Призраки ярости / Ghosts of Rage (рассказ)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Призраки ярости / Ghosts of Rage (рассказ)
Автор	Дэвид Аннандейл / David Annandale
Переводчик	dima_v
Издательство	Black Library
Год издания	2015
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Пустота останавливает меня. Ничто. Отсутствие эха. В камере передо мной нет абсолютно ничего. Но меня затягивает в эту пустоту, её очертания что-то значат.

— Что ты видишь, капеллан Лемартес? — спрашивает Корбулон.

Он часто задаёт этот вопрос, чтобы проверить меня, но на этот раз верховному сангвинарному жрецу на самом деле любопытно. Я держу «ярость» в узде, и Корбулон это знает. Постоянно сотрясающая мою душу злоба лишь слегка дрожит. Я отстраняюсь от видений. Передо мной коридоры ударного крейсера Кровавых Ангелов «Багровый призыв», а не «Мстительного духа» Гора. Время и пространство не меняются. Мы покидаем орбиту Флегетона и скоро совершим переход в Имматериум. Я вижу Корублона. Его обрамленное золотыми волосами благородное лицо напоминает о самом Ангеле. Оно — воплощённая надежда нашего ордена. Он — моя противоположность. Я — проклятье. Моя броня окрашена в чёрный, на голове надет шлем-череп. Именно он является моим настоящим лицом, а не скрытая под ним маска плоти.

Я вижу всё таким, какое оно есть, незамутнённым взглядом. Моё состояние настолько стабильно, насколько это возможно. Но я остановился перед камерами. В них содержали роту смерти на пути с Ваала на Флегетон. В тюрьму, которую готовили для худших из предателей, теперь заключают мучеников «чёрной ярости». Запертые двери не оскорбляют меня. Я принимаю необходимость держать вернейших из братьев под замком, в том же пространстве, где томились самые низкие души, которые запятнали камеру настолько, что никакой очистительный ритуал не скроет их следов. Безумцы не должны повредить ни себе, ни другим до того момента, как их выпустят навстречу верной смерти.

Я принимаю всё это. Я не останавливался у камер до того, как мы прибыли на Флегетон. Там воины роты смерти истребляли демонов, пока сами не погибли от их рук. Я не обращал внимания на вой рвущихся из путов братьев и шёл мимо. Не было причин останавливаться.

Но теперь я это сделал.

Что я увидел?

— Ничего, — отвечаю я Корбулону.

На его идеальном лице, перерожденном образе Сангвиния, я вижу выражение задумчивости, он не встревожен.

— Если бы здесь действительно ничего не было, то мы бы и не говорили.

— Ничего, что я мог бы увидеть, брат Корбулон, — поправляю я себя, — но я чувствую зов.

— Что зовёт тебя?

— Я не знаю.

Гробницы без тел. Мемориалы без имён. Лица из ниоткуда. Эхо там, где не было криков. Такие формы принимает беспокоящая меня пустота в камерах. Там были мои братья. Теперь их нет. Безумный вой и гнев роты смерти оставили шрамы на стенах «Багрового призыва». А затем воины погибли на Флегетоне. Их смерти не были пустыми. В бою схлестнулись две ярости, и наша победила. Ярости Кровавых Отпрысков и Скарбранда, которая изменила сам облик мира и убила миллионы, оказалось недостаточно, чтобы совладать с нами. Наша ярость праведна. Их — запятнана виной предательства. Мы разбили врага. Наши жертвы были истинным воплощением благородства.

Заблудшие из роты смерти обрели покой, отдав свой долг. Я даровал такой покой многим сотням братьев. Боль от осознания этого никогда не утихает. Она настолько же сильна и бесконечна, как и сама «ярость». Но я принимаю её, понимаю уготованную мне судьбу и осознаю её важность. Я не в первый раз прошёл мимо пустых камер.

Есть ли понятие, противопоставленное возможности? Не пустота, свернувшаяся в ожидании всего, что может её заполнить, а нечто затяжное. То, что осталось свернутым, то, что всё ещё ожидает спустя долгое время после того, как всё присутствие и любая возможность исчезли. «Ярость» была здесь. Теперь её нет. Но пустота кажется порочной.

