Открыть главное меню

Изменения

Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =34
|Всего =22
}}
+++ Передача завершена +++
 
==Глава 4 - Воля Императора==
 
 
Вернуться обратно к своему отделению после полученных новостей было нелегко, но в конечном счёте, как только Гилеаса выпустили из кабинета магистра ордена, именно к своим боевым товарищем он и решил направиться. Первым он нашёл Рубена, уединившегося в оружейной. Старейший из друзей Гилеаса полностью освободился от доспехов и приступил к их ремонту. Вмятины тщательно исправлялись ударами молотка, Рубен обращался с каждым фрагментом серовато-стальной брони с любовью, вниманием и полной сосредоточенностью.
 
Пускай другие ордены оставляют чистку и ремонт священной боевой брони своим слугам. Глубоко суеверные Серебряные Черепа считали подобное дурным знаком, чересчур оскорбительным для машинных духов. Впрочем, своё место в этом процессе орденские сервы всё-таки имели – им поручалась забота о тех доспехах, что в настоящий момент не использовались. После того, как воины кропотливо выправляли каждую вмятину и с любовью отполировывали каждый дюйм керамитовых пластин, сервы должны были проводить регулярные тесты и проверки, дабы убедиться в полной боеготовности брони.
 
Другие братья из Восьмой также занимались своими доспехами внутри оружейной. Некоторые могли быть где-то ещё, ремонтируя оружие или прыжковые ранцы. Другие, вероятно, уже развлекались в тренировочных клетках, и Гилеас ни на секунду не сомневался, что большинство из них – если не все до единого – уже побывали в часовне. Ему, в свою очередь, ещё только предстояло выполнить эту часть своих обязанностей. Большая часть бойцов поприветствовала сержанта, когда он вошёл.
 
Рубен даже не поднял головы, и Гилеас на миг ощутил облегчение. Если брат не заметит сержанта, у него будет немного времени, чтобы собраться с мыслями, прежде чем последуют неизбежные вопросы. Он прошёл мимо своего собрата по оружию и направился к сервиторам оружейной. Гилеас отдал им несколько кратких распоряжений и подождал, пока те выполнят его просьбу. Четверо киборгов незамедлительно подошли к нему и отсоединили затворы, скреплявшие броню.
 
В связи с непрекращающимися боями и необходимостью предстать перед магистром ордена в полном боевом облачении Гилеас не освобождался от своей металлической клетки должным образом в течение многих недель. В лучшем случае он располагал возможностью снять наручи и наплечники, однако необходимость всегда оставаться в полной боевой готовности была абсолютной. Когда с его тела сняли первую тяжёлую керамитовую пластину, он ощутил небывалую лёгкость.
 
Действуя с крайней осторожностью, сервиторы постепенно освободили Гилеаса от брони и установили её на стоявшую сбоку стойку. Некоторые другие ордены, насколько слышал Гилеас, использовали ремесленников для обслуживания своего боевого снаряжения. Серебряные Черепа воспринимали нормальной подобную практику в отношении оружия и прыжковых ранцев, однако для каждого из воителей Варсавии его броня была чем-то личным. Каждый комплект снаряжения передавался по наследству, и выказывать ему что-то меньшее, чем величайшее почтение, считалось проявлением крайнего неуважения.
 
Наконец, оставив на себе один лишь чёрный комбинезон, служивший прокладкой между кожей и доспехами, сержант размял плечи. Один из сервов ордена поспешно принёс простой серый стихарь, который Гилеас тут же натянул через голову. Эта роба была сработана из грубой ткани, от которой ужасно чесалась бы кожа, если бы сержант предусмотрительно не оставил на теле комбинезон. Освободившись от доспехов, сержант почувствовал облегчение.
 
Гилеас занял место на скамейке напротив Рубена, решив заняться одним из своих набедренников. Он повертел его в руках, осматривая деталь брони на предмет наличия мельчайших вмятин или царапин, способных ослабить структурную целостность – или же крошечных зазубрин на керамите, которые могли испортить его совершенство.
 
– Итак?
 
Свой вопрос Рубен задал, даже не поднимая глаз. В руках он держал одну из деталей нагрудника, и мягкая ткань, которой астартес протирал поверхность аккуратными круговыми движениями, замерла.
 
– Итак, – свой ответ Гилеас постарался произнести тщательно подобранным и совершенно нейтральным тоном, – похоже, что в ближайшее время вам не избавиться от меня в качестве командира своего отделения.
 
