем их всех!!!

Охотник отрицательно покачал головой: — Нет, тогда вы будете ничем не лучше этой твари! Даже хуже — ведь зверь убивает, чтобы выжить, а вы хотите убить ради мести!

— Выкурим его! Заставим стриган выдать зверя!!! — новый взрыв ярости стал ему ответом.

— Вы готовы умереть? — чеканя слова, бросил в толпу Морой.

Эта фраза заставила горожан замолчать. Охотник окинул взглядом толпу, внимательно изучая людей, стараясь по выражению их лиц понять, как далеко они способны зайти в своей жажде отомстить твари. Грань между дикостью и цивилизацией весьма условная вещь — всегда нужно помнить об этом. Такая черта рода человеческого всегда вызывала у Мороя глубокое отвращение. Однако сейчас, ему надо было спровоцировать толпу, разжечь в них праведный гнев. Если он не справится — кто-нибудь еще умрет после наступления темноты.

Волны почти осязаемого страха, словно круги от брошенного в воду камня, тихим шепотом разошлись по собравшимся простолюдинам. Морой слишком часто встречал подобную реакцию, чтобы удивляться: даже воин боится смерти, что уж говорить о простых каменщиках, плотниках и булочниках.

— Хорошо, что вы боитесь, — отчетливо прозвучал в наступившей тишине голос охотника. — Так и должно быть. Ведь это — не игра. И нет никаких гарантий, что человек, стоящий рядом с вами, доживет до следующего утра. Возможно, вам придется встретиться со своим другом, измененным этой тварью и, чтобы избавить от мучений — вонзить кол ему прямо в сердце, а, затем, отрубить голову. Спросите себя, достаточно ли я силен духом, чтобы сделать это!? Пусть перед вами уже не близкий человек, а монстр, принявший его облик. Но такое превращение способно потрясти до глубины души, ведь демоны всегда старались обращать против нас самые худшие наши страхи.

Люди молча переглядывались. Морой понимал, что теряет контроль над ситуацией: собравшиеся здесь не были героями и слышать не хотели о возможной смерти. Толпа хотела вдохновляющей речи, способной зажечь их кровь, обещаний славы и великих подвигов. Горожане желали стать частью славной истории, которую можно будет рассказывать в таверне или возле костра, о том, как они спасли родной Нульн, уничтожив дьявольское порождение тьмы. Но охотник не мог оправдать этих ожиданий. Морою претила мысль напичкать этих глупцов красивыми баснями и отправить неподготовленными на верную смерть. Он хотел, чтобы люди поняли, насколько опасна эта затея. И что в реальности, в отличие от романов, герои умирают также как и злодеи: просто и обыденно.

— Итак, теперь вы знаете все. И если вы готовы — присоединяйтесь ко мне. Знайте, нам придется преследовать зверя по ночам, когда он особенно силен и опасен. Почему? Потому что, если мы этого не сделаем — погибнет еще очень много достойных людей. Я не могу позволить, чтобы смерть еще какой-нибудь девушки, вроде Кати, всю оставшуюся жизнь терзала и мучила меня. Что я не предпринял все, что было в моих силах, чтобы остановить и уничтожить зло, угрожающее людям. Вот поэтому — я и пойду выслеживать зверя этой ночью. Я сокрушу эту тварь в час ее наибольшего могущества! Я сделаю это потому, что сейчас — я молот Зигмара во плоти! И если мне придется пойти в одиночку — значит, так тому и быть. Если вы, все же, последуете за мной, помните: зверь — безжалостный убийца! То, что человек совершает по необходимости, стараясь защитить свою жизнь, этот монстр проделывает потому, что такова его природа. Даже десятка опытных воинов может оказаться недостаточно, чтобы остановить его. Зверь силен и хитер. Он очень стар — Зигмар знает насколько — но он пережил взлет и падение династии фон Карштайнов и орд их вампиров. То, что зверь выжил, делает эту тварь еще более опасной. Именно поэтому — наш долг — остановить его. Если мы этого не сделаем, значит, завтра мы похороним под таким же кустом роз еще чью-то дочь, жену или возлюбленную. Или, хуже того, вы можете проснуться утром от нежного поцелуя, а, уже через мгновение — горло разорвут зубы зверя, в которого превратилась ваша половинка. Неужели, это тот поцелуй, которого вы хотите?!

Закончив свою речь, Морой покинул импровизированную трибуну.

Как и ожидал охотник, его выступление произвело на собравшихся гнетущее впечатление: количество людей уменьшилась вдвое — те, кто был не готов рисковать своими жизнями, постарались незаметно покинуть площадь. Это было неудивительно: лишь немногие способны добровольно пожертвовать собой ради спасения человечества. Зато в оставшихся — Морой был абсолютно уверен.

Охотник кивнул Арминию и отошел в сторону, освобождая товарищу место. Вамбург, будучи прирожденным оратором, умел завести, взбудоражить толпу, зажечь людей, вселить в них уверенность в собственных силах. После зловещих предупреждений Мороя, это было весьма кстати.

Арминий поднялся на трибуну и поднял руки, призывая собравшихся к тишине. Надо сказать, это было излишне — на площади перед собором и так царило гробовое молчание.

— Нам мало что известно о звере, не считая того, что он ранен, — начал Вамбург. — Также, мы ничего не знаем о его происхождении и родословной, поэтому — сложно сказать что-либо определенное о силе и слабостях этой твари. Мы знаем лишь, что зверь бродит в обличии человека, обладая, однако, способностью к трансформации. Прошлой ночью мы видели процесс его превращения в гигантского волка.

Морой кивнул, подтверждая сказанное.

— Несомненно, — продолжал Арминий, — что он смертельно опасен в обоих обличьях. Но и мы не беспомощны. У Мороя, — Вамбург указал рукой на друга, — есть дар, посланный самим Зигмаром. Зло, которое нам противостоит, невыносимо для него. Все его естество восстает против присутствия этой мерзости. Поэтому, Морой — способен чувствовать приближение зверя. Зверь же, на наше счастье — не может обнаружить присутствие охотника. В этом — наше главное преимущество.

Вамбург на мгновение прервался, чтобы перевести дыхание и, обведя взглядом горожан, внимательно ловящих каждое его слово, чуть повысил голос:

— Мы можем загнать эту тварь в ловушку. Как уже известно — зверя можно ранить. Но что еще важнее — его можно убить! Тот, кто однажды уже умер, может умереть и вторично! У нас с другом есть кое-какой опыт в подобных делах, — криво усмехнулся Арминий.

— Вчера вечером Морой засадил арбалетный болт прямо в крестец этой твари, но это не значит, что монстр ослаблен, — продолжил охотник. — У вампиров великолепные регенеративные способности. Исходя из наших знаний об этих созданиях — возможно, что он уже полностью восстановил свои силы. Запомните хорошенько: когда вы встретите это чудовище — не смотрите ему в глаза! Зверь способен подавить силу воли обычного человека и подчинить себе его разум. Можете сомневаться в моих словах, но знайте — я видел, как эти изверги превращали в своих рабов могучих воинов. Поверьте, никто не заслуживает подобной участи!

— Есть несколько способов покончить с подобными созданиями, — чеканя каждое слово, перешел Вамбург к заключительной части своей речи. — Если вы окажетесь достаточно близко: вонзите кол прямо в сердце или обезглавьте кровопийцу — это положит конец его существованию. Расчленение замедлит зверя, но не убьет окончательно. И еще…, держите что-нибудь горючее под рукой. Помните — огонь способен защитить вас: даже самый сильный вампир боится разрушительной силы огня.

Закончив говорить, Арминий медленно обвел взглядом толпу. Он предупредил их о той опасности, которой подвергались все эти люди. Больше охотник ничего не мог сделать.

Вамбург неспешно спустился с помоста и занял место рядом со своим товарищем. Бок о бок они зашагали вперед, отправившись на поиски исчезнувшего каравана стриган, все дальше и дальше углубляясь в извилистый лабиринт ночных улиц. Полсотни жителей Нульна последовали за охотниками, освещая дорогу факелами: многочисленные отблески их огней весело отражались на импровизированном оружии этой маленькой армии.

Преисполненные мрачной решимости, люди двигались в полном молчании. Лишь глухой топот множества ног по мостовой, да легкий звон оружия, нарушали ночную тишину.

Монстр, нашедший убежище у стриган, умрет.

Часть 2. Черный корабль: Дракенхоф.

Углубившись в самое сердце проклятых земель Сильвании, черный корабль достиг, наконец, конечной цели своего плавания — замка Дракенхоф, цитадели Влада фон Карштайна, основателя династии графов-вампиров.

Скверна его чудовищного прошлого была почти осязаема.

Маннфред стоял на палубе и вдыхал этот — отнюдь не сладкий — запах родного дома.

Дом. Для бессмертного вампира это было отвлеченным понятием, но, из множества мест на земле, именно этот старый замок стал неотъемлемой частью графа, его вторым я. По внешнему виду Дракенхоф напоминал огромную злобную горгулью, взгромоздившуюся на вершину горы. Множество воронов и ворон нашли приют на стенах древней цитадели, часть из них непрерывно кружилась вокруг смотровой башни замка. Любимцы Влада — те самые, что стали одной из причин безумия Конрада.

С того места, где стоял Маннфред, было не видно, сохранились ли витражи в окнах многочисленных башен и башенок крепости, а крыши его разных уровней сливались друг с другом. Все, кроме одной — Гнездо Ворона, самая высокая точка Дракенхофа, словно одинокий часовой высилась над древней цитаделью. Набежавшие вечерние облака, скрывали прибывающую луну. Наслаждаясь моментом, граф постоял еще немного, наблюдая, как растворяющийся в наступающей темноте замок превращается в неясную тень, напоминающую огромного призрачного демона.

Неожиданно, Маннфред заметил, как некоторые окна на самом верхнем уровне замка осветились изнутри неясным тусклым светом. Очевидно, прислуга замка готовилась к встрече своего господина. Черная закрытая карета, украшенная фамильным гербом фон Карштайнов, ожидала графа на пристани. Четыре великолепные, черные как уголь, лошади в нетерпении грызли удила, фыркали и взрывали землю копытами. Кучер, неподвижно сидевший на козлах, был укутан в черный плащ; капюшон, несмотря на отсутствие дождя наброшенный на голову, полностью скрывал его лицо. В этой неподвижной фигуре определенно было что-то зловещее.

— Denn die todten reiten schnell, — бросил рулевой, обращаясь к Маннфреду, и, в этом, моряк был абсолютно прав: мертвецы, действительно, путешествуют быстро.

Команда суетилась, спуская трап. Наконец, тали на трап-балке издали заключительный скрип и нижний конец трапа с глухим ударом коснулся причала. Стая ворон, уже успевших слететься к кораблю, с хриплым карканьем кружилась над головами четверки бледных от страха матросов, выносивших на берег гроб — убежище графа-вампира во время плавания. Моряки с трудом донесли массивный саркофаг до экипажа и погрузили в его карету. Еще одна группа матросов начала выводить по сходням скованных цепью пленников. Указав на одного из заключенных, Маннфред, усмехнувшись, пальцем поманил его к себе. Повинуясь желанию вампира, двое конвоиров разомкнули цепи, сковывающие несчастного с другими узниками, и, подтащили человека к графу. Это был высокий жилистый мужчина средних лет — за время плавания он сильно исхудал, волосы спутались и висели грязными сальными патлами, щеки и подбородок покрывала многодневная жесткая щетина. Но в глазах пленника продолжала жить жажда жизни — этим-то он и привлек внимание графа. Подняв голову, мужчина открыл было рот, очевидно, чтобы просить вампира о милости. Однако, Маннфред одним резким ударом ребра ладони заставил несчастного замолкнуть, сломав ему шею.

— Очень хорошо, — довольно усмехнулся граф.

Вампир достал из отворота манжета правого рукава небольшую складную бритву. Матросы чуть приподняли тело узника так, чтобы голова мужчины, безвольно свалившаяся на бок, оказалась примерно на одном уровне с лицом графа. Открыв бритву, Маннфред медленным движением перерезал несчастному горло, вскрыв яремную вену — из открытой раны медленно потекли струйки крови. Сердце мужчины уже успело остановиться, поэтому кровь текла ровным спокойным потоком. Вампир жадно приник к шее жертвы, с упоением поглощая свежую кровь. Ее терпкий, слегка солоноватый вкус был восхитителен. Граф медленно смаковал этот божественный напиток. Наконец, насытившись, Маннфред оторвался от безжизненного тела, вытер губы тыльной стороной ладони и, одним резким движением — перебросил опустошенный труп мужчины через борт.

Река подхватила останки и понесла дальше — вниз по течению.

Не успел еще труп несчастного скрыться за излучиной реки, как первый падальщик уже уселся на него, начав свой дьявольский пир, за первой пернатой бестией последовала вторая, третья…

Сходя по трапу, вампир бросил внимательный взгляд на поджидающую его карету — своим зорким взглядом Маннфред разглядел силуэты трех огромных волков, скрывающихся в ее тени. Без сомнения — почетный эскорт. Хотя, граф ожидал, что он будет несколько больше, учитывая, что не каждый день в замок возвращается его хозяин.

Вампир не собирался спешить им навстречу. Ему вполне было достаточно уже того, что он, после стольких лет, наконец-то, вернулся домой.

Оказавшись на берегу, Маннфред повернулся к капитану: — Благодарю, старик! — кивнул он шкиперу. — Как я и обещал, возвращаю тебе корабль и экипаж!

Старый моряк не проронил в ответ ни слова. Он попросту не мог — шесть дней назад Маннфред отрезал ему язык.

Когда граф подошел к экипажу, кучер спешился, чтобы открыть хозяину дверь кареты. В левой руке возница держал зажженный штормовой фонарь.

Забравшись внутрь, Маннфред достал из складок плаща завернутый в лохмотья предмет и аккуратно положил его на сиденье рядом с собой. Вампир уже намеревался с комфортом устроиться на мягком кожаном сиденье, однако, ощутив приближение волков, он выглянул из кареты, сочтя нужным уделить своим верным слугам толику внимания. Все три громадных зверя тотчас припали к земле и прижали уши, выражая полную преданность своему господину. Улыбнувшись столь неприкрытому выражению покорности, граф небрежным движением руки пригласил их встать. Волки склонили свои морды, уткнувшись носами в землю и став удивительно похожими на вышколенных лакеев, изгибающихся в подобострастном поклоне. Затем развернулись и бесшумно исчезли во тьме. Несколько мгновений спустя, ночь огласил низкий заунывный волчий вой.

Тем временем на корабле завершались последние приготовления к отплытию. Последний матрос из экипажа поднялся по трапу на борт судна, палуба мгновенно пришла в движение: одни матросы ловко карабкались вверх по вантам, другие отдавали и расправляли шкоты и булини нижних парусов, третьи, подбадривая себя криками, тянули канаты. Группа матросов убирала трап и отвязывала швартовные канаты. Капитан занял свое место у штурвала. Маннфреду показалось, что он видит огонь ненависти, горящий в глазах старика.

Вампир, не спеша, протянул руку за фонарем, но, вместо того, чтобы взять его — сбросил на землю. Стекло, защищавшее пламя, разбилось и, огонь, получивший доступ к воздуху, разгорелся с новой силой. Граф погрузил руку в самое сердце пламени и бросил короткую фразу, вряд ли предназначавшуюся для произношения на человеческом языке. Послушный приказу огонь словно бы прилип к коже Маннфреда, не обжигая, а каким-то немыслимым образом становясь частью бессмертного. Вампир поднял руку к лицу — восхищаясь хаотичным огненным танцем. Неожиданно, огненная дуга сорвалась с пальцев графа и, пролетев по воздуху, ударила в грот-мачту. Через несколько мгновений и мачта и часть парусов были охвачены огнем, воздух наполнился запахами сгорающего дерева и парусины.

Судно огласилось тревожными криками: часть матросов бросилась за водой, другая часть — попыталась спустить горящие паруса, надеясь сбить огонь и остановить начинающийся пожар. Сложив пальцы рук вместе, Маннфред позволил огню перебраться и на вторую руку. Едва слышно повторив заклинание, граф развел руки в стороны — на каждой из них плясал небольшой язык пламени. Подождав несколько секунд — пока огонь не набрал силу и не увеличился в размерах — вампир метнул оба огненных шара, направив их в корму и нос черного корабля. Воздух вокруг его головы шипел и трещал, когда пламя, подобно двухвостой комете, устремилось вперед, прочертив ослепительную дугу в ночном небе.

С оглушительным ревом сгустки огня ударили в борт судна. Палуба барка прогнулась, бимсы треснули, выламывая доски из настила, шпангоуты вылетели из своих креплений в резенкиле — в результате чудовищной деформации корпус судна раскололся пополам. Огонь с жадностью пожирал корабль.

Жар, вызванный магическим огнем, был невыносим. Падающие с рей матросы сгорали заживо, даже не успев достичь палубы. Объятые пламенем, вопящие от непереносимой боли люди, дико метались по судну, многие бросались за борт в тщетной надежде на спасение. Однако даже бурные воды Рейка были не в состоянии потушить этот дьявольский огонь. Несчастные душераздирающе кричали, отчаянно размахивая руками в бесплодных попытках сбить пламя, затем, затихали без движения, и, река уносила вдаль их неподвижные обугленные тела. Лишь капитан, казалось, оставался невозмутимым среди всего этого безумия: шкипер молча стоял на квартердеке, вцепившись обеими руками в штурвал. Правда, это был единственный из членов команды, который не мог кричать!

Прошло всего лишь несколько минут с момента начала пожара, а, догорающие остатки корабля уже скрылись под водой.

Маннфред, удовлетворенный тем, что из экипажа судна не уцелел ни один человек, отвернулся, наконец, от созерцания этого зрелища и, снова сел в карету. Он слегка стукнул по крыше и экипаж, повинуясь приказу хозяина, рванулся вперед, сопровождаемый пронзительными криками воронья.

Итак, последний из бессмертных графов-вампиров Сильвании вернулся, готовый заявить свои права на то, что принадлежало ему по праву: праву рождения, силы и ума. Он был готов вступить во владение своим наследством, своей вотчиной…

Маннфред скрестил пальцы на затылке и откинулся на спину. Он слушал птиц. Пернатые создания кружили над ним, издавая хриплый пронзительный крик:

«Маннфред идет! Маннфред идет! Он возвращается!!!»

Снова и снова крылатые бестии повторяли его имя. Их настойчивый зов заставлял вампира вздрагивать от возбуждения.

«Маннфред идет! Маннфред идет! Он возвращается!!!»

Граф довольно усмехнулся: использовать воронье в качестве вестников было хорошей идеей. Суеверные идиоты боялись этих птиц, считая их проводниками душ умерших в подземное царство Морра. Подобный поворот забавлял вампира: ведь именно они спасли графа от смерти в пустыне, оповестили живых о возвращении повелителя нежити и, призвали мертвых встать на его сторону.

Отвлекшись от своих размышлений, Маннфред протянул руку к завернутому в тряпье свертку, который он положил на сиденье: под тонким слоем ткани чувствовалась отчетливая пульсация. Коснувшись пальцами знака, выбитого на кожаном переплете книги, граф тотчас же ощутил мощный поток энергии, вливающийся в его жилы. Да, эта книга жила своей собственной жизнью.

Маннфред холодно улыбнулся: ему не нужно было разворачивать книгу, чтобы рассмотреть этот знак — вампир и так отлично знал происхождение артефакта. Это была печать величайшего из повелителей нежити, когда-либо ходивших по этому миру — сигил царя-некроманта Нагаша.

Граф прикрыл глаза, наслаждаясь мягким покачиванием кареты, несущейся во мраке ночи, полностью вступившей в свои права. Подобно призраку из потустороннего мира экипаж скользил над землей, оставляя позади мили и мили проклятой сильванской земли — земли, полной безнадежности, страха и отчаяния.

Свет луны пробился, наконец, сквозь плотную пелену облаков. Густая тень, отбрасываемая каретой, словно ожившая из чьих-то безумных кошмаров химера, протянула свои призрачные руки, пытаясь ухватиться за колеса, затормозить их бег, но, экипаж несся дальше, заставляя преследовательницу вновь и вновь повторять свои бесплодные попытки.

Маннфред, возвращающийся в свое родовое гнездо — мечтал о царстве… Царстве мертвых.

Глава 5. Чёрная Изабелла

Дракенхоф — сердце царства мертвых.

После непродолжительной поездки карета Маннфреда фон Карштайна достигла внешней стены замка. Проехав опущенный подъемный мост и укрепленные железные ворота, экипаж въехал в обширный внешний двор цитадели и остановился.

Вблизи замок напоминал огромный, пришедший в запустение склеп, пристанище душ, скорбящих о былом величии. Обвалившиеся местами крепостные стены изломанным черным силуэтом выделялись на фоне ночного неба. Маннфред открыл дверь, вышел из кареты и осмотрелся вокруг. Двор, который как помнил граф, когда-то был практически пустым, не считая нескольких хозяйственных построек, сейчас был занят небольшой рощицей — вот, только, деревья в ней были не совсем обычные. Вампир медленно подошел к одному из них. Это «дерево», на самом деле, было человеком, вернее — когда-то было. Несчастный, заживо посаженный на кол, висел здесь Морр знает сколько. Большая часть его разложившейся плоти послужила кормом, населяющим крепость пернатым падальщикам. Скелет, обглоданный практически до костей, уставился в пространство пустыми отверстиями своих глазниц: выпрямившись в струну на своем ужасном насесте, он представлял собой жуткую, чудовищную пародию на часового, охраняющего вход во владения мертвых. И таких внушающих ужас стражей, здесь были сотни.

Вороны, рассевшиеся на грудах костей, побелевших от времени и непогоды, — тех, где еще оставались куски гнилой плоти — жадно клевали полуразложившееся мясо и, в изобилии кишащих в нем, могильных червей.

Маннфред медленно проходил мимо бесконечного ряда давно умерших людей, рассматривая скорченные в предсмертной муке тела, прикасаясь кончиками пальцев к костям, проглядывавшим сквозь остатки плоти, вдыхая еле ощутимый запах тлена. Здесь были и женщины… и дети…

Смерть оказалась на редкость неразборчивой старухой.

По мере продвижения по этой импровизированной аллее мертвецов, гнев, все сильнее и сильнее, охватывал графа — какое бессмысленное и расточительное обращение со скотом!

Положив ладони на один из черепов, Маннфред наклонился вперед, закрыл глаза и прислонился лбом ко лбу скелета. Тихо нашептывая, вампир, начал читать заклинание вызова, требуя, чтобы дух покойника вернулся из мира мертвых и объяснил произошедшее. Усиливая воздействие заклинания, граф так стиснул череп в своих руках, что мертвые кости прогнулись и треснули, уступив давлению железной хватки вампира. Мертвая душа отчаянно сопротивлялась этому зову, но, вампир был гораздо сильнее мертвеца. Сорвав невидимую завесу между двумя мирами, Маннфред вырвал ее обратно, удерживая в костяной ловушке. Стенания страдающего от непереносимой боли духа были ужасны, но, граф не обращал на них никакого внимания — ему нужна была информация и он ее получит, несмотря ни на что!

— Говори! — приказал он.

Череп вздрогнул в его руках, челюсти дернулись, с трудом приводимые в движение остатками атрофированных мышц и связок, но — не единого слова не раздалось в ответ.

— Я же сказал — говори! — еще сильнее сдавливая кости, прорычал вампир.

— Черная Изабелла, — с трудом выдыхая слова, еле слышно ответила душа.

— Объясни! Что здесь случилось?! Я не отпущу тебя, пока не узнаю подробностей!

— Женщина…, - простонала душа в ответ, — они называют ее Надашди… хозяйка замка. Она принимает ванны из крови молодых юношей и девушек… пьет ее… Мы пришли уничтожить ее… несколько человек… из соседнего городка… Глупцы, мы пришли ночью… когда такие как она становятся сильнее… С факелами и вилами сражаться с демоном… Мы не смогли… это — наше наказание… наша награда… Я хочу покоя… мне больно!

— Она сделала это с вами? Женщина?! С сотнями здоровых и сильных людей?!

— Это была резня… она убивала нас… пила нашу кровь… Я… я видел, как умер мой сын… Видел, как его посадили на кол… слышал крики моего мальчика… он мучился несколько часов… Я… готов был оторвать себе уши… от отчаяния… чтобы оглохнуть… но я до сих пор его слышу… эти ужасные стоны… проклятия… предсмертные хрипы… Последние слова… что он произнес… было ее имя… Надашди… Не матери… не бога… суки, забравшей его жизнь…

Маннфред снял руки с головы несчастного, отпуская его душу обратно, в царство Морра. Челюсти человека в последний раз слабо дернулись и застыли в неподвижности. Дух — вторично покинул мертвое тело, надеясь вновь обрести покой в загробном мире.

Графу было о чем поразмышлять: Надашди — это имя было ему незнакомо но, это ничего не значило. Это вполне могла быть одна из дочерей Конрада, вернувшаяся домой, когда ее драгоценный папаша был убит. В годы скитаний у Маннфреда не было возможности пристально следить за своим кровным братом, поэтому — граф не мог знать о каждой девке, обращенной его безумным родственником. Впрочем, последнее — не имело значения. Вскоре Черной Изабелле придется узнать, что бывает с теми, кто становиться у него на пути.

Граф вернулся к экипажу:

— В замок, — коротко бросил он кучеру, закрыв за собой дверь, бросая прощальный взгляд на ужасающий лес сквозь открытое окно своей кареты. «Пора этой Надашди узнать, кто является настоящим повелителем Дракенхофа», — мрачно усмехнулся про себя Маннфред.

Возница молча склонил голову в коротком поклоне, давая понять, что приказ понят и принят к исполнению. Длинный кожаный кнут щелкнул в воздухе и, лошади помчались дальше, приближая последнего из фон Карштайнов к вожделенной цели.

Проехав во внутренний двор, карета остановилась у ворот главного донжона Дракенхофа. Покинув экипаж, Маннфред накинул капюшон плаща — теперь его лицо было полностью скрыто от любопытных взглядов.

Граф уверенно подошел к дубовым воротам, ведущим в сердце Дракенхофа. Здесь мало что изменилось со времени его последнего визита — за исключением самого Маннфреда. Он — изменился полностью. Взявшись за тяжелое железное кольцо, закрепленное в волчьей пасти, вампир три раза сильно ударил в железную оковку двери донжона. Резкий требовательный призыв с гулким эхом разнесся во дворе и внутренних помещениях замка.

Запах смерти все еще витал в воздухе, однако, в этом не было ничего необычного — он появился здесь еще во времена воцарения Влада. Кровь можно смыть, останки — похоронить или сжечь, но, как правило, это приносит мало пользы. Вонь разложения проникает в землю, пропитывает стены и башни замка, становясь почти осязаемой — более реальной, чем призраки или духи из мира мертвых.

Маннфред слегка прикоснулся к каменной кладке, физически ощущая боль, пронизывающую древнюю постройку. Слишком много страданий видела старая крепость, будучи свидетелем массовых убийств: во время Тотентанца на Гехаймниснахт, когда Влад фон Карштайн объявил миру о своем пришествии, и, еще раньше, — во время кровавого правления Отто ван Драка. На фоне подобных зверств безумное правление Конрада казалось не таким уж и ужасным. Память обо всех жестокостях своих кровожадных правителей хранили эти древние стены. Граф чувствовал это сквозь камень.

— Я вернулся, — мягко сказал Маннфред, словно стараясь успокоить боль старого замка.

Массивные засовы чуть слышно скрипнули, и, через мгновение — тяжелая дверь пришла в движение. Из открывшейся щели пахнуло затхлым воздухом и, ужасом маленького привратника, уставившегося на нежданного гостя из-за приоткрытой двери.

— Кто управляющий этого замка? — голос Маннфреда был удивительно спокоен.

— Надашди, господин! И она не управляющий, а — хозяйка Дракенхофа, — подобострастно сложил руки перед грудью коротышка.

— Вот как! Будьте любезны, скажите госпоже, что я хочу поговорить с ней, холодно продолжил Маннфред.

— Да, да, конечно, сэр, конечно. Хотя время уже позднее, сэр, поэтому, — госпожа вряд ли обрадуется подобному визиту. Я передам Вашу просьбу, сэр, но, боюсь, что сейчас она не захочет Вас видеть. Наша хозяйка довольно эксцентрична, сэр, ее настроение весьма изменчиво и, даже я не всегда могу предсказать ее желания.

— Меня она захочет увидеть, — тоном, не терпящим возражений, отрезал граф.

— Да, конечно, конечно, — услужливо шаркнув ногой, привратник склонился в подобострастном поклоне. Отстранившись назад, слуга шире приоткрыл тяжелую дверь, давая гостю возможность пройти во внутренние покои замка. — Как Вас представить, сэр?

Молча откинув с головы капюшон, Маннфред, с легкой усмешкой, наслаждался бурей эмоций, мелькавших на лице коротышки, увидевшего на руке пришельца простое бронзовое кольцо: удивление, недоверие, страх, благоговение… Слуга изогнулся еще подобострастнее. Когда привратник выпрямился, видимые изменения произошли в его манере держаться: напускная доброжелательность на его лице сменилась выражением хитрого коварства. Он, даже, как будто, слегка увеличился в росте.

— Добро пожаловать домой, хозяин. Госпожа занимает покои вашей светлости в Гнезде Ворона. Я отдам распоряжения об том, чтобы она освободила их.

— Не надо. Я хочу увидеть ее лично!

— Хорошо, господин.

Расправив воротник и манжеты камзола, Маннфред вошел внутрь замка. Радость от возвращения домой оказалась смазана. Несколько мгновений граф наслаждался давно забытой атмосферой старого замка — пока явственный запах разлагающейся плоти, пришедший откуда-то из подземелья, не ударил в нос вампиру, заставив его брезгливо поморщиться. Следуя знакомыми переходами, Маннфред направился в покои повелителей Дракенхофа, расположенные в Гнезде Ворона. Твердые, ровные шаги графа гулким эхом разносились по полупустым залам старой цитадели. В неподвижном душном воздухе пахло гниющей тканью старых гобеленов, служивших когда-то украшением галерей и переходов старого замка: на этих обесцвеченных, протертых до дыр полотнах кое-где еще можно было разобрать сцены из жизни давно ушедшего в небытие рода ван Драков. Откуда-то издалека доносились невнятные, еле слышные стоны и бормотание, аккомпанемент им составляли крысиная возня и писк. Повсюду царило удручающее запустение и разруха.

Неужели сердце империи Влада могло прийти в такой упадок?! Не давая подняться закипавшему было гневу, Маннфред мысленно пообещал себе, что так больше продолжаться не будет. Он — последний из рода фон Карштайнов — восстановит великий замок и вернет ему былую славу.

В парадном зале массивный обсидиановый трон, знак власти Влада, лежал опрокинутый на бок. Маннфред подошел и, подняв его, вернул на прежнее место. Затем, граф медленно оглянулся вокруг, с грустью рассматривая остатки былого великолепия: пошло уже больше сотни лет, с тех пор как его нога последний раз ступала на политые кровью камни этого храма мертвых. Сто лет одиночества — заложивших основу его Царства Живых Мертвецов.

Вампир задумчиво стоял в центре огромного зала и, призраки той самой ночи на Гехаймниснахт — как будто ожили перед его глазами. Та волнующая и великая ночь — ознаменовавшаяся безумной бойней — когда дети Влада уничтожили всю прежнюю аристократию Сильвании. Этой ночью один из величайших графов-вампиров в истории Влад фон Карштайн впервые явил миру свое могущество и силу, пригласив подвластный ему скот в Дракенхоф, обезглавив легковерных глупцов, и, подняв мертвецов в виде армии послушных воле своего повелителя зомби. Это был дерзкий, жестокий, но очень хорошо продуманный ход. Своим выступлением Влад заставил человечество трепетать перед всесилием повелителя мертвых и, отзвуки этого ужаса, до сих пор отзываются эхом в самых отдаленных уголках Империи. Память о той кровавой ночи многократно увеличивала страх скота перед всеми подобными проявлениями — именно поэтому, такой суеверный трепет внушал жалким глупцам черный корабль — страх, что подобное зло снова найдет дорогу в мир живых.

Маннфред медленно проходил через галереи старых комнат, пытаясь вспомнить предназначение каждой из них. Наконец, он достиг помещения, где когда-то находилась библиотека. Как же много ценных знаний было потеряно за это столетие: большинство ценных манускриптов истлело, превратившись в труху, оставшиеся — представляли собой удручающее зрелище: кожаные переплеты потрескались, пергамент страниц распался на отдельные фрагменты.

Неожиданно, какой-то предмет, блестевший в дальнем углу среди остатков полуистлевших книг, привлек взгляд вампира. Маннфред подошел поближе, чтобы внимательнее изучить свою находку. Отодвинув ногой обрывки пожелтевших страниц, с выцветшими от времени чернилами и, остатки полусгнившего гобелена, он обнаружил деревянную трость с серебряным набалдашником в виде оскаленной головы волка.

Граф целую минуту молча рассматривал этот артефакт, затем — нагнулся и поднял его.

Он никогда не думал вновь увидеть этот предмет и, даже не мог себе представить, как подобная вещица могла попасть в эту комнату, где, как и во всем замке, царило угнетающее запустение и разруха — его дражайший предок любил появляться с этой тростью, когда, по прихоти своего характера, разыгрывал роль утонченного аристократа.

Усмехнувшись, Маннфред оперся на трость, придав своей позе выражение горделивой сдержанности. Что же, он ничуть не хуже Влада подойдет на роль повелителя мертвых. Однако, уже в следующее мгновение, графу пришлось перехватить трость за деревянный шафт, получив болезненный ожог от серебряного набалдашника. «Ах, да, Влад же всегда носил белые перчатки, еще один непременный атрибут созданного им аристократического образа», — подумал про себя Маннфред.

Поигрывая тростью, граф покинул библиотеку, чувствуя себя спокойно и уверено, вновь обретя гармонию со своим внутренним «я». Отыскав винтовую лестницу, ведущую в Гнездо Ворона, Маннфред начал подниматься по ней, негромко постукивая серебряным набалдашником по каменной кладке стены в такт своим шагам. Писк и шуршание грызунов, потревоженных его приближением, испуганно затихали где-то вдалеке.

На одном из верхних этажей когда-то располагалась галерея с множеством портретов Влада фон Карштайна, написанных самыми знаменитыми художниками страны — граф обожал красивые вещи, окружая себя картинами, фарфоровыми и мраморными статуэтками, утонченными драгоценностями и прочими произведениями искусства. Из былого великолепия на стене уцелел лишь один портрет. Маннфред задержался, чтобы внимательнее рассмотреть его. По иронии судьбы, уцелевшая работа относилась ко временам правления Конрада и представляла собой весьма занятное зрелище: центр полотна занимал безумный граф, наполняющий кубок кровью из разорванного горла молодой обнаженной девушки — хотя, это вполне мог быть и юноша — художник придал чертам жертвы волнующую двусмысленность, оставлявшую пространство для игры фантазии. Главных персонажей картины окружали ближайшие сподвижники Конрада — двенадцать его верных гамайя, приглашенных господином разделить с ним кровавую трапезу. Самым любопытным было то, что кубок с кровью был всего один — тот самый, что держал Конрад. Это замечательно характеризовало противопоставление безумным графом себя остальным окружающим — повелитель во главе своих смиренных слуг. Маннфред узнал Йерека фон Карштайна, сидевшего слева от Конрада: наклонившись к своему повелителю и опершись правой рукой о массивный дубовый стол, он что-то шепчет ему на ухо, в то время как в правой руке предателя, спрятанной под столом, тускло поблескивает лезвие кинжала. Сюжет картины, персонажи, манера изображения — все было наполнено неким символизмом, несущим в себе определенный тайный смысл, по замыслу художника скрытый от непосвященных зрителей. В правом нижнем углу картины сохранилась подпись автора — Овидад Корнелиус.

Закончив изучение полотна, граф продолжил свой путь наверх в личные покои повелителей Дракенхофа. Поднявшись практически на самый верх Гнезда Ворона, вампир остановился на небольшой площадке перед тяжелой дверью, окованной железом, за которой оказалась короткая лестница, ведущая прямо в апартаменты фон Карштайнов.

Граф поднялся по ступенькам и трижды постучал набалдашником трости в дверь покоев. Не дожидаясь приглашения войти, Маннфред с силой толкнул ее рукой — при этом, штифты, крепившие полотно к косяку, легко вылетели из подгнившего дерева, и, тяжелая деревянная конструкция с грохотом рухнула на пол комнаты.

Вампир остался стоять на пороге, ожидая, пока уляжется пыль и, рассматривая открывшуюся перед ним картину.

Под балдахином огромной кровати, занимавшей центральную часть залы, лежала нагая женщина — Надашди. Убранство покоев было весьма вульгарным — декадентская обстановка помещения резко диссонировала с торжественно-мрачным стилем остальных покоев замка. Неуместное обилие роскоши резало глаз. В воздухе висел густой запах ароматических специй, кармазина и еще более экзотических благовоний, бьющий в нос так, что начинало резать глаза.

Маннфред внимательно пригляделся к женщине, лежащей на кровати.

Черты ее лица показались ему странно знакомыми: по всей видимости, она была достаточно древним вампиром — поэтому, неудивительно, что их пути могли где-то пересекаться. Вырванная из объятий сна, девушка медленно приходила в себя, одурманенная наркотическим воздействием проникших в ее кровь благовоний. Спросонья потирая глаза, она развернулась на ложе в том направлении, где еще пару секунд назад была входная дверь. Маннфред неспешно пересек покои и подошел к лежащей девушке. Гнев, досада, разочарование — все негативные эмоции, которые граф успел испытать после прибытия в родовое гнездо — успели утихнуть. Эмоции — это слабость, свойственная глупым и недальновидным. Они способны погубить даже бессмертного — судьба Влада была отличным тому примером, а, Маннфред, вовсе не горел желанием повторять ошибки своего родителя. Граф был абсолютно холоден и спокоен, намереваясь воздать по справедливости всем, кто собирался оспаривать его власть.

— Тебе придется убраться отсюда, милочка, — ледяным тоном произнес вампир.

Девушка, лежавшая на кровати, подняла голову и посмотрела на говорившего — в чертах ее лица было что-то удивительно знакомое.

— Я ждала тебя, — мелодичным голосом проворковала она, очевидно, все еще находясь во власти своих грез. Девушка протянула руку и схватила графа за манжет:

— Я знала, что ты не оставишь меня в одиночестве в этом мрачном склепе. Я — всегда это знала… я, приготовила все к твоему возвращению.

Девушка говорила так, словно знала его, но, каждое сказанное слово лишь укрепляло уверенность Маннфреда в том, что они никогда раньше не встречались. Очевидно, это была одна из дочерей Конрада — такая же безумная, как и ее кровный отец. Ее ум, одурманенный наркотиками, блуждал в дебрях собственных иллюзий: по-видимому, Надашди приняла его за своего драгоценного родителя.

— Я не Конрад, дорогая. Твой отец давно мертв, — медленно произнес Маннфред, чеканя каждое слово.

— Нет! Ты здесь!!! — пылко воскликнула девушка, сильнее сжимая руку графа.

— Конрад умер, — холодно повторил вампир, — а вы — причинили ущерб мне и моим подданным. Я не собираюсь терпеть ни захват моего замка, ни убийство моего скота. Ваши художества, типа насаженных на колья крестьян — просто отвратительны. Успех нашего возвышения зависит от ума и хитрости, бессмысленная же жестокость — ведет к гибели. Скот — нужно бережно растить, а не резать по малейшему капризу. Вы должны мне их кровь, я же, взамен — возьму Вашу.

— Нет! Вы не понимаете! Я сделала это для вас! — умоляюще прошептала Надашди.

— Замолчите! Ваши оправдания смехотворны.

— Нет! Нет! Это не оправдания! Я подготовила путь, бросив вызов смерти! Неужели, ты не узнаешь меня?! Я… — Маннфред коснулся лба девушки и прошептал всего лишь одно слово. Уста Надашди сковало заклинанием, и, отчаянная мольба оборвалась на полуслове. Маннфред с усмешкой рассматривал девушку, наслаждаясь выражением страха, застывшего на ее лице.

— Я — хозяин Дракенхофа, Надашди! Он мой по праву рождения. Ты пыталась украсть его у меня — что ж, это дает мне право преподать урок тебе и всем остальным, кто попробует последовать твоему примеру.

Сев на кровать рядом с лежавшей девушкой, Маннфред достал из-за отворота манжета правого рукава свою складную бритву, и, открыв ее, медленно рассек беспомощную Надашди от горла до промежности. Лишь только алая кровь заструилась из разреза, граф прошептал заклинание, отделившее плоть от костей девушки. Экзекуция была очень жестокой: несчастная не могла двигаться, не могла говорить или плакать — от невыносимой боли, она потеряла сознание. Одним ударом Маннфред вернул девушку к ужасной действительности — он хотел, чтобы Надашди мучилась до самого конца.

Вампир, не торопясь, дюйм за дюймом снял всю кожу с еще трепещущей плоти, затем — принялся свежевать тело, отделяя от костей мясо и сухожилия. Граф выполнял все действия нарочито медленно, со скрупулезностью, которая составила бы честь любому хирургу-изуверу.

Это была жуткая смерть — мучения истязаемой длились долго, намного дольше, чем можно себе представить — Маннфред не давал девушке умереть, удерживая ее душу в этом мире, пока не решил, что возмездие свершилось.

Запутанная система подземных ходов под Дракенхофом была наследием Конрада. Безумный Граф с одержимостью претворял в жизнь свой грандиозный замысел: углубляясь в твердь скалы под старым замком, расширяя паутину подземных галерей в близлежащие горные отроги. Конрад умудрился соединить их с заброшенными тоннелями гномов, тянущихся во многие отдаленные уголки Старого Света. Титанические усилия, приложенные для создания этого сооружения — поражали воображение.

Маннфред стоял в одиночестве в центре огромного подземного храма, откуда Конрад вершил судьбы своей империи. Здесь, почти в миле под землей, царила оглушающая тишина.

Со сводчатого потолка просторного зала свисали сталактиты, зеленоватый пульсирующий свет фосфоресцирующего лишайника, бурно разросшегося по каменным стенам, придавал подземному храму таинственный и мистический вид. По периметру располагались галереи, занимаемые во время торжественных церемоний подданными Безумного Графа, за ними — темницы и помещения охраны. В центральной части комплекса была устроена яма для гладиаторских боев, проход в северном крыле вел в огромную библиотеку, созданную когда-то Иммолай Фей — одной из ближайших помощниц Конрада.

Массивный базальтовый алтарь возвышался на постаменте у южной стены зала: две сточные канавки, вырезанные по его краям, были покрыты бурыми пятнами крови многочисленных жертв, принесенных для удовлетворения безумных прихотей сумасшедшего властителя Дракенхофа.

Какой же удивительной субстанцией является кровь, дарующая жизненную силу таким как он, подумалось Маннфреду: горячая, густая, обладающая изысканным вкусом и великолепным цветом. Кровь — это жизнь. Даже струясь по жертвенному алтарю, она какое-то время сохраняет свою силу. К большому сожалению графа, ему предстояло еще очень много работы, прежде чем появится возможность вновь насладиться этим божественным нектаром.

За алтарем — словно в насмешку над всей историей Старого Мира — сохранились остатки фасада храма Зигмара, вырубленного в скале в незапамятные времена. Конрад случайно обнаружил их при создании своих подземных чертогов. Осколки цветных витражей, изображавших богочеловека и сотворенные им чудеса, острыми кольями еще торчали кое-где в остатках стрельчатых окон полуразрушенного храма.

Тщеславие Конрада было непомерным.

Маннфред обошел вокруг алтаря, осматривая окружающую картину с нескрываемым интересом: ряды вытесанных в камне длинных полукруглых скамей расходились под своды рукотворной пещеры, образуя огромный амфитеатр, подавляющий своими размерами и великолепием. Сделав круг, граф снова оказался перед фронтальной частью алтаря, позволяя давно забытым воспоминаниям выбраться наружу и воскресить в памяти картины далекого прошлого. Перед его мысленным взором предстал Конрад, устраивающий показательные казни, кровавые представления и, отдающий приказы своим вассалам прямо с этого самого места. Отзвуки речей Безумного Графа витали в огромном зале, пронзая окружающее пространство, сливаясь с каменными стенами, став частью древней постройки. Даже сейчас, спустя столетия, Маннфред ощущал отголоски его страха и ненависти, наполнявшие громаду подземного храма. Они звучали все громче и настойчивее, становясь все более и более навязчивыми, и угрожающими. Кто-нибудь другой мог легко потерять свое я, растворившись в этом бушующем океане безумия, но — Маннфред был слишком силен: получив желаемую информацию, вампир разорвал контакт прежде, чем пропитанные кровью камни стали вытягивать его силы.

— Что же, кажется больше здесь смотреть нечего — пришла пора подняться в уровни повыше, — хмыкнул граф, направляясь к выходу из собора. Пройдя мимо длинного ряда пустых клеток, в некоторых из них еще виднелись старые побелевшие от времени кости, Маннфред оказался перед входом в библиотеку Дракенхофа.

В отличие от всего остального замка — здесь царил безупречный порядок. Граф провел пальцем по корешкам томов, теснящихся на одном из многочисленных стеллажей библиотеки, с интересом читая имена авторов старых манускриптов — богатство, собранное в этом хранилище знаний, поражало воображение. Невероятные усилия потребовались не только для того, чтобы найти и систематизировать эти сокровища — большего внимания требовало поддержание коллекции в надлежащем состоянии.

По всему помещению, насколько хватало глаз, выстроились пыльные стеллажи, битком набитые книгами, тайными магическими текстами, свитками пророчеств, древними рукописями и заклятиями темной мудрости вперемешку с различными фетишами, символами веры, сморщенными головами, плавающими в спирте, и когтями диковинных птиц. Были здесь и драгоценные камни, частично перетертые в мелкий порошок, кости любой формы и размера, так, что зачастую, трудно было вообразить, какому именно существу они принадлежали, семена всевозможных растений, лепестки черных тюльпанов и лотосов, корни мандрагоры, кусочки кровавой яшмы, осколки субстанции, напоминавшей варп-камень, коконы и крылья бабочек, и, многое другое. Это была истинная сокровищница сокровенного, собрание подлинной, редкой и почитаемой мудрости.

Несмотря на полное отсутствие способностей к магии, Конрад окружил себя полным арсеналом магических предметов: но в этот раз, одержимость Безумного Графа вызвала неподдельное восхищение его кровного брата.

Какой-то неясный звук привлек внимание Маннфреда — неужели, он был не один в этом забытом склепе знаний?

Вампир замер у очередного стеллажа с книгами, внимательно прислушиваясь к каждому звуку, нарушавшему покой древней библиотеки. Наконец, его усилия были вознаграждены — он услышал тихий шелест медленно переворачиваемых страниц, раздававшийся откуда-то из-за соседнего ряда книжных полок. Сделав шаг, Маннфред протянул руку и достал с полки толстый фолиант, подняв при этом густое облако вековой пыли. Книга называлась «Божественная Комедия, или трактат о подземном царстве Морра», но, не она заинтересовала вампира — то, что скрывалось за ней, вот что имело значение.

В просвете между двумя книгами граф разглядел невысокого человека, притулившегося возле одного из стеллажей: держа на своих коленях свиток пергамента, мужчина усердно царапал по нему гусиным пером. Стоящий рядом огарок свечи, с трудом рассеивал царящий в библиотеке полумрак. Повадки выдавали в нем ученого: худой и утомленный вид, кожа, поражавшая восковой белизной, редкие и прямые волосы, сбившиеся в беспорядке, вымазанные в чернилах лицо и пальцы.

— Еще не готово, милорд. Скоро, я обещаю. Просто, дайте мне еще немного времени. Необходимо довести все до совершенства, — бормотал мужчина, не отрываясь от своей работы. Нацарапав на пергаменте еще несколько слов, он принялся украшать текст причудливыми завитушками и замысловатыми узорами.

— О, так Вы не Конрад. Вам не следует находиться здесь, милорд, — промолвил летописец, подняв голову и встретившись взглядом с Маннфредом, обошедшим стеллаж и остановившимся рядом с ним.

— Кто ты? — спросил граф, присаживаясь на корточки рядом с ученым.

— Константин.

— Хорошо, Константин, что же ты делаешь в моей библиотеке?

— Работаю, — серьезно ответил мужчина. Затем, он неожиданно схватил пергамент, над которым работал и, прижал его к груди:

— Но… это ведь не Ваша библиотека… а, Конрада.

— Конрада здесь больше нет. Стало быть, библиотека моя. Более того, все над чем ты здесь работаешь — также принадлежит мне. Дай-ка мне посмотреть.

Константин отрицательно покачал головой.

— Это шутка? — испуганно спросил он. — Где Конрад? Вы собираетесь к нему с отчетом? Скажите милорду, что я по-прежнему предан ему, что я работаю над его заданием… все, что милорду нужно — это лишь немного терпения.

Неожиданно, горькая усмешка исказила лицо ученого, а из уст раздался короткий злой смешок:

— Терпение, разве милорд когда-нибудь знал, что это такое?! Нет, нет, прошу Вас, не говорите ему, что я сказал такую глупость! — умоляюще сложив руки, застонал Константин, испугавшись своей неожиданной вспышки.

— Я теперь хозяин Дракенхофа, Константин, я — а, не мой брат.

— Но, ведь Конрад… вернется?

— Нет, Конрад не вернется! Он превратился в прах, Константин!

— В прах, — словно эхо отозвался человек, стараясь осмыслить услышанное. — Это, шутка? Вы пытаетесь обмануть меня, чтобы выпытать мое истинное отношение к господину? Вы хотите, чтобы я назвал милорда сумасшедшим? Что же — так и есть! Я больше не боюсь его! Я — хозяин в своей библиотеке!

— Когда ты последний раз ел, Константин?

— Я… я не помню, — осекся ученый, задумчиво потирая лоб. — Дни, недели… разве они имеют здесь значение?

Теперь Маннфред понял, что случилось с Константином — страх удерживал его в этом мрачном подземелье. Страх перед Конрадом. Выполняя волю своего господина, ученый добровольно заключил себя в стенах библиотеки, постепенно обезумев от голода.

Граф выхватил один из листов пергамента из рук ученого.

— Верните его! Это не для посторонних глаз! Нет! Он еще не закончен! — забился в истерике Константин.

Одного взгляда было достаточно, чтобы Маннфред понял, над чем работал безумец. Это была баллада, прославляющая правление его брата, хотя, на самом деле, сие творение не имело ничего общего с реальной жизнью Безумного Графа.

— Это он приказал тебе переписать историю?! — догадался граф.

— Это моя плата… посеять семена… для его царствования. Ибо он — возрожденный Вашанеш. Он сам говорил мне об этом.

— Он не был Вашанешем, Константин! Конрад был несчастным параноиком, недостойным быть вашим повелителем, и, даже близко недостойным быть воплощением Вашанеша.

— Он может вернуться… он…

— Нет, — покачал головой Маннфред. — Он не вернется, Константин. Ты — свободен. Твой господин мертв, мертв — по-настоящему.

— Свободен? — выдохнул ученый, словно пытаясь понять, о чем именно идет речь.

Маннфред кивнул. Протянув руку, он помог Константину встать. Ученый с трудом держался на ногах, качаясь словно пьяный, с уголков его губ капала слюна. Всем своим видом Константин напоминал не великого бессмертного, а последнего городского сумасшедшего.

— Куда мы идем? — пролепетал он. — Я не готов видеть Конрада. Работа еще не закончена. У господина очень суровый нрав. Я не хочу рассердить его.

— Конрад мертв, — снова повторил Маннфред, как будто это могло разбудить погруженный во мрак рассудок ученого. Нет, тут уже ничем нельзя было помочь — даже свежая кровь уже не способна возвратить его угасший разум к жизни — граф прекрасно понимал это.

Маннфред успокаивающе обнял безумца за плечи:

— Пойдем со мной, Константин, я хочу показать тебе кое-что интересное.

— В самом деле, — с надеждой в голосе спросил ученый.

— Да, — коротко бросил Маннфред, и, в тоже мгновение, одним резким ударом правой руки пробил грудь Константина. Ту секунду, пока рука графа сжимала иссохшее сердце несчастного вампира, Маннфред наблюдал, как выражение облегчения и умиротворенности сменяют гримасу безумия на лице ученого. Тихий вздох вырвался из уст последнего слуги Конрада, когда новый повелитель Дракенхофа вырвал сердце из его груди, положив конец мраку, терзавшему несчастного.

Процесс восстановления старого замка был всеобъемлющим: там, где Конрад уходил под землю, стараясь спрятаться в тени, Маннфред создавал рукотворную тень — его подход кардинально отличался от образа действий Безумного Графа.

Крестьяне из соседних городков и деревень были призваны на строительство в качестве черновой рабочей силы, доставляя камни из каменоломен каменщикам, трудившимся над реставрацией родового гнезда фон Карштайнов. Работа кипела, не останавливаясь ни на минуту: люди, подобно муравьям, сновали вверх и вниз по наклонным настилам, подчиняясь указывающим окрикам надсмотрщиков. Под тяжестью неподъемной ноши истощенный скот срывался вниз, падая к подножью стен цитадели — его исковерканные трупы служили предостережением остальным работникам. Упавшие камни подхватывались новыми носильщиками — вереница рабочих-муравьев продолжала свой бесконечный бег.

За несколько месяцев усиленной работы Дракенхоф преобразился до неузнаваемости. Великолепный замок, высившийся на господствующем над окружающей местностью горном склоне, являл собой замечательный образец осовремененной цитадели, сохранившей, в тоже время, мрачное очарование древности. Крепость усилилась девятью башнями: изящная смотровая башня поднималась ввысь, подобно громадной игле пронзая небеса, три приземистые угловые башни с плоскими открытыми крышами были приспособлены для размещения метательных орудий, пять цилиндрических — усиливали внешний периметр цитадели. Фундамент башен уходил глубоко в скальные породы, соединяясь с подземным лабиринтом, оставшимся в наследство от Конрада. В подвалах нескольких башен граф устроил подземные темницы, а в одной — тренировочный зал, скрытый от глаз посторонних, где, по слухам, вампир оттачивал свое мастерство, тренируясь во владении различными видами оружия.

Все же, по мнению Маннфреда, работы по восстановлению шли недостаточно быстро, что жутко раздражало графа. Фон Карштайн хотел, чтобы его творение затмило прежнюю славу древней цитадели. Медлительность строителей нервировала Маннфреда, однако, новый правитель умел контролировать свое нетерпение. Тем более — такие как он, могли позволить себе роскошь ожидания, не вмешиваясь в естественный ход событий. Увлекшись ежедневными тренировками, граф доверил руководство работами по реставрации замка Ибрагиму, своему управляющему. Познания этого человека в области математики, физики и архитектуры впечатляли: с помощью сложнейших вычислений Ибрагим мог точно рассчитать, какое давление будет оказывать вес постройки на подошву и стены фундамента, нагрузки, которые способны выдержать опорные балки или колонны, кривизну сводов и арочных проходов и, многое другое. Управляющий часто говорил о законах сакральной геометрии, определяющих гармонию пропорций и форм — благодаря чему архитектурные творения приобретают законченные черты, поражая неискушенных зрителей своим великолепием. Даже Маннфред вынужден был, в конце концов, согласиться, что вид Дракенхофа изменился к лучшему: древняя цитадель стала похожей на внушающего трепет величественного черного дракона, утратив свой прежний облик уродливой горгульи.

В отличие от своих предшественников Маннфред предпочитал вести затворнический образ жизни, избегая устраивать пышные приемы и, не навязывая свое общество подданным. Несмотря на внешнюю замкнутость, граф пристально следил за тем, как развивались события в приграничных землях Империи, получая всю необходимую информацию от многочисленных агентов, шпионящих для его светлости. Новости были обнадеживающими — многие провинции Империи находились в состоянии войны со своими соседями, изнутри подтачивая прочность созданного Зигмаром государства. Замаячила, пока еще призрачная, возможность распада некогда могущественной державы на отдельные части.

Маннфред выжидал, собирая сведения о слабостях врага: знание и опыт — вот что лежало в основе любых действий правителя Дракенхофа. Каждая крупица информации тщательно изучалась и оценивалась, ибо, на этот раз — ошибок быть не должно. Граф не собирался повторять судьбу Влада или Конрада. Все больше времени он проводил в подземной библиотеке, изучая секреты темной магии, постигая все новые и новые тайны потустороннего мира. Он коснулся Ветров Магии, купаясь в объятиях Шайша, чувствуя, как черный ветер наполняет его, делает совершенным. При всем своем безумии Конрад поступил весьма мудро, разместив библиотеку в подземных чертогах. Старые скалы, помнившие еще времена сотворения мира, были пропитаны не только кровью многочисленных жертв, нашедших смерть на алтаре Безумного Графа, они хранили в себе следы нечто большего: Шайш — шестой из магических ветров, настолько темный, что стирал все краски окружающего мира, незримым покрывалом окутывал подземелье, проникая в плоть фон Карштайна, предлагая графу безмерную силу. Силу, позволяющую управлять темной магией, дающую возможность отомстить, овладеть Империей человеческих отбросов, превратив ее в царство мертвецов — истинную силу.

Они стали единым целым: Маннфред не мог управлять темной магией, не используя силу Шайша, черный ветер — подпитывался от вампира, изменяя его, превращая в своего верного и надежного слугу.

Еще одним сокровищем графа была книга, принесенная Маннфредом из Страны Мертвых. Ни один из уникальных манускриптов, в изобилии наполнявших библиотеку, даже близко не мог сравниться с этой удивительной вещью. Вампир часто разворачивал ее, любовно поглаживая старые страницы, сделанные из человеческой кожи и, стоило ему только прикоснуться к бесценному наследию великого некроманта, как дух Нагаша оживал, проникая в мозг графа. Он всегда был здесь — этот ненавязчивый шепот, соблазнительно звучащий в глубине сознания Маннфреда.

В очередной раз открыв кожаный переплет древнего фолианта, вампир, скорее почувствовал, чем увидел, как неясная бесформенная тень, отделившись от книги, образовала почти осязаемый сгусток темной материи, скользнувший по стенам зала. И хотя в комнате не было подходящих источников света, способных объяснить появление подобного феномена — Маннфред мгновенно понял, что, на самом деле, представляла собой эта тень. Граф поднялся с места и, подойдя к окну, задернул тяжелые бархатные портьеры, затем — потушил единственную горевшую свечу, погружая комнату в полную темноту. Сгустившийся мрак нес в себе угрозу — вампир чувствовал, как тьма сгущается, обволакивая его своими щупальцами. Маннфред остался стоять на месте, не собираясь прятаться или отступать — он, гораздо сильнее, чем кто-либо и, не собирается прятаться от теней.

— Убирайся, — властно бросил граф, с такой твердой уверенностью, что тьма отпрянула от него со злобным шипением. В комнате резко похолодало, неожиданно поднявшийся ветер, набросился на книгу, яростно завертев ее страницы.

— Я не собираюсь повторяться дважды, — жестко повторил фон Карштайн, обращаясь к неведомому гостю. Книга с треском захлопнулась и, граф инстинктивно почувствовал, что остался один в пустой комнате.

Маннфред держал наследие Нагаша в покоях, которые когда-то занимали Влад с Изабеллой. Ценность этой книги была безмерна — используя знания, содержащиеся в ней и других подобных книгах, Влад фон Карштайн создал свою армию живых мертвецов.

Содержащие бесценную мудрость страницы, были написаны на древнем языке Кхемри, непостижимом для жителей Старого Света, но, когда граф любовно проводил пальцами по пожелтевшим от времени страницам, смысл забытых слов вспыхивал в мозгу вампира. Казалось, сокровенные знания хранились где-то в отдаленных уголках его сознания, связывая Маннфреда со всеми поколениями кровавых предков. Со всеми, вплоть до их общего кровного отца — Вашанеша. Такова была невероятная сила этой удивительной книги.

С этой силой Маннфред фон Карштайн собирался вылепить мир по своей прихоти.

По мере того, как восстанавливалось величие родового гнезда, разрастался и город, лежащий у подножия скалы, служившей основанием замка. Все больше и больше людей требовалось новому правителю для обслуживания Дракенхофа. В отличие от Конрада, Маннфред избегал бессмысленных убийств. Благодаря подобной умеренности скот шел к нему добровольно, предлагая собственную кровь в качестве подношения своему господину. Принимая эти знаки покорности, граф, впрочем, никогда не осушал своих слуг полностью: он заботился о них, как заботливый пастух печется о своем стаде — оставляя подданным достаточно сил, чтобы восстановиться и работать на реставрации цитадели. Нужды Дракенхофа Маннфред ставил превыше своих личных прихотей. Впрочем, для удовлетворения его потребности в свежей крови на седьмом этаже донжона существовала потайная комната без окон, где добровольные кормильцы графа, находясь в наркотическом трансе, ожидали прихода своего господина.

Маннфред сидел на высшей точке замка между зубцами Гнезда Ворона, держа в своих руках труп одной из многочисленных птиц, обитавших в Дракенхофе. Приближалась зима, задувшая пронизывающими ветрами, закружившая первым снегом. Граф смотрел вниз — туда, где когда-то раскидывал свои ужасающие объятья «лес мертвых». Произошедшие за столь короткое время перемены поражали воображение: на прилегающей к крепости равнине раскинулось бесчисленное множество хижин, палаток и землянок, служивших временным пристанищем для сотен рабочих. Со своего наблюдательного пункта Маннфред отлично видел оживленную суматоху, царящую в лагере.

Отдаленный крик, полный боли и безнадежности достиг ушей вампира, оборвавшись также неожиданно, как и возникнув. С высоты Гнезда Ворона труп несчастного, лежавшего у подножья башни, казался крохотной черной точкой, распростертой на припорошенной снегом земле. Тело разбившегося о камни человека было жутко изуродовано, руки и ноги — неестественно изогнуты, темная кровь окрасила свежевыпавший снег.

Бросив последний взгляд на очередного погибшего на строительстве рабочего, Маннфред заметил, как пернатые обитатели Дракенхофа, кружась, слетаются к еще не остывшему телу. Вампир не горел желанием наблюдать за их трапезой: там, где Влад наслаждался прекрасным в своем совершенстве танцем смерти, Маннфред видел лишь хаос, бессмысленную борьбу обезумевших падальщиков, рвущих друг у друга из глотки наиболее лакомые куски добычи.

Граф вновь перевел свой взгляд на труп птицы, который он по-прежнему держал в своих руках.

Мертвый ворон служил своеобразным каналом, связывающим вампира с внешним миром. Пальцами пригладив оперенье птицы, он поднял крохотное тельце так, чтобы видеть ее остекленевшие глаза.

— Ты сказал, женщина? — обратил он вопрос к мертвому телу. Слова Маннфреда, пронесшись над доброй половиной Старого Света, хриплым карканьем раздались из клюва другого мертвого ворона — ворона, которого держал в руках Джон Скеллан.

— Она использовала его в качестве пищи! — клюв птицы несколько раз судорожно дернулся, издавая щелкающие и хриплые звуки, произнесенные Скелланом где-то, за тысячи миль от этого места. — Она — одна из нас, но я не почувствовал этого! Я был на расстоянии вытянутой руки от нее и — ничего не почувствовал! Разве такое возможно?!

— Она не одной крови с нами, — ответил Маннфред, обращаясь к птице.

— Не одной крови?

— Есть другие линии крови, другие семьи! В темные времена падения Ламии почти все вампиры были уничтожены. Удалось спастись только сильнейшим, и, среди них, первородным: Абхорашу, Неферате, Ушорану, Вашанешу, Харахте, Маатмезесу и В’сорану. Все они бежали на север, стремясь найти убежище в отдаленных уголках обитаемого мира, где никто не смог бы распознать проклятье, лежащее на нашем виде — проклятье крови. Каждый из них стал родоначальником отдельной ветви: Кровавые Драконы, Ламии, Стригои, фон Карштайны, Некрархи. Есть и другие. Это не имеет большого значения. Важно то, что пути их разошлись. Некоторые позволили зверю, скрывавшемуся внутри, изменить их физический облик так, что стали больше похожи на животных, полностью утратив сходство с человеком. Стригои, потомки Ушорана, стали нелюдимыми созданиями, предпочитающими скрываться на кладбищах и питаться холодной кровью свежевырытых трупов. Многие из них в своем одиночестве полностью потеряли разум, а внешний вид стал соответствовать их убогому положению, делая из гордых вампиров гротескных сгорбленных чудовищ. Произошедшие от Нефераты Ламии, напротив, удивительно очаровательны и красивы. Эта девушка действительно была так хороша собой?

— Да.

— И она свободно разгуливала по городу? — голос Маннфреда выдавал невольное удивление. — Горожане не преследовали ее?

— Нет.

Маннфред задумался о смысле услышанного, о том, какие перспективы открывала для таких как он возможность беспрепятственно в человеческом обществе. Какие бесконечные возможности… искушения…

— Я бы хотел встретиться с этой девушкой и ее темными сестрами, — выразил свое желание граф после короткого раздумья.

— Ты не думаешь, что она одна?

— Вряд ли. Они редко встречаются поодиночке: Ламии, в отличие от остальных вампиров, держатся друг друга, ибо по отдельности они слабы, а вместе — становятся грозной силой. Думаю, все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, мой друг. Возможно, в игру включился еще один игрок, что не очень хорошо для нас. Меня нервирует, когда я не могу полностью контролировать ход событий и предвидеть их дальнейшее развитие.

— Что же, зато это вносит определенное разнообразие в затеянную нами игру, — отозвался Скеллан.

Однако Маннфред не разделял мрачного юмора своего компаньона: — Лучше иметь дело с предсказуемым врагом, Джон. Если это действительно Ламии — необходимо организовать встречу между представителями наших семей. Займись этим. Нам следует понять, что они задумали, какова их конечная цель. Не разочаруй меня, мой друг.

Сказанные мимоходом слова содержали в себе скрытую угрозу: «Не разочаруй меня!»

Тельце птицы в руках вампира еще раз содрогнулось и замерло. Граф разорвал связь и отбросил ставший бесполезным труп в сторону.

«Да, сколько всего еще предстоит сделать», — подумал Маннфред, кинув взгляд в низкое сумрачное небо: первые снежинки медленно кружились в воздухе, падая на скалы, землю, покрывая белым пушистым ковром крепостные башни и стены. Приближалась зима…

Маннфред поднялся на седьмой этаж и вошел в свою потайную комнату. Мужчина и три девушки лежали полуобнаженными на огромном диване, обитом кроваво-красным бархатом. Все четыре находившихся в комнате создания — были смертными. Удивительно красивыми смертными. Нежная кожа женщин была ослепительно белой, правильные черты лица оттенялись локонами роскошных волос, глаза ярко блестели подобно драгоценным алмазам. Юноша — не уступал им в привлекательности.

Когда граф вошел, все девушки наградили его выразительными взглядами полными ожидания. Маннфред медленно покачал головой и, с легкой улыбкой, показал им на единственного мужчину. Услышав приближающиеся шаги, юноша повернулся на диване в сторону приближающегося графа, все еще пребывая в ленивой истоме. Однако, стоило ему заметить подошедшего господина, как от расслабленности не осталось и следа, и юноша одним рывком поднялся на ноги.

Маннфред был весьма разборчив, отбирая людей, которые должны были снабжать своего хозяина свежей кровью. Пищей нужно наслаждаться и, вампир старался следовать этому правилу в полной мере. Люди, отобранные им, были совершенны — в их безупречных формах не было даже намека на малейший изъян. Действительно, зачем пить кровь старой карги, если можно насладиться вкусом молоденькой девственницы?

Да, он хочет получать самое лучшее и он это получит! Восстановив величие дома фон Карштайнов, он заставит скот склониться перед ним!

Прекрасный юноша, лишенный какой-либо одежды, стоял перед ним, теша самолюбие графа.

— Пойдем, Расул, — повелительно бросил Маннфред, повернувшись спиной к разочарованным девушкам, каждая из которых втайне надеялась стать фавориткой правителя Дракенхофа.

Граф молча повел юношу в собственные покои. Слуги, встречавшиеся на пути, с почтением и любопытством наблюдали за необычной парой: следующий по пятам за хозяином Расул, словно искусный имитатор, копировал движения, походку и манеры Маннфреда, причем, делая это абсолютно естественно и неосознанно. Молодой человек обладал удивительным сходством с фон Карштайном. Несомненно, они были очень похожи, но, в тоже время — абсолютно разные. Именно эта двойственность и заставляла вампира терпеть взбалмошный характер и независимость Расула — юноша напоминал Маннфреду себя самого, в те дни, когда он еще был человеком.

