Чужак / Outlander (роман)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Чужак / Outlander (роман)
Автор	Мэтт Киф / Matt Keefe
Переводчик	Brenner
Издательство	Black Library
Год издания	2006
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Чтобы хотя бы начать понимать бесплодный мир Некромунды, сперва вы должны понять города-ульи. Эти рукотворные горы из пластали, керамита и рокрита на протяжении столетий разрастались, чтобы защитить своих обитателей, так что чрезвычайно напоминают термитники. Население городов-ульев Некромунды исчисляется миллиардами, и они крайне индустриализированы. Каждый из них обладает промышленными мощностями целой планеты или колониальной системы, собранными на площади в несколько сотен квадратных километров.

Внутренняя стратификация городов-ульев также представляет собой познавательное зрелище. Вся структура улья является копией вертикального отображения социальных статусов его жителей. На вершине находится знать, под ней – рабочие, а под рабочими располагаются отбросы общества, изгои. Особенно это становится очевидно на примере улья Примус, резиденции губернатора планеты лорда Хельмавра Некромундского. Аристократы – дома Хельмавр, Каттал, Тай, Уланти, Грейм, Ран Ло и Ко`Айрон – обитают в «Шпиле» и редко выходят за «Стену», которая стоит между ними и громадными кузницами, а также жилыми зонами непосредственно города-улья.

Ниже города-улья располагается «Подулье»: фундаментообразующие слои с жилыми куполами, промышленными зонами и туннелями, которые были заброшены предшествующими поколениями, однако заново заселены теми, кому некуда больше податься.

Впрочем… люди – не насекомые. Они плохо уживаются вместе. Их может вынудить к этому необходимость, но в городах-ульях Некромунды сохраняется внутренняя разобщенность такой степени, что зверства и открытое насилие являются повседневной рутиной. Подулье при этом представляет собой совершенно беззаконное место, плотно забитое бандами и отступниками, где выживают лишь сильнейшие или наиболее хитрые. Голиафы, твердо верящие в право сильного; матриархальные мужененавистницы Эшеры; промышленники Орлоки; технологически мыслящие Ван Саары; Делаки, само существование которых зависит от их шпионской сети; неистовые фанатики из Кавдора. Все они ведут борьбу ради получения преимущества, которое возвысит их – неважно, на сколь краткий срок – над прочими домами и бандами Подулья.

Поразительнее всего, когда отдельные личности пытаются преодолеть монументальные физические и социальные границы улья, чтобы начать новую жизнь. Принимая во внимание обстановку в обществе, возвыситься в улье практически невозможно, однако спуск вниз – в целом более легкий, пусть и менее привлекательный вариант.

– выдержка из книги Зонариария Младшего

«Nobilite Pax Imperator – Триумф аристократии над демократией»

Содержание

Пролог

Не все обитатели подулья – уроженцы теплого сумрачного царства под Городом-Ульем. Многолюдное подулье принимает в свое лоно каждого: обездоленные, исполненные надежд и отчаявшиеся – огромные темные глубины в равной мере открыты для всех.

Также не все из этих людей попросту обречены на подобное – существуют и те, кто сам выбирает жизнь в подулье. Кажется невообразимым, чтобы богатые и могущественные захотели разделить с угнетенными неприглядное равноправие, однако есть и такие: обладатели странных акцентов и непривычных имен, или же вовсе безымянные; люди без прошлого, с собственными планами. Они скрываются, ищут, задают вопросы, вкушая сладкие плоды опасности, недоступные тем, кто живет в тихой роскоши выше Стены.

Кто, в самом деле, сможет сказать, что движет чужаком, который тихо прихлебывает «Бешеную змею» в темном углу, вдали от торговых маршрутов и мирских забот? Никто не скажет, ведь никто не станет и спрашивать – так, по крайней мере, должно обстоять дело

Однако стоял Сезон Пепла, когда неистовые бури с пустошей за пределами улья набирают такую силу, что проносятся по нижним горизонтам улья, обращая и без того грязный воздух в сплошную непроницаемую серую мглу, и никому не следует покидать свой дом. Но этот незнакомец покинул, невзирая ни на что, и уже одно это служило достаточным основанием для расспросов.

Глава 1

– Что за дело? – спросил Эркет, грохнув своей кружкой по барной стойке, чтобы продемонстрировать нарастающее нетерпение. Сказать по секрету, Эркет скверно переваривал находившееся внутри грязное пойло – особенно в разгар Сезона Пепла – и надеялся, что немного может перелиться через края, избавив его от мучений при употреблении, или от унижений, если оставить недопитым.  И оно действительно расплескалось, хотя никто бы этого не заметил среди луж дряни, которыми уже был покрыт поросший илом старый гнутый пиллерс, выступавший в качестве стойки.

Незнакомец не проявил подобной несдержанности или слабохарактерности. Он спокойно опрокинул свою «Бешеную змею», напоследок затянулся токсигаретой и приподнял шляпу ровно настолько, чтобы почесать скальп под ней, после чего повернулся к дерзкому малолетке.

– Мое дело, – в конце концов, ответил неизвестный. Он был невозмутим настолько же, насколько дергано себя вел Эркет.

Внутри Эркета тут же полыхнула ярость. Его кровь закипела, лицо бешено покраснело. Успей Эркет уже показать себя достойным носить полную кавдорскую маску, он мог бы cпрятать свое лицо, а вместе с ним – и нарастающий гнев. В нынешних же условиях вокруг черной кожаной полумаски, прикрывавшей часть лица возле глаз, проступил болезненно-красный ореол, так что всем – и не в последнюю очередь этому неподатливому незнакомцу – было очевидно: Эркет выходит из себя.

Прошел едва ли час с тех пор, как неизвестный прибыл в Падучие Пески, выйдя из пепельных бурь так, будто стоял ясный день в Шпиле. Весь городок уже гудел от разговоров о незнакомце и то ли безумии, то ли смелости, с которыми тот отважился путешествовать среди шторма в одиночестве и без помощи.

Пока остальные сплетничали в дверях, Эркет принял решение пойти более прямым путем. И потому отыскал неизвестного, отсиживавшегося в «Трубе на дороге» – единственном питейном заведении Падучих Песков, а также том месте, где, по мнению Эркета, он не имел никакого права находиться.

– И что же это за дело, чужак? – произнес Эркет, уже спокойнее, чем раньше. Сохранение невозмутимости перед лицом высокомерного пришлого било по его гордости, однако он понемногу начинал осознавать, что незнакомец, возможно, хотел как раз того, чтобы он потерял самообладание.  И все же внутри он был в бешенстве. Где Эркет, а где этот безымянный никто, считающий, будто может ему не подчиняться. Ему. Эркету. Эркету из Союза. Союз правил этим городом, а, как полагал Эркет, это означало, что он правит городом, и он не собирался допускать возражений со стороны какого-то бродячего глупца.

Неизвестный ничего не сказал. Его токсигарета успела погаснуть с момента последней затяжки, и он сосредоточился на том, чтобы разжечь ее заново. Когда он поднес к кончику маленький искрящийся грифель, Эркет резким движением треснул незнакомца по руке, выбив этот грифельный палец, который упал на пол и полыхнул фосфорно-зеленой вспышкой.

Этого хватило. Незнакомец в одно мгновение оказался на ногах перед Эркетом. Его правая рука ухватила воротник одеяния Эркета, стянув тот настолько туго, что Эркет вместо задуманного яростного проклятия смог издать только унизительное сдавленное мычание. Левую руку неизвестный мигом вскинул к лицу Эркета и сорвал небольшую маску, встретившись взглядом с перепуганным малолеткой.

– Послушай-ка, малыш, – произнес незнакомец. – Мои дела – это мои дела, и, пока я не примусь расспрашивать тебя о твоих, сдается мне, так все и останется. Усек?

Все слова неизвестного звучали выверенно, спокойно и невероятно угрожающе. Эркет заизвивался, но узловатая кисть пришлого лишь сжала хватку, придушив его и не оставив иного выбора, кроме как слабо кивнуть головой и покорно поднять руки.

Незнакомец тут же выпустил его, от чего струсивший Эркет повалился было на одно колено, пока не восстановил равновесие, кое-как избежав позорного падения набок. Кожаная маска выпала из руки неизвестного и приземлилась у ног Эркета, вынудив того совершить еще один недостойный поклон, а потом и еще один – нервничающий малолетка сперва не смог удержать свою маску, но затем наконец-то подхватил ее кончиками побелевших от страха пальцев.

Чужак лишь снова устроился на своем табурете, глубоко затянувшись токсигаретой, зажатой между губ. Та почему-то снова горела, хотя Эркет мог поклясться, что грифель ее так и не коснулся.

Эркет отшатнулся назад, натягивая маску, чтобы вернуть себе если не достоинство, то хотя бы анонимность. Остальные за ним уже повставали на ноги, сходясь на драку, и Эркет вздрогнул и остановился, упершись спиной в высокого, мускулистого Лакатоса.

– Что происходит? – спросил Лакатос.

Эркет съежился и вильнул прочь с дороги, пристроившись за плечом Лакатоса. Ему не хватило духа ответить на вопрос. Предводитель мог разобраться с незнакомцем.

Толпа, собравшаяся вокруг чужака, была многочисленной. Питейное заведение целиком заполнилось – похоже, там присутствовали практически все знакомые Эркета, но никто не был знаком с неизвестным. «Труба на дороге» вполне буквально таковой и являлась: секцией обрушившейся трубы, крышей которой служил настил из упавших обломков, так что в ней не было стен, только цельное внешнее кольцо, образованное самой трубой. Из-за огромной толпы, обступившей пришлого, небольшое круглое сооружение стало больше походить на арену, нежели на обычную распивочную.

Союз был тут в полном составе – дюжина кавдорских братьев Эркета, а также все пистолеты, заточки и удавки, какие они могли спрятать при себе. Эркет злобно улыбнулся из своего убежища позади Лакатоса. Теперь-то проклятый чужак получит.

– Что происходит? – повторил Лакатос и устремил свой взгляд прямо на Эркета. Тот все еще не совладал со своим испугом, и в конечном итоге ответ дал незнакомец.

– Похоже, у твоего друга проблема с человеком, который в бурю наслаждается «Бешеной змеей», – произнес неизвестный, даже не удосужившись встать с табурета или развернуться лицом к Лакатосу.

На несколько мгновений воцарилась тишина, а затем Лакатос уселся на табурет, недавно освобожденный Эркетом, и жестом велел подать еще две «Бешеных змеи». С точки зрения правил, даже кавдорцам было грешно здесь находиться, однако с учетом клаустрофобического ужаса, вызываемого воздействием пепельных бурь на разум, грех являлся практически лечением. Сжав обе бутылки в одной руке, бармен смахнул с них крышки лезвием ножа, после чего четко поставил их перед дюжим предводителем кавдорцев. Лакатос передал одну «Бешеную змею» незнакомцу, и сердце Эркета упало, раздираемое смесью разочарования и злости, а лицо выдало его полное недоумение. Почему пришелец не получает по заслугам?

– Я просто спросил, что у него за дело, – запротестовал сбитый с толку Эркет. Лакатос полностью его проигнорировал.

– Что ж, не обращай внимания на моего друга, – сказал он, не отрывая взгляда от незнакомца. – Для нас не проблема, что ты пьешь свою «Бешеную змею», Император нам всем судья, – добавил он, поспешив прикрыть порицанием собственные прегрешения.

– Что для нас проблема, так это твое лицо. Мы прежде его тут не встречали, – продолжил Лакатос и поднес стеклянную бутылку к губам в ожидании ответа.

Чужак повернулся к Лакатосу. На его лице все так же не было ни следа эмоций.

– Ну, вот ведь штука, твоего-то я и вовсе не видел, – сказал он, обращая внимание на черную кожаную маску, закрывавшую каждый дюйм лица кавдорца. Учитывая также темный балахон, плотные штаны и поношенные кожаные перчатки, на виду не оставалось ни пяди плоти Лакатоса. Он был совершенен, подумалось Эркету.

В другом баре подобная находчивость вызвала бы шумные аплодисменты, однако здесь она привела к чрезвычайно выжидающей тишине. Члены банды Союза подались поближе, а прочие посетители бара нервно глянули сперва в сторону незнакомца, а затем на дверь, торопливо отворачиваясь, если встречались глазами с ним, или же с собравшимися кавдорцами.

Молчание продержалось как раз столько, чтобы Лакатос успел прикончить свою «Бешеную змею» и вернуть бутылку на барную стойку с тихим лязгом, который положил начало крайне стремительной кутерьме.

Стоявшая кругом толпа распалась и пришла в хаос – двое из банды кавдорцев, Дюрн и Рубик, кинулись вперед и схватили пришельца за плечи. Тот мигом поднялся с табурета навстречу и уперся им в животы кулаками, словно собираясь вырваться из их рук. Прежде, чем он успел проделать нечто в этом роде, к его горлу оказался приставлен кинжал, которым размахивал третий набежавший бандит, Антал, а еще двое со своего места на краю толпы нацелили ему в голову автопистолеты довольно ветхого вида.

Эркет ухмыльнулся. Вот это ему и хотелось увидеть.

Однако этот чужак был не глуп. Столкнувшись со столь подавляющим превосходством, он просто опустился обратно на табурет. Его плечи так и оставались в тисках хватки пары бугаев-кавдорцев, к горлу был крепко прижат кинжал, а пистолеты продолжали целиться в него. Он не стал сопротивляться, когда двое членов банды сдернули с его плеч длинный драный плащ и сцепили ему руки за спиной.

Эркет был опьянен ликованием. Этот незнакомец дорого ему обошелся перед вышестоящими из Союза, и теперь тому предстояло за это поплатиться. Держась с заносчивостью, на которую способны только малолетки, Эркет выступил из-за спины Лакатоса, подошел прямо к неизвестному и одним взмахом руки сбил с его головы шляпу. Рассмеялся и со злобной улыбочкой придвинул свое лицо поближе к незнакомцу.

Только теперь он смог хорошо разглядеть того. Широкополая шляпа и длинный темный плащ прикрывали пришельца почти так же хорошо, как кавдорцев. Ранее Эркет ошибочно решил, будто он худой, долговязый. Человек действительно был высок, однако под обширным плащом скрывались широкие плечи и могучее тело. Сразу под челюстью из плоти выходили три одинаковые трубки, которые затем исчезали в уродливых шероховатых бионических разъемах на груди, и левый глаз также был бионическим. Усовершенствования, конечно, повидали виды, но это явно была хорошая работа, а не какая-то самодельная халтура из подулья.

Темно-охряная кожа незнакомца в сочетании с грубым, щетинистым лицом во многом маскировала копоть на теле, придавая ему скорее не грязный, а румяный вид. Все эти таинственные чужаки как будто обладали таким благословением: способностью носить неизбежную грязь и сажу подулья, словно тщательно сработанный служебный жетон. Губы и ноздри покрывал тонкий слой ядовитого серого пепла от бушевавших снаружи бурь, но по выходившим из горла пришельца трубкам Эркет предположил, что ему не слишком навредит и полный рот этой дряни.

Сильнее всего бросалось в глаза отсутствие у неизвестного какого-либо оружия на виду – явный признак того, что где-то на нем есть некое скрытое приспособление. Эркет сделал шаг вперед и, пока Дюрн с Рубиком крепко держали человека, начал обыскивать его. И действительно, на пояснице был спрятан пистолет, который удерживала на месте одна из полудюжины волокнистых струн, крепивших к торсу вроде бы когда-то роскошный нагрудник.

Броня была сильно изношена, и у нее полностью отсутствовала правая сторона, а во многих других местах отдельные ее фрагменты висели под странными углами – свидетельство наспех проведенного самостоятельного ремонта. Тем не менее, она явно превосходила по качеству все, что Эркету доводилось видеть прежде. Стоявший позади Лакатос прищурился, разглядывая незнакомца с таким же любопытством, как и Эркет.

Эркет вытащил пистолет из тайника. Болт-пистолет – тяжеловесная машина, стреляющая разрывными снарядами. Опять-таки редкость, однако не что-то новое для Эркета. Он оглянулся на вожака и увидел болт-пистолеты самого Лакатоса, гордо выставленные напоказ в набедренных кобурах.

Эркет извлек магазин и осмотрел оружие. Похоже, оно было в идеальном состоянии. На обслуживание пары пистолетов Лакатоса уходило много средств и ресурсов Союза, так что поддержание даже одного болт-пистолета в рабочем виде являлось серьезным достижением со стороны чужака. Секунду Эркет прикидывал, не забрать ли этот экземпляр себе, но суровый взгляд Лакатоса заставил его передумать. Он передал болт-пистолет Лакатосу, после чего прошелся по множеству карманов, которыми были покрыты штаны незнакомца.

В карманах Эркет нашел мало интересного (даже никакого запасного искрящего грифеля, который бы наверняка объяснил ту проклятую горящую токсигарету), но обхлопывая руками ботинок пришельца, едва не угодил по спрятанному кинжалу в кожаных ножнах. Он инстинктивно отдернул руку, когда рукоятка и три дюйма обнаженного клинка с характерным «шшш» выскочили из чехла. Довольный собой и своей находкой, Эркет взял нож за рукоять и резко выхватил его из укрытия, угрожающе помахав им перед лицом незнакомца, а затем разразился низким гоготом. Лакатос может забирать классный пистолет, подумал он. Этот кинжал вполне сойдет как память об уже скоро покойном чужаке, осмелившемся перейти ему дорогу. Эркет засунул нож за голенище собственного ботинка, встал и вернулся на свою наблюдательную позицию позади Лакатоса.

– Это не все, что при нем есть, – произнес Лакатос. – Бионический глаз вроде этого настраивается на прицел, а на пистолете его нет. Он что-то прячет.

Лакатос указал на бионический глаз незнакомца торцом рукояти пушки, которую Эркет ранее забрал у чужака. Он еще мгновение повзвешивал пистолет в руке, после чего заткнул его себе за пояс и шагнул вперед, к сидящему пришельцу. Дойдя до того, Лакатос одним мощным рывком отодрал рукава плаща незнакомца.

И впрямь, в хитрой сбруе на внутренней стороне предплечья человека размещался второй пистолет, всего лишь стаббер, но на нем действительно красовался лазерный прицел – несомненно как раз такой, который, по убеждению Лакатоса, должен был быть напрямую подключен к бионическому глазу. Эркет почувствовал, как триумф находки ускользает от него, и обругал себя за то, что не обыскал незнакомца более внимательно, хотя и был слишком глуп, чтобы злиться на собственную небрежность, а вместо этого проклинал пришельца.

Еще один член банды, Берзель, вышел из толпы и выдернул пистолет из обвязки, а затем неумело попытался снять ту с руки незнакомца. Он быстро бросил это дело, оставив полуразобранную сбрую висеть мешаниной жгутов, с которой, свидетельствуя о некомпетентности Берзеля, сыпались застежки, болты и пружины. Стук от их падения был единственным шумом в мертвенной тишине «Трубы».

Лакатос тем временем действовал дотошно. Он разложил плащ неизвестного на барной стойке и обыскивал его с тщательностью, от которой Эркет только сильнее злился на проклятого чужака, выставившего его таким посмешищем, да еще и перед его же бандой.

Поиски Лакатоса принесли плоды в виде нескольких кусков пергамента, хотя все они, похоже, не привлекли его внимания, и он небрежно бросил их грудой на стойку рядом с собой.

– Просто убейте его, – завопил Эркет. Он оказался единственным, кому хватило тупости кричать подобное, но было ясно видно, что большинство собравшихся кавдорцев думало практически так же.

– Нет, – сказал Лакатос, – спокойно прервавшись и обернувшись к Эркету. – У человека, рискнувшего выйти наружу в Сезон Пепла, должны быть на то весьма веские причины, или по-настоящему большая проблема, и я хочу знать, в чем дело.

Лакатос свирепо посмотрел на незнакомца, который опустил голову и устремил взгляд в пол, твердо храня молчание.

Верно, подумал Эркет. От ближайшего поселения было целых три дня пути через бури. Неделя от ближайшего поселения, находящегося не под контролем Кавдора. Каким образом чужак так долго продержался снаружи в одиночку, не поддавалось пониманию Эркета, хотя, в сущности, ему было все равно.

Лакатос продолжил обыскивать плащ, вытащив кинжал и вспарывая швы на накидке – чисто на тот случай, если подкладка скрывала что-нибудь интересное.

А потом он остановился.

На секунду уставившись на кучу забракованных бумаг, Лакатос бросил куртку, протянул руку и смахнул с дороги три или четыре верхних пергамента. Схватил тот конкретный лист, что привлек его внимание. Кидая пергамент на стойку, Лакатос случайно уронил его в лужу мерзко пахнущей жидкости – возможно, той самой дряни, которую Эркет хитро расплескал из кружки ранее. Правая сторона листа промокла, и под растекшейся жидкостью обнаружилось нечто крайне неожиданное.

Снаружи пергамент выглядел всего лишь старым пропуском – простой выпиской, которой незнакомец пользовался когда-то в прошлом, чтобы без затруднений пересекать, в данном случае, территорию Орлоков. Однако пойло выявило еще один слой, скрытый под текстом на поверхности, и именно за него-то и зацепился взгляд Лакатоса. Предводитель протащил пергамент по луже разлитой выпивки, промочив остальную его часть, чтобы написанное стало видно полностью.

Это была какая-то таблица – регистр, где в левом столбце было нацарапано нечто вроде опознавательных кодов, а рассыпанные по остальной странице колонки занимало множество галочек, крестиков и цифр.

Лакатос подхватил полупустую кружку Эркета, стоявшую на барной стойке, и малолетка облегченно выдохнул, когда лидер бесцеремонно вылил содержимое на всю груду пергаментов. Выплеснув мерзкую дрянь, тот избавил Эркета от необходимости ее пить, и к тому же не пришлось позориться отказом.

Лакатос перелистал кучу, порвав немало мокрых пергаментов неаккуратной хваткой затянутых в кожу рук. Многие он отбросил в сторону, но еще на двух оказался такой же тайный слой, как и на первом. Один представлял собой очередной регистр, а второй принял вид сложной диаграммы, которую Эркет не смог разглядеть со своей неудачной наблюдательной позиции. Лакатос сгреб чудесные пергаменты в кулак и развернулся к незнакомцу.

Тот поднял взгляд. Здоровый глаз моргал чуть быстрее нормального, однако бионический оставался неподвижен, и пришелец не выказывал никаких иных признаков нервозности даже теперь, когда Лакатос явно наткнулся на его секретный груз.

– Что это такое? – спросил Лакатос, подходя вплотную к неизвестному.

– Не знаю, – произнес человек. – Я просто курьер.

Лакатос позволил себе слегка усмехнуться. Эркет прошел вперед и устроился сразу позади предводителя, выглядывая поверх его плеча. На сей раз он заговорил лишь шепотом:

– Давайте убьем его. Он нам не нужен. Готов поспорить, мы можем продать эти штуки за целое состояние. Ну же, босс, позвольте мне его прикончить.

– Я так не думаю, – сказал Лакатос. – У него навороченный болт-пистолет, но лазерный прицел стоит на мелком раздолбанном стаббере. Вот ведь штука какая, поставить прицел на побитое оружие, – продолжил он, начиная прохаживаться и описывать около все еще удерживаемого незнакомца один круг за другим.

– Даже будь ты просто курьером, люди вроде тебя стоят недешево. Они, должно быть, действительно важные, тебе не кажется? – Лакатос помахал пергаментами рядом с лицом неизвестного, пытаясь напугать того внезапным шумом сзади.

– Может и так. – Пришелец все еще сохранял самообладание. Он не позволял своим глазам блуждать и продолжал глядеть строго перед собой, даже когда Лакатос проходил у него за спиной.

– Но действительно важные для кого? Куда ты направлялся? – поинтересовался Лакатос. – Вот что меня беспокоит. Это место расположено не на пути куда-нибудь, а ты не похож на человека, заблудившегося в бурю. Ты не так прост, чужак, верно? – Устрашающая черная маска Лакатоса оказалась в дюйме от холодных и жестких глаз незнакомца. – Совсем не прост, я полагаю.

Лакатос выпрямился во весь рост и небрежно дернул пальцами перчатки, сделав жест в сторону Дюрна и Рубика, которые до сих пор стискивали руками плечи пришельца, будто готовящиеся к убийству прыгуны-потрошители. На секунду Эркет уверился, будто предводитель только что подал сигнал прикончить незнакомца, и довольно ощерился, хоть и был разочарован, что не смог сделать этого сам. А затем бурный гнев малолетки вновь взлетел до небес: он осознал, чего на самом деле хотел Лакатос.

Дюрн с Рубиком отпустили неизвестного и отступили назад. Чужак неторопливо поразмял плечи в суставах, разгоняя одеревенение после плена нескольких последних минут. Потом поднялся с табурета и встал перед Лакатосом.

– Знаете, что меня больше всего поражает? – задал Лакатос риторический вопрос. – То, что у человека есть основания или достаточно отчаяния, чтобы попытать удачу среди пепельных бурь, еще не значит, что он выберется.

Незнакомец, казалось, обращал на Лакатоса мало внимания. Вместо этого его нога скользнула к лежавшей на полу шляпе. Он поддел ее кромку носком и резким движением подбросил вверх. Несколько кавдорцев дернулись. Пистолеты снова вскинулись, целясь в голову пришельца, кинжалы появились из ножен, а многие посетители бара нырнули в укрытие.

Но не Лакатос с неизвестным. Оба не двинулись с места. Кисть чужака метнулась к его боку, схватила шляпу за полу и одним движением накинула ее обратно на голову. Лакатос поднял руку и подал своей банде знак опустить оружие. Рискованный прием незнакомца не слишком потряс Лакатоса, но когда Эркет обвел взглядом помещение, стало очевидно, что только страх удерживал пальцы многих прочих бандитов на спусковых крючках.

– Что меня поражает, – доверительно произнес Лакатос, – так это что ты вообще сюда прибыл, что добрался сюда, особенно в ту пору, когда… ну… – Его голос стих. Он играл с аудиторией, будучи убежден, что распутал загадку этого пришельца. В конце концов, он продолжил.

– Эти бурные дни неприятны, – сказал Лакатос, и на его лице появилась ироничная улыбка. Остальные члены Союза переглянулись: наполовину ошеломленно, наполовину со страхом.

– Да, – отозвался незнакомец: без эмоций, но с намеком на вопрос. – Для странников в пути…

Эркет выругался и, сам того не осознавая, в ярости топнул ногой об пол. Он и в лучшие времена с трудом мог вспомнить пароль – о чем Лакатос ему часто напоминал – и вот теперь этот проклятый чужак. Откуда он мог знать пароль? Он не входил в их число, не мог входить. Эркет был уверен, что не мог.

Лакатос явно считал иначе. Эркет скривился, когда предводитель расплылся в широкой ухмылке, крепко хлопнул незнакомца по спине и, сердечно сжав второй рукой его кисть, повел из питейного заведения, словно друга, который уже много лет здесь не показывался. Берзель, Морден и прочие поспешили к пришельцу, суя тому обратно в руки его пистолет и драную кипу пергаментов, чтобы поскорее успокоить. Многие похлопывали его по спине, как это сделал Лакатос, и радушно приветствовали, хотя несколько минут назад без раздумий перерезали бы глотку.

Эркет повернулся и сплюнул на пол, наблюдая за покидавшей распивочную шумной толпой, в центре которой находился неизвестный. Будь проклят этот незнакомец, подумал он. Будь проклят этот чужак.

Глава 2

– Да, для странников в пути, – произнес незнакомец, повторив тот же старинный код, который всего несколько часов назад подтвердил его лояльность и дал доступ в это священное место.

Услышав это подтверждение, прочие члены Союза захлопали и зашумели, радуясь, что в их ряды прибыл брат. Конечно, за исключением Эркета, который просто насупился в углу. Лакатос заметил его и мысленно поставил себе пометку позднее дать неблагодарному мальчишке какое-нибудь по-настоящему неприятное занятие.

– Братья, – сказал он, вставая со своего места на конце длинной пласкритовой плиты, служившей столом переговоров в этой плохо освещенной, плохо вентилируемой и вызывавшей клаустрофобию комнатушке, которую Союз именовал своим домом.

– Братья, представляю вам брата Юргена, – продолжил Лакатос, простерев руку в сторону человека слева от себя, уже успевшего подняться со стула.

Здесь находились все члены кавдорской банды, бывшие в «Трубе на дороге». Они сидели вокруг стола, не считая Эркета и еще двоих малолеток, вынужденных прятаться в тусклых альковах помещения. Помимо этих людей присутствовало еще с полдюжины других: давние члены Союза, отошедшие от бандитской жизни по возрасту и состоянию здоровья, хотя их положение в Союзе оставалось неизменно прочным.

Несмотря на все облегчение, которое Юрген, должно быть, испытывал от того, что обрел место среди друзей, он никоим образом не раскрывал свою тайну. Он не был кавдорцем – это Лакатос знал точно, поскольку долго расспрашивал незнакомца перед тем, как привести его в укрытие-святилище Союза. Нет, этого Юргена можно было назвать обращенным приверженцем дела. Больше насчет его прошлого Лакатос особо ничего не смог разобрать. Он был полон решимости со временем разузнать, что получится, но пока ему не хотелось напирать на вопрос до такой степени, которая бы оттолкнула новоприбывшего. Это может подождать, решил Лакатос. Юрген явно был крайне полезным человеком, и Лакатос хотел, не теряя времени, привести его к Союзу и найти применение его немалым талантам.

– Братья, – сказал Лакатос, возвращаясь на свое место. – Представляю вам чудо, созданное Юргеном.

Он бросил на длинный стол пергаменты. На сырых страницах до сих пор были видны скрытые регистры и диаграммы. Прочие члены Союза подались вперед к столу, небольшими группами собравшись вокруг бумаг и рьяно их изучая.

– Продолжай, Юрген, – произнес Лакатос. – Мы все здесь единодушны. Расскажи нашим братьям то же самое, что говорил мне.

Юрген склонился над столом и, широко разведя руки, начал объяснять в своей обычной невозмутимой манере:

– Эти таблицы – декларации… счета. Гильдейцы пользуются ими для уверенности, что нанятые работники ничего не воруют. Можно послать караван вместе со счетом, но тот, кого отправили в сопровождение, может просто украсть какой-нибудь товар, а потом изменить счет, чтобы казалось, будто этого там и не было.

– Поэтому гильдейцы дают работникам вот это, – продолжил Юрген, указывая на спрятанные регистры, обнаруженные Лакатосом на пергаменте. – Наемники думают, что это обычные пропуска, и потому по прибытии на место сдают их, никаких вопросов. Но, видите ли, покупателю на том конце известно про тайный счет. Он сверяет его со счетом в поставке, и если те не сходятся, ну… тогда он понимает, что кто-то пытается обчистить гильдейцев. Такие счета означают, что у вас не получится замести следы.

– А это? – поинтересовался пожилой кавдорец Хенгар, помахав третьим пергаментом, внутри которого находилась не поддающаяся расшифровке диаграмма, совсем не похожая на только что описанные Юргеном регистры. – Что это такое?

– Это для реально ценных вещей, – отозвался Юрген. – Для товаров, которые настолько дорогие, что гильдейцы посылают их в запертых ящиках. Чтобы открыть замок, нужен код, поэтому его переправляют вот в таком скрытом виде. Таким образом, даже если кто-то похитит поставку, он не сможет забраться в ящики. Я хочу сказать, эти штуки даже крак-бомбой не вскрыть. Требуется код, а они не будут знать, где его искать. На диаграмме изображен замок, а шифры указывают, в какое положение выставить циферблат, чтобы он открылся.

Хенгар откинулся на стуле и кивнул, явно впечатленный. Многие из остальных кавдорцев еще продолжали разглядывать пергаменты, но было очевидно, что необычные познания гостя увлекли их всех.

Юрген повернулся к Лакатосу и кивнул, показывая, что закончил. Лакатос мгновение пристально смотрел на него, а затем разразился смехом.

– О, друг Юрген, это же не совсем все, верно? – спросил он. – Мне кажется, ты пропустил самую волнующую часть истории.

Юрген беспокойно вздохнул. Он снова замыкался в себе. Ему не оставили иного выбора, кроме как дать пояснения насчет пергаментов, но казалось, что у него совершенно не прибавилось желания объясняться самому.

– Ну же, – сказал Лакатос, – расскажи нам всем, как прибыл сюда вверить себя нашей власти.

Юрген смущенно поерзал на сиденье. Он ссутулился,  подался вперед и неохотно продолжил, понизив голос до уровня немногим громче шепота.

– У всех есть прошлое, – произнес он. – Милостью Императора его можно оставить позади, когда… скажем так, найдется причина, и я не вижу, чем кому-то из вас поможет знание о моем прошлом, а не просто о моем положении. Справедливо?

Юрген поднял глаза и обвел взглядом стол, поочередно высматривая реакцию каждого. Большинство кивнуло, прочие пожали плечами, однако никто не стал возражать на его просьбу. Пока что им было достаточно того, о чем незнакомец хотел сообщить.

– Вы когда-нибудь слышали историю Альдермана Грейма? – спросил Юрген, не дожидаясь ответа. – Грейм работал с металлом и камнем, как куртизанка работает с плотью. Он был гением, он мог создать что угодно. Он создал все это место.

Несколько кавдорцев, запутавшись от такой справки, оглядели комнату.

– В смысле, улей. Альдерман Грейм построил Улей Примус, или, как минимум, сотня тысяч босяков построила его в точности так, как он велел. Конечно, большая часть улья была еще до Альдермана, но за свою жизнь он переделал настолько много, что теперь это его творение и ничье другое. Грейм оставил свой след. Он возвел Шпиль в его нынешнем виде – выше и изящнее, чем это было возможно, как говорили. Никто с тех пор не построил ничего более потрясающего, – заключил Юрген. По комнате разнеслось несколько вздохов неподдельного восхищения. Лакатос улыбнулся под маской, радуясь, что рассказ его нового подопечного настолько увлек остальных.

– А когда тот был закончен, – продолжил Юрген, – Хельмавр (тогда это был Садака Хельмавр) признал, что это и впрямь величайшее людское творение, и ничто и никогда не превзойдет его. Или, по крайней мере, Хельмавр решил, что ничто и никогда не должно его превзойти.

– И ничто ведь не превзошло, конечно? – озадаченно вмешался еще один член банды, Лирбус.

– Нет, и вряд ли вообще могло, – ответил Юрген. – Разве что, разумеется, Альдерман Грейм каким-то образом превзошел бы сам себя. Допустим, Грейм задумывал выстроить нечто еще лучше, не для Хельмавра, а для собственной семьи. Допустим, дом Грейм обошел бы в роскоши дом Хельмавр. Допустим, появился бы второй шпиль, еще выше и величественнее первого. И допустим, что на его вершине восседал бы Альдерман Грейм.

Последовал еще один пораженный вздох. Юрген двинулся дальше, повествуя с непринужденностью под стать тому самодовольству, которое вызывало у Лакатоса его находка:

– Этого Хельмавр страшился более всего, и поэтому, когда величайший труд Альдермана Грейма был завершен, Садака заточил его внутри: в Шпиле, который тот же и построил. В самих его стенах. Не столько заточил, сколько похоронил. Понимаете, Альдерман Грейм создал нечто такое, что Хельмавр не мог позволить превзойти или хотя бы повторить, и потому от Альдермана Грейма пришлось избавиться.

– Так вот, с этими хитрыми схемами, – произнес Юрген, указывая на пергаменты на столе, – я достиг почти того же. Создал нечто такое, что гильдейцы хотят навсегда оставить непонятным для всех, кроме них самих, и поэтому они решили: от меня необходимо избавиться.

Лакатос откинулся в кресле, сияя от гордости. Восхищение прочих членов Союза было физически ощутимо. Они уже приняли Юргена как брата, товарища по делу, и считали его человеком, который обладает знаниями или торгует подобными вещами. Возможно, считали его чрезвычайно хитрым вором, но им ни на миг не пришла в голову мысль, что он может быть создателем столь поразительных вещей, как привезенные им регистры.

– Это ты сделал? – не до конца поверив,  переспросил Хенгар.

– Да, – сказал Юрген. – И могу сделать снова.

Лакатос разразился хохотом из-под маски. Через несколько мгновений комнату заполнила буйная какофония смеха и аплодисментов. Кавдорцы колотили ладонями по столу, а те, кто мог дотянуться до регистров, хватали их и триумфально махали ими в воздухе. Все собравшиеся осознали значимость этого незнакомца – этого Юргена – и секретов, которые он с собой привез, а также вполне осознали ту власть, что сулило им его прибытие.

Лакатос снова поднялся на ноги, и гул наконец-то стих. Пара глухих хлопков рук в перчатках заставила толпу умолкнуть, а Лакатос опять повернулся к Юргену.

– Итак, брат Юрген, ты говоришь, что можешь вновь создать такие чудеса. А создашь ли? – спросил он.

Комната замерла в томительной паузе, задыхаясь от безмолвного ожидания. Казалось, прошла вечность, и Юрген заговорил.

– Да, конечно, – произнес он. – С одним условием.

– Что угодно, – сказал Лакатос.

Размеренная поступь Лакатоса по ржавой металлической балке создавала ужасный шум. Пестрая коллекция металлических штырей и осколков стекла, которые он имел обыкновение вколачивать в подошвы ботинок, скрежетала о поверхность при ходьбе. Лакатос считал это подобающим – хором, что возвещает о его прибытии. И действительно, из тени прямо по курсу возникли две фигуры в плащах. Обе держали в одной руке по факелу и носили похожие ниспадающие кроваво-красные одеяния. Скрытые лица прятались под высокими коническими капюшонами,  визуально сильно добавлявшими людям роста и угрожающего вида. Это были дьяконы, Искупители.

Один из них сжимал в свободной руке цепной меч. Оружие ожило, и его зубья с урчанием слегка дернулись, быстро превратившись в пугающее и рычащее размытое пятно – остроконечные звенья помчались по часовой стрелке  вдоль рукоятки. Другой держал пистолет, очертания которого по большей части скрадывали длинные складки рукава, свисавшие с вытянутой руки. Только мерцающий синевой дежурный огонек на конце выдавал в оружии огнемет. Лакатос понимал, что хоть он и остановился на середине балки, но вполне попадает в радиус досягаемости.

– Эти бурные дни неприятны, – окликнул он, попутно небрежным движением стягивая с левой кисти перчатку. Ответа не последовало.

Лакатос бросил перчатку на балку. Приземлившись у его ног, массивная кожаная рукавица выбила облачко пепла и сажи. Лакатос вытянул оголенную руку ладонью вверх и выжидающе посмотрел на двоих в плащах перед собой. Ответа все так же не было.

В конце концов, сперва раздалось низкое урчание, и кружащиеся зубья цепного меча остановились. Потом громко захлопали багряные одеяния, взметая еще больше мелкого пепла, покрывавшего все в это время года – дьякон справа вернул оружие на поясной подвес. Убрав цепной меч, его рука снова нырнула под нескладную рясу. Еще несколько секунд возни – и она появилась наружу, сжимая длинный почерневший железный прут с клеймом на конце, образующим очертания трехзубой короны.

Дьякон протянул клеймо к другому краю балки, где его собрат обдал прут пламенем, едва заметно коснувшись спуска огнемета. Но даже так выброс рванулся к лицу Лакатоса, и тот почувствовал, как глаза болезненно пересыхают в палящем воздухе. Как раз когда он стал опасаться, что придется моргнуть, пламя погасло. Дьякон выставил руку с клеймом вперед, и Лакатос, как и полагалось, взялся за рукоятку. Перевернув прут, он ткнул им прямо в неприкрытую левую ладонь.

Когда-то он мог бы дернуться, но сейчас, пока клеймо выжигало на уже опаленной плоти все тот же старый рисунок, просто повторил свои слова.

– Эти бурные дни неприятны… – произнес Лакатос. Он вернул быстро остывающее клеймо одной из фигур в капюшонах и наконец-то получил ответ, которого ждал.

– Да, для странников в пути, – сказал дьякон слева, одновременно с этим отступая в сторону и приглашая следовать дальше. Второй быстро согнулся в полупоклоне, подхватил с земли перчатку Лакатоса и почтительно вручил ту ему, а затем тоже отступил и позволил пройти.

Лакатос уверенно зашагал вперед. Его плоть все еще была обжигающе горячей, и, натягивая перчатку, он почувствовал, как ее подкладка слегка вплавляется в кожу, однако не выказал боли. С конца балки он вышел на узкую рокритовую платформу, где стояли фигуры в рясах.

Быстро миновав их, Лакатос двинулся дальше. Стены вокруг него быстро сходились, так что через полдюжины шагов стало больше похоже, будто он идет не по высокой платформе, куда добрался столь рискованным путем, а по туннелю. Еще несколько футов – и платформа разошлась вширь, а потолок над головой стремительно взмыл вверх, образуя вертикальную стену следующего, более высокого купола, куда вышел Лакатос.

По ступеням в центре купола ходило где-то около дюжины человек, одетых так же, как и те, что при входе, и исполнявших разнообразные ритуалы и обязанности, которые Лакатос видел уже сто раз. Все они были мужчинами. Такие грязные существа, как женщины, не допускались в это святое место, ведь сумрачная арена являлась последним территориальным приобретением Власти Императора, культа Искупителей, руководившего всеми делами Лакатоса.

Никто из них не задавал ему вопросов – все были более чем уверены, что дьяконы на входе не пропустят кого не следует – и потому Лакатос беспрепятственно поднялся по ступеням. Вершину лестницы окружало кольцо факелов, каждый из которых был приделан к вбитому в пол колу, пронзавшему груды уродливых черепов мутантов, еретиков и ненормальных.

Лакатосу не доводилось бывать здесь прежде. Постоянный прозелитизм культа неизменно привлекал внимание тех немногих властей, что существовали так глубоко в подулье, и потому бедным, честным людям из Власти Императора приходилось вечно перемещаться с места на место, каждый раз создавая себе временное убежище, пока их не вынуждал мигрировать дальше пристальный интерес к их деятельности. Впрочем, нескончаемый исход никак не колебал веру членов культа. Это была всего лишь очередная тягота, которую надлежит претерпеть, дабы доказать свою верность Императору, а бесконечные преследования – очередным смертным грехом, за который неверующим предстояла кара.

Куда бы культ ни направился, везде он строил это импровизированное святилище в точности одинаковым образом. Лакатос, как и многие приспешники культа по всему улью, сразу же узнавал схему, хотя в последний раз видел ее очень далеко отсюда, в совершенно другом куполе. Он пошел вдоль внешнего кольца факелов и вскоре добрался до верха купола, где к стене стащили дюжину, а то и больше отколотых плит, листов металлолома и обрушившихся секций переходов, свалив их вместе, чтобы получилась хлипкого вида лачуга.

Лакатос пригнулся, входя в низкую дверь хибары. Он почувствовал, как постройка покачнулась, когда его широкие плечи коснулись двух листов пластали, выполнявших роль косяков, и протянул руку в перчатке, чтобы придержать их, пока все сооружение не обвалилось. Сделал еще два шага – не поднимая глаз, не глядя вперед – тщательно выверяя путь по череде накорябанных на полу меток, а затем упал на колени.

– Встань, Лакатос. Ты здесь желанный гость.

Эти слова прозвучали в ту же секунду, как колено Лакатоса ударилось о холодный каменный пол. Повелитель явно не хотел от него строгого соблюдения этикета. Это было хорошим знаком.

Поднимаясь, Лакатос окинул взглядом отметины на полу: выцарапанную прямо перед ним сплошную линию и тянувшиеся с обеих ее сторон секретные символы. «Предводитель, Предводитель Кавдора», – гласили те. Дальше оставалось еще три сочетания потаенных письмен, где каждое означало то место, куда могли дойти и преклонить колени перед повелителем люди, более достойные, чем он. Магистр, полный магистр, великий магистр – уровни, до которых, как сказал себе Лакатос, он однажды обязательно возвысится.

Лакатос распрямился во весь рост и, получив соизволение повелителя, миновал эти ритуальные позиции.

– Великий магистр Катафенги, – произнес он. – Хвала Императору, что я продолжаю служить ему. Хвала Императору, что я продолжаю служить вам. – Завершая хорошо отрепетированное приветствие, Лакатос слегка склонил голову.

На троне, слегка возвышавшемся над полом, восседал старик. Лакатос одернул себя. Он всегда считал, что Катафенги стар, хотя на самом деле никак не мог узнать, старик тот, или нет. Этот вопрос сильно беспокоил Лакатоса. Насколько старым нужно быть, чтобы добиться звания великого магистра? Сам Лакатос был уже не молод, уж во всяком случае по меркам подулья, и давно думал, что должно настать его время. Возможно, прибытие Катафенги знаменовало именно это.

– Ты хорошо ему служишь, – ответил Катафенги столь же формализованным отзывом. – Скажи мне, верный Лакатос, как там наше последнее приобретение?

– Хорошо. Очень хорошо, – сказал Лакатос. – Падучие Пески полностью наши, великий магистр. Они платят, сколько мы требуем, и помалкивают. Это было чрезвычайно выгодное приобретение.

– Славно, Лакатос, действительно славно, – произнес Катафенги. – Вот бы все наши братья были так же успешны в своих предприятиях, как ты.

– Стало быть, где-то не все хорошо, великий магистр? – нерешительно спросил Лакатос.

– Нет, – отозвался Катафенги. – Не все хорошо.

Лакатос ответил недоуменным вздохом.

– Гандомель мертв.

Лакатос мгновенно ошеломленно затих.

– Гандомель? – в конце концов, переспросил он. От удивления следующие слова сорвались с его губ, быстрее, чем ему хотелось бы. – Мертв? Кто?

Катафенги вздохнул и слегка осел на своем троне, словно сокрушенный этим вопросом.

– Враг, которого я не принимал в расчет, – ответил он, но после долгой паузы. – Человек, которого я не знаю. Человек по имени Лаго.

– Почему он убил Гандомеля? – спросил Лакатос. – Что ему от нас нужно?

– Вот это, – сказал Катафенги, – мне и хотелось бы знать. Гандомель всегда вел себя более чем осмотрительно. Не могу представить, чтобы он оказался так неосторожен, что привлек внимание дозора или гильдейцев. Гандомель железной рукой правил своей территорией десять лет. У него там нет естественных врагов. Могу лишь допустить, что этот Лаго то ли новый враг, то ли очень старинный.

– Один из других Домов? – рискнул предположить Лакатос.

– Может быть, хотя я скорее думаю, что в этом деле не замешан вообще никакой Дом.  Похоже, он пришел только чтобы прикончить Гандомеля, а потом исчез без следа. Ничего не взял и не заявил притязаний на территорию. Его мотивы для убийства явно были личными, и это чрезвычайно меня тревожит.

Лакатос хорошо понимал, что он имеет в виду, и почему обеспокоен. Катафенги и его культ обладали огромным влиянием. Все банды Кавдора на большом расстоянии в любом направлении служили ему, как Лакатос и Союз. В то время, как открытые последователи культа могли привлекать нежелательное внимание и вечно оказываться объектом охоты властей, агенты по всему подулью действовали от их лица в десятка поселений, не вызывая столь неприятного интереса. Подобные Союзу банды правили всей доступной им территорией, извлекая прибыль не только на поддержание собственной власти, но и для финансирования более широкомасштабной деятельности культа.

Повинуясь желаниям своего повелителя, Лакатос управлял Падучими Песками – поселением, которое он и Союз за последние месяцы полностью поработили, всецело поставив робких обитателей под свое начало. Это хорошо окупалось.

Гандомель также был кавдорцем, равно как и лидер соседствующей банды Аддек, и каждый из них правил другим фрагментом владений культа. Территория Аддека – большая часть Пепельного Обрыва и Осевого Шипа – граничила с Падучими Песками, а Гандомель располагался дальше.

Союз и его аналоги представляли собой простые банды, ничем не отличавшиеся от других, однако поскольку буквально каждая группа кавдорцев в округе одинаково поклялась служить культу, их дела неизменно шли лучше, чем у разрозненных и неуживчивых бригад других Домов. Благодаря хорошей защите общих границ, прочие Дома были не слишком опасны для хорошо организованного Кавдора. Мало-помалу этот уголок подулья становился ни чем иным, как единым царством, которым правил культ и его магистр, Катафенги. Любая угроза одной из составных частей являлась угрозой всему культу, и Лакатос вполне сознавал, что убийство Гандомеля знаменовало неприятности для них всех, и не в последнюю очередь – для его собственной территории, Падучих Песков.

– Вы хотите, чтобы я разобрался с этим Лаго, повелитель? – выжидательно поинтересовался он.

– Возможно, – произнес Катафенги. – Сперва я предпочел бы удостовериться в ситуации в Падучих Песках, Лакатос. Ты говоришь, дела идут хорошо, но что ты можешь мне показать?

Лакатос улыбнулся под маской. Он опустил руку к поясу и вытащил тяжелый кожаный кошель. Передав тот Катафенги, он проследил, как запястье старика просело под грузом находившихся внутри пятнадцати сотен кредитов – целого состояния. Явно впечатленный Катафенги взвесил мешок в руке.

– Что ж, – сказал он, – дела явно продвинулись очень хорошо. Возможно, ты понапрасну растрачиваешь себя в Падучих Песках, славный Лакатос.

Лакатос тут же поднял глаза. Все эти долгие годы он больше всего хотел услышать именно это.

– Повелитель, вы желаете, чтобы я послужил вам где-то в другом месте? – спросил он, проявляя рвение в уверенности: его время пришло, и он наконец-то оставит позади низкие делишки бандитской жизни, по-настоящему вступив в культ в качестве магистра-искупителя. Нога нервозно заерзала по полу, елозя туда-сюда по второй из нацарапанных линий преклонения – той линии, которой он сейчас нетерпеливо добивался.

– Желал бы, – с нарочитой прохладцей сказал Катафенги, – однако не могу оставить Падучие Пески без лидера. Они слишком ценны, и я не стану делать ничего, что еще сильнее ослабит Аддека, коль скоро Гандомель и так уже мертв.

– Великий магистр Катафенги, – произнес Лакатос, демонстрируя формальностью обращения, как отчаянно ему это нужно. – Я займусь одновременно обоими этим вопросами, а затем присоединюсь к вам, где потребуется.

– Обоими вопросами? – переспросил  Катафенги.

– Да, повелитель. Обоими. И не стану откладывать, – сказал Лакатос. – Я отыщу убийцу Гандомеля и тут же найду достойного преемника для Союза. Того, кто обеспечит Падучим Пескам хорошую защиту, и того, кто будет ладить с Аддеком.