Корбулон открывает дверь ближайшей камеры и входит в небольшое пространство. Он медленно поворачивается, внимательно осматривает комнату, но ничего не находит. Жрец разочарованно хмурится.

Потому что в камере можно найти лишь пустоту.

— На нас напали? — cпрашивает он.

— Я не Мефистон, брат, но… — я делаю паузу. — Я так не думаю.

Это всего лишь моя реакция на чувство потери? Сомневаюсь, что это так. У пустоты действительно есть форма.

Корбулон бросает взгляд в конец тюремного зала. Там находится камера допросов, в которой он исследовал моё состояние и искал лекарство, спасение. Он не добился никаких результатов. Также там поместили мою стазис-камеру. В пути от Ваала до Флегетона я оставался в сознании. Нужно было планировать сражения. Но теперь война закончилась, цена победы оплачена. Я стал опасностью. Пришло время запереть меня. Я не заслужил отдыха, это невозможно. Но мне полагался период забвения. Настоящий отдых дарует смерть, когда долг будет отдан сполна.

— Возможно, нам стоит подождать, — говорит Корбулон.

— Возможно. — Я смотрю на камеры и задумываюсь о том, смогу ли отдохнуть, хотя бы когда умру. Между полным истреблением роты смерти в бою и её пополнением, когда «чёрная ярость» поглощает новые жертвы, существует печально короткое ожидание покоя после смерти в бою. Но сейчас я задумался, правда ли это. Может быть, «ярость» пылает и после смерти.

Пустота становится всё более определенной. Я узнаю её. Скоро появится эхо.

— Что-то происходит, — говорю я Корбулону.

Пока я произношу эти слова, по всей длине «Багрового призыва» ощущается удар. Его мощь бросает нас на стену коридора. Стрельчатый потолок трескается, на палубу осыпается каменная крошка. Ревут сирены.

Мы с Корбулоном молча бежим к мостику. Нанесенного удара хватило, чтобы сломать кости корабля, а «Призыв» уже и так пострадал на войне. «Пророк крови» захватил рой планетоидов вокруг Флегетона и сбросил их на поверхность, будто тысячи метеоров. Корабль чётвертой роты Кровавых Ангелов попал в этот шторм. Корпус повреждён, пустотные щиты работают не на полную мощность. Многие орудия разбиты или отключены. Корабль устал, как и сама четвёртая рота — Рыцари Ваала. На Флегетоне они понесли тяжёлые потери. Ещё только предстояло понять, какие психические повреждения получила рота, в полном составе поддавшись «красной жажде».

Мы не готовы к ещё одному нападению.

Но мы будем сражаться с врагами, какую бы форму они не приняли, и разобьем их.

Мы добрались до мостика и вошли на него с уровня стратегиума. Капитан Кастигон стоял впереди, у налоя. Благородные черты лица капитана говорят о настолько же славном наследии, как и у Корбулона. Кастигон смотрит вперёд, перед ним пылает извивающееся безумие. «Багровый призыв» вошел в Имматериум. Этого не может быть. Мы далеко от точки Мандевилля системы Флегетон. Не было предупреждений о неминуемом прыжке. Неизвестно, в каком состоянии поле Геллера корабля. Иллюминатор всё ещё открыт, за ним — пагубные виды варпа.

Остальные Рыцари Ваала собираются на мостике. Я иду вперёд и останавливаюсь за несколько шагов позади Кастигона. Смертные члены команды на уровнях под нами отвернулись от иллюминатора. Слуги не растерялись и сразу же надели наглазники, чтобы остаться на постах и продолжить исполнять свой долг, закрыв разумы от смертельного безумия за пределами корабля.

— Почему мы перешли в варп, брат-капитан? — спрашиваю я у Кастигона.

— Я не знаю. — Он не отворачивается от иллюминатора и не приказывает закрыть его. Бывает, что нам приходится смотреть в варп, пережить его нападения на рассудок, чтобы понять, с чем мы боремся, встретить врага лицом к лицу.

— Авгуры засекли внезапное истончение Имматериума. Нас мгновенно затянуло.

— Барьеры реальности легко преодолеть во всём регионе Флегетона, — говорю я, — война ещё больше ослабила их.

Колонны и моря крови. Дождь из лун. То были дни зловещих чудес.

