Боевой Ястреб / Warhawk (роман)

Перевод в процессе: 25/27 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 25 частей из 27.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Боевой Ястреб / Warhawk (роман)
Автор	Крис Райт / Chris Wraight
Переводчик	Хелбрехт, Ulf Voss, Lotara
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra
Предыдущая книга	Мортис / Mortis Гарро: Рыцарь в сером / Garro: Knight of Grey
Следующая книга	Отголоски вечности / Echoes of Eternity
Год издания	2021
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Действующие лица

Примархи

Джагатай-хан – «Боевой ястреб», примарх V Легиона

Мортарион – «Бледный король», примарх XIV Легиона

Рогал Дорн – Преторианец Терры, примарх VII Легиона

Сангвиний – «Великий Ангел», примарх IX Легиона

V Легион «Белые Шрамы»

Шибан-хан – именуемый «Тахсир», братство Бури

Имань – братство Бури

Чакайя – братство Бури

Цинь Фай – нойон-хан

Ганзориг – нойон-хан

Джангсай-хан – братство Железного Топора

Наранбаатар – глава провидцев бури

Намаи – магистр кэшика

Илья Раваллион – именуемая Мудрой, советник Легиона

Соджук-хан – адъютант Ильи

VII Легион «Имперские Кулаки»

Сигизмунд – Первый капитан, магистр храмовников

Фафнир Ранн – капитан, первая штурмовая группа

Архам – магистр хускарлов

XII Легион «Пожиратели Миров»

Кхарн – капитан, Восьмая штурмовая рота

Скарр-Хей - берсеркер

XIV Легион «Гвардия Смерти»

Тиф – Первый капитан

Каифа Морарг – советник примарха

Задал Крозий – апотекарий

Грем Калгаро – магистр осады, магистр артиллерии

Гургана Дук – сержант

XVI Легион «Сыны Гора»

Азелас Баракса – капитан, Вторая рота

Индрас Аркета – капитан, Третья рота

Ксофар Беруддин – капитан, Пятая рота

Когти Императора

Константин Вальдор – капитан-генерал Легио Кустодес

Диоклетиан – трибун, Легио Кустодес

Амон Тавромахиан – кустодий

Экипаж «Аика-73»

Тальвет Каска – командир

Адрия Фош – башенный наводчик

Эрия Яндев – передний наводчик

Гельва Дреси – водитель

Гурт Мерк – заряжающий

Имперская Армия

Бран Коба – сержант, 13-й Астранианских Пустотных Шакалов

Джера Талмада – полковник, Департменто Муниторум

Айо Нута – генерал-майор, терранское орбитальное командование

Кацухиро – рядовой

В руинах Дворца

Базилио Фо – бывший заключенный Чернокаменной

Эуфратия Киилер – бывшая летописец

Гарвель Локен – «Одинокий волк», избранный Малкадора

Нерожденные

Остаток – демон

Другие

Эрда – Вечная

Лидва – ее легионер

Актеона – колдунья

Альфарий – ее спутник

Джон Грамматик – логокинетик

Олл Перссон – Вечный

Догент Кранк

Бейл Рейн

Графт

Гебет Зибес

Кэтт

Малкадор Сигиллит – регент Империума

Халид Хассан – избранный Сигиллита

Эреб – Длань Судьбы

Содержание

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

ОДИН

Клинок

Передача

Свежая кровь

История начинается под камнем.

Скрытым, укутанным тьмой, холодным, как дыхание зимнего рассвета. Люди народа Онг-Хашин приходят за ним с тех пор, как поют песни в своей высокой долине, расположенной между склоном горы Такал и восточной окраиной равнины Великая Борай. Они взбираются по узким тропам, скользят обмотанными кожей ногами по камням и волокут кирки и корзины.

Тропы вниз вырублены вручную и подкреплены бревенчатыми каркасами. На их верхних балках выскоблены угловатые глифы теми же тупыми ножами, которыми они используют для извлечения камней из копыт своих скакунов. Это не благородные каллиграфические знаки, но метки суровых людей, привыкших к камнепадам и оползням. Они хотят разыскать его, а затем вернуться. Им не нравятся подземные глубины и холодное испарение узких туннелей, ведь они, в конце концов, чогорийцы, и любят порывы ветра на своих лицах.

Когда они его вырубают, он оказывается хрупким. Они зовут его черным песком. Если, добыв его из земли, обращаться с ним грубо, то он крошится. Но пройдет несколько минут, и он становится твердым, настолько, что можно бросить его в корзину и продолжить работу с жилой. Если поднять кусок размером с человеческий кулак, то можно разглядеть сверкающие фрагменты, отражающие свет подземных свечей.

Закончив работу, они забирают добытое и возвращаются, осторожно ступая по камням. Здесь часто идут дожди, так как вершины Такала собирают влагу, переносимую по открытым землям, а скалы покрыты мхом. Эта группа возвращается в поселение в глубине стране Хашин, расположенное высоко среди сосновых рощ, холодных и окутанных туманом. Люди берут куски черного песка и торгуются с оружейниками. Это непростое занятие, отнимающее много времени. Те, кто трудились, чтобы добыть его, устали и нуждаются во сне. Тем, кто хочет забрать его, не терпится приступить к работе. А к тому времени солнце уже низко. Мудрецы говорят, на закате не заключить выгодной сделки.

Наступает рассвет, и начинается работа. В Хашине оружейники всегда работают парами – мужчина и женщина. Им нужно очень хорошо знать друг друга. Иногда они брат и сестра, чаще супруги. Печи топятся древесным огнем, пока не зашипит пламя. Куски черного песка переворачивают и снова оцениваются, затем их берут клещами с длинными ручками. На этой стадии мужчина работает с огнем, женщина орудует клещами. На обоих тонкие хлопковые рубашки, несмотря на холодный воздух снаружи. Внутри кузни уже жутко жарко, и их обнаженная кожа блестит.

Когда куски достаточно нагреты, их вынимают из огня и куют. Мужчина берет молот и сильно бьет. Женщина направляет его, сдвигая раскаленный металл на плоской поверхности наковальни. Примеси выбиваются. Это изнурительная работа, от которой дрожат кости. Процесс повторяется снова и снова, пока сталь не начинает очищаться. Откованные слои разбиваются, погружаются в холодную воду, затем переплавляются и перековываются. Созданные пластины укладываются друг на друга, затем мягко возвращаются в пламя, расплавляются, сжимаются, переплавляются. Обе партии тщательно изучаются, проверяются на изъяны.

Никто не говорит. Если им нужно показать свои ощущения друг другу, они постукивают молотом определенным способом, но это редко нужно – они мастера своего дела, в работе полагаются на интуицию и наблюдательность. Сталь сворачивается, снова и снова, каждый раз перерабатывая металл, закаливая его, очищая. Вскоре он начнет удлиняться, утоньшаться, растягиваться в длинный изгиб подлинного клинка. Из открытых дверей кузни звенят безжалостные удары молота, не давая заснуть остальной деревне.

Завершает работу с лезвием клинка женщина. Она замешивает глиняную рубашку для режущей кромки, используя свои более тонкие пальцы, чтобы вдавить лопаточку в раствор. К тому времени оба кузнеца провели в кузне не один день и сильно устали. Когда помещенная в угли глина трескается, становится виден узор на стали. Каждый оружейник имеет отличительное клеймо – у одного цветок солак, у другого – когти тигра. Самое престижное и трудное в исполнении – разряд молнии, расходящийся от острия до рукояти. Этот клинок несет именно такую метку.

Затем его шлифуют, наносят маркировку, полируют, промывают. Если все идеально, клинок заворачивают в солому и ткань, и кладут в тяжелую телегу, запряженную адууном. К длинному шесту привязывают красный флаг, отмечая повозку как священный груз. На нее не нападут в пути, даже если она пересечет земли воюющих племен. Оружейники, наконец, отдохнут, их руки огрубели, а кожа покрылась волдырями. Они больше никогда не увидят свое творение и не получат плату за работу. Вся деревня поддерживает их, они занимают почетное положение. Все знают, где мечам суждено служить.

После телега отправляется на запад, стремительно спускаясь, пока не достигнет открытых земель. После многих месяцев путешествия по лугам, возницы, наконец, замечают Кум Карту на горизонте, бледную на фоне шепота высокой травы. Они останавливаются и готовят кэрн. Собирают камни, вешают на них фрагменты молитв и ставят чаши с ладаном, на вершине устанавливают флаг. Клинок, по-прежнему завернутый, также помещают на вершине. Затем возницы уходят, начиная долгое путешествие домой.

Следующей ночью меч забирают в крепость слуги Легиона. В затененных залах Цюань Чжоу каждый фрагмент молитвы изучается, истолковывается, затем помещается в библиарум. Из этих обрывков повелители Чогориса многое узнают о меняющихся особенностях бесконечной травы, откуда брать кандидатов и как протекает жизнь тысячи царств. Клинок, все еще без рукояти, ножен и гарды, разворачивается и относится в кузни. Ни одну метку, кропотливо выполненную оружейниками Хашина, не убирают. Ни один из крошечных и немногочисленных изъянов не устраняют. Это изделие народа Джагатая, не машинного разума. Отполированный до зеркального блеска, он отражает лица создателей в каждом блике света на своей поверхности.

Добавлена энергетическая рукоять, тщательно встроенная в сталь, скрепленная с ней вручную, пока золотая гравировка аккуратно въедается в поверхность металла. Связывается расщепляющее поле, гармонизируя со структурой исходного клинка. Наставники спаррингов будут испытывать его снова и снова, возвращать в кузни много раз, пока баланс не будет улучшен. Сияние энергетического поля связано с метками, сделанными при его первой ковке, приумножая их, придавая мечу отличительное свойство. Вот так изделие Хашина увидят во всей известной галактике, такое же яркое, как молния, которую оно имитирует.

Только после того, как все сделано, клинок можно передать оружейникам орду для последней проверки. Они хранят оружие в своих храмовых хранилищах, окруженное ритуальными стражами, неиспользуемое, неактивированное, пока в Легион не примут кандидата с подходящим для клинка характером.

Этот вручен воину по имени Морбун Са. Он знаменит не просто своей доблестью, но также самообладанием. Говорят, он – образец Пути Небес. Клинок подходит ему. Он забирает его с собой на пустотный корабль «Коргаз» с братством Ночной Звезды. Меч впервые обнажен против врага на мире Эгета IX, где орду одержала победу.

За долгие годы крестового похода клинок дважды меняет хозяина, когда предыдущий находит свою смерть в битве. Великое предательство приближается к своему финалу, и теперь им владеет Аджак-хан из братства Янтарного Орла. Он стоит на стенах Дворца, которые обваливаются под его ногами, и выкрикивает проклятья тем, кто нападает на него. Он легко сжимает рукоять, заставляя сталь плясать вокруг себя. Небеса черны, как чернила каллиграфа. Воздух наполнен шумом – от воплей пехоты, от богов-машин, которые почти прорвали последнюю сплошную линию обороны, от грохота стационарных орудий.

Аджак-хан следит за врагом, капитаном ужасных берсерков Ангрона, испорченных бойцов, которых он жалеет так же сильно, как ненавидит. Тот карабкается через руины к нему, и за ним следует еще дюжина. Следом идут орды, все еще изнывающие на ничейной земле, открытые обстрелу орудий. Аджак-хан бежит в сопровождении своих братьев, спеша в ближний бой, который так любит. Клинок кружит, волоча разряды молнии. Он кусает, рубит, и Аджак-хан громко кричит от наслаждения.

Под камнем, в другом мире, в свете свечи камнерубы Онг-Хашина замирают. Пламя на миг колеблется, хотя в этих глубоких подземельях нет ни дуновенья ветра.

Иногда это случается. Они знают, что это значит.

Они неутомимо берутся за кирки и возвращаются к работе.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил Джангсай-хан, хотя, по правде говоря, он уже догадался.

Тень на лице Наранбаатара частично рассеивалась снизу треснутой натриевой лампой. В остальной части бункера было темно, жарко из-за замкнутого пространства, воняло потом и плесенью. Кожа провидца бури тоже была темной, иссеченной ритуальными шрамами и новыми ранами, сморщена возрастом. Кристаллы бронированного капюшона сверкали, а тотемы из черепов зверей мягко вращались на бечевках.

– Ты должен знать его историю, – сказал он.

Джангсай взял меч. Он был прекрасным – средней длины клинок, немного изогнутый, хотя меньше, чем тальвары, которые использовали мобильные части. Он перевернул его в горизонтальное положение, рассматривая, пробуя баланс. На стали видны тусклые узоры молнии, часть структуры режущей кромки. Он провел большим пальцем по кнопке активации расщепляющего поля, уже представляя, как вспышка энергии примет свою форму от этих отметин.

– Его владелец…

– Умер достойно, – сказал Наранбаатар. – Многое вернули, включая этот. Теперь он твой.

Джангсай кивнул. Не использовать его – расточительно. Мощные, полностью функционирующие силовые клинки теперь ценились. Все заканчивалось и подходило к концу.

– Я знал его, – сказал он. – Аджака.

Это утверждение значило меньше, чем когда-то. Почти весь Легион теперь собрался вместе, их ряды безжалостно сократились, запертые за стенами и зажатые врагами. Некогда разделенные братства сражались бок о бок, сливаясь, когда их потери росли. Иногда возникало ощущение, что в орду не осталось живого воина, которого Джангсай не знал бы по имени или не видел в бою, или тех, с историей подразделений которых не был знаком.

– Его братство больше не сражается, – сказал Наранбаатар. – Выживших распределили по другим частям. Но их деяния записаны, и их заберут в залы Цюань Чжоу, когда все это закончится.

Это была одна из отличительных черт Наранбаатара. Джангсай никогда не слышал, чтобы он хвастался, но провидец бури снова и снова говорил о планах на будущее, невозмутимо и с абсолютной уверенностью в успехе, и, следовательно, о необходимости двигаться к следующей задаче. Это все было таким прозаичным – мы должны выполнить текущее задание, а затем вернуться к тому, что делали раньше. Все снова будет приведено в порядок, все записано. Иногда подобные слова забавляли, поскольку мир вокруг них все больше погружался в скверну.

– Стало быть, они прорвались через внутреннюю стену, – сказал Джангсай.

– Мы думаем, что это случится в течение часа.

– Хотите, чтобы я занял позиции Аджака?

– Нет, это предписано другому. Я хочу, чтобы ты оставил свой пост – у тебя новый приказ.

– От тебя?

– От самого Кагана.

Джангсай помедлил.

– Мы здесь в тяжелом положении, задын арга. – Это был тот максимум, которым он мог выразить свое несогласие. Но он должен отметить: его воины умирали и будут умирать дальше, и его место – с ними. Невысказанный подтекст, понятный им обоим. Почему сейчас?

– Нам нужно, чтобы ты кое с кем поговорил, – сказал ему Наранбаатар. – Он родом не с Терры. Как мы недавно узнали, он с того же мира, что и ты. Такая вот причина. Я знаю, ты хочешь продолжать биться здесь, но, поверь, ты вскоре снова получишь этот шанс.

И снова краткая пауза перед ответом.

– Так значит, это конец, – решил он.

– Это его начало.

– Что ты можешь мне рассказать?

– Достаточно для выполнения этого задания. После этого, посмотрим. Мы еще не знаем, какие будут возможности. Может быть ничего. Может быть все.

Это неизменное спокойствие все еще могло застигнуть врасплох. Джангсай знал, что чогорийцы могли разозлиться. Он видел это много раз в бою, и они ужасали, когда на самом деле, по-настоящему теряли самообладание, но большую часть времени они сохраняли хладнокровие, которое могло, как выводить из себя, так и впечатлять.

Джангсай снова посмотрел на клинок. Возможно, Аджак держал его всего несколько часов назад. Они могли бы стать идеальным тандемом, оба – продукты той же самой подготовки, части гармоничного целого.

– Скажи, куда мне нужно отправиться? – спросил он.

Мир назывался Ар Риджа.

Он сильно пострадал во времена ужасов Древней Ночи, поэтому прибытие армий Императора в первые десятилетия крестового похода встретили восторженно. Его старую промышленную базу быстро восстановили, и через одно поколение он стал вносить значительный вклад в военную экономику. Для Имперской Армии было сформировано множество полков, некоторые из которых снискали широкую известность. Ко времени триумфа на Улланоре Ар Риджа считался ключевой планетой, от которой зависела безопасность целого субсектора. Она располагалась на стратегическом пересечении многих стабильных варп-трасс. Важное устойчивое место.

Легионес Астартес, в частности Имперские Кулаки, начали собирать кандидатов с Ар Риджи со второго столетия Эры Крестового похода. Он никогда не был крупным вербовочным миром, как правило, считаясь слишком цивилизованным для создания оптимально свирепого кандидата в космодесантники, но запросы полномасштабных завоеваний вынуждали осваивать каждый подход. Ситуация изменилась, когда разгорелась гражданская война. Как только масштабы предательства Гора стали очевидны, имперские стратегосы запустили лихорадочную программу по изъятию ресурсов, эвакуируя все, что могли за пределы досягаемости наступающего врага. Ар Риджа какое-то время считался безопасной гаванью. Его верфи были укреплены, полки и укрепления – дооснащены. Вербовщики Легионов обратили на него внимание, уже понимая, насколько отчаянной становится ситуация, и внезапно осознав необходимость использовать все возможные средства для увеличения численности кандидатов.

Надежда на это всегда была слабой. Процесс превращения смертного ребенка в воина Легиона был деликатным искусством, отточенным за многие годы и проводимым в безопасном окружении. При необходимости его можно было ускорить, а его программы переместить в разные места, но и те и другие действия сопрягались с риском. Даже после того, как несколько разбросанных объектов Легиона эвакуировали на Ар Риджу, рост смертей кандидатов означал, что темп набора не вырос так быстро, как ожидалось. Дополнительных претендентов нашли среди местного населения, быстро проведя через стандартный отбор и поместив в протоколы ускоренного вознесения.

Туйо, конечно, на тот момент ничего из этого не знал. Он был слишком юн. Его амбиции, которые тогда у него имелись, ограничивались службой в Армии – сесть на корабле в составе одного из престижных полков и отправиться в пустоту во имя замыслов Императора. Когда чиновники пришли в тесное жилище его родителей, со странными выражениями лиц и в необычной униформе, он мало думал об этом. Только позже, когда его мать зарыдала, а лицо отца лишилось всех красок, он начал понимать, что-то пошло не так.

Это были его последние воспоминания о них. Теперь ему сложно вспомнить даже их лица. Так много изменилось – в нем, в Империуме. Некоторое время он был решительно настроен цепляться за эти последние образы своего детства, считая важным сохранить какую-то связь с прежней жизнью. Но когда началась тренировочная программа, и он прошел первые этапы психологической подготовки, стало сложно. После нескольких месяцев он бросил пытаться. Все поглотили изменения, бушующие в его подростковом теле – мучительная гормональная переработка, психическая обработка, непрекращающиеся физические улучшения.

У него ушло четыре года на это, слишком мало времени, как он позже узнал, для гарантии успеха. Больше половины тех, с кем он начал программу, умерли раньше. Другие сошли с дистанции после первой волны имплантаций. Теперь его воспоминания о том периоде жизни были туманными, наполненными образами лиц, имен которых он не знал и мест, которые он больше не мог найти. Он был зол, так зол, все время. Он полагал, что его сделали таким, накачивая химикатами, питавшими гнев. На него воздействовали через боль, заставляя работать усерднее, только ради злобы, как иногда казалось.

Но он многое узнал. Он узнал, что Империум, который он считал постоянно расширяющимся и защищенным, на самом деле, находился на грани гибели. Он узнал о Враге и его беспощадности. Он изучил историю восемнадцати Легионов и роль каждого во всей истории, включая предателей, потому что врага необходимо узнать врага прежде, чем обрести уверенность в его убийстве.

При других обстоятельствах он закончил бы свое обучение на Ар Ридже. Тем не менее, незадолго до окончания, все снова изменилось. Война добралась до родного мира, как всегда ему и судилось. Туйо не разрешили сражаться за планету. Никому из кандидатов. Их загрузили в транспорты и отослали прочь от волны разрушения. Теперь Ар Риджа находился глубоко в тылу врага, вероятно, был разрушен или оккупирован. Он надеялся на первое, из-за оставшейся человеческой связи с этим местом – верноподданный мир не пожелал бы жить под властью Гора.

И тогда он, наконец, увидел Терру, центр всего сущего, сердце Империума, тем не менее, уже находившуюся под угрозой нападения, уже уязвимую. Вся планета была заполнена солдатами, кишела ими, они высыпали из каждого лендера, на каждый виадук и плац, все напряженные, все перепуганные.

Он будет сражаться здесь. Его создали для битвы здесь. Он не узнает других полей сражений, пока они не победят на этом. Те последние несколько месяцев были самыми трудными – необходимо было вживить последние имплантаты и завершить ускоренное обучение. Ему нужно было проявить себя перед инструкторами, а затем и Легионом, ни первые, ни второй даже сейчас не могли позволить, чтобы некачественный продукт попал в ряды лучших воинов Императора.

Он был свежей кровью. Наспех созданным продуктом находившейся в отчаянном положении империи. Воин, спешно прошедший создание и обучение, не получивший ни интенсивной подготовки, ни воспитания, которыми Империум некогда одаривал свое важнейшее живое оружие. Если бы ситуация не была такой отчаянной, он бы никогда не прошел через изменение на Ар Ридже. Его никогда бы не перевозили со станции на станцию, его развитие не прерывалось бы под надзором инструкторов, набранных с дюжины миров. Каждый знал, что условия не оптимальны. Некоторые даже выступали против процесса, остро осознавая последствия, когда космодесантник поступал на службу с неполноценной подготовкой.

Несмотря на все это, он все же гордился. Он рвался в бой, чтобы продемонстрировать свои возможности, как себе, так и именитым членам Легиона. Он не был ни терранцем, ни чогорийцем, но по-прежнему являлся воином, боевым братом трех Благословенных Легионов, почетной троицы, которой поручили последнюю оборону Терры. В его крови таилась душа примарха. По щеке подобно зигзагу молнии тянулся священный шрам.

Последний ритуал вознесения долго откладывался. Когда он, наконец, наступил, Туйо стоял в одной из длинных шеренг со многими другими, такими же полукровками, как и он, выхваченными из безвестных захолустных миров и аванпостов, удручающе неподготовленными, крайне нетерпеливыми. Их доспехи были белоснежными, безупречными, только что из кузни. Лорд-командор прибыл на шаттле, подняв пыль на парадном плацу. Он с лязгом спустился по рампе в сопровождении гигантов в потускневших об боев доспехах цвета слоновой кости. Лил дождь и дул сильный ветер, но небеса над ними потемнели от нисходящих потоков миллиона лендеров.

Туйо терпеливо ждал, прижав руки к бокам, напрягая по очереди мышцы. Вокруг них поднимались шпили и оборонительные башни, отбрасывая глубокие холодные тени на гравий. Со всех сторон доносился шум военных приготовлений – скрежет машинных инструментов, рокот двигателей, топот марширующих сапог. Здесь все было в нервном напряжении. Все в состоянии готовности, на грани взрыва насилия.

В конце концов, лорд-командор добрался до места Туйо в шеренге. Его звали Ганзориг, нойон-хан в собственной системе Легиона. Он был чогорийцем, одним из тех, кто сражался с предателями семь страшных, трудных лет. Он уже был опытным воином за десятилетия до этого. Это оставило на нем след, подобно запаху. Он выглядел несокрушимым.

Туйо посмотрел ему в глаза. Ганзориг ответил холодным долгим взглядом, словно оценивая жеребца перед покупкой.

– Туйо, – наконец, произнес нойон-хан. – Теперь ты принадлежишь орду Джагатая. Твоя прежняя жизнь закончилась. Какое имя ты берешь в знак своего вознесения?

– Джангсай, – ответил он без колебаний.

Ганзориг удовлетворенно кивнул. Для них не имело значения, откуда ты пришел – только какое имя ты взял и оказал ли ты ему почтение.

– Ты един с орду, Джангсай.

Джангсай ждал. Осталось сделать последнее – зачислить его в минган, его братство. Такими тягостными были те времена, и таким измотанным был легион на момент возвращения в Тронный мир, что восстановление все еще продолжалось, а комплектование личного состава было вопросом значительной гибкости.

Ганзориг много думал об этом, как и обдумывал каждого новичка, которого зачислял в Легион в тот день. Здесь стояли сотни воинов, но нойон-хан знал все обо всех – отчеты об их боевой подготовке, доклады личных инструкторов. Джангсай молча ждал.

– Ты зачислен в братство Железного Топора, – объявил, наконец, Ганзориг. – Ты покинешь его только со смертью – пусть она придет не скоро и пусть слава сопровождает твои деяния до того дня.

Джангсай поклонился. Теперь он был полноценным. Теперь, наконец, он был Белым Шрамом.

– Хай Чогорис! – воскликнул он. – Слава Кагану. – Затем с еще большим чувством. – И тысяча смертей его врагам.

Джангсай-хан, братство Железного Топора

ДВА

Смерть в жизни

Апотекарий

Бледный Король

Но он уже умирал столько раз, что больше не мог сосчитать. Снова и снова он чувствовал, как сердце настолько болезненно останавливается, что готов был закричать, если бы мог каким-то образом сделать вдох.

Вот на что это было похоже, в пустоте космоса, в течение периода времени, который казался длиннее вечности. Возможно, это было дольше. Возможно, даже сейчас часть его по-прежнему оставалась там, умирала, а затем жила, а затем снова умирала. Порой он не мог отличить состояния друг от друга – они сливались воедино, просто один долгий отрезок мучений. И теперь всё, если можно так сказать, закончилось, но он всё равно каким-то образом застрял в этом состоянии на полпути, как будто его душа никогда по-настоящему не покидала Разрушителя, пойманная в его тиски и мягко раздавленная в податливое месиво.

Впрочем, в других отношениях он снова стал чем-то знакомым. Он снова мог носить оружие, брести к горизонту, убивать ради своего примарха. Он мог следовать приказу и отдавать приказы. Он был солдатом, таким же, каким был со времён юности на Барбарусе. Борцом с тиранией.

Итак, Каифа Морарг полностью преобразился, а также совершенно не изменился, все внешние проявления стали другими, но разум сохранился таким же, как и всегда. Правда, он больше не мог снять инкрустированные доспехи, и больше не мог дышать без хрипов, и моргать, не оставляя полос слизи на глазных яблоках, но он остался самим собой, верным помощником примарха, слугой легиона, наблюдателем за событиями для историй, которые однажды нужно будет написать.

Он поднял отяжелевшую голову, ощутив, как сервоприводы разлагавшейся боевой брони заскрипели и щёлкнули. Пыль покрывала всё. Она кружила среди развалин, разбегаясь в линиях разрывов от миномётных ран, оседая на фундаменты полуразрушенных зданий серо-чёрными дюнами. Из-за неё невозможно было видеть далеко. Смертный мог заглянуть на несколько десятков метров. Сам он видел несколько дальше сквозь зелёную пелену, которая теперь окрашивала для него мир. Вдалеке он мог разглядеть руины Корбеник Гара, осевшую груду камней, по-прежнему горячую от всех брошенных в неё боеприпасов. На несколько километров ближе возвышались стены Колоссовых врат, почерневшие, повреждённые, но по-прежнему упрямо стоявшие. Между этими вершинами лежали выжженные земли, расплющенные остовы старых жилых строений и фабрик, лабиринт низких куч обломков.

Пока он смотрел, что-то замерцало в полутьме, прозрачное и призрачное. Из облаков пыли появилось лицо, на мгновение удлинившееся, скользнувшее само в себя и затвердевшее в растянутое существо с отвисшей челюстью, которое, внезапно появившись и покачиваясь, превратилось в полноценное создание. Оно дрожало, то входя, то выходя из реальности, прежде чем скользнуло в тень в поисках чего-нибудь съедобного.

Морарг до сих пор не привык к ним. Демоны. Раньше его отталкивал даже запах подобных ужасов, но теперь они были повсюду, скользили в открытые дверные проёмы, скакали по разбомблённым улицам, поднимались из земли и извивались из пустых оконных рам. Некоторые молчали, некоторые непрерывно шептали. Некоторые принимали облик животных, так что никогда нельзя было быть до конца уверенным, что реально, а что нет, пока не подойдёшь достаточно близко, чтобы почуять неладное. Другие были гигантскими и отталкивающими, покачиваясь и перемещаясь сквозь облака пыли, возвышаясь над войсками. И всё же для всех них не всё было безоблачно. Чем ближе они подходили к великим оберегам, тем хуже им становилось. Даже сейчас, даже после того, как столько боли бросили на психические баррикады Императора, они не могли полностью переступить последний порог. Они по-прежнему нуждались в плоти и крови для некоторых вещей.

Но теперь это не займёт много времени. Каждая стена длинного периметра Внутреннего дворца была атакована. Обстрел не прекращался. Давление не ослабевало. Та ничтожная территория, которая оставалась в руках врага, сокращалась, сжимаясь всё туже и туже, пока не лопнет, как гнилой плод. Тогда настанет время демонов. Тогда они впадут в неистовство, ничем не сдерживаемые, питаясь живыми душами, которые оставались в обломках.

В некоторые дни, когда Морарг думал об этом, он становился угрюмым и вялым, вспоминая, что раньше его целью было охотиться на чудовищ, а не помогать им. А в другие дни, когда битва разжигала холодные угли в печи его души, он ничего так не желал, как видеть это, наслаждаться этим, ухмыляться в оцепенении, наблюдая, как младшие дети бога выполняют свою святую работу. Тиф – теперь они должны были называть его Тиф – непрерывно проповедовал эту доктрину, говоря им всем, что это то, чем им всегда суждено было стать, и ненужно сожалеть о жертве, потому что даже когда они были беспризорниками и отбросами на Барбарусе, бог всегда думал о них и всегда знал, что они могут стать чем-то большим.

Морарг улыбнулся от воспоминания. Большим? В каком-то смысле они стали. Сейчас так мало вещей по-настоящему причиняли ему боль. Болт-снаряды пробивали его броню, клинки глубоко вонзались в его измученную плоть, и он оправлялся от всего этого так же быстро, как в варпе – смерть в жизни, жизнь в смерти. И всё же, разве он мог игнорировать видимую цену всей этой силы – то, как его кожа отслаивалась от истощённых мышц, то, как его поры сочились чёрной слизью, то, как всё, к чему он прикасался, казалось, покрывалось коррозией и начинало гноиться? Если это и был подарок, то он был странным. Если это и была награда, то её вкус был горьким.

Вдалеке он услышал грохотавший ритм орудий. Он почувствовал, как задрожала земля под ногами. Боги-машины продолжали атаку. Он знал, что они уже у самой стены. Сейчас. Это был ключевой момент, точка перелома. Как только сделают первый надрез, всё остальное – вопрос времени. Он хотел быть там, вдали на Нисходящей равнине, чтобы лично увидеть, как легио Мортис разрушит последний физический барьер. Пока облака пыли на северо-восточном горизонте продолжали расти, поднимаясь и формируя бурлившие столбы между землёй и небом, он представил себе вызванную ими панику и начал посмеиваться.

От этого у него перехватило покрытое слизью горло и начался такой приступ кашля, что пришлось остановиться; теперь он даже не мог получить удовольствие от смешка без того, чтобы тело не предало его. Какая-то сделка. Какой-то контракт. Но не он выбирал тогда. Примарх сделал это ради них, и по причинам, которые по-прежнему ставили его в тупик. Нужно иметь веру. Даже если Морарг не очень верил в бога, он всё равно мог доверять тому, кто спас их от барбарусцев.

Он снова зашагал, поднимая один заляпанный грязью ботинок, затем другой. Потребуется некоторое время, чтобы добраться туда, где ему нужно быть, но его это вполне устраивало. Он уже пережил вечность, уже путешествовал до края вселенной и обратно, уже умер, ожил и снова умер.

Такой опыт, как правило, давал чувство меры. После всего этого и посреди всего этого, какой бы первозданный ад ни собирался обрушить на вас безразличный космос, вы должны были видеть забавную сторону.

“Всякий раз, когда ты убиваешь, – иногда думал он про себя, задаваясь вопросом, был ли он самым первым, кому пришла в голову эта мысль, – это помогает смеяться”.

Всё это было таким увлекательным. Новый мир раскрывался, словно распускавшийся цветок – только протяни руку.

Задал Крозий вдохнул его, попробовал на вкус, почувствовал. Его тело реагировало, впитывая каждое новое ощущение, впитывая всё, ощущая то, что он не мог описать словами. Небо было тёмно-серым, затянутым густым смогом. Земля – чёрной, усеянной пеплом. Каждая поверхность, каждый кирпич и блок были покрыты грязью. И всё же, если опуститься на колени и поднести шлем достаточно близко, то можно увидеть изменения – крошечные отблески кристаллического углерода, движения насекомых по грязи, которые продолжали бороться несмотря на вездесущие яды. Крозий протягивал пальцы, недолго играл с ними, а затем раздавливал их блестящие скорлупки.

Раньше он был апотекарием. В прошлом мире, который был скучным и исполнен долга, он тратил время на то, чтобы залатывать рваные раны и вправлять кости. В то время он думал, что доволен этим. Космический десантник был удивительным созданием, способным к самовосстановлению при любых обстоятельствах, кроме самых катастрофических. Воины XIV легиона были исключительными даже по этим высоким стандартам, добившись непревзойдённой физической выносливости. Выходцы с Барбаруса задавали планку, живя в мире ядов столько, сколько можно вспомнить, но терранцы быстро догнали их. Послание пришло прямо сверху, от примарха, и повторялось снова и снова.

Вы – мои несломленные клинки. Вы – Гвардия Смерти.

Оглядываясь назад, Крозий задавался вопросом, неужели он действительно получал удовольствие от той старой жизни. Правда, положение было почётным – к апотекариям в XIV относились почти как к технодесантникам в X, им было поручено следить за ревниво охраняемыми специализациями легиона. Но его подопечные были такими мрачными, такими безжалостными, такими... однообразными. Они ни разу не улыбнулись ему и не поблагодарили, когда он зашивал их и отправлял обратно на фронт. Над всеми ними нависло облако, какая-то тяжесть, тусклая, как камень, вязкая, как нефть.

Но сейчас. Сейчас.

Он хромал по разбитой земле, ботинки глубоко увязали в засасывавшей глине. Боль вспыхивала при каждом движении, но это была интересная боль, о которой он мог размышлять и восхищаться. Его тело, когда-то бывшее предметом такой гордости, разваливалось на части. Мышцы стали дряблыми, кожа желтоватой. Когда он повернулся, броня заскулила, уже начиная отказывать. Ржавчина расползлась по металлической поверхности доспехов, паутинная и разноцветная, и он больше не счищал её. Лучше просто позволить всему этому деградировать, скатиться в жирную массу. Можно получить истинное удовольствие от этого – освобождение! Свобода от всей этой бесконечной и бесконечной рутины.

Теперь сам его разум работал по-другому. Он смотрел на своих боевых братьев и видел, что они тоже меняются. Это было почти по-детски, это появление в новом мире, каждый из них ступал осторожно, медленно открывая, во что они превратились и кем ещё могут стать. Так уместно, что всё это происходило здесь, на том самом мире, где всё началось. Легион распространился по всей галактике, ведя мрачную войну более двухсот лет, и теперь вернулся: улучшенный, освобождённый и на пороге невообразимых чудес.

На его взгляд слово “апотекарий” больше не подходило. Нужно придумать что-то получше, чтобы более точно отразить ставшие возможными биологические исследования. На данный момент, однако, старое звание более-менее подходило. В конце концов, шла война.

– Крозий! – раздался крик у него за спиной.

Он обернулся, наблюдая, как из тумана выехала колонна бронетехники и поравнялась с ним. Пехота маршировала оборванными толпами, лохмотья свисали с их обнажённой кожи, выражения лиц были неопределёнными и плохо сфокусированными. Рядом с этими несчастными маршировали полноправные боевые братья, те, кто по-прежнему называл себя Несломленными. Теперь они стали распухшими существами, чья плоть выпирала из стыков брони, керамит которой покрылся коркой и плёнкой. Колонна танков легиона тряслась и раскачивалась на неровной местности, выбрасывая плюмажи густого дыма в и без того мутный воздух. Рычавшие ряды тяжёлых транспортов тянулись дальше по дороге, исчезая в клубившемся тумане. Крозий остановился, ожидая, когда окликнувший его вылезет из верхнего люка танка и, тяжело ступая, подойдёт к нему.

Грем Калгаро всегда был молчаливым и замкнутым. В первые годы Великого восстания он служил магистром артиллерии флота легиона, и холод войны в космосе подходил ему. Теперь, впрочем, он раскрепостился. Он снял шлем, обнажив пышное буйство розовой плоти, которая, похоже, созрела для того, чтобы пролиться по его груди. Один глаз закрылся за скоплением опухолей, которые Крозию не терпелось осмотреть.

– Нам по пути? – спросил Калгаро, слюна свисала с его распухшей нижней губы.

– Зависит от обстоятельств, – ответил Крозий. – Куда ты идёшь?

– Туда, – сказал Калгаро, неопределённо указывая вперёд, в кипевшие облака пыли и пара. – Его новое Поместье.

Крозий знал, что он имел в виду. Нынешняя резиденция примарха, присвоенная у его брата Пертурабо, стала отправной точкой для последнего рывка. Когда-то это был порт. Космический порт. Настолько огромный, что, по слухам, задевал край атмосферы. Его захват позволил магистру войны быстро высадить титанов, готовых выступить к стенам Дворца. Он оставался важным активом, каналом пополнения запасов, хотя Повелитель Железа явно не видел его непреходящей ценности, и поэтому теперь это место принадлежало им.

– Я доберусь дотуда, – сказал Крозий, – хотя предпочитаю идти пешком.

Калгаро ухмыльнулся:

– Хороший день для прогулки. – Он вытер лоб тыльной стороной руки, оставив на коже тёмное пятно, рана на его правом виске упрямо отказывалась заживать. – Во всяком случае, там лучше, чем в Колоссах. Такой беспорядок.

– Ах, в конце концов они всё равно бы пали. Если бы мы продолжали идти. Приоритеты меняются.

– Меняются. Просто хочется, чтобы они сказали нам почему, а? – Калгаро резко рассмеялся. Крозий никогда, вообще никогда раньше не видел, чтобы он смеялся.

– Я сражался вместе с Каифом Мораргом, – задумчиво произнёс Крозий. – За Мармаксом, где они пытались взять нас. Мы убивали всё, что попадалось под руку. В конце концов они спрятались за высокими стенами, а мы просто прогрызались сквозь траншеи, не торопясь. Мы могли бы стереть с лица земли всё это место.

– Значит, планируется что-то получше.

– Как скажешь.

Танки продолжали проезжать мимо, один за другим. По большей части это были тучные создания – угловатые “Спартанцы”, низкорослые “Сикараны”, несколько специализированных транспортов и бомбард. Каждый их дюйм покрывала запёкшаяся грязь, забивавшая воздухозаборники и пачкавшая выхлопные трубы. Их командиры ссутулились в башнях с открытым верхом, их броня блестела от машинного масла вперемешку с кровавыми пятнами. Один с грохотом покатился вперёд, его левая гусеница болталась, пластины расшатались. Повреждение не стали чинить. Крозий предположил, что на каком-то этапе всё починится само собой. Теперь, похоже, всё именно так и работало.

– Я так хотел быть первым, ты знаешь это? – сказал Калгаро, почёсывая подбородок. – Первым через стены. Я думал, мы это заслужили.

– Кажется, теперь это не имеет значения, не так ли?

– Нет. Странно. Не имеет. – Он показался на мгновение встревоженным. – Честно говоря, я даже не испытываю к ним особой ненависти. Я просто сражаюсь, потому что это... интересно.

Затем он бросил на Крозия виноватый взгляд:

– Но не обращай на меня внимания. Я не это имел в виду.

Крозий рассмеялся и хлопнул его по наплечнику:

– Расслабься. Я не доносчик. Кроме того, я чувствую почти то же самое. – Слизь скопилась в задней части его горла. – Ненависть в прошлом. Они просто препятствие, что-то упрямое и глупое, от чего нужно избавиться. И тогда – тогда, мой старый друг – мы сможем начать строить снова.

– Но я не знаю, что именно.

– Нет, я тоже пока этого не вижу. Может быть, только примарх знает. Но я ему доверяю. Он всё уладит, как и раньше. Мы разрушим это место, похороним тирана под Его собственными стенами, и тогда это начнётся. Мы создадим всё снова, но на этот раз правильно. Исследователи, искатели истины, как нам и обещали в первый раз.

Калгаро снова рассмеялся с неподдельным удовольствием:

– Мне это нравится, апотекарий! Мне нравится, как ты говоришь. Мы должны продолжить нашу беседу, когда все соберёмся в Поместье.

– Конечно.

Магистр артиллерии потопал прочь, продолжая посмеиваться, туда, где его ждал большой “Спартанец”:

– Я буду ждать нашей новой встречи и не мешкай – он захочет, чтобы ты был там вовремя.

– Что бы он не задумал.

Двигатели “Спартанца” выплюнули маслянистую копоть и гусеницы заскрежетали, возвращаясь на грунтовую дорогу. Калгаро вскарабкался по поручням и снова занял место в верхней башне. Крозий смотрел ему вслед. Он смотрел, как уходит остальная часть колонны. Это было крупное подразделение, и потребовалось много времени, чтобы проехать мимо. Когда оно исчезло, то оставило борозды в грязи, блестевшие от пенистой воды.

Крозий продолжил свой путь. Хромота стала более заметной. Новая боль поселилась у него в животе, как будто внутри что-то забродило. Тактический экран шлема начал сбоить, и всё впереди стало угловатым и размытым.

Хромая, он начал напевать. Короткую мелодию, что-нибудь, чтобы повторять про себя, что-нибудь весёлое.

Это было удивительно. Всё впереди, всё в пределах досягаемости, просто ждёт, когда он придёт и откроет это.

В некоторые дни ему казалось, что он стал невосприимчив к сомнениям. В другие он чувствовал себя так, как будто только они и существовали.

Что значит быть примархом? Отличие в физической силе? Да, отчасти. Всегда мало кто мог сравниться с ним в бою, а сейчас и того меньше. Сила, которая в настоящее время находилась в его распоряжении, была почти слишком велика – переливала, выплёскиваясь сквозь швы его растянувшейся брони.

Но планировались они как нечто большее. Их создали быть генералами, а не просто военными. Командующими. Губернаторами. В каком-то нереализованном будущем они стали бы сатрапами вечного царства, приверженными повторному открытию древних истин по мере того, как их цивилизация набирала силу. Временами, используя дары, которыми он теперь обладал, ему даже казалось, что он улавливает выглядевшие теперь насмешками проблески этого разрушенного будущего. Может быть, его новые покровители присылали их в качестве некой мрачной шутки. Или, может быть, то, что осталось от души, которую создал для него отец, по-прежнему было активно где-то в его сломанной психике, пытаясь возродить альтернативную причинно-следственную связь, которая с каждым днём становилась всё более отдалённой.

Но теперь он заключил сделку. Он променял это будущее на другое, более великолепное и обширное, чем любое, обещанное умирающим Империумом. Каждый раз, когда он дышал, каждый раз, когда он моргал, он видел всё больше обрывков этого будущего, которое раскрывалось по одному великолепному аспекту за раз. Он помнил всё, что происходило до его рождения. Он воспринимал события, которым ещё только предстояло произойти, так, словно они были встроены в историю.

Потому что он сделал выбор. Это было самое важное. Так долго он ходил по краю, раздражённый из-за предъявляемых к нему невыполнимых требований, терзаемый несправедливостью, которая всегда была на его пути. Он мог оставаться в сумеречном состоянии нерешительности, в тени магистра войны, так и не приняв по-настоящему те силы, которые тот высвободил. Он мог сдержаться, предаваясь колдовству только тогда, когда это было необходимо, никогда не соглашаясь, никогда не погружаясь в его холодные, тёмные воды.

Что дала бы ему эта жизнь? Он сохранил бы больше от себя прежнего. Он мог попробовать найти способ преодолеть противоречия, сохранив что-то от своей первоначальной формы и характера, в то же время освободившись от ограничений, которые одновременно душили его и защищали. Некоторые из его братьев по-прежнему пытались перейти эту невозможную черту. Пертурабо, на его взгляд, вероятно, будет пытаться дольше всех. Он потерпит неудачу. Любой, кто попробует, потерпит неудачу. Как только начинаешь колебаться, не важно, насколько слабо, тебе суждено пасть.

Или возвыситься. Это может быть лучшим вариантом. Возвыситься, стать бессмертным, сыграть роль в самой высочайшей драме. Он по-прежнему был генералом. Он по-прежнему был губернатором. Теперь у него больше не было хозяев, кроме как в том смысле, что бог стал его частью, наполнял и оживлял его, и он был частью бога, хотя и обладал собственной волей и душой, которая оставалась отдельной. Таковы были парадоксы. Таковы были дары.

Он мог обратить свой подвижный разум к тому, что будет дальше. Он мог начать думать о мире без Императора и о том, что это значит. Займёт ли Гор место тирана, как только всё будет сделано, сам став Императором и правя с развалин Трона, который разрушил? Или всё снова распадётся, когда общий враг будет сокрушён, и все они пойдут своим путём, как муравьи без королевы?

Если у Гора и было видение будущего, то он никогда не говорил ему о нём. В глубине души он подозревал, что магистр войны настолько поглощён настоящим, настолько одержим мстительностью богов, что не видел ничего дальше собственного горизонта мести. Пусть галактика сгорит – главное свергнуть тирана. Всем остальным можно будет заняться, когда Императору перережут горло.

Сколько бы в этом не было правды, сам он не мог позволить подобную беспечность. Он должен думать о заре новой эры. Он должен провести через неё своих верных детей и проследить, чтобы на тлеющих обломках старого не был воздвигнут новый Барбарус. Он должен гарантировать, что бога почитают и что его царство простирается за пределы имматериума в мир чувств. Фулгрим может растратить свою развратную жизнь впустую, если хочет, Ангрон пусть сколько угодно воет в потерянной ярости. Он должен быть другим. Он должен сделать так, чтобы жертвы чего-то стоили.

Теперь он смотрел на мир, который помогал уничтожить. Он стоял в одиночестве в одном из залов управления космического порта, огромном помещении с высокими сводами, усеянном обломками и наполовину погружённом во тьму. Солнце садилось в очередной день боли и борьбы, высокие окна в западной стене горели красным от его последних лучей, отливая золотом на осколках разбитых стёкол. Всё в этом месте провоняло IV легионом, стойким запахом гари, масел и скрежещущего металла. Железные Воины покинули операционные уровни всего несколько часов назад, следуя раздражительным приказам своего повелителя. Многие из них, как он догадывался, предпочтут сражаться где-нибудь ещё на Терре, что бы ни делал Пертурабо. Но не здесь. Теперь это была его цитадель. Это была гора, которую он наконец покорил, самая высокая вершина, с которой он сокрушит последние проблески решимости среди неверующих.

Когда солнце устало опустилось на пылавшем западе, он наблюдал за продолжавшимися битвами, бушевавшими на севере Нисходящей равнины. Низины были окутаны пылью и дымом, но теперь его глаза видели яснее, чем когда-либо прежде. Он видел результаты жестокого наступления легио Мортис, прокладывавшего путь через пустоши, пока их машины не оказались в непосредственной тени самой Меркурианской стены. Он видел очертания титанов, всего лишь пятнышки на фоне такой колоссальной необъятности. Даже “Диес ире”, величайший из них всех, был крошечной точкой, затерянной на огромной арене не прекращавшегося боя. Однако там, внизу, на уровне земли, все они были левиафанами, рассекавшими воздух боевыми горнами, начинавшими сверлить, резать и рубить, подрывая последний прочный периметр между собой и врагом. Теперь оставались считанные мгновения. Просто осколки времени, отсчёт идёт и почти закончился. В тени богов-машин маршировали бесчисленные полчища – верные и наёмники, воины Свободных легионов, создания Новых Механикум, рвущиеся в бой, жаждущие первого прорыва.

Он сам был на линии фронта. Он сражался, обрушивая косу на шеи неверных, расплачиваясь со старыми долгами и следя за требованиями мести. Некоторые счета было трудно – даже болезненно – свести, но бухгалтерские книги всё равно были вычищены. Он мог остаться там, стоять у сотрясавшихся фундаментов стен, готовый карабкаться по склонам из обломков, как только они рухнут. Но нет. Его место здесь. Его долг ясен.

Его взгляд скользнул вверх, на запад, прочь от зарождавшейся бреши и через ещё мерцавшую корону великого защитного щита Императора. Он изучал высокие шпили, сгрудившиеся под его шаткой защитой, поднимавшиеся всё выше и выше, пока его взгляд не остановился на вершинах личных владений отца, чёрных как ночь на фоне кровавого заката – Великая обсерватория, Инвестиарий, башня Гегемона, бастион Бхаб.

Он вытянул правый кулак и развёл когти, как будто мог сорвать крыши этих крепостей и зачерпнуть съёжившихся внутри обитателей. Его потускневшая перчатка окружила грубые парапеты бастиона, командного центра самого тупого и одержимого долгом лакея из всех.

– Это подарок, который я приношу тебе сейчас, брат мой, – выдохнул он, его металлический голос дребезжал из-за проржавевшего респиратора. – Подарок, который только я мог принести, причина, по которой бог поместил меня сюда, в это место и в это время.

Он сжал скрюченные пальцы над бастионом, закрыв в сжатом кулаке, словно гасил свечу.

– Последнее ощущение, которое ты испытаешь. Последняя эмоция, которую ты почувствуешь. И ты поймёшь в своей душе, кто дал тебе её и почему ты бессилен против неё.

Солнце скрылось, погрузив весь Дворец во тьму. Всё, что оставалось, – это тиски, хватка, безжалостное давление.

– Отчаяние, – прохрипел Мортарион, вознесённый демон-король жизни и смерти, создатель чумы, разрушитель надежды. – Я посылаю тебе отчаяние.

ТРИ

Преторианцы

Слишком рано

Судный день

И он почувствовал его.

Рогал Дорн чувствовал его в течение нескольких дней, недель, как оно нарастало, нарастало и нарастало, поднимаясь над ним, словно чёрный туман, повисая бременем на руках и ногах, засоряя разум, заставляя его сомневаться в каждом принятом им решении, в каждом отданном им приказе.

У него вообще не было никакой передышки, любой, в течение трёх месяцев. Три месяца! Острота ума исчезала, реакции замедлялись. Миллиард должностных лиц, зависевших от него во всём, тянулись к нему, душили его бесконечными требованиями, просьбами о помощи, о руководстве. Миллиард глаз всё время устремлён на него.

И ещё он сражался. Он сражался. Он сражался с примархами, братьями, которых когда-то считал равными или лучшими. Он видел ненависть в глазах Пертурабо, манию в глазах Фулгрима, это пронзало его, отравляло. Каждый поединок, каждая короткая вылазка откалывала немного больше, немного ослабляла основы. Фулгрим был хуже всех. Прежняя форма его брата, столь приятная глазу, исчезла, сменившись телесной порчей, столь глубокой, что он едва мог подобрать для неё слова. Эта деградация отталкивала его едва ли не больше всего. Она показывала, как низко можно пасть, если полностью потерять опору в реальности.

Ты не можешь показать это отвращение. Ты не можешь выдать своих сомнений или дать выход усталости. Нельзя продемонстрировать даже проблеска слабости, иначе игра будет проиграна, поэтому лицо Дорна оставалось таким же, каким было всегда – неподвижным, суровым, резким. Он держал плечи расправленными, спину прямой. Он скрывал лихорадку, бушевавшую в глазах, глубокое истощение, которое пульсировало в каждой мышце, и всё это напоказ, всё для того, чтобы у тех, кто смотрел на него снизу-вверх, было за что цепляться, во что верить. Император, его отец, ушёл, безмолвный, погруженный в Свои собственные невообразимые муки, и поэтому всё остальное рухнуло на его плечи. Вес всей расы, всех их слабостей и несовершенств, плотно обхватил его рот, горло и ноздри, душил его, топил его, заставляя желать громко кричать и прятаться, чего он никогда не сделает, никогда не сможет сделать, и поэтому он остался там, где был, зажатый между бесконечной тяжестью злобы Гора и бесконечными требованиями воли Императора, и это сокрушит его, он знал, сокрушит его, как сами стены, которые тоже рухнут, несмотря на всё, что он сделал, но он сделал достаточно, да, достаточно; нет, не достаточно, они рухнут, они не должны рухнуть...

Он сжал кулак, крепко сжав пальцы. Его разум снова лихорадочно работал. Он был на грани, впадая в состояние фуги, паралича, которого так боялся. Это шло изнутри. Это шло извне. Что-то – что-то – заставляло всё вокруг него паниковать, слабеть, терять решимость. У него не было иммунитета. Он был вершиной – когда фундамент повреждён, он тоже, в конце концов, рассыплется.

Поэтому он искал, как всегда и поступал Рогал Дорн, что можно сделать, какой-нибудь способ дать отпор. Вокруг гудели клаксоны, дикие и громкие. Люди бегали, дисциплина ослабевала. Они пытались перекрыть запасы плазмы во внутренних помещениях фундамента, истощить их, предотвратить каскады проникновения, которые критически ослабили бы основание Меркурианской стены. Даже когда они бежали, кричали, спотыкаясь друг о друга, титаны были там – активировали свёрла и энергетические молоты, запускали усиленное демоническими сущностями запрещённое приводное оружие, кололи и царапали внешний слой, как крысы.

– Милорд!

А потом, услышав этот голос, он вспомнил. Он уже действовал. Типичный Рогал Дорн, предвидя собственную минутную слабость, он уже сделал необходимый ход. Он вызвал Сигизмунда сюда, в бастион Осколок, чтобы поговорить с ним лично, отдать ему приказ, потому что он никогда не мог дрогнуть перед своим сыном, не перед этим сыном.

Он отвернулся, всего на мгновение, от суматохи командного пункта, и посмотрел на него. Сигизмунд был облачён в чёрное, как Братья-Храмовники. Он поднялся на командный уровень вместе с другими воинами своего ордена, дюжиной, и все они выглядели одинаково мрачными – фаталистичными, погружёнными в особенную постоянную, невротическую ярость.

Выражение лица Сигизмунда было настороженным. У него была на это причина – Дорн жестоко изводил его, давил на него, купал в неодобрении со времён после Исствана. Причины были вескими. Ни один из них не мог ожидать меньшего, учитывая кодексы чести, которые сделали их теми, кем они были, и Сигизмунд никогда не жаловался.

Но под всем этим всегда скрывалось что-то ещё – не совсем испытание, но, пожалуй, закалка, как у лучших клинков. Чтобы проверить, выдержит ли сталь огонь, станет ли более устойчивой.

– Это конец, – решительно сказал ему Дорн. – Всё, что можно было сделать, уже сделано. Каждая задержка, каждый контрудар, каждый прогноз. Теперь они входят. Меркурианская неизбежно падёт, затем Ликующая, затем остальные.

Твёрдое выражение лица Сигизмунда ни разу не дрогнуло. Он был хладнокровным человеком. Почти слишком хороший Имперский Кулак. Почти пародия на всю их философию.

– Быстрее, чем мы могли надеяться, – продолжил Дорн. – Не так быстро, как мы могли опасаться. Скоро форма битвы изменится – мы будем подобно собакам в развалинах цепляться за каждый дом. Резервы готовы. У тебя есть координаты, у них есть приказы.

Сигизмунд кивнул.

– Я вернусь в Бхаб, – сказал Дорн. – Связь разрушается, и Санктум должен оставаться работоспособным. Однако ты. – Он холодно улыбнулся. – Я помню твои амбиции. Быть здесь, чего бы это ни стоило.

Никакой реакции. Только эта несгибаемая преданность долгу. Иногда было почти страшно находиться в присутствии такой гиперконтролируемой психики. Возможно, другие тоже видели в нём эту мономанию, но Сигизмунд был... ну, Сигизмунд всегда был кем-то другим.

– Полагаю, всё произошло так, как и предсказывала тебе девушка-летописец. Совпадение? Я должен в это поверить.

Верил ли он в то, что сказал? Теперь казалось бессмысленным слишком сильно цепляться за старые рационалистические воззрения. Даже Малкадор начал колебаться, отмечая сползание обратно к суеверию.

– Так много войн. Столько крови пролилось, и всё ради того, чтобы оказаться там, о чём она говорила с самого начала. Тогда я устроил тебе ад за это, но, похоже, новые доктрины должны уступить место старым, и мы побеспокоимся о том, к чему это приведёт, если кто-нибудь из нас выберется отсюда живым.

Сигизмунд просто смотрел на него в ответ взглядом стального капкана, той же маской, которую он носил, когда сражался на поединках.

– Итак, с дисциплиной покончено, поводок спущен, – сказал ему Дорн. – Выступай. Возьми защитников стены, возьми резервы и сплоти их. Скоро они ослепнут и оглохнут, и им понадобится лидер.

Сигизмунд снова кивнул. Ни одна другая душа не заметила бы этого, но в тот момент в его глазах было что-то помимо обычного чувства ответственности. Что-то вроде голода.

– Какие-нибудь конкретные цели, лорд? – спросил он.

Услышав это, Дорн чуть не рассмеялся. Не от веселья, а от пустоты, едкого осознания того, что будет дальше.

Он отдал всё. Он уже был пуст, истощён до последней капли, и самое тяжёлое испытание ждало впереди. Лев не пришёл. Жиллиман и Русс не пришли. У них больше не было ни времени, ни удачи, и теперь оставалось только неповиновение – только кровожадное неповиновение по локоть в крови.

– Нет, я освобождаю тебя, мой любимый и лучший сын, – сказал Рогал Дорн, не сводя глаз с первого капитана. – Делай теперь то, для чего тебя создали.

Он улыбнулся во второй раз, выражение его лица было таким же ледяным, как отчаяние, охватившее его сердца.

– Причини им боль.

Бран Коба бежал, напрягаясь так сильно, что его лёгкие пульсировали, а ботинки скользили. За ним следовало его отделение – тридцать солдат, все в панцирных доспехах 13-го Астранианского Пустотных Шакалов.

Его сердце бешено колотилось, как от напряжения, так и от здоровой доли страха. Приказы генерала Насабы поступали по командной цепи слишком медленно, чему мешали неисправная связь, общее падение морального духа и нараставшая волна паники, которая, казалось, охватывала всё. Каждый из четырёх великих бастионов Меркурианской стены представлял собой гигантскую цитадель, нагромождённые друг на друга лабиринты уровней, и просто невозможно было контролировать всё это в отсутствии уверенности, что люди действительно ответят по чёртову воксу.

Теперь он слышал раскаты грома снаружи. Всё его отделение слышало, тот нарастал с внешней стороны стен, настолько огромных, что, честно говоря, никакой шум вообще не должен был проникать внутрь. Но они находились далеко внизу – близко к самому основанию всего этого, глубоко погребённые в основной секции фундамента. Древние сваи утонули здесь в сыром материале искусства терраформирования, и резонансы прошли долгий путь, отдаваясь эхом в каждом помещении и сбивая пыль с узких сводчатых потолков.

Суспензоры над головой погасли, затем затемнели, как раз в тот момент, когда что-то колоссальное снова ударило по внешней обшивке стены.

– Шлемы! – крикнул Коба, включив люмены на лбу.

После этого они шли сквозь тьму, полагаясь на тридцать один колыхавшийся луч слабого света, спотыкаясь и сталкиваясь, как заблудившиеся дети.

Стены Внутреннего дворца не были, как могло показаться снаружи, монолитными блоками из твёрдого материала. Внутри они были заполнены сотами с необходимым для поддержания работы встроенных тяжёлых орудийных платформ оборудованием – энергетическими трубопроводами, охлаждающими вентиляторами, галереями доступа и служебными туннелями. Они сами по себе были похожи на подземные города, населённые десятками тысяч техников и подключённых сервиторов. Если, теоретически, враг приблизится к взлому внешних слоёв защитной обшивки, тогда существовали протоколы, позволявшие отключить всю паутину залов управления и затопить их все огнезащитными химическими веществами. В таком случае будут потеряны настенные орудия – опять же, теоретически – но сведён на нет риск катастрофических цепных реакций в – весьма теоретическом – случае, если что-то взрывчатое сумеет пробиться сквозь сотни метров твёрдого адамантия.

Коба всегда полагал, что теории слишком много. Типичный пример чрезмерной инженерной мысли лорда-примарха, который, как они все знали, встроил столько избыточности в каждый отдельный бастион и каждый отдельный вал, что вероятность сбоя системы во всей секции стены была настолько близка к нулю, что не имела никакого значения.

Но теперь он видел врагов собственными глазами. Он наблюдал в магнокуляры вместе с тысячами стоявших на галереях защитников, как марширующие адские машины прокладывали себе путь по открытым равнинам. Ужасали не только размеры – хотя и этого было достаточно – а их скорость. Горизонт с севера на юг был заполнен приливной волной взрывов, продвигавшихся быстрее, чем это было возможно – полосами пульсировавшего огня, сквозь которые эти проклятые чудовища всё равно продолжали идти. Зона поражения, на покорение которой должны были уйти месяцы, была преодолена за несколько дней – ужасающее зрелище, которое сломало тщательно спланированное отступление защитников. Всё, что было направлено против этих тварей, было разбито вдребезги. Коба думал, что отдельный титан был чем-то почти неуязвимым, оружием настолько вопиющим по форме и массе, что одного его присутствия должно быть достаточно, чтобы подавить всё мыслимое, но видеть, как они гибнут не по одному и по двое, а сотнями… Для этого не было слов, не было способов выразить то, что он видел.

Их застигли врасплох, и ситуация усугубилась ухудшением состояния каждого командного канала в каждой башне управления. Их подвели не только ауспики и коммуникационные технологии, но и нервы защитников. Что-то проникло внутрь стен раньше, чем это сделал физический враг – нахлынувшая волна безнадёжности, нараставшая пелена отчаяния, которая заставляла мужчин бросаться с высоких парапетов, а женщин перерезать себе горло штыками. До тех пор, пока Дорн не направил четыре сотни воинов своего легиона для восстановления порядка, казалось вероятным, что вся секция погрузится в полную анархию, но даже сейчас всё балансировало на острие ножа. Вы не могли полагаться на выполнение переданного по воксу приказа, не могли рассчитывать на точность показаний ауспика или на то, что доклад с участка будет чем-то иным, кроме абракадабры. Вы должны послать вооружённые группы, чтобы наблюдать за всем и убедиться, что всё сделано, затем вернуться лично, чтобы подтвердить всё это, и каким-то образом проконтролировать, чтобы ваши подчинённые не сошли с ума или не покончили с собой за это время.

Это ослабляло их. Сбивало с толку. И стало уязвимостью, решающим недостатком – протоколы были слишком медленными, а враг слишком быстрым, и внезапно всё пошло прахом. Генераторы необходимо отключить, приёмники энергии разрушить, резервуары осушить. И это должно произойти сейчас, до того, как эти адские машины сумеют пробить брешь и проникнуть внутрь со своим мерзким оружием.

– Быстрее! – крикнул он, добежал до конца коридора, споткнулся, выпрямился и протиснулся за угол, а затем изо всех сил помчался к люку безопасности в дальнем конце следующего прохода.

Теперь он слышал рёв плазменных генераторов, заставлявший стены дрожать и наполнявший переработанную атмосферу запахом химикатов. Он слышал впереди крики гнева и смятения. Он чувствовал страх.

– Император, направь меня, – пробормотал он. Он не знал, поможет ли это. Они всегда говорили, что Император был всего лишь человеком. Но когда Коба прошептал это, по какой-то причине, это немного взбодрило его. Поддерживало его в движении.

Он добрался до охраняемой двери, набрал код доступа и ворвался внутрь.

Зал на дальней стороне был действительно очень большой – зияющая пропасть внутри сердцевины стены, уходившая вверх и вниз на сотню метров. Коба и его группа вышли на платформу, расположенную на внутреннем крае. Палуба платформы уже была заполнена должностными лицами и охранниками, некоторые в цветах Механикус, другие – в охристо-жёлтой форме техников Дворца. Всё остальное пространство занимало управляющее оборудование, по большей части квадратное и размером с человека. На полу лежал истекавший кровью мужчина. Ещё один мужчина, в длинных одеждах старшего техника, был прижат к блоку датчиков тремя слугами, его волосы и одежда пришли в беспорядок. Другие кричали с раскрасневшимися лицами, тыча друг в друга пальцами.

За поручнями, в пропасти, находились сами генераторы – каждый высотой с многоэтажный жилой дом, светившиеся изнутри ужасным уровнем мощности, затянутые паутиной кабелей и опорных балок. Дуги энергии потрескивали и плевались между огромными катушками, заставляя всё пространство вспыхивать и мерцать ярким светом. Там было шумно, гулко и пахло охлаждающей жидкостью.

– Выключить! – крикнул Коба, дезактивируя люмены шлема и направляя лазган на человека в толпе, который выглядел самым главным.

– Нет, это ошибка! – крикнула в ответ один из операторов. Её лицо было диким, глаза вытаращены. – Враг хочет, чтобы их выключили! Нам нужно, чтобы орудия продолжали стрелять!

– Трон, просто послушай его! – взмолился старший техник, по-прежнему прижатый к стене. Впервые Коба увидел синяки на его лице. – Это были настоящие приказы.

Коба жестом приказал солдатам наступать, держа оружие наготове. Время имело решающее значение.

– Выключить, – приказал он женщине. – Я не буду повторять это снова.

– Никогда! – возразила она, потянувшись за оружием. – Ты просто ещё один...

Коба выстрелил ей в плечо, отбросив спиной к поручням. Его отделение открыло огонь, целясь высоко и заставляя остальных техников бежать в укрытие. Затем Коба подошёл к командным терминалам, пытаясь разобраться в управлении. Генераторы гремели менее чем в пятидесяти метрах от него, наполняя всё статикой, грохотом и мешая сосредоточиться.

Старший техник, освободившийся от своих пленителей, подполз к нему.

– Этот! – резко выпалил он, указывая на блестящий рычаг управления. – Опустите его!

Коба схватил его двумя руками и потянул вниз. Ничего не произошло. Коротко прозвучал сигнал тревоги, и ряд мониторов отключился, но генераторы продолжали гудеть, плазменные бункеры продолжали получать энергию, линии электропередачи оставались полностью активированными.

– Что за... – начал он, прежде чем снова увидел женщину, теперь уже на палубе, всего в нескольких метрах от него и ухмылявшуюся ему.

В руке у неё был пучок проводов, выдернутых из открытой панели доступа. Некоторые кабели оставались под напряжением, и крошечные электрические разряды падали на палубу, заставляя женщину вздрагивать и дёргаться.

– Ты никогда этого не сделаешь, предатель! – торжествующе закричала она, вставая и таща за собой связку кабелей. Изо рта у неё текла кровь, ярко-красная в свете плазменной вспышки. – Ты никогда этого не сделаешь! Орудия должны стрелять!

Он потрясённо уставился на неё. На какое-то ужасное мгновение он понятия не имел, что делать. Он не был техником – он был солдатом, которого просто послали проследить за выполнением приказов.

– Взорвите главные приёмники энергии! – крикнул старший техник, дёргая Кобу за руку, чтобы показать ему, что он имел в виду. – Это вызовет отключение! Взорвите их!

Над ними, примерно на высоте тридцати метров, из стены выступали шесть массивных труб, которые горизонтально тянулись к генераторам. Они были заключены в полированные металлические оболочки, хорошо защищённые, но Коба предположил, что лазганы смогут пробить внешний слой.

– Вы слышали его! – крикнул Коба отделению. – Вырубите их!

Но затем вся палуба закачалась, задрожала до основания, и половина солдат потеряла равновесие. Паутина трещин проступила на участке стены прямо над головой, распространяясь с поразительной скоростью. Взорванные куски каменной кладки водопадом посыпались вниз, с грохотом срываясь с палубы и отскакивая в пропасть. Из трещин вырвались огненные копья, и раздался отдававшийся жутким эхом оглушительный звук боевых свёрл, когда снаружи обрушилась основная конструкция стены.

Враг почти прорвался. Генераторы продолжали работать на полной мощности. Коба стиснул зубы, прицелился вверх, в силовые кабели, и открыл огонь. Он попадал с каждым выстрелом. Другие из отделения тоже попали в них. Пока они опустошали блоки питания, стены над ними неприлично вздулись, трещины расширились, какофония свёрл быстро нарастала, пока не стало слышно ничего, кроме скрежета адамантия по камнебетону.

Он стрелял, не обращая ни на что внимания, палец был зажат на спусковом крючке. Он поймал себя на том, что хочет, чтобы лазерный разряд – всего один – пронзил оболочку. Он поймал себя на том, что просит Императора даровать ему это. Одна маленькая просьба.

Этого никогда не будет достаточно. Ему потребуется гораздо больше времени, чтобы перерезать обшивку силовых кабелей с помощью ручного лазерного оружия. Возможно, болтер мог это сделать. Возможно, лорду-примарху следовало послать одного из своих сыновей для этой работы. С другой стороны, генераторов были десятки, и космические десантники не могли быть везде.

Настенная плита над ним окончательно взорвалась, извергая обломки в плазменные камеры. Скрежещущий вой дрелей зашкаливал, за ним последовал вой поступавшего воздуха – перегретого, едкого, ворвавшегося с бушующих полей сражений снаружи. Разбитые блоки оуслита с металлическим покрытием с грохотом и звоном вылетели из корпуса генератора – огромные куски внешней обшивки стены, вращавшиеся в его сердцевине – словно пули. Затем появились лучи энергетического оружия, ворвавшиеся в зал и вспыхнувшие в уже наполненном газом воздухе.

Когда первый из главных лучей попал в цель, пробив внешнюю оболочку ближайшей плазменной камеры, Коба понял, что его время истекло и что он потерпел неудачу. Продолжая упрямо стрелять, он сумел произнести четыре последних, полных ужаса слова:

– Храни нас всех Трон...

А потом всё превратилось в огонь.

Гвозди впились глубоко, провоцируя его и доводя до крайнего отчаяния. Он должен был убивать. Он должен был убить сейчас, вонзить цепной топор во что-то живое, иначе Гвозди просто вопьются в него ещё сильнее, наказывая его, эти великолепные шипы против слабости, то, что он одновременно ненавидел и в чём нуждался.

Так долго не было ничего, что можно было убить. Скарр-Хей мчался по усеянным обломками равнинам вслед за богами-машинами, сначала внутри вонючего корпуса старого зловонного “Лэндрейдера”, затем пешком, отчаянно желая сражаться. Сотни тысяч пришли вместе с ним – легионеры, мутанты, культисты, всевозможные слуги богов, все изнывали от желания ступить за стены. У некоторых в вытаращенных глазах горел свет веры, других воодушевляла низменная жажда крови.

Теперь он почти ничего не чувствовал, кроме ослепляющих волн боли. Его зрение стало затуманенным, с красным оттенком, дрожавшим всякий раз, когда он поворачивал голову. Его сердца отчаянно колотились, наполняя тело насилием, и всё же не было никого, кому можно причинить боль; кто бросит ему вызов; с кем сразиться.

Ему хотелось кричать. Ему хотелось рычать. Осталось недолго. Конечно. Примарх обещал им это, показывая путь.

Скарр-Хей ненадолго задумался, где сейчас примарх. Он задумался, где сейчас капитан восьмой штурмовой роты. Казалось, всё так быстро растворилось, батальоны распадались и преследовали собственные цели. Его собственное отделение было где-то поблизости, но он не мог разглядеть никого из них во мраке. Окаша слегка взбесился, прорубившись сквозь отряд зверолюдей, и его разочарование из-за того, что не нашлось противника получше брало верх. Гхазак и Нхам брели в тени банды рыцарей, возможно, вынюхивая что-то, за чем можно было поохотиться. Остальные должны были держаться поблизости, но он не видел их.

Вокруг клубился дым, окутывая пейзаж сгустками двигавшейся черноты. Время от времени эти цветы вспыхивали, освещённые изнутри каким-то взрывом, распускаясь кроваво-красными сердцами среди сгущавшейся ночи. Он знал, что титаны по-прежнему сражались – последние из рабских машин Ложного Императора, продавая свои беспрекословные жизни без чести или обязательств. Ему был не по душе такой бой. Ему были не по душе дальнобойные мегаболтеры или лазерные пушки. Он хотел подойти поближе – вот для какого сражения он был создан. Вам нужен титан, чтобы открыть первую трещину, но вам нужны воины из плоти и крови, чтобы воспользоваться ею, захватить и удержать, атаковать и окрасить землю в красный цвет.

Поэтому он шёл вместе с неистовствовавшими Мортис, его “Лэндрейдер” петлял и стрелял вокруг их могучих ног, приближаясь к ним так близко, что его ни раз могли раздавить. Когда транспорт пострадал настолько сильно, что броня отслоилась, а гусеницы заклинило, он с готовностью выпрыгнул из него, зная, что теперь достаточно близко, чтобы добраться пешком, быть там, чтобы увидеть момент, когда они получат награду и начнут настоящую бойню.

Именно тогда в самый разгар боевого безумия, внутри замкнутой сферы ярости, он сохранил достаточно разума, чтобы на мгновение испугаться. С уровня земли, в такой близи, стены казались гигантскими. Намного больше, чем всё, с чем он сталкивался прежде, даже трудно осмыслить. Авангард титанов Мортис стоял у их подножия, пустотные щиты потрескивали от сыпавшихся обломков. Земля была изрыта и промокла, усеяна кратерами после марша левиафанов. Миномётные снаряды падали непрерывно, поднимая брызги кипевшей грязи там, где они с грохотом вонзались в землю. Бесчисленные тысячи линз шлемов пронзали мрак, мигая и исчезая, когда дым заслонял их, отмечая неравномерное продвижение роящейся пехотной волны.

Теперь они оказались в ловушке на открытой местности. Нельзя было вернуться, иначе в конечном итоге они погрязнут в непрекращавшихся битвах титанов на равнинах. Нельзя было продвинуться вперёд, потому что эти проклятые стены продолжали стоять. Орудия на бруствере в основном замолчали, но плотный артиллерийский шквал по-прежнему кружил над вершиной. Чем дольше это будет продолжаться, тем выше вероятность, что все они умрут здесь, в грязи, ничего не добившись.

Скарр-Хей пробрался ближе, тяжело дыша, настороженно наблюдая, как изгиб высокого периметра уносится в беззвёздную ночь. Он задыхался в дыму, ощущая густой коктейль паров моторов и оружейных разрядов. Ему казалось, что его вот-вот разорвёт на куски, вырвет из доспехов и он станет просто ещё одним клубившимся огненным шаром, который пронзит тьму. В тени вокруг него толпились банды воинов – фанатики Лоргара, техники Пертурабо, теперь лишённые лидера, убийцы самого магистра войны в цветах морской волны. Всё время прибывали новые войска, вываливаясь из внутренностей транспортов, выстраиваясь в беспорядочные колонны и направляясь вверх по склону к тени стены.

Невероятный колосс возвышался над ними и впереди всех – титан “Император”, окружённый фалангой гигантской свиты, огромных и окутанных пламенем. Его шкура была испорчена, покрыта волдырями, сочилась металлическими язвами. Жидкости лились из вентиляционных отверстий и шлюзовых ворот, пенясь на огромных ногах, смешиваясь с иловым следом, который оно оставляло при продвижении. Оно пахло отвратительнее, чем что-либо ещё на всей осквернённой планете, испорченное до глубины души, источавшее погибель, как живое существо истекает потом. Скарр-Хей не знал его имени. К тому моменту он едва знал своё.

Подходить к нему так близко было опасно. Если эта штука хоть немного сдвинется, одна нога могла уничтожить целую пехотную роту. Но Скарр-Хею было всё равно. Он шёл вперёд и вперёд, его дыхание теперь походило на звериное рычание, ощущая статическое покалывание пустотных щитов высоко наверху. Громада титана простиралась вдаль, нависая над ним, точно так же, как и другие боги-машины – по крайней мере, пятьдесят, и всё время подходили новые. Это было похоже, словно он заблудился в тени какого-то металлического леса, потерялся среди стволов невозможных, искривлённых деревьев. Объединённые пустотные щиты машин наконец слились правильно, образовав гигантский защитный слой в небе над головой, который горел, шипел и прогибался, когда снаряды били по нему.

Пока Скарр-Хей пробирался у них под ногами, земля закачалась. Ослепительный свет и дым в клочья разорвали ночной мрак. Свёрла, приводимые в движение могучими руками, вгрызлись в адамантовые пластины и нагромождения камнебетона. Энергетические лучи и мелта-разряды били и распыляли, открывая пещеры и прорезая ущелья. Масштаб разрушения был огромен – симфония концентрированного уничтожения, сфокусированного, наложенного друг на друга и излитого в точки трещин с безжалостной целеустремлённостью.

В другую ночь Скарр-Хей, возможно, восхитился бы таким мастерством. Но теперь, когда Гвозди глубоко впились в кожу, он осознавал только своё разочарование. Может потребоваться несколько дней, чтобы прорваться сквозь этот барьер. Может быть, недель. Кто-то просчитался. Ему было всё равно, кто и почему, но его лишили добычи.

Он чуть не повернул назад. Он подумал о том, чтобы снова пробиться через равнины, найти остальную часть своего проклятого богом отделения, пробраться на какой-нибудь другой фронт битвы в руинах под Внешней стеной, где он действительно мог бы немного повоевать.

Но затем дрели внезапно смолкли. Лучевое оружие погасло. Боевые горны титанов, оглушительные с тех пор, как он прибыл на передовую, смолкли.

Что-то проникло внутрь. Что-то вспыхнуло. Всё поле боя, заполненное сотнями тысяч воинов в доспехах, затаило дыхание. Даже равномерный ритм артиллерии, казалось, дрогнул, как будто сам мир внезапно оказался на краю обрыва, охваченный ужасом, готовый провалиться в небытие, из которого не будет возврата.

Скарр-Хей вгляделся в темноту. Он слышал взрывы, глубоко спрятанные, приглушенные слоями и слоями защиты. Он чувствовал агонию земли под ногами, более глубокую, чем вызванные постоянным воздействием боеприпасов подземные толчки. Он видел мерцавшие вспышки молний, мчавшиеся по огромному чёрному пространству, метавшиеся, словно демоны, по поверхности маслянистого зеркала.

Титаны начали отступать, неуклюже, неловко, вызывая неразбериху, когда они медленно поворачивались. Снова зазвучали боевые горны, а также крики и вопли свихнувшихся от стимуляторов культистов. Скарр-Хей оставался на месте, наблюдая, как взрывы подпитывают друг друга, нарастая и нарастая, по-прежнему оставаясь в ловушке под всей тяжестью стены. Из трещин вырывались лучи света с голубыми краями, устремляясь во мрак, словно прожекторы.

– Это… происходит, – невнятно пробормотал он, чувствуя, как тектоническая нестабильность начинает ускоряться, превращая почву в грохотавшую массу грязи и пепла. Он ощутил характерный запах утечки плазмы, достигшей критической взрывоопасной массы. Он услышал вой и визг вырывавшихся газов, за которым последовал такой мощный рёв, что тот чуть не свалил его с ног. Вспыхнули языки пламени, взметнувшиеся вверх по поверхности стены и поглотившие парапеты. Броневые пластины отделились от внешней обшивки, распадаясь по мере того, как скользили вниз, ускоряя разрушение. Грохот слился, усилился, превратился в рёв, похожий на включение двигателей космического корабля.

Затем это произошло, долгожданный апокалипсис, всемогущий последовательный взрыв, который полностью разрушил внешние плиты, отправив тысячи тонн оборонительной архитектуры в ночь, усиленный ударной волной, которая исходила из эпицентра и заставляла конструкцию трескаться, скользить и падать, порождая облако обломков, которое поднималось выше парапетов, вздымалось в высоту, простираясь даже над вершинами великих шпилей, покрывая всё в радиусе километров слоем горячей пыли.

Скарр-Хей смеялся, даже когда буря неистовствовала над ним, срывая привязанные к броне черепа. Он вскинул топор, со смертоносного лезвия срывались огненные струи, метнувшиеся назад, когда ураган с визгом пронёсся мимо.

Не было ни полного обрушения, ни полного сложения такой огромной конструкции, но произошёл мощный оползень, величественный взрыв внутренних слоёв, раскачивание опрокидывавшихся наблюдательных башен и оседание опорных колонн. Облако пыли продолжало подниматься, теперь подпитываемое собственной массой, освещённое изнутри вторичными вспышками. Приливная волна обломков хлынула из высокого пролома, скатываясь по склону ускорявшейся лавиной. Авангард пехоты бежал от неё, спотыкаясь, протирая визоры и стараясь не потерять равновесие в клубившихся миазмах. Даже боги-машины закачались, потрясённые вихрем, который они выпустили.

Скарр-Хей остался непокорным, раскинув руки и рыча на потоп. Он покачнулся под напором ветра, наслаждаясь его мощью.

– За Повелителя Ярости! – воскликнул он, Гвозди подстегнули его, теперь уже с радостью от того, что должно произойти дальше.

Ещё до того, как лавина утихла, он снова побежал, карабкаясь, скользя и взбираясь по грудам щебня. Рядом он услышал общий рёв ещё многих тысяч людей, все они сбрасывали оцепенение, начинали действовать и призывали на помощь богов и демонов.

Титаны не могли последовать за ним – пока нет. Склон оставался массивным и крутым. Даже для Скарр-Хея подъём стал испытанием, потому что раскалённый щебень скользил под ботинками и с грохотом скатывался вниз. Он лишь смутно осознавал, что кто-то поднимается вместе с ним – его покрасневшее зрение было сосредоточено на гребне пролома: зазубренная груда взорванного камнебетона шириной около трёхсот метров, окружённая с обоих концов пилообразными краями неповреждённых парапетов. Добраться до него было всё равно что карабкаться по горному перевалу, всё время испытывая обжигающее давление перегретого ветра.

Но потом он сделал это. Когда снова начался артиллерийский огонь, когда ошеломлённый корпус защитников начал приходить в себя и бросился активировать те оборонительные позиции, которые остались нетронутыми, Скарр-Хей из Пожирателей Миров достиг вершины последнего подъёма из искорёженных металлических конструкций и тлеющей каменной кладки. На мгновение он замер на пороге, глядя вперёд.

Позади него лежали кишевшие бесчисленными воинами пустоши. По обе стороны от него были стены, пробитые здесь, но в остальных местах неповреждённые. Впереди, расползаясь под тяжёлой тенью пыли и смога, лежал объект всех его мучительных мечтаний, обещание которого поддерживало его год за годом, даже когда само существование стало настолько невыносимо болезненным, что только смерть казалась освобождением.

Шпиль к шпилю, базилика к базилике, скопление зданий настолько тесное и плотное, что казалось, что в его пределах можно укрыть население целого мира. Теперь оно было наполнено жизнью – пугливой, робкой жизнью. Скарр-Хей смотрел на него, вглядываясь в перспективу страха, впитывая опьянение унижением, спелостью.

Это началось здесь. Всё началось здесь. Но он ничего этого не видел. Он вообще не видел это место по-настоящему – главное, что горожане ютились в подвалах, молодые и старые с ужасом разинули рты от шума и вони. В тот момент он даже не видел Терру. Это могла быть любая цитадель в любом мире, пусть и цивилизованном, полном богатых, слабых и жестоких.

Теперь он был здесь, Скарр-Хей, Пожиратель Миров. Он уже убил много душ в этой битве, но сейчас перед ним лежало ещё больше, в количестве, о котором он и не мечтал, согнанные вместе, как скот на скотобойне.

Он активировал зубья цепного топора, и знакомое жужжание заставило его взреветь от удовольствия.

– Внутри! – невнятно пробормотал он, его полузрячие глаза затуманено уставились на далёкий Санктум Империалис. – Бог всех убийств, мы внутри!

ЧЕТЫРЕ

Возродитель

Мудрец

Превосходство

Внутри, за стенами, в убежище, к которому он так упорно стремился, лишь ненадолго укрывшись от вихря.

Он не очень хорошо помнил путешествие из южного Мармакса. Весь фронт был в беспорядке, обваливался, и всё это время он то приходил в сознание, то терял его. Он помнил, что встретил мужчину по имени Кацухиро. Именно Кацухиро поднял тревогу, перевёл его через передовую и отправил обратно по лабиринту траншей. Это был последний раз, когда он его видел. Он поймал себя на мысли, что хочет вернуться прямо сейчас – снова найти его, поблагодарить. Но тогда он просто двинулся дальше, неся труп другого мужчины, которого встретил, Коула, только для того, чтобы похоронить. Ребёнка, о котором Коул заботился в пустошах, он оставил позади. Как он мог поступить иначе? Теперь не было лучшего убежища, чем окопы, и не было для него лучших опекунов, чем эти люди. Ему нужно было вернуться в бой, чтобы снова занять своё место рядом с братьями.

И всё же он часто думал о них. Коуле, и ребёнке, и том человеке, Кацухиро.

Шибан-хан встал. Он вытянул правую руку, затем левую. Проверил отклик силовой брони, взаимодействие с мышцами, уделяя особое внимание тем местам, где эти мышцы были пучками марсианского металла, а не продуктами терранского генетического искусства. Он прошёл несколько шагов по каменному полу, позволяя весу боевой брони проверить ещё незажившие раны.

Он быстро поправлялся. Отчасти дело было в его физиологии астартес, отчасти – в превосходной аугметике, которую ему дали по возвращении на Терру. Его было трудно убить. Он всегда был таким. Конечно, не такой великий воин, как Хасик или Джемулан. Конечно, не в классе Цинь Са или Джубала. Но они все ушли, все эти имена, сметённые убийственной войной. А он каким-то образом по-прежнему был цел, его раны затянулись, оружие отремонтировано, снова готово к бою.

“Отступить, потом вернуться”, – подумал он.

Помещение было небольшим, без окон, глубоко погребённое в одной из многочисленных толстых башен Колоссов. Тем не менее, он чувствовал гул постоянного обстрела, тот резонировал от пола и заставлял дрожать обшарпанные каменные стены. Люмены время от времени мигали, когда раздавался сильный удар, и с побелённого потолка сыпалась пыль.

Его знания о более широком сражении были неполными. Последнее, что он знал, это то, что Колоссы стали местом, которое Каган выбрал для своей позиции, и где была собрана большая часть силы орду. Очевидно, что на данный момент оборона шла успешно. Мармакс тоже оставался в руках защитников, хотя ситуация там казалась крайне нестабильной. В остальном у него было мало уверенности. Его долгое путешествие по внешним пустошам, территории, отданной врагу, показало ему только то, какие пороки ждали их всех в случае поражения – это было отчаянное место, окутанное туманом болото, где могли задерживаться только испорченные.

Космический порт Вечная стена тоже, скорее всего, уже стал таким, потому что враг не просто захватывал территорию – он изменял её, искажал, превращал в инкубатор для своих мерзостей. Тела тех, кто пал в Вечном, к настоящему времени глубоко погрузились в больную варпом грязь, им было отказано в почётном погребении или – в случае Белых Шрамов среди них – в обрядах кэл дамарга.

За это он мог очень легко впасть в ненависть. Он заигрывал с ней в течение долгих лет борьбы возвращения на Терру, его душа была опустошена постоянными потерями, но он никогда полностью не сдавался. Ничто и никогда не могло быть таким беззаботным, как раньше в Белом Мире, когда единственным врагом были ксеносы, но если Есугэй и научил их чему-то, так это тому, что величайшая неудача – это потерять себя, сердцевину своего существа, суть вещей.

Поэтому теперь он тщательно охранял это. Сохранять равновесие, помнить, что война – это искусство, относится к ней как к изгибу кисти на бумаге. Легион не был полностью уничтожен, и его численность увеличилась за счёт тех, кого спешно приняли в ряды, ни чогориан, ни терран, а тех кого собрали и использовали с дюжины миров, прежде чем бросить в печь здесь. Им понадобится руководство, если они не хотели попасть в ловушку, вокруг которой он танцевал. В отсутствие гигантов прошлого, тех, кто создал легион в его младенчестве, они всё равно нуждались в обучении.

Он не чувствовал себя образцом для подражания. Возможно, сразу после Просперо, когда многие требовали, чтобы он получил большее влияние, он мог бы воспользоваться шансом, но раны тогда были такими серьёзными, такими изнурительными, и яд предательства ещё слишком долго отравлял всё. Это всегда был выбор Кагана, и Джубал был прав.

Так что же тогда значит быть последним выжившим? Была ли в этом какая-то особая честь, или все недостатки по-прежнему были налицо, готовые раскрыться в конечном анализе?

Хорошо бы поговорить об этом с Ильёй, хотя он сомневался, что сейчас это возможно. Он даже не знал, где она – не здесь, на фронте, конечно. Но как раз в этот момент дверь открылась, словно движимая самой мыслью о ней.

Конечно, это была не Илья – судьба никогда не была такой благосклонной. Пригнувшись, как ему всегда приходилось в крепостях, построенных для простых людей, Боевой Ястреб Чогориса, Джагатай-хан, его примарх, вошёл внутрь.

Шибан низко поклонился.

– Каган, – просто сказал он.

Великий Хан смерил его оценивающим взглядом:

– Ты выглядишь лучше, Тахсир. Я рад этому. С возвращением.

– Спасибо.

Было время, когда Шибану так не терпелось увидеть Великого Хана, что он с боем пересёк полпланеты, чтобы оказаться рядом. Джагатай тогда был силой вселенной, кем-то, кому можно было не только служить, но и восхищаться. В некотором смысле Шибан по-прежнему чувствовал то же самое – преданность осталась такой же сильной – но бесконечный конфликт источил их всех, и не пощадил даже Джагатая. Он всегда был худощавым; теперь он выглядел поджарым. Он всегда говорил тихо, теперь его голос звучал хрипло. Что-то изменилось в нем после Катуллуса – насколько можно было судить его мощь не уменьшилась, но теперь в нём появилось что-то более холодное, что-то ледяное. Боевая броня цвета слоновой кости потрескалась, золотая подкладка выцвела. Волосы были распущены и плотно прилегали к медной коже. Шрам на щеке казался темнее, больше похожий на родимое пятно, чем на собственный порез.

