Погребенный кинжал / The Buried Dagger (роман)

Сторонний перевод Этот перевод был выполнен за пределами Гильдии.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Погребенный кинжал / The Buried Dagger (роман)
Автор	Джеймс Сваллоу / James Swallow
Переводчик	Ria, Noxsite
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора / Horus Heresy
Год издания	2019
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Действующие лица

 

XIV легион, «Гвардия Смерти»

Мортарион, примарх

Каифа Морарг, советник примарха

Калас Тифон, первый капитан, командир корабля «Терминус Эст»

Хадрабул Виосс, Могильный Страж

Грем Калгаро, капитан, командир корабля «Стойкость»

Сероб Каргул, капитан, командир корабля «Малефик»

Гидеос Кралл, капитан, командир корабля «Непрерывный натиск»

Малек Вос, капитан, командир корабля «Пламя погибели»

Задал Крозий, апотекарий

Рахиб Цуррик, лейтенант

Хунда Скорвалл, Жестокосердный, воин и легионер

Дюрал Раск, магистр артиллерии

Кахгор Лотсул, воин и легионер

Моргакс Мурнау, воин и легионер

Ясун Хазнир, воин и легионер

Томен Ахракс, воин

 

Странствующие Рыцари

Натаниэль Гарро, агентия-прим, бывший боевой капитан Гвардии Смерти

Тилос Рубио, бывший кодиций и легионер Ультрадесанта

Вардас Иcон, бывший кодиций и легионер Кровавых Ангелов

Гарвель Локен, бывший капитан Лунных Волков

Мейсер Варрен, бывший капитан Пожирателей Миров

Хелиг Галлор, бывший легионер Гвардии Смерти

 

Те, кто служит воле Империума

Малкадор, Сигиллит и Регент Терры

Эйл Винтор, поверенный Сигиллита

Малида Джидасиан, ведьмоискательница, член Громового Крыла

Теледион Брелл, ученая, Избранная Малкадора

 

Девятеро, что были названы

Койос, [++личность неизвестна++]

Сатре, [++личность неизвестна++]

Янус, [++личность неизвестна++]

Йотун, [++личность неизвестна++]

Япет, [++личность неизвестна++]

Оген, [++личность неизвестна++]

Хирон, [++личность неизвестна++]

Эпиметий, [++личность неизвестна++]

Криос, [++личность неизвестна++]

 

Прочие

Эуфратия Киилер, Святая

«Это начало конца».

«Мы всегда ненавидели».

— (агитационная листовка мятежников, автор неизвестен) [M31]

 

 

«Побывав среди титанов, я стал более скромным. Но я видел истинные лики тех, кто торгует их душами, и это вызывает во мне гнев».

— приписывается летописцу Игнацию Каркази [M31]

Интервал I. Перед смертью

 

[Планета Иникс; сейчас]

 

Жнец безмерно устал от криков. Бесконечно повторяющаяся какофония воплей миллионов глоток уже порядком его утомила. Он плевал на мольбы о пощаде, его не волновали глупые угрозы, сказанные в ярости и от бессилия, игнорировал раздражающие стоны истошно рыдающих жертв.

По крайней мере, здесь, на поверхности Иникса, удача улыбнулась ему. Чудовищно ядовитая атмосфера промышленного мира означала одно: ни у одного человека здесь не было рта, чтобы вопить. Машины магосов бтологии запечатывали отверстия на их лицах с момента рождения, нанося защитные мембранные маски на губы и ноздри. Рабочим имплантировали решетки и перегородки для поступления питательных веществ, в их телах находилось бесчисленное количество химических шунтов и защитных трансплантатов. Данных модификаций вполне хватало для выживания и устойчивости к токсичному туману, который вырывался столпами из мантии богатой минералами планеты. Люди Иникса могли общаться только при помощи вокса. Во всех иных смыслах их голоса были беззвучны, и это давало Жнецу возможность собирать свою кровавую жатву в полной тишине.

Грохот дыхания самой планеты, пробивающийся сквозь геотермальные жерла в чёрном ландшафте, и постоянный хруст хрупкого стекла под тяжёлыми пласталевыми сапогами были единственными источниками звука. После проведения операции по захвату цели на поле боя скопилось множество пустых цилиндрических капсул. Их было в разы больше, чем хаотично рассечённых тел. Защитники Иникса использовали тысячи лекарственных ампул. Но какой бы эффект они не давали — будь то блаженное забвение или спокойствие, или просто сопротивление вихрящемуся потоку атмосферных загрязнений — он не значил ровным счетом ничего. Население всего мира всё равно будет истреблено ближе к ночи, и никакие ампулы не смогут их защитить.

Холодные угольки знакомого упрямого негодования толкали его вперёд. Один тяжёлый и гулкий шаг за другим, по маслянистому чёрному, как смоль, песку к цели этой миссии — Великой цитадели. На краю своего сверхчеловеческого, генетически усиленного восприятия Жнец ощущал, что его преторианцы идут в ногу с ним. Каждый воин с оружием на груди шёл на расстоянии семи шагов от своих братьев и от примарха, каждый — как отражение его самого.

На его плече покоилась скелетообразная коса, покрытая коркой из спёкшейся крови и испорченных жидкостей. Рука в перчатке частенько дотрагивалась до тяжёлого энергетического пистолета — уникальное, мастерски изготовленное оружие лежало в кобуре на бедре. Как и сам воин, абсолютно всё его вооружение было громадным, созданным для полубогов и гигантов. Даже его избранные легионеры, какими бы огромными они ни были, не могли сравниться с ним. Лишь двое из когда–либо живших существ были выше Жнеца. И первое из них приняло смерть от рук второго. Что же произошло с выжившим?

Со временем ответ на этот вопрос будет найден. Уголёк старой горечи затеплился внутри от этой мысли, но великан успел затушить его прежде, чем он мог воспламениться. Подобные вещи отвлекали внимание. Он должен маршировать сквозь просторы сумрачного и грязного Иникса, а не бередить эту глубокую незаживающую рану. Тем не менее в ближайшие дни ему ещё представится возможность предаться своей многолетней ненависти.

Он окинул взглядом свою охрану в тёмных накидках, а затем и весь свой легион. Боевые капитаны, командиры, дредноуты, терминаторы и легионеры шли строгими рядами в своих грязных сланцевых доспехах. Они шли за ним, поскольку никогда бы не осмелились выйти в бой без него, даже в такой жалкий, как этот.

Его легион. Его Гвардия Смерти. Его несломленные клинки.

Сейчас они были единственным, что занимало его мысли. Только своих сыновей он мог видеть достаточно ясно, сквозь пелену размышлений о восстании, которое возглавил его брат. Эти помыслы обволакивали каждый его поступок, каждую чёткую мысль в голове Жнеца всё больше и больше. Ведя своих воинов в бой, он был гораздо ближе к истине — или к чему–то вроде неё.

Он шагал прямо в густые сумерки, в тень огромной Цитадели. Это было самое величественное сооружение на планете, выступавшее из огромного продолговатого каньона, окружавшего верхнюю полусферу Иникса. Тысячи подобных пропастей разрывали поверхность планеты, исчезали в адских ямах километровой глубины, где ядовитый дым вырывался из бурлящего ядра.

Пепельного цвета руда была богата редкими драгоценными и тяжёлыми металлами, являлась источником благосостояния планеты. Именно её всасывала и перерабатывала имперская мануфактура. Перерабатывающие руду механизмы представляли собой огромных неуклюжих арахнидов из латуни и серого железа. Они опустошали самые богатые месторождения годами, после чего медленно переползали к новому пастбищу.

Практически всё на Иниксе было непостоянным, кроме Великой цитадели. Её возвели на месте высадки первой колонии людей, где она и стояла по сей роковой день. Сапфирово–тёмный камень, добытый из бездонных глубин Иникса, придавал Цитадели вид одновременно дворца и монумента. Блочная и выверенная архитектура её конструкции была подобна могильной плите. Но в отличие от надгробия, Цитадель являлась посланием для всей Вселенной: «Мы возвели это в непригодном для жизни месте, мы вырвали богатства из сердца этого мира. Мы сделали это во имя Императора и Терры».

Хоть Жнец и получил приказ разрушить это место, но сравняет его с землёй из–за одной лишь личной неприязни. Оно принадлежало его отцу, и потому этот поступок вполне бы удовлетворил Мортариона.

Движение на краю авточувств его шлема вернуло примарха XIV легиона в реальность, и он посмотрел в направлении сигнала тревоги. Сгорая от любопытства, он сошёл с линии и направился к ударной воронке, пробитой в плотном базальтовом песке. Позади себя он услышал грохот шагов тысяч остановившихся солдат.

В кратере находилось три человека, которые остались живы после бойни. Иниксийцы, даже не солдаты, просто гражданские. Их физические модификации не давали Мортариону определить их пол и возраст. Под капюшоном каждого торчала маска для глаз — типичное одеяние для их народа. От их запечатанных ртов тянулись кормовые трубки, свернувшиеся в пучки у испорченных пакетов с едой, свисающих с их шей.

Они так его боялись. Ему даже на секунду показалось, что он чувствует мерзкий запах страха в этом пепельном воздухе. Мортарион намеренно оставил свои дыхательные фильтры широко открытыми, чтобы насладиться коктейлем ядовитой и испорченной атмосферы этого мира. Он вдыхал смесь токсинов, чувствуя, как тонкие струйки пытаются обжечь и изранить его сверхчеловеческие легкие. Для Жнеца смертельный воздух Иникса не был чем–то необычным, но слабые ткани тел людей, смотрящих со страхом на него, превратились бы в кашу быстрее вздоха.

Он наблюдал за ними сквозь линзы своего шлема, вглядывался в их лица, в поисках понимания, которое никогда бы там не появилось. Попытка не увенчалась успехом: жалкие создания совершенно не отличались от своих сородичей. Тот же ужас, поддерживаемый той же лютой ненавистью, кипевшей в их жилах. Они никогда его не поймут. Они просто не способны на это.

В отчаянных, умоляющих выражениях лиц он увидел что–то знакомое, воспоминания зашевелились, вызывая ряд ассоциаций. Жнец раздраженно отсёк это неуместное чувство.

Мортарион расслабился, позволяя действу идти своим чередом. Свободной рукой он вытащил из кобуры тяжелое энергетическое оружие. Генный замок мгновенно распознал его прикосновение. Целью Лампиона были три съежившихся в яме фигуры.

Люди молча подняли руки, пытаясь защититься. Они явно что–то кричали, но их никто не слышал. Короткий импульс обжигающего белого света стёр их с лица земли, тела испарились, едва заряд коснулся их. Визжащая сила пистолета уничтожила выживших, заодно превратив верхний слой кратера в чашу расплавленного фульгурита. Жнец отвернулся и зашагал прочь, оставляя новообразованное стекло остывать с потрескиванием и шипением. То, что он сделал, являлось милосердием. Он знал все виды смерти, но смерть от луча Лампиона была самым быстрым вариантом. Мортарион сделал им подарок.

Он шёл дальше, забывая о людях, их образ ускользал, а его мысли возвращались к более насущным вопросам. Примарх медленно поднял взгляд к тёмной, лишенной окон Цитадели. С тех пор, как Гвардия Смерти ступила на Иникс, он задавался одним и тем же вопросом.

«Почему Гор послал меня сюда?»

Мортарион снова вдохнул токсичный воздух в лёгкие. Тактическая ценность промышленного мира и лун–хранилищ, вращающихся вокруг него, была не очень велика. Ценность других каменных сфер, вращающихся вокруг белого солнца Иникса, и без того была ничтожна.

Тем временем Гвардия Смерти наткнулась на заряженных химией боевых илотов, защищавших планету. Будучи незамысловатым и непримиримым врагом, они перекатывались через свои позиции, пытаясь противостоять фирменной тактике неумолимого продвижения легиона.

Вырвать эту планету из–под контроля Империума, да и просто забрать её у Императора, было задачкой для горстки боевых крейсеров и одной роты солдат. Но никак не масштабной операцией всего легиона, как приказал магистр войны. Жнец понял, что истинных планов Гора не знает, но не обладая достаточной информацией, он заменял её собственными подозрениями.

Мортарион знал о связи Гора с существами из варпа, назвавшими себя Губительными силами. Эти чудовищные умы жаждали подношений, смерти и кровопролития. Мортарион чётко осознавал, хоть и не говорил этого вслух, что среди его мятежных братьев нашлись и те, кто потакал желаниям этих созданий. Жертвоприношениям подвергались целые миры, жуткие вещи совершались втайне, и все это ради благосклонности этих… неведомых сущностей.

«Интересно, — подумал он, — может быть, Гор послал мою Гвардию Смерти истребить население Иникса в рамках подобной сделки? И на самом деле я не больше, чем просто орудие в его руках?»

Бледные губы примарха искривились под респиратором. Ещё совсем недавно он никогда бы не подумал такое о своём брате. Теперь же его веру подтачивало подозрение. И, возможно, этому было суждено случиться. С трудом приобретённый горький опыт Жнеца подсказывал, что доверять он может только себе и своим собственным советам. Чем больше он анализировал ситуацию, тем больше находил несостыковок.

В конце концов, Мортарион сам осмелился проникнуться знаниями этих варп–существ, коих некоторые нарекали демонами. В небе над развалинами славного Тераталиона он впервые увидел лицо такого чудовища — он назвал его по имени и допросил. Цель оправдала средства. Это событие и стало переломным моментом, с которого начались все его размышления. Невозможно было больше отрицать очевидное.

Давным–давно умерший приёмный отец примарха — испорченное и бессердечное существо, давшее ему имя. Но именно оно и смогло научить Жнеца важным вещам, которые пригодились ему теперь: ценность знаний и умение ждать.

«Если ты знаешь правду о чём–то, то можешь уничтожить это, — говорил Некаре. — Чтобы удержать истинную власть, этого вполне достаточно».

И Мортарион узнавал всё новые и новые истины, страницу за страницей, шаг за шагом и свиток за свитком.

Колдовство и колдовские язвы, ненавистные ему до глубины души, были главным оружием, используемым Гором, высокомерным хвастуном Магнусом и другими примархами в этой новой войне. Он даже не мог облечь это чувство в слова, с такой глухой злобой он ненавидел и псайкеров, и варп–тварей. Он ненавидел и братьев–примархов за то, что они опустились до общения с этими созданиями.

Однако Жнец был ребёнком мрачного Барбаруса. Ни один сын, ни одна дочь этого мира не смогли бы выжить и ходить с высоко поднятой головой, не будь они прагматиками. Ненависть хороша до определенного момента, но какой в ней смысл, если в реальности она не поможет. Одной ненавистью не разрушить стен. Поэтому в промежутке между отвращением ко всему, до чего добралась ледяная рука имматериума, и неистовым желанием выиграть войну в собственной душе Мортарион неохотно нашёл место для чудовищных монстров. Один из них обладал лицом его старого друга.

Жнец замер, как только пересёк развалины усыпанной щебнем площади перед Цитаделью. Его мысли молниеносно перенеслись к застывшему в нескольких километрах отсюда огромному кораблю на заброшенной посадочной зоне, где весь легион высадился для начала операции вторжения.

Боевая баржа «Бледное сердце» была частью его флота, при необходимости способной работать как автономный командно–контрольный узел. Она могла оставаться на орбите, готовая к началу прямых бомбардировок или операции по усмирению, могла жестко приземлиться в целевых зонах или, как при сегодняшних обстоятельствах, могла использоваться для освещения пути к решающей битве.

«Бледное сердце» было оснащено мощнее большинства кораблей его размеров. Его волкитное оружие и деформирующие пушки могли разносить в пыль целые города, но Мортарион редко их использовал. Его мысли были сосредоточены не на потенциале этих устройств, а на мощи оружия, прикованного цепью в стазис–клетке на нулевых этажах баржи.

Даже сейчас примарх не был уверен в правильности решения взять с собой «зверя в клетке». Он задавался вопросом, не было ли благоразумнее оставить его в подземельях «Вечности».

В конце концов, зверь упрашивал. Он умолял взять его с собой, просил Мортариона сбросить его с неба и позволить поглотить всё живое на планете Иникс точно так же, как на Молехе.

«Позволь мне служить тебе, — произнёс он в гротескной пародии на сына–воина, которого когда–то знал Мортарион. — Позволь убить их для тебя, мой генный отец».

Он, конечно же, отказался. Тут явно было что–то нечисто. Какой был смысл приводить целый легион и вдруг позволить демону с лицом Игнатия Грульгора уничтожить целый мир в одиночку? Это было частью какого–то плана? Манёвром, который должен был подтолкнуть Мортариона ближе к пути, уготованному для него Губительными силами?

Существо, дважды мёртвое и воскрешенное примархом лично, являлось оружием не похожим ни на одно из тех, что доводилось когда–либо применять Гвардии Смерти, даже на пике напряжения сил в химической войне. Куда бы оно ни шло, жизнь превращалась в осквернённые болезнями руины.

«Соблазнительный кинжал, — сказал себе Мортарион. — Слишком заманчиво».

Возможно, по окончании этого дня он оставит демона с лицом Грульгора в этом безжизненном и разбитом мире. Вполне возможно, что он соберёт бумаги, свитки и каждый пикт–планшет вместе с инфокристалами, в которых содержались знания, полученные от этих варп–существ, и выбросит их бездну самой глубокой пропасти на Иниксе. Он избавится от этих идеалов и будет сражаться на Терре так, как и было предначертано.

Но как только Жнец представил всё это, понял невозможность этого поступка. Прагматизм не позволял ему отречься от использования самых ужасных инструментов, даже если отвращение к ним было огромным. Цель оправдывала средства, но настанет тот день, когда подобные вещи больше никогда не понадобятся. Тогда от них просто избавятся, уничтожат и забудут об их существовании.

— Мой лорд, — голос не доносился по вокс–сети, но распространялся по густому зловонному воздуху. Жнец повернулся, кивнув своим потускневшим шлемом, его преторианцы из Савана Смерти расступились, позволяя одинокой фигуре в боевом доспехе приблизиться к примарху.

— Говори, — прохрипел Мортарион.

— Враг не спешит навстречу, — Каифа Морарг указал рукой в сторону огромного обелиска. — Показания ауспика не отображают никаких видимых входов вокруг нижнего уровня цитадели, вражеской активности тоже не обнаружено. Я осмелюсь спросить, мой лорд, каковы наши действия?

— Ты ошибаешься, — сказал он легионеру. — Они здесь и наблюдают за нами. — Как только хриплые слова соскользнули с его губ, Мортарион сделал шаг в сторону пустой площади, чем тут же спровоцировал воинов из засады. Он знал, что к их приходу подготовились.

Под ногами все вокруг тряслось и дрожало: и разбитые каменные плиты, и зыбучий чёрный песок за ними. Когтистые, обшитые поликарбонатом пальцы вырвались наружу как побеги осквернённых растений, ищущих солнечного света и тепла человеческих тел. Они были покрыты панцирными доспехами и буровыми установками, вырвавшись оттуда, где были погребены. Последние батальоны защитников Иникса охотно позволили похоронить себя под металлическими песками, чтобы Гвардия Смерти угодила в их западню.

«Какому бессмысленному идеалу они остаются верны? — Мортарион с серьёзным выражением лица покачал головой. — Неужели они действительно поверили в то, что я не способен догадаться об их планах? Они думают, у них появился шанс?»

Приказа открыть огонь не последовало — его легионеры уже уничтожали противника. Прогорклый воздух вибрировал от чавкающего грохота болтерного огня. Остановившийся рядом с примархом Морарг выстрелил из пистолета, обезглавив человека в горнопромышленном экзоскелете. Ударная волна превратила его плоть и череп в багровую жижу, насквозь пробив тяжёлые рад–пластины, которые нападавший носил подобно комбинезону. Вращающиеся буры и резаки жужжали и стучали, пока спорадические нервные импульсы мертвеца управляли механизмами внутри еще несколько секунд.

Мортарион небрежно ударил его тыльной стороной лезвия Безмолвия, огромная коса мелькнула в тусклом свете. Нагрудник отлетел в сторону от силы такого удара, рикошетом отскочив от высокой внешней стены цитадели. Он упал на каменные плиты шипящей грудой, оставляя за собой чернильные следы на поверхности.

Не обращая внимания на шквал болтерного огня и звон металла за спиной, Жнец зашагал дальше, беспрепятственно преодолев последние несколько метров до стены. Его Саван Смерти сражался вокруг него, рассекая своими клинками солдат Иникса, осмелившихся приблизиться на расстояние вытянутой руки. Огненные копья изумрудного цвета вырвались из пылающих стволов, установленных на их перчатках, когда мощные химические боеприпасы вылетели в сторону расположения вражеских засад и расплавили их в мгновение ока.

Советник следовал за примархом по пятам, его шлем подпрыгивал, когда он смотрел по сторонам. Так они дошли до подножия неприступной цитадели и, если вход в эту башню когда–либо существовал, сейчас был запечатан так искусно, что стена казалась сплошным гигантским куском обсидиана.

— Тут не пройти… — пробормотал Морарг.

— Наберись терпения, Каифа, — предупредил его Мортарион, протягивая руку, чтобы снять горсть шарообразных курильниц с патронташа, который висел на его медно–стальном нагруднике. В каждом из шаров было по тысяче отверстий, а внутри находились алхимические зелья и жидкости огромной силы. Каждое вещество было в отдельном проницаемом прозрачном мешочке.

Мортарион поднёс шары к своему респиратору, закрывающему нижнюю часть его худого и бледного лица, после чего повертел их в своих длинных пальцах, перемешивая жидкости внутри. Струйки тонкого белого дыма пробивались сквозь дыры на их поверхности. Жнец наслаждался смертельными укусами химических веществ. Он взмахнул рукой и кинул шары в стену Цитадели, наблюдая, как они разбиваются о камень. Гиперкислотные вещества брызнули на поверхность чёрной скалы, мгновенно размягчая её до состояния воска. Мортарион досчитал до семи про себя и ударил по ослабевшей стене тяжелой рукояткой косы. Камень треснул, словно это было стекло. Он бил снова и снова, пока его удары не оставили в стене Цитадели рваную рану, достаточно большую для прохода двух дредноутов.

— За мной! — прорычал Мортарион и двинулся вперёд, шагая осторожно и ровно, как во время марша из зоны высадки.

 

 

Морарг понимал, что ему нужно держаться подальше от кровавой дуги Безмолвия, оставаясь рядом со своим примархом. Примарх и его советник прорывались сквозь толпу самых обычных солдат, которыми кишел атриум Цитадели. Жнец двигался вперёд, машинально лишая жизни сотни людей каждым взмахом огромного серповидного лезвия. Советнику ничего не оставалось делать, кроме как добивать тех немногих, кто смог выжить после смертельного поцелуя Безмолвия. Мортарион был непоколебим и целеустремлён, упорно продвигаясь вперёд. Целые группы солдат падали замертво, только соприкоснувшись с ним, а выдержавшие первый удар прожили ненамного дольше своих собратьев. Тем временем Саван Смерти сметал все силы, которые пытались их окружить, появляясь из гулких галерей по бокам атриума. Преторианцы разбивали врагов вдребезги о веретенообразные рифленые колонны, поддерживающие свод крыши. С балконов застекленных галерей в сотнях метров над головой малиновым дождём падали импульсы лазерного огня, привлекавшие к себе внимание. Морарг выстрелил в ответ и громко отдал приказы легионерам Гвардии Смерти, только что ворвавшимся через брешь, оставленную их примархом. Советник моргнул, отметив на дисплее ауспика иконки, символизировавшие командиров отрядов. Они поняли его распоряжение и подняли свои болтеры вверх. Оглушительный сосредоточенный огневой залп уничтожил платформы, скрывавшие целый батальон снайперов Иникса. Их тела вместе с разбитыми кирпичами и осколками хрустальной арки падали вниз на мраморный пол подобно каплям дождя.

Лампион пронзительно завыл свою песню, Морарг пробрался сквозь трупы туда, где стоял Мортарион. Жнец использовал энергетическое оружие, сжигая толстые петли огромного медного люка, установленного на возвышении. Когда металл расплавился и потёк, дверь осела и упала вниз, открыв проход. Обжигающий и насыщенный дымом воздух вырвался наружу.

— Спускаемся, — произнес Мортарион. — Там наша работа будет окончена.

Советник кивнул и развернулся к воинам, стоящим позади него:

— Охранять здание, уничтожить оставшиеся цели! — Он помолчал и повернулся к Мортариону. — Мой лорд, вы хотите?..

Но Жнец уже спускался вниз. Семеро из Савана Смерти выстроились позади, чтобы последовать за ним. Морарг кивнул сам себе и продолжил:

— Держите меня в курсе всех событий, — произнес он по воксу, зная, что его приказы будут переданы «Бледному сердцу», а оттуда флоту Гвардии Смерти на орбите. — Лорд Мортарион хочет окончить эту битву собственноручно.

Каифа, воспользовавшись моментом, перезарядил болтер и побежал вниз по широкой лестнице вслед за примархом и его Саваном Смерти. Он подозревал, что его присутствие не обязательно в предстоящей битве, но находиться в таких обстоятельствах и быть свидетелем ничем не сдерживаемого водоворота холодного гнева Мортариона ему было не впервой. Если такова была задача и сегодня, пусть так. Он со смирением будет нести это бремя.

Каифа Морарг был Бледным Сыном Гвардии Смерти, родившимся на родной планете легиона, Барбарусе, не был наследником Терры, как некоторые из них. Для многих в братстве всегда будет существовать раскол между «первоначальными» воинами XIV легиона, известными как Сумеречные Налетчики, прибывшими на Барбарус с Императором, желавшим найти своего давно потерянного сына, и простыми людьми, которых Мортарион сам вызвал из своей Гвардии Смерти в состав легиона, впоследствии переименованного в их честь.

Воспоминания о том значимом дне были туманными, но ещё существовали на задворках памяти Каифы. Он быстро отмахнулся от них, не допуская потери концентрации, и сосредоточился на спуске. От изогнутых стен широкого лестничного колодца отражалось эхо выстрелов и криков. Примарх и его личная охрана расправлялись со всеми, кто был слишком медлителен, чтобы укрыться от их рук. Звук их шагов не прерывал свой ритм ни на секунду.

Молчаливые бойцы Савана Смерти подражали примарху внешним видом: дизайном их усовершенствованных терминаторских доспехов, боевыми затемнёнными косами, как у Жнеца, накидками, тёмными плащами и тяжёлыми пласталевыми шлемами, которые закрывали лица подобно бесстрастному виду маски–решетки Мортариона. Саван Смерти был безмолвен, они общались только с помощью боевых знаков и аудиальных кодов взлома. И в редких случаях, когда им нужно было передать сообщение, они использовали вокс. Все семеро всегда ходили с примархом, не отходя от него дальше семи шагов. Считалось, будто повторяющееся число приносит удачу. Это было древнее поверье, восходящее еще к первым человеческим колониям на Барбарусе, но с годами оно потеряло свой суеверный оттенок и рассматривалось как простой тактический приём.

Морарг никогда не задумывался об этом, по крайней мере, до недавнего времени. Некоторые из воинов, с которыми он беседовал в ложах Давина, говорили о благих числах, они говорили о силе таких символов и о том, как они могут влиять на вещи в реальном мире. Каифа нашёл эти идеи весьма интригующими, но не более. Он всегда был человеком, выбирающим незамысловатые пути. Мистика и сверхъестественное были для него анафемой. Ненависть к существам, олицетворяющим подобное, была впитана с молоком матери. Он существовал, чтобы убивать подобных тварей, и делал это ещё на Барбарусе, будучи простым человеком. Но, как и рассказ о магии чисел и их силе, чем дольше Морарг жил, тем больше это походило на историю, которую ему когда–то поведали, а не на что–то, испытанное лично.

Один из Савана оглянулся на советника Мортариона, но потом снова отвёл взгляд. В самое лучшее время этих стражей было трудно отличить друг от друга. Каифа не имел ни малейшего понятия, какие лица скрыты под этими масками. Жнец сам лично выбирал легионеров, которым был дарован Саван. Он никому не говорил о своём выборе. Когда один из них умирал в бою, броня, как поговаривали, поглощала тело внутри. Воина, выбранного на замену убитому стражу, объявляли погибшим на поле битвы, внося в списки павших. На самом же деле он лишал себя всякой индивидуальности и становился частью Савана Смерти, имея честь стоять рядом с Мортарионом так близко, как ни один другой Гвардеец Смерти не мог бы, не будучи доверенным лицом своего повелителя.

«Удостоюсь ли я когда–нибудь такой чести?» — Морарг на мгновение задумался, но тут же одёрнул себя. Он уже получил свою награду. Примарх снял его с поста в прорывниках и сделал своим советником.

«Очевидцем, — поправил себя Каифа. В Гвардии Смерти никогда не было ни хранителей знания, ни летописцев, только такие, как и он сам — боевые братья с острыми воспоминаниями и цепким взглядом. — Если я должен задокументировать всё происходящее с моим легионом и моим лордом, то так тому и быть. Это такое же хорошее призвание, как и любое другое».

Колодец, по которому они спускались, становился шире, и они уперлись в комнату с двумя полукруглыми дверями в дальней стене. Роскошные ковры и гобелены, украшавшие опорные колонны, позолоченные предметы, произведения искусства в каждой нише просто кричали о том, что это владения правителя. Палец Морарга дернулся на спусковом крючке. Это чрезмерное удовлетворяющее и потакающее низменным желаниям изобилие должно быть уничтожено.

Столбы ядовитого пара и влажной, гнетущей жары просачивались сквозь решётки в полу. Угрюмое оранжевое свечение, направленное вдоль огромных световых ловушек, освещало это место адским сиянием. Морарг услышал странное эхо за топотом собственных сапог и напрягся. Комната была похожа на арену, несмотря на очевидные попытки заставить её выглядеть иначе.

Саван Смерти, казалось, почувствовал то же самое и сформировал защиту вокруг Мортариона. Жнец оставался неподвижен, но готов к угрозам, ожидающим его в этой комнате. Он стряхнул кровь убитых с Безмолвия и потёр рукоять, готовясь к битве.

Каифа услышал стук огромных металлических когтей по мрамору, скрежет, лязг, словно сотни мечей медленно тащили по плитам. Его авточувства различили две неуклюжие фигуры, прорывающиеся сквозь обжигающие стены пара. Это были человекоподобные существа, которые неслись по полу к примарху, каждый из них имел сотни лезвий и жужжащих лазерных лучей вместо рук. Звенящая дисгармония колокольных звуков исходила от тысяч дребезжащих инъекторов, что были воткнуты в обнаженную плоть их бёдер и торсов. Неуклюжие фигуры были своего рода модифицированными людьми, похожими на гигантских огров. Гвардейцы подумали, что их могли создать какие–то неопытные инженеры, которые захотели скопировать модель воина Легионес Астартес. Близнецы–уроды, питающиеся коктейлями метатрофических наркотиков, были выпущены на свободу в качестве стражей этого места.

Первый удар был нанесён в мгновение ока. Мортарион поднял руку, отдавая приказ Савану Смерти расступиться и не вмешиваться. Морарг едва успел заметить, как Жнец развернулся, поворачивая огромную косу, острое лезвие которой в считанные секунды поцеловало мраморный пол. В том месте, где она коснулась земли, появились белые искры. Примарх с грохотом бросился навстречу страже. Он моментально сократил расстояние между ними и занёс Безмолвие вверх, вращая ею.

Морарг улыбнулся, когда изогнутое лезвие рассекло первого стража от паха до горла. Инерция толкала вперёд изменённого химией мутанта, пока его плоть не раскрылась, изрыгая кровавый поток органов и кишечника на белый мраморный пол. Коса ещё была в движении, когда Гвардеец Смерти услышал гудение воздуха, и лезвие снова нанесло удар, но страж умер прежде, чем успел это почувствовать. Он был обезглавлен, голова его с глухим стуком упала вниз.

Второй мутант выстрелил накрывшей всю комнату волной энергетических лучей — синие жгуты, плавившие камень везде, куда бы ни попали, оставляли лишь грязные следы на боевом щите примарха. Мортарион даже не пытался уклониться от этой атаки. Защищая себя от волны лучей, он закрыл лицо рукой и воткнул Безмолвие в пол, надёжно зафиксировав косу в вертикальном положении. Затем он атаковал, выхватив пистолет. Лампион почти прыгнул в его руку, и примарх выстрелил, прочертив чёрную борозду до нападавшего — луч гигантского пистолета расплавил и мрамор, и металл, прежде чем достиг стража. Перед тем как спустить курок, он успел отрезать руку и ногу у существа. Морарг вдохнул запах горелого испорченного мяса, его улыбка стала шире. Поучительно было наблюдать за тем, как Жнец убивает. Он подошёл ко второму стражу, убирая Лампион назад в кобуру. Монстр был ещё жив, но продлилось это недолго. Мортарион собрал большой узел мясистых плетей вокруг горла мутанта и поднял его с пола. С кислым презрительным ворчанием примарх швырнул существо в закрытые двери дальнего конца комнаты. Страж влетел туда с огромной силой, протаранив вход в тронный зал.

— Кто здесь претендует на власть? — прорычал Мортарион, бросая вопрос в тускло освещенное пространство перед ним. — Покажись. — Забрав Безмолвие с того места, где её оставил, он сделал ещё одно лёгкое движение рукой, и Саван Смерти последовал за ним к сломанным дверям.

Морарг сделал шаг вперёд, но заколебался, когда перед его глазами пробежала бегущая строка данных, которая проецировалась на внутреннюю поверхность линз его шлема. Это было тревожное сообщение с высокоприоритетным кодом, переданное ему офицером с борта «Бледного сердца». Несколько кораблей приблизились к Иниксу и попытались зайти на его орбиту. Никто не ожидал прибытия нового судна, которое между тем носило знамёна ауры–идентификатора Гвардии Смерти.

«Как такое вообще возможно? Местонахождение всех кораблей легиона известно… — Советник одёрнул себя. — Ну, это не совсем так… Не всех наших кораблей». Морарг не осмеливался думать о последствиях иных вариантов, но он выполнил свой долг и позвал своего лорда, передав важное сообщение. На мгновение ему показалось, что Жнец не услышал его слов, но примарх тут же искоса глянул на него и отрезал:

— По одному делу за раз.

 

Тронный зал представлял собой чашу из усиленного кристалфлекса, встроенную в свод пещеры, а далеко внизу бурлило мерцающее огненное озеро. Струи пара вырывались из пузырящегося магматического поля, и каждый наблюдавший за этим мог разглядеть сотни машин-рабов землекопов в своих защитных костюмах. Они всё ещё работали на бурах и сифонах, бесконечно трудясь и собирая минеральные дары Иникса.

Это зрелище ускользнуло от внимания Мортариона. Трон поглотил его внимание без остатка. Расположенный в центре комнаты, в самой нижней точке чаши, трон губернатора Иникса представлял собой уменьшенное изображение трона, который Мортарион уже видел однажды: в те дни, когда отец взял его с собой на Терру, чтобы показать свой дворец и рассказать о том, чем он занимается в его стенах.

— Какое же высокомерие, — выдохнул он, обращаясь как к тем, кто был с ним в комнате, так и к этому блеклому воспоминанию о великолепии Императора. Мортарион вгляделся в полумрак комнаты, кожей ощущая присутствие других существ, кроме легионеров Гвардии Смерти. Он не увидел никакой угрозы:

— Не вынуждайте меня спрашивать дважды. Где правитель?

— Здесь. — Голос был искусственным и передавался из голосового модуля. Он исходил из цилиндрического резервуара прямо над сиденьем эрзац–трона. Предмет был размером с человека, вырезанный из гранёного хрусталя, в золотой оправе, усыпанной драгоценными камнями. Он мягко покачивался на пульсирующем суспензорном модуле, поддерживаемый антигравитационной технологией. — Я не сдамся тебе, мятежник, — добавил он.

Мортарион стоял и смотрел, как цилиндр уплывает от трона, обретая четкие контуры в оранжевом свете магматических огней. Внутри резервуара пузырилось зелье из прозрачного густого масла. В центре его виднелся сгусток из завитков серого вещества, украшенного изящными схемами и питающими его имплантатами. Со всех сторон к нему тянулись провода, соединяя этот сгусток органического материала с системами плавучего контейнера:

— Я магистр Грейтрекс Налтузиан Сорок Пятый, — продолжал вещать громовой глас. — Я владею этой системой по приказу самого Императора Человечества…

— Ты всего лишь несколько килограммов несвежего мяса в банке, — прервал его Мортарион с отчетливо уловимой ноткой отвращения в голосе. — И твоё существование… каким бы оно ни было… подошло к концу. — Он покачнулся и шагнул вперёд. Его раздражение от этой бесполезной и пустой траты времени на это задание наконец–то вырвалось на поверхность, и Жнец протянул руку. Он раздавит эту штуковину, миссия будет завершена, но…

— Что это там?

Внезапно ураган невиданной силы обрушился на него из темноты. Мортариона сбили с ног вместе с его советником и Саваном Смерти, после чего швырнули в хрустальные панели тронного зала. Жнец отреагировал молниеносно, используя лезвие Безмолвия, чтобы зацепиться за опорную колонну. Морарга и воинов Савана Смерти разбросало по комнате. Двое из безмолвных преторианцев приняли на себя основной удар фантома, их пронесло по хрустальному изгибу и откинуло прямо в магматическое озеро внизу.

Жнец вскочил на ноги и почувствовал в воздухе жирный кислый привкус. Колдовство. Мортарион слишком хорошо знал этот ненавистный запах. Часть теней позади трона отделилась, клубок тьмы исчез. Теперь перед ними стоял юноша с глубоко посаженными глазами, чье лицо скрывали длинные белые, спутанные волосы. Он ухмыльнулся под биомаской, очевидно, не боясь ни легионеров, ни самого примарха.

Каким–то образом псайкер скрыл себя от всех, но теперь, когда они его видели, Мортарион почувствовал грубую силу, потрескивающую вокруг его тела. Давление в голове, ощущение грозы, которая скоро разразится. Жнец уже много раз сталкивался с подобными кинетическими атаками в войнах Властителей Барбаруса, да и позже во время Великого крестового похода. Он знал достаточно, чтобы быть настороже. Физически псайкер был слабым тощим доходягой, Мортарион мог сломать его пополам, не прикладывая никаких усилий. Но псионические способности юноши были так же опасны, как мельта–бомба — едва сдерживаемая сила, простая и грубая.

Псайкер взывал к этой жизненной силе, концентрируя её поток, собирая в него осколки металла и кристаллов и бросая их в Гвардию Смерти подобно шрапнели. Мортарион поморщился и медленно двинулся вперёд, шаг за шагом, уворачиваясь от оборонительного огня, хлынувшего из вытянутых рук юноши. Всё вокруг псайкера покрылось инеем, когда он отчаянно собирал силы для противостояния примарху. Он всё больше распалялся по мере приближения Жнеца: ветер, огонь и лёд разрушали броню Мортариона.

«Я убил сто тысяч таких, как ты, — Мортарион позволил этой мысли сиять на переднем плане. И если юноша мог читать мысли, он бы точно её услышал. — Ты погибнешь от рук Гвардии Смерти». Жнец наклонился вперёд, продвигаясь шаг за шагом, теперь он был достаточно близко, чтобы ударить. — «Ненависть, которую я испытываю к таким, как ты, особенна, она нечто большее, чем какая–либо другая».

— Это не так.

Призрачный ответ почти затерялся в шуме ветра, и Мортарион на мгновение заколебался, не зная, действительно ли мысли были услышаны или же его разум сыграл с ним злую шутку. Наступил момент, когда изумрудная вспышка света пронзила тронный зал, осветив даже самые мрачные его уголки. Когда свет померк, фигуры в тяжёлых боевых доспехах «Катафракт» внезапно появились и мгновенно атаковали. Псайкер отвлёкся. Эфирный ветер дрогнул, и этого было достаточно для того, чтобы ближайший воин ворвался и отобрал добычу, которая по праву принадлежала примарху.

Лезвие Жнеца Людей — оружия, родственного клинкам Савана Смерти, — рассекло псайкера пополам диагональным ударом вниз. Окровавленные ошмётки упали на пол, а мистическая буря прекратилась сразу же после того, как погиб её создатель.

Мортарион сердито посмотрел на новоприбывших, чувствуя затухающий треск телепортационного эффекта в спёртом, плотном воздухе комнаты. Он инстинктивно знал, чьё лицо увидит прежде, чем силуэт обретёт очертания и выйдет на свет.

Калас Тифон — первый капитан Гвардии Смерти — отсалютовал окровавленной косой и поклонился, насколько это ему позволяли сделать тяжёлые доспехи.

— Лорд Мортарион. Рад встрече.

Мортарион отказался отвечать на ритуальное приветствие:

— Это твои корабли там наверху? — Он подошел к репродукционному трону, не дожидаясь ответа. Плавучий резервуар губернатора планеты находился внутри, он бормотал поток бессвязных панических слов, когда Морарг и Саван Смерти принялись казнить всех слуг в зале, которые ещё были живы. Не обращая внимания на слова Грейтрекса, примарх пробил резервуар и раздавил орган внутри, прежде чем сердито отбросить останки.

— Ты выбрал этот момент, чтобы снова появиться.

— Это было очень кстати, — ответил Тифон, кивая в сторону мёртвого псайкера.

— Псайкер не заметил, как ты подошёл.

— Нет. — Первый капитан легко улыбнулся, и Мортарион увидел его пожелтевшие зубы и натянутую кожу, будто бы он недавно пережил достаточно сильный недуг. — Ты же знаешь, что у меня есть много даров, и скрытность является одним из них.

Примарх нахмурился, услышав скорее то, что стоит за этими словами, нежели сами слова. Колдовство, которое он так ненавидел, текло по жилам Тифона, наследие, от которого первый капитан отказался воздержаться, вызывало недовольство Мортариона:

— Зачем ты вернулся к нам сейчас? Ты покинул легион, взял собственный флот, чтобы отправиться на поиски чего?.. Ответов?

— Ты искал меня, не так ли? — Тифон сделал шаг вперёд, задавая встречный вопрос. — И время пришло, мой лорд. Настало время Гвардии Смерти объединиться вновь. Решающий день уже не за горами, и мы должны быть готовы.

Раздражение Мортариона усилилось. У него не хватало терпения на тех, кто говорил намеками, и он не приветствовал это среди своих командиров. — Говори прямо или не говори вообще, — потребовал он. — Зачем ты вернулся?

— Я получил ответы, — кивнул Тифон. — И не вернулся бы без приказа.

— Какого приказа? — Примарх посмотрел на него.

Тифон кивнул и осклабился, понизив голос до шепота:

— Магистр войны зовёт нас присоединиться к величайшей битве, мой лорд. Вторжение на Терру скоро начнётся.

 

Тифон почувствовал, как чёрная земля под его ногами загрохотала, он наблюдал своими желтушными глазами за разрушением Цитадели. Печальное падение великой конструкции напомнило ему об умирающем человеке, который постепенно разрушается изнутри, ожидая, когда земля примет его.

Терраформирующие заряды, оставленные отрядами тактической поддержки легиона, детонировали в определённой последовательности, уничтожая несущие конструкции, поддерживавшие цитадель в течение тысяч лет. Башня погрузилась в клубящееся облако из тяжёлой пыли, исчезая в её толстом покрывале и навеки погружаясь в магматическое подземное озеро. Столбы тёмного пепла и обжигающего пара, выпущенного в воздух, были не более чем последним исчезающим надгробным памятником правителям Иникса.

Мрачный ветер донёс до Тифона звук двигателей где–то вдалеке. Подняв глаза, он заметил металлические стрелы «Грозовых птиц», которые уносились прочь, прежде чем исчезнуть в низких грязных облаках. Мортарион отправил поисковые команды на последний облёт поверхности планеты, чтобы убедиться в уничтожении всего живого. Тифон же чувствовал своей нечистой кровью, что на этой планете не осталось никакой жизни, кроме сил XIV легиона. Каждый город, каждое поселение теперь представляло собой кучу выброшенных, оставленных разлагаться трупов.

«Идеальный сад смерти, который даст рождение чему–то новому», — сказал он себе. Тифон повернул кисть, рассеянно изучая рисунок пластин на своей ладони и пальцах. Крошечное пятнышко появилось из сустава — он проводил взглядом чёрно–серебряную муху с маслянистым телом, расправившую свои крылья и улетевшую прочь.

Позади него тяжёлые сапоги захрустели по чёрному песку, он развернулся, слегка поклонившись приближающемуся примарху. Мортарион пренебрежительно и раздраженно махнул рукой:

— Спокойно. Не кланяйся и не пресмыкайся.

Теперь, когда на нём не было капюшона, его измождённое лицо было привычной неподвижной и хмурой гримасой:

— Я ищу правды, а не почтения.

Тифон знал, что Саван Смерти стоит на разрешенном расстоянии в сорок девять шагов где–то на возвышении базальтовых дюн. Мортарион, наверное, приказал держаться подальше, чтобы сохранить в тайне то, о чём они собирались говорить.

— Многое изменилось с тех пор, как мы расстались, брат, — Тифон осмелился начать разговор со своим лордом неформально, прекрасно зная, что это вызовет воспоминания об их совместном прошлом. — Я говорю с тобой откровенно и честно: когда магистр войны объявил о своем восстании, я не был уверен в том, какой путь мне следует избрать.

Он увидел, как Мортарион вопросительно поднял бровь, и прервал мысли примарха прежде, чем тот облёк их в слова:

— Я имею в виду мой собственный путь, — Тифон ударил кулаком по грудной пластине, над местом, где у него находилось сердце. — Я откололся от легиона, потому что мне нужно было побыть одному для трезвости мыслей.

Краем глаза Тифон заметил знакомое ему чёрно–серебряное мерцание крыльев насекомых, и на самых низких звуковых частотах он уловил жужжание невидимых мух. Хоть его примарх и не обращал на них внимание, они всё–таки по–своему успокаивали Тифона. Он сдерживал улыбку. Ему так хотелось поделиться с Мортарионом, так о многом рассказать.

«Я был прав с самого начала. Я обещал тебе. Я был прав».

Слишком рано было начинать разговор. И он понимал, вглядываясь в лицо своего примарха: время ещё не пришло. Однако этот момент был настолько близок, ближе, чем когда–либо. Понимание придёт, когда наступит время. Ничто не помешает этому случиться. Взгляд Мортариона внезапно метнулся вверх, словно он увидел что–то скрытое от всех остальных наблюдателей. Его зрачки сузились.

«Чувствует ли он это? — Тифон спросил сам себя. — Слышит ли? Грядут перемены…»

Возможно, примарх ощутил это, даже если не мог выразить. Тифон чуял запах психической энергии в воздухе вокруг примарха, след, оставленный намеренным контактом с варпом. Несмотря на всю ненависть Мортариона к имматериуму и силам, живущим в его глубинах, он охотно подвергал себя воздействию тех самых сил. Тифон разговаривал с болтливыми чудовищами–проводниками в призрачных коридорах варпа, слышал, как они говорили о том, что Жнец бросил вызов собственному отвращению, дабы утолить свою жажду знаний. Кровавые методы Гора Луперкаля изменили на своём пути всё от мала до велика. Первый капитан не переставал гадать, осмелился бы примарх когда–нибудь побродить по мелководью Бесформенных Морей, если бы его брат не разрушил непоколебимую веру легионов столь грубым образом.

Мортарион был на грани, готов к тому, что его проведут через край, даже если не до конца это осознавал. Тифон знал о судьбоносном разговоре примарха с Лерментой — старухой–богомолом, подобранной Гвардией Смерти на Тераталионе, так же, как и о его успехе в привязке демонической сущности к телу хвастуна Игнатия Грульгора. Последнее было скорее вызовом, который мало кто мог принять с таким скудным опытом, но всё же примарх справился с этой задачей, имея самые скромные знания о колдовстве в целом. Учитывая непостоянство и злобный характер Губительных сил, Калас должен был задаться вопросом: не облегчили ли они путь для захвата Грульгора намерено, как акт против ненависти Мортариона к ним?

«Чем больше он их ненавидит, чем слаще будет обращение», — подумал Тифон, но тут же вспомнил, что путь к падению примарха был иным. Он должен был использовать Пожирателя Жизни на этом жалком шаре пыли. Применить идеальное оружие. Легионер Несущих Слово дал обещание, но лицо его при этом выражало глубокое разочарование. Эреб сказал Тифону, что он вернется в свой легион и найдет их готовыми принять Истину. Готовыми испить чашу нового пути до дна. Но Мортарион был упрям и непреклонен во всём, и как всегда, он пытался сопротивляться неизбежному.

— А теперь ты вернулся, — заговорил примарх, — и я должен взять и просто так всё простить?

— Я приму любое наказание, которое ты сочтёшь необходимым, — ответил Тифон, склонив голову. — Я только прошу отложить его исполнение на потом, после того как мы перегруппируемся для предстоящей миссии.

— Хорошо, — Мортарион снова перевёл взгляд в сторону своих войск, собравшихся на выжженной пустоши. — Миссия. Морарг представил мне отчёт с борта «Истины», который подтверждает твои слова. Магистр войны хочет объединения для окончательного вторжения, — он помолчал и нахмурился ещё больше, — его советник Малогарст Кривой сказал, что мы первыми атакуем стены Императорского дворца. Мой брат, похоже, не захотел отдать этот приказ мне лично. — Тифон почувствовал раздражение в словах примарха. — Ты с ним говорил?

Тифон покачал головой, снова увидев в своих воспоминаниях растерянный вид Эреба.

— Нет, только с эмиссаром. — Первый капитан не стал упоминать, что ещё дал ему легионер Несущих Слово — бархатный мешочек с гололитическими алмазами, закодированными плотными полями и зашифрованными данными. Один из драгоценных камней лежал в мешочке с оборудованием на бедре Тифона, и он потянулся к нему. Остальные уже находились в процессе тайного распределения по командным кораблям флотилии Гвардии Смерти. Эти алмазы были бесценны.

— Родной мир… — сказал Мортарион, снова делая паузу, чтобы облечь свои мысли в слова. — Барбарус. Ты в курсе дел?

Тифон кивнул:

— Его больше нет. — Он думал об этом с тех самых пор, как Эреб рассказал ему об уничтожении планеты, и теперь, когда говорил со своим примархом, не знал, какое выражение лица ему следует изобразить. Должен ли он быть угрюмым из–за потери этой проклятой планеты? Разъярённым? Или холодным и пренебрежительным? Он не был уверен в том, какое выражение лучше всего подошло бы для подражания мыслям Мортариона.

— Тёмные Ангелы уничтожили его, чтобы наказать нас, — продолжил Мортарион. — Я бы ещё больше возненавидел их за этот поступок, но куда уж больше, — он медленно покачал головой, — я всегда ненавидел сыновей Калибана. Пропасть моей вражды сейчас глубока как никогда, — его голос звучал ровно и отрешенно, — они заплатят за это, как и все остальные.

Тифон решил держать свой собственный совет относительно недавнего контакта с фракциями легиона Льва на Зарамунде при себе. Если он заговорит об этом сейчас, ситуация станет ещё запутаннее, да и Могильные Стражи первого капитана лучше знали, когда нужно делиться такого рода информацией.

— Барбарус был нашей колыбелью, брат, — начал Тифон. — Да, там родилась Гвардия Смерти, но мы должны были её покинуть. — Он опустил глаза, чтобы казаться опечаленным. — Мы давно уже оставили свой мир позади. Как оставили позади и наших заблудших отцов, затмили их.

Примарх коротко кивнул:

— Это правда. Ты всегда умел вникать в суть вещей, Тифон. Но многие из моих сыновей не разделяют этой твоей… рассудительности.

— Верно. — Он не сомневался в том, что среди рядовых были рождённые на Барбарусе легионеры, чью ярость подогревала мысль о том, что этот адский мир раскололся под обстрелом планетоубийц. Появилась необходимость отомстить Первому легиону и призвать всех братьев найти Тёмных Ангелов и наказать их. Когда–то Тифон думал так же, он кричал об этом громче всех, но теперь замолк. На Зарамунде он наконец–то нашёл перспективу получше.

Теперь у Тифона была задача поважнее беспокойства о судьбе одного окутанного ядовитыми облаками мира с его населением и примитивными грязевыми фермами. На карту было поставлено будущее Гвардии Смерти и их роль в жестокой судьбе Галактики. Эти две проблемы не имели ничего общего. Они явно отличались масштабом.

— Я скажу так, — продолжил Тифон. — Чтобы отомстить, нам нужно прийти в единственное и вполне определённое место — на Терру.

Мортарион неохотно согласился с ним:

— Там будут львята, если они всё–таки дорожат своей честью. Мы растопчем их на пороге дома моего отца. Это будет подходящий для них конец.

Тифон слегка улыбнулся:

— Когда Гор будет сидеть на Золотом Троне, мы сможем попросить отдать нам Калибан… А после этого мы заставим его заплатить за всё, и, если мы сочтём необходимым, то расплата будет длиться веками.

— Согласен, — примарх кивнул головой. Это была справедливость, которая понравилась Мортариону, её мог поддержать тот, кого отвергали и ненавидели. Тифон знал эту истину и разделял её. Уже далеко не в первый раз он подумал о том, как они похожи.

«Общая боль. Общая ненависть, — пронеслось в его мыслях. — Мы оба выбрались из одного тёмного колодца». Ему пришлось сдержать улыбку, чтобы она не стала ещё шире. Это сработает — всё сработает, и Тифон будет эпицентром всех событий.

I

Отвергнутый путь

Потерянная душа

Битва за Шагающий город

 

Несмотря на все усилия метеорологической станции Дворца Императора, морозы всегда возвращались безжизненными ночами и исчезали с первыми лучами солнца. Немногие патрульные Орлиного Виадука могли заметить то, как тонкий слой льда блестит на тёмном мраморе, отражая свет, излучаемый проходящими по небесным коридорам кораблями. В недалеком прошлом многие гости Императора, наблюдавшие за Виадуком с высоты птичьего полёта, считали его простой декоративной прихотью. Извилистая дорога стелилась вдоль паркового участка, огромных башен и упиралась во внутреннюю часть Дворца. Казалось, она плывёт, словно каменная лента в облаках. Самим своим существованием, своей безупречностью она бросала вызов гравитации. Бесспорно, она являлась гордостью великолепной Столицы, малозначимой, но всё же гордостью.

Перед разрушением Виадука Винтор задумался о том, о чём никогда бы не подумал Преторианец. Дорн в одном из своих бесконечных диктатов, изданных после возвращения на Терру, назвал Орлиный Виадук «уязвимостью в обороне», добавив, что дорога не более чем пустая трата необходимых ему ресурсов. В итоге дорогу разобрали по кускам, а мрамор стали применять в уродливых военных целях.

Винтор узнал об этом из разговоров со своим знакомым виноторговцем на Аллее Жертвоприношений. Камень, что некогда был прекрасной и роскошной дорогой, теперь превратился в ряды гигантских танковых ловушек на Катабатических склонах. Это знание принесло Эйлу лишь горечь и сожаление. Ему казалось это просто ужасным актом воинственного вандализма, варварства во имя какой–то ещё даже не начавшейся войны. Жёсткий и бессердечный солдат брал зубило вместо оружия и высекал ещё один лишенный изящества бункер. Теперь этот позор казался обыденностью.

Отныне роскошный мрамор ничего не стоил. Красота не играла никакой роли. Ничто не имело значения для Винтора с тех пор, как жуткие секреты открылись ему. Эти тайны терзали его разум, и менее устойчивый человек наверняка давно бы свихнулся, узнав об этом. Возможно, незаметно для самого себя, Винтор уже потерял рассудок. Его мысли снова и снова возвращались к откровениям и тёмным реалиям, поселившимся в памяти. Ужасающий, головокружительный порыв этих знаний представлял собой настоящую угрозу, способную сокрушить его разум. Мужчину словно преследовала Медуза из древнего эллинского мифа — смотреть прямо в глаза такой истине было равносильно превращению в камень.

Его лёгкие кожаные туфли были предназначены для покрытых мягкими коврами жилищ, а не для холодного камня. Винтор резко остановился, переводя дух и прячась с подветренной стороны резного грифона. Ледяной мрамор обжигал тонкие подошвы, добираясь до кожи ног. Винтор был так высоко, что от морозного воздуха перехватывало дыхание. Он был худощавым, немного выше большинства мужчин, и в иной день, может быть, был бы на толику грациознее.

Плащ с капюшоном скрывал его аристократичное лицо цвета мокрого песка с элегантным подбородком, а фиолетовые глаза испуганно смотрели по сторонам.

Винтор был на грани паники. Любой учёный–наблюдатель, любой знаток человеческих культур легко определил бы его индонезийское происхождение, но думать так было ошибкой. Сердце Винтора бешено колотилось в груди. Ему потребовалось множество дней, чтобы набраться храбрости и предпринять попытку побега. И теперь только она определяла его мышление.

Он не оглядывался назад, боясь увидеть башни и минареты дворца. Винтор хотел запомнить их прекрасными, незапятнанными, какими они были в тот дивный день около десяти лет назад, приветствуя его по прибытии в столицу. Он боялся, что если окинет их своим взором ещё раз, то увидит лишь ложь… ту ложь, на которой они стояли, и ужасную реальность, которую они скрывали от всего Империума.

«Если бы они только знали, — подумал Винтор, глядя на огни ночного города, расположенного в тысяче метров внизу. — Что же скажут люди, если узнают, чем я занимаюсь? Что, если они смогут понять истинную причину этого мятежа?»

Он никак не мог найти ответ на эти вопросы. В данный момент лишь побег имел для него хоть какое–то значение. Необходимо было бежать из дворца и держаться как можно дальше от правды… как можно дальше от Него!

Окрас Его голоса. Ритмичный рисунок Его шагов. Шорох Его одежды, слабый, но вездесущий запах амасека в Его покоях.

Винтор почувствовал, как весь ряд ассоциаций складывается в единое целое — в воспоминание об Этом человеке. Он с трудом отмахнулся от них, рассеивая словно иллюзию, прежде чем они стали буквами конкретного имени в его сознании. Если он полностью погрузится в эти мысли, станет слишком поздно.

— Он узнает, — нервно произнес Винтор вслух, но тут же, глубоко вздохнув, собрался с духом и добавил. — Я не вернусь.

Он выскочил из–за статуи и побежал со всех ног, рукой нашаривая в глубоком кармане украденный шифровальный ключ, который позволял воспользоваться одной из транзитных посадочных станций дворца. Шаттл может доставить беглеца на равнину, и он выберется отсюда. Любого другого человека уже давным–давно поймали бы, но мало кто знал все закоулки Императорского дворца так, как их знал Винтор. Изучение архитектуры и документации строительства были его единственной обязанностью на Терре. Он знал, где и когда периметр патрулируют, время и сектор вахты Кустодес. Поговаривали, что на изучения всего бастиона Императора и жизни не хватит. Но с Винтором всё было по–другому — это было его жизнью. По крайней мере, до недавнего времени, до этих жутких леденящих душу разговоров. Если бы он только мог вернуться в тот день, аккурат к случайной встрече в саду, то с радостью бы дал отказ на злосчастное предложение. Бокал прекрасного венерианского амасека, фигуры, застывшие в ожидании на доске для цареубийц.

— У меня так мало противников…

— Нет, — Винтор выплюнул это слово, вспомнив о собственном запрете. Он почти назвал имя. — Надо быть осторожнее.

Беглец так глубоко был охвачен страхом, что не заметил временный барьер поперёк пандуса, ведущего на площадку, о который успешно споткнулся. Он отшатнулся, и дуновение ветра откинуло его капюшон назад, растрепав пряди черных волос. Ключ в кармане впился ему в ладонь.

Посадочная площадка исчезла.

Винтор удивлённо моргнул и огляделся, испугавшись на мгновение, что ошибся и пошёл по неверной дороге мимо Орлиного Виадука. Но он был уверен в том, что путь выбран правильно, и статуя грифона была явным подтверждением его правоты. Сюда и необходимо было прийти. Но никакой платформы не было.

— Как она могла исчезнуть?

Винтор медленно двинулся вперёд и посмотрел вниз на обрыв, где раньше стояла огромная мраморная платформа, окружённая автодоками для транзитных судов, аэронефов и гражданских орнитоптеров. И тут он всё понял. Камень вырезали при помощи лазера. Доказательством служили выступы из армирующей гибкой стали, торчавшие в тех местах, где боевые инженеры варварски удалили каркас. Это, несомненно, было приказом Дорна — Преторианец Терры вырезал эту часть дворца под свои военные нужды.

— Я должен был предвидеть такой исход, — Винтор был разочарован. — Зачем я шёл сюда? Почему вообще думал, что именно эта дорога — путь к побегу?

В голову закралась тревожная мысль. Возможно, Он заставил Винтора следовать по этому пути с самого начала? Это ведь было так похоже на него — построить сложную схему и доказать свою точку зрения. Он никогда не ограничивался пустыми разговорами. Паника в ту же секунду охватила Винтора, он потерял самообладание, чувствуя, как дрожь пронзает его тело. Он резко повернулся, чтобы уйти прочь, но ему преградил путь легионер. Пластины его боевого доспеха модели «Корвус» были окрашены в невзрачный грифель — серый цвет Избранных. Это был Странствующий Рыцарь.

— Оставайтесь на месте, — произнёс уверенно воин.

— Я никуда не пойду с вами! — крикнул Винтор, пошатнувшись. Люди часто удивлялись скрытности передвижения легионеров. В сочетании с шокирующим эффектом от близкого контакта с трансчеловеком, это могло вызвать страх даже у самых храбрых людей. Раскинувший руки с длинными пальцами человек его не проявлял. Шифровальный ключ упал на каменную кладку под ноги, и сразу же был отнесен ветром в сторону. Туда, откуда его уже невозможно было достать.

— Это не вам решать, — ответил Тилос Рубио, не повышая голоса и не снимая шлем. Он надеялся упростить себе задачу, посмотрев беглецу прямо в глаза.

По воксу почти ничего не сообщали о мужчине напротив, только транслировали по всем станциям приказ арестовать и задержать этого человека для допроса. Он вовсе не казался опасным, но у псайкера был опыт по превращению обычного в сверхъестественное. Тилос ни на секунду не терял бдительности.

Легионер решил отложить свой скорый отъезд из дворца и присоединился к поискам беглеца. Это было довольно импульсивным решением, которое не поддавалось логике. Его болтерный пистолет лежал в кобуре на поясе, а свободная рука покоилась на Золотой Ультиме, выкованной на рукояти силового меча. Оружие на мгновение затихло в ножнах. Поза Рубио излучала предупреждение всему миру. Он был отпрыском Астартес, и подобная очевидная опасность сквозила в каждом его движении.

Когда–то воин с гордостью служил в XIII легионе Ультрадесанта. Сначала он был библиарием, а после Никейского эдикта, который запретил использовать его силы, он стал обычным космодесантником. Ему казалось, что с того момента прошла целая жизнь. Но здесь и сейчас его тело и его незримые способности служили более важным целям. Рубио был не просто легионером, генно–улучшенным солдатом, воины любого легиона никогда не были чем–то простым. Он был универсальным бойцом — и для физического, и для метафизического боя. Психический капюшон — сложное устройство из кристаллических матриц и пси–настроенных сплавов — поднялся из–за его головы, сияя мягким светом. Капюшон был деактивирован во время его восхождения на Орлиный Виадук, но теперь, когда легионер был близко к беглецу, он проснулся сам по себе, послав озарение псайкеру. А может быть, он указывал на отсутствие чего–то… Глаза легионера сузились, когда он протянул тонкий телепатический зонд, считывая отливы и приливы энергии вокруг худого человека в мантии.

Пусто.

Там, где цвета человеческой души обычно переливались и плыли, был белый дым, подобный пустоте без глубин. Псионические способности Рубио сейчас ничего не стоили, их отталкивала полная противоположность.

— Ты — пария, — произнёс он.

Суеверные люди сказали бы, что у этого человека нет души, но Тилос не верил в такие эфемерные вещи. Легионер ясно видел принадлежность беглеца к редкой породе, он был одним на десять миллионов, его псионический след был диаметрально противоположным действию следа Рубио. Там, где остальные оставляли отпечаток невидимых волн, у этого несчастного оставалась только пустота внутри. В некоторых случаях подобное существо могло нарушить ментальное равновесие псайкера, они были опасны на метафизическом уровне. Однако воин не чувствовал никакой угрозы.

На самом деле стоявший перед ним человек не был похож ни на одного из психических нулей, с которыми ему довелось сталкиваться. Невозможно было уловить никакого намека на чуждую форму сущности.

— Что вы хотите сказать этим? — Фигура в мантии покачала головой. — Меня зовут Эйл Винтор. И я не совершал никакого преступления. Я санкционированный историцист на службе у Императора. Вы не можете меня удерживать против моей собственной воли!

— Приказ о вашем возвращении был отдан высшей властью. — Как только эти слова слетели с губ легионера, мужчина напротив него осунулся, и с его лица пропали все краски. — Не усложняйте мою задачу, — Рубио протянул руку. — Пойдёмте со мной, вам никто не причинит вреда.

— Это не так! — Винтор покачал головой и сделал шаг назад, его голос поднялся до полукрика, и он всхлипнул. — Я не могу к нему вернуться, вы это понимаете? Я больше ничего не слышу! — Он закрыл лицо руками и прижал свои длинные пальцы к ушам. — Я не могу… не могу… не могу…

Тилос приготовился двинуться на него. Всего лишь одно быстрое движение, с ловкостью легионера это было простой задачей. Он сможет преодолеть расстояние между ними за полсекунды. Воин мысленно составил план своих действий: взять за руку, слегка надавить. Единственное, требовалось быть предельно осторожным. Люди иногда такие хрупкие существа…

— Не сопротивляйтесь, — предупредил он.

— Нет! — взревел Винтор. Страх и отчаяние переполняли его, но он осмелился бросить вызов. — Ты не знаешь, что он мне рассказывает! Ты не знаешь, что он мне показывает! Это правда, которую нельзя отрицать… — Мужчина внезапно замолчал и пристально посмотрел на Рубио. В мгновение ока он поменялся в лице, будто бы что–то осознал:

— Нет… я ошибаюсь. Ты же знаешь, — он поднял руку, указывая на лицо псайкера. — Так и есть. Я вижу это в твоих глазах, воин. Так же ясно, как видел рассвет. Ты столкнулся с тем, что скрывается там, не так ли? Бесконечный ужас… — Он прошептал так, будто делился секретом.

Легионер на мгновение потерял дар речи. Этот человек, безусловно, был прав. Рубио видел такие ужасы, что ему не хватало слов, чтобы описать леденящие душу воспоминания, от которых кровь стыла в жилах. Эти чудовища чуть не разорвали его на борту «Мстительного духа», ужасного флагмана магистра войны. И теперь, после исцеления, он смог вернуться на боевое дежурство. Но его внутренние шрамы, полученные в том сражении, никогда не заживут.

— Ты–то откуда об этом знаешь? — Тилос вновь попытался получить телепатическую оценку этого человека, но странное «не я» Винтора мешало любому псионическому чтению.

— Он лжёт тебе, — прошептал дрожащий человек. — Они прибудут сюда раньше, чем ты думаешь. Гор доведёт начатое до конца. Небо почернеет от роя мух–падальщиков и зловоний смерти.

Рубио напрягся. Одного упоминания об Архипредателе было достаточно, чтобы холодок пробежал по его спине. Терра балансировала на грани решающей войны. Вторжение должно было начаться совсем скоро. Величайший враг, с которым когда–либо сталкивался Империум, приближался к Золотому Трону из тьмы. Роковой час был близок.

— Магистр войны будет повержен, — ответил легионер, чеканя каждое слово.

