30
правок
Изменения
м
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =67
|Всего =52
}}
Дариан поколебался, а затем нехотя кивнул. <center></center>
=='''7'''==
Калкис как раз выходил из часовни, когда грянул громкий, как ночная побудка, выстрел. Крупнокалиберный разрывной боеприпас. Лишь одно оружие создавало столько шума. Болтер.
– За мной, – приказал он военсерву, и тот с чуть округленными от лёгкого испуга глазами кивнул в ответ. – Не хочу терять тебя из виду. А майору придётся немного подождать.
И Калкис побежал: не суетясь, чтобы не поднять переполох, но стараясь как можно скорее добраться до источника звука. Шум привлёк солдат из казарм и палаток, и некоторые с оружием в руках бросились искать стрелка. Однако молчание колокола и бездействие дозорных было, как минимум, странным.
Заметив Грайсса и Ханмара, что курили у расположения, лейтенант махнул им рукой.
– Вы двое, за мной.
– А в чём дело, сэр? – бросившись гасить окурок, поинтересовался Грайсс и поправил съехавший набок шлем и размял бычью шею. Ханмар, догоняя их, на бегу торопливо застёгивал китель. – Нас атакуют?
Грайсс бросил взгляд на казарму, где во взводном арсенале, вероятно, осталось его лазружьё.
– Нам вернуться за оружием, лейтенант? – понимая, к чему клонит товарищ, спросил Ханмар, неразлучный, в отличие от того, со своим мечом.
– Это не нападение, – резко ответил Калкис, а затем, успокоившись, добавил: – По крайней мере, я так думаю.
Он указал большим пальцем на военсерва. По совету Регары Калкис узнал, что парня зовут Дариан.
– Не спускайте с него глаз.
По-хорошему стоило спровадить военсерва, однако Калкису не хотелось повторять поиски, отнявшие у него большую часть вечера. Он чисто случайно наткнулся на парня, когда тот выходил из часовни с кипой повязок для обработки. Регара искал с ним встречи, и чем скорее это произойдёт, тем раньше Калкис вернётся в койку и, возможно, поспит пару часов. Не исключено, что удастся выменять эту услугу на часовое посещение бани.
Но надежды на отдых и парилку тут же пошли прахом, когда он добрался до места происшествия.
Они остановились близ базара, совсем неподалёку от «Медведицы». Из таверны на улицу вылезла пара-тройка захмелевших завсегдатаев, чтобы посмотреть на собравшуюся перед входом разъярённую толпу агрийцев. Огни лампад и костров в бочках местами выхватывали их озлобленные лица. Кто-то пришёл с оружием, но пока не пускал его в ход. Им противостояли (по большей части) вольпонцы, стальные взгляды которых излучали угрозу, а также слоканцы и орекцы, что нервно теребили табельное оружие. Некоторые прихватили с собой натриевые лампы и ручные фонарики. С каждой стороны Калкис насчитал примерно по тридцать человек, и ещё больше, включая самого лейтенанта и его людей, стекалось сюда со всех сторон.
Их разделяла узкая полоса земли шириной почти в шесть метров, и преградой на пути этой растущей волны жестокости являлась женщина в чёрном кожаном френче, что держала над головой посеребренный болт-пистолет, из дула которого лениво курился дымок. Она, судя по черепу на чёрной фуражке, принадлежала к Официо Префектус, или Комиссариату.
Калкис видел её впервые. Несколько раз он пересекался с Эйтором – гибким худощавым мужчиной, казавшимся сухой жердиной из-за чрезмерного пристрастия к табаку. Бледнокожий старец напоминал вырытый из могилы труп, не в пример молодой, полной сил коллеге женского пола; штурмовику в комиссарской форме, едва сдерживающей свой праведный гнев. Из-под развевающегося плаща с алой, как заря, подкладкой показался эфес мастерового меча с хитроумными механизмами. Калкис предположил, что это цепной клинок.
Кряжистый и косматый (как и многие представители его народа) агриец с длинной бородой что-то гневно выкрикнул из толпы. Он носил плотный офицерский плащ каштанового цвета в тон одежды солдат, а проступавшие на бритой голове, словно рукава реки, вены петляли промеж тёмных островов старых татуировок.
– Произошёл акт вероломства!
Из-за селянских корней и традиций агрийцы любили козырять анахронизмами. То же касалось и линчевания.
Комиссар ответила решительно.
– Расходитесь, и, если потребуется, будет проведено судебное разбирательство.