Пропустив своего спутника в комнату, граф закрыл за ним дверь и прошел к окну, из которого открывался прекрасный вид на отстраивающийся город. Невольная гордость вновь овладела Маннфредом при виде того, какой огромный труд был проделан, чтобы пришедшее в упадок родовое гнездо приобрело нынешний величественный вид. Это была его заслуга, не Влада или Конрада — только его. Каждый камень, каждая балка, каждое бревно несли на себе отпечаток Маннфреда фон Карштайна.

— Впечатляет, не так ли? — спросил граф, обращаясь к Расулу.

Молодой человек согласно кивнул. Зрелище, действительно, впечатляло, хотя, по мнению Расула, замок и город несли на себе отпечаток непропорциональности и монструозности, словно все зодчие разом покинули строительство, оставив вместо себя подмастерьев.

— Многое уже сделано, но еще больше предстоит сделать, — продолжил Маннфред. — Так всегда бывает: ты начинаешь воплощать в жизнь свои грандиозные замыслы и, понимаешь, что работе не видно конца. Иногда, я даже начинаю сочувствовать скоту — их жизнь так коротка… Как это должно быть печально — не дожить до воплощения своей мечты. Ах, да, тебе ведь должно быть хорошо знакомо это чувство, Расул, не так ли?! Скажи, неужели ты никогда не желал иметь власть над временем? Не мечтал жить так долго, сколько сам этого захочешь?

— Мечтал, — кивнул в ответ юноша. — Я думаю, каждый человек иногда об этом мечтает. Мы чувствуем, как стареем, видим, как быстро растут наши дети, и, невольно возникает желание, продлить эти мгновения, дольше наслаждаться жизнью рядом с любимыми. Большинство учится ценить мимолетность жизни, ловя короткие минуты счастья, даруемые нам судьбой, некоторые — хотят большего.

— Как насчет тебя?

— Я принадлежу ко вторым.

— Замечательно! Именно это я и собираюсь предложить тебе. Дело в том, что я собираюсь на время покинуть Дракенхоф и, хотел, чтобы именно ты позаботился здесь о моих интересах, Расул. Мне нужна твердая уверенность в том, что все мои распоряжения относительно восстановления Дракенхофа будут выполнены.

— Вы же имеете целую армию слуг, мой господин! Одно Ваше слово — и они умрут за Вас! — насмешливо ответил юноша. — Хотя, я совсем забыл — они ведь уже мертвы. Ваша воля привязывает их к этому миру, и, Вы еще беспокоитесь о том, будет ли она исполнена?!

Отойдя от окна, Маннфред приблизился к молодому человеку и, обняв его за плечи, притянул к себе. Расул с готовностью подался ему навстречу, послушно наклонив голову, подставляя шею, покрытую подсохшими кровавыми ранками — следы от зубов вампира заживали медленнее, чем хотелось бы. Граф неоднократно приводил юношу в свои личные покои, но с момента их последней встречи прошло уже достаточно много времени. В последнее время Маннфред предпочитал питаться кровью тех молодых, пышущих избытком сексуальной энергией женщин, которые были в комнате, откуда он забрал Расула. Однако, молодой человек представлял для вампира особенную ценность. Было какое-то особенное извращенное удовольствие использовать для насыщения кровь молодого мужчины.

Медленно проведя языком по отметинам от старых ранок, граф вонзил зубы в такую желанную плоть — поток свежей молодой крови, опьяняющей своим совершенным вкусом, наполнил рот вампира. Маннфред наслаждался этим божественным нектаром, чувствуя, как его тело начинает колотить сладострастная дрожь. Он продолжал жадно поглощать этот дарующий жизнь напиток, ощущая, что Расул тоже бьется в судорогах. Юноша теснее прижался к вампиру, его пальцы нежно гладили щеку Маннфреда. Тихий стон удовольствия сорвался с уст молодого человека, находящегося уже на грани между жизнью и смертью, когда граф, вскрыв свое запястье складной бритвой, приложил кровоточащую рану к губам юноши. Расул жадно припал к руке господина, дарующего своему избраннику кровавый поцелуй.

Наконец, Маннфред отнял свою руку ото рта молодого человека. Юноша с радостным удивлением смотрел на графа: рот Расула был измазан кровью, алые струйки стекали у него по губам и подбородку, капая на шею, смешиваясь с собственной кровью юноши. Расул жадно облизнул губы, стараясь не упустить ни капли темной вампирской крови.

— Ты — будешь мной, — прошептал Маннфред, снова вонзая свои зубы в горло молодого человека. — Для всего остального мира, ты — станешь мной.

— Я стану тем, кем Вы пожелаете меня видеть, милорд, — губы Расула дрогнули, выдыхая еле слышные последние предсмертные слова.

Человек умер на руках своего господина, чтобы возродиться вновь уже в новом качестве — в качестве бессмертного Расула фон Карштайна!

Глава 6. В тени Долины Смерти

Талабекланд — восточная окраина Ферликских Холмов недалеко от города Обельхейма.

Судьба пришла к Форстеру в образе облака пыли, неожиданно возникшего на горизонте.

Появившись в нескольких милях от лагеря, облако стремительно приближалось, увеличиваясь в размерах, пока, наконец, не приобрело очертания всадника, мчащегося галопом по высохшей равнине.

Откинув полог, Форстер выбрался из душной палатки на свежий воздух, слегка поеживаясь от утренней прохлады. Несколько его товарищей молча наблюдали за приближением гонца. Настороженная тишина повисла над лагерем: томительно потянулись минуты тревожного ожидания.

Пытаясь отвлечься от размышлений, Шлагенер поспешил заняться повседневной рутиной: вытащив из ножен меч, он внимательно осмотрел его со всех сторон, размышляя, не стоит ли заточить лезвие. Убедившись, что меч и так уже остер как бритва, Шлагенер решил заняться проверкой доспехов, усевшись на пригорок возле палатки.

Он оторвался от своего занятия лишь тогда, когда загнавший до изнеможения своего коня всадник остановился рядом. Бока черного как смоль скакуна были изранены, кровавая пена хлопьями срывалась с губ, в карих глазах плескалось пламя страха и боли. Хозяин, весь покрытый пылью и потом, выглядел не многим лучше.

Собравшиеся чуть поодаль солдаты напряженно следили за всеми действиями гонца — все прекрасно понимали, что этот уставший всадник привез приказы, которые повлияют на судьбы всех, кто находился в лагере. Что ждет их в недалеком будущем, выживут ли они или сложат свои головы, защищая родную землю — вот вопросы, которые крутились в голове каждого из них.

Гонец оказался молодым угрюмым парнем. Короткие светлые волосы топорщились непослушным ежиком, подбородок покрывала короткая щетина, глубоко посаженные серые глаза глядели холодно и твердо. Сунув руку в подседельную сумку, он вынул запечатанный пакет и небрежно швырнул его Форстеру:

— Вы выдвигаетесь на фронт, — процедил посыльный сквозь зубы, разворачивая коня, чтобы отправиться в обратный путь.

— Подождите! — воскликнул Шлагенер, сорвав с пакета сургучную печать и быстро пробежав глазами содержание приказа: помимо распоряжения о передислокации он не содержал никаких дополнительных разъяснений.

Зная, что оставшиеся товарищи признают его лидерство, Форстер поднялся на ноги и направился к всаднику. Подойдя к гонцу вплотную, Шлагенер понизил голос так, чтобы никто не мог услышать ноток сомнения, звучавших в его словах:

— Кавалерия должна немедленно выдвинуться вперед, чтобы помешать неприятелю отвести орудия прочь, — медленно начал зачитывать текст приказа Форстер. — Кавалерия талабекландцев слева от вас. Немедленно.

— Какие орудия? Где? — обращаясь к гонцу, удивленно спросил Шлагенер.

— Ну, и как Вас понимать? — насмешливо бросил ему посланник. — Вон там, ваш враг, — отвернувшись от Форстера, всадник пренебрежительно ткнул правой рукой на север, в направлении расстилающейся у подножия холмов долины. — Не заставляйте считать Вас трусом! Сражайтесь за своего господина и не задавайте лишних вопросов!

С этими словами гонец пришпорил коня и помчался прочь.

— Наконец-то мы сможем показать, на что способны! — Дитрих Ягер радостно потряс сжатыми кулаками. — Длительное бездействие способно разложить даже самых дисциплинированных солдат. Лучше быть в самом центре событий. Слава, мой юный друг — вот то, ради чего стоит сражаться! Слава победителя!

Шлагенер хмуро стоял рядом, нисколько не разделяя самоубийственный энтузиазм своего командира. Он с трудом сдерживался, чтобы не наговорить каких-нибудь необдуманных резкостей своему командиру: пренебрежение, с которым командование отнеслось к его жизни и, жизням его товарищей — возмутило Форстера.

Шлагенер слушал Ягера, опершись руками на стол, на котором была разложена карта военных действий. Возле Дитриха хлопотал его денщик, тщательно начищая сапоги этого напыщенного хлыща, пытаясь придать им безупречный вид. Гнев закипал в груди Форстера — желание забить слова Ягера обратно в глотку этому тупому придурку так, чтобы он подавился ими, становилось почти непреодолимым. Нет в массовых убийствах никакой славы — только боль, кровь и смерть. Чем дольше Шлагенер служил под началом командиров, подобных Дитриху Ягеру, тем большее отвращение внушали ему их взгляды на войну, устаревшие понятия о воинском долге, славе и чести.

— Теперь-то мы покажем этой вонючей пехоте, на что способна кавалерия, — продолжал захлебываться от восторга надменный глупец. — Сыграем с ними одну из наших милых шуток!

Хотевший было ответить Форстер, прикусил язык. Прекрасно понимая всю глупость отданных приказов, он не менее хорошо знал своего командира: мнение окружающих, если оно не совпадало с его собственными соображениями, не заботило Дитриха Ягера ни на йоту.

Шлагенер продолжал внимательно изучать разложенную на столе карту: их части были разбросаны в абсолютном беспорядке, а распоряжения, отдаваемые вышестоящим командованием — были попросту самоубийственными. Форстер оторвался от созерцания диспозиции предстоящего сражения и взглянул прямо в глаза Дитриху Ягеру:

— Покажем им что, сэр? Что мы не ценим жизнь наших солдат? Что же, мы, безусловно, сможем им это продемонстрировать! Сэр, Вы ведь не хуже меня знаете, что никакая кавалерия не преодолеет укрепленные артиллерийскими орудиями огневые позиции. Даже нескольких пушек и одной линии стрелков достаточно, чтобы остановить наступающую конную лавину.

— Ерунда, — нетерпеливо бросил Ягер, вставая из-за стола. — Ты ноешь и жалуешься, словно старая бабка. Только представь себе нашу смертоносную атаку! Это будет грандиозное зрелище!

— Я представил, сэр. Это будет бойня! Под огнем артиллерии лошади начнут паниковать, и мы окажемся отрезанными от основных сил. Я уже не говорю о том, что наш левый фланг крайне слаб, сэр.

Ягер требовательно щелкнул пальцами: безупречно вышколенный денщик мгновенно возник за спиной своего хозяина, держа в руках бокал, наполненный густым темно-красным вином. Поставив его перед офицером, слуга также беззвучно растворился в тени в дальнем углу палатки.

— Что за слабость?! — шутливо бросил Ягер, неторопливо прохаживаясь вдоль стола и наслаждаясь изысканным вкусом дорогого вина. — О чем ты, Форстер?! Если тебе нужно больше лошадей — я постараюсь обеспечить тебя ими!

— Я не просил лошадей, сэр, — буркнул в ответ Шлагенер.

Притворно вздохнув, Ягер поднял глаза к небу, словно умоляя Зигмара вмешаться в их спор:

— Знаешь что? Ты самый дерзкий сукин сын, которого я когда-либо видел! Позволь тебе напомнить, что ты младший офицер! Мой младший офицер! А теперь, я хотел бы знать, где граф Игнатиц?

Продолжая потягивать вино из бокала, Ягер бросил взгляд на своего денщика:

— Черт, оно, действительно, чудесно, Фридрих! Откуда мы берем его?

— Сэр, позвольте заметить…, - снова вклинился в разговор Шлагенер.

Ягер, расплескав вино, в раздражении поставил свой кубок на стол: ярко-красные капли брызнули на карту, по удивительному совпадению отметив ту самую долину, которой вскоре предстояло стать местом кровавой бойни, если идиотам, по какому-то нелепому недосмотру сбежавшим из психушки, все-таки удастся довести свой замысел до конца.

— Боже мой, Форстер! Когда же это, наконец, кончится?!

— Командир, как Вы знаете, кавалерийские лошади — это, в основном, либо мерины, либо кобылы, — Шлагенер старался говорить медленно и осторожно, тщательно подчеркивая каждое сказанное слово, как будто, он разговаривал с младенцем. — Наши лошади — это кобылы и, у наших кобыл — течка.

Ягер, расхохотавшись, хлопнул ладонью по лицу: — Прекрасно Форстер! Таким образом, мы сможем обеспечить себе еще один эскадрон!

Говорить серьезно с этим глупцом было абсолютно бессмысленно!

— Сила нашего плана в быстроте и неожиданности, — мелодраматически заявил вошедший в палатку Дитриха Ягера граф Игнатиц. — Запомните мои слова, ребята, мы оседлаем их прежде, чем они успеют сделать хоть один выстрел! Какой, спрашивается, в этом случае, толк от их пушек, а?!

— Разве разведчики уже вернулись? Я что-то их не видел, — ухватился Форстер за неожиданно мелькнувший призрачный проблеск надежды.

— С места, где разбита моя палатка, я могу рассмотреть все до мельчайших деталей, — вельможа, казалось, был ошеломлен вопросом Шлагенера. — Если нам удастся пересечь долину здесь, у утеса Рамиуса, — Игнатиц с холодной надменностью ткнул острием своего кинжала в разложенную на столе карту, — мы будем скрыты грядой холмов и, противник, не сможет обнаружить наше приближение.

Лезвие ножа зловеще замерло в самом центре высохших винных пятен.

— Здесь! — возбужденно вскрикнул Ягер, склонившись над картой. — Вот человек, который разбирается в стратегии! — с торжеством добавил он, обернувшись к Шлагенеру.

Форстер почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. С начала боевых действий у Ферликских Холмов Дитрих Ягер не предпринял ничего, чтобы выяснить, что происходит там — в этом запутанном переплетении холмов, оврагов и балок, скрывавшем позиции, занятые неприятелем.

Еще одной фатальной ошибкой этого напыщенного хлыща была его уверенность, что дислокация частей противника остается неизменной и, они находятся там же, где и располагались во время последнего столкновения.

Форстер бросил полный отчаяния взгляд на карту с планом предстоящего сражения. Не было никаких оснований полагать, что талабекландцы оставались на своих старых позициях. Любой идиот, обладавший элементарным чувством самосохранения, предпочел бы дождаться последних сообщений лазутчиков — но, только не этот идиот.

Дитрих Ягер питал непоколебимую уверенность, что они должны броситься вслепую на вражеские позиции. Никакие аргументы Шлагенера не имели значения — Форстер был не в состоянии убедить командира в самоубийственности принятого плана. Да, и никто не смог бы — глупец был ослеплен обещаниями скорой и неизбежной победы и, сопутствующей ей, славе и почестям. Несомненно, Ягер уже набросал что-то вроде ответной речи, ожидая, что сам граф-выборщик Стирланда, собственной персоной, отметит его непревзойденный героизм — высокомерный, невежественный идиот!

Форстер медленно направился к выходу:

— Я предупрежу людей, чтобы они постарались хорошенько отдохнуть этой ночью. Насколько понимаю, мы выступаем с рассветом?

Ягер отрицательно покачал головой:

— Ты ошибаешься, мой юный друг. Скажи, чтобы седлали лошадей — мы выступаем через час.

Через час три с половиной сотни всадников, поблескивая предательски сверкающим

в лучах тусклого осеннего солнца оружием, уже пересекали унылую Хардаминскую пустошь.

Ветер, поднявшийся после полудня, легко разогнал низкие облака — день выдался ясным и, удивительно теплым для этого времени года. Славный денек — так, кажется, сказал Ягер, выйдя из палатки командующего, где он получал заключительные распоряжения. Хотя, было уже далеко за полдень, солнце все еще оставалось достаточно высоко, продолжая согревать равнину и рассыпавшихся по ней всадников своим теплом.

Шлагенер с тревогой всматривался в окружающие холмы, тщетно надеясь, что в их командире проснется, наконец, здравый смысл — к тому времени, когда их отряд достигнет подножия гряды, солнце будет бить им прямо в глаза.

Конечно, Дитрих Ягер был больше озабочен тем, чтобы, вскарабкавшись на деревянные ящики, произнести короткую, но пламенную речь, призывая солдат проявить мужество и доблесть во имя свободы и Мартина. Ему и в голову не приходило, насколько он был смешон — напоминая раздувающего резонаторы самца лягушки в брачный период. Ягеру и в голову не приходило, что грядущий штурм станет одним из самых больших безумий, совершенных на полях сражений во время текущей войны.

Пропуская высокопарные заявления своего командира мимо ушей, Форстер сосредоточил внимание на окружающих мелочах: запахах человеческих тел и промасленной кожи, звоне конской упряжи и отточенной оружейной стали, беспокойно переступающими под своими седоками лошадях. Затем, попытался сконцентрироваться на своих ощущениях, заглянуть в себя, в свой внутренний мир. Он давно перестал верить в каких-либо богов — вряд ли кто-то из них был способен предотвратить грядущую катастрофу — поэтому Форстеру не осталось ничего, кроме как отдаться на волю судьбы.

Шлагенер не испытывал страха смерти — он давно уже примирился с тем, что ему суждено упокоиться на чужбине, найдя свой конец на каком-нибудь безвестном поле в одном из многочисленных сражений этой бесконечной войны. Эта мысль уже не тревожила молодого человека. Не жалел Форстер и о том, что многие радости жизни пройдут мимо него и, что множество женщин, красивых и не очень, так и не познают его ласки. Все это уже не имело значения. Он готов умереть за свободу! Шлагенер верил, что Мартин, граф Стирландский, действительно просил своих людей сражаться и умереть за свободу своей Родины. Он восхищался графом, которой не прятался за спинами своих солдат, а всегда стремился быть в самом центре сражения. Этот человек — настоящий воин. К несчастью, графа Мартина окружали напыщенные глупцы, а Форстер — терпеть не мог дураков.

Размышления молодого человека прервал восторженный рев, раздавшийся из сотен глоток: воодушевленные солдаты пылко восхваляли своих командиров. Игнатиц и Ягер просто расцвели от удовольствия — такой восторг льстил их не в меру раздутому самомнению.

Постепенно, восторги, наконец, улеглись, прозвучала команда построиться. Граф взмахнул вытащенным из ножен мечом, и отряд выступил на позицию.

Земля дрожала под копытами сотен всадников, пересекающих равнину, лошади шли широким галопом, распугивая притаившуюся в кустах живность — жажда крови витала в воздухе, желание выгнать трусливых талабекланских собак из их теплых уютных нор.

Когда отряд, под гордо реющими на ветру знаменами Стирланда, достиг входа в узкую лощину, Шлагенер с возрастающей тревогой начал всматриваться в местность, которую им предстояло пересечь. Первые три четверти мили занимал пологий спуск, ведущий в узкий проход между двумя скалами, напоминавшими зубы сказочного великана — готовыми сомкнуться в любой момент, заключив стирландцев в смертельную западню. Именно при прохождении этого прохода и замаячил первый призрак, приближающейся катастрофы: из-за сужающегося пространства всадники были вынуждены нарушить строй, лошади сгрудились, жеребцы и кобылы перемешались в возникшей суматохе. Один из могучих жеребцов, возбужденный запахом находящихся в охоте кобыл, поднялся на дыбы в попытке покрыть находящуюся перед ним лошадь. Конь сбросил своего седока и раздробил копытами спину впереди идущего всадника.

Волна паники, словно круги на воде от брошенного камня, начала быстро распространяться по отряду, захватывая все больше людей и лошадей.

Нахлестывая лошадь, Шлагенер помчался вперед — развитие событий не оставляло времени для сомнений или колебаний. Нет ничего страшнее паники — если во время боя она прорывается наружу, то можно смело всех хоронить! Она способна превратить закаленных бойцов в жалкую толпу, распространяясь подобно лесному пожару, жадно пожирающему все новые и новые участки.

Форстер продолжал продвигаться к центру возникшей свалки пока, наконец, он не оказался в непосредственной близости от места событий. Выхватив меч, юноша одним ударом перерубил шею похотливому жеребцу. Животное тяжело захрипело и упало на бок, заставляя ближайших всадников резко податься в сторону.

Ничто не должно замедлить их продвижение — даже гибель пары человек под копытами лошадей. От этого сейчас зависел исход предстоящего сражения.

Миновав опасную теснину, отряд оказался на оперативном просторе, выбравшись на перекрестье двух долин, пересекающих Ферликские Холмы — остроконечная вершина величественного утеса Рамиуса, возвышающегося над цепью соседних холмов, замаячила вдалеке. Форстер пришпорил лошадь и поравнялся с графом Игнатицем. Легкая тень неуверенности скользила по лицу командира отряда — несомненно, напыщенный хлыщ даже не удосужился просчитать, какой из двух возможных маршрутов следует выбрать.

— Куда теперь, сэр? Налево или направо?

Граф проигнорировал обращенный к нему вопрос, продолжая двигаться вперед — его отсутствующий взгляд бессмысленно блуждал по окружающей местности.

— Налево или направо, сэр? — настойчиво повторил свой вопрос Шлагенер.

Выбор требовалось сделать немедленно — от правильного решения зависела жизнь трех с половиной сотен человек. Молодой человек мысленно представил карту сражения, виденную им накануне в палатке Дитриха Ягера, пытаясь совместить указанные ориентиры и предполагаемый маршрут их отряда с реальным положением дел. К несчастью — карта не имела ничего общего с действительностью. Так куда же: влево или вправо?! Одна тропа могла лишь частично скрыть их приближение от врага, другая — не давала даже такой малости. Время выслать разведчиков, чтобы выбрать верное направление, было безвозвратно упущено. Граф был обязан принять решение немедленно. В глазах вельможи юноша разглядел сомнение и испуг — Игнатиц не знал, что предпринять.

— Так куда, сэр, — продолжал упорствовать Форстер. — Налево или направо?!

Граф достал из ножен тяжелый кавалерийский палаш и крутанул им вокруг своей оси, словно разминая правую руку: — Налево… нет! Поворачиваем направо!

— Сэр, левое направление дает отряду лучшее прикрытие! — попробовал переубедить Игнатица Шлагенер.

— Я сказал — направо! — рявкнул в ответ граф и, пришпорив коня, помчался вперед, во главу колонны, вращая над головой своим палашом:

— Отряд, за мной, галопом ма-а-арш! — донесся издалека его зычный голос.

Отряд ускорил свое продвижение, послушно повернув следом за своим командиром.

Разгоряченные лошади бойко дробили копытами пожухлую траву Ферликских Холмов. Пыль, поднимаемая тремя с половиной сотнями боевых коней, облаком повисла в воздухе, окутав, подобно призрачному савану, быстро двигающийся отряд, открывая противнику его местонахождение.

Гряда холмов, являвшаяся их промежуточной целью, быстро приближалась. За ней, начинался основной массив Ферликских Холмов.

Достигнув гряды, всадники устремились вверх по склону. Теперь было уже слишком поздно что-либо менять — стирландцы находились на ничейной территории.

С командного пункта, находившегося на возвышенности возле Обельхейма, высшее командование армии Стирланда со все возрастающей тревогой наблюдало за маневрами графа. Его безрассудство переходило все границы — офицеры графа Мартина отказывались верить своим глазам. Игнатиц получил весьма точные инструкции, исключающие возможность их неверного толкования — вероятность ошибки была ничтожно мала.

Тем временем, отряд продолжал свое самоубийственное продвижение.

— Во имя Зигмара, что делает этот безумец?! — в недоумении выдохнул граф Мартин.

Офицеры его штаба пытались каким-то образом объяснить маневры отряда, сопоставляя диспозицию предстоящего сражения, отмеченную на лежащих перед ними картах и, приказы, полученные графом Игнатицом. Однако логика графа оставалась недоступна для понимания: одно было очевидно — этот идиот вел своих людей прямо в пасть врагу.

Взволнованный Оскар Зензи, один из наиболее доверенных офицеров графа Стирландского, поспешно подошел к своему господину, находящемуся в состоянии крайнего недоумения:

— Мы дважды проверили наши карты, сэр, и, мы уверены, что граф Игнатиц следует в неверном направлении!

— Я и сам вижу, что этот кретин прется Морр знает куда, Оскар! Я не слепой! Ему ведь были даны исчерпывающие указания — обойти противника с фланга! — упавшим голосом ответил разом помрачневший вельможа — вся тяжесть ошибки одного из его командиров со страшной очевидностью медленно проникала в сознание графа. — Куда Игнатиц может вывести свой отряд?!

Побледневший Зензи запнулся, было, но, набрав в легкие побольше воздуха, одним махом выпалил всю нелицеприятную правду своему командиру: — Прямо на вражеские пушки, сэр!

На мгновение на командном пункте воцарилась гробовая тишина, сменившаяся громкими криками и руганью штабных офицеров: каждый старался снять с себя ответственность за произошедшее, переложив ее на плечи своих коллег. Ставка моментально превратилась в подобие сумасшедшего дома, продолжавшего бушевать до тех пор, пока, наконец, у кого-то не нашлось крупицы здравого смысла, чтобы вызвать посыльного:

— Скачи к графу Игнатицу, парень! Передай ему — пусть немедленно возвращается!

Отчаянно нахлестывая своего коня, гонец помчался вдогонку за удаляющимся отрядом. Однако, даже загнав несчастное животное почти до смерти, он опоздал: отряд графа уже вступил в бой.

Это было избиение.

Залп вражеской артиллерии разрезал тишину осеннего дня. Картечь яростно вспорола землю — к счастью, все снаряды легли со значительным недолетом до стирландских кавалеристов.

Форстер понимал, что это был всего лишь первый пристрелочный залп и, последующий огонь артиллерии талабекландцев, будет убийственным.

Осколки картечи снова взрыли землю, вырывая куски дерна и пожухлой травы, засвистели над головами всадников, наполняя воздух густой пылью. Разглядеть что-то уже на расстоянии нескольких шагов — представлялось практически невозможным. Взрыхленная снарядами почва превратилась в смертельную ловушку для испуганных и уставших лошадей. Несколько осколков попали в цель, разбивая стройность рядов. Всадники и лошади падали на землю, раненые бились под копытами испуганных коней, щедро окрашивая землю своей кровью. Крики боли и ужаса огласили поле боя, усиливая и без того невообразимую неразбериху, охватившую отряд.

— Послушайте, сэр! Еще не поздно повернуть назад! В этом нет ничего постыдного! — Форстер буквально умолял командира внять голосу разума. К несчастью, здравый смысл у графа начисто отсутствовал: Игнатиц продолжал носиться в голове колонны, размахивая мечом и призывая своих солдат к стойкости:

— Держать строй…! Держать строй…!

— Сэр, мы на слишком открытом месте! Это безумие! Выньте, наконец, свою голову из задницы и примите здравое решение, хотя бы раз в жизни!

— Пошел к черту, мальчишка! Мы атакуем!!! — проревел в ответ граф.

Новый пушечный залп обрушился на отряд, ударив откуда-то спереди и слева. Он оказался гораздо более точным и смертоносным, чем первые. Картечь косила людей и лошадей, словно чудовищная железная коса, внося страшное опустошение в ряды стирландцев.

Густой едкий дым поднимался от сухой травы, подожженной падающими снарядами. В воздухе воняло обгорелой плотью. Отчаянно кричали раненые. Лошади испуганно метались, не слушая своих седоков. Многие из напуганных животных попадали в ямы от разорвавшихся снарядов, падали, ломая ноги и придавливая седоков. Те из всадников, которым посчастливилось уцелеть в этом кошмаре, были полностью дезорганизованы и растеряны.

Несмотря на ужасающий разгром, нанесенный первыми ударами неприятельской артиллерии, это был всего лишь пролог, к той массовой резне, которая последовала через несколько мгновений.

Шлагенер натянул поводья, отчаянно пытаясь усмирить своего коня. Будучи почти во главе отряда, он прекрасно видел позиции, где располагались батареи талабекландцев: основная часть орудий была сосредоточена на вершине Ферликских Холмов, небольшие батареи спускались вниз по склонам справа и слева.

Юноша сплюнул и грязно выругался. Игнатиц оказался еще большим идиотом, чем Ягер. Как он мог не принять во внимание, что талабекландцы разместят пушки на господствующих склонах, чтобы взять под перекрестный огонь любого, вторгшегося в долину?

Эта попытка штурма изначально была сущим безумием. Форстеру удалось, наконец, справится с лошадью — он развернулся и бросил быстрый оценивающий взгляд на расстроенные порядки отряда: еще один залп полностью разрушит подобие строя, еще сохранявшееся до этой минуты, сделав стирландцев беспомощными мишенями для вражеских стрелков. Теперь, даже граф видел, что он совершил ужасную ошибку — только, он был слишком упрям, чтобы скомандовать отступление.

Шлагенер с ужасом увидел, как Игнатиц вытянул вперед руку, указывая мечом на окутанный клубами порохового дыма, усеянный вспышками орудийных залпов, ревущий и грохочущий гребень холма:

— Вперед!!! В атаку!!! — перекрикивая шум канонады, зычно выкрикнул граф. Услышав призыв своего командира, оставшиеся в строю всадники направили своих лошадей вперед — прямо в дышащую огнем адскую бездну.

В следующее мгновение, осколки картечи изрешетили всадника, находившегося непосредственно рядом с Форстером, разнеся его голову, словно пустую тыкву, забрызгав кровью мундир и лицо Шлагенера. Юноша с трудом удержал своего коня, испуганно вставшего на дыбы. Стерев с лица кровь товарища, молодой человек пришпорил жеребца и направил его вперед, заставляя перепрыгивать через распростертые на земле тела мертвых и раненых. Справа снова рявкнули пушки, потом еще и еще: сопровождаясь отчаянными криками искалеченных людей и лошадей, очередной залп смел часть правого фланга наступающего отряда.

Тем не менее, не смотря на ужасающие потери, стирландцы продолжали продвигаться вперед, приближаясь к позициям, занятым талабекландцами на вершине холма: к изрыгающим огонь и смертельный дождь свинца пушечным батареям и цепям стрелков.

Внезапно, в грохоте пушечной канонады послышался еще один звук — сердце Форстера болезненно сжалось. Сухой треск мушкетов, напоминающий треск веток, сгорающих на костре, добавился в какофонию сражения. Одна за другой пули находили свою цель, сбрасывая на землю кавалеристов и калеча их лошадей.

В густой мгле, затянувшей поле сражения, молодой человек потерял из виду графа и остальных офицеров. День превратился в ночь: пороховой дым, пыль и пар, вперемешку с кровью, затмили неяркое осеннее солнце. Форстер скакал вперед, пытаясь ориентироваться по звукам боя — залпам орудий, треску мушкетов, топоту копыт и отдаленным выкрикам товарищей. Юноша даже не понял, что произошло — какая-то неведомая сила неожиданно выбросила его из седла, и, Форстер оказался распростертым на перепаханной снарядами и пропахшей гарью земле.

Был ли он ранен или его конь наткнулся на какую-то рытвину — в первый момент, оглушенный Шлагенер не мог ничего сказать с абсолютной уверенностью. Он услышал лишь отдаленное ржание, а затем, наступила удивительная оглушающая тишина. Молодой человек с трудом поднялся на ноги и достал свой палаш из ножен. Пошатываясь, юноша побрел вперед: его голова кружилась, ноги заплетались, глаза разъедал едкий пороховой дым. Шум битвы раздавался где-то спереди и по сторонам — в густом дыму дальше вытянутой руки ничего нельзя было рассмотреть. Время от времени Форстер слышал в отдалении стук копыт, однако, он быстро пропадал вдали, прежде чем Шлагенер успевал заметить или окликнуть всадников.

Удивительно знакомый звук вклинился в шум битвы — молодой человек услышал, как сталь бьется о сталь. Это могло означать лишь одно — кавалерия Стирланда достигла, все-таки, укреплений врага и, вступила в рукопашную!

Задыхаясь в клубах черного порохового дыма, Форстер побрел на звон стали, надеясь, что успеет соединиться с остатками своего отряда до того, как будет обнаружен врагами. Однако желание юноши оказалось тщетным — не успев пройти и пары десятков шагов, он столкнулся с могучим талабекландским кавалеристом, выросшим из клубов дыма справа от Шлагенера. Обнажив огромный меч, всадник пришпорил лошадь, направив ее прямо на Форстера с твердым намерением убить оставшегося в одиночестве стирландца. Перехватив свой палаш обеими руками, юноша слегка пригнулся и уперся обоими ногами в землю, готовясь встретить атаку. Сдерживая дыхание, чтобы рвущаяся наружу паника не захлестнула его, Форстер напряженно следил за приближающимся талабекландцем. Лишь в самый последний момент, когда оружие всадника уже, казалось, должно было раскроить ему голову, молодой человек резко отпрянул в сторону, с силой рубанув своим мечом лошадь противника. Нанесенный удар распорол бок несчастному животному — кровь и внутренности хлынули наружу, окрашивая в алый цвет пожухлую траву. Дико заржав от невыносимой боли, огромный черный жеребец успел сделать еще несколько шагов перед тем, как упасть на землю — в десяти футах позади юноши.

Всадник, выброшенный из седла, был еще жив. Очевидно, при падении он сломал себе шею — талабекландец не мог двигаться, хриплое дыхание с трудом вырывалось из его груди. При виде приближающегося Форстера в глазах умирающего промелькнул страх, сменившийся горьким пониманием своей полной беспомощности перед лицом неотвратимого конца.

— Пожалуйста, — прохрипел он еле слышно.

Одним ударом Шлагенер прекратил страдания несчастного.

Что же, остается надеяться, что, когда придет время, кто-нибудь из талабекландцев сделает то же самое и для него.

Время пришло быстрее, чем хотелось бы Форстеру…

Встретившись лицом к лицу с двумя талабекландскими пехотинцами, молодой человек несколько минут отчаянно боролся за свою жизнь, сдерживая смертельно опасные атаки опытных бойцов, пока, наконец, их яростный натиск не сбил юношу с ног.

Шлагенер упал на изрытую снарядами и политую кровью землю, готовый умереть, но не сдаться. Ни за что он не станет просить врага о пощаде!

Выпавший при падении меч, лежал всего в паре шагов от Форстера. Желая умереть с оружием в руках — юноша, приподнявшись, отчаянно рванулся к своему клинку, стараясь двигаться зигзагами, чтобы избежать мечей противников. Его уловка чуть было не привела к успеху, но, когда Шлагенер, казалось, уже достал свой палаш, сильный снова поверг стирландца на землю. Невыносимая боль, словно огнем, обожгла правый бок молодого человека — судорожно хватая воздух перекошенным ртом, Форстер зажал рану рукой и с трудом перевернулся на спину. Второй удар, скользнувший по ребрам, едва не лишил юношу сознания — с трудом собрав последние силы, Шлагенер взглянул в насмешливое лицо одного из своих противников.

Тяжелый кованый сапог уперся ему в шею, прижимая голову к земле, затрудняя, и без того прерывистое, дыхание. Молодой человек сделал слабую попытку освободиться, пытаясь левой рукой скинуть ногу талабекландца, но, он уже слишком обессилел от потери крови и полученных ран. Форстер сдался, оставив борьбу за свою жизнь, готовый принять смерть в любом ее обличье: будь-то — удар мечом или, просто, сломанная шея.

Холодное острие клинка уткнулось юноше прямо в лицо. Враг, возвышавшийся над ним, не был монстром или хладнокровным убийцей. Несомненно, талабекландский офицер, внимательно изучающий поверженного противника, прекрасно понимал, что и сам может, в следующий раз, оказаться на месте Форстера:

— Зачем, — склонившись над Шлагенером, спросил талабекландец — смешанное чувство удивления и восхищения прозвучало в его голосе.

В кровавом тумане, застилающем глаза, задыхающийся, почти потерявший сознание, Форстер интуитивно чувствовал, что количество вражеских солдат, собравшихся вокруг, значительно прибавилось.

— Это было великолепно, но так не воюют! Вы же знали…, знали, что эта атака — сущее безумство, — потрясенно продолжал вопрошать вражеский офицер.

Бессильная ярость волной захлестнула Форстера. Туман, застилавший юноше глаза, несколько рассеялся и, в метре от себя, он разглядел покрытый кожей эфес своего меча — если бы только ему удалось дотянуться…

Давление вражеского сапога его шею усилилось.

— Несмотря на всю глупость вашего командира, вы удивительно мужественно сражались, солдат, — с нескрываемым восхищением заметил талабекландец. — Было бы не справедливо лишить жизни такого храброго воина, поэтому, тебе лучше не давать мне повода, солдат. Если не против — ты будешь нашим почетным гостем. Извини, не могу сказать, насколько твое пребывание у нас может затянуться!

— Перевяжите его раны! Когда закончите, заберите в наше расположение…, - это были последние слова, которые услышал юноша, прежде чем потерять сознание.

После объявленного под вечер сторонами перемирия, стирландцы начали собирать своих погибших и раненых в этой мясорубке воинов.

Разочарование, растерянность и гнев, царили в лагере графа Мартина. Все эти чувства быстро уступили место горю и скорби, по мере того, как все выше и выше росли костры, предназначенные для мертвых — из трех с половиной сотен человек, составлявших отряд графа Игнатица, назад вернулось меньше пятидесяти. Сам граф, ответственный за эту чудовищную бойню, также нашел свою смерть на поле боя.

Вид поля сражения был ужасен: всю долину перед Ферликскими Холмами усеивали трупы людей и лошадей. Немногие, еще остававшиеся в живых солдаты, израненные и истекающие кровью, слабо стонали, зовя на помощь своих товарищей. Изувеченные лошади жалобно ржали, не в силах подняться на ноги — кровавая пена, покрывала их оскаленные морды.

Медленно угасал осенний день; ночь вступала в свои права, окутывая Ферликские Холмы своим бархатным покрывалом, примиряя недавних противников, живых и мертвых. Звенящая тишина опустилась на землю — словно, сама природа, ужаснувшись чудовищности произошедшего, впала в оцепенение. Лишь одинокое печальное ржание добиваемых солдатами изувеченных лошадей — время от времени оглашало унылую долину.

Глава 7. Храм Ламии

Нульн — Имперский город на берегу Рейка.

Нарцизиа де Врис очаровала Скеллана.

Это была женщина-тайна, женщина-загадка!

Он был вынужден прятаться в катакомбах Старого Города, питаясь отбросами, в то время, как Нарцизиа — играя роль обворожительной гетеры, порхала, словно бабочка, из одних объятий в другие, смеясь, очаровывая и соблазняя своих богатых и знаменитых поклонников. Мужчины сходили от нее с ума — каждую ночь Скеллан наблюдал вечерние прогулки девушки в сопровождении актеров, торговцев, чиновников и аристократов. Нарцизию, как магнитом, притягивали люди, облеченные властью — при этом, ни один из ее поклонников не заподозрил, какая тьма скрывается за красивой оболочкой этой обворожительной красавицы. И уж, конечно, ее появление не вызывало среди скота такой паники, как появление Скеллана.

Скот, и особенно, его мужская половина — боготворили Нарцизию да Врис. Их притягивало к ней, как ночных бабочек притягивает свет одинокой свечи, горящей во мраке ночи, они слетались к девушке, угождали ей и баловали ее в надежде погреться в лучах ее славы. И хотя те, кто слишком приближался к Нарцизии, могли и весьма больно обжечься — но, разве мотылек заботится о том, что может сгореть в пламени?

Девушка была удивительно умна и осторожна, дьявольски хитра и очень разборчива в выборе источника пищи.

Скеллан быстро понял, что Нарцизиа поддерживает свои силы, беря, по чуть-чуть, от каждого из своих многочисленных поклонников: немного там, немного здесь — слишком игривый поцелуй, короткое нежное покусывание — никто из почтенных джентльменов даже заподозрить не мог, что эта очаровательная красавица использует их в качестве живых консервов. Девушка была столь очаровательна, ласкова и, казалось, настолько увлечена их шутками, что легко водила за нос всех этих напыщенных глупцов. К немалому изумлению Скеллана ни у одного из многочисленных любовников Нарцизии не возникло и тени сомнения в том, что уж больно все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Правда, люди никогда не являлись самыми разумными из живущих на земле существ.

Иногда, вампир присоединялся к игре, следуя за девушкой и ее гостем — Скеллан скрывался в тени балкона красавицы, в то время как Нарцизиа разыгрывала для него утонченный спектакль, соблазняя молодых красивых юношей и получая от них то, что было нужно ей, взамен на то, что хотели они.

Наблюдая за Нарцизией, Скеллан пришел к выводу, что она далеко не единственная представительница своего вида в этом имперском городе. Теперь, когда он знал, на что обращать внимание, выявить Ламий стало значительно проще: оказалось, что помимо Нарцизиа да Врис в Нульне обитало еще около полутора десятков ее родственниц, каждая из которых стремилась занять достойное место в иерархии Нульна с помощью своих многочисленных поклонников.

Ходьба по-прежнему давалась ему с трудом — арбалетный болт охотника на ведьм, глубоко вошедший в его тело той памятной ночью, продолжал напоминать о себе тупой ноющей болью. Этот проклятый ублюдок добавил в него серебро, поэтому, хоть Скеллану и удалось вытащить болт — плоть вампира была отравлена и, не спешила регенерировать. Поэтому, Джон Скеллан был вынужден прихрамывать, подволакивая левую ногу. Со стороны казалось, что это какой-то калека, несущий на себе печать бушующей в Империи гражданской войны.

Все свободные ночи вампир отныне посвящал исследованию мира Ламий, следуя то за Нарцизией, то — за другими девушками. Все они были удивительно красивы, будучи, несомненно, гораздо более привлекательными, чем куртизанки и прилипалы, окружавшие Конрада. Скорее, своей вызывающей красотой, они напоминали самую прекрасную женщину, которую когда-либо встречал Скеллан — Изабеллу фон Карштайн, бессмертную подругу Влада. Он и подумать не мог что, когда-нибудь, сможет снова лицезреть такие изысканные и утонченные черты.

Сумрак ночи продолжал окутывать медленно просыпающийся город, не спеша уступать свои права приближающемуся рассвету.

Занимался холодный сумрачный день — в морозном воздухе отчетливо чувствовалось приближение зимы.

Коляска прогрохотала по улице, минуя укрытие, в котором затаился Скеллан. Подковы лошади выбивали искры из булыжной мостовой, из ноздрей животного струились облачка пара.

Опасаясь быть обнаруженным, вампир прижался к стене, стараясь надежно скрыться от случайных глаз в предрассветном мраке.

Почувствовав нежить, животное шарахнулось в сторону, сорвавшись в стремительный галоп. Незадачливый возница с трудом успел подхватить поводья — с силой натягивая их в попытке справиться с разбушевавшейся лошадью, он отчаянно вопил благим матом:

— Стоп, девочка! Тпру-у!!!

Борьба продолжалась, пока экипаж не скрылся за поворотом в дальнем конце улицы.

Из густых облаков, низко нависших над городом, робко упали первые снежинки.

Скеллан продолжал осторожно красться, прячась в тени зданий, неустанно следуя за так интересовавшей его девушкой. И хотя Нарцизиа знала, что Джон находится неподалеку, он никогда не делал попыток выйти из своего укрытия в неверный свет уличных фонарей: удивительное, доселе незнакомое чувство неловкости, сковывало его. Он чувствовал себя дьявольским чудовищем, преследующим беззащитную красавицу. Скеллану приходилось постоянно напоминать себе, что эта девушка — вовсе не была невинным созданием. Нарцизиа была таким же хищником, как и он сам! Быть может, даже более совершенным.

Смутная тень давно забытых воспоминаний внезапно шевельнулась в душе вампира — этот район Нульна оказался ему знаком.

Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как он охотился на этих улицах вместе с Маннфредом. С плотоядной усмешкой вампир вспоминал, как за одну ночь они изменили город. Та ночь длинных ножей — навсегда останется в памяти скота: правящее семейство Лейбовтиц не просто сместили — их уничтожили, разорили и унизили. История гибели одного из знатнейших родов Империи давно стала легендой, а изощренные способы расправы с ними даже сейчас вызывали у Скеллана плотоядный трепет удовольствия.

Как же приятно было осознавать, что он — Джон Скеллан — заставил этот древний город содрогнуться от ужаса. После того дикого пиршества — Нульн никогда уже не вернется к прежней жизни. Тень страха, страха перед безжалостной, не ведающей усталости и покоя, силой — навсегда поселилась в потаенных уголках человеческой памяти.

Доверие к семье Лейбовтиц было подорвано — настолько, что оставшиеся в живых члены семьи решили изменить произношение своей фамилии на Лейбовиц. Незначительный нюанс — отделивший выживших от семейной трагедии. Ходили слухи, что это сделал сводный брат кого-то из погибших в той кровавой бойне, явившийся неизвестно откуда, чтобы заявить свои права на семейное наследие. А так как все мужчины рода Лейбовтиц погибли — никто не стал препятствовать претензиям этого ловкого проходимца. Среди горожан ходили туманные предположения, что юноша был изгнан семьей задолго до трагических событий, изменивших историю этого древнего рода. Имели ли они под собой почву, так и осталось загадкой, что касается Скеллана — вампир не имел обыкновения интересоваться подробностями жизни людей.

Таким образом, древнее написание фамилии правящей династии Нульна навсегда исчезло во тьме веков. Это прошло почти незамеченным и не вызвало большого сожаления у подданных — вряд ли горожане желали, чтобы что-то постоянно напоминало им о кровавом визите нежити. Вполне естественное желание скота отделить себя от мрачных времен.

Именно здесь в ту кровавую ночь Скеллан узнал, что его спутник, освободивший его из темницы Зигмаритов — не кто иной, как Маннфред фон Карштайн, первенец Влада. Вскоре, Маннфред покинул его, отправившись в Земли Мертвых в поисках мудрости Нагаша, величайшего из некромантов.

Предаваясь воспоминаниям, Скеллан продолжал незаметно следовать за Нарцизией да Врис, оказавшись, наконец, в Южном округе Нульна. Дома торговцев уступили место огромным особнякам с великолепными фасадами, украшенными витиеватыми колоннадами, капителями и пилястрами. Хозяева этих шикарных строений словно соревновались между собой в роскоши, стремясь поразить соседей изяществом стрельчатых арок и ребристых сводов, вычурностью шпилей многочисленных башен и башенок, богатством орнамента и лепнины. На одном особняке, красовались угрюмые горгульи, на другом — огромные стрекозы, атаковавшие группу людей, застывших в ужасе.

Это был гимн богатству и роскоши, безудержная ярмарка тщеславия. К тому же, на взгляд Скеллана, довольно убогая.

Занимающееся утро принесло с собой промозглый холод. Вампир поднял воротник плаща, скрыв под ним большую часть своего лица: своеобразная маскировка не более — ведь нежить не чувствительна к холоду. Любой проходящий мимо горожанин принял бы Скеллана за обычного парня, вынужденного встать ни свет, ни заря, в следующую же минуту забывая о его существовании.

Девушка остановилась у массивных железных ворот, слегка приоткрыла одну из створок и, скользнула в образовавшуюся щель. Мгновение спустя, издав еле слышный скрип, ворота захлопнулись. Кованые змеи, расположившиеся на каждой из створок, в немой угрозе обнажили свои ядовитые зубы — словно предупреждая незваных гостей хорошенько подумать о последствиях подобного визита. Впрочем, Скеллан и не собирался следовать за Нарцизией. По крайней мере, не напрямую.

Вампир расположился на другой стороне улицы, тщательно обдумывая создавшуюся ситуацию. Особняк располагался в глубине обширного парка, отгороженный от внешнего мира десятифутовой стеной, густо увитой побегами плюща и виноградовника. Преодоление подобной преграды не представляло особой сложности. Главная сложность заключалась в том, как суметь это сделать незаметно.

Откровенно говоря, терпение не было сильной стороной Джона Скеллана. Вампир еще раз внимательно огляделся вокруг. Прилегающая улица была абсолютно пустынна, исключая два экипажа, громыхающие где-то в отдалении. По обеим сторонам мостовой высились ряды стройных раскидистых лип. Липы — удивительно красивые деревья, хотя, многие недолюбливают их: суеверные глупцы считают, что они растут на безымянных могилах. Их кроны издавали тихий прерывистый шепот, создаваемый порывами ветра, запутавшегося в остатках последних пожелтевших листьев.

Скеллан мысленно поблагодарил судьбу за то, что поблизости не было собак или лошадей — животные могли выдать его присутствие. Он медленно пересек улицу и осторожно приблизился к воротам. Оказавшись вблизи, вампир с легким удивлением обнаружил, что стена особняка покрыта битым стеклом, скрытым побегами бурно разросшихся растений. Змеи, как оказалось, были отлиты из меди, быстро окисляющейся на открытом воздухе, что придало искусно сделанным фигурам таинственный зеленоватый оттенок. Скеллан прикоснулся к зубам одной из них — настолько острым, что было достаточно одного неловкого движения, чтобы получить кровоточащую ранку.

Вампир сосредоточился на своих ощущениях, стараясь уловить едва заметное благоухание изысканных духов Нарцизии среди многочисленных ароматов осеннего утра. Ему потребовалось всего лишь пара секунд, чтобы выделить запах антеннарии или кошачьей лапки, как называли ее в родных местах Джона — такой знакомый и, давно забытый запах. Лизбет когда-то говорила ему, что эта трава — отличное средство от множества недугов: она способна останавливать кровотечение, снимать боль, избавить от подагры и проблем с желудком, улучшить зрение.

Парк был наполнен негромким шелестом сухих осенних листьев, приглушенными криками воронов и, отдаленным шумом струящейся воды.

Пушистая снежинка мягко коснулась щеки вампира.

Скеллан бросил взгляд на небо — приближался первый в этом году снегопад. Следовало торопиться. Следы на свежем снегу могут выдать его.

Джон осторожно приоткрыл ворота и скользнул во внутренний двор особняка.

Находившийся в некотором отдалении особняк окружал заботливо ухоженный парк: опавшие листья были убраны, отцветшие кусты камелий и роз — аккуратно подстрижены. Даже побеги дикого винограда, густо покрывающие стены дома, не нарушали общей картины, придавая старому зданию налет таинственности и первобытности. Слева от узкой, петляющей по парку дорожки, находилось небольшое, уже покрытое тонкой корочкой льда, озерко. На его противоположном конце — располагалась небольшая беседка с крохотным причалом и вытащенной на берег лодкой. Справа — раскинулись цветочные клумбы, обрамлявшие небольшую буковую рощу, в глубине которой виднелись неясные очертания какого-то массивного строения, всем своим видом напоминающего мавзолей.

Скеллан обогнул невысокую стену, отделяющую внешнюю часть парка от цветника, и, следуя вдоль цветочных клумб, добрался до привлекшей его внимание постройки.

Группа полуразрушенных каменных надгробий, напоминавших изломанные старческие зубы, выстроилась в линию перед зданием, придавая всему архитектурному ансамблю некое подобие мрачной сардонической улыбки. На каждом из могильных камней виднелся один и тот же знак — изображение готовой к броску змеи. По-видимому, это был герб владельцев старинной усадьбы. В поле сандрика над входом в мавзолей был высечен короткий девиз: «Es liegt im Blut». «Это — в крови». Ирония, заключавшаяся в этих словах, вызвала невольную улыбку на устах вампира.

Скеллан толкнул дверь крипты. Как и следовало ожидать — она оказалась запертой.

Оставив попытки проникнуть внутрь, вампир присел на одну из могильных плит и, притаившись в тени, занялся изучением бурной ночной жизни необычного особняка и его загадочных посетителей. Они приходили поодиночке и парами — эти женщины ночи. Складывалось впечатление, что все они возвращались сюда после охоты, стремясь поделиться новостями с владельцем дома — возможно, их тайной повелительницей. Что же, скорее всего, предположения Маннфреда были не так уж далеки от действительности.

Очевидно, этот особняк выполнял функцию опорного пункта для внедрения Ламий в высшие слои общества Нульна. И снова Скеллан поразился тому, как Ламии могут жить в такой откровенной роскоши на виду у всего города, не боясь привлечь к себе внимание многочисленных охотников на ведьм и различных фанатиков, во имя Зигмара требующих уничтожать все, что не доступно их ограниченному пониманию. Их хитрость и способность пускать скоту пыль в глаза — были ошеломляющими!

Снегопад усиливался. Снежинки, тихо падающие на землю, медленно таяли. Борясь с непогодой, Скеллан плотнее закутался в свой плащ, натянув капюшон на голову так, что наружу торчал только кончик его носа.

Так или иначе, вопреки или благодаря столь раннему часу — жизнь в особняке била ключом. Две совсем юные девушки, одетые в длинные плащи, подбитые мехом, и высокие ботфорты, вышли, держась под руки, из столь заинтриговавшего Джона дома. Они что-то весело обсуждали, то и дело хихикая: пройдя по краю озерца, девушки скользнули в приоткрытые ворота и растворились в предрассветном сумраке только для того, чтобы, как предполагал Скеллан, через пару часов оказаться в постели какого-нибудь аристократа.

Вампир продолжил свое наблюдение за усадьбой.

Ночные гостьи продолжали исчезать во тьме огромного спящего города. Проходя через парк, женщины часто поворачивались, пристально смотря в ту сторону, где притаился Скеллан. Казалось, Ламии чувствовали его присутствие. Однако, тень надежно скрывала вампира от нежелательных взглядов.

Наконец, ожидание Джона было вознаграждено — Нарцизиа покинула стены особняка.

Покинув свой наблюдательный пункт, Скеллан неслышной тенью скользнул следом. Приблизившись к Ламии вплотную, вампир молниеносно выкинул правую руку, хватая Нарцизию за горло; другой рукой — он плотно обхватил ее талию, прижимая девушку к себе.

— Мой хозяин желает встречи с вашей госпожой, Ламия, — наклонившись к пленнице, прошептал Скеллан.

— В таком случае, ему следовало попросить об этом, вместо того, чтобы присылать одного из своих неуклюжих громил, — не теряя самообладания, насмешливо ответила девушка.

Раздраженный ее иронией, вампир еще сильнее стиснул горло Ламии, прекрасно сознавая, что это не причинит девушке ни малейшего вреда. Разочарование заставило Скеллана действовать жестче, чем ему хотелось бы. Вампир почувствовал, как Нарцизиа напряглась, пытаясь освободиться от его цепких объятий — несмотря на изящную внешность в силе красавица едва ли уступала своему противнику.

— Помоги устроить эту встречу, — с трудом удерживая Ламию, прорычал Скеллан.

— Госпожа не дает аудиенций простолюдинам, вампир, — голос Нарцизии прозвучал еще более насмешливо.

— Что же, для этого простолюдина, я думаю, она сделает исключение!

— Ты думаешь, мы не знаем кто ты? И кто твой хозяин? Так ты оказывается, действительно — всего лишь невежественный грубиян, не так ли Джон Скеллан?

— Но… как вы могли…? — от удивления Скеллан на мгновение потерял концентрацию, чем немедленно воспользовалась Ламия. Одним неуловимым движением девушка выскользнула из его объятий, в мгновение ока, оказавшись за спиной у изумленного вампира — нападавший и пленница поменялись местами.

Девушка привстала на цыпочки так, чтобы ее губы оказались у уха Джона Скеллана. Чуть повернув голову, вампир мог видеть удивительные глаза Ламии: один — светло-голубой, словно озеро, подернутое сверху корочкой льда, второй — темно-карий, отражающий вековую мудрость бессмертной хищницы. Это удивительное сочетание лишь усиливало привлекательность Нарцизии.

— Мы наблюдаем. Мы смотрим…, слушаем. Мы не бахвалимся, выставляя себя напоказ, в пустом стремлении получить признание нашей силы. Мы просто — наблюдаем. Тебе, наверное, и невдомек, вампир, как много можно узнать, всего лишь, внимательно смотря на окружающий нас мир. Конечно, откуда же вам знать об этом — ведь вы слишком заигрались в ваши кровавые игры. Только, где же теперь твой хозяин?

— Я мог бы убить тебя прямо здесь, голыми руками. Не стоит толкать меня на необдуманные поступки или, пожалеешь, что твоя жизнь закончилась так рано, — прохрипел Скеллан.

— Как предсказуемо — опять пустые угрозы! Кажется, тебе нужна моя помощь, чтобы твой хозяин — новый лорд Дракенхофа, если не ошибаюсь, а, ошибаюсь я крайне редко — встретился с моей госпожой. Думаешь, убив меня, ты доставишь удовольствие кому-нибудь из них? Скорее, наоборот, весь мир обрушится на твою пустую голову, вампир! Итак, почему бы тебе просто не ответить на мой вопрос? С какой стати мне помогать тебе в организации этой встречи?

— Вы неплохо устроились в Нульне, Нарцизиа, но не думайте, что эта идиллия будет длиться вечно! Не будет, даже не мечтай!

— Итак, ты опять угрожаешь мне, и, при этом, хочешь завоевать доверие и добиться поддержки? Ты просто животное, Джон Скеллан, и это — отнюдь не комплимент!

Ламия не успела договорить, как снова оказалась в руках вампира — Скеллан, трансформируясь, упал на колени. Его лицо растянулось, скулы приподнялись, челюсти вытянулись, уши заострились — таившийся внутри зверь вырвался наружу. Схватив девушку за волосы, он резко откинул ее голову назад и, вонзив клыки в горло — вырвал кусок плоти Нарцизии. Жадно вкусив ее вязкой темной крови, вампир отклонился назад, с удовольствием наблюдая, как растет и ширится ужас в глазах Ламии. Это было так возбуждающе!

— Твой вкус… восхитителен! Теперь, запомни дорогая, — ухмыльнулся Скеллан, облизывая окровавленные губы, — мой хозяин — встретится с твоей госпожой, и ты — поможешь в этом!

Нарцизиа молча кивнула.

Их силы были не равны: всего, что она хотела, девушка добивалась, разыгрывая из себя аристократку; Скеллан же, показал ей, что красавице — никогда не сравниться с чудовищем. Потребовалась всего лишь одна вспышка звериной ярости, чтобы подчинить Ламию его воле…

Нарцизиа склонила голову, признавая власть мужчины.

За городскими стенами толпа, под предводительством Мороя, громила караваны Стриганов.

Трудно было представить себе более безумной ночи. Первый осенний снег легкой патиной покрыл все вокруг, однако, вместо безмолвной белой чистоты и сурового очарования на улицах города поселилось мрачное отчаяние — отчаяние безысходности, запертой в тисках приближающейся зимы. Порывистый ветер подхватывал кружащиеся снежинки и с бессильной яростью швырял их на булыжники замерзшей мостовой.

Люди бежали по этим узким заснеженным и замерзшим улицам, подбадривая себя яростными криками, отблески факелов метались во тьме, отражаясь в черных проемах безмолвных окон. Наконец, возбужденная толпа покинула город и ворвалась в лагерь Стриган. Горожане метались по лагерю, сея хаос и разрушение, выламывая двери и разбивая окна повозок. Животная ярость охватила толпу, сменив законное желание восстановить справедливость. Худой высокий мужчина бросил горящий факел в открытую дверь одной из повозок. Он продолжал стоять у входа, глядя, как занимающееся пламя пожирает холщевую ткань тента повозки: как только из клубов дыма и пламени показались ее обитатели, задыхаясь и кашляя от удушья, горожанин ткнул вторым факелом, который он продолжал держать в руках прямо в лицо одному из несчастных. Стригане бросились вглубь каравана, в надежде спасти свои жизни. Тем временем нападавший швырнул оставшийся факел в продолжающую полыхать повозку.

Повсюду царили хаос и жестокость: горожане громили лагерь, крушили и поджигали повозки, избивая несчастных — отчаянные мольбы о пощаде только подстегивали ярость толпы, подпитывающейся страхом своих жертв. Нападавшие, рассыпавшиеся по горевшему лагерю, метались в поисках спрятавшихся, хватали их, таскали за волосы, избивая и радостно вопя от упоения кровью и легкостью победы. Один из особо распалившихся людей ткнул факелом в лицо седой сгорбленной старухи — воздух наполнился запахами горелого мяса и жженых волос, сопровождаемых пронзительным высоким воплем.

— Он здесь, Морой? Ты его чувствуешь? — прошептал Арминий обветренными губами. Облачка пара, образованные его неровным дыханием, повисли призрачным покрывалом между двумя мирами — живых и мертвых. Жестокость толпы пугала юношу, но он был обязан взять себя в руки — простолюдины не могли самостоятельно одолеть зверя. Им нужна была его помощь.

Убывающая луна, мерцавшая неровным серебристым светом, едва виднелась над крышами городских построек. Вамбург постарался игнорировать предательский холодок, проникший в его душу. Стараясь прийти в себя, юноша стер капельки пота, стекавшие по щеке, прежде чем они успели замерзнуть на морозе.

— Он здесь, — кивнул Морой.

Месяц то и дело скрывался за облаками, гонимыми продолжавшим бушевать ветром по ночному небу. В его обманчивом свете деревья, окружавшие лагерь, казались рядами ковыляющих изуродованных трупов.

— Выгоните зверя из укрытия, — закричал Морой, пытаясь обуздать бессмысленную жестокость горожан, напомнив своим сторонникам главную цель их похода.

Его крик, подхваченный многочисленными голосами, быстро разнесся в самые отдаленные уголки лагеря.

Снегопад усиливался, превратившись в шторм, и из центра шторма — явился зверь.

Это не было чудовище с двумя головами и огромными окровавленными клыками, торчащими из его пасти. Это был воин — воин с огромным двуглавым молотом в могучих руках. Он не был тем оборотнем, которого преследовали охотники на ночных улицах Нульна, но скверна, гнездившаяся в нем, говорила Морою, что человек, вышедший ему навстречу сквозь снег, мрак и огонь — несомненно, был вампиром.

При виде мощи этого сурового воина воинственный пыл мигом покинул горожан — часть людей упала на колени, вознося молитвы Зигмару, прося бога-воителя защитить их от отродья Хаоса, другие — бросились искать спасение в городских стенах. Лишь Морой и Вамбург остались непоколебимы.

— Забавная это штука — смерть, — голос Йерека был абсолютно спокоен. — Все жизнь вы страшитесь неизбежного конца. Вам кажется, что на свете нет ничего ужаснее, но, когда приходит время — оказывается, что страхи несколько преувеличены.

Белый Волк медленно огляделся вокруг.

— Вы пришли, чтобы положить конец моим мучениям? — помолчав, добавил Крюгер. В его голосе скользнули нотки сожаления. — Я хочу этого, не меньше, но — не сейчас! Есть еще дела, которые я должен довести до конца.

— Твоя жизнь закончена, вампир, — покачал головой Морой.

— У меня нет жизни, смертный! — усмехнулся Йерек. Горькая улыбка, скользнувшая по тонким бескровным губам, обнажила его хищные клыки. — Я знаю, зачем вы здесь. Не делайте этого сейчас. Не надо. Просто оставьте меня в покое и уходите прочь. Пусть это будет один из тех редких случаев, когда все останутся в живых.

— Ты не имеешь права жить, если ты не живой!

— Я имел в виду вас!

Морой вскинул свой арбалет и, прицелившись в сердце зверя, выпустил один за другим два болта.

Рука Крюгера взметнулась в воздух: вампир отклонил первый болт так, что он ушел далеко в сторону, схватив второй прямо в полете. Легким нажатием пальцев Волк с усмешкой сломал его пополам.

Арминий, успевший достать из сумки пузырек со святой водой, откупорил его и швырнул в лицо вампиру, бормоча слова молитвы. Раздалось шипение — кожа зверя задымилась, но это ни на секунду не остановило Йерека. Первый удар пришелся на Вамбурга: зверь, вырвавшийся наружу, был неудержим — ни у одного смертного не было шансов отразить эту стремительную атаку.

Быструю, жестокую и беспощадную.

Юноша вскинул руки, в отчаянной попытке защититься. Это было безнадежно.

Когти вампира впились в Арминия, ломая нос и превратив левую половину лица охотника в окровавленные лохмотья. Издаваемые человеком вопли были ужасны; хлынувшая кровь густо окрасила снег в красный цвет. Склонившись над корчащимся от адской боли юношей, Крюгер схватил его голову обеими руками и, одним молниеносным движением, сломал шею несчастному Вамбургу. Отбросив обмякшее тело, он попятился, издав протяжный волчий вой, полный злобы и ненависти.

Зверь не стал насыщаться. Это было поразительно — при таком яростном нападении вампир отказывался от пролитой крови.

На секунду звенящая тишина опустилась на остатки лагеря Стриган — горожане застыли, парализованные чудовищной расправой с одним из их предводителей. Лишь тихий шелест падающего снега, треск горящих факелов да завывания ветра нарушали трагическое безмолвие осенней ночи.

Придя в себя, Морой бросился на вампира только для того, чтобы оказаться отброшенным на землю могучим ударом боевого молота. Он упал ничком, оглушенный и беспомощный, удивляясь тому, что, кажется, был все еще жив.

Йерек бесформенной глыбой возвышался над охотником, молча наблюдая, как человек делает слабые попытки подняться на ноги.

Оставшиеся последователи охотников за ведьмами оцепенело наблюдали за этой короткой схваткой, пораженные мощью бессмертного чудовища. Факелы шипели и мигали, с трудом борясь с непогодой. Рассыпавшиеся искры пламени закручивались в огненные спирали, уносимые ветром куда-то в кромешную тьму. Никто из потрясенных горожан не предпринимал попыток прийти на помощь Морою: примитивное оружие безвольно висело в их дрожащих руках. Страх — первобытный животный ужас — поселился в людях, отнимая волю и лишая способности к борьбе.

— Не заставляй меня убивать тебя, человек, — жестко бросил Крюгер охотнику. — В отличие от других, мне подобных, я не испытываю влечения к крови. Я же говорил тебе, что у меня есть дела, которые я должен довести до конца. Если ты попробуешь остановить меня — я убью тебя. Как только я завершу их, клянусь — я вернусь и, ты сможешь забрать мою жизнь. Не волнуйся. У тебя есть мое слово — слово Белого Волка Ульрика.

— Твое слово, — Морой презрительно сплюнул, потирая разбитый и окровавленный подбородок. — Ты убил моего друга и ожидаешь, что я позволю тебе уйти, поверив на слово?

— Нет, я думаю, что ты пойдешь за мной и найдешь свою смерть. Послушай, человек… У меня на руках много невинно пролитой крови. Я не хочу добавлять еще и твою, — Йерек повернулся спиной к охотнику, словно, приглашая того испытать судьбу еще раз.

— Ты просто проклятый выродок! — в бессильной ярости воскликнул охотник. — Клянусь, я буду преследовать тебя, кровопийца! Преследовать — пока не уничтожу!

Впрочем, клятва прозвучала несколько неубедительно, даже для самого Мороя.

Ни один из потенциальных убийц, пришедших в лагерь Стриган чтобы покончить с вампиром, не встал на пути Белого Волка, бесшумно растворившегося в ночном мраке.

Скеллан с интересом рассматривал необычную птицу. Это был не ворон и не ворона — какая-то отталкивающая помесь птицы, летучей мыши и осы, с ржаво-красным телом, четырьмя маленькими лапками, снабженными на концах острыми коготками, и, длинным хоботком. На древнем языке это существо носило название «сова», однако, Скеллан считал, что ему больше подходило современное — на Рейкшпиле — «ночная ведьма». Вампир всегда чувствовал себя несколько неуютно в присутствии такого неестественного создания, однако Маннфред, кажется, взял за правило использовать для связи именно это существо.

— Ну, как наши дела?

— Ламия, про которую я говорил, согласилась помочь устроить встречу с их госпожой.

— Отлично! Хорошая работа, друг мой. Я прибуду в город в течение недели.