– Понятно.
 
Гилеас достаточно хорошо знал Рубена, чтобы распознать первые признаки гнева в голосе собрата по оружию. Он покачал головой, внимательно разглядывая поножи. Потребуется серьёзная перекраска, подумал он. Сержант достаточно хорошо знал Рубена, чтобы знать, каким образом тот будет справляться со своим перепадом настроения.
 
– Если не ты, то кто же?
 
– Кайер.
 
– Кайер? Тот самый, из Седьмой роты? Да он же просто мальчишка! – Непреднамеренный юмор, скрытый в словах Рубена, кое-как сдерживал его гнев, и Гилеас позволил себе усмехнуться.
 
''– Капитан'' Кайер как минимум на полвека старше нас с тобой, Рубен.
 
Боевой брат фыркнул и отложил детали доспеха в сторону, после чего поднял голову и уставился на Гилеаса.
 
– Они хоть объяснили это оскорбление?
 
– Следи за своим тоном, Рубен. Приказ исходит непосредственно от Ваширо, и я бы не стал ставить под сомнение его мудрость в подобных вопросах.
 
– От Ваширо? – Раздражение Рубена не исчезло, когда он услышал эту информацию.
 
– Такова воля Императора. – Гилеас наконец-то встретился с гневным взором товарища. Глаза сержанта оставались ясными и спокойными, взгляды обоих на какое-то время оставались прикованными друг к другу. Рубен отвёл взор первым, но не раньше, чем Гилеас успел заметить горечь, овладевшую мыслями его боевого брата.
 
– Но всё же Кайер, – безо всякого веселья рассмеялся Рубен. – Я много раз сражался рядом с ним. Он...
 
– Выбирай выражения, Рубен. Пускай я и не капитан роты, но всё ещё остаюсь твоим сержантом и командиром.
 
Рубен слегка ухмыльнулся, но ухмылка моментально стёрлась с его лица, как только он понял – Гилеас говорит серьёзно.
 
– Я собирался сказать, что он прекрасный воин. Но он – не ты, Гилеас. Его сердце не бьётся в унисон с ритмом Восьмой роты.
 
– Всё дело в проклятии моего рождения, Рубен. Все вы прекрасно знали об этом задолго до того, как я принял временное командование Восьмой. Ни один уроженец юга, возвысившись в рядах воинов Серебряных Черепов, не поднимался выше сержанта. Не было ни знаков, ни покровительства кого-то из вышестоящих, способных намекнуть хотя бы на малейшую вероятность того, что я чем-то отличаюсь от других, – Гилеас пожал массивными плечами. – Так тому и быть.
 
– Каждый воин в нашей роте предполагал, что честь командования достанется тебе. Им это не понравится.
 
– Все они сыны Варсавии, – возразил Гилеас, отложив в сторону набедренники и взяв в руки латную перчатку. – Ваширо сказал своё слово. Я принял его. Вам следует поступить так же.
 
– Принял, Гилеас? Что, в самом деле?
 
Двое космодесантников долго буравили друг друга взглядом. На протяжении большей части столетней службы они были друзьями и сражались плечом к плечу практически во всех кампаниях, которые их орден вёл за эти годы. Оба хорошо знали друг друга. Выражение лица Гилеаса сменилось на слегка сардоническую, ироничную ухмылку.
 
– Магистр ордена отдал мне и другие распоряжения, но сейчас не время обсуждать их. Настал час подготовиться к нашим обязанностям, следовательно – довольно пустого зубоскальства, брат. Займись-ка давай своим доспехом.
 
– Это приказ? – В словах Рубена присутствовал вызов, но Гилеас проигнорировал его, погрузившись в задумчивое молчание.
 
Рубен покачал головой и вернулся к полировке брони.
 
 
Возможно, дело было в самом факте возвращения в родные пенаты, а может, и в чём-то совершенно ином, но Гилеас принял решение по максимуму воспользоваться доступной возможностью побаловать своё тело роскошью истинного сна. Лечь и закрыть глаза, позволяя сну прийти естественным образом, во время походов удавалось нечасто, так что Гилеасу потребовалось некоторое время, чтобы расслабиться и погрузиться в грёзы.
 
Он очнулся несколько часов спустя. Оба сердца колотились в бешеном ритме, а рука привычно потянулась к оружию на боку – разумеется, его там не оказалось. Сержант сел, свесив ноги с узкой кровати, расположенной с одной стороны причитающейся ему по званию маленькой комнаты – его собственной, какой бы скромной она ни казалась. Его отделение жило в нескольких комнатах дальше, и Гилеас осознал, насколько сильно скучает по их лёгкому подтруниванию и товарищеским узам.
 
