848
правок
Изменения
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =2425
|Всего =36}}
{{Книга
Выходящего из зала чемпиона преследовал смех его владыки.
=='''Часть четвёртая'''==
«Я стоял рядом с Амитом в тот день, когда наш отец ушёл из этого мира, отдав жизнь ради того, чтобы остановить мятеж Воителя. В залах Терры он твёрдо сопротивлялся Ярости, как сопротивлялся ей и каждый день после. Амит боролся против расформирования нашего легиона, в то время как Азкаэллон и Ралдорон подчинились требованиям Мясника. Думаю, что из всех сынов Сангвиния лишь ему одному под силу спасти нас, но только если он обретёт волю спасти себя.»
— Зофал, капеллан Расчленителей
==='''Глава двадцать четвёртая'''===
Барахиэль встретил Думу в командном шатре, подальше от бдительных взглядов других Расчленителей. Здесь отсутствовало богатое убранство и предметы искусства, которыми прочие капитулы Сангвиния украшали свои военные палатки. Это было чуждо и Расчленителям, и самому капеллану даже до его вступления в капитул. Всё центральное пространство шатра занимал тактический гололит, окружённый тремя рядами вокс-банков и авгуров под управлением сервов в пропитанных потом мундирах багрового и пепельного цвета. При появлении космодесантников они поклонились и покинули шатёр по первому указанию.
— Все готово? — спросил Дума, когда ушёл последний серв.
Барахиэль заскрипел зубами, раздраженный повелительным тоном Думы.
— Да, хотя капитан корабля ещё не докладывала о состоянии батарей, а Хариэль пытается умиротворить дух войны ''«Копья Сангвиния»''. Наши братья готовят боевое снаряжение и собственные души.
— Капитан будет готова исполнить свою роль. Что случилось с ''«Копьем»''?
Барахиэль поморщился. Дума вёл себя больше как офицер, нежели капеллан. Он был обязан заниматься духовными нуждами своих братьев перед битвой, а не деталями логистики и командования.
— Как сказал наш брат, проблема с корректированием прицельной матрицы.
Если Дума и заметил неудобство апотекария, то на его покрытом шрамами лице это никак не отразилось.
— До завтра всё будет готово, — сказал капеллан так, словно мог сделать это одной лишь силой воли. — Мы сокрушим предателей и заберём то, что принадлежит нам по праву.
Барахиэль усмехнулся.
— Ага, если твой план сработает.
— Ты сомневаешься во мне, брат? — поинтересовался Дума с тонкой улыбкой, вызвавшей у Барахиэля мысли о коварном дипломате, который мог держать за спиной нож.
— Я никогда не сомневался в тебе как в воине, — ровным тоном ответил апотекарий с такой же фальшивой улыбкой. Между ними потрескивало напряжение, а в головах у обоих бурлили мысли об убийстве. — Ты обладал хорошими инстинктами, но теперь отказываешься от них в угоду спешке.
— Тогда поделись со мной своими выдающимися тактическими способностями, брат.
Активировав гололит, Барахиэль принялся изучать зернистое изображение крепости, ее укреплений, секций для выращивания трав и гидропонических блоков, а также гражданских построек. Их сложно было разделять, так как все они служили в качестве оборонительных сооружений. Когда началась симуляция тактического плана Думы, пронумерованные блоки, отображающие воинов, принялись штурмовать стены через проделанные ''«Кретацийским судьёй»'' бреши. Барахиэль же продумывал свои собственные варианты и сравнивал их приблизительный уровень потерь с тем, который когитаторы спрогнозировали для плана капеллана.
— Нам следует проникнуть в нижние подземелья через туннели кандидатов, — сказал Барахиэль, указывая пальцем на горы, окружавшие крепость-монастырь, и узкую тропу, что поднималась на три четверти расстояния до вершины. — Одно отделение проникает сюда через третьестепенный блок апотекариона и выводит из строя генераторум, одним ударом отключая пустотные щиты и настенные батареи. После этого они смогут уйти и присоединиться к наступлению, когда наши основные силы прорвут внешние стены.
Апотекарий наблюдал за тем, как дёргалось лицо Думы, словно тот обдумывал его слова.
— Дерзкий план, — произнёс капеллан. - Хорошо продуманный.
— Значит, ты согласен?
— Нет.
Барахиэль вздрогнул.
— ''Нет?''
— Брат, ты плохо слышишь? — усмехнулся Дума, развеселённый своей остротой. — Я не согласен и не буду разделять наши силы. Когда клинок Ангела обрушится на врага, он должен отрубить голову одним ударом. ''«Судья»'' сокрушит пустотные щиты и уничтожит оборонительные батареи, но мы потерпим неудачу, если не сможем удержать темп наступления, а лучше всего нам это удастся вместе.