— Не знаю, разумно ли это… В последнее время в городе что-то происходит — я чувствую нависшее напряжение, готовое в любой момент вырваться наружу. Люди чем-то обеспокоены. Надеюсь, что это всего лишь подготовка к очередной политической интриге, одна из которых, когда-нибудь, разорвет эту дряхлеющую Империю на части. Тем не менее, думаю, нам стоит соблюдать осторожность. Если ты твердо настроен на встречу с Ламией, советую использовать катакомбы. Это лучший способ незаметного передвижения. К тому же, в Старом Городе есть тайная пристань, ведущая прямо в подземелье.

— Что же, звучит разумно, — задумчиво согласился Маннфред.

— Кроме того, нам следует с оглядкой относиться к этим Ламиям. Я не доверяю им. Они лживы и двуличны и, торгуют информацией, чтобы добиться влияния. Я не поручусь, что они не сдадут тебя Зигмаритам, чтобы те и дальше закрывали глаза на их присутствие в городе. В Нульне полно дураков, готовых есть из их рук, в то время как Ламии кормятся на шеях этих недоумков!

— Мне жаль тех глупцов, которые рискнут стать на моем пути! — голос Маннфреда был ровен и бесстрастен. Тем не менее, скрытое предупреждение, чувствовавшееся в его словах, прозвучало от этого еще более угрожающе.

— Все же, чем меньше им будет известно о твоих передвижениях — тем лучше.

— Хорошо, я последую твоему совету, мой друг. Однако, я чувствую, что тебя беспокоит что-то еще, не так ли? — уродливое создание вытянуло шею, с любопытством уставившись на Скеллана.

— Прошлой ночью случился какой-то переполох: караван Стриган был сожжен, сами они — изгнаны из города. Возможно, кто-то убедил горожан, что они давали мне приют.

— Люди знают, что ты в городе?

Ну… не совсем так… Проклятый охотник на ведьм всадил в меня серебряный болт из своего арбалета. Думаю, что он теперь ищет меня.

— Это… неприятное известие, — в голосе Маннфреда послышалось разочарование. — Как ты собираешься решать эту проблему?

— Хм, я намерен вздернуть его на каком-нибудь суку… мертвого, разумеется.

— Отлично! Надеюсь, ты разберешься с этой маленькой неприятностью до моего появления в городе!

Морой был опустошен настолько, что у него не было сил даже оплакивать смерть своего друга.

Могила Арминия напоминала ему черную открытую рану на земной поверхности, покрытой белым снежным саваном. Зима вступила в свои права.

Гроб, в котором покоился Вамбург, был простым, грубо сколоченным ящиком, стоявшим у самого края могилы на веревках, предназначенных для опускания его в земное чрево. Убитый горем Морой никак не мог отвести взгляд от безжизненного тела своего ученика и друга. Его потрясенный разум отказывался принимать тот факт, что его друг — его единственный друг — лежит внутри, ожидая погребения. Зверь, совершивший это — убил Арминия без малейших колебаний, не испытывая ни раскаяния, ни чувства вины за свое чудовищное злодеяние: хладнокровный убийца с каменным сердцем. И он еще обещал вернуться, чтобы принять смерть от рук Мороя! Какая дьявольская насмешка!

Все произошедшее прошлой ночью было каким-то безумным наваждением, этого просто не могло, не должно было случиться! Отпечаток сюрреалистичности, лежавший на последних событиях, вывернул мир охотника на ведьм наизнанку, доводя его до безумия.

Мысли Мороя вернулись к окружающей действительности: старый служитель Морра, одетый в длинный траурный балахон, читал погребальную молитву.

— Мы предаем в твои руки, о милосердный Морр, твоего верного слугу Арминия, нашего дорогого брата, чтобы он мог служить тебе в смерти также, как он делал это при жизни: искренне и непоколебимо. Мы молим тебя защитить душу этого юноши от коварства и злобы тех, кто погасил свет его жизни и вновь зажечь ее в твоем мире, как разгорается костер из почти погасших углей. Пусть его вера служит тебе и в смерти, как он служил при жизни.

Порывы ветра гуляли по Садам Морра, кружась, свистя и завывая, бросая колючие снежинки в лица немногочисленных зрителей траурной церемонии, заглушая негромкий голос жреца.

Закончив читать молитву, служитель Морра с помощью Мороя и еще пары добровольных помощников опустили гроб Арминия в черную утробу могилы.

Охотник молча смотрел, как земля скрывает останки его друга. Слезы текли по его щекам. Прощание не принесло ему утешения. Бросив горсть земли, Морой, словно в тумане, слушал заключительные слова старого жреца.

Погребальная церемония завершилась. Охотник на ведьм медленно побрел к храму Морра. В отличие от остальных святилищ у его входа не было охраны — удивительно, как в такое неспокойное время можно было оставить храм без защиты. Осквернить святое место, низвергнуть богов, уничтожить реликвии — лучший способ подорвать мужество людей, а испуганный человек — никудышный воин. Морой отогнал мимолетную тень беспокойства, чтобы еще больше не отягощать камень, лежавший на его душе тяжким грузом. Войдя внутрь, охотник понял, что ошибся.

Гнетущая тишина царила в храме Морра, лишь шаги Мороя, медленно шедшего через притвор, нарушали ее. Здесь было холодно, чертовски холодно — почти так же, как и снаружи.

Старый храм был почти полностью погружен в тень: узкие, высоко расположенные окна давали недостаточно света. Его убранство было простым и строгим — тех, кто стоит на пороге царства Морра, не волнуют пышные декорации или атрибутика. Две большие мраморные статуи бога смерти возвышались на постаментах у входа в главный неф. Невидящие глаза Морра бесстрастно взирали на слезы смертного.

Охотник, прислушиваясь, медленно шел по главному нефу — что-то неправильное было в этой тишине. Зловещее, пугающее… Морой с тревогой всматривался в скрывающиеся в тени боковые приделы. С каждым новым шагом пульсирующая боль, ударившая ему в виски, становилась все сильнее.

Ноздри Мороя уловили еле ощутимый аромат — аромат разлагающейся плоти — такой неподходящий этому святому месту.

Тень отделилась от одного из приделов и вышла в круг света перед алтарем. Высокий и жилистый человек с обезображенным шрамами лицом и черной повязкой, закрывавшей правый глаз. Прихрамывая на левую ногу, он медленно заковылял по направлению к охотнику. Насмешливая ухмылка играла на его тонких бескровных губах:

— Никаких арбалетов сегодня, охотник?

Рука Мороя инстинктивно дернулась к поясу — туда, где должен был находиться его арбалет. К несчастью, его многолетний друг, выручавший в стольких опасных передрягах, остался в комнате гостиницы — охотник не хотел брать оружие на похороны Арминия. Это казалось неправильным, отдавать дань уважения смерти, держа в руках орудие убийства. И теперь, настало время жестоко раскаяться в этой минутной сентиментальности — он должен был предполагать, что зверь охотится за ним и нападет при первом же удобном моменте.

— Ты не …, - начал было охотник.

— Не кто, — перебило его чудовище в человеческом обличье.

— Не он… не тот вампир… не волк.

— Поверь мне, человек, — плотоядно оскалился хищник, — я именно тот вампир, который тебе нужен!

Мгновение спустя проклятая тварь оказалась рядом с Мороем, схватив за горло, его зловонное дыхание ударило охотнику в лицо. Человек отчаянно боролся за свою жизнь, пытаясь вырваться из объятий смерти, но тщетно — хватка зверя была железной.

Покачав головой, вампир с усмешкой швырнул охотника в ряды стоящих перед алтарем скамеек. Крик раздался из уст Мороя — пронзившая его спину боль была непереносимой.

— О, не спеши умирать, маленький человечек, — рассмеялся зверь, — я покажу тебе, что такое настоящая боль. Я намерен сделать твою смерть мучительной. Уверен, Морр встретит тебя с распростертыми объятиями, потрясенный подобными страданиями. Ты станешь легендой даже в царстве мертвых, — бросил вампир, подойдя к охотнику, корчившемуся на полу среди остатков разбитых скамеек.

Его руки вновь сомкнулись на горле Мороя.

Агония была мучительной. Из-за сломанного позвоночника человек был лишен возможности сопротивляться: руки Мороя безжизненно висели по бокам. Собрав в кулак остатки воли, он попытался пошевелить пальцами, но даже такая малость была уже не доступна. Дикая боль терзала его — боль, расходившаяся от спины, ослепляющими вспышками отдавалась в самых отдаленных уголках тела. Он был не способен даже оторвать головы от пола. Беспомощен как ребенок — перед лицом куражащейся, почувствовавшей запах крови твари!

Держа за горло, зверь поднял человека на уровень своих глаз:

— Ты думаешь, я позволю тебе так легко покинуть этот мир?!

Морой не мог ответить — железная хватка вампира раздавила ему трахею. Сознание покидало его — охотник погружался в безмолвную черноту, проваливаясь в спасительное забытье, но это не входило в планы безжалостного врага: зверь снова швырнул на пол исковерканное тело. Отлетев на добрый десяток футов, человек ударился головой о подножие каменного алтаря — кровь, хлынувшая из жестокой раны, обильно заливала ему глаза, стекала по щекам и шее охотника.

Последнее, что увидел в этой жизни Морой, было безжалостное ухмыляющееся чудовище, склонившееся над его изувеченным горлом, прежде чем разорвать его в жадном желании насыщения.

Скеллан медленно ковылял к большим, обитым железом, воротам храма Морра — не дойдя до вожделенной цели около десятка шагов, он без сил рухнул на холодный пол святилища.

Судороги сотрясали тело вампира. Усилием воли он попытался взять себя в руки, усмирив этот неожиданное проявление слабости, не желая признавать свою уязвимость перед лицом скота. Найти охотника оказалось проще простого — ключ крылся в человеческой слабости. Его друг был мертв и человек, несомненно, придет проститься с ним, отдавая мертвому последние почести. Расчет Скеллана полностью оправдался. Теперь, когда дело сделано, святое место взимало свою плату с живого мертвеца.

Вампир заставил себя подняться на ноги, скрипя зубами от немыслимой боли, терзавшей его враз ослабевшее тело.

Святость, наполнявшая это место, жгла и разрушала его измененную природу. Несомненно, он не выжил бы в этом святилище, если бы Зигмариты не держали его в подземелье под Большим Кафедральным Собором после поражения Влада под стенами Альтдорфа. Именно там, несмотря на все мучения, он приобрел некий иммунитет к убийственному, для обычной нежити, воздействию любого святого места. И то, что это было сделано именно руками жрецов, немало забавляло Скеллана, давая вампиру силу преодолеть трудности его теперешнего незавидного положения.

Он сильный, сильнее, чем ему полагалось быть, но ведь его кровный отец также был очень силен. Герман Познер, единственный, кто открыто осмелился оспаривать власть Влада фон Карштайна, когда великий повелитель мертвых пал в сражении за Эссенский брод. Не отпрыски Влада — Конрад, Фриц, Питер или Ганс. Даже нынешний хозяин Дракенхофа — Маннфред — и тот не отважился претендовать на вакантное место лидера. Только у Познера хватило решимости попытаться заполнить собой тот вакуум власти, который образовался в рядах Сильванской аристократии после мнимой смерти Влада.

Сила — единственная вещь, которую уважал Джон Скеллан.

Более слабый вампир лежал бы сейчас, свернувшись калачиком на полу этого проклятого храма, в ожидании прихода еще какого-нибудь охотника на ведьм, который положил бы конец его страданиям: забив осиновый кол или отрубив голову — кого волнуют подобные детали. Более слабый, но — не он!

Он был достаточно силен, чтобы подняться.

За ним, в отдалении — в полумраке главного нефа — висел труп человека, болтавшийся на цепи, прикрепленной к одной из балок, поддерживающих сводчатый потолок святилища. Кожа, рассеченная от паха до горла, была содрана и болталась огромными лоскутами по бокам изуродованного тела, ребра торчали из окровавленной плоти, а внутренности — лежали в брюшной полости, вздутые и розовые.

Сердце охотника лежало на алтаре в луже крови, стекающей вниз точно черные слезы — слезы скорби по преждевременно ушедшему в царство Морра человеку.

Как хотел бы Скеллан остаться здесь то той поры, пока жалкий скот не найдет это страшное послание. Увидеть животный ужас в их широко открытых глазах, трясущиеся руки, дрожащие губы, испускающие нечленораздельные возгласы. Пусть это и покажется несколько эгоистичным, но что плохого в том, чтобы сполна насладится грандиозным впечатлением, которое произведет на людей проявление его животной силы.

Жаль, что у него не было времени долго предаваться подобным приятным мечтам. Приготовления к встрече еще не завершены и, он должен позаботиться об этом. Невольно, этот охотник дал ему новый повод для размышлений. Он не тот вампир, так, кажется, сказал этот глупец. Скеллан проигнорировал эти слова, желая насытиться и утолить свою жажду крови, но, теперь пришло время оглянуться назад и обдумать их в более спокойной обстановке. Если он не был тем вампиром, это могло означать лишь одно: чертов охотник напал на след еще кого-то из их племени.

Нет, конечно, это не Нарцизиа или одна из Ламий… Они — слишком осторожны, чтобы их заметили…

Кто тогда? Кто это мог бы быть? И что еще более важно — какую угрозу он может представлять планам Маннфреда?

Скеллан в задумчивости похромал к выходу из храма.

Он понял, кто это был! «Ты не волк…». Но Скеллан то прекрасно знал, кто был этим самым волком.

Да, караван Стриган сожгли потому, что они дали приют волку, и этим волком был Йерек Крюгер. Значит, Белый Волк где-то здесь, скрывается в запутанном лабиринте городских улиц. Но что ему надо?! Почему именно Нульн?! Почему сейчас?! Знает ли Крюгер о том, что он тоже в городе? А может быть, он охотится на Джона Скеллана?! Носится с глупой идеей избавить его от страданий, которые, по мнению Йерека, должен испытывать каждый человек, утративший свое естество?! Кажется, он не оставил эти мысли в прошлом. Невыносимый глупец!

Что же, пусть попробует, подумал Скеллан. Инстинктивно, его рука сдвинула повязку, закрывавшую изувеченный глаз. Вампир аккуратно погладил отвратительный шрам, находящийся на месте правого глаза. Это было постоянное напоминание о той памятной битве на Мрачных Болотах и том счете, который старому волку еще предстоит оплатить.

Но пока, эта проблема — еще может подождать.

Укрывшись от любопытных глаз в тени мавзолея, Скеллан ожидал прибытия Маннфреда. Желая избежать ненужных сюрпризов, вампир старался держать в поле зрения особняк Ламий — место, где сегодня судьбы мира могут измениться навсегда.

Снежило. Густые хлопья кружились в воздухе, ветер низко посвистывал, заглушая остальные звуки этой холодной ночи. Видимость была неважная, но все же, не настолько, чтобы единственный глаз Джона Скеллана был не в состоянии разглядеть двери особняка или вереницу приходящих и уходящих посетительниц. Не обращая внимания на холод, девушки, не спеша, прогуливались по парку, перешептываясь, смеясь и хихикая — даже не подозревая, какой внимательный зритель наблюдает за ними в эти минуты. Скеллан продолжал с интересом изучать Ламий: они напоминали ему беззаботных птиц — собирающихся в стайки, чистящих свое оперение, позирующих, радующих глаз. Их удивительная непохожесть на всех остальных представителей царства мертвых, которых когда-либо встречал Скеллан — не переставала поражать вампира: такие же мертвые, такие же монстры в глазах всего человечества, тем не менее, представители этой Линии Крови жили, словно в другом мире. Казалось, даже смерть не властна над Ламиями.

Он дважды видел Нарцизию этой ночью. Оба раза девушка не решалась встретиться с ним взглядом, что приятно польстило самолюбию вампира: очевидно, Ламия усвоила преподанный ей урок и признала в Скеллане более могущественную силу. Нарцизиа двигалась нарочито медленно, давая возможность сполна насладиться ее красотой. Неожиданно, Скеллан обнаружил, что невольно вспоминает ароматы, исходившие от девушки, и вкус ее крови — Нагаш побери, она будет принадлежать ему, твердо решил вампир, воодушевленный столь заманчивой перспективой. Когда придет время — Нарцизиа будет кричать его имя!

Скеллан невольно улыбнулся столь приятной мысли.

Ламия обещала, что Госпожа встретится с ними — как будто у Нарцизии был выбор! Вампир усмехнулся, вспоминая тот момент, когда девушка посмела насмехаться над ним. О, дорогая Нарцизиа, скоро ты будешь кричать и умолять, а я — насыщаться твоей сладкой кровью, возвышаясь над тобой, стоящей на коленях. Да, точно — он поставит ее на колени и будет медленно смаковать мучения этой заносчивой стервы. Скеллан так увлекся своими мыслями, что они почти обрели очертания реальности, уводя вампира из морозной ночи в мир столь многообещающих видений…

Из своего убежища он молча следил за завораживающим танцем снежинок — удивительным танцем света и тени. Скеллан вытянул руку — белые хлопья падали на его ладонь, оставаясь нетронутыми. Они не таяли — настолько холодна была его плоть.

Едва различимый звук послышался откуда-то позади мавзолея — звук аккуратно приминаемого чьими-то ногами снега. Скеллан бросил внимательный взгляд в окружающую темноту — показалось…

Он был один, совершенно один на этом, безмолвном, укрытом белым покрывалом, погосте. Один — затерян во мраке ночи, в центре холодного белого вихря. Но, Скеллан не чувствовал холода — его кровь была гораздо холоднее…

Успокаивая разыгравшееся воображение, он еще раз осмотрелся вокруг — одинокий след, определенно оставленный человеческой ногой, трудно было игнорировать.

Чувство острой тревоги неожиданно кольнуло вампира — он был не один!

Скеллан замер, стараясь не выдать свое присутствие, аккуратно втянув морозный воздух. Его волосы на затылке встали дыбом — так поднимается шерсть на загривке у хищника в минуты близкой опасности. Обратившись в слух, вампир внимательно искал малейший посторонний звук, примешивающийся к негромкому шуму зимней ночи.

При их последнем разговоре он сообщил Маннфреду о лабиринте подземных ходов, извивающихся под городом, и потайной пристани на берегу Рейка, имеющей выход в один из этих тоннелей. И — предложил воспользоваться ими. Граф нашел это предложение весьма разумным. Только глупец раскроет все свои козыри в самом начале игры. Маннфред продет под землей, подальше от посторонних глаз, используя этот путь, чтобы остаться незамеченным.

Скеллан ожидал, что повелитель появится прямо из старого мавзолея Ламий. Наверняка эта гробница имеет связь с подземным лабиринтом!

После нескольких минут напряженного ожидания, Джону почти удалось убедить себя, что он все-таки один. И все-таки, неизвестный наблюдатель скрывался где-то поблизости.

Скеллан терпеливо ждал, когда пришелец обнаружит свое присутствие. А пока, он внимательно рассматривал ярко освещенные окна особняка и его элегантных посетительниц — это все, что ему оставалось делать в сложившейся ситуации. Беззаботная болтовня Ламий, их нарочито медленное передвижение по дорожкам парка, приводили вампира в бешенство — они знали, что он здесь. Ламии выдавали себя невольным поворотом головы: ночной мрак скрывал выражение их лиц но, Скеллан знал, что эти шлюхи смеются над ним. Ну что же — пусть пока посмеются. В течение нескольких следующих часов он перевернет их маленький уютный мирок с ног на голову и лишит самодовольной напыщенности. Последним будет смеяться именно Джон Скеллан!

— Они очень изысканы для мертвецов, не так ли?! — голос Маннфреда прозвучал, словно гром среди ясного неба, заставив Скеллана вздрогнуть от неожиданности.

— Я пробовал и лучше, — взяв себя в руки, ответил Джон, вспоминая вкус крови Нарцизии да Врис на своих губах. И, тем не менее, это было всего лишь хвастливое преувеличение.

— Неужели?! Сомнительно, мой друг, очень сомнительно, — читая его мысли, усмехнулся Маннфред.

Подыскивая подходящий ответ, Скеллан повернулся к своему господину, обнаружив, к своему удивлению, что смотрит на серую стену мавзолея и тени, играющие на ней свой замысловатый танец. Потребовалось несколько секунд, чтобы разглядеть неясную чуть колышущуюся дымку около одной из резных колонн строения. Бросив взгляд себе под ноги, Скеллан заметил следы своего господина на свежевыпавшем снегу, затем — он занялся более пристальным изучением этого необычного дрожащего участка воздуха. Чем дольше вампир всматривался в это явление, тем явственнее проступали очертания фигуры, скрывавшейся в его глубине. Даже зная, что является причиной подобной аномалии, нелегко было удерживать внимание достаточно долго, чтобы заметить чуть заметное колебание воздуха и точно определить его местоположение.

Наконец, Маннфред сбросил свою маскировку и снова материализовался перед обескураженным Скелланом. Саркастическая усмешка играла на губах графа. Опустившись на одно колено, он погрузил ладони в землю, покрывавшую основание крипты — в своеобразном знаке уважения к погребенным в ней — затем, поднялся, отряхнул руки и повернулся к своему спутнику:

— Ну что, пойдем? — бросил граф и, не дожидаясь ответа Скеллана, направился к входу в особняк.

Скеллан поспешил последовать за своим господином.

Белокурая красотка, встретившаяся им на пути, испуганно отпрянула в сторону при виде незваных гостей. Маннфред отвесил Ламии легкий поклон, Скеллан — предпочел проигнорировать девушку. Он догнал графа у самых дверей особняка Ламий как раз в тот момент, когда Маннфред дважды стукнул дверным молотком, выполненным в виде кольца с изображением змеи, в тяжелую деревянную дверь. Стук молотка не успел еще затихнуть, как дверь распахнулась, пропуская гостей внутрь здания.

Встречавшая вампиров очаровательная девушка как две капли воды напоминала Нарцизию да Врис — на мгновенье Скеллану даже показалось, что это именно она — лишь приглядевшись внимательнее, он понял свою ошибку. Различия были едва заметны: чуть более заостренные скулы, миндалевидные глаза, губы немного полнее и чувственнее. Красавица отступила в сторону, освобождая гостям дорогу.

Шелковое вечернее платье изумрудного цвета прекрасно дополняло эту совершенную картину, подчеркивая все соблазнительные и пленяющие изгибы тела Ламии.

Желая отыграться за ее насмешливых подруг, Скеллан прошел как можно ближе к девушке, вынуждая Ламию отступить еще на один шаг.

Роскошь внутреннего убранства особняка резко контрастировала с его обветшалым, поросшим побегами дикого винограда, фасадом. Скеллан с удивлением разглядывал окружавшее его великолепие. Проемы между окнами были завешены тяжелыми драпировками из кроваво-красного бархата, с орнаментом в виде змей, вышитом на бархате золотыми нитями. Эмблема змеи встречалась в особняке повсеместно: вплетаясь в позолоту багета, обрамляющего многочисленные картины, стелясь по полу в переплетениях катайских ковров, изгибаясь в основаниях многочисленных канделябров и шандалов, взбираясь по декоративным деревянным панелям, украшающим дверные и оконные проемы.

Просторный вестибюль переходил в широкую парадную лестницу из черного мрамора, ведущую на второй этаж особняка. Секции ее тяжелых бронзовых перил были выкованы в виде кобр, приготовившихся к броску, грозящих внезапным ударом незваным посетителям; со всех сторон Скеллан чувствовал немигающий равнодушный взгляд этих бездушных тварей. Неожиданно, среди многочисленных статуй, украшавших вестибюль, вампир уловил какое-то движение — волнообразные изгибы плывущей по коврам живой змеи. Встретившая гостей девушка наклонилась и протянула руку — тварь мгновенно обвилась кольцами вокруг так, кстати, представившейся опоры, периодически ощупывая руку Ламии своим раздвоенным языком.

Поглаживая рептилию, девушка легким кивком головы пригласила вампиров следовать за ней но, вместо того, чтобы подняться по лестнице — направилась в узкий извилистый коридор, скрывавшийся за портьерами в левом углу вестибюля. Через пару минут они вышли в обширный зимний сад со стеклянным потолком, наполненный буйством зелени экзотических растений. Голова слегка кружилась от сотни различных ароматов, витавших в воздухе, большинство из которых Скеллану были незнакомы.

Ламия проводила гостей к столику, затерявшемуся в глубине этого удивительного растительного царства. Знаком пригласив посетителей сесть на скамью, девушка протянула руку к раскинувшемуся над столом дереву и, прошептав какие-то слова, заставила ползучего гада покинуть так приглянувшееся ему убежище и переползти на предложенную ветку. Внимательно оглядевшись вокруг, Скеллан начитал, по меньшей мере, полтора десятка подобных тварей, удобно устроившихся в окружающих зарослях. Честно говоря, у него не было никакого желания нарушать их покой.

— Госпожа просит вас подождать минутку-другую в окружении своих возлюбленных чад, пока она делает последние приготовления к вашему визиту, — сказала девушка, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Останьтесь с нами до ее прихода, — попросил Маннфред, прикоснувшись к ее руке.

— Если пожелаете, — после мимолетной задумчивости в знак согласия кивнула красавица.

— Очень хорошо, — легкая улыбка скользнула по губам графа. — А теперь, не будете ли вы так любезны, рассказать нам немного о вашей госпоже? Ведь хороший гость всегда должен быть осведомлен о пристрастиях своего хозяина!

— Это — не мой дом, — извиняюще улыбнулась Ламия.

— Не надо стесняться девочка! Это тебе не идет! — хмуро бросил Скеллан, становясь в одном шаге позади девушки так, что она могла чувствовать его дыхание на своей коже. Вампир поднял руку — его пальцы нежно скользнули по шее Ламии.

— Что же, хорошо, я попробую вам помочь, — ощутимо напряглось прелестное создание.

Молодая крыса появилась откуда-то из глубины сада, пересекая каменные плиты дорожки невдалеке от того места, где расположились посетители особняка и их провожатая. Завидев людей, она на мгновение остановилась, с любопытством уставившись на них своими глазами-бусинками — какая роковая ошибка!

Один из притаившихся в гуще ветвей гадов шлепнулся на зверька сверху, обвивая кольцами тело несчастного животного. Удушив жертву в железных объятиях, змея проглотила свою добычу прежде, чем собравшиеся вокруг стола успели прийти в себя от неожиданности. Утолив голод, рептилия медленно растворилась в тени густых зарослей.

— Госпожа является старейшей представительницей нашей семьи в этой части Старого Света. Она так же мудра, как и красива. Как …

— С другой стороны, тишина — тоже, своего рода, добродетель, — неожиданно оборвал девушку Маннфред с нотками пренебрежения в голосе. Граф моментально все понял — это миловидное создание находилось под воздействием какой-то разновидности гипноза, а Маннфред, не имел никакого желания слушать пустые россказни запрограммированной марионетки. Гнев сверкнул в глазах Ламии но, красавица прекрасно умела держать себя в руках — сделав изысканный реверанс, она изящно развернулась на высоких каблуках и, грациозно удалилась, оставив вампиров в томительном ожидании.

Кажется, Госпожа собиралась заставить их ждать целую вечность.

В отличие от Скеллана, никогда не отличавшегося завидным терпением, фон Карштайн, казалось, готов был ждать до прихода Морра… Ждать встречи с женщиной, не спешившей удостоить их своим вниманием.

Коротая ожидание, фон Карштайн решил прогуляться по зимнему саду, вдыхая незнакомые ароматы, прикасаясь к листьям диковинных растений, рассматривая удивительно красивые цветы, часто собранные в пышные соцветия. В дальнем уголке зимнего сада вампир случайно наткнулся на большое каменное изваяние, искусно вырезанное в цельном гранитном валуне: истукан недружелюбно уставился на вампира, обнажив два ряда острых, как бритва, клыков в насмешливом оскале. Не очень приятное зрелище! Бросив последний взгляд на зловещую фигуру, Маннфред продолжил свои исследования цветника Ламий: пройдя несколько шагов, граф внезапно снова остановился. Что-то весьма любопытное снова привлекло его внимание — настолько, что он даже опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть этот предмет. Скеллан видел, как его хозяин сорвал какой-то красный цветок с длинным пестиком и желтыми тычинками, очень похожий на катайскую розу. Поднявшись, Маннфред стал медленно отрывать лепестки один за другим, бормоча что-то себе под нос. Сорвав последний лепесток, граф удовлетворенно хмыкнул, отбросил остатки цветка на землю и, двинулся дальше.

Сидевший на скамье Скеллан равнодушно наблюдал за исследованиями своего господина — все эти растения не вызывали у вампира ни малейшего интереса. Откинувшись на спину, он обратил свой взор в потолок — туда, где переплетение стекла и металла образовывало причудливый прозрачный купол, позволявший лунному свету беспрепятственно проникать в самые глухие уголки сада. Тепло, исходившее от зимнего сада, не давало снегу захватить власть над крышей: снежинки падали и, тут же таяли, сбегая к основанию купола маленькими слезинками. Захватывающее зрелище… для кого-нибудь другого…

Джона Скеллана не волновали подобные рукотворные творения. В конечном итоге, это было лишь эфемерное проявление жизни, свойственное, скорее, скоту, а не могущественным бессмертным. И этот мираж — как и все остальные — также исчезнет, растворившись во тьме времен, уйдет, как песок уходит сквозь пальцы.

Затянувшееся ожидание раздражало Скеллана — следовало найти способ заплатить эту высокомерную суку, продолжавшую испытывать их терпение, за нанесенное оскорбление. Его воображение рисовало упоительные картины мести: как он идет через этот огромный особняк, одну за другой находя этих утонченных Ламий… раздевает их так же медленно, как Маннфред снимал с цветка лепестки… насыщается их густой красной кровью, выпивая досуха всех до единой. Вместо этих тонких лепестков он отрывает от костей сухожилья и мышцы, превращая насмешливых красавиц в красные букеты окровавленной плоти. Скеллан облизнул губы. Он почти физически ощущал их боль и страх. Это было опьяняюще.

Небольшая гремучая змея выползла из зарослей рядом со скамьей, на которой устроился вампир. Несколько мгновений казалось, что холоднокровная тварь совершенно игнорирует Скеллана, затем — рептилия подняла переднюю часть тела, угрожающе раскрыв челюсти и обнажив ядовитые зубы. Погремок на ее хвосте издал характерный треск. Не став дожидаться нападения, вампир выбросил вперед правую руку и схватил гада за шею. Существо злобно зашипело, задергав хвостом в яростной попытке освободиться. Скеллан продолжил сжимать змею до тех пор, пока позвонки твари не лопнули под действием его железной хватки. Отбросив безжизненное тело, он посмотрел на свою руку — она была вся в крови, как и весь его правый бок. Вампир поднял пальцы и попробовал ее на вкус — кровь рептилии была весьма своеобразна: бедная железом, она казалась более пресной, чем кровь скота.

В следующую минуту, уже знакомая вампирам Ламия снова появилась в зимнем саду. Девушка сменила наряд: вместо изысканного вечернего туалета на ней было простое льняное платье нежно-голубого цвета с вышитой на груди эмблемой змеи, столь характерной для всех предметов в этом особняке. Но, даже эта простота нисколько не уменьшала удивительной красоты Ламии, лишь подчеркивая ее натуральность и природную естественность.

Мельком взглянув на перепачканного в крови Скеллана, красавица мгновенно взяла себя в руки, являя собой образец изысканности и вежливого внимания.

— Госпожа готова принять вас, — с улыбкой обратилась девушка к заждавшимся гостям.

Скеллан стоял, недоуменно уставившись на Ламию — потерять столько времени и, ради чего? Ради того, чтобы сменить платье? Он стоял, с трудом сдерживая гнев, готовый вот-вот вырваться наружу.

Демонстративно проигнорировав Скеллана Ламия, кивнула головой фон Карштайну, приглашая графа следовать за ней.

— Думаешь, это разумно — измазаться в крови одного из их питомцев, — тихо бросил Скеллану Маннфред.

— Нет, но я, хотя бы, получил удовольствие, — процедил Джон в ответ.

— Можешь не сомневаться — этот поступок даст нашей хозяйке определенную пищу для размышлений, — недовольно отрезал граф.

Последовав за провожатой, вампиры покинули зимний сад, однако, на этот раз девушка повела их совсем другим путем. Они проследовали в дальний угол сада — прямо к каменному истукану с хищной улыбкой. Обойдя статую, Ламия нажала какую-то скрытую пружину, и — потайная дверь открылась в основании гранитной глыбы.

Из разверзнутой черной пасти подземного хода пахло сыростью и плесенью. Через пару минут, осторожно спустившись по высеченным в скале ступеням, троица оказалась, наконец, в подземелье. Щелкнув огнивом, девушка зажгла факел, висевший на стене справа от входа — разгорающееся пламя рассеяло окружающий мрак, озарив своим тусклым светом небольшую площадку, от которой убегал узкий извилистый ход, теряющийся в непроглядной тьме.

Ламия достала горящий факел из изъеденного ржавчиной массивного железного держателя и, уверенно направилась в темноту, уводя своих спутников вниз, вниз и вниз — погружаясь все глубже и глубже в недра земного чрева.

Их мерные шаги глухим эхом отдавались в самых отдаленных закоулках подземелья. Проход представлял собой то тоннель, идущий в монолите горных пород, то — щель, с угрожающе нависшими над головами каменными глыбами. В некоторых местах он сужался настолько, что приходилось протискиваться боком или пригибаться. Стены — были покрыты плесенью, мхом и потеками каких-то минералов, с низкого потолка кое-где свисали сталактиты, бурно разросшийся лишайник переливался пятнами зеленоватых и алых оттенков. По мере спуска, становилось все холоднее, тяжелый запах гнили — также усиливался. Нависшая над вампирами земная твердь, угрожала обрушиться на их головы, превратив подземный ход в одну — общую для всех — могилу.

Тем не менее, они продолжали идти вперед, следуя за уверенно шагавшей впереди девушкой.

Характер подземелья продолжал постепенно меняться: становилось все труднее дышать, под ногами захлюпала грязь, свинцовым грузом налипая на сапоги, замедляя, и без того не быстрое, движение. Капли воды, стекавшие по стенам, отражали свет горящего факела, сверкая подобно драгоценным камням лучами всех цветов радуги.

Чем дальше они углублялись в дебри подземелья, тем мрачнее становились предчувствия Скеллана. Вампир не ждал от их провожатой ничего хорошего: он не доверял ей, как — и любой из ее сестер. Достаточно долго наблюдая за жизнью Ламий, Скеллан прекрасно понимал, какими коварными созданиями они являлись. Созданиями — готовыми на любое предательство.

Он несколько замедлил свой шаг, инстинктивно стараясь держаться на границе света и тени. Вампир внимательно всматривался в спину девушки: ее бесшумную поступь, игру ее изящных мышц, плавно перекатывающихся под складками платья. А впереди нее — маячили дрожащие языки пламени, разгоняющие тень и озарявшие проход отблесками света. Света — внушавшего куда меньше доверия, чем эта неверная танцующая тень. Тень — его самая верная подруга. Под ее покровом Скеллан всегда чувствовал себя в безопасности, она была его домом, его надежным убежищем. Убежищем хищника, полагающегося на скрытность. А свет — это проклятый лжец, выставляющий на показ все его секреты, срывающий с него покров тьмы, выставляющий на показ всем, кто имеет глаза и уши. Правда, Скеллан пока был достаточно осторожен, чтобы все время держаться в тени: бессчетное количество прожитых лет — вот лучшее тому свидетельство.

Тоннель, наконец, расширился, переходя в рукотворную пещеру, стены которой были раскрашены зеленой и красной краской и покрыты золотым орнаментом в виде стилизованных змей. В противоположном конце пещеры — виднелась небольшая деревянная дверь, по обеим сторонам которой возвышалась пара массивных погребальных урн.

Эта дверь незамедлительно привлекла к себе внимание Джона Скеллана. Точнее, не сама дверь — а необычный барельеф, украшавший ее. На нем был изображен человек с головой шакала, державший в правой руке посох и смотрящий на пришедших красными глазами.

Девушка, первой подошедшая к двери, взялась за дверной молоток, закрепленный в пасти зверочеловека, и, трижды медленно и громко постучала в нее.

— Входите, — раздался за дверью негромкий женский голос.

Провожатая вампиров толкнула дверь и отступила в сторону, пропуская гостей внутрь помещения, оказавшегося ничем иным, как притвором огромного подземного храма, хотя боги, которым здесь поклонялись, были Скеллану совершено незнакомы. На месте алтаря располагался огромный трон, сделанный в виде змеиной головы, на котором восседала женщина, которую Ламии называли «Госпожой».

Даже с большой натяжкой ее трудно было назвать привлекательной…

Женщина была очень стара, ее лицо покрывали морщины, настолько глубокие, что глаза почти терялись в их складках. На ней была простая черная тога, а на голове — тяжелая золотая тиара в виде змеи, свернувшейся кольцом и пожирающей свой хвост. Кроваво-красные рубины, которыми были инкрустированы ее глаза, зловеще сверкали в свете горящих в святилище факелов.

— Сколько воды утекло с нашей последней встречи, Калада…, - склонил голову в уважительном поклоне Маннфред, опустившись на одно колено. — Я хотел бы сказать, что ты ничуть не изменилась, но — это было бы неправдой. Время оказалось к тебе слишком жестоким.

— Лестью ты здесь ничего не добьешься, фон Карштайн, — едва заметно улыбнулась Ламия. — Что послужило причиной твоего появления в моем доме?

— Ты знаешь ее? — не смог сдержать изумления Скеллан, все еще находящийся под впечатлением от величия и размеров подземного храма, его загадочных настенных росписей и статуй богов, которых бессмертный вампир видел впервые в жизни: человеческие фигуры с головами каких-то удивительных рептилий с огромными вытянутыми челюстями, усеянными рядами острых, как бритва, зубов. Статуи мужчин с головами хищных птиц, напоминавших сокола, и другие — с собачьими и волчьими головами, похожие на фигуру, которую Скеллан уже видел у входа в святилище; женщины-кошки, держащие в одной руке зеркало, а в другой, — неизвестный вампиру музыкальный инструмент, и множество других, еще более экзотических статуй.

Все они были расписаны древними письменами, смысл которых был недоступен Джону Скеллану. Это нервировало и раздражало вампира — кому понравится, когда его выставляют простаком?

— В прошлой жизни, которая была не очень добра к ней, — ответил Маннфред, и, вновь обращая внимание на ту, что сидела на троне задумчиво промолвил: — Я думал, что ты уже мертва, Калада.

— Смерть не является для нас большой загадкой, не так ли, мой милый? Напротив, она нам гораздо привычнее, это — естественное состояние для таких, как мы.

— Ты права. Я вижу — обстоятельства сделали тебя мудрее, Калада.

— Нет, Маннфред. Это сделали годы. Обстоятельства сделали меня мстительной. Назови мне причину, Маннфред, хоть одну причину, почему я не должна обрушить всю свою ярость на тебя и твоего слугу, так нагло нарушивших мой покой! Хоть одну причину!

Скеллан ощетинился, приготовившись к схватке. Никто не посмеет диктовать ему свои условия. Вампир напрягся, освобождая зверя: его лицо исказилось, челюсти вытянулись, грозный рев вырвался из груди.

— Сейчас не время для грубой силы, мой друг, — остановил его граф, кладя на плечо свою руку. — В нашем распоряжении есть и другие методы.

Фон Карштайн повернулся к женщине и молча протянул ей раскрытую правую ладонь.

Ламия сразу увидела его — простое невзрачное колечко, так контрастирующее с остальными драгоценностями, украшавшими пальцы графа. Ее глаза удивленно расширились, женщина взглянула на Маннфреда так, словно видела его в первый раз в жизни.

Придя в себя, Калада протянула графу свою руку — Маннфред аккуратно взял ее в ладонь и поднес к губам. Ламия, в свою очередь, сделала тоже самое.

Что-то произошло между ними, но что именно — этого Скеллан не мог определить.

— Что ты хочешь от меня и моей Семьи? — глядя в глаза графу, поинтересовалась женщина.

— Оставим в прошлом старые счеты, Калада. Для начала, я хотел бы предложить перемирие между нашими Линиями Крови, по крайней мере, хотя бы на время.

— Почему ты думаешь, что я, или моя госпожа, согласимся на это предложение?

— Для того, чтобы помочь мне посеять панику среди скота!

— Неужели, — усмехнулась Ламия. — С чего ты решил, что нам это нужно? Мы хорошо устроились среди людей. У нас есть влияние и власть — реальная власть, Маннфред! Нам не нужно скрываться во тьме, опасаясь, что повелители этого мира будут искать нас, чтобы уничтожить. Наоборот, они жаждут нашего общества, сходят по нам с ума! У нас есть глаза и уши и среди аристократии, и среди банкиров. Мы — истинные правители мира людей, или, по крайней мере, этой его части. Так по какой причине мы должны разрушать то, что в полной мере отвечает нашим интересам? С какой стати нам убивать курицу, несущую золотые яйца? Проще говоря, мы любим этот город — наш город, Маннфред, наш!

— Подумай на несколько шагов вперед, Калада! Представь себе, какой власти мы сможем добиться, объединив усилия. Не бойся отпустить на волю свои мечты!

— Ты делаешь ошибку, предполагая, что мы хотим иметь больше, чем имеем сейчас, фон Карштайн. Такие как ты, вечно пытаются навязать свои представления об устройстве мира остальным бессмертным, ведомые непомерным честолюбием и пустым тщеславием. Предполагая, что все должны хотеть того же, что и вы.

— Это не так, Калада.

— Нет, это так, Маннфред, и ты — прекрасно сам это знаешь!

Краем глаза Скеллан уловил какое-то едва заметное движение в глубине храма. Обнажив клыки, Скеллан повернулся к неизвестной опасности, готовясь отразить внезапное нападение. Желая нанести удар первым, он бросился в темноту. Ничего…

И все же…

Все же он чувствовал чье-то присутствие. Присутствие какой-то сущности, которую Скеллан не мог видеть. Его опять провели! Неудача взбесила вампира: его пасть искривилась в угрожающем оскале, низкое утробное рычание заклокотало в горле.

— Успокойся, юноша, — насмешливо бросила Ламия. — Придержи своего зверя, Маннфред. Я не потерплю, чтобы кто-нибудь пролил кровь в моем доме!

— Немного поздно, — злобно ухмыльнулся Скеллан. — С одной из ваших маленьких зверушек произошел несчастный случай.

— Полегче, Джон, все-таки, мы здесь гости!

— Пока, — прорычал Скеллан. Он не доверял этой старой карге: тот, кто сделал змею своим символом — не заслуживает ни малейшего доверия. Рано или поздно, ведьма выдаст себя и, когда это случится — он разорвет ее, отведав старой крови.

— Мы связаны Калада, ты и я, мои люди и твои. Старые связи между нашими Линиями Крови до сих пор не разорваны. Разве Вашанеш не был мужем Нефераты? Разве он не испил эликсир бессмертия, соединив с Нефератой свою кровь — кровь, текшую в жилах самого Нагаша? Эти связи, которые многие из нас отрицают, ослепленные спесью, гневом или высокомерием — все еще существуют. Это скрепы, делающие нас теми, кто мы есть. Так было и, так всегда будет.

— Это было слишком давно, Маннфред, — неохотно согласилась женщина. — Сейчас — это уже не имеет значения.

— Это не так, Калада. Как господин моей Семьи я являюсь наследником одного из величайших вампиров древности. Я — связующее звено между нашими Кровными Линиями. И я хочу, чтобы ты и твои сестры были на моей стороне — равными среди равных в новом царстве… Царстве Мертвых.

— Почему?

— Ты сама ответила на свой вопрос — вам не нужно таиться во тьме, как это приходится делать нам. Там, где мы вынуждены скрываться от скота — вы можете соблазнить его. Вместе, мы можем стать куда более грозной силой, чем порознь. Только представь! Объединив усилия — мы станем непобедимы. Присоединяйтесь к нам, Калада. Подорвите проклятую Империю изнутри, а мы — соберем армию мертвых и ударим извне.

— Ты опять предполагаешь, что мы мечтаем о завоеваниях, — вздохнула Ламия. — Картина, так ярко нарисованная тобой — ничем не подкрепленные пустые мечтания. Твой родитель и твой безумный брат уже пытались осуществить подобные планы. Мы оба знаем, чем окончились их попытки. С какой стати ты считаешь, что на этот раз — все получится? Ты говоришь о Царстве Мертвых, Маннфред но, не предоставляешь никаких доказательств, подтверждающих, что твои слова — не пустая болтовня. Сейчас, мы стоим на твердой земле. Ты же предлагаешь нам рискнуть всем, что у нас есть и примкнуть к Семье неудачников, на основании одного лишь твоего голословного утверждения, что Маннфред фон Карштайн якобы отличается от своих предшественников. Отличается от своего отца? От своего безумного брата?

— Что я должен сделать, чтобы ты поверила мне, Калада?

— Покажи нам свою силу. Свою армию. Докажи, что ты превосходишь своих родственников, фон Карштайн! Докажи, что ты больше, чем просто еще один неудачник! Тогда, и только тогда, я буду всерьез рассматривать твое предложение о союзе с вами. А сейчас — оставь меня! Встреча с тобой — не самый приятный момент в моей жизни. Некоторые трупы — лучше оставлять мертвыми!

Глава 8. Мир палачей и жертв

Обельхейм, Талабекланд.

Акким Брандт оказался верен своему слову. С ними обращались хорошо, хотя — хорошо — понятие относительное. Все-таки, они были пленниками вражеской армии. Тем не менее, их не били. Кормили пленников регулярно и, хотя кашу вряд ли можно было назвать сытной, куски картофеля и свинины, регулярно попадающиеся в ней, поддерживали их жизни.

Брандт был не только хорошим воином. Кроме того, он вовсе не был глупцом. Для победителей их жизни имели определенную экономическую ценность. За них можно запросить выкуп или — обменять на своих солдат, в свою очередь находящихся в плену у стирландцев. Граф Мартин, в свою очередь, будет заботиться о захваченных талабекландцах. Иначе и быть не может. И Брандт, и граф Стирландский прекрасно сознавали всю безумную природу войны: не может быть большей глупости, чем считать, что один человек должен убивать другого человека только потому, что между их лордами произошел какой-то незначительный спор. Ведь простые люди и не думали ссориться. Так почему же они должны теперь умирать за чужие интересы?!

Форстер Шлагенер сидел, скрючившись, у деревянной стены тюремного барака. Грубые отесанные бревна впивались в спину, причиняя жуткое неудобство. Погода окончательно испортилась. Зима вступала в свои права: стегая лицо снежной крупой, задувая яростными вихрями. Юноша не помнил, когда в последний раз ему было по-настоящему тепло. У каждого из пленников было одеяло, но оно не спасало от пронизывающих порывов ледяного ветра, проникающих в помещение через зарешеченные окна. Остальные пленники негромко переговаривались, жалуясь на свою судьбу — это все, что им оставалось делать. Они солдаты — это их обычная привычка, ругать все почем зря: плохих командиров, никудышную тактику, недостаток оружия и припасов, ненадежных союзников. Если они не ворчали — то, скорее всего, они были уже мертвы. Форстер невольно усмехнулся этой невеселой мысли.

Сегодня пленников охранял Мейнард с двумя другими солдатами: Джаспером и Брэнноном. Хотя, «охраняли», слишком громкое слово. Сегодня, как и в прошлую ночь и, ночью ранее, тюремщики коротали время за игрой.

Мейнард был довольно непрезентабельный тощий тип неопределенного возраста, с немытым и небритым лицом и омерзительными слипшимися патлами. Воняло от него похлеще, чем от пленников, которых он сторожил.

Честно говоря, это было не так уж и удивительно. В свободное от службы время парень ухаживал за свиньями, чистя поилки и убирая навоз.

Забавно, что в обеих ипостасях ему приходилось иметь дело с животными — грустно иронизировал Шлагенер.

Два других тюремщика пахли немногим лучше.

Охранники относились к пленникам гораздо мягче, чем делал бы это он, будь Форстер на их месте, но ни один из них не желал распространяться о положении дел на полях сражений. Шлагенер не имел никаких вестей от родных и не знал, что теперь происходит в его родном Стирланде. Спасение или гибель могли поджидать их в течение нескольких дней или, даже, часов, но ни один из пленников ничего не подозревал об этом. Время остановилось для всех, кто сумел остаться в живых после безумной атаки графа Игнатица.

Талабекландцы любили почесать языками — по правде говоря, это было практически единственное их развлечение. Дни складывались в недели и месяцы — месяцы заключения в кишащем крысами, заполненном отбросами и завшивевшими, ослабевшими людьми ограниченном пространстве убогой тюрьмы походного лагеря. За все это время Мейнард показался Форстеру достаточно откровенным, не любящим кривить душой, простодушным сельским парнем. Медленно и очень аккуратно Шлагенер направлял разговор с ним и остальными стражниками на различные темы, косвенно пытаясь выяснить хоть какие-то подробности продолжающихся боевых действий. Они разговаривали о женских достоинствах и добродетелях, вкусах и ароматах разных сортов пива, особенностях и преимуществах охоты в отдельных областях Империи и, других подобных малозначительных вещах. Но, тем не менее, даже когда Форстеру удалось наладить с тюремщиками какое-то подобие приятельских отношений — все разговоры о войне старательно пресекались.

Брандт был немного более откровенным о тех вещах, которые так волновали юношу. Он три вечера подряд вызывал пленника к себе, чтобы выяснить, что известно Форстеру о планах военного командования Стирланда. Командующий армией Талабекланда был отнюдь не так прост, как могло показаться на первый взгляд. Зная, что Шлагенер был не просто рядовым солдатом, Брандт проявлял к нему особый интерес. Талабекландец слышал о существовании подземных тоннелей в горах, некоторые из которых вполне могли проходить и под Ферликскими Холмами. Он поведал Форстеру, что встречал упоминания о подземных ходах, прорытых гномами и тянущихся на тысячи миль под провинциями Империи: от самых Гор Края Света до некоторых поселений на востоке Стирланда, таких как Айхенбрун, Ляйхеберг или Лангвальд. А может, они тянулись и дальше, только, вот, куда? До Хальштадта? Юльбаха? Шоллаха? Кирхама? Блатдорфа? Рамзау? Или, даже, до Нульна, Альтдорфа и Мариенбурга?

Как уверял Форстера Акким Брандт — эти слухи не очень тревожили его. Но, судя по тону талабекландца и озабоченному выражению лица — его заявления были весьма далеки от истины. Существование подземных тоннелей являлось огромной проблемой, попытка разрешить которую лишала Брандта покоя. Командующего отнюдь не вдохновлял факт, что сеть разветвленных ходов тянется под землями провинций, охваченных войной: ведь она может быть использована для скрытного передвижения вражеских армий, полностью разрушая все его стратегические расчеты. Эти размышления доводили талабекландского командира до безумия. Что если Мартин тоже слышал об их существовании? Существовали ли они в действительности или, это — всего лишь хитрая уловка, чтобы ввести его в заблуждение? Множество вопросов и — никакой определенности!

Да, вероятность того, что именно граф Стирландский распространял подобную дезинформацию, тоже не стоило сбрасывать со счетов. В чем-чем, а в отсутствии сообразительности его упрекнуть ну никак нельзя! Мартин прекрасно понимал, какое замешательство в стане врага могут посеять умело распространяемые слухи. Вряд ли кого-то вдохновит перспектива сражаться с армией, которую ты не можешь видеть! Преследовать лишь тень врага, на поле боя! Врага, который может возникнуть из ниоткуда, нанести удар и, снова раствориться под землей, выжидая следующего удобного момента.

Форстер быстро разгадал намерения Брандта — талабекландец хотел дать юноше возможность заглянуть в умы и души неприятельских солдат, показать, что они, как и их командир, такие же обычные люди, какими являлись Шлагенер и остальные стирландцы. На войне трудно отбросить предрассудки по отношению к своему врагу, но, откровенно говоря, Акким Брандт, мало чем отличался от Форстера Шлагенера. Они были вылеплены из одного теста.

Больше всего юношу поражала забота командира талабекландцев о своих солдатах.

За свою достаточно долгую службу Форстер успел повидать многих командиров. Ему приходилось встречать хороших и плохих людей, великих полководцев и, последних глупцов. Юноша видел, как все эти хорошие, плохие, умные и глупые люди были вынуждены принимать нелегкие решения, определяющие судьбы их подчиненных. Они редко переживали по поводу того, сколько людей погибнет из-за их амбиций, ошибок или, банальной глупости, но, только не Акким Брандт — особенно, если от его выбора зависели жизни простых талабекландцев.

В плену на многое смотришь другими глазами.

С каждым днем Форстеру все труднее становилось видеть безликих врагов в своих тюремщиках. Считать их порождениями зла, бездушными убийцами или бессердечными животными — потому, что каждый день он видел их лица, разговаривал с ними, узнавал их мысли и мечты, такие похожие на его собственные, слышал рассказы об их родных и близких. И, чем дольше Шлагенер общался с ними, тем больше понимал, что, при других обстоятельствах, он гордился бы дружбой с Мейнардом, Джаспером и Брэнноном и, без малейших колебаний, пошел бы служить под началом Аккима Брандта.

Неужели, я становлюсь предателем, снова и снова задавал себе один и тот же вопрос юноша. И — не находил на него ответа. То обстоятельство, что он находился у них в плену, живой, благодаря прихоти Аккима Брандта, — нисколько не помогало Форстеру прийти к окончательному решению терзавшей его мозг головоломки. Этот человек восхищался их мужеством, проявленным вопреки глупости их командира и, именно поэтому, — оставил Шлагенера и его товарищей в живых.

Юноша никак не мог решить для себя, насколько уместно на войне чувство благодарности своему противнику за спасение жизни… А, может, это всего лишь еще одна хитроумная уловка коварного врага?

Коротая время, охранники с упоением резались в кости или, в разновидность примеры — одной из самых популярных в Империи карточных игр. Хотя у Форстера и не было наличных денег, Джаспер заверил его, что юноша может играть в долг, так как — это меньшее, что он с товарищами может сделать для пленника в данных обстоятельствах. За время плена Шлагенер уже успел проиграть достаточно большую сумму в надежде на то, что ему удастся, наконец, развязать языки тюремщиков, но, все надежды юноши — оказались тщетны.

Внимательно изучив четыре карты, зажатые у него в руке, Джаспер добавил пару монет в банк.

— Я возьму еще одну, вслепую, — сказал он, положив карты на стол рубашкой вверх.

Брэннон сдал Джасперу еще одну карту и, повернулся к Мейнарду:

— Принимаешь или пас, дружище?

— Принимаю, — усмехнулся Мейнард, добавляя в банк свою ставку. — Я, пожалуй, поменяю две, — добавил он, сбрасывая пару карт и принимая от Брэннона две новые.

— Как насчет тебя? — обратился Брэннон к Форстеру. — Ты все еще рассчитываешь на удачу?

— Разве я могу отказаться от такого заманчивого предложения, — улыбнулся Шлагенер. — Дай мне две.

Взяв карты, юноша обнаружил, что имеет на руках Проклятие Слепца — очень хорошая комбинация. Пожалуй, сильнейшая среди тех, что могли быть в этой раздаче.

— Итак, дамы, посмотрим, кому повезло на этот раз? — с насмешливой ухмылкой открыл свои карты Брэннон, выставляя на всеобщее обозрение Блеф Нищих.

— Кажется, сегодня не твой день, солнце мое, — заметил Джаспер, предъявив, в свою очередь, Кающегося Грешника. Хорошая комбинация — в иной раз, имея такие карты, можно запросто взять банк но, не сегодня. Нервно облизнув разом пересохшие губы, Джаспер разочарованно смотрел, как, улыбаясь, вскрывается Мейнард — Кровь Стриган — очень сильная рука. Была лишь одна маленькая проблема с этой комбинацией — для нее требовалась карта «Слуга Стриган», которая была также частью Проклятья Слепца и, как это ни странно, находилась также и у Форстера. Мошенничество — догадался Шлагенер. Вспомнив, какие штуки Мейнард проделывал, показывая различные фокусы с монетами — юноша вновь невольно восхитился ловкостью рук старого шулера.

— Э,… кажется, друзья, сейчас мы увидим маленькое чудо, — сказал Форстер, открывая одну за другой свои карты — выложив последней «Слугу Стриган», юноша с улыбкой ткнул в нее пальцем.

— Ах ты, сукин сын! — пробормотал Джаспер, уставившись на Мейнарда.

Разоблаченный шулер усмехнулся и молча пожал плечами. Потянувшись через стол, Брэннон схватил Мейнарда за запястья, пытаясь понять, что за хитроумный механизм, позволяющий обманщику незаметно подменять карты, спрятан в рукавах его куртки:

— Я хочу назад свои деньги! — зарычал он.

— Конечно, нет проблем, — примирительно кивнул Мейнард. — Я и не собираюсь забирать их.

— Еще бы, — возмущенно воскликнул Джаспер.

Форстер первым почувствовал легкую дрожь земли под ногами. Бросив слушать препирания остальных игроков, он положил ладонь на земляной пол, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Колебания были ритмичными — напоминающими тяжелую поступь сотен марширующих ног.

— Заткнитесь, — прошипел Шлагенер, обращаясь к остальным, и, став на колени, прижался ухом к земле.

В помещении воцарилась гнетущая тишина. Юноша продолжал внимательно вслушиваться — марширующие люди, если это, конечно, все же были люди — находились еще достаточно далеко… Три-четыре мили или, около того. Тем не менее — сама земля, как будто, протестовала против этой неумолимой, угрожающей поступи.

— Боже, Милосердная Шаллия, — дрожащими губами прошептал побледневший Мейнард.

— Как далеко? — отрывисто бросил Брэннон, торопливо убирая карты и складывая игральный столик.

— Не так далеко, как хотелось бы, — покачал головой Форстер.

Не только Шлагенер и его охранники заметили эти тревожные знаки — знаки приближающейся войны. Снаружи тюремного барака поднялась суматоха: испуганное ржание лошадей смешалось с криками людей, в спешке приводящих в порядок оружие и доспехи. В этот момент дверь помещения неожиданно открылась и, в тюремный барак протиснулся Акким Брандт собственной персоной. Вместо обычного невозмутимого спокойствия на его лице застыло выражение затравленного зверя.

— Хорошие новости, парни, — улыбнулся уголками губ командующий. — Новости от графа Мартина. Достигнута договоренность об обмене пленными. Вы — возвращаетесь домой.

Форстер внимательно всматривался в лицо Брандта, пытаясь понять, что, на самом деле, скрывается за этими словами — за время заключения юноша достаточно хорошо изучил Аккима и знал, когда талабекландец говорит искренне.

— Поднимайся, — указал Брандт на Форстера. — Следуй за мной, парень: есть кое-что, что ты должен увидеть. А вы, трое — составьте компанию нашему безрассудному герою.

Что-то было не так. Но, что?! И тут, мгновенная догадка озарила Форстера — Брандт боялся! Весь его внешний вид словно кричал об этом: опустошенный взгляд, в котором уже не было привычной уверенности; тяжелое, прерывистое дыхание, как у загнанного в ловушку зверя; порывистые, судорожные движения — движения деревянной марионетки в труппе каких-нибудь бродячих лицедеев. Да, судя по всему, граф Мартин привел войско к самому порогу своего врага. Что же, у Брандта были все основания, чтобы испытывать страх!

Талабекландский полководец повернулся и исчез за дверью. Юноша поднялся на ноги и поспешил за ним.

Свежий морозный воздух буквально опьянил Форстера — слишком долго времени он провел в душной, затхлой тюрьме. Юноша жадно вдыхал этот упоительный аромат свободы, с интересом осматриваясь вокруг.

Талабекландский лагерь напоминал растревоженный улей: солдаты заканчивали последние приготовления, заливая бивуачные костры и спеша занять предписанные позиции. Армия была готова к выступлению.

Вдалеке, в туманной дымке, маячили неясные очертания Ферликских Холмов — свобода была на расстоянии вытянутой руки.

— Спасибо, — с выражением искренней признательности обратился молодой человек к Аккиму Брандту.

— Не стоит благодарить меня, Форстер. Ты доказал, что являешься более чем достойным противником — во время той самоубийственной атаки, которую предпринял этот ваш сумасшедший идиот, Игнатиц. Ты проявил себя настоящим воином, и, я мечтал бы видеть тебя, парень, одним из моих солдат. Хочется верить, что в других обстоятельствах мы могли бы…, - Брандт осекся…

— Что же, жизнь порой преподносит нам удивительные сюрпризы, — после короткой заминки продолжил талабекландец. — Кажется, что ты оказался в дерьме, по самую шею, а на самом деле — оказывается, что тебе крупно повезло. Тебе, действительно, повезло, Форстер. Если бы на следующий день после той злосчастной атаки, Оскар Зензи не захватил в плен Якоба Шрэма — скорее всего, вы все были бы уже мертвы.

Брандт сделал паузу, ожидая вопросов, но Форстер предпочел подождать дальнейших объяснений. Акким кивнул и, невесело усмехнувшись, продолжил:

— Шрэм, конечно, ничтожество, но — ничтожество с хорошими связями. Насколько мне известно, он состоит в дальнем родстве с самой Оттилией. Граф Мартин согласился обменять всех, кто попал к нам в плен, на этого аристократического пустозвона. Что же, приятно видеть, что ваш командир преисполнен решимости вернуть свободу своим людям. В наше время редко можно встретить военачальника, относящегося к своим подчиненным так же, как если бы они были членами его семьи. Не правда ли? — Брандт повернулся и двинулся дальше вглубь лагеря.

Кто-то слегка подтолкнул Форстера в спину и, юноша, чуть запнувшись, последовал за командиром талабекландцев, петляя между догоравшими бивуачными кострами, походными палатками, коновязями и группами солдат, заканчивающих последние приготовления к выступлению. Через несколько минут Брандт, Шлагенер и их сопровождающие поднялись на небольшой холм, ограничивающий лагерь талабекландцев с юго-востока. С него открывался вид на извилистую долину, зажатую между соседними грядами, постепенно переходящую в обширную плоскую равнину. Огромное облако пыли поднималось на противоположной стороне равнины, медленно приближаясь к лагерю. Оно ширилось и разрасталось, постепенно заполняя собой все пространство, затмевая солнце, низко стоящее над горизонтом — пыль, поднимаемая ногами стирландских солдат! У Форстера перехватило дыхание при виде этого величественного зрелища. Там должно быть не меньше пяти тысяч солдат… Да нет, пожалуй — гораздо больше…

— Как говаривали в старину, самая достойная смерть, какую только может желать настоящий мужчина — пасть на поле боя, защищая свою Родину, — промолвил Акким Брандт, задумчиво окидывая взглядом противника, с которым ему вскоре предстояло сойтись в смертельной схватке. — Как глупо! Они ведь ничего не понимали, ведь так? В смерти нет ничего достойного или возвышенного. Просто на войне — хорошие парни подыхают без всяких на то причин, словно шелудивые псы… Ладно, пойдем, настала пора тебе и твоим людям вернуться домой.

Обмен состоялся примерно в четверти мили от того места, где граф Игнатиц предпринял свою роковую атаку.

Пленники возвращались домой, точнее, к своим боевым товарищам, чтобы вновь занять место в рядах доблестной армии Стирланда и иметь возможность умереть на правильной стороне истории.

Во время заключения никто из них не смел и надеяться о возвращении на Родину. Эти мечты — разновидность безжалостной пытки, знакомой каждому солдату, побывавшему во вражеском плену. Они опустошали и без того ослабевшую душу, отнимая сил больше, чем голод или страх смерти. Но сейчас — поднимаясь к вершине утеса Рамиуса — они вновь обрели надежду. Надежду увидеть родной дом…

Остатки отряда графа Игнатица вел Форстер Шлагенер. Недавние пленники шли, гордо подняв головы, не пряча глаз. Им было нечего стыдиться. Они выполнили приказ, оставшись до конца верными своему господину. Они не погибли, подобно их менее счастливым товарищам. Они выжили, несмотря ни на что! Долгие месяцы, что пришлось провести в плену, их терзали призраки прошлого, лишая сна и, доводя до безумия: оглушительный грохот пушечных залпов, отчаянное ржание искалеченных лошадей, звон стали и предсмертные хрипы товарищей по оружию. Но — они не сломались!

Теперь — они были свободны. Ну, точнее, почти свободны. Они, вырвались, наконец, из проклятой тюрьмы и, возвращались к своим, пусть и скованные по рукам, пусть еле стоящие на ногах, голодные и ослабевшие от застарелых болезней и ран… Тем не менее, они возвращались домой…

До места обмена предстояло преодолеть долгий путь, но несмотря на всю его тяжесть, Форстер радовался высокому безоблачному небу, синеющему над головой, и свежему ветру, развевающему его волосы. Про себя юноша поклялся, что никогда больше не будет жаловаться на судьбу, даже зная, что вряд ли сумеет сдержать эту клятву. Он солдат, а постоянное недовольство своей судьбой — непременный атрибут жизни солдата. Если служивый перестает жаловаться на отвратительную погоду, плохое снабжение или бездарных командиров — значит, скорее всего, он уже мертв. Форстер обернулся посмотреть на остальных солдат, бредущих вслед за ним и, невольно улыбнулся. Он впервые думал о них, как о своих солдатах…

Акким Брандт поднял руку, останавливая продвижение колонны.

На другой стороне равнины граф Мартин также вышел вперед, сопровождаемый тремя огромными псами, больше напоминающими волков, крутящимися у его ног. Мужчина двигался с уверенностью закаленного в боях воина, а не изнеженного аристократа. Неужели война так изменила графа, что, даже несколько раз видевший своего командующего вблизи Шлагенер не мог узнать его. Юноша пристальнее вгляделся в лицо приближавшегося человека — это было удивительное лицо… Лицо человека, обуреваемого демонами…

— Морр меня побери, кто это?! — пробормотал пораженный Форстер.

— В чем дело, солдат? — осведомился Брандт.

— Ничего, просто мысли вслух, — покачал головой юноша.

Брандт и Шлагенер спустились с холма и, на середине заснеженной равнины, встретились с подходившим с противоположной стороны человеком. По мере его приближения — Форстер во все глаза рассматривал эту удивительную личность.

Приближающийся человек поражал воображение. Густая черная борода покрывала его лицо от глаз до шеи. Длинные волосы волнами спадали на плечи. Весь его внешний облик дышал чудовищной первобытной силой, движения — полны небрежного достоинства человека, привыкшего повелевать. Огромные псы, следующие за хозяином, дополняли этот угрожающий внешний облик. Несомненно, этот человек — был прирожденным лидером!

— Вы человек Оттилии? — подошедший вплотную воин, смерил Аккима оценивающим взглядом.

— Это так. А, Вы? — протянул руку для рукопожатия Брандт.

— Мартин фон Кристальбах.

Акким Брандт невольно вздрогнул, при упоминании этого имени, но протянутой руки — не убрал. Прославленные полководцы обменялись крепким рукопожатием.

Граф Мартин явно был не из тех людей, которые будут сидеть в своей командной палатке и ждать, пока кто-то сделает за них всю грязную работу.

— Итак, оказывается, Вы знаете меня? — чуть насмешливо спросил Брандта Мартин. — Очень хорошо, это многое упрощает. Перейдем к делу? Я привел с собой Якоба Шрэма, а у вас, как я погляжу, — есть несколько знакомых мне лиц. Что же, я благодарен Вам за достойную заботу о них.

Один человек в обмен на шесть десятков — этот Якоб Шрэм, вероятно, очень важная птица, подумал про себя Форстер. Но тогда, и Дитрих Ягер может иметь для кого-то большую ценность.

— Жаль, что наша встреча состоялась при таких печальных обстоятельствах, — с удивительной прямотой высказал свои мысли Акким Брандт.

— Никто и не говорит, что это была хорошая война, — горько усмехнулся граф Мартин. — Или, что это плохой мир.

— Что верно, то верно, — согласился талабекландец. — У вас есть двадцать четыре часа, чтобы покинуть нашу территорию, затем — мы возобновим боевые действия.

— Двадцать четыре часа? Весьма щедро с вашей стороны, — нагнувшись, фон Кристальбах задумчиво погладил одного из псов, лежащих у его ног. — Хотя, как я догадываюсь, не вполне достаточно для этих людей, независимо от того, как вы заботились о них. Я не могу взять их с собой на марш.

Брандт обернулся и окинул взглядом группу усталых, оборванных людей, пришедших сюда вслед за ним. Форстер последовал его примеру — граф Мартин был абсолютно прав; они не выдержат этот интенсивный переход. Только теперь юноша понял, почему граф Стирландский привел на место обмена все свое войско: он готовился сражаться. Сражаться за них — своих пленных солдат! За шесть десятков измученных, но не сломленных духом человек!