— Да, — сказал Винтор, снова впадая в панику. — Но при этом ты всё равно потеряешь всё, за что борешься. И Он это знает! Он всё знает!

— Хватит, — рявкнул Рубио, и пария снова сделал шаг назад. — Ты арестован по приказу Малкадора, верховного Регента Терры. Ты один из Избранных, как и я. Так что повинуйся. Иди со мной, или я буду вынужден применить силу, чтобы утащить тебя прочь.

— Ты произнёс его имя. Тебе не следовало этого делать, — глаза Винтора наполнились слезами. — Пожалуйста, отпусти меня. Я всего лишь человек. Я не имею никакого значения. Но я больше ничего не слышу. Это разрывает меня изнутри.

— Мне… очень жаль, Эйл.

Рубио резко повернулся на звук ещё одного голоса, вытащив меч из ножен прежде, чем успел что–либо понять. Его психический капюшон зашипел от крови, потёкшей от внезапного ощущения метапатического присутствия, эпицентр которого находился чуть выше того места, где стоял легионер.

Взглядом псайкер отыскал старика, чья одежда напоминала одежду Винтора. Новоприбывший опирался на высокий чёрный посох с навершием, обрамленным кругом потрескивающего пламени, над которым возвышался резной металлический орёл. Малкадор, последний из Сигиллитов, прибыл без каких–либо порицаний или указаний. На мгновение Рубио испытал тот же шок, что и Винтор, когда они оба увидели его.

Уже не в первый раз легионер задавался вопросом, действительно ли присутствие Сигиллита облекалось в какие–то рамки обычного понимания. Огромная психическая мощь Малкадора, уступающая только мощи самого Императора, затмевала силу воина–библиария. Поговаривали, что Малкадор может убить человека одним только взглядом; Рубио охотно этому верил. В данный момент на лице Сигиллита застыло печальное выражение:

— Это всегда трудно, — тихо произнёс он. — Это не то, чего бы мне хотелось…

— Тогда зачем было обременять меня? — прокричал в ответ Винтор, обвинение сквозило в каждом его слове, — Я не просил мне это рассказывать! Меня съедает тоска по дням, когда я был незаметным, когда я был несведущим.

— Ясно, — произнёс Малкадор, бросив взгляд на Рубио и тут же переведя его обратно. — Но это необходимо, — он глубоко и расстроено вздохнул. — Пожалуйста, Эйл. Пойдём со мной. Ты мне нужен.

Рубио никогда прежде не слышал от Сигиллита подобного тона. Регент Терры уговаривал, давил влиянием, требовал, но никогда не просил так, как сейчас. Его тон был почти умоляющим.

Винтор выпрямился и покачал головой:

— Может быть, оно и так. Но я знаю так много, что не могу следовать по твоему пути!

Прежде чем Рубио успел среагировать, человек в мантии перегнулся через поручень безопасности и позволил себе упасть в холодный воздух гор. Воин рванулся вперед, чтобы схватить складку одежды беглеца прежде, чем она останется вне зоны досягаемости, но Малкадор снова заговорил, и единственным произнесённым им словом было «нет», превратившее легионера в статую. Странствующий Рыцарь ничего не мог поделать, кроме как наблюдать за Винтором, который бесшумно падал вниз, его подхватили порывы ветра и унесли к рваным возвышениям. Падающая фигура становилась всё меньше и меньше, пока не упала на вершину высокой башни, оставив после себя багровую кляксу.

— Я бы смог спасти его, — сказал Рубио, когда самообладание вернулось к нему.

— Этот корабль уже отплыл, — Сигиллит покачал головой. Внезапное бессилие, охватившее Рубио, вызвало в нём волну ненависти. Для него это казалось бессмысленной тратой человеческой жизни — позволить этому бедному и измученному дураку свалиться и встретить кровавую смерть. Если он был ничтожен и не представлял никакой ценности, то почему Малкадор обратил на него внимание? Сигиллит вырвал этот вопрос из мыслей воина:

— Трагическая вереница событий, — пояснил он, но это объяснение было банальным и пустым. Глубокая и искренняя печаль на пару мгновений поселилась в старческих глазах Малкадора, но Тилосу хватило этого времени, чтобы заметить её прежде, чем она исчезла так же, как исчезает иней с мрамора поутру.

— Я не…

— Тебе и не нужно ничего понимать, Рубио, — Сигиллит заговорил. — Ты больше никогда не заговоришь об этом и не будешь спрашивать о произошедшем, — слова резонировали с тонкой психической силой в его разуме, плотно оседая в мыслях. Он поймал себя на том, что отдаёт честь, прижав кулак к груди:

— Я исполню вашу волю, Регент.

Малкадор развернулся и, прежде чем уйти прочь, окинул взглядом южное небо:

— Разве ты не должен быть где–то в другом месте? Твои товарищи, Странствующие Рыцари, нуждаются в тебе. — Рубио кивнул и вновь обернулся к Сигиллиту, собираясь ответить, но обнаружил, что стоит в полном одиночестве на краю обрыва.

 

Узкие стальные коридоры Шагающего города звенели от паники, и Вардас Иcон слышал только крики людей и рычание существ, пожиравших несчастных.

Передвигающееся поселение технокочевников располагалось на гигантской двадцатиногой платформе, державшей свой непостоянный курс к экватору и обратно. Огромные «ноги» города поднимали столбы грязи и пыли с пересохшей земли. В отличие от всех прочих дней, вопли людей, грохот разрушений и рёв чудовищ заглушали постоянный скрежет механизмов.

Город наполнился звуками уничтожения, террора и ужаса.

Иcон пытался удержать себя в настоящем, но это было очень трудно, поскольку все его мысли возвращались во вчерашний день, в безуспешных попытках найти точку отсчета. Найти момент, когда всё пошло наперекосяк.

— Назад, чёрт вас всех дери! — закричал Варрен на столпившихся вокруг гражданских. Он был самым высоким, и люди едва ли достигали его локтей. — Вы должны мне помочь и держаться подальше от линии огня! Иначе вы превратитесь в пепел!

Его резкие слова вызвали волну страха среди людей, они отодвинулись назад, как отступающий прилив. Подошвы смертных отбивали звон на металлической палубе в момент, когда они обтекали неподвижные скалы — двух легионеров в серых доспехах. Иcон мог их успокоить, если бы захотел, он мог транслировать спокойствие из психического капюшона кодиция, установленного за головой, но лишился бы концентрации на боевых способностях. Страх подсказывал ему, что оружие сейчас куда важнее, чем комфорт граждан.

— А вот и они, — прошипел Варрен, поднимая сдвоенные волкитные пистолеты. Легионер взял созданные на Марсе пушки из оружейного отсека «Грозового орла», тем самым демонстрируя отказ от использования силового меча в ножнах за его спиной и предпочтение дефлагрирующего лучевого оружия. Правда, такое оружие лучше подходило для ближнего боя в коридорах Шагающего города, но Иcон подозревал, что бывший легионер Пожирателей Миров выбрал пистолеты банально из–за любви к их разрушительной силе.

Вардас не скрывал своей неприязни к Варрену Мейсеру. Даже со всей готовностью отречься от предателя–примарха Ангрона, чьи руки были обагрены кровью, Варрен все еще оставался сыном своего жестокого и ненавидимого всеми легиона. Хоть бывший капитан и сдержал свою клятву Терре и Императору, в отличие от своих боевых братьев — что, конечно же, было похвально — но это ничуть не изменило окрас его ауры. Он только недавно вернулся к службе после выхода из исцеляющей комы, и свежие шрамы заставляли его рычать. Иcон чувствовал, как это рычание раскрывало всю правду о Мейсере и его жестокой, грубой природе. Судя по исходящему от бывшего капитана свету, Вардас считал его плохим кандидатом на должность Странствующего Рыцаря. Но Малкадор выбрал его. Неприязнь между воинами была обоюдной. Варрен, в свою очередь, думал, что Иcон высокомерный и непостоянный, напоминая ему об этом при любой подходящей возможности. Предметом особого спора было название родного легиона Вардаса, который никак не мог открыться Рыцарям и поведать правду о своем изначальном легионе. Мейсер же банально забавлялся, пытаясь подтолкнуть Иcона к этому откровению.

— Сосредоточься, павлин, — требовательно произнёс Варрен. Это случайное оскорбление было одной из таких забав, сказанное, чтобы удостовериться, что Вардас не сын Палатинского Феникса. Но легионер проигнорировал это высказывание.

— Это все, что я могу сделать, — ответил он, напрягая свои экстрасенсорные способности и пытаясь почувствовать угрозу из паутины коридоров города вокруг них. Горящие бесформенные сущности опаляли его сенсориум, едва он к ним приближался. Захват Шагающего города начался вполне обычно — в залах импровизированной церкви. Процветающая часовня культа местной Имперской Истины была скрыта от посторонних глаз глубоко на нижних уровнях передвижного города. Обычные люди, обезумевшие от страха перед вторжением магистра войны, собрались вместе в поисках утешения и своего пути — проповедники истины, в свою очередь, дали им желаемое. Они вещали потерянным и напуганным, что правитель человечества являлся Богом-Императором, божеством, которое создало себя само. Он приведёт их к спасению, если они уверуют… и в эти беспокойные дни, когда угроза конца нависла не только над Террой, но и над всей Галактикой, в этом не было ничего постыдного. Практически каждый нуждался в вере, чтобы справиться с ужасом.

Но в последние месяцы Малкадор Сигиллит отправлял Иcона и других Странствующих Рыцарей вместе со своими Избранными в места культов по всей планете, и каждый раз они сталкивались с инцидентами кровопролития и разрушения. Обнаруженное ими являлось предзнаменованиями явления невиданных до сей поры сил, которые ранее были ограничены мирами за пределами солнечного света. Это происходило всё чаще и чаще. После одного записанного ими инцидента появлялось два новых. Самым худшим, с чем они столкнулись, было происходящее в Шагающем городе. Вардас задавался одним вопросом: смогут ли они справиться с поставленной перед ними задачей, имея всего четырех Странствующих Рыцарей и отряд лучших оруженосцев Малкадора? Некоторые из их отряда поговаривали, что эти события — не что иное, как признак того, что давно ожидаемое вторжение уже начато и зловещая тень влияния магистра войны в имматериуме оказывала огромное давление на метапсихические барьеры, воздвигнутые вокруг Терры самим Императором. Иcон представил себе, как эти совершенные бесшовные невидимые щиты покрылись трещинами, сквозь которые просачивались силы зла.

Церковь была эпицентром всего. Когда великая светская революция Императора уничтожила религии древних дней, Он посеял семена культа, у которого теперь было много последователей. Вардас удивлялся, как существо такой несравненной силы не смогло предвидеть такого события, почему Император не ждал подвоха от своих собственных сыновей.

«Или всё–таки ждал?»

Проповеди звучали в залах Имперского Культа с такой силой, которую нельзя было проигнорировать. Существ из варпа явно привлекали такие благочестивые сборища, и Иcон понимал, что они способны ощущать нужды отчаявшихся жителей Терры так же остро, как акула может ощущать вкус крови через километры океанской воды. Он понял это в момент приземления на движущуюся платформу, находящуюся на вершине многоногого каркаса огромного механического города. Тогда он почувствовал, как его голову пронзила острая боль и как кровь потекла из его носа.

— Враг здесь! — боевой рёв Варрена вырвал Вардаса из размышлений, и он открыл огонь по безумной орде раздутых фигур, которые падали через люки в коридор перед ними. Хелиг Галлор с типичной для Гвардейца Смерти прямолинейностью назвал этих преображенных пехотинцев «мухобойками». Укушенные адскими вредителями и преображенные их мутагенным ядом люди были просто безмозглыми машинами для убийства. Они жили ради пополнения своих рядов, заражая других и уничтожая всё вокруг. В такой замкнутой среде, как Шагающий город, они были сродни быстроразмножающемуся вирусу. Если не пресечь его на корню, он мгновенно и беспрепятственно распространится. Никакой панацеи не было, только уничтожение. Волкит–оружие Мейсера пронзительно завизжало, извергнув белый огонь, и разнесло переднюю шеренгу «мухобоек» в пепельные комки материи, но их товарищи затоптали останки и, разнося их по палубе, пошли дальше. Эти существа были уродливыми и бесформенными. Угадать, какими людьми они были раньше, можно было только по разорванной одежде и тону кожи, но всё остальное теперь превратилось в кровавые язвы и растянутую кожу, покрытую гнойниками, черты их лиц стали неузнаваемы. Лопнувшие глаза стали подобны глазам насекомых, превратившись в гротескные и многогранные драгоценные камни. Крошечные мерцающие крылья и жвала появлялись из нарывов на их голой плоти. Они дрожали и скрипели, когда мутация захватывала власть над их телами.

Болтер Иcона залаял, звук выстрела оглушил многих гражданских, столпившихся позади него. Он чувствовал их бурлящий подобно кипящей воде страх. Позади Странствующих Рыцарей был тупик, и, если они не смогут уничтожить толпу летающих мух, люди, которых они защищали, непременно станут кормом для этих мутантов.

Масс–реактивные снаряды из оружия Вардаса уничтожали существ, но им на замену сразу же бежали жужжащие потоки молодняка. Они роились по округе, загрязняя воздух. Лучевое оружие Варрена превращало всё в прах, но даже этому воину угрожала опасность быть раздавленным.

— Я не могу их больше сдерживать, — прорычал Мейсер, — так что перестань трястись как новобранец и делай, что должен.

Капюшон на затылке псайкера засветился от невысказанной мысли в его голове:

«Если я использую его здесь, то гражданские будут в опасности».

— Забудь о них, — взревел Варрен, — просто сделай это!

«Будь он проклят за свою правоту». Вардас стиснул зубы, позволив своему болтеру свободно повиснуть на перевязи. Он сложил руки в молитвенном жесте. Крошечные вспышки багрово–белого огня собирались в кристаллической матрице капюшона. Мерцая, огоньки плыли вниз к его рукам и собирались вокруг его пальцев. Раздутые «мухобойки» уже почти настигли их, и оружие Мейсера шипело от нарастающей температуры. Иcон закрыл глаза и пробормотал что–то гипнотизирующее.

— Во имя ангела, я пронзаю тебя. — Ослепительная вспышка красной молнии вырвалась из его рук и пронеслась по коридору вверх, сквозь толпу летящих и жужжащих мух. Ударная волна шла от псайкера, сбивая с ног Варрена и убивая тех гражданских, что стояли слишком близко и не успели уйти. Тем не менее, псионическое оружие сделало свое дело, одной волной распылив мутантов и превратив их потомство в прах. Когда звук затих, чёрный пепел осел на палубу толстым слоем. Мейсер отдал дань уважения врагу единственным способом, который тот заслужил — плюнул в груду останков. После этого он повернулся и посмотрел на молодого псайкера:

— Хоть на что–то ты годишься, — из уст бывшего легионера Пожирателей Миров это звучало как нечто вроде признания и раскаяния. — Я ошибался. Ты не от Фулгрима к нам пожаловал. Эти хвастуны бесполезны.

Он замолчал, поняв, что Иcон не обращает на него никакого внимания и пристально смотрит в сторону коридора.

— Не игнорируй меня, мальчик.

Вардас покачал головой:

— Что–то приближается, — пробормотал псайкер. И как только предупреждение слетело с его губ, коридор завибрировал.

Гул был такой низкий и насыщенный, что у Варрена застучали зубы. Он увидел, как гражданские вокруг него хватаются за носы и уши, из которых хлестала кровь. Мейсер закрыл рот и нажал на кнопку газоотводов на бриджах своей серпенты, но даже когда охлаждающий эффект включился, он знал, что времени у него будет ничтожно мало. Из–за дальнего угла коридора появилась громадная тень, которая расплылась по всей его поверхности. Она жужжала как лезвия цепных мечей, это был огромный плотный рой мух–падальщиков. Масса роя была велика, и каждый раз при ударе о металлические стены коридора он деформировал их. Кроме того, насекомые отравляли воздух мерзким трупным запахом. Только одна из пушек Варрена ответила ему, когда он нажал на спусковой крючок. Обе пушки всё ещё были достаточно горячие, он чувствовал это своими ладонями сквозь перчатки. Единственный волкитный луч пронзил рой, частично истребив его, но остальные насекомые зажужжали и разлетелись в стороны от взрывной волны.

— Ты сможешь проделать этот трюк ещё раз? — заревел Мейсер, кивая на капюшон Иcона. Молодой воин уже собирал свою сверхъестественную энергию. Свечение было слабее, чем в первый раз, и Варрен подозревал, что этого не хватит.

Съеденные заживо мухами. Сын Гладиатора не мог погибнуть вот так. Он пережил горькое восхождение к зрелости на Бодте, перенес войну на Сузах и на Ша`Зике, держал свои клятвы не для того, чтобы умереть в этом ничем не примечательном металлическом тоннеле в окружении ноющих людей. Он должен продолжить стрелять из своих пушек. Он твёрдо решил это для себя, когда предупреждения о перезагрузке на рукоятках вспыхнули красным. Да. Он будет стрелять, пока оружие в его руках не взорвётся. Пламя волкита поглотит всё.

— Это… единый разум, — услышал Мейсер бормотание псайкера. — Рой — это единое создание.

— Мы умрём сами, но убьём его! — крикнул Варрен и снова открыл огонь.

— Не сегодня, брат, — из вокса послышались слова, — смотри в оба!

По ту сторону коридора, где металлическая стена переходила во внешний корпус конструкции Шагающего города, мерцающий клинок меча прорвался сквозь сталь, с визгом рассекая воздух. Огромные жёлтые искры разлетелись во все стороны, когда меч высек на стене V-образный знак. После этого оружие исчезло. Иcон уже гнал уцелевших гражданских обратно к новой дыре, когда одетые в керамические перчатки руки вцепились в светящуюся рану на стене и потянули металл снаружи назад, словно сдирая шкуру с животного.

Порыв ледяного ветра ворвался сквозь дыру в корпусе города, и Варрен увидел силуэт — легионер в сером доспехе с медной имперской аквилой. В одной руке он держал дымящийся меч.

— Выведите их отсюда! — крикнул Натаниэль Гарро, срывая с крючка на поясе мельта–бомбу.

Изо рта Мейсера вырвался безумный смех, он начал отступать, продолжая стрелять и не обращая внимания на жгучую боль в руках. Рой заколебался, словно масса насекомых поняла, что будет дальше. Варрен был последним, кто прошел через дыру в корпусе, и когда он проходил мимо Гарро, Странствующий Рыцарь ударил его кулаком по наплечнику.

— Галлор на гравитационной платформе, — прокричал Натаниэль, перекрывая рёв ветра и пронзительный гул роя, указывая мечом вниз. — Перегруппироваться! Я последую за тобой! — Но Варрен замедлил шаг. Он хотел всё увидеть. Гарро щелкнул выключателем на мельта–устройстве и швырнул его обратно через пролом в боку Шагающего города. Тускло–зелёный цилиндр исчез в гуще падальщиков и взорвался. Бледно–жёлтый огонь взрыва прорвался сквозь каркас и настил. Мейсер мог поклясться, что услышал крики насекомых.

Шагающий город накренился, несколько его ног споткнулись о склоны крутой горы, а на дальней стороне огромная движущаяся платформа столкнулась с пластами льда и сбила снежный покров, оттолкнувшись от скалы и вновь столкнувшись с ней. Когда палуба задрожала под ними, Варрену и Гарро оставалось добежать последних несколько метров до летающей служебной платформы, которая была совсем рядом. Натаниэль, служивший агентией-прим Сигиллита, командовал этой миссией, и он был вправе наказать Мейсера и Вардаса за то, что они чуть не погибли, но всё же он так не поступил. Бывший капитан Гвардии Смерти и герой «Эйзенштейна» не был похож на воинов, под началом которых Варрен служил в XII легионе — он никогда не поддавался гневу, да и ярость была над ним не властна, разум — единственный инструмент, на который он полагался. Мейсеру потребовалась некоторое время, чтобы привыкнуть к этому, но, по правде говоря, какая–то часть его души всегда ждала встречи со смертью. Когда его примарх и легион нарушили верность Империуму, отказ воина последовать их примеру заставил маятник над временем его жизни раскачиваться, отсчитывая дни. Взобравшись на шипящую перегруженную гравитационную платформу, он заметил за пультом Хелига Галлора — еще одного Странствующего Рыцаря из старого легиона Гарро, Мейсер кивнул ему. Неужели и Гарро, и Иcон, и Галлор думают о своем времени так же, как Варрен о своем? Он вновь осклабился. «Возможно, я умру раньше, чем у меня появится возможность спросить у них».

— Поехали! — крикнул Гарро, платформа рванулась вперёд и поднялась вверх над восточным кварталом Шагающего города. Мейсер оттолкнул с дороги нескольких хныкающих гражданских, чтобы получше разглядеть столицу. По его приблизительным расчетам около трети города было охвачено огнём, хотя ему было трудно понять, вызван чёрный дым пожаром или это был ещё один гигантский рой насекомых. Движущаяся конструкция потеряла одну ногу на западной стороне, и казалось, что город спотыкается, потеряв курс. Горы крутой долины сужались перед ним подобно стенам.

— Мы отступаем? — спросил Варрен. Он взглянул на горстку гражданских на платформе. — Жалкое число спасённых нами людей.

— Мы перегруппируемся, — ответил ему Гарро, когда Галлор вывел гравитационную платформу на центральный бульвар Шагающего города.

— Посмотрите туда. — Он снова указал силовым мечом в точку, и Мейсер сразу же заметил цель. Высокий столб мерцающей тьмы, двигающийся подобно дыму. Он видел, как рой сгущается и начинает каменеть:

Тилос Рубио, Странствующий Рыцарь.

— Он принимает форму…

— Миллиарды этих мух–падальщиков сливаются вместе, — сказал Иcон. — Я догадываюсь о намерениях нашего врага. — Он посмотрел на Гарро. — Тебе точно это не понравится.

Варрен ощутил, как холодок пробежал по его спине в момент понимания. — Оно будет заражать городскую технику таким же образом, как заражало «мухобойки».

— Пожиратель Миров прав, — кивнул псайкер.

Галлор нахмурился:

— А рой мух сможет это сделать?

— Мы видели, как он заражает живых людей, — тон Гарро был серьёзен. — Я не сомневаюсь, что эта штуковина имеет силу куда больше. Этот рой без труда осквернит неорганическое. — Он развернулся к Галлору. — Хелиг! Найди место для посадки, затем передай управление одному из гражданских.

Варрен буравил взглядом Рой, что потихоньку принимал форму:

— Так как же нам тогда его убить? — Он раздраженно встряхнул своим оружием. Оно казалось ему бестолковым, и поэтому он позволил ему упасть на пол, хватаясь при этом за меч.

— В его середине первая жертва этих мух–падальщиков. Первый зараженный человек, — ответил Иcон. — Я чувствую эту злобу внутри, словно пульсирующее сердце, отравленное паразитами… Мы убьём его…

— И на этом все закончится? — Галлор не выглядел убеждённым, и Мейсер разделял его скептицизм.

— Это нам и предстоит выяснить, — ответил Гарро, и его губы расплылись в насмешливой ухмылке. — В конце концов, мы всё ещё пишем эту книгу о войне.

— Я не хочу умереть прежде, чем мы доберёмся до последней страницы, — сказал Иcон.

— Ха! — крикнул Варрен. — Говори за себя!

Интервал II. На коне бледном

 

[Планета Иникс; сейчас]

 

Мортарион смерил Тифона тяжёлым взглядом, словно хотел одним усилием воли заглянуть под маску этого болезненно-желтого лица. Снять слой за слоем и найти своего старого друга. Этот человек всё ещё был там. Но время и перемены образовали между ними бездонную и туманную пропасть. Их связь казалась размытой, тяжёлой для понимания.

«Доверяю ли я ему? — этот вопрос звучал из тёмной глубины мыслей примарха. — Я убеждаю себя доверять ему или это отголосок того родства, которое когда–то у нас было?»

На эти вопросы Мортарион пока не мог ответить. Но в одном он был уверен совершенно точно — Тифон изменился за время своего отсутствия. Что–то причиняло Каласу как душевные, так и физические муки. Это легко читалось по изнурённому лицу и тем редким моментам, когда ему не удавалось скрыть призрачные вспышки во взгляде. Но при этом не было другого такого воина, ни живого, ни мёртвого, кого Мортарион хотел бы видеть рядом с собой во время вторжения на Терру. Горькие воспоминания захлестнули примарха, когда в его голове промелькнула мысль о том, как он уже пытался напасть на дом того, кого называл «отцом», и как поклялся себе, что тот позор больше никогда не повторится. Теперь же, когда Гвардия Смерти была восстановлена, а за правым его плечом стоял талантливый Тифон, он доведёт дело до конца.

«Я сделаю это!» — ему пришлось сдержать желание прорычать эти слова.

Удивившись силе собственных эмоций, Мортарион глубоко вздохнул. Подобные бурные реакции таились глубоко внутри него и очень редко вырывались на поверхность. Его рука крепко сжимала рукоять Безмолвия, и оружие словно напряглось в ответ, чтобы высвободиться из этой мёртвой хватки.

Тифон приблизился к примарху и отсалютовал старым жестом, приложив к груди бронированный кулак:

— Мой повелитель, вы не могли бы исполнить мою просьбу? Я прошу Вас об этом как Ваш товарищ и Ваш боевой брат.

— Говори, — Мортарион приподнял бровь. Такое поведение Тифона было для него неожиданным.

— Ваша командная баржа «Бледное сердце». Когда мы покинем эту планету, вы вернётесь на борт «Стойкости», чтобы состыковаться с флагманом и возглавить оттуда флот?

— Да, именно так.

— Я предлагаю вам сделать иначе. Прошу вас дать мне командование «Бледным сердцем» и привилегию нести ваше знамя на Терру. — Он склонил голову перед примархом, несмотря на то, что Мортарион вовсе не одобрял подобных жестов. — Данное действие помогло бы решить все конфликты между моим флотом и остальной армадой, стало бы свидетельством нашей общей цели.

Первым порывом примарха было отвергнуть предложение капитана. Данная просьба полностью нарушала протокол. Жнецу было не под стать командовать с другого офицерского корабля, даже если это был великолепный «Терминус Эст». Но слова его брата по оружию оказались достойными внимания. За то время, что отколовшийся флот был далеко, Мортарион видел недовольство среди своих воинов и слышал, как они сеют семена раздора. Он не хотел раскола легиона в такой критический момент. Новость о том, что Калас покинул легион, редко упоминалась, но была у всех на слуху. Ходили сплетни о мятежниках, стоявших по обе стороны баррикад, о воинах, нарушавших клятвы и вступавших в союз со своими врагами. Примарх все ещё испытывал глухую ярость и сожаление, вспоминая о капитане Седьмой роты Гарро и о людях на борту «Эйзенштейна». Сейчас его легион нуждался в единстве, и нестандартный подход Тифона имел свои преимущества.

«Пошел к чёрту этот протокол, — сказал сам себе Мортарион. — Надо отправить сообщение».

— Я согласен, — ответил Жнец. — Мы с тобой будем стоять бок о бок, пока не разобьём баррикады Терры и не заставим защитников моего отца отступить. С наступлением сумерек страх захлестнёт их.

Когда первый капитан поднял голову, примарх заметил в его глазах нездоровый блеск:

— Да будет так.

 

К концу дня операция по уничтожению всего живого на Иниксе была завершена. Теперь планета представляла собой бесплодную могилу. Магистр войны приказал уничтожить этот мир за непокорность и более того — за брошенный вызов. Задача выполнена. Но, возможно, на обратном пути к огромной флотилии боевых крейсеров и военных кораблей на орбите несколько последних разведчиков, посланных для вынесения окончательного вердикта, могли заметить какое–то движение, если бы присмотрелись достаточно внимательно.

Нет, то были не выжившие. Да сгинет эта мысль, как и всё остальное на этой планете.

Это было нечто иное. Что–то, зарождавшееся из гниющих трупов, вдыхавшее жизнь в разлагающиеся останки и пожиравшее их в тот же момент. Оно создавало собственную гротескную пародию на жизнь. Это был рой серебристо-чёрных ползающих и жужжащих мух.

Они остались незамеченными.

Над затянутой облаками тёмной стороной планеты, над дымкой, подсвеченной непрерывными огненными извержениями тысячи вулканов, корабли Гвардии Смерти двигались в строгом боевом порядке. Легион собрал своих «Грозовых птиц» и «Громовых ястребов», подтягивая оружие ближнего действия, которое использовалось для подрыва лунных защитных батарей Иникса. Корабли один за другим покидали планету, оставляя мёртвый мир позади.

Огромные плазменные двигатели зажглись, и корабли поднялись до ближайшей точки Мандевиля высоко над плоскостью планеты, где они бы спокойно могли выйти в варп-пространство.

«Бледное сердце» с развёрнутыми посадочными крыльями держался в строю своего флота, пробираясь сквозь ряды других кораблей. Корабль был под стать Мортариону: на нём не было безвкусных и демонстративных боевых знамён, лазерных глифов и других почетных знаков, украшавших командные баржи его братьев-примархов. Такие вещи были неуместными, глупыми и считались ниже достоинства и воинского характера Гвардии Смерти. Одного появления корабля и знания о том, кто им управляет, было достаточно для поднятия боевого духа легиона.

«Бледное сердце» пролетел под носом «Стойкости», и рулевой баржи совершил своего рода приветствие, качнув солнечными крыльями на задней операционной башне, когда тот взлетал с места стоянки. Корабль двигался дальше, позволяя всем экипажам видеть это шествие. «Неукротимая воля», «Дух смерти» и «Бессмертие», «Коса Жнеца», «Упорный» торжественно подняли пушки и обнажили линзы своих мегалазерных батарей, каждое действие было сигналом готовности к войне.

Боевая баржа Мортариона приблизилась к «Терминус Эст». Размеры и боевая сила линкора примарха были внушительны, но корабль первого капитана Тифона наводил ужас одним своим видом. Крупный звездолёт уникального вида излучал смертоносность одним видом своего огромного раздвоенного носа, который соединялся с конструкциями тяжёлых оружейных ярусов. Ворота корабля грозно открылись, и он принял «Бледное сердце», словно обнимая умоляющего.

Первые шаги примарха в главном массивном посадочном отсеке эхом отдавались в пространстве, напоминавшем пещеру. В ответ на появление Мортариона раздался громоподобный звук кулаков, стучащих по нагрудным пластинам, — бесчисленные ряды легионеров приветствовали Жнеца. Элитные воины Тифона, Могильные Стражи, отдали честь примарху и его первому капитану. Он увидел Хадрабула Виосса — доверенного помощника Тифона во главе его отряда. Как и их командир, воины в отряде выглядели бледными и вялыми, но это больше походило на игру света. Мортарион не произнёс никакой речи и не просил, чтобы его слова транслировались по всей флотилии. Он понимал: его прибытие видели все корабли, и остановился только для того, чтобы окинуть посадочный отсек оценивающим взглядом. Примарх кивнул, этого было достаточно.

На мостике «Терминус Эст» первый капитан последним приказом велел команде подготовить корабль к переходу в варп-пространство. Он протянул руку своему повелителю и кивнул в сторону чёрной межзвездной пустоты за огромным бронированным стеклом купола, который находился у них над головами.

— Мы покоримся вашей воле, — начал Тифон. — Скажите, и легион последует за вами.

Безмолвие звякнула, когда Жнец ударил рукояткой массивной косы о металлическую палубу. Он указал свободной рукой в темноту:

— Мы идём на войну, — прохрипел его голос.

— И мы переродимся, — подхватил Тифон, когда искажающие реальность двигатели набрали критическую скорость, завывая свою песню.

Щиты, закрывающие иллюминаторы на мостике, резко выдвинулись, становясь физическим экраном, наряду с нематериальным барьером поля Геллера защищая от разрушительного безумия чистого имматериума. Поговаривали, что никто не мог смотреть на безумие иного мира дольше одной секунды, иначе превратился бы в камень от увиденного там. Но примарх видел лица демонов, которые корчились и выли. На самом деле он поймал одного из них в оковы, выкованные собственными руками, и чёрный ужас их происхождения не смог его запугать. Мортарион протянул руку, чтобы дотронуться до панели управления, и большим пальцем придержал последний затвор, не обращая внимания на звенящие заводные трели тревожных колокольчиков и прилив отчаяния, исходящий от экипажа корабля. Варп разверзся перед ними в кровоточащем отверстии с рваными краями на поверхности пространства и времени. Эта бездонная и смеющаяся пасть поглотила их. «Терминус Эст» первым пересёк границу и вошел в царство Хаоса. Примарх несколько долгих секунд держал затворы на окнах открытыми, не обращая внимания на плач и бормотание людей-илотов, как и на треск их шей, когда Могильные Стражи заставляли их замолчать и заплатить за свою трусость. Он смотрел прямо в Эмпиреи, которые почти осмелились показать ему что–то.

То, что скрывал варп, просачивалось сквозь тонкие мембраны реальности, и, наконец, Жнец отпустил выключатель, позволив затворам сомкнуться. Его губы искривились в некоем подобии улыбки, но следующий вдох был сделан через полный пепла рот.

Когда лёгкие рефлекторно сократились, напрягаясь в грудной клетке, боль пронзила Жнеца. Невероятно, но он задыхался. Рука Мортариона потянулась вверх к горлу. Мышцы судорожно сжимались, он утратил контроль над своей плотью. Воспоминания внезапно захлестнули его. Примарх молча задыхался, силы покидали его. Как это вообще могло произойти? Он был одним из самых могущественных людей в мире, полубогом войны, способным на невероятные подвиги. Ничто не могло его остановить. Ничто не могло так просто задушить его.

Жнец обернулся и увидел, что все стоявшие на мостике страдали от подобного внезапного недуга: Морарг, вцепившийся своими когтями в горловину доспеха; Саван Смерти, застывший и ничего не понимающий; члены экипажа поблизости, чьи лица приобретали синюшный оттенок, по мере того как в их лёгких оставалось все меньше воздуха. Только первый капитан Тифон невозмутимо смотрел в никуда. Изо всех сил, которые ему удалось собрать, Мортарион попытался вымолвить хоть слово, но пепел полностью заполнил его лёгкие и глотку.

В его мыслях вспыхнуло воспоминание.

«Я знаю это чувство…»

Он уже однажды испытывал подобный ужас, похороненный и забытый глубоко в прошлом, пока оно снова не стало жестоким настоящим. Его зрение затуманилось, затеняясь тошнотворными оттенками цвета мутного изумруда. Он обернулся на закрытые ставни, словно видел скрытый за ними ужас. Это всё из–за варпа. Бесспорный инстинкт, глубокая ненависть к колдовству убедили его в этом. Что–то извне было причиной их трагедии.

Что–то заставило его вспомнить…

 

[Планета Барбарус; прошлое]

  

Властитель, называвший себя Хетемре, полностью заслужил недовольство Избранных Барбаруса. Он захватил земли, не принадлежавшие ему, и отказался их вернуть законному владельцу десятины. В припадке воплей и кровожадного раздражения Хетемре решил вместо отступления на законную территорию перебить всех рабов, которые проживали в этом регионе, и выжечь в отместку чернозёмную почву. Это был еще один отвратительный поступок эпохи мелких, бессмысленных стычек, которые, казалось, никогда не прекратятся. Избранные Барбаруса были неоспоримыми хозяевами этого разрушенного мира, их господству не смог бы угрожать никто — ни из долин, ни с гор. И, поскольку иных забот у них не было, им нужно было как–то унять свой воинственный нрав. Их врождённая жестокость становилась всё опаснее, и едва ли был безопасный для окружающих способ её проявить. Они регулярно набрасывались друг на друга по любым, даже незначительным причинам: надуманное пренебрежение, воспоминания о старых обидах или просто отчаянная попытка не умереть со скуки. Они получали какое–то извращённое удовольствие, выплёскивая друг на друга свою злобу.

Ползли слухи, что Властителей нельзя убить просто так, по крайней мере, ни одним известным людям способом, и они редко оставляли друг другу шрамы в боях лицом к лицу. Чаще всего они наносили друг другу ущерб не через прямые стычки, а через разрушение владений и непрерывную жестокость, которую они причиняли людям, являющимся просто их жалкими слугами. Таковой была жизнь «низших» на Барбарусе. Быть человеком в этом окутанном туманом мире означало быть рождённым в страхе, быть ничтожеством и жить в ожидании дня, когда коса жнеца начнёт свою жатву на рассвете. Люди жили с мыслями о близкой смерти; эти древние и ужасные существа держали их жизни в своих крепких когтистых лапах, готовые раздавить их в любой момент по собственному капризу. Низшие осмеливались надеяться, что эти разумные упыреподобные создания когда–нибудь перестанут предавать значение их существованию, потеряют к ним интерес, и тогда люди смогут зажить спокойно. Какой же кошмар творился на Барбарусе! Как же это ужасно: знать, что жизнь человека ценится меньше, чем пешка на доске для регицида.

В недавно разрушенной пустоши, созданной Хетемре, простирающейся от пылающих остатков Мельницы Роадскар и пересекающей Ветреные болота Хадеи, остались только пепел и зола. Разъярённый Властитель вызвал зелёное колдовское пламя из–под тусклой земли, его языки вырывались из болот, сжигая мхи и траву дотла. Густой приторный дым окутывал землю, огонь распространялся гигантскими скачками, сжигая всё, до чего мог дотянуться. Никто не смог убежать от ада, творящегося у мельницы; пламя двигалось словно живое существо, оно окружало поселение, чтобы впоследствии задушить всех, кто там находился, едким дымом. В других местах пойманные на дамбах караваны сбрасывали в кислоту, которая поступала от стай откормленных гнилых гончих. Это был один из любимейших методов убийства Хетемре. Тела падали вниз, влага уходила из них, пока они не становились хрупкой шелухой с массой порошковых останков внутри.

Хетемре не имел никакой боевой тактики, никакого плана для захвата власти над землёй. Это был просто-напросто акт мести — засыпать землю солью и уничтожить то, что никогда прежде не принадлежало Властителю. Венцом его порочности было высвобождение огромной стаи нежити и существ, что были сшиты друг с другом в качестве эксперимента. Орда таких тварей гудела и бродила по выжженным землям и добивала низших, которым не посчастливилось умереть от огня или кислоты. Всю эту разрушительную злобу можно было стерпеть, если бы все на этом закончилось. Но Хетемре был воинственным идиотом и не думал ни о чём, кроме следующего мгновения и каприза. Меньший Властитель так отчаянно стремился направить свою силу на разрушение и убийство, что его твари преследовали уцелевших низших по великим серым горам, по самым низким хребтам вершин, где стояли крепости и посёлки, принадлежащие уже соперникам Хетемре. Они посмели вторгнуться на территории, которые другие Властители действительно ценили.

Именно здесь Мортарион наткнулся на монстров Хетемре, которые убили группу выживших, спрятавшихся в неглубокой пещере. Низшие спустились под землю не только в надежде избежать смерти от бродячих тварей, но и хотели спастись от ядовитых туманов, бесконечно клубящихся вокруг низких склонов. Сами того не подозревая, они загнали себя в ловушку. Спускаясь вниз, люди попадали в пасти чудовищ, но как только они поднимались наверх, то оказывались в местах, где токсичность атмосферы была выше. Почти все низшие были истреблены, когда прибыл Мортарион; он слышал нарастающие крики так долго, что смог приблизиться к стае. В его собственном отряде солдаты-големы — если это имя вообще можно было дать существам, бывшим когда–то людьми — бормотали и шептали что–то себе под нос позади него, пока Мортарион наблюдал за происходящим из–за горного хребта. Големы — жестокие и туповатые создания — прожили достаточно долго, чтобы научиться подчиняться резким и хриплым командам высокого, долговязого юноши, который был на голову выше самого крупного из них. Хотя он и был бледен, как кость, его болезненный вид и чёрные кожаные доспехи скрывали жилистое, сильное как хлыст тело. Тёмные глаза цвета сухой крови смотрели из–под растрепанных чёрных волос. Его ищущий взгляд, казалось, никогда не отдыхал и метался с места на место в ожидании угрозы. Длинные костлявые пальцы рук впились в рукоять тяжёлой сабли с ржавым лезвием, плавно раскачивая её туда-сюда. Оружие было боевой находкой, пригодной до первой поломки, и как с любым другим оружием до этого, юноша не чувствовал себя комфортно.

Он вдохнул влажный отравленный воздух. Самый сильный из низших не ощутил бы ничего, кроме яда в дымке тумана, но токсины на этой высоте не действовали на Мортариона, чьё тело работало в ином масштабе, нежели у других людей. Это был ещё один необъяснимый секрет его существования. И уже не в первый раз он задумался о том, какой же на вкус воздух там, в долинах, где низшие коротали свои жалкие дни.

Разумеется, отец запретил ему выяснять сей факт. На спине юноши виднелись шрамы от кнута, которым его хлестали до костей в наказание за то, что однажды он уже набрался смелости уйти слишком далеко, за пределы поля зрения своего Властителя. Тогда он был ребёнком, но помнил это так, словно всё произошло только вчера. Трудно было сосчитать, сколько месяцев или даже лет прошло на Барбарусе. То, что можно было считать «днём», являлось не более чем несколькими часами слабого, болезненного, бледно-жёлтого солнечного света в определенный промежуток цикла. Не было никаких времён года, о которых можно было говорить, лишь синевато-серая бледность в небесах, которая растёт и убывает, иногда принося с собой жестокие бури, плачущие жирными чёрными слезами.

— Помогите! — крик эхом донесся из ложбины, прорвавшись сквозь грёзы Мортариона. Человек отчаянно вопил снова и снова, повторяя судьбу своих собратьев и теряя рассудок в тщетной надежде на избавление.

«Вот дурак, — подумал юноша. — Кто его может здесь услышать? Кого это может волновать?»

Големы хмыкнули и начали топтаться на месте на своих тоненьких ножках; они были взволнованы нотками отчаяния и паники в голосе человека, и собственный вопрос Мортариона отозвался эхом в его голове. Лицо исказилось, и он отступил, вытащив из кобуры на бедре чёрный пороховой пистолет, встряхивая его и раскручивая химические триггерные батареи в рукоятке. Солдаты-големы прекрасно знали этот звук, их возбуждение нарастало — вскоре последует команда «убивать».

Юноша бросил последний свой взгляд на чудовищ Хетемре, слушая затихающие крики пожираемого заживо человека. Это будет пресная и бесполезная потасовка. Он знал это по собственному опыту. Если бы его отец счел необходимым дать ему в пользование хотя бы один из базовых отрядов Властителя, всё могло быть кончено в мгновение ока. Один железный танк-сталкер легко уничтожал нежить противника с помощью огнемётов или пушечных выстрелов. Но его отец прекрасно знал это, и, как и всё остальное в жизни Мортариона, эта битва была для него испытанием. Если он не сможет победить одной жестокостью, если он не будет достаточно силён… тогда он будет низшим, и все будут обращаться с ним соответствующе.

Эта мысль плотно засела у него в сознании и толкала вверх через гребень, в стремительную атаку. Големы взвыли от удовольствия, придя в движение; они месили землю за его спиной в грязь, плюясь и размахивая своими пиками. Пистолет Мортариона взревел и вспыхнул, когда он выстрелил в ближайшего соперника из неживых лоскутных ужасов, созданных Хетемре. Гниющее мясо разлетелось на куски, когда толстые пули ударили прямо в мишень. Головки патронов были заполнены зажигательно-взрывчатым составом собственного производства юноши, который он изобрел от безделья, сидя в пустых комнатах Бастионной башни, построенной отцом специально для него. Магазин пистолета опустел, но тела продолжали падать. Он вошёл в зону ближнего боя и начал рубить всех саблей. Отрубленные конечности превращались в пепельную жижу, падая на землю. Он использовал тяжёлую рукоять оружия как дубину, проламывая черепа. Брызги густой и свернувшейся крови вперемешку с зеленоватым тягучим ихором покрыли его броню. Мортарион неумолимо приближался шаг за шагом.

Мертвецы обладали инстинктом, который помогал им найти самую уязвимую точку в теле противника. Их сплоченная группа напала на него, несмотря на потери среди своих товарищей, пронзенных големами-копейщиками.

Юноша внезапно набросился на одного, но прежде чем успел перезарядить пистолет, выронил оружие, и оно было втоптано в пепел вместе с длинной предохранительной цепью и кобурой.

Мортарион проигнорировал потерю пистолета и схватил за горло ближайшего мертвеца, используя его в качестве щита. Холодное оружие в другой руке трудилось, свежуя пораженное язвами мясо твари. Сабля тупела с каждым нанесённым ударом. Рукопашная схватка превратилась в неразбериху, карательную, бесхитростную и ужасную бойню. Когти истязали тело юноши, разрезали плоть в сотнях мест, вес нападавших замедлил его. Что–то под ботинками хрустнуло, и он увидел ещё теплый труп, о который споткнулся. Лицо кричащего недавно человека было изуродовано, пар поднимался вверх от мириад укусов, порезов и рваных ран, ставших причиной его смерти. Мгновение колебания, и нежить вывела Мортариона из равновесия — он выругался, когда его нога соскользнула. Огромная куча мерзкой и вонючей плоти навалилась на него, пытаясь раздавить своим весом. Гнилые зубы клацали в их ухмыляющихся ртах, они надвигались со всех сторон, из их молочно-белых глаз сочились маслянистые слёзы. Сухие, гнилые и, казалось, бумажные комки кожи заполняли его ноздри. Все это имело дурной запах огня с горьким металлическим привкусом гноя, сочащегося из бубонов и багровых опухолей. Юноша издал бормочущее рычание и вытянулся, его мышцы напряглись, когда он нашёл точку опоры на голой земле. С дикой яростной вспышкой силы он оттолкнулся от земли и влетел спиной в массу оживленных трупов, отправляя их сломанные тела в полёт и рассекая их треснувшим лезвием сабли. Десятки были раздавлены в лепешку фатальным ударом, разорваны на части за то, что осмелились встретиться с этим тёмным чемпионом в ближнем бою. Как только юноша, пошатываясь, освободился от их мёртвой хватки, из ядовитого тумана выскочил новый, более опасный враг. Огромный, словно паровой вездеход Властителей, зверь-убийца был сшит из человеческих и животных частей. Обезумевший от боли, он гудел через две пары ноздрей, покрытых слизью, вырезанных и сшитых из того, что когда–то было парой стадных гроксов. Искажённое, раздутое тело балансировало на семи мускулистых ногах, часть из них была пересажена от людей, другая — от животных, глаза скопились в одном дрожащем пучке мышечной ткани. Он напоминал безумный детский рисунок паука, уродливого существа, в котором не было ничего притягательного. Он изрыгнул струю желчи, и там, куда попала жидкость, пепельная земля растаяла, оставляя за собой быстроиспаряющиеся лужи. Несколько големов Мортариона попали под кислоту и разложились на атомы от её прикосновения.

Юноша бросал трупы в этого монстра, уклоняясь от следующего кислотного выброса. Он нанёс удар по коленному суставу ближайшей ноги. Сабля прорезала кожу и мышцы, но при встрече с хрящами и костями клинок остановился, сила удара отбросила его руку и заставила зверя-убийцу завопить от сильнейшей боли.

Юноша попытался выдернуть оружие, но оно согнулось в руке и, в конце концов, разломилось на две части. Он отшатнулся назад, сжимая обломок сабли в момент контратаки монстра. Еще одна гигантская конечность, на этот раз оканчивающаяся широкой тройной ладонью, вцепившись, впечатала его в землю. Тварь провернула этот трюк несколько раз. У Мортариона зазвенело в голове, и он потерял концентрацию. Он воткнул осколок сабли в монстра, и оружие скрылось от его глаз. Мортарион крутился вокруг, пытаясь поймать свой пистолет за прикреплённую цепь, но бешено швырявший его зверь-убийца не давал это сделать. Следующий удар был нанесен с такой силой, что погнул его броню и сломал кость. Голову Мортариона вдавило в землю, его рот и горло наполнились пеплом от костров Хетемре. Юноша был силён, пожалуй, сильнее любого низшего или чемпиона Властителей. Он был силён, но не непобедим. Пепел душил его, вытягивая воздух из мощных лёгких. Напряжение от сильных эмоций потрясло его, мимолётный момент, в который он почувствовал страх. Эта эмоция не была ему чуждой. Благодаря своей феноменальной памяти он помнил букет этого напитка, помнил то, что едва ли мог когда–либо понять с того момента, как покинул пространство некоего подобия лона. Страх, незнание и непонимание таились именно в воспоминаниях. Он не знал, кто он и зачем находится здесь. Тоскливое, обескураживающее одиночество. Мортарион сделал то, что делал всегда: использовал это топливо, поддерживая свою волю к жизни. Он не погибнет. Слишком много вопросов оставалось без ответа, слишком много в его происхождении белых пятен. Тень смерти пришла сюда не за ним. В данный момент она была его опекуном.

Борясь с чудовищным давлением когтей убитого зверя, Мортарион пытался вдохнуть ещё раз, чтобы задержаться в этом мире ещё на мгновение. И тут он увидел свет. Золотой свет, заключенный в клинке массивного ятагана, что горел ярче, чем истина. Сабля рассекла воздух с оглушительным свистом, и он понял свою ошибку. Великолепный, совершенный оттенок исчез, и зависшее над ним оружие оказалось просто чем–то ржавым и проклятым. Сердце юноши замерло, когда он понял, что сегодня провалил испытание. Лезвие отсекло конечность, удерживающую его, и давление исчезло. Мортарион вскочил на ноги, откашливаясь от пепла, который чуть было не задушил его. Он увидел, как орудие нанесло еще один жестокий удар. На этот раз ятаган разрезал монстра и выпустил его внутренности наружу, в туманный день. Предсмертный крик зверя-убийцы был жалким детским воплем, эхом, отразившимся от склона горы. Пока он утихал, огненные клочья летели среди чёрных клубов дыма, выбрасываемого из башен танков-сталкеров, поднимавшихся с горного хребта. Остатки отряда убийц Властителя Хетемре были разорваны на части, та же участь постигла нескольких големов Мортариона — они были слишком медленными и не могли покинуть зону поражения. Юноша обернулся, зная, кто сейчас стоит за ним. В воздухе витал отвратительный запах ночных одежд его приёмного отца.

— Мальчик, — протянул Некаре, величайший из Избранных Барбаруса, верховный Властитель, — ты разочаровываешь меня, — слова презрительно сочились из его рта.

Достаточно высокий, чтобы смотреть сверху вниз на стройную фигуру Мортариона, Властитель был похож на кусок обгоревшего угля, которым обычно рисовали безумцы. Он был одет в плащ с капюшоном из парусины, такой тёмный, словно он поглощал весь свет вокруг себя. Мёртвая плоть рук и лица Некаре была кошмарной и чуждой. Если его предки и имели какое–то родство с людьми, то теперь эта история была выжжена и забыта. Некаре был чудовищен, как и все остальные Властители этого мира. Вселенная решила выразить всю полноту слова «жестокость» в живом и дышащем существе. Огромный ятаган, разрезавший монстра надвое, исчез в складках его одежды, хотя казалось невозможным вложить в ножны оружие такого размера. Властитель сделал шаг вперёд без особых усилий, словно скользя по выжженной земле. Даже этот простой поступок был ниже его достоинства.

— Сколько ещё раз я должен спасать тебе жизнь? — Некаре никогда не уставал задавать этот вопрос Мортариону. Юноша слышал его после того, как мальчиком был брошен в яму с голодными псами прежде, чем научился ходить. Он задавал этот вопрос, когда раздел Мортариона догола и приказал ему карабкаться по самым крутым скалам во время кислотной бури. Он задавал этот вопрос, когда заставил его мальчишкой убить голыми руками легион големов, а потом ещё один. Некаре всегда осуждал и насмехался. Властителя никогда не удовлетворял ответ.

— Я не нуждался в помощи, — ответил Мортарион, сплёвывая пепел на землю. — Я вполне способен убивать в одиночку.

Некаре выгнулся дугой и наклонился ближе, и юноша почувствовал, как страница медленно переворачивается к новой сцене в этой пьесе.

— Ты не заслужил такого права, сынок. Ты никогда не осмелишься исчезнуть из моего поля зрения, запомни это. Ты живёшь по моей милости.

— Я понимаю, — Мортарион склонил свою голову, но не из благодарности, а потому что этого ждали. Юноша уже давно возненавидел рассуждения своего приёмного отца о том, как он сохранил ему жизнь. У юноши бывали и мрачные дни, когда он действительно жалел о том, что Властитель просто не убил его как подкидыша. Рассказ о своём появлении на свет был известен парню частично из его собственных воспоминаний о событиях, частично — из рассказанного Властителем, когда тому нужно было заручиться его благодарностью в момент избиения за своенравие.

Верховный имел репутацию жестокого существа, вынуждающую даже его товарищей-Властителей умерить свой пыл, но в то же время он был достаточно капризным.

В тот день он омыл мрачные вершины гор кровью соперника и после этой резни отправился позлорадствовать над всеми мёртвыми на территории покойного Властителя. Павший враг что–то скрывал, приз, который, по словам Властителя, упал с неба. Некаре решил, что будет владеть им просто из принципа и ревности.

Приз оказался не совсем тем, чего он ожидал. Среди полей, усеянных трупами, разбросанными по склону горы, раздался крик новорожденного, нарушивший мёртвую тишину. Властитель не решился убить детёныша, он был заинтригован его сверхъестественной стойкостью. Ребёнок был похож на низшего, на человека. Он должен был умереть. И всё же…

Некаре с удовольствием высмеивал молодого Мортариона этой историей, он рассказывал её совсем иначе: найдёныш — это ложь, которую он состряпал от скуки, а правда была в том, что мальчик был неудачным экспериментом, который проводил сам Властитель из «позаимствованной» сырой генетической материи низших. Каким бы ни было происхождение Мортариона, на ребёнка претендовал Некаре. Он впоследствии и дал ему имя — слово на местном диалекте высокого готика, означавшее «Рождённый от Смерти». И в своей извращённой, нечеловеческой манере Властитель растил Мортариона как своего наследника.

Первым делом он проверил пределы возможностей Мортариона, определив концентрацию токсинов, которую ребенок может выдержать. Впоследствии он использовал это знание для строительства на определённой высоте горного хребта жилища, обнесённого стенами. Оно должно было находиться достаточно высоко, чтобы отравленная атмосфера держала в узде быстрорастущего мальчика, и в то же время подальше от долин низших. И уж точно вдалеке от его собственного тёмного замка на самой вершине, куда бы юноша не отважился подняться. Однако они никогда не были привязаны друг к другу. Это были жёсткие корыстные отношения, приносившие пользу только отцу. Мальчик стал юношей, а юноша стал орудием Властителя.

«Возможно, — подумал Мортарион, — это и было его целью с самого начала. Превратить меня в оружие, которым руководит гнев и ненависть».

— Ты верен мне, сын мой, — нараспев произнес Некаре, придавая заявлению твердости. — Но тебе так многому предстоит научиться, и твой путь только начался, — он покачал головой. — Это последний раз, когда я спас тебя. Если ты покажешь себя слабаком ещё раз, я отдам тебя на растерзание резчикам плоти.

Повелитель поплыл прочь, исчезая в направлении гудящего парового вездехода, увешанного богатыми украшениями и величественными цепями присяги на верность. Мортарион молча смотрел, как корабль с грохотом уносится прочь, набирая скорость, направляясь в туман и поднимаясь к краю самого высокого пика. Туда, где ядовитые снега покрывали мёртвую скалу и сам воздух был настолько отравлен, что Мортарион не мог проникнуть туда. Именно там стоял чёрный замок приёмного отца Мортариона. Подобно теплу и покою, которые юноша никогда не познает, тот пик всегда будет вне его досягаемости.

 

[Варп; сейчас]

  

Это всё из–за варпа. Инстинкт, с которым невозможно спорить, и глубокая ненависть, которую он испытывал к колдовству, убедили его в этом. Что–то извне было причиной их трагедии.

— Мой господин! — голос Каифы Морарга был наполнен ужасом настолько, насколько это возможно для Гвардейца Смерти. Его смутный силуэт приблизился к Мортариону, одна из рук советника поднялась, чтобы коснуться наручей доспеха примарха:

— Вы меня слышите?

Мортарион сердито отбросил свои перчатки и сплюнул чёрную жидкость на пол, чтобы прочистить горло от исчезающего напряжения:

— Отойди, — хуже этого внезапного нападения была необходимость держать лицо перед своими людьми. Ему была противна даже мысль о том, что перед сыновьями он мог проявить хоть и мимолетную, но слабость. Беспокойство Морарга только усугубило ситуацию. — Я цел и невредим.

Он осмотрел мостик «Терминус Эст». Поражённые неизвестной чумой легионеры поднимались на ноги, некоторые из них утирали тёмно-фиолетовую кровь с уголков глаз и носа. Другие же только приходили в чувства, жадно хватая ртом воздух, как тонущие люди. Многим из людей-илотов не так повезло. Десятки одетых в униформу офицеров лежали мёртвыми: половина — просто навалившись бездыханными телами на свои консоли, другая — на палубе, застыв в мучениях навечно. Мортарион увидел рулевого, чьё лицо было изодрано в лоскуты его костлявыми пальцами, координатора артиллерии, который, казалось, намеренно сломал себе шею об одну из опорных колонн. Мрачный апотекарий легиона присел на корточки и ткнул пальцем в мёртвую женщину, сканируя ее тело при помощи ауспика.

Жнец почувствовал неожиданную вспышку гнева. «Люди такие жалкие». Примарх отбросил эту мысль и вышел на середину командной палубы:

— Кто мне может объяснить? — спросил он. — Что это вообще было?

— Влияние варпа, — ответил Тифон, просматривая экран проектора перед собой. Он кивнул в сторону закрытых ставнями порталов, свет которых просачивался по краям запечатанных панелей. — Во время перехода в варп-пространство датчики варп-энергии зарегистрировали неожиданный всплеск.

— Саботаж? — спросил Морарг низким предостерегающим тоном. — Или простая неисправность?

— Пока невозможно сказать, — ответил Калас.

— Доложить об обстановке на других кораблях, — приказал Мортарион первому капитану, и Тифон кивнул. Его секундант, Могильный Страж Виосс, подошёл к вокс-пульту и заговорил с оператором.

— Подобные сообщения поступают с других кораблей, — продолжал Тифон, наблюдая за бегущими по экрану проектора строками текста, — Большинство жертв среди рядовых, больше тысячи. Многие, как утверждается, убили себя сами. Члены экипажа на нижних палубах открыли шлюзы, выпустив себя в открытый космос, — он на мгновение замялся, выказывая мимолётное беспокойство. — Тут говорится… некоторым потребовались принудительные смертные казни.

— Крозий, твое мнение? — обратился Морарг к апотекарию, искоса поглядывая на рядового с изуродованным лицом.

— Они прокляты варпом, — мудрый апотекарий хмуро посмотрел на остывающий труп и кивнул. — Я видел такое ранее. Это прикосновение имматериума, оно перевернуло их мир с ног на голову. Оно заразило их безумием.

— И все же, поля Геллера целы. — Мортарион исступлённо глядел на тикающую медную консоль, с которой производилось управление защитными энергетическими барьерами. Все стрелки показывали, что поле было включено на полную мощность. — Как же тогда колдовская сила могла проникнуть на «Терминус Эст»? — Под своей дыхательной маской он перевёл взгляд на Тифона.

В его старом друге всегда было что–то от псайкера. Та часть никогда не могла, и никогда не смогла бы, заручиться поддержкой Жнеца.

Тифон знал, что всё сказанное здесь было лишь намёком на его вину, но он не поддался на эту провокацию.

— Возможно, советник прав. Это может быть оружие врагов, которое они использовали против нас. Но это может быть и какой–то особенностью варпа, мой повелитель. Имматериум, через который мы держим путь, не подчиняется ни одному закону материального мира, он изменчив и капризен, как море. Последствия его влияния никогда не могут быть предсказаны или спрогнозированы.

Мортарион покачал головой. Он прекрасно знал об аномалиях, которые могли произойти во время перехода в варп. Странные сдвиги во времени, которые могли перенести корабль во времени за несколько недель до отплытия или наоборот, путешествия, занимавшие только одно мгновение, когда в реальном времени проходило одно столетие. Появление демонов, призраков, видений и других явлений.

Но фантомное недомогание, которое может нанести сокрушительный удар по неукротимой Гвардии Смерти? Этого никто не мог принять.

— Это не варп-буря или какие–то отголоски Гибельного шторма. Найдите ответ на этот вопрос, капитан. У нас свидание, на которое мы обязаны успеть. Встреча этого легиона с вечностью переносится — я не допущу этого!

Тифон заколебался, и в этот момент зазвучал голос Виосса:

— Мой господин, мы установили контакт с несколькими другими кораблями флота. Они сообщают о похожем происшествии. Тысячи людей погибли, а легионеры отключились на короткий промежуток времени.

— Я обращусь к их командирам, — Мортарион повернулся, и в этот момент из воздуха появились мерцающие фигуры. Полноразмерные изображения дюжины других офицеров Гвардии Смерти, сформированные из лазерного света, падающего из гололитических проекторов на потолке. Фантомы мерцали, дрожали и прерывались, но были достаточно чёткими, чтобы примарх узнал их лица и геральдику на доспехах.

Он обратился к первому из них:

— Калгаро, ты слышишь меня?

— Да, лорд Мортарион, — глаза маршала Грема Калгаро блеснули в искусственном свете. — Мы всё ещё приходим в себя. «Стойкость» повреждена. Вооружённая стычка произошла в двигательном отсеке.

— Стычка с кем? — Морарг нарушил протокол, задав этот вопрос, но примарх не обратил на это внимания.

— Неизвестно, — ответил Калгаро. — В первых сообщениях говорилось о вспышке массовой истерии среди палубного персонала. Её удалось подавить.

Магистр артиллерии выглядел обеспокоенным. Пока Тифон и часть флота под его командованием отсутствовали, Калгаро исполнял обязанности заместителя примарха, но бравый офицер был еще не готов командовать звездолётом, а уж тем более такой мощной боевой баржей, как флагман «Стойкость».

— То же самое было и у нас, — сказал образ, стоящий рядом с Калгаро. Сероб Каргул был старшим легионером на борту боевого крейсера «Малефик», ещё одним избранным Мортарионом элитным офицером. — Огромное количество смертей. Был момент, когда все на борту корабля… все мы, мой повелитель, и наш легион тоже… — рука Каргула потянулась к его горлу рефлекторно.

— Да, — перебил его примарх. — Мы почувствовали то же самое.

Остальные командиры, среди которых был Малек Вос на борту крейсера «Пламя погибели» и Гидеоc Кралл на мостике «Непрерывного натиска», устало кивали в унисон.

— Наши датчики зафиксировали потерю трёх кораблей в авангарде, — начал Кралл. — Два эсминца и ударный крейсер. По ним не стреляли. По всей видимости, это было результатом сбоя системы самоуничтожения в критический момент.

— Обезумевшие души, покончившие с собой, уволокли и других в братскую могилу, — предположил Морарг.

— Ручаюсь, это дурное воздействие затронуло все корабли нашего флота, — отозвался Тифон, — никакой сбой не мог бы его вызвать. Это было сделано намеренно.

— Если Жнец позволит, — добавил Каргул, — моё предложение таково. Надо выйти из варпа и перегруппироваться. Если здесь, в этом царстве мучений, есть угроза, то нам лучше обойти её стороной.

— Разумно ли это? — Вос нахмурил брови. — Если это действие вражеского оружия, направленное против нас, то переход обратно может спровоцировать ещё одну вспышку.

— На этот раз мы будем готовы, — возразил другой Гвардеец Смерти.

Инстинкт Мортариона подсказывал ему, что Каргул прав. Его единственным желанием было держать свой флот как можно дальше от этого кишащего демонами пространства, но он также понимал, что и Вос в чём–то прав.

Холодное и отталкивающее чувство угрозы поселилось на горизонте его мыслей, и, хотя он не мог ясно сформулировать его причину, примарх знал, что их ждёт большая опасность.

— Как бы то ни было, я согласен с капитаном Восом, — заговорил Тифон. — Мы ведь Гвардия Смерти, не так ли? Мы никогда не отступали, даже перед лицом неизвестной нам угрозы.

Примарх обошелся без комментариев:

— Мы ничего не будем делать, пока не поймём, что происходит, — произнёс он после длительной паузы. Он посмотрел на помощника первого капитана. — Виосс. Разошлите приказ сомкнуть ряды всему флоту. Если необходимо, пусть более крупные корабли расширяют периметр своих полей Геллера, чтобы обеспечить полную защиту остальных. Сейчас мы будем действовать быстро и собранно.

Это была обычная тактика Гвардии Смерти — приближаться к опасности, подготовившись. Примарх оглянулся на Калгаро и на другие голографические силуэты:

— Позаботьтесь о своих кораблях и экипажах, сыны мои. Соберите все данные, которые сможете, об этом нападении. Мы не будем пытаться осуществить новый переход из варп-пространства, пока я не буду уверен в отсутствии угрозы.

— При всем уважении, мой господин, это может занять более нескольких дней субъективного времени. — Кралл сложил свои мускулистые руки перед собой. — Будет ли магистр войны ждать нас у врат Терры, если мы опоздаем?

— Мой брат не сможет начать вторжение без меня, — отрезал Мортарион, не желая уделять внимание данному вопросу. — Делай, что велено. — Он прорезал ребром ладони воздух, приказывая Виоссу отключить гололитическую связь.

— Повелитель, — начал Тифон, сделав шаг вперёд. Он говорил спокойно, но в то же время напряжённо, — чем быстрее мы найдём источник этой атаки, тем лучше. У меня есть предложение.

— Мне это не нравится, — отрезал Мортарион. Когда–то, давным-давно, подобный диалог вызвал бы холодные улыбки на их лицах. Но не теперь, не здесь и не сейчас.

Не дрогнув, первый капитан продолжил:

— Я возьму нескольких своих людей, скажем так… специалистов… во флот.

Примарх посмотрел на него, точно зная, что это значит, и его челюсть напряглась.

Псайкеры. Колдуны? Те самые, против кого Мортарион всю жизнь боролся, а они боролись с ним.

Он посмотрел на уверенного в себе Тифона и снова задумался над долго мучавшим его вопросом. «Этот человек — мой боевой брат. Мой первый друг и мой товарищ-изгой. Но в его теле теплится яд, который я так ненавижу. Оружие, которым я не хочу владеть».

Отвернётся ли сейчас Жнец от этого человека, как он делал тысячи раз до этого? Сможет ли он принять тяжесть осознания того, что это вопрос целесообразности, а не угрызений совести?

— В этом есть что–то необычное, я узнаю это, — говорил первый капитан. — Я найду это. Доверьтесь мне, мой повелитель. Вы позволили мне нести ваше знамя, теперь позвольте же мне найти источник наших бед.

— Ищи, — сказал наконец примарх, — но принеси мне то, что я смогу взять в руки.

Тифон холодно улыбнулся и поклонился:

— Будет исполнено.

Первый капитан зашагал прочь, а Мортарион направился к задней части командной арены, размышляя над только что отданным приказом. Никто из Гвардии Смерти не говорил об этом после пережитого шока, но он знал, как мог знать только генетический отец, что каждый из его воинов пережил тот же ужасающий страх, который испытал сам Жнец. Удушающий, давящий паралич, о котором не должен был знать ни один воин Астартес, ни один примарх.

Это было лишь мгновением, но длительность не играла роли. Играл роль лишь миг слабости Мортариона. Память вернула его в прошлое, когда самое ужасное чувство наполнило его, и он мог только гадать, разделили ли его сыновья ту же участь. Но говорить об этом — значит придать страху форму и силу. Признать этот страх реальным.