— Так мы отключим их без риска для ''«Судьи»'' или наших братьев, — прорычал апотекарий. — И обеспечим себе победу над изменниками.
— В этом и разница, — сказал Дума, настраивая гололит. — Я стремлюсь не к победе над еретиками, а к их полному истреблению. Кретацийцы должны вновь научиться уважать наше власть, а дух тех, кто объединился с предателями, необходимо полностью сломить, чтобы они больше никогда не дерзнули выступить с мечом против правления Императора. Наши братья это понимают, как и экипаж ''«Судьи»''. Все готовы заплатить необходимую цену. Не думай, будто мне непонятны твои истинные намерения.
Барахиэль прищурился.
— Какие намерения?
— Ты начал искать исцеление от Ярости после того, как она впервые проявилась среди наших братьев, — произнёс капеллан. — Не отрицай этого и не пытайся прикрыться благородными идеалами и тем, что твой замысел якобы преследует иные цели. Ты сам стремишься избежать данной участи, страшишься этой судьбы с тех пор, как впервые вкусил ярости нашего отца. По-твоему, в крепости-монастыре можно найти нечто, способное тебе помочь, но там ничего нет.
— Ты ничего не знаешь даже несмотря на то, что занимаешь высокое положение капеллана. Ярость ты считаешь даром, последней милостью от нашего владыки и не видишь, каким проклятие она является на самом деле!
— Не вижу? — капеллан двинулся к Барахиэлю, касаясь ножа на поясе. — Прекрасно вижу, апотекарий! В наших братьях, которые страдают на борту ''«Судьи»''. Узрел в полной мере в Касте, когда даровал ему Милость Императора. Я вижу гораздо больше, чем ты полагаешь, брат мой, включая преждевременную кончину твоего маленького помощника.
Барахиэль нахмурился, а его кровь начала закипать.
— Хочешь осудить меня за её смерть? Какое же оскорбительное лицемерие, брат, ведь ты убил десятки взбунтовавшихся сервов.
— Да плевать мне на неё. Она вышла за рамки своего положения и поплатилась. Однако, это не меняет того факта, что твоим сердцем правят страх и глупая надежда.
— Ты никогда не ощущал хватку Ярости на себе! Увидев, как мучаются наши братья и что ждёт каждого представителя нашей линии крови, я ужаснулся. Я сделаю так, чтобы ни один из наших братьев больше никогда не прочувствовал это, чтобы Ярость превратилась лишь в ненавистное воспоминание, и мы стали чтить имя Ангела так, как он того заслуживает. В отличие от тебя, я не принимаю её как нечто неизбежное.
— Ярость нельзя вылечить, — медленно произнес Дума так, словно говорил с дурачком. — Наши кузены пытались найти лекарство тысячи лет, а ещё Коул, когда создавал нас, но никто не добился успеха, потому что Ярость — ''это не то, что нужно исцелять''. Возможность избавиться от неё является выдумкой, в которую верят капитулы, неспособные принять холодную реальность. Искушение было заложено в наш генокод и пробуждено смертью отца. Ярость — это епитимья, которую наши души должны выдержать, чтобы мы могли доказать свою ценность. Это наш шанс узнать собственного примарха так, как никто другой никогда не узнает своего, даже дети Гиллимана. У нас же есть возможность приобщаться к Сангвинию и нести его священное наследие в бой против врагов.
Восторженное восхищение в глазах Думы вызывало у Барахиэля ненависть.
— Ярость – это единственное, благодаря чему мы можем узнать отца, и ты хочешь покончить с ней?
Барахиэль не стал возражать и опустил голову в жесте напускного согласия. Он найдет лекарство от Чёрной Ярости, что бы там ни пытался внушить ему его брат-глупец. Ярость была недугом, а не благословением, и любой, кто посмеет встать на пути апотекария к достижению цели, умрёт.
Не все присутствовали на закрытом военном совете. Остальные выжившие воины из Четвёртой роты, а также представители кланов, последовавших за ними на войну, по-разному проводили время перед битвой. Многие собирались в отряды или в семейные объединения, делясь едой, питьем, рассказами о былых временах и гордыми хвастливыми речами о завтрашнем дне, в чьём исходе никто не был уверен. Другие проверяли своё оружие, затачивая его кремнем и точильным камнем или нанося на него испражнения и другие сильнодействующие токсины в свете костра и люменатора. Немногие крепко спали в траншеях, а смертные крепко обнимали родственников, которые могли завтра умереть.
