Боевой Ястреб / Warhawk (роман)

Перевод в процессе: 13/27 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 13 частей из 27.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Боевой Ястреб / Warhawk (роман)
Автор	Крис Райт / Chris Wraight
Переводчик	Хелбрехт, Ulf Voss
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra
Предыдущая книга	Мортис / Mortis (роман)
Год издания	2021
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Содержание

Действующие лица

Примархи

Джагатай-хан – «Боевой ястреб», примарх V Легиона

Мортарион – «Бледный король», примарх XIV Легиона

Рогал Дорн – Преторианец Терры, примарх VII Легиона

Сангвиний – «Великий Ангел», примарх IX Легиона

V Легион «Белые Шрамы»

Шибан-хан – именуемый «Тахсир», братство Бури

Имань – братство Бури

Чакайя – братство Бури

Цинь Фай – нойон-хан

Ганзориг – нойон-хан

Джангсай-хан – братство Железного Топора

Наранбаатар – глава провидцев бури

Намаи – магистр кэшика

Илья Раваллион – именуемая Мудрой, советник Легиона

Соджук-хан – адъютант Ильи

VII Легион «Имперские Кулаки»

Сигизмунд – Первый капитан, магистр храмовников

Фафнир Ранн – капитан, первая штурмовая группа

Архам – магистр хускарлов

XII Легион «Пожиратели Миров»

Кхарн – капитан, Восьмая штурмовая рота

Скарр-Хей - берсеркер

XIV Легион «Гвардия Смерти»

Тиф – Первый капитан

Каифа Морарг – советник примарха

Задал Крозий – апотекарий

Грем Калгаро – магистр осады, магистр артиллерии

Гургана Дук – сержант

XVI Легион «Сыны Гора»

Азелас Баракса – капитан, Вторая рота

Индрас Аркета – капитан, Третья рота

Ксофар Беруддин – капитан, Пятая рота

Когти Императора

Константин Вальдор – капитан-генерал Легио Кустодес

Диоклетиан – трибун, Легио Кустодес

Амон Тавромахиан – кустодий

Экипаж «Аика-73»

Тальвет Каска – командир

Адрия Фош – башенный наводчик

Эрия Яндев – передний наводчик

Гельва Дреси – водитель

Гурт Мерк – заряжающий

Имперская Армия

Бран Коба – сержант, 13-й Астранианских Пустотных Шакалов

Джера Талмада – полковник, Департменто Муниторум

Айо Нута – генерал-майор, терранское орбитальное командование

Кацухиро – рядовой

В руинах Дворца

Базилио Фо – бывший заключенный Чернокаменной

Эуфратия Киилер – бывшая летописец

Гарвель Локен – «Одинокий волк», избранный Малкадора

Нерожденные

Остаток – демон

Другие

Эрда – Вечная

Лидва – ее легионер

Актеона – колдунья

Альфарий – ее спутник

Джон Грамматик – логокинетик

Олл Перссон – Вечный

Догент Кранк

Бейл Рейн

Графт

Гебет Зибес

Кэтт

Малкадор Сигиллит – регент Империума

Халид Хассан – избранный Сигиллита

Эреб – Длань Судьбы

ОДИН

Клинок

Передача

Свежая кровь

История начинается под камнем.

Скрытым, укутанным тьмой, холодным, как дыхание зимнего рассвета. Люди народа Онг-Хашин приходят за ним с тех пор, как поют песни в своей высокой долине, расположенной между склоном горы Такал и восточной окраиной равнины Великая Борай. Они взбираются по узким тропам, скользят обмотанными кожей ногами по камням и волокут кирки и корзины.

Тропы вниз вырублены вручную и подкреплены бревенчатыми каркасами. На их верхних балках выскоблены угловатые глифы теми же тупыми ножами, которыми они используют для извлечения камней из копыт своих скакунов. Это не благородные каллиграфические знаки, но метки суровых людей, привыкших к камнепадам и оползням. Они хотят разыскать его, а затем вернуться. Им не нравятся подземные глубины и холодное испарение узких туннелей, ведь они, в конце концов, чогорийцы, и любят порывы ветра на своих лицах.

Когда они его вырубают, он оказывается хрупким. Они зовут его черным песком. Если, добыв его из земли, обращаться с ним грубо, то он крошится. Но пройдет несколько минут, и он становится твердым, настолько, что можно бросить его в корзину и продолжить работу с жилой. Если поднять кусок размером с человеческий кулак, то можно разглядеть сверкающие фрагменты, отражающие свет подземных свечей.

Закончив работу, они забирают добытое и возвращаются, осторожно ступая по камням. Здесь часто идут дожди, так как вершины Такала собирают влагу, переносимую по открытым землям, а скалы покрыты мхом. Эта группа возвращается в поселение в глубине стране Хашин, расположенное высоко среди сосновых рощ, холодных и окутанных туманом. Люди берут куски черного песка и торгуются с оружейниками. Это непростое занятие, отнимающее много времени. Те, кто трудились, чтобы добыть его, устали и нуждаются во сне. Тем, кто хочет забрать его, не терпится приступить к работе. А к тому времени солнце уже низко. Мудрецы говорят, на закате не заключить выгодной сделки.

Наступает рассвет, и начинается работа. В Хашине оружейники всегда работают парами – мужчина и женщина. Им нужно очень хорошо знать друг друга. Иногда они брат и сестра, чаще супруги. Печи топятся древесным огнем, пока не зашипит пламя. Куски черного песка переворачивают и снова оцениваются, затем их берут клещами с длинными ручками. На этой стадии мужчина работает с огнем, женщина орудует клещами. На обоих тонкие хлопковые рубашки, несмотря на холодный воздух снаружи. Внутри кузни уже жутко жарко, и их обнаженная кожа блестит.

Когда куски достаточно нагреты, их вынимают из огня и куют. Мужчина берет молот и сильно бьет. Женщина направляет его, сдвигая раскаленный металл на плоской поверхности наковальни. Примеси выбиваются. Это изнурительная работа, от которой дрожат кости. Процесс повторяется снова и снова, пока сталь не начинает очищаться. Откованные слои разбиваются, погружаются в холодную воду, затем переплавляются и перековываются. Созданные пластины укладываются друг на друга, затем мягко возвращаются в пламя, расплавляются, сжимаются, переплавляются. Обе партии тщательно изучаются, проверяются на изъяны.

Никто не говорит. Если им нужно показать свои ощущения друг другу, они постукивают молотом определенным способом, но это редко нужно – они мастера своего дела, в работе полагаются на интуицию и наблюдательность. Сталь сворачивается, снова и снова, каждый раз перерабатывая металл, закаливая его, очищая. Вскоре он начнет удлиняться, утоньшаться, растягиваться в длинный изгиб подлинного клинка. Из открытых дверей кузни звенят безжалостные удары молота, не давая заснуть остальной деревне.

Завершает работу с лезвием клинка женщина. Она замешивает глиняную рубашку для режущей кромки, используя свои более тонкие пальцы, чтобы вдавить лопаточку в раствор. К тому времени оба кузнеца провели в кузне не один день и сильно устали. Когда помещенная в угли глина трескается, становится виден узор на стали. Каждый оружейник имеет отличительное клеймо – у одного цветок солак, у другого – когти тигра. Самое престижное и трудное в исполнении – разряд молнии, расходящийся от острия до рукояти. Этот клинок несет именно такую метку.

Затем его шлифуют, наносят маркировку, полируют, промывают. Если все идеально, клинок заворачивают в солому и ткань, и кладут в тяжелую телегу, запряженную адууном. К длинному шесту привязывают красный флаг, отмечая повозку как священный груз. На нее не нападут в пути, даже если она пересечет земли воюющих племен. Оружейники, наконец, отдохнут, их руки огрубели, а кожа покрылась волдырями. Они больше никогда не увидят свое творение и не получат плату за работу. Вся деревня поддерживает их, они занимают почетное положение. Все знают, где мечам суждено служить.

После телега отправляется на запад, стремительно спускаясь, пока не достигнет открытых земель. После многих месяцев путешествия по лугам, возницы, наконец, замечают Кум Карту на горизонте, бледную на фоне шепота высокой травы. Они останавливаются и готовят кэрн. Собирают камни, вешают на них фрагменты молитв и ставят чаши с ладаном, на вершине устанавливают флаг. Клинок, по-прежнему завернутый, также помещают на вершине. Затем возницы уходят, начиная долгое путешествие домой.

Следующей ночью меч забирают в крепость слуги Легиона. В затененных залах Цюань Чжоу каждый фрагмент молитвы изучается, истолковывается, затем помещается в библиарум. Из этих обрывков повелители Чогориса многое узнают о меняющихся особенностях бесконечной травы, откуда брать кандидатов и как протекает жизнь тысячи царств. Клинок, все еще без рукояти, ножен и гарды, разворачивается и относится в кузни. Ни одну метку, кропотливо выполненную оружейниками Хашина, не убирают. Ни один из крошечных и немногочисленных изъянов не устраняют. Это изделие народа Джагатая, не машинного разума. Отполированный до зеркального блеска, он отражает лица создателей в каждом блике света на своей поверхности.

Добавлена энергетическая рукоять, тщательно встроенная в сталь, скрепленная с ней вручную, пока золотая гравировка аккуратно въедается в поверхность металла. Связывается расщепляющее поле, гармонизируя со структурой исходного клинка. Наставники спаррингов будут испытывать его снова и снова, возвращать в кузни много раз, пока баланс не будет улучшен. Сияние энергетического поля связано с метками, сделанными при его первой ковке, приумножая их, придавая мечу отличительное свойство. Вот так изделие Хашина увидят во всей известной галактике, такое же яркое, как молния, которую оно имитирует.

Только после того, как все сделано, клинок можно передать оружейникам орду для последней проверки. Они хранят оружие в своих храмовых хранилищах, окруженное ритуальными стражами, неиспользуемое, неактивированное, пока в Легион не примут кандидата с подходящим для клинка характером.

Этот вручен воину по имени Морбун Са. Он знаменит не просто своей доблестью, но также самообладанием. Говорят, он – образец Пути Небес. Клинок подходит ему. Он забирает его с собой на пустотный корабль «Коргаз» с братством Ночной Звезды. Меч впервые обнажен против врага на мире Эгета IX, где орду одержала победу.

За долгие годы крестового похода клинок дважды меняет хозяина, когда предыдущий находит свою смерть в битве. Великое предательство приближается к своему финалу, и теперь им владеет Аджак-хан из братства Янтарного Орла. Он стоит на стенах Дворца, которые обваливаются под его ногами, и выкрикивает проклятья тем, кто нападает на него. Он легко сжимает рукоять, заставляя сталь плясать вокруг себя. Небеса черны, как чернила каллиграфа. Воздух наполнен шумом – от воплей пехоты, от богов-машин, которые почти прорвали последнюю сплошную линию обороны, от грохота стационарных орудий.

Аджак-хан следит за врагом, капитаном ужасных берсерков Ангрона, испорченных бойцов, которых он жалеет так же сильно, как ненавидит. Тот карабкается через руины к нему, и за ним следует еще дюжина. Следом идут орды, все еще изнывающие на ничейной земле, открытые обстрелу орудий. Аджак-хан бежит в сопровождении своих братьев, спеша в ближний бой, который так любит. Клинок кружит, волоча разряды молнии. Он кусает, рубит, и Аджак-хан громко кричит от наслаждения.

Под камнем, в другом мире, в свете свечи камнерубы Онг-Хашина замирают. Пламя на миг колеблется, хотя в этих глубоких подземельях нет ни дуновенья ветра.

Иногда это случается. Они знают, что это значит.

Они неутомимо берутся за кирки и возвращаются к работе.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил Джангсай-хан, хотя, по правде говоря, он уже догадался.

Тень на лице Наранбаатара частично рассеивалась снизу треснутой натриевой лампой. В остальной части бункера было темно, жарко из-за замкнутого пространства, воняло потом и плесенью. Кожа провидца бури тоже была темной, иссеченной ритуальными шрамами и новыми ранами, сморщена возрастом. Кристаллы бронированного капюшона сверкали, а тотемы из черепов зверей мягко вращались на бечевках.

– Ты должен знать его историю, – сказал он.

Джангсай взял меч. Он был прекрасным – средней длины клинок, немного изогнутый, хотя меньше, чем тальвары, которые использовали мобильные части. Он перевернул его в горизонтальное положение, рассматривая, пробуя баланс. На стали видны тусклые узоры молнии, часть структуры режущей кромки. Он провел большим пальцем по кнопке активации расщепляющего поля, уже представляя, как вспышка энергии примет свою форму от этих отметин.

– Его владелец…

– Умер достойно, – сказал Наранбаатар. – Многое вернули, включая этот. Теперь он твой.

Джангсай кивнул. Не использовать его – расточительно. Мощные, полностью функционирующие силовые клинки теперь ценились. Все заканчивалось и подходило к концу.

– Я знал его, – сказал он. – Аджака.

Это утверждение значило меньше, чем когда-то. Почти весь Легион теперь собрался вместе, их ряды безжалостно сократились, запертые за стенами и зажатые врагами. Некогда разделенные братства сражались бок о бок, сливаясь, когда их потери росли. Иногда возникало ощущение, что в орду не осталось живого воина, которого Джангсай не знал бы по имени или не видел в бою, или тех, с историей подразделений которых не был знаком.

– Его братство больше не сражается, – сказал Наранбаатар. – Выживших распределили по другим частям. Но их деяния записаны, и их заберут в залы Цюань Чжоу, когда все это закончится.

Это была одна из отличительных черт Наранбаатара. Джангсай никогда не слышал, чтобы он хвастался, но провидец бури снова и снова говорил о планах на будущее, невозмутимо и с абсолютной уверенностью в успехе, и, следовательно, о необходимости двигаться к следующей задаче. Это все было таким прозаичным – мы должны выполнить текущее задание, а затем вернуться к тому, что делали раньше. Все снова будет приведено в порядок, все записано. Иногда подобные слова забавляли, поскольку мир вокруг них все больше погружался в скверну.

– Стало быть, они прорвались через внутреннюю стену, – сказал Джангсай.

– Мы думаем, что это случится в течение часа.

– Хотите, чтобы я занял позиции Аджака?

– Нет, это предписано другому. Я хочу, чтобы ты оставил свой пост – у тебя новый приказ.

– От тебя?

– От самого Кагана.

Джангсай помедлил.

– Мы здесь в тяжелом положении, задын арга. – Это был тот максимум, которым он мог выразить свое несогласие. Но он должен отметить: его воины умирали и будут умирать дальше, и его место – с ними. Невысказанный подтекст, понятный им обоим. Почему сейчас?

– Нам нужно, чтобы ты кое с кем поговорил, – сказал ему Наранбаатар. – Он родом не с Терры. Как мы недавно узнали, он с того же мира, что и ты. Такая вот причина. Я знаю, ты хочешь продолжать биться здесь, но, поверь, ты вскоре снова получишь этот шанс.

И снова краткая пауза перед ответом.

– Так значит, это конец, – решил он.

– Это его начало.

– Что ты можешь мне рассказать?

– Достаточно для выполнения этого задания. После этого, посмотрим. Мы еще не знаем, какие будут возможности. Может быть ничего. Может быть все.

Это неизменное спокойствие все еще могло застигнуть врасплох. Джангсай знал, что чогорийцы могли разозлиться. Он видел это много раз в бою, и они ужасали, когда на самом деле, по-настоящему теряли самообладание, но большую часть времени они сохраняли хладнокровие, которое могло, как выводить из себя, так и впечатлять.

Джангсай снова посмотрел на клинок. Возможно, Аджак держал его всего несколько часов назад. Они могли бы стать идеальным тандемом, оба – продукты той же самой подготовки, части гармоничного целого.

– Скажи, куда мне нужно отправиться? – спросил он.

Мир назывался Ар Риджа.

Он сильно пострадал во времена ужасов Древней Ночи, поэтому прибытие армий Императора в первые десятилетия крестового похода встретили восторженно. Его старую промышленную базу быстро восстановили, и через одно поколение он стал вносить значительный вклад в военную экономику. Для Имперской Армии было сформировано множество полков, некоторые из которых снискали широкую известность. Ко времени триумфа на Улланоре Ар Риджа считался ключевой планетой, от которой зависела безопасность целого субсектора. Она располагалась на стратегическом пересечении многих стабильных варп-трасс. Важное устойчивое место.

Легионес Астартес, в частности Имперские Кулаки, начали собирать кандидатов с Ар Риджи со второго столетия Эры Крестового похода. Он никогда не был крупным вербовочным миром, как правило, считаясь слишком цивилизованным для создания оптимально свирепого кандидата в космодесантники, но запросы полномасштабных завоеваний вынуждали осваивать каждый подход. Ситуация изменилась, когда разгорелась гражданская война. Как только масштабы предательства Гора стали очевидны, имперские стратегосы запустили лихорадочную программу по изъятию ресурсов, эвакуируя все, что могли за пределы досягаемости наступающего врага. Ар Риджа какое-то время считался безопасной гаванью. Его верфи были укреплены, полки и укрепления – дооснащены. Вербовщики Легионов обратили на него внимание, уже понимая, насколько отчаянной становится ситуация, и внезапно осознав необходимость использовать все возможные средства для увеличения численности кандидатов.

Надежда на это всегда была слабой. Процесс превращения смертного ребенка в воина Легиона был деликатным искусством, отточенным за многие годы и проводимым в безопасном окружении. При необходимости его можно было ускорить, а его программы переместить в разные места, но и те и другие действия сопрягались с риском. Даже после того, как несколько разбросанных объектов Легиона эвакуировали на Ар Риджу, рост смертей кандидатов означал, что темп набора не вырос так быстро, как ожидалось. Дополнительных претендентов нашли среди местного населения, быстро проведя через стандартный отбор и поместив в протоколы ускоренного вознесения.

Туйо, конечно, на тот момент ничего из этого не знал. Он был слишком юн. Его амбиции, которые тогда у него имелись, ограничивались службой в Армии – сесть на корабле в составе одного из престижных полков и отправиться в пустоту во имя замыслов Императора. Когда чиновники пришли в тесное жилище его родителей, со странными выражениями лиц и в необычной униформе, он мало думал об этом. Только позже, когда его мать зарыдала, а лицо отца лишилось всех красок, он начал понимать, что-то пошло не так.

Это были его последние воспоминания о них. Теперь ему сложно вспомнить даже их лица. Так много изменилось – в нем, в Империуме. Некоторое время он был решительно настроен цепляться за эти последние образы своего детства, считая важным сохранить какую-то связь с прежней жизнью. Но когда началась тренировочная программа, и он прошел первые этапы психологической подготовки, стало сложно. После нескольких месяцев он бросил пытаться. Все поглотили изменения, бушующие в его подростковом теле – мучительная гормональная переработка, психическая обработка, непрекращающиеся физические улучшения.

У него ушло четыре года на это, слишком мало времени, как он позже узнал, для гарантии успеха. Больше половины тех, с кем он начал программу, умерли раньше. Другие сошли с дистанции после первой волны имплантаций. Теперь его воспоминания о том периоде жизни были туманными, наполненными образами лиц, имен которых он не знал и мест, которые он больше не мог найти. Он был зол, так зол, все время. Он полагал, что его сделали таким, накачивая химикатами, питавшими гнев. На него воздействовали через боль, заставляя работать усерднее, только ради злобы, как иногда казалось.

Но он многое узнал. Он узнал, что Империум, который он считал постоянно расширяющимся и защищенным, на самом деле, находился на грани гибели. Он узнал о Враге и его беспощадности. Он изучил историю восемнадцати Легионов и роль каждого во всей истории, включая предателей, потому что врага необходимо узнать врага прежде, чем обрести уверенность в его убийстве.

При других обстоятельствах он закончил бы свое обучение на Ар Ридже. Тем не менее, незадолго до окончания, все снова изменилось. Война добралась до родного мира, как всегда ему и судилось. Туйо не разрешили сражаться за планету. Никому из кандидатов. Их загрузили в транспорты и отослали прочь от волны разрушения. Теперь Ар Риджа находился глубоко в тылу врага, вероятно, был разрушен или оккупирован. Он надеялся на первое, из-за оставшейся человеческой связи с этим местом – верноподданный мир не пожелал бы жить под властью Гора.

И тогда он, наконец, увидел Терру, центр всего сущего, сердце Империума, тем не менее, уже находившуюся под угрозой нападения, уже уязвимую. Вся планета была заполнена солдатами, кишела ими, они высыпали из каждого лендера, на каждый виадук и плац, все напряженные, все перепуганные.

Он будет сражаться здесь. Его создали для битвы здесь. Он не узнает других полей сражений, пока они не победят на этом. Те последние несколько месяцев были самыми трудными – необходимо было вживить последние имплантаты и завершить ускоренное обучение. Ему нужно было проявить себя перед инструкторами, а затем и Легионом, ни первые, ни второй даже сейчас не могли позволить, чтобы некачественный продукт попал в ряды лучших воинов Императора.

Он был свежей кровью. Наспех созданным продуктом находившейся в отчаянном положении империи. Воин, спешно прошедший создание и обучение, не получивший ни интенсивной подготовки, ни воспитания, которыми Империум некогда одаривал свое важнейшее живое оружие. Если бы ситуация не была такой отчаянной, он бы никогда не прошел через изменение на Ар Ридже. Его никогда бы не перевозили со станции на станцию, его развитие не прерывалось бы под надзором инструкторов, набранных с дюжины миров. Каждый знал, что условия не оптимальны. Некоторые даже выступали против процесса, остро осознавая последствия, когда космодесантник поступал на службу с неполноценной подготовкой.

Несмотря на все это, он все же гордился. Он рвался в бой, чтобы продемонстрировать свои возможности, как себе, так и именитым членам Легиона. Он не был ни терранцем, ни чогорийцем, но по-прежнему являлся воином, боевым братом трех Благословенных Легионов, почетной троицы, которой поручили последнюю оборону Терры. В его крови таилась душа примарха. По щеке подобно зигзагу молнии тянулся священный шрам.

Последний ритуал вознесения долго откладывался. Когда он, наконец, наступил, Туйо стоял в одной из длинных шеренг со многими другими, такими же полукровками, как и он, выхваченными из безвестных захолустных миров и аванпостов, удручающе неподготовленными, крайне нетерпеливыми. Их доспехи были белоснежными, безупречными, только что из кузни. Лорд-командор прибыл на шаттле, подняв пыль на парадном плацу. Он с лязгом спустился по рампе в сопровождении гигантов в потускневших об боев доспехах цвета слоновой кости. Лил дождь и дул сильный ветер, но небеса над ними потемнели от нисходящих потоков миллиона лендеров.

Туйо терпеливо ждал, прижав руки к бокам, напрягая по очереди мышцы. Вокруг них поднимались шпили и оборонительные башни, отбрасывая глубокие холодные тени на гравий. Со всех сторон доносился шум военных приготовлений – скрежет машинных инструментов, рокот двигателей, топот марширующих сапог. Здесь все было в нервном напряжении. Все в состоянии готовности, на грани взрыва насилия.

В конце концов, лорд-командор добрался до места Туйо в шеренге. Его звали Ганзориг, нойон-хан в собственной системе Легиона. Он был чогорийцем, одним из тех, кто сражался с предателями семь страшных, трудных лет. Он уже был опытным воином за десятилетия до этого. Это оставило на нем след, подобно запаху. Он выглядел несокрушимым.

Туйо посмотрел ему в глаза. Ганзориг ответил холодным долгим взглядом, словно оценивая жеребца перед покупкой.

– Туйо, – наконец, произнес нойон-хан. – Теперь ты принадлежишь орду Джагатая. Твоя прежняя жизнь закончилась. Какое имя ты берешь в знак своего вознесения?

– Джангсай, – ответил он без колебаний.

Ганзориг удовлетворенно кивнул. Для них не имело значения, откуда ты пришел – только какое имя ты взял и оказал ли ты ему почтение.

– Ты един с орду, Джангсай.

Джангсай ждал. Осталось сделать последнее – зачислить его в минган, его братство. Такими тягостными были те времена, и таким измотанным был легион на момент возвращения в Тронный мир, что восстановление все еще продолжалось, а комплектование личного состава было вопросом значительной гибкости.

Ганзориг много думал об этом, как и обдумывал каждого новичка, которого зачислял в Легион в тот день. Здесь стояли сотни воинов, но нойон-хан знал все обо всех – отчеты об их боевой подготовке, доклады личных инструкторов. Джангсай молча ждал.

– Ты зачислен в братство Железного Топора, – объявил, наконец, Ганзориг. – Ты покинешь его только со смертью – пусть она придет не скоро и пусть слава сопровождает твои деяния до того дня.

Джангсай поклонился. Теперь он был полноценным. Теперь, наконец, он был Белым Шрамом.

– Хай Чогорис! – воскликнул он. – Слава Кагану. – Затем с еще большим чувством. – И тысяча смертей его врагам.

Джангсай-хан, братство Железного Топора

ДВА

Смерть в жизни

Апотекарий

Бледный Король

Но он уже умирал столько раз, что больше не мог сосчитать. Снова и снова он чувствовал, как сердце настолько болезненно останавливается, что готов был закричать, если бы мог каким-то образом сделать вдох.

Вот на что это было похоже, в пустоте космоса, в течение периода времени, который казался длиннее вечности. Возможно, это было дольше. Возможно, даже сейчас часть его по-прежнему оставалась там, умирала, а затем жила, а затем снова умирала. Порой он не мог отличить состояния друг от друга – они сливались воедино, просто один долгий отрезок мучений. И теперь всё, если можно так сказать, закончилось, но он всё равно каким-то образом застрял в этом состоянии на полпути, как будто его душа никогда по-настоящему не покидала Разрушителя, пойманная в его тиски и мягко раздавленная в податливое месиво.

Впрочем, в других отношениях он снова стал чем-то знакомым. Он снова мог носить оружие, брести к горизонту, убивать ради своего примарха. Он мог следовать приказу и отдавать приказы. Он был солдатом, таким же, каким был со времён юности на Барбарусе. Борцом с тиранией.

Итак, Каифа Морарг полностью преобразился, а также совершенно не изменился, все внешние проявления стали другими, но разум сохранился таким же, как и всегда. Правда, он больше не мог снять инкрустированные доспехи, и больше не мог дышать без хрипов, и моргать, не оставляя полос слизи на глазных яблоках, но он остался самим собой, верным помощником примарха, слугой легиона, наблюдателем за событиями для историй, которые однажды нужно будет написать.

Он поднял отяжелевшую голову, ощутив, как сервоприводы разлагавшейся боевой брони заскрипели и щёлкнули. Пыль покрывала всё. Она кружила среди развалин, разбегаясь в линиях разрывов от миномётных ран, оседая на фундаменты полуразрушенных зданий серо-чёрными дюнами. Из-за неё невозможно было видеть далеко. Смертный мог заглянуть на несколько десятков метров. Сам он видел несколько дальше сквозь зелёную пелену, которая теперь окрашивала для него мир. Вдалеке он мог разглядеть руины Корбеник Гара, осевшую груду камней, по-прежнему горячую от всех брошенных в неё боеприпасов. На несколько километров ближе возвышались стены Колоссовых врат, почерневшие, повреждённые, но по-прежнему упрямо стоявшие. Между этими вершинами лежали выжженные земли, расплющенные остовы старых жилых строений и фабрик, лабиринт низких куч обломков.

Пока он смотрел, что-то замерцало в полутьме, прозрачное и призрачное. Из облаков пыли появилось лицо, на мгновение удлинившееся, скользнувшее само в себя и затвердевшее в растянутое существо с отвисшей челюстью, которое, внезапно появившись и покачиваясь, превратилось в полноценное создание. Оно дрожало, то входя, то выходя из реальности, прежде чем скользнуло в тень в поисках чего-нибудь съедобного.

Морарг до сих пор не привык к ним. Демоны. Раньше его отталкивал даже запах подобных ужасов, но теперь они были повсюду, скользили в открытые дверные проёмы, скакали по разбомблённым улицам, поднимались из земли и извивались из пустых оконных рам. Некоторые молчали, некоторые непрерывно шептали. Некоторые принимали облик животных, так что никогда нельзя было быть до конца уверенным, что реально, а что нет, пока не подойдёшь достаточно близко, чтобы почуять неладное. Другие были гигантскими и отталкивающими, покачиваясь и перемещаясь сквозь облака пыли, возвышаясь над войсками. И всё же для всех них не всё было безоблачно. Чем ближе они подходили к великим оберегам, тем хуже им становилось. Даже сейчас, даже после того, как столько боли бросили на психические баррикады Императора, они не могли полностью переступить последний порог. Они по-прежнему нуждались в плоти и крови для некоторых вещей.

Но теперь это не займёт много времени. Каждая стена длинного периметра Внутреннего дворца была атакована. Обстрел не прекращался. Давление не ослабевало. Та ничтожная территория, которая оставалась в руках врага, сокращалась, сжимаясь всё туже и туже, пока не лопнет, как гнилой плод. Тогда настанет время демонов. Тогда они впадут в неистовство, ничем не сдерживаемые, питаясь живыми душами, которые оставались в обломках.

В некоторые дни, когда Морарг думал об этом, он становился угрюмым и вялым, вспоминая, что раньше его целью было охотиться на чудовищ, а не помогать им. А в другие дни, когда битва разжигала холодные угли в печи его души, он ничего так не желал, как видеть это, наслаждаться этим, ухмыляться в оцепенении, наблюдая, как младшие дети бога выполняют свою святую работу. Тиф – теперь они должны были называть его Тиф – непрерывно проповедовал эту доктрину, говоря им всем, что это то, чем им всегда суждено было стать, и ненужно сожалеть о жертве, потому что даже когда они были беспризорниками и отбросами на Барбарусе, бог всегда думал о них и всегда знал, что они могут стать чем-то большим.

Морарг улыбнулся от воспоминания. Большим? В каком-то смысле они стали. Сейчас так мало вещей по-настоящему причиняли ему боль. Болт-снаряды пробивали его броню, клинки глубоко вонзались в его измученную плоть, и он оправлялся от всего этого так же быстро, как в варпе – смерть в жизни, жизнь в смерти. И всё же, разве он мог игнорировать видимую цену всей этой силы – то, как его кожа отслаивалась от истощённых мышц, то, как его поры сочились чёрной слизью, то, как всё, к чему он прикасался, казалось, покрывалось коррозией и начинало гноиться? Если это и был подарок, то он был странным. Если это и была награда, то её вкус был горьким.

Вдалеке он услышал грохотавший ритм орудий. Он почувствовал, как задрожала земля под ногами. Боги-машины продолжали атаку. Он знал, что они уже у самой стены. Сейчас. Это был ключевой момент, точка перелома. Как только сделают первый надрез, всё остальное – вопрос времени. Он хотел быть там, вдали на Нисходящей равнине, чтобы лично увидеть, как легио Мортис разрушит последний физический барьер. Пока облака пыли на северо-восточном горизонте продолжали расти, поднимаясь и формируя бурлившие столбы между землёй и небом, он представил себе вызванную ими панику и начал посмеиваться.

От этого у него перехватило покрытое слизью горло и начался такой приступ кашля, что пришлось остановиться; теперь он даже не мог получить удовольствие от смешка без того, чтобы тело не предало его. Какая-то сделка. Какой-то контракт. Но не он выбирал тогда. Примарх сделал это ради них, и по причинам, которые по-прежнему ставили его в тупик. Нужно иметь веру. Даже если Морарг не очень верил в бога, он всё равно мог доверять тому, кто спас их от барбарусцев.

Он снова зашагал, поднимая один заляпанный грязью ботинок, затем другой. Потребуется некоторое время, чтобы добраться туда, где ему нужно быть, но его это вполне устраивало. Он уже пережил вечность, уже путешествовал до края вселенной и обратно, уже умер, ожил и снова умер.

Такой опыт, как правило, давал чувство меры. После всего этого и посреди всего этого, какой бы первозданный ад ни собирался обрушить на вас безразличный космос, вы должны были видеть забавную сторону.

“Всякий раз, когда ты убиваешь, – иногда думал он про себя, задаваясь вопросом, был ли он самым первым, кому пришла в голову эта мысль, – это помогает смеяться”.

Всё это было таким увлекательным. Новый мир раскрывался, словно распускавшийся цветок – только протяни руку.

Задал Крозий вдохнул его, попробовал на вкус, почувствовал. Его тело реагировало, впитывая каждое новое ощущение, впитывая всё, ощущая то, что он не мог описать словами. Небо было тёмно-серым, затянутым густым смогом. Земля – чёрной, усеянной пеплом. Каждая поверхность, каждый кирпич и блок были покрыты грязью. И всё же, если опуститься на колени и поднести шлем достаточно близко, то можно увидеть изменения – крошечные отблески кристаллического углерода, движения насекомых по грязи, которые продолжали бороться несмотря на вездесущие яды. Крозий протягивал пальцы, недолго играл с ними, а затем раздавливал их блестящие скорлупки.

Раньше он был апотекарием. В прошлом мире, который был скучным и исполнен долга, он тратил время на то, чтобы залатывать рваные раны и вправлять кости. В то время он думал, что доволен этим. Космический десантник был удивительным созданием, способным к самовосстановлению при любых обстоятельствах, кроме самых катастрофических. Воины XIV легиона были исключительными даже по этим высоким стандартам, добившись непревзойдённой физической выносливости. Выходцы с Барбаруса задавали планку, живя в мире ядов столько, сколько можно вспомнить, но терранцы быстро догнали их. Послание пришло прямо сверху, от примарха, и повторялось снова и снова.

Вы – мои несломленные клинки. Вы – Гвардия Смерти.

Оглядываясь назад, Крозий задавался вопросом, неужели он действительно получал удовольствие от той старой жизни. Правда, положение было почётным – к апотекариям в XIV относились почти как к технодесантникам в X, им было поручено следить за ревниво охраняемыми специализациями легиона. Но его подопечные были такими мрачными, такими безжалостными, такими... однообразными. Они ни разу не улыбнулись ему и не поблагодарили, когда он зашивал их и отправлял обратно на фронт. Над всеми ними нависло облако, какая-то тяжесть, тусклая, как камень, вязкая, как нефть.

Но сейчас. Сейчас.

Он хромал по разбитой земле, ботинки глубоко увязали в засасывавшей глине. Боль вспыхивала при каждом движении, но это была интересная боль, о которой он мог размышлять и восхищаться. Его тело, когда-то бывшее предметом такой гордости, разваливалось на части. Мышцы стали дряблыми, кожа желтоватой. Когда он повернулся, броня заскулила, уже начиная отказывать. Ржавчина расползлась по металлической поверхности доспехов, паутинная и разноцветная, и он больше не счищал её. Лучше просто позволить всему этому деградировать, скатиться в жирную массу. Можно получить истинное удовольствие от этого – освобождение! Свобода от всей этой бесконечной и бесконечной рутины.

Теперь сам его разум работал по-другому. Он смотрел на своих боевых братьев и видел, что они тоже меняются. Это было почти по-детски, это появление в новом мире, каждый из них ступал осторожно, медленно открывая, во что они превратились и кем ещё могут стать. Так уместно, что всё это происходило здесь, на том самом мире, где всё началось. Легион распространился по всей галактике, ведя мрачную войну более двухсот лет, и теперь вернулся: улучшенный, освобождённый и на пороге невообразимых чудес.

На его взгляд слово “апотекарий” больше не подходило. Нужно придумать что-то получше, чтобы более точно отразить ставшие возможными биологические исследования. На данный момент, однако, старое звание более-менее подходило. В конце концов, шла война.

– Крозий! – раздался крик у него за спиной.

Он обернулся, наблюдая, как из тумана выехала колонна бронетехники и поравнялась с ним. Пехота маршировала оборванными толпами, лохмотья свисали с их обнажённой кожи, выражения лиц были неопределёнными и плохо сфокусированными. Рядом с этими несчастными маршировали полноправные боевые братья, те, кто по-прежнему называл себя Несломленными. Теперь они стали распухшими существами, чья плоть выпирала из стыков брони, керамит которой покрылся коркой и плёнкой. Колонна танков легиона тряслась и раскачивалась на неровной местности, выбрасывая плюмажи густого дыма в и без того мутный воздух. Рычавшие ряды тяжёлых транспортов тянулись дальше по дороге, исчезая в клубившемся тумане. Крозий остановился, ожидая, когда окликнувший его вылезет из верхнего люка танка и, тяжело ступая, подойдёт к нему.

Грем Калгаро всегда был молчаливым и замкнутым. В первые годы Великого восстания он служил магистром артиллерии флота легиона, и холод войны в космосе подходил ему. Теперь, впрочем, он раскрепостился. Он снял шлем, обнажив пышное буйство розовой плоти, которая, похоже, созрела для того, чтобы пролиться по его груди. Один глаз закрылся за скоплением опухолей, которые Крозию не терпелось осмотреть.

– Нам по пути? – спросил Калгаро, слюна свисала с его распухшей нижней губы.

– Зависит от обстоятельств, – ответил Крозий. – Куда ты идёшь?

– Туда, – сказал Калгаро, неопределённо указывая вперёд, в кипевшие облака пыли и пара. – Его новое Поместье.

Крозий знал, что он имел в виду. Нынешняя резиденция примарха, присвоенная у его брата Пертурабо, стала отправной точкой для последнего рывка. Когда-то это был порт. Космический порт. Настолько огромный, что, по слухам, задевал край атмосферы. Его захват позволил магистру войны быстро высадить титанов, готовых выступить к стенам Дворца. Он оставался важным активом, каналом пополнения запасов, хотя Повелитель Железа явно не видел его непреходящей ценности, и поэтому теперь это место принадлежало им.

– Я доберусь дотуда, – сказал Крозий, – хотя предпочитаю идти пешком.

Калгаро ухмыльнулся:

– Хороший день для прогулки. – Он вытер лоб тыльной стороной руки, оставив на коже тёмное пятно, рана на его правом виске упрямо отказывалась заживать. – Во всяком случае, там лучше, чем в Колоссах. Такой беспорядок.

– Ах, в конце концов они всё равно бы пали. Если бы мы продолжали идти. Приоритеты меняются.

– Меняются. Просто хочется, чтобы они сказали нам почему, а? – Калгаро резко рассмеялся. Крозий никогда, вообще никогда раньше не видел, чтобы он смеялся.

– Я сражался вместе с Каифом Мораргом, – задумчиво произнёс Крозий. – За Мармаксом, где они пытались взять нас. Мы убивали всё, что попадалось под руку. В конце концов они спрятались за высокими стенами, а мы просто прогрызались сквозь траншеи, не торопясь. Мы могли бы стереть с лица земли всё это место.

– Значит, планируется что-то получше.

– Как скажешь.

Танки продолжали проезжать мимо, один за другим. По большей части это были тучные создания – угловатые “Спартанцы”, низкорослые “Сикараны”, несколько специализированных транспортов и бомбард. Каждый их дюйм покрывала запёкшаяся грязь, забивавшая воздухозаборники и пачкавшая выхлопные трубы. Их командиры ссутулились в башнях с открытым верхом, их броня блестела от машинного масла вперемешку с кровавыми пятнами. Один с грохотом покатился вперёд, его левая гусеница болталась, пластины расшатались. Повреждение не стали чинить. Крозий предположил, что на каком-то этапе всё починится само собой. Теперь, похоже, всё именно так и работало.

– Я так хотел быть первым, ты знаешь это? – сказал Калгаро, почёсывая подбородок. – Первым через стены. Я думал, мы это заслужили.

– Кажется, теперь это не имеет значения, не так ли?

– Нет. Странно. Не имеет. – Он показался на мгновение встревоженным. – Честно говоря, я даже не испытываю к ним особой ненависти. Я просто сражаюсь, потому что это... интересно.

Затем он бросил на Крозия виноватый взгляд:

– Но не обращай на меня внимания. Я не это имел в виду.

Крозий рассмеялся и хлопнул его по наплечнику:

– Расслабься. Я не доносчик. Кроме того, я чувствую почти то же самое. – Слизь скопилась в задней части его горла. – Ненависть в прошлом. Они просто препятствие, что-то упрямое и глупое, от чего нужно избавиться. И тогда – тогда, мой старый друг – мы сможем начать строить снова.

– Но я не знаю, что именно.

– Нет, я тоже пока этого не вижу. Может быть, только примарх знает. Но я ему доверяю. Он всё уладит, как и раньше. Мы разрушим это место, похороним тирана под Его собственными стенами, и тогда это начнётся. Мы создадим всё снова, но на этот раз правильно. Исследователи, искатели истины, как нам и обещали в первый раз.

Калгаро снова рассмеялся с неподдельным удовольствием:

– Мне это нравится, апотекарий! Мне нравится, как ты говоришь. Мы должны продолжить нашу беседу, когда все соберёмся в Поместье.

– Конечно.

Магистр артиллерии потопал прочь, продолжая посмеиваться, туда, где его ждал большой “Спартанец”:

– Я буду ждать нашей новой встречи и не мешкай – он захочет, чтобы ты был там вовремя.

– Что бы он не задумал.

Двигатели “Спартанца” выплюнули маслянистую копоть и гусеницы заскрежетали, возвращаясь на грунтовую дорогу. Калгаро вскарабкался по поручням и снова занял место в верхней башне. Крозий смотрел ему вслед. Он смотрел, как уходит остальная часть колонны. Это было крупное подразделение, и потребовалось много времени, чтобы проехать мимо. Когда оно исчезло, то оставило борозды в грязи, блестевшие от пенистой воды.

Крозий продолжил свой путь. Хромота стала более заметной. Новая боль поселилась у него в животе, как будто внутри что-то забродило. Тактический экран шлема начал сбоить, и всё впереди стало угловатым и размытым.

Хромая, он начал напевать. Короткую мелодию, что-нибудь, чтобы повторять про себя, что-нибудь весёлое.

Это было удивительно. Всё впереди, всё в пределах досягаемости, просто ждёт, когда он придёт и откроет это.

В некоторые дни ему казалось, что он стал невосприимчив к сомнениям. В другие он чувствовал себя так, как будто только они и существовали.

Что значит быть примархом? Отличие в физической силе? Да, отчасти. Всегда мало кто мог сравниться с ним в бою, а сейчас и того меньше. Сила, которая в настоящее время находилась в его распоряжении, была почти слишком велика – переливала, выплёскиваясь сквозь швы его растянувшейся брони.

Но планировались они как нечто большее. Их создали быть генералами, а не просто военными. Командующими. Губернаторами. В каком-то нереализованном будущем они стали бы сатрапами вечного царства, приверженными повторному открытию древних истин по мере того, как их цивилизация набирала силу. Временами, используя дары, которыми он теперь обладал, ему даже казалось, что он улавливает выглядевшие теперь насмешками проблески этого разрушенного будущего. Может быть, его новые покровители присылали их в качестве некой мрачной шутки. Или, может быть, то, что осталось от души, которую создал для него отец, по-прежнему было активно где-то в его сломанной психике, пытаясь возродить альтернативную причинно-следственную связь, которая с каждым днём становилась всё более отдалённой.

Но теперь он заключил сделку. Он променял это будущее на другое, более великолепное и обширное, чем любое, обещанное умирающим Империумом. Каждый раз, когда он дышал, каждый раз, когда он моргал, он видел всё больше обрывков этого будущего, которое раскрывалось по одному великолепному аспекту за раз. Он помнил всё, что происходило до его рождения. Он воспринимал события, которым ещё только предстояло произойти, так, словно они были встроены в историю.

Потому что он сделал выбор. Это было самое важное. Так долго он ходил по краю, раздражённый из-за предъявляемых к нему невыполнимых требований, терзаемый несправедливостью, которая всегда была на его пути. Он мог оставаться в сумеречном состоянии нерешительности, в тени магистра войны, так и не приняв по-настоящему те силы, которые тот высвободил. Он мог сдержаться, предаваясь колдовству только тогда, когда это было необходимо, никогда не соглашаясь, никогда не погружаясь в его холодные, тёмные воды.

Что дала бы ему эта жизнь? Он сохранил бы больше от себя прежнего. Он мог попробовать найти способ преодолеть противоречия, сохранив что-то от своей первоначальной формы и характера, в то же время освободившись от ограничений, которые одновременно душили его и защищали. Некоторые из его братьев по-прежнему пытались перейти эту невозможную черту. Пертурабо, на его взгляд, вероятно, будет пытаться дольше всех. Он потерпит неудачу. Любой, кто попробует, потерпит неудачу. Как только начинаешь колебаться, не важно, насколько слабо, тебе суждено пасть.

Или возвыситься. Это может быть лучшим вариантом. Возвыситься, стать бессмертным, сыграть роль в самой высочайшей драме. Он по-прежнему был генералом. Он по-прежнему был губернатором. Теперь у него больше не было хозяев, кроме как в том смысле, что бог стал его частью, наполнял и оживлял его, и он был частью бога, хотя и обладал собственной волей и душой, которая оставалась отдельной. Таковы были парадоксы. Таковы были дары.

Он мог обратить свой подвижный разум к тому, что будет дальше. Он мог начать думать о мире без Императора и о том, что это значит. Займёт ли Гор место тирана, как только всё будет сделано, сам став Императором и правя с развалин Трона, который разрушил? Или всё снова распадётся, когда общий враг будет сокрушён, и все они пойдут своим путём, как муравьи без королевы?

Если у Гора и было видение будущего, то он никогда не говорил ему о нём. В глубине души он подозревал, что магистр войны настолько поглощён настоящим, настолько одержим мстительностью богов, что не видел ничего дальше собственного горизонта мести. Пусть галактика сгорит – главное свергнуть тирана. Всем остальным можно будет заняться, когда Императору перережут горло.

Сколько бы в этом не было правды, сам он не мог позволить подобную беспечность. Он должен думать о заре новой эры. Он должен провести через неё своих верных детей и проследить, чтобы на тлеющих обломках старого не был воздвигнут новый Барбарус. Он должен гарантировать, что бога почитают и что его царство простирается за пределы имматериума в мир чувств. Фулгрим может растратить свою развратную жизнь впустую, если хочет, Ангрон пусть сколько угодно воет в потерянной ярости. Он должен быть другим. Он должен сделать так, чтобы жертвы чего-то стоили.

Теперь он смотрел на мир, который помогал уничтожить. Он стоял в одиночестве в одном из залов управления космического порта, огромном помещении с высокими сводами, усеянном обломками и наполовину погружённом во тьму. Солнце садилось в очередной день боли и борьбы, высокие окна в западной стене горели красным от его последних лучей, отливая золотом на осколках разбитых стёкол. Всё в этом месте провоняло IV легионом, стойким запахом гари, масел и скрежещущего металла. Железные Воины покинули операционные уровни всего несколько часов назад, следуя раздражительным приказам своего повелителя. Многие из них, как он догадывался, предпочтут сражаться где-нибудь ещё на Терре, что бы ни делал Пертурабо. Но не здесь. Теперь это была его цитадель. Это была гора, которую он наконец покорил, самая высокая вершина, с которой он сокрушит последние проблески решимости среди неверующих.

Когда солнце устало опустилось на пылавшем западе, он наблюдал за продолжавшимися битвами, бушевавшими на севере Нисходящей равнины. Низины были окутаны пылью и дымом, но теперь его глаза видели яснее, чем когда-либо прежде. Он видел результаты жестокого наступления легио Мортис, прокладывавшего путь через пустоши, пока их машины не оказались в непосредственной тени самой Меркурианской стены. Он видел очертания титанов, всего лишь пятнышки на фоне такой колоссальной необъятности. Даже “Диес ире”, величайший из них всех, был крошечной точкой, затерянной на огромной арене не прекращавшегося боя. Однако там, внизу, на уровне земли, все они были левиафанами, рассекавшими воздух боевыми горнами, начинавшими сверлить, резать и рубить, подрывая последний прочный периметр между собой и врагом. Теперь оставались считанные мгновения. Просто осколки времени, отсчёт идёт и почти закончился. В тени богов-машин маршировали бесчисленные полчища – верные и наёмники, воины Свободных легионов, создания Новых Механикум, рвущиеся в бой, жаждущие первого прорыва.

Он сам был на линии фронта. Он сражался, обрушивая косу на шеи неверных, расплачиваясь со старыми долгами и следя за требованиями мести. Некоторые счета было трудно – даже болезненно – свести, но бухгалтерские книги всё равно были вычищены. Он мог остаться там, стоять у сотрясавшихся фундаментов стен, готовый карабкаться по склонам из обломков, как только они рухнут. Но нет. Его место здесь. Его долг ясен.

Его взгляд скользнул вверх, на запад, прочь от зарождавшейся бреши и через ещё мерцавшую корону великого защитного щита Императора. Он изучал высокие шпили, сгрудившиеся под его шаткой защитой, поднимавшиеся всё выше и выше, пока его взгляд не остановился на вершинах личных владений отца, чёрных как ночь на фоне кровавого заката – Великая обсерватория, Инвестиарий, башня Гегемона, бастион Бхаб.

Он вытянул правый кулак и развёл когти, как будто мог сорвать крыши этих крепостей и зачерпнуть съёжившихся внутри обитателей. Его потускневшая перчатка окружила грубые парапеты бастиона, командного центра самого тупого и одержимого долгом лакея из всех.

– Это подарок, который я приношу тебе сейчас, брат мой, – выдохнул он, его металлический голос дребезжал из-за проржавевшего респиратора. – Подарок, который только я мог принести, причина, по которой бог поместил меня сюда, в это место и в это время.