Хан оглядел скромное помещение – узкую койку, стол, стул, блок связи и глушитель.

– Я никогда по-настоящему не верил, что ты погиб, – сказал он.

Шибан выгнул бровь:

– Тогда у вас было больше веры, чем у меня. По крайней мере, иногда.

– Я начал распознавать знаки. То, что я чувствую, прежде чем погибнет душа моего народа. – Он слабо улыбнулся. – Столь многие уже ушли, у меня была практика.

– Но Колоссы держатся. Я не знал, будете ли вы ещё здесь.

– Мы не будем. Скоро. – Затем Хан пошевелился, глубоко вздохнул, стряхнул оцепенение. – Расскажи мне про порт Вечная стена.

Шибан рассказал, как это было – подавляющее нападение, постепенное ослабление обороны, прогресс сопротивления, цена, которую они заставили врага заплатить, прежде чем внешние ворота наконец пали. Он говорил быстро, чётко, сообщая только ту информацию, которую хотел бы знать его повелитель.

– В конце концов, мы пытались использовать буксиры порта, чтобы превратить приводы в оружие. Поэтому я не участвовал в отражении последнего штурма, а также избегал боевых действий. Последнее, что я помню после того, как нас подбили – это удар снаружи на скорости. Полагаю, я очнулся где-то к югу от наружной стены. Тогда это был просто вопрос поиска пути назад.

Хан кивнул:

– Вопрос времени. Я предполагаю, что за этим стоит отдельная история. – Он посмотрел вниз на свои сцепленные руки, а затем поднял голову. – Но я горжусь тобой. Действительно горжусь. Нам нужен был там представитель, кто-то, кто напомнил бы моему брату, какой вклад мы вносим в его начинания. Я никогда не верил в сдачу портов. Я сражался бы дольше на платформах Львиных врат, но, по крайней мере, мы извлекли урок.

– Может быть, нам следовало его извлечь.

– Но мы извлекли.

Шибан заколебался, не зная, как на это ответить. Услышанное смутило его. Могло ли это быть правдой? Неужели его повелитель действительно не знал? В некотором смысле это облегчало задачу. В других – сильно всё осложняло.

– Значит вы… – начал он. – Вы верите, что мы должны были его удерживать?

– Конечно. Ты сделал всё, что мог.

– Вы и лорд Дорн, оба?

Взгляд тёмных глаз Джагатая пригвоздил его к месту:

– Что ты пытаешься сказать, Шибан?

Было невозможно что-либо скрыть от его генетического отца, даже если бы он попытался. И всё же пробовать подобрать слова, определить, как раскрыть эту болезненную правду, было мучительно.

– Возможно, я ошибаюсь, – тихо произнёс он. – Это всегда возможно. Но я говорил с командующим Ниборраном. Он объяснил всё так ясно, как только мог. – Он глубоко вздохнул. – Космическому порту Вечная стена позволили пасть. Его нельзя могло удержать, не с тем, что нам дали.

– Нет. Если бы это было правдой, вас бы эвакуировали.

– Нас не могли эвакуировать. Враг должен был поверить, что мы твёрдо намерены удерживать его. Глаза должны были быть сфокусированы на нём, чтобы они не смотрели в другое место.

В этот момент Шибан вспомнил, что он впервые почувствовал, узнав эту истину. Тогда всё было не так уж плохо – смерть в бою, по любой причине, была тем, что рано или поздно постигнет их всех. Пытаться восстановить всё это сейчас, после всех смертей – это было тяжело.

– Я не знаю, что это было. Какой-то другой фронт, какой-то другой гамбит. Но когда я поднялся на буксиры, чтобы выиграть нам немного времени, я сделал это, зная, что это будет не что иное, как отсрочка неизбежного. Я никогда не думал, что вернусь. Никто из нас не думал. Это было то, чему научились некоторые из нас. Нас послали туда умирать, мой хан. Это была уловка.

Какое-то мгновение, единственное мгновение, которое казалось вечным, Джагатай ничего не говорил. Его покрытое шрамами лицо оставалось неподвижным, осмысливая услышанное. Губы оставались сжатыми. Шибан внезапно вспомнил, каким был примарх во время испытаний легиона, когда он использовал клинок против тех из своих людей, кого искусил Гор, и был ранен глубже, чем любой из тех, кого он осудил.

– Ублюдок, – тихо выдохнул Хан. Его глаза потемнели. Скорбный взгляд быстро превратился в гнев. – Лживый, лицемерный ублюдок. – Он отвернулся, сжав кулаки, внезапно выглядя опасным, как будто мог разнести всё помещение. – Он смотрел мне в глаза. Он стоял прямо передо мной, ближе, чем ты сейчас, и лгал. Что он думал? Что я выдам его секрет? Что я помешаю ему? Чертовски верно, я бы так и сделал.

Шибану чуть не пришлось подавлять улыбку – не от удовольствия, а от своего рода облегчения. В конце концов, его примарх по-прежнему был силой вселенной – всё такой же живой, страстный и отчаянно защищавший, каким он был всегда.

– Им следовало сказать. Тебе следовало сказать. – Хан покачал головой в яростном неверии. – Воин может отдать свою жизнь за правое дело, но он должен знать. Когда мы создавали сагьяр мазан, мы никогда не лгали им. Эта мерзкая привычка – вот что привело нас в эту чёртову неразбериху в первую очередь – думать, что правду нужно держать в секрете, скрывать от тех, кто выполняет работу.

– Если бы мы знали, – осторожно предложил Шибан, – правда вышла бы наружу. Гамбит провалился бы.

– Ты действительно так думаешь? Ты так мало доверяешь тем, с кем сражаешься бок о бок, даже сейчас? – Губы Джагатая презрительно скривились. – С тех пор как всё это началось, я видел, как обычные приданные подразделения сталкивались с ужасами, с которыми им не было места в одной галактике. Я видел, как они встают, крепко сжимают оружие и смотрят на грядущее уничтожение. Душа Алтака, они стали примером для всех нас. Им следовало сказать.

Медленно Хан взял себя в руки, хотя гнев по-прежнему кипел в каждом жесте. Он привалился спиной к дальней стене, его длинные руки безвольно опёрлись в камнебетон. Подбородок опустился на грудь.

Снова воцарилась тишина, и Шибан знал, что лучше не нарушать её.

Следующее, что он услышал, было неожиданным – низкий, кисло-довольный смех.

– Но тогда какой из меня самого может быть пример? – пробормотал Хан. – Мой брат делает то, что должен. Он не может сломить свою природу, так же как и я не смог бы. Теперь я лучше понимаю некоторые вещи. – Его губы изогнулись в кривой улыбке. – Он был прав, конечно. Сатурнианская, полагаю. Это не делает его менее презренным, но я уверен, что он был прав. – Он оттолкнулся от стены и снова выпрямился. – Мне всегда потакали сверх всякой меры, ты знаешь? Рогал провёл жизнь, отказывая себе во всём, сдерживая каждое желание, которое могло бы доставить ему какую-то радость, и всё это в то время, как мы отпустили поводья, дали себе свободу и относились к приказу Трона так, как будто это было какое-то оскорбление.

– Мы были верны своей природе.

– Нам повезло. И мы были эгоистичны. – Выражение его лица снова помрачнело. – И сейчас мы исправляем это. Цена уже слишком высока, и впереди ещё много выплат, но теперь я зол, я в ярости, потому что никто не слушал, даже несмотря на то, что источник нашей болезни так же очевиден, как шрам на твоём лице. Если мы не сможем действовать сейчас, мы умрём за этими стенами, ещё одна напрасная оборона, и этого нельзя допустить, потому что где бы и когда бы мне ни суждено встретить смерть, это будет не за проклятой стеной.

Приятно было слышать такие слова. Даже если гнев Хана стал холоднее, чем раньше, менее радостным и жёстким, эмоция всё равно была великолепна.

– Тогда вы созовёте курултай, – сказал Шибан. – Вы вызовете ханов.

– Вызов уже отправлен, – сказал Хан. – Не только для легиона. Кому угодно, чему угодно, что может помочь. – Затем он ухмыльнулся со старым выражением опасного предвкушения. – И поэтому я радуюсь, что ты вернулся вовремя, чтобы присоединиться к нам, Тахсир. Охота объявлена. Ей понадобятся ловчие.

Это по-прежнему был город. Она должна это помнить. Миллионы людей по-прежнему жили здесь, прижатые друг к другу, напуганные, делавшие всё возможное, чтобы остаться в живых, пока волны нереальности разбивались о шаткие баррикады. Многие, возможно, даже большинство, вообще не были воинами. Это были писцы, администраторы, квалифицированные работники и государственные служащие, которые первыми прибыли сюда, чтобы управлять империей. К ним присоединились беженцы из Внешнего дворца и окрестностей, которые были слишком пёстрой толпой, чтобы их классифицировать, и теперь они влились в и без того переполненные многоквартирные дома и башни шпилей, голодные и напуганные.

Илья Раваллион наблюдала за проплывавшими мимо в ночи огромными, соединёнными зданиями. Небо было зловещим, окрашенным как орбитальной атакой на щиты, так и близкими взрывами наземной артиллерии. Несколько оставшихся уличных фонарей мигали и гасли. Всё было грязным, покрыто пеплом и завалено мусором, который невозможно было вывезти. Они находились в кольце, теперь это стало герметичной системой, окружённой со всех сторон.

Она прислонилась к запотевшему от конденсата окну своего бронированного транспорта, наблюдая, как мимо в темноте скользят узкие улочки. Толпы были повсюду. Солдаты бегали и кричали. Машины Администратума время от времени пробирались по забитым переходам, завывая сиренами, некоторые из них были стимерами с гравитационными пластинами, большинство – автомобилями старой модели. Если присмотреться повнимательнее, то в промежутках между срочными военными делами можно было уловить обрывки более приземлённых проявлений жизни – очереди за пайками, толпы вокруг горящих канистр с прометием, детей в лохмотьях, пробиравшихся между ногами взрослых. Можно было увидеть споры, драки, отчаянно цеплявшиеся друг за друга пары, спотыкавшихся среди мусора одиночек с остекленевшими глазами. Несмотря на то, что вселенная вокруг умирала, они по-прежнему делали то, что должны были делать. Им нужно было есть. Им нужно было согреться. Они продолжали ссориться из-за места в очередях за пайками, спорить о том, стоило ли улететь на шаттле с планеты четыре года назад, когда ещё была возможность, задаваться вопросом, будет ли должность инспектора на инструментальном заводе по-прежнему безопасной через месяц.

Через месяц. Это заставило её улыбнуться.

Человечеству потребовалось два столетия, чтобы вырваться с Терры и задушить всю галактику своим высокомерием. Потребовалось семь лет, чтобы снова сократиться, снова собрав всю эту безрассудную энергию в один город в одном мире. Теперь оставались считанные дни до того, как всё закончится, так или иначе. Несколько сообщений, которые ей удалось получить от командования легиона, указывали на то, что Меркурианскую стену прорвали менее чем в ста шестидесяти километрах к северо-востоку. Война была неприятно близка к этим гражданам в течение нескольких недель; скоро она вонзится им в глотки, пронесётся по всем магистралям и через каждый квартал.

Но Илья знала, что мало чем отличается от всех этих испуганных душ. Долгая борьба за возвращение V легиона домой опустошила её. В начале войны её выдающаяся карьера была близка к концу, а лишения длительной кампании в космосе довершили остальное. У неё не было ни одного из преимуществ космических десантников, с которыми она работала бок о бок. Они по-прежнему уважали её, называли сы-Илья – даже чаще, чем раньше, особенно те, кого называли “свежей кровью” – но теперь это почти раздражало, потому что она явно умирала, точно так же, как этот мир, точно так же, как Империум, и во всём этом больше не было никакого настоящего смысла.

Но они не изменились. И вы должны любить их за это. Все демонические ужасы из ночных кошмаров целой расы могут вылиться через вентиляционные отверстия и вцепиться всем в глотки, и всё равно найдётся рядом Белый Шрам, который спросит: сы, как вы себя чувствуете? Есть ли что-нибудь, в чём вы нуждаетесь? Могу ли я чем-то помочь?

– Мы почти на месте, сы, – сказал водитель, словно читая её мысли. – Начинаю спуск на площадку два-четыре-один.

Говоривший был одним из орду, воином по имени Соджук. Такие опытные бойцы сейчас были на вес золота на фронте, но всё же Каган настоял на том, чтобы во время задания её сопровождал полноправный боевой брат. Когда она запротестовала, настаивая на том, что так далеко от основных зон боевых действий стандартного эскорта Имперской армии будет достаточно, он внимательно посмотрел на неё своим тяжёлым, не допускавшим возражений взглядом и сказал: – Скоро всё это будет поглощено. Просто возьми его.

Так она и сделала. Теперь она была рада этому. Внутренний дворец казался ей опасным как никогда, наполненным проникавшей в само тело атмосферой мании, и присутствие Соджука служило утешением. Трудно было точно определить, что именно пошло не так. Гражданские в зонах боевых действий часто впадали в панику, но сейчас всё было по-другому. Всё выглядело почти так, как если бы они начали окончательно сдаваться, их жизненный дух вытянули из них какими-то мерзкими, невидимыми миазмами.

– Очень хорошо, – сказала она, поправляя униформу и бросая взгляд в зеркало заднего вида, чтобы проверить как выглядит и заправляя выбившуюся прядь седых волос. Она сильно похудела. Однако какой бы старой и бесполезной она ни чувствовала себя в эти дни, требовалось выглядеть достойно – энергичной и собранной. – Съезжаем.

Транспорт свернул с главной транспортной магистрали и поехал по пологому камнебетонному склону. Они приблизились к паре охраняемых часовыми тяжёлых противовзрывных дверей, которые в плохом освещении казались мрачными. Соджук коротко переговорил со старшим охранником, и секунду спустя двери поднялись, открывая широкий туннель, уходивший ниже уровня земли.

Соджук проехал ещё несколько сотен метров, прежде чем склон вывел их в подземную пещеру, глубоко погружённую в твёрдую породу фундамента города. В воздухе сильно пахло выхлопными газами, и пространство наполнял звонким лязгом электроинструментов. Он остановил транспорт на свободной стоянке, выключил двигатель, вышел и открыл дверь для Ильи. Она вышла, чувствуя, как болят мышцы, и огляделась.

Площадка 241 была огромной и уходила в тёмные глубины, куда не проникал её взгляд. Потолок пещеры был высотой около двадцати метров, грубо вырубленным и увешанным натриевыми трубками. По нему змеились длинные цепочки атмосферных процессоров, всасывая зловонный воздух и выбрасывая худшие из токсинов обратно на уровень земли.

Поперёк камнебетонной палубы стояли танки. Судя по всему, сотни. Они были разных цветов и со множеством различных полковых символов. Большинство были стандартными боевыми танками “Леман Русс”, расположенными рядами с открытыми для обслуживания панелями. Повсюду сгрудились и другие модели: артиллерийские орудия “Медуза”, бронированные транспорты “Химера”, даже несколько гигантов, таких как исполинские “Гибельные клинки” и “Штормовые владыки”. Технические бригады столпились вокруг многих из них, стучали по двигателям, зажимали топливопроводы, приваривали свежую броню. Перемежаясь со стационарными контрольно-проверочными установками, стояли длинные ряды вспомогательных транспортных средств: автоцистерны, взводные автомобили, медицинские и технические фургоны. Повсюду сновали группы военнослужащих Имперской армии: бегали, кричали друг на друга или просто устало лежали на гусеницах своих машин. Было шумно, гулко и воняло. Простояв здесь всего несколько секунд, Илья почувствовала себя так, словно её кожу покрыли жиром.

Соджук остановил офицера в штабной униформе и попросил позвать командира. Их провели через ряды, мимо длинных шеренг танков, некоторые из которых стояли на холостом ходу, некоторые были в приличном состоянии, некоторые вообще почти не работали, пока не оказались рядом с несколькими десятками старших офицеров, столпившихся вокруг почерневшего шасси сверхтяжелого “Адского молота”. Офицер подбежал к женщине в униформе цвета хаки, которая подняла голову, узнала звание Ильи и шагнула навстречу.

– Приветствую вас, генерал, – сказала она, делая аквилу и кланяясь. – Полковник Джера Талмада. Могу я чем-нибудь помочь?

Это была полная женщина с оливковой кожей, выглядевшая встревоженной. Её униформа была грязной и плохо сидела – все они похудели за последние несколько месяцев – но глаза были настороженными, и у неё не было того ужасного выражения поражения, с которым так часто сталкивались сейчас.

Илья взглянула на “Адский молот”. Его панели были открыты, и лексмеханики копались во внутренностях. Боковые пластины получили сильные повреждения, как и левая гусеница. С верхней башни стекали пятна крови, длинные и чёрные.

– Что с ним случилось? – спросила она.

– Стояли к югу от Золотого Гара, в составе сто тридцать четвёртого каланского полка, – ответила Талмада. – Отступили пять дней назад вместе с остальной дивизией – понесли тяжёлые потери. У нас шесть часов, чтобы развернуть их всех и вернуть обратно.

“Адский молот” был грозной машиной, ценной в близких городских боях, в которые их втягивали. При правильной поддержке его крайне трудно подбить – Илья всегда высоко ценила их, ещё в те времена, когда её главной заботой было снабжение армии.

– Ты сделаешь это?

Полковник мрачно рассмеялась.

– Мы пошлём всё, что сможем. – Она наклонилась ближе, понизив голос. – Там, снаружи, они долго не держатся. Уже нет. Вы должны послушать отчёты, которые мы получаем от выживших. Половину из них мы даже не можем...

– Я в курсе общей ситуации, полковник, – сказала Илья, оглядываясь на ряды повреждённых и отремонтированных машин. – Ты же не можешь думать о возвращении в Золотой.

– В последних полученных нами приказах говорилось, что все активы должны быть сохранены для Внутреннего дворца, южная зона. Мы по-прежнему ждём подробностей.

– Ожидание закончилось. Я пришла от примарха Пятого. Треть ваших основных сил должна быть развёрнута в Колоссах. У вас двенадцать часов на подготовку.

Талмада покраснела:

– Треть? Генерал, здесь нет...

– Можешь делать с остальными, что хочешь, но мне нужны боеспособные роты, исправные машины и опытные экипажи, которые знают, что делают. Никакой мобильной артиллерии, только основные боевые танки, все оснащены для боя в ограниченном пространстве. Для начала я бы взяла вот эту штуку. Но все они должны – и это важно – все должны иметь полную химическую защиту. Это противогазы для экипажей и рабочие токсикологические фильтры на корпусах. Никаких исключений. Всё, что ты дашь мне без полной защиты – можешь с таким же успехом расстрелять их водителей прямо сейчас.

– Но у меня есть приказы…

– Полковник, связь отключена в половине города. Никто не знает, где что находится или куда что движется. Если только кто-то такой безрассудный, как я, лично не явится сюда, даже сам лорд Дорн не узнает, что у вас здесь было и где это закончилось, и очень скоро на улицах вообще не будет никого кроме трупов. – Она смягчилась. Это была не вина Талмады – просто не хватало всего и вся. – Так что это никак не отразится на тебе, вот что я хочу сказать. Но у тебя есть шанс изменить ситуацию к лучшему. Есть план. Он лучше использует находящуюся здесь технику, чем любые приказы, которые ты получишь от главного командования, потому что у неё появится шанс что-то сделать, что-то, что может навредить врагу. Как я уже сказала, это исходит непосредственно от лорда Джагатая. Тебе знакомо это имя, да? Слышала его раньше? Хорошо. У меня есть голографические печати и всё такое.

Соджук шагнул вперёд, протянул руку в перчатке ладонью вверх, и включились гололиты. Все они были подлинными, регламентированными, проверенными ею лично.

– У меня с собой детали заявки, – продолжила Илья, когда Соджук потянулся за инфопластиной и передал её адъютанту Талмады. – Что нам нужно, в каком количестве, где и когда. О тебе отзывались очень хорошо, полковник – я уверена, что ты немедленно приступишь к её выполнению, учитывая срочность ситуации.

Талмада, к её чести, начала приходить в себя:

– Это не единственная база техники, которую вы посещаете, не так ли?

– Твоя четвертая в списке. И у меня ещё куча дел.

– Это очень много… чёрт возьми, это же целая куча танков.

– Так и есть.

– Это оставит дыры.

Илья просто продолжала смотреть ей в глаза:

– Если бы они не были абсолютно критичны, меня бы здесь не было.

А затем, несколько неожиданно, всего за долю секунды поведение Талмады изменилось. Она стала внезапно воодушевлённой:

– Контрнаступление. Верно? Трон, скажите мне, что это оно. Скажите мне, что кто-то сейчас идёт за этими ублюдками, потому что мы отступаем так чертовски долго, что через некоторое время это тебя сокрушает. Понимаете? Скажите мне, что вы начинаете...

Илья положила руку на скрещённые предплечья женщины – мягко, твёрдо:

– Нам просто нужно, чтобы они были доставлены в Колоссы через двенадцать часов.

И сразу же энтузиазм угас, сменившись прежним беспокойством и сомнениями. Так было везде, всё время.

– Но у них полное превосходство в воздухе. Полное. Вот что выбивает всю технику – вы выдвигаетесь из Внутреннего дворцового кольца за пределы активных настенных орудий, и они начинают бросать всё это вниз. Вот в чём ваша проблема, генерал. Вот почему мы отозвали их обратно.

Илья не убрала руку. Так было на других базах и так будет на всех остальных. Это не имело большого значения – Каган получит то, что ему нужно – но лучше сделать это правильным способом, по правильным каналам, как можно решительнее и быстрее.

– Просто дай мне то, что мне нужно на земле, – сказала она. – Поддержка с воздуха – это чужая головная боль.

Джангсай-хан вывел спидер “Кизаган” из бункеров Колоссов, с грохотом вырвался из подземных капониров и туннелей, ведущих обратно к Последним вратам. Покинув запутанный уровень фундамента крепости, он поднялся на главный маршрут снабжения, что вёл назад на запад. Большая часть этого проспекта находилась под землёй, надёжно защищённая от мин и снарядов. Ему пришлось пробираться сквозь плотное двустороннее движение – раненые бойцы и повреждённые машины хромали обратно к тыловым базам в узле Львиных врат, подлатанные бойцы и отремонтированные машины хромали обратно на фронт. Колонна грузовиков с продовольствием стала меньше, чем в начале осады – всё, от основных пайков до боеприпасов, теперь подходило к концу. Поверх всего этого доносился непрерывный грохот выстрелов, сотрясение земли от ударов, непрерывный раскат грома от многокилометрового вражеского наступления.

С такой низкой высоты он не видел полную картину тактической ситуации. Только когда он приблизился к самим Львиным вратам – предпоследнему бастиону перед Внутренним дворцом – маршрут ненадолго поднялся до уровня земли, дав ему на несколько мгновений взглянуть на открытую местность. Небо над головой, конечно, было чёрным – оно было чёрным уже несколько недель – отчего руины огромных зданий напоминали отбелённые кости. В расселинах теней тлели пожары, большинство питались горючими смесями, некоторые из которых вылились из разорванных топливных цистерн или пробитых транспортов. Горизонт на западе ярко освещался яростными вспышками плазмы над орбитальными пустотными щитами, мерцавшим огненным адом, который никогда не гас. Вершины далёких шпилей вонзались в это горнило, выглядя очень хрупкими под его непрекращавшейся рябью и ореолом. К северу, за разрушенной кучей шлака, которая когда-то была Корбеник Гаром, простиралось разрушенное царство колючей проволоки и траншей, большинство которого сейчас находилось в руках врага. Он сражался там несколько недель, в рамках операции по удержанию, чтобы Колоссы не были полностью отрезаны от Львиных врат. Это была тяжёлая битва – изматывавшая нервы борьба, в которой слишком много воинов было раздавлено в ядовитой грязи и обломках. И всё же это сработало. Припасы по-прежнему доставлялись… едва.

Но как долго ещё – вот в чём вопрос. Каждый час обороны, который они покупали, стоил им жизней и материальных средств, в то время как враг мог свободно пополнять запасы. Джангсай видел, как посадочные модули спускались к космическому порту Львиные врата, возвышавшемуся сооружению, которое было едва видно из защитного портала, носившего его имя. До тех пор, пока осаждающие удерживали это место, поток нельзя было даже замедлить, не говоря уже о том, чтобы остановить. Они все это знали. Все они знали, что собираются с этим сделать.

Дорога нырнула обратно под землю, и он снова въехал в тёмное царство мигавших линий люменов и забитого транспортом асфальта. Чем дальше он заезжал, тем чаще встречались контрольно-пропускные пункты, тем более назойливыми становились вопросы и тем более тщательными были проверки. Одна из больших заградительных станций была полностью охвачена огнём, когда он добрался до неё, без каких-либо следов пожарных команд или ремонтных подразделений. Диверсанты, сказали ему. Возможно, вражеские агенты. Или, может быть, просто сошедший с ума солдат. Во всём этом не было недостатка. Требовалась особая степень безумия, чтобы капитулировать перед этим врагом, как только вы увидели, что они делали, но душевная болезнь была повсюду, и становилось всё хуже.

В конце концов он преодолел всё это и оказался глубоко во Внутреннем дворце, этом городе в городе, последней части непосредственно Дворца, которая полностью оставалась в руках защитников. Великая защита, которая удерживала худших из якша – демонов – снаружи, по-прежнему была здесь нетронутой, как и главные орбитальные пустотные щиты в небесах, но физический урон от наземной артиллерии оставался тяжёлым. Джангсай гнал так быстро, как только мог, лавируя в постоянном потоке военных транспортов, сворачивая на запад, когда позволяли транзитные пути, и направляясь к промышленным зонам, которые находились в углу, образованном внутренним участком Адамантовой и Европейской стен. Даже без толпы людей это заняло бы у него много времени – иногда забываешь, что расстояния между точками излома кривой были такими огромными.

Он увидел пункт назначения, когда был ещё довольно далеко. Было трудно не заметить его, висевшего низко в пронизанной огненными полосами атмосфере, менее чем в шестистах метрах над самыми высокими вершинами шпилей, окутанного треском и дугами гроз гравитационных плит. В прошлом эта штука была ещё больше, прежде чем её частично демонтировали и переоборудовали в рамках программы “затопления” орбитальных платформ лорда Дорна. Он знал, что уцелела только эта станция – не столько из-за её грозного арсенала орудий, уничтожавших корабли, сколько из-за инновационных иммерсионных двигателей, которые позволили ей неуклонно снижаться в атмосфере, пока она не повисла прямо над высокими границами городского ландшафта, надёжно защищённая пустотными щитами Дворца и готовая направить оставшиеся пушки на армии на равнинах.

Платформа “Небо”, так её назвали, предположительно, в знак уважения к этой атмосферной способности. Несмотря на значительные сокращения и модификации, она по-прежнему представляла собой поистине гигантскую металлическую плиту – более одиннадцати километров в диаметре и более трёхсот метров толщиной по краям. Она почернела по всей верхней поверхности, выжженная несколькими днями непрерывного обстрела, ещё в те времена, когда размещалась на большой высоте, принимая участие в ранней защите от массированного космического десантирования. Её орудия в основном замолчали, либо разнесённые на куски вражескими снарядами, либо оставшись без боеприпасов, и поэтому она перестала быть основной частью оборонительного кордона Дворца, превратившись в не более чем несколько взлётно-посадочных полос для постоянно уменьшавшегося флота атмосферных самолётов защитников и запасной статичной позицией для артиллерийских батарей основной стены. Она по-прежнему главенствовала бы над большинством других городов, нависая над зданиями внизу, как какой-то непостижимо огромный краеугольный камень, но здесь, в самом центре царства человечества, это была просто ещё одна мегаструктура в уже пресыщенном излишествами ландшафте, напоминанием о более гордой эпохе, заброшенная и забытая.

Но её двигатели, насколько было известно, продолжали функционировать. Генераторы энергии не были выведены из строя, и она по-прежнему служила домом сокращённому экипажу из пары тысяч человек. “Небо” неподвижно размышляла над пейзажем оружейных фабрик, мануфактур и нефтеперерабатывающих заводов, которые оставались активными и работали, чтобы напитать постоянно редевшие оборонительные линии. Выгоревшие башни и вентиляционные отверстия вырывались в тени платформы, превращая весь городской сектор в адски раскалённое поле с кувыркавшимися облаками копоти и порывистыми шлейфами искр.

Джангсай пробирался через эти промышленные кластеры, он мчался так быстро, как только мог к центру зависшей платформы. Подсвеченные постоянным обстрелом парапеты Адамантовой стены возвышались примерно в восьмидесяти километрах к юго-западу. Теперь говорили, что Меркурианскую пробили – конечно, пройдёт совсем немного времени, прежде чем на остальную часть периметра тоже больше нельзя будет положиться.

Оказавшись в согласованных координатах, он форсировал ускорители “Кизагана” и уверенно поднялся над линиями крыш. Он передал и принял сообщение о подтверждении, затем почувствовал дрожь, когда инерцию спидера подхватили гравитационные двигатели платформы. Он заглушил мотор и выключил питание, поднимаясь теперь в невидимом столбе энергии. На некоторое время, подвешенный над окружавшими его зданиями, он получил панорамный вид прямо на юго-западные зоны Внутреннего дворца и увидел полосу сражений, протянувшуюся по дуге от Западной полусферы к Сатурнианским вратам и дальше.

Затем его поглотили стыковочные шлюзы на нижней стороне платформы, осторожно подняли в приёмные ангары и посадили на пустой перрон. Джангсай спрыгнул с кресла, чувствуя вокруг пустоту. В этом ангаре можно было разместить тысячу истребителей. Кроме его спидера, единственными другими пассажирами были несколько лихтеров и почивший бомбардировщик “Мародёр” с начисто оторванным шасси.

Его встретило несколько десятков членов экипажа, все в бледно-серых табардах ныне устаревшего терранского орбитального командования. Они отвели его на станцию скоростного поезда, откуда поехали по туннелям и через высокие виадуки. Всё это было обшарпанным, пыльным и в плохом состоянии. Джангсай не являлся технодесантником, но даже он отметил быструю деградацию. Несколько удачно сделанных выстрелов, и всё это место, казалось, вот-вот развалится на части.

В конце концов они добрались до командной башни, расположенной на верхней поверхности диска, и поднялись на лифте на самый последний уровень. Они оказались в помещении, похожем на наблюдательный зал, с окнами во все стены и встроенными в широкую центральную колонну мерцавшими экранами ауспиков. Большинство сопровождающих ушли, оставив только двоих охранять раздвижные двери, через которые они вошли. Единственным другим обитателем помещения был мужчина, стоявший перед западной стеной и смотревший в ночь. Когда Джангсай поравнялся с ним, он сразу узнал характерные черты – немного слишком высокое тело, ставшее гибким из-за низкой гравитации Ар Риджи; слабый намёк на желтизну на открытой коже лица и шеи.

– Приветствую, – сказал Джангсай, посмотрев в окно.

– Добро пожаловать, достопочтенный хан, – ответил Айо Нута, генерал-майор терранского орбитального командования, командующий платформой “Небо”. – У нас не было никаких визитов от центрального командования в течение... ну. Думаю, больше двух месяцев. Простите за то, как выглядит это место.

Джангсай выглянул из окон башни. С этой выгодной позиции был виден простиравшийся во все стороны плоский диск орбитальной платформы, усеянный сенсорными пластинами и орудийными башнями. Это напоминало особенный ландшафт, со своей топографией и шрамами, такой же пустой и безвоздушный, как у луны.

– Я читал отчёты о ваших действиях во время космической высадки, – сказал он. – Вы превосходно показали себя.

Нута грустно улыбнулся:

– Когда-то у нас были десятки таких штуковин. Дюжины. Они порезали их все, вернули орудия на уровень земли. Я имею в виду, что понимаю аргументы. Лорд Дорн ничего не делает без причины. Но всё же, это разбило мне сердце, когда я увидел это. Даже наша... всего лишь тень. Тень того, чем она была.

– И всё же вам удалось сохранить основные системы?

– Как было приказано. И мы по-прежнему можем запустить шесть эскадрилий истребителей с обращённых к стене полос. – Он устало покачал головой. – Было пятьдесят четыре.

Стал бы этот человек – высокопоставленный военный офицер – говорить так два месяца назад? Джангсай сомневался в этом.

– Но иммерсионные двигатели по-прежнему работают?

– В основном. Три из четырёх реакторов активны, так что мы можем удерживать эту позицию столько, сколько будет приказано.

– Но если вам придётся сменить позицию?

– Сменить позицию? Куда, хан? – Наконец он отвернулся от окна и посмотрел на Джангсая. Вспышки от сражений снаружи освещали его усталое лицо. – Мы здесь неподвижны, потому что нас больше некуда поместить. У меня уже несколько недель не было заданий. У нас почти закончились припасы. Мне интересно, что мы будем делать, когда энергия начнёт заканчиваться. Я подумал, что тогда мог бы сменить позицию. Может быть, прямо в Нисходящую равнину. Заберём хотя бы нескольких с собой.

– Посмотрите на это.

Джангсай включил литтранслятор, и на его раскрытой ладони зыбко закружилась спектральная карта восточной зоны боевых действий. На ней был отмечен вектор траектории. Нута бросил на неё взгляд, фыркнул и покачал головой.

– Невозможно.

– Вы недолго её изучали.

– К востоку от Последних врат? У этой штуки не осталось ни одного зуба. Что хорошего она может сделать там? Мне сказали, что титаны наступают к западу от космического порта, и, на случай, если вы не обратили внимания, нас трудно не заметить.

– Также трудно сбить.

Нута невесело рассмеялся:

– Но с какой целью? А? С какой целью? – Он потёр виски, отчего на коже появились складки. Он выглядел измученным. – Мне приказал прийти сюда лорд Дорн. Чтобы влачить наше последнее полезное существование, пока мы можем. Если я не услышу от него обратного, это то, что я и планирую делать.

– Это от лорда Джагатая, Пятого.

– В последний раз, когда я проверял, лорд Дорн был главнокомандующим.

Джангсай почувствовал, как в нём поднимается раздражение, и подавил его. Этот человек был одним из очень немногих оставшихся – возможно, теперь единственным – кто всецело понимал, как управлять орбитальной платформой. Когда Наранбаатар поручил ему это задание, он испытал похожее раздражение. Тот факт, что он был родом из того же мира, что и этот человек, не должен был иметь никакого значения, не в Империуме Единства, где единственным признаком преданности была принадлежность к расе, и предположить, что наследие до вознесения может иметь какое-либо значение, было почти оскорбительным.

Но это, явно, уже не был Империум Единства. Духовная болезнь распространилась повсюду, тянула всё вниз, делая хороших людей слабыми и раздражительными. В такие времена, учитывая такие ставки, воин использовал любое оружие, которое было под рукой.

– Так в какой коммуне вы выросли? – спросил Джангсай.

Нута удивлённо моргнул:

– Что, о чём вы?

– В какой коммуне? Уяни, я бы предположил, судя по тому, как вы говорите на готике.

Нута усмехнулся:

– Ну, что же. Либо вы очень хорошо подготовились, либо вы риджиец Белый Шрам. Не думал, что такое возможно.

– Большинство вещей возможно при надлежащих усилиях. – Джангсай не носил шлем, но большинство характерных признаков его первоначального наследия были скрыты тяжёлой мускулатурой и генетическим отпечатком V легиона, так что Нуте можно было простить его удивление. – Я родился на Гюйто, и не помню всех Предписаний вашей коммуны. Наши были получены от префектуры Талый, наследие, которое вы считаете менее достойным, и в любом случае я тогда был ребёнком. Но я знаю об одном Предписании, которое засело у меня в голове, и уверен, что оно берёт начало в принципах Уяни. Скажите мне, правильно ли я понял, что путешественник – это тот, кто приносит свою правду с собой в чужие страны. В тот момент, когда он забывает свою правду, он перестаёт быть путешественником и растворяется в чужой стране.

Нута снова моргнул. На этот раз, однако, не от удивления, и его глаза заблестели:

– Ах, Трон. Я никогда не думал, что снова услышу это Предписание. И меньше всего здесь, в этом ужасном мире.

– В чём заключалась ваша правда, коммандер?

– Что я командовал этой штукой. Что я работал ради этого и что я это заслужил. Что я воспользуюсь этим, чтобы отдать дань уважения моей коммуне, моему родному миру. Империуму.

– Вы ещё не часть этого ужасного мира, коммандер. Вы по-прежнему можете всё это сделать.

Нута выглядел печальным.

– Орудий не осталось. Припасов не осталось.

– Разве я просил вас об этом? Я только попросил вас переместить платформу.

– И что хорошего это даст?

Он по-прежнему сопротивлялся, но тон изменился. Он хотел, чтобы ему рассказали, напомнили о том, кем он был, и куда его привели старые амбиции, и как он мог всё это вернуть. Не то чтобы Джангсай думал так, но Наранбаатар не был дураком.

– Так что слушайте теперь всем своим умом и душой, – сказал Джангсай, перенимая литании-ритмы префектов. – Вот, что хочет от вас Каган.

ПЯТЬ

Меч

Святая

Грешник

Теперь он знал, что ему нужно делать.

Сигизмунд бежал по коридору, его тяжёлые доспехи лязгали по металлическому настилу. Повсюду звучали сигналы тревоги, отдаваясь эхом в лабиринте взаимосвязанных проходов. Немногочисленные активные люмены тряслись на цепях от грохота снарядов, что обрушивались на окраины Меркурианской городской зоны. Фафнир Ранн следовал за ним, как и братья из ордена Храмовников – ещё не в полную силу, их поступь была тяжёлой и целеустремлённой. Чёрно-белые доспехи было трудно различить в мерцавшем свете, с блестевшими цепями, которые крепились к оружию, они напоминали призрачные тени.

С тех пор как Сигизмунд покинул бастион Осколок, он сделал сотню вещей. Он отдал командирам подразделений приказы. Он отправил резервные роты на посты. Он разработал планы уничтожения ключевых мостов, ведущих в центр города. Он выбрал боевых братьев легиона для руководства контратаками, соизмеряя каждую угрозу с их характером. Не осталось ничего, чего бы он не делал с тех пор, как участвовал в обороне космического порта Львиные врата, за исключением того, что теперь не было координации ни с Ранном, ни с его примархом. Он командовал единолично.

И это было великолепно. Он не мог лгать себе – это был тот момент, которого он так жаждал. Слова генетического отца по-прежнему отдавались эхом в ушах – поводок спущен. Так долго казалось, что он шёл на компромисс, сдерживался, обдумывал каждое принятое решение, чтобы оно не усугубило наложенное на него осуждение. В прошлом, во время крестового похода, ничего подобного не было, только уверенность. Это было то, благодаря чему он всегда преуспевал: уверенность в цели, отсутствие выбора или колебаний. Это было то, что делало его таким смертоносным, и он наслаждался этим, полностью осознавая, что говорили о нём другие воины в других легионах. Он сражался на поединках с ними со всеми, и победил их всех, и получал чистое боевое удовольствие от каждого момента – не от позора противников, что важно, а скорее от приближения к подлинному мастерству, к осознанию того, что больше нечему учиться или открывать, и тогда он сможет просто существовать в этой истине, как её аспект, как её лицо.

Он всегда хотел, чтобы мир был именно таким – никаких сомнений, никаких затяжных колебаний или двусмысленностей, только действие, чистота воли и поступков, знание того, что всё, что бы он ни сделал, никогда не было и не могло быть иначе. С первого дня восстания всё пошатнуло его целеустремлённость. То, на что он полагался с полной уверенностью, оказалось иллюзорным и слабым, а то, что считал вымышленным и простодушным, оказалось неожиданно сильным. Он был вынужден перестроиться, переориентироваться. Как знал каждый брат-мечник, время наибольшей слабости наступает в момент исправления дефектной техники. Он начал сражаться… и проиграл. Он встретился с Гором Аксимандом, и его вынудили отступить. Он встретился с Кхарном, которого ещё не мог заставить себя ненавидеть полностью, и был побеждён. Он даже напал на примарха. Было ли это высокомерием? Или просто безысходностью, отчаянной попыткой вернуть теперь столь неуловимое чувство превосходства? Если бы он каким-то образом совершил невозможное и победил Фулгрима, разве это окончательно развеяло бы шепотки сомнений?

Вероятно, нет. Теперь он знал, что изъян никогда не был внешним – тот всегда был внутри него, медленно давая метастазы, становясь непреодолимым, чем дольше он игнорировал его. Ему нужно было услышать слова освобождения от Дорна, чтобы понять это. Они все сражались, заложив одну руку за спину, пытаясь удержать мечту, которая уже умерла. Теперь враги совершенно изменились. Они были физически сильнее и морально опьянены, жадно поглощая дары, которых следовало избегать как яда. И всё же те, кто оставался верен, пытались цепляться за то, кем они были с самого начала. Они по-прежнему изрекали благочестивые речи о Единстве и Имперской Истине ещё долго после того, как верность таким добродетелям стала невозможной. Как только он понял это, как только он столкнулся с этим лицом к лицу, у него появилось то, что ему было нужно, чтобы снять оковы со своего сознания.

Я больше не сражаюсь за Империум, который был, – сказал он себе. – Я сражаюсь за Империум, который будет.

Так что теперь, когда он приближался к выходным пандусам, порталам, которые выведут его в ночь огня и крови, всё, что он чувствовал, – это нетерпение. Всё, что сдерживало его, было уничтожено, сожжено, испепелено во всепоглощающем огне новой уверенности.

Но у внутреннего входа в барбакан, прямо перед последними закрытыми воротами, он увидел ожидавших его солдат, их было много. Они были облачены в загадочные доспехи, которые он не узнал – тёмно-зелёные, гладкие, украшенные золотом. Когда Сигизмунд жестом приказал эскорту остановиться, их предводитель изобразил аквилу. Мужчина откинул шлем, который сложился и убрался в воротник-решётку брони в скользящей последовательности серводвижений. Лицо, которое он открыл, было худым, темнокожим и темноволосым, с символом Сигиллита на щеке.

– Бой зовёт, адепт, – прорычал Ранн, явно не желая, чтобы инерция отделения была остановлена. – Отойди в сторону.

Мужчина поклонился в знак извинения, но обратился непосредственно к Сигизмунду:

– Я ищу вас уже некоторое время, первый капитан. Халид Хассан, избранный Сигиллита, действующий от имени моего господина. Это займёт всего минуту.

Он сделал жест, и один из его подчинённых поднял оружие. Солдат сжимал его двумя руками, неуклюже, с трудом удерживая в воздухе, несмотря на то, что на нём было что-то вроде силовой брони. Это был меч в ножнах, слишком большой, чтобы обычный человек мог им владеть.

Как только Сигизмунд увидел клинок, слабая дрожь пробежала по его телу. Ему почти показалось, что он слышит тихий шёпот, беспокойный и скрытый. Язык тела человека, который держал клинок, выдавал его мысли – солдат отчаянно хотел его бросить.

– Что это? – с сомнением спросил Сигизмунд.

– Подарок, – ответил Хасан. – Из личного хранилища моего господина. Выкованный давным-давно, когда мир был другим.

Сигизмунду было трудно оторвать взгляд от клинка. Он сразу почувствовал, ещё до того, как его достали из ножен, что тот прекрасно сделан. Всё в нём – размер, профиль, изящное чёрно-золотое украшение от острия до гарды, – кричало об избытке, о чрезмерности.

– У меня есть клинок.

– У вас есть клинок. Это – Клинок.

– Тогда отдай его тому, кому он нужен.

– Он для вас.

– Кто это сказал?

– Император.

Сигизмунд поймал себя на том, что смотрит на чёрную рукоять. Ему пришлось сделать усилие, чтобы не протянуть руку и не схватить её. Чёртова штуковина манила. Смешанное чувство отвращения и благоговения заставило его застыть на месте.

– Он не говорит.

– Вы действительно в это верите? Меч ваш. Он всегда был вашим.

Ранн резко рассмеялся:

– Колдовство.

– И не близко, – сказал Хасан, не сводя глаз с Сигизмунда. – Час настал. Возьмите его.

Словно в каком-то трансе, почти бессознательно, Сигизмунд так и сделал. Когда он сжал рукоять, дрожь пробежала по его руке. Он взялся за край ножен и плавно вытащил клинок. Металл был чёрным, как смоль, и едва отражал свет. Он поднёс его к лицу и ничего не увидел. Поверхность впитывала свет, ничего не отдавая взамен. Она была эгоистичной, эта вещь.

– Почему я? – спросил он, почти ради формальности. Теперь, когда он держал его в руках, он почувствовал правду.

– Понятия не имею, – ответил Хассан, криво улыбаясь. – Мне приказали только доставить его.

Сигизмунд наклонил меч, повернул, перевёл в горизонтальное положение и посмотрел вдоль лезвия.

Тяжёлый. Намного тяжелее любого меча, которым он владел раньше, но что-то подсказывало ему, что это обстоятельство не замедлит его. Вес был просто ещё одним аспектом дикой природы клинка. Шёпот продолжался, чуть за пределами слышимости, почти разборчивый, когда он чертил клинком тренировочные дуги. Возможно, это было его воображение. Нет, это не было его воображение.

– Он был здесь всё это время, – пробормотал он.

– В покоях моего господина хранится много древних вещей.

– Нет, ты меня не понял. – Сигизмунд наконец снова посмотрел на Хасана. – Когда мы отправились в пустоту космоса, проповедуя конец магии, эта вещь уже была здесь. Она уже была сделана. Им Самим. О чём это тебе говорит?

Хассан пожал плечами:

– Я не собираюсь строить догадки.

Сигизмунд рассмеялся. Ловким движением он снял с цепи свой старый клинок и передал его Ранну. Затем он прикрепил её к рукояти чёрного меча и пристегнул ножны к поясу:

– Что ж, тебе повезло, что он мне понравился. Передай мою благодарность своему господину и скажи ему, что подарок соответствует моему новому настроению.

– Я так и сделаю. И какое это настроение, капитан?

Сигизмунд прошёл мимо него. Он почувствовал запах прометия ещё до того, как переступил порог.

– Убийственное, – прорычал он и побежал вверх по пандусу.

Бежит, теперь всегда бежит, ныряет в водостоки и укромные уголки, прижимает руки к ушам, чтобы заглушить сводящий желудок грохот, обматывает рот тряпками, чтобы не вдыхать ничего, кроме кирпичной пыли.

Эуфратия Киилер перебегала от укрытия к укрытию, перепачканная, словно наполовину утонувшая собака, едва способная остановиться на мгновение, чтобы хорошенько подумать о том, почему она вообще здесь, в самом центре событий. В Чернокаменной было – по-своему – безопаснее. По крайней мере, там ей не приходилось петлять по разрушенным миномётами улицам, пока полуразрушенные стены вокруг неё разносили на куски. Иметь дело с такими чудовищами, как Фо, по-своему навевало ужас, но, по крайней мере, её там кормили и поили, предоставили инфопланшет для работы; было что-то, чем можно было заполнить часы. И после потрясения, вызванного самим побегом, пришло ещё больше испытаний и ужасов, свидетелем которых она стала. Некоторые встречи – особенно одну – ей было невыносимо вспоминать.

О чём она только думала? Почему она позволила им убедить себя, что уйти – хорошая идея? Всё так быстро пошло наперекосяк, как и следовало ожидать, – столпотворение орудий и машин, крики и вопли, искра чистого ужаса. Тогда она просто бежала, бежала изо всех сил, так и не поняв, что её преследовало, ни разу не оглянувшись, чтобы проверить. Она опередила тех безликих охотников, но теперь целые армии убийц были повсюду, роясь в городе-дворце, словно мухи. Ей повезёт, если она продержится здесь день или два. Она даже толком не понимала, почему они вообще пытались её вытащить.

Просто не проповедуй, – сказали они. – Это ты, вот что важно. Так что не проповедуй. Просто... будь там.

В то время это казалось выходом, посланный ей чуть ли не провидением, и она не спорила, потому что с провидением не спорят. Вы позволяете реке нести вас туда, куда она хочет, поворачиваясь и брыкаясь в водоворотах, но не сопротивляясь. Вы должны верить, что течение несёт вас в нужном направлении, иначе какой в этом смысл?

Она пробежала по краю широкой воронки от снаряда, перепрыгивая через обломки чего-то огромного и металлического, прежде чем скользнула в тень неповреждённого жилого блока. Вечное ночное небо над головой было в огне от поражавших пустотные щиты боеприпасов, свою лепту вносили и размещённые на земле орудия, которые теперь широко развернули внутри подвесного барьера. Теперь всё время было так громко, приливная стена шума, которая разбивалась и отражалась от каждой неповреждённой поверхности, заставляя руки дрожать и зубы стучать.

Она присела на корточки, обхватив руками колени, тяжело дыша. На ней не было ничего, кроме тюремной униформы, которую ей выдали в Чернокаменной, но всё равно было жарко. Из-за количества взорвавшихся взрывчатых веществ воздух в Гималазии стал влажным, как в тропиках, и на тунике выступили капли пота.

Она позволила себе несколько секунд отдыха, несмотря на очевидную опасность. Она понятия не имела, что это за зона города, но враг продвигался через неё или близко к ней, потому что толпы людей уже хлынули в противоположную сторону, в панике, как крысы от пожара. Как и везде в осаждённом Внутреннем дворце, теснота высоких зданий давила. Неосвещённые башни вокруг были массивными, но половина из них превратилась в пустые остовы, а остальные получили ужасные повреждения. Всему этому разрушенному камнебетону и стали некуда было деваться, поэтому переходы были завалены, и даже хлипкие оставшиеся фасады скрылись за грудами обломков. Ей казалось, что всё, что делал враг – это создавал более плотный, извилистый ландшафт, чтобы в конечном итоге пробить себе путь, хотя миллионы душ, вероятно, по-прежнему прятались в полуразрушенных зданиях вокруг, скрытые от глаз или глубоко заваленные, грызущие свой собственный ужас в освещаемой боеприпасами темноте.

Она поползла назад, протискиваясь между двумя тяжёлыми балками, упавшими с какого-то разбитого вдребезги балкона, позволяя металлу остудить кожу. Она проголодалась и очень хотела пить. Скоро ей снова придется идти, хотя бы для того, чтобы найти воды. У неё не было ни плана, ни направления. Достаточно одного случайного выстрела из миномёта или лазерного луча, и она исчезнет, уничтоженная, ничего не добившись.

“Хорошо сыграно, Эуфратия, – подумала она про себя. – На этот раз ты сумела превзойти саму себя”.

Было странно, несмотря на всё происходившее сейчас, размышлять над тем, что где-то над ней, вероятно, на якоре на высокой орбите, стоял “Дух мщения”. Прошли годы с тех пор, как она была на этом корабле, но воспоминания по-прежнему оставались такими яркими, что казалось, будто это было несколько мгновений назад. Она достаточно знала врага, чтобы сомневаться, что какие-нибудь из общежитий, столовых и мест отдыха сохранились такими, какими были раньше, но она всё ещё могла живо представить, какими они были когда-то: с гражданскими лицами и обычной командой корабля, толкавшимися рядом с сверхчеловеческими гигантами и армейским персоналом – по-доброму весёлые, по большей части, полные оптимизма, открытые для насмешек и споров, но всё же часть чего-то большего, с устремлёнными в одном и том же главном направлении помыслами и усилиями.

Теперь эта маленькая группа исследователей уменьшилась. Они все были так молоды. На самом деле, как дети, которых отправили бродить по галактике с широко раскрытыми глазами и невежеством. Мерсади больше нет, Игнация больше нет исчез. Кирилл по-прежнему занимался чем-то вроде своей старой профессии, хотя та была настолько скомпрометирована, что имела мало отношения к тому, чем он когда-то гордился. Неужели он действительно думал, что Дорн не дёрнет поводок, если каким-то образом одержит верх в этой отчаянной борьбе за выживание? Идея о том, что они находятся здесь, чтобы свободно наблюдать, записывать, сообщать – теперь мертва, и Зиндерманн наверняка знал это в глубине души, в какой-то части своего сердца, на которую он не очень часто обращал внимание. Ей было интересно, что именно он на самом деле задумал.

Она посмотрела вверх, щурясь от неоновых огней далёких пустотных щитов. Да, где-то там, наверху, среди других гигантов космоса, был старый дом вдали от дома, старое пристанище.

“И ты по-прежнему там, – подумала она. – Мы все ушли, но ты по-прежнему там. Я чувствую тебя, дьявол. Может быть, ты тоже меня чувствуешь. Мне всё равно. Я больше не хочу тебя видеть. У меня достаточно образов, слишком много, которые я хотела бы стереть. Я не хочу видеть, насколько плохим ты стал”.

Внезапно она напряглась. Она почувствовала, как что-то шевельнулось впереди, где-то в облаках пыли, которые дрейфовали и кружились в мерцавшем полумраке.

Она прищурилась и изучила улицу. Бежать было некуда – не выдав себя. Она прижалась спиной к углу двух балок, прикидывая, сможет ли протиснуться в щель между ними и найти какой-нибудь путь вниз, в подвалы здания.

Бесполезно – она застряла здесь, прислонившись спиной к каменной кладке, в тени, но едва ли защищённая от посторонних глаз. Всё, что она могла сделать, это стать как можно меньше и неподвижнее, едва осмеливаясь дышать.

Впереди, примерно в пятидесяти метрах, завеса дыма разошлась. Из тумана появились фигуры, шагая размеренно, не торопясь. Все они были огромными и с характерным сутулым профилем космических десантников. На мгновение Киилер осмелилась надеяться, что они из верных легионов, но потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что это не так. Их боевая броня была серо-металлической, с тупыми краями и утилитарной. Они с лязгом пробирались сквозь обломки, держа огромное оружие двумя руками, внимательно осматриваясь по мере приближения. Их было восемь, с чёрно-жёлтыми шевронами Железных Воинов, линзы шлемов мерцали в менявшемся свете.

Киилер почувствовала, как у неё заколотилось сердце. Струйка пота потекла по виску. Она стиснула руки, крепко обхватив своё тело, как будто могла сжать его так, чтобы никто никогда не увидел.

Железные Воины шли по транзитному пути, проходившему рядом с её позицией, перелезая через кучи мусора и пробираясь через грязь. Их доспехи несли следы множества боевых повреждений, и двое воинов хромали. У некоторых на поясах висели шлемы космических десантников – алые, как у Кровавых Ангелов, и цвета слоновой кости, как у Белых Шрамов.

Они не смотрели в её сторону. Похоже, они направлялись прямо по тому, что осталось от центрального проспекта – возможно, отделение разведчиков какого-то более крупного формирования, а может быть, просто независимая банда в поисках добычи и славы. Если ничего не изменится они пройдут менее чем на расстоянии автомобиля от неё.

Тридцать метров. Треск и грохот артиллерии не смолкали ни на секунду, заглушая слабый шум её дыхания. Она сильнее прижалась к перекрещённым балкам, едва осмеливаясь взглянуть на приближавшихся чудовищ. Это были ужасные твари, сплав генной инженерии и технооружия с какой-то промышленной фабрики кошмаров. Игра света на броне заставляла их казаться какими-то не совсем реальными, похожими на гололиты, но она видела, как куски щебня превращаются в порошок под их ботинками, и чувствовала запах горячего металла, исходивший от реакторных сердечников их брони.

Двадцать метров. Они увидят её. Они должны увидеть её. Не имело значения, что она была крошечной, пригнувшейся и затерянной в тумане из пыли и тьмы – у них были датчики, способы улавливания тепла и частичного движения. Идти было некуда, пути к отступлению не было. Они увидят её.

Десять метров. Она подумала о том, чтобы убежать. Это, несомненно, станет её концом, но, по крайней мере, всё пройдёт чисто. Один масс-реактивный снаряд не столько останавливал человеческое тело, сколько уничтожал его. Она ничего особенного не почувствует.

Затем один из Железных Воинов поднял кулак. Отделение остановилось. Тот, что со стиснутой перчаткой, очень медленно повернул огромный, скошенный шлем в её сторону. Пара красных линз пронзила темноту, уставившись прямо на неё.

Она не могла дышать. Она смотрела прямо на это существо. Она застыла, сердце бешено колотилось, пришпиленная, как насекомое к бумажке. Всё, что этому нужно было сделать – поднять оружие. Или, может быть, просто подойти и схватить её за шею. Или, может быть, если бы оно хотело довести её до сердечного приступа, просто продолжать так смотреть на неё ещё немного. Она знала, что где-то под всем этим керамитом и кованым железом скрывается иссохшее сверхчеловеческое лицо, иссохшая сверхчеловеческая душа, развращённое создание безграничной злобы и бесконечной жестокости, порождение Долгой Ночи, возвращённое в реальность. Если ей повезёт, очень повезёт, всё, что оно сделает, это просто убьёт её.

Красные линзы. Целую вечность смотрят на неё.

Затем оно опустило кулак. Оно отвернулось. Оно снова пошло. Остальные последовали за ним, лязгая проржавевшими сервоприводами. Они продвигались по длинной, усыпанной обломками улице, над которой возвышались ряды безглазых жилых домов. Им потребовалось много времени, чтобы выйти за пределы слышимости, и лишь немного больше времени ушло, чтобы исчезла их вонь.

Киилер осталась на месте, дрожа, её тело буквально парализовало. Только когда она убедилась, что они скрылись из виду, ей удалось разжать затёкшие конечности и выбраться из укрытия. Пошатываясь, она двинулась вдоль стены, подальше от тени балок. Пустая транспортная развязка тянулась в обе стороны – пострадавшая пустошь из искорёженной арматуры и разбитого асфальта.

Оно видело её. Оно должно было видеть её. Даже пара глаз смертного смогла бы разглядеть её на таком расстоянии. Почему оно ушло? Эти твари не знали жалости. Они больше даже не понимали, что это такое.

Её по-прежнему трясло. Она осторожно вскарабкалась обратно по каменистому склону, пока не оказалась на уровне дороги. На краю того, что когда-то служило бордюром, на крошечной пирамиде из камней покоился одинокий череп. Конечно, в руинах было много черепов, но большинство из них всё ещё были покрыты пятнами плоти и прикреплены к спинным мозгам. Этот же был сам по себе, голый до кости, тускло блестевший, как будто кто-то его почистил. Он был обращён в сторону от неё, под углом к тому месту, где стоял Железный Воин, оставленный между ними, как охранный тотем.

Она подняла его, повернула и посмотрела на безглазое лицо. В его присутствии было что-то странно уместное, даже успокаивающее. Мёртвая голова в городе смерти, символ человеческой смертности, последний и постоянный остаток незамеченной жизни.

Некоторое время они смотрели друг на друга, плоть и кость. И одновременно Киилер почувствовала, как к ней постепенно возвращается самообладание. Руки перестали дрожать.

Почему она вообще сомневалась? Она уже столкнулась с худшим, что могло обрушить на неё царство ложных богов, и ни разу не дрогнула. Она столкнулась с гневом примархов и регентов и ни разу не отступила. Конечно, Железный Воин не видел её. Она была выбрана. У неё был долг, который она должна выполнить, задание, которое нужно завершить. Даже сейчас, когда всё рушилось и разваливалось на части, Он по-прежнему помнил о ней, защищал её, следил, чтобы она не споткнулась на последнем препятствии.

Она снова подняла голову. Определить расстояние, даже направление, было почти невозможно. Перестрелки казались наиболее ожесточёнными у скопления высоких башен, к которым она направлялась. Она слышала впереди грохот стрельбы из стрелкового оружия, возможно, даже крики, вырывавшиеся из человеческих глоток.

Значит, некоторые души по-прежнему сражались, даже здесь. Некоторые из них будут нуждаться в укреплении веры, если не будут сметены прочь.

Просто... будь там.

– Тогда пошли, – сказала она, заворачивая череп в тряпку и засовывая за пояс. – Ты и я. Давай сделаем это.

У Базилио Фо не было причин оставаться в живых. У него не было никакой реальной причины находиться на Терре, и, конечно, вообще не было никаких причин бежать из заключения. Жизнь была такой странной. Как раз в тот момент, когда вы думали, что происходившее не может быть ещё неправдоподобнее, что-то появлялось и учило вас толике смирения.

Или, по крайней мере, могло научить другого человека толике смирения, но Фо никогда не был смиренной душой. Он был достаточно рационален, чтобы видеть повороты судьбы такими, какие они есть – по большей части, глупая удача – но всё равно было трудно не испытывать прилив гордости каждый раз, когда он уклонялся от, без сомнения, очень заслуженного возмездия и мчался навстречу следующей возможности для интеллектуального роста.

Его попутчиков в основном исчезли – все эти военачальники, генетические манипуляторы и социопаты, с которыми он либо торговал, либо убегал от них, когда они влачили тяжёлую жизнь среди руин Старой Земли. Остались только он и старик, плюс те несколько Его лакеев и прихвостней, которые задержались во Дворце, как оставшиеся детали оборудования. Теперь они только вдвоём, ссорившаяся пожилая пара, измученная и постоянно придиравшаяся друг к другу, чьи лучшие годы давно прошли.

Он не особо грустил по остальным. Нартан Дюма действительно был хорошей компанией, по крайней мере, в первые годы, но большинство из них быстро утомляли. Для зверей было легче выжить на Терре во время кризиса, а звери обычно заводили плохие знакомства. Лишь очень немногие смогли пройти через это благодаря хитрости и коварству, и он был, безусловно, лучшим из них.

Теперь игре конец. Все планы и хитрости ни к чему не привели, их сравнял с землёй этот джаггернаут на Троне, самый тупой и безумный зверь из всех. Так много разрушили, так много невосполнимого и невоспроизводимого обратили в прах, что этого было достаточно, чтобы заставить культурного человека кричать. Что с того, если этот гигантский город будет точно так же стёрт в порошок? Только идеи имели значение, но и они уже были в основном уничтожены, заменённые бесплодным соревнованием между двумя соперничавшими и почти одинокого слабоумными балаганами ужасов.

Но это был ещё не совсем конец. Он получил свободу, у него было совсем немного времени, и он знал, куда идёт. Судя по всему, Внутренний дворец был немного разрушен, но у него хорошая память, и улицы оставались более или менее такими же, как когда он посещал их в последний раз. Опасность была очень высока, но он привык к опасности. Она ему нравилась. В его возрасте в жизни должна быть небольшая опасность – что-то, что заставляло кровь течь быстрее.

К тому времени он был одет в штатную форму инспектора департамента вооружений. Её первоначальному владельцу не повезло столкнуться с ним вскоре после его освобождения из Чернокаменной, и он умер почти оскорбительно быстро. Фо произвёл несколько изменений и сумел получить доступ к таблицам данных аугметики жертвы, и сумел немного изменить конфигурацию лица, так что при плохом освещении и на расстоянии даже люди, которые знали настоящего владельца, не удостоили бы его второго взгляда. Теперь он торопливо шёл по коридорам, принимая высокомерный важного должностного лица. Миллионы чиновников трудились в этих запутанных структурах, и вероятность того, что в нём признают самозванца, была минимальной.

Впрочем, это позволило ему зайти далеко. Там, куда он направлялся, было безопасно. Очень надёжно. Конечно, существовали способы проникнуть внутрь – он делал это раньше – но это будет нелегко, и время работало против него.

Он шёл быстро и уверенно. Он не обращал внимания на когорты мелких писцов и чиновников, бегавших от одного поста к другому с вытаращенными от недосыпа и страха глазами. Он игнорировал общесекторальные вокс-передачи, бесконечно предупреждавшие о приближавшихся обстрелах или эвакуации из городских зон. Он не направился прямо к цели, потому что разрешения и пропуска, которые он добыл, были далеки от идеала и недостаточно хороши, чтобы провести его через все промежуточные контрольно-пропускные пункты и биофильтры.

Ему нужно было добраться до центра. Не самого центра – это было невозможно даже для него – а части вспомогательной цепочки лабораторий, тех самых, которые бедная старая Амар Астарта помогла создать, прежде чем начала терять рассудок, и те, в которых, если повезёт, по-прежнему оставались кусочки и фрагменты пригодного для использования материала. Ему нужно было осмотреть хабы к востоку от Санктум Империалис, где возвышалась библиотека Кланиум и где когда-то базировались старые научно-исследовательские и опытно-конструкторские кластеры.

Он мог бы помчаться туда прямо сейчас, если бы был слишком глуп и нетерпелив. Видите ли, однако, не было ни малейшего шанса, что Амон, этот старый голем с пустой душой, ещё не потерял след. Кустодианские гвардейцы могли быть кем угодно, но они не были простофилями. Вполне возможно, что Андромеда-17 всё это время работала на них. Или даже если это не так, Амон быстро её вычислит. Это была их работа – знать, предсказывать, проводить триангуляцию. Да, вполне существовала вероятность, что прямо сейчас за Базилио Фо наблюдали, желая увидеть, куда он пойдёт, что будет делать и с кем будет разговаривать. Это была опасная игра – дать ему уйти, но сейчас ситуация стала настолько напряжённой, что стоило играть только в опасные игры. Люди Вальдора очень любили такие вещи. Позволить объекту подобраться поближе, позволить им проверить защиту, может быть, даже впустить прямо в центр того места, куда они хотели попасть.

Таким образом, вы узнаете всё о своих потенциальных слабостях, всё время держа группу под пристальным наблюдением.

Они называли это кровавыми играми. Это была хорошая концепция, но Фо тоже был хорош в играх, и ему очень нравилась кровь. Проблема с тем, если подпускаешь врага близко, заключалась в том, что тот мог ускользнуть от хвоста как раз тогда, когда вы этого не хотели, и тогда у вас возникали проблемы.

Ему нужно быть на высоте. Ему нужно иметь возможность изменить внешность, манеры, сделать так, чтобы его невозможно было отследить. Ему нужно быть начеку. Ему нужно использовать весь свой опыт и всё же рискнуть.

Всё это стало очень сложным. Он направился прочь от района Кланиум и проложил обратный маршрут вокруг основания Противосолонной башни. Он полностью выпал из людского потока на несколько часов, затем снова появился в автомобиле, который бросил через три зоны, угнал такую же модель и направился обратно. Он убил ещё четыре раза, дважды тайно, дважды демонстративно, и сменил одежду и выражение лица. Он оставил очевидный след на когитаторном терминале, затем такой, который трудно найти, а после подготовил взрыв всей сети, как только снова отправится в путь.

Весь этот шум дал ему достаточно времени, чтобы добраться до первого настоящего места назначения – склада медикаментов Имперской армии, спрятанного глубоко в импровизированном гарнизонном хабе под анклавом Виридаримского дворянства. Место было переполнено, битком набито перепуганными солдатами, готовыми к выступлению, но они не обратили на него особого внимания, когда он протискивался мимо. Зачем им это нужно? К тому времени он был в форме полковника, и единственное, чего они могли ожидать, если бы попались ему на глаза, – это шквал нежелательных приказов.

Он спустился на несколько уровней, уверенно пробежав по металлическим лестницам туда, где с голого камнебетона свисали люмены, а количество персонала наконец поредело. Медицинский склад располагался прямо на дне глубокой шахты, охлаждаемый промышленными холодильниками и запертый тяжёлыми стальными дверями. Двое дежурных охранников изобразили аквилу, когда он пронёсся мимо них.

Внутри находилось узкое пространство, втиснутое между рядами ящиков с припасами, холодное плохо освещённое и вызывавшее клаустрофобию. За диспетчерским столом размещались большие встроенные шкафы. Одинокая дежурная сидела за стойкой, окружённая планшетами с заявками. Она выглядела юной, измученной и испуганной. Её работа здесь, внизу, вероятно, была в основном заполнена офицерами, кричавшими ей невозможные вещи, поскольку запасы всего уже давно стали критически низкими. Это было ужасно несправедливо – то, что эта война сделала с людьми. Но её неприятности скоро закончатся.

– На службе Ему, солдат, – сказал Фо, одарив её своей самой сочувственной улыбкой. – Мне нужен доступ в защищённое хранилище.

Она нервно уставилась на него:

– Э-э, у вас есть допуск, сэр? Я не могу предоставить вам коды без них.

Он всё время смотрел прямо на неё – не агрессивно, с уважением, но твёрдо:

– Давно на дежурстве?

Она кивнула:

– Я не знаю, что случилось со следующей сменой. Я должна была сдать дежурство семь часов назад.

Фо фыркнул.

– Я займусь этим. Это твоё расписание? – Он протиснулся мимо стола, туда, где к доске была приколота стопка выцветших бумаг.

– Сэр, вам действительно не следует...

– Боже мой, тебя бросили здесь, внизу. Я позабочусь о том, чтобы тебе стало немного легче. И всё же, пока я здесь, лучше мне заглянуть в это хранилище. Мне нужны кое-какие хирургические реконструктивные инструменты, какие-нибудь средства для обработки кожи, маски с феромонами и тому подобное.

У неё хватило присутствия духа удивиться.

– Там не так уж много того… что вы назвали. Я действительно не уверена, что смогу...

Затем он прижался к ней и приложил палец к её губам. Он и забыл, как это было весело.

– Видишь ли, у меня важное дело, и буду очень признателен за помощь – времени мало. – Он снова улыбнулся своим лучшим доброжелательно-отеческим взглядом. – И перестань беспокоиться о процедурах – мы на войне. Помоги мне с кодами, и мы быстро покончим с этим. Серьёзно, что плохого может с тобой случиться?

Сигизмунд берёт чёрный меч.

ШЕСТЬ

Разрушитель

Айка 73

Сыны бури

Изменение примарха стало бы самым худшим, единственным, с чем он не смог бы жить. Морарг знал, что его повелитель физически преобразился – клянусь богом, они все физически преобразились – но оставалась надежда, что его старая сущность каким-то образом сохранилась. Он видел его на поле боя после великой трансформации, и это было достаточно впечатляюще, но никогда по-настоящему не знаешь, насколько глубокими окажутся изменения. Для него, для Каифа Морарга, это было похоже на то, как будто каждая клетка во всём его теле была перевёрнута, растянута и превращена во что-то неописуемое. Но примарх… ну, кто вообще может быть уверен? Они были исключениями из всего.

Сейчас он находился в космическом порту Львиные врата. Огромное разрушенное сооружение исчезало во тьме испорченной атмосферы, его террасы уходили вдаль и ввысь, одна над другой, всё выше и ваше, далеко за пределы даже его зрения. Фасадные стены потемнели от грязи. В основном из-за боеприпасов Железных Воинов, но не только. С тех пор, как Гвардия Смерти заняла космический порт, плесень и водоросли распространились по неповреждённым в остальном парапетам и укреплениям, ещё больше очернив и разъев то, что осталось. Заваленные и прогнувшиеся посадочные платформы захватили лианы и паутина. Мухи жужжали и собирались в углах стен, размножаясь так быстро, что образовывали живые ковры, которые скользили по каменной кладке, словно водопады. Вся конструкция, настолько огромная, что её было трудно даже созерцать, не говоря уже о том, чтобы осмыслить, начала разрушаться, погружаться в себя, медленно растворяясь в биологическом. Изнутри она светилась бледно-зелёным светом, яркие цветные точки пронзали темноту над ней. Чем больше порт менялся, чем дольше они его занимали, тем ближе всё это становилось к… Барбарусу.

Происходило ли это намеренно? Разумеется, нет. Они все ненавидели тот мир – Мортарион сильнее любого из них. Может быть, они были обречены принести его с собой. Или, может быть, это был просто переходный этап, то, что они в конечном итоге преодолеют, как только станет очевидной истинная природа их странных даров.

Тем не менее, всё это только сделало крепость ещё более грозной. Физические укрепления, в основном пережившие штурм, поднимались из нагромождения окружавших порт руин, по-прежнему прочные, по-прежнему огромные. Некоторые из небесных мостов были разрушены, но несколько паривших виадуков всё ещё тянулись из внутренних районов Внешнего в похожие на пасть подъездные туннели. Корабли продолжали приземляться на самых верхних платформах, хотя почти все они теперь принадлежали XIV легиону, поскольку другие части армады магистра войны предпочитали использовать Вечную стену и Дамокл.

“Брезгуют нами”, – подумал Морарг, уверенно пробираясь по нижним галереям и с хрипом вдыхая спёртый воздух. Через некоторое время к этой вони привыкаешь. Начинаешь ценить плодовитость всего этого, великолепное разнообразие вирусов, свернувшихся в глубоких ямах. Если союзники Гвардии Смерти не могли этого оценить, цепляясь за менее просвещённые традиции, им же хуже.

Он поднимался по очень длинным лестничным пролётам, с трудом обходил гигантские опорные колонны, забирался всё глубже и выше. Каждый зал на нижних уровнях космического порта был заполнен. Танковые роты окапывались, заполняя воздуховоды пути клубами дыма. Пехотные роты выстроились в залах сбора с высокими сводами, где постоянно пополняли запасы. Основную часть этих войск составляли Несломленные – космические десантники – поскольку большинство простых человеческих экипажей погибло в варпе. С тех пор численность была увеличена за счёт различных мутантов, звероподобных людей и культистов, но ценность таких солдат была незначительной, и поэтому основная армия, собранная в пещерообразных интерьерах, теперь в подавляющем большинстве была в силовой броне.

Кроме демонов. Эти призрачные присутствия метались и мерцали в тёмных галереях, развоплощаясь только для того, чтобы снова вернуться, покачиваясь и дрожа, как в некачественных видеофильмах. Большинство из них напоминали дворняжек с отвисшими животами — пародии на тучных или заражённых оспой смертных. Они бессвязно мычали, шатаясь вокруг, или просто валялись по углам, грызя куски плоти. Морарг избегал их, насколько мог. Без сомнения, они представляли смертельную опасность, и, без сомнения, примарха нашёл им применение, но они ему не нравились. Возможно, он передумает, как только увидит их в действии против врага, но сейчас они просто мешали, изо всех сил пытаясь сохранить форму, поскольку остатки телэфирного щита мешали им.

По мере того как он поднимался к резиденции примарха, их становилось всё больше, они болтали и перешёптывались, как испуганные дети. Воздух стал ещё более пропитанным миазмами, и мухи облепили всё, что попадалось на глаза. Последние следы пребывания IV легиона полностью исчезли – не осталось даже их запаха, и не было видно никаких забытых или выкинутых предметов, которые, возможно, когда-то принадлежали им.

Он подошёл к паре высоких дверей, закрытых и запертых. Двое воина Савана Смерти охраняли их, молча стоя со скрещёнными косами перед порталом. Мораргу не нужно было ничего говорить – как только он дошёл до верха лестницы, косы были убраны, и двери открылись. Пелена бледно-зелёного конденсата глубиной по щиколотку перекатилась через порог, скользнув по граниту, и стало заметно холоднее.

Он вошёл внутрь. Перед ним предстал огромный зал. Возможно, раньше это был какой-то крупный командно-диспетчерский центр с сотнями сотрудников, но теперь он почти опустел, пол усеивали разбитое оборудование и битое стекло. Через большие окна в западной стене можно было видеть множество тяжёлых посадочных площадок, которые веером тянулись по нижним уровням космического порта. За ними вдалеке мерцали вспышки масштабных сражений, дрожавшее созвездие на фоне теперь уже постоянной темноты.

Мортарион стоял во мраке, громоздкая фигура, окутанная тенью. Наполовину сформировавшиеся демоны появлялись и исчезали из реальности вокруг него, словно призрачный хор. Примарх стал настоящим гигантом, его прозрачные крылья расправились до самых сводов, покрытые патиной доспехи поблёскивали во мраке. Слабое шипение исходило из его респираторной маски, покрывая коррозией бронзу воздухозаборников.

Зачем она ему теперь? Если уж на то пошло, зачем она ему вообще нужна? Морарг не знал. Он никогда не спрашивал и, вероятно, никогда не спросит.

Кроме них двоих, единственное другое присутствие было полуреальным – гололит, ведущий передачу откуда-то с фронта, забитый помехами и изображавший одного человека. Очертания этого человека были Мораргу очень хорошо знакомы, хотя, как и в случае с Мортарионом – как и со всеми ними – тот был преобразован мучением в варпе. Он стал больше, напичкан дарами, вытянулся и раздулся, пока старая броня не треснула от напряжения. Мухи жужжали по периметру литтрансляции, выползая из отверстий доспехов, фрагментируя и рассеивая плохую передачу.

Тиф. Тот, кто сделал с ними всё это. Морарг явно прибыл в разгар жаркого спора. Казалось, тот подходит к концу, но он решил подождать на некотором расстоянии, склонив голову.

– Теперь они созрели, – прохрипел Тиф по гололитической связи. – У нас есть то, что нам нужно.

– Ещё нет, – ответил Мортарион, казавшийся уставшим от разговора. – Мы мало что выиграем и многое потеряем. Наберись терпения.

– Терпение! Это единственное, что ты когда-либо...

– Прекрати, немедленно. – Голос примарха внезапно понизился, превратившись в предупреждающее рычание, от которого волосы на шершавой плоти Морарга встали дыбом. – Следи за своим языком, иначе я вырву его. Это тонкий момент, и ты не видишь картину целиком. В отличие от меня. – Примарх сделал долгий, болезненный вдох. – Маяк моего отца отбили, и всё из-за неосторожной спешки. Было бы полезно подавить там сопротивление. Тебя это может заинтересовать, Калас, – эфир говорит мне, что Корсвейн из Первого командует Горой.

Тиф помедлил.

– Корсвейн?

– Именно он.

Гололит ненадолго разрушился, затем восстановился. Морарг старался не слишком присматриваться, но Тиф, похоже, обдумывал услышанное:

– Если вы не разрешите наступление…

– Я назвал тебе причины.

– …тогда, по крайней мере, это что-то конкретное.

Мортарион улыбнулся. Это можно было сказать только по морщинам серой плоти вокруг его глаз, и зрелище было не из приятных.

– Для командира с твоими талантами будет просто отбить её. К тому времени, как ты вернёшься, я ожидаю, что буду готов к главному штурму.

Тиф не был дураком. Он никогда им не был. Он обдумал предложение, осознавая возможность того, что его отсылают подальше от главного события, как нежелательный раздражитель. Тем не менее, Морарг кое-что знал об истории между ним и Первым легионом. Было трудно отказаться от шанса отомстить, и никто не мог сказать, что Астрономикон являлся второстепенной целью.

В конце концов, гололит затрещал, когда Тиф поклонился – короткое, пренебрежительное движение.

– Очень хорошо, – сказал он. – Но я продолжу следить за фронтом. Если я узнаю...

– Если фронт сдвинется, и ты понадобишься, я буду первым, кто вызовет тебя, – терпеливо сказал Мортарион. – А как может быть иначе? Мы переступим порог вместе, ты и я. Я пообещал это магистру войны – обязательство уже принято.

Тиф задержался ещё немного, выглядя так, словно собирался ещё что-то сказать. Затем, внезапно, связь прервалась, и гололит рассыпался облаком гаснущих серо-зелёных искр.

Только тогда взгляд Мортариона обратился к Мораргу, и только тогда Морарг, наконец, поднялся по последней ступеньке к своему повелителю.

– Каифа, – произнёс примарх с неожиданной теплотой. – Ты всё это слышал, да?

Морарг низко поклонился:

– Не так уж много, милорд.

– Только ту часть, которая касается нашего развёртывания.

– Да, только эту часть.

Мортарион изменил положение, и всевозможные устройства и фильтры, свисавшие с его архаичных доспехов, загремели друг о друга:

– Ты, вероятно, согласен с ним.

Морарг решил действовать осторожно. Не похоже, чтобы его повелитель был в особенно хорошем настроении:

– У меня нет никаких претензий.

Мортарион фыркнул резким смехом и стряхнул что-то свёрнутое и блестящее с нагрудника:

– Всё дело в том, что Калас – простодушный человек. Ему было бы лучше попасть в другой легион – глупый, где он мог бы потакать своим привычкам к ненужной драматичности. – Он сложил огромные руки вместе, соскребая патину с перчаток и угрюмо глядя на сцепленные пальцы. – Мы наносим им столько вреда, а он едва ли даже замечает это. Каждый час каждого дня бог посылает нам свои великие дары, и все они проходят через это место. Отсюда я почти вижу вершины Санктум Империалис, и всякий раз, когда мой взгляд останавливается на нём, тот ещё немного осыпается. Большинство из тех, кто внутри, никогда не узнают, откуда взялась болезнь. У них не будет названия для неё, а только чувство, что бремя небытия мешает думать, спать, даже поднимать оружие. А для тех, кто действительно понимает? У них нет ни сил, ни желания нанести мне удар. Красный Ангел вцепился им в глотки, их стены разрушены, а оборона превращается в руины. – Взгляд его слезящихся глаз снова метнулся к Мораргу. – Мы убиваем их очень умело, на расстоянии, а всё, чего хочет Калас, – это броситься на стены. Он слеп к опасности подобного плана.

Морарг не был уверен, ожидают ли от него каких-то слов по этом поводу. Он решил рискнуть:

– Какой именно, милорд?

– Той, что на нашей стороне, – мрачно сказал Мортарион. – Все знают, что это скоро закончится. Может быть, неделя. Может быть, меньше. И что потом? У кого есть видение будещего? Кому в этом сборище чудовищ и безумцев действительно есть дело до того, что должно произойти потом? – Он пренебрежительно покачал головой, отчего кабели на его шее зазвенели. – Я вывел нас из одного ада не для того, чтобы мы сразу же погрузились в другой. Что бы ни случилось, мы останемся единым целым. Когда моему отцу наконец перережут горло, мы займём своё место в новом Империуме с позиции силы. Пертурабо покинул поле боя, Фулгрим поддался своим капризам. Боевые псы Ангрона уже рвут себя на части, а ведьмаков Магнуса слишком мало, чтобы иметь значение. Когда я решу прорваться сквозь стены, когда все остальные будут измотаны, рассеяны или готовы сдаться, вы все будете со мной. Рядом со мной будет мой легион, несломленный и великолепный, объединённый во славу бога.

– Я понимаю, – сказал Морарг. По правде говоря, за исключением одного большого сомнения, которое мучило его с момента трансформации, у него никогда не было ничего, кроме полной веры в своего господина. Объяснение вещей было в целом чем-то вроде роскоши, в которой он не нуждался.

Мортарион снова улыбнулся:

– Но ты по-прежнему немного чувствуешь это, не так ли? Эту слабую тягу? Стыд. Ты хотел быть первым, нанести первый удар.

Морарг задумался над этим. Он говорил об этом с Крозиусом, когда они сражались в Мармаксе. Сразу после высадки на планету им казалось, что это их судьба, учитывая всё, что они выстрадали, чтобы оказаться здесь. Но теперь… Нет, он больше не был в этом так уверен. Его жажда крови, казалось, каким-то образом притупилась, сменившись странным оцепенением.

– Я не уверен, – честно ответил он. – И всё же...

Он посмотрел на своего повелителя, боясь зайти слишком далеко.

– Продолжай.

Морарг сглотнул:

– Есть те… Некоторые, я имею в виду, в легионе. Есть те, кто говорит, что… что лорд Тиф сделал это… Есть некоторые, кто будет… рядом с ним, если всё пойдёт...

Он замолчал. Для некоторых вещей было слишком трудно подобрать слова. К его облегчению, Мортарион, казалось, не был расстроен услышанным. Скорее он развеселился.

– Позволь мне помочь тебе, Каифа, – сказал Мортарион. – Ты слышал шёпот, что Тиф здесь настоящий повелитель. Ты слышал, что именно он вынудил нас перейти в нашу нынешнюю форму. Что он обманул меня, обманул всех нас, опустил завесу на наши глаза и по-прежнему управляет делами так, как ему нравится. Верно?

Это становилось опасным.

– Более или менее, повелитель. Только шёпот, мысли.

– Я понимаю. И ты не знаешь никаких имён за этим шёпотом. Это тоже как и должно быть. – Он сделал ещё один из своих глубоких, хриплых вдохов, и демонический хор в его тени вновь взволнованно затараторил. – Я не стану оправдываться. То время на кораблях было тяжёлым. Болезненным. Трудно восстановимым. – В глазах примарха на мгновение отразилась та боль – слабая вспышка, мелькнувшая над краем респиратора. – Я скажу только вот что. Ничто из того, что произошло на “Терминус эст”, не было случайностью. Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю. Калас был не важен – просто инструмент, которым богу было угодно воспользоваться. Тебя это успокаивает?

Морарг многого из этого не понимал. Он не был уверен, что это произошло специально. Возможно, это был просто вызов – испытание веры. Или, может быть, там скрывалась какая-то правда, неясная, которую он должен понять.

– Я доволен, лорд, – тихо сказал он. – Я всегда доволен.

– И именно поэтому ты здесь, а он – нет. Для меня важна верность. Это очень важно для меня. Именно поэтому ты узнаешь план нападения сейчас, а он позже.

Примарх подошёл немного ближе, его огромная фигура, шаркая, двинулась вперёд, крылья дрожали.

– Потому что именно здесь история поворачивается в нашу пользу, – сказал он. – Оставайся верным, Каифа, будь терпелив, и ты увидишь, как всё начинается прямо отсюда, рядом со мной.

Подземный магнитный поезд зашипел на закрытом запасном пути, заполняя паром и дымом пространство с высокими сводами. Его экранированные борта достигали в высоту десяти метров, а длинный ряд открытых платформ тянулся назад в шумную, полуосвещённую неразбериху погрузочной станции. Офицеры выкрикивали приказы, раздавались предупреждающие сигналы, тяжёлые транспорты подъезжали к буферным амортизаторам и открывали погрузочные двери. Куда не кинь взгляд, повсюду люди бегали, жестикулировали, ударяли кулаками в ладони и тыкали пальцами в подчинённых.

Командир танка Тальвет Каска наблюдал за всем происходящим, глубоко затягиваясь никотиновой сигаретой и чувствуя, как дешёвый дым всё больше забивает его лёгкие. Он сидел на куче ящиков с боеприпасами, скрестив ноги, рядом с ним стояла полупустая фляга. Экипаж бездельничал вокруг него. Фош спала. Он понятия не имел, как ей удавалось заснуть, учитывая лязг и стук на станции, но каким-то образом ей всегда удавалось улучить несколько минут. Яндев читал книгу-планшет, в то время как Мерк жевал протеиновую плитку. Дреси сидела одна, подтянув колени к груди. Каска ещё мало что знал о ней. Будь он более ответственным, он мог бы спросить, но он устал, как собака, был раздражительным, и в любом случае у них будет достаточно времени, когда они доберутся до площадок для сбора.

– Вот и он, – сухо сказал Мерк, его большая челюсть медленно двигалась. – Точно по расписанию.

Танк был странной штукой. Экипажи всегда персонализировали их. В некоторых батальонах они были женского пола. В Джаддском 12-м бронетанковом чаще всего они были мужского. Иногда им давали ласковые имена или шутливые прозвища, но в ротах Джадды царило серьёзное отношение к делу, и они придерживались маркировок на корпусе, полученных при доставке. Танк Каски назывался “Айка 73”. Это было стандартное шасси типа “Риза”. Приличный двигатель, приличные пушки, никаких спонсонов на этой модели. Некоторым командирам не хватало их – они могли пригодиться в ближнем бою – но Каска радовался их отсутствию. Как только загружали снаряды, внутри “Леман Русса” становилось жарко и тесно, и совсем не хотелось втискивать ещё два потных тела.

– Уродливый старый ублюдок, – пробормотал Каска со смесью пренебрежения и привязанности.

Корпус поднимался погрузочным краном, переносился с платформы и раскачивался над транзитным вагоном среди струй пара из клапанов. Эта операция сама по себе заслуживала внимания – основной боевой танк “Леман Русс” весил почти шестьдесят тонн без боеприпасов, горючего и экипажа, и имел восемь метров в длину, включая пушку. Зрелище того, как целые роты снимали с платформ и ловко ставили на позиции, один за другим, было впечатляющим. Погрузочные краны были громоздкими штуковинами, каждый обслуживался семью запертыми внутри сервиторами, блоки управления можно было катать вверх и вниз по боковой кромке на утопленных рельсах, прежде чем их длинные консольные руки развернутся. Единственное, что их затмевало – это сам магнитный поезд, длина которого, похоже, составляла восемьсот метров.

Каска наблюдал за всем этим. Он обратил внимание на то, как выглядел “Айка 73”. Изучил ремонт, произведённый командованием батальона на передней лазерной пушке – по-прежнему можно было увидеть отметины вокруг броневого кожуха. Длинные царапины, вмятины и выбоины остались, пусть и закрашенные на скорую руку, но в данных условиях их невозможно было удалить. Он заметил, что заменили все токсикологические фильтры. “Айка 73” участвовал в нескольких тяжёлых старых боях. Не раз Каска мирился с неизбежным и готовился встретиться с любым состоянием, которое ждёт его после смерти, но каким-то образом экипажу всегда удавалось вернуться в безопасное место. Всем, кроме Юго, конечно. Бедняга застрелился неделю назад, оставив их без водителя.

Каска снова взглянул на Дреси, которая, казалось, тупо смотрела в никуда. Он даже не знал, из какого танка её забрали на замену, и почему она оказалась свободна. Все стали измученными и пребывали в скверном расположении духа. И всё же ему повезло, что они вообще смогли кого-то найти. Некоторым батальонам теперь так не хватало подразделений, топлива и экипажей, что они фактически вышли из строя, застряли на складах и перебирались на запчасти. Раз ты ещё жив – значит ты хочешь сражаться. Скорее всего, все они всё равно скоро погибнут, так что лучше пойти и заняться тем, чему тебя учили.

– Бессмысленно, – проворчал Мерк. – Нас выводят, отдают приказы, тащат в Европу, а теперь это. Они сошли с ума.

Каска сделал ещё одну затяжку. Мерк мог быть настоящей занозой:

– Приказы меняются, солдат.

– Да, но это какая-то бессмыслица. Что осталось за Львиными вратами, а? Обломки и руины, вот что.

– Контрнаступление, – тихо сказал Яндев, не отрываясь от книги. Бледное лицо переднего наводчика оставалось бесстрастным. – Это должно было произойти.