Утром Кретация и Расчленители проснутся, после чего отправятся на войну.
Хаккад перевернулся на спину, чувствуя себя неудобно на холодной железной койке, на которой ему велели спать ангелы. Юноша скучал по мягкому теплу земли Кретации и нежной ласке шкур или зимних мехов. Его дыхание выходило изо рта паром, а волосы на руках и груди стояли дыбом из-за холода. От голых металлических стен исходил странный химический запах, напоминавший экстракт ''колабима'', использовавшегося целителями для очищения ран от яда и инфекции. От боли у него сводило мышцы, розовые шрамы от зашитых разрезов на груди и руках все еще были опухшими от воспаления.
Несколько мгновений он смотрела на них со слабой улыбкой.
Хаккад уже чувствовал, как меняется тело, превращая его из мальчика в ангела. Зрение стало острее, чем раньше, а перед глазами возникали странные цвета. Когда он дышал, то мог определять на вкус отдельные химические вещества, используемые для чистки стен, хотя пока и не знал их названий. Мышцы же наполнялись силой, мозг работал быстрее прежнего. Хаккад бегал дольше, уставал медленнее и бился яростнее, чем даже самый великий охотник.
Однако, самое большое изменение юноша ощущал в своей крови.
Она текла словно лава, обжигая его жаждой бесконечного насилия и суля ему чистую, священную ярость. В моменты покоя и уединения в его мысли вторгались растущий гнев и потребность всех вокруг. Ярость несла отголоски предсмертного крика отца, которого он скоро узнает и будет оплакивать, и с чьим именем на губах станет нести погибель врагам Императора. Это ему обещали оба ангела-лорда: один в белом, другой в чёрном.
Хаккад снова лег на бок, наслаждаясь мечтами об убийстве.
Командующая кораблём Кара Итэйн неодобрительно взглянула на отчеты, предоставленные ей старшим аколитом Хариэля. При мысли о невыполненном обещании, данном лордам Барахиэлю и Думе, в её груди зародились страх и ярость. Она посмотрела на существо перед собой, в котором было столько аугметики, что женщина даже не могла определить его пол. На самом деле, это не имело значения, так как ей всё равно хотелось ударить аколита и причинить ему боль за такое грубое невыполнение предписанных обязанностей.
Итэйн переборола своё желание, ведь она скорее сломала бы руку, чем причинила бы вред техножрецу, и взглянула на консоль, после чего её пальцы затанцевали по иллюзорным кнопкам. Когда данные с инфопланшета аколита вывелись на экран когитатора, женщина прогнала их через алгоритм, позволявший оценить эффективность батарей правого борта и сравнить с предположительной прочностью пустотных щитов. Скривив губы, командующая кораблём издала звериный рык.
С текущей мощностью они могли и не пробить их.
Итэйн отпустила аколита грубым жестом, который её отец счел бы неподобающим. Прислушавшись, она бы услышала, как отголоски адмирала-ханжи царапают по стенкам черепа, отчитывая женщину за манеры, подходящие члену экипажа более низкого положения, но уж никак не офицеру. Итэйн ненавидела его, и когда ублюдок перевёл свою дочь в восстановленный флот Расчленителей, та возликовала. Служба Адептус Астартес сулила приключения и славу. По крайней мере, она так считала.
Хоть ненависть к отцу никуда не делась, Итэйн понимала, какой же глупой была.
Командующая кораблём стучала по экрану, а перед её глазами прокручивались списки членов экипажа и оборудования. После ввода последовательности команд к алгоритму добавился поток свежих данных. Расчёты изменились, и часть вариантов была скомпонована в порядке наибольшего риска. Прежде, чем принять решение, она всё изучила, оценив шансы на успех и возможные последствия.
Меньше чем за минуту она отдала приказы об удвоении количества усилителей выносливости, рекаффа и стимуляторов для следующей смены, и взмолилась, чтобы это сработало. Итэйн знала, что некоторые из них членов экипажа умрут, ведь стимуляторы заставят их работать активнее, но станут вызовут повреждения внутренних органов. Не все переживут дополнительную нагрузку. Однако, женщине было все равно. Да и она не могла проявлять озабоченность. Её приходилось действовать исходя из необходимости. Дума и Барахиэль приказали подготовить батареи, и Кара Итэйн их не подведёт.
От того, справится ли она, могла зависеть её собственная жизнь.
Цепной топор и силовой меч.
