30
правок
Изменения
м
9 глава
{{В процессе
|Сейчас =89
|Всего =52
}}
Регара посмотрел ему вслед, а затем до дна осушил бутылку.
<center></center>
=='''9'''==
Палаточный лагерь полнился солдатами. Вместе собрались небольшие контингенты нерях-талпинцев, закаленных орекцев и гордых слокийцев в лучших доспехах. Даже пардусцев представляла горстка танкистов – спины прямые, грудь колесом – во главе с полковником Ганзой. На ветру мягко полоскались полковые и ротные знамена, и сердца трепетали в унисон с полотнищами.
Брезживший из-за рваной линии горизонта водянисто–алый рассвет придавал агрийцам суровую бледность. Грязекопы, составляя львиную долю вспомогательных сил, заняли часть лагеря, сделав её этакой территорией прайда. По крайней мере, они явились на сборы – кланы вела женщина, голова Макали, проявившая удивительное самообладание у «Медведицы». Она едва заметно подмигнула лейтенанту Калкису, который, вопреки смятению от жеста, ничем себя не выдал.
Пока что они держали слово и не пытались отомстить. В казармах ходил слух, будто гетмана убили сами агрийцы. «Кровь у них явно горячая», – подумал Калкис, когда голова пропала из его поля зрения. Её сопровождал отряд казаков в боевой экипировке: за спиной у них висели лазружья, кирки и лопаты, в набедренных ножнах покоились боевые ножи, а сами они носили прочную противоосколочную броню цвета вспаханной земли и разгрузочные жилеты с гранатами и подрывными зарядами. У одного даже имелся огнемёт устаревшей модели. Словом, из пахарей в солдаты.
Однако основой военной мощи были вольпонцы из 50-го и недавно прибывших 86-го и 101-го полков – все, как на подбор; серое море, на фоне которого терялись цвета и разнообразие прочих. Вчера с вечера и до поздней ночи в лагерь прибывали подкрепления: десантные корабли доставили свежих и необстрелянных бойцов, которые не выглядели уставшими от долгого перелёта из Ланкетека – все вольпонцы имели безупречный вид и годились для парадного смотра. От такого зрелища Калкис ощутил прилив гордости.
Всего собралось около шести тысяч человек, не считая тыловиков Муниторума в простой одежде цвета хаки. В пригороде Анкишбурга приказа о наступлении ждали танковые бригады и механизированные отряды из «Химер», «Тауросов» и «Часовых». По краю сборной площади стоял обслуживающий персонал из нонкомбатантов, включая исповедника Экклезиархии в багряной ризе с грозным цепным клинком за спиной и младшее священство в одеждах из рогожи. Эти мужчины и женщины отправятся с войсками в бой и будут распалять фанатичный пыл. Свой норов они проявляли, шепча молитвы и стуча кулаками в грудь. В отличие от них изолированная группа техноадептов Механикус в красных одеяниях вела себя чинно.
Аналогичные мероприятия проводились в Лагаре и Ваше. Весь Анкишский фронт готовился к войне.
Утром на рассвете на улицах Анкишбурга очистили большое пространство и возвели сцену с небольшой лестницей и вокс-усилителями по бокам. Гимны пели железные херувимы, из затылков которых торчали толстые кабели, тянущиеся к плазменному генератору под основанием помоста. Техножрец в капюшоне освящал голопроектор в передней части сцены, обращённый лицом к оратору.
Наибольшую часть занимала деревянная статуя Императора, взиравшая на солдат и внушавшая им благоговейное смирение, нарушить которое не решались даже талпинцы. В изваянии Калкис узнал Императора Победоносного с аквилой вместо меча и диадемой вместо железного ореола. Сервиторы доставили его из библиотеки Анкишбурга, а уж затем рабочие с помощью верёвок водрузили статую на место. Отражённые лучи рассветного солнца придали тёплые золотистые оттенки блестящей фигуре из твёрдого анкишского кедра. Для торжественного обращения генерал выбрал недвусмысленный символ, воплощавший триумф и славу.
Встретившись взглядом с суровым ликом статуи, лейтенант прошептал молитву, ибо пред очами Его она не пропадёт втуне.
Открыв глаза, Калкис увидел, как по площади вместе с Шиллером и Брандретом (которые вскоре вернулись к своим ротам) шагает Регара. Когда майор встал среди солдат, Калкис кратко отсалютовал ему. Это была их первая встреча после стычки у «Медведицы». Выглядел он чуть бледнее обычного, а слегка покрасневшие глаза под нависшими веками намекали на избыток алкоголя и недостаток сна прошлой ночью, что также было необычным.
Калкис недоспал из-за пары «Валькирий», что поднялись в небо из внешнего лагеря, чья короткая лётная полоса, в отличие от Ланкетека, не годилась для крупных судов. Хотя рёв двигателей затем сменился тихим биением раскрученных лопастей турбин, а вскоре и вовсе затих, он вырвал Калкиса из объятий неглубокого сна и оставил налёт усталости. В первые мгновения размытых полугрёз ему почудилось, будто это мерлинцы, но те понесли большие потери во время авантюры с эвакуацией и теперь занимались доставкой грузов и операциями в чрезвычайной обстановке.
И всё же взлёт борта перед развёртыванием ему точно не привиделся.
– Доброе утро, лейтенант, – слова Регары вернули Калкиса обратно в реальность. Майор осенил себя знамением аквилы, скрестив большие пальцы и расправив другие наподобие крыльев орла, а затем поклонился Императору Победоносному.
Калкис дождался завершения ритуала и ответил:
– Доброе утро, сэр.
– Прекрасный день для битвы.
– Лучше не бывает, сэр.