Мерк фыркнул:

– Нет. Просто ещё одно подкрепление. Нас недостаточно, чтобы атаковать.

Рядовой Мерк, заряжающий, самый младший по званию в экипаже, обычно говорил мало того, к чему стоило прислушиваться, но в этом случае Каске пришлось с ним согласиться. Они были измотаны. В последний раз, когда командование дивизии приказало им отбить позиции, они потеряли более ста единиц менее чем за час. Поддержка с воздуха теперь отсутствовала, поддержка пехоты была неравномерной, и существовал реальный шанс при продвижении столкнуться с космическими десантниками-предателями. Это были реально страшные создания. Каска видел, как их отделение прорвалось к “Гибельному клинку” и прошло его насквозь, прежде чем появилось с другой стороны, потрескивая разрушительной энергией и залитое кровью. И ещё были... твари. Твари, о которых никто не говорил, но которых все видели. Чудовища, существа, мерцавшие из самого воздуха, звери с девятью глазами, кроваво-красными веретенообразными ногами и прозрачной кожей.

Каска вспомнил, когда он впервые сообщил о увиденном, несколько недель назад. Ксеносы, ответили ему. Просто используй против них лазерную пушку. Но они не были ксеносами. Никакие ксеносы любого вида не застряли в середине этой кровавого и грязного светопреставления. Это было что-то другое. Что-то, что приводило всех в ужас, независимо от того, как долго ты сражался.

– Здесь есть чем атаковать, – сухо сказал Каска, не желая думать об этом. – Просто посмотри на поезд.

Теперь он действительно заполнялся, вагон за вагоном, каждый танк был зафиксирован цепью и надёжно закреплён, выхлопные отверстия закрыты, а стволы орудий заткнуты. До запланированного отправления оставалось меньше часа. Они могли даже успеть. Затем вся эта хитроумная хреновина спустится к магнитным путям, углубляясь под поверхность, прежде чем с грохотом поедет на юго-восток по подземной скоростной магистрали. Вскоре за ними последуют экипажи, набитые в отсеки для персонала на других магнитных поездах, и будет трудно вообще хоть как-то отдохнуть. Там всегда было шумно, тесно и воняло. С другой стороны, они были танкистами. Они к этому привыкли.

– Мы продержимся всего пять минут, – сказал Мерк. – Напрасная трата времени.

– Только не Львиные врата, – сказал Яндев. – Нет смысла останавливаться там. Это будет на востоке. Корбеник Гар, я полагаю – прорыв в фронте.

Фош проснулась. Она пару секунд оглядывалась вокруг, затем сглотнула, закашлялась и потёрла глаза.

– Когда прибудет наш транспорт? – невнятно спросила она.

Каска сделал ещё одну затяжку и улыбнулся.

– Рад, что ты вернулась, капрал, – сказал он. Фош, возможно, и была соней, но она была хорошим башенным наводчиком и одной из тех, кто ему действительно нравился. Когда её не было рядом, всё становилось ещё более раздражительным. – Мы скоро выходим. Просто хотел посмотреть, как его погрузят в целости и сохранности.

Погрузочный кран уже закончил с “Айкой 73” и рывками двигался по рельсам к следующему транспортному месту, где его внимания ждал ещё один “Леман Русс”. Дальше всё было затянуто дымом, сквозь который то появлялись, то исчезали смутные очертания погрузчиков и платформ.

Фош зевнула и потянулась за флягой. На её лице были характерные “очки наводчика” – двойные красные круги вокруг глаз, где прижимались прицелы:

– Хорошо. Мне стало скучно.

Каска в очередной раз посмотрел на Дреси. Водитель не сказала ни единого слова. Просто смотрела в пустоту.

– Так кто наш командующий? – спросил Мерк. – Кто-нибудь уже знает об этом? Кто, чтоб его, вытащил нас из Европы и отправил в эту чёртову дурацкую погоню за крысами в развалины?

Каска в последний раз затянулся сигаретой, наслаждаясь едким запахом табака, затем бросил окурок на пол. Он встал, потянулся и взял свою флягу.

– Понятия не имею, – ответил он, теперь просто ожидая вокс-оповещения, после которого все они потащатся к поездам для персонала. Он не думал, что ему сообщат в ближайшее время – даже когда вокс-частоты работали, по ним не поступало ничего полезного. – Сохраняйте бодрость духа, впрочем, если мы все проживём ещё несколько часов, то вполне можем и узнать.

Шибан отправился на фронт при первой же возможности. Колоссы находились под постоянным обстрелом, но их толстые стены ещё не были пробиты. Настоящие бои шли на севере, под сенью Корбеник Гара, где враг пытался прорваться за Мармакс и Горгонов рубеж, чтобы начать прямой штурм крепости Львиные врата. Подразделения V и IX легионов отправили задержать поток ещё немного, хотя все они знали, что территорию скоро придется оставить.

Перед лицом этого стратегии двух союзных сил начали расходиться. Кровавые Ангелы под командованием первого капитана Ралдорона отступали по полям сражений к Последним вратам, откуда их быстро передислоцировали во Внутренний дворцовый периметр. Вскоре все они окажутся там, объединившись со своим примархом для окончательной защиты ядра. Белые Шрамы совершили противоположный путь – окончательно оставив полевые позиции, они пробились на восток, обратно к плацдармам Колоссов. Таким образом, командный пункт V легиона становился всё более изолированным, окружённый накатывавшими волнами генерального наступления. Когда падут вспомогательные крепости Последних врат, этот единственный выступ будет полностью отрезан, став одинокой цитаделью среди океана врагов. К ним применяли давнюю тактику быстрого окружения Чогории, и они сознательно шли на это. Шибан видел в этом иронию войны.

Он вывел спидер из-под обломков. В прошлом он, возможно, дождался бы наступления темноты, прежде чем рискнуть покинуть укрытие, но теперь все часы дня были тёмными, погружёнными в постоянный мрак под не прекращавшимся кипением токсичных облаков. Повсюду горели костры, воспламеняясь в скрытых тайниках с прометием и разгораясь во мраке. Внезапные вспышки осветили полностью разрушенный пейзаж – километры гористых куч обломков и спутанные связки колючей проволоки, пересечённые траншеями и земляными укреплениями, всё живое стёрли с лица земли, несколько оставшихся секций стен стояли, словно часовые, среди дюн мусора. Только в этих зонах когда-то могли разместиться сотни тысяч человек, прежде чем всё это началось. Теперь они стали просто огромными кладбищами, на которых дрались две группы всё более измученных бойцов.

Командный пункт находился недалеко – менее чем в восьмидесяти километрах к западу от западного барбакана Колоссов. Когда Шибан приблизился к нему, на экране шлема вспыхнула руна локатора, указывая направление. Он низко опустился между пустыми корпусами двух больших элеваторов, направляясь к укреплённому проходу на уровне земли. Впереди маячил остов того, что когда-то было большим мануфакторумом, его усиленные стены местами по-прежнему были целы, хотя сводчатая крыша исчезла, а стёкла в сотнях окон были выбиты. Тактический дисплей отметил присутствие нескольких окопавшихся миномётных расчётов и снайперов, которые пока притаились в укрытии, их оружие молчало.

Он нырнул в щель и въехал под землю, спустившись на несколько уровней к тому, что когда-то было подвалом сборочного этажа мануфакторума. Когда камнебетонный потолок опустился, он остановил спидер, заглушил двигатель и прошёл остаток пути пешком.

Передавая база была рассредоточена по нескольким подземным помещениям. Повсюду виднелись баррикады из мешков с песком, а также следы поспешного ремонта потрескавшегося фундамента здания. Входы в туннели зияли через равные промежутки, разбегаясь на север и юг, чтобы обеспечить быстрый доступ к сети точек выхода зоны. Несколько транспортов – в основном “Химеры”, а также топливозаправщики, грузовики с продовольствием и бронированные автомобили – стояли припаркованными рядом со штабелями ящиков с припасами и боеприпасами. Всё помещение было заполнено солдатами Имперской армии в грязной униформе, некоторые несли караульную службу, многие другие забылись в тяжёлом сне, лёжа головами в разные стороны в переполненных импровизированных общежитиях.

Шибан направился прямо к командному бункеру, расположенному в укреплённом помещении дальше в гулком старом подвале мануфакторума. Именно там он увидел первых воинов легиона. Когда он вошёл в бункер, все они почтительно поклонились. Их броня стала тёмно-серой, покрытой толстым слоем пыли, и вся она несла видимые и тяжёлые повреждения. Эти бойцы были из Братства Бури, его собственного мингана, которым он руководил с тех пор, как стал ханом. Те немногие, кого он взял с собой в космический порт Вечная стена, теперь все погибли, что делало эту ослабленную группу самой последней. Братство когда-то насчитывало почти четыреста клинков, но теперь сократилось до менее чем трети от этого числа, и значительная часть оставшихся была недавним подкреплением из свежей крови.

В результате большинство из тех, кто был в помещении, он едва узнал. В общей сложности там было десять покрытых шрамами воинов орду, плюс несколько дюжин слуг легиона, управлявших ауспиками и коммуникационным оборудованием. Основная часть войск братства сражалась в длинных туннелях, выигрывая немного больше времени для армии, чтобы отступить с двух позиций дальше на западе.

Их полевой командир Имань ждал его в центре комнаты с низким потолком, выглядя таким же взъерошенным, как и остальная его свита. Повсюду вокруг персонал из людей изучал тактические гололиты или боролся с неисправными приборами связи.

– Добро пожаловать, мой хан, – сказал Имань, склонив голову. – Я надеюсь, вы выздоровели.

Шибан согнул аугметическую руку, чувствуя, как хрустят суставы и остаточную боль:

– Именно так. Как обстановка?

Имань повернулся к гололитической колонне, из которой вырисовывалась паутинообразная сеть туннелей:

– Они наступают уже два дня, без передышки, здесь и здесь. Мы обрушили эти участки, чтобы замедлить их, но это выиграет мало времени – у них много экскаваторов. За последние две недели число погибших увеличилось. Хотя, если честно, не так много, как я опасался.

Шибан кивнул, принимая всё это во внимание:

– Внутренние стены Дворца разрушены – они ломятся толпами в поисках главного приза.

– Мы так и предполагали. Тогда нас попросят задержаться подольше?

– Нет. Каган ускоряет вывод войск. Как долго вам было приказано удерживать позицию?

– Ещё двадцать четыре часа.

– Пусть будет четыре. Всё, что вы не сможете вернуть к тому времени, оставьте. Все силы легиона направляются к Колоссам, все ауксиларии – к Последним вратам.

Имань колебался.

– Четыре часа, – тихо сказал он.

– Это всё, что мы получим.

Ещё одно колебание – явно прикидывая, что можно спасти.

– Может, это и к лучшему. Армейские подразделения… они с трудом справляются здесь.

– Ты столкнулся здесь с якша?

– Их всё больше и больше. – Имань похлопал по тальвару на поясе. – Мы справляемся с ними всё лучше и лучше. Это меня удовлетворяет. Но ауксилия не может противостоять им, и просить об этом жестоко.

Шибан оглядел бункер, изучая лица тех, кто усердно работал. Обслуживающий персонал V всегда был исключительно выносливым и хорошо обученным, равным любому воинскому подразделению, не входившему в состав легиона в Имперской армии. Теперь, однако, выражение лиц выдавало степень испытаний. Никто из них, похоже, не спал достаточно, если вообще спал. Кожа пожелтела, движения замедлились. В других обстоятельствах он, возможно, сделал бы выговор Иманю за то, что тот позволил такому загноиться, но здесь всё было по-другому. Он и сам это чувствовал: постоянная усталость, умственное напряжение, тянувшее из него душу, нашёптывавшее о каждой его неудаче, всё время, снова и снова. Даже зная, что это неестественно, и что источник понятен, ему всё равно было трудно противостоять, и это при всех преимуществах, которые он получил. Для ауксилии, которая уже несколько месяцев вела проигрышную битву, это скоро станет невыносимым.

– Понимаю, – сказал Шибан. – Им нужно дать шанс сбежать от этого, хотя бы на некоторое время.

Затем Имань повернулся к адъютанту и отдал серию команд боевыми знаками. Воин поклонился и поспешил выполнить их.

– Для меня большая честь, что вы лично передали приказы, мой хан, – сказал он, когда ауспики у дальней стены засветились новыми данными. – Но теперь, если четыре часа – это всё, что у нас есть, я должен отправиться в туннели – там будут тяжёлые бои, прежде чем мы сможем выбраться сами.

Шибан улыбнулся и снял со спины длинную силовую глефу гуань дао. Он ловко размахивал ею двумя руками, наслаждаясь привычным весом клинка. Это было то же самое оружие, которое он носил со времён кампании на Чондаксе семь лет назад – как и самого Шибана его трудно убить.

– Я пришёл сюда не только для того, чтобы передать приказы, – сказал он. – Это по-прежнему моё братство, Имань, – покажи мне демонов.

СЕМЬ

Золото под тенью

Князь Ваала

Хтония на Терре

Теперь Нерожденные сами приходили к нему, не нуждаясь в приглашении, чтобы подойти на расстояние удара. Они хотели этого. По какой-то причине они хотели умереть от его клинка или, по крайней мере, ненадолго встретиться с ним лицом к лицу, посмеяться, или почувствовать какой-то прилив страха, или, может быть, просто быть здесь, в это время и в этом месте. Для них это имело значение. На этот раз они, казалось, воспринимали всё всерьёз.

Он всё равно убивал их, потому что таково было его призвание: Константин Вальдор, капитан-генерал, копьеносец, страж порога. Он шёл по узким проходам Санктум Империалис, по глубоким подземельям, по укромным местам, выжидая и наблюдая. А потом они приходили к нему, рано или поздно, выскакивая из темноты, чтобы вонзить клыки ему в грудь. Копье стало окровавленным, клинок покрылся густой эссенцией существ, которые на самом деле не нуждались в настоящей крови. Они умирали – или, по крайней мере, отправлялись обратно в то место, которое их породило – и тогда он начинал снова, тихо охотясь.

Бои на Внешней стене, где он служил бок о бок с Ралдороном из IX и Великим Ханом V, были достаточно тяжёлыми. Ралдорон произвёл на него впечатление – уникальный боец, расчётливый и искусный. Хан был Ханом, несравненным в одних отношениях, разочаровывавшим в других. Теперь, однако, время для охраны дальних крепостных стен прошло. Периметр неуклонно сокращался, отступая к Внутреннему дворцу, а теперь и внутрь него. Это никогда не было аккуратным процессом – большие участки территории были окружены и упорно держались – но ход дальнейших событий был предопределён.

Поэтому он больше не мог медлить. Всем выжившим кустодиям приказали отступить в Санктум Империалис. Вальдор, конечно, сообщил об этом Дорну, который едва отреагировал на любезность. Возможно, он не знал, что так много их так долго сражались на открытых позициях, настолько он был поглощён своими многочисленными обязанностями. Тем не менее, это было сделано. Десять Тысяч, которые теперь составляли лишь десятую часть номинального состава, взялись за оружие в самом сердце владений Императора, готовые к отражению штурма последних стен, как видимых, так и невидимых.

Вальдор лучше, чем кто-либо другой, понимал истинную природу конфликта. Любой призывник в окопах знал, что враг приближается по земле, но совершенно не подозревал о борьбе, происходившей всё это время у них под ногами. Битва за Терру продолжалась там, внизу, намного дольше и была на порядок более жестокой. По большей части лично Император сдерживал орды, и Его несравненная сила блокировала единственный стабильный проход в основание самого Тронного зала.

Однако каждый барьер становился негерметичным, если подвергался достаточному давлению, и теперь поры открывались. Как бы ни было больно Вальдору признавать это, контроль его повелителя ускользал. Огромный защитный щит, воздвигнутый над Дворцом, рушился. Погруженные в землю контрбарьеры рушились. Демоны теперь могли пробираться внутрь, проскальзывать через зубчатые стены, кружить в освещённом огнём воздухе, подниматься из отравленной почвы. Больше не было единого фронта битвы, не было чётко очерченной линии, за которой могли бы укрыться защитники, а была сильно продырявленная сфера неполного контроля. С каждым часом вероятность того, что эта остаточная защита полностью исчезнет, немного увеличивалась.

Он поймал себя на том, что почти желает, чтобы этот момент наступил. Он знал, что это должно скоро произойти. Жиллиман этого не изменит. Даже если Ультрадесантники каким-то образом появятся, скорее всего будет слишком поздно что-то менять. Всё должно свестись к Тронному залу, точке опоры всей великой драмы, как и было предопределено. Император был там. Магистр войны приближался. Остальная галактика казалась совершенно неуместной рядом с возможностью контролировать этот крошечный клочок территории, этот крошечный замкнутый зал, погребённый глубоко среди окаменелостей более ранних империй, единственное место на Терре которое Вальдор поклялся защищать любой ценой.

А потом он остановился, внезапно насторожившись.

Коридор убегал вперёд, чёрный, как смоль. Стены здесь напоминали кости, ребристые, узловатые и покрытые толстым слоем пыли. Он был далеко внизу, намного ниже даже самых глубоких уровней Темницы. Эти места пахли более старыми, более странными цивилизациями, которые жили и умерли за тысячи лет до того, как его собственная пробилась к известности. Не все следы этих забытых культур полностью стёрлись – туннели уходили далеко вниз.

Он прищурился, оставаясь совершенно неподвижным. В туннеле было тихо – здесь, внизу, неустанный грохот наземных орудий не был слышен. Однако он почувствовал какой-то запах, едва уловимый, слабый запах... гари.

Он начал красться вперёд, его аурамитовые ботинки мягко утопали в десятисантиметровом слое пыли. Стены коридора, созданного до размеров смертных, придвинулись вплотную. Можно было представить себя похороненным здесь заживо, задушенным окружавшими со всех сторон миллионами тонн камня. Наплечник зацепился за какой-то нарост, и он переместился. Казалось, что путь впереди стал уже, чем был на самом деле. Он посмотрел вверх, ища трещины от давления на вырубленном в скале потолке, и увидел только толстый слой древней грязи, чёрной, как нефть.

Ещё несколько шагов, теперь осторожно, все чувства напряжены. Запах становился всё интенсивнее. Ему показалось, что он услышал слабое шипение откуда-то сзади, но не обратил на него внимания. Что-то находилось сейчас с ним в туннеле, существо без души, свернувшееся клубком во тьме. Оно попытается обмануть его, если сможет, отвлечь его внимание, направить по ложному пути.

Он добрался до конца туннеля и увидел перед собой каменную арку, зернистую в ночном видении шлема. Краеугольный камень был низким – ему придётся наклониться, чтобы войти. На дальней стороне арки располагалась крошечная комната, испещрённая спорами плесени, липкими и влажными. У дальней стены стоял какой-то алтарь, на котором были выгравированы незнакомые ему символы и изображения. На алтаре стояла одинокая свеча, горевшая бело-синим пламенем, которое, казалось, вообще не давало света.

В этом месте было холодно. Очень холодно. Полосы инея обрамляли грубо обтёсанные камни. И всё же запах гари был невыносимым.

Там что-то было, пока скрытое от посторонних глаз, но тем не менее оно явно было.

Он активировал разрушающее поле копья хранителя, и пространство залил яркий свет. Тени отпрянули, все, кроме неровного пятна тьмы прямо перед алтарём, низкого сгустка неотражающей черноты.

– Уходи, – прошептал голос, детский и озорной. – Я молюсь.

Вальдор не стал сразу действовать. Можно было многому научиться у этих существ, если сохранять терпение.

– Здесь, внизу, нечему молиться.

– Но есть о чём помолиться.

– Как скажешь.

Сгусток тьмы извивался, расширялся, затем начал вращаться. Бледно-серая голова появилась, как будто из-под капюшона. Она была безволосой, безглазой и безносой. Большую часть занимал единственный рот с рядами крошечных зубов. Когда существо заговорило, дряблые широкие губы непристойно дрогнули.

– Ты мог бы оставить меня в покое, – сказало оно. – Я совершенно безобиден. И я живу здесь очень долго.

Вальдор оставался настороже. Пламя свечи перестало двигаться, словно попав в стоп-кадр.

– Здесь, внизу, никто не живёт.

– Ты и я. Мы живём.

– Только один из нас живой.

Рот растянулся в широкой ухмылке:

– Пока. Ты не в безопасности. Даже твой повелитель. Мы будем пировать Им, когда Он будет послан в наше царство.

– Я так не думаю.

– Ты думаешь? Сам? Я не вижу никаких доказательств этого. – Мерзкий рот растянулся ещё шире. – Но давай посмотрим, насколько ты быстр!

Оно внезапно дёрнулось вверх и в стороны, полный зубов рот распахнулся и увеличился с ужасающей скоростью. Вальдор нанёс рубящий удар прямо в распадавшуюся стену тьмы, рассекая копьём по диагонали и проводя наконечником по раскрытым пастям. Плоть растущего демона раскололась, разлетевшись на новые угольно-чёрные осколки, которые быстро соединялись, преобразовывались и извивались в новые тела. На мгновение показалось, что они поглотят всю комнату, когда они встали на дыбы, забрызгали слюнями одинокого кустодия и залили всё вокруг похожими на вакуум лентами тьмы.

Но Вальдор нанёс первый удар только чтобы приблизиться к настоящей цели. Его второй удар, поперечный, рассёк свечу пополам и погасил замёрзшее пламя. Многочисленные демонические формы мгновенно закричали в агонии, а затем распались на ошмётки, которые покрыли стены чёрной слизью. Вальдор развернулся к первоначальному скоплению псевдоплоти, по-прежнему сохранившему остатки жуткой пасти, и пригвоздил его к полу комнаты.

Оно корчилось и плевалось. На долю секунды Вальдор почувствовал, как сущность демона задрожала на древке копья. Он мельком увидел другой мир, бесконечный, сотканный из боли и злобы, круживший и преображавшийся. Тогда он понял, что это присутствие было мелким, первопроходцем, проверявшим слабые звенья, рабом более могущественных обитателей мира боли, и теперь ему суждено было быть поглощённым ими за его неудачу. Он испытал частицу его ужаса от подобного будущего – гораздо более острого, чем когда-либо мог испытать смертный.

Он нажал на спусковой крючок дезинтегратора, и последний кусок физического проявления существа взорвался с золотым треском.

– Настолько быстр, – мрачно сказал он и погасил пламя.

После этого ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Не от физического напряжения – не произошло ничего особенного – а от столкновения с такой грубой правдой. Каждый раз, когда он делал это, каждый раз, когда он открывал себя этим видениям, их становилось немного труднее переварить. Он чувствовал, как мерзость загрязняет его, привнося призраки сомнения там, где их никогда не должно было быть.

За убийство этим клинком нужно платить. Если бы он мог сомневаться в своем повелителе, он, возможно, потратил бы больше времени, задаваясь вопросом, почему ему дали такое оружие. Казалось, Император выковал целую кучу таких вещей только для того, чтобы щедро раздавать их Своим слугам, как боевые трофеи какого-нибудь древнего военачальника. У всех у них были силы, некоторые вопиющие, некоторые тонкие, некоторые ещё не раскрытые, и ни одна из них не была простой и ясной.

Он посмотрел вниз, где последние остатки демонической сущности скапливались у его ботинок. Такие существа были наихудшими. Убийство смертного может раскрыть краткую, неприятную правду – что-то, что остановит и заставит задуматься. Нерожденные, когда их с криком отправляли обратно по другую сторону завесы, давали нечто гораздо более тревожное – мимолётное видение нечто невыразимого, мерзкого, выходившего за рамки разумного. Возможно, если бы он обладал более живым воображением, подобные видения могли бы сокрушить его. Но даже в этом случае они не забывались. Они кружили вокруг, повторяясь в голове, назойливые напоминания о том, против чего они все боролись, что они стремились построить, и что сейчас, похоже, им суждено потерять.

– Капитан-генерал, – раздался приоритетный сигнал в передатчике шлема. Это был Амон. Просто услышать его голос – ровный, спокойный, преданный голос – стало облегчением.

– Говори, – сказал Вальдор, выходя из комнаты.

– Последние новости из Чернокаменной. Женщина Киилер на свободе, её местонахождение неизвестно. Её контролируемое освобождение было прервано присутствием неучтённого фактора. Личность не установлена. Считается, что это Легионес Астартес.

– И теперь этот фактор охотится за ней?

– Несомненно. Я прошу разрешение на вмешательство.

– Отрицательно. Если ей предстоит сыграть какую-то роль, это произойдёт вне нашего контроля. – Вальдор никогда особенно не видел мудрости в этом спектакле, но за ним следили на самом высоком уровне, так что было лучше, чтобы тот шёл своим чередом.

– Ясно. Что подводит меня к другой теме.

– Биологический преступник.

– Я продолжаю держать его под наблюдением, но он опытный. При других обстоятельствах я бы приставил к нему гвардейцев-наблюдателей третьего уровня, но такой возможности больше не существует.

Это почти наверняка было правдой. Вскоре они больше не смогут осуществлять какой-либо контроль над Дворцом за пределами самого Санктума.

– Тогда твоё мнение?

– Учитывая обстоятельства, я не могу обещать, что смогу долго держать его под наблюдением. Это может потребовать более... квалифицированного вмешательства.

Вальдор обдумал услышанное. У него здесь были свои обязанности. Немногие могли выследить демона с такой точностью, и потребность в бдительности будет только расти. Если он и покинет узкие пределы Санктума, то только на короткое время. Несмотря на всё, что он видел в Темнице с начала осады, присутствие преступника по-прежнему вызывало у него значительное и растущее беспокойство.

Поначалу он почти не сомневался, что хвастовство Фо было пустым бахвальством, попыткой выбраться из затруднительного положения. Теперь, однако, он уже не был уверен. Существовала соблазнительная возможность, даже в этой галактике лжи, что Фо действительно имел в виду то, что говорил, и мог сделать то, что заявлял.

Создавайте угрозы, реагируйте на них. Поместите разум в положение тех, кто хочет причинить Ему вред. Подпускайте их поближе, идя на риск в обмен на полученные знания.

Это всегда было принципом, ещё со времён дел с Астартой. Тот факт, что они по-прежнему проводили подобные учения даже сейчас, когда перед ними открывались врата самого ада, можно было счесть либо храбростью, либо глупостью, в зависимости от склонности к риску.

– Следи за его положением, – сказал Вальдор, принимая решение. – Я лично приду за ним.

Он рухнул на одиннадцатый высокий парапет восточного фасада Золотого Гара, врезавшись в камнебетонную дорожку и разбросав скопившиеся там бронированные тела. Они были в багровых цветах, как и он, их доспехи были залиты кроваво-красным, золотом и медью, превосходные воины из традиции великолепия и преданности.

Они хорошо поработали, чтобы зайти так далеко. Шесть дней интенсивных обстрелов, за которыми последовала бронетанковая атака, прорвавшая четвёртый оборонительный круг, затем третий, и теперь ревностные сыны Лоргара находились в пределах досягаемости артиллерии высоких стен самого Гара. За последние несколько месяцев предприняли три подобных наступления, которые провалились. Теперь, однако, стойкость защитников наконец сломили, и разношёрстная орда легионеров-предателей, фанатиков-культистов, машин Тёмных Механикум и их всё более дерзких демонических союзников достигла куртины, подтянув осадные машины и обрушив на неё дьявольское оружие. У них было численное преимущество, и у них были припасы, и они почувствовали, что настал подходящий момент.

Возможно, так оно и было, подумал Сангвиний, схватив Несущего Слово за горжет и швырнув его через край. Затем он атаковал второго, пронзив копьём нагрудник воина. Остальные набросились на него, не колеблясь, напрягая каждое усиленное сухожилие, чтобы нанести удар по примарху, не взирая на риск для себя. Каждый из них с радостью умер бы, просто зная, что не сделал ничего большего, чем это – нанёс удар, извлёк немного силы, внёс лишь незначительный вклад в обещанную и теперь близкую победу.

Сангвиний мог бы восхититься такой безжалостной целеустремлённостью, если бы за ней стояла какая-нибудь другая причина. Как бы то ни было, рвение было пустым, лишённым смысла, кроме обиды, подчинённым вере в богов, которым не должно было поклоняться ни одно живое существо. Он презирал их за это, возможно, больше, чем любого из тех, с кем сражался. Вы могли легко увидеть слабость, которая привела, скажем, к тому, что легион Фулгрима скатился по спирали в безумие, и, возможно, даже понять это – они были глупцами, попавшими в ловушку собственных желаний. Эти, однако... эти... они всегда знали, что делали. Они постигли скрытую теологию вселенной, тёмные основы, на которых она покоилась, и затем добровольно отдали ей свою сознательную преданность.

– Предатели! – взревел Сангвиний, вдавливая третьего воина в зубец стены и ломая ему шею. – Клятвопреступники!

Даже когда он сражался, прокладывая путь через захваченный парапет, небо над ним было освещено падавшими люменами. Четыре “Штормовых птицы” низко пролетели сквозь мрак, окатив турбинами открытую секцию стены. Люки с грохотом распахнулись, и оттуда высыпали легионеры – тоже в багровом, но более ярком цвете сынов Ваала, его цвете.

Штурмовые отряды Кровавых Ангелов приземлялись вокруг него, их огнемёты и окутанные энергией клинки уже рычали. Не говоря ни слова, они вступили в бой рядом со своим примархом, и вместе элита IX легиона работала над расчисткой участка стены. Темп и ярость были неумолимы, стремительный бросок по парапету шириной в пять метров, вихрь лезвий, которые звенели и отражались от керамита. Несущие Слово упорно сопротивлялись, выкрикивая обвинения, воздух вокруг них наполняло мерцание наполовину призванных демонов, их клинки стали смертоноснее с помощью заклинаний и эфирных ядов. Всё это делало их смертельно опасными, и поэтому мощная контратака была остановлена: Кровавых Ангелов разрывали на части, или рубили на куски, или швыряли с края стены в небытие.

Но с ними был примарх, и под сенью его испачканных крыльев мог быть только один исход. Несущие Слово были постепенно оттеснены, их покрытые рунами доспехи раскололись, а искажённые заклинания стихли. Демоны-призраки были рассеяны, изгнаны с воем из физического мира. Последний из бойцов – великий чемпион, облачённый в броню “Тартарос” с железной короной – был повержен самим Сангвинием, лезвие его топора разбито на куски, а шея сломана. Сангвиний развернул наконечник копья, направил его вертикально над поверженным чемпионом и вонзил в основное сердце. Клинок вспыхнул энергией, заставляя конечности жертвы корчиться и дёргаться, прежде чем примарх снова выдернул его и отключил энергию.

После этого группы огнемётчиков приступили к работе, методично прокладывая путь по вражеским трупам, следя за тем, чтобы всё превратилось в пепел и не осталось никаких неестественных остатков, которые могли бы внезапно подняться и возобновить бойню. Тела верных павших собрали и отнесли к парившим “Штормовым птицам”, которые уже разворачивались и выли, поторапливая десант эвакуироваться. Налёт длился всего несколько минут, но они не могли позволить себе медлить – были запланированы десятки подобных атак, каждая из которых была направлена на то, чтобы уничтожить критическую точку давления, ослабить незащищённые острия вражеского наступления и уничтожить ключевые командные подразделения.

Сангвиний подошёл к краю парапета и посмотрел на Внешние пустоши и разрушения, которые некогда вели к старому кварталу процессий. Частота связи шлема уже забивалась просьбами о вмешательстве, одна за другой, потоком, который никогда не прекращался. Ему тоже вскоре придется снова взлететь, поднимаясь в ядовитые облака вместе с несколькими оставшимися штурмовыми кораблями легиона. Это было лучшее, что они могли сделать сейчас – больше не проводить крупных операций, а только наносить точечные удары, направленные на то, чтобы не допустить превращения отступления в массовую бойню.

Он изучал территорию, которую они уступали. Подходы к Золотому, за которые велись ожесточённые бои с тех пор, как пал космический порт Львиные врата, теперь были полностью захвачены. Передовые укрепления были едва видны, они превратились в море почерневшей грязи и были вытоптаны миллионами сапог. Земля дрожала, как от грохота вражеских орудий, так и от взрыва заминированных камер далеко под ним. Столбы дыма поднимались из тысячи мест по всему опустошённому ландшафту, каждый отмечал останки большого посадочного модуля или сверхтяжёлой техники; ветер был горячим, горьким на вкус даже через фильтры шлема.

Они больше не сражались за удержание этой линии. Кровь и материальные средства, затраченные на длинное кольцо внешних крепостей, предназначались для того, чтобы замедлить врага, причинить ему боль, а не для того, чтобы помешать ему в конце концов ворваться внутрь. Теперь, когда стены Внутреннего дворца были разрушены более чем в одном месте, оборона к востоку от Последних врат стала нецелесообразной. Многочисленные эвакуационные колонны выходили из бункеров и двигались по изрытой снарядами земле к сомнительному убежищу самых внутренних порталов. Бои теперь велись, чтобы защищать эти колонны как можно дольше, поддерживать хрупкую оборонительную завесу, гарантировать, что большинство из них смогут уйти до того, как ворота падут и чудовища ворвутся внутрь.

Сангвиний сосредоточился, глядя дальше на север, всматриваясь сквозь дрейфующие клубы смога, чтобы хоть как-то разобраться в пейзаже. Он видел отвесные стены Горгонова рубежа, места, над сохранением которого он так усердно трудился, теперь окружённые прерывистыми линиями огня, сердце укрепления было выпотрошено бесновавшими внутри вражескими войсками. За ним, едва различимый в пасмурной дымке, был Мармакс. Насколько он мог судить с такого расстояния, тот, похоже, продолжал сопротивляться – если они смогут удержать его от полного разрушения хотя бы ещё час или два, это будет уже что-то.

Это был предел его зрения. У него уже некоторое время не было ни одного из видений – этих тревожных проблесков прямо в сознании братьев. Возможно, он просто был слишком занят сражением, или, возможно, эта непрошеная и нежеланная способность исчезла сама по себе. Скорее всего, это была просто временная передышка, мимолётное затишье, прежде чем ветры эфира снова наберут силу. На данный момент у него остались только самые смутные психические ощущения – впечатления душ, захваченных бурей восточного фронта, который неуклонно обваливался, некоторые непокорные, некоторые напуганные, большинство в состоянии глубокого страдания. Это стало ключевым изменением за последний месяц непрекращавшейся борьбы – переход от страха к обречённости. Он и сам это чувствовал. Это было не так, как раньше – боль, видения. Это было более смутное недомогание, своего рода онемение, распространявшееся от рук и ног к туловищу, заставляя колебаться, сомневаться, проверять себя. Если он закрывал глаза, ему почти казалось, что он видит болезнь, выползавшую из сердца зловонной тьмы, пробиравшуюся по кладбищам и полям захоронений и тянувшуюся задушить их всех.

Он не мог потворствовать этому. Он должен продолжать двигаться, сохранять жизненную силу. И теперь, здесь, на самом краю сужавшейся дуги имперского контроля, оставалась одна вещь, которую он должен был попробовать снова, пока растущее расстояние не сделало это невозможным.

– Брат, – произнёс он по воксу, используя самый сильно закодированный канал, тот, который оставался чистым, даже когда остальные растворились в визжащих помехах.

Долгое мгновение, в течение трёх глубоких вдохов, он ничего не получал в ответ. А затем, как раз в тот момент, когда он собирался сдаться, донеслось шипение и треск.

– Значит, он послал тебя вернуть меня? – раздался голос Джагатая, искажённый и слабый из-за шума помех.

Сангвиний улыбнулся. Вечно подозрительный на грани паранойи Хан – мало что изменилось:

– Как ты думаешь, если бы он попросил, я бы согласился?

На другом конце послышалось насмешливое презрительное фырканье:

– Может быть. Ты отзывчивый человек.

– Последние врата почти обошли. Твоё окно для отступления сокращается.

– Да, я заметил.

– И хотя у тебя репутация человека, который ускользает в последнюю минуту, я боюсь, что эта возможность сама может ускользнуть из твоих рук.

– Мы не вернёмся.

– Вы почти полностью окружены.

– Да, это так.

Сангвиний сжал кулак, заставляя себя сохранять спокойствие. Он восхищался Джагатаем, он долго работал с ним над элементами библиария, не раз сражался бок о бок с ним, но всё же его ослиное упрямство могло раздражать.

– Значит, ты тоже сдался.

– Ничего подобного. – Долгая пауза, как будто он подыскивал нужные слова. – Я знаю, ты уважаешь видения. По крайней мере, те, которые говорят правду. Я предвижу, что они победят, пока он действует. Магистр войны не может рассчитывать на многое, потому что наши отчуждённые братья сходят с ума. Все, кроме одного.

– Но вместе мы сильнее. В самом центре.

– Возможно, в соответствии с твоей стратегией. – Слабый, сухой смешок по связи. – Прости меня. Дело не в характере. Речь идёт о том, что нам нужно, чтобы сломать хватку. Хватку, которая сокрушает наш дух. – Даже сквозь помехи Сангвиний слышал настойчивость в голосе брата. – Они больше ничего не планируют. Они бросаются на поставленные перед ними барьеры, едва понимая, где находятся, едва зная свои собственные имена. Но он ждёт, вне нашей досягаемости, так же осторожно, как и всегда. Когда всё остальное превратится в пепел, когда мы подумаем, что ничего худшего не останется, он придёт. И на этом закончится наша последняя надежда.

Сангвиний тщательно подбирал слова:

– Мортарион… изменился, брат. Он уже не тот, каким был, когда вы встретились на Просперо. Сможешь ли ты противостоять ему сейчас? Сможет ли кто-нибудь из нас?

– Я не знаю. Но тогда, если таков твой совет, когда настанет момент, и тебя призовут встретиться лицом к лицу с одним из них, я ожидаю, что ты тоже уступишь. Отдашь своё копье, извинишься. Снова отступишь.

Сангвиний рассмеялся:

– У нас не хватает мест для отступления.

– Мы не должны были позволить, чтобы его захватили.

– Ты по-прежнему так думаешь?

– Орудия целы, и их можно использовать. Они свободно приземляются. И нам самим понадобится космический порт. Когда придёт Жиллиман. Когда победа будет у нас в руках, ему понадобится быстрый путь вниз.

Победа. Хан по-прежнему думал о победе. Как это возможно? Неужели он тоже сошёл с ума, как и предатели, которые радостно мчались, разрушая дом собственной расы? Это всегда возможно. Он всегда флиртовал с этим.

– В этом, – сказал Сангвиний, – ты, по крайней мере, последователен.

– Не то, в чём меня часто обвиняли.

Сангвиний поднял голову. На севере сквозь облачный покров пробились новые всплески огня. Ему придется уйти сейчас, чтобы сделать то, что он делал с тех пор, как всё это началось – держать всё вместе, заставлять войска сражаться ещё один день, ещё один час, ещё одну минуту.

– Я связался с тобой не для того, чтобы отозвать тебя, – сказал он. – Как бы мне не хотелось, чтобы ты был с нами. Рогал всегда говорил, что рано или поздно ты сделаешь свой ход, и обычно он прав насчёт остальных из нас. Вот почему он всё организует. – Он наблюдал за пылавшими землями, развалинами некогда гордой галактической цивилизации, униженной её собственными пороками. – Я связался, потому что, если ты это сделаешь, это, возможно, последний раз, когда мы разговариваем. И поэтому я хотел передать тебе своё благословение. Я хотел пожелать тебе удачи. И я хотел выразить надежду, что ты так глубоко засунешь эту проклятую косу ему в глотку, что он никогда больше не найдёт свой дурацкий респиратор.

Хан громко рассмеялся. Даже искажённый плохой связью, Сангвиний услышал, что это был правильный смех – не циничный, не знающий, просто краткий перерыв в удушающем напряжении.

– Мы ещё встретимся, мой друг, – сказал Хан. – Мы построим всё, о чём когда-либо мечтали. А до тех пор делай то, что должен. Поддерживай в них надежду. Удерживай стены.

Связь прервалась. Сангвиний постоял ещё немного, один на парапете, наблюдая, как горит мир его рождения. Он оглянулся через плечо, туда, где возвышался огромный массив Внутреннего дворца. В темноте, на фоне сгущавшегося зарева многочисленных пожаров, тот больше походил на склеп, чем на крепость.

– Именно это я и собираюсь делать, – тихо сказал он.

А затем, с прыжком, хлопком крыльев и мощным толчком в небо, он снова исчез, держа копье наготове, устремляясь к следующей битве, которая нуждалась в нём.

Они ослабли. Они надломились. Их воля к борьбе исчезла, их оборона рушилась.

Это было так тяжело в течение последних семи лет. Каждая победа оспаривалась, каждый триумф оплачивался кровью. Однако теперь, в самом конце, сопротивление ослабевало.

Они перестали верить, вот в чём была их проблема. До тех пор, пока они думали, что кто-то придёт им на помощь или что враги каким-то образом развалятся сами по себе, они сопротивлялись и стреляли в ответ. Теперь, однако, они бросали посты и бежали по длинным каньонам между заполненными дымом шпилями, их нервы были на пределе, их дух сломлен.

Не его коллеги из Легионес Астартес, конечно. Они по-прежнему удерживали позиции, по-прежнему упорно оборонялись, но даже им чего-то не хватало. Это было так, как если бы они сражались по привычке, почти автоматически. Они больше не верили, что могут изменить результат. Они совершали необходимые действия. Досматривали происходившее до конца. Он убил так много из них – ветеранов, капитанов рот, прославленных чемпионов. Когда они уменьшались, он рос, укрепляя репутацию, которая уже была внушительной в годы Крестового похода.

Индрас Аркета, капитан Третьей роты Сынов Гора, на мгновение задумался над этим. Левой рукой он сжимал шею воина Имперских Кулаков. В его правой руке был любимый длинный клинок, который излучал красоту и нашёптывал ему истины. Доспехи воина были украшены ветеранскими почестями, свидетельствовавшими о долгой и легендарной карьере, но теперь он был почти мёртв. Кровь текла из каждого сочленения его брони, стекая по пластинам, которые были скорее грязными, чем керамитовыми, пробитой кратерами от болтов, их сила исчезла.

Космический десантник пытался что-то сказать. Аркета немного опустил голову, готовый потакать ему, поскольку тот сражался достаточно хорошо.

– Что у нас, а? – спросил он. – Выкладывай.

– Император... проклинает… тебя... неверный…

– Ах, ничего интересного, – устало сказал Аркета. Он позволил голове воина опуститься и отсек ему шею прежде, чем тот упал на землю. Затем он наблюдал, как воин медленно умирает и жизнь вытекает из глубокой раны на шее, просачиваясь в пропитанную химикатами землю.

Он посмотрел перед собой. Длинная колонна бронетехники и пехоты с грохотом двигалась по проспекту, окружённая с обеих сторон разбитыми стенами разрушенных жилых башен. “Лэндрейдеры” и “Сикараны”, корпуса в цветах морской волны легиона, в исправном состоянии, несмотря на тяжёлую кампанию по достижению основных точек вторжения. Гусеницы перемалывали остатки расположенных в узких местах баррикад, пока последние связки бронебойных гранат взрывали доты на северном краю проспекта. Тактические отделения маршировали через обломки, двигаясь осторожно, но уверенно. Позади них прогрохотал большой “Контемптор”, его тяжёлая поступь вдавила остатки жёлтого доспеха ещё глубже в грязь.

Он не ожидал, что достигнет этой позиции ещё в течение шести часов. Это было место соединения двух главных магистралей, ключ, открывавший следующий фронт битвы в городской зоне, место, за которое дисциплинированный враг будет сражаться зубами и ногтями. Если бы башни на перекрёстке не были разнесены вдребезги, возможно, почти удалось бы вскарабкаться наверх и разглядеть стены по периметру поля Крылатой Победы.

Возможно, у защитников закончились боеприпасы. Возможно, основные гарнизоны уже отступили, обнажив эту позицию. Возможно, воинами здесь пожертвовали для фронта в другом месте. Тем не менее, это не должно было быть так просто. Если он не будет осторожен, темпы продвижения опередят линии снабжения, и танки остановятся из-за нехватки топлива.

Аркета наблюдал, как его войска проходят мимо, маршируя в сердце города-дворца. Всё, что он мог слышать впереди, были крики и взрывы. Сзади ничего – совсем, как будто они полностью удаляли всё, вычищая планету начисто.

А затем с севера, где второй проспект пересекался с первым, в поле зрения внезапно появились новые машины, все они тоже принадлежали XVI легиону. Со спокойной эффективностью головные танки развернулись на осях и повернулись, чтобы присоединиться к наступавшим ротам бронетехники Аркеты. Несколько командиров отделений выкрикивали приказы, но в остальном всё выполнялось без суеты. Хореограф гордился бы тем, как все они соединились и объединили силы, прежде чем двинуться дальше, направляясь на запад, вперёд, в самое сердце городской агломерации.

Носорог “Дамокл” вынырнул из тени, двигаясь прямо к Аркете. В последний момент командный транспорт, содрогнувшись, остановился, люк распахнулся, и показался воин. Он с лязгом спустился на обломки и подошёл к Аркете, сжав кулак и вытянув его в приветствии легиона.

– Капитан! – крикнул он. – Уже здесь, да?

Аркета наблюдал за его приближением. Воин был экипирован так же, как и он сам – прекрасный боевой доспех работы мастера, длинный подбитый мехом плащ, Око Гора на нагруднике. Они были равны, эти двое, в том, что касалось звания, но Азелас Баракса был капитаном второй роты, всего на шаг ближе к магистру легиона. В другое время, учитывая огромное количество перерезанных ими для магистра войны глоток, они оба могли ожидать места в Морнивале, но после катастрофы у Сатурнианских врат не было особого энтузиазма возрождать этот старый обычай. Какой цели это послужит сейчас? Сыны Гора были созданиями живого бога, воинами-рабами бессмертной божественной сущности. Ты не даёшь советов богу и не пытаешься подсказывать бессмертному. Все они снова стали просто солдатами, инструментами, необходимыми для выполнения поставленной задачи, и последние из их претензий эпохи крестовых походов были сметены прочь.

– Да, мы хорошо проводим время, – бесстрастно сказал Аркета.

Ему не нравился Баракса. Капитан второй роты был ограниченным человеком, привязанным к тому, как всё было до великого разрыва с Террой. Как и многие старшие Сыны Гора, Баракса смотрел на дары нового порядка с подозрением, цепляясь за обычаи Хтонии, когда все они утверждали, что не верят в такие вещи, как боги. Поддерживать эту точку зрения сейчас было недальновидно и консервативно, что не шло им на пользу. Когда Торгаддон был убит, его должность должна была достаться кому-то с подобными ему способностями, созданию богов, за которых они сейчас сражались, а не очередному клону Эзекиля, упрямо отказывавшемуся признать неизбежное.

Баракса подошёл и встал рядом с ним.

– Они сломались, брат, – сказал он. – Санктум просто лежит перед нами. Надо только прийти и взять. И я обнаружил, что с трудом могу в это поверить.

Голос капитана звенел от энтузиазма. Несмотря на неприязнь, Аркета знал, что тот имел в виду. Это было сердце, душа старой империи. Большинство его солдат никогда раньше не видели Терру, не говоря уже о том, чтобы ходить по улицам её древней столицы. Галактика была полна миллионов чудес, но ничто не могло сравниться с этим местом, даже если оно лежало в руинах. Временами вы ловили себя на том, что останавливаетесь, иногда даже в разгар боя, и вспоминаете, где находитесь. Вы бросаете взгляд на огромные здания вокруг, на городской ландшафт, который был так знаком по тысячам пропагандистских видеолент, на резные символы триумфов эпохи Крестового похода, на могучие монументы, воздвигнутые, чтобы придать импульс этому невероятному, неповторимому подвигу, и удивляетесь, как всё зашло так далеко.

– Это ещё не конец, – сказал Аркета, не желая впадать в эйфорию. – Нас затягивают всё дальше – где-то там у них по-прежнему есть три примарха.

Баракса рассмеялся.

– Такой осторожный. – Он откинул плащ, сжал правую руку в кулак и посмотрел вдоль длинной аллеи на напоминавшие горы скопления зданий впереди. – Наружный бастион прорван – ты в курсе? Три фронта сходятся. Они не справятся с этим. – Он глубоко вздохнул, как будто воздух был чем-то, что могло взбодрить его, а не порвать перегруженные токсикологические фильтры шлема. – Каждый час тысячи проходят только через Меркурианский пролом. Это потоп. Красный Ангел внутри, делает то, что у него получается лучше всего. Это потрясающе. Нам просто нужно добраться туда первыми, прямо сейчас – сломать последние врата, прежде чем Пожиратели Миров превратят всё в кровавую жижу. Сказанное им действительно имело смысл. Хрупкое единство между легионами и фракциями уже было нарушено. То немногое, что оставалось сплочённым, зависело от стоявшей перед ними всеми цели – ненавистного Императора, Обманщика и Нарушителя Права Первородства. Как только Он будет убит, всё это снова исчезнет. XVI легион, величайший из легионов, те, кто продвигал и поддерживал всё с самого начала, не должны позволить всему рухнуть, и для этого им необходимо контролировать центр, находясь в безопасности в тех же самых бункерах, которые они сейчас пытались разрушить.

– Тогда ему нужно вернуться, – сказал Аркета.

– Он уже здесь.

Это было неожиданностью.

– Абаддон? Он поправился?

– Мне сказали, что он превратил жизнь апотекариев в ад, пока они не сделали достаточно, чтобы вернуть его на фронт. Он приземлился в Вечной стене и прямо сейчас направляется к Меркурианской. – Баракса похлопал Аркету по плечу. – Это всё, что нам нужно, чтобы закончить это. Наш лидер.

Аркета разозлился:

– Наш лидер на “Духе мщения”.

– Конечно. Конечно! Но, здесь, внизу...

– Какое это имеет значение? Эзекиль всего лишь смертный. Совсем как мы. Ты должен следить за тем, куда ведут тебя твои слова, Азелас, – магистр войны всё видит и всё слышит.

Баракса на мгновение растерянно посмотрел на него.

– И любим всеми, – пробормотал он.

– Что?

– Чёрт возьми, брат, что гложет тебя изнутри? Ты должен быть доволен.

Да, что его беспокоило? Почему он не ликовал, наслаждаясь последним наступлением в сердце лицемерия? Он никогда раньше не опускал руку с клинком, никогда не сожалел об убийстве. И всё же чем ближе он подходил, тем мрачнее становился.

Гора с ними не было. Возможно, причина в этом. Аркета однажды, давным-давно, стал свидетелем битвы примархов, и было трудно представить, что что-то живое может противостоять этому. Если бы Гор ступил на эту землю, здесь и сейчас, всё было бы кончено через несколько часов. О, Аркета знал всю ту чушь, которую колдуны извергали о великом защитном щите, о том, как он сдерживал обладателей величайших даров, но теперь этот барьер был разорван в клочья. Если Ангрон мог каким-то образом пройти сквозь него, то, конечно, и магистр войны мог.

Пока Гор отсутствует, трещины в легионе будут неуклонно расширяться. У вас будут влиятельные фигуры, такие как Баракса, чьи головы вскружил энергичный первый капитан. Говорили, что Сикар, новый магистр юстаэринцев, тоже был креатурой Абаддона. Возможно, и Икари, столь нелюбимый капитан четвертой роты, тоже был таким. Что они все станут делать, если Гор вообще никогда не появится? Начнут ли они постепенно задумываться о том, кому на самом деле они лояльны?

Гору по-прежнему принадлежала верность легиона, это было правдой. Некоторые даже начали говорить о нём, как и сам Аркета, как о члене истинного Пантеона, о ком-то возвышенном далеко за пределы простого человека и достойном более энергичного поклонения. Беруддин, капитан пятой, придерживался того же мнения. Малабре, новый лидер Катуланских налётчиков, был ревностен в вере. Но все они были такими новыми, такими неопытными. Весь руководящий состав легиона был уничтожен. Старые великие имена – Торгаддон, Кибре, Экаддон, Аксиманд – погибли. Те, кто пришёл им на смену, включая Аркету, были жалкими копиями, разъединёнными, начинавшими сомневаться и препираться, даже когда величайший приз был почти в их руках.

Все, кроме Абаддона. Он прошёл через всё это, если не невредимым, то оставшись самим собой, последним звеном с наследием Лунных Волков. Поэтому неудивительно, что к нему прислушивались больше, чем когда-либо, на него смотрели снизу-вверх как свежая кровь, так и ветераны.

Гор должен скоро прийти. Он должен покончить с этой чепухой. Он должен напомнить верующим, почему они проливали за него свою кровь. Он должен быть магистром войны. В будущем он должен стать Императором.

– Просто хочу, чтобы это поскорее закончилось, – сказал Аркета Бараксе, убирая шепчущий клинок в ножны и снова готовясь к походу. – Мы уже достаточно разрушили. Пора снова начать строить.

ВОСЕМЬ

Старые мечты

Предатель

Курултай

Невозможно было представить, что что-то смогут восстановить, не здесь, не так, как было раньше. К тому времени, когда Илья вернулась в Колоссы, масштабы распада восточной зоны боевых действий стали болезненно очевидны. Подземные маршруты из Последних врат по-прежнему действовали на отдельных участках, но во многих местах произошли налёты, которые нарушили жизненно важные линии снабжения и отвлекли скудные оборонительные ресурсы от поверхности. Вызванные ею многочисленные эшелоны маг-поездов в основном прошли, но они стали последними – любые оставшиеся подкрепления или поставки теперь должны были осуществляться наземным путём, а это было безумно опасно.

Она убедилась в этом на собственном опыте. Когда пришло время покинуть Внутренний дворец и вернуться на периферию, Соджук забеспокоился ещё сильнее. Каким-то образом ему удалось собрать эскорт из трёх дозорных спидеров и запасной “Химеры”. Он сделал это, не посоветовавшись с ней, и когда она возразила ему, он едва мог смотреть ей в глаза.

– Мои извинения, сы, – сказал он. – В следующий раз я обязательно это сделаю.

На это ей пришлось выдавить улыбку. Соджук был хитрым старым лисом – следующего раза для всего этого не будет.

Это был трудный участок, некогда лежавший к востоку от больших имперских формирований, собравшихся у Последних врат. Там уже началась бомбардировка – даже глубоко под поверхностью чувствовалось, как содрогается земля. Чем дальше вы заходили, тем хуже становилось. Маленькому конвою потребовалась пара часов, чтобы подняться наверх примерно в пятидесяти километрах к северу от Львиных врат, и это было похоже на выход в пасть ада. Сам портал был в огне, огромное бушующее зарево, от которого пульсировал южный горизонт. Странные крики эхом разносились по разбитой пустоши, заставляя лужи едкой воды в воронках покрываться рябью.

– Якша, – выплюнул Соджук, с трудом пробираясь сквозь грязь.

Однако им повезло – они не столкнулись ни с одним из этих ужасов напрямую и ни с чем другим на пути в виде серьёзного сопротивления. Им пришлось обойти подразделение пехоты VIII легиона, направлявшееся на запад через руины, но в остальном худшим, с чем они встретились, были банды культистов и ауксилий предателей, по которым можно было нанести сильный удар, а затем убежать. Как только он смог, Соджук снова завёл их под землю, прямо в разрушавшиеся туннели, которые вились на восток к вспомогательной крепости периметра.

Когда они, наконец, добрались до приёмных портов Колоссов, охраняемых в освещённой лампами темноте тяжёлыми башнями с лазерными пушками и неподвижными рядами танков V легиона, Илья испустила долгий вздох искреннего облегчения. Возможно, сейчас это место было изолировано, окружено почти со всех сторон едва ли не бесконечными врагами, но они были её народом, островком знакомого, крошечным отголоском Чогориса.

После этого она попрощалась с Соджуком и поднялась на северную командную башню. Её отчёты уже были собраны и разосланы по сети связи, но не было никакой гарантии, что они дошли – в эти ненадёжные времена вам нужно было действительно поговорить с кем-то лично, чтобы иметь хоть какую-то уверенность в том, что вас услышали. Большая часть оставшегося в оперативных залах Колоссов военного персонала, теперь принадлежала к легиону – почти все штабисты Имперской армии были эвакуированы. Иногда вы сталкивались с офицером в цветах не-легиона и всегда обменивались с ними короткой улыбкой или кивком – они были такими же, как она, ушедшими с первооткрывателями аборигенами, не желавшими покидать компанию этих странных чужаков из другого мира, готовых умереть рядом с ними, а не вернуться к тем, с кем они выросли. Так было с людьми Джагатая – вы могли заразиться, если не были осторожны.

Оказавшись в главном наблюдательном зале, который был забит и полон лихорадочной энергии, она поговорила с Цинь Фаем, нойон-ханом и командующим обороной северной зоны. Он внимательно слушал её донесения, кивая и время от времени настаивая на подробностях, сверяя услышанное с учётными книгами, которые ему приносили помощники.

“Теперь у них это получается лучше, – поймала она себя на мысли. – С другой стороны, у них не было другого выхода”.

В конце ориентировки он поклонился ей:

– Наша искренняя благодарность, сы-Илья. Это не удалось бы сделать без вас.

Вероятно, его слова были правдой. Белые Шрамы никогда не пользовались теми контактами, которыми обладала она – путями в имперскую командную структуру, как в этом конкретном случае. Хотя было приятно снова почувствовать себя полезной, мысль об этом заставила её слегка загрустить, как старый инструмент, который постепенно изнашивался, пока не смог сделать только одну вещь хорошо. Если это было последнее задание, которое она выполнила для них, оно казалось незначительным – поручение по сбору, сбору повреждённых активов.

– Это последнее, что мы получим, – сказала она ему. – Все пути на запад перекрыты.

– Если это то, что у нас есть, – сказал Цинь Фай, – то этого должно быть достаточно.

А потом она внезапно почувствовала слабость. Её желудок был пуст, и она была обезвожена. Она переезжала с места на место, часто под обстрелом, без передышки, в течение нескольких дней. Было бы неплохо продолжить разговор с нойон-ханом, чтобы лучше понять, как развиваются планы, но она боялась, что может упасть в обморок. Она извинилась, вышла и поспешила вниз, в свои покои, расположенные глубоко во внутреннем ядре крепости. Вернувшись, она дрожащими руками потянулась за чашкой воды, расстегнула воротник генеральской шинели, тяжело опустилась на стул, закрыла глаза и позволила конечностям обмякнуть.

Только после того, как она несколько секунд посидела в тишине, до неё медленно дошло, что она не одна. Что-то ещё находилось здесь с ней, что-то огромное и чудовищно опасное, что-то, что едва ли принадлежало к той же сфере существования, что и она, не говоря уже о той же комнате.

– Вы могли бы постучать, – пробормотала она, по-прежнему не открывая глаз.

Когда Хан ответил, несвойственная его характеру неловкость заставила её усмехнуться.

– Прости меня. Когда ты вошла, ты выглядела неважно, так что я... ну, я не знал, как тебя предупредить.

Она открыла глаза и поёрзала на стуле. Он стоял у дальней стены, за пределами скудного света единственного люмена, слишком большой, чтобы поместиться на любой из её предметов мебели, и выглядел таким смущённым, каким она никогда его не видела.

– Я сейчас приду в себя, – сказала она. – Подойдите, поговорите со мной.

Он направился к двери:

– Ты выглядишь усталой. Мне не следовало ждать тебя здесь. Я вернусь позже.

– Нет, правда. – Илья протянула руку к нему, её пальцы коснулись перчатки, потянув его назад. – Позже у вас не будет на это времени. Мы не разговаривали уже несколько недель. Это неправильно. Пожалуйста.

Он колебался, глядя на неё сверху вниз. Они представляли собой потрёпанную пару – измученный битвой военачальник и его измученный эмиссар.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Старой, – сказала она. – Я чувствую себя очень старой. Как вы себя чувствуете?

Тень улыбки промелькнула на его гордом лице. Никто другой никогда бы не осмелился задать ему этот вопрос. Ни один из десятков тысяч воинов под его командованием, ни один из сотен тысяч солдат ауксилии, маршировавших под его знамёнами, никогда бы не осмелился.

– Я чувствую себя... улаженным, – задумчиво произнёс он. – Фигуры расставлены. Расчёты сделаны. Очень скоро мы достигнем точки, когда ничего нельзя будет сделать, кроме самого действия.

Она обнаружила, что не слишком верит в это. Он говорил подобные вещи накануне других сражений, и тогда она верила в них, но сейчас всё было по-другому. Ставки были выше, вероятность уничтожения была ошеломляющей. Это не было добровольным решением в каком-либо значимом смысле. Она изучала те же отчёты, что и он, присутствовала на тех же заседаниях совета. Это было отчаяние, последний плевок в глаза судьбе, и если кто-то и выиграет от того, что они сделают, то это будут не они.

– Но, конечно, не совсем, – добавил он с иронией. – Всегда есть сомнения. Тем более сейчас. Оно затуманивает всё, и даже когда вы знаете причину болезни, трудно напоминать себе, что она отчасти искусственная, и с ней можно и нужно бороться.

– В Санктуме ещё хуже, – сказала Илья.

– Могу представить.

– Но это ещё не всё, не так ли? – Она сделала глоток воды. – Я имею в виду, вы пришли сюда не за этим.

Хан отошёл от неё, направляясь к полке, где она хранила несколько сохранившихся старых вещей – печати, отмечавшие её вступление в Департаменто Муниторум; дешёвый пласталевый сувенир о Триумфе, который она взяла с Улланора; бесценный кинжал, подаренный ей Цинь Са, который никогда не покидал ножен.

– Никогда не иди лёгким путём, – сказал он, глядя на безделушки, но на самом деле не видя их. – Мы страдали из-за этого. И теперь, в некотором смысле, это самый простой путь из всех. Перестать сдерживаться, вырваться на свободу, как мы и обещали со времён Просперо. – Он осторожно положил руку на полку. – Есугэй видел это. Он рассказал мне о том, что видел. Что я закончу своё путешествие, сражаясь с порождением тьмы, в мире тлеющих углей. И я пытался отмахнуться от его слов, но они постоянно возвращались. В этом и проблема с видениями грозовых пророков – вы задаётесь вопросом, не работаете ли вы на то, чтобы воплотить их в жизнь. Так что, несмотря на всё, что заставляет это казаться неизбежным и правильным, возможно, в глубине души я просто устал от компромиссов и стремлюсь всё уладить. Самый простой путь.

Она наблюдала за ним, пока он говорил. Он стоял прямо, как всегда. В своих доспехах он по-прежнему выглядел внушительно, но у неё возникло ощущение, что под этими пластинами больше пустоты, чем когда-либо. Все воины легионов были одинаковы – их создали для того, чтобы продолжать идти вперёд, какими бы истощёнными и израненными они ни были. Обычный человек через некоторое время остановился бы, но люди Императора просто продолжат сражаться, пока исключительный механизм их тел окончательно не развалится. Смерть для них ничего не значила. Бесчестье означало почти всё. И поэтому они могли говорить о невозможном испытании, которое не сулило ничего, кроме боли в самых в немыслимых масштабах, как о “простом пути”

– Почему он рассказал вам об этом? – спросила она.

– Я не знаю. Я думаю, потому что это его беспокоило.

– Или потому, что он считал, что должен был это сделать. Чтобы дать вам возможность выбирать.

– Может быть.

Илья выпила ещё немного. Она начинала чувствовать себя всё больше похожей на саму себя. Вы могли забыть, какая это была привилегия – говорить с такой откровенностью. На протяжении многих лет с Ханом – это случалось лишь изредка. Сейчас его голос звучал почти так же, как незадолго до разлома Катуллус – размышляя о прошлом, беспокоясь о будущем – поэтому беседа с ним казалась более важной службой, чем сбор танков.

– Вы же знаете, что у меня никогда не было семьи, – сказала она. – Я никогда по-настоящему не знала, хочу я этого или нет. К тому времени, как я всерьёз задумалась о ней, возможность была упущена. Я не жалею об этом. Я сделала то, что должна была сделать. И как раз в тот момент, когда я думала, что добралась до конца всего, я прибыла на Улланор и обнаружила, что накрепко связана с вами. Так что в конце концов у меня появилась семья, и вы приводили меня в ярость, беспокойство и изнеможение – всё то, что, как я думала, я могла упустить. – Она грустно улыбнулась. – Но последний урок стал самым трудным, потому что потом вы все начали умирать, и я узнала, как это больно. Я была самой слабой, но каким-то образом я всё ещё здесь. Теперь я начинаю задаваться вопросом, смогу ли я по-прежнему быть здесь, когда вас всех не станет. Я оплачу вас, если выживу, как оплакиваю Таргутая, Са и Халджи. – Она посмотрела на него. – Но я буду гордиться. Трон, я буду гордиться вами. Не потому, что вы самый храбрый или лучший, а потому, что вы это делаете. Вы задаёте вопрос. Я научила вас, как уберечь склады от истощения, но я не учила вас этому. Вы всегда так делали. – Она с трудом приподнялась на стуле, чувствуя, как тело предаёт её. – И теперь пришло время, мой Хан. Вот почему мы вернулись.

Он подошёл к ней. Чтобы оказаться с ней на одном уровне, ему пришлось опуститься на колени. Он протянул огромную руку, и она протянула свою, и каждый пожал другую.

– Я сделаю всё, что смогу, чтобы ты была в безопасности, – сказал он.

– Если они придут сюда, пока вас не будет, – сказала она, – я устрою им ад.

– Проследи, чтобы твои слова не разошлись с делами. – Он посмотрел на неё глубоко посаженными глазами, теми, которые могли мгновенно вспыхнуть боевой яростью, теми, которые были свидетелями как царства богов, так и погребальных ям смертных. – Потому что я планирую вернуться.

– Хорошо.

– Нам ещё многое предстоит сделать.

– Как всегда.

– Тогда будь здесь. В целости и сохранности и снова готовой служить.

– Как пожелаете, мой сеньор, – сказала она, крепко сжимая его ладонь, – так и будет.

Крозий потянул, и длинная нить мяса и жира выскользнула наружу, блестя тонкой струйкой крови. Он поднял её, поворачивая в свете огней и поражаясь происходившим преобразованиям. Его зрение всегда было хорошим, но теперь оно, казалось, фокусировалось на биологической материи с почти возмутительной чёткостью. Он прищуривался, и сами клетки появлялись на границе видимости, шипели и делились в беспорядочном безумии мутаций.

И это происходило в реальном времени – вот что было самым удивительным. Всего час назад он приготовил зелье, ввёл его внутривенно, и теперь кожа и мышцы дрожали, принимая новые формы, некоторые из которых были явно бесполезны, а некоторые, возможно, действительно очень удобны. Он присмотрелся, используя треснувшую линзу шлема, чтобы увеличить изображение. Так много парадоксов. Сухожилия, которые он изучал, явно быстро атрофировались, поражённые какой-то губительной оспой, и всё же их структура не проявляла никаких признаков разрушения. Во всяком случае, быстрый распад сделал всё более прочным, более долговечным. Это было невозможно. Он не мог отрицать свидетельства своих чувств. Это требовало гораздо большего изучения.

В этот момент глаза мужчины широко раскрылись, в них застыла лихорадочная паника. И нельзя было винить его за это.

Крозий позволил внутренностям упасть обратно в разрез, который он сделал в животе мужчины, затем протянул руку и похлопал его по потному лбу.

– Ну вот, – прошипел он. – Весьма примечательно. Я даже не знаю, почему ты не умер. Ты должен был, но ты не умер. Разве это не чудесно?

Мужчина пытался кричать, извиваться, но кляпы и путы, которыми его обмотал Крозий, были достаточно надёжными. Это могло продолжаться очень долго, и каждое мгновение приносило бы какое-нибудь новое откровение. Даже боль, в конце концов, утихнет. Старая имперская униформа, которую носил этот человек, сгниёт, глаза потеряют зрачки, кожа станет серо-зелёной, и тогда он окажется одним из них – на границе жизни и смерти, его так трудно убить, так трудно оживить, что-то вроде переходной формы между царствами опыта.

Крозий потянулся за ржавым скальпелем, собираясь сделать ещё один надрез, но его потревожил шум за пределами зала. Он поднял голову и окинул взглядом грязное старое хранилище в подвале космического порта, которое он превратил в свою маленькую берлогу для экспериментов. Что-то шевелилось вокруг тяжёлой стальной двери, пробираясь сквозь крошечные щели. Послышалось жужжание, глухой вой, который, казалось, доносился отовсюду сразу.

– А, – сказал он, поняв, что это такое, и убрал инструменты. Он нажал большим пальцем на руну на переносном пульте управления, и все многочисленные засовы двери открылись.

Тиф пролез в щель, и сопровождавший его плащ из мух просочился внутрь вместе с ним. Все мухи были толстыми, чёрными и пушистыми, они садились повсюду и густыми тучами падали на пол. Их хозяин прошёл сквозь них, как будто выскользнул из густого тумана, видимый только частично, острые края его очертаний теперь были размыты и постоянно двигались.

– Апотекарий, – прохрипел он.

Тиф всегда отличался язвительностью. Его голос больше походил на карканье, а настроение было мрачным. Это, по крайней мере, не изменилось.

– Милорд Тиф, – сказал Крозий, склонив голову. – Это неожиданно.

Тиф взглянул на экспериментальные столы Крозия, все двести, все заняты. Невозможно сказать, что он думал обо всём этом, но ничто не указывало на то, что он нашёл увиденное очень интересным.

– Я покидаю это место, – коротко сказал он. – Ночью. Приказ примарха.

– Сейчас? До штурма?

Тиф фыркнул.

– Значит, ты знаешь, когда он начнётся. Я нет. Он ждёт слишком долго. Он всегда вёл себя слишком осторожно. Вот почему я ему нужен. – Затем он, казалось, дёрнулся, чтобы вернуться в настоящее. – Но я не собираюсь уходить далеко. Мне наплевать на маяк. Зачем он мне? Я хочу, чтобы ты оставался на связи и сообщил мне, когда вернуться.

Крозий моргнул. Всё это было очень странно. У него не было особых знаний ни о намерениях примарха, ни о диспозиции легиона. Он также никогда не имел близких дел с Тифом – насколько он знал, никто не имел. Он считал себя несколько отстранённым от любой политики, которую когда-либо проводила Гвардия Смерти, и почувствовал себя неловко из-за того, что оказался втянутым в неё сейчас.

– Я не уверен... – начал он.

– Успокойся, я не прошу ни о чём предосудительном. Связь ненадёжна. Сообщения теряются. Я не хочу оказаться в затруднительном положении, когда настанет подходящий момент.

Это было правдой – их оборудование разваливалось, когитаторы больше не функционировали, и всё это только усугубляло и без того сложный процесс передачи приказов. Вот почему примарх собрал так много из них здесь, в одном месте, чтобы команды можно было отдавать лично.

– Вы понимаете, – осторожно сказал он, – что я не технодесантник.

– Нет, ты начинаешь использовать лучшие дары. Я полагаю, у тебя для этого достаточно воображения.

При этих словах Тиф извлёк два предмета из засиженных мухами глубин своей брони. Или, может быть, они сами вылезли, потому что это были какие-то существа, толстые маленькие создания, покрытые язвами и нарывами, с ртами, которые занимали почти всё тело. Они шумели, когда двигались. Это звучало так, как будто они хихикали, или шептались друг с другом, или просто плевались и пускали слюни. Они подползли к протянутым ладоням Тифа, по одному на каждую, и стали корчить друг другу рожицы.

Крозий мгновенно почувствовал себя очарованным. Они воняли и были так же отвратительно уродливы, как любой гоблин из его воображения, но ему пришлось бороться с собой, чтобы не взять их на руки, не поиграть с ними, не погладить колючие спины и не почесать рогатые скальпы.

– Что это? – спросил он.

– Похоже, фрагменты самого бога, – сказал Тиф, и в его голосе прозвучала нехарактерная для него нежность. – Мельчайшие отражения, но они привлекательны, не так ли?

Один из них был почти чёрным, его кожа тускло блестела. Другой был почти белым, матовым, как мел. Они издавали детские звуки и ухмылялись под его взглядом, раскачиваясь взад-вперёд.

– Очаровательные, – сказал Крозий. – Совершенно очаровательные.

– Это близнецы. Две стороны одной и той же сущности. Они чрезвычайно близки друг другу. Скажи что-нибудь одному из них, и другой это узнает.

Крозий сразу всё понял.

– Тогда могу я взять тёмного? Мне нравится блеск в его глазах.

Тиф издал грубый смешок. – Если хочешь. – Он передал маленькое существо, и оно выпрыгнуло из его ладони, с мокрым шлепком приземлившись на сгиб локтя Крозия. Оказавшись там, оно захихикало и заёрзало, устраиваясь поудобнее на гниющей броне. Крозий не смог удержаться от радостного смешка и жадно забаюкал его.

– Я не прошу ничего больше, – продолжал Тиф. – Присмотри за ним. Узнай его. Убедись, чтобы он не пострадал. И, когда придёт момент, воспользуйся им.

Крозий снова посмотрел на него:

– И что это будет за момент, милорд?

– Если тебе нужно будет поговорить со мной, ты узнаешь.

Затем Тиф попрощался. Тучи мух собрались вокруг него, яростно жужжа. Он направился к открытой двери, и вереницы жужжащих насекомых последовали за ним.

Крозий едва заметил, как он ушёл. К тому времени он уже увлёкся, щекоча и лаская сидящее на корточках существо у себя на руке. Оно захлопало глазами, приветствуя внимание. Он некоторое время смотрел на него, пока приглушенный стон исследуемого на столе не вывел его из мечтательности.

– Ну же, мой маленький повелитель, – проворковал он, снова потянувшись за скальпелем, стараясь не сбить существо с его насеста. – Оставайся здесь и наблюдай. Я учусь сам, с каждым днём всё больше, и мы только начали.

К тому времени, когда Джангсай снова отправился на восток, ситуация стала намного хуже. Он скользнул взглядом по панораме горевших зданий, держась так низко, как только осмеливался, двигаясь настолько быстро, насколько позволяли двигатели спидера, и увидел, как повсюду вспыхивают бои и беспорядки. В нескольких городских зонах давно копившееся чувство безнадёжности переросло в тотальную панику, в результате чего линии обороны были брошены и огромные толпы гражданских устремились по нескольким разблокированным магистралям. Несколько раз он видел, как оружие защитников города было направлено на эти толпы, чтобы их численность не смела позиции дальше. Это только усилило панику. Воздух звенел от отчаяния, теперь наполненного каким-то безумием голодного животного, которое сметало последние претензии цивилизованного человечества.

От внутреннего угла Адаманта он направился на северо-восток, объезжая то, что осталось от охраняемых внутренних секций, прежде чем двинуться по тому, что когда-то было проспектом процессий Золотой путь. Контрольно-пропускные пункты, которые он встретил, когда проезжал здесь в первый раз, теперь либо опустели, либо пришли в смятение. На одном из последних, оставшихся нетронутыми, часовые предприняли отчаянную попытку остановить его. Солдат, без сомнения, сбил с толку вид ценного спидера легиона, направлявшегося прямо в зону массовых убийств без сопровождения или тяжёлой поддержки. Он проигнорировал их, резко увеличив скорость, чтобы помешать прицелиться в себя, и взмыл над жилыми домами впереди. Они даже стреляли в него, возможно, решив, что он дезертир.

Дальше всё стало ещё хуже. Любые имперские формирования к востоку от этого места были либо уничтожены, либо уничтожались. Джангсай стал свидетелем того, как целые пехотные дивизии постепенно погибали среди руин, отрезанные от помощи, их единственной оставшейся службой стало продать свои жизни как можно дороже свирепому врагу. Его самого вскоре выследили силы предателей, и спидеры, принадлежавшие как XII, так и VIII легионам, оказались у него на хвосте. Несколько подобрались совсем близко, едва не поймав его в отвратительном лабиринте разрушенных виадуков, но мало кто мог управлять спидером так, как сын орду. Он довёл “Кизаган” до предела, с рёвом мчась на полной скорости сквозь быстро сужавшиеся улочки, пока даже Пожиратели Миров не сдались. Помогло и то, что он не был для них важной мишенью – у них были гораздо более вкусные цели на западе, где основные скопления имперской бронетехники по-прежнему вели что-то вроде боя.

Так что, когда в конце концов он добрался до Колоссов, двигатели спидера были изношены, а его собственное дыхание – прерывистым и неглубоким. Оставив машину в ангарах и передав конфиденциальные инфопланшеты Ганзоригу, он не стал отчитываться, как предполагалось, поскольку все, кого он встречал, говорили ему одно и то же: созывается курултай.

Ему пришлось поторопиться, чтобы стереть большую часть запёкшейся слизи с шлема и нагрудника, пробираясь по извилистым туннелям к залу совета. Вся крепость была в волнении, слуги и легионеры явно готовились к боевым действиям. Когда он уходил, настроение было мрачным, заражённым тем же оцепенением, которое, казалось, проникало во всё. Теперь, однако, всё изменилось. Ненамного и, возможно, ненадолго, но всё же произошла ощутимая перемена.

К тому времени, как он добрался до места назначения, он уже слышал голоса с дальней стороны помещения. Он прошёл сквозь тяжёлые двери и вошёл в главный зал совета – пустое круглое пространство, окружённое концентрическими кольцами наклонных трибун. Окон не было, только подвесные люмены, а поверхности были из неполированного камнебетона и пластали. Выцветшее знамя командования Колоссов Имперской армии сиротливо висело над головой, но в остальном демонстрировались символы собравшихся братств – топоры, луки, молнии и ястребы. Джангсай протиснулся вдоль ближайшего изогнутого ряда, встав на ближайшем к нему месте.

Он быстро огляделся, чтобы сориентироваться. Говорившим на дальней стороне круга был Наранбаатар, глава задьин арга. Рядом с ним был Намаи, магистр кэшика, почётной гвардии. Присутствовали также Ганзориг и Цинь Фай, два самых старших нойон-хана. Остальные собравшиеся на трибунах были ханами различных братств. Джангсай знал всех их по именам. Многие отличились во время долгого периода космической войны, и их репутация нашла отклик во всём легионе – Айнбатаар, Хулан, Цолмон. Там были терранцы, как и чогорианцы, даже несколько представителей свежей крови, таких как он сам.

Однако ни один из них не мог сравниться с присутствием Тахсира Шибана, который стоял всего в нескольких местах от примарха. Похоже, с тех пор, как Джангсай видел его в последний раз, он получил несколько новых шрамов на своём открытом лице. Никто не мог назвать это лицо красивым – прежняя чогорианская компактность сменилась лоскутным одеялом из металла, выпуклой ткани и пучков колючей бороды. Если бы орду нуждался в символе многих испытаний и преобразований, которые претерпел во время войны, Шибан сослужил бы ему хорошую службу. На Ридже Джангсаю говорили, что ханы V когда-то славились своей радостью в бою, свободой и талантом. Теперь они выглядели такими же мрачными и потрёпанными, как и любые другие воины раненого Империума, жизнерадостность выбили из них, их радость притупилась. Глядя сейчас на Тахсира, было трудно понять, как что-то из этого могло вернуться.

Сам Каган занял почётное место, стоя справа от старшего грозового пророка. Рядом с ним была Мудрая, одна из немногих не-космических десантников, которым доверили присутствовать. Сам примарх казался задумчивым, уставившись в пол и небрежно сцепив руки.

– Мы знаем, откуда это исходит, – говорил Наранбаатар так же спокойно и ровно, как всегда. – Примарх Четырнадцатого вознёсся в новую форму, которая расширяет и усиливает его мощь. Он новичок в этой форме, и поэтому эта мощь сейчас самая большая, какая только может быть. По мере того, как он собирает вокруг себя всё больше себе подобных, его сила только растёт. Даже если он решит никогда не покидать свою новую крепость, отчаяние, которое он излучает из неё, будет таким же мощным оружием, как и всё, чем обладает враг.

– Но зачем он скрывается? – спросил Цолмон-хан. – Почему не использует силу открыто?

– Потому что он не дурак, – сказал Каган. – Он знает о бойне, развязанной во Дворце. Он знает, что разрушение такого масштаба всё выводит из равновесия, и что даже величайшее может быть уничтожено там. – Его печальные глаза посмотрели на Цолмона. – Он делает то, что делает хороший генерал – собирает все силы, не тратит их впустую, готовится к тому моменту, когда и его союзники, и его враги будут истощены.

– Тогда он трус, – холодно сказал Цолмон.

– Он тот, кем был всегда, – сказал Каган. – Осторожный. Терпеливый.

– Даже в этом случае он должен перейти в наступление в ближайшее время, – сказал Наранбаатар. – Об этом нам говорят предсказания. Когда оно начнётся в полную силу, то ударит по Дворцу как раз в тот момент, когда импульс Шестнадцатого и Двенадцатого легионов достигнет пика. Каждая проведённая нами симуляция, каждое возможное будущее, которое мы исследовали, указывает на то, что это комбинированное наступление сокрушит любую уцелевшую оборону. Снова и снова нам снятся одни и те же слова. Повелитель Смерти не должен переступить порог. Если он это сделает, то надежды не останется.

– Разве лорд Дорн не видит этого? – спросил Хулан-хан.

– Мой брат видит это достаточно хорошо, – ответил Каган. – Но что он может сделать? Красный Ангел разрушает Санктум вокруг него, и самая большая толпа Сынов Гора со времён Улланора собралась прямо у его дверей. Дворец уже рушится, когда им задействованы все имеющиеся в его распоряжении мечи. Но он знает, что мы здесь.

– А враг этого не знает, – сказал Наранбаатар. – По крайней мере, они не могут быть уверены в нашей численности, пока снова не атакую это место напрямую. Только на одно мгновение возникла неопределённость. Мы забили каждую частоту связи, которую всё ещё используем, отчётами о передвижении, указывающими на полномасштабное отступление к Последним вратам. Большинство ауксилии, которую мы отправляли на запад, имело машины в цветах легиона, как макеты, так и настоящие. Некоторым из наших воинов даже позволили попасть в плен, и всё это с целью распространения ложных сведений о нашем расположении. – Самообладание старого грозового пророка на мгновение дрогнуло. – Их жертва столь же велика, как и любая другая, принесённая во имя этого дела. После победы их имена будут с честью записаны в Цюань Чжоу.

“Вот она снова, – подумал Джангсай, – эта спокойная, раздражающая уверенность”.

– Обман не продлится долго, – сказал Каган. – Даже среди всей неразберихи, вызванной главным наступлением, нас скоро обнаружат. И поэтому мы должны действовать. Все приготовления, которые мы сделали, все варианты развития событий рассчитаны на этот час. Планы составлены, цели поставлены, техника готовится. Мы должны нанести сильный, быстрый и точный удар, не имея другой цели ни перед глазами, ни в мыслях. Мы потерпим неудачу – все потерпят неудачу. Мы добьёмся успеха – это поможет другим выполнить главную задачу.

– Мы не можем полагаться на неаугментированные войска, – сказал Намаи. –Мы знаем, что верхние уровни космического порта разгерметизированы, а нижние теперь заражены как чумой, так и якша. Это самая сложная обстановка, в которой мы когда-либо сражались. По этой причине наша единственная поддержка будет исходить от мобильной бронетехники, собранной сы-Илья.

Мудрая, которая единственная в зале сидела, пошевелилась.

– Я достала столько корпусов, сколько смогла, – сказала она. – Все защищены от токсинов, укомплектованы экипажами и переоборудованы для боя вблизи. Я потянула за кое-какие ниточки. – Она криво усмехнулась себе. – В этой куче пушек сотня полков. В итоге мы переквалифицировали их всех, объединив командование. Вы отправитесь на войну с Первым Терранским бронетанковым. Первым и последним, может быть, но в этом всё равно есть что-то приятное.

– Танки? – спросил Цолмон уважительно, но скептически. – В космическом порту?

– Ты не видел его изнутри, – сказал Шибан. – Это место построено для космических кораблей – можно двигаться пятью “Гибельными клинками” в ряд и ни разу не задеть каменную кладку.

– Колоссы находятся в восьмидесяти километрах от границ порта, – сказал Намаи. – Прямой переход через оккупированную территорию, все транзитные пути уничтожены. Наш единственный шанс – это скорость. Мы увязнем – и тогда все умрём на открытом месте. Проникнем в него – и, по крайней мере, у нас будет крыша над головой. Мы вернём основные орбитальные системы и снова заставим их посадочные корабли бояться планетарной высадки.

Некоторые из ханов, производя мысленные подсчёты, выглядели встревоженными.

– По всему этому участку окопались вражеские силы, – осторожно сказал Айнбатаар. – Они не все будут сметены.

– Нет, это будет борьба с самого начала, – сказал Шибан, его металлический голос звучал так, как будто он с нетерпением ждал этого. – Однако наша концентрация будет высокой, и мы не собираемся удерживать позиции, просто прорвёмся сквозь них.

– Даже если так, – заметил Хулан. – Мы можем справиться с наземными войсками, учитывая внезапность, но наше воздушное прикрытие исчезло.

– Не совсем, – сказал Каган, глядя на Джангсая. – По крайней мере, я надеюсь, что не совсем.

– Цель достигнута, Каган, – сказал Джангсай, кланяясь. – Платформа будет двигаться, как приказано.

– Орбитальная крепость “Небо”, последняя из тех, что были приземлены моим братом, – сказал Каган. – Она пострадала, но сохранила иммерсионные двигатели и может защищать наступление на малой высоте. Вместе с тем, что осталось от атмосферных сил легиона, мы сможем установить относительную защиту в воздухе. Это не будет идеально, но это будет что-то.

В зале воцарилась тишина. Джангсай взглянул на своих коллег-ханов. Некоторые были такими же новичками, как и он, командовали сотней или около того клинков. Некоторые были ветеранами Крестового похода и возглавляли вдвое большее число. Каждый доверял примарху больше, чем собственным чувствам. Они следовали за ним в каждой битве с момента разрушения Единства, и их доверие было вознаграждено выживанием против течения самого тёмного прилива. Они были настолько лояльны, насколько это было возможно. Они были едины в своей цели. Они не знали страха.

И всё же, когда Хулан заговорил, это было так, словно он просто озвучил ту же самую мысль, которая пронеслась у них у всех в голове.

– Мой Хан, – отважился он, не из-за недостатка решимости, а потому, что это нужно было спросить сейчас, нужно было решить, прежде чем возвращение станет невозможным. – Мы можем это сделать?

Каган слегка кивнул, подтверждая вопрос. Он сильнее сжал пальцы.

– Нет, если мы будем медлить, – тихо сказал он. – Ещё день, может быть, два, и момент будет упущен. Как только он всё подготовит, у нас не хватит сил сломить его. Это должно произойти, пока он поглощён своими завоеваниями. У него есть численное преимущество, у него есть дары, у него есть сила. Всё, что есть у нас – это то, на что мы всегда полагались. Быть быстрее. – Он мрачно улыбнулся. – Посмотрим, что мы на самом деле можем сделать для Империума? Сможем ли мы выдержать сейчас, неся его тяжесть на своих плечах? Не так, для чего мы были созданы. Но мы можем убивать за него. Мы можем ломать, мы можем сжигать, мы можем разрушать. – Улыбка исчезла. – Мы сделали всё, о чём они нас просили. Мы удержали линию фронта, завоевали её своей кровью, и этого оказалось недостаточно. Если нам суждено умереть здесь, в мире, в котором нет души и открытого неба, чтобы радоваться, тогда мы умрём, делая то, чему нас учили. Примарх оглядел зал, заставляя каждого хана почувствовать, что он здесь единственный, единственный, кто наслаждается этим последним доверием перед тем, как прозвучат боевые горны и заработают двигатели.

– Только проведите меня к моему брату, – сказал Хан, – и пусть вечность будет моим судьёй, я навсегда вычищу его зловоние из вселенной.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

ДЕВЯТЬ

Отсутствие определённости

Погоня

Пустое гнездо

Потребовалось некоторое время, чтобы запах исчез. Олл Перссон пережил много плохого за свою неестественно долгую жизнь. Некоторое из худшего произошло недавно, во время всего этого беспорядочного шатания в пространстве и времени. Эти встречи перетекали одна в другую, просто череда всё более зловещих передряг и побегов, никогда не зафиксированных в какой-либо надёжной истории или устойчивом ощущении местоположения, никогда не становившихся последовательными, предсказуемыми или понятными.

Судьба солдата всегда была такой – долгие периоды скуки, внезапные вспышки ужаса. Впрочем, для Олла долгие периоды скуки длились столетиями, из-за чего недавние вспышки ужаса казались ещё более яркими и неконтролируемыми. И всё же, несмотря на всё это, ничто из пережитого ни в этой войне, ни в любой другой, не было хуже, чем улей Хатай-Антакья.

Он сидел в главном трюме лихтера, обливаясь потом, чувствуя лихорадку и не в силах унять дрожь в руках. Он знал в чём дело – отсроченный шок, избыток адреналина и кортизола, которые теперь переполняли его желанием сражаться или бежать. Или, может быть, просто обычный нервный срыв. Они всегда запаздывали с ним. В райском улье он так упорно боролся за то, чтобы остаться в живых и держаться подальше от приторно-сладких кошмарных садов, что свалиться от слабости не было вариантом. Теперь последствия настигали его, и такой исход казался действительно очень вероятным. Он по-прежнему чувствовал тот запах на одежде, коже и волосах.

Но он не мог позволить этому взять верх. Ещё нет. Возможно, через несколько дней он сдастся и, наконец, найдёт какой-нибудь выход. Однако теперь он как никогда близок к тому, чтобы оказаться там, где должен. Всё складывалось воедино.

Ещё немного, Олланий, сказал он себе. Ты можешь развалиться на части, когда мы доберёмся туда, если захочешь. Сейчас с тобой незнакомые люди. Совершенно незнакомые. Не устраивай сцен, только не перед ними.

Он старался. Он держал голову высоко поднятой. Он потел и с трудом глотал, но не потерял сознание.

Зибес тоже был в плохом состоянии. Он начал раскачиваться, очень медленно, обхватил руками лодыжки, его затылок бился о внутреннюю стенку трюма. Кэтт была угрюма – Олл догадался, что она с подозрением относится к новым людям, которых они взяли с собой. Графт, конечно, не обращал на всё это внимания. Кранк, однако, выглядел полунадломленным, его внешняя твёрдая оболочка по-прежнему оставалась, но пустота внутри была очевидна. Он будет скучать по Рейну. Они все будут.