– Очень хорошо, – проговорил Катафенги. – Сделай это и по завершении возвращайся ко мне, магистр Лакатос.

От того, как он построил фразу, Лакатос возликовал.

Магистр. Магистр Искупления. Между ним и столь великолепным титулом лежало одно простое поручение. Всего одно, подумалось Лакатосу, ведь по вопросу преемника он был вполне уверен – судьба в этот же самый день дала ему идеального кандидата.

Вышагивая необычайно легко, Лакатос, пригнув голову, пробивался сквозь противостоявший ему бушующий пепельный шторм и заканчивал спускаться к подземному куполу Падучих Песков. Состояние куполов наверху было немногим лучше, однако за счет высоты их хотя бы не затрагивали эти проклятые бури.

Преодолев бессистемно разбросанные развалины и обнажившиеся фундаменты давно уже сгнивших стен, Лакатос приблизился к поселению, где, по крайней мере, можно было отчасти укрыться от завывающего урагана в лабиринте осыпающихся построек.

Поворачивая против ветра, он наконец-то вышел к месту, которое в Падучих Песках сходило за главную улицу, и быстро направился к «Трубе на дороге». Но не добрался до нее, а остановился немного поодаль, поскольку на дороге впереди ему предстала чрезвычайно любопытная картина. Там был Союз, и собралась толпа. Лакатос заметил фигуру в центре и улыбнулся про себя.

Похоже, Юрген создавал изрядный переполох.

Глава 3

– Вот это? – переспросил Берзель в полном ошеломлении.

– Да, это, – уже в третий раз сказал Юрген. – Уберите их всех отсюда.

Берзель покачал головой, все еще отказываясь поверить, но повиновался. Он повернулся к ближайшей девушке и положил руки в перчатках на ее изящные плечи, словно намереваясь оттащить прочь. Из-за происходящего казалось, будто Берзель туповат, и беспомощная попытка сдвинуть с места разъяренную девицу не принесла ему ничего, кроме пощечины. Девушка вырвалась из его хватки и, покачивая бедрами, отступила на несколько шагов к своим товаркам, затаившимся у стены.

Берзель шагнул вперед, будто собираясь снова ее сграбастать, и подал остальным колеблющимся бандитам знак последовать его примеру. Меж тем девица нагнулась, подхватила кусок щебня и швырнула тот прямо в него. Через мгновение все четыре оборванных женщины начали делать то же самое, закидывая сбитых с толку бандитов градом камней.

В середину этого хаоса вышел Лакатос, и Берзель вздрогнул, увидев, что предводитель вернулся. Юрген все это время спокойно стоял поодаль, прямо перед толпой озадаченных зевак, собравшейся на другой стороне улицы.

– Что происходит? – поинтересовался Лакатос.

– Юрген спятил. Он хочет, чтобы мы очистили это место, – сказал Берзель, тыча пальцем в сторону задания позади.

– Нужно место для работы, – произнес Юрген, предугадав следующий вопрос Лакатоса. – И ты сказал: «что угодно», – добавил он, напоминая о ранее данном обещании.

Лакатос секунду помедлил, а затем снова повернулся к Берзелю.

– Он прав, дайте ему, что он хочет, – сказал он. – Дайте ему все, что он захочет.

Берзель потрясенно запрокинул голову. Это была попросту самая нелепая вещь, какую его когда-либо просили сделать.

– Но… но… бордель? – недоверчиво запинаясь, спросил он.

Лакатос пожал плечами и зашагал дальше по улице, предоставив своей ошарашенной банде выселять разгневанных обитательниц строения, чтобы выделить Юргену столь странно выбранное им логово.

Берзелю надоела перепалка, и он опять схватил девушку, теперь уже крепче, чем прежде. На сей раз та даже не выпустила камень из руки, а с силой треснула им Берзеля в висок. Он скривился – скорее от злости, нежели от боли, поскольку даже существенная масса камня мало что добавила слабому удару девицы. Однако это было достаточно позорно, чтобы Берзель вышел из себя. Повалив девушку наземь, он завернул ей руки за спину и разом перетащил на другую сторону дороги, где и бросил субтильное тело в середину толпы зрителей.

Поданный Берзелем пример наконец-то убедил прочих бандитов, что это не просто какой-то странный розыгрыш, и они все вместе двинулись через пыльную улицу к  остальным женщинам, стоявшим в дверях здания. Эти четверо были не настолько разъярены, как молодая девица, которая сейчас орала на Берзеля из толпы, но и они не сдались без боя.

Берзель посчитал, что коль скоро он единолично выгнал первую девушку, то имеет право ограничиться наблюдением за продолжавшейся свалкой. Он едва удержался от смеха при виде того, как Лирбус, Деверес и Морден дружно силились сдвинуть с места самую жирную из шлюх, и чуть животики не надорвал, когда неуклюжая куча-мала опрокинулась, и Лирбус оказался зажат в положении, которое можно было бы счесть смертным грехом.

В конце концов, остальные бандиты потащили недовольных проституток прочь от здания, и Берзель подошел к Юргену и повел того мимо потасовки внутрь вновь освобожденного строения.

– Идеально, – произнес Юрген, когда они вдвоем вошли в самое высокое из пригодных к использованию помещений трехэтажного здания. Выше располагался еще один этаж, но он был без крыши, и на нем никто не жил. Сколько-то уровней находилось и внизу – возможно, десятки – но за сотни лет бушующие штормы образовали там настолько глубокие наносы, что эта часть дома фактически сгинула, утонув пепле. В сущности, «улицы» Падучих Песков были не более чем верхним слоем этих пепельных отложений, утрамбованных перемещениями тех, кому не повезло тут обитать.  С каждым проходящим годом они приподнимались по мере того, как бури набрасывали на поселение все больше переносимой ими копоти, и со временем – хотя, наверное, и не раньше, чем через несколько веков – даже той комнате, где сейчас стояли Берзель с Юргеном, предстояло в конечном итоге оказаться задушенной и заваленной все теми же нагромождениями пепла. Просто таков был порядок вещей. Как гласила старая поговорка, улей растет вверх, всегда вверх, а его жители всегда падают вниз. Скапливающиеся вокруг кучи пепла, каким бы постепенным ни был их подъем, не являлись исключением.

Берзель окинул взглядом помещение. Оно было голым: прочие члены Союза уже выбросили скудную меблировку на улицу, рассчитывая, что владельцы, возможно, отправятся следом без сопротивления. Так не вышло, и при мысли об этом у Берзеля возникла уверенность, будто он до сих пор слышит светопреставление на улице внизу.

– Ты мог бы выбрать место, где проще спрятаться, – сказал Берзель, все еще раздраженный решением новоприбывшего.

– Необходимо было это, – ответил Юрген. – Оно нужной формы и обращено в нужную сторону. Видишь? – он указал на ряд неподвижных  лопастных вентиляторов, встроенных в стену. – Это именно то, что мне требуется. Понимаешь, должна быть правильная атмосфера, правильная вентиляция, чтобы пергаменты вышли как надо.

Берзель был далеко не убежден, но не видел особого смысла пререкаться, коль скоро дело уже сделали. Юрген, похоже, понравился Лакатосу, а Берзеля уж точно впечатлили увиденные им искусно сработанные пергаменты. Он был готов пока что дать гостю шанс, пусть даже это означало участие в, несомненно, самой унизительной сцене за все его пребывание в Союзе.

– Давайте занесем  припасы, а потом я смогу взяться за дело, – произнес Юрген, и разум Берзеля мигом вернулся к насущному вопросу.

– Он захотел, чтобы мы ушли, – сказал Берзель. – Говорил, что будет работать в темноте, а я не видел особого смысла сидеть там, будто слепой гриб.

На самом деле, с того момента, как Берзель покинул Юргена по просьбе того, чтобы чужак смог начать трудиться над своими шедеврами, миновало уже несколько часов. Однако Берзель решил, что лучше не упоминать, насколько давно это случилось – в особенности потому, что большую часть прошедшего времени он провел в «Трубе на дороге» вместе с Девересом. Впрочем, Лакатос спросил у него только о том, почему он оставил Юргена, а не когда.

– Справедливо, – удивительно прозаично ответил Лакатос. – У тебя и остальных в любом случае еще уйма дел.

Берзель обвел комнату взглядом. Судя по всему, прочие были точно так же разочарованы, что еще есть работа, и им точно так же, как и ему, не хотелось ее делать. Лирбуса, похоже, до сих пор действительно мучала ощутимая боль в спине, и Берзель задался вопросом, как долго тот пробыл придавленным к дороге.

Берзель следовал маршруту автоматически. Его уже сто раз посылали на такое задание: навестить Годдлсби и собрать налоги. Однако определенно творилось еще что-то.

Выкинув эти мысли из головы, Берзель потащился по узкой служебной шахте, которая являлась кратчайшим путем к хибаре мэра Годдлсби. Он выбрался на узкий выступ и распахнул круглую гермодверь, отделявшую Годдлсби от внешнего мира. Берзель уже давно перестал стучать, когда приходил к мэру, а мелкому мерзавцу хватало ума никогда не запираться от Союза.

Зайдя внутрь, Берзель не удивился, обнаружив, что одна из обитательниц борделя – в сущности, именно та особенно пышная, которая едва не раздавила Лирбуса – явно обосновалась в «апартаментах» Годдлсби, как тот именовал грязную маленькую нору.  Берзель же был убежден, что это старый сточный бак.

– Надеюсь, ты за это платишь не из наших денег, – произнес Берзель, сопровождая свой вход изрядным шумом. Его внезапное появление явно удивило Годдлсби, и тот чуть не опрокинулся со стула. Впрочем, подумалось Берзелю, у него и так наверняка было плохо с устойчивостью при столь малых габаритах и такой крупной ноше на колене.

Годдлсби вскочил на ноги, женщина же ответила только крайне профессиональным хмурым взглядом.

– Н-нет, сэр. Нет, господин Берзель… Не из ваших денег, нет. – Годдлсби мигом пришел в смятение. Он боялся Берзеля, боялся Союза и совершенно не пытался этого скрыть.

Мэр тут же метнулся через комнату к дырке в стене, где прятал все «налоги», которые Союз обязал его собирать от их имени. Годдлсби схватил мешок с кредитами, после чего оказался вынужден остановиться и начать возиться на четвереньках, подбирая все деньги, что рассыпались по полу в результате его нервозной криворукости. Кое-как собравшись, Годдлсби хотя бы в достаточной мере восстановил равновесие, чтобы встать, и торопливо вручил раздувшийся кошель Берзелю.

Моргая глазами в бешеном темпе, мэр ждал, когда Берзель избавит его от мешка вместе с содержимым того. Он практически хотел, чтобы кавдорец забрал кредиты и ушел, однако Берзель заставил его попотеть. Бандит с блаженной неспешностью взял кошель из протянутой руки Годдлсби, после чего еще медленнее прошелся по комнате, выбирая место, где бы пересчитать добычу. В итоге он остановился на столе Годдлсби, хотя было еще две-три плоских поверхности ближе и удобнее. Берзель прошел мимо полной женщины, задев ее, хотя в этом не было никакой реальной нужды, кроме как чтобы максимально взволновать Годдлсби, и уселся в шаткое старое кресло мэра.

Широко махнув рукой в перчатке, он снес с неприбранного стола все нагромождение документов, уронив дела коротышки на пол. Еще одно касание ладони очистило поверхность от пыли, и Берзель наконец-то вывалил на стол содержимое мешка.

Пересчитывание кредитов заняло у Берзеля целую хорошо выверенную вечность – он сперва складывал их кучками по пять, затем пересчитывал эти кучки, а затем начал сначала, когда ему показалось, будто итог, наспех нацарапанный им на поверхности стола, не сошелся с лежавшей перед ним суммой. Все это время Годдлсби потел, а его дешевая спутница все это время хмурилась.

В конце концов, Берзель поднял глаза от сложенных кредитов.

– Не хватает, – произнес он.

Лицо Годдлсби мгновенно побелело, и в ответ он смог лишь испуганно сглотнуть. Мэр повалился на колени и пополз по полу. Берзель подумал было, что тот удирает, пока коротышка не добрался до дыры в стене, где хранились кредиты, и не принялся исступленно рыться в завалах вокруг нее. И действительно, в трещине в полу застрял один кредит. Годдлсби выхватил его из убежища и с облегченным вздохом вскочил на ноги.

– Должно быть, пропустил его, – сказал он, передавая грязный металлический жетон Берзелю.

– В смысле серьезно не хватает, – отозвался тот.

Годдлсби снова сглотнул.

Берзель спокойно пригоршнями переложил кредиты обратно в мешок. Последним он зловеще уронил внутрь того одинокого беглеца, которого Годдлсби только что подобрал с пола. Дав тому угрожающе брякнуть при падении, кавдорец вышел из-за стола и зашагал через комнату к трясущемуся от страха Годдлсби. Берзель вытащил свой нож и приставил его к дрожащей щеке мэра.

– Не хватает, но сдается мне, твои глаза как раз покроют недостачу, – произнес он.

Годдлсби издал взволнованный писк и отпрянул прочь, но рука Берзеля сомкнулась у него на горле.

– Это… это… не я… – залопотал Годдлсби, наконец-то набравшись мужества, чтобы заговорить. Берзель ничего не сказал, но медленно разжал хватку на его шее и, посмеиваясь, отвернулся.

– А кто же тогда? А? Кто это, она? – Берзель ткнул кинжалом в направлении крупной дамы в углу, которая продолжала глядеть так хмуро, как только могла. Кавдорец повел клинком, и Годдлсби страшно затрясся, испугавшись, что настал его черед, но наконец-то нашел в себе смелость ответить.

– Я… я… – только и выдавил он. Женщина дала ему секунду, однако было очевидно, что Годдлсби явно не из тех мужчин, кто станет защищать честь дамы, так что она взорвалась в приступе ярости.

– Ах ты мелкая жаба! – заорала она, устремившись через комнату. – Я ни к одному клятому кредиту даже не притронулась, и тебе об этом известно!

Годдлсби заелозил в руке Берзеля, не зная, что опаснее – коренастый бандит-кавдорец, или же летящая на него разгневанная женщина.

– Боже, боже, – забормотал мэр, а затем разразился отчаянными стенаниями. – Я не знаю, что случилось! Просто не знаю! Там не может не хватать, просто не может!

– Я знаю, коротышка, я знаю. В то же время через месяц, – произнес Берзель, отпуская человечка. Они оба отлично знали, что каждый кредит на месте, но сопляк не сумел заставить себя поклясться в этом, когда Берзель начал хамить. Невольно продолжая посмеиваться про себя, кавдорец выбрался наружу из неопрятной берлоги мэра и направился обратно к логову Союза. Он жил ради таких моментов – когда заставлял слабаков вроде Годдлсби бояться за свою жизнь, вне зависимости от того, были ли на то веские основания, или нет. Кроме того, подход Берзеля и в сравнение не шел с тем, что Годдлсби мог ожидать от женщины, которую только что фактически обвинил в краже. Берзель снова усмехнулся при мысли о том, что Годдлсби устроят взбучку – что того отлупит смертным боем именно эта шлюха.

– Полностью, – произнес Берзель. – А ты чего ожидал? Этот мелкий червяк Годдлсби был до того напуган, что буквально умолял меня их у него забрать. Все тут, до последнего креда, как и всегда, Лакатос. Ты же знаешь, что мне можно доверять.

Ухмыльнувшись, Берзель грохнул на стол разбухший мешок с кредитами.

Лакатос ничего не сказал. Он задержал на мешке взгляд, а затем махнул рукой в перчатке и опрокинул его, так что кредиты полетели на другой конец стола, где Эркет беспокойно игрался со своим оружием.

– Пересчитай, – велел Лакатос Эркету. – Половину доли каждому, а остальное поделить два к одному, ясно?

Обиженно усмехнувшись, Эркет сгреб в горсть металлические жетоны и начал складывать их горкой перед собой. Берзель не знал точно, хотел ли Лакатос посредством пересчета кассы убедиться, что все на месте, или же просто разделить ее на доли. Он-то знал, что там все до единого кредита – лично считал – но все равно изрядно нервничал всякий раз, когда возвращался к Лакатосу с добычей.

Следуя за вожаком от стола, Берзель целенаправленно опрокинул первые полдюжины кучек, которые Эркет успел отсчитать перед собой. Тот скривился и, судя по виду, был готов вскочить на ноги и ударить бандита. Однако в него тут же впился взгляд Лакатоса, и малолетка явно передумал и вместо этого просто вернулся к подсчету кредитов, про себя проклиная Берзеля.

Лакатос опустился на корточки у огня, горевшего в углу комнаты, и Берзель поступил так же. Пламя находилось внутри конструкции, которая, должно быть, когда-то представляла собой трубу, тянувшуюся во всю высоту здания. Теперь же она была обломана где-то на уровне метра от пола, образуя идеальное место для импровизированной кухонной плиты.  Заставленная всем горючим мусором, какой могли отыскать бандиты, она являлась единственным источником огня в доме, хотя кое-какое дополнительное тепло еще давали испарения, каждый день в одни и те же три часа струившиеся в юго-восточном углу, а плесень на потолке добавляла освещения своим жутковатым зеленым фосфоресцированием.

На глазах Берзеля Лакатос выхватил из огня гигантскую крысу, насаженную на ржавый металлический штырь и обжаренную до хрустящей корочки. Он аккуратно провел ножом по ее брюху. Второй, третий надрез – и он разделил крысу ровно надвое, перекинув половину Берзелю. Тот стал нервно покусывать ее под разговор.

– Лакатос, твой друг Юрген выбрал себе очень странное убежище, – произнес Берзель, до сих пор выбитый из колеи утренними событиями. Однако он был полон решимости прощупать намерения предводителя и потому подошел к вопросу окольным путем.

– Да, – сказал Лакатос, – это так, но у него есть крайне необычные таланты, которые я не хочу терять впустую. Давайте ему, что он хочет, Берзель, чего бы он ни захотел.

– Хорошо, – отозвался Берзель, которого все больше смущал этот чужак и вера Лакатоса в него.

– К тому же, – добавил Лакатос, – уж мне-то точно не больно видеть, что это мелкое логово греха вычищено.

Берзель беспокойно поежился, пытаясь найти ответ, который бы не показался ни излишней защитой, ни  чрезмерным протестом. Тем не менее, он без труда избежал неловкости благодаря появлению Мордена.

– Морден, – произнес Лакатос, когда тот вошел в ближайшую к Эркету дверь. – Заходи.

Морден ожидаемо тоже смахнул тщательно пересчитанные кучки Эркета, и Берзель облегченно выдохнул. Шансы на то, что кассу и впрямь учтут, быстро снижались, поскольку Эркет разъярялся и терял концентрацию. Каждый раз происходило одно и то же. Берзель пересчитывал сумму при сборе, однако никогда не доверял самому себе настолько, чтобы быть уверенным, что не допустил где-то ошибку, а ошибок, как он хорошо знал, Лакатос просто не выносил. Впрочем, неважно. Теперь это уже будет ошибка Эркета.

Морден подошел к двум старшим товарищам по банде и тоже присел перед огнем. Берзель напоследок подцепил с тушки крысы лакомый кусочек, а затем кинул остальное – не меньше половины от того, что получил сам – Мордену.  Он слишком долго состоял в Союзе, чтобы ждать указания поделиться с братьями. Пусть Лакатос и был суровым господином, но он вел себя и справедливо, не допуская жадности.

– Ты посылал за мной, Лакатос? – спросил Морден.

– Да, – ответил предводитель. – Есть работа, и ее много.

Лакатос поднял голову и посмотрел мимо двух других бандитов.

– Эркет! – заорал он. – Ты уже отсчитал все доли?

Эркет что-то пробормотал себе под нос, а затем отозвался:

– Да, господин. Все тут.

Берзель усмехнулся про себя. Эркет был столь же предсказуем, сколь и труслив. Он сильнее боялся заставлять Лакатоса ждать, нежели ошибиться при учете денег, и потому просто свалил кредиты в кучи, не подсчитав их.

– А остальное? – спросил Лакатос.

– Две трети и треть, вот они, – сказал Эркет.

– Принеси их мне, – велел Лакатос, протягивая руку таким жестом, словно он ожидал, что Эркет и так уже предугадал его требование. Малолетка научится, подумалось Берзелю, но, видимо, на горьком опыте.

Эркет метнулся через комнату к Лакатосу, выставив перед собой сжатые кулаки. В левой руке комфортно поместилась одна треть, правой же он с трудом пытался не дать довольно громоздким двумя третям выскользнуть из его хватки. Само собой, как минимум пара – а весьма вероятно, что и четыре-пять – кредитов выпали на бегу.

Было очевидно, что Лакатос хмурится под маской. Он нетерпеливо протянул руку, выхватил у Эркета треть кредитов, ловко закинул их в мешок, который достал из кармана, и так же быстро убрал его обратно.

Эркет в отчаянии огляделся в поисках какого-нибудь места, куда можно было бы сгрузить две трети, которые ему становилось все сложнее удерживать. Помрачнев, Лакатос ткнул большим пальцем в Мордена, и тот обеим ладонями принял кредиты у не справлявшегося малолетки. Бандит притянул деньги к себе, прижав их к животу, а затем аккуратно ссыпал на колени. Оттуда он спокойно переложил их в кошель, снятый с ремня на поясе.

– Отвезешь их Аддеку, ясно? – сказал Лакатос. Берзелю показалось, что Мордена накрыло разочарованием: его плечи поникли, а голова опустилась.

– В бури, Лакатос? – недоверчиво спросил Морден.

– Да, в бури, – сердито ответил Лакатос. – Это необходимо сделать.

Морден вздохнул, и Берзель ощутил толику сочувствия к нему. Никто и никогда не отваживался уходить наружу в бури. То, о чем просил Лакатос, было ужасно. И все же лучше уж он, чем я, подумал Берзель и счел это очередным подтверждением того, что творятся большие дела, хотя его особо не требовалось в этом убеждать. Он уже и так уверился. Пускай и не было ничего нового в том, чтобы отправить его собирать долги с горожан, рассуждал Берзель, но раз Лакатос отсылает Мордена из поселения – причем посреди Сезона Пепла – значит, определенно что-то происходит: что-то крупное. Он терялся в догадках относительно мотивов предводителя и внимательно слушал, надеясь на их прояснение.

– Доставь кредиты к Аддеку и спроси, что ему известно о человеке по имени Лаго, понял?

Морден просто кивнул.

– Хорошо, – произнес Лакатос. Он мгновение пристально глядел на Мордена, пока до того не дошло, что выдвигаться нужно сию же секунду. Его плечи как будто осели еще ниже, а потом он поднялся и направился к двери, явно не ликуя от предстоящего путешествия.

– Лаго? – переспросил Берзель.

– Неважно, – отозвался Лакатос. – По крайней мере, не должно быть.

Сказав это, он поднял глаза. Берзель проследил за его взглядом. К ним успел присоединиться Юрген, при этом не создавший достаточно шума, чтобы выдать себя. Берзель слегка испугался, но сдержал судорожный вздох, уже подступивший к губам под плотной кожей маски.

– Юрген, – произнес Лакатос. – Славно. Они у тебя?

– Да, – ответил Юрген, запустив руку в карман и достав оттуда несколько флаконов с чернильно-черной жидкостью. Лакатос указал ножом на Мордена, уже двинувшегося было к двери, и Юрген передал склянки бандиту. Тот, похоже, не был уверен, что с ними делать.

– Не переживай, Морден, Юрген тебе все объяснит, – сказал Лакатос, после чего повернулся к Берзелю. – Ступай, Берзель. Твоя работа на сегодня закончена.

Кивнув, Берзель покинул комнату, остановившись лишь для того, чтобы мимоходом подхватить со стола свою скромную долю кредитов. Бесспорно, его заинтересовали флаконы, но он точно был не настолько глуп, чтобы расспрашивать – уж явно не когда Лакатос велел ему уходить.  Он и так уже испытал удачу, задав вопрос при упоминании Лаго, и Лакатосу явно совсем не хотелось отвечать. Как он решил, все и так прояснится довольно скоро.

Глава 4

Запрокинув голову и слегка наклонившись, Морден прошагал под широким переходом и наконец-то вышел туда, где воздух был почище. После трех дней напряженного путешествия сквозь штормы передышка казалась блаженством.

Территория Аддека располагалась значительно ниже уровня Падучих Песков, однако, благодаря счастливому выверту судьбы, ее совсем не так терзали сезонные пепельные бури. Внешние пределы каждый год подвергались примерно такому же натиску, но брошенные промышленные купола в центре особо не страдали.

Когда-то эта область образовывала легкие улья: в ней размещались тысячи модулей рециркуляции и обеззараживания. Их громадные трубы, словно артерии, уходили ввысь по внешней стороне улья, возвращая лучшую часть воздуха в лучшие области наверху. Системы уже давно перестали работать, и даже те зоны, которые они когда-то очищали, теперь уже были покинуты или поглощены разросшимся городом-ульем, но архитектура этого места до сих пор приносила обитателям определенные блага.

Выведенные из эксплуатации сифоны, воздуховоды и конвекционные камеры возвышались на сотни метров над куполом, формируя самый мощный приток воздуха, какой только можно было найти в подулье. Внизу древние туннели уходили глубоко в недра скалы, создавая цикличное движение газа и воздуха по всему куполу, так что атмосфера, по большей части, могла отражать бушующие снаружи пепельные штормы.

Переход, под которым прошел Морден, раньше был мостом из тех, которые обычно встречаются над каналами для жидкостей в насыщенных промышленностью районах Города Улья. Мост явно бросили в спешке, и с одного края переправа осталась частично поднятой, так что любого переходящего в конце ждал прыжок. Впрочем, идти по нему уже не было нужды, поскольку канал давным-давно пересох, и Морден попросту прогулялся по пласкритовой траншее, а из нее зашел в узкие газоотделительные трубы, которые этот поток когда-то питал.

По ту сторону труб пепла не было, и Морден сделал глубокий вдох. Долгожданная роскошь после тех трех дней, что он продвигался через купола, до такой степени изъеденные штормами, что они как будто буквально держались на пепле. Это было неслыханное путешествие, и Морден до сих пор крайне слабо представлял, зачем было посылать его настолько срочно. Он мог и погибнуть, а его гордыня требовала чертовски веской причины для подобной жертвы.

Впрочем, подумалось Мордену, чужак одолел эти бури всего несколькими днями ранее. Возможно, Лакатос знал, что они еще не настолько свирепы, чтобы быть смертельными. Или, возможно, ему было все равно.

Чужак, Юрген. Морден сунул руку в карман и коснулся пальцами тех флаконов, которые ему вручил Юрген. Он уже практически успел позабыть, что они при нем, и облегченно выдохнул, обнаружив их в целости. С виду они едва ли казались достойной причиной для столь опасного странствия, однако именно такой причиной и являлись, а их ценность была обманчива.

Морден вышел из труб и оказался на площади – обнажившемся полу здания, более не благословленного наличием стен – где разносчики и уличные торгаши наседали на проходящую толпу. Сейчас было удачное время для сбыта. Пепельные штормы отрезали поселение от внешнего мира. В такую погоду не заглядывали даже гильдейцы, поэтому те, у кого было, что продать – сколь угодно нелегальное или возмутительно переоцененное – в это время года неизменно находили покупателя.

Несмотря на все диковинные товары, стоило Мордену выйти в переполненный двор, как на него тут же устремилась каждая пара глаз. Он был из Кавдора, и в таких городках это само по себе придавало ему определенный ореол страха, но также и загадочности. Черная кожа перчаток и маски, равно как и насыщенная синева облачения напоминали наряд Аддека и его людей, однако не полностью совпадали с ним, и из-за этих едва заметных отличий Морден приводил своей внешностью в большее замешательство, чем то, которое мог бы вызвать совсем неизвестный человек. 

На ходу бандит окидывал взглядом толпу, играя на страхах людей и позволяя им от глупости беспокоиться совсем немного больше, чем было строго необходимо. В конечном итоге он пересек площадь и скрылся из виду за окружавшими ее разрушенными стенами.

Морден не бывал в Осевом Шипе уже целых четыре года и слабо помнил его. Раньше он твердо считал, что как минимум знает путь к обиталищу Аддека, однако за время петляния в руинах за площадью его уверенность поубавилась.

Впрочем, метка банды, нацарапанная на стене впереди, узнавалась сразу же. Эмблема в виде пылающего черепа принадлежала Аддеку, а корона на его челе служила отсылкой к Катафенги и культу в целом. Однако когда Морден видел этот знак в прошлый раз, тот отмечал личное убежище Аддека. Сейчас же, при новой встрече, он оказался просто на осыпающейся каменной стене, за которой находился бездонный провал, а по бокам  – еще две осыпавшихся стены.

Тем не менее, Морден был уверен: место верное. Кое-как порывшись в камнях на краю кратера, он нашел лишь горстку стреляных гильз и с удовлетворением понял, что здание разрушилось из-за несчастного случая или же течения времени, а не чего-либо более зловещего. В подулье упадок был в порядке вещей.

Он мог только предположить, что Аддек давно покинул эти края и укрылся где-то еще на своей территории, но слабо представлял, где именно. Поскольку он только что прошествовал мимо обитателей города, словно мстительный демон из бездны, Морден решил не возвращаться за указаниями, а обождать.

Бандит привалился к стене и позволил себе немного передохнуть после напряженного продирания сквозь бури. Если он чего и добился своим появлением, так это создал достаточную суету, чтобы кто-нибудь стал его разыскивать, так что он просто счел лучшим вариантом дать себя найти.

– Брат, – раздался голос.

– Брат, – повторил он, и на сей раз Мордена энергично потрясли за плечо.

Морден медленно открыл глаза, при этом слегка закашлявшись – спасибо пеплу, явно осевшему в легких после бегства от штормов. Он нетвердо поднял взгляд, и тот уперся ровно в лицо собрата-кавдорца.

– Эти бурные дни неприятны, – произнес кавдорец.

– Да, – сказал Морден, приняв протянутую руку и неспешно поднимаясь, – для странников в пути.

Второй кавдорец поставил его на ноги и в знак приветствия крепко хлопнул по спине.

– Уместно, тебе не кажется? – спросил Морден, однако его ирония, похоже, напрочь прошла мимо человека. Тот носил длинное черное одеяние, где цвет присутствовал лишь на капюшоне: темный почти до черноты коричневый. Впрочем, его перчатки и маска были посветлее – из насыщенно-бежевой кожи. Один из людей Аддека.

– Что привело тебя сюда, брат?.. – поинтересовался кавдорец.

– Морден, – отозвался бандит. Он не был уверен, спрашивают ли его о мотивах, или же о личности, и потому сам ответил на оба вопроса. – Я должен поговорить с Аддеком. У меня вести от Лакатоса.

– Славно, – произнес кавдорец. – Идем со мной.

Даже сидя, Аддек был высоким, хотя и заметно более худощавым, чем окружавшие его массивные охранники. Свой рост он подчеркивал, выбрав полное облачение вместо плаща со штанами, которые предпочитали большинство кавдорцев. У него же накидка с капюшоном покрывала длинное одеяние из трех слоев, ступенями ниспадавших к земле. Верхний наряд был синего цвета и распахнут спереди, но плотная черная ряса под ним полностью закрывала Аддека и спускалась настолько низко, что волочилась по полу при движении. Рукава также были гораздо просторнее, чем реально требовалось, и вместе все это создавало весьма зловещий вид. Если бы Морден когда-то не служил Аддеку, то вполне мог бы занервничать, войдя в тускло освещенную комнату.

Впрочем, Аддек был рад новой встрече со стариком. Морден верно работал на него и на самом деле вовсе не хотел уходить, хотя и понимал необходимость этого. У Власти Императора были устремления, и эти устремления вверили судьбу Падучих Песков в руки амбициозного, но все же неопытного вожака по имени Лакатос. Тогда было решено, что закаленный заместитель вроде Мордена принесет юноше такую пользу, какую попросту не сможет принести Аддеку.

Все это было абсолютно здраво, и Морден по доброй воле отправился помочь молодому Лакатосу, как того пожелал Катафенги. Однако сердцем он всегда испытывал дискомфорт от того, что сменил банду таким образом. Пускай все они и служили одному господину, но верность есть верность, и в глубине души Морден до сих пор считал себя одним из людей Аддека. Он лишь надеялся, что и у Аддека на его счет схожие мысли.

– Приветствую, старый друг, – произнес он, подняв руки и приближаясь к сидящему в углу Аддеку.

Тот просто кивнул в ответ, но эта холодная торжественность не смутила Мордена. Аддекс всегда был чрезвычайно сдержан и к тому же сильно постарел с момента их последней встречи. Спокойной отстраненности следовало ожидать.

– С какими ты новостями, брат Морден? – спросил Аддек. Морден отвязал с пояса кошель, висевший там последние три дня, и вручил ему.

– По просьбе Лакатоса, Аддек. Он считает, они вполне могут тебе понадобиться, – сказал он.

– Возможно, – произнес Аддек. – Возможно.

– Также я с вопросом, брат Аддек, – добавил Морден.

– С вопросом о Лаго?

– Именно с ним, – сказал Морден. – Скажи, что тебе известно?

– Он убил Гандомеля, вот и все, что я знаю. Впрочем, подозреваю, Лакатос тоже об этом уже в курсе, и именно поэтому спросил.

Морден не ответил. Он понятия не имел, что Гандомель мертв, хотя ему и хватило ума не выказать неосведомленности перед Аддеком. У него была надежда, что молчание сподвигнет Аддека на дальнейшие откровения, но таковых не последовало.

– Где я могу найти этого Лаго? – поинтересовался Морден.

Аддек лишь пожал плечами.

– Я даже не знаю, кто он такой, не говоря уж о том, где его искать, – сказал он, явно чувствуя, что Мордену до сих пор было мало что известно об этом деле.

– А кто знает? – уточнил Морден. – Кто видел убийство? Люди Гандомеля? Может быть, кто-то из твоих?

– Нет. Никто этого не видел, – произнес Аддек. – Никто не видел его.

– Что? – переспросил Морден, от изумления вдруг выдав свое неведение.

– Гандомель был глупцом. Он не проявлял достаточной осторожности и поплатился за это. Никто не мог прийти к нему на помощь, или хотя бы увидеть его смерть, – сказал Аддек.

Морден был уверен, что Аддек говорит загадками не сознательно, однако тот изъяснялся в типичной для своего возраста манере, и смысл его слов зачастую оставался неясен для более молодых ушей.

– Откуда же ты знаешь, что это сделал Лаго? – задал Морден вопрос, который очевидно напрашивался следующим, но Аддек, похоже, не хотел на него отвечать без подталкивания.

– Его имя было написано на пепле, оставшемся от Гандомеля, – ответил тот.

Пепле? Порыв спросить Аддека, что же произошло с Гандомелем, был практически неодолимым, однако Морден подавил его. Он не сомневался, что в любом случае пожалеет о своем вопросе, если и впрямь выяснит, как же Гандомель встретил столь мрачный конец.

– Лакатос захочет большего, – произнес Морден, пытаясь избежать прямых расспросов.

– Тогда, видимо, – ответил Аддек, – ему придется разузнать это самостоятельно. Я не знаю, кто этот Лаго, как не знаю и чего он хотел от Гандомеля, однако мне известно, что Гандомель не был мудрейшим из нас. Уверен, он сам навлек на себя погибель. И не так уж уверен, что нам есть нужда беспокоиться об этом Лаго, коль скоро тот уже забрал его скальп.

– Но, возможно… – нерешительно начал Морден. – В смысле, другая банда?..

– Да, – сказал Аддек. – Мне кажется, эта угроза может быть серьезнее. Раз Гандомеля больше нет, наши враги вполне способны попытать удачу, но мы всегда бились с другими бандами и продолжим так делать. И при том делать эффективнее, если не станем отвлекаться на этого Лаго.

– Уверен, ты прав, мудрый Аддек, – произнес Морден.

– Эти кредиты, – отозвался тот, встряхнув врученный ему Морденом мешок, – сильно помогут банде Гандомеля пережить эти тяжкие дни. Я лично вооружу их и позабочусь, чтобы они нашли подходящего преемника. Будь бдителен, брат Морден, но не тревожься. Это территория Кавдора. У тебя все?

– Не совсем, – сказал Морден и полез в карман. Он подошел к Аддеку и извлек флаконы только тогда, когда оказался настолько близко к старику, чтобы их увидел он один. Вещество выглядело странно. Свет проходил сквозь флаконы под причудливыми углами, и цвет жидкости как будто менялся, темнея к краям, где ей следовало бы быть наиболее светлой. Аддек вгляделся в склянки с расстояния вытянутой руки, но глаза у него явно были уже не те, что прежде, поэтому Морден передал ему одну для более внимательного осмотра.

Голос бандита упал до шепота.

– Сейчас переломные времена, Аддек, и Лакатос хочет, чтобы мы не рисковали, ведя дела, – произнес Морден, практически повторяя то, что сказал ему Лакатос перед тем, как отправил сюда. – Нам нужно использовать для посланий новую систему, секретную: о ней должны знать только Лакатос, я и ты.

Он не посчитал особо необходимым упоминать Юргена, хотя система принадлежала тому, а флаконы в руках у Мордена являлись плодами работы чужака.

Бандит отдал склянки Аддеку.

– Пиши этими и только этими чернилами, – сказал он, – и пиши на обрывках, на чем-то таком, что может оказаться у любого. Написав сообщение, подожди час, и оно исчезнет. Не волнуйся, просто вели своим людям доставить послание к нам, и мы проявим его. Если же ты получишь от нас такие странные листки, то вот что надо сделать.

Морден снова залез в карман и достал сложенный пергамент, одно из ранних творений Юргена, которое ему дали в качестве примера. Аддек потер документ между большим пальцем и остальными, словно ожидая, что тот расслоится и раскроет свои тайны. Этого не произошло. Лист просто смялся, порвался и обвис у него в руках.

– Это просто пергамент, – произнес Аддек.

Морден извлек из-под одежды фляжку, разбрызгал по пергаменту несколько капель воды и растер ее по поверхности рукой в перчатке, пока весь документ не покрылся пленкой жидкости. Он передал лист Аддеку, и тот тут же увидел хитроумно скрытое послание.

– Впечатляет, – проговорил Аддек. – Ясно. Это останется тщательно охраняемым секретом. Теперь ступай.

Морден кивнул, при этом слегка склонившись, так что его колено на кратчайший миг коснулось пола, а затем повернулся и вышел из комнаты. Он ни разу не прощался с Аддеком, даже когда покидал ряды его людей, и не собирался делать этого сейчас. Старик был мудр, и Морден не сомневался, что они еще увидятся.

Нужно было возвращаться к Лакатосу с новостями, не теряя времени, однако Морден счел форменным безумием так быстро рисковать повторной вылазкой в пепельные штормы. Ночь в подулье ничем не отличалась от дня, а несколько часов передышки не слишком бы его задержали. Так он и оказался сидящим в Часовне, как именовали свое убежище молодые члены банды Аддека.

Морден не знал практически никого из них. Большинство были слишком юными, чтобы помнить его. Те немногие бандиты, кто выжил со времен Мордена, в массе своей поднялись до такого уровня, что прислуживали Аддеку в его покоях на другом конце купола. Разделение убежищ являлось своеобразной причудой главаря, о которой Морден почти что успел позабыть. Тем не менее, он был рад, что сможет отдохнуть в безопасности, более не обременяя старика.

Один из малолеток подошел к Мордену, протягивая миску с грибным супом. Морден взял ее обеими руками и поставил себе на колени. Достал из миски ржавую ложку и отложил в сторону. Фокус с грибным супом заключался в том, чтобы пить его быстро, пока он не стал слишком горячим из-за пенящихся химических реакций в вареве. Для этого Морден обхватил миску ладонями и поспешно осушил. Поставив пустую посуду на землю перед собой, он посмотрел на другой конец комнаты и увидел, что двое куда менее ловких бандитов скривились от боли: испускаемые грибами яды вступили друг с другом в реакцию и обожгли им языки.

В дверном проеме возникла фигура, но черты ее лица были скрыты от Мордена густой тенью. Заметив этого человека, малолетка подбежал к нему и предложил миску того же самого ядреного варева, однако пришелец махнул рукой в знак отказа. Возможно, это был еще один юноша, которого смутил вид обжегшихся неумелых друзей.

Однако, когда человек приблизился, Морден увидел на нем более широкую маску опытного члена банды, а просматривавшаяся часть лица была сильно потрепана. Шрам на подбородке, уже совсем заживший, указывал на многие годы бандитской жизни.

Шрам на подбородке… Диран, сообразил Морден, вздрогнув. Это Диран пришел его повидать. Морден вскочил на ноги и схватил человека за руку.

– Здравствуй, старый друг, – отозвался Диран на приветствие Мордена. – Я разминулся с тобой у старика.

– Я там недолго пробыл, – сказал Морден. – Похоже, он мало что мог мне рассказать.

Диран нахмурился и жестом предложил Мордену снова сесть на потертые каменные ступени в глубине Часовни. Откинув свой плащ в сторону, он устроился рядом.

– Возможно, – произнес он, и в его голосе определенно ощущалось беспокойство, – но я боюсь, разрыв между тем, что старик знает, и тем, в чем он готов самому себе признаться, становится все больше.

– Что? – перепросил Морден.

– Он слишком легко отмахивается от разговоров об опасностях просто потому, что устал с ними разбираться, – сказал Диран, которого не потребовалось особо подталкивать. – Угроза от Лаго вполне реальна, но Аддек слеп к ней.

– Кто такой этот Лаго? – поинтересовался Морден.

– Никто на самом деле не знает, это точно, – произнес Диран. – Охотник за наградой, почти наверняка. Похоже, он действовал в одиночку и хотел крови одного лишь Гандомеля. Не могу представить, чтобы другая банда вела себя настолько разборчиво.

– Значит, Гандомель сам навлек на себя неприятности и поплатился за это? – уточнил Морден.

– Может быть, но если за него объявили награду, то почему же этот Лаго так ее и не забрал?

– Откуда ты знаешь, что не забрал?

– Забрать награду? За кучу пепла? Гильдейцы обычно просят доказательств малость повесомее, – ответил Диран. Он был прав.

– Полагаю, он мог бы унести голову или руки, – продолжил кавдорец, – но я и впрямь не думаю, что это была просто охота за наградой.

От слов Дирана Морден с трудом сглотнул. Ему не нравилось услышанное, и еще меньше нравился тот факт, что об этом не рассказал Аддек. Доклад Лакатосу обещал быть непростым.

– Кто-то хотел смерти Гандомеля и нанял этого Лаго, – сказал Диран.

– Тогда ничего не меняется, – отозвался Морден, слегка успокоившись. – Гандомель создал проблемы и поплатился. Да, это были не гильдейцы и не совсем награда, но кто-то пожелал его смерти, и теперь он мертв. Лаго ушел, сделав свою работу, верно?

– Будь дело просто в награде, я бы еще мог поверить, но кто и зачем пожелал смерти Гадомеля? – произнес Диран. – Не зная этого, кто может сказать, что будет дальше? Кто может сказать, что Лаго ушел?

– Ты пугаешь меня, Диран. Как по-твоему, почему Гандомеля убили? Что скажешь? – спросил Морден.

– Я не уверен, старый друг, правда не уверен, – ответил Диран. – Но два дня назад я был у людей Гандомеля, и там не все в порядке. У него не было явного преемника, и Вильгейм с Койном уже вцепились друг другу в глотку.

– Катафенги не потерпит борьбы за лидерство, – сказал Морден.

– Не вижу, как он сможет это остановить, – заметил Диран. – Если выбрать одного из них, это оттолкнет тех, кто верен второму. И что тогда? Убить их? И еще сильнее разобщить наши ряды? Нет, нет, все это очень скверно. Мы столкнулись с раздором, Морден, и я невольно задаюсь вопросом, не этого ли хотел Лаго.

– Не понимаю, – произнес Морден.

– Ну, давай предположим, что он работает на другую банду.

– На пять куполов отсюда едва ли найдется другая банда, – отозвался Морден. Он был прав. Союз кавдорцев практически искоренил конкуренцию.

– Верно, – проговорил Диран, почесывая шрам на подбородке, – но есть множество тех, кто помнит, что мы с ними сделали. Множество тех, кто скрылся и осел где-то еще. Кто может утверждать, что одна из таких банд не вернулась, а этот Лаго не с ними?

– Они бы напали на нас всей бандой. Разграбили бы территорию Гандомеля, – сказал Морден.

– Да, да, может ты и прав, – ответил Диран, вставая со ступеней, – и все же меня беспокоит, что мы закрываем глаза на серьезную угрозу.

– Если ты так обеспокоен, то почему Аддек – нет? – спросил Морден.

– Аддек стар, – произнес Диран почти что сердито.  – Будь он где-то в другом месте, давно бы уже ушел из этой жизни. Не человеку его возраста управлять бандой в этой вонючей дыре, – добавил он с явным расстройством. Как-никак, Аддек приходился ему отцом.

– Но мы ведь не просто банды, так? И заключенные нами соглашения не допускают возвращения в город, – продолжил он. – Он провел всю свою жизнь, служа Катафенги. Дом теперь не примет его назад. Они уже не смогут его принять. На нас смотрит слишком много глаз из Города-улья. Мы не должны позволить им увидеть, что наш великий старый Дом якшается с Искуплением.

Морден неверяще уставился на Дирана. Злость того звучала опасно близко к чемук-то такому, о чем ему даже задумываться не хотелось.

– Не пойми меня неправильно, старый друг, я так же верен, как и ты, – произнес Диран, – но в верхних кругах боятся Искупления и не станут иметь дела ни с ним, ни с его агентами. Пусть то, что мы, Кавдор, служим Искуплению – раскрытый секрет, но все-таки секрет, и так все и должно оставаться. Если выйдет иначе, это погубит наш Дом.

– Итак, мой отец должен окончить свои дни здесь. В свой черед это ждет всех нас. Возможно, столь долгая жизнь вообще проклятие для него и уже утомила. Он предпочитает не замечать опасность, поскольку у него уже нет сил сражаться с ней, и я боюсь, что именно потому он столь небрежно говорит о Лаго и Гандомеле.

– Морден, если пожелаешь, внимай словам моего отца, но не считай их исчерпывающими. Обещаешь мне это?

Морден безропотно кивнул, и Диран ушел. Пепельные бури вдруг показались куда более заманчивой перспективой.

Штормы были не такими яростными, как опасался Морден. Временами он даже видел остатки собственных следов. При более суровой погоде они бы исчезли за считанные часы. Он хорошо продвигался, и всего за два дня пути оказался недалеко от Падучих Песков, однако боялся туда приходить.

Диран был его старейшим другом, но явно изменился со временем, и Морден не знал точно, как понимать зловещие предсказания. Кроме того, он полностью доверял суждениям Аддека и чрезвычайно приободрился от его внешнего спокойствия, однако Мордена сильно беспокоил вопрос, какую часть этой истории передать Лакатосу.

Он прогнал мысли из головы, вместо них сосредоточившись на насущном деле: как сориентироваться в пепельной буре, не заблудившись напрочь.

От порывистых ветров многие из наиболее глубоких наносов сместились к востоку, и там, где при выходе Мордену приходилось без конца тащиться через высокие дюны, обратный путь оказался ровнее – по своеобразной временной лощине между огромных валов пепла.

Единственный недостаток подобной близости к земле заключался в сильной затрудненности обзора во всех направлениях. В других местах это не составляло такой проблемы, поскольку была видна низкая крыша купола, и Морден следовал за ее постепенным подъемом в направлении центра. Теперь же, вблизи от Падучих Песков – которые сами по себе располагались в середине купола – крышу полностью скрывали бушующие наверху ветры, насыщенные пеплом, и бандит уже не мог быть до конца уверен, в какую сторону движется.

Морден периодически взбирался на дюны с обеих сторон, высматривая неподалеку ориентиры, которые можно было бы действительно разглядеть. Два или три таких подъема оказались безрезультатными, и четвертый казался столь же неутешительным. Морден прошел какое-то расстояние по гребню дюны, хотя это было ужасно трудно, поскольку подобные откосы состояли исключительно из самого мягкого, наименее слежавшегося пепла, и при каждом шаге он проваливался по колено.

Никакого ориентира так и не показалось, но кое-что нашлось. У подножия дюны, с противоположного края от места восхождения Мордена, тянулась вторая широкая и плоская низина вроде той, по которой он плелся раньше. В остальных случаях земля с обеих сторон просто уходила в море дюн, и Морден надеялся, что наличие второй такой лощины может означать близость дома. Решив сделать эту вторую низину своим новым маршрутом, он сполз вниз по склону и побрел дальше по ней.

Прошел где-то час-другой, прежде чем Морден обнаружил следы, уходившие от него по этому временному каналу. Они принадлежали не ему, как он поначалу подумал, поскольку отпечатки ботинок не совпадали. Единственным человеком, кого он еще мог представить снаружи в штормы, был Юрген. Возможно, этим путем Юрген изначально и пришел в Падучие Пески.

Морден ускорил шаг, приободрившись от того, что даже если он еще и не был рядом с Падучими Песками, то хотя бы шел верным путем. Он внимательно осмотрел след и с радостью увидел, что тот без перерывов тянулся на существенное расстояние. Ветер в этой траншее тоже казался не таким кусачим, словно его сдерживали необычно высокие дюны, сформировавшиеся по обе стороны, и Морден обнаружил, что идти стало гораздо легче.

По прошествии еще нескольких сотен метров шаги сократились. Ноги ставились все ближе и ближе друг к другу, словно их обладатель быстро уставал. Вскоре они уже буквально накладывались друг на друга: эти отпечатки оставил человек, который двигался заплетающейся походкой. Затем Морден с крайней досадой осознал, что следы полностью пропали.

Он замер на месте, озираясь вокруг. До этого он продолжал периодически подниматься на дюны и искать ориентиры. Возможно, Юрген поступил так же, нарушив свой след. Морден сделал несколько осторожных шагов вперед, но отпечатки не появились вновь. Он повернулся и начал карабкаться на дюну справа. Любые следы здесь быстро бы пропали, но если именно здесь Юрген сошел с тропы, то Морден хотя бы мог заметить Падучие Пески.

Дюна была высокой, и ноги проваливались при каждом шаге. Он еле-еле одолел половину пути наверх, когда передняя нога подвела, и кавдорец завалился на бок, съехав обратно по склону на несколько метров. Морден выругался, но он не пострадал и быстро встал. Бандит посмотрел на дюну, и в этот момент его взгляду предстало нечто ужасное.