Мика рассматривал оба оружия и оставленный ими след из сломанных сервиторов и кусков брони. Машинные илоты судорожно дергались, а их искусственно поддерживаемые жизни покидали тело с хлестающей из ран на груди и горле жидкостью. Пол тренировочной клетки был усеян отрубленными конечностями, разбитыми подвесами и искорёженными гироскопами. Серая плоть подрагивала от воздействия слабеющего электрического тока, расколотое оружие блестело в свете люменов над головой Расчленителя.
Вскоре ему предложат выбрать между ними почестями сержанта и чемпиона Четвёртой роты, но он не мог сделать этот выбор.
Космодесантник вытер пот со лба свежей тряпкой, которую ему подал облачённый в балахон трэлл. Её сердце грохотало в груди, а в дыхании ощущался запах меди. Страх женщины только усиливал жажду крови Мики. Его клыки выскользнули из десен, и Расчленитель нажал кнопку активации силового меча. Неумолимая тяга учинять насилия, вплетённая в кровь примарха, требовала новой, свежей смерти. Она обещала, что это поможет ему сосредоточиться на битве, что разразится с первыми лучами утреннего солнца.
Какое значение имела жизнь одной смертной по сравнению с жизнями тысяч людей, которые погибнут завтра?
Он шагнул вперед, и её крик рассёк ночной воздух.
Пашар в одиночестве стоял на коленях в центре ритуального круга, а его посох был воткнут в землю рядом с ним. Он находился в наклонном положении вперёд, прижимая костяшки пальцев к земле и потея внутри силовой брони. Боль сотрясала тело библиария сильными судорогами, вой давил изнутри на стиснутые зубы. Кровь обильно текла изо рта, пачкая губы и подбородок, растекаясь по лугу под ним. Он с трудом выдавил из себя мантру охрипшим от криков голосом, в то время как восприятие мира вокруг растворялось в каскаде белого шума.
— Сангвиний, шагай вместе со мной в бой и оставайся со мной в смерти, — пробормотал Пашар, ощущая вспышки боли с каждым произнесённым слогом. Обереги и символы, вырезанные в форме закрученных спиралей на поверхности доспехов, вспыхнули кроваво-красным, а из глаз протянулись щупальца психического огня. — Дай мне силу свою на мгновения между ними, ибо твоею Кровью я был сотворён, и благодаря твоей Крови я одержу победу.
Теперь он смотрел на всё с помощью своего шестого чувства, что отличало его от других братьев.
Лишённые тел душие кружились в небе Кретации визжащими водоворотами и оплакивали свои жестокие смерти, которые навсегда вырвали их из бренных оболочек. Они вспыхивали перед оком его разума белыми ореолами боли, ярости и печали, что мерцали вокруг пятен тёмного света, формирующих огромные башни и грозные бастионы. Физическое тело библиария сотрясалось, когда он касался разумов их жителей, полностью охваченных порчей Губительных Сил. Бесконечный поток заклинаний срывался с губ псайкера, пока разумом он погружался всё глубже.
— Сангвиний, огради мою душу от слабостей моей плоти и тьмы моей крови. Не дай мне поддаться искушению и наполни меня своим праведным огнем, дабы он сжёг всю скверну, а я мог познать твою благодать и силу духа. Шагай рядом со мной, владыка-отец, и ни демон снаружи, ни тьма внутри не обретут власть надо мной.
Библиарий изо всех сил старался оставаться в сознании, шагая по коридорам, по которым когда-то ходили Амит и тысячи героев с тех пор. Скорбь, боль и чистая агрессия давили изнутри стен, порок окружал его душу и лишал дыхания, а изнурительная болезнь грозила лишить библиария свободы воли. Однако, присутствовало что-то еще, что притягивало псайкера, несмотря на боль. Это был ненасытный голод, подобный голоду разума улья, только в разы более сильный и низменный. Нечто жаждало плоти и костей, крови и душ. Оно жаждало разрушения и познавало боль, которую не могли вынести даже Адептус Астартес. Пашар проследил за ним до реликвария, где плоть его имматериальной формы отслаивалась от кости изорванными полосками, и где библиарий обнаружил источник голода, а также варп-якорь. Он чувствовал боль неизвестного как свою собственную, ощущал его муки и ужас.
Когда глаза Пашара открылись, мир перед ними был пронизан красными и чёрными нитями.
Истукан, некогда являвшийся человеком, задрожал.
