Открыть главное меню
WARPFROG
Гильдия Переводчиков Warhammer

Хельсрич / Helsreach (роман)
Helsreach novel cover.jpg
Автор Аарон Дембски-Боуден / Aaron Dembski-Bowden
Переводчик Хелбрехт, Йорик
Издательство Black Library
Серия книг Война за Армагеддон: Омнибус / War for Armageddon: The Omnibus
Предыдущая книга Вечный крестоносец / The Eternal Crusader
Год издания 2010
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Скачать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Изгнанный рыцарь


Пролог

Рыцарь Внутреннего круга


Я умру на этой планете.

Я не могу сказать, откуда пришла эта мысль. Как она родилась – это тайна для меня, и всё же она есть, она, словно вирус, проникает в мой мозг. Она почти реальна, настолько, что пытается распространиться по всему моему телу, словно болезнь.

Это случится скоро, в ближайшую из ночей крови и огня. Я испущу дух, и когда братья вернутся к звёздам, мой прах будет рассеян по никчёмной земле этого проклятого мира.

Армагеддон.

Даже само его имя превращает кровь в пылающее масло в моих венах. Теперь я чувствую гнев, горячий и мрачный, он течёт через моё сердце и проникает в мои конечности, как кипящий яд.

Когда это ощущение – и его физическая составляющая – достигают кончиков моих пальцев, мои руки сжимаются в кулаки. Это не я их сжимаю – всё происходит само собой. Ярость становится столь же естественной, как и дыхание. Но я не боюсь и не возмущаюсь её влиянием на меня.

Я – сила, рождённая убивать во имя Императора и Империума. Я – чистота, моё облачение чернее чёрного, я обучен быть и духовником, и командующим, ведущим за собой воинов. Я – воплощённый гнев, живущий только для того, чтобы убивать, пока сам не буду убит.

Я оружие в Вечном крестовом походе за господство человечества среди звёзд.

И всё же силы, чистоты и гнева недостаточно. Я умру на этом мире. Я умру на Армагеддоне.

Скоро мои братья попросят, чтобы я благословил войну, которая принесёт мне гибель.

Мысль гложет меня, но не потому что я боюсь смерти, а потому что бесполезная смерть – проклятье для меня.

Но ещё не ночь, чтобы думать об этом. Мои повелители, мастера и братья собрались, дабы почтить меня.

Я не уверен, что достоин этого, но как и своё предчувствие, я держу свои мысли при себе. Я облачён в чёрное и смотрю на мир через череполикую маску бессмертного Императора. Для подобного мне недопустимо показывать сомнения, слабость и тем более богохульный шёпот в голове.

В самом священном зале нашего флагмана я становлюсь на колени и преклоняю голову, потому что это предопределено для меня. После полутора столетий время пришло, но я не желал, чтобы это случилось так.

Мой наставник – воин, что был мне братом, отцом, учителем и господином – мёртв. После ста шестидесяти шести лет его обучения я должен унаследовать его мантию.

Вот те мысли, с которыми я становлюсь на колени перед своими командующими: смесь скорби по моему наставнику и собственный страх. Эта невысказанная тьма таится во мне.

Наконец не ведающий о моих внутренних терзаниях верховный маршал произносит моё имя.


– Гримальд, – говорит нараспев верховный маршал Хелбрехт. Его голос грохочет, он резок и пронзителен после приказов и боевых кличей в сотне войн на сотне миров.

Гримальд не поднял голову. Рыцарь закрыл свои тревожные благородные глаза, словно их могли увидеть за шлемом и прочитать в них сомнение.

– Да, сеньор.

– Мы пришли сюда, чтобы почтить тебя, как ты почитал нас в течение многих лет.

Гримальд промолчал, чувствуя, что не пришло ещё время говорить. Он знал, почему ему оказали эту честь именно сейчас, и знание это было горьким. Мордред – наставник Гримальда и реклюзиарх Вечного крестового похода – был мёртв.

После ритуала Гримальд займёт его место.

Это была награда, которую он ждал сто шестьдесят шесть лет.

Полтора столетия гнева, храбрости и боли, начиная с битвы Огня и Крови, когда он удостоился внимания почтенного Мордреда, уже тогда умудрённого годами, но не побеждённого, который разглядел потенциал в молодом Гримальде.

Полтора столетия минуло с тех пор, как его приняли в Братство капелланов в самом низком звании, всё это время он поднимался вверх, в тени своего господина, зная, что тот готовит из Гримальда своего наследника.

В течение полутора столетий он считал, что не заслуживает этого титула, а он всё равно обрушился на его плечи.

Время пришло, а его отношение ничуть не изменилось.

– Мы призвали тебя, – продолжил Хелбрехт. – Чтобы судить.

– Я ответил на призыв, – молвил Гримальд в тишине реклюзиама. – Я подчинюсь вашему суду, сеньор.

Хелбрехт был без брони, но его фигура от этого почти не уменьшилась. Одетый в многослойную, белую, как кость мантию, с изображениями его личных чёрных геральдических символов; верховный маршал стоял в Храме Дорна, а его руки, со всё возможным почтением, сжимали украшенный шлем.

– Мордред мёртв, – с горечью произнёс Хелбрехт. – Убит Вечным врагом. Ты, Гримальд, потерял наставника. Мы потеряли брата.

Храм Дорна, музей и реклюзиам, заполненный тысячами знамён за десять тысяч лет крестового похода, постепенно оживал – то рыцари, стоящие в тенях, выражали своё согласие со словами их сеньора.

Затем воцарилась тишина, и Гримальд по-прежнему не поднимал пристальный взгляд с пола.

– Мы оплакиваем эту утрату, – продолжил верховный маршал – Но мудрость Мордреда сохранится, благодаря его последнему приказу.

"Началось". Гримальд напрягся. "Не показывай слабость. Не показывай сомнений".

– Гримальд, воин-жрец Вечного крестового похода. Реклюзиарх Мордред был уверен, что после его смерти ты окажешься самым достойным из всех братьев-капелланов, чтобы занять его место. Его последней волей перед возвращением геносемени в орден было повысить именно тебя в ранг реклюзиарха.

Гримальд открыл глаза и облизал внезапно ставшие сухими губы. Он медленно поднял голову, встретившись взглядом с верховным маршалом и шлемом Мордреда – ухмыляющимся стальным черепом – в покрытых шрамами руках командующего.

– Гримальд, – повторил Хелбрехт, ни одной эмоции не было слышно в его голосе. – Ты ветеран по праву, и когда-то ты стал самым молодым Братом меча за всю историю Чёрных Храмовников. Как капеллан ты не ведал, что такое трусость или позор, твоей свирепости и вере нет равных. Это моя личная убеждённость, а не только воля твоего павшего повелителя – ты должен принять честь, которую тебе предлагают.

Гримальд кивнул, но не произнёс ни слова. Его глаза, обманчиво добрые, не дрогнули под пристальным взглядом. Глазные линзы шлема были насыщенного тёмно-красного цвета, подобно артериальной крови. Посмертная маска была знакома ему – её надевал его повелитель, когда рыцари шли на войну, по сути, она была на Мордреде большую часть жизни.