Он сжал скрюченные пальцы над бастионом, закрыв в сжатом кулаке, словно гасил свечу.

– Последнее ощущение, которое ты испытаешь. Последняя эмоция, которую ты почувствуешь. И ты поймёшь в своей душе, кто дал тебе её и почему ты бессилен против неё.

Солнце скрылось, погрузив весь Дворец во тьму. Всё, что оставалось, – это тиски, хватка, безжалостное давление.

– Отчаяние, – прохрипел Мортарион, вознесённый демон-король жизни и смерти, создатель чумы, разрушитель надежды. – Я посылаю тебе отчаяние.

ТРИ

Преторианцы

Слишком рано

Судный день

И он почувствовал его.

Рогал Дорн чувствовал его в течение нескольких дней, недель, как оно нарастало, нарастало и нарастало, поднимаясь над ним, словно чёрный туман, повисая бременем на руках и ногах, засоряя разум, заставляя его сомневаться в каждом принятом им решении, в каждом отданном им приказе.

У него вообще не было никакой передышки, любой, в течение трёх месяцев. Три месяца! Острота ума исчезала, реакции замедлялись. Миллиард должностных лиц, зависевших от него во всём, тянулись к нему, душили его бесконечными требованиями, просьбами о помощи, о руководстве. Миллиард глаз всё время устремлён на него.

И ещё он сражался. Он сражался. Он сражался с примархами, братьями, которых когда-то считал равными или лучшими. Он видел ненависть в глазах Пертурабо, манию в глазах Фулгрима, это пронзало его, отравляло. Каждый поединок, каждая короткая вылазка откалывала немного больше, немного ослабляла основы. Фулгрим был хуже всех. Прежняя форма его брата, столь приятная глазу, исчезла, сменившись телесной порчей, столь глубокой, что он едва мог подобрать для неё слова. Эта деградация отталкивала его едва ли не больше всего. Она показывала, как низко можно пасть, если полностью потерять опору в реальности.

Ты не можешь показать это отвращение. Ты не можешь выдать своих сомнений или дать выход усталости. Нельзя продемонстрировать даже проблеска слабости, иначе игра будет проиграна, поэтому лицо Дорна оставалось таким же, каким было всегда – неподвижным, суровым, резким. Он держал плечи расправленными, спину прямой. Он скрывал лихорадку, бушевавшую в глазах, глубокое истощение, которое пульсировало в каждой мышце, и всё это напоказ, всё для того, чтобы у тех, кто смотрел на него снизу-вверх, было за что цепляться, во что верить. Император, его отец, ушёл, безмолвный, погруженный в Свои собственные невообразимые муки, и поэтому всё остальное рухнуло на его плечи. Вес всей расы, всех их слабостей и несовершенств, плотно обхватил его рот, горло и ноздри, душил его, топил его, заставляя желать громко кричать и прятаться, чего он никогда не сделает, никогда не сможет сделать, и поэтому он остался там, где был, зажатый между бесконечной тяжестью злобы Гора и бесконечными требованиями воли Императора, и это сокрушит его, он знал, сокрушит его, как сами стены, которые тоже рухнут, несмотря на всё, что он сделал, но он сделал достаточно, да, достаточно; нет, не достаточно, они рухнут, они не должны рухнуть...

Он сжал кулак, крепко сжав пальцы. Его разум снова лихорадочно работал. Он был на грани, впадая в состояние фуги, паралича, которого так боялся. Это шло изнутри. Это шло извне. Что-то – что-то – заставляло всё вокруг него паниковать, слабеть, терять решимость. У него не было иммунитета. Он был вершиной – когда фундамент повреждён, он тоже, в конце концов, рассыплется.

Поэтому он искал, как всегда и поступал Рогал Дорн, что можно сделать, какой-нибудь способ дать отпор. Вокруг гудели клаксоны, дикие и громкие. Люди бегали, дисциплина ослабевала. Они пытались перекрыть запасы плазмы во внутренних помещениях фундамента, истощить их, предотвратить каскады проникновения, которые критически ослабили бы основание Меркурианской стены. Даже когда они бежали, кричали, спотыкаясь друг о друга, титаны были там – активировали свёрла и энергетические молоты, запускали усиленное демоническими сущностями запрещённое приводное оружие, кололи и царапали внешний слой, как крысы.

– Милорд!

А потом, услышав этот голос, он вспомнил. Он уже действовал. Типичный Рогал Дорн, предвидя собственную минутную слабость, он уже сделал необходимый ход. Он вызвал Сигизмунда сюда, в бастион Осколок, чтобы поговорить с ним лично, отдать ему приказ, потому что он никогда не мог дрогнуть перед своим сыном, не перед этим сыном.

Он отвернулся, всего на мгновение, от суматохи командного пункта, и посмотрел на него. Сигизмунд был облачён в чёрное, как Братья-Храмовники. Он поднялся на командный уровень вместе с другими воинами своего ордена, дюжиной, и все они выглядели одинаково мрачными – фаталистичными, погружёнными в особенную постоянную, невротическую ярость.

Выражение лица Сигизмунда было настороженным. У него была на это причина – Дорн жестоко изводил его, давил на него, купал в неодобрении со времён после Исствана. Причины были вескими. Ни один из них не мог ожидать меньшего, учитывая кодексы чести, которые сделали их теми, кем они были, и Сигизмунд никогда не жаловался.

Но под всем этим всегда скрывалось что-то ещё – не совсем испытание, но, пожалуй, закалка, как у лучших клинков. Чтобы проверить, выдержит ли сталь огонь, станет ли более устойчивой.

– Это конец, – решительно сказал ему Дорн. – Всё, что можно было сделать, уже сделано. Каждая задержка, каждый контрудар, каждый прогноз. Теперь они входят. Меркурианская неизбежно падёт, затем Ликующая, затем остальные.

Твёрдое выражение лица Сигизмунда ни разу не дрогнуло. Он был хладнокровным человеком. Почти слишком хороший Имперский Кулак. Почти пародия на всю их философию.

– Быстрее, чем мы могли надеяться, – продолжил Дорн. – Не так быстро, как мы могли опасаться. Скоро форма битвы изменится – мы будем подобно собакам в развалинах цепляться за каждый дом. Резервы готовы. У тебя есть координаты, у них есть приказы.

Сигизмунд кивнул.

– Я вернусь в Бхаб, – сказал Дорн. – Связь разрушается, и Санктум должен оставаться работоспособным. Однако ты. – Он холодно улыбнулся. – Я помню твои амбиции. Быть здесь, чего бы это ни стоило.

Никакой реакции. Только эта несгибаемая преданность долгу. Иногда было почти страшно находиться в присутствии такой гиперконтролируемой психики. Возможно, другие тоже видели в нём эту мономанию, но Сигизмунд был... ну, Сигизмунд всегда был кем-то другим.

– Полагаю, всё произошло так, как и предсказывала тебе девушка-летописец. Совпадение? Я должен в это поверить.

Верил ли он в то, что сказал? Теперь казалось бессмысленным слишком сильно цепляться за старые рационалистические воззрения. Даже Малкадор начал колебаться, отмечая сползание обратно к суеверию.

– Так много войн. Столько крови пролилось, и всё ради того, чтобы оказаться там, о чём она говорила с самого начала. Тогда я устроил тебе ад за это, но, похоже, новые доктрины должны уступить место старым, и мы побеспокоимся о том, к чему это приведёт, если кто-нибудь из нас выберется отсюда живым.

Сигизмунд просто смотрел на него в ответ взглядом стального капкана, той же маской, которую он носил, когда сражался на поединках.

– Итак, с дисциплиной покончено, поводок спущен, – сказал ему Дорн. – Выступай. Возьми защитников стены, возьми резервы и сплоти их. Скоро они ослепнут и оглохнут, и им понадобится лидер.

Сигизмунд снова кивнул. Ни одна другая душа не заметила бы этого, но в тот момент в его глазах было что-то помимо обычного чувства ответственности. Что-то вроде голода.

– Какие-нибудь конкретные цели, лорд? – спросил он.

Услышав это, Дорн чуть не рассмеялся. Не от веселья, а от пустоты, едкого осознания того, что будет дальше.

Он отдал всё. Он уже был пуст, истощён до последней капли, и самое тяжёлое испытание ждало впереди. Лев не пришёл. Жиллиман и Русс не пришли. У них больше не было ни времени, ни удачи, и теперь оставалось только неповиновение – только кровожадное неповиновение по локоть в крови.

– Нет, я освобождаю тебя, мой любимый и лучший сын, – сказал Рогал Дорн, не сводя глаз с первого капитана. – Делай теперь то, для чего тебя создали.

Он улыбнулся во второй раз, выражение его лица было таким же ледяным, как отчаяние, охватившее его сердца.

– Причини им боль.

Бран Коба бежал, напрягаясь так сильно, что его лёгкие пульсировали, а ботинки скользили. За ним следовало его отделение – тридцать солдат, все в панцирных доспехах 13-го Астранианского Пустотных Шакалов.

Его сердце бешено колотилось, как от напряжения, так и от здоровой доли страха. Приказы генерала Насабы поступали по командной цепи слишком медленно, чему мешали неисправная связь, общее падение морального духа и нараставшая волна паники, которая, казалось, охватывала всё. Каждый из четырёх великих бастионов Меркурианской стены представлял собой гигантскую цитадель, нагромождённые друг на друга лабиринты уровней, и просто невозможно было контролировать всё это в отсутствии уверенности, что люди действительно ответят по чёртову воксу.

Теперь он слышал раскаты грома снаружи. Всё его отделение слышало, тот нарастал с внешней стороны стен, настолько огромных, что, честно говоря, никакой шум вообще не должен был проникать внутрь. Но они находились далеко внизу – близко к самому основанию всего этого, глубоко погребённые в основной секции фундамента. Древние сваи утонули здесь в сыром материале искусства терраформирования, и резонансы прошли долгий путь, отдаваясь эхом в каждом помещении и сбивая пыль с узких сводчатых потолков.

Суспензоры над головой погасли, затем затемнели, как раз в тот момент, когда что-то колоссальное снова ударило по внешней обшивке стены.

– Шлемы! – крикнул Коба, включив люмены на лбу.

После этого они шли сквозь тьму, полагаясь на тридцать один колыхавшийся луч слабого света, спотыкаясь и сталкиваясь, как заблудившиеся дети.

Стены Внутреннего дворца не были, как могло показаться снаружи, монолитными блоками из твёрдого материала. Внутри они были заполнены сотами с необходимым для поддержания работы встроенных тяжёлых орудийных платформ оборудованием – энергетическими трубопроводами, охлаждающими вентиляторами, галереями доступа и служебными туннелями. Они сами по себе были похожи на подземные города, населённые десятками тысяч техников и подключённых сервиторов. Если, теоретически, враг приблизится к взлому внешних слоёв защитной обшивки, тогда существовали протоколы, позволявшие отключить всю паутину залов управления и затопить их все огнезащитными химическими веществами. В таком случае будут потеряны настенные орудия – опять же, теоретически – но сведён на нет риск катастрофических цепных реакций в – весьма теоретическом – случае, если что-то взрывчатое сумеет пробиться сквозь сотни метров твёрдого адамантия.

Коба всегда полагал, что теории слишком много. Типичный пример чрезмерной инженерной мысли лорда-примарха, который, как они все знали, встроил столько избыточности в каждый отдельный бастион и каждый отдельный вал, что вероятность сбоя системы во всей секции стены была настолько близка к нулю, что не имела никакого значения.

Но теперь он видел врагов собственными глазами. Он наблюдал в магнокуляры вместе с тысячами стоявших на галереях защитников, как марширующие адские машины прокладывали себе путь по открытым равнинам. Ужасали не только размеры – хотя и этого было достаточно – а их скорость. Горизонт с севера на юг был заполнен приливной волной взрывов, продвигавшихся быстрее, чем это было возможно – полосами пульсировавшего огня, сквозь которые эти проклятые чудовища всё равно продолжали идти. Зона поражения, на покорение которой должны были уйти месяцы, была преодолена за несколько дней – ужасающее зрелище, которое сломало тщательно спланированное отступление защитников. Всё, что было направлено против этих тварей, было разбито вдребезги. Коба думал, что отдельный титан был чем-то почти неуязвимым, оружием настолько вопиющим по форме и массе, что одного его присутствия должно быть достаточно, чтобы подавить всё мыслимое, но видеть, как они гибнут не по одному и по двое, а сотнями… Для этого не было слов, не было способов выразить то, что он видел.

Их застигли врасплох, и ситуация усугубилась ухудшением состояния каждого командного канала в каждой башне управления. Их подвели не только ауспики и коммуникационные технологии, но и нервы защитников. Что-то проникло внутрь стен раньше, чем это сделал физический враг – нахлынувшая волна безнадёжности, нараставшая пелена отчаяния, которая заставляла мужчин бросаться с высоких парапетов, а женщин перерезать себе горло штыками. До тех пор, пока Дорн не направил четыре сотни воинов своего легиона для восстановления порядка, казалось вероятным, что вся секция погрузится в полную анархию, но даже сейчас всё балансировало на острие ножа. Вы не могли полагаться на выполнение переданного по воксу приказа, не могли рассчитывать на точность показаний ауспика или на то, что доклад с участка будет чем-то иным, кроме абракадабры. Вы должны послать вооружённые группы, чтобы наблюдать за всем и убедиться, что всё сделано, затем вернуться лично, чтобы подтвердить всё это, и каким-то образом проконтролировать, чтобы ваши подчинённые не сошли с ума или не покончили с собой за это время.

Это ослабляло их. Сбивало с толку. И стало уязвимостью, решающим недостатком – протоколы были слишком медленными, а враг слишком быстрым, и внезапно всё пошло прахом. Генераторы необходимо отключить, приёмники энергии разрушить, резервуары осушить. И это должно произойти сейчас, до того, как эти адские машины сумеют пробить брешь и проникнуть внутрь со своим мерзким оружием.

– Быстрее! – крикнул он, добежал до конца коридора, споткнулся, выпрямился и протиснулся за угол, а затем изо всех сил помчался к люку безопасности в дальнем конце следующего прохода.

Теперь он слышал рёв плазменных генераторов, заставлявший стены дрожать и наполнявший переработанную атмосферу запахом химикатов. Он слышал впереди крики гнева и смятения. Он чувствовал страх.

– Император, направь меня, – пробормотал он. Он не знал, поможет ли это. Они всегда говорили, что Император был всего лишь человеком. Но когда Коба прошептал это, по какой-то причине, это немного взбодрило его. Поддерживало его в движении.

Он добрался до охраняемой двери, набрал код доступа и ворвался внутрь.

Зал на дальней стороне был действительно очень большой – зияющая пропасть внутри сердцевины стены, уходившая вверх и вниз на сотню метров. Коба и его группа вышли на платформу, расположенную на внутреннем крае. Палуба платформы уже была заполнена должностными лицами и охранниками, некоторые в цветах Механикус, другие – в охристо-жёлтой форме техников Дворца. Всё остальное пространство занимало управляющее оборудование, по большей части квадратное и размером с человека. На полу лежал истекавший кровью мужчина. Ещё один мужчина, в длинных одеждах старшего техника, был прижат к блоку датчиков тремя слугами, его волосы и одежда пришли в беспорядок. Другие кричали с раскрасневшимися лицами, тыча друг в друга пальцами.

За поручнями, в пропасти, находились сами генераторы – каждый высотой с многоэтажный жилой дом, светившиеся изнутри ужасным уровнем мощности, затянутые паутиной кабелей и опорных балок. Дуги энергии потрескивали и плевались между огромными катушками, заставляя всё пространство вспыхивать и мерцать ярким светом. Там было шумно, гулко и пахло охлаждающей жидкостью.

– Выключить! – крикнул Коба, дезактивируя люмены шлема и направляя лазган на человека в толпе, который выглядел самым главным.

– Нет, это ошибка! – крикнула в ответ один из операторов. Её лицо было диким, глаза вытаращены. – Враг хочет, чтобы их выключили! Нам нужно, чтобы орудия продолжали стрелять!

– Трон, просто послушай его! – взмолился старший техник, по-прежнему прижатый к стене. Впервые Коба увидел синяки на его лице. – Это были настоящие приказы.

Коба жестом приказал солдатам наступать, держа оружие наготове. Время имело решающее значение.

– Выключить, – приказал он женщине. – Я не буду повторять это снова.

– Никогда! – возразила она, потянувшись за оружием. – Ты просто ещё один...

Коба выстрелил ей в плечо, отбросив спиной к поручням. Его отделение открыло огонь, целясь высоко и заставляя остальных техников бежать в укрытие. Затем Коба подошёл к командным терминалам, пытаясь разобраться в управлении. Генераторы гремели менее чем в пятидесяти метрах от него, наполняя всё статикой, грохотом и мешая сосредоточиться.

Старший техник, освободившийся от своих пленителей, подполз к нему.

– Этот! – резко выпалил он, указывая на блестящий рычаг управления. – Опустите его!

Коба схватил его двумя руками и потянул вниз. Ничего не произошло. Коротко прозвучал сигнал тревоги, и ряд мониторов отключился, но генераторы продолжали гудеть, плазменные бункеры продолжали получать энергию, линии электропередачи оставались полностью активированными.

– Что за... – начал он, прежде чем снова увидел женщину, теперь уже на палубе, всего в нескольких метрах от него и ухмылявшуюся ему.

В руке у неё был пучок проводов, выдернутых из открытой панели доступа. Некоторые кабели оставались под напряжением, и крошечные электрические разряды падали на палубу, заставляя женщину вздрагивать и дёргаться.

– Ты никогда этого не сделаешь, предатель! – торжествующе закричала она, вставая и таща за собой связку кабелей. Изо рта у неё текла кровь, ярко-красная в свете плазменной вспышки. – Ты никогда этого не сделаешь! Орудия должны стрелять!

Он потрясённо уставился на неё. На какое-то ужасное мгновение он понятия не имел, что делать. Он не был техником – он был солдатом, которого просто послали проследить за выполнением приказов.

– Взорвите главные приёмники энергии! – крикнул старший техник, дёргая Кобу за руку, чтобы показать ему, что он имел в виду. – Это вызовет отключение! Взорвите их!

Над ними, примерно на высоте тридцати метров, из стены выступали шесть массивных труб, которые горизонтально тянулись к генераторам. Они были заключены в полированные металлические оболочки, хорошо защищённые, но Коба предположил, что лазганы смогут пробить внешний слой.

– Вы слышали его! – крикнул Коба отделению. – Вырубите их!

Но затем вся палуба закачалась, задрожала до основания, и половина солдат потеряла равновесие. Паутина трещин проступила на участке стены прямо над головой, распространяясь с поразительной скоростью. Взорванные куски каменной кладки водопадом посыпались вниз, с грохотом срываясь с палубы и отскакивая в пропасть. Из трещин вырвались огненные копья, и раздался отдававшийся жутким эхом оглушительный звук боевых свёрл, когда снаружи обрушилась основная конструкция стены.

Враг почти прорвался. Генераторы продолжали работать на полной мощности. Коба стиснул зубы, прицелился вверх, в силовые кабели, и открыл огонь. Он попадал с каждым выстрелом. Другие из отделения тоже попали в них. Пока они опустошали блоки питания, стены над ними неприлично вздулись, трещины расширились, какофония свёрл быстро нарастала, пока не стало слышно ничего, кроме скрежета адамантия по камнебетону.

Он стрелял, не обращая ни на что внимания, палец был зажат на спусковом крючке. Он поймал себя на том, что хочет, чтобы лазерный разряд – всего один – пронзил оболочку. Он поймал себя на том, что просит Императора даровать ему это. Одна маленькая просьба.

Этого никогда не будет достаточно. Ему потребуется гораздо больше времени, чтобы перерезать обшивку силовых кабелей с помощью ручного лазерного оружия. Возможно, болтер мог это сделать. Возможно, лорду-примарху следовало послать одного из своих сыновей для этой работы. С другой стороны, генераторов были десятки, и космические десантники не могли быть везде.

Настенная плита над ним окончательно взорвалась, извергая обломки в плазменные камеры. Скрежещущий вой дрелей зашкаливал, за ним последовал вой поступавшего воздуха – перегретого, едкого, ворвавшегося с бушующих полей сражений снаружи. Разбитые блоки оуслита с металлическим покрытием с грохотом и звоном вылетели из корпуса генератора – огромные куски внешней обшивки стены, вращавшиеся в его сердцевине – словно пули. Затем появились лучи энергетического оружия, ворвавшиеся в зал и вспыхнувшие в уже наполненном газом воздухе.

Когда первый из главных лучей попал в цель, пробив внешнюю оболочку ближайшей плазменной камеры, Коба понял, что его время истекло и что он потерпел неудачу. Продолжая упрямо стрелять, он сумел произнести четыре последних, полных ужаса слова:

– Храни нас всех Трон...

А потом всё превратилось в огонь.

Гвозди впились глубоко, провоцируя его и доводя до крайнего отчаяния. Он должен был убивать. Он должен был убить сейчас, вонзить цепной топор во что-то живое, иначе Гвозди просто вопьются в него ещё сильнее, наказывая его, эти великолепные шипы против слабости, то, что он одновременно ненавидел и в чём нуждался.

Так долго не было ничего, что можно было убить. Скарр-Хей мчался по усеянным обломками равнинам вслед за богами-машинами, сначала внутри вонючего корпуса старого зловонного “Лэндрейдера”, затем пешком, отчаянно желая сражаться. Сотни тысяч пришли вместе с ним – легионеры, мутанты, культисты, всевозможные слуги богов, все изнывали от желания ступить за стены. У некоторых в вытаращенных глазах горел свет веры, других воодушевляла низменная жажда крови.

Теперь он почти ничего не чувствовал, кроме ослепляющих волн боли. Его зрение стало затуманенным, с красным оттенком, дрожавшим всякий раз, когда он поворачивал голову. Его сердца отчаянно колотились, наполняя тело насилием, и всё же не было никого, кому можно причинить боль; кто бросит ему вызов; с кем сразиться.

Ему хотелось кричать. Ему хотелось рычать. Осталось недолго. Конечно. Примарх обещал им это, показывая путь.

Скарр-Хей ненадолго задумался, где сейчас примарх. Он задумался, где сейчас капитан восьмой штурмовой роты. Казалось, всё так быстро растворилось, батальоны распадались и преследовали собственные цели. Его собственное отделение было где-то поблизости, но он не мог разглядеть никого из них во мраке. Окаша слегка взбесился, прорубившись сквозь отряд зверолюдей, и его разочарование из-за того, что не нашлось противника получше брало верх. Гхазак и Нхам брели в тени банды рыцарей, возможно, вынюхивая что-то, за чем можно было поохотиться. Остальные должны были держаться поблизости, но он не видел их.

Вокруг клубился дым, окутывая пейзаж сгустками двигавшейся черноты. Время от времени эти цветы вспыхивали, освещённые изнутри каким-то взрывом, распускаясь кроваво-красными сердцами среди сгущавшейся ночи. Он знал, что титаны по-прежнему сражались – последние из рабских машин Ложного Императора, продавая свои беспрекословные жизни без чести или обязательств. Ему был не по душе такой бой. Ему были не по душе дальнобойные мегаболтеры или лазерные пушки. Он хотел подойти поближе – вот для какого сражения он был создан. Вам нужен титан, чтобы открыть первую трещину, но вам нужны воины из плоти и крови, чтобы воспользоваться ею, захватить и удержать, атаковать и окрасить землю в красный цвет.

Поэтому он шёл вместе с неистовствовавшими Мортис, его “Лэндрейдер” петлял и стрелял вокруг их могучих ног, приближаясь к ним так близко, что его ни раз могли раздавить. Когда транспорт пострадал настолько сильно, что броня отслоилась, а гусеницы заклинило, он с готовностью выпрыгнул из него, зная, что теперь достаточно близко, чтобы добраться пешком, быть там, чтобы увидеть момент, когда они получат награду и начнут настоящую бойню.

Именно тогда в самый разгар боевого безумия, внутри замкнутой сферы ярости, он сохранил достаточно разума, чтобы на мгновение испугаться. С уровня земли, в такой близи, стены казались гигантскими. Намного больше, чем всё, с чем он сталкивался прежде, даже трудно осмыслить. Авангард титанов Мортис стоял у их подножия, пустотные щиты потрескивали от сыпавшихся обломков. Земля была изрыта и промокла, усеяна кратерами после марша левиафанов. Миномётные снаряды падали непрерывно, поднимая брызги кипевшей грязи там, где они с грохотом вонзались в землю. Бесчисленные тысячи линз шлемов пронзали мрак, мигая и исчезая, когда дым заслонял их, отмечая неравномерное продвижение роящейся пехотной волны.

Теперь они оказались в ловушке на открытой местности. Нельзя было вернуться, иначе в конечном итоге они погрязнут в непрекращавшихся битвах титанов на равнинах. Нельзя было продвинуться вперёд, потому что эти проклятые стены продолжали стоять. Орудия на бруствере в основном замолчали, но плотный артиллерийский шквал по-прежнему кружил над вершиной. Чем дольше это будет продолжаться, тем выше вероятность, что все они умрут здесь, в грязи, ничего не добившись.

Скарр-Хей пробрался ближе, тяжело дыша, настороженно наблюдая, как изгиб высокого периметра уносится в беззвёздную ночь. Он задыхался в дыму, ощущая густой коктейль паров моторов и оружейных разрядов. Ему казалось, что его вот-вот разорвёт на куски, вырвет из доспехов и он станет просто ещё одним клубившимся огненным шаром, который пронзит тьму. В тени вокруг него толпились банды воинов – фанатики Лоргара, техники Пертурабо, теперь лишённые лидера, убийцы самого магистра войны в цветах морской волны. Всё время прибывали новые войска, вываливаясь из внутренностей транспортов, выстраиваясь в беспорядочные колонны и направляясь вверх по склону к тени стены.

Невероятный колосс возвышался над ними и впереди всех – титан “Император”, окружённый фалангой гигантской свиты, огромных и окутанных пламенем. Его шкура была испорчена, покрыта волдырями, сочилась металлическими язвами. Жидкости лились из вентиляционных отверстий и шлюзовых ворот, пенясь на огромных ногах, смешиваясь с иловым следом, который оно оставляло при продвижении. Оно пахло отвратительнее, чем что-либо ещё на всей осквернённой планете, испорченное до глубины души, источавшее погибель, как живое существо истекает потом. Скарр-Хей не знал его имени. К тому моменту он едва знал своё.

Подходить к нему так близко было опасно. Если эта штука хоть немного сдвинется, одна нога могла уничтожить целую пехотную роту. Но Скарр-Хею было всё равно. Он шёл вперёд и вперёд, его дыхание теперь походило на звериное рычание, ощущая статическое покалывание пустотных щитов высоко наверху. Громада титана простиралась вдаль, нависая над ним, точно так же, как и другие боги-машины – по крайней мере, пятьдесят, и всё время подходили новые. Это было похоже, словно он заблудился в тени какого-то металлического леса, потерялся среди стволов невозможных, искривлённых деревьев. Объединённые пустотные щиты машин наконец слились правильно, образовав гигантский защитный слой в небе над головой, который горел, шипел и прогибался, когда снаряды били по нему.

Пока Скарр-Хей пробирался у них под ногами, земля закачалась. Ослепительный свет и дым в клочья разорвали ночной мрак. Свёрла, приводимые в движение могучими руками, вгрызлись в адамантовые пластины и нагромождения камнебетона. Энергетические лучи и мелта-разряды били и распыляли, открывая пещеры и прорезая ущелья. Масштаб разрушения был огромен – симфония концентрированного уничтожения, сфокусированного, наложенного друг на друга и излитого в точки трещин с безжалостной целеустремлённостью.

В другую ночь Скарр-Хей, возможно, восхитился бы таким мастерством. Но теперь, когда Гвозди глубоко впились в кожу, он осознавал только своё разочарование. Может потребоваться несколько дней, чтобы прорваться сквозь этот барьер. Может быть, недель. Кто-то просчитался. Ему было всё равно, кто и почему, но его лишили добычи.

Он чуть не повернул назад. Он подумал о том, чтобы снова пробиться через равнины, найти остальную часть своего проклятого богом отделения, пробраться на какой-нибудь другой фронт битвы в руинах под Внешней стеной, где он действительно мог бы немного повоевать.

Но затем дрели внезапно смолкли. Лучевое оружие погасло. Боевые горны титанов, оглушительные с тех пор, как он прибыл на передовую, смолкли.

Что-то проникло внутрь. Что-то вспыхнуло. Всё поле боя, заполненное сотнями тысяч воинов в доспехах, затаило дыхание. Даже равномерный ритм артиллерии, казалось, дрогнул, как будто сам мир внезапно оказался на краю обрыва, охваченный ужасом, готовый провалиться в небытие, из которого не будет возврата.

Скарр-Хей вгляделся в темноту. Он слышал взрывы, глубоко спрятанные, приглушенные слоями и слоями защиты. Он чувствовал агонию земли под ногами, более глубокую, чем вызванные постоянным воздействием боеприпасов подземные толчки. Он видел мерцавшие вспышки молний, мчавшиеся по огромному чёрному пространству, метавшиеся, словно демоны, по поверхности маслянистого зеркала.

Титаны начали отступать, неуклюже, неловко, вызывая неразбериху, когда они медленно поворачивались. Снова зазвучали боевые горны, а также крики и вопли свихнувшихся от стимуляторов культистов. Скарр-Хей оставался на месте, наблюдая, как взрывы подпитывают друг друга, нарастая и нарастая, по-прежнему оставаясь в ловушке под всей тяжестью стены. Из трещин вырывались лучи света с голубыми краями, устремляясь во мрак, словно прожекторы.

– Это… происходит, – невнятно пробормотал он, чувствуя, как тектоническая нестабильность начинает ускоряться, превращая почву в грохотавшую массу грязи и пепла. Он ощутил характерный запах утечки плазмы, достигшей критической взрывоопасной массы. Он услышал вой и визг вырывавшихся газов, за которым последовал такой мощный рёв, что тот чуть не свалил его с ног. Вспыхнули языки пламени, взметнувшиеся вверх по поверхности стены и поглотившие парапеты. Броневые пластины отделились от внешней обшивки, распадаясь по мере того, как скользили вниз, ускоряя разрушение. Грохот слился, усилился, превратился в рёв, похожий на включение двигателей космического корабля.

Затем это произошло, долгожданный апокалипсис, всемогущий последовательный взрыв, который полностью разрушил внешние плиты, отправив тысячи тонн оборонительной архитектуры в ночь, усиленный ударной волной, которая исходила из эпицентра и заставляла конструкцию трескаться, скользить и падать, порождая облако обломков, которое поднималось выше парапетов, вздымалось в высоту, простираясь даже над вершинами великих шпилей, покрывая всё в радиусе километров слоем горячей пыли.

Скарр-Хей смеялся, даже когда буря неистовствовала над ним, срывая привязанные к броне черепа. Он вскинул топор, со смертоносного лезвия срывались огненные струи, метнувшиеся назад, когда ураган с визгом пронёсся мимо.

Не было ни полного обрушения, ни полного сложения такой огромной конструкции, но произошёл мощный оползень, величественный взрыв внутренних слоёв, раскачивание опрокидывавшихся наблюдательных башен и оседание опорных колонн. Облако пыли продолжало подниматься, теперь подпитываемое собственной массой, освещённое изнутри вторичными вспышками. Приливная волна обломков хлынула из высокого пролома, скатываясь по склону ускорявшейся лавиной. Авангард пехоты бежал от неё, спотыкаясь, протирая визоры и стараясь не потерять равновесие в клубившихся миазмах. Даже боги-машины закачались, потрясённые вихрем, который они выпустили.

Скарр-Хей остался непокорным, раскинув руки и рыча на потоп. Он покачнулся под напором ветра, наслаждаясь его мощью.

– За Повелителя Ярости! – воскликнул он, Гвозди подстегнули его, теперь уже с радостью от того, что должно произойти дальше.

Ещё до того, как лавина утихла, он снова побежал, карабкаясь, скользя и взбираясь по грудам щебня. Рядом он услышал общий рёв ещё многих тысяч людей, все они сбрасывали оцепенение, начинали действовать и призывали на помощь богов и демонов.

Титаны не могли последовать за ним – пока нет. Склон оставался массивным и крутым. Даже для Скарр-Хея подъём стал испытанием, потому что раскалённый щебень скользил под ботинками и с грохотом скатывался вниз. Он лишь смутно осознавал, что кто-то поднимается вместе с ним – его покрасневшее зрение было сосредоточено на гребне пролома: зазубренная груда взорванного камнебетона шириной около трёхсот метров, окружённая с обоих концов пилообразными краями неповреждённых парапетов. Добраться до него было всё равно что карабкаться по горному перевалу, всё время испытывая обжигающее давление перегретого ветра.

Но потом он сделал это. Когда снова начался артиллерийский огонь, когда ошеломлённый корпус защитников начал приходить в себя и бросился активировать те оборонительные позиции, которые остались нетронутыми, Скарр-Хей из Пожирателей Миров достиг вершины последнего подъёма из искорёженных металлических конструкций и тлеющей каменной кладки. На мгновение он замер на пороге, глядя вперёд.

Позади него лежали кишевшие бесчисленными воинами пустоши. По обе стороны от него были стены, пробитые здесь, но в остальных местах неповреждённые. Впереди, расползаясь под тяжёлой тенью пыли и смога, лежал объект всех его мучительных мечтаний, обещание которого поддерживало его год за годом, даже когда само существование стало настолько невыносимо болезненным, что только смерть казалась освобождением.

Шпиль к шпилю, базилика к базилике, скопление зданий настолько тесное и плотное, что казалось, что в его пределах можно укрыть население целого мира. Теперь оно было наполнено жизнью – пугливой, робкой жизнью. Скарр-Хей смотрел на него, вглядываясь в перспективу страха, впитывая опьянение унижением, спелостью.

Это началось здесь. Всё началось здесь. Но он ничего этого не видел. Он вообще не видел это место по-настоящему – главное, что горожане ютились в подвалах, молодые и старые с ужасом разинули рты от шума и вони. В тот момент он даже не видел Терру. Это могла быть любая цитадель в любом мире, пусть и цивилизованном, полном богатых, слабых и жестоких.

Теперь он был здесь, Скарр-Хей, Пожиратель Миров. Он уже убил много душ в этой битве, но сейчас перед ним лежало ещё больше, в количестве, о котором он и не мечтал, согнанные вместе, как скот на скотобойне.

Он активировал зубья цепного топора, и знакомое жужжание заставило его взреветь от удовольствия.

– Внутри! – невнятно пробормотал он, его полузрячие глаза затуманено уставились на далёкий Санктум Империалис. – Бог всех убийств, мы внутри!

ЧЕТЫРЕ

Возродитель

Мудрец

Превосходство

Внутри, за стенами, в убежище, к которому он так упорно стремился, лишь ненадолго укрывшись от вихря.

Он не очень хорошо помнил путешествие из южного Мармакса. Весь фронт был в беспорядке, обваливался, и всё это время он то приходил в сознание, то терял его. Он помнил, что встретил мужчину по имени Кацухиро. Именно Кацухиро поднял тревогу, перевёл его через передовую и отправил обратно по лабиринту траншей. Это был последний раз, когда он его видел. Он поймал себя на мысли, что хочет вернуться прямо сейчас – снова найти его, поблагодарить. Но тогда он просто двинулся дальше, неся труп другого мужчины, которого встретил, Коула, только для того, чтобы похоронить. Ребёнка, о котором Коул заботился в пустошах, он оставил позади. Как он мог поступить иначе? Теперь не было лучшего убежища, чем окопы, и не было для него лучших опекунов, чем эти люди. Ему нужно было вернуться в бой, чтобы снова занять своё место рядом с братьями.

И всё же он часто думал о них. Коуле, и ребёнке, и том человеке, Кацухиро.

Шибан-хан встал. Он вытянул правую руку, затем левую. Проверил отклик силовой брони, взаимодействие с мышцами, уделяя особое внимание тем местам, где эти мышцы были пучками марсианского металла, а не продуктами терранского генетического искусства. Он прошёл несколько шагов по каменному полу, позволяя весу боевой брони проверить ещё незажившие раны.

Он быстро поправлялся. Отчасти дело было в его физиологии астартес, отчасти – в превосходной аугметике, которую ему дали по возвращении на Терру. Его было трудно убить. Он всегда был таким. Конечно, не такой великий воин, как Хасик или Джемулан. Конечно, не в классе Цинь Са или Джубала. Но они все ушли, все эти имена, сметённые убийственной войной. А он каким-то образом по-прежнему был цел, его раны затянулись, оружие отремонтировано, снова готово к бою.

“Отступить, потом вернуться”, – подумал он.

Помещение было небольшим, без окон, глубоко погребённое в одной из многочисленных толстых башен Колоссов. Тем не менее, он чувствовал гул постоянного обстрела, тот резонировал от пола и заставлял дрожать обшарпанные каменные стены. Люмены время от времени мигали, когда раздавался сильный удар, и с побелённого потолка сыпалась пыль.

Его знания о более широком сражении были неполными. Последнее, что он знал, это то, что Колоссы стали местом, которое Каган выбрал для своей позиции, и где была собрана большая часть силы орду. Очевидно, что на данный момент оборона шла успешно. Мармакс тоже оставался в руках защитников, хотя ситуация там казалась крайне нестабильной. В остальном у него было мало уверенности. Его долгое путешествие по внешним пустошам, территории, отданной врагу, показало ему только то, какие пороки ждали их всех в случае поражения – это было отчаянное место, окутанное туманом болото, где могли задерживаться только испорченные.

Космический порт Вечная стена тоже, скорее всего, уже стал таким, потому что враг не просто захватывал территорию – он изменял её, искажал, превращал в инкубатор для своих мерзостей. Тела тех, кто пал в Вечном, к настоящему времени глубоко погрузились в больную варпом грязь, им было отказано в почётном погребении или – в случае Белых Шрамов среди них – в обрядах кэл дамарга.

За это он мог очень легко впасть в ненависть. Он заигрывал с ней в течение долгих лет борьбы возвращения на Терру, его душа была опустошена постоянными потерями, но он никогда полностью не сдавался. Ничто и никогда не могло быть таким беззаботным, как раньше в Белом Мире, когда единственным врагом были ксеносы, но если Есугэй и научил их чему-то, так это тому, что величайшая неудача – это потерять себя, сердцевину своего существа, суть вещей.

Поэтому теперь он тщательно охранял это. Сохранять равновесие, помнить, что война – это искусство, относится к ней как к изгибу кисти на бумаге. Легион не был полностью уничтожен, и его численность увеличилась за счёт тех, кого спешно приняли в ряды, ни чогориан, ни терран, а тех кого собрали и использовали с дюжины миров, прежде чем бросить в печь здесь. Им понадобится руководство, если они не хотели попасть в ловушку, вокруг которой он танцевал. В отсутствие гигантов прошлого, тех, кто создал легион в его младенчестве, они всё равно нуждались в обучении.

Он не чувствовал себя образцом для подражания. Возможно, сразу после Просперо, когда многие требовали, чтобы он получил большее влияние, он мог бы воспользоваться шансом, но раны тогда были такими серьёзными, такими изнурительными, и яд предательства ещё слишком долго отравлял всё. Это всегда был выбор Кагана, и Джубал был прав.

Так что же тогда значит быть последним выжившим? Была ли в этом какая-то особая честь, или все недостатки по-прежнему были налицо, готовые раскрыться в конечном анализе?

Хорошо бы поговорить об этом с Ильёй, хотя он сомневался, что сейчас это возможно. Он даже не знал, где она – не здесь, на фронте, конечно. Но как раз в этот момент дверь открылась, словно движимая самой мыслью о ней.

Конечно, это была не Илья – судьба никогда не была такой благосклонной. Пригнувшись, как ему всегда приходилось в крепостях, построенных для простых людей, Боевой Ястреб Чогориса, Джагатай-хан, его примарх, вошёл внутрь.

Шибан низко поклонился.

– Каган, – просто сказал он.

Великий Хан смерил его оценивающим взглядом:

– Ты выглядишь лучше, Тахсир. Я рад этому. С возвращением.

– Спасибо.

Было время, когда Шибану так не терпелось увидеть Великого Хана, что он с боем пересёк полпланеты, чтобы оказаться рядом. Джагатай тогда был силой вселенной, кем-то, кому можно было не только служить, но и восхищаться. В некотором смысле Шибан по-прежнему чувствовал то же самое – преданность осталась такой же сильной – но бесконечный конфликт источил их всех, и не пощадил даже Джагатая. Он всегда был худощавым; теперь он выглядел поджарым. Он всегда говорил тихо, теперь его голос звучал хрипло. Что-то изменилось в нем после Катуллуса – насколько можно было судить его мощь не уменьшилась, но теперь в нём появилось что-то более холодное, что-то ледяное. Боевая броня цвета слоновой кости потрескалась, золотая подкладка выцвела. Волосы были распущены и плотно прилегали к медной коже. Шрам на щеке казался темнее, больше похожий на родимое пятно, чем на собственный порез.

Хан оглядел скромное помещение – узкую койку, стол, стул, блок связи и глушитель.

– Я никогда по-настоящему не верил, что ты погиб, – сказал он.

Шибан выгнул бровь:

– Тогда у вас было больше веры, чем у меня. По крайней мере, иногда.

– Я начал распознавать знаки. То, что я чувствую, прежде чем погибнет душа моего народа. – Он слабо улыбнулся. – Столь многие уже ушли, у меня была практика.

– Но Колоссы держатся. Я не знал, будете ли вы ещё здесь.

– Мы не будем. Скоро. – Затем Хан пошевелился, глубоко вздохнул, стряхнул оцепенение. – Расскажи мне про порт Вечная стена.

Шибан рассказал, как это было – подавляющее нападение, постепенное ослабление обороны, прогресс сопротивления, цена, которую они заставили врага заплатить, прежде чем внешние ворота наконец пали. Он говорил быстро, чётко, сообщая только ту информацию, которую хотел бы знать его повелитель.

– В конце концов, мы пытались использовать буксиры порта, чтобы превратить приводы в оружие. Поэтому я не участвовал в отражении последнего штурма, а также избегал боевых действий. Последнее, что я помню после того, как нас подбили – это удар снаружи на скорости. Полагаю, я очнулся где-то к югу от наружной стены. Тогда это был просто вопрос поиска пути назад.

Хан кивнул:

– Вопрос времени. Я предполагаю, что за этим стоит отдельная история. – Он посмотрел вниз на свои сцепленные руки, а затем поднял голову. – Но я горжусь тобой. Действительно горжусь. Нам нужен был там представитель, кто-то, кто напомнил бы моему брату, какой вклад мы вносим в его начинания. Я никогда не верил в сдачу портов. Я сражался бы дольше на платформах Львиных врат, но, по крайней мере, мы извлекли урок.

– Может быть, нам следовало его извлечь.

– Но мы извлекли.

Шибан заколебался, не зная, как на это ответить. Услышанное смутило его. Могло ли это быть правдой? Неужели его повелитель действительно не знал? В некотором смысле это облегчало задачу. В других – сильно всё осложняло.

– Значит вы… – начал он. – Вы верите, что мы должны были его удерживать?

– Конечно. Ты сделал всё, что мог.

– Вы и лорд Дорн, оба?

Взгляд тёмных глаз Джагатая пригвоздил его к месту:

– Что ты пытаешься сказать, Шибан?

Было невозможно что-либо скрыть от его генетического отца, даже если бы он попытался. И всё же пробовать подобрать слова, определить, как раскрыть эту болезненную правду, было мучительно.

– Возможно, я ошибаюсь, – тихо произнёс он. – Это всегда возможно. Но я говорил с командующим Ниборраном. Он объяснил всё так ясно, как только мог. – Он глубоко вздохнул. – Космическому порту Вечная стена позволили пасть. Его нельзя могло удержать, не с тем, что нам дали.

– Нет. Если бы это было правдой, вас бы эвакуировали.

– Нас не могли эвакуировать. Враг должен был поверить, что мы твёрдо намерены удерживать его. Глаза должны были быть сфокусированы на нём, чтобы они не смотрели в другое место.

В этот момент Шибан вспомнил, что он впервые почувствовал, узнав эту истину. Тогда всё было не так уж плохо – смерть в бою, по любой причине, была тем, что рано или поздно постигнет их всех. Пытаться восстановить всё это сейчас, после всех смертей – это было тяжело.

– Я не знаю, что это было. Какой-то другой фронт, какой-то другой гамбит. Но когда я поднялся на буксиры, чтобы выиграть нам немного времени, я сделал это, зная, что это будет не что иное, как отсрочка неизбежного. Я никогда не думал, что вернусь. Никто из нас не думал. Это было то, чему научились некоторые из нас. Нас послали туда умирать, мой хан. Это была уловка.

Какое-то мгновение, единственное мгновение, которое казалось вечным, Джагатай ничего не говорил. Его покрытое шрамами лицо оставалось неподвижным, осмысливая услышанное. Губы оставались сжатыми. Шибан внезапно вспомнил, каким был примарх во время испытаний легиона, когда он использовал клинок против тех из своих людей, кого искусил Гор, и был ранен глубже, чем любой из тех, кого он осудил.

– Ублюдок, – тихо выдохнул Хан. Его глаза потемнели. Скорбный взгляд быстро превратился в гнев. – Лживый, лицемерный ублюдок. – Он отвернулся, сжав кулаки, внезапно выглядя опасным, как будто мог разнести всё помещение. – Он смотрел мне в глаза. Он стоял прямо передо мной, ближе, чем ты сейчас, и лгал. Что он думал? Что я выдам его секрет? Что я помешаю ему? Чертовски верно, я бы так и сделал.

Шибану чуть не пришлось подавлять улыбку – не от удовольствия, а от своего рода облегчения. В конце концов, его примарх по-прежнему был силой вселенной – всё такой же живой, страстный и отчаянно защищавший, каким он был всегда.

– Им следовало сказать. Тебе следовало сказать. – Хан покачал головой в яростном неверии. – Воин может отдать свою жизнь за правое дело, но он должен знать. Когда мы создавали сагьяр мазан, мы никогда не лгали им. Эта мерзкая привычка – вот что привело нас в эту чёртову неразбериху в первую очередь – думать, что правду нужно держать в секрете, скрывать от тех, кто выполняет работу.

– Если бы мы знали, – осторожно предложил Шибан, – правда вышла бы наружу. Гамбит провалился бы.

– Ты действительно так думаешь? Ты так мало доверяешь тем, с кем сражаешься бок о бок, даже сейчас? – Губы Джагатая презрительно скривились. – С тех пор как всё это началось, я видел, как обычные приданные подразделения сталкивались с ужасами, с которыми им не было места в одной галактике. Я видел, как они встают, крепко сжимают оружие и смотрят на грядущее уничтожение. Душа Алтака, они стали примером для всех нас. Им следовало сказать.

Медленно Хан взял себя в руки, хотя гнев по-прежнему кипел в каждом жесте. Он привалился спиной к дальней стене, его длинные руки безвольно опёрлись в камнебетон. Подбородок опустился на грудь.

Снова воцарилась тишина, и Шибан знал, что лучше не нарушать её.

Следующее, что он услышал, было неожиданным – низкий, кисло-довольный смех.

– Но тогда какой из меня самого может быть пример? – пробормотал Хан. – Мой брат делает то, что должен. Он не может сломить свою природу, так же как и я не смог бы. Теперь я лучше понимаю некоторые вещи. – Его губы изогнулись в кривой улыбке. – Он был прав, конечно. Сатурнианская, полагаю. Это не делает его менее презренным, но я уверен, что он был прав. – Он оттолкнулся от стены и снова выпрямился. – Мне всегда потакали сверх всякой меры, ты знаешь? Рогал провёл жизнь, отказывая себе во всём, сдерживая каждое желание, которое могло бы доставить ему какую-то радость, и всё это в то время, как мы отпустили поводья, дали себе свободу и относились к приказу Трона так, как будто это было какое-то оскорбление.

– Мы были верны своей природе.

– Нам повезло. И мы были эгоистичны. – Выражение его лица снова помрачнело. – И сейчас мы исправляем это. Цена уже слишком высока, и впереди ещё много выплат, но теперь я зол, я в ярости, потому что никто не слушал, даже несмотря на то, что источник нашей болезни так же очевиден, как шрам на твоём лице. Если мы не сможем действовать сейчас, мы умрём за этими стенами, ещё одна напрасная оборона, и этого нельзя допустить, потому что где бы и когда бы мне ни суждено встретить смерть, это будет не за проклятой стеной.

Приятно было слышать такие слова. Даже если гнев Хана стал холоднее, чем раньше, менее радостным и жёстким, эмоция всё равно была великолепна.

– Тогда вы созовёте курултай, – сказал Шибан. – Вы вызовете ханов.

– Вызов уже отправлен, – сказал Хан. – Не только для легиона. Кому угодно, чему угодно, что может помочь. – Затем он ухмыльнулся со старым выражением опасного предвкушения. – И поэтому я радуюсь, что ты вернулся вовремя, чтобы присоединиться к нам, Тахсир. Охота объявлена. Ей понадобятся ловчие.

Это по-прежнему был город. Она должна это помнить. Миллионы людей по-прежнему жили здесь, прижатые друг к другу, напуганные, делавшие всё возможное, чтобы остаться в живых, пока волны нереальности разбивались о шаткие баррикады. Многие, возможно, даже большинство, вообще не были воинами. Это были писцы, администраторы, квалифицированные работники и государственные служащие, которые первыми прибыли сюда, чтобы управлять империей. К ним присоединились беженцы из Внешнего дворца и окрестностей, которые были слишком пёстрой толпой, чтобы их классифицировать, и теперь они влились в и без того переполненные многоквартирные дома и башни шпилей, голодные и напуганные.