«Лучше, — подумал он, — отрицать всё и отмахиваться, словно подобное никогда не происходило».

Альтернативой было открыть дверь новым возможностям, с которыми он не хотел сталкиваться.

— Лорд Мортарион, — рядом с ним стоял его советник. Морарг отнюдь не был дураком. Он увидел отрешённость на лице своего примарха. — Какие будут указания?

— Дай капитану Тифону всё необходимое, — ответил Жнец, открывая люк закрытого купола обсерватории военного корабля, — и дай мне побыть одному.

II

Ты знаешь меня

Нарушенное безмолвие

Отрывки

 

Броня воинов трещала под давлением гудящих тварей. Гарро и другие Странствующие Рыцари ворвались в облако Роя с заряженным оружием и тут же начали атаку. Жужжащее болото из телец насекомых превратилось в молот, бьющий по боевым доспехам. Каждый из таких ударов обладал силой дредноута.

Бывший легионер не мог осмотреться, поскольку пелена из миллиарда черно-серых мошек кружила вокруг него. Как и предупреждал их псайкер, мухи-падальщики действовали благодаря единому разуму, стараясь разделить Странствующих Рыцарей, находящихся внутри роя.

Натаниэль моргнул, активируя значок на внутренней панели управления доспеха. Линзы его шлема переключились в термографический режим, окрашивая пространство вокруг в теплые цвета. Темные точки кружили повсюду, но он смог различить холодную синеву плитки под ногами. Поодаль Рыцарь сумел разглядеть неясные очертания бледно-зеленых фигур в керамите. Это были продолжавшие борьбу за продвижение Галлор, Варрен и Иcон.

Гарро убрал безупречный болтер в кобуру и начал прорубать себе путь сверкающим лезвием силового меча. Оружие, известное всем как Вольнолюбец, являлось его постоянным спутником на протяжении долгих лет. Оно уже стало частью воина, он владел им со смертельной грацией. Рыцарь выписывал мечом восьмёрки, пробиваясь сквозь сгущающуюся массу роя и уничтожая огромные скопления мух-падальщиков, что попадали в сверкающую молниями ауру, окутывающую оружие. Его единственным компасом была метка, которую Иcон передал команде как наиболее вероятную локацию центра Роя. Натаниэль целеустремленно, без каких–либо колебаний, продвигался к точке.

Прорыв сквозь оглушительную бурю полчища насекомых можно было приравнять к борьбе с ураганом — каждая мушка-падальщик ударялась о его броню с металлическим звуком, словно они были мелкими камешками, гонимыми ветром. Руны, проецируемые прямо в сетчатку глаз Гарро, предупреждали о том, что выхлопные отверстия силового модуля его рюкзака забиты массой чумных тел — если ничего не сделать, это могло грозить критическим перегревом. Бурлящая масса ядовитых вредителей пожирала открытые кабели и провода. В конце концов, Рой пробьёт его защиту и обглодает мясо до костей, если он будет мешкать. Воин видел, что после этих существ остается — груды крошащихся, обожженных кислотой останков. У него не было ни малейшего желания задерживаться на этой миссии дольше необходимого.

— Сто метров! — доложил он по общему вокс-каналу, — позиция на тридцать семь градусов относительно цели.

— Он знает, что ты подошел близко, — ответил Варрен, стиснув зубы. — Он… черт побери, он удерживает нас позади тебя!

— Именно, — поддержал его Иcон, — Гарро, будь настороже. Хозяин Роя тебя зазывает.

— Я буду осторожен. — Стиснув зубы, Рыцарь нажал на кнопку, но секунду спустя перед его глазами замигала руна запроса приватного канала от Галлора. Он нахмурился, но согласился ответить:

— Говори, Хелиг.

— Ты слышишь, боевой капитан? — Галлор служил в Седьмой великой роте Гвардии Смерти под его началом, поэтому применял старое и почтительное обращение к нему. — Этот голос. Там. Кажется, он назвал меня по имени.

— Игнорируй. Не обращай на него внимания, брат, — ответил Гарро. — Возьми свою волю в кулак.

Но как только он закрыл канал связи, то тоже услышал это.

— Натаниэль. Я тебя вижу. — Голос лился из стука жвал и стремительного движения сверкающих металлических крыльев повсюду. — Ты что, забыл меня?

Расстояние сократилось до тридцати метров. Рой был настолько плотным, что почти полностью поглощал дневной свет, падавший на верхнюю площадку Шагающего города. Через визор Рыцарь увидел, как перед ним возник гуманоидный силуэт. Нечеткий, он вился и танцевал, как пламя, но, тем не менее, Гарро узнал его.

Кружащаяся и кричащая масса, состоящая из зелено-черных панцирей и когтей. Лицо было осквернено чем–то отвратительным, похожим на паука. Фигура подняла руку в жесте, отдалённо напоминающем приветствие. Ладонь заканчивалась мутировавшими когтями, усеянными жирной шерстью.

— Деций?

— Он самый, — фигура склонила голову набок. — Или нет. Не совсем. Скоро я стану собой. Очень скоро. — Последние слова были сказаны с хрипловатым смешком, и тут Натаниэль осознал, что голос исходит из жужжания мух вокруг, отражаясь эхом от его доспеха.

Когда–то Солун Деций являлся самым молодым воином в командном отряде боевого капитана, задолго до того, как мятеж Гора объял всю Галактику. Некогда непоколебимый и ясноглазый легионер стоял с ним бок о бок, когда командир бросил вызов примарху Мортариону и поклялся любой ценой донести до Терры весть о мятеже. Как–то раз Солун сражался с чумными чудовищами, сотворенными варпом из его боевых братьев. Тогда же он получил тяжёлую рану от осквернённого кинжала.

Каким бы отвратительным ядом ни был пропитан этот клинок, он всё–таки сломал молодого воина и подарил ему чудовищное перерождение. Гарро пришлось дважды убить Деция: сначала на поверхности Луны, а потом сбросить оскверненные останки Солуна на Солнце.

— Как там Мерик? — вопрос доносился сквозь рёв Роя. — Он принял дар, в конце концов?

Перчатка воина сжалась вокруг рукоятки Вольнолюбца.

— Мерик Войен всеми силами хотел тебя спасти. Ты не знал об этом? Апотекарий надеялся, что сможет тебя исцелить!

— Он всегда был идеалистом. Это плохая черта для любого воина Гвардии Смерти.

— Согласен, — ответил Гарро, — но лучше быть наделённым подобной чертой, чем быть слабаком и предателем! — Он бросился вперёд, замахнувшись на фигуру мечом.

Та на мгновение растворилась и исчезла, а затем снова материализовалась. Натаниэль мельком увидел раздутый неуклюжий труп в самом центре этого Роя — носитель заразы, о котором говорил Вардас, — его враг во плоти.

— Не бойся правды, — прошипел он. — Все мы слабы духом. В конце концов, все переродятся. Не верить в это — заблуждение. Правда — принять такой итог… и принять Дар.

Опять этот «дар». Каждый раз, когда бывшему легионеру доводилось сражаться с подобными монстрами, они всегда предлагали нечто подобное. Ужасающим силам имматериума не достаточно было просто уничтожить — они обязательно должны были извратить.

— Мертвое нельзя убить, — раздался шепот вокруг Рыцаря. — Тебе остается только смириться с неизбежностью.

— Я не позволю тебе захватить этот город, — выплюнул Гарро, прокладывая себе путь мечом сквозь Рой. Мерцающая фигура была уже в пределах досягаемости лезвия.

— Он уже и так наш, Натаниэль, — оповестило его существо. — Ты проиграл и будешь проигрывать снова и снова, пока не поймёшь это.

Он вновь атаковал размашистым движением, разрезав формирующуюся массу, но этот удар показался тщетным.

— Я всего лишь первый из многих, — ответил ему голос Деция. — Знай, твоя смерть придёт за тобой в скором времени. Ты узнаешь её лицо так же, как и моё.

— Ты этого не увидишь, — прорычал Рыцарь, затем заговорил в вокс-канал. — Вызываю ракетный удар по моим координатам. Огонь на поражение.

— Вас поняла, — ответ последовал сразу. — Начинаю атаку.

 

Пилот «Грозового орла» некоторое время находился рядом с Шагающим городом, отслеживая огромную движущуюся платформу, когда она, спотыкаясь, пересекала снежную долину. Огромные округлые лапы на конце его многочисленных ног сминали стволы крепких деревьев, разбивая их в щепки. После того, как долина начала сужаться, конечности стали соскальзывать с крутых склонов.

Платформа была огромной мишенью, окутанной облаками пара из выхлопных труб, смешанного со странной чёрной дымкой, движущейся против ветра с холмов. Пилот взял резкий крен и повернул угловатый нос катера к середине Шагающего города. На главном дисплее замигал знак распознавания цели. Штурвал комбинированного боевого корабля, служившего как истребителем, так и средством передвижения, казался тяжёлым и сильно отличался от тех, что были у атмосферных штурмовиков класса «Виенто», на которых тренировалась пилот. Корабль жестче управлялся, но больше подходил для боя. Вдохнув переработанный воздух с привкусом металла через фильтры шлема, она щелкнула переключателем и приготовилась выпустить ракетный залп по цели.

До вступления в ряды Избранных Малкадора она бы ни за что не выполнила приказ атаковать своих. Впрочем, раньше и Гарро не отдал бы такое распоряжение. Но теперь сомнений нет. Она научилась. Странствующие Рыцари не самоубийцы, они уверены в каждом действии.

Как–то раз Рыцарь уже отдавал подобный приказ, когда они разбирались с бунтом на Азове. Прошлая операция против банды вероломных агитаторов и пропагандистов, именуемых «Энборн». Тогда, после шквала зарядов, что сожгли их убежище дотла, Натаниэль вышел из дыма без единой царапины. Именно в тот момент пилот поняла, что бок о бок с ней сражаются ангелы войны. Сказки её матери о божественности Императора и Его детях всплыли в её памяти, став былью. Теперь она повиновалась без колебаний, направляя ревущий в пикировании «Орёл» вниз к намеченной цели.

На панели появился сигнал готовности, но её палец вдруг задержался над кнопкой «Пуск» на штурвале. За пределами своей боевой машины она увидела силуэт тёмной башни, который танцевал и извивался неестественным образом. Пилот видела много странного и много тревожного с момента присоединения к Избранным, посему не испугалась, когда эта тьма на мгновение приняла очертание кричащего человеческого лица. Это странное зрелище, кроме всего прочего, лишь укрепило её решительность.

Её палец на кнопке напрягся:

— Выпускаю ракеты. Сейчас… се…

Закончить она так и не успела. Огромное щупальце, сотканное из роящихся мух, оказалось быстрее её зрения. Оно отделилось от основной массы и поднялось к ней для удара.

Её резко откинуло назад к ускорительной установке, и она услышала визг разрывающегося металла, когда катер потерял своё крыло. Пилот отчаянно пыталась надавить на кнопку, но было уже слишком поздно. Бронированный купол её кабины раскололся надвое, и поток жужжащих насекомых хлынул внутрь, заполняя всё пространство вокруг. Падальщики перегрызли кислородную трубку, забились к пилоту в маску и задушили её.

Руки пилота медленно сползли со штурвала, и потерявший управление «Грозовой орёл» спикировал, влетев в ногу Шагающего города. Массивное стальное колено разорвалось, заставив огромную платформу резко остановиться и врезаться в обледенелые скалы ближайшего склона.

 

— Это и был твой план? — Крик Галлора послышался сквозь помехи вокс-канала. Шагающий город зашатался и задрожал. Сквозь шум прорвался резкий и презрительный смех Разума Роя.

Гарро чертыхнулся на огненное остриё, служившее меткой гибели «Грозового орла», и прошептал последние слова в честь погибшего пилота:

— Бог-Император, прими её жертву…

— Можешь повторить ещё раз? — переспросил Иcон. — Я не расслышал твою последнюю фразу.

Натаниэль подумал о наставлениях, написанных красными чернилами на порванных и потрёпанных страницах «Лектицио Дивинитатус». Сейчас смысл вдохновляющего текста казался далеким от битвы перед ним. Ещё одна смерть, такая же обычная, как многие до этого. Ещё одна благородная душа потухла, подобно пламени свечи. Наполненный горечью, он решил пройти сквозь рой и прикончить Деция, существо-хозяина.

Бормочущие жужжание, которое и голосом было назвать тяжело, пробивалось сквозь стальные стенки шлема, смеясь над Гарро:

— Ты будешь проигрывать снова и снова, пока не поймешь.

— Боевой капитан! — срочное сообщение Галлора перебило звук. — Высоко над нами я вижу еще один корабль. Он движется очень быстро.

Рыцарь отступил назад, устремив взгляд к небу, но туча мух-падальщиков не позволяла ему разглядеть что–то дальше пары метров.

— Он что–то сбросил, — продолжал Хелиг, оценивая обстановку со своей позиции на краю скопления насекомых. — Оно падает. На нас.

По Рою пробежала волна судорог, словно его пронзил электрический разряд, да и Гарро был готов поклясться, что тоже что–то ощутил. Он не был псайкером и, по милости Императора, никогда в жизни не будет обладать подобным талантом, но всё же знал достаточно для распознания скрипучего треска псионической энергии в воздухе. Сквозь тьму Роя он начал замечать далёкие вспышки, отдалённо напоминающие полярное сияние.

— Иcон, — он обратился к библиарию. — Ты чувствуешь это?

В голосе псайкера слышалась улыбка:

— Да. Кажется, это наш запоздавший брат присоединился к нам. И несёт за собой бурю.

— Рубио? — Натаниэль не мог понять, как почувствовал бывшего Ультрадесантника. Он просто знал это и теперь понимал, что должен сделать.

Он снова повернулся к хозяину Роя. Рыцарь пристально смотрел на призрачную черную тень, распадающуюся на куски и самую малость напоминающую искаженного Солуна. Враг концентрировал своё естество, собирая выпущенных на волю хищников, оставляя раздутых от их укусов жертв погибать.

— Чего же ты боишься? — закричал Гарро. — Где же твои загадки, Деций?

— Повелитель Мух поглотил Солуна Деция, — ответил ему Рой. — Со временем тебя ждёт та же участь. Но не здесь. Не сегодня…

Бывший легионер поморщился, безмерно устав от многословности этого существа, и внезапно ударил силовым мечом, который держал обеими руками. Застигнутый врасплох носитель порчи не смог увернуться от лезвия, пронзившего плотное скопление защищавших его тело насекомых. Весь рой зажужжал в сочувственной агонии. Протолкнув меч еще глубже, капитан пронзил это существо насквозь, пригвоздив к настилу. Оно извивалось, и миллионы крошечных зубастых ртов выплюнули яд, проклиная воина.

— Возможно, сегодня мы не сможем тебя убить, — произнес Рыцарь, когда электрические разряды пронзили Рой, превратив скопление мух в угольки. — Но эта победа будет за нами.

Воин запрокинул голову, увидев, как из–за падающего с грохотом на пол Роя показалась фигура в сером доспехе. Её поддерживали тяжелые турбины горящего двигателя. Молнии переплетались вокруг головы и рук.

— Рад снова тебя видеть, Натаниэль, — произнёс Тилос. — Чем могу быть полезен?

Бывший капитан убрал руку с меча и сделал шаг назад, кивнув в сторону пригвожденного существа.

— Покончи с ним вместо меня.

— С превеликим удовольствием.

Линзы на шлеме Рубио вспыхнули фиолетовым цветом, и вспышка сдерживаемой психической силы вырвалась на волю:

— Иcон. Убедись, что ни один из них не сбежит.

— Готово, — ответил второй псайкер. В этот момент Гарро почувствовал, как воздух задрожал. Два брата-библиария работали как один: Иcон загонял Рой, а Рубио постепенно его выжигал.

Натаниэль поднял руки, прикрывая линзы шлема, пока убийственное свечение бушевало вокруг, распыляя каждую осквернённую вещь одним прикосновением и не трогая лишь Странствующих Рыцарей.

Когда жгучее сияние наконец–то угасло, командир снял шлем и посмотрел на Тилоса, стоявшего по щиколотку в черной куче сожжённых мух. Псайкер сбросил с плеч пустой прыжковый ранец, и Гарро медленным шагом пошёл к оставленному Вольнолюбцу. Меч стоял вертикально, а вокруг него осталась лишь куча пепла. Он забрал своё оружие и вычистил его до блеска.

После уничтожения гудящего Роя наступила гнетущая тишина. Её прерывали лишь отдаленные скрипы заглохших двигателей Шагающего города и слабый шорох мёртвых насекомых, падающих подобно черному снегу.

— Как всегда, Тилос, у тебя есть способность оказаться в нужном месте в нужное время, — обратился к псайкеру командир.

— Можешь поблагодарить за это Сигиллита, — последовал ответ. — Похоже, он оказался прав, отправив меня к вам. — Рубио вгляделся в небо и увидел дым упавшего корабля.

— Тогда надо было сразу послать тебя с нами, — крикнул ему Варрен, идущий за приближающимися к ним Иcоном и Галлором. Под их сапогами хрустели обуглившиеся останки. — Но Малкадор любит устраивать свои маленькие драматические пьесы. Не так ли? — Рубио и Гарро, как и другие члены отряда, сняли свои шлемы.

— Сигиллит почти бессмертен, — подметил Иcон. Несмотря на холод, он утирал пот со лба. — Думаю, когда ты станешь таким же древним, то тебе тоже придется искать развлечения.

— Следи за языком, — предупредил Галлор. — Он может наблюдать.

— Он всегда наблюдает, — ответил Натаниэль.

Варрен бросил на него взгляд:

— Что дальше? Мы разобрались с источником заразы, теперь мы свободны, да? Гражданские сами разберутся с беспорядком.

— Это еще не все, — Рубио выпрямился. — Малкадор отдал еще один приказ. Нам нужно обыскать город.

— Зачем? — Мейсер возмутился, ему была противна сама мысль об исполнении такого приказа. Его сильной стороной всегда была разрушительная сила, а не возня с последствиями.

— Он не сказал мне, — ответил Тилос, отходя в сторону и осматривая обломки. — Но я ручаюсь, мы поймем, как только увидим цель.

 

Странствующие Рыцари рассредоточились по стандартной схеме, двигаясь по разрушенному пространству верхней платформы. Рубио позволил своим сверхъестественным способностям его направлять.

Он не говорил об этом Гарро или кому–нибудь ещё, но какая–то его часть ощущала себя полноценной, только применяя псионические силы. Для сына Макрагга такое признание было постыдным и противоречило боевой культуре, стоицизму и смиренной стойкости — характерной чертой для Ультрадесантников, — противоречило всему, чему его учили. Но он напомнил себе, что больше не воин XIII легиона. И вообще не легионер.

Поначалу такое положение дел злило и тревожило его, и Тилос изо всех сил старался держаться за единственный символ своей прежней жизни: силовой гладий кодиция. Только его позволили оставить после принятия Метки Малкадора. Постепенно привыкая, он понимал, что его нынешнее положение давало большую свободу действий для защиты Империума. Свобода, которую он ощутил, Рубио никогда бы не познал в Ультрадесанте.

Возможно, близкое дыхание смерти на борту «Мстительного духа» окончательно убедило его. Он уже просчитывал все возможные варианты. Скоро начнётся вторжение магистра войны. И как только оно начнется, Малкадору понадобятся все силы для победы над Гором Луперкалем… и Тилос Рубио будет сражаться в первом ряду.

— Я все думал, куда ты пропал, — голос Гарро прервал размышления бывшего легионера. Старый воин пробирался позади сквозь обломки, его прищуренные глаза на усеянном шрамами аристократическом лице изучали лицо псайкера. — Давно мы не разговаривали.

— После инцидента на Манатане мы не общались, — кивнул тот. Это была их последняя совместная миссия на острове, где располагался превращенный в огромную тюрьму город-улей. Именно там им пришлось разобраться с восстанием заключенных. — Меня отозвали обратно в Имперский дворец для вспомогательной миссии.

Натаниэль поднял бровь:

— Довольно–таки ограниченное применение твоих сверхспособностей, брат?

— Всякое может быть. Моя цель была… уникальной. — Он решил больше ничего не рассказывать. Как бы Гарро отреагировал, скажи Рубио ему правду? Человек, которого Сигиллит приказал выследить в пещерах старой Альбии, оказался библиарием из Повелителей Ночи, предательского легиона. Капитан точно захочет узнать больше и будет настаивать на ответах, которых у Тилоса не было.

Колдуна доставили к Малкадору согласно распоряжению, но он там был не один. Рубио увидел новых воинов, облаченных в серые доспехи Избранных, напоминающие по цвету грозовые тучи. Воинов, чьи ауры почти не читались. Но в тех, кого удалось распознать, он видел скорее врагов, чем союзников.

Псайкер вздохнул:

— Странно всё это. И я признаюсь, мне нечем крыть.

Гарро был проницательным, он точно услышал нежелание в голосе Тилоса:

— У нас не всегда были схожие взгляды. Но после того, что случилось с тобой на борту корабля магистра войны, я надеялся, что ты пересмотрел свои убеждения. Давай придём к компромиссу, — боевой капитан устало выдохнул. — Я уважаю твою честность, брат. Поэтому скажи мне, что тебя беспокоит?

Рубио сразу отбросил мысли о Повелителе Ночи и других новоприбывших, вместо этого он сосредоточился на относительно недавнем событии. Оно было не менее тревожным:

— Сегодня на Орлином Виадуке кое–что случилось.

— Я знаю об этом. Дорн разобрал его по частям, не так ли?

— Пока ещё не разобрал. — Тилос отвлёкся от поисков среди обломков Шагающего города и рассказал Натаниэлю о беглеце по имени Винтор и его сознательном выборе покончить с собой, а главное — он рассказал о необычном поведении Малкадора. — Когда всё закончилось, Сигиллит исчез без объяснений, — добавил библиарий в заключение.

Капитан коротко и сухо улыбнулся.

— Обычно он так и делает. Это раздражает.

Разочарование Рубио приняло определённую форму по мере размышлений:

— Что мы делаем, Гарро? Эти миссии по всей Терре, на которые нас посылает Малкадор, для чего они? Я не могу даже примерно представить себе, что же это за великий замысел или военная цель рядом с нами. Магистр войны прорвался на Бету Гармона. Мятеж, который нам довелось увидеть на Калте или где–то еще, уже почти добрался до стен Терры. Но чем мы заняты? — он провёл рукой по воздуху. — Нам уже давно нужно перейти в наступление, но вместо этого латаем бреши в эфирной баррикаде и уничтожаем всех бунтарей пятой колонны. И как только убиваем одного, то сразу на горизонте появляются ещё двое. Словно мы топчемся на месте.

— Да, — бледная улыбка исчезла с лица капитана, и он снова стал серьёзным. — Но время на исходе. Люди Тронного мира знают это так же, как и мы. Паника и страх нависают над каждым поселением планеты. — В подтверждение своих слов он кивнул в сторону улиц Шагающего города, пребывающих в плачевном состоянии. — Влияние Империума продержится еще очень долго. И эти… бунты, которые мы подавляем, не ускользнут от внимания общественности. Храмы Имперского Культа нечто гораздо большее, чем думает Малкадор, они поддерживают своих прихожан. И всё же, даже если они помогают нуждающимся, я боюсь, что они могут навлечь на нас тьму.

У слов Натаниэля было второе дно, и Рубио захотел понять его.

«Вера, — подумал он. — Правда, которую Гарро держит ближе, чем всё остальное». Скользнув по поверхности души Странствующего Рыцаря, он смог увидеть книгу с красным текстом, на обложке висела потускневшая аквила на сломанной цепи. Эту книгу псайкер впервые заметил в сознании боевого капитана. Но он бросил на Рубио острый взгляд, и тому пришлось прекратить.

— Силы сосредотачиваются на Терре. Мне стало известно, что Сестры Безмолвия покинули Цитадель Сомнус и вернулись на Терру для перегруппировки, — говорил командир. — Они никогда бы не покинули свою базу на Луне без веской причины.

— А как насчёт Семидесяти? Что с ними? — Тилос говорил о небольшой группе лоялистов Гвардии Смерти, изначально поддержавших отчаянное решение Гарро донести новость до Терры на борту «Эйзенштейна». С тех пор, как их легион был объявлен Excommunicate Traitoris, отлученными предателями, будущее этих воинов оказалось в подвешенном состоянии. — Сейчас их гораздо меньше, — признался Гарро. — Сигиллит не ответил на их счет, когда я этого потребовал, только подтвердил, что они живы. Я подозреваю, они где–то на Терре, — он отвёл взгляд. — Эта война забрала у них привычную жизнь.

Натаниэль говорил не только о своих бывших соратниках, но и о себе, Рубио чувствовал это. «Он явно что–то скрывает, — псайкер был в этом уверен. — Я знаю это с того момента, как мы впервые встретились на проклятой поверхности Калта».

Библиарий сконцентрировался на себе, создавая самый тонкий из всех психических зондов. Возможно, до тайны Малкадора ему и не достать, но даже со своей волей Гарро не ровня Сигиллиту.

Но как только Тилос потянулся к командиру, его телепатическая сила исчезла, затянутая бездонной коварной тьмой как притягивающей материю чёрной дырой. Псайкер замер, и с его лица пропали все краски. Второй раз, меньше чем за день, он почувствовал негативный отголосок в варпе. Настолько близко, что психика воина могла до него дотянуться.

— Рубио? Говори! — Гарро заметил изменение в лице товарища и вытащил болтерный пистолет из пыльной кобуры в ожидании самого худшего. — В чем дело? Ещё один псайкер?

— Нет… — пустота в невидимом псионическом потоке вокруг него стала яснее. — Как раз–таки наоборот. Пария… — Рубио повернулся к источнику. — Здесь. — Он указал на рухнувшее отделение платформы — скопление сломанных рам и опорных панелей, некогда бывшим жилым сектором. Под кучей обломков отчётливо виднелся металлический люк. Тилос направился к нему. По мере приближения он всё больше ощущал неприятное удушье. Это ощущение сильно отличалось от атональной псионической пустоты, которую ему довелось испытать рядом с Винтором. Оно было ближе к ужасно знакомому, бездушному и болезненному холоду, появляющемуся при встрече псайкера с другими психическими нулями. Библиарий задержал дыхание, ложась всем телом на металл. Слабый звук донёсся из жилого модуля. Голос? Он не был в этом уверен.

Натаниэль тоже услышал звук:

— Я, пожалуй, последую твоему примеру, — сказал капитан.

Тилос кивнул и двинулся к краю люка, хватаясь за блокирующие его крепления. Кристаллы психического капюшона выпустили крошечные острые шипы, реагируя на присутствие парии. Отталкивающее ощущение смертельной пустоты захлестнуло Рубио. Инстинкт псайкера кричал ему держаться как можно дальше, бежать за пределы досягаемости. Он крепко стиснул зубы:

— Готов?

Гарро кивнул, и библиарий резко повернул защелки, сорвав их с петель со скрежетом ломающегося металла. Крышка люка широко распахнулась и с грохотом ударилась о раму. Капитан шагнул внутрь, целясь из болтера.

 

— Именем Императора, покажись! — Командир метнулся влево, а затем вправо, всматриваясь в полутьму. Его модифицированное зрение мгновенно приспособилось, бардак внутри разбитого отсека приобрел очертания. Среди кучи обломков он увидел одетую в лохмотья женщину с янтарной кожей. Её запястья и лодыжки были закованы в тяжелые кандалы. Цепи обвились вокруг неё, когда она присела на корточки. Несмотря на неряшливый и растрёпанный вид, женщина имела худощавую и мускулистую фигуру воина. Гарро также заметил оставленный лезвием меча широкий шрам на её подбородке. Не считая хвоста медных волос, она была почти лысой, а на тыльной стороне ладоней виднелись раны, которые она сама себе нанесла.

Женщина, казалось, даже не замечала Рыцаря, только пустым взглядом смотрела в стены и что–то бормотала себе под нос, медленно раскачиваясь вперед-назад.

Прицел Гарро не дрогнул. Женщина хоть и не представляла для него никакой угрозы, но в этой лживой войне и восстаниях, участником которых он стал, трудно было с первого взгляда во всём разобраться. Капитан зашел в помещение, прекрасно зная, что Рубио остался у двери. Псайкер не хотел подходить совсем близко к парии.

Воздух внутри отсека был тяжелым от запаха пыли и пота. Как подозревал Натаниэль, эта женщина была пленницей здесь уже какое–то время — но почему?

— Назовись! — сказал он, стараясь говорить ровным голосом. — Что ты тут делаешь?

Она опять проигнорировала его присутствие. Нахмурившись, Гарро наконец убрал пистолет в кобуру и опустился перед женщиной на колени, чтобы заглянуть в глаза. Теперь он оказался достаточно близко и смог расслышать шепот:

— Раскол. Сломлена, разбита, — медноволосая повторяла одни и те же слова, успевая только глотнуть воздух в паузах. — Раскол. Сломлена, разбита.

— Я не понимаю, — ответил он, пытаясь привлечь её внимание. Капитан осторожно протянул руку и коснулся её лица, но даже этого она не заметила. На её шее были видны линии шрамов, складывающиеся в некий символ малинового цвета. Орёл, расправивший крылья и обнаживший когти.

Символ все расставил на свои места. Женщина — неприкасаемая, психически пустой воин. Гарро осторожно дотянулся до её горла и расстегнул грязную тунику, обнажая кожу над правой ключицей. Именно там лазером была вытатуирована строка цифр и текст на высоком готике. Её имя, звание и порядковый номер.

— Малида Джидасиан. — Рыцарь прочитал её имя вслух, и в глазах женщины промелькнуло что–то. Мгновение, и она снова вернулась к своей ритмично повторяющейся речи. Вздохнув, он помог ей подняться на ноги, лишь задержавшись, чтобы сорвать с нее цепи. Подталкивая женщину вперед, Натаниэль заставил Джидасиан сделать первый шаг, потом ещё один и ещё, пока они не вышли на холод дневного света. Рубио при виде их попятился:

— Ты её знаешь?

Гарро покачал головой в ответ:

— Но я знаю, кто она, — он указал на шрам в виде орла. — Это Пустая Дева из Сестёр Безмолвия.

— Но она разговаривает? Они же дают клятву никогда не произносить ни звука, — псайкер прищурился. — Что она здесь делает? Да и ещё в таком состоянии?

— Не знаю, — признался ему командир. На миссии по выслеживанию бродячих псайкеров, угрожающих Империуму, Сёстры Безмолвия редко отправлялись в одиночку, обычно команда состояла из пяти и более человек. Но Рубио несомненно почувствовал бы их, будь они где–то в окрестностях Шагающего города. Самым логичным объяснением являлся захват Джидасиан группой мятежников, действовавших на платформе. Но даже такую версию тяжело было принять. Гарро сражался бок о бок с Сёстрами против йоргаллов в Йота-Хорологии. Их воинское мастерство и стойкость производили огромное впечатление. Монотонная речь вместе с отстранённым и пустым взглядом женщины говорили о жестоких издевательствах над телом и разумом.

— Нам нужно отвести её в безопасное место, — подвел итог Натаниэль.

— Именно, — ответил Малкадор.

Рыцари застыли, когда Сигиллит спустился по склону упавшей стены, отмеряя каждый шаг глухим стуком громадного посоха по металлу.

— Всё–то он видит, — тихо сказал Рубио, бросив косой взгляд на Гарро.

Тот скривил губы и посмотрел на фигуру в мантии. Командир знал, что такое телепатическая иллюзия, но всё же было трудно не чувствовать замешательство в его присутствии. Он решил прикрыться сарказмом:

— Лорд Регент. Разве вы не можете просто использовать связь по воксу, как и все остальные?

— Так быстрее, — ответил Малкадор. — Это прямой контакт. Меньше шансов, что мои команды будут неправильно поняты. — Остановившись у подножия упавшей стены, он словно на секунду утратил материальность, но затем силуэт вновь стал четким.

Гарро взглянул на женщину. Мощный нулевой эффект парии смог повлиять даже на призрачное присутствие Сигиллита.

— Эта женщина мертва, — произнёс Малкадор, осматривая освобождённую пленницу. — По крайней мере, так считают её сёстры. Она была охотницей на ведьм из Громового Крыла, но в их списках она числится пропавшей без вести и предположительно убитой во время мятежа на одной из орбит Меркурия более полугода назад.

— Вы знали, что мы её найдём здесь? — спросил Рубио.

— Нет, — Малкадор покачал головой, а в его тоне прозвучало искреннее беспокойство. — Это тот редкий случай, когда я сталкиваюсь с неожиданностями. Не ожидал встретить ещё одну так скоро…

— Ещё одну? — с нажимом спросил командир.

Под своим капюшоном Сигиллит нахмурился, будто бы он сказал что–то лишнее. Однако Гарро знал его намного лучше. Малкадору не свойственно говорить, предварительно не взвесив всю важность сказанного.

— Её сестер нашли в похожем состоянии.

— Сколько уже таких случаев?

Регент гнул свою линию, словно не слышал вопроса Тилоса.

— Сейчас очень важно не тратить время попусту. Главное для наших и так рассредоточенных сил не отвлекаться на дела второстепенной важности, — он посмотрел в глаза Гарро. — Натаниэль, ты отведешь ведьмоискательницу в безопасное место. Координаты я передам тебе по зашифрованному каналу. — Сигиллит перевёл свой взгляд на Рубио. — Убедись, что Шагающий город в безопасности, и затем отступайте. В скором времени я найду новую миссию для тебя и остальных. — Малкадор развернулся и пошёл назад к трапу.

— Если вас нет здесь на самом деле, — крикнул Рыцарь ему вслед. — Зачем вы делаете вид, что уходите?

— Чтобы исчезнуть подобно миражу… — фигура в мантии тихо хихикнула, достигнув гребня разрушенной стены, и скрылась из виду. — Ну, иначе, какой же это театр?

 

— Это действительно раздражает, — протянул Рубио, глядя вслед фигуре в мантии. — Дела с каждым днём усложняются, а он опять скрывает что–то от нас.

— Малкадор тот еще махинатор, — произнёс Натаниэль. — Если ты ждёшь от него чего–то другого, то разочаруешься.

Ответ Тилоса застыл на губах невысказанным. Капитан был в чем–то прав, но псайкер не мог избавиться от воспоминаний о поведении Сигиллита на Орлином Виадуке перед самоубийством человека по имени Винтор. Тогда Рубио видел истину, маленькую крупицу сущности Малкадора, и это плохо сказалось на нем.

Гарро отвёл взгляд в сторону, когда Варрен с остальными Странствующими Рыцарями подошли к нему со стороны полуразрушенной площади, где они стояли прежде. Резким движением он привлек их внимание.

— Значит так, у нас новые приказы. Тилос, ты будешь командовать.

— Пожирателю Миров это явно не понравится, — ответил Рубио, — Он выше меня по званию.

— Больше нет, — командир постучал по призывной метке, которая была выгравирована на его броне. — Ты выполняешь поручение Малкадора, поэтому поторопись. У меня для тебя ещё одно задание.

— А? — Тилос посмотрел на него, периферическим зрением наблюдая за женщиной с фамилией Джидасиан.

Гарро изучал освобожденную пленницу,

— Почему бы Сигиллиту не передать несчастную в руки её товарищей-неприкасаемых? Я могу поклясться, что он не расскажет о её существовании Сестрам.

— Какой нам с этого толк?

Боялся ли Регент потревожить охотниц на ведьм или не хотел отвлекать их от вторжения Гора? Если отбросить личную неприязнь Рубио к париям, то против Сестер Безмолвия он ничего не имел. Они — соратники на службе Императору, и ему не хотелось вводить их в заблуждение.

Командир взглянул на мелодично пискнувший ауспик на поясе, считывая данные.

— Он не солгал. Нужное место в Полярныx рад-пустошах… Нам понадобится какой–нибудь транспорт… — Он нахмурился, пристально смотря на псайкера. — Обыскать периметр, — приказал Натаниэль. — Найдите выживших и выведайте у них всю информацию, какую сможете. Должен же хоть кто–то знать, почему её держали здесь. Я хочу знать, как Малида оказалась в Шагающем городе! Далековато от Меркурия.

— Малкадор не говорил ничего обыскивать, — подметил Рубио.

— Знаю. Но вы всё равно должны обыскать, — Гарро непринуждённо улыбнулся.

Тилос кивнул, присоединяясь к мини-бунту. — Насколько далеко нам нужно идти по её следу?

Капитан положил руку на плечо бормочущей женщины и повёл её прочь.

— Пока озарение не снизойдет до нас. Но мы сможем понять, когда отыщем, не так ли?

Интервал III. Смертельная ложь

 

[Планета Барбарус; прошлое]

 

Ручеек маслянистой жидкости тек по каменной кладке стен, прокладывая черную тропинку среди массивных серых валунов. Звук разбивающихся о голый пол капель отмерял течение времени подобно секундной стрелке.

Мортарион сидел в полном одиночестве на низкой скамье, заваленной шкурами горных собак, согреваясь огнем нефтехимической смолы, чадящей пахучим дымом. Сине-желтый свет пламени освещал страницы лежащей перед ним книги и отбрасывающий тень кончик импровизированного пера, которое следовало за пальцами юноши по выцветшей от кислотного воздуха бумаге.

В его дневнике появилась запись о прожитом дне. На фоне остальных она ничем не выделялась: «Битва на склонах гор против соперника Некаре. Я убил многих. Приемный отец был снова недоволен мной».

Он начал сжимать «перо» в руке до тех пор, пока металл стержня не заскрипел. В этом и заключалась его жизнь. Цикл, который повторялся снова и снова. И казалось, этому нет ни конца, ни края. Он был чемпионом верховного Властителя по убийствам, его боевым орудием и никогда не станет чем–то большим.

Мортарион опустил стило и задумался, глядя в глубину пламени. В тени у стены лежали стопки книг с переплетом из лоскутов старой кожи или «шкур» низших. Сначала Некаре запрещал молодому Мортариону читать тексты Властителей в попытке контролировать его образование. Но мальчик быстро рос, и, как он подозревал, гораздо быстрее обычного человека. Вместе с его телом формировался и расцветал пытливый ум. В конце концов, верховный Властитель увидел в нем потенциал. Книги были доставлены в цитадель Мортариона, что находилась вниз по склону от неприступной крепости самого Некаре.

Большинство из них были сухими томами о тактике ведения войны и о тысяче способов прикончить человека. Некоторые работы были набиты знаниями о вскрытиях и жутких экспериментах. Другие же содержали обрывки противоречивых отчетов о прошлом планеты — о войнах между враждующими Властителями и бесконечном цикле конфликтов между этими бессмертными существами. Предполагалось, что Властители пришли из другого мира и поселились на Барбарусе, навязав свое жестокое правление низшим. Были и намеки на их человеческое происхождение, или, по крайней мере, они были похожи на людей, до того, как всё изменилось после катастрофического договора с чудовищной и неизвестной силой. В реальности же правда о тысячелетней истории планеты попросту отсутствовала. Мальчик залпом читал книги по нескольку раз, пока не запомнил каждое слово. То, что он обладал эйдетической памятью, стало его первым секретом от отца. Когда он обнаружил, что ему больше не нужно было листать страницы, Мортарион тайно вывел с них чернила. Вновь пустые книги были исписаны его надеждами, страхами и яростью. Возможно, та молодая версия Мортариона верила, что, облекая их в определенную форму, он обретёт покой. Но, оглядываясь на свои прошлые заметки, всё, что он видел, лишь подкрепляло уверенность в мрачной несправедливости его существования.

Внезапно юноша поднялся и зашагал прочь, испугав слугу, стоявшего в дверном проёме в конце зала. Лоскутный голем скрылся из виду, провожаемый взглядом Мортариона. Как и копейщики, которые шли за ним в битву, слуга был сшит из кусков мертвой плоти, оживленной и искаженной магией Властителя. Он и все прочие в цитадели Мортариона были под его командованием лишь номинально, окружая его тонкой завесой лжи. Големы следили за ним по приказу своего единственного настоящего хозяина, Некаре, и юноша знал об этом.

Цитадель, в которой он жил, тоже была элементом успокаивающей лжи. Ее каменные стены представляли собой скорее тюрьму, а не дом для подрастающего мальчика. Мортарион подошел к одному из толстых бронированных окон в самой дальней стене, где некогда прозрачные стекла теперь стали грязными, покрытыми пятнами зелёного мха. Снаружи туман рассеивался быстрым ветром, несущимся через долину. Порывы его проходили через узкий перевал, который не был виден из жилища юноши. В некоторые дни туман висел над холмами такими густыми и тяжелыми клубами, что он едва мог видеть на расстояние десяти метров вокруг себя. Яд в этом тумане заставлял его тяжелее дышать. Иногда сильные порывы ветра несли облака к пикам высоких гор. Он помнил, как слышал звуки: треск выстрелов, возможно даже голоса — все это доносилось из отдаленных поселений низших там, далеко внизу.

На Барбарусе помечтать удавалось не так часто. Этот дикий мир был полон жестокости, и даже в своём запустении он не допускал ни малейшего намека на красоту. Всё здесь было уродливым и отравленным — от простейших ядовитых лишайников, покрывающих острые скалы, до клыкастых змей-миног, извивающихся где–то внутри тёмной земли. Тлетворный воздух оранжевого цвета в самых высоких местах был и вовсе слабо пригоден для дыхания. Пронизываемая излучением cолнца, которое изредка пробивалось в виде белого пятна высоко на небосклоне, облачная атмосфера Барбаруса плакала кислотным дождем и порождала целый букет ядовитых миазмов. Чем выше Мортарион поднимался, тем насыщеннее были яды. Там, наверху, не могло жить ничего. Только Властители выживали без особого труда на самых высоких вершинах. Юноша посмотрел вверх, выискивая острые сломанные зубцы покрытой шрамами горы, той самой, что была высочайшей на планете. На её вершине, едва различимой в тёмной ночи, горели далекие сторожевые огни на фоне черного монолитного замка Некаре. Как ему хотелось вскарабкаться по предательски извилистой тропинке к этому злосчастному месту, встать напротив опаленной металлической решетки и разорвать ее на части. Только чтобы доказать своему приёмному отцу — он может это сделать. Конечно же, такая попытка означала его гибель. Даже сверхчеловеческое телосложение Мортариона не было достаточно стойким для противостояния невероятной токсичности воздуха на такой высоте. Некаре прекрасно знал это, и потому всякий раз, когда молодой Мортарион перебивал его или осмеливался бросить ему вызов, верховный смеялся и отвечал ему тем же.

— Если ты хочешь, чтобы я счел тебя достойным, всё, что требуется, — прийти в мой замок и доказать это.

Мортарион сплюнул на каменные плиты, когда воспоминание об этом моменте вспыхнуло в нём, руки с длинными пальцами сжались в кулаки.

— Это моя судьба, — пробормотал он себе под нос, — всё будет повторяться, пока я не умру за него в какой–нибудь бессмысленной стычке из–за его гордыни или не убью его сам…

Пьянящая мечта схватить руками тонкую шею Некаре и выкручивать её, пока та не сломается, пленила юношу. Его бледную кожу начало покалывать от волнения.

«Кто я такой? Если бы это только стало возможным. Если бы я только нашел способ…»

Грохот выстрела достиг его ушей и вернул к реальности. Мортарион повернулся, заметив в сумерках вспышки. Он увидел караван паровых вездеходов, который шел по проложенной через перевал дороге. Это было частым зрелищем на тропах, ведущим к более высоким скалам. Медлительные машины привозили стаи големов или зверей-убийц для отрядов завоевателей, а иногда просто доставляли дань от низших и пленников, чтобы занять работой мясников Властителя.

Наблюдая за происходящим через бронестекло, Мортарион широко открыл глаза, увидев среди вездеходов огромный боевой транспорт, больше походящий на танк. Он съехал с дороги в канаву, окутанную дымом. Затем из разорванного грузового отсека появился человек, одетый в лохмотья. Его рвало, он хватался за дыхательную маску. Это был коренастый юноша с лисьим лицом и широко раскрытыми от страха глазами. Машины поменьше, которые сопровождали караван, тоже остановились, их люки открылись, чтобы выпустить наружу големов. Ремонтники принюхивались к густому воздуху и лаяли друг на друга, поскольку уловили запах беглеца. Мортарион был очарован этой сценой. Прежде чем пришло осознание происходящего, он рывком открыл дверь и выскочил на торчавшую скалу возле защитной стены своей цитадели только для того, чтобы лучше все разглядеть.

Юноша повернулся, желая помочь другим людям, толпой выбегавшим из разбитого люка транспортного средства. Мужчины и женщины разных возрастов, но у них было кое–что общее — все они выглядели выносливыми. Они были ничем иным, как сырьём для экспериментов его приёмного отца, догадался Мортарион. Каждому пленнику предназначались боль и страдания в одной из мясницких мастерских Некаре. Люди паниковали. На такой высоте низшие не могли долго продержаться на «свежем» воздухе.

Юноша в маске увидел стены цитадели Мортариона и быстро рванул к ним. Он вёл за собой остальных в поисках укрытия. Они так отчаянно пытались спастись, что даже зловеще возвышающиеся земляные валы, построенные Некаре для защиты крепости, казались им более лёгким испытанием, нежели идущие по пятам големы. Блуждающий взгляд незнакомца скользнул по стенам цитадели и остановился на измождённой фигуре, пристально смотрящей на них через грязный туман.

Это был странный момент, шокировавший Мортариона своей секундной связью между ним и незнакомцем. Группа големов бежала вверх по склону, окружая беглецов. Юноша обернулся на первого мертвеца, который добежал до них.

Мортарион увидел странную рябь в воздухе вокруг этого человека. Она была похожа на отражение света от полированного металла, но свечение не могло исходить просто из ниоткуда. Что–то упало к его ногам, затем мелькнуло в грязи и устремилось к ближайшему громадному чудовищу. Прежде чем лоскутный конструкт успел среагировать, тощие белые миноги вырвались из земли и сомкнулись вокруг голема, разрывая его ноги на части и сваливая вниз. Что бы ни сотворил юноша, он знал, что делает. Парень вытащил из–под куртки сломанный кусок ржавого металла, сжимая его словно кинжал и хрипя что–то с каждым вдохом ядовитого воздуха.

— Кто ты такой? — закричал он внезапно со слезами на глазах. — Ты там, наверху, ты наблюдаешь? Ты же видишь нас! Ты же можешь нам помочь!

«Кто ты такой?» — Мортарион отшатнулся от его вопроса, словно это был физический удар, в котором он увидел эхо собственных мыслей. Теперь големы бежали прямо к юноше, окружая его со всех сторон, другие атаковали остальных низших, пытавшихся выбраться из грузового танка. На зубчатых стенах собственная когорта големов Мортариона среагировала тупой злостью, поднимая свои дротики и тяжелые арбалеты и прицеливаясь в людей.

— Нет! — проревел Мортарион, шагнув к ближайшему из своих слуг и отбросив стражника в сторону ударом слева. — Стоять!

На грязной земле юноша боролся за свою жизнь, размахивая самодельным кинжалом, он брыкался и рычал. Если Мортарион ничего не сделает, то станет свидетелем его смерти.

«Кто я такой?»

Вопрос снова и снова вертелся в голове.

«Инструмент. Оружие. Разочарование. Ошибка. Дурак».

Юноша вскрикнул, когда когти вцепились в него. Он упал. Големы остановились, оживленно бормоча что–то. Они разорвут его на части еще живым. Возможно, это всего лишь еще один тест приёмного отца Мортариона. Это так похоже на Некаре: устроить спектакль именно в момент мучений подкидыша, который позабавит Властителя. Он бы точно назвал это «проверкой воли» или «испытанием лояльности». И какой бы выбор тут ни сделал Мортарион, он всегда каким–то полностью ошибочным образом будет считаться не совсем правильным.

Некаре навязал своему приёмному сыну бесчисленное количество правил. Непостоянных и противоречивых, но все же их нарушение не приветствовалось. Однако было одно главное правило среди прочих: он никогда не должен вмешиваться в те моменты, когда верховному Властителю привозят «урожай», и никогда не взаимодействовать с людьми под страхом собственной смерти.

Ледяная ненависть пронзила тело Мортариона с такой силой, что он начал дрожать. Давно похороненное и отвергнутое, грубое нерастраченное желание неповиноваться теперь превратилось в стальной волевой стержень. Глубоко внутри него звенья цепи, выкованные злобой, пренебрежением и жестокостью, разорвались. Внезапно он выхватил свой черный пороховой пистолет из кобуры.

«Кто я такой?» Он обязательно это выяснит.

Пронзительные, убийственные выстрелы тяжелого пистолета слились в протяжный вой, когда Мортарион выпустил всю обойму в големов, которые угрожали раненому юноше. Каждый выстрел разрывал этих существ на части, когда пули пробивали мясо и кости. Охранник-голем, стоявший на зубчатой стене, увидел убитых собратьев и зарычал, инстинктивно повернув копье в сторону хозяина и угрожающе шагнув вперед. Тем не менее, он колебался, поскольку естественное желание атаковать боролось с приказом охранять. Мортарион бросился на существо, схватив наконечник копья и дернув его вперед. Он вытащил голема на расстояние выстрела и сломал ему шею ударом топора по горлу, затем, вырвав копье, отбросил его в сторону.

С того момента, как Мортарион со вздохом спрыгнул с зубчатой стены, он полностью посвятил себя неповиновению.

 

[Варп; сейчас]

  

«Оставьте меня в покое».

— Я передал его слова дословно, — сказал Морарг.

На покрытом шрамами лице Рахиба Цуррика появилось хмурое выражение. Легионер был молод по меркам советника, но его манеры выдавали в нём старого боевого пса. Он потянулся, проводя рукой по лицу:

— Капитан Калгаро хотел, чтобы я поговорил непосредственно с примархом. Один на один.

Цуррик кивнул в сторону стен вокруг них и команды, члены которой были заняты своими делами на мостике «Терминус Эст».

Вывод напрашивался сам собой: Калгаро не доверял Каласу Тифону, и ему было неприятно видеть их повелителя на борту корабля первого капитана. Настолько, что он рискнул послать своего лейтенанта на шаттле через варп-пространство, лишь бы тот смог сообщить об этом лично.

Прошла, как им казалась, большая часть дня, а Жнец так и не вернулся из закрытого ставнями купола обсерватории. Морарг знал, что лучше не открывать дверь, а уж тем более — не рисковать войти без разрешения, чтобы удостовериться, все ли в порядке. Примарх был задумчив и любил предаваться внутренним размышлениям, а его советник по собственному опыту знал, что такой самоанализ может быть прерван без разрешения только в крайних случаях. «Но разве это не один из таких моментов?» Морарг обвел взглядом мостик, наблюдая за тем, как команда илотов первого капитана заняла свои места. Несмотря на внезапные смерти других членов команды при переходе в варп, никто из них не показывал страха перед подобным.

— Они молчат, — подметил Цуррик, — возможно, лорд Тифон сумел лишить их способности паниковать.

Морарг не ответил. Он смутно помнил свою жизнь человеком по фрагментам прошлого на Барбарусе, запятнанного призрачным чувством всепоглощающей обреченности. Те дни давно минули с его присоединением к Легионес Астартес, к Гвардии Смерти. Именно по этой причине данный факт казался ему несостоятельным. «Как люди могут ощущать страх?» Он, по правде говоря, даже и не помнил этого.

— В таких эмоциях нет нужды, — помолчав, ответил он. — Возможно, я когда–то испытывал страх, еще до Великой перемены. Теперь я не чувствую ничего подобного.

Цуррик изогнул бровь.

— Но я думаю, сохранилось многое другое. Подозрение, да? Это чувство у тебя осталось, советник. Я знаю.

Морарг позволил себе кивнуть.

— Это черта всех смертных, которую не сможет стереть даже трансгуманизация. Да, ты прав. Я прожил долго, критически оценивая всё, что было передо мной, начиная с обычной пищи и заканчивая самой сложной проблемой.

— Вот почему Жнец доверяет тебе.

— Так проще смотреть на эту вселенную, — продолжал Морарг. — Если то, что я вижу — ложь, то прав я. Если увиденное — правда, то я приятно удивляюсь.

— И ты веришь в это? — Цуррик отмахнулся. — Калгаро хочет знать правду. Неважно, был ли это саботаж со стороны наших врагов или наших союзников, но мы должны знать правду. Слишком многое поставлено на кон.

Терпение Морарга окончательно истощилось.

— Я прекрасно понимаю всю серьёзность ситуации, брат. Мы в горниле этого восстания почти десять лет по земным меркам. И что же приносит нам заключительный его акт перед осадой Терры? Еще одну тайну? Да, это тяжелое время для всех! Лорд Мортарион об этом знает. Впрочем, как и все мы.

— Ты не ответил на мой вопрос, — произнес Цуррик. Он бросил взгляд на Крозия, одного из высокопоставленных апотекариев Тифона. Тот бродил по мостику и следил за здоровьем команды. Морарг полагал, что у Задала есть и другие обязанности, которые включают в себя наблюдение за окружением примарха, прибывшим вместе с ним с «Бледного сердца».

— Жнец доверяет своему первому капитану, — тихо ответил советник. — Он всегда ему доверял, даже когда они расходились во мнениях. Между ними существует связь, которая глубже связи командира и воина. Это крепкая дружба двух изгнанников.

Собственные мысли Морарга по этому поводу оставались недосказанными, но его поведение в данный момент делало их очевидными.

— Мы как–то слишком быстро приняли их обратно, — пробормотал Рахиб. — Мы не знаем, где был Тифон и чем он там занимался… До тебя разве не дошли слухи… — воин хотел договорить, но слова застряли в его глотке, и он схватился за горло, издав сухой хрип.

— Цуррик, — советник смерил его суровым взглядом. — В чем дело?

— Ни в чем, — ответил тот, откашлявшись.

— Что–то случилось? — Крозий подошел к ним сзади и вмешался в разговор. Он потянулся к нартециуму. — Ты чем–то болен?

— Нет! — рявкнул Рахиб, сердито отмахиваясь от него. — Это… это все дурной эффект перехода в варп. Меня поразило, как только мы покинули реальное пространство. Если вкратце, — настаивал он. — Это усталость, не более.

— Если ты в этом уверен, — Задал сделал шаг назад.

Апотекарий, казалось, совсем не был уверен в данном факте, но на Цуррика не стоило давить. Ведущий к мостику главный люк открылся без предупреждения, и к ним подошел первый капитан. За ним тянулась группа костлявых фигур в мантиях. Их головы были покрыты черными капюшонами из мешковины, запястья и лодыжки скованы тяжелыми железными кандалами. Хадрабул Виосс и еще один Могильный Страж гнали пленников, подталкивая их вперед стволами болтеров.

Тифон снял свой рогатый шлем одной рукой и прижал его к набедренной пластине доспеха, поймав недовольный взгляд Морарга.

— Где он?

Советник всё–таки рискнул взглянуть в сторону обсерватории.

— Примарх приказал не беспокоить его…

Приказ, похоже, никак не касался Тифона, который уже шагал к двери, жестом приглашая Виосса следовать за ним.

— Приведите предателей! — прорычал он. — Мортарион должен сам во всём убедиться.

Капитан открыл дверь и прошел в темноту за ними, Морарг отправился следом. Хадрабул бросил на него предупреждающий взгляд, но промолчал.

Следуя за группой, советник внимательно рассматривал пленников в капюшонах. Он узнал толстые и богато украшенные нити на рукавах их одеяний. Плетения были разные на каждой мантии: одни сплетены из проволоки, другие — из бархата, а третьи — и вовсе из шелка. Каждый узор представлял собой тайный ранг в их сложной династической иерархии. Когда дверь обсерватории закрылась за ними, Морарг понял, кого Тифон заковал в кандалы. Это были телепаты — навигаторы корабля, вытащенные из запечатанного убежища их изолированных камер где–то на борту «Терминус Эст». Только люди этой породы были способны вести звездолеты через безумие варп-пространства. Их умы были уникально приспособлены генной мутацией и тысячелетиями селекционного размножения. Они не поддавались безумию и чувствовали верный путь между звезд.

Закрытый ставнями купол освещался светом варпа, который просачивался сквозь опущенные огромные перегородки. Тонкие лезвия изумрудного сияния пробивались через миллиметровые промежутки между металлическими барьерами и их рамами. Это придавало атмосфере в комнате неприятный вид плавящегося воска.

— Что это значит? — этот вопрос Морарг адресовал Виоссу, но Могильный Страж проигнорировал его.

Впереди Тифон уже кланялся Мортариону, вышедшему из тени, чтобы посмотреть на лица нарушителей его покоя.

— Мой повелитель. Вы приказали мне найти ответ на наше затруднительное положение, — он махнул рукой в сторону закованных в кандалы астронавигаторов. — Взгляните на сущих дьяволов этих дел.

Хадрабул наклонился и сорвал капюшон с одного из пленников. Морарг наблюдал, как старый мутант наклонился вперед, поднимая руки к своему третьему глазу и защищая его.

Мортарион выпрямился во весь рост и сердито посмотрел на всех офицеров.

— Мой советник задал вам вопрос. Ответьте ему. И объясните всё это.

— Навис Нобилите предали нас, мой повелитель, — начал Тифон, обвиняя проводников по варпу на ровном месте. — Я не говорил об этом раньше, так как не был уверен, но во время моего отсутствия я начал подозревать, что навигаторы на «Терминус Эст» и других кораблях что–то замышляют против меня.

— Вовсе нет! — пропищал человек без капюшона, осмеливаясь заговорить. — Пожалуйста, капитан Тифон! Мой дом десятилетиями служил верой и правдой вашему легиону. Мы обязаны подчиняться вашим приказам! — Морарг узнал узоры, определявшие старшинство, они обозначали его как Навис Примус.

Как и все навигаторы на кораблях флота Гвардии Смерти, он был отпрыском дома Зегенда, который навечно связали с Мортарионом императорским указом в качестве подарка от отца сыну. Их узы были настолько крепки, что даже восстание сыновей не разорвало их.

— Во имя патерновы! — крикнул старший навигатор. — Да что б я ослеп, если это не так!

Тифон проигнорировал это восклицание:

— Я потерял корабли в варпе. Это печальные реалии межзвёздных путешествий сквозь целые галактики, если я не ошибаюсь. Потеря нескольких кораблей — согласен, но это стало происходить с завидной регулярностью… и теперь я проклинаю себя за долгое бездействие.

— Это неправда! — ответил ему навигатор. — Все ваши корабли были потеряны из–за хищных сущностей, живущих в имматериуме, а не из–за преднамеренных действий, — мысль, высказанная первым капитаном, повергла его в ужас. — Ни один сын и ни одна дочь Зегенды никогда бы не повели корабль на верную гибель! Да это уму непостижимо…

Виосс шагнул вперед, ударив навигатора прикладом болтера. Морарг услышал, как ломаются кости, когда тело ударилось о пласталевый пол. Распластавшись по нему, пленник тяжело дышал.

— Навигаторы не принимают стороны, — нараспев произнес Мортарион.

— Теперь принимают. — Тифон достал что–то из мешочка на поясе и зажал между большим и указательным пальцами рук. Это был белый драгоценный камень, он сверкал, впитывая нездоровый свет комнаты. Странная дымка рассеялась вокруг него и стала узорами тайных знаков.

— Псионические символы, — подсказал Хадрабул. — Кодировка на гололитических алмазах.

Тифон передал камень примарху:

— Мои воины находили это на каждом судне, которое мы обыскивали. Я получил эти сведения от Уссакса, Блатлока и дюжины других. Те же самые драгоценные камни, спрятанные в святилище Навис. Они все показывали одно и то же послание.

— Какое послание? — Мортарион был очень серьезным. — Ты можешь расшифровать этот колдовской язык? Ответь!

Тифон зеркально отразил выражение лица своего господина:

— Это сообщение регента вашего отца, Малкадора Сигиллита. Он напоминает им, что дворяне дома Зегенда присягнули на верность Императору и все их дети связанны данной клятвой. Он приказывает игнорировать любые указания по курсу Гвардии Смерти и вести нас в Пасть Фалькуриена.

— Это пространство смерти, — произнес Морарг. — Сверхмассивная черная дыра, окруженная расплавленным аккреционным диском шириной в полтора миллиона километров.

— И нам не удастся сбежать, — кивнул Тифон. — Верно. Именно это вызвало ту вспышку на нашем флоте. Это метапсихическая обратная волна, созданная их общими усилиями, направленными на то, чтобы ввести нас в заблуждение и привести прямиком к смерти.

— Нет, нет, нет… — всхлипнул навигатор. — Да, мы почувствовали то, о чем вы говорите, но это не наших рук дело. Волна пришла из самого варпа! Наш курс… — он запинался. — Наш курс все так же верен.

— Ложь, — первый капитан бросил взгляд на фигуру, съежившуюся на полу. — Твой телепатический след на камне. Вы общались с ним, — он оглянулся на Виосса и кивнул. — Я не позволю тебе удерживать Гвардию Смерти от её предназначения.

Хадрабул прошептал что–то в свой вокс. Раздался оглушительный грохот выстрелов, и двое Могильных Стражей превратили пленных навигаторов в кровавые ошметки.

Потрясенный этим поступком Морарг молчал, а Жнец на мгновение растерялся. Затем он навис над первым капитаном, взрываясь от ярости.

— Ты что, совсем рехнулся? Без них корабль застрянет в этом аду навечно! Ты хоть понимаешь, что натворил?

Советника Мортариона охватил ледяной озноб, когда он увидел улыбку Тифона.

«Да, он знает, — подумал Морарг. — Он знает, что сделал».

— Спас нас, — ответил Тифон. — Эти коварные навигаторы мертвы. Вот они, мой повелитель. На каждом корабле их казнили в этот же самый миг.

Мортарион схватил Тифона за шейное кольцо его боевого доспеха, готовясь в порыве гнева ударить своего первого капитана:

— Значит, вот на что ты нас обрёк!

— Нет, — произнес Тифон, повторяя тон мертвого старца. — Мы все еще можем передвигаться, мой повелитель, и на этот раз мы будем двигаться к нашей цели. Я позабочусь об этом. Мои люди позаботятся. Уссакс, Блатлок — да все они. Мы можем управлять нашим флотом самостоятельно. — Он постучал себе по лбу, по тому месту, где у отпрысков Навис Нобилите должен быть третий глаз, помогавший им видеть бесконечные пути в пространстве. — Мой разум достаточно силен. «Терминус Эст» продолжит свой путь.

— Разве у нас есть теперь другой выбор? — Мортарион отпустил его и поставил на место, теперь от него веяло холодом. — Не следовало действовать без моего одобрения. Ты слишком долго был сам себе хозяином, Тифон! Ты забываешься.

— Я сделал то, что требовалось, — ответил ему первый капитан нейтральным тоном. — Задержись я хоть на секунду, они бы подняли против нас восстание. Их нужно было убить одновременно, чтобы никто не поднял тревогу, — он сделал паузу. — Я поведу нас к освобождению, Мортарион. Обещаю тебе это.

 

[Планета Барбарус; прошлое]

 

Мортарион приземлился с такой силой, что от ударной волны земля у его ног стала рыхлой. Нисколько не замедлившись, он рванул вперед, когда волна големов Некаре с ревом устремилась за ним. Только несколько остались возле каравана из паровых вездеходов, удерживая пленников, но большая часть отдалялась, преследуя высокого худого воина.

Големы были простодушны, но вместе с тем злобны — ведомые животным чувством, в присутствии более сильного хищника они попытаются его задавить. Юноша сам использовал их в той же тактике во всех стычках с армиями блуждающих Властителей. Он знал, как всё будет, и сумел обратить это знание себе на пользу.

На бегу Мортарион протянул длинную металлическую цепь между кольцом на рукоятке пистолета и крюком на поясе, скрутив их в металлическую плеть. Он использовал её, чтобы прорваться через первый ряд големов, когда они подбежали ближе. Юноша разрывал их сшитые тела бритвенно-острыми звеньями, кровь брызгала из колдовской плоти.

Он едва ли осознавал, что рядом находится кто–то младше него, кто яростно сражается с проржавевшим куском меди, переделанным в тяжелый нож. В его свободной руке снова появилось маслянистое мерцание без источника света, которое Мортарион видел с зубчатых стен своей цитадели. Мерцание расплылось в поле зрения, и ещё больше миног выползло из сырой земли, атакуя всё, что шевелилось. Обычно змеи охотились днём, но стерпели это. Юноша каким–то образом призывал их к себе. Подобное умение Мортарион видел только у Властителя.

Однако времени для размышлений не было. Големы окружали его, зная об опасности Мортариона. Они наивно думали победить, если нападут вместе. Это было серьёзным просчётом.

Всё вокруг стало кровавым месивом. Мясорубкой. Расчленением. Убийством. Жужжащим цепом и голыми руками Мортарион раскалывал и давил черепа, вскрывал трепещущие тела и втаптывал их в грязь. Юноша убивал големов с такой яростью, что на мгновение потерял связь с реальностью.

Он растворился в действии, раздавая смертельные удары существам, мёртвым с момента своего создания. Големы были неестественными тварями, и покончить с ними означало восстановить крошечный кусочек равновесия в этой кривой и жестокой вселенной.

Черная вязкая кровь вперемешку с ихором покрывала руки и предплечья Мортариона, когда он убивал противников. А рядом с ним ещё один человек проигрывал свою битву, задыхаясь в панике. Он вдыхал отравленный воздух и изо всех сил пытался удержать респиратор на месте. Голем с дубиной ударил его сзади, и беглец потерял свой импровизированный нож. Существа из лоскутов ударили его по ногам, когда он отшатнулся.

Мортарион рванул через взрыхлённую землю и схватил двух ближайших големов, ударив их друг о друга с силой, достаточной для убийства. Остальные завизжали, теряя всякую волю к борьбе. Но он не останавливался. Цепь сделала свою работу, не оставив ничего кроме бледных, бесформенных кусков мяса, источающих пар в холодный ночной воздух.

Парень отошел от шока и посмотрел на Мортариона:

— На мгновение мне показалось, что ты убьешь нас, — он захрипел, поправляя маску и поднимаясь на ноги. — Ты его сын, — продолжал он, отвечая на ТОТ вопрос.

— Нет, — буркнул в ответ юноша. — Вовсе нет. — Он отвел взгляд. Последние из големов покинули караван паровых вездеходов. Теперь они бежали так быстро, как только могли, к густым и тёмным туманам. Все выше и выше по склонам пиков, куда люди не смогли бы дойти.

С гор донеслось глухое гудение боевой сирены. Обострённое зрение Мортариона выхватило движущиеся тени и целые созвездия подпрыгивающих желтых огоньков, двигающихся сквозь туман. Кровь застыла в жилах. Некаре объявил тревогу. Верховный Властитель спускался с вершины горы и нёс злобное неодобрение с собой.

Низшие знали этот звук так же хорошо, как и его приёмный сын. Те немногие, кто еще был жив — кого не загрызли до смерти големы, кто не задохнулся от густого ядовитого тумана — прибежали к исправному паровому вездеходу и погрузились на борт. Изрыгая серый пар, машина рванула назад и заскользила вниз по каменной дороге, ведущей в долину. Тяжелое чувство неизбежности овладело Мортарионом, он ощутил, как сгорбился и съежился.

«Я сделал это. Я оставил свою прошлую жизнь позади».

Продиктованный яростью выбор обрел тяжелый, давящий смысл. Отец Мортариона всё знал. Юноша чувствовал это. Некаре знал, что он сделал, и собирался его наказать за этот проступок. Он ведёт всю свою армию в бой. Звери-убийцы, срощенные в его мастерских ужасы, магия и бесчисленное количество оружия. Мортарион ослушался, нарушил правила приёмного родителя и заплатит за это.