Калкис заметил, что оружия она не опустила. Подойдя к задним рядам зевак, он начал проталкиваться вперёд.
– Человек лежит, не дышит, – сказал агриец, – почивая загублен.
Постепенно в лагере возник ажиотаж, который, как магнит, притягивал к себе всё больше солдат, а учитывая, что агрийцы тоже получали поддержку, это лишь нагнетало обстановку. Кто-то или что-то медленно шагало вперёд, но Калкис не мог чётко разглядеть во всё усиливающейся толчее.
Чувствуя усугубление ситуации, лейтенант посмотрел на Грайсса.
– Заберите его отсюда, - это касалось Дариана, который пытался лучше разглядеть, что происходит.
Но затем передние ряды агрийцев расступились, и Калкис понял – быть беде.
Убили того самого гетмана, чьё имя поручил выяснить Регара и которого несколько часов назад ему пришлось осадить. Четверо казаков в шапках-пирожках, что посещали инструктаж, аккуратно, словно ритуальное подношение, положили наземь убитого, чьи безжизненные глаза напоминали бледные луны, а шею пересекала ярко-красная рана.
Странгуляционная борозда. Калкис уже сталкивался с последствиями удушения. Также он недосчитался ещё одного слитка.
– Мы требуем справедливого возмездия за Узру, – заявил бородатый агриец, и некоторые из его соратников согласно загомонили. Только казаки стояли безмолвно и неподвижно, что смущало куда больше откровенной агрессии.
– Прекратить, – повторила комиссар, ныне чувствуя себя слегка осаждённой. Мечась взглядом между аборигенами, она буквально приросла к своему оружию. Дабы подчеркнуть свои слова, девушка опустила болт-пистолет.
Даже с полной обоймой в её распоряжении имелось всего девять патронов. Они сделают кровавое дело, но не остановят толпу, особенно, настолько взбудораженную. Калкис представил себе псов, что, лая и щёлкая клыками, рвутся с поводков, однако вскоре понял, что ими движет не дикость и не животное чувство, а, скорее, гнев, безутешная боль глубокой утраты, которую можно унять местью «око за око», а также жажда справедливости и сатисфакции. Проблему можно было решить, если бы, мать её, комиссар перестала бряцать оружием.
– Нападение на комиссара считается нападением на самого Императора! – округлив глаза, предупредила она. А вот и вылез наружу бешеный цепной пёс в кожаной одежде цвета воронова крыла; раб наркотика, имя которому властолюбие.
На время выбросив из головы мысли об убитом, Калкис протолкался к передним рядам, по пути негромко ругая других вольпонцев и недвусмысленно указывая им вернуться в казармы, однако к нему прислушались немногие. Он не нашёл ни отклика в толпе, ни Шиллера, ни этого подонка Фенка. Ему показалось, будто он мельком увидел Брандрета, прячущего в карман свои старинные часы, но капитан быстро смешался с толпой, явно намереваясь наблюдать и оценивать. Трусливый болван.
Калкису ещё не приходилось затыкать рот комиссару, и готовой речи на такой случай у него не было, так что он надеялся избежать расстрела на месте, однако сейчас лейтенант ощущал необходимость действовать, чтобы не допустить печального итога. Один из казаков повернулся к нему лицом, и его взгляд тотчас посуровел. Калкис только собирался вмешаться во взаимный обмен угрозами и оскорблениями, когда слова застыли у него на языке, и он облегчённо выдохнул.
– Довольно! – прирождённый оратор внутри Регары заявил о себе раскатистым, словно звук горна, и кристально чистым, как лёд, голосом. Вольпонцы и бойцы ауксилий расступились пред майором, а гул и трение деталей протеза будто бы подчёркивали его раздражение.
Выйдя вперёд, он замедлил шаг. Сразу за ним неотступно следовал ещё один человек. Тоже комиссар, но не Эйтор. Худощавый и высокий призрак во френче с резкими и угловатыми чертами лица напомнил Калкису хищную птицу в человечьем облике. Из-под козырька фуражки поблескивали зелёные глаза. Золотые лампасы говорили о высоком звании, но всё же слово он предоставил майору.
– Я сказал – довольно, – Регара подошёл к молодому, агрессивно настроенному комиссару, которой теперь пришлось разрываться между зачинщиками конфликта впереди и вышестоящими офицерами позади неё.
– У меня всё под контролем, майор, – ответила она, искоса глядя на Регару.