Илья Раваллион наблюдала за проплывавшими мимо в ночи огромными, соединёнными зданиями. Небо было зловещим, окрашенным как орбитальной атакой на щиты, так и близкими взрывами наземной артиллерии. Несколько оставшихся уличных фонарей мигали и гасли. Всё было грязным, покрыто пеплом и завалено мусором, который невозможно было вывезти. Они находились в кольце, теперь это стало герметичной системой, окружённой со всех сторон.

Она прислонилась к запотевшему от конденсата окну своего бронированного транспорта, наблюдая, как мимо в темноте скользят узкие улочки. Толпы были повсюду. Солдаты бегали и кричали. Машины Администратума время от времени пробирались по забитым переходам, завывая сиренами, некоторые из них были стимерами с гравитационными пластинами, большинство – автомобилями старой модели. Если присмотреться повнимательнее, то в промежутках между срочными военными делами можно было уловить обрывки более приземлённых проявлений жизни – очереди за пайками, толпы вокруг горящих канистр с прометием, детей в лохмотьях, пробиравшихся между ногами взрослых. Можно было увидеть споры, драки, отчаянно цеплявшиеся друг за друга пары, спотыкавшихся среди мусора одиночек с остекленевшими глазами. Несмотря на то, что вселенная вокруг умирала, они по-прежнему делали то, что должны были делать. Им нужно было есть. Им нужно было согреться. Они продолжали ссориться из-за места в очередях за пайками, спорить о том, стоило ли улететь на шаттле с планеты четыре года назад, когда ещё была возможность, задаваться вопросом, будет ли должность инспектора на инструментальном заводе по-прежнему безопасной через месяц.

Через месяц. Это заставило её улыбнуться.

Человечеству потребовалось два столетия, чтобы вырваться с Терры и задушить всю галактику своим высокомерием. Потребовалось семь лет, чтобы снова сократиться, снова собрав всю эту безрассудную энергию в один город в одном мире. Теперь оставались считанные дни до того, как всё закончится, так или иначе. Несколько сообщений, которые ей удалось получить от командования легиона, указывали на то, что Меркурианскую стену прорвали менее чем в ста шестидесяти километрах к северо-востоку. Война была неприятно близка к этим гражданам в течение нескольких недель; скоро она вонзится им в глотки, пронесётся по всем магистралям и через каждый квартал.

Но Илья знала, что мало чем отличается от всех этих испуганных душ. Долгая борьба за возвращение V легиона домой опустошила её. В начале войны её выдающаяся карьера была близка к концу, а лишения длительной кампании в космосе довершили остальное. У неё не было ни одного из преимуществ космических десантников, с которыми она работала бок о бок. Они по-прежнему уважали её, называли сы-Илья – даже чаще, чем раньше, особенно те, кого называли “свежей кровью” – но теперь это почти раздражало, потому что она явно умирала, точно так же, как этот мир, точно так же, как Империум, и во всём этом больше не было никакого настоящего смысла.

Но они не изменились. И вы должны любить их за это. Все демонические ужасы из ночных кошмаров целой расы могут вылиться через вентиляционные отверстия и вцепиться всем в глотки, и всё равно найдётся рядом Белый Шрам, который спросит: сы, как вы себя чувствуете? Есть ли что-нибудь, в чём вы нуждаетесь? Могу ли я чем-то помочь?

– Мы почти на месте, сы, – сказал водитель, словно читая её мысли. – Начинаю спуск на площадку два-четыре-один.

Говоривший был одним из орду, воином по имени Соджук. Такие опытные бойцы сейчас были на вес золота на фронте, но всё же Каган настоял на том, чтобы во время задания её сопровождал полноправный боевой брат. Когда она запротестовала, настаивая на том, что так далеко от основных зон боевых действий стандартного эскорта Имперской армии будет достаточно, он внимательно посмотрел на неё своим тяжёлым, не допускавшим возражений взглядом и сказал: – Скоро всё это будет поглощено. Просто возьми его.

Так она и сделала. Теперь она была рада этому. Внутренний дворец казался ей опасным как никогда, наполненным проникавшей в само тело атмосферой мании, и присутствие Соджука служило утешением. Трудно было точно определить, что именно пошло не так. Гражданские в зонах боевых действий часто впадали в панику, но сейчас всё было по-другому. Всё выглядело почти так, как если бы они начали окончательно сдаваться, их жизненный дух вытянули из них какими-то мерзкими, невидимыми миазмами.

– Очень хорошо, – сказала она, поправляя униформу и бросая взгляд в зеркало заднего вида, чтобы проверить как выглядит и заправляя выбившуюся прядь седых волос. Она сильно похудела. Однако какой бы старой и бесполезной она ни чувствовала себя в эти дни, требовалось выглядеть достойно – энергичной и собранной. – Съезжаем.

Транспорт свернул с главной транспортной магистрали и поехал по пологому камнебетонному склону. Они приблизились к паре охраняемых часовыми тяжёлых противовзрывных дверей, которые в плохом освещении казались мрачными. Соджук коротко переговорил со старшим охранником, и секунду спустя двери поднялись, открывая широкий туннель, уходивший ниже уровня земли.

Соджук проехал ещё несколько сотен метров, прежде чем склон вывел их в подземную пещеру, глубоко погружённую в твёрдую породу фундамента города. В воздухе сильно пахло выхлопными газами, и пространство наполнял звонким лязгом электроинструментов. Он остановил транспорт на свободной стоянке, выключил двигатель, вышел и открыл дверь для Ильи. Она вышла, чувствуя, как болят мышцы, и огляделась.

Площадка 241 была огромной и уходила в тёмные глубины, куда не проникал её взгляд. Потолок пещеры был высотой около двадцати метров, грубо вырубленным и увешанным натриевыми трубками. По нему змеились длинные цепочки атмосферных процессоров, всасывая зловонный воздух и выбрасывая худшие из токсинов обратно на уровень земли.

Поперёк камнебетонной палубы стояли танки. Судя по всему, сотни. Они были разных цветов и со множеством различных полковых символов. Большинство были стандартными боевыми танками “Леман Русс”, расположенными рядами с открытыми для обслуживания панелями. Повсюду сгрудились и другие модели: артиллерийские орудия “Медуза”, бронированные транспорты “Химера”, даже несколько гигантов, таких как исполинские “Гибельные клинки” и “Штормовые владыки”. Технические бригады столпились вокруг многих из них, стучали по двигателям, зажимали топливопроводы, приваривали свежую броню. Перемежаясь со стационарными контрольно-проверочными установками, стояли длинные ряды вспомогательных транспортных средств: автоцистерны, взводные автомобили, медицинские и технические фургоны. Повсюду сновали группы военнослужащих Имперской армии: бегали, кричали друг на друга или просто устало лежали на гусеницах своих машин. Было шумно, гулко и воняло. Простояв здесь всего несколько секунд, Илья почувствовала себя так, словно её кожу покрыли жиром.

Соджук остановил офицера в штабной униформе и попросил позвать командира. Их провели через ряды, мимо длинных шеренг танков, некоторые из которых стояли на холостом ходу, некоторые были в приличном состоянии, некоторые вообще почти не работали, пока не оказались рядом с несколькими десятками старших офицеров, столпившихся вокруг почерневшего шасси сверхтяжелого “Адского молота”. Офицер подбежал к женщине в униформе цвета хаки, которая подняла голову, узнала звание Ильи и шагнула навстречу.

– Приветствую вас, генерал, – сказала она, делая аквилу и кланяясь. – Полковник Джера Талмада. Могу я чем-нибудь помочь?

Это была полная женщина с оливковой кожей, выглядевшая встревоженной. Её униформа была грязной и плохо сидела – все они похудели за последние несколько месяцев – но глаза были настороженными, и у неё не было того ужасного выражения поражения, с которым так часто сталкивались сейчас.

Илья взглянула на “Адский молот”. Его панели были открыты, и лексмеханики копались во внутренностях. Боковые пластины получили сильные повреждения, как и левая гусеница. С верхней башни стекали пятна крови, длинные и чёрные.

– Что с ним случилось? – спросила она.

– Стояли к югу от Золотого Гара, в составе сто тридцать четвёртого каланского полка, – ответила Талмада. – Отступили пять дней назад вместе с остальной дивизией – понесли тяжёлые потери. У нас шесть часов, чтобы развернуть их всех и вернуть обратно.

“Адский молот” был грозной машиной, ценной в близких городских боях, в которые их втягивали. При правильной поддержке его крайне трудно подбить – Илья всегда высоко ценила их, ещё в те времена, когда её главной заботой было снабжение армии.

– Ты сделаешь это?

Полковник мрачно рассмеялась.

– Мы пошлём всё, что сможем. – Она наклонилась ближе, понизив голос. – Там, снаружи, они долго не держатся. Уже нет. Вы должны послушать отчёты, которые мы получаем от выживших. Половину из них мы даже не можем...

– Я в курсе общей ситуации, полковник, – сказала Илья, оглядываясь на ряды повреждённых и отремонтированных машин. – Ты же не можешь думать о возвращении в Золотой.

– В последних полученных нами приказах говорилось, что все активы должны быть сохранены для Внутреннего дворца, южная зона. Мы по-прежнему ждём подробностей.

– Ожидание закончилось. Я пришла от примарха Пятого. Треть ваших основных сил должна быть развёрнута в Колоссах. У вас двенадцать часов на подготовку.

Талмада покраснела:

– Треть? Генерал, здесь нет...

– Можешь делать с остальными, что хочешь, но мне нужны боеспособные роты, исправные машины и опытные экипажи, которые знают, что делают. Никакой мобильной артиллерии, только основные боевые танки, все оснащены для боя в ограниченном пространстве. Для начала я бы взяла вот эту штуку. Но все они должны – и это важно – все должны иметь полную химическую защиту. Это противогазы для экипажей и рабочие токсикологические фильтры на корпусах. Никаких исключений. Всё, что ты дашь мне без полной защиты – можешь с таким же успехом расстрелять их водителей прямо сейчас.

– Но у меня есть приказы…

– Полковник, связь отключена в половине города. Никто не знает, где что находится или куда что движется. Если только кто-то такой безрассудный, как я, лично не явится сюда, даже сам лорд Дорн не узнает, что у вас здесь было и где это закончилось, и очень скоро на улицах вообще не будет никого кроме трупов. – Она смягчилась. Это была не вина Талмады – просто не хватало всего и вся. – Так что это никак не отразится на тебе, вот что я хочу сказать. Но у тебя есть шанс изменить ситуацию к лучшему. Есть план. Он лучше использует находящуюся здесь технику, чем любые приказы, которые ты получишь от главного командования, потому что у неё появится шанс что-то сделать, что-то, что может навредить врагу. Как я уже сказала, это исходит непосредственно от лорда Джагатая. Тебе знакомо это имя, да? Слышала его раньше? Хорошо. У меня есть голографические печати и всё такое.

Соджук шагнул вперёд, протянул руку в перчатке ладонью вверх, и включились гололиты. Все они были подлинными, регламентированными, проверенными ею лично.

– У меня с собой детали заявки, – продолжила Илья, когда Соджук потянулся за инфопластиной и передал её адъютанту Талмады. – Что нам нужно, в каком количестве, где и когда. О тебе отзывались очень хорошо, полковник – я уверена, что ты немедленно приступишь к её выполнению, учитывая срочность ситуации.

Талмада, к её чести, начала приходить в себя:

– Это не единственная база техники, которую вы посещаете, не так ли?

– Твоя четвертая в списке. И у меня ещё куча дел.

– Это очень много… чёрт возьми, это же целая куча танков.

– Так и есть.

– Это оставит дыры.

Илья просто продолжала смотреть ей в глаза:

– Если бы они не были абсолютно критичны, меня бы здесь не было.

А затем, несколько неожиданно, всего за долю секунды поведение Талмады изменилось. Она стала внезапно воодушевлённой:

– Контрнаступление. Верно? Трон, скажите мне, что это оно. Скажите мне, что кто-то сейчас идёт за этими ублюдками, потому что мы отступаем так чертовски долго, что через некоторое время это тебя сокрушает. Понимаете? Скажите мне, что вы начинаете...

Илья положила руку на скрещённые предплечья женщины – мягко, твёрдо:

– Нам просто нужно, чтобы они были доставлены в Колоссы через двенадцать часов.

И сразу же энтузиазм угас, сменившись прежним беспокойством и сомнениями. Так было везде, всё время.

– Но у них полное превосходство в воздухе. Полное. Вот что выбивает всю технику – вы выдвигаетесь из Внутреннего дворцового кольца за пределы активных настенных орудий, и они начинают бросать всё это вниз. Вот в чём ваша проблема, генерал. Вот почему мы отозвали их обратно.

Илья не убрала руку. Так было на других базах и так будет на всех остальных. Это не имело большого значения – Каган получит то, что ему нужно – но лучше сделать это правильным способом, по правильным каналам, как можно решительнее и быстрее.

– Просто дай мне то, что мне нужно на земле, – сказала она. – Поддержка с воздуха – это чужая головная боль.

Джангсай-хан вывел спидер “Кизаган” из бункеров Колоссов, с грохотом вырвался из подземных капониров и туннелей, ведущих обратно к Последним вратам. Покинув запутанный уровень фундамента крепости, он поднялся на главный маршрут снабжения, что вёл назад на запад. Большая часть этого проспекта находилась под землёй, надёжно защищённая от мин и снарядов. Ему пришлось пробираться сквозь плотное двустороннее движение – раненые бойцы и повреждённые машины хромали обратно к тыловым базам в узле Львиных врат, подлатанные бойцы и отремонтированные машины хромали обратно на фронт. Колонна грузовиков с продовольствием стала меньше, чем в начале осады – всё, от основных пайков до боеприпасов, теперь подходило к концу. Поверх всего этого доносился непрерывный грохот выстрелов, сотрясение земли от ударов, непрерывный раскат грома от многокилометрового вражеского наступления.

С такой низкой высоты он не видел полную картину тактической ситуации. Только когда он приблизился к самим Львиным вратам – предпоследнему бастиону перед Внутренним дворцом – маршрут ненадолго поднялся до уровня земли, дав ему на несколько мгновений взглянуть на открытую местность. Небо над головой, конечно, было чёрным – оно было чёрным уже несколько недель – отчего руины огромных зданий напоминали отбелённые кости. В расселинах теней тлели пожары, большинство питались горючими смесями, некоторые из которых вылились из разорванных топливных цистерн или пробитых транспортов. Горизонт на западе ярко освещался яростными вспышками плазмы над орбитальными пустотными щитами, мерцавшим огненным адом, который никогда не гас. Вершины далёких шпилей вонзались в это горнило, выглядя очень хрупкими под его непрекращавшейся рябью и ореолом. К северу, за разрушенной кучей шлака, которая когда-то была Корбеник Гаром, простиралось разрушенное царство колючей проволоки и траншей, большинство которого сейчас находилось в руках врага. Он сражался там несколько недель, в рамках операции по удержанию, чтобы Колоссы не были полностью отрезаны от Львиных врат. Это была тяжёлая битва – изматывавшая нервы борьба, в которой слишком много воинов было раздавлено в ядовитой грязи и обломках. И всё же это сработало. Припасы по-прежнему доставлялись… едва.

Но как долго ещё – вот в чём вопрос. Каждый час обороны, который они покупали, стоил им жизней и материальных средств, в то время как враг мог свободно пополнять запасы. Джангсай видел, как посадочные модули спускались к космическому порту Львиные врата, возвышавшемуся сооружению, которое было едва видно из защитного портала, носившего его имя. До тех пор, пока осаждающие удерживали это место, поток нельзя было даже замедлить, не говоря уже о том, чтобы остановить. Они все это знали. Все они знали, что собираются с этим сделать.

Дорога нырнула обратно под землю, и он снова въехал в тёмное царство мигавших линий люменов и забитого транспортом асфальта. Чем дальше он заезжал, тем чаще встречались контрольно-пропускные пункты, тем более назойливыми становились вопросы и тем более тщательными были проверки. Одна из больших заградительных станций была полностью охвачена огнём, когда он добрался до неё, без каких-либо следов пожарных команд или ремонтных подразделений. Диверсанты, сказали ему. Возможно, вражеские агенты. Или, может быть, просто сошедший с ума солдат. Во всём этом не было недостатка. Требовалась особая степень безумия, чтобы капитулировать перед этим врагом, как только вы увидели, что они делали, но душевная болезнь была повсюду, и становилось всё хуже.

В конце концов он преодолел всё это и оказался глубоко во Внутреннем дворце, этом городе в городе, последней части непосредственно Дворца, которая полностью оставалась в руках защитников. Великая защита, которая удерживала худших из якша – демонов – снаружи, по-прежнему была здесь нетронутой, как и главные орбитальные пустотные щиты в небесах, но физический урон от наземной артиллерии оставался тяжёлым. Джангсай гнал так быстро, как только мог, лавируя в постоянном потоке военных транспортов, сворачивая на запад, когда позволяли транзитные пути, и направляясь к промышленным зонам, которые находились в углу, образованном внутренним участком Адамантовой и Европейской стен. Даже без толпы людей это заняло бы у него много времени – иногда забываешь, что расстояния между точками излома кривой были такими огромными.

Он увидел пункт назначения, когда был ещё довольно далеко. Было трудно не заметить его, висевшего низко в пронизанной огненными полосами атмосфере, менее чем в шестистах метрах над самыми высокими вершинами шпилей, окутанного треском и дугами гроз гравитационных плит. В прошлом эта штука была ещё больше, прежде чем её частично демонтировали и переоборудовали в рамках программы “затопления” орбитальных платформ лорда Дорна. Он знал, что уцелела только эта станция – не столько из-за её грозного арсенала орудий, уничтожавших корабли, сколько из-за инновационных иммерсионных двигателей, которые позволили ей неуклонно снижаться в атмосфере, пока она не повисла прямо над высокими границами городского ландшафта, надёжно защищённая пустотными щитами Дворца и готовая направить оставшиеся пушки на армии на равнинах.

Платформа “Небо”, так её назвали, предположительно, в знак уважения к этой атмосферной способности. Несмотря на значительные сокращения и модификации, она по-прежнему представляла собой поистине гигантскую металлическую плиту – более одиннадцати километров в диаметре и более трёхсот метров толщиной по краям. Она почернела по всей верхней поверхности, выжженная несколькими днями непрерывного обстрела, ещё в те времена, когда размещалась на большой высоте, принимая участие в ранней защите от массированного космического десантирования. Её орудия в основном замолчали, либо разнесённые на куски вражескими снарядами, либо оставшись без боеприпасов, и поэтому она перестала быть основной частью оборонительного кордона Дворца, превратившись в не более чем несколько взлётно-посадочных полос для постоянно уменьшавшегося флота атмосферных самолётов защитников и запасной статичной позицией для артиллерийских батарей основной стены. Она по-прежнему главенствовала бы над большинством других городов, нависая над зданиями внизу, как какой-то непостижимо огромный краеугольный камень, но здесь, в самом центре царства человечества, это была просто ещё одна мегаструктура в уже пресыщенном излишествами ландшафте, напоминанием о более гордой эпохе, заброшенная и забытая.

Но её двигатели, насколько было известно, продолжали функционировать. Генераторы энергии не были выведены из строя, и она по-прежнему служила домом сокращённому экипажу из пары тысяч человек. “Небо” неподвижно размышляла над пейзажем оружейных фабрик, мануфактур и нефтеперерабатывающих заводов, которые оставались активными и работали, чтобы напитать постоянно редевшие оборонительные линии. Выгоревшие башни и вентиляционные отверстия вырывались в тени платформы, превращая весь городской сектор в адски раскалённое поле с кувыркавшимися облаками копоти и порывистыми шлейфами искр.

Джангсай пробирался через эти промышленные кластеры, он мчался так быстро, как только мог к центру зависшей платформы. Подсвеченные постоянным обстрелом парапеты Адамантовой стены возвышались примерно в восьмидесяти километрах к юго-западу. Теперь говорили, что Меркурианскую пробили – конечно, пройдёт совсем немного времени, прежде чем на остальную часть периметра тоже больше нельзя будет положиться.

Оказавшись в согласованных координатах, он форсировал ускорители “Кизагана” и уверенно поднялся над линиями крыш. Он передал и принял сообщение о подтверждении, затем почувствовал дрожь, когда инерцию спидера подхватили гравитационные двигатели платформы. Он заглушил мотор и выключил питание, поднимаясь теперь в невидимом столбе энергии. На некоторое время, подвешенный над окружавшими его зданиями, он получил панорамный вид прямо на юго-западные зоны Внутреннего дворца и увидел полосу сражений, протянувшуюся по дуге от Западной полусферы к Сатурнианским вратам и дальше.

Затем его поглотили стыковочные шлюзы на нижней стороне платформы, осторожно подняли в приёмные ангары и посадили на пустой перрон. Джангсай спрыгнул с кресла, чувствуя вокруг пустоту. В этом ангаре можно было разместить тысячу истребителей. Кроме его спидера, единственными другими пассажирами были несколько лихтеров и почивший бомбардировщик “Мародёр” с начисто оторванным шасси.

Его встретило несколько десятков членов экипажа, все в бледно-серых табардах ныне устаревшего терранского орбитального командования. Они отвели его на станцию скоростного поезда, откуда поехали по туннелям и через высокие виадуки. Всё это было обшарпанным, пыльным и в плохом состоянии. Джангсай не являлся технодесантником, но даже он отметил быструю деградацию. Несколько удачно сделанных выстрелов, и всё это место, казалось, вот-вот развалится на части.

В конце концов они добрались до командной башни, расположенной на верхней поверхности диска, и поднялись на лифте на самый последний уровень. Они оказались в помещении, похожем на наблюдательный зал, с окнами во все стены и встроенными в широкую центральную колонну мерцавшими экранами ауспиков. Большинство сопровождающих ушли, оставив только двоих охранять раздвижные двери, через которые они вошли. Единственным другим обитателем помещения был мужчина, стоявший перед западной стеной и смотревший в ночь. Когда Джангсай поравнялся с ним, он сразу узнал характерные черты – немного слишком высокое тело, ставшее гибким из-за низкой гравитации Ар Риджи; слабый намёк на желтизну на открытой коже лица и шеи.

– Приветствую, – сказал Джангсай, посмотрев в окно.

– Добро пожаловать, достопочтенный хан, – ответил Айо Нута, генерал-майор терранского орбитального командования, командующий платформой “Небо”. – У нас не было никаких визитов от центрального командования в течение... ну. Думаю, больше двух месяцев. Простите за то, как выглядит это место.

Джангсай выглянул из окон башни. С этой выгодной позиции был виден простиравшийся во все стороны плоский диск орбитальной платформы, усеянный сенсорными пластинами и орудийными башнями. Это напоминало особенный ландшафт, со своей топографией и шрамами, такой же пустой и безвоздушный, как у луны.

– Я читал отчёты о ваших действиях во время космической высадки, – сказал он. – Вы превосходно показали себя.

Нута грустно улыбнулся:

– Когда-то у нас были десятки таких штуковин. Дюжины. Они порезали их все, вернули орудия на уровень земли. Я имею в виду, что понимаю аргументы. Лорд Дорн ничего не делает без причины. Но всё же, это разбило мне сердце, когда я увидел это. Даже наша... всего лишь тень. Тень того, чем она была.

– И всё же вам удалось сохранить основные системы?

– Как было приказано. И мы по-прежнему можем запустить шесть эскадрилий истребителей с обращённых к стене полос. – Он устало покачал головой. – Было пятьдесят четыре.

Стал бы этот человек – высокопоставленный военный офицер – говорить так два месяца назад? Джангсай сомневался в этом.

– Но иммерсионные двигатели по-прежнему работают?

– В основном. Три из четырёх реакторов активны, так что мы можем удерживать эту позицию столько, сколько будет приказано.

– Но если вам придётся сменить позицию?

– Сменить позицию? Куда, хан? – Наконец он отвернулся от окна и посмотрел на Джангсая. Вспышки от сражений снаружи освещали его усталое лицо. – Мы здесь неподвижны, потому что нас больше некуда поместить. У меня уже несколько недель не было заданий. У нас почти закончились припасы. Мне интересно, что мы будем делать, когда энергия начнёт заканчиваться. Я подумал, что тогда мог бы сменить позицию. Может быть, прямо в Нисходящую равнину. Заберём хотя бы нескольких с собой.

– Посмотрите на это.

Джангсай включил литтранслятор, и на его раскрытой ладони зыбко закружилась спектральная карта восточной зоны боевых действий. На ней был отмечен вектор траектории. Нута бросил на неё взгляд, фыркнул и покачал головой.

– Невозможно.

– Вы недолго её изучали.

– К востоку от Последних врат? У этой штуки не осталось ни одного зуба. Что хорошего она может сделать там? Мне сказали, что титаны наступают к западу от космического порта, и, на случай, если вы не обратили внимания, нас трудно не заметить.

– Также трудно сбить.

Нута невесело рассмеялся:

– Но с какой целью? А? С какой целью? – Он потёр виски, отчего на коже появились складки. Он выглядел измученным. – Мне приказал прийти сюда лорд Дорн. Чтобы влачить наше последнее полезное существование, пока мы можем. Если я не услышу от него обратного, это то, что я и планирую делать.

– Это от лорда Джагатая, Пятого.

– В последний раз, когда я проверял, лорд Дорн был главнокомандующим.

Джангсай почувствовал, как в нём поднимается раздражение, и подавил его. Этот человек был одним из очень немногих оставшихся – возможно, теперь единственным – кто всецело понимал, как управлять орбитальной платформой. Когда Наранбаатар поручил ему это задание, он испытал похожее раздражение. Тот факт, что он был родом из того же мира, что и этот человек, не должен был иметь никакого значения, не в Империуме Единства, где единственным признаком преданности была принадлежность к расе, и предположить, что наследие до вознесения может иметь какое-либо значение, было почти оскорбительным.

Но это, явно, уже не был Империум Единства. Духовная болезнь распространилась повсюду, тянула всё вниз, делая хороших людей слабыми и раздражительными. В такие времена, учитывая такие ставки, воин использовал любое оружие, которое было под рукой.

– Так в какой коммуне вы выросли? – спросил Джангсай.

Нута удивлённо моргнул:

– Что, о чём вы?

– В какой коммуне? Уяни, я бы предположил, судя по тому, как вы говорите на готике.

Нута усмехнулся:

– Ну, что же. Либо вы очень хорошо подготовились, либо вы риджиец Белый Шрам. Не думал, что такое возможно.

– Большинство вещей возможно при надлежащих усилиях. – Джангсай не носил шлем, но большинство характерных признаков его первоначального наследия были скрыты тяжёлой мускулатурой и генетическим отпечатком V легиона, так что Нуте можно было простить его удивление. – Я родился на Гюйто, и не помню всех Предписаний вашей коммуны. Наши были получены от префектуры Талый, наследие, которое вы считаете менее достойным, и в любом случае я тогда был ребёнком. Но я знаю об одном Предписании, которое засело у меня в голове, и уверен, что оно берёт начало в принципах Уяни. Скажите мне, правильно ли я понял, что путешественник – это тот, кто приносит свою правду с собой в чужие страны. В тот момент, когда он забывает свою правду, он перестаёт быть путешественником и растворяется в чужой стране.

Нута снова моргнул. На этот раз, однако, не от удивления, и его глаза заблестели:

– Ах, Трон. Я никогда не думал, что снова услышу это Предписание. И меньше всего здесь, в этом ужасном мире.

– В чём заключалась ваша правда, коммандер?

– Что я командовал этой штукой. Что я работал ради этого и что я это заслужил. Что я воспользуюсь этим, чтобы отдать дань уважения моей коммуне, моему родному миру. Империуму.

– Вы ещё не часть этого ужасного мира, коммандер. Вы по-прежнему можете всё это сделать.

Нута выглядел печальным.

– Орудий не осталось. Припасов не осталось.

– Разве я просил вас об этом? Я только попросил вас переместить платформу.

– И что хорошего это даст?

Он по-прежнему сопротивлялся, но тон изменился. Он хотел, чтобы ему рассказали, напомнили о том, кем он был, и куда его привели старые амбиции, и как он мог всё это вернуть. Не то чтобы Джангсай думал так, но Наранбаатар не был дураком.

– Так что слушайте теперь всем своим умом и душой, – сказал Джангсай, перенимая литании-ритмы префектов. – Вот, что хочет от вас Каган.

ПЯТЬ

Меч

Святая

Грешник

Теперь он знал, что ему нужно делать.

Сигизмунд бежал по коридору, его тяжёлые доспехи лязгали по металлическому настилу. Повсюду звучали сигналы тревоги, отдаваясь эхом в лабиринте взаимосвязанных проходов. Немногочисленные активные люмены тряслись на цепях от грохота снарядов, что обрушивались на окраины Меркурианской городской зоны. Фафнир Ранн следовал за ним, как и братья из ордена Храмовников – ещё не в полную силу, их поступь была тяжёлой и целеустремлённой. Чёрно-белые доспехи было трудно различить в мерцавшем свете, с блестевшими цепями, которые крепились к оружию, они напоминали призрачные тени.

С тех пор как Сигизмунд покинул бастион Осколок, он сделал сотню вещей. Он отдал командирам подразделений приказы. Он отправил резервные роты на посты. Он разработал планы уничтожения ключевых мостов, ведущих в центр города. Он выбрал боевых братьев легиона для руководства контратаками, соизмеряя каждую угрозу с их характером. Не осталось ничего, чего бы он не делал с тех пор, как участвовал в обороне космического порта Львиные врата, за исключением того, что теперь не было координации ни с Ранном, ни с его примархом. Он командовал единолично.

И это было великолепно. Он не мог лгать себе – это был тот момент, которого он так жаждал. Слова генетического отца по-прежнему отдавались эхом в ушах – поводок спущен. Так долго казалось, что он шёл на компромисс, сдерживался, обдумывал каждое принятое решение, чтобы оно не усугубило наложенное на него осуждение. В прошлом, во время крестового похода, ничего подобного не было, только уверенность. Это было то, благодаря чему он всегда преуспевал: уверенность в цели, отсутствие выбора или колебаний. Это было то, что делало его таким смертоносным, и он наслаждался этим, полностью осознавая, что говорили о нём другие воины в других легионах. Он сражался на поединках с ними со всеми, и победил их всех, и получал чистое боевое удовольствие от каждого момента – не от позора противников, что важно, а скорее от приближения к подлинному мастерству, к осознанию того, что больше нечему учиться или открывать, и тогда он сможет просто существовать в этой истине, как её аспект, как её лицо.

Он всегда хотел, чтобы мир был именно таким – никаких сомнений, никаких затяжных колебаний или двусмысленностей, только действие, чистота воли и поступков, знание того, что всё, что бы он ни сделал, никогда не было и не могло быть иначе. С первого дня восстания всё пошатнуло его целеустремлённость. То, на что он полагался с полной уверенностью, оказалось иллюзорным и слабым, а то, что считал вымышленным и простодушным, оказалось неожиданно сильным. Он был вынужден перестроиться, переориентироваться. Как знал каждый брат-мечник, время наибольшей слабости наступает в момент исправления дефектной техники. Он начал сражаться… и проиграл. Он встретился с Гором Аксимандом, и его вынудили отступить. Он встретился с Кхарном, которого ещё не мог заставить себя ненавидеть полностью, и был побеждён. Он даже напал на примарха. Было ли это высокомерием? Или просто безысходностью, отчаянной попыткой вернуть теперь столь неуловимое чувство превосходства? Если бы он каким-то образом совершил невозможное и победил Фулгрима, разве это окончательно развеяло бы шепотки сомнений?

Вероятно, нет. Теперь он знал, что изъян никогда не был внешним – тот всегда был внутри него, медленно давая метастазы, становясь непреодолимым, чем дольше он игнорировал его. Ему нужно было услышать слова освобождения от Дорна, чтобы понять это. Они все сражались, заложив одну руку за спину, пытаясь удержать мечту, которая уже умерла. Теперь враги совершенно изменились. Они были физически сильнее и морально опьянены, жадно поглощая дары, которых следовало избегать как яда. И всё же те, кто оставался верен, пытались цепляться за то, кем они были с самого начала. Они по-прежнему изрекали благочестивые речи о Единстве и Имперской Истине ещё долго после того, как верность таким добродетелям стала невозможной. Как только он понял это, как только он столкнулся с этим лицом к лицу, у него появилось то, что ему было нужно, чтобы снять оковы со своего сознания.

Я больше не сражаюсь за Империум, который был, – сказал он себе. – Я сражаюсь за Империум, который будет.

Так что теперь, когда он приближался к выходным пандусам, порталам, которые выведут его в ночь огня и крови, всё, что он чувствовал, – это нетерпение. Всё, что сдерживало его, было уничтожено, сожжено, испепелено во всепоглощающем огне новой уверенности.

Но у внутреннего входа в барбакан, прямо перед последними закрытыми воротами, он увидел ожидавших его солдат, их было много. Они были облачены в загадочные доспехи, которые он не узнал – тёмно-зелёные, гладкие, украшенные золотом. Когда Сигизмунд жестом приказал эскорту остановиться, их предводитель изобразил аквилу. Мужчина откинул шлем, который сложился и убрался в воротник-решётку брони в скользящей последовательности серводвижений. Лицо, которое он открыл, было худым, темнокожим и темноволосым, с символом Сигиллита на щеке.

– Бой зовёт, адепт, – прорычал Ранн, явно не желая, чтобы инерция отделения была остановлена. – Отойди в сторону.

Мужчина поклонился в знак извинения, но обратился непосредственно к Сигизмунду:

– Я ищу вас уже некоторое время, первый капитан. Халид Хассан, избранный Сигиллита, действующий от имени моего господина. Это займёт всего минуту.

Он сделал жест, и один из его подчинённых поднял оружие. Солдат сжимал его двумя руками, неуклюже, с трудом удерживая в воздухе, несмотря на то, что на нём было что-то вроде силовой брони. Это был меч в ножнах, слишком большой, чтобы обычный человек мог им владеть.

Как только Сигизмунд увидел клинок, слабая дрожь пробежала по его телу. Ему почти показалось, что он слышит тихий шёпот, беспокойный и скрытый. Язык тела человека, который держал клинок, выдавал его мысли – солдат отчаянно хотел его бросить.

– Что это? – с сомнением спросил Сигизмунд.

– Подарок, – ответил Хасан. – Из личного хранилища моего господина. Выкованный давным-давно, когда мир был другим.

Сигизмунду было трудно оторвать взгляд от клинка. Он сразу почувствовал, ещё до того, как его достали из ножен, что тот прекрасно сделан. Всё в нём – размер, профиль, изящное чёрно-золотое украшение от острия до гарды, – кричало об избытке, о чрезмерности.

– У меня есть клинок.

– У вас есть клинок. Это – Клинок.

– Тогда отдай его тому, кому он нужен.

– Он для вас.

– Кто это сказал?

– Император.

Сигизмунд поймал себя на том, что смотрит на чёрную рукоять. Ему пришлось сделать усилие, чтобы не протянуть руку и не схватить её. Чёртова штуковина манила. Смешанное чувство отвращения и благоговения заставило его застыть на месте.

– Он не говорит.

– Вы действительно в это верите? Меч ваш. Он всегда был вашим.

Ранн резко рассмеялся:

– Колдовство.

– И не близко, – сказал Хасан, не сводя глаз с Сигизмунда. – Час настал. Возьмите его.

Словно в каком-то трансе, почти бессознательно, Сигизмунд так и сделал. Когда он сжал рукоять, дрожь пробежала по его руке. Он взялся за край ножен и плавно вытащил клинок. Металл был чёрным, как смоль, и едва отражал свет. Он поднёс его к лицу и ничего не увидел. Поверхность впитывала свет, ничего не отдавая взамен. Она была эгоистичной, эта вещь.

– Почему я? – спросил он, почти ради формальности. Теперь, когда он держал его в руках, он почувствовал правду.

– Понятия не имею, – ответил Хассан, криво улыбаясь. – Мне приказали только доставить его.

Сигизмунд наклонил меч, повернул, перевёл в горизонтальное положение и посмотрел вдоль лезвия.

Тяжёлый. Намного тяжелее любого меча, которым он владел раньше, но что-то подсказывало ему, что это обстоятельство не замедлит его. Вес был просто ещё одним аспектом дикой природы клинка. Шёпот продолжался, чуть за пределами слышимости, почти разборчивый, когда он чертил клинком тренировочные дуги. Возможно, это было его воображение. Нет, это не было его воображение.

– Он был здесь всё это время, – пробормотал он.

– В покоях моего господина хранится много древних вещей.

– Нет, ты меня не понял. – Сигизмунд наконец снова посмотрел на Хасана. – Когда мы отправились в пустоту космоса, проповедуя конец магии, эта вещь уже была здесь. Она уже была сделана. Им Самим. О чём это тебе говорит?

Хассан пожал плечами:

– Я не собираюсь строить догадки.

Сигизмунд рассмеялся. Ловким движением он снял с цепи свой старый клинок и передал его Ранну. Затем он прикрепил её к рукояти чёрного меча и пристегнул ножны к поясу:

– Что ж, тебе повезло, что он мне понравился. Передай мою благодарность своему господину и скажи ему, что подарок соответствует моему новому настроению.

– Я так и сделаю. И какое это настроение, капитан?

Сигизмунд прошёл мимо него. Он почувствовал запах прометия ещё до того, как переступил порог.

– Убийственное, – прорычал он и побежал вверх по пандусу.

Бежит, теперь всегда бежит, ныряет в водостоки и укромные уголки, прижимает руки к ушам, чтобы заглушить сводящий желудок грохот, обматывает рот тряпками, чтобы не вдыхать ничего, кроме кирпичной пыли.

Эуфратия Киилер перебегала от укрытия к укрытию, перепачканная, словно наполовину утонувшая собака, едва способная остановиться на мгновение, чтобы хорошенько подумать о том, почему она вообще здесь, в самом центре событий. В Чернокаменной было – по-своему – безопаснее. По крайней мере, там ей не приходилось петлять по разрушенным миномётами улицам, пока полуразрушенные стены вокруг неё разносили на куски. Иметь дело с такими чудовищами, как Фо, по-своему навевало ужас, но, по крайней мере, её там кормили и поили, предоставили инфопланшет для работы; было что-то, чем можно было заполнить часы. И после потрясения, вызванного самим побегом, пришло ещё больше испытаний и ужасов, свидетелем которых она стала. Некоторые встречи – особенно одну – ей было невыносимо вспоминать.

О чём она только думала? Почему она позволила им убедить себя, что уйти – хорошая идея? Всё так быстро пошло наперекосяк, как и следовало ожидать, – столпотворение орудий и машин, крики и вопли, искра чистого ужаса. Тогда она просто бежала, бежала изо всех сил, так и не поняв, что её преследовало, ни разу не оглянувшись, чтобы проверить. Она опередила тех безликих охотников, но теперь целые армии убийц были повсюду, роясь в городе-дворце, словно мухи. Ей повезёт, если она продержится здесь день или два. Она даже толком не понимала, почему они вообще пытались её вытащить.

Просто не проповедуй, – сказали они. – Это ты, вот что важно. Так что не проповедуй. Просто... будь там.

В то время это казалось выходом, посланный ей чуть ли не провидением, и она не спорила, потому что с провидением не спорят. Вы позволяете реке нести вас туда, куда она хочет, поворачиваясь и брыкаясь в водоворотах, но не сопротивляясь. Вы должны верить, что течение несёт вас в нужном направлении, иначе какой в этом смысл?

Она пробежала по краю широкой воронки от снаряда, перепрыгивая через обломки чего-то огромного и металлического, прежде чем скользнула в тень неповреждённого жилого блока. Вечное ночное небо над головой было в огне от поражавших пустотные щиты боеприпасов, свою лепту вносили и размещённые на земле орудия, которые теперь широко развернули внутри подвесного барьера. Теперь всё время было так громко, приливная стена шума, которая разбивалась и отражалась от каждой неповреждённой поверхности, заставляя руки дрожать и зубы стучать.

Она присела на корточки, обхватив руками колени, тяжело дыша. На ней не было ничего, кроме тюремной униформы, которую ей выдали в Чернокаменной, но всё равно было жарко. Из-за количества взорвавшихся взрывчатых веществ воздух в Гималазии стал влажным, как в тропиках, и на тунике выступили капли пота.

Она позволила себе несколько секунд отдыха, несмотря на очевидную опасность. Она понятия не имела, что это за зона города, но враг продвигался через неё или близко к ней, потому что толпы людей уже хлынули в противоположную сторону, в панике, как крысы от пожара. Как и везде в осаждённом Внутреннем дворце, теснота высоких зданий давила. Неосвещённые башни вокруг были массивными, но половина из них превратилась в пустые остовы, а остальные получили ужасные повреждения. Всему этому разрушенному камнебетону и стали некуда было деваться, поэтому переходы были завалены, и даже хлипкие оставшиеся фасады скрылись за грудами обломков. Ей казалось, что всё, что делал враг – это создавал более плотный, извилистый ландшафт, чтобы в конечном итоге пробить себе путь, хотя миллионы душ, вероятно, по-прежнему прятались в полуразрушенных зданиях вокруг, скрытые от глаз или глубоко заваленные, грызущие свой собственный ужас в освещаемой боеприпасами темноте.

Она поползла назад, протискиваясь между двумя тяжёлыми балками, упавшими с какого-то разбитого вдребезги балкона, позволяя металлу остудить кожу. Она проголодалась и очень хотела пить. Скоро ей снова придется идти, хотя бы для того, чтобы найти воды. У неё не было ни плана, ни направления. Достаточно одного случайного выстрела из миномёта или лазерного луча, и она исчезнет, уничтоженная, ничего не добившись.

“Хорошо сыграно, Эуфратия, – подумала она про себя. – На этот раз ты сумела превзойти саму себя”.

Было странно, несмотря на всё происходившее сейчас, размышлять над тем, что где-то над ней, вероятно, на якоре на высокой орбите, стоял “Дух мщения”. Прошли годы с тех пор, как она была на этом корабле, но воспоминания по-прежнему оставались такими яркими, что казалось, будто это было несколько мгновений назад. Она достаточно знала врага, чтобы сомневаться, что какие-нибудь из общежитий, столовых и мест отдыха сохранились такими, какими были раньше, но она всё ещё могла живо представить, какими они были когда-то: с гражданскими лицами и обычной командой корабля, толкавшимися рядом с сверхчеловеческими гигантами и армейским персоналом – по-доброму весёлые, по большей части, полные оптимизма, открытые для насмешек и споров, но всё же часть чего-то большего, с устремлёнными в одном и том же главном направлении помыслами и усилиями.

Теперь эта маленькая группа исследователей уменьшилась. Они все были так молоды. На самом деле, как дети, которых отправили бродить по галактике с широко раскрытыми глазами и невежеством. Мерсади больше нет, Игнация больше нет исчез. Кирилл по-прежнему занимался чем-то вроде своей старой профессии, хотя та была настолько скомпрометирована, что имела мало отношения к тому, чем он когда-то гордился. Неужели он действительно думал, что Дорн не дёрнет поводок, если каким-то образом одержит верх в этой отчаянной борьбе за выживание? Идея о том, что они находятся здесь, чтобы свободно наблюдать, записывать, сообщать – теперь мертва, и Зиндерманн наверняка знал это в глубине души, в какой-то части своего сердца, на которую он не очень часто обращал внимание. Ей было интересно, что именно он на самом деле задумал.

Она посмотрела вверх, щурясь от неоновых огней далёких пустотных щитов. Да, где-то там, наверху, среди других гигантов космоса, был старый дом вдали от дома, старое пристанище.

“И ты по-прежнему там, – подумала она. – Мы все ушли, но ты по-прежнему там. Я чувствую тебя, дьявол. Может быть, ты тоже меня чувствуешь. Мне всё равно. Я больше не хочу тебя видеть. У меня достаточно образов, слишком много, которые я хотела бы стереть. Я не хочу видеть, насколько плохим ты стал”.

Внезапно она напряглась. Она почувствовала, как что-то шевельнулось впереди, где-то в облаках пыли, которые дрейфовали и кружились в мерцавшем полумраке.

Она прищурилась и изучила улицу. Бежать было некуда – не выдав себя. Она прижалась спиной к углу двух балок, прикидывая, сможет ли протиснуться в щель между ними и найти какой-нибудь путь вниз, в подвалы здания.

Бесполезно – она застряла здесь, прислонившись спиной к каменной кладке, в тени, но едва ли защищённая от посторонних глаз. Всё, что она могла сделать, это стать как можно меньше и неподвижнее, едва осмеливаясь дышать.

Впереди, примерно в пятидесяти метрах, завеса дыма разошлась. Из тумана появились фигуры, шагая размеренно, не торопясь. Все они были огромными и с характерным сутулым профилем космических десантников. На мгновение Киилер осмелилась надеяться, что они из верных легионов, но потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что это не так. Их боевая броня была серо-металлической, с тупыми краями и утилитарной. Они с лязгом пробирались сквозь обломки, держа огромное оружие двумя руками, внимательно осматриваясь по мере приближения. Их было восемь, с чёрно-жёлтыми шевронами Железных Воинов, линзы шлемов мерцали в менявшемся свете.

Киилер почувствовала, как у неё заколотилось сердце. Струйка пота потекла по виску. Она стиснула руки, крепко обхватив своё тело, как будто могла сжать его так, чтобы никто никогда не увидел.

Железные Воины шли по транзитному пути, проходившему рядом с её позицией, перелезая через кучи мусора и пробираясь через грязь. Их доспехи несли следы множества боевых повреждений, и двое воинов хромали. У некоторых на поясах висели шлемы космических десантников – алые, как у Кровавых Ангелов, и цвета слоновой кости, как у Белых Шрамов.

Они не смотрели в её сторону. Похоже, они направлялись прямо по тому, что осталось от центрального проспекта – возможно, отделение разведчиков какого-то более крупного формирования, а может быть, просто независимая банда в поисках добычи и славы. Если ничего не изменится они пройдут менее чем на расстоянии автомобиля от неё.

Тридцать метров. Треск и грохот артиллерии не смолкали ни на секунду, заглушая слабый шум её дыхания. Она сильнее прижалась к перекрещённым балкам, едва осмеливаясь взглянуть на приближавшихся чудовищ. Это были ужасные твари, сплав генной инженерии и технооружия с какой-то промышленной фабрики кошмаров. Игра света на броне заставляла их казаться какими-то не совсем реальными, похожими на гололиты, но она видела, как куски щебня превращаются в порошок под их ботинками, и чувствовала запах горячего металла, исходивший от реакторных сердечников их брони.

Двадцать метров. Они увидят её. Они должны увидеть её. Не имело значения, что она была крошечной, пригнувшейся и затерянной в тумане из пыли и тьмы – у них были датчики, способы улавливания тепла и частичного движения. Идти было некуда, пути к отступлению не было. Они увидят её.

Десять метров. Она подумала о том, чтобы убежать. Это, несомненно, станет её концом, но, по крайней мере, всё пройдёт чисто. Один масс-реактивный снаряд не столько останавливал человеческое тело, сколько уничтожал его. Она ничего особенного не почувствует.

Затем один из Железных Воинов поднял кулак. Отделение остановилось. Тот, что со стиснутой перчаткой, очень медленно повернул огромный, скошенный шлем в её сторону. Пара красных линз пронзила темноту, уставившись прямо на неё.

Она не могла дышать. Она смотрела прямо на это существо. Она застыла, сердце бешено колотилось, пришпиленная, как насекомое к бумажке. Всё, что этому нужно было сделать – поднять оружие. Или, может быть, просто подойти и схватить её за шею. Или, может быть, если бы оно хотело довести её до сердечного приступа, просто продолжать так смотреть на неё ещё немного. Она знала, что где-то под всем этим керамитом и кованым железом скрывается иссохшее сверхчеловеческое лицо, иссохшая сверхчеловеческая душа, развращённое создание безграничной злобы и бесконечной жестокости, порождение Долгой Ночи, возвращённое в реальность. Если ей повезёт, очень повезёт, всё, что оно сделает, это просто убьёт её.

Красные линзы. Целую вечность смотрят на неё.

Затем оно опустило кулак. Оно отвернулось. Оно снова пошло. Остальные последовали за ним, лязгая проржавевшими сервоприводами. Они продвигались по длинной, усыпанной обломками улице, над которой возвышались ряды безглазых жилых домов. Им потребовалось много времени, чтобы выйти за пределы слышимости, и лишь немного больше времени ушло, чтобы исчезла их вонь.

Киилер осталась на месте, дрожа, её тело буквально парализовало. Только когда она убедилась, что они скрылись из виду, ей удалось разжать затёкшие конечности и выбраться из укрытия. Пошатываясь, она двинулась вдоль стены, подальше от тени балок. Пустая транспортная развязка тянулась в обе стороны – пострадавшая пустошь из искорёженной арматуры и разбитого асфальта.

Оно видело её. Оно должно было видеть её. Даже пара глаз смертного смогла бы разглядеть её на таком расстоянии. Почему оно ушло? Эти твари не знали жалости. Они больше даже не понимали, что это такое.