— Ради чего? — Он почти слышал ядовитое, порочное рычание Некаре над своим ухом. — Ради горстки никчемных людей?

Внезапно ему показалось, что этот момент всегда был рядом. Ждал своего часа, всех необходимых условий.

Душа Мортариона представляла собой глубоко одинокий рваный клочок бумаги, застрявший в паутине на ветру. И теперь еще одна истина открылась ему.

Если бы удалось вернуть время вспять к тому моменту, когда он только подошел к окну, то поступил бы точно так же. Годы пренебрежения и злобы, что обрушились на него. Жизнь, которая была не более чем пустым фарсом… Всё это монотонно повторялось, пока он не набрался смелости что–то изменить. Иначе эта история закончиться не могла.

— Всё вело к этому, — прошептал он. — Я встречусь с отцом и умру. — Мортарион повернулся, уставившись в туман. Он держал в руке разряженный пистолет. — Ты должен бежать, — обратился он к юноше. — Беги, пока можешь.

— Они сказали мне, что ты поможешь, — человек словно не понимал ничего. — Я не поверил, но они были правы. Зачем? Зачем ты сделал это?

— Кто тебе сказал? — Юноша посмотрел на черную кровь, засыхающую на пальцах, и тут же продолжил. — Я сделал это, потому что ты меня попросил.

— Что?

Грубый, невеселый смешок вырвался словно бы из ниоткуда.

— Ты дал мне выбор, — ответил Мортарион. — И я выбрал. — Он покачал головой, его жидкие волосы упали на бледное серьезное лицо. — Раньше никто не делал ничего подобного, — он глубоко вдохнул. — А теперь беги! Или проведешь вечность слугой-трупом Некаре!

Юноша схватил его за руку.

— Идём вместе.

— Нет… — эта мысль не укладывалась в рамках скудного опыта Мортариона, была выше его понимания.

— Нет такого правила, что велит тебе оставаться здесь и сражаться с ними лицом к лицу!

Беглец ткнул пальцем в чудовищные фигуры в тумане. С каждой секундой они становились всё больше и ближе. — К рассвету мы доберемся до долины. Тебе не нужно здесь умирать, Мортарион.

Он скривился, потрясенный звуком своего имени.

— Ты… знаешь моё имя?

Юноша печально кивнул:

— Тебя все знают. Цепной пёс Некаре. Торговец смертью с пустыми глазами. Раб Властителя, как и все мы. По крайней мере так было, до этого момента. — Парень сделал шаг в сторону и отвел взгляд. На каменной дороге угнанный вездеход набирал скорость, оставляя их позади. — Они все слушали крики нашей боли с удовольствием. Но не ты. Потому что ты знаешь, что такое боль, — он кивнул сам себе. — Да. Я думаю, твоя ненависть так же сильна, как и наша.

— Еще сильнее, — эти слова были переполнены горечью.

— Тогда, чёрт побери, забудь о Некаре и побежали! Не дай этому монстру одержать еще одну победу над тобой.

Такой выход из ситуации затмил мысли Мортариона, и он осмелился задаться вопросом, возможен ли другой, положительный исход. Вряд ли.

— Если я убегу с тобой, они догонят нас обоих. Всех, кто смог вырваться на свободу, загонят обратно. Ничего ты не добьешься этим, кроме как ещё большей боли, — юноша начал перезаряжать пистолет. — Если я останусь и встречусь с ним лицом к лицу, то обменяю свою жизнь на время. Вы ещё сможете сбежать.

— У меня есть план получше, — сказал беглец, потирая своё грязное лицо. — Они говорят, что я хитрый и мне нельзя доверять. Но думаю, это означает, что я умный и быстрее соображаю. — Он уже двигался к другому заглохшему паровому вездеходу, двигатель которого пыхтел на холостом ходу. Вокруг него витал химический запах топлива.

Мортарион побежал за парнем.

— Кто ты?

— Моё имя Калас, — сказал он, стукнув кулаком по закрытому люку. — Ты можешь его открыть?

Мортарион был вполовину выше него и казался худым и подтянутым для своего роста. Его тело состояло из мускулов, сухожилий и прочных как металл костей. Если он и был человеком, то скорее всего необычным. Он нашел защелку, закрывающую панель, и с усилием стряхнул её с крепления. Сломанные петли с визгом провернулись. Одинокий голем вырвался из проема, чертыхаясь, за секунду до того, как Мортарион оторвал его голову и отбросил тело прочь. Обезглавленный труп прошел еще несколько метров и развалился.

Калас осторожно проскользнул внутрь машины через разбитый люк и быстро расправился с несколькими топливопроводами внутри главного отсека. Топливо хлынуло из открытых перегрузочных клапанов и залило дно.

— Вот и всё! Видишь? — Он вылез обратно и побежал вприпрыжку. — За мной! За мной!

Мортарион медленно кивнул, поняв план юноши. Он последовал за Каласом, на бегу взвёл курок пистолета и позволил себе в последний раз оглянуться через туман.

Боевая сирена Некаре завывала уже совсем близко, и, когда Мортарион прислушался, он услышал голос своего приёмного отца, доносящийся до него ядовитым ветром.

— Вернись ко мне, мальчик, или я тебя отвергну! — глухой крик упыря эхом отразился от стен узкого ущелья, казалось, его голос звучал отовсюду одновременно. — Ты меня слышишь, щенок? Если ты сейчас сбежишь, это будет смерть, запечатленная в вечности. Оставь меня, и поплатишься жизнью.

— У меня и жизни–то не было, — громко ответил Мортарион, замедляя свой шаг и прицеливаясь из пистолета, — до сегодняшнего дня.

Он нажал на спусковой крючок, и пистолет взревел, изрыгая из себя патроны. Они быстро покрыли нужное расстояние и ударили в открытый люк подбитого вездехода. Взрыв превратил машину в огромный сверкающий огненный шар, когда зажигательные снаряды рикошетом попали в разлитое топливо. Вызванные цепной реакцией взрывы разворотили тюремный и другой сопровождающий транспорт.

Мортарион наблюдал, как языки пламени опаляли стены узкого прохода, облизывая серый камень и обваливая пласты рыхлой породы, гасившие разрушенный транспорт. Тяжелая черная пыль и клубы густого дыма поднимались вверх. Последним, что он увидел у своего покинутого жилища, были тусклые фонари на стене и куча щебня, загородившая проход.

Резким рывком он дернул цепь, привязанную к поясу, и его дымящийся пистолет упал в грязь. После этого юноша повернулся спиной ко всему, что когда–либо знал, и зашагал прочь. С каждым тяжелым шагом туман вокруг него становился все реже.

 

[Варп; сейчас]

 

Острые лучи адского света, просачивающегося сквозь зазоры барьерных плит, падали на Жнеца, кружившего по куполообразному помещению обсерватории. Высокая худощавая фигура в грязных доспехах из меди и стали расхаживала туда-сюда как загнанное животное, сжимая кулаки и морщась.

У дальней стены стояли стражи Савана Смерти, безмолвно и неподвижно, словно отлитые из железа статуи. Они ждали следующей команды, глядя, как вскипает их хозяин. Он лелеял своё раздражение подобно человеку, который дразнит тлеющее пламя посреди бури, сжимая его в ладонях и придавая ему сил возродиться.

Скудные холодные лучи блуждающих огней имматериума ласкали его лицо, когда он проходил сквозь них. Мортарион почти чувствовал их запах, едва заметный запах древнего пси-колдовства, проникающего сквозь защитные поля Геллера и адамантиевый корпус «Терминус Эст». Там, в варпе, зародыш то ли безумия, то ли чего–то неопознанного и чуждого кричал ему в ответ. Океан безумия просачивался внутрь, капля за каплей.

Когда–то в далеком прошлом Мортарион проходил через эти владения с открытыми глазами и обнаженной душой. Не на борту корабля, как сейчас, а голый и испуганный. Едва ли не новорожденный, по человеческим меркам, вырванный из тепла безопасной утробы-камеры катастрофическим разрывом в полотне реальности. Это воспоминание было одним из первых, которое он помнил эйдетически — необузданная мешанина чувств и ощущений, которую его тогда неразвитый ум не смог обработать. В тот миг он прошел через варп и был выброшен на поверхность сурового неприступного Барбаруса. Он был изгнан, но не знал, за что.

Мортарион подошел к изгибу купола и позволил падающему адскому свету рассечь его лицо своим сиянием. Если бы он посмотрел наружу, то что бы смог увидеть? Тот же постоянно меняющийся шторм, который он едва ли помнил с того момента? Или что–то другое?

Чего ему стоило опасаться?

Однажды, спустя много лет после того, как Император нашел его, и их эрзац-семья пополнилась еще одним потерянным сыном, Мортарион осмелился задать вопрос, на который никто ему так и не ответил.

— Отец, — начал он, когда они остались одни. — Почему ты отправил меня в тот мир смерти?

Он ненавидел эти слова за то, что они выставляли его хрупким, словно брошенным хныкающим ребенком. Но его грыз интерес.

Император даже не встретился с Мортарионом взглядом.

— Это не было моим замыслом, сын.

— Но ты так могуч, — настаивал Мортарион. — Какая сила могла застопорить то, что ты привел в движение?

— Хаос вокруг нас, — ответил отец после долгого молчания. — То, что не убивает тебя, делает сильнее.

Эта старая добрая пословица была скорее не ответом, а отвлечением от него и, конечно же, осуждением. Мортарион больше никогда не задавал этого вопроса, поскольку ответ лишь заронил ещё одно семя сомнения в личном саду его души.

«Но, может быть, я заставлю Его рассказать мне, — подумал Жнец. Эта мысль отвлекла его на некоторое время. — Когда Гор свергнет нашего отца, Он ответит за своё высокомерие. Возможно, тогда я узнаю правду».

Во внезапном порыве, вызванном десятилетиями разочарований, рука Мортариона схватила край гибкой металлической планки затвора. Он не обратил внимания на Саван Смерти, когда преторианцы отреагировали на его движение. Примарх с усилием оторвал металлический лист от внутренней поверхности купола обсерватории.

Мерзкий, роящийся свет хлынул через проделанную им прореху и омыл металлическую палубу. Сияние падало на каждую плавающую в воздухе пылинку. Мортарион еще раз всмотрелся в него, ища хоть какой–то знак, но там была только бесформенная пелена тумана и вращающаяся воронка без лица и формы. Миазмы варпа были густыми и случайными, и это действие ничего ему не дало. Он вспомнил, как стоял у двери с бронестеклом в своём бастионе на Барбарусе, вглядываясь в непроницаемый ядовитый туман и удивляясь; бередя рану требования, оставшегося без ответа, и боясь обнаружить зияющую пустоту под его правдой.

«Куда мы держим курс?» — другой вопрос всплыл на поверхность его мыслей, выдернув воина из задумчивости. Бесцельный свет Эмпиреев шёл равномерно отовсюду, и, если бы не постоянный шум мощных двигателей военного корабля, Мортарион мог бы подумать, что они застыли на месте.

— Как можно провести военный флот через это?

Даже со способностями Тифона это казалось невыполнимой задачей.

— Мы должны быть там… — пробормотал Мортарион себе под нос, пережевывая эту священную доктрину Гвардии Смерти с первых дней войны. — Мы должны!

Он позволил гневу вырваться наружу и бросился прочь через залы «Терминус Эст», искать своего первого капитана.

 

Святилище навигаторов на каждом корабле было самостоятельным владением. Обычно оно было возведено в форме сферы диаметром от двух до десяти палуб. Замкнутое королевство Навис Нобилите было встроено в каркас созданных человеком кораблей еще в то время, когда они были пришвартованы в звездных доках. Часто большие шары доставлялись представителями того благородного дома, который дал клятву вести судно. Сферы встраивались в корабли без помощи корабелов.

Правда, ходили рассказы о каких–то огромных кораблях, которые бороздили пустоту сотни лет, а их навигаторы ни разу не выходили за пределы своего святилища. Энергетические, коммуникационные и инженерные каналы удовлетворяли потребности находящихся внутри. Взамен они будут делать то, что велено. С открытым третьим глазом навигаторы прокладывали путь от звезды к звезде. Без их сверхъестественных психических способностей любое подобие галактического Империума было бы попросту невозможным.

Мортарион понимал отвратительную иронию происходящего. Они были лишь инструментами, напомнил он себе, как и хоры псайкеров — астропатических коммуникаторов. Инструменты, как и тот монстр, которого он держал прикованным в недрах своей командной баржи.

Он отбросил эту мысль, когда его взгляд упал на разорванные ошметки навигаторов «Терминус Эст». Они все еще лежали там, где Могильные Стражи Тифона их оставили — перед ирисовыми вратами, которые соединяли корабль со святилищем. Тонкие губы Мортариона скривились. Такой спектакль можно было бы устроить на какой–нибудь планете, которую нужно было бы завоевать, в качестве предупреждения другим. Но здесь, на флагманском корабле первого капитана, это действие и его последствия казались грубыми и ненужными.

Воин Виосс стоял на страже у перемежающейся двери, напрягшись при приближении примарха. Он отдал честь, но не сделал ни малейшего движения, чтобы отойти в сторону:

— Мой повелитель, капитан Тифон занят внутри сферы. Он велел никого туда не пускать.

Мортарион промолчал и смерил Виосса пристальным взглядом. Могильный Страж согласился с правотой примарха — никто не может его ограничивать.

Виосс неохотно отступил, и Мортарион потянулся к пульту управления за дверью, но человек Тифона внезапно заговорил:

— Мой повелитель, Саван Смерти не может последовать за вами.

Преторианцы Мортариона вскипели при этих словах, но примарх остановил их, подняв руку.

— Согласен. — Он уже приготовился к тому, что ждёт его внутри, борясь с волнами отвращения.

— Никто из нас не должен быть разоблачен больше, чем требуется.

Он не счел нужным добавлять слова о протоколе действий преторианцев при таких обстоятельствах: если Мортарион не передавал им определенный тональный код по воксу каждые семь минут, они начинали штурм помещения, убивая всех внутри.

Ирисовый люк распахнулся, пропуская примарха внутрь святилища, и он шагнул в яркий удушающий свет, который лился из варпа. Внутри сферы святилища неистово переплетались краски и формы. Направляющие канаты и перила опоясывали пространство узорами, похожими на математические фракталы, а фальшивое небо, заполненное сотнями гололитических панелей, висело в неподвижном холодном воздухе. Когда Мортарион вышел на середину комнаты, под подошвой его сапог захрустел ржаво-красный иней, и тут же запах холодной крови ударил ему в нос.

Он увидел конструкцию, поддерживающую многочисленные тяжело обитые диваны. Это было нечто, построенное из медных арматур, мерцающих обручей, объектива и щелкающего часового механизма. Все диваны, кроме двух, были свободны. Сидящие фигуры едва помещались на покрытой человеческой кожей мебели. Это были легионеры — пара так называемых «специалистов» первого капитана, который стоял между ними, все еще облаченный в свой боевой доспех «Катафракт». Они стояли спиной к примарху, и он ясно видел проводимые тайные ритуалы. Восковой свет, просачивающийся из змеящихся спиралей изогнутых стен, спускался вниз, касаясь лбов воинов. Если бы на их месте стоял навигатор, то его третий глаз был бы открыт и ярко горел.

Все предупреждало о том, что этот свет был достаточно ярким, чтобы изгнать душу из тела. Отвращение Мортариона к ритуалу, свидетелем которого он стал, наконец–то вышло из берегов. Он выкрикнул имя первого капитана. Тифон вздрогнул и потерял связь с психическим мета-единением, пошатнувшись, прежде чем прийти в себя.

— Тебе… не следовало сюда приходить. — Тифон отвернулся, и Мортариону показалось, как его старый друг вытирает в уголках глаз что–то маслянисто-черное.

— У меня есть кое–что в руках…

— Что же это? — Мортариону до боли захотелось стащить Безмолвие с магнитного крепления на спине и вонзить её во все эти колдовские механизмы, но он подавил этот яростный импульс.

— Куда ты ведёшь нас, Тифон? На что я дал согласие?

— То, что я делаю, послужит нашему легиону и приведет к окончательной победе магистра войны, — сказал первый капитан, спускаясь с возвышения.

Он оглянулся на двух воинов, все еще пребывающих в глубинах псионического транса, после чего сделал жест рукой.

— Я знаю твою неприязнь к такого рода обрядам, но так должно быть. — Он помолчал, собираясь с мыслями, его желтоватое лицо казалось ещё бледнее обычного. — Ты не захочешь слышать правду. В рядах Гвардии Смерти всегда были псайкеры, ты это знаешь, брат. И я это знаю. Еще до того, как Никейский эдикт отстранил их от военной службы в легионах. Ты не допускал их в наши ряды… по крайней мере, так казалось.

Мортарион вскипел, но промолчал. На некоторые вещи он действительно закрывал глаза. Теперь же Тифон открыто говорил о них, нарушая все табу.

— Я держал одаренных от тебя подальше. Научил их скрывать способности. Горстка среди сотен тысяч из легиона. Что ты о них знал? Ты задавался вопросом, для чего они вообще?

— Я доверил их тебе для контролирования! — прорычал примарх. — Я полагал, что твоей… твоей близости с варпом нам предостаточно!

— Так и есть, — Тифон пространно кивнул, словно принимая истину. — Теперь они играют свою роль. — Он снова кивнул на псайкеров-легионеров. — Они братья-библиарии во всем, кроме названия. Теперь настало их время служить нам и освободить.

В словах первого капитана было нечто, что не на шутку встревожило Мортариона.

— Говори без обмана, брат, — потребовал он. — Моё терпение скоро лопнет. И если ты продолжишь что–то скрывать от меня, я попросту убью тебя. — Он вытащил свою боевую косу одним движением руки. — Мне же не обязательно это делать? Или я был неправ, простив тебя на Иниксе? Ты все ещё?..

— Верен тебе? — выплюнул в ответ Тифон, и его желчный румянец окрасил щеки. — Как ты вообще можешь меня об этом спрашивать, Мортарион? Кто был более предан тебе за все эти годы, чем я? — он покачал головой. — Ты подарил мне жизнь в ту ночь, в долине, ты отбросил все, что когда–либо знал. Как еще я могу отплатить тебе за это, кроме как бесконечной верностью! — глаза Тифона ярко заблестели. — Я делаю это для тебя, брат. Для всех нас.

— И как же лучше нашему легиону броситься в омут небытия? — Мортарион направил лезвие Безмолвия на гололитические панели. На них накатывал спиральный, бессмысленный поток данных от авгуров боевого корабля. — Я доверился тебе, когда другие бы отвернулись. Скажи мне, чем это окупится?

— Силой. — Тифон опустился вниз и встал перед своим господином. — Это единственное, чего мы всегда желали, не так ли? Быть бессмертными, сильными, неудержимыми и стереть с себя все следы слабости. — Прежде чем Мортарион успел ответить, Тифон страстно, словно фанатик, продолжил. — Теперь мы уже не можем отступить! Мы преданы друг другу, разве не видишь? Брат, наш путь, по которому мы шли вместе — ты и я, подходит к концу. Путь от трущоб Барбаруса до Великого Возрождения. Это судьба.

На мгновение примарху показалось, что он слышит очень слабый звук насекомых под резкими и пылкими речами своего первого капитана.

— Я не верю в судьбу, — прорычал он в ответ. — Я уже тебе говорил, что у меня нет никакой потребности в сверхъестественном.

— Разве? — внезапные нотки лукавства, словно он поймал примарха на лжи, появились в голосе Тифона. — О, ты можешь и ненавидеть, и презирать живущее за завесой, мой старый друг, но ты не можешь утверждать, что оно не существует. Ты же видел… — Тифон опустил взгляд на свою перчатку, сгибая металл. — Даже на время подчинил его своей воли и сковал цепями…

У Мортариона перехватило дух.

— Что ты об этом знаешь? — Он вспомнил разговор на краю Тераталиона. Он мог по пальцам одной руки пересчитать тех, кто знал о той беседе с демоном. И Калас Тифон не входил в число этих людей.

— Ты вглядывался в глаза варпу, — начал Тифон. — Много раз. И каждый раз них ты что–то искал, но ничего не находил, — он хлопнул ладонью по нагруднику. — Я нашел его! — Он кивнул в сторону гололитов и изгиба стен за ними. — Озарение!

Первым побуждением Мортариона было оправдать изучение демонологии военным временем, но эти слова застряли в его горле. Произнеси их, и он повторит сказанное до него Тифоном. Эта мысль боролась с другой тревожной мыслью.

«Как далеко зашел мой брат в этом бреду?»

Тифон достал что–то из мешочка на поясе и показал Мортариону. Это были два потрепанных металлических неглубоких кубка для питья.

Примарх вспомнил. Он пил из одной из этих полупустых кружек около жизни назад, где–то под черно-оранжевым небом во время кислотных дождей.

— Нас ждёт величайшее испытание, мой старый друг, — произнёс Тифон. — Наше прошлое вело нас сюда. Каждая пройденная битва. Каждый конфликт, который мы пережили. Каждая рана, оставившая нам шрамы. Все, что перетерпела Гвардия Смерти, готовило нас к этому моменту. Мы предстанем перед самым смертоносным испытанием… и это чаши, из которых мы будем пить.

На мгновение Мортариону показалось, что он видит чернильно-тёмную маслянистую жидкость, кружащую в тени потрепанной посуды.

Традиция Кубков восходит к первому основанию Гвардии Смерти, к тем дням, когда они были всего лишь людьми. Когда их тела были закалены против токсинов Барбаруса. Теперь не существовало яда настолько сильного, что выносливые и непобедимые легионеры Гвардии Смерти не смогли бы ему противостоять.

Мортарион и начал эту традицию. После каждой битвы он выбирал воина и делился с ним глотком смешанных токсинов. Они будут пить и жить, укрепляя мощь легиона, будучи его частью.

«Вопреки смерти», — говорили они и доказывали этот факт своим долголетием.

— Мы переживём этот яд, — сказал ему Тифон. — Такова воля судьбы, вне зависимости от того, веришь ты в неё или нет.

Мортарион снова услышал жужжащий гул на фоне слов своего друга и, несмотря на железное самообладание примарха, почувствовал, как по его телу пробежали мурашки.

— Что за яд? — прошептал он, и внезапно острый, панический страх наполнил его при мысленном ответе на свой же вопрос.

III

Белая Гора

Обманки

Хор

 

Когда–то давно Белую Гору, возможно, назвали так из–за покрывавшего её склоны девственно-белого снега. Но даже если это и было так, те времена затерялись в давно ушедших эпохах. Теперь же широченная громада горы стала серебристо-серой от пепла, что приносили пронизывающие полярные ветры; целые барханы, изменяясь и перетекая, стремительно скользили по безжизненному ландшафту. Старые, потухшие угольки пробивались в любую щель, где не действовали статические поля, прикрывающие подходы к горе. Поэтому каждый раз, когда Гарвель Локен возвращался после смелой вылазки на выгодные позиции в самых верхних пещерах, за ним тянулся след из угольной пыли.

Он позволил взгляду неспешно блуждать по равнине, открывающейся взору на выходе из пещеры и простирающейся до края горизонта, где лежала бесконечная выжженная пустошь, о которой он знал, хоть и не видел. Отравленные земли — пугающее место, даже если воспринимать их просто как пустошь, оставшуюся после катастрофической «последней» войны, которая, если б продолжилась, уничтожила бы всю жизнь на Терре, или «Земле», как ее называли в Темную эру Технологий. Тот, кто положил конец этой войне, не был Императором Человечества, точнее, тогда ещё им не стал, но его наследие ощущалось здесь. Белая Гора была логовом самого опасного противника той старой войны. И хотя она мертва и покрыта пеплом уже тысячи лет, ее дворец-крепость, переделанный под нужды новых хозяев, всё ещё был пригоден для использования.

Место было по-своему тихое — его незыблемое спокойствие заключалось в пустоте. Безжизненность и запустение царили снаружи, а внутри горы каждый из вырезанных лазером коридоров и каждое куполообразное помещение были отделаны голым металлом. Чем глубже он спускался, тем сильнее сказывался эффект фазовых железных пластин и антипсихотических оберегов. На самых нижних уровнях тишина была настолько абсолютной и тревожной, что Локен не мог оставаться там дольше нескольких часов. Суть ее была в полном отсутствии всего, будь то малейшие звуки или самый отдаленный шепот психического ветра.

Внизу находилась гигантская метафазная клетка, созданная по особому проекту Императора для заточения туда Магнуса Красного. Мало кто верил, что когда–нибудь появится возможность использовать её. Как и сама Белая Гора, клетка была чем–то, созданным на всякий случай, страховкой, запасным планом, который понадобится, если провалятся другие, лучшие решения.

Впервые прибыв сюда, воин задался вопросом, почему Сигиллит послал именно его. Любому из Странствующих Рыцарей можно было поручить расследование по изменённым, как только о них стало известно. Это была еще одна проверка? Какая–то часть внутри него понимала, что так и должно быть. Малкадор, Дорн и другие никогда по-настоящему не доверяли Локену с тех пор, как его нашли охваченным безумием на Исстване III.

Было ли это наказанием? Он потерпел неудачу в своей последней миссии — взойти на борт «Мстительного духа» и уничтожить своего генетического отца и примарха, магистра войны Гора Луперкаля. Там погибли хорошие люди, а выжившие навсегда остались покрытыми шрамами от глубоких ран и едва смогли спастись. Этот постыдный провал не давал Локену покоя. Он упустил свой шанс отрубить голову змеи, и внутренний конфликт, пронизывающий его в эти напряженные мгновения, полыхал подобно огню. Появится ли у него когда–нибудь еще один шанс? Вновь и вновь воин ругал себя, осознавая, что этого не произойдет.

Но время шло, и он начал воспринимать свое задание по-другому. Назначение на Белую Гору было не совсем испытанием, и что действительно важно — не наказанием. Это был подарок.

В тишине бесконечных тёмных залов, где блуждающие мысли и бурные эмоции сами по себе заглушались загадочными антипсайкерскими механизмами и противопсионическими барьерами, Локен вновь обрел некое подобие покоя. Он знал, что затишье было временным, но это позволило ему сконцентрироваться. Шепоты безумия, преследовавшие Локена в прошлом — голос бывшего товарища Торгаддона, призрак старого Йактона или рычание его потерянного «Цербера» — постепенно исчезли. Ибо хотя физические раны Локена после нападения на «Мстительный дух» были ничем по сравнению с теми, что получили Мейсер Варрен, Тилос Рубио или бедный Арес Войтек, его дух и воля пострадали куда серьезнее. В спокойствии Белой Горы они начали понемногу исцеляться.

Локен услышал шум на высеченной в скале лестнице, но не обернулся. Он узнал характерный звук шагов Теледион Брелл, то, как она иногда подволакивала свою правую ногу — бионический протез слегка не поспевал за органической частью. Женщина явно спешила. Что–то взволновало ученую настолько, что она была готова нарушить протокол и обратиться к нему вне их обычного распорядка.

— Брелл, — сказал он вместо приветствия, переходя сразу к делу. — У тебя есть для меня какие–нибудь новости?

— Работа продолжается, — выдохнула она, останавливаясь рядом с ним. Женщина была высокой для человека, ростом практически с космодесантника, но очень худой, как спичка. Брелл, рожденная в доках Гипериона, спутника Сатурна с низкой гравитацией, страдала от невероятной хрупкости костей — она буквально могла сломаться под собственным весом при стандартной гравитации Терры. Техноартефакты эры Раздора, которые проецировали противодействующее поле вокруг её тела, позволяли женщине нормально перемещаться в других мирах, но Локену она всегда казалась птицей с подрезанными крыльями — готовой взлететь, но неспособной сделать это. Пар от её дыхания клубился в воздухе, пока она говорила — слова вылетали безостановочной трескотнёй, больше похожей на механическую загрузку данных, чем на беседу.

— Ежедневно модули когитатора формируют новые комбинации слов и звуковых элементов. Я чувствую, что мы находимся на пороге великого открытия… Если бы только мы могли заставить изменённых петь в некоем подобии согласованности.

— Заставить их, — эхом повторил он. — Я уже говорил тебе, что думаю по этому поводу. Преднамеренное причинение боли или другие виды принуждения не допускаются.

— Возможно, именно это и требуется… — попыталась возразить Брелл, но Локен перебил ее.

— Выражусь предельно ясно, — эта дискуссия, или что–то очень похожее на неё, повторялась столько раз, что надоела Странствующему Рыцарю. — Помни, кто они такие. Относись к ним с уважением.

— Я помню, действительно помню, — быстро ответила Брелл, — но они уже не те, кем были раньше, господин Локен. Неужели вы не видите этого? Ваше сострадание похвально, но неуместно. Их умы потеряны безвозвратно.

— То же самое можно было когда–то сказать обо мне, — отрезал Гарвель, и ему в голову пришла мысль, что причиной, по которой Малкадор выбрал именно его для этой миссии, могло стать собственное путешествие Локена за грань безумия и обратно.

Брелл ненадолго замолчала, как она всегда делала, если не хотела уступать. Затем, театрально пожав плечами, протянула собеседнику инфопланшет, который держала длинными пальцами.

— Возможно, мнение со стороны изменит наше понимание цели хора.

На экране высветился запрос разрешения на посадку шаттла, и Локен одобрил его, прежде чем повернулся к панораме дикой природы и вгляделся в суровое небо над головой.

«Да. Вон там». Он увидел быстро движущийся объект, летящий с юго-запада, который начал снижаться, повернув к одной из нижних посадочных площадок Белой Горы.

— Еще одна изменённая, — объяснила Брелл. — В хорошем состоянии и проявляет обнадеживающую ясность сознания, как мне кажется. — Локену не нравилось её неистовое желание тотчас заполучить в свои руки новоприбывшую. — Думаю, вы хотели бы взглянуть на всё сами. Но я могу организовать ей прием и предварительную обработку, если вы… — женщина замолчала, затем указала на пустынный вид. — Слишком заняты.

— Мы пойдем вместе, — сказал он не терпящим возражений тоном.

 

К тому времени, когда они добрались до посадочных площадок, шаттл уже приземлился, а пассажиры вышли наружу. Новая изменённая выглядела так же, как и все остальные: одетая в лохмотья женщина с бритой головой и почетными знаками Сестринства, но она, казалось, лучше осознавала происходящее, чем многие из тех, кого Локен видел в сдерживающих камерах Брелл.

Медицинские сервиторы и несколько помощников ученой кружили вокруг женщины, проводя неинвазивное сканирование и осматривая её на наличие признаков внешних травм. Когда Локен проходил мимо, он услышал ее голос. Даже сейчас, после того, как он увидел уже нескольких измученных Сестер Безмолвия, нарушающих свои клятвы бессмысленным лепетом, слышать их голоса при таких обстоятельствах было печально.

— Миры. Имена. Время.

— О, — проворковала Брелл с явным предвкушением. — Отлично. А вот это уже интересно. Отчетливее, чем другие. Очень, очень хорошо.

— Помни, что я сказал, — воин был твёрд. — Я больше не буду повторять.

— Разумеется. — Брелл смиренно поклонилась, но по тому, как она переминалась с ноги на ногу, было совершенно ясно, что женщине уже не терпится отправиться в свою лабораторию, чтобы начать тестирование несчастной измененной.

— Ее зовут Малида Джидасиан, она из Громового Крыла. — В этих словах звучало предостережение, а их тон был таким же, как у Локена. Натаниэль Гарро вышел из тени шипящего шаттла и кивнул своему товарищу в знак приветствия. — Сигиллит велел мне привезти её сюда.

— Брат-капитан. — Локен протянул Натаниэлю руку, и тот обхватил его предплечье, по старой традиции лязгнув наручами. — Приятная встреча.

— Будем надеяться, — ответил Гарро, наблюдая, как ученая уводит Джидасиан в темноту. — Я тоже рад видеть тебя здесь, Гарвель, — продолжал он. — Но у меня есть вопросы.

— Не сомневаюсь в этом, — легионер печально кивнул. — Как и у меня.

— Для начала расскажи мне, что это за место. — Гарро поднял голову, оглядывая пещеру. — Воздух здесь спертый.

— Если коротко? Белая Гора — это тюрьма… — Локен двинулся вперед, и Гарро последовал за ним, — …тюрьма, созданная из остатков древней крепости.

— Тюрьма для кого?

— Для псайкеров, — воин постучал пальцем по лбу. — Ты чувствуешь оглушающую тишину вокруг нас? Это незримый эффект сотен различных систем подавления, и все они предназначены для блокирования эфирных сил. Если мы с тобой это чувствуем, представь, каково здесь одному из них.

— Ох, — по лицу Гарро пробежала тень понимания. — Вот почему это показалось мне знакомо. Я наткнулся на нечто подобное на борту «Фаланги». У лорда Дорна есть аналогичная камера, в которой он держит братьев своего Либрариума.

— Конечно, — скривился Локен. — Я бы не ожидал меньшего от Имперских Кулаков.

— Джидасиан преступница? — Гарро внимательно взглянул на брата. — Малкадор ничего подобного не говорил. Но упоминал о других, найденных в том же состоянии, что и она. Они тоже здесь? — Локен кивнул, и Натаниэль продолжил. — Такие же, как она? Сестры Безмолвия?

— Все до единой.

Гарро пораженно остановился.

— Сколько их?

Локен вздохнул. Его приказ был предельно ясен: продолжать расследование, но не говорить о нем ни с кем из Странствующих Рыцарей без специального разрешения Малкадора. И все же, это был Натаниэль Гарро, посланник Сигиллита. Что он должен был сделать? Поблагодарить боевого капитана за его усердие и затем отправить в путь?

— Этот вопрос не для обсуждения, — начал он. — Мы находимся в критической ситуации, и отвлекаться на подобные вещи было бы ошибкой.

Гарро скрестил руки на груди и встретился взглядом с Локеном.

— Это твои слова, но я слышу отголосок речей Малкадора. Больше никаких игр, Лунный Волк. Никаких уловок. Мы с тобой давно переросли такие вещи.

Бывший Гвардеец Смерти больше ничего не сказал, но в тишине повисла невысказанная правда. Гарвель Локен был обязан Натаниэлю Гарро жизнью не только за спасение от добровольного заточения среди руин Исстванской резни, но и за веру в его дух — в то, что он может вернуться из темного безумия, которое почти сломило воина.

— Ты как–то сказал мне, что «Император защищает», — помолчав, сказал Локен. — Я не уверен, что Он защищает этих несчастных. — Легионер кивнул в сторону мрачных теней и лежащих за ними глубин комплекса. — Они начали появляться несколько месяцев назад… Или, может быть, правильнее сказать, они начали возвращаться. Каждая изменённая из найденных нами — это Сестра Безмолвия, чьё имя в списках их боевых групп значится в графе пропавших без вести, предположительно погибших.

— Изменённые, — эхом отозвался Гарро. — Так вот как вы их называете?

Локен продолжал:

— В каждом случае тело так и не было найдено. Ордены причислили их к почетным жертвам этой войны и продолжили свои операции. — Он нахмурился, вспоминая факты, тревожащие его с первого дня этого задания. — Понимаешь, суть в том, что нет никакой понятной нам логики похищений конкретных людей, как и разгадки способа, при помощи которого это было сделано. Все они были найдены на Терре, независимо от того, в какой части Солнечной системы исчезали. И каждая в одном и том же состоянии — истощенная, едва реагирующая, способная лишь повторять несколько звуков. Частей слов или фрагментарных предложений.

— Они нарушили клятву и говорят те же слова, что произносит Джидасиан?

Локен покачал головой.

— Это единственное отличие. Нет двух похожих измененных, которые бы издавали одни и те же звуки. Брелл, присланная сюда Малкадором ученая, считает, что в этом есть закономерность, которую нужно найти — но не то чтобы она преуспела.

Гарро молчал, обдумывая услышанное. Наконец, он отвернулся, устремив взгляд в сторону.

— Неужели эта жестокость — дело рук магистра войны?

— Очень похоже на то. Каждая из изменённых была в непосредственной близости от сторонников ренегатов, разведгрупп или аномальных явлений. Все похищенные Сестры были психически травмированы, их разум сломлен и переделан грубой силой.

— Как такое возможно? — удивился Гарро. — Они парии, неприкасаемые. Даже существа, живущие в варпе, не смогут войти в их сознание.

— Да, это так, — согласился Локен, — но есть и другие способы исказить человеческий разум, даже если он принадлежит пустой. Здравомыслие может быть разрушено без обращения к метафизическим средствам, — он нахмурился еще сильнее. — У меня есть опыт из первых рук.

— Потому Малкадор послал тебя присматривать за этой тюрьмой, — Натаниэль кивнул. — Ведь Гарвель Локен пережил такую травму и смог вернуться назад.

— Возможно. Я оставил попытки понять мотивы Сигиллита. Это вызывает у меня головную боль.

Гарро обвёл помещение руками.

— Так скажи мне, если сможешь. Какова конечная цель всего этого? Разве наши угнетенные Сёстры не пригодятся в бою, оставшись запертыми в этих стенах, забытыми среди пожаров и ярости грядущего вторжения? — он мрачно покачал головой. — Я видел, как это происходит. Псайкеры Дорна. Мои люди, заключенные на Луне по приказу Малкадора. Все они брошены гнить! — Натаниэль сжал челюсти, в его голосе росло раздражение. — Это неприемлемо. Если эти… изменённые не представляют опасности, с ними не следует обращаться как со скотом. Мы обязаны уведомить Безмолвное Сестринство. Каждый день, пока мы скрываем их товарищей, покрывает нас бесчестием.

Локен переместился, почти незаметно встав между Гарро и тропой, ведущей вглубь Белой Горы. Едва уловимое, но явно агрессивное движение скрывало в себе предупреждение.

— Сигиллит запретил нам контактировать с группами ведьмоискательниц. Они должны оставаться в неведении. — Прежде чем Гарро успел возразить, Локен продолжил. — Это может быть частью чего–то масштабного, даже своего рода оружием. Поверь мне, мой примарх все делает с какой–то целью. Если Гор приложил к этому явлению руку, то оно направлено для достижения более значимой цели, которую мы пока не видим.

— Я повторю свой предыдущий вопрос, — твердо сказал Натаниэль. — Какова конечная цель того, что мы делаем? А если Гор прибудет раньше, чем ваша ученая найдет ответ?

— У нас есть решение на случай непредвиденных обстоятельств. Протокол… ликвидации.

Лицо бывшего Гвардейца Смерти окаменело.

— И ты это сделаешь? — прошипел он, подавляя рвущийся наружу приступ гнева. — Сестринство несчетное количество раз рисковало своими жизнями во имя Империума и Терры! Как ты посмел обречь их на смерть забытыми и спрятанными в этой изолированной тюрьме?

— Мне самому это не нравится, — парировал Локен. — Но Сигиллит оставил мало простора для интерпретации приказа. — Несмотря на свою неприязнь к плану, он смирился, понимая, что тот все же может пригодиться. Поэтому раздражение Гарро злило его; казалось, что вина за все происходящее лежала исключительно на Гарвеле. — Не у всех из нас есть свобода бросать вызов Малкадору, как у тебя.

Глаза Гарро расширились, когда воин осознал, в чем его обвинил брат.

— За все годы службы Императору я ни разу не нарушил законного, прямого приказа, — отрезал он.

— Это не вопрос законности, — сказал ему Локен, когда между ними повисло молчание. — Если бы ты видел эту войну так же, как и я, то понимал бы.

 

Густота джунглей по всей Демерарской равнине вынуждала Рубио и остальных продвигаться медленнее, чем хотелось бы. Выбирать путь приходилось аккуратно и тщательно — прорубание через заросли высоких крепких деревьев не только украдёт драгоценное время, но и увеличит шансы быть замеченными.

Поэтому три Странствующих Рыцаря двигались с предельной осторожностью, а когда кислотный дождь пробивался через высокие кроны, большие желтые капли разлетались брызгами по полимеризованным капюшонам их обманок. Каждый Астартес растворялся в тенях при помощи маскировочных плащей; три одинаковых фигуры, закованные в керамит, шаг за шагом продвигались в дебрях тропического леса ядовито-зелёного цвета.

Галлор шел впереди, пряча под плащом взятый наизготовку болтер, а Варрен замыкал строй, глядя то вправо, то влево, сосредоточив охотничий инстинкт на поиске возможных угроз. Рубио находился в середине, но двигался механически, как марионетка, будто его мысли витали где–то далеко. Разум псайкера, отделившись от физической оболочки, плыл по периметру на расстоянии сотни метров, петляя среди деревьев и останавливаясь то тут, то там, словно был насекомым, порхающим от цветка к цветку.

Удивительно, но жизнь кипела даже здесь, прямо под глинистой землёй и среди обширной сети уходящих вглубь корней деревьев. Живучие рептилии и снующие повсюду насекомые, существа с плотной кожей и прочными панцирями, эволюционировавшие, чтобы выжить в загрязненных, изуродованных радиацией отдаленных районах Терры. На Тронном мире осталось немного областей, которые всё ещё можно было считать по-настоящему дикими, и это была одна из них. Сотни тысяч лет назад низменность была глубинной равниной под толщей океанической воды. Эти могучие океаны пересохли до состояния мелководных луж, став лишь тенью своей былой славы, и открыли эти изуродованные пустоши палящему зною безжалостного солнца.

Рубио всегда был разочарован Террой при всех ее дивных чудесах и памятниках, великих работах и человеческих достижениях. За пределами городов-ульев, больших анклавов и величественного Императорского дворца родина человечества была суровой, покрытой шрамами планетой. По сравнению с зелёным, сверкающим Макраггом она казалась древней и неприветливой. Воин нахмурился, отгоняя эту мысль. Тилос больше не носил лазурного цвета XIII легиона. Макрагг перестал быть тем местом, которое он может называть настоящим домом. Вместо этого легионер сосредоточился на миссии. Они шли, придерживаясь указаний, полученных от выживших в Шагающем городе, надеясь отыскать ключ к разгадке тайны, окутывающей сломленную Сестру Безмолвия.

Рубио вернулся в свое тело и услышал, как Варрен, следующий за ним по стволу упавшего дерева, раздраженно хмыкнул:

— Черт бы побрал это место, — проворчал он, будто продолжая прервавшийся разговор. — Мне следовало остаться с Иcоном.

Рубио промолчал. Варрен не был бы собой без постоянного недовольства всем и вся, но его жалобы участились с тех пор, как он вернулся к боевым обязанностям после выхода из анабиотической комы. Псайкер подозревал, что раны Варрена не исцелились до конца, несмотря на заверения воина, и его жажда снова вернуться в строй оказалась сильнее доводов разума. Но озвучить эти предположения означало разжечь никому не нужный спор. Вместо этого Рубио решил оставаться бдительным и держать язык за зубами.

Задача Вардаса Иcона в Шагающем городе заключалась в выполнении нескольких приказов Малкадора — легионеру было поручено укрепить оборону разрушенного метрополиса, прежде чем двигаться дальше. Большая часть выжившего населения, чей город оказался на заснеженном высокогорье, спасалась бегством обратно в теплую местность. Улетая, Рубио из иллюминатора шаттла видел бесконечные вереницы переселенцев, спускающихся вниз по крутым горным склонам. Несмотря на то, что они устранили угрозу, конечным результатом все еще оставалась победа вторгнувшегося противника. Шагающий город был стреножен, и тень Гора, падающая на Терру, стала немного больше в сердцах и умах простых людей.

Тилос и остальные прибыли в джунгли два дня назад и шли без остановки с того момента, как их шаттл взмыл в небо. Сейчас они уже были близки к координатам, выуженным псайкером из сознания контрабандиста, которого Галлор поймал при попытке к бегству. Того самого человека, которого другие выжившие опознали как тюремщика женщины по фамилии Джидасиан. Рубио узнал его с первого взгляда, собрав фрагментарные воспоминания о его лице у свидетелей. Варрен с легкостью сломал контрабандиста, просто показав ему клинок и объяснив, что с ним можно сделать. Этого было достаточно.

— Подождите здесь, — хрипло сказал псайкер, прервав затянувшееся молчание. Галлор послушно присел на корточки, а Варрен скорчил недовольную гримасу, пока Рубио осматривал лагерь через монокулярный сканер.

В нескольких сотнях метров от их укрытия заросли редели, открывая взору скопление неглубоких, соединённых между собой кратеров, заросших буйной растительностью. Еще дальше, за впадинами, виднелись большие проржавевшие арки, скелеты огромных корпусов кораблей, обглоданные временем и потоками кислотных дождей. От изначального величия и формы судов мало что осталось, но можно было предположить, что они были немыми свидетелями тех времен, когда воды покрывали эту местность. Среди старых остовов раскинулся лагерь, точно такой, каким его помнил контрабандист: мешанина прямоугольных контейнеров, переоборудованных в укрытия и расположенных под широким пластиковым пологом, колеблющимся на ветру. Рядом стояла пара похожих на пауков транзитных вездеходов, а чуть дальше просматривалась импровизированная посадочная площадка. Там стоял межпланетный тягач, посаженный на хвостовые двигатели. Он был похож на крылатый болт-снаряд, его закруглённый нос блестел под проливным дождем. Контрабандист знал этот корабль; внутри он пах смазкой и старым топливом.

— На нем плазменные двигатели, — заметил Галлор, изучая корабль. — Он мог бы добраться до внутренних миров и вернуться обратно.

— Да, — сказал Рубио. — И он достаточно мал по тоннажу, чтобы пройти незамеченным через оцепление вокруг Меркурия.

— Я вижу движение, — Варрен подошел ближе и поднял руку. — Смотрите туда. — Он показывал на пару фигур в громоздких защитных костюмах, лениво двигавшихся у края огромного шатра. Понять, кто это, было невозможно — лицевые панели их комбинезонов оказались настроены на самую темную поляризацию.

— Они носят костюмы для работы в вакууме, — добавил Галлор. — Но воздух здесь пригоден для дыхания, — он оглянулся на Рубио. — Защита от дождей?

Рубио не ответил, вместо этого позволив своему разуму скользнуть вперед. Он подумал о контрабандисте и других преступниках, которых они допрашивали в Шагающем городе, надеясь, что сможет ощутить такие же ауры здесь — свободно гуляющие мысли необученных умов, в основном грубых, хитрых и жестоких, — но первое сканирование не выявило ничего подобного. Он нахмурился, сфокусировавшись, чтобы проникнуть глубже, но тотчас ощутил нечто иное.

Другого псайкера.

Руки Рубио поднялись в защитном ката, он инстинктивно почерпнул еще силы из псионического потока, желая защитить себя. В тот же миг один из участков влажных джунглей странно дрогнул и начал двигаться; Галлор и Варрен вскинули оружие, направив его на то, что могло быть еще одной обманкой.

— Подождите, — сказал Рубио. Новоприбывший излучал скорее легкое, самодовольное веселье, чем злобу, и это заставило его остановиться. — Покажись, — потребовал он.

Накидка погасла, и перед взором троицы предстал еще один легионер в таких же доспехах цвета серых штормовых облаков, что и у них. Воин подошел ближе и присел на корточки. От матрицы псионически настроенных кристаллов вокруг его затылка исходило мерцающее сияние.

— Они не знают, что мы здесь, — сказал он.

— Прах Нуцерии, кто ты такой? — прорычал Варрен.

— Друг. — Рубио не узнавал голос легионера, но боевой доспех и метка Сигиллита на нем были подлинными, просканированы и подтверждены оптическими датчиками шлема. — Зачем вы пришли? — Он начал пробираться к ним через джунгли. — Мне не нужна поддержка.

— Назовись, — попросил Рубио.

— Йотун. — Странствующий Рыцарь замялся перед ответом, будто счел его неподходящим. — Ты Койос, да?

— Рубио, — поправил тот. Воину показалось, что новоприбывший говорил с легким фенрисийским акцентом, но фильтры шлема искажали тембр, потому определить его владельца наверняка не получалось.

— Ах да, конечно, — Йотун посмотрел в сторону. — Теперь я понимаю. Вы не ожидали встретить меня здесь.

— Что именно ты тут делаешь? — спросил Галлор.

Воин неопределенно махнул рукой в сторону лагеря контрабандистов.

— Наблюдаю.

— Мы прошли долгий путь, чтобы найти это место, — Варрен был явно раздражен расслабленностью Йотуна. — Если у тебя есть что сказать полезного, псайкер, так и сделай. Иначе мы пойдем туда и разнесем всё в клочья.

— Что вы ожидаете найти? — воин явно проигнорировал Пожирателя Миров, обратившись к Рубио.

— Я узнаю это, когда увижу, — ответил он.

Новоприбывший издал низкий смешок.

— Тогда я помогу тебе. Веди.

Варрен и Галлор вместе двинулись на юг, а Йотун присоединился к Рубио. На мгновение Тилосу показалось тактически неверным разделиться на пары, в одной из которых были только псайкеры, а в другой — нет, но внутри лагеря царила телепатическая тишина, внушающая надежду на то, что им не придется столкнуться с псионически одаренным противником.

Рубио не ожидал тяжелого боя, но горький опыт подсказывал ему быть начеку. Пока что на стороне Странствующих Рыцарей был элемент внезапности, и они собирались воспользоваться им максимально эффективно.

Воины активировали свои обманки и позволили техноплащам растворить их очертания в тусклом зеленом полумраке джунглей. Движения воинов были медленными и методичными, ибо хоть плащи могли сделать невидимой даже массивную фигуру полностью экипированного космодесантника, они не могли замаскировать движение. Если они будут спешить, внимательные стражники могут заметить странные искривления зеленого полога листвы и поднять тревогу.

— Когда ты принял метку Малкадора? — тихо спросил Йотун, нарушая молчание.

— Я был одним из первых, — ответил Тилос. — Сразу после Гарро.

— Гарро не был первым, — фыркнул Йотун. — Не в хронологическом порядке.

— Ты сам задал вопрос. Разве это имеет значение?

Воин пожал плечами.

— Я слышал о тебе, Тилос Рубио. Презренный сын Жиллимана. Тот, кто бежал с Калта и никогда не вспоминал о нём.

— Я вспоминаю о прошлом, — поправил Рубио. — Но это ничего не даёт.

Сейчас, на полпути через заросший кустарником кратер, у них было мало возможных укрытий. Псайкер высматривал пути отхода на случай возможной перестрелки и с горечью констатировал, что их было слишком мало. Если до этого дойдет, будет лучше прорываться вперед сквозь любой встречный огонь.

— Хорошо, — сказал Йотун. — Путь, по которому мы с тобой идём, ведет в будущее. Смотри вперед, кузен. Всегда вперед.

Тилос замер, наблюдая за тем, как фигура в скафандре впереди пересекает его путь.

— Ты говоришь так, будто знаешь меня, и все же… У меня нет друзей среди сыновей Русса.

Йотун снова издал низкий смешок.

— Я не Волк. — Астартес постучал по своей броне. — Мы все Рыцари.

Рубио повернулся и посмотрел на него.

— Каково твое настоящее имя?

Веселье воина испарилось, когда он ответил.

— Здесь и сейчас, я — Йотун. Воспоминания о прошлом ничего не дают — ты сам это сказал.

— Да. — Неуклюжая, громоздкая человеческая фигура контрабандиста исчезла из виду за грузовым контейнером, и Рубио быстро двинулся вперед, достигнув края большой палатки, которая занимала большую часть лагеря.

Два псайкера скользили вокруг нагромождений пустых грузовых контейнеров, пробираясь внутрь лагеря. Положив руку на рукоять своего гладия, Тилос снова позволил сознанию покинуть тело и еще раз попытался просканировать разумы группы контрабандистов.

Смерть. Стигийский трупный холод и гнилостный смрад из вскрытой могилы — вот образы, которые переполнили его, и он пошатнулся от внезапных ощущений.

— Ты чувствуешь это? — прошептал Йотун, и по его тону Рубио понял, что другой воин испытывает то же самое.

Тилос бесстрастно кивнул.

— Здесь что–то не так.

— Посмотри вверх, — мрачно сказал воин, указав пальцем. Рубио повернулся, чтобы лучше рассмотреть окружение.

Пластиковый полог над лагерем был прикреплен к ржавым корпусам старых кораблей десятками толстых канатов, но, слишком длинные, концы этих тросов просто болтались в воздухе. К ним были привязаны тела, которые подобно гротескным противовесам медленно покачивались на ветру. От раздутых трупов разило гнилью разложения, и Рубио похолодел, увидев радужный блеск крошечных тел насекомых, ползающих по бледной плоти мертвецов.

Он отвел взгляд и заметил изъеденную ржавчиной большую металлическую секцию корпуса, которая, вероятно, была рубкой древнего судна, давным-давно бороздившего океаны. Перевернутая и наполовину погребенная на дне кратера, она была превращена контрабандистами в своего рода командный пункт, и через дыры в прогнившем металле можно было увидеть резкие всполохи химических огней.

— Туда.

Йотун кивнул, подумав о том же.

— Только бесшумное оружие.

— Понял. — Рубио вытащил свой силовой меч, намеренно удерживая поток псионической энергии на низком уровне. У Йотуна было собственное силовое оружие — топор с блестящим изогнутым лезвием, которое источало внутренний свет.

— Тилос, ответь, — проскрежетал грубый голос Варрена по вокс-каналу.

— На связи, — отозвался он.

— У нас здесь несколько ничего не подозревающих контрабандистов-бездельников в поле зрения. Стоят неподалеку.

— Понятно. Сообщите, если ситуация изменится.

— Будь осторожен с незнакомцем, — предупредил Варрен. — Ты не должен доверять ему лишь потому, что у него есть метка Сигиллита.

Рубио взглянул на бесстрастную лицевую пластину шлема Йотуна, охваченный чувством, что за ней другой воин ухмыляется ему.

— Я тоже об этом подумал, — сказал он и отключил канал.

На своем пути они не встретили сопротивления и даже не заметили охрану. Это настораживало и усилило напряжение Рубио. Он крепче сжал рукоять своего гладия.

Пробираться по проржавевшим, перевернутым вверх тормашками коридорам было трудно, а их небольшие размеры вынуждали массивных бронированных воинов передвигаться гуськом. Тилос еще не подозревал, что будет первым, кто столкнется с тем, что позже назовет «лабораторией».

Возможно, в те дни, когда корабль бороздил давно высохшие океаны, здесь располагалась столовая. Выцветшие остовы скамеек и столов были привинчены к полу над их головами, но перевернутый потолок, по которому они шли, был заставлен полудюжиной стульев, ощетинившихся зажимами и кошмарными хирургическими инструментами на концах угловых сочленений. Голонакидки — устройства, похожие на капюшоны, которые охватывают человеческую голову и проецируют реалистичные виртуальные образы прямо на сетчатку — свисали отовсюду, некоторые все еще были включены и мигали.

Рубио знал, зачем нужны эти устройства. Он воскресил их смутные образы в своих воспоминаниях о далеком прошлом, почти полностью стёртом из его памяти. В молодости, когда он был всего лишь простым юношей, а не трансчеловеком, подобные машины помогли ему стать членом Легионес Астартес. В то время как другие технологии и операции подготовили его тело для имплантации новых и более мощных органов — шедевров биоинжинерии, устройства, подобные этим, внедряли необходимые знания прямиком в его разум. Благодаря гипнагогической терапии, психограмметрическому программированию и переобучению юный Тилос Рубио смог познать многовековой боевой опыт, тактику, тонкости абстрактного мышления и многое другое. Но применение такой технологии на простом человеке может иметь ужасные, разрушительные последствия.

Йотун дотронулся до одного капюшона, а затем оттолкнул его.

— Я и не думал, что когда–нибудь увижу их еще раз, — в словах снова проскочил тот акцент с резкими нотками, присущими Стае и пробивающимися в каждой фразе. — Ты понял, Рубио? Это комната пыток. Те, кого привозили сюда, лишились своего «я».

«Совсем как Джидасиан», — подумал Рубио и похолодел от внезапной догадки. Источником безжизненной, психически пустой области в этом месте, как ни парадоксально, было что–то живое. А значит, это могло быть только одно.

— Ты тоже догадался? — Воин, казалось, интуитивно уловил ход его мыслей.

Рубио кивнул, изо всех сил концентрируясь, чтобы хоть ненадолго преодолеть подавляющее воздействие нулевого поля. Тёмная пустота приняла смутные очертания, концентрируясь за люком в дальней стене.

— Там.

Йотун коротко кивнул и двинулся к проходу. Быстрыми, почти что скупыми движениями своего топора он срубил петли; срезы заблестели в полумраке помещения. Рубио шагнул вперед и как можно тише снял со своего места широкую дверь. Из темноты дыхнуло затхлой вонью, но псайкер шагнул вслед за Йотуном внутрь.

Следующим помещением была металлическая камера, когда–то служившая огромным холодильником для мяса. Теперь же она был заполнена кубическими клетками, небрежно наваленными друг на друга. Большинство из них были пусты, но в некоторых томились измученные люди в лохмотьях. У каждого обритого пленника — точнее, пленницы — можно было разглядеть почетные татуировки Сестринства Безмолвия. Тилос ощутил, как при виде этих несчастных в его душе поднимается ярость.

Йотун двинулся между рядами клеток, срывая замки. Освобожденные женщины, спотыкаясь, выходили из своих крошечных тюрем, не обращая внимания ни на легионеров, ни друг на друга. Их глаза были пусты, а лица не выражали эмоций.

Все они что–то говорили, некоторые неразборчиво бормотали, а другие произносили слова хриплым шепотом. Рубио прислушался, надеясь, как и в тот раз с Джидасиан, разобрать какие–то осмысленные фразы среди бессвязно бормочущего хора, но не смог.

— Теперь мы знаем, почему здесь нельзя было ничего почувствовать, — заметил Йотун. — Парии. — Он произнес это слово с явным отвращением, и Рубио разделял его антипатию.

— В самом деле… — Он запнулся, краем глаза уловив резкое, неожиданное движение в открытом люке позади них. Рубио развернулся, заметив человека в громоздком защитном костюме. Вырисовывающаяся на фоне сияния биолюминов в другом помещении фигура была коренастой и нескладной, и всё же незнакомец среагировал довольно быстро. Вильнув и пригнувшись, фигура в скафандре выскочила обратно в коридор.

Воин бросился вслед за контрабандистом, занеся гладий для смертельного удара сверху вниз. Безупречным выпадом он пробил рюкзак скафандра, позвоночник и грудь незнакомца прежде, чем тот смог уйти.

Но что–то было не так. Лезвие будто чиркнуло о что–то во время удара, а фигура незнакомца исказилась, падая и меняя форму. Шлем с черным забралом ударился о палубу и треснул — из него вырвался поток блестящих жужжащих мух.

Скафандр сдулся, став похожим на сброшенную оболочку рептилии, и поток насекомых с ревом устремился в коридор. Выйдя вслед за Рубио, Йотун шагнул вперед и отшвырнул сломанный шлем. Внутри виднелся изуродованный, почерневший и наполовину обглоданный череп.

— Еще одно злодеяние, требующее расплаты, — хмуро сказал он.

Тилос услышал, как со всех сторон начало доноситься ответное жужжание, эхом отражавшееся в проходах древнего корабля, и мгновение спустя у него в шлеме раздался рычащий голос Варрена.

— Рубио! Контрабандисты делают… что–то! Кричат! Я вижу дюжину или больше, они направляются в вашу сторону!

Псайкер заколебался, взвешивая варианты. Это были явные признаки воздействия варпа на реальность, и одним из непреложных обетов Странствующих Рыцарей была полная зачистка подобных мест от всех возможных следов заражения, даже если это означало потери среди невинных.

Но воин не собирался позволять этим пленникам погибнуть, не тогда, когда было ещё так много вопросов, на которые они могли бы получить ответы.

— Варрен, Галлор. Встречаемся на месте входа, мы выйдем с небоеспособными выжившими, — он бросил взгляд на Йотуна. — Доставим их в безопасное место, да?

Йотун склонил голову набок.

— И что именно ты собираешься делать?

В коридорах звенело эхо металлического грохота — толпа врагов двигалась к Астартес.

— Я задержу их, — сказал Рубио, поднимая свой силовой меч и готовясь к бою.

 

Варрен побежал вдоль кромки лагеря, Галлор следовал за ним по пятам, они оба открывали огонь по всему, что двигалось — но каждый выстрел пробивал одетые в скафандры фигуры насквозь, не нанося им ощутимого вреда, и взрывался в джунглях далеко позади. Жужжащая черная дымка клубилась над входными и выходными отверстиями, а висящие над головой тела корчились и тряслись в гротескном сочувствии.

Он поднял глаза и увидел, как распухшие животы лопаются, открывая взору роящиеся массы толстых личинок и еще большее число новорожденных трупных мух, заполняющих всё свободное пространство под пластиковым покровом.

— Будь всё проклято! — Варрен нахмурился. — Клянусь жизнью, я никогда так не хотел тяжелый огнемёт, как сейчас!

— Посмотри туда! — Галлор ткнул пальцем в рваную дыру в стене рухнувшей боевой рубки, когда из неё выбралась толпа измученных пленниц в сопровождении шагавшего позади Йотуна.

— Где Рубио? — прорычал Варрен, вскидывая болтер и явно готовясь поверить в свои худшие предположения об этом незнакомце.

Воин указал топором назад, на останки древнего корабля.

— Он выигрывает время, чтобы мы смогли спасти эти несчастные души, — парировал он. — На восточной стороне лагеря есть вездеходы. Поднимайте Сестер на борт и отступайте к деревьям.

— Но космический корабль… — начал Галлор.

— Неудачный выбор, — перебил его Йотун.

Варрен нахмурился еще сильнее:

— Теперь ты отдаешь нам приказы?

— Я прошу твоей помощи, брат, — настойчиво сказал воин, направляясь обратно к лагерю. — Мне нужно еще кое с чем разобраться.

 

Бой в узких коридорах обещал быть трудным, но Рубио бросился в атаку без промедления, превратив свой меч в вихрь стали. Близость парий притупляла его псионические способности, но не могла повлиять на те навыки, которые он получил благодаря богатому боевому опыту. Наделенный псионической силой или нет, его меч все еще был грозным оружием, рвущим на куски странные скопления трупных мух-мутантов. Каждая разрубленная фигура в скафандре взрывалась очередным жужжащим роем, вынужденным покинуть изъеденные останки того несчастного дурака, который стал их ходячим рассадником.

Некоторые из существ внутри скафандров были на начальном этапе отвратительной трансформации, и мутации еще не вышли за рамки раздутых тел, набитых яйцами мух. Они напоминали какую–то адскую помесь людей и насекомых: их рты превратились в щелкающие пасти из жвал, глаза мерцали, как драгоценные камни, а сморщенная кожа была покрыта тонкими ломкими волосками и осязательными усиками.

Однако они умирали так же легко, как и любой другой противник, и Рубио позволил себе войти в привычный ритм боя, полагаясь на свое умение сохранять концентрацию и уничтожать все, что встречалось ему на пути. Тем не менее, бесконечный поток врагов оттеснял его назад — но он и не собирался удерживать эту позицию, только отсрочить неизбежное.

«Теоретически, — сказал голос в глубине его сознания. — Как долго один воин может удерживать наступление в таком узком проходе, будучи ограниченным в свободе действий?» Голос напоминал о суровом наставнике, затерявшемся в веках и других войнах. «Практически: пока его меч не сломается… или его воля не дрогнет».

— Сегодня этого не случится, — сплюнул Рубио. — Варрен! Каков ваш статус?

— Мы захватили вездеходы, и пленники уже на борту, — последовал ответ. — Выбирайся и беги сюда!

Псайкер почувствовал, что это было не всё, но в гуще боя у него не было времени просить объясниться. Тилос доверял Варрену и кивнул сам себе.

— Понятно. Уходите, сейчас же!

Пока он говорил, на него набросилась пара верещащих мутантов; Рубио разрезал одного на куски грязного мяса, а другого ударил кулаком в голову, перекинув через переборку. Отскочив назад, он вытащил из–за пояса крак-гранату и активировал взрыватель. Легионер швырнул устройство в тварей, карабкающихся по телам своих сородичей и жаждущих добраться до него, а затем ринулся прочь.

Ударная волна от взрыва заставила ржавые стены изогнуться и задрожать, но Астартес выбрался на свободу, прежде чем часть остова рухнула. Прожекторы на верхушке одного многоногого вездехода вспыхнули и подсветили ему путь, пока два транспорта спешили прочь через поляну за лагерем.

Тилос бросил взгляд через плечо и увидел тот же самый бурлящий рой, который пожирал население Шагающего города. Он кружился и гудел, собираясь в тучу и готовясь атаковать легионеров. Сейчас, как и тогда, Рубио и другие были не лучшим образом подготовлены для борьбы с такой угрозой, но легионы Космодесанта были созданы, дабы стать самым эффективным оружием, всегда находившим способ победить врага.

Он высоко подпрыгнул, ухватился за перекладину на одной из опор вездехода и вскарабкался на крышу машины, тяжело дыша. Оглянувшись назад, Тилос увидел, что Галлор втиснулся в командную кабину, чтобы дотянуться до двух рычагов управления. Мейсер вёл второй вездеход, и через отверстия в железном корпусе Рубио смог заглянуть в нижние грузовые отсеки, где увидел бледные лица с пустыми глазами, которые смотрели на него. Смотрели, но не видели.

— Йотун с вами? — Он взглянул на Варрена, тот покачал головой.

— Он вернулся.

— Зачем?

Любой ответ, который мог бы дать воин, был заглушен громоподобным ревом двигателей. Похожий на пулю корабль, стоявший на посадочной площадке, выплюнул потоки белого огня из двигателей и поднялся над землей. Внезапно стало ясно, куда ушел Йотун.

На секунду Рубио испытал разочарование, сожалея, что незнакомый Странствующий Рыцарь решил оставить их — но только на секунду. Не успел грузовой корабль подняться на высоту полога едких джунглей, как содрогнулся, когда сила его двигателей внезапно исчезла, а подъемный импульс был сведен на нет. Раздался металлический стон, и корабль накренился вбок, его хвост повернулся в сторону посадочной площадки и лагеря, а двигатели вновь взревели. Струя пламени затопила импровизированные палатки и испепелила их, а затем взметнулась вверх, поглотив гигантский рой трупных мух.

Рубио пригнулся, заслонив рукой лицо, когда корабль рухнул и взорвался, захлестнув все вокруг потоками всепожирающего белого огня.

Вездеходы были уже глубоко в джунглях, но взрывная волна всё ещё швыряла их туда-сюда и распыляла струи горящего топлива над головами легионеров обжигающими дугами. Хелиг выругался, когда паукообразная машина ушла в неконтролируемый занос в густых зарослях.

— Думаю, это ответ на твой вопрос, — сказал Варрен.

— Он… он выбрался? — Галлор повернулся, уставившись на стену пламени.

Рубио тщетно пытался издать телепатический зов, но подавляющее присутствие парий свело его усилия на нет. Наконец, он вздохнул и сделал знак остальным двигаться дальше.

— Возвращаемся к месту встречи.

— Мы почтим жертву Йотуна вместе с остальными, — сказал Галлор.

«Где почтим?» — спросил себя псайкер. Правда заключалась в том, что для Странствующих Рыцарей не существовало ни зала героев, ни статуй или мемориалов, которые напоминали бы об их службе и смерти. «Может быть, нам самим нужно создать такое место», — подумал он, спускаясь в грузовой отсек, где планировал провести остаток пути.

Пленницы что–то бормотали, и Рубио слушал их вполуха, пока транспорт, покачиваясь, продвигался через лес. Подобно повторяющимся песнопениям, наложенным друг на друга, слова и отзвуки, которые они издавали, иногда сливались в краткой, прерывистой синхронности. Временами ему казалось, что это могут быть строфы поэзии или осколки старых забытых мифов.

Затем он очень отчетливо услышал, как сломанный хор произнес слова, от которых сердце воина сжалось в груди.