Витэ капала с раскрытой ладони и превращалась в светящиеся кристаллики на холодном каменном полу. Истукан пульсировал, словно живой, в нём оставались память и цвет крови, когда-то прокачиваемой по венам бьющимся сердцем. В прошлом у его подножья покоился ныне поглощённый труп, который превратился в кристаллическое подобие человеческого скелета с застывшим рядом и тронутым варпом драгоценным камнем. К нему присоединились ещё тысячи, чья пролившаяся кровь подпитывала трансформацию истукана и визжащего рядом с ним портала. Кристалл обвивал его икры иззубренными завитками, пронзая и сдирая плоть, обжигая дочерная мощные мышцы и сухожилия на пути к верхней части живота.
Но не это было источником боли истукана.
Варп пылал в его венах, словно смешанная с безумием ртуть.
Он мучил истукана, наполняя остатки его разума видениями того, чем ему суждено было стать: фигурой воодушевляющей цветущей красоты с кожей из живого кристалла и подобной священному пламени кровью, вестником осквернённой ярости. Истукан видел отражавшиеся в его глазах смерти миров, а также потоки огня, высвобожденные вопящими краснокожими воинами в багрово-пепельных доспехах на поверхности бесчисленных планет человечества. Похожие на железокожих богов боевые машины падали, объятые ядерным пламенем, а ангелов срывало с небес. Кровь наполняла его нос и горло, пока Расчленители утоляли свою жажду смертями невинных, убивая их в бешеном забытье.
Где-то захныкал осколок утраченной личности.
+Ты слаб,+ пропел голос, а жестокий смех ласкал то, что осталось от разума истукана. Тот же самый обрывок личности вновь заплакал. +Ты так боялся, что твои ангелы не вернутся, и поэтому с радостью принял проклятие вместо них. Собственной трусостью и глупостью ты проклял весь твой мир. Каково ощущать это, мелкое ничтожество. Чувствуешь боль?+
Истукан не ответил, он лишь проливал слезы из того же красного кристалла.
+ Бедный Рейян Абдеми. Кретация проклята, и всё из-за тебя+.
То, что осталось от Рейана Абдеми, всхлипывало и лицезрело ужас.
Барахиэль поморщился от вспыхнувшей в висках боли и ещё крепче сжал голову сервитора. Необычную для тренировочной арены тишину нарушил влажный хруст костей, после чего раздался рёв апотекария, вырвавшего голову машинного раба. Отбросив её прочь, он парировал удар копьем второго боевого сервитора предплечьем. Космодесантник сражался без оружия, используя в бою только кулак и ладонь.
Расчленитель вновь попытался сделать все возможное, чтобы обрести спасение для своих братьев.
И вновь Дума отмахнулся от него так, словно он был никем.
Барахиэль пробил кулаком череп сервитора с двумя дубинами и вырвал изувеченный мозг из его железного гнезда с кабелями. Затем он впечатал ладонью в лицо другого, ломая укреплённую кость и аугметические линзы, после чего взревел и сжал кулаки, двинувшись на самого крупного из трёх оставшихся сервиторов. Лезвия последнего метнулись к апотекарию, но тот уклонился и обломал одно посередине. Расщепляющее поле раскололо керамит и обожгло кожу, однако, Барахиэль не почувствовал боли. Выйдя за рамки подобных вещей, он наблюдал, как Дворец его отца горит под обстрелом вероломных сыновей и титанов. Расчленитель вонзил клинок в горло еретика и увидел в глазах предателя угасающий белый огонь луперка.
— Барахиэль!
Имя задело струну в его наполненном яростью разуме.
Расчленитель обернулся, смутно узнавая голос.
— Осторожнее, брат, не впади в Ярость, — вновь раздался тот.
Апотекарий развернулся, и ярость тут же покинула его, словно кто-то открыл гермозатвор. К одной из опор прислонился бледный и измученный Пашар. Перепрыгнув через решетку, Барахиэль помчался к брату, в то время как два последних сервитора просто молча пялились. Они не могли покинуть арену.
— Что мучает тебя, брат? — прошептал Барахиэль, полностью избавившись от гнева.
— Скверна, — простонал Пашар, и по одному лишь его лицу апотекарий определил, что библиарий страдал от истощения. Казалось, будто в доспехах обитал призрак. — Она зародилась в крепости и оттуда распространилась на другие миры после возникновения Великого Разлома. Покинув Кретацию, наш капитул обрёк её на проклятие.
— Ты знаешь, где именно в крепости? — спросил Барахиэль.
— В реликварии, — прохрипел псайкер, водя языком по губам в поисках влаги. — Там варп-якорь и что-то еще. Я чувствую, как его голод терзает мою душу.
— Отдыхай, брат. С этого момента ношу понесём мы.
[[Категория:Warhammer 40,000]]