Там, где он упал, пепел сполз и съехал вниз по дюне, так что на откосе осталась большая пустая борозда. В этой борозде Морден увидел тело: мертвое, безжизненное тело. Должно быть, он налетел на него при подъеме и из-за этого и поскользнулся.

Взобравшись к телу, он вытащил его из-под тонкого покрова пепла, остававшегося сверху. Тонкие хлопья, летавшие туда-сюда на воющих ветрах, успели въесться в труп, источив саму плоть, и в большинстве мест кожа представляла собой просто множество крошечных ранок, из-за чего тело превратилось в жуткое освежеванное и окровавленное месиво. Кое-где дело обстояло не так плохо – вероятно, эти части зарылись глубже всего и пострадали в наименьшей степени – но от лица остались одни лохмотья, и лишь крепкое телосложение выдавало в человеке мужчину.

Распахнув толстую черную куртку, надетую на мертвеце, Морден с немалым удивлением обнаружил на нем броню. Умело – пусть и неприметно – сработанный противоосколочный жилет закрывал грудь и руки до локтя. Похлопав по ногам, Морден удостоверился, что эта же защита шла и поверх бедер. Весьма полезный костюм.

Морден принялся обыскивать тело, ища подсказки, кто бы это мог быть. Человек хорошо снарядился, и в его карманах было полно боеприпасов, а также еще несколько предметов экипировки вроде кошек, бинокля и токс-детектора. Все это, конечно, никак не помогло их владельцу.

Шаря под курткой, Морден достал оттуда комок бумаг. Сильный ветер, проносившийся поверх крутой дюны, вырвал верхние листы у него из рук, прежде чем он успел их прочесть, так что Морден мудро повернулся к буре спиной, держа документы в защищенной области между собой и трупом. Бандит не нашел ничего, позволявшего опознать человека, но когда он развернул самый большой из кусков пергамента, то ахнул от изумления.

Это был плакат о розыске, из тех, что выпускают только гильдейцы, и с центра листа на Мордена глядело лицо некоего Юргена Дюкотта – чужака Юргена, с которым его познакомили всего несколько дней назад. Морден и так знал, что Юргена разыскивают, однако все равно был потрясен: во-первых, тем, как близко подобрались охотники за наградой, а во-вторых, тем, что, согласно плакату, Юрген находился в розыске не за побег от гильдейцев, а за подделку документов. Что-то здесь было не так.

Веревка врезалась в тело Мордена: рубаха опять выбилась и задралась на животе. Он неуклюже затолкал ткань обратно за ремень, стараясь избежать контакта туго натянутой грубой веревки с кожей. Это едва ли было достойное завершение путешествия, но Морден даже под угрозой проклятия не собирался нести вонючий труп на себе до самого городка. В таком же варианте мягкий пепел создавал мало сопротивления, и тело, будто сани, скользило позади бандита на конце обмотанной вокруг пояса веревки.

Впереди поднялись две огромные колонны – на самом деле, осыпавшееся здание с уцелевшим карнизом – и пройдя под ними, он вновь оказался в Падучих Песках. Все-таки он точно прошел не маршрутом Юргена, однако мертвец хотя бы следовал верным путем, пусть и запоздало, так что Морден без особого труда отыскал поселение, продолжив двигаться в том же направлении.

Возвращение чрезвычайно его ободрило, и заботы о том, что именно рассказывать Лакатосу, пропали из головы. После находки тела человека, погибшего в шторм, Мордену, разумеется, оказалось легко сосредоточиться на собственном благополучии. Только сейчас он снова начал тревожиться, какие же новости сообщить. Как бы то ни было, обсудить требовалось далеко не одного Гандомеля.

Он еще не успел углубиться в поселение, когда впереди появились Эркет и Лирбус. Морден заслонял собой тело, однако необычно большие облака пепла, взметавшиеся позади него, а также странная походка явно привлекли их внимание, и оба заторопились по улице навстречу.

– Ты вернулся с подарком, – насмешливо произнес Лирбус.

– Да, – отозвался Морден, – и вы можете нести его остаток этой фрагнутой дороги.

С этими словами он отрезал веревку от пояса и зашагал вперед. Лирбус с Эркетом поглядели на тело, потом на Мордена, а потом друг на друга.

Эркет свалил тело с плеча и уронил на стол. Лирбус вызвался «открывать двери» на коротком отрезке пути до пристанища банды. Вокруг стола уже собрались Лакатос, Морден и остальные, но отсутствовал Юрген, все еще поглощенный своими необычными шифрами. Этому обстоятельству Морден был неимоверно рад.

Лакатос посмотрел на тело, приложив к лицу одну руку в перчатке и держа указательный палец поперек рта. Он ничего не сказал, а просто кивнул головой, предлагая Мордену объясниться.

– Он был снаружи в пустошах, уже мертвый, но понятия не имею, как давно. Он мог пробыть там несколько недель, или же пепел так над ним поработал за считанные часы. Впрочем, следы были еще свежими, так что, наверное, недолго, – сказал Морден.

– Кто он? – поинтересовался Лакатос.

– По нему никак не скажешь, – отозвался Морден, – разве что…

Он бросил на грудь мертвеца плакат о розыске. Лакатос и большинство прочих подались поближе. Секунду, потребовавшуюся им, чтобы распознать лицо, стояла тишина, а затем раздался пораженный вздох собравшихся кавдорцев. Лакатос поднял голову, задумчиво уставившись в потолок, и отошел от стола. Он принялся прохаживаться вокруг, но ничего не говорил.

– Он лжец, – взвизгнул Эркет. – Проклятый чужак обманщик.

Похоже, он был готов исходить ядом и дальше, но быстрый шлепок по затылку заставил мелкого надоедливого малолетку умолкнуть. Морден не знал точно, кто нанес удар, но определенно посчитал это мудрым решением. Он пододвинулся поближе к Эркету на тот случай, если понадобится дополнительная взбучка. Обсуждение требовалось держать в узде, и Морден не собирался допускать чтобы из-за затаенной обиды Эркета ситуация вышла из-под контроля.

Деверес отступил от стола и побрел к двери, где расхаживал Лакатос. Остальные двинулись за ним, собравшись неплотной толпой у того края стола, на котором находились ноги трупа.

– Что скажешь об этом, босс? – спросил Деверес.

Подняв взгляд, Лакатос нахмурился.

– Не уверен… – проговорил он и замолк, снова начав вышагивать. – Это может подождать. Морден, расскажи мне о Лаго.

Морден кашлянул.

– Я спросил у Аддека, и…

Его голос стих, а взгляд, как и у каждой пары глаз в комнате, переместился и сфокусировался на фигуре, которая только что появилась в дверях. Это был Юрген.

– Лаго? – переспросил тот, еще не успев заметить вокруг себя необычно внимательную толпу. – Ты сказал: «Лаго»? Что происходит?

Морден твердо положил руку на плечо Эркета, практически придерживая его за шею на тот случай, если малолетку посещали опрометчивые идеи завладеть моментом. В комнате стояла абсолютная тишина, а Лакатос повернулся к Юргену.

– Лаго? – произнес он. – Кто такой Лаго? Что ты знаешь о нем?

– Он… – похоже, Юрген впервые слегка нервничал. – Он охотник за наградой, которого гильдейцы послали за мной. Они пытались убить меня в Пещерах Удачи, но я спасся, поэтому они отправили его. Он почти нагнал меня в Мертвецкой Дыре месяц назад. Тогда-то я и пустился в бега и оказался тут.

– Лаго послали за тобой? – спросил Лакатос, сделав акцент, понятный Мордену, но мало что значивший для Юргена и прочих.

– Да, – сказал Юрген, нервничая еще сильнее, – и он не остановится, пока не доберется до меня. Он психопат. Занимается этим не ради награды. Он считает себя кем-то вроде святого, посланного достать всех грешников. Не остановится, пока меня не убьет. Что происходит? Почему вы говорите о Лаго?

Лакатос поднял левую руку в перчатке и щелкнул пальцами. На миг последовала сумятица, а затем через толпу протолкался Морден с плакатом о розыске, который он передал Лакатосу. Эркет тревожил его в наименьшей степени, поэтому бандит отошел в сторону и встал между Юргеном и дверью – чисто для надежности.

Оставаясь таким же спокойным, как и всегда, Лакатос вручил плакат Юргену. Тот мгновение помедлил, всматриваясь в лист. При чтении его губы не шевелились, так что по меркам подулья он был умелым чтецом, подумалось Мордену.

– Да, будь я проклят, – произнес Юрген наконец. – Где вы это взяли?

– Это правда? – поинтересовался Лакатос.

– Правда ли, что я в розыске? – уточнил Юрген. – Ты же знаешь, что да. Потому я сюда и прибыл: чтобы убраться подальше от гильдейцев.

– Правда ли, – сказал Лакатос, – что ты поддельщик?

– Глядите, – отозвался все еще взволнованный Юрген, – гильдейцы ведь не могут написать: «Разыскивается: Юрген Дюкотт за то, что написал для нас не поддающийся взлому код», верно же? Стоит им такое сделать, как они себя выдадут, и всем станет известно про код. Пусть люди и не будут знать, где он спрятан и как работает, но они будут знать о его существовании. Ну, так где вы это взяли? И что за разговоры про Лаго? Это он вам дал?

Лакатос отступил на шаг назад. Он отвел руку вбок, указывая на стол, и толпа бандитов-кавдорцев вмиг расступилась, так что стало видно тело. Юрген пораженно прищурился, после чего подошел к столу и провел по трупу руками.

– Мы нашли плакат у него, Юрген. Он был вот у этого мертвого парня, – сказал Морден.

– О нет, – проговорил Юрген, вглядываясь в глаза мертвеца. – Этот человек работает на Лаго.

Глава 5

– Это один из них? – спросил Катафенги, склонившись над телом, которое бесцеремонно уронили на каменный пол. – Ты достаточно уверен?

– Достаточно, – сказал Лакатос. – Когда мы его нашли, у него в кармане было имя и изображение Гандомеля. Он погиб в шторм, между территорией Гандомеля и моей.

– Хм, – произнес Катафенги. – Насколько я понимал, при убийстве Гандомеля этот Лаго действовал в одиночку.

Он вернулся к своему трону и сел, придя в еще большую озадаченность.

– Да, Лаго убил Гандомеля в одиночку, – ответил Лакатос, – но похоже, он не всегда работает один.

Катафенги слегка наклонил голову.

– Что ему от нас нужно, Лакатос? Что ему нужно?

Лакатос покачал головой.

– Не знаю, повелитель, но довольно скоро выясню и устраню эту занозу. Не беспокойтесь.

– Очень хорошо, Лакатос, – произнес Катафенги. – Не подведи меня.

Он кивнул, как бы разрешая Лакатосу идти, однако тот остался.

– Еще одно, другой вопрос, повелитель, – сказал Лакатос.

– Другой вопрос?

– Да, повелитель. Вопрос о моем преемнике.

– Гмм, – протянул Катафенги, удивленный такой дерзостью. – Боюсь, Лакатос, это слегка преждевременно, пока рядом с нами враг.

Мгновение оба помолчали, глядя друг на друга, а затем Катафенги смягчился.

– Продолжай, – сказал он. – Это Морден?

– Нет, повелитель, – отозвался Лакатос. – Я решил, если бы вы хотели, чтобы он стал моим преемником, то назвали бы его имя.

– Весьма умно, – произнес Катафенги. – Ты хорошо понял мои намерения, но кого же ты тогда выбрал? Я не уверен, что есть кто-то готовый к такому, Лакатос.

– Есть один, – сказал Лакатос. – Я всецело уверен. Это новичок, повелитель, и при том чрезвычайно многообещающий. За прошедшее время он славно мне послужил. Я привел его сюда для встречи с вами. Более того, полагаю, что у него вполне можеть быть ключ, как нам разобраться с другой нашей проблемой.

– О? – проговорил Катафенги, поднимая голову. Это подстегнуло его любопытство.

Лакатос поклонился и повернулся к двери. Встав в проеме, вожак подал знак кому-то снаружи. Когда он вернулся, за ним следовал еще один человек: странно одетый мужчина, которого Катафенги прежде не видел.

– Великий магистр Катафенги, – произнес Лакатос. – Представляю вам брата Юргена.

Второй человек остановился на некотором отдалении и припал на одно колено, склонив голову и замерев без движения на каменном полу. Катафенги шаркающей походкой приблизился к коленопреклоненному Юргену и пристально оглядел того. В его наряде не было ничего ни от кавдорца, ни от Искупителя, и такая внешность чрезвычайно обеспокоила Катафенги.

– Обращенный? – спросил он.

– Да, пове… – начал было Лакатос, но его заставил умолкнуть поднятый палец Катафенги.

– Я спрашиваю новоприбывшего, – произнес великий магистр.

– Да, повелитель, – отозвался Юрген, не поднимая глаз от пола. – Я проделал долгий путь, и часто бывал нежеланным гостем. Ходил среди других, не знавших, кому я верен, повелитель. Простите меня.

Катафенги на миг сделал паузу, размышляя. Этот Юрген казался вполне искренним, и он уж точно был не первым членом культа, открыто выходившим на просторы подулья.

– Очень хорошо, брат Юрген, здесь ты желанный гость, – в конечном итоге сказал Катафенги. Напоследок благодарно кивнув, Юрген поднялся с колена и, наконец, осмелился посмотреть на великого магистра.

– Скажи мне, брат Лакатос, – проговорил Катафенги с интонацией, специально подобранной, чтобы испытать терпение Лакатоса, – что же сделал наш новобранец, раз так тебя впечатлил?

– Юрген… – произнес Лакатос.

Юрген сделал шаг вперед и извлек из карманов ком пергаментов. Развернул их и снял сверху два листа. Протянул руку с ними, вручая Лакатосу, но тот отмахнулся. Вместо этого Юрген передал листы напрямую Катафенги.

Катафенги изучил их. Один представлял собой плакат о розыске, которые обычно публикуют гильдейцы. Другой был просто пропуском и не произвел на магистра впечатления.

Юрген приблизился и снова забрал листы у Катафенги, однако все время держал их на расстоянии вытянутой руки, будто невольным жестом фокусника, который показывает свои приношения издалека, чтобы не допустить никаких указаний на обман. Пятясь назад, он даже повертел пергаменты за уголки, демонстрируя Катафенги и лицевую, и обратную сторону. Великий магистр кивнул и жестом руки велел Юргену продолжать. Это представление было как минимум забавно.

Юрген достал из своего плаща фляжку и, поскольку оказалось сложно одновременно удерживать документы и открывать неподатливый сосуд, передал листы Лакатосу, который взял их за углы в той же странной манере. Катафенги был заинтригован, почему эти двое выглядят такими подозрительно гордыми из-за простых пергаментов.

Юрген потянул пробку фляги. Та выскочила с пронзительным «чпок», после чего он поднял флягу над пергаментами и опорожнил ее на них, промочи до такой степени, что оба листа быстро отяжелели. Они сложились и повисли в руке Лакатоса, словно увесистые тряпки.

Взяв один лист у Лакатоса, Юрген туго растянул его за края и зашагал к Катафенги. Лакатос сделал то же самое, на ходу распрямляя пергамент, который держал в руках.

Юрген вручил свой лист Катафенги, все более озадаченному этой сценой. Тот принял пергамент и нахмурился, будучи совершенно не в восторге от залившей все его одеяние воды. Выставил документ перед собой и тут же пришел в смятение.

Под поверхностью плаката о розыске таился стих, слово в слово скопированный у древнего идеологума и давным-давно подаренный Катафенги Лакатосу. Похоже, он был внедрен в сами волокна при помощи чернил, которые оставались невидимыми, пока их не смочили.

– Поразительно, – проговорил Катафенги, когда Лакатос передал ему второй лист. На том тоже находился скрытый текст, проявленный влагой.

– Их совсем никак не отследить, и они позволят нам свободно поддерживать связь с нашими друзьями по всему улью. Даже с друзьями из самых верхов, повелитель, – сказал Лакатос. – Попросту нет риска, что содержимое раскроют. Их сделал Юрген, повелитель. У нас есть готовый запас подходящих документов. Их нужно лишь пропитать магией Юргена.

– Впечатляет, – отозвался Катафенги. Его ум с трудом справлялся с возможностями, представлявшимися благодаря необычным талантам этого новобранца.

– Это еще не все, – произнес Лакатос. Он опять кивнул Юргену, и новоприбывший извлек из кармана очередной лист пергамента. Снова развернул и, на сей раз не дожидаясь сигнала, вручил сидящему на троне Катафенги.

Великий магистр взял у Юргена документ и поднес к лицу, чтобы его старые глаза смогли разобрать темный оттиск на грязном пергаменте. Он ахнул от изумления, быстро сменившегося гневом.

– Что это значит? – рявкнул он. – Лакатос, что ты натворил?

В руках у Катафенги был плакат о розыске – совсем такой же, как куда более безликий пример, на котором Юрген демонстрировал свою тайнопись. Однако этот мигом узнавался, ведь на сепиевом фоне был изображен Лакатос в маске.

Лакатос усмехнулся и подошел к старику.

– Мне показалось, что сходство неплохое, – сказал он. – А вам? Он не просто поддельщик, а еще и художник, этот наш Юрген.

Катафенги поднял голову и вперил в Лакатоса один глаз сквозь высокий конический капюшон.

– Так это фальшивка? – в конце концов, спросил он, лишь понемногу начиная понимать.

– Полная, – отозвался Лакатос. – Хотя и не могу назвать себя невиновным во всем, о чем там говорится.

Закончив фразу, он разразился низким утробным хохотом – на вкус Катафенги, чрезмерно гордясь своим обманом. Этот Юрген, подумал про себя магистр, оказывается весьма интересным.

– Я не планировал сообщать об этом другим, – сказал Юрген, – поскольку никогда не знаешь, кого может понадобиться одурачить, однако я посчитал сугубо правильным и уместным предложить свои услуги Лакатосу.

– А я вам, – добавил Лакатос, обращаясь к Катафенги.

– Славно, славно, славно, – проговорил Катафенги. – Ты прав, и я рад, что никто не знает о твоих подделках. В самом деле, кто его знает, насколько более гладко все может пройти, если меньше людей в курсе. Мы оставим это нашим секретом. Ясно?

– Да, повелитель, – ответил Лакатос.

– Да… повелитель, – произнес Юрген. Чтобы добиться от него обращения, Лакатосу пришлось быстро ткнуть его в ребра, но Катафенги это не особо волновало. На самом деле, он получал от этой формальности удовольствие лишь когда она исходила от надменных глупцов вроде Лакатоса.

– Понимаешь, – сказал Катафенги, – мы должны быть осторожны во всем, чтобы не раскрыть себя. У нас много врагов, много возмутителей спокойствия, которых нужно устранить, однако если действовать против них открыто, это привлекает внимание. Необходимо дожидаться, пока возможность сама не представится нам. Так было до сих пор…

– Повелитель? – переспросил Лакатос.

– Если окажется, что наших врагов также разыскивают и гильдейцы, нам будет гораздо проще разобраться с ними, не так ли? – поинтересовался Катафенги.

– Конечно, повелитель, – отозвался Лакатос. – Если бы их разыскивали гильдейцы, мы могли бы ударить по ним совершенно безнаказанно.

Катафенги уловил в голосе Лакатоса ту же самодовольную интонацию, с которой говорил сам, и они оба вопросительно повернулись к Юргену. Тот секунду помедлил, а затем кивнул в ответ, и на его губах появилась злая улыбка. Он явно понял план.

– Тогда, повелитель, я немедленно пойду, – сказал Юрген, -и превращу наших врагов в разыскиваемых преступников.

– Терпение, Юрген, – произнес Катафенги, оборачиваясь к Лакатосу. – А другое дело? Что Юргену о нем известно?

Лакатос вздрогнул и шагнул вперед. Он явно успел забыть.

– Ах да, да, – поспешно выпалил он. – Юрген, этот Лаго ведь для тебя не пустой звук, верно?

– Нет, вовсе нет, – ответил Юрген. Катафенги подался вперед, внимательно слушая начатую новобранцем историю Альдермана Грейма, за которой последовала его собственная. Затем Юрген продолжил рассказом о севшем ему на хвост Лаго и полудюжине дерзких побегов у того из лап. Когда повествование завершилось, Катафенги продолжил хранить молчание, тщательно стараясь никак не выдать свои мысли.

– Будь я склонен к скоропалительным решениям, Юрген, – в конце концов, проговорил он, – мог бы прийти к выводу, что это ты привел Лаго в наш уголок улья и навлек на нас эти неприятности.

Лакатос сглотнул. Из-за надменности он упустил это весьма очевидное заключение, и Катафенги с удовольствием следил, как он ежится. В конечном итоге, на обвинение ответил Юрген:

– Возможно, повелитель, – произнес он. – Но я не думаю, что вы склонны к скоропалительным решениям.

Катафенги был впечатлен. В Юргене явно таился ум, как минимум не уступавший никому из прочих служителей. И все же у Катафенги пока не было уверенности относительно его мотивов.

– Лаго вполне может искать меня, – сказал Юрген, – но не я привел его сюда. Никогда не слышал об этом Гандомеле и не знаю, что Лаго от него надо. Мне кажется, мы вместе угодили в это дело.

С точки зрения Катафенги, в этом хотя бы присутствовал смысл, и он был удовлетворен тем, что Юрген не принес лишних проблем, однако его все еще чрезвычайно беспокоила загадка гибели Гандомеля. Даже если Юрген и не знал ответов, Катафенги был уверен – это лучший человек, кого можно назначить их отыскать.

– И как же тогда, по-твоему, охотник за наградой от Лаго нашел тебя здесь? – поинтересовался великий магистр.

– Ну, – произнес Юрген. – Я не могу знать наверняка, что он нашел. Это могла быть просто слепая удача. Дурак заблудился в шторм, и так совпало, что при нем в это время был мой плакат.

Катафенги кивнул. Такое, разумеется, могло случиться.

– Или же гильдейцы могли знать больше, чем я рассчитывал, – добавил Юрген. – Я давным-давно поклялся в верности Искуплению, но изо всех сил скрывал это от них.

Это была привычная ушам Катафенги история. У Искупления имелись приверженцы по всему улью, от высших семейств Шпиля до самых низких подонков из стока. Эту разрозненную церковь объединяли всего две вещи: неотступная преданность праведным трудам Императора и полные ненависти преследования, которые их убеждения вызывали у остальных обитателей улья. Для неверующих Искупление являлось опасным, дестабилизирующим культом. Они ненавидели его влияние и страшились незримых агентов, а потому карали всех, кто сообщал о своем благочестии. Это скверное обращение с братьями вызывало у Катафенги горькую злобу, однако он понимал их нужду в секретности и вовсе не считал чем-то плохим то, что Юрген скрывал свою верность все эти годы.

– Я мог и ошибаться, – продолжил Юрген. – Вдруг они всегда знали, что я втайне верую. Если это так, то, полагаю, Лаго просто идет по списку и проверяет всех беглых Искупителей, которых в силах отыскать. Возможно, он даже вообще еще не в курсе, что я здесь. Может, так ему и попался Гандомель.

Катафенги помедлил. Это было веское суждение.

– Хорошо, – произнес он в конце концов. – Юрген, возьми одного из людей Лакатоса и встреться с остатками банды Гандомеля. Узнай у них, что сможешь, а затем реши, как поступить. Как только вопрос с Лаго будет под контролем, мы сумеем двигаться дальше.

– Дальше? – переспросил Юрген.

Лакатос почтительно кивнул со своего места у него за плечом, однако Юрген пока что ничего не знал о разворачивавшемся вокруг глобальном плане. Катафенги совершенно не желал тратить время на разъяснения, и, к счастью, был от них освобожден, когда Лакатос поспешно выступил вперед и вмешался:

– Да, эээ, Юрген, нам нужно многое тебе рассказать.

Они втроем прогуливались по растрескавшимся ступеням у подножия купола. Большинство людей отводило глаза, когда мимо проходил Катафенги. В эту пору он редко покидал свою лачугу, и даже те, кто странствовал вместе с ним, привыкли видеть скорее не его самого, а изысканный паланкин. Суетившиеся вокруг люди в красных клобуках, которые в присутствии своего пророка старались выглядеть занятыми делом, должны были считать Лакатоса с Юргеном великими и могущественными фигурами, коль скоро ради них великий магистр вышел из покоев, и именно такое впечатление Катафенги, разумеется, и хотел насаждать.

Когда настанет время священного похода, именно людям вроде Лакатоса и Юргена придется вверить большую часть плана, и любая вера в них, которую он мог вызвать сейчас, будет бесценна. Как бы сильно Катафенги ни стремился познакомить Юргена с делами культа, столь же важно было и познакомить культ с ним. Он провидел для этого новобранца славу… Воистину великие и огненные дела.

– Это наши братья, Юрген, – произнес Катафенги. – Наши братья, открыто носящие мантию и много за это претерпевающие.

Юрген задумчиво глядел в сторону.

– Несомненно, именно по этой причине ты предстал передо мной в таком наряде, – продолжил Катафенги. – Думаю, тебе хорошо известно, как страдает наша вера от рук нечестивцев? Нечестивцы подвергают нас гонениям во имя тьмы в их сердцах и во имя этого ублюдка Хельмавра. Они боятся нас, ибо наша вера в Императора столь велика, что мы не поддаемся их лжи и не оказываем им слепую службу, когда это не то, о чем просит Император. Хельмавр действует ради собственного блага, и так же поступают те, кто работает на него. Они безбожники, трусы и предатели. Они не служат Императору, как мы; они творят вовсе не Его волю, а то, что сделает их жирными и раздувшимися, или же насытит их извращенные аппетиты и исполнит злые желания. И при этом они подвергают гонениям нас.

При этих словах Лакатос поднял руку в перчатке и крепко похлопал по плечу проходящего Искупителя, словно демонстрируя солидарность. Понадобятся дела похрабрее, подумал Катафенги, однако воздержался от указаний на это. Лакатос был высокомерен и склонен рисоваться, но он был набожен, и его целеустремленный пыл оказывал Катафенги хорошую службу.

– Конечно же, мы не одни. Наши враги доказывают свою трусость, не осмеливаясь сражаться с нами, когда мы предстаем в обличье отважного дома Кавдор. Вот почему вы столь важны для нас: ты и подобные тебе, – произнес Катафенги.

– Видишь ли, Юрген, – продолжил он, – нашему делу присягнул не один только Лакатос, но и многие вроде него по всей округе. Близится тот час, когда мы, все вместе, начнем действовать.

– Повелитель? – спросил Юрген.

– То, что мы можем укрыться здесь, результат упорного труда Лакатоса с его Союзом, а также Аддека и прочих таких же. Это дает время уйти от пытких глаз, время составить план и приготовиться к тому, что грядет. Ты знаешь, что грядет, Юрген?

– Искупление грядет. Искупление грядет для всех нас, – произнес Юрген. В его голосе звучала сила и уверенность в сказанном.

– Очень хорошо, – отозвался Катафенги, – но оно не грядет быстро или легко. Не приходит оно и тихо, без приглашения. Оно приходит через кровь, пот и жертвы. Приходит через священный поход, Юрген, лишь через поход. Вот что грядет: священный поход во имя искупления.

Он следил за реакцией новобрана, однако та была сдержанной и неопределенной. В сущности, Лакатос, уже много раз слышавший подобные речи прежде, выглядел более потрясенным. Возможно, он уловил в голосе Катафенги неотвратимость прозреваемых событий.

– Не думаю, что нам нужно долго ждать начала похода, братья, – в конце концов, сказал великий магистр, в равной мере стремясь и проинформировать Юргена, и подтвердить подозрения Лакатоса. Юрген, как он был убежден, уже понял, несмотря на недавнее прибытие. Великие дела. Великие и огненные дела.

– Понимаешь, – продолжил Катафенги. Они втроем продолжали неспешно идти по щебню у основания чего-то, что раньше, должно быть, являлось немалых размеров мостовым переходом. – Понимаешь, Юрген, было уже много походов, много отважных и преданных мучеников. Они накатывались неистовыми волнами огня и сметали много нечистого, но, как и все волны, их оттесняли назад. На сей раз такого с нами не случится, Юрген.

– Это угодно Императору, – произнес Юрген.

– Несомненно угодно. Потому-то он и вручил нам такую территорию, как мы сейчас удерживаем: Падучие Пески, Осевой Шип, Пепельный Обрыв, Семь Куполов Огня. Мы храним все это именем Его, хотя нашим врагам они кажутся разобщенными и разделенными между множеством банд. Эти нечестивцы, они отбирают у нас все, что принадлежит Искуплению, однако боятся притронуться к владениям Кавдора, трусы.  Вот почему им не оттеснить нас, как они оттеснили наших братьев. Они не осознают, с чем столкнулись. Не осознают, что нас так много, и я полностью убежден: когда придет время, их будет слишком мало, чтобы нас остановить.

– Уверен, никто не выстоит против нас, повелитель. Мы хорошо подготовлены, – отозвался Лакатос. Гордыня и жажда внимания вынудили его встрять, хотя он мало что мог сказать.

– Несомненно, однако нужно провести еще немного приготовлений, – заметил Катафенги, – и завершить эти приготовления, чтобы наш поход смог начаться, должен ты, Юрген.

– Я? – переспросил Юрген. Его тон намекал на толику удивления.

– Да, – ответил Катафенги. – Я решил, что когда наш поход начнется, Лакатос будет возле меня. Союзу предстоит сыграть свою роль, и ты должен его направить. Ты готов к этой ответственности?

– Да, – произнес Юрген, – На все воля Императора.

– Очень хорошо, Юрген. Очень хорошо. Был один человек по имени Гандомель. Что тебе о нем известно?

– Слыхал кое-что от кого-то другого, – сказал Юрген. Лакатос зашипел от раздражения. Тем не менее, подумалось Катафенги, это как минимум доказывало, что он выбрал себе в преемники самого неболтливого из подручных. Магистр не сомневался: это окажется мудрый выбор.

– Гандомель мертв, – начал Катафенги, – и я не уверен, что кто-либо из оставленных им людей уже готов завершить его работу. Нашу работу. Я не допущу, чтобы перед началом на нашей руке не хватало пальца, Юрген. Как Лакатос позаботился о силе Союза, так мы должны позаботиться и о том, чтобы люди Гандомеля сохранили силу без него.

– Вы желаете, чтобы я заменил Гандомеля, повелитель? – спросил Юрген.

– Нет, Юрген, нет. Просто хочу знать, что Гандомеля заменил один из его людей. Кто-то, с кем можно вести дела.

– Наша сила всегда была в единстве, Юрген. Для этого жизненно важна связь, и твои тайные послания во многом ее укрепят. Священного похода требует Император, однако Его волю толкую я, и при этом необходимо распространять вести. Твоя задача, Юрген, проследить, чтобы все наши братья знали свои роли, а враги их не раскрыли.

– Ты должен наладить контакт с тем, кого сочтешь подходящим преемником Гандомеля – сейчас, или можешь дождаться, пока с Лаго не разберутся, это решать тебе – но потом требуется поделиться с ним твоими секретами, чтобы у нас была сеть. Затем ты должен распространить по ней весть: в точности, как я скажу, и когда я скажу. Тебе ясно?

– Да, повелитель, – ответил Юрген. – Мне все ясно.

– Мы уже провели подобные приготовления с Аддеком, повелитель, – поспешил вклиниться Лакатос.

– Славно. Мы скоро начнем, но сперва потихоньку. Вы изготовите плакаты о розыске наших самых опасных врагов, и мы ликвидируем их, не взывав подозрений и оставив банды без лидеров. После этого начнем всерьез. Вы готовы начинать?

– Да, повелитель, – произнес Юрген. – Я готов ко всему этому.

– Очень хорошо, – сказал Катафенги. – Теперь ступайте и делайте, как я вам велел. Наш поход скоро начнется.

– Да, повелитель.

Юрген торопливо поклонился, припав на одно колено. Быстро поднялся, тут же крутанулся на пятке и заспешил прочь по ступеням.

Лакатос задержался еще на секунду и остановился на лестнице, словно ожидая одобрения Катафенги. Магистр был вполне доволен Лакатосом и его действиями, но не имел особого желания еще сильнее подкреплять его самомнение и одарил кавдорца лишь одним кивком головы. Этого хватило, и Лакатос ушел. Их всех ждала предначертанная судьба, и все они знали: до нее рукой подать.

Катафенги глубоко вдохнул окружавший его задымленный воздух. Выдыхая, он почувствовал себя сильнее, чем когда-либо за несколько десятилетий. Близилось его время, время великих дел. Великих и огненных дел.

Глава 6

– Деверес!

Лакатос прокричал имя, еще даже не успев дойти до входа в прибежище банды. Деверес счел не особо мудрым решением допускать, чтобы тот кричал еще раз, и потому быстро слез по лестнице со своего места на крыше.

– Иди с Юргеном, – велел предводитель.

– Ладно, – отозвался Деверес. – Куда?

– Рудный Разлом. Юрген отправляется навестить банду Гандомеля.

У Девереса упало сердце. Со всех сторон послышалось хихиканье. Только Морден наградил его сочувственной полуулыбкой.

– В штормы? – спросил Деверес, хотя он видел, как Мордена посылали наружу всего несколько дней назад, и понимал, что любые протесты бесполезны.

– Да, – сказал Лакатос, – и заберите с собой этого вонючку. – Он пнул изуродованное тело охотника за наградой, лежавшее на обнаженном железном костяке пласкритового пола здания. – Избавьтесь от него.

– Нет, мы должны совсем убраться с дороги, – произнес Юрген. Они уже тащились по пеплу весь прошлый день, и Деверес был уверен, что даже здесь никому и никак не отыскать тело. Идти прямиком в дюны было ему не по нутру.

– Если кто-нибудь узнает, что один из людей Лаго мертв, мало не покажется. Для начала появится сотня проклятых идиотов, охотящихся за наградой и пытающихся заработать на всех его невыполненных контрактах. Среди этих контрактов есть я, и не удивлюсь, если остальные из вас тоже, так что давай-ка позаботимся оставить его там, где никто и никогда не найдет.

У Девереса имелись сомнения, заслуживал ли таких усилий гниющий труп, который они волокли за собой, однако Юрген упорствовал в этом вопросе до такой степени, что казался практически испуганным, и Деверес не видел особого смысла противиться ему.

– Кто он вообще такой, чтоб его? – поинтересовался кавдорец.

– Я не знаю его имени, но видел раньше. Он работает на Лаго.

– Лаго? – переспросил Деверес. – В смысле, я в курсе, что он охотник за наградой, но что в нем такого особенного?

Они вдвоем перевалили через невысокий откос слева, удаляясь от более проторенного пути, которым следовали до сих пор.

– Лаго – это нечто иное, – произнес Юрген. – Как правило, гильдейцы предпочитали нанимать его. В Славной Дыре говаривали, что из всех гильдейцев услугами Лаго не пользуются только нечистые на руку: те, за которыми он, вероятно, уже охотится.

Пепел начал цепляться за ноги Девереса, и при каждом шаге казалось, будто он все глубже погружается в эту дрянь, но Юрген продолжал двигаться вперед, стараясь уйти все дальше и дальше от дороги. По крайней мере, из-за отставания Девереса его кусок веревки провис, и в основном тащил Юрген. Деверес неохотно следовал за ним, плетясь так, чтобы держаться достаточно близко позади и разбирать, что тот говорит.

– Кроме того, они ему доверяли, как нельзя доверять наемнику. Пока я еще работал на гильдейцев, они останавливали выбор на Лаго всякий раз, когдла кто-то их обкрадывал. Если какая-то из поставок не сходилась с шифрованной описью, это дело поручали Лаго.

Они пересекли еще одну гряду дюн. Деверес едва не скатился по противоположному склону, неосторожно взбежав на гребень. Впереди не было ничего, кроме бескрайнего изменчивого моря пепла, и бандит уверился, что они уже достаточно далеко, однако Юрген зашагал дальше.

– Понимаешь, он работал тихо, никакой шумихи. Никогда не оставлял следов того, как пришел и как ушел. Гильдейцам это нравилось. Если устроишь слишком большой бардак, вырубая людей вроде тех, кого он вырубал, кто-нибудь соединит точки и поймет, что гильдейцы находят тех, кто у них крадет. А если это произойдет, ну, оттуда остается один шажок до понимания, как гильдейцы до них добираются, а этот секрет стоило охранять, как я уже говорил.

– Так они поэтому его за тобой послали? – спросил Деверес. Оба мужчины перестали идти – вернее, это Юрген перестал идти, а Деверес последовал его примеру – и огляделись. Со всех сторон высились дюны: волнами, одна за другой. Ветер здесь тоже был сильнее, из-за чего холмы вырастали и растекались прямо на глазах. Риск, что тут появятся проходимые дороги, отсутствовал.

Юрген вытащил из примотанной за спиной сумки лопату, всадил ее лезвие в пепел и оставил инструмент крепко торчать в вертикальном положении, а сам порылся в кармане и достал необычно выглядящий металлический треугольник. Повозившись с предметом, он бросил его на землю у себя под ногами и ответил на вопрос Девереса:

– Думаю, что да. Смотри, вот гильдейцы меня убили, и люди начинают гадать, почему. Что я такого сделал? Что такого у меня было? – произнес он. – По большей части, за наградой охотится отребье, которое гребет все, что может заполучить. Приди им в голову хоть малейшая идея, что гильдейцы меня преследуют, поскольку я нечто унес, они это найдут. Найдут те пергаменты. Я мог бы выкупить свою жизнь, поделившись секретом с любым, кто меня поймал, и где тогда окажутся гильдейцы?

Деверес с Юргеном выворачивали одну лопату пепла за другой, но процесс продвигался тяжело. Сильные ветры заносили неглубокую яму и, похоже, наполняли ее почти так же быстро, как только мог копать Деверес. Впрочем, у Юргена дела шли лучше. Деверес посмотрел на него. Похоже, тот рыл практически вдоль земли, создавая покатый угол, так что ветры работали заодно с ним, начисто выдувая пепел из уже созданного раскопа. Деверес поступил таким же образом и увидел, как яма стала быстро углубляться, хотя потребовалась еще минута, прежде чем он сообразил, что пепел на самом деле следует сваливать с подветренной стороны.

– Но не Лаго. Ему они доверяют, – сказал Юрген, продолжая бодро работать лопатой. – Наверняка его отправили за мной, чтобы гарантированно прикончить и забрать пергаменты. Понимаешь, я готов поспорить, что помимо меня он единственный не-гильдеец, кому известно о таких вещах, – он похлопал себя по карману, сделав короткий перерыв в изнурительном рытье. Деверес продолжал копать, хотя его результаты и рядом не стояли с успехами Юргена.

– Кроме всех нас теперь, – заметил Деверес. Он говорил слегка торопливо, поскольку силился перевести дух, вымотавшись от нелегкого труда с лопатой.

– Ага, – со смехом отозвался Юрген, – кроме всех вас, и меня это вполне устраивает.

Яма все еще была весьма мелкой, но Юргена она, похоже, устроила. Он ничего не сказал, но положил свою лопату, двинулся к телу и нагнулся возле его ног. Последовав примеру товарища, Деверес наклонился и схватил мертвеца за плечи. Пока они брели к свежевырытой неглубокой могиле, он снова заговорил:

– Откуда взялся этот проклятый Лаго? Я встречал уйму охотников за наградой, и они были совсем не такими, как ты описываешь.

Они остановились на краю ямы. Тело было тяжелым, и оба мужчины выждали всего миг, после чего бесцеремонно сбросили его в импровизированное место упокоения.

– Нет, наверное, нет, – проговорил Юрген, подбирая лопату и сталкивая на тело первую порцию пепла. – По правде сказать, я на самом деле не знаю, откуда взялся Лаго. Сомневаюсь, что кто-либо знает. Впрочем, я слыхал пару вещей.

Деверес схватил свою лопату, скидывая пепел в яму, но в основном он опрокидывал большие кучи ногами для большей эффективности. Юрген примолк. Деверес поднял на него глаза от работы, и он, наконец, продолжил рассказ:

– Ну, – произнес он, – однажды я слышал, что он из Шпиля, какой-то телохранитель, но его хозяина предали и убили, а заодно и всех людей при нем.

– Кроме Лаго? – спросил Деверес.

– Кроме Лаго, – отозвался Юрген. – Он спасся и добрался сюда, вниз, и с тех пор хранил верность любому, кому служил, а может быть, верность чему-либо, о чем его просили. Или верность делу, идеалу. Вроде как он считает, будто служит мертвым, или еще какая-то безумная чушь в таком роде. Вот только он выбрал не то дело, – добавил Юрген, посмеиваясь.

– Аминь, брат, – сказал Деверес, а затем снова вернулся к телу в яме перед ним. – Такая верность очень редкая штука здесь внизу, поэтому, сдается мне, напрашивается вывод, что он должен быть родом сверху.

– Думаешь, наверху как-то по-другому? – поинтересовался Юрген, и Деверес помедлил, задумавшись. Однако вопрос был риторическим, и Юрген продолжил:

– Впрочем, – произнес он, – в другой раз я слышал, что его вообще не существует, а гильдейцы постоянно заявляют, что послали Лаго, когда хотят нагнать на кого-то жути. Кого бы они ни наняли, до завершения работы он должен быть Лаго. Но опять же, иные утверждают, будто он настоящий, но не совсем человек. Говорят, гильдии вроде как просто вырастили его в баке, чтобы он делал за них их работу, так что кто знает?

– Может, он уже мертв. Может, он погиб в бурях, совсем как этот парень, – заметил Деверес и бросил свое орудие: с последней лопатой пепла яма заполнилась. Воющие ветры уже преобразили местность вокруг них, и спустя считанные секунды после того, как инструмент упал на землю, его уже покрыл пепел. Яму – или, вернее, неглубокую могилу невезучего охотника за наградой – тоже мигом стало не отличить от окружающей поверхности, и Деверес вполне уверился, что они хорошо поработали. Он поднял взгляд от земли, чтобы поздравить Юргена, но того нигде не было видно.

– Юрген! – завопил он. – Юрген!

Однако ответа не последовало. Деверес повернулся, но и там не было никаких признаков Юргена. Будь прокляты эти штормы, подумал он, когда в лицо вгрызся ветер, а глаза забились пеплом. Ураган опасно усилился, и Деверес едва мог стоять на ногах. Где он, черт побери? Где, черт побери, Юрген?

Деверес едва не выпрыгнул из собственной кожи, почувствовав на плече крепкую руку. Он осознал, что напрочь перестал ориентироваться, когда отвернулся от могилы, и даже крутанувшись на месте он не мог быть уверен, что смотрит туда же, куда и изначально. Кавдорец беззвучно вознес хвалу за то, что Юрген все это время удерживал его в поле зрения.

– Идем, – произнес тот. – Давай возвращаться на дорогу.

Юрген опустился на корточки, практически преклонив колени среди пепла. У его ног лежал тот странный металлический треугольник, который он уронил на глазах у Девереса, когда они только сюда пришли.

Юрген держал еще одно любопытное металлическое приспособление: скелетоподобный каркас из металлических стержней. Он потянул руками в перчатках, разворачивая устройство. Когда он закончил, Деверес увидел, что это треугольная рама чуть крупнее второго треугольника. Стержни образовали причудливые лапки различной длины.

Поставив ее поверх первого предмета, Юрген стал вдавливать конструкцию в пепел, пока треугольная рама со щелчком не коснулась краев того устройства. После этого он постучал по ней и вытащил блок вместе с рамой, странным образом оставив стержни в пепле. Деверес пораженно наблюдал.

Юрген вынул отдельно взятый стержень, чрезвычайно тщательно подцепив его в том месте, где он выходил из пепла. Поднес к лицу, и по той кажущейся неловкости, с которой товарищ вел пальцами по стержню, Деверес предположил, что он что-то измеряет. Юрген на мгновение застыл, потирая подбородок, а затем, наконец, поднялся на ноги. При этом он провел треугольником над стержнями, и они все выскочили наружу, прилипнув к нему. Похоже, предмет представлял собой какой-то магнит. Вслед за этим Юрген двинулся прочь, шагая по дюнам. Деверес заторопился, чтобы не отстать.

– Что это было? – спросил он.

– Старый трюк крысокожих, который я перенял, – отозвался Юрген. – Нам нельзя просто двигаться назад тем же путем, каким пришли, мы ведь не можем знать наверняка, куда идти. К тому же, такой сильный ветер будет всю дорогу нас толкать, сбивая с курса, а может и направляя не в ту сторону, понимаешь?

Деверес хорошо понимал, о чем он.

– Эта штучка улавливает пепел своими краями, так что я вижу, откуда он прилетел, и сколько его собралось. Это дает мне направление ветра, его скорость и количество пепла, которое он перемещает. Достаточно, чтоб корректировать курс на ходу. Усек?

Деверес с энтузиазмом кивнул, хотя на самом деле расслышал едва ли половину речи Юргена, не говоря уж о том, чтобы поспеть за ней. Ему было совершенно все равно, о чем тот говорил. Он просто чувствовал облегчение от того, что следует за человеком, обладающим таким пониманием коварной окружающей среды.

– Как-нибудь покажу тебе, – сказал Юрген. – Может пригодиться.

Выбранный Юргеном маршрут был довольно быстрым, однако он, похоже, вывел их на совершенно другую дорогу – совсем не туда, куда ожидал Деверес. По словам Юргена, они сэкономили массу времени, но минус заключался в том, что предстоял крайне опасный отрезок: через сильнейшие бури пересечь купол, настолько древний и давно покинутый, что у него теперь вообще не имелось названия. В сущности, это даже был уже не купол. Подобные места обычно именовали глубинами, поскольку они уж точно не заслуживали даже того подобия порядка, которое вызывает в мыслях слово «купол».

Это были самые обветшалые окраины подулья. Конструкции здесь до того разрушились и напрочь обвалились, что они превратились в бесформенную глухомань, где одна область ничем не отличалась от другой. Карт не существовало и не могло существовать, а об их изначальных очертаниях можно было лишь догадываться по уцелевшим куполам ближе к центру улья. Они располагались вовсе не так глубоко, как сток или нижние области, однако там, по крайней мере, постоянный приток испарений и продуктов жизнедеятельности из города наверху создавал довольно интересные районы, привлекая поселения, а время от времени – даже предоставлял достаточно ресурсов для выживания людей.

Здесь все было иначе. Эти забытые края широкого основания улья не получали благ от подобных выбросов и представляли собой сухие, бесплодные пустоши, которые, как мог лишь предполагать Деверес, ни капли не отличались от ужасных пепельных пустынь за стеной улья. Он не знал наверняка, поскольку никогда не покидал улей, но не мог вообразить, чтобы снаружи было еще сколько-либо хуже.

В сущности, прямо сейчас дотуда было не слишком далеко. Как раз с западного края пепел и попадал внутрь улья. Отвесная стена, покрытая колоссальными турбинными колодцами, которые в былую эпоху втягивали извне чистый воздух, теперь исключительно пропускала в сам улей загрязненные отложения из загубленной атмосферы. Именно поэтому подобные места и оказались заброшены, когда жуткий многовековой смог на планете достиг такого уровня, что пробился в вентиляционную систему. Тогда-то сильные мира сего и покинули эти края. Они поднялись выше, ведя строительство поверх тех зон, которые не могли восстановить, и тех людей, кого не желали спасать. Сколько бы отравы ни было снаружи, Шпиль всегда высился над ней, пока обитатели низов тонули. Ровно так Деверес сейчас себя и чувствовал – утонувшим.

Юргена, похоже, ничего не беспокоило, и Деверес радовался, что у них на поясах до сих пор были завязаны веревки, с помощью которых они ранее волокли в дюны тело охотника за наградой. Он уже не раз падал на колени, и пробивавшийся вперед Юрген тащил его за собой. В текущий момент только это позволяло Девересу не отставать.

Следующий переход длился меньше часа, и к его концу Деверес не выдержал. Юрген привел их к самой стене, рассудив, что непосредственно под громадными колодцами должно быть самое безопасное место. Он был прав, поскольку в силу гигантских размеров они выбрасывали заряды пепла на несколько сотен метров, из-за чего прямо под ними образовывалось защищенное пространство, где воздух оставался неподвижным, пусть и до удушливости заполненным пылью.

Теперь, когда они находились у подножия стены, единственное, чего хотелось Девересу – поспать. Однако на это было мало шансов, так как Юрген не сбавлял своего исступленного темпа. Для Девереса это оказалось чересчур, и вскоре он опять повалился на колени. На сей раз он не стал вставать, а вместо этого собрал все остатки сил и резко потянул за веревку, остановив бешеную поступь Юргена и подтягивая того обратно.

– В чем дело? – спросил тот, вернувшись к стоящему на коленях Девересу.

– Перерыв, – произнес Деверес, едва сумев выговорить это единственное слово.

– Ладно, – отрывисто отозвался Юрген.

– Давай. Идем.

– А? – переспросил Деверес, понемногу просыпаясь от того, что Юрген тряс его за плечо. Он потер глаза и потянул саднящие плечи, ища силы встать.

– И все? – произнес он. Вроде бы с момента остановки на привал прошли считанные минуты.

– И все, – ответил Юрген. – Идем.

Что они и сделали.

Когда они продолжили путь, ветры казались менее суровыми, а может это Деверес отдохнул лучше, чем думал. Он был рад, что они избежали самых скверных бурь, однако из-за следования этим южным маршрутом вдоль стены им предстояло гораздо более долгое странствие до Рудного Разлома, чем ему бы хотелось. Тем не менее, поскольку он путешествовал в более мягкие сезоны, то знал, что самый прямой путь пролегает через полудюжину высоких, открытых и незащищенных глубин, и не мог даже вообразить, насколько сильнее там будет штормить. Прошло три дня, и Деверес уже был близок к изнеможению. Кавдорец сомневался, протянул бы он три дня на любом другом маршруте.

Впрочем, Юрген выглядел таким же крепким, как и всегда, и никогда не сбавлял шага. Девересу становилось все труднее за ним успевать, и вскоре он обнаружил, что вынужден бежать трусцой, чтобы поддерживать пешую скорость Юргена. Тот не раз предлагал идти помедленнее, однако Деверес не собирался признаваться в слабости и, невзирая на измождение, хорошо сознавал: если он не станет держать темп, они могут провести здесь несколько дней, а этого он боялся больше всего.

По прошествии еще часа или двух ландшафт преобразился. Из-за смены направления ветра, часто случавшейся к концу Сезона Пепла, дюны сместились к самой стене улья, словно присасываясь к ней при выходе воздуха. Борозды возле стены, по которым раньше можно было безопасно идти, быстро исчезали на глазах, и паре приходилось преодолевать коварные наносы, что еще больше истощало кончающиеся силы Девереса.