— Семьдесят два часа, потом — мы начнем преследование, — после нескольких мгновений размышления над создавшейся ситуацией, согласно кивнул головой Акким Брандт. — Этого времени — более чем достаточно, чтобы вы и ваши люди покинули нашу землю.

Форстер удивленно обернулся к Аккиму Брандту — такое благородство со стороны противника юноша встречал впервые. Несмотря ни на что, талабекландец давал им шанс вернуться домой. Брандт не питал никакой вражды по отношению к любому из них: для него — это были обычные люди, просто, живущие на другом берегу реки и выполняющие приказы своего господина. И, в ближайшее время, между ними и талабекландцами не будет никакой вражды, по крайней мере, в следующие семьдесят два часа.

— Ты хороший человек и достойный противник, — протягивая руку Аккиму Брандту, воскликнул граф Мартин. — Если когда-нибудь Оттилия перестанет нуждаться в твоих услугах — знай, что в Стирланде, ты всегда будешь желанным гостем.

— Кто знает, что нам уготовано судьбой, — пожимая руку фон Кристальбаху, задумчиво промолвил талабекландец. — Жизнь солдата всегда находится на острие клинка его противников.

В этих словах не было и намека на иронию.

Подозвав одного из сопровождавших его солдат, Брандт приказал ему снять оковы, сковавшие руки пленников. Через пару минут эта нехитрая операция была закончена. Освобожденные стирландцы медленно пересекали заснеженную равнину, направляясь к своим боевым товарищам, пришедшим вместе с графом Мартином. Солдат встречали радостные улыбки и жаркие объятия сослуживцев, уже не чаявших когда-нибудь увидеть своих друзей живыми. Это был прекрасный момент! Сейчас они могли, хотя бы на короткий миг, забыть обо всех ужасах войны, забыть о том, что завтра, или, послезавтра, им придется сражаться снова и, многие из них найдут свою смерть на поле битвы. Все эмоции, желания и сокровенные мечты умрут вместе с ними, а, распростертые тела будут лежать в кровавой грязи, уставившись остекленевшими глазницами в низкое зимнее небо, и, лишь воронье будет радостно кружиться вокруг, пируя на их бренных останках.

Одинокий человек понуро брел в противоположную общему движению сторону, удивительно контрастируя с общим воодушевлением, царившим в рядах стирландцев. Он двигался словно побитый пес, получивший очередную взбучку от своего жестокого хозяина. Он был разбит, раздавлен и сломлен. Его лицо покрывала густая щетина, отросшие волосы спутались и торчали во все стороны грязными неряшливыми патлами. Плечи человека согнулись, словно под тяжестью непосильной ноши, голова была низко опущена, ноги с трудом волочились по заснеженной траве. Да, пребывание в плену не лучшим образом сказалось на боевом духе Якоба Шрэма. А его возвращение — не вызвало особого энтузиазма у людей Аккима Брандта. Якоб Шрэм — был их Дитрихом Ягером, неожиданно для себя осознал вдруг Форстер.

Помяни орка — он и появится! Дитрих Ягер, этот высокомерный сукин сын, важно прохаживался неподалеку от графа Мартина, греясь в лучах славы знаменитого полководца и, намекая непосвященным, на достаточно близкое знакомство с правителем Стирланда. Юноша презрительно сплюнул на землю — волна ненависти к этому самодовольному хлыщу захлестнула Шлагенера помимо его воли.

Подождав, когда последний пленник талабекландцев присоединится к товарищам, Форстер подошел к Аккиму Брандту и, обменялся горячим рукопожатием с человеком, еще вчера бывшим его врагом, а сегодня, — ставшим если не другом, то тем, кем юноша искренне восхищался.

— Пусть Зигмар всегда хранит тебя, мой друг, — искренне улыбнулся талабекландец.

Форстер молча улыбнулся в ответ. Повернувшись к своим бывшим охранникам, юноша кивнул им, прощаясь со своими тюремщиками, с которыми — вот удивительные зигзаги судьбы — он так близко сошелся за время плена.

— Если Вы когда-либо решите принять предложение графа Мартина, — Шлагенер вновь повернулся к Аккиму Брандту, — Надеюсь, Вы позволите мне служить под Вашим командованием! За таким командиром, я готов последовать, хоть на край света! Поверьте, я нисколько не преувеличиваю, мой друг!

Акким улыбнулся: простое выражение признательности, так естественно смотревшееся на его открытом лице:

— Если мне суждено когда-нибудь оказаться по другую сторону реки, я мечтал бы иметь такого солдата в своем отряде! А теперь, возвращайтесь к своим соотечественникам, друг мой, пока я не передумал и не оставил Вас у себя, — шутливо погрозил Форстеру талабекландец. — Знаешь Форстер, у меня такое ощущение, что нам понадобится много людей, подобных тебе, чтобы выбить армию графа Мартина с нашей земли.

— Ну, сосед, — усмехнулся Шлагенер, — если только вы сможете это сделать.

— А разве ты в этом сомневаешься, юноша? — иронично кивнул головой Акким Брандт, давая понять, что прощание слишком затянулось и, переводя разом помрачневший взгляд на приближающегося Якоба Шрэма.

Юноша старался сдерживать себя, однако, одного взгляда на этого тупицу — было достаточно, чтобы вновь вывести Форстера из себя. С этим ничего нельзя было поделать. Его злость успела утихнуть с тех пор, как Шлагенер впервые вновь увидел Ягера за спиной у графа Мартина, надувшегося, точно павлин от избытка собственной важности — пара минут в компании боевых товарищей, приветствующих его чудесное воскресение, рассеяла слепую ярость, захлестнувшую молодого человека при воспоминании о глупости и подлости этого трусливого подонка. Рассеяли, лишь затем, чтобы вспыхнуть с новой силой при очередном взгляде на этого самодовольного хлыща, имевшего наглость ожидать благодарности за их вызволение из плена. Голова Ягера была настолько пуста, что даже поверхностная оценка плачевных последствий его преступных распоряжений никак не могла проникнуть в этот атрофированный мозг. Дитрих Ягер никак не мог понять, что именно его высокомерная глупость привела к бессмысленной гибели сотен достойных солдат.

Вместо раскаяния Ягер предпочел выставить свою глупость напоказ, играя при встрече освобожденных пленников, роль благодетеля, заботливого отца, раскрывшего объятия навстречу своим блудным сынам, вернувшимся, наконец, домой.

Зигмар знает, как же Форстеру хотелось двинуть, что есть силы, по этой наглой роже, стерев приторную улыбку с пухлых губ этого тупого болвана. Новая волна бешенства накрыла юношу.

— Ты, жалкий ублюдок, — заревел Шлагенер, хватая попятившегося было в ужасе Ягера за лацканы его мундира. Юноша приподнял разом обмякшего и потерявшего всю свою спесь хлыща так, что перекошенная от страха физиономия Дитриха оказалась в нескольких сантиметрах от искаженного яростью лица Форстера:

— Лицемерный сукин сын! Как ты смеешь стоять здесь, изображая из себя лорда крови, окруженного своими благодарными вассалами?! Неужели, ты, так до сих пор и не понял, что ты натворил?!

Наконец, устав трясти Ягера, молодой человек резко отпихнул его от себя. Ошеломленный Дитрих попятился назад, пытаясь удержаться на подгибающихся ногах — в это мгновение Форстер с силой ткнул его ладонью в грудь и, потерявший равновесие Ягер, в полный рост растянулся в перемешанной сотнями ног придорожной грязи.

— Ты же не остался там, на наблюдательном пункте, посмотреть, как погибают твои люди?! Нет, конечно же, нет! — продолжал бушевать возвышавшийся над ним Шлагенер. — Ты прохлаждался в своей палатке, наслаждаясь своим чертовым вином, не так ли?! Зигмар свидетель — как же ты мне противен, жалкий червяк! Ты — тупой ублюдок, Ягер. Это было бы не так страшно, не будь ты самодовольным тупым ублюдком!

— Тот человек, является нашим врагом, — продолжил Форстер, развернувшись и ткнув указательным пальцем в сторону уходящего Аккима Брандта. — Но, он заслуживает уважения в сотню раз больше, чем ты, Дитрих! Он больше заботится о пленниках, чем ты — о своих собственных солдатах!

— Как… ты…, как ты… смеешь? — бессвязно пробормотал ошеломленный Ягер, пытаясь подняться на ноги.

— Я смею, потому что видел, как гибнут мои товарищи под ударами вражеских палашей! Смею, потому что лежал среди их еще теплых тел, видя, как вороны выклевывают им глаза! Смею, потому что ты разбираешься в военном деле, как свинья в апельсинах и, поэтому, послал всех нас на верную смерть! Тупой ублюдок! Ты послал нас прямо на их пушки! Это было безумие, но ты — набитый дурак — успешно реализовал его!

— Я сверну тебе шею! — пришел в себя Ягер: опершись на локоть он, наконец, приподнялся и уселся на землю. Лицо офицера стало сине-багровым — точно его вот-вот хватит апоплексический удар. — Как ты смеешь… неблагодарный сукин сын? Я заставлю тебя ответить за эти гнусные оскорбления.

— Неужели ты действительно настолько глуп, Дитрих?! — пожал плечами Шлагенер. — Хотя, чему я удивляюсь. Что же, тем лучше, — правая рука Форстера инстинктивно потянулась к бедру — туда, где в любое другое время висел бы его верный палаш.

— Ну, нет, заносчивый недоросль! — с ненавистью прорычал Ягер, привставая на колени. — Тебе придется сделать все по правилам! Мы встретимся лицом к лицу — как и полагается настоящим мужчинам! И я — получу извинения или сатисфакцию!

Стянув с руки измазанную грязью перчатку, Ягер швырнул ее прямо в лицо стоящему перед ним юноше.

Форстер с удивлением уставился на своего командира. Украшенная золотой вышивкой дорогая кожаная перчатка лежала между ними в придорожной грязи. Молодой человек шагнул вперед и, наступив на нее, вдавил еще глубже в густую жирную глину этот кусок кожи.

— Мы не ровны, сэр. Вы — аристократ, а я — всего лишь унтер-офицер. Между нами не может быть дуэли.

— Ну, уж нет, глупый щенок. Тебе следует преподать урок хороших манер, и я с удовольствием это сделаю, — процедил сквозь зубы Дитрих Ягер.

— Отлично, я с радостью избавлю мир от такого мерзавца как вы, сэр! — холодно кивнул в ответ Форстер.

В глубине души юноша надеялся, что кто-нибудь вмешается и положит конец всей этой бессмыслице. Наивные заблуждения молодости: стервятники слетелись, чтобы посмотреть на предстоящий спектакль.

Оскар Зензи протянул руку, помогая Ягеру подняться на ноги:

— Я буду вашим секундантом, Дитрих. Кто хочет стать секундантом этого зарвавшегося хвастуна? — бросил Зензи, обернувшись к собравшимся вокруг спорщиков солдатам.

Гробовое молчание было ему ответом.

— Хм, неужели, никто не желает?

— Я, — прорезал тишину чей-то уверенный голос.

Толпа вокруг расступилась, освобождая проход новому участнику разворачивающейся перед их глазами драмы. К величайшему изумлению Форстера это был не кто иной, как Акким Брандт собственной персоной. Лица всех присутствующих с уставились на неспешно продвигающегося через толпу талабекландца, с нескрываемым интересом изучая этого знаменитого полководца. Шлагенер невольно вздрогнул — он был уверен, что Брандт давно вернулся в расположение своего войска, как поступил бы любой другой на его месте. Увидеть Брандта здесь, пришедшего во вражеский стан, чтобы поддержать своего недавнего пленника — было знаком уважения и дружбы, находящимся за гранью понимания обычного человека. Форстер впервые подумал о том, что человек в любой ситуации способен оставаться человеком, что врагов люди, зачастую, склонны придумывать себе сами, одурманенные громкими словами о свободе, долге и чести. Ведь в других обстоятельствах, вчерашний враг способен встать рядом с тобой — плечом к плечу сражаясь с общей угрозой. Все эти мысли вихрем пронеслись в голове у юноши, вынужденного вернуться к окружающей реальности.

Брандт был не один — Мейнард, Джаспер и Брэннон — все они, тоже, были здесь.

Один лишь вид Акима Брандта привел Дитриха Ягера в еще большую ярость:

— Как он смеет? — казалось, удар все-таки хватит этого хлыща. — Как смеет этот мерзавец находиться здесь?! Неужели, ты допустишь это, Оскар? — повернулся Ягер к Оскару Зензи.

— Э…, да…, - только и сумел выдавить из себя Зензи, ошарашенный неожиданным поворотом событий.

Дуэль между лицами неравного происхождения, одним из секундантов которой собирается выступить не кто иной, как вражеский офицер — неслыханное дело для приличного общества.

Однако они были не в приличном обществе — они были на войне, а у нее — свои законы. Светские манеры и приличия — хороши для мертвых, решил, наконец, Зензи после короткого размышления. В конце концов, можно позволить себе отойти от некоторых условностей в момент такого редкого затишья, неожиданно возникшего среди жестокостей длительной военной кампании.

— Все мы — люди чести, — медленно изрек Зензи, отчетливо выговаривая каждое слово. — Несомненно, вопросы чести могут решаться только между равными. Но, являясь гражданами Империи — мы все равны.

— Тем не менее, кое-кто из нас недостаточно благороден, чтобы задевать честь других аристократов, — продолжал бушевать Ягер, однако — его уже никто не слушал.

— Готовы ли вы извиниться перед этим человеком, мой друг? — обратился к Шлагенеру Брандт, игнорируя брызжущего слюной Ягера.

— Нет, — отрезал молодой человек. — Напротив, мне очень хочется убить его, — добавил Форстер без малейшего намека на иронию.

— Что же… кажется, назад пути нет, — заключил талабекландец. — Надеюсь, господа, все из вас помнят, что получивший оскорбление имеет право выбора оружия. Думаю, нет необходимости, затягивать этот вопрос. Предлагаю — решить все здесь и сейчас, — Брандт достал из-за пояса пару богато украшенных пистолетов.

При виде оружия глаза Ягера хищно сверкнули:

— Отличное предложение! Они прекрасно подойдут, чтобы решить наш маленький спор!

Он протянул руку, собираясь взять один из пистолетов, предлагаемых талабекландским полководцем.

— Делайте свой выбор, сэр, — согласно кивнул в ответ Акким Брандт.

— Этот…, хотя… нет…, вот этот…

Ягер взял второй из двух пистолетов, несмотря на то, что оба были абсолютно одинаковыми.

Брандт протянул оставшийся пистолет Форстеру:

— Один выстрел. Убейте или умрите. Если один из вас упадет — он будет считаться побежденным и, честь его соперника — будет восстановлена. Если оба противника останутся живы — все претензии друг к другу считаются утратившими силу, а, повторного вызова — не последует. Итак, господа, клянетесь ли вы следовать этим правилам дуэльного кодекса?

Оба офицера согласно кивнули.

— Что же, очень хорошо, — заключил Брандт.

Достав небольшой кожаный мешочек, он насыпал по боевому заряду в каждый пистолет, и, взяв пару свинцовых пуль, обернутых в кожаный пластырь, аккуратно зарядил оба ствола.

— Станьте спиной к спине. Стреляете по моему сигналу, — проговорил Брандт, возвращая пистолеты дуэлянтам.

Противники заняли свои места. Это было удивительно, но Форстер был абсолютно спокоен. Юноша взвел курок и, подняв руку, поднес пистолет к правой щеке, держа его дулом вверх.

— Каждый из вас сделает десять шагов вперед, — продолжал Акким Брандт. — После того, как вы сделаете последний из этих шагов, вы — разворачиваетесь и, делаете выстрел. Результат этих выстрелов, каким бы он ни был, — урегулирует все разногласия, возникшие между вами. Я надеюсь — все понятно?!

— Абсолютно, — торжественно произнес Дитрих Ягер.

— Да, — подтвердил Форстер.

— Последний вопрос, господа, вы действительно не видите возможности обойтись без дуэли? — после небольшой паузы спросил Брандт.

— Конечно, нет! — воскликнул Ягер. — Я — абсолютно прав! И не собираюсь терпеть оскорбления от этого безродного головореза!

— Хорошо, как насчет вас, Форстер? Не желаете ли вы отказаться от ваших обвинений? В этом нет ничего постыдного!

— Я делаю это не для себя, ответил молодой человек. — Я делаю это для всех тех людей, которые погибли по вине бездарных приказов капитана Ягера. Я делаю это для моих друзей и моих братьев по оружию. Я не могу запятнать их память извинениями этому человеку. Мой выстрел — отомстит за их смерть.

— Месть не приносит удовлетворения, — тихо произнес Брандт. Настолько тихо, что его мог слышать лишь Форстер.

— Может, и нет, — так же тихо ответил юноша. — Но, возмездие еще никто не отменял!

— Милорд Зензи, не хотите ли руководить проведением дуэли? Все-таки, вы являетесь секундантом одной из сторон, — обратился Акким Брандт к Оскару Зензи.

— Э…, ну… учитывая необычность ситуации…, думаю…, будет лучше…, если я доверю эту честь вам, — немного помявшись, ответил стирландский вельможа.

— Что же, очень хорошо! — кивнул Брандт. — Итак, господа, — после короткой паузы скомандовал он, — Расходитесь! Один! — начал Акким отсчет шагов. — Два…

Еще восемь секунд и, он может умереть! Это было удивительно, но мысль о смерти нисколько не тревожила Форстера. Необычная отстраненность завладела им. Шлагенер сделал еще один шаг. Окружающий мир стал медленно оживать, наполняясь красками и звуками, время замедлилось, растягиваясь, словно густая патока — каждая секунда превращалась в бесконечность. Мертвая трава приобрела ярко-зеленый оттенок, небо стало лазурным, а облака — белоснежными. Запахи обострились, став резкими и гипертрофированными: ароматы пожухлой травы и мерзлой земли, затхлые миазмы пота и экскрементов с необыкновенной силой ударили в нос Шлагенеру. Впервые юноша так явственно ощутил свою близость с окружающим миром — миром, с которым ему через пару секунд, возможно, суждено будет расстаться навсегда. Ведь он видел все это каждый день, но только близость смерти сбросила пелену, застилающую его глаза. Острая боль сожаления о возможной утрате пронзила сердце молодого человека. Он не потеряет все это! Эта мысль привела Форстера в чувство. Это его мир, живой мир, мир, потерянный для многих достойных людей из-за глупости Дитриха Ягера.

— Три…, Четыре…, Пять…, - продолжал отсчитывать Акким Брандт.

Шлагенер продолжал идти вперед, отмеривая шаги в соответствии с этим счетом.

— Шесть!

Юноша глубоко вздохнул и задержал дыхание. Краем глаза он увидел невозмутимое лицо графа Мартина — молчаливый зритель среди бушующей страстями толпы. Форстеру хотелось верить, что он разглядел что-то еще в холодном взгляде графа выборщика — веру в то, что справедливость восторжествует.

— Семь!

Молодой человек медленно выдохнул сквозь сжатые губы.

— Восемь!

Форстер закрыл глаза, концентрируясь на биении своего сердца, ощущая на своем лице нежный поцелуй ветра. Он видел все происходящее, словно со стороны, видел каждое лицо в этой огромной толпе: вот суровое лицо Аккима Брандта, чуть дальше — взволнованный Оскар Зензи в окружении других сторонников Дитриха Ягера, еще дальше — Мартин, граф Стирландский и, над всем этим людским морем, главенствует неумолимый счет.

— Девять!

Сердце в груди юноши забилось чаще. Его дыхание стало прерывистым. Но, рука Форстера сохраняла прежнюю твердость — ствол пистолета чуть наклонился вперед, готовый выпустить смертоносный заряд.

— Десять!

Закрыв глаза, юноша… выдохнул…, вдохнул…, выдохнул…

— Поворачивайтесь!

Шлагенер открыл глаза и, повернувшись, направил дуло пистолета в лицо своего противника.

Ягер повернулся медленнее Форстера, но — вскинул пистолет и спустил курок первым.

Юноша почувствовал удар и боль в левом плече, затем — он увидел, как гримаса ужаса расползается по лицу его противника. Ягер выстрелил, но, в спешке, ему не удалось выстрелить точно. Теперь, у Шлагенера была бездна времени, чтобы выполнить свой выстрел. Они оба прекрасно понимали сложившуюся ситуацию. То, что начиналось как дуэль — превратилось в казнь.

Лицо Дитриха стало белым как бумага. Он в отчаянии поднял руки вверх, помертвевшие губы чуть слышно прошептали:

— Ради всего святого…

Форстер выжидал, пока уровень адреналина в его крови не придет в норму, и, сердце перестанет бешено колотиться в груди…, пока не стихнет легкий порыв ветра…

Ягер отшатнулся на шаг назад.

— Стоять, — рявкнул Брандт громовым голосом.

Юноша медленно и тщательно прицелился. Всего один выстрел. Больше и не нужно.

Затем, он плавно спустил курок.

Пуля ударила Ягера в правое запястье, раздробив кости. Земля окрасилась брызнувшей из раны кровью, кусочки кожи и осколки костей разлетелись на несколько метров, яркими пятнами алея среди блеклых красок ранней зимы.

Дитрих упал на колени, крича и сжимая искалеченную правую руку здоровой рукой. Несмотря на боль, он нашел в себе силы взглянуть на Форстера. Он не понимал, это сквозило в его взгляде.

— Ты… мог… убить меня, — простонал Ягер сквозь сжатые зубы, с трудом превозмогая терзавшую его боль. — Почему?!

Форстер подошел к сидящему в грязи человеку:

— Мне не это было нужно, — ответил он просто. — Твоя сущность раскрыта — перед всеми собравшимися здесь людьми. Когда наступил момент истины — ты оказался самым заурядным трусом. Ты не мог бежать, хотя, каждая частичка твоего жалкого существа кричала об этом, и, ты — сбежал бы, если бы Акким Брандт не остановил тебя, Дитрих. Ты бежал бы, куда глаза глядят, словно обычный дезертир. Все кончено, Дитрих. Ты больше никогда не сможешь держать меч в своих руках. Скорее всего, правую руку придется ампутировать. Мне этого вполне достаточно. Я не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести.

Подошедший следом за Форстером Акким Брандт протянул руку, чтобы взять пистолет из рук Шлагенера.

— Сострадание — это не слабость! Поверьте мне, друг мой, оно способно избавить нас от гораздо большего количества грехов, чем наказание!

— Мудрые слова, — согласился незаметно подошедший к месту дуэли Мартин фон Кристальбах. — Скажи мне, солдат, как ты смотришь на следующее предложение? Кажется, у меня появилась вакансия для опытного офицера, — граф бросил презрительный взгляд на съежившегося Ягера. — Вы сами виноваты в случившемся, Дитрих! — прервал Мартин собиравшегося что-то возразить Ягера. — Эта ваша собственная ошибка! Будьте мужчиной! И, перестаньте, наконец, валяться в грязи — неужели вам недостаточно унижения?!

Ягер, с лицом, перекошенным от боли и унижения, с трудом поднялся на ноги. Изувеченная рука — сильно кровоточила, но по счастью, пуля, выпущенная Форстером, не повредила основные артерии. Он будет жить.

Зензи поддержал еле держащегося на ногах, теперь уже бывшего офицера.

— Пусть хирург осмотрит рану. Солдат, который не способен держать в руках оружие — мне не нужен! — граф закончил разговор с Ягером и развернулся к Шлагенеру. — Ну, и что же прикажешь мне с тобой делать, солдат? Умышленное неповиновение, вызов на дуэль старшего по званию, угроза лишения жизни…, дружеское общение с врагом, — взглянув на Аккима Брандта, добавил фон Кристальбах. — Список твоих преступлений на удивление обширен!

— Я готов понести любое наказание, которые вы сочтете, справедливым, господин, — торжественно ответил юноша.

— Надеюсь, что это, действительно, так, сержант Шлагенер, — с трудом скрывая улыбку, согласился Мартин.

Несколько мгновений молодой человек пытался осмыслить сказанное графом. Ему показалось, что он ослышался:

— Так вы не выгоните меня из своего отряда? — растерянно спросил Форстер.

— Морр меня побери, с какой стати мне это делать? — удивился фон Кристальбах. — Я и так окружен глупцами и подхалимами. Один настоящий алмаз стоит целой кучи обычных камней, так-то сержант.

— Что касается того предложения…, - повернулся, было, граф к Акиму Брандту.

Стирландский полководец не успел закончить — его слова заглушил все более усиливающийся гул голосов, со скорость степного пожара распространяющийся над собравшейся толпой. Взволнованные люди обратили свое взгляды назад — туда, где из-за ближайшего холма появился одинокий всадник, во весь опор нахлестывающий своего измученного коня. Лошадь измученно фыркала и трясла головой, облачка пара поднимались в воздух из ноздрей измученного животного, бока, иссеченные шпорами, покрылись кровавой пеной и сильно кровоточили. Всадник выглядел не многим лучше. Несмотря на усталость, он отчаянно пришпоривал бедную скотину, заставляя ее скакать из последних сил. Беспокойство охватило собравшихся людей: новости, которые спешил доставить несущийся сломя голову человек, вряд ли обещали быть хорошими.

— Идут!!! Вампиры идут!!! — разнесся над толпой хриплый крик приближающегося гонца.

Второй раз в течение нескольких минут — Форстер не мог поверить своим собственным ушам. Только, сейчас, юноша горячо взмолился богам, надеясь, что ослышался. Слова этого всадника были нелепы, лишены всякого смысла. Этого просто не может быть — угроза нашествия вампиров давно миновала! Да и нет уже никаких вампиров! Последние живые мертвецы были уничтожены в битве на Мрачных Болотах четверть века назад! Мертвые не могут воскреснуть! Они — превращаются в прах!

Шлагенер хотел броситься к вестнику, спросить его, действительно ли он уверен в своих словах? Однако, увидев перекошенное от ужаса, побелевшее лицо приближающегося человека, юноша неожиданно понял, какими же все они были идиотами — разрывая друг друга на части, в то время, как скрывающиеся в тени вампиры, с удовольствием наблюдали за жестокостями, на которые способны одни лишь люди. Наблюдали и, готовились выйти на авансцену истории.

Форстера охватил ужас…

Глава 9. Братья по оружию

Карак-Разъяк. Цитадель гномов в Краесветных Горах

Каллад Страж Бури не знал покоя.

Больше всего дварфу хотелось закрыть глаза и погрузиться в мир грез, где все было как раньше: где, среди горных вершин, величественно вздымались к небу башни Карак-Садры а, Келлус, его отец — мудро и справедливо правил подгорным народом. Но, даже здесь, в недрах Гор Края Света — Каллад не мог спрятаться от терзавших его память воспоминаний.

После победы на Мрачных Болотах дварф надеялся обрести спокойствие. Он встретился лицом к лицу с убийцей отца и видел, как тот пал, поверженный Рунным Клыком Хелмара Мариенбургского, но, мир так и не наступил в его мятущейся душе.

Мир — такое эфемерное понятие, даже для тех, кто живет так долго, как гномы. Закрывая глаза, Каллад вновь и вновь слышал хриплый крик ворона: «Маннфред идет!» Снова вспоминал зловещие слова одного из вампиров — Джона Скеллана: «Величайший из всех идет. Не стоит вам видеть его возвращение». Эти слова словно раскаленным железом отпечатались в мозгу дварфа.

Каллад пробовал изменить свою жизнь, пытался использовать свое умение обращаться с молотом для мирных целей: какое-то время он даже работал в кузнице вместе с Кеггитом и Рерле, братьями, давно осевшими в Карак-Разъяке. Однако, несмотря на терпеливое руководство своих собратьев, все валилось из рук Каллада — практически каждая вещь, сделанная дварфом, требовала серьезной доработки. Разочаровавшись в своих кузнечных талантах, Каллад думал принять предложение Герка Острой Секиры, предложившего ему присоединиться к отряду исследователей Древних Гномьих Шахт. Однако, воспоминания об ужасах, творившихся в подземельях Дракенхофа — заставили его в последний момент отказаться от этой затеи. После, дварф какое-то время провел вместе с Йори Камнеломом и его охотниками, бродя по окрестным горам и добывая свежее мясо для дварфов Карак-Разъяка.

Но даже здесь, в этой горной цитадели, в окружении своих соплеменников, жуткие картины прошлого не давали ему покоя. Ночи напролет бродил Каллад по каменным залам и переходам или, покидал крепость и уходил в горы. Он стал призраком, духом, бесплодной тенью. Дварфу понадобилось много времени, чтобы понять — он умер там, на этой проклятой земле Мрачных Болот, обагренной кровью тысяч людей и гномов. Пусть не физически, но все же, он был мертв. Если его ночные похождения и раздражали соплеменников, никто из них не единым словом или жестом не выразил своего неудовольствия. Они понимали его страдания. Лишь некоторые из них отваживались на разговор с Калладом — он проклят, раздавались перешептывания за спиной дварфа. Он был сыном короля Келлуса, последним оставшимся в живых дварфом Карак-Садры, сражавшимся против вампиров в битве на Мрачных Болотах вместе с королем Раззаком. Поэтому — дварфы Карак-Разъяка с уважением относились к Калладу, дав ему приют в своем доме, но он по-прежнему оставался для них чужим — и, останется таким навсегда.

Вместо дружбы — он получил лишь сочувствие…

Каллад отомстил убийце своего отца, но это не принесло ему ожидаемого покоя, лишь опустошив душу гнома.

Дварф стоял в одиночестве на склоне холма, ожидая, когда дух смерти сжалится и придет за ним. Он тщетно выкрикивал свой призыв, потрясая над головой Разящим Шипом. Лишь бесплотные призрачные тени испуганно мелькали над соседними вершинами. Каллад знал, как называют в его народе подобные видения: духи смерти. Лишь тот, чья душа терзаема угрызениями совести — способен увидеть их. Что же, он остался в живых, а весь его народ, его близкие и семья — мертвы. Он — последний из дварфов Карак-Садры. Как это случилось, почему он не спас их или, не погиб вместе со всеми…

Чувство вины — жгло и разъедало Каллада Стража Бури изнутри сильнее, чем вражеская сталь, рвавшая его плоть в недавних битвах.

— По крайней мере, они умерли свободными, — прошептал гном. Тепло его дыхания, вырвавшееся наружу вместе со словами, образовало небольшое облачко, превратившееся в легкую туманную дымку под действием прохладного горного воздуха — словно призрачная пелена, отделяющая мир живых от мира мертвых.

Заходящее солнце тускло блестело над самым горизонтом. Пушистый снег толстым пушистым ковром покрывал землю, но, закутавшийся в мех Каллад, не чувствовал холода. Да, они умерли свободными, но — это было слабое утешение. Они пришли в Грюнберг и отдали свои жизни в битве, которая не была их битвой. Дварфы Карак-Садры сражались ради людей. Они не ушли, не спрятались в горах за стенами своей цитадели, ожидая, когда зло покинет их земли. Гномы встали плечом к плечу с жителями Грюнберга и, поэтому — они были героями. Каждый из погибших дварфов Карак-Садры.

Смешанное чувство гордости и печали овладело Калладом.

Это было не напрасно — убеждал он себя снова и снова…

Маннфред идет!

Этот зловещий призыв перечеркивал все величие их жертвы!

Холодало. Вечерние тени опускались на склоны Краесветных Гор. Дыхание Каллада сгустилось, оседая на его лицо крошечными кристалликами инея. Закутавшись плотнее в свою меховую куртку, гном уселся на землю, прислонившись спиной к одному из многочисленных деревьев, росших на склоне. Снежная пыль посыпалась с его одежды, и, поднятая легким ночным ветерком, крошечными бриллиантами засверкала в последних лучах уходящего солнца. Принявшись разглядывать окружающие окрестности, дварф постарался отвлечься от холодной пустоты, навсегда поселившейся в его сердце.

Справа и слева от него, насколько хватало глаз, простирались горные хребты, увенчанные острыми заснеженными вершинами, теряющимися в облаках. На западе, у их отрогов, виднелись города людей — Блатфурт и Нахдорф, темными пятнами выделяющиеся на фоне заснеженного леса, окружающего их. Вдалеке на юго-западе маячили смутные очертания Холмов Смерти или, Жутких Склонов, как называли эту местность люди. Это название было получено не спроста — область издавна пользовалась дурной репутацией у местных жителей. Расположенные на границе с Сильванией, холмы, по слухам, являлись полем битвы с Графами-Вампирами Сильвании, произошедшей много столетий назад. Тогда победили силы Графов-Вампиров, и последовала ужасная резня. Легенда гласит, что в то время как тела были подняты, чтобы служить в армии графов, души умерших были оставлены на произвол судьбы, не имея возможности попасть в царство Морра. И по сей день, в глубине холмов, путники могут видеть светящиеся огни — души погибших в той битве. Огни пытаются обмануть путешественников, привести к гибели, чтобы — заполучить себе их тело и, снова ожить. Души тех, чьи тела были украдены подобным образом, присоединяются к огням Жутких Склонов.

Близость этого зловещего места невольно угнетала дварфа, бередя и без того обостренные воспоминания.

Каллад попытался избавиться от невольно возникшего у него неприятного ощущения, что невидимые глаза призраков наблюдают за ним и, снова принялся изучать окружающий пейзаж, стараясь игнорировать тихий свист ветра, предательски запевшего о гноме, пережившем свой народ. Дварф старался игнорировать этот заунывный плач, зная, что он будет безжалостным и бесконечным. Это — всего лишь еще одно испытание для пережившего свой народ…

Духи смерти, мелькавшие вдалеке, издевались над дварфом, перешептываясь с голосом его собственной вины… Духи, которые никак не могли простить гнома за то, что он остался жив, в то время как все они — давно гниют в одной из бесчисленных безымянных могил…

Каллад поднялся на ноги и медленно побрел вдоль по склону, направляясь к берегу небольшого карстового озерца, приютившегося в соседней горной седловине. Его внутренний голос снова и снова безжалостно обвинял одного гнома — того, кто оставил своих соплеменников в момент, когда они больше всего нуждались в нем.

Даже если он не виновен в их смерти — это не имеет значения…, как не имеет значения и то, что он оставил братьев лишь для борьбы с армией безумного графа…, что воссоединился с соплеменниками, и помог убить этого зверя. Все это теперь было уже не важно…

— Гримна Всемогущий, почему ты не позволил мне умереть вместе с ними? — закричал в отчаянии Каллад. Но, гномий бог оставил этот вопрос без ответа — лишь эхо многократно повторило крик дварфа, разнося его в удаленные уголки горных хребтов.

«Это не о смерти, Каллад.» — неожиданно прошептал внутренний голос. — «Ты перестал жить, Страж Бури!»

Он может остаться здесь и, замерзнуть через день или два, слыша перед смертью, как стенают духи смерти — гном, признанный виновным и приговоренный своим собственным чувством вины.

«Но хуже всего, что ты проморгал приближающуюся бурю…, а, сейчас, она готова ударить в полную силу. Не ужели ты этого не чувствуешь? Ты — Каллад Страж Бури?! Как зло растет и расползается по родной земле?!»

— Я могу сейчас лечь на землю, — едва слышно прошептал измученный гном. — Закрыть глаза и — больше никогда не проснуться… Холод окончит мои мучения еще до рассвета…

Его смерть успокоит духов смерти — избавит их от одиночества, навсегда соединив последнего гнома Карак-Садры со своими умершими соплеменниками. Только правда состоит в том, что одинок был Каллад, а вовсе не призраки. Понимание это простой, на первый взгляд, истины ярким светом осветило замутненный рассудок дварфа.

Он знал, что не может просто лечь и умереть так же, как солнце не может перестать светить или, весна сменять зиму. Выживание — заложено в природе любого живого существа и, не важно, какой ценой. А Каллад, ни смотря ни на что — все еще был жив!

Вытерев испарину, покрывавшую его лоб, гном облизнул обветренные губы. Каллад и не подозревал о терзающей его жажде до тех пор, пока, упав на колени, не коснулся рукой тонкой корочки льда, наросшей вдоль берегов горного озера. Резкими ударами рукояти топора дварф пробил в ледяной корке небольшую полынью. Стянув кожаные рукавицы, Каллад сложил руки лодочкой и, медленно зачерпнув озерной воды, поднес ее к губам. Вода была холодной и очень мягкой. Несмотря на легкий металлический привкус — дварфу она показалась изысканным нектаром. Он жадно глотал эту живительную влагу, капли стекали по его щекам и подбородку и, падая на водную гладь, тревожили ее безмятежную поверхность.

Утолив жажду Каллад, вытер лицо рукой. Взгляд гнома рассеянно скользнул по успевшей успокоиться поверхности полыньи — то, что он увидел, поразило дварфа больше, чем раскаты грома в солнечный день. Из воды на него смотрело отражение — отражение трех разных лиц. Одно — его собственное — осунувшееся и изможденное и, два других, которые он знал лучше, чем свое: лица из прошлого, с которым, как надеялся Каллад, он распрощался давным-давно, еще при битве на Мрачных Болотах… Изуродованное лицо Скеллана резко контрастировало с суровыми чертами Йерека фон Карштайна.

Маннфред идет!

В чем бы ни убеждал себя дварф, правда состояла в том, что звери все еще были живы! Буря обошла их стороной. Она не унесла их с собой в небытие. Стражу Бури есть ради чего жить, за что сражаться и, ради чего жертвовать своей жизнью. Вампиры бродили где-то по земле, живые, настолько — насколько могут быть живыми эти мерзкие твари. Они бессмертны. Их звенящие клинки, словно вспышки молний, сверкают на полях битв, собирая с человечества свою кровавую дань. Пальцы Каллада коснулись поверхности воды, нарушая ее спокойствие — гном желал избавиться от этой иллюзии, прогнать прочь живых мертвецов.

Рука гнома по самую кисть погрузилась в ледяную воду. Растопырив пальцы дварф медленно водил рукой по полынье, разбивая лица, смотревшие на него, на мелкие кусочки.

— Это все холод…, - попытался уверить себя Каллад, хотя, его ноздри уловили отчетливый запах смерти, принесенный ветром откуда-то с далеких просторов Жутких Склонов. — Это холод заставляет мой разум поддаваться галлюцинациям…

Груз прошлого придавил плечи гнома — он чувствовал себя древним стариком — несмотря на то, что по меркам своего народа, все еще считался юношей. Дварф давно уже перестал считать прожитые годы, исчисляя свой возраст количеством пережитых событий. За свою недолгую жизнь он видел больше, чем самые древние старики Карак-Разъяка. Даже великие воины вроде Груфбада, Горика или старого Роника Серобородого — давно уже ставшего белобородым — не пережили и половину того, через что довелось пройти Калладу.

Продолжая скользить по волнам воспоминаний, Каллад вспомнил день совершеннолетия — тот день, когда Келлус Железная Рука дал своему сыну полное имя — Каллад Страж Бури. Кажется, это было только вчера. Тогда Каллад поклялся не допустить бурю в земли людей и гномов. И сейчас, глядя, как небольшая лавина сходит с отдаленного горного хребта, дварф никак не мог решить — все ли он сделал, чтобы сдержать это обещание…

Маннфред идет!

Твердая решимость овладела Калладом, разбивая цепи, сковывавшие его волю — он сделал свой выбор! Страж Бури пойдет к королю Раззаку и объяснит, что не может больше сидеть, сложа руки, в то время как вампиры снова подняли голову. Они зализали старые раны, они — все еще не были побеждены…

Каллад повернулся и медленно пошел по направлению к цитадели.

Впервые дварф чувствовал себя абсолютно спокойно — призраки прошлого, так тревожившие его все последнее время, впервые молчали.

Принятое решение умиротворило их.

Большой зал собраний во дворце короля Раззака представлял собой совершенное творение гномьей архитектуры и инженерной мысли. Восемь огромных колонн поддерживали высокий сводчатый потолок помещения, терявшийся в полутьме. Колонны были богато украшены резными барельефами с изображениями, прославлявшими величайшие победы дварфов Карак-Разъяка: орки, пронзенные в глаза арбалетными болтами, тролли, разрубленные топорами, головы гоблин и скавенов, размозженные боевыми молотами…

Каллад в восхищении осматривал эти картины — невозможно было не восторгаться мастерством строителей, приложивших свои руки к созданию этих шедевров. Большой зал представлял собой цельное законченное полотно, созданное во славу гномьего народа. Кессоны, украшавшие сводчатый потолок, были декорированы искусным орнаментом, со вставками золота и серебра. Отражаемый благородными металлами свет горящих факелов, освещавших большую винтовую лестницу, спускавшуюся от входа к центру зала, образовывал на мозаичных полах замысловатые узоры. Центральную часть свода занимало огромное резное изображение Гримнира — бога-предка, сжимавшего в могучих руках свои легендарные обоюдоострые секиры. Основание свода украшали барельефы с сюжетами о его путешествии на север в Пустоши Хаоса и многочисленных подвигах, совершенных Гримниром в своем последнем походе.

В отдалении слышался стук кирок, дробящих горную породу, шипение и монотонный стук паровых машин, напомнивший Калладу, что инженеры Карак-Разъяка круглосуточно продолжают свой титанический труд по восстановлению древних гномьих тоннелей.

Дварф медленно спускался по винтовой лестнице, всеми фибрами души впитывая в себя величие древней гномьей цитадели, каждый камень которой прославлял искусство и трудолюбие подземного народа. Его пальцы с любовью прикасались к резному орнаменту, украшавшему каменные перила лестницы — сколько воспоминаний хранят эти древние камни…

Шаги Каллада громким эхом отдавались в огромном зале. На середине пути от лестницы к королевскому трону из пола поднималась огромная сжатая в кулак рука — символ могущества Карак-Разъяка. Дварф медленно обошел вокруг.

Трон короля Раззака стоял на постаменте из черного гранита. Вырезанный из цельного куска скальной породы, он был под стать самому Раззаку — простой, приземистый и надежный, без тени ненужных излишеств или украшений.

Сейчас — трон был пуст. Подобно большинству гномьих правителей король Раззак был правителем-практиком, старавшимся освоить как можно больше ремесел и принимавшим участие во многих повседневных работах наряду со своими подданными.

Каллад нашел короля в одной из подземных штолен, засучившим рукава, с испачканными в грязи руками — словно простой инженер — переносил тяжеленные коленчатые валы и регулировал шестерни на монстроподобном паровом насосе. На одном его конце находилась емкость для подачи воды, в середине конструкции — камеры, где проходящая вода подогревалась, превращаясь в пар, толкающий огромные поршни. Пар, свистя и шипя, вырывался из этой адской машины, нагревая окружающее пространство до едва переносимой температуры. Молотки и кирки гномов лязгали, кроша твердые внутренности земли, неожиданно — отборная ругань внесла диссонанс в ритмичные звуки работы: один рыжебородый гном яростно затряс рукой, по которой пришелся неловкий удар его молотка. Стройный звон, раздававшийся в подземелье, сменился яростной какофонией звуков: шипение пара, стук инструментов, отборная брань и успокаивающие возгласы — почти оглушили Каллада.

Токен Молот Богов — один из инженеров-взрывотехников, чья задача состояла в подрыве и удалении горной породы — прервал свою работу и, бросив взгляд назад, увидел подошедшего Каллада. Сняв защитные очки, Токен провел по лбу тыльной стороной запястья, вытирая выступившие от чрезмерного напряжения капельки пота. Переведя дыхание, мастер сунул в рот два пальца и резко свистнул, призывая остальных прекратить шум. В подземелье установилась относительная тишина, нарушаемая лишь шипением пара и монотонным стуком работающих насосов.

Оторвав свой взгляд от шестеренки, регулировкой которой он с таким усердием занимался, король Раззак перевел его на приближающегося Стража Бури.

Один лишь взгляд в лицо Каллада объяснил королю все, что он хотел знать. Оставив заниматься настройкой машины других дварфов, Раззак вытер испачканные руки о свою оголенную грудь.

— Мы можем поговорить, ваше величество? — обратился Каллад с вопросом к королю.

— Конечно, мой друг. Настало время рассказать о том, что тревожит тебя!

Каллад окинул взглядом находившихся в подземелье гномов — они сделали все возможное, чтобы он почувствовал себя частью клана Карак-Разъяка, однако — этого не случилось. Здесь не было их вины — на самом деле, Каллад был повинен в этом гораздо больше своих соплеменников.

— Пойдем, — коротко кивнул молодому гному Раззак.

Правитель снял кожаный фартук, защищавший его живот и бедра, свернул его и положил на одну из нескольких грубо сколоченных деревянных лавок, стоявших у стены.

— Прекрасная машина, не правда ли?! Ты слышал, как стучит ее сердце?! Грахи довел ее практически до совершенства! Гений! Теперь она способна перекачивать около четырех сотен ведер воды в час. Мы сможем осушить этот тоннель в самые кратчайшие сроки.

Каллад молча кивнул, выражая свое одобрение.

— Итак, ты покидаешь нас? — повернулся Раззак к Стражу Бури.

— Да, думаю, время пришло, — задумчиво ответил юный дварф.

Несколько мгновений Раззак внимательно изучал лицо Каллада:

— Так ты намерен сражаться со своими монстрами в одиночку? — наконец поинтересовался он.

Вопрос застал Стража Бури врасплох. Он настолько привык к одиночеству во время охоты на убийцу своего отца, что и в мыслях не держал, как это может быть иначе.

— Ты не единственный потерял близких, Каллад. Посмотри на гномов, что здесь работают. Пятеро из них потеряли своих товарищей в войнах с правителями Сильвании. Еще трое — лишились семьи… Война сеет смерть и разрушение, она несет горе всем живым… но… Помни, мой друг — независимо от того, что ты сейчас чувствуешь — ты не одинок! Ты — один из нас!

— Я не понимаю…

— Возможно, пока не понимаешь, Каллад. Это тяжкое бремя — нести в себе вину за то, что пережил своих соплеменников. Еще раз прошу тебя, оглянись вокруг. Скажи мне, что ты видишь?

Каллад последовал данному совету, внимательно всматриваясь в рабочую суету, с новой силой возобновившуюся в подземелье.

— Вы испытываете новый насос, — наконец, произнес юный дварф, будучи не вполне уверен, какого же именно ответа ожидает от него король.

— Ты видишь это, даже если не понимаешь, что именно ты видишь, — улыбнулся Раззак.

— Ну, если вы так говорите, то — да.

— Позволь мне объяснить, мой друг, — Раззак дружески положил руку на плечо молодому гному, увлекая Каллада прочь от работающих дварфов. — Структура нашего общества, Каллад, основана на родовых кланах. Это не просто слова — принадлежность к клану позволяет дварфу определить свою идентичность. Каждый, кто делает то, что он умеет — каждый сын и каждая дочь клана — жизненно важны для его выживания. В одиночку никто, даже Грахи, не смог бы соорудить подобного монстра. Он способен спроектировать любую машину, но — он не кузнец. Грахи не может сделать все необходимые для ее работы детали. Лишь немногие из инженеров-литейщиков в состоянии изготавливать наиболее сложные узлы подобных механизмов, поэтому — они трудятся в одиночку. Теперь понимаешь? Задай себе вопрос — кто из них более важен для клана? Если ни один не может работать без другого — они оба бесценны! Что бы ты ни думал, ты являешься частью единого целого, мой друг.

Каллад с сомнением кивнул головой, продолжая обдумывать сказанное Раззаком.

— Поговори с Беламиром, Когуром и другими. Не стоит выходить на тропу войны в одиночку. Возможно, кто-нибудь из этих дварфов согласится присоединиться к тебе. Их мир изменился, так же, как и твой, Каллад. Как и ты, все они опалены огнем прошедшей войны. Думаю, они оценят выпавшую им возможность отомстить.

— Раззак говорил, что у тебя есть какой-то безумный план мести этим острозубым сукиным сынам! — добродушно рассмеялся Когур, когда Каллад изложил свой план проникновения в самые отдаленные уголки Сильвании, чтобы навсегда покончить со злом, терзавшим земли людей и гномов вот уже несколько столетий. — Хотелось бы знать, кто поведет нас и, какими силами мы располагаем?

Каллад криво усмехнулся:

— Ты — со мной, Когур?

— Это похоже на бред сумасшедшего, — покачал головой изумленный дварф.

— Так — ты со мной, Когур?

Когур улыбнулся:

— Мне, конечно, следовало бы сначала обдумать твое предложение, но — я с тобой, Каллад. Почему бы и нет?!

Такой же ответ Страж Бури получил и от остальных гномов, к которым ему посоветовал обратиться Раззак. Да, сначала они смотрели на юного гнома как на «заки» — безумного странника. Но затем, казалось навсегда погасший огонь — вновь разгорался в их глазах и, гномы протягивали Калладу свои крепкие руки, клятвой верности скрепляя присоединение к его отряду.

Их было семеро — семь дварфов, покинувших Карак-Разъяк: Молагон Дармирассон, Скальфскраг Гакрагеллассон, Отин Отдильсон, Беламир Кадминассон, Когур Улли-Гундьонссон, Валарик Дариксон и Каллад Страж Бури. Братство семерых — семерых гномов, больше не находивших себе места среди своих соплеменников. Их выступление было совершенно обыденным — точно обычный гномий патруль, отправляющийся в горы на поиски зеленокожих, дварфы покинули цитадель, ставшую на время их домом. Только, в отличие от простых разведчиков — их противник был куда более опасен, чем какие-то орки или гоблины.

Группа молчаливо продвигалась вперед, отыскивая наиболее удобный путь в молчаливом царстве снега, скал и камней.

Каллад шел впереди, внимательно оглядываясь по сторонам: в спускающиеся по бокам от тропы лесные заросли, пересекающие путь узкие лощины и каменистые распадки, девственную белизну свежевыпавшего снега. Для опытного следопыта даже малейшего намека было достаточно, чтобы обнаружить присутствие врага. Но дварфа волновали не только орки и гоблины — в хитросплетениях ветвей Каллад высматривал воронов, а на снегу, искал следы волчьих лап.

Большую часть пути гномы шли молча, каждый был занят своими собственными невеселыми размышлениями. Вечером первого дня они разбили лагерь на небольшой ровной площадке у подножья одинокой остроконечной скалы.

— Вы все, наверно, думаете, что я сошел с ума, — нарушил неловкое молчание Каллад, когда дварфы, наконец, удобно устроились вокруг весело потрескивавшего походного костра.

— Скорее всего, так и есть, — весело ухмыльнулся Беламир, отогревая у огня свои замерзшие руки. — Но, все же, хотелось бы услышать, что ты намерен делать дальше.

Каллад задумчиво почесал бороду:

— Просто, я знаю, что эти твари все еще живы и, мы должны покончить с ними.

— Ого, звучит, как начало героического рассказа, — удовлетворенно промычал Молагон, занятый поглощением здоровенного куска твердого гномьего хлеба. Беламир и Когур предпочли хлебу пиво, громко чокнувшись большими деревянными кружками.

— Ну, все зависит от того, с какой стороны посмотреть, — начал Каллад свою историю. — Вам придется услышать весьма необычные вещи. Как вы знаете — я участвовал в той битве на Мрачных Болотах вместе с королем Раззаком и другими гномами Карак-Разъяка. Но мало кто знает, что я был вместе с Груфбадом и Хелмаром, в тот момент, когда курфюрст Мариенбургский положил конец преступлениям Безумного Графа. Но там были не только мы. Там были… хм, два вампира… Они помогли нам… уничтожить своего лидера. Один из них назвался Йереком фон Карштайном.

Впервые Каллад выставил на свет божий этот невообразимый договор, заключенный с живым мертвецом.

— Он появился из ночной тьмы, утверждая, что он друг. Я сказал, что никогда ни один из кровожадных убийц, каким является каждый из его племени, не станет моим другом. «Будем надеяться, что к концу ночи я им стану», — был его ответ. Первой моей мыслью было — прикончить эту тварь. Но все же, я решил выслушать его, хотя — и не собирался верить ни единому его слову. С какой стати? Его объяснение? «Из-за того, кем я был, а не кем стал. Потому, что как Белый Волк Мидденхейма, я отдал свою жизнь, пытаясь защитить то же, что сейчас защищаешь ты, и потому, что искра того, что делало меня мной, отчего-то горит во мне до сих пор», — торжественно звучал голос дварфа в ночной тишине. Каллад не смог удержаться от искушения: наклонившись ближе к костру, он постарался передать интонации голоса Йерека с максимальной точностью. «Теперь я призрак, застрявший между землей живых и племенем гнили и тлена», — продолжил гном свой рассказ. «В обоих мирах, я — ничто и, потому, и там и там могу передвигаться незамеченным. Я способен проникнуть туда, куда не попасть тебе, могу подобраться к Конраду и убить его, если все должно закончиться именно так. Я не хочу закончить, как они».

— Поверьте мне, парни — это была великая речь! Его слова… словно… перевернули что-то в моей душе… В смысле — я поверил ему… Таким образом, мы заключили сделку. Он рассказал, как была выиграна первая война с графами-вампирами Сильвании. Мы победили благодаря хитрости, а не силе. Дело в том, что у Влада фон Карштайна был талисман огромной силы, воскрешавший вампира каждый раз после гибели. Этот талисман был похищен во время осады Альтдорфа, что позволило Зигмаритам убить графа раз и навсегда.

Языки пламени весело плясали, отбрасывая на лицо рассказчика загадочные тени. Неподалеку изредка ухала сова. В ответ — где-то в отдалении, неожиданно раздался заунывный волчий вой. Самым неприятным было то, что не имелось ни малейшей возможности определить, был ли это настоящий волк или — один из мерзких вампирских оборотней. Этот протяжный вой наполнял душу гномов ледяным холодом.

— Мы слышали кое-какие слухи об этом, — нетерпеливо бросил Отин, стремясь поскорее добраться до сути этой запутанной истории, о которой упомянул Каллад. — О кольце Влада фон Карштайна. Какой-то виртуозный вор выкрал его у графа и отдал жрецам.

Каллад внимательно посмотрел на говорившего:

— Думаешь, вы знаете все, Отин? К сожалению, между слухами и реальностью существует огромная разница. Йерек поведал мне об этом проклятом кольце. С той поры — боюсь, я навсегда лишился покоя.

— Продолжай, — нетерпеливо воскликнул Беламир, захваченный повествованием.

— Дело в том, — Каллад медленно обвел взглядом сидевших вокруг костра гномов, — что в могиле Влада — этого кольца не оказалось!

— Ну, так что же?! — непонимающе удивился Когур.

— Подумайте получше! Думаю, мне не понадобится объяснять вам весь ужас сложившейся ситуации, — хмыкнул Каллад.

Никто из дварфов не решался вслух произнести поразившую всех догадку.

— Итак, — кивнул головой Страж Бури, — вижу, вы все поняли. Если чертово кольцо бродит где-то по свету — любой из живых мертвецов, кто овладеет им, станет таким же могущественным, как Влад. И его будет чертовски сложно убить… Да, кстати, Йерек собирался искать это кольцо.

— Он собирался воспользоваться его силой?! — содрогнулся Отин от ужаса при мысли о еще одном кровопийце, готовящемся превратить все живое в руины.

— Нет, он сказал, что хочет уничтожить эту проклятую штуку.

Каллад умолк, чтобы его товарищи могли обдумать услышанное.

— Итак, мы заключили договор. Я рассказал Йереку все, что знал, хотя — знал я очень немного. В Альтдорфе я нашел вора, укравшего кольцо у Влада фон Карштайна. Кто-то из вампирского отродья отрубил ему руки и бросил умирать, забрав предварительно кольцо. Парень выжил, Зигмариты держали его у себя в монастыре.

— Йерек знал, что я последний, оставшийся в живых гном из своего клана, — продолжил Каллад после короткой паузы. — Вампир участвовал в Грюнбергской бойне, был свидетелем гибели моего отца. Он сказал, что понимает жажду мщения, поселившуюся в моей душе, ведь у него — свои счеты с монстрами, превратившими Белого Волка Мидденхейма в одного из живых мертвецов.

Каллад понизил голос, придав ему зловещую интонацию: «Я не отступлю и не позволю им проглотить мой мир, не буду стоять и смотреть, как свет погружается в вечную ночь, становится обителью крови и скорби», — вот что он сказал мне в тот памятный день, — Перстень больше никогда не должен украсить палец вампира. Мир не переживет еще одного властелина, подобного моему родителю».

— Его слова проникли в мое сердце, братья, ибо в них — была искренность. Он спас меня от другого вампира, Скеллана. И хоть мне поначалу и не понравилось его слова, Йерек убедил меня, что я просто должен принять их как факт. Ведь он стал меньше, чем человек, больше, чем вампир — он был чем-то иным, полным и, в тоже время, незавершенным. «Я сделаю то, что делал всегда, всю свою жизнь — встану на защиту живых», — такими были его слова, заключил свой рассказ Каллад.

— Ты пытаешься убедить нас, что этот кровожадный зверь не собирается воспользоваться кольцом для своего возвышения?! — Когур пребывал в явном недоумении. — Я, кажется, уже вышел из младенческого возраста и, не склонен верить подобным небылицам!

— Я абсолютно уверен, что он говорил правду! — возразил Каллад. — Йерек не стал требовать уплаты долга за спасение моей жизни, хотя знал, что вполне мог это сделать. Он хотел, чтобы я помог ему добровольно или — не помогал вовсе. Цель Йерека — не допустить возвышения тьмы в наше время и, во время наших детей. Мы заключили договор — вампир выполнил свою часть сделки: он уничтожил некромантов и, помог убить Безумного Графа. Мы никогда не смогли бы сделать это без помощи Белого Волка.

Над костром повисла долгая тишина, нарушенная Беламиром:

— Что ты пообещал вампиру взамен?

Каллад внимательно посмотрел на своего товарища:

— Помочь ему в поисках этого проклятого кольца.

— И именно за этим ты собрал нас здесь?! Рыскать по свету в поисках какой-то магической безделушки?! Почему ты не рассказал эту историю раньше, когда мы отправлялись из Карак-Разъяка?! Это не очень-то похоже на охоту на зверей в их логове, как ты уверял нас! — возмутился Отин.

— Если бы вы знали правду — вы бы пошли?! — мрачно спросил Отдильсона Каллад.

— Может да, а может быть — и нет, — пожал плечами Отин.

— Это ведь еще не конец истории, не так ли? — задумчиво поинтересовался Валарик. — Мне кажется… ты что-то недоговариваешь, Каллад? Ты… словно ходишь кругами вокруг да около… ну, так что же ты утаил от нас?

Последний гном Карак-Садры молча взял палку и поворошил угли затухающего костра. Пламя вспыхнуло с новой силой, от чего в стороны полетели тысячи сияющих искорок. Яркие светлячки выдыхались, так и не достигнув низко нависшего неба и, лениво опадали не землю, превращаясь в пепел. Что же, его товарищи имели полное право знать всю правду.

— После того, как Конрад был повержен, и победители праздновали победу над силами тьмы — на поле боя, усеянном телами поверженных врагов — крылатые вестники Морра принесли выжившим зловещее послание, — наконец промолвил Каллад.

Палка, которой дварф ворошил угли, жалобно скрипнув, разломилась пополам с коротким сухим треском.

— И что это было за послание? — с выражением мрачной покорности поинтересовался Валарик.

— Маннфред идет!

Каллад бросил остававшийся у него в руках обломок в догорающий костер. Пламя, словно бы ждавшее этой добычи, весело взревело, лизнув своими языками сидевших у костра гномов. Страж Бури мрачно усмехнулся.

— Ах ты, сукин сын! — проревел Отин, хватая Каллада за грудки. — Да ты чуть не подпалил наши бороды!

— После этого рассказа у меня что-то в горле пересохло. Плесни-ка мне еще немного пива, брат, — обратился Когур к сидевшему рядом с ним Беламиру.

— Да, но что все это значит? — продолжал допытываться Беламир, понимая, что нежелание Каллада рассказать о нем свидетельствовало о зловещем характере послания.

— Маннфред — худший из этих порождений мрака. По крайней мере, так сказал Скеллан, — Каллад невольно поежился.

Желая скрыть свое волнение от товарищей, гном протянул к костру руки, потирая их и, делая вид, что всего лишь старается согреться.

— Эта тварь, чуть не прикончила меня, когда я преследовал его… и…, - воспоминания об этих событиях бередили старые раны в душе Каллада. Внезапная догадка озарила дварфа. Как будто, все многочисленные кусочки головоломки соединились, наконец, в единое целое. — Я ведь, убил его…, рассек пополам грудь Разящим Шипом…, прямо здесь… только, этот ублюдок — и не думал умирать.

Скальфскраг Гакрагеллассон, единственный из дварфов, кто не проронил ни слова на протяжении всего рассказа, первым осознал чудовищную истину.

— Это кольцо у него…, - прозвучали его слова, точно приговор.

— Да, кольцо у него, — эхом отозвался Каллад.

— Значит, теперь мы точно знаем, что мы ищем, — удовлетворенно заключил Отин. — Ну, что же, определенность мне нравится куда больше, чем рыскать по всему свету в поисках какой-то глупой безделицы.

Остальные дварфа согласно кивнули, соглашаясь с Отином — кажется, задача обретала реальные черты.

— Да, знаем, — согласился Каллад.

— Только это напоминает жилу в горной породе — можно копать, копать и копать, и никогда не наткнуться на нее. Как ты думаешь найти Маннфреда? — спросил Когур.

Я был в их логове, — ответил Каллад. — В качестве пленника… в подземной тюрьме… спрятанной глубоко в чреве замка кровавых властителей Сильвании. Этот замок — Дракенхоф. Он прячется в самом сердце Сильвании, недоступном для сил Империи. Ужасное место, но, к счастью, мне посчастливилось открыть пару его секретов. Я знаю подземный ход, ведущий в замок из одного из наших древних подземных туннелей. И теперь, друзья, после всего, что вы сейчас услышали, я хочу снова повторить свой вопрос — вы со мной? Тот, кто не хочет ввязываться в это дело, может спокойно вернуться в Карак-Разъяк — я пойму и приму ваше решение без какой-либо обиды или недовольства. Я и так прошу вас о слишком многом. Ведь, скорее всего, мы не вернемся из Дракенхофа живыми.

— Ну, шанс есть всегда, — ухмыльнулся Отин. — Я в деле.

— Да, — Беламир кивнул головой, соглашаясь со своим товарищем. — С какой стати нам возвращаться домой? Неужели ты думаешь, что я соглашусь пропустить все самое интересное?! Странный ты парень, Каллад Страж Бури!

— Мы стали братьями, и наши узы — прочнее стали, — воскликнул Молагон Дармирассон. — Каждый из нас с лихвой хлебнул горя, каждый — потерял всех своих близких. По одиночке — мы жалкие аутсайдеры, но вместе — вместе мы клан.

Он вытянул руку над костром, развернув ее ладонью вниз.

— Пусть наше братство будет крепким, как громрил, — улыбнулся Беламир, положив свою руку сверху.

В следующую секунду — Отин также последовал его примеру. Один за другим дварфы присоединяли свои руки к этому импровизированному клятвенному алтарю, скрепляя нерушимые узы братства.

Они вернутся в темное чрево подземелья, найдут темницы душ, где томился Каллад, бойцовские ямы, где он был вынужден сражаться за свою жизнь на потеху Безумному Графу и его прислужникам. Вернуться туда, куда он поклялся никогда не возвращаться вновь — в Дракенхоф.

Впервые со времени гибели отца Каллад почувствовал себя спокойно. Он больше не был одинок, у него снова был клан.

Теперь он исполнит свое обещание, данное Йереку. Остаток своей жизни он будет платить по счетам. Платить кровью тем тварям, которые лишили его семьи. Им, и всем им подобным. Он уничтожит Маннфреда. Вероятно, грядущая битва будет для него последней, но — теперь это уже не важно. Он больше не будет прятаться от самого себя. Жребий брошен! Страж Бури встретит надвигающийся шторм. Встретит так, как делал его отец, Келлус Железная Рука, так — как до этого делали все его предки.

Взяв Разящий Шип, Каллад поднялся на ноги. Рукоять верного боевого топора, отполированная в десятках кровавых сражений, удобно легла в его ладони:

— Ну, парни, так чего же мы ждем?!

Глава 10. Зеркало мечты

Нульн — Имперский город на берегу Рейка

Йерек фон Карштайн притаился в темном проходе старого заброшенного амбара. Здесь еще ощущался слабый запах прелой соломы и сгнившего зерна. В затхлом воздухе чувствовался стойкий аромат разложения…

Как же долго он не питался настоящей кровью… Йерек уже и вспомнить не мог, когда пробовал ее в последний раз. Хотя… нет, мог… Мог, но не хотел… Кошки и грызуны, птицы и собаки — кровь их всех была лишь бледной тенью, слабо напоминающей живительный терпкий вкус людской крови. Она едва утоляла терзавший его голод.

Мозг Йерека отказывал ему. Отдельные образы, обрывки фраз, случайные воспоминания — сменяли друг друга, кружась в беспорядочном безумном вихре. Волк застонал; прислонившись к стене, он опустился на грязный пол и уткнулся подбородком в свои колени. Как же хотелось ему исчезнуть, раствориться в темноте, навсегда покинуть этот мир, полный боли, страданий и несправедливости.

Дни сменялись днями и, Йерек уже потерял счет, сколько времени бродил он по улицам Нульна. Случайные прохожие иногда бросали ему под ноги пару монет, принимая за опустившегося нищего. Снова и снова картины из прошлого яркими вспышками вспыхивали у него в мозгу: странствующий караван, старуха, охотники на ведьм, толпа, жаждущая крови, мертвый человек, лежащий у ног Волка и… его кровь на губах вампира. О, это — он хорошо помнил. Этот вкус Йерек не мог забыть.

Чувство вины убивало Йерека.

Он так старался никого не убивать. Он мучил себя голодом, довольствуясь всевозможным мелким зверьем, вместо того, чтобы насытится человеческой плотью. Он практически поборол свою темную природу, свои кровожадные инстинкты, унаследованные от Влада фон Карштайна, и, все-таки — потерпел поражение. Ненавистью и огнем люди загнали его в угол и, он в испуге набросился на них. В это мгновение все так тщательно сдерживаемые инстинкты — снова вырвались на свободу.

Мертвое лицо охотника не давало Волку покоя.

Волк в отчаянии закрыл глаза… Как же давно он ничего не ел…

Снова и снова чувствовал Йерек кровь человека на своих губах, да, он убил — но ведь он так и не отведал человеческой крови. Волк не стал пить этот пьянящий, возвращающий к жизни, эликсир… не стал…

Но ведь он хотел! Он хотел и, это потрясло Волка. После всех его усилий, один укус — и вот, Йерек уже готов отказаться от самого себя, от теплящейся в нем частички человеческой природы, которую он так бережно хранил и, которой — так дорожил.

Как же Йерек ненавидел то, чем он стал.

Тело Мороя нашли подвешенным под потолком одного из городских святилищ Морра. Изуродованный до безобразия труп, представлял собой некое чудовищное пособие по анатомии, возникшее в чьем-то воспаленном мозгу. Слух об этом жутком убийстве быстро облетел весь город. Городская стража принялась прочесывать улицы, сотнями хватая нищих и бродяг и упрятывая их за решетку. Скрываясь от преследователей, Йерек был вынужден искать убежище в подземелье Нульна. Однако, они спустились и сюда, в сопровождении огромных свирепых псов, пытаясь с их помощью очистить чрево города. Волк был вынужден спасаться на поверхности, затерявшись в кривых грязных улочках Старого Города, став одним из сотен его обитателей, безликих и забытых. Но даже в городских трущобах над Йереком постоянно висела опасность разоблачения. Странствующая жрица Шаллии, пришедшая в Старый Город для раздачи подаяния беднякам, упала на мостовую, забившись в конвульсиях от присутствия поблизости скверны… всего в паре строений от того здания, где прятался Волк. И снова — Йереку пришлось спасаться бегством.

Постоянное бегство — такой теперь стала его жизнь.

Йерек продолжал сидеть, скорчившись у грязной стены полуразрушенной ветхой постройки. Его руки тряслись мелкой дрожью, словно руки наркомана, страдающего от жестокой ломки.