– Лучше не бывает, – повторил Регара и после небольшой паузы спросил: – Нашёл военсерва?
Калкис ощутил, что майор излишне напряжён, как перекрученный часовой механизм – это выражалось в нехарактерной суетливости и громком скрипе перчаток, разжимаемых и сжимаемых в кулаки.
– Так точно, сэр.
– И он у тебя на попечении?
– Да, сэр. Он в расположении роты, и ему приказано ждать в лагере.
– Хорошо. Будем надеяться, что мы переживём этот день, и я смогу лично выразить ему благодарность.
– На всё воля Императора, сэр.
– И да будет Он нам щитом и мечом… Он защищает, – сказал Регара, слегка поклонившись статуе.
– Щитом и мечом. Император защищает.
Усилители затрещали, и к помосту вышла небольшая группа людей в форме. Лорд-комиссар Ренсент с заместителем, комиссаром Ганникой; комиссар Эйтор, закреплённый за 50-ым после высадки на Гностесе; полковник Грюссман и подполковник Барбастиан (с последним Калкис ранее встречался, а первого знал по репутации и увидел на снимках позже), а также три помощника в звании капралов.
Но то было всего лишь вступление. Херувимы затянули чудесную арию, и их голоса, генерируемые воксом, разнесли вокруг хвалебную песню. То нарастая, то затухая, она взмыла дискантом, и на пике в неё хором вплелись басовитые тоны.
А затем на авансцену, словно демагог на митинге, вышел генерал в полном облачении.
Поверх серой вольпонской формы он носил золотой панцирь. Наручи и наголенники украшала филигрань в виде свирепого грифона. На груди, словно украденные с неба звёзды, сверкали ордена, как наглядный пример его заслуг за долгие годы службы. Золотой шлем венчал плюмаж из белого конского волоса, а щёки защищали пластины в форме крыльев. Отдельным акцентом среди золота служил серебряный щиток, а закреплённый им тёмно-красный плащ струился подобно крови. Генерал излучал благородство, как солнце – свет.
Попроси он – и Калкис отправился бы за ним в само Око Ужаса. Конечно же, он знал человека из агиток и пергаментных плакатов, восславлявших его победы. То был Горатор де Неск Девьер, спаситель Гностеса, построивший карьеру на выигранных сражениях. Список побед и личных заслуг командира восточного и западного фронтов и деблокатора Белтана хранился в отдельном крыле Конисбургского музея военной истории. Среди высших вольпонских чинов ходили слухи, что после смерти в его честь появится хоругвь на километровой церемониальной аллее Врат Вечности. Таким людям прочили статус святых.
Но тут генерал сделал то, чего Калкис не ожидал. Он снял шлем и бросил на помост. Лейтенант ошеломлённо наблюдал, как из-за смятого плюмажа тот, лязгая, бесцельно катился по сцене, пока, наконец, не застыл на месте. Затем Девьер отстегнул доспех, и кираса с гулким металлическим звоном грохнулась наземь. За ней последовали наручи и наголенники, и в конце Девьер остался в форме и с мечом в ножнах на поясе.
Сомневаясь в уместности такого действа, Калкис искоса глянул на Регару, но майор даже и бровью не повёл, будто знал, что это игра на публику – изо всех людей на площади только он выглядел не впечатлённым, хотя даже союзники обменялись неуверенными взглядами. Генерал явно покорил их.
Взмахом руки Девьер заглушил вокс-усилители, и хор резко умолк.
– Здесь и сейчас… – без посторонней помощи громко объявил он, из-за чего Калкис заподозрил у него наличие усилителя голоса, который, если это действительно так, был хитроумно скрыт. – Мы боремся не только за Гностес. Мы проливаем кровь и отдаём жизни не только за Агрию. Мы – сам Империум – грезим господством человека. Это наша общая мечта, и потому, как единый народ, как одно племя, мы обязаны принять брошенный нам вызов.
– Есть те, что станут убеждать нас сложить оружие, убеждать, что наше благополучие и полновластие не зиждется на победе здесь. «Пусть Гностес достанется Архиврагу, – говорят они. – Это всего лишь одна планета».
– Но таковы слова трусов, а страх – удел тиранов. Пускай. Я же всецело доверяю вам, славным мужчинам и женщинам Империума. Дабы сражаться вместе с вами, жить в чести и доверии. Вести вас к победе – к славе и свободе. Я присягаю вам и клянусь в непоколебимой решимости отдать, как и вы, свою жизнь во имя Бога-Императора, да будет вечна власть Его на Терре. И да будет Он нам всем судиёй.
– Но я всего лишь человек – много ли это на фоне бескрайней Вселенной? Однако во мне бьётся сердце и дух воина, и при мысли о разоряющей этот мир швали, что связалась с малодушными божками и презрела все возможные клятвы верности, об Архивраге, коего должно извести под корень, меня охватывает гнев. Чтобы эти ублюдки увидели разлад среди нас? Не бывать этому… Я отвергаю их.
– Вы жаждете мести. Как и я. Вы хотите почтить павших. Как и я. Вы хотите обещанной славы и освобождения Агрии от тирании архоната… Как и я. Итог одного сражения не решает хода всей войны. Мы все воины. И наша воля сильнее. Говорят, что они коварные злотворцы, погрязшие в бездне тёмных искусств. Мне не страшно.
– Эти оккультисты, эти… тираны ошиблись, распалив наш гнев и доведя его до белого каления. И сим священным пламенем мы свергнем их, борясь за каждую пядь земли, пока не изгоним обратно в преисподнюю – и я клянусь, что мы не остановимся, пока этот мир не обретёт свободу.
– За Бога-Императора, за человечество! – взревел он.
И толпа вскричала в ответ.
<center></center>