А потом появились новички. Лидва, прототип космического десантника, которого привёл Джон. Олл сразу узнал старого телохранителя Эрды, несмотря на то, что прошло много времени с тех пор, как они нормально общались. Очень странно снова оказаться в такой непосредственной близости. Лидва, со своей стороны, воспринял всё это спокойно.

Последние двое были самыми странными из всех. Колдунья по имени Актейя, которая появилась как какой-то призванный джинн именно в тот момент, когда казалось, что они вообще никогда не выберутся из Хатай-Антакьи, и её спутник, тот, кто называл себя Альфарием. В отличие от остальной группы, эти двое, похоже, знали, куда идут. Похоже, у них был какой-то план.

Хотя, возможно, это было просто бахвальство – Олл на собственном горьком опыте убедился, что те, кто, на первый взгляд, лучше всего контролировал ситуацию, часто оказывались теми, у кого хватка была самой шаткой. Кроме Него, конечно. Он всегда точно знал, куда идёт.

Олл закашлялся, сильно сжал кулаки, пытаясь собраться с мыслями. Они сумели выжить. Теперь предстояло решить, что делать дальше.

Поэтому он просто сказал это вслух. Нужно было с чего-то начинать.

– Что нам теперь делать? – спросил он.

Кранк не поднял голову. Кэтт с отвращением отвернулась. Актейя рассмеялась, хотя и не зло.

– Твой друг пилотирует эту штуку, – сказала она. – Может быть, стоит спросить его.

– Он просто уводит нас отсюда, – сказал Олл. – Когда мы в следующий раз приземлимся, он задаст мне тот же вопрос. Я собираю мнения.

– Мы все знаем, куда идём, – угрюмо сказала Кэтт. – Туда, куда мы шли с Калта. Во Дворец.

Зибес кивнул.

– Дворец, – пробормотал он.

– Дворец? – спросил Олл, беспокоясь о Зибесе, но вынужденный пока игнорировать его. – Я имею в виду, что мы планируем? Просто появиться? Поздороваться? Посмотреть, смогут ли они втиснуть ещё несколько бойцов и найти что-нибудь полезное для всех нас?

– Тебе нужно только быть там, – сказала Актейя. – По крайней мере, я так считаю. Рассеянное братство собирается как раз в тот момент, когда над всем заходит солнце.

Олл фыркнул:

– Но я не хотел в этом участвовать. Джон может быть убедительным, когда у него есть желание, и даже он летит вслепую. Теперь у нас мало времени. – Он взъерошил волосы. Они по-прежнему воняли теми ужасными духами. – Итак, давайте начнём с самого начала – кто ты, почему ты здесь, кто твой попутчик и почему именно он?

– Я – Аль... – начал космический десантник.

– Даже не думай повторять это снова, или, да поможет мне бог, я открою эти чёртовы двери и убью нас всех, – огрызнулся Олл.

– Он – последний остаток старой пьесы, – спокойно сказала Актейя. Она переместилась, прислонившись к металлической скамье, на которой сидела, её костлявое тело заставляло длинное платье растекаться волнами. – Послан на Терру присматривать за делами для своего хозяина. Наши пути пересеклись, и с тех пор мы у нас общие интересы.

– Чтобы снова подтолкнуть старую линию Кабала? – скептически спросил Олл.

– Нет, эта нить перерезана, – ответил Альфарий. – Приказы всегда могут измениться. Моя нынешняя обязанность – доставить леди туда, куда она пожелает.

– Дворец, – повторила Кэтт так же раздражённо.

– Конечно, – сказала Актейя.

– Но почему? – спросил Олл. – И почему ты настолько уверена, что взяла нас с собой?

– Потому что я узнала, что в этой драме нет определённости, только вероятности, – сказала Актейя. – Если бы я знала, что я должна делать и как, тогда я бы это сделала. Но вот в чём дело. Здесь есть архетипы. Определённые типы людей. Некоторые очень мощные. – Она посмотрела на Кэтт, – и некоторые очень простые. – Она посмотрела на Графта. – В этом флайере “моментальный снимок”. Что-то, собранное вместе судьбой, случайным образом, но всё же охватывающее все основные категории. У нас есть женщины, мужчины, состояния между ними. У нас есть сервитор, фермер, псайкер, солдат, вечный, космический десантник… ты понимаешь, к чему я клоню?

– Не совсем.

– Что это не случайность. Что это призыв. Сбор.

– Кем?

– Я не знаю. – Она улыбнулась и закатила невидящие глаза. – В самом деле не знаю. Жить, умирать и снова жить – не слишком помогает лучше понять это. Большую часть времени остаётся просто догадываться, что происходит. – Выражение её лица снова стало серьёзным. – Но некоторые из вас были активны, как Джон. Как я. Другие были пассивны или втянуты в это путешествие. Я не думаю, что это имеет значение. Важно то, что мы здесь, направляемся туда, где нам нужно быть. И мы все должны быть там – не только ты, не только Лидва, но и все мы.

– Потому что ты страхуешь ставки, – сказал Олл.

– Потому что она всё выдумывает, – сказала Кэтт. Она подняла голову и бросила на другую женщину злобный взгляд. – Она ни черта не знает. Я это чувствую.

Кранк пошевелился, взглянул на Кэтт, затем осторожно потянулся к кобуре. Если всё обернётся плохо, он выстрелит в Актейю, не обращая внимания на тот факт, что все они находились в герметичном трюме.

– Полегче, – сказал Олл, вдобавок ко всему у него начинала раскалываться голова. Боже, он чувствовал себя ужасно. – Даже если это правда, она не хуже любого из нас. – Он слабо улыбнулся Кэтт, стараясь поддержать, потому что сочувствовал ей. – Послушайте, мы всего лишь следовали интуиции, не так ли? Надеялись, что у Джона будут ответы. Но полагали, как я думаю, что у него их нет.

– Я просто пыталась убежать, – сказала Кэтт.

– Вот так всё и начинается, – сказала Актейя.

– О, заткнись, – сказала Кэтт.

– Ладно, хватит! – сказал Олл. Ему нужно было двигаться. Ему нужно было размять затёкшие ноги и немного подумать. – Всё началось, как началось. Но давайте обратимся к положительным моментам. Мы живы. Мы – в основном – не хотим убивать друг друга. У нас есть немного времени. И мы все хотим, так или иначе, вернуться к Императору.

– Нет, нет, – возразила Актейя. – Это то, что я пыталась сказать – это не простое действие. В узоре много нитей, как говорили на Колхиде.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Олл, чувствуя, что пожалеет о своём вопросе.

– Ты можешь пойти за Императором, если тебе нужно, – сказала Актейя. – И я помогу тебе. Я подведу тебя так близко, как только смогу. Но я здесь не поэтому.

Затем она бросила на него странный взгляд – отчасти торжествующий, отчасти затравленный.

– Потому что я иду за ним, – сказала она. – Я иду за Луперкалем.

Некоторое время спустя Олл выбрался из трюма и поднялся по ступенькам в кабину лихтера. Он протиснулся через крошечный люк и сумел неуклюже плюхнуться в кресло второго пилота.

Джон сидел в кресле первого пилота и смотрел вперёд, на темневшее небо. Был ещё день, но северный горизонт – тот, к которому они направлялись, – быстро погружался в красноватую тень. Выражение его лица было неподвижным, линия подбородка напряжённой. Может быть, концентрация на том, чтобы держать их всех в воздухе, пошла ему на пользу. Может быть, это удержало его от мыслей о том месте, откуда они сбежали.

– Как у тебя дела? – спросил Олл.

Долгая пауза.

– Я думал, что всё пойдёт совсем не так, – ответил он в конце концов.

Олл кивнул:

– Я тоже.

Какое-то время они летели дальше. Под ними проносилась сухая земля из грязных дюн и потрескавшейся почвы, серевшая по мере того, как угасал свет. Двигатели выли, борясь с попавшей в воздухозаборники пылью.

– Так что ты узнал? – спросил Джон.

– Я не знаю, чему верить, – ответил Олл. – Она утверждает, что родилась на Колхиде. Потом умерла. Затем переродилась. Как ты.

– Больше нет.

– Она сказала, что находилась в сознании в варпе. – Олл покачал головой. – Я не знаю. Что это вообще значит? Ты можешь это проверить?

Джон пожал плечами:

– Она знала, где нас найти. Я полагаю, что это не случайно.

Затем снова тишина, если не считать скрежета двигателей. Говорить было трудно. Поиск подходящих слов – банальных слов для пустой болтовни – после всего того, что произошло, казался почти неприличным. И всё же Олл не знал, как продвинуться и в другом вопросе – почему они здесь, что им нужно делать дальше, как они вообще собираются остаться в живых с теми скудными ресурсами, которые в их распоряжении. Он так устал.

– Послушай, мне жаль, – наконец сказал он слабым голосом. – Что меня не было там, где мы договорились быть. И что ты оказался в... том месте.

Джон просто смотрел прямо перед собой.

– Это не твоя вина. И ты вернулся.

– Да, но это было...

– Чёрт возьми. Да, так оно и было. Во всех отношениях. Но ты вернулся. – Он повернулся к Оллу и вымученно улыбнулся. – И теперь я знаю то, чего никогда бы не узнал раньше. Нет худа без добра, а, господин магистр войны?

Олл посмотрел на него с беспокойством. Просто скрытая насмешка, способ справиться с ситуацией? Или он тоже терял самообладание, доведённый до крайности тем, что увидел?

– Возможно, мне следовало сказать тебе давным-давно.

– Возможно.

– Я предпочёл быть фермером.

– Да, но мы не всегда получаем то, что хотим, не так ли?

– Думаю, нет.

Полёт продолжился в молчании. Небо продолжало темнеть. Поднялся ветер, отмечавший внешние границы бури, дувший прямо на них, и комки пыли с новой силой забили по лобовому стеклу.

– Она говорит, что нам суждено было встретиться, – сказал Олл через некоторое время. – И что все мы – архетипы, того или иного рода. Своего рода репрезентативная выборка.

Джон фыркнул:

– Чтобы отстаивать интересы человечества.

– Что-то в этом роде. Но чего бы она не хочет, это не то, чего хотим мы. Я не знаю, что она думает о том, что делает, но это включает в себя приход к Гору.

– Чтобы убить его?

– Может быть. Её трудно припереть к стенке. На данный момент наши пути идут параллельно, и, похоже, для неё этого достаточно.

– Зато для меня недостаточно. – Голос Джона стал жёстче. – Теперь я почувствовал. Я никогда не чувствовал этого раньше. Я слушал ксеносов и понимал их аргументы. Те, что о Хаосе. Но теперь я это почувствовал. Это моё. Я убью Гора. Я убью Императора. Я убью их всех, кого угодно, если это избавит от этого. – Он оглянулся на Олла, его лицо исказилось от ярости и горя. – Это должно закончится.

– Не думаю, что это так просто.

– Это моё дело. И я теперь могу говорить на жаргоне, помнишь? Я могу делать всё, что угодно.

Оллу стало неприятно смотреть на Джона в этот момент. Давным-давно ему приснился кошмар с ангелами и демонами над объятым огнём миром, и это напугало его, но выражение лица Джона напугало его ещё больше.

– Тебе нужно отдохнуть, – вот и всё, что он сказал. – Мы летим уже несколько часов.

– Я в порядке.

– Ещё час или около того, а потом мы приземлимся.

– Времени мало.

Да, и так было всегда, сколько он себя помнил. Тогда Олл внезапно вспомнил об этом. На них что-то охотилось, на самой грани восприятия. Каждый прыжок, который они совершали, каждое перемещение в пространстве и времени, уже казалось, что эта тварь почти настигла их. Что-то очень опасное, вплоть до побега из улья.

– Интересно, куда оно делось, – произнёс он.

– Что?

– Тварь, которая... – Он замолчал. – Не бери в голову.

И после этого они не разговаривали. Олл просто смотрел, как пыль летит на стёкла, как пустые земли лишаются жизни. Впереди был ещё долгий путь. Достаточно времени, чтобы что-то придумать, прояснить ситуацию, составить чёткий план.

Но всё время, пока он пытался работать над ним, он не мог избавиться от этого воспоминания.

“Что это было? – думал он. – И куда оно делось?”

Как только они все ушли, место снова показалось слишком большим, слишком пустым. Старое проклятие матерей. Не то чтобы она до сих пор считала себя таковой, но всё же. Это пробудило воспоминания, и на очень короткое время её изолированное выжидание снова почувствовало себя немного более сопричастным с окружающим миром.

Она наблюдала за слугами. Некоторые из них танцевали вокруг костра, отбрасывая длинные тени на песок. Над ними под звёздами мерцали огромные круги кварца.

Это был редкий перерыв в погоде. В течение нескольких дней с востока налетали песчаные бури, жестокие и с терпким запахом. Она укуталась на время бедствия, держала голову опущенной, плотнее привязала матерчатые покрывала к столбам и извлекла из этого максимум пользы. Бури заставили её думать о Джоне, который пришёл сюда и снова всё перевернул, заставив пережить всё заново, вспомнить всё, а затем снова ушёл в эпицентр надвигавшегося смятения, забрав с собой Лидва и многое другое.

Она знала, что перерыв продлится недолго. Учитывая происходившее, это мог быть последний раз, когда она видела ясные звезды за очень долгое время, и поэтому она села на голый камень и смотрела на них. Их свет был древним. Всё, что достигало её сейчас, отправилось в путь задолго до её рождения, до того, как она сделала что-либо из того, что сделала, и всё же это по-прежнему никуда не исчезло – никуда – вмешательство и его последствия. Все результаты рассеивания теперь вернулись на Терру, чтобы устроить ужасное опустошение, но всё же ясный свет этих домашних систем горел из прошлого, как будто никогда ничего не происходило и никогда не произойдёт.

Она снова почти забыла обо всём этом, возможно, намеренно, пока не вернулся Джон. И теперь она не могла думать ни о чём другом. Что она сделала. Что ей пришлось сделать.

Ещё через час или около того костёр догорел. Тени слились с сухой, прохладной темнотой ночи, и люди разошлись по домам. Сама она задержалась дольше всех, вытянув длинные ноги и пытаясь расставить все старые воспоминания в правильном порядке.

В конце концов, когда над высокими дюнами взошла кровавая луна, она пошевелилась, встала и побрела обратно к своему каменному домику. Она нырнула под низкую притолоку, налила воды из кувшина в миску и плеснула себе на лицо. Она направилась к самой внутренней комнате и размотала капюшон, пробираясь сквозь шёлковые занавески. Внутри горела только одна свеча, воск собирался в лужи и заставлял пламя колебаться.

Она села на низкую кровать, прислонив голову к кедровой раме и чувствуя, как прогибаются деревянные перекладины. В комнате по-прежнему было тепло, пахло агаровым деревом, её окутывали тени, которые танцевали в такт движениям одинокого языка пламени.

Она протянула руку, чтобы потушить фитиль, откинулась назад и закрыла глаза, положив сцепленные руки на колени. Когда она погрузилась в сон, всё, что она могла слышать – это слабые щелчки и хлопанье матерчатых навесов снаружи, шелест травы под ночным ветерком, звук своего ровного, глубокого дыхания.

Пока слова не выплыли из темноты, заставив её глаза резко открыться.

– Привет, бабушка, – произнёс Эреб, стоявший в ногах кровати. – Думаю, нам нужно поговорить.

Эреб встречается с Эрдой.

ДЕСЯТЬ

Коробки смерти

Магистр осады

Выезд

Он резко проснулся. Каска немедленно пошевелился, голова пока не прояснилась, но прежние реакции почти не пострадали, он спрыгнул с койки и крикнул экипажу собираться. Зазвенели сирены.

Помещение было большим, холодным, в основном неосвещённым и пахло сотнями прижатых друг к другу тел. Пол терялся в мешанине вещмешков и скомканной униформы. Трёхместные койки стояли длинными рядами. Залы общежитий в оборонительном бастионе выглядели почти одинаково, где бы они ни находились, хотя этот конкретный оказался более убогим, чем большинство, с протянувшейся по западной стене длинной трещиной. Каска предположил, что они находятся глубоко под землёй, хотя с момента прибытия не мог подтвердить это. Под землёй, над землёй, теперь не имело большого значения, потому что небо было чёрным, и земля была чёрной, и всё покрывала грязь – ты сражался во тьме, где бы ты ни оказался.

Тем не менее, по крайней мере, теперь он знал своё местоположение – Колоссовы врата, расположенные так далеко на востоке, что он думал, что там вообще ничего не осталось, кроме костей и пятен крови. Похоже, он ошибался на этот счёт. Там находился легион. Целый или, по крайней мере, то, что осталось от целого после семи лет непрерывных боёв. Как только он узнал об этом, то на мгновение пришёл в восторг. Яндев был прав, это выглядело как контрнаступление, что-то, что снова взбодрит кровь и избавит от чувства проклятой депрессии из-за всего на свете. Возможно, именно поэтому всё так растянулось за Сатурнианской – командование планировало это, готовое снова занять позиции, открыть новый фланг для борьбы с врагом.

С тех пор, однако, состоялись брифинги. Череда воинов V легиона приходила, чтобы поговорить с собравшимися командирами танков, каждый раз другой. Все они выглядели изрядно потрёпанными, с помятыми доспехами и разбитыми лицами. Но они были вежливыми и склоняли головы перед собравшимся, прежде чем перейти к делу. Стало очевидно, что речь шла вовсе не о том, чтобы отбросить врага, во всяком случае, на основных фронтах. Выяснилось, что мобилизационный резерв для подобного наступления давно иссяк. Речь шла о захвате космического порта Львиные врата, изгнании захватчиков и вводе в строй орбитальных орудий, а затем удержании этого места настолько долго, насколько они смогут. Даже если удастся достигнуть первой цели, они будут окружены, отрезаны от любого возможного пополнения запасов и вынуждены уйти в глухую оборону против врага, который, казалось, распоряжался почти бесконечным количеством войск. И это было единственным, что являлось совершенно неприемлемым для танков. Они были прожорливыми, темпераментными зверями. Если вы не могли заправлять их топливом, снабжать снарядами, ремонтировать повреждения, когда в них попадали, то вы, по сути, жили в медленно движущемся гробу.

И из всех возможных танков, в которых можно было застрять, “Леман Русс”, пожалуй, был худшим. Люди говорили о нем как о Гордости Империума, величайшем боевом танке в истории человечества, оплоте Великого крестового похода.

Это было дерьмом. “Леман Русс” представлял собой настоящую смертельную ловушку. Его высокий профиль был настолько общеизвестно ужасным, что ни один офицер не хотел быть командиром роты – единственное, что достаточно велико, чтобы прикрывать “Леман Русс” во время операций – это другой “Леман Русс”, так что лучше держать командное подразделение впереди себя как можно дольше. Его хрупкие гусеницы были обнажены, а броня представляла собой мешанину легко поражаемых вертикальных плоскостей. Стандартная модель со спонсонами просто обладала ещё одной плоской поверхностью, которую нужно уничтожить, ещё одна причина радоваться, что их нет. Внутри было шумно и пламя легко вспыхивало всякий раз, когда погрузчик слишком громко чихал. И, если вам действительно не повезло с этими спонсонами, оставался всего один аварийный люк, прямо в верхней части главной башни, и поэтому шансы выбраться живым в случае слишком вероятной катастрофы были почти равны нулю.

Нет, тот, кто спроектировал “Леман Русс” – Каска всегда считал, что на самом деле это не примарх VI – был идиотом. Или садистом. Или и то, и другое. Единственными достоинствами, которыми обладал танк, являлись дешевизна, механическая надёжность и определённая высокая живучесть в количественном отношении. Конструкция была настолько брутально простой, что Империум мог выпускать их миллионами. Не имело значения, что каждая отдельная машина была примером самоповреждения, когда вы могли сокрушить поле боя сотнями таких машин. А установленная спереди лазерная пушка, по крайней мере, могла продолжать стрелять до тех пор, пока в её силовых установках оставался заряд, что делало имевшуюся у снарядов склонность заканчиваться несколько меньшей катастрофой.

Тем не менее, в целом, у экипажей было мало иллюзий относительно танков, на которых они ехали на войну. Их называли “коробками смерти”, “разлучниками” и другими, более приземлёнными именами. Пехотинцы иногда косо посматривали на них, завидуя всей этой толстой броне, но танкист “Леман Русса” знал, насколько всё это на самом деле хрупкое, и что попасть под лазерный луч гораздо предпочтительней, чем сгореть заживо или быть погребённым под стеной грязи или не суметь выбраться и задохнуться от выхлопных газов двигателя.

Сирены продолжали звучать. Яндев натягивал китель, Фош пыталась проснуться, Мерк осушил канистру со вчерашней водой. Дреси просто тихо готовилась, не встречаясь ни с кем взглядом. Каска и в самом деле хотел поговорить с ней по душам, узнать её получше, но теперь уже слишком поздно, потому что это было оно, это было наступление, первое сражение оптимистично названного Первого Терранского бронетанкового.

– Шевелитесь, народ, – рявкнул он, потянувшись за шлемом и сумкой, смаргивая остатки сна с глаз. – Вы знаете правила игры. Фош, двигай своей чёртовой тощей задницей. Трон, где мои ботинки?

Во всём зале происходило то же самое. Сотни экипажей сонно собирались, направлялись к лифтам и лестницам, пытались вспомнить, где находится их подразделение, какие приказы, что за новое назначение в роте и куда они должны выдвигаться. Всё это время сирены продолжали греметь – звон, звон, звон – ничуть не помогая собраться с мыслями.

Каска и экипаж “Айка 73” толкались и суетились вместе с остальными, спускаясь на уровни вооружения. Пока они шли, стены дрожали, как никогда сильно, осыпая их пылью. На секунду он подумал, что крепость подвергается серьёзной атаке – она находилась под обстрелом с тех пор, как они прибыли – но затем он понял в чём дело. Уцелевшие орудия Колоссов стреляли изо всех сил, сжигая последние боеприпасы, швыряя всё, что у них осталось, в пустоши за стенами. К тому времени, когда они закончат, склады полностью опустеют. Это стало их последней службой, они больше не применялись для отражения атак, а вместо этого использовались, чтобы максимально выровнять пространство между крепостью и целью. Обстрел, похоже, продолжался уже несколько часов во время их недолгого отдыха. Каска испытывал осторожное уважение к артиллеристам. Это была непростая профессия, требовавшая мастерства как в абстрактной геометрии, так и в человеческих превратностях на поле боя. Если они правильно выполнили свою работу, продвижение будет возможно. Если они облажались, танки быстро наткнутся на неповреждённые огневые линии, и это приведёт к полной неразберихе.

Пока всё вокруг сотрясалось и грохотало, они трусцой пробирались на уровни вооружения, в пещеры у самого основания секций внешней стены Колоссов, которые были реквизированы несколько недель назад, расчищены и приспособлены для новой цели. Они были забиты техникой, сотнями и сотнями каждый, все машины укомплектованы, заправлены, исправны и готовы к действию. Воздушные фильтры уже гудели в предвкушении того, что тысячи грязных прометиевых двигателей, кашляя, оживут – ожидая, когда прозвучат приказы, когда на головных танках роты будут подняты полковые знамёна, когда гусеницы придут в движение.

Пока Каска бежал вдоль рядов машин, отсчитывая номера корпусов, ему потребовалась секунда, всего одна, чтобы угадать, сколько единиц бронетехники собрано в их зале хранения. Он не слишком ошибся. Их было очень много. Огромное количество. Все офицеры Белых Шрамов, с их тихими голосами и тщательным изложением тактики, держались на брифингах очень скромно, но это было явно серьёзное начинание, над которым долгое время работали серьёзные люди. Ему было интересно, насколько высокопоставленные люди. Он задумался, мог ли Сам Император, любимый всеми, иметь к этому какое-то отношение. Может быть, в конце концов, это было что-то, из-за чего стоило волноваться. Может быть, это было что-то, что могло переломить ситуацию.

Успокойся, немедленно. Успокойся. Ничего ещё даже не началось. Каска в своё время участвовал в достаточном количестве катастроф и неудач, чтобы не увлекаться. Как только всё приходило в движение, взметалась грязь и в глаза ударял дым, вот тогда-то всё и пошло наперекосяк. Сохраняй спокойствие, оставайся сосредоточенными. Держи себя в руках.

Он добрался до танка. Как всегда, он ударил его по боку, прежде чем взобраться на верхнюю башню.

– За Императора! – крикнул он.

– За Его народ! – эхом отозвалась команда, готовясь садиться. Вокруг остальные экипажи делали то же самое – маленькие ритуалы перед боем, последние проверки.

Яндев и Дреси забрались внутрь первыми, пролезли через боковые люки и спустились в самый низ – Дреси к панели управления двигателем, Яндев к посту лазерной пушки. Фош и Мерк последовали за ними, заняв позиции в башне у главного орудийного механизма. Каска был последним, единственным, кто держал голову и плечи над линией открытого люка. Он надел шлем, проверив уплотнители на воротнике. Они настаивали на этом на всех брифингах. Полный токсикологический протокол, всегда. Все шлемы надеты, все фильтры запечатаны, все люки задраены. Он сделает это, как только они выйдут за ворота. Но сейчас, возможно, в последний раз за долгое время, он будет держать голову высоко и люк открытым. Он хотел увидеть всё своими глазами.

Повсюду вокруг него слуги и сервиторы делали то, что должны были делать, подготавливая роты к выступлению. Впереди, в трёхстах метрах, мощные внешние двери по-прежнему были закрыты. Пол дрожал, пока орудия высоко наверху продолжали извергать снаряды. Один за другим включались танковые двигатели, выбрасывая клубы чёрного дыма. Сирены продолжали выть, последние из экипажей разбежались по своим подразделениям, включились передние люмены.

– Статус, – передал Каска по воксу команде, внимательно слушая.

– Лазерная пушка активирована, – холодно ответил Яндев. – Уровень энергии достаточный.

– У меня всё хорошо, – ответила Фош, её лицо в готовности прижалось к прицелу главного орудия.

– Двигатели запущены, – сказала Дреси. – Дух послушен.

Мерк усмехнулся.

– Пять минут, – сказал он себе. – Мы продержимся пять минут.

– Заткнись, – рявкнул Каска. – Это Его работа. Это касается всех вас. Его работа. Увидим её.

Затем, с пугающей внезапностью, артиллерийская канонада прекратилась. Только когда орудия смолкли, Каска понял, насколько громкими они были. В огромном зале наступила зловещая тишина, раскаты грома сменились более низким рычанием сотен двигателей.

Каска почувствовал, как у него скрутило живот. Ладони покалывало, и он крепче вцепился в поручни. Казалось, целую вечность всё пространство оставалось застывшим – колонны танков, все на холостом ходу, все неподвижные, запертые под землёй, словно скованные цепями.

Это должно начаться сейчас. Это должно начаться. Все были настроены на это, натасканы и готовы. Если они будут ждать, то умрут здесь, в заточении, в клетке, как животные. И всё же двери оставались закрытыми, запечатывая их, погребая, сдерживая.

Держи себя в руках, сказал он себе. Неподвижный, спокойный, готовый.

Когда дверные замки с грохотом открылись, он вздрогнул от неожиданности. По залу разнеслось эхо мощных болтов-затворов, возвращавшихся в свои пазы. Затем гигантские противовзрывные двери со скрежетом заскользили вверх, сопровождаемые лязгом огромных цепей. Сирены смолкли, и звуки двигателей изменились, набирая обороты для движения. Порывы горячего ветра ворвались в расширявшиеся щели, заставляя клубы смога кружить и извиваться. Далеко впереди Каска впервые за несколько дней увидел внешний мир.

Была ночь. Теперь на Терре всегда была ночь – непроглядная завеса, освещаемая только пламенем и миномётными снарядами, адский пейзаж измученной земли и огня.

Приказ пришёл по коммуникатору, уже потрескивавшему от помех.

Полный вперёд. Полный вперёд. Хан и Император ведут вас.

Каскад ускорений начался с головных подразделений и волнами прокатился по колоннам, когда большие “Гибельные клинки” и “Адские молоты” раскачиваясь, съехали с пандусов в пылавшую тьму. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем пришла очередь “Айка 73”, части 16-й роты шестого батальона, но затем настал момент, и они поехали вместе с остальными, набирая скорость, подпрыгивая и покачиваясь к полосе чернильно-чёрного неба впереди. Каска оставался снаружи, даже когда другие командиры скользнули внутрь бронетехники, захлопнув люки и доверившись перископам и линзам ауспиков.

Поэтому, когда они снова выехали на открытое место, всего на несколько мгновений, он увидел всё своими глазами, отфильтрованным только недавно вымытыми линзами шлема. Он оглянулся и увидел, как позади них уходят в ночь высокие стены Колоссов, выщербленные и потрескавшиеся, но по-прежнему неприступные. Он посмотрел вперёд и увидел простиравшиеся до горизонта руины, пустые остовы некогда могучих шпилей ульев и жилых комплексов, некоторые горели, большинство стояли мёртвыми и холодными. Он увидел инверсионные следы первых взлетавших атмосферных самолётов легиона, готовых начать бомбардировки и уничтожить то, что пропустили большие пушки. Он увидел вспышки взрывов, рябь линий огня, изломанный силуэт далёкой Внешней стены, отражённое в акрах разбитого стекла и стали сияние орбитальных пустотных щитов. Количество танков вокруг было настолько велико, что казалось, будто сама земля покатилась вперёд, собираясь в приливный ковёр из железа и прометия, который обрушится и пробьёт путь к краям самой земли.

Но затем, и это было самым впечатляющим из всего, прямо на краю поля зрения он увидел горный массив космического порта Львиные врата, тёмный, как окружавшая его ночь, окутанный гигантскими кипевшими облаками пыли и грязи, его бока освещались потрескивавшими нитями молний, внутренности сияли болезненным светом, витые шпили возвышались над северо-восточным горизонтом и уходили высоко в небеса.

Такой далёкий. Такой огромный. Такой ужасный.

Каска спустился, влез в ремни безопасности и потянул за собой люк. Металлический круг с лязгом закрылся, и он повернулся, чтобы поднять тактический объектив и приблизить прицел перископа. Знакомые звуки и запахи крошечного мира танка сразу же окутали его. Он понял, что дышит слишком часто, его сердце бешено колотится. Было лучше не смотреть на космический порт, по крайней мере, до тех пор, пока в этом не возникнет крайней необходимости.

– Наконец-то, – сказала Фош. Она послала ему напряжённую улыбку. –Император с нами.

Каска улыбнулся в ответ, так же напряжённо.

– Не сомневаюсь, капрал, – сказал он. – Нисколько не сомневаюсь.

Грем Калгаро уверенно поднимался по винтовой лестнице, его тяжёлые ботинки утопали ковре грязи на ступеньках. Он уже преодолел километры, прокладывая путь из одного зала в другой, следуя извилистым маршрутом по лабиринту внутренних помещений космического порта. Его необъятность поражала даже на планете, где доминировали абсурдно огромные здания. Легион не был и близок к тому, чтобы заполнить его должным образом. Даже в тех пространствах, где они собрались в большом количестве, отдававшаяся сырым эхом пустота зияла вверху и внизу. В некоторых сухих доках по-прежнему стояли в ремонтных люльках каркасы космических кораблей, наполовину готовые и пустые, ожидавшие, чтобы их подняли с помощью лифтов на взлётные площадки. Это был мир в мире, череда гигантских сборочных цехов и служебных ям, соединённых огромными шахтами и транзитными трубами. Раньше здесь было шумно, всё наполняли резкий треск и вой механизмов, грохот запускаемых двигателей, скрежет подъёмников и управляемого сервиторами оборудования. Теперь было тихо, почти безмолвно, только медленно двигались воины легиона и их создания, мрачно направляясь в служебные помещения для перевооружения и переоснащения. Края смягчились наростами, ползучими плесенями, переплетениями лиан с чёрными прожилками, приглушая всё и погружая в горячую, потную дремоту.

Калгаро был не единственным, кто заметил, насколько это место теперь напоминало Барбарус. Сквозь вентиляционные решётки начал просачиваться густой, как молоко, туман. Запах стал терпким, воздух пропитался ядами, которые они принесли с собой. Время от времени, шагая у основания одной из многочисленных ведущих в небеса многоуровневых шахт, Калгаро поднимал голову и видел, как токсины собираются в облака, постепенно сгущаясь с высотой. И тогда он вспоминал, как это было на родной планете, и как они все смотрели на вершины гор, одновременно страшась и желая их. Должно быть, где-то в нём запечатлелись какие-то остатки тех старых эмоций. Ему по-прежнему нравилось при любой возможности твёрдо стоять на ногах. Он по-прежнему дышал более осторожно, когда поднимался высоко, как будто мышцы лёгких не могли до конца поверить, что это возможно.

Он раздражённо покачал головой. Глупо сохранять старые подёргивания и рефлексы. Им нужно двигаться дальше. Забыть о старых кошмарах. Тем не менее, те и сейчас преследовали их повсюду, дурные сны предков, словно выгнанные собаки, возвращавшиеся к очагу.

Калгаро добрался до места назначения – главной смотровой башни на краю западной стены. Когда он неуклюже вошёл в командный зал, четыре Несломленных отдали честь. Несколько дюжин слуг легиона работали на постах ауспиков, их униформа была настолько испачканной, что её едва можно было отличить от запёкшейся грязи на бледной коже. Теперь все они были очень больны, покрыты язвами и ранами, хотя это, казалось, не сильно мешало им.

– Ты звал меня? – произнёс Калгаро, обращаясь к командующему сержанту.

– Вы должны это увидеть, магистр осады, – сказал сержант, старый выходец с Барбаруса по имени Гургана Дук. Он указал на большую круглую линзу, помутневшую и засаленную, но по-прежнему функционировавшую. По ней ползли точки света, и все они исходили с позиций, сосредоточенных на юго-западе. Калгаро прищурился, пытаясь разобраться в неясных фосфоресцирующих вспышках.

– Ещё одна неисправность? – спросил Калгаро.

Дук покачал головой:

– Проверил несколько трансляций. Это индикаторы движения.

Калгаро подошёл к картографическому устройству большего радиуса действия и активировал сканеры. Он некоторое время смотрел на них, затем проверил геолокаторы

– Они отступили, – пробормотал он.

– Да, так и было. Казалось.

Калгаро понял, что улыбается. Чем дольше он изучал сигналы, тем больше картина подтверждалась. Белые Шрамы никуда не делись, и теперь они снова были на виду, устремляясь к космическому порту, скоординированным остриём копья, которое уже быстро неслось через пустоши.

– Приятная новость, – сказал он. – Наши друзья всё ещё с нами.

Он отвернулся от устройства и начал отдавать приказы.

– Отправьте сигнал советнику примарха – убедитесь, что тот дойдёт до него. Отдайте приказ о мобилизации всех сил обороны и задействовании резервов. Активируйте настенные орудия и предоставьте мне отчёт о готовности флайеров – если у нас ещё остались пригодные для использования, они понадобятся немедленно.

Слуги поспешили подчиниться, используя коммуникаторы. Двое из Несломленных направились к транзитным шахтам, чтобы убедиться, что личные приказы также будут доставлены.

Дук, однако, выглядел неуверенным.

– Нет никакого... плана, – сказал он. – Никакого оборонительного плана. Мы должны были снова выдвигаться, отделения всё ещё переоснащаются, они будут…

Калгаро рассмеялся, возвращаясь к линзам ближнего радиуса и регулируя ручки усиления.

– Так даже лучше, сержант, – добродушно сказал он. – Намного лучше. Отделения не нуждаются ни в каком поощрении – перед нами безбожные чогориские ублюдки. Мы не закончили с ними на Катуллусе, так что сделаем это здесь.

Правда, дела на Катуллусе шли плохо, и тогда он был в ярости. После этого были даны клятвы, которые он намеревался довести до конца. И он доведёт их до конца, приложив все свои силы, просто теперь это будет чем-то приятным, актом священного прославления.

Дук поклонился:

– Будет сделано.

– И подайте сигнал флоту, – приказал Калгаро, приступая к расчётам. – На этом участке у нас нет ничего важного. Запросите орбитальную батарею, координаты будут переданы. Мы разнесём их в клочья, прежде чем они преодолеют половину пути.

Он не смог сдержать усмешку. Она продолжала расти.

– После этого просто наблюдайте, – сказал он, приближая сенсоры. – Обещаю, оно того стоит.

Братство Бури вырвалось из укрытия, когда поднялись противовзрывные двери. Все на спидерах – “Кизаганах”, “Дротиках”, “Шамширах” – воины вылетели из ангаров плотным строем стрел, держась у земли и набирая скорость.

Впереди облака пыли танковых колонн размывали тёмную линию между землёй и небом. Последние артиллерийские удары пришлись точно в цель, уничтожив цели в нескольких километрах впереди. Шибан проехал прямо сквозь монолитные столбы дыма, оставляя за собой длинные чёрные следы.

Он прошёл по этой земле всего несколько дней назад, хотя с таким же успехом это могло быть в другой жизни. Он вспомнил последние лучи слабого солнечного света над едкими лужами, призраков пустошей. Он вспомнил о ребёнке. Он снова задался вопросом, что с ним случилось. И это заставило его подумать о Кацухиро. Может быть, они оба мертвы. Или, может быть, они вернулись за стены Внутреннего дворца, где ещё теплились последние крохи надежды.

Теперь он ничего не узнавал вокруг. Это стало затерянным местом, пристанищем демонов, здания были просто надгробиями на бесконечных полях сражений. Единственными существами, обитавшими в этих задыхавшихся от дыма остатках, были проклятые и искалеченные, хромавшие и визжавшие в безлунную ночь.

– Цели обнаружены, – передал он по воксу воинам, сохраняя ошеломляющую скорость. Проклятый мир пронёсся мимо, расплываясь в растянутые линии. – Рассредоточиться для зачистки.

Эскадрильи спидеров разделились, поворачивая и ныряя сквозь пустые жилые дома и шпили. Они пролетели мимо авангардов бронетанковых колонн и вырвались из их грохочущей вони и дыма. Предупреждающие руны вспыхнули на каждом шлеме, обнаруживая угрозы в обломках. Пилоты открыли огонь, распыляя болт-снаряды и лазерные разряды во мрак, уничтожая оказавшуюся на открытом месте пехоту предателей и разрывая их на куски.

– Впереди-справа, – сообщил Чакайя, грозовой пророк, прикомандированный к братству Шибана, ехавший рядом с острием копья вместе с Иманем. – Препятствие для бронетехники.

Чакайя не был великим предсказателем погоды, как Наранбаатар или Есугэй, но его дальновидение на долю секунды опережало завесу времени, давая слабые проблески возможного будущего. В такого рода боевых действиях этот вклад был бесценен.

– Вниз, – приказал Шибан, резко снижаясь. – Построение “Ши'ир” – очистить путь.

Его эскадрилья опустилась ещё на метр, разделившись, продолжая нестись вперёд. Каждый воин приготовил по два осколочных заряда. Они мчались по длинному переулку между двумя стенами из безликого камнебетона, скользя над тем, что когда-то было асфальтовым переходом, не обращая внимания на спорадические лазерные выстрелы, которые плевались и свистели мимо них.

– Вот, – сказал Чакайя.

Воины последовательно сбросили заряды из мчавшихся спидеров через каждые несколько метров. Когда заряды попали на минное поле, земля взорвалась жидким огнём и комками почвы. Каждая закопанная мина была задета и взорвана плазменными разрядами, которые подбрасывали грунт и камнебетон высоко вверх, к лишённым стёкол окнам жилых домов по обе стороны.

– Впереди ещё сигналы, – спокойно сказал Имань, ведя “Шамшир” сквозь вихри летящего гравия. – Опорный пункт.

– Разберитесь с ним, – скомандовал Шибан, и спидеры мгновенно развернулись в широкий строй, растянувшись по всей ширине прохода. – Джерун, Темухан, – он ваш.

Четыре ракеты вылетели из двух спидеров, направляясь к далёкой цели – старому оборонительному бункеру у основания заброшенной триумфальной колонны. Каждая ракета попадала точно в цель, разрушая камнебетонные переборки и вонзаясь в помещения за ними. Внутри всё заволокло дымом, и оставшиеся в живых защитники высыпали наружу, дезориентированные и стрелявшие вслепую. Спидеры переключились на штурмовые пушки, рассекая как местность, так и пехоту градом тяжёлых снарядов.

– Теперь вперёд, – приказал Шибан, поднимая нос “Шамшира” и наводя прицел на разрушенный бункер.

– Подождите, мой хан, – раздался голос Чакайи по связи. – Что-то... опасное.

– Стоп – назад! – крикнул Шибан, резко поднимая гравицикл вверх и разворачиваясь.

Остальная часть эскадрильи отреагировала мгновенно, ударив по воздушным тормозам и снова бросив машины в резкие виражи. Весь строй поднялся, зависнув на подушках из перегретого воздуха и гравитационных буферов. На них обрушилось ещё больше лазерного огня, источники которого быстро уничтожались кружившим эскортом.

– Что вы... – начал Имань.

Он так и не договорил. В пятистах метрах впереди, в том самом месте, через которое они должны были проехать, если бы не остановились, задрожал воздух. Гряды облаков содрогнулись, поднялась пыль, и атмосфера раскололась на части.

Двадцатиметровая колонна чистого разрушения, пульсировавшая и пылавшая, с треском обрушилась с небес, сверля, как брошенное копье, пронзая прямо сквозь центр разрушенного шпиля улья и глубоко погружаясь в фундамент. Ослепительная ударная волна вырвалась наружу, разбросав камни и куски пластали, круша всё на своем пути, разрушая стены жилых домов и проламывая арки.

Ещё больше лазерных колонн обрушилось за этой, распыляя и сжигая, превращая весь сектор в месиво из падавших балюстрад и взрывавшихся секций стен.

– Уходим, уходим! – взревел Шибан, уводя гравицикл подальше от поднимавшегося облака пыли.

– Орбитальные удары, – мрачно сказал Имань, следуя его примеру. – Уже?

Эскадрильи рассыпались, убегая от перекрывавших друг друга взрывных волн.

– Похоже на то, – ответил Шибан. – Отправь сообщение.

– Думаю, они в курсе, – сказал Имань, указывая туда, откуда они пришли.

По всему западному горизонту небо тоже было охвачено огнём – не огнём миномётов, зажигательных или плазменных снарядов, а рождённым небом пламенем, с грохотом проносившимся горизонтальной линией на высоте четырёх с половиной километров, как будто мчавшиеся облака были расстёгнуты и разорваны поперечным ударом меча. Шлейфы клубились и извивались вокруг разрыва, выливаясь дымившейся пеной, распадаясь на ветви, которые мерцали и танцевали молниями. Раскаты искусственного грома прокатились по всему пейзажу, подкреплённые рёвом, похожим на то, как будто моря всех миров ударили одновременно. Далёкий городской ландшафт скрылся за огненной тенью, заслонённый наступлением шириной в километры, которое пожирало всё остальное, оно парило на солнечно-красных двигателях, висело невероятно низко для своих размеров и всё же всё равно двигалось, всё равно приближалось к ним, окутанное искрами, вспышками и брызгами, которые протянулись до самого горизонта, насколько видел глаз.

Впереди надвигавшейся орбитальной платформы появились сопровождавшие её атмосферные самолёты, вырывавшиеся из огненного ада, их турбины завывали на полной мощности, чтобы избежать смертельной турбулентности. А под ними танки продолжали мчаться вперёд, прорываясь расчищенным для них авангардами легиона по полосам атаки, при поддержке низко висевших десантно-штурмовых кораблей с готовыми к высадке отделениями тяжёлой пехоты.

– Итак, теперь всё готово, – пробормотал Шибан, позволив себе лишь мгновение на оценку того, что было приведено в движение. – Давайте посмотрим, как далеко это нас заведёт.

Затем он развернул гравицикл, увеличил мощность двигателей и попытался обогнуть пылавшую массу лазерных лучей. Всё больше сигналов накапливалось на границе диапазона его ауспиков, которые замедлят наземное продвижение, если не будут быстро устранены.

– Вперёд! – взревел он, снова набирая полную скорость. – Продолжать двигаться! Уклоняйтесь от лазерного огня, но продолжайте двигаться!

ОДИННАДЦАТЬ

Загнанный

Урок

Сокращение

Нет, нет. Не это – это было ошибкой. Найди нору, обставь её, затаись. Когда ты бежишь, они схватят тебя на открытом месте. На данный момент он уже достаточно двигался, оставив свою фальшивую вонь в каждом углу, позволив им поверить, что он побывал в сотне разных мест во Дворце, и теперь у него было это место, то, на которое он нацелился с самого начала, то, где он собирал свои зелья.

В этом городе находилась тысяча лабораторий, и так было с самого начала. В других городах строили церкви или военные мемориалы, но в доме Императора возводили храмы науки, великой надежде человечества. Фо должен был отдать должное старику – это была такая же хорошая стратегия, как и любая другая, учитывая то, что Он имел в виду. Только нужно было быть уверенным, что это правильная наука. Император всегда был одержим биологией, спиралями и клеточными культурами. Ещё до всех этих неприятностей с отвратительным интеллектом, которые навсегда отучили человечество от мыслящего кремния, Он всегда имел дело с чашками Петри и центрифугами – грязный материал, жидкости, органы и культуры крови.

Фо иногда задавался вопросом почему. Несомненно, старик использовал Свой помешанный на генетике разум, чтобы завоевать галактику. Программа была впечатляющей, по-своему жестокой. Может быть, никто другой не смог бы этого сделать. Это, безусловно, показало силу того, чем Он занимался, когда заперся в этих подземных помещениях на протяжении стольких лет с разношёрстной компанией эксцентриков, которыми Он Себя окружил. Это показало, что можно сделать с помощью нескольких умных генетиков и нескольких высококлассных производственных мощностей, а также с бесконечной верой в себя.

Но, возможно, всё же это ограничено. Возможно, некоторые направления закрыли слишком рано. Таким путём человека можно превратить в устрашающее существо, но результат получится сомнительным, что сейчас наглядно и продемонстрировано. Возможно, было бы лучше, если бы вы действительно были полны решимости начать всё сначала, полностью покончить с этим грязным делом. Серое вещество. Шаткая плоть и неисправные сердечные клапаны.

Однако Фо подозревал, что в глубине души Император отличался некоторой сентиментальностью. Были некоторые мосты, которые Он не пересечёт, даже если может это сделать, поэтому некоторые аспекты Его программы были такими, какими они были. Он хотел, чтобы Его Империум Вечности унаследовали существа, которые выглядели бы так же, как Он когда-то; которые говорили бы так, как Он, которые могли бы поделиться шуткой или насладиться бокалом вина. В противном случае, какой в этом был смысл? Если вы можете создать что-то неразрушимое, что-то неподвластное порче, но уже не человеческое, тогда зачем это делать? Главная цель в выживании вида, расы, нас.

И всё равно Он зашёл слишком далеко. Космический десантник был мерзостью своего вида. Примарх в сто раз хуже. Разнообразие сменилось единообразием. Интересная слабость с силой стеклянных глаз. Возможность без происшествий. Вот почему Его нужно было остановить, прежде чем весь этот безвкусный балаган наберёт такие обороты, что никакие машины, какие только можно себе представить, не смогут это остановить. Возможно, этот момент уже настал. Или, возможно, именно ему, Базилио Фо, придётся выйти вперёд и попытаться вернуть немного красок в быстро серевшую вселенную.

И он мог это сделать. Это было возможно. Он посмотрел на длинный стерильный стол перед собой, и увидел, что ингредиенты готовы, всё на своих местах.

Лаборатория располагалась на некоторой глубине под землёй, как и все строго охраняемые лаборатории. Когда-то в ней жили тысячи работников. Теперь их уже не было, они в панике разбежались перед наступавшими врагами – как будто несколько лишних километров могут их спасти. Столы были перевёрнуты, инфопланшеты разбиты и выброшены. Ему не составило большого труда проникнуть внутрь, спуститься, найти холодильное хранилище, химические чаны и сращивающие машины. Ничто из этого нельзя было оставлять без присмотра. Как минимум, уничтожить, на случай, если враг доберётся до всего этого своими потными руками, потому что всё это по-прежнему было хорошим, полезным материалом.

Но сейчас все были ужасно измотаны. Все пребывали в лихорадочном возбуждении, столкнувшись лицом к лицу с собственной смертностью, и это мешало им рассуждать здраво. Как с той девушкой на медицинском посту. Даже когда он сказал ей, что она будет помогать в справедливом и благородном деле, это не остановило её слез. Он говорил тогда чистую правду, несмотря на её прискорбное отсутствие видения – не его вина, что Империум так любил использовать сканеры сетчатки и датчики крови на дверных замках, и ему не стоило оставлять там свои биоследы.

А теперь к делу. Он должен действовать быстро. Нельзя допускать ошибок, не сейчас, когда город с каждой секундой разрушался всё больше и больше. Если он не хочет, чтобы всё его хвастовство перед Амоном не оказалось пустым бахвальством, то это должно быть сделано правильно.

Он снова запустил циклеры, подключив резервные генераторы. Он открыл биоскопы и главные сканеры и заставил их работать. Он вытряхнул из сумки все вещи, которые взял из дюжины мест, которые ему пришлось посетить, затем порылся в холодильной камере в поисках новых. Он включил одинокий когитатор необходимой мощности и начал обучать его раздражительный дух-машину новым способам считывания рун.

Доказательство концепции, вот и всё. Что-то, что можно взять с собой, чтобы обеспечить свою безопасность. Это было нелегко. Он понял, что вспотел. Он всё время слышал артиллерийский огонь, где-то наверху, но всё равно отдававшийся эхом в шахтах и туннелях. Канонада напомнила ему о каждом случае, когда он застревал в готовом пасть под натиском варваров городе – больше раз, чем ему хотелось – и это никогда не становилось лучше.

Он перешёл к следующему микроскопу и включил увеличение. Он склонился над пробиркой и начал оценивать, как идут дела с его культурами. Как и ожидалось, он увидел, что клетки делятся, раздваиваются, распределяются на модели, которые он узнал по тем первым детским шагам на столь оплакиваемом Велих Тарне.

Это снова работало. Он был гением.

Но затем он услышал вдали и на некотором расстоянии сверху хруст керамита по стеклу. И этот шум он тоже слышал слишком часто. Они никогда не отличались особой утончённостью, Дети Астарты.

Его сердце ёкнуло. Медленно, очень медленно он поднял голову. Он оторвал взгляд от экрана, всматриваясь вдоль стола в полумрак входа в лабораторию, в сотне метров от него. Лоялист или предатель? Что хуже? В помещении было очень темно, если не считать лужиц мягкого света на его рабочем месте. Оно было почти необитаемым. Если он останется совершенно неподвижным, застывшим с подветренной стороны от главного когитатора, оно может просто пройти дальше.

Снова тяжёлые шаги, спускавшиеся по усыпанной обломками лестнице. Он заметил красное свечение, струившееся по дальней стене и раскачивавшееся в такт движению тела. Пробирка разбилась, раздавленная толстой подошвой, и это заставило его вздрогнуть.

Но только когда он мельком увидел, что спустилось по лестнице, его кровь по-настоящему похолодела. Чудовище неуклонно появляюсь, выходя на открытое пространство, один из VIII, усеянный мерцавшим ведьмовским светом на паслёновых доспехах, с вытянувшимися из шлема изогнутыми шипами и горевшими тускло-красным линзами. Эти глаза могли обнаружить во мраке абсолютно всё, даже больше, чем его лоялистские кузены. Здесь не будет ни охоты за тактическим преимуществом, ни торга. Фо точно знал, для чего оно здесь, а также на что оно способно.

Он схватил свои результаты, трясущимися руками нащупал пробирки и побежал со всех ног.

– Они сломаются, – произнёс Фафнир Ранн.

Позиция лоялистов протянулась поперёк широкой пропасти между разрушенными электростанциями, перекрыв один из основных уцелевших маршрутов дальше вглубь. Большинство защитников были обычными людьми в пёстрой коллекции полковых униформ. Их поддерживали два десятка танков “Леман Русс” и один “Малкадор” модели “Уничтожитель”, разместившиеся за толстыми камнебетонными барьерами и кучами щебня. На флангах располагались сорок стационарных платформ с тяжёлым вооружением, некоторые находились за почерневшими стенами комплексов-близнецов, другие были глубоко утоплены в обломках и окружены баррикадами. По всему ущелью в стрелковых ячейках и траншеях окопались пятьсот пехотинцев, вооружённых огнемётами, хеллганами, лазганами и несколькими болтерами. Дополнительные отделения разместили выше и в укрытиях, они прятались среди развалин внутри электростанций с дальнобойным снайперским оружием, ауспиками и лучшими устройствами связи. Поддержка с воздуха давно отсутствовала, но от неё было мало толку в таком вызывавшим клаустрофобию окружении: со всех сторон теснились отвесные стены высоких зданий, увенчанные мерцавшими помехами пустотных щитов, поэтому уровень земли казался почти подземным.

К тому времени, когда Сигизмунд и его штурмовая группа прибыли сюда – в восьмидесяти километрах к северо-востоку от Палатина, в оспариваемых городских зонах, далеко внутри периметра Меркурианской – оборона, казалось, созрела для того, чтобы свернуться. У бронетехники и орудийных точек не хватало снарядов, а снабжение сектора стало опасным из-за глубоких прорывов предателей с севера и юга. Командир позиции, женщина по имени Миса Хаак из Гаттленского 43-го, у которой, казалось, был сильный жар, в течение нескольких дней боролась с волнами хлынувших на запад беженцев, во всех них могли укрываться отступники или ещё хуже, и поэтому их нужно было проверять. Еда пропала, связь отключилась, сам воздух кричал с трудом различимыми голосами, а звёзды скрыла стена мерцавшего огня. К тому времени, когда настоящий враг начал просачиваться на дальнюю сторону длинной пропасти между тяжело повреждёнными электростанциями, её нервы были почти на пределе.

– Рассредоточьтесь, – приказал Сигизмунд, с лязгом направляясь к командному бункеру, укрытому в центре оборонительных линий. – Держите их в порядке, пока мы не увидим, что будет дальше.

Он пришёл с тридцатью Братьями-Храмовниками, включая Ранна. Теперь все эти воины были в чёрном, последние следы золота стёр с доспехов смог, этим густым дождём грязи и пыли, который покрывал всё и всех. Только линзы шлемов и поля оружия по-прежнему блестели в чёрной ночи, ворча, как сердитые звёзды. Десятки других отделений Храмовников были отправлены на охоту в пустой городской сектор, каждое теперь действовало автономно и пыталось укрепить пошатнувшиеся оборонительные рубежи, но это был самый дальний восточный район, куда они пришли, прямо напротив основного удара авангарда XVI легиона.

Все бойцы Сигизмунда, кроме четырёх, заняли позиции вдоль фронта. Защитники ауксилии нервно смотрели на них, когда они проходили мимо, задаваясь вопросом, остановятся ли они у их отделения, и хорошо это или плохо. Однако ни один из них не сдвинулся ни на дюйм. Не сейчас. Не с этими жестокими, почти безмолвными присутствиями среди них.

– Вы удержите это место! – проревел Ранн, шагая вдоль траншей. – Это владения Императора, а вы – Его люди! Вы не будете сомневаться! Вы не будете бояться! Вы будете сражаться и убивать, ибо те, кто идёт сюда, не предлагают ничего, кроме забвения! Вы удержите это место! Это владения Императора, а вы...

Сигизмунд молчал. Он подошёл к переднему краю обороны, поднялся по крутому склону щебня и положил подбородок на выступ. Он позволил линзам шлема приблизиться к темноте, к далёким теням продвигавшейся вперёд вражеской пехоты. Пока на расстоянии километра. Они прятались в тени зданий, осторожно пробираясь сквозь пустые помещения. За пехотой он различил низкий грохот бронетехники, пробивавшей путь по заваленным арматурой проходам дальше в тылу. Он прикинул количество. Рассчитал скорость продвижения. Попытался оценить качество войск.

Затем он оглянулся на защитников, съёжившихся в стрелковых ячейках. Затем он взглянул на окружавшие их всех отвесные стены. Затем он снова посмотрел на изрытую воронками землю.

Ранн прервал речь и подошёл, чтобы присоединиться к нему.

– Что думаешь? – спросил он.

– Это может продержаться какое-то время, если них будет воля, – сказал Сигизмунд. Дальше вдоль линии пропасти, прямо на востоке, даже без увеличения теперь можно было разглядеть силуэты пехоты в силовой броне. Враг излучал уверенность, наступая открыто. – Им нужно показать, что лидеров можно победить.

– Если там есть лидеры.

– Они хтонийцы. Главари банд никогда не держатся в тылу. – Сигизмунд спустился по склону и отправился на поиски Хаак.

– Ведите огонь по центру, когда они придут, – сказал он ей. – Заставьте их разойтись.

Хаак онемело кивнула, её щеки покраснели под шлемом:

– Так точно, лорд.

– Как только увидите нас снова, прекратите огонь. Вы понимаете?

– Так точно, лорд.

– Вы увидите нас снова. Затем прекратите огонь. Просто смотрите.

Ранн переводил взгляд с одного фланга на другой, когда Сигизмунд присоединился к нему – две высоких, изуродованные обстрелом стены из обожжённого камнебетона, скрывавшие разрушенные остатки массивных внутренних сооружений.

– С какой стороны?

Сигизмунд вытащил клинок и посмотрел на его чёрную поверхность. Можно было почти подумать, что она жидкая – что, если приложить палец к матовой грани, подушечка утонет. Это по-прежнему завораживало его.

– Южной, – наконец пробормотал он. – Они придут оттуда.

После этих слов Храмовники выступили. Десять остались на баррикадах, чтобы успокоить нервы ауксилии. Сигизмунд, Ранн и остальные вскарабкались по каменистому склону вдоль южного края пропасти и вломились в гулкие залы за стенами. Внутренние помещения были заброшены уже в течение некоторого времени, полы промокли, потолки пробили, окна выбили. Все внутренние коридоры были чёрными как смоль и завалены мусором, что замедляло движение. Во влажных сугробах пыли среди гильз валялись старые трупы рабочих бригад. Другие тела лежали в комнатах и проходах дальше – в большинстве имперские солдаты, но встречались и гражданские, а некоторые потёртые фигуры даже не были похожи на людей. Испуганные, неподвижные лица на мгновение осветились, когда Имперские Кулаки пронеслись мимо них, короткая вспышка красного света, прежде чем снова погрузиться во мрак.

– Приближаемся, пятьдесят метров, – доложил Ранн, тяжело труся рядом с Сигизмундом.

– Полная темнота, – приказал Сигизмунд, и каждый Храмовник отключил последние источники света на доспехах – дезинтеграторы оружия, мерцание линз. Они побежали быстрее по разбитым дорожкам, словно призрачные образы, чёрная рябь в мире теней.

Сыны Гора продвигались с меньшей осторожностью, прокладывая путь через открытые дверные проёмы. Снаружи теперь были слышны звуки непрерывного обстрела Хаак. Она делала то, о чём её просили – затрудняла лобовую атаку, оттесняла наступавшую пехоту под прикрытие старых зданий. Внимание захватчиков по-прежнему было частично сосредоточено на том, куда они хотели добраться, оценивая, где они снова вырвутся и начнут убивать как положено. Не самый лучший отвлекающий манёвр, но кое-что, за что можно зацепиться – своего рода частичный выигрыш, который Дорн всегда заставлял искать своих сыновей.

Ранн первым атаковал, вырвавшись из мрака с двумя топорами и врезавшись в ведущего воина XVI легиона. Это мгновенно нарушило почти полную тишину – вспыхнули энергетические поля, засветились линзы шлемов, керамит лязгнул о сталь в ливнях искр, когда остальные Храмовники вступили в бой. Отделение Сынов Гора было меньше – двенадцать бойцов Налётчиков, с цепными топорами и болт-пистолетами – но скоро их станет больше, так что скорость была важна.

Сигизмунд задержался всего на секунду, достаточно долго, чтобы разглядеть лидера отряда в пронизанной люменами темноте. Тот был в ветеранском доспехе тип II, сильно поцарапанном и увешанном боевыми трофеями. Цепи кружились вокруг него, когда он двигался, каждая увенчана выбеленным черепом, и он нёс тяжёлый цепной меч в форме головы змеи. Как и у всего его отделения, у него сохранился старый бандитский стиль: грубая резная отделка брони и неочищенные пятна крови на открытых пластинах. Однако дикость была более выраженной, чем Сигизмунд мог припомнить – они деградировали, возвращаясь к более старым временам, их стиль боя стал более диким, оставшись таким же опасным, но теперь более небрежным.

Он бросился прямо на него, преодолевая сопротивление другого воина, чтобы добраться до настоящего приза, всё время рассчитывая расстояния и углы, которые ему понадобятся. Теперь всё тело реагировало, напряжённое, как барабан, каждое движение было эффективным, он воспринимал тактическую информацию вокруг себя, бессознательно обрабатывал её, использовал, обращая в преимущество.

Он сразу же мощно атаковал, чёрный меч с визгом врезался в зубья вражеского клинка. Один, два, три удара, сильные и быстрые, отбросившие Налётчика и заставившие его споткнуться о расшатанный камень. Суровое лицо Сигизмунда под шлемом расплылось в улыбке – проблеск настоящего удовольствия. Он ненавидел этого врага. Этот враг был неверующим, отпавшим от света суровой истины, существом, которое должно быть уничтожено с радостью. Вот что изменилось. Дело было не в мастерстве. Речь шла не об абстрактной цели завоевания. Речь шла о праведности. Речь шла об уверенности.

Он с лязгом отбросил отступника ещё дальше назад, разрубив цепи и заставив черепа подпрыгнуть. Храмовники следовали за ним, используя численное преимущество, чтобы оттеснить Сынов Гора к внешней стене зала. Они били, стреляли и пробивали последние остатки старого периметра, выталкивая бойцов из укрытия в старый проход между электростанциями.

Хаак немедленно прекратила огонь, как и было приказано, и пропасть содрогнулась, погрузившись в пыльную тишину. Имперские Кулаки и Сыны Гора сражалась прямо в незащищённом центре, ни одна из сторон не давала пощады, схватка была жестокой и тяжёлой.

Не потребовалось много времени, чтобы покончить с этим. Командир Налётчиков был достойным воином, опытным и осторожным. На другом поле битвы он, возможно, собрал бы новые черепа. Он был храбр, как и все они – своего рода отчаянная храбрость, рождённая на тёмных улицах его проклятого старого мира, подпитываемая нежеланием показать слабость.

Этого было недостаточно. Сигизмунд заставил его взобраться на длинную груду обломков, вытеснив из клубов пыли, чтобы поединок видели все. Его удары мечом теперь были ещё острее, ещё быстрее, и все они были нацелены с бритвенной точностью. Он легко отбил цепной меч, парировав и отправив кувыркаться в темноту. Затем взмах, смена направления, так быстро, что казалось, что это предопределено, и разрушительное поле клинка пронзило нагрудник Налётчика. Поражённое тело оторвалось от земли, поднятое силой удара, и какое-то время висело, как марионетка, среди оскаленных разъярённых раздвоенных молний.

– Неверный! – прорычал Сигизмунд, и это было единственное слово, которое он произнёс с начала боя. Он бросил труп на землю, позволив ему шлёпнуться в пыль, словно гнилому куску мяса.

Это было не убийство. Это была демонстрация. Защитники баррикад Хаак всё это время наблюдали, видя, как враг, которого они боялись, небрежно и систематически уничтожался.

Впереди ещё будут бои. Разъярённые Сыны Гора уже наступали в большом количестве и через несколько секунд окажутся в пределах досягаемости. Выживание на этой позиции всё равно будет трудным, как и во всех противостояниях сейчас. Но дело было не в этом. Сигизмунд повернулся к имперским защитникам с горячим окровавленным мечом в руках.

– Засвидетельствуйте это! – крикнул он, его сердца колотились в великолепном ритме напряжения. – Им можно причинить боль. Их можно убить.

Хаак слушала. Её солдаты слушали. Они больше не выглядели испуганными.

– Так встаньте, – прорычал он. – И выполняйте свой долг.

Воздух внутри Бхаба изменился. В течение некоторого времени здесь царило зловоние из-за общего ухудшения атмосферы во всём Дворце, но теперь в вони появился элемент более человеческой слабости.

Страх обладал запахом. Болезнь обладала запахом. Как и безнадёжность. Работавшие долгие смены на командных пунктах люди давно не могли соблюдать элементарную гигиену. Их униформа стала грязной, волосы слиплись. Большинство из них настолько мало спали, что едва осознавали, как долго здесь находятся. И всё же, несмотря на всё это, несмотря на туман в голове и вонь, они продолжали работать, их руки тупо переключали рычаги и поворачивали циферблаты. Что ещё оставалось делать? Смутно, где-то глубоко в животном мозгу, они помнили, с чем сражались, и поэтому продолжали действовать, потому что альтернатива была слишком ужасной, чтобы выразить словами.

И в этом была ирония, думал Дорн, улучив редкий момент, чтобы оторвать взгляд от своего поста и посмотреть на сигнальные ямы. Если бы враг не был так поглощён своим сущностным садизмом и экстравагантными оргиями жестокости, то, возможно, эти люди уже давно бы сдались. Как бы то ни было, страх оставался лишь немного сильнее отчаяния. Каждая видеотрансляция, которую они видели с сокращавшегося фронта, каждый снимок того, что делали Пожиратели Миров, что делали Повелители Ночи, укреплял решимость.

Несмотря на всё это, болезненную правду было невозможно скрыть. Каждая душа в бастионе видела, как идут дела. Даже Архам, надёжный Архам, который без колебаний выступил вперёд, когда погиб первый обладатель этого имени, теперь слабел. Дорн не спросил его, когда он в последний раз отдыхал. Было бы лицемерием приказать ему отступить, поскольку он сам уже давно перешёл грань нормальной выносливости, и поэтому позволил этому идти своим чередом, как и многому другому.

В прошлом он обнаружил бы приближение Сигиллита ещё до того, как тот вошёл в зал. Теперь, однако, усталость была настолько велика, что фигура в плаще, прихрамывая, прошла половину пути к наблюдательному посту примарха, прежде чем он заметил его.

– Рогал, – произнёс Малкадор.

Дорн кивнул. Было по-прежнему легко, даже после всех долгих лет, что он знал первого лорда Империума, найти раздражённое, сморщенное лицо сбивающим с толку. Эти глаза многое повидали на своем веку. Они заглянули в мир, который существовал до Империума, а затем заглянули в мир, сформированный Крестовым походом. Теперь им, казалось, суждено было увидеть его разрушение, окончательную гибель планов, которые отчасти принадлежали и ему.

Дорн всегда был солдатом, который не только отдавал приказы, но и выполнял их. В конечном счёте, его задача состояла в том, чтобы сохранить работу других. Однако Малкадор построил это место. Империум был его творением, и поэтому происходившее было его поражением. Что он обо всём этом думал? Это раздавило его? Или он был выше таких вещей, выжег их из себя за тысячи прожитых лет?

Как всегда, невозможно узнать. Всё, что у вас есть – это внешность: сверкавшие глаза под капюшоном, сжатый костлявой рукой длинный посох и низкий голос, сухой, как у ящерицы.

– Лорд-регент, – ответил Дорн. – Есть какие-нибудь изменения?

Теперь спрашивать стало почти бессознательной привычкой. Ответ, конечно, всегда был один и тот же.

– Он молчит, – сказал Малкадор. – Если что-то изменится, я дам вам знать. Как обстоит дело с защитой?

Дорн мрачно улыбнулся. Необходимость подробно излагать происходящее сама по себе казалась наказанием. И всё же, куда ещё Малкадор мог сейчас прийти за информацией? С окончательным выходом из строя всей связи только Дорн хоть как-то контролировал более широкую тактическую ситуацию. Только он помнил всё, что было запланировано, где были развёрнуты все до единого подразделения, где они, вероятно, находятся сейчас, учитывая темпы потерь. Единственной мерой гордости, которую он позволял себе, было то, насколько точными были его прогнозы.

Если бы Жиллиман только успел…

– Отступаем по всем фронтам, – коротко сказал Дорн. – Для вас этого достаточно? – Он воспользовался моментом и сильно потёр лоб. – Три основных вражеских наступления внутри Последней стены, все они быстро продвигаются. Острия копья Шестнадцатого легиона находятся в трёх, возможно, четырёх днях пути от Палатина. Подразделения берсеркеров Восьмого легиона не отстают от них. Четыре зоны командования полностью отрезаны, их защитники вне досягаемости снабжения. Мы эффективно контролируем Санктум, Палатин, некоторые сектора Адамантовой и Европы. Остальные больше нет.

Малкадор всё понял.

– Тогда общий приказ об отходе в Санктум...

– Пока нет. Пока нет. – Дорн почувствовал, как на него накатила новая волна давления, новый голос сомнения добавился к сотням, которые уже нашептали в его голове. – Мы по-прежнему контролируем ключевые артерии. Мы можем оттеснить их. Но прямо сейчас мы должны причинить им боль, пока можем. Как только мы окажемся здесь взаперти...

И это будет последняя ловушка. Спасения нет. Форма осады, при всей поверхностной сложности её сотен взаимосвязанных стен и фронтов войны, всегда была простой в общих чертах. Концентрические кольца: Внешний дворец и космические порты, затем Внутренний дворец, затем Палатинское ядро и, наконец, Санктум Империалис, последний бастион, охранявший сами Вечные врата. Как только крепости Палатина будут сданы, последний призрак надежды исчезнет – больше не будет места для манёвра, не будет места для дыхания, не будет места для чего-либо, кроме как умереть, прижавшись друг к другу, пока стены медленно рушатся.

– Я понимаю, в каком напряжении вы находитесь, Рогал, – осторожно сказал Малкадор. – Никто не сомневается в вашей преданности делу. Но действительно ли мы...

– Нет, у нас нет ничего похожего на то, что нам нужно для этого, – отрезал Дорн. – Джагатай уже сделал свой ход, вы в курсе? Треть сил наших легионов сыграна в чёртовом порту. У нас разграблены резервы бронетехники, чтобы сделать всё это жизнеспособным, и что это нам даёт? Недостаточно. Он мог бы быть здесь, с нами. – Само перечисление всего этого разозлило его ещё больше. – Это выбивает Четырнадцатого, это правда. Наличие большего количества Гвардии Смерти внутри стен не сделало бы меня счастливее. Но теперь я ищу причины не считать это полным безумием. – Но опять же, контроль, контроль. – Сангвиний по-прежнему с нами. Вулкан с нами. Трон, я благодарен за это.

– И Сигизмунд продолжает сражаться.

Взгляд Дорна, который до этого был неуверенным, вспыхнул:

– По моей команде.

– Слухи об этом достигли Темницы. Чёрный Меч. Говорят, он продвигается вперёд.

– Он там не для того, чтобы продвигаться вперёд. Он там для того, чтобы дать им причину бояться.

– Потому что линейные войска проигрывают.

Дорн неохотно кивнул:

– Я даже не могу заставить себя винить их. Может быть, вы этого не чувствуете. Эту... тяжесть.

– О, я чувствую.

– Мне сказали, что это Повелитель Смерти. В безопасности своей крепости насылает болезнь на весь мир.

– И поэтому, возможно, Джагатай прав.

– Только если вы считаете, что это возможно. – Дорн почувствовал, как его веки снова тяжелеют. Он почувствовал мёртвую тяжесть своих прекрасных доспехов, которые не использовал всерьёз с тех пор, как сражался с Фулгримом на парапетах. И здесь нужно было так много сделать, так много исправить, просто вымучить ещё одну неделю сопротивления, ещё один день, ещё один час, не давая себе вооружиться и броситься в темноту, сделать то, что он горел желанием сделать, потому что кто-то должен был держать себя в руках, заботиться о долге.

– Но теперь фигуры расставлены, – сказал Малкадор. – Ничто не может этому помешать.

– Как вы и сказали, – устало пробормотал Дорн. – И вот так заканчивается мир, не в неповиновении, а в безумии.

ДВЕНАДЦАТЬ

Атмосферное трение

Не готовы

Проценты

“Да, безумие”, – подумал Айо Нута. Единственное подходящее слово. Такое никогда не делали, и по веским причинам. Само присутствие орбитальной платформы “Небо” в нижних слоях атмосферы уже было чем-то на грани абсурда, но её перемещение – на сотни километров через зону активных боевых действий – выходило за рамки всего, о чём его просили помыслить раньше.

Нуте пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить часть экипажа следовать приказам, как только они поняли, о чём он их просит. Он мог объявить им выговор за это, но, по правде говоря, он понимал, что они чувствовали. Они были изнурены. Они были напуганы. Они знали, что их шансы выбраться отсюда живыми, всегда небольшие, просто исчезли, и теперь предстояло совершить безумное путешествие через атмосферу, о чём только теоретизировали кораблестроители в надёжно хранившихся в архивах верфи Луны томах.

Но с другой стороны, иммерсионные двигатели всегда допускали такую возможность. Если вы могли опустить плиту в истинную атмосферу, сохранив её неповреждённой, автономной и способной функционировать, почему бы вам не пойти немного дальше и не использовать её в качестве полноценной мобильной платформы? Вы могли посеять опустошение в радиусе километра или около того, завихрив Трон-знает-что и вызвав буйство погоды, но в нынешних обстоятельствах это больше не казалось чем-то, о чём стоило особо беспокоиться. Вся планета превратилась в постоянный электрический шторм из-за обрушенных на поверхность с кораблей объёмов лазерного огня, и все физические законы, когда-то применявшиеся к атмосфере, были полностью вытеснены.

Путешествие всё равно стало настоящим светопреставлением. Колоссальное сопротивление распространилось по передним пластинам, быстро превратившись в огненный шторм, который испытывал пределы брони в атмосфере. Конструкция платформы, более обширная и громоздкая, чем самый мощный космический линкор, сотрясалась, визжала и звенела заклёпками везде и всюду. Стоял невероятный шум, непрерывный гул и гром, которые отражались от машинных отделений и мешали нормально думать. Все линзы в главном контрольном куполе вспыхнули багровым цветом, не сообщая экипажу ничего, что они уже не почувствовали – что это безумие, безумие, безумие.

И, несмотря на всё это, Нута не мог не наслаждаться происходящим – смелостью, невероятной, бесстыдной дерзостью этого поступка. Они делали это. Они оставляли свой след в битве как раз тогда, когда, казалось, что им суждено закончить в роли опустевшего ангара для атмосферных самолётов. Кто знает, что сейчас происходит в головах врагов, которые прожгли себе путь до самой Последней стены, только для того, чтобы увидеть, как объятый пламенем кусок орбитального мусора с рёвом летит прямо на них, разрезая атмосферу надвое и посылая фрикционные молнии на километры во все стороны.

– Сохраняйте курс и скорость! – крикнул он уже охрипшим голосом. – Перекрыть утечку энергии – верхние пустотные щиты на пределе!

Он ничего не видел на визуальных приборах, которое все теперь стали порталами в стены огня. Многие из дальних ауспиков были забиты помехами, но некоторые по-прежнему давали ненадёжную картину внешнего мира.

Они миновали причальную станцию в южном Дворце, пересекли секторы Европа и Санктус, наконец достигли Последних врат и повернули строго на восток. В течение этого времени он был свидетелем отдельных эпизодов постепенно распадавшихся полей сражений, от интенсивных боев, по-прежнему продолжавшихся внутри Последней стены, до опустевших секторов за пределами старых Внешних барбиканов. Он задумался, повлияло ли продвижение орбитальной платформы на какой-либо из этих конфликтов – были ли вражеские батальоны на мгновение потрясены видом небес, извергавшихся над ними и забивавших авгуры статическими помехами. Он надеялся на это. Каждая мелочь на счету, каждый небольшой поворот судьбы.

Только после того, как они миновали крепость Последних врат, вершины которой всё ещё дико пылали, из Колоссов начали поступать приказы. Нута немного замедлил продвижение, стремясь к идеальной координации с запланированным наземным наступлением. Это было сложным делом – платформа “Небо” обладала поистине колоссальной инерцией, движимая своей огромной массой и манёвровыми двигателями ограниченной мощности, и поэтому скорость следовало рассчитывать с высокой точностью. Около девяноста процентов всей выходной мощности было отдано монументальным репульсорным катушкам, которые удерживали её от падения, оставляя сравнительно мало для чего-либо другого.

В конце концов, синхронность стала настолько близкой, насколько можно было надеяться. Платформа потащилась на восток, осветив вершины коммуникационных флюгеров Колоссов, как раз в тот момент, когда наземная атака набрала полную скорость и начала долгий путь к космическому порту. Оставшиеся эскадрильи истребителей V легиона носились вокруг них, прикрывая на всём пути. Сама платформа имела минимальное вооружение – когда-то на ней размещались орудия “Нова”, все их демонтировали и использовали на стенах Дворца – но оставшееся атмосферное сопровождение тоже хлынуло из ангаров, и активировались сохранившиеся системы тяжёлых болтеров.

Затем начался лазерный огонь космос-поверхность. Нута был готов к нему. Вот зачем они были здесь – стать щитом для незащищённой бронетехники. Орбитальные платформы всегда проектировались так, чтобы противостоять оружию линкоров, и пустотные щиты “Неба” были полностью заряжены и функционировали.

Тем не менее, первые удары были сокрушительными. Ланс за лансом обрушивались с небес, вырываясь из мчавшихся грозовых фронтов и вонзаясь прямо в верхнюю поверхность диска платформы. Пустотные щиты визжали, прогибаясь под ударами и рассеиваясь в интерференционные узоры диаметром в сотни метров. Не было никакой возможности стрелять в ответ, поэтому ничего не оставалось, кроме как терпеть и продолжать двигаться, не допуская отключения генераторов и обнажения физического корпуса.

– Обнаружены новые всплески! – закричал главный связист, терранец по имени Уве Айзен. – Удары через зоны девять и десять!

Нута напрягся, его пальцы забарабанили по подлокотникам командного трона. Кроме изменения пульсации пустотных комплексов, он мало что мог сделать.

– Всем приготовиться, – приказал он. – Держите все носовые датчики открытыми и сканируйте.

Лансы ударили снова, последовательно поражая верхние палубы и посылая волны по щитам. Сработали сигналы тревоги, как всегда, быстро отключённые аварийными бригадами, которые уже достаточно наслушались их. Люмены мигнули, погрузив всех в полную темноту, прежде чем снова вспыхнуть. Палуба содрогнулась, и звук взрыва эхом отразился от репульсорных камер далеко внизу.

Эти огромные лазерные лучи выпускались по наземным координатам, чтобы посеять неразбериху среди плотно сбитых танковых колонн. С кривой усмешкой Нута поймал себя на мысли, что задаётся вопросом, знают ли наводчики на космических кораблях, на что натыкаются их энергетические разряды.

– Сколько ещё мы сможем это выдерживать? – спросил он Ио Слеву, своего начальника оперативного управления.

Узкая голова Слевы высунулась из-за приборной панели управления:

– Такие попадания? Мы сильно пострадали. Ещё несколько часов, если это не прекратится.

– Это не прекратится. Делай, что можешь.

Ещё несколько часов было в самый раз. Танки двигались быстро, их сопровождали ещё более быстрые спидеры V легиона. Они хорошо использовали импровизированное воздушное прикрытие, сокращая потери от огня с большой дистанции. Нута начал думать, что, возможно, вся эта затея была не такой уж безумной. Может быть, у неё даже есть шанс сработать.

– Входящее сообщение от командования легиона! – крикнул Айзен.

Нута принял его.

– Вражеские атмосферные самолёты запущены, – раздался забитый помехами голос Джангсай-хана на частоте связи воздушных эскадрилий. – Эскадрильи выдвигаются на перехват, но вам лучше приготовиться.

– Ясно, милорд-хан, – ответил Нута, прежде чем снова повернуться к посту Айзена. – Дай мне всё, что сможешь, от систем передового наблюдения.

Группа линз вокруг трона взорвалась белым шумом, шипя, как клубок змей, прежде чем некоторые из них очистились и показали прыгавшие, зернистые сигналы от носовых авгуров. Изображения были очень плохими, смесь помех и плохой обработки от компенсаторов ночного видения, и на мгновение или два было неясно, удалось ли зафиксировать что-то необычное. У Нуты возникли смутные впечатления о маячащем на дальнем горизонте космическом порту, едва различимом среди дождя и темноты.

Затем он увидел их – приближавшиеся размытые точки света, целые облака из них, вскоре окружённые вспышками массированного лазерного огня. Цифры сразу же стали пугающими, а безрассудная лётная агрессия только усилила впечатление.

Он глубоко вздохнул и связался со своим коммандером артиллерии.

– Джафда, предупреди расчёты болтеров класса “воздух-воздух” во всех секторах. Свободный огонь по моей команде.

Он не сводил глаз с прицелов, даже когда с орбиты обрушился ещё один сокрушительный удар, едва не сбросивший его с трона. Линзы побелели, люмены снова погасли, что-то ещё взорвалось.

– Должен был знать лучше, – пробормотал он, возвращаясь в исходное положение и вызывая новые данные о повреждениях. – Это по-прежнему чёртово безумие.

Морарг наблюдал, как из ангаров вылетают флайеры – “Огненные рапторы”, “Штормовые орлы”, несколько “Штормовых птиц” и “Громовых ястребов”. Некоторые из них двигались непредсказуемо, как будто пилоты боролись с управлением. Или, может быть, они просто слишком сильно изменились и их набухшие конечности больше не влезали в тесные кабины. В любом случае, XIV легион никогда не специализировался на флайерах. Они имели атмосферные самолёты, как и любая полномасштабная армия, но никогда не любили их, и те, кто управлял машинами, не пользовались особым почётом.

Поэтому он мало на них рассчитывал. Конечно, они нанесут некоторый урон, но V легион был мастером такой войны, и этот нелепый кусок парившего адамантия, который они как-то притащили, должен ещё пострадать, прежде чем окончательно развалится. Лучшее, на что они могли надеяться – это нанести удар по медленно продвигавшимся наземным войскам, уничтожить их как можно больше и перекрыть пути на восток, но он сомневался, что Белые Шрамы позволят им это легко.

Ещё секунду он смотрел на западное небо, по-прежнему не уверенный, стоит ли верить своим чувствам. Орбитальная плита не столько двигалась сквозь атмосферу, сколько разрывала её на части, принося с собой низкочастотный гул, от которого дрожала сама земля. Наблюдение за тем, как космическая платформа диаметром одиннадцать километров с грохотом приближалась, всё время получая постоянные попадания от флота и непрерывного рокота огня с земли, было одним из самых захватывающих зрелищ, которые он видел за свою долгую службу. Датчики показывали, что платформа довольно хорошо подстраивается под скорость бронетехники под ней, но с такого расстояния она выглядела почти неподвижной, что было нарушением как физических законов, так и здравого смысла, оскорблением того, какой должна быть война.

Помедлив ещё мгновение, он устало покачал головой и отправился на поиски Калгаро. Это заняло у него некоторое время, поскольку переходы космического порта оставались незнакомыми, и всё, казалось, находилось в состоянии полного беспорядка. Когда он, наконец, обнаружил его, отчасти благодаря подсказке услужливого демона, свисавшего, как связка гнилых фруктов, со сводов потолка, он был рад увидеть, что магистр осады, по крайней мере, кажется, воспринимает всё всерьёз.

– Что сказал примарх? – спросил Калгаро, не сбавляя шага, когда Морарг присоединился к нему. Вместе они поплелись вниз, к нижним уровням.

– Он был заинтригован, когда я рассказал ему, – ответил Морарг.

– И это всё? Ничего больше?

– Возможно, это как-то связано с его новым взглядом на вещи.

Морарг вспомнил, каким был Мортарион, когда услышал новость. Грустная улыбка, как будто это было что-то, чего почему-то всецело ожидали и чего теперь нельзя было избежать, но о чём всё равно следовало сожалеть. А затем предписание привести всё в готовность и переориентировать легион, сделать то, что нужно было сделать.

– И это истощает его душу. Искусство.

Калгаро хмыкнул. В легионе были некоторые, у кого сохранились смешанные чувства по поводу “искусства”.

– Я рад, что ты здесь главный, Каифа, – сказал он. – Я даже сейчас не могу понять некоторых других. Тех, которые изменились больше всего.

Они вдвоём тяжело спускались по извилистой лестнице, вокруг них мерцал бледно-зелёный колдовской свет.

– У меня есть серьёзные опасения, – сказал Морарг, стараясь сохранять спокойствие. – Всё не так. Половина наших подразделений перевооружается. Лорд Тиф увёл с собой на восток значительные силы, а у нас слишком много частей вне досягаемости на главном фронте. Заставить вещи двигаться... сложно. Мы здесь не так сильны, как должны были бы быть.

Калгаро усмехнулся:

– Ты слишком много беспокоишься.

– Неужели? Этот железный ублюдок нанёс столько урона, что больше не осталось надёжного периметра для защиты. Внешние стены лежат в развалинах, старые генераторы пустотных щитов разнесены на куски. Всё не так, как было, брат, мы никогда не предполагали, что так будет, и теперь нас застали врасплох.

Калгаро остановился и повернулся к нему.

– Значит, они войдут, – сказал он. – Пускай. Добро пожаловать. Ты видел, что происходит внутри? Внизу, в темноте? Это место снова превращается в адский мир, и если для нас это ад, то для них будет ещё хуже.

– Они будут этого ожидать. Мы слишком часто сражались друг с другом, чтобы сейчас чему-то удивляться.

– Верно, слишком часто – мы как старые спарринг-партнёры, снова встречающиеся в бойцовских ямах. – Он фыркнул резким смехом. – Я беспокоился, что мы можем пропустить это. Я беспокоился, что примарху потребуется слишком много времени, чтобы отдать приказ, что больше некого из них будет убивать. Так что для меня это хорошо. Они бежали от нас в Катуллусе. Теперь они возвращаются за добавкой, и я только рад.

Морарг еле сдержался. Они обладали господством в космосе, численностью, импульсом. Они спланировали это со всей тщательностью, с какой всегда планировали наступательные действия. Вот в чём они преуспели – медленный контроль, всё тщательно продуманно и учтено. Теперь ситуация изменилась на противоположную, требуя быстрого реагирования, быстрой смены курса, импровизации. Даже при всех их преимуществах, после всего, чего они уже достигли, это никогда не было их сильной стороной.

– По крайней мере, отправь бронетехнику, которая готова, – сказал он в конце концов. – Что-нибудь, что замедлит их, пока мы перевооружаем остальных. Если они должны попасть внутрь, я хочу, чтобы при этом они были повреждены.

– Уже сделано, – сказал Калгаро, снова шагая. – Они истекут кровью двигаясь сюда, и истекут кровью, чтобы пройти через стены. – И снова этот жёсткий смешок. – А потом, когда они пройдут через всё это, мы по-настоящему приступим к работе. Поверь мне, Кайфа, – мы будем по колено в крови чогориан, прежде чем закончится их безумие.

“Айка 73” пронёсся сквозь россыпь щебня, немного покачнулся, а затем рванулся вперёд. Эрнама, командир ведущего танка роты, задала жёсткий темп, едва останавливаясь, чтобы снять показания локатора, и остальному подразделению из шести машин приходилось потрудиться, чтобы не отставать.

– Спокойно, – сказал Каска Дреси, по-прежнему не зная точно, как с ней обращаться. Водитель была яростно сосредоточена – почти слишком яростно – и они находились на грани износа главного двигателя.

Она не ответила, просто наклонилась вперёд на сиденье и продолжила набирать скорость.

Каска снова повернулся к скопам. Его узкий пост на самом верху башни был усеян ими – множеством засаленных линз со стекавшей по ним паутиной тактической информации. Помимо сканеров ночного видения, у него были показания авгуров от остальной части роты и набор тактических данных о местности и окружающей среде. Узкая бронированная щель прямо перед ним давала ему единственный реальный обзор происходившего впереди, хотя часто приходилось использовать и выдвижной перископ.

Несмотря на всё это, он почти ничего не видел. Атмосфера снаружи представляла собой сплошное месиво из пыли и дыма. Внутри “Леман Русс” заполнял обычный рёв двигателя, отдававшийся эхом по всем вызывавшим клаустрофобию постам экипажа, и всё дребезжало, как перевёрнутая консервная банка. У него был строгий приказ не открывать люк даже до того, как заметят врага, и поэтому всё приходилось делать через скопы и ауспики, которые мерцали, дёргались и продолжали исчезать в полях помех именно тогда, когда они были нужны. Всё казалось таким искусственным, таким ненастоящим. Он почти мог представить, что они снова в тренажёре, в коробке, подключённой к неисправным когитаторам и двигателям.

Они ехали слишком быстро. Он уже связался по воксу с Эрнамой, чтобы сообщить ей об этом, но она не ответила. Показания локатора стали ненадёжными, и он едва мог следить за другими танками в колонне. Сообщения от командования легиона просочились некоторое время назад, оповестив всех, что воздушное прикрытие на месте, но помимо того факта, что несколько кусочков открытого неба, которые он видел, были темнее и краснее, чем обычно, он не мог толком сказать, что это означало – это было не так, как если бы он мог остановиться, вылезти и посмотреть, как следует.

– Враг замечен, прямо по курсу, – раздался сигнал от Эрнамы в его наушниках. – Всем подразделениям, вступить в бой.

Вступить в бой с чем? Чёртова Эрнама. Он мельком увидел старые стены и структурные интерьеры, обнажённые до голого камнебетона среди рукотворного моря пыли и каменных обломков. Остатки некогда огромных зданий возвышались по обе стороны, окружая канал менее ста метров шириной. Рота была неудобно сконцентрирована, зажатая городскими утёсами с обеих сторон – было бы лучше рассредоточиться веером, освободить место для использования орудий, не задев своих. В такой темноте и условиях Каска слишком легко мог представить себе снаряд, пробивавший более слабую заднюю броню его танка, выпущенный вслепую восторженным стрелком с нервным пальцем на спусковом крючке.