Периодически, страшные конвульсии сотрясали его изможденное ослабевшее тело. Теперь Волк хотел только одного — чтобы смерть пришла и положила конец его страданиям. Напрасные надежды… лишь обрывки видений продолжали свой безумный бег, лишая его последних крупиц рассудка… они мучили его снова, снова и снова… отказываясь оставить вампира в покое…

Иногда, Йереку удавалось убить неосторожную птицу или крысу, неосмотрительно приблизившуюся к нему и, слегка утолить их кровью огонь, сжигающий Волка изнутри. Это на время приглушало вспышки безумия, все чаще ослеплявшие Волка. Временами, Йерек забывал, кто он такой на самом деле. Единственной зацепкой, сохранявшей связь безумца с окружающим миром, было одно видение: призрак белого волка. Пока Йерек помнил его — он знал, кем он был.

Звук приближающегося экипажа заставил вампира открыть глаза. Для трущоб Старого Города это было весьма редкое зрелище. Те из обитателей этого бескрайнего лабиринта убогих лачуг, кто мог позволить себе иметь экипаж, занимались весьма сомнительными делами, весьма сомнительными…

Изящный двухместный кабриолет с открытым верхом, запряженный норовистой вороной лошадью, остановился недалеко от того места, где скрывался Йерек. Из него вышла молодая изысканно одетая девушка. Ее наряду позавидовала бы любая модница из самых богатых кварталов Нульна. Стоимость одного только жемчужного ожерелья этой модницы превышала ценность имущества всех обитателей целой улицы Старого Города. Йерек бросил взгляд на лицо незнакомки: это было одно из тех типов лиц, которые нельзя назвать красивыми в общепризнанном понимании этого слова, но, тем не менее, от него невозможно отвести взгляд.

Девушка прошла мимо украшенного цветным витражом окна лавки старьевщика, где в изобилии были представлены всевозможные безделушки, старье и прочие «раритеты». Однако помимо всякого хлама, это место предлагало, также, удовлетворение самых разнообразных потребностей, какие только могли появиться в извращенном мозгу любителя всевозможных чувственных удовольствий. Красавица невольно заинтриговала Волка: в ней было что-то необычное, неправильное и, дело было не только в том, что ее облик, одежда, манера держаться плохо соответствовали трущобам Старого Города. В следующий момент луч солнца осветил загадочную незнакомку и, Йерек понял, причину своего беспокойства — девушка не отбрасывала тени…

Вампир в изумлении посмотрел на окно лавки — в цветных витражах отражение красавицы, также, отсутствовало. Но, как говорится, видеть и осознать — есть две большие разницы: Волку понадобилось еще несколько секунд, чтобы понять, что он видит или, вернее, чего он не видит.

Незнакомка не отражалась в стекле и не отбрасывала тени!

Продолжая следить за передвижением девушки, Йерек жарко взмолился, чтобы она не бросила случайный взгляд в его сторону. Волк попытался подняться на подгибающихся от слабости ногах, используя стену здания в качестве опоры. От чрезмерного усилия голова шла кругом: все предметы вокруг потеряли четкость и завертелись перед глазами. Девушка успела пройти половину улицы, когда Йереку удалось, наконец, сделать первый нетвердый шаг. Шатаясь словно горький пьяница, Волк медленно побрел вглубь проулка. Случайная крыса испуганно метнулась из-под его ног к своей норе. Пара других грызунов продолжала рыться в сваленной у стены куче отбросов, не замечая опасности. Недолго думая, Йерек наклонился вперед, чуть не потеряв равновесие от охватившей его слабости и, схватив одно из несчастных созданий, впился зубами в отчаянно извивающееся тельце. Пронзительно пискнув, крыса забилась в предсмертных конвульсиях и затихла. Горячая кровь наполнила рот вампира живительной влагой. Йерек жадно глотал эту божественную амброзию, в глубине души мечтая, чтобы это была человеческая кровь. Упав на колени, Волк схватил еще одну крысу, затем еще…, жадно насыщаясь ими…

Несколько мгновений спустя, когда Йерек, придя в себя, поднял голову и огляделся по сторонам — таинственной незнакомки уже нигде не было видно.

Вскочив на все еще подкашивающиеся ноги, Волк поспешно заковылял вниз по улице, вглядываясь в попадающихся навстречу прохожих, но ее — будто и след простыл. Проведя добрые полчаса в безуспешных поисках, Йерек вернулся в свое убежище, обдумывая то, что он узнал за прошедшее утро. Да, незнакомка исчезла, только это уже не имело значения. Йерек знал, что видел женщину-вампира, спокойно прохаживающуюся в самом центре оживленного города, но это было только начало тех странностей, свидетелем которых Волку предстояло стать в ближайшее время.

Через пару дней Йерек увидел ворона, сидевшего на флюгере, украшавшем здание небольшой кузницы. Заметив вампира, птица вспорхнула со своего импровизированного насеста и, огласив воздух хриплым карканьем, устремилась прочь, скрывшись за крышами прилегающих к кузнице лачуг. Не придав этому значения, Волк медленно побрел прочь, но на перекрестке улицы он встретил другого ворона, удобно устроившегося на дорожном указателе. На соседнем заборе — восседала еще одна черная птица. Казалось, стервятники внимательно наблюдают за Йереком. С максимальной скоростью, какую только могли развить его подкашивающиеся ноги, Волк заковылял к птицам, намереваясь прогнать их прочь.

Однако стервятники и не думали улетать. Отлетев на безопасное расстояние, одна из птиц уселась на водостоке постоялого двора, находящегося на другой стороне улицы, другая — расположилась на верхушке невысокой полуразрушенной стены. Приблизившись к преследовавшим его соглядатаям, Йерек издал устрашающий крик: вороны испуганно вспорхнули крыльями, но остались на своих местах.

Медленно продвигаясь вперед, вампир, наконец, вплотную подобрался к бестии, сидевшей на стене. Не успел, однако, Йерек протянуть к птице руку, как проклятое создание яростно клюнуло его прямо в ладонь, глубоко вонзив свой острый клюв в плоть вампира. Отдернув пораненную руку, Волк в сердцах громко выругался, а кровожадная тварь стремительно взмыла в небо. Сделав несколько кругов над головой Йерека, ворон скрался за крышами теснившихся вокруг лачуг. Волк повернулся к последнему остававшемуся в его поле зрения пернатому отродью: казалось, птица внимательно изучает вампира, пристально вглядываясь в него своими карими глазами-бусинками. Не успел Йерек сделать и пары шагов по направлению к доставшему его стервятнику, как, захлопав крыльями, ненавистная тварь выдавила из клюва очередной хриплый крик. Только, это было не похоже на обычное карканье — Йерек, отчетливо послышалось в грае птицы. Волк остановился, не веря своим ушам.

Через мгновение, ворон взмыл вверх, и, мельканье черных крыльев постепенно растворилось в розовеющем небе.

Йерек стоял посреди улицы, ошеломленно озираясь по сторонам.

Птицы знали, кто он такой… Они узнали его…

Неужели, это было продолжением его безумия?! Или его воспаленное воображение просто дорисовало то, чего на самом деле и близко не было?! Неужели он стал подобен Конраду?! Стал слышать голоса и видеть угрозы и предательство в самых неподходящих для этого местах?!

Три ночи спустя Йерек увидел Джона Скеллана.

Волк знал, что это был Скеллан, хотя ему и не удалось разглядеть лица своего заклятого врага. Соблюдая осторожность, Йерек проследовал за Скелланом до ворот какого-то старого особняка, скрытого в глубине обширного парка в одном из наиболее респектабельных районов города. Найдя неподалеку от входа укромное место, Волк решил понаблюдать, как будут развиваться события: ведь если Скеллан в Нульне, значит, и его хозяин может быть где-то неподалеку.

Из своего укрытия Йерек прекрасно видел ворота, ведущие в парк, окружающий так заинтриговавший его дом, и вереницу приходящих и уходящих посетительниц. К удивлению вампира, все гостьи этого странного особняка были женщинами, причем, женщинами молодыми и, весьма привлекательными. Облик таинственной незнакомки, встреченной Йереком несколько дней назад в трущобах Старого Города, вновь невольно всплыл в памяти Крюгера. Несомненно, и она, и посетительницы загадочного дома — все они были вампирами! Йерек чувствовал лежащее на них проклятье крови. Такие очаровательные создания и, при этом — смертельно опасные.

Волк невольно оплакивал жизнь, покинувшую этих женщин, ставших теперь прекраснейшими из мертвых…

Несколько последующих ночей Йерек осторожно исследовал территорию парка, окружающего интересующий его особняк. В конце концов, поиски вампира увенчались успехом — Волк нашел неплохое убежище в одной из старых крипт, находящихся в отдаленном уголке усадьбы.

Йерек провел день, отдыхая в уютном мраке своего нового убежища. Впервые за многие месяцы вампир спал спокойно — кошмары больше не мучили его. Какая горькая ирония — живой мертвец обрел покой среди мертвых. С заходом солнца Волк покинул свое обиталище. Сегодня, Крюгер был полон решимости найти того, кто мог помочь ему, хотя — Волк и не особенно надеялся на эту помощь. Передвигаясь по крышам, Йерек обогнул богатые районы южного округа Нульна. Его целью был один из входов в Подземье, находившийся в Новом Городе. Спустившись вниз, Волк быстро продвигался вперед по темным извилистым ходам, впервые с момента битвы на Мрачных Болотах, чувствуя себя скорее живым, чем мертвым. Завидев одного местных обитателей, вампир догнал его и, схватив за грудки, прижал к стене подземелья.

— Знаешь, где в Нульне можно найти колдуна? — Йерек впился глазами в свою невольную жертву.

Потерявший от ужаса дар речи человек — лишь отчаянно замотал головой. Отпустив его, Волк продолжил свои поиски. Каждому встреченному обитателю Подземья Йерек задавал один и тот же отчаянный вопрос. Безнадежно. Лишь недоверие и страх были ему ответом. Крюгер уже начал было отчаиваться, думая, что его поиски так и не приведут к успеху, когда, наконец, он встретил молодую девушку. Вместо того чтобы онеметь от испуга, подобно остальным подземным жителям, она согласно кивнула головой.

— Где? — прохрипел Йерек, не давая юной нимфе исчезнуть в темноте.

— Я кое-что понимаю в колдовстве, господин. Ничего серьезного, так, несколько несложных заклинаний, — девушка скромно потупила глаза.

Волк удовлетворенно усмехнулся. Увидев обнажившиеся клыки вампира, его новая знакомая невольно вздрогнула:

— Пожалуйста, господин, не убивайте меня! Я…

— Ты можешь изменить вот это? — перебил Йерек колдунью, показав пальцем на свое лицо. — Можешь сделать так, чтобы я выглядел по-другому? Нужно, чтобы никто не мог узнать меня!

— Не знаю, — честно ответила девушка. — Никогда не пробовала делать что-либо подобное…

— Может быть, попробуешь?

— И ты не убьешь меня после? Чтобы я никому не могла сказать, кто скрывается под новой внешностью?!

— Нет, — твердо пообещал Йерек колдунье.

— Как я могу верить тебе? Ведь ты… ты…

— Знаю, — ответил Волк. — Пожалуйста, сделай все, что можешь! Мне нужно поближе подобраться к одному человеку, так, чтобы я мог убить его.

— Шаллия милосердная, нет! Я не могу сделать это… я…

— Он не живой человек! Он монстр! — наклонился к испуганной чародейке Крюгер.

В следующее мгновение колени вампира неожиданно подогнулись. Впервые за долгое время Йерек чувствовал пульсирование человеческой крови так близко к своим губам. Он мог слышать каждый удар, знаменующий эту удивительную песнь жизни, звучащую в венах девушки. Мог коснуться ее шеи и припасть к этому живительному источнику, взять частичку жизни, бушующую в этом человеческом существе, для себя самого. Впиться зубами в ее плоть — вот и все, что было для этого нужно…

Резко отпрянув, Волк стряхнул с себя дьявольское наваждение, на мгновение, завладевшее им.

— Это тот, кто ответственен за смерть в храме Морра, — медленно выдохнул он.

Крюгер был уверен в своих словах. Он знал, что именно Скеллана искали охотники на ведьм, когда ведомая ими толпа ворвалась в лагерь Стриган. Это было неприятно сознавать, но Скеллан, по всей видимости, следил за каждым шагом Йерека.

— Ты ведь не обманываешь меня?! Это ведь не…, - чародейка внезапно осеклась, боясь высказать терзавшие ее сомнения.

Волк внимательно всмотрелся в лицо своей новой знакомой. Наконец, он решился:

— Это одна из тех тварей, что прислуживала Безумному Графу. А до него — Владу фон Карштайну. Он один из самых опасных монстров, каких я только знаю. Безжалостный убийца, и его присутствие в вашем городе сулит множество несчастий.

— И ты можешь покончить с ним, — воскликнула с надеждой девушка.

— Не знаю, — тяжело вздохнул Йерек. — Я уже не тот человек, каким был когда-то…

— Но ты ведь вампир!

— Да, вампир, но в моей прошлой жизни я был Рыцарем Белого Волка. Я защищал людей до тех пор, пока судьба не приговорила меня к этому проклятому существованию. И все-таки — я больше человек, чем вампир!

Девушка посмотрела на него, но вместо страха, в ее глазах Йерек увидел сочувствие и жалость. Это было поразительно. Чародейка протянула руку и коснулась его щеки:

— Я попытаюсь, — пообещала девушка.

Это было больше, чем Йерек мог надеяться…

Чародейка положила свои ладони на лицо вампира. Сначала Волк ощутил необычный для живого мертвеца холод, через несколько мгновений, впрочем, сменившийся волной мягкого тепла. Йерек чувствовал его под кожей, чувствовал, как оно распространяется вглубь его порченой плоти. Чародейка едва слышно шептала свои заклинания, ее руки медленно двигались, мягко поглаживая лицо вампира, меняя его внешность. Девушка трансформировала кости, мышцы и кожу Крюгера, представляя конечный результат в своем воображении и, воплощая свои фантазии в жизнь.

Наконец, колдунья опустила руки на плечи Волку. Внимательно всмотревшись в проделанную работу и, по-видимому, оставшись вполне удовлетворенной ею, девушка достала из складок платья маленькое зеркальце и протянула его Йереку.

Ошеломленный, Крюгер молча всматривался в свое отражение: там был кто-то, но это был не он! Человек, смотревший на него, отличался от Йерека самым разительным образом: изящные черты лица, вьющиеся русые волосы, большие нежно-голубые глаза. Лицо, что дала ему колдунья, было благородно — слишком благородно, испугался он на мгновение. Такая внешность будет привлекать к нему излишнее внимание…

Затем, сообразив, что как только чары рассеются, прежняя внешность вновь вернется к нему — Йерек несколько успокоился. Теперь, ему даже нравился его новый облик: хотя бы на короткое время он вновь стал похож на обычного человека.

— Благодарю тебя, — промолвил Волк, поднимая глаза на девушку.

— Право, не стоит! Я ведь даже не знаю, как долго продержится мое колдовство, — покачала головой чародейка. — Я никогда не применяла его на другом человеке. День? Месяц? Час? Я не знаю… но, надеюсь, этого будет достаточно, чтобы ты смог достичь своей цели.

Девушка вложила в руку вампира небольшую глиняную пластину, украшенную причудливыми знаками:

— Если будет нужно снять заклинание — просто разбей ее. Она удерживает наложенные на тебя чары. Не знаю, как это работает, но это так. Мой отец научил меня этому. Он любил подобные штучки.

— Не знаю, как мне благодарить тебя, — улыбнулся Йерек, с удовольствием наслаждаясь мимикой своего нового лица.

— Просто не убивай меня, — тихо прошептала девушка, с надеждой глядя ему в глаза.

Волк протянул руку — его ладонь прикоснулась к щеке чародейки, медленно скользнула по ее чуть припухшим нежным губам… Йерек чувствовал, как девушка невольно вздрогнула от его прикосновения, чувствовал биение ее сердца, как пульсирует по венам ее молодая кровь…

— Даю тебе слово, — торжественно произнес он, приложив ее пальцы к своим губам.

Вечером Подземье покинул уже новый Крюгер.

Заходящее солнце медленно закатывалось за горизонт, бросая последний взгляд на готовящийся ко сну город. Тем не менее, Йерек чувствовал обжигающее дыхание светила на своей коже. Опасаясь, как бы его кожа не вспыхнула под его лучами, Волк как можно плотнее завернулся в свои лохмотья. Он был слаб, но оказывается, он даже не отдавал себе отчет насколько! Крюгер поспешил укрыться в тени, отбрасываемой стеной ближайшего здания. До захода солнца ему придется держаться в тени.

Стараясь не привлекать внимания вечерних прохожих, Йерек направился обратно — к особняку, ставшему домом для прекрасных вампирш.

Особняк был единственным звеном, связывающим Волка и Скеллана а, следовательно, единственной ниточкой, ведущей к хозяину Скеллана — Маннфреду.

Маннфред, вот что больше всего заботило сейчас Йерека. Новый правитель Сильвании и то, как можно ему противостоять. Ели он потерпит неудачу — он умрет, на этот раз — умрет по-настоящему. Но… ведь он… обретет, наконец, покой. Каким бы ни был исход их грядущего противостояния, Волк знал — учитывая все муки его теперешнего существования, он окажется в выигрыше в любом случае!

Волк медленно шел по вечерним улицам, слегка припорошенным снегом, со стороны наблюдая за людской суетой, знаменующей конец трудового дня. Запоздалые посетители делали последние покупки, торговцы закрывали на ночь свои магазины и лавки, лишь кое-где в отдельных мастерских еще слышались редкие удары молота или приглушенный звон железа. Наступало удивительное время — время короткого затишья, когда дневная суета угасала, не успев еще смениться бурной ночной жизнью огромного города. И, тем не менее, ночь неотвратимо наступала на культурную столицу Империи, вступая в свои права. То там, то здесь зажигались красные фонари, указывая страждущим, где можно с пользой потратить сотню другую монет, отрешившись от дневных забот в объятьях ласковых и умелых жриц любви. В витринах, залитых красным светом, особенно многочисленных в окрестностях Нимфенштрассе, позировали женщины; молоденькие и не очень, привлекательные и серые мышки, стройные и толстушки — они сидели на высоких стульях или стояли, жеманно переминаясь с ноги на ногу, кидая ободряющие улыбки потенциальным клиентам. Улочки и переулки представляли собой причудливое смешение различных стилей: от мрачноватых многоквартирных апартаментов с покосившимися от времени стенами до роскошных особняков с фасадами, украшенными мозаикой или полуколоннами. Что же, ничего удивительного, учитывая, какому разнообразию людских пороков здесь старались угодить.

Первые хлопья мокрого густого снега упали на мостовую, когда Йерек уже подходил к своей цели.

— Эй, красавчик! Поднимайся сюда! Здесь ты сможешь укрыться от снега и…, не только! — одна из пышнотелых жриц любви высунулась из своего окна, призывно заманивая Волка энергичными взмахами своей руки.

Вампир не сразу сообразил, к кому относятся ее слова.

— О нет, не сегодня, — преодолев легкое замешательство, с улыбкой ответил Йерек, приложив руку к груди и слегка наклонив голову в притворном сожалении. — Сегодня, для меня существует лишь одна женщина!

— Хм, должно быть, ей очень повезло!

— Будем надеяться, что она видит вещи в том же свете! — снова улыбнулся Волк.

Пара молодых мужчин вышла дома напротив, чуть не поскользнувшись на обледенелых от утоптанного снега ступеньках. Провожавшая своих посетителей очаровательная юная особа с густой гривой черных, как смоль, вьющихся волос, послала им вслед воздушный поцелуй.

— Могла бы оставить одного и для меня, — укоризненно обратилась пышка к своей товарке.

— Отличная мысль, Эсме! В следующий раз — я обязательно позову тебя! — весело согласилась черноволосая. — Вот только, боюсь, в таком случае — мы затрахаем их до смерти!

— Скорее всего, милочка, но, по крайней мере, они хотя бы умрут счастливыми! — расхохоталась Эсме в ответ.

Пока жрицы любви увлеклись обменом шутками, Йерек счел за благо исчезнуть из их поля зрения, свернув в ближайший переулок. Мысли сбивались и путались у него в голове. Йерек чувствовал запахи множества привлекательных женщин, полных жизни, видел аппетитные формы, выставляемые напоказ в многочисленных витринах этого легкомысленного квартала, кровь, громко пульсирующую в их молодых телах, затянутых в корсеты и разноцветные кринолины. Как легко он мог теперь зайти в любой из окрестных борделей и насладиться кровью какой-нибудь глупенькой молоденькой шлюхи. Ее смерть вряд ли обнаружат раньше следующего утра, когда Волк будет уже далеко отсюда. Кровь — даст ему силы. Силы, так нужные ему, когда придет время встретиться со Скелланом и его хозяином. Голод, обострившийся из-за близости такой легкой и такой желанной добычи, сводил вампира с ума. Погружавшееся во тьму сознание Крюгера пыталось сыграть с ним злую шутку: зверь, сидевший в Йереке, притворялся слабым, желая, чтобы его накормили. Он просил, умолял, уговаривал и, наконец, вырвавшись наружу, яростно потребовал крови.

Это желание захлестывало вампира, словно нарастающий морской прибой и, Волку пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не поддаться терзавшему его искушению. Йерек поспешил прочь от пороков Нимфенштрассе.

Через пару кварталов Крюгер встретил новую добычу — шелудивый бродячий пес, находившийся на последнем издыхании, зябко жался к стене одного из домов в тщетных попытках спрятаться от ночного холода. Присев на корточки, Йерек тихонько свистнул, подзывая к себе несчастное животное. Псина доверчиво побрела к человеку, не чувствуя подвоха, но когда до Крюгера оставалось не более десяти футов — зверь неожиданно насторожился, шерсть на его загривке стала дыбом. Не давая животному времени опомниться, вампир сделал резкий бросок вперед и ухватил свою жертву за загривок. Одним резким движением сломав несчастному псу шею, Йерек с рычанием впился клыками в мягкую плоть…

Кровь была старая и водянистая — она едва приглушила терзавшее Йерека чувство голода.

Но она подержит его еще немного, поможет сохранить остатки разума, отодвинув пелену безумия, обволакивающего вампира.

Бросив труп собаки в придорожную канаву, Волк поспешил к своей цели — загадочному особняку прекрасных вампирш.

Притаившись в тени липовой аллеи, идущей вдоль стены особняка, Йерек некоторое время наблюдал за бурной ночной жизнью хищниц из своего укрытия. Как и во время его первого визита девушки покидали загадочный дом около полуночи, как правило — парами, весело болтая между собой, смеясь и перешептываясь. Складывалось впечатление, что вампирши покидали свое убежище только для того, чтобы через пару часов вернуться вновь, обновленными и посвежевшими после ночной прогулки. Они охотились — Йерек чувствовал это. Едва уловимый аромат крови и секса наполнял ночной воздух.

Дождавшись, когда еще одна девушка, вышедшая из особняка, скроется из виду, Волк пересек улицу и скользнул в чуть приоткрытые ворота. Оказавшись внутри, Крюгер окинул быстрым взглядом открывшуюся его взору картину: монументальное, двухэтажное строение с толстыми стенами, густо увитыми побегами дикого винограда, располагалось в глубине обширного парка. Видавшие виды массивные стены несли на себе печать прожитых лет, покрывшись морщинистой сетью сколов и трещин. В окнах нижнего этажа весело мерцали разноцветные масляные лампадки. Второй этаж, напротив — поражал безжизненностью и мрачностью. Слева в лунном свете холодно поблескивал лед, покрывший небольшое, возможно рукотворное, озеро. За особняком маячило что-то, отдаленно напоминающее старую гробницу.

Йерек поспешил укрыться в тени деревьев — бесшумно скользя от одного могучего исполина к другому, вампир осторожно прокрался почти вплотную к тяжелой деревянной двери парадного входа. Волк был полон решимости узнать, что происходит внутри загадочного дома.

В ту самую минуту, когда Йерек уже собирался покинуть спасительное покрывало густой тени, створка ворот скрипнула и две молодые девушки появились на дорожке, ведущей ко входу в дом. Дав им пройти вперед, Крюгер выскользнул из своей засады и, догнав девушек у самой двери, приобнял их за плечи:

— Добрый вечер, дамы, — расплылся Волк в притворной улыбке.

Оборвав разговор на полуслове, девушки повернулись к незваному гостю. Их лица стали каменными: ни испуга, ни удивления… никаких эмоций.

— От тебя несет смертью, вампир! Как, впрочем, от любого из вас, — холодно произнесла одна из них. — Что на этот раз нужно твоему хозяину от нашей госпожи?

— Хм, что ему нужно? — на секунду замешкался Крюгер. — Ну, вы же знаете непостоянный характер моего хозяина?! — быстро нашелся он, представив, что бы сказал на его месте Скеллан. Очевидно, его приняли за еще одного лакея Маннфреда — что же, ошибка случилась весьма кстати. Так или иначе, это облегчало его задачу — войдя в дом в качестве союзника, Йереку будет гораздо проще достигнуть своей цели:

— Просто отведите меня к ней — не очень-то вежливо заставлять даму ждать! — ухмыльнулся Волк.

Девушки провели Йерека через огромный зал, украшенный многочисленными изображениями змей. Они были везде: в узорах катайских ковров, основаниях канделябров, взбирались по наличникам дверей и окон. Такой оды этим хладнокровным рептилиям Волк еще не встречал. Пройдя несколько извилистых коридоров, Йерек и его провожатые спустились в обширный подземный лабиринт с длинными запутанными ходами, уходящими куда-то далеко во тьму. Почти наверняка, эти туннели соединялись с Подземьем Старого Города.

Крюгер следовал за своими спутницами, уверенно ориентировавшимися в этом хитросплетении лазов, проходов и тупиков. Иногда, покрытые плесенью стены подземного лабиринта практически смыкались, словно стремясь раздавить незваных гостей. С потолка тут и там свисали сталактиты, а под ногами периодически хлюпала вода, затрудняя, и без того не быстрое, движение. Наконец, тоннель расширился, переходя в рукотворную пещеру, в противоположном конце которой — виднелась небольшая деревянная дверь.

Одна из девушек толкнула дверь и обе вампирши отступили в сторону, пропуская гостя внутрь огромного подземного храма. Их властительница лениво возлежала на гротескном подобии трона, выполненного в виде змеиной головы.

Госпожа была, мягко говоря, некрасивой, если не сказать уродливой, причем — не только внешне. Ее внутренняя сущность также была искажена тьмой — Йерек почти физически ощутил это на себе, почувствовав неожиданную слабость и боль в висках.

Женщина молча окинула его внимательный испытующим взглядом. Ее старческое, морщинистое лицо покрывали глубокие морщины, кожа на руках и шее пожелтела и высохла, словно пергамент, напоминая змеиную чешую, которую ее хозяйка вот-вот готова сбросить. На ней была простая черная тога, голову украшала тяжелая золотая тиара в виде змеи, свернувшейся кольцом и пожирающей свой хвост. Кроваво-красные рубины, которыми были инкрустированы ее глаза, зловеще сверкали в свете горящих в святилище факелов.

— Что Маннфреду нужно на этот раз? — голос повелительницы вампирш звучал сухо и резко. — Он получил нашу помощь, неужели теперь он хочет еще больше обескровить нас, потакая своим иллюзорным амбициям?

Волк спокойно выдержал эту гневную тираду, не выказывая ни малейших признаков робости. Вряд ли такой спесивый сукин сын, каким всегда был Джон Скеллан, стал бы оправдываться, расшаркиваясь и раскланиваясь перед какой-то сварливой старухой.

— Маннфред посылал меня за город, решить одну небольшую проблему. А затем, просил навестить свою старую знакомую, сказав, что госпожа поможет мне найти его.

— Что дает этому презренному червю право думать, что он может использовать меня, девочкой на побегушках?! — в порыве гнева женщина приподнялась со своего трона, сверля Крюгера яростным взглядом. — Я — Калада, бессмертная возлюбленная Нефераты! Я — настоящее сердце тьмы этого города! Я — темный дух, которому люди молятся, когда свет меркнет и день сменяется ночью! И я не одна из его шлюх, которыми он может помыкать, удовлетворяя все свои прихоти! — слова старой ведьмы так и сочились ядом.

— Это не мои проблемы, госпожа, — хладнокровно парировал Йерек, стараясь придать своему голосу присущее Скеллану высокомерие. — Я просто не хочу, чтобы его гнев обрушился на мою голову. Так что, сделайте одолжение, скажите, где я могу его найти и — я немедленно покину вашу милость, а вы — сможете и дальше играть роль темной госпожи, властвующей над этим городом.

Калада бросила на Волка уничтожающий взгляд: если бы взглядом можно было испепелять, Йерек уже давно превратился бы в кучку праха — столько ненависти было в глазах старой карги.

— Как истинный червяк, он скрывается под землей, ползая по нечистотам старых гномьих тоннелей, ставших обиталищем скавенов. Он ползет, крадется и прячется и, снова крадется и снова прячется, дюйм за дюймом незримо продвигаясь вперед, во тьме ведя свою проклятую армию в самое сердце Империи. А теперь, одна из моих служанок проводит тебя к выходу. Уверена, если ты поспешишь, ты еще успеешь учуять его запах где-нибудь среди грязи и вони подземелья.

Глава 11. Волк на убой

Подземные тоннели скавенов — где-то в землях Империи

Мертвые шли невидимыми, углубляясь в самое сердце людских земель. Они двигались вперед с жестокой решимостью, не связанные усталостью, голодом и прочими людскими слабостями. Армия мертвецов накатывалась неумолимо, словно морской прилив, она разрасталась и ширилась по мере того, как все новые и новые рекруты вливались в ее ряды, поднятые темным колдовством. Миля за милей они шли и шли по подземным тоннелям, а все новые участники вливались и вливались в этот мрачный танец смерти.

Подземные тоннели были слишком древними и запутанными, чтобы можно было проложить по ним точный маршрут. Где-то прямые и широкие, но чаще узкие, полуразрушенные и затопленные. Кое-где, еще горели старые гномьи светильники, освещавшие подземелье неровным мертвенно-бледным светом. Судя по всему, кто-то поддерживал их в рабочем состоянии, но кто это был — скавены, гномы или кто-то другой, оставалось загадкой. На других участках, тоннели представляли собой кротовые норы, скрывающиеся во мраке, сквозь которые едва можно было протиснуться. Подходившие близко к поверхности земли, они тонули в грязи и нечистотах, просачивающихся из утробы людских поселений, переполнялись миазмами и нездоровыми испарениями. Временами, зловоние становилось просто невыносимым. Тьма следовала по пятам за мертвым воинством, неслышно крадясь по бесчисленным коридорам, протягивая свои щупальца из многочисленных тупиков и закоулков, придавая мрачную торжественность этому бесконечному маршу живых мертвецов.

Маннфред фон Карштайн вел свою бездушную армию, усилием воли направляя толпы разлагающихся зомби и полусгнивших скелетов. Его правая рука сжимала древний артефакт, найденный Маннфредом в одной из полуразрушенных гробниц Кхемри — родного города легендарного повелителя нежити Нагаша, затерянного в жарких пустынях Земли Мертвых. С виду это была простая, вырезанная из обсидиана, безделушка, выполненная в виде кулона, в центре которого располагался глаз, инкрустированный изумрудом, окруженный загадочными пиктограммами в виде людей с головами животных. Однако, исследуя ее, фон Карштайн выяснил, что артефакт усиливает воздействие магии на толпы безмозглой нежити. Вампир чувствовал эту горячую пульсацию на своей груди, передающую его волю — волю великого правителя Сильвании так, что никто из созданий, поднятых с помощью искусства некромантии, не мог ему противостоять.

В наиболее глубоких проходах нежить страдала от языков пламени, вырывающегося из глубоких трещин в земной коре. Смертоносные удушливые газы наполняли здесь подземелье, а под ногами, слышался зловещий гул, и земля едва заметно тряслась и содрогалась.

Однако было здесь что-то еще, что-то не связанное с яростью земной стихии. Удушающий смрад серы и метана сопровождался запахом паленой шерсти и вонью экскрементов, а кое-где под ногами блестели пятна странного вещества, напоминавшего масло для светильников. На стенах, время от времени попадались прилипшие к влажным камням длинные тонкие рыжие волосы, больше похожие на шерсть каких-то загадочных животных. Там, где земля подземелья была влажной, иногда встречались следы, похожие на следы больших собак, только более узкие с большими удлиненными когтями, оставляющими глубокие отпечатки на мягкой почве.

Чем дальше углублялись мертвецы во чрево земли, тем чаще на стенах попадались зловещие предупреждения в виде нацарапанных на стенах рисунков Великой Рогатой Крысы. Однако Маннфред зашел уже слишком далеко, что повернуть назад.

Крысолюди напали внезапно, сопровождая свою атаку громким и пронзительным визгом, ощетинившись клинками и копьями, со странными символами и рунами, небрежно нарисованными на их щитах. Казалось, что они переговаривались друг с другом но, если это и было правдой — Маннфред не мог разобрать ни слова. Их речь напоминала какофонию быстрых резких свистящих трелей, повторяющихся по несколько раз подряд. И над всем этим гомоном фоном висел низкий скрежещущий шум.

Скавены кружили вокруг неуклюжих зомби — множество здоровых грызунов, сверкающих налитыми яростью глазами. Их мясистые, червеобразные хвосты вздрагивали в возбуждении, когда проклятые падальщики впивались своими огромными резцами в безмозглых зомби, вырывая из мертвецов куски гнилого мяса.

В гробовом молчании нежить продолжала свой бесконечный марш, не обращая внимания на крысолюдей, раздиравших их мертвую плоть. Даже с висевшими на них грызунами, жадно сдирающими мясо с побелевших от времени костей, они продолжали идти вперед и вперед.

Скавены продолжали атаковать, стуча мечами и копьями по своим щитам, по стенам и полу подземелья, создавая оглушающую какофонию звуков. Распространяясь по тоннелям, шум многократно усиливался, создавая мощную звуковую волну, обрушивающуюся на врага.

Горящие факелы освещали подземелье тусклым мерцающим светом, едва разгоняя мрак, но даже этого было достаточно, чтобы взгляду открылись ужасные увечья, покрывающие тела большинства крысолюдей: их морды были покрыты воспаленными ранами, резцы сломаны, губы разорваны в клочья. У некоторых отсутствовал глаз или ухо. Другие явно подверглись действию мутации — их клыки и когти были скручены и деформированы, превратившись в естественное оружие, тела бугрились огромными уродливыми мышцами, суставы разрослись, увеличивая подвижность и способность к резким броскам.

Несмотря на яростные атаки скавенов армия графа-вампира продолжали свое неумолимое шествие, продираясь по полуразрушенным узким тоннелям. Разорванная крысюками плоть лохмотьями свисала с полусгнивших костей, придавая зомби жутковатый и призрачный вид.

Новая волна крысолюдей поджидала армию Маннфреда на перекрестке подземных путей, там, где пятнадцать тоннелей пересекались, чтобы разойтись, извиваясь точно змеи, в самые отдаленные уголки известного мира. В затхлом воздухе отчетливо пахло серой и метаном. Огромная шевелящаяся масса надвигалась со всех сторон: крысюки вылезали из мельчайших расселин и трещин, спускались по потолку, карабкались по обрывам, уходящим глубоко в чрево земли.

Ядовитые испарения наполняли подземелье, удушливой удавкой обвиваясь вокруг живых мертвецов. К несчастью для нападавших, нежить не нуждалась в такой прозаической вещи, как кислород.

В узких тоннелях закипела схватка, сопровождающаяся хрустом костей, щелканьем челюстей, лязганьем металла о металл, пронзительным визгом и хрипами раненых и умирающих крысолюдей. Оглушающий шум сопровождал орду скавенов, мертвые же — сражались в полном молчании. Крупный скавен с гладкой черной шерстью метнул круглый диск, сделанный из человеческого сустава с вставленным в него пилообразным костяным лезвием, в группу ковыляющих зомби. Метательное орудие с глухим чавканьем вонзилось в гниющее мясо. Издав яростный писк, крысюк подскочил к мертвецу и, вырвав импровизированное оружие из раны, всадил его прямо в лицо полуразложившегося трупа. Костяное лезвие легко рассекло податливую плоть, отделив нос и часть щеки. Однако торжество скавена было преждевременным. Мертвец всем телом навалился на своего врага: торжествующий визг сменился душераздирающим криком боли, когда кривые костлявые пальцы впились в глаза крысочеловека и, сомкнувшись, потянули на себя морду противника. С хрустом черепные кости лопнули, обнажая мозг, а несчастное животное, дернувшись в предсмертной агонии, навсегда затихло.

Вспышки странного зеленоватого света прорезали окружающий мрак, выжигая передовые ряды армии нежити. Скелеты и зомби шатались и дергались, их тела извивались и скручивались в нелепой, отвратительной пародии на танец; дымящаяся плоть отваливалась от обугленных костей, распространяя вокруг невыносимое зловоние. Мертвецы умирали в полном молчании. Скавены набрасывались на павших, отрывая куски подгоревшего мяса, торопливо пережевывая и глотая порченую плоть, с жадностью пируя на останках своих противников.

Маннфред с трудом пробирался сквозь плотные ряды нежити, бормоча заклинание себе под нос. Зловонные испарения, висевшие над полем сражения, небольшим облачком сгустились возле его сжатой руки. Писк и свистящие трели скавенов, пытавшихся добраться до графа, разом смолкли: неожиданная тишина на мгновение нависла над местом схватки. В следующую секунду вампир поднес руку к губам и, произнеся последнюю фразу, разжал пальцы. Коротко дунув, Маннфред направил на ближайших противников шлейф густого белесого тумана. Смертельное облако обволакивало скавенов, разъедая их шерсть, сея очаги разложения везде, где туман коснулся живой плоти. Запах гниения становился все сильнее по мере того, как дьявольское заклинание проникало все глубже и глубже, начиная поражать тело и кости несчастных животных. Пораженные крысюки, корчась, падали к его ногам.

Это был жестокий удар, но лишь треть крысолюдей была повержена. Душераздирающие вопли мучающихся от невыносимой боли врагов, леденили кровь, но у графа — они вызвали лишь довольную улыбку.

Неожиданно, в царящем вокруг гвалте, шуме и стонах, Маннфред различил новый звук — мерный бой приближающихся барабанов.

Только это были не барабаны…

Земля дрогнула у вампира под ногами. Сначала, это было лишь легкое содрогание, впрочем, быстро усилившее свою интенсивность пока, наконец, пол подземелья не треснул и вздыбился в нескольких футах впереди графа. Маннфред успел отпрянуть назад прежде, чем кусок потолка обвалился, погребя под собой пару десятков агонизирующих грызунов.

Стены подземелья шатались и трескались, обваливаясь кусками и обнажая скрытые в каменной толщи проходы, из которых бесчисленными волнами хлынули новые толпы крысолюдей. Яростно сверкая глазами, размахивая мечами и копьями, они, словно саранча, набросились на потрепанное войско графа.

Крупный горбатый скавен выдвинулся вперед, сжимая в когтистых лапах что-то вроде хрустального шара. Пища и посвистывая, крысюк метнул его в потолок прямо над головой Маннфреда — из образовавшейся трещины повалил удушающий желто-зеленый дым, окутавший вампира. Фон Карштайн почувствовал, как запершило и защипало у него в горле, когда порченая плоть вампира подверглась действию неизвестного яда. Выдохнув ядовитую смесь из своих легких, Маннфред угрожающе направил указующий перст на бросившего сферу крысочеловека. Газовое облако ярко вспыхнуло, ударив огненной дугой в оскаленную морду скавена. Грызун рухнул на землю, пожираемый адским пламенем.

Граф повернулся спиной к умирающему неприятелю…

Здоровенный крысочеловек приближался к вампиру — лезвие его меча пульсировало болезненным зеленоватым светом, отбрасывая зловещие отблески на ряды живых мертвецов. Свирепое создание больше напоминало гигантскую крысу, чем обычного крысюка. Зверь прикончил одного из топтавшихся поблизости зомби, размозжив голову мертвяка тяжелым обломком скалы. Меч в лапах скавена плел все более замысловатые узоры по мере того, как тварь подбиралась к Маннфреду. Несомненно — это был не простой воин. Существо надвигалось с высокомерным сознанием своего превосходства.

Вампир прикоснулся к талисману, висевшему у него на шее, отдавая своим воинам незримый приказ: ряды зомби расступились перед графом, открывая повелителю дорогу к встрече с противником.

Маннфред вынул свой меч и двинулся навстречу скавену, игнорируя царящую вокруг схватку. Крысюк оскалился, выписав в воздухе своим тяжелым мечом замысловатую фигуру. Усмехнувшись, фон Карштайн обнажил свои собственные клыки в дьявольском оскале, ничуть не менее диком, чем у его противника.

Граф молча заблокировал первый удар скавена. Эхо от удара коснулось руки вампира, обжегши ее словно огнем: скользнув в кончики пальцев, боль проникла в кисть и дальше — в предплечье графа. Казалось, будто меч скавена содержал в себе частицу солнечного света. Яростный вопль такой ужасающей силы вырвался из уст Маннфреда, что его противник невольно отпрянул назад, чуть не споткнувшись о тела своих мертвых собратьев.

Вампир рванулся вперед, не давая врагу времени прийти в себя. Описав смертоносную дугу, меч графа раздробил нижнюю челюсть крысочеловека, пройдя через небо прямо в мозг незадачливого противника.

Гигантский скавен продолжал стоять на ногах. Более того, отшатнувшись назад, создание освободилось от меча графа. Кровь обагрила изуродованную морду и доспехи твари. Какие бы стимуляторы не поддерживали в крысюке боевое безумие, существо отказывалось падать к ногам Маннфреда.

Скавен бросился в атаку. Пробив защиту Маннфреда, его отравленный меч глубоко вонзился в плечо графа-вампира…

Это был не обычный меч…

Смерть запела в испорченной крови фон Карштайна. Страшная, давно забытая песня! Огонь обжег его мертвую плоть: словно тысячи мелких лезвий впились в тело графа, раздирая ее на части.

Несомненно, лезвие крысюка было пропитано какой-то ядовитой смесью. Для любого живого человека ее воздействие оказалось бы смертельным. Даже для повелителя вампиров этот удар не прошел бесследно: его спина выгнулась, тело сотрясала мелкая дрожь — организм яростно сопротивлялся действию отравы.

Даже придя в себя после первого потрясения, Маннфред чувствовал, как яд продолжает свое разрушительное воздействие…

Лицо вампира исказилось в свирепой гримасе…

Отразив новый выпад крысочеловека, граф подбил его отравленный меч вверх и, проскользнув под лезвием, оказался в непосредственной близости от врага. Деформировав могучим ударом кулака морду завизжавшего от боли создания, Маннфред завершил свою атаку, рубанув мечом прямо по шее опешившей твари.

Отступив назад, вампир оценил эффективность своего удара.

Какое-то мгновение скавен еще удерживался на подгибающихся ногах, голова существа склонилась в сторону, держась лишь на коже и сухожилиях, из разрубленной шеи бил кровавый фонтан. В следующую секунду безжизненное тело поверженного противника распростерлось под ногами правителя Сильвании.

Одним коротким точным ударом отделив голову крысюка от тела, Маннфред швырнул свой мерзкий трофей прямо в толпу визжавших и пищавших скавенов, продолжавших наступать на его армию.

Протянув руку над обезглавленным телом врага, граф едва слышно произнес короткое заклинание. Труп зашевелился и стал неуклюже подниматься, повинуясь неслышному зову. Наконец, он стал на задние лапы, но уже не как грозный воин крысиного племени а, как безголовая марионетка графа-вампира. Вокруг него — шевелились и вставали все новые и новые крысолюди, присоединяясь к омерзительной армии графа-вампира. Новые рекруты фон Карштайна немедленно вступали в бой, набрасываясь на своих недавних соплеменников с неслыханной жестокостью. Поднятый первым обезглавленный воин опустошал ряды крысюков своим отравленным мечом, снося головы незадачливым противникам, оказавшимся достаточно безрассудными, чтобы стать у него на пути.

Находясь в самом центре этого величественного и пугающего зрелища, Маннфред молча наблюдал за действием своего колдовства.

Каждый павший скавен поднимался вновь, чтобы влиться в ряды живых мертвецов…

Граф знал — его время пришло, настало время вывести свое воинство на поверхность. Словно искусный кукловод, Маннфред направил мертвых крыс в авангард своей нечестивой армии. Эти создания выйдут из тьмы подземелья на солнечный свет, вселяя ужас в сердца всего живого. Грядущая зима принесет бойню, какой человечество еще не видело!

Йерек двигался вперед, бредя в кромешной тьме.

Он слышал перешептывания, крики, стоны и другие странные, несущие опасность звуки, доносившиеся из мрачных глубин подземных тоннелей. Они не интересовали вампира. Он спустился сюда не ради монстров, обитающих вдали от людских глаз и солнечного света. Крюгер преследовал совсем другую добычу — Скеллан исчез в подземелье, и он отыщет его, где бы тот не прятался.

Одна из служанок Калады — Нарцизиа, молча вела вампира по мрачным извилистым ходам, идущим из подземного святилища Ламий вглубь земли. В редких отблесках ее потайного фонаря Крюгер мог видеть выражение крайнего отвращения, застывшего на лице девушки. Йерек не пытался заговорить с ней, молча рассматривая идущую перед ним вампиршу. Нарцизиа шла босиком, но ни разу не вздрогнула, наступая на камни и скальные обломки.

Наконец, Ламия остановилась перед узким проходом, нырявшим в темноту.

— Ты ведь не такой, как он? — неожиданно спросила она. — Вы разные! Он хвастает, угрожает и расхаживает с самодовольным видом, строя из себя важную персону, но ты — ты ведешь себя совсем по-другому! Там, в особняке, ты ведь просто притворялся? — это был даже не вопрос, девушка прекрасно знала, что была права.

Йерек молча кивнул в ответ.

— Он спустился здесь, — Ламия прошла чуть вперед, кивнув головой на расселину в стене. В том, как девушка произнесла он, прозвучала неприкрытая ненависть. — Ход здесь идет вниз почти отвесно несколько сотен футов — постарайся не сломать себе шею!

— Спасибо за предупреждение, — с благодарностью кивнул Йерек. — Я буду осторожен.

— Вы ведь встречали его, не так ли? — после небольшой заминки спросил он Ламию.

Нарцизиа повернулась к Волку, ноздри девушки широко раздувались, лицо исказила гримаса ненависти:

— О, да! Я встречала его! — Нарцизиа развязала алый шелковый шарф, украшавший шею Ламии. Шарф скользнул вниз, обнажая шею девушки, на которой красовалось два больших полузаживших шрама. — Это, память о нашей встрече!

— Господи, он пил твою кровь?! — ужаснулся Йерек при мысли о том, что кто-то может попробовать кровь вампира. Это было все равно, что хлебнуть яда…

— Да… он пил…, - словно эхо отозвалась Нарцизиа, с трудом подбирая слова. Признание будто жгло ей язык…

— Это… не правильно, — только и сумел выдавить Йерек, все еще пытаясь осмыслить услышанное. — Но… почему…?!

— Сила, глупец! Неужели все из фон Карштайнов так наивны?! Выпивший кровь другого вампира приобретает часть его сущности…, его силы…!

— Но… это мерзко, — пробормотал ошеломленный Крюгер. В вампире, питающемся кровью вампира — было что-то неестественное, низводящее бессмертного в ранг обычного паразита…

— А ты, действительно, такой простак, или, опять разыгрываешь эту роль?! — девушка в недоумении покачала головой. — Все дело во власти! Скеллан хотел показать мне свою силу, вынудить склониться перед ним…, признать своим господином…, - Ламия горько усмехнулась.

— И ему это удалось?!

— Никогда! — жарко воскликнула девушка.

— Это хорошо! Скеллан не должен владеть кем-либо! Он — чудовище!

— Разве вы с ним не родственники?!

— Нет, женщина, не родственники! Более того, я намерен положить конец его жалкому существованию!

— Вот как?! Это становится все любопытнее и любопытнее! Вы же служите одному господину! Кажется, беседуя с Госпожой, ты кое-что скрыл… Интересно, ты обманывал ее или, сейчас обманываешь меня?!

— Я не сказал ни слова лжи!

— Думаю, это не совсем так! — снисходительно улыбнулась Нарцизиа. — Я хорошо разбираюсь в мужчинах. Ты лгал, как и любой другой мужчина, стараясь получить желаемое, только в этот раз целью были не стройные ножки, обвивающиеся вокруг твоей талии… Так ты действительно намерен убить его?!

— Действительно! Если ты получишь его голову, думаю, это будет достаточным искуплением его вины перед тобой.

Девушка рассмеялась вновь, на этот раз, восхищенная от полученного предложения:

— О, люди причиняли мне гораздо больше боли, чем это животное! Ночью и днем я терплю их грязные прикосновения только ради моей госпожи! Неужели ты думаешь, что я ложусь с ними только ради своего удовольствия?! Жених предложил бы мне руку и сердце, если бы хотел произвести впечатление! Но, это всего лишь красивые слова, пустое сотрясание воздуха, я же, предпочитаю реальные дела и, поэтому…, хочу предложить тебе мою кровь!

— Она меня не привлекает, Ламия! — хмуро отрезал Крюгер.

— Опять ты лжешь! Я чувствую, что ты голоден! Просто обними меня своими руками, прокуси шею и, пей! Ты ведь страдаешь! Думаешь я не чувствую запах крови крыс и мышей, которым ты насквозь пропитан?! Ты слаб и тебе предстоит сражаться с монстром! Так поступают либо глупцы, либо герои!

— Разве глупость не является отличительной чертой героя?! — усмехнулся Йерек.

— На первый взгляд, ты показался мне дураком, — проигнорировала его девушка. — Утолив голод моей кровью, ты получишь силу, необходимую для противостояния зверю, которого ты выслеживаешь. Я предлагаю этот дар, но ты — отказываешься! Почему же тогда ты пьешь кровь животных?! Все просто — ты ненавидишь того, кем ты стал! Ты испытываешь к нам подобным такое отвращение, что даже когда я по доброй воле предлагаю утолить твою жажду из ненависти к общему врагу — ты… отказываешься!

— Мы оба имеем право делать то, что считаем нужным! — Волк с вызовом взглянул девушке прямо в глаза. — Я не буду пить твою кровь! Я здесь, чтобы покончить с прошлым, а не начинать все заново! Кровь ничего не решит!

— Для вампира — ты весьма необычен, — Нарцизиа печально улыбнулась.

— Я Волк, — ответил Крюгер, вызвав в памяти образ Ульрика в обличье Белого Волка. На мгновение он вновь почувствовал себя могучим воином. Виденье исчезло и силы вновь оставили вампира.

— А я — ягненок, — в голосе Ламии не было и намека на иронию. Девушка протянула свое запястье Йереку: — Пей! Это наша природа — не сопротивляйся ей! Ты должен утолить голод, если хочешь победить его!

Йерек поймал себя на мысли, что невольно представляет, как подносит запястье девушки к своим губам. Пьянящее чувство восторга захлестнуло вампира: одна только мысль о подобной возможности — приводила его в экстаз.

— Нет, — с трудом взяв себя в руки, оттолкнул руку девушки Крюгер.

— Ты, действительно…, глупец, — печально вздохнула Ламия.

— Ты ошибаешься! Я вовсе не глупец! Но что еще более важно — я не паразит! — Йерек судорожно сжал кулаки, расстроенный тем, что Нарцизиа не может понять такую простую вещь. — Ты не понимаешь! Я уже проклят! И не собираюсь делать свое положение еще хуже!

— Хуже уже не будет, — рассмеялась Ламия. — Ты можешь только умереть! Умереть по-настоящему! Единственный твой выбор — это забвение! Ты этого хочешь?!

— Это не так! — возразил Крюгер. — Может быть, когда все закончится это и будет мой выбор, но только не сейчас — пока есть дела, которые я должен завершить!

— Ты имеешь в виду убийство?!

— Именно!

— Что же, надеюсь, он не убьет тебя первым! — девушка вновь повязала шарф вокруг своей шеи. — В конце отвесной шахты есть три тоннеля, — как ни в чем не бывало, продолжила Ламия. — Один, ведет в логово крысолюдей, другой — в цитадель дварфов в Горах Края Света. Наконец, последний — разветвляется на бесчисленное множество ходов, проходов и лазов. Ты можешь плутать по ним тысячу лет, так и не найдя выхода на поверхность.

— Как мне узнать, какой из них выбрать?!

— Просто доверься своей интуиции!

Ламия исчезла, оставив Волка в одиночестве во мраке подземелья.

Время потеряло всякий смысл. Темнота стала его хозяином и господином. Он шел…, искал…, слушал…

На каждом разветвлении Йерек делал отметку, ставя куском известняка, найденным в подземелье, стрелку, указывающую направление его движения. У одного из проходов Крюгер нарисовал схематичное изображение Ульрика, надеясь, что бог поможет своему заблудшему сыну найти вожделенную цель.

Волк не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он расстался с Нарцизией у входа в подземелье. День…, неделя…, месяц… Скитаясь по подземному лабиринту, Йерек слышал странные звуки, доносящиеся из мрачных глубин земного чрева, однако — предусмотрительно старался держаться подальше от их источников. К счастью вампира, в большинстве ходов царила мертвая тишина, нарушаемая лишь его шагами, да тихим звоном размеренно капающей с потолка воды. Несколько раз он шарахался от собственной тени, принимая свой силуэт, скользящий по стене, за нечто, более смертоносное. Голод снова вернулся, а вместе с ним, и предвестники безумия, так часто бывшего в последнее время постоянным спутником вампира. Йерек старательно гнал его прочь, концентрируясь на образе Белого Волка… Его Волка…

Наконец, он услышал странный свист, доносящийся из глубины одного из тоннелей. Сначала он был едва слышным, почти эфемерным, теряющимся в шорохах и вздохах, наполнявших подземелье.

Йереку потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что он слышит звук падающей воды. Приятная неожиданность — подземная река могла вывести его на поверхность. Шум потока разносился от водопада по подземным коридорам, отражаясь от стен подземелья, причудливо изменяясь и искажаясь, превращаясь в те самые шорохи и стоны, так насторожившие Крюгера. Очевидно, что свист, который ему послышался, был плодом его воспаленного воображения или — результатом необычной подземной акустики.

Йерек двинулся на шум водопада. Пройдя несколько десятков футов, он остановился как вкопанный. Закрыв глаза, Волк полностью сосредоточился на этом свисте, едва различимом в низком гуле падающей воды, наполнявшем подземные коридоры. Это был вовсе не плод его воображения и, уж тем более, не причуды подземного эха — Крюгер отчетливо различил мотив насвистываемой мелодии. Он уже слышал ее раньше: «Лэ о прекрасной Изабелле». В последний раз, это было во время осады Альтдорфа — Джон Скеллан напевал ее, шагая между рядами мертвецов, выстроившихся под стенами города в преддверии генерального штурма. Она застряла в голове Йерека потому, что говорила о характере Скеллана — о его удивительном презрении к жизни. Именно тогда Крюгер понял — понял отчетливо и бесповоротно — каким чудовищем является Джон Скеллан!

То, что Волк услышал эту мелодию сейчас — не могло быть простым совпадением. Тем более, Крюгер давно уже не верил в подобные случайности.

Осторожно двигаясь на звук, Йерек подкрался к концу тоннеля, переходившего в огромную подземную пещеру. Несомненно, это было одно из красивейших мест в Старом Свете, точнее — под Старым светом. Потоки воды вырезали фантастический орнамент на скалах, образуя удивительной красоты занавес, слоистыми волнами спускающийся со сводов ко дну пещеры. По нему были разбросаны многочисленные кристаллические образования в виде диковинных каменных цветов разных оттенков: от белого до коричневого — складывалось впечатление, что какой-то искусный мастер приложил тут свою руку. С потолка зала свешивались огромные кальцитовые люстры, промежутки между которыми занимали сотни маленьких геликтитов, извивавшихся спиралями, образуя «виноградные» грозди и другие замысловатые фигуры. От занимавшего когда-то пещеру озера теперь осталось небольшое озерко, вокруг которого расположилось множество ванночек с водой, с перегородками похожими на створки гигантских раковин. Чуть позади — возвышался огромный сталагмит, подпирающий своды пещеры. Вокруг него — точно разбросанная щедрой рукой — красовалась целая россыпь сталактитов и сталагмитов, усыпанных кристаллами.

Пересекавшая пещеру река, пропадала в полутьме на ее противоположном крае, падая вниз мощным водопадом, над которым висело плотное облако водяного тумана.

На одном из небольших обломков скалы восседал Скеллан, насвистывая балладу и мерно покачивая ногой в такт мелодии. Йерек молча наблюдал за своим врагом — ненависть, на мгновение, полностью захлестнула его. С трудом, Крюгер взял себя в руки — ненависть плохой советчик. Ярость, ненависть и другие эмоции — это проявление слабости — Джон Скеллан часто повторял эту мантру. И в этом случае он был абсолютно прав!

Стоявший у ног Скеллана фонарь, освещал центральную часть пещеры. Отбрасываемые им лучи преломлялись многочисленными кристаллами кварца и горного хрусталя, рождая в висевшей над водопадом водяной пыли, призрачную радугу.

Волк медленно вышел на границу освещенного круга. Он и представить себе не мог, что честолюбец, вроде Джона Скеллана, может проводить время в вонючем подземелье вместо того, чтобы удовлетворять свою жажду крови, терроризируя какой-нибудь имперский город. Что привело его сюда, заставляя сидеть, сложа руки, в бессмысленном ожидании? Ожидании чего? Единственная мысль, приходившая Йереку в голову — власть. Власть — вот что надеялся приобрести Скеллан. Но, каким образом? Очевидно, по каким-то причинам Скеллан считает выгодным скрываться, пока Маннфред ведет свое войско в сердце Империи. Хм, неужели он надеется появиться в последний момент и выхватить власть из рук ослабленного в битве графа? Или есть еще что-то, или кто-то — скрывающийся в темноте, еще один игрок, чьей поддержкой Скеллан намерен заручиться? Что бы ни делал в подземелье Джон Скеллан — его точные намерения оставались для Крюгера загадкой.

Шум водопада заглушал шаги Волка, продолжившего двигаться по направлению к своему врагу. Скеллан заметил его, когда Йерек пересек уже большую часть подземного грота.

— Поглядите-ка, кто это тут у нас?! Неужто, пещерная крыса?! Хотя нет, не похоже! — осклабился он в насмешливом приветствии. — Правда, ты не очень-то от нее отличаешься! — если Скеллан и был удивлен или обеспокоен внезапным появлением Крюгера, то ничем не выдал своих эмоций.

Отбросив деревянную дощечку, которую он вертел в своих руках, Скеллан соскользнул со скалы.

— Кажется, ты тоже знавал лучшие дни! — парировал Йерек.

— Так что же ты здесь делаешь?! Неужели заблудился?! — снова усмехнулся Скеллан.

— Отнюдь. Я не заблудился, Скеллан, — голос выдал его, Йерек был в этом абсолютно уверен. Несмотря на всю магию, скрывавшую его лицо — голос остался прежним.

Скеллан поднял бровь в притворном удивлении. Казалось, он не узнает того, кто стоял перед ним. Да и почему бы ему узнать голос Волка? Ведь столько времени прошло с их последней встречи!

— Так, так, надо сказать я в небольшом затруднении. Очевидно, что ты не женщина, чью постель я покинул перед восходом солнца, заодно, оставив сердце разбитым. Нет, по правде говоря, ты мог бы быть женщиной, но уж больно не привлекательной. Так что, извини — не могу представить себя в твоих объятьях. Во-вторых, по-видимому, ты знаешь меня, а вот я, не имею о тебе ни малейшего представления. Признаю — я весьма заинтригован!

— Ты знаешь меня, Скеллан, — Волк медленно вышел в центр освещенного круга.

Скеллан молча поднял свой фонарь, осветив лицо Крюгера, и принялся внимательно изучать черты его лица.

— Нет, не думаю, — пожал он, наконец, плечами.

Хорошо зная Скеллана, Йерек почти на сто процентов был уверен, что тот притворяется. Сожалениями делу не поможешь, но если бы он только принял предложение Нарцизии!

— Ну же, Джон! Мы столько пережили вместе! Это меня даже задевает! Я-то думал, что после нашей последней встречи мое лицо будет преследовать тебя до конца жизни…! Ах, да! Ты не узнаешь лица! Как насчет голоса?!

Скеллан угрюмо покачал головой.

— Нет?! Ты разочаровываешь меня, Джон! Ты не узнаешь старого доброго гамайя?! Неужели Конрад так мало значил для тебя?! Да что я говорю?! Конечно же, да! Ну а как насчет Влада?! Неужели ты не помнишь, как мы с тобой стояли бок о бок с нашим повелителем, перед тем злополучным штурмом Альтдорфа, стоившим графу жизни?!

Йерек сунул руку в карман и, сжав глиняный талисман, данный ему колдуньей, сломал его. Он не почувствовал никаких изменений, но по лицу Скеллана, Волк понял — волшебство исчезло. Страх, промелькнувший в единственном здоровом глазу Скеллана, говорил сам за себя.

— Вижу, Джон, ты меня не забыл! — усмехнулся Йерек.

— Что тебе нужно, Волк?!

— А ты как думаешь, Джон?! Хочу завершить начатое на Мрачных Болотах! Я устал от этого бесконечного танца смерти и, хочу положить ему конец, раз и навсегда!

— Ты пришел, чтобы убить меня?! Неужели, ты настолько самоуверен?! Ты думаешь, что ты колосс, старик, но вынужден тебя разочаровать — ты не та гора, которой себя считаешь! Ты — горный козел!!! А это — большая разница!

— Ты слишком много болтаешь, Джон! Впрочем, как и всегда! Я здесь не ради тебя, сосунок! А ради твоего хозяина!

Хлопнув себя по лбу в притворном отчаянии, Скеллан расхохотался:

— Ты знаешь Йерек, ты неповторим! Даже не знаю, как я смогу жить без тебя, но очевидно, такова уж моя несчастная доля, раз ты одержим охотой на Маннфреда!

Широко раскинув руки, Скеллан сделал несколько шагов по направлению к Крюгеру, словно стремясь заключить того в свои объятия. Остановившись в пяти шагах от Волка, он напустил на себя выражение притворного недоумения.

— Боже мой! Похоже, ты действительно считаешь, что сможешь убить наследника Влада?! Прекрасно и, так трагично! Давно ли ты смотрел на себя в зеркало? А, Волк? Можно сколько угодно прятать свое лицо за маской волшебства, но никакое волшебство не скроет то, что ты стал жалкой развалиной, — усмехнулся Скеллан.

— Я не питаю к тебе особой любви. Йерек, — продолжил он, после небольшой паузы. — Ты и сам это прекрасно знаешь! Тем не менее, у меня нет причин лгать тебе. Тебе не продержаться против Маннфреда и пары минут! Насколько я помню, даже Конрад, чуть не надрал тебе задницу! Поверь мне, Волк! Я видел Маннфреда в деле! Он такой же смертоносный зверь, как и Влад, а быть может, еще смертоноснее!

— Спасибо за предупреждение, Джон, но, я все же попытаю счастья! Просто скажи мне, где сейчас Маннфред!

— Ну, видишь ли, этого я не могу тебе сказать! Не смотря на мое искреннее желание видеть твой пепел, развеянный на все четыре стороны! Я не допущу вашей встречи, ведь все же есть вероятность, пусть и призрачная, что тебе удастся убить Маннфреда. Это будет большим ударом для всех! Понимаешь ли, Волк, смерть Маннфреда — для меня проблема! У нас с ним есть общие планы. Ты же не думаешь, что я для собственного удовольствия сижу в этом грязном подземелье?! Позволь мне разочаровать тебя — у меня есть на это веская причина! Я жду Маннфреда, Волк! Видишь ли, война уже началась и, царство скота — обречено! Маннфред величайший из всех нас! Он неповторимый комбинатор! Думаешь, безумие Конрада было простой случайностью?! Или падение Влада — милостью Зигмара?! Нет, Волк — это было дело его рук! Даже сейчас, когда он ведет армию нежити, какой Старый Свет еще не видывал, даже сейчас, люди ничего не подозревают о той судьбе, какая им уготована. Смерть Маннфреда ударит и по мне, Волк. Это подорвет и мою власть тоже.

— Кажется, мы оказались в тупике, не так ли, Джон?! Я здесь, чтобы убить его, а ты — не хочешь мне в этом помочь!

— Нет никакого тупика, Волк! Я просто убью тебя! Здесь! Собственными руками! Надеюсь, у тебя есть пара монет, чтобы заплатить перевозчику?! Ах, да, извини — у тебя же нет души! Какая жалость! Кажется, тебя ждет полное забвение!

— Неужели ты думаешь напугать меня?! Что я боюсь смерти?! Я вышел из праха и в него же превращусь. Смерть, вторая смерть, не страшит меня, Джон!

— Я готов поверить тебе, Волк, но отчаянная жажда жизни в твоих глазах, говорит об обратном! Ты боишься! Тебе ведь будет не хватать этого вонючего мира, не так ли?!

Йерек медленно провел рукой по поясу, инстинктивно ощупывая бок в поисках своего боевого молота, но к его разочарованию, оружия там не оказалось. Крюгер даже не помнил, когда последний раз держал в руках своего верного товарища. Сердце Волка болезненно сжалось.

Увидев движение Крюгера, Скеллан невольно рассмеялся:

— Кажется, старина, ты оказался в весьма затруднительном положении?! Сочувствую! Что же, это только облегчит мне задачу!

— Это — начало конца, Скеллан, — бросил Йерек, выпуская зверя на свободу. Его руки вытянулись, ногти на пальцах превратились в смертоносные когти. Скулы приподнялись, кости черепа стали смещаться, меняя форму, точно были из мягкого воска. Челюсти вытянулись, уши заострились — таившийся под кожей зверь выбрался наружу.

Ухмыляясь, Скеллан хрустнул костяшками пальцев. Затем, молниеносно развернувшись, вампир метнулся к своему мечу, стоявшему у основания сталагмита, на котором он сидел.

Йерек отреагировал мгновенно — бросившись вперед, он сбил Скеллана с ног и оба противника покатились по земле. Схватив Скеллана за волосы, Волк ударил его лицом о каменный пол пещеры. Шум водопада и рев Скеллана, освобождающего своего зверя, заглушили отвратительный звук ломающихся костей.

Изогнувшись, Скеллан высвободил правую руку и всадил ее прямо под горло Йереку, стараясь откинуть голову Волка назад и, тем самым, скинуть противника со своей спины. Крюгер впился в руку Скеллана своими клыками — Джон зарычал, частично от боли, частично от ярости и, вырвав руку из пасти Йерека, весом своего тела, сбросил-таки с себя своего противника. Свалившийся на бок Волк, тяжело дыша, поднялся на ноги. Отскочивший в сторону Скеллан — также занял боевую позицию.

Противники медленно кружили по пещере, выбирая момент для атаки.

— Что, Волк, боишься?! — усмешка Скеллана таила смертельную угрозу. — Боишься! Я это чувствую! Я чувствую твой страх вместе с запахом крови всех тех несчастных тварей, которыми ты предпочитал утолять свой голод! Если ты равнодушен к смерти — почему же ты боишься! А, Волк?!

— Будь уверен, я не цепляюсь за эту жизнь! — процедил Йерек, восстанавливая дыхание.

— Эту жизнь, — повторил, издеваясь, Скеллан. — А как насчет твоей прежней жизни?! Кажется, Волк, ты до сих пор не можешь смириться с тем, кем ты стал! Какая трагедия!!! И как же это забавно!

Кулак Скеллана нашел, наконец, брешь в защите Йерека — от мощного удара в лицо Крюгер попятился, его голова откинулась назад.

— Не говори мне, что ты сам не видишь призраков, Джон, — придя в себя, Йерек ответил на выпад Скеллана сдвоенным ударом в кадык противника. Сила ударов была такова, что легко убила бы обычного противника. Скеллан же, лишь ответил на них презрительной улыбкой.

— Я знаю, что случилось с твоей женой, Джон! — переводя дыхание, выдохнул Крюгер. — Не пытайся убедить меня, что ты не видишь ее в своих снах! Если кто-то из нас двоих и привязан к прошлой жизни — это ты Джон, а, вовсе, не я!

— Она не приходит, Волк! Она покоится с миром, который никогда не будет доступен, таким как мы! — Скеллан плюнул Йереку в лицо.

Шум водопада наполнял пещеру, заглушая все остальные звуки. Высмотрев брешь в защите Скеллана, Йерек нанес прямой удар в голову противника. Скеллан ответил четырьмя короткими тычками в печень Волка. Затем, воспользовавшись замешательством врага, он обрушил свой правый кулак прямо в лицо Йереку. Кровавый фонтан брызнул из поломанного носа Крюгера.