По мере того, как они прокладывали себе дорогу вперед, дюны как будто увеличивались в размерах. Некоторые были настолько крутыми, что для подъема на них мужчинам приходилось разбегаться. Одна, две, три дюны подряд оказывались до того высокими горами, что их вообще нельзя было одолеть, так что маршрут все сильнее петлял.

В поле зрения вздыбилась очередная дюна – менее крупная, но при том более обрывистая. Юрген устремился вперед, слегка скользя, однако инерции хватило, чтобы перебраться. Последовав за ним, Деверес побежал вверх по склону, но ноги отказали. Он грохнулся наземь ровно на верхушке дюны. Закинул руки вперед и перевалил вес тела через гребень, чтобы попросту не съехать обратно вниз, а затем сумел сползти по противоположному откосу. Пусть вышло и неуклюже, но он хотя бы одолел дюну.

Он кое-как поднялся на ноги и посмотрел вперед. Юргена нигде не было видно. Деверес потянулся к поясу, но веревка пропала. Он обругал сам себя. Он же ее и развязал, перед тем как ранее соскользнул в сон. Громоздкий узел на веревке создавал неудобства, вдавливаясь в тело при лежании, и в миг глупости он его распутал.

– Юрген! – завопил он. – Юрген!

Однако ответа не последовало. Деверес повернулся, но и там не было никаких признаков Юргена. Будь прокляты эти штормы, подумал он, когда в лицо вгрызся ветер, а глаза забились пеплом. Ураган опасно усилился, и Деверес едва мог стоять на ногах. Где он, черт побери? Где, черт побери, Юрген?

Глава 7

Койн беспокойно провел пальцами по магазину, повернул его на триста шестьдесят градусов и задвинул на место до приятного щелчка, после чего вытащил назад и начал этот маниакальный цикл заново.

Пушка практически не покидала его руки с тех пор, как умер Гандомель. С тех пор, как Гандомеля убили, вернее сказать. Он потянулся за ней в ту же секунду, как обнаружил тело – или, по крайней мере, то, что осталось – и его палец прижимался к спусковому крючку при каждом испуганном шаге по пути обратно в убежище. С того момента о Лаго не было никаких вестей, но это вовсе не ободряло Койна, и потому первые несколько суток он день и ночь держался за оружие. Сейчас он держался за него по иной причине. Он держался за него, поскольку Вильгейм точно так же держался за свой пистолет, и эти двое уже много часов не сводили друг с друга глаз.

– Настало мое время, Койн, – произнес Вильгейм. Его попытки вести себя с угрожающим спокойствием разоблачало исступленное поглаживание оружия. – Ты ведь знаешь, будь Гандомель жив, он бы выбрал меня. Знаешь же. Не усложняй все еще больше.

– Гандомеля тут нет, и он тебя не выберет, тупой ты урод, – ответил Койн. Его нервозность проявилась через неподдельную злость. – И непохоже, чтобы тебя еще кто-то выбирал.

Койн не осмеливался отвести взгляд от Вильгейма, но чувствовал поддержку полудюжины членов банды, слонявшихся позади него.

– Я выбираю, – сказал Фрорк со своего места за плечом Вильгейма.

– Я тоже, – добавил стоявший рядом с ним Хем.

Вот так все и началось – с искренней попытки унять распрю. После гибели Гандомеля образовался ужасный вакуум, и его грозили заполнить страсти. Койну вполне успешно удалось уломать остальных согласиться на голосование, но не удалось оставить последнее слово за собой. Вышло шесть-два в его пользу, однако двумя сторонниками Вильгейма были Фрорк и Хем: первый с тяжелым болтером, а второй с тяжелым стаббером. Оба не относились к числу самых умных и, видимо, полагали, будто их голоса должны весить больше других. Как бы то ни было, они решили, что Вильгейм победил, и теперь правила изменились. Исход решался не голосованием.

В этом всегда и состояла разница между Вильгеймом и Койном. Они постоянно выступали в роли левой и правой руки Гандомеля, но были совершенно непохожи. Оба обладали непревзойденными лидерскими качествами, однако Койн практиковал умное, грамотное лидерство, а Вильгейм действовал как боевой генерал, вожак типа «за мной и не отступать». При Гандомеле они идеально дополняли друг друга. Хитрость, трезвая рассудительность и быстрая смекалка Койна обычно вытаскивали их из неприятностей, а когда с этими неприятностями приходилось разбираться в лоб, в ход вступало бесстрашие Вильгейма. Гандомель же властвовал над всей оравой при помощи своих легендарных ораторских способностей.

Гандомель был скорее проповедником, чем предводителем, и Койн всегда предвидел, что он закончит таким образом. Но точно не предвидел, что закончит так скоро.

Пока что они еще не играли по правилам Вильгейма. После нескольких минут тыканья пистолетами они успокоились, и вся банда застряла в нынешнем противостоянии вокруг стола. Однако они уже не играли и по правилам Койна, и чем дольше так продолжалось, тем выше становились шансы на то, что Вильгейм просто закончит дело на свой манер – быстро и жестоко. Было невозможно сказать, кто окажется победителем в этом хаосе, и Вильгейму хватало ума, чтобы это понимать, поэтому как минимум пока что Койн еще мог попытаться выиграть это сражение сугубо своими мозгами.

– Все не так просто, верно, Вильгейм? – произнес Койн. – Дело не только в том, кто заменит Гандомеля. Дело в том, кто будет служить Катафенги, и тебе об этом известно не хуже моего.

При упоминании этого имени прочие у стола нервно заерзали. Некоторые ничего не знали и вопросительно переглянулись. Другим оно было знакомо, но их напугало столь открытое его употребление, а иные до сих пор сомневались, разумно ли так поступать. То, что банда – как и все в доме Кавдор – служит Искуплению, не являлось секретом. Однако о службе конкретно Катафенги и его культу были осведомлены не все.

Койн и Вильгейм хорошо знали Катафенги, поскольку выступали в роли помощников, а также посредников Гандомеля и часто имели дело с его повелителем. Прочие же либо были не в курсе, либо боялись великого магистра, и потому-то Койн и использовал его имя в качестве оружия.

И действительно, стоило упомянуть Катафенги, как Фрорк и Хем тут же заволновались. Они с превеликой радостью бы воспользовались своей грубой силой, чтобы самостоятельно выбрать вожака, но выбрать представителя Катафенги? А может быть, даже выбрать неправильно… У туповатой мускулистой парочки вдруг как будто сильно поубавилось уверенности в себе, когда их озарило понимание того, что именно они сейчас делают.

– Фраг с ним! – заорал Вильгейм, вставая с места. Он крутанул пистолет в ладони, мгновенно переведя его в положение для стрельбы, и направил почерневший ствол прямо в голову Койну. Группа бандитов позади Койна мигом вскинула пушки, дружно наставив их на Вильгейма. Койн остался сидеть, подавив тягу поднять свое оружие. Он прекрасно знал, что эта опрометчивая сцена была проявлением старой боевой смекалки Вильгейма.

Тот рисковал, и Койн понимал это. Вильгейм целился, но ставку он сделал на то, что остальные не пристрелят его сразу же, и таким образом создал противостояние. Единственное, что ему требовалось – чтобы Фрорк с Хемом поддались вспышке гнева, и тогда они бы изрешетили Койна и его сторонников, прежде чем те успели бы сделать хоть один выстрел.

Однако Койн уже успел осуществить свой ход. Он обозначил свою позицию. Фрорк и Хем поняли, что могут восторжествовать при помощи грубой силы и тяжелого вооружения здесь и сейчас. Они останутся живы, Вильгейм станет вожаком. А что потом? Откуда им знать, что они поддерживают нужного человека? Койн видел в их глазах неуверенность – убьем его, а что скажет Катафенги? Ответа на этот вопрос им явно не хотелось получить.

Конечно, Вильгейм все еще имел возможность выстрелить из своего пистолета, но он бы успел выпустить всего один заряд, прежде чем его бы уложили люди Койна, а после этого чего добьются Фрорк и Хем, открыв огонь? Похоже, Койн выиграл сражение. Мозги взяли верх над мускулами. Вильгейм мог устроить привычный ему хаос, но это стало бы самоубийством. Койн был готов отложить финальный вызов.

– Сдается мне, – произнес он, – мы могли бы решить это все еще одним голосованием. Пулями этого не уладить, верно, парни?

Койн кинул взгляд на Фрорка, а потом на Хема. Язык их телодвижений признавал поражение, и даже Вильгейм, похоже, понял, что с ним покончено. Он убрал пистолет в кобуру и уселся на место.

Бум!

Ощущение было такое, словно Койн не слышал ничего, кроме одного этого слова, которое шепотом прозвучало у него в голове. Вокруг полыхнул ослепительный свет, но мир как будто затих, пока он падал на пол, а по телу проносился палящий жар. Однако перед этим «бум» что-то было – последний звук, который он помнил: бьющееся стекло.

Окно. Стоило снова наступить спокойствию, как в окно влетела осколочная граната, и теперь помещение опять охватил хаос. Вильгейма, Фрорка и Хема нигде не было видно. Тяжелое вооружение двух последних лежало на полу, обгоревшее и искореженное, служа единственным свидетельством их недавней гибели от взрыва. Стол, за которым они сидели, придавил Койна к стене. Один из расщепленных углов впился в бедро, прижимая его к полу, а столешница плашмя упиралась в грудь, лицо и левую руку. На свободе оставалась только права рука, и бандит отчаянно заелозил ей вверх-вниз, чтобы доказать себе, что он еще жив. Впрочем, зафиксированная голова Койна была обращена влево, так что правая рука находилась вне поля зрения, и он не видел, как лихорадочно хватает воздух.

Через одно-два мгновения паника отступила, и Койн подтянул правую руку ближе к телу, вкрутив ее в зазор между столом и стеной. Выдохнув и упершись в стену выгнутой спиной, кавдорец начал толкать, и стол наклонился вперед. Он сдвинулся достаточно, чтобы избавить голову от мучительного давления, но из-за столь отвесного угла вдруг стало казаться, что он может обрушиться обратно с еще большей силой. Нельзя было терять времени, и Койн, взревев от боли, пустил в ход проткнутую ногу, чтобы создать дополнительный нажим, который требовался, чтобы отклонить стол вверх и подальше, от чего тот грохнулся на свое первоначальное место посреди пола, только в перевернутом положении. Обмякший бандит привалился к стене и сделал глубокий вдох, еще не осмеливаясь опустить взгляд на изувеченную ногу.

Дым начал рассеиваться, и Койн увидел, как впереди него в дверь быстро выскакивают две фигуры с лазганами в руках. Скарра и Трека тоже зацепило взрывом, но, к счастью, отшвырнуло в сторону. Поскольку их не приперло никакими обломками, они быстро поднялись на ноги и кинулись в направлении неизвестного нападавшего. По итогам голосования или по умолчанию, но Койн теперь являлся лидером и понимал, что не может предоставить выжившим разбираться с этим самостоятельно.

Он потянулся руками назад, и пальцы нащупали множество дыр и трещин, покрывавших пласкритовую поверхность стены. Это дало ослабшим конечностям достаточную опору, чтобы он сумел подтянуться и встать.

Правая нога представляла собой жуткое месиво – зияющую рану, заполненную обгорелыми деревянными щепками – и разодранные сухожилия взвыли, когда он оперся на нее. Левая оставалась такой же сильной, как и всегда, доказывая ценность бионического протеза, который ему десять лет назад приделал док Вести. От боли было практически невозможно идти, и Койн быстро обратился к наспех придуманной походке, упирая колено израненной правой ноги в крепкий адамантий левой. Так получался своего рода подвижный костыль, позволявший Койну ковылять вперед, как-то хромая на скрещенных ногах.

Его шаги были мучительными и торопливыми, перемежаясь отчаянными рывками к стене и дверному проему. Койн использовал каждую возможность ухватиться за любое твердое сооружение, какое только видел, чтобы отчасти снять боль в ужасно искалеченной ноге. Таким манером он вывалился в дверь и окинул взглядом запутанное множество металлических переходов, тянувшихся на сотни метров перед ним. Трек стоял на колене возле проема, прицельно направив свою пушку вглубь купола и прикрывая Скарра, который уже ушел далеко вперед, пробираясь по мосткам в погоне за каким-то мельком замеченным врагом.

– Где часовые? – спросил Койн. Голос звучал страдальческим хрипом, непроизвольно повышавшим тембр и интонацию, когда внутри пробегали прерывистые судороги боли. В ответ Трек лишь нахмурился, и Койн осознал свою ошибку.

Малолетки всегда боялись Вильгейма. Тот был ужасным задирой, и от его рук закончилась карьера не одного из юных членов их же банды. Койн рассчитывал, что такой запуганный молодняк поддержит его, и сам же предложил отозвать их с караульных постов, чтобы они смогли принять участие в выборах лидера. Теперь все они поплатились за подобный недостаток бдительности.

Боль в ноге снова усилилась, и Койн положил руку на плечо Трека, который поднялся и начал осторожно пробираться вперед, занимая новую смотровую позицию, чтобы лучше прикрывать продвижение Скарра. На плечи бандита поверх одеяния  был накинут плотный V-образный китель. Койн потянул за него. Трек понял, что он имеет в виду и быстро сбросил с себя этот предмет одежды, передав его раненому вожаку.

Койн достал с пояса нож и распорол ткань кителя, вырезав из него метровую полосу, которой перевязал себе ногу, насколько это было в его силах. Боль оставалась мучительной, но хотя бы казалась постоянной, и он мог ковылять вперед, не падая в агонии. Койн последовал за Треком, перемещавшимся на следующий мостик, который соединял логово банды с общим пространством купола снаружи.

Трек быстро подал сигнал рукой и исчез на лестнице с краю перехода, резво взбираясь по ней и пропав из вида. Впереди Скарр присел за широкой круглой колонной в центре шестиугольной платформы, образующей посреди купоал узел, откуда на каждый уровень расходилось шесть мостиков. Скарр махнул рукой сверху вниз, и Койну стало ясно, что атакующие затаились где-то этажом ниже (логово располагалось на пятом из шести преимущественно неповрежденных уровней). Койн прополз по мостику так далеко вперед, как только мог, чтобы не выдать себя полностью – ровно до тех пор, пока не появился обзор на платформу под Скарром. Рискнув бросить взгляд вверх, он увидел, что Трек находится этажом выше, на удалении в пару переходов, так что совместно их поля зрения перекрывали буквально весь нижний уровень. Оба мужчины кивнули, и Скарр нервно сделал шаг из-за колонны, начав опасный спуск по лестнице, приделанной к ней сбоку.

Тут же раздался резкий звук стрельбы, и по всему куполу пронесся шум, с которым пули рикошетили от лестницы. Скарр разжал хватку и качнулся вбок, так что на ступеньках остались только одна рука и нога. Он рискованно повис между этажами, но хотя бы сумел прижаться телом к колонне и скрыться из виду.

Трек выпустил пару зарядов из своего лазгана, и Скарр, не теряя времени даром, прополз остаток пути вниз по лестнице, по максимуму используя ее прикрытие. Спустившись на нижнюю платформу, он пропал с глаз, и Койн изо всех сил поспешил вперед, чтобы занять новую позицию на одном из поперечных мостиков, превращавших и без того запутанную сеть переходов в настоящий лабиринт.

Над головой пронесся громкий лязг, и Койн вздрогнул, но затем облегченно вздохнул, увидев, что это всего лишь Трек, который тоже занимал позицию получше, пока троица нервно преследовала свою цель. Койну казалось чудом, что им вообще представился такой шанс. В неразберихе, вызванной взрывом, враги наверняка могли бы перестрелять их всех до единого. Разве что, подумал он, едва ли веря сам себе, это вовсе не враги.

У него быстро появился повод сбросить эту теорию со счета: в мостик под ним с грохотом ударил выстрел, который промял решетчатую панель, свисавшую с края перехода. Снаряд прилетел с дальнего края купола по правую руку – стороны, полностью противоположной направлению предыдущего выстрела – и Койн вдруг испугался, что их окружили.

Должно быть, эта же мысль посетила Трека и Скарра, поскольку они оба нервно глянули на Койна. Стоило показаться, что аккуратное продвижение накрылось, как их покинула уверенность в себе. Их было слишком мало, чтобы избежать окружения, подумалось Койну, но он хотя бы мог ободрить двух других и дать им шанс вступить в бой.

Достав с пояса осколочную гранату, он швырнул ее высоко в воздух, следя, как она по дуге летит в направлении, откуда был сделан последний выстрел. Видимо, граната сработала в воздухе: шум от  ее алого взрыва разнесся еще до того, как успело послышаться звяканье от удара снаряда об пол. Края тех дальних переходов на миг осветились, но не показалось ни единого живого существа, и Койн не знал наверняка, есть ли там еще кто-то.

Должно сойти, подумал Койн. Должно сойти.

Он снова стал пробираться вперед, приближаясь к платформе ровно над Скарром. Наверняка ловушка, размышлял Койн на ходу, но зачем? Они уж точно представляли собой готовые мишени в секунды паники после взрыва. В этом не было смысла, вообще никакого смысла.

Впереди раздались еще два выстрела, нацеленные в Скарра, затем всего на мгновение последовала пауза, и послышался еще один, за которым последовал приглушенный стон. Койн перегнулся через край платформы и увидел, что Скарр под ним упал наземь, держась за ногу. В него попали.

Будь все проклято, подумал Койн и, не теряя больше ни секунды, полетел вниз по лестнице, скользя руками и ногами по гладким кромкам. У него попросту не было времени слезать, как положено. Когда подошвы ботинок врезались в платформу внизу, Койна едва не вырвало от боли. Израненная правая нога подогнулась от силы удара.

Он не стал утруждаться и вставать, а просто стал подтягиваться по плотно уложенным стальным прутьям, из которых состояла платформа, пока не добрался  до распростертого Скарра. У того на бедре была сквозная рана. Края отверстия обгорели дочерна, однако недостаточно аккуратно для лазерного импульса. В Скарра попали сплошным снарядом, ничего выдающегося. Это хотя бы дало Койну надежду, что у них еще может быть шанс.

Надежда продержалась недолго. Пока он глядел на рану Скарра, наверху раздался жуткий визг. Подняв голову, Койн увидел, что Трек стоит на краю мостика, шатаясь и вскинув руки вверх, а лазган выпадает из них. Оружие как будто на миг зависло в воздухе, а затем камнем полетело вниз с низким колокольным звоном, с которым увесистый корпус отскакивая от одного перехода за другим. Оно пронеслось мимо припавших к платформе Койна и Скарра.

Через секунду за ним последовал и Трек, рухнувший на землю со своего места на самом верхнем уровне. Падая, он выглядел безжизненным, и Койн вознес молитву, чтобы товарищ и впрямь уже умер, поскольку ему доводилось видеть, как люди выживали даже после более сильных падений, и это была ужаснейшая участь из всех.

Скарр поднял взгляд. Его перепуганные глаза, в которых стояли слезы, молили Койна помочь. Койн был уверен, что групп две. Одна прямо впереди, ближе к дальнему краю платформы, ранее стреляла по Скарру, когда тот вышел из-за колонны, а другая находилась почти ровно под тем строением, в верхнем ярусе которого размещалось логово банды. Именно эта вторая группа и уложила Трека, слишком близко подошедшего к краю мостика.

Из купола было три выхода: один по мостику справа-сзади, один – спереди-слева, и один точно по курсу. Каждый из диагональных путей, по прикидкам Койна, выводил их в поле зрения обеих групп. Выход впереди, пусть его предположительно и заняли враги, хотя бы был прикрыт от глаз основанием шестиэтажной платформы, на четвертом уровне которой прятались Скарр и Койн. Придется пойти этой дорогой.

Койн пополз на животе, огибая колонну, и придвинулся к дальнему краю платформы. Скарр кое-как последовал за ним. Ничего. Никаких выстрелов. Койн облегченно выдохнул. Очевидно, враги до сих пор находились под ними, и он остался незамеченным, поскольку не высовывался.

Скарр пролез мимо Койна и улегся на верхушку лестницы, ведущей вниз. Он кивнул, и Койн бросил еще одну осколочную гранату – на сей раз в сторону входа. При звуке взрыва Скарр перевалил свой вес через лестницу и в вынужденно хаотичной спешке рухнул на следующий уровень. Он приземлился, перекатился на одно колено и дал очередь лазерных импульсов, которой как раз хватило, чтобы выиграть время, необходимое Койну для спуска следом.

Начиная с этого момента, укрытий больше не было. Койн просто поднялся, вздернул Скарра на ноги за капюшон, чтобы тот догонял, и со всей возможной быстротой побежал по мостику, паля из лазпистолета во мрак впереди. Скарр последовал его примеру, и Койн надеялся, что такой плотности огня будет достаточно, чтобы расчистить дорогу.

Пятьдесят метров мучительного ковыляния – и он добрался до возвышения с дверным проемом, который вел из купола наружу. Схватился за черную металлическую кромку и быстро высунул на ту сторону ствол своей пушки: никого. Кто бы тут ни был, его вынудили отступить. По крайней мере, это даст им со Скарром время сбежать.

Задыхаясь, но чувствуя облегчение, он обернулся сообщить Скарру, что они в безопасности.

Скарр был мертв. Его тело растянулось на металлическом мостике в считанных метрах от Койна. Он лежал лицом вниз. Капюшон скрывал его черты, однако был широко разорван на затылке, где сквозь ткань, плоть и череп проходило отверстие размером с кулак. «Дум-думы»: ничто другое не смогло бы оставить в голове такую дыру без взрыва.

– Дерьмо! – вскрикнул Койн, проталкиваясь за дверь. Как они попали в Скарра оттуда? Бессмыслица.

Пока он соображал, его рука проехалась по группе вмятин на металле широкого контрфорса возле двери. Это были свежие отметины – единственная часть всего сооружения, блестевшая серебром. Сняв перчатку, Койн даже ощутил исходящее от них легкое тепло. Следы рикошетов.

Попадания пришлись с необычайной правильностью: все они располагались вокруг одной точки, ни одно не отстояло больше, чем на ширину ладони. Койна наконец-то посетило жуткое озарение.

Ожоги вокруг раны на ноге Скарра оставил сплошной снаряд. Шум пистолетной стрельбы звучал снизу, но пули при этом летели спереди… Скарра убили сзади, пока они убегали… Не было никаких двух отрядов, всего один. Даже не отряд. Всего один человек.

Несколько мастерски нацеленных выстрелов рикошетили от перегородки, заполняя воздух вокруг Скарра, когда тот еще стоял на платформе, и создавая впечатление, будто есть два разных стрелка, но все это время их враг приближался сзади. Этого можно было добиться только сплошными снарядами, поскольку лазерные импульсы никогда так не отскочат. Уловка профессионала.

Койн побежал, паникуя до такой степени, что уронил перчатку на пол, но было уже слишком поздно. Крепкая как тиски хватка рванула его руку назад, а резкий тычковый пинок подсек раненую ногу. Он повалился на колени, при этом выпустив свой лазпистолет, болезненно упал и перекатился набок. Когда Койн перевернулся на спину и отчаянно попытался отползти назад, у него в голове пронеслось одно-единственное слово. Когда тяжелый ботинок обрушился ему на грудь, пригвоздив к мостику в лежачем положении, у него в голове пронеслось одно-единственное слово. Когда он посмотрел в лицо ужасной фигуре, которая стояла над ним, направив Койну в голову стаб-пистолет, у него в голове пронеслось одно-единственное слово. Когда прозвучал финальный выстрел, у него в голове пронеслось одно-единственное слово: Лаго.

Глава 8

– Сделано? – спросил Лакатос. То, что он вдруг повысил голос, насторожило Дюрна. Тот поднял глаза и увидел, что в убежище входят Берзель и Лирбус.

– Никаких проблем, – отозвался Берзель, роняя на стол тяжелый мешок. Собранный им запас кредитов вызывал у Дюрна мало интереса: он уже приучился ждать, когда определится его собственная скудная доля. Это избавляло от разочарований. Он поприветствовал Лирбуса кратким кивком, после чего продолжил править заточки, сложенные на столе рядом с ним, пока его внимание не привлекло упоминание знакомого имени.

– Я сказал Годдлсби, как ты велел, что лучше бы среди денег за следующую неделю был взнос от Бока, иначе они оба поплатятся, – произнес Берзель.

Бок, подумал Дюрн. Что они творят, выставляя счет Боку? Дюрн был в деле достаточно долго, чтобы помнить, как Союз только захватил Падучие Пески. Бионическая левая рука напоминала ему, насколько хорошо Бок воспринял новости, когда они впервые потребовали с него денег за «защиту».

– Хорошо, – проговорил Лакатос, откидываясь на каменном стуле, – и что же на это сказал крысеныш?

– Ну, он поднял адскую вонь, – ответил Лирбус. – Сказал, что Бок никогда не станет платить. Дескать, он не может его заставить, это не его вина, и все такое.

– Все будет нормально, – произнес Берзель. – Годдлсби никогда не смел хоть раз нарушить правила.

– Не совсем так, Берзель, – заметил Лакатос. – В свое время он сумел наделать изрядно ошибок, и я уверен, немало из них были сознательными.

Вернее верного, подумал Дюрн про себя, откладывая заточку и медленно выходя на середину комнаты, где было лучше слышно. Он потер по металлу левой руки грубой кожей правой. У него из головы не шел Бок.

– Возможно, мы можем помочь бедному малышу Годдлсби, – сказал Лакатос. – Только на этот раз.

– Что? – переспросиол Берзель.

– Ну, может, мы должны объяснить Боку, как это все работает. Кроме того, насколько мне видится, он должен нам вполне достаточно просроченных платежей, чтобы нанести ему визит, – ответил Лакатос. – Позаботься об этом.

При мысли о том, что Бок наконец-то понесет заслуженную кару, Дюрн ухмыльнулся от уха до уха, вернулся к своему столу, взял следующую заточку и заскрежетал ей по камню гораздо оживленнее, представляя себе Бока и думая, как Союз прибрал его к рукам. Было лишь вопросом времени, когда же тот рыпнется, и Дюрн надеялся, что именно ему доведется приструнить Бока.

– И ты, Дюрн, – произнес Лакатос. Дюрн мигом выронил заточку.

– С ними? – уточнил он. – К Боку?

– Нет, я имею в виду, что для тебя тоже есть работа, – ответил Лакатос и полез в карман. Он достал три листа пергамента и протянул их на вытянутой руке. Дюрн подошел к вожаку, взял у него листы и проглядел. Это были плакаты о розыске от гильдейцев.

– Похоже, – сказал Лакатос, – кое-кто из здешних добрых горожан занимался тем, чем не следовало бы, и похоже, кое-что из этого их скоро нагонит.

– Хочешь, чтобы я их сдал, получил награду? – спросил Дюрн.

– Нет, нет, – отозвался Лакатос. – В этом нет нужды. В сущности, мы намерены оказать всем этим славным парням услугу. Скажи им, что они в безопасности, что гильдейцы за ними не придут. Мы защитим их, но отныне они будут платить немного больше, понял?

Дюрн разразился низким и злым смехом – достаточным знаком для Лакатоса, что он понял. Кавдорец засунул плакаты за пояс и вышел за дверь.

Ольберт Дирк. Хмм, он всегда был изворотливым сукиным сыном. Мортен? Дюрну было нелегко поверить, что старый Мортен впутался в неприятности с гильдейцами, однако все ведь было написано на плакате. Еще его поразило, как это трое таких людей разом оказались в розыске.

Действительно, из-за Сезона Пепла Падучие Пески зачастую удручающе отставали от жизни, и окончание этого периода сопровождалось потоком новостей, захлестывавших городок, однако штормы еще не прошли, и неожиданное появление этих плакатов казалось Дюрну весьма странным. Неважно. Ему было наплевать, что натворили эти люди. Он собирался выжать их досуха, сыграв на страхе перед гильдейцами, и насладиться каждой секундой этого процесса.

Бредя через город, он долистал до последнего плаката. Лам, вот прирожденная жертва. Он начнет с Лама.

Дюрн перешел широкую улицу и свернул налево, в лабиринт металлических мостков, который тянулся наружу, будто колония на откосе утеса, до самого края Падучих Песков. На самом деле эти переходы были останками выведенных из употребления кранов, задействованных в безрезультатной попытке спасти разрушающийся купол. Сами машины бросили так же быстро, как и тот купол, который они должны были отстроить заново.

С тех пор прошли уже сотни лет и стоящие краны, когда-то бывшие голыми костяками, успели заполниться массой ржавой изоляции и почерневшей шкурой из металлолома. Их собственные балки крест-накрест пересекались с десятками других. Переброшенные фермы создавали переходы между вершинами. Повсюду на сооружениях возникли импровизированные жилища, занявшие собой машинные отделения, кабины управления и сервисные корзины. Были и другие, сделанные из подручных материалов: листы металла прикручивались к пустотелым рамам, образуя четыре неопрятные стены и шаткую крышу для отчаявшихся обитателей.

Поколения подобной бедняцкой изобретательности превратили крановые леса в приют для плотно сбившейся массы людей, ненадежно державшийся на вершине этого наиболее отдаленного края купола. Это было безысходное место, и всему миру казалось, будто оно должно рухнуть в любую секунду. Подобного никогда не происходило, однако его все равно именовали соответственно: Спады. Из-за вечно напиравших на поселение наносов оно в конечном итоге получило название Падучие Пески.

Дюрну здесь нравилось. Он родился в Городе-улье, в высотке. Впервые попав в подулье, он долгое время прятался с бандой в Ветряном Краю: боровшемся за выживание куполе на месте брошенного космического дока, где ветер без конца завывал среди леса швартовочных пилонов. Дюрн ощущал себя в наибольшей безопасности наверху, где острее всего чувствовался риск, а из доступных ему нынче мест Спады располагались выше всего.

Он вышел на ближайший мостик и сразу же ощутил высоту. Отсюда можно было окинуть взглядом больше полудюжины куполов, которым не повезло располагаться еще ниже, чем сами Падучие Пески. Некоторые стояли покинутыми, но некоторые процветали – по крайней мере, по меркам подулья – и ни для кого не являлось секретом, что довольно скоро этим куполам также суждено было стать частью территории Союза.

Впрочем, они не спешили. Высокий обрыв Спадов делал нападение снизу невозможным, и после захвата необычного плато Падучих Песков для Союза наступила пора накапливания сил. Шум битвы, нервное напряжение вылазов на территорию чужой банды – все это еще будет снова, но не сейчас. Закладывались грандиозные планы, и Дюрн был согласен подождать и посмотреть, как они развернутся по воле вышестоящих.

Грезя об этих вещах, он свернул с мостика вниз, на перекрещенные несущие балки, служившие импровизированной лестницей. Бандит съехал вниз на руках, одолев двадцать метров за считанные секунды. Отсюда он зашел внутрь сооружения, спускаясь уже по огороженной лестнице, пока не добрался до маленького жилища Джопа Лама.

Вдоль платформы на уровне пола тянулся ряд крошечных турбин, каждая не больше мужской ладони, крутившихся на ветру. При вращении на лопастях появлялась корка пепла и ила. Поворачиваясь, лопасти проходили сквозь вереницу жестких щеток, установленных сзади и стряхивавших отложения в стоящий снизу грязный лоток, заполненный жидкостью. Лам был сеяльщиком, и дряни, собранной в этот лоток, предстояли тщательная откачка, фильтрация и просеивание для сбора любых микроскопических крупиц драгоценных руд и полезных ископаемых, переносимых в сером мареве пепельных бурь.

Когда Дюрн вышел на платформу, из окна, прорезанного в железном фасаде лачуги, змеей высунулась рука Лама. В ней тот держал неглубокий поддон с сетчатым дном, с помощью которого зачерпнул из лотка порцию жижи. Втягивая его обратно внутрь, Лам заметил Дюрна и от незамутненного ужаса выронил поддон, при этом по-девчачьи взвизгнув.

– Ну же, старых друзей так не приветствуют, верно ведь, Лам?

– Отстань от меня! – завопил Лам и захлопнул ставень на окне. Паникуя, он, похоже, не обратил внимания, что дверь осталась открытой, так что Дюрн зашел внутрь и увидел, что коротышка съежился возле проема. При приближении бандита он испуганно подпрыгнул.

– Ух! Чего ты хочешь? – спросил Лам. На его грязном лице с бакенбардами был вытравлен страх. Он всегда боялся Дюрна. В былые дни, когда Союз только появился в этом месте, нашлось много тех, кто считал, будто может дать бой, может бороться с властью Союза, и этих людей, одного за другим, заставили исчезнуть.

Спады были для Дюрна одни из любимых мест, чтобы заставлять людей исчезнуть. До следующего купола было триста метров обрыва, и при ударе от человека никогда не оставалось столько, чтобы кто-то внизу заметил, что на самом деле причиной смерти стала перерезанная глотка или заточка в брюхе. Несчастные же случаи были в подулье обычным делом, и жертвы подобных прискорбных падений не вызывали ни подозрений, ни нежелательного интереса.

Именно в ту пору Дюрн и повстречал Лама. Он помнил, как увидел испуганные глаза доходяги, глядевшие из этого же самого маленького окошка, когда взобрался на платформу и бесцеремонным пинком сбросил с ее края еще теплый труп докучливого поселенца. До этого Дюрн скинул тело сверху, но в ту пору он еще был новичком, и по глухому удару понял, что оно приземлилось на что-то, одолев лишь половину пути до низа – оставлять его там означало риск, на который кавдорец не мог пойти. Он слез тем же путем, каким прошел только что, и обнаружил, что труп грудой лежит на платформе Лама, неестественно свесив с края переломанные ноги. Второй толчок оказался решающим, и Дюрн, отряхивая руки и поздравляя себя с хорошей работой,  проследил, как кувыркающееся тело пропадает из виду. Тогда-то, обернувшись, он и увидел Лама, дрожавшего по ту сторону окна. Из-за быстрой угрозы обойтись с ним так же старый сеяльщик боялся Дюрна до сих пор.

– Что ты тут делаешь? – спросил Лам, встревоженный долгой паузой, которую выдержал бандит.

– О, ты же знаешь, зачем я сюда спускаюсь, – сказал Дюрн. – Нужно немного поупражнять бросковую руку.

Лам взвизгнул от страха. Ему было достаточно хорошо известно, что это значит. Увидев эффект, произведенный на Лама в первый раз, Дюрн впоследствии специально притаскивал новых членов «команды провалившихся», как он их называл, именно на эту платформу, невзирая на дополнительные усилия. С точки зрения Дюрна, все более чем оправдывал тот ужас, который он видел в глазах Лама, вынужденного наблюдать за очередным прощальным нырком.

Дюрн постоянно говорил Ламу, что тот следующий в очереди. Говорил, что он стареет, и когда не сможет больше поднимать здоровяков, станет вместо них поднимать мелочь вроде Лама. Он поиграл с сеяльщиком, сграбастав того рукой за ворот и оторвав от пола, тем самым немедленно напомнив о своей хорошо настоявшейся угрозе.

Бандит поволок Лама к двери. Ноги старого сеяльщика исступленно дергались в воздухе. В проеме Дюрн остановился, запустил свободную руку в карман и ткнул в лицо испуганному человеку плакат о розыске.

– Ну, – произнес он, – есть идеи, что тут сказано?

Лам нервно открыл глаза, которые крепко зажмурил от страха перед неминуемым падением. Прищурился, и Дюрн мог читать по губам, как нелегко ему даются слова на плакате перед ним. Дойдя до конца и увидев собственное изображение, сеяльщик пискнул. Дюрн уронил его на пол хибары.

– Я… я… Это не я, это не я. Не знаю, что это такое, – выговорил Лам.

Дюрн лишь рассмеялся.

– Что ж, позволь я тебе расскажу, – произнес он. – Тут сказано: тебя разыскивают за «несанкционированный сбыт несертифицированной руды, продажа каковой привела к загрязнению поставок гильдии». Вот это, кажется, звучит весьма серьезно, Лам, и, гляди-ка, да. За тебя предлагают награду… за мертвого или живого. И сдается мне, это делает тебя довольно-таки крупным уловом.

– Это не я, это не я, – повторил Лам. – Я ничего не делал!

– Нет? – переспросил Дюрн. – Ну, вот твое изображение. Смотри, прямо тут.

Лам начал всхлипывать.

– Ладно, Лам, слушай, – произнес Дюрн. – Коль скоро мы такие старые друзья, я помогу тебе выпутаться. Не думаю, что ты сделал те вещи, о которых здесь сказано, поэтому я за тобой пригляжу. Я и все парни из Союза, мы за тобой приглядим. Кто сможет до тебя добраться, если мы за тобой приглядываем, Лам? А? Кто? Никто, вот кто, только не под нашей защитой. Я к тому, что ты подумай, Лам. Подумай о всех тех жутких делах, что видел в здешних краях, но ты ведь всегда был в безопасности, верно, Лам?

Дюрн предпочел опустить то обстоятельство, что приложил руку почти ко всем тем «жутким делам», но похоже было, что Лам и так уловил суть.

– Я этого не делал, – произнес Лам, все еще всхлипывая.

– И я тебе верю, Лам, я же сказал, – отозвался Дюрн. – И я тебе помогу. Но взамен ты должен для нас кое-что сделать.

– Что? – спросил Лам, вскакивая на ноги.

– Раскошеливайся.

Голос Дюрна напрочь утратил притворную цивилизованность. Это было рявкающее, пронизанное угрозой требование: рык, от которого на ум моментально приходили все ужасные вещи, какие Дюрн мог проделать с Ламом, если тот не раскошелится.

Лам упал на колени. От него остались кожа да кости, его бедность была очевидна, однако он явно сознавал, что выбора нет. Он поплелся к металлической стойке, тянувшейся вдоль стены и являвшейся единственным предметом мебели в комнате, и выдвинул один из плохо подогнанных жестяных ящиков, втиснутых сбоку. Дюрн увидел, как он провел рукой по дну ящика, и немедленно выставил вперед собственную руку. Лам скривился и уронил на ладонь перчатки здоровяка три кредита. Жалкие три кредита. Для Союза они ничего не значили, но, без сомнения, составляли все состояние Лама. Того факта, что он вообще заплатил, хватило, чтобы продемонстрировать Дюрну – задание прошло успешно.

– Я больше не вернусь, – произнес бандит, позволяя ничтожеству перед ним преисполниться надежды, – но ты будешь платить Годдлсби те же три кредита каждый раз, как он придет. Он позаботится, чтобы они дошли до нас.

Лам со слезами привалился к стене, а Дюрн двинулся дальше, улыбаясь так, как редко улыбался прежде.

Продолжая зло ухмыляться, Дюрн шел по городу, проталкиваясь сквозь толпу, как и подобало дерзкому задире вроде него. С Ламом было легко, Мортен же протестовал чуть больше и еще сильнее пытался оставить кредиты при себе, а Дирк наградил бандита убийственным взглядом под стать его собственному. Однако в конечном итоге вышло три легкие аферы, как и ожидал Дюрн. Ничто не могло нарушить его прекрасного настроения. Ничто, пока он не увидел ее.

Ее. Скусме, которая стояла на улице, беснуясь и топая ногами перед барменом, преграждавшим дверь в «Трубу на дороге». Она не просто пыталась войти внутрь. По ее заплетающимся пьяным воплям было совершенно очевидно, что она уже провела там какое-то время и, похоже, ушла не по своей воле. Олег, младший из двух барменов, работавших в «Трубе», прочно перекрывал дверь позади себя, а недовольная девица кидалась ему на грудь, молотила по плечам кулаками и отчаянно старалась протиснуться мимо.

Дюрн находился недостаточно близко, чтобы разобрать каждое ее слово, но то немногое, что он сумел уловить, вкупе с обвиняюще тыкающим пальцем делало смысл полностью ясным. Скусме была одной из девушек в борделе, хотя Дюрн ее там и не видел во время выселения. Пьяная и ожесточенная, она стояла посреди улицы и бранила обитателей поселения, которые давно пользовались ее услугами, но отвернулись и изобразили неведение, когда ее вышвырнули. Дюрн вздрогнул, и у него внутри поднялся жуткий страх. Довольно скоро тот сменился чувством вины, а затем злобой.

Скусме была права. Она оставалась в Падучих Песках исключительно потому, что дела шли хорошо, и давно бы уже уехала, если бы столь многие местные не потакали своим желаниям, о чем Дюрн знал как никто другой.  Однако Сезон Пепла был так же тосклив, как и длинен, а девицы вроде Скусме являлись доступным утешением. Неудивительно, что городок приносил солидные деньги.

Когда Дюрн подошел ближе, слова стали слышнее, хоть и не отчетливее – из-за опьянения, искажавшего яростную тираду. Бармен удерживал Скусме на расстоянии вытянутых рук, а та кидалась вперед и орала через его плечо на клиентов внутри:

– Вы позволили им это сделать, фраганые вы идиоты! Они заберут у вас каждый кредит, – кричала она, указывая на приближавшегося Дюрна, одетого в характерное кавдорское облачение. – Я-то вам хотя бы что-то взамен давала, ублюдки!

После этого бармен явно решил, что с него хватит, и оттолкнул ее посильнее. Заплетающиеся ноги подвели Скусме при попытке отступить, она запнулась и упала, покатившись назад вверх тормашками. Пока Дюрн шел мимо, она лежала, распростершись на земле в гораздо более неприглядном виде.

Бандит не заметил, как она снова поднялась на ноги. По крайней мере, до тех пор, пока она не оказалась прямо позади него, колотя своими крошечными кулачками ему в спину. Обернувшись, кавдорец схватил ее за запястья, удерживая руки вместе перед телом. Дюрн был всецело настроен швырнуть ее наземь и продолжить свой путь, пока не посмотрел ей в глаза. Скусме поглядела на него в ответ, и он осознал ужасную правду.

Она его узнала.

Как она вообще могла узнать, подумалось Дюрну. Он ходил туда исключительно с открытым лицом, так что никто не мог знать, кто он такой. Как, во имя Императора, она могла сейчас, среди улицы, признать в нем, одетом с головы до пят, так что на виду оставался лишь покрытый щетиной подбородок, одного из тех десятков мужчин, которые каждую неделю проходили через ее заведение? Каждую неделю на протяжении многих лет, если говорить начистоту, но Дюрна затрясло при мысли о том, как все это его настигло.

– Ты… – прошипела она, и от того простого и очевидного факта, что она его узнала, уже никуда было не деться. Какую-то секунду Дюрн молился, чтобы оказалось, что он неверно истолковал выражение ее глаз, одако сомнений не оставалось. Она мигом поняла, кто он такой, и на ее губах сложилось имя «Кальдус» – он всегда использовал этот псевдоним с ней. Девушка вырвала одну кисть из его захвата и ударила кавдорца грязной рукой по лицу, стараясь схватиться за маску.

– Ты, ты худший из них, фраганый ты лицемер, – кричала она.

Дюрн отодвинул ее руку, но не ослаблял хватку. Он не мог позволить ей продолжать в том же духе – только не теперь, когда она знала, кто он, а еще знала, что один из ее клиентов также являлся членом банды, вышвырнувшей ее с собственной территории этим самым утром.

Дюрн повалил Скусме и поволок девушку к узкой шахте напротив «Трубы на дороге», что было несложно, учитывая ее миниатюрность и опьянение. Шахта была выложена ржавыми балками, и Скусме взвизгнула, порезав босые ноги об острый металл. Дюрн отпустил ее, позволив упасть наземь. Он встал при входе в шахту, чтобы быть полностью уверенным, что она не вырвется обратно на улицу и не продолжит свою тираду.

– Ублюдок! – заорала она. – Ты один из них, и после всех тех раз, что ты…

Дюрн поспешно заставил ее умолкнуть, прижав руку ко рту, и она пьяно привалилась к стене шахты, явно вымотанная своей вспышкой.

– Тебе это так не сойдет, – произнесла она уже более спокойно, когда Дюрн медленно убрал руку. – Я расскажу всем до единого, чем ты занимаешься, как тебе это нравится, и что ты…

Дюрн опустился на колени и опять зажал девушке рот рукой в перчатке. Она что-то бормотала, но неразборчиво.

– Заткнись, – шепотом сказал Дюрн ей на ухо. – Прокляни Император твою ложь. Если скажешь подобное снова, я убью тебя

Похоже, у маленькой худышки поубавилось желания сопротивляться, и Дюрн рискнул отвести руку.

– Что грешнее, трус? Убить девушку, или платить ей за… – начала было она с безумным взглядом, пока перчатка Дюрна вновь не заглушила ее.

– Еще раз, и я убью тебя прямо сейчас, – произнес бандит. Когда он отважился опять убрать руку, то почувствовал, что Скусме зашлась сумасшедшим пьяным смехом.

– Не убьешь, – сказала она едва слышным шепотом, словно подыгрывая отчаянным уговорам Дюрна сохранять секретность. – Ты не можешь меня убить на глазах у всех этих людей.

Дюрн медленно повернул голову и оглянулся через плечо. Будь проклята эта девица, она была права. Ее предыдущий взрыв не прошел незамеченным, и вокруг «Трубы» теперь ошивалась толпа народу. Конечно, они бы не стали пытаться ему помешать – для этого он вызывал слишком много страха – но Дюрну совсем не нравилась идея объяснять Лакатосу, почему его видели за убийством мелкой бродяжки, или, скорее, объяснять, почему он в принципе ее убил.

– Убирайся, – велел он, выплевывая слова так громко, как только мог, чтобы при этом не услышала толпа. – Уезжай отсюда.

– Заставь, – со смехом ответила она. – Заставь меня убраться.

Дюрн скрежетнул зубами, но он понимал, что другого выхода нет. Запустив руку в карман, он извлек кредиты, которые выманил у Лама, Дирка и Мортена. Посмотрел на жетоны в своей руке, зная, что еще пожалеет об этом, однако все равно сунул их Скусме. У него не было выбора.

– Теперь уходи, – сказал он, – а если когда-нибудь вернешься, я убью тебя.

После этого он протолкнулся мимо нее и зашагал вглубь шахты, решив, что будет лучше возврашаться в логово банды совершенно иным путем.

Обратно Дюрн шел целую вечность. Он отвлекался по любому поводу, без конца ломая голову, как бы отбить кредиты и предъявить их Лакатосу, чтобы никто никогда не узнал, что он откупился от этой шлюшки, лишь бы молчала. Бандит задумался, не потрясти ли еще кого-то из прочих горожан, выжав из них еще кредитов и покрыв предшествующую оплошность, но у него больше ни на кого не было реальной грязи, которая бы гарантировала покорность. Его не пугало, что они станут отбиваться, однако одному из них могло хватить духу подать голос против чрезмерных поборов, а Дюрн был не расположен пояснять Лакатосу, почему конкретно он снова собирает с горожан взносы.

Он до такой степени забылся в тревожных раздумьях, что едва заметил, как добрался до убежища Союза, и шагнул внутрь с колотящимся от страха сердцем. Лакатос пребывал на своем «троне» – потертом каменном лотке в углу – и вошедший Дюрн глубоко выдохнул.

– Сделано? – спросил Лакатос.

– Сделано.

– Никаких проблем? – поинтересовался предводитель.

– Никаких проблем, – ответил Дюрн. – Они будут каждую неделю доплачивать Годдлсби, как ты и велел.

Дюрн поиграл с мыслью, не сказать ли Лакатосу, что он не собрал никаких «просрочек», что не понял, о чем тот говорил, но в конечном итоге решил: вероятно, прикидываться дураком не лучший вариант.

И в этот миг в дверях позади него раздался голос, голос святого.

– Лакатос, тебе стоит выслушать, – произнес Юрген, который крайне решительно вошел в комнату, таща на буксире изрядно перемазанного Лирбуса. – Полный провал, и это нехорошо, совсем нехорошо.

Лакатос вскочил на ноги и пересек комнату, встав лицом к лицу с Юргеном. Дюрн не мог поверить в свою удачу. Внимание предводителя всецело переключилось, а задание Дюрна и ожидаемые барыши оказались практически полностью позабыты. Вместе с Лакатосом он стал внимательно слушать Юргена, который начал один из самых жутких рассказов, какике когда-либо доводилось слыхать Дюрну.

– Всех? – переспросил Лакатос, будучи явно не в силах поверить в лихорадочное повествование Юргена.

– Всех, – мрачно сказал Юрген. – Вам повезло, что я услышал шум, а то еще вот и Лирбуса могли бы к списку добавить.

Он был прав. История Лирбуса вышла не менее ужасной, подумал Дюрн.

Дюрну никогда еще не доводилось слышать ничего подобного: как Деверес потерялся в буре; как Юрген обнаружил, что банда Гандомеля, Алые Черепа, поголовно мертва, и скрылся со всей возможной быстротой, но прибежал прямиком в перестрелку у Бока. Большую часть недели Дюрн провел в убежище, и с момента выхода от Девереса не было ни слуху, ни духу. Он до сих пор не вернулся и, хотя никто не осмеливался об этом сказать, стало очевидно, что уже и не вернется. Искать его тоже не было смысла.

– Проклятье, проклятье, проклятье, – проговорил Лакатос, повышая голос по мере нарастания злости. Он врезал кулаком по стене рядом с собой и прошелся вперед-назад.

Дюрн был уверен, что Лакатос взорвется, когда Юрген предположил, что некоторые из Алых Черепов могли перебить друг друга в борьбе за лидерство. Это точно разозлило Лакатоса, но он, видимо, счел такую версию прискорбно предсказуемой.

Все то время, пока Дюрн слушал нешуточные истории Юргена и Лирбуса, он постоянно ожидал, что Лакатос вот-вот устроит им разнос, обвинит в катастрофе, однако тот, похоже, был более склонен критиковать умерших за их идиотизм. Это чрезвычайно удивило Дюрна. Может статься, и его собственнную оплошность примут столь же снисходительно, если она когда-нибудь вскроется. Слабая надежда, сказал он себе.

Лакатос продолжал расхаживать туда-сюда. Никто, даже чужак, не осмеливался заговорить, пока предводитель ломал голову, что же делать дальше.

– Аддек должен знать, – произнес тот. – Если Черепов больше нет, ему нужно занять их территорию, да побыстрее, иначе он окажется без прикрытия. Кто-то должен его известить. Дюрн, отправляйся к Аддеку. Скажи ему, что случилось. Скажи, что надо захватить территорию Гандомеля, сейчас же.

Не тратя времени попусту, Дюрн последовал приказу вожака, нырнул в дверь и отбыл или, скорее, скрылся. Если вопрос о недавно поднятых сборах и не был забыт ранее, сейчас это уже точно произошло, а поскольку до обиталища Аддека три дня пути, к моменту возвращения Дюрна об этом уже никак не вспомнят.