Потирая ладонями глаза, он глубоко вздохнул и позволил сну рассеяться. Тело космического десантника буквально пело от выброса адреналина, который автоматически активизировался в те моменты, когда разум ожидал нападения – учитывая то, что всё вокруг было в полном порядке, Гилеас позволил эффекту потихоньку уменьшиться. Дыхание сержанта замедлилось, и к нему вновь вернулось спокойствие. Он не ожидал такого прекрасного сна после настолько долгого времени без отдыха.
 
В углу сержантских покоев всё ещё горел непогашенный люминесцентный шар, от которого исходило нежное свечение, отбрасывающее мерцающие тени на каменные стены. Его свет упал на тщательно отполированный цепное полотно Затмения – цепного меча-реликвии, подаренного Гилеасу умирающим капитаном несколько лет тому назад. Оружие стало для него источником гордости и немалой радости, хотя он прекрасно понимал, что многие в ордене убеждены – подобная реликвия не по чину скромному сержанту, да ещё и хатири вдобавок. Тем не менее, завещанное оружие, что умирающий вверял другому в момент смерти, никогда не становилось поводом для раздоров.
 
Он всегда поддерживал Затмение в надлежащем состоянии, с чувством чести и ответственности, которое приносило владение столь заветным оружием, и даже теперь оно сияло столь же ярко, как и в тот день, когда было вручено давным-давно умершему лорду-командующему сотни лет назад. Взгляд Гилеаса надолго задержался на нём, пока в голове его мелькали картины, вызванные близостью цепного меча. Большинство из них были воспоминаниями о славе – мимолётным и ускользающим эхом выигранных сражений. Жизни бесчисленных врагов и предателей оборвал укус страшных зубов Затмения. Воспоминания об этом помогли Гилеасу унять беспокойные мысли.
 
В пределах как отдельно взятой кельи, так и крепости-монастыря в целом отличить день от ночи не представлялось возможным. На уровне сервов для имитации хода времени использовались люмен-полосы, однако ниже, во владениях Адептус Астартес, в подобных мерах не было необходимости.
 
Поднявшись с кровати, Гилеас натянул светло-коричневую униформу, которую предпочитал носить в те моменты, когда оставался без брони, и надел через голову гербовую накидку, перевязав её на талии. Вышитая серебряной нитью эмблема блестела в слабом, угасающем свете люмен-шара. Перейдя на другую сторону комнаты, сержант снял со стены Затмение. Как только цепной меч оказался в его руках, Гилеасу стало заметно комфортнее. Знакомые вес и баланс были тем, что он приветствовал в любой ситуации, и пускай у сержанта не было ни малейшей нужды находиться в орденской обители с оружием в руках, c цепным мечом он чувствовал себя куда лучше.
 
Гилеас сунул Затмение в свисавшие с пояса ножны. Обычно он предпочитал носить цепной меч за спиной – разумеется, когда был в полной броне – однако в данном случае так было куда удобнее. С некоторой неохотой он отбросил мысли о сне и направился прямиком к тренировочным клеткам. По крайней мере, там его мысли будут заняты делом.
 
 
В коридорах крепости-монастыря суетились сервиторы – лишённые эмоций автоматоны, которые беспрерывно бормотали, выполняя запрограммированные задачи. Гилеас прошёл мимо, не удостоив их даже взглядом, но всё же постарался поприветствовать каждого из трэллов, с которыми столкнулся по пути вниз. Так глубоко внутри крепости-монастыря последние встречались крайне редко; пространство, которое занимали космические десантники, считалось священным, и даже неофитам нельзя было находиться здесь без соответствующего разрешения.
 
Тишина на учебных уровнях слыла чем-то из разряда невероятного, и когда сержант прошёл сквозь широкую арку, украшенную искусно вырезанными черепами, его захлестнули знакомые звуки, притом в высшей степени разнообразные. Звуки усилия и крики случайной боли, слова одобрения и перекрывающий всё и вся металлический лязг сталкивающихся клинков. Гилеас огляделся вокруг и заметил, что несколько бойцов из его собственной роты тоже присутствуют здесь. Без сомнения, всем им приходится нелегко в связи с этим внезапным, но вынужденным простоем. Чувство расслабленности едва ли можно было назвать привычным состоянием для космодесантника.
 