— Согласен, — отвечает Кастигон, — но это нечто большее, чем простое совпадение.

— Да. — Мы сражались с пророчествами и судьбой, с искаженными отражениями ярости. В Галактике не может быть так много случайностей. — Должно быть… — начинаю я, но в моей голове внезапно разгорается пламенный гнев, ослепляющий своей тьмой.

— Там, — в то же мгновение говорит Корбулон и показывает пальцем.

Моё дыхание становится хриплым от напряжения, которое требуется, чтобы не дать рукам двигаться. Проблеск мостика, на котором меня окружают силы Архипредателя Гора, длился лишь долю секунды. Я знаю, где я. Я держусь за реальность корабля и окружающих меня боевых братьев.

Я смотрю в иллюминатор. За ним изменяется, вопит и бьется в конвульсиях варп. Это похоже на поднятие занавеса, сделанного из плоти, на истончение обманчивой дымки. Появляется мир. Он — не очередная исчезающая иллюзия Имматериума. Это цельное существо — планета-демон.

Порочность Флегетона сразу кажется зловеще логичной. Необъяснимое скопление лун на другой стороне реальности — это остатки материального воплощения планеты. Варп искажает, но также может и отражать. Перед нами открылась правда о системе Флегетона. Из-за этого огромного призрака чудовищная сила варпа просачивается в реальный мир. Планета мучает систему, оставляет за собой след ужаса и призванных в реальность кошмаров. Мы находимся на её пути.

— Рулевой! — кричит Кастигон.

— Я вижу её, верховный судья! — так же громко отвечает рулевой.

Я чувствую, насколько перегружены двигатели. Законы планетарной физики не работают в варпе. Время и пространство здесь — ложь. Но мы должны действовать, у нас нет выбора, приходится реагировать на события, подробности которых барабанной дробью отдаются на наших авгурах и бьют по чувствам. Этот курс приведёт к столкновению. Нужно уклоняться. Придётся надеяться, что у наших действий есть аналоги в Имматериуме, которые и спасут судно.

Сначала демоническая планета висит ровно по центру иллюминатора. Она приближается, становится более массивной и голодной и начинает смещаться вниз и к правому борту. Я не уверен, что этого изменения курса хватит. Ипос кричит, что нужно добавить мощности. Утробный гул ударного крейсера становится громче. Он звучит всё выше, будто дух машины «Багрового призыва» собирается закричать.

Существование планеты — нападение само по себе. Сначала она кажется газовым гигантом, покрытым атмосферой, где никогда не заканчивается шторм цвета кипящей ненависти. Постепенно проявляется её настоящая злобная сущность. В этой нечестивой не-реальности и не может быть по-другому. У мира нет атмосферы. Шторм и есть поверхность. Континенты извиваются как змеи. Океаны вздымаются единым фонтаном, а затем бросаются в жерло бездны и появляются на другой стороне планеты. Я вижу, как горные цепи корчатся и роют ходы, а затем складываются в клацающие челюсти.

Ещё ближе. Ударный крейсер дрожит от мучений. Кастигон, Корбулон и я молчим и не двигаемся. Сражается Ипос, это его битва. Мы не сможем ему помочь, только помешать.

Перед нами открывается новая правда, новые ужасы. Мы задеваем то, что должно быть атмосферой планеты, и она тянется к нам. Горы становятся запутанным лесом из каменных щупалец. Его малейшее ответвление может развалить корабль надвое. Отростки окружают «Багровый призыв». Петля затягивается.

— Вниз и на левый борт! — выкрикнул Ипос. Казалось, что столкновение неминуемо, но размер и расстояние (Всё это ложь) обманчивы. Стройные отростки толщиной в километр (Ложь). Нос ударного крейсера медленно, так медленно, наклоняется вниз. Гранитные верёвки, созданные воображением, всё приближаются. К корпусу тянутся их концы, напоминающие искривленные когти.

На щупальцах появляется движение. Шевеление. Кипение. Они всё ближе. Как можно назвать обезумевших существ, которых я вижу на отростках? Они — углы и линии. Они — почерневшие кости и лоскуты кожи. У них есть когти и зубы, но нет ничего, что можно было бы назвать руками или головой. У них нет общих черт. Все они разные, но все принадлежат к одному виду. Их движения дерганые, исступленные и резкие. Это танец, буйство, приступ, нападение. Они стремительны, их движения размываются, хотя каждое из существ, похоже, сотни метров в высоту.