И череп улыбался.

– Встань, если отказываешься от этой чести, – завершил Хелбрехт. – Встань и выйди из священного зала, если не желаешь состоять в иерархии нашего благороднейшего ордена.


Он сказал мне подняться, если я отвергаю великую честь, предлагаемую мне. Удалиться, если я отказываюсь от места среди командующих Вечного крестового похода.

Я не сдвинулся с места. Несмотря на сомнения, мои мускулы не шелохнулись. Стальная усмешка маски, её тёмный хитрый взгляд – было что-то успокаивающее в этой жестокой фамильярности. Словно сам Мордред из могилы усмехнулся мне.

Он полагал, что я достоин этого. И это единственное, что имеет значение. Он никогда не ошибался.

Я почувствовал улыбку, появившуюся на моих губах. Она не исчезает, независимо от моих усилий подавить её. Я стою на коленях в этом священном месте и улыбаюсь, не смотря на десятки воинов, наблюдающих за мной с украшенных флагами стен.

Возможно, они принимают мою улыбку за уверенность?

Я никогда не спрошу об этом, потому что мне всё равно.

Хелбрехт, наконец, приблизился, и с мягким скрежетом стали о сталь он протягивает ко мне самый священный в Империуме Человека клинок.


Меч был настолько древним, насколько вообще могла быть реликвия человечества, ему даровали форму и волю в кузницах Терры после великой Ереси. В те ночи саг и легенд его нёс в битвах Сигизмунд, Первый Чемпион Императора, любимый сын примарха Рогала Дорна.

Клинок был выше обычного человека, его создали из обломков меча самого лорда Дорна. В этом храме в стазисных полях, предотвращавших влияние времени, хранились величайшие артефакты ордена. А верховный маршал держал в руках самоё священное сокровище из оружейной Чёрных Храмовников.

– Ты еще пройдёшь ритуалы в Братстве капелланов, – торжественно произнёс Хелбрехт. – А сейчас я признаю тебя наследником мантии твоего господина.

Серебряный наконечник меча опустился, остановившись точно напротив горла Гримальда:

– Ты воевал рядом со мной двести лет, Гримальд. Продолжишь ли ты сражаться рядом со мной в звании реклюзиарха Вечного крестового похода?

– Да, сеньор.

Хелбрехт кивнул, убирая меч в ножны. Гримальд напрягся снова, повернул голову и подставил щёку.

С силой молота, тыльная сторона ладони Хелбрехта врезалась в челюсть капеллана. Гримальд заворчал – дегустируя живительный медный привкус своей крови, крови своего примарха – и он усмехнулся – крови своего повелителя, которая осталась на зубах. Хелбрехт заговорил снова:

– Я посвящаю тебя в реклюзиархи Вечного крестового похода. Теперь ты лидер нашего благословенного ордена. – Верховный маршал поднял руку, демонстрируя пятна крови Гримальда на своих изломанных пальцах. – Как рыцарь Внутреннего круга, сделай так, чтобы это был последний удар, который ты оставил без ответа.

Гримальд кивнул, разжал челюсти, успокоил сердце и подавил внезапно возникший смертоносный порыв. Даже готовые к ритуальному удару инстинкты вопили о воздаянии:

– Так... и будет, сеньор.

– Поскольку так и должно быть, – ответил Хелбрехт. – Встань, Гримальд, реклюзиарх Вечного крестового похода.

Глава первая

Прибытие


Спустя несколько часов после ритуала посвящения в высший эшелон командования ордена, Гримальд стоял в одиночестве в Храме Дорна.

Без ветра, способного вдохнуть жизнь в аскетичный зал, величественные флаги висели не шелохнувшись, некоторые выцвели с годами, другие ещё нет, а на иных до сих пор виднелись засохшие пятна крови. Гримальд рассматривал геральдические изображения крестовых походов своих братьев.

Ластрати – груды черепов и пылающих жаровен иллюстрировали войну на истощение шедшую в этом еретическом мире.

Отступничество – аквила, прикованная цепью к земному шару, в те времена, Храмовники были отозваны к Святой Терре, впервые за тысячи лет, дабы пролить кровь падшего Высшего лорда Терры Вандира…

А вот и более поздние войны, в которых уже участвовал Гримальд – Винкул – меч пронзающий демона, там рыцари попали в засаду порочных последователей Заклятого врага в великой битве Огня и Крови – тогда Гримальда забрали из Братьев Меча, и он начал долгий изнурительный путь в Братстве капелланов.

Десятки других знамён спускались с украшенного свода, повествуя предания о славных победах и жизнях отданных в Вечном крестовом походе.

Единственным звуком, кроме дыхания самого капеллана, был потрескивающий гул стазисных полей, которые охраняли реликвии Храмовников. Гримальд приблизился к одной из них, за расплывчатым синим силовым полем, лежал молочно-белый болтер, принадлежавший две тысячи лет назад кастеляну Дюрону. Крошечные надписи на готике, отмечавшие количество убитых, покрывали всю поверхность оружия.

Гримальд некоторое время простоял рядом с реликвией, его пальцы зудели от желания набрать код на панели доступа рядом с защитным полем. Это было вполне законно для братства капелланов, хранящего эту святыню, и даже до своего повышения, Гримальд участвовал в чествованиях духа-машины, посредством благословлений и рукоположений.

Ритуалы даровали значительную силу оружию чемпионов, даже если это были простые молитвы искупления и очищения после варп-прыжка.

Но только один из этих пьедесталов – а их в Храме Дорна было более ста – по-настоящему волновал Гримальда. Он остановился перед невысокой колонной, читая покрытую серебром памятную доску, под стазисным щитом.

Мордред

Реклюзиарх

”Мы судим об успехе своей жизни по количеству уничтоженного нами зла”.

Ниже таблички располагалась клавиатура, каждый готический символ на ней был покрыт золотом. Гримальд ввёл девятнадцатизначный код доступа к постаменту, и древние механизмы каменной колонны отключили стазисное поле.

На ровной поверхности белого постамента покоилось выключенное и безмолвное оружие, освобождённое от синего освещения, охранявшего его.

Без лишних церемоний Гримальд взял булаву за рукоять и уверенно поднял. Ударную часть молота создали из священного золота и благословенного адамантия, отлитых в форме орлиных крыльев и стилизованных крестом Храмовников. Рукоять была из тёмного металла и превосходила по длине руку рыцаря.

На украшенную верхнюю часть оружия упал тусклый свет установленных на стенах люминесцентных ламп, и молот ярко поблёскивал, пока Гримальд поворачивал его в руках.

Воин-жрец простоял так некоторое время.

– Брат, – раздался голос сзади. Гримальд повернулся, инстинктивно приготовив оружие к бою.

Несмотря на то, что он никогда прежде не держал эту реликвию в руках, его покрытые шрамами пальцы нашли руну активации на рукояти быстрее, чем сердце совершило единственный удар. Навершие молота в виде расправившего крылья орла угрожающе вспыхнуло, электрические разряды зазмеились по золотому и серебряному металлу.