Все они тепло поприветствовали его. Может, Гилеас Ур’тен и не был их капитаном – однако, как недавно упоминал разгневанный новостями Рубен, в рядах Восьмой сержанта глубоко уважали. Все бойцы роты разделяли общий боевой опыт, все вместе испытывали скорбь по убитому эльдар Мейорану, и сформировавшиеся между ними узы братства было не так-то легко разорвать.
 
– Признаюсь, меня удивляет, как это ты потратил столько времени на поиски дороги сюда, Гил. – Рубен стоял, скрестив руки на бочкообразной груди, с широкой ухмылкой на лице. Подобно Гилеасу, он облачился в повседневную униформу и гербовую накидку. Несколько отметин на его руках говорили об участии в усиленных тренировках. – Мы здесь уже несколько часов развлекаемся.
 
– Ну разумеется, – ухмыльнулся Гилеас. Когда он улыбался, кончики его острых, как бритва, резцов блестели в заметно более ярком освещении тренировочного зала.
 
Цепной меч Рубена небрежно лежал на плече своего хозяина, чья изрядно взмокшая шея свидетельствовала об усердной отработке боевых упражнений.
 
– Полагаю, у тебя найдётся тщательно продуманное оправдание, чтобы больше не спарринговать со мной?
 
– Ну вот, ты всё-таки вспомнил об этом…
 
Оба воина тепло рассмеялись. Их старые шутки напоминали обоим о множестве раз, когда они противостояли друг другу в тренировочных клетках. В рукопашном бою, да ещё и с цепным мечом в придачу, Гилеас редко терпел неудачу. Не то чтобы поражение было для него чем-то неслыханным, однако противником он был не из простых.
 
– Есть и ещё одна причина, почему ты не захочешь драться со мной, – заметил Рубен, как только смех немного унялся. Талриктуг здесь. Всегда нацеливайся на крупную дичь – разве не таков путь хатири, а?
 
Улыбка сползла с лица Гилеаса, и в его глазах появилось странное выражение.
 
– Они здесь? Все вместе?
 
– Джул здесь вместе с Вракосом и первым капитаном Кереланом. – В голосе Рубена звучало бесспорное благоговение, когда он произносил имя первого капитана, и не без причины. У грозного лидера элитного отряда терминаторов ордена была репутация, на которую равнялись все.
 
За всю свою жизнь Гилеас никогда не вступал в длительную беседу с Кереланом. Вракоса он хорошо знал с давних пор; ветеран был его первым сержантом. А вот что касается брата Джула... его отношения с Гилеасом приняли не самый приятный оборот.
 
– Я должен засвидетельствовать своё почтение, – заметил Гилеас, глядя через плечо Рубена в дальний конец тренировочного зала, где собралась небольшая группа.
 
– Так я и думал. Ну что, наш тренировочный поединок следует считать отложенным?
 
– Считай, что тебе повезло избежать счастья поваляться на полу, братец. – Гилеас кивнул на прощание и зашагал по тренировочному залу. Вокруг него бились воины Серебряных Черепов всех возможных возрастов и рангов; иногда в качестве противников, иногда в одиночку, а порой в составе группы против многочисленных и разнообразных машин, которые можно было запрограммировать на различный уровень сопротивления.
 
В дальнем конце зала беседовали трое воинов, облачённых в тренировочные туники – едва к ним подошёл Гилеас, все как один повернули головы. Один из них, бритоголовый воитель с замысловатой татуировкой на лице, покрывавшей каждый дюйм его кожи, склонил голову набок. Когда он улыбнулся, впечатанный в кожу лица образ черепа исказился в пугающей ухмылке, пародировавшей предсмертный оскал лишённого кожи существа.
 
– Сержант Ур’тен! А я-то думал, сколько же времени пройдёт, прежде чем мы наконец увидим тебя.
 
– Первый капитан. – Гилеас склонил голову в знак глубокого почтения. – Для меня это великая честь.
 
– Прими мои соболезнования в связи с утратой Мейорана. Он был прекрасным воином и настоящим другом.
 
– Память о нём будет жить вечно. Жить в Залах Памяти. Насколько я понимаю, ты уже посетил их, не так ли, сержант?
 