— Гор. Приди, Малкадор. Просим.

Рубио вскочил на ноги.

— Что вы сказали? — рявкнул он, переводя дикий взгляд с одного пустого лица на другое. — Отвечайте мне! Скажите это! Скажите еще раз…

— Просим мира, — прошелестел хор, прежде чем снова разразиться неразборчивым лепетом.

Интервал IV. Нет той жертвы, что нельзя принести

 

[Варп; сейчас]

— Хунда!

Жестокосердный услышал, как какой–то юнец зовет его по имени, и с раздраженной медлительностью старый ветеран полностью пробудился. Его имплантированные авточувства активировались. Обычный, инфракрасный, ультрафиолетовый и терагерцовый режимы отображения образовали единый массив входных данных.

— Кто там? — Вопрос проскрежетал в кислом воздухе оружейной камеры, раздаваясь из модуля вокодера на передней части его бронированной туши. Дредноут «Контемптор» с бочкообразной грудью зашевелился на поддерживающей раме, отчего железные балки заскрипели. Он согнул толстые пальцы своих боевых кулаков и повернул оптические сенсоры к легионеру, стоящему в дверях отсека. Обычный Гвардеец Смерти, но эмблемы на его доспехе принадлежали когорте капитана Калгаро, а не Первой роте.

— Это я, Цуррик… — Ответ молодого воина казался вымученным, словно он запыхался, что было невозможно для генномодифицированного легионера.

— Рахиб? — Жестокосердный издал грубый, пилообразный звук, который отдаленно напоминал смех. — Что ты здесь делаешь? Прошло много времени, юноша! — Затем нотки юмора исчезли из его голоса. — Что–то случилось?

Цуррик не ответил, вместо этого сделав резкие жесты сервам и слугам-механикам, которые как раз занимались ремонтом железного тела почтенного ветерана. Они поняли намек и быстро ушли, оставив двух воинов Гвардии Смерти наедине.

— Калгаро велел мне разыскать тебя, — наконец сказал легионер. — Мы оба согласились, что, если кого–то на борту «Терминус Эст» и можно расспросить о корабле начистоту, так это Хунду Скорвалла.

Жестокосердный снова рассмеялся.

— Расспросить о корабле… или его командире? Я уверен, что вы больше хотите знать о намерениях Тифона, чем о его корабле!

— Да, это правда. — Цуррик пошатнулся и тяжело прислонился к ограждению. — Во имя клинка, почему здесь так адски жарко?

— О чем ты? — Ветеран проверил свой тепловой сканер, но атмосферные показатели были в пределах нормы.

Цуррик тем временем продолжал говорить.

— Ты находился под командованием Тифона с тех пор, как он взял свой раздробленный флот и отправился в странствие… У Калгаро есть вопросы о том, что произошло за то время, пока первый капитан отсутствовал, и немногие заслуживают нашего доверия, если быть… — Он запнулся, словно потеряв нить разговора. — Если быть откровенным. Ты в их числе.

— Я мало что могу вам сказать, — признался ветеран, пытаясь сдвинуть свое тяжелое тело в предохранительных креплениях, удерживающих его на месте. — Тифону я был не слишком нужен. Думаю, он держал меня здесь, потому что понял, что я считаю его выскочкой. Я знал его с самого начала, Рахиб, так же, как и тебя. До того, как вас приняли в легион…

Он затих. Хотя все, что осталось от его тела, было погребено в пласталевом гробу в глубине мощного кибернетического механизма «Контемптора», Жестокосердный все еще оставался больше человеком, нежели машиной. Поэтому он ощутил укол беспокойства, когда изучил биосигналы Цуррика. Кожа молодого воина была красноватой, покрыта маслянистым потом, и ветеран сразу же узнал характерные черты того, что внутренние имплантаты легионера работают на пределе своих возможностей. Даже на таком расстоянии он мог сказать, что преомнор Цуррика, оолитовая почка и орган Ларрамана были заняты борьбой с чем–то внутри него.

— Парень, — резко сказал он, когда внимание Цуррика уплыло куда–то вдаль. — Ты ранен? — На субканале вокс-связи Жестокосердный уже передавал приоритетный запрос апотекарию. — Из–за чего тебя так покоробило?

— Я… я не знаю. — Цуррик обхватил свои перчатки, медленно стащил их и со звоном уронил металлические рукавицы на палубу. — Эта усталость… пришла ко мне внезапно. Когда я спускался вниз… на нижние палубы, чтобы найти тебя. — Легионер сделал шаг и заколебался, а затем резко согнулся пополам, как будто его ударили в живот.

— Проклятье! — беспокойство Жестокосердного пересилило его приличия, и он разломал крепления, поднимаясь, чтобы приблизиться к Гвардейцу Смерти. — Рахиб, посмотри на меня.

— Я… — Цуррик попытался поднять голову, но тут воина пронзила такая сильная вспышка боли, что он был вынужден замолчать. Он напрягся и поперхнулся. Зловещие жидкие выделения текли из его открытого рта, и внезапно Цуррика вырвало струей вязкой черной желчи прямо на палубу. Он вскрикнул в дикой агонии и упал на колени, прежде чем его снова вырвало, а сгорбленное тело воина сотряслось в неконтролируемых спазмах.

Ветеран, подойдя к нему, наклонился, чтобы поднять с колен, и как только он это сделал, датчики Жестокосердного зафиксировали что–то извивающееся и движущееся в темной дымящейся луже. Крошечные черви, больше похожие на личинок, вылуплялись у него на глазах, выворачиваясь наизнанку и превращаясь в серебристо-черных мух с влажными мерцающими крыльями.

Цуррик взвыл и скрючился, его укрепленные кости трещали одна за другой — настолько сильными были судороги. Услышав крики легионера, двое сервов, стоящих у входа в отсек, разинули рты, и на мгновение ветерану показалось, что они онемели при виде почти неуязвимого Гвардейца Смерти в такой агонии.

Но затем человеческие слуги начали кричать и царапать свою обнаженную кожу, после чего они тоже выплюнули внутренности текучими черными потоками.

— Инфекция! — проревел Жестокосердный, и это слово одновременно стало оцифрованным криком и предупреждением, переданным по вокс-сети. — Здесь инфекция! Запечатайте палубы!

Дрожащая рука поднялась и вцепилась в броню ветерана.

— Помоги… мне… — выдохнул Цуррик, и его глаза стали молочно-белыми.

По всей поверхности обнаженной кожи легионера взбухали сотни багровых нарывов, которые располагались группами по три.

 

Когда примарх вошел внутрь, в валетудинариуме воцарилась тишина, и на мгновение единственными звуками в медицинском отсеке корабля были пыхтение атмосферных процессоров и низкий перезвон датчиков жизнеобеспечения.

Испытующий взгляд Мортариона натолкнулся на Морарга, апотекария Крозия и старого боевого пса Скорвалла, стоящих полукругом перед запечатанной камерой из пластали и кристалфлекса. Он подошел к ним, но дредноут преградил ему путь.

— Повелитель, нет… — начал ветеран на удивление мягким голосом.

— Отойди в сторону, Жестокосердный, — сказал ему Мортарион. — Я хочу это видеть.

— Это ужасно, — мрачно сказал Скорвалл. — Лучше ослепнуть, чем увидеть нечто подобное. — Дредноут отступил назад, и его механическое тело будто обмякло. — Я не пожелал бы этого даже для моего злейшего врага.

В примархе вспыхнуло раздражение. «Старый дурак, — подумал он про себя, — что за сантименты?»

Но затем Мортарион заглянул в запечатанную комнату, где лежал Цуррик, и то, что он там увидел, действительно было ужасно.

Примарх Гвардии Смерти видел монстров, видел убийства. Твари, зверски сшитые вместе Властителями Барбаруса из кусков тел, были неотъемлемой частью ночных кошмаров простых смертных. Ошметки живых существ, остававшиеся после битв с ними, а позднее — жалкие останки уничтоженной жизни, с которыми Мортарион сталкивался уже во время сражений Великого крестового похода — все эти зрелища были достаточно ужасны, чтобы преследовать и терзать душу простого человека. Со временем он привык к таким вещам. Более того, часто он сам был ответственен за них.

Но это… это зрелище было серьезным ударом даже для его могучей воли.

То, что лежало на медицинской койке, едва можно было назвать Рахибом Цурриком. Его тело — без брони и фибромускулов — было гротескной пародией на то, чем оно должно было быть. Худощавая и жилистая фигура Гвардейца Смерти превратилась в мертвенно-бледную, отвратительную насмешку над собой. Плоть превратилась в серую, сюрреалистическую гнойную массу, отваливающуюся с пораженного воина зловонными кусками. Почерневшие осколки костей торчали из больших сочащихся ран, источающих сине-желтый ихор. Густые, клейкие жидкости скапливались на пласталевой палубе, смешиваясь и пенясь. Облако серебристо-черных частиц кружило вокруг похожего на труп тела Цуррика; крошечные мухи садились на рваные края ран, чтобы насытиться или отложить яйца, из которых вылуплялись извивающиеся личинки.

Цуррик походил на труп, оставленный гнить месяцами в сырой, затхлой глуши, и тем более невероятным было то, что он все еще был жив. Его грудь поднималась и опускалась в такт неровному дыханию, которое прерывалось приступами кашля и отхаркиванием зеленой слизи через барьер кристалфлекса.

Молодой воин был там не один; Мортарион увидел распавшиеся останки пары медицинских сервиторов, лежавших там же, где они упали. Рабы-машины, утонувшие в собственной зараженной крови, несомненно, были мертвы.

— Как… он все еще жив? — вопрос вырвался у Мортариона прежде, чем он осознал это.

— Неизвестно, — ответил Крозий. — Милорд, я никогда не видел ничего подобного. Его второе сердце лопнуло, а большинство органов уже не действует.

— Его геносемя?

Крозий покачал головой.

— Боюсь, что оно поражено, и нет надежды на его извлечение. Я все еще пытаюсь понять, на что я смотрю, но считаю, что это своего рода химерный переносчик болезни.

— Химерный? — переспросил Морарг. — Ты имеешь в виду мутацию?

Крозий немного улыбнулся. Он был ошеломлен, зачарован отвратительной силой заразы, которая поглотила молодого воина.

— О нет, советник. Более того, эта ветвь вируса является крайне изменчивой и очень заразной. Она бесформенна и в то же время одновременно принимает множество форм. Это не просто одна болезнь… это каждая из них сразу.

— Это невозможно, — проворчал Жестокосердный, сжимая свои тяжелые кулаки. — Тогда почему же болезнь меня не затронула? Я состою из плоти под моей железной оболочкой, — он дважды стукнул себя по нагруднику. — И я не заболел.

Морарг бросил взгляд на примарха.

— Скорвалл видел припадок Рахиба, милорд. И дюжина смертных членов команды, что были вместе с ним.

— Они погибли за то время, которое нам потребовалось, чтобы доставить его в изолятор, — заметил Крозий.

Морарг проигнорировал это замечание и продолжил:

— Я приказал провести полную магнитно-радиационную очистку и дезинфекцию всех мест, которые он посещал. Но там ничего не было. Никаких следов инфекции.

— Болезнь очень избирательна, — заметил Крозий, явно забавляясь этой идеей. — Может быть, она разумна.

— Невозможно, — усмехнулся старый дредноут. — Вирус не может думать.

— Это что–то, что мы привезли с Иникса? — допытывался Мортарион. — Оружие последней надежды, использованное против нас?

Апотекарий покачал головой.

— Я так не думаю. Я вижу здесь происки варпа.

— Ты так уверен? — Жестокосердный издал скрежещущий звук. — Как ты можешь?..

Речь дредноута оборвалась, когда Цуррик издал грубый, животный крик, заставивший похолодеть каждого, кто услышал его. Мортарион смотрел, как его воин плачет черными, кровавыми слезами, и в глубине души Жнец почувствовал что–то незнакомое и редко испытываемое. Жалость.

— Он испытывает сильные муки, — сказал Крозий, нарушая последовавшее за этим угрюмое молчание. — Достаточные, чтобы свести с ума даже самых стойких из нас.

Мортарион едва расслышал эти слова. С огромным усилием Цуррик сумел повернуть голову так, чтобы его затуманенный взгляд встретился со взглядом примарха. Лицо легионера выражало печальную мольбу, говорящую лишь об одном.

— Ты можешь излечить его?

Крозий скривил губы.

— Не знаю, милорд. Я думаю, что это… маловероятно.

— Дай мне твой клинок, — сказал примарх, протянув руку Мораргу. Советник нахмурился, но сделал то, что ему было сказано.

Мортарион взвесил оружие, а затем взял свой шлем, который висел на магнитной пластине у бедра. Надев его, он моргнул, активировав защиту своей брони от окружающей среды на максимальном уровне, и подошел к воздушному шлюзу, закрывающему изоляционную камеру от остальной части медицинского отсека.

Жестокосердный поднял когтистую руку.

— Ты подвергнешь себя заражению! Господин, ты не можешь так поступить!

— Не говори мне о том, чего я не могу сделать, старый друг. Я не боюсь. — Мортарион вошел в шлюз и дождался окончания цикла обработки.

Внутри изокамеры от зараженного воина на медицинской койке исходил такой жар, словно его кровь кипела. Дрожа от сильных судорог, Цуррик попытался поднять руку, но не смог. Он прошептал какое–то слово, не в силах произнести его вслух.

«Покой».

— Да, — сказал Мортарион, поднимая нож. Клинок был тяжелый, способный разрубать кости, и он подходил, чтобы исполнить задуманное. Примарх колебался, поворачивая оружие в руках. — Я знаю, чего ты хочешь.

Потребовалась вся воля Цуррика, чтобы он смог заставить себя сделать легкий кивок.

Мортарион прислушивался к собственному хриплому дыханию внутри своего шлема. Звук был одиноким и далеким, тяжелым от безнадежного осознания того, что он должен был сделать.

— Ты мой верный сын, — сказал он легионеру. — Ты с честью служил в Гвардии Смерти. Тебе больше не нужно страдать. А теперь — отдыхай.

Быстрым движением Мортарион вонзил нож советника в грудь Цуррика, разрезав его основное сердце надвое. Смертельный удар был идеальным. Пораженный легионер обмяк и замер.

— Готово, — произнес Жнец, глядя на медицинский ауспик-модуль, висящий над его головой на суспензорах. Датчики устройства теперь молчали. — Покойся с миром, сын мой… — начал он.

Цуррик рванулся вперед, наполовину свесившись с койки, и ужасный вой вырвался из его покрытого пеной рта. Его слепые глаза были черными от запекшейся крови, а жужжащая масса мух вокруг него превратилась в облако бешено гудящего тумана.

Мортарион отступил на шаг и с ужасом наблюдал, как Цуррик двигается, словно дергающаяся марионетка, протягивая руку и вытаскивая боевой нож из своей груди. Он вышел из раны с тихим выплеском ихора, и примарх увидел, что металл лезвия проржавел и стал хрупким. Оружие с грохотом упало на палубу и разлетелось на куски, а Цуррик откинулся назад и скорчился.

Авточувства брони Мортариона просканировали легионера и не выдали ничего, кроме отрицательных признаков жизни. Цуррик был мертв… и в то же время нет. Его тело все еще двигалось, а испуганные глаза не отрывались от господина, умоляя его о конце, который тот не мог дать.

Мортарион отступил назад через шлюз и стоял в тишине, казалось, несколько часов, пока строгий процесс обеззараживания сканировал каждую часть его брони. Примарх не решался оглянуться. Какая бы зловещая сила ни контролировала сейчас Цуррика, это был не какой–то неземной разум, захвативший его плоть, и Мортарион понимал это всей душой. Человек, лежавший в той комнате, был тем самым, которого он забрал с Барбаруса много лет назад.

Мертвый и все же живой.

 

[Планета Барбарус; прошлое]

 

Городок назывался Ущелье Геллера, как Мортарион узнал в ту первую роковую ночь, когда прибыл сюда вслед за людьми, которым помог освободиться из плена Некаре. Небольшое поселение в одной из долин было больше простого скопления домов вокруг зала с низким потолком и общинных складов. Широкий шлейф полей твердой пшеницы окружал его, обеспечивая местных жителей урожаем, а их животных — пищей. Здесь жило около двухсот низших, и они боялись его.

Та первая ночь — уже прошло несколько недель — была напряженной. Столько всего случилось так быстро, что было трудно принять всё это сразу. До сих пор он вспоминал события той ночи и размышлял над реакцией людей на неожиданное возвращение своих близких. Многие из них плакали от радости и проявляли друг к другу такую сильную привязанность, что у Мортариона заныло в груди. Он ощутил эхо чувства, которое его юный разум не мог осознать, чувства, которое он никогда не испытывал, но отчаянно хотел испытать.

Но он скрывал эту потребность по старой привычке, боясь, что это будет воспринято как слабость. Он похоронил его, когда увидел их лица, повернувшиеся к нему и бледнокожему Каласу, изгнаннику с язвительным языком и быстрыми глазами.

Последовал спор. Некоторые хотели отправить беглецов обратно в лапы Некаре, опасаясь, что верховный Властитель явится в Ущелье Геллера и полностью уничтожит его за мятеж против его выбраковки. Другие открыто призывали к убийству Мортариона и Каласа, несмотря на их важную роль в спасении людей. В конце концов, спасенные дали им пристанище, пусть и скудное.

Жители позволили им укрыться в полуразрушенной конюшне на краю деревни и дали дров для костра. И еду тоже, в некотором роде. Это была серая похлебка из общего котла, но для Мортариона она была лучше всего, что он ел в своем горном бастионе.

Несколько дней он стоял у дверей конюшни неподвижным стражем, ожидая появления его приемного отца. Но Некаре не показывал своего скрытого капюшоном лица, и через некоторое время жизнь в поселении вернулась к некоему подобию нормы. При слабом свете дня выносливые люди работали на полях. С наступлением ночи они собирались в центре города для еды и отдыха.

Калас сказал ему, что странные ритмичные звуки, которые они издавали, назывались «песнями», а иногда он слышал смех низших. Конечно, он сталкивался с этим и раньше, но безумный лепет големов или злобный смех Властителя всегда были удручающими, неприятными звуками. Он снова почувствовал тоску и, оставшись один, попытался понять ее, как–то описать это странное чувство.

Но Мортарион обнаружил лишь пустоту внутри себя, дыру, которую он не знал, чем заполнить.

— Я думаю, нам нужно двигаться дальше, — сказал Калас, возвращая Мортариона в настоящее. Он сидел, скрестив ноги, перед их очагом и помешивал угли в желтом пламени. — Я слышал, как некоторые из них говорили о нас. Многие мужчины думают, что они смогут избежать возможной мести Властителя, если мы с тобой уйдем.

— Нет.

— Что «нет»? — Калас бросил на него быстрый взгляд. — Послушай меня, Мортарион. Есть люди, которые с радостью выставили бы наши трупы на склоне холма, если бы думали, что это даст им хоть какую–то защиту от выбраковки. Мы должны идти… — он сделал паузу. — Если мы будем держаться вместе, то сможем выжить там.

Мортарион посмотрел на бледного юношу.

— Разве ты не хочешь остаться с себе подобными?

Лицо Каласа окаменело.

— Себе подобными? Ты знаешь, что мне подобные сделали в деревне, где я родился? Они утопили мою мать и пытались сделать то же самое со мной. И все из–за того, что ей не посчастливилось понравиться какому–то Властителю, — его взгляд на мгновение растворился в пламени. — Я такой же чужак, как и ты.

— Ты не такой, как я, — Мортарион повернулся к нему лицом. — Я просто убийца. Ты можешь творить чудеса. Я видел, как ты это сделал на перевале.

Калас усмехнулся и сплюнул в огонь.

— Ты ошибаешься. У меня есть некоторые… навыки, вот и все. То, что слабые умы не понимают.

Мортарион подумал было настоять на своей точке зрения, но махнул рукой. На данный момент другие вещи имели большее значение.

— Куда мы можем пойти? Если не сюда, то куда? По крайней мере, эти люди выказали нам некоторую благодарность.

— Ты ждешь от них уважения, — парировал Калас, и это было скорее утверждением, чем вопросом. — Мы не сможем его заслужить. Для них я полукровка, а ты — любимец Властителя, несущий смерть.

Группа жнецов с мрачными лицами понуро прошла мимо конюшни, направляясь в поле на дневную работу. У всех в руках были серпы и молотила. Они умолкали, как только замечали взгляд Мортариона, и снова возобновляли разговор, когда думали, что находятся вне пределов слышимости.

— Нет, — снова сказал Мортарион, когда кое–что понял. — Дело не в том, чего я жду, Калас. Речь идет о том, что нужно этим людям, — он указал пальцем. — Посмотри на них. Они всеми своими помыслами и поступками отчаянно и испуганно тянутся к каждой крохотной искорке жизни. Их существование наполнено страхом и ужасом.

Он знал эту жизнь так же хорошо, как и низшие. Несмотря на разницу в обстоятельствах, Мортарион понял, что это было то, что их объединяло.

— Так оно и есть, — ответил бледный юноша. — Так было всегда.

— Это скоро изменится. — Мортарион толкнул дверь конюшни и пошел за жнецами.

— Куда ты идешь? — крикнул ему вслед Калас, но он проигнорировал его слова.

Каждый день, пока Мортарион стоял и ждал свершения мести его приемного отца, он прислушивался к голосам жителей деревни и понимал их страхи. Несмотря на мрачную и безнадежную судьбу, многие из жителей Барбаруса все еще пытались разжечь огонь в своих сердцах. Он восхищался их огромной выносливостью и понимал их кипящее негодование. Это был вечно вращающийся в кругу несправедливости мир, с Властителями, играющими в свои ничтожные войны возмездия и приносящими людей в жертву снова и снова.

«Но у этих людей не было возможности что–то с этим сделать. Они были изолированы и одиноки. У них не было руководства. У них не было никакой надежды».

Баланс был нарушен. Это должно прекратиться. Изуверства Некаре и всех других паразитов закончатся.

«Я сделаю это».

Эта мысль постепенно крепла в нем, пока Мортарион шел по полям, среди десятков потрясенных взглядов и приглушенных голосов поселенцев.

На это потребуется время. Ему понадобится армия. Но это возможно.

Мортарион остановился на краю заросшего поля и наблюдал за тем, как находящиеся там люди делают перерывы в своей работе, рубя жесткие стебли твердой пшеницы ручными серпами. Оглядевшись, он заметил сломанные части того, что раньше было комбайном с тяжелым серповидным резаком. Обычно большое, похожее на телегу сельскохозяйственное орудие тащил вьючный зверь, но сейчас колеса были разбиты, и агрегат стоял без дела. Мортарион уверенно подошел к механизму и разломал его, пробираясь к внутренностям, чтобы взять ту его часть, которая бы лучше всего подходила к его росту и хватке.

Его сильные руки напряглись и вытащили большую косу, древко и плотный серповидный клинок которой были настолько тяжелыми, что ни один низший не смог бы ее поднять, не говоря уже о работе с ней. Он несколько раз взмахнул ею в воздухе. Коса подходила ему идеально.

Затем, не дожидаясь расспросов, Мортарион вышел на поле и начал косить. С каждым взмахом косы он срезал в пять раз больше твердой пшеницы, чем остальные, и вскоре они двинулись за ним, собирая урожай намного быстрее.

День клонился к вечеру; работа шла так быстро и ровно, что местные с трудом поспевали за Мортарионом.

Он услышал резкий смех, прорезавший воздух. Искренний смех был слабым эхом теплоты в холоде долины.

— Это и есть твой план? — Мортарион оглянулся и увидел рядом с собой Каласа. К его удивлению, бледный юноша последовал за ним и, хотя и неохотно, делал свое дело, собирая снопы твердой пшеницы. — Думаешь, размахивая серпами, они станут такими же, как ты?

Он сделал паузу, чтобы сделать глубокий вдох. Желтоватое солнце клонилось к закату, и на край поля, там, где сгущался слабый химический туман, начали падать длинные тени.

— Я добьюсь их расположения, — сказал Мортарион. — Тебе следовало бы сделать то же самое, Калас.

Далеко за полями раздался звук горна. Это был сигнал к окончанию дневной работы и возвращению в деревню.

Бледный юноша посмотрел в ту сторону, затем ухмыльнулся и кивнул в сторону косы.

— Тебе не нужно ничего добиваться, Жнец. Ты можешь просто взять всё, что хочешь. Ни одна живая душа там не осмелится бросить тебе вызов.

Мортарион медленно покачал головой, глядя на приближающиеся края тумана. Он поднял руку, чтобы убрать с глаз прядь черных волос.

— Страх — оружие, которое я использую только против своих врагов.

Ухмылка Каласа сменилась усмешкой, но прежде чем он успел сказать что–то еще, в воздухе раздался отдаленный треск ломающегося дерева и резкий детский крик.

Мортарион крепче сжал косу и повернулся к источнику звука. Вдалеке, за полями, на ветру колыхалось облако пыли, показывая место, где опрокинулась одна из деревенских общинных повозок. Он увидел, как несколько жнецов бросили свою работу и побежали к перевернутой телеге. Крик ребёнка раздался вновь, и на этот раз он был тонким, наполненным болью.

Кто–то позвал на помощь, и остальные побежали обратно в деревню. Затем сверхъестественно острые чувства Мортариона уловили запах свежей крови. Не раздумывая, он воткнул древко косы в коричнево-черную землю и покрыл расстояние до застрявшего фургона за несколько ударов сердца.

Собравшиеся вокруг местные жители попятились, видя его приближение и давая Мортариону возможность увидеть происходящее. Люди тащили тяжелую телегу, нагруженную тюками твердой пшеницы, обратно к складам, и колесо провалилось в незаметную канаву. Он понял, что произошло — массивный вес фургона сломал колесо, когда оно крутанулось не в ту сторону, и вся повозка завалилась набок.

Под ней был ребенок, пойманный в ловушку рамой фургона и зажатый в канаве, где повозка настигла его, когда она падала. Очень худая девчонка, одна из тех молодых селян, кто должен носить мешки с бечевкой для закрепления тюков с зерном. Она побледнела от шока, а кровь свободно текла из раны на её голове. Грязная земля под ней медленно поддавалась, и с каждой минутой фургон все сильнее давил на худое костлявое тело.

— Мы не можем оставить её здесь! — прошипел один из жнецов.

— Солнце уже зашло, — возразил другой. — Туман сгущается одновременно с закатом. Ты знаешь, что это значит.

Мортарион знал. Люди в поселении держали горящими факелы из смоляной смеси в течение всего темного времени суток, чтобы развеять туман, который распространялся по ночам. В этом тумане что–то двигалось и металось: хищные твари, которые, как он прекрасно знал, разорвут на части любого встречного человека. Однако ряды факелов не доставали до сломанной повозки.

— Посмотри на неё! — прорычал второй человек, когда поднялся холодный ветер. — Нам понадобится двадцать крепких душ, чтобы сдвинуть эту штуку! К тому времени, как они придут сюда, туман будет уже здесь! — он с трудом сглотнул. — Было бы милосерднее, если б мы…

— Отойди в сторону, — сказал Мортарион. Жнец потянулся к своему серпу, но даже самый мягкий толчок Мортариона отбросил низшего назад, спиной прямо в грязь. Он обошел упавшего человека и присел на корточки у ступицы сломанного колеса, нащупывая ось.

Ребёнок, пойманный в ловушку под повозкой, моргнул, окаменев. «Что она видит, когда смотрит на меня? — возник вопрос в голове Мортариона. — Сама смерть пришла за ней?»

Он отбросил сомнения и расставил ноги на грязной земле, чтобы выпрямиться. Затем Мортарион обхватил обеими руками ось повозки и с тихим рычанием поднял огромный вес. Повозка поднялась из трясины с чавкающим звуком, а он удерживал её на весу.

С минуту никто не произносил ни слова. Все жнецы в шоке замолчали. Пока Калас, наконец, не закричал на них:

— Что вы стоите и глазеете, дураки?! Вытащите её!

Девочка закашлялась и потеряла сознание, пока они вытаскивали её. Мортарион заметил уродливую рану на ноге ребенка, но чувствовал, что она выживет. Когда двое жнецов достали её так быстро, как только могли, он снова опустил повозку, не уронив ни одного из наваленных на неё тюков. Он смотрел, как с наступлением ночи люди уменьшаются в свете зажженных пограничных факелов. Тусклый дневной свет уходил так же быстро, как вода впитывалась в сухую землю.

Человек, которого сбил с ног Мортарион, уже поднялся.

— Нам придется оставить повозку. — Похоже, он пользовался определенным авторитетом среди других жнецов, возможно, как бригадир или что–то в этом роде. — Все, берите столько тюков, сколько сможете унести! — Он отдал приказ, и остальные жнецы последовали его команде.

— Бросьте их, — сказал Мортарион.

— Мы не можем! — возразил старший. — Это целый день работы. Хотя я и не ждал, что ты поймешь…

Мортарион огляделся. Ветер теперь был сильным и жестким, и вместе с ним клубы тумана двигались всё быстрее. Он мельком глянул на лицо Каласа. Его спутник-изгой вглядывался в пустоту, словно там было что–то, что мог видеть только он.

— В чем дело?

— Они здесь, — прошептал он.

— Живее! — крикнул бригадир, забираясь на перевернутый фургон, чтобы присмотреть за остальными. Он закашлялся и хватал ртом воздух, когда над головой проносились клубы тумана. — Мы не сможем дышать, если задержимся! — Он повернулся и ткнул пальцем в Мортариона. — Ты! Если ты такой сильный, то сможешь нести в дюжину раз больше…

Он так и не закончил фразу. Мортарион мельком увидел черную, закутанную в плащ фигуру, поднявшуюся из зарослей необработанной пшеницы и молча промелькнувшую в воздухе, увидел, как она подобралась к человеку сзади и рванулась за добычей.

Тусклая вспышка далекого факела отразилась на широком лезвии короткого бронзового меча, и бригадир лишился головы. Фонтан сверкающей крови брызнул на жнецов, и они в страхе разбежались.

Мысли Мортариона неслись вскачь — как он мог не услышать приближения врага, неужели его отвлекли мысли о девочке? — даже когда другая, более воинственная часть его разума увидела призрачные формы, формирующиеся в глубине туманной завесы. Он пожалел об оставленной косе и попытался схватить что–то похожее на оружие. Его длинные пальцы схватили упавшее зерноуборочное молотило, когда со всех сторон раздались новые крики.

Стоявший рядом Калас дернулся, когда одного из жнецов выдернуло из полосы света и утянуло в тень. Мортарион услышал хруст обгладываемых костей и хихиканье голодных големов.

— Некаре пришел за нами… — сказал Калас, сжимая нож. Он закашлялся, когда туман начал сгущаться.

Мортарион ощутил слабый привкус ядовитой дымки, но яд мало что значил для него.

— Нет, — сказал он, прищурившись. — Это не мой приемный отец.

Если бы Некаре захотел нанести удар по Ущелью Геллера, верховный Властитель начал бы с дождей огненных копий и орды смертоносных зверей. В гневе он не был склонен к хитростям. Нет, это был кто–то другой. Мортарион услышал свист и шипение бронзового меча. Он хорошо знал владельца этого оружия.

Десалем был одним из младших Властителей-командиров, самоуверенным интриганом, который давным-давно водрузил свое знамя рядом со штандартом Некаре. Хитрым существом, которое подбирало крошки власти, падавшие со стола верховного, и хваталось за любую возможность показать, каким услужливым он может быть.

Толпа големов-солдат Десалема вынырнула из мрака и окружила всех, кого они нашли. Калас яростно сражался, колол и резал, и немногие оставшиеся жнецы, не сбежавшие сразу, подняли свои орудия и заняли отчаянную оборону. Некоторые падали, големы набрасывались на них, чтобы испить кровь из открытых ран или утащить прочь. Мортарион не вмешивался в резню, потратив секунду на привыкание к непривычному весу молотила.

Поймав ритм, он использовал тяжелый тупой конец для проламывания черепов, а скованное цепью оголовье — чтобы ломать руки и ноги. Он с головой ушел в мясорубку, и это было неудивительно в таком скоплении врагов.

В отдалении Мортарион услышал пронзительный, скрипучий смех Десалема, и это отвлекло его внимание от непосредственной схватки. Его зрение, гораздо быстрее адаптировавшееся к ночи и более острое, чем у других, позволило ему разглядеть тонкую, закутанную в плащ фигуру младшего Властителя. Десалем плавно двигался по полям твердой пшеницы, как если бы плыл, окруженный кольцом своих воинов. Он показался, направляя действия своих големов пронзительными криками, как пастух управляет стадом с помощью гончих.

Мортарион различил и другие звуки — крики селян где–то вдалеке. Големы Десалема атаковали саму деревню, и теперь он видел, как они отступают, неся тела тех, кого захватили. Большинство похищенных все еще были живы, они бились и царапали своих похитителей — но в тот момент, когда они вошли в туман, люди прекратили сражаться и начали царапать свое горло. Ядовитый воздух скоро убьет их.

Калас тоже задыхался и хрипел.

— Туман… сгущается. — Он поплелся прочь, следуя за уцелевшими жнецами, вынужденными отступить назад к относительно безопасной местности рядом с селением и более чистому воздуху. — Не могу оставаться… здесь.

Мортарион колебался. Смех Десалема эхом разносился из глубины тумана, насмешливый и зловещий.

— Он уверен, что они не последуют за ним, — Мортарион произнес эти слова вслух. — Он знает, что они не смогут. — С гримасой на лице он отбросил цеп и побежал, его мощные ноги мелькали, когда он несся к тому месту, где оставил косу.

Она все еще была там — изогнутый серповидный клинок, похожий на застывшее в движении стальное знамя. Мортарион схватил ее, пронесшись мимо, и устремился к толпе отступающих големов, не теряя скорости.

Теперь он понял, почему его приемный отец не пришел за ним лично. Некаре был слишком умен для этого, слишком осторожен. Верховный Властитель будет относиться к последнему вызову своего приемного сына так же, как он относился к каждому этапу взросления Мортариона — как к испытанию.

Однако Мортариона больше не волновало, что будет считаться провалом испытания, а что — успехом.

Десалем все еще презрительно смеялся, когда Мортарион догнал Властителя в сгущающемся тумане сразу за границей поля и убил всех его воинов, кроме одного.

Все похищенные люди были уже мертвы, задохнувшись в леденящем безмолвии, но те, кто забрал их, последовали тем же путем в темноту, пав от руки Мортариона. Коса фермерской машины стала совсем другим инструментом, когда сверкающий острый край разрезал лепечущих, сшитых вместе существ.

Ворох кишок и дымящиеся лужи крови покрыли скудную растительность вересковой пустоши, когда крики агонии оборвались. Мортарион позаботился разоружить и искалечить одного оставшегося голема, прежде чем обухом косы разбить лицо Десалема в месиво.

Властитель с ненавистью плюнул в Мортариона, проклиная его за то, что тот осмелился напасть на одного из своих господ.

— Ты считаешь, что можешь приходить сюда и безнаказанно убивать, — сказал ему Мортарион. — Ты веришь, что туман защитит тебя. Что ничто человеческое не сможет коснуться тебя. — Он указал на ядовитую дымку вокруг них. — Сегодня всё изменится.

Крысиное лицо Десалема исказилось в замешательстве, и именно тогда Мортарион убил его. Изогнутый конец косы вошел в тело Властителя на уровне горла и двинулся вниз по всей длине его туловища, позволяя вонючему потоку мутировавших внутренностей вывалиться наружу и запятнать темную землю.

Мортарион повернулся, чтобы посмотреть на оставшегося в живых.

— Ты жив, потому что мне нужен посланник, — он наклонился и заговорил медленно и четко, чтобы не было недопонимания. — Скажи Некаре и остальным, чтобы готовились. Сколько бы времени это ни заняло, правление Властителей на Барбарусе закончится. Я приду за ними всеми.

Затем он повернулся и пошел обратно к мерцающему свету факелов.

 

[Варп; настоящее время]

 

«Мертвый и все же живой».

Ужас от осознания этого гнал Мортариона прочь, и даже строгий процесс обеззараживания не смог избавить его от нездорового страха, который снова и снова появлялся в мыслях примарха.

Увиденное им в изоляторе было тем, что он всегда считал невозможным.

Это не было заносчивостью — возможно, он обрел смирение, обремененный опытом — достаточным, чтобы осознавать, что во Вселенной было много всего, недоступного его пониманию. Мортарион был свидетелем многих вещей в свое время, ужасов и наслаждений столь странных, что ни один здравомыслящий человек не смог бы увидеть их и остаться в здравом уме.

Но на протяжении всего того времени, что он возглавлял Гвардию Смерти, была горстка непоколебимых истин, поддерживаемых нерушимыми и неизменными. Они были столпами, на которых зиждилось самосознание примарха, определялась сама суть его легиона.

Гвардия Смерти никогда не отступает. Мы всегда сопротивляемся. Мы не боимся смерти. Мы не слабы.

Но ужасающее разложение и бессмертие Цуррика положили всему этому конец. Никогда за всю свою жизнь Мортарион не сталкивался с ядом или биологическим оружием, которому Гвардия Смерти не смогла бы противостоять. Его сыновья пили яд, как воду, они вдыхали нервнопаралитические газы и токсины так, будто это был чистейший глоток воздуха, а строение их несокрушимых тел позволяло игнорировать любые разновидности вирусов, которые природа или извращенная наука могли направить против них.

Ни один легионер Гвардии Смерти никогда не умирал подобным образом. Никто, будь то Бледный Сын или рожденный на Терре воин, никогда не позорил XIV легион, став жертвой чего–то столь ничтожного, как болезнь.

До Цуррика. Ибо именно она погубила его, зараза настолько опасная, что смогла прожечь крепкие барьеры его тела и прорваться внутрь. Бедный Цуррик был поражен — нет, хуже того, он был захвачен изнутри химерным вирусом, о котором говорил Крозий.

Болезнь, которая может искалечить самый несгибаемый из легионов Астартес? Раньше Мортарион высмеял бы эту идею. Но он видел это собственными глазами, и реальность потрясла его. Сила Гвардии Смерти была для него непреложным законом. Видеть то, как этот закон был целиком и полностью растоптан, стало событием, которое он никак не мог принять.

И как будто этого было недостаточно. Казалось, что сила этого своенравного вируса проникла в само загробное царство. Как ещё можно объяснить существование нежити? По всем существующим критериям, Цуррик должен был быть мёртв. Тем не менее, он всё ещё был жив… если такое ужасающее существование можно назвать жизнью.

Мортарион посмотрел на свои перчатки. Он вынужденно оборвал биение сердца своего сына, проявив милосердие, освобождая его от этого позора, только чтобы увидеть, как лезвие, которым он воспользовался, начнет ржаветь и рассыпаться. Разложение, живая гниль, заражение — что бы это ни было, оно преобразило легионера.

Во что именно, примарх не знал.

 

Войдя на командную палубу «Терминус Эст», Мортарион сразу же обратил внимание на Тифона. Первый капитан беседовал со своим офицером Виоссом и советником Мортариона. Морарг бросил на повелителя предостерегающий взгляд, и у того сразу же возникло ощущение, что странное состояние Рахиба Цуррика было лишь одной из его проблем.

— Что на этот раз? — спросил он, прерывая наступившую напряженную тишину.

— Открылись новые обстоятельства, — сказал Тифон с нейтральным выражением лица. — Похоже, нас ждет тяжелое испытание.

Мортарион сердито отмахнулся от него и сосредоточил всё своё внимание на Морарге.

— Говори, Каифа.

Советник сцепил руки.

— Лорд Мортарион, вокс-операторы выполнили мой приказ связаться с командирами других кораблей нашей флотилии. Сообщения, которые они получили… вызывают беспокойство.

— Это происходит по всему флоту, — добавил Виосс. — Документально подтверждены случаи на борту «Пламени погибели», «Неукротимой воли», «Лорда Хайруса» и нескольких других.

— Сколько всего?

— Сотни. И с каждым часом всё больше, — сказал Виосс.

Морарг мрачно кивнул.

— То же самое, что стряслось с Цурриком. Химерная инфекция.

— Разве это возможно? — прогремел Мортарион. — Между ними и этим кораблем не было никаких контактов! Как инфекция смогла распространиться?

Он свирепо посмотрел на Виосса, давая ему шанс возразить, что это было не так, но Могильный Страж кивнул в знак согласия.

— С тех пор, как мы покинули Иникс, между кораблями не было прямого контакта, за исключением стыковки «Бледного сердца» и шаттла, доставившего сюда лейтенанта со «Стойкости». — Виосс предвидел следующий вопрос Мортариона, прежде чем тот задал его. — Старший апотекарий капитана Калгаро подтвердил, что на борту вашей боевой баржи не было зафиксировано никаких вспышек болезни, повелитель.

— Пока что, — пробормотал Тифон, привлекая к себе жесткий взгляд своего командира.

— Наши враги могли спрятать оружие на наших кораблях, — предположил Морарг, размышляя вслух. — Что–то, что должно действовать замедленным образом.

— Твоя теория не сходится, советник. У кораблей, объявивших о вспышках инфекции, нет ничего общего, что могло бы привести к такому исходу, — сказал Виосс. — Некоторые из них — части раздробленного флота, только что прибывшего из другого сектора. Другие — те, кто путешествовал со «Стойкостью» к Иниксу.

Морарг взглянул на Тифона.

— Верно. Но если вероломство навигаторов было так широко распространено, как предполагает первый капитан, это может быть ещё одной стороной этого заговора.

— Кто из моих верноподданных братьев мог бы задумать такое коварное нападение? — Мортарион нахмурился. — Жиллиман и Дорн не такие. Волк или Хан слишком горды…

— Может быть, лорд Коракс? — подхватил мысль Морарг. — Черт! Будь я проклят, если в этой ситуации нет следов Гидры!

— Альфа-Легион заодно с нами под знаменем магистра войны, — настаивал Виосс. — Какую выгоду они получат от нападения на союзный легион?

Тифон покачал головой, прерывая спор.

— Извините, но необходимо отметить, что мы не можем ограничивать себя размышлениями в общепринятых рамках и возлагать вину на обычные средства, — он сделал шаг к своему примарху. — Помните, где мы! Наши корабли путешествуют по глубинам имматериума, и об этом нельзя забывать. Законы нашей материальной вселенной переменчивы в этом мире. — Он нахмурился, осматривая заслоны на внешней стороне порталов командной палубы и указывая на них рукой. — Здесь все барьеры проницаемы.

— Поля Геллера удерживают варп снаружи, — упорствовал Морарг. — Его нет на наших кораблях!

— И всё же… — Тифон искоса взглянул на него. — Все стены могут пасть, если приложить достаточное усилие. Каждый Гвардеец Смерти знает эту истину.

— Тогда что же ты предлагаешь, капитан? — спросил Мортарион.

— Ты уже знаешь мои мысли по этому поводу, господин.

Мортарион проглотил досаду и повернулся, чтобы отыскать коммуникационную секцию «Терминус Эст», где закутанные в капюшоны сервы наблюдали за вокс-системами среднего радиуса действия, которые позволяли кораблям флота общаться друг с другом на коротких межзвездных расстояниях. Он подошел ближе, и все они в унисон поклонились.

— Смотрите на меня, — прорычал Мортарион, раздраженный их раболепством. — Установите вокс-сеть для всех наших кораблей. Голосовая связь, гололит, базовые линии. Все каналы и основные частоты. Я хочу, чтобы все корабли флота слышали мои слова.

Медный каркас опустился с потолка отсека и повернулся, чтобы направить считывающую головку на примарха. Раскрывшись наподобие цветка, в центре которого была толстая стеклянная линза, устройство испустило веер красных лазерных лучей, сканируя его образ и переделывая в цифровую форму для передачи.

Самый старший из вокс-сервов поклонился ему, и Мортарион медленно вздохнул. Ему не нравилась наигранность такой речи. Он никогда не любил умных речей и красноречивого ораторства — такого рода вещи он оставлял Гору, Лоргару или Фениксийцу. Мортарион не умел выражаться так напыщенно, как его братья. Он мог говорить только от всего сердца, быть прямым и откровенным.

— Мои сыновья, — произнёс Мортарион и услышал, как эхо его слов разнеслось по палубам «Терминус Эст». Тишина повисла над ними, здесь и на каждом корабле, куда долетал сигнал.

— Нас застали врасплох. — Он подавил желание взглянуть в сторону Тифона, ощущая первого капитана на краю своего восприятия. — Среди нас есть неопознанный недуг большой силы и химерной формы. На данный момент нет никакого лечения. Это оружие представляет реальную угрозу даже для нас. Нельзя позволить ему распространяться бесконтрольно. И на данный момент личина нашего истинного врага… виновника этой заразы… остается неизвестной. — Он сделал паузу, давая всем время осознать сказанное.

— Всем командирам, передаю свой приказ: каждый корабль флота должен закрыть свои воздушные шлюзы, посадочные отсеки и пусковые трубы. Телепортариумы должны быть отключены. Вводится в действие протокол полной изоляции, чтобы мы могли мобилизовать наши силы против этого коварного нападения и работать над устранением последствий. Линии связи будут открыты между всеми старшими апотекариями на всех кораблях. Объедините свои знания, мои сыновья. Изучите эту заразу и сообщите мне, как её убить.

Он поднял руку, чтобы сделать резкий жест, означающий конец передачи, но поколебался. Слабая тень глубокого страха, который он испытал в изоляционной камере, окутала его, и Мортарион подумал, что его легионеры тоже испытывали это. Был ли в его голосе страх? Он не мог оставить своих сыновей наедине с такими мыслями.

— Будьте уверены. Этот… мор, — снова начал он, подбирая нужные слова. — Эта… разрушительная чума… она не покончит с нами. Мы встретимся с ней лицом к лицу и поступим так, как подобает Гвардии Смерти. Мы выстоим. Мы будем двигаться вперед. Дворец моего отца стоит, ожидая грома нашей поступи. Мы увидим закат солнца Империума, развращенного Императором, мои воины. Клянусь вам черными песками потерянного Барбаруса, мы преодолеем эти преграды, и нам воздастся по заслугам. То, что причитается, будет выплачено нам сполна! — теперь слова давались ему легко, даже когда Мортарион понял, что он повторяет то, что Тифон сказал ему ранее.

— Нас ждет суровое испытание. Но легион переживёт эту заразу. — Он мысленно потянулся к знакомой клятве, отбросив фальшивые нотки, пришедшие вместе с ней. — Вы — мои несокрушимые клинки. Вашей рукой свершится правосудие, и рок придет в чертоги Терры.

— За Барбарус и легион! — прорычал Тифон, и через мгновение его клятву повторили Виосс, Морарг и все остальные на командной палубе.

Мортарион знал, что такой же ответ звучит на всех кораблях флота, но провел рукой перед горлом и оборвал передачу.

Тифон продолжал вдохновлять команду выкрикивать приветствия, но Мортарион взял его за предплечье и отвел в сторону.

— Послушай меня, — прошипел он тихо и угрожающе, так что только капитан услышал его слова. — Я хочу, чтобы твои специалисты вытащили нас из этого безумия. Найди способ вернуть наши корабли в материальный мир.

— Повелитель, то, о чем вы просите — непростая задача, — Тифон подражал его шепоту. — Есть много опасностей, которые нужно учитывать. Путешествие через завесу варпа не похоже на проход через дверь. Это лабиринт, который нужно пройти. Движущийся лабиринт со стенами из дыма…

— Избавь меня от этого, — оборвал его Мортарион. — Ты говоришь, что это недомогание пришло из варпа, но тебе не хочется покидать его? — он наклонился вперед. — Что ты скрываешь от меня, Тифон?

Первый капитан замялся, как будто был удивлен обвинению примарха. Потом повернулся, чтобы оглянуться назад, на закрытые заслоны порталов, и его губы сжались в тонкую линию.

— Ты лучше любого живого существа знаешь истинную суть моей души, Мортарион.

— Да, — согласился он, — именно поэтому я и задаю тебе этот вопрос.

Тифон не ответил. И тут из ниоткуда раздался сигнал тревоги. Мортарион разжал хватку на руке первого капитана и повернулся к Виоссу, выкрикивая команду:

— Докладывай!

Могильный Страж уставился на газоразрядный экран, и его глаза расширились.

— Авгуры регистрируют всплеск энергии на борту «Колдрейна».

— Корабль капитана Тэйджа, — заметил Морарг. — Легкий крейсер из боевой группы Обличителей.

— Покажите мне. — Мортарион махнул рукой, и из скрытого в полу гололитического излучателя появился конус изумрудного света. Свечение сформировалось в сканируемую панораму флота Гвардии Смерти, постепенно увеличивающуюся, чтобы показать изображение запрошенного корабля. «Колдрейн» под воздействием силы начал смещаться с заданной позиции, совершая беспорядочные маневры по мере удаления от флота. — Вызовите их, — добавил он.

Мрачная участь Рахиба Цуррика.

— Нет ответа, милорд, — сказал один из вокс-операторов. — Все каналы связи перекрыты.

— Подтверждаю… — Виосс мрачно кивнул. — Да. Варп-двигатели «Колдрейна» пришли в движение, а их поля Геллера реконфигурируются. Они готовятся к переходу обратно в нормальный космос.

— Это было бы ошибкой, — сказал Тифон.

Мортарион бросил на него сердитый взгляд.

— У тебя есть кто–нибудь на этом корабле? Ты не можешь… достучаться до них?

Тифон покачал головой.

— Теперь на борту этого корабля только страх и ужас. Мгновение слабости обрекло их на гибель.

Предупреждающие перезвоны изменили тон, став резкими и скрипучими.

— Энергетический всплеск усиливается, — доложил Виосс. — Они пытаются совершить прыжок.

Мортарион уставился в гололит, когда жуткое мерцание прошло по всей длине изображения «Колдрейна». Но то, что он увидел, не было ожидаемым эффектом падения крейсера в разрыв пространства и времени; вместо этого стреловидный нос трехкилометрового корабля сильно вздрогнул и начал выворачиваться. Челюсть Мортариона отвисла, когда он увидел, как судно искажалось. Как будто невидимый гигант, удерживая корабль за нос и корму, неумолимо скручивал его, сгибая и растягивая «Колдрейн» в неопознаваемую массу адамантия. Взрывы вспыхнули по всему разрушенному корпусу, и странные завитки металла протянулись от умирающего корабля. Он вывернулся наизнанку, обнажая ряды палуб и систем, выбрасывая атмосферу и обломки в Эмпиреи.

А затем, словно это была последняя издевка над ним, «Колдрейн» взорвался, погружаясь в темное рваное облако обломков.

— Признаков жизни не обнаружено, — помолчав, сказал Виосс. — Сенсоры показывают признаки вневременного смещения, инверсии массы и…

— Корабль мертв, — сказал Тифон, вынудив умолкнуть Стража Могил. — Мы должны быть осторожны, если не хотим, чтобы другие наши братья последовали за ним в небытие. — Он ушел, не удостоив своего примарха даже взглядом. — Я вернусь в санкторум и снова отыщу наш путь.

Мортарион смотрел ему вслед, внезапно охваченный зловещим предчувствием, что он стал чужаком на борту кораблей своего собственного флота.

IV

Затмение

Предвестники

Спящий агент просыпается

 

Над величайшей вершиной Терры стояла глубокая ночь, когда Рубио вернулся в Императорский дворец. У него возникли подозрения, когда офицеры контроля полетов Адептус Кустодес предоставили ему свободный доступ во внутренние пределы без предварительной остановки и обыска шаттла, который он реквизировал.

Это не соответствовало протоколу и потому было неожиданно. Несмотря на то, что все разрешения Странствующего Рыцаря были надлежащим образом оформлены и точны, даже он, как один из Избранных, не был застрахован от железных процедур безопасности, которые примарх Рогал Дорн установил в столице Терры. Немногие могли попасть внутрь так свободно, как он сейчас, и это могло означать только одно: невзирая на то, что он летел, соблюдая радиомолчание на всем протяжении своего суборбитального полёта от границы джунглей кислотного цвета, Рубио ожидали. Сигиллит знал, что он идет, и расчистил путь.

Наклонившись в тесной кабине, воин заглянул через плечо безмолвного сервитора-пилота и увидел на гололитическом экране перед собой воспроизводящийся текст. Их направили на летную платформу третьего уровня в восточной части Галереи Бриара. Рубио нахмурился, его подозрения подтвердились. Посадочная платформа была изолированной и обеспечивала прямой доступ к башне-убежищу Малкадора.

После приземления, в то время как затихающий вой двигателя шаттла эхом разносился по дворцу в сторону Города Просителей и дальше, Тилос спустился по трапу маленького корабля и оказался в центре группы Избранных — солдат в серых панцирных доспехах. Никто из них не заговорил с ним и не давал никаких объяснений, а он не нуждался в сопровождении. Кроме того, солдатам приходилось бежать, чтобы не отставать от легионера, когда он пересекал соединительный мост и проходил через мембрану мерцающего пустотного щита вокруг башни.

Личные владения Малкадора имели дополнительный слой защиты под мощными барьерами Дворца, и он был чем–то большим, чем просто технологии, которые могли противостоять энергетическому оружию или кинетическому воздействию. Рубио ощутил иные силы на границе своего восприятия и краем глаза увидел едва различимые охранные знаки, которые были незаметно вплетены в декоративные скульптуры и элегантную архитектуру башни. То, что у Сигиллита были запасы силы, неизвестные остальным, никогда не вызывало сомнений. Рубио поймал себя на мысли о том, что теперь, когда он так близко, ему стало интересно, насколько эти запасы велики.

Мостик вел в холл, и, как только они вошли внутрь, Рубио заметил еще одну фигуру в силовой броне цвета грозового неба, двигающуюся в другом направлении. Он увидел угрюмое, покрытое шрамами лицо, прежде чем оно исчезло в тени. Это был еще один Странствующий Рыцарь, но его аура и облик были незнакомы псайкеру.

«Сколько нас здесь?» — Тилос задумался, узнает ли он когда–нибудь ответ на этот вопрос.

Солдаты остановились перед широкой дверью молча, как всегда. Она скользнула в сторону на шипящих электромагнитах, и Рубио вошел в большой читальный зал. Другие двери шли по кругу среди полок с мнемоническими табличками, сферами данных, свитками и тяжелыми древними книгами. Как ни странно, но на многих полках имелись явные пробелы там, где еще недавно стояли носители информации, и воин увидел человекоподобного механоида, отбирающего стопки фолиантов в черных обложках. Один за другим среброкожий робот брал их со своего места и складывал в похожий на рюкзак контейнер, установленный у него на спине.

— Я перемещаю несколько предметов из своей коллекции, — сказал Малкадор менторским тоном. Рубио следовал за звуком голоса, идя к нему вдоль длинной, обитой кожей скамьи. Всё вокруг освещалось мерцающим светом, отбрасываемым языками плазменного пламени, которое горело в конструкции из черного металла на навершии посоха. Из огня выглядывал железный Имперский орел, а посох стоял неподвижно, словно копье, воткнутое в землю. У Сигиллита в руке был инфопланшет, который он выключил движением пальцев и, бросив его на ближайший стол, поднял взгляд.

— Я отправляю их в более безопасное место.

— На Терре есть место более безопасное, чем Императорский дворец? — Рубио внимательно посмотрел на одну из полок, и его глаза сузились, когда он понял, что не может прочитать названия на корешках книг. Дело было не в том, что они были на языке, которого он не знал, но скорее в том, что слова были расплывчатыми и искаженными, а очертания символов лишь создавали впечатление букв.

— Нет, — согласился Малкадор и указал на книги. — Не смотри слишком пристально. Чары, наложенные на эти работы, оказывают пагубное воздействие на тех, у кого нет разрешения их изучать. — Он улыбнулся, но его улыбка была слегка издевательской. — Библиарий в величайшей библиотеке, и всё же ему не позволено читать. Какая трагедия.

Сделав свое дело, теперь уже полностью нагруженный механоид умчался на колесах, спрятанных в подошвах его ног, оставив их вдвоем.

— Эти знания под запретом, — сказал Рубио. — Разве не так всегда говорят тираны? Чтобы помешать низшим сословиям узнать слишком многое, дабы те не бросали вызов их господству.

Улыбка Малкадора, скрытая капюшоном, стала едва заметной.

— Когда ты увидишь мир с моей точки зрения, то поймешь, что некоторые вещи не должны были быть известны обычным людям.

— Кто решает, где проходит граница между обычным и необычным? — Тилос ощутил воздействие легкого телепатического сканирования Сигиллита на свой разум, но даже в такой форме оно все равно ощутимо подавляло его своей силой.

— Однажды ты будешь среди них, — сказал ему Малкадор. Легионер отвел взгляд и только сейчас заметил бархатную сумку на соседнем столе.

На ней лежало несколько серебряных монет, их поверхность была покрыта замысловатыми узорами. Воину внезапно захотелось подойти поближе и взять одну из них, но он проигнорировал этот импульс.

— Что ты здесь делаешь, Рубио? — продолжил Малкадор. Сигиллит, несомненно, знал ответ, но хотел услышать его от воина.

Тилос перевёл дыхание и начал рассказ. Он поведал о Малиде Джидасиан, поясняя приказы Гарро, отданные ему; о том, как это привело его и остальных в скрытый лагерь контрабандистов. Легионер рассказал Малкадору о том, что они нашли там, о спасенных выживших и о жертве Йотуна.

Сигиллит фыркнул, услышав это имя.

— Это больше похоже на тебя, — сказал он, прерывая поток слов отчитывающегося воина. — Он был несгибаемым.

— Он думал, что меня зовут Койос.

— Неужели?

— Я не знаю этого имени.

Малкадор посмотрел на монеты.

— Пока нет. — Рубио стиснул зубы, устав от туманных намеков Сигиллита, но прежде чем он успел сказать что–то еще, собеседник в капюшоне продолжил. — Значит, ты отправил их на Белую Гору. Логичный выбор. Я отдал бы такой же приказ, если бы ты обратился ко мне, — произнес он, холодно взглянув на воина. — Но ты действуешь по собственной воле, и это не оправдывает твой поступок. — Малкадор откинулся назад, его лицо исчезло в тени капюшона. — Ты перенимаешь дурные привычки Натаниэля. Я этого не одобряю.

Рубио не позволил Сигиллиту запугать себя его огромным псионическим присутствием.

— Я вернулся в Императорский дворец не просто так, а чтобы объяснить вам свои действия. Но теперь я задаюсь вопросом, не напрасно ли совершил свое путешествие. Знаете ли вы, что происходит с Сестрами Безмолвия, которые были похищены? Или вы знаете, но считаете нас слишком заурядными, чтобы поделиться этим?

— Нет, — Малкадор тихо рассмеялся, и его смех прозвучал искренне. — По правде говоря, Рубио, я действительно не знаю, — он вздохнул. — Это в некоторой степени занятно.

Тилос услышал, как позади него с шелестом открылась дверь, и полуобернулся, ожидая увидеть серебряного механоида, вернувшегося за новыми книгами. Однако фигура вошедшего в комнату была другой и поразительно знакомой ему. Человек в мантии, похожей на облачение Малкадора, но стройный и долговязый, с песочной кожей и овальными глазами цвета морской волны.

Новоприбывший бросил на воина любопытный взгляд, но в нём не было узнавания, только страх перед тем, что его так пристально разглядывает легионер.

— Я принес… амасек, — запинаясь, сказал он.

— Спасибо, Эйл. — Малкадор подозвал его поближе, и тот, держась на почтительном расстоянии от Рубио, принес к столу серебряный поднос с изысканной бутылкой и парой стеклянных бокалов. — Через минуту мы продолжим наш разговор, — добавил Сигиллит.

Рубио пристально посмотрел на человека. Он стоял абсолютно здоровый и, по-видимому, совершенно невредимый, но все же несколько дней назад легионер видел, как этот человек был охвачен животной паникой, видел, как тот же самый человек бросился вниз с Орлиного Виадука.

— Ты — Винтор, — медленно произнес он.

Мужчина поставил поднос и отступил ближе к Малкадору.

— Верно. Простите меня, сир Рыцарь, но я вас не узнаю.

«Я видел, как ты умер». Слова почти слетели с губ Рубио, но Сигиллит едва заметно покачал головой, и они так и не были сказаны.

— Ты пришел сюда, потому что у тебя есть кое–что для меня, — Малкадор стал немногословным. — Тогда давай ближе к делу. По мере того как проходят дни и магистр войны приближается к Терре, время становится все более ценным ресурсом, который мы не можем тратить впустую.

Рубио достал из подсумка на поясе цилиндр с записывающей пленкой и передал его Малкадору. Сигиллит с любопытством посмотрел на катушку, затем подсоединил ее к инфопланшету, которым он пользовался. Через мгновение запись начала воспроизводиться.

— Гор, — произнесли голоса, их тембр был хриплым и беспорядочным. — Приди, Малкадор. Просим. Просим мира.

Винтор заметно вздрогнул при упоминании имени магистра войны, но выражение лица Малкадора оставалось бесстрастным. Он слушал воспроизводящуюся запись, дважды перематывая на начало, прежде чем остановил ее и отсоединил катушку.

— Наконец–то, — пробормотал он. — Я подозревал, что в конце концов появится подобное сообщение. Но содержание… — Малкадор сухо рассмеялся и посмотрел на Винтора. — Что ты об этом думаешь, Эйл? Не бойся, говори то, что думаешь.

— Было бы глупо озвучивать свою первую мысль, — печально сказал другой человек. — Но хорошо, я все же выскажу ее, — он вздохнул. — Это звучит почти как… предложение перемирия.

— «Просим мира», — эхом повторил Малкадор. — Я должен копнуть историю поглубже, чтобы вспомнить пример чего–то подобного.

— Если это послание от Гора Луперкаля, — сказал Рубио, — то ясно только одно. Это какая–то ловушка.

— Вполне возможно. — Малкадор встал и потянулся к посоху из черного металла. Тот беззвучно скользнул к нему в руку, и он воспользовался им, чтобы выпрямиться во весь рост. — Так что, конечно, я должен убедиться в этом сам.

Рубио скрестил руки на груди.

— Я не для того принес эти данные вам. Я пришел, чтобы…

— Предупредить меня, да, спасибо, — Малкадор отмахнулся от этой идеи взмахом руки. — Но вместо этого ты сыграл ту роль, что всегда была тебе предназначена. Шестеренки крутятся… — он сделал круговое движение пальцем. — Часы бьют. Время почти пришло. — Он вздохнул, на мгновение закрыв глаза и заглянув внутрь себя. — Я действительно думал, что у нас будет больше времени, но все признаки налицо. Перебежчики уже действуют. Гадюки среди нас зашевелились.

— Вы не должны покидать Императорский дворец, — настаивал легионер. — Лорд Дорн отрубит мне голову, если я это допущу.

— У Рогала и так хватает забот. — Сигиллит подозвал Винтора. — Эйл, подготовь мой личный шаттл к немедленному вылету. Мы с братом Рубио уходим.

Винтор моргнул.

— Какой… пункт назначения мне указать?

— Белая Гора, — ответил Тилос, произнося это название так, словно кто–то другой говорил через него.

 

Солнце висело над горизонтом, но лишь малая часть его света достигала воинов, собравшихся в зале глубоко внутри горы — старой, забытой твердыни. Это было широкое гулкое помещение — естественная пещера, которая была расширена с помощью камнедробителей и других инструментов геоформирования, а пустая порода переработана в платформы и множество прямых углов, которые никогда не возникли бы без вмешательства человека.

По всему помещению вычислительные устройства и когитаторы-сервиторы с вращающимися медными механизмами и бледными лицами, освещенными блеклым сиянием больших гололитических панелей, работали в щелкающей, жужжащей гармонии. Полупрозрачные экраны висели в холодном неподвижном воздухе, словно огромные живые гобелены с водопадами текста и цифр, бесконечно перекатывающимися сверху вниз.

Гарро огляделся, и каждая панель, на которой он останавливал взгляд, давала ему не больше понимания, чем предыдущая. Он посмотрел на ученого, женщину по имени Брелл, украдкой бросившую взгляд в его сторону, и, как только их взгляды пересеклись, она отшатнулась.

Локен указал на большой голографический дисплей почти под потолком мрачной комнаты — массивную проекцию земного шара, медленно вращающегося вокруг наклонной оси. Индикаторы, напоминающие длинные золотые иглы, пронзали поверхность моделируемой планеты в десятках различных мест.

— Вот, — сказал он. — Это все места, где находили измененных.

Варрен и Галлор стояли прямо под мерцающей сферой. Бывший легионер Пожирателей Миров впился взглядом в дисплей, словно ожидая, что тот оскорбит его, в то время как молодой воин увлеченно смотрел на проекцию. У них не было возможности поговорить с тех пор, как они прибыли на Белую Гору со своим багажом из недавно спасенных пленников, и краткий отчет Варрена вызвал у Гарро больше вопросов, чем ответов.

Гарро кивнул им и остановился перед гололитом, пристально рассматривая его.

— Так много, — выдохнул он, и его тон стал жестче. — А если бы обстоятельства были другими? Что, если бы это были наши братья-легионеры, восставшие из мертвых, а Сестринство скрывало это от нас?

— Это могло быть проявлением осторожности и не было бы ошибкой, — прорычал Варрен. — Но неприкасаемые не дураки. Они бы нам сказали…

— Или убили тех, кого нашли и замели следы, — заметил Галлор.

Локен проигнорировал это замечание и снова указал на дисплей.

— Вы хотели увидеть, откуда они взялись, и вот вам ответ. Как я уже говорил, нет никакой видимой закономерности в похищениях и обнаружении парий. Они принадлежат к десяткам различных групп Ведьмоискательниц, все разного ранга и возраста. Места, где они были замечены в последний раз, и те, где они были найдены, не имеют очевидной связи, — пока он произносил эти слова, загорались различные индикаторы, всплывали и гасли панели данных. На каждой из них мелькало лицо Сестры Безмолвия, а также личные данные и полевые сводки.

Гарро увидел проплывающий мимо образ Малиды Джидасиан и нахмурился.

— Вопросы остаются все те же. Кто это сделал и почему?

— Если можно? — Брелл откашлялась и рискнула подойти ближе, огибая группу легионеров по краю сияния, отбрасываемого парящей сферой. — С самого начала восстания магистра войны мы знали, что есть те, кто поддерживает Гора Луперкаля на Терре и в колониях Солнечной системы. Сеть шпионов и изменников.

— Мы убиваем их, а они продолжают выползать, — сказал Варрен, шмыгнув носом. — Корни сорняков уходят глубоко. Конечно, если бы Сигиллит и Имперский Кулак время от времени отпускали нас с цепи, это была бы совсем другая история.

— Продолжайте, — сказал Локен, кивнув ей.

Брелл глубоко вздохнула.

— Война дорого обходится как лояльным силам, так и мятежникам. Гибельный шторм вызвал замешательство по обе стороны раскола. Смятение, разрушение и…

— Вам нет нужды рассказывать о том, что мы пережили, — тихо сказал Гарро. — Какова ваша точка зрения, как ученой?

Она посмотрела прямо на него, и он увидел странное чувство в ее глазах. Надежда, или так ему показалось?

— Вы слышали о тексте под названием «Лектицио Дивинитатус»? Это рукопись, написанная примархом-предателем Лоргаром Аврелианом в лучшие времена, когда он считал свой долг перед Троном священным.

— Я знаю, что это такое, — сказал Гарро.

Внутри его доспехов был спрятан потрепанный буклет из дешевой бумаги и красных чернил, который не видели и о котором не знали его собратья из Странствующих Рыцарей. Впервые он нашел копию среди личных вещей своего верного хускарла Калеба Арина, после того как тот отдал свою жизнь, чтобы спасти своего командира.