Фигура улыбнулась подобной иллюминации. На рябом лице, отмеченном следами десятилетий битв, Гримальд увидел искорки смеха в глазах молодого рыцаря.

– Реклюзиарх, – Храмовник склонил голову в приветствии.

– Артарион.

– Мы приближаемся к месту назначения. Расчёты показывают, что мы вернёмся в реальное пространство в течение часа. Я взял на себя смелость подготовить отделение к десантированию на планету.

Усмешка Артариона, впрочем, как и он сам, была не слишком приятным зрелищем. Улыбка Гримальда, которую он вернул подчинённому, напротив, казалась неподдельно искренней, как и его глаза.

– Этот мир сгорит, – произнёс воин-жрец, без тени сомнения в голосе.

– Он не первый. – Небрежно процедил Артарион, за рассечёнными губами показались стальные зубы, вставленные после меткого выстрела снайпера пятнадцать лет назад. Попадание изуродовало половину лица рыцаря, заодно сокрушив и челюсть. Он снял шлем и стали видны беспорядочные шрамы, покрывавшие плоть вокруг левой стороны губ, дополняющие тонкую презрительную усмешку.

– Он не первый, - повторил Артарион, – и не последний.

– Ты видел предварительные расчёты? Авгуры флота получили данные о количестве кораблей уже прибывших в систему?

– Я потерял интерес к подсчёту после того, как у меня закончились пальцы на руках. – Артарион рассмеялся своей неудачной шутке. – Мы будем сражаться и победим или будем сражаться и умрём. Всё, что меняется, так это цвет неба над нашими головами и цвет крови на наших клинках.

Гримальд опустил крозиус, словно только сейчас понял, что всё ещё держал оружие наготове. Свет реликвии погас, и тьма сгустилась вокруг. Зато в воздухе появился острый аромат озона – удивительная свежесть, как после грозы. Элементы питания жалобно взвыли, неохотно охлаждаясь. Дух оружия жаждал боя.

– В тебе говорит сердце солдата, но не принимать врага всерьёз - преступно. Эта кампания… Она будет тяжёлой. Серьёзная ошибка – считать её просто очередным сражением, которое внесут в наши свитки чести.

Мягкость покинула голос Гримальда. Он заговорил со злобным гневом, слишком хорошо знакомым Артариону, страстно и хрипло – рыча, словно дикий зверь в клетке:

– Поверхность этого мира будет пылать, пока от величайших достижений человечества не останется ничего, кроме пепла и воспоминаний.

– Я никогда прежде не слышал, чтобы ты предрекал поражение, брат.

Гримальд покачал головой, его голос оставался низким и возбуждённым:

– Планета будет пылать, не важно, ждёт нас триумф или поражение. Я говорю о том, что ждёт наш крестовый поход.

– Ты абсолютно уверен?

– Я чувствую это в своей крови. Победа или смерть, - ответил капеллан, - когда наступит последний день на Армагеддоне, выжившие поймут, что никакая другая война не стоила нам так дорого.

– Ты обсуждал свои опасения с верховным маршалом? – Артарион почесал кончиками пальцев зудящую кожу на шее вокруг спинного разъёма.

Гримальд тихо рассмеялся, на мгновение поразившись наивности брата:

– Ты думаешь, ему нужны мои советы?


Немногие суда в Империуме Человека могли сравниться в смертоносной мощи с "Вечным Крестоносцем". Другие корабли плавали в небесах подобно морским судам древней Терры, путешествуя между звёзд величественно и с размеренной изящностью. "Вечный Крестоносец" был другим. Словно копьё, брошенное в пустоту рукой Рогала Дорна, флагман Храмовников рассекал космос в течение десяти тысяч лет. Его двигатели работали на полную мощь, оставляя за собой конденсационный плазменный след, он следовал от мира к миру, подражая Великому крестовому походу Императора.

И "Крестоносец" был не один.

За его кормой линейные корабли ”Всенощное Бдение” и ”Величие” выжимали максимум из двигателей, стремясь не отстать от флагмана и сохранить построение в форме копья. Вслед за тяжёлыми крейсерами, соответственно боевой баржей и меньшим по размерам ударным крейсером, следовала эскадра фрегатов, которая дополняла строй. Их было семь, и каждый из этих быстрых перехватчиков двигался на полной скорости вперёд, прилагая куда меньше усилий для сохранения боевого порядка с "Крестоносцем", чем более крупные корабли.

Флагман вырвался обратно в реальность, за ним тянулся, отражаемый полем Геллера бесцветный варп-туман, а отблески ярких плазменных двигателей мерцали в газовой дымке, что скапливалась вокруг пустотных щитов выходивших позади из варпа кораблей.

Перед ним располагался пепельный шар планеты, плохо видимый за грязными облаками и странно мирный, несмотря на царящую повсюду суету.

Если бы кто-то взглянул во мрак вокруг озлобленного и истерзанного Армагеддона, то увидел бы процветающий субсектор имперского пространства, где даже благополучные миры-ульи изобиловали медленно заживавшими старыми ранами.

В этом районе космоса все миры были покрыты шрамами. Война и страх перед ещё одним грандиозным конфликтом в секторе надвигались на триллионы лояльных имперских душ подобно шторму.

Всегда находились те, кто говорил, что Империум Человечества умирает. Эти еретические голоса вопили о бесконечных войнах человечества против многочисленных врагов и утверждали, что его окончательная судьба решается в пламени миллионов битв под звёздами, находящимися во власти Бога-Императора.

Нигде не были слова подобных провидцев и пророков более верны, чем в разорённом, а затем восстановленном субсекторе Армагеддон. Названный по имени своего величайшего мира, планеты ответственной за производство и потребление в огромной и непревзойдённой степени.

Армагеддон был бастионом имперских войск, производя множество танков на своих не знающих остановки ни днём, ни ночью заводах. Миллионы мужчин и женщин носят бледно-жёлтую броню Стального Легиона Армагеддона, и их лица, скрытые за традиционными масками респираторов почитаемы и известны в дивизиях Имперской Гвардии.

Города-ульи непокорной планеты тянутся вверх до грязных облаков, погрузивших мир в бесконечные сумерки. Никакой живой природы нет на Армагеддоне. Никакие звери не преследуют свою добычу за границами постоянно растущих городов-ульев. Зов природы заменил скрежет и лязг десяти тысяч оружейных заводов, никогда не останавливающих производство. Охоту заменила тяжёлая поступь танков по покрытой рокритом поверхности планеты, ожидающих транспорты, чтобы нести службу в сотнях далёких конфликтов.

Это был мир, обреченный на все виды войн, получивший все возможные шрамы в прошлом и озлобленный ранами, полученными от врагов человечества. Армагеддон всегда восстанавливался после каждого из опустошений, но никогда не забывал их. В первую очередь помнили последнюю войну - ужасную Вторую войну, унесшую миллиарды жизней, она стала известна повсюду по имени базы в глубоком космосе, названной в честь одного из Ангелов Смерти Императора.