Обошлось, думал он про себя, стремительно удаляясь от убежища. Все обошлось.

С него уже практически хватило на один день. Сборы были нежданной работой, а встреча со Скусме – нежданной проблемой. Дюрн сумел выкрутиться, не раскрыв ни свой разврат, ни свое воровство, но все это полностью его вымотало.

Из-за того, что в голове проносились виноватые воспоминания о Скусме и тех недостающих кредитах, он не смог выбраться из логова банды достаточно быстро. Однако смог проделать это без усилий и очевидного риска, сопряженного с выходом в шторм.

Дюрн ведь не был уроженцем этой выгребной ямы, самых жалких глубин подулья. Он родился в Городе-Улье, и чтобы спуститься настолько далеко вниз, требовалось воспользоваться дюжиной древних путей с несметным количеством поворотов и развилок.

Должно быть, тем созданиям, кому хватило несчастья появиться на свет в этой низменной клоаке, казалось, будто единственный маршрут пролегает через обветшалые купола, на которые приходилась основная ярость бури, но Дюрн в этом сомневался. Он был уверен, что сможет отыскать другой путь – пересечь улей на верхних уровнях, свободных от тирании Сезона Пепла, а затем спуститься на территорию Аддека через высокие трубы, из которых состояло основание Осевого Шипа.

Он поднялся по лестнице в задней части логова банды, сперва попав на лишенный крыши второй этаж, куда пришлось лезть по выступавшим оконным рамам. Затем осторожно пробрался вдоль осыпавшегося верхнего края стены и оказался у соседнего здания, где крепкая лестница позволила ему безопасно продолжить восхождение.

Еще три яруса – и он покинул лестницу, чтобы двинуться по широкому, пусть и не совсем устойчивому переходу, пересекавшему главную «улицу» поселения. В сущности, эта улица представляла собой не более, чем скопление пепла, грязи и камней, которые были навалены настолько высоко, что полностью погребли под собой пол и нижние этажи купола, образовав плоскую ровную поверхность там, где на самом деле полагалось находиться такой же неравномерной, бессистемной мешанине мостиков, балок и лестниц, какая попадалась повыше. Обитатели подулья не без оснований опасались твердой земли – в естественном виде та встречалась лишь снаружи, в смертоносных пепельных пустошах – и ее подобие в Падучих Песках во многом усугубило их репутацию места, которого следует избегать.

С такой высоты фальшивость «пола» была очевидна, и Дюрн ясно видел, что мнимый первый этаж строений вроде убежища Юргена или логова банды на самом деле являлся седьмым или восьмым уровнем сгинувшего поколения зданий, ради которого и возвели купол.

От этой мысли Дюрн снова подумал о Юргене и его необычном выборе укрытия. Юрген выбрал здание из-за местоположения, утверждая, что для его работы требуются определенные условия вроде правильно вентиляции. Дюрн задался вопросом, не входят ли в число этих «условий» подземные помещения с полной темнотой.  Это представлялось вполне здравой идеей, и Дюрн хорошо знал, что бордель был одним из немногих зданий в Падучих Песках, где все еще сохранился доступный нижний, ныне подвальный этаж. Низовые уровни домов вроде штаба банды затопило той же волной обломков, что наделила купол пылевыми улицами, но горстка строений пребывала в достаточно хорошем состоянии, чтобы устоять перед натиском грязи, и потому обзавелась лабиринтами, уходившими вниз, к некогда цокольному этажу. Возможно, именно поэтому Юргену был так ценен конкретно этот дом. Император свидетель, его подвал когда-то был любимой частью здания и для Дюрна.

Дюрн бездумно опустил взгляд на улицу в целом и на бордель в частности. Его сердце замерло от ужаса.

Улицу пересекала Скусме, державшая в руке тяжелый железный лом и направлявшаяся прямиком к своему прошлому месту работы.

Бешеная сучка никак не хотела оставить все, как есть, и у Дюрна не осталось выбора. К счастью, путь вниз был куда быстрее, чем подъем. Он поспешил к краю мостика, откуда небольшим, но все же опасным прыжком переместился на платформу, прибитую к самой верхушке той же трубы, в которой на уровне пола купола размещалась «Труба на дороге». Здесь по наружной стороне куда более крупной «Трубы» спускалось переплетение прочих труб и кабель-каналов – большинство не толще мужской руки. Дюрн обхватил ближайшую ногами, скрестил лодыжки и, вцепившись в трубу обеими руками, начал свой рискованный спуск.

Перчатки позволили ему замедлить скольжение, после чего он разжал хватку и пролетел последнюю пару метров до рифленого листа железа. Тот выдавался из стены трубы, образуя крышу одной из многих ветхих временных пристроек, из которых состояли гостевые комнаты «Трубы на дороге».

Несколько пораженных возгласов снизу никак не притормозили Дюрна, и он спрыгнул с крыши и побежал по улице, держась не на виду при помощи запутанного лабиринта сооружений, тянувшихся в стороны от подножия трубы.

Дюрн не сразу заметил Скусме, но отыскал ее довольно легко. Она вышагивала по крошечному проулку вдоль бывшего борделя, так и сжимая в руке железный прут. Прокравшись в тени позади нее, Дюрн приблизился ко входу в проулок и аккуратно выглянул за угол.

Впереди Скусме воткнула прут в проржавевший штурвал посреди задней двери здания. Колесо явно не поворачивали уже много лет, но с рычагом в виде лома миниатюрному телу девушки как раз хватило сил, чтобы его сдвинуть. Еще несколько минут напряженных тяговых усилий – и задняя дверь открылась. Скусме вытащила лом из штурвала и шагнула внутрь, выглядя при этом такой же разозленной, какой Дюрн увидел ее впервые где-то с час назад.

После того, как она скрылась в доме, Дюрн немного выждал, а затем выскользнул из своего укрытия. Пробежав по переулку на полусогнутых ногах, бандит юркнул в широко открытую дверь. Он всегда знал, что рано или поздно со Скусме придется разобраться, и она, похоже, только что до ужаса упростила ему задачу.

Глава 9

– Какого?..

Скусме толкнула дверь, но та не поддалась. Она отступила назад и подняла глаза на стену над собой, однако не увидела там ничего неуместного. Толкнула еще раз и, поскольку ей не повезло, несколько раз сильно треснула ладонью по двери, окликая между ударами.

– Ленка! Ленка! – Ответа не последовало. – Бания! Галли… Морла?

По мере того, как Скусме звала других девушек, ее голос стих с громкого крика до недоуменного, беспомощного бормотания. Никакого ответа.

Она огляделась по сторонам в поисках какой-либо подсказки, что же с ними произошло, но ничего не было. Пройдя вдоль стены до угла, Скусме свернула в узкие проулок, тянувшийся вдоль строения, хотя отлично знала, что дверь с этой стороны заперта уже многие годы.

– Отойди, – раздался голос позади нее. Она обернулась и увидела, что на краю улицы стоят две фигуры в плащах с капюшонами. Кавдорцы.

– Отойди, – повторил тот, что повыше. – Теперь это наша территория.

– Чего? – переспросила Скусме. – О чем ты?

– Мы уже вышвырнули твоих подружек и изрядно им наваляли, – сказал тот, что пониже, медленно шагая к ней. Он был гораздо меньше второго кавдорца – в сущности, даже ниже самой Скусме – но его порочная, мрачная улыбочка наводила на мысль о бездушной, полной ненависти злобе глубоко внутри него. Скусме испугалась так, как при обычных обстоятельствах не боялась никого из мужчин.

– Не вынуждай нас обойтись с тобой так же, – произнес страшный человечек.

Секунду Скусме подумывала броситься к двери и посмотреть, не получится ли попасть внутрь. Второй кавдорец, стоявший на улице поодаль, вытащил пистолет, дав ей веский повод отказаться от этой идеи. Все еще не имея никакой уверенности насчет того, что случилось за дни ее отсутствия, Скусме поплелась обратно к улице, ощутив тень омерзения, пока протискивалась мимо зловещего коротышки, который все это время ухмылялся и глядел на нее с вожделением. Она вышла на дорогу и медленно побрела прочь, каждые несколько шагов останавливаясь и оборачиваясь назад в сомнениях и отчаянном страхе за своих подруг.

Хоть убей, но Скусме никак не могла понять, почему кавдорцы велели ей и девочкам убираться из их скромного обиталища. Поскольку она в быстром темпе опрокинула уже четвертую «Бешеную змею», то к разгадке совершенно не приближалась. Так продолжалось весь день – с тех пор, как она притащилась в «Трубу на дороге», когда ее отвадили от прежнего дома-работы двое головорезов в рясах.

Разумеется, кавдорцы презирали разврат во всех проявлениях, однако им хватало ума не нападать на его поставщиков в открытую. Половина притонов подулья все равно находилась во владении гильдейцев, а остальные были обязаны бесплатно оказывать им любое желаемое гостеприимство – как и все прочее в подулье. Когда в деле оказывались замешаны гильдии, все лишь закрывали глаза. Как-никак, грех был попросту слишком прибыльным делом, чтобы ему препятствовать.

Все знали, что дом Кавдор прислуживает Искуплению, но его члены всегда тщательно следили за тем, чтобы этот союз не выглядел очевидным. Кавдор был уважаемым домом, столпом Города-Улья, но Искупление находилось под запретом, а его члены – вне закона, и между ними существовала тонкая линия. Ни один из кавдорцев не желал ее переходить. Столь вопиющее нападение на бордель, вероятно, привело бы именно к этому.

Кроме того, Скусме была уверена: устрой Союз какую-то борьбу за нравственность, они бы подчеркнули это куда сильнее. А ее просто выбросили на улицу, не слишком-то и осудив за профессию.

Похоже, кавдорцам было нужно исключительно здание, но Скусме, прикончившей шестую «Бешеную змею», это казалось бессмыслицей. Они не могли захотеть устроить в строении свое убежище. Оно располагалось прямо посреди города и не годилось для этой цели. Все знали, что Союз окопался на краю поселения, прямо над единственным надежным путем для входа и выхода из купола – ровно там, где им и требовалось находиться, чтобы железной хваткой удерживать Падучие Пески.

Внутрь можно было проникнуть и иными путями, но лишь зная хитросплетения обветшалых туннелей и воздуховодов вокруг купола. Скусме впервые попала в Падучие Пески, пробравшись по этим самым туннелям – случайно, если уже на то пошло – и чрезвычайно сомневалась, что какой-либо конкурирующей банде удастся там пройти. Нет, Союз лучше всего чувствовал себя на нынешнем месте, прикрывая единственный фланг, да и к тому же – когда она увидела бордель, тот практически пустовал. Захвати его бандиты под убежище, они были бы там повсюду.

Седьмая и восьмая «Бешеные змеи» толком не дали ответов, так что у Скусме, которая сидела в «Трубе на дороге», все больше злясь и ожесточаясь, остались лишь новые вопросы. После девятой, десятой и одиннадцатой «Бешеной змеи» ей показалось хорошей мыслью задать их вслух.

– Знаешь, кто я такая? – заорала она морщинистой женщине за барной стойкой.

– Прошу прощения? – отозвалась женщина.

– Знаешь, кто я такая? – повторила Скусме. – Вот он вот знает, – произнесла она, ткнув полупустой бутылкой «Бешеной змеи» в направлении бармена. Женщина – его жена – фыркнула и повернулась к супругу, вопросительно приподняв бровь.

– Спроси его, – сказала Скусме, не желая оставлять все как есть. – Спроси его, кто я такая, и спроси, чем я занимаюсь. Он знает. Они все знают. Ублюдки.

Она описала рукой широкую дугу, окинув обвиняющей дланью фактически всех в питейном заведении, и тут же свалилась с табурета. Люди уже практически не поднимали глаз. Буквально каждый здесь по многу раз слыхал от Скусме в точности такие же обличения. Так все вечно и начиналось и, пожалуй, так и заканчивалось.

– Хватит! – крикнул бармен и выскочил из-за стойки, чтобы заткнуть Скусме, пока та не раскрыла при жене еще больше его грешков. Он подхватил ее под руки и поволок к дверям. Скусме не отключилась и по дороге каким-то образом поднялась на ноги. Когда они добрались до двери, ей хватило присутствия сознания, чтобы широко раскинуть руки и схватиться за косяки, отказываясь уходить, так что бармен практически никак не мог ее заставить.

– Вы знаете, – бормотала она, силясь удержаться за дверную раму. – Вы все знаете. И ты, Джеб, ты знаешь! – завопила она, ткнув обвиняющим пальцем в одного из старейших клиентов бара, и это-то ее и сгубило.

– Ты знаешь, Дик.

Подняв руку, чтобы указать на еще одного незадачливого зеваку, она отпустила дверь, и разгневанному бармену наконец-то удалось вытолкнуть ее на улицу.

Она приземлилась на колени и осела помятой грудой, но ее переполняла сверхъестественная энергия, свойственная человеку, который напился «Бешеной змеи». Вскочив на ноги, Скусме кинулась к еще покачивавшейся двери «Трубы».

Бармен внутри оглянулся через плечо и увидел ее. Прежде, чем она успела добраться до двери, он снова вышел наружу и перекрыл проход руками, похожими на распорки. Скусме с разбегу врезалась в него, а он схватил ее и стал отталкивать, в то время как она отчаянно пыталась протиснуться мимо и вернуться в «Трубу».

Скусме сознавала, насколько пьяна. Она выкрикивала проклятия из глубин своего подсознания, и даже ее собственный мозг мало что воспринимал из сказанного. Она забылась в мареве злости и ненависти и во всю глотку орала в дверь «Трубы». Пусть ее пьяные вопли и были бессмысленны, но обвиняющее тыканье пальцем делало суть совершенно ясной. Пьяная, ожесточенная и рассерженная, она стояла посреди улицы и бранила обитателей поселения, которые давно пользовались ее услугами, но отвернулись и изобразили неведение, когда ее вышвырнули. Продолжая ругаться, она видела на их лицах чувство вины и страх.

Скусме решила, что все они перед ней в долгу, и не собиралась позволять им об этом забыть. Она оставалась в Падучих Песках исключительно потому, что дела шли так хорошо. Она давно бы уже уехала, если бы столь многие местные не потакали своим желаниям, о чем эти жалкие дураки, изображавшие в «Трубе» неведение, знали как никто другой.

И тем не менее, когда ей что-то понадобилось, все они отвернулись. Оставили свои прегрешения дома, а у нее дом отобрали. Она бранила их за безразличие, за отречение и за предательство. Вот что они сделали, подумалось ей. Они все ее предали, и так она им и скажет.

– Вы позволили им это сделать, фраганые вы идиоты! Они заберут у вас каждый кредит, – завопила она.

Тупой бармен, Олег, удерживал Скусме на расстоянии вытянутой руки, пока она кидалась вперед и орала через его плечо на клиентов внутри. Он слегка отбросил девушку назад, и от толчка ее голова повернулась. Она посмотрела вдоль улицы. Спереди приближалась фигура, с головы до ног облаченная в характерное одеяние Кавдора. Скусме снова ткнула пальцем, указывая на подходящего бандита, и продолжила бесноваться:

– Я-то вам хотя бы что-то взамен давала, ублюдки! – выкрикнула она.

После этого бармен явно решил, что с него хватит, и оттолкнул ее посильнее. Заплетающиеся ноги подвели Скусме при попытке отступить, она запнулась и упала, покатившись назад вверх тормашками. Она лежала, распростершись на земле и чувствуя, что выглядит куда непригляднее, а на нее упала длинная тень.

Кавдорец, подумала она, и к ней вдруг вернулись силы. Праведная злость не являлась прерогативой Искупления, и у Скусме ее было в изобилии.

Кавдорец проигнорировал ее, и отброшенная им тень быстро пропала, пока девушка поднималась на ноги. Бандит не замечал ее, или же делал вид, что не замечает, пока она не оказалась прямо позади него, колотя своими крошечными кулачками ему в спину. Вот теперь она привлекла его внимание.

Обернувшись, он схватил ее за запястья, удерживая руки вместе перед телом. Скусме вдруг осознала, насколько он крупнее и сильнее нее, а еще осознала, что абсолютно не представляет, как поступать дальше. Она забарахталась в его хватке и уставилась ему прямо в глаза, готовясь плюнуть ублюдку в лицо.

И вдруг замерла. Она глядела кавдорцу прямо в глаза и поняла нечто необычное.

Она его узнала.

Его лицо скрывала одна из этих нелепых масок, которые вечно носили кавдорцы, однако это все-таки был он. Он был одет с головы до пят, так что на виду оставался лишь покрытый щетиной подбородок, но она безошибочно признала в нем одного из тех десятков мужчин, которые каждую неделю проходили через ее заведение. Каждую неделю на протяжении многих лет, если так подумать. Это был один из наиболее регулярных ее посетителей, и она попросту не могла не узнать его.

– Ты… – прошипела она, силясь выудить из головы имя. На секунду ей подумалось, что она могла и ошибиться, но его глаза широко раскрылись от ужаса, и сомнений не осталось. Она мгновенно опознала его, а теперь отыскала и имя.

– Кальдус, – выговорила она, хотя на самом деле слово едва успело сложиться на ее устах, прежде чем речь сорвалась в очередной приступ пьяного визга. Бешено вопя, она возобновила свою безрезультатную атаку.

Скусме вырвала одну кисть из захвата кавдорца и ударила его грязной рукой по лицу, стараясь схватиться за маску.

– Ты, ты худший из них, фраганый ты лицемер, –  выкрикнула она.

Кальдус отодвинул ее руку, но не ослаблял хватку. Она не могла вырваться из его мощного захвата, но не собиралась сдаваться. Не собиралась допускать, чтобы ему все сошло с рук – только не теперь, когда она знала, что один из ее клиентов также являлся членом банды, вышвырнувшей ее с собственной территории!

Пока Скусме брыкалась и голосила, Кальдус повалил ее и поволок к узкой шахте напротив «Трубы на дороге». Учитывая ее миниатюрность и опьянение, отбиваться она особо не могла. Шахта была выложена ржавыми балками, и Скусме взвизгнула, порезав босые ноги об острый металл.  Кальдус отпустил ее, позволив упасть наземь. Скусме тут же вскочила на ноги и метнулась обратно на улицу, но Кальдус встал у входа в шахту, всецело позаботившись о том, чтобы не оставить ей пути наружу.

– Ублюдок! – заорала она. – Ты один из них, и после всех тех раз, что ты…

Кавдорец поспешно заставил ее умолкнуть, прижав руку ко рту, и она пьяно привалилась к стене шахты, вымотанная своей вспышкой. Ей уже едва ли было дело, что сейчас произойдет.

– Тебе это так не сойдет, – произнесла Скусме уже более спокойно, когда мужчина медленно убрал руку. – Я расскажу всем до единого, чем ты занимаешься, как тебе это нравится, и что ты…

Тут он опустился на колени и опять прижал ко рту Скусме руку в перчатке. Она забормотала сквозь нее, но сомневалась, что кто-нибудь слышит.

– Заткнись, – шепотом сказал Кальдус ей на ухо. При этом она ощутила запах его дыхания и еще больше уверилась, что это и впрямь Кальдус, или как там его звали по-настоящему. – Прокляни Император твою ложь. Если скажешь подобное снова, я убью тебя

У Скусме поубавилось желания сопротивляться, и она расслабила напряженные, ноющие мышцы. Недолго помолчала, сохраняя неподвижность, и действительно – мужчина убрал руку от ее рта, однако Скусме еще не закончила.

– Что грешнее, трус? Убить девушку, или платить ей за… – поинтересовалась она с безумным взглядом. Ладонь перчатки почти тут же снова приглушила ее голос.

– Еще раз, и я убью тебя прямо сейчас, – произнес он.

Скусме зашлась сумасшедшим пьяным смехом. Ей было не страшно, уже нет. Она все смеялась, и Кальдус рискнул вновь убрать перчатку.

– Не убьешь, – сказала она едва слышным шепотом, подыгрывая его отчаянным уговорам сохранять секретность. – Ты не можешь меня убить на глазах у всех этих людей.

Мужчина медленно повернул голову и вперил взгляд за плечо. Скусме хихикнула, когда он наконец-то увидел то, на что она смотрела все это время. Ее предыдущий взрыв не прошел незамеченным, и вокруг «Трубы» теперь ошивалась толпа народу, которая глядела прямо на здоровяка-кавдорца и тщедушную девушку, возившихся в тени.

Скусме знала, что толпа не станет пытаться остановить его – для этого они слишком боялись Союза – но делала ставку на то, что он не мог убить ее при свидетелях. После такого ему придется слишком много объясняться, и не в последнюю очередь перед собственными хозяевами-святошами, подумала она. Пускай их ни на йоту не волновала ее жизнь, но они бы проявили крайне мало жалости к тому из своих, кто прикрывает один грех другим. Она хихикнула, а мужчина выругался и треснул кулаком по стене проулка. Очевидно, он пришел к тому же выводу.

– Убирайся, – велел он, выплевывая слова так громко, как только мог, чтобы при этом не услышала толпа. – Уезжай отсюда.

– Заставь, – со смехом ответила она. – Заставь меня убраться.

После этих слов «Кальдус» сунул руку в карман и вытащил пригоршню кредитов. Он бросил их Скусме.

– Теперь уходи, – сказал он, – а если когда-нибудь вернешься, я убью тебя.

С этим он протолкнулся мимо нее и зашагал вглубь шахты, явно посчитав, что лучше избегать собравшейся толпы. Скусме просто снова улеглась на балку под собой и разразилась своим безумным пьяным хохотом.

Дерген Рек держал торговый пост из числа тех, без которых, похоже, не обходилось ни одно мрачное и безнадежное поселение на этой глубине подулья. Это была маленькая ветхая свалка. В таких местах как будто имелось все, кроме того, чего тебе хочется. Единственная коммерческая выгода состояла в обслуживании тех, кто не мог позволить себе куда более разнообразные и надежные товары Бока, продававшиеся в его хибаре на краю городка.

Товары Река едва ли можно было назвать новыми, однако и старыми тоже. Для подавляющего большинства его запасов лучше подошли бы эпитеты «бесполезный», «убитый» или «выброшенный в мусор». На столе рядом с дверью лежало несколько пистолетов, перед каждым из которых были услужливо выставлены пули неподходящего типа – тщетная попытка замаскировать тот факт, что коллекция пистолетов Дергена редко совпадала с боеприпасами в наличии. Заостренные осколки металлолома, занимавшие ценную «подставку для ножей» Река – так он именовал полимерную плиту, куда они все были воткнуты – и бесплатные самодельные ножны, прилагавшиеся к каждому из них, были сработаны настолько убого, что буквально гарантировали травму тому пользователю, кому хватило бы глупости и впрямь попробовать носить такое при себе.

Наименее перспективно выглядело собрание «Редких Предметов и Фирменных Товаров», устилавшее прилавок: крайне расхваливаемый бионический глаз со зловещим предложением «установки даром»; «отремонтированный» крюк-кошка, лопнувший трос которого был наспех завязан посередине нескладным узлом; а также уникальный, «мастерской работы» археотеховый ручной огнемет. Бак для топлива необъяснимо напоминал бутыль из-под сельтерской воды, загадочно пропавшую из «Трубы на дороге» несколько недель назад.

Скусме задумалась, каким образом такая безысходная лачужка сохранила крышу, не говоря уж о том, чтобы оставаться на плаву. На самом деле, ей было хорошо известно: Рек выживал, продавая оружие безнадежным ничтожествам вроде нее самой.

Она изучила пистолеты на столе – если «изучать» значит брать и рассматривать предметы, об использовании которых не имеешь никакого понятия. Первый из взятых был настолько тяжелым, что Скусме едва его не выронила. Второй… ну, она едва ли смогла бы сказать, где у него какой конец, и потому сочла наилучшим поскорее вернуть его на место, нервно положив на бок, чтобы оба конца уж точно смотрели в сторону от нее. Следующий выглядел более многообещающе: маленький стаббер. Ей уже доводилось видеть подобные прежде. Такой обычно носила Ленка, и он относился к единственному типу пушек, который она когда-либо держала в руках. Этот обладал схожим изяществом, хотя и близко не стоял по чистоте и блеску с любимым «специальным» Ленки.

Тем не менее, сходство показалось ей обнадеживающим – а также еще и то обстоятельство, что стабберы могли стрелять практически любыми пулями, какие получится впихнуть в патронник, из-за чего своеобразная запасливость Дергена становилась меньшей проблемой. Кроме того, ей требовалась всего одна пуля. Ладно, может быть, шесть – просто чтобы быть уверенной, что не жмет спуск на неверной камере. Она взяла стаббер и откинула барабан.

Рядом с тем местом, где он лежал на столе, находилась горка боеприпасов: особенно разношерстная смесь различных форм и размеров. Скусме перебрала эту кучу, доставая по одной пуле за раз и проверяя, помещаются ли они в камеры пушки. Когда те спокойно устроились во всех шести, она вышла из магазина, нетвердо держа заряженное оружие в руке.

Дерген был не так глуп, чтобы сидеть за прилавком, да и вообще внутри собственного магазина. Почти каждую неделю заходил хотя бы один кретин, который требовал тестовой стрельбы – неизменно в четырех шатких стенах лавки. В силу этого Дерген всегда восседал на патронном ящике снаружи и взимал плату с тех, кто покинул магазин живым.

Скусме побрела к нему, с опрометчивой беспечностью помахивая пистолетом.

– Как будешь за него расплачиваться? – поинтересовался беззубый старый торговец. В его мутных, посеревших от катаракт глазах мелькнул нехороший огонек.

По лицу Дергена расплылась мрачная гримаса разочарования, когда Скусме бросила на сундук рядом с ним горсть кредитов. Она с отвращением хмыкнула, крутанулась на каблуке и зашагала вдаль по улице. Добравшись до угла, она задрала юбку до бедра и заткнула пистолетик за подвязку. Прятать оружие едва ли было необходимо, но она как-никак обсчитала старика на два кредита.

Скусме пересекла улицу и спокойно прошла мимо «Трубы на дороге». Когда она поравнялась с дверной решеткой, бармен заметил ее и бросился наперерез. Однако она не стала входить, а просто послала ему воздушный поцелуй и двинулась дальше.

Дурачье, все поголовно, подумала Скусме.

Скопище ветхих пристроек «Трубы» – как минимум половина из них уже обрушилась – предоставляло хороший улов любому падальщику, поэтому Скусме остановилась и порылась в ближайшей куче щебня, быстро отыскав старый и покореженный железный стержень, который как раз идеально подошел бы для насущной задачи.

Она заторопилась по проулку, прямиком к ржавой металлической двери в конце. Это была часть того же здания, где располагался бордель, хотя Скусме и не знала наверняка, какое помещение на той стороне. Конкретно этим входом на памяти живущих никто не пользовался.

Сама дверь была большой, очень большой. Она не имела ручки, а вместо этого приводилась в действие посредством штурвала по центру. Вдоль заржавевшей серой поверхности металла тянулись поршни и стержни с засовами, соединенные с колесом посередине, так что при его вращении давление ослабевало, и дверь отпиралась.

Скусме уже знала, что не может рассчитывать открыть дверь руками, поэтому вместо этого воткнула железный лом за полосу, тянувшуюся по внешнему краю штурвала. Она надавила вбок, чтобы лом лег на одну из многочисленных крутящих рукояток по периметру колеса. Таким образом получился жесткий рычаг под нужным углом к штурвалу.

Она с силой нажала на лом, но тот не сдвинулся ни на дюйм. Еще один добрый толчок – и рукоятка напрочь оторвалась от двери, из-за чего лом упал наземь, а вместе с ним и Скусме. Она взвизгнула при падении, но оно ее не смутило. Отряхнувшись от пыли, Скусме снова сунула лом в колесо, уперев его в следующую рукоятку пониже. По стечению обстоятельств, этот второй вариант, похоже, оказался с более удачным углом, и Скусме удалось приложить к лому весь свой вес, давя на него ровно сверху вниз.

К счастью, эта вторая рукоятка не была изъедена коррозией, из-за которой первая сорвалась с креплений, и при сильном нажатии ломом кое-как сдвинула штурвал по часовой стрелке, от исступленно напрягавшейся Скусме. С медленно проворачивавшегося колеса посыпались хлопья ржавчины, и на мгновение показалось, будто оно может просто целиком рассыпаться от гнили и отвалиться, как все эти раздробленные камни.

Она смогла сделать целый полуоборот, после чего попробовала пихнуть саму дверь. Ничего. Она упрямо вернулась к работе ломом, хотя после поворота колеса почти на две трети цикла угол стал неудобным. Скусме была вынуждена разместиться за штурвалом, с другой стороны от железного стержня, и, прочно упершись ногами и спиной в дверную раму, продолжила уже не давить, а тянуть за лом, прилагая каждую унцию своей невеликой массы, чтобы мучительно медленно протащить его через вертикальное положение.

Наконец, это произошло, и железный прут упал, выскочив из колеса, которое сделало полный оборот. Оно ослабло настолько, чтобы Скусме смогла вращать его самостоятельно, при помощи рукояток по краям. Спрыгнув наземь со своего неустойчивого насеста между откосами, она именно так и поступила, и через мгновение тяжелые балки, запирающие поршни и бронированные петли, покрывавшие дверь, заскрипели и со скрежетом ожили.

Секунду спустя Скусме пришлось отпрыгнуть в сторону. К ее вящему удивлению, дверь открывалась не вбок, а вверх, и, поскольку штурвал был достаточно отпущен, вся эта штуковина жутковато взмыла ввысь.

Здание рядом – одна из ветхих пристроек «Трубы» – явно успели возвести за те долгие годы, что прошли со времен, когда дверь со штурвалом отпирали в последний раз. Открывающаяся дверь пошла вверх, но ее кромка накрепко уперлась в соседний дом еще до того, как она пришла хотя бы в горизонтальное положение. После столь долгого сна массивные механизмы замка были не расположены сдаваться, и их мощь вогнала адамантиевую дверь прямо в кладку пристройки, прорезав в стене здания борозду длиной почти в метр. Впрочем, в итоге конструкция оказалась слишком прочной, и дверь замерла, распахнувшись не до конца и уткнувшись в стену. Поскольку верхний край зарылся в пласкрит, дверь застопорилась в открытом положении так же основательно, как и в закрытом несколькими минутами ранее.

Скусме выругалась. Не потому, что дверь отворилась лишь частично – ее огромные размеры означали, что даже в полуоткрытом состоянии получался совершенно нормальный вход – а потому, что намеревалась запереть ту за собой. Она бы обошлась и без привлечения внимания к  своей попытке восстановить положение дел, а оставленная открытой дверь привела бы как раз к этому. Она снова выругалась, но больше ничего не смогла с этим поделать и осторожно прыгнула через приподнятый порог двери в свой бывший дом.

Комната, куда она попала, на самом деле вообще не являлась комнатой. Стены были полностью из металла, без швов и герметичными, а всего в трех метрах впереди находилась вторая металлическая дверь: такая же, как та, через которую она только что вошла. Эта, к счастью, была вдавлена внутрь и неуклюже свисала в сам проем, словно ее втянуло в него каким-то невероятным давлением. В сущности, так, вероятно, и произошло, ведь пара гермодверей так близко друг от друга могла означать только шлюз для доступа к каким-то летучим веществам, для культивации, сбора или переработки которых когда-то использовалось это здание.

Ей уже случалось видеть нечто подобное – возле стока, где порой встречались такие же камеры, до сих пор содержавшие в себе драгоценные химические сокровища. Однако извлечь их было непросто, и когда Скусме еще шныряла возле хибар эксплораторов на краю стока, она не раз слышала истории о том, как безрассудных старателей, неосторожно вскрывших пломбу на таких герметичных контейнерах, утягивало навстречу гибели. Их обдирал до костей бурный поток химической дряни изнутри под колоссальным давлением, накопившимся за сотни лет хранения без надлежащего обслуживания.

Она содрогнулась при мысли о том, что подобные опасности могли таиться даже здесь, в Падучих Песках, хотя, если вдуматься, для обратного не имелось никаких оснований. Поэтому она лишь вознесла благодарность за то, что конкретно этот контейнер попался ей треснувшим, пустым и совершенно безвредным.

Пройдя через вторую, взломанную дверь, Скусме оказалась на платформе, тянувшейся наверху вдоль всех четырех стен идеально квадратного помещения с высоким потолком. Комната под платформой была заполнена пеплом. Здесь явно когда-то располагался какой-то склад или хранилище, а платформа использовалась для надзора и доступа. Раньше ей никогда не приходилось бывать в этой части здания. Должно быть, где-то в глубине строения лопнула какая-нибудь труба для стока или сброса, подумала Скусме, так что весь комплекс занесло пеплом, и получился этот необычный пыльный резервуар, над которым она сейчас стояла.

Пепел поднялся так высоко, что до платформы оставался всего метр, или около того – видимо, вровень с улицей снаружи. Однако здесь, где его ежедневно не утаптывали сотни ног, он был вовсе не таким спрессованным, и мелкие хлопья перемещались почти как жидкость в бассейне.  По поверхности резервуара пробегали волны и рябь, которые время от времени подбрасывали в воздух клубы пепла – газ из обветшалых труб внизу наконец-то проскальзывал на поверхность. Все это изрядно сбивало с толку, и Скусме поспешно прошла по платформе вдоль стены и вышла из помещения на другом конце.

Войдя в следующую комнату, Скусме услышала позади тяжелый глухой стук. Она остановилась, и ее рука метнулась к бедру, где на ноге был пристроен стаббер. Девушка подумала, не достать ли его, но затем прогнала эти мысли. Дверь, через которую она вошла, не отворяли десятки лет, и, как сказала себе Скусме, первые порывы ветра в этом направлении за столь долгое время уж точно должны были вызвать некоторый шум. Запирающие и открывающие механизмы двери тоже, вероятно, еще не сдались до конца, и она успокоила себя тем, что это почти наверняка просто какой-то кривошип продолжает беспокойно лязгать об заевшую дверь. И бассейн с пеплом жил причудливой жизнью: пенился, плевался и бурлил, а также сам издавал кое-какие жутковатые звуки. Принимая это во внимание, Скусме была вполне уверена, что она одна, а зловещий шум – просто какофония, сопровождающая упадок.

Эта новая комната была маленькой и имела всего два выхода, ни один из которых не являлся дверью. По стене слева вверх уходила лесенка, а напротив нее располагалась небольшая вентиляционная шахта. В шахте было слишком темно, чтобы что-либо рассмотреть, но оттуда тянуло знакомым запахом, и Скусме убедилась в своем местоположении. Она находилась позади нужных комнат – комнат, знакомых ей по временам пребывания в здании – а шахта вела прямо в одну из гостиных, которые примыкали к коридору, начинавшемуся от передней двери.

Скусме подошла к шахте. Противные звуки, все еще доносившиеся из помещений позади, трепали ей нервы, сколько бы она ни говорила себе, что там никого нет, поэтому девушка быстро оглянулась через плечо, а затем вскинула руки и подтянулась в воздуховод.

В шахте было неожиданно чисто. Мягкий ветерок, постоянно струившийся по ней, не давал пеплу оседать тут так же, как в других местах, и Скусме без затруднений ползла вперед. Еще несколько минут – и она наконец-то вылезла в знакомую комнату.

Бар – ну, или то, что за него сходило в таких заведениях. Высокие металлические урны, приделанные к стене, раньше использовались для сбраживания всевозможных фирменных напитков, хотя теперь Скусме осознала, что когда-то они, должно быть, выступали в качестве емкостей для слива некоего супа из химикатов, содержавшегося в резервуаре до прихода пепла. Вкус домашних коктейлей, которые она пила день и ночь, чтобы притупить разум, вдруг показался ей менее притягательным.

Сейчас в урнах не было выпивки, однако без дела они не стояли. В былых вместилищах вредных коктейлей Скусме теперь хранилось варево совсем иного рода. В ближайшей к воздуховоду урне находилась чернильно-черная смесь гораздо плотнее воды и неожиданно прохладная на ощупь. В следующем сосуде была жидкость такой же консистенции, но ярко-красная. В остальных – схожие составы, различавшиеся цветом и, иногда, вязкостью.

Бесшумно двигаясь по комнате, Скусме обмакнула палец в самую дальнюю урну. Вещество обладало плотностью воды, и ей на какое-то время подумалось, будто его можно пить, но когда она приложила палец к языку, оказалось, что жидкость недостаточно мерзкая, чтобы сойти за годное пойло. Скусме сплюнула на пол и вытерла остатки этой дряни о свое платье. Стоило жидкости коснуться ткани, как она высохла, а ее цвет, хотя в урне он и был темно-коричневым, поблек и посветлел практически до тона платья. В сущности, если бы не то обстоятельство, что на мягкой ткани остались загрубелые пятна, при высыхании состав стал бы совершенно невидимым.

Она украдкой пересекла помещение и вышла в главный коридор. Уши наконец-то уловили определенный звук, раздававшийся наверху, выше по лестнице. Скусме вытащила пистолет из тайника и медленно стала красться по металлическим ступеням туда, где раньше располагались будуары других девушек и ее собственный.

Когда она приблизилась к вершине лестницы, на виду оказалась первая комната. Выставив пистолет перед собой, Скусме тихонько вошла в дверь. Там было пусто, если не считать множества кусков драного пергамента, которые свисали с перекрещенных кусков проволоки под потолком. Большинство выглядели пустыми, исключая пергаменты на ближайшей проволоке. На поверхности каждого из них были линии еще влажной черной туши. Впрочем, Скусме не умела читать и ничего не поняла.

Она шмыгнула обратно и аккуратно, чтобы не выдать себя чересчур скоро, свернула в длинный проход, доходивший до самого фасада здания. По правой стороне коридора тянулись комнаты, левая же просто продолжала металлическую лестничную площадку, куда она поднялась.

Скусме миновала дверной проем по правую руку. Там было темно и пусто, поэтому она грациозно прокралась дальше по коридору, в направлении теперь уже единственного слышимого шума – тихого, легкого царапанья, сопровождавшегося звуками движения. Следующее помещение, комната Ленки, также пустовало, а звук становился все громче по мере того, как Скусме продолжала свой путь по проходу.

В четвертой комнате оказалось то, что и искала Скусме – чужак. Нервно выглянув из-за косяка, она увидела его. Он сидел за большим столом посередине помещения, спиной к ней. Ссутулив плечи, он трудился над чем-то, лежавшим на столе перед ним. Скребущий звук прервался, а чужак поднял левую руку, и та случайно оказалась на виду. В ней он держал длинный стилус, который был соединен с металлическим манипулятором, прикрепленным к столу. Миниатюрные шестеренки манипулятора застрекотали, когда чужак отвел стилус от тела и окунул его кончик в тигель с черной жидкостью рядом с собой: той же самой жидкостью, которую Скусме уже видела в урнах внизу.

Чужак переместил стилус обратно в положение спереди, и царапанье возобновилось. Скусме решила, что шума достаточно, чтобы сделать ход. Она на цыпочках вошла в комнату, мягко ступая босыми ногами по грязному полу и держа перед собой пистолет. Ей удалось подобраться к чужаку на расстояние метра, когда тот, похоже, что-то почувствовал и поднял голову. Неважно. Она была достаточно близко.

– Ублюдок! – закричала Скусме, направив пушку ровно ему в затылок.

Чужак не выказал паники. Он хладнокровно поднялся со стула и развернулся к ней, двигаясь достаточно медленно, чтобы не выглядеть угрожающе, и сохраняя совершенно невозмутимый вид.

– Чего ты хочешь? – спокойно поинтересовался он. В его голосе слышались самообладание и выверенность, редко встречавшиеся в подулье. Однако Скусме уже доводилось слышать подобные голоса. Она была в этом уверена.

– Я хочу, чтобы ты ушел, – сказала она. – Это мой дом, мой и девочек. Убирайся.

Чужак как будто слегка усмехнулся, и палец Скусме напрягся на спусковом крючке. Она вдруг испугалась, что у него есть какой-то сюрприз в рукаве.

– Тебе это на пользу не пойдет, – произнес чужак. Какую бы игру он ни вел, он побеждал, и Скусме чувствовала, как смелость покидает ее.

– О чем ты? – робко спросила она.

– Это место. Находиться здесь на пользу не пойдет. Будет лучше, если ты уйдешь, обещаю.

– Я тебя не боюсь, – сказала она, отчасти солгав. – Ни тебя, ни этих головорезов из Союза. В пекло их всех, я их не боюсь!

Она угрожающе помахала пистолетом, но чужак даже не вздрогнул.

– Ну так застрели меня, – произнес он, и Скусме наконец-то сумела классифицировать его голос, его необычный акцент. Ей был известен всего один такой, и тот принадлежал Морле. Она так и не узнала, откуда Морла родом и почему так говорит, но слова той всегда обладали силой. Это было своего рода хорошо сработанное оружие, а в улье существовало всего одно место, где язык являлся оружием. Это уж точно были не Падучие Пески, однако чужак изъяснялся с такой же размеренной интонацией, в которой одновременно слышались мудрость и жестокость.

– Давай, застрели меня. Это покажет им, что ты не боишься, – сказал он. Скусме уставилась ему в глаза – настоящий и бионический – но его взгляд раздражал ее почти до невыносимого. А затем она осознала, что он смотрит вообще не на нее, а ровно мимо ее плеча. Он глядел ей за плечо на что-то, или на кого-то…

Ох ты ж фраг, подумала она, когда ей зажала рот рука в перчатке, и она ощутила холод стали приставленного к горлу кинжала.

Глава 10

Лирбус ненавидел стоять на часах, особенно стоять на часах у передней двери. Никто и никогда не будет настолько тупым, чтобы атаковать переднюю дверь, так какой смысл выставлять там часовых? На других караульных постах хотя бы было чем заняться. С тех пор, как кто-либо всерьез угрожал Союзу, прошло уже несколько месяцев, однако раньше на часах как минимум случалось несколько славных перестрелок. Даже сейчас, неся дозор на более отдаленных постах, можно было неприцельно постреливать в толпу горожан, чтобы те не расслаблялись. Но только не у хреновой передней двери.

Еще хуже было то обстоятельство, что Лирбуса назначили в часовые у передней двери вместе с Эркетом. Малолетки – это уже достаточно скверно. Эркет был худшим из них. Лирбусу доводилось встречать скромных малолеток – из тех, которые так рвутся тебе угодить, что быстро начинаешь об этом жалеть – а еще доводилось встречать трусливых малолеток. Он мог ужиться и с теми, и с другими, поскольку они выполняли его распоряжения.

Эркет был непослушным мелким коротышкой с самомнением, обратно пропорциональным по размерам своему владельцу. За все время, пока малолетка стоял на посту, он ни разу не опустил пушку. Его насупленное лицо постоянно было чуть-чуть слишком серьезным, пистолет он сжимал чуть-чуть слишком крепко, и из-за стойки держал оружие чуть-чуть слишком близко к своим причиндалам. Все это давало Лирбусу вполне веские основания относиться к Эркету с неприязнью. Прочие же вещи, которые делал Эркет, давали Лирбусу основания в той же мере относиться к нему с недоверием.

Уже скоро Эркету, похоже, снова захотелось покрасоваться своим вооружением. Он продолжал покачивать в одной руке пистолет, но теперь еще и вытащил нож, который выставил вертикально, стиснув левой кистью. Малолетка сидел неподвижно и прямо, напрягая каждую мышцу в теле и усердно сжимая пистолет и нож. Лирбус не мог уразуметь, чего именно пытается добиться Эркет, но тому это, похоже, доставляло удовольствие. Торчащий вверх нож заставил Лирбуса задуматься, сумеет ли он треснуть Эркета по затылку достаточно сильно, чтобы тот сам себя заколол. Он выдвинул магазин автопистолета в ладонь перчатки, предвкушая попытку.

Этого шанса ему не представилось. Впереди показались Лакатос с Морденом, и Лирбус подумал, что лучше не бить по голове одного из малолеток перед вожаком и его самым доверенным членом банды. По крайней мере, Морден был ближайшим сподвижником Лакатоса раньше. Нынче Лирбус уже начинал гадать, не занял ли место Мордена чужак.

Когда они приблизились, Лирбус заметил, что за ними спешит Берзель. Внушительные фигуры Лакатоса и Мордена скрывали менее высокого мужчину из вида.

– Бери с собой одного из этих двух, – сказал Лакатос, проходя мимо. Лирбус мигом понял, о чем речь. Имелась насущная работа, и он мог либо пойти с Берзелем, либо остаться здесь с Лакатосом. Лирбус был очень высокого мнения о Лакатосе как о предводителе. В качестве же компании тот оставлял желать лучшего. Прежде чем Эркет успел хотя бы ослабить хватку на пистолете, Лирбус вскочил на ноги и сердечно хлопнул Берзеля по плечам.

– Ну, – произнес он, – что надо делать?

– Сборы, – елейно отозвался Берзель. Позади него Лакатос опустился на ржавые металлические ступени рядом с Эркетом. По крайней мере, он справедливо разделял обязанности и никогда не увиливал от поста часового.

– Положи нож, идиот, – велел Лакатос Эркету, и Лирбус невольно усмехнулся вслух, отворачиваясь, чтобы последовать за Берзелем вниз по лестнице на уровень улицы.

– Подождите, – сказал Лакатос, и внутри Лирбуса волной пробежал страх: страх, что его смешок приняли за неповиновение. Берзель забрался обратно, и они вдвоем терпеливо встали перед сидящим вожаком. Как и всегда, тот как будто не спешил, но в конце концов извлек сложенный пергамент, который был заткнут за обмотанный вокруг его руки шнур.

– Можете сказать Годдлсби, что у него новый плательщик, – произнес Лакатос. Берзель взял пергамент и развернул лист, а Лирбус заглянул поверх его плеча. – И скажите, чтобы проследил за сбором.

Лирбус прищурился. Он был не силен в чтении, особенно того заковыристого языка, каким пользовались гильдейцы, но все же узнал в документе плакат о розыске, а еще немедленно узнал лицо торговца Джема Бока, давней занозы в боку Союза.

– Скажу, – ответил Берзель. Он крепко похлопал Лирбуса по плечу и снова свернул пергамент, прежде чем второй кавдорец успел разобрать, в чем обвинялся Бок. Берзель засеменил по лестнице к пыльным улицам внизу, и Лирбус, не тратя времени, последовал его примеру.

– Нож положи, – только и услышал Лирбус, выходя за пределы слышимости и продолжая хихикать про себя.

Этот путь Лирбус проделывал нечасто. На самом деле, собирать «налоги» с Годдлсби было работой Берзеля, а тот не водил с Лирбусом дружбу. Впрочем, сегодня, столкнувшись с выбором между Берзелем и Эркетом, Лирбус с радостью предпочел первого. Берзель, со своей стороны, выглядел менее недовольным, чем обычно. Возможно, он тоже считал везением, что ему не выдали в напарники бесполезного мелкого малолетку.

Следуя за Берзелем, Лирбус вскарабкался по узкой вспомогательной шахте, по которой пролегал кратчайший маршрут к хибаре мэра Годдлсби. Выбравшись на узкий выступ, он поднялся с колен и распахнул круглую гермодверь, отделявшую Годдлсби от внешнего мира. Похоже, Берзель уже давно перестал стучать, когда приходил к мэру, а мелкому мерзавцу хватало ума никогда не запираться от Союза.

– Так быстро вернулись? – спросил Годдлсби, совершив редкий акт смелости. Она довольно быстро угасла, стоило паре кавдорцев зашагать через комнату, и Годдлсби торопливо съежился в углу позади стола.

– Мы по тебе скучали, – произнес Берзель.

– А ты по нам не скучал? – вклинился Лирбус.

– Сегодня без компании, Годдлсби? – поинтересовался Берзель.

Лирбус не имел ни малейшего представления, о чем идет речь. Он был не в восторге от грубоватой манеры Берзеля угрожать, однако та, кажется, работала с Годдлсби, так что он решил вести себя соответственно.

– Ничего страшного, коротышка, у нас для тебя есть новый друг, – сказал он, щелкнув пальцами и протянув к Берзелю повернутую вверх ладонь. Берзель передал ему сложенный плакат. Лирбус неловко развернул его, слегка надорвав по сгибам, а затем бросил на стол Годдлсби. Мэр глянул на лист и в ужасе сглотнул.

– О нет, – проговорил он. – Только не Бок.

Двое бандитов вышли обратно на воздух.

– У этого недомерка яиц не хватит, чтобы встряхнуть Бока, – сказал Лирбус.

– Хм, даже не знаю. Кого он сильнее боится? – произнес Берзель. – Его или нас?

Это дало Лирбусу повод задуматься. Действительно, Годдлсби плясал под дудку Союза из-за страха и только страха, но и Бок представлял собой пугающее дело. Он был единственным торговцем в городке, кто не боялся Союза, и ни разу не заплатил им ни единого креда налогов. Его товар, несомненно, являлся лучшим оружием в этой части улья, и даже Союзу приходилось отдавать за него немалые деньги. Дом Бока представлял собой настоящую крепость, а сам он был ростом с чешуйника и почти так же широк. Союз мог бы заставить его исчезнуть давным-давно, как они поступили с другими проблемными индивидуумами, однако Бок не был обделен друзьями, и всегда казалось, что с ним не стоит связываться. Теперь же, когда он замазался, ситуация явно изменилась. Извещение о розыске делало более легкой целью кого угодно, даже Бока. 

– Что он сделал? Ну, в смысле, что попал в розыск, – поинтересовался Лирбус. Передавая плакат Годдлсби, он успел взглянуть еще раз, но невежество не позволило ему разобраться получше. Берзель лишь рассмеялся.

– Что он сделал? Перешел нам дорогу, вот что, – ответил он.

– Чего? – переспросил Лирбус. В нем вспыхнул гнев: он начал подозревать, что Берзель с ним играется.

– Его лицо попало на плакат о розыске только из-за этого, ничего больше, – сказал Берзель, – и это значит, что мы можем защищать его ровно так, как и говорили. Он раскошеливается, и никто никогда до него не доберется, как бы его там ни «разыскивали».

Бандит снова разразился низким, неблагозвучным смехом.

– Он должен был что-то сделать, – произнес Лирбус, – раз понадобился гильдейцам.

– Понимаешь, Лирбус, – отозвался Берзель. – Я не думаю, что он вообще понадобился гильдейцам.

– Чего?

– Я раньше видел, как Юрген, пока еще не ушел из города вместе с Девересом, что-то передавал Лакатосу. Почти наверняка это был тот плакат о розыске.

– Тогда где, черт возьми, его нашел Юрген? – спросил Лирбус, который так и не мог отделаться от ощущения, будто над ним потешаются.

