848
правок
Изменения
м
Нет описания правки
Тупиковую ситуацию разрешил громкий выстрел из болт-винтовки.
Ганибал пошатнулся, когда в его боку возникла воронка, а на переборку брызнул кровь. Расчлентиель Расчленитель взвыл от боли, после чего ему в конечности вонзились крюки, которые зацепились за доспехи шипами. Навалившиеся на офицера четверо головорезов повалили его на палубу, а Барахиэль вытащил пистолет и приставил оружие к виску лейтенанта. Перестав дёргаться, тот уставился на апотекария налитыми кровью глазами, наполненными чистой яростью и ненавистью.
Гнев пульсировал в крови Барахиэля, а шёпот в голове говорил ему оборвать жизнь Ганибала.
В глазах апотекария рябило от чёрных точек, а в памяти отпечатались фрагменты палубы, выложенные человеческими черепами, и рунические отметины, что принадлежали давно вычищенной из Империума бандитской культуре. Пистолет в руке дрожал, запах серы лишь усиливал желание казнить падшего брата. Однако, заворчав, Барахиэль всё-таки опустил пистолет.
— Доставьте смертных в морг для повторной переработки, — прорычал апотекарий Анджело, когда воины из отделения сержанта натянули сковывающие Ганибала цепи. Реабилитация командира головорезов давно закончилась, поэтому теперь он лязгал о палубу своей аугметикой. — Запечатать все люки доступа от первичного до пятеричного, разместить здесь втрое больше стражей из уцелевшей когорты Навис и усилить их твоим отделением. Мы не можем позволить, чтобы навигаторам или санктуму вновь что-то угрожало.
— А что насчёт лейтенанта? — утробно рыча спросил Анджело.
Болт-пистолет Барахиэля ревел, а реагирующие на массу снаряды превращали людей в кровавую дымку.
Он сместил прицел и выстрелил очередью в то место, где стояло красное свечение от дульных вспышек. Огонь по Барахиэлю ввели вели из-за вьющегося дыма, которым исходил уничтоженный боевой танк. Тень рухнула, а из разорванного живота хлынула кровь. Ответные залпы оставили на нагруднике свежие отметины, ретинальный канал же заполнили багровые предупредительные руны. Он сорвал с головы шлем, наслаждаясь запахом палёного мяса и горящего прометия Отбросив шлем в сторону, Барахиэль повернул клинок и ринулся вперёд убивать.
Люди перед ним дрогнули и принялись возносить своим новым богам отчаянные жалобные мольбы о спасении. Рычащий Барахиэль убивал их с жестокой экономией сил, которой уже давно отличались воины его роты. Болт-пистолет брыкался, неся смерть с монотонными золотыми вспышкаминеся смерть, в то время как бойцы роты стреляли по предателям из собственного оружия. Люди взрывались. Легионеры шатались, получали увечья или погибали, сражённые взрывными снарядами. Десятки их мчались вперёд, эти обезумевшие мясники в доспехах цвета запёкшейся и артериальной крови, что выкрикивали клятвы Воителю и своим гнусным богам.
Он сражался, не сдерживая ярость. Его кулак превратил в месиво звероподобное лицо, увенчанное кортикальными имплантами, а цепной меч вскрыл предателю грудь и глотку. Пульс Барахиэля участился, из глотки вырывался рёв. По его наплечнику резанули цепным топором, и из разрыва хлынула смазка вперемешку с кровью. Ответным выпадом он вогнал свой клинок в визор нападавшего, имевший форму решётки в крепостных воротах. Брызнувшая кровь раздразнила жажду ещё сильнее. Затем ему пришлось отразить яростные удары двух боевых серпов.
Барахиэль ждал, не говоря ни слова, в то время как на его собственный разум обрушивались мысли о Новом Ринне.
В апотекария впивались когтями пальцы, проходившие сквозь океан крови, обнажённую плоть и пластины доспехов, а крики и нечеловеческий рёв пронзали звук громогласного биения сердец. Барахиэль сглотнул, хороня чувство стыда, которое пробудили в нём воспоминания о том, как он сам стал жертвой Ярости. О той резне знали знал лишь Дума, и именно капеллан помог ему выбраться из пропасти безумия.
Вот почему Барахиэль порекомендовал его в ряды капелланов.
Гневно скривив губы, Дума обратил на Барахиэля свирепый взгляд.
— Не путай собственную слабость со слабостью наших братьев. Ты балансировал на гранил грани Ярости, но не пал. Они же испытывают единство чувство единства с нашим владыкой, став проводниками чистоты и мощи его духа, и заслуживают благородной смерти, а не того, чтобы их забили как скот.
— Если ты не покончишь с Гелиосом, — достав пистолет и взведя курок произнёс апотекарий, — тогда это сделаю я.
Барахиэль сидел в камере Люциферуса и наблюдал за бывшим заступником. Успокоительные перестали действовать, и теперь в вены Расчленителя через капельницу поступала ранее выпущенная у смертных кровь. Такая близость с одним из падших дразнила его собственно собственное чудовище, того монстра в душе, который насылал видения о пылающих небесах и образе покрытого шрамами Амита. Более всего прочего апотекария преследовали чёрные и полные звериного голода глаза жаждущего ангела. Это была ярость рождающегося бога.
Они отражались в глазах и Люциферуса, и Исайи. Они отражались в его собственных глазах, в глазах Думы и каждого Расчленителя в тот момент, когда на передний план выходила Ярость. Воистину Амит был величайшим из них, с чьим чудовищной красоты гневом не мог сравниться никто.