Вмешательство Джула отнюдь не стало неожиданностью. Благочестивый сверх всякой меры ветеран-сержант с кислой физиономией славился как истинный дьявол на поле брани и самый что ни на есть рьяный проповедник за его пределами. На лице Джула не было ни единой татуировки, однако отмечавший его руки и всё, что было видно на плечах под гербовой накидкой, замысловатый мелкий шрифт рассказывал подробнейшую сагу о его деяниях. Глаза ветерана, подобные твёрдым зелёным изумрудам, буквально буравили молодого сержанта Восьмой, словно их обладатель изыскивал малейший повод обвинить Ур’тена в богохульстве.
 
Гилеас лишь ненадолго замялся перед ответом. В голосе Джула звучал тот самый оттенок презрения, к которому хатири уже успел привыкнуть при общении с остальными. Когда-то его могло вывести из себя предвзятое отношение тех, кто насмехался над случайностью места его рождения. Он хорошо знал, что о нём думает ветеран-сержант Джул, но Гилеас Ур’тен ни за что не прожил бы долго, если бы не учился на собственном горьком опыте. Ответ Гилеаса, когда он заговорил, прозвучал в исключительно вежливом, учтивом и уважительном тоне.
 
– Пока что нет. Не представилось возможности. Я намерен посетить мавзолей в течение недели. Выдалось много дел, вдобавок ко всему прочему я вернулся на Варсавию всего несколько часов назад.
 
Джул ответил не сразу, но уголки его губ приподнялись в ухмылке. Он слегка отодвинулся, чтобы больше не смотреть прямо на Гилеаса – жест явного и намеренного оскорбления сержанта Восьмой.
 
– Ты обесчестил память своего капитана этим выжиданием, Ур’тен. Впрочем, само собой, я не ожидал чего-то иного от дикаря.
 
– Джул. – Керелан не сказал ничего, кроме имени своего боевого брата, но угроза, таившаяся в единственном слове, была слишком явственной. В глазах Джула вспыхнуло презрение, и он, не произнеся больше ни слова, зашагал прочь.
 
Керелан наблюдал за удаляющимся братом, скрестив руки на груди.
 
– Ты, конечно же, сможешь простить его, – мягко сказал первый капитан. – У брата Джула возникает целый арсенал трудностей, когда дело доходит до принятия. Он переживал утрату Мейорана столь же остро, как и все остальные, и всерьёз беспокоился о будущем Восьмой роты.
 
Татуировка черепа на лице Керелана переливалась серебром, пока он внимательно изучал Гилеаса. Под этим взглядом сержант ощущал, что прославленный воин проводит его полномасштабную оценку. Каждое достоинство и каждая слабость, присущие сержанту Гилеасу Ур’тену, подробно отмечалась и взвешивалась под этим холодным взором.
 
– Не желаешь ли провести тренировочный бой в клетках? – Глаза Гилеаса наполнились столь явным изумлением, что первый капитан расхохотался. – Ты выглядишь так, словно я только что попросил тебя войти в гнездовье тиранидов, да ещё и в одиночку, брат. Я слышал о тебе много хорошего, Гилеас, и хотел бы лично убедиться в твоих качествах.
 
– Почту за честь, первый капитан, – Гилеас уважительно склонил голову, а Керелан опять ухмыльнулся, скривив свой «череп» в пугающей гримасе.
 
– Это сейчас ты говоришь вот так, – хохотнул он. – Посмотрим, что скажешь через несколько минут.
 
Гилеас выбрал сразиться с первым капитаном «на кулаки». В бою Керелан орудовал искусно выкованным реликтовым мечом в человеческий рост. Предпочитаемый Гилеасом стиль, адаптированный к коротким и стремительным ударам цепного меча, и в самом деле обернулся бы для него чересчур короткой демонстрацией своих умений. Подобно большинству молодых и честолюбивых офицеров, Гилеас ощущал острую потребность каким-то образом зарекомендовать себя в глазах начальства, и сражение голыми руками поставило бы обоих на равные – чисто в теории – позиции.
 
Серебряные Черепа крайне серьёзно относились к обучению рукопашному бою. Мало того, что такие тренировки здорово повышали ловкость боевых братьев, зачастую подобный тип конфронтации становился абсолютно необходимым в том стиле ведения войны, который предпочитал орден. «Близко и лично» – такое описание Гилеас услышал однажды, и ему доводилось стать свидетелем того, как многие из его собратьев по ордену, лишившись оружия и боеприпасов, бросались в драку, размахивая одними кулаками. Такова была телесная мощь Адептус Астартес, что при должных тренировках сами их руки оказывались столь же смертоносными, как и оружие, которым они сражались обычно.
 