– О, мне кажется. Юрген все это не нашел, – произнес Берзель. – Думаю, он их сделал. Вся та хрень, что он поддельщик – плакат о розыске, который нашли на трупе того охотника за наградой – это все правда, я уверен.

– Не догоняю, – сказал Лирбус. – У него были те гильдейские коды и тайные послания. Они у него были, и он знает, как их создавать. Он не поддельщик.

– Может, поначалу он им и не был, – ответил Берзель, – но даже если Юрген говорит правду, он ведь недолго на гильдейцев работал. Возможно, с тех пор взялся за подделки. Думаю, этим навыком он и пользовался, чтобы выходить сухим из воды в бегах, и им же пользуется сейчас для нас, хотя, сдается мне, Лакатос не хочет, чтобы мы об этом знали.

– Нет, не хочет, наверное, – все еще неуверенно произнес Лирбус. – Давай не будем наводить его на мысли, что мы знаем.

Берзель просто кивнул.

– Никаких проблем, – сказал Берзель, роняя на стол тяжелый мешок. На дальнем конце стола устроился Дюрн, державший в руке пучок заточек. Он поднял глаза и коротко кивнул Лирбусу в знак приветствия, но, похоже, не заинтересовался и быстро вернулся к работе.

– Я сказал Годдлсби, как ты велел, что лучше бы среди денег за следующую неделю был взнос от Бока, иначе они оба поплатятся, – произнес Берзель.

– Хорошо, – проговорил Лакатос, откидываясь на каменном стуле, – и что же на это сказал крысеныш?

– Ну, он поднял адскую вонь, – ответил Лирбус. – Сказал, что Бок никогда не станет платить. Дескать, он не может его заставить, это не его вина, и все такое.

– Все будет нормально, – произнес Берзель. – Годдлсби никогда не смел хоть раз нарушить правила.

– Не совсем так, Берзель, – заметил Лакатос. – В свое время он сумел наделать изрядно ошибок, и я уверен, немало из них были сознательными.

Лирбус и Берзель промолчали.  Молчание, выдержав задумчивую паузу, нарушил Лакатос:

– Возможно, мы можем помочь бедному малышу Годдлсби, – сказал он. – Только на этот раз.

– Что? – переспросил Берзель.

– Ну, мы должны объяснить Боку, как это все работает. Кроме того, насколько мне видится, он должен нам вполне достаточно просроченных платежей, чтобы нанести ему визит, – ответил Лакатос. – Позаботься об этом.

Его мрачная интонация и отрывистая заключительная фраза особо не оставили Лирбусу с Березелем пространства для возражений. Обоим хватило ума этого не делать, и они вышли из комнаты.

Дом Бока и впрямь был крепостью. Раньше Лирбус никогда особо в него не вглядывался, но, впрочем, и реальной необходимости ведь не было. Он всегда с радостью оставлял все как есть, и теперь, оказавшись здесь с заданием, которое гарантированно должно было разгневать Бока, он вдруг заметил, насколько же это внушительное сооружение.

На самом деле жилище Бока представляло собой укрепленный вход в купол над Падучими Песками – Шпиль Паломника. Рассказывали, будто в давно сгинувшую эпоху этот купол действительно являлся высшей точкой улья (что, как рассудил Лирбус, со временем наверняка происходило со многими куполами). Легенда гласила, что в ту пору над Некромундой властвовал куда более благочестивый правящий дом, и верхний купол также был и самым почитаемым местом для молитв в улье, из-за чего его и прозвали Шпилем Паломника.

В доме Кавдор часто пересказывали эту историю, ежедневно стремясь воссоздать образ улья, увенчанного непоколебимым оплотом веры. Для Кавдора Шпиль должен был быть величайшим и достойнейшим символом преданности человека Императору, а не просто высоким чертогом разложения нравов, откуда дряхлые правители-дилетанты безразлично взирают на лишенных веры подданных.

Тем не менее, пока эта мечта еще не сбылась, а Шпиль Паломника мало чем доказывал, что она вообще когда-либо существовала. Впрочем, он был построен впечатляюще хорошо. Стена купола, когда-то, должно быть, отделялвшая древний Шпиль от древнего города, до сих пор выглядела грандиозно, и в ней имелся всего один проход: широкие бронированные ворота высотой в двадцать метров. Многовековые пепельные штормы уже давно заблокировали створки, навалив такую массу отложений, что их уже никогда не удалось бы открыть вновь, однако их впечатляющие очертания до сих пор отмечали границу Падучих Песков.

Говоря точнее, дом Бока являлся одной из сторожек, примыкавших к старинному проходу. Теперь, когда главные ворота закрылись навеки, путь в Шпиль Паломника пролегал сугубо через другие подобные сооружения. Исключая жилье Бока, сторожки стояли заброшенными, так что стена, несмотря на всю свою прочность, не представляла собой реальной преграды. Через них мог довольно легко пройти пеший человек, но, разумеется, никак не могли проехать колоссальные транспортеры, для которых когда-то по-настоящему использовались ворота. Именно по этой причине места вроде Падучих Песков понемногу оказались в изоляции и пришли в упадок.

Дом Бока был сверкающим напоминанием об иных временах. Те части адамантиевой поверхности строения, которые еще не успела непоправимо изъесть ржавчина, поддерживались в как можно более начищенном состоянии, а все поршни, поднимавшие и опускавшие противовзрывные заслонки поверх двери и окон, сохраняли полную работоспособность – единственные рабочие поршни такого типа в этой части улья, как было известно технически мыслившему Лирбусу.

Поднимаемые ими защитные ставни было практически невозможно пробить, однако сегодня те стояли в убранном положении, так что в центре передней стены дома оставалась видна тяжелая металлическая дверь, по бокам от которой располагалась пара узких высоких окон. Из них торчали лазпушки, превращавшие смотровые проемы скорее в бойницы. Лирбусу никогда не доводилось видеть, чтобы пушки стреляли, но он был уверен, что те полностью исправны. В конце концов, это было жилище Бока.

Лирбус и сам нервничал, а Берзель, похоже, волновался все сильнее по мере того, как они приближались к мощной двери. Он бросил взгляд на Лирбуса, но затем, видимо, решил, что лучше не тратить время, и толчком широко распахнул дверь. Несмотря на всю массивность, ее не запирали. Как-никак, здесь находился торговый пост – по крайней мере, по меркам подулья.

Бока нигде не было видно. Это сразу же настораживало. Вдоль стен тянулись стойки с винтовками, автопистолетами, лазганами и болтерами. Пол покрывали сундуки с боеприпасами. Что самое зловещее – пол и потолок были изрешечены дырками от пуль.

Двое кавдорцев двинулись по неуютно тесному помещению, вдруг осознав, насколько мало света проникает через окна и как много места занимают адамантиевые стены метровой толщины. «Прилавок» на самом деле представлял собой разломанную старую консоль, с которой прежние обитатели сторожки получали показания сенсоров обо всем, происходившем снаружи их маленькой твердыни. Три экрана треснули, а три остались целыми, хотя все они, само собой, не подавали признаков жизни. Лирбус на секунду остановился поглядеть на консоль, после чего беззвучно и осторожно последовал за Берзелем в расположенный дальше вестибюль.

Ничего. Это помещение было убрано гораздо щедрее. В сущности, казалось, что когда-то оно непременно должно было быть комфортным. Впрочем, сейчас комната смотрелась куда скромнее, но все равно оставалась бесконечно гостеприимнее мрачной норы, откуда они только что вышли. Ну, она бы выглядела дружелюбнее, подумалось Лирбусу, если бы не зловещее отсутствие Бока. Что-то шло не так, совсем не так.

Лирбус успел сделать всего три-четыре шага вглубь комнаты. Вполне вероятно, то, что он остановился так скоро, спасло ему жизнь. Берзель впереди него уже неподвижно стоял посреди помещения, и когда Лирбус замер, их накрыла тишина, которая позволила расслышать едва уловимое «тик-так, тик-так»,  исходившее из горы коробок в углу.

Лирбус не стал ждать ни секунды. Он нырнул обратно в дверь, откуда только что вошел, но при этом споткнулся и упал. На него едва не приземлился ворвавшийся следом Берзель. Тот первым снова оказался на ногах и, вскочив на прилавок, помчался прямиком к двери. «Тик-так, тик-так» все продолжалось, а Лирбус был не уверен, что им хватит времени выбраться наружу. Отчаяние подстегнуло его разум, и уже через миг он поднял глаза на проем, который только-только миновал.

И впрямь, в раме до сих пор размещалась тяжелая противовзрывная дверь из адамантия. Бок поддерживал ее в безупречно рабочем состоянии, как и все остальное в доме, так что Лирбус без труда захлопнул дверь, несмотря на всю ее массу. Схватившись за перекидную рукоятку на штурвале по центру, он изо всех сил крутанул его.  Дверь зарокотала: вращающее движение Лирбуса стремительно запустило запирающий механизм и крепко заблокировало проход, а тем временем из помещения на той стороне грохнуло гулкое «уумф». 

Дверь выгнулась наружу, и потрясенный Лирбус упал на пол, но облегченно выдохнул – по ее краям потекли только шипящие струи дыма. Преграда устояла и сдержала взрыв. Он избежал пули, или, вернее сказать, бомбы. Трясущийся от страха Берзель медленно отступил от двери и протянул руку в перчатке, чтобы помочь Лирбусу подняться с пола.

Их радость была преждевременной. Скрежет сверху привлек внимание Лирбуса к круглому люку на потолке. Проклятье, подумал он. Ему никогда не приходило в голову, что в здании может быть два этажа. Он взлетел на ноги, схватившись за руку Берзеля, а затем протолкнулся мимо него и устремился к выходу.

Люк откинулся, и появился Бок. Он стоял над проемом, направив вниз тяжелый стаббер. Через оба его громадных плеча были перекинуты бандольеры с боеприпасами. Торговец открыл огонь, выпустив вдогонку убегавшим Берзелю и Лирбусу вереницу пуль, защелкавших по пятам. К счастью, их спас рост Бока вкупе с узким углом обстрела через люк, и очередь прекратилась, когда кавдорцы оказались в паре метров от двери. Однако они ни на секунду не перестали бежать.

Они неслись так резво, что Лирбус едва не свалился с ног, выпрыгнув из двери обратно на покров пепла. За ним вырвался Берзель, который проломился мимо и быстро заскользил вниз по пепельному склону, спускавшемуся от дома. Лирбус восстановил равновесие и последовал его примеру.

Он успел преодолеть всего метр, прежде чем замер и отпрянул обратно к стене здания. Прямо перед ним Берзель растворился в клубке дыма и огня. Установленные в окнах лазпушки с урчанием ожили, повернулись и срезали Берзеля в перекрестье своих секущих лучей. Лирбус юркнул к стене – слишком близко к пушкам, чтобы попасть в дугу прицеливания.

Он поспешил влево, пригнувшись и протиснувшись прямо под одним из пульсировавших стволов. Бандит держался поближе к стене и бежал со всех ног, опасаясь, что старина Бок бросит лазпушку и уложит его из того тяжелого стаббера. Выйди Бок сейчас из дома, Лирбус оказался бы готовой мишенью. Требовалось укрыться, да побыстрее.

У него едва ли хватило бы смелости сделать паузу и осмотреться, однако он мог ровно с той же вероятностью найти проблем, мчась без оглядки прочь от здания, поэтому кавдорец набрался решимости, упал наземь и дал себе секунду, чтобы поискать убежище.

И тут же его заметил – еще одну сторожку. Лучшее, на что Лирбус мог рассчитывать.

Он прижался к стене и рванул в ту сторону со всей возможной быстротой. Лязг сзади сообщил ему, что Бок выходит из дома, а когда он оказался возле сторожки, над головой пролетела череда снарядов. Он нырнул внутрь и захлопнул дверь – как раз перед тем, как по ней простучала очередь, которая, будто пытливые пальцы какого-то рассерженного гиганта, оставила на металле круг из вмятин.

Лирбус был вполне уверен: дверь устоит против тяжелого стаббера, но он понятия не имел, что еще может пустить в ход обезумевший Бок. Бандит огляделся. Комната была такой же, как и в доме Бока, только без оружия и боеприпасов. Кое-что сейчас бы реально сгодилось, подумал Лирбус про себя.

Он сразу двинулся в вестибюль, уповая на то, что оттуда сможет пройти в Шпиль Паломника. Ровно в тот момент, когда он добрался до заднего помещения, по двери прошлась вторая очередь. Она била с яростным шумом, гораздо громче первой, и Лирбус убедился, что Бок приближается.

Кавдорец бросился к двери в глубине комнаты. Ржавая рукоятка оторвалась, когда он за нее схватился, а когда его плечо врезалось в столь же ржавую поверхность, дверь ничем не показала, что подается. Лирбус швырнул ручку на пол и вытащил из кобуры пистолет, нырнув за дверной проем, который соединял два помещения. Он был в ловушке, и ему оставалось уповать лишь на удачную засаду.

По сторожке разнесся тяжелый удар, за которым последовал глухой металлический лязг, а сквозь дверной проем заструилось яркое фосфорное свечение. Бок отделил дверь от петель при помощи мелта-бомб, и действительно – всего через мгновение завизжала очередь. Лирбус присел возле входа в вестибюль.

Металл лязгнул еще два, три, четыре раза – Бок тяжеловесно прошел по упавшей двери и оказался в первой комнате. Лирбус услышал, как хитроумный старый торговец недовольно заворчал, после чего послышалось весьма зловещее «блям-блям-бум».

Граната. Вот дерьмо, подумалось Лирбусу. На середину пола вестибюля выкатился плоский металлический диск, и бандит в панике вскочил на ноги. Даже в таком состоянии слепого ужаса он понимал, что выйти через проем обратно означает мгновенную смерть. У него как-то сохранилось достаточно смекалки, чтобы втиснуться за дверь вестибюля, распахнутую до стены позади него. Совсем чуть-чуть толкнув ее вперед, он заполз в невероятно маленький просвет между ней и стеной.

Каким-то образом это сработало. Граната дала выход своей ярости, и Лирбуса едва не раздавило – мощь взрыва вплющила его в стену. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он сумел снова вдохнуть. Тяжелая металлическая дверь, пригвоздившая его, выжимала из легких весь кислород до последней капли, но он хотя бы был жив. В конце концов, дверь разжала свою медвежью хватку, и Лирбус осел на пол. Ребра болели – несомненно, их все переломало – но он не мог терять времени.

Кавдорец вывернулся из-за двери и присел на корточки, выставив пистолет в направлении открытого проема. Выстрелить удастся всего один раз, так что лучше бы постараться, решил он.

Снова раздалось ворчание, теперь уже довольное, судя по звуку. Должно быть, Бок считает, что я уже мертв, подумал Лирбус. Он даже осмелился понадеяться, что торговец может уйти, не поискав его тело.

Надежда была тщетной, поскольку через секунду в дверь просунулось дуло тяжелого стаббера, ходившее влево-вправо. Лирбусу понадобилось все самообладание, чтобы не открыть огонь сразу же, однако он должен был дождаться момента, когда получится сделать в Бока хороший, чистый выстрел. Ствол стал продвигаться вперед, один ржавый дюйм за другим, а затем в поле зрения появилась рука Бока, его ведущая нога, вторая рука. Ожидание было мучительным.

Внезапно прозвучал выстрел. Это был не стаббер – тот оставался неподвижен в дверном проеме перед Лирбусом – и кавдорец судорожно ахнул, ужаснувшись, что это его напуганные руки пальнули без приказа от нервозного разума. Он чуть-чуть приподнял пистолет вверх, чтобы посмотреть на ствол, но отсутствие дыма означало отсутствие огня.

Он снова перевел взгляд на дверь, и как раз успел увидеть, как тяжелый стаббер падает на пол. Прошло еще мгновение, и поверх него завалился Бок, мертвый. Огромное тело грохнулось наземь, и Лирбус рефлекторно вскочил, поставил одну ногу ему на спину и направил пистолет в голову Бока. Однако тот определенно был мертв, и как бы Лирбусу ни хотелось выстрелить, но это означало бы только пустую трату пули.

– Какого?.. – нервно пробормотал он себе под нос, а потом осознал, что у него за спиной стоит третий человек. Лирбус в ужасе обернулся… и увидел лишь ухмыляющееся лицо Юргена с крепко зажатой в зубах токсигаретой.

– Расскажешь мне, что случилось, или так и будешь стоять и делать вид, будто ты его пристрелил? – поинтересовался Юрген и подмигнул, возвращая свой пистолет в тайник на пояснице.

– Мне уже много дней так чертовски не везло, – произнес Юрген. Лирбус трусцой бежал рядом с ним, все еще подрагивая от страха.

– Повезло гораздо больше, чем мне, – отозвался Лирбус.

– Думаешь? – поинтересовался Юрген.

Лирбус не вполне понял, что он имеет в виду.

– О чем ты? В чем невезение-то? – спросил он, решив вернуться к предыдущему этапу.

– Все скверно, Лирбус, все скверно, – сказал Юрген. – Я потерял Девереса по дороге. Проклятый дурак просто отбился. Надеюсь лишь, что он добрался сюда сам. Что же до остальных, ну, они уже никуда не доберутся.

– Что? – переспросил Лирбус, кусая губу. Он отсутствовал большю часть дня, однако на момент его ухода Деверес точно еще не вернулся в Падучие Пески. А раз не вернулся до тех пор… что ж, Лирбус был достаточно умен, чтобы понимать: вероятно, тот не вернется вовсе.

– Что с остальными? – уточнил он.

– Банда Гандомеля, Алые Черепа, или как там они себя называли, – произнес Юрген. – Они мертвы. Все мертвы.

Лирбус ошеломленно сглотнул.

– Как? – спросил он.

– Одно большое кровавое месиво, вот как, – ответил Юрген.

– Император нам всем судья, – взвизгнул Лирбус. – Думаешь, Лаго вернулся? Думаешь, он до сих их преследует?

– Ну, если так, то он до них добрался, – сказал Юрген.

– Тогда ты думаешь, ему нужны мы? – спросил Лирбус.

Сперва Юрген помолчал. Похоже, он просто обдумывал это про себя.

– Штука в том, – произнес он чуть погодя, – что половина людей Гандомеля лежала мертвой в их убежище – я нашел на стене граффити с эмблемой банды – а трупы еще нескольких валялись повсюду вокруг.

– И?

– И если это сделал Лаго – а я не утверждаю, что он этого не делал – то не уверен, что он сделал все.

– Чего? – переспросил Лирбус. Это был уже перебор: Деверес, Берзель, люди Гандомеля.

– Я задаюсь вопросом, не слишком ли сильно кто-то из тех Алых Черепов захотел заменить Гандомеля, поставив себя выше общего дела, если ты понимаешь, о чем я, брат, – произнес Юрген. – Не скажешь наверняка, что они не взяли да не перестреляли самих себя. Может статься, Лаго там и был, кто знает, но может статься и так, что они сами сделали себя легкой добычей для него.

Лирбус нахмурился. Он был озадачен, напуган, и ему уже не слишком хотелось драться. Остаток пути, который они с Юргеном проделали до убежища, он хранил молчание.

– Всех? – переспросил Лакатос с явным недоверием.

– Всех, – мрачно сказал Юрген. – Вам повезло, что я услышал шум, а то еще вот и Лирбуса могли бы к списку добавить.

– Проклятье, проклятье, проклятье, – проговорил Лакатос, повышая голос по мере нарастания злости. Он врезал кулаком по стене рядом с собой и прошелся вперед-назад.

Лирбус был прав: Деверес еще не вернулся. Никто не произносил этого вслух, но он не выбрался. Искать его тоже не было смысла.

Лирбус заново выслушал всю печальную историю, пока Юрген рассказывал ее Лакатосу: как Деверес потерялся в буре; как Юрген обнаружил, что банда Гандомеля, Алые Черепа, поголовно мертва, и скрылся со всей возможной быстротой, но прибежал прямиком в перестрелку у Бока. Хотя бы последняя часть радовала Лирбуса. Он не сразу проникся к чужаку, но теперь был обязан ему жизнью и, что важнее, безоговорочно доверял.

Лирбус был уверен, что Лакатос взорвется, когда Юрген предположил, что некоторые из Алых Черепов могли перебить друг друга в борьбе за лидерство. Это точно разозлило Лакатоса, но он, видимо, счел такую версию прискорбно предсказуемой. А еще Деверес и Берзель. Лирбус был уверен, что их гибель вызовет у Лакатоса приступ ярости, а вину возложат на них с Юргеном, однако вожак, похоже, был более склонен критиковать умерших за их идиотизм. Теперь он просто расхаживал туда-сюда. Никто, даже чужак, не осмеливался заговорить, пока предводитель ломал голову, что же делать дальше.

– Аддек должен знать, – произнес тот. – Если Черепов больше нет, ему нужно занять их территорию, да побыстрее, иначе он окажется без прикрытия. Кто-то должен его известить. Дюрн, отправляйся к Аддеку. Скажи ему, что случилось. Скажи, что надо захватить территорию Гандомеля, сейчас же.

Не тратя времени попусту, Дюрн последовал приказу вожака, нырнул в дверь и отбыл, а Лакатос подошел к краю комнаты.

– Годдлсби, – произнес он. Его голос звучал чуть громче шепота, приглушенный кулаком в перчатке, которым он прикрывал рот.

– Что? – переспросил Морден со своего места в центре помещения.

– Годдлсби, недомерок мелкий. Должно быть, это его работа.

– Что?

– Ублюдочный коротышка сказал, что не станет собирать с Бока налоги, так ведь? – спросил Лакатос. Лирбус просто кивнул в ответ. – Бьюсь об заклад, он решил того предупредить.

В этом присутствовал смысл. Годдлсби был никчемным трусишкой.

– Ну что ж, – проговорил Лакатос. – Давайте дадим славному мэру нашего города последнюю возможность внести свой вклад, как полагается.

Злость предводителя обернулась жестоким смешком.

– Что нам делать? – поинтересовался Лирбус, осознав, что несобранные налоги, видимо, все еще его проблема.

– Сходите за телом Бока, – велел Лакатос. – Не забывайте, он в розыске.

Юрген поднял глаза и всего один раз кивнул Лирбусу.

Лирбус трижды кивнул в ответ. Все было предельно ясно.

– Я не буду этого делать. Не могу, – произнес Годдлсби. Его грязную кожу местами дочиста отмыли нескончаемые ручьи пота, прокладывавшие себе дорогу с лысой головы на морщинистое лицо. Он всем своим видом воплощал ужас, однако тем не менее держался решительно.

– Этого человека ни за что не разыскивают, ни живого, ни мертвого, и я не заплачу за него ни единого кредита награды, – сказал мэр.

– Вот у меня плакат о его розыске, – отозвался Лирбус, достав из кармана пергамент и ткнув его в лицо Годдлсби. – Или ты не помнишь?

Юрген молча стоял в углу. У его ног лежало тело Бока. Лирбус проследил за взглядом Годдлсби. Испуганный до потери рассудка коротышка неотрывно смотрел на труп.

– Не знаю, что происходит, но будь Бок в розыске, я бы был в курсе. Я не стану платить. Не могу платить.

– Это вообще не твои деньги, Годдлсби, – заметил Лирбус. – Я знаю, гильдейцы тебе оставляют специальный запас, чтобы платить от их лица. Ну же, будь хорошим мальчиком и рассчитайся.

– Не буду, – ответил Годдлсби. – Хотите денег, сами тащите его к гильдейцам.

Лирбус повернулся к Юргену и нахмурился. Похоже, Годдлсби не оставил им иных вариантов. Он профукал свой последний шанс и теперь должен был исчезнуть.

– Я возьму его с собой, – сказал Лирбус.

– Нет, – произнес Юрген. – Я пойду. Похоже, мне снаружи везет сильнее, чем большинству.

Лирбус потащился обратно в убежище. Ему было жутко находиться там. За день они потеряли двоих человек – после того, как уже год никто не выбывал из строя – и все это в довесок к новостям, что часть их важных союзников погибла, по всей видимости порвав друг друга на куски.

И действительно, когда он вернулся, атмосфера была до болезненного напряженной. Каждая пара глаз поднялась посмотреть, не принес ли он новых дурных вестей. Лирбус молча дошел до ступеней в глубине комнаты и опустился в угол. Он не смыкал глаз и не осмеливался сказать ни слова кому-либо из остальных. Несмотря на изнеможение, Лирбус практически жалел, что это Дюрн, а не он ушел в шторм.

Глава 11

Мэр Эрб Годдлсби сглотнул. Глоток означал глубокую и неотступную нервозность.

– О нет, – произнес он. – Только не Бок.

Это были плохие новости, действительно плохие новости. Он еще раз взглянул на плакат о розыске, лежавший у него на столе лицевой стороной кверху. Там совершенно точно был Бок. Эрб не мог в это поверить. Бок был крутым, грубым громилой, но при том никогда и мизинцем ноги не заступал за границы закона.

Разыскивается, гласил плакат, за кражу вооружения, разрешенного к использованию сугубо блюстителями, стражей и патрульными агентами в городе-улье. Это же наверняка не могло быть правдой, так ведь? Эрб снова сглотнул.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он.

Двое кавдорцев не спешили отвечать ему. Им нравилось заставлять его ежиться, а ему никогда по-настоящему не удавалось этого избежать. Того, что справа, звали Берзель. Он знал его. Насчет имени второго особой уверенности не было. Годдлсби не мог точно сказать, что видел его прежде, или, скорее – что мог бы отличить его от любого другого из злобных головорезов, одолевавших городок.

– Ничего, – произнес Берзель. – Совсем ничего. За нас все сделаешь ты.

– Что? – переспросил Эрб. – О чем вы? Я не могу его арестовать! Только не Бока!

Он до сих пор сомневался, что плакат настоящий и что Бок и впрямь сделал то, о чем там говорилось. Даже если плакат был настоящим, а Бок сделал то, в чем его обвиняли, Эрб уж точно не собирался оказаться тем, кто станет арестовывать Бока. Против такого человека у него не было ни единого шанса. Гражданский долг мог катиться в пекло, когда дело касалось огромных торговцев оружием с тяжелым характером. Гражданский долг нужен не для того, чтоб с такими разбираться, робко сказал себе Эрб.

– Не волнуйся, коротышка, – сказал Берзель. – Мы не хотим, чтобы ты его арестовывал. Мы приглядим за Боком. Защитим его. Так же, как защищаем всех вас в этом городе. Мы же всегда за тобой приглядывали, так ведь, Годдлсби?

Годдлсби определенно не считал, что за ним приглядывают, но не хотел рисковать быть избитым, сказав им такое.

– Ч-что вы собираетесь делать? – промямлил он. Его и без того малые запасы выдержки быстро истощались.

– Ну, уговор вот какой, – произнес второй кавдорец: тот, чьего имени Эрб не знал. – Мы защитим Бока и позаботимся, чтобы никто не взялся за часть «Разыскивается живым или мертвым», но за это придется заплатить.

Эрб уже привычно сглотнул. Он предчувствовал это всякий раз, когда нервничал. Нервничал он часто. И сглатывал часто, особенно когда поблизости был Союз. Они не просили его арестовать Бока, однако просили сделать нечто, почти настолько же гибельное. Они хотели, чтобы он собирал с Бока налоги. Бок был единственным из всех горожан, кто отказался подчиниться вымогательству Союза, и ему это сошло с рук. Иные пытались и поплатились, или же быстро прогнулись, увидев, как поплатились другие, но Бок уперся, и, по сведениям Эрба, Союз уже несколько месяцев ему не докучал. Насколько он мог судить, они перестали пытаться выжать из Бока хоть один кредит. Так было до настоящего момента.

– Я… я… – снова залепетал Годдлсби, которому не хватало самообладания сразу перейти к сути. – Бок не станет платить, – вышло у него наконец.

– Боку придется заплатить, – ответил Берзель. – Он заплатит, иначе заплатит его шкура. У него других вариантов. Либо мы, либо гильдейцы, Годдлсби. Так можешь ему и сказать, когда пойдешь брать с него налоги.

– Я… я… просто не могу. Не могу получить с Бока денег. Он рассмеется мне в лицо, или врежет по нему. Я не стану этого делать, я не могу этого сделать!

Протест Эрба был пылким, но явно имел мало успеха у стоявших перед ним бандитов в капюшонах. Они проигнорировали каждое слово и уже направлялись к двери.

– В то же время через неделю, Годдлсби, – произнес Берзель, и парочка удалилась. Выбора не было. Предстояло нанести визит Боку.

Дом Бока представлял собой внушительную крепость на краю городка. Эрб ненавидел это место. Ненавидел в нем все: то, как далеко оно располагалось от его собственной норки, каким крупным и  неприятным оно было на вид. Ненавидел его содержимое: все эти пушки, пули, самого здоровенного и злобного торговца оружием. Эрб ненавидел пушки, всегда ненавидел. Когда-то он в качестве символического жеста держал маленький шестизарядник, но избавился от него после того, как случайно отстрелил себе два пальца, когда лопнули подтяжки.

Эрб остановился, не дойдя до входа в дом где-то десять метров. Ему не хотелось стучать в дверь, не говоря уж о том, чтобы входить без предупреждения. Вместо этого он замер на виду перед окнами, снял шляпу, помахал ей в воздухе и окликнул.

– Бок! Бок! – позвал он. – Бок, мне нужно с тобой поговорить.

Раздался одиночный выстрел, и шляпа Эрба вылетела у него из руки, приземлившись ему прямо под ноги. В центре была сквозная дымящаяся дыра. Мэр наклонился подобрать ее. Из дома впереди послышался тяжелый стук, и дверь распахнулась. Подняв глаза, Эрб увидел, что в проеме возник Бок, державший под мышкой лазган.

– Так чего ты тогда там стоишь и машешь, будто мишень? – поинтересовался торговец. Эрб не мог точно сказать, в каком настроении пребывает Бок и зачем выстрелил в него, однако решил последовать совету и заторопился вверх по склону в направлении здания.

К тому моменту, как он добрался до входа, Бок уже успел скрыться внутри. Эрб толкнул массивную дверь. Ее было сложно даже просто приоткрыть, и пока он протискивался в крошечный зазор, проделанный им между дверью и косяком, казалось, будто эта штука вот-вот захлопнется и раздавит его о раму. Едва ли это было солидное появление. С другой стороны, и он едва ли находился в солидном положении.

– Бок, – произнес Годдлсби. – У меня снова проблемы. Понимаешь, там Союз, они, гм…. Они…

Его монолог затих, затерявшись в очередной мгле нервозного сомнения.

– Сукины дети, а я-то тут при чем? Они меня не достают, а мне плевать, что они там вытворяют, – сказал Бок.

– Понимаешь, – проговорил Эрб, – они мне сегодня кое-что показали, эмм, показали мне, ну, вроде как плакат… Плакат о розыске.

– И что они делают? Красуются? Кто-то наконец поместил их мерзкие рожи туда, где им и место?

– Нет, Бок. Я хочу сказать, они мне показали плакат о розыске… на тебя, – произнес Годдлсби. Он умолк, теребя поля своей шляпы, и за эти несколько кратких мгновений осознал, что не имел совершенно никакого понятия, как отреагирует Бок. Впрочем, можно было и догадаться.

– Какого фрага?! – взревел Бок, и его кулак насквозь пробил оружейную стойку рядом с ним (к счастью, пустую), одним ударом превратив ее в щепки. Эрб сглотнул. Настал момент, когда надо сглотнуть. Он уже некоторое время это предчувствовал.

– Они говорят, что ты, эмм… плакат, там сказано…

– Давай выкладывай, Годдлсби!

Похоже, то долгое время, которое Эрб подбирал слова, никак не смягчало гнев Бока.

– На плакате сказано, что некоторые из этих пушек – служебное оружие, оружие для стражи, для блюстителей, – произнес Эрб. – На плакате сказано, что ты их украл, Бок.

От одной из отломанных частей стойки снова остались одни щепки: Бок подхватил ее и стал раз за разом лупить ей об пол, хотя это не слишком развеяло его ярость. Он поднялся на ноги, издавая злобный рев – звериный вопль, в котором Эрб не мог разобрать никаких слов. Мэр отчасти ожидал, что Бок примется бить себя в грудь.

– Это подстава! – заорал тот. – Я такого не потерплю!

– Бок, Бок, – проговорил Эрб. – Все в порядке. Я не считаю, что ты это сделал. Я здесь не для того, чтобы тебя арестовать.

Годдлсби остановился, осознав глупость только что сказанной фразы, однако внутри громадного тела Бока, похоже, нашлась-таки толика спокойствия, и Эрб поспешно продолжил, стараясь загладить свой просчет:

– Я не думаю, что из этого что-то выйдет, Бок, но они говорят, им нужна плата за молчание.

– Не-а, – отозвался Бок. – Никогда ни единого креда этому жулью не платил и никогда не стану.

– Бок, это всего лишь то же самое, что все остальные платили эти годы. На самом деле там не так уж и много, и если так они тебе не будут докучать, то…

– Не будут докучать? – переспросил Бок, вклинившись прежде, чем Эрб успел закончить. – Я им по-своему не дам докучать, уж не переживай, и мне это не будет стоить ни единого клятого креда. Так им и скажи. Скажи, что ничего они не получат.

– Бок, прошу тебя, я не могу им такого сказать. Ты для меня все усложняешь. Просто подумай, это ведь не так много за спокойную жизнь, – взмолился Годдлсби, но Бока было не сдвинуть. Тот уже стоял за своим прилавком и вытаскивал какие-то поистине монструозные ящики. Эрб не осмелился спросить, что внутри.

– Бок, послушай,  я не знаю, что они сделают, если ты не заплатишь. Помнишь, что случилось с другими?

Несомненно, Бок помнил. Он провел здесь достаточно времени, чтобы знать, как печально закончили все те, кто пытался сопротивляться требованиям Союза, когда тот только появился в городке, однако Бок избежал всего этого, и дела у него потом шли нормально. Было не похоже, что напоминание хоть сколько-нибудь на него повлияет.

– Бок, пожалуйста, – предпринял Эрб последнюю попытку, но Бок напрочь его игнорировал, углубившись в лихорадочную сборку устрашающего орудия из тех деталей, которые он извлекал из металлических ящиков, теперь уже покрывших собой весь прилавок. Годдлсби обреченно вздохнул и повернулся к выходу.

Он легко зашагал вниз по пепельному склону снаружи. Через одно-два мгновения его заставил вздрогнуть ужасающий скрежет, раздавшийся позади. Обернувшись, он увидел, как бронированный фасад дома поднимается в двух местах по сторонам от двери. Пока Эрб пораженно наблюдал  – не в последнюю очередь из-за того, что столь древние механизмы до сих пор работали – из-под противовзрывной защиты показались два высоких окна. Годдлсби неотрывно следил за этим с трепетом, быстро сменившимся ужасом, когда в окне по левую руку от него выдвинулся тот самый чудовищный ствол, который он ранее видел на прилавке. Вида этой штуки оказалось достаточно, и Эрб пустился в бегство, удирая так быстро, как только мог. Он не представлял, что будет делать Союз, если Бок не заплатит, однако осознал – то, что Бок планирует сделать, чтобы избежать платы, может быть куда хуже.

Это означает неприятности для всех, подумал Годдлсби про себя, торопясь обратно в прогнившую мелкую дыру, которую называл домом.

– О нет, – проговорил Эрб, глядя сверху вниз в безжизненные, но все еще широко раскрытые глаза мертвеца. – Что вы наделали?

Огромное тело Бока лежало на полу «мэрского кабинета» Годдлсби, как тот любил именовать свою маленькую хибару. К паре помертвелых белых глаз добавился третий – неаккуратный, почерневший, в крови и разбрызганных мозгах – который раскрылся посередине головы, словно цветущая сточная орхидея.

Глупый вопрос, в сущности. И так было ясно, что они наделали – убили Бока. По всей видимости, довольно быстро: одним выстрелом ровно в затылок.

– Я не буду этого делать. Не могу, – произнес Годдлсби. Его грязную кожу местами дочиста отмыли нескончаемые ручьи пота, прокладывавшие себе дорогу с лысой головы на морщинистое лицо. Он боялся, однако тем не менее держался решительно.

Он боялся Союза с того самого дня, как они пришли в городок. Он боялся и Бока: боялся идти к тому домой, боялся говорить, что того разыскивают, боялся говорить, что тому придется платить. Однако в конечном итоге он совсем чуточку сильнее боялся Союза. Поэтому он смирился и, несмотря на весь свой страх перед Боком, сделал то, что они велели.

Если что-то – единственное – и пугало Эрба больше, чем Союз, так это гильдейцы. Неважно, что с ним мог сделать Союз, если он не выплатит награду. Выплати он ее, гильдейцы поступили бы хуже. Дело дошло до той точки, где Эрб в любом случае был обречен, и это не давало ему причин продолжать пресмыкаться. С ним было покончено, и все, что он мог сделать – уйти с некоторой гордостью, постояв за себя перед самым концом.

– Этого человека ни за что ни разыскивают, ни живого, ни мертвого, и я не заплачу за него ни единого кредита награды, – произнес он.

– Вот у меня плакат о его розыске, – сказал тот кавдорец, которого, видимо, звали Лирбусом. Он достал из кармана пергамент и ткнув его в лицо Годдлсби. – Или ты не помнишь?

Разумеется, он все помнил, но совершенно в это не верил. Эрб был не самым могущественным человеком в городке, однако он являлся мэром. Пусть он и выступал марионеткой Союза, но его должность включала в себя определенные обязанности, и в их число входила выплата наград в отсутствие гильдейца. Маленький запас, оставленный ему гильдейцами ровно на этот случай, был единственным, что Эрб по-настоящему контролировал. Даже Союз боялся гильдейцев, или, как минимум, не видел смысла переходить им дорогу, и сколько бы кредитов ни было в запасе, кавдорцы никогда на них не посягали.

Они в любой момент могли бы потребовать, чтобы Эрб его отдал. Он бы этого не сделал, но бандиты могли убить его и все равно забрать деньги. Теперь они, похоже, нашли способ обойти эту проблему – требуя, чтобы он выплачивал им награды оттуда – и не собирались отступаться сейчас, когда запас наконец-то оказался у них на прицеле. Эрб не мог помешать им его заполучить, однако уж точно не собирался быть тем, кто его отдаст.

– Не знаю, что происходит, но будь Бок в розыске, я бы был в курсе. Я не стану платить. Не могу платить.

В углу молча стоял чужак, у ног которого лежало тело Бока. С тех пор, как тот прибыл в городок, Эрб только и слышал, что разговоры об этом чужаке, но собственными глазами увидел его лишь теперь. Мэр не мог удержаться и украдкой поглядывал на него, стараясь рассмотреть получше, но постоянно опасался попасть под его стальной взгляд. Он задавался вопросом, чужак ли убил Бока – и был уверен, что это так – и поэтому тот представлялся несчастному, перепуганному разуму Эрба еще страшнее.

– Это вообще не твои деньги, Годдлсби, – заметил Лирбус. – Я знаю, гильдейцы тебе оставляют специальный запас, чтобы платить от их лица. Ну же, будь хорошим мальчиком и рассчитайся.

– Не буду, – ответил Годдлсби. – Хотите денег, сами тащите его к гильдейцам.

Лирбус повернулся к чужаку и нахмурился. Они явно были недовольны, но Эрб не собирался уступать, и они это знали. Только этого он и надеялся достичь: побыть сильным, уверенным в себе, решительным, всего один раз. Все было кончено, и он понимал, что произойдет дальше. Его заставят исчезнуть.

– Я возьму его с собой, – сказал Лирбус, поворачиваясь к чужаку

– Нет, – произнес тот. – Я пойду. Похоже, мне снаружи везет сильнее, чем большинству.

Чужак перешагнул через павшего Бока, схватил Эрба за воротник и поволок из комнаты. Эрб лишь сглотнул.

– Как вас зовут, господин? – поинтересовался Годдлсби. По какой-то причине его потянуло поговорить со странным чужаком, который вел его через дюны.

– Тебе не нужно знать мое имя, – отозвался чужак.

– Мне хочется, – сказал Эрб.

– Тогда ты правильно угадал, меня зовут «господин», – последовал ответ.

Эрб вздохнул. Какая жалость, что чужак был таким необщительным. Эрбу отчетливо казалось, что небольшая беседа могла бы слегка облегчить промежуток между настоящим моментом и финалом, хотя его приятно удивляло, как он держится. Поразительно, чего можно добиться, если постоять за себя, подумал Годдлсби. Иронично, в самом деле.

Он знал, что этот день настанет. Всегда знал, что все кончится именно так. Знал с тех самых пор, как его сделали мэром.

Они выбрали его исключительно потому, что он был настолько труслив. Эрб все еще помнил тот далекий день – как он возился в пепле, вычерпывая пригоршни этой дряни из-под огромной каменной плиты посреди городка. Тогда он запаниковал, нырнул наземь и начал отчаянно скрести пепел. Каким-то образом он выкопал достаточно много, чтобы получилась яма, куда он сумел поместиться. Яма, где он прятался, пока на площади перед ним все стихало.

Он был всего лишь прохожим, но в неудачный момент. Он шел через площадь прямо возле дома мэра Хоука, и ровно тогда туда стянулся Союз. Хоук был хорошим человеком: сильным, мудрым и храбрым. При появлении Союза в городке он не стал ничего терпеть. Половина из них посидела у него в камерах, когда насилие впервые захлестнуло поселение, и Хоук ни разу не отступил, борясь со всеми их злобными мелкими замыслами.

Это сходило ему с рук до Сезона Пепла. Вот тогда-то они и пришли за ним. Вовне нельзя было передать никаких вестей, и старый мэр Хоук оказался против них в полном одиночестве.

И вот опять, подумал Эрб, очередной Сезон Пепла, очередной мертвый мэр. Почему подобные вещи вечно происходят в Сезон Пепла? Он ненавидел Сезон Пепла. Это не имело значения. Этот точно стал для него последним.

Чужак остановился, протянул руку и дернул Эрба за тыльную сторону пальто, чтобы тот тоже перестал идти. Эрб испытал смутное облегчение о того, что все наконец-то закончится. Его достало идти и гадать, как это будет. Лучше пускай просто случится.

Незнакомец со щелчком вскрыл коробку с токсигаретами. Сноровисто откинув металлическую крышку жестянки, чужак подкинул одну токсигарету вверх и без труда поймал ее губами. Он выставил открытую коробку перед собой, предлагая содержимое Эрбу.

– Нет, нет, спасибо, – сказал Годдлсби. – Сейчас уже нет смысла начинать.

– Попробовать не повредит, – отозвался чужак.

– Нет, может и нет, – проговорил Эрб, протянул руку и взял предложенную палочку. Повертел ее в пальцах, не зная наверняка, какой стороной класть в рот. Да какая разница, решил он, и сунул ее между губ. Незнакомец протянул искровой грифель, и кончик сигареты ожил, вспыхнув у Эрба перед носом.

Эрб вздохнул и сделал первую затяжку. Попробовать не повредит, подумалось ему.

Глава 12

– Антал, – произнес Лакатос. – Меро, Рубик, Тодор, Галамб: подойдите.

Анталу, который нынче воспринимал все через бионический имплантат в ухе, это показалось не более чем скрипучим потрескиванием. Тем не менее, он понемногу учился интерпретировать, что означают эти зернистые щелчки, поскрипывания и свистки, и довольно легко выполнил распоряжение вожака.

Пятерка двинулась к Лакатосу, стоявшему в дверях логова банды. Некоторые добрались быстрее остальных. Рубику с Галамбом, похоже, особенно не хотелось откладывать инструменты и делать, что велели.

Позади Лакатоса в проеме находился чужак, Юрген. С момента прибытия этого человека Антал едва ли хоть слово ему сказал и не видел его с тех пор, как их с Лирбусом послали разобраться с Годдлсби. Видимо, дело оказалось и впрямь грязным, и Анталу не особо хотелось участвовать в чем-либо, где фигурировал чужак. Увидев, что тот столь явно стоит рядом с предводителем, он слегка вздрогнул.

– Я больше не могу позволить, чтобы вы просто работали в поле, – сказал Лакатос, подразумевая те обязанности, которые при обычных обстоятельствах выполняли рядовые вроде Антала или неспособные вроде Тодора. Пока наиболее беспардонные акты вымогательства, устрашения и открытого насилия доставались таким закаленным ветеранам, как Морден, Берзель или Лирбус (а теперь еще и чужак), члены группы типа Антала или Тодора обрабатывали территории банды, выискивая металлолом, собирая ценные травы, ил и жижу, или же вытаскивая любое работающее оборудование, какое только могли найти в заброшенных районах купола.

Рубик, напротив, являлся человеком, по большей части избегавшим всех видов полевой работы, и был в целом освобожден от всего, кроме боев, в силу своей ценной роли стрелка с тяжелым оружием, а еще неизбежного обыкновения превращать любую ситуацию в драку. Антала удивило, что его позвали.

– Годдлсби больше нет, и отныне мы будем собирать налоги сами, – произнес Лакатос. – Делаем это раз в неделю, начиная с завтрашнего дня. Тодор, ты идешь с Рубиком; Антал с Меро, а ты, Галамб, пойдешь с Юргеном. У него есть списки, кто и сколько платит.

После этого Юрген прошел мимо Лакатоса и протянул два длинных тонких пергамента: один Тодору, второй Меро.

– Я не могу прочесть этого, – сказал Меро. Перед последним словом произошла пауза, словно он добавил его потом, вдруг не пожелав признаваться, что вообще не умеет читать. Это едва ли являлось чем-то необычным. Он сунул список в руку Анталу, с тем же успехом.

– Я тоже не могу прочесть, – ответил Антал. Лакатос насупился.

– Ты? – спросил он, указывая на Галамба. Галамб рьяно закивал.

– Ладно, – произнес Лакатос. – Галамб, ты пойдешь с Меро, а ты, Антал, можешь идти с Юргеном.

Антал еле слышно выругался. Ему и так едва ли доставляла удовольствие работа по вытряхиванию денег из горожан, а теперь он еще и встрял с чужаком. Одному Императору ведомо, что намерен делать этот чужак, подумал Антал. Он был вполне уверен: в талантах Юргена убеждать будет больше грязи, нежели изящества.

– Ну, все, – сказал Лакатос. – Идите.

Пока они шагали по улице, Антал держался сразу за чужаком. Как он решил, если пойти рядом, станет лишь еще очевиднее, что они толком не разговаривают, и ему нечего сказать. Юрген вдруг остановился снаружи одной конкретной хибары.

– Лорган Дрег, – произнес он. – Три кредита. Давай ты.

Последняя фраза чужака прозвучала неожиданно.

– Я? – переспросил Антал.

– Иди, – сказал Юрген. – Я подожду здесь. Тут нас обоих не требуется.

Антал подошел к двери, занося кулак, чтобы постучать. В сущности, он не был уверен, следует ли стучать, но, впрочем, не был уверен и в том, что не следует. Он секунду помешкал, стискивая сжатый кулак перчаткой второй руки, а затем наконец-то собрался с мыслями и трижды резко ударил в дверь.

Та была шаткой, древней и сделанной из рифленого металла. Она свободно качнулась в раме, и четкий стук распался на обычный громыхающий лязг. Он совершенно не обладал дробной прерывистостью хорошего, эффектного стука и на самом деле слегка разочаровал Антала. Впрочем, сработало.

В проеме возник мужчина довольно тощего вида, одетый в лохмотья. Однако эти лохмотья были в масле, а это означало, что он хотя бы имел какую-то профессию – возможно, даже квалифицированную. При виде Антала с Юргеном он взвизгнул и попытался захлопнуть дверь сразу же после того, как ее открыл.

Это придало Анталу уверенности, и он стал действовать инстинктивно, задержав дверь ногой и продавив ее плечом. Перепуганный человек отпрянул от входа, и бандит шагнул внутрь.

– Что не так, Дрег? – поинтересовался Антал. – Ты разве не рад нас видеть?

Мужчина судорожно вздохнул и суетливо перебежал обратно на другой конец комнаты, где остановился, прижавшись спиной к какому-то гигантскому приспособлению из почерневшего металла, занимавшему большую часть дальней стены. Анталу втайне очень хотелось разделаться с этим и закончить, но он подумал, что если немного растянуть момент, это может упростить будущие визиты. Он подошел к конструкции.

– Это что такое, во имя дочки Хельмавра?

Дрег ничего не ответил, но торопливо отодвинулся от устройства при приближении Антала. Теперь кавдорец видел, что оно было сооружено внутри хибары и на самом деле являлось ее частью. В скромном обиталище Дрега имелось всего две твердых стены – задняя и та, что справа от нее – а устройство было смонтировано в углу между ними. Оно представляло собой массу труб, поршней, шестеренок и передач, почерневшую, но влажную от масла, как это бывает со всеми рабочими механизмами. Судя по всему, это была лишь передняя оконечность гораздо более крупной машины, глубоко вделанной в стену.

Тут и там потертые серые панели, некогда бывшие белыми. Устройство покрывала пласталь, а поверхность пластали, в свою очередь, покрывали таинственные отметки и цифры. Антал не мог их прочесть, однако был вполне уверен, что это лишь часть более обширного кожуха, который Дрег снял, чтобы докопаться до машины.

Это был генератор. Дрег выстроил всю свою клятую халупу прямо поверх старинного генератора, спрятав тот за стенами, чтобы никто не увидел, как он сдирает все защитные панели, подбираясь к механизмам внутри.

В нынешней обстановке Дрег никак не мог дотянуться до основной громады машины, залегавшей в недрах стены и более ранних сооружений, но обнаженная часть, похоже, была весьма важна для ее функционирования и, вероятно, Дрегу ее хватало, чтобы поддерживать генератор в некоторой исправности. Анталу казалось, что это довольно-таки хорошее рабочее состояние, и на то же самое указывал глухой гул, исходивший оттуда. Видимо, Дрег перекачивал энергию из этой штуки в те части поселения, которым посчастливилось до сих пор сохранить физическое подключение, и, несомненно, брал плату за такую привилегию. Прибыльное дельце, выходит.

– Значит, будет четыре кредита, – сказал Антал.

– Что? –произнес Дрег. Забавно было, как даже самое испуганное молчание получалось пересилить, стоило кому-то упомянуть о деньгах.

– Четыре кредита. Налоги. А теперь раскошеливайся.

Возможно, в отрывистой манере чужака есть расчет, подумал Антал, стараясь скопировать ее.

– Три, – робко проговорил Дрег. – И я платил Годдлсби.

– Это было на той неделе, – отозвался Антал, хотя, по правде сказать, не был полностью уверен, что прошла уже целая неделя. – Годдлсби больше не будет собирать налоги, будем мы. Я буду, – торопливо поправился Антал, чтобы сохранить лицо. – Так что будешь платить, как хороший мальчик, а я тебя выручу.