– Фош, приготовься, – приказал он башенному наводчику, которая сидела рядом с ним на дальней стороне казённой части пушки. – Цели впереди. Яндев, лупи по ним.

Вооружение “Леман Русса” было грубым, но эффективным. Переднее лазерное орудие обладало приличной скорострельностью и могло поражать цель мощными лучами, пока силовые элементы оставались активными. Основная пушка имела гораздо меньшую скорострельность, но при попадании наносила мощный удар. Фош знала, как с ней обращаться – Каска никогда не работал с кем-то, кто был бы более искусен в понимании поступавших от скопов прицельных данных, умело управляя рычагами и поршнями, чтобы получить оптимальный угол наклона длинного ствола.

Каска отрегулировал усиление ауспика, и главный объектив двинулся сквозь чёрно-серую жижу. Теперь он вспотел, как от мучительного тепла решёток двигателя под ним, так и от близкого напряжения предстоявшей перестрелки.

– Держи нас правее, – предупредил он Дреси, которая очень усердно работала, чтобы оставаться в строю на такой высокой скорости. – Мы окажемся перед пушками Фрало, а он не будет сдерживаться.

Затем он увидел, как в восьмистах метрах впереди что-то пробило себе дорогу прямо сквозь остатки старой железной балюстрады и с грохотом выкатилось на землю. “Сикаран” XIV легиона, за которым быстро последовал другой, оба вооружены автоматическими пушками на турели и лазерными орудиями на спонсонах. За ними появились неясные очертания – тяжёлая пехота, в силовой броне, намного выше и шире любых стандартных человеческих солдат.

Эрнама, “Леман Русс” которой был ближе всего, выстрелила мгновенно. Снаряд из главного орудия пролетел мимо, взорвавшись у верхних стен зданий вдали. Лучи её лазерной пушки вспыхнули секундой позже, к ним присоединились лучи следующих двух танков роты, проносясь ослепительными линиями и осветив крыши ослепительно белыми вспышками.

– Резко вправо! – снова приказал Каска, быстро оценивая местность по ауспику. Если они сохранят эту позицию, то не получат ни чистого выстрела, ни гарантии того, что уйдут с пути снарядов с тыла. – Фош, займись вторым.

Воздух вокруг них взорвался перекрёстным адом переплетавшихся огненных лучей. “Сикараны” были очень манёвренными, и их экипажи состояли из пилотов с превосходной реакцией и восприятием – они, казалось, скользили по руинам, как угри, несмотря на свою массу. Они были скользкими и в других отношениях – их пологая броня затрудняла нанесение решающего удара, в отличие от кирпичных квадратных корпусов имперских танков. Автоматические пушки “Сикаранов” были свирепыми тварями, сдвоенные стволы выплёвывали снаряды гораздо быстрее, чем могла ответить ручная перезарядка, их поддерживали бесшумные вспышки лазерных пушек.

Последствия всего этого были разрушительными. “Леман Русс” слева – Каске показалось, что это был танк Алчака – получил критическое попадание под башенный механизм, от удара его разнесло и броневые пластины с грохотом упали на землю. Эрнама успела сделать ещё один выстрел, прежде чем её корпус пробили тяжёлыми снарядами, попавшими в воздухозаборники двигателя, и обездвижили. Единственная оставшаяся машина роты впереди “Айки 73” влетела прямо в шторм автоматических пушек, который почти полностью перевернул её. Пристрелявшись, второй “Сикаран” развернулся, чтобы прикончить “Леман Русс”.

– Полная остановка! – закричал Каска. – Зафиксируйте эту цель!

Останавливаться в перестрелке было опасно. Некоторые командиры никогда не делали этого без крайней необходимости, но Каска на собственном горьком опыте убедился, что когитаторы наведения “Леман Русса” быстрее вычисляют цифры, когда всё проще.

Дреси ударила по тормозам. Яндев спокойно навёл лазерную пушку, а Фош умело опустила основное орудие.

– Огонь!

“Айка 73” вздрогнул, когда выстрелила боевая пушка. Каска инстинктивно дёрнулся в сторону, когда затвор выбросил гильзу, наполнив башню дымом. Мерк немедленно приступил к работе, рывком открыв люк и перезарядив орудие. Яндев непрерывно стрелял концентрированными очередями, направляя лазерные лучи в “Сикарана”. Враг исчез за стеной чёрного смога, его очертания были полностью скрыты.

– Ещё раз, – приказал Каска, всматриваясь в прицел и рискнув сделать ещё один выстрел, оставаясь неподвижным.

Фош ответила, немного скорректировав второй залп, чтобы попасть точно в болтерную установку на лобовой скошенной броне “Сикарана”.

Это был хороший выстрел, он пришёлся в самое слабое место и отколол кусок брони внутри. Яндев последовал её примеру, посылая лазерный огонь в рану, даже когда Дреси снова заставила “Леман Русс” двигаться. К тому времени два других активных танка роты также вышли на дистанцию поражения, открыли огонь по тому же “Сикарану” и обстреляли его повреждённый корпус. Что-то в этом потоке лучей и снарядов, должно быть, пробило броню противника насквозь, попало в моторный отсек и дальше в топливные баки. Сила взрывов на мгновение оторвала тяжёлый танк от земли, прежде чем он снова рухнул, дымя и выведенный из строя.

Но первый по-прежнему был цел. “Сикаран” прикончил головной танк Эрнамы дождём снарядов автоматической пушки, разорвав гусеницы жертвы на ленты и пробив дыры по всему корпусу. Затем он приблизился к третьей раненой имперской машине и развернул башню, чтобы выпустить ещё больше бронебойных снарядов. Однако, как только он выстрелил снова, оставшиеся подвижными “Леман Руссы” выдвинулись на позиции, быстро поворачивая длинные стволы. Трио выстрелило одновременно, послав в цель три кружившихся свистевших снаряда, за которыми последовал шквал лазерных разрядов, нацеленных на любую брешь.

“Сикаран” исчез за очередным клубившимся облаком чёрного дыма, за которым немедленно последовал приглушенный грохот. Чернильные струи хлынули из каждого отверстия, из каждого открытого ствола, и вспыхнуло ещё больше кровавых вспышек, когда под непрерывным дождём лазерных разрядов загорелись новые системы.

Оба вражеских танка были подбиты, но опасность ещё не миновала. Пехота поддержки, опрометчиво отставшая от передовой бронетехники, теперь неуклюже приближалась к цели, их было больше десятка, их бесстрастные шаги поднимали пыль. У Каски были только мимолётные проблески самих пехотинцев, поскольку его зрение дрожало и прыгало, но он разглядел достаточно, чтобы понять, что со всеми ими было что-то очень неправильно – они тащились почти как инвалиды, хромая и пошатываясь, их доспехи натянулись, искривились и блестели. Вокруг них мерцал бледный свет – глаз, клинков, доспехов – и одного этого было достаточно, чтобы заставить его сердце бешено колотиться, заставить его захотеть отступить, дать полный задний ход и каким-то образом убраться с пути этих невозможных, ужасных тварей.

Массированная пехота всегда представляла опасность. График наступления по пересечённой местности был настолько плотным, что обычные структуры поддержки со смешанным вооружением всегда опаздывали. Инструкции от V легиона состояли в том, чтобы посылать приоритетные сигналы связи всякий раз, когда встречались вражеские отделения, но сейчас не было времени, потому что эти чудовища подбирались всё ближе, и все знали, что сделает воин легиона, когда он приблизится к повреждённому танку.

– Вперёд! – крикнул Каска, каким-то образом подавив ужас. Если бы ему удалось врезаться в парочку из них, затащить их под гусеницы, это могло бы дать им шанс прорваться.

Ему не представился такой шанс. Визжа, словно выпущенные на волю соколы, казавшиеся размытыми бледными полосами из-за своей невероятной скорости, три гравицикла V легиона внезапно пронеслись по каналу и закружили среди брызг грязи. Остаточные дымовые облака разорвали свежие болтерные очереди, вспахивая пыль бороздами и жестоко расправляясь с приближавшимися легионерами. Гвардейцы Смерти пошатнулись под молниеносной атакой, спотыкаясь, падая, сбитые с ног или разрезанные на куски. Ещё больше спидеров развернулись, открыв огонь в атакующем заходе, прежде чем высадить пехоту. Белые Шрамы на полной скорости врезались в грязь, энергетическое оружие вспыхнуло ещё в воздухе.

Должно быть, Эрнама вызвала их в самом начале. Трон, она спасла всех остальных.

“Айка 73” прокладывал путь вперёд, Дреси следовала указанному Каской направлению, в тени двух других активных танков. Первые две коробочки роты, включая Эрнаму, были полностью уничтожены. Третья была обездвижена, что означало почти то же самое. Теперь предатели сражались с Белыми Шрамами, и Каска ловил фрагментарные, близкие проблески абсурдно жестокого боя, дикую смесь совершенно необузданной ненависти. Он видел мечника V легиона, разрубленного почти пополам тяжёлым цепным клинком, как раз в тот момент, когда два бойца с глефами повергли на колени одного из искорёженных ужасов. Вы не могли смотреть на это долго, не морщась, не отшатываясь инстинктивно от высот концентрированного насилия.

Яндев связался по воксу со своего места.

– Поддержать огнём? – спросил он, поворачивая ствол лазерной пушки так сильно, как только мог.

Будет ли от этого какая-нибудь польза? Будет ли у него шанс попасть во что-нибудь в этой растянутой, беспорядочной, более быстрой, чем можно было представить, драке?

Однако, прежде чем Каска успел ответить, на коммуникаторе появилось сообщение легиона, переданное с одного из спидеров.

– Рота, наступать. Все машины продолжают движение. Рота, наступать.

Это было именно то, что они говорили на брифингах. Никогда не останавливаетесь. Никогда не увязайте в этом. Продолжайте. Мы разберёмся с противотанковыми отделениями – просто держите двигатели горячими, добирайтесь до порталов. Каска глубоко вздохнул, его потные руки скользнули по рычагам управления. Эрнамы больше не было. Никкала, её заместитель, находилась в обездвиженном танке. Это поставило его командиром того, что осталось от роты. Прошла пара часов, а они уже потеряли пятьдесят процентов.

– Нет, полный вперёд, – рявкнул он по вокс-сети всей роты. – Всем стрелкам, перезарядить оружие и приготовиться. Водители, двигаться, двигаться.

Они сделали, как им было приказано, обходя рукопашный бой и продвигаясь вперёд, набирая обороты и мчась по пересечённой местности. Пока Каска вёл их, стараясь не обращать внимания на смесь диких боевых криков и звериного воинственного рычания, доносившихся из решёток авгура, он уловил десятки активных сигналов на ауспике – всё больше рот, точно таких же, как его, устремлялись вперёд, прорываясь сквозь оборонительные линии, постепенно приближаясь к цели, все в движении, каковы бы ни были потери в брошенных и тлеющих коробочках.

Никогда не останавливаетесь. Никогда не увязайте в этом. Эрнама, храни её Трон, была совершенно права, настаивая на этом.

– Полный вперёд! – приказал он, поразмыслив и с удивлением обнаружив, что всё ещё жив, и решив оставить всё как есть – любое ощущение искусственности было отброшено навсегда. – Чтоб всё, продолжайте в том же духе! Это работает! Это реально работает!

ТРИНАДЦАТЬ

Имажист

В пределах видимости

Властительница Хаоса

Теперь ничто не было реальным или чем-то близким к этому. Всё это место превратилось в сон, размышлял Гарвель Локен. Как выцветший образ чего-то физического, отголосок чего-то твёрдого. До тех пор, пока держалась Последняя стена, вы могли представить себе грубую структуру битвы – орды у ворот, защитники внутри. Теперь этот великий барьер больше не действовал, и наводнение хлынуло через проломы, затопив город внутри. Районы превратились в пустоши. Некоторые островки продолжали сражаться. Другие были полностью забыты, оставлены изолированными, пока жилые башни горели в других местах. Вы можете переместиться с одного места – освещённого битвой, рёвом шума и движения – и в одно мгновение оказаться в параллельном мире жуткой тишины, лежавших рядами мёртвых, сухого ветра, стонавшего над открытыми глазами.

Он не знал, какую форму приняли боевые действия, если таковая вообще была. Связь стала хуже, чем бесполезной, ауспики перестали быть надёжными. Всё зависело от зрения и инстинкта, затуманенных бесконечными волнами раскалённой в бою пыли, которая стекала по узким щелям между массивами зданий. Конечно, он знал, что не должен был выходить один, без связи с основным командованием. Сигиллит будет зол, если у него остались на это силы. Возможно, и Дорн тоже. Ещё один клинок был желанным гостем в центре, в окрестностях Санктума и его Палатинского пригорода, в этом узком круге твёрдой земли, который уменьшался даже тогда, когда он покинул его.

Но ему нужно было уйти. Как только он обнаружил, что они планируют использовать её, ему нужно было уйти. И он почти догнал её – почти сумел вернуть её в последний момент, остановить всё это. Он убил многих – как тех, кто считал себя её защитниками, так и тех, кто явно желал ей зла. Однако вся эта бойня потребовала времени, и поэтому в конце концов она сбежала от него, исчезнув в разрушенном городе на пороге уничтожения.

Теперь он в одиночку охотился в царстве теней, взымая плату с тех, кто пришёл разграбить его. В этом вопросе не было никакого реального выбора, только побуждения чувства, которое в другую эпоху можно было бы назвать совестью. Он должен найти её – это было так просто. Какое-то безумие сочло нужным выпустить её на свободу, как будто она была игрушкой для изучения интеллектуалов. Однако для него она никогда не могла быть такой. Она была одной из последних нитей, что по-прежнему связывали его с прошлым, которое он не хотел терять. Она быстро умрёт, если её обнаружат, а этого нельзя допустить.

Он снова убивал, предпочитая старый психосиловой клинок Рубио, но переключаясь на более длинный меч Аксиманда, когда это было необходимо. Оба позаимствованных оружия, в стали которых сохранились частички их старых хозяев, теперь принадлежали ему, как бы долго ему не осталось ими владеть. Он облачился в доспехи Лунных Волков, возможно, единственный воин на всех полях боя, который по-прежнему носил их. Однажды он увидел себя в грязном куске разбитого оконного стекла и поразился тому, как выглядел в отражении. Вездесущая плёнка чёрной пыли не совсем стёрла бледное мерцание под ней, заставляя его выглядеть больше призраком, чем любой из ужасов, которых он убил, – неуместным, вне времени, чем-то, что нужно забыть и содрогнуться.

Теперь он направлялся на север, следуя наполовину запаху, наполовину предчувствию. Она быстро скрылась, растворившись, словно струйка дыма. Эти проклятые дураки выпустили её слишком близко к фронту. Или, может быть, они не ожидали, что Меркурианская стена падёт так быстро. В любом случае, это было безрассудно.

Вы по-прежнему могли найти информацию в этих местах, если сохраните терпение. Некоторые из врагов заговорят, прежде чем вы их убьёте. Некоторые из защитников, там, где они ещё оставались, кое-что видели. Шаг за шагом он выстраивал картину происходившего чего-то странного. Гражданские, которые давно должны были быть мертвы, продолжали собираться вместе, прятались в затопленных подвалах, цеплялись за жизнь.

Начали распространяться слухи. Он снова и снова сталкивался с двумя из них. В первом говорилось о мече, чёрном мече, благословлённом божественной волей Императора, выискивавшем повелителей вражеских армий и убивавшим их одного за другим. Месть, шептали они, Его месть, обрушенная на неверующих. По их словам, если бы они могли сами найти этот меч, то непременно присоединились бы к нему и стали частью армии истинно верующих.

А потом был другой слух – леди костей, собирательница погибших. Они сказали ему, что она бессмертна, превзошла смерть. Враг не мог прикоснуться к ней, и против её властных слов падшие были бессильны. Рассказчики собирали черепа – их было нетрудно найти – и тщательно очищали их, размещая в нишах и на верхних частях стен. Некоторые даже покинули свои укрытия, чтобы последовать за ней в темноту. Другие, оставшиеся позади, помнили, как она говорила с ними, и благоговейно ухаживали за её храмами с мерцавшими свечами и пустыми глазницами.

Он пошёл за слухами о ней. Он двигался зигзагообразным маршрутом на северо-восток, пробираясь через призрачное царство затхлого разрушения. В этих местах всё ревело, слышался глухой звук падавших разрушенных зданий, огромных машин, медленно передвигавшихся по развалинам. Всякий раз, когда он мельком видел небо в узких полосках высоко вверху, он замечал слабевшую ауру пустотных щитов и знал, что теперь она не сможет долго оставаться целостной. Он избегал крупных скоплений врагов, но убивал любого из них, кто позволял себе свободно бродить, самые неосторожные явно считали, что война уже почти выиграна.

В конце концов, он оказался внутри выскобленных остатков старого жилого квартала, который, похоже, уничтожили уже давно, потому что камнебетон остыл. Мало что уцелело кроме фундамента и несимметричного лабиринта стен первого этажа, стоявших вертикально среди ровных слоёв каменной пыли. По лабиринту пронеслись клубы чернильного дыма – продукт по-прежнему бушевавшего прометиевого пожара. Здесь сильно пахло смертью, тела были сложены почти так же высоко, как уцелевшие стены – мужчины, женщины, дети, сервиторы, все переплелись в импровизированную архитектуру из окоченевшей плоти.

Локен осторожно прошёл сквозь него, держа психосиловой клинок наготове. Чем дальше он заходил, тем дальше его тянуло вглубь, в ущелья с серебристыми вершинами и на узкие извилистые тропинки. Слабый свет подсвеченных облаков исчез, сменившись почти полной темнотой. Он начал что-то чувствовать, упрямо проступавшее сквозь вонь мертвечины. Присутствие, возможно, какого-то окружающего душевного тепла.

Он добрался до двери – старого металлического люка, скрытого у подножия прочной внутренней стены, едва видимого даже для его глаз, ржавого и заклёпанного. Он остановился, прислушался на мгновение, затем запустил сканирование. Ничего. Он разрезал замок клинком, проведя остриём по проржавевшему металлу. Затем он вошёл, шагнув в совершенно тёмное мрачное окружение.

Ночное видение шлема показало помещение, которое, казалось, тянулось под землёй очень далеко. Опорные колонны были квадратными и функциональными, а пол терялся под слоем доходившей до щиколотки чёрной пыли. Это пространство, похоже, когда-то было зоной обслуживания верхних уровней, возможно, населённой только сервиторами. Теперь, однако, в нишах виднелись следы недавнего проживания – пустые упаковки из-под пайков, ящики с боеприпасами, скатанные в кучу постельные принадлежности. Органы чувств брони не уловили никакого движения, сканеры – никаких тепловых сигнатур.

Он продолжил идти. Маршрут вёл его вниз, всегда вниз. Вскоре он уже шагал по центру узкого прохода, прорубленного между прочными каменными стенами с обеих сторон. В конце длинного туннеля был постамент, покрытый каменными обломками.

Только, подойдя ближе, он понял, что обломки вовсе не были каким-либо мусором – это была груда черепов, все они были очищены и отполированы, сложены один на другой, все смотрели вперёд. На лицевой панели пьедестала был изображён ещё один череп, установленный в полукруглой нише. Под нишей были вырезаны слова – грубо, словно боевым ножом: “Imperator Protegit”. А под этими словами было изображение, выведенное чернилами, показывавшее великодушного мужчину на золотом троне.

Она не была великим художником, но у неё всегда был талант к яркому наброску, эффектной композиции, и он сразу узнал её стиль. Это было то, что она делала, так или иначе – создавала образы, символы, вещи, которые оставались в сознании.

Локен поднял череп. Тот казался лёгким в его руке, полый кусочек сухой кости.

– О, Эуфратия, – выдохнул он про себя. – Ты бы так сильно смеялась, если бы я сказал тебе там на “Духе”. Ты бы ответила мне, что я всё выдумал.

Он огляделся вокруг. Кто-то постарался придать этому месту подобающий вид. Помимо черепов на камне виднелась резьба, полоски пламени старых свечей. Это была театральная постановка, притворная игра серьёзности, готическая фантазия, которая могла бы внушить благоговейный трепет только фанатику или простаку.

И всё же. Он оглянулся назад, туда, откуда пришёл, и увидел, сколько ещё черепов собралось на стенах туннеля, и все они мрачно смотрели на него. Это был труд многих рук, в течение многих часов, как раз в то время, когда мир вокруг них разваливался на куски. Очевидно, она убедила владельцев этих рук. И многие другие могут оказаться такими же, если продолжат оставаться достаточно напуганными.

– Зачем же я спустился сюда? – спросил он себя, возвращаясь тем же путём, которым пришёл. – Чтобы спасти тебя от них? – Он снова начал подниматься, выбираясь из неподвижного воздуха и мрачных рядов костяных ликов. Теперь он почувствовал новую потребность, которая была острее, чем то побуждение, что привело его сюда. – Или чтобы спасти их – и нас – от тебя?

Эреб на самом деле не знал, что почувствует, когда увидит её. Может быть, благоговение? Возможно, боязнь – в той мере, в какой он ещё был способен на это? В конце концов, это оказалось ни тем, ни другим – скорее некое интеллектуальное любопытство, как если бы он открыл совершенно новую разновидность скорпионов.

– Кто ты? – спросила она, её удивление сменилось негодованием.

Имя. Такая простая вещь, но ведь за эти годы у него их было так много. Совсем недавно, на комете, он был апостолом Безмолвия. Он по-прежнему носил те же чёрно-красные доспехи с цепями, по-прежнему держал железный скипетр, хотя и снял бронзовый шлем без глаз и отказался от услуг голосового раба. Всё это было хитростью, чтобы не позволить ведьмакам Магнуса разгадать его личность, теперь это больше не требовалось.

– Я – Рука Судьбы, – сказал он, не покраснев от стыда. Он знал, что люди смеялись над титулом, который он себе взял, но ему было всё равно. Никто другой – никто – не сделал столько, сколько он, чтобы привести всё это в движение, так что он его заслужил. Он уничтожил величайшую империю, которую когда-либо знала галактика. Только он, годами упорно работавший, как прожорливое насекомое, грызущее фундамент прогнившего здания. Он страдал ради этого. Его заставили страдать. Даже армии, которые он помогал создавать, больше не хотели иметь с ним ничего общего.

Но это было прекрасно. Пророк в своей стране и всё такое. Искупление наступит достаточно скоро, как только раскрытые им истины будут явлены даже самым упрямым душам, и поэтому будет правильно, если он будет рядом, чтобы направлять события в самом конце, так же, как делал в начале.

– Рука Судьбы, – повторила женщина, ничуть не удивившись. – Ну что ж.

Она приподнялась на постели, коротко махнув рукой на свечу, которая снова зажглась. Снаружи поднялся ветер, и тенты хлопали на привязи.

– А как вы себя называете, миледи? – спросил он.

– Ты не знаешь? Ты вломился сюда, все эти трудности, и ты не знаешь?

– Я никогда не мог угадать имя. Неясно. В любом случае, я подозреваю, что у вас их больше одного. Как вы хотите, чтобы вас знали?

– Я хочу, чтобы ты ушёл. Тебя не приглашали.

Эреб печально улыбнулся:

– Меня больше никто никуда не приглашает. Но здесь существуют законы гостеприимства, не так ли?

– Законы применимы к тем, кто их соблюдает.

Эреб оглядел помещение. Это было странное место – скромная обстановка, но наполненное приятными вещами. От некоторых безделушек исходил варп-смрад глубокой древности, их грубые очертания искажались отпечатками множества душ. Здесь была сила. Глубокая, изъеденная временем сила, тщательно спрятанная, но всё же заметная для того, у кого намётанный глаз. Проникнуть внутрь было нелегко, даже после нескольких месяцев подготовки.

– Я имел в виду то, что сказал, – сказал он ей. – Я хочу поговорить.

– Они на так долго оставили меня одну, – пробормотала женщина. – А теперь спешка. – Она бросила на него усталый взгляд. – Мне больше нечего сказать никому из вас. Я давным-давно сыграла свою роль в этой жалкой игре, а теперь хочу просто выйти из неё.

– Да, – сказал он, поворачиваясь к ней лицом и положив руки в перчатках на край кровати. – Я так и думал, и поэтому усердно работал, чтобы найти вас, пока всё это не будет уничтожено. Я должен, по крайней мере, засвидетельствовать своё уважение – вы понимаете?

Тогда она выглядела по-настоящему сбитой с толку:

– Своё... уважение.

– Ничего бы не получилось. Всё, что мы делали, всё, ради чего мы работали, всё началось с вас. Хоры Пантеона до сих пор поют об этом. Вас почитают, миледи, те, кто знает правду. Я должен был найти время, чтобы прийти сюда, хотя путь оказался длинным, и мне пришлось следовать за бандой слепых бедолаг через несколько сложных участков, на случай, если я навсегда заблужусь в лабиринтах. Но теперь они сами по себе, а я оказался там, где всегда хотел быть – с архитектором. Матерью всего этого.

– Послушай, я не знаю, какие предзнаменования ты изучал, но с ними явно что-то не так.

– Нет, я никогда не ошибаюсь. Вы – архитектор. Рассеиватель. Орудие самих богов.

При этих словах она, наконец, начала терять самообладание:

– Богов! Опять. Что ты вообще можешь знать о богах? Посмотри на себя! Ты одеваешься как какой-то тронувшийся умом мальчишка-дьяволёнок, которого выгнали из деревни за отравление колодца. Что-то ввело тебя в заблуждение, и мне всё равно, что это такое. Мне важно только, чтобы ты ушёл сейчас, пока я по-настоящему не разозлилась.

Эреб понял, что наслаждается этим. Она оказалась такой впечатляющей, как он и надеялся. Конечно, она упорно трудилась, чтобы скрыть это, но теперь он чувствовал, как её сила бурлит под поверхностью. Это не было похоже ни на что, с чем он сталкивался раньше – не явная, яркая сила, а тонкая, как аромат.

– Может быть, вы даже сами не знаете, – упорствовал он. – Может быть, вы верили, что действовали в одиночку, по причинам, которые казались вам чистыми. Они наслаждаются этим, когда это происходит. Но всё равно это были они. Вы покалечили врага ещё до того, как Он как следует начал. Ха! Когда магистр войны убьёт Его в своё время, ваше имя будет на устах верующих.

Она встала. Она снова сделала жест, и комната полностью осветилась. Она была высокой – почти такой же высокой, как он – и двигалась властно, как танцовщица.

– В тебе есть что-то от дешёвого искусства, дьяволёнок, – сказала она низким и опасным голосом. – В удачный день ты можешь напугать ребёнка, но меня ты не пугаешь и не впечатляешь. Уходи немедленно и никогда не возвращайся.

Он упорствовал:

– Вы участвовали в этом с самого начала. У вас есть сила разбросать примархов через время и пространство. Сознательно или нет, это не имеет большого значения. Неужели вы действительно думали, что это можно просто проигнорировать сейчас, всего за несколько дней до рождения нашего нового порядка? Мне нужно выяснить, зачем вы сделали это. То, чего вы надеялись достичь.

Он говорил быстро, осознавая опасность. Она перестала приближаться к нему, возможно, заинтригованная, а может просто потрясённая, и он воспользовался этим.

– Невыясненные вопросы, – продолжал он. – Я разыскиваю их, допрашиваю. Придерживаетесь ли вы своих действий? Намерены ли вы довести их до конца? Это может открыть новые двери. Это может сделать вас силой, с которой мы могли бы сотрудничать.

Теперь ошибки быть не могло – она была в ужасе – но это был тот самый момент.

– Потому что я создал Гора, понимаете, возвысил его, сделал его Властелином Хаоса, – сказал он, делая предложение, точно так же, как он сделал его на Давине. – Подумайте об этом. Я мог бы сделать то же самое для вас.

Аркета на мгновение вырвался из укрытия на краю кратера и выпустил очередь из болтера. В тот же самый момент двадцать девять его воинов сделали то же самое, все вышли из укрытий и открыли огонь.

В двухстах метрах впереди остатки стены, защищавшей оборонительную позицию Кровавых Ангелов, взорвались от масс-реактивной атаки, превратившись в кружившиеся осколки кирпича и камнебетона. Связка гранат пролетела сквозь ночь, чтобы завершить работу, взорвавшись при ударе и разорвав на куски то, что осталось. В ответ последовал беспорядочный огонь, теперь уже спорадический, но старый жилой блок, в котором укрывались Кровавые Ангелы, перестал быть надёжной защитой. Он отдал команду, и ещё больше солдат просочилось через руины с обеих сторон, волоча тяжёлое оружие. Когда осаждённые Кровавые Ангелы отступили, эти орудия пустили в ход, образовав глубокие впадины между несколькими устоявшими секциями и разбросав осколки по пустым оконным рамам.

Так продолжалось уже несколько часов. Враг по-прежнему неуклонно отступал, по-прежнему ошеломлённый огромным числом атакующих, но местность замедляла любое продвижение. Всё было разрушено, всё обваливалось и падало, поднимая густые облака ядовитого пепла и пыли. Транзитные артерии были заблокированы. После каждого артиллерийского удара требовалось время, чтобы расчистить тлеющие остатки. На каждом шагу, в этих джунглях разрушения, вы могли столкнуться с засадой, контрударом или атакой смертника. И Имперские Кулаки, и Кровавые Ангелы были смертельно хороши в такого рода сражениях, и они знали каждый дюйм территории, которую уступали. Они знали, где оставить осколочные заряды, противопехотные мины, заминированные люки-ловушки, которые отправят наступавшее отделение вниз, в полузатопленные своды.

Тем не менее, в эту игру могли играть и Сыны Гора. Аркета пробился сквозь тысячи городских пейзажей как во время Крестового похода, так и во время Восстания, и успех всегда следовал одной и той же схеме: продолжайте нажимать, продолжайте давить, держите пехоту и бронетехнику вместе, следите за флангами и не будьте беспечны. Стремительная война была по-своему волнующей, но и в этом тяжёлом истощении, в этом медленном удушении были свои положительные моменты.

Он нырнул обратно в укрытие, когда над головой засвистели ответные болт-снаряды. В двадцати метрах от него второе и третье отделения перезаряжали оружие и готовились к наступлению. Мерцавший тактический экран сообщил ему, что четвёртое, шестое и седьмое успешно продвигаются сквозь нагромождения металлолома к северу, а вспомогательные роты “Спартанцев” под командованием его лейтенанта неминуемо пробьются на юг, восстанавливая порыв, необходимый для зачистки этого блока.

– Капитан, – пришёл приоритетный сигнал по защищённой частоте связи шлема.

Это был Беруддин, капитан пятой роты. Аркета подал сигнал отделению продолжать движение, затем скользнул вниз, под прикрытие грязного края кратера.

– Капитан, – ответил он. – Как дела?

– Медленно. Кроваво. Приятно.

Аркета улыбнулся. Беруддин в душе был настоящим воином.

– Значит, ты будешь с нами?

Две их роты должны были встретиться в тридцати километрах дальше, как раз в поле зрения уже обстрелянного поля Крылатой Победы, местом сбора для общего наступления на Палатин.

– Никак нет. Нет, если ты сейчас не отступишь.

Ему не понравилось, как это прозвучало:

– Мои приказы...

– Сигизмунд, брат. Сигизмунд. Его заметили, секция Меркурия. Они потеряли там целый батальон с поддержкой Налётчиков, и из-за этого командование легиона исходит желчью. В этой шайке неудачников ещё есть какая-то жизнь.

Сигизмунд. Одно из немногих имён, о которых можно говорить с неподдельным уважением в любом легионе, в любой фракции. Ходили слухи, что его сила ушла, что он пал духом под удушающим контролем своего примарха. Никто не хотел, чтобы это было правдой. Все хотели убить зверя на пике его силы, просто чтобы показать себе, на что способны. Такие вещи имели значение. Это были вещи, которые позволяли командиру продвигаться по служебной лестнице, контролировать лояльность линейных войск, изменять баланс сил в легионе.

– Я нахожусь в пределах видимости места сбора, – сказал Аркета, хотя и без особой убеждённости. Его разум уже лихорадочно работал. Баракса, который упорно продвигался вперёд, мог оказаться в Палатине раньше него. – Мне по-прежнему нужно добраться до...

– Послушай. Эзекиль уже внутри Последней стены. Говорят, он прокладывает себе путь быстрее, чем любой из когда-либо живших. Он хочет убить. И у него это может получиться. Но мы ближе, брат мой. Мы гораздо ближе, и мы заслуживаем этого больше, тебе не кажется?

Почему это не исходило от примарха? Проклятье, где он? Почему они ссорились из-за призов, как бандиты, когда должны маршировать вместе в тени его подбитого мехом плаща?

И всё же в словах Беруддина был смысл. Они были ближе. И они истекали кровью в этой битве, в то время как первый капитан зализывал раны после Сатурнианского разгрома.

– Это важно. Чтобы не он это сделал. Понимаешь? Они уже называют его магистром легиона. Некоторые открыто – это богохульство. Так что это не должен быть он – кто-то должен взять это на себя.

Всё это было правдой. И это была лучшая причина, чтобы изменить направление сейчас. Аркета произвёл кое-какие расчёты, едва слыша грохот выстрелов вокруг себя. Когда он закончил, его взгляд остановился на ножнах любимого клинка, того самого, который шептал ему в моменты тишины. Прошло много времени с тех пор, как он вынимал его из ножен. Он ждал достойного случая, почти отчаявшись, что тот наступит.

– У тебя есть координаты? – спросил он

Ответом стал смех.

– Они мне не нужны! Он – единственное сопротивление между этим местом и Палатином. Все идут туда – чтобы присоединиться к нему или уничтожить его. Пойдём, брат. Мы должны быть там.

Аркета поднял голову. Тактические данные показывали, что “Спартанцы” почти вышли на позиции. Кровавые Ангелы теперь окончательно отступали, оставляя тела убитых. Но даже в этом случае на захват фронта уйдут часы, а может быть, и дни. Это будет тяжёлая, неблагодарная работа, и в тени Великого Потенциального Убийства.

И когда вы смотрите на это так, на самом деле выбора просто нет.

– Моя искренняя благодарность, брат, – сказал он, положив болтер и готовясь отдать команду. – Я отдам приказ, как только мы здесь закончим. Мы будем охотиться на него вместе.

– Во имя чести магистра войны!

Аркета улыбнулся.

– Да, верно, – сухо сказал он. – Во имя чести Гора.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Хрупкий

Не сейчас

Воспоминание

- Ради чести! - пылко воскликнул Джангсай. - Ради Кагана!

«Ксифон» был прекрасен, прекрасное создание – машина так идеально созданная для стиля ведения войны V Легиона, что могла бы появиться на свет под сводами самого Цюань Чжоу. Он был вёртким, непредсказуемым как жеребенок, всегда готовым перевернуться или попасть в неприятности, но в этом и заключалась его привлекательность. Только научившись управлять им, подчинив себе эту легкую и хрупкую конструкцию, он становился по настоящему смертоносным – стилетом в мире палашей.

Многие Легионы полностью отказались от них во время Крестового похода, отдав предпочтение суровому очарованию более тяжелых атмосферных истребителей. Но даже после того, как Механикум прекратили выпуск новых машин, Белые Шрамы держались за них столько, сколько могли. Несмотря на огромное количество, потери их были колоссальными - большая часть остававшихся на вооружении была уничтожена в первые недели войны. Остальные были придержаны для единственной задачи, и в тот момент Джангсай мог быть только благодарен за это.

Каждый нерв трепетал в нем, каждое ощущение было живым. Эскадрилья Джангсая с визгом неслась вперед, по десять в плотном строю, оставляя ярко-белые инверсионные следы в грязной атмосфере. За штурвалом этой великолепной, темпераментной машины оставалось место только для чистой концентрации. Отвлекитесь всего на секунду, и вы обнаружите себя в безумном неконтролируемом полете навстречу надвигающемуся горизонту.

- Цели отмечены – объявил он своим пилотам, просматривая руны атаки. - Убивайте с радостью, братья мои.

Они нырнули между двух горизонтов. Нижний был настоящим и черным, как уголь, покрытый шрамами после месяцев боев. Верхний представлял собой огромный орбитальный диск, заслоняющий остатки естественного солнечного света – пародию на землю, объятую пламенем, которое бурлило и рокотало, простираясь во все стороны, насколько хватало взгляда. Мчаться между такими огромными твердынями, где узкое воздушное пространство превращалось в сплошную зону поражения, находиться совсем рядом с ними, было само по себе пьяняще.

Все вокруг него двигалось хаотично, дико вращаясь, словно брошенные топоры навстречу друг другу.

Огромные копья света орбитальных лазерных батарей пронзали и вспыхивали на плитах внешней брони платформы «Небо», некоторые из них прошивали ее насквозь, и истощив свой смертельный заряд с шипением падали на поверхность земли. Обломки, разлетаясь и звеня, врезались в первые попавшиеся танки, истребители, вооруженные суда и, самопроизвольно воспламеняясь, расцветали вспышками взрывов.

Четыре с половиной тысячи километров воздушного пространства, заполненные поединками на высоких скоростях, были ужасными и восхитительными одновременно. Орбитальная платформа все еще принимала на себя большую часть лазерного огня, выпущенного из пустоты, поэтому противнику, в попытке добраться до бронетанковой колонны, пришлось подвести свои штурмовики близко к земле. Это было сложно из-за турбулентности, которую принесло с собой «Небо», но не невозможно. И по этой же причине все остатки воздушных сил V Легиона были рассредоточены под огневым прикрытием платформы и готовы открыть огонь по приближающимся стаям флайеров Гвардии Смерти.

Как правило, противник предпочитал более крупные и тяжелые единицы, большинство из которых – штурмовики, идеально приспособленные для ведения огня «воздух-земля». Это делало их опасными для экипажей танков, но уязвимыми перед эскадрильями более высокоманевренных настоящих истребителей. Основная часть боевых кораблей Белых Шрамов предназначалась для переброски пехоты быстрого реагирования, чтобы расчистить пути для атаки. Поэтому задача обеспечения безопасности воздушного пространства легла на формирования «Ксифонов», которые хотя и были разбросаны по всему полю боя, но могли перемещаться с молниеносной скоростью.

Джангсай нацелился на строй из семи «Штормовых Орлов» Гвардии Смерти. Они скользили на малой высоте и готовились обстрелять подразделение имперских «Адских Молотов». Противник почти вышел на позиции для стрельбы, но был не осторожен – колоссальные помехи от продвижения «Неба» сделали использование авгуров практически бесполезным. Это было равносильному тому, как выйти на дистанцию обстрела и попасть в ослепительный солнечный свет.

Десять «Ксифонов» резко спикировали вниз, набирая скорость для атаки.

Ракеты вылетели из первых четырех пусковых установок расходясь в стороны перед тем как врезаться в строй штурмовиков и полностью уничтожить двух из них в воздухе. Прежде чем остальные смогли среагировать, лазерные пушки изрыгнули неистовый поток зарядов, которые, словно трассирующие снаряды, раскололи верхнюю броню кораблей. Три штурмовика были сбиты еще до того, как «Ксифоны» вышли на новый заход. К тому времени оставшиеся силы противника рассеялись, и все мысли о наземном штурме сменились мыслями об отчаянном бегстве в укрытие.

- Хай Чогорис! – воскликнул Джангсай, раздавая по комм-сети руны целеуказателей для оставшихся в строю в его эскадрилье, и ушел на крутой разворот, чтобы добить противника.

«Ксифоны» разделились на охотничьи пары.

Джангсай зашел в хвост «Штормовому Орлу», турбины которого выбрасывали огромные клубы дыма от предыдущего попадания, и навел на него все четыре встроенные лазерные пушки.

- За Катулл, - выдохнул он и нажал на огневые руны. Вид того, как лазерные заряды раз за разом попадают в цель, доставлял дикое удовлетворение. «Штормовой Орел» разлетелся на части, его корпус раскололся на куски, которые кувыркались снова и снова, прежде чем упасть на землю.

Все десять истребителей вышли из боя, все семь целей были нейтрализованы. Далеко внизу ведущий «Адский Молот» выпустил вспышку, которую Джангсай истолковал как жест благодарности.

- Ха! - он громко рассмеялся от искреннего удовольствия. - Приступим к следующим.

Но теперь все стало сложнее. Шквал первых ударов застал Гвардию Смерти врасплох. Но, несмотря на их предпочтение наземному бою, они не были дилетантами в воздухе. Более тяжелые суда поддерживали наземную атаку, в то время как маневренные уходили выше, готовые вступить в бой с нападающими.

Еще несколько воздушных боев сменяли друг друга в быстрой последовательности. Прежде чем могло быть пущено в ход более тяжелое вооружение, перехватчики мчались, стремясь быстро поразить цели на расстоянии. Перед тем, как распасться на куски, «Штормовой Орел» может выдержать ряд попаданий, в то время как «Ксифона» может вывести из строя один точный выстрел. Наконец, эскадрилья Джангсая начала таять – тяжелые снаряды «Громового Ястреба» разнесли флайер Коджара на осколки, в Ксой-Мена врезалась «Грозовая Птица» и отбросила его в зону огня орбитальной плиты. Направляемая машинным духом ракета попала Хибану в правый борт. Крыло тут же оторвалось, и машина, выйдя из-под контроля, разбилась на части рядом с опустевшим жилым блоком.

Но это не могло испортить восторг. Истребители лавиной обрушивались с небес раз за разом, расчищая небо над безостановочно движущейся бронетехникой. Они не снижали темп наступления, не сбрасывали скорость. Джангсай пронесся мимо медленно движущегося «Громового Ястреба», уничтожив ему все системы вдоль борта, а его братья послали следом лазерные заряды в кабину. Он истерзал ракетными ударами редкий экземпляр «Корсара», пронзил его бомбовый отсек последними очередями и помчался дальше.

Постепенно, шаг за шагом, танки приближались к своей цели. Башни космопорта Львиные Врата становились все ближе, вырастая, чтобы заслонить собой последние клочки открытого неба. Осколки зеленых молний метались по почерневшей земле, спотыкаясь о границы огненного ада, порожденного платформой «Небо». И все это тонуло в дымовой завесе, которую источало порченное сердце крепости. Искусственная ночь становилась все темнее и гуще, оптика становилась бесполезной, турбины задыхались от пепла. «Ксифоны» активировали мощные люмены, отказавшись от маскировки в пользу дополнительной визуальной четкости.

Каким-то образом, во всем этом загрязненном воздухе, ведомый Джангсая, Селик, заметил приближающуюся группу «Грозовых Птиц». Трое из них быстро неслись сквозь клубящийся смог, выискивая цели на земле. Эти корабли были достаточно большими, чтобы перевозить отделения пехоты, и потому представляли собой главные мишени.

– За ними! – приказал немедленно Джангсай, дернул за колонки управления и ушел в крутой вираж.

Мощные двигатели загудели, и семь оставшихся «Ксифонов» устремились вниз параллельно друг другу. Они снижались подобно соколам, в почти вертикальном пикировании, а затем лазерные пушки разразились огнем с четырех направлений. «Грозовые Птицы» мгновенно нарушили строй, уходя от приближающегося шквала, и открыли ответный огонь.

Джангсай бросился вслед за ведущим, изо всех сил стараясь поймать его на прицел. Перекрестие прыгало и крутилось, словно пытаясь зацепиться за вращающуюся мишень. В кабине раздался предупреждающий сигнал, но пилот проигнорировал его, зная, что у него осталось всего считанные доли секунды.

Но потом болт-снаряды пробили его хвостовой стабилизатор, и конструкция слетела с крепления. Равновесие «Ксифона» нарушилось. Мир бешено вращался, пока Джангсай боролся, чтобы вернуть себе управление. Он даже не видел, откуда прилетели снаряды – может быть, с одной из «Грозовых Птиц», может быть с земли. Впрочем, это не имело большого значения, поскольку одно единственное попадание сделало его истребитель непригодным для полета.

Вид поверхности земли, несущейся ему навстречу, вызывал тошноту. Каким-то образом он сумел развернуть истребитель и выйти из пике всего в нескольких метрах от земли перед тем, как почти потерял зрение от перегрузок. Теперь конструкция истребителя содрогалась, и была неустойчивой. Джангсай увидел, как прямо перед ним возвышается космопорт, как поднимаются в виде беспорядочно нагроможденных террас его внешние сооружения. Его венчали вспышки выстрелов и паутина артиллерийских ударов. Джангсай рассчитывал, хватит ли его на весь путь – протаранить один из парапетов и вывести из строя одну или две батареи обороны, – когда еще один сокрушительный удар болтерного огня отбросил его вниз, пробив крыло по правому борту и лишив тонкой брони. «Ксифон» резко устремился к земле, но теперь он был совершенно неуправляем.

Джангсай нажал на кнопку катапультирования, и крышка кабины сорвалась с места. Его выбросило следом, подбросив в вихрь струящихся огненных искр. Двигатели кресла пилота ожили, унося его подальше от места столкновения, где его «Ксифон» врезался в землю и оставил борозду вспаханной грязи и щебня. Мимо просвистели болт-снаряды, возможно, нацеленные в него, а может, просто прилетевшие из гущи воздушного боя. Катапультируемое устройство уносило его вниз. Кресло еще не успело упасть на землю, а Джангсай уже оттолкнулся и в тяжелом приседе приземлился с обнаженным клинком.

Измученное небо, изрезанное инверсионными следами, ревело над головой, словно раскаленная печь. Впереди виднелись мрачные внешние укрепления, возвышались строительные леса и брустверы. Земля, сотрясаемая и изрытая гусеницами на многие километры вокруг, непрерывно дрожала под ним.

Мгла за первой линией руин уже была пронизана парами бледно-зеленых, неуклюже двигающихся линз, мерцая разлагающимися лезвиями в медленно плывущей тьме.

Джангсай активировал клинок Аджака. Вспыхнувшее энергетическое поле было похоже на чистую белую звезду на фоне дымовых завес клубящейся тьмы.

- Давай сюда, ты, раздутая мразь, - прорычал он, ухмыляясь под шлемом, готовый сорваться с места.  – Посмотрим, как ты справишься.

Полная боевая готовность досаждала ему. Крозий надеялся провести еще несколько часов в подвалах – ему только что доставили еще двадцать человек в сознании. Но игнорировать вызов приоритетной важности было нельзя. Он взглянул на крохотное существо, которое примостилось сверху на полке. Оно грызло большой кусок кожи с головы и так мило пускало слюни.

- Что ж, идем со мной, - вздохнул он. Существо спрыгнуло и уселось ему на наплечник. Оно уткнулось носом в щель между ободом наплечника и нагрудником, которая расширялась по мере того, как раздувалось тело Крозия. - Долг зовет.

Он захромал в сторону двери, на ходу хватая свой старый цепной клинок. Его адамантиевую кромку покрывали ржавчина и гниль, а из отверстий сочилось кое-что интересное. Он предположил, что это должно быть ядовито. В трещащем по швам космопорте повсюду звучали сигналы тревоги, некоторые из них были частью старой имперской сети, другие ревели с новых станций оповещения Легиона. Шум раздражал, но, похоже, никто не торопился – легионеры тяжело и неуклюже топтались, словно в полудреме, почти не разговаривая друг с другом, и подтягивались на свои позиции.

Демоны – совсем другое дело. Монстры колыхались и сменяли образы, брызгали слюной и фыркали, резвились с неподдельным восторгом, время от времени теряли связь с материальным миром и исчезали. Они выглядели так, будто были пьяны или одурманены наркотиком, словно само нахождение в этом месте – в такой близости от Анафемы и Его неослабевающей защиты – лишало их разума. В ответ медленная трансформация внутренностей космопорта значительно ускорилась: прежние стены из обычного металла изгибались, приобретая новые органические формы; химические вещества сочились и выбрасывали темные побеги ползучих растений. Воздух вокруг казался густым и тошнотворным, а в более глубоких местах видимость снижалась до нескольких десятков метров.

Крозий усмехнулся от удовольствия и обнаружил, что лелеет надежду на то, что после окончания битвы Легион никогда не покинет это место. Пусть Гор получит Дворец, который он так жаждет разрушить. Им же хватит и этой занимательной башни разложения. Они могли бы превратить ее в инкубатор, величайший из когда-либо существовавших, до такой степени насыщенный мощью и токсичностью, что сама галактика станет необратимо заражена.

Однако сначала они должны его защитить. Хрипя через ребризер, он поднимался по длинной лестнице, хватаясь за перила и подтягивая себя. Наконец перед ним возник длинный зал, что тянулся на сотни метров к большим воротам в западном конце галерей первого уровня. Огромная масса тел пришла в движение. Все они, топая и пошатываясь, направляясь к бастионам – марширующие отряды Несломленных; выдернутые с пустошей банды оборванных культистов; демоны, трепещущие, как свеча на ветру, то появляясь, то исчезая из поля зрения. Настенные орудия открыли огонь и пол содрогнулся до основания. Возможно, сбор был преждевременным, проведенным без достаточной подготовки и прогнозирования, но, по крайней мере, он шел полным ходом, двигая ржавые шестеренки военной машины.

Наконец, на высоте трехсот метров от уровня передовых укреплений Крозий выбрался на парапеты, обращенные на юго-запад. По периметру были расположены оборонительные башни и огневые точки тяжелых орудий. Больше половины последних были выведены из строя Пертурабо. Часть из них отремонтировали, другие, несшие на себе следы распада, доставили по воздуху из собственных запасов Легиона.

Он отрегулировал рычаги управления на визоре шлема, механизм глухо лязгнул. На мгновение в поле зрения возник только туман из помех. В конце концов, машинный дух медленно пробудился, и линии наведения выстроились в четкую тактическую панораму.

На западе небо было в огне, и его источник продолжал приближаться в сопровождении истребителей, ведущих воздушные дуэли. Под этим надвигающимся грозовым облаком, широким, как сам горизонт, лежали скрытые клубящимся ковром пыли отвоеванные территории, тянущиеся к Колоссам. Это были не вялые наносы, приносимые с мест предыдущих разрушений. Ее порождали транспортные средства, мчащиеся на бешеной скорости запутанными зигзагами, роясь подобно стае крыс посреди развалин старого города.

Крозий не был мастером стратегии, но цифры выглядели… тревожно. Их враг не предпринимал контратаки такого масштаба уже в течение нескольких месяцев, и уж точно не после их кровавых неудач на Переднем фронте. Однако противник сосредоточился. Он выглядел решительным и двигался быстро.

Тогда он вспомнил слова Тифа, обращенные к нему. Ты узнаешь.

Что ж, может, его стоит вызвать. Может быть, это и был тот случай, который его беспокоил. Крозий поднял упитанного демона, погладил его под подбородком, отчего тот захихикал. Он задумался. Крохотный монстр, казалось, не был обеспокоен. Он указал на приближающиеся войска, развернулся и пустил газы в их строну.

Крозий рассмеялся и похлопал его по колючкам.

- Похвально, - пробормотал он. - Большего они не заслуживают.

Это его успокоило. Он сунул существо обратно и нащупал переключатель управления на оружии. Далеко внизу облака пыли вздымались все ближе.

- Мчитесь так же молниеносно, как вы и любите, - проговорил он, взбираясь по ступенькам к краю бастиона. Вокруг него воины Легиона опускали стволы орудий, подводили тележки с боеприпасами, заводили тяжелые двигатели поворотных платформ. Воздух гудел от очертаний демонов, рокритовые плиты дрожали от марша огромной массы копыт вместо сапог.

- Мы заставим вас страдать за это.

Наранбаатар выпрыгнул из открытого люка «Громового Ястреба». На секунду он погрузился в пламя и воздух, рухнул в грязь и принялся за работу.

Справа от него виднелся каркас упавшего посадочного модуля – огромная труба из потемневшего металла имела более ста метров в диаметре. По левую сторону было непролазное болото из искореженной арматуры и секций каменной кладки. Нагромождения давно разрушенных конструкций были настоящим кошмаром для пехоты. Единственным маршрутом в этом секторе атаки был путь посередине, расчищенный всего несколько часов назад инженерными подразделениями V Легиона. Атака замедлялась.

Все пути были тщательно спланированы. В ходе недель исследований, подкрепленных опасными разведывательными миссиями, была выявлена сеть подходов к врагу. Были обозначены три фронта для наступления – Золотой, Эбеновый и Янтарный. Первым командовал Ганзориг, ему было поручено вклиниться в северные подступы к космопорту. Цинь Фай возглавил Эбеновый, и он должен был проложить путь к южным подходам. Янтарный фронт должен повести сам Каган, выбрав самый прямой вектор. Прямо на линии огня противника.

Для каждого из фронтов расчистили сотни участков для атаки, очистили от мин, колючей проволоки и траншей, чтобы танки могли беспрепятственно продвигаться по ним. Чтобы наступление достигло своей цели, чтобы нанести удар по стенам с необходимой силой и точностью, чтобы нанести раны в сердце врага, более восьмидесяти процентов этих ударов должны были быть завершены вовремя. Эта была невыразимо трудная цель, учитывая потери каждой единицы техники, которой еще обладал Легион. Быть остановленным на открытом месте означало смерть, поэтому танки должны продвигаться любой ценой.

Наранбаатар взмахивал посохом вокруг себя, собирая неистовую силу шторма. Наконечник черепа вспыхнул чистым серебряным светом, который разлился по продуваемой ветрами местности.

- Та макай! – выкрикнул он и выставил обе руки перед собой.

Из сдвоенных электрических дуг вырвались вспышки необузданных молний, воспламеняя заряженный воздух вокруг. Их целью стал «Спартанец» противника, несущийся по узкому проходу. Боевую машину отбросило со своей линии движения назад - на пути «Рино». Это создало затор для продвижения колонны Гвардии Смерти – десяти единицам на гусеничном ходу, сопровождаемых пехотой – что позволило имперским силам за спиной Наранбаатара – двенадцати основным боевым танкам и трем реактивным мотоциклам по флангам – продвинуться вперед. Наранбаатар продолжал обстрел, крутясь на одном месте, швыряя магию шторма, что разбивает стволы орудий и разрывает гусеницы. Как только орудия Терранской Бронетанковой оказались в зоне досягаемости, началась настоящая бойня: меткие выстрелы снарядов хлынули каскадом и стерли в порошок как бронетанковую часть предателей, так и пехотинцев.

Но вдруг воздух задрожал и лопнул, как кожаный пузырь. Земля разверзлась. Заляпанный грязью купол вырвался на поверхность, распираемый всплывающими очертаниями чего-то чудовищного. Он был огромен, выше и шире, чем горящий скелет «Спартанца». Из образовавшегося кратера выплеснулось дряблое, полупрозрачное тело, оно дымилось и сочилось влагой, вскоре с десяток рук расправили костлявые пальцы, и белоглазое лицо поднялось из того, что могло сойти за туловище со впалой грудью, в окружении выбросов сернистого газа.

- Отходим! – скомандовал Наранбаатар ведущему «Леману Руссу», который как раз вступал в бой и всю свою огневую мощью направил в существо.

Было слишком поздно. С поразительной скоростью демоноформа устремилась прямо на танк и вцепилась в него своими многочисленными мерцающими руками. Она подняла его, развернула и с силой швырнула в остов поврежденного посадочного модуля. Техника взорвалась при ударе и осыпала монстра горящим металлом, который загорался зеленым пламенем везде, где соприкасался с газовыми сгустками.

Другие имперские подразделения останавливались или разворачивались. Будь они одни, то уже открыли бы отчаянную стрельбу из главных пушек. Но Наранбаатар к тому времени уже стремительно пошел на сближение, а протоколы операции были предельно чёткими –не подвергать его риску поражения. Реактивные мотоциклы Белых Шрамов молнией пронеслись вперед, чтобы задержать уцелевшие наземные войска противника, предоставив Провидцу бури полную свободу действий, чтобы он мог справиться с истинной угрозой.

Якша набросился на него, окутывая обоих ядовитыми шлейфами и пытаясь затащить его в свой тлетворный плен. Теперь Наранбаатар использовал свой посох как копье, увитое потрескивающими стрелами силы шторма. Он нанес удар раз, другой, разрывая противоестественные сухожилия и ломая призрачные кости. Существо пыталось задушить его, обвить своими водянистыми конечностями и сдавить его доспех, пока он не пойдет трещинами. Все его движения были скованными, неприспособленными к миру ощущений, оно все еще частично было погружено в потусторонний мир. Ему удалось протянуть до неприличия длинный язык вокруг шеи Наранбаатара и крепко хлестнуть, он напрягся, чтобы втащить его внутрь. Но движение было предвидено – Провидец бури резко взмахнул посохом и целиком перерезал мышцу, а затем резко развернулся, чтобы набрать силу для смертельного удара. Древко зарычало и глубоко вонзилось в горло существа, погрузившись во вздымающиеся мешки стекловидной плоти. И Наранбаатар выпустил всю свою мощь.

Демон побледнел, раздулся, а затем взорвался, разлетевшись ошметками жира и хрящей. Они шлепались в беспорядке на открытую поверхность в радиусе тридцати метров. Сам Наранбаатар остался стоять в эпицентре, опустив голову и расправив плечи, пока последствия взрыва превращались в черную кашицу на его потрескивающем посохе.

Только после того, как попадали последние остатки жижи и стихли последние отголоски жутких криков чудовища, он погасил пламя, опустился на одно колено и глубоко вздохнул, пытаясь вернуть равновесие.

Существо не было самым сильным в своем виде, по крайней мере не настолько, но с каждым продвижением армии, с каждым пройденным километром, подобные ему становились все многочисленнее и сильнее. Как только они окажутся у самых ворот, спустятся в лишенные света шахты и гниющие подземелья, демоны станут по-настоящему грозными.

Имперские танки снова пришли в движение и привели в порядок вторичное вооружение, чтобы поддержать реактивные мотоциклы Легиона. Наранбаатару нужно было вызвать поддержку с воздуха и лететь к следующей критической точке. Каждый выживший задын арга в Легионе делал ту же работу, его перебрасывали от одной переломной точки к другой, где каждый давил, крушил, разрывал на куски прожорливых варп-существ, которые, казалось, выползали из каждой тени, из кромки каждого кратера. Скоро все это начнет сказываться на них. Конечности станут тяжелее, а мастерство в этом искусстве – не таким уверенным. Каждое проявление силы требовало свою цену, и эта цена могла только расти.

Поднявшись на ноги, Наранбаатар поймал себя на том, что снова думает о Есугэе. Никто из V никогда не был таким могущественным, как он. Немногие псайкеры других Легионов могли сравниться с ним. Будь он сейчас рядом с ними и командуя конклавами одаренных, имело бы это значение? Оказались бы они уже за стенами, внутри, уверенно следуя за его яркой звездой?

Все еще было трудно поверить, что он ушел. Он был для всех великим проводником, голосом спокойствия и уверенности, что направлял их с самого начала. Оставшиеся не достигли такого же уровня выдержки в командовании, и Наранбаатар, несмотря на все долгие десятилетия службы и глубокий боевой опыт, никогда бы его не оспорил.

«Мы бы с радостью последовали за тобой, старший брат», - размышлял он про себя. «Ты бы сделал ночь для нас немного светлее».

Его пробудил вой приближающегося реактивного мотоцикла. Машина задрожала и остановилась, всадник спешился – сержант в покрытых грязью и кровью доспехах. Символы его братства были полностью скрыты, но ростом и походкой он скорее походил на «свежую кровь», чем на чогорийца.

- Тебе нужна помощь, задын арга? - спросил он, низко кланяясь. - Я могу что-нибудь для вас сделать?

На заднем фоне все еще слышались звуки боя. Опасность все еще сохранялась, войска еще сражались, танки снова катились, и посреди всего этого, сержант счел важным позаботиться о своем Провидце бури.

«Они смотрят на меня так, как когда-то я смотрел на него», - подумал Наранбаатар. - И у них нет воспоминаний о том времени, когда все началось, когда мы тоже были детьми.»

- Ты великолепно сражаешься, дарга, - сказал он, кланяясь в ответ. - Пожалуйста, продолжай – со мной все будет в порядке.

Затем Наранбаатар отошел, позволив сержанту снова сесть в седло и вернуться к выполнению поставленной задачи. На дисплее его шлема замигали прерывистые сигналы – «Громовой Ястреб» круто заходил на посадку, уходя из-под обстрела. Затем последует следующая битва, а затем следующая, и следующая.

- Потому что мы не можем сравниться с теми, кто был до нас, - сказал он вслух, взбираясь к месту посадки и повторяя мантру, которую произносил со времен Катулла в надежде, что однажды действительно поверит в это. - Иди настолько далеко, насколько позволяют память и жажда мести.

ПЯТНАДЦАТЬ

Игра

Карты

Гвозди

Ему не следовало заходить так далеко.

Вальдор начал обдумывать худшую вероятность – будущее, в котором впервые в жизни он не поймает свою добычу. Если Фо каким-то образом удалось бы скрыться среди всей этой неразберихи, то о последствиях страшно было подумать. Захвати его враг живым, и все станет еще хуже. Так что его нужно было найти.

Однако, город был на грани захвата. Вражеское наступление теперь просматривалось со всех направлений – огненное кольцо, которое неуклонно сжималось, прогрызая слабеющую оборону и продвигаясь все ближе к сердцевине. На фронтах сражений уже бились многомиллионные армии. После тяжелых часов эти миллионы превращались в десятки миллионов, еще больше нарушая равновесие и без того односторонней бойни. Время было на исходе.

Вальдор на мгновение присел, перекинув полы длинного плаща через колено. Он позволил смертоносному острию своего копья немного опуститься, оно пронзило темноту, поблескивая слабым золотисто-серебряным светом. Казалось, что как только острие настигало жертву, кровь испарялась с него, и оно становилось таким же нетронутым, как и всегда. На фоне окружающей грязи и разрушения, это оружие единственное, что оставалось чистым, таким же полным ненависти и непреклонным, каким оно и было всегда.

Он уставился на землю перед собой. Пыль клубилась от тысяч сапог, занеся все следы и сделав их нечитаемыми. Но он был здесь не для того, чтобы читать следы в пепле. Он был там, на пересечении возможных вариантов развития событий, чтобы воспользоваться моментом, поставить себя на место преследуемого, представить себе путь, который тот, должно быть, выбрал.

Вальдор закрыл глаза и прокрутил в голове то, что узнал. Он проник в хитросплетения убийств, в ложные зацепки, ведущие в завоеванные городские районы, к мрачным рядам поврежденного оборудования и шифрам, вводящим в заблуждение. Человек, за которым он охотился, был хорош в этом, возможно, не хуже любой другой добычи, но теперь список его местоположения быстро сокращался, и ни одна живая душа не знала пути во Дворце лучше Вальдора. Это была его территория, которую он разведывал и отмечал на протяжении десятилетий, все это время готовясь именно к такому повороту событий. В краткой тишине он оценивал вероятности, обдумывал, что нужно этому человеку для его работы, где он сможет это получить, какой путь выберет, чтобы остаться в живых.

Копье слегка задрожало в его руке. Вальдор открыл глаза, теперь уверенный в выбранном маршруте. Он вырвался из тени и двинулся вперед по виадукам, тянущимися над пропастями из бушующего огня. Он бежал стремительно, лишь слегка поднимая грязь своей тяжелой поступью. Его доспехи были бесшумны - шедевр техномантии даже по стандартам его ордена, за исключением сверкающего копья, он был почти невидим во мраке, а все великолепие его доспеха было скрыто под слоем пепла и копоти, размазанными по всей его поверхности.

Теперь эти места стали опасны, некоторые из них были оставлены под натиском врага, в другие уже проникли вражеские передовые подразделения. Тела с вывихнутыми руками, ногами, пальцами, были свалены в кучу и торчали из моря мусора - бледно-серого и черного. Омертвевшая кожа была твердой, как рокрит, но становилась ломкой на пронизывающем ветру. Порывы ревели и стонали за каждым углом так, что казалось только грохочущие кое-где хрупкие обереги, мешали им перейти на внятную речь.

Вальдор словно призрак передвигался через высокие уровни, его плащ развевался в едком дыму. Он быстро спустился в остов пустого бункера, погрузился в шахты, по которым когда-то скользили промышленные лифты, а теперь превратились в ямы из абсолютной черноты. Он вырвался из них недалеко от уровня поверхности земли, вихрем промчался по парапету, который был завален умолкнувшими артиллерийскими орудиями. Их расчеты раскидало, люди лежали навзничь, глядя остекленевшими глазами в небеса и молитвенно сложив руки перед собой. Он проскользнул в длинную галерею сгоревшей бронетехники из сплошь искореженных стволов и разорванных гусениц, над которыми висела неподвижная дымка паров прометия. Со всех сторон его обступали клубы густого вязкого тумана, пахнущего химикатами, боеприпасами и мертвецами.

Вскоре он снова увидел врага – воины Легиона Лоргара без опаски передвигались в неестественных сумерках, в окружении призрачного мерцания наполовину воплощенных демонических образов. На доспехах, украшенных костями и плотью убитых ими, были вырезаны слова силы. Шлемы деформировались в распахнутые челюсти, змеиные пасти или злобные ухмылки какого-нибудь Нерожденного варп-принца. Легионеры источали вокруг себя чары, которые пульсировали, заставляя вздрагивать воздух, а туман в ужасе разрываться в клочья.

Их переполняла сила, черпаемая ими из-за завесы, клинки покрывал свежесрезанный жир, а пояса были увешаны срезанными скальпами. И при всем этом они все еще оставались воинами и достаточно скоро обнаружили присутствие Вальдора. Девять изогнутых клинков сверкнули в изготовке, девять генетически усовершенствованных тел приготовились сразить его.

Он ринулся прямо в сердце их отряда, атакуя копьем и начисто рассекая порченный керамит. Клинки закружились, звякая друг о друга то здесь, то там, словно это был заученный наизусть танец ритуального убийства с одиноким кустодием в центре. Отравленный гладий едва не задел его шею. Раздвоенное острие топора чуть не вонзилось ему в грудь. Длинные когти едва не сбили его с ног, и он рисковал быть раздавленным под слаженный топот отделанных бронзой сапог.

Но… предатели всегда были на полсекунды позади, на долю секунды более предсказуемы. Отрыв был невелик, но оставался непреодолим. Копье кололо и рубило, отражало удары и блокировало их, на мгновение опережая малые клинки. Траектория его движения становилась все тверже и смертоноснее, пока черная кровь не хлынула ручьем, и огонь линз на шлемах Несущих Слово не погас один за другим.

Тяжело дыша, Вальдор удалился, на ходу впитывая видения, которые ему дарило каждое убийство. Отпрыски Лоргара, погруженные в архаичные религиозные символы и в своего рода никогда не прекращающийся экстаз, мало чем отличались от настоящих демонов в том, что давали ему – краткие видения вечных мук. Окунаясь в одни из самых глубочайших и сокровенных течений Хаоса, они намеренно извлекали суть его изменяющих, разрушающих возможностей и, изощренно искажая их, обращали на путь войны. Сражаться с ними означало получить напоминание о последствиях поражения, только более острое, по сравнению с большинством других.

Но он не мог задерживаться. Он снова двинулся вперед, очищая свой разум. Он рвался в самую гущу наступающих вражеских сил, пробиваясь сквозь разрозненные боевые отряды. Никто его не поймал. Мало кто из них знал, что он был там, прежде чем пал от его руки. Это не могло продолжаться долго – когда основные формирования Легионов предателей достигнут этих мест, даже ему придется отступить – но сейчас это непрошенное отребье едва ли замедляло его. Он опустился ниже уровня земли, следуя по памяти обо всех сооружениях к востоку от района Кланиум. Он пролез через узкие щели, образованные рухнувшими арками. Спустился еще глубже в шахты, по шатким каркасам стальных подъемников, по винтовым лестницам, пока ему не показалось, что он вновь едва не загнал себя на уровень Подземелья, где древние конструкции и забвение слой за слоем давили на него.

Наконец он вошел в искомую лабораторию и стал свидетелем разрушения. Стены потрескались, полы были усыпаны мусором, длинные столы завалены сломанными инструментами. Он прошелся и увидел, что ряд узлов совсем недавно работали – машинные духи на устройствах ауспекса все еще выполняли свои функции.

Он остановился у одного из них, поднял копье над столешницей наконечником вверх, закрыл глаза и прислушался к резонансам в воздушном пространстве.

Фо был здесь. Но был не один. Вальдор сконцентрировался еще больше, позволяя системам своей брони обрабатывать каждую частицу феромона, оставшегося в душной атмосфере, позволяя своему разуму фокусироваться на окружающей обстановке и истории, что разворачивалась среди нее.

Он резко открыл глаза. Попятился назад, вдоль лабораторных столов, в кромешную тьму. Увидел кровь на дальней стене, сломанную дверь и обрывки формы имперского офицера, свисающие с длинных царапин на голых стенах. Царапины были знакомы как по размеру, так и по стилю – коготь в латной перчатке, бьющий в ярости по быстро движущейся цели.

Повелители Ночи.

Вальдор бросился бежать.

В конце концов им пришлось совершить посадку. Как бы сильно Джону ни хотелось продолжать, его возможности были не безграничны. Никто другой – во всяком случае по их признаниям – не мог управлять лихтером. Джон был измотан еще до того, как они взлетели. Нужно было остановиться.

Хотя на протяжении большей части их путешествия казалось, что не останавливаться – куда более простой вариант. Он означал, что нужно было вытеснить воспоминания, отбросить их ради того, чтобы сохранить их маленькое судно на лету. Как только они приземлились на плоскогорье, покрытое жухлой растительностью, Джон понял, что все вернется.

Турбины остановились. Удерживающие замки со щелчком открылись, обеспечение жизнедеятельности отключилось. Джон остановил подачу основного питания, и все, наконец, смогли выйти на свежий воздух, на какое-то время лишившись своей ненадежной защиты.

Стояла жаркая ночь. Или жаркий день – сложно было сказать. Пассажиры спустились по трапу, неуклюже переступая негнущимися конечностями, мышцы ныли. Вскоре они разбились на небольшие группы – Актейя со своим телохранителем и Олл со своими спутниками. Все они воспользовались возможностью, чтобы вскрыть ящики с пайками, которыми был загружен отсек лихтера, и устало опустились с ними на высушенную землю.

Лидва захватил немного для Джона.

- Ты должен поесть, - сказал Космодесантник.

Да, должен. Было много вещей, которые он должен был сделать.

Джон поднял глаза на архаичного воина, на эту странную смесь из знакомого и неизвестного. Он пугал его с самого начала, и Джон прекрасно знал, на что способны такие существа. Но не сейчас. Теперь он знал нужные слова. Слова, которые могли вывернуть наизнанку броню, выбить болт-пистолет из рук космодесантника, превратить его мышцы в воду.

- Спасибо, - сказал Джон и сел.

Они ели вдвоем в тишине. На северо-востоке небо было в огне – дрожащий, мерцающий румянец никогда не угасал. Здесь ощущался запах химикатов и горелой плоти.

- Я не знаю, почему она тебя оставила, - произнес Джон в конце концов. - Я имею в виду, если ей так сильно было ненавистно все это. Разве ты... своего рода не худшее напоминание?

Лидва сосредоточенно жевал.

- Может быть, - сказал он. - Может быть, это было трудно для нее. - Он никогда не улыбался. Его голова, покоящаяся на бычьей шее, покрытой пластами мышц, держалась идеально ровно, словно недвижимая. – Возможно, она просто любила вспоминать о том, как все начиналось. О тех временах, когда все было не так пессимистично.

Джон приподнял бровь.

- Но, если верить ей - она стояла за тем, что случилось. Нет Эрды, нет предателей. Все бы воспитывались правильно в безопасности отцовского Дворца, получая наставления, в которых они всегда нуждались.

- Почему ты думаешь, что так было бы лучше?

- А есть ли исход хуже того, что мы имеем?

- Я скажу так: как правило, есть.

Джон усмехнулся и покачал головой.

- Я завидую твоему складу ума. Теперь мне стало интересно, кем ты был до того, как тебя изменили.

- Это не имеет значения.

- Я думаю, что, вероятно, как раз имеет. Я думаю, вот этому мы учимся здесь. Можно сколько угодно генетически улучшать кого-то, но дерьмовое воспитание перечеркнет все. Или хорошее, и можно надеяться, что из них выйдет толк.

- Я правда не помню.

– Полагаю, что, вероятно, ты не знаешь. Надеюсь, она вела какие-нибудь записи.

Вдалеке вспыхнуло нечто громадное, и через несколько мгновений последовал тихий рокот. Кусты вокруг беседующих закачались, затем снова затрепетали в теплом воздухе. Над ними горели слабые звезды, хотя большинство огней на самом деле звездами не были.

- Кажется, мне нравилось рисовать, - ни с того, ни с сего сказал Лидва спустя какое-то время. - Я имею в виду, мне все еще нравится. Но не думаю, что это результат моего усовершенствования. Думаю, я просто продолжал делать это. С прошлых времен.

Почти застенчиво он вытащил из сумки на поясе несколько маленьких прямоугольников, грубо вырезанных из пласкарда, и передал Джону. Тот развернул их к свету люменов лихтера.

На каждом был рисунок. Это были стилизованные, почти что грубые изображения, но такова была задумка. Их было десять. Сходство было поразительным. Под каждым изображением была надпись на старом диалекте готика.

Маг. Императрица. Отшельник. Шут.

- Очень хорошо, - сказал Джон, невольно впечатленный. - Я узнаю всех нас. Когда же ты успел сделать это?

Лидва пожал плечами.

- Они не отнимают много времени. У меня есть еще.

- Это твое хобби, не так ли?

- Нечто большее. - Он невозмутимо моргнул. – То, что позволяет оставаться собой.

Джон посмотрел в лицо Лидва. Это было лицо Астартес - лицо, которое не побледнеет при уничтожении поселения, крепости или целого мира. И все же когда-то, до вмешательства генетического искусства, это лицо было человеческим, более мягким, утонченным, способным быть совершенно разным.

- Актейя считает, что нас собрали, - сказал Джон. - Различные виды людей отправились во Дворец, чтобы напомнить кому-то, а может и всем, что здесь поставлено на карту. Ты должен сделать карту для себя.

- И как бы я её назвал?

Джон пожал плечами.

- Умеренность?

- Дьявол, возможно.

Джон усмехнулся.

- Ха. - Он потянулся за другим батончиком и начал грызть. Ему нужно было поспать, хотя сон и чреват сновидениями.

Абсурдно, конечно, но некоторые вещи на самом деле перевернулись с ног на голову. Сначала Джон умолял Олла вмешаться. Теперь старый солдат взял на себя ответственность привести их всех хоть в какую-то военную форму, чтобы дальше не случилось. Джон дошел до края событий, он чувствовал неуверенность в том, что сейчас делает, зная, что следующая смерть оборвет его линию жизни. И все же, Хатай-Антакья, несмотря на все свои ужасы, дал ему это знание. Никогда он не был полон решимости и сил настолько.

Что за злая насмешка.

Он медленно и неловко поднялся. Лидва остался стоять, как вкопанный.

- Нам нужен план, - сказал Джон. - На тот случай, если мы подберемся ближе. Это будет непросто.

- Я поговорю со своим аналогом. Другой космодесантник.

- Полагаю, командовать будет Олланий. Тебя это устраивает?

- Конечно.

- Я думаю, что мы будем импровизировать, даже если у нас будет четкий план. Ты можешь подумать, что это выходит за рамки служебного долга. И если захочешь уйти и вернуться к Эрде, я не буду тебя винить.

Впервые Лидва повернулся и посмотрел прямо на него.

- Теперь я с тобой, Джон. Больше не оскорбляй меня.

Джон поднял руки вверх.

- Просто хотел убедиться. - Он выдавил из себя улыбку. - В смысле, я рад. Я видел, что ты можешь вытворять с этим пистолетом – уж лучше на нашей стороне, а?

Это была слабая попытка, и Лидва отвел взгляд. Однако, когда он заговорил снова, его голос звучал так же, как и всегда – ровно и безобидно.

– Подумай над тем, что ты можешь успешно выполнить сейчас, логокинетик. Я буду на твоей стороне, куда бы ты не пошел, как и обещал ей, но твоя роль очень важна. – Он улыбнулся несколько натянуто. – В любом случае, я и сам хочу быть там, потому что еще не закончил колоду. Вопрос как? Насколько мне известно, никто и никогда не рисовал Императора с натуры.

Скарр-Хей терял контроль. Скарр-Хей становился лишь частью целого, вспышкой огня на солнечном диске. Скарр-Хей должен продолжать убивать, чтобы сдерживать боль, хотя на самом деле боль никуда не исчезала, она только меняла характер – иногда подстрекала, иногда напоминала, иногда вела себя как старый друг, в котором нуждаешься, хотя из знакомства с ним никогда не выйдет ничего хорошего.

Враг не стоил того, чтобы его замечали. Он дрогнул и отступал с тех пор, как произошел прорыв на Меркурианской стене. Скарр-Хей слышал, что Титаны сейчас прокладывают путь через брешь. Учитывая огромный объем земли и камня, которые загромождали проход, это требовало колоссальных усилий. Это станет препятствием на какое-то время – Титану будет сложно сражаться в тесном пространстве среди руин внутреннего Дворца, тогда как пехота могла передвигаться быстро и упорно, преодолевая любую преграду на своем пути в стремлении к кровопролитию.

Однако Скарр-Хей хотел большего. Он надеялся найти противника, который станет испытанием для него, который встанет у него на пути и даст отпор в вихре ударов цепных топоров. Вместо этого враги умирали безвольно – группами, отрядами, толпами. Пожиратели Миров наступали безжалостно. Они зашли далеко без поддержки тяжелой бронетехники и не имели четкой стратегии или тактики - только бешеная атака, которой они прогрызали себе путь все ближе, ближе и ближе. Они убивали без сожалений, рефлекторно, не задумываясь. Прежние формирования больше ничего для них не значили, они едва узнавали друг друга по знакам отличий. Под слоем запекшейся крови и грязи доспехи стали черно-красными и выглядели почти одинаково, местами с выжженными бороздами пламени, которое лизало и терзало оскверненную землю.

Скарр-Хей бежал по длинному виадуку со своими боевыми братьями, их трепал пепельный ветер. Внизу были тьма и обломки. Вокруг огромные башни поднимались из чадящего смога. Впереди возвышался массив самого Санктума, все еще далекий, но уже в пределах видимости, охваченный огнем и источающий ужас. Даже когда непрекращающаяся красная ярость поглотила тлеющие угли здравого рассудка Скарр-Хея, он все еще осознавал, что это место было целью, эпицентром истинной боли. Его нужно было уничтожить.

Однако на конце виадука, на перекрестке, где пути впереди разветвлялись во всевозможных направлениях, их ожидал, на удивление неподвижно стоящий, один из их собственного Легиона. С его огромного цепного топора стекали струйки крови. Кровь забрызгала его бронзовый шлем и покрыла нагрудник, отчего пыль осела на керамите свернувшимися каплями.

Скарр-Хей знал его. Они все знали его, и, судя по всему, он был занят.

- Милорд Кхарн, - слова Скарр-Хея прозвучали невнятно из забитой вокс-решетки. Он остановился, как и те, кто был с ним.

Кхарн едва замечал их. Казалось, он вообще не замечал чьего-либо присутствия, даже своего. Он смотрел на север, прочь от края Санктума, на огромное скопление высоких шпилей, которые, отделяясь от городской зоны Палатина, сливались с уже завоеванной территорией. Он стоял прямо и время от времени вздрагивал, будто пронизанный электрическим током.

- Я... - прохрипел он. - Он... где-то... там.

Скарр-Хей слушал, но это давалось ему с трудом. Он должен был продолжать двигаться, продолжать убивать. То немногое, что оставалось от его рационального разума, говорило ему, что процесс запущен и уже никогда не остановится, и что бы дальше ни случилось – убивай снова и снова или сгинь в бесполезных муках.

- О чем ты говоришь? - попытался сконцентрироваться Скарр-Хей. – Примарх? Ты... видел его?

Все они знали, что Ангрон где-то впереди. Скарр-Хей слышал, как издалека доносится его рев, видел кровавую бойню, но Владыка Легиона теперь был сам по себе, командир не командовал, он свирепствовал в своем собственном мире резни, пробивая путь сквозь невидимые барьеры перед преисподней. Лучшее, на что можно было надеяться - стать свидетелем этого.

Однако при упоминании имени примарха Кхарн пошевелился. Окровавленная маска повернулась, чтобы посмотреть на Скарр-Хея.

- Что-то… стоящее нашего времени. - Его голос был хриплым от слизи. - Что-то... что пробудилось.

И тогда Скарр-Хей понял, что того сбило с толку. Некий постановочный поединок, некое состязание, которому не позволили идти своим чередом, ныло где-то в этом затуманенном сознании. Соперник, которому позволили уйти живым, теперь тоже там, и он - часть бойни.

- Кто? - спросил он.

Кхарн изо всех сил пытался издать звук.

- Черный Меч, - наконец выдал он.

Скарр-Хей не знал, что это значит. Да мог быть миллион мечей, многие из которых, вероятно, были черными. Это было не очень подходящее имя, и он сомневался, что Кхарн сможет рассказать ему больше в ближайшее время. Но они должны были двигаться. Нужно было продолжать идти. Его клинки остывали, кровь на них высыхала, Гвозди жалили.

- Мы найдем его, милорд, - сказал Скарр-Хей. – Скрыться негде, не сейчас. Мы найдем его.

И медленно, смутно до Кхарна, кажется, дошло. Он кивнул.

- За мной, - приказал он. Затем посмотрел на остальных. – Все за мной.

И они снова побежали, но не к центру, а неслись прочь, подобно стае диких собак, воя, рыча, задыхаясь от неосознанной жажды. Движение приглушало самую сильную боль, но все они знали, что скоро им нужно будет сражаться по-настоящему, снова вонзить свои клинки в живую плоть, убивать, калечить, жечь.

Теперь их вел Кхарн, гнал вперед, с его интенсивно работающих конечностей слетали хлопья запекшейся крови.

Скарр-Хей слышал, как он бормотал снова и снова, одержимый, поглощенный одной мыслью.

- Найти… тебя. И закончить...

ШЕСТНАДЦАТЬ

Используя шанс

В плену сомнений

Бреши в стене

Это и впрямь закончилось. Пока это все происходило, было забавно, подумал Айо Нута, но теперь всему этому конец.

Артиллеристы на орбите сменили тактику, перейдя от ударов, направленных на поражение максимальной площади, к точечным обстрелам, призванным разрушить неудобную помеху, которая встала между ней и её добычей. Орбитальная платформа, получив серию точных попаданий, начала неудержимо терять высоту. Пустотные щиты были пробиты в ряде секторов, обнажив прочную броню верхней части корпуса. Противник выпускал ракету за ракетой по двигательным установкам платформы. Часть атак была отражена истребителями V Легиона, но большинство достигло цели.

Повреждения множились. Огромные размеры орбитальной платформы всегда были ее главной защитой, и даже когда пустотные щиты были сорваны, а раненые двигатели выбрасывали в воздух факелы горящего топлива, требовалось время, чтобы пробиться сквозь все слои адамантия и железа.

Командный мостик более или менее управлялся. Большая часть оборудования была разрушена или не функционировала, но уцелевшие члены экипажа хотя бы сумели сохранить контроль над ведущими средствами управления, а это было все, что от них требовалось в настоящий момент.

Нута отдал приказ об изменении курса два часа назад. Это была расчетливая попытка - «Небу» требовалось так много времени, чтобы сменить траекторию, что подобные сигналы нужно было отдавать заблаговременно. Только сейчас, когда зловещие очертания захваченного космопорта целиком заполнили передние обзорные экраны, переброска энергии на иммерсионные двигатели дала ощутимый эффект. Медленно и мучительно вся надземная станция начала поворачивать на юг, от крепости Львиных Врат к пустошам за ее пределами.

Нута стоя наблюдал за перемещением. Он стоял уже несколько часов, с тех пор как в его командном троне обнаружилась какая-то неисправность, и он начал бить током. Нуту это не беспокоило. Он счёл уместным стоять на ногах.

В этот момент с орбиты прилетел еще один лазерный удар. Он насквозь пробил уже поврежденную секцию пустотного щита и, разрезав девятый сектор корпуса на части, ворвался в нижние камеры. Корпус платформы в очередной раз содрогнулся и опустился на сотню метров или около того – к тому времени это уже было привычно.

Нута улыбнулся. Должно быть, противник в своих пустотных кораблях плевался от досады. «Небо» поглощало все, что в него посылали, и достаточно долго. Основная структура, в конце концов разваливалась, но работа была сделана. Авангард бронетанковой колонны уже мчался вперед в спасительной тени платформы, с уверенностью в том, что сможет в безопасности попасть в зону досягаемости пушек. Даже фанатики на флоте не стали бы открывать лазерный огонь так близко к месту, которое они пытались защитить.

Палуба задрожала – взорвалась еще одна силовая муфта. Когда-то Нута гордился тем, что может определить любой аспект состояния своего маленького королевства по гулу тысячи систем, но теперь появилось много новых звуков, и он мог лишь констатировать, что платформа долго не продержится.

Он попытался связаться с Джангсай-ханом по открытому каналу, с тем, кто дал ему этот шанс проявить себя. Учитывая все происходящее, связь, вполне предсказуемо, не устанавливалась. Он искренне надеялся, что воин еще жив.

- Если ты это слышишь, мой хан, - произнес он по воксу, - будь уверен, я принес свою правду в чужую страну. Благодарю тебя. Ты оказал честь и своей общине, и своему Легиону.

Вот и все. Из-за возрастающего трения экраны переднего обзора начали трескаться. Все дрожало - стены, палубы, арочные своды. Обрушился еще один шквал лазерного огня, возможно, рассчитанный и выпущенный еще до того, как платформа изменила курс, поэтому он задел противоположный северный край и разнес в пух многослойный металл трёх секторов по периметру.

Нута, пошатываясь, пересек палубу, чтобы добраться до внутренней станции связи. Он оттолкнул в сторону распростертое тело оператора и попытался найти схемы трансляции. Настроив связь на весь корабль, он схватил рупор.

- Экипаж орбитальной платформы «Небо»! - выкрикнул он. Он понятия не имел, сколько людей на нижних уровнях смогут его услышать, но, по крайней мере, те, кто все еще оставались рядом с ним, в том числе Айзен и Слева, имели возможность смотреть и слушать. – Мне не нужно говорить вам, что мы подошли к концу, вы можете сами все видеть и чувствовать.

Краем глаза Нута мог видеть, как земля поднимается им навстречу. Её приближение выглядело очень медленным, и все же он знал, что снаружи, в реальном мире, оно будет сопровождаться яростным ураганом неистовства уничтожающих молний, подобного которому даже этот мир еще не был свидетелем.

- Протокол требует, чтобы я разрешил вам немедленно направиться к спасательным капсулам, - продолжал Нута, - но в данном случае я бы не рекомендовал этого делать. Территория внизу удерживается врагом, и мы знаем, что они делают со своими пленниками. Я верю, что наша неминуемая гибель выведет из строя не одну пару мерзавцев, и это не может не радовать.

Тряска усилилась. Сплошные стены пламени полностью заслонили собой вид снаружи. Гул, который был с ними с самого начала, теперь превратился в пронзительный крик измученного металла.

- Итак, мы идем на дно вместе с нашим кораблем, как мореплаватели древности. Ваши имена, возможно, не останутся в памяти, но теперь наше имя – это имя крепости, где мы служили, и его уже никто не сотрет. Гордитесь! Встречайте конец стоя, и гордо как любой воин Императора!

Еще один лазерный заряд сильно ударил по ним, и западная секция по всей ширине дала огромную трещину. Металлический вопль усилился, и Нуте даже показалось, что он слышит, как атмосфера с воем врывается внутрь, проносится по нижним палубам, когда внешний корпус, наконец, разлетелся на куски.

- Все, что нам требовалось, по правде говоря, - это шанс достойно послужить, - сказал он.

Пламя рассеялось, и он бросил последний, мимолетный взгляд на космопорт Львиные Врата, уплывающего от них на север, его границы уже запылали красным в огне штурма Белых Шрамов - штурма, который они помогли осуществить.

- Нам дали шанс, - сказал Нута, удовлетворенно улыбаясь. – И мы им воспользовались.

Артиллерия наконец открыла огонь. Тяжелые казённики, со свистом проносясь по рельсам и визжа тормозами, с грохотом вернулись в свои кожухи, когда чудовищные машины извергнули огонь. Немногочисленные выстрелы превратилась в непрерывный шквал, снаряды низко и с неудержимой силой летели в колонны вздымающейся пыли, которые двигались навстречу. Артиллеристы не могли ясно видеть свои цели, но это вряд ли имело значение - учитывая рельеф местности, было так много различных вариантов обстрела противника, что можно было стрелять вслепую и не промахнуться.

Морарг с удовлетворением наблюдал за этим. А также за тем, как последние отряды наземного транспорта Легиона покидают ангары и выкатываются за стены, чтобы начать развертывание. Он знал, что все эти танки будут уничтожены, но сейчас целью было замедлить ход событий. В Гвардии Смерти многое изменилось, но основная доктрина по-прежнему занимала главное место в их военной философии. Они были хороши в том, что превращали каждую стычку в трясину превозмогания, поднимая уровень страданий настолько высоко, что только чистое презрение к жизни могло вытащить противника из этой трясины. Замедлить, погрузить в стазис, утопить в трясине.

Внимание Морарга переключилось на прикрытие противника. Эта проклятая орбитальная платформа сделала свою работу и теперь стремительно падала, воздушный бой очень скоро будет закончен. После в дело вступят наземные силы, которым нужно создать плацдармы в достаточном количестве.

Морарг отправился к Мортариону сразу после того, как согласовал с Калгаро оборонительные мероприятия. Он отчасти ожидал застать примарха вооруженным, готовым отправиться на передовую и лично принять командование, но, похоже, с момента его последнего визита ничего особенно не изменилось. Мортарион по-прежнему сидел на обсидиановом троне, вцепившись огромными перчатками в тесаный камень, и пристально смотрел на окрашенное в красный цвет небо перед собой.