Потрясенный Волк отступил назад: в голове шумело от пропущенных ударов, зрение потеряло четкость. Видя его состояние, Скеллан продолжил свою атаку, нанеся мощнейший удар прямо в неприкрытую челюсть Крюгера. Йерек беспомощно распростерся у ног своего противника.

— Ты действительно думаешь, что можешь справиться со мной?! — на лице Скеллана, возвышавшегося над ним, читалось неприкрытое презрение.

Собравшись с силами, Йерек резко перекатился по земле, подсекая ногу Скеллана — Джон тяжело плюхнулся на пол пещеры рядом с Крюгером.

Волк впился в своего врага зубами, стараясь разорвать его шею. Зарычавший от боли Скеллан, отчаянно пытался сбросить с себя своего противника, но хватка Йерека была достойна Белого Волка. Йерек вцепился в лицо Скеллана когтями, разрывая податливую мягкую плоть. Порченая кровь Джона фонтаном брызнула ему прямо в глаза. Извивавшемуся от боли Скеллану, все же удалось, наконец, спихнуть сидевшего на нем Волка. Противники вновь покатились по земле, но в этот раз — Скеллан оказался удачливее. Оседлав Крюгера, он начал наносить удары по лицу распростертого врага, стараясь размозжить Волку голову. Выдержав шквал тяжелейших ударов, Йерек нанес один-единственный сокрушительный удар, пришедшийся в нижнюю челюсть Скеллана. Закашлявшись кровью, Джон упал на бок, стараясь разорвать дистанцию между собой и Волком.

Крюгер, шатаясь, с трудом поднялся на ноги.

Скеллан с ненавистью сверлил Йерека единственным здоровым глазом. Наглазная повязка, скрывавшая его искалеченный глаз, слетела, обнажив ужасный шрам — память об их с Волком последней встрече. Присев на корточки, Скеллан приготовился вновь броситься на своего заклятого врага, мрачная улыбка блуждала на его изуродованном, окровавленном лице.

Йерек отступил на шаг назад, готовясь встретить предстоящую атаку во всеоружии.

На своей коже Крюгер почувствовал брызги, летящие от водного потока, падающего куда-то в темное земное чрево. Очевидно, во время схватки противники сместились так, что водопад был теперь за спиной у Йерека. Опасаясь пропустить выпад Скеллана, Волк не рискнул бросить через плечо даже короткий взгляд — для определения расстояния до пропасти ему следовало полагаться на другие чувства.

Крюгер сосредоточился на мощном шуме водопада. Гул падающей воды и капельки водяной измороси на шее подсказывали Йереку, насколько близко к краю он находился.

Рыча и сплевывая кровь разбитыми губами, Скеллан вновь бросился на Волка. Одним стремительным прыжком он преодолел разделявшее их расстояние и всем своим весом ударил Йерека прямо в грудь.

Зависнув на мгновение на краю пропасти, оба вампира рухнули в гремящую и пенящуюся бездну.

Падение длилось какие-то секунды, но Йереку они показались вечностью. Наконец, их тела, подняв фонтан брызг, с силой ударились о водную поверхность. Уйдя под воду, Крюгер потянул за собой и Скеллана, отчаянно пытавшегося избавиться от железной хватки Белого Волка. Издав хриплое рычание, Скеллан попытался ткнуть лбом в лицо Йереку, стараясь разбить и без того изувеченный нос Крюгера. В следующий момент могучая сила потока разорвала, наконец, их смертельные объятия, бросив Йерека спиной на острые камни.

Подбрасываемый бурлящим и клокочущем потоком Йерек потерял из виду Джона Скеллана. Подземная река несла его еще какое-то время, играя, словно с беспомощным младенцем. Затем, вода неожиданно ушла из-под Крюгера и, совершив еще один головокружительный полет, Волк со всего размаха рухнул на острые скалы.

Сколько прошло времени, прежде чем он пришел в себя, Йерек не знал. Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на камнях, чуть в стороне от падающего вниз потока. Боль пронизывала все его изуродованное тело. Волк с трудом поднял голову, оглядываясь вокруг. Скеллана нигде не было видно. Йерек попытался двинуться с места, но не смог. Лишь крик боли вырвался из изувеченных губ вампира.

— Что — больно?! — слабо прозвучал откуда-то голос Скеллана, едва различимый на фоне шума водопада.

Волк медленно повернул голову, пытаясь установить, откуда доносится голос. Сам он лежал на узком выступе скалы, обрамлявшем глубокую пропасть с падающей в ее пасть рекой. Узкий каменный карниз вел через обширную каверну, соединяя скалу, на которой оказался Йерек, с противоположной частью подземной пещеры. Глухой грозный гул, сопровождавшийся яркими отсветами пламени, доносился из глубины каверны. Небольшой побочный рукав водопада низвергался в эту раскаленную пропасть, мгновенно превращаясь в пар при соприкосновении с горящей лавой.

Из-за горячих испарений, поднимавшихся из глубин земли, Крюгер не мог рассмотреть Скеллана, находившегося где-то на другой стороне провала.

Скользнув по своему изувеченному телу, взгляд Йерека задержался на правой ноге. Зрелище было ужасающее: сломанная в двух местах, она превратилась в кровавое месиво, прорвавшие плоть обломки костей торчали наружу, неестественно белея на фоне заляпанной грязью и кровью одежды.

Волк снова попытался приподняться, но упал, чуть не лишившись сознания от нестерпимой боли.

— Может мне стоит прийти к тебе?! А, Волк, — продолжал издеваться невидимый Скеллан.

Крюгер закрыл глаза, пытаясь унять мучившую его боль. Он знал, что должен делать. Выбора не было. Оторвав полоску ткани от своих окровавленных штанов, Йерек сложил ее в несколько слоев и прикусил зубами. Даже это небольшое движение причиняло Волку немыслимую боль, чуть не лишая сознания. Переведя дыхание, он обхватил изувеченную ногу обеими руками и, одним резким движением, повернул ее вверх и вправо, вставляя на место сломанные кости. Это было сродни пытке. В глазах Волка потемнело, тряпка выпала у него изо рта, ужасный душераздирающий вопль заглушил грохот падающей воды.

— Ты мертв, старик! Мертв, мертв, мертв…, - прошептало призрачное эхо, прокатившись по пещере и медленно растворившись в шуме водопада. Однако, самого Скеллана нигде не было видно.

Слезы брызнули у него из глаз, когда Йерек, нечеловеческим усилием воли, заставил себя сесть, прислонившись спиной к основанию скалы. Голова Крюгера кружилась, в глазах стоял кровавый туман, он ежесекундно проваливался в какую-то темную бездну. С трудом цепляясь за реальность, Волк медленно повернул голову, всматриваясь туда, откуда доносился голос Скеллана. Наконец, он увидел его — Джон лежал на другой стороне провала, недалеко от основания каменного карниза, служащего переходом через лавовую каверну. Он лежал на спине, сильно пострадав при падении, но насколько сильно — этого Йерек не мог сказать. Нужно двигаться. Волк прекрасно понимал, что должен прикончить Скеллана раньше, чем Джон убьет его.

— Все кончиться здесь, Джон, — пообещал Крюгер, аккуратно перевернувшись на бок. К сожалению, зафиксировать перелом оказалось нечем, единственный выход — придерживать изувеченную ногу одной рукой.

— Раз, два, три, — сам себе скомандовал Йерек, и, выдохнув, резким движением подтянул свое тело на пару футов вперед. Отчаянный стон вырвался из уст Крюгера, когда сломанные кости разошлись, разрывая кожу и плоть, еще больше расширяя рану. Собравшись с духом, Волк надавил на рану правой рукой, вновь соединяя сломанные кости вместе. Новая ослепляющая вспышка боли была ему ответом.

— Волк, ты кричишь, словно баба, — продолжал издеваться Скеллан над его потугами. Тем не менее, он все также не двигался с места.

— Я иду, чтобы сожрать твое сердце, Скеллан! — выплюнул Крюгер свою угрозу. — Беги, если можешь! О, посмотрите-ка, кажется, ты не можешь!

Ухватившись за неровности скалы, Йерек с трудом сумел подняться, став на здоровую ногу и опираясь спиной о шершавую каменную поверхность. Стиснув зубы, он медленно поковылял на другую сторону пропасти, подволакивая правую ногу и подпрыгивая на здоровой конечности.

Поскальзываясь и спотыкаясь, Йерек с трудом пересек узкий карниз, связывающий две противоположные стороны пропасти. Несколько раз он был близок к тому, чтобы соскользнуть в огнедышащую пропасть с кипящей внизу лавой. Горячий воздух обжигал, затрудняя движение, несмотря на то, что поверхность лавового озера была в нескольких сотнях футов.

Скеллан по-прежнему оставался недвижим.

Приблизившись, Йерек рассмотрел, наконец, что живот его врага пробит огромным сталагмитом — Джон напоминал бабочку, приколотую к земле огромной уродливой булавкой.

— Все кончено, Скеллан! На этот раз — ты окончательно мертв! — промолвил Волк, возвышаясь над своим недавним противником.

Оскалившись, Скеллан медленно покачал головой, судорожно сжав руками каменное острие, торчащее из его раны — словно намереваясь стянуть себя с этой импровизированной плахи.

— Еще нет…, Волк…, Еще нет… — прошептал он слабеющим голосом, с трудом выговаривая слова.

— Что ты видишь, Джон?! Есть ли там что-нибудь для таких, как мы?!

— Ничего… Там нет ничего… — прерывающимся голосом выдохнул Скеллан. Но на его лице появилась умиротворенная улыбка.

— Что там, Джон?! Скажи мне?! — с жаром продолжал допытываться Йерек.

— Я вижу тебя, Волк! Тебя, лежащего мертвым у моих ног! — захрипел Скеллан, забившись в агонии: выгнувшись, он попытался привстать на ослабевших ногах, но острые края сталагмита лишь увеличили размеры раны, из которой, подобно мотку пряжи, выпали остатки полусгнивших внутренностей. Джон снова рухнул на землю, еще глубже насаживаясь на каменную иглу.

— Ты не можешь убить меня, Волк, — прошептал он, обессилев от болевого шока и потери крови. Но они оба знали, что Скеллан и сам в это не верит.

— Мне это и не нужно, — чуть помолчав, промолвил Йерек. — Ты — ничто, Джон. Я преследую другую цель!

Скеллан криво усмехнулся. Кровавая пена выступила у него на губах.

Крюгер опустился на колени рядом с умирающим врагом.

— Может там, куда ты уходишь, тебе все-таки удастся найти какое-то подобие умиротворения, Джон!

— Иди…, вылизывай… свои… яйца… Волк…

Никак не отреагировав на последние слова Скеллана, Йерек наклонился ближе к испускающему дух вампиру, молча сжав его лицо в своих руках.

Несмотря на шум водопада, гудение лавы и шипение пара — он слышал эту песнь… Сладкая мелодия Песни Крови зазвучала в ушах Крюгера, наполняя восторгом все его существо. Слова Нарцизии вновь ожили в его памяти, наполняясь новым содержанием и новым смыслом: «Выпивший кровь другого вампира приобретает часть его сущности…, его силы…!».

Желание, жажда, звериные инстинкты — захлестнули Волка и, на этот раз — он сдался. Йерек наклонился и, несмотря на слабое сопротивление Скеллана, вонзил свои клыки в горло умирающему, жадно насыщаясь его густой, теплой, терпкой кровью. Последняя предсмертная судорога сотрясла тело Джона, и, он затих навсегда — мертвый в мире мертвых.

Оторвавшись от опустошенного тела, Йерек вытер тыльной стороной ладони испачканные губы: кровь Скеллана кардинально отличалась от любой другой крови, какую Волк когда-либо пробовал. Ее вкус был сильнее, насыщеннее, богаче… Это была его кровь — кровь одного из бессмертных существ, живущих в ночной тени… Кровь Вампира… Эликсир вечной жизни… дарующий силу и власть…

Это было его проклятие… Проклятие монстра, пьющего кровь… Его слабость и… его сила… И Йерек наслаждался ею…

Он действительно был зверем. Влад был прав, выбрав Крюгера много лет назад — Белый Волк стал достойным потомком своего родителя.

Прервав размышления, Йерек с трудом поднялся на ноги, размышляя, что делать дальше. Скеллан еще не умер, несмотря на то, что жизнь, казалось, полностью покинула его бренную плоть. Со временем, он сможет вернуться — этого нельзя допустить. Чудовище, сидящее внутри Скеллана, не должно снова вырваться наружу! Мир и так уже достаточно пострадал от него.

Крюгер наклонился и, потянув вверх, с трудом снял труп Джона со сталагмита. Подхватив неподвижное тело за ноги, Йерек потащил его к краю вулканической каверны. Несмотря на полученные раны, сейчас он чувствовал себя гораздо лучше. Волк стал сильнее, гораздо сильнее — сила Джона Скеллана текла в его жилах.

Достигнув края пропасти, Йерек поднял останки Джона на руки — теперь, они казались практически невесомыми…

— Что же, Джон! Может быть, теперь ты, наконец, воссоединишься со своей женой, — торжественно промолвил Йерек, отпуская тело: сначала медленно, затем все ускоряясь, труп Скеллана полетел вниз, навсегда исчезнув в оранжево-красном озере кипящей и текущей лавы.

Теперь Скеллан уже никогда не сможет воскреснуть — в этом Крюгер был абсолютно уверен.

— Из праха мы пришли, и в прах обратимся снова, — прочитал Йерек единственную строку заупокойной молитвы, которая еще не стерлась из его памяти.

В последнюю секунду, перед тем, как Скеллан исчез в огненном потоке, Крюгеру показалось, что слабая улыбка играла на его лице. Что же, может быть в том призрачном мире, куда он отправился, Джон действительно, встретил свою жену и обрел, наконец, покой, столь недоступный ему при жизни. Йереку так хотелось верить в это… очень хотелось…, но он знал, что это была ложь…

Скеллан не улыбался. И дух, и плоть Джона были мертвы… мертвы по-настоящему… и, навсегда…

Лава с шипением поглотила тело и, Джон Скеллан исчез — так, как будто, его никогда и не было вовсе. Глядя на огненную вспышку, исказившую на несколько секунд поверхность лавового озера, завороженный Йерек невольно осенил себя знаком Ульрика.

Постояв еще немного над местом последнего пристанища Скеллана, Крюгер медленно побрел на другую сторону пропасти. Настала пора искать дорогу наверх. Но сначала — сначала он должен был отдохнуть…

Он солгал Скеллану — это был не конец. Это было всего лишь начало. Волк принес себя в жертву — в жертву тем, кого когда-то поклялся защищать, даже — ценой своей собственной жизни. Единственный способ противостоять монстру, на которого он охотился — стать монстром самому…

Опустошенный, Йерек медленно привалился к стене пещеры. Проваливаясь в сон, он слышал грозный гул земного чрева и мерный шум водопада.

Но даже во сне, настоящее не отпускало Крюгера. Видение Белого Волка преследовало его. Видение неуловимого, безжалостного зверя, ведущего Йерека наверх, на поверхность, сквозь мрачные, наполненные его собственными кошмарами, подземелья.

— Этот Волк — я, — закричал Йерек и, в этот момент, проснулся.

Это была чистая правда — ошеломленный внезапным озарением Крюгер долго не мог прийти в себя: он стал, наконец, тем самым хищником, которого, когда-то, увидел в нем Влад…

Глава 12. Немного магии

Ултуан — легендарная земля высших эльфов

Высоко в горах княжества Сафери, лежащего на берегах моря Снов, высится Башня Хоэта, святилище эльфийского бога мудрости — Хоэта. Это величайшее собрание знаний о магии в мире, столетиями пополняемое магами и учёными высших эльфов, многие из которых посвятили всю свою жизнь поискам крупиц истины. Башня вздымается высоко над лесом, белая кость её стен уходит вверх почти на половину мили — инженерная задача, решаемая лишь силой магии. Основание башни находится в точке пересечения громадных потоков магического вихря, что придает ей большую прочность, нежели способны дать простые кирпич и раствор.

Прогуливаясь в тени огромной башни, Финрейр пытался полностью освободить свое сознание от посторонних мыслей и образов, но одна навязчивая картина все время вставала у него перед глазами.

Сапоги… бег… ноги утопают по колено в снегу… Тяжелые стальные поножи… звон доспехов… Захлестывающая волна паники… Бегство…, бегство…, бегство… И, тьма, преследующая по пятам… Абсолютная, леденящая душу, тьма… существование которой он даже и представить себе не мог…

Ноздри Финрейра наполнились запахом звериных шкур, сопровождаемым едва уловимым, но почти физическим, присутствием зла. Он слышал яростные крики, безумные проклятья, хриплые стоны, чувствовал льющуюся рекой кровь, затапливающую поле грандиозного сражения. Черные кривые ветви деревьев, подобно гигантским рукам, тянулись к одинокому беглецу, словно пытаясь задержать его, поймать в свои сети, остановить спасительный бег. Спотыкаясь, падая и вставая, он продолжал бежать, прижимая к груди тяжелый боевой топор, еще больше замедлявший движение и без того измученного воина.

Наконец, совсем обессилев, беглец обернулся, чтобы встретить своих преследователей лицом к лицу — маленькая песчинка, лежащая на пути бурного потока, сметающего все на своем пути…

Нет, не песчинка — сын Гримны, воин-дварф с лицом, порубленным мечом и залитым кровью… Зло идет за ним…

Единственная надежда беглеца — восемь ветров магии, тех таинственных ветров, что дуют из Северных Пустошей и дают колдунам и волшебникам всех рас силу и, боевой топор. Глаза его преследователей были полны ненавистью, голодом и жаждой крови; лишь одно имя пульсировало в их мозгу: Маннфред.

Финрейр вывел себя из транса, его рука дрожали, со лба стекали капельки пота, дыхание было частым и прерывистым. Пытаясь осознать видение, эльф не мог сказать с уверенностью, видел ли он реальные события или — просто обрывки чужого кошмара.

Шатаясь, он подошел к одной из дверей Белой Башни и положил руку на холодный камень, пытаясь вобрать в себя его успокаивающую безмятежность.

Спокойствие не приходило. Грудь Финрейра по-прежнему бурно вздымалась, мысли в голове мешались и путались: эльф никогда не ощущал присутствие в видениях такого реального, физически ощутимого, зла.

Неожиданно, магический ветер донес до Финрейра легкое колебание эфира, сначала незаметное, почти не ощутимое, затем — все более усиливающееся. Это было не просто нарушение равновесия между светом и тьмой — в мир проникла сила, намеревающаяся поглотить все живое, лежащее на ее пути.

Новое видение возникло перед внутренним взором эльфа: паривший в небесах ястреб камнем упал вниз и, пронесшись над землей, схватил неосторожную мышь, пронзительно пискнувшую от смертельной боли и ужаса. Как это было связано с гномом, остался ли он в живых или, даже, вовсе еще не родился — Финрейр не знал. Такова была природа его видений. Иногда, они были совершенно ясны, но чаще — крайне туманны и неопределенны.

Он должен узнать, являлись ли увиденные события частью прошлого или же, только должны были случиться…

Прошло много времени прежде, чем Финрейр освоился в сообществе магов. Тем не менее, по его твердому убеждению магия природы требовала сосредоточенности и уединения. Именно поэтому, эльф предпочитал держаться особняком от остальных магов Белой Башни. Неудивительно, что большинство из них не одобряли подобное поведение Финрейра, ожидая от юноши скромности и дисциплины.

Несмотря на свою молодость Финрейр был убежден, что, хотя цивилизация Азур и являлась древнейшей и наиболее развитой во всем известном мире, даже высшие эльфы не обладали всей полнотой знания и, эти белые пятна, возбуждали его юношеское любопытство.

Вечером он уже просил совет о дозволении отправиться в путь. Хоть Финрейр и был очень молод, тем не менее, он уже обладал достаточным весом среди своих соплеменников.

Однако некоторые старики просто не хотели принимать его в серьез…

— Вы еще слишком молоды, мастер Финрейр и, склонны к опрометчивым поступкам. Несомненно, что для такого юного возраста вы достигли впечатляющих успехов. Тем более, вы должны понимать, что дела людей не представляют для нас никакого интереса. Не отрицаю, что ваше видение достаточно любопытно, но только с возрастом к нам приходит мудрость, а с ней и способность правильно поступать в тех или иных обстоятельствах. Со временем, вы тоже поймете, что высшие эльфы не должны вмешиваться в судьбы Старого Света…

Финрейр принял решение совета с присущим его расе достоинством, но принесенный магическим ветром отзвук смерти и разложения, продолжал звать его в путь и, только невежественный эльф проигнорировал бы этот зов.

В течение часа юноша убедил трех эльфийских воинов присоединиться к его походу.

Что-то проникло в земли Старого Света, заражая и отравляя их… что-то очень страшное и злое, тщательно готовившее свое появление…

Древнее зло вырвалось из глубин, где так тщательно скрывалось долгие годы. Настолько сильное, что изменяло даже ветра магии, отравляя их своим ядом. Особенно сильно воздействие таинственной силы коснулось Шайша. Чамон — желтый ветер — пропитался гарью и пеплом, ветер жизни Гиран наполнился ароматами гнили и тления. Зло уже проникло в Акши, Гур, Улгу и Хиш. Только небесный ветер Азир, еще сопротивлялся его тлетворному влиянию.

Финрейр был твердо уверен, что такая угроза не должна оставаться без ответа.

Значение его видения должно быть выяснено до того, как силы Хаоса затопят земли Старого Света, уничтожив мир людей, эльфов и гномов. Жизнь драгоценна! Даже если это жизнь простого дварфа!

Прежде чем вернуться к Белой Башне, юноша отдал своим товарищам несколько распоряжений относительно подготовки к предстоящему походу. Он поднимался все выше и выше по крутым винтовым ступеням пока, наконец, не оказался под высоким куполообразным сводом небольшой комнаты на вершине Башни Хоэта, наедине с облаками, птицами и магическими ветрами. Восемь стрельчатых арок, расположенных по периметру, открывали доступ восьми магическим ветрам, проникавшим внутрь и сливавшимся в один мощный магический вихрь, ревущий и кружащийся в центре помещения. Пройдя вперед, Финрейр протянул руки вверх, погружаясь в наполненный рвущейся наружу силой поток, полностью отдавая себя на волю первозданной магии.

Все чувства эльфа обострились, его зрение, осязание, слух — все стало единым целым с магической силой ветра. Отвратительный запах тлена и разложения проник в ноздри Финрейра с необычайной силой. Проносясь над Старым Светом, юноша видел странных существ, лишенных души и жизни. Бывшие, когда-то, обычными птицами, они превратились в бездушные автоматы, повинующиеся чьей-то злой воле. Они стали частью темной силы, ее зловещими щупальцами, проникшими в самые отдаленные уголки известного мира. Присутствие этих монстров потрясло Финрейра до глубины души.

Это не могло случиться за одну ночь…

Почему, задавался вопросом молодой эльф, никто из их народа не замечал этого?

Неужели, высокомерие его соплеменников разрослось настолько, что даже смертельная угроза существованию всего остального мира не способна заставить их прекратить заниматься самолюбованием?

Финрейр вновь переключил свое обострившееся восприятие на мелькавшую внизу землю, надеясь найти причину этих зловещих изменений. Он пронесся над мангровыми зарослями Люстрии, пустынями и оазисами Аравии, пересек Море Когтей и спустился по рекам Мидденланда. Обогнув мрачные кряжи Серых Гор, эльф углубился в Атель-Лорен — таинственное королевство своих лесных собратьев. Наконец, преследовавший его запах смерти, привел юного мага к мрачным шпилям Дракенхофа.

Тлен и разложение, терзавшие обострившееся обоняние Финрейра, были здесь совершенно непереносимы. Стаи падальщиков с хриплым карканьем кружили над замком. Небольшая роща уродливых деревьев раскинулась недалеко от ворот Дракенхофа. Приглядевшись, юноша понял, что это были за деревья…

Эти «деревья», на самом деле, были останками людей, насаженных на колья. Большая часть их разложившейся плоти послужила кормом пернатым хищникам, населяющим крепость. Скелеты, обглоданные до костей, таращились в пространство пустыми отверстиями своих глазниц: изогнувшиеся в смертельных муках на своих ужасных насестах, они представляли собой жуткую, чудовищную пародию на часовых, охраняющих вход в царство мертвых.

Вороны, восседавшие на грудах костей, побелевших от времени и непогоды, — тех, где еще оставались куски гнилой плоти — жадно рвали клювами полуразложившееся мясо.

— Маннфред идет, — разносил ветер их хриплое карканье.

Финрейр заглянул в глаза одному из падальщиков. Ворон наклонил голову, подчиняясь своему новому хозяину.

— Отведи меня к нему, — прошептали губы на вершине Белой Башни. Птица, захлопав черными крыльями, рванулась ввысь…

Описав круг над мрачной цитаделью, ворон направился на Запад к землям Общины полуросликов. Проследовав вдоль течения Авера, крылатый поводырь пронесся над величественным Ленгенфельдским мостом, Нульном — «короной, сверкающей тысячью драгоценностей», лежащим в устье Авера и Рейка и, повернул к Альтдорфу.

Открывшаяся его взору картина, заставила сердце эльфа сжаться: всего в нескольких переходах от Альтдорфа колыхалось безбрежное море живых мертвецов, уничтожавших все живое, что попадалось им на пути.

К ужасу Финрейра, стены имперской столицы были практически пусты, за исключением нескольких немногочисленных патрулей, а его жители работали и отдыхали, веселились и занимались любовью, дискутировали, ходили в театры и молились в храмах, даже не подозревая о надвигающейся на город смертельной опасности.

Сделав широкий круг над приближавшимися легионами нежити, птица спикировала вниз и, опустилась на плечо высокого темноволосого мужчины, идущего во главе этой ужасающей армии. Маннфред, вот он собственной персоной — наконец-то эльф нашел своего таинственного врага.

Вампир, поглощенный предстоящей битвой, в раздражении попытался смахнуть ворона со своего плеча. Однако, повинуясь магической силе юного мага, птица лишь крепче вцепилась когтями в плащ вампира, отказываясь покидать свое новое убежище.

— Кто управляет этим монстром? — Финрейр мысленно задал свой вопрос крылатой бестии.

Ворон резко ударил в щеку вампира, погружая свой клюв в его порченую кровь, высвобождая пульсирующее в ней зло и ненависть. Магический ветер понес их обратно, через земли людей, эльфов и Великий океан, прямо к вершине Белой Башни…

Удар был настолько сильным, что сбил юного мага с ног, швырнув эльфа на изящный каменный орнамент, обрамлявший стрельчатые окна. Камень с треском раскололся, мелкие осколки усеяли пол комнаты. Резкая боль, ударившая ему в затылок, было последним, что почувствовал Финрейр прежде, чем потерять сознание.

Первое, что пронеслось в голове у мага, когда юноша, наконец, пришел в сознание — Маннфреда направляло темное, древнее зло Великого Некроманта… Нагаша…

Глава 13. Нарушенные обещания

Подземные тоннели скавенов — где-то в землях Империи

Йерек сидел в нескольких футах от подземного водопада, прислонившись спиной к стене подземной пещеры. Холодные острые камни неуютно впивались ему в спину.

Водный поток срывался вниз в сотнях футов над головой вампира, падая гремящим пенящимся каскадом в теряющееся в темноте чрево земли. Капельки воды оседали на одежде Крюгера, стекали по его лицу… Темно…, холодно…, мокро… Никакой надежды…

Сколько Йерек не вглядывался в возвышающуюся над ним каменную стену, он не мог найти хотя бы малейшую возможность взобраться наверх.

Белый Волк обреченно закрыл глаза. Он так близко подошел к своей цели… Он… нашел неожиданную идею…

Крюгер мысленно сконцентрировался на образе летучей мыши, стараясь превратиться в нее так же, как он обычно превращался в волка. К его огромному разочарованию — трансформации не произошло. Не желая сдаваться, Волк собрал все свои силы, пытаясь перевоплотиться в ворона, но и здесь его ждала неудача.

Йерек в изнеможении упал навзничь, зарычав от досады и разочарования — подобная беспомощность была унизительной. Сильный удар спиной об острые камни привел его в чувство.

Он чувствовал зверя внутри себя, чувствовал волка, рвущегося наружу, но по какой-то причине, его тело не желало трансформироваться в другие формы.

Благодаря силе, почерпнутой из крови Скеллана, раны Йерека затягивались очень быстро. Нарцизиа была права, когда говорила о том, что кровь другого вампира способна передавать часть силы своего хозяина бессмертному, выпившему ее. Тем не менее, потребуется еще несколько дней, прежде чем его поврежденная нога сможет вновь нормально функционировать.

Волк придирчиво изучил искалеченную ногу. Результат оказался неутешителен: хотя прошло достаточно времени с момента его падения, но несмотря на то, что кости уже стали срастаться — опираться на ногу он, по-прежнему, пока не мог. Йерек снова осмотрел возвышающуюся над ним отвесную стену, поднимавшуюся до самого водопада. Проклятье, другого пути выбраться из этой ловушки, кажется, не было! Так или иначе, а он, каким-то образом, должен преодолеть эту преграду. К несчастью, Волк не обладал ловкостью Скеллана: будучи истинным воином, Йерек был коренаст, широкоплеч и мускулист, что было жизненно необходимо в битвах, но никак не способствовало упражнениям, вроде скалолазания. Однако, для хода предстоящих событий, призванных изменить судьбы мира — все это было уже не важно. Важным было лишь его предназначение. Чтобы выполнить его, Волк готов был стереть в кровь свои пальцы, цепляться зубами и ногтями в неприступный гранит, отталкиваться от малейших выступов скалы изувеченной ногой. Йерек не мог позволить себе отступить… не сейчас, когда он так близок к заветной цели…

Горячее дыхание лавы обжигало Крюгера, вытягивая из него последние силы, лишая решимости. Бросив еще один оценивающий взгляд на возвышавшуюся над ним стену, Йерек отбросил прочь последние сомнения.

С этим решением все чувства вампира вновь обострились — жажда крови, не напоминавшая о себе с самого начала схватки с Джоном, снова напомнила о себе.

Теперь, когда Волк поддался соблазну утолить ее кровью своего соплеменника, он знал, что жажда вернется и, будет терзать его с новой силой, все сильнее… сильнее… сильнее… До тех пор, пока он снова не утолит ее…

Значит, он должен идти вперед! Должен подняться наверх, найти Маннфреда и покончить с этой угрозой! И потом, Белый Волк сможет, наконец, обрести долгожданный покой!

Покой — это было единственным его желанием! Его жизнь слишком затянулась, если это, конечно можно было назвать жизнью…

Йерек закрыл глаза и, призраки прошлого длинной чередой начали свое бесконечное шествие перед его внутренним взором. Забытые люди и воспоминания, так много значившие для него в прошлой, такой далекой и нереальной жизни…

— Я волк, — снова напомнил он себе. Его слова глухим эхо отдались в самых отдаленных уголках пещеры, постепенно растворившись в шуме текущей лавы и падающего водопада.

Волк оперся спиной на стену, используя ее в качестве опоры, чтобы подняться на ноги.

Несмотря на удивительные регенеративные способности вампиров, усиленные, к тому же, кровью Джона Скеллана, его изувеченная ноги оказалась гораздо слабее, чем хотелось бы Крюгеру: даже небольшая нагрузка грозила вновь сломать едва сросшиеся кости. Волк с трудом поднялся, удерживая весь свой вес на здоровой ноге, стараясь найти трещины в гранитном монолите — его единственной дороге наверх.

Камень был гладкий, влажный от брызг водопада, отполированный многолетней работой подземного потока. Йерек с трудом нащупал небольшой выступ, примерно в футе над своей головой, ухватился за него пальцами левой руки и, подтянул вверх вес своего тела. Свободной рукой он медленно ощупывал скалу над своей головой пока, наконец, не обнаружил следующую выбоину.

Медленно, прижимаясь словно змея, к скользкой, предательской поверхности скалы, Йерек поднимался все выше и выше — продвигаясь от трещины к трещине, от уступа к уступу. Подъем был тяжел и опасен — прямого пути наверх не было — в некоторых местах путь Волку преграждали карнизы, тонкими хрупкими кружевами нависавшие над скалой. В этих случаях Крюгеру не оставалось ничего иного, как рисковать, повисая над пропастью на кончиках пальцев, надеясь, что судьба окажется к нему благосклонной. Да, конечно, он мог выдержать еще одно падение, благо сталактиты внизу — остались в стороне, однако, по мере подъема, Йерек все ближе и ближе смещался к расселине, на дне которой бушевала лава.

Отбросив мрачные мысли, Волк продолжил свой мучительный путь наверх. Около четверти часа ушло у него, чтобы подняться выше зоны, в которую доставали брызги падающего вниз водопада. Дважды Йерек был на грани падения, однако, оба раза счастье было на его стороне. Ногти обломались, подушки пальцев стерлись в кровь и причиняли нестерпимую боль, запястья и предплечья разрывались от немыслимой нагрузки, изувеченная нога беспомощно болталась. Тяжело дыша, Волк поднял голову, оглядывая помутневшими глазами следующие метры нескончаемой отвесной стены.

Его руки — руки бывшего воина, были слишком грубы и неуклюжи — было невероятно трудно заставить их цепляться за узкие выступы скользкой холодной скалы. С каждым новым преодоленным метром Волк слабел все больше и больше, но — он продолжал свой адский подъем…

Прошло больше часа с того момента, как Волк подошел к основанию скалы, когда, наконец, его изрезанные пальцы нащупали край пропасти и, последним отчаянным движением Йерек перекинул свое измученной тело на ее вершину. Задыхаясь, он лежал на спине, отрешенно наблюдая за игрой бликов от водяной пыли, отражающейся в кристаллах сталактитов, свешивающихся со свода. Все его тело содрогалось и стонало от тупой, ноющей боли…

Отдышавшись и немного придя в себя, Крюгер попытался встать, однако, поврежденная нога — снова подвела Йерека.

Волк, как подкошенный, рухнул на острые камни, его мысли беспорядочно роились, сознание то и дело срывалось в тяжелую, опустошающую темноту…

Боль была невыносимой…

С трудом он заставил себя ползти по каменному полу пещеры, медленно продвигаясь к валуну, на котором несколько часов назад самоуверенно восседал Скеллан. Добравшись до него. Волк в изнеможении привалился спиной к его холодной неровной поверхности.

Лежа в тусклом мерцающем свете фонаря, оставленного его врагом, Йерек смог, наконец, сосредоточиться на своих внутренних ощущениях. Он чувствовал, как срастаются его кости, как избавленные от изматывающей нагрузки мышцы — вновь наполняются силой. Что же, кажется, самое страшное уже позади, однако, пройдет еще пара дней, прежде чем правая нога, сможет выдерживать вес его тела.

Ему не оставалось ничего, кроме ожидания и, пусть события идут своим чередом — когда придет время, Белый Волк снова выйдет на авансцену истории! Его история — еще не закончена…

Крюгер лежал в полутьме, прислушиваясь к звукам, доносящимся из отдаленных коридоров подземелья, размышляя о том, что где-то там, в глубинах земли, Маннфред плетет паутину своих коварных замыслов. И возможно, если Волк будет старательно вслушиваться, отдаленное эхо донесет до него отголоски неосторожно сказанных слов, распоряжений, приказов…

Через два дня нога Йерека зажила настолько, что он смог подняться и неуклюже проковылять по окружности пещеры. Подобрав валявшийся неподалеку меч Скеллана, Крюгер приспособил его в качестве импровизированного костыля: оторвав большой кусок ткани от своих, и без того уже потрепанных штанов, Волк аккуратно обернул им острие меча для того, чтобы не повредить его лезвие. В самом скором времени — это оружие будет крайне необходимым…

Минуты складывались в часы, дни сменялись днями, а Йерек все продолжал и продолжал свой долгий и трудный путь на поверхность.

Он начал ненавидеть окружающую его темноту, узкое сжатое пространство тоннелей тяготило Йерека. Подземные пути были мрачными и угнетающими, огромная масса земли, нависающая над головой, всей своей тяжестью давила на Волка. Казалось, он вот-вот будет похоронен заживо, как в тот раз, когда Влад обратил его и, сказать по правде, Йерек не имел не малейшего намерения вновь повторять этот опыт. По прошествии стольких лет Крюгер до сих пор с содроганием вспоминал то страшное пробуждение в Мидденхейме, когда, открыв глаза, он обнаружил себя лежащим в гробу в полной темноте и внезапное осознание того, в какого монстра превратился…

Тряхнув головой отгоняя мрачные воспоминания, Волк возобновил движение по запутанным переходам древнего подземелья, продолжая свой бесконечный путь наверх.

Он давно уже потерял счет времени, сбившись с пути и напрочь заплутав в бесконечных извилистых тоннелях. Волк даже не мог сказать определенно, продвигается ли он вперед или, просто бродит по кругу, снова и снова ковыляя по одним и тем же коридорам. Однако, через какое-то время, характер тоннелей стал меняться — все чаще и чаще Йерек встречал странные знаки, нацарапанные на стенах: уродливые изображения огромной Рогатой Крысы вызывали невольную оторопь даже в душе бессмертного вампира.

Не желая оказаться в логове скавенов, Йерек сменил направление, свернув в противоположную сторону. После стольких дней скитаний удача улыбнулась Белому Волку — выбранный тоннель имел легкий уклон вверх, постепенно поднимаясь к поверхности. Медленно продвигаясь вперед, постоянно проверяя, не сбился ли он с верного направления, Крюгер выбрался, наконец, в знакомые места. Вот и изображение Ульрика, сделанное Йереком вскоре после расставания с Нарцизией… Надежда вновь поселилась в его сердце — его бог не оставил своего блудного сына.

Обретя уверенность в скором окончании своих скитаний, Йерек смог сконцентрироваться на тех мыслях, что все время тревожили его — на той паутине обмана и лжи, которая грозила погубить человечество. Несомненно, Ламии заключили союз с фон Карштайном. Эти безобидные с виду обольстительные куртизанки способны стать сокрушительным тараном, пробивающим путь армиям нежити. Соблазнение сильных мира сего, выведывание их замыслов и секретов и, передача этих сведений Маннфреду — было их частью сделки. Это была удивительно тонкая и коварная игра, но хитрость и тонкий расчет составляли саму сущность нового графа-вампира.

Волк даже думать боялся о том, что Маннфред мог предложить Ламиям взамен…

Последствия схватки со Скелланом все еще давали о себе знать и, Йерек вынужден был отдыхать чаще, чем ему бы хотелось. Однако, это была вынужденная необходимость, позволяющая ему эффективно восстанавливать силы. Уже через несколько дней скитаний Волк смог избавиться от костыля, прикрепив меч Скеллана к себе на пояс. Поврежденная нога все еще болела, вынуждая Крюгера хромать, но он продолжал разрабатывать ее, чтобы поскорее набрать форму к предстоящей смертельной схватке.

Оставленные Йереком на пути в подземелье знаки вывели вампира в подземелье Старого Города — он вновь очутился в потайном убежище Калады.

Неудивительно, что Ламия не выказала особой радости, при виде Волка, без приглашения ввалившегося к ней в покои.

— Как ты смеешь осквернять это место своим присутствием? — злобно прошипела разъяренная старуха.

— Мне кажется, в этой войне ты выбрала не ту сторону, старая шлюха, — бесстрастно ответил Йерек, швырнув меч Скеллана прямо под ноги Ламии.

Бросив взгляд на меч, старая ведьма увидела следы крови, запекшейся на его лезвии. Гнев в глазах Калады невольно уступил место страху.

— Что ты от меня хочешь, — ее голос прозвучал куда менее уверенно.

— Вряд ли ты можешь быть мне чем-нибудь полезна!

— Что… что ты намерен делать?

— Все что считаю нужным! Но, прежде всего — я намерен покончить с тобой!

— Ты… ты… не посмеешь этого сделать…

— Ты действительно так считаешь?! Что же, попробуй взять меч, что лежит у твоих ног и попробуй остановить меня! Я готов дать тебе шанс!

Старая карга наклонилась, было, вперед, чтобы поднять лежащее у ног оружие, однако, Йерек, одним прыжком преодолев разделяющее их расстояние, стиснул ее горло железной хваткой. Калада беспомощно затрепыхалась, напрасно пытаясь вырваться из его объятий.

— Попрощайся с этим миром, ведьма, — приблизив губы вплотную к уху Ламии, иронично прошептал Йерек.

Калада беспомощно всхлипнула, когда Волк рванул ее голову назад, открывая шею Ламии. Удивительно, но это древнее, безжалостное создание, так не хотело умирать! Ее кожа пожелтела и покрылась глубокими морщинами, мышцы потеряли былую упругость, кости лишились кальция и стали хрупкими от старости. Но в ее крови таилась удивительная сила…

Ненависть горела в ее глазах. Ламия обнажила клыки, пытаясь впиться в руку Йерека, сжимавшую ее шею. Ногтями она спилась в лицо Крюгера, стараясь добраться до глаз вампира.

Невзирая на отчаянное сопротивление, Волк впился зубами прямо в горло старой ведьмы. Удивление, шок и ужас последовательно сменили друг друга в глазах Калады. Древняя Ламия, повелительница целого рода, внушавшая своим слугам почтение и благоговейный трепет, и подумать не могла, что один из презренных отпрысков фон Карштайна положит конец ее бессмертному существованию…

Отчаяние промелькнуло в глазах Ламии но, время борьбы уже прошло — пришло время смерти…

Второй раз со времени своего обращения Йерек пил кровь своих родичей. Первый глоток опьянил Крюгера. Калада продолжала конвульсивно биться в напрасных попытках спасти свою жизнь — ее ногти оставляли кровоточащие рваные раны на лице Волка, но невзирая на яростное сопротивление, он продолжал пить этот густой, чуть солоноватый, дающий ему новые силы эликсир! В отличие от крови Скеллана этот напиток был действительно — божественен! Его сила горячей волной растекалась по жилам Крюгера, обновляя его обветшавший организм, наполняя мышцы взрывной энергией.

Он продолжал пить эту древнюю порченую кровь, а тем временем, пальцы Калады все слабее и слабее терзали его искореженное лицо, наконец, повелительница Ламий, затихла, издав последний хриплый стон. Одним резким движением Йерек вонзил свои пальцы в грудь умирающей вампирше. Калада широко раскрыла остекленевшие глаза, губы Ламии беззвучно зашевелились, тело — содрогнулось в последней предсмертной конвульсии. Ломая хрупкие ребра, Волк добрался, наконец, до сердца древней вампирши и, вырвав его из груди Калады, жадно впился зубами в застарелую, несвежую плоть, отбросив изувеченный бездыханный труп Ламии себе под ноги.

Сердце древнего создания было жестким и жилистым, но Йерек и не думал останавливаться. Отрывая кусок за куском, он медленно прожевывал теплую еще трепещущую плоть, поглощая силу своего врага. Закончив и вытерев окровавленные руки о свои штаны, Крюгер прошел вдоль подземного храма, опрокидывая масляные светильники и поджигая занавеси и гобелены, украшавшие стены подземного убежища.

Через несколько минут храм был охвачен бушующим пламенем.

Остановившись у входа, Волк безучастно наблюдал, как огонь пожирает останки повелительницы Ламий, вычеркивая, вместе с ней, и весь ее род из истории Старого Мира.

Засунув за пояс меч Скеллана, Крюгер повернулся спиной к потонувшему в огненном море святилищу и, пошел прочь, удовлетворенный тем, что благодаря его действиям, все остальные семьи вампиров отвернутся от Маннфреда, уверенные в том, что именно фон Карштайн стоит за смертью Калады, предав забвению заключенный с ней договор.

Глава 14. Немного веры

На полях сражений — где-то в землях Империи

Форстер Шлагенер продолжал жить и сражаться. Это было его самое большое достижение в качестве солдата армии Мартина фон Кристальбаха. Неважно, насколько жестоким было сражение — Форстер продолжал оставаться в живых. Весьма полезное умение для солдата, которое вскоре был замечено как его командирами, так — и простыми солдатами.

Лучше служить бок о бок с любимцем фортуны, чем под началом тактического гения, как-то услышал Шлагенер от одного из своих бойцов, будучи в самой гуще одной из ожесточенных схваток. И это — было правдой! Каждый солдат немного суеверен! Форстер и сам предпочитал биться рядом со счастливчиками, в надежде, что ореол их везения коснется и его.

Там, где погибали его товарищи, юноша умудрялся отделаться легкими царапинами.

Форстер с иронией выслушивал замечания своих товарищей, утверждавших, что юноша заговорен, что птица счастья взмахнула над ним своим волшебным крылом. Просто все они боялись спугнуть эту удивительную удачу, хранившую молодого человека в самых жестоких битвах. Боялись спугнуть и, надеялись, что ее толика достанется и им.

Время шло, потери среди офицерского корпуса росли и, Шлагенер, благодаря своим талантам, быстро продвигался по карьерной лестнице. Сам граф Мартин обратил внимание на юного командира, наградив его железным крестом за храбрость.

Не смотря на всю грязь, сопровождающую ужасы войны, юноша старался оставаться порядочным человеком, сохраняя достоинство и честь, став строгим, но справедливым командиром для своих подчиненных. Этим Форстер заслужил искреннее уважение и дружбу Аккима Брандта.

Больше года прошло с того момента, когда коротким зимним днем на склонах Ферликских Холмов они услышали душераздирающий крик одинокого вестника: «Идут!!! Вампиры идут!!!». И людям пришлось сражаться с нежитью на нескольких фронтах в долгой и кровавой зимней кампании. Снег покрывал землю толстым белым покровом, скрывавшим все неровности и рытвины — солдаты проваливались в них, а наиболее слабые из них находили там себе могилу. Резкий пронизывающий ветер налетал резкими порывами, сбивая с ног, хлестая в лицо, холодная ледяная мгла окутывала все живое… Казалось, небо опустилось и слилось с землей и живыми мертвецами, чтобы довершить гибель человечества!

Эта зима была одной из самых суровых на памяти живущих. Холод проникал сквозь самую теплую одежду, поражая, прежде всего, конечности тела; внутренняя теплота, сохраняемая самой природой с удивительной предусмотрительностью, порождала обманчивое самочувствие, благодаря которому, солдаты продолжали шагать в оцепенении, за которым часто наступала смерть. Более молодые — умирали сотнями, даже некоторые из закаленных в боях ветеранов, даже они предпочитали смерть жизни, ложась прямо на снег и отказываясь подниматься на ноги. Костры бивуаков, к которым эти несчастные приближались без всяких предосторожностей, способствовали лишь развитию гангрены в отмороженных ими членах тела; влияние сильного жара по своим результатам оказывалось не менее губительным, чем действие самого жестокого мороза. Природа, словно саваном окутывала армию! Единственными предметами, выделявшимися из мглы, были ели, эти могильные деревья с их мрачной зеленью, а величавая неподвижность их темных стволов, их печальный вид дополняли зрелище невообразимых страданий, дикой природы и армии, сражающейся и умирающей посреди безбрежной заснеженной равнины!

Из-за превратностей погоды страдала не только армия. Простолюдины также находились на грани жизни и смерти. Крупный скот умирал, страдая от нехватки корма и инфекционных заболеваний, телята и жеребята рождались мертвыми, будто костлявая рука фон Карштайна коснулась их еще в утробе матери. Амбары и хранилища давно опустели. Люди голодали, а от голода до бунта — всего один шаг. Легко можно было представить, как озлобленные люди нападают на своих соседей, возбужденные одними лишь слухами о наличии еды в соседнем городке или деревне. Даже родственные связи перестали иметь значение. Когда встает вопрос выживания — тут не до жалости! Отдаленные городки и деревушки оказались брошенными на произвол судьбы, предоставленные сами себе. Каждый город, каждая усадьба, каждая семья — боролись и выживали в одиночку.

Постоянное чувство голода терзало Форстера — юноша не мог вспомнить, когда ему удалось поесть досыта в последний раз!

Было темно и холодно и, продрогший Форстер, терзаемый бессонницей, выбрался из походной палатки. Пройдя по направлению к передовым позициям, молодой человек свернул вправо и, через пять минут, оказался на вершине небольшого холма, откуда открывался отличный вид на противоположный склон долины, где располагались позиции армии живых мертвецов.

Юноша бессильно сжал кулаки — врагов было много… слишком много…

Повернувшись спиной к позиции неприятеля, Форстер медленно побрел к большой палатке, которую Акким Брандт выбрал в качестве своего командного пункта. Отодвинув висевший на входе занавес, Шлагенер вошел внутрь помещения, оставив позади пронизывающий холод и резкий холодный ветер. Топнув сапогами, чтобы отряхнуть налипший на них снег, юноша прошел к горевшему в глубине камину и, с жадностью протянув к животворящему теплу озябшие руки, начал растирать ладонями пальцы, заставляя кровь быстрее двигаться в одеревеневших членах.

Не один Форстер бодрствовал в эту ночь — сидевший за наспех сколоченным грубым столом Брандт оторвал глаза от лежащей перед ним карты и поднял вопросительный взгляд на Шлагенера.

— Без изменений, — ответил на его немой вопрос юноша. — Они словно ждут чего-то, но будь я проклят, если понимаю, чего именно! Вряд ли наступления ночи — сейчас темнее, чем в подземном царстве Морра и, не снега — его и так достаточно…

— Хм, — задумчиво протянул Брандт, поднимаясь и обходя вокруг стола. Заложив руки за спину, офицер вновь внимательно всмотрелся в карту, на которой раскинулось поле предстоящей баталии, теперь уже — под другим углом.

Стратегические построения, по-прежнему, вызывали у Форстера неподдельное восхищение. Умение видеть ход войны на карте, в хитросплетениях разноцветных флажков и фигурок, обозначающих союзные и вражеские полки, конные отряды и артиллерийские батареи, казалось слишком сложной наукой. Особенно, для простых солдат, вроде Шлагенера, проведших всю жизнь на поле боя, и не подозревающих, какой сложный танец исполняют враждующие стороны прежде, чем сойтись в смертельной схватке. Эти приготовления были скрыты от глаз Форстера: сражение было для юноши, всего лишь, столкновением стали и плоти, когда ты не видишь ничего дальше острия своего клинка. Брандт видел войну совсем иначе! Он видел всю картину целиком, словно паря над полем сражения. Он был режиссером этого танца… Танца, в котором каждый отдельный участник вносил свой персональный мазок в эту грандиозную и кровавую картину — картину смерти и разрушения.

Именно эта особенность делала Брандта великим полководцем.

Несмотря на то, что за год совместной службы Форстер привык видеть в Акиме скорее друга, чем командира, это не мешало ему восхищаться стратегическим мышлением талабекландца. Еще год назад юноша и подумать не мог, что будет сражаться на одной стороне со своим противником, но угроза уничтожения, нависшая над Старым Миром, заставила людей позабыть старые распри.

Талабекландцы объединили свои силы с армией Стирланда, чтобы вместе противостоять нашествию орд Маннфреда фон Карштайна, хлынувших из подземелья прямо в сердце Империи.

Однако, даже совместные силы людей не могли остановить продвижение армии мертвых, оттесняющей союзников вглубь территории и захватывающей все новые и новые поселения.

К тому же, союз людей был хрупким — обе стороны знали об этом но, для того, чтобы пережить эту зиму они должны были перестать рвать друг другу глотки и встать плечом к плечу, вместе сражаясь против общей угрозы.

Вполне возможно, если им удастся выжить, стирландцы и талабекландцы снова повернут оружие друг против друга. Что поделать — люди всегда остаются людьми… Но, для этого, еще надо разбить войско Маннфреда.

На время боевых действий с нежитью, Шлагенер был прикомандирован к армии Аккима Брандта — граф Мартин с удовольствием удовлетворил эту просьбу талабекландского командира. Это была одна из немногих тонких нитей, связывающих их договор. Граф фон Кристальбах использовал юношу в качестве незримых дипломатических пут, стягивающих руки талабекландца. С одной стороны, Форстер уважал, даже восхищался Брандтом, с другой — его верность графу Мартину была непоколебимой! Подобная двойственность его положения невольно угнетала юношу…

Перестав рассматривать карту сражения, Брандт смел несколько фигурок со стола, даже не пытаясь скрыть своего раздражения от младшего офицера.

Люди героически терпели лишения, борясь с голодом и холодом, сражались, проваливаясь по колено в снег, замерзая на холодном зимнем ветру, а их противник — абсолютно не замечал капризов природы. Это была неравная битва. Форстер понимал, что необходимо нейтрализовать это преимущество врага, но, каким образом это можно сделать — юноша не имел ни малейшего представления. Утешало одно — люди так долго сражались с живыми мертвецами, что утратили страх перед пришельцами из потустороннего мира. Они знали, что мертвых можно убить, что вампиры смертны так же, как и обычные люди, что кости скелетов можно обратить в прах, вернув их в лоно матери-земли. Они знали, что могут победить, ведь они — солдаты! И они продолжают сражаться!

— Ты ведь тоже это чувствуешь? — неожиданно бросил Форстеру Акким Брандт.

Юноша кивнул. Он не знал, что это было, но он чувствовал. Казалось, что когтистые пальцы сжали его внутренности, обжигая их своим нечестивым прикосновением.

— Думаешь, это… он?

— Фон Карштайн? Зубы Таала, надеюсь, что нет! — невольно вздрогнул Брандт.

Талабекландец был воином, завоевателем, но дураком он отнюдь не был! Встреча с графом Сильвании, в нынешних обстоятельствах, могла стать для них роковой для их истощенной армии. Мертвые преследовали их уже на протяжении месяца, изматывая постоянными атаками и ночными стычками.

Брандт снова бросил взгляд на карту. Даже он не видел достойного выхода из смертельного тупика.

Они даже не могут выбрать поле боя для решающего сражения…

Мысли обоих офицеров, находившихся в шатре, были прерваны новым приступом боли, скрутившей их внутренности и, ощущением, которое мать Шлагенера называла балансированием над пропастью. Юноша невольно повернулся к входу в палатку, рука инстинктивно сжала рукоять меча. Кроме них в штабе никого не было, но молодой человек не мог отделаться от ощущения, что за ними кто-то наблюдает.

— Мы не одни! За нами кто-то наблюдает! — прошептал юноша.

Брандт кивнул:

— Оно было здесь!

— Как ты думаешь, что, это?

— Готов побиться об заклад — это вампир! Их присутствие всегда вызывает подобные ощущения!

— Убийца?

— Сомневаюсь, — покачал головой Акким. — Тайные убийства не в обычаи наших врагов.

— Наблюдает за нами с помощью призраков?

— Не совсем, — покачал головой Брандт, указав на тень, бесшумно скользящую по холщевой стене. Ее очертания то исчезали, то вновь появлялись, освещенные неровным светом масляных ламп, мерцающих в палатке. Талабекландец приложил палец к губам, призывая Форстера сохранять молчание. Юноша напряженно наблюдал, как неизвестный медленно приближается ко входу. Он бесшумно вытащил клинок из ножен, готовый дорого продать свою жизнь. Ладони были влажными от пота, сердце готово было выскочить из груди. Молодой человек сместился влево, направив острие меча к занавеси, закрывавшей вход в шатер.

Пришелец, кем бы он ни был, не торопился проникнуть внутрь.

Ожидание становилось невыносимым.

Сердце опутал ползучий, отравляющий страх, мысли смешались. Форстер напряг слух, но снаружи не доносилось ни единого звука, не считая легкого шороха падающего снега. Молодой человек осторожно приблизился ко входу, готовясь отбросить занавес и встретить опасность лицом к лицу.

— Не стоит бросаться навстречу неизвестности, мой друг, — еле слышно шепнул на ухо юноше Акким Брандт, оказавшийся рядом с Форстером. — Этим мы подпишем себе смертный приговор.

— Что ты предлагаешь? — так же тихо прошептал Шлагенер.

Брандт молча скользнул к противоположной стене палатки там, где тень была наиболее густой и, вынув из голенища сапога короткий кинжал, сделал вертикальный надрез в парусине. Затем талабекландец юркнул змеей в образовавшуюся щель.

Шлагенер последовал за ним.

Они молча обходили шатер пока, наконец, не наткнулись на следы сапог, четко отпечатавшихся на свежем снегу. Следы вели прочь, петляя между другими палатками. Офицеры осторожно последовали за незваным гостем, поминутно останавливаясь и, вслушиваясь в темноту. Поиски привели смельчаков к небольшой роще, раскинувшейся на холме позади лагеря, где удивительным образом исчезли. Брандт, тихонько присвистнув от удивления, остановился в замешательстве, потирая заросшую щетиной щеку.

Не желая признавать поражение, Шлагенер медленно кружил около места, где они окончательно потеряли след незнакомца. Однако сплетение ветвей было слишком густым, мешая приникать под полог деревьев и без того тусклому лунному свету, поэтому разглядеть что-либо, было совершенно невозможно.

Тем не менее, чувство, что враг где-то рядом, не оставляло Форстера. Неожиданно юноша услышал звук, заставивший его насторожиться — легкий треск сгибающихся под тяжестью веток, столь необычный для спящего ночного леса. Инстинктивно взглянув наверх, молодой человек заметил какую-то большую неясную тень, с удивительной легкостью перемещающуюся с ветки на ветку.

В следующее мгновение существо обрушилось на Форстера, отбросив юношу в сторону.

Обнажив меч, Шлагенер вслепую ткнул им в сторону нападавшего. Прежде чем он успел повторить свой выпад, неизвестный сбил его с ног и, повалив на землю, уселся на грудь Форстеру.

— Послушай, — прохрипел незнакомец и, оборвав свою речь на полуслове, метнулся в сторону, уклоняясь от клинка Аккима, успевшего распороть черный шерстяной плащ, скрывавший противника.

Брандт бросился вперед, пытаясь достать своего врага, капельки крови, блестевшей в лунном свете на острие его меча, свидетельствовали о том, что предыдущий удар все-таки нашел свою цель.

Форстер поспешил вскочить на ноги. Его меч отлетел на десять футов от места схватки — добраться до него не было ни малейшей возможности! Сердце юноши болезненно сжалось, он в отчаянии огляделся в поисках какой-нибудь дубины, которую можно было бы использовать в качестве оружия. Тщетно…

Удивительно, но вампир, а это был, несомненно, он, не предпринимал новой попытки атаки. Между сторонами установилось хрупкое равновесие — соперники застыли на месте, внимательно наблюдая за действием противника, выжидая, кто же предпримет первый ход.

— Выслушайте меня, — хриплым голосом повторило существо.

— Закрой свою мерзкую пасть, — в возбуждении прорычал Форстер.

— И все же, вам лучше выслушать меня, ведь я мог бы убить вас, если бы хотел!

Форстер уставился на пришельца. Впервые он видел живого вампира так близко. Внутренности юноши снова пронзила жгучая боль.

— Если тебе есть, что сказать — говори, — коротко отрезал Брандт, придвигаясь ближе к Шлагенеру и прикрывая его собой. Из раны на его левом запястье капала кровь, окрашивая снег в темно-красный цвет.

Глядя на них, невозможно было с уверенностью сказать, кто же из двоих был настоящим зверем: лицо Брандта исказила звериная усмешка, в то время как вампир хранил безучастное спокойствие.

— У меня есть послание! Оно должно быть доставлено в Альтдорф!

— С какой стати мы должны верит тебе, кровопийца? Ты приходишь, скрываясь в ночи, словно какой-нибудь наемный убийца! Где гарантия, что твое послание это не ложь, очередное коварство Маннфреда чтобы запутать нас?! И что такого важного ты можешь сказать, чтобы это нужно было доставить в столицу?! Кажется, вампиры славятся как мастера обмана!

— Я не один из них, — мрачно усмехнулся пришелец. В его глазах было что-то, что невольно приводило Форстера в ужас. Всего пару секунд понадобилось юноше, чтобы понять — что именно… Сострадание… Из всех чувств, доступных живым, это было последнее, что молодой человек ожидал встретить в живом мертвеце.

— Тогда, кто же ты?

— Мое имя — Йерек Крюгер. Когда-то я был великим магистром ордена Белого Волка. Теперь — я сам стал волком. Я порождение Влада фон Карштайна, первого Графа Сильвании. Моя… нынешняя сущность… это мой крест… Зверь лишил меня всего человеческого… И, теперь я ничто… Я… я намерен положить этому конец. Эта земля видела так много смертей… Больше, она может уже не пережить…

— Однако, ты пришел в наш лагерь под мраком ночи! Ты кружился вокруг моей палатки! И, ты не вошел в нее открыто, а предпочел выманить нас в ночную тьму, чтобы воспользоваться своим преимуществом! Ты бросился на нас сверху и ранил меня, — Брандт невольно бросил взгляд на свое раненое запястье.

— Это правда, но — я ведь не стал пить твою кровь, — усмехнулся Волк в ответ.

— Почему мы должны верить тебе? — обрел, наконец, дар речи Шлагенер.

— Потому, что я единственная ваша надежда, сынок! — вампир уставился в глаза юноши долгим испытующим взглядом. — И еще, потому, что я не желаю вам повторения моей судьбы! Завтра утром, мертвецы обрушаться на вас вон с тех холмов и, у вас нет ни малейшего шанса победить их. Без моей помощи — вы все… умрете!

— Не слишком ли мрачная картина, даже для мертвеца? — Брандт попытался придать своим словам ироничное звучание.

— Ты знаешь, что я прав! Я не люблю бросать слова на ветер, рисуя, как ты изволил выразиться, мрачные картины или шепча сладкую обманчивую ложь. В моем положении — это бессмысленно!

— Что ты хочешь от нас взамен? — вновь вступил в разговор Форстер.

Одновременно, молодой человек бросил оценивающий взгляд на все еще лежавший в снегу клинок: ситуация была неутешительной — не было никакой возможности добраться до него прежде, чем зверь вцепится ему в глотку. Если только Акким не будет достаточно быстр, чтобы оттеснить чудовище.

— Даже не думай об этом, солдат, — покачал головой вампир, будто прочитав мысли Шлагенера.

Форстер невольно отступил назад, провалившись в глубокий снег по голенища своих сапог. Его дыхание, вырываясь из приоткрытого рта, поднималось в холодном воздухе зыбким маревом пара. Боковым зрением юноша видел, что и Акким внимательно наблюдает за зверем, видел, как рука талабекландца сжалась в кулак… Это было интуитивное движение — молодой человек сражался вместе с Брандтом достаточно долго, и знал все мельчайшие особенности поведения командира в критических ситуациях. По некоторым признакам опытный глаз способен предугадать атаку за доли секунды до ее начала. Именно поэтому язык тела таит смертельную угрозу для своего хозяина, особенно, при встрече с врагом, искушенным, в подобных тонкостях. Хотя, на практике, это было скорее исключение, чем правило: в рукопашной, преимущество было на стороне силы и скорости, искусство владения мечом — было важнее изучения противника…

Судорожное подергивание руки Аккима ясно говорило Шлагенеру, что его командир готовится нанести удар.

— Я не большой знаток магии, — продолжил Волк — но, я видел достаточно и, знаю, что не стоит попусту игнорировать предупреждения такого рода… Магический посланник проник в мой разум, доставил сообщение и, велел передать его людям. Это послание способно изменить ход войны в пользу живых. Готовы ли вы взять на себя ответственность и проигнорировать его?!

— Тебе приснился сон?! — иронично усмехнулся Форстер. — И ты надеешься, что мы не станем убивать тебя только из-за этого дурацкого видения?!

— Это был не сон, — отрицательно покачал головой Йерек. — Этот… посланник… он назвал себя Финрейром… Его слова, донес магический ветер. Он обладал силой… настоящей магической силой! За всю свою жизнь я не встречал ничего подобного! Он… открыл мне… некоторые секреты…

— И что же такого важного он тебе открыл?!

— Это знание — не для каждого, — пожал плечами Йерек.

— Что же, тогда тебе придется доставить его в Альтдорф самому!

— Неужели ты настолько наивен, солдат, что считаешь это возможным?! Думаю, что нет! — покачал головой вампир. — Мы оба знаем, что я не могу открыто придти к людям, особенно сейчас, когда орды нежити, вырвавшиеся из-под земли, уничтожают все живое на своем пути. Меня тут же схватят, вонзят в сердце осиновый кол, набьют рот бутонами белых роз и, закопают вниз лицом где-нибудь в грязи на свалке. Я вижу это так ясно, словно наделен даром пророчества! Что касается вас, то вы можете пройти там, где я буду вынужден отступить. Или, можете послать посыльного. В таком случае, я все изложу в письме.

— Мне не очень-то нравится твое предложение, вампир, — задумчиво покачал головой Акким Брандт. — Кажется, ты хочешь сделать из нас глупцов!

— Доставьте мое послание и, люди навсегда избавятся от угрозы Графа Сильвании!

— Это не так-то просто, — все еще сомневаясь в искренности Йерека, впился в него испытующим взглядом талабекландец.

— Так было и первый раз, — парировал вампир. — Влада фон Карштайна уничтожили не с помощью Зигмара. Это было послание, но оно не имело божественной природы! Информацию, которая помогла уничтожить Влада, принес предатель.

— И теперь — ты хочешь повторить его подвиг? — насмешливо спросил Брандт. — Ну, и какова же твоя цена за эту услугу?!

— Мир! — просто ответил Крюгер.

Изумленный Акким не сразу нашелся, что сказать. Между собеседниками повисло неловкое молчание.

— И мы должны поверить, что бездушный кровосос неожиданно стал миротворцем?! — наконец, придя в себя, с жаром воскликнул талабекландец.

— Мне все равно, веришь ты мне, или — нет! Все, что я сказал — чистая правда!

— Мы проводим тебя к графу Мартину, — после короткого раздумья, принял решение Акким Брандт. — Ты расскажешь ему свой секрет и, от содержания послания будет зависеть, жить тебе или — умереть.

— Нет, — Йерек отрицательно покачал головой. — Я не собираюсь ни о чем просить фон Кристальбаха. Я не настолько наивен, чтобы ожидать от графа Мартина благодарности за спасение человечества. Вряд ли я смогу уйти от его Рунного Клыка, сохранив на плечах свою голову! Когда-то я был Белым Волком Мидденхейма но, сейчас, для графа Стирландского — я всего лишь один из фон Карштайнов! Ни больше и, не меньше! Нет, если бы я хотел поговорить с графом, я вызвал бы его сюда. Но, я выбрал не его — я выбрал тебя! Я наблюдал за тобой. Ты — такой же солдат, каким когда-то был и я. Вон там, твои люди, страдающие от холода и нехватки продовольствия. Я знаю, что тебе небезразлична их судьба, и, если ты не желаешь, чтобы их смерть была напрасной — ты пошлешь гонца в Кафедральный Собор Альтдорфа.

— Ну, так что же ты хочешь нам сказать? — взвешивая каждое слово, отчеканил Акким Брандт.

Судьба всех живых зависела от тех семи слов, которые были произнесены Йереком этой ночью…

Легионы нежити Маннфреда фон Карштайна продолжали свое бесстрастное шествие сквозь бушующую метель, не восприимчивые к ударам ветра и снежных зарядов.

Снег валил густыми хлопьями с низкого свинцового неба, кружась в бешеном вихре вокруг их изуродованных, изъеденных гнилью разложения, тел, и, падал на землю, смятый тысячами и тысячами костлявых ног.

Мертвые шли нескончаемым потоком…

Шли, не обращая внимания на холод, ветер, снег… Шли, воя, вопя и завывая… Накатываясь на людей, подобно неумолимому приливу, готовые смыть живых с лика земли.

Тысячи и тысячи трупов в разной степени разложения, одетые в остатки самых разнообразных доспехов и вооруженные заржавевшими от времени мечами, пиками и копьями шли в атаку по холмистой равнине.

Но опаснее всего были призраки. Эти бесплотные тени, словно игнорируя свою смерть, бешено сражались, без разбора набрасываясь, как на людей, так и на себе подобных.

Негромкие возгласы этих порождений темной магии, вновь и вновь бросающихся в бой, тонули в общей какофонии сражения, орудийными залпами, наполненного лязгом стали, криками и стонами раненых и умирающих.

Адольфус Кригер находился в самой гуще битвы, упиваясь бушующим вокруг танцем крови и смерти. Волны боли, страха и страдания накатывались на него, доставляя такое же болезненное удовольствие, которое он испытывал, наслаждаясь предсмертными мучениями своих жертв. Жестокость была его истинной природой. Маннфред позвал его за собой, ведь — они оба были бездушными монстрами. Их объединяла жажда крови — они были палачами, убийцами безмозглого скота.