Его именем было Данте.

После войны смертные Армагеддона именно с неё пристально вглядывались во тьму космоса, следили, ждали и молились, чтобы ничто больше не обратило на них внимание.

В течение пятидесяти семи лет их молитвы слышали.

Но не дольше. Имперские тактики уже получили надёжные разведданные после первых стычек – флот зелёнокожих направлялся к Армагеддону, и это было самое большое вторжение ксеносов за всю историю сегментума. Как только флотилии чужих окружили систему, имперские подкрепления бросились на прорыв блокады, стремясь высадить войска на обречённую планету прежде, чем в небо над ней прибудет основной флот вторжения.

Боевая баржа не соответствовала общепринятой конструкции, "Крестоносец" представлял собой величественную крепость-монастырь, а острые серо-чёрные шпили готических соборов придавали ему сходство с усеянным шипами хребтом животного. Оружие, способное превращать города в пыль, словно когти крадущегося ночного хищника нацелилось в пустоту. По всей длине судна и сгруппированные на носу, сотни батарей и ланс-излучателей устремили жерла в молчаливый тёмный космос.

Тысяча воинов на борту кораблей сбрасывала оковы тренировок, подготовок и медитаций. Наконец, после недель путешествия через Море Душ, Армагеддон, истерзанный мир-сердце субсектора, показался в прямой видимости.


Моих братьев зовут Артарион, Приам, Кадор, Неровар и Бастилан.

Они рыцари, воевавшие рядом со мной в течение многих десятилетий.

Я наблюдаю за ними, пока они готовятся к десантированию. Наша оружейная это камера, лишённая украшений и прочих глупостей, теперь она ожила – заполненная методично движущимися безмозглыми сервиторами, облачающих нас в броню. В комнате появились запахи свойственные учёным, а не воинам: ароматы новых пергаментных свитков на нашей броне, медный привкус масел от нашего ритуально очищенного оружия, и острый запах потеющих сервиторов.

Я сгибаю руку, чувствуя движение псевдомускулов брони и слыша гул мягко вращающихся волокон. Свитки папируса украшают углы моего доспеха, тонкие рунические надписи на них перечисляют названия сражений, которые я и так никогда не забуду. Эта бумага весьма хороша по имперским стандартам, слуги производящие её на борту "Крестоносца" передают свою технику из поколения в поколение. Каждая роль на корабле жизненно важна. Каждая обязанность почётна. Мой табард белее выбеленной солнцем кости, и он абсолютно контрастирует с чёрной бронёй под ним. Геральдический крест гордо покоится на моей груди, астартес из меньших орденов носят на его месте Имперскую аквилу. Мы не носим Его символ. Мы – Его символ.

Мои пальцы вздрагивают, когда латная рукавица защёлкивается на руке. Это произошло непреднамеренно – нервный спазм, реакция на боль. Навязчивый, но знакомый холод распространяется по предплечью, пока нервный шип из рукавицы проникает в запястье и соединяется с костями и мускулами.

Я сжимаю в кулак мою бронированную руку в чёрном керамите, затем разжимаю её. Каждый палец сгибается по очереди, как будто на спусковом крючке. Глаза сервитора вспыхивают удовлетворённо от выполненной работы, и он отправляется за второй перчаткой.

Мои братья проходят аналогичные ритуалы проверок и перепроверок. Необычное предчувствие беды снисходит на меня, но я подавляю его. Я наблюдаю за ними сейчас, потому что уверен – это последний раз, когда мы совершаем подготовку вместе.

Я буду не единственным, кто умрёт на Армагеддоне.

Артарион, Приам, Кадор, Неровар и Бастилан. Мы рыцари отделения Гримальда.

В крови Кадора течёт благословленная кровь Рогала Дорна, а он выглядит уставшим от подобной чести. Его лицо разбито, а тело измученно – теперь он наполовину состоит из бионики - последствия неизлечимых ран – но он остался непокорным и даже неутомимым. Он старше, чем я, намного. Он провёл десятки лет в Братстве меча; его отпустили с всё возможными почестями, когда прогрессирующий возраст и бионика не позволяли уже сражаться на прежнем уровне.

Приам - восходящее солнце на фоне сумрака Кадора. Он понимает, что его навыки грубы и не признаны другими молодыми воинами. В нём нет даже тени смирения, его победный клич на поле боя больше походит на крики жаждущего внимания хвастуна. Он называет себя мастером меча. В этом он прав.

Артарион… это Артарион. Моя тень, также как я его. Мало кто из рыцарей способен отказаться от личной славы, и, тем не менее, Артарион несёт моё знамя в битвах. Он шутил больше раз, чем я могу припомнить, что служит только для привлечения внимания врагов ко мне. При всей его великой храбрости, он явно не наделён чувством юмора. Снайперский выстрел, изуродовавший ему лицо, предназначался мне. Я храню память про это в себе каждый раз, когда мы идём на войну.

Неровар новичок среди нас. Ему принадлежит сомнительная честь быть единственным рыцарем, которого я выбрал сам, в то время как остальных ко мне назначили. Отделению требуется апотекарий. На испытаниях только Неровар произвёл на нас впечатление своим спокойным мужеством. Он работает сейчас над установленным в руке нартециумом, его синие глаза сужены – он тестирует щёлкающие мерцающие хирургические лезвия и светящиеся лазеры. Отвратительные трескающие звуки раздаются, когда он включает свой редуктор. Дарующий милосердную смерть, щипцы для генного семени – пронзающие части с треском выдвигаются, а затем со зловещей медлительностью втягиваются обратно.

Бастилан последний. Бастилан всегда был лучшим из нас и наименьшим. Лидер - но не командир, вдохновляющий своим присутствием - но не стратег, вечный сержант - неспособный стать кастеляном или маршалом. Он всегда утверждал, что его нынешняя роль это всё чего он хотел. Я молюсь, чтобы он говорил правду, поскольку если он лжёт нам, то скрывает обман в глубине чёрных глаз.

Он тот, кто говорит со мной сейчас. Его слова холодят мою кровь.

– Я слышал, что говорили Герант и Логрейн из Братьев Меча, - Бастилан тщательно подбирал слова. – Верховный маршал предлагает назначить тебя командующим крестовым походом.

И на мгновение все остановились.


Небо над Армагеддоном было низким и мутным, серо-жёлтого цвета. Пасмурные облака не были в новинку для населения, проживающего за стенами городов-ульев, которые защищали от гроз и кислотных дождей в сезон ливней.

Вокруг каждого из городов по всей планете очистили обширные посадочные площадки - их либо поспешно выложили рокритом, либо просто выровняли колёсами сотен грузовиков. Дождь, что шёл у улья Гадес, заливал равнины или часто мерцал, отражаясь от пустотных щитов города. На всей планете небеса оказались в хаосе, погода пришла в полную негодность из-за сотен судов, ежедневно пронзающих облачный покров.