Слова, заключенные в тексте, и просвещение, что они давали, в конечном итоге привели Натаниэля Гарро в общество Святой и наставили его на путь, по которому он шел сейчас. Книга, где говорилось об Императоре Человечества, представляла отца примархов и господина его бывшего командира, Мортариона, никем иным, как Богом во плоти. Божество, первое и единственное по-настоящему заслуживающее это имя.

На этих страницах Гарро снова обрел цель. Но часть воина-ветерана боялась того, куда эта цель приведет. Он ничего так не хотел, как узнать, чем закончится этот разрушительный конфликт. Он был готов умереть, как того пожелает судьба, если только это знание будет даровано ему.

Брелл все еще говорила, и Гарро заставил себя успокоиться.

— Сначала мы думали, что среди последователей этого так называемого «Имперского культа» существует некая форма психической обработки, — продолжала она, — но реальность гораздо более прозаична. Тревоги и неуместные страхи тех, кто устремляется в лоно этой церкви, облегчаются словами из книги и надеждой, которую она даёт. Надеждой на выживание в неспокойной Галактике под защитой Императора.

— Нет нужды принимать богов и молиться какому–то медному идолу, чтобы верить в это, — усмехнулся Варрен.

— Для некоторых — есть, — заметил Локен.

— Имперский культ — это непредсказуемый фактор, — сказала Брелл раздраженным тоном. — Они поддерживают главенство Императора и идеалы Империума, но это негативно отражается на Его видении рациональной вселенной! И этим они делают себя уязвимыми для разрушительной деятельности со стороны врага.

— Мы подозревали, что эти подпольные церкви — на самом деле прикрытие для повстанческих ячеек, — добавил Локен. — Некоторые действительно были таковыми. Но большинство из них просто… последователи.

— Не имеет значения, — сказал Варрен. — Они все равно привлекают этих мутантов-паразитов. Будет лучше, если мы избавимся от них.

Где–то на одной из консолей когитатора прозвучал звуковой сигнал, указывая на обнаружение приближающегося шаттла, и Брелл поспешила в тень, чтобы сопроводить его, в то время как Локен проигнорировал комментарий Варрена и продолжил.

— Каковы бы ни были их мотивы, эти группы выступают центрами для сосредоточения воли темных сил. И в этот сумасшедший дом попадают пропавшие парии, чей разум находился на грани безумия, но затем был изменён. Возвращаясь к нам, каждая из них несёт в себе фрагмент большого послания.

Галлор посмотрел на него.

— Чьё послание, Локен? Ты говоришь с такой убеждённостью, словно уже знаешь ответ.

— Гора, — ответил тот, кивнув самому себе. — Я знаю обычаи моего примарха. Я слышу фрагменты его речи в их голосах. — Гарвель указал подбородком на панели, на которых были изображены лица измененных Сестер.

— Ты слышишь его голос? — осторожно спросил Гарро.

— А ты разве нет? — Локен встретился с ним взглядом, и на какое–то тревожное мгновение Натаниэль увидел тень измученного существа с дикими глазами, которое он нашел в пепле Исствана. Он увидел Цербера, сломленную душу, которая почти поглотила бывшего Лунного Волка. — Это глас Гора. Я уверен.

— Очевидно, у тебя есть необходимое чутье, чтобы услышать его, — сказал Галлор. — Так просвети нас. Что он говорит?

Локен нахмурился, понимая, что переступил черту.

— Брелл еще предстоит найти полностью обоснованную закономерность.

— Я спросил тебя не об этом, — продолжал Галлор. — Что подсказывает тебе твой инстинкт?

Гарро заметил, как конфликт разыгрывается на покрытом шрамами лице другого легионера, пока Гарвель искал ответ.

— Я смотрел своему генетическому отцу в глаза на «Мстительном духе», где он отбросил всякую надежду на примирение. Но это послание… оно очень похоже на просьбу о нём.

— Предложение мира? — Галлор был недоверчив. — После всего, что сделал магистр войны? После того, что он обрушил на вселенную? Как он может быть таким самоуверенным?

— Это Гор Луперкаль, — ответил Локен. — Он не поддаётся описанию, ни как мой командир, ни как враг.

— Это ложь, — сказал Гарро, и его рука непроизвольно опустилась на рукоять Вольнолюбца. — Вы знаете это. Магистр войны делает свой последний ход на поле битвы, использует последнюю возможность, чтобы отвлечь нас, прежде чем он начнёт свое вторжение. Вот что это такое на самом деле.

— Возможно… — Гарвель кивнул и замолчал. — Но сомнения должны быть высказаны, Гарро. И только я имею право говорить об этом! Я единственный в этой комнате, кто был там в самом начале, до падения на Давине, которое осквернило моего примарха и ознаменовало раскол. Никто здесь не может ненавидеть его так сильно, как я! Никто здесь не может испытывать стыда и ярости, которые горят во мне! — он ткнул пальцем в других воинов. — Вы трое испытываете одинаковую боль, видя, как гибнет честь вашего легиона, наблюдая, как ваши братья и примархи восстают против тех, кого мы поклялись защищать. Этого я не пытаюсь оспорить… — он отвел взгляд. — Но мой легион был первым. Мой примарх в самом центре всего этого. Я буду нести это бремя вечно… И именно поэтому я один смею просить о невозможном. А что, если это не ложь?

— Он все еще не в своем уме, — прорычал Варрен, свирепо глядя на Гарро. — Мы должны были оставить его среди пепла и трупов на Исстване!

Гарро лихорадочно обдумывал возможность, высказанную Локеном, но изо всех сил старался говорить нейтральным тоном.

— Гарвель. Этого не может быть. Никто не осмелится произнести эти слова, но истина перед нами. Терра попала в тиски вражеского наступления. У Гора есть подходящий момент, и в его распоряжении огромные силы. Нам будет очень трудно защитить от него эту планету, и он это знает. Так зачем же ему тогда предлагать перемирие?

— Потому что где–то глубоко внутри Гор знает, что эта война приведет к разрушению всего, — Локен говорил убежденно. — Даже пав так низко, какая–то часть его видит, что приближается темное и бесконечное завтра. Я тоже, — он указал на Гарро. — И ты. Киилер показала его тебе, не так ли?

— Кто такая, черт возьми, эта Киилер? — спросил Варрен.

У Натаниэля перехватило дыхание. Он почувствовал легкое прикосновение к своей руке, как будто Святая была с ним в этот момент, снова приостановив время.

— Несколько дней назад ты сказал мне, что готов казнить этих гонцов, — сказал Гарро.

— Ты заставил меня пересмотреть свою позицию, — продолжил Локен. — Каким бы ничтожным ни был шанс, даже если среди миллиардов вариаций развития событий карты все равно покажут вероломство и измену… Несмотря на все загубленные души и сожженные миры, все потери и разрушения, причинённые этим конфликтом, несмотря на невыразимые ужасы, которые были обрушены на нас… Разве мы не обязаны Галактике последней надеждой покончить с этим, прежде чем завеса непроглядной ночи упадет навсегда? — Внезапно вся энергия Локена ушла, словно силы покинули его, а он сам уменьшился. — У нас нет ничего… и есть всё… что мы можем потерять.

— Конечно, он прав, — произнес знакомый голос. Брелл вернулась из тени в сопровождении другого легионера в синевато-серой силовой броне и фигуры, скрытой плащом и опирающейся на массивный черный посох. Его стук разносился по всему залу, пока Сигиллит и Тилос Рубио шли в круг света, а за ними по пятам следовала ученая. — Если есть хоть малейшая возможность положить конец этой войне, её нельзя игнорировать.

Гарро заметил, что Рубио выглядел так, будто был не в своей тарелке; несомненно, он чувствовал подавляющий эффект психического противодействия Белой Горы — но Малкадор не показывал такого дискомфорта. Как всегда, когда Сигиллит входил в любое помещение, он шел с таким видом, будто у него были ответы на все вопросы и возможность найти выход из любой ситуации.

— Ты сам пришел все проверить, — сказал Гарро. — Я этого ждал. Ты никогда не доверил бы нечто подобное кому–то другому.

Малкадор взглянул на Странствующих Рыцарей, а затем на Брелл.

— Вы будете охранять периметр, пока я буду наблюдать за изменёнными и их хором. Один. — Затем он посмотрел на Гарро, приподняв бровь из–за непокорного тона воина. — Пойми, Натаниэль. Некоторые вещи слишком важны, чтобы доверить их кому–то другому.

— Нет, — Гарро покачал головой, взглянув на Локена, а затем снова на Сигиллита. — Я не верю, что это лежит в основе всего. Вы окутаны загадками, лорд Регент. Они вьются и переплетаются вокруг вас. И чтобы сохранить их в неприкосновенности, вы доверяете лишь очень ограниченному кругу людей. А сколько ужасных секретов вы знаете, о которых никогда не рассказывали никому другому? Вы ни на кого не полагаетесь.

Странная смесь раздражения и печали мелькнула в глазах Сигиллита.

— Это тяжкое бремя, — согласился он.

— Это ловушка! — рявкнул Гарро.

Лицо Малкадора застыло.

— Я уверен, ты не думаешь, что я не подозреваю об этой возможности. Я знаю, что ты не считаешь меня дураком.

— Не считаю, — ответил Гарро. — Но за семь лет Галактика познала самый разрушительный конфликт в истории человечества, и все потому, что амбиции Гора Луперкаля были недооценены. Сейчас не время повторять эту фатальную ошибку. — Он сделал шаг к Сигиллиту, зная, что перешел границы неповиновения — возможно, в последний раз — и тем не менее продолжал настаивать. — Магистр войны выкладывает перед вами тайну — идеальную приманку, и вы приходите проверить её лично. Это крайняя степень безответственности.

— Следи за своим тоном, Натаниэль, — ответ Малкадора был холодным, словно лед.

Гарро все равно продолжил.

— Когда вы безрассудно спуститесь на нижние уровни крепости, что будет вас окружать? Самая мощная технология Империума, подавляющая пси-силы, и сотни психических пустот. Вы будете лишены каждой крупицы вашей силы, Сигиллит. Вы будете уязвимы.

— Ты так думаешь? — сухо спросил Малкадор. — Я почти оскорблен.

— Я пойду с ним, — сказал Рубио, не поднимая глаз. — Я лучше всех подхожу для этого.

— Неужели? — Сигиллит пристально посмотрел на легионера. — И почему же именно ты?

— Я уже слышал кое–что из послания. Кроме того, я вхожу в «круг», о котором говорил Гарро. И хотя мои псионические способности будут сведены на нет, я всё ещё воин Легионес Астартес. Если возникнет опасность, я встречу её, как подобает легионеру.

— А ты хотел бы, чтобы она была? — пронзительный взгляд Малкадора снова впился в Гарро. — Будет ли это приемлемо для тебя, боевой капитан? — Каждое его слово было подобно осколку кремня — твердым и режущим.

— Это всё равно придётся сделать, — сдался Гарро.

— Хорошо, — Малкадор отвернулся. — Теперь, когда вы закончили отдавать мне приказы, я отдам вам ваши. — Он зашагал обратно в тень, его голос эхом отражался от стен. — Меня нельзя беспокоить ни при каких обстоятельствах, под страхом смерти. Не должно остаться никаких записей о том, что происходит на сдерживающих уровнях, а система наблюдения будет отключена до тех пор, пока я не прикажу обратное. — Он сделал паузу, позволив Рубио и Брелл присоединиться к нему. — Защищайте это место, чего бы оно ни стоило. — Последние слова Сигиллита последовали за ним во мрак.

— Защищать от чего? — пробормотал Варрен.

На одной из консолей когитатора зазвенел тревожный сигнал.

 

Чем глубже они спускались, тем сильнее Рубио ощущал на себе невидимое давление. В одном из испытаний, с которыми Рубио столкнулся в юности на Ультрамаре — еще в прошлой жизни, когда он был простым человеком — наставники бросили его на дно огромной шахты, наполненной ледяной озерной водой. Задача состояла в том, чтобы продержаться как можно дольше в хватке темных глубин, сопротивляясь желанию всплыть на поверхность. Рубио хорошо справился и прошел испытание. Но он никогда не забывал пугающего ощущения огромной массы воды над собой, удушающей силы, навалившейся на него и угрожавшей раздавить.

Телепатическое подавление Белой Горы вернуло это воспоминание, ярко вспыхнувшее в его мыслях. Тишина, нависшая над Рубио, была гнетущей, и он задумался, не это ли ощущение всегда испытывали те, кто родился без гена псайкера. Конечно, он и раньше подвергался временному телепатическому подавлению в боях, где присутствовали парии, но никогда не испытывал такого опустошения, как сейчас.

Легионеру потребовалось значительное усилие, чтобы его дыхание не стало прерывистым и тяжелым. Он бросил косой взгляд в сторону Сигиллита, задаваясь вопросом, испытывал ли Малкадор что–либо подобное.

Его укрытый плащом спутник замедлил шаг, когда они приблизились к огромному круглому люку в каменной стене.

— О. Вот мы и пришли, — сказал он.

В люк был встроен ромбовидный смотровой портал высотой с человека, сделанный из толстого бронестекла. Через него Рубио видел расплывчатые очертания открытых камер, освещенных парящими светящимися шарами.

— Одну секунду, пожалуйста. — Брелл подошла к оптическому сканеру, встроенному в раму люка, и позволила ему отсканировать сетчатку. Затем она приложила большой палец к сборщику образцов крови, и вскоре скрытый в стене механизм активировался. Затворные крепления были покрыты инеем, который хрустел и распадался по краям, когда составные части замка двигались. Как только гермозатвор люка открылся, изнутри вырвался теплый воздух и принес с собой звук сливающихся голосов, перебивающих друг друга в не имеющем смысла бормотании.

— Жди здесь, — приказал Малкадор, хотя выражение лица Брелл и так ясно давало понять, что она не хочет заходить внутрь. Она поклонилась, бросив на Рубио взгляд, который он не смог понять.

Заставив себя не обращать внимания на постоянное давление в своем разуме, воин последовал за Сигиллитом в сдерживающую камеру, и люк опустился на место позади него. С наружной стороны Брелл подошла поближе к стеклу и заглянула внутрь.

Голоса не умолкали ни на секунду. В каждой камере была женщина в бесформенном комбинезоне. Одни стояли, другие лежали на тюфяках, прислонившись к стене. Все они были обстрижены почти наголо, что было отличительным признаком Сестринства Безмолвия, хотя их особые татуировки довольно сильно отличались. Некоторые пробыли здесь дольше остальных, о чем свидетельствовали мелкие волосы, что успели отрасти. У каждой женщины на запястье была манжета жизнеобеспечения, а от неё отходила пластиковая трубка к пачке вязкого питательного геля, висевшей на стойке. Слепые медицинские сервиторы игнорировали двух новоприбывших, бродя по камерам и останавливаясь то тут, то там, чтобы проверить состояние изменённых.

Рубио подошел к ближайшей из Сестер, поморщившись от мощи её нулевого эффекта. Она бессмысленно смотрела куда–то вдаль, очевидно, не замечая его присутствия. Каждые несколько мгновений она произносила слово, которое было бессмысленным без других.

— Одного голоса недостаточно, — сказал Малкадор. — Все они должны собраться вместе.

— Возможно, есть… есть некий пусковой механизм. — Он моргнул. Мысли Рубио становились вялыми, двигаясь, как тяжёлые айсберги в плотном море. Он стиснул зубы и сосредоточился.

— Просто слушай. — Сигиллит закрыл глаза.

Тилос чувствовал биение собственных сердец, как стук двойных молотов, отдающийся у него в крови. Он затаил дыхание, заставляя себя найти тишину. Время словно замедлилось, пока минуты шли.

Интонация, с которой говорили женщины, была непонятной тарабарщиной, постоянным шумом, который раздражал его своей бессвязностью. Его кулаки сжались. Он чувствовал себя беспомощным и бессильным что–либо понять.

Пока слова без предупреждения не начали обретать форму. Сначала медленно, потом всё более отчетливо, по мере того как отдельные элементы вступали в своего рода грубую синхронизацию. Это был акустический эквивалент оптической иллюзии, звук, который, казалось, должен быть одним словом, внезапно преображался его умом во что–то совсем другое.

— Его рука… тьмой… это место…

Эти слова произнес не один голос, а все сразу. Рубио ахнул, когда речь обрела форму. Он был на грани понимания всего этого, так близко к тому, чтобы создать целое из разбитых осколков.

— Гор, — послышался напев. — Луперкаль.

 

— Докладывай! — рявкнул Гарро, когда Галлор бросился к пульту безопасности.

Молодой легионер поморщился.

— Авгуры на хребте сообщают об обнаружении в воздухе двух больших объектов, быстро снижающихся. Они проигнорировали все автоматические вокс-сигналы, требующие покинуть закрытое воздушное пространство.

— Покажи нам! — сказал Варрен.

Галлор нажал клавишу управления, и гигантская гололитическиая проекция глобуса погасла, сменившись похожей на окно картинкой, в реальном времени представляющей визуальную информацию от сканеров на вершинах серых пиков. Из низкого облака выпала пара обтекаемых кораблей, быстро снижаясь при помощи скоплений реактивных двигателей обратной тяги, установленных на небольших крыльях вдоль их выпуклых боков.

— Аэронефы, — сказал Гарро. — Судя по их виду, грузовые транспортники. Им нечего здесь делать.

— Тепловое сканирование показывает множественные тепловые сигнатуры внутри, — продолжал Галлор.

— Оружие? — прорычал Варрен.

Галлор покачал головой.

— Люди. Их сотни, корабли забиты под завязку.

Локен подошел к пульту безопасности и отдал команду работающему там сервитору.

— Передай управление огнем на эту панель. Открывайте орудийные порты и активируйте защитные макробатареи.

— Вот! — Варрен указал на панель дисплея. На изображениях огромных кораблей были видны большие черные вымпелы, развевающиеся вдоль бортов двух аппаратов и захваченные встречным потоком ветра, когда воздушные суда начали спуск. — Они показали свои намерения.

Гарро услышал, как Гарвель подавил гневное рычание. На вымпелах был грубо намалеван символ сверкающего ока с узким зрачком на стреле, устремленной вниз.

— Око Гора, — усмехнулся Хелиг. — Тогда я сомневаюсь, что они будут вести переговоры.

— Как они нашли нас здесь? Разве местоположение этого объекта не должно быть строго охраняемым секретом? — сказал Варрен.

— Похоже, уже нет, — заметил Галлор.

— Цельтесь в эти корабли и стреляйте, — рявкнул Локен. — Полный залп!

Приказ должен был отдать Гарро, но он ничего не сказал. Если бы этот символ был черепом со звездой Гвардии Смерти, он, возможно, отреагировал бы с такой же яростью.

Каменный пол завибрировал от грохота титанических орудий, когда они извергали смерть со своих скрытых позиций в скалах и расселинах Белой Горы. Потоки встречного огня из ракетных платформ, прикрепленных к корпусам грузовых транспортов, пронзили воздух, оставляя за собой извивающиеся следы желтого дыма, а примитивные боеголовки бесхитростно грохотали по склону горы. Их мощь и ярость были потрачены впустую, в то время как макроснаряды крепостных орудий прицельно поразили цели.

Оба аэронефа получили критические попадания, от которых корпуса начали разваливаться, а надстройки деформировались и разрушались — но они были недалеко от поверхности, достаточно низко, чтобы иметь возможность выбросить свой груз на покрытые льдом скалистые просторы, несмотря на то, что сами потом разобьются.

Гарро наблюдал через линзы сенсоров, как бесчисленные точки — каждая из которых была человеком — катапультировались из умирающего корабля и направились к своей цели.

В грязных тяжелых сражениях Безмолвной войны, в которую их втянул Малкадор, враг всегда был такого рода — оболваненный и подневольный, с промытыми мозгами и безграничным фанатизмом. Но он скрывал свою численность, ускользая в тень, в то время как Странствующие Рыцари уничтожали тех, кто был слишком медленным, чтобы убежать. Гарро подозревал, что у сторонников магистра войны где–то там есть армии, и теперь он знал, что был прав. Сейчас против них использовали пушечное мясо, первые волны расходного и бросового материала, который будет брошен на бастионы Терры, существующего только для того, чтобы заваливать их горами трупов и опустошить боезапас орудий.

Гора здесь еще не было. Но тень, которую он отбрасывал, простиралась далеко, и то, что скрывалось внутри, зашевелилось.

— Их слишком много, чтобы стрелять из пушек, — сказал Галлор. — Каков будет приказ, боевой капитан?

Гарро позволил Вольнолюбцу скользнуть ему в руку из ножен.

— Мы идем им навстречу, — сказал он.

 

От сильного грохота пушек с потолочных камней посыпалась пыль, и Рубио инстинктивно схватился за рукоять меча.

Малкадор покачал головой.

— Успокойся, — предостерёг он и сделал шаг вперед, опираясь на посох. Сигиллит надежно упёрся им в каменный пол и наклонился к ближайшей из бормочущих Сестер так близко, что мог бы нежно поцеловать её в щеку. Внешность великого псайкера, освещаемая потрескивающим, неугасающим плазменным огнем в навершии посоха, приобрела устрашающий вид.

— Клятва, — произнес хор. — Отец.

— Я здесь, — сказал Малкадор в воздух. — Говори свое послание.

Кровь Рубио застыла, когда, наконец, многоголосый хор слился в унисоне. Фрагментарные звуковые элементы соединились в монотонном ритме, который тревожил его своей атональной структурой.

— Это слова Гора Луперкаля, первого среди равных, — беспорядочное бормотание приняло законченный вид, как если бы из мешанины бесформенной пены сформировался идеальный куб. — Он знал, что ты придешь, Малкадор. Он знает, что ты будешь искать.

— Ты слышишь это, да? — Сигиллит поднял костлявый палец.

— Черт побери, да, — тихо сказал Рубио. Хор странным образом беспокоил легионера, так что он не мог этого объяснить. Это были просто голоса, просто слова — но каждое из них, казалось, цеплялось за его ощущение реальности, с каждым задыхающимся звуком сдирая еще один её слой.

— Этот раскол столько всего разрушил. Так много разорванных клятв. Запреты нарушены. Миры сожжены. Имена забыты.

— Имена… — Рубио не смог удержаться, чтобы не повторить это слово. Йотун, таинственный Странствующий Рыцарь, которого он встретил в лагере контрабандистов, странно отреагировал, произнося его имя, и дал Рубио другой титул. Койос. Что это значит? Вопрос метался внутри него, пойманный в ловушку внутри черепа, без возможности вырваться на волю.

— Если бы только время могло повернуть вспять, какой бы выбор он сделал? — Вопросы хора эхом отражались от каменных стен. — А его отец выбрал бы что–нибудь другое? Или он знал, что эта эра наступит, и позволил этому случиться?

— Судьба показывает нам путь, — сказал Малкадор, переводя взгляд с одного лица на другое среди шепчущей толпы. — Мы выбираем, идти ли по нему. Скажи мне, чего ты хочешь!

— Император однажды сказал: «Я ищу мира для беспокойной вселенной». Ты тоже этого хочешь, Сигиллит.

Беспорядок в его сознании терзал каждую частичку сущности Тилоса Рубио. Малкадор, казалось, не замечал этого, будучи равнодушным и бесчувственным к метаниям легионера.

Но это было в его стиле: Регент Терры правил Тронным миром вместо Императора с холодным презрением к людям. К жителям не только этой планеты, но и всех остальных планет. Они были пешками в его великой игре. Он их всех ненавидел. Ненавидел всё вокруг.

Да. Теперь Рубио это понимал. Влажный вздох сорвался с его губ. Глубоко внутри него что–то поднималось. Оно было сокрыто глубоко, так глубоко, что легионер никогда не знал о его существовании. Но теперь пазл, созданный его памятью, начал собираться в цельную картину. В очертания потерянной мысли, каждый кусочек которой открывался, как только долгожданная комбинация слов достигала его сознания.

— Гор стремится к этому идеалу, — стенал хор.

— Это то, для чего он был создан! — крикнул в ответ Малкадор. — Именно поэтому мы здесь. — Его руки крепко сжались вокруг посоха из черного металла. — Ради Терры… — Сигиллит разразился горьким смехом, и в этом уединенном месте, где никто этого не узнает, он ненадолго позволил себе стать уязвимым.

Рубио увидел истинный возраст Малкадора, запечатленный на его лице, полном горечи из–за множества потерь, ужасных решений и скрытых сожалений.

В этот момент он был всего лишь человеком, лишенным своих невероятных сил, слабым и хрупким, как и всё остальное человечество. Он никогда не произнес бы этого вслух, но какая–то часть души Малкадора всё ещё осмеливалась надеяться, что примирение действительно возможно — давно исчезнувший идеалист, обладавший когда–то уверенностью, что мира можно достичь с помощью искренности и веры.

Но Рубио мог только ненавидеть его. Презрение сочилось из старых воспоминаний, из видения истинной сути Сигиллита. Он не заслуживал жалости. Он был раковой опухолью мира, играя в свои игры, в то время как Император неустанно трудился, чтобы сдержать наступление Хаоса.

— Это действительно то, о чем ты просишь? — говорил Малкадор, не подозревая о смятении в мыслях Рубио. — Прекращение огня? Как ты можешь…

— Мир не по замыслу его отца, — сказали голоса, принимая свистяще-тягучую интонацию, со свирепым упорством разрубая тонкую нить надежды. — Ни одна галактика не покорится недостойным существам, ведомым слабаком.

— Нет… — Сигиллит провел рукой по лицу. — После всего этого? Что ты наделал, Луперкаль? Неужели Гарро был прав? Вы создали эту сложную загадку лишь ради того, чтобы позлить меня? — Его голос становился все громче, пока он не закричал. — Ты, такой великий, и всё ещё такой несмышлёный? Такой мелочный? Отвечай!

— Прощай, Малкадор, — прошептал хор. — Твоё время подошло к концу. Гор дарует тебе милосердие Императора.

— Что?.. — Нечто настолько необычное для Сигиллита, что это было почти чуждо ему, исказило выражение его лица. Страх. — Нет. Ты не сможешь достать меня здесь. Это невозможно. — Он обернулся на металлический звук, прервавший усиливающиеся и затихающие песнопения. Позади него стоял Рубио, медленно вытаскивающий из ножен свой активированный силовой меч.

— Ты приведешь нас всех к гибели, — его глаза были отрешенными, а голос — далеким и нереальным. — Теперь я вспомнил. Я помню то, что мне показали.

— Через его руку, — пропел хор, — оно настигнет тебя.

Когда оружие легло в руки убийцы, смертоносное фрактальное лезвие меча Рубио было подобно безжизненному кристаллу, окруженному тусклым мерцающим ореолом в лучах светящихся шаров.

Последние слова послания завершили пробуждение. Рубио был спущен с поводка, чтобы совершить последний шаг, повинуясь директиве, которая оставалась незамеченной в его сознании в течение семи долгих лет и теперь становилась ясной во всей ужасающей полноте.

— Сквозь тьму. Здесь.

Перехватив сверкнувший меч обратным хватом, воин нанёс стремительный удар назад; кончик лезвия пробил бронированное стекло смотрового портала. Теледион Брелл, ошеломленная тем, что увидела, не успела даже шевельнутся, а клинок уже рассек её грудную клетку надвое и показался из худой спины. Как только легионер вытащил его из раны, ее изуродованное тело рухнуло на камни.

Кровь ученой стекала с массивного клинка, капая на землю. Не обращая на это внимания, Рубио поднял его и принял стойку палача.

— Теперь я вспомнил, — повторил он, его взгляд стал потерянным и безучастным, когда хор наконец умолк. — Это было очень давно…

Интервал V. Бессмертный

 

[Варп; сейчас]

 

Внутри боевой баржи «Бледное сердце» был отсек, в который не мог попасть никто, кроме самого примарха. Помещение представляло собой изолированный модуль, так что в случае необходимости Мортарион мог полностью выбросить его в космос. Кроме того, вокруг него была установлена группа мощных гравитонных зарядов, каждый из которых обладал достаточной взрывной мощью, чтобы при срабатывании превратить «Носорог» в дымящиеся обломки.

Это были логичные, практичные меры предосторожности, которые он использовал для изоляции этого отсека. Но дальше шли уже более эзотерические способы защиты — странные знаки и психограмметрические обереги, выгравированные на пласталевых стенах лазерным лучом. Их формы и очертания были почерпнуты со страниц книг по демонологии, которые Мортарион собрал в своем стремлении лучше познать эту непостижимую силу.

Он прибыл на «Бледное сердце» с «Терминус Эст» и предельно ясно дал понять экипажу командирского шаттла, что его нельзя беспокоить. Герметично закрывая за собой все люки, Мортарион направился к тайному отсеку. Своим последним распоряжением примарх приказал воинам Савана Смерти стоять на страже снаружи. Он почувствовал их нежелание повиноваться, но ничего не сказал. Они поступят так, как он прикажет.

Примарх не хотел, чтобы другие стали свидетелями того, что должно было произойти дальше. Сняв одну перчатку, он прижал руку к биосканеру и позволил проверить свой генетический отпечаток. Плотные замки из фазового железа на тяжелом люке открылись, как только личность Мортариона была подтверждена, и он прошел внутрь, заперев дверь за собой.

Заключенный был всё там же, где Мортарион его оставил: в огромном контейнере из армированного бронестекла, который, в свою очередь, был установлен за барьером из тяжелой решетки, находящейся под напряжением. Роботизированные автоганы застыли в разных точках отсека, быстро сканируя примарха, чтобы подтвердить его личность, прежде чем повернуться и вновь взять арестанта на прицел. Они двигались туда же, куда и он, следуя за медлительным, белым как рыбье брюхо существом, которое безостановочно ковыляло по периметру камеры.

Мортарион ощутил в воздухе гнилостное зловоние и увидел, что в некоторых местах стеклянный контейнер был запачкан и обесцвечен. Ядовитая слизь пятнала палубу там, где ступали раздутые ноги узника. Компоненты, из которых состоял отсек, были изготовлены при его сборке несколькими стандартными месяцами ранее, но теперь они выглядели так, словно десятилетия, если не столетия, подвергались гниению и разрушению.

— А, — буркнул пленник, делая паузу, чтобы отвесить преувеличенный поклон. — Что за великая честь? Мой командир удостаивает меня своим присутствием, — руки, покрытые мертвенно-бледной плотью, простерлись в жесте повиновения над гротескно-тучной гуманоидной фигурой, носившей обломки проржавевшей и искореженной боевой брони. — Чем я могу служить тебе, Повелитель Смерти?

— Ты когда–нибудь по-настоящему служил мне, Пожиратель Жизни? — Мортарион не обращался к существу по имени воина, которым оно когда–то было: Игнатием Грульгором — капитаном Второй великой роты Гвардии Смерти. Но это было до предательства на Исстване III и массового убийства, свершившегося, когда тот мир был уничтожен и принесен в жертву. Легионер, ранее носивший имя Грульгора, погиб на борту звездолета «Эйзенштейн» во время его бегства из той битвы — или, возможно, точнее было бы сказать, что он умер там в первый раз.

То, что возродилось в этом месте, было чем–то другим, мутировавшим и бессмертным сосудом из плоти для силы, которая извивалась и цвела в зловонном безумии имматериума. Он называл себя Пожирателем Жизни, и Мортарион каким–то образом сумел поймать эту тварь в ловушку, удерживать взаперти и скрывать её существование от своего легиона.

Теперь он смотрел на существо, пытаясь разглядеть в его раздутой туше черты человека, которым оно когда–то было. Он заметил, что частичка Грульгора все еще была жива. Это было видно по надменной манере держаться и по грубой пародии на слова, которые сочились из язвительного рта чудища.

— Человека, которого я знал, всегда больше интересовала слава, а не служба, — продолжал Мортарион, и это вызвало у существа раздраженное шипение. — Не думаю, что это изменилось.

Гноящаяся и тучная фигура склонила голову, единственный блестящий рог в середине ее лба блестел в тусклом свете верхних люменов, в то время как оно пыталось изобразить раскаяние.

— С тех пор многое во мне изменилось. Перерождение дает новый взгляд на многие вещи.

Он был массивнее обычного легионера, больше походя на дредноут. По всему телу обширные заросли спутанных и отвратительных лоз свисали каскадом поверх сочащихся, наполненных гноем фурункулов, и венчало все это некое подобие головы. Налитые кровью, слезящиеся глаза Пожирателя уставились на Мортариона, а неестественно длинный язык высунулся, чтобы лизнуть воздух.

— Тебе стоит только попросить, — продолжило существо, с хрипом и наслаждением втягивая воздух. — Я готов стать твоим оружием, Лорд Мортарион. Я чувствую песню варпа за этими стенами. Она наполняет меня, заряжает энергией. Пожалуйста, позволь мне убивать для тебя. Дай мне попировать.

— Ты ведь этого хочешь, правда? Чтобы я отпустил тебя просто так. Чтобы был у тебя в долгу, — он покачал головой.

— Нет… — Существо, имевшее облик Грульгора, склонилось ниже, в его словах прозвучала обида. — Я принадлежу тебе. Я этого не отрицаю. — Скрюченная рука указала на ржавеющие обереги на стенах. — Я служу тебе сейчас, как служил, когда был вторым капитаном. Я твой верный солдат. — Он обнажил сломанные, почерневшие зубы в мертвенной улыбке. — Если ты не хочешь, чтобы я это делал, тогда зачем я здесь? — Он наклонился ближе к стене из бронестекла, зловонное дыхание затуманило грязную перегородку. — Зачем ты пришел сейчас?

— Я здесь, потому что у меня есть дело, — сказал Мортарион, слова шли откуда–то из глубин его души. — И как бы я тебя ни ненавидел, ты можешь знать кое–что, чем я смогу воспользоваться.

Монструозный Грульгор усмехнулся.

— Я так рад, что наконец–то могу помочь тебе, мой господин. И не беспокойся, ибо я уже знаю вопросы, которые терзают твой разум. — Он помахал в воздухе мясистой конечностью, потревожив тучу черных мух, жужжавших вокруг его головы. — Варп нашептывает тебе в минуты отдыха, не так ли? В те спокойные времена, когда ты уединяешься, чтобы подумать, поразмышлять о происходящих событиях… или почитать книги, которые, как тебе кажется, ты должен уничтожить.

Мортарион замер на месте. Жнец ни с кем не говорил о тревожных мыслях, терзавших его во время медитаций, и о темных полуснах, которые посещали его в редкие минуты задумчивости.

— Ты воспринимаешь эти нашептывания как нечто, что надо ненавидеть и бояться, — пленник покачал головой, ихор капал с его щек. — Нет, милорд. Это — голоса возможностей, открывающихся перед вами. Путь к высшей силе.

— Какой силе? — огрызнулся Мортарион. — Даже сейчас мои неудержимые воины падают под натиском болезни! — Он выплюнул это слово, до глубины души оскорбленный этой идеей. — Варп — это рак!

— Да, — согласился Пожиратель. — Но именно этим он непобедим. Дар — это цветение жизни, рождающейся из смерти. Он дает метастазы из старого, освобождая бесконечную не-смерть из клетки жалкой, подводящей плоти, — существо сделало еще один хриплый вдох. — Воплощение смерти не может погибнуть. Она абсолютна, бесконечно вечная. То, что мертво, нельзя убить.

— Ты говоришь загадками, — рука Мортариона легла на рукоять Лампиона. — Возможно, мне следует проверить твои слова. Я могу испепелить тебя потоком солнечного пламени в одно мгновение.

— Так сделай это, — сказал пленник, показывая глотку, заросшую бородавками и похожую на лягушачью. — Но со временем мой труп соберется заново, моя сущность не будет уничтожена. Это Дедушкин Дар. В свое время мы все его познаем.

Дедушка. Это не был первый раз, когда Мортарион слышал упоминание этого титула. Он снова и снова появлялся на страницах запретных книг, которые он собирал. Он верил, что эта сила — одна из тех сущностей, которые существуют вне реальности, нечто, что никогда не умрет. Было бы ложью сказать, что примарх не был заинтригован такой возможностью.

— Бесконечная выносливость, — сказал Грульгор, словно прочитав его мысли. — В этом есть определенная красота. Сила противостоять любому врагу. Восставать против каждого врага снова и снова, пока они не превратятся в пепел, а мы не победим. Разве не этот принцип лежит в основе Гвардии Смерти? — он сделал паузу. — Конечно, не все смогут овладеть этим. Многие слишком твердолобы, чтобы узреть открывающиеся возможности. Слишком ограниченные, — тварь снова показала зубы. — И для этих трусов наступит мучительный конец.

Невольно слова Пожирателя вызвали в памяти примарха образ еще одного из самых стойких воинов Мортариона — боевого капитана Натаниэля Гарро из Седьмой великой роты. Когда–то доблестный Гарро был верным воином в войске Жнеца, надежным орудием в его арсенале; но переход Гвардии Смерти на сторону магистра войны вынудил боевого капитана предать доверие своего повелителя и встать против своих братьев.

Мортарион, несомненно, ненавидел Гарро. Он остро чувствовал предательство воина, настолько, что выместил злость на остатках роты сбежавшего капитана, наказав их за поступки командира. Но эта ненависть сменилась сожалением, пока примарх изучал существо, некогда бывшее Игнатием Грульгором. Он представил себе череду событий, в которой именно Гарро сражался с ним плечом к плечу у ворот Терры, а эти забавы с обитателями имматериума были ненужными.

— Смотри в будущее, — сказало существо. — Перемены всегда кажутся пугающими, пока ты сам не изменился. И ты изменишься, милорд. Так и будет.

— Хватит, — прорычал Мортарион. — Ты говоришь, что хочешь служить мне? Тогда дай мне свою клятву, демон. Поклянись повиноваться моим приказам.

— И ты меня отпустишь? — Существо было по-детски наивным в своем стремлении.

— Я это сделаю.

Оно низко поклонилось, шаркнув желтым лицом по палубе.

— Я смиренно отдаю всего себя Гвардии Смерти. Я всегда был верен. И всегда буду. Перед Дедушкой, так я клянусь.

Слабый резонанс распространился в воздухе в момент клятвы, но затем снова исчез. Мортарион поморщился и повернулся спиной к камере с бронестеклом, направляясь к тяжелому люку.

— Подожди… Подожди! — закричало на него создание. — Я принес клятву! А теперь выпусти меня! — Он стукнул своими чешуйчатыми кулаками по барьеру, заставив задрожать палубу. Обереги в стенах вспыхнули сине-белым, и Пожиратель зашипел от боли, когда они заставили его отпрянуть.

— Я буду использовать тебя, когда ты мне понадобишься, — сказал Мортарион, не оборачиваясь. — Это продолжалось слишком долго. Я позволял помыкать собой, а эхо старых союзов и прошлых поступков диктовало ход событий. Довольно. — Он покачал головой и потянулся к запирающим механизмам. — Тифон будет слушаться меня. Я заставлю его вывести нас из этого ужасного царства, или он лишится головы.

Когда люк открылся, демон, носивший искаженное лицо Грульгора, взорвался мерзким булькающим весельем.

— Ты не сделаешь этого, — проревел он. — Ты все еще не видишь, лорд Мортарион! Тиф уже вне твоей власти! Он принял метку!

Мортарион замешкался на пороге и бросил взгляд на арестанта.

— Как ты его назвал?

— Иди и спроси сам, Повелитель Смерти, — усмехнулся демон, присаживаясь на корточки, чтобы поковырять сочащиеся струпья на своей плоти.

Мортарион позволил люку захлопнуться, и в течение мучительно долгого момента он думал о том, чтобы дотянуться до управления катапультированием на внешней стене отсека. Но примарх понимал, что выбросить эту штуку в варп — не наказание.

— Приготовить оружие, — приказал он своему Савану Смерти. — Пришло время призвать виновных к ответу.

Когда его телохранители встали в боевую стойку, Мортарион потянулся к биосканеру и снова положил на него ладонь, чтобы запереть отсек. Тяжелые засовы закрылись, а по его пальцам пробежала судорога.

Глаза примарха сузились, и он повернул руку, чтобы изучить обнаженную бледную плоть своих длинных пальцев.

Там, наполовину скрытые изгибом на коже, виднелись крошечные багровые рубцы в виде идеального треугольника, похожие на следы, оставленные кусачим насекомым.

 

[Планета Барбарус; прошлое]

 

Колонна солдат и вездеходов наконец поднялась на невысокий холм, и перед ней показались внешние стены Убежища. Стражники на крепостных стенах, увидев приближающиеся машины и шеренги воинов, закричали, чтобы разнести весть: Жнец наконец–то вернулся из Южной кампании.

Восемь световых циклов назад Убежища не существовало. Тогда грубый гранитный кряж, вокруг которого оно было построено, был домом для разбойничьего лагеря — группы бандитов, называвших себя Отшельниками. Жнец победил их лидера в поединке и убедил его присоединиться к войне против Властителей, а частью соглашения была уступка земель восстанию Мортариона. Город — первый по-настоящему свободный город на Барбарусе — пустил корни, и теперь он был символом для всех тех, кто сражался. Убежище было, как и следовало из его названия, островком безопасности и неповиновения господству Властителей. Это было место, где люди могли ходить без страха, зная, что высокие каменные стены, неприступные железные ворота и оружие воинов на зубчатых стенах сдержат любые карательные набеги.

И по правде говоря, жестокая выбраковка прошлых лет проводилась все реже. Властители все еще нападали на низших, и они все еще играли в свои жестокие игры, но война истощала их силы. Медленно, но неотвратимо волна неповиновения поднималась по всему Барбарусу. Впервые на памяти у его жителей появилась надежда, или что–то в этом роде.

Ворота втянулись в стены, когда первый из паровых вездеходов приблизился к городу, и к стражникам на зубчатых стенах присоединились гражданские, жаждая увидеть возвращение Жнеца. В напряженной тишине они смотрели на серые машины, которые грохотали все ближе. Вдоль машин шли ряды измученных боем воинов, одетых в помятые металлические доспехи того же оттенка серого, с ружьями и дубинками на плечах. Бойцы, у большинства из которых лица были покрыты новыми шрамами, осматривали стены. Они искали близких и друзей, тех, ради кого шли на войну.

Люк на головном вездеходе открылся, когда машина замедлила ход. Оттуда вылез высокий воин, худощавый и неприветливый. Все увидели, как он вытащил из–за спины косу простого крестьянина, высоко поднял ее и выкрикнул одно-единственное слово:

— Победа!

Убежище разразилось криками и аплодисментами. Все выкрикивали имя Мортариона, когда он спрыгнул с вездехода и сделал первые шаги через ворота. Он кивнул всем, кто смотрел ему в глаза, как бы подтверждая то, о чем до сих пор они только смели мечтать. Мы побеждаем.

Его солдаты вошли в город следом за ним, и их встретили как героев, которыми они и являлись. На мгновение он почти позволил себе насладиться этой бурной энергией толпы. Мортарион смог прочувствовать ощущение эмоции, которую другие знали, как радость, но, как всегда, она оставалась вне его понимания.

Сегодня был повод для радости, это правда. Но единственное, что он мог сделать искренне, это сдерживать негативные эмоции внутри себя. Мортарион видел в толпе тех, кто искал воинов, которые никогда не вернутся. Эти храбрые сыновья и дочери Барбаруса пролили свою кровь, чтобы освободить поселения и долины далеко в туманных южных землях.

Он вспомнил «Стрелка» Квэлл и её гончих, которые ценой собственной жизни сбили воздушный корабль Властителя Анволиана. Селлоса Мокира, воина, мастерски владевшего топором, чей осиротевший сын шел за Мортарионом сегодня. И, конечно же, Хесана Фейна, последнего из Отшельников. Жаль, что бывший разбойник погиб, не увидев своего старого прибежища, но Жнец приказал перевезти пепел Фейна вместе с возвращающимися войсками, чтобы он мог быть развеян здесь.

Мортарион не имел такой привязанности к местам. Он уже давно решил: когда настанет тот самый день, то, где бы он ни пал, это будет такая же хорошая могила, как и любая другая.

Сквозь толпу к нему протиснулась женщина в форме разведчика и протянула Жнецу металлическую фляжку.

— Похоже, вам это не помешает, — сказала она.

Он принял ее с благодарным кивком. Пока холодная обеззараженная вода увлажняла его губы, Мортарион изучал женщину и ощутил укол воспоминаний. Эти глаза были ему знакомы. Ей было двадцать циклов, прикинул он. Лицо было суровым, но все равно красивым.

— Я тебя знаю, — сказал он.

— Однажды вы спасли мне жизнь, — сказала женщина. — Простите меня, но фляжка чистой воды — это недостаточная плата за то, что вы сделали.

— Этого достаточно, — теперь он узнал её. — Повозка опрокинулась в поле возле Ущелья Геллера. Ты попала в ловушку, — увидев ее кивок, он продолжил. — Это довольно далеко от Убежища.

— Да. Но я хотела сражаться там, где идет война.

— Война повсюду, — сказал он и протянул ей флягу.

— Оставьте себе, — она покачала головой и пошла прочь.

— Все меняется так быстро, — раздался голос позади него, и Мортарион подождал, пока один из его лейтенантов догонит его, прежде чем двинуться дальше.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю. Мы — живое тому доказательство. — Хунда Скорвалл был крепким мужчиной, одним из самых сильных членов племени Расколотых Пустошей и превосходным бойцом ближнего боя.

Как знак принадлежности к элите армии Жнеца он получил метку черепа и солнца, показывающий его звание и положение. Символ был вытатуирован на массивном бледном бицепсе. Скалящийся череп символизировал тень смерти, которая нависла над солдатами и шла за ними в качестве союзника, в то время как шестиконечная звезда, по слухам, символизировала рассвет новой свободы, которая наступит на Барбарусе. Те, кто был отмечен как Скорвалл, были Гвардией Смерти Мортариона, его несокрушимыми клинками в войне против Властителей.

Мортарион посмотрел на правую руку Скорвалла. Конечность заканчивалась чуть выше запястья, обрубок был перевязан засаленной окровавленной повязкой. Рана была получена всего неделю назад, как трофей после финального боя против дюжины зверей-убийц. Один из них откусил руку Скорвалла и проглотил ее, но воин все же сумел вырвать горло монстра и тот захлебнулся в собственной крови.

— Почему, во имя богов, так холодно?.. — Еще один знакомый человек пробрался к ним сквозь толпу, его широкое лицо сменило возбужденную ухмылку на озабоченно-хмурое выражение, а затем снова расплылось в усмешке. — Хунда, ты снова что–то там оставил?

— Давай без шуток, Дюрал, — парировал Скорвалл, баюкая раненую руку. — Я не в настроении.

— Зверь-убийца пытался съесть его, — спокойно ответил Мортарион. — По-моему, он настолько несъедобен, что тот задохнулся от удушья.

— Теперь и ты смеешься надо мной? — Скорвалл поник головой.

— А, я понимаю, почему он умер, — сказал вновь прибывший. — У тебя жестокое сердце, Хунда. Я всегда так говорил.

Мортарион хлопнул Скорвалла по спине.

— Это хорошее имя. Ты должен оставить его себе.

— Не беспокойся, — Дюрал Раск — еще один из состава Гвардии Смерти — позволил себе улыбнуться в ответ. — Союз, который мы заключили с Тиран-Кузницей технокочевников, дает богатые плоды. Их кузнецы смогут сделать тебе новую руку, лучше старой, вот увидишь! — Он повернулся, чтобы посмотреть на Мортариона, и продолжил. — Но к вопросу о победе! Это правда, Жнец? Я имею в виду, мы видели огни на горизонте несколько дней назад, но мы не могли быть уверены…

— Это правда, — Мортарион слегка кивнул. — Борьба за юг окончена, мой друг. Поселения там теперь свободны. Я лично уничтожил последний из отрядов Некаре на чистой земле, и теперь миноги пируют их останками.

— Великолепно, — прошептал Раск. — И до нас доходят слухи о Сун и Мурнау. Их миссии в Западной долине тоже увенчались успехом.

— В самом деле? — Мортарион кивнул сам себе. — Хорошо.

— Хорошо, — эхом отозвался Скорвалл, глядя на него. — Черт возьми, ты сейчас выглядел так, словно вот-вот улыбнешься.

Суровое выражение лица Мортариона не изменилось.

— Это невозможно. Я знаю, что говорят люди. Они верят, что если Жнец когда–нибудь улыбнется, небо расколется и разлетится вдребезги. Ты понимаешь, какая на мне лежит ответственность? — Он помолчал, потом взглянул на Раска. — У тебя есть вести об армии Тифона?

Несколько месяцев назад его заместитель и верный друг отправился в предгорья, чтобы выследить младшего Властителя, но так и не вернулся.

— Наши разведчики сообщают об обнаружении его армии на востоке, — оживленно сказал Раск. — Но он даже не пытался подать нам сигнал. — Затем воин сменил тему, и его улыбка стала шире. — Но эти дела подождут! С твоим возвращением и этими победами наступил переломный момент. Сегодня, здесь и сейчас. Вымирание Властителей неизбежно!

Мортарион нахмурился.

— Мы еще не победили, Дюрал. Впереди еще много битв. — Произнося эти слова, он подавил желание отвернуться и посмотреть на северные вершины, где все еще стояла мрачная цитадель его приемного отца, окутанная ядовитым туманом и надежно защищенная — так, что никто из Гвардии Смерти никогда не сможет приблизиться к ней. — И мы потеряли многих по пути, — заключил он.

Скорвалл тихо хмыкнул в знак согласия.

— Да. Но больше нет никого, кто мог бы обвинять нас в напрасных жертвах. Все те, кто предпочел подчиниться Властителям, а не присоединиться к нам, увидят всю глупость этого пути.

Были люди — низшие как по духу, так и по характеру. Они считали, что им будет лучше жить под игом Властителей. Некоторые сломленные души не могли понять другого устройства мира, и их потеря была ожидаема. Но другие, худшие из них, добровольно стали рабами, с радостью жертвуя своими жизнями и убивая себе подобных. Гвардия Смерти не давала им пощады.

Если кто–то и оставался, то, как предполагал Мортарион, их уже пустили в расход для нужд Властителей, лепивших новых големов-солдат для своих армий.

— Мы сильнее, чем когда–либо, — тем временем говорил Раск. — Ты обучил Гвардию Смерти, Жнец! Ты сделал нас непобедимыми. И в свою очередь, Гвардия Смерти распространила боевые навыки в каждом людском поселении. Теперь мы все бойцы. Каждый город — это крепость. Каждый жнец — солдат!

— Я выпил бы за это, — сказал Скорвалл, бросив взгляд на флягу с водой, которую все еще держал Мортарион. — Конечно, если у тебя есть что–нибудь покрепче.

Раск разразился лающим смехом и поманил их в сторону казармы.

— Пойдем со мной, у меня есть кое–что.

Он провел их в комнату в задней части низкого здания с соломенной крышей, и, когда они вошли, острые чувства Мортариона наполнились запахами перебродившего сахара и бушующих дрожжей.

— Что это такое?

Раск подошел к сложному механизму из дребезжащих труб, горелок и пузырящихся колб.

— Больше всего о Тиран-Кузницах известно то, как хорошо они умеют делать оружие. Но у них есть еще один навык, менее очевидный. — Он повернул кран на этой штуковине, и она выпустила немного дымящейся жидкости в металлическую чашу, которую воин протянул Мортариону.

— Они варят такое спиртное, что ты не поверишь. — Он наполнил еще несколько чашек, одну для себя, другую для Скорвалла, затем поднял свою, произнеся тост. — Выпьем, — сказал Гвардеец Смерти. — За эту победу и за следующие.

Мортарион сделал глоток и нахмурился, ощутив вкус. Скорвалл и Раск, казалось, наслаждались напитком, но для его крепкого организма это было похоже на слабый отвар. Наконец он покачал головой.

— Ты даешь мне материнское молоко, Дюрал? Оно опьяняет меньше, чем вода, которую я выпил минуту назад. Эта ли выпивка подходит для наших лучших воинов?

— Мне она показалась вполне крепкой… — начал Скорвалл, но Мортарион жестом велел ему замолчать.

— Нет, — сказал Жнец. Он провел своими длинными пальцами вдоль по всей длине механической дистилляционной установки, пока не нашел медный резервуар, заполненный нефильтрованными, концентрированными жидкостями.

— Это подошло бы лучше, — Мортарион снова наполнил чаши этим более крепким концентратом и поднял тост. — А теперь выпьем.

Раск посмотрел на мутное содержимое своего сосуда для питья.

— Жнец… это же почти чистая отрава! Человек может погибнуть от одного глотка!

— Если мы не будем сильными, мы не победим, — медленно произнес Мортарион. — Если мы не можем противостоять яду, тьме и боли, мы не можем противостоять смерти, — он уставился в глубину своей чашки. — Будучи бастардом, я получил один ценный урок, который никогда не забуду, а именно: все вокруг — это испытание. Жизнь — это вызов, который нужно выдержать. Те, кто не испытывают себя каждый день, всё равно что мертвы. Так что пей.

— Наперекор смерти, — сказал Скорвалл через мгновение и сделал большой глоток.

— Наперекор смерти, — повторил Раск, переводя дыхание, прежде чем сделать то же самое.

Мортарион присоединился к ним, и через мгновение он уже смаковал жидкость во рту, наслаждаясь ее жгучей остротой. Затем напиток растекался по горлу и расплывался теплом в груди. Это заставляло его чувствовать себя живым, бодрило так, как может бодрить только бой.

Скорвалл и Раск задохнулись от острой боли и покраснели, пытаясь последовать его примеру. Первый был покрупнее и в мгновение ока опустошил свою чашу, а его товарищ застыл на месте.

Наконец, сделав неимоверное усилие, Раск издал хриплый вопль.

— Кровь и огонь, я прочувствовал это! — он вытер пот со лба. — Еще одна порция, и я был бы рад ножу голема в своем животе…

— Значит, напиток выполнил свою задачу, — сказал Мортарион с кривой усмешкой на губах. — Я обещаю тебе, что мы снова разделим выпивку, когда война закончится.

— Да! — рявкнул Скорвалл. — Мы будем пить из черепа Некаре! — Громадный воин издал оглушительный взрыв смеха, но звук был заглушен чем–то еще более мощным — пронзительным воем боевой сирены.

— Нападение! — сплюнул Раск, выдергивая из кобуры на поясе самозарядный пистолет. — Кто осмелился атаковать нас здесь? Они выбрали для этого самый неудачный день!

Мортарион отшвырнул пустую чашу в сторону и выскочил обратно на улицу как раз тогда, когда тяжелый рокот лопастей раздался в небе, а следом показалась огромная черная тень, затмившая слабый свет солнца.

Его коса уже была у него в руках, когда он посмотрел на воздушный корабль, близнец того, который боевой отряд Квелл превратил в сгусток пламени в кульминационном моменте битвы за Терновый Сад. Артиллеристы на крепостных стенах лихорадочно направляли свои пушки вверх и в сторону, чтобы взять на прицел низко летящий корабль, появившийся из облаков без предупреждения.

Из черных провалов открытых люков вдоль его днища сбрасывались веревки, и Мортарион напрягся в ожидании предстоящей схватки. Предвкушение битвы приятно покалывало его нервы, и вся усталость, которую он чувствовал после долгого возвращения в Убежище, исчезла в мгновение ока.

Но затем по веревкам начали спускаться фигуры в потрепанных серых доспехах знакомой формы, и возможность боя, которого он почти желал, растаяла как дым. Воины Гвардии Смерти высаживались на площади перед казармами, и каждый из них, отцепившись от веревки, отдавал Мортариону честь, приложив к груди бронированный кулак.

— Взгляни, — сказал Раск, и его боевой порыв угас. Он указал на борт воздушного корабля, у которого сбоку был нанесен знак Черепа и Солнца поверх символов Властителя, ранее идентифицировавшие его владельца. — Облака расходятся.

Спустившийся последним воин носил потрепанный шлем с единственным рогом, торчащим спереди, и вымпелы из конской шерсти, свисающие с наплечников. Освободившись от крепления, Тифон снял шлем, и его бородатое лицо расплылось в широкой улыбке, когда он взглянул на Мортариона.

— Я знал, что это был ты, — сказал он. — Когда я своим взором заметил колонну, возвращающуюся в Убежище, то понял, что ты вернулся.

— Тебе всегда хочется эффектно появиться, — холодно сказал Скорвалл, не пытаясь скрыть презрения. — Считай, тебе повезло, что тебя не сбили при высадке!

Улыбка Тифона стала кривой и сухой.

— Тебе не нравится мой трофей? — он махнул рукой в сторону дирижабля. — Я погрузил на него все бочки с едой, лекарствами и чистой водой, какие только смог захватить со складов Волкрала. Я уверен, что они пригодятся здесь.

— Нам больше не нужны Властители, чтобы кормиться их подачками, — прошипел Скорвалл, но Мортарион прервал его, прежде чем он смог продолжить.

— Люди получат любую награду, какую только смогут взять, — твердо сказал он, перекладывая косу, чтобы воткнуть ее в землю. Взгляд Мортариона остановился на его заместителе. Тифон больше не был тощим язвительным юношей, рядом с которым он сражался в туманах горного перевала. Он стал хитроумным воином, каким ему всегда суждено было быть. За первые годы войны Калас проявил себя десятки раз, и этого было достаточно, чтобы Мортарион предоставил возглавить ему собственный отряд Гвардии Смерти.

— Рад снова видеть тебя, брат, — Тифон вышел вперед и сжал запястье Мортариона в старой манере приветствия, их наручи звякнули друг о друга.

— Я тоже, — согласился Мортарион и понял, что именно это он и имел в виду.

Некоторые — Хунда Скорвалл был среди них — никогда не братались с Тифоном, даже несмотря на все его победы и раны, полученные во имя дела. И Калас, и Мортарион были чужаками, отличающимися от своих братьев по оружию с Барбаруса физической формой и происхождением, но в то время как высокий рост Мортариона и его худощавый вид стали восприниматься как часть его сущности, Тифон никогда не получал признания от своих сородичей. Истина о происхождении Мортариона была известна очень немногим, а остальные говорили о ней на уровне мифов и слухов. Тифон, с другой стороны, явно был полукровкой, и, несмотря на все усилия Мортариона, его товарищ все еще страдал от этого предубеждения.

Поначалу именно они вдвоем сплачивали низших для борьбы за свое будущее, именно их общий пример дал народу Барбаруса стимул поднять оружие против Властителей. Но те дни казались теперь далекими, и легкость, которую Мортарион почувствовал, увидев своего старого друга снова, была омрачена слабой аурой сомнения. «Неужели что–то изменилось между ними, пока они порознь сражались в разных битвах?»

«Нет». Он отказывался думать об этом и подавил дурные предчувствия, прежде чем они полностью сформировались.

— Значит, ты разбил войско Властителя Волкрала? — спросил Раск.

— Более чем, Дюрал, — ответил Тифон. — Истребил полностью. Нет ни одного черного дворца, который все еще стоял бы по ту сторону предгорий, отсюда и до самого горизонта, — он взглянул на Мортариона. — Мои люди разрушили огромный мост через Разлом Падающих Камней, когда Волкрал в отчаянии попытался вызвать на помощь Некаре. Он не пришел. И ты знаешь, что это значит?

Мортарион обдумал этот факт.

— Это значит, что верховный Властитель бросил одного из своих ближайших союзников на острие меча. Он предпочитает укреплять свою собственную оборону, а не приходить на помощь другим.

— Да, я тоже так считаю. — Тифон мельком взглянул вверх, когда дирижабль поплыл прочь, к полям, где он мог совершить мягкую посадку. — Некаре заляжет на дно, зная, что мы не сможем последовать за ним. Он слишком предсказуем.

— Трус! — прорычал Скорвалл. — Прячется за токсичными облаками, играет с темной магией, боясь показать свое жалкое подобие лица!

Тифон устало кивнул.

— Совершенно верно. Мы побеждаем, но теперь каждая битва приобретает один и тот же характер. Они посылают големов и зверей-убийц, а иногда младшие собратья Некаре даже сами выходят на поле боя. Но они никогда не вступают в затяжные схватки. Каждый раз они пытаются заманить нас в глубокие туманы, чтобы отравить сильным ядом высокогорий. Несмотря на все наши победы, мы оказались в невыгодном положении как атакующие, — он оглянулся на Мортариона. — Теперь, когда вы освободили юг, мы должны заново обдумать, как достичь нашего окончательного триумфа. Иначе скоро мы зайдем в тупик.

— Полагаю, у тебя есть предложение, — сказал Мортарион без всякого выражения.

— Да, — улыбка вновь засияла на лице Тифона. — Тебе это не понравится.

Но Мортарион не собирался позволять ему говорить об этом. Пока нет. Он поднял руку, призывая Тифона замолчать.

— Ты не одинок в своих мыслях, — он посмотрел на Раска. — Дюрал. Я думаю, что пришло время.

— Милорд?.. — глаза Раска сузились. — Вы уверены? Я имею в виду… еще так много нужно сделать… — его голос понизился до заговорщического шепота. — Мы еще не готовы.

— Я буду судить о готовности, — сказал он другому воину. Мортарион бросил взгляд на Скорвалла. — Жестокосердный, послушай меня. Найди зал целителей, и пусть они осмотрят твою рану. Мы сделаем так, как сказал Раск — дадим тебе механическую руку, которая будет бить в два раза сильнее. Иди!

Скорвалл что–то пробормотал себе под нос, но отдал честь и побрел прочь. Мортарион снова повернулся к Раску, краем глаза заметив заинтригованное выражение на лице Тифона.

— Ты отведешь нас на завод, Дюрал. Я хочу посмотреть, что вы успели сделать, пока нас не было.

Раск взглянул на Тифона и тоже отдал честь.

— Конечно. Следуйте за мной.

Он зашагал вперед, а Тифон шел рядом с Мортарионом, отставшим на несколько шагов.

— Я подозревал, что ты поручил какой–то проект нашему магистру артиллерии, прежде чем мы покинули Убежище, но тогда я не стал допытываться, — начал Гвардеец Смерти. — Не хочешь просветить меня?

— Я предпочитаю показывать, а не рассказывать, — ответил Мортарион, когда они направились к темному гранитному утесу на краю поселения.

 

Тифон почувствовал запах серы, кислоты и горький привкус расплавленного металла. Ароматы нахлынули на него, пока трое шли через узкую щель, которая вела внутрь утеса, и он упивался ими. Калас ощутил пепел на своем языке, который напоминал о войне и вызывал приятные воспоминания о битвах, в которых он участвовал.

Как выяснилось, Отшельники поколениями выдалбливали внутреннюю часть утеса, чтобы создать собственное убежище, и там бандитский клан основал быт, который мог выдержать набеги Властителей и жестокость суровых зим Барбаруса. Но их образ жизни не мог существовать долго: либо Некаре и его приспешники в конце концов использовали бы свою самую мощную магию, чтобы уничтожить этот каменный бастион, либо Отшельники убили бы друг друга в междоусобной борьбе. К счастью для бандитов, судьба привела Мортариона к их вратам. Он подчинил их всех испытанием схваткой и сделал Отшельников частью Гвардии Смерти. Хотя их дом внутри утеса… он отдал кое-кому другому.

Раск повел их вглубь спиральных пещер с высокими потолками, пронизывающих внутренности утеса. Помещения, которые когда–то были отведены под мрачные жилища Отшельников, теперь превратились в большие мастерские, где кузнецы и слесари ковали новые формы из кусков разбитой, подобранной на полях сражений брони, а также мастерили оружие из обрезков и слитков тисненого железа.

Теперь утес принадлежал Тиран-Кузницам, и они по-настоящему сделали его своим. Здесь производилось оружие Гвардии Смерти, здесь орудия войны создавались, чинились и совершенствовались.

Пистолеты и клинки Тифона были созданы техно-кочевниками, приспособленными к его размерам и стилю боя. Это было преимуществом ранга и статуса одного из элиты Мортариона. Но, пока он шел за Раском, Калас увидел машины для убийства совершенно новой конструкции и формы, которые привлекли его внимание.

Мортарион кивнул, заметив его интерес.

— В кузницах кипит работа. Я предоставил их мастерам приоритетный доступ к полезным ископаемым из захваченных нами шахт Властителей и трофеям, добытым с полей битв. Они не только лишь следят за остротой наших клинков, мой друг.

— Я это вижу. — Они прошли мимо верстаков, на которых лежали увесистые мечи, ощетинившиеся шипастыми гардами, огромные молниевые алебарды, снабженные электрохимическими батареями, и драконьи ружья, способные выпускать потоки воспламеняемого топлива и ядовитой кислоты. Тифон увидел многоствольные реактивные пулеметы, питаемые большими контейнерами с боеприпасами, и роторные ножи с тяжелыми лезвиями, шипастыми цепями и различными обвесами. Он сделал вид, что все это произвело на него впечатление, в глубине души осознавая, что не нашел среди работ Тиран-Кузниц ничего такого, что могло бы удивить его.

«Мортарион так любит свои орудия», — подумал про себя Тифон, глядя на потрепанную в боях боевую косу, которую командир Гвардии Смерти нес на своих укрытых плащом плечах. Это был его способ, размышлял Калас: иметь под рукой нечто осязаемое, чтобы противостоять угрозам вокруг себя. Мортарион чувствовал себя не в своей тарелке, если у него под рукой не было оружия.

«Знает ли он об этой своей черте?» Вопрос промелькнул в голове Тифона, но, оставшись без ответа, снова исчез.

Конечно, были и иные силы, иные виды оружия. Все больше и больше Тифон позволял себе задумываться над некоторыми из них, изучать те способы ведения боя, которые другие сразу же отбрасывали. Сверхъестественное и нереальное — эти понятия можно было бы направить на нужды войны так же легко, как клинок или пулю, если бы только люди понимали, как ими пользоваться.

И если бы он мог показать Мортариону все это так, как он научился видеть… тогда, возможно, война с Властителями закончится через несколько недель. Или даже дней.

— Сюда. — Раск привел их в маленькую пещеру рядом с одним из больших помещений, где стояла пара грузных воинов в полном боевом облачении, каждый из них держал в руках пушку с раструбом. Они увидели Мортариона и безмолвно отступили в сторону, отодвинув толстый кожаный занавес, огораживающий углубление в скале.

— Еще игрушки, на которые можно полюбоваться? — Тифон слегка высунулся вперед, проявляя свое пренебрежение, но быстро прикрыл его ухмылкой. — Ты не давал покоя Тиран-Кузницам.

Зал был заставлен стальными стеллажами, накрытыми большими кусками промасленной ткани. Каждый из них был выше и шире человека. Кузнецы технокочевников, трудящиеся за верстаками у дальней стены, прервали работу, но Мортарион кивнул им, и они вновь занялись делом. Желтые вспышки искр взметнулись вверх от шлифовальных кругов, обрабатывающих доспехи, а затем раздалось шипение и потрескивание газовой горелки.

Мортарион остановился перед одной из закрытых стоек.

— «Они никогда не вступают в затяжные схватки», — начал он, повторяя слова Тифона. — Это так. Наш враг атакует нас и исчезает. Гвардия Смерти может защитить любое поселение, которое находится под нашей опекой. Когда мы ловим конвои Властителей в долинах, мы избавляемся от них. На Барбарусе нет мест с чистым воздухом, где они не встретили бы сопротивления.

— Но мы не можем убить их всех, — добавил Тифон. Он начал задаваться вопросом, куда Мортарион клонит. — Любой, кто последует за ними слишком далеко в туман, умрет там. Некаре и его зверям не нужно и пальцем шевелить. Наша человеческая слабость убивает нас вместо них. — Последние слова прозвучали с большей горечью, чем ему хотелось бы. «Должен быть другой способ», — хотел сказать он, и слова уже начали формироваться на его губах.

— Есть и другой способ, — Мортарион прервал его, и на какое–то мгновение Тифону показалось, что он слышит тихое гудение.