Кригер сконцентрировался, вновь погружаясь в круговерть безумного танца, дрожа от возбуждения и восторга. Новая волна людской боли накрыла его с головой — точно удар молнии пронзил его тело. Это было прекрасно… словно изысканное вино… словно божественный нектар…

Скоро царство мертвых станет реальностью…

Скоро живые присоединятся к мертвым…

Пока же скот бежал, охваченный ужасом. Ведь жрецы в храмах клялись, что армии мертвых никогда не вернутся, но все их обещания оказались пустыми и лживыми. Костлявые пальцы смерти сомкнутся вскоре на горле Старого Мира, когда вся мощь армий Маннфреда фон Карштайна обрушится на безмозглый скот.

Они вышли на поверхность всего в одном дневном переходе от Альтдорфа, оказавшись в тылу у его защитников.

Благодаря своей жестокости Зимняя Война запомнится на века! Пока мужчины пытаются остановить Маннфреда, их женщины и дети, оставленные в городских стенах, будут истекать кровью и умирать, удовлетворяя жажду крови Адольфуса Кригера!

Он шел впереди основного войска нежити. Он был авангардом, молотом, который разрушит хрупкую защиту великого города.

Страх будет бежать впереди него, сковывая души страхом, подавляя решимость, ломая волю людей к сопротивлению. Им больше некуда бежать… Нет времени организовать оборону…

Шпили величественного города блестели в лунном свете, а мертвецы — продолжали свое неумолимое шествие.

Признание своих ошибок не лучшее лекарство для истерзанной души, когда же оно положено на бумагу, записано в многостраничных трудах и, представлено на суд истории — оно становится грузом, способным утянуть за собой кого угодно…

Курт III, Верховный Теогонист, водил своими высохшими пальцами по запутанным каракулям своего предшественника и, чем больше он узнавал, тем сильнее сжималось от ужаса его сердце. За стенами города собирались полчища мертвых, но первосвященник чувствовал гораздо большую опасность в разложенных перед ним страницах, а не в ордах нежити, осадивших столицу Империи!

Как мог святой человек, совершить такое постыдное деяние?! Как он мог пасть так низко?! Учитывая обстоятельства смерти Вильгельма — эта мысль была не лишена мрачной иронии…

Смерть — не лишенная иронии…

Верховный Теогонист отказывался верить в историю, записанную в дневниках Вильгельма III. Отказывался и, боялся признаться себе, что это правда…

Раздосадованный этими мыслями, жрец со злостью отбросил злосчастный дневник. Книга пролетела через всю комнату и, зашелестев раскрытыми страницами, словно крыльями, влетела в огонь, горящий в камине. Пергамент стал чернеть и скручиваться, одна страница исчезала, превращаясь в пепел под воздействием нестерпимого жара, готовясь навсегда унести с собой мрачную тайну Вильгельма III.

На мгновение жрецу захотелось оставить книгу там, в этом жадном, очищающем пламени. Но — только на мгновение…

Как может он брать на себя такую ответственность? Ответственность перед потомками за искажение истории? Эти неровные, скачущие строки — это все, что осталось от человека, положившего конец нечестивой жизни одного из могущественных вампиров! Ведь в них мог быть скрыт ключ, способный помочь людям и в этой войне. Влад был повержен. Такая же судьба ждет и его нечестивых потомков!

— Нет, нет и нет…

Жрец бросился к камину и, невзирая на опасность обжечь себе руку, выхватил из огня дневник Вильгельма, поспешно сбивая пламя с тлеющих страниц.

И все же, Курт III не хотел признавать, что божественной воли Зигмара не было там, в мрачной крипте, где усталый, смертельно больной человек молил о чуде.

— Ты хочешь заставить меня поверить, что это не Зигмар благословил тебя на сделку с врагом? — рефлекторно осенил себя знаком молота верховный жрец. — Поверить, что это не он даровал тебе силу, выйти на последний смертельный бой — несмотря на болезнь, разрушающую твое, и без того дряхлое тело? Что это вампир был тем чудесным избавителем, кто принес нам спасение?! Боже, помоги мне!!! — в отчаянии всплеснул руками священник.

Развернувшись, старик случайно задел стоящую перед ним на столе масляную лампу. Светильник упал на пол, разбрызгивая свое содержимое — синие язычки пламени весело заплясали по каменным плитам комнаты. Жрец задумчиво наблюдал за этим огненным танцем пока, пламя не пожрало само себя и, наконец, медленно угасло.

Это был знак… божественный знак…

Вырвав из нечестивой книги обгоревший лист, священник скомкал его и бросил в горящий камин. На мгновение ему показалось, что страница сопротивляется всепоглощающей власти огня, затем, пергамент ярко вспыхнул, превращаясь в пепел…

Жрец оторвал еще несколько страниц, готовясь предать огню и их, но рука его бессильно опустилась вниз — выпавшие из разжатых пальцев смятые листы, с тихим шелестом упали к его ногам.

— Что я должен делать?! — Курт III со стоном откинулся на спинку стула. Мелкие капельки пот блестели на его осунувшемся лице. — Что ты хочешь от своего смиренного раба?! Что делать, когда потомство проклятого вампира стоит у ворот священного города и, нет вора, который мог бы украсть для нас победу?! Может мне стоит упасть на колени, вымаливая пощаду у существа, незнающего, что такое жалость?! Или я должен молиться Богу, в прошлый раз оставившему нас на произвол судьбы. Я не знаю, что я должен делать!!!

Это была чистая правда…

Наклонившись, он поднял с пола смятые страницы, разгладил их, вкладывая обратно.

— Какой смысл верить, если мы верим в то, что является ложью?!

Крупные слезы скатились по щекам измученного сомнениями старца, падая на исписанные страницы старого дневника…

Негромкий стук в дверь оторвал Верховного Теогониста от его мрачных размышлений.

— Войдите, — взяв себя в руки, негромким повелительным голосом бросил жрец, поворачиваясь к двери.

Тяжелая дубовая дверь с легким скрипом отворилась и, перед Верховным Теогонистом, предстал гонец, одетый в цвета Стирланда. Весь в поту, покрытый пылью и грязью, он явно спешил передать какое-то важное известие.

— В чем дело, мой мальчик?

Гонец вынул из потрепанной сумки пакет, запечатанный личной печатью графа фон Кристальбаха. Подойдя к жрецу, все еще сидящему в своем кресле, молодой человек передал ему бумаги. Нерешительно повертев послание в руках, словно опасаясь узнать, что же скрывается там внутри, Верховный Теогонист взял, наконец, со стола нож и, сунув лезвие под печать, одним движением вскрыл конверт. Достав единственный лист пергамента, запечатанный в этом пакете, старец поспешно развернул его и, поднес к свету.

Курт III медленно вчитывался в одну единственную строчку письма, доставленного стирландцем и, по мере чтения, старик чувствовал, как невидимая рука Зигмара опускается на его плечо.

— Что там, ваша милость? — пораженный реакцией жреца, забывшись, спросил посланник.

Проблеск улыбки коснулся губ первосвященника:

— Это спасение, мой мальчик! Спасение!

Старик снова впился глазами в единственную строчку таинственного послания: «Что может быть призвано, может быть изгнано».

Сопровождаемый несколькими причетниками, Курт III миновал величественные залы Кафедрального Собора и, вышел во внутренний двор храма Зигмара.

— Может быть, у жрецов Таала есть копия этой книги, ваша милость? — вопросительно промолвил один из служителей.

— Ни у кого больше нет копий «Девяти книг Нагаша», — отрицательно покачал головой Верховный Теогонист.

— Вы уверены, ваша милость?

— Абсолютно. Единственная известная копия была уничтожена здесь, на этом самом месте, около двух веков тому назад… Лошадь готова?

— Да, ваша милость. Ждет у ворот.

Первосвященник повернулся на каблуках, свежевыпавший снег тихо захрустел под его тяжелой походкой:

— Я проедусь по библиотекам в Восточном районе города. Может быть там, мы найдем какие-нибудь ниточки… Книжники — гораздо более знающие в таких делах, чем церковники…

— Вы клевещете на себя, ваша милость! Ваши познания — не знают себе равных! — склонил голову в подобострастном поклоне семенящий за жрецом служка.

Не обращая внимания на лесть, Курт III молча подошел к своей лошади. Несмотря на почтенный возраст, первосвященник по-прежнему предпочитал ездить верхом.

— Может быть, книги были отосланы ученым в Мидденхейм или Нульн?

— Нет, нет и нет, юный Кристоф. Все книги были сожжены здесь. Церковнослужители собрали их, облили маслом и, предали огню, — покачал головой Верховный Теогонист.

Поддерживаемый Кристофом, Курт III сел на лошадь.

Где-то вдалеке слышались испуганные крики людей, спасающихся за городскими стенами от нашествия живых мертвецов. Крики людей сопровождались пронзительным лязганьем ржавого железа — это тысячи и тысячи полусгнивших мечей, щитов и копий бились друг о друга, вызывая зловещее эхо, гулко прокатывающееся над осажденным городом. Несметные полчища мертвых окружили столицу Империи, стягиваясь вокруг крепостных стен, словно удавка на шее висельника.

— Здесь… прямо под вашими ногами… развеян пепел этих книг, — произнося эти слова взгляд Верховного Теогониста был обращен в сторону его покоев. Отблески безжалостного пламени, пожиравшего нечестивое признание, все еще плясали у него перед глазами.

Однако что-то неуловимое продолжало скрываться от его пытливого ума, что-то, что притаилось в самой глубине его подсознанья…

Костры были… «здесь»… «здесь», осененный внезапным озарением, решительно повторил жрец. В следующую секунду, загадка, так долго мучившая священника, обрела свое решение. Курт III припомнил, как бумага скручивалась конусом, перед тем, как окончательно рассыпаться в пепел, когда пламя поглощало страницы. Только теперь, Верховный Теогонист смог сложить все кусочки головоломки воедино:

— Что у нас под ногами, сынок?

— Пепел, ваша милость, — ответил юноша, немного удивленный повторяющимся вопросом.

— Нет, Кристоф, нет — катакомбы!

Это было оно! То, что он так долго искал! То, что он видел в горящей бумаге, но не был способен разглядеть, переполненный гневом на своего бога. В библиотеках Восточного района не было никаких ответов, как не было их и в Нульне, и в Мидденхейме. Они лежали здесь, глубоко похороненные под толщей земли! Как любая великая тайна, слова «Книги Мертвых» были потеряны так давно, что стали легендой… затем преданием… и, наконец, мифом. Только вот беда — эти слова вовсе не были мифом!!!

Не ожидая, пока его сопровождающие опомнятся, жрец спешился и, не обращая внимания на усиливавшийся снег, быстро пересек внутренний двор Кафедрального Собора. Войдя внутрь храма через величественные центральные врата, старец, не раздумывая, проследовал к спуску в катакомбы. Схватив горящий на входе факел, первосвященник все глубже и глубже погружался вглубь подземелья. Его тяжелая поступь гулко раздавалась по темным коридорам. Мерцающий неровный свет факела испуганно метался по украшенным искусной резьбой саркофагам с лежащими в них мощами давно забытых святых. Затхлый запах влажного сырого подземелья неприятно щекотал ноздри. Под ногами испуганно метались крысы, встревоженные светом и непрошенным вторжением.

На развилке жрец остановился, решая, какой выбрать тоннель, надеясь, что внутренний голос укажет ему дорогу. И пусть он не знал точно, что же ищет — но, огонь веры, вновь вспыхнувший в сердце священника — освещал ему путь.

В крипте, куда интуиция привела старца, была собрана история служения богочеловеку. Скелеты давно ушедших первосвященников стояли в нишах по обе стороны крипты. Мрачные фигуры, обряженные в истлевшие от времени монашеские одеяния, безглазыми провалами смотрели во мрак. Их костлявые руки сжимали крохотные амулеты в виде серебряных молотов, на поясах висели четки. Каменные статуи стражей-хранителей, стоявших по периметру залы, обнажили свои мечи, салютуя во славу Зигмара!

Все, кроме одного, стоявшего в темной нише чуть поодаль — в глубине подземной крипты.

Каменное лезвие его меча, словно защищая святые мощи от темных сил, на четверть своей длины вонзилось в основание крышки саркофага, закрывавшей гробницу. В отличие от остальных усыпальниц, на которых были выгравированы имена погребенных в них святых, на его лицевой панели были лишь две короткие фразы…

Жрец приблизил факел, чтобы разобрать надпись: «Дитя Смерти, свободно от Смерти».

Это изречение было знакомо старцу. Он всегда считал его чем-то вроде старой поминальной молитвы, но теперь, скрытый смысл этих слов начал обретать очертания…

Дитя Смерти, свободно от Смерти.

Если перевести это выражение на классический старосветский язык ученых, то… получится… Либер Мортис!!!

В тоже время слово «либер» имело и еще один смысл — книга…

Либер Мортис — Книга Мертвых!!!

Верховный Теогонист невольно похолодел. Сколько же раз он и его предшественники проходили мимо этой могилы, даже не подозревая о потайном знании, таящемся в ней? Оказывается, один из самых отвратительных артефактов нежити — был все время скрыт в этом, наполненном святостью, месте! Все, что было нужно, чтобы чей-нибудь проницательный взгляд понял смысл написанного на саркофаге незамысловатого послания!

Жрец невольно осенил себя знаком Зигмара, вознося горячую молитву своему господу…

Он был не один…

Торопливые шаги раздались в отдалении, быстро приближаясь к Великому Теогонисту:

— Ваша милость? — раздались встревоженные голоса. — Все в порядке?

Курт III наклонился над саркофагом и, приподняв крышку усыпальницы обеими руками, попытался отодвинуть ее в сторону.

— Сюда! Помогите мне! — позвал он своих спутников.

Свита первосвященника бросилась ему на помощь — совместными усилиями им, наконец, удалось сдвинуть с места тяжелую крышку, открыв темное нутро гробницы. Верховный жрец с нетерпением запустил внутрь руку, ощупывая темноту провала, в то время как юный Кристоф поддерживал факел, освещая саркофаг.

Как и ожидал Курт III — мощей в гробнице не было…

Достав из тысячелетнего тайника нечестивую рукопись, жрец поднял ее на расстояние вытянутой руки, чувствуя, как скрытое в забытых письменах зло, вибрирует, стремясь вырваться наружу.

— Готово! — облегченно выдохнул старец. — Иногда, для борьбы со злом, приходится самим обращаться ко злу. Зигмар с нами!

— Зигмар с нами, — словно эхо, откликнулись его спутники.

Маннфред стоял под величественными стенами Альтдорфа, с интересом наблюдая за последствиями своего похода против человечества.

Граф и не ожидал, что семена страха, посеянные им — окажутся настолько плодородными.

Скот позорно бежал, оставляя свою землю и жилища на растерзание мертвым.

Холодный зимний ветер уныло завывал, проносясь по пустынным крепостным стенам, погруженным в мрачную темноту. На караульных постах, где, обычно, горел огонь — царил мрак. Смерть подчинила себе волю живых существ, сломив их способность к сопротивлению, поселив в душе животный страх и отчаяние.

Маннфред расхохотался и обернувшись к своему войску вскинул к ночному небу сжатый кулак:

— Пусть смертные напоследок оплачут свои ничтожные жизни! Наконец-то они выучат урок, который мы преподадим им! Жаль, этот урок станет для людей последним! Альтдорф — наш!

Адольфус Кригер, стоявший неподалеку от своего господина, приложил палец к губам, призывая мертвецов к тишине — откуда-то издалека, из съежившегося во мраке города, готовящегося к своим последним минутам, донесся едва слышный детский плач.

Кригер плотоядно усмехнулся — его ждет роскошное пиршество…

Откуда-то из темноты возник одинокий силуэт — шелестя бахромой черных крыльев, ворон приземлился на плечо графа-вампира. Маннфред смахнул назойливого гостя, не собираясь отвлекаться по пустякам в момент своего триумфа, но птица отказывалась улетать. Ворон резко ударил в щеку вампира, погружая свой клюв в его кровь и, в этот самый момент, имя возникло в голове у Маннфреда так, словно его коснулась какая-то неведомая магическая сила — сила, подобная той, что он сам много лет назад открыл в Землях Мертвых.

— Финрейр, — произнес Маннфред, пробуя имя на вкус. Чье-то неясное лицо возникло перед мысленным взором вампира.

— О чем это ты? — подошел поближе Кригер, заметив замешательство Маннфреда.

Граф уже пришел в себя: одним движением свернув птице шею, вампир отбросил бездыханные останки на землю.

— Не бери в голову, — бросил он своему сородичу.

— Так чего же мы тогда ждем? — недовольно пробурчал Кригер.

— Мы не ждем, мы — наслаждаемся моментом, — усмехнулся Маннфред. — Я преуспел там, где мои предшественники потерпели неудачу! Это я, Маннфред — стою здесь, перед стенами застывшего от ужаса города! Это я — буду пить кровь самых благородных представителей Империи! Это я — получу самый большой приз, который когда-либо доставался нашему роду! Это — моя судьба!

Слова графа неслись над безбрежным морем нежити, наполненные нечестивой силой, они вибрировали и усиливались, приводя мертвецов в состояние исступления. Речь Маннфреда соединялась с естественной жаждой крови, обуревавшей его войско. Упыри хрипели и выли от возбуждения, захлебываясь слюной в предвкушении обещанного мяса.

— Теперь, нам предстоит вскрыть этот гнилой труп! Эту жалкую людскую плесень, уродующую лик земли! Пришло время — насытиться их густой горячей кровью!

Граф обнажил свой меч, указывая мертвецам на городские ворота, вызывая оглушительный рев из тысяч мертвых глоток…

Топча и отталкивая друг друга, скелеты, зомби и упыри бросились на приступ — каждый хотел оказаться первым, ворвавшимся в беззащитный город и отведавшим свежего мяса.

Маннфред фон Карштайн стоял среди этого бушующего океана, наслаждаясь мгновениями своего триумфа.

Неожиданно, одинокая фигура, одетая в простую монашескую одежду, показалась на одном из барбаканов городской стены. Комическое зрелище! Один человек — не важно, какой святостью он обладает — не может противостоять всей мощи армии мертвых.

Маннфред снисходительно улыбнулся, предвкушая, как забравшиеся на стену упыри, разорвут его на кусочки.

Невозмутимый незнакомец, тем временем, не высказывая никакого страха перед грозящими захлестнуть город ордами, подошел к самому краю стены. Из складок своего одеяния монах вынул не меч и не священную реликвию, а какую-то книгу.

— Что делает этот старый дурак, — усмехнулся Адольфус Кригер. — Он что — собирается спеть для нас?!

Голос, донесшийся до вампиров с высоты стены, не был сколько-нибудь примечательным. Его интонации были бесстрастны, но тем не менее, слова несли нечто, заставившее Маннфреда похолодеть от страха.

Доли секунды понадобились графу, чтобы узнать язык, на котором произносились зловещие слова — древний, забытый язык Неехары.

— Этого не может быть, — ошеломленно прошептал вампир.

Внезапно, земля заколебалась у него под ногами. Крепостные стены задрожали, в отдалении раздались глухие раскаты приближающегося шторма. Воинственные кличи и звон оружия нежити затихли — мертвецы попятились обескураженные буйством магической стихии. В следующую секунду, изогнутые молнии раскололи низкие зимние облака, ударив в передовые отряды живых мертвецов прямо перед городскими стенами. Воздушный вихрь закружился вокруг одинокого чтеца. Одна за другой жаровни, расположенные на караульных постах вдоль крепостной стены, вспыхивали, выбрасывая снопы ярких алых лепестков прямо в ночное небо.

— Принесите мне его голову, — в отчаянии завопил Маннфред.

Кригер бросился в атаку, выполняя приказ своего повелителя. На шестом прыжке вампир исчез, скрываясь в плотном облака тумана, из которого — выпорхнул уже в облике огромной летучей мыши. Его черные крылья яростно молотили морозный воздух: Кригер скользил над бесконечной массой зомби, скелетов и упырей, беснующихся внизу, видя перед собой единственную цель — дряхлого старика на крепостной стене.

Новая строка Великого Заклинания Освобождения раздалась из уст священника. Ее действие было настолько мощным, что сокрушительный удар потряс тело Кригера, а изо рта и ушей — хлынула гнилая порченая кровь. Оглушенный вампир на полной скорости врезался в крепостную стену…

Кригер рухнул вниз, его крылья превратились в лохмотья, разорванные ржавыми мечами бессмысленно топчущихся у основания стены скелетов…

Эта ночь уже не станет ночью триумфа Маннфреда, как еще несколько мгновений назад опрометчиво казалось графу Сильвании…

Тело Адольфуса Кригера вновь приобрело обычное обличье — вампир лежал у крепостной стены Альтдорфа, изломленный и окровавленный до неузнаваемости. Взревев от боли и разочарования, вампир полез вверх, цепляясь за расщелины в древней кладке, используя головы безмозглых скелетов в качестве опоры.

Верховный Теогонист перевернул страницу, готовясь прочитать последнюю строку нечестивого заклинания. Его дрожащие губы чуть запнулись на последних словах, дряхлое старческое тело было совершенно истощено злом, сочившимся из всех пор древнего свитка. Он сделал все, что мог, остальное — зависело от божественной воли. Колени жреца подогнулись, книга выпала из ослабевших рук. Бушующий шторм с яростью набросился на истлевшие от времени страницы…

Несколько мертвецов уже вскарабкалось на вершину стены, приготовившись растерзать упрямого человека…

Курт III закрыл глаза, отдавая себя на милость Зигмара…

Кригер продолжал взбираться все выше и выше, карабкаясь по импровизированной костяной лестнице, как вдруг, его правая нога застряла, увязнув в развалившейся груди полусгнившего скелета. Вампир отчаянно рванулся, пытаясь освободиться и нащупать твердую опору, но под ногами не было ничего, кроме рассыпающихся костей. Один за другим, скелеты, зомби и упыри разваливались на куски, по мере того, как уходила магия, вызвавшая их к жизни…

Вокруг Маннфреда с легким треском рассыпались в прах скелеты, оружие со звоном выпадало из их, разом ослабевших, рук. Черная нить Шайша, привязывающая мертвецов к этому миру, оборвалась.

Граф-вампир в отчаянии наблюдал полное уничтожение своей армии, еще пару часов назад, сметавшей все на своем пути.

Кучи бесформенных костей в беспорядке валялись всюду, куда только достигал взгляд, быстро исчезая под густо повалившими хлопьями снега. Вновь осветившаяся сотнями огней столица Империи, с молчаливым презрением смотрела на потерпевшего фиаско правителя Сильвании. Живые были спасены и спас их не воин, а дряхлый старик, одетый в монашеские одежды.

Из-за веры одного-единственного человека — мертвые вынуждены были бежать…

Глава 15. Немного мести

Замок Дракенхоф, Сильвания

Каллад Страж Бури нарушил свой обет.

Дварфа утешала мысль, что Гримнир простит его.

Каллад вел своих братьев через остроконечные хребты, отвесные ущелья и горные реки, сквозь самое сердце Гор Края Света. Путь был долог и труден, гномы медленно продвигались к своей цели, стараясь не выдать врагам своего присутствия. Когур даже предложил воздержаться от разжигания костров на вечерних привалах, пока они снова не углубятся в хитросплетение подземных ходов. Каллад нашел этот совет весьма разумным, хотя горы и казались абсолютно безжизненными и пустынными.

Перейдя горный хребет, дварфы вновь углубились в подземные тоннели. Только, что-то в этих подземельях было не так: эхо, отражавшееся от стен и возвращавшееся к продвигавшемуся вперед отряду — было, какое-то, приглушенное…

Воздух стал сырым и влажным, насыщенным гнилостными испарениями. Необычное тепло распространялось по подземным переходам… Было не просто тепло, было — жарко…

— Терпеть не могу этот беспросветный мрак, — чертыхнулся Беламир, скрючившийся рядом с Калладом и Валариком. — Не пора ли положить этому конец?

— Ради Гримны, щелкните, кто-нибудь, наконец, огнивом, — поддержал товарища Отин Отдильсон.

Раздался негромкий треск и, подземелье осветилось слабой голубоватой вспышкой — Валарик поднес к искоркам трут и, подождав, пока тот задымится, зажег от него факел.

Яркий огонь ослеплял; глаза дварфов слезились, привыкая к свету после долгих странствий в полной темноте. Только через пару минут гномы смогли, наконец, осмотреться и понять, в каком жутком месте они очутились.

— Гримна меня побери, — выругался Молагон. — Это ужасно!

— А что еще вы ожидали увидеть? — усмехнулся Каллад — Сверкающие палаты Гримнира и великолепную кузницу Грунгни? Кажется, именно за этим, мы и пришли сюда!

Его спутники нервно рассмеялись. Только теперь спутники Каллада стали понимать, через что пришлось пройти этому странному гному. Рассказы о его храбрости — не были пустым бахвальством.

Стены подземелья были скользкими от крови — горячая, свежая кровь казалось черной на фоне темных базальтовых плит. Везде отчетливо чувствовался привкус металла — словно гномы находились в одной из своих подземных кузниц. Страж Бури опустился на колено и, проведя пальцами по окровавленной стене, поднес испачканную кровью руку к своему носу. Железный привкус усилился — Каллад ошибся…

Кровь гномов содержит больше железа, чем кровь остальных человеческих рас — и это, несомненно, была она… Он не спас всех… Некоторые его сородичи умерли здесь… Некоторые — все еще умирают…

Выхватив Рунный клык, Каллад сломя голову бросился вперед…

Темницы Душ оказались пусты. Железные клети жалобно скрипели и стонали, мерно покачиваясь на проржавевших от времени цепях от едва заметного дуновения ветра, блуждающего в подземных переходах. Их вид — вызвал у Каллада горькие воспоминания. Воспоминания о храбреце Лотаре дю Беке, вдвоем с которым Страж Бури, так легкомысленно надеялся положить конец владычеству Кровавого Графа… О битве за свою жизнь на арене, когда ценой неимоверных усилий ему удалось убить одного из лучших бойцов Конрада… Об освобождении рабов, старике Себастьяне, их многодневном походе к свободе и гибели десятков достойных людей на этом невероятно тяжелом пути… Кажется, словно это было вчера…

Отин, осматриваясь, двинулся вперед, нырнув под одну из качающихся клеток.

— Не сюда, — покачал головой Каллад. — Поверь, в том направлении нет никаких сверкающих залов.

— Как насчет Грунгни? — весело ухмыльнулся Отин, поворачиваясь к Стражу Бури.

Каллад невольно улыбнулся шутке своего товарища.

— Нет, если только он не вздумает сразиться на арене.

— Ну, куда же тогда? — нетерпеливо бросил подошедший Валарик.

Помещение, где находился отряд, имело пять дверей, расположенных в виде своеобразной пентаграммы. Две из них вели к нижним ярусам Темницы Душ, третья шла в сторону галерей, окружающих арену, еще одна — к самой арене. Только одна из пяти дверей вела к верхнему ярусу галерей.

— Вот эта, — указал на нее Каллад.

— Куда она ведет?

— Наверх.

— Не нравится мне эта обманчивая тишина, — покачал головой Скальфскраг.

— Не, могу сказать, что опечален тем, что нас никто не встретил, — парировал Каллад.

— Ну, они могли бы принести эль, — рассмеялся Беламир.

— Тогда, чего же мы здесь стоим? У меня уже в горле пересохло, — хлопнул в ладони Валарик и направился к указанной Калладом двери.

Следуя друг за другом, гномы вышли в длинный узкий вырубленный в скале коридор, в середине которого виднелась узкая тропинка, вытоптанная многочисленными пленниками, прошедшими здесь в своем последнем скорбном пути. Везде царила все та же оглушающая пустота. Дварфы пришли сюда готовые сражаться с многочисленным вампирским отродьем но, пока — они не встретили ни единого вампира. Зная силу и коварство своего врага — Каллад рассматривал это, как их маленькую победу. Они не были готовы вести войну — они пришли убить монстра и, уйти, если удастся…

Звуки негромкой навязчивой мелодии стали доноситься до дварфов по мере их приближении к главному залу замка. Гнилостный аромат сырости и металлический привкус крови вытеснили запахи дорогого вина и изысканных духов.

Открыв дверь, Каллад увидел, как красивая обнаженная девушка играет на арфе. С пальцев арфистки капала кровь — струны инструмента были настолько тонки, что резали ее пальцы словно воск. Девушка продолжала играть через боль, звуки мелодии становились все более приглушенными, что придавало музыке невыразимую грусть.

Ошеломленные этим зрелищем гномы остановились позади Каллада, опустив свои секиры и топоры.

Хозяин этого нечестивого замка томно возлежал на огромной кушетке, обложенный шелковыми подушками, сжимая в изнеженной тонкой руке кружевной платок. Хрустальный кубок, наполненный густой рубиновой кровью, стоял возле вампира на прикроватном столике, дополняя эту фантасмагорическую картину.

— Подойди ко мне, — мягким, но не терпящим возражения тоном, скомандовал утонченный изувер.

Пальцы арфистки взяли заключительные аккорды… Девушка поднялась со своего места и, с удивительным изяществом, скользнула к своему повелителю, став перед ним на колени. Взяв в руку ее изрезанные пальцы, вампир привлек их к своим губам и, начал медленно смаковать горячую юную кровь. Глаза девушки прикрылись в сладостной истоме, грудь трепетала, дыхание стало прерывистым — это был какой-то неестественный симбиоз жертвы и мучителя!

Оба были настолько поглощены своим занятием, что лучшего момента для нападения и придумать было трудно!

Дварфы начали медленно приближаться к своей жертве, держась в тени огромного обсидианового трона, внимательно вглядываясь в нависшие над залом галереи — не появиться ли непрошенный свидетель, способный предупредить графа-вампира об опасности. К счастью, их волнения оказались напрасными — галереи оставались безлюдны. Владыка Сильвании был абсолютно беззащитен! Все, что мог предположить в этой ситуации Каллад — это была утонченная ловушка, которой так славятся вампиры! Пусть, Страж Бури не собирался отступать! Отрезав змее голову, ты, может быть, и не убьешь ее сразу, но как же приятно посмотреть на предсмертные мучения твари!

— Маннфред, — нарушив, наконец, тишину, обратился к своему кровному врагу Каллад. — Позволь представить тебе моего приятеля — Рунного Клыка. Я рад, что вы, наконец, встретились!

Не дожидаясь ответа, дварф с силой вонзил свой топор прямо в затылок вампиру, рассекая его голову надвое. Какое-то мгновение — Страж Бури не мог поверить своим глазам: монстр был мертв…

— Отлично, — удовлетворенно хмыкнул Когур. — Теперь можно и эль поискать!

— Я бы не спешил так, Когур, — бросил в ответ товарищу Валарик. — Что-то здесь не так!

— Не считая того, что этот проклятый замок полон вампиров — все нормально, — невесело усмехнулся Скальфскраг.

— В самом деле? Тогда где же они? — не унимался Когур.

— Давайте лучше поскорее выведем отсюда эту маленькую девчонку! Это проклятое место видело уже достаточно крови! — Отин протянул руку, чтобы привлечь девушку к себе, но лишь только их пальцы соприкоснулись, как девушка отпрянула прочь. Лицо малышки исказилось в дикой гримасе, словно у мифической банши, и она издала громкий пронзительный крик.

— Заткнись, — опешил Отин, явно сбитый с толку. — Ты же нас выдашь!

В отличие от него, Каллад видел нечто страшное, то, что отражалось в ее карих глазах: девушка кричала не от страха — это был крик о помощи!

— О, Гримна! — только и смог вымолвить пораженный дварф.

Он даже и подумать об этом не мог. Одним ударом Каллад раскроил девушке череп, заставив навсегда смолкнуть ее пронзительный крик.

— Она — одна из них, — бросил он оторопевшим от ужаса товарищам.

— Так что там с этим проклятым кольцом? Кажется, оно должно возвращать этого упыря из мертвых? Может быть мы, наконец, снимем его, прежде чем оно начнет действовать? — первым пришел в себя Беламир.

— Резонно, согласился Валарик.

Каллад обошел вокруг распростертых на полу тел. Рунный Клык полностью расколол голову Маннфреда, сделав черты его лица неузнаваемыми. Перстень-печатка на его правой руке доказывал, что Каллад убил именно фон Карштайна. Страж Бури хорошо знал этот перстень — большой, золотой, с броским драгоценным камнем, окруженным подобием крыльев, усеянных самоцветами…

Гном опустился на одно колено, взял правую руку мертвеца в свои и, снял кольцо — все было кончено…

— Ну, вот и все — пора уходить, — бросил Каллад, поднимаясь на ноги и закидывая Рунный Клык себе на плечо.

Только теперь, это было проще сказать, чем сделать! Обернувшись, дварф увидел, как двое вампиров спрыгнули в зал с верхней галереи. Еще один кровопийца — появился в дверях, через которые пришел отряд гномов. Крик девушки о помощи — был услышан…

Удар когтистой конечности просвистел в дюйме от горла Каллада. К счастью — гном был достаточно быстр, чтобы парировать этот выпад рукоятью своего топора. Перейдя в атаку, дварф ткнул обухом топора прямо в лицо противника, заставив вампира отступить.

Его товарищи инстинктивно рассыпались по огромной зале, чтобы не мешать друг другу — истинный воин всегда полагается только на себя…

Продолжая атаковать, Каллад сделал пару обманных выпадов и, когда его противник, запутавшись, на мгновение потерял бдительность — с размаха всадил Рунный Клык прямо в ухмыляющуюся рожу кровососа. Лезвие раздробило челюсти вампира, прошло мозг и вышло в районе затылка. Зверь рухнул, забившись в предсмертных судорогах в луже собственной крови…

Валарику повело меньше…

Подняв над головой свой топор, гном бросился на одного из приближающихся вампиров — к несчастью, зверь оказался проворней. Одним могучим прыжком перепрыгнув через дварфа, кровопийца успел разорвать несчастному горло. Валарик умер прежде, чем его тело коснулось пола…

Когур и Скальфскраг сражались бок о бок, добивая одного из поверженных врагов. Их могучие молоты превратили тело зверя в кровавое месиво.

— Гномы, ко мне, — скомандовал Каллад, снимая с пояса короткий гномий арбалет. Быстро прицелившись, дварф нажал на спусковой крючок, выпуская болт с привязанной к нему веревкой в балку, обрамляющую одну из верхних галерей. Убедившись, что болт глубоко вошел в дерево, Каллад ухватился за веревку и, пристегнул ее второй конец к закрепленной на поясе крохотной лебедке — через мгновение Страж Бури был уже на галерее, вне досягаемости для клыков и когтей мерзких смертоносных тварей.

Переведя дух, дварф окинул взглядом развернувшееся под ним поле сражения. Положение оставшихся внизу товарищей было неутешительным — гномы были заперты в узком пространстве центральной залы, сражаясь против превосходящих их по численности врагов.

Забив арбалет в узком промежутке между двумя соседними балками, Каллад быстро пристегнул к нему лебедку и, бросил вниз свободный конец веревки. Подождав, когда подбежавший Беламир ухватится за спасительную нить, Каллад отпустил рычажок лебедки. Через мгновение — Беламир стоял на галерее рядом с товарищем. Свободный конец снова полетел вниз, Беламир присоединил и свою веревку…

На галерее, практически одновременно, оказались Отин и Когур…

— Быстрее, — ревел Молагон, пробиваясь к спасительной цели… Пространство залы наводняли все новые и новые вампиры…

Скальфскраг был загнан в противоположный угол: несмотря на многочисленные раны, дварф продолжал сражаться как обезумевший против трех наседающих на него кровососов…

Веревки снова полетели вниз — Молагон попытался ухватиться за одну из них и, промахнулся. Одна из тварей бросилась на него сзади, сбивая с ног и впиваясь клыками в горло потерявшего равновесие гнома…

Прорвавшийся на помощь из своего угла Скальфскраг, одним ударом секиры отсек голову монстра, вцепившегося в Молагона…

Дармирассон из последних сил выполз из-под навалившегося на него трупа. Вдвоем с Скальфскрагом они ухватились за ближайшую к ним веревку, однако, их вес был слишком тяжел для лебедки…

Когур и Беламир вскочили на балюстраду галереи и, ухватив за веревку, на которой повисли товарищи, потянули их наверх, ослабляя нагрузку на готовую сорваться лебедку…

Рывок… еще один… еще… Два дварфа поднимались все выше и выше, еще немного и, они достигнут спасительной галереи… Неожиданно, трос вдруг резко дернулся и ослаб…

Послышался отчаянный крик Скальфскрага — вампир, могучим прыжком достав-таки одного из дварфов, впился ему в шею своими когтями. Не удержавшись, дварф рухнул вниз, увлекаемый тяжестью повисшего на нем зверя…

Толпа вампиров сомкнулась над беспомощно лежавшим на полу гномом…

— Не смотри, — с трудом проглатывая застрявший в горле ком, прохрипел Беламир.

Когур помог израненному Молагону забраться на балюстраду…

Один из убийц Скальфскрага поднял глаза на собравшихся на галерее гномов и, насмешливо улыбнувшись, облизал испачканные в крови губы — в следующую секунду, гигантская летучая мышь устремилась на остатки гномьего отряда. Взмахнув Рунным Клыком, Каллад разрубив пополам тварь, готовую вцепиться ему в горло — ее остатки с противным чавканьем упали на пол…

Бег по длинной галерее…, ступени, ведущие наверх…, снова галерея и, снова бег…, разбитый витраж, осколки стекла, хрустящие у них под ногами…

Ледяной ветер чуть не сбил Каллада с ног — дварф поскользнулся на обледенелой черепице и, с трудом сохраняя равновесие, окинул встревоженным взглядом крышу древнего замка, ища подходящий путь вниз. Вытащив из заплечных мешков съемные шипы, гномы поспешно прикрепили их на сапоги — спускаться по покрытой льдом крыше без специальных приспособлений — было чистым самоубийством. Путь по крышам Дракенхофа вел в сторону угловой башни, с идущей вокруг нее крытой галереей, на покатую крышу которой, если Гримна будет с ними, они смогут спрыгнуть и, возможно, даже останутся живы…

Четверка вампиров показалась на крыше замка в том месте, где пару минут назад гномы выбрались на крышу. Твари двигались легко и непринужденно, прекрасно сохраняя равновесие на обледенелой крыше, представляющей для привыкших к твердой поверхности дварфов — смертельную ловушку.

Надо было спешить. Гномы неслись вперед, прыгая с крыши на крышу, предательски оступаясь на скользкой черепице. Лишь надетые на обувь шипы, удерживали их от смертельного падения.

Спрыгнув на нижний ярус, гномы преодолели уже половину пути, до спасительной башни, когда, сделав очередной поворот, их взгляду открылся внутренний двор замка с ужасающим морем трупов, беспорядочно насаженных на колья. Некоторые трупы были совсем свежими — кровь еще стекала по древкам кольев, густо пропитывая потемневшую от избытка железа землю. Теперь-то дварф понял, откуда взялась та кровь в подземных тоннелях… Что же — еще одно преступление, которое будет записано на счет проклятого графа и его выродков. Гнев переполнял Каллада — он не остановится, пока не уничтожит их всех!

— Мы сделали то, зачем пришли, — задыхаясь от сумасшедшей гонки, с трудом выдохнул из себя Каллад. — Мы не сможем убить их всех. Кольцо у нас. Время для возмездия — еще наступит.

Вскочив на парапет, Каллад, не раздумывая, прыгнул вниз — на спасительную крышу галереи. Ветер завывал у него в ушах, высекая из глаз слезы; гном неловко приземлился на разлетевшуюся под его весом черепицу и, проскользив по ней, камнем рухнул вниз на землю, находившуюся в добрых трех десятков футов ниже.

Остальные дварфы, не мешкая, последовали его примеру…

Бросив последний взгляд на мрачные очертания зловещего замка, дварфы опрометью бросились к темнеющему невдалеке спасительному лесу…

Глава 16. Схватка

Имперский город Мариенбург

Финрейр сидел за одним столом с людьми:

— Кажется, граф-вампир все еще продолжает здравствовать, несмотря на неоднократные свидетельства о его смерти!

Люди, находившиеся в помещении, все еще чувствовали себя неуютно в обществе представителя древнейшей из известных в обитаемом мире рас. Они смотрели на него с удивительной смесью подозрительности и благоговения, словно один из богов спустился в мир людей, решив показаться простым смертным. То, что Финрейр делал здесь в Мариенбурге, должно заложить фундамент мирного сосуществования эльфов и людей. Конечно, их раса еще очень молода и, люди — больше похожи на больших кровожадных детей, но все же, это… люди… Финрейр оказался здесь, чтобы постараться повернуть вспять этот поднимающийся прилив зла, вырвавшийся из своей укромной гавани. Зла, готового захлестнуть Старый Мир, смыть его с лица земли. Правда, эльф вовсе не был уверен в людской доброте и наличии у них чувства признательности — по возвращении в Ултуан, Финрейр собирался настоятельно рекомендовать своим соплеменникам не спускать глаз с этих своевольных созданий. Несомненно, его экспедиция не останется без последствий: поступок четверки эльфов, нарушивших замкнутое существование своего народа и открывших тайну их существования людскому племени — не останется безнаказанным, но на это были причины… очень веские причины…

Люди заслуживают пережить этот шторм…

Финрейр надеялся, что со временем, люди начнут воспринимать его соплеменников как должное. Вот, только, времени этого — у него сейчас не было. Правда, в данный момент, это играло эльфу на руку: замечательно, что продолжительность жизни людей и эльфов так разнится. Среди людей в свои 60 лет Финрейр не только не был безусым юнцом, но являл собой образ умудренного жизнью старца — это было удивительно приятное чувство… Эльф не собирался исправлять это небольшое недоразумение…

— Я не понимаю, — продолжал разговор Йохан Клейн, капитан городской стражи. — Вы здесь всего неделю и знаете о вампире больше, чем нам удалось узнать за долгие годы!

— Нужно только уметь слушать ветер, — улыбнулся Финрейр, не потрудившись объяснить смысл своих слов. — Маннфред провел остаток зимы, зализывая свои раны и пополняя силы. Увы, вы люди — так спешите умереть и, пополнить его ряды. Его войско растет ежедневно. Три стычки за последние недели и, трижды, вы были отброшены назад. Прошел уже месяц с вашей последней победы. Прилив войны накатывается на вас, но рано или поздно он спадет. Такова природа войны! Армия мертвецов будет у стен города еще до захода солнца и, единственный вопрос, который сейчас остается — успеет ли Мартин фон Кристальбах прийти к нам на помощь или, нам придется встретиться со своими создателями?

— Что мы можем поделать? Надо готовиться к неизбежному!

— Смерть — всегда неизбежна, солдат, — философски заметил эльф. — Это всего лишь вопрос выбора, — в каком месте мы решим покинуть этот бренный мир.

Они находились в большой оружейной комнате, разместившейся в подвале одной из башен городской ратуши. Шипение и пар царствовали здесь. Свежевыкованные мечи закалялись в ваннах с холодной водой, обретая прочность и силу. В соседней комнате — новорожденные клинки тщательно затачивались, становясь острее отточенной бритвы. Чуть дальше — лучных дел мастера колдовали над своим смертоносным оружием, затачивая стрелы, прикрепляя к ним оперение и наконечники, натирая воском скрученную тетиву…

Йохан Клейн тщательно затянул ремешки наручей, защищавших его предплечья. Его оруженосец, стоя на коленях, проверял, надежно ли закреплены поножи. Еще один слуга прикреплял к кольчуге рыцаря тяжелый пластинчатый панцирь…

Жар, идущий от печей, где литейщики отливали наконечники арбалетных болтов и пушечные ядра — был невыносим. Оглушительные удары неподъемных молотов придавали новую жизнь помятым дедовским доспехам. Тела кузнецов, бугрившиеся грудами мышц, были черными от копоти…

В середине всего этого муравейника стоял юный эльфийский маг, наблюдая, как смертоносная машина войны набирает свой неумолимый разгон…

Массивная дверь оружейной комнаты приоткрылась, пропуская внутрь троих эльфийских воинов, прибывших с Ултуана вместе с Финрейром.

— Что насчет Маннфреда, — поинтересовался Финрейр у одного из вошедших.

— Он на подходе! И он пройдет сквозь защиту людей, как нож сквозь масло! Ты только посмотри на эти убогие орудия войны!!! — покачал головой один из воинов.

— Они делают то, что должны делать, — мягко возразил соплеменнику Финрейр.

— Тогда почему, ты не разрешишь нам сражаться бок о бок с ними? — пылко воскликнул самый молодой из вошедших.

— Ты ведь не считаешь, что наше участие должно ограничиться простым наблюдением. Я не собираюсь смотреть, как вампиры устраивают тут бойню! — вновь вступил в разговор Маланейр.

— Мудрый полководец сначала тщательно изучает своего противника, мой друг, — покачал головой юный маг. — Поспешностью — мы ничего не добьемся.

— Не стоит магу читать нам лекции по искусству войны! — запальчиво воскликнул молодой Аэлелсрион. — Битвы выигрываются силой оружия! Когда дело дошло до драки — глупо тратить время на изучение врага! Пора положить нежити конец.

— Люди храбры, — поддержал товарищей молчавший до сих пор Ринанлир. — Но их силы не беспредельны…

Повернувшись спиной к своим товарищам, Финрейр молча подошел к одному из стрельчатых окон, словно желая заглянуть туда, за горизонт, чтобы узнать, что их ждет в будущем. Вновь прикоснувшись ко злу, исходившему от графа-вампира, маг отчетливо почувствовал направлявшую Маннфреда руку — руку великого некроманта. Однако, смысл игры, задуманной Нагашем, искажался влиянием замыслов и желаний его марионетки. Настало время вывести Маннфреда из игры…

— Готовьте лошадей, — бросил он остальным эльфам.

Финрейр увидел надежду…

События, разворачивающиеся на их глазах, имели гораздо большее значение, чем казалось на первый взгляд. Люди уже вели эту битву со злом и, не единожды побеждали в отдельных сражениях но, все эти успехи постоянно нивелировались катастрофическими ошибками, ошибками, которые не должны больше повториться… Армия Стирланда под знаменами Мартина фон Кристальбаха, подкрепленная полками Альтдорфа и талабекландцев, уже рядом. Они не должны опоздать!

В гуще леса Финрейр заметил клубы густого черного тумана, медленно двигающегося к Мариенбургу и, почувствовал прикосновенье тьмы. Это был не обычный туман, укутывающий землю на ночь — до захода солнца оставалось еще несколько часов. Сила Маннфреда растет… Он уже был достаточно силен, чтобы превратить день в ночь, движимый яростным желанием поквитаться с людьми за поражение под стенами Альтдорфа…

Однако, силы графа Мартина, могли стать той самой соломинкой, которая переломит хребет живым мертвецам. Задача мариенбургцев была проста — продержаться до подхода союзных сил.

Маг повернулся к Аэлелсриону:

— Союзные силы на подходе. Скачи к фон Кристальбаху и передай ему, что час людей настал. Мы будем удерживать Маннфреда под Мариенбургом до его прихода. Пусть он поможет смести эту нечисть с лица земли.

— Ты думаешь, что можешь гонять меня по подобным пустякам? — пылко возразил юный воин. — Ты забываешься маг — я не твой слуга! Я пришел сюда, чтобы сражаться!

— Если ты хочешь, чтобы было, кому сражаться — тебе лучше поспешить! — невозмутимо ответил Финрейр. Прекрасно зная горячность юного эльфа, маг был уверен, что гнев Аэлелсриона будет лучшей порукой тому, что сообщение будет доставлено в кратчайший срок.

— Помни, они никогда не встречали эльфов раньше, — как ни в чем не бывало, продолжил наставлять товарища Финрейр. — Постарайся завоевать доверие графа Мартина.

— Я мастер меча, Финрейр, а не мальчик на побегушках! Поищи кого-нибудь другого! — продолжал бушевать Аэлелсрион.

— Я не собираюсь разводить тут дискуссию, — став максимально серьёзным и, с откуда-то появившимся металлом в голосе, отчеканил маг. — Приказ получен. Ты должен ехать немедленно!

Аэлелсрион напрягся, словно собираясь продолжить спор — возникла напряженная пауза.

— Он не знает нас, — уступая авторитету Финрейра, сдался, наконец, юный воин. — Что если он не поверит мне?

— Мы можем только надеяться, что он сможет принять правильное решение; наши жизни — в его руках!

Легкий кивок и, юный воин исчез за дверью, торопясь выполнить возложенную на него миссию…

Протяжный гулкий звук сигнального рога пронесся над городом…

Противник подошел к стенам Мариенбурга…

Массивная герса главных городских ворот с тяжелым скрежетом медленно поднялась, прячась в специально сделанном пазу в каменной кладке. Шлемы лучников, занявших свои места на крепостных стенах, ярко блестели в последних лучах заходящего солнца. Один из стрелков высоко поднял лук и натянул тетиву: Клирд — победитель последнего городского турнира. Боевой лук рядом с ним казался гигантом, дыхание почти остановилось, тетива до боли врезалась в онемевшие от напряжения пальцы. Стрела была непривычно большой и тяжелой — Клирд никогда не стрелял такими прежде. Баланс был сильно смещен к наконечнику, но лучник твердо следовал инструкциям эльфийского мага: досчитав до десяти, он плавно отпустил тетиву, выпуская свою посланницу в стремительно темнеющее небо.

Лучник невольно отпрянул ослепленный яркой вспышкой пламени, охватившей стрелу, как только она ушла с полки лука. Яркая огненная дуга прорезала вечернее небо и, зависнув на мгновение в самой высокой точке полета, рассыпалась огненным дождем, осветившим орду нежити, готовящейся идти на приступ…

Фронт войска Маннфреда занимали зомби. Их полуразложившуюся плоть, изъеденную червями, покрывали следы гниения, почерневшая кожа свисала лоскутами, открывая небьющиеся сердца и вены, голодный огонь горел в их мертвых глазах. За ними расположились элитные отряды Рыцарей Черной Руки под командованием Адольфуса Кригера. Арьергард армии мертвецов составлял отряд личной гвардии Маннфреда фон Карштайна — Стражи Могил — ужасные умертвии, облаченные в тяжелые доспехи вороненой стали, вооруженные длинными мерцающими клинками…

Оба фланга занимали Черные Рыцари: их командир — Готхард — один из знаменитых рыцарей прошлого, закованный в древний доспех, нес личный штандарт графа-вампира. Его магический клинок, покрытый мерзкими рунами, ядовито поблескивал в вечерней мгле. Рыцари, сидевшие на своих мертвых скакунах, в нетерпении бьющих в землю полуистлевшими копытами, представляли отвратительное и пугающее зрелище…

Финрейр и два его товарища вышли из городских ворот, готовясь принять участие в предстоящем сражении. Армия Мариенбурга, ведомая закаленным в боях ветераном Сайресом Грэмом, разворачивалась в боевой порядок, готовясь встретить врага за стенами города.

По рядам нежити пронесся плотоядный рев — мертвецы заходились в животной ярости, возбужденные близостью живой плоти…

Маннфред махнул рукой, давая приказ левому флангу открыть сражение…

Пришпорив своего адского жеребца, Готхард привел в движение всю массу Черных Рыцарей. Закованная в доспехи лавина мертвой плоти пошла на людей, грозя смести все живое со своего пути. Лучники, засевшие на стенах, яростно осыпали приближающуюся армаду градом стрел, стараясь ослабить или, хотя бы замедлить, ее приближение. Удивительно, но пехота людей не дрогнула — схватив длинные заточенные пики, заранее спрятанные в снегу, солдаты выставили их перед собой, образуя смертельный частокол, неприступный для всадников.

Успев оценить грозящую им опасность, Готхард развернул рыцарей, отводя их назад, на прежнее место, надеясь дождаться более благоприятного момента для атаки.

Видя неудачу первой атаки, Маннфред отправил в бой свое пушечное мясо: радостно завывая, вурдалаки и упыри бросились на приступ, размахивая над головами ржавыми мечами и топорами. Вид этих полуразложившихся трупов был поистине ужасен: изъеденная гнилью плоть была грязной и почерневшей, глаза — дики и безумны, с искривленных в плотоядной ухмылке губ — капала слюна.

Финрейр слегка кивнул генералу Грэму и, повернувшись к крепостной стене, махнул рукой командиру лучников.

— Натянуть луки! Залп! — громовой голос командира заглушил вопли нападающих. Лучники задрали луки вверх, резкий щелчок, протяжное пенье стрел, уходящих в вечерний сумрак…

На атакующий пролился стальной дождь, стрелы разбивали упырям головы, ломали их сгнившие ребра, отрывали конечности, прорубая широкие просеки в рядах безмозглых мертвецов.

На губах Маннфреда заиграла холодная улыбка — кажется, люди проглотили наживку! Подозвав к себе некромантов, граф приказал им поднять всех павших от губительного залпа. Страх в сердцах живых — ускорит его победу!

Поверженные зомби медленно заворочались в грязи, подчиняясь безмолвным приказам некромантов. Один за другим мертвецы медленно поднимались из раскисшей почвы прямо перед передовыми рядами ошеломленных пикинеров.

Однако, эльфийский маг был готов и к этому маневру врага. Арбалетчики, также находившиеся на крепостных стенах, выступили вперед. Залп, и сотни горящих болтов, обернутых пропитанной горючей смесью паклей, ударили в гущу перестраивающегося противника.

— Ими командует идиот, — криво усмехнулся Адольфус Кригер. — Стреляя в нас, они рискуют попасть в собственных пикинеров!

Горящие зомби продолжали наступать, пытаясь разрушить частокол пик, выставленный людьми. Нечувствительные к боли, они сгорали сами и насаживались на пики, нелепо трепыхаясь на них, словно гигантские уродливые насекомые. Скоро все передовая линия людской обороны была охвачена огнем — деревянные древки горели, обламываясь и превращаясь в золу. Еще несколько минут и, дорога для кавалерии нежити будет открыта.

— Не пора ли воспользоваться нашим преимуществом? — вопросительно обернулся Кригер к Маннфреду.

Граф молча кивнул, давая разрешение Рыцарям Черной Руки вступить в бой. Одновременно он выпустил волков погибели для нанесения тревожащих ударов по флангам армии людей, надеясь, таким образом, отвлечь огонь вражеских стрелков от наступающего по центру отряда Кригера.

Следя за разворачивающимся сражением, Финрейр испытывал сдержанную радость — кажется, высокомерный вампир купился таки на его блеф, позволив втянуть себя в длительное сражение. Теперь, дело было за людьми — во что бы то ни стало они должны выдержать натиск живых мертвецов, продержавшись до прибытия графа Мартина. Тогда, Маннфред окажется между двух огней и, история бессмертного вампира — будет окончена…

Сражение разворачивалось все с большим ожесточением. Граф слегка повел руками, смертельное заклинание сорвалось с его губ. Темная энергия пробежала по его пальцам, пронеслась над полем сражения и ударила в передовую линию атаковавших зомби. Их плоть становилась тонкой и хрупкой, как только к ним прикасалось колдовство Маннфреда. Раздираемые изнутри дикой жаждой крови они отчаянно набрасывались на первого попавшегося им под руку живого человека. Человеческая плоть распадалась при их прикосновении, не в силах сопротивляться мощи темной магии. Несчастные жертвы даже не успевали издать предсмертный стон…

Финрейр отреагировал моментально: подняв свой магический посох, он с силой ударил им о землю. Колдовство, сотворенное эльфом, коснулось земли, вызвав сотрясение такой силы, что ни люди, ни нежить — не удержались на ногах. Поднятый магическим вихрем снег врезался в ряды мертвецов, снимая гнилую плоть с их костей, разрушая тела упырей и зомби, обращая их в ничто.

Когда снег осел — не осталось никого, кого можно было бы воскресить…

Эта неудача привела графа в бешенство: каким-то образом, проклятый скот сумел найти противоядие его колдовству. Маннфред бушевал в порыве бессильной ярости в окружении своих телохранителей.

— Пора убрать некромантов с поля боя, — повернулся юный маг к своим товарищам.

Ринанлир и Маланейр бросились вперед, используя возникший на поле боя хаос. Для неповоротливой нежити эльфы были слишком быстры — ни один клинок не задел эльфийских воинов. Время от времени их длинные мечи тихо пели, рассекая какого-нибудь, наиболее ретивого мертвеца: эльфы стремительно продвигались к своей цели, надеясь застигнуть колдунов врасплох. Для опытных Мастеров Меча разделаться с безмозглыми зомби не представляло особой сложности, однако, эльфы не собирались недооценивать силу вражеских некромантов. Их успех — зависел от скорости. Находясь всего в нескольких футах от колдунов, эльфы почувствовали, как кровь начинает закипать у них в жилах, как уходит жизненная энергия, как плоть тает на их костях…

Свалив одного из умертвий коротким колющим выпадом, Маланейр вскочил на спину упавшего на колени врага и, оттолкнувшись, легко взмыл в воздух. Его меч описал смертоносную дугу, обезглавливая всех, кто находился в пределах досягаемости эльфийского клинка. Приземлившись уже среди мертвых тел, воин обернулся к своему товарищу:

— Теперь — твоя очередь, Ринанлир!

Однако, в войске Маннфреда не осталось больше некромантов!

— Ты берешь от жизни все, мой друг, — Ринанлир раздосадовано покачал головой. — Возможно, нам не следует останавливаться на достигнутом и, убить немного больше этих… созданий…

Один из элитных охранников Маннфреда — огромный воин в черных пластинчатых доспехах с тяжелым мечом, исчерченным рунами — приблизился к двум эльфам.

— Это может быть интересно, — удовлетворенно кивнул головой Ринанлир, с готовностью поднимая свой меч.

Прежде чем эльфы успели скрестить мечи с новым противником, их достиг мысленный приказ Финрейра — маг призывал их отступить. Подчиняясь, воины поспешили вернуться на свои позиции…

В отчаянной попытке изменить ход сражения Маннфред вновь обратился к магии: молнии сорвались с кончиков его пальцев, ударив в раскисшее поле боя, превратившееся в море грязи, перемешанной тысячами ног.

— Поднимайтесь! — в бешенстве рычал вампир. — Поднимайтесь!

И они поднимались, разрывая чрево земли в мерзкой пародии рождения…

Кость за костью древние трупы выбирались из своих могил, пробужденные темной силой графского заклинания. Большинство мертвецов поднималось по частям — руки безвольно волочились по земле, ноги отсутствовали, тела были съедены гнилью разложения. Тем не менее, все больше и больше этих ужасных обрубков вставало по зову Маннфреда фон Карштайна.

Однако, на этом беды живых не закончились: по всей передней линии армии людей начало распространяться жуткое зловоние — еще одна штучка неистощимого на выдумки графа. Эта вонь шла не снаружи, а из самой плоти солдат — их тела разлагались под действием черной магии, куски гнилого мяса отслаивались от костей. Бьющиеся в агонии люди отчаянно кричали, объятые ужасом…

Воспользовавшись замешательством в стане противника, Готхард вновь повел своих рыцарей в атаку. Некогда прославленный рыцарь Ордена Неугасимого Света, обрушился на людей, выполняя злую волю своего повелителя. Лишенный жалости, сострадания, воспоминаний — он стал бездушной машиной, воскрешенной Маннфредом, призванной возглавить ударный отряд армии мертвых. Готхард жаждал лишь одного — крови и смерти. Крови тех, одним из которых, он был когда-то, смерти всего того — чем он когда-то дорожил…

Финрейр довольно улыбнулся — ловушка захлопнулась. Маг кивнул Грэму, давая знак командующему, что пришло время привести в действие заранее разработанный план. Центр армии людей отступил к крепостным стенам, увлекая за собой отряды Черных Рыцарей Готхарда. На фланги были брошены подкрепления — люди теснили живых мертвецов, отсекая прорвавшуюся вперед кавалерию Маннфреда от остальных адских легионов. Отряды Готхарда, оказавшиеся под стенами города, стали прекрасной мишенью для людских лучников и арбалетчиков.

Низкий гудящий звук неожиданно наполнил воздух, резко диссонируя с остальным шумом битвы. Огромный черный рой магических насекомых сорвался с пальцев Маннфреда, ударив в правый фланг армии людей. Граф прекрасно понимал опасность, в которой оказался Готхард и его отряд и, пытался расчистить им путь к отступлению. Насекомые набивались в нос и рот, лезли в глаза, отрывали своими челюстями куски кожи и плоти, лишая солдат возможности дышать, дезорганизуя их и, подавляя волю к сопротивлению.

— Держитесь подальше от света, — перекрывая шум битвы, зычным голосом прокричал Финрейр. Яркие лучи синеватого света ударили от посоха мага. Магический свет собрался в плотный шар и, взорвавшись, ударил ввысь, расколов небеса и разогнав магическую тьму. Попадая в его лучи, насекомые ярко вспыхивали и, сгорая, падали на землю черными шипящими угольками.

Неожиданно, в отдалении раздался звук, который так жаждали услышать и Финрейр, и эльфы, и Сайрес Грэм и, все оставшиеся в живых солдаты армии Мариенбурга — горн графа Мартина фон Кристальбаха.

Знамена реяли на ветру, мечи ударялись о щиты, тысячи солдат двигались в едином строю, объединенные волей одного человека. Рядом со штандартом графа Мартина и стирландскими знаменами развевались стяги Талабекланда и флаги Альтдорфа. Шум, издаваемый приближающимися войсками, вряд ли был способен испугать бездушных мертвецов, но живым — он давал надежду, наполняя новой силой ослабевшие было. Надежду на то, что они будут жить, несмотря на все силы тьмы, пришедшие их уничтожить…

Финрейр невольно улыбнулся: такова сила надежды — одна искра может воспламенить костер…

Маннфред ошеломленно обернулся назад… Как он мог так ошибиться? Как угодил с эту примитивную ловушку? Как не заметил, не просчитал все варианты? Его самоуверенность погубила мертвых — Черные Рыцари увязли в бессмысленной схватке под стенами города и, тыл его армии, оказался абсолютно незащищенным…

Маннфред собирался напасть на город… Граф вовсе не думал, что кто-то нападет на него самого…

Однако, схватка еще не закончилась — Финрейр играл мастерски, но не все было в руках эльфийского мага…

Адольфус Кригер, находящийся в первых рядах сражающихся, пришел к тому же выводу — не ожидая приказа от Маннфреда, он дал команду своему отряду вступить в бой. Рыцари Черной Руки яростно ударили по людской пехоте, сконцентрировав направление своей атаки на левом фланге противника с единственной целью — пробить брешь в обороне мариенбургцев и, спасти то, что осталось от кавалерии Готхарда.

Правитель Сильвании не стал ждать, чем закончится эта атака… Последнее колдовства и, поле сражения наполнили воющие банши с лицами, застывшими в вечной гримасе агонии и невыносимой боли, окруженные тенями убитых ими людей. Их душераздирающие стенания смогут сдерживать людские армии достаточно долго — достаточно, чтобы Маннфред смог бежать…

Эта битва была выиграна, но Зимняя Война — пока нет…

Глава 17. Capre Noctem

Хел Фенн, проклятые леса Сильвании

Теперь живые преследовали мертвых, изгоняя нежить из пределов Империи, загоняя ее обратно — в проклятые леса Сильвании.

Это не было одним генеральным сражением — череда больших и маленьких стычек медленно приближала конец графа-вампира. Буря войны бушевала на сотни миль вокруг. Захватывая все новые и новые области Старого Света. Мертвецы из бесчисленных провинций, городков, сел и деревень, тянулись на зов Маннфреда, пополняя его слабеющую армию. После каждого сражения множество живых вливалось широким потоком в ряды своих противников…

Много раз, люди готовы были отчаяться, потерять веру, но искра надежды продолжала тлеть, разгоревшись, наконец, в очистительное пламя. Живые сражались за себя, своих любимых, отцов, матерей, детей, мертвые — только за своего хозяина…

Вороны парили над полями сражений, пируя на телах нескольких сотен тысяч душ, безвременно отправившихся в царство Морра. Безжалостная смерть острой косой собирала свою жатву — такой была цена бесконечной Зимней Войны. Порой, казалось, что весна никогда не придет, хотя, на самом деле — зима длилась чуть дольше обычного. Приближение весне уже чувствовалась в воздухе, мокрый снег уже не ложился, а стаивал, но смерть продолжала держать землю в своих ледяных объятиях. Правитель подземного мира собрал небывалый урожай душ в эту зиму…

Слишком много было битв, слишком много хороших людей нашло свою смерть на полях сражений…

Наученные горьким опытом люди изменили тактику — погибших и умерших от болезней и голода, собирали в огромные кучи и сжигали. Повсюду на землях Империи горели огромные погребальные костры. Печальная необходимость, лишившая Маннфреда возможности пополнять ряды своих мертвых прислужников. Тем не менее, его сила все еще была слишком велика…

Военное счастье поочередно склонялось то на одну, то на другую сторону — победы людей чередовались с их поражениями…

Мартин фон Кристальбах, граф Стирланда и Верховный Теогонист, Курт III — вели в бой объединенные силы человечества. И, несмотря на огромные потери, победа в войне стала понемногу обретать очертания…

Твердость стали и непреклонная вера слились воедино, образуя крепкий монолит, поддерживавший в людях мужество и укреплявший силу духа. Граф Мартин всегда был в самой гуще битвы, сражаясь плечом к плечу с простыми солдатами, вдохновляя их своей храбростью. Для людей, он стал настоящим героем, ведущим своих солдат на подвиги, бесстрашным и благородным.

Курт III поддерживал дух воинов вне поля боя, укрепляя и поддерживая их веру. Зигмар направлял святого человека, указывал ему путь и, Верховный Теогонист, осененный божественной благодатью, слепо шел к исполнению своего предназначения. В чем оно заключалось, жрец понял лишь тогда, когда на поле только что закончившегося сражения наткнулся на труп мерзкого упыря, на самом деле оказавшегося вампиром, трансформированным Маннфредом. Его, еще живой дух, заключенный в разлагающейся гнилой плоти, был лишен возможности уйти в загробный мир. Сила этого духа была так велика что, каким-то непостижимым образом, он сумел вернуть себе контроль за уже помертвевшими губами, обращаясь к жрецу с просьбой об освобождении из своей темницы. Если можно спасти одну душу — почему не сделать это с тысячами других?!

Но бок о бок с каждой победой людей — шагала смерть…

Люди хорошо усвоили этот урок…

Мартин не давал Маннфреду ни минуты покоя — нельзя было дать мертвым вновь собраться с силами!

Живые уничтожали мертвых по всей Империи…

Под предводительством фон Кристальбаха человечество превратилось в могучую боевую машину, без разбора сметавшую на своем пути скелетов, зомби и черных рыцарей.

Различия были забыты, разногласия отложены до лучших времен, и сейчас — люди пожинали плоды своих усилий. Словно вода подтачивает камень, каждая маленькая победа приближала конец войны. Постепенно, силы мертвых истаяли настолько, что Маннфред уже не решался вступать с людьми в открытый бой — вампир перешел к тактике партизанской войны, прячась в непроходимых лесах Сильвании, откуда время от времени тревожил земли Империи своими набегами.

Мертвые — не желали становиться абсолютно мертвыми…

Граф-вампир наводнил свою землю хитроумными ловушками, волчьими ямами, ядовитыми кольями — так, чтобы в любом уголке его проклятой провинции живых подстерегала неизбежная смерть…

Тем не менее, это не могло продолжаться вечно…

Вышедший из-за деревьев Форстер с трудом сдерживал тошноту. Голова юноши кружилась, лоб разрезала косая рваная рана, следы спекшейся крови виднелись в грязных спутанных волосах.

Этим утром Шлагенер получил удар дубиной, пришедшийся ему прямо в голову. К счастью удар пришелся по касательной и, не убил Шлагенера а, лишь сбросил его с лошади на землю, оставив лежать без сознания. Когда Шлагенер очнулся, он еще долго не мог держаться на ногах, кровь заливала ему лицо, голова кружилась, мысли путались и сбивались. Но, юноша — не собирался жаловаться на жизнь. Он был жив… А, пятьдесят его товарищей — нет… Таковы превратности войны… Надо уметь принимать их и жить с этим дальше…

Форстер ехал бок о бок с Аккимом Брандтом. Возглавляемый Брандтом передовой отряд стирландских сил, поднимался по склону невысокой, поросшей густой растительностью холмистой гряды.