Но в улье Гадес буря оказалась особенно свирепой. Сотни покоившихся на посадочных площадках военных транспортов заливало дождём, краска на их бортах местами уже отошла, обнажив тусклый металл. Из некоторых торопливо выдвигались колонны мужчин, направляясь в лагеря разбитые в пустошах вокруг улья, другие молча ждали разрешения вернуться обратно на орбиту.

Гадес едва ли был чем-то большим, чем очередная рана в индустриальной паутине душащей Армагеддон. Несмотря на все усилия по восстановлению от последней войны, закончившейся более полувека назад, о ней до сих пор оставались горькие напоминания. Упавшие шпили, разбитые купола, разрушенные соборы – всё это было силуэтом мёртвого улья.

Эскадрилья десантно-штурмовых кораблей ”Громовой ястреб” пронзила облака. Стоявшим на зубчатых стенах Гадеса, они показались похожими на стаю ворон пикирующих вниз с тёмного неба.

Мордекай Райкен изучал корабли через свой магнокуляр. В течение нескольких секунд изображение менялось, зелёная сетка зафиксировалась на мчащихся стрелой птичьих корпусах и выдала анализ в виде белого текста рядом с изображением.

Райкен опустил магнокуляр. Тот повис на кожаном шнуре вокруг шеи, покоясь на бледно-жёлтой куртке, которая была частью униформы. Дыхание было тяжёлым, воздух, переработанный и отфильтрованный, проходил сквозь дешёвую маску респиратора, закрывающую нос и рот.

И всё равно, на вкус он был, как из уборной. И пахнул не на много лучше. Последствия высокого содержания серы в атмосфере. Райкен всё ещё ждал дня, когда привыкнет к нему, хотя и проторчал на этой планете все дни своей тридцати семи летней жизни.

Ниже зубчатой стены располагалась противовоздушная орудийная башня, группа его людей собралась там, рядом с одетым в робу техножрецом. Многорукое создание затмило собой полудюжину солдат, которые стояли в его тени, как карлики.

– Сэр, - обратился по воксу один из них. Райкен узнал, кто это был, несмотря на бесформенные шинели, надетые на солдатах. Только одна из них была женщиной.

– В чём дело, Вантин?

– Это же корабли Адептус Астартес, не так ли?

– Хороший глаз, – это были они. Вантин могла стать снайпером давным-давно, если бы не её недостатки. Увы, для снайпера мало просто одного зрения.

– Кто из них? – настаивала она.

– Это имеет значение? Астартес – это астартес, подкрепление – это подкрепление.

– Да, но кто?

– Чёрные Храмовники. – Райкен вздохнул, коснувшись языком болячки на губе, наблюдая за флотилией ”Громовых ястребов”, что приземлялись вдали. – Сотни Чёрных Храмовников.


Колонна техники Имперской Гвардии выдвинулась из Гадеса, чтобы встретить новоприбывших. Командная ”Химера” с развевающимися флагами, сопровождаемая шестью танками ”Леман Русс” стала пересекать недавно уложенный рокрит.

Большинство совершивших посадку громоздких транспортов всё ещё находилось в зоне высадки, шумя двигателями и поднимая ветер и песчаную пыль во всех направлениях, но генерал Куров из Стального Легиона Армагеддона не каждого удостаивал личным визитом.

Несмотря на преклонный возраст, спина Курова осталась прямой, на нём был надет запачканный мундир цвета охры с чёрной тесьмой и бронежилет. Не было ни признаков многочисленных медалей, ни малейшего намёка на золото, серебро, орденские ленты или иные атрибуты роскоши. Он был человеком возглавляющим Совет Армагеддона в течение десятилетий; добившимся уважения своих людей пробираясь по колено в серных болотах и папоротниковых лесах после последней войны; охотясь на выживших ксеносов в печально известных взводах Охотников на орков.

Он сошёл вниз по рампе, надвинув фуражку на глаза, защищаясь от холодного, но всё ещё раздражающе яркого послеполуденного солнца. Отделение телохранителей, также небрежно одетых, как и их командующий, спустилось по рампе вслед за ним. Когда они двигались, уродливые черепа на их поясах и патронташах щёлкали и гремели. Поперёк груди солдаты держали лазганы, мало похожие на стандартные, которыми они были когда-то – на каждом стволе виднелись модификации и дополнения.

Куров двигался со своей потрёпанной бандой телохранителей без всяких видимых усилий сохраняющих вполне приличное построение. Генерал привёл их к ожидающим ”Громовым ястребам”, каждый из которых всё ещё издавал приглушённое машинное завывание из выключенных стартовых двигателей.

Восемнадцать челноков. Куров узнал это из первого же рапорта поступившего в ауспик едва Храмовники приземлились. Сейчас они стояли в неорганизованных неподвижных шеренгах, трапы убраны, а люки задраены. На днищах, тупых носах и краях крыльев ещё мерцали тепловые щиты – последствие планетарной высадки.

Трое астартес стояли перед флотилией ястребов подобно статуям и невозможно было определить, из какого именно челнока они высадились.

Только один из них носил шлем. Он смотрел через рубиновые глазные линзы стального черепа.

– Ты Куров? – требовательно спросил один из астартес.

– Я, – ответил генерал. – Это мои...

Одновременно, три безжалостных воина выхватили своё оружие. Куров непроизвольно отступил назад, не от страха, а от удивления. Оружие рыцарей ожило под звуки пробудившихся элементов питания. Молнии, управляемые и пульсирующие, покрыли смертоносные лезвия трёх артефактов.

Первым был гигант, облачённый в чёрную броню инкрустированную бронзой и золотом, поверхность доспеха мелким готическим шрифтом покрывали изложения героических деяний Храмовника, амулеты, трофеи, символы чести из красных восковых печатей и полос папируса. Он сжимал двуручный меч, клинок был длиннее Курова, а острие воткнуто в землю. Лицо воина создали битвы, которые он вёл – квадратная челюсть, шрамы, резкие черты и отсутствие эмоций.

Второй астартес носил скромный чёрный доспех и изношенный плащ из тёмной ткани с алой подкладкой. Его меч ничуть не походил на великолепную реликвию первого рыцаря, но длинный клинок из тёмной стали был не менее смертоносным, несмотря на свою простоту. Лицу рыцаря не хватало непринуждённого спокойствия первого. Он пытался скрыть усмешку, вонзая наконечник меча в землю.

И у последнего Храмовника в шлеме не было меча. Рокрит у него под ногами слегка дрожал и крошился от булавы, ударившейся с глухим стуком о землю. Навершие оружия, стилизованный рыцарский крест поверх крыльев Имперского орла, протестующе вспыхивало, молнии потрескивали соприкасаясь с землёй.

Все три рыцаря встали на колени и опустили головы. Это произошло спустя всего три секунды после слов Курова.

– Мы рыцари Императора, – нараспев заговорил гигант в бронзе и золоте. – Мы воины Вечного крестового похода и сыновья Рогала Дорна. Я – Хелбрехт, верховный маршал Чёрных Храмовников. Со мной Баярд, Чемпион Императора и Гримальд, реклюзиарх.