Её по-прежнему трясло. Она осторожно вскарабкалась обратно по каменистому склону, пока не оказалась на уровне дороги. На краю того, что когда-то служило бордюром, на крошечной пирамиде из камней покоился одинокий череп. Конечно, в руинах было много черепов, но большинство из них всё ещё были покрыты пятнами плоти и прикреплены к спинным мозгам. Этот же был сам по себе, голый до кости, тускло блестевший, как будто кто-то его почистил. Он был обращён в сторону от неё, под углом к тому месту, где стоял Железный Воин, оставленный между ними, как охранный тотем.

Она подняла его, повернула и посмотрела на безглазое лицо. В его присутствии было что-то странно уместное, даже успокаивающее. Мёртвая голова в городе смерти, символ человеческой смертности, последний и постоянный остаток незамеченной жизни.

Некоторое время они смотрели друг на друга, плоть и кость. И одновременно Киилер почувствовала, как к ней постепенно возвращается самообладание. Руки перестали дрожать.

Почему она вообще сомневалась? Она уже столкнулась с худшим, что могло обрушить на неё царство ложных богов, и ни разу не дрогнула. Она столкнулась с гневом примархов и регентов и ни разу не отступила. Конечно, Железный Воин не видел её. Она была выбрана. У неё был долг, который она должна выполнить, задание, которое нужно завершить. Даже сейчас, когда всё рушилось и разваливалось на части, Он по-прежнему помнил о ней, защищал её, следил, чтобы она не споткнулась на последнем препятствии.

Она снова подняла голову. Определить расстояние, даже направление, было почти невозможно. Перестрелки казались наиболее ожесточёнными у скопления высоких башен, к которым она направлялась. Она слышала впереди грохот стрельбы из стрелкового оружия, возможно, даже крики, вырывавшиеся из человеческих глоток.

Значит, некоторые души по-прежнему сражались, даже здесь. Некоторые из них будут нуждаться в укреплении веры, если не будут сметены прочь.

Просто... будь там.

– Тогда пошли, – сказала она, заворачивая череп в тряпку и засовывая за пояс. – Ты и я. Давай сделаем это.

У Базилио Фо не было причин оставаться в живых. У него не было никакой реальной причины находиться на Терре, и, конечно, вообще не было никаких причин бежать из заключения. Жизнь была такой странной. Как раз в тот момент, когда вы думали, что происходившее не может быть ещё неправдоподобнее, что-то появлялось и учило вас толике смирения.

Или, по крайней мере, могло научить другого человека толике смирения, но Фо никогда не был смиренной душой. Он был достаточно рационален, чтобы видеть повороты судьбы такими, какие они есть – по большей части, глупая удача – но всё равно было трудно не испытывать прилив гордости каждый раз, когда он уклонялся от, без сомнения, очень заслуженного возмездия и мчался навстречу следующей возможности для интеллектуального роста.

Его попутчиков в основном исчезли – все эти военачальники, генетические манипуляторы и социопаты, с которыми он либо торговал, либо убегал от них, когда они влачили тяжёлую жизнь среди руин Старой Земли. Остались только он и старик, плюс те несколько Его лакеев и прихвостней, которые задержались во Дворце, как оставшиеся детали оборудования. Теперь они только вдвоём, ссорившаяся пожилая пара, измученная и постоянно придиравшаяся друг к другу, чьи лучшие годы давно прошли.

Он не особо грустил по остальным. Нартан Дюма действительно был хорошей компанией, по крайней мере, в первые годы, но большинство из них быстро утомляли. Для зверей было легче выжить на Терре во время кризиса, а звери обычно заводили плохие знакомства. Лишь очень немногие смогли пройти через это благодаря хитрости и коварству, и он был, безусловно, лучшим из них.

Теперь игре конец. Все планы и хитрости ни к чему не привели, их сравнял с землёй этот джаггернаут на Троне, самый тупой и безумный зверь из всех. Так много разрушили, так много невосполнимого и невоспроизводимого обратили в прах, что этого было достаточно, чтобы заставить культурного человека кричать. Что с того, если этот гигантский город будет точно так же стёрт в порошок? Только идеи имели значение, но и они уже были в основном уничтожены, заменённые бесплодным соревнованием между двумя соперничавшими и почти одинокого слабоумными балаганами ужасов.

Но это был ещё не совсем конец. Он получил свободу, у него было совсем немного времени, и он знал, куда идёт. Судя по всему, Внутренний дворец был немного разрушен, но у него хорошая память, и улицы оставались более или менее такими же, как когда он посещал их в последний раз. Опасность была очень высока, но он привык к опасности. Она ему нравилась. В его возрасте в жизни должна быть небольшая опасность – что-то, что заставляло кровь течь быстрее.

К тому времени он был одет в штатную форму инспектора департамента вооружений. Её первоначальному владельцу не повезло столкнуться с ним вскоре после его освобождения из Чернокаменной, и он умер почти оскорбительно быстро. Фо произвёл несколько изменений и сумел получить доступ к таблицам данных аугметики жертвы, и сумел немного изменить конфигурацию лица, так что при плохом освещении и на расстоянии даже люди, которые знали настоящего владельца, не удостоили бы его второго взгляда. Теперь он торопливо шёл по коридорам, принимая высокомерный важного должностного лица. Миллионы чиновников трудились в этих запутанных структурах, и вероятность того, что в нём признают самозванца, была минимальной.

Впрочем, это позволило ему зайти далеко. Там, куда он направлялся, было безопасно. Очень надёжно. Конечно, существовали способы проникнуть внутрь – он делал это раньше – но это будет нелегко, и время работало против него.

Он шёл быстро и уверенно. Он не обращал внимания на когорты мелких писцов и чиновников, бегавших от одного поста к другому с вытаращенными от недосыпа и страха глазами. Он игнорировал общесекторальные вокс-передачи, бесконечно предупреждавшие о приближавшихся обстрелах или эвакуации из городских зон. Он не направился прямо к цели, потому что разрешения и пропуска, которые он добыл, были далеки от идеала и недостаточно хороши, чтобы провести его через все промежуточные контрольно-пропускные пункты и биофильтры.

Ему нужно было добраться до центра. Не самого центра – это было невозможно даже для него – а части вспомогательной цепочки лабораторий, тех самых, которые бедная старая Амар Астарта помогла создать, прежде чем начала терять рассудок, и те, в которых, если повезёт, по-прежнему оставались кусочки и фрагменты пригодного для использования материала. Ему нужно было осмотреть хабы к востоку от Санктум Империалис, где возвышалась библиотека Кланиум и где когда-то базировались старые научно-исследовательские и опытно-конструкторские кластеры.

Он мог бы помчаться туда прямо сейчас, если бы был слишком глуп и нетерпелив. Видите ли, однако, не было ни малейшего шанса, что Амон, этот старый голем с пустой душой, ещё не потерял след. Кустодианские гвардейцы могли быть кем угодно, но они не были простофилями. Вполне возможно, что Андромеда-17 всё это время работала на них. Или даже если это не так, Амон быстро её вычислит. Это была их работа – знать, предсказывать, проводить триангуляцию. Да, вполне существовала вероятность, что прямо сейчас за Базилио Фо наблюдали, желая увидеть, куда он пойдёт, что будет делать и с кем будет разговаривать. Это была опасная игра – дать ему уйти, но сейчас ситуация стала настолько напряжённой, что стоило играть только в опасные игры. Люди Вальдора очень любили такие вещи. Позволить объекту подобраться поближе, позволить им проверить защиту, может быть, даже впустить прямо в центр того места, куда они хотели попасть.

Таким образом, вы узнаете всё о своих потенциальных слабостях, всё время держа группу под пристальным наблюдением.

Они называли это кровавыми играми. Это была хорошая концепция, но Фо тоже был хорош в играх, и ему очень нравилась кровь. Проблема с тем, если подпускаешь врага близко, заключалась в том, что тот мог ускользнуть от хвоста как раз тогда, когда вы этого не хотели, и тогда у вас возникали проблемы.

Ему нужно быть на высоте. Ему нужно иметь возможность изменить внешность, манеры, сделать так, чтобы его невозможно было отследить. Ему нужно быть начеку. Ему нужно использовать весь свой опыт и всё же рискнуть.

Всё это стало очень сложным. Он направился прочь от района Кланиум и проложил обратный маршрут вокруг основания Противосолонной башни. Он полностью выпал из людского потока на несколько часов, затем снова появился в автомобиле, который бросил через три зоны, угнал такую же модель и направился обратно. Он убил ещё четыре раза, дважды тайно, дважды демонстративно, и сменил одежду и выражение лица. Он оставил очевидный след на когитаторном терминале, затем такой, который трудно найти, а после подготовил взрыв всей сети, как только снова отправится в путь.

Весь этот шум дал ему достаточно времени, чтобы добраться до первого настоящего места назначения – склада медикаментов Имперской армии, спрятанного глубоко в импровизированном гарнизонном хабе под анклавом Виридаримского дворянства. Место было переполнено, битком набито перепуганными солдатами, готовыми к выступлению, но они не обратили на него особого внимания, когда он протискивался мимо. Зачем им это нужно? К тому времени он был в форме полковника, и единственное, чего они могли ожидать, если бы попались ему на глаза, – это шквал нежелательных приказов.

Он спустился на несколько уровней, уверенно пробежав по металлическим лестницам туда, где с голого камнебетона свисали люмены, а количество персонала наконец поредело. Медицинский склад располагался прямо на дне глубокой шахты, охлаждаемый промышленными холодильниками и запертый тяжёлыми стальными дверями. Двое дежурных охранников изобразили аквилу, когда он пронёсся мимо них.

Внутри находилось узкое пространство, втиснутое между рядами ящиков с припасами, холодное плохо освещённое и вызывавшее клаустрофобию. За диспетчерским столом размещались большие встроенные шкафы. Одинокая дежурная сидела за стойкой, окружённая планшетами с заявками. Она выглядела юной, измученной и испуганной. Её работа здесь, внизу, вероятно, была в основном заполнена офицерами, кричавшими ей невозможные вещи, поскольку запасы всего уже давно стали критически низкими. Это было ужасно несправедливо – то, что эта война сделала с людьми. Но её неприятности скоро закончатся.

– На службе Ему, солдат, – сказал Фо, одарив её своей самой сочувственной улыбкой. – Мне нужен доступ в защищённое хранилище.

Она нервно уставилась на него:

– Э-э, у вас есть допуск, сэр? Я не могу предоставить вам коды без них.

Он всё время смотрел прямо на неё – не агрессивно, с уважением, но твёрдо:

– Давно на дежурстве?

Она кивнула:

– Я не знаю, что случилось со следующей сменой. Я должна была сдать дежурство семь часов назад.

Фо фыркнул.

– Я займусь этим. Это твоё расписание? – Он протиснулся мимо стола, туда, где к доске была приколота стопка выцветших бумаг.

– Сэр, вам действительно не следует...

– Боже мой, тебя бросили здесь, внизу. Я позабочусь о том, чтобы тебе стало немного легче. И всё же, пока я здесь, лучше мне заглянуть в это хранилище. Мне нужны кое-какие хирургические реконструктивные инструменты, какие-нибудь средства для обработки кожи, маски с феромонами и тому подобное.

У неё хватило присутствия духа удивиться.

– Там не так уж много того… что вы назвали. Я действительно не уверена, что смогу...

Затем он прижался к ней и приложил палец к её губам. Он и забыл, как это было весело.

– Видишь ли, у меня важное дело, и буду очень признателен за помощь – времени мало. – Он снова улыбнулся своим лучшим доброжелательно-отеческим взглядом. – И перестань беспокоиться о процедурах – мы на войне. Помоги мне с кодами, и мы быстро покончим с этим. Серьёзно, что плохого может с тобой случиться?

Сигизмунд берёт чёрный меч.

ШЕСТЬ

Разрушитель

Айка 73

Сыны бури

Изменение примарха стало бы самым худшим, единственным, с чем он не смог бы жить. Морарг знал, что его повелитель физически преобразился – клянусь богом, они все физически преобразились – но оставалась надежда, что его старая сущность каким-то образом сохранилась. Он видел его на поле боя после великой трансформации, и это было достаточно впечатляюще, но никогда по-настоящему не знаешь, насколько глубокими окажутся изменения. Для него, для Каифа Морарга, это было похоже на то, как будто каждая клетка во всём его теле была перевёрнута, растянута и превращена во что-то неописуемое. Но примарх… ну, кто вообще может быть уверен? Они были исключениями из всего.

Сейчас он находился в космическом порту Львиные врата. Огромное разрушенное сооружение исчезало во тьме испорченной атмосферы, его террасы уходили вдаль и ввысь, одна над другой, всё выше и ваше, далеко за пределы даже его зрения. Фасадные стены потемнели от грязи. В основном из-за боеприпасов Железных Воинов, но не только. С тех пор, как Гвардия Смерти заняла космический порт, плесень и водоросли распространились по неповреждённым в остальном парапетам и укреплениям, ещё больше очернив и разъев то, что осталось. Заваленные и прогнувшиеся посадочные платформы захватили лианы и паутина. Мухи жужжали и собирались в углах стен, размножаясь так быстро, что образовывали живые ковры, которые скользили по каменной кладке, словно водопады. Вся конструкция, настолько огромная, что её было трудно даже созерцать, не говоря уже о том, чтобы осмыслить, начала разрушаться, погружаться в себя, медленно растворяясь в биологическом. Изнутри она светилась бледно-зелёным светом, яркие цветные точки пронзали темноту над ней. Чем больше порт менялся, чем дольше они его занимали, тем ближе всё это становилось к… Барбарусу.

Происходило ли это намеренно? Разумеется, нет. Они все ненавидели тот мир – Мортарион сильнее любого из них. Может быть, они были обречены принести его с собой. Или, может быть, это был просто переходный этап, то, что они в конечном итоге преодолеют, как только станет очевидной истинная природа их странных даров.

Тем не менее, всё это только сделало крепость ещё более грозной. Физические укрепления, в основном пережившие штурм, поднимались из нагромождения окружавших порт руин, по-прежнему прочные, по-прежнему огромные. Некоторые из небесных мостов были разрушены, но несколько паривших виадуков всё ещё тянулись из внутренних районов Внешнего в похожие на пасть подъездные туннели. Корабли продолжали приземляться на самых верхних платформах, хотя почти все они теперь принадлежали XIV легиону, поскольку другие части армады магистра войны предпочитали использовать Вечную стену и Дамокл.

“Брезгуют нами”, – подумал Морарг, уверенно пробираясь по нижним галереям и с хрипом вдыхая спёртый воздух. Через некоторое время к этой вони привыкаешь. Начинаешь ценить плодовитость всего этого, великолепное разнообразие вирусов, свернувшихся в глубоких ямах. Если союзники Гвардии Смерти не могли этого оценить, цепляясь за менее просвещённые традиции, им же хуже.

Он поднимался по очень длинным лестничным пролётам, с трудом обходил гигантские опорные колонны, забирался всё глубже и выше. Каждый зал на нижних уровнях космического порта был заполнен. Танковые роты окапывались, заполняя воздуховоды пути клубами дыма. Пехотные роты выстроились в залах сбора с высокими сводами, где постоянно пополняли запасы. Основную часть этих войск составляли Несломленные – космические десантники – поскольку большинство простых человеческих экипажей погибло в варпе. С тех пор численность была увеличена за счёт различных мутантов, звероподобных людей и культистов, но ценность таких солдат была незначительной, и поэтому основная армия, собранная в пещерообразных интерьерах, теперь в подавляющем большинстве была в силовой броне.

Кроме демонов. Эти призрачные присутствия метались и мерцали в тёмных галереях, развоплощаясь только для того, чтобы снова вернуться, покачиваясь и дрожа, как в некачественных видеофильмах. Большинство из них напоминали дворняжек с отвисшими животами — пародии на тучных или заражённых оспой смертных. Они бессвязно мычали, шатаясь вокруг, или просто валялись по углам, грызя куски плоти. Морарг избегал их, насколько мог. Без сомнения, они представляли смертельную опасность, и, без сомнения, примарха нашёл им применение, но они ему не нравились. Возможно, он передумает, как только увидит их в действии против врага, но сейчас они просто мешали, изо всех сил пытаясь сохранить форму, поскольку остатки телэфирного щита мешали им.

По мере того как он поднимался к резиденции примарха, их становилось всё больше, они болтали и перешёптывались, как испуганные дети. Воздух стал ещё более пропитанным миазмами, и мухи облепили всё, что попадалось на глаза. Последние следы пребывания IV легиона полностью исчезли – не осталось даже их запаха, и не было видно никаких забытых или выкинутых предметов, которые, возможно, когда-то принадлежали им.

Он подошёл к паре высоких дверей, закрытых и запертых. Двое воина Савана Смерти охраняли их, молча стоя со скрещёнными косами перед порталом. Мораргу не нужно было ничего говорить – как только он дошёл до верха лестницы, косы были убраны, и двери открылись. Пелена бледно-зелёного конденсата глубиной по щиколотку перекатилась через порог, скользнув по граниту, и стало заметно холоднее.

Он вошёл внутрь. Перед ним предстал огромный зал. Возможно, раньше это был какой-то крупный командно-диспетчерский центр с сотнями сотрудников, но теперь он почти опустел, пол усеивали разбитое оборудование и битое стекло. Через большие окна в западной стене можно было видеть множество тяжёлых посадочных площадок, которые веером тянулись по нижним уровням космического порта. За ними вдалеке мерцали вспышки масштабных сражений, дрожавшее созвездие на фоне теперь уже постоянной темноты.

Мортарион стоял во мраке, громоздкая фигура, окутанная тенью. Наполовину сформировавшиеся демоны появлялись и исчезали из реальности вокруг него, словно призрачный хор. Примарх стал настоящим гигантом, его прозрачные крылья расправились до самых сводов, покрытые патиной доспехи поблёскивали во мраке. Слабое шипение исходило из его респираторной маски, покрывая коррозией бронзу воздухозаборников.

Зачем она ему теперь? Если уж на то пошло, зачем она ему вообще нужна? Морарг не знал. Он никогда не спрашивал и, вероятно, никогда не спросит.

Кроме них двоих, единственное другое присутствие было полуреальным – гололит, ведущий передачу откуда-то с фронта, забитый помехами и изображавший одного человека. Очертания этого человека были Мораргу очень хорошо знакомы, хотя, как и в случае с Мортарионом – как и со всеми ними – тот был преобразован мучением в варпе. Он стал больше, напичкан дарами, вытянулся и раздулся, пока старая броня не треснула от напряжения. Мухи жужжали по периметру литтрансляции, выползая из отверстий доспехов, фрагментируя и рассеивая плохую передачу.

Тиф. Тот, кто сделал с ними всё это. Морарг явно прибыл в разгар жаркого спора. Казалось, тот подходит к концу, но он решил подождать на некотором расстоянии, склонив голову.

– Теперь они созрели, – прохрипел Тиф по гололитической связи. – У нас есть то, что нам нужно.

– Ещё нет, – ответил Мортарион, казавшийся уставшим от разговора. – Мы мало что выиграем и многое потеряем. Наберись терпения.

– Терпение! Это единственное, что ты когда-либо...

– Прекрати, немедленно. – Голос примарха внезапно понизился, превратившись в предупреждающее рычание, от которого волосы на шершавой плоти Морарга встали дыбом. – Следи за своим языком, иначе я вырву его. Это тонкий момент, и ты не видишь картину целиком. В отличие от меня. – Примарх сделал долгий, болезненный вдох. – Маяк моего отца отбили, и всё из-за неосторожной спешки. Было бы полезно подавить там сопротивление. Тебя это может заинтересовать, Калас, – эфир говорит мне, что Корсвейн из Первого командует Горой.

Тиф помедлил.

– Корсвейн?

– Именно он.

Гололит ненадолго разрушился, затем восстановился. Морарг старался не слишком присматриваться, но Тиф, похоже, обдумывал услышанное:

– Если вы не разрешите наступление…

– Я назвал тебе причины.

– …тогда, по крайней мере, это что-то конкретное.

Мортарион улыбнулся. Это можно было сказать только по морщинам серой плоти вокруг его глаз, и зрелище было не из приятных.

– Для командира с твоими талантами будет просто отбить её. К тому времени, как ты вернёшься, я ожидаю, что буду готов к главному штурму.

Тиф не был дураком. Он никогда им не был. Он обдумал предложение, осознавая возможность того, что его отсылают подальше от главного события, как нежелательный раздражитель. Тем не менее, Морарг кое-что знал об истории между ним и Первым легионом. Было трудно отказаться от шанса отомстить, и никто не мог сказать, что Астрономикон являлся второстепенной целью.

В конце концов, гололит затрещал, когда Тиф поклонился – короткое, пренебрежительное движение.

– Очень хорошо, – сказал он. – Но я продолжу следить за фронтом. Если я узнаю...

– Если фронт сдвинется, и ты понадобишься, я буду первым, кто вызовет тебя, – терпеливо сказал Мортарион. – А как может быть иначе? Мы переступим порог вместе, ты и я. Я пообещал это магистру войны – обязательство уже принято.

Тиф задержался ещё немного, выглядя так, словно собирался ещё что-то сказать. Затем, внезапно, связь прервалась, и гололит рассыпался облаком гаснущих серо-зелёных искр.

Только тогда взгляд Мортариона обратился к Мораргу, и только тогда Морарг, наконец, поднялся по последней ступеньке к своему повелителю.

– Каифа, – произнёс примарх с неожиданной теплотой. – Ты всё это слышал, да?

Морарг низко поклонился:

– Не так уж много, милорд.

– Только ту часть, которая касается нашего развёртывания.

– Да, только эту часть.

Мортарион изменил положение, и всевозможные устройства и фильтры, свисавшие с его архаичных доспехов, загремели друг о друга:

– Ты, вероятно, согласен с ним.

Морарг решил действовать осторожно. Не похоже, чтобы его повелитель был в особенно хорошем настроении:

– У меня нет никаких претензий.

Мортарион фыркнул резким смехом и стряхнул что-то свёрнутое и блестящее с нагрудника:

– Всё дело в том, что Калас – простодушный человек. Ему было бы лучше попасть в другой легион – глупый, где он мог бы потакать своим привычкам к ненужной драматичности. – Он сложил огромные руки вместе, соскребая патину с перчаток и угрюмо глядя на сцепленные пальцы. – Мы наносим им столько вреда, а он едва ли даже замечает это. Каждый час каждого дня бог посылает нам свои великие дары, и все они проходят через это место. Отсюда я почти вижу вершины Санктум Империалис, и всякий раз, когда мой взгляд останавливается на нём, тот ещё немного осыпается. Большинство из тех, кто внутри, никогда не узнают, откуда взялась болезнь. У них не будет названия для неё, а только чувство, что бремя небытия мешает думать, спать, даже поднимать оружие. А для тех, кто действительно понимает? У них нет ни сил, ни желания нанести мне удар. Красный Ангел вцепился им в глотки, их стены разрушены, а оборона превращается в руины. – Взгляд его слезящихся глаз снова метнулся к Мораргу. – Мы убиваем их очень умело, на расстоянии, а всё, чего хочет Калас, – это броситься на стены. Он слеп к опасности подобного плана.

Морарг не был уверен, ожидают ли от него каких-то слов по этом поводу. Он решил рискнуть:

– Какой именно, милорд?

– Той, что на нашей стороне, – мрачно сказал Мортарион. – Все знают, что это скоро закончится. Может быть, неделя. Может быть, меньше. И что потом? У кого есть видение будещего? Кому в этом сборище чудовищ и безумцев действительно есть дело до того, что должно произойти потом? – Он пренебрежительно покачал головой, отчего кабели на его шее зазвенели. – Я вывел нас из одного ада не для того, чтобы мы сразу же погрузились в другой. Что бы ни случилось, мы останемся единым целым. Когда моему отцу наконец перережут горло, мы займём своё место в новом Империуме с позиции силы. Пертурабо покинул поле боя, Фулгрим поддался своим капризам. Боевые псы Ангрона уже рвут себя на части, а ведьмаков Магнуса слишком мало, чтобы иметь значение. Когда я решу прорваться сквозь стены, когда все остальные будут измотаны, рассеяны или готовы сдаться, вы все будете со мной. Рядом со мной будет мой легион, несломленный и великолепный, объединённый во славу бога.

– Я понимаю, – сказал Морарг. По правде говоря, за исключением одного большого сомнения, которое мучило его с момента трансформации, у него никогда не было ничего, кроме полной веры в своего господина. Объяснение вещей было в целом чем-то вроде роскоши, в которой он не нуждался.

Мортарион снова улыбнулся:

– Но ты по-прежнему немного чувствуешь это, не так ли? Эту слабую тягу? Стыд. Ты хотел быть первым, нанести первый удар.

Морарг задумался над этим. Он говорил об этом с Крозиусом, когда они сражались в Мармаксе. Сразу после высадки на планету им казалось, что это их судьба, учитывая всё, что они выстрадали, чтобы оказаться здесь. Но теперь… Нет, он больше не был в этом так уверен. Его жажда крови, казалось, каким-то образом притупилась, сменившись странным оцепенением.

– Я не уверен, – честно ответил он. – И всё же...

Он посмотрел на своего повелителя, боясь зайти слишком далеко.

– Продолжай.

Морарг сглотнул:

– Есть те… Некоторые, я имею в виду, в легионе. Есть те, кто говорит, что… что лорд Тиф сделал это… Есть некоторые, кто будет… рядом с ним, если всё пойдёт...

Он замолчал. Для некоторых вещей было слишком трудно подобрать слова. К его облегчению, Мортарион, казалось, не был расстроен услышанным. Скорее он развеселился.

– Позволь мне помочь тебе, Каифа, – сказал Мортарион. – Ты слышал шёпот, что Тиф здесь настоящий повелитель. Ты слышал, что именно он вынудил нас перейти в нашу нынешнюю форму. Что он обманул меня, обманул всех нас, опустил завесу на наши глаза и по-прежнему управляет делами так, как ему нравится. Верно?

Это становилось опасным.

– Более или менее, повелитель. Только шёпот, мысли.

– Я понимаю. И ты не знаешь никаких имён за этим шёпотом. Это тоже как и должно быть. – Он сделал ещё один из своих глубоких, хриплых вдохов, и демонический хор в его тени вновь взволнованно затараторил. – Я не стану оправдываться. То время на кораблях было тяжёлым. Болезненным. Трудно восстановимым. – В глазах примарха на мгновение отразилась та боль – слабая вспышка, мелькнувшая над краем респиратора. – Я скажу только вот что. Ничто из того, что произошло на “Терминус эст”, не было случайностью. Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю. Калас был не важен – просто инструмент, которым богу было угодно воспользоваться. Тебя это успокаивает?

Морарг многого из этого не понимал. Он не был уверен, что это произошло специально. Возможно, это был просто вызов – испытание веры. Или, может быть, там скрывалась какая-то правда, неясная, которую он должен понять.

– Я доволен, лорд, – тихо сказал он. – Я всегда доволен.

– И именно поэтому ты здесь, а он – нет. Для меня важна верность. Это очень важно для меня. Именно поэтому ты узнаешь план нападения сейчас, а он позже.

Примарх подошёл немного ближе, его огромная фигура, шаркая, двинулась вперёд, крылья дрожали.

– Потому что именно здесь история поворачивается в нашу пользу, – сказал он. – Оставайся верным, Каифа, будь терпелив, и ты увидишь, как всё начинается прямо отсюда, рядом со мной.

Подземный магнитный поезд зашипел на закрытом запасном пути, заполняя паром и дымом пространство с высокими сводами. Его экранированные борта достигали в высоту десяти метров, а длинный ряд открытых платформ тянулся назад в шумную, полуосвещённую неразбериху погрузочной станции. Офицеры выкрикивали приказы, раздавались предупреждающие сигналы, тяжёлые транспорты подъезжали к буферным амортизаторам и открывали погрузочные двери. Куда не кинь взгляд, повсюду люди бегали, жестикулировали, ударяли кулаками в ладони и тыкали пальцами в подчинённых.

Командир танка Тальвет Каска наблюдал за всем происходящим, глубоко затягиваясь никотиновой сигаретой и чувствуя, как дешёвый дым всё больше забивает его лёгкие. Он сидел на куче ящиков с боеприпасами, скрестив ноги, рядом с ним стояла полупустая фляга. Экипаж бездельничал вокруг него. Фош спала. Он понятия не имел, как ей удавалось заснуть, учитывая лязг и стук на станции, но каким-то образом ей всегда удавалось улучить несколько минут. Яндев читал книгу-планшет, в то время как Мерк жевал протеиновую плитку. Дреси сидела одна, подтянув колени к груди. Каска ещё мало что знал о ней. Будь он более ответственным, он мог бы спросить, но он устал, как собака, был раздражительным, и в любом случае у них будет достаточно времени, когда они доберутся до площадок для сбора.

– Вот и он, – сухо сказал Мерк, его большая челюсть медленно двигалась. – Точно по расписанию.

Танк был странной штукой. Экипажи всегда персонализировали их. В некоторых батальонах они были женского пола. В Джаддском 12-м бронетанковом чаще всего они были мужского. Иногда им давали ласковые имена или шутливые прозвища, но в ротах Джадды царило серьёзное отношение к делу, и они придерживались маркировок на корпусе, полученных при доставке. Танк Каски назывался “Айка 73”. Это было стандартное шасси типа “Риза”. Приличный двигатель, приличные пушки, никаких спонсонов на этой модели. Некоторым командирам не хватало их – они могли пригодиться в ближнем бою – но Каска радовался их отсутствию. Как только загружали снаряды, внутри “Леман Русса” становилось жарко и тесно, и совсем не хотелось втискивать ещё два потных тела.

– Уродливый старый ублюдок, – пробормотал Каска со смесью пренебрежения и привязанности.

Корпус поднимался погрузочным краном, переносился с платформы и раскачивался над транзитным вагоном среди струй пара из клапанов. Эта операция сама по себе заслуживала внимания – основной боевой танк “Леман Русс” весил почти шестьдесят тонн без боеприпасов, горючего и экипажа, и имел восемь метров в длину, включая пушку. Зрелище того, как целые роты снимали с платформ и ловко ставили на позиции, один за другим, было впечатляющим. Погрузочные краны были громоздкими штуковинами, каждый обслуживался семью запертыми внутри сервиторами, блоки управления можно было катать вверх и вниз по боковой кромке на утопленных рельсах, прежде чем их длинные консольные руки развернутся. Единственное, что их затмевало – это сам магнитный поезд, длина которого, похоже, составляла восемьсот метров.

Каска наблюдал за всем этим. Он обратил внимание на то, как выглядел “Айка 73”. Изучил ремонт, произведённый командованием батальона на передней лазерной пушке – по-прежнему можно было увидеть отметины вокруг броневого кожуха. Длинные царапины, вмятины и выбоины остались, пусть и закрашенные на скорую руку, но в данных условиях их невозможно было удалить. Он заметил, что заменили все токсикологические фильтры. “Айка 73” участвовал в нескольких тяжёлых старых боях. Не раз Каска мирился с неизбежным и готовился встретиться с любым состоянием, которое ждёт его после смерти, но каким-то образом экипажу всегда удавалось вернуться в безопасное место. Всем, кроме Юго, конечно. Бедняга застрелился неделю назад, оставив их без водителя.

Каска снова взглянул на Дреси, которая, казалось, тупо смотрела в никуда. Он даже не знал, из какого танка её забрали на замену, и почему она оказалась свободна. Все стали измученными и пребывали в скверном расположении духа. И всё же ему повезло, что они вообще смогли кого-то найти. Некоторым батальонам теперь так не хватало подразделений, топлива и экипажей, что они фактически вышли из строя, застряли на складах и перебирались на запчасти. Раз ты ещё жив – значит ты хочешь сражаться. Скорее всего, все они всё равно скоро погибнут, так что лучше пойти и заняться тем, чему тебя учили.

– Бессмысленно, – проворчал Мерк. – Нас выводят, отдают приказы, тащат в Европу, а теперь это. Они сошли с ума.

Каска сделал ещё одну затяжку. Мерк мог быть настоящей занозой:

– Приказы меняются, солдат.

– Да, но это какая-то бессмыслица. Что осталось за Львиными вратами, а? Обломки и руины, вот что.

– Контрнаступление, – тихо сказал Яндев, не отрываясь от книги. Бледное лицо переднего наводчика оставалось бесстрастным. – Это должно было произойти.

Мерк фыркнул:

– Нет. Просто ещё одно подкрепление. Нас недостаточно, чтобы атаковать.

Рядовой Мерк, заряжающий, самый младший по званию в экипаже, обычно говорил мало того, к чему стоило прислушиваться, но в этом случае Каске пришлось с ним согласиться. Они были измотаны. В последний раз, когда командование дивизии приказало им отбить позиции, они потеряли более ста единиц менее чем за час. Поддержка с воздуха теперь отсутствовала, поддержка пехоты была неравномерной, и существовал реальный шанс при продвижении столкнуться с космическими десантниками-предателями. Это были реально страшные создания. Каска видел, как их отделение прорвалось к “Гибельному клинку” и прошло его насквозь, прежде чем появилось с другой стороны, потрескивая разрушительной энергией и залитое кровью. И ещё были... твари. Твари, о которых никто не говорил, но которых все видели. Чудовища, существа, мерцавшие из самого воздуха, звери с девятью глазами, кроваво-красными веретенообразными ногами и прозрачной кожей.

Каска вспомнил, когда он впервые сообщил о увиденном, несколько недель назад. Ксеносы, ответили ему. Просто используй против них лазерную пушку. Но они не были ксеносами. Никакие ксеносы любого вида не застряли в середине этой кровавого и грязного светопреставления. Это было что-то другое. Что-то, что приводило всех в ужас, независимо от того, как долго ты сражался.

– Здесь есть чем атаковать, – сухо сказал Каска, не желая думать об этом. – Просто посмотри на поезд.

Теперь он действительно заполнялся, вагон за вагоном, каждый танк был зафиксирован цепью и надёжно закреплён, выхлопные отверстия закрыты, а стволы орудий заткнуты. До запланированного отправления оставалось меньше часа. Они могли даже успеть. Затем вся эта хитроумная хреновина спустится к магнитным путям, углубляясь под поверхность, прежде чем с грохотом поедет на юго-восток по подземной скоростной магистрали. Вскоре за ними последуют экипажи, набитые в отсеки для персонала на других магнитных поездах, и будет трудно вообще хоть как-то отдохнуть. Там всегда было шумно, тесно и воняло. С другой стороны, они были танкистами. Они к этому привыкли.

– Мы продержимся всего пять минут, – сказал Мерк. – Напрасная трата времени.

– Только не Львиные врата, – сказал Яндев. – Нет смысла останавливаться там. Это будет на востоке. Корбеник Гар, я полагаю – прорыв в фронте.

Фош проснулась. Она пару секунд оглядывалась вокруг, затем сглотнула, закашлялась и потёрла глаза.

– Когда прибудет наш транспорт? – невнятно спросила она.

Каска сделал ещё одну затяжку и улыбнулся.

– Рад, что ты вернулась, капрал, – сказал он. Фош, возможно, и была соней, но она была хорошим башенным наводчиком и одной из тех, кто ему действительно нравился. Когда её не было рядом, всё становилось ещё более раздражительным. – Мы скоро выходим. Просто хотел посмотреть, как его погрузят в целости и сохранности.

Погрузочный кран уже закончил с “Айкой 73” и рывками двигался по рельсам к следующему транспортному месту, где его внимания ждал ещё один “Леман Русс”. Дальше всё было затянуто дымом, сквозь который то появлялись, то исчезали смутные очертания погрузчиков и платформ.

Фош зевнула и потянулась за флягой. На её лице были характерные “очки наводчика” – двойные красные круги вокруг глаз, где прижимались прицелы:

– Хорошо. Мне стало скучно.

Каска в очередной раз посмотрел на Дреси. Водитель не сказала ни единого слова. Просто смотрела в пустоту.

– Так кто наш командующий? – спросил Мерк. – Кто-нибудь уже знает об этом? Кто, чтоб его, вытащил нас из Европы и отправил в эту чёртову дурацкую погоню за крысами в развалины?

Каска в последний раз затянулся сигаретой, наслаждаясь едким запахом табака, затем бросил окурок на пол. Он встал, потянулся и взял свою флягу.

– Понятия не имею, – ответил он, теперь просто ожидая вокс-оповещения, после которого все они потащатся к поездам для персонала. Он не думал, что ему сообщат в ближайшее время – даже когда вокс-частоты работали, по ним не поступало ничего полезного. – Сохраняйте бодрость духа, впрочем, если мы все проживём ещё несколько часов, то вполне можем и узнать.

Шибан отправился на фронт при первой же возможности. Колоссы находились под постоянным обстрелом, но их толстые стены ещё не были пробиты. Настоящие бои шли на севере, под сенью Корбеник Гара, где враг пытался прорваться за Мармакс и Горгонов рубеж, чтобы начать прямой штурм крепости Львиные врата. Подразделения V и IX легионов отправили задержать поток ещё немного, хотя все они знали, что территорию скоро придется оставить.

Перед лицом этого стратегии двух союзных сил начали расходиться. Кровавые Ангелы под командованием первого капитана Ралдорона отступали по полям сражений к Последним вратам, откуда их быстро передислоцировали во Внутренний дворцовый периметр. Вскоре все они окажутся там, объединившись со своим примархом для окончательной защиты ядра. Белые Шрамы совершили противоположный путь – окончательно оставив полевые позиции, они пробились на восток, обратно к плацдармам Колоссов. Таким образом, командный пункт V легиона становился всё более изолированным, окружённый накатывавшими волнами генерального наступления. Когда падут вспомогательные крепости Последних врат, этот единственный выступ будет полностью отрезан, став одинокой цитаделью среди океана врагов. К ним применяли давнюю тактику быстрого окружения Чогории, и они сознательно шли на это. Шибан видел в этом иронию войны.

Он вывел спидер из-под обломков. В прошлом он, возможно, дождался бы наступления темноты, прежде чем рискнуть покинуть укрытие, но теперь все часы дня были тёмными, погружёнными в постоянный мрак под не прекращавшимся кипением токсичных облаков. Повсюду горели костры, воспламеняясь в скрытых тайниках с прометием и разгораясь во мраке. Внезапные вспышки осветили полностью разрушенный пейзаж – километры гористых куч обломков и спутанные связки колючей проволоки, пересечённые траншеями и земляными укреплениями, всё живое стёрли с лица земли, несколько оставшихся секций стен стояли, словно часовые, среди дюн мусора. Только в этих зонах когда-то могли разместиться сотни тысяч человек, прежде чем всё это началось. Теперь они стали просто огромными кладбищами, на которых дрались две группы всё более измученных бойцов.

Командный пункт находился недалеко – менее чем в восьмидесяти километрах к западу от западного барбакана Колоссов. Когда Шибан приблизился к нему, на экране шлема вспыхнула руна локатора, указывая направление. Он низко опустился между пустыми корпусами двух больших элеваторов, направляясь к укреплённому проходу на уровне земли. Впереди маячил остов того, что когда-то было большим мануфакторумом, его усиленные стены местами по-прежнему были целы, хотя сводчатая крыша исчезла, а стёкла в сотнях окон были выбиты. Тактический дисплей отметил присутствие нескольких окопавшихся миномётных расчётов и снайперов, которые пока притаились в укрытии, их оружие молчало.

Он нырнул в щель и въехал под землю, спустившись на несколько уровней к тому, что когда-то было подвалом сборочного этажа мануфакторума. Когда камнебетонный потолок опустился, он остановил спидер, заглушил двигатель и прошёл остаток пути пешком.

Передавая база была рассредоточена по нескольким подземным помещениям. Повсюду виднелись баррикады из мешков с песком, а также следы поспешного ремонта потрескавшегося фундамента здания. Входы в туннели зияли через равные промежутки, разбегаясь на север и юг, чтобы обеспечить быстрый доступ к сети точек выхода зоны. Несколько транспортов – в основном “Химеры”, а также топливозаправщики, грузовики с продовольствием и бронированные автомобили – стояли припаркованными рядом со штабелями ящиков с припасами и боеприпасами. Всё помещение было заполнено солдатами Имперской армии в грязной униформе, некоторые несли караульную службу, многие другие забылись в тяжёлом сне, лёжа головами в разные стороны в переполненных импровизированных общежитиях.

Шибан направился прямо к командному бункеру, расположенному в укреплённом помещении дальше в гулком старом подвале мануфакторума. Именно там он увидел первых воинов легиона. Когда он вошёл в бункер, все они почтительно поклонились. Их броня стала тёмно-серой, покрытой толстым слоем пыли, и вся она несла видимые и тяжёлые повреждения. Эти бойцы были из Братства Бури, его собственного мингана, которым он руководил с тех пор, как стал ханом. Те немногие, кого он взял с собой в космический порт Вечная стена, теперь все погибли, что делало эту ослабленную группу самой последней. Братство когда-то насчитывало почти четыреста клинков, но теперь сократилось до менее чем трети от этого числа, и значительная часть оставшихся была недавним подкреплением из свежей крови.

В результате большинство из тех, кто был в помещении, он едва узнал. В общей сложности там было десять покрытых шрамами воинов орду, плюс несколько дюжин слуг легиона, управлявших ауспиками и коммуникационным оборудованием. Основная часть войск братства сражалась в длинных туннелях, выигрывая немного больше времени для армии, чтобы отступить с двух позиций дальше на западе.

Их полевой командир Имань ждал его в центре комнаты с низким потолком, выглядя таким же взъерошенным, как и остальная его свита. Повсюду вокруг персонал из людей изучал тактические гололиты или боролся с неисправными приборами связи.

– Добро пожаловать, мой хан, – сказал Имань, склонив голову. – Я надеюсь, вы выздоровели.

Шибан согнул аугметическую руку, чувствуя, как хрустят суставы и остаточную боль:

– Именно так. Как обстановка?

Имань повернулся к гололитической колонне, из которой вырисовывалась паутинообразная сеть туннелей:

– Они наступают уже два дня, без передышки, здесь и здесь. Мы обрушили эти участки, чтобы замедлить их, но это выиграет мало времени – у них много экскаваторов. За последние две недели число погибших увеличилось. Хотя, если честно, не так много, как я опасался.

Шибан кивнул, принимая всё это во внимание:

– Внутренние стены Дворца разрушены – они ломятся толпами в поисках главного приза.

– Мы так и предполагали. Тогда нас попросят задержаться подольше?

– Нет. Каган ускоряет вывод войск. Как долго вам было приказано удерживать позицию?

– Ещё двадцать четыре часа.

– Пусть будет четыре. Всё, что вы не сможете вернуть к тому времени, оставьте. Все силы легиона направляются к Колоссам, все ауксиларии – к Последним вратам.

Имань колебался.

– Четыре часа, – тихо сказал он.

– Это всё, что мы получим.

Ещё одно колебание – явно прикидывая, что можно спасти.

– Может, это и к лучшему. Армейские подразделения… они с трудом справляются здесь.

– Ты столкнулся здесь с якша?

– Их всё больше и больше. – Имань похлопал по тальвару на поясе. – Мы справляемся с ними всё лучше и лучше. Это меня удовлетворяет. Но ауксилия не может противостоять им, и просить об этом жестоко.

Шибан оглядел бункер, изучая лица тех, кто усердно работал. Обслуживающий персонал V всегда был исключительно выносливым и хорошо обученным, равным любому воинскому подразделению, не входившему в состав легиона в Имперской армии. Теперь, однако, выражение лиц выдавало степень испытаний. Никто из них, похоже, не спал достаточно, если вообще спал. Кожа пожелтела, движения замедлились. В других обстоятельствах он, возможно, сделал бы выговор Иманю за то, что тот позволил такому загноиться, но здесь всё было по-другому. Он и сам это чувствовал: постоянная усталость, умственное напряжение, тянувшее из него душу, нашёптывавшее о каждой его неудаче, всё время, снова и снова. Даже зная, что это неестественно, и что источник понятен, ему всё равно было трудно противостоять, и это при всех преимуществах, которые он получил. Для ауксилии, которая уже несколько месяцев вела проигрышную битву, это скоро станет невыносимым.

– Понимаю, – сказал Шибан. – Им нужно дать шанс сбежать от этого, хотя бы на некоторое время.

Затем Имань повернулся к адъютанту и отдал серию команд боевыми знаками. Воин поклонился и поспешил выполнить их.

– Для меня большая честь, что вы лично передали приказы, мой хан, – сказал он, когда ауспики у дальней стены засветились новыми данными. – Но теперь, если четыре часа – это всё, что у нас есть, я должен отправиться в туннели – там будут тяжёлые бои, прежде чем мы сможем выбраться сами.

Шибан улыбнулся и снял со спины длинную силовую глефу гуань дао. Он ловко размахивал ею двумя руками, наслаждаясь привычным весом клинка. Это было то же самое оружие, которое он носил со времён кампании на Чондаксе семь лет назад – как и самого Шибана его трудно убить.

– Я пришёл сюда не только для того, чтобы передать приказы, – сказал он. – Это по-прежнему моё братство, Имань, – покажи мне демонов.

СЕМЬ

Золото под тенью

Князь Ваала

Хтония на Терре

Теперь Нерожденные сами приходили к нему, не нуждаясь в приглашении, чтобы подойти на расстояние удара. Они хотели этого. По какой-то причине они хотели умереть от его клинка или, по крайней мере, ненадолго встретиться с ним лицом к лицу, посмеяться, или почувствовать какой-то прилив страха, или, может быть, просто быть здесь, в это время и в этом месте. Для них это имело значение. На этот раз они, казалось, воспринимали всё всерьёз.

Он всё равно убивал их, потому что таково было его призвание: Константин Вальдор, капитан-генерал, копьеносец, страж порога. Он шёл по узким проходам Санктум Империалис, по глубоким подземельям, по укромным местам, выжидая и наблюдая. А потом они приходили к нему, рано или поздно, выскакивая из темноты, чтобы вонзить клыки ему в грудь. Копье стало окровавленным, клинок покрылся густой эссенцией существ, которые на самом деле не нуждались в настоящей крови. Они умирали – или, по крайней мере, отправлялись обратно в то место, которое их породило – и тогда он начинал снова, тихо охотясь.

Бои на Внешней стене, где он служил бок о бок с Ралдороном из IX и Великим Ханом V, были достаточно тяжёлыми. Ралдорон произвёл на него впечатление – уникальный боец, расчётливый и искусный. Хан был Ханом, несравненным в одних отношениях, разочаровывавшим в других. Теперь, однако, время для охраны дальних крепостных стен прошло. Периметр неуклонно сокращался, отступая к Внутреннему дворцу, а теперь и внутрь него. Это никогда не было аккуратным процессом – большие участки территории были окружены и упорно держались – но ход дальнейших событий был предопределён.

Поэтому он больше не мог медлить. Всем выжившим кустодиям приказали отступить в Санктум Империалис. Вальдор, конечно, сообщил об этом Дорну, который едва отреагировал на любезность. Возможно, он не знал, что так много их так долго сражались на открытых позициях, настолько он был поглощён своими многочисленными обязанностями. Тем не менее, это было сделано. Десять Тысяч, которые теперь составляли лишь десятую часть номинального состава, взялись за оружие в самом сердце владений Императора, готовые к отражению штурма последних стен, как видимых, так и невидимых.

Вальдор лучше, чем кто-либо другой, понимал истинную природу конфликта. Любой призывник в окопах знал, что враг приближается по земле, но совершенно не подозревал о борьбе, происходившей всё это время у них под ногами. Битва за Терру продолжалась там, внизу, намного дольше и была на порядок более жестокой. По большей части лично Император сдерживал орды, и Его несравненная сила блокировала единственный стабильный проход в основание самого Тронного зала.

Однако каждый барьер становился негерметичным, если подвергался достаточному давлению, и теперь поры открывались. Как бы ни было больно Вальдору признавать это, контроль его повелителя ускользал. Огромный защитный щит, воздвигнутый над Дворцом, рушился. Погруженные в землю контрбарьеры рушились. Демоны теперь могли пробираться внутрь, проскальзывать через зубчатые стены, кружить в освещённом огнём воздухе, подниматься из отравленной почвы. Больше не было единого фронта битвы, не было чётко очерченной линии, за которой могли бы укрыться защитники, а была сильно продырявленная сфера неполного контроля. С каждым часом вероятность того, что эта остаточная защита полностью исчезнет, немного увеличивалась.

Он поймал себя на том, что почти желает, чтобы этот момент наступил. Он знал, что это должно скоро произойти. Жиллиман этого не изменит. Даже если Ультрадесантники каким-то образом появятся, скорее всего будет слишком поздно что-то менять. Всё должно свестись к Тронному залу, точке опоры всей великой драмы, как и было предопределено. Император был там. Магистр войны приближался. Остальная галактика казалась совершенно неуместной рядом с возможностью контролировать этот крошечный клочок территории, этот крошечный замкнутый зал, погребённый глубоко среди окаменелостей более ранних империй, единственное место на Терре которое Вальдор поклялся защищать любой ценой.

А потом он остановился, внезапно насторожившись.

Коридор убегал вперёд, чёрный, как смоль. Стены здесь напоминали кости, ребристые, узловатые и покрытые толстым слоем пыли. Он был далеко внизу, намного ниже даже самых глубоких уровней Темницы. Эти места пахли более старыми, более странными цивилизациями, которые жили и умерли за тысячи лет до того, как его собственная пробилась к известности. Не все следы этих забытых культур полностью стёрлись – туннели уходили далеко вниз.