Бойцы ордена пользовались репутацией грозных противников, и не без причины.
 
Двое воинов уже кружили друг напротив друга, изучая телосложение и очевидные сильные стороны соперника. Оба сбросили свои туники, предпочитая драться с голым торсом. Тело Керелана представляло собой единую массу татуировок, по большей части – племенных узоров его народа. Там, где между ними оставалось свободное место, красовались выполненные декоративным шрифтом надписи и литании. Многочисленные шрамы, уродливые и отталкивающие, ползли вдоль поверхности его кожи, искажая некогда совершенное полотно для боди-арта.
 
В свою очередь, тело Гилеаса также было отмечено немалым числом шрамов; впрочем, будучи куда моложе первого капитана, сержант ещё не накопил столь впечатляющего богатства почестей, чтобы иметь право украсить свою кожу схожим образом. Поблёкшие зазубренные края шрама, тянувшегося от шеи вниз, через твёрдый массив сросшейся грудной клетки и ниже к животу, резко выделялись на тёмно-оливковой коже хатири. Этот шрам он носил с большей гордостью, чем любые почётные знаки.
 
Сам факт того, что представление подобного рода привлечёт целую толпу зрителей, казался неизбежным – однако Гилеас не сразу заметил, что большинство присутствующих в тренировочных залах братьев подошли поближе, чтобы полюбоваться поединком сержанта и первого капитана.
 
Керелан и Гилеас столкнулись с ощутимым сотрясением, после чего на каждого посыпались удар за ударом – оба бойца стремились прощупать путь сквозь оборону противника. Гилеас откинул голову назад, чтобы избежать направленного в челюсть джеба<ref>Джеб – удар в боксе с короткой дистанции по прямой.</ref>, а затем изогнул своё огромное тело назад и развернулся так, что сумел нанести удар ногой по торсу Керелена. Первый капитан схватил противника за ногу и отвёл её в сторону. На мгновение сержант потерял равновесие, однако всё-таки сумел устоять.
 
Как и всегда, Гилеас быстро погрузился в невыразимый экстаз битвы. Когда Затмение лежало в его руке, он всегда считал цепной меч не отдельным оружием, а скорее продолжением своей собственной конечности. Он контролировал его, направлял туда, куда следовало нанести удар. В настоящий момент рычащей мощи Затмения под рукой не было, но и с ней, и без неё Гилеас оставался грозным воителем. Пока они сражались, Керелан не забывал вспоминать об этом.
 
– Андреас Кулл обучил тебя на славу. Говорят, что за годы службы в Карауле Смерти он научился множеству нетрадиционных тактик.
 
Эти слова выводили Гилеаса из себя. Кулл и в самом деле слыл менее ортодоксальным в вопросах ведения войны, нежели остальные Серебряные Черепа, и Гилеас перенял кое-что из уловок своего наставника. Проблеск ощущаемого им раздражения, должно быть, промелькнуло в его глазах.
 
– Не поддавайся своему южному темпераменту, сержант, – предупредил Керелан и резким движением выбросил ногу. Он подсёк Гилеаса под колени, и молодой воин мгновенно рухнул на спину. Керелан приготовился нанести ещё один удар, но Гилеас вовремя успел откатиться.
 
– Мой темперамент под контролем, первый капитан.
 
– Нет, – отрезал Керелан, делая шаг назад и настороженно оглядывая своего противника, пока Гилеас поднимался на ноги. – Вовсе нет. Общее правило для всех и каждого, которым можно воспользоваться. Потеряешь концентрацию в бою – мигом утратишь преимущество. Прилив гнева способен придать тебе силы и решимости, но вместе с тем он нарушит твою концентрацию. И как только это произойдёт...
 
Когда Керелан начал движение, он сделал это со столь впечатляющими скоростью и проворством, что у Гилеаса не было ни единого шанса. Безжалостный первый капитан врезался в сержанта со всей своей колоссальной силой, и оба противника буквально взлетели в воздух. Гилеаса отбросило к стенке тренировочной клетки, которая задрожала от внезапного удара, но всё-таки устояла. Керелан вновь вскочил на ноги с кошачьей грацией и придавил поверженного соперника к полу поставленной на грудь ногой.
 
– Хватит с тебя, Ур’тен? – Ужасный череп искоса смотрел на него сверху вниз, и в этот момент стало ясным, отчего Керелана так боятся на поле боя.
 