- Предполагаю, они скоро достигнут периметра, мой господин, - сказал ему Морарг. - Мы заставим их заплатить за преодоление стен, но они войдут.

Мортарион кивнул.

- Значит они хотят уничтожить сами себя, - сказал он, его сухой голос звучал тихо и бледно. - Мы так долго изводили их, что они впали в безумие. Я мечтал убить его, чтобы положить конец нашей долгой вражде, в доме своего отца, в месте, где все началось, но, этому суждено произойти здесь.

- Он еще не был замечен, - сказал Морарг. - Каждое подразделение получило приказ найти его и уничтожить до того, как он сможет прорваться за стены.

Мортарион усмехнулся.

- Амбициозно. Я буду впечатлен, если вам это удастся, но буду и разочарован - в конце концов, его горло предназначено для моей косы.

Примарх казался рассеянным, лишь отчасти погруженным в происходящее. Всё в крепости пришло в движение, собираясь с силами, чтобы отразить захватчиков, а он все еще был здесь, окруженный тенями и проблеском нечто демонического. Советник говорил себе, что это впечатление бездействия было иллюзией, и что Владыка Смерти вовлечен в битву на таких уровнях бытия, которые он, Морарг, не в состоянии постигнуть когда-либо. В залах самого Императора царило отчаяние, и все из-за огромных водоворотов силы, которые направлял сюда, в эту самую палату, его господин.

И все же он был бы рад увидеть его во всеоружии. Чтобы его глаза загорелись яростью, как тогда, на Барбарусе, когда он вскинул косу в такт марша миллиона солдат. Вот что он был бы рад увидеть снова.

- Тогда, - сказал Морарг, не зная, что от него теперь требуется, - я должен сам присоединиться к обороне.

- Да. Полагаю, стоит.

И на этом все закончилось. Морарг ушел, чувствуя себя таким подавленным, каким не помнил никогда. Это была экстренная ситуация, критический момент, а окружающие, казалось, либо относились к этому как к некой порочной игре, такие как Калгаро, либо были совершенно слепы к опасности.

Неужели пустота сделала это с ними? Неужели тайная сделка, заключенная во время Болезни, на самом деле ослабила их способности, а не сделала сильнее? Трудно было даже понять, как это проверить. Их тела превращались в странную смесь заболевшего и непостижимого, что делало их практически неубиваемыми, даже когда притуплялась острота ума, а рассудок стал покидать их. Сложно было предположить, будет ли продолжаться этот процесс после войны. Может быть, они окончательно перейдут в совершенно другую реальность и станут ничем не отличаться от демонов, которые прыгали и скулили вокруг них? И если такова их судьба, то что это будет за победа?

Пока он шел по оружейным палатам, подобные мысли не давали ему покоя, отвлекая его внимание от того, на чем оно должно было сосредоточиться. Поэтому он слишком поздно заметил притаившегося демона, а это опасно, поскольку они были существами, к которым не стоит приближаться без веской причины.

Морарг мгновенно застыл, уставившись на него, рука зависла над боевым ножом. Они смотрели друг на друга. Долгое время никто из них не двигался. Затем демон, слегка развернувшись, высунулся из мрака и лукаво улыбнулся ему.

- Ты разочарован? – спросил демон.

- Кто ты?

- Тебе придется поговорить со мной, если хочешь узнать больше. Ты разочарован?

Существо было необычным. Большинство нерожденных, населявших космопорт, были примерно одного типа - тучные, покрытые нарывами и струпьями, слюнявые и хромые, облаченные лишь в заплесневелые лохмотья, которые свисали с их дряблых оболочек, как отмершая кожа во время линьки. Этот на них был совсем не похож. Он был таким тонким, что повернись он в профиль, и можно было подумать, что он исчезнет совсем, растворится в темноте и ускользнет прочь. Его конечности были длинными и уродливыми, а лицо представляло собой оползень из обвисшей серой плоти. Как и многие из его породы, он быстро менял одно состояние на другое – его внешняя оболочка то становилась стеклянной, обнажая скелет, то снова непроницаемой. Он сидел на корточках в луже солоноватой воды, костлявые колени достигали уровня плеч, костяшки пальцев хрустели, а большие грустные глаза светились, как огни святого Эльма.

- Узнать больше о чем? - раздраженно спросил Морарг. Он был не в настроении.

- О твоем господине. - Демон заговорщически улыбнулся. – О том, в кого ты теряешь веру в этот самый момент.

Быстрым движением Морарг выхватил нож. Он все еще был способен на скорость, когда был достаточно зол.

Демон уставился на лезвие и моргнул.

- Я думаю, ты действительно можешь попытаться его использовать. И может даже причинить боль.

- Поверь мне, так и будет. Кто ты? – спросил Морарг.

Демон пожал плечами. Каждый его жест, каждый намек на движение подчеркивали его крайнюю худобу. Он выглядел словно ходячий труп, обглоданное тело, высохшая кожура.

- Я - Остаток, - ответил он. Я – последнее, что остается, когда все остальное уничтожено. Я - маленький сладкий хрящик, оставшийся от бифштекса. Я - память. Я - то, что было раньше.

Морарг зашагал дальше.

- У меня нет времени на загадки, - проворчал он.

- Но мы обожаем его! - промолвило существо, останавливая его. - Мы его боготворим. Разве это имеет значение? Сейчас ты должен сражаться за него, а ты колеблешься в своей вере. Но не должен. В эмпиреях его любят, как мало кого другого.

Подобные речи смущали. Нерожденные еще не были хорошо известны XIV Легиону. Они все еще были тревожным феноменом, их опасались и им не доверяли, но использовали в качестве союзников. Морарг не умел их читать, но был достаточно проницателен, чтобы понять, что они лгут, обманывают и подпитывают свою эфемерную сущность, играя на сомнениях и колебаниях смертных из плоти и крови.

Но он все равно выжидал.

- Похоже, ты много знаешь обо мне, - произнес он с опаской.

- Потому что ты самый верный из верного Легиона, - ответил демон. - Ты пережил больше других: боль, Изменения, нисхождение в мир, к которому тебя никто не готовил. И все же ты продолжаешь служить, веря в то, что мотив должен быть справедливым, потому что он так приказал. Было бы жаль, если бы ты усомнился сейчас, и тебе вскружили голову низшие души, те, кто присвоил себе в заслугу вещи, которые они никогда не понимали до конца.

Морарг стоял с поднятым ножом.

- Тебе придется говорить прямо, существо, или я вырежу из тебя правду.

Демон ухмыльнулся.

- Ты можешь попробовать. Со мной труднее покончить, чем с большинством вещей, потому что я – то, что остаётся после разреза. – Его жуткое лицо, скорбное и расстроенное, дернулось. - Объясню настолько ясно, насколько смогу. Ты веришь в то, что твой господин был обманут, что им руководил кто-то другой, и того, другого, следовало призвать к ответу еще до того, как все это могло произойти. Ты предполагаешь, что он – жертва, которая в данных обстоятельствах, как и все вы, делает все возможное, и поэтому ты стараешься не презирать его. Но все же ты боишься, что он лишь пешка в чужих руках, что он слаб, а слабость - худший из всех грехов на Барбарусе.

- Я убивал души и за меньшее, - прорычал Морарг.

- Тогда хорошо, что у меня ее нет. - Скорчив гримасу, демон поднялся на ноги, тени встрепенулись и сомкнулись вокруг него. Его круглые глаза отражали свет, как у кошки, только без зрачков. - Теперь утешься, ибо истина гораздо сложнее. Я пришел, чтобы сказать тебе это, ибо важно, чтобы некоторые истории стали известны. Это легион Мортариона, и так будет всегда. Он – господин, и он – создатель. Ты должен сражаться за него, Каифа Морарг, и делать это без тени сомнений.

- Откуда ты знаешь все это?

- Потому что ты бы не смог, - сказал демон. - Хотя ты был там, на корабле, вместе с остальными, ты бы не увидел этого, потому что искал в другом месте.

Он придвинулся ближе, и Морарг почувствовал в ноздрях трупный запах.

- Задержись на мгновение и послушай, - с нетерпением сказал демон. - Ибо только я расскажу тебе, что на самом деле произошло на «Терминус Эст».

Янтарный фронт был острием копья, сосредоточением наибольшего риска, первым ударом в сердце тьмы.

Шибан отдал приказ к атаке, и три сотни реактивных байков рванулись вперед, в одно мгновение разогнавшись до полной скорости, их приводы дрожали в бело-голубом пламени. Они неслись сквозь пепел и дым, летя, словно брошенные кинжалы, обгоняя громыхающую тяжелую бронетехнику и устремляясь прямо к бастионам.

Выпущенные сверху снаряды, полетели прямиком на артиллерийские позиции. Ракеты с крыльев штурмовиков устремились в темноту. Неестественная ночь была разорвана светом и грохотом, полуживые существа в воронках слепли, когда реактивные байки проносились над их головами и окутывали их волнами дыма, выбрасываемого двигателями.

- За Кагана! – прорычал Шибан, дико вращая глефой.

- За Хана! – раздался громовой крик со всех сторон.

Он кричал громко, долго и беззаботно. Это было восхитительно. Это был момент, когда можно раскрыть карты, когда кропотливый замысел подвергается испытанию.

Все оставалось в равновесии. Ганзориг, насколько знал Шибан, с трудом продвигался вперед через сеть окопов и орудийных башен на северных укреплениях крепости. Цинь Фаю повезло больше, но его задача состояла в том, чтобы создать видимость ложной атаки по ключевым позициям артиллерии и заставить противника думать, что главный удар должен прийти с его направления, для отвлечения большего числа ресурсов.

Янтарный фронт был острием копья, он не был задействован до последнего, пока платформа «Небо» не начала свое разрушительное падение. Когда сила тяжести и разрушение безвозвратно поглотили бескрайний небесный город из железа и пластали, батальоны реактивных байков выскочили из руин сплошной сокрушительной волной, словно землю пожирало красно-белое пятно. Батальон Шибана находился на самом краю, двигаясь энергичнее всех остальных, знамена на древках копий яростно трепетали на ветру, лезвия мечей сверкали золотом далекого чогорийского рассвета.

Враг отреагировал, развернув орудия в сторону их позиции. Шибан усмехнулся.

Слишком медленно.

После первых снарядов боевой порядок распался, продвигаясь через разрушенные укрепления. Всадники разогнали своих боевых коней до предела - накреняясь под девяносто градусов и держась одной рукой, скользя и напирая, их болтеры уже трещали.

- Хай! – выкрикнул Шибан, его голос надломился от сильных эмоций.

Со времен Калия они не мчались на врага вот так -  бросив все силы и не оставив ничего в запасе. Всё или ничего. Он задрал нос своего байка и выпустил в воздух ураган болт-снарядов. Сверкающий танец их разрывов сопровождал продвижение Шибана, как почетный караул, несущий погибель. Его братья мчались рядом, присовокупляя к каждому попаданию Шибана свои собственные, нанося разрушения и пробивая путь к цели.

И это сработало. Ведущие колонны Имперской бронетехники заняли свои передовые позиции и теперь наносили удары по крепостным стенам. Многочисленные ворота, ведущие в нижние ярусы крепости, и без того поврежденные, были разнесены на части. Наиболее быстрые танки продвигались вперед в самое пекло. Опережая этот огненный смерч, по флангам, не рискуя попасть в него, «Кизаганы», «Скимитары», «Шамширы», «Шершни» и «Тайги» устремились прямо вверх, над пылающими земляными укреплениями, к зеленым ореолам, разгоняя и без того натруженные репульсоры.

Шибан зафиксировал первую цель - бастионную башню над главной дорогой, ведущей внутрь. За ней находились корабельные грузоподъемники и транспортные лифты, залы техобслуживания и конвейерные эстакады, но это был тяжелый рубеж, точка, которую враг должен был удержать, чтобы не дать им проникнуть внутрь. Шибан уже видел на парапетах пехоту в силовой броне, стационарные орудия, которые разворачивались в его сторону, и странные мерцания по всему периметру, похожие на наэлектризованную вуаль.

Сигнальные ракеты, выпущенные экипажами танков, вспыхнули и залили пейзаж внизу кроваво-красным цветом. Парапет расцвел взрывами от попаданий минометов и ракет штурмовиков. В результате мощного артобстрела сокрушался рокрит и рушилась каменная кладка, образуя бреши, через которые мог проскочить спидер.

- За мной! – крикнул Шибан, дав полный газ.

Реактивные байки рванули по осыпному склону из обломков, петляя и ныряя под шквалом встречного огня. Часть из них были сбиты - они не переставали кувыркаться, пока не врезались на скорости в землю, но другие легионеры вернули долг, обрушив потоки карающих болтов, обстреливая огневые точки и пробивая броню.

Они прокладывали себе путь к бастионной башне - приземистой махине из плотно прилегающих друг к другу стен - полуразрушенных и наспех залатанных. Прямо впереди во внешнем сооружении зияла огромная прореха, изнутри которой исходило жуткое зеленое свечение и маячили черные, как ночь, силуэты строительных лесов.

Шибан прокладывал путь прямо к ней, обстреливая позиции защитников, и, прорвавшись сквозь переплетения арматуры, вышел на уровень парапета.

На развороте он расчистил плоскую поверхность парапета шквалом болтерного огня, в то время как его братья влетели в пролом, чтобы присоединиться к нему. Но теперь они были скованны - с трех сторон их окружали возвышающиеся стены. Враг перешел в наступление, покидая бункеры, болтеры лязгали в их руках, и Шибан соскочил с седла. Его братья последовали за ним и ринулись в бой, кружа, вращаясь и разя своими огненными клинками.

Затем начался извечный вид боя между космодесантниками – ближний, кровавый, быстрый, перенасыщенный взмахами мечей и стрельбой, не было ни одного свободного участка, где бы ни копошились тела в силовой броне. Убийство было лишено искусства или изящества, это было животное безумие, порожденное взаимной ненавистью, первобытное желание причинить боль, покалечить, вырвать глотку, пробить легкое или раздробить череп.

Белые Шрамы были разразившейся бурей, безрассудной и полной жизни, въевшаяся грязь слетала с доспехов, когда их конечности кололи, рубили. Гвардейцы Смерти были такими же несгибаемыми и беспощадными, как и прежде, только теперь их подпитывала новая сверхъестественная стойкость и демонические покровы. Чтобы вывести из строя одного воина легиона Мортариона требовалось по два Белых Шрама, и даже после этого Гвардейцы Смерти, шатаясь, поднимались на ноги, если не были окончательно уничтожены. Штурм натолкнулся на сплошную стену упорного сопротивления врага, который успел подготовиться и ненавидел своего противника так же сильно, как и он его в свою очередь.

Все больше Белых Шрамов устремилось к крепостным валам, пробивая бреши в обороне с помощью стенобитных орудий. Они бросали своих коней и вступали в бой, пластины их брони цвета слоновой кости резко выделялись на фоне мрачных теней зловонной горы-крепости. Их встречало постоянно растущее число темно-зеленых левиафанов, которые пробирались к месту боя так, словно плыли сквозь нефтяные пятна. Талвары схлестнулись с цепными мечами, клинки дао - с топорами, покрытыми ржавчиной, на каменные плиты, уже почерневшие от крови в результате столкновений храмовников Дорна и творцов смерти Пертурабо, хлынула новая кровь.

Шибан расправился с пошатывающимся существом прямо перед собой - пародией на космического десантника, раздутым, светящиеся щупальца свисали с вокс-решетки, как лохматая борода, - и пинком спустил его по ступеням к краю вала. Шибан бросился дальше, взбегая по изгибающейся лестнице, Имань и остальные члены братства следовали за ним.

На следующем уровне его ждало более суровое испытание. Космодесантники-предатели, по трое в шеренге, неслись к ним по развороченным взрывами снарядов рокритовым плитам. Они были настолько пропитаны мутациями, что выражение «чумные десантники» стало привычным для тех, кто с ними сражался – ироничная насмешка, давно утратившая свой юмор. С ними явились якша, более высокие и тучные, они сверкали и подергивались, когда меняли одно состояние на другое. Древний осадный дредноут «Левиафан», из металлических пальцев обоих силовых кулаков которого сочились токсичные облака, прокладывал себе путь сквозь толпу, а за ним по широким лестницам спускались новые войска, чтобы заделать брешь.

Шибан приготовился к атаке, понимая, что зачистить все нужно быстро, но численный перевес вызывал сомнения, когда небо над головой окрасилось в малиновый цвет. Последовал невероятный хлопок, а затем неистовый порыв обжигающего ветра. На востоке поднялось огромное оранжевое грибовидное облако, величественно возвышаясь, как один из шпилей самого Санктум Империалис, а затем на сражающихся обрушился дождь из пепла и комьев грязи.

Платформа «Небо» наконец потерпела крушение, проделав километровую борозду в месте, где когда-то располагался Имперский колледж флота, и превратив всю городскую зону в погребальный костер. И даже когда пепел закружился вихрем, а ударная волна от апокалиптического падения платформы обрушилась на весь космопорт, десять «Грозовых Птиц» модели «Сокар» прогремели над головой, двигаясь под углом и преодолевая бурю, чтобы достичь точек выброски.

- Кэшиг! - крикнул Имань. - Каган! Каган с нами!

Величественные боевые корабли низко раскачивались, выдерживая потоки надвигающегося огня, их грузовые люки были уже открыты. Выдающиеся светила искусства клинка устремились вниз, земля разбивалась о тяжелые пластины «Терминаторов». В авангарде был Намахи, в золотом шлеме, который обозначал его как величайшего мастера меча Легиона после Цинь Са. Он тут же вступил в жестокий бой с целым отрядом чумных десантников. Следом высадились провидцы бури, посылая дуговые разряды для истребления вопящих демонов.

Но ярче всех сиял сам Хан - облаченный в цвета слоновой кости и золота, его драконий шлем сверкал золотым огнем, плащ развевался вокруг него, когда он приземлялся. Прославленный клинок дао Белый Тигр вылетел из ножен, его тело, омываемое молниями, преломляло кровавый нимб предсмертных мук «Неба». Штормовые ветры закружили вокруг Хана, превратившись в колючий вихрь, который завывал свои смертоносные напевы. Выше самого высокого из врагов, быстрее самого быстрого из своих людей, он врезался прямо в сердце чумных десантников. Он разрубил четверых на дымящиеся куски еще до того, как те успели поднять оружие.

Затем он принялся за «Левиафана», рассек ему сочленения, разрубил кабели под шеей, пробил тяжелый защитный щиток, поднял его одной рукой, крутанулся на пятках и бросил его высоко над сценой битвы - тридцать тонн прочного керамита взметнулись в бушующие небеса, словно детская игрушка.

Мгновение каждая душа на месте боя просто наблюдала, как он летит. Даже почетная стража кешик, наученная многолетним опытом тому, на что способен их господин, когда входит в кураж, в изумлении взирала на пролетающую над головой махину.

Искалеченная, она врезалась в земляные укрепления далеко внизу и, после того как ее реактор взорвался, разлетелась на части. Словно по сигналу, знаменосец кешика развернул огромное знамя V легиона и водрузил его на крепостную стену. Священные символы взметнулись ввысь, высоко и гордо - красная молния Чогориса, возмездие небес еще с незапамятных времен, посланное вершить суд над недостойными.

Одновременно каждый Белый Шрам поднял свой клинок, и грохот битвы утонул в их общем реве.

- Каган! Орду гамана Джагатай!

Шибан-хан выкрикивал эти слова на сотне миров и на сотне полей сражений, но сейчас он вложил в них всю свою душу и сердце. Стены вокруг них содрогнулись от боевого клича, усиленного воксом, и даже Гвардейцы Смерти, казалось, были ошеломлены, отступая перед непреклонной дикостью, абсолютной преданностью, высоким духовным подъёмом.

А потом Шибан побежал, ринулся в бой плечом к плечу со своим примархом, гордость Легиона бушевала рядом с ним, и он снова смеялся, смеялся так же сильно, как тогда, когда небо было чистым, солнце светило ярко, и все, что было в мире – это радость, сила и обещание грядущей славы.

- За Хана, - выдохнул он, взмахнув глефой. – За тех, кто идет за тобой, Джагатай.

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

СЕМНАДЦАТЬ

Рассуждения о богах

Не останавливаться

Всё дело в цифрах

Она засмеялась в ответ. То был не смех удовольствия, а презрения и недоверия.

Эреб его выдержал. Он привык к тому, что его презирают и не доверяют.

- Так что ты скажешь? - предложил он.

- Что я скажу? - Она покачала головой. - А что я могу сказать? У вас есть амбиции, это я признаю, но ничего более.

Она подошла к шкафу, одному из многих, заставленному идолами и статуэтками из далекого прошлого человечества. Некоторое время она смотрела на них, как бы советуясь, затем потянулась к миске с финиками и взяла один. Она медленно разжевала его.

- У меня были разногласия с Ним, - сказала она наконец. - Каким-то образом ты узнал о них, но вряд ли они держались в секрете. Мы расходились во мнениях, и до сих пор расходимся. - Она подняла глаза на Эреба. - Но я всегда знала, что Он работает на благо человечества. Возможно, он мог ошибаться, мог быть высокомерен и вспыльчив, но угроза была реальной. Мы все прошли через это. Однако твои хозяева - или те, кого ты принимаешь за своих хозяев - это конец. Они - завершение истории. Меня удивляет твоя вера в то, что я когда-нибудь поддамся искушению служить им.

- Но ты уже сделала это.

- Я поступила так, чтобы предотвратить эскалацию чего-то ужасно неправильного, искажения того, как должен был возвышаться наш вид. Мои действия никогда не были направлены на то, чтобы помочь вашему делу.

- Не имеет значение, что ты имела в виду. - Эреб внимательно наблюдал за ней, пока говорил. - Поступки вызывают резонанс. Ты проложила путь для всего, что последовало дальше.

- Нет. - Она снова повернулась к нему. - Те или иные решения должны были быть приняты. Он мог бы отказаться от проекта - я думала, что именно так Он и поступит, но недооценила то, как Он бывает упрям до одержимости. Или Он мог бы убить свои творения после того, как я показала Ему, насколько они опасны, но, должно быть, что-то внутри Него оставалось привязанным к ним даже тогда. А ваши примархи, каждый из них всё еще свободен в своем выборе. Если бы они не были вовлечены в этот ужасный Крестовый поход, если бы их не заставили действовать от Его имени, какой выбор они смогли бы для себя сделать?

- Рано или поздно они бы столкнулись с моими хозяевами.

Эрда снова рассмеялась, так же презрительно.

- У тебя нет хозяев, простофиля! Нет никаких богов, нет никого, кто бы заслуживал это имя, есть лишь искаженные отражения наших собственных грез. Ты преклоняешься перед ничем. Ты в прямом смысле ничему не служишь.

- Звучит как проповеди Единства, те самые, без которых, как мы давно считали, невозможно обойтись. - Эреб вздохнул. - Если боги лживые, то как их дары могут быть столь могущественными, как их глашатаи могут наделять нас такой силой?

- Потому что все, что ты делаешь, поглощает тебя самого, - с отвращением сказала Эрда. - Демон - всего лишь воплощение человеческой мысли, момент человеческой слабости, частица человеческой гордыни. Ты можешь награждать их именами и титулами, если хочешь, но все, чем они являются - это отходами существования нашего собственного вида.

Эреб фыркнул, пораженный сравнением.

- Ах как ты ошибаешься. - Он потянулся за скипетром. - Я сказал тебе только правду - в эмпиреях о тебе говорят с почтением. Даже если ты действительно не желала этого, я мог бы направить тебя на истинный путь просвещения, показать тебе масштаб силы, которую ты отрицаешь, и ты бы отмела всю глупость Анафемы. Новый рассвет просвещения все еще возможен, и мы оба сможем подняться до невиданных высот.

Эрда грустно улыбнулась.

- Опять это, - пробормотала она. - Всегда стремление к власти, к знаниям, это как одержимость, которая проходит после полового созревания.

Она посмотрела на его скипетр, не впечатлившись. Затем взяла одну из статуэток - какое-то пузатое божество, сидящее со скрещенными ногами.

- Я знала скульптора этой фигурки. Она была скромной женщиной, едва ли осознававшей, каким искусством она владеет. Она делала их для удовольствия, никогда не задумываясь над тем, переживут ли они ее, как это и случилось. Ее жизнь была ограничена узким кругом, ее не тревожили ни зависть, ни страсти. Она скончалась мирно, по сути ничем не напитав эмпиреи. Все, что она оставила после себя - вот это - отпечаток работы пары трудолюбивых, спокойных рук. Если бы я нуждалась в поклонении чему-то, то поклонялась бы этим рукам. И даже если бы я попыталась это сделать, то она никогда бы меня не поняла и была бы крайне смущена. По моему опыту, те, кто требуют поклонения себе, никогда его не стоят. - Она задержала взгляд на фигурке еще на мгновение и поставила ее на место. - Просвещение грядет. Но вот в чем трагедия. Оно всегда было внутри нас, пробиваясь наружу. И все, что было между Ним, который хотел ускорить его приход, и тобой, который не мог бы постичь его, даже окажись оно прямо у тебя перед глазами - всё было растрачено впустую.

Она повернулась к нему лицом, уперев руки в бока. Она была рослой женщиной, сбитого телосложения, ее взгляд никогда не угасал. На ее фоне Эреб в своих жутких доспехах с шипами выглядел как клоун на ярмарке.

- Мне не за что извиняться, - сказала Эрда. - Я отвергаю Его, и я отвергаю тебя. Вы подпитываете друг друга, нуждаетесь друг в друге, а теперь вы так крепко сплелись в своих любовных объятиях, что я едва могу вас различить.

Эреб издал долгий, недовольный вздох.

- Я искренне надеялся на большее, - сказал он мрачно, активируя гармонику своего скипетра. - Я надеялся, что ты хотя бы в некоторой степени осознаешь, что поставлено на карту. Хоть какой-то признак того, что ты понимаешь, что сделала.

Эрда с презрением посмотрела на оружие.

- Я поступила так, как мне велела моя совесть, - сказала она.

- Так поступают глупцы, ибо совесть - не руководство к действию, - возразил Эреб.

- В твоей голове никак не уложится, что я никогда не вступлю в союз с такими, как ты.

- Но почему? Ты уже так много сделала для нас. - Эреб крепче сжал рукоять. - Но если ты будешь упорствовать в своем невежестве, то тебя придется вывести из игры. Нельзя позволить раскидать кого-то по галактике во второй раз, нельзя более вмешиваться в схемы, предначертанные божественным. В сложившейся ситуации вы, миледи, – пережиток прошлого, реликвия, и если вы не пересмотрите свои взгляды, то оставлять вас в живых, будет крайне опасно.

Эрда грустно улыбнулась.

- Как и все в вашем роду – вы быстро разочаровываетесь, не получая желаемое, и тут же переходите к угрозам. - Она поднимала руки, сложив их вместе, как во время молитвы. Золотое сияние разлилось по комнате, по земляному полу пробежала странная вибрация. - Но ты не должен был приходить сюда один, чудовище.

Воздух вокруг Эреба затрещал и сместился, когда его скипетр начал искриться. Вокруг него начали формироваться очертания четырёх огромных фигур, размытых, но уже обрастающих плотью, шипами, клыками и зарождающимися звериными глазами.

- Я не один, - сказал он, завершая призыв. - И я думаю, ты должна извиниться перед моими друзьями.

Значит, кто-то по-прежнему готов противостоять, готов дать отпор. Аркета был почти этому рад, хотя это и замедляло развитие событий как раз тогда, когда им нужно было набирать обороты.

Беруддин оказался прав, был обнаружен очаг сопротивления - железный стержень в мире хрупкой плоти. Передовые части XVI Легиона устремились к нему, отвлекая отряды с целого ряда направлений. Другие легионы также меняли курс целыми батальонами, пресытившись просто убийствами и стремясь к достойному бою.

Но была и другая сторона. Ранее Аркету удивляло, насколько легко некоторые из формирований противника уступали их натиску. Многие из них, должно быть, были просто слабы и деморализованы, но теперь, одно за другим, они, казалось, улавливали те же вести, что и сам Аркета – теперь среди нас есть лидер, готовый дать отпор - и покидали свои позиции, чтобы присоединиться к новой волне сопротивления.

И вот, несмотря на всю дисциплину легионов, несмотря на великие стратегические замыслы их командиров, значительная часть войск с обеих сторон противостояния оказалась готова проложить себе путь туда, где события должны были развернуться наиболее драматично, где можно было завоевать славу. Все они служили солдатами, но в душе были воинами.

«Как далеко мы зашли?» - задавался вопросом Аркета, пока бежал. – «Как сильно это отличается от того, чем мы занимались дома, в трущобах ульев?»

«Не сильно», - пришел ответ. Когда боеприпасы заканчивались, а танки с трудом пробивали себе путь к внутреннему ядру, бой переходил в рукопашную. Это было отвратительно зрелище - никакого изящества, только всепоглощающее желание уничтожить жизнь перед собой, выколоть глаза или вырвать трахею, а затем перейти к следующему, просто чтобы продолжать движение.

Так для чего все это? Почему так глубоко волнует эта война, если по сути она была такой же, как и все предыдущие?

Аркета усмехнулся про себя. Потому что здесь будут сделаны имена. Когда орудия смолкнут, когда примарх наконец придет в себя и спросит с каждого, то лучше уж иметь возможность сказать, что сделано что-то стоящее, то, чем можно гордиться. Их будут ждать новые сражения, на этот раз внутри Легиона, и кто-то поднимется, а кто-то падет, так что лучше создать себе репутацию сейчас, пока есть возможность.

На секунду он опустился на колени, тяжело дыша. Он находился глубоко в грудах обломков разрушенной дамбы. Ее опорные столбы местами уцелели, возвышаясь над легионером на сотню метров, словно обглоданные ребра. По обеим сторонам уходили ввысь утесами тлеющие здания. Впереди виднелась пара сбитых «Грозовых Птиц», их остовы образовали треугольный проход, через который его братьям было приказано продвигаться вперед.

Повсюду раздавался треск болтеров, хотя и не так интенсивно, как раньше -  магазины пустели. Взамен во мраке полыхнули пятьсот энергетических орудий, их излучение слабело из-за перегрузки энергоблоков после многодневного использования.

Клинок Аркеты не нуждался в такой подпитке. Он нашептывал на едва уловимой частоте о жажде убийства своему хозяину, которому так нравилось её слушать. Органы чувств Аркеты работали на пределе возможностей, разум был сосредоточен на данных целеуказателя, поступающих на дисплей шлема. Его братья пробирались по дну пропасти, образовавшейся в результате обрушения дамбы, ожидая возможной засады и снайперского огня.

Добраться сюда было настоящим достижением. Они прорубили себе путь через целый батальон Кровавых Ангелов, который поддерживали осадный отряд Имперских Кулаков и остатки полка мобильной пехоты Имперской Армии. Эти воины, должно быть, были частью наступления Черного Меча - они сражались с такой мрачной целеустремленностью, с которой Аркета до сих пор не сталкивался. Они сражались уже не за победу, стремясь захватить и удержать позиции, а только чтобы причинить боль. Они были полны злобы, горечи, коварства, безысходности. И это было достойно восхищения. По крайней мере, они не убегали.

Всё это подсказывало Аркете, что он уже близко. Ориентироваться в городе было почти невозможно: лабиринты дорог утопали в дрейфующих облаках сажи, их очертания были размыты, поэтому приходилось доверять своим инстинктам. Эти инстинкты подсказывали ему, что командная группа находится впереди. Бойцы с фланга, которых он уже направил, двигались в привычном для них строю, обмениваясь по закрытом каналу связи, пока остальные осторожно пробирались через руины.

Аркета снова начал двигаться. Существовал риск того, что его подчиненные могут слишком быстро засечь цель. Он не хотел, чтобы они даже ранили ее - это должен быть чистый бой, свидетелями которого должны были стать его собственные сородичи, чтобы историю его, Аркеты, победы никто не смог оспорить. Поэтому он бежал так быстро, насколько позволяла местность, его братья по отряду старались не отставать. Сотни бойцов Сынов Гора скользили как призраки по дну, забитому мусором, цепляясь за малейшие укрытия, тщательно сканируя местность в поисках сигналов движения или тепловых следов, хотя они знали, что в таких условиях, когда сам воздух буквально горит, им повезет, если они хоть что-нибудь найдут.

Как только они преодолели своеобразную скульптурную композицию их трех сгоревших «Грозовых Птиц», уровень земли стал круто подниматься вверх, взбегая по груде обломков, которая уходила зигзагами в сторону старого терминала дамбы. Склон просматривался с обеих сторон, а в ста метрах выше над головой перекинулись высокие мосты.

Когда они приблизились к терминалу, со скрытых постов наблюдения вдоль северного края обнаженного склона немедленно открыли огонь болтеры, поразив несколько бойцов Аркеты и вынудив остальных отступить.

Аркета подал знак остановиться и, припав к земле, запустил авгур. Это мало что дало ему, но он знал, что здесь полно защитников, возможно, сотни. Они могли окопаться в пыли, притаиться под рухнувшими балками, цепляться за перекрытия наверху и только и ждать, когда он попытается прорваться. Пробиваться к терминалу таким путем было бы чрезвычайно тяжело, как и прокладывать путь вглубь зданий, что располагались с обеих сторон дамбы.

Аркета подал знак тяжелой поддержке. «Зачистить».

Ракетные установки, размещенные позади, тут же выпустили снаряды, за ними последовал барабанный бой тяжелых болтеров, уничтожая каменную кладку стены, за которой прятались стрелки. Уже ставшая привычной масса взметнувшейся пыли расплылась по всему периметру, заполнив пропасть от края до края. Обстрел усилился, поглощая ценные боеприпасы, но в итоге были разнесены в щепки горизонтальные пролеты и был обрушен длинный опорный столб из рокрита.

- Теперь в атаку.

Густая пыль еще не успела опуститься, как передовые подразделения Сынов Гора вырвались из укрытий и устремились вверх по склону, используя осколочные гранаты, чтобы расчистить себе путь и занять безопасную позицию. Они передвигались быстро, пригнувшись к земле, вели концентрированный огонь из болтеров по любой видимой цели. Аркета шел в авангарде, бежал так быстро, как только мог, чтобы успеть занять следующую позицию, болт-пистолет лязгал в его руке.

На защитников это произвело ошеломляющий эффект - трудно отбиваться, когда вокруг все разнесено в пух и прах - такова была тактика ударной атаки, которую Легион использовал на протяжении всего Крестового похода.

Но все же защитники дали отпор. Каким-то образом они возникли из разлетающихся обломков, ведя огонь. Они были в черной броне, многочисленные отряды пробирались сквозь шрапнель и выбирали себе цели. Воздух наполнился свистом и воем тысячи реактивных снарядов, за которыми следовал грохот их детонации.

Аркета, выругавшись, выскочил из укрытия и пронзил одного из них мечом. Острие вспыхнуло красным пламенем на броне и глубоко рассекло её. Он отшвырнул умирающего воина и поспешил дальше. Возможно, они готовы сражаться здесь, но без численности и поддержки не продержатся долго.

- Гоните их назад! - выкрикнул он, решив не отступать в этот раз. Он с яростью набросился еще не одного бойца в черной броне, сломав ему клинок и отправив его в полет, где его добил залп снарядов.

Острие атаки Сынов Гора стремительно продвигалось вперед, пробивая себе путь к вершине склона. Несмотря на свирепость, защитники были слишком разбросаны, они были не в состоянии долго выдерживать такой темп боя, были недостаточно вооружены и экипированы. Аркета и его почетный караул пробивались к подступам к терминалу, второстепенные отряды не отставали. На его статичном тактическом дисплее отображались сотни других отрядов, которые стремились занять позиции, проникая в здания вокруг, сметая остатки сопротивления по мере его появления.

Он добрался до подножия металлической лестницы, ведущей к тому, что когда-то было командной башней терминала, с обеих сторон окруженной мощными рокритовыми опорами. Окружающая местность была загромождена деталями машин - оси, колеса, гусеницы - все было свалено в кучу, словно груда черепов неизвестного завоевателя. Адские ветры проносились над головой, вздымая пыль высокими столбами, их вой заглушал шум боя.

Он осознал, что что-то пошло не так перед тем, как всё случилось. Он почувствовал предостерегающее покалывание, словно разряд электричества пробежал по спине - старые инстинкты бандита, которые были у него задолго до его возвышения. До того, как он смог выкрикнуть предупреждение, груда деталей машин разлетелась в стороны, и запчасти понеслись вниз по склону, лязгая и грохоча. Из-под них выскочили десятки лоялистов. Здесь были и Кровавые Ангелы, судя по знакам на наплечниках, и Имперские Кулаки, но от въевшейся сажи доспехи у всех стали черными, что подчеркивалось вспышками их дисрапторов.

И начался настоящий бой. Аркете не нужно было отдавать никаких приказов - его авангард бросился на противника, в одно мгновение перестроившись на месте, чтобы принять удар на себя. Те, кто шел позади, удвоили усилия, чтобы достичь терминала, понимая, что теперь всё зависит от них.

Аркета расправился с первым противником, настигнувшим его, бешено рубя своим шипящим клинком. Как только он двинулся навстречу следующему, он увидел, как далеко зашёл.

Перед ним стоял Имперский Кулак в угольно-черной броне ордена Храмовников. Нечто в его облике выдавало его личность еще до того, как Аркета взглянул на меч. Что-то в его манере держаться, росте, движениях заставляло каждого в его окружении неосознанно реагировать на него, поэтому, когда он двигался, окружающие тоже двигались, как планеты вокруг солнца. Его до безрассудства открытая поза могла бы показаться любому другому бойцу надменной, но в данном случае она только лишь соответствовала ауре, которую он источал: полнейшая и абсолютная сосредоточенность, погружение в искусство боя на клинках до такой степени, словно никакой другой способ существования не имел никакого смысла. В совершенном безмолвии он перешагивал обломки, двигаясь подобно хищнику, его длинный меч пожирал скудный свет и затягивал его в небытие.

Аркета почувствовал всплеск радости.

- Черный Меч, - пробормотал он, принимая атакующую стойку, его клинок кричал от ненависти. - Не ожидал встретить тебя таким...

Он так и не увидел удара. Что-то хлестнуло поперёк, сильно и быстро, пробив защиту и выбив дух из тела. А затем последовал следующий удар, словно ножом по маслу, рубящий, режущий, невероятно мощный. Рукоять обрушилась на шлем, ошеломив его, затем укол острием клинка, затем удар двумя руками, разворот, и кровь повсюду. Последнее, что увидел Аркета – это пара красных линз, надвигающихся на него, эбеновое лезвие просвистело где-то в области шеи, его защита даже близко не была достаточной для того, чтобы...

Сигизмунд бросил короткий взгляд на обезглавленное тело, рухнувшее на землю. Прежде чем он смог продолжить, Ранн, расправившись со своим противником, тоже посмотрел вниз.

- Капитан? - заметил он, впечатленный. - Кто, как думаешь?

К тому времени Сигизмунд уже спускался по склону, чтобы заняться остальными.

- Без понятия, - сказал он. – Не останавливаться.

Всё сводится к цифрам, пришла к выводу Киилер. Ничего сложного, простая арифметика. Два взвода хорошо подготовленных солдат Имперской армии плюс мощная огневая поддержка – и при благоприятных условиях у них был шанс вывести из строя одного космодесантника-предателя. В случае использования нерегулярных частей, вооруженных электроинструментами и не имеющих соответствующей защиты, потребуется более двух сотен взводов. При таких условиях уничтожение врага заключалось в том, чтобы завалить одну единственную цель массой тел. Достаточно было пары усиленных клещей прямо под уплотнителем шлема, и – чтобы закончить работу – принять на себя гнев существа, обездвижить его конечности, похоронить под горой мертвецов.

Все её верующие шли в бой, крепко сжимая черепа. Одни повесили их на шею, другие носили на шестах, кто-то использовал как моргенштерны – утыканные железными шипами черепные коробки раскачивались на концах длинных цепей. Других знаков отличия у них теперь не было. Череп стал их иконой, символом веры, под которым они шли в строю. Прежние звания не имели значения, будь то майор Имперской армии или простой рабочий группы обеспечения. Каждого, кто был вырван из прежней структуры, лишен крова в результате войны и готов к возрождению под новой эгидой, собрал под собой этот новый символ.

Несмотря на искушение она никогда не проповедовала напрямую, оставаясь верной своему обещанию. Но каким-то образом к ней находили дорогу. Прихрамывая, выбирались из-под завалов опустевших жилых блоков, старых канализационных туннелей или заполненных грязью укрытий, погребенных под минометным обстрелом. Раздавались пайки. Любые раны обрабатывались. Оружием делились, единицы бронетехники поручали тем, кто лучше всего умел ею пользоваться.

В бой вели мужчины и женщины, старые и молодые – те, в ком горел огонь, кто был готов выкрикивать приказы. Все пришли с фронта. Киилер настояла на этом.

- Учите словом, учите делом, - говорила она. – Они увидят, как вы сражаетесь, и будут делать также.

Стали появляться звания. У нее никогда не было для них благозвучных названий. Ничего из этого не было запланировано. Большинство назывались «проповедниками», потому что именно этим они и занимались. Все они читали книги, памфлеты и послания, часть из которых распространяли еще задолго до начала великого восстания. Разночтения в теориях и суждениях порождали путаницу, и всегда существовал риск того, что дискуссии перерастут в конфликт. Единственное, что его предотвращало – это сильнейшее давление, постоянно присутствующая угроза гибели. Они проигрывали каждую битву, каждый раз были вынуждены отступать, но это не считалось потерей, потому что каждый раз они чего-то малого, но достигали. Поражение было славным, если оно означало, что уничтожен еще один враг Императора.

Поток новобранцев никогда не иссякал. Повсюду были сотни тысяч беженцев, которые брели по руинам, где раньше шли процессии, в отчаянии ища, куда бы приткнуться хоть на миг. Они не были глупцами. Они понимали, что Санктум не сможет всех вместить. Единственное, что у них оставалось – это достойно завершить свой жизненный путь, а не просто умереть в одиночестве и страданиях.

Поэтому они слушали проповеди, а затем каждый извлекал из обильных запасов на полях сражений череп, очищал его, полировал, брал с собой в бой. И вот пустые глаза устремлялись на наступающего врага, полчища пустых глазниц, десятки тысяч молчаливых свидетелей апокалипсиса.

- В этом наша сила, - сказала Киилер. - В нашей численности. Мы готовы вынести любые страдания, не задавая вопросов, опираясь только на одну истину – Он защищает. Ничто другое не имеет значения. Мы должны пресекать всё, что противоречит этой истине, искоренить любое отклонение от нее. По отдельности мы слабы. В таком количестве, как сейчас, мы непобедимы.

Её помощники кивнули. Переванна, бывший армейский генерал-апотекарий, уже давно настаивал на более жесткой позиции по отношению к раскрепощенности внутри братства. Эйлд, бывший смотритель мануфактория, не был столь категоричен, но придержал язык. Верефт, который всю жизнь провел блюстителем в канцелярии провост-маршала и верил в дисциплину, поддерживал Переванну как никогда. Эти люди собрались в конклав волею случая всего несколько дней назад, но уже сейчас были крепко связаны узами.

- Нам не хватает исправного оружия, - сказал Верефт, в свете костра его старое лицо было изрыто морщинами. Они находились глубоко под землей, в изъеденной ржавчиной камере, которая когда-то была частью комплекса водоочистки. Здесь воняло, была антисанитария, но сейчас здесь было безопасно.

- Прометий повсюду, - сказала Киилер, ее голос стал мягче и глубже, чем раньше. – Утечки, заброшенные тайники. Мы можем делать огнемёты, приспособить имеющиеся у нас ружья. Чечек – лексмеханик, он уже этим занимается.

- Дальность стрельбы этих штук...

- Это полезно для души. Они будут смотреть в глаза тем, кого убивают. Очищая как самих себя, так и врага.

В прежние времена она никогда бы так не сказала. Когда-то она придерживалась другого принципа правдивости – правдивости образа, миллионов самых разных образов, запечатленных в отдельных фрагментах реальности. Это была её жизнь, её профессия. Теперь все эти вещи исчезли, на смену им пришла чистота единственной цели – сохранить существование, и не кого-то конкретно, а самой веры.

- Но даже в этом случае нам придется отступить, - возразил Переванна, всегда думая о ситуации с тактической точки зрения. - Прошлой ночью мы потеряли большую часть прихожан Герона.

- Чтобы покончить с Сынами Гора, - с чувством сказала Киилер. Это были худшие из худших, ради смерти которых она готова была рискнуть почти всем. – Это праведная сделка.

Киилер увидела, как Эйлд переглянулся с Верефтом. Это её не беспокоило – они имели право сомневаться. Все эти вещи были новыми, зарождающимися из пепла империи, которая сделала все возможное, по крайней мере, в период своего становления, чтобы подавить возможность веры. Однако, подобно воде, она нашла путь, просачивалась сквозь трещины, крепла в результате гонений, пока не созрела для того, чтобы возродиться и омыть все вокруг.

- Мы слышим истории, - снова начал Переванна. - Командующий, который сдерживает врага, замедляет его продвижение. Говорят, он убивает их командиров, одного за другим.

Киилер кивнула.

- Черный Меч. Я слышу то же самое.

- Тогда его надо найти. Если он избранный, тогда...

- Избранный? Откуда ты знаешь, что он избранный?

Тишина. Они все учились следить за тем, что говорят в её присутствии.

- Это имя, которое ему дали, - сказал Эйлд. – Чемпион Императора, посланный, чтобы нести Его возмездие в последний час.

- Мы и есть Его возмездие. Мы переживем любого героя, - возразила Киилер.

Еще одна неловкая пауза. Они еще не до конца осознавали происходящее. Их мысли, инстинктивно, были направлены не только на выживание. Им хотелось нанести ответный удар, и они думали, что этот самый Черный Меч даст им такую возможность.

Но так не сработает. Она знала это с такой же уверенностью, как и все остальное. Вера, позитивное мышление – вот что было важным. Ошибкой в прошлом было проповедовать отрицание – нет никаких богов, нет и никаких демонов. Человечеству нужны были конкретные вещи, за которые можно было бы держаться. Есть один бог, достойный поклонения. Бойтесь пришельца, мутанта, еретика. Император защищает. Как только все расставлено по местам, изложено в катехизисах и приведено в исполнение с помощью оружий-близнецов – страха и огня – вот тогда у человечества появиться шанс. Всё дело было в числах.

Два взвода могли уничтожить космоденсантника-предателя. Империум из миллиардов человек, под недремлющим оком черепа, мог навсегда стереть предателей с лица галактики.

Киилер вздохнула и провела усталой рукой по волосам. Со временем они увидят правду. А пока нужно идти на компромиссы. Этот Черный Меч может оказаться полезным.

- Хорошо, - согласилась она. – Раз он так важен для вас. Дайте сигнал прихожанам, пусть начнут поиски. Немногие сражаются за пределами Палатина, так что они не займут много времени.

Все выглядели довольными. И все будут заняты, что тоже хорошо.

- Если мы сможем найти этого чемпиона Императора, - сказала она, - если он еще жив, мы будем там.

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Во власти чувств

Так будет всегда

Определённо это не ксеносы

- Тебя там не было, - сказал Морарг. – Тебя не было на «Терминус Эст».

- Конечно, был, - сказал Остаток.

- Мы были одни. Легион.

- И тысячи других сущностей, все они были там, чтобы кормиться, или веселиться, или просто наблюдать, потому что, то был великий день -  день перемен, и мы не осмеливались предположить, чем он закончится вплоть до переломного момента.

- Это было предначертано. Это судьба.

- Именно так. Это должно было произойти, и также этого могло и не случиться. По-другому и быть не могло, но в то же время это был выбор. Такова природа таких моментов. В этом их красота!

Сверху, снизу, со всех сторон всё громче доносились отзвуки боя. Морарг должен был идти, чтобы занять своё место среди защитников. Каждая секунда была на счету.

- Ты говоришь так, как если бы я не был частью этого, - сказал он. – Как будто всё, что я видел, было ошибкой.

- А что ты видел, Каифа?

И мгновенно, как будто щёлкнули выключателем, он снова оказался в сердце глубокой тьмы, на корабле, и всё вокруг него распадалось на части. Он даже не успел закричать, запротестовать, потому что вернулась боль, точно такая же, как и прежде – всепоглощающая агония, которая заставляла думать, будто у него нет ни конечностей, ни глаз, ни ушей, а все его тело – это клетка из обнажённых нервов, в которой всё полыхает, всё горит.

По коридорам разносились вопли, рыдания и рёв космодесантников, пытающихся изрыгнуть как можно больше крови из пустых кишок, ослепшие и увечные, они калечили сами себя, обезумевшие от боли. И это продолжалось дни, месяцы, годы, целую вечность, так что само время стало лишь еще одним аспектом боли, еще одним измерением этих невыносимых страданий. Это было сверх всяких пределов, не просто повреждение, а стирание, уничтожение, полностью осознаваемое, никогда не прекращающееся и которому невозможно противостоять.

А потом, всё исчезло так же внезапно, как и появилось, и они оба, Морарг и Остаток, оказались в другом мире. Морарг упал на колени, его сознание помутнело, кожа покрылась испариной. Ему потребовалось время, чтобы успокоиться, чтобы смолкли крики, так что он даже не сразу заметил, что перестал быть распухшим, и доспехи теперь выглядели нетронутыми порчей.

Как... раньше, - пробормотал он.

Они вдвоем находились высоко на краю грандиозного амфитеатра. Здесь собралось многочисленное собрание – имперские чиновники, легионеры, жрецы Механикум, даже примархи. Один из них сейчас произносил речь, опираясь на кафедру. Это был Мортарион, такой же, каким он был много лет назад, его тело еще не преобразилось, знамена с эмблемой его верного Легиона гордо развевались по периметру театра.

- Никея, - выдохнул Морарг.

- Там, откуда все началось. Или, по крайней мере, откуда запустилась эта конкретная нить. Посмотри, какой он пылкий, ваш примарх! Ни один голос не звучит сильнее против колдуна. Он безоговорочно верил в то, что говорил. Ты можешь видеть это даже отсюда. Ах, как ему ненавистна сама мысль о колдовстве.

И тут картина снова сменилась, они неистово мчались сквозь пространство и время, пока они не оказались на Молехе, где сам Воитель затеял великое вооруженное столкновение. Мортарион тоже был там, снова изменившийся, на первых шагах своего долгого преображения. Колдовство заставляло небо пульсировать, земля раскалывалась от изобилия внутренностей. Во главе сражения шел Грульгор, раздутый старый монстр, возвращенный к жизни ради того, чтобы убивать в таком количестве, с каким даже Гвардия Смерти еще не имела дела. Он не переставал бушевать, затерявшись в своем собственном мире демонических крайностей и ярости.

Но затем и это исчезло, все видения быстро утонули во мраке. Морарг перевел дыхание и огляделся вокруг. Вокруг стояла кромешная тьма, а в воздухе висело зловоние тел и ржавчины. Он ничего не видел, только слышал приглушенный звук, отдававший странным эхом, словно погребенный глубоко в трюме корабля.

- Как же такое могло случиться? – тихо шептал Остаток в замкнутом пространстве. – Как этот ревностный гонитель колдовства полностью поддался его чарам?

- Потому что он познал его силу, - сказал Морарг. – Это было необходимо.

- Так уж и было? – Остаток улыбнулся. – Или ему это действительно нравилось? Может быть, бывали дни, когда он наслаждался им, и бывали другие, когда он едва мог смотреть на себя в зеркало. Возможно, это было пыткой.

Морарг не мог выкинуть из головы странный звук. Казалось, что вместе с ним и Остатком в ловушку попало животное, которое он пока не мог увидеть.

- Ты не представляешь, что он выстрадал ради нас. Он вывел нас из ада, сопровождая каждый наш шаг. Если он и сделал что-то такое, то только для того, чтобы сохранить нам жизнь, чтобы это никогда с нами не повторялось.

Остаток кивнул.

- А вот это правда, - сказал он. – Кто ещё в этой вселенной страданий так страдал? Посмотри на него. Сейчас он здесь, с нами.

Морарг по-прежнему ничего не видел.

- Когда... сейчас?

- После того, как дело было сделано. После того, как он обрек на заклание семерых своих сыновей, чтобы создать монстра, которого ты видел на Молехе. Это последствие.

Остаток слегка зашевелился, и бледно-серый свет заструился по камере. Морарг снова увидел Мортариона, в одиночестве склонившегося над телом убитого воина Савана Смерти и сотрясаемого в ужасных рыданиях. Прежде чем видение снова исчезло, Морарг успел мельком увидеть лицо примарха, искаженное болью и ненавистью.

Они оказались в другом мире, разрушенном войной, где Гвардия Смерти шла широким маршем к очередной обреченной имперской твердыне. Всякое колдовство было отброшено, и они делали то, что делали всегда: сжимали в тиски, подавляли, изматывали. Гремела артиллерия, болтеры вели обстрел. Мортарион шел во главе, выстраивая свои войска, отдавая приказы в своей привычной холодной, как лёд, манере. Коса, поражающая своей разрушительной силой, раскачивалась в такт его шагам.

- Он снова отказался от колдовства, - сказал Остаток, с благодарностью глядя на сцены резни. - На мгновение он убедил себя в том, что сможет прожить без него, и что Молех был ошибкой, которую он когда-нибудь сможет забыть.

- Оружие всегда выбирали для войны, - настаивал Морарг. – Колдовство использовалось, когда оно было необходимо, и не применялось, когда в нем не было нужды.

- Или дело в том, что он пытался отринуть его, но потерпел неудачу? Может он, как наркоман, который ненавидит свой яд и хочет от него отказаться, но всё равно к нему возвращается? Ты никогда не задавался этим вопросом? Как возможно в одно мгновение с пылом бросаться обвинениями, а следом убивать своих самых драгоценных сыновей только ради возможности превзойти брата на поле боя? Неужели ты никогда не задумывался над этим? Неужели никто не сказал ни слова?

Морарг окинул взглядом места сражений. Даже здесь, когда с мерзостями вроде Грульгора было покончено, в ароматах было нечто иное. Нечто тошнотворное, разлагающееся. Доспехи легионеров уже приходили в упадок и были осквернены. И все же, они побеждали.

- Он сделал то, что должен был сделать, - Морарг упорно твердил свою мантру. - Мы должны были выжить.

- Да, он сделал то, что должен был. - Остаток вновь колыхнулся, и видения рассеялись. Они снова остались вдвоем в кромешной темноте и абсолютной тишине, как будто их полностью вырвали из времени и пространства и поместили на задворки вселенной. – Итак, представь, что ты узнал две истины, и каждая их них имеет право на жизнь. Представь, что ты узнал, что единственный способ гарантировать выживание вашего Легиона - это погрузить его в такую бездну колдовства, какая только может быть, наделив тем самым его дарами настолько могущественными, что ни одна сила в галактике никогда больше не сможет властвовать над ним. Но затем представь, что все ваши старые страхи оказались реальностью, что ты был прав на Никее, так что любое причастие к колдовству обрекло бы вас всех на страдания за пределами представлений смертных. Представь, что ты знаешь и то, и другое. Как бы ты смог жить с этим? Что бы ты сделал?

- То, что верно, - ответил Морарг.

- Но ведь обе истины верны, и обе неверны. Сопротивляйся эмпиреям, и ты никогда не станешь таким могущественным, каким тебе всегда суждено было быть. Но прими их, и агония будет вечной. Можно быть чистым, но слабым, или порочным, но сильным. Вот ведь головоломка! Настоящая мистика для барбарианца! Вот тебе и разгадка, почему твой господин метался от одной крайности к другой, так и не сумев уверенно проложить свой путь. Проще говоря, он смертельно сомневался. Он не знал. Каждый путь заканчивался катастрофой. И он даже не мог притвориться, будто ему все равно, ибо ему было не все равно. Бог Распада, ни один отец не заботился больше о своих сыновьях.

В эту минуту Морарг вдруг вспомнил слова Мортариона: «Я слишком сильно любил вас всех. Это единственная ошибка, которую я признаю».

- Но решение было принято, - сказал Морарг, хотя уже без особой уверенности. – Он решил загадку и привёл нас на Терру.

- Да, но не так, как ты думаешь, - сказал Остаток. – И вот мы подошли к последнему элементу. – На его сером лице мелькнула кривая улыбка. – Теперь позволь мне поговорить о Тифе.

Грохот выстрелов не прекращался даже после того, как армия давно выдвинулась вперёд. Находясь глубоко в пещерах под Колоссами, Илья Раваллион старалась выбросить всё из головы, забыть, насколько они там все были уязвимы, и сосредоточиться на своей работе.

В действительности их точное местоположение было бы трудно найти, они укрывались за толстыми каменными стенами, которые снаружи выглядели как обвалы туннелей. Их вообще мало кто будет искать – основные силы врага атаковали в ста шестидесяти километрах к западу, а сами Гвардейцы Смерти были полностью заняты в космопорте. Но все же им оставили минимум охраны и оружия – достаточно, чтобы поддерживать работоспособность крошечной части старой крепости. Если кто и проберется сюда, то битва будет скоротечной и жестокой.

Она склонилась над своим постом, голова раскалывалась. Нужно было что-нибудь попить, но она подозревала, что резервуары практически иссякли. Лучше оставить для солдат, на тот случай, если их снова призовут в бой.

Она отвернулась от объектива терминала, не в силах выносить блики от стекла, и пробежалась глазами по тесному помещению. Несколько десятков имперских офицеров, от силы в три раза больше слуг V Легиона, все они усердно работали с узлами связи и приемниками авгуров. Илье было интересно, справляется ли кто-нибудь из них лучше, чем она – качество сигналов было отвратительным, а со временем только ухудшалось. Всё же, по крайней мере, им удавалось передавать какие-то обрывки информации полевым командирам, чтобы те имели представление о тактической ситуации.

Она услышала позади себя низкий гул силовой брони и повернулась, чтобы посмотреть на Соджука. Воин поклонился.

- Вы долго работали сверх меры, сы, - сказал он. – Я должен попросить вас отдохнуть.

- Кто составил график работы, Соджук? - спросила она.

- Вы.

- Тогда я полагаю, что имею право игнорировать его, не так ли?

- Позвольте, я буду настаивать. Если вам нужна физическая помощь, чтобы доставить вас в ваши покои, я могу оказать её.

Илья рассмеялась и откинулась в кресле. Он был прав, конечно. Ей сложно был сконцентрироваться, не говоря уже о том, чтобы обрабатывать сигналы низкого качества.

- Мне не нужна помощь, – сказала она. – Но все равно пойдем со мной.

Она поднялась на ноги, чувствуя, как ноет каждая мышца. Просто идти без посторонней помощи было достижением. По-хорошему ей бы следовало использовать трость, но она не хотела показывать, что сдает позиции. Хромая, она прошла мимо рядов сгрудившихся оперативников, все из них были слишком заняты, чтобы заметить её уход. Соджук шел рядом, понимая, что лучше не подавать ей руку.

- Они сейчас внутри космопорта, - сказала она ему на тот случай, если он не знал.

- Оно понятно.

- Нам повезет, если мы сможем поддерживать с ними контакт достаточно долго.

- Это всё понятно. Хотя, возможно, нам действительно повезет – такие вещи случались и раньше.

Они прошли через противоударные двери и попали в узкий подземный коридор. Здесь было ужасно жарко и влажно.

- Мне жаль, что ты не с ними, - сказала она. – Я знаю, ты, должно быть, жаждешь быть там.

Соджук тепло улыбнулся.

- Для меня честь быть здесь. Я бы убил за то, что кто-то из моих братьев попытался бы отнять её у меня.

Илья рассмеялась.

- Приятно слышать. Хотя сомневаюсь, что твой господин был бы этому рад.

- Я думаю, он бы понял.

Они подошли к двери жилого блока, рассчитанного, как правило, на двоих, но сейчас он пустовал. Те, кто остались, теснились в этом небольшом укрытии, притаившись и не замечая, как горит над ними земля.

Сейчас ей нужно было поспать. Несмотря на то, что койка была жесткой, а подстилка грязной и скомканной, она знала, что её сознание отключится, как только голова коснется пласфибры.

- Так ты веришь в это, Соджук? – спросила она почти машинально. Эта мысль все время крутилась в голове, словно на повторе, изводя её. – Ты веришь, что он сможет это сделать?

- Конечно.

- Но я была там. На Просперо. Они были равны друг другу, но сейчас враг получил силу, а мы так измотаны... – Она прислонилась к косяку. – Прости. Не нужно было этого говорить.

Соджук больше не улыбался. Несмотря на самообладание, тревога, должно быть, настигла и его.

– Он бы не стал пытаться, будь это невозможно, – сказал он.

- Но что если он... Если он погибнет? Что тогда?

- Тогда будет избран другой Великий Хан.

Она была поражена.

- Нет. Невозможно.

- Мы бы горевали, сы. Мы бы гневались, как никогда не гневались силы небес, но потом мы бы снова сражались. Охота будет продолжена. Даже спустя столетия посторонний никогда не узнает правды – всегда будет Великий Хан.

- Но я не могу... Я имею в виду, то, как это звучит...

- Только так он будет с нами всегда, - спокойно, но твердо сказал Соджук. – Есть примархи, что поглощены самими собой, озабочены собственной силой. Джагатай же всегда делал сильнее каждого из нас. Он олицетворение Легиона. Мы – народ Хана. – Он смотрел прямо на неё, не отрывая глаз, словно предупреждая, как ей быть, если этот момент настанет. – Этот дар никогда не скрывали. Им делились свободно.

Она даже не хотела думать об этом. Она не знала, почему вообще об этом заговорила. Возможно, переутомилась, нуждалась в отдыхе. Или устала от всего этого.

- В пекло, - сказала она. - Вот... дерьмо. Когда я присоединилась к вам, мы, по крайней мере, что-то созидали. Во всяком случае, мне так казалось. Но теперь... Даже если мы выживем, что останется?

Соджук потянулся и активировал полоски люмена.

- Отдохните, пожалуйста, - сказал он уже более твердо. Затем, как будто смягчился. – Ко учит нас, что вселенная – это цикл. В один день мы создаем, в другой – разрушаем. Этому нет конца – нет ни дня, когда мы могли бы сказать, что всё достигнуто, есть только новый день борьбы. Но все равно лучше быть там, быть частью этого. И я очень хочу, чтобы вы были там, с нами, когда мы перестанем разрушать и начнем строить заново. Поэтому я в третий раз прошу, госпожа, отдохните.

Илья улыбнулась и положила изможденную временем руку на огромный нагрудник Соджука.

- Хорошо. Ты был терпелив со старой женщиной. Разбуди меня через четыре часа.

Оставшись одна, она завернулась в одеяло и рухнула на узкую койку. Ещё до того, как потух люмен, она почувствовала, что проваливается в сон.

- И всё же ничего не случится, - пробормотала она, беспокойно ворочаясь. - Только не с ним. Я этого не допущу.

- Огонь по готовности! Огонь по готовности! – выкрикивал Каска, изо всех сил стараясь не терять самообладание.

«Айка 73» взбрыкнула и покатилась по разбитой местности, её двигатель стучал, пока гусеничные ленты буксовали, прежде чем нашли сцепление с дорогой. Местность была ужасной – скользкий ковёр тускло светящейся растительности, которая после буксования быстро превращалась в чёрное жидкое месиво.

Все члены экипажа изрядно вспотели и тяжело дышали, воздушные фильтры усердно работали. Трясущимися руками Мерк достал ещё один снаряд, наощупь повозился с затвором казённика и загнал снаряд внутрь. Дреси как всегда молчала, хотя постоянная тряска корпуса, должно быть, доставляла ей немало хлопот. Яндев вёл непрерывный огонь с тех пор, как они выкатились с пустошей и ворвались внутрь огромного портового комплекса.

Каска не хотел вспоминать переход во внутрь. В любом случае, он лишь мельком видел происходящее, поскольку они были заперты внутри своей переполненной влажностью, перегретой и уже неисправной коробки смерти.

Супертяжеловесы выполнили большую часть основной работы. Как только небо очистилось от огненного шторма, именно они проложили путь сквозь ряды вражеской бронетехники, используя своё численное превосходство, чтобы поразить более медленные подразделения предателей. Однако за это пришлось заплатить высокую цену – Каска потерял счёт числу горящих остовов, которые ему пришлось обходить. Повреждения с обеих сторон были колоссальными, снаряды крупного калибра разрывали толстую броню, пробивали насквозь кабины экипажей и топливные баки. Некоторые части предателей продолжали наступать сквозь огненный шторм, который должен был смести их с пути, и потребовалось несколько прямых попаданий, чтобы они, наконец, остановились. После того, как ведущие сверхтяжелые танки перемололи друг друга в груды беспорядочно разбросанных деталей, основным боевым танкам пришлось преодолевать настоящие кладбища корпусов, стараясь не угодить прямиком в полыхающие прометиевые пятна, чтобы не поджечь собственные топливные баки.

Лазерный огонь был незаменим в этой неразберихе – Яндев мог вести огонь быстрее Фош во время движения танка, да и разворачивать ствол пушки было намного проще, чем поворачивать башню. Боевой счёт «Айки 73» пополнился ещё двумя остовами танков, прежде чем наконец показались ворота космопорта. Каска, стараясь не отрывать глаз от перекрестия прицела в перископе, когда танк дёргался и качался, издалека мог заметить зияющую пасть своей цели. Когда-то эти ворота, поднимающиеся вверх на шестьдесят метров, принимали тяжёлые наземные транспортёры для укомплектования пустотных кораблей. К этому времени орудийные точки были уничтожены, сторожевые башни разрушены, но это место все ещё было сложным для марш-броска. Если бы не активное присутствие Белых Шрамов, уже поднявшихся на высокие зубчатые стены и прорывающихся через них, как лесной пожар, оно могло стать непреодолимым.

Однако «Айка 73» была не первой, кто пересёк границу ворот – она прорвала рубеж наряду с двумя уцелевшими отрядами в эскадроне, под прикрытием звена из трёх гигантских «Штормовых клинков», получивших по пути сюда тяжёлые повреждения.  «Леманы Руссы» большим числом шли следом, часть из них горела или имела повреждённые башни, но вскоре их число начало расти. Подсчитывая руны на авгурах ближнего действия, Каска даже осмелился подумать, а почему бы не начать верить в то, что они смогут провернуть это дело.

Правда, пока они не оказались внутри.

Заточение в течение несколько часов подряд в этом трясущемся, грохочущем гробу вызывало клаустрофобию. А оказавшись внутри космопорта, чувствовалось, будто человек погребён заживо. Воздух, прошедший через фильтры токсикологической защиты, имел неприятный привкус. Узкие смотровые щели мгновенно затянуло илом. Чёрная плесень стала расползаться по внутренним панелям почти в реальном времени. Поверхность земли, которая должна была представлять собой сплошной рокрит, превратилась в слякоть и трясину. Миазмы темно-зелёного цвета, почти недвижимые, даже когда сквозь них шли выстрелы, затрудняли видимость, которая упала до нескольких десятков метров.

Хуже всего был шум – постоянный оглушительный грохот двигателей в замкнутом пространстве и стрельбы, которая никогда не смолкала, и вскоре всем захотелось кричать. Вражеские танки размещались прямо по внутреннему периметру, притаившись за баррикадами из толстой колючей проволоки, и бойня на этих линиях обороны была невероятно чудовищной. Следом выступила пехота – огромные монстры в силовой броне, которые, казалось, игнорировали каждый удар, прежде чем вошли в зону поражения. Второй танк из подразделения Каски был уничтожен одним только из этих существ – оно подобралось достаточно близко, чтобы прорваться внутрь, и, орудуя некой разновидностью широкого тесака, пробивало броневую обшивку и расчленяло мягкие тела, которые отчаянно пытались добраться до аварийного люка. Каска сам открыл огонь по танку из главного орудия, только чтобы прекратить крики ужаса, доносящиеся изнутри. Фош выстрелом подожгла отсек боеприпасов, от чего взорвался весь корпус, но все равно Каска выжидал на позиции, готовый снова открыть огонь, только чтобы убедиться, что проклятая тварь не выйдет из пламени.

Они были ужасны. И они были повсюду. Их нужно было поражать с дальней дистанции, нанося как можно больше повреждений, потому что, если они подойдут близко, их ничто не остановит. Каска вспомнил инструктажи в Колоссах, тогда он считал, что посылать сотни танков на одну крепость, какой бы большой она ни была, может показаться излишеством. Сейчас он так не думал. Обстановка была такова, что линейные войска без поддержки продержались бы считанные мгновения. Только огневая мощь сокрушительного масштаба оказала бы какой-либо эффект на противника. Это было почти до смешного убого – отважный бросок в пасть ада, в который превращалась земля, совершенный физическим оружием против чего-то, созданного злой, непостижимой для всех силой. Все, что оставалось делать – это продолжать двигаться сквозь этот ад, продолжать вести огонь, вопреки всему надеяться, что всё-таки каким-то невероятным образом можно пробить себе путь в укромное место, где можно подвести итоги, передохнуть, перевести дыхание и перевооружиться для следующей схватки.

Отряды, шедшие впереди, наконец ворвались в гулкую галерею, и Каска последовал за ними. Сквозь туман виднелись свисающие вниз невероятных размеров цепи, сочащиеся конденсатом. Сгоревший остов флотской баржи более пятисот метров в длину повис на покрытых ржавчиной скобах внутри клетки подъёмника. Катера, манипуляторы и промышленные буры были подвешены на выведенных из строя крановых установках и сплошь покрыты этим проклятым ковром разложения из органической скверны.

Танки впереди уже вовсю работали, пробивая линию обороны на расстоянии около трёхсот метров. На верхних галереях вспыхивали и отдавались эхом резкие звуки выстрелов орудий Легиона, к миазмам добавились ещё более густые клубы дыма, каскадом спускавшиеся на уровень земли и ещё больше затрудняющие видимость.

- Рули вправо, - приказал Каска, обеспокоенный скоплением имперских танков, быстро продвигающихся слева по борту. Как всегда, дружественный огонь был не менее опасен, чем вражеский. «Айка 73» изо всех сил продвигалась вперёд, за ней следовал единственный выживший эскадрон. – И сбрось скорость – я здесь ни черта не вижу.

Но Каска достаточно ясно увидел то, что следом выступило из мрака, и его пробрало до костей. Это было одно из тех существ, которые, как им говорили, были ксеносами, но это точно были не они.  Свет упал на существо, и Каска увидел, как оно нетвердой походкой движется в облаке мух, полупрозрачное и мерцающее, словно не от этого мира, но явно способное влиять на пространство вокруг себя. Лицо выглядело почти человеческим, хотя раздутым и перекошенным так, как никогда в жизни ни у одного человека. Его брюхо было вспорото, серо-зелёная кожа блестела от лихорадочного пота, а само оно передвигалось на дряблых ногах, словно пьяное.

- Огонь, огонь, огонь! – закричал Каска, чувствуя, что впадает в панику.

Фош выпустила снаряд, он взорвался вплотную к существу и поднял вверх огромный гейзер перегретой земли из ударного кратера. Яндев, после пристрелки, открыл очередь лаз-огня.

Тварь пошатывалась, получая удары, но каким-то образом сумела остаться в живых. Каска поймал в перископ её единственный желтый глаз, и его чуть не вырвало. Чего не скажешь о Мерке, он уже сделал это, хотя ничего не мог видеть – смердящий запах призрака, казалось, проникал внутрь, несмотря на весь конкурирующий смрад, который ему приходилось преодолевать.

- Ещё огонь! – заорал Каска, не в силах сделать что-либо ещё. Всего несколько мгновений, и тварь настигнет их, и на этом конец.

Но тут что-то вмешалось – размытое пятно цвета слоновой кости, лезвие сверкнуло в темноте. Каска едва ли мог различить детали сквозь помехи, но между ними и существом явно что-то вклинилось.

- Прекратить огонь! – выкрикнул Каска.

Трясущимися, липкими руками он отрегулировал фокус на видоискателе перископа, пытаясь улучшить обзор. Он увидел, как тварь внезапно заревела, будто раненый скот, а к её глотке тянется воин в броне. Меч метался туда сюда, обрушиваясь с невероятной силой и тяжестью. Раздался крик дикой агрессии на непонятном для Каски языке, а затем монстр исчез из виду так же, как и появился, и только на выжженной поверхности остались свежие пятна полупрозрачной слизи.

- Орудия заблокировать, - повторял Каска, поворачивая обзорный экран и пытаясь кое-как улучшить изображение.

В поле зрения мелькали картины из танков, ведущих перестрелки, наступающих десантников-предателей, многочисленных кошмаров, воплощающихся в реальность и от которых может прочиститься кишечник. От одного взгляда на них Каске захотелось убраться подальше, бежать сломя голову, пока сердце не лопнуло от страха. Однако все пути впереди и позади были забиты, заполнены грохотом и скрежетом брони о броню, ослепляющим светом люменов транспорта или сверхъестественным мерцанием призрачных сил.

Но затем объектив заполнило зернистое, дрожащее изображение воина Легиона в белом шлеме с кроваво-красной каймой, он всё ещё стоял на ногах и уже покрыл себя кровью своих врагов.

- Отлично сражались, командир, - прозвучал по комм-связи голос воина с таким же странным акцентом, как и у всех остальных. - Джангсай-хан, Братство Железного Топора. – Теперь вы со мной.

Каска сглотнул, пытаясь овладеть собой. Было ли это к лучшему? Или будет ещё хуже? Продлит ли этот боец их жизнь ещё немного, или ускорит приход чего-то ещё более ужасного?

Не то чтобы вопрос заключался в этом. Каска получил приказ, и иметь одного из таких воинов снаружи было, несомненно, лучше, чем следовать дальше в одиночку.

– Так точно, господин! – крикнул он в коммутатор и переключился на Дреси. – Ты слышала его, солдат, - приказал он. – Следуй за ним.

Двигатели зарычали и набрали скорость, Мерк перезарядил пушку, вытирая подбородок рукавом мундира. Всё загремело и застонало, двигатели кашлянули, фуркнули, но «Айка 73» сделала то, о чем её просили, позволив Каске ещё раз взглянуть в прицел.

- Космический десантник, - пробормотал Каска, обиваясь потом и все ещё дрожа от увиденного. – Нам действительно повезло.

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

Повелитель Ночи

Золотая середина

Падший ангел

- Космический десантник, - пробормотал Фо себе под нос с полным ртом крови. – Повезло так повезло.

Пытаться сбежать от него было нелепо. Фо удалось добраться до конца длинного коридора, без малого до запечатанной двери, прежде чем в него выстрелили.

Промах не был случайным – космодесантник не станет промахиваться с такого расстояния. Он промахнулся, потому что попадание масс-реактивного снаряда в тело его добычи убило бы её сразу, а существо пока что не хотело её смерти. Снаряд разорвался у ног Фо, перебив ему оба голеностопа и сбив его с ног.

Затем космодесантник подхватил его, используя свои длинные когти, как грузоподъемник, и выскочил в дверной проем, неся Фо под мышкой.

Фо плохо помнил большую часть того, что происходило дальше. Было очень больно, а от смрада, который источали доспехи, можно было потерять сознание. Он чувствовал, как что-то влажное, похожее на кожу, хлестало его по лицу, и медленно до него дошло, что это была усеянная паутиной вен поверхность освежёванной человеческой кожи.

Его похититель передвигался стремительно, преодолевая препятствия в царстве теней дворцовой зоны боевых действий более уверенно, чем Фо мог предположить. За всё время космодесантник ничего ему не сказал, он просто бежал в темноте, не обращая внимания на сражение, которое разворачивалось вокруг него во всех направлениях. Тряска в железном захвате доставляла мучения, Фо чувствовал, как ломаются ребра при каждом шаге, но это, по крайней мере, отвлекало его от обжигающей боли в ногах. Он крепче стиснул челюсти и заставил себя не закрывать глаза. Потеря сознания могла быть дать некоторое чувство облегчения, как только они остановятся, но лишила бы его всякого шанса выбраться живым.

Спустя какое-то время Фо понял, что они поднимаются вверх, подальше от пыли и дыма. Зрение все ещё было затуманено, он с трудом моргнул и разглядел очертания внутренностей металлической конструкции старого улья, лишенной внешней облицовки и монолитных перекрытий – железный каркас, который тянулся вверх и вниз. Всё вокруг пропахло гарью. Предатель с лёгкостью взбирался по стойкам и балкам, совершая прыжки при необходимости, отчего тело Фо кричало от боли.

Вскоре они оказались на вершине или где-то близко. Фо узнал об этом только потому, что похититель опрокинул его на спину, и он не видел ничего, кроме проплывающих над ним грозовых туч, светящихся цветом тлеющих углей. Он попытался заговорить, но космодесантник вытянул один палец своего когтя и, проткнув тело Фо прямо под правой лопаткой, пригвоздил его к стальной поверхности.

Фо завыл, корчась от боли, но после того как шок прошел, он понял, что любое движение только ухудшит положение. Тяжело дыша, он заставил взять себя в руки, чтобы посмотреть в лицо своему мучителю и очистить свои мысли. Даже когда сердце бешено колотилось, а уровень гормонов стресса зашкаливал, он знал, что должен продолжать думать. Выход был всегда. Всегда.

И вот он взглянул на череполикий шлем существа, увидел исступлённую жажду, сочащуюся из его линз, и обрывки ещё теплой плоти, свисающие лентами с доспехов. Космодесантника окружала аура страданий его жертвы, которую не просто убили, а сначала подвергли мучениям.

- Ты – тиран Велих Тарна, - произнесло существо.

Голос был так же ужасен, как и всё остальное. Он звучал так, словно язык и губы под пластинами брони атрофировались, как некоего рода иммунный ответ на порочность своего владельца.

Фо сглотнул кровавый ком. Ложь на данном этапе выглядела слабой стратегией.

- Был. Откуда тебе это известно?

Монстру не нужно было отвечать. В этот момент вдалеке что-то взорвалось, заливая обоих ярким оранжевым светом, и Фо увидел эзотерические руны, высеченные на доспехах предателя. Он разглядел символы того, что старик когда-то называл «Губительными силами», теми самыми силами, которые Он взял на Себя обязанность преследовать. Этот монстр, если у него хватило ума ими воспользоваться, вероятно, имел доступ ко многим секретам.

- Ты существуешь в нескольких вариантах будущего, - ответил ему предатель голосом, в котором не было ни ярости, ни злости, только пустота, словно его душа была истерзана деяниями прошлого. – И ты не существуешь во многих других. Если по справедливости, то тебя уже должны были убить, а ты все ещё здесь. Надоедливая муха, которую надо прихлопнуть.

Фо мрачно усмехнулся. Горячий ветер трепал его форму, усиливая боль.

- Но в конце концов ты меня поймал, а? Молодец. А теперь что? Хочешь секрет? Не так ли? Мое оружие? – сказал Фо.

Предатель уставился на него бездушными, безжалостными глазами. Его доспехи вблизи представляли собой нечто ужасно завораживающее – механизмы не переставали издавать звуки и излучали тепло, словно закованный в цепи зверь, которого лишь слабо сдерживало иссохшее существо, поселившееся в них.

- Я не знаю, что принесёт больше вреда, - задумчиво произнес предатель. –Оставить тебя в живых или убить сейчас.

Фо рассмеялся, а потом пожалел об этом.

- Я не важен. Я едва могу поднять лазган. Но я могу поделиться с тобой тем, что знаю. Я могу создать кое-что для тебя. – предложил Фо.

Повелитель Ночи выдавил из себя тяжелый, как сталь, смех.

- Ты обманываешь сам себя. Речь идет о тебе. О том, кем ты мог бы стать. – сказал он.

Внезапно Фо осознал, что монстр действительно не определился. Только эта нерешительность и сдерживала его – одного движения длинных когтей было бы достаточно, чтобы прикончить Фо, но монстр всё еще не двигался.

Затем чудовищным рывком он выдернул коготь из плоти Фо, оставляя за собой длинные кровавые следы.

- Хватит. Ты должен умереть. Так будет безопаснее.

Монстр напрягся, чтобы вонзить свой коготь, и Фо зажмурил глаза, умудрившись свернуться в клубок, как будто это положение могло хоть как-то защитить его от удара.

Он почувствовал порыв воздуха, услышал глухой стук, похожий на удар от столкновения, а затем... ничего.

Он открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, что его мучитель сражается, неистово размахивая когтями. Он схватился в ближнем бою с чем-то гораздо худшим, более сильным, и поединок стал в большей степени односторонним. Сверкнуло копьё, потрескивая серебристо-золотой энергией, и Повелитель Ночи кувырком улетел за край шпиля. Раздался крик, всего один – тонкий, сдавленный, и стремительно угас. Над головой бушевала буря. Далеко внизу полыхал город. Это должно было быть почти километровое падение. Даже космодесантник не смог бы подняться после такого.

Оставался другой вопрос.

- Милорд Кустодий, - прохрипел Фо, ощущая накопившуюся боль ранений. – Что же, возвращаемся в Чернокаменную.

Вальдор пристально посмотрел на него сверху вниз. Темная маслянистая кровь на его копье ещё оставалась влажной.

- Нет, - сказал он.

- Тогда ты здесь, чтобы убить меня, - покорно заключил Фо.

- Нет, - последовал ответ.

Фо не знал, что сказать дальше. Он всё ещё был близок к тому, чтобы потерять сознание от боли. Нервы были на пределе. Последствия пребывания с Повелителем Ночи быстро настигали его. Всё что осталось после получения изрядной порции ужаса – это раздражение – желание покончить со всем этим, узнать, что теперь уготовила ему судьба.

- Так ты хочешь уничтожить оружие, - сказал Фо, мрачное, непоколебимое молчание кустодия лишало его самообладания. – Амон рассказал тебе, на что оно способно. Так что? Просто скажи мне!

- Ты пойдешь со мной, - сказал ему Вальдор. – Под мою охрану, а не в Чернокаменную.

Генерал-капитан подхватил Фо так же легко, как и космодесантник-предатель, только чуть более бережно. Затем они двинулись в путь с вершины шпиля в головокружительных прыжках по балкам и опорам.

Фо старался, чтобы его не стошнило, чтобы не закричать и не опозориться иным способом. Его голова тряслась, больно ударяясь о грудь. Он стиснул челюсти, вонзил ногти в ладони, чтобы сохранить сознание. Человека может раздражать все это... неуважение.

Они достигли уровня земли, где воздух был почти не пригоден для дыхания, а жара была невыносима. Вальдор колебался всего мгновение, пытаясь сориентироваться. Это дало Фо возможность – вероятно последнюю, перед тем, как вернуться назад.

- Ну и какая мне разница, а? – он просил объяснений, скорее для видимости сопротивляясь хватке своего похитителя. – Тюрьма есть тюрьма, не так ли?

Золотая маска смотрела на Фо сверху вниз, в этих рубиновых глазах невозможно было ничего прочесть. Даже если бы вместо них на Фо смотрели настоящие глаза, это не имело бы большого значения – генерал-капитан был закрытой книгой даже для подобных себе.

- Не совсем, - голос Вальдора был сильным и глубоким настолько же, насколько и сверхъестественно спокойным. – Башня непосредственно под моим командованием. Поскольку ты теперь – преступник.

Полированные линзы не дрогнули.

- Я приложил немало усилий, чтобы найти тебя, - сказал Вальдор. – Так что лучше бы твоё хваленое оружие того стоило.

Лихтер не был хорошо вооруженным судном. Он имел одну маломощную лаз-пушку, которая торчала из-под угловатой носовой части, и тонкие броневые листы по бокам. Двигатели были достаточно мощными, а сам он достаточно маневренным для своих размеров, но на этом всё.

Олл размышлял об этом, пока они преодолевали километры пути. Большую часть времени он проводил в кабине вместе с Джоном, наблюдая, как под ними проплывает выжженная земля. Куда ни глянь, везде было полное разрушение. Города, часть из которых были настолько огромны, что могли бы стать столицами в любом другом мире, сейчас представляли собой медленно остывающие кострища. Недолго просуществовавшие озера и водохранилища, воссозданные как часть великой программы по восстановлению экосистемы Терры, медленно испарялись. Огромные участки сельскохозяйственных угодий были охвачены огнём, террасы тлели в пламени, поддерживаемом химикатами.

Когда-то эти места процветали и были густо заселены. Теперь они опустели. Куда делись люди? Может быть, они всё ещё где-то внизу погребены под слоем руин, притаились и ждали избавления. А может, они ещё месяцы назад покинули свои края в поисках таких мест, как райский улей, где, по их мнению, они могли бы быть в безопасности.

О том, чтобы посадить лихтер вблизи немногочисленных остатков цивилизации, не могло быть и речи – всякий раз, когда возникала необходимость приземлиться, они делали это вдали от признаков обитания. Топливные баки пришлось заправлять дважды. Оба раза они пополняли запасы из многочисленных обломков других кораблей. Космодесантники стояли настороже, держа болтеры наготове и, по-видимому, с подозрением относились друг к другу, как и ко всему, что могло появиться из теней.

Часы проходили в однообразном полете, небо становилось всё более темным и багряным. Некогда чистое Гималазийское плато теперь превратилось в сумеречное царство смога и пламени, земля на нём была выжжена, а низкое небо постоянно затянуто тучами. С каждым пройденным километром непрерывно усиливались кровавые отблески орбитальных бомбардировок, пока нимб не вспыхнул по всему горизонту, отбрасывая длинные тени на местность в виде разорённой пустоши. Вспышки янтарных молний пронзили небосвод, ненадолго осветив первые зубчатые вершины почерневших шпилей.

- Так вот оно что, - просто отметил Джон, когда башни Внешнего Дворца замелькали на экранах.

Олл наблюдал за их приближением.

- Все уже закончилось? – спросил он, размышляя, не пришли ли они слишком поздно - территория выглядела опустошенной.

- Возможно, - ответил Джон. – Хотя это место имеет сотни километров в поперечнике – если сражение ещё идет, то в центре.

Огромные стены дыма высотой с километр висели в воздухе над зубчатыми силуэтами, неуклонно поднимаясь в атмосферу, откуда их растянет по всему земному шару. Олл не был специалистом в терраформировании, но он не мог представить, что планета когда-либо сможет оправиться от загрязнений такого масштаба. Будь то победа или поражение, но Терра никогда больше не сможет наслаждаться чистым небом, полагал он.

– Как скоро мы достигнем периметра? – спросил Олл.

Джон взглянул на сканеры.

– Еще несколько часов.

– Отлично. Я подготовлю остальных.

Он спустился в трюм. Зибес и Кэтт спали, свесив головы, пока лихтер преодолевал нарастающую турбулентность. Актейя казалась погружённой в некий медитативный транс. Лидва методично начищал оружие, разложенное по частям на коленях.

Оллу нечем было заняться. Он проверил свой лазпистолет. Вспоминал все путешествия, проделанные для того, чтобы оказаться здесь, и чувствовал, что всё ещё не готов. Первоочередная задача солдата – понять цель. Ясно понять. Знать, что нужно сделать. Но здесь всё сводилось к путешествию. Просто добраться куда-то целым и невредимым, и всё станет ясно.

Он покачал головой и мрачно улыбнулся, прекрасно понимая всю абсурдность происходящего. В этот момент он встретился глазами с Альфа-легионером, с тем, кто называл себя именем своего примарха.

– Все сводится к тебе, я полагаю, – сказал Олл.

Альфарий пожал плечами – лишь мимолетное движение массивных наплечников.

– Актейя сказала, что ты знаешь способ проникнуть внутрь, – продолжил Олл. – И мы верим ей, не имея никаких доказательств, просто потому, что ничего лучшего нет.

Актейя подняла голову при упоминании своего имени.

- Он здесь не один, - сказала она. – Десятки его братьев размещены на Терре, в катакомбах, готовые к пробуждению.

- С какой целью? – спросил Олл.

- Цели многочисленны, - ответил Альфарий. – На данный момент их единственная цель – помочь нам.

Олл скептически посмотрел на него.

- Так ты сможешь нас доставить? - спросил он. - Туда, где они находятся?

Альфарий кивнул.

- У пилота есть координаты. Если он сможет доставить нас достаточно близко, я смогу провести вас оставшуюся часть пути.

Олл иронично рассмеялся.

- А потом мы просто войдем. – заключил он.

Актейя не улыбалась.

- Всё дело во времени, - сказала она холодно. – Если бы мы прибыли раньше, когда оборона ещё не была прорвана – это было бы невозможно. Позже – и всё будет кончено. Это как найти золотую середину.

- Хороший выбор слов, - сказал Олл, проверяя блок питания на своем оружии. – Тебе следует знать, будь у меня варианты получше, я бы даже не размышлял об этом.

- Я знаю, - улыбнулась Актейя.

Кэтт проснулась. А чуть позже и Зибес. Все были в сборе, вся команда была готова к действиям. Оллу не нужно было отдавать приказы – они сами снаряжались и делали то, что должны были делать. Так или иначе, их хаотичные странствия подходили к концу, как и галактика вокруг них распадалась на части.

- Ты в порядке? - спросил Олл у Кэтт. По мере приближения псайкер чувствовала себя всё хуже и хуже.

Она кивнула, не встречаясь с ним взглядом, и начала готовиться. Зибес последовал её примеру. Лидва закончил работу, ловко собрав свой архаичный болтер. Никто не разговаривал. Единственным звуком был гул двигателей лихтера.

Олл защелкнул свой шлем, застегнул бронежилет. После этого он долгое время провёл, прислонившись спиной к подрагивающей стенке трюма, пытаясь расслабиться, но безуспешно. Он был напряжён до предела. Стоило закрыть глаза, и ему виделись кошмары, а с открытыми глазами их было ещё больше. Поэтому первый удар был почти облегчением.

Над головой замигал предупреждающий люмен. Палуба качнулась, а затем содрогнулась ещё сильнее, когда по лихтеру ударило что-то ещё. Олл услышал, как завыли двигатели, и лихтер сильно накренился вправо, когда Джон начал делать маневры уклонения.

- Народ, занимайте свои места, - предупредил он всех. – Мы заходим.

Убивать, убивать, убивать.

Возможно, когда-то были другие мысли, другие чувства. Трудно вспомнить.