Он прищурился, оставаясь совершенно неподвижным. В туннеле было тихо – здесь, внизу, неустанный грохот наземных орудий не был слышен. Однако он почувствовал какой-то запах, едва уловимый, слабый запах... гари.

Он начал красться вперёд, его аурамитовые ботинки мягко утопали в десятисантиметровом слое пыли. Стены коридора, созданного до размеров смертных, придвинулись вплотную. Можно было представить себя похороненным здесь заживо, задушенным окружавшими со всех сторон миллионами тонн камня. Наплечник зацепился за какой-то нарост, и он переместился. Казалось, что путь впереди стал уже, чем был на самом деле. Он посмотрел вверх, ища трещины от давления на вырубленном в скале потолке, и увидел только толстый слой древней грязи, чёрной, как нефть.

Ещё несколько шагов, теперь осторожно, все чувства напряжены. Запах становился всё интенсивнее. Ему показалось, что он услышал слабое шипение откуда-то сзади, но не обратил на него внимания. Что-то находилось сейчас с ним в туннеле, существо без души, свернувшееся клубком во тьме. Оно попытается обмануть его, если сможет, отвлечь его внимание, направить по ложному пути.

Он добрался до конца туннеля и увидел перед собой каменную арку, зернистую в ночном видении шлема. Краеугольный камень был низким – ему придётся наклониться, чтобы войти. На дальней стороне арки располагалась крошечная комната, испещрённая спорами плесени, липкими и влажными. У дальней стены стоял какой-то алтарь, на котором были выгравированы незнакомые ему символы и изображения. На алтаре стояла одинокая свеча, горевшая бело-синим пламенем, которое, казалось, вообще не давало света.

В этом месте было холодно. Очень холодно. Полосы инея обрамляли грубо обтёсанные камни. И всё же запах гари был невыносимым.

Там что-то было, пока скрытое от посторонних глаз, но тем не менее оно явно было.

Он активировал разрушающее поле копья хранителя, и пространство залил яркий свет. Тени отпрянули, все, кроме неровного пятна тьмы прямо перед алтарём, низкого сгустка неотражающей черноты.

– Уходи, – прошептал голос, детский и озорной. – Я молюсь.

Вальдор не стал сразу действовать. Можно было многому научиться у этих существ, если сохранять терпение.

– Здесь, внизу, нечему молиться.

– Но есть о чём помолиться.

– Как скажешь.

Сгусток тьмы извивался, расширялся, затем начал вращаться. Бледно-серая голова появилась, как будто из-под капюшона. Она была безволосой, безглазой и безносой. Большую часть занимал единственный рот с рядами крошечных зубов. Когда существо заговорило, дряблые широкие губы непристойно дрогнули.

– Ты мог бы оставить меня в покое, – сказало оно. – Я совершенно безобиден. И я живу здесь очень долго.

Вальдор оставался настороже. Пламя свечи перестало двигаться, словно попав в стоп-кадр.

– Здесь, внизу, никто не живёт.

– Ты и я. Мы живём.

– Только один из нас живой.

Рот растянулся в широкой ухмылке:

– Пока. Ты не в безопасности. Даже твой повелитель. Мы будем пировать Им, когда Он будет послан в наше царство.

– Я так не думаю.

– Ты думаешь? Сам? Я не вижу никаких доказательств этого. – Мерзкий рот растянулся ещё шире. – Но давай посмотрим, насколько ты быстр!

Оно внезапно дёрнулось вверх и в стороны, полный зубов рот распахнулся и увеличился с ужасающей скоростью. Вальдор нанёс рубящий удар прямо в распадавшуюся стену тьмы, рассекая копьём по диагонали и проводя наконечником по раскрытым пастям. Плоть растущего демона раскололась, разлетевшись на новые угольно-чёрные осколки, которые быстро соединялись, преобразовывались и извивались в новые тела. На мгновение показалось, что они поглотят всю комнату, когда они встали на дыбы, забрызгали слюнями одинокого кустодия и залили всё вокруг похожими на вакуум лентами тьмы.

Но Вальдор нанёс первый удар только чтобы приблизиться к настоящей цели. Его второй удар, поперечный, рассёк свечу пополам и погасил замёрзшее пламя. Многочисленные демонические формы мгновенно закричали в агонии, а затем распались на ошмётки, которые покрыли стены чёрной слизью. Вальдор развернулся к первоначальному скоплению псевдоплоти, по-прежнему сохранившему остатки жуткой пасти, и пригвоздил его к полу комнаты.

Оно корчилось и плевалось. На долю секунды Вальдор почувствовал, как сущность демона задрожала на древке копья. Он мельком увидел другой мир, бесконечный, сотканный из боли и злобы, круживший и преображавшийся. Тогда он понял, что это присутствие было мелким, первопроходцем, проверявшим слабые звенья, рабом более могущественных обитателей мира боли, и теперь ему суждено было быть поглощённым ими за его неудачу. Он испытал частицу его ужаса от подобного будущего – гораздо более острого, чем когда-либо мог испытать смертный.

Он нажал на спусковой крючок дезинтегратора, и последний кусок физического проявления существа взорвался с золотым треском.

– Настолько быстр, – мрачно сказал он и погасил пламя.

После этого ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Не от физического напряжения – не произошло ничего особенного – а от столкновения с такой грубой правдой. Каждый раз, когда он делал это, каждый раз, когда он открывал себя этим видениям, их становилось немного труднее переварить. Он чувствовал, как мерзость загрязняет его, привнося призраки сомнения там, где их никогда не должно было быть.

За убийство этим клинком нужно платить. Если бы он мог сомневаться в своем повелителе, он, возможно, потратил бы больше времени, задаваясь вопросом, почему ему дали такое оружие. Казалось, Император выковал целую кучу таких вещей только для того, чтобы щедро раздавать их Своим слугам, как боевые трофеи какого-нибудь древнего военачальника. У всех у них были силы, некоторые вопиющие, некоторые тонкие, некоторые ещё не раскрытые, и ни одна из них не была простой и ясной.

Он посмотрел вниз, где последние остатки демонической сущности скапливались у его ботинок. Такие существа были наихудшими. Убийство смертного может раскрыть краткую, неприятную правду – что-то, что остановит и заставит задуматься. Нерожденные, когда их с криком отправляли обратно по другую сторону завесы, давали нечто гораздо более тревожное – мимолётное видение нечто невыразимого, мерзкого, выходившего за рамки разумного. Возможно, если бы он обладал более живым воображением, подобные видения могли бы сокрушить его. Но даже в этом случае они не забывались. Они кружили вокруг, повторяясь в голове, назойливые напоминания о том, против чего они все боролись, что они стремились построить, и что сейчас, похоже, им суждено потерять.

– Капитан-генерал, – раздался приоритетный сигнал в передатчике шлема. Это был Амон. Просто услышать его голос – ровный, спокойный, преданный голос – стало облегчением.

– Говори, – сказал Вальдор, выходя из комнаты.

– Последние новости из Чернокаменной. Женщина Киилер на свободе, её местонахождение неизвестно. Её контролируемое освобождение было прервано присутствием неучтённого фактора. Личность не установлена. Считается, что это Легионес Астартес.

– И теперь этот фактор охотится за ней?

– Несомненно. Я прошу разрешение на вмешательство.

– Отрицательно. Если ей предстоит сыграть какую-то роль, это произойдёт вне нашего контроля. – Вальдор никогда особенно не видел мудрости в этом спектакле, но за ним следили на самом высоком уровне, так что было лучше, чтобы тот шёл своим чередом.

– Ясно. Что подводит меня к другой теме.

– Биологический преступник.

– Я продолжаю держать его под наблюдением, но он опытный. При других обстоятельствах я бы приставил к нему гвардейцев-наблюдателей третьего уровня, но такой возможности больше не существует.

Это почти наверняка было правдой. Вскоре они больше не смогут осуществлять какой-либо контроль над Дворцом за пределами самого Санктума.

– Тогда твоё мнение?

– Учитывая обстоятельства, я не могу обещать, что смогу долго держать его под наблюдением. Это может потребовать более... квалифицированного вмешательства.

Вальдор обдумал услышанное. У него здесь были свои обязанности. Немногие могли выследить демона с такой точностью, и потребность в бдительности будет только расти. Если он и покинет узкие пределы Санктума, то только на короткое время. Несмотря на всё, что он видел в Темнице с начала осады, присутствие преступника по-прежнему вызывало у него значительное и растущее беспокойство.

Поначалу он почти не сомневался, что хвастовство Фо было пустым бахвальством, попыткой выбраться из затруднительного положения. Теперь, однако, он уже не был уверен. Существовала соблазнительная возможность, даже в этой галактике лжи, что Фо действительно имел в виду то, что говорил, и мог сделать то, что заявлял.

Создавайте угрозы, реагируйте на них. Поместите разум в положение тех, кто хочет причинить Ему вред. Подпускайте их поближе, идя на риск в обмен на полученные знания.

Это всегда было принципом, ещё со времён дел с Астартой. Тот факт, что они по-прежнему проводили подобные учения даже сейчас, когда перед ними открывались врата самого ада, можно было счесть либо храбростью, либо глупостью, в зависимости от склонности к риску.

– Следи за его положением, – сказал Вальдор, принимая решение. – Я лично приду за ним.

Он рухнул на одиннадцатый высокий парапет восточного фасада Золотого Гара, врезавшись в камнебетонную дорожку и разбросав скопившиеся там бронированные тела. Они были в багровых цветах, как и он, их доспехи были залиты кроваво-красным, золотом и медью, превосходные воины из традиции великолепия и преданности.

Они хорошо поработали, чтобы зайти так далеко. Шесть дней интенсивных обстрелов, за которыми последовала бронетанковая атака, прорвавшая четвёртый оборонительный круг, затем третий, и теперь ревностные сыны Лоргара находились в пределах досягаемости артиллерии высоких стен самого Гара. За последние несколько месяцев предприняли три подобных наступления, которые провалились. Теперь, однако, стойкость защитников наконец сломили, и разношёрстная орда легионеров-предателей, фанатиков-культистов, машин Тёмных Механикум и их всё более дерзких демонических союзников достигла куртины, подтянув осадные машины и обрушив на неё дьявольское оружие. У них было численное преимущество, и у них были припасы, и они почувствовали, что настал подходящий момент.

Возможно, так оно и было, подумал Сангвиний, схватив Несущего Слово за горжет и швырнув его через край. Затем он атаковал второго, пронзив копьём нагрудник воина. Остальные набросились на него, не колеблясь, напрягая каждое усиленное сухожилие, чтобы нанести удар по примарху, не взирая на риск для себя. Каждый из них с радостью умер бы, просто зная, что не сделал ничего большего, чем это – нанёс удар, извлёк немного силы, внёс лишь незначительный вклад в обещанную и теперь близкую победу.

Сангвиний мог бы восхититься такой безжалостной целеустремлённостью, если бы за ней стояла какая-нибудь другая причина. Как бы то ни было, рвение было пустым, лишённым смысла, кроме обиды, подчинённым вере в богов, которым не должно было поклоняться ни одно живое существо. Он презирал их за это, возможно, больше, чем любого из тех, с кем сражался. Вы могли легко увидеть слабость, которая привела, скажем, к тому, что легион Фулгрима скатился по спирали в безумие, и, возможно, даже понять это – они были глупцами, попавшими в ловушку собственных желаний. Эти, однако... эти... они всегда знали, что делали. Они постигли скрытую теологию вселенной, тёмные основы, на которых она покоилась, и затем добровольно отдали ей свою сознательную преданность.

– Предатели! – взревел Сангвиний, вдавливая третьего воина в зубец стены и ломая ему шею. – Клятвопреступники!

Даже когда он сражался, прокладывая путь через захваченный парапет, небо над ним было освещено падавшими люменами. Четыре “Штормовых птицы” низко пролетели сквозь мрак, окатив турбинами открытую секцию стены. Люки с грохотом распахнулись, и оттуда высыпали легионеры – тоже в багровом, но более ярком цвете сынов Ваала, его цвете.

Штурмовые отряды Кровавых Ангелов приземлялись вокруг него, их огнемёты и окутанные энергией клинки уже рычали. Не говоря ни слова, они вступили в бой рядом со своим примархом, и вместе элита IX легиона работала над расчисткой участка стены. Темп и ярость были неумолимы, стремительный бросок по парапету шириной в пять метров, вихрь лезвий, которые звенели и отражались от керамита. Несущие Слово упорно сопротивлялись, выкрикивая обвинения, воздух вокруг них наполняло мерцание наполовину призванных демонов, их клинки стали смертоноснее с помощью заклинаний и эфирных ядов. Всё это делало их смертельно опасными, и поэтому мощная контратака была остановлена: Кровавых Ангелов разрывали на части, или рубили на куски, или швыряли с края стены в небытие.

Но с ними был примарх, и под сенью его испачканных крыльев мог быть только один исход. Несущие Слово были постепенно оттеснены, их покрытые рунами доспехи раскололись, а искажённые заклинания стихли. Демоны-призраки были рассеяны, изгнаны с воем из физического мира. Последний из бойцов – великий чемпион, облачённый в броню “Тартарос” с железной короной – был повержен самим Сангвинием, лезвие его топора разбито на куски, а шея сломана. Сангвиний развернул наконечник копья, направил его вертикально над поверженным чемпионом и вонзил в основное сердце. Клинок вспыхнул энергией, заставляя конечности жертвы корчиться и дёргаться, прежде чем примарх снова выдернул его и отключил энергию.

После этого группы огнемётчиков приступили к работе, методично прокладывая путь по вражеским трупам, следя за тем, чтобы всё превратилось в пепел и не осталось никаких неестественных остатков, которые могли бы внезапно подняться и возобновить бойню. Тела верных павших собрали и отнесли к парившим “Штормовым птицам”, которые уже разворачивались и выли, поторапливая десант эвакуироваться. Налёт длился всего несколько минут, но они не могли позволить себе медлить – были запланированы десятки подобных атак, каждая из которых была направлена на то, чтобы уничтожить критическую точку давления, ослабить незащищённые острия вражеского наступления и уничтожить ключевые командные подразделения.

Сангвиний подошёл к краю парапета и посмотрел на Внешние пустоши и разрушения, которые некогда вели к старому кварталу процессий. Частота связи шлема уже забивалась просьбами о вмешательстве, одна за другой, потоком, который никогда не прекращался. Ему тоже вскоре придется снова взлететь, поднимаясь в ядовитые облака вместе с несколькими оставшимися штурмовыми кораблями легиона. Это было лучшее, что они могли сделать сейчас – больше не проводить крупных операций, а только наносить точечные удары, направленные на то, чтобы не допустить превращения отступления в массовую бойню.

Он изучал территорию, которую они уступали. Подходы к Золотому, за которые велись ожесточённые бои с тех пор, как пал космический порт Львиные врата, теперь были полностью захвачены. Передовые укрепления были едва видны, они превратились в море почерневшей грязи и были вытоптаны миллионами сапог. Земля дрожала, как от грохота вражеских орудий, так и от взрыва заминированных камер далеко под ним. Столбы дыма поднимались из тысячи мест по всему опустошённому ландшафту, каждый отмечал останки большого посадочного модуля или сверхтяжёлой техники; ветер был горячим, горьким на вкус даже через фильтры шлема.

Они больше не сражались за удержание этой линии. Кровь и материальные средства, затраченные на длинное кольцо внешних крепостей, предназначались для того, чтобы замедлить врага, причинить ему боль, а не для того, чтобы помешать ему в конце концов ворваться внутрь. Теперь, когда стены Внутреннего дворца были разрушены более чем в одном месте, оборона к востоку от Последних врат стала нецелесообразной. Многочисленные эвакуационные колонны выходили из бункеров и двигались по изрытой снарядами земле к сомнительному убежищу самых внутренних порталов. Бои теперь велись, чтобы защищать эти колонны как можно дольше, поддерживать хрупкую оборонительную завесу, гарантировать, что большинство из них смогут уйти до того, как ворота падут и чудовища ворвутся внутрь.

Сангвиний сосредоточился, глядя дальше на север, всматриваясь сквозь дрейфующие клубы смога, чтобы хоть как-то разобраться в пейзаже. Он видел отвесные стены Горгонова рубежа, места, над сохранением которого он так усердно трудился, теперь окружённые прерывистыми линиями огня, сердце укрепления было выпотрошено бесновавшими внутри вражескими войсками. За ним, едва различимый в пасмурной дымке, был Мармакс. Насколько он мог судить с такого расстояния, тот, похоже, продолжал сопротивляться – если они смогут удержать его от полного разрушения хотя бы ещё час или два, это будет уже что-то.

Это был предел его зрения. У него уже некоторое время не было ни одного из видений – этих тревожных проблесков прямо в сознании братьев. Возможно, он просто был слишком занят сражением, или, возможно, эта непрошеная и нежеланная способность исчезла сама по себе. Скорее всего, это была просто временная передышка, мимолётное затишье, прежде чем ветры эфира снова наберут силу. На данный момент у него остались только самые смутные психические ощущения – впечатления душ, захваченных бурей восточного фронта, который неуклонно обваливался, некоторые непокорные, некоторые напуганные, большинство в состоянии глубокого страдания. Это стало ключевым изменением за последний месяц непрекращавшейся борьбы – переход от страха к обречённости. Он и сам это чувствовал. Это было не так, как раньше – боль, видения. Это было более смутное недомогание, своего рода онемение, распространявшееся от рук и ног к туловищу, заставляя колебаться, сомневаться, проверять себя. Если он закрывал глаза, ему почти казалось, что он видит болезнь, выползавшую из сердца зловонной тьмы, пробиравшуюся по кладбищам и полям захоронений и тянувшуюся задушить их всех.

Он не мог потворствовать этому. Он должен продолжать двигаться, сохранять жизненную силу. И теперь, здесь, на самом краю сужавшейся дуги имперского контроля, оставалась одна вещь, которую он должен был попробовать снова, пока растущее расстояние не сделало это невозможным.

– Брат, – произнёс он по воксу, используя самый сильно закодированный канал, тот, который оставался чистым, даже когда остальные растворились в визжащих помехах.

Долгое мгновение, в течение трёх глубоких вдохов, он ничего не получал в ответ. А затем, как раз в тот момент, когда он собирался сдаться, донеслось шипение и треск.

– Значит, он послал тебя вернуть меня? – раздался голос Джагатая, искажённый и слабый из-за шума помех.

Сангвиний улыбнулся. Вечно подозрительный на грани паранойи Хан – мало что изменилось:

– Как ты думаешь, если бы он попросил, я бы согласился?

На другом конце послышалось насмешливое презрительное фырканье:

– Может быть. Ты отзывчивый человек.

– Последние врата почти обошли. Твоё окно для отступления сокращается.

– Да, я заметил.

– И хотя у тебя репутация человека, который ускользает в последнюю минуту, я боюсь, что эта возможность сама может ускользнуть из твоих рук.

– Мы не вернёмся.

– Вы почти полностью окружены.

– Да, это так.

Сангвиний сжал кулак, заставляя себя сохранять спокойствие. Он восхищался Джагатаем, он долго работал с ним над элементами библиария, не раз сражался бок о бок с ним, но всё же его ослиное упрямство могло раздражать.

– Значит, ты тоже сдался.

– Ничего подобного. – Долгая пауза, как будто он подыскивал нужные слова. – Я знаю, ты уважаешь видения. По крайней мере, те, которые говорят правду. Я предвижу, что они победят, пока он действует. Магистр войны не может рассчитывать на многое, потому что наши отчуждённые братья сходят с ума. Все, кроме одного.

– Но вместе мы сильнее. В самом центре.

– Возможно, в соответствии с твоей стратегией. – Слабый, сухой смешок по связи. – Прости меня. Дело не в характере. Речь идёт о том, что нам нужно, чтобы сломать хватку. Хватку, которая сокрушает наш дух. – Даже сквозь помехи Сангвиний слышал настойчивость в голосе брата. – Они больше ничего не планируют. Они бросаются на поставленные перед ними барьеры, едва понимая, где находятся, едва зная свои собственные имена. Но он ждёт, вне нашей досягаемости, так же осторожно, как и всегда. Когда всё остальное превратится в пепел, когда мы подумаем, что ничего худшего не останется, он придёт. И на этом закончится наша последняя надежда.

Сангвиний тщательно подбирал слова:

– Мортарион… изменился, брат. Он уже не тот, каким был, когда вы встретились на Просперо. Сможешь ли ты противостоять ему сейчас? Сможет ли кто-нибудь из нас?

– Я не знаю. Но тогда, если таков твой совет, когда настанет момент, и тебя призовут встретиться лицом к лицу с одним из них, я ожидаю, что ты тоже уступишь. Отдашь своё копье, извинишься. Снова отступишь.

Сангвиний рассмеялся:

– У нас не хватает мест для отступления.

– Мы не должны были позволить, чтобы его захватили.

– Ты по-прежнему так думаешь?

– Орудия целы, и их можно использовать. Они свободно приземляются. И нам самим понадобится космический порт. Когда придёт Жиллиман. Когда победа будет у нас в руках, ему понадобится быстрый путь вниз.

Победа. Хан по-прежнему думал о победе. Как это возможно? Неужели он тоже сошёл с ума, как и предатели, которые радостно мчались, разрушая дом собственной расы? Это всегда возможно. Он всегда флиртовал с этим.

– В этом, – сказал Сангвиний, – ты, по крайней мере, последователен.

– Не то, в чём меня часто обвиняли.

Сангвиний поднял голову. На севере сквозь облачный покров пробились новые всплески огня. Ему придется уйти сейчас, чтобы сделать то, что он делал с тех пор, как всё это началось – держать всё вместе, заставлять войска сражаться ещё один день, ещё один час, ещё одну минуту.

– Я связался с тобой не для того, чтобы отозвать тебя, – сказал он. – Как бы мне не хотелось, чтобы ты был с нами. Рогал всегда говорил, что рано или поздно ты сделаешь свой ход, и обычно он прав насчёт остальных из нас. Вот почему он всё организует. – Он наблюдал за пылавшими землями, развалинами некогда гордой галактической цивилизации, униженной её собственными пороками. – Я связался, потому что, если ты это сделаешь, это, возможно, последний раз, когда мы разговариваем. И поэтому я хотел передать тебе своё благословение. Я хотел пожелать тебе удачи. И я хотел выразить надежду, что ты так глубоко засунешь эту проклятую косу ему в глотку, что он никогда больше не найдёт свой дурацкий респиратор.

Хан громко рассмеялся. Даже искажённый плохой связью, Сангвиний услышал, что это был правильный смех – не циничный, не знающий, просто краткий перерыв в удушающем напряжении.

– Мы ещё встретимся, мой друг, – сказал Хан. – Мы построим всё, о чём когда-либо мечтали. А до тех пор делай то, что должен. Поддерживай в них надежду. Удерживай стены.

Связь прервалась. Сангвиний постоял ещё немного, один на парапете, наблюдая, как горит мир его рождения. Он оглянулся через плечо, туда, где возвышался огромный массив Внутреннего дворца. В темноте, на фоне сгущавшегося зарева многочисленных пожаров, тот больше походил на склеп, чем на крепость.

– Именно это я и собираюсь делать, – тихо сказал он.

А затем, с прыжком, хлопком крыльев и мощным толчком в небо, он снова исчез, держа копье наготове, устремляясь к следующей битве, которая нуждалась в нём.

Они ослабли. Они надломились. Их воля к борьбе исчезла, их оборона рушилась.

Это было так тяжело в течение последних семи лет. Каждая победа оспаривалась, каждый триумф оплачивался кровью. Однако теперь, в самом конце, сопротивление ослабевало.

Они перестали верить, вот в чём была их проблема. До тех пор, пока они думали, что кто-то придёт им на помощь или что враги каким-то образом развалятся сами по себе, они сопротивлялись и стреляли в ответ. Теперь, однако, они бросали посты и бежали по длинным каньонам между заполненными дымом шпилями, их нервы были на пределе, их дух сломлен.

Не его коллеги из Легионес Астартес, конечно. Они по-прежнему удерживали позиции, по-прежнему упорно оборонялись, но даже им чего-то не хватало. Это было так, как если бы они сражались по привычке, почти автоматически. Они больше не верили, что могут изменить результат. Они совершали необходимые действия. Досматривали происходившее до конца. Он убил так много из них – ветеранов, капитанов рот, прославленных чемпионов. Когда они уменьшались, он рос, укрепляя репутацию, которая уже была внушительной в годы Крестового похода.

Индрас Аркета, капитан Третьей роты Сынов Гора, на мгновение задумался над этим. Левой рукой он сжимал шею воина Имперских Кулаков. В его правой руке был любимый длинный клинок, который излучал красоту и нашёптывал ему истины. Доспехи воина были украшены ветеранскими почестями, свидетельствовавшими о долгой и легендарной карьере, но теперь он был почти мёртв. Кровь текла из каждого сочленения его брони, стекая по пластинам, которые были скорее грязными, чем керамитовыми, пробитой кратерами от болтов, их сила исчезла.

Космический десантник пытался что-то сказать. Аркета немного опустил голову, готовый потакать ему, поскольку тот сражался достаточно хорошо.

– Что у нас, а? – спросил он. – Выкладывай.

– Император... проклинает… тебя... неверный…

– Ах, ничего интересного, – устало сказал Аркета. Он позволил голове воина опуститься и отсек ему шею прежде, чем тот упал на землю. Затем он наблюдал, как воин медленно умирает и жизнь вытекает из глубокой раны на шее, просачиваясь в пропитанную химикатами землю.

Он посмотрел перед собой. Длинная колонна бронетехники и пехоты с грохотом двигалась по проспекту, окружённая с обеих сторон разбитыми стенами разрушенных жилых башен. “Лэндрейдеры” и “Сикараны”, корпуса в цветах морской волны легиона, в исправном состоянии, несмотря на тяжёлую кампанию по достижению основных точек вторжения. Гусеницы перемалывали остатки расположенных в узких местах баррикад, пока последние связки бронебойных гранат взрывали доты на северном краю проспекта. Тактические отделения маршировали через обломки, двигаясь осторожно, но уверенно. Позади них прогрохотал большой “Контемптор”, его тяжёлая поступь вдавила остатки жёлтого доспеха ещё глубже в грязь.

Он не ожидал, что достигнет этой позиции ещё в течение шести часов. Это было место соединения двух главных магистралей, ключ, открывавший следующий фронт битвы в городской зоне, место, за которое дисциплинированный враг будет сражаться зубами и ногтями. Если бы башни на перекрёстке не были разнесены вдребезги, возможно, почти удалось бы вскарабкаться наверх и разглядеть стены по периметру поля Крылатой Победы.

Возможно, у защитников закончились боеприпасы. Возможно, основные гарнизоны уже отступили, обнажив эту позицию. Возможно, воинами здесь пожертвовали для фронта в другом месте. Тем не менее, это не должно было быть так просто. Если он не будет осторожен, темпы продвижения опередят линии снабжения, и танки остановятся из-за нехватки топлива.

Аркета наблюдал, как его войска проходят мимо, маршируя в сердце города-дворца. Всё, что он мог слышать впереди, были крики и взрывы. Сзади ничего – совсем, как будто они полностью удаляли всё, вычищая планету начисто.

А затем с севера, где второй проспект пересекался с первым, в поле зрения внезапно появились новые машины, все они тоже принадлежали XVI легиону. Со спокойной эффективностью головные танки развернулись на осях и повернулись, чтобы присоединиться к наступавшим ротам бронетехники Аркеты. Несколько командиров отделений выкрикивали приказы, но в остальном всё выполнялось без суеты. Хореограф гордился бы тем, как все они соединились и объединили силы, прежде чем двинуться дальше, направляясь на запад, вперёд, в самое сердце городской агломерации.

Носорог “Дамокл” вынырнул из тени, двигаясь прямо к Аркете. В последний момент командный транспорт, содрогнувшись, остановился, люк распахнулся, и показался воин. Он с лязгом спустился на обломки и подошёл к Аркете, сжав кулак и вытянув его в приветствии легиона.

– Капитан! – крикнул он. – Уже здесь, да?

Аркета наблюдал за его приближением. Воин был экипирован так же, как и он сам – прекрасный боевой доспех работы мастера, длинный подбитый мехом плащ, Око Гора на нагруднике. Они были равны, эти двое, в том, что касалось звания, но Азелас Баракса был капитаном второй роты, всего на шаг ближе к магистру легиона. В другое время, учитывая огромное количество перерезанных ими для магистра войны глоток, они оба могли ожидать места в Морнивале, но после катастрофы у Сатурнианских врат не было особого энтузиазма возрождать этот старый обычай. Какой цели это послужит сейчас? Сыны Гора были созданиями живого бога, воинами-рабами бессмертной божественной сущности. Ты не даёшь советов богу и не пытаешься подсказывать бессмертному. Все они снова стали просто солдатами, инструментами, необходимыми для выполнения поставленной задачи, и последние из их претензий эпохи крестовых походов были сметены прочь.

– Да, мы хорошо проводим время, – бесстрастно сказал Аркета.

Ему не нравился Баракса. Капитан второй роты был ограниченным человеком, привязанным к тому, как всё было до великого разрыва с Террой. Как и многие старшие Сыны Гора, Баракса смотрел на дары нового порядка с подозрением, цепляясь за обычаи Хтонии, когда все они утверждали, что не верят в такие вещи, как боги. Поддерживать эту точку зрения сейчас было недальновидно и консервативно, что не шло им на пользу. Когда Торгаддон был убит, его должность должна была достаться кому-то с подобными ему способностями, созданию богов, за которых они сейчас сражались, а не очередному клону Эзекиля, упрямо отказывавшемуся признать неизбежное.

Баракса подошёл и встал рядом с ним.

– Они сломались, брат, – сказал он. – Санктум просто лежит перед нами. Надо только прийти и взять. И я обнаружил, что с трудом могу в это поверить.

Голос капитана звенел от энтузиазма. Несмотря на неприязнь, Аркета знал, что тот имел в виду. Это было сердце, душа старой империи. Большинство его солдат никогда раньше не видели Терру, не говоря уже о том, чтобы ходить по улицам её древней столицы. Галактика была полна миллионов чудес, но ничто не могло сравниться с этим местом, даже если оно лежало в руинах. Временами вы ловили себя на том, что останавливаетесь, иногда даже в разгар боя, и вспоминаете, где находитесь. Вы бросаете взгляд на огромные здания вокруг, на городской ландшафт, который был так знаком по тысячам пропагандистских видеолент, на резные символы триумфов эпохи Крестового похода, на могучие монументы, воздвигнутые, чтобы придать импульс этому невероятному, неповторимому подвигу, и удивляетесь, как всё зашло так далеко.

– Это ещё не конец, – сказал Аркета, не желая впадать в эйфорию. – Нас затягивают всё дальше – где-то там у них по-прежнему есть три примарха.

Баракса рассмеялся.

– Такой осторожный. – Он откинул плащ, сжал правую руку в кулак и посмотрел вдоль длинной аллеи на напоминавшие горы скопления зданий впереди. – Наружный бастион прорван – ты в курсе? Три фронта сходятся. Они не справятся с этим. – Он глубоко вздохнул, как будто воздух был чем-то, что могло взбодрить его, а не порвать перегруженные токсикологические фильтры шлема. – Каждый час тысячи проходят только через Меркурианский пролом. Это потоп. Красный Ангел внутри, делает то, что у него получается лучше всего. Это потрясающе. Нам просто нужно добраться туда первыми, прямо сейчас – сломать последние врата, прежде чем Пожиратели Миров превратят всё в кровавую жижу. Сказанное им действительно имело смысл. Хрупкое единство между легионами и фракциями уже было нарушено. То немногое, что оставалось сплочённым, зависело от стоявшей перед ними всеми цели – ненавистного Императора, Обманщика и Нарушителя Права Первородства. Как только Он будет убит, всё это снова исчезнет. XVI легион, величайший из легионов, те, кто продвигал и поддерживал всё с самого начала, не должны позволить всему рухнуть, и для этого им необходимо контролировать центр, находясь в безопасности в тех же самых бункерах, которые они сейчас пытались разрушить.

– Тогда ему нужно вернуться, – сказал Аркета.

– Он уже здесь.

Это было неожиданностью.

– Абаддон? Он поправился?

– Мне сказали, что он превратил жизнь апотекариев в ад, пока они не сделали достаточно, чтобы вернуть его на фронт. Он приземлился в Вечной стене и прямо сейчас направляется к Меркурианской. – Баракса похлопал Аркету по плечу. – Это всё, что нам нужно, чтобы закончить это. Наш лидер.

Аркета разозлился:

– Наш лидер на “Духе мщения”.

– Конечно. Конечно! Но, здесь, внизу...

– Какое это имеет значение? Эзекиль всего лишь смертный. Совсем как мы. Ты должен следить за тем, куда ведут тебя твои слова, Азелас, – магистр войны всё видит и всё слышит.

Баракса на мгновение растерянно посмотрел на него.

– И любим всеми, – пробормотал он.

– Что?

– Чёрт возьми, брат, что гложет тебя изнутри? Ты должен быть доволен.

Да, что его беспокоило? Почему он не ликовал, наслаждаясь последним наступлением в сердце лицемерия? Он никогда раньше не опускал руку с клинком, никогда не сожалел об убийстве. И всё же чем ближе он подходил, тем мрачнее становился.

Гора с ними не было. Возможно, причина в этом. Аркета однажды, давным-давно, стал свидетелем битвы примархов, и было трудно представить, что что-то живое может противостоять этому. Если бы Гор ступил на эту землю, здесь и сейчас, всё было бы кончено через несколько часов. О, Аркета знал всю ту чушь, которую колдуны извергали о великом защитном щите, о том, как он сдерживал обладателей величайших даров, но теперь этот барьер был разорван в клочья. Если Ангрон мог каким-то образом пройти сквозь него, то, конечно, и магистр войны мог.

Пока Гор отсутствует, трещины в легионе будут неуклонно расширяться. У вас будут влиятельные фигуры, такие как Баракса, чьи головы вскружил энергичный первый капитан. Говорили, что Сикар, новый магистр юстаэринцев, тоже был креатурой Абаддона. Возможно, и Икари, столь нелюбимый капитан четвертой роты, тоже был таким. Что они все станут делать, если Гор вообще никогда не появится? Начнут ли они постепенно задумываться о том, кому на самом деле они лояльны?

Гору по-прежнему принадлежала верность легиона, это было правдой. Некоторые даже начали говорить о нём, как и сам Аркета, как о члене истинного Пантеона, о ком-то возвышенном далеко за пределы простого человека и достойном более энергичного поклонения. Беруддин, капитан пятой, придерживался того же мнения. Малабре, новый лидер Катуланских налётчиков, был ревностен в вере. Но все они были такими новыми, такими неопытными. Весь руководящий состав легиона был уничтожен. Старые великие имена – Торгаддон, Кибре, Экаддон, Аксиманд – погибли. Те, кто пришёл им на смену, включая Аркету, были жалкими копиями, разъединёнными, начинавшими сомневаться и препираться, даже когда величайший приз был почти в их руках.

Все, кроме Абаддона. Он прошёл через всё это, если не невредимым, то оставшись самим собой, последним звеном с наследием Лунных Волков. Поэтому неудивительно, что к нему прислушивались больше, чем когда-либо, на него смотрели снизу-вверх как свежая кровь, так и ветераны.

Гор должен скоро прийти. Он должен покончить с этой чепухой. Он должен напомнить верующим, почему они проливали за него свою кровь. Он должен быть магистром войны. В будущем он должен стать Императором.

– Просто хочу, чтобы это поскорее закончилось, – сказал Аркета Бараксе, убирая шепчущий клинок в ножны и снова готовясь к походу. – Мы уже достаточно разрушили. Пора снова начать строить.

ВОСЕМЬ

Старые мечты

Предатель

Курултай

Невозможно было представить, что что-то смогут восстановить, не здесь, не так, как было раньше. К тому времени, когда Илья вернулась в Колоссы, масштабы распада восточной зоны боевых действий стали болезненно очевидны. Подземные маршруты из Последних врат по-прежнему действовали на отдельных участках, но во многих местах произошли налёты, которые нарушили жизненно важные линии снабжения и отвлекли скудные оборонительные ресурсы от поверхности. Вызванные ею многочисленные эшелоны маг-поездов в основном прошли, но они стали последними – любые оставшиеся подкрепления или поставки теперь должны были осуществляться наземным путём, а это было безумно опасно.

Она убедилась в этом на собственном опыте. Когда пришло время покинуть Внутренний дворец и вернуться на периферию, Соджук забеспокоился ещё сильнее. Каким-то образом ему удалось собрать эскорт из трёх дозорных спидеров и запасной “Химеры”. Он сделал это, не посоветовавшись с ней, и когда она возразила ему, он едва мог смотреть ей в глаза.

– Мои извинения, сы, – сказал он. – В следующий раз я обязательно это сделаю.

На это ей пришлось выдавить улыбку. Соджук был хитрым старым лисом – следующего раза для всего этого не будет.

Это был трудный участок, некогда лежавший к востоку от больших имперских формирований, собравшихся у Последних врат. Там уже началась бомбардировка – даже глубоко под поверхностью чувствовалось, как содрогается земля. Чем дальше вы заходили, тем хуже становилось. Маленькому конвою потребовалась пара часов, чтобы подняться наверх примерно в пятидесяти километрах к северу от Львиных врат, и это было похоже на выход в пасть ада. Сам портал был в огне, огромное бушующее зарево, от которого пульсировал южный горизонт. Странные крики эхом разносились по разбитой пустоши, заставляя лужи едкой воды в воронках покрываться рябью.

– Якша, – выплюнул Соджук, с трудом пробираясь сквозь грязь.

Однако им повезло – они не столкнулись ни с одним из этих ужасов напрямую и ни с чем другим на пути в виде серьёзного сопротивления. Им пришлось обойти подразделение пехоты VIII легиона, направлявшееся на запад через руины, но в остальном худшим, с чем они встретились, были банды культистов и ауксилий предателей, по которым можно было нанести сильный удар, а затем убежать. Как только он смог, Соджук снова завёл их под землю, прямо в разрушавшиеся туннели, которые вились на восток к вспомогательной крепости периметра.

Когда они, наконец, добрались до приёмных портов Колоссов, охраняемых в освещённой лампами темноте тяжёлыми башнями с лазерными пушками и неподвижными рядами танков V легиона, Илья испустила долгий вздох искреннего облегчения. Возможно, сейчас это место было изолировано, окружено почти со всех сторон едва ли не бесконечными врагами, но они были её народом, островком знакомого, крошечным отголоском Чогориса.

После этого она попрощалась с Соджуком и поднялась на северную командную башню. Её отчёты уже были собраны и разосланы по сети связи, но не было никакой гарантии, что они дошли – в эти ненадёжные времена вам нужно было действительно поговорить с кем-то лично, чтобы иметь хоть какую-то уверенность в том, что вас услышали. Большая часть оставшегося в оперативных залах Колоссов военного персонала, теперь принадлежала к легиону – почти все штабисты Имперской армии были эвакуированы. Иногда вы сталкивались с офицером в цветах не-легиона и всегда обменивались с ними короткой улыбкой или кивком – они были такими же, как она, ушедшими с первооткрывателями аборигенами, не желавшими покидать компанию этих странных чужаков из другого мира, готовых умереть рядом с ними, а не вернуться к тем, с кем они выросли. Так было с людьми Джагатая – вы могли заразиться, если не были осторожны.

Оказавшись в главном наблюдательном зале, который был забит и полон лихорадочной энергии, она поговорила с Цинь Фаем, нойон-ханом и командующим обороной северной зоны. Он внимательно слушал её донесения, кивая и время от времени настаивая на подробностях, сверяя услышанное с учётными книгами, которые ему приносили помощники.

“Теперь у них это получается лучше, – поймала она себя на мысли. – С другой стороны, у них не было другого выхода”.

В конце ориентировки он поклонился ей:

– Наша искренняя благодарность, сы-Илья. Это не удалось бы сделать без вас.

Вероятно, его слова были правдой. Белые Шрамы никогда не пользовались теми контактами, которыми обладала она – путями в имперскую командную структуру, как в этом конкретном случае. Хотя было приятно снова почувствовать себя полезной, мысль об этом заставила её слегка загрустить, как старый инструмент, который постепенно изнашивался, пока не смог сделать только одну вещь хорошо. Если это было последнее задание, которое она выполнила для них, оно казалось незначительным – поручение по сбору, сбору повреждённых активов.

– Это последнее, что мы получим, – сказала она ему. – Все пути на запад перекрыты.

– Если это то, что у нас есть, – сказал Цинь Фай, – то этого должно быть достаточно.

А потом она внезапно почувствовала слабость. Её желудок был пуст, и она была обезвожена. Она переезжала с места на место, часто под обстрелом, без передышки, в течение нескольких дней. Было бы неплохо продолжить разговор с нойон-ханом, чтобы лучше понять, как развиваются планы, но она боялась, что может упасть в обморок. Она извинилась, вышла и поспешила вниз, в свои покои, расположенные глубоко во внутреннем ядре крепости. Вернувшись, она дрожащими руками потянулась за чашкой воды, расстегнула воротник генеральской шинели, тяжело опустилась на стул, закрыла глаза и позволила конечностям обмякнуть.

Только после того, как она несколько секунд посидела в тишине, до неё медленно дошло, что она не одна. Что-то ещё находилось здесь с ней, что-то огромное и чудовищно опасное, что-то, что едва ли принадлежало к той же сфере существования, что и она, не говоря уже о той же комнате.

– Вы могли бы постучать, – пробормотала она, по-прежнему не открывая глаз.

Когда Хан ответил, несвойственная его характеру неловкость заставила её усмехнуться.

– Прости меня. Когда ты вошла, ты выглядела неважно, так что я... ну, я не знал, как тебя предупредить.

Она открыла глаза и поёрзала на стуле. Он стоял у дальней стены, за пределами скудного света единственного люмена, слишком большой, чтобы поместиться на любой из её предметов мебели, и выглядел таким смущённым, каким она никогда его не видела.

– Я сейчас приду в себя, – сказала она. – Подойдите, поговорите со мной.

Он направился к двери:

– Ты выглядишь усталой. Мне не следовало ждать тебя здесь. Я вернусь позже.

– Нет, правда. – Илья протянула руку к нему, её пальцы коснулись перчатки, потянув его назад. – Позже у вас не будет на это времени. Мы не разговаривали уже несколько недель. Это неправильно. Пожалуйста.

Он колебался, глядя на неё сверху вниз. Они представляли собой потрёпанную пару – измученный битвой военачальник и его измученный эмиссар.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Старой, – сказала она. – Я чувствую себя очень старой. Как вы себя чувствуете?

Тень улыбки промелькнула на его гордом лице. Никто другой никогда бы не осмелился задать ему этот вопрос. Ни один из десятков тысяч воинов под его командованием, ни один из сотен тысяч солдат ауксилии, маршировавших под его знамёнами, никогда бы не осмелился.

– Я чувствую себя... улаженным, – задумчиво произнёс он. – Фигуры расставлены. Расчёты сделаны. Очень скоро мы достигнем точки, когда ничего нельзя будет сделать, кроме самого действия.

Она обнаружила, что не слишком верит в это. Он говорил подобные вещи накануне других сражений, и тогда она верила в них, но сейчас всё было по-другому. Ставки были выше, вероятность уничтожения была ошеломляющей. Это не было добровольным решением в каком-либо значимом смысле. Она изучала те же отчёты, что и он, присутствовала на тех же заседаниях совета. Это было отчаяние, последний плевок в глаза судьбе, и если кто-то и выиграет от того, что они сделают, то это будут не они.

– Но, конечно, не совсем, – добавил он с иронией. – Всегда есть сомнения. Тем более сейчас. Оно затуманивает всё, и даже когда вы знаете причину болезни, трудно напоминать себе, что она отчасти искусственная, и с ней можно и нужно бороться.

– В Санктуме ещё хуже, – сказала Илья.

– Могу представить.

– Но это ещё не всё, не так ли? – Она сделала глоток воды. – Я имею в виду, вы пришли сюда не за этим.

Хан отошёл от неё, направляясь к полке, где она хранила несколько сохранившихся старых вещей – печати, отмечавшие её вступление в Департаменто Муниторум; дешёвый пласталевый сувенир о Триумфе, который она взяла с Улланора; бесценный кинжал, подаренный ей Цинь Са, который никогда не покидал ножен.

– Никогда не иди лёгким путём, – сказал он, глядя на безделушки, но на самом деле не видя их. – Мы страдали из-за этого. И теперь, в некотором смысле, это самый простой путь из всех. Перестать сдерживаться, вырваться на свободу, как мы и обещали со времён Просперо. – Он осторожно положил руку на полку. – Есугэй видел это. Он рассказал мне о том, что видел. Что я закончу своё путешествие, сражаясь с порождением тьмы, в мире тлеющих углей. И я пытался отмахнуться от его слов, но они постоянно возвращались. В этом и проблема с видениями грозовых пророков – вы задаётесь вопросом, не работаете ли вы на то, чтобы воплотить их в жизнь. Так что, несмотря на всё, что заставляет это казаться неизбежным и правильным, возможно, в глубине души я просто устал от компромиссов и стремлюсь всё уладить. Самый простой путь.

Она наблюдала за ним, пока он говорил. Он стоял прямо, как всегда. В своих доспехах он по-прежнему выглядел внушительно, но у неё возникло ощущение, что под этими пластинами больше пустоты, чем когда-либо. Все воины легионов были одинаковы – их создали для того, чтобы продолжать идти вперёд, какими бы истощёнными и израненными они ни были. Обычный человек через некоторое время остановился бы, но люди Императора просто продолжат сражаться, пока исключительный механизм их тел окончательно не развалится. Смерть для них ничего не значила. Бесчестье означало почти всё. И поэтому они могли говорить о невозможном испытании, которое не сулило ничего, кроме боли в самых в немыслимых масштабах, как о “простом пути”

– Почему он рассказал вам об этом? – спросила она.

– Я не знаю. Я думаю, потому что это его беспокоило.

– Или потому, что он считал, что должен был это сделать. Чтобы дать вам возможность выбирать.

– Может быть.

Илья выпила ещё немного. Она начинала чувствовать себя всё больше похожей на саму себя. Вы могли забыть, какая это была привилегия – говорить с такой откровенностью. На протяжении многих лет с Ханом – это случалось лишь изредка. Сейчас его голос звучал почти так же, как незадолго до разлома Катуллус – размышляя о прошлом, беспокоясь о будущем – поэтому беседа с ним казалась более важной службой, чем сбор танков.

– Вы же знаете, что у меня никогда не было семьи, – сказала она. – Я никогда по-настоящему не знала, хочу я этого или нет. К тому времени, как я всерьёз задумалась о ней, возможность была упущена. Я не жалею об этом. Я сделала то, что должна была сделать. И как раз в тот момент, когда я думала, что добралась до конца всего, я прибыла на Улланор и обнаружила, что накрепко связана с вами. Так что в конце концов у меня появилась семья, и вы приводили меня в ярость, беспокойство и изнеможение – всё то, что, как я думала, я могла упустить. – Она грустно улыбнулась. – Но последний урок стал самым трудным, потому что потом вы все начали умирать, и я узнала, как это больно. Я была самой слабой, но каким-то образом я всё ещё здесь. Теперь я начинаю задаваться вопросом, смогу ли я по-прежнему быть здесь, когда вас всех не станет. Я оплачу вас, если выживу, как оплакиваю Таргутая, Са и Халджи. – Она посмотрела на него. – Но я буду гордиться. Трон, я буду гордиться вами. Не потому, что вы самый храбрый или лучший, а потому, что вы это делаете. Вы задаёте вопрос. Я научила вас, как уберечь склады от истощения, но я не учила вас этому. Вы всегда так делали. – Она с трудом приподнялась на стуле, чувствуя, как тело предаёт её. – И теперь пришло время, мой Хан. Вот почему мы вернулись.

Он подошёл к ней. Чтобы оказаться с ней на одном уровне, ему пришлось опуститься на колени. Он протянул огромную руку, и она протянула свою, и каждый пожал другую.

– Я сделаю всё, что смогу, чтобы ты была в безопасности, – сказал он.

– Если они придут сюда, пока вас не будет, – сказала она, – я устрою им ад.

– Проследи, чтобы твои слова не разошлись с делами. – Он посмотрел на неё глубоко посаженными глазами, теми, которые могли мгновенно вспыхнуть боевой яростью, теми, которые были свидетелями как царства богов, так и погребальных ям смертных. – Потому что я планирую вернуться.

– Хорошо.

– Нам ещё многое предстоит сделать.

– Как всегда.

– Тогда будь здесь. В целости и сохранности и снова готовой служить.

– Как пожелаете, мой сеньор, – сказала она, крепко сжимая его ладонь, – так и будет.

Крозий потянул, и длинная нить мяса и жира выскользнула наружу, блестя тонкой струйкой крови. Он поднял её, поворачивая в свете огней и поражаясь происходившим преобразованиям. Его зрение всегда было хорошим, но теперь оно, казалось, фокусировалось на биологической материи с почти возмутительной чёткостью. Он прищуривался, и сами клетки появлялись на границе видимости, шипели и делились в беспорядочном безумии мутаций.