Рыцари кивнули, слыша свои имена.

Хелбрехт продолжил, его голос протяжно гремел:

– На борту наших кораблей на орбите остались маршалы Рикард и Амальрих. Мы прибыли, чтобы предложить вам наши мечи, нашу службу и жизни более чем девятисот воинов для защиты вашего мира.

Куров молча стоял. Девять сотен астартес… Целые системы захватывали таким количеством. Он встречал с дюжину командующих Адептус Астартес за последние недели, но лишь некоторые из них прибыли со столь внушительной силой.

– Верховный маршал, - наконец произнёс генерал. – Сегодня вечером мы созываем военный совет. Вам и вашим воинам там будут рады.

– Да будет так, – молвил верховный маршал.

– Рад слышать это, – ответил Куров, – добро пожаловать на Армагеддон.

Глава вторая

Покинутый крестовый поход.


Райкен не улыбался.

Он всю жизнь верил, что не стоит стрелять в посыльных, но сегодня готов был покончить с этой привычкой. Сзади нависала противовоздушная турель, чья тень накрывала и защищала от тусклого света восходящего солнца. Отряд его людей работал с орудием, как и с бесчисленными другими на стенах на протяжении последних двух месяцев. Оно почти уже было в рабочем состоянии. Конечно, солдат никак нельзя было назвать техниками, но они знали базовые ритуалы обслуживания и калибровки.

– Через минуту проверочный залп, – сказала Вантин, чей голос приглушала маска респиратора.

И тут показалась курьер. В тот же момент Райкен перестал улыбаться, хотя она была прямо перед глазами – типичный чопорный и на первый взгляд недалёкий тактик.

– Я хочу, чтобы эти приказы перепроверили, - потребовал он – уважительно, но потребовал.

– Сэр, при всём должном уважении, – посыльная поправила охровую униформу, – эти приказы отдал сам Старик. Он изменяет дислокацию всех войск, и Стальному Легиону выпала честь первым сменить позицию.

Эти слова убили в Райкене желание спорить. Так значит это правда. Старик вернулся.

– Но Хельсрич же в половине континента отсюда, – он всё равно попробовал возразить, – а мы уже несколько месяцев ремонтируем орудия на стенах Гадеса.

– Тридцать секунд до проверочного залпа, – крикнула Вантин.

Посыльная, которую звали Кирия Тиро, тоже не улыбалась. Во время службы квинтус-адъютантом у генерала Курова рядовые и плебеи вечно сомневались в переданных ей приказах, как будто она бы осмелилась изменить хоть слово в инструкциях генерала. Тиро была уверена, что у других адъютантов таких проблем нет. По каким-то причинам она просто не нравилась этим низкорождённым мерзавцам. Возможно, они завидовали положению Кирии? Если так, то они ещё большие идиоты, чем она думала.

– Мне давно известны некоторые детали из планов генерала, – соврала Тиро, – о которых солдаты на линии фронта вроде тебя узнают только сейчас. Простите, если это стало сюрпризом, майор, но приказы есть приказы. А эти приказы пришли с высочайшей инстанции из всех возможных.

– Мы что вообще не собираемся защищать этот треклятый улей?

В этот момент Вантин произвела залп. Пол под ногами содрогнулся, когда четыре ствола пушки гневно взвыли в пустое небо. Райкен выругался, хотя из-за звона в ушах после эха выстрела его никто не услышал. Выругалась и Тиро, правда не из-за неожиданности, как майор, а непосредственно на Вантин и расчёт орудия.

Майор готов был завопить из-за тупой боли в ушах. Она уменьшалась, но не быстро.

– Я спрашиваю, мы что даже не собираемся защищать треклятый улей?

Вы – нет, - Тиро сжала губы сдерживая раздражение. – Ваше подразделение отправляется в Хельсрич. Транспорты вылетают ночью. Весь 101-й Стальной Легион должен быть в сборе и готов к переброске на рассвете через шесть с половиной часов.

Райкен запнулся. Шесть с половиной часов, чтобы загнать три тысячи мужчин и женщин в тяжёлые грузовые транспорты, челноки и наземные поезда? После таких скверных новостей майору захотелось быть поразительно честным.

– Полковник Саррен будет взбешён.

– Полковник Саррен принял приказ любезно и с подобающей верностью своему долгу. Вижу, тебе ещё стоит кое-чему поучиться у командира.

– Отлично. Теперь скажите, почему в Хельсрич послали именно нас. Я думал, что на этой навозной куче сидят Инсан и его 121-й.

– Сегодня утром полковник Инсан скончался от отказа аугметического сердца. Его заместитель попросил прислать лично Саррена и генерал Куров согласился.

– Так старый пьяница наконец-то умер? Нечего было злоупотреблять сваренным в гараже самогоном. Ха! Целая куча аугметики, и он всё равно откинул копыта через шесть месяцев. Мне это нравится. Просто отлично.

– Майор! Проявите хоть каплю уважения.

Райкен нахмурился:

– Знаете, а вы мне не нравитесь.

– Как жаль, - ответила помощник генерала, не скрывая мрачной недовольной ухмылки. – Потому что тебе назначили офицера по связям с астартес и ополченцами, – она выглядела так, словно съела нечто кислое, и оно всё ещё оставалось на языке. – Так что... я лечу с вами.

Почти незаметно меж ними проскользнул миг странного понимания. В конце концов, их отсылают в одно место. На мгновение их глаза встретились, и почти возникло нечто вроде фундамента вынужденной дружбы...

Сразу рухнув, когда Райкен пошёл прочь.

– Вы мне всё равно не нравитесь.


– Улей Гадес не продержится и недели. Голос мужчины был старым, а сам он выглядел на все прожитые годы до последнего часа. На ногах он держался благодаря смеси минимальной омолаживающей химической хирургии, грубой бионике и вере в Императора, зиждившейся на ненависти к врагам человечества.

Он понравился мне, как только попал в захват целеуказателей шлема. В каждом его слове звучали праведность и ненависть.

Он не должен был занимать здесь высокое положение – не настолько высокое. Он был лишь комиссаром Имперской Гвардии, и это звание не должно заставлять генералов, полковников, капитанов и магистров орденов Адептус Астартес соблюдать вежливую тишину, когда началось боевое планирование. Но для людей на военном совете и жителей Армагеддона он был Стариком, любимым героем прошедшей пятьдесят семь лет назад Второй войны.

И не простым. А тем самым героем.

Его звали Себастьян Яррик. И это имя должны уважать даже мы, Адептус Астартес.

И когда он говорил нам всем, что через считанные дни улей Гадес будет уничтожен, то сотня имперских командующих, людей и астартес, ловила каждое слово.

Одним из них был я. Это будет моим первым боем в должности командира.

Комиссар Себастьян Яррик склонился над гололитическим столом. Одной рукой – от другой осталась лишь культя – он ввёл координаты на цифровом инфопланшете, и мерцающая от нетерпения проекция улья Гадес расширилась, чтобы показать оба полушария планеты в слабой детализации.