Он помнил своё имя – Кхарн. Помнил, где родился – здесь, на Терре. Итак, он снова дома, на земле, которая взрастила его, хотя теперь она выглядела несколько иначе, как и все завоеванные им миры – пустыня, в которой место лишь для осколков костей и жалобного воя призраков. Он моргал и видел это место таким, каким оно станет очень скоро – огромные медные троны на месте городов, горы черепов, небеса из жидкого огня. Барьер был так тонок. Ещё несколько убийств, чтобы немного подтолкнуть, и он рухнет окончательно.

Так где же был Ангрон, когда победа была почти в руках? Где был генетический отец Кхарна, которого он так долго ублажал, успокаивал и пытался образумить? Почему примархи, эти ссорящиеся братья, которые привели в действие эту затянувшуюся войну, вдруг пропали из виду, будто им стало стыдно за свое содеянное?

«Впал в безумие», – так говорили об Ангроне. Поглощен бесконечной яростью, которая всегда была его роком. Он больше ни с кем не перемолвился ни единым словом. Примарх поднялся до немыслимых высот, став силой разрушения, подобной которой галактика никогда не видела прежде. Теперь его гнев стал почти ритуалом, вне времени, чем-то, что будет повторяться вечно. Он был способен на всё, что только возможно... кроме разума. Он потерял то самое, что отличало людей от животных.

Убивать, убивать.

Жалел ли Кхарн о переменах? Хотел ли он, самый верный из всех сыновей Ангрона, чтобы всё сложилось по-другому? Возможно. Вот только он никогда не знал своего господина не покалеченным. Он не видел его во времена его юности, до того, как ему вживили Гвозди, и потому отдал свою преданность падшему ангелу. А потом, когда Кхарну дали такое же плохое лекарство, как и его господину, оказалось, что проще всего смыть все сомнения свежей кровью. Когда он убивал мужчину, женщину, ребенка, когда гасил хрупкое пламя жизни, отнимал шанс на дальнейшее развитие, шанс на счастье и печаль, на эгоистичность и безнравственность, святость или интеллект, в этот единственный миг мучения прекращались. Всего лишь фрагмент, капля покоя в море ярости. Но вместе с тем в этом мимолетном проблеске здравомыслия можно было вспомнить всё, чем он когда-то был. Вспомнить как говорить, смеяться, даже сострадать. И тогда приходится начинать всё сначала – следующая жертва, новый вызов, потому что это знание было лучше любого подстрекателя.

Убивать.

Эти охотничьи угодья были самыми богатыми из всех, что когда-либо ему попадались. Его цепной топор напитался кровью смертных и вознесённых. Кто-то бежал от него, кто-то противостоял. Одни бросали ему крики ненависти, другие плакали от страха. Не имело значения, как они все умерли, важно было только то, что они умерли. Счетчик убийств продолжал крутиться – единственный надежный показатель его достижений.

Он отдавал себе отчёт в том, что вокруг него движутся тела. По смраду меди, исходившего от них, он определил, что они принадлежат его собственному Легиону. Их потрёпанные потускневшие доспехи теперь были такими же черными, как и любая другая поверхность в этом опустошенном мире, и только кровь убитых заливала их. Он не помнил имён, ни одного. Возможно, он даже убил кого-то из своих боевых братьев во время самых страшных приступов безудержной резни, но даже если и так, то никто, похоже, не держал на него зла.

Вместе они выскочили на старый разрушенный виадук, который тянулся прямо в сердце остатков Империума Человечества. Государство, некогда простиравшееся до самых звезд, теперь сузилось до нескольких квадратных километров распадающегося поместья, которое вскоре должно было быть разрушено и переделано во что-то более подходящее для триумфа Великого Бога.

Но сейчас на всё это было наплевать. Кхарн смотрел вдаль сквозь мрак и туман, а дисплей его шлема отражал ночь с её многочисленными рунами и маркерами.

Он увидел воина, стоящего во весь рост среди других, прямо у терминала пролета виадука, в доспехах таких же чёрных, как и у самого Кхарна, он вытаскивал свой клинок из тела убитого противника. И не было ни пафоса, ни криков триумфа – только впечатляющая своей лаконичной простотой, функциональная демонстрация того, что нужно было сделать.

У Черного Меча было много воинов, целая армия, так же как у Кхарна. Но это не имело значения – они были лишь для того, чтобы ничто другое не отвлекало двух великих воинов.

На секунду Кхарн остановил свой стремительный бег и наблюдал. Он видел, как Черный Меч сделал знак своим бойцам продолжать движение, призывая их и дальше к сопротивлению. Несмотря на шквальный огонь они всё равно шли вперед, стойко и решительно. Кхарн почувствовал, как в памяти всколыхнулось старое, давно забытое воспоминание о воинском. Вспомнилась яма, противники, дружеский смех, отдающий эхом под высокими сводами над головой.

Воспоминание длилось недолго. Из всех он выделил того, за кем пришёл – Черного Меча.

– Мой, – невнятно пробормотал он, указав на него своим залитым кровью топором.

Остальные не возражали. Тут хватит на всех, и они ещё понимали, что значит подчиняться. Это был Кхарн Преданный, Кхарн Верный, единственная душа, способная удержать легион вместе ещё немного, пока их генетический отец был охвачен безудержным желанием убивать. Гончие войны, они снова бежали, вниз по склону навстречу врагу, без всякой тактики, без какой-либо цели в перспективе, кроме одной единственной, которая удерживала их в шаге от полного краха.

Убивать, убивать, убивать.

ДВАДЦАТЬ

Достаточно близко

Контракт Одиссея

Трясина

Оставайся сдержанным, помни о правилах, ограничивай погружение в путь.

Так всегда проповедовал Есугэй, даже в разгар самой страшной и кровавой битвы. Потерять себя – вот в чем была опасность. Любой колдун из захолустья мог сойти с ума, зачерпнув слишком глубоко из колодца силы. Подобная практика могла принести минутную славу, но за неё всегда приходилось расплачиваться в дальнейшем.

Свидетельства этого безрассудства были сейчас повсюду вокруг Наранбаатара. Он шел по колено в жидкой грязи, сверкая нимбом белого золота, рассыпая посохом грозовые вспышки. С обоих флангов кэшик пробивал себе путь вглубь вражеских рядов. Каган, как всегда, был в авангарде, и мало кто долго продержался против его безупречного мастерства владения мечом. Грохочущие эскадроны бронетехники с трудом поспевали следом, хотя их мощные пушки и были очень кстати.

Галереи и помещения, среди которых шло сражение, оказались поистине колоссальными – сборочные цеха, сухие доки и подъёмные шахты были настолько огромны, что производили впечатление почти торжественного величия. Теперь их заболоченные поверхности кишели десятками тысяч бойцов, от чего внутреннее пространство звенело от какофонии массового огня. Сотни танков с грохотом выходили на дистанцию выстрела, оглушительные раскаты орудий и непрекращающийся рык двигателей заставляли палубы содрогаться.

Каждый дюйм пути впереди был заполнен носителями порчи. Самыми многочисленными были космодесантники-предатели, продвигающиеся тесным строем, среди которого плясали искры коронных разрядов, но рядом с ними шли ужасы куда большие – могучие дредноуты, превращенные в неестественные слияния органического и механического, а также сами якша, более могущественные и злобные, чем те, что встречались до сих пор. Они выпрыгивали из черно-зеленой тьмы и ковыляли, вырывались из каждой тени, скалясь и гримасничая в некой чудовищной пародии на радость смертных.

Эти твари устремились прямо на задын арга, как мотыльки на пламя, зная об опасности, но привлеченные перспективой полакомиться более сочной душой. Напускные ухмылки и дурачества были лишь искажением их настоящего вида – оскаленные рты были усеяны острыми зубами, а раздутые животы полны ядов. Каждый космодесантник-предатель, с которым теперь приходилось сталкиваться, был пронизан порчей варпа, превращавшей их в жалкие копии тех стойких воинов, которыми они были когда-то.

Несомненно, это не могло не повергнуть их в ужас. Наверняка, какая-то их часть должно быть кричала от ужаса при виде того, во что они превратились. Конечно, это сделало их могущественными. Поставило их за гранью возможного – Наранбаатару приходилось вступать в многочисленные схватки, в которых превосходящие численностью подразделения Белых Шрамов просто не могли сломить вражеские формирования. Так что, возможно, данной противнику силы было достаточно. Продвижение замедлилось по всему полю боя. По сообщениям, Ганзориг уже был внутри периметра, но за подавление внешней обороны заплатил высокую цену. Цинь Фай, пытаясь сохранить темп наступления, сражался против сосредоточения сил вдоль южных стен. Задуманного соединения фронтов так и не произошло, от чего штурм дал трещину, и оставил уязвимые места по всей линии атаки.

С самого начала было понятно, что преодоление укреплённых внешних стен космопорта будет самой легкой частью плана – специализация орду заключалась именно в таких ударных атаках, да и Пертурабо как всегда обстоятельно провёл работу по разносу оборонительной архитектуры. Теперь им предстояло пройти эшелонированную оборону, бесконечные серии выматывающих перестрелок, чтобы зачистить помещение за помещением. Даже Янтарному фронту, которому посчастливилось иметь в составе одних из величайших воинов орду, оказалось нелегко. Гвардейцы Смерти могли выдерживать огромный напор, а потом собраться и ударить в ответ. У них могла быть замедлена реакция, их души угасли, но они всё ещё обладали достаточным интеллектом и были полны невероятной решимости, пробираясь сквозь потоки входящего огня, который должен был превратить их в облака керамитовых осколков.

Мимо Наранбаатара в боевом порядке с рёвом пронеслись «Малкадоры» Терранского Бронетанкового и, вздымая волны ила, бросились на прорыв. Их боевые пушки поочередно гремели, равняя с землей высокое заграждение из металлических конструкций, за которым накрепко окопался батальон Гвардии Смерти. Противник огрызался в ответ химическими и фосфексными снарядами. От их взрывов и без того загрязнённый воздух становился удушливым и разреженным, превращаясь в ядовитый бульон, который разъедал каждое сочленение брони и фильтры токсинов.

Следом за танками хлынула пехота Белых Шрамов, стреляя из болт-пистолетов, и держалась поблизости к технике, чтобы не дать предателям приблизиться к ней. С высоты галерей хлестал огонь лазпушек, прогрызая тучные бока пораженных чумой корпусов вражеских танков. Вслед за залпами заревела эскадрилья реактивных байков, подвесные болтеры которых изрыгали огонь.

Всё продвигалось слишком медленно. Дальний конец галереи находился в восьмистах метрах, теряясь в токсичных облаках, и на всем её протяжении располагались усиленные оборонительные редуты. При таком темпе сражения может потребоваться несколько дней, чтобы добраться до самого конца.

Наранбаатар оторвался от поверхности, его доспехи окружал сноп колдовского света. Он взмыл вверх, ощущая свист и вой снарядов вокруг себя. В его поле зрения оказалась знакомая смесь наложений тактических расчетов и предвидений, смешение проекций и предсказаний, которые накладывались друг на друга. Вдалеке, под прикрытием тяжеловооруженных отрядов предателей в терминаторских доспехах, Наранбаатар увидел диковинную конструкцию, прокладывающую себе путь вперед. Это была некая разновидность шагателя на четырёх ногах, гигантская военная машина из обычных выпуклых пластин адамантия и керамита, вот только обтянутая бледно-серой плотью и увитая кольцами полупрозрачных трубок. По её огрубевшей поверхности пульсировала безошибочно узнаваемая аура демонического существа. На массивных кулаках были закреплены пушки, а согнутая спина усеяна ракетными установками. Существо, приближаясь, ревело от боли и ярости. Какой бы разум ни оставался внутри него, оно пребывало в страхе и смятении, побуждаемое к бою теми, кто его окружал. Под его мясистым брюхом размещались огромные топливные мешки, которые, похоже, питали реакторное ядро, сросшееся с демоном. Если оно сможет подобраться на близкое расстояние, то посеет хаос.

Наранбаатар закружился на месте, набирая скорость и вытянув посох горизонтально. Штормовой ветер усилился, подхватывая свитки с каллиграфическими письменами, прикрепленные к его броне. Золотистые глаза побелели, сердце заколотилось в бешеном ритме, ладони стали горячими.

- Шала'ак! – выкрикнул он.

Сила покинула тело провидца, вырвавшись через череполикий наконечник посоха. На мгновение ему показалось, что его разорвет на части, и он отправится в плавание вместе с кинетической энергией, но он боролся за то, чтобы удержаться на месте, зависнув высоко над полем боя.

Вызванный Наранбаатаром варп-болт в виде извивающейся сферы чистого уничтожения пронесся прямо над толпой и ударил боевую машину в мясистую нижнюю часть. Демонический двигатель мгновенно взревел, глухо завывая, прежде чем ворвавшаяся в него смерть достигла его раскачивающихся топливных резервуаров.

Взрыв сотряс всю галерею, уничтожив демоническую машину и сбив с ног сотни солдат поддержки. Артиллерийские орудия раскидало, танки врезались друг в друга. Мощная ударная волна вырвалась наружу, выплескивая химикаты, которые расчищали за собой волнистую поверхность огромного кратера, образовавшегося от взрыва. Всё, на что попадали разлетающиеся химикаты, вспыхивало неестественным пламенем, и вскоре космодесантники-предатели, ослепшие и горящие, стали натыкаться друг на друга, что повергло их строго дисциплинированное наступление в замешательство. Находящиеся с Легионом подразделения разразились одобрительными криками, и Белые Шрамы стали развивать преимущество. Терранский Бронетанковый не отставал и всеми имеющимися орудиями обрушил шквальный огонь на только что открывшуюся брешь.

Наранбаатар успел отступить, пока по нему не открыли ответный огонь, и опустился на землю, испытывая лёгкое головокружение и тяжело дыша. Вызов силы становился тем труднее, чем глубже они заходили. Он не увидел того, насколько успешно Легиону удавалось использовать полученное преимущество. Он опустился на колени, стараясь не потерять сознание и понимая, что и без того опасно перегружен. Над ним поднимались зловонные испарения, цепляясь за его конечности. Он сжал посох двумя руками – ему нужно было время, совсем немного, а потом снова в бой. Демоны уже подбирались ближе, привлечённые его силой. Он ощутил быстрое движение вокруг себя – воины Легиона спешили воспользоваться передышкой.

Кто-то протянул к нему руку в перчатке и поднял его. Наранбаатар несколько неуклюже поднялся на ноги и посмотрел на шлем того, кто ему помог. Рядом стоял его примарх.

- Каган, - выдохнул он, неловко кланяясь.

Хан протянул руку для поддержки.

- Ты чтишь свое призвание, - сказал он. – Это был мощный удар.

Наранбаатар попытался очистить голову. Его тело уже восстанавливалось, разум должен был быстро последовать за ним. Он не видел никаких следов Намаи и кэшика – неужели они ушли вперед?

- Чем могу служить? – спросил он.

Хан посмотрел на битву. По лезвию его дао стекала густая слизь, доспехи были покрыты запёкшейся кровью. Впереди и вокруг них его Легион шёл на врага, взмахивая клинками и издавая древние боевые кличи. Они отдавали свои жизни за каждый метр захваченной земли. Но всё равно бросались вперёд без сомнений и колебаний.

- Я и так много попросил, - тихо произнёс Хан.

- Мой господин? – спросил Наранбаатар, неуверенный, правильно ли он расслышал.

- Мы достаточно близко? – обернувшись к нему, спросил Хан. - Ты его чувствуешь?

Наранбаатар сделал длинный вдох. Его чувства затуманивали самые разнообразные варп-призраки, которые набрасывались на него, возвещая криком о своем присутствии, каждое брошенное ими слово было полно скверны.

Он сосредоточился. В его сознании всплыло строение космопорта – вершина из порченного камня и стали. Здесь внутри на ней было трудно сфокусироваться – от её без всяких примесей ужаса сетчатку глаз пронзила боль. Паутины варп-энергии пульсировали и мерцали на её темных очертаниях массой зеленоватых клеток и опухолей, как болезнь в теле. На мгновение от этого изобилия закружилась голова, Наранбаатар с трудом мог определить, какие предвидения из какого места исходят. Он заставил себя работать усерднее, отсеивая посторонние отголоски.

И тут картинка сложилась. Ошибки быть не могло. Вот он источник, где зародилось отчаяние, линза, через которую просачивается ещё большее разложение. Оно не скрывало себя. Может быть просто не могло, возможно, мощь такого масштаба была сродни мощи Императора – бьющей через край, переполняющей, которую невозможно скрыть. Даже наблюдать за ней издалека было жутко. Она представляла собой полную противоположность Пути Небес. Это были излишества за гранью разумного, добровольное утопление в силе, отказ от всякого человеческого контроля.

Наранбаатар прогнал видения. Грохот битвы вернулся, заполнив пространство вокруг него. Он зафиксировал взгляд на драконьем шлеме, словно это могло удержать его от полного высвобождения.

- Да, - ответил он.

Хан кивнул.

- Значит, он хочет этого так же сильно, как и я.

- Но Ганзориг ещё слишком далеко. Мы пока не можем дать тебе... – возразил Нарабаатар.

- Время истекает. Достаточно ли ты силен? – спросил Хан.

И что на это ответить? Напряжение может убить его ещё до того, как он выполнит задание. Что ещё важнее, оно может убить его господина. Но время работало против них, пока воины гибли в охваченных чумой залах Львиных Врат. В этом месте и в это время был только один ответ.

- Отдай мне приказ, каган, - сказал Наранбаатар, готовясь к тому, что должно произойти дальше. – Я буду настолько силен, насколько того потребует задача.

- Где мы сейчас? – спросил Морарг.

- В мифе этого мира, - ответил Остаток. – Забытом большинством душ этой эпохи. Скоро о нём уже никто не будет помнить.

Ярко светило солнце. Сапфировое море, спокойное и безмятежное, простиралось во все стороны. На волнах покачивалась одинокая лодка – древнее судно с парусом и веслами. Под палящим солнцем команда привязывала к мачте человека. Похоже, он не сопротивлялся.

- Этот корабль отправится к острову, - сказал Остаток. - На этом острове обитают существа, обладающие такой притягательной силой, что ни один смертный не может устоять перед их зовом. Любому моряку, который приблизится слишком близко, суждено разбить свой корабль о скалы. Человек, которого ты видишь, хочет увидеть их своими глазами. Что же он может сделать? В данный момент он владеет собой. Однако он знает, что, когда достигнет места назначения, то уже не будет себе принадлежать.

Морарг наблюдал, как члены команды затыкают уши воском и затягивают последние узлы.

- Но он сдал командование - сказал Морарг.

- Нет, он все ещё отдает приказы. Люди повинуются ему. Пока он ещё владел собой, он заключил контракт, который даст ему то, чего он желает, сохранив при этом и себя, и корабль. Он знает свою силу, знает свою слабость. Я бы сказал, это привлекательное качество для капитана.

Видение рассеялось. С головокружительной скоростью сцена переместилась в глубокую пустоту, на борт самого «Терминус Эст». Его капитан, ещё называющий себя Каласом Тифоном, находился на мостике. Палуба сотрясалась от залпов тяжелых орудий. Каждый член экипажа был предельно занят. В прицелах были маркеры линкоров противника, направляющегося в их сторону. Каждый был отмечен знаком Первого Легиона.

- Это Зарамунд, - сказал Морарг.

- Но тебя там не было.

- Нет.

Остаток в изумлении покачал дряблой головой.

- Ты никогда не сомневался, не так ли? Он – первый после примарха, и сам по себе. Получивший добро действовать по своему усмотрению с сыновьями Льва, хотя он был таким странным. Кажется, он никогда не был серьёзно ранен, не так ли?

- Не мне судить первого капитана, - ответил Морарг.

- Нет. Это право твоего господина. Только, кажется, он тоже не слишком его осуждал, не правда ли?

В видении война в пустоте разгорелась не на шутку под бесстрастным контролем Тифона. Первый капитан держался уверенно, зная, что делает.

- Он здесь по своим причинам, - прошептал Остаток, подкравшись к командному трону, невидимый для остальных присутствующих. – Теперь ты это видишь? Он не преследует цели Легиона, только свои собственные. Он уже выбрал свой путь. Почему, во имя страданий, ему позволили это сделать?

Морарг позволил себе вспышку раздражения.

- Ты задаешь много вопросов, демон, - сказал он.

Остаток рассмеялся, затем взглянул на устрашающий профиль первого капитана. И хотя серьёзные изменения ещё только предстояли, только что полученные дары Тифона уже были заметны.

- Лишь потому, что это увлекательно. А вот вы, люди, ни разу не задали ни одного вопроса.

- Нас создали такими, - сказал Морарг.

- На Барбарусе? Или после него?

Прежде чем Морарг успел ответить, снова нахлынула волна перемещения, резкий вихрь понёс их сквозь пространство и время, пока они снова не оказались в месте, которое было известно Мораргу слишком хорошо.

- Это Иникс, - сказал он.

- После Иникса, - поправил Остаток. – Воссоединение отца и сына.

Мортарион стоял на черных песках разрушающегося мира. А перед ним – Тифон, мало чем отличавшийся от того, каким он был в Зарамунде, разве что более хладнокровный и самоуверенный.

Тифон поклонился, отчего его повелитель презрительно поморщился.

- Ни к чему поклоны, - сказал ему Мортарион. – Я требую правды, а не почтения.

- Правды, - повторил Остаток. – Ты это слышал? Он даже не спрашивает, где тот был! Это всё очень странно.

- Я откололся от легиона, - сказал Тифон, - потому что мне нужно было побыть одному для трезвости мыслей.

- Какая дерзость, - вздохнул Остаток, явно восхищенный. – И всё осталось безнаказанным. Его принимают обратно в Легион без единого слова упрека. Либо твой господин очень великодушен, либо знает больше, чем говорит.

Морарг более пристально присмотрелся к очертаниям Тифона. Было в них нечто странное, некое трепетание за гранью видимости, словно тысячи крошечных крылышек тревожили воздух.

Остаток подкрался поближе.

- О, теперь ты видишь это, не так ли? Думаю, твой отец увидел это ещё тогда. Помнишь, он уже разговаривал с одним из наших. У него были свои методы, даже если он не решался их использовать.

- Но, если... он знал... – начал Морарг.

– То почему позволил этому продолжаться? Действительно. Ребус какой-то.

В следующее мгновение они снова оказались на «Терминус Эст», в самом сердце атаки Роя Разрушителя. Коридоры снова наполнились хриплыми криками и вонью гниющей плоти, кровавые экскременты были разбросаны по палубам. Вернуться назад, даже в условиях видения, было почти невыносимым для Морарга. Эта боль была неподвластна времени, она уносила его во вселенную мучительной боли без конца и края. Но гораздо хуже физических ощущений было осознание того, что они не смогли выдержать это. Это было выше их сил. Они сдались.

- Забери меня из этого места, - сказал Морарг, повернувшись к Остатку.

На этот раз у демона не нашлось насмешливого ответа.

- Так должно было случиться, - вздохнул он, словно потрясенный происходящим. – Это был великий ритуал. Реальность, которая изменила тебя. Ты никогда не мог бы быть возвышен снова, никем и ничем, но он никогда не смог бы принять решение навязать тебе это. Вспомни, каким ты видел его на Молехе. Никогда больше его коса не коснётся шеи его сыновей. Никогда!

Морарг поднял голову и увидел Тифа, бредущего по наполненным криками коридорам, в окружении мух, теперь полностью видимых, его раздувало от силы и болезни, пока они не хлынули из каждого отверстия. Он был источником всего этого, инкубатором для Разрушителя, рыча от радости и ужаса, пластины брони раскалывались и исчезали в сгустках кружащей сплошной черноты.

- Он сделал это, - сказал Морарг, не в силах сдержать ненависть, окрасившую его слова.

- Да, он, - согласился Остаток. - Но кто его впустил?

Видение менялось, скользя с палубы на палубу, показывая стоп-кадры сменяющих друг друга ужасов: вырезанные кишки, постоянно вываливающихся наружу; глаза, вырванные только для того, чтобы снова отрасти и загноиться; закаленные в боях мышцы, отслаивающиеся от костей и влажно шлепающиеся на пласталь. В конце концов они достигли наивысшей точки – храма страданий, открытого для пустоты. Остальной флот завис посреди разноцветной пучины варпа, его бросало по измерениям или кидало в штиль в неоновых объятиях живого ада. Крики были слышны снаружи, они множились и наслаивались друг на друга, пока не стало слышно, чем они были на самом деле – нескончаемым хвалебным гимном.

А в самом сердце «Терминус Эст», открытый пустоте находился сам Мортарион. Руки были подняты вверх, голова откинута назад. Его лицо отражало такие же страдания, как на Молехе – никакого триумфа, лишь осознание, ужасное осознание.

- Мои кровь и плоть! - взывал он в мольбе к колыхающимся завесам эмпиреев. – Сила моей воли и сила моего духа! Всё это будет твоим, только даруй моим людям освобождение!

И в глубоких обиталищах варпа, в самых темных глубинах царства снов зашевелилось нечто огромное и древнее, оно поднималось сквозь ярусы эмоций, чтобы занять место, которое ему было суждено занять с момента распада первой живой клетки, но, согласно парадоксальным законам этого места-нигде, только после того, как решение было принято смертным.

- Хватит, - сказал Морарг, не желая быть свидетелем того, что будет дальше.

- Я согласен, - сказал Остаток. - Довольно.

Они снова оказались во тьме. Крики стихли, пытки закончились. Морарг тяжело дышал. Чума бурлила в его кровотоке, в гноящейся плоти, в слезящихся глазах. Пути назад не было – случилось то, что случилось.

Остаток, сникнув, терпеливо ждал. Голод снова сделал его практически невидимым в темноте.

- Все произошло так, как нам сказали, - сказал Морарг.

- Так и было.

- Тиф привел Разрушителя.

- Да, привел.

- Мортарион принес нам освобождение.

- Именно так.

- Но в этом нет никакого обмана. – сказал Морарг, подняв глаза на демона.

- Как ты мог подумать об этом? Твой отец – сын Анафемы. Варп не делает чести обманщиками.

- Но как же тогда? – не понимал Морарг.

- Он привязал себя к мачте, пока мог, как тот моряк. Он никогда бы не смог обречь тебя на страдания, только дать лекарство. Решение было принято, но не тогда, когда ты думаешь. Кризисный момент был на Иниксе, когда твой господин мог убить Тифа, но только сказал: «Я требую правды». В этом и заключалась суть. Силы слушали, и потом всё сложилось так, как и должно было.

- Но я был с ним. Всё это время. Я видел его сомнения – он не знал, что происходит. Никто из нас не знал, – возражал Морарг.

- Ты прав. Он не знал. Он никогда не знал: как, в какое время или каким образом. Ему нужно было только одно откровение, что Тиф был переносчиком. Нужно было лишь его впустить, а затем делать всё, что угодно, любым способом, который покажется подходящим – об остальном позаботится бог.

Морарг отвернулся от существа. Он чувствовал ложь в этих словах. Демон был порождением лжи, и, опять же, возможно, то, что ему показали, было вполне реальным. О чём думать было хуже всего: что Мортарион был жертвой, или то, что он был преступником? Конец был один и тот же, но вот средства, с помощью которых они всё пришли к нему... казалось, будто всё перевернулось.

- Зачем рассказывать мне об этом? - пробормотал он.

- Потому что ты начал сомневаться, - ответил Остаток. – Ты уже начал верить, что твой господин – слепой глупец. Но это не так. Проклял ли он тебя или исцелил, но именно его рука управляла кораблем.

Демон, прихрамывая, подошел ближе, его широкие глаза блестели в темноте.

- Поэтому ты должен сражаться за него с безграничным самопожертвованием, - сказал он Мораргу, - или бороться против него всем сердцем. Ты не можешь повернуться к нему спиной, не можешь его жалеть – он твой примарх, и твоя судьба была определена его волей. – Взгляд существа стал пристальным. - Так что же ты будешь делать, Каифа? Зная всё это, что ты будешь делать теперь?

Морарг снова посмотрел на него. Эмоции боролись внутри него сейчас также бурно, как и на корабле.

Он хотел ответить, решить всё здесь и сейчас, вернуться к войне и сыграть свою роль. Но не мог. Пока не мог. Потому что не знал.

Цель была недосягаема. Во время их быстрого продвижения на какой-то восхитительный момент показалось, что они смогут взять её в срок, но затем сопротивление стало расти, как снежный ком, и теперь путь вперед не сулил ничего, кроме боли.

Шибан-хан, как всегда, убивал со всей страстью. Он вёл объединенные братства со стен и истреблял как чемпионов врага, так и его пеших солдат, вращая своим потрескивающим гуань дао. Белые Шрамы пробивали путь с плацдармов в темное сердце Львиных Врат. То, что они здесь увидели, никого не удивило – они уже достаточно знали о Гвардии Смерти, чтобы предвидеть, до каких глубин они опустятся, и поэтому ужасы были ожидаемы, как и смертоносность войск Мортариона.

Шибан держал яростный темп, используя выделенные ему эскадроны бронетехники, чтобы открыть кратчайшие пути к большим орбитальным комплексам. Каждый хан знал схему внутренних помещений в мельчайших подробностях – они неделями изучали картолиты, запоминая каждую шахту лифта и сборочный цех. Скорее всего, они знали даже больше, чем защитники этого места, которые использовали его только как перевалочный пункт. Шибан приказал нанести точечные удары по отдельным элементам конструкции, рискуя обрушить целые секции ради возможности быстро прожечь внутренности. Было захвачено несколько транспортных лифтов, позволяющих перевозить на верхние уровни даже сверхтяжёлую технику. Братства уверенно продвигались по лабиринту деградирующих помещений, прокладывая себе путь в зловонной пустоте, держась близко друг к другу и защищая от ударов противника драгоценные танки, которые своими мощными орудиями расчищали путь дальше.

Однако на каждом шагу Шибан осознавал, что к нему прикованы взгляды – не врага, который его не знал и которого мало заботило, кто он такой, а тех, кого он вёл за собой. Ветераны-чогорийцы сражались, чтобы заслужить его уважение, также стойко, как и ради достижения цели. Терранцы и «свежая кровь» делали то же самое, в особенности те из них, кто мало что знал о специфике далёкого родного мира, и тем более старались доказать, что достойны чести принадлежать Легиону. В каждом их жесте, в каждом опущенном взгляде и почтительном ответе по воксу он слышал одно и то же: «Ты – Тахсир. Ты – Восстановитель».

Торгун бы посмеялся над этим. Старый соперник, старый враг, в конце концов искупивший свои ошибки через самопожертвование, тот, с кем Шибан всё еще жаждал поговорить в последний раз, чтобы загладить свою вину за эту неуместную гордость, за эту обиду. Торгун рассмеялся бы, увидев, куда всё зашло: Шибан-хан, наивный и энергичный командир на белых полях сражений Чондакса, рисковавший всем ради одного лишь взгляда на примарха в бою, теперь почитался новым поколением молодых воинов как своего рода тотем души Легиона.

Шибан не мог защитить их всех. Как бы упорно он ни сражался во главе их, сколько бы ни пытался защитить их от этого врага, его воины погибали. Новообращенные легионеры бросались на чумных десантников, они безупречно работали клинками, их пыл был достоин подражания, но они всё равно терпели неудачу. Шкуры врагов пробивали болт-снарядами, рвали им сухожилия ударами талвара, осыпали осколочными зарядами и минометными взрывами, но они возвращались снова и снова, излучая смертельное уныние бесстрастными зелеными линзами, никогда не жалуясь, не выкрикивая боевых кличей или обвинений, просто существуя, и их существование невозможно искоренить так же, как и само отчаяние.

Скорость была лучшим оружием, а она теперь шла на убыль, оставляя Белых Шрамов открытыми для борьбы на истощение. Яростью можно было многого достичь против такого врага, как этот. Гвардейцев Смерти никогда не удавалось разозлить, спровоцировать на безрассудство. Они не велись ни на уловки, ни на диверсии. Казалось, что единственной тактикой оставалась равнопротивоположная готовность терпеть, сражаться с врагом по их собственным правилам, смотреть в эти пропащие, покрытые слизью глаза и твёрдо стоять на своём до тех пор, пока не потухнут тусклые огни, и приступить к следующему противнику.

Головному отряду Шибана было поручено захватить Седьмую Орбитальную Батарею, одну из более чем сорока крупных наземно-пустотных артиллерийских установок. Эта батарея была первой в пределах досягаемости Янтарного фронта, и Каган хотел, чтобы её взяли быстро. «Возьмите орудия под контроль», - утверждал он, - «и вы сможете заставить флот Воителя снова начать бояться». Шибан просил о чести взять их, понимая, что бункеры будут яростно защищаться.

Теперь он мог видеть сами орудия. В самом конце огромной галереи, крыша которой находилась на такой высоте, что полностью терялась в скопившихся клубах дыма, Шибан своими глазами увидел первую из гигантских пушек, каждую высотой почти в полкилометра, их огромные стволы были окружены мини-станцией из амортизаторов, системы охлаждения реактора, устройств загрузки боеприпасов и поршней наведения. Орудия располагались длинными рядами, задрав морды высоко вверх, пронзая защитные экраны слой за слоем. Казалось, что сейчас можно достать рукой до панелей активации и снова нести возмездие в небеса.

Однако между Шибаном и его целью стоял ненавистный враг – он наступал сквозь непроглядный туман в большом количестве, плотными рядами, а поддержка удерживала позиции. Они не бросались в нападение, а вместо этого поглощали атаку за атакой. Окружающая местность стала их союзником – внутренняя атмосфера космопорта была пропитана ядами, переходы прогнили и стали коварны, сами стены бормотали колдовские слова наполовину сформировавшихся якша.

Оставался только один вариант – продолжать атаку, прямо вдоль длинной галереи, обрушивая на противника волну за волной, сохраняя веру в то, что следующая атака обязательно приведёт к прорыву. Чакайя обрушил свою погодную магию на самые густые скопления сверхъестественных явлений, уничтожая их; Имань подстегивал своих воинов проявлять чудеса выносливости; командиры танков выжимали последнее и гнали свои подразделения на призраков живых кошмаров; сержанты отрядов, как «свежая кровь», так и ветераны, раз за разом поднимались в бой, храбро прорываясь сквозь взрывы фосфекса, нервно-паралитического газа и химического огня

Шибан мчался быстрее самых быстрых из них, кружа в танце разящих ударов, понимая, что должен быть замечен другими, потому что если он каким-то образом сможет сломить оборону здесь, то те, кем он командовал, будут продолжать верить, что её можно сломить в другом месте. Ни один его предыдущий бой не имел такого значения, как этот – ни на мостике «Бури мечей», когда судьба всего Легиона висела на волоске, ни против развращённых мечников из свиты Фулгрима – потому что этот бой был уже не ради себя, а ради тех, в ком горел огонь, ради тех, кому предстояло остаться в живых.

«Вы из братства Бури», - сказал он своим воинам накануне первого штурма. – «Когда здесь будет одержана победа, вас назовут её богами».

Но сначала придётся выжить. Даже когда Шибан разрубал на части очередного противника, он слышал всё новые крики агонии, в которой умирали его люди. На глазах Шибана двое из «свежей крови» повалили на землю чумного десантника, но тот снова поднялся, стряхнул их обоих с себя и вернулся в бой. Оргиз, дикий и прекрасный воин, был повержен беспощадностью кислотных зарядов, от которых его бесценная броня истлела, как изъеденная молью ткань. Чакайя был сбит с ног злобной силой демонов, воплотивших себя в реальности, а затем он сражался, чтобы не дать себя поглотить заживо, когда они накинулись на него. Стоило только заглохнуть боевому танку «Завоеватель», как его разнесло на части тяжелым оружием Гвардии Смерти, а его экипаж заживо сгорел внутри корпуса.

- Каган! – прорычал Шибан, его горло пульсировало от боли, вызванной повторяющими приказами. - Ради Хана!

И те, кто остался в живых, ответили на призыв, сражаясь через боль, пробиваясь сквозь трясину, миазмы и ил. Их доспехи почернели и потускнели, клинки затупились и потеряли блеск, болтеры клинило, а патронные камеры пустели. И все же они упрямо шли, низко опустив головы, ведомые памятью о том, что было и что ещё могло быть. Теперь они не могли повернуть назад, не могли сделать ничего другого, кроме как идти вперед, через эту надвигающуюся лавину ненависти и безумия, сохраняя на краткий миг осознание того, что значит быть человеком и больше, чем человеком.

Шибан заметил свою следующую цель – гротескную массу из вспученного керамита с трехгранными рогами, торчащими из шлема, покрытого буграми – и перешел в атаку. Когда чудовище повернулось к нему, он увидел, насколько оно было испорчено варпом. В этом комплекте разлагающихся доспехов, облепленных ползающими насекомыми и лоснящихся обнаженными внутренностями, почти ничего от человеческого не могло остаться. Это была не живая душа, а гнусная насмешка над всем родом. В этом истерзанном сознании не осталось ни искры огня живого человека, только пустота и онемение, смирение перед глубокой апатией, которая снимала покров страдания и в тоже время выгрызала то немногое, что осталось от человека внутри.

«Они убивают нас, потому что уже всё потеряли», - понял Шибан, бросаясь в атаку, крепко держа свою глефу, её расщепляющее поле рычало. – «Так что же мы должны потерять, чтобы быть на равных с ними? Какую жертву мы должны принести, какой боли должны противостоять, чтобы ранить их в ответ?»

ДВАДЦАТЬ ОДИН

Дьяволёнок

Пустая дорога

Прозвища

Казалось, она была способна противостоять всем сразу.

А сама она сочетала в себе триаду. Эреб поймал себя на том, что это открытие его раззадорило. Конечно, её было больше чем одна; конечно, были трюки, которые она еще не раскрыла. Открытие было поразительным, но в то же время и немного волнующим.

Первоначально, появление спутников Эреба было незаметно, и как правило, сбивало с толку. Они вспарывали основы материи, когда проникали сквозь неё, разрывали её на части и смешивали со сгустками варпа, которые волокли за собой. Они заставляли воздух воспламеняться, поднимали песок в горящие облака, разбивали глиняную посуду на разлетающиеся осколки. Эти существа из костей и сухожилий были невероятно огромными, своими размерами и рёвом они разрывали на части жилище, построенное из камня. Они мерцали и подёргивались, стремясь закрепить свою форму, осыпая руины старого дома осколками камня и щебня. Они развернулись во весь рост, сорвав крышу с лачуги и вырвав навесы, обнажив небо, кроваво-красное от песчаных бурь.

Но она росла вместе с ними. Она ни разу не дрогнула и не пыталась бежать. Она возвышалась параллельно с противоестественными спутниками Эреба, её тело увеличивалось и становилось полупрозрачным, чтобы соответствовать их собственному непостоянству. Именно тогда можно было впервые мельком увидеть, что у неё не одно лицо, и не одна пара рук, и разные покровы одеяний, которые струились и развевались в нарастающем вихре.

Чудовища Эреба с рёвом бросились на неё, разбрызгивая ядовитую слюну в ночном воздухе. Птицеподобное существо нанесло удар первым, обрушив свой посох с головой змеи. Затем чудовище c головой быка бросилось на нее, размахивая топором, который загорелся при ударе о землю. Змея скользнула вокруг её лодыжек и, покачиваясь вверх, обвила её вокруг талии, в то время как труп с пустыми глазами, пошатываясь, шел к ней своим гибельным путём. Эти существа, пропитанные эфиром, были одними из самых могущественных аспектов бога, когда-либо отвечавших на призыв Эреба. Их кожа блестела от послеродовой слизи эмпиреев, раскосые глаза пылали той особой ненавистью к жизни, которой по-настоящему обладали только они. Они сомкнули клыки, раскрыли когти и переплелись в объятиях друг друга, пока не образовали некий единый совокупный организм, прекрасное выражение редкого единства цели пантеона.

Но она нанесла им ответный удар. Сама земля поднималась вокруг неё, камень раскалывался на обломки. Закружился песок, ухудшая видимость, едкий, как кислота, сдирая и сжигая плоть. Небо раскалывалось от грома, земля сотрясалась, а над всем этим сияла красная луна. Чудовища обступили её, пытаясь задушить и выпотрошить, а она в ответ обрушила на них все своё искусство и навыки, ничуть не теряя самообладания.

Вмешательство Эреба было излишним, он держался в стороне, пока его создания делали свою работу, его единственная функция заключалась в том, чтобы привести их в этот мир, помочь им переступить порог. Он наблюдал за состязанием, заворожённый им, чувствуя, как высвобождается глубокое искусство управления силами, о которых он даже не мечтал. Эфир настойчиво тянулся к нему, готовясь заключить всё вокруг в свои невозможные объятия, и его сдерживало лишь это неизвестное колдовство, заключенное в этом конкретном месте и в конкретное время. Была ли эта незнакомая сила силой варпа? Да, должно быть так и было – ведь это не-место было источником всей силы – только она ощущалась... как-то иначе, словно уходила истоками в основы самого физического мира, в колодец, который никогда не иссякал, чьи чёрные воды питали нечто поистине изначальное, укоренившееся и незабываемое. Ах, какая же это ересь! В конце концов, все дороги ведут в эмпиреи, какими бы историями не утешала себя Эрда. Это был самый первый символ веры, из которого проистекало всё остальное, так что лучше ему помнить об этом.

Именно в этот момент Эреб увидел, чем являются её многочисленные «я», меняющиеся так быстро, словно анимационные кадры сбились с показа и накладывались друг на друга. Он видел женщину, вступившую в бой с демонами, ее тёмная кожа была такой же закалённой, как и посох, которым она в яростном гневе вращала вокруг себя, преисполненная величия на пике долгой жизни. Он видел юношу, полного жизни, как свет звезды, и быстрого, как бурлящие воды, тонкие конечности размахивали серпом, сверкающим под кровавой луной. И он видел высохшую старуху, черную, как олива, скрюченную, как корни дерева, которая сковывала всё, что хватали её длинные костлявые пальцы. Все они несли с собой смерть, и все они были ею, стремительно переходя от образа к образу, никогда не останавливаясь на одном, как если бы вечный ход эволюции был нарушен, и она прокручивалась снова и снова, их вызвало к жизни осквернение этого пустынного святилища, места, где прошлое, настоящее и будущее сливались в некое безвременье.

Хлопчатобумажный тоб, который Эреб принял за платье, оказался цельным куском бечёвки, который обвил Эрду и, распадаясь, образовал защитный кокон. Она была невероятно длинной и тянулась до бесконечности, как имена кустодиев, нанесенные на внутренней стороне их доспехов, но если имена знаменовали конец многих жизней, то эта нить символизировала собой одну жизнь, древнюю и переплетенную со всем важным, что когда-либо здесь происходило.

Эреб попытался вмешаться в это великое противостояние божественных аспектов, но песчаная буря отбросила его назад, обжигая плоть своим воющим натиском. Казалось, что весь кратер разрушается вокруг них на части, его концентрические кольца пошли трещинами и рассыпались, а обломки, подхваченные водоворотом, отправились в полёт вокруг эпицентра. Эреб терял опору, соскальзывая в водоворот из шипящих частиц.

Эрда громко вскрикнула тремя голосами, каждый из которых был в ярости и испытывал боль. Чудовища, в свою очередь, также пронзительно завопили, израненные до самого нутра наполненного жгучей ненавистью, силой, которую она обрушила на них. Эреб увидел шатающийся труп, с обнаженных костей которого была содрана рыхлая плоть. Его змея была с презрением раздавлена, а быкообразное создание отброшено навершием посоха. Мерзкая птица с полупрозрачным оперением всех оттенков чуждого спектра вонзилась совсем близко, но только для того, чтобы ей вырвали перья и ловким движением серпа выкололи глаза.

В водоворот кружащейся материи начала поступать кровь, одни сгустки были действительно человеческими, другие – просто дешевыми копиями. Эреб уловил проблески настоящей боли среди ярости – содрогнулась женщина, задыхалась старуха. Бечёвка распутывалась, разрываясь во многих местах. Зыбучий песок затягивал всех, бурля под окровавленными ногами.

«Она могла бы быть великолепной. Могла бы стать королевой варпа.» - подумал про себя Эреб и с сожалением улыбнулся. – «Но я раздавил ещё одного скорпиона, и теперь пустыня почти свободна от его жала. Хвала мне.» - Он был способен восхищаться собой даже тогда, когда мир вокруг него сотрясался и падал в небытие.

В конце концов, она убила их всех. Или изгнала, поскольку они не были истинными обитателями этого мира. Она разорвала их связи с миром ощущений, словно швея распарывающая ткань. Они кричали и стенали, но она была безжалостна, противостоя их чужеродности с безграничным материнским терпением. Наблюдая за происходящим, Эреб понял, как она возможно сделала это. Великое деяние. И его охватил своеобразный благоговейный трепет, ибо в тот момент он осознал, что она не была искренна с ним – она надеялась, что вся эта история просто закончится, а схема Анафемы навсегда останется незавершенной. И вот теперь, в её собственном доме, он показал ей, насколько она ошибалась, насколько была глупа, и чего на самом деле добилась своим вмешательством.

Это была кинжал, которая был ему нужен, чтобы покончить с ней.

- Ярость, - произнёс он, наконец-то немного продвинувшись сквозь бурю. – Одержимость. Отчаяние. Сила. Вот вещи, против которых Он выступил. И именно их я принес с собой. Сейчас ты это видишь, не так ли? Ты видишь то, что Он видел на протяжении стольких столетий.

К тому времени она уже кричала от боли полученных ран, а может быть, и от знания, которое дал ей Эреб. Если бы она могла, то позвала бы своего давнего бунтаря, того, с кем она и создавала, и разрушала, кого она и любила, и ненавидела. Но Он был сейчас далеко, целиком погруженный в свои собственные проблемы. Она всё ещё сражалась, вечно непокорная, но буря в её душе угасала.

- Я могу принять это, - сказал Эреб. – Он сделал выбор. Неправильный, но всё равно выбор. А вот ты. Ты. – Он усмехнулся, снимая с пояса отточенный клинок. – Ты хотела успеть везде. Вмешаться здесь, помешать там, а потом вернуться в пустыню к своим статуэткам.

Эреб едва заметил, как раздавил сапогом фигурку, которую она ему показывала. Последний из его спутников с криком был отправлен обратно в дыру в реальности, барахтаясь в вихре, который они с собой принесли. Эрда упала на колени, покрытая синяками и рваными ранами, её изменяющийся облик исчез, и она снова стала такой, как в момент прихода Эреба. Одежда висела на ней рваными клочьями, нити были разорваны.

Эреб опустился рядом с ней на колени и приподнял её измученную голову так, чтобы она его видела.

- Дьяволёнок, так ты назвала меня? – злобно шипел он, вспоминая каждое её оскорбление. – Возможно. Может быть, я всегда был таким. Но ты видишь, на что я теперь способен, кого я могу призвать, когда в этом есть необходимость. Так что, возможно, быть дьяволёнком не так уж и плохо.

Он прижал острие атама к её запекшейся кровью шее, натягивая кожу.

- Но, в отличие от Него, у меня нет претензий к божественному, - тихо прошептал он. – Я бы возвёл тебя в монархи, если бы ты ухватилась за шанс. Даже сейчас я ощущаю, как неведомое мне милосердие касается моих сердец. Итак, я всё же предлагаю оставить тебя в живых, только прими единственное условие, которому Он всегда противился.

Её темные глаза вспыхнули, встретившись с его глазами. Несмотря ни на что, она хотела услышать это.

- Поклоняйся мне, - сказал он, мягко улыбаясь.

Огонь в её глазах погас. Конечности обмякли.

Ради этого мгновения Эреб жил. Мгновение, когда он нанес полное поражение. Он смотрел, как она сглотнула, пытаясь подобрать слова, которыми она примет его условие, произнесёт их запекшимися от собственной крови губами.

Она издала болезненный вздох и плюнула на шлем Эреба. Затем криво ухмыльнулась.

- Я сказала Ему «нет», - прохрипела она. – И возможно это даже того стоило.

Эреб посмотрел на неё сверху вниз, слишком привыкший к постоянным отказам, чтобы сильно удивиться. Его пальцы сжались на рукояти ножа.

- Как пожелаешь, - сказал он. – Но, боги, какая это будет утрата.

Сигизмунд увидел, как на него из тумана выходит Кхарн.

Пожиратель миров не пытался скрыть свою атаку. Как и те, кто шёл с ним. Более сотни воинов легиона Ангрона, а судя по звукам, следом приближалось ещё больше. Они неистовствовали, лишённые последних остатков разума. Они завывали на бегу, больше похожие на зверей, чем на людей. При виде этого на мгновение могло показаться, что здесь была не прародина самого человечества, а дикий мир нескончаемого безумства.

Воины Сигизмунда были в меньшинстве. Он готовился отступить, как только Сыны Гора понесут достаточные потери. Заставить их кричать от боли – в этом заключался единственный приказ его примарха. По правде говоря, это было всё, на что он был способен, ибо отчётливо видел, что война уже проиграна. Это был не более, чем акт неповиновения. Он мог немного замедлить врага, но его задачей было, как и всегда, только нанесение ущерба.

Он с трудом мог припомнить время, когда это было бы неправдой, по крайней мере отчасти. На протяжении семи лет они терпели постоянное поражение, противостоя еретикам больше из желания покарать их, чем из искренней убежденности в том, что дело можно выиграть. В своём сознании он сопротивлялся этому. Он всегда настаивал на большем, побуждаемый к этому теми, кто верил в него, такими как Киилер.

Довольно. Теперь месть заполнила всё во вселенной. Месть стала всей правдой. Месть – это всё, что осталось, всё, что завершит исполнение долга не ради каких-то внешних мотивов, а ради себя самого.

Сигизмунд не переставал двигаться на врага. Ни сейчас. Ни когда-либо.

- Мы вступаем в бой, - передал он по воксу Ранну, который в это время был поглощён битвой с воином из Сынов Гора.

Ответ не последовал. Ранн явно был слишком занят, чтобы ответить, с головой погрузившись в свой собственный мир битвы, но сообщение должно было дойти до тех, кто нуждался в приказах. Все те, кто ещё сражался рядом с ним, те, кого он вытащил из омута отчаяния и бросил прямо в открытую пасть врага, должны были продержаться ещё немного. Тысячи из них умрут за его выходку, но это не имело значения. Он сделал из них святых. Он создал мучеников.

Сигизмунд оттолкнул труп своей последней жертвы. Безжизненное тело тяжело ударилось о плиту виадука и опрокинулось в пропасть. Обнажённый меч задрожал от предвкушения в руках Сигизмунда. Дух меча пробудился, огненные ветра подхватили его песню битвы. Меч сразу почуял врага, достойного его.

За спиной Сигизмунда возвышалась башня терминала – чудовищная громада из пластали и оуслита, парапеты которой венчала разрушенная паутина оборудования связи. По обе стороны от него находился провал в заполненную дымом пропасть. Впереди простирался старый надземный переход, по бокам которого перила были вырваны с корнем, а настил был усеян пробоинами от минометных снарядов. На нём буйствовали Пожиратели Миров, перепрыгивая через пустоты, воя и крича в надвигающейся лавине безумия.

Сигизмунд слышал, как позади него братья храмовники готовятся к обороне – тяжелый лязг расставляемых щитов, звучный щелчок вставляемых на место магазинов. Никто из этих воинов не встанет на пути предстоящего поединка. Никто из врагов тоже не помешает ему. Вокруг были сотни воинов, которые претендовали на эту главную роль, но с таким же успехом они с Кхарном могли быть совершенно одни. Всё дело было в них. От начала и до конца времён это всегда будет касаться только их. Рыцарь и чудовище. Верующий и неверный.

Кхарн обогнул груду обугленных металлических перил, набирая скорость. Сигизмунд бросил последний взгляд, прежде чем наконец поднял свой клинок на изготовку. От того человека, которого он когда-то знал, почти ничего не осталось. Они сражались друг с другом в недрах «Завоевателя» без доспехов – то было испытание мастерства, без использования всяких преимуществ технологий и колдовства, что придавало каждому поединку свой неповторимый отпечаток, какой мог придать только человек. Однако джаггернаут, громыхавший навстречу в потрескавшейся броне и извергающий кровавые сгустки, больше походил на развалившуюся боевую машину, чем на космического десантника. Кхарн стал гораздо крупнее по сравнению с тем, каким он был на флагмане примарха, от его дымящейся брони испарялся сам воздух вокруг. Его цепной топор, невероятно большой даже в таких огромных руках, уже ревел, выплескивая брызги горячего масла и крови, оставшейся от последнего убийства. Как и тогда, на стенах Львиных Врат, от него исходил запах обожжённой меди и гниющей плоти настолько острый, что заглушал сотни других ароматов битвы.

Сигизмунд твёрдо стоял на ногах, готовый к удару, и они столкнулись друг с другом. Цепной топор врезался в длинный меч, зубья с визгом скользнули по кромке, прежде чем Сигизмунд ушёл в сторону, позволив, Кхарну по инерции развернуться, чтобы снова выйти на него для атаки.

С этого момента всё происходящее вокруг них обоих стало неважным. Доносящиеся слабые крики и лязг потеряли своё значение – поединок целиком поглотил обоих воинов. Сигизмунд был полностью сосредоточен, погрузившись в мир меча, а клинок стал с ним единым целым. Конечности Сигизмунда двигались в бессознательной последовательности, отточенной в постоянных сражениях в течение жизни. Ни один удар не был обдуманным – все происходило на подсознательном уровне, по мышечной памяти, инстинктивно. Зрительные образы перед Сигизмундом распались, превратившись из цельных фигур на фрагменты: край шлема, отблески зубьев слюдяного дракона, тусклый блеск шипа на наплечнике.

- Ты, - прохрипел Кхарн напряжённым до предела голосом сквозь кровавое месиво из раздробленных зубов и разбитых губ. – Снова.

Сколько раз они сражались раньше? Десятки? Больше? Всё изменилось на бастионах Львиных Врат. Там поменялись правила, изменилась игра. Сигизмунд сражался с физическим телом перед собой, но чувствовал безграничную силу, которая теперь клубком свернулась под кожей противника, его необузданное колдовство, рвущееся наружу из каждой раны. Стоит поразить его, пролить его кровь, и откроется мир безумия ещё больший этого.

Поэтому Сигизмунд ничего не сказал. Больше никаких слов, только не для этого чудовища. Никаких воспоминаний о том, что было между ними.

«Я сражаюсь не за тот Империум, каким он был», - подумал он про себя.

Он кружил, рубил. Отступал, парировал. Блокировал, оттеснял назад. Сходился вплотную, уворачивался. Машинально. Быстрее и сильнее. И это был для него не предел. Внутри Сигизмунда была почти полная пустота – братская дружба, смех или состязание, всё это было вычеркнуто, и осталось только одно – движение, действие, реакция; души, дави, выбей жизнь из своего врага, растопчи его, сожги, покарай его.

– Я... сокрушил тебя на тех стенах, – невнятно произнёс Кхарн. – Я бы... победил тебя тогда.

Почему он заговорил? Почему пытается достучаться сейчас? Хочет ли он возобновить спор, начатый до того, как примарх Сигизмунда вмешался и сорвал исход поединка?

Слишком поздно. Все аргументы изложены. В этом и заключалась разница – Сигизмунду больше нечего было добавить, по крайней мере, на словах.

Удар с плеча, толчок, укол, хруст, треск, взмах. В прошлом у него могли быть свои понятия о нападении и защите. Теперь обе доктрины слились воедино. Сигизмунд видел, как перед глазами пронёсся черным пятном его клинок, направляемый словно бы чужими руками. Он чувствовал себя отделённым от всего происходящего, как будто наблюдал за поединком со стороны. Он начал понимать, что это просто начало пути, свободного от всего, кроме необходимости двигаться по нему – пустая дорога, однообразная, простирающаяся вдаль до конца его дней.

– Что... изменилось в тебе? – прорычал Кхарн, бешено нанося удары в попытке прорваться сквозь бесстрастный щит из нападения-защиты, яростно обрушиваясь на него, словно на материальную стену. – Ты... уже мертв?

Да, может быть, так оно и было. Джубал давно говорил, что Сигизмунду нужно освободиться от цепей, чтобы извлекать своего рода удовольствие от того, что он делает, и какое-то время, очень долгое, он пытался научиться этому. Но теперь ему нужны были цепи. Цепи, сковавшие его с этим прекрасным и ужасным мечом, который помог ему познать правду, с оружием, которое подходило ему настолько идеально, что он даже начал задумываться, а не было ли оно сделано только для него одного, а затем держалось наготове, взаперти в какой-нибудь подземной темнице, до того дня, когда обнаружится, что надежда лишь несбыточная мечта и станет ясно, что дорога ведёт в никуда, потому что речь шла исключительно о самой дороге, пути, ритуале.

Он пролил первую кровь, пробив броню Кхарна и вырвав длинную полосу кожи и мышц. На мгновение поражённый, Пожиратель миров отпрянул, сдерживая свой натиск.

Это был тот самый момент, подумал Сигизмунд. Момент, когда он мог бы сказать что-то своему старому партнеру по спаррингу – немного утешения, признание того, что эта война превратила их всех в чудовищ. Или вместо этого он мог бы разгневаться, выплеснуть гнев, который так долго держал в себе, упрекать в потерях и убийствах, к которым привело предательство, вспомнить о том, что, они сообща хотели построить когда-то.

Это было последнее искушение, которое испытал Сигизмунд. Он так и не разомкнул губ.

«Я сражаюсь за тот Империум, каким он станет», – произнес он про себя.

Кхарн снова бросился в бой, зубья топора взревели, конечности раскачивались, кровь и пот смешались в струях пара, вырывающихся из повреждённых доспехов. И Чёрный Меч встретил его лицом к лицу, безмолвный, холодный и бесстрастный, как могила.

Когда-то Бастион Бхаб казался центром галактики, местом, куда непременно стекались вести из тысячи миров. Стоило только занять один из его многочисленных сенсорных тронов, соединиться с сетью входящих передач и можно было ощутить всю империю в пределах вытянутой руки.

Теперь это был островок ослабевающего зрения среди моря слепоты. Даже с самой его вершины, через узкие щели окон на укрепленных осадных стенах не было видно ничего, кроме всепоглощающей черноты, что накатывалась с бескрайних полей сражений.

Рогал Дорн едва воспринимал окружающую обстановку в командном зале. Люди подходили к нему и уходили – иногда знакомые лица, иногда совершенно посторонние. Архам был с ним, потом куда-то исчез – сражается? – затем снова вернулся. Сигизмунд долго говорил с ним о каких-то пустяках, прежде чем Дорн понял, что Сигизмунд давно ушёл, отправленный им в пасть тьмы, чтобы замедлить всё это, поэтому, должно быть, у него галлюцинации, и, когда его разум окончательно отключился, он погрузился в сон.

Спустя какое-то время реальность и воображение слились воедино. Он всматривался в одну из немногих работающих линз ауспика и не увидел ничего, кроме смотрящего на него лица в капюшоне, плохо различимого на тёмном стекле, оно выжидало, просто выжидало.

Он грубо потёр глаза, хлопнул себя по щеке, намереваясь вернуть себе ясность ума. Другие могли отдохнуть, могли поспать, но не он. Он был кастеляном, хозяином крепости, единственной живой душой, знавшей все её пути, её оставшиеся сильные стороны и многочисленные потенциальные слабости. Он должен был противостоять голосам, которые все настойчивее звучали в его измученном сознании.

«Сдавайся! Уходи сейчас же. Никто не станет тебя винить. Ты сделал достаточно. Сдавайся».

Архам снова был рядом, вернувшись откуда-то, где его удерживал долг. Кровавый Ангел тоже был здесь, как и представитель генерал-капитана Амон. Этих бронированных гигантов окружал целый сонм высокопоставленных лиц из других подразделений, их мундиры были потрепаны, а кожа бледна. Рогал помнил имена некоторых из них, но не всех.

– Новости о Сангвинии? – устало спросил Дорн.

– Организовывает эвакуацию из последнего бастиона сектора Европы, – ответил Архам. – Должен доложить в течение часа.

Дорн мрачно улыбнулся. Когда Ангел спал в последний раз? Прекращал ли он двигаться вообще в последнее время? Но всё же сражаться было лучше, чем всё остальное. Примархи были созданы физически сильными, чтобы быть воинами, а не для того, чтобы быть запертыми в тюрьмах собственных измышлений.

- Когда он подтвердит завершение, дайте сигнал к окончательному отходу, – сказал Дорн, боевые построения всплывали в виде фантомных картинок, которые постоянно прокручивались на его сетчатке. – Мы оставляем себе Санктум и Палатин, все остальные районы должны быть сданы.

От визуальных авгуров уже давно не было пользы, но разум Дорна мог построить удивительно богатую картину происходящего из постоянного потока аудиосводок – отчаянные запросы о подкреплении, панические отчеты с наблюдательных башен, напряжённые доклады отступающих командных групп. В совокупности с текущими визуальными данными он мог составить схему боевых действий целиком – колоссальные силы пехоты, только в авангарде сотни тысяч, ещё миллионы других сейчас захлестнули расчищенные проходы среди руин. Собранные в бесчисленном количестве мобильные бронечасти, механизированные шагатели, гравиплатформы, все они со скрежетом приближались к ядру. Титаны и Рыцари прокладывали себе путь по выровненным полям из измельченного камня, способные, при желании, свободно войти во Внутренний Дворец. Ни одна армия никогда не была столь велика. Не сравнимая ни с чем по масштабу, марширующая через некогда несокрушимые бастионы, перешагивающая через разрушенные стены и редуты под аккомпанемент криков нерождённых, призраков, существование которых Дорн так долго отказывался признавать. Скоро все они окажутся в пределах видимости Санктума, лицом к лицу, клинком к клинку.

Сокрушающие. Непреклонные. Непрощающие.

- Где сейчас твой господин? – спросил он Амона.

- В Башне, он завершил свою миссию, - ответил кустодий голосом вежливым, но нетерпеливым. Он, также, как и Дорн, горел желанием вернуться к битве. Дорн не стал спрашивать, что это была за миссия. Легио Кустодес уже убили демонов больше, чем любые другие силы лоялистов, без них нижние уровни Санктума давно бы наводнило безумие. Генерал-капитан был сам себе хозяин, но он будет присутствовать на финальном сражении за Санктум – вот и всё, что имело значение.

Что же касается его собственного заблудшего брата, его генетического родича, то Дорну всё ещё трудно было смириться со всем этим безрассудством.

- Есть какие-нибудь вести из космопорта? – спросил он, уже зная ответ.

- Ничего определенного, - ответил Архам. – Платформа «Небо» уничтожена, разбилась над Антериором. Достаточно ли этого, чтобы они попали внутрь... остается неясным.

Дорн хмыкнул. Этот поединок чести Джагатая теперь казался ему таким же далеким, как и пустота, как и неожиданный захват Астрономикона Тёмными Ангелами. Два крошечных очага сопротивления, отрезанные от любой помощи. Тысячи бесценных воинов растрачивались в дерзком сопротивлении в то время, как они должны были быть здесь, в Санктуме, на случай прихода Красного Ангела.

- Следи за ним, - небрежно приказал он. – Если что-нибудь узнаешь, если он каким-то образом выберется живым, немедленно сообщи мне.

Архам поклонился.

И остаётся ещё один момент – единственная часть оборонительной линии, которая ещё не была прорвана, её позиции удерживались в девяти подсекторах, в то время как вражеские силы стекались, чтобы обрушить её. Сейчас это был клин, выступ линии фронта на сданной территории, подобно древку стрелы. Однако без оперативной эвакуации, он будет полностью отрезан и станет ещё одним взятым в кольцо островком стойкости лоялистов, готовых погибнуть по своему желанию.

- И Сигизмунд, - сказал Дорн.

- Чемпион Императора, - выдвинула версию одна из должностных лиц.

Он повернулся к ней, и она замерла.

- Как вы сказали... – Он взял себя в руки. - Кто его так называет?

Женщина носила форму генерал-майора. Она командовала армиями. И всё же она нервно сглотнула.

- Я... только слышала, что так говорят, - сказала она.

Некоторое время Дорн смотрел на неё. Он всё понял.

Когда-то его самого называли так же. Это был его титул в те дни, когда он ещё позволял себе покидать пределы этого проклятого бастиона с его удушающими стенами, с его пустотой, высасывающей душу. Его взгляд блуждал, и в отражении армагласса он снова увидел лицо в капюшоне, теперь оно усмехалось.

«Теперь для тебя всё кончено, Рогал. Сделанного оказалось недостаточно, не так ли? Никто так и не узнает, как сильно ты старался. У тебя отняли даже твои прозвища».

Дорн сделал длинный, сдержанный вдох.

- Ему идет, - коротко пробурчал он. – Всё равно верните его. Он исполнил мой приказ, что-либо большее станет самоубийством.

Должностные лица разбежались, чтобы попытаться передать сообщение. Их ошеломлённые выражения лиц рассказали ему всё о том, насколько, по их мнению, вероятен успех.

Архам остался. Верный, надежный Архам.

- Что-нибудь ещё, повелитель? – спросил он.

Если бы у Дорна хватило сил, он мог бы даже улыбнуться. В другое время он бы сказал что-нибудь, чтобы разрядить обстановку. А давай-ка мне дополнительный легион Титанов, например. Или из-за угла появился бы Русс, словно и не уходивший в пустоту, переполненный энергией и смехом, со своим диким легионом, готовым сорваться с поводка: «Всё это просто дурная шутка, брат! Конечно, я не покидал Терру!».

Но у него не было сил. Он едва мог поднять веки. Он просто уставился в ряды сенсорных линз, наблюдая, как за ним следит лицо в капюшоне.

- Дай команду Вратам Вечности, - опустошённо произнёс он. - Скажи им, чтобы...

Любой уточняющий приказ был бессмысленным. Они и так, без сомнения, делали всё, что могли. Но что-то всё равно нужно было передать. Нужно было сейчас сказать что-то, соответствующее моменту, прежде чем он сам направится в Темницу, окружённый обрывками всех своих тщательно разработанных оборонительных планов.

- Скажи им, - сказал он твердо, - осталось недолго.

ДВАДЦАТЬ ДВА

Кровные братья

Слушай меня внимательно

Подъем

Да, осталось недолго. Конечно, это будет не в то время, которое он выберет, и не в том месте, которое он задумал, но это не имело большого значения – результат будет один и тот же.

Всегда оставался шанс, что Джагатай рискнет нанести удар. Всё, что Мортарион знал о нём, говорило о том, что это возможно, даже вероятно. Удивительно было то, что Рогал так долго держал его взаперти.

Если бы Мортариона заботил сам космопорт Львиные Врата, то его сделали бы по-настоящему неприступным, напичкали бы всевозможными аватарами бога и превратили бы в такое болото бездонной глубины и злобы, что даже его ненавистный отец дважды подумал бы, прежде чем попытаться проникнуть сюда. Однако это место, эти заброшенные залы, по которым Мортарион шагал прямо сейчас, были лишь ступенью на пути к власти. Задерживаться здесь слишком долго означало рисковать тем, что слава величайшего завоевания достанется мелкой душе – Абаддону, например, а может быть даже и безумному Ангрону – по этой причине мысли Мортариона всегда были отчасти обращены на запад, через горящие пустоши в сторону Санктума.

Ход его брата был очень своевременным. Надо отдать должное Джагатаю – он действовал именно тогда, когда всё шло своим чередом, когда всё внимание было отвлечено на крупное наступление, которое позволит отдать предпочтение более надёжному легиону, а не заблудшим сыновьям Кровавого Бога. Белые Шрамы были опасны – и всегда были опасны – поэтому их вмешательство не было чем-то, от чего Мортарион мог просто отмахнуться и оставить решение проблемы своим помощникам. Его необходимо сразить, покончить с ним здесь, а затем ситуация будет развиваться по своему неизбежному пути.

Но он в любом случае должен был убить Джагатая. Здесь или в Санктуме –  не имело значения. Идя по длинному смотровому залу мимо тридцатиметровых окон, все стёкла в которых давно были выбиты, в окружении почти бесшумно ступающих телохранителей Савана Смерти, Мортарион размышлял о том, что именно здесь, возможно, будет лучше завершить дело, уничтожить остатки прежнего варварского легиона, а затем, имея за плечами достойный трофей, можно сделать финальный выход, претендуя на главенство.

Возможно, он решит отозвать тех из своего военного совета, кто уже был отправлен к ядру – Каргула, может быть, или даже Воркса. Не Тифа, конечно, этого всегда лучше держать подальше, пусть изнуряет себя своей старой вендеттой с Первым и полагает, что действует в своих собственных интересах. В конце концов, никакого вызова ведь не последовало. Всё сложилось так, как должно было сложиться. Скоро весь легион снова соберется воедино, чтобы исполнить своё предназначение, которое он привел в движение во время страданий в варпе. Очередное препятствие будет устранено, как были устранены все другие, чтобы быть готовыми вступить в величайшую игру – господство смеси варпа и реального пространства, которое создаст победа Гора. В этом заключался настоящий приз – не угасающие угли уже истощённой империи смертных, а сами эмпиреи, пришествие царства богов и ангелов.

Вот почему он допустил страдания. Вот почему позволил случиться парадоксу умышленного заражения своих сыновей, дал им погрузиться в безумие и мутировать в божественных созданий. Так должно было случиться. Так должно было произойти, чтобы превратить их в существ, способных дышать как воздухом варпа, так и воздухом реальности. Когда границы испытаний будут наконец прорваны, когда Гор вонзит свой коготь в сердце Императора и барьеры между плоскостями будут стёрты, все эти страдания принесут за собой последнюю награду. Гвардия Смерти, неукротимая, возвысится до предела, в её венах будет пульсировать демонический ихор, её неподвластный времени покровитель, посмеиваясь, будет осыпать дарами ещё большими, чем те, что уже были дарованы.

Больше никаких Повелителей. Больше никаких недосягаемых вершин. Больше никаких ядов, которые они не смогут поглотить. Ни сейчас, ни в грядущей вечности.

Мортарион спустился по широким ступеням, голые поверхности которых всё ещё были усеяны последними следами топорности Пертурабо. Он обратил свой взор внутрь, позволяя эфиру показать ему состояние крепости от высоких вершин до основания, целиком заполненного отходами. Теперь всё это место было пронизано болезнью, и эта зараза сама по себе действовала как оружие. Захватчики замедляли темп наступления, наталкиваясь на сопротивление, а местами даже были отбиты. Было бы время, и эта крепость могла стать их могилой. Если уцелеют вообще какие-либо записи, то Львиные Врата будут в них указаны, как место последнего поражения Белых Шрамов, как финальный аккорд бесчестья, добавленный к неудачам на Просперо, Калии и Катулле.

Но затем они нанесли удар.

Смотровая галерея представляла собой длинный проход для шествий, с двумя высокими бронированными стенами по бокам. Она проходила вдоль внешнего края обращенного на запад редута и была в основном пуста, за исключением груды военного мусора. Люмены внутри давно погасли, а на месте рабочих поверхностей теперь были расползающиеся пятна органической материи. Густые облака спор скрывали дальний конец галереи, откуда транзитные шахты спускались к сборочным отсекам и подъемным платформам эксплуатационных уровней космопорта. Свита Мортариона – семь облаченных в терминаторскую броню воинов Савана Смерти и сорок девять Несломленных, отобранных из различных формирований – с лязгом и хрипом прокладывала себе путь по проходу, с хрустом шлепая по грязи раздвоенными копытами.

Мортарион почувствовал нападение за мгновение до того, как оно произошло. Когда его мысли вернулись в настоящее, это вызвало невольное восхищение – не так-то просто скрыть от него свои намерения в этом месте. Должно быть, они применили какую-то хитрость – что-то вроде бренчания костями, дешевой магии, которой забавлялись их шаманы, но которая могла быть достаточно эффективной, если её использовать в нужное время.

- Защищать проёмы, - отрывисто сказал Мортарион, указывая жестом на треснувший участок стены, расположенный примерно в трехстах метрах от них, где арки над высокими окнами уже трещали по швам. Пока он говорил, сквозь щели хлынул яркий свет, а с ночного неба донёсся рев двигателей «Грозовой Птицы».

Саван Смерти мгновенно перегруппировался, выстраиваясь между проёмами и своим господином. Несломленные устремились прямо к готовой образоваться бреши, нацелив свои болтеры на бурю из шума и света. Сам Мортарион просто остановился, опершись о рокрит рукоятью косы, скорее заинтригованный, чем встревоженный.

Наружные стены разлетелись внутрь на куски с громовым хлопком крак-снарядов, за которым последовала стучащая очередь из тяжелых болтеров. Осколки каменной кладки ещё были в воздухе, а воины V Легиона уже бросились через проломы в стене, прыгая внутрь. Одновременно в нос ударил знакомый запах озона от телепортации, за которым последовали сильные хлопки вытесняемого воздуха. Появившиеся терминаторы в броне цвета слоновой кости тотчас присоединились к своим боевым братьям и вступили в бой. И когда две силы столкнулись, процессия превратилась в буйство летящих снарядов и вспыхнувших энергетических полей.

Мортарион молча кивнул, и Саван Смерти выдвинулся вперёд, пробираясь по проходу, чтобы пустить в ход свои смертоносные косы Жнецы Людей. Никто из воинов Белых Шрамов не смог приблизился к примарху – по мере того, как бой разгорался, их неуклонно оттесняли назад по галерее в область, где скопились миазмы. Удар с расстояния был смелым шагом, но бесперспективным.

Мортарион сам едва было не последовал за ними. Возможно, это пошло бы ему на пользу, чтобы размять затёкшие конечности перед тем, как начнётся настоящее убийство. Но тут он почувствовал это – прямо позади себя, в тени. Не варп-технология телепортации, а более тонкое возмущение, наколдованное учением, берущим начало в необузданных молниях и двойной луне над бескрайними лугами.

Он обернулся, его рваный плащ взметнулся вокруг него, но он увидел лишь пустоту. Однако он учуял перемену – там, во мраке, в котором плавали споры, схоронилось нечто. Он сделал ещё один шаг, забыв о сражении позади себя, его глаза, сузившись, вглядывались во тьму.

И тут тень зашевелилась. Она встрепенулась и скользнула вверх, чтобы слиться с другой тенью. Клочок рассеянного света пришёл в движение, извиваясь подобно змее, чтобы присоединиться к другому источнику света. Тени и свет закружили друг друга в танце, стремительно сливаясь в единое целое, а затем заструились вверх по опорной колонне и сплавились в нечто, от чего стало исходить мягкое золотисто-белое свечение. Блики, играя, скользили по облакам из спор, превращаясь в нечто одновременно и существующее, и не существующее.

Мортарион так и не увидел момента появления Хана. Одно мгновение всё было нечётким, просто спектральное искажение в конструкции здания, а затем возник он, из плоти и крови, стоящий отдельно от колонны, его клинок уже обнажён, а накал колдовства угасал.

Значит, его творцы погоды обладали определённым мастерством. Они привели его сюда, отправили перед наступлением, чтобы убедиться, что их встрече никто не помешает. Это было нелегко.

С той первой встречи среди руин Тиски и до сих пор, всегда, это касалось их двоих. Все их армии, все боевые машины, союзники и измотанные псайкеры на самом деле были лишь механизмами, которые смогли собрать примархов снова вместе.

Мортарион рассматривал брата. Хан изменился со времен Просперо. Он по-прежнему держался с тем же высокомерием, с аристократической отчуждённостью, которые всегда были ему к лицу, равно как и шрам, нанесенный самому себе. Теперь в его ауре было что-то другое. Возможно, смирение. А может, он просто подавлен, наконец приземлён наравне с остальными. Нельзя всё время свободно летать, рано или поздно притяжение затянет тебя обратно в грязь.

- Ты выглядишь довольно ужасно, брат мой, - сказал ему Мортарион.

Хан не пошевелился. Ни внезапного импульса движения с блистательным дао Белый Тигр, ни захватывающего дух прыжка на расстояние удара. Он просто стоял там, ослабив хватку на рукояти, покрытые боевыми шрамами доспехи мягко поблескивали в зеленоватом сиянии.

В конце концов, прозвучало всего одно слово.

- Крылья, - произнес он с презрением.

Мортарион усмехнулся.

- Великий дар. Я всё ещё изучаю, как они работают.

- Метка твоей испорченности, - сказал Хан.

- Скажи это Ангелу.

- Он носит их лучше.

И вот это было самое странное – снова говорить с ним, как брат с братом, всего лишь мгновение, перед тем, как всё закончится. Все его мысли так долго были заполнены убийством, в котором ему было отказано, а сейчас это снова была старая братская игра за первенство, своего рода игла, которой все они с самого начала неустанно подкалывали друг друга. Ведь если потерять осторожность, то можно было забыть, насколько они одиноки; никто – ни боги, ни даже их собственный отец – не воспринимали вселенную так, как они. Примархи были уникальны, представляя собой индивидуальные сочетания физического и божественного, незаменимые штучные экземпляры в галактике массового производства посредственностей. В каком-то смысле Джагатай знал о характере Мортариона больше, чем большинство из Гвардии Смерти, а о характере Хана Мортарион знал больше, чем весь народ Чогориса. В этом заключался парадокс: они были чужаками на своей родине, отрезанные судьбой от тех, кто должен был стать их кровными братьями. Теперь они все вернулись на Терру, к месту своего происхождения, но казалось, что всё это было забыто в беспечной гонке за убийством друг друга.

- Так ты решил закончить свою войну здесь, Джагатай, - сказал Мортарион. - В мире, который никогда не был тебе так дорог.

- Я остаюсь его защитником, - ответил Хан, наконец-то подняв свой дао на изготовку.

Над Тишиной зажегся трупный свет, и на лезвии косы замерцали отблески другого мира.

- Ненадолго, - сказал Мортарион.

Прошло больше чем четыре часа. Илья резко проснулась и сразу поняла, что пробыла в забытьи очень долго.

- Чтоб тебя, - прошипела она, потянувшись за водой, затем перекинула ноги через край койки, поправила форму и зачесала волосы назад.

Она видела сон. Всегда один и тот же сон – голос Есугея, что обращался к ней на мостике «Бури мечей».

«Не печальтесь. Мы были созданы для этого, сы. Мы были созданы, чтобы умереть.»

Ей было дурно. Надо было заметить это раньше.

- Чтоб вас, - повторила она, добравшись до двери, разблокировала её и нетвёрдой походкой направилась в коридоры.

Вскоре её нашёл Соджук. Он был в полном вооружении, в шлеме, и выглядел так, словно готовился куда-то сорваться по первому требованию.

- Я же просила разбудить меня, - сказала Илья.

- Мои извинения.

- С меня хватит. – Она посмотрела на него таким пристальным взглядом, на какой только была способна. – Я передумала. Мы не останемся здесь.

Соджук смотрел на неё.

- В последнем ангаре есть три «Громовых Ястреба», - сказала Илья. – Я беру один.

- Они зарезервированы для... – начал Соджук.

- Только не надо мне рассказывать для чего – я сама разработала планы. Хочешь полететь на нём или будешь смотреть, как полечу я?

Соджук вздохнул.

- Разрешите узнать, почему, – спросил он.

- Потому что он умрет, Соджук. – Она снова рассеянно провела рукой по волосам, спрашивая себя, а не выглядит ли безумной. – Я должна была догадаться об этом, когда он пришел поговорить со мной. Он сказал мне, что вернётся. Я поверила. С другой стороны, он никогда не лгал мне раньше.

- Сы, я не думаю...

- Заткнись. Это ты меня в это втянул. И ещё эти мои сны. – Она встряхнула головой. Усталость так и не отпускала её, делая мысли вялыми. – Он приходил не за советом. Он прощался. Я этого не вынесу. Только не снова.

- Если Каган…, - попытался сказать Соджук.

…прикажет, тогда ты не будешь задавать вопросы? Ты это собираешься мне сказать? – Она не дрогнула перед ним – хрупкая женщина, растрепанная после сна, против возвышающейся бронированной машины для убийства. – Бред. Именно это слепое повиновение перевернуло дом вверх дном. Ты идёшь со мной или нет?

Соджук задумался на мгновение, затем кивнул.

- Хорошо, - сказала Илья, возобновив движение. – Из тебя пилот лучше. В гневе я могу разбить эту проклятую штуку.

Они быстро преодолели несколько уровней вверх, большинство из которых сейчас были пусты. Пока они шли, до Ильи доносилась нервозная болтовня в комнатах связи, слабый вой воздушных фильтров. Очевидно, это место ещё не обнаружили, что было хорошо. Что бы ни случилось в космопорте, основным слугам легиона скоро придется думать об эвакуации. А до тех пор они продолжали дежурить у авгуров, делая всё возможное, чтобы поддерживать работоспособность неустойчивых линий связи.

Они добрались до ангара, где на посадочной платформе покоились три готовых боевых корабля, а также пара  транспортеров для слуг. Учитывая, что военных осталось мало, место даже не охранялось, так что они могли просто подойти к ближайшему кораблю, открыть кабину и активировать управление. Соджук, устроившись в пилотском кресле, спокойно запустил предполётный режим.

- Это будет опасно, - сказал он.

- Помолчи, - ответила она, пристегиваясь. – Лучше веди нас на прорыв на полной скорости. Держи высоту и в бой не вступай без серьёзной необходимости.

Соджук запустил двигатели. Они ожили с рычанием, которое эхом отозвалось в замкнутом пространстве и заставило содрогаться шасси. Он включил главные люмены, чтобы осветить им переход через проём, и запустил обратный отсчет для внешней двери.

Насколько Илье было известно, по ту сторону дверей ангара находился титан «Полководец», который просто ждал, когда они появятся, чтобы их ликвидировать. А может, там вообще уже не было ничего, кроме залитой радиацией пустоши без единой живой души. Всё, что имело значение – это перебраться на ту сторону и оставаться в живых достаточно долго, чтобы достичь конечного пункта назначения.

- И что будет, когда мы доберемся туда? – спросил Соджук, надавливая на рычаги управления и увеличивая мощность двигателя. – Какова конкретно наша цель?

Илья откинулась на спинку огромного кресла, вцепившись в подлокотники, и напряглась, приготовившись к рывку при трогании. Полёт на боевом корабле легиона на полной скорости был серьёзным испытанием даже для человека в отличной физической форме. В её же состоянии казалось, что она рассыплется ещё до того, как они пройдут половину пути.

- Там будет видно, - уверенно сказала она. – Он позаботится об этом.

Двери ангара завершили подъём, обнажая узкую полоску ночи, бурлящей дымом. На фоне руин продолжали гореть костры. Илье показалось, что вдалеке она даже видит само место – чумную гору, возвышающуюся над горизонтом зеленоватого пламени – хотя, может быть, это было лишь её воображение.

Соджук приготовился запустить ускорители.

- Вы уверены, сы? – спросил он ещё раз.

Илья стиснула зубы. Подступила тошнота. Голова уже раскалывалась, кожа покраснела. А ещё ей было страшно. Очень страшно.

- Да давай уже, - сказала она.

Двигатели «Громового Ястреба» взревели, и он поднялся с посадочной платформы. Соджук отключил люмены, повернул рычаги управления под углом, и они с Ильей нырнули в кровавую ночь.

Он терял силы, он слабел, становился медленнее. На правой ноге и с боку броня Джангсая треснула, когда заряд прошёл слишком близко, и его защита от токсинов, разносимых по  воздуху, была нарушена. Нагрудник был пробит болтами, а кабель под левой подмышкой перерезан зазубренным кинжалом. Лезвие, должно быть, было пропитано ядами, поэтому рана не заживала, и кровь постоянно сочилась из шва между керамитовыми пластинами.

Смог бы настоящий чогориец справиться лучше? Смог бы Аджак, скажем, продержаться дольше против неугасаемого натиска, уворачиваясь от самых сильных ударов и нанося более мощные в ответ?

Этого знать невозможно. Сколько ветеранов орду уже погибло в этом месте, а сколько «свежей крови» приняли здесь свою смерть. Спустя какое-то время их стало трудно отличить друг от друга – всё было залито слизью и липкой грязью, символы братств стали неразличимыми, а стиль боя свёлся к изнуряющей душу рутине.

Чтобы добраться до этого рубежа, он вёл борьбу с самим собой: пробраться через пустоши, через разрушенные шлюзы, а затем ещё дальше сквозь зияющие внутренности порта. Где-то он был совершенно один, где-то ему удавалось соединиться с остатками других формирований легиона. Как будто всё рассыпалось: наткнулось на неподвижный, противостоящим им объект. Цинь Фай уже должен был прокладывать путь через эти залы. Вместо этого его силы по-прежнему увязли на расстоянии более восьми километров в запутанном переплетении коридоров и сквозных отверстий. Единственными сообщениями, которые Джангсай сейчас получал, были шипящие обрывки всё более отчаянных указаний от оставшегося командования в Колоссах. Не похоже, что они много знали, что происходит. Никто не знал, только ни в этом отвратительном мраке – Джангсай не мог их винить за это.

В какой-то момент приходилось брать ситуацию в свои руки. Поскольку других командиров в пределах досягаемости не было, он собрал вместе, кого смог, и двинулся вперед, туда, где, по его мнению, всё ещё должен был сражаться Янтарный фронт. Его потрёпанная команда теперь состояла из двадцати воинов орду из семи различных братств и пятнадцати боевых танков «Леман Руссов» в той или иной модификации. Вместе они добились некоторого прогресса. Всё шло мучительно медленно – наступать, растворившись в тени танков, позволив им разбить оборонительные сооружения, чтобы пехота могла выскочить из тени и атаковать то, что осталось. Затем повторить, снова и снова, стараясь не обращать внимания на раны, которые они получали, на силы, которые тратили, на повреждения, наносимые броне.

И вот они оказались в поистине колоссальных внутренних пространствах, где пустотные корабли могли опускаться и подниматься на мощных гравиплатформах, ведущих к открытым посадочным площадкам атмосферных уровней. Джангсай, пригибаясь, продвигался вперёд, прикрытый с обеих сторон грохочущими корпусами танков. Кругом лежали тела, искромсанные и расчлененные, лицом в грязи, скрюченные меж пустых остовов подбитых машин. Впереди доносились грохот и эхо боя, и он приказал ускорить шаг.

И едва не пропустил Наранбаатара. Провидец бури тяжело дышал, прислонившись к огромной опорной колонне, его посох горел чёрным пламенем, а свет линз шлема потух.

Джангсай бросился к нему, присев на корточки в жирную воду, и поднял ему голову.

- Задын арга, - почтительно позвал Джангсай. - Где твоя стража?

Наранбаатар слабо кашлянул, потягивая руки к Джангсаю, словно слепой.

- Отправил их…

- Ты должен пойти с нами.

- Нет. Нет... нет времени. – Он попытался подняться, кровь каскадом стекала с его шлема. – Каган. Он мчится вперёд. На Повелителя Смерти. – Снова кашель, снова струи несвёртывающейся крови. – Ганзориг задерживается. Цинь Фай задерживается. Слишком медленно. Все должны добраться... до него. Как можно скорее.

Провидец бури был на пороге смерти. Он бредил, какая-то серьёзная внутренняя травма привела к тяжелейшему состоянию.

Джангсай наклонил голову, пытаясь уловить сбивчивые слова.

- Где он? Где они сражаются? – спрашивал он.

– Посадочные платформы. – Шлем Наранбаатара откинулся обратно на колонну. – Где-то... там, наверху. Поторопись. Все должны... добраться до него.

Посадочных платформ было много, и они были огромными. Они занимали половину космопорта, и могло уйти несколько дней, чтобы пробиваться с боем через каждую из них.

Просить о большем не могло быть и речи. Провидец бури умирал. В другие времена воины остановились бы в этом месте, провели бы обряд кал дамарг – ритуал мертвых, воздавая честь его жертве и поклявшись отомстить за него. После этого его душа воина соединялась с их душой, придавая им новое рвение к борьбе и даже приумножая, как гласило учение, силу руки с мечом.

- Всё будет сделано, - только и сказал Джангсай, отодвигая обмякшее тело Наранбаатара, чтобы оно, по крайней мере, не скатилось в воду. – Клянусь тебе, почтенный Провидец бури. Всё будет сделано.

Он поднялся. Танки неслись вперёд, вздымая гусеницами волны ила. Ведущий танк, обозначенный как «Айка 73», двинулся к вражеской позиции, расположенной в полутора километрах от них и в полумраке выглядевшей неповрежденной. Воины Джангсая бежали следом за ним.

- Всем подразделениям, полная остановка, - скомандовал он, пробираясь через жижу, чтобы присоединиться к ним. – Новая задача.

Он перевёл взгляд в шлеме на тактические картолиты, загруженные ещё в Колоссах. Продвигаться вперёд будет трудно – всё могло измениться, стать непроходимым или оказаться перекрытым тысячами солдат противника.

- Найдите ближайшие шахты подъемников, - тем не менее приказал он. – Мы найдем его.

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Пророчество

Крушение

Последняя кровь

В конечном итоге он её не нашел. Он нашел тех, кто последовал за ней. Это оказалось не сложно, потому что таких были тысячи.

До этого времени Локен сражался в схватках по большей степени единичных и тяжелых. Фронты боевых действий всё теснее приближались друг к другу, заполняя немногие оставшиеся пустые пространства на оскверненных городских пустошах. Передовые отряды уже представляли собой не культистские отбросы – эти несчастные уже давно получили свои последние пули. Это были космодесантники-предатели, которые охотились стаями и рыскали впереди своих огромных армий, как голодные волки.

Ему приходилось быть осторожным. Он убивал по необходимости, оставаясь по большей части незамеченным, мчась по тёмным переулкам и через изрытые кратерами поля, в то время как мощная канонада маскировала его присутствие. Больше всего ненависти он приберёг для Сынов Гора. Когда он замечал их, когда считал, что риск оправдан, то позволял им увидеть, кто он такой, прежде чем их убить. Это делало их схватки ещё более ожесточёнными, потому что они ненавидели его так же, как он ненавидел их. По правде, ему не стоило этого делать. Всегда была вероятность того, что один из них с ним покончит, и число таких постоянно росло, но небольшие всплески удовольствия почти оправдывали опасность.