Перед разведчиками лежал Хел Фенн — вечно затянутое туманом проклятое болото. Рощицы уродливых кривых деревьев были разбросаны по его поверхности, кровавые капли каких-то ягод блестели на фоне мха, зловещие звуки доносились из глубины топи, гнилостные испарения насыщали воздух…

Низкое солнце медленно ползло за горизонт, сумерки быстро сгущались: приближающаяся ночь темным покрывалом накрывала землю…

Первая мысль, посетившая Форстера, заключалась в том, что последствия удара, полученного им этим утром, были гораздо серьезнее, чем ему казалось в начале. На мгновение, молодой человек был твердо уверен, что сходит с ума, когда заметил в отдалении темные изломанные силуэты двигающихся деревьев.

Поплотнее усевшись в седло, юноша крепко зажмурил глаза и, энергично тряхнул головой, отгоняя наваждение: реальность оказалась страшнее любого горячечного бреда…

Сотни и сотни скелетов выкатывались из леса, покрывавшего вершину холма, на ходу строясь в боевой порядок.

Лошадь Форстера испуганно взвилась на дыбы, почуяв нарастающий запах разлагающейся плоти. Сердце Шлагенера сковал леденящий холод.

Из леса показывались все новые и новые толпы живых мертвецов и, к несчастью, они были не одни: громадные волки неторопливо трусили по бокам колонн костяных воинов, а туманный воздух — наполнился шелестом крыльев огромных летучих мышей…

У Форстера перехватило дыхание…

Да, Шлагенер сталкивался с нежитью больше, чем кто-либо мог себе представить и, никогда не отступал перед этой чумой, заразившей землю, но, сегодня, впервые в душу юноши закрался страх…

Усилием воли, Форстер взял себя в руки: страх — худший враг солдата и, лучший союзник его врагов.

Мертвецы продолжали вытекать из леса бесконечным потоком, подобно вышедшей из берегов реке наводняя прилегающие склоны.

— Думаешь еще не поздно, спалить дотла весь этот проклятый лес? — с горькой иронией в голосе поинтересовался у друга Акким Брандт.

— Откуда они взялись? — пораженно выдохнул Форстер.

— Мир полон мертвецов, мой друг, — покачал головой Брандт. — Это живые сейчас в дефиците!

Тьма продолжала сгущаться — на Хел Фенн опускалась ночь. За исключением агрессивного писка летучих мышей и, шелеста их крыльев — ни одного звука не разносилось над проклятой топью…

Горько было сознавать, но отряд Аккима Брандта угодил в заранее расставленную ловушку. Граф-вампир усыпил бдительность людей, полагавших, что, изматывая его силы в непрерывном преследовании, уничтожая мелкие отряды нежити, отколовшиеся от основных сил, они смогут выиграть войну на истощение. Истощение — это не то, чем можно испугать нежить!

Доказательство этой роковой ошибки было теперь у них перед глазами — тысячи скелетов, зомби, упырей, призраков и, среди них — множество сильванских крестьян…

— Что ж это за люди такие, что по доброй воле становятся под знамена нежити? — недоуменно обернулся Форстер к Аккиму Брандту. Юноша никак не мог смириться с тем, что кто-либо из живых может предпочесть сражаться на стороне мертвых.

— Они сражаются за своего хозяина потому, что боятся его, друг мой! Очень просто и, очень печально! Страх может заставить человека делать самые отвратительные вещи, — отозвался в ответ талабекландец.

Понимая справедливость слов Аккима, Форстер, тем не менее, зябко поежился при мысли, какие это могут быть отвратительные вещи.

— Так же, нам трудно это понять, но эти люди видят в фон Карштайне своего господина. Он пользуется их искаженным чувством патриотизма. Для них — мы оккупанты, пришедшие завоевать, грабить и убивать, а они — они просто защищают свою родную землю.

— Знаешь, мне их действительно жаль, — Форстер был абсолютно искренен.

— Да, жалость лучше, чем ненависть… Знаешь, Форстер, сегодня мы принесем смерть многим из этих несчастных, но так мы спасем их от гораздо более ужасной судьбы!

Около двухсот тысяч живых мертвецов уже заняли позиции между холмами и кромкой болота, а их арьергард — все еще продолжал находиться в лесу.

— Кажется, наша судьба настигла нас, — повернулся Форстер к своему другу.

— Похоже на то, — мрачно согласился Брандт, оглядывая поле предстоящей схватки, где на каждого человека приходилось по двадцать поднятых из могилы тварей, жаждущих их смерти.

— Вряд ли нам удастся выбраться живыми из этой передряги, Акким. Посмотри, сколько там этих тварей!

— Посмотри на это с другой стороны, мой друг: если мы с тобой и погибнем в бою то, лишь для того, чтобы снова встать в строй. Правда, боюсь уже на другой стороне, — мрачно пошутил Брандт.

С возрастающей тревогой люди наблюдали, как все новые и новые орды нежити строятся в боевой порядок в полнейшей тишине. Не было слышно ни единой команды, ни одного звука горна или рожка…

Затем, они увидели его… Отдаленный силуэт, чернеющий на фоне последних отблесков заходящего солнца…

Граф простер руки к небу и, через мгновение, молния ударила в землю, освещая зловещий силуэт самого страшного врага рода человеческого. Безжизненный голубоватый свет на мгновение выхватил из темноты всю огромную мощь его армии. Казалось, на людей катится неудержимый вал, готовый поглотить все живое на своем пути…

Брандт подозвал к себе молодого всадника:

— Видишь, с чем мы столкнулись, солдат?

Юноша слегка кивнул головой, осеняя себя знаком Зигмара.

— Отлично! Запомните то, что вы сейчас видите! Граф Мартин, всего в одном переходе отсюда — скачите! Скачите во весь опор! Загоните свою лошадь до смерти, загоните себя, умрите, но — любым способом доберитесь до фон Кристальбаха! Речь идет о нашей жизни и смерти. И, не только нашей! Вы должны доставить мое сообщение графу! Передайте ему, что вампир собрал новые силы и — мы принимаем неравный бой! Если ему будет суждено встретить нас в рядах своих врагов — пусть без сожаления отправит нас прямиком в царство Морра. Теперь — идите, солдат!

Солнечный свет, проникавший через цветные витражи, преломлялся, играя всеми восемью цветами магических ветров. Финрейр стоял над разложенной на столе картой, удовлетворенный своей первой значимой победой, изучая лежащую перед ним местность. Эльф готовился двигаться вглубь проклятых земель Сильвании, чтобы положить конец затянувшемуся правлению династии фон Карштайнов.

Легкое колебание эфира отвлекло внимание молодого мага от этих мыслей — Финрейр в недоумении поднял голову.

Разрозненные, беспорядочные пятна цвета вдруг задвигались, сплетаясь между собой — перед удивленным взором Финрейра возникла фигура человека… нет, не человека… эльфа.

Магическая проекция, наконец, оформилась и, Арейраэни — старый наставник Финрейра — ступив на деревянные полы комнаты, предстал перед пришедшим в себя юношей. Взгляд старого мага не предвещал его ученику ничего хорошего.

— Вижу, ты играешь в солдата?

— Это не так, учитель. Люди нуждаются в нас!

— Люди постоянно в чем-то нуждаются, Финрейр! Мы не имеем к ним и их потребностям никакого отношения! Насколько я помню — тебе было запрещено покидать Ултуан! Игры кончились, мой мальчик, ты должен немедленно вернуться назад!

— У меня здесь еще слишком много дел!

— Это не просьба, Финрейр! Совет издал указ! И ты — должен подчиниться! А если ты будешь настолько неразумен, чтобы игнорировать его, мне придется покинуть совет! Ведь, твое ослушание будет означать, что я потерпел неудачу, в качестве твоего наставника, не сумев привить своему ученику элементарные представления о дисциплине и уважении! Больше того — тебя могут исключить из совета магов и даже, вовсе, лишь мантии!

— Если я только покажу Вам, учитель, что я обнаружил здесь, будучи среди людей, думаю — Вы сразу перемените свое мнение, узнав, с какой угрозой столкнулось все живое! — Финрейр вновь подошел к карте. — Сила Маннфреда и его живых мертвецов — кроется в темной магии. Больше того, учитель, здесь, несомненно, есть влияние великого некроманта. Если ему удастся подняться вновь, то…

— Мальчик мой, неужели ты настолько наивен, думая, что ты единственный, кто заметил, что на самом деле здесь происходит? — перебил Финрейра наставник. — Это — борьба людей! Ее результат определит их место в этом мире! Если они проиграют, значит — им нет места среди живых! Все в мире имеет свои причины и следствия — мы не должны вмешиваться в естественный ход вещей!

Старый маг немного помолчал, давая возможность своему ученику осмыслить услышанное.

— Или ты идешь добровольно или, мне придется применить силу, — при этих словах Арейраэни два неясных очертания эльфов-стражников стали медленно формироваться по бокам старого мага.

— И, Финрейр, скажи мне, как поживает Маланейр?

— С ним все в порядке, учитель. Ваш сын прекрасно проявил себя на поле боя. Когда-нибудь, он станет отличным командиром.

В глазах старого мага невольно мелькнуло облегчение, которое может испытывать только действительно любящий родитель.

— Простите меня, учитель, если я своими поступками невольно оскорбил совет! Это не входило в мои намерения!

— Ты сможешь извиниться перед всеми лично. И мой тебе совет, Финрейр, если хочешь остаться среди нас — тебе лучше признать свои ошибки и попросить у совета прощения! И еще — пока ты не достигнешь совершеннолетия, тебе будет запрещено покидать Ултуан!

Кажется, его непосредственному участью в этой совместной борьбе со злом пришел конец. Что же, он будет наблюдать за людьми издалека и — ни один совет на свете не сможет этому помешать!

Финрейр молча склонил голову…

Измотанный, обессиленный, изможденный Каллад Страж Бури вывалился на опушку леса…

Следом за ним показались Когур и остальные оставшиеся в живых дварфы. Шатаясь, гномы без сил падали на землю.

Лежа в снегу, жадно хватая холодный воздух широко раскрытыми ртами, дварфы вглядывались в высокое голубое небо, недоумевая, как им удалось выбраться живыми из змеиного гнезда бессмертного вампира.

— Вы случайно не чувствуете запах эля, — даже задыхаясь от безумного бега, Когур не переставал балагурить, поддерживая в товарищах присутствие духа.

— Мы, словно гоблины, несемся в попытке спасти свои жизни, а этот тупой дварф — только и думает, что о выпивке! — недоуменно спросил Отин.

— Ну, — слабо улыбнулся Когур, — конечно это не все, о чем я могу думать, но это одна из наиболее приятных мыслей! Серьезно, парни, неужели вы не чувствуете этот божественный аромат?

Привстав на плече, Когур огляделся вокруг, пытаясь понять, откуда может исходить так дразнивший его запах.

Небольшая ветхая постройка приютилась внизу холма, на вершине которого находились гномы. Извилистая разбитая дорога, вся в глубоких ямах и рытвинах, проходя у самого дома, терялась в густых зарослях. Очевидно, это был какой-то торговый тракт, пришедший в упадок в результате жестокостей войны, опустошившей эти края.

— Неужели, это чей-то дом? — удивленный Когур ткнул пальцем в направлении ветхой лачуги.

— Сомневаюсь, — бросил в ответ Молагон. — Кто в здравом уме захочет жить в этих развалинах?

Однако к коновязи было привязано около десятка лошадей — гораздо больше, чем можно было ожидать, глядя на эти ветхие развалины.

— Как по мне, так это похоже на постоялый двор, — высказал предположение Отин.

Каллад с трудом поднялся на ноги.

— Что же, у него есть четыре стены и крыша, — устало вздохнул Страж Бури. — Достаточно, чтобы удерживать вампиров снаружи, по крайней мере, хоть какое-то время. Правда, я надеюсь, что эти твари все-таки отстали от нас.

Сказав эти слова, Каллад, прихрамывая, заковылял в направлении хижины.

— Да, может быть, они уже охотятся на какую-нибудь другую компанию дварфов, — невесело усмехнулся Отин. — Надо же, неужели я сказал это вслух? Ладно, парни, вперед! Вся эта беготня вызывает такую жажду!

— Скальфскрагу и Валарику понравилось бы здесь, — задумчиво проронил молчавший до сих пор Беламир.

— Несомненно, парень… несомненно, — словно эхо отозвался в отдалении Каллад…

Дверь лачуги распахнулась, жалобно скрипнув на ржавых петлях.

Он, словно вновь перенеся на много лет назад — во времена охоты на Джона Скеллана…

Пройдя по усыпанному гнилыми опилками полу, дварф подошел к барной стойке, где худой, болезненного вида хозяин задумчиво натирал оловянные кружки. Достав из сумки сверток с кольцом, снятым с мертвого вампира, Каллад с громким стуком положил его на залитую пивом стойку, привлекая к себе внимание.

— Я здесь, чтобы повидаться кое с кем, — бросил он трактирщику.

— Он ждет вас, — бросив быстрый взгляд на кольцо, кивнул головой, хозяин. — В данный момент — он спит в подвале.

Каллад понимающе кивнул головой. В отличие от своих товарищей Страж Бури был абсолютно спокоен.

— Ты знал, что этот кровосос будет здесь и, тем не менее, привел нас сюда? — негодующе воскликнул Когур.

— Мы выбрали свой путь. На нем, все имеет свои причины, — спокойно возразил ему Каллад.

— Ну, и что же там, внизу?

— Ничего такого, что вы захотите увидеть! Я пришел сюда, чтобы уплатить свой долг!

Каллад высыпал перед барменом пригоршню монет:

— Выпейте, пока я улажу дела. И постарайтесь не напиться до смерти! Возможно, нам придется спешно покинуть это место!

— Не нравятся мне все эти тайны, — хмуро пробурчал Молагон.

— Зато запах эля — восхитителен, — ткнул товарища локтем в бок Когур. — Итак, старина, — обращаясь к трактирщику, продолжил весельчак, — для тебя есть работа! Я чертовски хочу пить!

Оставив товарищей, Страж Бури спустился в подвал постоялого двора.

Здесь царил полумрак и прохлада, в чуть сыром воздухе отчетливо чувствовался сладковатый аромат могильной гнили.

— На свете есть и более приятные места, где мы могли бы встретиться, — бросил, вглядываясь в темноту, Каллад.

— Может быть и так, но вряд ли есть более живописные!

— Ты странный — даже для покойника! Если бы ты уже не был мертв — я с радостью прикончил бы тебя, прямо там, где ты сейчас стоишь!

— Давай отложим обмен любезностями! Кольцо у тебя?! — Йерек фон Карштайн вышел из скрывающей его тени.

Дварф протянул ему сверток.

Поспешно схватив протянутую ему вещицу, Йерек, дрожа от возбуждения, развернул пропитанную кровью ткань. Его глаза с жадностью впились в кольцо, изучая изящную безделушку. Через мгновение, кольцо полетело в темноту, громко зазвенев о стену.

— Это, очень красивое кольцо, гном, но, это не то кольцо, о котором я говорил!

— Ты хотел, чтобы Маннфред был мертв! — пожал плечами Каллад. — Я сделал это! Я забрался в самое сердце его проклятого замка и, отрезал ему голову! Это — его кольцо!

— Нет, гном! Ты ошибаешься! Это был не Маннфред! Ты убил всего лишь одного из его приближенных!

— Что ты несешь?!

— Граф-вампир — все еще здравствует, как, впрочем, и его проклятое кольцо! Просто на одного вампира в мире стало меньше — меньше на одного верного раба, готового отдать жизнь за своего господина!

— Ты хочешь сказать, что все мои усилия пропали зря?!

— Не зря…, - быстро возразил ему Йерек. — Да, дварф, зря, — чуть помолчав, добавил Волк уже более мягко.

— Ради этого кольца я потерял двух своих товарищей! — сокрушенно покачал головой Каллад.

— Сожалею…

— Что же, будем считать, что мой долг уплачен! — чуть помедлив, промолвил, наконец, гном.

В одно мгновение Йерек оказался вплотную с Калладом:

— Я так не считаю! Помнишь — мы заключили договор! Ты сделал это по доброй воле, дварф, и твоя жизнь, теперь принадлежит мне! И если ты не поможешь мне достать нужное кольцо — я буду вправе требовать уплаты долга!

На это нечего было возразить — Каллад знал, что Йерек абсолютно прав. Повернувшись к вампиру спиной, гном устало побрел вверх по лестнице…

Каллад сидел на краю стола, задумчиво наблюдая, как веселятся его товарищи, отошедшие от длительного бега наперегонки с вампирами и, наслаждавшиеся теплом, пивом и обманчивым ощущением безопасности.

— Ты выглядишь потерянным, гном, — вошедший в трактир пару минут назад высокий незнакомец, чье лицо скрывала тень от наброшенного капюшона, остановился рядом со столом, за которым напивались дварфы.

— Какое тебе до меня дело, странник, — с подозрением окинул его взглядом Каллад.

Гном не мог видеть лица человека — капюшон был надвинут настолько низко, что почти полностью скрывал лицо говорившего.

— Я не могу надолго здесь задерживаться, дварф — я пришел, потому что должен передать тебе важное послание!

— Кто ты, Гримна тебя побери?!

— Имя не важно, — незнакомец откинул капюшон, открывая гному свое лицо… Открытое привлекательное лицо молодого человека… но, что-то в нем казалось нереальным, иллюзорным…

— Я был с тобой, когда ты бежал из Дракенхофа, — просто сказал молодой человек.

— Да ну, что-то я не видел тебя там! А если был, что же не помог нам? — недовольно проворчал Каллад.

— Вы хорошо справились и без меня! — улыбнулся незнакомец уголками губ.

— Во имя Валаи, что ты несешь, парень?!

Было что-то неправильное во внешнем облике этого незнакомца, но это что-то, таинственным образом ускользало от гнома. Прошло несколько мгновений и, Каллад, наконец, понял — его таинственный собеседник не был человеком. Да, вампиром он тоже не был, но несомненно, не был и человеком. Чем больше Каллад вглядывался в него, тем больше осознавал, что его гость является эльфом…

— У меня очень мало времени, дварф! И я не собираюсь тратить его на объяснение не имеющих значения деталей! Я здесь, чтобы передать тебе важную информацию! Знай, Каллад, сын Келлуса, последний дварф Карак Садры — весь Старый Свет находится в опасности! Жизнь каждого живого существа — висит на волоске! Война с мертвыми далеко не окончена! В одиночку — людям не победить! От твоего народа, дварф, зависит — будет ли Старый Свет таким, каким мы его знаем! Устоит ли мир или — падет под натиском нежити! Это — твоя судьба, Каллад! Это тот шторм, который ты рожден предотвратить, Страж Бури, сын Келлуса!

— Откуда ты знаешь, кто я и, какова моя судьба? Ответь мне, эльф? Назови хоть одну причину, по которой я должен тебе верить? Ну же, говори!

— Армии живых и мертвых сходятся! Ты должен спешить в Хел Фенн!

Каллад качнулся вперед, ухватившись за плащ незнакомца. Плащ в его руках неожиданно превратился в какие-то грязные тряпки и дварф, с грохотом рухнул на грязный залитый пивом пол таверны.

Странник исчез также внезапно, как и появился, а сидевшие за столом Беламир и Когур покатились со смеху:

— Глядите-ка, Каллад спорит с занавесками! Кажется, наш храбрый воин напился в хлам!

Войско графа Мартина заняло позиции на возвышенностях, окружавших Хел Фенн с запада. Левый фланг его армии надежно защищал густой лес, правый — опирался на развалины старого каменного замка. Впереди — расстилалась болотистая равнина, дававшая хороший обзор и возможность обстрела для артиллерии.

Сильная позиция, хотя, и не лишенная слабых мест.

Мартин фон Кристальбах разместил свои батареи на гребне Грозовой Гряды. Такая позиция обеспечивала его пушкам отличный угол обстрела, позволяя контролировать прилегающую равнину. Не желая повторения той ошибки, когда Черные Рыцари Готхарда чуть было не переломили ход сражения под Мариенбургом, Мартин укрепил свои фланги, разместив на левом элитную Черную Стражу Остланда а, на правом — спрятал в развалинах замка отряды талабекландцев под командованием Форстера Шлагенера. Основную часть армии граф разместил за Грозовой Грядой, укрыв свои силы от глаз врага, оставив на открытом пространстве егерей Алой Гвардии Стирланда и ополченцев из разных провинций.

Несмотря на все свои полководческие таланты, граф фон Кристальбах все же не был лишен некоторых человеческих слабостей, одной из которых — была снисходительность. Один из его фаворитов — Дитрих Ягер — был опозорен: униженный Форстером Шлагенером, он стал посмешищем для простых солдат, но Мартин, счел возможным дать ему шанс восстановить свою репутацию. Приняв участие в нескольких второстепенных сражениях, Дитрих показал себя настоящим храбрецом, словно устыдившись своей прежней трусости. Теперь, Ягер получил под свое начало кавалерию Стирланда.

Тот, кто сможет лучше противника использовать особенности ландшафта и, повернуть удачу к себе лицом — тот и победит в предстоящей битве. Мартин твердо намеревался втянуть Маннфреда в свою игру, заманив войско живых мертвецов в приготовленную ловушку.

Жрец Морра неторопливо ходил среди развалин старой крепости, даруя воинам благословение бога Смерти. Четыре тысячи грозных тяжело бронированных талабекландских гвардейцев были укрыты в замке, еще четыре — в расположенной чуть восточнее разрушенной деревне.

Несмотря на то, что он не был одним из них, Форстер с благодарностью принял свое назначение. Юноша заслужил свое место храбростью и отвагой, проявленными в бою, а не получил его по праву рождения или покровительства. Он был горд стоять среди таких же простых, суровых воинов, как и он сам и, если придется — умереть среди них.

Долго ждать не придется…

Никакого сигнала к атаке не было…

Армия Маннфреда в полном безмолвии двинулась вперед на позиции людей — не было привычных боевых кличей, устрашающих возгласов, барабанной дроби или протяжных звуков горна. Подчиняясь мысленному приказу своего хозяина, огромная масса медленно двигалась вперед по топкой равнине. Вот, от нее отделился большой отряд воинов-скелетов и, сопровождаемый несколькими десятками конных рыцарей, двинулся левее, направляясь прямо к развалинам замка, находившегося у восточных ответвлений Грозовой Гряды.

Так началось знаменитое сражение при Хел Фенн.

— Ждем, — прошептал Форстер. — Ждем.

Юноша поднял руку, призывая солдат к вниманию и, продолжил наблюдать за медленным продвижением отряда живых мертвецов к месту их засады.

Закованные в броню конные рыцари, перешли в галоп, подгоняя своих уродливых скакунов. Всадники быстро преодолели пространство до подножия Грозовой Гряды, не встретив никакого сопротивления. Обманчивая тишина развалин, занимавших выгодное стратегическое положение, заставляла задуматься об их захвате. Правда, для этого, всадникам пришлось бы втянуться в узкое бутылочное горлышко, сформированное внешними хозяйственными постройками замка. Опасаясь засады, командир отряда нежити медленно повел своих рыцарей вперед, надеясь, что подходящая пехота поможет в случае неожиданного нападения.

— Почему они не спешат? — едва слышно прошептал стоящий рядом с Форстером рыцарь.

— Они хотят получить преимущество, — так же тихо ответил ему Форстер. — Наша задача — не дать им его! Ждем!

Достигнув развалин, всадники начали медленно втягиваться в каменный мешок — воины-скелеты безнадежно запаздывали…

Юноша заранее наметил точку, при достижении которой мертвецы должны попасть под сокрушительный удар. До нее оставалось три шага… два… один…

— Вперед, — разнесся звонкий голос Форстера, нарушая вековой сон старых развалин.

Все четыре тысячи талабекландских рыцарей в едином порыве бросились на ошеломленного врага. В одно мгновение первые ряды противника были превращены в груду поломанных костей, ошметков гнилого мяса, крови и костного мозга. Тяжелые мечи талабекландцев выкашивали широкие просеки в рядах растерявшейся кавалерии Маннфреда, подрубая копыта их лошадей, вспарывая им шеи, стаскивая бронированных рыцарей на землю, добивая потерявших подвижность, беспомощных противников.

На мгновение Форстеру показалось, что победа будет быстрой и бескровной. Но, имея дело с мертвецами, не стоит на это рассчитывать! Пронзительный свист меча и, юноша, лишь чудом успел отпрянуть от удара, который должен был снести ему голову. Лезвие, едва коснувшись груди Форстера, ударило в стальной наплечник. Парой дюймов выше и — меч вспорол бы ему горло. Нападавший, сраженный мечом одного из солдат Шлагенера, упал прямо под ноги молодому человеку. Однако мертвецов не так-то легко убить! Мгновенно вскочив на ноги, он набросился на Форстера, впившись в лицо юноши своими гнилыми костлявыми пальцами. Кровь брызнула из рваных ран на щеке Шлагенера, заливая ему глаза, но вытирать ее, не было никакого времени — второй мертвец, яростно размахивая мечом, присоединился к первому. Вражеская пехота подошла на подмогу своей кавалерии…

Оттолкнув вцепившегося в него врага, Форстер одним ударом размозжил голову второму. Перекрывая яростный шум боя, он громко крикнул, приказывая своим людям отступить чуть назад, чтобы перекрыть узкий проход, ведущий внутрь старого замка…

Раз за разом все новые волны нежити накатывались на позиции людей. Ужасная вонь гнилого мяса, наполнила воздух. С каждым новым ударом, дробящим кости или вскрывавшим череп очередному зомби или скелету, она усиливалась, затрудняя дыхание и без того задыхавшихся людей. Мертвецы пробовали прорвать оборону то в одном месте, то в другом но, Форстер умело руководил защитой, искусно используя свой резерв для укрепления проблемных участков…

Засевшие на верхних этажах замка стрелки, осыпали градом свинца наступающего неприятеля. Поле боя затянул едкий удушливый дым. Грохот выстрелов заглушал лязг мечей, рев мертвецов, выкрики команд, стоны раненых…

Ржавое лезвие вспороло Форстеру плечо. Отразив повторный удар проклятой твари, Шлагенер подбил меч противника вверх и, проскользнув под ним, одним ударом вспорол упыря от горла до паха. Существо рухнуло к его ногам, извиваясь в предсмертной агонии, гнилые внутренности выпали на землю, распространяя жуткое зловоние…

Сверху нападавших поливал смертоносный ливень свинца, глаза живых слезились, пороховой дым, повисший над развалинами, был настолько густым, что всего в нескольких шагах невозможно было что-либо разглядеть…

Но живые держались… час, два, три… обливаясь потом и кровью, с трудом работая одеревеневшими от тяжести оружия и доспехов руками, усталые, измученные, но не сломленные…

Вокруг Форстера гибли люди, простые добрые солдаты, последовавшие за ним в этот последний бой. И теперь, эти добрые люди стали подниматься, повинуясь незримому зову графа-вампира. А их недавним товарищам приходилось рубить и колоть своих друзей, чтобы те не стали в ряды армии нежити…

А мертвецы — все продолжали и продолжали прибывать…

Наблюдая за ходом битвы со своего командного пункта, Мартин фон Кристальбах готовился сделать свой следующий ход, стараясь разгадать намерения Маннфреда.

Его военный опыт, подкрепляемый приготовлениями, происходившими в стане неприятеля, подсказывали графу — удар будет нанесен по его левому флангу. Там, передовые позиции занимала стирландская пехота, а, на окраине леса, примыкавшего к позициям его войска, притаился отряд элитной Черной Стражи Остланда, усиленный артиллерийской батареей. Тем не менее, это был самый уязвимый участок обороны и, Мартин, с опасением ждал атаки нежити.

— Сэр! Сэр! — задыхавшийся от быстрого бега гонец спешил передать графу какое-то важное известие.

— Быстрее, парень! Без церемоний! — отрезал фон Кристальбах, не отрывая глаз от поля боя.

— Посмотрите налево, дальше, за наши позиции!

— Что там не так?

— Гномы, сэр, армия гномов! Их предводитель заявляет, что он наш союзник и, обещает сражаться, пока последний гнилой кусок мяса не упокоится снова в своей могиле. Это его слова, сэр — не мои!

— Да пребудет с нами Зигмар! — граф Мартин с надеждой всмотрелся в кромку леса, надеясь уловить признаки приближения армии союзников. — Боги на нашей стороне! Сегодня — мы положим конец сильванской заразе! Кто ими командует?

— Гномы идут под знаменами Карак-Кадрина, Жуфбара и Карак-Разъяка, сэр! Их лидер называет себя Стражем Бури!

— Возвращайся к нему, парень! Скажи — Империя благодарит его за помощь и, никогда не забудет этот день! Передай, чтобы его люди затаились пока в засаде, а когда Маннфред ударит всеми своими силами в наш левый фланг — атакуют его войско с тыла! Даст бог — и мы раздавим вампира как яичную скорлупу, попавшую между мельничными жерновами!

— Слушаюсь, сэр! — гонец развернулся и бросился прочь, спеша передать союзникам указания графа.

Впервые с начала боя лицо графа Мартина осветило легкое подобие улыбки…

Значительные силы нежити быстро продвигались вперед, надеясь смять левый фланг людей до того, как их командиры успеют опомниться и бросить в бой резервы.

Лучники на боевых колесницах, подкрепленные воинами-скелетами и несколькими сотнями огромных волков, ударили в центр построений остландцев…

Черная Стража Остланда выдержала первый натиск — рыцари сражались стойко, не желая уступать мертвецам ни пяди влажной, пропитавшейся потом и кровью, земли…

Мертвые атаковали с пугающей яростью. Серповидные лезвия, закрепленные в колесах их колесниц, наносили живым ужасающие увечья, легко разрубая кости и плоть, проникая даже сквозь прочную рыцарскую броню…

После нескольких непрерывных атак отрядам Маннфреда удалось, таки, оттеснить людей, захватив часть гребня Грозовой гряды, но победа мертвецов не будет долгой…

Каллад Страж Бури, размахивая над головой Рунным Клыком, повел в бой отряды гномов. Сотни решительных и стойких воинов, облаченных в тяжелые доспехи и вооруженных смертоносными топорами, вырвались из леса и ударили в тыл наступающим отрядам Маннфреда. Град пуль и арбалетных стрел обрушился на живых мертвецов, выкашивая их ряды и разбивая строй…

Топор Каллад проломил голову первому попавшемуся на его пути скелету: кровавый счет — был открыт.

— Гримна, — взревел Каллад, врубаясь в задние ряды нежити. Рунный Клык сверкал, описывая замысловатые петли, круша и сминая головы, плечи и грудные клетки нежити. Слева и справа от него яростно работали топорами его товарищи. Гора разбитых костей и кусков гнилого мяса, забрызганных черной порченой кровью и испачканных вонючими внутренностями, росла с устрашающей быстротой…

Каллад вскрыл грудную клетку очередному, недостаточно поворотливому упырю, не успевшему вовремя уклониться от смертоносного удара. Зловоние, вырвавшееся наружу, было невыносимо, едва не дезориентировав дварфа. Ржавое лезвие просвистело у него над ухом и, скользнув по шлему, вонзилось в плечо. Удар привел Каллада в чувство — яростно зарычав, он снес голову слишком рьяному противнику, пинком отбросив подальше его, еще агонизирующие останки…

Дварф был в самом центре битвы… Буря бушевала вокруг него… Буря крови, боли и, смерти… Он был рожден для нее… Это — его судьба…

Он был последним дварфом Карак-Садры… Он бился не за себя и, даже — не за живых… Страж Бури сражался за мертвых… Его мертвых… Вся боль, терзавшая Каллада долгие годы, сконцентрировалась сейчас на лезвие его топора… Топора, несшего смерть и возмездие…

Оба фланга людей продолжали держаться, несмотря на яростные атаки нежити. Тем не менее, Мартин понимал — если хоть на одном из них оборона будет прорвана — людей постигнет катастрофа…

Маннфред был вынужден направить все оставшиеся у него силы в центр позиции графа Мартина.

Вся огромная масса живых мертвецов, скопившихся на равнине, пришла в движение. Тысячи воинов-скелетов двигались вперед в тесном строю, воинственно стуча копьями о свои щиты. Между отрядами скелетов ковыляли безмозглые зомби и упыри, рыча от возбуждения и жажды свежего мяса, плотоядно скалившие свои слюнявые пасти. Конные рыцари, скачущие на ужасных скакунах, вырвавшихся из самых кошмарных снов, прикрывали фланги наступающего войска. Сотни огромных волков составляли арьергард этой ужасной, безжалостной орды…

Магическая тьма спустилась на землю, прогоняя солнечный свет. Если живые не — солнце для них не взойдет уже никогда…

— Что же, неплохо — значит, мы будем сражаться в тени, — подбадривая своих кавалеристов, воскликнул Дитрих Ягер.

Обрубок его правой руки противно задергался мелкой нервной дрожью. Теперь, это случалось всегда, когда Ягер был чем-то взволнован. Всегда, перед каждой новой атакой, когда он вспоминал о своем позоре.

— Это больше никогда не повторится, — шепотом пообещал он сам себе. И, уже во весь голос, чтобы его могли слышать в самых дальних рядах, крикнул:

— Солдаты, сегодня пришел наш день!

Воздух наполнился зловещим шелестом крыльев огромных летучих мышей, земля содрогалась от десятков тысяч шаркающих и марширующих ног…

Со своего командного пункта граф фон Кристальбах с тревогой наблюдал за ходом разворачивающегося перед его глазами сражения. Мертвецов было много… слишком много… Маннфред бросал в бой все новые и новые легионы нежити…

— Если нам суждено умереть, так умрем с честью, — бросил Мартин своим ординарцам. Молодые люди были явно не в своей тарелке. И, граф не мог винить их в этом.

— Что же, давайте-ка посмотрим, сумеем ли мы отправить их обратно — прямо в ад!? — подбадривая своих людей, усмехнулся фон Кристальбах.

Мартин послал гонца с приказом держать гребень Грозовой Гряды любой ценой. Пушечная канонада усилилась — артиллеристы обрушили смертельный ливень на головы наступающего врага, стремясь ослабить его и помочь своей пехоте. Ядра врезались в ряды нежити, выкашивая широкие просеки, дробя и ломая костлявые тела, разлетающиеся на сотни мелких осколков, мешаясь с комьями земли и грязи…

Граф продолжал прятать резервы за холмами, послав вперед только треть своего войска, чтобы замедлить продвижение вражеских отрядов, атакующих его центр. От мужества и стойкости этих людей — зависела судьба всего сражения…

Йерек Крюгер, трансформировавшись в огромного волка, прятался на опушке леса, выходящего прямо к Хел Фенн. Ради теплящейся где-то в глубине его мертвой души искры Белого Волка Мидденхейма — он должен был принять этот облик.

Со своего наблюдательного пункта Волк прекрасно видел Грозовую гряду и, маневры обеих враждующих сторон. Попробовав на прочность оба фланга, к середине дня Маннфред принял решение сконцентрировать основной удар своих сил на, выглядевший ослабленным, центр армии фон Кристальбаха. Доблестно сражавшиеся стирландские пикинеры медленно отступали под натиском мертвецов вверх по холму, подводя ничего не подозревающего врага под огонь своей артиллерии.

Йерек невольно улыбнулся — опытный воин не мог не оценить тактический гений графа Мартина. Бросив все свои силы в центр позиций живых, Маннфред рассчитывал рассечь их оборону на две части, а затем, ударив с флангов — добить изолированные отряды врага. Вот, только Йерек мог видеть то, что не видел Маннфред: ослабленный центр фон Кристальбаха был не чем иным, как хитрой уловкой, приглашающей мертвецов в смертельный капкан. И, граф-вампир, не замедлил сунуться в него с головой…

Спрятав основные силы за Грозовой Грядой, Мартин намеренно ждал, когда наступающие силы нежити оттеснят его ослабленную переднюю линию обороны. Отступая назад, стирландцы образовывали посредине мешок, в который втягивались отряды Маннфреда. Отборные войска, размещенные фон Кристальбахом на флангах, готовились ударить по врагу, как только мертвецы окончательно увязнут в центре людских построений. Разгромив фланги армии графа-вампира, они ударят в тыл атакующего неприятеля — захлопывая ловушку.

Это было гениально…

Искусный план в сочетании с дисциплиной и храбростью давал Мартину Стирландскому шанс навсегда покончить с кровавым правителем Сильвании…

— Кавалерия, вперед! — передал Ягеру долгожданный приказ графа Мартин взмыленный гонец.

Офицер взмахнул мечом и, пришпорив коня, повел своих солдат в бой, обходя левый фланг вражеской армии…

Со своей позиции Форстер первым заметил приближающуюся кавалерию стирландцев. Вот, всадники показались из-за гряды, подобно бурной реке заполняя равнину, вот — постепенно увеличили шаг, переходя на легкий галоп, разгоняя эту огромную массу людей и лошадей…

Лавина живых, развернувшаяся широким фронтом, сверкая клинками, ударила в гущу нежити, давя и топча лошадьми мечущихся под копытами упырей и скелетов, рубя и кромсая их тяжелыми кавалерийскими палашами…

Дитрих яростно сражался в самой гуще схватки, держа меч в левой руке — память о его дуэли с Форстером. Он давно уже не держал зла на Шлагенера: ведь он мог гнить в сырой земле, а вместо этого — получил шанс искупить свою трусость. Судьба была к нему благосклонна, и он — обязан воспользоваться этим сполна…

Удар кавалерии полностью дезорганизовал левый фланг противника — теперь Ягеру следовало отвести своих людей, чтобы перегруппировать ряды, заново построиться и, предпринять новую мощную атаку. Однако, у желавшего доказать свою доблесть офицера, на этот счет, кажется, были другие соображения…

Форстер наблюдал за маневрами Ягера с возрастающим недоумением и тревогой …

Вместо того, чтобы вывести своих людей на оперативный простор и, ударить в тыл правого фланга вражеской армии, Дитрих продолжил вклиниваться в самую гущу построений нежити, желая добраться до Черных Рыцарей Готхарда и принести голову их командира в качестве трофея фон Кристальбаху…

Дитрих Ягер бился как лев, пробивая дорогу к месту, где стоял Готхард. Его люди неотступно следовали за своим командиром, топча, коля и рубя. Осколки костей и ошметки гнилой плоти подобно брызгам разлетались под ударами кавалерийских палашей. Но, было уже поздно…

Тревога Форстера сменилась ужасом, когда юноша заметил, что Маннфред приказал своей личной гвардии — Стражи Могил — выдвинуться вперед и, отрезать увязшую в рядах нежити кавалерию стирландцев.

Ягер был настолько сосредоточен на Готхарде и его Черных Рыцарях, что не обратил внимания на грозящую его отряду катастрофу. В отличие от него — Форстер прекрасно видел, чем рискует закончиться безрассудная авантюра честолюбивого глупца. Видел, как медленно, но неуклонно, смыкается кольцо нежити вокруг стирландской кавалерии. Видел, как измучены и вымотаны их лошади. Что пройдет еще несколько минут и, ловушка, в которую загнал своих людей Ягер, захлопнется уже навсегда — героизм людей не помешает пехоте Маннфреда насадить лошадей на копья. Часть несчастных, несомненно, будет раздавлена павшими животными, остальным — придется сражаться в пешем строю. Кроме того, некроманты Маннфреда, конечно же, не преминут возможностью поднять мертвых животных, чтобы направить вложенную в них злобу и ненависть на прежних хозяев…

Несколько десятков огромных волков присоединились к истреблению всадников Дитриха Ягера…

Форстер видел, как Дитрих отчаянно подбадривает своих людей, продолжая свою безумную, уже обреченную атаку…

Секундная потеря концентрации чуть было не стоила Шлагенеру жизни — какой-то упырь, с полуистлевшим лицом и обглоданными ногами, навалился на него всем телом, повалив юношу в чавкающую под ногами грязь. Еще два мерзких создания, брызгая слюной в припадке голодного безумия, присоединились к первому. Своими отвратительными гнилыми когтями твари пытались пробить его броню, добраться до бешено колотившегося сердца. Форстер яростно боролся за свою жизнь, но силы были слишком не равны…

«Вот он, конец…», — горько подумалось молодому человеку: вся жизнь в одно мгновение пронеслась у него перед глазами. Внезапно, череп одного из упырей противно хрустнул — темная порченая кровь, вперемешку с ошметками мозга, брызнула Форстеру прямо в лицо. Упырь медленно завалился на бок, хрипя и раскидывая по земле разрезанные повторным ударом внутренности. Вторая тварь рухнула рядом — спина мертвеца была разрублена от шеи до поясницы. Получив возможность сосредоточиться на оставшемся противнике, юноша одним рывком сбросил его с себя и, одним ударом отделив голову от тела мерзкого создания, откатился в сторону…

Форстер даже не успел заметить, кому он обязан своим спасением — везде вокруг кипела яростная схватка — живые отчаянно боролись за свою жизнь…

Наконец, не выдержав мужества людей, мертвецы отступили от развалин замка. Правый фланг Мартина выстоял, давая его армии такую нужную передышку…

— Слишком дорогая цена, — с трудом переводя дыхание, выдохнул юноша, оглядывая поле боя, усеянное трупами его товарищей, вперемешку с останками скелетов, зомби и упырей…

В центре вражеских войск остатки отряда Дитриха Ягера продолжали свою безнадежную борьбу за жизнь. На какой-то миг показалось, что Ягеру все же удастся добиться своей цели — яростно сражаясь, он героически пробивался к Готхарду, окруженному своими Черными Рыцарями, одного за другим теряя своих людей. Теперь, он сам был хозяином своей судьбы, именно поэтому — Дитрих Ягер умер героем…

Его безрассудство стоило графу Мартину кавалерии…

Маннфред фон Карштайн видел, что только жалкой сотне конных рыцарей противника удалось выбраться из окружения и вернуться к своим позициям. Хищная улыбка играла на его лице — время для решающего удара настало.

Граф кивнул одному из своих телохранителей-умертвий, отдавая приказ бросить в бой все резервы — его личная охрана присоединилась к волне атакующих. Вся мощь живых мертвецов готовилась обрушиться на людей, в яростном желании положить конец такому долгому спору живых и мертвых.

Граф уже чувствовал вкус победы…

Но, очень быстро этот сладкий вкус сменился у него на губах горьким пеплом…

Большая черная, как сама ночь, летучая мышь пронеслась над полем боя и, сделав широкий полукруг, опустилась рядом с Маннфредом. Мгновенная трансформация и, перед графом уже стоял один из его разведчиков. Вид у него был весьма мрачный.

— Мой повелитель, — склонился в почтительном поклоне вестник, — Подкрепления стирландцев уже на подходе. В их рядах Рыцари Священной Косы и Рыцари Грифона. Сам Верховный Теогонист ведет это войско.

— Эта проклятая книга вместе с ним?

— Не могу сказать, повелитель!

— Как скоро они будут здесь?

— В течение часа, максимум — двух!

Маннфред сжал кулаки, бросив отчаянный взгляд на гребень холма:

— Один решающий удар и — с людьми будет покончено! — убеждая скорее себя, чем вытянувшегося перед ним разведчика, промолвил граф.

Ему пришла в голову мысль, что яростное сопротивление флангов Мартина было вызвано недальновидностью стирландского полководца, разместившего свои основные силы именно там. Маннфред вступил в сражение, будучи уверенным, что люди превосходят его в численности и, их резервы спрятаны где-то за грядой холмов — приближение Верховного Теогониста, говорило об обратном. Именно Рыцари Священной Косы и Рыцари Грифона были тем самым резервом, которого так неосмотрительно опасался Маннфред и, они даже еще не достигли поля боя. В этих обстоятельствах каждая минута становилась решающей — промедление было смерти подобно! Несомненно, силы фон Кристальбаха на исходе. Надо было разгромить графа до подхода сил Верховного Теогониста а, потом, покончить и с этим проклятым святошей! Нельзя было позволить священнику украсть у него победу и во второй раз!

— Неужели никто так и не избавит меня от этого полумертвого старика, — раздраженно бросил Маннфред в пустоту…

Желая поскорее покончить с ослабевшими людьми, граф приказал своим войскам усилить давление, сконцентрировав основной удар на центре позиций стирландцев.

Эта ошибка — оказалась для мертвых фатальной…

Получив послание от графа Мартина, Верховный Теогонист Курт III ускорил продвижение своих людей.

Колонна закованных в броню воинов двигалась по дороге подобно огромной змее. Тысячи тяжело бронированных рыцарей, держащие в руках горящие факелы, спешили на поле смерти. Красноватые отсветы зловеще играли на их великолепных доспехах. Это было грандиозное и пугающее зрелище! Казалось, даже стихия смиряется перед их мощью…

Пустив лошадей в стремительный галоп, закованная в железо рыцарская конница врубилась в ряды мертвецов, ломая боевые порядки нежити и пробивая брешь в их рядах. Используя сосуды с горючей смесью и факелы в качестве оружия, рыцари поджигали ветхие полуистлевшие лохмотья, кое-где еще покрывавшие ожившие трупы, превращая зомби и скелетов в огромные пылающие огненные цветы. Огонь распространялся по рядам нежити со скоростью лесного пожара. Отвратительный запах гнилой горелой плоти наполнил воздух…

Мертвые горели молча, не издавая не единого звука…

Охваченные пламенем они продолжали двигаться вперед, ведомые несгибаемой волей Маннфреда…

Под действием нестерпимого жара их кости обугливались, становились хрупкими, трескаясь и ломаясь подобно сухим веткам, превращаясь в пепел, густо усеивающий землю, поднимающийся порывами ветра в воздух, образуя над полем боя густую удушливую пелену…

Сигнальные рога и трубы рыцарей яростно ревели, вселяя воодушевление в сердца людей и гномов…

Чаша весов, так долго колебавшаяся в одну и другую сторону, склонилась, наконец, в пользу живых…

Отряды, пришедшие вместе с Верховным Теогонистом, опрокинули правый фланг неприятеля и ударили в центр, смешав порядки элитных сил Маннфреда — Черных Рыцарей и Стражей Могил. На противоположном краю поля боя измученный, израненный и окровавленный Форстер Шлагенер теснил противника, зажатого между остатками его отряда и гномами…

Трижды резко пропел рог, давая сигнал Аккиму Брандту бросить в бой резерв, спрятанный, до поры до времени, за гребнем холма, усиливая натиск на готовый рухнуть центр обороны нежити…

Яростно сражаясь, люди медленно теснили живых мертвецов, замыкая армию Маннфреда в кольцо. Раскисшее болото окончательно превратилось в непроходимое топкое месиво, в котором отчаянно барахтались и мертвые, и живые. Сражение распалось на отдельные кровавые стычки, больше напоминающие бойню, а не войну, но это уже не имело значения — речь шла о жизни и смерти… Жизни или смерти всего человечества!

Первоначальное замешательство Маннфреда, вместо одного резерва, брошенного в бой противником, обнаружившего, что у людей вдвое больше сил, наконец, прошло. Замысел фон Кристальбаха был совершенно ясен — окружить его армию двумя фланговыми ударами и, уничтожить. Однако, понять замысел врага и, нейтрализовать его — две большие разницы…

Взаимоисключающие приказы, отдаваемые дезорганизованными командирами нежити, только усиливали общую путаницу, приводя в замешательство скелетов, упырей и вампиров, ломая стройность их рядов и организованность сопротивления…

Ловушка захлопнулась…

Мартину фон Кристальбаху оставалось только добить поверженного врага — сотни пушек рявкнули практически в унисон, неся смерть в ряды живых мертвецов…

Впервые за долгие годы Маннфред фон Карштайн вновь познал страх! Бессмертного вампира охватила паника — несомненно, его игра была проиграна! Развернув своего адского скакуна, граф окинул взглядом поле боя — повсюду живые теснили мертвых…

Низкое монотонное бормотание раздалось над усеянной трупами и залитой кровью болотистой равниной. Вначале еле слышное, оно постепенно усиливалось, поднимаясь все выше и выше, разносясь над самыми удаленными уголками этой проклятой земли. Заунывный ритм, каким-то образом, подавлял волю живых мертвецов, устанавливая особую форму магического контроля над всеми отрядами нежити, попавшими под его воздействие. Жрецы Таала, повелителя природы, образовали круг, от которого, словно рябь по воде от брошенного камня, расходилась по полю боя эта молитва, проникая в полуистлевшие тела скелетов и зомби в поисках малейшей искорки живой души, все еще теплившейся в некоторых из них.

Как правило, живые мертвецы были пустой бездушной машиной, подчиняющейся лишь темной воле их создателя, однако, исследуя своего врага, Курт III обнаружил, что некоторые из воинов Маннфреда были подняты так поспешно, что в глубине гниющей плоти сохранялась частица ее бессмертной души — бессильная пленница внутри мертвой уродливой оболочки. Теперь, один за другим нимбы голубоватого света вспыхивали вокруг головы этих несчастных…

При виде божественного света, вспыхивавшего над залитой кровью, проклятой землей, словно распускающиеся цветы болотной лилии, Верховный Теогонист вскинул руки к небу, вознося свою молитву…

Священник молил Зигмара и Морра от имени этих несчастных душ… Они заслуживали лучшей участи… Они сражались во имя людей и, были достойны умереть, как истинные воины света… Старик молил богов помочь ему разорвать чары Маннфреда, вернуть каждой запертой в тесной темнице душе ее свободу… отпустить в царство мертвых…

Заключительные слова сорвались с губ первосвященника и, на глазах людей случилось чудо — мертвые обратились против мертвых… сияющие божественным огнем против темных…

При виде живые с новой силой набросились на мертвых, воодушевленные тем, что их боевые товарищи, бок о бок с которыми они сражались все эти долгие месяцы, могли, наконец, умереть с честью…

С каждым уничтоженным скелетом, с каждым разрубленным зомби, армия Маннфреда неуклонно уменьшалась, в то время как каждый павший воин, осененный божественным благословением, обретал такую желанную свободу — их души, освобожденные от воли графа-вампира, отправлялись в свое последнее путешествие, надеясь найти вечный покой в царстве Морра…

Со своего командного пункта Мартин фон Кристальбах видел все происходящее на поле боя с предельной ясностью.

Лишь только пал последний воин, отмеченный божественной аурой, граф Стирландский лично повел своих людей в атаку. Наконец-то настал этот день — день, которого так долго ждали люди! Так долго терзавшие человечество вампиры могут быть окончательно повержены! И честь осуществить эту вековую мечту живых выпала именно ему — Мартину фон Кристальбаху, графу Стирланда…

Шлагенер, громивший вместе с гномами левый фланг нежити, Брандт, посланный графом на помощь отрядам, приведенным Верховным Теогонистом, и каждый простой солдат — все они стали в этот день творцами истории…

Рыцари Священной Косы врубились в ряды Черных Рыцарей — каждый из них хотел положить конец нечестивой жизни Готхарда, бывшего когда-то командиром их ордена. Рыцари видели в этом свой священный долг — не потому, что ненавидели Готхарда как безжалостного монстра, которым он стал, а потому, что любили и восхищались им как человеком, которым он когда-то был…

Окружив оставшегося в одиночестве Готхарда, рыцари Священной Косы отдали последние почести своему бывшему соратнику, отсалютовав своими мечами перед тем, как вонзить их в его испорченную плоть, давая вечное успокоение бренному телу великого магистра…

Это было жестокое зрелище, впрочем, на войне и не может быть других — даже после того, как Готхард рухнул на землю, пронзенный несколькими мечами, его безжизненное тело продолжали рубить и колоть, превращая останки бессмертного воина в кровавое месиво…

В хаосе битвы Каллад не переставал искать Маннфреда фон Карштайна.

— Вот он, парни! Это то, зачем мы все оказались здесь! — заметив, наконец, графа-вампира, сражающегося бок о бок с Адольфом Кригером, воскликнул дварф, свалив ударом головы ближайшего к нему зомби, одним ударом Разящего Шипа рассекая павшего противника пополам. Товарищи, прошедшие вместе с Калладом все ужасы похода в Дракенхоф, последовали за Стражем Бури: Беламир, одним ударом своей секиры снесший головы двум воинам-скелетам, Отин, вскрывший грудную клетку напавшему на него упырю, Когур, обухом молота раздробивший голову подбирающегося к Калладу зомби, Молагон, добивший корчившегося в чавкающей грязи огромного волка ударами своего тяжелого топора…

Армия Маннфреда перестала быть грозной силой, какой являлась еще этим утром — сейчас, падающие, словно срубленные деревья, под ударами людей и гномов безмозглые мертвецы были лишь досадной помехой на пути к конечной цели, выстраданной человечеством в страшном горниле битв, потерь и лишений…

Рубя и кромсая попадающихся на пути живых мертвецов, дварфы прокладывали себе дорогу в сердце армии нежити — к почувствовавшему горький вкус поражения правителю Сильвании…

Наблюдая за гибелью своей армии, Маннфред лихорадочно искал путь к спасению. Да, очередное сражение проиграно, но пока он жив, все еще остается шанс выиграть войну. Значит, настало время отступить, собраться с силами и, нанести новый удар!

Адольфус Кригер, собравший вокруг себя остатки отряда Рыцарей Черной Руки, понимал это не хуже графа. Махнув мечом в направлении болота, Кригер направил туда удар оставшихся воинов, стремясь пробить брешь в еще не плотном кольце окружения и вырваться на свободу. Он был готов пожертвовать всем, чтобы спасти жизнь своему повелителю, которым так восхищался…

Их адские скакуны неслись вперед, сбивая с ног, давя и дробя кости всем, кто попадался на пути. Люди отчаянно пытались остановить идущих на прорыв вампиров, то один, то другой всадник падал под ударами противника, но несмотря на жестокие потери, они все рвались и рвались вперед…

Могучий удар потряс жеребца Адольфуса Кригера — адское животное вздыбилось и, забившись в предсмертных конвульсиях, завалилось на бок, придавив собой вампира. Подняв голову, Кригер разглядел двух гномов, спешивших к нему…

Дварфы подняли свои молоты и обрушили их на голову вампира, размозжив голову верному слуге графа…

Маннфред, также потерявший своего скакуна, оказался удачливее Кригера и, выскользнув из-под мертвой туши, уже стоял на ногах, когда путь ему преградил Каллад.

— В прошлую нашу встречу дварф я, кажется, оказался слегка небрежен, — зловеще ухмыльнулся вампир, мгновенно узнавший стоящего перед ним гнома. — Ну да ничего — сегодня я исправлю эту ошибку!

— Так ты и есть Маннфред фон Карштайн или — всего лишь один из его многочисленных прихвостней? — стоящий перед Маннфредом гном был абсолютно спокоен.

— А ты как думаешь?

— Я не очень-то люблю размышлять, когда дело касается тебе подобных! Я предпочитаю убивать таких тварей, не раздумывая! — Каллад бросил взгляд на руки вампира.

Стоявший перед ним монстр не носил никаких украшений, лишь на его правой руке тускло блестело простое, ничем не примечательное железное колечко, резко контрастирующее с остальным обликом вампира.

— И хотя я полностью не уверен, тот ли ты кто мне нужен — я с удовольствием положу конец и твоей нечестивой жизни. В любом случае — одной тварью на земле станет меньше!

Собиравшийся уже ответить на этот выпад гнома Маннфред вдруг резко отпрянул в сторону, почувствовав за своей спиной какое-то движение. Интуиция не подвела графа — сзади к нему подкрадывался еще один дварф…

— Какого черта ты делаешь? — взорвался Каллад обращаясь к обескураженному таким поворотом событий Молагону.

— Не стоять же нам истуканами, почесывая свою задницу, пока эта мразь заговаривает тебе зубы, — беззлобно огрызнулся Молагон.

Это были его последние слова — мгновенно обратившийся в огромного волка вампир сделал молниеносный выпад в сторону дварфа. Мелькнуло неясное серое пятно и, острые когти зверя с противным звуком вспороли Молагону живот. В следующую секунду острые клыки разорвали горло еще живому гному…

Предсмертный крик Молагона дикой болью пронзил сердце Каллада. Дварф не мог спасти друга, но мог покончить со зверем! Беламир и Когур, покончив с Кригером, бросились на помощь своему товарищу…

Бросившись вперед, Страж Бури вонзил Разящий Шип прямо в спину волка, еще терзавшего бездыханный труп Молагона. Дико завыв, Маннфред рванулся вперед, стараясь избавиться от клинка, глубоко вошедшего в его тело. Каллад напряг все силы, стараясь удержать зверя, но скользкая от крови вампира рукоять Разящего Шипа вырвалась из рук, отпуская зверя на свободу. Изогнувшись и вырвав клыками засевший в спине топор, Маннфред бросился в сторону леса, прежде чем оставшиеся в живых гномы успели опомниться и преградить ему путь…

Страшный вой прорезал морозный воздух — бросившийся в погоню за Маннфредом Каллад невольно содрогнулся от ужаса при виде еще одного огромного волка, выскочившего из леса и несущегося вниз по склону прямо на него… Нет… не на него… на зверя, в которого превратился Маннфред…

Два огромных волка столкнулись в воздухе и, сцепившись в жестокой схватке, покатились по земле яростным рычащим и воющим клубком меха, когтей и клыков. Отчаянная борьба продолжалась насколько минут, наконец, один из волков подмял своего противника и, вонзил клыки в одну из лап извивающегося под ним зверя. Побежденный волк жалобно взвизгнул, вырываясь из железных челюстей противника и, поспешно захромал в сторону леса на трех здоровых лапах, оставляя за собой кровавый след, так хорошо заметный на белом снегу…

Но… кто же оказался победителем? Каллад не мог этого понять…

Боль была мучительной…

Маннфред с трудом двигался вперед, мир расплывался у него перед глазами. С каждым новым шагом ему становилось все труднее и труднее удерживать себя в форме волка. Шерсть постепенно исчезала с его лап, морды, тела, его обоняние и слух ослабли. Окончательно утратив облик зверя, граф упал в снег — с трудом собрав в кулак остатки воли, он пополз вперед, к спасительному лесу, отталкиваясь ногами и здоровой рукой…

Оглянувшись, чтобы оценить расстояние, которое ему удалось преодолеть от места последней схватки, Маннфред невольно застонал — это были жалкие несколько сот футов. Он видел, как проклятый гном, вложив пальцы в рот, издал оглушительный свист, привлекая к себе внимание людей, остававшихся на поле битвы. Видел, как Каллад вскинул свой топор, указывая на него.

— Зверь ранен, — донесся до Маннфреда торжествующий голос гнома.

Вампир застонал и заставил себя подняться на ноги. Снег здесь оказался предательски глубоким, скрывавшим все неровности рельефа, ноги проваливались и вязли в нем. Он бросился бежать, споткнулся и упал… снова побежал и… снова рухнул в глубокий снег…

Второй волк молча следовал за ним, находясь вне досягаемости, дразня графа своим присутствием.

— Кто ты? — очередной раз обернувшись, в отчаянии и ярости бросил зверю Маннфред.

Ответом графу была мертвая тишина — его преследователь словно насмехался над вампиром, бывшим еще несколько часов назад таким всесильным …

Озеро Теней спасительным маяком манило Маннфреда из глубин леса…

Если бы он только смог достигнуть его берега, то заросли густых камышей, подводные пещеры и гроты, в изобилии разбросанные по побережью, были бы идеальным укрытием для того, чтобы залечить раны и собраться с силами…

Если бы только смог достигнуть…

Мартин, Форстер, Акким и десяток других всадников гнали своих скакунов вперед, отзываясь на пронзительный призывный свист, разорвавший морозный вечерний воздух. Лошади не бежали, они словно летели над заснеженной землей, их хвосты и гривы развевались от стремительного галопа.

Не сбавляя хода, Форстер нагнулся и подхватил Каллада, помогая гному устроиться в седле позади него. И хотя Каллад, как и любой другой дварф, терпеть не мог лошадей — он все же был благодарен Форстеру за предоставленную возможность продолжить преследование графа-вампира.

Достигнув леса, всадникам пришлось замедлить ход, но это уже не имело значения — было совершенно ясно, что Маннфреду уже некуда бежать: люди спешились и, обнажив мечи, двинулись вперед, по еще не остывшему кровавому следу…

Несмотря на упоение победой и увесистую тяжесть Рунного Клыка, чья рукоять так приятно холодила руки, в глубине души графа Мартина терзал страх — страх, что какая-нибудь нелепая случайность позволить Маннфреду ускользнуть. Фон Кристальбах шел вперед с осторожностью, прекрасно понимая, насколько смертельно опасным может быть загнанный в ловушку зверь.

— Я сожгу твой труп, вампир! Можешь быть уверен — твой род никогда больше не возродится! — мрачно бросил Мартин прислонившемуся в изнеможении к дереву вампиру.

— Значит, все закончится именно здесь? — Маннфред обвел глазами окруживших его людей. — Что же, кажется…, я… потерял свою защиту…, - горько ухмыльнулся он, поднимая вверх окровавленную культю, еще несколько минут назад бывшую его правой рукой.

— Иди, возьми мою жизнь и, закончи все это! Или ты боишься?! — голос Маннфреда снова окреп, приобретая былую мощь и надменность. — Знай, хоть я и ослаб, но у меня все же хватит сил, чтобы вырвать из груди твое сердце!

Слова были больше не нужны — остальные воины отошли в сторону, давая возможность Мартину фон Кристальбаху, графу Стирланда, победителю при Хел Фенн, возможность нанести последний удар в этой войне, затянувшейся на века…

Могучий удар Рунного Клыка расколол череп вампира надвое и, последний из бессмертных правителей Сильвании рухнул на землю, чтобы через несколько мгновений навсегда исчезнуть в черной жиже богом забытого болота…

Ведя лошадей под уздцы, Форстер Шлагенер и Акким Брандт вместе вернулись на поле боя — в тот момент, когда Хел Фенн поглотил бессмертного вампира, остатки его армии превратились в прах… Лишь горстки сильванских крестьян ползали на коленях, оплакивая своего повелителя и умоляя победителей сохранить им жизнь. У презренной черни не было ни смелости, ни чести, чтобы, бросившись на меч, положить конец своему презренному существованию и навсегда воссоединиться со своим господином в царстве Морра.

Столбы густого черного дыма стлались над болотом, поднимаясь от множества больших погребальных костров — костров, на которых живые отдавали последние почести мертвым…

Оставшиеся в живых люди и гномы, с благоговейным ужасом оглядывая открывающуюся глазам мрачную картину, невольно задавались вопросом — как мне повезло уцелеть в этой бойне?

Потери были ужасающими…

Форстер медленно шел среди павших воинов не в силах до конца осознать истинные масштабы трагедии, которую ему довелось пережить. Кровь пропитала землю, окрашивая все вокруг ярким багрянцем. Тысячи и тысячи достойных сынов Стирланда, Талабекланда и Гримны лежали мертвыми, их остановившиеся, невидящие глаза с немым укором глядели на юношу.

Рыцари Священной Косы стояли на коленях, склонив головы в безмолвной молитве — Орден оставил на поле боя более трех тысяч братьев. Оставшиеся в живых бойцы Черной Стражи Остланда собирали своих погибших, готовясь предать их тела очищающему огню. Несколько сотен остландских солдат сегодня с честью завершили свой земной путь.

Ночь уступила людской скорби, озаренная красными отблесками погребальных костров, разогнавших сгущающуюся тьму…

Жрецы Таала переходили от костра к костру, обращая свои молитвы к тем немногим, кто все еще боролся за свою жизнь, благословляя тех, кто навсегда покинул этот бренный мир. И не было больше различий между павшими, смерть уравняла всех — людей и гномов, набожных крестьян и не верящих в богов аристократов, знатных рыцарей и простых копейщиков. Все они заслужили вечный покой…

Каллад молча стоял на берегу болота, наблюдая, как легкая рябь, вызванная ночным бризом, искажает водную гладь на его открытых участках. Отдав последние почести всем погибшим в этой судьбоносной битве, люди утром покинули Хел Фенн. Оставшиеся в живых гномы, также, поспешили вернуться в свои горные крепости. Теперь на скорбных пустошах болота остался только Каллад со своими товарищами.

Граф Стирланда горячо благодарил дварфа за оказанную гномами военную помощь и, вместе с Калладом, искренне скорбел о тяжелых утратах, постигших оба их народа. Будучи хорошим политиком, Мартин сумел подобрать верные слова — слова, которые нашли отклик в измученном сердце Стража Бури. Человек и дварф расстались друзьями, а возникшее между ними взаимное доверие, должно была стать прочным фундаментом нового союза между людьми и гномами.

Люди ушли, но Каллад продолжал бродить по берегу, где нашел свою смерть последний из величайших вампиров — одна навязчивая мысль не давала дварфу покоя:

— Кто-то украл его проклятое кольцо!

Страшная догадка мелькала в голове у Каллада…

Этот волк… Белый Волк Мидденхейма… Возможно, война еще не закончилось… А значит, миссия Каллада была еще не завершена…

Эпилог. Заживо погребенный

Где-то на просторах Старого Света

Положив новую порцию известкового раствора, Каллад водрузил на растущую стену еще один камень.

— Одна очень старая женщина рассказала мне эту историю, — голос Йерека, раздававшийся из глубины замуровываемой ниши, был абсолютно спокоен.

— Валяй, — не прерывая работы, отозвался дварф.

— Это очень мрачная история. Тогда я не понял, что она хотела мне этим сказать, но теперь — теперь-то я понимаю… В ней говорилось о юноше и девушке, — Йерек говорил задумчиво, словно вновь погружаясь в далекие воспоминания…

— Юноша пал на поле боя, поверженный жестоким ударом, рассекшим его тело пополам. Отец, местный лорд, счел, что такая смерть позорит их семью: «Я запрещаю оплакивать его и совершать поминальные обряды над телом. Труп — бросить на съедение птицам и диким животным, в назидание другим». Но нашелся человек, посмевший ослушаться своего лорда. Девушка, сестра погибшего, собрав все свое мужество, бросила отцу вызов: «Я больше предана мертвому, чем живому, и эту верность — я буду хранить вечно!». Прошептав такие слова, она бросила горсть земли на тело погибшего брата, — голос Йерека слегка дрогнул.

— В ярости обезумевший лорд заживо похоронил девушку в их фамильном склепе. Он был могущественным лордом, а лорды не любят, когда им перечат. Даже собственные дочери, — закончил Волк свой рассказ.

— Женщина, рассказавшая мне эту историю, сказала, что это и есть мое проклятье. Теперь я понимаю, что значит быть запертым между двух миров: миром живых и миром мертвых.

— Поэтому ты принял ее слова так близко к сердцу и решил, что это и есть твоя судьба? — дварф ручкой мастерка выровнял только что уложенный камень, попутно убирая излишки скрепляющего стену раствора.

Они находились в старых заброшенных развалинах, давно оставленных и забытых, в самом сердце пустоши, вдали от очагов имперской цивилизации.

— У меня нет выбора. Дварф! Я не могу позволить, чтобы эта вещь оставалась в мире людей! Не могу допустить возможности нового возвышения нашей расы! Я просто не смогу жить, зная, что гибель человечества будет на моей совести!

Йерек был абсолютно искренен. Если бы Каллад убил вампира, это не решило бы проблему кольца — гномы не могут жить вечно, подобно вампирам. А значит, со смертью Каллада, забудутся все те ужасы, что связаны с кровавым правлением династии графов-вампиров. Они станут сначала историей, затем — легендой и, наконец, мифом, теряя при этом знание о том, какую роль в этом играло это проклятое кольцо. И снова появится новый Скеллан, Маннфред или Конрад. Но, так уже не будет Йерека — вампира, который смог сохранить в себе частицу человека. Как ему это удалось, Крюгер и сам не мог толком объяснить.

— Кольцу нужен не просто страж, — продолжил Крюгер. — Это мой долг, как последнего живого потомка Влада гарантировать, чтобы зло никогда больше не попало в мир людей! Ведь я один из немногих знаю, каких бед способна натворить эта дьявольская вещь! Я не могу умереть и, оставить его без присмотра!

Каллад уложил еще один камень — стена была почти готова.

— Без крови — ты сойдешь с ума…

— Забудь обо мне. Из нас двоих, только один по-настоящему живой…

Гном положил еще один камень…, затем еще… и еще… Стена росла все выше и выше…

— Прощай Йерек! Для вампира — ты был не таким уж и плохим! — задумчиво промолвил Каллад.

Йерек невесело засмеялся и, сопровождаемый этим смехом, дварф вложил последний камень в кладку стены, навеки запечатывая бессмертного вампира в его темнице.

Крюгер остался один, в темноте и безмолвии, приготовившись ждать свою смерть — смерть, которая не придет никогда…