Старик, худой и морщинистый человек с резким лицом с выпирающими костями, показал на часть карты, которая демонстрировала улей Гадес и окружающие территории. В большинстве своём – пустоши.

– Шестьдесят лет назад, – заговорил он, – Великий Враг был повержен в Гадесе. Обороняясь здесь, мы выиграли войну.

Отовсюду донёсся согласный шёпот. Голос комиссара передавали по всему обширному залу парящие дроны-черепа, в их челюстях были установлены вокс-громкоговорители.

Меня окружал знакомый гул работающих силовых доспехов, но запахи и бросающиеся в глаза лица были для меня новыми. По левую руку от меня на подобающем расстоянии, с изорванным и испещрённым бионикой высокомерным лицом стоит Сет, магистр ордена Расчленителей, известный своим воинам как Хранитель Гнева. От него исходит запах священных оружейных масел, текущей под морщинистой кожей могучей крови его примарха и пряный, неприятный аромат хищных королевских ящеров, что охотились в джунглях его родного мира. Сета окружают его офицеры, все как один с открытыми лицами, также изрытыми шрамами и потрескавшимися, как и у их господина. Какие бы войны не вели Расчленители в последние десятилетия - они не пощадили их.

Слева от меня блистает чёрно-бронзовой боевой бронёй мой сеньор Хелбрехт. Баярд, Чемпион Императора, стоит рядом с ним. Оба положили шлемы на поверхность стола, исказив ими края гололитического дисплея, а сами всё внимание обратили на престарелого комиссара.

Я скрестил руки на груди и поступил так же.

– Почему? – Спросил кто-то. Голос был низким, слишком низким для человека, и разносился по залу без помощи вокс-усилителей. Сотня голов повернулась к астартес в ярко-оранжевом облачении из меньшего ордена, неизвестного мне. Он шагнул вперёд и опёрся кулаками на стол, глядя на Яррика с расстояния почти в двадцать метров.

– Слово предоставляется брату-капитану Амарасу, – объявил стоявший рядом с комиссаром имперский герольд в выглаженной официальной синей мантии своего ведомства. Он трижды ударил об пол древком посоха. – Командующему Ангелами Огня. Амарас благодарно кивнул, продолжая сверлить Яррика немигающим взглядом.

– Зачем вожаку зелёнокожих просто стирать с лица земли место величайшей битвы прошлой войны? Наши войска должны как можно быстрее собраться в Гадесе и приготовиться защитить улей от массированного удара.

По рядам собравшихся командиров прошёл одобрительный шёпот. Воодушевлённый Амарас улыбнулся комиссару.

– Смертный, мы – Избранные Императора. Мы – Его Ангелы Смерти. Мы обладаем столетиями боевого опыта, который и не снился твоим сторонникам.

– Нет, – возразил кто-то другой. Голос превратился в рождённый воксом рык, доносящийся из громкоговорителей шлема. Я сглотнул, когда герольд вновь трижды ударил посохом.

Я и не заметил, что произнёс это вслух.

– Слово предоставляется брату-капеллану Гримальду, – заговорил он, – реклюзиарху Чёрных Храмовников.


Гримальд покачал головой, глядя на собравшихся командиров. Больше сотни – люди и астартес, и все собрались за огромным столом в этой переоборудованной аудитории, где когда-то проводились унылые театральные представления, как бы они не выглядели в этом индустриальном мире. Буйство цветов, геральдических изображений, символов единства, разнообразных униформ, полковых обозначений и иконографии. Генерал Куров стоял за плечом комиссара, во всём полагаясь на Старика.

– Ксеносы мыслят не как мы, – заговорил Гримальд. – Зелёнокожие пришли на Армагеддон не ради мести, не ради того, чтобы заставить нас истечь кровью за свои былые поражения. Они пришли, чтобы устроить бойню.

Яррик – почти скелет за бледной плотью и тёмной униформой, молча смотрел на рыцаря. Амарас ударил кулаком по столу и показал на Храмовника. В этот напряжённый момент Гримальд думал, стоит ли выхватить пистолет и пристрелить Ангела Огня прямо на месте.

– Это только подтверждает мою правоту, – Амарас почти запутался.

– Отнюдь. Ты осматривал то, что осталось от улья Гадес? Развалины. Здесь не за что сражаться, нечего защищать. И Великий Враг это знает. Он поймёт, что имперские войска окажут здесь лишь минимальное сопротивление и отступят, чтобы защитить более важные города. Скорее всего, вожак просто испепелит Гадес с орбиты, а не пойдёт на приступ.

– Мы не можем позволить улью пасть! Это символ решимости человечества! При всём уважении, капелла...

– Хватит, – заговорил Яррик. – Успокойтесь, брат-капитан Амарас. – Гримальд говорит разумно.

Капеллан благодарно склонил голову.

– Мне ещё смертные будут рот затыкать, – проворчал Амарас, но весь его боевой задор испарился. Яррик – худой старый комиссар – просто пристально посмотрел на капитана астартес. И спустя несколько мгновений Амарас вернулся к обозрению гололитической топографии местности вокруг улья. Яррик повернулся обратно к собравшимся офицерам, его единственный человеческий глаз смотрел сурово, а аугметический вращался в глазнице, фокусируясь.

– Гадес не продержится и недели, – повторил комиссар, на этот раз, качая головой. – Мы должны покинуть улей и рассредоточить войска по другим укреплениям. Это не Вторая война. То, что приближается к системе, намного превосходит числом орду, которая опустошила планету в прошлом. Другие ульи должны быть укреплены тысячекратно, – он прервался, чтобы прочистить горло, и закашлялся сухо и хрипло. Когда приступ прошёл, Старик улыбнулся совершенно без намёка на веселье. – Гадес сгорит. Мы дадим бой в другом месте.

После этого намёка генерал Куров шагнул вперёд с инфопланшетом.

– Перейдём к распределению полномочий, – он глубоко вздохнул и продолжил. – Флот, который осадит Армагеддон, слишком велик, чтобы ему противостоять.

Раздались ехидные комментарии. Куров отмахнулся. Гримальд, Хелбрехт и Баярд были среди тех, кто остался абсолютно безмолвными.

– Слушайте меня, друзья и братья, – вздохнул генерал. – Слушайте и внимайте. Те, кто настаивают, что эта война не станет жестокой борьбой на истощение, обманывают себя. По текущим оценкам в субсекторе Армагеддон находится более пятидесяти тысяч космических десантников и в тридцать раз больше имперских гвардейцев. И этого всё равно недостаточно для полной победы. В лучшем случае Линейный флот Армагеддона, орбитальные защитные системы и оставшиеся в космосе флоты Адептус Астартес смогут задержать вражескую высадку на девять дней. В лучшем случае.

– А в худшем? – спросил офицер астартес, красовавшийся в шкуре белого волка и облачённый в серый боевой доспех Космических Волков. Всё его тело выражало нетерпение. Он был похож на собаку в клетке.

– Четыре дня, – с мрачной улыбкой ответил Старик.