– Опустите оружие, комиссар.
– Комиссариат не входит в командную структуру Гвардии и является субъектом с частным уставом…
– Ганника… – мягким певучим голосом, спокойно и учтиво предостерёг её другой комиссар, как если бы учитель ставил на место зарвавшегося ученика. – Перестань цитировать устав и спрячь пистолет.
Так невозмутимо приказывать мог только человек, изначально уверенный в том, что он главный манипулятор событий.
Юная комиссар подчинилась и расправила плащ, дабы сохранить часть своего реноме.
– Лорд Ренсент, – произнесла она и зашагала к своему покровителю.
– Так-то лучше, – сказал Регара и посмотрел на труп, лежащий на земле. – Это крайне серьёзное дело, и я заверяю вас, – добавил он, глядя в глаза бородачу, – что с ним будут разбираться соответствующе. Но не здесь и не таким образом. Существует порядок действий…
– Нам нет дела до ваших «порядков», мы требуем…
Но Регара прервал аборигена на полуслове.
– И все эти действия будут соблюдены. Вступив в Имперскую Армию, вы поклялись следовать букве Лекс Милитарум. Имперское гражданство также налагает обязательства пред законами Императора.
С надменным видом – принимаемым Аристократами по желанию – Регара чуть вскинул подбородок и прямо заявил:
– Вы отказываетесь от своих клятв?
И ему из толпы ответил более нежный и мудрый голос, принадлежавший женщине.
– Мы их не нарушим, майор, – проталкиваясь мимо сородичей, сказала она.
Это оказалась красивая женщина средних лет с гордой осанкой, чьи длинные волосы медового цвета были выбриты у висков, а оставшиеся локоны собраны в кудрявый пучок. Она, как заметил Калкис, не носила бороды. Её руки обвивали браслеты, а собранные на тесьме слитки звякнули, когда она наклонила голову.
– Но не путайте наше терпение с примирением.
Будучи ниже большинства агрийцев, она владела статью танцовщицы. По примеру других аборигенов женщина украсила свой простой наряд рабочей формой Муниторума и противоосколочной броней. Кожаные клапаны плохо зашнурованных грубых ботинок свешивались на передки. Она, судя по знакам отличия, имела звание головы, эквивалентное имперскому полковнику, что, впрочем, ничего не значило в масштабах соединений Имперской Армии.
Крупный агрийский воин (возможно, телохранитель) держался позади, скрестив ручищи на груди.
– Узра был гетманом в своём клане, – продолжила она, – а также помощником по связям Объединённого Агрийского содружества с вооружёнными силами. Мой народ высоко ценил его, и мы требуем воздаяния за се противоправное убийство. Таковы слова Макали, яко сказано, так и написано.
Слова, а также надменный тон женщины вызвали негодование у Регары.
– Это угроза?
– Нисколько, – плавно подключился лорд-комиссар Ренсент. – Лишь желание восстановить справедливость.
Теперь он вышел из тени майора и начал действовать.
– Верно, голова Макали?
Она кивнула и воздела ладони, на которых виднелась въевшаяся за годы работы грязь.
– Се лишь слова мои и написанные. Я говорю о том, что верно и справедливо.
– Что ж… – дружелюбным тоном произнёс Ренсент и повернулся к майору.
Тот молчал какое-то время, изучая Макали и подчинявшихся ей аборигенов. Ему вновь указали на то, как плохо он разбирается в агрийцах, их укладе и традициях. Даже спустя столько лет он оставался слеп и глух к их нравам и стремлениям. Он твёрдо решил стараться лучше, хотя теперь, с прибытием Ренсента и его подопечных, это потеряло всякий смысл.
– Вы согласны отступиться? – задал вопрос Регара.
Она плюнула на грязную ладонь и протянула её майору, на что тот вскинул бровь.
– Это необязательно.
Макали пожала плечами, вытерла руку о рабочую одежду и, выкрикнув пару слов, распустила толпу.
– Хорошо сработано, – ухмыляясь, заметил Ренсент.
Регара продолжал смотреть вслед агрийцам, даже когда его собственные офицеры вернули вольпонцев и их союзников обратно в казармы.
– По крайней мере, обошлось без убийств, – добавил комиссар.
Регара заметил взгляды казаков, уносивших тело гетмана – они будто пронзали ледяным дождём кого-то в толпе, но майор точно не мог сказать, кого именно.
– Это пока, – ответил он.
<center></center>
<br />