— Трон, — бормочет капитан, — во имя Ангела, что это ещё такое?

Ближе. Ближе. Ипос направляет корабль в промежуток между двумя отдаленными друг от друга отростками. «Багровый призыв» неуклюже разворачивается. Его масса не позволяет быстро маневрировать, как и вне варпа. Путы планеты подбираются всё ближе и уже почти задевают надстройки. Ярость становится ещё отчетливее.

Кастигон морщится и отворачивается от абстрактных существ, созданных из мышц. Я не отрываю взгляд. Я не могу отвернуться. Из-за спин существ на меня рвётся боль. Она обжигает мои чувства и разум. Каждое резкое, дикое движение повторяется моей нервной системой. Если ярость потревожить — она растёт. Растёт и ширится, наблюдая за танцем, за колющими ударами по жертве.

Я, не отрываясь, смотрю на абстракции и запоминаю, как пересекаются их конечности. Они не подвластны обычным законам, геометрия крови создает нереальные углы. Агрессия повторяется. Из острых краёв фигур появляются новые существа. Процесс создания мне знаком. Я понимаю, что это такое . Это — кристаллы ярости.

«Багровый призыв» проходит сквозь промежуток. Мы покидаем грозящую раздавить нас сеть. Нам не удаётся уйти без повреждений. Щупальце задевает левый борт. Скопления кристаллов отделяются от камня и спрыгивают на нос корабля, где продолжают свой танец. Движения разбитого стекла, ритмы ненависти, наполненные жестоким смыслом. Они бьют по корпусу, пытаясь попасть внутрь, пытаясь найти, за что зацепиться.

— Не смотрите на них! — кричит Корбулон — Они разносят безумие!

— Они разносят гнев, — отвечаю я,

— Да, — отзывается жрец, — и его. Это одно и то же.

Кастигон протягивает руку направо, будто пытается не впасть в транс, и хватает переключатель рядом с кафедрой. Капитан закрывает иллюминатор. Последнее, что я вижу в Имматериуме — размножение ярости на корпусе корабля. Планета пульсирует под нами. Танец кристаллов ощущается по всему кораблю. Что-то бьется, чтобы проникнуть внутрь. Что-то ищет зацепку.

— Ипос? — спрашивает Кастигон.

— Столкновение предотвращено, верховный судья, — докладывает рулевой, — мы всё ещё на орбите, но я смогу оторваться.

— Я верю, что сможешь. — Кастигон поворачивается и смотрит на нас. — Как мы будем сражаться с этим врагом?

Удары всё приближаются. Кристаллы добрались до надстроек.

— По ним будет непросто попасть из наших орудий, — продолжает капитан.

— Нет, — отвечаю я. Я говорю сквозь зубы, которые сжаты как железные клещи. — Не нужно сражаться с ними.

— Капеллан Лемартес? — Корбулон удивлён. Кастигон, должно быть, тоже. Когда я отказывался от битвы?

— Они — ярость, — говорю я, — не стоит подпитывать её.

— Это мудрое решение, — соглашается Корбулон.

В моей голове раскатывается грохот. Мостик плывет перед глазами. Я отрицаю неуверенность, отрицаю то, что лишенное разума воплощение гнева влияет на меня. Я цепляюсь за свою гордость, и в горле формируется рык. «Чёрная ярость» обладает благородством. Это не только трагедия, но и честь. У нас есть не только злоба, но и единая цель. Предатели будут наказаны.

Это опасный путь. Если меня поглотит жажда правосудия, то я потерплю неудачу и потеряю свою связь с реальностью.

Я непоколебимо двигаюсь к цели. Я — Лемартес, капеллан роты смерти. Я не на Терре, я не на «Мстительном духе».

Грохот в голове утихает. Ярость отступает пред героическим образом. Кристаллам ничего не найти во мне.

Затем появляется мысль. В нашей броне есть брешь.

Камеры. Пустота, ожидание, следы злобы. Всё безумие и жуткий вой роты смерти остались в тех стенах. Очертания, которые я видел, уже почти воплотились в реальность.