– Я не из тех, кто сдаётся, первый капитан, но в данном случае, чувствую, вы сделали исключительно верное замечание.
 
Керелан рассмеялся словам молодого воина и отступил назад. Он протянул руку, чтобы помочь сержанту подняться – Гилеас принял и сжал её, подымаясь на ноги с минимальным усилием.
 
– Ты славно дерёшься, Гилеас. Хотя, конечно, возможности для улучшения остаются всегда. Ты должен стремиться стать лучшим во всём, что делаешь.
 
– Я всегда так и делал, сэр.
 
Глаза Керелана сузились. Он понизил голос, чтобы слышать его мог один только Гилеас. Теперь, когда демонстрация завершилась, собравшиеся боевые братья начали потихоньку расходиться, но представлялось очевидным, что Керелан всё ещё желает донести свои слова исключительно до ушей Гилеаса.
 
– Не обращай внимания на колкости Джула. Он испытывает твоё терпение до предела, считая, что таков его долг.
 
– Не понимаю, сэр.
 
– Нет, Гилеас, не понимаешь. И за это ты должен быть благодарен своей молодости. Твоё поколение куда более терпимо к культурным различиям, существующим между жителями Варсавии и других рекрутских миров. Джул – варсавиец до мозга костей.
 
– Как и я, – вставил Гилеас. Он был полностью уверен, к чему ведёт этот разговор первый капитан, но чувствовал себя обязанным довести его до естественного завершения. Внутри сержанта вспыхнуло что-то вроде раздражения, но усилием воли он подавил его.
 
– Поверю на слово. Но ты уроженец региона, который те, кто вырос там же, где и Джул, прозвали бы «дикарским югом». Он родился в привилегированной семье из северных городов, получив образование и пройдя должное обучение ещё до того, как его передали Серебряным Черепам. Определённое предубеждение укоренилось в его соплеменниках настолько крепко, что избавиться от него не так-то просто. Он считает тебя не более чем приручённым зверем – животным, способным в любой момент наброситься на своих хозяев.
 
– Он сомневается в моей верности? – Гилеас нахмурил брови в явном отвращении, но Керелен покачал головой.
 
– Нет, брат. Пожалуй, это единственное, в чём он не сомневается. Он возражает насчёт твоей пригодности к командованию, основываясь исключительно на сторонних исторических отчётах о южанах. Ты, само собой, понимаешь, о чём я говорю.
 
Гилеас и в самом деле понимал. Боевые братья, вознесённые в ряды Серебряных Черепов из числа сыновей племён, разбросанных по громадному южному континенту родного мира ордена, неизменно были пламенными душами, которые ярко горели и быстро гасли. Исключения из правил, конечно, встречались – к примеру, племенные прогностикары и даже капеллан – но репутация южан как воинов-дикарей была отнюдь не безосновательной.
 
– С того самого дня, как я присягнул на верность Серебряным Черепам, все мои действия свершались во благо своего ордена, его магистра и Императора, – отчеканил Гилеас, и в его тоне поубавилось прежней нейтральности. Сержант не был на Варсавии долгие годы, но теперь ему казалось, будто древние предрассудки, вызывавшие трения в рядах Серебряных Черепов, ничуть не уменьшились. – Каждый из моих людей... – Ур’тен сделал паузу, чтобы поправить свои слова. – Каждый из братьев Восьмой роты беспрекословно выполнял мои приказы. Мы понесли потери, но они были минимальными. Я способен вести за собой других. Брату Джулу следует знать, что именно слово Императора остановило моё продвижение по службе, а вовсе не какие-то там превратности моего рождения.
 
– Ему это известно, Гилеас. Но Джул... сложный. Всё, о чём я прошу тебя – это не реагировать на его провокации и то пренебрежение, с которым он может относиться к тебе. Ничего хорошего из вашей ссоры не выйдет.
 
– Я слышу ваши слова, первый капитан, – произнёс Гилеас. – Я их слышу, но с трудом могу воспринять их. Мне казалось, что наш орден выше подобных конфликтов.
 
– Что бы ты там ни думал, будь любезен, прислушайся к моему совету, сержант. – Керелан изучал лицо Гилеаса безо всякого выражения. – Ты не окажешь себе доброй услуги, если начнёшь междоусобицу. С Джулом я побеседую на этот счёт лично. Наш орден переживает непростые времена. Ни к чему добавлять к ним внутренние проблемы.
 
– Клянусь вам, что буду держать язык за зубами, а себя – в руках, – сказал Гилеас через некоторое время.
 