Раск протянул руку и стащил вниз тяжелую ткань, покрывавшую ближайшую стойку, чтобы показать под ней комплект доспехов, подобных которым Тифон никогда раньше не видел. Поверх поддоспешника, сделанного из дубленой кожи червей-миног, броня состояла из нитей стальных тросов, собранных в пучки и похожих на мускулы, которые, в свою очередь, были сверху прикрыты стальными пластинами, выкрашенными в фирменный серый цвет облачения Гвардии Смерти. Символ черепа и солнца был единственной меткой на нем, располагаясь на одном из наплечников.

— Что думаешь? — спросил Мортарион. — Это плод многомесячных усилий лучших технокочевников на планете.

Тифон протянул руку, потрогав пальцы пустой перчатки. Она оказалась более гибкой и вместе с тем гораздо легче, чем он ожидал.

— Прекрасно сработано. — На шее скафандра висел шлем с конической передней частью, и он осмотрел его. Полоса из литого бронестекла закрывала глаза владельца, а острый клюв, казалось, был снабжен слоями плотного фильтрующего материала. Трубки, идущие из обработанной смолой бумаги, переплетались друг с другом и соединялись с контейнером, расположенным между лопатками на спине доспеха.

— Там есть воздушная камера и насос, который приводится в действие движениями владельца, — объяснил Раск. — С прикрепленным шлемом он полностью герметичен, и никакие токсины не смогут воздействовать на владельца, — он замолчал и облизал губы. — Ну… Во всяком случае, так должно быть.

— Полагаю, вы проверили скафандры в тумане, — сказал Тифон, все еще глядя в мертвые глаза маски. — Как далеко в них можно зайти?

Раск отвел взгляд.

— Недостаточно, — признался он. — Некоторые добровольцы не выжили. Нам пришлось тащить их обратно за веревки.

— Это была одна из первых моделей, — подчеркнул Мортарион, подойдя к самой большой стойке. Он открыл взору закрепленный на ней скафандр, и по его размерам Тифон понял, что тот сделан специально для Жнеца. — Эти версии были улучшены. Обязанности Раска в Убежище заключались не только в том, чтобы защищать его, пока мы сражаемся. Он руководил созданием этой брони.

— Понятно. — Тифон рассматривал свой собственный боевой доспех, сравнивая его с тем, что находился на стойке. Каково было бы носить что–то вроде этих новых костюмов, что–то настолько замкнутое и громоздкое? Он задался вопросом, не будет ли ему это мешать.

— Признаюсь, я предпочитаю сражаться с большей свободой, доступной мне.

— Пока ты не научишься дышать ядом, ты никогда не сможешь сразиться с Некаре, — огрызнулся Мортарион, и Тифон едва удержался, чтобы не клюнуть на приманку.

— Это то, что позволит нам закончить войну, — Мортарион обвел рукой комнату. — Всего за несколько лет мы создали беспощадную армию из стада запуганных, послушных низших. У нас есть лучшее оружие, благодаря нашим кузнецам и оружейникам. Но острие меча должно быть ближе, чтобы разрезать мясо. Это… — он положил свою руку с длинными пальцами на нагрудник боевого доспеха. — Это позволит нам стать ближе.

— У нас достаточно этих доспехов, чтобы снарядить целую армию? — рискнул спросить Тифон, догадываясь, каким будет ответ. Снаряжение в этой пещере, вероятно, было всем, что у них имелось, и молчание Раска подтвердило подозрения.

— Я возьму лучших воинов, которые у нас есть, — сказал Мортарион. — Ты среди них, мой друг. Элитное подразделение, которое набросит саван смерти на Властителей. Мы покончим с ними за одну ночь, полную огня и перерезанных глоток. — Он показал зубы при этих последних словах, забывшись в предвкушении момента.

Пристальный взгляд Тифона впился в Раска, но тот не ответил.

— Дюрал не хочет признаваться в своих сомнениях, но я слышу их так же громко, как если бы он кричал, — он взглянул на Мортариона. — Это смелый план, Жнец. Но это и огромный риск. Вы полагаетесь на непроверенную экспериментальную технологию в решающей битве против врага, который, как мы хорошо знаем, обладает сверхъестественной силой. — Он отошел от стеллажей с доспехами. — Я твой боевой брат, и было бы глупо с моей стороны не говорить с тобой начистоту. То, что ты предлагаешь, может привести к твоей смерти там, на горе, и к смерти всех наших лучших бойцов.

— Я не привык рисковать, — Мортарион скрестил руки на груди. — В тот день, когда мы впервые встретились, я поклялся. Я знаю, ты помнишь этот момент. Это время снова пришло, — он покачал головой. — Разве есть у нас иной выбор?

Тифон хотел улыбнуться, но сдержался. «Прекрасно, — подумал он, — мы пришли к нужной теме, не ходя вокруг да около».

— У меня есть альтернатива. Я привез ее в Убежище на борту дирижабля. Что–то с большим потенциалом, чем горстка бронированных костюмов.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Раск.

— Я предпочитаю показывать, а не рассказывать, — ответил он, и на этот раз улыбка Тифона проявилась во всей своей звериной полноте.

V

Возрождение

Судьба Сигиллита

Серебро

 

Огонь и смерть кружились вокруг Локена, сплетаясь в танце, слишком хорошо ему знакомом. И всё же сражаться здесь казалось неправильным.

С тех пор, как Локен был принят в ряды Странствующих Рыцарей и обрёл цель, он часто получал приказы проливать кровь на поверхности Терры, но каждый раз это были мелкие стычки, незначительные схватки, что длились несколько секунд. А это…

Это было похоже на войну.

Хотя родиной человечества был не тот мир, где родился Локен, он был воспитан, как многие сыновья и дочери Империума, ценить эту планету больше других, считать ее почти священной.

В другое время и в другом месте это почитание можно было бы назвать «святым», но в светских владениях Императора для этого слова не было места. Тем не менее, Терра — Старая Земля, Гея, Адем, Теллус или любое другое древнее имя, под которым ее могли знать — стояла на голову выше всех остальных планет, являясь колыбелью человечества. Не тронутая битвами со времен Великого Объединения Императора, она должна была стать прообразом, на основе которого выковывался юный Империум.

Грянувшая здесь война, полная грохота орудий и лязга клинков, была оскорблением этого идеала.

Пылали останки рухнувших на заснеженную землю аэронефов, выбрасывая в небо клубы едкого дыма, скрывавшего приближение их пассажиров. Напор атакующих не смогла замедлить даже стена огня из лазганов Избранных Малкадора, удерживающих внешние блокпосты, и, когда оружие бойцов перегрелось и отключилось, орда нахлынула на защитников, растерзав всех до единого.

Их были сотни, а может, и тысячи. Конечно же, у большинства этих людей не было надлежащей подготовки, но они компенсировали отсутствие воинского мастерства и навыков численным превосходством. Некоторые из них — кадровые солдаты, возможно наемники или даже законники, знавшие, как обращаться с оружием. Но в основном — оборванцы и нищие, армия, собранная из неисчислимых племен мусорщиков и технокочевников, обитавших за пределами городов-ульев Терры. Локен задумался, кто же ходил среди них и какие речи вёл, переманивая их под знамена магистра войны.

Он задавался вопросом, что же это было: колдовство варпа, затуманившее разум, или умелая игра на отчаянии тех, кто считал себя забытым и брошенным? Слава, завоеванная Императором на далеких звездах, должно быть, казалась этому сброду разношерстных отбросов чем–то чуждым и непонятным. Локен подумал о том, как они могли видеть Великую Мечту Империума. Не крестовый поход, призванный привести человечество к величию, а бессмысленное, расточительное предприятие, затеянное элитами, которые не знали и не собирались думать о горестях простого народа.

Но, несмотря на это, воин всё равно убивал их без жалости. Ибо даже пытаясь понять, что толкнуло несчастных в объятия предательства, Локен не мог простить их.

Его меч рубанул человека в панцирной броне Имперской Армии; от силы удара окровавленный труп отшвырнуло назад к его товарищам, ошеломленным увиденным. Локен, сохраняя темп, размахнулся и обезглавил остальных. Они падали в слякоть вокруг его сапог, и кровь, смешиваясь с талым снегом, превращалась в алые лужи, расцветающие у подножия Белой Горы.

Вспыхнули лазеры, взревели болтерные снаряды, соткав смертоносную паутину света и трассеров надо льдом и камнями. Импровизированная армия перебежчиков пришла с именем Гора на устах вместо боевого клича, продвигаясь плотным строем по остроконечным утесам из голого гранита. Лучи били из ДОТов по всему периметру большого серого пика, но больше всех убивали Странствующие Рыцари.

Справа от Локена Варрен смеялся, наслаждаясь жестокостью схватки больше, чем следовало. Верный своим словам, он отправился в оружейную Белой Горы и сорвал противопехотный огнемет с креплений антигравитационного танка. Воин стоял в центре идеального круга из почерневших трупов, поворачиваясь, чтобы испепелить любого, подошедшего достаточно близко для жидкого пламени, что выплевывали шипящие сопла огнемёта. Хлещущие потоки яркого огня охватывали и терзали тела нападавших, а оружие рычало, делая свое дело.

Слева Галлор, с холодным спокойствием войдя в боевой транс, двигался и стрелял с хрестоматийной точностью. Ловко уклоняясь от неуклюжих атак своих врагов, он пускал масс-реактивные снаряды в гущу вражеских толп, следя за тем, чтобы выжившие после взрывов или сквозных попаданий, наверняка были убиты осколками от разрыва снарядов.

И, конечно же, Гарро был на самом острие атаки. Солнечный зайчик сверкнул на его мече, пока клинок выписывал убийственные узоры в воздухе, рубя без остановок или милосердия. Как и у Галлора, боевой стиль капитана был простым, прямым и смертоносным. Локен предположил, что это была характерная черта Гвардейцев Смерти, вкупе с упрямством и жесткостью их боевой тактики. В искусстве владения мечом Гарро не хватало изящества и эффектного великолепия воина легиона, какие были, например, у Белых Шрамов, Лунных Волков или сыновей Фулгрима. Но он брал эффективностью — пытавшиеся напасть на воина уже поплатились за это.

Меч Локена завибрировал в руке, когда он повернулся навстречу новому противнику, огромному по человеческим меркам, но все же на голову ниже космодесантника. Накачанный химией мутант, чье лицо представляло собой мешанину шрамов, превративших плоть в искаженное изображение Ока Гора. Рот, полный зубов, сточенных до клыков, образовывал наконечник стрелы. Зверь, подражая своему предводителю, магистру войны, тащил тяжелую булаву с шипастым навершием.

Для простого человека это чудовище было страшным и быстрым, но в битве против легионера, с его рефлексами и скоростью оно не имело и малейшего шанса. Рукоять булавы была цепью примотана к руке мутанта; Локен поймал оружие на лету и вырвал его у противника вместе с конечностью. Взгляд монстра подсказал легионеру, что тот, наверное, впервые проиграл битву и только сейчас осознал, что не был непобедимым, несмотря на все те лживые заверения, которые вливали ему в уши последователи Гора.

Воин быстро прикончил его, рубанув мечом до середины груди. Нервная система зверя отказала, и он, пошатываясь, врезался в своего убийцу, а обломки его грубой брони упали, обнажив разорванное тело. Локен зарычал и оттолкнул умирающего глупца, но его взгляд зацепился за необычный цвет плоти. Она была покрыта бесчисленными багровыми рубцами, похожими на укусы ядовитых насекомых, каждый из которых сочился гноем и шевелился, словно под волдырями что–то ползало. Легионера затошнило, он отшатнулся и осознал, что секундная заминка позволила новому врагу незаметно подойти слишком близко.

Он был удивительно крупным, больше мутанта, ростом, наверное, с обычного космодесантника. Ничего больше Локен не разобрал. Враг сгорбился, все его черты терялись под тяжелым, грубо скроенным плащом, который, казалось, втягивал дневной свет так, что вокруг все тускнело. Эта картина заставляла вспомнить готическое представление Смерти–что-Приходит, скелетообразную фигуру в мантии с капюшоном из преданий древности, которые были неотъемлемой частью многих человеческих культур. Черная пыль вздымалась при каждом шаге фигуры, приближавшейся к Гарро.

Боевой капитан был занят расправой над группой аугментированных стрелков, находясь под градом пуль из дюжины автоматических стабберов. Он не видел, как приблизился враг.

Локен выкрикнул предупреждение и рванулся вперед, пробивая себе мечом дорогу сквозь вражеские ряды, на бегу поднимая болтер. Гарро услышал окрик и, оборвав жизнь последнего стрелка, обернулся.

Существо под плащом поднялось во весь рост и стало для Локена отличной мишенью. Он выпустил пару болтов, но очертания нападавшего мгновенно расплылись, изменяясь. Легионеру вдруг показалось, что плотный осязаемый плащ пошел рябью и улетучивался подобно дыму.

Гарро открыл огонь, и черная масса тотчас изменилась. Она разлеталась с оглушительным жужжанием миллионов насекомых, превратившись во всепоглощающий рой блестящих трупных мух.

Взору Локена предстала почерневшая искаженная фигура — чудовищная смесь силовой брони легионера и гладкого блестящего тела гигантского жука-мутанта. Одна рука превратилась в клешню членистоногого, безумно клацающую в воздухе, а там, где должно находиться лицо, была только кучка фасеточных глаз над пастью из дергающихся шипастых жвал. Пятипалой конечностью оно сжимало оружие — короткий кинжал, ржаво-коричневый и крошащийся.

— Мой капитан, — произнесло существо, и слова его раздались не из пасти, а сложились из гудения окружавшего его роя. — Я сказал, что вернусь.

Лицо Гарро застыло от шока. Он знал это существо, знал, как брата.

— Солун!

Локен увидел, как чудовищное насекомое кивнуло.

— Я же говорил вам. Вы не сможете победить распад.

— Я готов с этим поспорить! — прорычал Варрен. Бывший легионер Пожирателей Миров услышал предостережение Гарвеля и тоже пришел на помощь, размахивая своим тяжелым огнеметом и стремясь поскорее вступить в схватку. Локен и Гарро рефлекторно бросились в стороны, чтобы дать Варрену свободу действий, но существо, которое боевой капитан назвал Солуном, даже не попыталось уклониться.

Варрен зарычал и нажал на спусковой крючок огнемета, распыляя широкую струю раскаленного добела инфернального пламени в скопление роя, целясь в изуродованную фигуру внутри него. Трупные мухи сформировали щит перед своим господином, но пламя сожгло их, превратив в шипящие угли, и захлестнуло существо, некогда бывшее космодесантником.

Предатель превратился в живой факел, но все же рванул вперед, не обращая внимания на отваливающиеся куски хитина. Ревя от боли, враг пробирался сквозь пламя, явно испытывая мучения и все же не боясь их. Дикая улыбка Варрена сползла с покрытого шрамами бородатого лица, как кишки с ножа мясника, когда воин увидел приближающуюся тварь и понял, что она не остановится.

Обгоревший, наполовину уничтоженный монстр оказался на расстоянии вытянутой руки и отбил сопло огнемета своей пятернёй, вместе с тем сомкнув чудовищную клешню на шее Варрена. Странствующий Рыцарь задергался, сопротивляясь и высвобождая всю ярость своего легиона. Схватка превратилась в стремительную рукопашную, полную сокрушительных ударов и неудержимых контратак.

Локен отбил еще одно нападение группы мятежников, на мгновение потеряв из виду Варрена, стараясь расправиться с людьми так быстро, как только мог, а затем развернулся, чтобы выстрелить в насекомоподобное существо. Но эта отвлекшая его атака дорого им обошлась.

Он уже рванулся с места, когда услышал треск ломающейся укрепленной кости. Гарро выкрикнул имя Варрена и ринулся в схватку с высоко поднятым мечом, но второй воин уже обмяк, его шея была изогнута под ужасным углом, а изо рта тек кровавый ручеек.

Мейсер шагнул назад, натолкнувшись на Гарро; казалось, что воин был чем–то ошеломлен и пытался сориентироваться, но на самом деле его тело работало на последних искрах нервных импульсов, посланных умирающим мозгом. Он пошатнулся, выронив огнемет, и рухнул на колени. Локен увидел что–то вроде искры изумления в угасающем взгляде Варрена, прежде чем проблеск жизни в глазах воина исчез навсегда.

Со всех сторон чудовищный рой мух набросился на еще тёплый труп, чтобы полакомиться его кровью, прежде чем она успеет остыть.

 

Сигиллит попятился, схватившись за потертую рукоять своего посоха, и тихо пробормотал с грубоватым весельем:

— Ах да, конечно. Умно. Очень умно. — Он склонил голову, будто кланяясь перед невидимой аудиторией. — Ты сделал то, чего не мог сделать никто, кроме твоего отца, Луперкаль. Ты переиграл меня, — он театрально вздохнул. — Полагаю, в этом я могу винить только себя. Я посвятил себя слишком большому количеству дел за последние дни… И лишь вопросом времени было то, как скоро ты на меня что–то натравишь.

Магистр войны, конечно, не слышал его, но старику показалось правильным сделать это заявление. Малкадор испытывал извращенное удовольствие от того, что оказался прав в своих подозрениях и в конце концов осознал, что да, вся эта шарада была еще одной из десятка сложных попыток его убийства, направленных проницательным и бесчувственным интеллектом Гора.

Тот маленький осколок надежды, за который он держался, — слабенький отголосок веры в то, что еще есть способ мирно закончить войну, — рассыпался прахом.

Тилос Рубио двинулся на него. В глазах легионера не было ничего, кроме неприязни, чистой и незамутненной ненависти, которую Малкадор видел только у фанатиков и новообращенных. Сверкающий меч Рубио целился в грудь Малкадора, острие готово было вонзиться в его плоть и разрубить надвое.

Но желание убить его, исходящее от Рубио, не было похоже на намерения хладнокровного убийцы. Это читалось в его взгляде, который пылал праведным огнем. Он хотел казнить Сигиллита, потому что Малкадор заслуживал смерти, и в этом была своя правда.

«Но как так получилось?» — удивился он. Была ли здесь задействована телепатическая связь такого невероятного мастерства, что даже Сигиллит не смог ее ощутить, несмотря на все то время, что он читал мысли Рубио? Впрочем, он тотчас же отринул эту мысль.

«Нет». Губительные cилы не обладали достаточным мастерством, чтобы создать её; и даже если бы они это сделали, в этом месте любое псионическое или магическое изменение разума Ультрадесантника было бы невозможным. Нет, это было нечто гораздо более простое… и, как ни странно, более сложное.

Ненависть Рубио была искренней, старой и давно затаённой, но только сейчас она вынырнула на поверхность. Возможно, организаторы этого плана нашли что–то реальное из прошлой жизни воина и сделали это основой ярости, которую он теперь испытывал по отношению к Малкадору.

«Как бы я сам это сделал? — он задумался над этим вопросом. — Я бы отыскал и превратил какую–нибудь давно забытую эмоцию в тёмное и ненавистное отражение её прежнего „я”. Детское воспоминание о травме или о родительской любви. Использовать его в качестве основы. Да. Затем обработал бы и оставил созревать в течение многих лет».

Холодная улыбка Малкадора стала шире. Время от времени он совершал подобные поступки, а то и похуже, во время давних войн, предшествовавших этой. Но, очнувшись от своего высокомерия, Сигиллит теперь увидел, что уроки, которые он преподал Гору, были совсем не такими, как он думал.

— Мальчик всегда быстро учился, — пробормотал он.

План был подобен ходу идеально настроенных часов: Малкадор умрет в недрах какого–то мрачного каменистого лабиринта от руки того, кого он считал полностью контролируемым. Это была очаровательная ирония, которую, как теперь понимал Сигиллит, магистр войны слишком хорошо осознавал.

«Он собирается посмеяться надо мной, когда план приведут в исполнение, — подумал Малкадор. — Он не удостоит меня чести встретить смерть от его руки».

И это, может быть, справедливо и правильно, решил он. Сигиллит был лжецом и заговорщиком, главой убийц. Регент был интриганом и отравителем, так какое же право он имел, чтобы ожидать почетного конца? Для него не будет героической последней битвы, исторического столкновения, о котором можно было бы вспоминать веками в песнях и рассказах. Там не будет никого, чтобы засвидетельствовать это.

Он должен был умереть в тени, окруженный обезумевшими и сломленными. Гор хотел, чтобы Малкадор погиб в самой глубокой, самой далекой глуши.

Без своих невероятных пси-сил Малкадор был лишь древним старцем, чья болезненная жизнь продлевалась омолаживающими технологиями и телесными модификациями вопреки природе и судьбе. Но Рубио, даже ставший псионически инертным из–за пси-подавляющей технологической ауры Белой Горы в сочетании с десятками парий, толпившихся вокруг них, всё ещё был чудовищной машиной для убийства.

Пленённые в клетках Сёстры сохраняли молчание, но Малкадор слышал их слабое дыхание в унисон. Их присутствие было тяжелым психическим туманом, застилающим горизонт его сверхъестественных чувств, стеной мрака, которая закрывала все остальное.

Новизна временного подавления сил его сознания быстро исчезала. Он почувствовал, как его сердце глухо стучит в груди, как сжимается био-усилительный ошейник на шее и как тихо потрескивает пламя в железной конструкции на его посохе. Каждое ощущение приобретало глубину и цвет, выходящие за пределы нормы, как будто его разум видел их новые оттенки лишь теперь, утратив эфемерные чувства.

— Если я спрошу, ты скажешь, почему желаешь мне смерти? — наконец, он набрался решимости напрямую спросить у поджидавшего его палача.

— Я знаю, кто ты на самом деле, — сказал легионер. — Мне кажется, я всегда это знал. Я видел это давным-давно… Но только сейчас вспомнил.

— Гор сделал это с тобой, — Малкадор попытался переубедить Рубио, но воин пропустил его слова мимо ушей, как будто не заметив. Программу будет нелегко прервать. Он взглянул на одну из Сестёр Безмолвия. «Если агенты Гора смогли сломить их, они могли с легкостью переделать легионера». — Ты это знаешь.

Тилос покачал головой.

— Дело не в нём. Это касается тебя, — меч в его руке качнулся. — Однажды, давным-давно, я видел, что ты собираешься сделать с Галактикой. Как ты собираешься её изменить. Я мельком узрел твои планы, о которых не знает даже Император.

Малкадор замер, на мгновение встревоженный уверенностью в голосе воина. «Возможно ли это?» — промелькнула мысль, но Сигиллит тотчас выбросил её из головы. «Нет». Были места, куда не мог заглянуть даже самый могущественный псайкер во вселенной.

— Я знаю, что ты хочешь сделать после того, как Гор будет побежден. Я помню. Эта истина долго пряталась в моем сознании. Так что лучше тебе умереть здесь. Лучше, если ты будешь забыт.

— Ты действительно готов убить меня, Рубио? — тихо спросил Малкадор.

— Я верю… — начал воин, нахмурив брови и пытаясь отогнать неприятную мысль. — Я верю, что всегда был к этому готов.

Легионер как в тумане бросился на него, и Малкадор едва успел взмахнуть посохом достаточно быстро, чтобы защититься. Прикосновение к скрытому механизму заставило урчащее декоративное пламя на нём подняться, превратившись в ревущий огненный шар, который полетел сквозь морозный воздух. В обычных условиях Сигиллит мог бы телекинетически направлять вихрящуюся плазму в любом направлении, но сейчас перегретый газ прошёл мимо цели.

Рубио прикрыл обнаженное лицо рукой, и пламя перекатилось по его синевато-серым боевым доспехам, облупив краску там, где соприкоснулось с керамитом. Серое стало угольно-черным, воздух исказили потоки тепла, но он не сбился с шага.

Его меч полоснул справа налево и с невероятной силой ударил по рукоятке черного железного посоха, выбив его из рук Малкадора с такой силой, что тот чуть не упал.

Каждый боевой рефлекс Сигиллита был отточен до мгновенного использования его огромных псионических талантов, но теперь эти инстинкты были подобны спусковому крючку бесполезного пистолета с заклинившим затвором. Он поднял одну руку в защитном жесте, другой сжав комок одежды на груди.

— Стой! — взревел Малкадор, призывая всю чистую силу убеждения своей выдающейся личности, на которую был способен. — Я Регент Терры, и ты будешь мне повиноваться!

Рубио уже замахнулся для последнего нисходящего удара.

— Я здесь, чтобы сделать это, — сказал легионер, кивнув самому себе. — Послание. Моя вербовка. Вся моя жизнь. Всё ведёт к этому моменту.

— Ты не имеешь права судить меня, — вырвалось само собой у Малкадора, и это весьма изумило старика. Но он не мог остановиться. — Я ни о чем не жалею. Ни о чем!

— Это ложь, — сказал Рубио. — Я помню твое лицо, когда ты позволил Винтору разбиться насмерть. Ты сожалеешь об этом… И я знаю, что это еще не всё.

«Да, было много всего». Сигиллит хотел что–то сказать, но меч уже нырнул вниз, целясь ему в грудь, прямо в сердце.

Острие клинка встретилось с невидимым барьером на расстоянии вытянутой руки от Малкадора, вызвав внезапную вспышку бело-голубых искр, и в это же время сила удара была мгновенно полностью обращена вспять и перенаправлена в исходную точку. Рубио был поражен отдачей от собственной атаки, отшвырнувшей его назад; Астартес заскользил ботинками по камню, изо всех сил пытаясь сопротивляться силе удара.

Малкадор поднялся сам, без поддержки, отбросив все притворства. Когда он шагнул вперед, его мантия распахнулась, открыв взору металлический амулет, свисающий с цепочки на его аугментированном ошейнике. Выкованное в форме знака Сигиллита, устройство светилось внутренний силой; старик протянул руку, ощупывая узор на его поверхности.

Регент лукаво взглянул на легионера из–под капюшона.

— Ты действительно думал, что прикончить меня будет так просто?

 

Испепеляюще-сильный импульс отчаяния прошил грудь Гарро. Он почувствовал, как его сердце на мгновение сжалось, когда увидел, как падает Мейсер Варрен.

На секунду чувство опустошенности стало невыносимым и абсолютным. «Сколько еще людей должно умереть, прежде чем эта война закончится?» Вопрос гудел в голове как скорбный колокол. Пожиратель Миров не был братом Гарро по легиону — он был в лучшем случае уважаемым союзником — но нелепая гибель гладиатора была оскорбительна для Странствующего Рыцаря.

Убийство Варрена было лишь ещё одним эпизодом в разворачивающейся битве, и Гарро знал, что в эту самую секунду по всей Галактике были другие легионеры, вовлеченные в прочие конфликты, погибающие в тот же миг на десятках миров. Именно в этом заключался ужасающий размах предательства, вся суть необъятного, бесчестного ужаса происходящего. Легионы Астартес, полубожественных сверхлюдей, созданные для того, чтобы объединить человечество и принести ему порядок и процветание, были низведены до этого.

Ярость Натаниэля вырвалась наружу с громоподобным ревом, идущим из глубины его груди, когда он набросился на убийцу Варрена со всей своей неистовостью. Существо — этот так называемый Повелитель Мух — потрясенно среагировало, парируя удар Вольнолюбца неуклюжим движением, и замахнулось на Гарро своим ржавым зараженным ножом.

Воин поймал запястье существа и сломал его, прервав колющий удар снизу вверх; клинок выпал из руки бывшего Гвардейца Смерти. Рукоятью своего меча Гарро провел серию быстрых, как выстрелы, ударов в лицо твари, сломав её паучьи жвала и превратив уродливую рожу в обломки почерневшего, разбитого хитина. Каждый кусок черепа и плоти, отколовшийся от существа, распадался на мириады подвижных пятнышек, которые сердито жужжали, стягивались вверх и возвращались на место, заполняя зияющие раны, чтобы остановить поток чернильного, сиропообразного ихора.

Гарро будто забыл о том кровавом сражении, что сейчас развернулось у подножия Белой Горы, полностью сосредоточившись на враге перед ним. Галлор, Локен и Избранные Малкадора могли сами расправиться с предателями с разбитых аэронефов, но эту тварь должен был уничтожить только он один.

— Я убил тебя на Луне, — выплюнул Гарро, надвигаясь на Повелителя Мух, который пытался увеличить расстояние между ними. — Я выбросил твой иссохший труп на солнце! Почему ты здесь? Как ты все еще можешь быть жив?

— Восьмеричный путь ведет меня к славе, — гудящий голос Роя отдавался в костях Гарро. — А Дедушка очень щедр на Дары.

— Если мне снова придется тебя уничтожить, я это сделаю! — прорычал в ответ Натаниэль. — И если понадобится, я буду делать это каждый раз, из какой бы грязной лужи ты не выполз!

— Тогда твоя война будет длиться дольше, чем ты можешь себе представить, животное. — Существо поднялось и повернуло свое разбитое в месиво лицо в его сторону. — Чума существовала еще до того, как ваши примитивные тушки выбрались из болот. Она будет здесь, когда потемнеют последние звезды.

Гарро рванул вперед, мимоходом отметив, как ужасные раны Повелителя Мух затягиваются с невероятной скоростью, с которой не могла сравниться улучшенная физиология легионера.

Воин вдохнул холодный воздух; покрытый пятнами крови снег хрустел под его аугментированной ногой, когда он принял боевую стойку.

— Солун Деций был хорошим парнем. Какой бы заразой ты ни был, твоё существование лишило его будущего. Только за это ты заслуживаешь тысячи смертей.

— Деций? — существо разразилось мерзким клокочущим смехом. Оно ткнуло когтистой рукой себе в грудь. — Этот сосуд — не та плоть, ты, умирающий дурак. Ты же отправил его на звезду, помнишь? — Уродливый облик Повелителя Мух расплылся и сместился, его частички отодвинулись назад, открывая под собой человеческое лицо, сердцевину, вокруг которой эта жалкая тварь восстановила себя.

— Помнишь, Натаниэль? — на этот раз голос был знакомым, исходящим из уст бледного трупа.

— Мерик… — от удивления у Гарро перехватило дыхание. — Нет!..

— Я нашел его тело там, где вы его оставили, — загудел Рой. — Оно мне очень идёт.

Мухи кружились вокруг головы Мерика Войена, извиваясь и сверкая подобно нимбу.

— А чего ты ожидал, капитан? Ты сам казнил своего человека. Своего друга. Дедушка сжалился над ним, отдал его мне.

— Ты бездушная скотина, — холодное отвращение в словах Гарро повисло в воздухе. — Как ты смеешь осквернять его память? Я заставлю тебя заплатить за это.

— Сначала признай свою вину, Гвардеец Смерти! — сплюнул в ответ Повелитель Мух.

И хуже всего было то, что Натаниэль понимал — в этих словах была доля правды. После его побега на Терру на борту звездолета «Эйзенштейн», принёсшего предупреждение о предательстве Гора, многие из верных братьев Гарро пострадали. Солун Деций пал жертвой разложения и трансформации, но судьба Мерика Войена оборвалась из–за мужества перед ужасами, свидетелем которых он стал.

Бедный, чистосердечный Мерик, вопреки всему надеющийся, что он сможет обратить свои навыки апотекария легиона на поиски лечения от чумы нежити, которая была готова заразить их своенравных товарищей. Войен нашел труп Повелителя Мух после того, как Гарро впервые убил его на поверхности Луны Терры, полагая, что в нем может содержаться ключ к исцелению. Но всё, что оно принесло — инфекцию и известный всем конец. Его надежда стала его погибелью.

Гарро никогда не забудет поступок, который ему пришлось совершить. С этим мечом в руке и с великой печалью в сердце.

— Я даровал Мерику Милосердие Императора, — прошептал он. — Зараза уже была в нем. Лучше так, чем позволить моему боевому брату быть поглощенным ею.

Повелитель Мух развел руками.

— Тогда это полный провал. Ты не спас его, Гарро. Ты обрек Войена стать моим носителем. — Извивающийся рой ползающих тварей сомкнулся на лице мертвеца, заполнив его рот и ноздри и снова застыв в виде чудовищной маски. — Но мне с ним становится скучно. Я думаю, что в следующий раз ты будешь моим хозяином. Да. Это будет уместно.

— Так иди и возьми меня! — зарычал легионер, но существо не обратило на него внимания.

Подняв голову к небу, чудовище издало пронзительный вой, который, казалось, заставлял вибрировать воздух и покрытую инеем землю под ногами Гарро. Почерневший снег и серая земля вздыбились, слякоть и лед раскрошились, когда тысячи жирных трупных белых личинок вырвались из–под земли. Каждая была размером с человеческую руку, и их скользкие от слизи пульсирующие тела заканчивались безглазыми пастями миног, наполненными пожелтевшими игольчатыми клыками. На мгновение они присоединились к хору — а затем ужасный, удушающий поток слепо хлынул к Странствующим Рыцарям и оставшимся в живых Избранным.

 

Он был стариком, до такой степени сгорбившимся под тяжестью веков, что большинство людей не смогли бы даже предположить возраст Сигиллита.

Малкадор был из числа тех редких людей, которые вышли за рамки привычного бытия настолько, что понятия вроде смертности потеряли для них смысл и стали неприменимыми.

Но он не был дряхлым, по крайней мере не сейчас. Несмотря на то, что его худая, облаченная в мантию фигура казалась хрупкой и беспомощной перед массивностью полностью экипированного космодесантника, они были одинаково сильны, каждый по-своему.

— Моя смерть не будет лёгкой, — сказал он бывшему Ультрадесантнику. — Я усвоил этот урок на горьком опыте. — Малкадор отвернулся, снова подумав о сущности, которая привела этот план в действие.

«Это был Гор… Или кто–то другой?»

— Ты настолько отчаялся, что это единственно возможный эндшпиль, который ты можешь сыграть? — Малкадор говорил не с Рубио, не с самим собой. Он обратился с вопросом к пространству, кому–то невидимому. — Грязная попытка убийства, скрытая от посторонних глаз. Сморщенный старый колдун заколот, пронзён мечом, словно кусок пережаренного мяса на вертеле… — засмеялся Сигиллит. — Так много глупых допущений, порождённых разумом, которому не хватает опыта тех, кто лучше него, да? Потому что твои хозяева должны были знать, — его улыбка погасла, и он посмотрел на свои длинные костлявые пальцы. — Нельзя существовать, обладая высоким порогом психической силы, не будучи навсегда измененным ею. Взгляни на меня. На мой возраст. Каждая клеточка моего существа так долго впитывала ауру Эмпиреев, что я давно уже вышел за рамки человечности. Так как же ты мог надеяться убить меня, как убил бы человека, даже после того, как лишил меня моих сил? Как?

Поглощенный необузданной яростью Рубио атаковал его снова и снова, каждый раз наталкиваясь своим гладием на неприступную силовую стену, формируемую микроскопическим генератором преломляющего поля в медальоне Малкадора. Каждый обжигающий удар меча был обращен вспять яркой вспышкой света, и Сигиллит принимал их так же легко, как если бы на него падали капли дождя.

Мощь этого устройства — чуда технологии, существовавшей еще до эры Раздора, — часто заставляла Малкадора размышлять о том, какие еще удивительные вещи таила в себе утраченная эпоха. В какой–то мере ему было больно использовать генератор таким грубым способом. Он был создан для великих дел, но эти возможности теперь стали не более чем пылью прошлого.

Рубио вложил всю свою мощь в последнюю атаку, которая отразилась против него с такой силой, что выбила меч из рук. Оружие с грохотом ударилось о каменный пол, и Малкадор увидел, как воин открылся для атаки.

— А теперь, — сказал он, — перейдём к сути дела.

Сигиллит двигался быстро, прижав знак к нагруднику Рубио, прежде чем тот успел среагировать. Белый свет хлынул из устройства, старик отпрянул назад, а Рубио окутало сияние мерцающих молний. Гравитация усилилась и заставила легионера опуститься на колени, удерживая его под весом, в сто раз превышающим его собственный.

— Он так часто пытался убить меня, что это стало слишком утомительным, — Малкадор хмыкнул и наклонился, чтобы поднять меч Рубио, обхватив массивную рукоять. — Но каждый раз мне приходится попадать в ловушку. Чтобы узнать, понимаешь? Чтобы узнать, достоин ли я её пережить.

С видимым усилием Малкадор поднял оружие с пола. Меч был почти такого же роста, как и он сам.

— И что на этот раз? Что ж. Будь он проклят, если бы не попытался заманить меня в ловушку надеждой. Умный ублюдок.

Сигиллит поднимал меч Рубио, пока острие не уперлось в шею легионера. Ему нужно было только перенести на него свой вес, чтобы вонзить оружие в горло воина и прикончить его.

Астартес не мог вымолвить ни слова, но Малкадор отреагировал так же, как и он.

— Ты знаешь, это то, чего он хочет, Тилос. Даже если ты потерпишь неудачу, а я буду стоять здесь с твоим мечом в руке, он все равно одержит победу. Я умру, и тебя убьют из–за этого. Я выживу и убью тебя. Одна смерть или две, он все равно выигрывает. Потому что он знает, что ты так же важен, как и я.

Малкадор собрался с духом и поудобнее ухватился за рукоять клинка. Затем, вместо того чтобы покончить со Странствующим Рыцарем, он убрал меч и пошел к камерам, где в оцепенении ждали Сёстры Безмолвия с пустыми, безжизненными глазами.

Сила ограничивающего поля была настолько мощной, что Рубио не мог даже отвести взор; ему приходилось смотреть прямо перед собой. Но краем глаза он заметил движение дверей камер, открывающихся по команде Малкадора, и увидел, как упало первое тело. Он слышал песню клинка, которую так хорошо знал, шипящую в затхлом воздухе и человеческой плоти. Криков, конечно, не было, но бульканье и звук льющейся из перерезанных глоток крови говорили сами за себя.

Когда все Сестры были убиты, телепатический туман постепенно рассеялся, но для Рубио это ничего не значило. Светящееся устройство, прикрепленное к груди, подавляло все потоки энергии в его броне, от гибкой металлической мускулатуры рук и ног до пси-настроенных кристаллов психического капюшона. Он ничего не мог поделать, кроме как ждать и наблюдать, пойманный в ловушку кристалла возрожденной ярости.

Наконец, Малкадор снова оказался в поле его зрения. Его терракотовые одежды были забрызганы алым, а руки — красными от крови. Сигиллит отпустил гладий Рубио и встал рядом с ним, лицом к лицу.

— Ну вот, — сказал он, и на щеках старика снова проступил румянец. — Почему бы нам не посмотреть, как все это началось?

«Нет», — хотел сказать Рубио, но его реакция была основана на страхе. Старый первобытный страх из его детства, темная и бесформенная тень забытого ужаса, пережитого несформировавшимся разумом младенца в колыбели. Что–то похороненное так глубоко, что о нем никогда не вспомнят, но не настолько забытое, чтобы проницательная и ненавидящая душа не смогла откопать его и использовать как оружие.

Малкадор обхватил судорожно подёргивающееся лицо Рубио своими скользкими от крови руками и толкнул сознание Тилоса вперед...

— Вперед в прошлое, до самого Калта.

 

Это было то самое место. Выжженная пустыня разорённых лугов под умирающей звездой, в нескольких километрах от линии обороны, установленной на железнодорожном пути, ведущем к городу Нумин. Шероховатые конусы старой породы образуют неглубокие каньоны, гасящие ветры разреженной атмосферы.

Рубио и остальные были там на разведке. 21‑я рота отступила в эту зону, обескровленная и потрясенная жестоким предательством сыновей Лоргара, и теперь Ультрадесантники справлялись с ужасом мятежа, обратившись к тому, что они знали лучше всего — к своей тактике.

Приказ капитана Гая был ясен. Одинокие легионеры рассредоточились, используя пятипалое построение, каждая группа в нем охватывала свою зону зачистки, ища любые признаки Несущих Слово или орд безумных ауксилий, которых они привели с собой.

Это дало брату Рубио и остальным возможность занять свои мысли чем–то другим, кроме мучительных вопросов, почему XVII легион решил нарушить свои клятвы.

Здесь прозвучали первые выстрелы восстания, а он этого не знал. Но со временем он поймет. Вся Галактика узнает правду.

Тилос чувствовал себя не в своей тарелке без своих псионических способностей, применение которых запрещалось Никейским эдиктом. Поглощенный размышлениями он не заметил нечто важное, и это дорого ему обошлось.

— Вот ты где.

В этом забытом воспоминании Рубио развернулся, вскидывая болтер для выстрела. Позади него стояла фигура в доспехах цвета свернувшейся крови, ее лицо излучало слабый свет и походило на пергамент, покрытый линиями тайных символов. Слова, не поддающиеся пониманию, ускользали от восприятия Ультрадесантника.

— Это и есть тот самый? — произнес Несущий Слово, словно разговаривая с кем–то, кого только он мог видеть. — Он не выглядит каким–то особенным.

Тилос попытался нажать на спусковой крючок своего болтера, но его тело не слушалось. Взгляд был прикован к сиянию в руке легионера-предателя, искорке сверхъестественного огня варпа, удерживаемой в клетке из его пальцев, сложенных в ритуальном узоре.

Тогда он не узнал Несущего Слово.

— Эреб, — подсказал другой голос, идущий к нему из–за пределов памяти. — Конечно.

— Ты не кажешься особенным, Ультрадесантник, — сказал Эреб, подходя ближе и снимая перчатки, чтобы прикоснуться голыми пальцами к лицу легионера. — Но я научился не задавать им вопросов. То, что Октет знает о твоем пути и где ты в итоге окажешься — это всё, что имеет значение. — Он наклонился, и невыразимая боль захлестнула все спектры чувств Рубио. — Интересно, что у тебя есть такого, чем я смогу воспользоваться? Позволь мне взглянуть.

В реальном времени это заняло всего несколько секунд, но в разуме воина пролетела вечность. Представьте себе батисферу, спускающуюся в темные глубины бездонного океана; именно на неё был похож Эреб, когда погрузился в воспоминания воина, спускаясь все дальше и дальше к самым первым из них, ища первородный страх, сформировавшийся в его сознании до того, как тот познал смысл этого чувства.

Затем, с искусностью мастера жестокости, Эреб сшил этот примитивный ужас с его красным близнецом — необузданной яростью. Он дал этому творению лицо Малкадора, как основу, и запечатал комбинацией слов. В ожидании этого дня.

— Вы так горды и высокомерны, Рубио, — сказал Эреб, удаляясь. — Мне будет забавно думать о тебе, как о сервиторе, ожидающем правильной команды запуска, — он оскалился в зловещей усмешке. — Это меня очень позабавит.

А потом он исчез, и этот момент активации так и не наступил, поглотив себя, превратившись в ничто. Спрятавшись.

Затаившись до...

— Мы не можем этого допустить.

Щупы Малкадора скользили по разуму Рубио, пока он не коснулся нижних слоев его обнаженной психики. Теперь, когда она созрела, было легко заметить, где именно Эреб спрятал спусковой механизм для бомбы ненависти, которая долгие годы лежала неподвижно в сознании Рубио.

Сигиллит невольно восхитился этой уловкой. Со стороны Несущего Слово была проявлена тонкость, на которую, по его мнению, не был способен лакей Лоргара. Но опять же, он понимал, что это скорее заслуга голосов, шепчущих из пустоты, чем собственных познаний Эреба.

Регент держал Рубио в подвешенном состоянии, застывшим во времени, оценивая глубину и сложность мнемонической заглушки. Она обвивалась вокруг собственного «я» кодиция, его супер-эго и поверхностных слоев гипногогического программирования Ультрадесантников. Все они представляли собой частички души Тилоса Рубио, которые нельзя было легко вырезать, не разрушив её целиком.

Самым простым решением была бы, конечно, эвтаназия, но тогда это нарушило бы баланс проекта на Титане. И хотя Малкадор встраивал в схему некоторую избыточность, если уж на то пошло, он не хотел потерять именно это его звено. На Орлином Виадуке, когда Малкадор остановил воина, Сигиллит заглянул в сердце Рубио. Такую чистоту и преданность невозможно было внушить.

Поэтому с величайшей осторожностью Малкадор прошел по пути Эреба и уничтожил его творения.

 

Рубио задохнулся, а его трехдольные лёгкие задрожали в грудной клетке, втягивая в себя поток холодного воздуха.

Воин яростно заморгал, пытаясь сориентироваться. Он стоял на коленях в камере сдерживания внутри Белой Горы. Легионер ощутил вкус крови и кислый привкус отработанной эктоплазмы.

— Спокойно, парень, — сказал Малкадор, стоя в нескольких метрах от него. Он опирался на посох, потрескивающее пламя в железной конструкции придавало его лицу жесткое выражение. — По-моему, ты утратил хватку.

— Да… — Рубио почувствовал себя опустошенным и замёрзшим, но стряхнул с себя это ощущение и поднялся. Перед собой он увидел очертания своего меча, лежащего в багровом пятне. А за ним — вереницу мёртвых тел. Потерянные Сестры-парии, все казнены. Он сразу понял, что это было сделано его оружием. — Что случилось?

— Ты не помнишь? — Малкадор втянул воздух сквозь зубы. — Возможно, пси-шок. Его воздействие могло уничтожить цепочки кратковременной памяти.

Рубио оглянулся на люк и увидел, что он открыт и заляпан человеческой кровью. Ученая Брелл лежала в стороне, не шевелясь.

— Последнее, что я помню, это как открылась дверь… — Он замолчал. Дальше эйдетическая память Рубио представляла собой сплошную негативную зону. Он попытался ухватиться за её нити, но не ощутил ничего, кроме пустоты.

— Это была ловушка, и мы знали, что так будет, — Малкадор посерьезнел. — Сестры напали на нас. Похоже, они были каким–то образом мысленно запрограммированы. Ты предал их мечу, — он кивнул. — Тилос, ты спас мне жизнь.

— Да? — он нахмурился, забывшись на мгновение. — Что–то не припоминаю. — Лицо Рубио омрачилось, когда он поднял свой меч и очистил лезвие. Чего–то еще не хватало, чего–то, для чего он не мог подобрать форму. Его единственным способом определить это была пустота, которую оно оставило после себя, но этого было недостаточно.

— Гор подстроил это, чтобы убить нас обоих, — продолжал Сигиллит. — Таково было его намерение. Убить меня, а тебя в придачу убрать с доски.

— Какое я имею к этому отношение? — Вопрос невольно сорвался с его губ. Гнетущее ощущение пустоты в голове сделало Рубио мрачным и отстраненным.

Малкадор приблизился и взглянул на него снизу вверх.

— Потому что тебе ещё многое предстоит сделать, мой друг.

Сигиллит протянул Рубио что–то, и тот принял это: серебряный диск, такой же, как те, что он видел на столе в личных покоях Малкадора. Перевернув его, Рубио увидел имя, выгравированное на нем высоким готиком.

— Койос, — прочитал он вслух. Так назвал его Йотун. — Я не понимаю. Что это значит?

— Смирись с этим, — лицо Малкадора исчезло в глубине капюшона. — Скоро ты станешь тем, кто ты есть.

Интервал VI. Повелители Смерти

 

[Планета Барбарус; прошлое]

  

Мортарион подчинился своему товарищу и молча следовал за ним по улицам Убежища в бесплодные пустоши, где над изрытой землей парили захваченные летательные аппараты. Похожие на пули корабли удерживались на месте верёвками, чтобы сильный ветер не унес их. Непрерывный поток людей шел мимо них обратно к поселению, каждый из которых нес тюк с грузом или контейнер с водой, взятые в нижних отсеках аппаратов.

«Люди сегодня будут есть досыта», — подумал Жнец, оценив размер припасов, с которыми вернулись силы Тифона. Лишь сегодня в честь празднования побед Гвардии Смерти он позволит им не экономить. Но завтра запасы будут заперты в городских коллективных хранилищах, и вновь вернётся регулярное распределение. Ресурсы на Барбарусе были бесценны, и те, кто не понимал этого, погибнут так же легко, как и те, кого убивали Властители.

Он размышлял, были ли в подобной щедрости Тифона скрытые мотивы. «Надеется ли он так расположить людей к себе?» Мортарион сомневался в этом. Несмотря на все битвы, выигранные его старым другом, нетерпимость к его природе полукровки никогда не сотрётся. Слишком многие, смотря в темные глаза Тифона, видели лишь ублюдка человеческой женщины и одного из Властителей. Мортарион завоевал его преданность, несмотря на нечеловеческие черты и темное прошлое его происхождения, и некоторые бы сказали, что он проделал самый долгий путь. Но для Тифона его кровь всегда будет бременем.

— Что такое? — Тифон почувствовал взгляд Мортариона и обернулся, чтобы посмотреть на него, когда они приблизились к рампе корабля.

— Лишь те, кто сражаются рядом с тобой, знают о твоей самоотверженности в этой войне, — сказал ему Мортарион. — Я никогда этого не забуду.

Тифон помолчал.

— Мы все едины в нашей ненависти к Властителям, — ответил он после паузы. — Когда они будут мертвы, нам придется найти новую причину объединиться. Как думаешь, что это будет?

— С нетерпением жду того дня, когда буду иметь роскошь задать этот вопрос, — ответил Мортарион и указал на корабль. — Что ты хотел мне показать?

— Очистить грузовой отсек! — Тифон не ответил ему, вместо этого взбежав по рампе, выкрикивая приказы всем в пределах слышимости. — Вы меня слышали! Убирайтесь!

Гражданские спешили убраться с его пути, чуть ли не из кожи вон лезли, лишь бы не попасться Жнецу на глаза: одни из них тащили за собой бочки, другие от испуга бросали свой груз. Горстка воинов Тифона с продолговатыми лицами сошли со своих постов и последовали за гражданскими вниз по рампе. Пригнув голову, чтобы зайти в низкий грузовой отдел, Мортарион почувствовал, как палуба легонько покачивается на ветру, и огляделся. В помещении оставалось еще достаточно контейнеров, но самым большим была металлическая клетка из стальных панелей размером с паровой вездеход.

Тифон потянул рычаг на стене, и с клацаньем шестеренок переборки грузового отсека закрылись, оставив их наедине. Мортарион неожиданно почувствовал густое, вязкое безмолвие в воздухе, и ему стало некомфортно.

— Я жду твоего ответа, — сказал он Тифону, его пальцы дернулись. Он усилием воли подавил желание схватиться за рукоять косы, ища успокоения в тяжести оружия.

— Вы с Раском правы насчет этих доспехов, — начал Тифон, идя к металлической клетке. Что–то внутри нее издало звук, будто провели когтем по ржавому железу. — Но ты идешь по неверному пути. Горстки людей, даже с самым лучшим оружием, недостаточно. Ты знаешь, насколько смертоносны вершины гор. Единственный прокол в доспехе — и твоя плоть встретит агонию.

— У тебя есть альтернатива? — Мортарион нахмурился, произнося это, и на мгновение почувствовал себя еще некомфортнее. — Способ выжить там, наверху?

— Властители живут в этих токсичных местах, — ответил Тифон. — Они изменили своих големов и рабов, чтобы те тоже могли там существовать. Представь, если бы мы смогли сделать то же самое. — Он дотронулся до тяжелого висячего замка, крепившегося на переднюю стенку клетки. Мортарион заметил короткую вспышку искаженного света вокруг него. Замок упал на палубу. Другой рукой Тифон дотронулся до своего горла — Тебе не понадобятся семеро воинов в громоздкой, тяжелой броне. Ты сможешь послать целую армию туда, отправить их, яростных и кричащих, через самые густые облака. Последняя крепость наших врагов падет.

Холодная волна ярости захлестнула Мортариона. Он часто спускал Тифону самые неприглядные заявления и нестандартные действия, частично из–за чувства преданности, частично из–за того, что этот воин упорно сражался и приносил ему победы. Но эта новая идея была сродни плевку на все принципы Жнеца.

— Властители искажают своих рабов темной силой. Они изменяют их магией!

— То, что ты называешь магией, — лишь мастерство, которое они от нас утаивают, — ответил Тифон. — Мы тоже можем научиться им пользоваться.

— С какой целью? — Неужели Тифон проверял его таким образом? Он не был уверен. — Ты видел, что происходит с теми, кто превращается в солдат-големов. От их воли ничего не остается. Они становятся глупыми болванчиками!

Тифон кивнул.

— Так точно. Но что, если кто–нибудь захотел бы добровольно пройти через эту трансформацию… Если ты попросишь их, Жнец… не будет ли это оправданной жертвой?

Его слова подтолкнули Мортариона к решению. «Это так, — сказал он сам себе. — Есть те, чья верность так велика, что они согласятся на это, если я предложу».

Он подумал о Дурале Раске, который следовал за ним с самых первый дней войны и относился к нему, как к посланному судьбой спасителю. Он подумал о свирепом Кахгоре Лотсуле, о воинах, подобных Моргаксу Мурнау и Тарагту Суну, даже о педантичных Каифе Морарге и Хунде Скорвалле — все они согласились бы отдать себя, тело и душу, если бы они верили, что это навсегда окончит войну.

— Для победы ты сделаешь нас подобными врагу… — проворчал он, полностью осознав весь смысл этой внушающей ужас перспективы.

— Мы можем изучить их искусства. — Тифон повернул переключатель на боку металлической клетки. Стальные панели отъехали назад, показав ее содержимое. — Мы можем вытянуть все секреты, которые нам нужны, отсюда.

Внутри клетки, подвешенная на тросах, находилась похожая на смерть фигура в засаленной робе. Существо посмотрело вверх, показав израненное лицо, обтянутое молочно-бледной кожей и перепачканное водянистой желтой кровью. Глаза, светящиеся глубочайшим адским ужасом, встретились с глазами Мортариона, и существо сквозь шипованный кляп зашлось паническими всхлипами. Создание издало невнятные вопли и забилось в своих путах.

— Волкрал… — Мортарион с отвращением выплюнул имя младшего из Властителей. В детстве он видел, как это чудовище охотилось на низших для создания искаженных скульптур из сочащегося мяса и сломанных костей с одной единственной целью — развлечь себя. Оно бесконечно боялось его и имело для этого полные основания. Мортарион указал на пленника. — Почему этот ублюдок все еще дышит? Ты сказал мне, что одолел армию Волкрала!

— Это так, — сказал Тифон. — Я взял их хозяина в качестве трофея. Я заставил его смотреть, как мы сжигаем тела его приспешников.

Волкрал осел на пол клетки, и Мортарион увидел полное поражение в этом существе. Тифон сломал его.

Он глубоко вдохнул.

— Миссия, порученная тебе, не закончена. Убей Властителя. Сделай это немедленно.

— Ты всегда говорил мне не растрачивать ресурсы впустую, — парировал Тифон. — Отбрось на минуту свою ярость и позволь себе подумать, друг мой. Подумать о том, чему мы можем научиться у этого создания. Мы знаем, что их средства и методы работают против нас. Они проверены, в отличие от доспехов из Тиран-Кузниц! Мы можем получить эту силу, Мортарион! И не только иммунитет к туману, но даже больше, — он подошел ближе, его голос упал до настойчивого рычания. — Ты лучше нас всех знаешь, какие силы может призвать Некаре. Гибельное пламя из–под земли. Туманы-убийцы и бури, способные ворваться в само человеческое сознание. Представь, если бы мы могли обернуть эту мощь против него…

На мгновение Мортарион выполнил просьбу и обдумал слова Каласа. Их соблазн, их невероятные возможности было трудно игнорировать. Но, взглянув внутрь себя, Жнец увидел лишь часть своей души, которая будет предана и убита, если он пойдет по пути приемного отца.

Мортарион вздрогнул, когда рядом с ухом зазвучало жужжащее гудение. Он смахнул с себя оцепенение и посмотрел на своего старого друга.

— Я взвесил сказанное тобой, и я не поддамся. Внемли мне, Тифон. Я не буду повторять этот приказ. — Он повернулся к клетке спиной. — Если Волкрал не умрет от твоей руки, здесь и сейчас, тогда тебя постигнет его участь. И знай, с сегодняшнего дня и на веки вечные, я клянусь, что Гвардия Смерти никогда не пойдет по этому пути. Никогда!

Переполненный гневом, с сомнением и горечью в душе, Мортарион вихрем пронесся через грузовой отсек и рывком открыл люк, исчезнув в свете снаружи.

 

Тифон долго смотрел на прямоугольник слабого дневного света на полу отсека и через некоторое время медленно выдохнул.

— Что ж, — проговорил он в пустоту. — Видимо, это было преждевременно.

Волкрал заскулил через кляп, когда Тифон повернул управляющее колесо клетки и решетка открылась. Его ужасно трясло, так, что капюшон сполз, обнажив голый череп и плечи. Облик Волкрала лишь отдаленно напоминал гуманоида, а вытянутая, похожая на яйцо голова казалась слишком большой для тонкой птичьей шеи, на которую была посажена. Существо слабо трепыхалось в своих путах, не имея возможности отступить.

Тифон помедлил, оглянувшись через плечо, чтобы удостовериться, что они одни в грузовом отсеке.

— Только ты и я, — он протянул руку и стянул кляп, обнажив разбухшие губы Волкрала. — Скажешь что–нибудь напоследок?

— Он не знает, ведь так? — существо изрыгнуло вопрос, отчаянно пытаясь потянуть время. — Поэтому ты заткнул мне рот. Ты боялся, что я расскажу ему!

— Я думаю, он начинает подозревать, — Тифон прикинул все возможности. — Твои слова только усложнили бы всё.

Волкрал в последний раз попытался надеть маску привычного высокомерного превосходства.

— Я чую это в тебе, полукровка. Густая вонь плоти низших, поганящая и ослабляющая силу потенциала Властителя!

— Силу? — Тифон взял Волкрала за горло и сдавил его. — Ваш род такой хрупкий, если посмотреть поближе. Лишенные сил и всей этой колдовской мишуры, вы ничтожны. — Его рука скользнула вверх и легла на затылок Волкрала, притянув его к себе, лоб ко лбу. — Я узнаю источник вашей силы. Но, вероятно, не сегодня.

— Да, — Волкрал маниакально улыбнулся. — Это уже в тебе. Восьмеричный путь. Дар Дедушки в твоей крови. Я это чувствую.

Тифон шагнул назад, потрясенный грубой уверенностью слов существа.

— Мы не одинаковы.

— Согласен, — сказало оно. — Пока что нет. Не сегодня. Но будущее возвещает о великих вещах, — Волкрал понизил голос до свиста. — Я могу показать тебе.

— Ты можешь… — Тифон прокрутил в голове те сны, которые порой посещали его в те краткие моменты отдыха разума.

Сад гнили, умирающий и цветущий, снова и снова. В детстве процессы разложения всегда вдохновляли его, а сейчас, при взгляде в бездонные глаза искаженного существа, этот старый интерес просыпался вновь.

— Все, что тебе нужно сделать — отпустить меня, — проговорил Волкрал. — Ты хочешь уничтожить Некаре? Я помогу тебе. Отпусти меня — и я дам тебе знания. Я открою перед тобой все двери, а когда верховный Властитель умрет… — существо кивнуло в сторону люка, через который вышел Мортарион, — Жнец будет тебе не нужен. Барбарус и миры вовне могут стать твоими.

Тифон опустил голову.

— Он несовершенен. Но Мортарион — мой друг. Я не убью его.

Волкрал понял, что допустил ошибку, и спешно попытался переиначить свои слова.

— Я не это имел в виду…

— Нет, именно это. — Яркий стальной блеск появился из ниоткуда, когда нож скользнул из наруча Тифона в его ладонь. Он взмахнул им, рассекая шею Властителя. Смертельно острое лезвие обезглавило Волкрала еще до того, как тот успел вздохнуть.

Глаза моргали, а челюсть двигалась еще несколько секунд до смерти мозга, голова создания упала на палубу и подкатилась к ногам Тифона. Тело Волкрала рухнуло в лужу едкой крови, тут же начав разлагаться.

Воин присел на корточки и наблюдал за процессом на расстоянии вытянутой руки, расползавшееся гниение притягивало каждую крупицу его внимания.

 

Защитники сражались с безрассудством истинно потерянных. Когда–то Мортарион думал, что големы-солдаты не испытывают никаких человеческих эмоций, и само понятие страха вырезали из составных тел, когда их расчленили и переделали. Но он убил достаточно этих жалких существ и понял, что это не так. Големы никогда бы не вспомнили, кем или чем они были до того, как кузнецы плоти поработали над ними, но они помнили страх. Возможно, в конечном счете, это всё, что осталось этим убогим тварям.

Впрочем, он не испытывал к ним жалости. Секундная невнимательность, единственная секунда чего–то похожего на сочувствие к солдатам Властителей будет смертельной ошибкой. Големы роились вокруг Мортариона и выжившей Гвардии Смерти, атакуя их с яростными воплями сквозь густой туман мечами и выстрелами. Убей или будешь убит — и так с самого первого дня войны.

Дыхание Мортариона громом отдавалось внутри шлема, его коса свободно вращалась сверкающими дугами металла, а лезвие-полумесяц на рукояти покрылось грязной кровью и сырыми внутренностями. Дорога из трупов скрылась во мгле позади него, по ней можно было бы пройти от токсичных предгорий обратно к более чистым долинам. Ландшафт осквернили следами резни, устроенной им и его элитными воинами. Выпотрошенные и дымящиеся останки большой стаи монстров лежали вокруг гранитной расщелины неподалеку — след хитро устроенной засады, которая почти повернула боевой отряд Гвардии Смерти назад.

Мортарион провел их через нее с помощью недюжинной силы воли и убийственной выносливости. С Тифоном, Раском и Лотсулом справа, Марнау, Хазниром, Ахраксом и Жестокосердным слева они сформировали наконечник несокрушимого копья, что взбирался все выше и выше, неумолимо приближаясь к последнему оплоту врага.

Внизу, там, где люди могли дышать без поддержки, большие силы Гвардии Смерти под командованием Суна и Морарга вычищали последние банды налетчиков Некаре, предавая каждого голема и сшитых вместе монстров мечу. Они не могли последовать за Мортарионом и остальными, но в последней битве еще сыграют свою роль.

Месяцами Мортарион составлял планы и схемы, сражаясь в горной цепи среди смертельно опасных пиков, известной как Гребень, в быстрых, безжалостных вылазках, уничтожая защитную сеть верховного Властителя. Каждое звено в логистической цепи Некаре методично разрушалось. Его кузницы плоти были сожжены, а загоны с рабами разрушены. Внешние крепости-цитадели были снесены химическими бомбами, а сеть пещер и связующих туннелей, пронизывавшая Гребень — запечатана.

Все прочие Властители были мертвы. Один за другим они были казнены, многие — лично Мортарионом. И на лице каждого из них перед смертью застывало одно и то же выражение — потрясение и замешательство, будто они не могли понять, каким образом низшие, на которых они охотились на протяжении бесчисленных поколений, восстали и свергли их.

Мортарион был вестником этого переворота в судьбе проклятого Барбаруса. Его лидерские качества и абсолютная несгибаемость перед лицом несправедливости Властителей стали маяком, за которым следовали все остальные.

«Ты светоч, указавший нам путь, — однажды сказал Раск. — И этим светом мы очистим этот мир».

Лишь одно препятствие оставалось на пути к этому идеалу. Высоко над ними, на самых смертоносных уступах, виднеющийся через прорехи в отравленных облаках, стоял черный дворец Некаре. Самый зловещий из бастионов Властителей, ощеренный орудиями и мерцающий в воздухе, окутанный темным колдовством. Где–то там наверху приемный отец Мортариона наблюдал за тем, как они сражаются с его големами, молча провоцируя своего найденыша придти к нему на порог и бросить вызов.

— Скоро, — прорычал Мортарион, опуская взгляд обратно к орде перед ним. Стадо бормочущих выродков с мечами вместо рук бросилась к нему, и он, покрепче встав в грязь, приманил их жестом. Коса стала вихрем движений, разбивающим при ударе назад, режущим при ударе вперед, оставляющим после себя лишь безмолвие смерти.

Через встроенный в его шлем забрызганный кровью визор он увидел подошедшего Хазнира. Грузный воин щелчком открыл ствол своего громового ружья для быстрой перезарядки. Хазнир, родом из одной из освобожденных зон на экваторе, когда–то был тральщиком, ловившим гигантских ракообразных, ползавших по дну мелких, маслянистых морей Барбаруса. Моток острой сетки на плече его доспеха, напоминавший о тех днях, превратился в оружие для великой битвы.

Как и другие, Хазнир двигался в своей герметичной броне с легкостью и уверенностью безупречно обученного воина. Каждый из них носил отличительную метку или вспомогательное оружие, но по приказу Мортариона они также были отмечены его боевыми косами. С тяжелой поступью закованных в металл сабатонов они продолжали пробираться вверх по склону. Воздушные баллоны за их спинами работали как часы, поддерживая им жизнь. Системы фильтрации очищали токсичные испарения, насколько это было возможно, раз за разом даруя глоток пригодного для дыхания воздуха. Мортарион месяцами тренировал своих лучших воинов, заставляя их предпринимать вылазки на небольшие высоты в убийственные облака, чтобы увеличить их сопротивляемость и выносливость. Но они не поднимались выше середины гор во время предыдущих миссий. Никто не знал, как долго они смогут продержаться на этих высотах.

Доспехи бойцов были самой новой версией от Тиран-Кузниц в Убежище, а их внешний облик стал символом последней стадии этой войны. Мортарион был облачен в эти доспехи два дня назад, когда они вошли в руины Ущелья Геллера, захватив город. Жители и гражданские, следовавшие за его армией, возрадовались, освободив это место. Они выкрикивали его имя, и этот звук отражался от низких облаков.

Ущелье Геллера обладало малой тактической ценностью в общем плане, но для Мортариона это было чем–то личным, он не мог этому противиться. Маленькое фермерское поселение, в прямом смысле, стало местом, где он вернулся к человечеству, где прекратилось его служение Некаре и гнусному роду Властителей.

Он помнил тот миг, будто это было вчера, а воспоминания возродили в нем то чувство снизошедшего откровения, что он ощутил, придя в эту долину: вкус первого в жизни глотка свободного от яда воздуха; звук человеческих голосов, поющих и смеющихся; запахи готовящегося мяса, пота и пива. Некаре всегда говорил Мортариону: низшие в долинах — лишь слабые жертвы. Но в тот день Жнец узнал, что они на самом деле представляли. Он почувствовал себя странно привязанным к этим людям, наполнившись необъяснимым стремлением, влечением, которое, казалось, генетически заложено в него. Он был воином, и он был здесь для защиты людей. Он мог сомневаться в чем угодно, но только не в этом.

Возвращение в Ущелье Геллера также означало еще кое–что — конец близок. Война вошла в свою финальную фазу, и все знали это. Либо замок Некаре падет и миф о бессмертии верховного Властителя будет разрушен, либо битва зайдет в тупик и никогда не окончится.

Последний вариант был неприемлем. Мортарион не собирался оставлять жизнь своему приемному отцу.

Это должно было закончиться как можно скорее. В последние несколько дней до него дошли слухи, принесенные гонцами в Убежище. Люди в южных поселениях говорили о диковинных огнях в ночном небе над густой мантией облаков, кто–то даже видел странный летательный аппарат, подобный громадному металлическому ястребу. Тифон отмахнулся от слухов, заявив, что это слова глупцов и пьяниц, но Мортарион был менее категоричен. Если это всё признаки того, что у Некаре еще остаются какие–то спрятанные орудия на Барбарусе, тогда убийство верховного Властителя должно свершиться в самые кратчайшие сроки.

Пушка Хазнира взревела, и еще несколько големов пали в брызгах черного и красного ядовитого вещества. Между атаками ненадолго установилась тишина, и он поприветствовал командира, приложив дымящимся дулом оружия к брови шлема.

— Они будут продолжать нападать, — сказал он с одышкой. — А мы продолжим их убивать.

Жестокосердный издал смешок, его низкий голос звучал тише из–за респиратора.

— Прибереги патроны, рыбачка.