— У меня есть ещё одно дело, — говорю я Корбулону и Кастигону.

— Что за дело? — спрашивает жрец.

— Пусть за мной не следует никто, — отвечаю я. Нужно действовать в одиночку. Инстинкт, предчувствие, разум. Они призывают меня оградить камеры от всех. Ярость снаружи ищет проводник. Если она найдёт его и захватит моих братьев, то превратится в чуму. Я уже заражён. Судьба этого боя в моих руках, также как и судьба корабля в руках Ипоса.

Я надеваю шлем и выхожу с мостика, спускаюсь по ступеням надстроек и достаю кровавый крозиус и болт-пистолет. Я бегу в глубины «Багрового призыва». Все слуги и боевые братья, которые видят меня, уходят с дороги. Я знаю, как я выгляжу в их глазах — черный призрак, в гневе рвущийся вперёд. Я — напоминание о горькой судьбе, которая может постигнуть любого Кровавого Ангела. Разве есть в ордене хоть один брат, который не считал бы, что Асторату скоро придётся даровать мне последнюю милость?

Я добрался до тюрьмы и захлопнул за собой дверь, запер её на все замки и пошел дальше по коридору неторопливыми шагами. Камеры расположены в стенах по обе стороны от меня. Я останавливаюсь перед первой парой. Атмосфера в тюрьме изменилась с того момента, как я и Корбулон ушли на мостик. Воздух полнится собирающимися воедино возможностями. Хоть я и нахожусь дальше от корпуса корабля, грохот танца кристаллов здесь громче. Он действует как нож, с каждым ударом погружающийся всё глубже в тело жертвы на алтаре. Важна не близость или контакт, а восприимчивость цели. Тюрьма очень чутко воспринимает всё. Пустота превратилась в возможность. Стены, палуба, решетки в дверях, даже знамёна ордена, висящие в середине помещения, каждый камень, каждая пылинка впитала в себя часть «ярости» роты смерти.

Эхо постепенно становятся реальными. Вой достигает моего слуха, будто бы из обширного, глубокого колодца. Он поднимается вверх, становится сильнее. Он уже близко, двигается от камеры к камере, обходит меня кругом, обвиняет и продолжает двигаться в хранилища. Заключенный в ловушку вой отступает и становится ещё громче.

Факелы в канделябрах на стенах начинают мерцать. Свет постепенно гаснет. Воздух меняется. Сквозь решётку шлема я чувствую, как пахнет дым. Он исходит не от факелов, а из пространства камер. Сначала это лишь грязное пятно, рождённое множественным эхо, затем оно распространяется, становится плотнее, протягивая свои пальцы сквозь прутья решёток.

Ничто, возможность теперь присутствие. Но мне всё ещё не с чем сражаться.

Дым становится всё гуще. Он мерзкий на вкус. В камерах и коридоре появляются ядра. Одно, затем три, десяток, двадцать. Ещё больше. Серый цвет становится красным. Дым резко сжимается вокруг каждого ядра, и там, где был воздух, появляется плоть. Тюрьму заполняют демоны. У них узкие черепа, из спин торчат крылья, а из лап – когти. Враги, сгорбившись, крадутся ко мне. Их челюсти распахнуты, демоны рычат от тупого голода, тупого отчаяния, тупой ярости. Они – фурии, и их великое множество.

Я поднимаю крозиус.

— Именем Императора и Сангвиния, подходите и исчезните с моих глаз.

Они не понимают. В их головах лишь зачатки разума, но у них есть цель. Они созданы вокруг призраков «ярости» моих братьев, а кожа демонов красного цвета Кровавого бога. Сражение двух яростей, разорвавшее Флегетон на части, ещё не готово оставить нас в покое.

Враги бросаются на меня. Я открываю огонь и веду пистолет по широкой дуге. Болты пробивают тела фурий. На Флегетоне я сражался со Скарбрандом. В сравнении с ним эти существа подобны мошкам. Каждый мой выстрел – смертельный. Фурии не в силах оставаться в реальном пространстве после взрыва масс-реактивных снарядов. Нападающие разлетаются на части, демонический ихор превращается в дым.