– Молодец, – похвалил его Керелан. – Тогда возвращайся к своим тренировкам. Приятно было поспарринговать с тобой, парень. Быть может, нам удастся это повторить, пока ты здесь?
 
– Почту за честь тренироваться вместе с Талриктугом, сэр.
 
– Да, – кивнул Керелан. – Полагаю, так и будет.
 
 
Погребальная луна Пакс Аргентий, вращавшаяся вокруг Варсавии, считалась одним из самых священных мест ордена. Искусно выполненные белые мраморные гробницы и огромные мавзолеи раскинулись по её безвоздушной серой поверхности. Наряду с ними вокруг располагалось множество залов и святилищ, увешанных посвящёнными Имперскому кредо иконами, ибо те, кто проповедовал Слово Императора, но не имел психического дара, обучались здесь под знаменем капелланов. Явственного величия Пакс Аргентия было достаточно, чтобы заставить умолкнуть самые болтливые языки, а посреди этого мрачного лабиринта воины Серебряных Черепов могли отыскать слова вдохновения, способные даровать спокойствие даже самым беспокойным душам.
 
Пока шаттл готовился к посадке, Гилеас смотрел в окно на бескрайние ряды надгробий. Там, внизу, покоились останки боевых братьев, с которыми он сражался плечом к плечу, и сотни других, биться рядом с которыми ему не довелось. Все они погибли на службе Императору. В соответствии с действующими традициями тела павших кремировали и устанавливали памятные надгробия в их честь; однако тем, кто действовал сверх служебного долга, устраивали погребение внутри одного из древних мавзолеев.
 
– Я впервые вижу это место и впервые понимаю, что оно значит.
 
Голос принадлежал Никодиму, сидевшему напротив Гилеаса. По просьбе Аттелла сержант согласился взять юношу с собой. До сих пор мальчик по большей части молчал, однако это было скорее уважительное молчание, нежели благоговение от путешествия рядом с опытным воином. Гилеас оценил продуманность сего жеста; он и сам провёл большую часть пути в тишине, а его мысли были заняты воспоминаниями о давным-давно ушедших братьях и наставниках.
 
Теперь же он поднял голову и задумался о Никодиме. Если когда-то и существовал юноша, который напоминал бы Гилеасу о том, каким был в прежние времена он сам – как внешне, так и психологически – то это был именно он. Сержант не удивился, узнав, что Никодим тоже был воином с юга. Это сформировало мгновенную связь между опытным сержантом и не знавшим настоящей войны мальчишкой. Гилеасу пришёлся по душе этот юноша; в его поведении и выборе слов при разговоре присутствовало нечто от Андреаса Кулла, и это стало залогом начала дружбы.
 
– И что же ты о нём думаешь?
 
– Оно... – Никодим тряхнул головой и посмотрел в иллюминатор. – Оно ошеломляет. Столько могил. Так много потерянных боевых братьев. Интересное дело, сэр: я несколько месяцев провёл здесь в обществе капелланов, но никогда по-настоящему не обращал внимания на то, что меня окружало. Слишком сильно увлёкся учёбой.
 
Лицо мальчика прижалось к иллюминатору из плексигласа, а Гилеас тихо усмехнулся.
 
– Серебряные Черепа – гордые воители Второго основания<ref>Имеется в виду разделение верных легионов астартес на отдельные ордены со своими собственными мирами, военными активами (ограниченными приблизительно тысячей боевых братьев), флотскими силами, расцветкой, геральдикой и культурой, произошедшее по инициативе примарха Робаута Гиллимана в 021.М31.</ref>, Никодим. За тысячи лет служения Золотому Трону мы потеряли многих. Были времена, когда диктаты войны забирали слишком много членов нашего братства. Но мы всегда... – Гилеас оглядел серый, бесцветный мир со столь же бесцветными надгробиями. – Всегда и неизменно восстанавливаемся. Мы Серебряные Черепа, и мы победим. Никогда не забывай об этом.
 
Закончив своё напутствие, Гилеас почувствовал в глубине души кратковременный укол горя. Не только за недавнюю утрату своего капитана, но и за всех остальных, кого он потерял. Теперь сержант всем своим существом желал стоять в залах Памяти и произносить слова, которые передадут предшественникам память о Кейли Мейоране.
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Империум]]
[[Категория:Космический Десант]]
[[Категория:Серебряные Черепа]]
<references />
5074

правки