Так он наткнулся на верующих. Сначала он подумал, что это просто толпы беженцев, бегущих к ядру в надежде, что где-нибудь найдется место и для них. С самого начала военных действий эти толпы, доведённые до отчаяния и голодные, устремились внутрь. Конечно их вырезали точно стадо, но всегда казалось, что их, хромающих и шаркающих, в лохмотьях, становится только больше.

Но эти не отступали. Эти держали строй, были организованны. Они маршировали, как солдаты, каждый имел при себе какое-нибудь оружие – лазган, дробовик, электроинструмент. У многих из них были огнемёты, собранные, судя по виду, из частей машин и пластековых канистр. Сначала он едва не принял их первые ряды за вражеские, пока не увидел черепа, которые они несли с собой – кто на цепях, кто на шее, на длинных шестах – и вспомнил о катакомбах.

Он вышел на открытое пространство, стряхнул пыль и опустил болтер. Они приготовились броситься прямо на него. Он услышал крики «Убить его!» и увидел, как многие в первых рядах активировали грубые прометиевые сопла.

Но они не были полными глупцами. Некоторые дали знак руками, понимая, что он не предатель – те никогда не появлялись на людях, не открыв огонь.

К Локену с опаской подошёл человек. На нем была рваная форма солдата Имперской армии, а на плечи накинут полуплащ. В одной руке он держал табельный  лазган. В другой, как ни странно, был толстый свёрток ткани, из которого выглядывала голова ребенка, лежащая на изгибе локтя.

- Господин, - сказал мужчина. – Можем ли мы помочь вам?

Локен поймал себя на том, что не отрывает глаз от ребенка.

- Кто ты? – спросил он у человека.

- Кацухиро, Пуштун Наганда, сейчас на службе у Церкви. Как и каждый здесь.

- А… это?

- Выживший. – Лицо Кацухиро было тощим и измождённым. Он не имел вида опытного солдата, но всё же в нём чувствовалась твердость. Это имело смысл – любой оставшийся во всём этом в живых, чтобы ни случилось, должен был иметь внутри себя какой-то стержень. – Больше никто не собирался за ним присматривать. Так что пришлось мне.

Заслуживало ли это одобрения? Ведь это замедлит его, помешает прицелиться. Тем не менее, это был такой человечный жест в море бесчеловечности. Трудно его осуждать.

- Я ищу госпожу, - сказал Локен. – Можешь проводить меня к ней?

Кацухиро колебался. Одно дело рисковать, что Локен окажется не тем, за кого себя выдаёт. Другое дело – рисковать ею.

- Мы были… мы друзья, - добавил Локен. – Я пришёл, чтобы защитить её. Ты можешь мне помочь?

Отступив назад, Кацухиро советовался с остальными. Локен видел, как они указывают на имперские знаки отличия, всё ещё почти различимые на его броне. Обсуждение стало бурным. Он позволил им говорить, несмотря на своё нетерпение поскорее уйти – с востока уже приближались звуки боя.

Наконец они пришли к согласию. Кацухиро вернулся к нему.

- Я тебя отстоял, - сказал он. – И буду благодарен, если ты не выставишь меня дураком большим, чем я есть на самом деле.

Основная часть этой лихой армии снова пришла в движение, с энтузиазмом направляясь в сторону приближающегося врага. Кацухиро жестом позвал Локена идти с ним в другую сторону. Когда остальные шеренги пошли дальше, затянув пение нестройными голосами, они вдвоём стали пробираться через обломки и места падения снарядов.

- У них ничего не выйдет, - произнёс Локен. – Против того, что грядёт.

- Да, не выйдет, - согласился Кацухиро. – Мы проигрываем каждую битву. – Он взглянул на космического десантника угрюмо и устало. – Но кого-то из них мы забираем с собой. Мы думаем, что лучше так, чем ждать, когда они придут.

- Так вот почему вы носите с собой черепа? Вы прославляете смерть?

- Я не священник, - пожал плечами Кацухиро. – Нам сказали собирать их. Мы делаем то, что нам говорят. – Он слабо улыбнулся. – Вам нужен символ, так ведь? И людям он тоже нужен.

- Но когда-то ты был военнослужащим.

- До сих пор остаюсь. Служил в Мармаксе. – Кацухиро откинул полы полуплаща в сторону, чтобы показать полковые знаки. – Если бы командиры были ещё живы, я бы выполнял их приказы. – Он отпустил ткань, и полусонный ребёнок инстинктивно прижался к нему. – Надо пользоваться помощью, которую можно получить.

- Я могу понести это, - неловко предложил Локен. – Какое-то время. Если ты непротив.

- Это он, – ответил Кацухиро, покачав головой. – Но нет. Благодарю. Он на моей ответственности.

После этого они прошли ещё некоторое расстояние в направлении примерно северо-запада. Жилища вокруг них стали выглядеть немногим более устойчиво – застывшие форпосты среди неподвижного моря обломков. Кацухиро провёл его в один из них, мимо часовых, наполовину зарывшихся в мусоре, а затем вверх по опустевшим лестничным клеткам. Наконец они оказались на самом верхнем уровне – на открытой площадке с невысокой стеной по периметру. Отсюда перед ними открывалась широкая панорама: полые шпили пронзали ночное небо, тлели проспекты, над которыми всё ещё возвышались накренившиеся и охваченные огнём грандиозные сооружения.

Несколько десятков бойцов, сгрудившись у западного края вершины, вглядывались в армейские магнокуляры и переговаривались между собой.

Что касается неё, то она выглядела ещё более худой, чем была, и более грязной.  Волосы отросли и стали сальными. Одежда была перепачкана и болталась на её тощей фигуре. Никто бы не признал в ней святую. Но стоило ей повернуться к нему лицом, как он узнал её прежний взгляд – тот самый, вызывающий, который был у неё всегда, с презрением ко лжи, с той же непримиримой яростью.

- Я не проповедовала, - сказала она. – Ни разу. Они сами ко мне пришли.

- Как и я, Эуфратия, - сказал Локен. – И это заняло много времени.

Они приблизились. Оба видели лучшие времена.

- Так что же всё это значит? – спросил он.

- То, чего они от меня захотели сами. – Киилер пожала плечами. – Так долго это было недоступно для них. Теперь, я полагаю, они ухватятся за что угодно.

Локен взглянул на остальных. В основном они были одеты в изорванные мантии ученых или украшенную военную форму. И у них тоже были черепа.

- Но... ты, – спросил он. – Это то, чего ты хотела?

- А это имеет значение?

- Конечно.

Киллер снисходительно улыбнулась.

- Так ты думаешь, что я жертва, - сказала она. - Девушка отправилась прямиком в опасность против своей воли и потерялась. А ты хотел бы её спасти, как я полагаю.

- Да. Хотел бы.

- Гарвель, Гарвель. – Она потянулась к его огромной груди и осторожно прижала палец к ней, словно проверяя, насколько он реален. - Ты не можешь спасти всех. А пытаться – это кощунство. Вот в чём наша ошибка. Всё дело в цифрах. Два взвода. Этого тебе хватит.

- Ты о чём?

- Хорошо. Пойдем со мной.

Она подвела его к краю площадки. К ожидающему магнокуляру. Она передала ему координаты, и он позволил линзам своего шлема сделать работу.

- Вон там, - сказала она.

В тридцати километрах от них, на дальнем краю глубокой впадины, шло другое сражение. Достаточно большое, должно быть, всего лишь одно из тысяч других, бушующих по всему сектору. Космические десантники схватились друг с другом, сойдясь в ближнем бою в своей неповторимой грубой манере. Наведя курсор на координаты, Локен тотчас распознал виды брони. Братья-храмовники, поддерживаемые регулярными Имперскими Кулаками, Кровавыми Ангелами и ауксилией, противостояли Пожирателям Миров и Сынам Гора.

Один поединок доминировал над всей сценой битвы. Имперский космодесантник и Пожиратель Миров крошили друг друга. Казалось, что эти двое были способны нанести такие разрушения, которые по масштабу на порядок превосходили разрушения, производимые теми, кто их окружал. Пожалуй, они превосходили всё, что Локен видел до сих пор, за исключением самих примархов.

- Сигизмунд, - тихо произнес он.

- Великолепен, не правда ли? – с чувством сказал Килер. – Я привела этих людей сюда, чтобы они стали свидетелями того, как он сражается. Они все это видели перед тем, как отправились, чтобы воспроизвести то же неистовство. Это наполнило их чувством возможности.

Было что-то ни с чем не сравнимое в том, как сражались эти два воина, от чего кровь стыла в жилах. Оба были диаметральными противоположностями – один безумный, другой сдержанный. Но в обоих случаях это было поразительно отталкивающим, это был тот уровень погружения, когда ничто не имело и не могло иметь значения, кроме поединка, который шёл между ними.

- Раньше всё сводилось к чему-то важному, - Локен обнаружил, что бормочет. – Исследование. Открытие заново. Конец суевериям.

- Да. А сейчас всё сводится к другому. – Глаза Киилер сияли в отражении линз магнокуляра. – К чему-то более чистому. К чему-то более ценному. – Она опустила линзы и повернулась к нему. – Вот так сейчас всё должно быть. Или так, или уничтожение. Посмотри на него. Мы пытались построить империю путём просвещения, и потерпели неудачу. А могли бы построить империю вот на этом. И она бы просуществовала тысячелетия.

Локен деактивировал зум.

- Этого было бы недостаточно.

- Ты уверен? – спросила она.

- Ты лишь предполагаешь. Он всегда был уникальным в своем роде.

- Он вдохновляет.

- Только безумцев.

- Тогда мы все станем безумцами. Если это будет необходимо.

Локен покачал головой.

- Это было ошибкой. Ты должна вернуться со мной. В безопасное место.

- Нет безопасного места. Есть только служба. И лучше всего я могу выполнять её здесь. – возразила Киилер.

- Ты это не серьёзно.

Она смотрела прямо на него. Её тело было измождённым, но её экспрессия никуда не делась. Она была такой же, как и на «Духе Мщения».

- Я не вернусь. Я нужна им. Здесь сотни тысяч, миллионы, в каждом подвале и крипте. Чтобы убить их всех, потребуется не одно поколение даже для этих чудовищ. Но мы можем обратить это время против них. Заставить выживших забыть свой страх, научить их ненавидеть. Научить их почитать бога на Троне, донести до них, что их жизнь не значит ничего в отрыве от него. Дать им символ, показать, как разжечь огонь. – Она улыбнулась. – Ты видишь одного Сигизмунда и содрогаешься. Я дам тебе миллион таких Сигизмундов. Миллиард. Вселенная будет заполнена ими. Если это пугает такого как ты, представь, что тогда будет с врагом.

- Я не верю в это, Эуфратия, - с осторожностью сказал Локен. – Я думаю, учитывая то, что знаю сейчас, что врага это будет только радовать.

Киилер рассмеялась.

- Ты видел, что он делал. Я не думаю, что его противник смеялся.

- Я имею в виду не лакеев. Я говорю о хозяевах. – сказал Локен.

Киилер это не остановило. Когда в её голове поселялась идея, искоренить её было чертовски трудно. Всё было как раньше.

- Как бы то ни было, – сказала она. – Я не собираюсь возвращаться. Ты можешь попытаться увести меня силой, и тогда увидишь, насколько мощной стала моя армия, или можешь остаться здесь и извлечь из этого пользу.

Локен сильно сомневался, что окружение Киилер представляет для него серьёзную угрозу. Он был уверен, что сможет с легкостью убить их всех, а её обезвредить, взять под мышку, как тот солдат ребенка. Он мог бы вернуть её в Санктум, туда, что осталось от тюрьмы, и вернуть всё на свои места.

Но что это даст? Что это будет за победа? Просто ещё одно применение силы, чтобы подавить растущую угрозу, ещё один железный кулак, чтобы раздавить очередное стихийное проявление неповиновения.

И это же была она – его последняя связь с потерянным миром юности и стремлений. К некоторым вещам лучше не прикасаться, даже чтобы их уберечь.

- Ты не собираешься облегчать мне задачу, не так ли? - спросил он.

- Я не просила ничего такого, - возразила она. – Они отправили меня сюда.

Локен отвернулся от сражения. Где-то там внизу, в нескольких километрах от них, верующих, с которыми он столкнулся, сейчас, без сомнения, безжалостно убивают.

- Я останусь, - сказал он. – Может быть, ты образумишься, пока не станет слишком поздно.

- Ты знаешь, что я этого не сделаю.

- Я никогда не теряю надежды, - сказал Локен устало. – Что ж, похоже, это стало моим кредо.

Полёт обещал быть сущим адом, и он таким и был.

Лихтер качало и швыряло как в результате пилотирования Джоном, так и в результате попаданий и отклонения от курса. В основной массе удары были похожи на выстрелы из стрелкового оружия – лазганы были нацелены на них, когда они проносились над головами. Многие из выстрелов проходили мимо, но даже несколько чистых попаданий могли привести к серьезным последствиям, поэтому Джон усиленно работал рычагами управления, отчего старый лихтер подпрыгивал, как хромая собака.

Джон был в кабине один, остальные разместились в отсеке для экипажа, туго пристёгнутые в своих фиксаторах и, несомненно, стиснув зубы, ждали, когда всё закончится. Как только они оказались в черте города, видимость быстро упала почти до нуля, и приборы заполнила пустая статика. Из мрака вынырнули останки накренившихся старых башен, и Джон подвёл лихтер к ним вплотную, держась поближе к границам их корпусов. Он вырубил люмены, что делало их судно практически невидимым в этой густой, грязной мгле, а грохот непрекращающихся обстрелов впереди почти полностью заглушал шум двигателя. Тем не менее, чтобы их не заметил кто-то, способный создать им проблемы – случайно брошенный взгляд в смоге, работающий где-то впереди авгур  – Джону приходилось не расслабляться, он ожидал, что в любой момент их обнаружат, а затем быстро уничтожат.

«Осталась всего одна жизнь», - с горечью подумал он про себя. – «Сосредоточься».

Долгое время, даже после пересечения периметра, непривычно пустынный городской пейзаж продолжал оставаться таким, какой же жестокой была бойня, что всё вокруг превратилось в раскаленный камень. Внизу, между засыпанными слоем пепла провалами, Джон разглядел разрозненные отряды, перебегающие от укрытия к укрытию, но никаких крупных формирований. Небо, насколько хватало глаз, было в значительной  степени чистым от воздушных судов, хотя ряды подбитых остовов на уровне земли свидетельствовали об уже произошедших сражениях.

Самой большой первостепенной проблемой была окружающая среда, которая стала настоящим проклятием для двигателей. Пепел забивал всё: попадал в воздухозаборники, облеплял внешние приборы, всё время с силой хлестал по оголённым броневым пластинам. Временами казалось, что они летели сквозь плотную материю, рискуя потерять лопасти турбин и отправить лихтер в пике на ближайший неповрежденный остов шпиля.

Только Джон начал привыкать к полёту, как далеко внизу заметил первые крупные отряды, которые скользили по скрытым тропам, и таких, быстро передвигающихся, были тысячи и тысячи. По лабиринту руин будто крысы петляли солдаты, часть из которых представляла собой монстров, закованных в силовую броню, многие же были просто сбродом смертных, охваченных безумием. Джон видел старые знамена, некоторым, видимо, было уже несколько десятилетий, все они были осквернены и развевались во главе нескончаемых потрепанных колонн.

Чем дальше заходил лихтер, тем труднее становилось избегать подобных скоплений. Вскоре они пролетали над участками, где земля была полностью покрыта живым ковром из тел. Взрывы, время от времени, освещали окрестности, и тогда можно было оценить, сколько там внизу этих тел – невообразимое количество – они карабкались по остаткам стен и основаниям башен, толкались и сражались друг с другом, задыхались даже на марше.

Одно судёнышко, хаотично летящее с погашенными огнями, не представляло для всех них особой цели. Насколько Джон мог судить, большинство солдат, похоже, находились в некоем оцепенении, либо были напичканы боевыми наркотиками, либо просто были пьяны от убийств. Космодесантники несли на плечах бандольеры из черепов и пустых шлемов как свидетельства того, скольких они уже убили. Вдалеке, в неясных клубах вездесущего тумана виднелись большие машины, шагающие через обломки – Рыцари, шагоходы Имперской армии, даже разведывательные титаны. Всё это скопище даже не приступило к сражению, оно просто пыталось добраться до фронта. Из-за огромной концентрации тел в становящемся всё более тесным пространстве продвигаться вперёд было нелегко. Джон наблюдал частые вспышки драк, которые случались от разочарования – то были отстающие, и у них кровь закипала в жилах.

- Ты видишь это, Джон? – раздался голос Олла из отсека, где он управлял вторичными авгурами.

- Невероятно, - мрачно ответил Джон. – Как будто очередь, чтобы попасть внутрь.

- Что с сопротивлением?

- Я ничего не вижу.

Он обогнул горящий ствол какой-то разрушенной оборонительной башни, затем проскочил под прикрытием почти повалившегося жилого блока. Цели продолжали мелькать на экранах его авгура, исчезая, как только их засекали. Несколько раз он видел, как вдалеке боевые суда держали курс на север, летя гораздо выше, их большие двигатели добавляли свежие следы чёрного как ночь смога и в без того загрязнённое небо. Одни из них были предназначены для переброски войск, но большинство были штурмовыми кораблями – последними остатками гигантских сил, которые открыли воздушную атаку несколько месяцев назад.

Джона охватили странные ощущения, появилось легкое головокружение. Он долгое время пилотировал без отдыха, а условия требовали предельной концентрации. Дальнейший маршрут  становился всё труднее. Ему казалось, будто он летит под землей, затерявшись в безграничном мире из пыли и пламени.

Чем дольше это продолжалось, тем сильнее и быстрее билось его сердце. Было бы достаточно одного какого-либо тяжёлого вооружения в арсенале предателей, чтобы засечь их и взять на прицел и без того достаточно неприметный профиль лихтера. Руин становились всё больше – величественных даже несмотря на свой потрёпанный вид, и крошечный лихтер продолжал прокладывать между ними опасный путь. Тесные пространства между стенами начали светиться – это кровавые отблески взрывов и плазменных выбросов, которые неуклонно усиливались по мере приближения к зонам боевых действий.

Затем удача оставила их. На консоли замигали руны тревоги. Джон выругался, понемногу опуская лихтер вниз, пытаясь сквозь дым разглядеть какое-нибудь укрытие.

В устройства обзора попало нечто уродливое, нечто утратившее привычную форму, сгорбленное и скрюченное, таща за собой грязный след. Это был боевой корабль, хотя Джон не узнал его очертания. В нижней части остроконечной башни, разместившейся между лопастями и увенчанной вымпелами черепов, были расположены огромные пушки. Он покачивался в воздухе, словно корабль на волнах, его гигантские двигатели ревели будто бы человеческими голосами. Кабина представляла собой жуткое зрелище из покореженных железных пластин, из смотровых люков которых лился багровый свет. Эта конструкция вообще не должна была летать, не говоря уже о том, чтобы выжить в огненном шторме воздушного боя между легионами, и, несмотря на это, она была здесь – как реликт ушедшей эпохи, как пример безрассудства – удерживаемая в воздухе парой перегруженных турбин и фанатизмом тех, кто ею управлял.

- Народ, - предупредил Джон, хотя догадывался, что его пассажиры через обзорные экраны в отсеке видят большую часть того, что видит он.

Он прибавил мощности, и лихтер резво прошмыгнул сквозь сужающееся пространство. Монстр шёл прямо за ними, громыхая дымящимися двигателями. Несколько раз могло показаться, что он готов был выстрелить, но он просто продолжал сокращать расстояние между ними, всё больше заполняя собой экраны кормовой части. Джон осмелился надеяться, что, возможно, у того закончились боеприпасы. И слишком поздно различил бронзовую окантовку огнемётов, торчащих из носовой части – вот почему тот выжидал.

Опустившись ещё ниже, Джон отключил энергию и отправил лихтер на короткое время в сваливание, а затем снова запустил двигатели. Внезапное падение лишило их движущей силы, но сохранило им жизнь – два огненных следа пронеслись прямо над ними, подпалив верхние управляющие лопасти.

- Дерьмо, - прорычал Джон, сражаясь с управлением, чтобы удержать лихтер в воздухе. Впереди быстро сужалась щель между двумя гигантскими жилыми шпилями. Боевой корабль подлетел ближе, готовясь снова выпустить пламя.

Джон приготовился уклониться от огня, прижимаясь как можно ближе к металлической скале справа, как вдруг кто-то пробрался в кабину рядом с ним. Это была Актейя.

- Это действительно не... – начал Джон.

- Закрой рот, - огрызнулась Актейя. – Продолжай лететь.

Больше ничего нельзя было сделать. Джон выжимал из хлипких двигателей всё до последней капли тяги, делая всё возможное, чтобы оставаться вне досягаемости от этих проклятых огнемётов. Даже испробовав все известные ему уловки, он понимал, что этого будет недостаточно – он почти ощутил, как жар касается затылка, прорывается через задние люки и врывается в кабину.

Актейя, однако, бросила быстрый взгляд на кормовые экраны глазами, которые вообще не должны были ничего видеть, спокойно вытянула руку с открытой ладонью, зафиксировала изображение преследующего корабля осмысленным взглядом и сжала кулак.

Вдруг воздух вокруг них начал вытесняться, как будто они оказались под водой. Грани шпиля разлетелись на обломки пластали, и Джону пришлось дёрнуть до упора оба рычага на себя, чтобы они не врезались в ближайший падающий обломок.

Однако для их преследователя всё было ещё хуже. Бросив мимолетный взгляд на кормовые иллюминаторы, Джон увидел, что он разваливается, словно его сжала огромная невидимая проекция кулака Актейи. Он завис в воздухе, с дифферентом на нос, и, когда баки огнемёта воспламенились, он взорвался фонтаном кусков брони и разлетевшихся осколков.

- Святая преисподня, - выругался Джон, продолжая бороться с тем, чтобы их не размазало по стенам шпиля.

Возможно, вмешательство Актейи и предотвратило угрозу с воздуха, но солдаты, передвигающиеся внизу, даже обезумевшие от стимуляторов, не могли оставить без внимания взрыв такого размера. Тысячи лиц устремили взгляды вверх, а за ними – ещё тысячи. Поврежденный и уязвимый флайер, проносящийся над их головами, был слишком большим искушением, и лаз-болты полетели вверх.

Джон пытался набрать высоту, но турбулентность в пропасти в сочетании с обилием пыли, которая теперь циркулировала в воздухозаборниках двигателя, не позволили ему подняться достаточно высоко. С десяток лаз-болтов вонзились в днище лихтера, а следом ещё больше застучали выше по броне.

Теперь площадь обстрела была  перед врагом налицо, её границы освещали снопы искр, что  ещё больше увеличивало число выстрелов со стороны толпы внизу.

- Это нас погубит, - пробурчал Джон, не снижая скорости в надежде, что им удастся избежать худшего.

- Ничто не может этому помешать, - сказала Актейя как и всегда раздражающе спокойно. – Вытащи нас отсюда живыми, а потом можем падать.

Джон громко, но невесело рассмеялся.

- Отлично. Ничто не помешает.

Он прорывался сквозь потоки лаз-огня, чувствуя каждый удар, грозящий отправить их всех на полной скорости в фасад того или иного шпиля, которые проносились рядом размытыми пятнами. Шальной выстрел  зацепил топливный шланг, что вывело из строя один из двух двигателей и заставило лихтер резко накрениться влево. Следующая атака пришлась прямо на ходовую часть, в результате которой повредилась заслонка отсека шасси, и оторвался хвостовой стабилизатор. Последовало ещё несколько попаданий, но почему-то они не нанесли значительного ущерба.

- Состояние корпуса? – отрывисто выкрикнул Джон, зная, что Олл лучше контролирует сигналы.

- Довольно плохое, - раздался голос Олла по связи. – Но теперь у нас есть... защита «экстра-класса».

Сначала Джон не понял, что он имел в виду. Затем он почувствовал это сам – обжигающий укол психической энергии, окутывающей всё судно.

- Кэтт, - пробормотал он и сухо улыбнулся Актейе. – У тебя появился конкурент.

Дальше последовал, возможно, самый лучший полёт, который когда-либо совершал Джон, хотя это мог оценить лишь ограниченный круг зрителей. Он вёл лихтер, поддерживая достаточную тягу, чтобы они камнем не рухнули в глубокую пропасть, вдоль которой летели. Три гигантские дамбы простирались через глубокую искусственную долину к берегам обширной городской агломерации на другой  стороне, и именно по их широким дорогам двигались армии предателей. На том берегу бушевало необузданное пламя, олицетворяя собой неистовство масштабов войны. Джон мимолетно успел увидеть исполинские бастионы под концентрированным огнём, их наполовину разрушенные зубчатые стены и огромные осадные машины, поднимающиеся к парапетам, прежде чем поврежденный лихтер рухнул, как камень.

Он лихорадочно запустил двигатели в последний раз, но реакция была недостаточной, чтобы избежать сокрушительного столкновения с летящим навстречу дном долины. Он наблюдал, как всё больше и больше теряет высоту, приближаясь прямо к основанию огромной траншеи. Их поглотила кромешная тьма, и они утопали в маслянистой черноте, пока не возникло ощущение, что они спускаются по неизвестной никому шахте в самое сердце планеты.

Джон бросил всю оставшуюся энергию на аэродинамические тормоза и дёрнул на себя до упора рычаги управления. Нос лихтера наконец-то пошёл вверх, этого было недостаточно, чтобы набрать высоту, но достаточно, чтобы сделать предстоящую аварийную посадку скорее болезненной, чем фатальной.

- Тормози! – успел крикнуть Джон, прежде чем лихтер жёстко приземлился на днище. От удара судно подпрыгнуло, затем его резко швырнуло вправо, и он врезался в кучу обломков и мусора у основания траншеи. Тормозя так, что сотрясались кости, срывалась обшивка брони, и трескался армагласс, они пропахали более пятисот метров, пока флайер, наконец, не застыл, наполовину зарывшись в землю и обильно дымя.

Когда сильнейший шок отступил, Джон с трудом поднял голову. Его сильно тряхнуло при первом ударе, и сейчас он почувствовал кровь на внутренней стороне шлема. Все приборы были отключены. Он ничего не мог разглядеть через то, что осталось от обзорных экранов кабины. Актейя тоже была ранена – обе её руки были в крови. Трясущимися руками он потянулся к кнопке активации связи.

- Олл? – позвал он.

- Все еще здесь, - прозвучало в ответ.

- Так где же, черт возьми... это? - пробормотал Джон, не зная, сможет ли он унять дрожь в руках, чтобы отстегнуть ремни безопасности.

- Как раз там, где нам нужно быть, - сказала колдунья, ловко высвобождаясь из того, что осталось от кресла. – Идёмте. Альфарий покажет дорогу.

Он не произнёс ни слова. Ни разу. На протяжении всего поединка Чёрный Меч ничего не сказал.

Чудовище. Призрак. Просто оболочка.

Что может быть хуже этого? Разве не больше смысла было в смерти, чем в этом? Какое разочарование, какое отчаяние может быть сильнее?

Кхарн был вне себя от этого. Он взвывал от ярости, бросаясь на своего противника снова и снова, не обращая внимания на раны. Он хотел вернуть прежнего соперника. Того, в чьих жилах горит огонь. Он жаждал присутствия силы духа, а не призрака. Ему нужен был проблеск чего угодно, только не этой непреклонной, несгибаемой твёрдости.

Они, двое, когда-то смеялись вместе. Они сражались в бойцовских ямах, резали друг друга на куски, а в конце всегда падали на землю в кровь и смеялись. Даже гвозди не могли этого отнять, ибо гвозди в бою всегда раскрывали суть вещей.

- Разозлись! – ревел он при сближении. - Будь... живым!

Потому что убить можно только то, что живо. Призрака убить нельзя, только пройти мимо него насквозь. Здесь для Кхарна не было ничего, кроме отчаяния, кроме безумия, порождаемое тем, что он наталкивался на стену снова и снова.

Гвозди вонзились в него. Он сражался сильнее. Он сражался быстрее. Его мышцы разрывались и мгновенно срастались. Кровеносные сосуды лопались и восстанавливались. Он почувствовал, как по телу разливается жар, самый обжигающий и нестерпимый, который он когда-либо переносил.

Чёрный Меч сопротивлялся его напору молча, непримиримо, неистово. Это было похоже на борьбу с концом самой вселенной. Ничто не могло поколебать его веру. Она была слепа ко всему, кроме самой себя, и жадна, словно вор, укравший драгоценности.

Кхарн размахивал цепным топором так яростно, как никогда, воспламеняя пары прометия в воздухе, заставляя кровь  хлестать, точно плеть. Он наносил удары. Он причинял раны призраку. Он заставил его пошатнуться,  заставил ловить воздух ртом. Внутри Кхарна полыхал жар, заставляя его сердца биться сильнее. Он слышал грубый шёпот Великого Бога в своих ушах.

«Сделай. Сделай это. Сделай это для меня».

Призрак двигался на него, грозный и мрачный, глаза сверкали молниями, а доспехи поглощали свет так же, как и клинок, которым он размахивал.

Перед лицом угрозы Кхарн возвысился. Сила, которую он выпустил на свободу, была подобна хору нескончаемой радости. Земля под ними трескалась, увлекая их обоих в облака обломков. Даже рухнув на землю, они продолжили бороться. Они молотили и трясли друг друга, уничтожая всё, что находилось в пределах взмаха меча или топора.

-Я... я... не..., - выдавил Кхарн, чувствуя, как волна усталости захлёстывает даже его напитанные силой своего божества конечности.

Тогда он осознал, что было сделано. В разгар своего безумия, даже когда Великий Бог изливал себя в его тело, знавшее только жестокость, Кхарн понял, какая трансформация произошла.

После Нуцерии, всегда говорили они себе, Империум создал Пожирателей Миров. Это была ошибка. Несправедливость, жестокость породили жажду противоборства, бесконечные повторения древних гладиаторских игр, как своего рода религиозное почитание давно и заслуженно умерших божеств. Это давало оправдание каждому зверству, каждому акту бессмысленного кровопролития, ибо они сделали это с нами.

- Я... я... не...

Но теперь Кхарн увидел, что круг замкнулся. Он увидел, что семь лет непрерывной войны сделали с Империумом. Он увидел, во что превратились его воины. Даже во время самых напряженных и изнурительных сражений, в которых он когда-либо бывал, у него было видение тысячи воинов, сбрасывающих оковы беспросветной безнадёжности, отлитых по тому же образцу, как и Сигизмунд, все они были такими же непреклонными, фанатичными и с холодной душой, как и Сигизмунд, никогда несдающимися, но не ради правого дела, в которое они верили, а потому что они в прямом смысле забыли, что это значить – отступать. И тогда Кхарн увидел, какой  силой это может обладать, и как долго это может длиться, и какие новые страдания это принесет в галактику, которая и без того сотрясается под молотом безграничных мук, и тогда он, даже он, Кхарн Верный, содрогнулся до глубины души.

- Я... я... не...

Он сражался дальше, теперь уже из дикого отчаяния, потому что нельзя было допустить, чтобы это беспрепятственно продолжалось, нельзя было с этим мириться. Ведь ещё было удовольствие, ещё был пыл, и слава, и наслаждение от искусно исполненного убийства, но всё это будет смыто этим холодным потоком, если не остановить его здесь, на Терре, где впервые было положено начало их роду, где разыгрался грандиозный спектакль вызывающей самонадеянности.

Он должен был выстоять. Он должен был сопротивляться, ради человечества, ради жизни, прожитой со страстью, ради восхитительной пульсации боли, ощущений, чего-то ещё.

- Я... не..., - тяжело дыша, произнес Кхарн, зрение покидало его, руки теряли хватку. - Так... испорчен....

Чёрный Меч атаковал его, ещё, и ещё. Это было немыслимо, этот способ боя был слишком совершенен, слишком безжалостен, без единой капли сочувствия, без чувства вины. Кхарн даже не увидел смертельного удара – как острие меча устремилось к нему со всей тяжестью пустоты и скоростью вечности, столь великолепное в своей  отстраненности, что даже Великий Бог внутри Кхарна мог лишь наблюдать за тем, как оно приближается.

Так был сражен Кхарн. Отправлен в небытие, повержен с холодным презрением, разрублен и впечатан в пепел цивилизации, его горло было раздавлено, череп проломлен, грудная клетка сломана. Даже когда конечности Кхарна превратились в окровавленные обрубки, даже когда реактор его подпитываемой варпом брони потух, он сражался, беснуясь и нанося удары до самого конца, но к тому времени этого уже было мало. Последнее, что увидел Кхарн, по крайней мере, в этом мире, были огромные темные очертания своего убийцы, Чёрного Храмовника, который повернул свой безупречный клинок остриём вниз и приготовился завершить последнюю схватку, в которой они сражались.

- Не... так... испорчен, - задыхался Кхарн в агонии, превосходящей всё, что могли дать ему гвозди, но при этом осознавая ясно, чем как никогда-либо прежде, жестокую иронию вселенной. - Как... ты.

А потом меч опустился, и бог оставил его, мёртвого, среди руин его родины.

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

Сон стал явью

Возвращение

Боевой Ястреб

Они столкнулись впервые среди руин Тизки, в окружении зеркального блеска пирамид. Нельзя было не сравнивать их сегодняшнюю встречу с той первой, с единственным случаем, когда Хан сражался с примархом – сражался по-настоящему, с вероятностью смертельного исхода для любого из них. Нельзя было не вспоминать, каким неукротимым был Мортарион в том заброшенном царстве разбитого стекла, как он продолжал наступать, упрямый, несгибаемый, холодный, смертоносный.

Но, несомненно, вспоминать об этом было заблуждением, ведь оба они сильно изменились. Повелитель Смерти вырвался из ограничений, сдерживающих его прежде, приняв форму гротескную и чудовищную. Теперь его человеческий облик сохранился лишь в общих чертах – разваливающиеся доспехи, покрытые коррозией и гнилью, стали вместилищем для тощего тела и являли собой беспорядочное нагромождение слабо держащихся пластин и заплесневелой материи, которые, казалось, могли развалиться в любой момент. Воздух вокруг него был с примесью едкого, зловонного запаха, от которого сводило желудок, и было трудно дышать. Мортарион был погублен и возвышен одновременно; искалечен и в то же время наделён силой, как никогда прежде.

Так что их первая схватка теперь мало что значила. Тогда это было противостояние скорости и упрямства, и любая из этих тактик могла привести к победе. Однако теперь в дело вступили новые переменные. Грубая сила Мортариона возросла неимоверно. Варп обильно струился по его венам, пульсируя под изрядно мутировавшей кожей. При каждом его движении реальность изгибалась вокруг него в нарушение всех законов природы. В огромном клинке отражались отблески потустороннего адского мира – гниющие сады, истерзанная плоть, плодородные поля боли.

И что он, Хан, мог противопоставить всему этому? Своё привычное искусство в обращении с клинком, свои прекрасные доспехи или то, что осталось от его знаменитой быстроты? И всё?

Нет, у него была ненависть. Теперь всё будет по-другому. На Просперо их дискуссия носила скорее характер сожаления – каждый был разочарован тем, что отвергнул другой. Теперь же ненависть Хана была безгранична, как пустота. Слишком многие погибли при Катулле, чтобы могло быть иначе – его воины, его корабли, его советник, все стали жертвами чудовища, которое сейчас стояло перед ним, и смерть их всех была на этих руках.

Вот что было у Хана. А ещё он пылал яростью, глубокой, как ядро планеты, и подпитывающей каждый удар и взмах великого дао. Он горел острой жаждой мести, направляющей его конечности; рыскающей в поисках слабого места у этого ужасающего сплава сверхчеловека и якша; заставляющей двигаться вперёд против невозможного.

Они столкнулись одновременно, кроша камень под ногами. Белый Тигр и Тишина скрестились, и сила их столкновения выплеснулась наружу, а противники продолжали давить, проверяя силу и самообладание друг друга, слушаю вибрацию своих клинков и оценивая обстановку.

Хан отступил первым. Противники обменялись новыми ударами, ещё более быстрыми и тяжелыми. Всё вокруг них, грохот крупного сражения, доносившегося с верхних уровней – всё смешалось в единый хор криков и взрывов, которые невозможно было различить.

Скорость ударов увеличивалась, стремительно нарастая, пока они не достигли исключительной силы и точности. Мортарион ускорился, его прежняя медлительность сменилась сумасшедшей, невероятной скоростью. Его коса, выписывая дуги, свистела и шипела неземными голосами, нанося раны самому воздуху, когда Хан уворачивался от её режущей кромки. Когда она попадала в цель своей усиленной варпом сталью, то производила удар, сотрясающий тело и разум, приводя к столкновению как измерений, так и твёрдой материи.

- Я надеялся, что ты будешь кружить, как  в танце, - прохрипел Повелитель Смерти, тесня Хана назад. - Вместе с рассудком теряешь и почву под ногами?

Хан уже тяжело дышал. Продвигаться вперёд было трудно, как и ожидалось, может быть, даже труднее, чем ожидалось. Он никогда не строил иллюзий. Хан работал клинком так молниеносно, что тот приобрёл размытые очертания, а кончик дао мелькал быстрее мысли. Коса сходилась с дао во взрывах плазмы и осколках керамита, в тяжёлых взмахах, и извергая приглушённые проклятья хора наполовину сформированных демонов.

- Ты уже проиграл, - с придыханием сказал Хан Мортариону. – Ты стал тем, кого сам ненавидел.

Мортарион фыркнул.

- Немного ненависти вреда не причинит, - парировал он.

- Думай так, если тебе от этого легче.

Ускорение продолжалось. Удары наносились с такой частотой, которую не смогла бы выдержать оболочка обычных смертных. Воины с силой врезались друг в друга и отлетели в одну из колонн галереи. Обломки каменной кладки разлетелись в расползающихся облаках пыли, сквозь которую примархи с хрустом двигались друг другу навстречу. На пластинах брони Хана образовался первый разрез, распоров их пышное убранство от плеча до пояса. Кровь хлынула по траектории удара, разбрызгиваясь по поверхности тёмными лужами.

В этот момент с ними никто не мог сравниться. Они погрузились в мир исключительности, на такой уровень боя, что никто другой – ни человек, ни ксенос – не мог и надеяться соответствовать этой планке. Просто наблюдать за ним, пытаться отслеживать их движения, означало впасть в безумие. Почти всегда примархи держали себя в рамках жёсткого контроля, надевая на свою истинную сущность личину человечности. И когда маски сбрасывались, когда их внутреннее «я» прорывалось наружу – процесс был сложен для восприятия, не говоря уже о том, чтобы вмешаться или встать между ними.

- Время не пощадило тебя, Джагатай, - сказал Мортарион, пока ещё невозмутимый, внутри него продолжалась борьба, он снова теснил Хана, обильно сыпля удары по шлему с золотой чеканкой и заставляя его голову откидываться назад. – Ты уже не тот, кем был.

- Я тот, кем был всегда, - прорычал Хан, ловко отбивая шквал абсолютно безупречных ударов и размахивающиеся чумные кадила.

- Слабым.

- Преданным.

- Одно и тоже.

Они вдвоем протаранили внешнюю стенку галереи с таким яростным ударом, что вся секция рухнула, будто её взорвали. Примархи вели дуэль среди разлетающихся обломков, затем оказались на открытом ночном воздухе, целиком поглощенные своей личной вендеттой. Всё остальное вокруг них перестало существовать, словно сама планета не вынесла бесчестья, нанесённого тем размахом физической жестокости, что была развязана на её поверхности.

Но с каждой секундой эта жестокость только нарастала, как снежный ком. Яростным ударом с плеча Мортарион едва не снёс Хану голову. Изогнутое лезвие Тишины вырезало в полу желоб глубиной в три фута и вытащило за собой целую глыбу рокрита, объятую статическим зарядом. Хан прорвался сквозь град ударов и нанёс Повелителю Смерти страшный порез на выставленной вперед ноге, через изрытую оспой броню достав до плоти и пустив первую кровь противнику, прежде чем был отброшен назад.

К тому времени они уже были на открытом пространстве, на одной из огромных посадочных площадок, имевшей километр в поперечнике и двенадцать сотен метров в высоту. Над примархами бушевал шторм, сверкая зелеными молниями, которые пронзали высокие пики космопорта. А внизу, под ними, в виде беспорядочной массы ступеней и террас расстилалась большая часть огромной крепости. Теперь там сражались за каждый дюйм – миллионы точек света освещали позиции Белых Шрамов и Гвардейцев Смерти, вцепившихся в глотки друг другу. Казалось, что вся битва словно бы достигла своего апогея, нашла выход для своего абсолютного проявления, так что каждый из этих тысяч отдельных поединков воспринимался как единое целое прямо на вершине груды разлагающихся тел, и было в этом что-то завораживающее, даже когда кровь потоками пенилась в канавах.

- Для меня дело вовсе не в мести, - сказал Мортарион, его хриплый голос оставался сдержанным. – Ты просто стоишь у меня на пути. Ты понимаешь это?

Хан рассмеялся кровавым ртом, сплёвывая осколки зубов.

- Я так не думаю, брат, - прошипел он. – Я здесь ради тебя. И только.

Диким ударом наотмашь Мортарион полоснул по горлу своего противника, а затем сделал следующий выпад, держа косу обеими руками.

- Какая снисходительность. Но ты всегда был таким.

Ещё один удар по шлему, и лезвие прошло насквозь, впрыснув яд нервно-паралитического газа, повреждение правого наплечника заставило Хана пошатнуться.

- Я командовал своим легионом так, как считал нужным, - прорычал Хан. - Ты мог бы попытаться сделать то же самое.

Белый Тигр сверкнул и метнулся к кабелям, дребезжащим на шее Мортариона, но противник отвёл удар.

- Я уже был во главе Гвардии Смерти до того, как тебя нашли.

Хан стойко сдержал стремительный натиск, мышцы стонали, когда он раскручивал свой клинок, выписывая им ослепительные дуги. Пот струился по коже, полыхающей огнём, смешиваясь с кровью.

- Не уверен, что твой первый капитан с этим согласится.

Мортариона прорвало. Разъярённый и потрясённый, он обрушился на Джагатая, развернув свои похожие на паутину крылья и молотя могучими руками. Он сминал и размазывал Хана по поверхности посадочной площадки, окутывал его шлейфами яда, крошил металл его перчаток, раскалывал ему бока древком своего оружия, окутанного эфиром, и, наконец, вонзил изогнутое лезвие в его торс.

Хану потребовались все его навыки и упорство, чтобы выдержать такую атаку, чтобы с ним не покончили в одночасье, и чтобы не рассыпаться на тысячу осколков. К этому моменту он сражался как никогда раньше, выйдя за пределы своих возможностей, и всё равно продолжал безостановочно получать удары, гонимый по терзаемому бурей космопорту, словно простолюдин, избиваемый своим господином. Череп трещал, в голове звенело от ударов, из ран сочилась кровь. Правая рука была переломана, щека разорвана, на боку была рваная рана. Вокруг Хана Тишина вращалась, оставляя за собой следы, подобно проносящимся метеорам, треща по всей длине от порочных энергий, одновременно и быстрых, как течения  варпа, и мощных, как недра звезды.

- Ты ничего не знаешь, - прорычал Мортарион,  снова поднимаясь, штормовые потоки завывали, подхватывая и развевая его покровы. – Не знаешь ничего ни о самопожертвовании, ни об отречении – ты был избалованным ребенком и ныл о том, что нужно строить империю, пока остальные брали и строили.

Глаза Мортариона вспыхнули безумным зеленым светом, лицо, обращенное к Хану, исказилось теперь уже от истинной ярости. Повелитель Смерти был стихией, был апокалипсисом, был феноменом. Вокруг него буря пронзительно завывала, превращаясь в вихрь, который придавал силу каждому и без того убийственному удару, вырывал куски земли, на которой бились примархи, и посылал их в отступающего Хана.

- Тебе показали природу галактики, а ты отвернулся, - в ярости кричал Мортарион, взмахнув косой вниз и едва не разрубив надвое ногу своему сопернику. – А я принял её. Я принял боль. Я смотрел в глаза богу.

Буря гнева Гора проносилась над головой. Далеко внизу вспыхивали взрывы, создавая причудливые плазменные фигуры над руинами порта. Ещё дальше, видимый лишь зрением примарха, горел осажденный Внутренний дворец – слишком далеко, чтобы этому помешать. Нечестивые голоса завывали на раскалённом ветру, подбадривая, ликуя и радуясь.

- А ты бежал, - выплюнул Мортарион. – Ты всегда убегаешь, насколько можешь от трудных решений, основ, неизвестных тебе.

Мортарион снова взмахнул косой, теперь ещё резче, быстрее, сильнее, пресекая отчаянную попытку Хана блокировать удар, и с силой, разрушающей броню, повергнул примарха на колени. Посыпались новые тяжёлые удары,  сопровождающиеся выбросом пожирающего душу эфира, Мортарион словно вколачивал его в землю, пока Хан не оказался практически поверженным лежать спиной на рокрите,

- Теперь тебе не убежать, - заключил Мортарион.

Голова Джагатая откинулась назад, и кровь потекла по шее. Он успел бросить короткий взгляд в небеса с испещрёнными кровавыми пятнами облаками, за которыми скрывались чудовищные флоты, прежде чем над ним навис силуэт Мортариона и закрыл собой небо.

И вот сон стал явью, как и предсказывал ему Есугэй: Владыка Смерти возвышался во тьме над миром теней с поднятыми для смертельного удара руками.

«Не все предначертано судьбой», - сказал тогда Хан Есугэю.

- Всё закончится здесь, - сказал Мортарион, и его лицо исказила гримаса гнева.

Хан с трудом рассмеялся под своим разбитым безлинзовым шлемом.

- Видишь, брат, я уже смеюсь, - прохрипел он, слова булькали от скопившейся в горле крови. – Тебе стоит начать беспокоиться.

Крозий всё ещё пребывал в восторге. Он был тяжело ранен, один из этих проклятых Белых Шрамов едва не отрубил ему правую руку, но он продолжал идти, держа оружие в уцелевшей руке, и похоже не торопился отомстить тому, кто его ранил.

Он шёл сквозь миазмы вместе со своими братьями, пробираясь по колено в иле, глубоко втягивая плотный воздух атрофированными лёгкими. Он не знал точно, где находится. Прежние очертания внутренностей крепости начали полностью растворяться, превращаясь в безжизненные пещеры, покрытые слизью. Но куда бы Крозий не направился, он везде обнаруживал врага, и это не требовало от него никаких усилий, ведь Белые Шрамы не скрывали своего присутствия, и при этом издавали такие вопли и боевые кличи, словно это могло каким-то образом сделать их менее хрупкими.

Крозию приходилось заново учиться сражаться в своём новом теле. В прошлом, до великих перемен, он больше уделял внимание технике уклонения от ударов в расчёте на то, чтобы ограничить получаемые повреждения, прежде чем самому пытаться нанести их противнику. Теперь это казалось таким наивным. Теперь его тело стало до такой степени громоздким, что можно было и не пытаться уклониться от чего-либо. С другой стороны, он мог поглотить сколь угодно много ударов, так что его почти сонный темп боя показал свою исключительную эффективность. Это упрощало всё. Можно было просто подойти к врагу, уповая на восстанавливающую силу распада, которой его наградили. Никаких уловок, никаких обманов. Это был честный способ ведения войны, несмотря на то, что в его основе лежало колдовство. Такую войну Крозий мог полюбить.

Однако враг так не считал. Надо отдать ему должное – объединенные усилия легиона и танковых войск доставляли Гвардии Смерти немало хлопот. Если Крозий потеряет осторожность, то танки могут уничтожить всё вокруг, опрокинуть его вниз, в шахты, из которых он никогда не сможет выбраться. А если он позволит этим мощным взрывам отвлечь всё своё внимание, то не успеет оглянуться, как прямо у него под носом окажутся Белые Шрамы и будут размахивать своими клинками перед его лицом. Они были хрупкими по сравнению с ним, но такими невероятно быстрыми и такими преданными, что это вгоняло Крозия в смертную тоску. Они относились ко всему очень серьезно. И никогда не отвечали на его любезные попытки завязать с ними разговор.

Он уже готовился вылезти из укрытия, которое занимал вместе с несколькими десятками своих братьев по отряду Несломленных, чтобы отправиться в долгий путь по пересеченной местности навстречу подступающим танкам. Маленькое существо на его локте уже волновалось, покачиваясь вверх вниз.

Когда закованное в силовые доспехи тело врезалось в дно окопа рядом с ним, первое, о чём подумал Крозий, что это просто еще один воин легиона, решивший поучаствовать в диверсии. Ему потребовалось мгновение или два, чтобы узнать Морарга, потому что теперь все они были так похожи друг на друга – покрытые грязью и налетом разложения, их старые знаки отличия становились все более трудноразличимыми.

- Брат! – крикнул Крозий, крепко хлопая его по спине. – Где тебя носило?

Морарг с минуту стоял молча, по колено в жиже, глядя линзами шлема через край окопа. Он сжимал в огромной перчатке большой цепной меч, но не активировал его. Пахло от Морарга как-то по-другому – чем-то эфирным, возможно, запахом демонов.

- Где примарх? – спросил он рассеянно.

Крозий рассмеялся.

- Ты же советник! Ты его потерял? – спросил он.

Морарг не засмеялся в ответ.

- Меня... задержали. Саван Смерти должен был сопровождать его на западный фронт. Я не вижу его сигналы.

- Значит, он нашёл себе развлечение где-то в другом месте. Несомненно, доставляет неприятности ублюдкам, а? – предложил Крозий.

Морарг повернулся к Крозию и, казалось, впервые заметил демона. Маленький бог поклонился, затем срыгнул комки чего-то жёлтого.

- Что это? – спросил Морарг.

Крозий ласково посмотрел на создание.

- Одно из чудес новой эры. У него есть близнец, ты знал, что они имеют близнецов? – спросил Крозий.

Он не мог понять, что думает об этом Морарг. На какой-то ужасный миг Крозию показалось, что советник отмахнётся от его любимца, как от ядовитого насекомого, выползшего из грязи.

Но потом Морарг осторожно протянул руку и погладил существо по колючкам. Демон захихикал от удовольствия, и складки на его брюшке заколыхались.

- Хорошенький, - пробормотал Морарг.

- Согласен, - сказал Крозий, широко улыбаясь. - Теперь ты видишь это? Видишь, насколько всё стало лучше?

Вражеские танки подходили всё ближе. Скоро они откроют огонь из своих орудий, представляющих досадную помеху, и превратят пейзаж вокруг во взрывы грязи и искорёженного металла. Тогда станет интересно, опасно, но интересно.

Морарг снял перчатку и активировал забитые грязью приводы своего клинка. Тупые лезвия зажужжали. Он посмотрел вверх и приготовился подняться по склону, навстречу атакующим неверующим.

- Ну что ж, - произнёс он, словно витая где-то. – Возможно, ты был прав. Лучше всего оставить прошлое позади. Оно не вернется.

Он должен был быть мёртв. Поединок давно должен был закончиться, а Джагатай стать не более чем месивом на полу из разодранной кожи и осколков доспехов. И всё же, как это ни невероятно, он был ещё жив, он ещё сопротивлялся. Должно быть, у него были сломаны обе руки, срощенная грудная клетка была расколота, клинок получил зазубрины и затупился, и всё же Джагатай поднимался, снова и снова.

На это было почти больно смотреть. Примарх Пятого с трудом пытался подняться на ноги с колен, снова, после того, как его отбросило на другой конец посадочной площадки. Кровь так обильно хлестала из каждого сочленения доспеха, что оставалось только гадать, сколько же ещё её осталось внутри Хана. Неповреждённые части пластин брони цвета слоновой кости свободно свисали на ремнях, напоминающих сухожилия, и покачивались, когда он пошатывался на ходу.

И, несмотря на всё это, Джагатай продолжал говорить. Он продолжал осыпать своего противника насмешками и оскорблениями. Даже когда Мортарион обрушивал удар за ударом по шлему, покрытому вмятинами, словно пытаясь вбить Хана как можно глубже в разбитый рокрит, Джагатай продолжал сыпать издёвки, иногда они звучали зло и ехидно, иногда просто по-детски.

- Просто сними свою дурацкую маску. Я хочу видеть твое лицо, когда буду тебя убивать.

- Ты смердишь хуже, чем на Улланоре. Разложение началось ещё тогда.

И ещё одна насмешка, глубоко ранившая даже при всей своей очевидности.

- Мне нужен был Владыка Легиона. Я должен был сразиться с Тифоном.

Это было уже чистое ребячество. Это было ниже их достоинства. К этому времени Мортариону на смену гневу пришло что-то вроде надменной скуки. Его ждали более великие дела. А эта мелкая потасовка не должна была иметь значения. Она должна была уже закончиться. Сила продолжала пульсировать в нём, как чистый прометий, варп по-прежнему вливал жизнь в каждый его жест, а его армии всё также удерживали свои позиции, о которые захлебнулась атака Белых Шрамов, но это всё больше приводило Повелителя Смерти в ярость, превращаясь в раздражающее препятствие на дороге, которое никак не удавалось преодолеть.

Поэтому он снова ринулся в бой – два широких шага, ускорение темпа, и поистине жестокий удар, последовавший за взмахом Тишиной, который сорвал шлем с головы Джагатая и подбросил его в воздух. Хан рухнул плашмя на спину, каким-то образом удержав в руке свой хрупкий клинок, даже когда Мортарион, возвышаясь над ним, направлял древко косы в незащищённый живот своего врага. В последний момент Джагатаю удалось увернуться, но взамен Мортарион нанес сильный удар ногой по лицу, сломав ему нос и скулу.

Наполовину ослепший и словно пьяный, Джагатай взмахнул своим клинком и, встретившись с Тишиной, выбил её из хватки Мортариона. Позволив косе с грохотом отлететь, Мортарион резко опустился на противника и  набросился на него в бешенстве, нанося удары руками в перчатках по горлу Хана, по груди, по разбитому лицу. Сжатые кулаки опускались один за другим, Джагатай едва успевал отбиваться руками, разрывая остатки прекрасного лакированного керамита и забрызгивая их обоих свежей разгорячённой кровью.

Хан ни на секунду не переставал отбиваться, только теперь это вызывало жалость. Он поймал в захват один кулак Мортариона, летевший в него на полной скорости, но другой кулак вонзился ему в живот, разорвав что-то внутри. Джагатай попытался подняться, но Мортарион с презрением отшвырнул его назад, позвоночник Хана хрустнул. К этому времени оба примарха ревели: один – от бессильной ярости, другой – от неприкрытой мучительной боли. Вот до чего они докатились – два примарха устроили драку по всему заброшенному космопорту, лупя и кромсая друг друга, как какие-то обычные бандиты в мире-улье, пытаясь порвать  один другого  на части собственными руками.

Отпрыски Императора, повелители галактики.

Мортарион, задыхаясь и чувствуя, что сердце готово разорваться, наконец, остановил поток ударов. Первая боль от усталости пробежала по его рукам, зрение слегка помутилось. Всё же в нем ещё оставалось что-то человеческое, то, что знало, что такое истощение. Он тяжело поднялся на ноги.

Джагатай всё ещё дышал. Каким-то невероятным образом это месиво из запёкшейся крови и осколков костей, бывшее когда-то гордым обликом Хана, продолжало дышать, слабо булькая пузырьками воздуха.

Мортарион подковылял к своей косе и поднял её, готовясь положить конец этому представлению.

- Я думал, ты будешь кружить, как в танце, - повторил свои слова Мортарион, искренне заинтригованный. – А ты просто... терпишь это. Ты лишился рассудка?

Джагатай закашлялся, выплёвывая новые сгустки крови на растерзанную поверхность площадки. Рука, должно быть, переломанная во многих местах, продолжала сжимать в потрескавшейся перчатке рукоять клинка. Медленно отступая назад, Мортарион понял, что слышит горький смех.

- Я... поглотил, - прохрипел Джагатай, - боль.

Мортарион остановился.

- О чём это ты?

- Я... знаю, - сказал Джагатай невнятным дрожащим голосом. - «Терминус Эст». Ты... сдался. А я... нет. – И тут он оскалился – разбитые губы, щёки с содранной кожей,  единственный зрячий глаз – всё исказилось гримасой неподдельного злорадного удовольствия. – Моя стойкость... выше твоей.

Так вот что они все думали о нём. Вовсе не о том, что он сделал то, что было необходимо. И не о том, что он пожертвовал всем, чтобы сделать свой легион непобедимым, даже терпел позор, используя Каласа в качестве проводника, даже обрек свою душу на вечное заточение в демоническом облике, чтобы изменения не смог повернуть вспять никто, даже его отец.

Они думали о том, что он оказался слаб.

Плотина его ярости прорвалась. Мортарион поднял Тишину двумя руками, направив острие в смеющегося Хана, не думая больше ни о чём, кроме того, как проткнуть грудь врага.

И потому он пропустил внезапно усилившуюся хватку противника на клинке, блеск белой стали, стремительный толчок с пола, виртуозный бросок сверху. Белый Тигр проник под единственный участок броневой пластины, который Джагатаю удалось сместить, и он вонзился глубоко, посылая вспышку боли прямо в деформированное туловище Мортариона.

Джагатай увернулся от лезвия Тишины, её удар не достиг цели. Мортарион отшатнулся, из глубокой раны начала сочиться кровь. И тут, к его изумлению, Хан, не перестававший истекать кровью, поднялся на ноги и, даже израненный, стал приближаться к нему. Мортариону даже почудилось вдруг, что зрение обманывает его, и он, потрясённый, снова ринулся в бой, продолжая делать то же самое, что и раньше – атакуя прямо в лоб, уповая на свою колоссальную силу – и только тогда осознал, что до предела измотан этим поединком.

А потом, потом Хан начал кружить, как в танце. Уже без прежней красоты – её у него вырвали – но всё с той же сверхъестественной, завораживающей увёртливостью, когда кажется, что он словно приглашает к удару в одном месте, а на самом деле оказывается в совершенно другом, на расстоянии вытянутой руки, и ему этого достаточно, чтобы сломать защиту противника и разрезать его на куски. Он всё ещё был на это способен. В нём ещё оставалось кое-что.

- Когда мы делаем это с нашими кораблями, - прорычал Хан смертельно серьёзно, уже не смеясь, - мы называем это цао. Долото.

Мортарион неуклюже взмахнул косой и промахнулся. Дао атаковал снова, лезвие оставило глубокую рану вдоль руки.

Перемена была завораживающей. Хан ещё находился на краю гибели, всего один хороший удар отделял его от уничтожения, но он снова двигался, всё быстрее и быстрее, его уникальная физиология делала то, для чего была предназначена: поддерживала его жизнь, поддерживала его работу клинком, поддерживала его в бою.

Мортарион зарычал, снова интенсивно размахивая косой, чувствуя, как кричат уставшие мышцы, даже когда разум пошатнулся от осознания происходящего. Он должен был раскусить Джагатая. Он не должен был позволять себя запугивать.

Их клинки снова столкнулись с рычанием от вспышки варп энергий, и оба примарха пошатнулись от удара, едва удержавшись на ногах.

Мортарион был ранен. Это причиняло ему боль.

Но Хан ринулся навстречу быстрее, каким-то образом он пронёсся по изрытой поверхности на раздробленных лодыжках быстрее, чем Мортарион успел отреагировать. Дао и Тишина с лязгом скрестились снова, и кровь обильно брызнула, но на этот раз уже не только кровь Джагатая. Мортарион крутанулся на пятке и сбил Хана с ног. Примарх упал, но тут же поднялся, покачиваясь, будто пьяный, от смертельных травм, на его опустошенном лице застыли муки боли – он всё ещё боролся с последствиями страшных повреждений. Словно некий злой дух не давал ему умирать, подталкивая дальше вперёд его израненное тело, пока не  получил освобождение, в котором он нуждался.

Клинок вращался всё быстрее, становясь размытым пятном в глазах Мортариона, и остановить его становилось всё труднее. Противники обменивались сокрушительными ударами, продолжая срывать бесценные пластины брони Хана, разбивая склянки Мортариона, разрывая кабели, срывая цепи. Плащи были разорваны в клочья, щегольство примархов было уничтожено, их сущности оказались обнажены на полотнах их мускулов с содранной кожей и кровавых потёках, а их претенциозность была сорвана, обнажив изначальную истину – что они были жестоким оружием, пронумерованными клинками упрямого бога.

Мортарион по-прежнему имел преимущество. Он всё ещё был сильнее, наделенный сверхъестественными дарами. Но сейчас он чувствовал лишь сомнения, потрясённый безжалостной яростью того, кого он всегда считал  легкомысленным, самонадеянным и ненадежным. Сейчас Мортарион видел лишь того, кто жаждал его убить, кто готов был на всё, готов пожертвовать чем угодно, бороться с самим собой за то, чтобы выйти за пределы физических возможностей, уничтожить собственное тело, собственное сердце, собственную душу, лишь бы исполнить клятву, данную в пустоте.

- Если ты знаешь, что я сделал, - выкрикнул Мортарион, пробиваясь сквозь холодный туман нерешительности. – То ты знаешь правду, брат – я больше не могу умереть.

Для Хана словно дали сигнал. Он поднял окровавленную голову, остатки его длинных волос свисали спутанными клочьями.

- О, я знаю это, - пробормотал он с самым совершенным презрением, которое когда-либо испытывал. – Но я могу.

И он прыгнул. Переломанные ноги продолжали передвигать его, сломанные руки продолжали нести клинок,  наполненные кровью легкие и пробитое сердце всё ещё придавали ему достаточно сил, и он приблизился вплотную к Мортариону.

Будь Хан в самом расцвете сил, его броску мало кто мог бы противостоять, но сейчас он был уже не более чем трупом, удерживаемым на этой земле лишь силой своей воли, поэтому Тишина оказалась у него на пути, глубоко вонзившись в плечо, незащищённое броней.

Но Джагатая это не остановило. Ответный удар противника был предвиден и спланирован, поэтому он продолжал наступать, протаскивая свое тело вдоль лезвия косы, пока оно не вышло наружу из его разодранной спины, а Белый Тигр не уперся в шею Мортариона. На мгновение их лица оказались друг напротив друга – два трупа, обескровленные, лишенные жизни, существующие лишь как маски чистой мести. Всё их величие было сброшено, стёрто о рокрит, оставив лишь желание, насилие, грубую механичность, которую рождает ненависть.

Осознание заняло лишь долю секунды. Глаза Мортариона расширились, и он понял, что не успеет вовремя оттащить брата. Хан сузил глаза.

- И в этом вся разница, - прошипел Джагатай.

Он взмахнул дао, и перерезанная шея Мортариона взорвалась чёрной желчью, а затем Джагатай рухнул в варп-вспышку, которая на короткое время превратила посадочную площадку в самый яркий объект на планете после истерзанной души самого Императора.

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

Погребальная песня

Обвал

Тихоня

Он всё понял. Сразу, как только это произошло.

Шибан был далеко от места происшествия, увязнув в бою на подступах к орбитальным батареям. Белые Шрамы продолжали ожесточённо сражаться с Гвардией Смерти за орудия, которые молчаливыми рядами простирались вдаль. Летали болт-снаряды, мелькали клинки, обе стороны напирали друг на друга, однако Шибан всё понял.

Это было похоже на взрыв вихревой бомбы, который втягивает в себя всё вокруг, оставляя после себя лишь немой шок. Воины с обеих сторон оступились, в нерешительности посмотрели наверх, словно их примархи могли появиться там каким-то образом, но, конечно же, не могли, и уже никогда не смогут.

Предатели застыли на месте. Их молчаливое сопротивление сменилось неким недоумением, они потеряли темп наступления по причинам, постичь которые их вялые умы были не в силах. Они почувствовали уход своего господина – не смерть, а именно уход – как будто он просто решил вдруг ни с того ни с сего оставить их. Волна концентрированной энергии прокатилась по Гвардейцам Смерти и рассеялась, эхом пронеслась по длинным холлам и вырвалась из гигантских вентиляционных отверстий космопорта – истраченные силы, напрасные старания.

На физическом плане ничего не изменилось. Но теперь Несломленные больше таковыми не были. Они были связаны с варпом многообещающими сделками, союзами и обязательствами, и что-то пошло не так, случилось что-то непредвиденное, необъяснимое, способное положить конец.

Для Белых Шрамов всё было совершенно иначе. Первым ощущением был сильнейший шок – обжигающий разряд, пронзивший сердце и внутренности каждого воина, боль внезапной потери, мгновенно охватившая всех. Закалённые в боях воины, привыкшие к любым лишениям, согнулись под тяжестью горя. У них не было сомнений в том, что произошло – для каждой души это было так же ясно, как если бы это случилось прямо у них на глазах.

Его больше нет. Его свет погас. Его больше нет.

Шибан чувствовал, как земля уходит из-под ног, ощущал себя сорванным с якоря кораблём, чувствовал, как падает клинок из рук. Шибан тяжело рухнул на колени в разлагающуюся жижу. Одно мгновение он не видел ничего, кроме черноты, без конца и края простирающейся во все стороны. Казалось, будто чьи-то холодные когти вцепились в грудь и вырвали оба сердца, похитив вместе с ними все надежды и стремления, всю жизнь.

Он слышал крики, разносящиеся по полю боя, заглушающие вопли неверия и ужаса, и смутно понимал, что каждый Белый Шрам, где бы он ни находился, в гниющей камере или пещере, наполненной миазмами, испытывает то же, что и он. Воин легиона был не просто солдатом, принятым на службу, которому вручили монету Императора и дали в руки болтер. Благодаря варп-технологии и генной инженерии устанавливалась неразрывная связь воина со своим прародителем, который являлся его прототипом, как по темпераменту, так и по духу. Эта связь была больше, чем преданностью, больше, чем сыновним долгом. Она была всем, что было в жизни воина.

Это было невыносимо. Шибану хотелось запрокинуть голову и докричаться до самых звёзд, чтобы выплеснуть им свою невыразимую боль.

Но он также был ханом орду, носителем пламени, к нему были обращены взоры остальных.

- Ты – Тахсир, - говорили они.

- Ты – Восстановитель.

Так больше не могло продолжаться. Он не мог позволить себе предаваться отчаянию. Шибан заставил себя подняться, пошатываясь, и открыл глаза – мир вокруг него превратился в ночь, чёрную, как смоль, став ещё более ненавистным, ещё более пустым и холодным, чем прежде.

И снова клинок в его руке, в его крепкой хватке, как и тогда, когда каган пробил первую брешь в стене, когда восторг Шибана был таким же глубоким, как сейчас была тяжела его потеря.

- Дамарг! – взревел Шибан.

Это слово имело на хорчине только одно значение, только один сакральный смысл. Смерть. Смерть не от старости или болезни, а смерть в бою от руки врага; смерть, требующая отмщения, чтобы причина гибели не была напрасной. Это скорбное заклинание звучало на лугах Чогориса с незапамятных времен, являя собой хвалебную песнь непокорности, чести и преданности, которую знал, понимал и почитал каждый, кто держал меч в руках. Это слово произносили вслух, когда погиб Гийахун, когда погиб Цинь Са, когда погиб Есугэй, а теперь его произнесли в честь величайшего из них.

- Дамарг! – снова прогремел Шибан, мощным голосом выкрикивая слова, как обличение, на всю мощь воксмиттеров, он смело продвигался вперёд, презрев любую опасность, но теперь радостное возбуждение первой атаки сменилось холодной расчётливостью.

Все воины Белых Шрамов вокруг него, услышав древний язык своего родного мира, звенящий под сводами космопорта, поднимали головы и тянулись к своим клинкам.

- Дамарг.

Теперь заклинание, вырываясь сначала из десятков ртов, потом из сотни, из тысячи, мрачным эхом отзывалось среди потрескавшихся стен. Хор голосов слился в устрашающий ритм. Белые Шрамы выкрикивали его в унисон, снова и снова, не добавляя к нему ничего другого, они наступали открыто, уже не используя укрытия, их сжатые кулаки были крепче адамантия, а сердца разрывались от не поддающейся описанию ненависти.

- Дамарг.

Враги не отвечали. Они всегда были молчаливы в бою, едва замечая тех, с кем сражались, но сейчас они в оцепенении смотрели на то, что к ним приближалось – то была единая картина, сложенная из абсолютной ненависти, абсолютной решимости, абсолютной преданности. Варп, который привёл сюда их повелитель, теперь вытекал из каждого помещения, прорываясь, словно поток, сквозь разрушенные стены и разливаясь по равнинам. Там, где Белые Шрамы мгновенно воспрянули духом с помощью ужасной и холодной как лёд ярости, решимость неожиданно покинула Гвардию Смерти.

Остатки подразделений Терранского Бронетанкового продолжили операцию, их растерянные командиры понимали, что лучше не спрашивать о том, что происходит, они знали только то, что нужно выполнять свой долг, и то, что с теми, с кем они сражались бок о бок, происходит нечто поразительное. Замигали целеуказатели, заработали двигатели, длинные стволы орудий снова разворачивались к своим целям.

Шибан едва замечал происходящее. Так же, как и те, кого он вёл за собой. Их внимание целиком было устремлено вперёд, на своего врага, свершившего такое, и которого теперь ждало их возмездие. Сыновья Великого Хана, они шли открыто, подвергаясь ответному огню, который теперь открывался время от времени.

Шибан потянулся к шлему, разблокировал замки, снял его и прикрепил к доспеху. Его воины сделали то же самое. Все, как один, подняли клинки, приставили их к шершавой ткани лица и провели краем лезвия. Раскрылись старые шрамы, и свежая кровь свободно потекла по открытым щекам. Они вдыхали ядовитый воздух и наслаждались его горечью. Они устремили взгляды на ряды врагов, и каждый Белый Шрам, как повелось с незапамятных времён, направил свой окровавленный клинок безупречно отлаженным движением на выбранную цель.

Их последний крик заставил содрогнуться сами пещеры, затрепетать воды, треснуть железо и разбиться стекло.

- Дамарг!

И они ринулись в атаку, движимые лишь безграничной ненавистью, проносясь по руинам лавиной цвета слоновой кости, золота и багрянца, неудержимые и необузданные; возмездие, обрушившееся с небес; повелители бури; несущие смерть.

Она всё увидела с воздуха. Они находились на расстоянии в несколько километров, пробираясь сквозь бурю, экраны переднего обзора не показывали ничего, кроме летящих навстречу грязи и пепла, но Илья откалибровала сенсоры таким образом, чтобы они давали ей прямое сканирование с объективов в носовой части. Соджук делал всё возможное, чтобы спасти их от столкновения с верхушками шпилей, а Илья неустанно вглядывалась вперёд, отчаянно ища хоть какие-то признаки того, что происходит в космопорте.

Появилось первое изображение, подрагивающее и зернистое, скользящее по оптическим приборам, которые никак не могли отцентрироваться. Но даже одно некачественное изображение могло показать обширные разрушения, мощные взрывы, пожары, полыхающие и разрастающиеся на всех уровнях. Как и другие части некогда великолепного Дворца, космопорт Львиные врата теперь представлял собой дымящуюся развалину – растрескавшуюся гору, чума поглотила её, а повреждения конструкции космопорта были критическими.

И на какое-то время это было всё, что они могли получить. Соджук добавил мощности боевому кораблю, сколько смог, и, набирая скорость, последовал по маршруту, по которому ранее продвигались подразделения Терранского Бронетанкового, о чём свидетельствовали сотни сгоревших корпусов, которыми были усеяны пропасти внизу. Постепенно космопорт стал вырисовываться на горизонте, вырастая из клубов дыма и смога, его угольно-черный силуэт освещался неестественными зелеными отблесками и чистым светом от детонации взрывчатых веществ.

Но потом Илья увидела. Это невозможно было не заметить – любой, кто находился в радиусе ста километров от космопорта, чтобы там не взрывалось или разрушалось вокруг него, увидел бы это. Полупрозрачная сфера бледно-зеленого цвета бесшумно выплывала с западных посадочных площадок, раздуваясь с пугающей скоростью и волоча за собой крутящийся калейдоскоп призрачных молний. Ещё секунда, и звуковые волны достигли корабля – мощный, оглушительный гул, за которым последовал неистовый рёв воздуха, чем-то напоминающий раздирающий крик. А затем «Громовой Ястреб» попал в турбулентность – яростный шквал ветра, раскаляющий атмосферу, подхватил его и, закружив, швырнул в сторону ближайшей жилой башни.

Благодаря высшему пилотажу Соджук превосходно справился с турбулентностью, сохранив им обоим жизнь. Много позже Илья узнает, насколько тяжёлым был для Соджука этот момент, и как он почти полностью потерял контроль над собой от шока и ужаса, нахлынувших на него, но тогда она знала только, что случилось нечто страшное, и они находятся ещё слишком далеко и ничего не могут с этим поделать.

- Держи курс! – крикнула Илья, отчаянно пытаясь улучшить визуальную картинку, чтобы понять, что же произошло.

Ей удалось приблизить изображение западного фронта, представляющего собой огромную массу нагромождённых друг на друга посадочных платформ, многие из которых достигали километра в ширину и крепились к гигантским причалам, уходящим в небо на сотни метров. Увиденное потрясло её до глубины души.

В приглушенном свете мерзкого зеленого цвета платформы падали, скользили, трескались и рушились, превращаясь в огромный оползень из рокрита. Раздавались вторичные взрывы, взрывались резервуары с прометием. Целая стена крепости рушилась, оседая с величественной неторопливостью, хотя вблизи разрушение должно было ощущаться как конец всего мироздания. Ветер всё ещё трепал «Громовой Ястреб» и продолжать завывать. Хотя было трудно что-либо разглядеть среди всего этого хаоса и дрожания объектива, Илье показалось, что среди обломков она увидела что-то невероятно яркое и пылающее, похожее на карликовую звезду в центре её аккреционного диска.

Обрушение медленно остановилось, выбросив в воздух горы статической пыли. От необъятного западного крыла космопорта остался лишь длинный, почти с километр, желоб, искрящийся остаточными взрывами и окончательно разрушающийся.

Какое-то время Илья не могла подобрать слова. Каким-то образом она знала с полной уверенностью, кто был в центре этого кошмара.

- Доставь нас туда, - всё же сказала она.

Соджук ни разу не взглянул на неё. Полет в одиночку в этой неестественной буре требовал от него полной концентрации.

- Мы не сможем туда приземлиться.

- Тогда садись как можно ближе, - огрызнулась Илья, её собственный голос донёсся до неё словно издалека. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, и сердито смахнула их. Она должна сосредоточиться, должна быть предельно собранной.

Невероятно, но Соджук смог ещё немного набрать скорость, и теперь пилотировал с холодным и яростным безрассудством. Шторм бушевал, но Соджук боролся с ним, словно мог разорвать удерживающие его путы встречного сопротивления одной лишь своей яростью.

Илья вернулась к пульту управления связи. Колоссальный всплеск атмосферных помех вывел из строя большую часть приборов, но, как ни странно, частично устранил и сильное подавление связи, которое преследовало лоялистов столько недель. Илье удалось получить кое-какие сигналы локатора и даже уловить обрывки связи с отрядом.

- Дамарг!

- ..марг!

- Дам…рг!

От этого слова по спине пробежал холодок. Она знала, что оно означает. Хорошо знала.

Иногда ненависть может накрыть как волна. Может захлестнуть целиком и подтолкнуть на невероятные поступки. В этот момент Илья так отчаянно хотела сделать что-то подобное. Она хотела приказать Соджуку направить «Громовой Ястреб» прямо на остатки тех, кто был виновником содеянного.

Но она не дитя Чогориса. И не член легиона, сколько бы раз ей об этом ни говорили.

Она – их почётная гостья. Она – мудрая, которую они почитают. И прежде всего, как сказал ей Есугэй в последнем ужасном сообщении из Тёмного Стекла, она – их душа.

- Диапазон для вещания передачи, - сказала она, её пальцы снова быстро и решительно запорхали над пультом управления. – Я должна быть там.

Каска услышал этот звук, когда они продвигались по уровням. Звук, непохожий ни на что прежде – словно душераздирающий крик ребёнка, вырванного из родительских рук, только более глубокий и сильный, и далеко не человеческий.

Экипаж уже несколько часов напряженно работал над подъёмом. Каска был измотан, как и остальные. В обычных кампаниях, когда появлялась возможность выйти из боя, они открывали люк, чтобы впустить в немного воздуха, или выбирались из тесной кабины, когда это было безопасно. Но в этом месте никогда не было безопасно, любая приоткрытая щель была смертельно опасной, и поэтому члены экипажа всё время потели, задыхались и изнывали от жары и вони. От этого можно было сойти с ума. Временами хотелось просто вырваться из этой кошмарной клетки и размять ноги, и требовалась вся сила воли, чтобы оставаться на своём месте, терпеть рёв, дым и смрад, которые испускал двигатель и просто продолжать двигаться дальше.

Несколько раз с помощью Белых Шрамов, жизнь которых не зависела от корпуса танка, экипаж «Айки 73» смог дозаправиться и набрать воды, перекачивая необходимое из захваченных бункеров или среди других обломков. Так что они были живы, могли передвигаться, но не более того. Блоки питания лазерных орудий достигли критического уровня, и в запасе у Мерка оставалась лишь горстка снарядов. Тяжелее всего пришлось Дреси, которая вела танк почти без перерыва с момента, когда они пересекли границу ворот Колоссов, и теперь едва реагировала на приказы, она просто молча оставалась на своей позиции, словно приклеенная к сиденью и панели управления.

Фош притихла, что было ей совсем не свойственно, при этом на молчаливого Яндева, происходящее, казалось, не произвело впечатление. Что касается самого Каски, то он чувствовал себя в постоянно угнетённом состоянии духа. Ему, как никому другому, было хорошо видно, с чем им приходилось сражаться. Именно Каска вёл наблюдение за битком набитыми полями битвы, вглядывался в их лица... тех существ, и отдавал приказы по продвижению. Присутствие рядом с ними Белых Шрамов, которые не давали развалиться наступлению, не заставляло Каску чувствовать себя лучше.

Как говорилось, пехота презирала танкистов, потому что им никогда не приходилось смотреть врагу в лицо. Эти обвинения всегда были несправедливыми, но сейчас они были несправедливыми вдвойне. Каска смотрел на лица, на которые ни один человек в здравом уме никогда не должен был смотреть. Если ему удастся выбраться отсюда живым, он будет видеть эти лица до конца своих дней.

Однако нужно было двигаться дальше. Хан Белых Шрамов, называющий себя Джангсаем, гнал их вперёд что есть силы. Космический десантник мог передвигаться по любой местности гораздо быстрее боевого танка и мог продержаться гораздо дольше. Воины легиона больше не укрывались в тени грохочущих корпусов машин, они рвались вперёд, отыскивая пути вверх в западном направлении. По отдельным комм-сообщениям Каске стало ясно, что сотни отрядов Белых Шрамов используют ту же тактику, только командир не имел ни малейшего представления о причинах этого – он лишь предположил, что какая-то важная цель требует поддержки.

Большинство крупных подъемников, таких, которые перемещали целые секции пустотных кораблей, были повреждены или небезопасны для использования, но обнаружилось несколько, которые Джангсай счёл достаточно подходящими, и поэтому подразделение «Айки 73» поднималось группами по четыре единицы за раз. Это позволило им намного опередить остальных, которые были заняты поиском незабаррикодированных пандусов, и то и дело натыкались на вражеские формирования или засады этих зловредных тварей-недоксеносов.

Путь наверх бил по нервам, они поднимались, сгрудившись в трясущемся корпусе «Айки 73» и вслушиваясь в пробирающий до костей скрип конструкции, которая испытывала огромное напряжение. Если эти шахты обрушатся, то все они окажутся погребёнными заживо, обречёнными на медленную мучительную смерть от удушья.

Однако они всё же добрались до верха, в несколько заходов, пока двадцать воинов Джангсая и пятнадцать единиц техники снова не возобновили движение, направляясь вверх по длинному крытому съезду к первой из открытых посадочных площадок на западном фронте.

«Айка 73» не успела пройти и полпути, когда раздался крик. Гул от шума разрушений начал нарастать некоторое время назад, но сейчас слышалось нечто иное – нечто похожее на крики, которые издавали недоксеносы, когда их разрывали на части. Каска даже на время вытащил бусину связи, чтобы не сойти с ума. Сразу после того, как раздался крик, мир вокруг них начал рушиться. Стены вспучивались, каменная кладка пошла трещинами, а металлические подпорки выдирало с корнем.

- Оно падает! -  крикнула Фош.

- Что падает? - требовал пояснений Мерк, не имея возможности приблизиться к передней смотровой щели.

- Гони! – завопил Каска. - Полная скорость! Выводи нас отсюда!

Каждый командир в эскадроне принял аналогичное решение. Белые Шрамы тоже побежали, двигаясь вверх по съезду к платформе, пока вокруг них рушилась каменная кладка.

Поверхность под гусеницами танков начала трескаться и пошла волнами, отчего машины раскидало в стороны. Каска в очередной раз врезался головой во внутренний изгиб турели, а Яндев, подпрыгнув на сиденье, больно ударился о бронеплиту над собой. Двигатель заглох, когда водитель ошиблась с передачей, и Дреси сражалась с приборами, пока не запустила его.

Каска снова вставил в ухо бусину связи и прильнул к перископу, стараясь раскачиваться в такт движениям танка, хотя мышцы ног и так были перенапряжены и ныли, как никогда раньше.

- Проходим! – объявила Фош, чей прицел давал более устойчивую картинку.

- Водитель, держи скорость, - предупредил Каска, обеспокоенный тем, что проём на противоположной стороне выглядел очень нестабильным. Там бурно клубились облака каменной пыли, что означало, что что-то действительно очень большое спускается на них сверху.

- Святой трон..., - пробормотал себе под нос Мерк, хватаясь потными пальцами за казенник.

Наконец они вырвались наружу, вылетев из туннеля с низкими сводами, и, подпрыгнув на груде свежих обломков, впервые с начала штурма оказались под открытым небом.

– Орудия к бою, - отдал приказ Каска, выискивая цели. – Огонь по моей команде.

Но целей не было. Не было вообще ничего. Это место представляло собой жуткий погром даже в сравнении с тем, что Каска видел на протяжении нескольких недель подряд. Находясь на узкой площадке, он мог видеть лишь возвышающиеся насыпи из полуразрушенных рокритовых плит, каждая толщиной тридцать метров и более, сложенных друг с другом, будто осадочные пласты скального грунта. По плитам, испещрённым рытвинами и покрытым зарослями искорёженной арматуры, потрескивали молнии. Вся эта громада продолжала двигаться: с нависшими над ней клубами пыли она скрежетала и раскалывалась, словно ускоренно развивалась некая тектоническая катастрофа, под глубокий грохот обрушения целого участка крепости.

Все танки успели выбраться из туннеля, хотя им пришлось двигаться на полной мощности, чтобы не попасть под очередной обвал. Белые Шрамы ни разу не замедлились – они прыгали вверх по шатким откосам и перескакивали через щели между раскалывающимися платформами. Для бронетехники пробираться вперёд было труднее, но не невозможно. «Айка 73» вела за собой остальных, поворачивая, газуя и переваливаясь через постоянно изменяющийся ландшафт. Уже не в первый раз Каска удивлялся, как Дреси вообще на такое способна. Она действовала как машина.

- Держи хана в поле зрения, - велел ей Каска. – Я свяжусь с ним, если смогу.

Оседание огромных масс постепенно останавливалось, выбрасывая в воздух всё новые пылевые облака, хотя при этом наверху вихрь продолжал бушевать, заливая пустые каменные плиты зеленоватым бледным светом, который переливался и скользил, словно осквернённый лунный свет по воде. Эскадроны с трудом прокладывали путь, следуя за пехотой, постоянно рискуя не вписаться в крутой поворот и сорваться на террасы глубоко вниз на сотни метров.

Через некоторое время командиру удалось подключиться к каналу связи, который использовали Белые Шрамы. Связь прерывалась и шла на непонятном для Каски языке, но кое-что он уловил. Помехи поистине сокрушительного характера, которые так долго доставляли им серьёзные трудности, похоже, стали немного ослаблены, несмотря на продолжающиеся разрушения.

Прослушивать сигналы было нелегко. Белые Шрамы были совсем на себя не похожи. Они были... в ярости? В бешенстве? В отчаянии? Каска мог поклясться, что один из них едва ли себя контролировал, но разве это возможно – ведь это были космические десантники, а не линейные войска.

В конце концов, после изнурительно трудного перехода по продуваемому ветрами участку голого рокрита, Белые Шрамы снова собрались вместе, судорожно жестикулируя друг другу. Каска подвёл к ним свой отряд, чувствуя себя очень неуверенно в том, что происходит.

Но, даже поравнявшись с космодесантниками, даже отдав приказ остановиться и дав Дреси столь необходимую передышку, Каска всё ещё не понимал, что происходит. Он не мог получить в перископ достаточный угол обзора, который дал бы ему возможность определить, вокруг чего сгруппировались воины легиона. Они оставались возбуждёнными, странно нерешительными, что казалось невероятным для Каски, поскольку их характер всегда предполагал решительность и отсутствие волнения.

- Мы на открытой местности, - сухо заметил Яндев, оторвавшись от прицела. Каска заметил, что над его правым глазом зияет длинная рана, полученная в результате последнего боя. - Может, подумаешь об этом?

Передний наводчик был прав. Все танки сейчас стояли на холостом ходу, открытые для обстрела, и к тому же поверхность участка под ним была крайне нестабильной, готовой расколоться или даже полностью обрушиться.

- Подведи нас ближе, - приказал Каска.  Только медленно. Очень медленно.

Дреси приблизила танк, и Каска снова взялся за перископ. Яндев и Фош сделали то же самое. Каске показалось, будто он смог разглядеть на платформе что-то неподвижное, растёкшиеся пятна крови и множество осколков разбитой брони.

- Это один из них, - сказала Фош.

- Мёртвый, - заключил Яндев.

- Трон, - произнёс Каска, поворачивая перископ, чтобы получить лучший угол обзора. – Это не один из них. Этот слишком большой. Это...

Он остановился на полуслове. Фош оторвалась от прицела, чтобы посмотреть на командира, её лицо посерело, как только она всё поняла. Даже Яндев, казалось, потерял дар речи.

- Что это? - спросил Мерк.

Каска не ответил. Он не осмеливался произнести это слово.

- Этого не может быть, - сказала Фош.

- Чего не может быть? - ворчал Мерк.

- А ты откуда знаешь, что не может? - ответил Яндев, обращаясь к Фош. - Ты когда-нибудь такое видела?

- Да откуда она видела, - наконец заговорил Каска. Трон, это кошмар какой-то. Нужно было немедленно что-то делать, иначе они все здесь погибнут. - Дреси, займись приборами слежения и найди нам путь вниз. Наводчики, не спускайте глаз с прицелов. Мерк, заткнись. – Затем он переключил канал-связи на передачу.

- Мой господин хан, - голос Каски слегка дрожал, как бы он ни старался его контролировать. - Можем ли мы помочь вам?

Какое-то время ответа не было. Не было даже намёка на то, что Каску услышали. Затем Джангсай медленно повернулся лицом к корпусу танка.

- Здесь пострадавший, - ответил он на готике каким-то деревянным голосом. - Тело нельзя оставлять.

Почему они не могли взять его с собой? Каска был свидетелем того, как космические десантники переносили на себе тела раненых товарищей на значительные расстояния. Но с другой стороны, то, что, он видел, а телом это трудно было назвать,  выглядело просто ужасно. Возможно, оно может развалиться на части, если они попытаются даже поднять его.

Каска отключился от открытого канала.

- У них раненый, - сообщил он команде.

- Он сюда не войдёт, - немедленно ответил Мерк.

Яндев фыркнул.

- Он не поместится. Говорю вам, это..., - начал он.

- Они наши союзники, - возразила Фош. - Они хотят его забрать. Надо помочь.

- Но что мы можем сделать? - сказал Каска раздражённо. Они не могли просто так оставаться здесь.

Когда заговорила Дреси, это застало всю команду врасплох. Каска поймал себя на мысли, что едва знает, как звучит её голос. Оказалось, что у Дреси альбийский акцент.

- В пятистах метрах внизу есть твёрдый грунт, - сказала она. – Я проложила курс, и мы можем следовать ему, пока что. – Она посмотрела на Каску. – Они не оставят тело. Они знают, что не смогут перенести его, даже на малое расстояние, не причинив ещё большего вреда. Возможно, они правы. Даже если, несмотря на ядовитую атмосферу, мы раскроем все люки, оно не поместится ни в один из наших транспортов, потому что не соответствует базовым человеческим размерам. Но его можно разместить наверху. Будет место прямо за башней, если развернуть главное орудие, уложим его над баками фильтрации воздуха, а воины могут разместиться по обе стороны и закрывать его, как щитом. Если мы будем действовать осторожно, то сможем перевести его.

Какое-то время Каска просто смотрел на неё. Как и все остальные.

За водительскими очками и защитной маской трудно было разобрать выражение лица Дреси, но по её тону можно было понять, что она всё просчитала.

- Сержант, вы должны сами предложить им эту идею,  потому что сейчас они не в себе, - добавила она. – Им это может не понравиться. Но другого выхода я не вижу.

Каска глянул на Фош, она пожала плечами. Яндев недоверчиво хмыкнул и покачал головой. Мерк, в кои-то веки, не нашёлся, что сказать.

Каске действительно следовало разузнать, откуда вообще взялась Дреси. Нужно было найти время, чтобы поговорить с ней раньше. Знать свой экипаж – это такая элементарная вещь. Проклятье, всегда найдутся такие вот тихони.

Но об этом потом. Враг всё ещё контролировал большие участки территории и мог появиться в любой момент. Конструкция, на которой они остановились, могла вот-вот рухнуть. Любая катастрофа могла разразиться неожиданно, а они всё это время просто стояли на одном месте, не в силах принять решение.

Поэтому, обдумав всё ещё раз, Каска включил канал связи на передачу.

- Мой господин хан, - осторожно начал он. - У меня есть предложение.