76
правок
Изменения
м
Нет описания правки
Я ''стар''. Я всё ещё могу ходить, мои руки пока ещё достаточно крепки, чтобы держать боевой молот, мой ум не затупился сильнее, чем прежде. Но старость сказывается не только на мышцах и мозговых клетках. Она – в том, через что тебе довелось пройти, в том, что ты помнишь, и в том, о чём ты сожалеешь. В конечном счёте, всё повторяется. Проживи долго, и ты узришь истины прошлого в обличье лжи настоящего.
По правде сказать, я точно не знаю, каков мой возраст. В той дыре в улье, где я родился, людям было не до того, чтобы считать годы, и рождение очередного вопящего младенца было событием не более примечательным, чем свист летящей пули. В этом месте возраст измерялся в шрамах, и, судя по тому, сколько их у меня было тогда, когда пришли вербовочные отряды флота, я тогда едва успел стать взрослым. Я бился с ними, как и все мы. Они носили тяжёлые противопульные шинели с пластинами чешуйчатой брони цвета бронзы. И они были теми ещё злобными чертями. Помню, как один из моих побратимов по банде всадил нож под в визор одного из них. Горло не перерезал, но физиономию вербовщику попортил. Им это не понравилось. Обычно они использовали шоковые булавы, чтобы ломать кости и тем самым вырубать нас, но на сей раз тот парень, которого пырнули ножом, увеличил мощность до предела, и одним ударом смял грудную клетку моего собрата как простую жестянку. Они продолжали бить его до тех пор, пока от него не остался лишь рыхлый ком мяса.
Мы не знали, зачем мы им понадобились и куда они нас заберут. Так что мы бились. Я проиграл. Как ни странно об этом думать сейчас, но в лице этих вербовщиков в шинелях с бронепластинами ко мне пришло своего рода спасение. Пути Императора не всегда постижимы и зримы и постижимы для нас, и орудия Его воли загадочны. То было начало, первый шаг на пути к тому, чем кем я стал. Моя жизнь не была лёгкой, но в ней был смысл. Надеюсь, в ней был смысл.
Почему же я говорю об этом? Почему сейчас, в одиночестве, во тьме и тишине корабельного трюма, я говорю стенам о том, что случилось так давно, словно всё это произошло с другим человеком?
– Я бы не стал этого делать, – произнёс кто-то поблизости, и каким-то образом его голос – спокойный, полный искренности и при этом казавшийся совсем обыденным – заставил крик утихнуть, перерасти в хрип в горле.
Я осмотрелся. Я оказался на «скотобойне» – так звались говорили о медикэ-пункты пунктах для нижних чинов, более ценных, чем таскатели цепей. Это прозвище они получили не зря. «Скотобойни» не славились нежным отношением к пациентам; чем они были известны, так это только обилием крови, криками и визгом пил, режущих кости. Люди чаще умирали там, чем выходили оттуда живыми, но даже такое обращение было лучше, чем то, на что мы могли бы рассчитывать на перезарядочных палубах, где шанса получить лечение не было вовсе. Я не знал, как я тут оказался, но вот сюда-то я и попал и теперь был принайтован к койке. Живот покрывала перепачканная кровью повязка.
Рядом со мной оказался мужчина в чёрной рясе; её воротник и манжеты были окаймлены белой тканью в клеточку. Его узкое лицо имело серьёзный вид, на голове виднелась неаккуратно выбритая тонзура. За его спиной я мог разглядеть других пациентов, лежащих на таких же койках, что и я. Стены были испещрены кровавыми пятнами и отливали красным. Палубу под нами расчерчивали накрытые решётками канавки-кровостоки.
– Я не… – я начал говорить, но тут он поднял палец.
Уже тогда я успел повидать в жизни много немало жестокости. На моих глазах один человек целовал молот, которым только что расколотил череп друга. Я слышал жуткие угрозы, которые не были блефом, но и отвечал на них ухмылкой и доставал нож. Я смотрел в дула нацеленных на меня стволов, задаваясь вопросом, не принесут ли они мне наконец смерть. Я всё это повидал, и всё же поднятый вверх палец заставил меня замолкнуть.
– Ты оказался здесь не просто так, – сказал он. – Как и я. Как и все мы. Подумайте вот о чём. Я подобрал двадцать четыре души, очутившиеся на пороге смерти, как в твоём случае. Все они умерли. Ты же, по всем признакам, выживешь. Это означает, что Император может придавать тебе больше ценности, чем ты считаешь.
Экклезиархия удовлетворила наш запрос. Церковные власти немногое могли бы сделать, если бы захотели отклонить его, но они и не пытались. Процесс был завершён, приговор был вынесен и приведён в исполнение.
Мы забрали… ''это'' в причальных отсеках поблизости от трибунала непорочности. Это создание покорно стояло там. Кровь всё ещё текла там, где к его спине были гвоздями прибиты восковые свечи. Его плоть крест-накрест пересекали швы. Новые мышцы были пересажены под его морщинистую кожу, отчего её распирало, как туго натянутую барабанную мембрану. Его спину усыпали покрывали разъёмы для инъекций и флаконы с наркотическими веществами. Руки безвольно свисали под тяжестью закреплённых на них стальных когтей и силовых цепов. Оно прошаркало вперёд и остановилось перед нами. Аркофлагелляция как процедура и мера наказания – это показатель того, как в наш век ценится доброта. Куски плоти отрубаются наравне с частью личности, и на их место приходят незамутнённая ярость и навеянный гипнозом покой.
– Как он теперь зовётся? – спросил я.