И это происходило в реальном времени – вот что было самым удивительным. Всего час назад он приготовил зелье, ввёл его внутривенно, и теперь кожа и мышцы дрожали, принимая новые формы, некоторые из которых были явно бесполезны, а некоторые, возможно, действительно очень удобны. Он присмотрелся, используя треснувшую линзу шлема, чтобы увеличить изображение. Так много парадоксов. Сухожилия, которые он изучал, явно быстро атрофировались, поражённые какой-то губительной оспой, и всё же их структура не проявляла никаких признаков разрушения. Во всяком случае, быстрый распад сделал всё более прочным, более долговечным. Это было невозможно. Он не мог отрицать свидетельства своих чувств. Это требовало гораздо большего изучения.

В этот момент глаза мужчины широко раскрылись, в них застыла лихорадочная паника. И нельзя было винить его за это.

Крозий позволил внутренностям упасть обратно в разрез, который он сделал в животе мужчины, затем протянул руку и похлопал его по потному лбу.

– Ну вот, – прошипел он. – Весьма примечательно. Я даже не знаю, почему ты не умер. Ты должен был, но ты не умер. Разве это не чудесно?

Мужчина пытался кричать, извиваться, но кляпы и путы, которыми его обмотал Крозий, были достаточно надёжными. Это могло продолжаться очень долго, и каждое мгновение приносило бы какое-нибудь новое откровение. Даже боль, в конце концов, утихнет. Старая имперская униформа, которую носил этот человек, сгниёт, глаза потеряют зрачки, кожа станет серо-зелёной, и тогда он окажется одним из них – на границе жизни и смерти, его так трудно убить, так трудно оживить, что-то вроде переходной формы между царствами опыта.

Крозий потянулся за ржавым скальпелем, собираясь сделать ещё один надрез, но его потревожил шум за пределами зала. Он поднял голову и окинул взглядом грязное старое хранилище в подвале космического порта, которое он превратил в свою маленькую берлогу для экспериментов. Что-то шевелилось вокруг тяжёлой стальной двери, пробираясь сквозь крошечные щели. Послышалось жужжание, глухой вой, который, казалось, доносился отовсюду сразу.

– А, – сказал он, поняв, что это такое, и убрал инструменты. Он нажал большим пальцем на руну на переносном пульте управления, и все многочисленные засовы двери открылись.

Тиф пролез в щель, и сопровождавший его плащ из мух просочился внутрь вместе с ним. Все мухи были толстыми, чёрными и пушистыми, они садились повсюду и густыми тучами падали на пол. Их хозяин прошёл сквозь них, как будто выскользнул из густого тумана, видимый только частично, острые края его очертаний теперь были размыты и постоянно двигались.

– Апотекарий, – прохрипел он.

Тиф всегда отличался язвительностью. Его голос больше походил на карканье, а настроение было мрачным. Это, по крайней мере, не изменилось.

– Милорд Тиф, – сказал Крозий, склонив голову. – Это неожиданно.

Тиф взглянул на экспериментальные столы Крозия, все двести, все заняты. Невозможно сказать, что он думал обо всём этом, но ничто не указывало на то, что он нашёл увиденное очень интересным.

– Я покидаю это место, – коротко сказал он. – Ночью. Приказ примарха.

– Сейчас? До штурма?

Тиф фыркнул.

– Значит, ты знаешь, когда он начнётся. Я нет. Он ждёт слишком долго. Он всегда вёл себя слишком осторожно. Вот почему я ему нужен. – Затем он, казалось, дёрнулся, чтобы вернуться в настоящее. – Но я не собираюсь уходить далеко. Мне наплевать на маяк. Зачем он мне? Я хочу, чтобы ты оставался на связи и сообщил мне, когда вернуться.

Крозий моргнул. Всё это было очень странно. У него не было особых знаний ни о намерениях примарха, ни о диспозиции легиона. Он также никогда не имел близких дел с Тифом – насколько он знал, никто не имел. Он считал себя несколько отстранённым от любой политики, которую когда-либо проводила Гвардия Смерти, и почувствовал себя неловко из-за того, что оказался втянутым в неё сейчас.

– Я не уверен... – начал он.

– Успокойся, я не прошу ни о чём предосудительном. Связь ненадёжна. Сообщения теряются. Я не хочу оказаться в затруднительном положении, когда настанет подходящий момент.

Это было правдой – их оборудование разваливалось, когитаторы больше не функционировали, и всё это только усугубляло и без того сложный процесс передачи приказов. Вот почему примарх собрал так много из них здесь, в одном месте, чтобы команды можно было отдавать лично.

– Вы понимаете, – осторожно сказал он, – что я не технодесантник.

– Нет, ты начинаешь использовать лучшие дары. Я полагаю, у тебя для этого достаточно воображения.

При этих словах Тиф извлёк два предмета из засиженных мухами глубин своей брони. Или, может быть, они сами вылезли, потому что это были какие-то существа, толстые маленькие создания, покрытые язвами и нарывами, с ртами, которые занимали почти всё тело. Они шумели, когда двигались. Это звучало так, как будто они хихикали, или шептались друг с другом, или просто плевались и пускали слюни. Они подползли к протянутым ладоням Тифа, по одному на каждую, и стали корчить друг другу рожицы.

Крозий мгновенно почувствовал себя очарованным. Они воняли и были так же отвратительно уродливы, как любой гоблин из его воображения, но ему пришлось бороться с собой, чтобы не взять их на руки, не поиграть с ними, не погладить колючие спины и не почесать рогатые скальпы.

– Что это? – спросил он.

– Похоже, фрагменты самого бога, – сказал Тиф, и в его голосе прозвучала нехарактерная для него нежность. – Мельчайшие отражения, но они привлекательны, не так ли?

Один из них был почти чёрным, его кожа тускло блестела. Другой был почти белым, матовым, как мел. Они издавали детские звуки и ухмылялись под его взглядом, раскачиваясь взад-вперёд.

– Очаровательные, – сказал Крозий. – Совершенно очаровательные.

– Это близнецы. Две стороны одной и той же сущности. Они чрезвычайно близки друг другу. Скажи что-нибудь одному из них, и другой это узнает.

Крозий сразу всё понял.

– Тогда могу я взять тёмного? Мне нравится блеск в его глазах.

Тиф издал грубый смешок. – Если хочешь. – Он передал маленькое существо, и оно выпрыгнуло из его ладони, с мокрым шлепком приземлившись на сгиб локтя Крозия. Оказавшись там, оно захихикало и заёрзало, устраиваясь поудобнее на гниющей броне. Крозий не смог удержаться от радостного смешка и жадно забаюкал его.

– Я не прошу ничего больше, – продолжал Тиф. – Присмотри за ним. Узнай его. Убедись, чтобы он не пострадал. И, когда придёт момент, воспользуйся им.

Крозий снова посмотрел на него:

– И что это будет за момент, милорд?

– Если тебе нужно будет поговорить со мной, ты узнаешь.

Затем Тиф попрощался. Тучи мух собрались вокруг него, яростно жужжа. Он направился к открытой двери, и вереницы жужжащих насекомых последовали за ним.

Крозий едва заметил, как он ушёл. К тому времени он уже увлёкся, щекоча и лаская сидящее на корточках существо у себя на руке. Оно захлопало глазами, приветствуя внимание. Он некоторое время смотрел на него, пока приглушенный стон исследуемого на столе не вывел его из мечтательности.

– Ну же, мой маленький повелитель, – проворковал он, снова потянувшись за скальпелем, стараясь не сбить существо с его насеста. – Оставайся здесь и наблюдай. Я учусь сам, с каждым днём всё больше, и мы только начали.

К тому времени, когда Джангсай снова отправился на восток, ситуация стала намного хуже. Он скользнул взглядом по панораме горевших зданий, держась так низко, как только осмеливался, двигаясь настолько быстро, насколько позволяли двигатели спидера, и увидел, как повсюду вспыхивают бои и беспорядки. В нескольких городских зонах давно копившееся чувство безнадёжности переросло в тотальную панику, в результате чего линии обороны были брошены и огромные толпы гражданских устремились по нескольким разблокированным магистралям. Несколько раз он видел, как оружие защитников города было направлено на эти толпы, чтобы их численность не смела позиции дальше. Это только усилило панику. Воздух звенел от отчаяния, теперь наполненного каким-то безумием голодного животного, которое сметало последние претензии цивилизованного человечества.

От внутреннего угла Адаманта он направился на северо-восток, объезжая то, что осталось от охраняемых внутренних секций, прежде чем двинуться по тому, что когда-то было проспектом процессий Золотой путь. Контрольно-пропускные пункты, которые он встретил, когда проезжал здесь в первый раз, теперь либо опустели, либо пришли в смятение. На одном из последних, оставшихся нетронутыми, часовые предприняли отчаянную попытку остановить его. Солдат, без сомнения, сбил с толку вид ценного спидера легиона, направлявшегося прямо в зону массовых убийств без сопровождения или тяжёлой поддержки. Он проигнорировал их, резко увеличив скорость, чтобы помешать прицелиться в себя, и взмыл над жилыми домами впереди. Они даже стреляли в него, возможно, решив, что он дезертир.

Дальше всё стало ещё хуже. Любые имперские формирования к востоку от этого места были либо уничтожены, либо уничтожались. Джангсай стал свидетелем того, как целые пехотные дивизии постепенно погибали среди руин, отрезанные от помощи, их единственной оставшейся службой стало продать свои жизни как можно дороже свирепому врагу. Его самого вскоре выследили силы предателей, и спидеры, принадлежавшие как XII, так и VIII легионам, оказались у него на хвосте. Несколько подобрались совсем близко, едва не поймав его в отвратительном лабиринте разрушенных виадуков, но мало кто мог управлять спидером так, как сын орду. Он довёл “Кизаган” до предела, с рёвом мчась на полной скорости сквозь быстро сужавшиеся улочки, пока даже Пожиратели Миров не сдались. Помогло и то, что он не был для них важной мишенью – у них были гораздо более вкусные цели на западе, где основные скопления имперской бронетехники по-прежнему вели что-то вроде боя.

Так что, когда в конце концов он добрался до Колоссов, двигатели спидера были изношены, а его собственное дыхание – прерывистым и неглубоким. Оставив машину в ангарах и передав конфиденциальные инфопланшеты Ганзоригу, он не стал отчитываться, как предполагалось, поскольку все, кого он встречал, говорили ему одно и то же: созывается курултай.

Ему пришлось поторопиться, чтобы стереть большую часть запёкшейся слизи с шлема и нагрудника, пробираясь по извилистым туннелям к залу совета. Вся крепость была в волнении, слуги и легионеры явно готовились к боевым действиям. Когда он уходил, настроение было мрачным, заражённым тем же оцепенением, которое, казалось, проникало во всё. Теперь, однако, всё изменилось. Ненамного и, возможно, ненадолго, но всё же произошла ощутимая перемена.

К тому времени, как он добрался до места назначения, он уже слышал голоса с дальней стороны помещения. Он прошёл сквозь тяжёлые двери и вошёл в главный зал совета – пустое круглое пространство, окружённое концентрическими кольцами наклонных трибун. Окон не было, только подвесные люмены, а поверхности были из неполированного камнебетона и пластали. Выцветшее знамя командования Колоссов Имперской армии сиротливо висело над головой, но в остальном демонстрировались символы собравшихся братств – топоры, луки, молнии и ястребы. Джангсай протиснулся вдоль ближайшего изогнутого ряда, встав на ближайшем к нему месте.

Он быстро огляделся, чтобы сориентироваться. Говорившим на дальней стороне круга был Наранбаатар, глава задьин арга. Рядом с ним был Намаи, магистр кэшика, почётной гвардии. Присутствовали также Ганзориг и Цинь Фай, два самых старших нойон-хана. Остальные собравшиеся на трибунах были ханами различных братств. Джангсай знал всех их по именам. Многие отличились во время долгого периода космической войны, и их репутация нашла отклик во всём легионе – Айнбатаар, Хулан, Цолмон. Там были терранцы, как и чогорианцы, даже несколько представителей свежей крови, таких как он сам.

Однако ни один из них не мог сравниться с присутствием Тахсира Шибана, который стоял всего в нескольких местах от примарха. Похоже, с тех пор, как Джангсай видел его в последний раз, он получил несколько новых шрамов на своём открытом лице. Никто не мог назвать это лицо красивым – прежняя чогорианская компактность сменилась лоскутным одеялом из металла, выпуклой ткани и пучков колючей бороды. Если бы орду нуждался в символе многих испытаний и преобразований, которые претерпел во время войны, Шибан сослужил бы ему хорошую службу. На Ридже Джангсаю говорили, что ханы V когда-то славились своей радостью в бою, свободой и талантом. Теперь они выглядели такими же мрачными и потрёпанными, как и любые другие воины раненого Империума, жизнерадостность выбили из них, их радость притупилась. Глядя сейчас на Тахсира, было трудно понять, как что-то из этого могло вернуться.

Сам Каган занял почётное место, стоя справа от старшего грозового пророка. Рядом с ним была Мудрая, одна из немногих не-космических десантников, которым доверили присутствовать. Сам примарх казался задумчивым, уставившись в пол и небрежно сцепив руки.

– Мы знаем, откуда это исходит, – говорил Наранбаатар так же спокойно и ровно, как всегда. – Примарх Четырнадцатого вознёсся в новую форму, которая расширяет и усиливает его мощь. Он новичок в этой форме, и поэтому эта мощь сейчас самая большая, какая только может быть. По мере того, как он собирает вокруг себя всё больше себе подобных, его сила только растёт. Даже если он решит никогда не покидать свою новую крепость, отчаяние, которое он излучает из неё, будет таким же мощным оружием, как и всё, чем обладает враг.

– Но зачем он скрывается? – спросил Цолмон-хан. – Почему не использует силу открыто?

– Потому что он не дурак, – сказал Каган. – Он знает о бойне, развязанной во Дворце. Он знает, что разрушение такого масштаба всё выводит из равновесия, и что даже величайшее может быть уничтожено там. – Его печальные глаза посмотрели на Цолмона. – Он делает то, что делает хороший генерал – собирает все силы, не тратит их впустую, готовится к тому моменту, когда и его союзники, и его враги будут истощены.

– Тогда он трус, – холодно сказал Цолмон.

– Он тот, кем был всегда, – сказал Каган. – Осторожный. Терпеливый.

– Даже в этом случае он должен перейти в наступление в ближайшее время, – сказал Наранбаатар. – Об этом нам говорят предсказания. Когда оно начнётся в полную силу, то ударит по Дворцу как раз в тот момент, когда импульс Шестнадцатого и Двенадцатого легионов достигнет пика. Каждая проведённая нами симуляция, каждое возможное будущее, которое мы исследовали, указывает на то, что это комбинированное наступление сокрушит любую уцелевшую оборону. Снова и снова нам снятся одни и те же слова. Повелитель Смерти не должен переступить порог. Если он это сделает, то надежды не останется.

– Разве лорд Дорн не видит этого? – спросил Хулан-хан.

– Мой брат видит это достаточно хорошо, – ответил Каган. – Но что он может сделать? Красный Ангел разрушает Санктум вокруг него, и самая большая толпа Сынов Гора со времён Улланора собралась прямо у его дверей. Дворец уже рушится, когда им задействованы все имеющиеся в его распоряжении мечи. Но он знает, что мы здесь.

– А враг этого не знает, – сказал Наранбаатар. – По крайней мере, они не могут быть уверены в нашей численности, пока снова не атакую это место напрямую. Только на одно мгновение возникла неопределённость. Мы забили каждую частоту связи, которую всё ещё используем, отчётами о передвижении, указывающими на полномасштабное отступление к Последним вратам. Большинство ауксилии, которую мы отправляли на запад, имело машины в цветах легиона, как макеты, так и настоящие. Некоторым из наших воинов даже позволили попасть в плен, и всё это с целью распространения ложных сведений о нашем расположении. – Самообладание старого грозового пророка на мгновение дрогнуло. – Их жертва столь же велика, как и любая другая, принесённая во имя этого дела. После победы их имена будут с честью записаны в Цюань Чжоу.

“Вот она снова, – подумал Джангсай, – эта спокойная, раздражающая уверенность”.

– Обман не продлится долго, – сказал Каган. – Даже среди всей неразберихи, вызванной главным наступлением, нас скоро обнаружат. И поэтому мы должны действовать. Все приготовления, которые мы сделали, все варианты развития событий рассчитаны на этот час. Планы составлены, цели поставлены, техника готовится. Мы должны нанести сильный, быстрый и точный удар, не имея другой цели ни перед глазами, ни в мыслях. Мы потерпим неудачу – все потерпят неудачу. Мы добьёмся успеха – это поможет другим выполнить главную задачу.

– Мы не можем полагаться на неаугментированные войска, – сказал Намаи. –Мы знаем, что верхние уровни космического порта разгерметизированы, а нижние теперь заражены как чумой, так и якша. Это самая сложная обстановка, в которой мы когда-либо сражались. По этой причине наша единственная поддержка будет исходить от мобильной бронетехники, собранной сы-Илья.

Мудрая, которая единственная в зале сидела, пошевелилась.

– Я достала столько корпусов, сколько смогла, – сказала она. – Все защищены от токсинов, укомплектованы экипажами и переоборудованы для боя вблизи. Я потянула за кое-какие ниточки. – Она криво усмехнулась себе. – В этой куче пушек сотня полков. В итоге мы переквалифицировали их всех, объединив командование. Вы отправитесь на войну с Первым Терранским бронетанковым. Первым и последним, может быть, но в этом всё равно есть что-то приятное.

– Танки? – спросил Цолмон уважительно, но скептически. – В космическом порту?

– Ты не видел его изнутри, – сказал Шибан. – Это место построено для космических кораблей – можно двигаться пятью “Гибельными клинками” в ряд и ни разу не задеть каменную кладку.

– Колоссы находятся в восьмидесяти километрах от границ порта, – сказал Намаи. – Прямой переход через оккупированную территорию, все транзитные пути уничтожены. Наш единственный шанс – это скорость. Мы увязнем – и тогда все умрём на открытом месте. Проникнем в него – и, по крайней мере, у нас будет крыша над головой. Мы вернём основные орбитальные системы и снова заставим их посадочные корабли бояться планетарной высадки.

Некоторые из ханов, производя мысленные подсчёты, выглядели встревоженными.

– По всему этому участку окопались вражеские силы, – осторожно сказал Айнбатаар. – Они не все будут сметены.

– Нет, это будет борьба с самого начала, – сказал Шибан, его металлический голос звучал так, как будто он с нетерпением ждал этого. – Однако наша концентрация будет высокой, и мы не собираемся удерживать позиции, просто прорвёмся сквозь них.

– Даже если так, – заметил Хулан. – Мы можем справиться с наземными войсками, учитывая внезапность, но наше воздушное прикрытие исчезло.

– Не совсем, – сказал Каган, глядя на Джангсая. – По крайней мере, я надеюсь, что не совсем.

– Цель достигнута, Каган, – сказал Джангсай, кланяясь. – Платформа будет двигаться, как приказано.

– Орбитальная крепость “Небо”, последняя из тех, что были приземлены моим братом, – сказал Каган. – Она пострадала, но сохранила иммерсионные двигатели и может защищать наступление на малой высоте. Вместе с тем, что осталось от атмосферных сил легиона, мы сможем установить относительную защиту в воздухе. Это не будет идеально, но это будет что-то.

В зале воцарилась тишина. Джангсай взглянул на своих коллег-ханов. Некоторые были такими же новичками, как и он, командовали сотней или около того клинков. Некоторые были ветеранами Крестового похода и возглавляли вдвое большее число. Каждый доверял примарху больше, чем собственным чувствам. Они следовали за ним в каждой битве с момента разрушения Единства, и их доверие было вознаграждено выживанием против течения самого тёмного прилива. Они были настолько лояльны, насколько это было возможно. Они были едины в своей цели. Они не знали страха.

И всё же, когда Хулан заговорил, это было так, словно он просто озвучил ту же самую мысль, которая пронеслась у них у всех в голове.

– Мой Хан, – отважился он, не из-за недостатка решимости, а потому, что это нужно было спросить сейчас, нужно было решить, прежде чем возвращение станет невозможным. – Мы можем это сделать?

Каган слегка кивнул, подтверждая вопрос. Он сильнее сжал пальцы.

– Нет, если мы будем медлить, – тихо сказал он. – Ещё день, может быть, два, и момент будет упущен. Как только он всё подготовит, у нас не хватит сил сломить его. Это должно произойти, пока он поглощён своими завоеваниями. У него есть численное преимущество, у него есть дары, у него есть сила. Всё, что есть у нас – это то, на что мы всегда полагались. Быть быстрее. – Он мрачно улыбнулся. – Посмотрим, что мы на самом деле можем сделать для Империума? Сможем ли мы выдержать сейчас, неся его тяжесть на своих плечах? Не так, для чего мы были созданы. Но мы можем убивать за него. Мы можем ломать, мы можем сжигать, мы можем разрушать. – Улыбка исчезла. – Мы сделали всё, о чём они нас просили. Мы удержали линию фронта, завоевали её своей кровью, и этого оказалось недостаточно. Если нам суждено умереть здесь, в мире, в котором нет души и открытого неба, чтобы радоваться, тогда мы умрём, делая то, чему нас учили. Примарх оглядел зал, заставляя каждого хана почувствовать, что он здесь единственный, единственный, кто наслаждается этим последним доверием перед тем, как прозвучат боевые горны и заработают двигатели.

– Только проведите меня к моему брату, – сказал Хан, – и пусть вечность будет моим судьёй, я навсегда вычищу его зловоние из вселенной.

ДЕВЯТЬ

Отсутствие определённости

Погоня

Пустое гнездо

Потребовалось некоторое время, чтобы запах исчез. Олл Перссон пережил много плохого за свою неестественно долгую жизнь. Некоторое из худшего произошло недавно, во время всего этого беспорядочного шатания в пространстве и времени. Эти встречи перетекали одна в другую, просто череда всё более зловещих передряг и побегов, никогда не зафиксированных в какой-либо надёжной истории или устойчивом ощущении местоположения, никогда не становившихся последовательными, предсказуемыми или понятными.

Судьба солдата всегда была такой – долгие периоды скуки, внезапные вспышки ужаса. Впрочем, для Олла долгие периоды скуки длились столетиями, из-за чего недавние вспышки ужаса казались ещё более яркими и неконтролируемыми. И всё же, несмотря на всё это, ничто из пережитого ни в этой войне, ни в любой другой, не было хуже, чем улей Хатай-Антакья.

Он сидел в главном трюме лихтера, обливаясь потом, чувствуя лихорадку и не в силах унять дрожь в руках. Он знал в чём дело – отсроченный шок, избыток адреналина и кортизола, которые теперь переполняли его желанием сражаться или бежать. Или, может быть, просто обычный нервный срыв. Они всегда запаздывали с ним. В райском улье он так упорно боролся за то, чтобы остаться в живых и держаться подальше от приторно-сладких кошмарных садов, что свалиться от слабости не было вариантом. Теперь последствия настигали его, и такой исход казался действительно очень вероятным. Он по-прежнему чувствовал тот запах на одежде, коже и волосах.

Но он не мог позволить этому взять верх. Ещё нет. Возможно, через несколько дней он сдастся и, наконец, найдёт какой-нибудь выход. Однако теперь он как никогда близок к тому, чтобы оказаться там, где должен. Всё складывалось воедино.

Ещё немного, Олланий, сказал он себе. Ты можешь развалиться на части, когда мы доберёмся туда, если захочешь. Сейчас с тобой незнакомые люди. Совершенно незнакомые. Не устраивай сцен, только не перед ними.

Он старался. Он держал голову высоко поднятой. Он потел и с трудом глотал, но не потерял сознание.

Зибес тоже был в плохом состоянии. Он начал раскачиваться, очень медленно, обхватил руками лодыжки, его затылок бился о внутреннюю стенку трюма. Кэтт была угрюма – Олл догадался, что она с подозрением относится к новым людям, которых они взяли с собой. Графт, конечно, не обращал на всё это внимания. Кранк, однако, выглядел полунадломленным, его внешняя твёрдая оболочка по-прежнему оставалась, но пустота внутри была очевидна. Он будет скучать по Рейну. Они все будут.

А потом появились новички. Лидва, прототип космического десантника, которого привёл Джон. Олл сразу узнал старого телохранителя Эрды, несмотря на то, что прошло много времени с тех пор, как они нормально общались. Очень странно снова оказаться в такой непосредственной близости. Лидва, со своей стороны, воспринял всё это спокойно.

Последние двое были самыми странными из всех. Колдунья по имени Актейя, которая появилась как какой-то призванный джинн именно в тот момент, когда казалось, что они вообще никогда не выберутся из Хатай-Антакьи, и её спутник, тот, кто называл себя Альфарием. В отличие от остальной группы, эти двое, похоже, знали, куда идут. Похоже, у них был какой-то план.

Хотя, возможно, это было просто бахвальство – Олл на собственном горьком опыте убедился, что те, кто, на первый взгляд, лучше всего контролировал ситуацию, часто оказывались теми, у кого хватка была самой шаткой. Кроме Него, конечно. Он всегда точно знал, куда идёт.

Олл закашлялся, сильно сжал кулаки, пытаясь собраться с мыслями. Они сумели выжить. Теперь предстояло решить, что делать дальше.

Поэтому он просто сказал это вслух. Нужно было с чего-то начинать.

– Что нам теперь делать? – спросил он.

Кранк не поднял голову. Кэтт с отвращением отвернулась. Актейя рассмеялась, хотя и не зло.

– Твой друг пилотирует эту штуку, – сказала она. – Может быть, стоит спросить его.

– Он просто уводит нас отсюда, – сказал Олл. – Когда мы в следующий раз приземлимся, он задаст мне тот же вопрос. Я собираю мнения.

– Мы все знаем, куда идём, – угрюмо сказала Кэтт. – Туда, куда мы шли с Калта. Во Дворец.

Зибес кивнул.

– Дворец, – пробормотал он.

– Дворец? – спросил Олл, беспокоясь о Зибесе, но вынужденный пока игнорировать его. – Я имею в виду, что мы планируем? Просто появиться? Поздороваться? Посмотреть, смогут ли они втиснуть ещё несколько бойцов и найти что-нибудь полезное для всех нас?

– Тебе нужно только быть там, – сказала Актейя. – По крайней мере, я так считаю. Рассеянное братство собирается как раз в тот момент, когда над всем заходит солнце.

Олл фыркнул:

– Но я не хотел в этом участвовать. Джон может быть убедительным, когда у него есть желание, и даже он летит вслепую. Теперь у нас мало времени. – Он взъерошил волосы. Они по-прежнему воняли теми ужасными духами. – Итак, давайте начнём с самого начала – кто ты, почему ты здесь, кто твой попутчик и почему именно он?

– Я – Аль... – начал космический десантник.

– Даже не думай повторять это снова, или, да поможет мне бог, я открою эти чёртовы двери и убью нас всех, – огрызнулся Олл.

– Он – последний остаток старой пьесы, – спокойно сказала Актейя. Она переместилась, прислонившись к металлической скамье, на которой сидела, её костлявое тело заставляло длинное платье растекаться волнами. – Послан на Терру присматривать за делами для своего хозяина. Наши пути пересеклись, и с тех пор мы у нас общие интересы.

– Чтобы снова подтолкнуть старую линию Кабала? – скептически спросил Олл.

– Нет, эта нить перерезана, – ответил Альфарий. – Приказы всегда могут измениться. Моя нынешняя обязанность – доставить леди туда, куда она пожелает.

– Дворец, – повторила Кэтт так же раздражённо.

– Конечно, – сказала Актейя.

– Но почему? – спросил Олл. – И почему ты настолько уверена, что взяла нас с собой?

– Потому что я узнала, что в этой драме нет определённости, только вероятности, – сказала Актейя. – Если бы я знала, что я должна делать и как, тогда я бы это сделала. Но вот в чём дело. Здесь есть архетипы. Определённые типы людей. Некоторые очень мощные. – Она посмотрела на Кэтт, – и некоторые очень простые. – Она посмотрела на Графта. – В этом флайере “моментальный снимок”. Что-то, собранное вместе судьбой, случайным образом, но всё же охватывающее все основные категории. У нас есть женщины, мужчины, состояния между ними. У нас есть сервитор, фермер, псайкер, солдат, вечный, космический десантник… ты понимаешь, к чему я клоню?

– Не совсем.

– Что это не случайность. Что это призыв. Сбор.

– Кем?

– Я не знаю. – Она улыбнулась и закатила невидящие глаза. – В самом деле не знаю. Жить, умирать и снова жить – не слишком помогает лучше понять это. Большую часть времени остаётся просто догадываться, что происходит. – Выражение её лица снова стало серьёзным. – Но некоторые из вас были активны, как Джон. Как я. Другие были пассивны или втянуты в это путешествие. Я не думаю, что это имеет значение. Важно то, что мы здесь, направляемся туда, где нам нужно быть. И мы все должны быть там – не только ты, не только Лидва, но и все мы.

– Потому что ты страхуешь ставки, – сказал Олл.

– Потому что она всё выдумывает, – сказала Кэтт. Она подняла голову и бросила на другую женщину злобный взгляд. – Она ни черта не знает. Я это чувствую.

Кранк пошевелился, взглянул на Кэтт, затем осторожно потянулся к кобуре. Если всё обернётся плохо, он выстрелит в Актейю, не обращая внимания на тот факт, что все они находились в герметичном трюме.

– Полегче, – сказал Олл, вдобавок ко всему у него начинала раскалываться голова. Боже, он чувствовал себя ужасно. – Даже если это правда, она не хуже любого из нас. – Он слабо улыбнулся Кэтт, стараясь поддержать, потому что сочувствовал ей. – Послушайте, мы всего лишь следовали интуиции, не так ли? Надеялись, что у Джона будут ответы. Но полагали, как я думаю, что у него их нет.

– Я просто пыталась убежать, – сказала Кэтт.

– Вот так всё и начинается, – сказала Актейя.

– О, заткнись, – сказала Кэтт.

– Ладно, хватит! – сказал Олл. Ему нужно было двигаться. Ему нужно было размять затёкшие ноги и немного подумать. – Всё началось, как началось. Но давайте обратимся к положительным моментам. Мы живы. Мы – в основном – не хотим убивать друг друга. У нас есть немного времени. И мы все хотим, так или иначе, вернуться к Императору.

– Нет, нет, – возразила Актейя. – Это то, что я пыталась сказать – это не простое действие. В узоре много нитей, как говорили на Колхиде.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Олл, чувствуя, что пожалеет о своём вопросе.

– Ты можешь пойти за Императором, если тебе нужно, – сказала Актейя. – И я помогу тебе. Я подведу тебя так близко, как только смогу. Но я здесь не поэтому.

Затем она бросила на него странный взгляд – отчасти торжествующий, отчасти затравленный.

– Потому что я иду за ним, – сказала она. – Я иду за Луперкалем.

Некоторое время спустя Олл выбрался из трюма и поднялся по ступенькам в кабину лихтера. Он протиснулся через крошечный люк и сумел неуклюже плюхнуться в кресло второго пилота.

Джон сидел в кресле первого пилота и смотрел вперёд, на темневшее небо. Был ещё день, но северный горизонт – тот, к которому они направлялись, – быстро погружался в красноватую тень. Выражение его лица было неподвижным, линия подбородка напряжённой. Может быть, концентрация на том, чтобы держать их всех в воздухе, пошла ему на пользу. Может быть, это удержало его от мыслей о том месте, откуда они сбежали.

– Как у тебя дела? – спросил Олл.

Долгая пауза.

– Я думал, что всё пойдёт совсем не так, – ответил он в конце концов.

Олл кивнул:

– Я тоже.

Какое-то время они летели дальше. Под ними проносилась сухая земля из грязных дюн и потрескавшейся почвы, серевшая по мере того, как угасал свет. Двигатели выли, борясь с попавшей в воздухозаборники пылью.

– Так что ты узнал? – спросил Джон.

– Я не знаю, чему верить, – ответил Олл. – Она утверждает, что родилась на Колхиде. Потом умерла. Затем переродилась. Как ты.

– Больше нет.

– Она сказала, что находилась в сознании в варпе. – Олл покачал головой. – Я не знаю. Что это вообще значит? Ты можешь это проверить?

Джон пожал плечами:

– Она знала, где нас найти. Я полагаю, что это не случайно.

Затем снова тишина, если не считать скрежета двигателей. Говорить было трудно. Поиск подходящих слов – банальных слов для пустой болтовни – после всего того, что произошло, казался почти неприличным. И всё же Олл не знал, как продвинуться и в другом вопросе – почему они здесь, что им нужно делать дальше, как они вообще собираются остаться в живых с теми скудными ресурсами, которые в их распоряжении. Он так устал.

– Послушай, мне жаль, – наконец сказал он слабым голосом. – Что меня не было там, где мы договорились быть. И что ты оказался в... том месте.

Джон просто смотрел прямо перед собой.

– Это не твоя вина. И ты вернулся.

– Да, но это было...

– Чёрт возьми. Да, так оно и было. Во всех отношениях. Но ты вернулся. – Он повернулся к Оллу и вымученно улыбнулся. – И теперь я знаю то, чего никогда бы не узнал раньше. Нет худа без добра, а, господин магистр войны?

Олл посмотрел на него с беспокойством. Просто скрытая насмешка, способ справиться с ситуацией? Или он тоже терял самообладание, доведённый до крайности тем, что увидел?

– Возможно, мне следовало сказать тебе давным-давно.

– Возможно.

– Я предпочёл быть фермером.

– Да, но мы не всегда получаем то, что хотим, не так ли?

– Думаю, нет.

Полёт продолжился в молчании. Небо продолжало темнеть. Поднялся ветер, отмечавший внешние границы бури, дувший прямо на них, и комки пыли с новой силой забили по лобовому стеклу.

– Она говорит, что нам суждено было встретиться, – сказал Олл через некоторое время. – И что все мы – архетипы, того или иного рода. Своего рода репрезентативная выборка.

Джон фыркнул:

– Чтобы отстаивать интересы человечества.

– Что-то в этом роде. Но чего бы она не хочет, это не то, чего хотим мы. Я не знаю, что она думает о том, что делает, но это включает в себя приход к Гору.

– Чтобы убить его?

– Может быть. Её трудно припереть к стенке. На данный момент наши пути идут параллельно, и, похоже, для неё этого достаточно.

– Зато для меня недостаточно. – Голос Джона стал жёстче. – Теперь я почувствовал. Я никогда не чувствовал этого раньше. Я слушал ксеносов и понимал их аргументы. Те, что о Хаосе. Но теперь я это почувствовал. Это моё. Я убью Гора. Я убью Императора. Я убью их всех, кого угодно, если это избавит от этого. – Он оглянулся на Олла, его лицо исказилось от ярости и горя. – Это должно закончится.

– Не думаю, что это так просто.

– Это моё дело. И я теперь могу говорить на жаргоне, помнишь? Я могу делать всё, что угодно.

Оллу стало неприятно смотреть на Джона в этот момент. Давным-давно ему приснился кошмар с ангелами и демонами над объятым огнём миром, и это напугало его, но выражение лица Джона напугало его ещё больше.

– Тебе нужно отдохнуть, – вот и всё, что он сказал. – Мы летим уже несколько часов.

– Я в порядке.

– Ещё час или около того, а потом мы приземлимся.

– Времени мало.

Да, и так было всегда, сколько он себя помнил. Тогда Олл внезапно вспомнил об этом. На них что-то охотилось, на самой грани восприятия. Каждый прыжок, который они совершали, каждое перемещение в пространстве и времени, уже казалось, что эта тварь почти настигла их. Что-то очень опасное, вплоть до побега из улья.

– Интересно, куда оно делось, – произнёс он.

– Что?

– Тварь, которая... – Он замолчал. – Не бери в голову.

И после этого они не разговаривали. Олл просто смотрел, как пыль летит на стёкла, как пустые земли лишаются жизни. Впереди был ещё долгий путь. Достаточно времени, чтобы что-то придумать, прояснить ситуацию, составить чёткий план.

Но всё время, пока он пытался работать над ним, он не мог избавиться от этого воспоминания.

“Что это было? – думал он. – И куда оно делось?”

Как только они все ушли, место снова показалось слишком большим, слишком пустым. Старое проклятие матерей. Не то чтобы она до сих пор считала себя таковой, но всё же. Это пробудило воспоминания, и на очень короткое время её изолированное выжидание снова почувствовало себя немного более сопричастным с окружающим миром.

Она наблюдала за слугами. Некоторые из них танцевали вокруг костра, отбрасывая длинные тени на песок. Над ними под звёздами мерцали огромные круги кварца.

Это был редкий перерыв в погоде. В течение нескольких дней с востока налетали песчаные бури, жестокие и с терпким запахом. Она укуталась на время бедствия, держала голову опущенной, плотнее привязала матерчатые покрывала к столбам и извлекла из этого максимум пользы. Бури заставили её думать о Джоне, который пришёл сюда и снова всё перевернул, заставив пережить всё заново, вспомнить всё, а затем снова ушёл в эпицентр надвигавшегося смятения, забрав с собой Лидва и многое другое.

Она знала, что перерыв продлится недолго. Учитывая происходившее, это мог быть последний раз, когда она видела ясные звезды за очень долгое время, и поэтому она села на голый камень и смотрела на них. Их свет был древним. Всё, что достигало её сейчас, отправилось в путь задолго до её рождения, до того, как она сделала что-либо из того, что сделала, и всё же это по-прежнему никуда не исчезло – никуда – вмешательство и его последствия. Все результаты рассеивания теперь вернулись на Терру, чтобы устроить ужасное опустошение, но всё же ясный свет этих домашних систем горел из прошлого, как будто никогда ничего не происходило и никогда не произойдёт.

Она снова почти забыла обо всём этом, возможно, намеренно, пока не вернулся Джон. И теперь она не могла думать ни о чём другом. Что она сделала. Что ей пришлось сделать.

Ещё через час или около того костёр догорел. Тени слились с сухой, прохладной темнотой ночи, и люди разошлись по домам. Сама она задержалась дольше всех, вытянув длинные ноги и пытаясь расставить все старые воспоминания в правильном порядке.

В конце концов, когда над высокими дюнами взошла кровавая луна, она пошевелилась, встала и побрела обратно к своему каменному домику. Она нырнула под низкую притолоку, налила воды из кувшина в миску и плеснула себе на лицо. Она направилась к самой внутренней комнате и размотала капюшон, пробираясь сквозь шёлковые занавески. Внутри горела только одна свеча, воск собирался в лужи и заставлял пламя колебаться.

Она села на низкую кровать, прислонив голову к кедровой раме и чувствуя, как прогибаются деревянные перекладины. В комнате по-прежнему было тепло, пахло агаровым деревом, её окутывали тени, которые танцевали в такт движениям одинокого языка пламени.

Она протянула руку, чтобы потушить фитиль, откинулась назад и закрыла глаза, положив сцепленные руки на колени. Когда она погрузилась в сон, всё, что она могла слышать – это слабые щелчки и хлопанье матерчатых навесов снаружи, шелест травы под ночным ветерком, звук своего ровного, глубокого дыхания.

Пока слова не выплыли из темноты, заставив её глаза резко открыться.

– Привет, бабушка, – произнёс Эреб, стоявший в ногах кровати. – Думаю, нам нужно поговорить.

Эреб встречается с Эрдой.

ДЕСЯТЬ

Коробки смерти

Магистр осады

Выезд

Он резко проснулся. Каска немедленно пошевелился, голова пока не прояснилась, но прежние реакции почти не пострадали, он спрыгнул с койки и крикнул экипажу собираться. Зазвенели сирены.

Помещение было большим, холодным, в основном неосвещённым и пахло сотнями прижатых друг к другу тел. Пол терялся в мешанине вещмешков и скомканной униформы. Трёхместные койки стояли длинными рядами. Залы общежитий в оборонительном бастионе выглядели почти одинаково, где бы они ни находились, хотя этот конкретный оказался более убогим, чем большинство, с протянувшейся по западной стене длинной трещиной. Каска предположил, что они находятся глубоко под землёй, хотя с момента прибытия не мог подтвердить это. Под землёй, над землёй, теперь не имело большого значения, потому что небо было чёрным, и земля была чёрной, и всё покрывала грязь – ты сражался во тьме, где бы ты ни оказался.

Тем не менее, по крайней мере, теперь он знал своё местоположение – Колоссовы врата, расположенные так далеко на востоке, что он думал, что там вообще ничего не осталось, кроме костей и пятен крови. Похоже, он ошибался на этот счёт. Там находился легион. Целый или, по крайней мере, то, что осталось от целого после семи лет непрерывных боёв. Как только он узнал об этом, то на мгновение пришёл в восторг. Яндев был прав, это выглядело как контрнаступление, что-то, что снова взбодрит кровь и избавит от чувства проклятой депрессии из-за всего на свете. Возможно, именно поэтому всё так растянулось за Сатурнианской – командование планировало это, готовое снова занять позиции, открыть новый фланг для борьбы с врагом.

С тех пор, однако, состоялись брифинги. Череда воинов V легиона приходила, чтобы поговорить с собравшимися командирами танков, каждый раз другой. Все они выглядели изрядно потрёпанными, с помятыми доспехами и разбитыми лицами. Но они были вежливыми и склоняли головы перед собравшимся, прежде чем перейти к делу. Стало очевидно, что речь шла вовсе не о том, чтобы отбросить врага, во всяком случае, на основных фронтах. Выяснилось, что мобилизационный резерв для подобного наступления давно иссяк. Речь шла о захвате космического порта Львиные врата, изгнании захватчиков и вводе в строй орбитальных орудий, а затем удержании этого места настолько долго, насколько они смогут. Даже если удастся достигнуть первой цели, они будут окружены, отрезаны от любого возможного пополнения запасов и вынуждены уйти в глухую оборону против врага, который, казалось, распоряжался почти бесконечным количеством войск. И это было единственным, что являлось совершенно неприемлемым для танков. Они были прожорливыми, темпераментными зверями. Если вы не могли заправлять их топливом, снабжать снарядами, ремонтировать повреждения, когда в них попадали, то вы, по сути, жили в медленно движущемся гробу.

И из всех возможных танков, в которых можно было застрять, “Леман Русс”, пожалуй, был худшим. Люди говорили о нем как о Гордости Империума, величайшем боевом танке в истории человечества, оплоте Великого крестового похода.

Это было дерьмом. “Леман Русс” представлял собой настоящую смертельную ловушку. Его высокий профиль был настолько общеизвестно ужасным, что ни один офицер не хотел быть командиром роты – единственное, что достаточно велико, чтобы прикрывать “Леман Русс” во время операций – это другой “Леман Русс”, так что лучше держать командное подразделение впереди себя как можно дольше. Его хрупкие гусеницы были обнажены, а броня представляла собой мешанину легко поражаемых вертикальных плоскостей. Стандартная модель со спонсонами просто обладала ещё одной плоской поверхностью, которую нужно уничтожить, ещё одна причина радоваться, что их нет. Внутри было шумно и пламя легко вспыхивало всякий раз, когда погрузчик слишком громко чихал. И, если вам действительно не повезло с этими спонсонами, оставался всего один аварийный люк, прямо в верхней части главной башни, и поэтому шансы выбраться живым в случае слишком вероятной катастрофы были почти равны нулю.

Нет, тот, кто спроектировал “Леман Русс” – Каска всегда считал, что на самом деле это не примарх VI – был идиотом. Или садистом. Или и то, и другое. Единственными достоинствами, которыми обладал танк, являлись дешевизна, механическая надёжность и определённая высокая живучесть в количественном отношении. Конструкция была настолько брутально простой, что Империум мог выпускать их миллионами. Не имело значения, что каждая отдельная машина была примером самоповреждения, когда вы могли сокрушить поле боя сотнями таких машин. А установленная спереди лазерная пушка, по крайней мере, могла продолжать стрелять до тех пор, пока в её силовых установках оставался заряд, что делало имевшуюся у снарядов склонность заканчиваться несколько меньшей катастрофой.

Тем не менее, в целом, у экипажей было мало иллюзий относительно танков, на которых они ехали на войну. Их называли “коробками смерти”, “разлучниками” и другими, более приземлёнными именами. Пехотинцы иногда косо посматривали на них, завидуя всей этой толстой броне, но танкист “Леман Русса” знал, насколько всё это на самом деле хрупкое, и что попасть под лазерный луч гораздо предпочтительней, чем сгореть заживо или быть погребённым под стеной грязи или не суметь выбраться и задохнуться от выхлопных газов двигателя.

Сирены продолжали звучать. Яндев натягивал китель, Фош пыталась проснуться, Мерк осушил канистру со вчерашней водой. Дреси просто тихо готовилась, не встречаясь ни с кем взглядом. Каска и в самом деле хотел поговорить с ней по душам, узнать её получше, но теперь уже слишком поздно, потому что это было оно, это было наступление, первое сражение оптимистично названного Первого Терранского бронетанкового.

– Шевелитесь, народ, – рявкнул он, потянувшись за шлемом и сумкой, смаргивая остатки сна с глаз. – Вы знаете правила игры. Фош, двигай своей чёртовой тощей задницей. Трон, где мои ботинки?

Во всём зале происходило то же самое. Сотни экипажей сонно собирались, направлялись к лифтам и лестницам, пытались вспомнить, где находится их подразделение, какие приказы, что за новое назначение в роте и куда они должны выдвигаться. Всё это время сирены продолжали греметь – звон, звон, звон – ничуть не помогая собраться с мыслями.

Каска и экипаж “Айка 73” толкались и суетились вместе с остальными, спускаясь на уровни вооружения. Пока они шли, стены дрожали, как никогда сильно, осыпая их пылью. На секунду он подумал, что крепость подвергается серьёзной атаке – она находилась под обстрелом с тех пор, как они прибыли – но затем он понял в чём дело. Уцелевшие орудия Колоссов стреляли изо всех сил, сжигая последние боеприпасы, швыряя всё, что у них осталось, в пустоши за стенами. К тому времени, когда они закончат, склады полностью опустеют. Это стало их последней службой, они больше не применялись для отражения атак, а вместо этого использовались, чтобы максимально выровнять пространство между крепостью и целью. Обстрел, похоже, продолжался уже несколько часов во время их недолгого отдыха. Каска испытывал осторожное уважение к артиллеристам. Это была непростая профессия, требовавшая мастерства как в абстрактной геометрии, так и в человеческих превратностях на поле боя. Если они правильно выполнили свою работу, продвижение будет возможно. Если они облажались, танки быстро наткнутся на неповреждённые огневые линии, и это приведёт к полной неразберихе.

Пока всё вокруг сотрясалось и грохотало, они трусцой пробирались на уровни вооружения, в пещеры у самого основания секций внешней стены Колоссов, которые были реквизированы несколько недель назад, расчищены и приспособлены для новой цели. Они были забиты техникой, сотнями и сотнями каждый, все машины укомплектованы, заправлены, исправны и готовы к действию. Воздушные фильтры уже гудели в предвкушении того, что тысячи грязных прометиевых двигателей, кашляя, оживут – ожидая, когда прозвучат приказы, когда на головных танках роты будут подняты полковые знамёна, когда гусеницы придут в движение.

Пока Каска бежал вдоль рядов машин, отсчитывая номера корпусов, ему потребовалась секунда, всего одна, чтобы угадать, сколько единиц бронетехники собрано в их зале хранения. Он не слишком ошибся. Их было очень много. Огромное количество. Все офицеры Белых Шрамов, с их тихими голосами и тщательным изложением тактики, держались на брифингах очень скромно, но это было явно серьёзное начинание, над которым долгое время работали серьёзные люди. Ему было интересно, насколько высокопоставленные люди. Он задумался, мог ли Сам Император, любимый всеми, иметь к этому какое-то отношение. Может быть, в конце концов, это было что-то, из-за чего стоило волноваться. Может быть, это было что-то, что могло переломить ситуацию.

Успокойся, немедленно. Успокойся. Ничего ещё даже не началось. Каска в своё время участвовал в достаточном количестве катастроф и неудач, чтобы не увлекаться. Как только всё приходило в движение, взметалась грязь и в глаза ударял дым, вот тогда-то всё и пошло наперекосяк. Сохраняй спокойствие, оставайся сосредоточенными. Держи себя в руках.

Он добрался до танка. Как всегда, он ударил его по боку, прежде чем взобраться на верхнюю башню.

– За Императора! – крикнул он.

– За Его народ! – эхом отозвалась команда, готовясь садиться. Вокруг остальные экипажи делали то же самое – маленькие ритуалы перед боем, последние проверки.

Яндев и Дреси забрались внутрь первыми, пролезли через боковые люки и спустились в самый низ – Дреси к панели управления двигателем, Яндев к посту лазерной пушки. Фош и Мерк последовали за ними, заняв позиции в башне у главного орудийного механизма. Каска был последним, единственным, кто держал голову и плечи над линией открытого люка. Он надел шлем, проверив уплотнители на воротнике. Они настаивали на этом на всех брифингах. Полный токсикологический протокол, всегда. Все шлемы надеты, все фильтры запечатаны, все люки задраены. Он сделает это, как только они выйдут за ворота. Но сейчас, возможно, в последний раз за долгое время, он будет держать голову высоко и люк открытым. Он хотел увидеть всё своими глазами.

Повсюду вокруг него слуги и сервиторы делали то, что должны были делать, подготавливая роты к выступлению. Впереди, в трёхстах метрах, мощные внешние двери по-прежнему были закрыты. Пол дрожал, пока орудия высоко наверху продолжали извергать снаряды. Один за другим включались танковые двигатели, выбрасывая клубы чёрного дыма. Сирены продолжали выть, последние из экипажей разбежались по своим подразделениям, включились передние люмены.