– Выручишь? – переспросил Дрег. – Как?

– Плати вовремя, и у тебя не будет никаких проблем, – сказал Антал. – Например, гранаты в генераторе. А теперь четыре кредита, Дрег, и чтоб блестели.

– Три? – повторил Дрег, предприняв последнюю жалкую попытку избежать надбавки.

Антал просто нахмурился и скрестил руки. Дрег запустил руку в кожаный передник, обвязанный вокруг пояса, и извлек пару кредитов. Антал был уверен, что там сложена уйма денег, но Дрегу хватило осторожности не раскрывать свои богатства сверх меры, и он достал два оставшихся кредита по одному за раз, после чего уронил все четыре в раскрытую ладонь Антала.

– Приятно иметь дело, Дрег, – произнес Антал. – На следующей неделе в то же время.

Бандит ухмыльнулся и вышел из хибарки.

– Есть? – спросил Юрген.

– Есть, – сказал Антал.

Это было пятое подряд изъятие сходу и вообще без проблем, а также третье, по итогам которого сборы реально поднялись. Похоже, Годдлсби на самом деле не пытался выжать из этих жалких людишек столько, сколько следовало бы, и теперь, когда Антал взглянул на них лично, нашлось множество таких, как Дрег, кто явно мог поделиться куда большим. Антал поиграл с идеей простить некоторых настоящих бедняков, но передумал. Он не увидел в этом смысла.

Двое мужчин зашагали по дороге. Они все дальше уходили от города. Все первые трофеи были собраны в тесно набитых хибарах и домах, тянувшихся вдоль главной улицы Падучих Песков, но теперь их целями стали изолированные жители нор, рассеянные по краям поселения. Следующим в списке стоял Нирин Хобб.

Нора Нирина Хобба представляла собой по-настоящему отвратительное место. Единственным путем к ней служил мост, шедший поверх сточного резервуара. Емкость до сих пор использовалась, но Хобб разделил ее на десятки выгородок, каждая не больше метра в ширину. В этих выгородках гнили – иначе и не скажешь – самые неприятные обитатели подулья. Гигантские черви, рождавшиеся уже большими и еще сильнее разбухавшие на пиршестве в нечистотах, корчились в загонах, размеров которых едва хватало для них.

Когда Антал и Юрген проходили, на поверхность поднялись клыкастые пасти, явно не отказавшиеся бы от чего-нибудь посущественнее, чем та несколько раз переваренная плоть, в которой они томились. Судя по непарным ботинкам, тут и там плававшим в яме, черви не полностью разочаровывались в этом отношении.

Примерно на полпути Антал заметил одного червя, который извивался энергичнее прочих и вообще практически не пропадал из виду. Приблизившись, он увидел, что тот вел себя весьма любопытно. Существо раз за разом билось в проволочное ограждение загона, понемногу продавливая его. Оно явно делало успехи, и край выгородки выступал в соседскую уже дальше, чем до середины.

На глазах Антала еще несколько целеустремленных атак обрушили небольшую секцию ограждения, и червь бросился через упавший барьер в загон на другой стороне. Он на секунду скрылся в бурой дряни, а затем снова поднялся, сжимая в зубах другого червя. Неистово встряхнув того, он ударил его головой о загородку. Схватка длилась еще пару секунд, после чего агрессивный захватчик – гораздо более крупный, чем его невезучий сосед – исчез под теперь уже спокойной поверхностью, чтобы спокойно переварить свой улов.

Юргена это представление вовсе не настолько заворожило или отвлекло, и Антал вдруг заметил, что чужак, скрестив руки, ждет его в конце моста, где над входными трубами отстойника размещалась нора самого Хобба.

Антал заторопился по мосту, чтобы догнать Юргена. Тот кивнул в направлении жилища Хобба, и Антал, не тратя времени понапрасну, резво направился ко входу, который представлял собой сильно проржавевшую трубу, поставленную вертикально.

Спустившись по ней, Антал слез на решетчатый пол коридора над лабиринтом труб, предположительно, регулировавших содержимое резервуара. Что бы они там ни делали, делали они это не особо хорошо, и единственной вещью, более омерзительной, чем нескончаемый рыгающий шум, который издавали трубы при обратных пробросах, была прогорклая вонь, следовавшая за каждым таким извержением.

Антал пересек решетчатый мостик и вошел в тускло освещенные комнаты за ним. Все они были одинаковыми – всего лишь крошечные спальни  рабочих, которые когда-то, должно быть, требовались для функционирования резервуара. Все эти помещения соединял сквозной коридор, и Антал двинулся по ним, минуя одно за другим в поисках Хобба.

Комнаты либо пустовали, либо были заполнены всевозможным мусором. Кавдорец прошел пять или шесть, прежде чем отыскал одну, хотя бы отдаленно похожую на обитаемую. Единственными признаками жизни являлись яркая лампа, пристроенная на каменной скамье в углу, и койка, покрытая грязью не до полной непригодности, однако этих признаков хватало.

Впрочем, там не было никаких признаков Нирина Хобба.

Антал подошел поближе к скамье – достаточно близко, чтобы увидеть, что ту на самом деле использовали  в качестве импровизированного стола. В тусклом круге света, отбрасываемого лампой, были рассыпаны учетные журналы. Антал перевернул один из них и откинул обложку. Разумеется, он ничего не мог прочесть, но посчитал вмешательство в чужие дела весомой частью работы и принялся без интереса листать страницы.

– Чего тебе надо? – спросил голос позади него. Обернувшись, Антал увидел, что это Хобб.

– Налоги, Хобб, пора раскошеливаться, – произнес он, закрывая журнал. – Сдается мне, ты многое можешь себе позволить.

Антал блефовал. Да, жилье обитателя норы  имело не вполне здоровый вид, но было похоже, что его бизнес процветает на свой омерзительный манер.

– Скажем, двенадцать кредитов, – добавил кавдорец.

– Убирайся, – велел Хобб, поднимая дробовик, которого Антал до этого не замечал. Первые успехи сделали его самоуверенным. Он не понимал, что это были лишь простые задания, и ни на секунду не задумался, как себя поведет, если кто-нибудь откажется.

– Ты должен заплатить, – сказал Антал без убедительности, предприняв последнюю попытку открытого грабежа. Она явно не сработала, что продемонстрировали стволы дробовика, сунувшиеся еще ближе к его лицу.

– Ого, – проговорил Антал. – Погоди. Десять кредитов. Десять кредитов, как раньше, этого хватит.

Он тут же пожалел об этом шаге. В панике возврат к той сумме, которую Хобб прежде платил Годдлсби, показался хорошей идеей, но теперь Антал осознал глупость этого. Он показал слабость – показал, что его можно прогнуть по требованиям, и теперь у решительного Хобба было преимущество. Тот одной рукой сграбастал Антала за облачение на спине и поволок обратно: из комнаты, по решетчатому мостику, к подножию трубы, через которую он вошел.

– А теперь проваливай, – сказал Хобб.

Антал решил ограничиться уже понесенными убытками и сделал, как ему велели, выбравшись по трубе на настил сверху, где ждал Юрген.

– Есть? – поинтересовался тот.

– Эмм, нет, – отозвался Антал.

– Что? – переспросил Юрген.

– Он не станет платить. У него клятый дробовик, и он говорит, что не станет платить.

Юрген лишь вздохнул и, не сказав больше ни слова, приподнял за спиной фалды своего плаща и прыгнул в трубу ногами вперед. Антал услышал лязг, с которым его тяжелые ботинки приземлились на решетку внизу, а затем пораженное: «Какого?..» со стороны Хобба, после чего шум потасовки и голоса пропали из пределов слышимости.

Однако это был лишь кратковременный пробел. Антал быстро достал из-за голенища металлическую палочку и сунул ее в ухо. Он подкрутил имплантат и сосредоточился на шуме из трубы, концентрируясь на каждом звуке. Чужак был тем еще сукиным сыном, в этом Антал не сомневался, и бандит твердо полагал, что у Хобба крупные проблемы, а впереди только жестокая смерть от рук Юргена.

– Слушай, – донесся голос чужака, или, скорее, щелчки и потрескивания, которые Антал перевел в речь Юргена. – Я не хочу, чтобы мне пришлось сгибать тебя вдвое, как тот проклятый дробовик, так почему бы тебе попросту не заплатить, и покончим с этим.

Антал не был уверен, знает ли вообще чужак о его имплантатах. Тот не мог догадаться, что Антал слушает, однако кавдорца все равно удивила рассудительность его действий. Этот Юрген мыслил так глубоко, как он раньше и не представлял. Антал стал слушать дальше, заинтересовавшись, каким же будет следующий шаг Юргена.

Больше он не услышал ни единого слова, равно как и треска, щелчка или звяканья. Из трубы раздался металлический лязг, и он отпрянул, охваченный болью. Кто-то что-то разбил, или уронил нечто тяжелое, и этот шум был мучителен для усиленного, а сейчас еще и перегруженного слуха Антала. Он упал на колени, инстинктивно прикрыв уши, но так стало только хуже.

От шока Антал выронил металлическую палочку и никак не мог ослабить имплантат, или подстроить частоту. Потеря концентрации означала, что его слух захлестывали все звуки на расстоянии нескольких сотен метров. Он взвыл от боли и стал отчаянно скрести по полу в поисках палочки.

Он нашел ее, покрытую коркой перегноя, рядом со своим ботинком и без промедления воткнул грязную штуковины себе в ухо, скручивая громкость и чувствительность имплантата вниз, в самый низ. Антал облегченно выдохнул и завалился на бок, усевшись на настил и тяжело дыша.

Таким его и обнаружил Юрген – сидящим и тяжело дышащим. Антал даже не услышал его приближения, и чужак возник из трубы так же беззвучно, как пепел падает на пепел. Даже его ботинки не издавали никакого шума, пока он шагал по настилу к Анталу с выражением полного недоумения на лице и пистолетом наголо.

Губы Юргена пришли в движение, но не последовало никаких слов. Именно в этот момент Антал и сообразил, что выкрутил настройки имплантата на ноль и временно полностью оглох. Он снова запихал палочку в ухо и пошарил ей там всего секунду, едва осмеливаясь повысить громкость хоть на йоту. Постепенно стал слышен голос Юргена, и Антал на этом остановился.

– Пошли, – сказал Юрген. – Мы уходим.

Антал был рад, что ему не задают более строгих вопросов о его необычном поведении, или о том, зачем он тычет себе в ухо. Впрочем, он не мог быть уверен, что Юрген уже не попросил у него разъяснения. Дождусь, пока спросит снова, решил он.

– Есть? – уточнил Антал.

– Нет, – произнес чужак.

Антал был ошарашен. То, что чужак потерпел неудачу, казалось невероятным – особенно после того, как тот явно разоружил Хобба. И если он не выбил из него налоги, что это был за лязг?

– Что случилось? – спросил Антал.

– Он сказал, что не станет платить, – отозвался Юрген. – Поэтому я надавил слегка посильнее.

Ааа, подумал Антал, так он все-таки убил того за неуплату.

– Ааа, – произнес он, невольно начав думать вслух. Юрген не обратил на него внимания и продолжил:

– Поэтому я надавил слегка посильнее, и похоже, что он не станет платить, так как уже заплатил.

– Ага, но то было на прошлой  неделе, – сказал Антал. Точно такое же глупое оправдание он выслушивал сегодня при каждом заходе.

– О нет, – ответил чужак, – это было вчера. Он говорит, что заплатил Эркету.

– Чего? – переспросил Антал.

– Вот именно, – произнес Юрген.

– Что? Ты о чем, жалкий мелкий негодяй?

Лакатос глумливо усмехнулся в лицо Эркету. Малолетка попытался было увильнуть, но сумел лишь повернуть голову. Тяжелые цепи, приковывавшие его руки к потолку, а лодыжки к полу, оставляли мало места для движений.

– Я собирал налоги. Кто-то же должен был, раз вы от Годдлсби избавились, – взвизгнул он.

– Да, – сказал Лакатос. – Только вот ты их для себя собирал!

Предводитель отвернулся и кивнул Мордену.

Морден протянул руку и вытащил из огня лежавшие там клещи. Он ткнул ими в бок Эркета, прихватив плоть. Малолетка взвыл от муки. Антал отпрянул от этого зрелища и сделал шаг назад. Даже на таком расстоянии его глаза пересыхали и болели от жара пламени. Эркет, подвешенный в считанных метрах перед огнем, должно быть, очень страдал. Идиот, подумал Антал.

– Не торопись, – велел Лакатос Мордену, а затем отвернулся и ушел, проталкиваясь среди собравшихся зрителей.

– Идемте, – сказал он, проходя мимо Антала с Юргеном, стоявших позади толпы бандитов.

– Остальные у тебя? – спросил Лакатос, занимая свое место в куда менее забитой и куда боле прохладной главной комнате убежища.

– Да, – ответил Антал. – Все.

Он достал из кармана мешок и бросил его предводителю.

Лакатос поймал кошель одной рукой и вытряс содержимое себе на колени. Он сгребал кредиты пригоршнями, пересчитывал и возвращал в мешок. Зачислив последний, он сделал паузу.

– Дай мне тот список, – велел он Юргену, который тут же протянул изрядно потрепанную полосу пергамента. Указательный палец перчатки Лакатоса прошелся по краю листа. По ходу дела вожак бормотал себе под нос, почти беззвучно ведя учет.

– Я думал, Хобб не заплатил? – произнес Лакатос.

– Нет, – отозвался Юрген. – Так мы и узнали, что Эркет тянет деньги.

– Но тут все, – сказал Лакатос.

– О, некоторые из них заплатили немного сверху, – сообщил Антал.

– Тут хватит, чтобы покрыть долю Хобба, ты в курсе? Ты мог бы этим отмазать Эркета. – Лакатос поднял глаза на Антала

– Хобб не заплатил, – только и ответил Антал. Это было встречено хриплым, грохочущим смехом предводителя, который вскочил со своего места, пересек помещение и крепко хлопнул Антала по плечам, поздравляя его.

– Очень хорошо, Антал, действительно очень хорошо, – произнес он. – Отныне налоги исключительно твоя вотчина. Я чрезвычайно впечатлен. Однако, боюсь, – продолжил вожак, – что перед этим нужно разобраться с гораздо более срочным делом. Дюрн так до сих пор и не вернулся.

– Хочешь, чтобы мы отправились в Осевой Шип и поискали его? – спросил Антал.

– Не думаю, что есть особый смысл его искать, – сказал Лакатос с примесью горечи в голосе. – Но вы должны отправиться в Осевой Шип и убедиться, что сообщение дошло.

– Выступаем сейчас же, – отозвался Антал, воодушевленный реакцией на его старания по повышению налогов, и стремящийся продемонстрировать свою преданность предводителю. Впрочем, этой возможности ему суждено было лишиться.

– Нет, – произнес Юрген. – Я пойду один. Здесь еще есть работа, и похоже, что мне снаружи везет сильнее, чем большинству.

– Хорошо, – сказал Лакатос. – Ступай один, Юрген. Да направит тебя Император.

Юрген кивнул и вышел из комнаты, оставив слегка разочарованного Антала хотя бы упиваться восхищением вожака.

Глава 13

– Подойди, – произнес Аддек, поманив незнакомца к себе. Он уже слыхал об этом чужаке, но еще не видел того воочию. Увидев же, был чрезвычайно поражен.

– Я Юрген, ваше верховенство. Это честь для меня, – сказал чужак.

Незнакомец был высоким и выглядел худощавым. Его кожа имела румяный, почти красный тон, хотя Аддек посчитал, что это всего лишь красящий эффект от пепла, переносимого штормовыми ветрами. Он не носил ничего из кавдорского облачения и явно был обращенным. А еще явно был весьма крепким человеком, раз рискнул идти сюда в одиночку из Падучих Песков в разгар Сезона Пепла. В совокупности эти черты сообщили Аддеку, что этот Юрген, возможно, не простой член банды, а избранный обращенный, который работает непосредственно на самого Катафенги. Как следствие, Аддек держался внешне гостеприимно, но втайне настороженно.

– Славно, Юрген, – ответил он. – Добро пожаловать, но что привело тебя сюда в такое время года?

– Хмм, – произнес Юрген, хмурясь. – Я так понимаю, вы не встречались с Дюрном?

– Дюрном? – переспросил Аддек. – Я не видел его где-то с год. О чем ты?

Похоже, ответ Аддека обеспокоил Юргена.

– Дюрна послали сюда несколько дней назад, – сказал тот, – со срочными вестями, брат Аддек. Срочными вестями.

– Гм, – проговорил Аддек, вставая со своего кресла. – Тебе лучше пройти со мной, Юрген.

Он простер руку и подал чужаку знак следовать за ним. Юрген в два целеустремленных шага пересек небольшое расстояние между ними и двинулся за Аддеком в коридор справа. Когда они проходили мимо толпы кавдорцев на краю помещения, Аддек окликнул:

– Диран. Дир…

Он осекся, заметив фигуру, пристроившуюся у него за плечом. Его сын уже был рядом, инстинктивно пойдя следом. Они втроем поспешно прошли по коридору в куда менее крпуную и весьма скудно обставленную комнату в конце.

– Полагаю, – произнес Аддек, – это не те срочные вести, которые нужно обсуждать в переполненном зале.

– Видимо нет, брат Аддек, видимо нет, – отозвался Юрген. Он сунул руку в куртку на груди и прошелся по карманам. Вытащил пергамент и передал его Аддеку.

Аддек развернул лист. Тот гласил: «Все хорошо». Аддек лишь нахмурился. Столь простое послание очевидно было всего лишь обманкой. Он огляделся, но не увидел ни фляжки, ни лотка. Лучшим попавшимся ему вариантом стала лужа мутной, похожей на молоко, воды в углу. Она собралась на камне в том месте, где из труб, приделанных к потолку наверху, стабильно бежал ручеек.

Аддек подошел к луже. Скрипя старыми костями, присел на колени и провел пегаментом по поверхности воды. Его тут же прервал решительный и довольно-таки неестественный кашель со стороны чужака. Аддек повернулся и оглянулся за плечо.

– Брат Юрген, – сказал он, кивнув в сторону Дирана. – Представляю тебе брата Дирана. Моего сына.

Юрген кивнул, явно удовлетворившись пояснением и проявлением доверия. Кроме того, подумал Аддек, не было особых причин полагать, что даже этот Юрген посвящен в секрет пергаментов, хотя его реакция явно показала: это так. То, что Лакатос послал его, уже опасаясь потери Дюрна, явно выделяло Юргена как человека со способностями выше, чем у большинства. Он знал о пергаментах и о скрытых сообщениях, так что был не просто каким-то незадачливым гонцом. Подозрения Аддека, что Юрген находится на службе у высшей инстанции, быстро крепли.

Он вынул мокрый лист из лужи и поднял его повыше.

Алых Черепов больша нет. Лаго идет за нами. Гатовся.

Вот что тот гласил. Лакатос изъяснялся неграмотно, а писал еще хуже. Совсем не культурный язык самого Аддека, изученный в высоких покоях монастырей дома Кавдор в городе-улье, однако сообщение было вполне ясным.

– Ты это читал, – обратился Аддек к Юргену, скорее не спрашивая, а делая утверждение.

– Нет, но знаю суть, – произнес тот.

– Хорошо, тогда расскажи мне, что тебе известно.

Аддек слушал, как Юрген подробно излагает свою практически невероятную историю. Как тот обнаружил, что банда Гандомеля поголовно перебита: возможно, это сделали их же руки, а возможно, и чужие, когда они отвлеклись на какую-то внутреннюю распрю. Аддек был шокирован, но вовсе не изумлен. С его точки зрения, Гандомель вел себя неумно, а взращиваемая им в своей банде дисциплина была неосязаемой – выверенное балансирование, для которого тот полагался исключительно на собственную тонко настроенную хитрость. Он всегда был уверен в ней на собственный надменный манер и говорил убедительно, однако Аддеку – который был старше него на тридцать лет – всегда казалось, что этой хрупкой дисциплине предначертано разрушиться, как только язык Гандомеля умолкнет.

Неудивительно, что все кончилось так, и Аддек испытывал крайне мало сочувствия к кому-либо из них. Он повидал с сотню дураков, появившихся и пропавших подобным образом. С сотню же и спас, но только тех, кто прислушивался, а Гандомель уж точно никогда этого не делал. Когда Юрген завершил повествование, Аддек вздохнул, но сверх этого никак не выдал своих чувств.

– А этот Лаго, – произнес он. – Расскажи мне, что знаешь о нем.

Так началась еще одна практически невероятная история. Что Юрген являлся творцом тайных посланий и создателем самой их сути. Что раньше он поставил это мастерство на службу гильдейцам и по этой же причине столкнулся с их ревнивой секретностью. Что они попытались убить его, потерпели неудачу и потому доверили эту задачу человеку по имени Лаго.

– Брат Юрген, я не думаю, что на месте Лаго так бы жаждал истребить целую банду, которая вообще никогда не встречала нужного мне человека, – сказал Аддек, усомнившись, что тут есть связь.

– Весьма мудро, брат, – ответил Юрген. – Мне кажется, все было иначе. Я даже не считаю, что Лаго известно о моем присутствии здесь. Если он меня и отыщет, для него это будет слепой удачей. Он тут из-за кого-то или чего-то другого, вот и все.

– Гандомель? – спросил Аддек.

– Ага, ему был нужен Гандомель, – произнес Юрген, – но его-то он достал. А потом вернулся. Насколько я могу судить, ему нужны все мы.

На этом чужак погрузился в очередную главу истории: о теле, найденном в брошенных куполах по пути отсюда в Падучие Пески и имевшем при себе плакат о розыске Юргена, об исчезновении Девереса, а теперь вдобавок и Дюрна. Все это подтверждало его рассказ, но предстояло еще больше драматизма.

– Стало быть, с людьми Гандомеля покончено, и мы его следующие цели, это ты хочешь сказать, брат Юрген? – поинтересовался Аддек, хотя уже был уверен в ответе.

– Да, – сказал тот, – и мы уже потратили чертову кучу времени, пока не сообразили.

– Тут все еще нет мотива, – заметил Аддек.

– Может и нет, – отозвался Юрген. – Но такими темпами мы будем мертвы, прежде чем поймем этот мотив. Мне представляется ясным, что он идет за нами, и нам следует разобраться с этим сейчас, иначе весь этот клятый план рухнет.

Ах да, подумал Аддек. Видимо, в этом и состояла подлинная причина спешки Юргена с данным вопросом, и также та причина, по которой Лаго будто бы систематически уничтожал Алых Черепов, а теперь и остальных.

Аддек знал множество способов распространять слово Императора, нести искупление Его бедствующим детям, однако Катафенги и его прислужники занимались этим особенно неприкрыто. Аддек никогда не был до конца уверен, что так лучше всего.

Его дом, его собственная семья, исполнял работу Императора, не уступая в усердии никому, однако всегда незримо, никогда не привлекая к себе нежелательного внимания. Дом Кавдор в целом был настроен держаться именно так и хорошо продвинулся в своих устремлениях. Их было в изобилии, числом они уступали разве что распутному выводку Орлоков. Разумеется, Голиафы и Эшеры не могли соперничать с ними по количеству – ряды тех сокращали жестокость и слабость мужчин соответственно. Загадочных Делаков невозможно было точно охарактеризовать во всех отношениях, но их ряды точно никогда не казались особо обширными, равно как и у Ван Сааров, чьи могучие умы, похоже, уделяли мало внимания вопросам наследования и власти. Кавдорцы же были многочисленными, сильными и преуспевающими, и потому уже давно разносили слово Императора.

Каждое приобретение Кавдора, новое торговое соглашение или исполненный контракт, служило посвящением шагам к достижению воли Императора, которые делались по одному за раз. Являлось ли такое медленное, размеренное продвижение чем-то плохим? В молодости Аддек был уверен, что да, и всем сердцем вверил себя огненной революции, предлагаемой людьми вроде Катафенги.

Теперь же, состарившись, Аддек все больше убеждался, что достиг бы куда больше за свою жизнь, останься он наверху и работая незаметно, без угроз.  Действительно, у дома Кавдор имелись враги, однако там, наверху, уж точно не было Лаго, грозящего уничтожить все предприятие, целиком и полностью.

Катафенги и его культ окружали свою деятельность секретностью, но само их существование секретом точно не являлось. Если их заговор раскрыли, да еще и агентов тоже, то неудивительно, что за ними отправились такие люди, как Лаго. Никакая награда не будет чрезмерна, если повергнуть такой культ Искупления, как у них – вызывающих страх и отвращение среди самых могущественных людей улья. Аддек давно уже думал, что такой день может настать, но он сам заварил эту кашу и вынужден был ее расхлебывать. Он с сожалением вздохнул, размышляя, что же делать дальше.

– Скажи мне, Юрген, – произнес он через некоторое время. – Что планирует Лакатос, коль скоро Лаго навис над нами?

– Если Дюрн мертв, значит до него добрался как раз Лаго. Готов поставить пригоршню кредитов, это был он, – ответил Юрген. – Еще я потерял снаружи Девереса, но то было подальше, в сторону территории Гандомеля. Если он достал Дюрна на минувшей неделе, значит он где-то между этим местом и Падучими Песками. Там-то мы их и можем накрыть.

– Их? – переспросил Аддек.

– Не думаю, что Лаго один, – сказал Юрген. – Мы уже нашли неподалеку одного мертвого охотника за наградой, а если это Лаго перебил Черепов, то мне не кажется, что он работал в одиночку.

– Сколько? – спросил Диран, вдруг заинтересовавшись.

– Невозможно сказать, но мы будем в большинстве. Так-то мы их и достанем.

– Как? – уточнил Аддек.

– Лаго умен, – произнес Юрген. – Он не станет просто врываться в город. Он устранил Гандомеля и дал его банде рвать друг друга на части, прежде чем прикончить их – если ему вообще пришлось это делать – и точно так же устранял нас по одиночке. Он убрал Дюрна и Девереса снаружи. Не спеша, он ничего не потеряет. Мы должны его подтолкнуть, выманить.

– Что ты предлагаешь? – спросил Аддек.

– Ну, он уже не здесь, далеко за Осевым Шипом, в этом я уверен, и, вероятно, окопался на краю Падучих Песков, – сказал Юрген. – Если ты и твои люди сможете устроить прочесывание в направлении Падучих Песков и потеснить его к городу, то мы сумеем его убрать. Дайте мне фору в день, и мы будем готовы. На краю города полно хороших мест и почти нет пепла. Мы засядем там и сможем отстреливать людей Лаго, как только вы их на нас выгоните. Они будут в ловушке, в окружении, и окажутся готовыми мишенями.

– Не уверен, что все будет так просто, – произнес Диран.

– Нам придется действовать точно и тщательно составить план, верно, – ответил Юрген. – Но мы в силах это сделать.

– Продолжай, – велел Аддек. – Изложи мне все детали твоего плана.

Аддек выслушал все до последнего слова, буквально глядя в рот. И практически каждое слово он повторил Юргену, опасаясь оставить без внимания хоть одну деталь. Но даже так решение далось нелегко. Юрген уже день как ушел, получив от Аддека обещание сделать, как он просил, а предводитель все еще беспокоился и не был уверен, что этот конкретный план разумен.

В итоге, он остановился на нем как на единственном варианте. Осмотрительный или нет, но этот курс действий был необходим. Аддека тревожило, не отвращает ли его от замысла старческая бездеятельность, и поскольку Диран выглядел более заинтересованным, он все же пришел к выводу, что они предпринимают действительно важное дело. Достаточно важное, в конце концов решил Аддек, чтобы он лично вел своих людей – в первый раз за много лет и, возможно, в последний.

Неспешно выйдя из личных покоев, он прошел сквозь сердце своих владений, возвращаясь к ветхому старому логову банды, где раздавал людям указания и благословения. Диран отправился в убежище заранее, так что план был уже как минимум частично известен, и велись практические приготовления.

Через некоторое время Аддек добрался до убежища. Он вошел в здание со вздохом неохоты и тяжким сердцем, но твердой решимостью.

– Братья, – произнес он, зайдя внутрь, – нас ждет бой, и вот как все будет.

Диран на противоположном конце комнаты кивнул и выступил в середину сборища.

– Мы будем драться в старом куполе вокруг Падучих Песков, – сказал он. – Там есть человек, который представляет угрозу для всех нас. Его зовут Лаго.

Из толпы раздался неопределенный судорожный вздох. Это имя шепотом передавали уже несколько недель, и теперь оно прозвучало от вожаков. Аддека не особо удивило их ошеломление.

– Он не один, но нас будет больше, и мы восторжествуем, – продолжил Диран. – Вот каков план.

– На каждом из нас будет вот это, плюс любая другая темная одежда, какую сможете найти. – Диран бросил на стол груду черных плащей. В углу позади него находились еще две похожих кучи. Облачения выглядели в точности так, как предписал Юрген. – Союз будет в таких же черных плащах. Не стрелять ни по кому в черном плаще. Всех остальных валить, не теряя ни секунды.

Упоминание о расправе было встречено шумными криками восторга.

– Мы направимся в сторону Падучих Песков, – сказал Диран. – Лаго и его люди неподалеку оттуда. Мы отыщем их и уберем, сколько сумеем. Но что важнее всего, так это чтобы никто из них не пробрался мимо нас, и так мы погоним их к Падучим Пескам. Там они попадут в ловушку, и Союз сможет перестрелять их с окраины города. Союз не станет покидать Падучие Пески. Лакатос оставит своих людей за городской чертой, чтобы вы не встретились с ними в пустыне, но помните о черных плащах, чисто на всякий случай.

– Держитесь вместе, – продолжил Диран. – С нами все будет в порядке, если не разделимся в пустошах.

Аддек возглавил своих бойцов в долгом походе за пределы города. Казалось, с того момента, когда они с Дираном наконец-то собрали людей, прошла целая вечность, но на самом деле – не больше двух часов. Два часа, чтобы подготовить оружие и поголовно одеться в черное. Все до единого в банде, выступавшей в пустоши, носили схожие простые черные облачения, как им и велел Юрген.

В сущности, помимо того, что такой наряд позволял им легко отличать друзей от врагов, этим плащам из более плотной ткани предстояло сослужить хорошую службу в шторм.

Они никоим образом не испытывали недостатка в снаряжении. Осевой Шип и громадные воздуховоды, стоявшие брошенными на его окраине, когда-то являлись легкими всего улья. В давно сгинувшую индустриальную эпоху обитатели купола занимались поддержанием исправности этой сложной вентиляционной системы. От некоторых требовалось совершать рискованные вылазки на внешнюю сторону труб, непосредственно в пепельные пустоши, и целеустремленный искатель до сих пор мог найти в Осевом Шипе экипировку, необходимую для столь опасной работы.

Это был не совсем археотех, но вместе с кошкометами, применявшимися для доступа к высоким трубам, Диран достал еще полдюжины дыхательных масок из тех, которыми пользуются инженеры улья. Их изготовили по наивысшим из возможных стандартов, гораздо лучше ненадежного мусора из химических фильтров, какой можно купить в подулье, однако они были старыми, и удалось заставить работать всего три из них. Сам Аддек отказался от предложенной маски, но эти устройства сейчас носили сопровождавший его Диран и двое бойцов с тяжелым оружием. Среди бушующих бурь это должно было быть невероятно полезно.

Несмотря на это, в глубине Аддек все еще тревожился. В моменты более мрачного настроения он задумывался, не предоставить ли Лакатоса и прочих своей участи. Размышлял, не прибыть ли – разумеется, совершенно случайно – совсем чуточку поздновато. Аддек пролил бы мало слез по поводу кончины Лакатоса и еще того меньше, встреть Катафенги свою смерть. Он был вполне убежден, что мог бы продолжать распространять слово Императора и без этого проклятого культа, который притягивает к ним внимание и навлекает на всех неприятности. Однако, как Аддек чрезвычайно хорошо понимал, нельзя было быть уверенным, что Лаго сперва явится за Лакатосом. Он никак не мог знать, что первой целью Лаго не станут его люди или он сам, и сугубо по этой причине был уверен: необходимо сделать в точности то, о чем его попросили.

Руководствуясь этой странной решимостью, Аддек вновь вывел своих людей в неистовый шторм.

Глава 14

Юрген преодолел невысокий утес. С прошлого раза, когда он его видел, очертания успели измениться, но местонахождение оставалось знакомым. Добравшись до гребня, он разглядел ниже пологий склон, уходивший к Падучим Пескам, силуэт которых смутно просматривался сквозь бушевавшую вокруг пепельную бурю. Путешествие было длинным, но привычным и доставило Юргену мало проблем. По правде сказать, он получал удовольствие. От уединения, одиночества в глуши. Он всегда был сам по себе, всегда был чужаком.

Довольно скоро он снова окажется один, подумал Юрген про себя, спустившись по дальней стороне утеса и снова направляясь к совсем не гостеприимным огням Падучих Песков.

– Аддек его видел, – произнес Юрген, понизив голос и приблизив лицо к уху Лакатоса, когда они вдвоем втиснулись в крошечный альков. Эти новости уж точно не хотелось объявлять остальным. – Три дня назад, так что он управился быстро.

– Тогда какого черта он не вернулся? – спросил Лакатос.

Юрген нахмурился, но больше ничего не ответил. Этого и не требовалось, поскольку все было написано у Лакатоса на лице. Дюрн погиб снаружи, в бурях, совсем как Деверес. Лакатос отправил их обоих туда, отправил их обоих на смерть, это была правда. Он действительно послал их на смерть, каким бы образом они ее ни встретили.

– Вот послание, которое мне дал Аддек в обратный путь, – сказал Юрген, передавая Лакатосу сложенный вчетверо лист пергамента.

– Ты его читал? – поинтересовался Лакатос.

– Аддек сам мне его прочел, – отозвался Юрген. – Дело скверно.

– Если Дюрн покинул Осевой Шип, но не добрался сюда, значит Лаго рядом, – произнес Лакатос.

Юрген лишь кивнул, мрачно соглашаясь с ним. Лакатос сложил лист и отдал его Юргену, а тот вернул пергамент во внутренний карман на груди куртки. Содержание не стало неожиданностью: что Лаго все еще гуляет на воле, что он убил Гандомеля, а позднее зачистил его банду, а также что он намеревается проделать то же самое с Союзом.

Похоже, Лакатоса не особо озаботило, как Аддек об этом узнал, а Юрген был мало склонен давать пояснения, если ему не задавали вопросов. Предводитель явно думал о другом: его сильнее тревожили новости, а не способ, которым их добыли.

– Проклятье, – сказал Лакатос. – И что нам теперь делать?

Казалось, Лакатос был искренне напуган последним поворотом событий, словно он вдруг осознал, что этот Лаго представляет куда большую угрозу, чем ему мнилось до сих пор. Юрген, разумеется, ни на минуту не преуменьшал опасность.

– Ты знаешь этого Лаго. Юрген, что нам теперь делать?

– Как мне видится, у нас есть два преимущества, – ответил Юрген, поднеся к губам токсигарету и разжигая ее. – Первое… пепельные штормы. Мы в них как дома, ну, насколько это возможно, и нам известна обстановка, а Лаго – нет.

Он сделал паузу.

– А второе… Лаго дурак. В нем нет изящества, нет хитрости. Просто не может удержаться, чтобы не порисоваться. Вероятно, он и его громилы завалятся прямиком в Падучие Пески, ожидая, что мы встретим их на самой улице. Это был бы очень глупый поступок. У нас нет шансов в перестрелке с Лаго, но есть шанс, если устроим ему засаду. Готов поспорить, он не сумеет обойтись без громкого появления. Мы должны подловить его в буре, пока он не доберется до города.

Лакатос повернулся и отступил от Юргена на шаг, стоя к нему спиной. В сумрачном алькове даже столь крошечного расстояния почти хватило, чтобы Лакатос полностью исчез в тени. И тем не менее, Юргену было очевидно, что вожак лихорадочно соображает, и что его поразила неуверенность. Подбитые гвоздями ботинки выстукивали во мраке быстрый ритм: он исступленно прохаживался. В конце концов, он решился.

– Ладно, Юрген. Я не вижу другого пути. Давай это сделаем. Идем за остальными.

Они все собрались вокруг него. Даже Лакатос выступал всего лишь зрителем, еще одним лицом в толпе, сбившейся у стола, за которым председательствовал Юрген. Здесь были все. По крайней мере, все, кто остался. Морден, Лирбус, Харгитай, Антал, Галамб, Кармен, Тодор, Рубик и Меро. Десять, считая Лакатоса, плюс сам Юрген. Тодор почти ни на что не годился, а Меро практически ничего не видел. Эта парочка была бесполезна снаружи, однако план не удалось бы хорошо подать, обойдя их. Они стояли и слушали точно так же, как все прочие. Они были Союзом, и для них настал час это продемонстрировать.

Даже Эркет находился в пределах слышимости, хотя его и заковали в цепи, а в предстоящем ему не отводилось никакой роли. Однако он был здесь и слышал, о чем говорили.

– Вы уже слышали, – произнес Юрген, и его голос раскатился по комнате, передавая своим тембром каждую йоту мрачной решимости, – что приближается Лаго.

Все до единого в собравшейся толпе выдохнули и либо повернулись посмотреть на соседа, либо повесили головы, уставившись в пол. Они знали, что предстоит, но от того не становилось легче об этом услышать.

– Вот что мы сделаем, – сказал Юрген, не смутившись. – Лаго здешние края незнакомы. Местность и бури – наши главные союзники. Используем их против него, и все у нас будет в порядке. Мы устроим ему засаду – ну, насколько сумеем в этот шторм – за пределами поселения, в запустелой части купола. Если позволим ему добраться до Падучих Песков, у нас будут проблемы.

– Кроме того, мы не станем выделяться, – продолжил Юрген. – Не станем выходить туда вот в таком виде, просто нарисовав себе мишени на спинах. Я хочу, чтобы вы все переоделись из ряс во что-нибудь такое, в чем он нас не признает. Ничего слишком кавдорского, ничего слишком искупительского, усекли? Вообще, давайте постараемся, чтобы это было что-нибудь тусклое. Чем лучше мы сумеем спрятаться среди пепла, тем больше у нас шансов, так?

Ответом стало несколько разрозненных кивков.

– Лаго где-то недалеко, где-то по дороге отсюда в Осевой Шип. Дюрн так и не добрался назад, но я смог, а значит Лаго не может быть так уж близко, иначе он бы меня подрезал на обратном пути в Падучие Пески. С той стороны в город всего одна дорога, поэтому устроим ему засаду там. Отойдем от поселения на достаточное расстояние, чтобы прикрыться бурей и выйти в дюны, но не настолько далеко, чтобы он сумел пробраться мимо нас, вам ясно?

В ответ последовало с полдюжины кивков, пара быстрых жестов руками, а также снова мрачное молчание. Этого было достаточно, и Юрген продолжил излагать свой план.

– Если там не будет признаков Лаго, мы можем подождать, время у нас есть. Займем господствующие позиции на дюнах и станем дожидаться, пока Лаго не зайдет в одну из лощин, где мы сумеем накрыть его перекрестным огнем. У него не будет никаких шансов. Он добрался до Девереса с Дюрном, и одному Императору ведомо, что случилось с Гандомелем и Черепами, но всё это скоро кончится. Проблемы нету, вы все меня поняли?

Пустоту, оставшуюся на месте властной речи Юргена, опять заполнило молчание. Тем не менее, это годилось. Все они впитали каждую деталь, уж хотя бы из страха. Они были готовы начинать, если слово «начинать» годилось для подобного финала. Нет, подумал Юрген, они были готовы закончить с этим, а он был готов лучше любого из них.

Юрген ни в чем не стал полагаться на авось. Он перевел банду из их обычного убежища в рассыпающуюся халупу где-то в паре сотен метров от трубы – на случай, если враги приблизятся, пока они будут готовиться. Соответственно, именно там Союз собрался в молчаливых раздумьях, здесь заполнялись магазины, рассовывались по карманам запасные, проверялось оружие, привешивались подсумки и настраивались умы.

– Галамб, Кармен, вы готовы? – спросил Юрген.

– Да. Я готов, – сказал Галамб. Младший малолетка у него за плечом просто кивнул. Вооружены они были скудно – Галамб автопистолетом, а Кармен ножом – и на подготовку им не потребовалось много времени. Юрген предполагал, что у Галамба тоже есть как минимум один клинок, хотя тот пока что предпочитал его не доставать. Одеты эти двое были в обычные лохмотья, но неприметные лохмотья цвета хаки, которые бы хорошо скрыли их в шторм. Не имея достаточно тряпья для нового колпака, ни Галамб, ни Кармен вообще не надели масок и выглядели совсем не похожими на себя в обычной кавдорской ипостаси. Конечно же, среди новых облачений банды не было видно никаких черных плащей. На этот счет Юрген высказался совершенно ясно.

– Отправляйтесь на край города, не дальше первой дюны, и спрячьтесь на противоположных сторонах подхода. Если кто-то появится, сразу давайте сюда. В противном случае ничего не делайте, пока туда не доберемся мы, поняли меня? – спросил Юрген.

Пара энергично кивнула, после чего Юрген вскинул руки и указал им на дверь.

Рубик был готов еще не до конца. Его огромная автопушка лежала на столе перед ним, разобранная на части, и как бы быстро он ни работал, но до завершения оставался еще почти час. Ранее он, похоже, хотел поспешить, отказаться от части привычных рутинных процедур, но Юрген велел ему успокоиться и принять все меры, какие принял бы в любой другой раз. Нужно было подготовиться как можно лучше, и если для этого требовалось время – пусть так. Даже кое-кто из остальных еще не закончил.

Боеприпасы были не в дефиците, но и не совсем в изобилии, так что Морден с Тодором сидели в углу на корточках, водя руками между импровизированной плавильней и каменным тиглем, где штамповали пули. Еще час этого занятия бы им не повредил, а кроме того, Юргену предварительно надо было позаботиться об еще одном деле.

Он пересек комнату, минуя людей, которые были до того поглощены работой, что почти не поднимали глаз, и приблизился к Лакатосу.

– Перед тем, как мы это сделаем, мне нужно посетить Катафенги, – произнес Юрген.

Удивленный Лакатос поднял взгляд.

– Хочешь рассказать ему об этом? – спросил он, явно сомневаясь.

– Нет, но я должен передать ему послание, – ответил Юрген.

– Отправь кого-то другого. Это не может подождать?

– Нет, – твердо сказал Юрген.

– Тогда, если оно требует такой срочности, я пойду с тобой, – произнес Лакатос. – В чем дело?

– Это сообщение от Аддека. Он хотел переговорить с Катафенги сам, лицом к лицу, но я не знал, как он сумел бы это сделать, пока все не закончится. Он дал мне послание и заставил поклясться, что я передам его Катафенги.

– И что в нем говорится? – спросил Лакатос.

– Это послание лично для Катафенги, и только для него одного, – сказал Юрген. – Прошу тебя, Лакатос, я лишь выполняю просьбу Аддека и к тому же тоже служу Катафенги. Не хочу выказать тебе неуважения.

Лакатос кивнул. Юрген удалился.

Возможно, делу предстояло пройти проще, чем полагал Юрген. Приготовления еще не были закончены, но шли гладко, и не произошло ничего такого, что навело бы Юргена на мысль, будто план может не сработать, или же вынужденно придется его менять. Нет, все развивалось очень хорошо, и после визита к Катафенги он будет готов начать всерьез.

Он не мог тратить время на головорезов у дверей и потому сполз с лестницы, не добравшись до вершины около метра. Ухватился за нижнюю сторону одного из прилегающих мостиков и, обнаружив там подходящий комплект труб и металлических ребер, стал враскачку продвигаться под ним, пользуясь только руками. В конце концов, он ввернулся в крошечную вентиляционную шахту, ширины которой едва хватило, чтобы поместились его плечи. Потребовалось протиснуться на метр, чтобы оказаться позади дьяконов, охранявших дверь. Выбравшись за ними, он вылез из шахты и вошел уже в сам купол.

С тех пор, как Лакатос впервые показал ему это место, оно успело существенно преобразиться. Оно оставляло ощущение постоянства, которого ранее не было. Казалось, будто Искупление укоренилось тут практически так же крепко, как каменные стены вокруг. Возможно, замыслы Катафенги об огненном царстве праведников продвинулись дальше, чем было известно Юргену. А может и нет.

Юрген зашагал вверх по ступеням, с обеих сторон окруженным металлическими кольями, на которых находились черепа. В сущности, намного, намного больше черепов, чем при первом визите Юргена сюда всего двумя неделями ранее. Возможно, это был хороший знак. А может и нет.

Он проскользнул мимо внутреннего из пары металлических листов, накладывавшихся друг поверх друга и служивших входом в покои Катафенги. В помещении было оживленнее, чем при прошлом посещении. У ног великого магистра преклонили колени четверо послушников в рясах с капюшонами, принимавших от него пастырское наставление. Их преданность была очевидна, но явно не шла в сравнение со срочным делом Юргена, и тот, не сбиваясь с целеустремленного шага, двинулся по полу в направлении трона Катафенги.

– Мне необходимо переговорить, великий магистр, – произнес он. Должно быть, в его голосе прозвучала спешка, поскольку Катафенги тут же приподнял костлявый палец и подал послушникам знак оставить его. Те повиновались, и Юрген, лишь чуть-чуть припав на колено, перешел к насущному вопросу.

– В чем дело, Юрген? – поинтересовался Катафенги.

– Это срочно, – ответил Юрген. – Я видел Аддека, и он говорит, что приближается Лаго.

Само лицо Катафенги скрывал его огненно-красный колпак, и хмурое выражение передалось словесно.

– Лаго? – переспросил он.

– Да, – сказал Юрген. – Аддек хотел быть уверен, что сообщение попадет прямо к вам… и еще он послал вот это.

Юрген полез в карман и достал мятый пергамент. То, как неаккуратно его свернули, явно указывало на спешку.

Катафенги взял лист и развел его кромки. Тот был совсем чистым, и он сделал манящий жест рукой. Юрген извлек из-под куртки флягу и вручил ее великому магистру. Катафенги потянул за пробку, но та не поддавалась.

Терпения ему хватило ненадолго, и, вынужденно уронив пергамент себе на колени, он обхватил пробку обеими руками, выдернул ее и в сердцах отшвырнул прочь. Вылил содержимое фляги на лист и провел по нему рукой, чтобы растереть скопившуюся влагу.

Катафенги отодвинул пергамент на вытянутых руках. Он намочил его с обратной стороны, и текст был тускловат. Магистр поднял лист над головой, так чтобы через него прошел более сильный луч света, пронзавший драную крышу хибары, и надпись стала немного отчетливее.

«Катафенги, ты покойник», – гласила она. Он свирепо поднял глаза на Юргена.

– Что это значит? – вопросил он.

Ответ ему мгновенно дала пуля в голову.

Юрген спустился по ступеням так же целеустремленно, как поднимался по ним. Он прошагал по полу купола и вышел на мостик между двумя дьяконами, которых с такими ухищрениями обходил несколькими минутами ранее. Сейчас ему уже было все равно: они никогда не останавливали никого на выходе, как бы их ни поразило его нежданное появление изнутри. Деловито протолкнувшись мимо, он удалился по мосту и быстро исчез в мутном сумраке подулья.

Возможно, пройдут часы, прежде чем они обнаружат тело Катафенги и осознают, что остались без лидера. И чем же они тогда станут? Всего лишь исступленной толпой, просто сборищем все тех же ожесточенных, полных ненависти и никчемных людей, какими были всегда. Лишенные предводителя, недовольные и не особо уживающиеся друг с другом.

Пусть у них оставались тот же фанатизм и жажда насилия, пусть оставались бессмысленная злоба и вспыльчивый нрав. Пусть оставались оружие и жестокие пыточные инструменты, но не имелось цели, которой их наделяла демагогия Катафенги, а без нее они были не опаснее тех бредящих безумцев, что вопили и орали на прохожих в поселениях по всему подулью.

Они станут просто раздраженными, капризными радикалами, чью ненависть к миру только усиливает осознание того, что они неспособны его изменить. Теперь они вообще ничего из себя не представляли. Как и должно было быть.

Юрген был доволен своей работой, уже близившейся к завершению. Он миновал старое убежище банды, где так и лежал закованный в цепи Эркет.

Эркет был отвратительным хнычущим негодяем. Порочным и озлобленным змеенышем, которого Юрген презирал с тех пор, как впервые увидел, однако невежественным и безвредным. Он не был посвящен во что-либо существенное и не нес ответственности за что-либо примечательное. Никчемное создание, но смерти он заслуживал не больше, чем спасения, и от руки Юргена его не ждало ни то, ни другое. Если бы не совершенно мерзкий характер, Эркет мог бы скорее стать объектом жалости Юргена, а не его возмездия.

Мог ли Эркет вообразить, что зверское избиение, устроенное ему Морденом, унижение и проведенные в цепях часы спасли его жизнь? Вероятно, нет. Это не имело значения. И все же он уцелел. Так требовалось.

Кому-то придется остаться. Кто-то должен был рассказать историю, передать легенду, поведать о ползучем страхе, который трусы вроде Эркета заслуживали носить в сердцах, куда бы ни пошли. В подулье было множество таких: людей, называвших имя и озвучивавших миф. Эркет станет еще одним и хорошо сгодится в этом отношении.

Юрген продолжал идти.

Он миновал место, которое три недели время от времени называл своим домом – тот грязный уголок, где творились его фокусы и создавались образцы. Именно туда пришла в его поисках бедная, отчаявшаяся девочка, чтобы совершить какую-то месть, которой он заслуживал в ее одурманенном разуме. Именно туда за ней последовал Дюрн, и там-то Юрген его и убил.

Тот встретил участь лучше, чем гибель в дюнах. Пуля Юргена не стала вынуждать Дюрна дожидаться конца, задыхаясь, иссыхая и угасая среди бури. Девересу он тоже не дал мучиться. Дав достаточно времени, чтобы сбиться с пути, он вернулся и прикончил его. Не было нужды заставлять их страдать – только не тех, кому в любом случае предстояло умереть.

Девушка никогда об этом не узнает, но она умно выбрала место для встречи с ним. Проходя мимо здания, он подумал о лабиринте забытых коридоров, тянущемся в глубине под несколькими оставшимися этажами. Из-за них-то он и выбрал этот дом, и посредством них тайком переправил ту несчастную девочку в безопасное место в одном отдаленном куполе, где ее никогда не узнают. Пригоршня его лучших подделок дала ей все необходимое, чтобы оплатить путь до самого Шпиля, пожелай она этого.

Юрген продолжал идти.