Вновь воцарилась тишина. И Куров поспешил ей воспользоваться.

– Адмирал Пэрол из Линейного флота Армагеддона составил план и загрузил его в тактическую сеть для всех командующих. После окончания боёв на орбите, через четыре или девять дней, наши флоты будут отведены от планеты. С этого дня Армагеддон защищают только те, кто окопался на поверхности. Орки смогут приземляться, когда и где им вздумается. Адмирал Пэрол возглавит уцелевшие корабли и начнёт постоянные партизанские атаки на оставшихся на орбите суда захватчиков.

– А кто возглавит корабли астартес? – вновь заговорил капитан Амарас.

Последовала новая пауза, а затем комиссар Яррик кивнул в сторону собравшихся у стола воинов в тёмных доспехах.

– Учитывая старшинство и опыт его ордена, общее командование над флотами Адептус Астартес примет верховный маршал Чёрных Храмовников Хелбрехт.

И вновь поднялся шум, несколько командующих астартес требовали, чтобы эту честь оказали им. Рыцари проигнорировали их.

– Мы не покинем орбиту? – Гримальд приблизился к командиру и задал вопрос.

Верховный маршал не сводил взгляда с Яррика:

– Мы – очевидный выбор, когда речь идёт о командовании астартес в космических сражениях.

Капеллан оглядел зал, видя разных командующих и офицеров сотни различных воинств.

"Так я ошибался, – подумал он. – Я не умру напрасно на этой планете".

Горячий и неудержимый порыв пронёсся в душе, такой же реальный и живой, как хлынувший через оба сердца поток адреналина.

– "Крестоносец" поразит сердце их флота, словно копьё. Верховный маршал, мы повергнем зелёнокожего тирана и не позволим ему ступить на этот мир.

Когда капеллан заговорил, Хелбрехт отвернулся от старого комиссара. Он посмотрел на Гримальда, пронзив строгим взглядом тёмных глаз шлем-череп рыцаря.

– Брат, я уже говорил с другими маршалами. Мы должны оставить на поверхности контингент. Я возглавлю орбитальный крестовый поход. Амальрих и Рикард возглавят войска в Пепельных Пустошах. Остаётся лишь один крестовый поход, чей долг – защитить один из ульев, в котором ещё нет гарнизона астартес.

Гримальд покачал головой:

– Сеньор, это не наше дело. Доспехи и Амальриха и Рикарда покрыты бесчисленными наградами. Они в одиночку возглавляли крупные крестовые походы. Никто из них не будет рад ссылке в грязный улей-мануфакторий, пока тысяча их братьев сражается в великой войне наверху. Вы обесчестите их.

– И всё же, – лицо Хелбрехта было неумолимым и словно высеченным из камня, – здесь должен остаться командующий.

– Нет, – кровь рыцаря похолодела, – не делайте этого.

– Это уже сделано.

– Нет, – сказал Гримальд, вкладывая в слово всё свою волю, – Нет.

–Сейчас не время. Гримальд, решение принято. Я знаю тебя, как знал Мордреда. Ты не откажешься от этой чести.

Нет, – вновь повторил Гримальд, достаточно громко, чтобы на него начали коситься.

Хелбрехт не сказал ничего. Гримальд шагнул ближе.

– Я своими руками вырву чёрное сердце Великого Врага и повергну его богохульный флагман на землю Армагеддона в дожде священного огня. Хелбрехт, не оставляйте меня здесь. Не лишайте меня этой славы.

– Ты не откажешься от этой чести, – повторил верховный маршал, чей голос был столь же неумолимым, как и лицо.

Гримальд не хотел здесь больше находиться. И, что хуже, он знал, что здесь и не нужен. Пока обсуждали тактику будущих орбитальных боёв, реклюзиарх отвернулся от голографического дисплея.

– Подожди, брат – голос Хелбрехта звучал как просьба, а не приказ, и потому отказать было гораздо легче.

Гримальд без лишних слов покинул зал.


Их цель называлась с типичной для этого мира мрачностью – Хельсрич.

– Кровь Дорна, – с чувством выругался Артарион, – ну и вид.

– Он... огромен, – прошептал Неровар.

Четыре ”Громовых Ястреба” рассекали сернистое небо, разгоняя болезненно-жёлтые облака. Из кабины ведущего корабля шесть рыцарей смотрели на громадный город внизу.

И громадный – было ещё мягко сказано.

Под вой стартовых двигателей четыре ястреба в изящном единстве облетели один из высочайших индустриальных шпилей. Серо-голубой, извергающий густой дым в грязное небо, один из сотен.

Звено прикрытия, состоявшее из маленьких, манёвренных и предназначенных для завоевания господства в воздухе истребителей ”Молния”, кружило вокруг кораблей астартес. Их не приветствовали и не прогоняли, просто игнорировали.

– Не может быть, что из всех астартес в город послали только нас, – Неровар снял белый шлем и под шипение выравнивающегося давления уставился невооружёнными глазами на сверкающий внизу метрополис. – Как мы будем защищать его в одиночку?

– Мы не будем одни, – заговорил сержант Бастилан. – С нами Гвардия. И ополчение.

– Люди, – усмехнулся Приам.

– Легио Инвигилата высаживается к востоку от города, – сообщил мечнику Бастилан. – Титаны, брат мой. Не думаю, что ты станешь смеяться над ними.

Приам не ответил. Но и не согласился.

- Что это?

При словах лидера рыцари подались вперёд. Гримальд показал на обширную полосу покрытой рокритом дороги, достаточно широкую, чтобы на ней приземлился крейсер или неуклюжий войсковой транспорт Имперской Гвардии.

– Шоссе, сэр, – ответил пилот. Он сверился с приборами. – Хельская магистраль.

Какое-то время Гримальд молчал, просто глядя на колоссальную дорогу и тысячи и тысячи транспортов, спешивших в обоих направлениях.

– Это шоссе – как хребет города. Я вижу, что от него отходят сотни ответвляющихся дорог и объездных путей.

– И что? – спросил Приам, интонация мечника ясно показывала, как мало его заботит ответ.

– И то, - Гримальд повернулся к отделению, - что контролирующая Хельскую магистраль сторона будет держать в руках бьющееся сердце города. У неё появиться беспрецедентная, неудержимая возможность передислоцировать войска и технику. Даже титаны смогут двигаться быстрее, возможно вдвое быстрее, чем если бы им пришлось пробираться сквозь башни улья и городские кварталы.

Неровар покачал головой. Только его лицо не было скрыто шлемом. И оно выглядело настолько неуверенным, насколько может выглядеть лицо астартес.

– Реклюзиарх, – он запнулся, произнося новый титул Гримальда. – Как мы защитим... всё это? Бесконечную дорогу, которая ведёт в тысячи остальных.

– Мечом и болтером, – ответил Бастилан. – Верой и пламенем.

Гримальд узнал в речи сержанта собственные слова. В наступившей тишине он смотрел на город внизу, на безумно широкую дорогу, которая оставляла весь улей открытым, доступным.

Уязвимым.