– Статус, – передал Каска по воксу команде, внимательно слушая.

– Лазерная пушка активирована, – холодно ответил Яндев. – Уровень энергии достаточный.

– У меня всё хорошо, – ответила Фош, её лицо в готовности прижалось к прицелу главного орудия.

– Двигатели запущены, – сказала Дреси. – Дух послушен.

Мерк усмехнулся.

– Пять минут, – сказал он себе. – Мы продержимся пять минут.

– Заткнись, – рявкнул Каска. – Это Его работа. Это касается всех вас. Его работа. Увидим её.

Затем, с пугающей внезапностью, артиллерийская канонада прекратилась. Только когда орудия смолкли, Каска понял, насколько громкими они были. В огромном зале наступила зловещая тишина, раскаты грома сменились более низким рычанием сотен двигателей.

Каска почувствовал, как у него скрутило живот. Ладони покалывало, и он крепче вцепился в поручни. Казалось, целую вечность всё пространство оставалось застывшим – колонны танков, все на холостом ходу, все неподвижные, запертые под землёй, словно скованные цепями.

Это должно начаться сейчас. Это должно начаться. Все были настроены на это, натасканы и готовы. Если они будут ждать, то умрут здесь, в заточении, в клетке, как животные. И всё же двери оставались закрытыми, запечатывая их, погребая, сдерживая.

Держи себя в руках, сказал он себе. Неподвижный, спокойный, готовый.

Когда дверные замки с грохотом открылись, он вздрогнул от неожиданности. По залу разнеслось эхо мощных болтов-затворов, возвращавшихся в свои пазы. Затем гигантские противовзрывные двери со скрежетом заскользили вверх, сопровождаемые лязгом огромных цепей. Сирены смолкли, и звуки двигателей изменились, набирая обороты для движения. Порывы горячего ветра ворвались в расширявшиеся щели, заставляя клубы смога кружить и извиваться. Далеко впереди Каска впервые за несколько дней увидел внешний мир.

Была ночь. Теперь на Терре всегда была ночь – непроглядная завеса, освещаемая только пламенем и миномётными снарядами, адский пейзаж измученной земли и огня.

Приказ пришёл по коммуникатору, уже потрескивавшему от помех.

Полный вперёд. Полный вперёд. Хан и Император ведут вас.

Каскад ускорений начался с головных подразделений и волнами прокатился по колоннам, когда большие “Гибельные клинки” и “Адские молоты” раскачиваясь, съехали с пандусов в пылавшую тьму. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем пришла очередь “Айка 73”, части 16-й роты шестого батальона, но затем настал момент, и они поехали вместе с остальными, набирая скорость, подпрыгивая и покачиваясь к полосе чернильно-чёрного неба впереди. Каска оставался снаружи, даже когда другие командиры скользнули внутрь бронетехники, захлопнув люки и доверившись перископам и линзам ауспиков.

Поэтому, когда они снова выехали на открытое место, всего на несколько мгновений, он увидел всё своими глазами, отфильтрованным только недавно вымытыми линзами шлема. Он оглянулся и увидел, как позади них уходят в ночь высокие стены Колоссов, выщербленные и потрескавшиеся, но по-прежнему неприступные. Он посмотрел вперёд и увидел простиравшиеся до горизонта руины, пустые остовы некогда могучих шпилей ульев и жилых комплексов, некоторые горели, большинство стояли мёртвыми и холодными. Он увидел инверсионные следы первых взлетавших атмосферных самолётов легиона, готовых начать бомбардировки и уничтожить то, что пропустили большие пушки. Он увидел вспышки взрывов, рябь линий огня, изломанный силуэт далёкой Внешней стены, отражённое в акрах разбитого стекла и стали сияние орбитальных пустотных щитов. Количество танков вокруг было настолько велико, что казалось, будто сама земля покатилась вперёд, собираясь в приливный ковёр из железа и прометия, который обрушится и пробьёт путь к краям самой земли.

Но затем, и это было самым впечатляющим из всего, прямо на краю поля зрения он увидел горный массив космического порта Львиные врата, тёмный, как окружавшая его ночь, окутанный гигантскими кипевшими облаками пыли и грязи, его бока освещались потрескивавшими нитями молний, внутренности сияли болезненным светом, витые шпили возвышались над северо-восточным горизонтом и уходили высоко в небеса.

Такой далёкий. Такой огромный. Такой ужасный.

Каска спустился, влез в ремни безопасности и потянул за собой люк. Металлический круг с лязгом закрылся, и он повернулся, чтобы поднять тактический объектив и приблизить прицел перископа. Знакомые звуки и запахи крошечного мира танка сразу же окутали его. Он понял, что дышит слишком часто, его сердце бешено колотится. Было лучше не смотреть на космический порт, по крайней мере, до тех пор, пока в этом не возникнет крайней необходимости.

– Наконец-то, – сказала Фош. Она послала ему напряжённую улыбку. –Император с нами.

Каска улыбнулся в ответ, так же напряжённо.

– Не сомневаюсь, капрал, – сказал он. – Нисколько не сомневаюсь.

Грем Калгаро уверенно поднимался по винтовой лестнице, его тяжёлые ботинки утопали ковре грязи на ступеньках. Он уже преодолел километры, прокладывая путь из одного зала в другой, следуя извилистым маршрутом по лабиринту внутренних помещений космического порта. Его необъятность поражала даже на планете, где доминировали абсурдно огромные здания. Легион не был и близок к тому, чтобы заполнить его должным образом. Даже в тех пространствах, где они собрались в большом количестве, отдававшаяся сырым эхом пустота зияла вверху и внизу. В некоторых сухих доках по-прежнему стояли в ремонтных люльках каркасы космических кораблей, наполовину готовые и пустые, ожидавшие, чтобы их подняли с помощью лифтов на взлётные площадки. Это был мир в мире, череда гигантских сборочных цехов и служебных ям, соединённых огромными шахтами и транзитными трубами. Раньше здесь было шумно, всё наполняли резкий треск и вой механизмов, грохот запускаемых двигателей, скрежет подъёмников и управляемого сервиторами оборудования. Теперь было тихо, почти безмолвно, только медленно двигались воины легиона и их создания, мрачно направляясь в служебные помещения для перевооружения и переоснащения. Края смягчились наростами, ползучими плесенями, переплетениями лиан с чёрными прожилками, приглушая всё и погружая в горячую, потную дремоту.

Калгаро был не единственным, кто заметил, насколько это место теперь напоминало Барбарус. Сквозь вентиляционные решётки начал просачиваться густой, как молоко, туман. Запах стал терпким, воздух пропитался ядами, которые они принесли с собой. Время от времени, шагая у основания одной из многочисленных ведущих в небеса многоуровневых шахт, Калгаро поднимал голову и видел, как токсины собираются в облака, постепенно сгущаясь с высотой. И тогда он вспоминал, как это было на родной планете, и как они все смотрели на вершины гор, одновременно страшась и желая их. Должно быть, где-то в нём запечатлелись какие-то остатки тех старых эмоций. Ему по-прежнему нравилось при любой возможности твёрдо стоять на ногах. Он по-прежнему дышал более осторожно, когда поднимался высоко, как будто мышцы лёгких не могли до конца поверить, что это возможно.

Он раздражённо покачал головой. Глупо сохранять старые подёргивания и рефлексы. Им нужно двигаться дальше. Забыть о старых кошмарах. Тем не менее, те и сейчас преследовали их повсюду, дурные сны предков, словно выгнанные собаки, возвращавшиеся к очагу.

Калгаро добрался до места назначения – главной смотровой башни на краю западной стены. Когда он неуклюже вошёл в командный зал, четыре Несломленных отдали честь. Несколько дюжин слуг легиона работали на постах ауспиков, их униформа была настолько испачканной, что её едва можно было отличить от запёкшейся грязи на бледной коже. Теперь все они были очень больны, покрыты язвами и ранами, хотя это, казалось, не сильно мешало им.

– Ты звал меня? – произнёс Калгаро, обращаясь к командующему сержанту.

– Вы должны это увидеть, магистр осады, – сказал сержант, старый выходец с Барбаруса по имени Гургана Дук. Он указал на большую круглую линзу, помутневшую и засаленную, но по-прежнему функционировавшую. По ней ползли точки света, и все они исходили с позиций, сосредоточенных на юго-западе. Калгаро прищурился, пытаясь разобраться в неясных фосфоресцирующих вспышках.

– Ещё одна неисправность? – спросил Калгаро.

Дук покачал головой:

– Проверил несколько трансляций. Это индикаторы движения.

Калгаро подошёл к картографическому устройству большего радиуса действия и активировал сканеры. Он некоторое время смотрел на них, затем проверил геолокаторы

– Они отступили, – пробормотал он.

– Да, так и было. Казалось.

Калгаро понял, что улыбается. Чем дольше он изучал сигналы, тем больше картина подтверждалась. Белые Шрамы никуда не делись, и теперь они снова были на виду, устремляясь к космическому порту, скоординированным остриём копья, которое уже быстро неслось через пустоши.

– Приятная новость, – сказал он. – Наши друзья всё ещё с нами.

Он отвернулся от устройства и начал отдавать приказы.

– Отправьте сигнал советнику примарха – убедитесь, что тот дойдёт до него. Отдайте приказ о мобилизации всех сил обороны и задействовании резервов. Активируйте настенные орудия и предоставьте мне отчёт о готовности флайеров – если у нас ещё остались пригодные для использования, они понадобятся немедленно.

Слуги поспешили подчиниться, используя коммуникаторы. Двое из Несломленных направились к транзитным шахтам, чтобы убедиться, что личные приказы также будут доставлены.

Дук, однако, выглядел неуверенным.

– Нет никакого... плана, – сказал он. – Никакого оборонительного плана. Мы должны были снова выдвигаться, отделения всё ещё переоснащаются, они будут…

Калгаро рассмеялся, возвращаясь к линзам ближнего радиуса и регулируя ручки усиления.

– Так даже лучше, сержант, – добродушно сказал он. – Намного лучше. Отделения не нуждаются ни в каком поощрении – перед нами безбожные чогориские ублюдки. Мы не закончили с ними на Катуллусе, так что сделаем это здесь.

Правда, дела на Катуллусе шли плохо, и тогда он был в ярости. После этого были даны клятвы, которые он намеревался довести до конца. И он доведёт их до конца, приложив все свои силы, просто теперь это будет чем-то приятным, актом священного прославления.

Дук поклонился:

– Будет сделано.

– И подайте сигнал флоту, – приказал Калгаро, приступая к расчётам. – На этом участке у нас нет ничего важного. Запросите орбитальную батарею, координаты будут переданы. Мы разнесём их в клочья, прежде чем они преодолеют половину пути.

Он не смог сдержать усмешку. Она продолжала расти.

– После этого просто наблюдайте, – сказал он, приближая сенсоры. – Обещаю, оно того стоит.

Братство Бури вырвалось из укрытия, когда поднялись противовзрывные двери. Все на спидерах – “Кизаганах”, “Дротиках”, “Шамширах” – воины вылетели из ангаров плотным строем стрел, держась у земли и набирая скорость.

Впереди облака пыли танковых колонн размывали тёмную линию между землёй и небом. Последние артиллерийские удары пришлись точно в цель, уничтожив цели в нескольких километрах впереди. Шибан проехал прямо сквозь монолитные столбы дыма, оставляя за собой длинные чёрные следы.

Он прошёл по этой земле всего несколько дней назад, хотя с таким же успехом это могло быть в другой жизни. Он вспомнил последние лучи слабого солнечного света над едкими лужами, призраков пустошей. Он вспомнил о ребёнке. Он снова задался вопросом, что с ним случилось. И это заставило его подумать о Кацухиро. Может быть, они оба мертвы. Или, может быть, они вернулись за стены Внутреннего дворца, где ещё теплились последние крохи надежды.

Теперь он ничего не узнавал вокруг. Это стало затерянным местом, пристанищем демонов, здания были просто надгробиями на бесконечных полях сражений. Единственными существами, обитавшими в этих задыхавшихся от дыма остатках, были проклятые и искалеченные, хромавшие и визжавшие в безлунную ночь.

– Цели обнаружены, – передал он по воксу воинам, сохраняя ошеломляющую скорость. Проклятый мир пронёсся мимо, расплываясь в растянутые линии. – Рассредоточиться для зачистки.

Эскадрильи спидеров разделились, поворачивая и ныряя сквозь пустые жилые дома и шпили. Они пролетели мимо авангардов бронетанковых колонн и вырвались из их грохочущей вони и дыма. Предупреждающие руны вспыхнули на каждом шлеме, обнаруживая угрозы в обломках. Пилоты открыли огонь, распыляя болт-снаряды и лазерные разряды во мрак, уничтожая оказавшуюся на открытом месте пехоту предателей и разрывая их на куски.

– Впереди-справа, – сообщил Чакайя, грозовой пророк, прикомандированный к братству Шибана, ехавший рядом с острием копья вместе с Иманем. – Препятствие для бронетехники.

Чакайя не был великим предсказателем погоды, как Наранбаатар или Есугэй, но его дальновидение на долю секунды опережало завесу времени, давая слабые проблески возможного будущего. В такого рода боевых действиях этот вклад был бесценен.

– Вниз, – приказал Шибан, резко снижаясь. – Построение “Ши'ир” – очистить путь.

Его эскадрилья опустилась ещё на метр, разделившись, продолжая нестись вперёд. Каждый воин приготовил по два осколочных заряда. Они мчались по длинному переулку между двумя стенами из безликого камнебетона, скользя над тем, что когда-то было асфальтовым переходом, не обращая внимания на спорадические лазерные выстрелы, которые плевались и свистели мимо них.

– Вот, – сказал Чакайя.

Воины последовательно сбросили заряды из мчавшихся спидеров через каждые несколько метров. Когда заряды попали на минное поле, земля взорвалась жидким огнём и комками почвы. Каждая закопанная мина была задета и взорвана плазменными разрядами, которые подбрасывали грунт и камнебетон высоко вверх, к лишённым стёкол окнам жилых домов по обе стороны.

– Впереди ещё сигналы, – спокойно сказал Имань, ведя “Шамшир” сквозь вихри летящего гравия. – Опорный пункт.

– Разберитесь с ним, – скомандовал Шибан, и спидеры мгновенно развернулись в широкий строй, растянувшись по всей ширине прохода. – Джерун, Темухан, – он ваш.

Четыре ракеты вылетели из двух спидеров, направляясь к далёкой цели – старому оборонительному бункеру у основания заброшенной триумфальной колонны. Каждая ракета попадала точно в цель, разрушая камнебетонные переборки и вонзаясь в помещения за ними. Внутри всё заволокло дымом, и оставшиеся в живых защитники высыпали наружу, дезориентированные и стрелявшие вслепую. Спидеры переключились на штурмовые пушки, рассекая как местность, так и пехоту градом тяжёлых снарядов.

– Теперь вперёд, – приказал Шибан, поднимая нос “Шамшира” и наводя прицел на разрушенный бункер.

– Подождите, мой хан, – раздался голос Чакайи по связи. – Что-то... опасное.

– Стоп – назад! – крикнул Шибан, резко поднимая гравицикл вверх и разворачиваясь.

Остальная часть эскадрильи отреагировала мгновенно, ударив по воздушным тормозам и снова бросив машины в резкие виражи. Весь строй поднялся, зависнув на подушках из перегретого воздуха и гравитационных буферов. На них обрушилось ещё больше лазерного огня, источники которого быстро уничтожались кружившим эскортом.

– Что вы... – начал Имань.

Он так и не договорил. В пятистах метрах впереди, в том самом месте, через которое они должны были проехать, если бы не остановились, задрожал воздух. Гряды облаков содрогнулись, поднялась пыль, и атмосфера раскололась на части.

Двадцатиметровая колонна чистого разрушения, пульсировавшая и пылавшая, с треском обрушилась с небес, сверля, как брошенное копье, пронзая прямо сквозь центр разрушенного шпиля улья и глубоко погружаясь в фундамент. Ослепительная ударная волна вырвалась наружу, разбросав камни и куски пластали, круша всё на своем пути, разрушая стены жилых домов и проламывая арки.

Ещё больше лазерных колонн обрушилось за этой, распыляя и сжигая, превращая весь сектор в месиво из падавших балюстрад и взрывавшихся секций стен.

– Уходим, уходим! – взревел Шибан, уводя гравицикл подальше от поднимавшегося облака пыли.

– Орбитальные удары, – мрачно сказал Имань, следуя его примеру. – Уже?

Эскадрильи рассыпались, убегая от перекрывавших друг друга взрывных волн.

– Похоже на то, – ответил Шибан. – Отправь сообщение.

– Думаю, они в курсе, – сказал Имань, указывая туда, откуда они пришли.

По всему западному горизонту небо тоже было охвачено огнём – не огнём миномётов, зажигательных или плазменных снарядов, а рождённым небом пламенем, с грохотом проносившимся горизонтальной линией на высоте четырёх с половиной километров, как будто мчавшиеся облака были расстёгнуты и разорваны поперечным ударом меча. Шлейфы клубились и извивались вокруг разрыва, выливаясь дымившейся пеной, распадаясь на ветви, которые мерцали и танцевали молниями. Раскаты искусственного грома прокатились по всему пейзажу, подкреплённые рёвом, похожим на то, как будто моря всех миров ударили одновременно. Далёкий городской ландшафт скрылся за огненной тенью, заслонённый наступлением шириной в километры, которое пожирало всё остальное, оно парило на солнечно-красных двигателях, висело невероятно низко для своих размеров и всё же всё равно двигалось, всё равно приближалось к ним, окутанное искрами, вспышками и брызгами, которые протянулись до самого горизонта, насколько видел глаз.

Впереди надвигавшейся орбитальной платформы появились сопровождавшие её атмосферные самолёты, вырывавшиеся из огненного ада, их турбины завывали на полной мощности, чтобы избежать смертельной турбулентности. А под ними танки продолжали мчаться вперёд, прорываясь расчищенным для них авангардами легиона по полосам атаки, при поддержке низко висевших десантно-штурмовых кораблей с готовыми к высадке отделениями тяжёлой пехоты.

– Итак, теперь всё готово, – пробормотал Шибан, позволив себе лишь мгновение на оценку того, что было приведено в движение. – Давайте посмотрим, как далеко это нас заведёт.

Затем он развернул гравицикл, увеличил мощность двигателей и попытался обогнуть пылавшую массу лазерных лучей. Всё больше сигналов накапливалось на границе диапазона его ауспиков, которые замедлят наземное продвижение, если не будут быстро устранены.

– Вперёд! – взревел он, снова набирая полную скорость. – Продолжать двигаться! Уклоняйтесь от лазерного огня, но продолжайте двигаться!

ОДИННАДЦАТЬ

Загнанный

Урок

Сокращение

Нет, нет. Не это – это было ошибкой. Найди нору, обставь её, затаись. Когда ты бежишь, они схватят тебя на открытом месте. На данный момент он уже достаточно двигался, оставив свою фальшивую вонь в каждом углу, позволив им поверить, что он побывал в сотне разных мест во Дворце, и теперь у него было это место, то, на которое он нацелился с самого начала, то, где он собирал свои зелья.

В этом городе находилась тысяча лабораторий, и так было с самого начала. В других городах строили церкви или военные мемориалы, но в доме Императора возводили храмы науки, великой надежде человечества. Фо должен был отдать должное старику – это была такая же хорошая стратегия, как и любая другая, учитывая то, что Он имел в виду. Только нужно было быть уверенным, что это правильная наука. Император всегда был одержим биологией, спиралями и клеточными культурами. Ещё до всех этих неприятностей с отвратительным интеллектом, которые навсегда отучили человечество от мыслящего кремния, Он всегда имел дело с чашками Петри и центрифугами – грязный материал, жидкости, органы и культуры крови.

Фо иногда задавался вопросом почему. Несомненно, старик использовал Свой помешанный на генетике разум, чтобы завоевать галактику. Программа была впечатляющей, по-своему жестокой. Может быть, никто другой не смог бы этого сделать. Это, безусловно, показало силу того, чем Он занимался, когда заперся в этих подземных помещениях на протяжении стольких лет с разношёрстной компанией эксцентриков, которыми Он Себя окружил. Это показало, что можно сделать с помощью нескольких умных генетиков и нескольких высококлассных производственных мощностей, а также с бесконечной верой в себя.

Но, возможно, всё же это ограничено. Возможно, некоторые направления закрыли слишком рано. Таким путём человека можно превратить в устрашающее существо, но результат получится сомнительным, что сейчас наглядно и продемонстрировано. Возможно, было бы лучше, если бы вы действительно были полны решимости начать всё сначала, полностью покончить с этим грязным делом. Серое вещество. Шаткая плоть и неисправные сердечные клапаны.

Однако Фо подозревал, что в глубине души Император отличался некоторой сентиментальностью. Были некоторые мосты, которые Он не пересечёт, даже если может это сделать, поэтому некоторые аспекты Его программы были такими, какими они были. Он хотел, чтобы Его Империум Вечности унаследовали существа, которые выглядели бы так же, как Он когда-то; которые говорили бы так, как Он, которые могли бы поделиться шуткой или насладиться бокалом вина. В противном случае, какой в этом был смысл? Если вы можете создать что-то неразрушимое, что-то неподвластное порче, но уже не человеческое, тогда зачем это делать? Главная цель в выживании вида, расы, нас.

И всё равно Он зашёл слишком далеко. Космический десантник был мерзостью своего вида. Примарх в сто раз хуже. Разнообразие сменилось единообразием. Интересная слабость с силой стеклянных глаз. Возможность без происшествий. Вот почему Его нужно было остановить, прежде чем весь этот безвкусный балаган наберёт такие обороты, что никакие машины, какие только можно себе представить, не смогут это остановить. Возможно, этот момент уже настал. Или, возможно, именно ему, Базилио Фо, придётся выйти вперёд и попытаться вернуть немного красок в быстро серевшую вселенную.

И он мог это сделать. Это было возможно. Он посмотрел на длинный стерильный стол перед собой, и увидел, что ингредиенты готовы, всё на своих местах.

Лаборатория располагалась на некоторой глубине под землёй, как и все строго охраняемые лаборатории. Когда-то в ней жили тысячи работников. Теперь их уже не было, они в панике разбежались перед наступавшими врагами – как будто несколько лишних километров могут их спасти. Столы были перевёрнуты, инфопланшеты разбиты и выброшены. Ему не составило большого труда проникнуть внутрь, спуститься, найти холодильное хранилище, химические чаны и сращивающие машины. Ничто из этого нельзя было оставлять без присмотра. Как минимум, уничтожить, на случай, если враг доберётся до всего этого своими потными руками, потому что всё это по-прежнему было хорошим, полезным материалом.

Но сейчас все были ужасно измотаны. Все пребывали в лихорадочном возбуждении, столкнувшись лицом к лицу с собственной смертностью, и это мешало им рассуждать здраво. Как с той девушкой на медицинском посту. Даже когда он сказал ей, что она будет помогать в справедливом и благородном деле, это не остановило её слез. Он говорил тогда чистую правду, несмотря на её прискорбное отсутствие видения – не его вина, что Империум так любил использовать сканеры сетчатки и датчики крови на дверных замках, и ему не стоило оставлять там свои биоследы.

А теперь к делу. Он должен действовать быстро. Нельзя допускать ошибок, не сейчас, когда город с каждой секундой разрушался всё больше и больше. Если он не хочет, чтобы всё его хвастовство перед Амоном не оказалось пустым бахвальством, то это должно быть сделано правильно.

Он снова запустил циклеры, подключив резервные генераторы. Он открыл биоскопы и главные сканеры и заставил их работать. Он вытряхнул из сумки все вещи, которые взял из дюжины мест, которые ему пришлось посетить, затем порылся в холодильной камере в поисках новых. Он включил одинокий когитатор необходимой мощности и начал обучать его раздражительный дух-машину новым способам считывания рун.

Доказательство концепции, вот и всё. Что-то, что можно взять с собой, чтобы обеспечить свою безопасность. Это было нелегко. Он понял, что вспотел. Он всё время слышал артиллерийский огонь, где-то наверху, но всё равно отдававшийся эхом в шахтах и туннелях. Канонада напомнила ему о каждом случае, когда он застревал в готовом пасть под натиском варваров городе – больше раз, чем ему хотелось – и это никогда не становилось лучше.

Он перешёл к следующему микроскопу и включил увеличение. Он склонился над пробиркой и начал оценивать, как идут дела с его культурами. Как и ожидалось, он увидел, что клетки делятся, раздваиваются, распределяются на модели, которые он узнал по тем первым детским шагам на столь оплакиваемом Велих Тарне.

Это снова работало. Он был гением.

Но затем он услышал вдали и на некотором расстоянии сверху хруст керамита по стеклу. И этот шум он тоже слышал слишком часто. Они никогда не отличались особой утончённостью, Дети Астарты.

Его сердце ёкнуло. Медленно, очень медленно он поднял голову. Он оторвал взгляд от экрана, всматриваясь вдоль стола в полумрак входа в лабораторию, в сотне метров от него. Лоялист или предатель? Что хуже? В помещении было очень темно, если не считать лужиц мягкого света на его рабочем месте. Оно было почти необитаемым. Если он останется совершенно неподвижным, застывшим с подветренной стороны от главного когитатора, оно может просто пройти дальше.

Снова тяжёлые шаги, спускавшиеся по усыпанной обломками лестнице. Он заметил красное свечение, струившееся по дальней стене и раскачивавшееся в такт движению тела. Пробирка разбилась, раздавленная толстой подошвой, и это заставило его вздрогнуть.

Но только когда он мельком увидел, что спустилось по лестнице, его кровь по-настоящему похолодела. Чудовище неуклонно появляюсь, выходя на открытое пространство, один из VIII, усеянный мерцавшим ведьмовским светом на паслёновых доспехах, с вытянувшимися из шлема изогнутыми шипами и горевшими тускло-красным линзами. Эти глаза могли обнаружить во мраке абсолютно всё, даже больше, чем его лоялистские кузены. Здесь не будет ни охоты за тактическим преимуществом, ни торга. Фо точно знал, для чего оно здесь, а также на что оно способно.

Он схватил свои результаты, трясущимися руками нащупал пробирки и побежал со всех ног.

– Они сломаются, – произнёс Фафнир Ранн.

Позиция лоялистов протянулась поперёк широкой пропасти между разрушенными электростанциями, перекрыв один из основных уцелевших маршрутов дальше вглубь. Большинство защитников были обычными людьми в пёстрой коллекции полковых униформ. Их поддерживали два десятка танков “Леман Русс” и один “Малкадор” модели “Уничтожитель”, разместившиеся за толстыми камнебетонными барьерами и кучами щебня. На флангах располагались сорок стационарных платформ с тяжёлым вооружением, некоторые находились за почерневшими стенами комплексов-близнецов, другие были глубоко утоплены в обломках и окружены баррикадами. По всему ущелью в стрелковых ячейках и траншеях окопались пятьсот пехотинцев, вооружённых огнемётами, хеллганами, лазганами и несколькими болтерами. Дополнительные отделения разместили выше и в укрытиях, они прятались среди развалин внутри электростанций с дальнобойным снайперским оружием, ауспиками и лучшими устройствами связи. Поддержка с воздуха давно отсутствовала, но от неё было мало толку в таком вызывавшим клаустрофобию окружении: со всех сторон теснились отвесные стены высоких зданий, увенчанные мерцавшими помехами пустотных щитов, поэтому уровень земли казался почти подземным.

К тому времени, когда Сигизмунд и его штурмовая группа прибыли сюда – в восьмидесяти километрах к северо-востоку от Палатина, в оспариваемых городских зонах, далеко внутри периметра Меркурианской – оборона, казалось, созрела для того, чтобы свернуться. У бронетехники и орудийных точек не хватало снарядов, а снабжение сектора стало опасным из-за глубоких прорывов предателей с севера и юга. Командир позиции, женщина по имени Миса Хаак из Гаттленского 43-го, у которой, казалось, был сильный жар, в течение нескольких дней боролась с волнами хлынувших на запад беженцев, во всех них могли укрываться отступники или ещё хуже, и поэтому их нужно было проверять. Еда пропала, связь отключилась, сам воздух кричал с трудом различимыми голосами, а звёзды скрыла стена мерцавшего огня. К тому времени, когда настоящий враг начал просачиваться на дальнюю сторону длинной пропасти между тяжело повреждёнными электростанциями, её нервы были почти на пределе.

– Рассредоточьтесь, – приказал Сигизмунд, с лязгом направляясь к командному бункеру, укрытому в центре оборонительных линий. – Держите их в порядке, пока мы не увидим, что будет дальше.

Он пришёл с тридцатью Братьями-Храмовниками, включая Ранна. Теперь все эти воины были в чёрном, последние следы золота стёр с доспехов смог, этим густым дождём грязи и пыли, который покрывал всё и всех. Только линзы шлемов и поля оружия по-прежнему блестели в чёрной ночи, ворча, как сердитые звёзды. Десятки других отделений Храмовников были отправлены на охоту в пустой городской сектор, каждое теперь действовало автономно и пыталось укрепить пошатнувшиеся оборонительные рубежи, но это был самый дальний восточный район, куда они пришли, прямо напротив основного удара авангарда XVI легиона.

Все бойцы Сигизмунда, кроме четырёх, заняли позиции вдоль фронта. Защитники ауксилии нервно смотрели на них, когда они проходили мимо, задаваясь вопросом, остановятся ли они у их отделения, и хорошо это или плохо. Однако ни один из них не сдвинулся ни на дюйм. Не сейчас. Не с этими жестокими, почти безмолвными присутствиями среди них.

– Вы удержите это место! – проревел Ранн, шагая вдоль траншей. – Это владения Императора, а вы – Его люди! Вы не будете сомневаться! Вы не будете бояться! Вы будете сражаться и убивать, ибо те, кто идёт сюда, не предлагают ничего, кроме забвения! Вы удержите это место! Это владения Императора, а вы...

Сигизмунд молчал. Он подошёл к переднему краю обороны, поднялся по крутому склону щебня и положил подбородок на выступ. Он позволил линзам шлема приблизиться к темноте, к далёким теням продвигавшейся вперёд вражеской пехоты. Пока на расстоянии километра. Они прятались в тени зданий, осторожно пробираясь сквозь пустые помещения. За пехотой он различил низкий грохот бронетехники, пробивавшей путь по заваленным арматурой проходам дальше в тылу. Он прикинул количество. Рассчитал скорость продвижения. Попытался оценить качество войск.

Затем он оглянулся на защитников, съёжившихся в стрелковых ячейках. Затем он взглянул на окружавшие их всех отвесные стены. Затем он снова посмотрел на изрытую воронками землю.

Ранн прервал речь и подошёл, чтобы присоединиться к нему.

– Что думаешь? – спросил он.

– Это может продержаться какое-то время, если них будет воля, – сказал Сигизмунд. Дальше вдоль линии пропасти, прямо на востоке, даже без увеличения теперь можно было разглядеть силуэты пехоты в силовой броне. Враг излучал уверенность, наступая открыто. – Им нужно показать, что лидеров можно победить.

– Если там есть лидеры.

– Они хтонийцы. Главари банд никогда не держатся в тылу. – Сигизмунд спустился по склону и отправился на поиски Хаак.

– Ведите огонь по центру, когда они придут, – сказал он ей. – Заставьте их разойтись.

Хаак онемело кивнула, её щеки покраснели под шлемом:

– Так точно, лорд.

– Как только увидите нас снова, прекратите огонь. Вы понимаете?

– Так точно, лорд.

– Вы увидите нас снова. Затем прекратите огонь. Просто смотрите.

Ранн переводил взгляд с одного фланга на другой, когда Сигизмунд присоединился к нему – две высоких, изуродованные обстрелом стены из обожжённого камнебетона, скрывавшие разрушенные остатки массивных внутренних сооружений.

– С какой стороны?

Сигизмунд вытащил клинок и посмотрел на его чёрную поверхность. Можно было почти подумать, что она жидкая – что, если приложить палец к матовой грани, подушечка утонет. Это по-прежнему завораживало его.

– Южной, – наконец пробормотал он. – Они придут оттуда.

После этих слов Храмовники выступили. Десять остались на баррикадах, чтобы успокоить нервы ауксилии. Сигизмунд, Ранн и остальные вскарабкались по каменистому склону вдоль южного края пропасти и вломились в гулкие залы за стенами. Внутренние помещения были заброшены уже в течение некоторого времени, полы промокли, потолки пробили, окна выбили. Все внутренние коридоры были чёрными как смоль и завалены мусором, что замедляло движение. Во влажных сугробах пыли среди гильз валялись старые трупы рабочих бригад. Другие тела лежали в комнатах и проходах дальше – в большинстве имперские солдаты, но встречались и гражданские, а некоторые потёртые фигуры даже не были похожи на людей. Испуганные, неподвижные лица на мгновение осветились, когда Имперские Кулаки пронеслись мимо них, короткая вспышка красного света, прежде чем снова погрузиться во мрак.

– Приближаемся, пятьдесят метров, – доложил Ранн, тяжело труся рядом с Сигизмундом.

– Полная темнота, – приказал Сигизмунд, и каждый Храмовник отключил последние источники света на доспехах – дезинтеграторы оружия, мерцание линз. Они побежали быстрее по разбитым дорожкам, словно призрачные образы, чёрная рябь в мире теней.

Сыны Гора продвигались с меньшей осторожностью, прокладывая путь через открытые дверные проёмы. Снаружи теперь были слышны звуки непрерывного обстрела Хаак. Она делала то, о чём её просили – затрудняла лобовую атаку, оттесняла наступавшую пехоту под прикрытие старых зданий. Внимание захватчиков по-прежнему было частично сосредоточено на том, куда они хотели добраться, оценивая, где они снова вырвутся и начнут убивать как положено. Не самый лучший отвлекающий манёвр, но кое-что, за что можно зацепиться – своего рода частичный выигрыш, который Дорн всегда заставлял искать своих сыновей.

Ранн первым атаковал, вырвавшись из мрака с двумя топорами и врезавшись в ведущего воина XVI легиона. Это мгновенно нарушило почти полную тишину – вспыхнули энергетические поля, засветились линзы шлемов, керамит лязгнул о сталь в ливнях искр, когда остальные Храмовники вступили в бой. Отделение Сынов Гора было меньше – двенадцать бойцов Налётчиков, с цепными топорами и болт-пистолетами – но скоро их станет больше, так что скорость была важна.

Сигизмунд задержался всего на секунду, достаточно долго, чтобы разглядеть лидера отряда в пронизанной люменами темноте. Тот был в ветеранском доспехе тип II, сильно поцарапанном и увешанном боевыми трофеями. Цепи кружились вокруг него, когда он двигался, каждая увенчана выбеленным черепом, и он нёс тяжёлый цепной меч в форме головы змеи. Как и у всего его отделения, у него сохранился старый бандитский стиль: грубая резная отделка брони и неочищенные пятна крови на открытых пластинах. Однако дикость была более выраженной, чем Сигизмунд мог припомнить – они деградировали, возвращаясь к более старым временам, их стиль боя стал более диким, оставшись таким же опасным, но теперь более небрежным.

Он бросился прямо на него, преодолевая сопротивление другого воина, чтобы добраться до настоящего приза, всё время рассчитывая расстояния и углы, которые ему понадобятся. Теперь всё тело реагировало, напряжённое, как барабан, каждое движение было эффективным, он воспринимал тактическую информацию вокруг себя, бессознательно обрабатывал её, использовал, обращая в преимущество.

Он сразу же мощно атаковал, чёрный меч с визгом врезался в зубья вражеского клинка. Один, два, три удара, сильные и быстрые, отбросившие Налётчика и заставившие его споткнуться о расшатанный камень. Суровое лицо Сигизмунда под шлемом расплылось в улыбке – проблеск настоящего удовольствия. Он ненавидел этого врага. Этот враг был неверующим, отпавшим от света суровой истины, существом, которое должно быть уничтожено с радостью. Вот что изменилось. Дело было не в мастерстве. Речь шла не об абстрактной цели завоевания. Речь шла о праведности. Речь шла об уверенности.

Он с лязгом отбросил отступника ещё дальше назад, разрубив цепи и заставив черепа подпрыгнуть. Храмовники следовали за ним, используя численное преимущество, чтобы оттеснить Сынов Гора к внешней стене зала. Они били, стреляли и пробивали последние остатки старого периметра, выталкивая бойцов из укрытия в старый проход между электростанциями.

Хаак немедленно прекратила огонь, как и было приказано, и пропасть содрогнулась, погрузившись в пыльную тишину. Имперские Кулаки и Сыны Гора сражалась прямо в незащищённом центре, ни одна из сторон не давала пощады, схватка была жестокой и тяжёлой.

Не потребовалось много времени, чтобы покончить с этим. Командир Налётчиков был достойным воином, опытным и осторожным. На другом поле битвы он, возможно, собрал бы новые черепа. Он был храбр, как и все они – своего рода отчаянная храбрость, рождённая на тёмных улицах его проклятого старого мира, подпитываемая нежеланием показать слабость.

Этого было недостаточно. Сигизмунд заставил его взобраться на длинную груду обломков, вытеснив из клубов пыли, чтобы поединок видели все. Его удары мечом теперь были ещё острее, ещё быстрее, и все они были нацелены с бритвенной точностью. Он легко отбил цепной меч, парировав и отправив кувыркаться в темноту. Затем взмах, смена направления, так быстро, что казалось, что это предопределено, и разрушительное поле клинка пронзило нагрудник Налётчика. Поражённое тело оторвалось от земли, поднятое силой удара, и какое-то время висело, как марионетка, среди оскаленных разъярённых раздвоенных молний.

– Неверный! – прорычал Сигизмунд, и это было единственное слово, которое он произнёс с начала боя. Он бросил труп на землю, позволив ему шлёпнуться в пыль, словно гнилому куску мяса.

Это было не убийство. Это была демонстрация. Защитники баррикад Хаак всё это время наблюдали, видя, как враг, которого они боялись, небрежно и систематически уничтожался.

Впереди ещё будут бои. Разъярённые Сыны Гора уже наступали в большом количестве и через несколько секунд окажутся в пределах досягаемости. Выживание на этой позиции всё равно будет трудным, как и во всех противостояниях сейчас. Но дело было не в этом. Сигизмунд повернулся к имперским защитникам с горячим окровавленным мечом в руках.

– Засвидетельствуйте это! – крикнул он, его сердца колотились в великолепном ритме напряжения. – Им можно причинить боль. Их можно убить.

Хаак слушала. Её солдаты слушали. Они больше не выглядели испуганными.

– Так встаньте, – прорычал он. – И выполняйте свой долг.

Воздух внутри Бхаба изменился. В течение некоторого времени здесь царило зловоние из-за общего ухудшения атмосферы во всём Дворце, но теперь в вони появился элемент более человеческой слабости.

Страх обладал запахом. Болезнь обладала запахом. Как и безнадёжность. Работавшие долгие смены на командных пунктах люди давно не могли соблюдать элементарную гигиену. Их униформа стала грязной, волосы слиплись. Большинство из них настолько мало спали, что едва осознавали, как долго здесь находятся. И всё же, несмотря на всё это, несмотря на туман в голове и вонь, они продолжали работать, их руки тупо переключали рычаги и поворачивали циферблаты. Что ещё оставалось делать? Смутно, где-то глубоко в животном мозгу, они помнили, с чем сражались, и поэтому продолжали действовать, потому что альтернатива была слишком ужасной, чтобы выразить словами.

И в этом была ирония, думал Дорн, улучив редкий момент, чтобы оторвать взгляд от своего поста и посмотреть на сигнальные ямы. Если бы враг не был так поглощён своим сущностным садизмом и экстравагантными оргиями жестокости, то, возможно, эти люди уже давно бы сдались. Как бы то ни было, страх оставался лишь немного сильнее отчаяния. Каждая видеотрансляция, которую они видели с сокращавшегося фронта, каждый снимок того, что делали Пожиратели Миров, что делали Повелители Ночи, укреплял решимость.

Несмотря на всё это, болезненную правду было невозможно скрыть. Каждая душа в бастионе видела, как идут дела. Даже Архам, надёжный Архам, который без колебаний выступил вперёд, когда погиб первый обладатель этого имени, теперь слабел. Дорн не спросил его, когда он в последний раз отдыхал. Было бы лицемерием приказать ему отступить, поскольку он сам уже давно перешёл грань нормальной выносливости, и поэтому позволил этому идти своим чередом, как и многому другому.

В прошлом он обнаружил бы приближение Сигиллита ещё до того, как тот вошёл в зал. Теперь, однако, усталость была настолько велика, что фигура в плаще, прихрамывая, прошла половину пути к наблюдательному посту примарха, прежде чем он заметил его.

– Рогал, – произнёс Малкадор.

Дорн кивнул. Было по-прежнему легко, даже после всех долгих лет, что он знал первого лорда Империума, найти раздражённое, сморщенное лицо сбивающим с толку. Эти глаза многое повидали на своем веку. Они заглянули в мир, который существовал до Империума, а затем заглянули в мир, сформированный Крестовым походом. Теперь им, казалось, суждено было увидеть его разрушение, окончательную гибель планов, которые отчасти принадлежали и ему.

Дорн всегда был солдатом, который не только отдавал приказы, но и выполнял их. В конечном счёте, его задача состояла в том, чтобы сохранить работу других. Однако Малкадор построил это место. Империум был его творением, и поэтому происходившее было его поражением. Что он обо всём этом думал? Это раздавило его? Или он был выше таких вещей, выжег их из себя за тысячи прожитых лет?

Как всегда, невозможно узнать. Всё, что у вас есть – это внешность: сверкавшие глаза под капюшоном, сжатый костлявой рукой длинный посох и низкий голос, сухой, как у ящерицы.

– Лорд-регент, – ответил Дорн. – Есть какие-нибудь изменения?

Теперь спрашивать стало почти бессознательной привычкой. Ответ, конечно, всегда был один и тот же.

– Он молчит, – сказал Малкадор. – Если что-то изменится, я дам вам знать. Как обстоит дело с защитой?

Дорн мрачно улыбнулся. Необходимость подробно излагать происходящее сама по себе казалась наказанием. И всё же, куда ещё Малкадор мог сейчас прийти за информацией? С окончательным выходом из строя всей связи только Дорн хоть как-то контролировал более широкую тактическую ситуацию. Только он помнил всё, что было запланировано, где были развёрнуты все до единого подразделения, где они, вероятно, находятся сейчас, учитывая темпы потерь. Единственной мерой гордости, которую он позволял себе, было то, насколько точными были его прогнозы.

Если бы Жиллиман только успел…

– Отступаем по всем фронтам, – коротко сказал Дорн. – Для вас этого достаточно? – Он воспользовался моментом и сильно потёр лоб. – Три основных вражеских наступления внутри Последней стены, все они быстро продвигаются. Острия копья Шестнадцатого легиона находятся в трёх, возможно, четырёх днях пути от Палатина. Подразделения берсеркеров Восьмого легиона не отстают от них. Четыре зоны командования полностью отрезаны, их защитники вне досягаемости снабжения. Мы эффективно контролируем Санктум, Палатин, некоторые сектора Адамантовой и Европы. Остальные больше нет.

Малкадор всё понял.

– Тогда общий приказ об отходе в Санктум...

– Пока нет. Пока нет. – Дорн почувствовал, как на него накатила новая волна давления, новый голос сомнения добавился к сотням, которые уже нашептали в его голове. – Мы по-прежнему контролируем ключевые артерии. Мы можем оттеснить их. Но прямо сейчас мы должны причинить им боль, пока можем. Как только мы окажемся здесь взаперти...

И это будет последняя ловушка. Спасения нет. Форма осады, при всей поверхностной сложности её сотен взаимосвязанных стен и фронтов войны, всегда была простой в общих чертах. Концентрические кольца: Внешний дворец и космические порты, затем Внутренний дворец, затем Палатинское ядро и, наконец, Санктум Империалис, последний бастион, охранявший сами Вечные врата. Как только крепости Палатина будут сданы, последний призрак надежды исчезнет – больше не будет места для манёвра, не будет места для дыхания, не будет места для чего-либо, кроме как умереть, прижавшись друг к другу, пока стены медленно рушатся.

– Я понимаю, в каком напряжении вы находитесь, Рогал, – осторожно сказал Малкадор. – Никто не сомневается в вашей преданности делу. Но действительно ли мы...

– Нет, у нас нет ничего похожего на то, что нам нужно для этого, – отрезал Дорн. – Джагатай уже сделал свой ход, вы в курсе? Треть сил наших легионов сыграна в чёртовом порту. У нас разграблены резервы бронетехники, чтобы сделать всё это жизнеспособным, и что это нам даёт? Недостаточно. Он мог бы быть здесь, с нами. – Само перечисление всего этого разозлило его ещё больше. – Это выбивает Четырнадцатого, это правда. Наличие большего количества Гвардии Смерти внутри стен не сделало бы меня счастливее. Но теперь я ищу причины не считать это полным безумием. – Но опять же, контроль, контроль. – Сангвиний по-прежнему с нами. Вулкан с нами. Трон, я благодарен за это.

– И Сигизмунд продолжает сражаться.

Взгляд Дорна, который до этого был неуверенным, вспыхнул:

– По моей команде.

– Слухи об этом достигли Темницы. Чёрный Меч. Говорят, он продвигается вперёд.

– Он там не для того, чтобы продвигаться вперёд. Он там для того, чтобы дать им причину бояться.

– Потому что линейные войска проигрывают.

Дорн неохотно кивнул:

– Я даже не могу заставить себя винить их. Может быть, вы этого не чувствуете. Эту... тяжесть.

– О, я чувствую.

– Мне сказали, что это Повелитель Смерти. В безопасности своей крепости насылает болезнь на весь мир.

– И поэтому, возможно, Джагатай прав.

– Только если вы считаете, что это возможно. – Дорн почувствовал, как его веки снова тяжелеют. Он почувствовал мёртвую тяжесть своих прекрасных доспехов, которые не использовал всерьёз с тех пор, как сражался с Фулгримом на парапетах. И здесь нужно было так много сделать, так много исправить, просто вымучить ещё одну неделю сопротивления, ещё один день, ещё один час, не давая себе вооружиться и броситься в темноту, сделать то, что он горел желанием сделать, потому что кто-то должен был держать себя в руках, заботиться о долге.

– Но теперь фигуры расставлены, – сказал Малкадор. – Ничто не может этому помешать.

– Как вы и сказали, – устало пробормотал Дорн. – И вот так заканчивается мир, не в неповиновении, а в безумии.

ДВЕНАДЦАТЬ

Атмосферное трение

Не готовы

Проценты

“Да, безумие”, – подумал Айо Нута. Единственное подходящее слово. Такое никогда не делали, и по веским причинам. Само присутствие орбитальной платформы “Небо” в нижних слоях атмосферы уже было чем-то на грани абсурда, но её перемещение – на сотни километров через зону активных боевых действий – выходило за рамки всего, о чём его просили помыслить раньше.

Нуте пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить часть экипажа следовать приказам, как только они поняли, о чём он их просит. Он мог объявить им выговор за это, но, по правде говоря, он понимал, что они чувствовали. Они были изнурены. Они были напуганы. Они знали, что их шансы выбраться отсюда живыми, всегда небольшие, просто исчезли, и теперь предстояло совершить безумное путешествие через атмосферу, о чём только теоретизировали кораблестроители в надёжно хранившихся в архивах верфи Луны томах.

Но с другой стороны, иммерсионные двигатели всегда допускали такую возможность. Если вы могли опустить плиту в истинную атмосферу, сохранив её неповреждённой, автономной и способной функционировать, почему бы вам не пойти немного дальше и не использовать её в качестве полноценной мобильной платформы? Вы могли посеять опустошение в радиусе километра или около того, завихрив Трон-знает-что и вызвав буйство погоды, но в нынешних обстоятельствах это больше не казалось чем-то, о чём стоило особо беспокоиться. Вся планета превратилась в постоянный электрический шторм из-за обрушенных на поверхность с кораблей объёмов лазерного огня, и все физические законы, когда-то применявшиеся к атмосфере, были полностью вытеснены.

Путешествие всё равно стало настоящим светопреставлением. Колоссальное сопротивление распространилось по передним пластинам, быстро превратившись в огненный шторм, который испытывал пределы брони в атмосфере. Конструкция платформы, более обширная и громоздкая, чем самый мощный космический линкор, сотрясалась, визжала и звенела заклёпками везде и всюду. Стоял невероятный шум, непрерывный гул и гром, которые отражались от машинных отделений и мешали нормально думать. Все линзы в главном контрольном куполе вспыхнули багровым цветом, не сообщая экипажу ничего, что они уже не почувствовали – что это безумие, безумие, безумие.

И, несмотря на всё это, Нута не мог не наслаждаться происходящим – смелостью, невероятной, бесстыдной дерзостью этого поступка. Они делали это. Они оставляли свой след в битве как раз тогда, когда, казалось, что им суждено закончить в роли опустевшего ангара для атмосферных самолётов. Кто знает, что сейчас происходит в головах врагов, которые прожгли себе путь до самой Последней стены, только для того, чтобы увидеть, как объятый пламенем кусок орбитального мусора с рёвом летит прямо на них, разрезая атмосферу надвое и посылая фрикционные молнии на километры во все стороны.

– Сохраняйте курс и скорость! – крикнул он уже охрипшим голосом. – Перекрыть утечку энергии – верхние пустотные щиты на пределе!