Со мной сближается большая часть фурий. Я продолжаю стрелять и размашисто бью крозиусом по сторонам и под ноги. Поле оружия трещит и сверкает красным светом очищающей ярости. Священная реликвия не потерпит присутствия демонов. Я разрываю на части одну фурию за другой, разбиваю головы и тела, наношу такие сильные удары, что их хребты раскалываются надвое. Демоны визжат и валятся мне под ноги. Их когти скребут по моей броне, а я уничтожаю врагов за такое безрассудство.

Они толпятся вокруг меня, будто жаждут быть уничтоженными. Я готов им в этом помочь.

Демоны осквернили память потерянных братьев из роты смерти. Это кощунство разжигает пламя моей злобы.

Резня продолжается уже больше минуты, я потерял счёт тому, скольких фурий уничтожил. Но их не становиться меньше. Я слишком погружен в смертельные мгновения. Нужно очистить свой разум. Я нечто большее, чем машина для убийства. Я поднимаю взгляд и осматриваю поле боя.

Демоны продолжают появляться. Каждая из убитых фурий превращается в дым, который спустя пару мгновений вновь превращается в фурию. Кажется, что это может длиться вечно. Но того же не сказать обо мне. Поодиночке демоны ничего не смогут мне сделать. Но вместе они сильнее, как волны, со временем стачивающие камень.

Я перезаряжаю пистолет, приготовившись к удару фурий, которые снова бросаются на меня. Я возобновляю стрельбу, всаживая по несколько болтов в каждого демона. Я наношу более мощные удары крозиусом, по одному на каждую фурию. Я уничтожаю их с ещё большей жестокостью, будто от этого они исчезнут и не смогут вернуться.

Взрывы дыма, затем перерождение. Я не могу разорвать эту цепь.

Это приводит меня в ярость, я начинаю сражаться ещё яростнее, ещё жестче.

На задворках моего разума постепенно проявляется цепь совсем других событий. Я понимаю, насколько она опасна.

Кастигон обращается ко мне по воксу.

— Капеллан Лемартес, внутренние авгуры оповещают о демоническом вторжении в тюрьме.

— Да.

Я убиваю, убиваю и убиваю. Я переживу эти отродья.

— Подкрепления двигаются к тебе.

— Нет! — Мой разум прорывается сквозь разрастающуюся тьму злобы. Ни один Кровавый Ангел кроме меня не должен входить сюда. — Ярость находится на борту судна, брат-капитан. — Произнося каждый звук, я наношу ещё один удар, стреляю ещё раз. — Я уже потерян. Это ловушка.

Каждая фурия переносит чуму. В их сердце — «черная ярость». Я не хочу таким образом пополнять роту смерти.

— Ты понял меня? — спрашиваю я у Кастигона.

— Да, — отвечает он после долгой паузы.

— Если ты не послушаешься моего предупреждения, то вся рота будет обречена, - говорю я ему.

— А как же ты, брат?

— Разве ты не считаешь, что я уже давно обречен?

Я едва различаю свои последние слова Кастигону. Не знаю, ответил ли он. Фурии бросаются на меня все вместе. Они летят в сторону моей головы, хватают меня за ноги, бьют кулаками и обвивают крыльями шлем. Я ослеп. В моих ушах звучит рык врагов. Демоны пытаются похоронить меня под своими телами. Им, наконец, удаётся пробить мою броню. Когти погружаются в моё тело, выпуская кровь.

В мой разум.

Мою душу.

И призывают мои скрытые ярости.

Перед моим мысленным взором из океана безумия поднимается каменный монолит, светящийся чёрным жаром. Памятник высечен из отчаяния. Если я когда-то познаю колебания на моей службе или в своей вере, если меня подведёт моя воля, то этот жуткий камень разобьет моё «я» и утопит меня в «чёрной ярости».

«Надежды нет, — шепчет камень, — исцеления нет. Ты лишь откладываешь неминуемое и уже стал чудовищем».

— Нет! — кричу я и бью по камню кровавым крозиусом. Колонна разлетается на части, которые падают в море ярости.

Волна подхватывает и меня. Я всё ещё сражаюсь, но с кем?

Что это за война?

Гор.

Да, Гор предал нас всех. Он убил Ангела.