Он миновал «Трубу на дороге», где все началось. Где праведные впервые выдали свою истинную суть отвратительных лицемеров, сгрудившихся вокруг выпивки, словно она являлась тем спасением, которого они якобы взыскали, хотя каждый из них и знал, что это не так. И тем не менее, все началось здесь, и это место было ничуть не хуже любого другого. Он зашагал дальше – туда, где всему предстояло закончиться.

– Готовы? – спросил Юрген. Он провел в комнате едва ли с десяток секунд и пока что только окинул обстановку чрезвычайно беглым взглядом, но видел, что все они ждали его. Каждый из них полностью преобразился. Лица, как и всегда, оставались закрыты, но уже не массивными капюшонами или толстыми кожаными масками. Теперь вокруг них были обернуты рулоны блеклой материи, намотанной до того туго, что по контурам узнавались черты.

Тела были облачены схожим образом. Плотный материал бурого, желтого или тускло-зеленого цвета наспех покромсали на куртки, а вокруг рук и ног обмотали полосы, создав покров толщиной в шесть-семь слоев. Это должно было пригодиться в шторм – в качестве как защиты, так и маскировки.

Даже Рубик стоял наготове, удерживая в своих больших руках с побелевшими костяшками грозную махину автопушки.

Ответа на его вопрос не последовало, но Юрген знал, что они готовы все до единого, и он тоже.

Банда вышла на улицу. Над ними повисло зловещее предчувствие. Шагая во главе группы, Юрген немного провел ее по пыльной дороге до самого края города.

Их окутала кружащаяся буря, и Юрген остановился. Он кинул взгляды по сторонам, где вокруг них тенями выслись изменчивые дюны. Слева от него одинокая фигура съехала по склону отдаленного холма, снова появилась на виду, взобравшись на ближнюю вершину, и стремглав побежала к банде. Это был Галамб.

– Есть что? – спросил Юрген.

– Ничего, – ответил Галамб.

– Хорошо, – произнес Юрген.

Отряд продолжил продвижение, вышагивая шеренгой. Галамб забежал немного вперед, показывая дорогу до места, куда он осмелился дойти. Достигнув высокого обрыва, цепь остановилась, а в дюнах справа возникла еще одна фигура: Кармен.

– Никто тут не проходил? – спросил Юрген, когда второй малолетка снова присоединился к группе.

– Никто, – сказал Кармен. – Мимо меня вообще никто не проходил.

– И мимо меня, – добавил Галамб.

– Ладно, – отозвался Юрген, повернулся и повысил голос, обращаясь не только к малолеткам, а ко всей банде. – Вот что мы сделаем. Будем держать фронт здесь. Морден, Лирбус, Харгитай и Антал остаются со мной. Тодор, Рубик и Меро на другой стороне лощины вместе с Лакатосом. Кармен, Галамб, вы продвигаетесь дальше и разведываете местность впереди. Как только что-нибудь увидите, сразу возвращайтесь сюда и сообщайте нам, слыхали?

Оба малолетки кивнули, после чего устремились в шторм, а линия бандитов понемногу разошлась. Группа Лакатоса направилась через лощину и поднялась по пепельному склону, заняв дюну на той стороне.  Их стало не разглядеть в буре еще до того, как они вообще пересекли низину, не говоря уж о том времени, когда они достигли своего укрытия на гребне наверху.

Юрген улегся спиной на дюну под собой. Слева находился Морден, лежавший плашмя на животе, направив пушку в лощину. Справа был Харгитай, сделавший то же самое, а дальше стоял Антал, изучавший горизонт – ну, или хотя бы ту дистанцию, на которую видел в яростный шторм.

Юрген не спешил и закинул в рот токсигарету, запалив ее маленьким грифелем, который почти незаметно извлек в ладонь из рукава. Это навело его на мысль о Годдлсби и о событиях, произошедших несколько дней назад. Юрген довел коротышку до этого самого места, а затем разобрался с ним соответственно его поступкам.

Он провел пальцами по неаккуратному пламенеющему узору, грубо вычеканенному на крышке жестянки с токсигаретами. Из этой же жестянки он предложил Годдлсби ту маленькую милость, хотя содержимое тогда несколько отличалось.

Годдлсби был хорошим человеком: слабым, но действующим из лучших побуждений, и не заслуживал никакого скверного обращения от рук Юргена. Токсигарета и впрямь была милостью: обманкой, начиненной успокоительным. От первой же затяжки Годдлсби погрузился в глубокий сон. Проснуться он должен был с чувством дезориентации, но хотя бы вдали отсюда, в нижних куполах за Спадами, доставленный Юргеном в безопасное место. Не хотелось так обманывать коротышку, однако он просто не мог допустить, чтобы тот задавал слишком много вопросов, и уж точно не мог допустить, чтобы тот отыскал дорогу назад. Одурманить и вывезти было лучшим, что он сумел сделать. Годдлсби действительно исчез, а иного от Юргена и не требовалось. Он лишь заставил Годдлсби исчезнуть в куда менее жуткой манере, чем это виделось остальным в Союзе.

Юрген сделал глубокий вдох из своей токсигареты. Выдохнул, но это осталось незамеченным: струя испарений мгновенно смешалась со столь же ядовитым пеплом, переносимым воющими ветрами сезонных бурь. Впрочем, токсигарета являлась лишь средством порисоваться. Имплантаты в его шее отфильтровывали ее токсины точно так же, как и все прочие, и к тому моменту, как дыхательный состав достиг легких Юргена, он стал просто свежим воздухом. Однако это была старая привычка, которая отмирала с трудом, невзирая на ее бессмысленность.

Он покончил с токсигаретой и приготовился. Время уже почти пришло.

Галамб продвигался осторожно, останавливаясь и оглядываясь по сторонам практически через шаг. Но даже несмотря на это, ему не удавалось отделаться от чувства, что он ушел слишком далеко, заблудился, и враг вполне мог пробраться мимо него.

Он снова двинулся вперед. Видимость неожиданно улучшилась: неустанный ветер в очередной раз сменил направление, отогнав от него наиболее густое облако пепла.

Вот тогда-то Галамб их и обнаружил: где-то с дюжину фигур в плащах, шедших через дюны навстречу им. Наверняка, Лаго и его люди. Он повернулся, готовясь бежать обратно к остальным, но едва успел сделать шаг, как заметил в отдалении еще одну фигуру. Это был Кармен.

Чтоб его, подумалось Галамбу. Отсюда было сложно оценить относительное расстояние, но он тут же понял, что Кармен удалился вперед еще примерно на сотню метров и уже находился слишком близко к приближавшимся охотникам за наградой. Хуже того, казалось, что он до сих пор их не видит.

Галамб с ужасом наблюдал, как от одной из фигур в плащах отделилась пульсирующая вспышка света, которая беззвучно пронеслась в насыщенном пеплом воздухе и свалила силуэт Кармена наземь. Вот дерьмо, подумал Галамб, слишком поздно.

Действуя инстинктивно, он открыл огонь из своего пистолета, выпустив по охотникам за наградой два, три, четыре автоматных заряда, хотя на такой дистанции и при таком обзоре у него не было шансов по ним попасть. Следовало бы убегать. Галамб знал, что ему следовало бы убегать, но он только что видел, как застрелили Кармена, и палил в порыве чувств.

Упорядоченная цепь охотников за наградой распалась, и четыре или пять фигур пропали из виду – видимо, съехав с дюн в одну из глубоких низин, разделявших их. Остальные развернулись прямо на него, и над головой пронесся град выстрелов. Галамб повалился на живот и пригнул голову к земле, а вокруг него разверзся ад.

При первом же звуке Антал поднял голову.

– Стрельба! – произнес он, адресуя свой оклик цепочке людей, сидевших рядом с ним. Харгитай и Лирбус пришли в смятение и повернули головы от Антала к Юргену, а потом обратно к Анталу, не зная точно, что им делать. Юрген с Морденом не выказали подобной нерешительности и разом поднялись на ноги. Через секунду все пятеро уже неслись по гребню дюны, углубляясь в бурю, но ни на миг не покидая драгоценной возвышенности.

К счастью для них, дюна образовывала огромный подковообразный хребет, и когда они приблизились на шум выстрелов, то оказались на самом высоком выступе, откуда просматривалось быстро вспыхивающее сражение.

Внизу были видны две группы фигур в плащах. Одна из них, в отдалении, уже вела перестрелку, хотя Антал не знал точно, с кем именно. Второй отряд, под ними, устремился через широкую лощину, направляясь прямиком к подножию дюны, на которой стояли Антал и прочие.

Антал вскинул руку и беззвучно указал на людей внизу. Юрген и Морден кивнули, Харгитай с Лирбусом последовали их примеру через секунду. Все пятеро опустили оружие и дали опустошительный залп по фигурам в плащах.

Двое упали сразу же. Один из них через мгновение снова встал, заставив себя подняться на ноги, а затем опять прозвучала какофония выстрелов, и он повалился обратно, на сей раз лежа совершенно неподвижно рядом со столь же мертвым товарищем.

Трое других рассыпались, но им было никуда не деться с открытого пространства. Антал поднял прицел повыше, отслеживая одну из фигур, бежавшую назад по низине. Сердце билось быстро, по телу тек адреналин, однако он сдержал нервы и не стал открывать огонь, пока медленное движение его руки не сравнялось со скоростью человека. В конце концов, он выстрелил. Жгучий лазерный импульс вырвался наружу и попал цели ровно между лопаток. Человек рухнул наземь, взметнув перед собой облако пепла. Еще до того, как представилась возможность увидеть, мертв он или нет, Антал пальнул по распростертому телу еще пару раз – чисто для надежности.

Дым начал рассеиваться, и Антал осознал свою ошибку. Добавочные выстрелы прошли мимо цели в круговерти пепла, поднятого целью при падении, а человек уже снова был на ногах и продолжал исступленно удирать прочь. Увидев это, Антал тут же выпустил еще один заряд, но выстрел был сделан навскидку и ушел далеко в сторону, а энергоячейка лазгана уже перегревалась. Кавдорец бросился по гребню дюны, пытаясь не выпускать человека из виду, но это была дурацкая идея.

Антал отклонился от вершины дюны и внезапно обнаружил, что съезжает вниз по крутому откосу. Он протянул руку, чтобы опереться, но потерял равновесие и неуклюже закувыркался с холма. Мягкий пепел прервал падение, и он остановился несколькими метрами далее, а потом медленно встал на ноги. Поднял глаза и уставился прямо на одного из замаскированных охотников за наградой – как раз вовремя, чтобы увидеть направленный ему в лицо автомат. Последним, что когда-либо услышал Антал – с ужасающей, отчетливой ясностью поверх обычного громкого «шшш» своего бионического имплантата – стал треск выстрела.

Услышав шум пальбы, Тодор встал. Огляделся по сторонам, но не сумел определить, откуда тот исходит. Снова разгорелось, а потом в другой стороне послышался еще один залп. Кто-то стрелял в ответ.

Взгляд Тодора упал на другой край лощины, где вдаль убегали пять силуэтов. Это были Юрген и прочие.

– Лакатос! Лакатос! – позвал Тодор.

Предводитель, уже услышавший звуки выстрелов, тут же обернулся к нему.

– Вон там, – произнес Тодор. – Юрген с остальными выдвинулся вперед. Должно быть, они нашли Лаго.

– Хорошо, – сказал Лакатос. – Идем.

Пока они пересекали низину, Тодор держался чуть позади вожака. Ему было крайне неуютно на открытой местности, и он оставался настороже. Лакатос выглядел совершенно не таким обеспокоенным и шагал вперед, прямо на звуки выстрелов.

Тодор остановился и повернулся, как следует всматриваясь назад из-за страха перед неожиданным нападением. Именно тогда он заметил справа фигуру, ползущую по пеплу. Он вскинул автомат, готовясь пальнуть, но тут человек не поднял голову, показав неприкрытое лицо. Это был Галамб.

Тодор бросился к нему, но в десяти метрах от малолетки затормозил, сообразив, что по тому стреляют. Он быстро упал на живот и стал пробираться к Галамбу. Все это время у них над головами проносились пули.

– Что происходит? – заорал Тодор, перекрикивая шум.

– Лаго… Он здесь.

– Знаю, – отозвался Тодор, хотя на самом деле до настоящего момента уверенности у него не было. – Но я видел вон там людей Юргена, – он указал вдаль. – Оттуда стреляли. Какого фрага?

– Они подстрелили Кармена, – сказал Галамб. – Я их видел, поэтому стрелял в ответ. Их было много, десять, может дюжина, и когда я открыл огонь, они разделились.

– Дерьмо! – воскликнул Тодор, внезапно осознав, что их вполне могли окружить. – Давай-ка возвращаться наверх.

Галамб просто кивнул.

Тодор поднял руки над головой и выпустил пару зарядов. Выстрелы были удручающе неточными, однако заставили врагов притихнуть хотя бы на миг. Вслед за этим Галамб оттолкнулся руками, вскочил на ноги и рванул назад, подальше от обстрела. Тодор пальнул еще пару раз и начал отползать назад на коленях.

Через секунду он остановился и оглянулся через плечо. Галамб уже занял новую позицию где-то в двадцати метрах за ним. Тот вскинул руку, подавая сигнал, и Тодор кивнул в ответ. Галамб открыл огонь из своего пистолета, а Тодор поднялся на ноги и, воспользовавшись этой возможностью, стремительно отступил к небольшой гряде, где сейчас расположился Галамб.

– Тут недостаточно высоко, – произнес Тодор, с досадой обнаружив, что обзор у них не лучше, чем был до того. – Надо совсем назад вернуться, иначе мы их никогда не заметим.

Галамб снова кивнул, встал и побежал вверх по крутой дюне позади, а Тодор стал прикрывать его огнем.

Этого не хватило. Тодор остановился и повернулся, услышав за спиной вскрик, а затем глухой удар. Галамб успел одолеть едва ли с десяток метров, прежде чем его подстрелили. Сперва Тодор подумал, будто тот убит, но потом мелкий малолетка перекатился на спину, и стало видно, что его лицо искажено мукой.

У Тодора не было выбора. Он подполз на четвереньках в лежащему Галамбу и подсунул ему руку под шею, поддерживая голову.

– Идти можешь? – спросил он.

Когда Галамб открыл рот, чтобы заговорить, наружу потоком хлынула кровь, и его голова откинулась назад.

– Дерьмо! – взревел Тодор, но Галамб был мертв.

Тодор изучил местность вокруг, отчаянно ища путь, которым можно было бы пойти, не подставившись под обстрел. Шум пальбы продолжал раздаваться спереди, а также справа, где, как он был уверен, вел бой Юрген и вторая группа. Он оглянулся в направлении Падучих Песков, и у него челюсть отвисла от ужаса. К нему приближалась высокая фигура в плаще. Проклятье, как же они оказались сзади, подумал про себя Тодор, и прозвучал финальный, роковой выстрел, навсегда заглушивший его мысли.

Люди в лощине внизу были легкой добычей. Устроившемуся на возвышении Лирбусу хватило времени, чтобы тщательно прицелиться и выстрелить, ни на секунду не покидая укрытия. Когда он, наконец, нажал на спусковой крючок, получилось хорошо и метко. Заряд прошел ровно сквозь шею одной из фигур в плащах, тут же свалив ту на землю.

Слева от него Морден открыл огонь со своего места на отдалении в несколько метров. Он сместился по кругу, следуя изгибу дюны, и на глазах Лирбуса его позиция озарилась вспышкой пламени, и незадачливые охотники за наградой внизу попали под опустошительный перекрестный обстрел.

Лирбус бросил целиться точно. Охотники за наградой в смятении отступали через холмы, и огонь по площади ничуть не уступал бы в эффективности любому прицельному выстрелу. Он поднялся, встав на краю дюны, и дал из автомата беспорядочную очередь по хаосу внизу. С расположенной под углом позиции Мордена пронеслись спирали выстрелов, и еще один человек упал, изрешеченный пулями. Оставалось двое.

Один, похоже, сообразил, что бежать бессмысленно, замер на месте, развернулся и навел оружие прямо на Мордена. С треском выпустил пару зарядов, и позиция Мордена затихла. Лирбус был уверен, что попасть в того не могли, однако его как минимум оттеснили за гребень дюны.

Лирбус прицелился в смелого охотника за наградой и нажал на спуск. Ничего. Наемник внизу заметил его, повернулся и сделал по нему несколько беглых выстрелов.

– Проклятье, – пробормотал Лирбус, упав на колени и исступленно дергая магазин в попытке избавиться от клина. – Прикрой меня, пока я перезаряжаюсь, – велел он Харгитаю, так и сидевшему возле него. Ничего не произошло.

-Ты меня не слышал? Я сказал, прикрой…

Лирбус обернулся глянуть на сидящую рядом фигуру и осекся. Харгитай был мертв, ему пробило череп одиночной пулей. Беглый огонь охотника за наградой не мог так его достать, верно же?

– Юрген! – позвал Лирбус, окликая громче, чем прежде. – Юрген, прикрой меня!

Ответа снова не последовало. Лирбус чрезмерно увлекся своей беспорядочной пальбой. Когда он смотрел в прошлый раз, Харгитай находился около него, а Юрген – чуть дальше по гребню. Теперь Харгитай погиб, и не было видно никаких признаков Юргена. Лирбус остался один и в большой беде.

Он швырнул заклинивший автомат в грязь и выдернул лазган из теплых, но быстро цепенеющх рук Харгитая. С треском сделал пару выстрелов в направлении двух оставшихся наемников, а затем поднялся и бросился по дюне туда, где в последний раз видел Мордена.

Позади него раздался шум стрельбы. Он прыгнул, проехался по дюне и с облегчением обнаружил, что налетел на Мордена. Тот был в порядке, не высовывался и, похоже, испытал такое же облегчение, как и Лирбус, когда понял, что не один.

Морден поднял руку, выставив три пальца перчатки знакомым жестом. Лирбус кивнул, и Морден перекатился на живот, растянулся на верхушке дюны и открыл огонь по двум людям внизу. Его выстрелы заставили умолкнуть пальбу оттуда, и Лирбус тоже высунул голову над гребнем холма.

Один охотник за наградой ковылял прочь, а второй прямо-таки удирал. Лирбус тщательно прицелился и свалил хромавшего, насмерть уложив его зарядом, который прошел насквозь через середину спины.

– Пошли, – сказал Лирбус. – Достанем его.

– Давай, – отозвался Морден, и они вдвоем встали и устремились вниз по дюне, преследуя одинокого выжившего. В мутном штормовом воздухе их цель быстро бы пропала с глаз, и Морден явно был не намерен позволять ей исчезнуть из виду. Он убрал пистолет в кобуру и быстро побежал вдогонку за спасавшимся наемником. Лирбус, не задумываясь, поступил так же.

Они гнали человека через низину, к противоположному гребню. Там же должен быть Лакатос с остальными, подумал Лирбус. Почему они не стреляют?

Морден превосходил Лирбуса в скорости и быстро опередил его. Лирбус еще отставал на пятнадцать метров, когда увидел, как Морден врезался в спину бегущего человека, от чего оба закувыркались по земле среди мечущегося пепла.

Продолжая свой рывок, Лирбус кинулся прямо на фигуры, возившиеся на земле перед ним. В прыжке он увидел, как из свалки под ним взметнулся ботинок, и Морден отлетел в сторону, скривившись от крепкого пинка в грудь. Лирбус грохнулся прямо на фигуру в плаще и тут же ощутил сильнейшую боль. Инстинктивно перекатившись, он протянул руку вниз, к источнику своих страданий – кинжалу, глубоко вонзенному ему в живот. Он застонал, закашлялся и закрыл глаза, рухнув на спину и в глубокую тьму.

Морден поднялся на ноги. Наемник подполз к распростертому телу Лирбуса, отчаянно силясь вытащить из трупа свой нож. Морден не стал терять времени, прыгнул человеку на спину, обхватил его руками за плечи и полоснул собственным клинком по горлу врага. Тот еще несколько секунд продолжал отбиваться, лихорадочно пытаясь сбросить Мордена, однако кавдорец не разжимал хватку, пока противник наконец-то не повалился лицом вперед. Из его шеи потоком лилась кровь, образовавшая в грязном пепле перед ним темно-красное пятно.

Морден осел на колени, запыхавшись и тяжело дыша.

Едва он успел перевести дух, как треск пальбы заставил его инстинктивно упасть наземь. К счастью, целились не в него, и выстрелы канули вдаль. По звуку было очень похоже, что они прошли в стороне. Морден приподнял голову, но не смог увидеть источника огня и вдруг почувствовал, что совсем один и застрял на открытом месте.

Кавдорец огляделся, но он уже видел, как уйму людей – и друзей, и врагов – подловили во время отчаянного рывка в укрытие, и потому решил, что лучше не высовываться.

Это безумие, подумал Морден. Если предполагалась засада, они уже явно привели ее в действие, но сражение до сих пор не кончилось, и у Мордена было ощущение, что вся эта авантюра скатывается в хаос. План Юргена раньше казался хорошим, но теперь он был уже не вполне уверен, какой цели тот предполагал добиться, и добьются ли они хоть чего-то вообще.

Морден еще минуту-другую полежал, оставаясь начеку, пока впереди не возникло несколько фигур – три, насколько он сумел разобрать. Они не могли вести огонь, поскольку приближались совершенно не с той стороны. Только в этот момент Морден осознал, что перестрелка полностью затихла, и загадка усложнилась еще сильнее.

Морден поднес прицел лазгана к левому глазу и вгляделся, готовясь выстрелить, как только темные силуэты впереди окажутся в зоне досягаемости. Прицел не давал увеличения как такового, но сощурившись и тщательно сконцентрировавшись, Морден помедлил и отвел палец от спускового крючка.

Он позволил им подойти чуть ближе. Морден был уверен, что они в любом случае его не заметят – только не когда он вот так лежит, распластавшись на земле – но не мог ждать вечно. Они покрыли еще где-то с десяток метров, пока он не удостоверился. Это был Лакатос с остальными.

Морден поднял лазган и сделал три выстрела с отчетливыми и равномерными интервалами. Три выстрела вертикально в воздух, как им и велел Юрген. Это был единственный способ опознать друг друга среди бури. Зрение ничего не давало. Все решал звук.

Еще секунда – и со стороны группы впереди раздалось три выстрела. Морден кое-как различил одинокую вскинутую руку, которая палила прямо в воздух из чего-то, на слух похожего на болт-пистолет.

Мордену не хотелось показываться, но если бы он этого не сделал, они бы никогда его не нашли. Он вскочил на ноги дал шумовой ответ, быстро выстрелив еще трижды. Невозможно было узнать, увидели ли они его и поняли ли, что это он стрелял, и что он друг, но больше времени терять было нельзя. Морден сорвался с места и побежал к далеким силуэтам.

– Просто для верности, – произнес Лакатос.

Рубик кивнул и направил свою автопушку на фигуру, приближавшуюся во мрачной мгле шторма. Просто для верности, подумал Рубик, просто для верности. Он, как и все прочие, слышал три выстрела, однако дела шли скверно, и, сказать по правде, не будь рядом Лакатоса, Рубик, вероятно, в любом случае пристрелил бы приближавшегося человека, просто для верности.

Фигура продолжала быстро надвигаться. Рубик отслеживал ее перемещения готовой автопушкой, и, что странно, она как будто смещалась вправо. Возможно, это была оптическая иллюзия, вызванная накатами бури, а возможно, на таком ветру никто просто не мог бежать по прямой.

Рубик следил за приближением человека, даже не моргая. Он почувствовал, как его кулак напрягается на массивной гашетке пушки, и тут очертания наконец-то обрели некую отчетливость.

Это был Морден. Благодарение Императору, это был Морден. Рубик разжал хватку на спуске и облегченно выдохнул.

Облегчение оказалось, мягко говоря, преждевременным, поскольку внезапно ему в плечо врубилась пуля. Вторая пришлась по касательной сразу над локтем, а третья просвистела мимо, не попав в цель. От шока и боли Рубик припал на одно колено, едва сумев удержать свою колоссальную массу даже при столь же существенной силе. Он страдальчески взревел, а приближавшийся Морден нырнул наземь, явно услышав свистнувшие около него пули.

Рубик схватился за гашетку своей пушки, но жгучая боль в руке помешала ему сделать хоть один выстрел. Взвыв от яростной муки, он пустил в ход те немногие силы, что оставались в раненой конечности и перекинул автопушку на другую сторону тела, в неповрежденную левую кисть. Покалеченная правая рука была слишком слабой, чтобы стабилизировать огромное оружие, и Рубику пришлось опустить на колени и положить массивную штуковину поперек бедра, после чего он выпустил в сторону невидимого стрелка плюющуюся, стремительную очередь пуль.

У его ног прополз Морден. Лакатос с Меро припали на колени рядом, стреляя в те моменты, когда громадное орудие Рубика замолкало. Совместно они создавали достаточную огневую плотность, поскольку враг, похоже, не мог ответить, хотя кавдорцы и застряли на виду.

Морден поднялся с земли позади Рубика. Тот ощутил палящий жар лазерного импульса, прошедшего мимо плеча – Морден перехватил обязанности по прикрытию, сменив Лакатоса, который возился на земле, отчаянно пытаясь перезарядить опустевший магазин одного из своих болт-пистолетов.

Рубик выпускал одну очередь за другой с промежутками всего в несколько секунд, но он не мог продолжать так бесконечно. Даже если бы он не чувствовал, как боль в руке с каждым мигом становится все сильнее, даже если бы не чувствовал, как на него, словно ночь, опускается вялость от кровопотери – в конечном итоге у него бы кончились боеприпасы, и пока этого не произошло, требовалось стрелять результативно.

– Должно быть, они пошли на мои выстрелы, – прокричал Морден рядом.

– Сколько их там? – отозвался Лакатос с другой стороны.

– Не уверен. Мы с гребня подловили пятерых, вроде бы, но они все мертвы.

– Есть еще. Я видел, как Галамб стрелял по другой группе. Наверняка они разделились, – произнес Лакатос.

– Галамб? Где он сейчас?  – спросил Морден. Прежде чем Лакатос нашел время ответить, Рубик покачал головой, и Морден притих.

– Где Юрген и остальные? – сказал Лакатос, и в это время Рубик дал еще одну отрывочную очередь. – Где Юрген и остальные? – повторил он свой вопрос, когда шум пальбы немного поулеглся.

– Мы с Лирбусом спустились с гребня, преследуя отбившихся. Так я и оказался на открытом месте, – ответил Морден. – Юргена не видел. Должно быть, он все еще на гряде.

– Еще две! – заорал Рубик, перебив его.

– Что? – переспросил Лакатос.

– У меня пуль хватит еще на две очереди. Шевелитесь.

– Дерьмо, – прошипел Лакатос и начал отходить назад под прикрытием огневого вала. Меро опустился на колени возле Рубика, отстегивая с груди того перевязь. Рубик скривился от боли, когда Меро уронил тяжелую ленту на его раненое плечо.

– Двигай! – крикнул Лакатос, дав пару выстрелов со своей новой позиции где-то в пятнадцати метрах позади остальных. Они повиновались и рванули к вожаку, хотя редких болтов Лакатоса едва ли хватало для прикрытия, и мимо градом понеслись пули все так же невидимого врага.

Рубик присел за Лакатосом, позволив пушке опуститься наземь, и воспользовался возможностью для отчаянно необходимой передышки, пока Меро рядом с ним просовывал в лоток орудия очередную ленту с боеприпасами. Это была последняя, и при нынешнем положении дел ее хватило бы ненадолго.

Морден встал перед Рубиком и выпустил несколько лазерных импульсов, лениво держа оружие у бедра. Свободной от ведения огня рукой он подал остальным знак отходить – приглашение, которым они воспользовались, не тратя времени. Рубик снова вздернул автопушку с земли, прочувствовав ее вес больше, чем когда бы то ни было. Пристроил ее на запястье поврежденной руки, онемевшей от боли, и еще сильнее ощутил, как вымотался. Ему еле удавалось не отставать от Лакатоса и Меро, пока они бежали назад, направляясь к безопасному гребню.

Когда Рубик добрался до них, Лакатос отстрелял пару зарядов. Еще два выпустил Меро, пока он устраивался между ними. Морден обернулся, ожидая сигнала к отступлению, и Рубик без проволочек подал его. Он закинул автопушку на согнутое колено, чтобы как-то прикрыть Мордена огнем, и сжал гашетку здоровой рукой.

Ничего.

Рубик в ужасе поднял глаза, но Морден был уже на ногах и бежал. В отчаянии он надавил снова, однако никаких звуков не последовало. Спуск крепко застрял в утопленном положении и был совершенно бесполезен, пока не получится устранить клин.

Он снова поднял взгляд. Морден успел преодолеть, может, с четверть дистанции между ним и прочими, но даже с такого расстояния Рубик увидел выражение страха в его глазах, когда он сообразил, что происходит. Рубик вскинул руку, лихорадочно маша ладонью сверху вниз. Морден не нуждался в повторениях и нырнул вперед, со всей возможной быстротой кинувшись наземь, однако было уже поздно.

Мимо полетели лазерные импульсы, воздух заполнился пулями. После своего нырка Морден грохнулся на землю перед Рубиком, но это было не контролируемое падение. Его тело ударилось о пепел, опаленное лазерными ожогами, испещренное дырами и совершенно безжизненное.  Когда облако пепла, подброшенное упавшим телом, развеялось, Рубик увидел на лице Мордена мертвенную гримасу и тяжело сглотнул от смеси злости и страха.

Посмотрев в другую сторону, Рубик заметил, что этот же самый страх охватил и Меро, однако ужас того не сдерживала злоба, и на глазах у Рубика он поднялся на ноги и инстинктивно помчался прочь. Чудо, что он вообще оторвался – мимо трех выживших кавдорцев неслись пули, и Рубик быстро потерял бегущего Меро из виду, поскольку был вынужден задуматься о собственной безопасности и вновь перевел взгляд в сторону приближавшейся стрельбы.

Наконец-то он их увидел: пять, нет, шесть фигур в плащах, возникающие из шторма. Лакатос прыгнул на Рубика, опрокинув его на землю и выпустив еще два выстрела из своего болт-пистолета. Лежа на боку, Рубик хотя бы освободился от бремени автопушки и, выкрутив здоровую руку из сбруи, взялся пальцами за забитый ствол. Будь проклят Меро, подумалось ему. Будь он проклят за бегство и будь проклят за то, что запорол перезарядку. Рубик выдернул из ствола перепутанное месиво из боеприпасов, устраняя засор.

Он упер оружие в землю и при помощи локтя перенес свой вес на заднюю часть, наклонив ствол вверх ровно настолько, чтобы прицелиться по приближавшейся группе. Выпустил поток огня, и шестеро стали пятью. Еще одна очередь – и пятеро стали четырьмя. Такими темпами ближе они не подойдут, подумал Рубик.

Такими темпами, подумал он снова, почувствовав, как гашетка оружия глухо стукнула. Такими темпами… Он внезапно осознал, что у него кончился боезапас.

– Проклятье, проклятье, проклятье! – заорал он, перекатившись на спину в попытке вытащить лазпистолет из кобуры на поясе, но та находилась с той же стороны, что и больная рука, и ему не удавалось приподняться в нужной степени, чтобы добраться до этой штуки.

Лакатос приблизился, наклонился и придвинул свое лицо поближе к Рубику.

– Какого черта? – спросил он.

– Патронов нет, – сказал Рубик.

В ответ Лакатос прошипел ругательство и обхватил здоровяка руками, наполовину неся и наполовину волоча назад. С поддержкой Лакатоса Рубик наконец-то достал свой лазпистолет из кобуры и опять поднял глаза на надвигавшиеся фигуры.

Это дало ему как раз достаточно времени, чтобы увидеть с визгом несущиеся на него лазерные импульсы. Лазерные импульсы, которые тут же врезались Рубику в грудь и заставили его вдруг забыть о боли в руке и сонной вялости кровопотери.

Меро прижал свой лазган к плечу, поддерживая ствол левой рукой и глядя прямо в примитивный прицел, установленный сверху. На самом деле, он практически ничего не мог разглядеть во мгле, но использование прицела придавало ему уверенности, а та, Император свидетель, была ему сейчас нужна.

Он с треском выпустил заряд, потом еще один, а затем упал на землю в отчаянной попытке укрыться от любых выстрелов, которые могли последовать в его сторону в ответ.

Рядом с ним громила Рубик поднял руку и подал ожидавшему Мордену сигнал отходить – сигнал, на который Морден без промедления откликнулся. Пока Меро наблюдал,  он изо всех сил бросился к ним, а Рубик в это же время вскинул автопушку, чтобы прикрыть его огнем.

Меро, ждавшему знакомого «чух-чух-чух» автопушки, показалось, будто прошла целая вечность. Он ждал, но ничего так и не произошло. Озадаченный, он обернулся к Рубику, но увидел, что лицо здоровяка застыло от ужаса, и тот безрезультатно возится с гашеткой заклинившего оружия.

Меро отвернулся от перепуганного лица Рубика, и его взгляд упал ровно в глаза еще одного такого же. Осознав, что столь сильно необходимый ему прикрывающий огонь крепко и основательно застрял на полпути по стволу автопушки, Морден совершил исступленный нырок к земле. Его падающее тело пронзили импульсы и пули, от чего оно безжизненно рухнуло наземь, а гримаса страха превратилась в гримасу смерти.

С Меро было довольно. Если он что-то и думал обо всем этом, так это что бежать лучше, чем оставаться на нынешнем месте, и что отчаянное бегство в духе «каждый сам за себя» дает больше шансов на выживание, чем якобы упорядоченное отступление, которое разваливалось у него на глазах.

Он пустился наутек, мгновенно развернувшись и рванувшись прочь от приближавшегося врага, прочь от Лакатоса с Рубиком и тела бедняги Мордена.

Должно быть, поначалу охотники за наградой его не заметили, и Меро оказался на отдалении в десять, пятнадцать, двадцать метров, прежде чем град выстрелов ожидаемо переместился в его направлении. Когда мимо засвистели пули, он упал на четвереньки и продолжил свое безрассудное бегство ползком на карачках.

Сзади снова послышалась пальба, но гораздо больше похожая на ответный огонь Лакатоса и Рубика, подумалось ему, хотя, судя по звуку, стреляла не автопушка. Как бы то ни было, она вроде бы отвлекла от него внимание, и Меро снова поднялся на ноги и возобновил лихорадочный забег. Шквал пуль миновал его, их владельцы полностью сосредоточились на другой цели.

Меро несся вперед. Удирая, он подумал о Рубике и на миг ощутил вину за то, что бросил его, но потом подумал о Лакатосе, и на смену пришел страх. Лакатос никогда не простит ему бегство. Он его убьет. Мысль об этом заставила Меро продолжить бежать еще быстрее, и он пожелал, чтобы Лакатос умер, прокляни его Император за подобные думы.

Он добрался до подножия высокой дюны, выходившей на тот гребень, откуда начиналась их засада. Гребень, где, как подумалось Меро, им следовало бы все время и оставаться. И что еще важнее – гребень, который дал бы ему драгоценное убежище.

Меро принялся карабкаться вверх по крутой дюне так быстро, как только мог, взбираясь по ее лицевой стороне. Брызнувшие прямо над головой пули сообщили ему, что это плохая идея. Подъем по видимому склону дюны делал его более легкой мишенью. Он съежился на земле, украдкой пробираясь по выбоинам в пепле, испещрявшим основание холма. Пули все еще проносились мимо его головы, но хотя бы появилось какое-то прикрытие.

Так он продолжал красться, пока не достиг края дюны. Он подумал, что мог бы нырнуть за нее и подняться с другой стороны, при этом не попадаясь врагам на глаза.

Меро выждал секунду, тщательно подбирая момент, а затем совершил внезапный рывок, показавшись всего на мгновение, после чего резко повернул и влетел в безопасное место за внушительной громадой дюны. Добравшись до ее тыльной стороны, он упал на землю, бросившись спиной в отвесную кучу пепла, и облегченно выдохнул. Он был вне поля зрения. Он был вне опасности.

Потратив немного времени, чтобы перевести дух, Меро поднялся на ноги и начал долгое, трудное восхождение по склону дюны. Там он сможет точно решить, что делать. Наверху он хотя бы будет в безопасности и сумеет лучше обдумать свой следующий шаг.

Снизу до сих пор слышались звуки выстрелов. Возможно, он мог бы искупить вину, если бы расстрелял наемников с вершины гребня и тем самым спас Лакатоса. Возможно.

А возможно, он мог бы просто притаиться и следить за охотниками за наградой, пока те не уйдут, а потом успешно скрыться и навсегда убраться из Падучих Песков. Он мог бы сбежать в Осевой Шип, на территорию Аддека. Если Лакатос умрет, никто не расскажет, что он удрал, и можно явиться к Аддеку с высоко поднятой головой. Он будет героем, единственным выжившим.

Цепочка размышлений Меро внезапно оборвалась, когда он заметил впереди фигуру, припавшую к земле на гребне. Кто, черт возьми, мог находиться на гребне? Затем он вспомнил: охотники за наградой разделились на два отряда. Лакатос, похоже, был уверен, что они преследуют ближайшую группу, а Морден говорил, что на другую они наткнулись у дальнего хребта. Как они забрались на гребень, чтоб их?

Меро осознал, что в хаосе напрочь перестал ориентироваться. Им просто повезло обнаружить Мордена на открытой местности, и можно было допустить, что наемники окружили их, вернулись по собственным следам, или же попросту прошли мимо. Он проклял свою удачу, но понимал: обратной дороги нет.

Меро был уверен, что человек пока что его не увидел, но и он, в свою очередь, не мог ничего рассмотреть за фигурой на гребне и понятия не имел, нет ли дальше и других. Он не осмелился пустить в ход лазган из опасения насторожить остальных неподалеку, а вместо этого вытащил нож и начал медленно, крадучись приближаться к сидящему.

Он сместился по дюне поперек склона и оказался позади человека. Отсюда ему было видно, что тот, к счастью, один. Собравшись с духом, Меро распрямился, бросился к фигуре и прыгнул на нее сзади, выставив перед собой нож.

Он тяжело приземлился на спину сидящего, но тут же отпрянул. Первое же прикосновение к застывшему жесткому телу сообщило ему: что-то не так. Он вцепился в человека и перевернул его.

Это был Тодор, совершенно мертвый, с остекленевшими глазами, в которых навеки остался запечатлен миг финального испуга.

– Какого?.. – проговорил Меро про себя, но этим словам было суждено стать для него последними.

Тело Меро завалилось на Тодора. Его сердце пробила одиночная пуля, выпущенная из оружия, которое он вообще даже не заметил, приставленного к его спине неясной фигурой сзади.

Лакатос просунул руки под плечи здоровяка, оттаскивая того назад, но в этом отсутствовал смысл. Рубик уже был мертв. Его убил первый выстрел, а следующие сделали бы то же самое с Лакатосом, если бы не врезались в чересчур крепкое тело Рубика. Пусть это и было совсем недостойно, но Лакатос вжался в землю позади мертвеца. После бегства Меро, будь прокляты его глаза, в наличии осталось лишь это укрытие.

– Дерьмо, – произнес Лакатос, хотя его явно никто не мог услышать. У него были серьезные проблемы. Он отстегнул магазин одного болт-пистолета, а затем и другого, проверяя, полны ли они. Полны они не были, но это он быстро исправил, прячась за огромным телом Рубика. Потом на перезарядку будет крайне мало времени.

Он убрал полностью заряженные пистолеты обратьно в кобуры и достал с пояса гранату. Выдернул чеку и швырнул ее так далеко, как только мог – не в сторону приближавшегося врага, а вбок от себя, чтобы справа от него произошел мощный взрыв. Это был отвлекающий маневр и ничего больше.

Едва успел прозвучать взрыв, как Лакатос уже был на ногах и бежал, на ходу вытаскивая оба пистолета. Граната выиграла ему пару секунд, и он слышал, как несколько выстрелов ушло в стороны взрыва, не причинив никакого вреда, прежде чем надвигавшиеся охотники за наградой заметили его стремительно несущуюся фигуру. Он выпустил из пистолетов несколько зарядов и продолжил бежать, изо всех сил укрываясь.

Когда мимо засвистели пули, Лакатос увидел на пепельном грунте неглубокую впадину и воспользовался шансом. Он прыгнул и съехал вниз по откосу, приземлившись на спину. Поскольку он распластался по земле, даже столь убогий окоп давал некоторое прикрытие.

Лакатос полежал секунду, переводя дыхание, но ему было понятно, что нельзя терять время впустую. Он перекатился на живот и медленно приподнялся – ровно настолько, чтобы выглянуть из-за кромки борозды. Четыре фигуры приближались, причем быстро. Они каким-то образом потеряли его из виду.

Он подтянул пистолеты повыше, положив руки на землю, и стал ждать. Много выстрелов сделать не удастся. При такой погоде становилось практически невозможно оценить дистанцию, но Лакатос был мастером. Фигуры продолжали надвигаться и оказались достаточно близко, чтобы Лакатос разглядел надетые на них массивные плащи, свисавшие позади ног и колыхавшиеся на ветру. Они хорошо подготовились к шторму. Это были профессионалы.

Лакатос еще несколько секунд проследил за их приближением. Они шли не прямо на него. В пятидесяти метрах так и продолжало сидеть в вертикальном положении тело Рубика, и охотники за наградой сходились к нему, видимо, не осознавая, что это всего лишь труп. Они медленно двигались в поле зрения Лакатоса, не приближаясь, и до пределов досягаемости им оставалась еще целая вечность. В конце концов, как только наемники сомкнулись вокруг Рубика, Лакатос посчитал, что взял прицел, и открыл огонь.

Он наводил огонь по низкой траектории, прижав пистолеты друг к другу и дав очередь справа налево. Это сработало, и болты прошлись по цепочке из четырех фигур. Две из них упали наземь, одна осталась лежать там замертво. Второй осторожно поднялся на ноги, а двое остальных отбежали и перекатились по земле. Именно на это и рассчитывал Лакатос. С такого расстояния он не мог гарантированно стрелять насмерть, но подсекая им ноги, он хотя бы препятствовал их продвижению. Раненый человек ковылял вперед, и Лакатос, без спешки подравняв линию, снес его еще одной струей пуль, опрокинув безжизненное тело, которое кувырнулось вверх тормашками в грязь.

По верху впадины, где прятался Лакатос, скользнул выстрел, и он инстинктивно пригнул голову вниз. Двое оставшихся наемников двигались к нему, и они были умными. Они разделились, держась где-то в десяти метрах друг от друга, и приближались синхронно, так что у Лакатоса не было возможности накрыть их обоих. Они явно сообразили, что он один. Ему требовалось их в этом разубедить.

Он отцепил еще одну гранату, завозился с чекой руками в перчатках, и уронил ее на землю прямо перед собой. Ну нахрен, подумал он, вскочил на ноги и бросился прочь от низины.

Вслед ему полетели пули, но он ответил тем же и выиграл несколько метров, прежде чем позади раздался звук взрыва осколочной гранаты. Похоже, сработало, и он услышал, как огонь охотников за наградой сошелся на его прежней позиции. Возможно, они по ошибке решили, что это дульная вспышка.

Лакатос понесся через дюны, но ему слишком не терпелось сбежать. Он оступился и упал. При падении один из болт-пистолетов выпал, вылетев из правой руки. Не чувствуя боли, Лакатос посчитал, что просто споткнулся, и поднялся. Затем его нога подогнулась, и, посмотрев вниз, он осознал, что лазерный импульс попал ему прямо в колено. Он вообще не мог на нее встать.

Припав на здоровое колено, он с грохотом выпустил из оставшегося болт-пистолета еще три заряда. Две фигуры, похоже, от этого не смутились и стремительно бежали к нему. Их огонь вынудил его припасть к земле, и Лакатос начал думать, что обречен. План казался таким хорошим. Какого черта произошло? Даже если он выживет, от банды остались ошметки, и Катафенги не вознаградит его за такой разгром. Выругавшись, он осторожно вновь приподнял голову и вытянул руку, еще два раза выстрелив из пистолета. Еще два раза, а потом попробовал в третий.

Ничего.

– Проклятье, – проговорил Лакатос. Отчаянно ища укрытие, он заполз в пепел так глубоко, как только мог, пытаясь со всей возможной быстротой перезарядить израсходованный магазин пистолета. Болты выпадали из нервозно дергавшихся рук, и он лихорадочно копошился в пепле, превращая рутинное занятие в ужасно тяжелый труд.

На Лакатоса упала темная тень, различимая даже в тусклом свете Сезона Пепла, и он поднял глаза.

– Вот дерьмо, – сказал он, посмотрев прямо в глаза двум людям в плащах. Они стояли над ним, направив свои лазганы точно ему в голову. Наверху послышалось «бум», и Лакатос вздрогнул и закрыл глаза. Он судорожно вдохнул, а затем открыл глаза, сообразив, что лазган не может сделать «бум». Он посмотрел вверх и как раз успел увидеть, как одна из двух фигур валится назад, а из ее головы бьет струя крови.

Другой человек поднял взгляд от Лакатоса, вдруг сильнее озаботившись не его смертью, а собственным выживанием. Он начал вскидывать лазган, но второе «бум» прозвучало быстрее, чем от этого вышел какой-то толк. Еще один выстрел, насквозь пробивший череп спереди, еще одна струя крови, и еще один наемник в плаще опрокинулся назад. Лакатос был ошеломлен и не мог вдохнуть.

Он поднял глаза и медленно повернул голову, отчасти ожидая, что раздастся третье «бум», которое убьет и его тоже.

Юрген. Император милостивый, подумал Лакатос, это Юрген.

И действительно, чужак стоял на расстоянии не более десятка метров, вытянув руку с еще дымящимся стаббером.

– Юрген, – произнес он вслух. Юрген ничего не ответил.

Несмотря на рану, Лакатос кое-как поднялся и оперся на здоровую ногу. Он подковылял к двум телам в плащах, лежавшим в пепле.

Упав на колени, Лакатос врезал кулаком по телу на земле перед ним, обрушивая на его ребра удар за ударом.

– Лаго, ты ублюдок! – заорал он, стянув со рта туго намотанную ткань и плюнув на распростертую фигуру. Занес ботинок и сокрушительно припечатал неподвижную голову.

– Фраганый ты ублюдок, Лаго! На!

Он кипел от ярости из-за того жуткого кровавого бардака, в который этот нечестивец Лаго превратил его планы, но бранился как победитель. Он выиграл, все кончено.

Отчаянно желая взглянуть в глаза убитого врага, Лакатос сдернул с лица Лаго респиратор. Маска упала, и он в ужасе отпрянул.

Это был вовсе не Лаго. Это был Диран. Он никогда толком не видел его лица, но вполне убедился, что это Диран, по татуировке банды на левой щеке. Лакатос переполз через тело, ко второму трупу, лежавшему рядом. На этом не было маски, просто поверх носа и рта свисал квадратный кусок ткани, завязанный на затылке, а глаза прикрывали инфракрасные очки.

Лакатос одной рукой сдвинул ткань, а другой стянул очки. Медленно провел пальцами по лицу и едва не разрыдался.

Это был Аддек.

Юрген медленно зашагал к Лакатосу, стоявшему на коленях над телами. Немного не дойдя до того, он нагнулся к земле. Пистолет Лакатоса лежал там же, где и упал, когда его владельцу в ногу попал тот первый выстрел. Он подобрал оружие и осмотрел магазин. Оставалось три заряда.

Юрген вдавил большой палец в туго подпружиненный магазин и вытолкнул верхний патрон. Перевернул его в руке и снова вставил обратно, так что кончик смотрел не в ту сторону. Со щелчком вставил магазин на место и двинулся к сидящему Лакатосу. Он не собирался предоставлять кавдорцу ничего вроде милосердно быстрого конца, или же удовлетворения от возможности винить кого-либо, кроме себя самого.

– Ты уронил свою пушку, – произнес он, оказавшись в пределах слышимости.

Лакатос медленно встал перед ним и принял пистолет из протянутой руки Юргена. Он не сказал ни слова. Просто отвернулся и отошел на один-два шага от Юргена, который продолжал неподвижно стоять около тел двух его последних жертв.

– Я думал, они тебя там поимели, – сказал Юрген.

– Я тоже, – ответил Лакатос. – Юрген, не знаю, что, во имя Императора, здесь случилось, но что бы там ни было, это твоих рук дело.

Он поднял пистолет, нацелив его прямо в голову Юргену.

– Ты проблема, Юрген, – сказал он. – Что бы ты ни сделал, ты проблема, и проблемы следуют за тобой. Вся эта проклятая неразбериха пришла сюда следом за тобой, и из-за нее убили чересчур многих.

– Слишком уж много от тебя проблем, Юрген, – произнес Лакатос, нажимая на спусковой крючок.

Пистолет отозвался впечатляюще непредвиденным образом. Каждый из разрывных болтов, которыми он стрелял, содержал в себе и топливо, и боезаряд, и когда Лакатос вдавил спуск, верхний снаряд влетел обратно в заднюю часть магазина. Ударившись в тыльный конец ствола, он сдетонировал и вызвал взрыв, сгустком пламени накрывший правый бок Лакатоса. Тот рухнул на колени, ревя от боли.

Юрген шагнул вперед и склонился над воющим Лакатосом. Правую руку кавдорца разнесло. По всей ее длине проглядывали хрящи и кости, и она была жутко искорежена, сплавившись с обгорелой кожей и опаленной тканью одежды. Вся конечность безжизненно свисала сбоку, а в десятках кровавых рубцов по всей груди, шее и лицу Лакатоса засели осколки. Он надрывался от муки, и страдальческие вопли обратились в единственное задыхающееся слово.

– Юрген! – выкрикнул он.

Чужак придвинулся еще ближе, задержав лицо в считанных дюймах от искаженных болью черт Лакатоса.

– Нет, – произнес он. – Я Лаго.

Лаго поднес к губам токсигарету. Зажег ее и через мгновение исчез в круговерти бурь Сезона Пепла. Его не стало, совсем как Союза, совсем как Алых Черепов, совсем как Аддека с его людьми, Катафенги и всего их проклятого племени. Все они сгинули, как изначально и задумывал Лаго, и после этого сгинул и он.

Позади него по земле полз Лакатос. Короткий кровавый след служил плачевным свидетельством того, какое жалкое расстояние он преодолел, однако оно полностью истощило его силы. У него не было сил встать, или закричать, или даже схватиться за изуродованную руку и унять кровотечение. Над ним темными тенями в пепельном мареве кружили и плясали падальщики. Их скорбные крики были верным признаком грядущего пиршества. Ждать им предстояло недолго, если они вообще собирались ждать.