Он ничего не видел на визуальных приборах, которое все теперь стали порталами в стены огня. Многие из дальних ауспиков были забиты помехами, но некоторые по-прежнему давали ненадёжную картину внешнего мира.

Они миновали причальную станцию в южном Дворце, пересекли секторы Европа и Санктус, наконец достигли Последних врат и повернули строго на восток. В течение этого времени он был свидетелем отдельных эпизодов постепенно распадавшихся полей сражений, от интенсивных боев, по-прежнему продолжавшихся внутри Последней стены, до опустевших секторов за пределами старых Внешних барбиканов. Он задумался, повлияло ли продвижение орбитальной платформы на какой-либо из этих конфликтов – были ли вражеские батальоны на мгновение потрясены видом небес, извергавшихся над ними и забивавших авгуры статическими помехами. Он надеялся на это. Каждая мелочь на счету, каждый небольшой поворот судьбы.

Только после того, как они миновали крепость Последних врат, вершины которой всё ещё дико пылали, из Колоссов начали поступать приказы. Нута немного замедлил продвижение, стремясь к идеальной координации с запланированным наземным наступлением. Это было сложным делом – платформа “Небо” обладала поистине колоссальной инерцией, движимая своей огромной массой и манёвровыми двигателями ограниченной мощности, и поэтому скорость следовало рассчитывать с высокой точностью. Около девяноста процентов всей выходной мощности было отдано монументальным репульсорным катушкам, которые удерживали её от падения, оставляя сравнительно мало для чего-либо другого.

В конце концов, синхронность стала настолько близкой, насколько можно было надеяться. Платформа потащилась на восток, осветив вершины коммуникационных флюгеров Колоссов, как раз в тот момент, когда наземная атака набрала полную скорость и начала долгий путь к космическому порту. Оставшиеся эскадрильи истребителей V легиона носились вокруг них, прикрывая на всём пути. Сама платформа имела минимальное вооружение – когда-то на ней размещались орудия “Нова”, все их демонтировали и использовали на стенах Дворца – но оставшееся атмосферное сопровождение тоже хлынуло из ангаров, и активировались сохранившиеся системы тяжёлых болтеров.

Затем начался лазерный огонь космос-поверхность. Нута был готов к нему. Вот зачем они были здесь – стать щитом для незащищённой бронетехники. Орбитальные платформы всегда проектировались так, чтобы противостоять оружию линкоров, и пустотные щиты “Неба” были полностью заряжены и функционировали.

Тем не менее, первые удары были сокрушительными. Ланс за лансом обрушивались с небес, вырываясь из мчавшихся грозовых фронтов и вонзаясь прямо в верхнюю поверхность диска платформы. Пустотные щиты визжали, прогибаясь под ударами и рассеиваясь в интерференционные узоры диаметром в сотни метров. Не было никакой возможности стрелять в ответ, поэтому ничего не оставалось, кроме как терпеть и продолжать двигаться, не допуская отключения генераторов и обнажения физического корпуса.

– Обнаружены новые всплески! – закричал главный связист, терранец по имени Уве Айзен. – Удары через зоны девять и десять!

Нута напрягся, его пальцы забарабанили по подлокотникам командного трона. Кроме изменения пульсации пустотных комплексов, он мало что мог сделать.

– Всем приготовиться, – приказал он. – Держите все носовые датчики открытыми и сканируйте.

Лансы ударили снова, последовательно поражая верхние палубы и посылая волны по щитам. Сработали сигналы тревоги, как всегда, быстро отключённые аварийными бригадами, которые уже достаточно наслушались их. Люмены мигнули, погрузив всех в полную темноту, прежде чем снова вспыхнуть. Палуба содрогнулась, и звук взрыва эхом отразился от репульсорных камер далеко внизу.

Эти огромные лазерные лучи выпускались по наземным координатам, чтобы посеять неразбериху среди плотно сбитых танковых колонн. С кривой усмешкой Нута поймал себя на мысли, что задаётся вопросом, знают ли наводчики на космических кораблях, на что натыкаются их энергетические разряды.

– Сколько ещё мы сможем это выдерживать? – спросил он Ио Слеву, своего начальника оперативного управления.

Узкая голова Слевы высунулась из-за приборной панели управления:

– Такие попадания? Мы сильно пострадали. Ещё несколько часов, если это не прекратится.

– Это не прекратится. Делай, что можешь.

Ещё несколько часов было в самый раз. Танки двигались быстро, их сопровождали ещё более быстрые спидеры V легиона. Они хорошо использовали импровизированное воздушное прикрытие, сокращая потери от огня с большой дистанции. Нута начал думать, что, возможно, вся эта затея была не такой уж безумной. Может быть, у неё даже есть шанс сработать.

– Входящее сообщение от командования легиона! – крикнул Айзен.

Нута принял его.

– Вражеские атмосферные самолёты запущены, – раздался забитый помехами голос Джангсай-хана на частоте связи воздушных эскадрилий. – Эскадрильи выдвигаются на перехват, но вам лучше приготовиться.

– Ясно, милорд-хан, – ответил Нута, прежде чем снова повернуться к посту Айзена. – Дай мне всё, что сможешь, от систем передового наблюдения.

Группа линз вокруг трона взорвалась белым шумом, шипя, как клубок змей, прежде чем некоторые из них очистились и показали прыгавшие, зернистые сигналы от носовых авгуров. Изображения были очень плохими, смесь помех и плохой обработки от компенсаторов ночного видения, и на мгновение или два было неясно, удалось ли зафиксировать что-то необычное. У Нуты возникли смутные впечатления о маячащем на дальнем горизонте космическом порту, едва различимом среди дождя и темноты.

Затем он увидел их – приближавшиеся размытые точки света, целые облака из них, вскоре окружённые вспышками массированного лазерного огня. Цифры сразу же стали пугающими, а безрассудная лётная агрессия только усилила впечатление.

Он глубоко вздохнул и связался со своим коммандером артиллерии.

– Джафда, предупреди расчёты болтеров класса “воздух-воздух” во всех секторах. Свободный огонь по моей команде.

Он не сводил глаз с прицелов, даже когда с орбиты обрушился ещё один сокрушительный удар, едва не сбросивший его с трона. Линзы побелели, люмены снова погасли, что-то ещё взорвалось.

– Должен был знать лучше, – пробормотал он, возвращаясь в исходное положение и вызывая новые данные о повреждениях. – Это по-прежнему чёртово безумие.

Морарг наблюдал, как из ангаров вылетают флайеры – “Огненные рапторы”, “Штормовые орлы”, несколько “Штормовых птиц” и “Громовых ястребов”. Некоторые из них двигались непредсказуемо, как будто пилоты боролись с управлением. Или, может быть, они просто слишком сильно изменились и их набухшие конечности больше не влезали в тесные кабины. В любом случае, XIV легион никогда не специализировался на флайерах. Они имели атмосферные самолёты, как и любая полномасштабная армия, но никогда не любили их, и те, кто управлял машинами, не пользовались особым почётом.

Поэтому он мало на них рассчитывал. Конечно, они нанесут некоторый урон, но V легион был мастером такой войны, и этот нелепый кусок парившего адамантия, который они как-то притащили, должен ещё пострадать, прежде чем окончательно развалится. Лучшее, на что они могли надеяться – это нанести удар по медленно продвигавшимся наземным войскам, уничтожить их как можно больше и перекрыть пути на восток, но он сомневался, что Белые Шрамы позволят им это легко.

Ещё секунду он смотрел на западное небо, по-прежнему не уверенный, стоит ли верить своим чувствам. Орбитальная плита не столько двигалась сквозь атмосферу, сколько разрывала её на части, принося с собой низкочастотный гул, от которого дрожала сама земля. Наблюдение за тем, как космическая платформа диаметром одиннадцать километров с грохотом приближалась, всё время получая постоянные попадания от флота и непрерывного рокота огня с земли, было одним из самых захватывающих зрелищ, которые он видел за свою долгую службу. Датчики показывали, что платформа довольно хорошо подстраивается под скорость бронетехники под ней, но с такого расстояния она выглядела почти неподвижной, что было нарушением как физических законов, так и здравого смысла, оскорблением того, какой должна быть война.

Помедлив ещё мгновение, он устало покачал головой и отправился на поиски Калгаро. Это заняло у него некоторое время, поскольку переходы космического порта оставались незнакомыми, и всё, казалось, находилось в состоянии полного беспорядка. Когда он, наконец, обнаружил его, отчасти благодаря подсказке услужливого демона, свисавшего, как связка гнилых фруктов, со сводов потолка, он был рад увидеть, что магистр осады, по крайней мере, кажется, воспринимает всё всерьёз.

– Что сказал примарх? – спросил Калгаро, не сбавляя шага, когда Морарг присоединился к нему. Вместе они поплелись вниз, к нижним уровням.

– Он был заинтригован, когда я рассказал ему, – ответил Морарг.

– И это всё? Ничего больше?

– Возможно, это как-то связано с его новым взглядом на вещи.

Морарг вспомнил, каким был Мортарион, когда услышал новость. Грустная улыбка, как будто это было что-то, чего почему-то всецело ожидали и чего теперь нельзя было избежать, но о чём всё равно следовало сожалеть. А затем предписание привести всё в готовность и переориентировать легион, сделать то, что нужно было сделать.

– И это истощает его душу. Искусство.

Калгаро хмыкнул. В легионе были некоторые, у кого сохранились смешанные чувства по поводу “искусства”.

– Я рад, что ты здесь главный, Каифа, – сказал он. – Я даже сейчас не могу понять некоторых других. Тех, которые изменились больше всего.

Они вдвоём тяжело спускались по извилистой лестнице, вокруг них мерцал бледно-зелёный колдовской свет.

– У меня есть серьёзные опасения, – сказал Морарг, стараясь сохранять спокойствие. – Всё не так. Половина наших подразделений перевооружается. Лорд Тиф увёл с собой на восток значительные силы, а у нас слишком много частей вне досягаемости на главном фронте. Заставить вещи двигаться... сложно. Мы здесь не так сильны, как должны были бы быть.

Калгаро усмехнулся:

– Ты слишком много беспокоишься.

– Неужели? Этот железный ублюдок нанёс столько урона, что больше не осталось надёжного периметра для защиты. Внешние стены лежат в развалинах, старые генераторы пустотных щитов разнесены на куски. Всё не так, как было, брат, мы никогда не предполагали, что так будет, и теперь нас застали врасплох.

Калгаро остановился и повернулся к нему.

– Значит, они войдут, – сказал он. – Пускай. Добро пожаловать. Ты видел, что происходит внутри? Внизу, в темноте? Это место снова превращается в адский мир, и если для нас это ад, то для них будет ещё хуже.

– Они будут этого ожидать. Мы слишком часто сражались друг с другом, чтобы сейчас чему-то удивляться.

– Верно, слишком часто – мы как старые спарринг-партнёры, снова встречающиеся в бойцовских ямах. – Он фыркнул резким смехом. – Я беспокоился, что мы можем пропустить это. Я беспокоился, что примарху потребуется слишком много времени, чтобы отдать приказ, что больше некого из них будет убивать. Так что для меня это хорошо. Они бежали от нас в Катуллусе. Теперь они возвращаются за добавкой, и я только рад.

Морарг еле сдержался. Они обладали господством в космосе, численностью, импульсом. Они спланировали это со всей тщательностью, с какой всегда планировали наступательные действия. Вот в чём они преуспели – медленный контроль, всё тщательно продуманно и учтено. Теперь ситуация изменилась на противоположную, требуя быстрого реагирования, быстрой смены курса, импровизации. Даже при всех их преимуществах, после всего, чего они уже достигли, это никогда не было их сильной стороной.

– По крайней мере, отправь бронетехнику, которая готова, – сказал он в конце концов. – Что-нибудь, что замедлит их, пока мы перевооружаем остальных. Если они должны попасть внутрь, я хочу, чтобы при этом они были повреждены.

– Уже сделано, – сказал Калгаро, снова шагая. – Они истекут кровью двигаясь сюда, и истекут кровью, чтобы пройти через стены. – И снова этот жёсткий смешок. – А потом, когда они пройдут через всё это, мы по-настоящему приступим к работе. Поверь мне, Кайфа, – мы будем по колено в крови чогориан, прежде чем закончится их безумие.

“Айка 73” пронёсся сквозь россыпь щебня, немного покачнулся, а затем рванулся вперёд. Эрнама, командир ведущего танка роты, задала жёсткий темп, едва останавливаясь, чтобы снять показания локатора, и остальному подразделению из шести машин приходилось потрудиться, чтобы не отставать.

– Спокойно, – сказал Каска Дреси, по-прежнему не зная точно, как с ней обращаться. Водитель была яростно сосредоточена – почти слишком яростно – и они находились на грани износа главного двигателя.

Она не ответила, просто наклонилась вперёд на сиденье и продолжила набирать скорость.

Каска снова повернулся к скопам. Его узкий пост на самом верху башни был усеян ими – множеством засаленных линз со стекавшей по ним паутиной тактической информации. Помимо сканеров ночного видения, у него были показания авгуров от остальной части роты и набор тактических данных о местности и окружающей среде. Узкая бронированная щель прямо перед ним давала ему единственный реальный обзор происходившего впереди, хотя часто приходилось использовать и выдвижной перископ.

Несмотря на всё это, он почти ничего не видел. Атмосфера снаружи представляла собой сплошное месиво из пыли и дыма. Внутри “Леман Русс” заполнял обычный рёв двигателя, отдававшийся эхом по всем вызывавшим клаустрофобию постам экипажа, и всё дребезжало, как перевёрнутая консервная банка. У него был строгий приказ не открывать люк даже до того, как заметят врага, и поэтому всё приходилось делать через скопы и ауспики, которые мерцали, дёргались и продолжали исчезать в полях помех именно тогда, когда они были нужны. Всё казалось таким искусственным, таким ненастоящим. Он почти мог представить, что они снова в тренажёре, в коробке, подключённой к неисправным когитаторам и двигателям.

Они ехали слишком быстро. Он уже связался по воксу с Эрнамой, чтобы сообщить ей об этом, но она не ответила. Показания локатора стали ненадёжными, и он едва мог следить за другими танками в колонне. Сообщения от командования легиона просочились некоторое время назад, оповестив всех, что воздушное прикрытие на месте, но помимо того факта, что несколько кусочков открытого неба, которые он видел, были темнее и краснее, чем обычно, он не мог толком сказать, что это означало – это было не так, как если бы он мог остановиться, вылезти и посмотреть, как следует.

– Враг замечен, прямо по курсу, – раздался сигнал от Эрнамы в его наушниках. – Всем подразделениям, вступить в бой.

Вступить в бой с чем? Чёртова Эрнама. Он мельком увидел старые стены и структурные интерьеры, обнажённые до голого камнебетона среди рукотворного моря пыли и каменных обломков. Остатки некогда огромных зданий возвышались по обе стороны, окружая канал менее ста метров шириной. Рота была неудобно сконцентрирована, зажатая городскими утёсами с обеих сторон – было бы лучше рассредоточиться веером, освободить место для использования орудий, не задев своих. В такой темноте и условиях Каска слишком легко мог представить себе снаряд, пробивавший более слабую заднюю броню его танка, выпущенный вслепую восторженным стрелком с нервным пальцем на спусковом крючке.

– Фош, приготовься, – приказал он башенному наводчику, которая сидела рядом с ним на дальней стороне казённой части пушки. – Цели впереди. Яндев, лупи по ним.

Вооружение “Леман Русса” было грубым, но эффективным. Переднее лазерное орудие обладало приличной скорострельностью и могло поражать цель мощными лучами, пока силовые элементы оставались активными. Основная пушка имела гораздо меньшую скорострельность, но при попадании наносила мощный удар. Фош знала, как с ней обращаться – Каска никогда не работал с кем-то, кто был бы более искусен в понимании поступавших от скопов прицельных данных, умело управляя рычагами и поршнями, чтобы получить оптимальный угол наклона длинного ствола.

Каска отрегулировал усиление ауспика, и главный объектив двинулся сквозь чёрно-серую жижу. Теперь он вспотел, как от мучительного тепла решёток двигателя под ним, так и от близкого напряжения предстоявшей перестрелки.

– Держи нас правее, – предупредил он Дреси, которая очень усердно работала, чтобы оставаться в строю на такой высокой скорости. – Мы окажемся перед пушками Фрало, а он не будет сдерживаться.

Затем он увидел, как в восьмистах метрах впереди что-то пробило себе дорогу прямо сквозь остатки старой железной балюстрады и с грохотом выкатилось на землю. “Сикаран” XIV легиона, за которым быстро последовал другой, оба вооружены автоматическими пушками на турели и лазерными орудиями на спонсонах. За ними появились неясные очертания – тяжёлая пехота, в силовой броне, намного выше и шире любых стандартных человеческих солдат.

Эрнама, “Леман Русс” которой был ближе всего, выстрелила мгновенно. Снаряд из главного орудия пролетел мимо, взорвавшись у верхних стен зданий вдали. Лучи её лазерной пушки вспыхнули секундой позже, к ним присоединились лучи следующих двух танков роты, проносясь ослепительными линиями и осветив крыши ослепительно белыми вспышками.

– Резко вправо! – снова приказал Каска, быстро оценивая местность по ауспику. Если они сохранят эту позицию, то не получат ни чистого выстрела, ни гарантии того, что уйдут с пути снарядов с тыла. – Фош, займись вторым.

Воздух вокруг них взорвался перекрёстным адом переплетавшихся огненных лучей. “Сикараны” были очень манёвренными, и их экипажи состояли из пилотов с превосходной реакцией и восприятием – они, казалось, скользили по руинам, как угри, несмотря на свою массу. Они были скользкими и в других отношениях – их пологая броня затрудняла нанесение решающего удара, в отличие от кирпичных квадратных корпусов имперских танков. Автоматические пушки “Сикаранов” были свирепыми тварями, сдвоенные стволы выплёвывали снаряды гораздо быстрее, чем могла ответить ручная перезарядка, их поддерживали бесшумные вспышки лазерных пушек.

Последствия всего этого были разрушительными. “Леман Русс” слева – Каске показалось, что это был танк Алчака – получил критическое попадание под башенный механизм, от удара его разнесло и броневые пластины с грохотом упали на землю. Эрнама успела сделать ещё один выстрел, прежде чем её корпус пробили тяжёлыми снарядами, попавшими в воздухозаборники двигателя, и обездвижили. Единственная оставшаяся машина роты впереди “Айки 73” влетела прямо в шторм автоматических пушек, который почти полностью перевернул её. Пристрелявшись, второй “Сикаран” развернулся, чтобы прикончить “Леман Русс”.

– Полная остановка! – закричал Каска. – Зафиксируйте эту цель!

Останавливаться в перестрелке было опасно. Некоторые командиры никогда не делали этого без крайней необходимости, но Каска на собственном горьком опыте убедился, что когитаторы наведения “Леман Русса” быстрее вычисляют цифры, когда всё проще.

Дреси ударила по тормозам. Яндев спокойно навёл лазерную пушку, а Фош умело опустила основное орудие.

– Огонь!

“Айка 73” вздрогнул, когда выстрелила боевая пушка. Каска инстинктивно дёрнулся в сторону, когда затвор выбросил гильзу, наполнив башню дымом. Мерк немедленно приступил к работе, рывком открыв люк и перезарядив орудие. Яндев непрерывно стрелял концентрированными очередями, направляя лазерные лучи в “Сикарана”. Враг исчез за стеной чёрного смога, его очертания были полностью скрыты.

– Ещё раз, – приказал Каска, всматриваясь в прицел и рискнув сделать ещё один выстрел, оставаясь неподвижным.

Фош ответила, немного скорректировав второй залп, чтобы попасть точно в болтерную установку на лобовой скошенной броне “Сикарана”.

Это был хороший выстрел, он пришёлся в самое слабое место и отколол кусок брони внутри. Яндев последовал её примеру, посылая лазерный огонь в рану, даже когда Дреси снова заставила “Леман Русс” двигаться. К тому времени два других активных танка роты также вышли на дистанцию поражения, открыли огонь по тому же “Сикарану” и обстреляли его повреждённый корпус. Что-то в этом потоке лучей и снарядов, должно быть, пробило броню противника насквозь, попало в моторный отсек и дальше в топливные баки. Сила взрывов на мгновение оторвала тяжёлый танк от земли, прежде чем он снова рухнул, дымя и выведенный из строя.

Но первый по-прежнему был цел. “Сикаран” прикончил головной танк Эрнамы дождём снарядов автоматической пушки, разорвав гусеницы жертвы на ленты и пробив дыры по всему корпусу. Затем он приблизился к третьей раненой имперской машине и развернул башню, чтобы выпустить ещё больше бронебойных снарядов. Однако, как только он выстрелил снова, оставшиеся подвижными “Леман Руссы” выдвинулись на позиции, быстро поворачивая длинные стволы. Трио выстрелило одновременно, послав в цель три кружившихся свистевших снаряда, за которыми последовал шквал лазерных разрядов, нацеленных на любую брешь.

“Сикаран” исчез за очередным клубившимся облаком чёрного дыма, за которым немедленно последовал приглушенный грохот. Чернильные струи хлынули из каждого отверстия, из каждого открытого ствола, и вспыхнуло ещё больше кровавых вспышек, когда под непрерывным дождём лазерных разрядов загорелись новые системы.

Оба вражеских танка были подбиты, но опасность ещё не миновала. Пехота поддержки, опрометчиво отставшая от передовой бронетехники, теперь неуклюже приближалась к цели, их было больше десятка, их бесстрастные шаги поднимали пыль. У Каски были только мимолётные проблески самих пехотинцев, поскольку его зрение дрожало и прыгало, но он разглядел достаточно, чтобы понять, что со всеми ими было что-то очень неправильно – они тащились почти как инвалиды, хромая и пошатываясь, их доспехи натянулись, искривились и блестели. Вокруг них мерцал бледный свет – глаз, клинков, доспехов – и одного этого было достаточно, чтобы заставить его сердце бешено колотиться, заставить его захотеть отступить, дать полный задний ход и каким-то образом убраться с пути этих невозможных, ужасных тварей.

Массированная пехота всегда представляла опасность. График наступления по пересечённой местности был настолько плотным, что обычные структуры поддержки со смешанным вооружением всегда опаздывали. Инструкции от V легиона состояли в том, чтобы посылать приоритетные сигналы связи всякий раз, когда встречались вражеские отделения, но сейчас не было времени, потому что эти чудовища подбирались всё ближе, и все знали, что сделает воин легиона, когда он приблизится к повреждённому танку.

– Вперёд! – крикнул Каска, каким-то образом подавив ужас. Если бы ему удалось врезаться в парочку из них, затащить их под гусеницы, это могло бы дать им шанс прорваться.

Ему не представился такой шанс. Визжа, словно выпущенные на волю соколы, казавшиеся размытыми бледными полосами из-за своей невероятной скорости, три гравицикла V легиона внезапно пронеслись по каналу и закружили среди брызг грязи. Остаточные дымовые облака разорвали свежие болтерные очереди, вспахивая пыль бороздами и жестоко расправляясь с приближавшимися легионерами. Гвардейцы Смерти пошатнулись под молниеносной атакой, спотыкаясь, падая, сбитые с ног или разрезанные на куски. Ещё больше спидеров развернулись, открыв огонь в атакующем заходе, прежде чем высадить пехоту. Белые Шрамы на полной скорости врезались в грязь, энергетическое оружие вспыхнуло ещё в воздухе.

Должно быть, Эрнама вызвала их в самом начале. Трон, она спасла всех остальных.

“Айка 73” прокладывал путь вперёд, Дреси следовала указанному Каской направлению, в тени двух других активных танков. Первые две коробочки роты, включая Эрнаму, были полностью уничтожены. Третья была обездвижена, что означало почти то же самое. Теперь предатели сражались с Белыми Шрамами, и Каска ловил фрагментарные, близкие проблески абсурдно жестокого боя, дикую смесь совершенно необузданной ненависти. Он видел мечника V легиона, разрубленного почти пополам тяжёлым цепным клинком, как раз в тот момент, когда два бойца с глефами повергли на колени одного из искорёженных ужасов. Вы не могли смотреть на это долго, не морщась, не отшатываясь инстинктивно от высот концентрированного насилия.

Яндев связался по воксу со своего места.

– Поддержать огнём? – спросил он, поворачивая ствол лазерной пушки так сильно, как только мог.

Будет ли от этого какая-нибудь польза? Будет ли у него шанс попасть во что-нибудь в этой растянутой, беспорядочной, более быстрой, чем можно было представить, драке?

Однако, прежде чем Каска успел ответить, на коммуникаторе появилось сообщение легиона, переданное с одного из спидеров.

– Рота, наступать. Все машины продолжают движение. Рота, наступать.

Это было именно то, что они говорили на брифингах. Никогда не останавливаетесь. Никогда не увязайте в этом. Продолжайте. Мы разберёмся с противотанковыми отделениями – просто держите двигатели горячими, добирайтесь до порталов. Каска глубоко вздохнул, его потные руки скользнули по рычагам управления. Эрнамы больше не было. Никкала, её заместитель, находилась в обездвиженном танке. Это поставило его командиром того, что осталось от роты. Прошла пара часов, а они уже потеряли пятьдесят процентов.

– Нет, полный вперёд, – рявкнул он по вокс-сети всей роты. – Всем стрелкам, перезарядить оружие и приготовиться. Водители, двигаться, двигаться.

Они сделали, как им было приказано, обходя рукопашный бой и продвигаясь вперёд, набирая обороты и мчась по пересечённой местности. Пока Каска вёл их, стараясь не обращать внимания на смесь диких боевых криков и звериного воинственного рычания, доносившихся из решёток авгура, он уловил десятки активных сигналов на ауспике – всё больше рот, точно таких же, как его, устремлялись вперёд, прорываясь сквозь оборонительные линии, постепенно приближаясь к цели, все в движении, каковы бы ни были потери в брошенных и тлеющих коробочках.

Никогда не останавливаетесь. Никогда не увязайте в этом. Эрнама, храни её Трон, была совершенно права, настаивая на этом.

– Полный вперёд! – приказал он, поразмыслив и с удивлением обнаружив, что всё ещё жив, и решив оставить всё как есть – любое ощущение искусственности было отброшено навсегда. – Чтоб всё, продолжайте в том же духе! Это работает! Это реально работает!

ТРИНАДЦАТЬ

Имажист

В пределах видимости

Властительница Хаоса

Теперь ничто не было реальным или чем-то близким к этому. Всё это место превратилось в сон, размышлял Гарвель Локен. Как выцветший образ чего-то физического, отголосок чего-то твёрдого. До тех пор, пока держалась Последняя стена, вы могли представить себе грубую структуру битвы – орды у ворот, защитники внутри. Теперь этот великий барьер больше не действовал, и наводнение хлынуло через проломы, затопив город внутри. Районы превратились в пустоши. Некоторые островки продолжали сражаться. Другие были полностью забыты, оставлены изолированными, пока жилые башни горели в других местах. Вы можете переместиться с одного места – освещённого битвой, рёвом шума и движения – и в одно мгновение оказаться в параллельном мире жуткой тишины, лежавших рядами мёртвых, сухого ветра, стонавшего над открытыми глазами.

Он не знал, какую форму приняли боевые действия, если таковая вообще была. Связь стала хуже, чем бесполезной, ауспики перестали быть надёжными. Всё зависело от зрения и инстинкта, затуманенных бесконечными волнами раскалённой в бою пыли, которая стекала по узким щелям между массивами зданий. Конечно, он знал, что не должен был выходить один, без связи с основным командованием. Сигиллит будет зол, если у него остались на это силы. Возможно, и Дорн тоже. Ещё один клинок был желанным гостем в центре, в окрестностях Санктума и его Палатинского пригорода, в этом узком круге твёрдой земли, который уменьшался даже тогда, когда он покинул его.

Но ему нужно было уйти. Как только он обнаружил, что они планируют использовать её, ему нужно было уйти. И он почти догнал её – почти сумел вернуть её в последний момент, остановить всё это. Он убил многих – как тех, кто считал себя её защитниками, так и тех, кто явно желал ей зла. Однако вся эта бойня потребовала времени, и поэтому в конце концов она сбежала от него, исчезнув в разрушенном городе на пороге уничтожения.

Теперь он в одиночку охотился в царстве теней, взымая плату с тех, кто пришёл разграбить его. В этом вопросе не было никакого реального выбора, только побуждения чувства, которое в другую эпоху можно было бы назвать совестью. Он должен найти её – это было так просто. Какое-то безумие сочло нужным выпустить её на свободу, как будто она была игрушкой для изучения интеллектуалов. Однако для него она никогда не могла быть такой. Она была одной из последних нитей, что по-прежнему связывали его с прошлым, которое он не хотел терять. Она быстро умрёт, если её обнаружат, а этого нельзя допустить.

Он снова убивал, предпочитая старый психосиловой клинок Рубио, но переключаясь на более длинный меч Аксиманда, когда это было необходимо. Оба позаимствованных оружия, в стали которых сохранились частички их старых хозяев, теперь принадлежали ему, как бы долго ему не осталось ими владеть. Он облачился в доспехи Лунных Волков, возможно, единственный воин на всех полях боя, который по-прежнему носил их. Однажды он увидел себя в грязном куске разбитого оконного стекла и поразился тому, как выглядел в отражении. Вездесущая плёнка чёрной пыли не совсем стёрла бледное мерцание под ней, заставляя его выглядеть больше призраком, чем любой из ужасов, которых он убил, – неуместным, вне времени, чем-то, что нужно забыть и содрогнуться.

Теперь он направлялся на север, следуя наполовину запаху, наполовину предчувствию. Она быстро скрылась, растворившись, словно струйка дыма. Эти проклятые дураки выпустили её слишком близко к фронту. Или, может быть, они не ожидали, что Меркурианская стена падёт так быстро. В любом случае, это было безрассудно.

Вы по-прежнему могли найти информацию в этих местах, если сохраните терпение. Некоторые из врагов заговорят, прежде чем вы их убьёте. Некоторые из защитников, там, где они ещё оставались, кое-что видели. Шаг за шагом он выстраивал картину происходившего чего-то странного. Гражданские, которые давно должны были быть мертвы, продолжали собираться вместе, прятались в затопленных подвалах, цеплялись за жизнь.

Начали распространяться слухи. Он снова и снова сталкивался с двумя из них. В первом говорилось о мече, чёрном мече, благословлённом божественной волей Императора, выискивавшем повелителей вражеских армий и убивавшим их одного за другим. Месть, шептали они, Его месть, обрушенная на неверующих. По их словам, если бы они могли сами найти этот меч, то непременно присоединились бы к нему и стали частью армии истинно верующих.

А потом был другой слух – леди костей, собирательница погибших. Они сказали ему, что она бессмертна, превзошла смерть. Враг не мог прикоснуться к ней, и против её властных слов падшие были бессильны. Рассказчики собирали черепа – их было нетрудно найти – и тщательно очищали их, размещая в нишах и на верхних частях стен. Некоторые даже покинули свои укрытия, чтобы последовать за ней в темноту. Другие, оставшиеся позади, помнили, как она говорила с ними, и благоговейно ухаживали за её храмами с мерцавшими свечами и пустыми глазницами.

Он пошёл за слухами о ней. Он двигался зигзагообразным маршрутом на северо-восток, пробираясь через призрачное царство затхлого разрушения. В этих местах всё ревело, слышался глухой звук падавших разрушенных зданий, огромных машин, медленно передвигавшихся по развалинам. Всякий раз, когда он мельком видел небо в узких полосках высоко вверху, он замечал слабевшую ауру пустотных щитов и знал, что теперь она не сможет долго оставаться целостной. Он избегал крупных скоплений врагов, но убивал любого из них, кто позволял себе свободно бродить, самые неосторожные явно считали, что война уже почти выиграна.

В конце концов, он оказался внутри выскобленных остатков старого жилого квартала, который, похоже, уничтожили уже давно, потому что камнебетон остыл. Мало что уцелело кроме фундамента и несимметричного лабиринта стен первого этажа, стоявших вертикально среди ровных слоёв каменной пыли. По лабиринту пронеслись клубы чернильного дыма – продукт по-прежнему бушевавшего прометиевого пожара. Здесь сильно пахло смертью, тела были сложены почти так же высоко, как уцелевшие стены – мужчины, женщины, дети, сервиторы, все переплелись в импровизированную архитектуру из окоченевшей плоти.

Локен осторожно прошёл сквозь него, держа психосиловой клинок наготове. Чем дальше он заходил, тем дальше его тянуло вглубь, в ущелья с серебристыми вершинами и на узкие извилистые тропинки. Слабый свет подсвеченных облаков исчез, сменившись почти полной темнотой. Он начал что-то чувствовать, упрямо проступавшее сквозь вонь мертвечины. Присутствие, возможно, какого-то окружающего душевного тепла.

Он добрался до двери – старого металлического люка, скрытого у подножия прочной внутренней стены, едва видимого даже для его глаз, ржавого и заклёпанного. Он остановился, прислушался на мгновение, затем запустил сканирование. Ничего. Он разрезал замок клинком, проведя остриём по проржавевшему металлу. Затем он вошёл, шагнув в совершенно тёмное мрачное окружение.

Ночное видение шлема показало помещение, которое, казалось, тянулось под землёй очень далеко. Опорные колонны были квадратными и функциональными, а пол терялся под слоем доходившей до щиколотки чёрной пыли. Это пространство, похоже, когда-то было зоной обслуживания верхних уровней, возможно, населённой только сервиторами. Теперь, однако, в нишах виднелись следы недавнего проживания – пустые упаковки из-под пайков, ящики с боеприпасами, скатанные в кучу постельные принадлежности. Органы чувств брони не уловили никакого движения, сканеры – никаких тепловых сигнатур.

Он продолжил идти. Маршрут вёл его вниз, всегда вниз. Вскоре он уже шагал по центру узкого прохода, прорубленного между прочными каменными стенами с обеих сторон. В конце длинного туннеля был постамент, покрытый каменными обломками.

Только, подойдя ближе, он понял, что обломки вовсе не были каким-либо мусором – это была груда черепов, все они были очищены и отполированы, сложены один на другой, все смотрели вперёд. На лицевой панели пьедестала был изображён ещё один череп, установленный в полукруглой нише. Под нишей были вырезаны слова – грубо, словно боевым ножом: “Imperator Protegit”. А под этими словами было изображение, выведенное чернилами, показывавшее великодушного мужчину на золотом троне.

Она не была великим художником, но у неё всегда был талант к яркому наброску, эффектной композиции, и он сразу узнал её стиль. Это было то, что она делала, так или иначе – создавала образы, символы, вещи, которые оставались в сознании.

Локен поднял череп. Тот казался лёгким в его руке, полый кусочек сухой кости.

– О, Эуфратия, – выдохнул он про себя. – Ты бы так сильно смеялась, если бы я сказал тебе там на “Духе”. Ты бы ответила мне, что я всё выдумал.

Он огляделся вокруг. Кто-то постарался придать этому месту подобающий вид. Помимо черепов на камне виднелась резьба, полоски пламени старых свечей. Это была театральная постановка, притворная игра серьёзности, готическая фантазия, которая могла бы внушить благоговейный трепет только фанатику или простаку.

И всё же. Он оглянулся назад, туда, откуда пришёл, и увидел, сколько ещё черепов собралось на стенах туннеля, и все они мрачно смотрели на него. Это был труд многих рук, в течение многих часов, как раз в то время, когда мир вокруг них разваливался на куски. Очевидно, она убедила владельцев этих рук. И многие другие могут оказаться такими же, если продолжат оставаться достаточно напуганными.

– Зачем же я спустился сюда? – спросил он себя, возвращаясь тем же путём, которым пришёл. – Чтобы спасти тебя от них? – Он снова начал подниматься, выбираясь из неподвижного воздуха и мрачных рядов костяных ликов. Теперь он почувствовал новую потребность, которая была острее, чем то побуждение, что привело его сюда. – Или чтобы спасти их – и нас – от тебя?

Эреб на самом деле не знал, что почувствует, когда увидит её. Может быть, благоговение? Возможно, боязнь – в той мере, в какой он ещё был способен на это? В конце концов, это оказалось ни тем, ни другим – скорее некое интеллектуальное любопытство, как если бы он открыл совершенно новую разновидность скорпионов.

– Кто ты? – спросила она, её удивление сменилось негодованием.

Имя. Такая простая вещь, но ведь за эти годы у него их было так много. Совсем недавно, на комете, он был апостолом Безмолвия. Он по-прежнему носил те же чёрно-красные доспехи с цепями, по-прежнему держал железный скипетр, хотя и снял бронзовый шлем без глаз и отказался от услуг голосового раба. Всё это было хитростью, чтобы не позволить ведьмакам Магнуса разгадать его личность, теперь это больше не требовалось.

– Я – Рука Судьбы, – сказал он, не покраснев от стыда. Он знал, что люди смеялись над титулом, который он себе взял, но ему было всё равно. Никто другой – никто – не сделал столько, сколько он, чтобы привести всё это в движение, так что он его заслужил. Он уничтожил величайшую империю, которую когда-либо знала галактика. Только он, годами упорно работавший, как прожорливое насекомое, грызущее фундамент прогнившего здания. Он страдал ради этого. Его заставили страдать. Даже армии, которые он помогал создавать, больше не хотели иметь с ним ничего общего.

Но это было прекрасно. Пророк в своей стране и всё такое. Искупление наступит достаточно скоро, как только раскрытые им истины будут явлены даже самым упрямым душам, и поэтому будет правильно, если он будет рядом, чтобы направлять события в самом конце, так же, как делал в начале.

– Рука Судьбы, – повторила женщина, ничуть не удивившись. – Ну что ж.

Она приподнялась на постели, коротко махнув рукой на свечу, которая снова зажглась. Снаружи поднялся ветер, и тенты хлопали на привязи.

– А как вы себя называете, миледи? – спросил он.

– Ты не знаешь? Ты вломился сюда, все эти трудности, и ты не знаешь?

– Я никогда не мог угадать имя. Неясно. В любом случае, я подозреваю, что у вас их больше одного. Как вы хотите, чтобы вас знали?

– Я хочу, чтобы ты ушёл. Тебя не приглашали.

Эреб печально улыбнулся:

– Меня больше никто никуда не приглашает. Но здесь существуют законы гостеприимства, не так ли?

– Законы применимы к тем, кто их соблюдает.

Эреб оглядел помещение. Это было странное место – скромная обстановка, но наполненное приятными вещами. От некоторых безделушек исходил варп-смрад глубокой древности, их грубые очертания искажались отпечатками множества душ. Здесь была сила. Глубокая, изъеденная временем сила, тщательно спрятанная, но всё же заметная для того, у кого намётанный глаз. Проникнуть внутрь было нелегко, даже после нескольких месяцев подготовки.

– Я имел в виду то, что сказал, – сказал он ей. – Я хочу поговорить.

– Они на так долго оставили меня одну, – пробормотала женщина. – А теперь спешка. – Она бросила на него усталый взгляд. – Мне больше нечего сказать никому из вас. Я давным-давно сыграла свою роль в этой жалкой игре, а теперь хочу просто выйти из неё.

– Да, – сказал он, поворачиваясь к ней лицом и положив руки в перчатках на край кровати. – Я так и думал, и поэтому усердно работал, чтобы найти вас, пока всё это не будет уничтожено. Я должен, по крайней мере, засвидетельствовать своё уважение – вы понимаете?

Тогда она выглядела по-настоящему сбитой с толку:

– Своё... уважение.

– Ничего бы не получилось. Всё, что мы делали, всё, ради чего мы работали, всё началось с вас. Хоры Пантеона до сих пор поют об этом. Вас почитают, миледи, те, кто знает правду. Я должен был найти время, чтобы прийти сюда, хотя путь оказался длинным, и мне пришлось следовать за бандой слепых бедолаг через несколько сложных участков, на случай, если я навсегда заблужусь в лабиринтах. Но теперь они сами по себе, а я оказался там, где всегда хотел быть – с архитектором. Матерью всего этого.

– Послушай, я не знаю, какие предзнаменования ты изучал, но с ними явно что-то не так.

– Нет, я никогда не ошибаюсь. Вы – архитектор. Рассеиватель. Орудие самих богов.

При этих словах она, наконец, начала терять самообладание:

– Богов! Опять. Что ты вообще можешь знать о богах? Посмотри на себя! Ты одеваешься как какой-то тронувшийся умом мальчишка-дьяволёнок, которого выгнали из деревни за отравление колодца. Что-то ввело тебя в заблуждение, и мне всё равно, что это такое. Мне важно только, чтобы ты ушёл сейчас, пока я по-настоящему не разозлилась.

Эреб понял, что наслаждается этим. Она оказалась такой впечатляющей, как он и надеялся. Конечно, она упорно трудилась, чтобы скрыть это, но теперь он чувствовал, как её сила бурлит под поверхностью. Это не было похоже ни на что, с чем он сталкивался раньше – не явная, яркая сила, а тонкая, как аромат.

– Может быть, вы даже сами не знаете, – упорствовал он. – Может быть, вы верили, что действовали в одиночку, по причинам, которые казались вам чистыми. Они наслаждаются этим, когда это происходит. Но всё равно это были они. Вы покалечили врага ещё до того, как Он как следует начал. Ха! Когда магистр войны убьёт Его в своё время, ваше имя будет на устах верующих.

Она встала. Она снова сделала жест, и комната полностью осветилась. Она была высокой – почти такой же высокой, как он – и двигалась властно, как танцовщица.

– В тебе есть что-то от дешёвого искусства, дьяволёнок, – сказала она низким и опасным голосом. – В удачный день ты можешь напугать ребёнка, но меня ты не пугаешь и не впечатляешь. Уходи немедленно и никогда не возвращайся.

Он упорствовал:

– Вы участвовали в этом с самого начала. У вас есть сила разбросать примархов через время и пространство. Сознательно или нет, это не имеет большого значения. Неужели вы действительно думали, что это можно просто проигнорировать сейчас, всего за несколько дней до рождения нашего нового порядка? Мне нужно выяснить, зачем вы сделали это. То, чего вы надеялись достичь.

Он говорил быстро, осознавая опасность. Она перестала приближаться к нему, возможно, заинтригованная, а может просто потрясённая, и он воспользовался этим.

– Невыясненные вопросы, – продолжал он. – Я разыскиваю их, допрашиваю. Придерживаетесь ли вы своих действий? Намерены ли вы довести их до конца? Это может открыть новые двери. Это может сделать вас силой, с которой мы могли бы сотрудничать.

Теперь ошибки быть не могло – она была в ужасе – но это был тот самый момент.

– Потому что я создал Гора, понимаете, возвысил его, сделал его Властелином Хаоса, – сказал он, делая предложение, точно так же, как он сделал его на Давине. – Подумайте об этом. Я мог бы сделать то же самое для вас.

Аркета на мгновение вырвался из укрытия на краю кратера и выпустил очередь из болтера. В тот же самый момент двадцать девять его воинов сделали то же самое, все вышли из укрытий и открыли огонь.

В двухстах метрах впереди остатки стены, защищавшей оборонительную позицию Кровавых Ангелов, взорвались от масс-реактивной атаки, превратившись в кружившиеся осколки кирпича и камнебетона. Связка гранат пролетела сквозь ночь, чтобы завершить работу, взорвавшись при ударе и разорвав на куски то, что осталось. В ответ последовал беспорядочный огонь, теперь уже спорадический, но старый жилой блок, в котором укрывались Кровавые Ангелы, перестал быть надёжной защитой. Он отдал команду, и ещё больше солдат просочилось через руины с обеих сторон, волоча тяжёлое оружие. Когда осаждённые Кровавые Ангелы отступили, эти орудия пустили в ход, образовав глубокие впадины между несколькими устоявшими секциями и разбросав осколки по пустым оконным рамам.

Так продолжалось уже несколько часов. Враг по-прежнему неуклонно отступал, по-прежнему ошеломлённый огромным числом атакующих, но местность замедляла любое продвижение. Всё было разрушено, всё обваливалось и падало, поднимая густые облака ядовитого пепла и пыли. Транзитные артерии были заблокированы. После каждого артиллерийского удара требовалось время, чтобы расчистить тлеющие остатки. На каждом шагу, в этих джунглях разрушения, вы могли столкнуться с засадой, контрударом или атакой смертника. И Имперские Кулаки, и Кровавые Ангелы были смертельно хороши в такого рода сражениях, и они знали каждый дюйм территории, которую уступали. Они знали, где оставить осколочные заряды, противопехотные мины, заминированные люки-ловушки, которые отправят наступавшее отделение вниз, в полузатопленные своды.

Тем не менее, в эту игру могли играть и Сыны Гора. Аркета пробился сквозь тысячи городских пейзажей как во время Крестового похода, так и во время Восстания, и успех всегда следовал одной и той же схеме: продолжайте нажимать, продолжайте давить, держите пехоту и бронетехнику вместе, следите за флангами и не будьте беспечны. Стремительная война была по-своему волнующей, но и в этом тяжёлом истощении, в этом медленном удушении были свои положительные моменты.

Он нырнул обратно в укрытие, когда над головой засвистели ответные болт-снаряды. В двадцати метрах от него второе и третье отделения перезаряжали оружие и готовились к наступлению. Мерцавший тактический экран сообщил ему, что четвёртое, шестое и седьмое успешно продвигаются сквозь нагромождения металлолома к северу, а вспомогательные роты “Спартанцев” под командованием его лейтенанта неминуемо пробьются на юг, восстанавливая порыв, необходимый для зачистки этого блока.

– Капитан, – пришёл приоритетный сигнал по защищённой частоте связи шлема.

Это был Беруддин, капитан пятой роты. Аркета подал сигнал отделению продолжать движение, затем скользнул вниз, под прикрытие грязного края кратера.

– Капитан, – ответил он. – Как дела?

– Медленно. Кроваво. Приятно.

Аркета улыбнулся. Беруддин в душе был настоящим воином.

– Значит, ты будешь с нами?

Две их роты должны были встретиться в тридцати километрах дальше, как раз в поле зрения уже обстрелянного поля Крылатой Победы, местом сбора для общего наступления на Палатин.

– Никак нет. Нет, если ты сейчас не отступишь.

Ему не понравилось, как это прозвучало:

– Мои приказы...

– Сигизмунд, брат. Сигизмунд. Его заметили, секция Меркурия. Они потеряли там целый батальон с поддержкой Налётчиков, и из-за этого командование легиона исходит желчью. В этой шайке неудачников ещё есть какая-то жизнь.

Сигизмунд. Одно из немногих имён, о которых можно говорить с неподдельным уважением в любом легионе, в любой фракции. Ходили слухи, что его сила ушла, что он пал духом под удушающим контролем своего примарха. Никто не хотел, чтобы это было правдой. Все хотели убить зверя на пике его силы, просто чтобы показать себе, на что способны. Такие вещи имели значение. Это были вещи, которые позволяли командиру продвигаться по служебной лестнице, контролировать лояльность линейных войск, изменять баланс сил в легионе.

– Я нахожусь в пределах видимости места сбора, – сказал Аркета, хотя и без особой убеждённости. Его разум уже лихорадочно работал. Баракса, который упорно продвигался вперёд, мог оказаться в Палатине раньше него. – Мне по-прежнему нужно добраться до...

– Послушай. Эзекиль уже внутри Последней стены. Говорят, он прокладывает себе путь быстрее, чем любой из когда-либо живших. Он хочет убить. И у него это может получиться. Но мы ближе, брат мой. Мы гораздо ближе, и мы заслуживаем этого больше, тебе не кажется?

Почему это не исходило от примарха? Проклятье, где он? Почему они ссорились из-за призов, как бандиты, когда должны маршировать вместе в тени его подбитого мехом плаща?

И всё же в словах Беруддина был смысл. Они были ближе. И они истекали кровью в этой битве, в то время как первый капитан зализывал раны после Сатурнианского разгрома.

– Это важно. Чтобы не он это сделал. Понимаешь? Они уже называют его магистром легиона. Некоторые открыто – это богохульство. Так что это не должен быть он – кто-то должен взять это на себя.

Всё это было правдой. И это была лучшая причина, чтобы изменить направление сейчас. Аркета произвёл кое-какие расчёты, едва слыша грохот выстрелов вокруг себя. Когда он закончил, его взгляд остановился на ножнах любимого клинка, того самого, который шептал ему в моменты тишины. Прошло много времени с тех пор, как он вынимал его из ножен. Он ждал достойного случая, почти отчаявшись, что тот наступит.

– У тебя есть координаты? – спросил он

Ответом стал смех.

– Они мне не нужны! Он – единственное сопротивление между этим местом и Палатином. Все идут туда – чтобы присоединиться к нему или уничтожить его. Пойдём, брат. Мы должны быть там.

Аркета поднял голову. Тактические данные показывали, что “Спартанцы” почти вышли на позиции. Кровавые Ангелы теперь окончательно отступали, оставляя тела убитых. Но даже в этом случае на захват фронта уйдут часы, а может быть, и дни. Это будет тяжёлая, неблагодарная работа, и в тени Великого Потенциального Убийства.

И когда вы смотрите на это так, на самом деле выбора просто нет.

– Моя искренняя благодарность, брат, – сказал он, положив болтер и готовясь отдать команду. – Я отдам приказ, как только мы здесь закончим. Мы будем охотиться на него вместе.

– Во имя чести магистра войны!

Аркета улыбнулся.

– Да, верно, – сухо сказал он. – Во имя чести Гора.