Я проклинаю имя предателя. Я разорву его корабль на части. Я отомщу за каждую смерть, которую принесла эта жуткая ересь. Я…

Нет. Нет. Нет. Нет.

Не Гор.

Я вырываюсь в реальность. Я – капеллан Лемартес. Я не сражаюсь с Гором, лишь с мелкими демонами, которые отказываются умирать.

Они хотят утопить меня в моём гневе.

Я отвечаю ещё большей яростью.

Волны поднимаются выше.

И я сдерживаю их.

Я — ярость, но я — воля. Проклятие старалось уничтожить меня с того дня, как я пал. Каждую секунду моей жизни оно вгрызается в мой разум. Я не отдам ему победу. Я оборачиваю «черную ярость» на саму себя. Я — голос разума в глубинах безумия, и я — проводник заблудших. Битва за то, чтобы видеть реальность, начинается заново каждое мгновение. Каждая маленькая победа не приводит ни к чему и лишь ввергает меня в вечную борьбу. Ни отдыха, ни остановки, ни передышки.

Но всё-таки это победа.

Я рычу и разрываю душащих меня во тьме фурий ударом крозиуса. Я снова вижу. И сам бросаюсь на врагов. Я презираю их. Они лишь жалкая пародия истинной «ярости». Их создали воспоминания, сохранившиеся в стенах камер, воспоминания об истинной злобе. Эти призраки неполноценны. В них нет благородства «чёрной ярости», поэтому нет и её истинной силы. Проклятье – это не искушение поддаться порче. Это жгучая жажда правосудия.

Я убираю пистолет в кобуру и бью только кровавым крозиусом, мои удары несут демонам праведное возмездие. Всё моё существо пронизывает ужас смерти ангела, и мой гнев ужаснее, чем жалкая злость этих слабых существ. Я опускаю крозиус на ближайшую фурию, которая пытается пробить мой горжет когтями. Реликвенное оружие разгорается, а от демона остается один дым, который начинает гореть. Я прохожу сквозь огонь и разрываю следующую фурию. Она тоже загорается, пламя начинает распространяться. Я — очищающая жестокость. Моя злость горит ярче, чем у демонов, и это ярость, порожденная махинациями Хаоса. Я превращаю тюрьму в чистилище, но не погружаюсь в безумие. Ярость и воля работают сообща. Я — тьма смерти и огонь солнца.

Наступает момент, когда мне уже нечего бить. Пламя тлеет и постепенно гаснет. Больше нет запаха дыма. Огонь поглотил всё.

Я стою в центре тюрьмы и с усилием опускаю крозиус. Я трижды глубоко вдыхаю. Ярость не отступает. Этого никогда не происходит. Но я сдерживаю её действие. Я оглядываюсь налево и направо. Я не ищу врагов, лишь пытаюсь понять, что меня окружает. Говорю себе о том, что есть, а чего нет. Какое тысячелетие — сейчас, и какое уже давно ушло.

Теперь в камерах действительно пусто. Когда я ухожу из тюрьмы, в ней остаются призраки. Они идут со мной. Это воспоминания каждого члена роты смерти. Дважды потерянные. Сначала в «черной ярости», затем в смерти. Есть и другие призраки, но они ещё не воплотились. Они ожидают. Это призраки заблудших, которым ещё предстоит попасть в эти стены. Кровавых Ангелов, которые ещё не знают о своей судьбе, но очень скоро окажутся под моей смертельной опекой.

Корабль всё ещё дрожит от напряжения. Я чувствую его боль. Но сирены уже не воют. Иллюминатор на мостике закрыты, но все работают спокойнее. Им больше не нужно так торопиться.

— Я избавился от вторжения, брат-капитан, — говорю я Кастигону, — корабль зачищен.

Он смотрит на меня, будто собирается что-то спросить, но решает этого не делать и просто кивает.

— Мы все благодарны тебе, капеллан Лемартес.

— Что с планетой-демоном? — спрашиваю я.

— Мы оторвались от неё, — отвечает Корбулон.

— Но мы всё ещё в Имматериуме.

— Да, всё ещё.

Да будет так. «Багровый призыв» способен передвигаться в варпе. Пока. Корабль представляет собой чёткое воплощение порядка, прорывающееся сквозь море безумия. Как и я.

Пока.