— Ничего страшного, если они закончатся, — Хазнир пожал плечами и перехватил оружие. — Она вполне сойдет за дубинку, Скорвалл.

— Смотрите в оба, — пророкотал Мортарион, заставив их обоих замолчать. Сейчас не было времени для шуточек. Этот поход предшествовал величайшей из их битв, нельзя было отвлекаться ни на секунду.

— Жнец, — позвал Тифон. Он прошел немного вперед вместе с Лотсулом и Раском. Туман расступился, обнажая его закованную в доспех фигуру у знакомого горного прохода. — Взгляни. Мы вернулись туда, откуда все началось!

Мортарион направился к товарищу и поначалу не узнал, где они находятся. Затем он понял, почему. В последний раз на этом самом месте стояла укрепленная башня. Теперь же тут не осталось ничего, кроме груды почерневших и обожженных камней, лежащих там, где они упали под действием какой–то разрушительной силы.

— Что это? — низким и настойчивым голосом спросил Лотсул. — Там, в проходе, ржавые обломки парового вездехода. Выглядят так, будто их бросили годы назад.

— Так и есть, — ответил Тифон.

Мортарион остановился и поднял кусочек разрушенного обиталища.

— Это был мой дом. Моя тюрьма.

Он разворошил черные обломки, старый пепел сожженных книг, и обнажил фрагменты стекла, сланца и кирпича. Пальцы его перчатки клацнули о какой–то металлический предмет, и он выкопал его.

Это оказался самодельный клинок, изъеденный коррозией кусок меди, превращенный в нож. Мортарион поднял его и рассмотрел, вспоминая, где впервые его увидел.

В темную и пугающую ночь, в руках отчаянного юнца, который скорее бы умер, чем подчинился Властителям. Он поднялся.

— Калас! У меня есть кое–что, принадлежащее тебе.

Тифон повернулся, и Мортарион перебросил ему старое оружие. Тот легко поймал его и молча покрутил в руках. Из–за клювовидного шлема его лицо оставалось сокрытым, и было невозможно понять его реакцию на реликвию. После долгой паузы Тифон поместил грубый клинок в оружейную сумку на поясе и стер черную пыль с пальцев.

— Это могло бы что–то значить, верь я в знамения и знаки.

— Это значит, что мы на верном пути, — возразил Мортарион.

— Там, где все началось, точно, как он сказал. — Лотсул кивнул сам себе. Сказав это с трудом, он продолжил. — Уже совсем близко.

Но Мортарион его уже не слушал. Ветер донес до него затухающий, скрипучий звук, который будто пришел из места глубоко в его самых холодных детских воспоминаниях. Жесткие раскаты острого смеха, звук, с которым зазубренные лезвия трутся друг об друга, или жужжат крылья насекомых-трупоедов.

Он посмотрел вверх, и его тело сотрясла новая волна адреналина. Мортарион увидел шипованные огненные шары, описывающие в воздухе высокие, узкие дуги, за секунду до того, как его ушей достиг грохот их падения. Дюжины полыхающих комет падали с вершин, запущенные паровыми катапультами, что стояли на зубчатых стенах далекого замка Некаре.

— Врассыпную! — взревел он, сорвавшись с места и бросившись в сторону от его бывшего пристанища. Внезапно Мортарион понял, каким образом его крепость была полностью разрушена. Он подумал, что эта бомбардировка была одним из первых действий, которые предпринял Некаре после его мятежа годы назад.

Первый залп огненных снарядов ударился о землю и превратил ее в ад. Горящая жидкая смесь расплескалась повсюду, разбрызгивая огонь во все стороны. И самым невероятным было то, что внутри снарядов находились существа. Мортарион лицезрел, как из треснувших, разваливающихся остатков огненного шара вывалилась, пошатываясь, человекоподобная фигура, будто освободившись от горящей оболочки. Она также была объята пламенем и бездумно бросилась к ближайшей цели.

Этой целью оказался Хазнир. Горящий человек упал на него, ковыряя и разрывая его доспех черными обожженными лапами. Механическая рука Жестокосердного дернулась, когда он выстрелил и отбросил существо от своего товарища, но было поздно. Хазнир неуклюже перекатывался в грязи, хлопая себя в отчаянных попытках сбить пламя. Там, где когти пробили металл, из его доспеха вырывались струйки воздуха.

Мортарион убил еще двух полыхающих существ. Его коса пела в дыме и копоти, и какая бы темная сила не двигала атакующими, она немедленно исчезала после смерти, а сами они рассыпались хлопьями пепла.

— Еще один залп! — закричал Ахракс, и это были его последние слова. Будто направленный невидимой рукой, огненный шар упал на него, превратив и воина, и его доспех в черный след на грязной земле.

Еще больше полыхающих следов зажглись наверху. Мортарион был абсолютно уверен, что слышит насмешку его приемного отца в каждом вымученном визге опаленного воздуха.

Он сорвался с места.

— Тифон! Скорвалл! — он указал косой в туман, на ветреный проход, который вел к вершинам. — Быстрее, не теряйте скорости! Они не смогут убить то, во что не могут попасть!

В уме Мортарион уже планировал их рывок. Чем бы ни пользовался Некаре для наведения катапульт, между залпами все равно есть задержка. Если Гвардия Смерти будет двигаться быстро, они, вероятно, смогут опередить бомбардировку…

Но затем он увидел перед собой Тифона, и единственный взгляд в глаза подсказал его дальнейшие слова.

— Нет. Брат, мы должны отступить!

Это предложение распалило поднимавшийся в душе Мортарион гнев.

— Никогда! — воскликнул он, уклоняясь от новой серии ударов. — Не сейчас, не тогда, когда мы так близко!

— Я высокомерный дурак, а не ты! — крикнул в ответ Тифон. — Не теряй голову, Мортарион! Некаре хочет твоей злобы — он хочет, чтобы ты действовал, а не думал! — Он указал пальцем в бойню вокруг них. — Ахракс мертв! Хазнир задохнется еще до того, как мы сможем вытащить его с этой треклятой горы! Мы погибнем, не добравшись до цели!

Жнец запоздало осознал, что ему трудно дышать. Он посмотрел на свой доспех и увидел следы взрывов, а костюм под ним был изодран попаданиями шрапнели.

— Нет, — выплюнул он, как раз, когда алеющий грохот очередного огненного дождя сошел на отряд. Мортарион увидел пылающий шар, катящийся прямо на него, в его ушах звучал рев пламени. Он взмахнул могучей косой, очертив в воздухе дугу, лезвие на конце тяжелой рукояти соприкоснулось с телом адского снаряда за секунду до того, как тот почти ударил его.

Существо внутри горящей оболочки погибло от взрыва с булькающим криком, но Жнец не слышал его. Оглушенный громоподобной детонацией огненного шара, он был отброшен, как детская кукла, через черную землю, далеко вниз от горного прохода. Капюшон Мортариона разорвало, его шлем слетел с его головы от взрыва с силой, достаточной, чтобы сломать шею обычному человеку.

Он упал посреди осколков камней, покрытых пепельным лишайником, пропахав борозду и едва осознавая происходящее. Без маски-фильтра его легкие тут же наполнились ядовитой вонью, и ему пришлось бороться с рвотным рефлексом. Он не дышал нефильтрованным воздухом этого места с тех пор, как покинул его в ту судьбоносную ночь, и чистые токсины вызвали у него тошноту.

Встряхнувшись, он увидел Тифона, спешившего к нему. За ним следовал Жестокосердный, помогавший Раску нести хрипящего Хазнира. Лотсул и остальные выжившие также спешили к ним. Все были ранены, у всех были повреждены доспехи.

— Мы не можем идти дальше, — выдохнул Тифон, подойдя ближе. — Если мы отступим, мы сможем перегруппироваться, вернуться с большим числом людей…

Мортарион не стал отвечать, не желая говорить, опасаясь выплеснуть ярость. Он отвернулся от своих воинов и поплелся прочь, избегая их взглядов, уставившись в чистые небеса долины внизу.

Каждая клеточка его тело излучала мрачную, кипящую злость, гнев подогревался предупреждающими голосами разума, что оставили Мортариона разрываться между жаждой мести и долгом.

В тот момент часть его ненавидела Тифона и остальных, ненавидела низших и то, чем они являлись, так же сильно, как он ненавидел Властителей. Он презирал их за слабость, за неспособность сражаться до того, как он их обучил, за хрупкие человеческие тела, рассыпавшиеся от одного только прикосновения токсичных испарений.

Почему они не могли быть такими же, как он? Он был проклят своими возможностями: сильнейший и быстрейший из всех людей, когда–либо ходивших по Барбарусу, умнее и сообразительнее любого из их жалких рядов. Они тянули его вниз, замедляли его. Удерживали его от единственной вещи, которой он жаждал больше всего на свете — от смерти Некаре.

Но эти ярость и фрустрация вставали против непонятных, невыразимых стремлений. «Я не такой, как они, — сказал он себе. — Я не ошибка природы, не эксперимент Властителей, вышедший из–под контроля». Мортарион знал, что у его существования есть смысл, так же хорошо, как знал, что за ночью следует день. Если и существовала воля, создавшая его, то для одной-единственной цели.

«Я оружие для войны». Это было единственная истина, подходившая к его реальности.

«Но для какой войны, если не для этой?»

Он продолжал идти, преследуемый сомнениями и образом Некаре, смотревшим на него с высоты. Смех Властителя сопровождал его до самых низин, кусая воздух и отражаясь эхом за их спинами с каждым тяжелым шагом.

 

Когда они достигли оставленного у подножия горы места битвы, то обнаружили там лишь безмолвных мертвецов и одинокого скаута, сидевшего на отколотой гранитной скале.

Она встала, когда они приблизились. Мортарион наблюдал за сменой эмоций на ее лице. Они были знакомы: это была женщина, принесшая ему воду, когда он вернулся в Убежище годы назад; ребенок, которого он спас на пропитанных дождем полях пшеницы.

Она отсалютовала закованной в латы рукой.

— Мортарион. Мне приказано было ждать тебя. У меня сообщение от Каифы Морарга.

Он огляделся, рассматривая тела мертвых големов. Изрешеченные, разодранные, будто взорваны залпами точечного огня из оружия гораздо более мощного и точного, чем у Гвардии Смерти.

— Говори, — сказал он.

Скаут указала на горизонт, туда, где сверкали костры у руин Ущелья Геллера.

— Наши силы вернулись в поселение после… — она сделала паузу, пытаясь подобрать слова. — После того, как пришел Ястреб, — скаут указала в небо. — За один скользящий проход он уничтожил их для нас. А затем был голос, и… — ее взгляд устремился вдаль.

— Ястреб, — повторил Раск. — Ты имеешь в виду ту летающую машину, которую видели во внешних землях?

Скаут кивнула.

— Я не могу это объяснить. Слов… недостаточно. Вы должны увидеть всё сами, — сказала она. Ее глаза были широко распахнуты, а в голосе был странный трепет. — Тогда вы поймете.

 

Летательный аппарат, названный «Ястребом», приземлился на руинах полей за пределами разрушенных стен города, и он не был похож ни на что когда–либо виденное Каласом Тифоном.

Он разбирался в машинах — паровые боевые механизмы с массивными поршневыми ногами или гусеницами были довольно широко распространены в боевых рядах Властителей — но это было что–то новое. Низкие и невероятно опасные небеса Барбаруса делали все попытки достичь воздушного превосходства глупой затеей, обреченной на провал. Оттого все конфликты протекали внизу, в грязи, где противники могли смотреть друг другу в лицо.

Даже сейчас, когда Ястреб стоял на земле, молчаливый и замерший в кругу выжженной травы, он казался парящим. Гладкие линии светлого, полированного орудийного металла и мерцающее золото блестели в слабом дневном свете. Фюзеляж походил на нечто, вырезанное искусным художником: корпус в форме пули плавно перетекал в широкие крылья обратной стреловидности и подкрыльные несущие поверхности. Аккуратные линии гравированного орнамента покрывали каждый кусочек видимого экстерьера Ястреба, и, когда они подошли ближе, Тифон различил фрагмент на крыльях, оказавшийся надписью в старом готическом стиле.

Запинаясь, он прочитал надпись вслух.

— Аве… Импер… атор.

— Да, — сказал Мортарион, подойдя к нему. Его старый друг был одним из немногих, кто был достаточно образован, чтобы понимать символы, и по его тону было понятно, как их смысл взволновал его.

Рядом неуверенно переминался Марнау, его лицо выражало бесконечное восхищение, когда он смотрел на золотое судно. Он двинулся было к судну из любопытства, но тут же одернул себя и оглянулся на командира. Мортарион ничего не сказал и пошел дальше.

И все же Тифон замедлил шаг, чтобы разглядеть как можно больше деталей Ястреба. Он видел, как несколько храбрецов решились выйти из разрушенного поселения и посмотреть поближе, но их остановила линия Гвардии Смерти, выступавшая в роли кордона. Предполагалось, что воины Тифона будут присматривать за судном, но оно интересовало их так же, как и гражданских. Элегантные, каплевидные орудийные купола, видневшиеся на фюзеляже Ястреба, ясно давали понять — он не нуждается в защите. Тифон немедленно погрузился в темные размышления о том, что стало бы с людьми, реши судно открыть огонь. Он вспомнил останки големов и нахмурился.

Скаут шла в нескольких шагах позади него, что–то бормоча себе под нос, но Тифон игнорировал её. Он предпочел занять себя тактическим анализом судна. Внутрь вёл лишь один путь — через люк, открывавшийся подобно рту, на остром носу Ястреба. Странное жаркое марево окружало его, и на вершине рампы, ведущей к люку, Калас увидел движение. Человеческая фигура в золотых доспехах с высоким коническим шлемом, держащая громадную алебарду, вышла на порог и вновь скрылась внутри.

Что–то казалось неправильным, и Тифону потребовалось немного времени, чтобы разобраться. Он неверно оценил размер фигуры в золоте. Копьеносец должен был быть размером, по меньшей мере, с Мортариона, а никак не с обычного человека. Он краем глаза посмотрел на Жнеца и понял, что тот тоже заметил гиганта в судне.

У границы поселения их встретили другие солдаты и ауксиларии, забравшие бедного умирающего Хазнира для медицинской помощи — абсолютно бессмысленной. Лишь по чудесному стечению обстоятельств товарищ Тифона прожил достаточно долго, чтобы ступить на равнину, пройдя испытание стойкости Гвардии Смерти. Но Хазнир был ходячим мертвецом, и это знали все, кто смотрел на него. По крайней мере, он умрёт среди своих, если это хоть что–то значило.

Впрочем, это казалось вторичным, как и всё остальное, в свете присутствия новоприбывших. Угрюмых воинов, вернувшихся в Ущелье Геллера, должны были расспрашивать о провале атаки на цитадель Некаре. Но вместо этого все увлеклись историями о прибытии Ястреба и о человеке, которого называли Пришельцем.

Одним из таких был Рафим, преградивший им путь солдат из банды, которого тренировал Тифон.

— Это день чудес, — сказал молодой воин. — Когда прилетел Ястреб, мы подумали, что это новое оружие Властителя. Но это не так! Сначала Пришелец помог нам закончить битву на полях, а потом принес нам припасы и медикаменты… — воин говорил быстро, будто восторженный ребенок. — Он владеет неизвестными нам технологиями. Новыми методами исцеления. И еда, он принес еду!

Рафим указал на лагерь. Тифон переживал, что гражданские страдают от недоедания в эти последние дни войны, держась лишь за надежду, что смерть Некаре всем принесет облегчение.

— Какая щедрость, — пробурчал Мортарион. — И что этот чужак хочет взамен?

— Он говорил о спасении. Говорил, что есть люди, как мы, за облаками… в бесчисленных мирах. Объединённые в великую империю. — Рафим потряс головой, будто едва мог осмыслить это. — Он говорил, что даст нам всё, в чем мы нуждаемся, чтобы отвоевать наш мир, даже переделать его, если того пожелаем…

Тифон наблюдал, как и без того мрачный Мортарион становится еще угрюмее с каждым словом, слетавшим с губ Рафима.

— Чужак приносит дары из–за облаков накануне нашей самой сложной битвы, — сказал Жнец, и каждое его слово было подобно льду. — Я тут единственный, кто не доверяет этому всеми фибрами души? — К концу фразы Мортарион уже почти рычал. Рафим запнулся, не найдя ответа.

— Где этот Пришелец? — спросил Тифон. Его любопытство росло, но он хорошо скрывал это.

Молодой Гвардеец Смерти указал на разрушенный большой зал города, видневшийся позади огромной шепчущейся толпы, собравшейся вокруг. Кем бы ни был чужак, они все хотели увидеть его хоть краем глаза.

Мортарион фыркнул и направился к залу, расталкивая тех, кто оказался недостаточно расторопным и не успел убраться с его пути. Тифон и другие следовали за ним, и Раск понизил голос, чтобы его слова не услышала толпа.

— Я знаю этот взгляд, Калас. Жнец настолько зол, что камень взглядом разрежет.

— Можешь ли ты винить его? Этот день должен был стать днём освобождения Барбаруса. Мортарион сражался за него с самого моего освобождения, но мы отступили с поражением, и что мы обнаружили? — он кивнул на зал. — Человека с небес, который выбрал этот самый момент и затмил всё, что Жнец сделал для этих людей.

— Это не может быть уловкой Властителя, — сказал Раск. — Эти ублюдки слишком нетерпеливы для чего–то, кроме жестокости, — он помедлил. — Возможно, этот чужак тот, кем кажется… Не забывай, слухи говорят, что Жнец и сам упал с небес.

— Я думаю о том же, — согласился Тифон.

Перед ними Мортарион поднял руку и ударом распахнул двери зала, воины последовали за ним.

С прибытием Жнеца внутри повисла тишина. За столом у целой стены зала Тифон увидел старших гражданской поддержки с командирами Гвардии Смерти, которых Мортарион оставил вместо себя на время свое отсутствия. А вместе с ними был…

Чужак…

На краткий момент, человек, которого Рафим назвал Пришельцем, бросил взгляд на Тифона. И таков был этот взгляд, что приковал воина к месту. Темные глаза были чисты и бездонны, но древность в них держала его под контролем. Воин почувствовал, будто стал прозрачным. Он задержал дыхание и ощутил напряжение в мускулах ног — инстинктивное стремление преклонить колени, — с которым ему пришлось бороться.

Лицо Пришельца было аристократичным, медного цвета выделанной кожи, а на его плечи спадали длинные волосы цвета воронова крыла. Он отвел взгляд от Тифона и оглядел Жнеца. Странное, противоречивое выражение скользнуло по лицу чужака. Это было сожаление, но и облегчение. Предвкушение, но и опасение.

Чужак медленно поднялся, когда Мортарион остановился в центре комнаты. Тифон увидел широкое, мускулистое тело, облаченное в тяжелую золотую броню, украшенную тем же орнаментом, что и небесное судно. На ней переплетались узоры медных разрядов молний и строгие стилизованные изображения двуглавого орла, сверкавшего в полумраке, и, несмотря на её очевидно большой вес, человек двигался невероятно легко. Его движения были плавными и преисполненными благородства, сквозившими укрощенной силой.

Этот Пришелец, во всех смыслах, казался Каласу диаметральной противоположностью жителям Барбаруса. Все они были худыми и бледными, и даже самые крепкие из них, такие как Скорвалл, несли в своем физическом облике наследие жизни в токсичных землях их дома. И все же, был кое–кто похожий на Пришельца.

Тифон посмотрел на Мортариона и ясно это увидел. Едва уловимое, различимое далеко не сразу, но очевидное. Сходство линии скул и подбородка, манеры держаться. Что–то эфемерное и одновременно беспредельно реальное соединяло его друга и чужака. Слова Раска о происхождении Жнеца вновь зазвучали в мыслях Каласа.

Если к Мортариону и пришло то же озарение, он не подавал виду.

— Кто ты? — спросил он. — Что тебе нужно в моем мире?

— Я… друг, — ответил чужак, его голос был спокойным и звучным. Теперь, когда он стоял, Тифон увидел огромный меч с широким лезвием в ножнах на его бедре. Судя по виду, оружие размером примерно с низшего; оно было инкрустировано драгоценными камнями и металлами, но его массивность и очевидная балансировка говорили о том, что оно не для красоты. — Я пришел на Барбарус в поисках благородных душ, — добавил чужак. — В поисках тебя.

— Во имя твоей… империи?

— Именно, — кивнул Пришелец, и Тифон немного подвинулся.

В этом чужаке было что–то, от чего хотелось держаться на расстоянии, и Гвардеец Смерти встал так, чтобы Мортарион и Раск оказались между ними. Сам же Раск удивленно посмотрел на него, сжав кулаки.

— Ты был потерян для Империума слишком долго, как и этот мир, и многие другие, — продолжил чужак. — Наши потерянные сородичи. Пришло время вернуться в свой круг. И я обещаю — тебя ждут слава и процветание. Это будет расцвет новой эры.

Тифон не мог отвести глаз от незнакомца. Его слова гипнотизировали и звучали словно для него одного. Могущественная, магнетическая аура окружала Пришельца, и стало понятно, почему так много жителей Барбаруса настолько быстро приняли его. Тифон не мог объяснить этого, но у него было стойкое ощущение, что он видит лишь часть истинной природы чужака. Под этой личиной скрывалась бездонная пропасть, и он опасался заглядывать в неё.

— Нам не нужна твоя слава, чужак, — отрезал Мортарион. Его слова были наполнены враждебностью. — Как и твоя жалость, как и твой Империум.

— Ты уверен в этом? — Человек в золотом доспехе приподнял голову. — Наши технологии могут превратить ваши болота в возделываемые поля. Очистить от яда ваш воздух. Мы можем исцелить тех, кто для вас был уже потерян… Чем как раз сейчас занимаются мои сервиторы с вашим другом Хазниром. — Он кивнул в сторону стен, и Тифона заинтересовало, как чужак узнал это имя, не говоря уже о смертельной ране.

— Барбарус выживал в полном одиночестве веками в когтях тиранов! — Жнец позволил своему гневу выплеснуться наружу. — Где ты был все это время?

— Я глубоко сожалею, что мне потребовалось столько времени, чтобы найти тебя… Мортарион, — чужак печально улыбнулся. — И эта скорбь не станет легче, — затем улыбка исчезла. — Поверь моим словам, я могу объяснить тебе твоё происхождение. Я могу помочь тебе победить Властителей и очистить этот мир от остатков их разрушительных пут.

— Меня не интересует, где я был зачат, — сказал Мортарион, источая холодную ярость. — Я был рожден на Барбарусе, и здесь я вырос, — он указал на своих воинов. — Гвардия Смерти — единственная родня, которую я когда–либо знал. Мои несокрушимые клинки. И лишь наша рука принесет возмездие Властителям, — он отвернулся. — Ты здесь не нужен. Садись в свою прелестную птичку и улетай.

— При всем уважении, — ответил чужак, — я осмелюсь оспорить это. Твои товарищи рассказали мне многое о войне, которую ты ведешь. И хотят многие великие победы украшают знамя Гвардии Смерти, верховный Властитель все еще жив. Ты и твои лучшие воины так и не смогли достичь башни, в которой он пребывает, не так ли?

Мортарион крепко сжал рукоять косы.

— Судьба Некаре решена. Он вскоре падет.

— От твоей руки? — без нажима спросил Пришелец.

— Так и будет!

— Раз ты так уверен в этом, тогда я предложу испытание, — чужак развёл руки, охватывая комнату. — Ты возглавляешь этих людей, Мортарион, и если действительно желаешь, чтобы Барбарус более не тревожили, я уважаю это, — его тяжелый взгляд вновь устремился на Жнеца. — Но лишь если ты докажешь, что достоин принимать такое решение. Если в одиночку повергнешь Некаре, Империум Человечества отступит из этой системы и никогда не вернётся.

— А если он не справится? — Тифон сам удивился звуку своего голоса.

— Тогда этот мир вернётся в лоно человечества, и Мортарион и его Гвардия Смерти поклянутся мне в верности. — Чужак выдержал паузу. — Ты принимаешь вызов?

— Да, — рыкнул Жнец и вышел из зала под начавшийся мелкий дождь.

Калас побежал за ним, догнав своего друга, когда он шагал через грязную площадь.

— Брат! — окликнул он. — Должен быть другой путь… ты не можешь идти туда один.

— Я возьму новый доспех в Тиран-Кузницах, — ответил Мортарион. — Без замедляющих меня людей я смогу добраться до цитадели Некаре до ночи. Я знаю путь лучше, чем он думает, и смогу сделать это.

Тифон схватил руку Жнеца и задержал его, получив за свое безрассудство яростный взгляд.

— Почему? Почему ты позволяешь этому чужаку втянуть себя в это? Кто он для тебя?

— Я достоин, — Мортарион сбросил его руку и пристально посмотрел на него. — Я докажу это раз и навсегда. Будь готов, — ответил он. — Когда я вернусь, всё изменится.

Тифон стоял под дождем, провожая его взглядом, и сквозь шум дождя он почувствовал отдалённое, тягучее давление в мыслях, которое пришло из ниоткуда. Он позвал, но слова казались странными, будто его устами говорил кто–то другой.

— Береги себя, Жнец. Не сходи с пути.

VI

Финальный гамбит

Присвоение имен

Происхождение

 

Гарро взмахнул мечом, выписывая сверкающую дугу острой сталью и рассекая извивающихся личинок, едва те появлялись из–под земли. Из их клыкастых пастей капала едкая кислота, и те Избранные Малкадора, кто двигался слишком медленно, падали под свирепыми обжигающими укусами слепых чудовищ.

Легионер отступил назад, оглядывая поле боя, и заметил вдалеке Хелига Галлора, вступившего в ожесточенную перестрелку с превосходящими силами противника. Небо вокруг было затянуто тучами трупных мух, а их червеобразные сородичи быстро опустошали все на земле. Оставшиеся предатели, оборванные и окровавленные, двигались в своих поврежденных боевых доспехах лихорадочными, бешеными рывками. Ни один из них до сих пор не смог добраться до ворот у подножия Белой Горы, но, чтобы прорвать их оборону, хватит и одного.

Вокс-связь была бесполезна, заглушенная неизвестными помехами, мешающими любой попытке вызова подкреплений. Этот же подавляющий покров помешал Натаниэлю подать сигнал Рубио и Сигиллиту.

«Все закончится так, как враг и планировал, — мрачно подумал Гарро. — У них большая численность, а эта крепость была построена как укрытие, а не укрепление».

Но самое отвратительное только начиналось. Там, где погибали защитники, Гарро увидел личинок, впивавшихся в еще теплые трупы, и его губы скривились от отвращения. Сначала легионер подумал, что мерзкие твари пожирают трупы, но потом одно из тел затряслось, как в приступе паралича, и снова начало двигаться. Голова упавшего гвардейца качнулась вперед, когда он поднялся. Его челюсть широко раскрылась, толстая голова личинки появилась изо рта и закрутилась в воздухе.

Другие павшие тоже дернулись и ожили. Почувствовав тошноту, Гарро обернулся, надеясь не увидеть то, что должно было произойти дальше.

У него не было времени на передышку. Изломанное тело Мейсера Варрена было уже на ногах, а под плотью мертвого легионера Пожирателей Миров пульсировали и перемещались толстые змеевидные твари, пожиравшие его изнутри. Прежде чем Гарро успел прокричать предупреждение, покачивающаяся нежить сорвалась с места, беспорядочно мельтеша ногами и фактически бросившись на ближайшего к ней защитника — Гарвеля Локена.

Отвлеченный перестрелкой, Локен не видел бегущего к нему мертвеца до тех пор, пока не потерял возможность уклониться от атаки.

Натаниэль крутанул Вольнолюбец в руке, перенеся его вес назад и приготовившись бежать на помощь младшему легионеру, но тут в его поле зрения появилась темная масса. Это был укрытый черным жужжащим плащом мутант.

— Поворачиваешься ко мне спиной, капитан? — пробубнил Повелитель Мух. — Ты еще не выплатил свой долг.

Проржавевшее лезвие чумного ножа устремилось к горлу легионера, но он парировал его, и острые, как бритва, осколки металла отлетели от столкновения клинков, рассекая воздух.

Сейчас Локен мог полагаться только на себя.

 

В руках нападавшего не было оружия, и именно это спасло Локена в первые секунды после атаки. Если бы у врага были клинки, дело закончилось бы иначе.

Обезумевшее неуклюжее существо, бывшее Мейсером Варреном, открыло рот в беззвучном крике. Голова воина наклонилась под ужасным углом, позвонки разломились на куски в клешне убившего его существа. Дикий поток ударов обрушился на легионера, и каждый был достаточно сильным, чтобы ошеломить его. Рефлекторно он попытался разорвать дистанцию, но мертвец не сдавался и продолжал наносить удары, лишая Гарвеля возможности что–либо делать, кроме как сосредоточиться на отражении атак.

Он закрылся в глухой обороне, не имея возможности для удара мечом, и вспоминал заученные навыки, вдолбленные в его тело бесчисленными часами в дуэльных клетках и боевых ямах. Локен блокировал удары, держась до того момента, когда его противник начинал уставать или колебаться, но Варрен, или то, что от него осталось, бил без остановки.

Только когда нападавшее существо внезапно изменило тактику, он смог поймать момент и начать действовать. Покрытые запекшейся кровью перчатки Варрена перешли от ударов к царапанью и хватанию, металлические пальцы цеплялись за любую внешнюю кромку боевой брони Локена, извиваясь и соскальзывая, когда мертвец пытался сорвать её.

Их лица были почти что на расстоянии вытянутой руки. Гарвель смотрел в затуманенные глаза павшего собрата и видел в них лишь отражение упорства безмозглого животного. Раздутые змеевидные твари ползали внутри ожившей плоти Варрена, толкая тело вперед в неистовом порыве. Это был позор для воина — использоваться подобным образом, стать сосудом для грубого безумия.

Эта мысль едва успела оформиться в голове Локена, как он вспомнил тень другой души, потерянной в невыразимой ярости, — своей собственной.

— Варрен? — он выкрикнул имя Пожирателя Миров. — Мейсер! — легионер боролся, сопротивляясь павшему воину. — Ты все еще там, брат?

Однажды Локен пал в бездну безумия и затерялся в ней. Он почувствовал странный, мощный толчок сочувствия к бывшему легионеру Пожирателей Миров. А вместе с ним и стыд за то, что его заставили стать свидетелем этого падения.

Перчатки Варрена схватили нагрудник Гарвеля, цепляясь за патронташ, а затем нашли его горло и начали душить.

 

Сталь и хитин сверкнули, ударяясь друг об друга, когда Гарро и Повелитель Мух сошлись в схватке. Вольнолюбцу было трудно пробить бронированную шкуру существа. Лезвие соскочило с изогнутой костяной оболочки, срезав лишь небольшие черные куски; угол удара оказался слишком мал для нанесения глубокого разреза.

Натаниэль сражался, отражая чумной кинжал своего врага, снова и снова отбрасывая его в сторону. Он знал — достаточно лишь малейшей царапины лезвием оскверненного оружия, и его кровь наполнится нечестивой химерной инфекцией. Повелитель Мух жужжал и усмехался, наслаждаясь боем и подстегивая воина.

— Что тебе здесь нужно, дьявол? — крикнул Гарро. — Почему ты преследуешь меня?

— Я предвестник Октета, — ответило оно. — Но, честно говоря, мне доставляет удовольствие издеваться над тобой, Гвардеец Смерти.

Гигантская клешневидная лапа существа лязгала в постоянном равномерном ритме, словно обладала собственной волей, пытаясь схватить меч Гарро и вырвать его из рук.

— Он близко, — прогудел голос Роя. — Теперь совсем близко.

Гарро не ответил, но инстинктивно понял, о ком идет речь. Мортарион, Жнец. Примарх Гвардии Смерти и братья-перебежчики будут на переднем крае вторжения Гора на Терру. Это неизбежно. Четырнадцатый легион был неумолимым молотом, тяжело падающим в каждой войне, в которой они когда–либо сражались, и эта война ничем не отличалась.

— Он уже принял Метку, — сказало существо. — Время ещё есть, Натаниэль. Ты можешь вернуться в свой легион. Ты можешь присоединиться к нам.

— Мой легион мертв, — выплюнул капитан в ответ, блокируя мечом клешню, а другой рукой удерживая кинжал.

— Смерть ничего не значит для благословленных Дедушкой. Ты видел своими глазами. Я снова стою перед тобой, — зловонное дыхание мутанта превратилось в пар. — Прямолинейный Гарро. Ты всегда был сам по себе, даже будучи боевым капитаном. Но когда легион возродится, все эти старые разделения будут отброшены навсегда. Терранец и житель Барбаруса, Сумеречный Рейдер и Гвардеец Смерти, предатель и лоялист. Эти термины ничего не значат. Мы все будем едины под этой меткой. Трое. Семеро. Все, — существо попыталось высвободиться, но Натаниэль крепко держал его. — Мы никогда не познаем слабости. Мы никогда не умрём.

— Всё должно умирать, — сказал Гарро, и, как только он произнес эти слова, с его души словно свалилась огромная тяжесть. — Именно смерть определяет то, кто мы есть и что делаем, — он стиснул зубы. — Борьба имеет значение только в том случае, если мы смертны.

Жужжащий смех окружил его, зловонное, шипящее ликование Повелителя Мух покалывало обнаженную кожу легионера.

— Я снисходительно убью тебя сам, Натаниэль. Это будет подарок. Потому что если не я, то его рука заберёт тебя… и это будет вечность боли.

Клешня медленно и неумолимо продвигалась вперед, прижимая Вольнолюбец к обнаженной шее Гарро.

 

— Я… видел эту… тьму, — Локен выдавливал из себя слова, каждый слог давался ему с трудом. — Я побывал в том месте, что за гранью смерти.

Руки Варрена задрожали, смыкаясь еще крепче, а извивающиеся черви под его кожей, казалось, впали в какое–то безумие. Застывающая кровь сочилась из ноздрей мертвеца и черными ручейками текла из уголков его глаз.

— Нет ничего постыдного в страхе… в страхе перед этой пустотой. — Локен погрузился в воспоминания, с которыми ему хотелось никогда больше не сталкиваться, позволив правдивости своих слов подкрепляться памятью. На Исстване III он умер — или был близок к тому, чтобы стать проклятым — и в этом безумии воскрес снова, как сломленная душа, называемая Цербером.

Там был Мейсер Варрен. Он видел Локена в худшие, самые тяжелые времена. В таком состоянии, что лучше было убить его, как обезумевшего дикого зверя.

— Неужели… ты… помнишь? — поперхнулся Пожиратель Миров.

Крик, глубокий и первобытный, больше похожий на рев смертельно раненного хищника, чем на вопль человека — вырвался кровавой пеной из покрытых шрамами губ Варрена. Судорожным движением он отпустил Локена. Прежде чем Странствующий Рыцарь успел среагировать, Варрен сорвал с него патронташ и вытащил из него несколько крак-гранат.

Рыча, беснуясь, кусаясь и отбиваясь от самого себя, Варрен отшатнулся. Он прижал звякнувшие гранаты к груди в странной защитной манере, даже когда жирные личинки, пожирающие его заживо, почувствовали опасность и вырвались наружу. Скользкие от крови легионера, безглазые существа вынырнули из–под его кожи и завыли, как сирены.

Предохранительная чека разом выскочила из всех гранат, и Варрен упал на колени, сражаясь, чтобы совершить свой последний акт в качестве воина Империума Человечества.

Локен поднял руку, прикрывая лицо, и низко пригнулся, когда взрывная волна вырвалась из кратера в покрытой инеем земле, ознаменовав жертву Пожирателя Миров бурей огня.

 

— Подчинись.

Команда обрушилась на Гарро, раздаваясь сразу со всех сторон. Он закрыл свое сердце от гудящего голоса.

— Прими метку, — взвизгнуло существо. — Возьми Чашу. В последний раз, испей глубоко и познай истинную силу.

Легионер напрягся, оттесняя противника, как только мог, но аугментическая нога капитана начала вибрировать, когда сервоприводы оказались перегружены. Если металл подведет, то Повелитель Мух пронзит его собственным мечом, и смерть, которую так отчаянно желал Гарро, никогда не придет.

— Нет. Я этого не приму. Я не паду здесь!

— Если ты откажешься, то погибнешь в невыносимой агонии, — сказала ему тварь. — Когда ты бежал, как трус, каждый брошенный тобой воин из Седьмой великой роты был наказан за твой проступок. Их поносили и ненавидели. Твое наказание будет таким же, увеличенным в тысячу раз!

— Будь ты проклят, — прорычал Натаниэль, вспоминая лица своих легионеров. Он верил — не все из них поддерживали Гора, и знание того, что эти решительные братья пострадали из–за него, ранило до глубины души. — И будь проклят Мортарион за путь, по которому я никогда не пойду!

— Да будет так. — Повелитель Мух затмил небо своим роевым покровом, двигаясь вперед, чтобы убить. — Умри, зная, что твое неповиновение ничего не изменит. Твой проклятый труп станет отличным снарядом для пушек…

— Гарро! — Он услышал крик Локена и краем глаза увидел размытое пятно блестящего металла, когда другой Странствующий Рыцарь метнул свой клинок в его сторону.

— Неповиновение — это всё, — возразил Натаниэль и в яростном порыве приложил все остатки силы, чтобы оттолкнуть руку существа с кинжалом. Генетически усиленные, нечеловеческие рефлексы позволили Гарро схватить брошенный меч в воздухе прежде, чем тот упал в недосягаемости, а импульс движения клинка перешел в точный, быстрый взмах.

Схватка, ненадолго прерванная, возобновилась. Но теперь преимущество было на стороне капитана. Вольнолюбец взлетел вверх, а меч Локена опустился сверху, образовав подобие креста на уровне шеи Повелителя Мух, зажатой между двумя лезвиями.

Тварь еще раз попыталась ударить его кинжалом, но легионер не колебался и сомкнул мечи, как ножницы. Голова причудливого зверя подлетела в воздух на струе маслянистой жидкости, в верещащую массу устремившегося за ней роя.

И все же оно не умерло. Обезглавленное тело отшатнулось, огромная клешня вцепилась в пустоту, чумной кинжал вонзился в пустой воздух в безумном повторении последних действий тела.

— Прикончите его, — прорычал Гарро, когда Локен и Галлор обошли тварь с флангов, держа болтеры наготове. Странствующие Рыцари открыли огонь очередями, поливая существо избыточной огневой мощью масс-реактивных снарядов. Оболочка из насекомых и грязи, составлявшая его контуры, была уничтожена вместе со сгнившими остатками бедного Мерика Войена.

Ревущий грохот выстрелов эхом отдавался в течение долгих секунд над искореженной пустошью, заглушая панические вопли выживших, нападавших и бесконечное жужжание роя. Натаниэль вонзил меч Гарвеля в землю, оставив его для товарища, а сам направился к большому чернеющему пятну на снегу, где повсюду валялись клочья изодранной, рваной плоти.

Опаленные, пищащие личинки и колонии пресмыкающихся тварей уползали прочь при его приближении. Они сгрудились вокруг останков, а вой роя, похожий на скрежет металла, становился все пронзительнее, пока он всей массой не обрушился на землю.

На мгновение Гарро показалось, что насекомые поедают останки, но затем мясистые лохмотья раздулись и лопнули с невиданной, невозможной силой. Место смерти превратилось в сад протухшего мяса, сухожилий и формирующихся костей, куски которых соскальзывали друг с друга, как части головоломки, сделанной из мясных отбросов. Ползущие нити сухожилий сцепились друг с другом и туго натянулись.

— Он снова формируется, — крикнул он, усталость и отвращение боролись с покорностью и гневом.

— Я этого не потерплю, — сказал Малкадор. Сигиллит, вынырнув из дыма и тумана, подошел к легионеру, неуклюже шагая с посохом в руках, как будто тот тянул его вперед.

Позади себя Гарро увидел Галлора и Локена, приветствовавших Рубио, выходившего из больших ворот у подножия Белой Горы. Библиарий казался встревоженным, но в данный момент поведение их товарища не имело большого значения.

Натаниэль оглянулся и увидел, как вновь собирающееся существо принимает законченную форму, обретая туловище, руки и зачатки головы.

Малкадор искоса взглянул на него.

— Я бы посоветовал тебе прикрыть глаза. — Он опередил Странствующего Рыцаря и опустил свой посох так, чтобы горящее навершие было направлено на останки врага.

Всё произошло беззвучно — или, возможно, сработал побочный эффект инверсии законов природы, созданной колоссальным всплеском мистических стихийных сил.

Свет миниатюрной звезды горел в конструкции на посохе Малкадора, пылая ослепительным, солнечным ореолом вокруг фигурки золотой аквилы в её центре. От избыточного давления шрамы на лице Гарро заныли так, словно его ранили совсем недавно. Затем бесшумная волна абсолютной энергии вырвалась наружу, омывая пустоши и уничтожая всё, к чему прикасалась.

Рой, личинки-миноги и их наполовину воскресший хозяин стали лёгкими угольными набросками на фоне снежной белизны, а все извращенные духи, населявшие их, были изгнаны назад в варп. Приспешники предателей, оболваненные пропагандой агентов Гора и агитаторов Альфа-Легиона, распылились на атомы этим всепоглощающим огнем, а то, что осталось от разбитых аэронефов, вместе с окружающей местностью превратилось в плазматический пар.

Наконец слепящий свет угас, и пронзительная боль в глазах Гарро постепенно утихла. Несмотря на мигательные перепонки в его слезящихся глазах, легионер с сожалением признал, что должен был прислушаться к предостережению Малкадора. Сморгнув фиолетовые пятна остаточного изображения на сетчатке, он огляделся по сторонам и увидел пейзаж, лишенный снега и льда. Теперь перед ним была бесплодная зона — расплавленный гранит, похожий на груды черного воска, шипел и оседал, пока с небес лился дождь.

— Я его не убил, — устало вздохнул Малкадор. — Я понял, что нельзя уничтожить его в физической реальности. И не победить в том смысле, который привычен простому воину.

Натаниэль кивнул подбородком на черный железный посох.

— Дай мне оружие, подобное этому, и я буду пытаться столько раз, сколько потребуется.

— Это скорее инструмент, чем оружие, — сказал Сигиллит, прежде чем спохватился и замолчал, тонко улыбнувшись. Он продолжил. — Здесь мы закончили, а значит, нам не следует больше медлить. Ты и остальные вернётесь со мной в Императорский дворец. — Малкадор снова повернулся к горе. — Если повезет, остальные вмешательства будут подавлены к нашему возвращению.

— Остальные? — Гарро оглянулся на остывающий, потрескивающий камень.

— Постарайся не отставать, Натаниэль.

Капитан нахмурился и последовал за Сигиллитом. Он кивнул в сторону ворот.

— Я так понимаю, вы нашли нужные ответы?

Только сейчас он заметил засохшую кровь, пятнавшую одежду Малкадора. Ощутил ее слабый аромат, а его обоняние улавливало узнаваемый запах человеческой жизни.

— Не беспокойся, — ответил Сигиллит. — Дело сделано.

— А Сестры?

— Их битва окончена. Магистр войны разыграл свои последние скрытые фигуры, прежде чем приступить к эндшпилю, ценой их жизни. Мы вступаем в его последний гамбит.

Гарро не мог не окинуть взглядом серое небо.

— Он идет.

— Это верно уже семь трудных лет, — заметил Малкадор. — И даже больше.

Взгляд капитана упал на Рубио. Псайкер отвернулся, но не так быстро, чтобы успеть скрыть свой затравленный взгляд.

— Что там произошло?

— Я же просил тебя не беспокоиться, — Сигиллит повысил голос, чтобы его было слышно сквозь грохот реактивных двигателей, в то время как сланцево-серый «Громовой ястреб» взлетал с посадочной площадки Белой Горы и приземлялся рядом с ними.

Натаниэль продолжал наблюдать за Рубио.

— Я узнаю серьезную душевную травму, когда вижу её.

— Он крепче, чем ты думаешь, — сказал Сигиллит, пока аппарель транспорта опускалась. — Вы все. Вот почему вы были выбраны.

 

Полет проходил в расплывчатом, подобно замедленному времени, состоянии каталептической комы, когда Рубио позволил своему мозговому имплантату ввести его в состояние полусна, которое было для легионера ближайшим подобием сновидений. Все еще пребывая в сознании, именно в этом полусонном состоянии он мог отдохнуть и собраться с мыслями.

Отчасти воин вошел в транс, потому что его тело устало, и он научился на горьком опыте находить покой везде, где только мог; но Тилос также отошел от своих товарищей — Странствующих Рыцарей, чтобы заглянуть внутрь себя и прощупать брешь в своей памяти.

Пустота была цельной и совершенной, так прочно вплетённой в сеть его переживаний, что, казалось, будто всегда была там. Рубио понял — его подсознание принимает новую схему воспоминаний, и у него появилось неприятное чувство, что через несколько дней он вообще не заподозрит ничего плохого.

Яркое телепатическое присутствие Малкадора чувствовалось на краю его сверхъестественного сознания, словно далёкое солнце в непостоянном небе. Не было улик, доказывающих тот факт, что Сигиллит что–то сделал с ним там, на Белой Горе… но странным образом отсутствие доказательств само по себе это подтверждало. Только достаточно великая пси-сила, столь мощная, как у Регента, могла изменить сознание и не оставить практически никаких следов.

Псайкер думал об отсутствующих фрагментах памяти и гадал, что же ещё Сигиллит мог взять — или оставить после вмешательства.

Его ощущение времени изменилось, вернувшись к нормальному ритму, он начал вслушиваться в разговоры, ведущиеся вокруг него мешаниной голосов, перебивающих друг друга на разных вокс-каналах.

Идущая война коснулась не только Белой Горы. Сообщения о сторонниках мятежников, диссидентах и атаках подрывников заполнили коммуникационную сеть. Некоторые из проблемных точек были незначительными делами, оставленными на усмотрение Имперской Армии, Адептус Арбитрес или местной городской стражи — беспорядки, которые формировались из так называемых мирных демонстраций против ограничений, введенных эдиктами лорда Дорна об обороне, и тому подобное. Но другие носили характер тщательно спланированных диверсий и тайных ударов. Вооруженные нападения на космопорты архипелага Нигон, постоянные сражения в Атлантическом ущелье, террористические атаки в полудюжине городов-ульев. И среди этих обычных атак были сообщения о сверхъестественном и невозможном.

Все говорили о мухах. Рои появлялись там, где их не должно было быть.

Месяцы поисков и нейтрализации подобных явлений дали Рубио возможность приноровиться к этим феноменам. Тон голосов простых людей, столкнувшихся с нереальными ужасами, имел особую интонацию, которую он научился определять на слух.

Именно в такие сражения отправлялись Странствующие Рыцари, но сейчас псайкер, с уверенностью больше, чем когда–либо, убедился — с их численностью и оружием они не смогут остановить прилив. «Громовой ястреб» тяжело приземлился на одной из верхних площадок дворца, и Рубио предпочел высадиться последним, наслаждаясь тишиной. Покидая корабль вместе с экипажем сервиторов, идущих за ним, он осмотрелся вокруг. Другие транспорты той же модели, наряду с ощетинившимися боевыми кораблями и шаттлами класса «Аквила», громоздились на площадке; каждый из них осаждали группы младших мехадептов, деловито латающих повреждения или готовящих корабль к вылету на задание. Избранные в панцирных доспехах патрулировали края огромной платформы, с которой открывался вид на вершину горы, изящные башни и, далеко внизу, лес лачуг простого народа.

Но что действительно привлекло внимание воина, так это количество легионеров в боевых доспехах цвета грозового неба, стоявших по стойке смирно, пока Сигиллит шел среди них.

За все время, прошедшее с того рокового дня на Калте, — воспоминание почему–то заставило его поморщиться — Рубио никогда не видел больше четырех Странствующих Рыцарей в одном и том же месте, в одно и то же время. Вместе с ним, Локеном, Гарро и Галлором их было одиннадцать.

Псайкер всегда подозревал, что их, конечно, было больше, чем ему положено знать, и в прошлом мельком видел воинов, походку которых он не узнавал. Библиарий вспомнил о том легионере, которого видел выходящим из покоев Малкадора, и начал искать среди присутствующих кого–то похожего.

Под его взглядом промелькнуло знакомое лицо. Вардас Иcон торжественно кивнул ему, выражая целый ряд намеков, и он ответил тем же. Неподалеку еще один Странствующий Рыцарь отцепил свой плащ, и Рубио заметил мельтешение резных амулетов на его ожерелье. Они были единственным отличительным знаком этого воина, так же как гладий Рубио, украшенный Ультимой, который ему разрешили сохранить как память о своем легионе. Амулеты были оберегом, который предпочитали так называемые рунные жрецы дикой Стаи лорда Русса, и если этого было недостаточно, то пепельно-рыжий цвет растрёпанных волос воина лишний раз подтверждал происхождение сына Фенриса.

Бывший Космический Волк ухмыльнулся ему, когда он сошел с трапа «Громового ястреба».

— Брат Рубио. Добрая встреча.

— Йотун?

Тот кивнул.

— Значит, ты сейчас Койос?

Рубио не ответил на вопрос.

— Шаттл… ты врезался в лагерь предателей. И выжил.

Ухмылка Йотуна стала шире.

— Чтобы прикончить меня, потребуется нечто большее.

— Очевидно, — Рубио подумал о серебряной монете, которую дал ему Малкадор. — А кем ты был раньше, брат?

— Разве это имеет значение? — Воин кивнул в сторону Малкадора. Сигиллит тихо беседовал со своим поверенным, высоким худощавым мужчиной по имени Винтор.

— Полагаю, что нет. — Библиарий внимательно наблюдал за Винтором. Глаза худого человека нервно метались из стороны в сторону, когда Регент не обращал на него внимания.

Тилос и раньше видел в нём это волнение — или, по крайней мере, он видел его в ком–то, кто выглядел и говорил как Эйл Винтор. Тайна этого человека вернула размышления Рубио в мрачное русло, тревожащее его собственный разум.

— Скрытые атаки отбиты, — объявил Малкадор, повысив голос так, чтобы его услышали все. — Мы были готовы и были там, где нужно, когда прихвостни Гора ударили. Но они будут не последними. Я не сомневаюсь, нас подстерегает другая опасность и другая отравляющая ложь, — он перевел дыхание и кивнул сам себе. — Но знайте вот что. Эти атаки — звон колокола, что возвещает о начале конца. Планы и приготовления предателей вот-вот придут в действие. Будут пожары и смерть. На улицах будет беспорядок и паника, и дальше будет хуже, пока от кораблей магистра войны не почернеет небо. — Малкадор ткнул костлявым пальцем вверх, проходя обратно через строй. В этот момент Рубио увидел, как Винтор воспользовался возможностью ускользнуть, пока его хозяин был занят другими делами.

— И что нам делать? — Вопрос исходил от другого воина, неизвестного библиарию, но бледность его лица и черные, как ночь, длинные волосы позволяли предположить принадлежность к легиону лорда Коракса.

— Ничего, брат Оген. Вообще ничего. — Малкадор сделал паузу, опираясь на посох и вглядываясь в их лица. — Вы должны использовать этот момент для перевооружения, ремонта брони и пополнения запасов. Сейчас затишье перед бурей, надо воспользоваться им с умом.

— Затишье? — Гарро не предпринял никаких усилий скрыть раздражение в голосе. — По всей планете пылают города. Люди умирают. Война уже здесь.

Малкадор не ответил. Вместо этого ответ пришел от темноглазого воина, стоявшего в тени под крылом шаттла.

— Это не война, Гвардеец Смерти. Это всего лишь рябь на воде, идущая перед шквалом. Посмотри наверх. Прилив будет таким большим и мощным, что ты перепутаешь его с небом.

Рубио мельком взглянул на темноглазого воина сквозь призму своего экстрасенсорного зрения и нахмурился. Контур души воина был неровным, имел форму, которая, казалось, была слеплена из осколков, а не рождена как единое целое. Он привлек внимание другого Странствующего Рыцаря и инстинктивно подался назад, но не раньше, чем увидел изображение серебряной монеты и слово, выгравированное на её поверхности, исчезающее, как только оно произносилось вслух.

Янус.

 

Лицо Натаниэля окаменело, и он отступил. Бесконечная, гнетущая усталость этой сводящей с ума полувоенной жизни постоянно требовала его внимания, все время угрожая сбить с истинного пути, лежащего перед ним.

Он глубоко вздохнул. Сейчас было не время погружаться в очередной лабиринт замыслов Малкадора. Ему нужна была ясность его веры и сила, которую принесло бы знание.

Сигиллит продолжал беседовать с темноглазым Странствующим Рыцарем и остальными, но мысли Гарро были далеко. Он подошел к Галлору, сидящему на оружейном ящике, и заговорил тихо, чтобы только он мог слышать его слова.

— Брат, мне нужна твоя помощь.

— Мне знакома эта интонация, — тот искоса взглянул на него. — Я слышал ее каждый раз, когда ты поручал Седьмой роте сделать что–то… дерзкое.

Легионер невольно улыбнулся.

— Верно. И мы бросали вызов судьбе с таким рвением.

— Да, капитан. Теперь эти дни для меня в прошлом.

Улыбка исчезла.

— Для нас обоих.

Хелиг отвел взгляд. С тех пор как Натаниэль вернулся на Терру, его прежний ранг боевого капитана был не более чем почетной формальностью. Хоть он и обладал статусом агентии-прим Сигиллита, негласное правило установило, что ни один Странствующий Рыцарь не превосходит другого по званию. Если Гарро отдавал Галлору приказ, тот не мог выполнить его иначе, кроме как с одобрения Малкадора.

Но это правило отошло на второй план, когда другой Гвардеец Смерти медленно кивнул.

— Я ничего не забываю. Скажите, что вам нужно, капитан.

— Найди то, что осталось от Семидесяти — наших братьев, сбежавших от предательства на борту «Эйзенштейна».

— Их теперь меньше, — заметил легионер. — И не все могут быть на Терре. Они не были выбраны, как мы.

— Собери всех, кого сможешь. Наша последняя битва почти на носу, Хелиг.

Галлор мрачно кивнул и посмотрел в сторону Малкадора, когда Сигиллит извинился, оставив собравшихся Странствующих Рыцарей заниматься приготовлениями.

Натаниэль покачал головой, отвечая на невысказанный вопрос.

— Это не та проблема, которая должна волновать Регента. Я прошу тебя сделать это не как твой бывший капитан, не как Странствующий Рыцарь. Я прошу как один Гвардеец Смерти другого.

Другой воин встал.

— Тогда все будет сделано. — Галлор ушел, не оглядываясь.

Подобрав свой потрепанный боевой плащ, Гарро направился к зияющей пасти нуль-гравитационной трубки на дальней стороне посадочной площадки, намеренно избегая остальных Странствующих Рыцарей. Однако обойти Тилоса, который дожидался его на краю платформы, было невозможно.

— Ты что–то ищешь, — сказал псайкер, и Гвардеец Смерти почувствовал мягкое давление телепатического зонда.

Он бросил на библиария предостерегающий взгляд.

— Не лезь ко мне в голову, Тилос.

— В тебе есть много такого, чего я никогда не понимал, Натаниэль. Скрытые места в твоих мыслях, — Рубио скрестил руки на груди. — И на эти вопросы нет ответов. Кажется, они ускользают, как капли дождя.

Непрошеное воспоминание о талисмане мертвого солдата — золотой аквиле на цепочке — всплыло в голове Гарро. «Это дело рук псайкера или что–то еще?» Он усилил свой напор.

— Я никогда не бросал тебе вызов, кодиций. Окажи мне такую же честь.

— Как я могу оспаривать то, во что ты веришь? — ответил библиарий. — «Император защищает», да? Как может кто–то из нас осудить такое заявление?

Натаниэль протиснулся мимо него и ступил на платформу лифта. Затем бросил за спину предупреждение.

— Разберись в своих проблемах, брат. Скоро для этого не будет времени.

Но Рубио не мог закончить разговор без последней попытки проникнуть в поверхностные мысли капитана, выяснив его намерения при помощи эфира.

— Ты идешь в глубокие подземелья… кого ты надеешься там найти?

Гарро ничего не ответил и позволил темноте трубы поглотить себя.

 

Руки Эйла Винтора дрожали так сильно, что он едва не выронил шифрованный ключ. Поверенному потребовалось значительное усилие, дабы замедлить свое учащенное дыхание до такой степени, чтобы его разум обрел ясность.

Он горько рассмеялся, проходя через центральный атриум покоев Сигиллита, перешагивая с одного декоративного ковра на другой, пытаясь разглядеть плывущие под потолком сенсорные сферы.

Ясность. Даже предполагать такое было нелепо. Во всяком случае, мысли Винтора сгущались, заволакиваясь туманом замешательства, который становился все более плотным с каждым мгновением.

— Если бы они только знали, если бы я только мог сказать, — пробормотал человек себе под нос. Он взглянул в сторону большого арочного окна, видневшегося через открытую дверь в спальню, и резкий, самоубийственный импульс пробежал по его телу. Шквал грубых, агрессивных мыслей обрушился на него.

Винтор представил, как задыхается, повесившись на красных шелковых простынях этой кровати, теряя контроль над собой и дико извиваясь, пока не задохнётся...

...Пробивает стулом дыру в окне и выпрыгивает из него...

...Вонзает себе в сердце один из старинных ножей в столовой...

...Пробует металл дула лазгана на языке, прежде чем нажать на спусковой крючок...

...Глотает чернила из кабинета Малкадора в количестве, достаточном, чтобы отравиться ими...

...Бросается с края Орлиного Виадука...

Он закричал и ударил себя по лицу, звуки эхом отразились от резных стен. Винтор сглотнул и обхватил себя руками, опасаясь, что его вспышка гнева могла включить какую–то тревогу. Но сирены не было, и он двинулся дальше, качая головой и пытаясь вернуться к своим прежним мыслям.

— Что скажут люди, если узнают то, что знаю я? — спросил он у безмолвного воздуха. — А что, если бы они увидели правду, стоящую за восстанием? — Винтор почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. — Зачем мне было говорить? Почему он должен был сказать это именно мне?

Он судорожно вздохнул и ощутил в воздухе аромат насыщенного амасека. Редкой древности. Накануне вечером он пил его вместе с Малкадором.

«Нет. Это было не так. Не вчера вечером. Несколько месяцев назад. Или это были годы?»

Винтор схватился за лицо, украденный шифрованный ключ впился в его тонкую плоть. Все происходило совсем не так.

В его идеальном, совершенном варианте этого плана Сигиллит всё ещё будет далеко, на Белой Горе, по крайней мере еще один день. У Винтора должно было быть больше времени. Но все стало сложнее. Он недооценил, сколько времени потребуется ему для получения ключа, подделки разрешения и проникновения в святая святых Малкадора незамеченным.

Воспоминания о годах служения Регенту — или месяцах? — дали ему все необходимые знания, среди которых было недооцененное усердие.

«Что же теперь делать?» Винтор резко остановился перед дверью в большой кабинет. Сенсорная решетка впустила бы его сюда без вопросов, но он все еще колебался.

— Я все еще могу бежать. Сбежать и улететь, да… — возникла мысль, но тут же оборвалась под очередным болезненным ударом реальности. — Нет. Нет. Они найдут меня раньше, чем я доберусь до флаера. Так что мне нужно знать, — он собрался с духом и вошел в кабинет. — Мне нужно было догадаться. Я не вернусь.

Малкадор лишь изредка приглашал его в эту комнату, и поначалу это доставляло Винтору удовольствие. Он радовался всем их разговорам. Сигиллит был ученым, умел разрядить обстановку, а его обширная коллекция произведений искусства и литературы была неотразима для пытливого ума Эйла.

Они беседовали, играли в регицид, налегали на амасек и говорили о вещах, которые нельзя было обсуждать в другом месте. Но лишь поначалу.

Сейчас, оглядываясь назад, Винтор понимал, что это была изящная, позолоченная ловушка, ничем не отличающаяся от других замыслов Малкадора.

— Почему меня это удивляет? — сказал он себе, обходя огромные гололитические столы и экраны для чтения, проходя между картинами, которые плавали на подвесных панелях, словно мистические порталы, свободно дрейфующие, куда им вздумается. — Почему я думал, что он будет относиться ко мне иначе?

Приторное, всепоглощающее чувство неизбежности просачивалось в каждое действие Винтора, цепляясь за него, как будто это был запах дыма от костра.

...Сжигает себя заживо на кухне...

...Обливает свое тело амасеком и дотрагивается кончиком лхо-палочки...

Его руки всё ещё дрожали, он нашел место, где была потайная дверь, и прижал шифрованный ключ к каменной колонне. Какое–то мгновение ничего не происходило, и Винтор почувствовал зарождение безумной паники, но затем колонна застонала и сдвинулась, открыв проход позади себя. Холодный сухой воздух вырвался наружу, принеся с собой резкий запах дезинфицирующих средств.

Он отважился войти, холод металлического пола крал тепло сквозь подошвы его тонких кожаных ботинок.

Миновав точку невозврата, Винтор с ужасом двинулся вперед. Он не хотел быть здесь. Он ничего этого не хотел. Однако нет никакой возможности вернуться в тот день в саду, в тот момент, когда они впервые заговорили.

Предложение сыграть и бокал венерианского вина. «Если бы только он мог взять свои слова обратно».

Еще один горький смешок.

— Он бы никогда не позволил мне сказать «нет». — Голос Винтора эхом отразился от узких стен. Впереди коридор расширялся, превращаясь в лабораторное пространство, заполненное механизмами и медицинскими приборами утраченной эры Технологий. Паукообразные медные штуковины и белые керамические конструкции тихо и старательно работали над узлами чахлой эмбриональной плоти, плавающими в стерильных камерах.

Сухая холодная атмосфера комнаты; жесткий бесцельный белый свет, шепчущие машины — все это вызывало у Винтора такой ужас, какого он никогда раньше не испытывал. Первобытный, изначальный и неотвратимый, словно вплетенный в само его существо. Он оперся о стену, и его вырвало.

«Я никогда раньше не был в этой комнате. Почему я так боюсь этого?»

Едва его закончило рвать, как сервитор появился из настенного разъема и приблизился к нему, наклонившись для уборки.

Чувствуя головокружение и ужас, Винтор заставил себя идти дальше. Скоро Малкадор закончит пестовать своих Избранных и Странствующих Рыцарей, и тогда он может вернуться сюда. Правда была в этой комнате, Винтор неистово верил в это. Почему ещё Сигиллит не скрывал от него ничего другого, кроме этого?

Малкадор признался в стольких страшных вещах и открыл Винтору столько ужасных истин, что адъютант испугался, как бы рассказанные ему тайны не лишили его рассудка.

— Человек попроще мог бы сойти с ума, узнав их, — сказал он, задыхаясь. — Возможно, я тоже.

Малкадор открыл свою душу Винтору, снова и снова заставляя его разделять с ним самые худшие вещи. Это было в порядке вещей. И сразу же вынудило Винтора пожалеть и возненавидеть Сигиллита в равной мере.

В середине камеры он наткнулся на стазис-капсулу, внутри которой находилось тело обнаженного гуманоида мужского пола.

«Но не человека, нет».

Он был стар еще до того, как стазисное поле захватило его в кокон остановившегося времени, удерживая труп на грани распада, противостоя силам природы. Тысячи тонких, как нити, зондов пронизывали бледную плоть тела, а прозрачные стеклянные стержни поддерживали его, словно он плавал в мутной воде.

Тело в капсуле было неестественно высоким, но не таким, как у человека, рожденного в условиях низкой гравитации, как у Винтора. Словно он не был биологически изменен, а родился таким.

Его лицо состояло из жестких скул и миндалевидных глаз, давно затуманенных смертью. Удлинённые уши, не имевшие мягких изгибов, странные тонкие мочки, сужающиеся к кончикам. Тело обладало изяществом и грацией, если смотреть на него, с одной стороны. Суровые, недобрые и чуждые черты лица — с другой.

Но самым тревожным фактом было то, что у тела было лицо Винтора.

— Ах, — в этом вздохе Малкадора отразилась жизнь, полная сожалений и разочарований. — Тебе не следовало этого делать.

Вздрогнув и зарыдав, Эйл не мог подобрать слов и высказать всё, увидев Сигиллита, стоящего в коридоре позади него. Его любимым трюком было одновременно находиться везде и нигде.

Винтор выпалил вопрос.

— Ты… ты действительно з-здесь?

— Разве это имеет значение? — Регент откинул капюшон. Винтор увидел, что на его одежде больше нет засохшей крови. — Это самая худшая концовка. Ты редко заходишь так далеко, — он снова вздохнул. — Мне очень жаль. Это не то, чего я хочу.

— Вот то, что ты хочешь? — прокричал вопрос Винтор, дико тыча в капсулу с телом.

— Образец ксеноса, — тон Малкадора стал тоном лектора. — Альдари. Я нашел его в Паутине, в подземном пространстве под тем, что сейчас называется Императорским дворцом. Это было очень давно. Тогда он был еще жив, но его сущность — его душа, если хочешь, — таяла и угасала, — Сигиллит слабо улыбнулся. — Но ты же знаешь меня, дорогой друг. Я никогда не трачу ресурсы впустую.

— Почему он похож на меня? — крикнул Винтор.

Малкадор сделал вращательное движение пальцами.

— Тут всё совсем наоборот.

— Нет, — звук, который издал Винтор, был очень слабым и дрожащим. — Нет.

Сигиллит серьезно посмотрел на него.

— Я думаю, судьба насмехается над нами. Потому что ты выбрал именно этот момент, именно этот день, чтобы сломаться. Не неделю назад, не завтра, когда это не будет иметь значения, а сегодня, — он издал горький ворчащий звук. — Если бы всё было иначе, я бы тебе объяснил. Осторожно. Деликатно. Но приближение Гора лишило меня этой возможности, — Малкадор покачал головой. — Должно быть, именно так Дорн чувствует себя каждую минуту каждого дня. Напряженный до предела, перед стеной вечности на грани раскола…

— Почему я? — настаивал Винтор, понимая только наполовину.

— Ты помнишь, где родился, Эйл? — тон Малкадора стал жестче. — Ты помнишь имена своих родителей? Твоих братьев и сестер? Место, где ты вырос?

— Ну конечно! — вопрос был нелепый. — Я… — Он потянулся к памяти и нашел там только пыль. Ничего, кроме очертаний того, что должно было быть там. Пустой сосуд, в котором должно было храниться прошлое человека. — Я не… Почему я не?..

— Их не существует. Вот почему ты никогда не вспоминал и не говорил об этом. Твой ум был устроен не думать о прошлом, которого у тебя никогда не было, — Сигиллит кивнул в сторону мертвого инопланетянина. — Потребовалось много времени для изучения структуры их генетического материала, но адаптация была возможна. Он умирал, когда я его обнаружил, понимаешь? Но даже в эти мгновения я понял, что за существо нашел. Родственную душу. Что–то почти бессмертное, с интеллектом, который не уступал моему, — он вздохнул. — Так мало тех, кто может сравниться со мной. Можешь ли ты винить меня за то, что я хочу с кем–то поговорить? Довериться кому–нибудь и не сойти с ума?

— Как я могу быть частью этого? — возразил Винтор. — Я — человек! — Его желудок скрутило при мысли о крови ксеносов, текущей по его венам.

— Не совсем, — ответил Сигиллит. — Там, где кончается он, начинаешься ты… граница размыта.

— Зачем ты это сделал? Какой смысл в этой дурацкой шараде? — Мысли Эйла затмил всепоглощающий гнев. — Мне надоели твои бессмысленно сложные игры!

— Сейчас я не лгу тебе. У нас нет на это времени, — Малкадор наклонился вперед. — Я создал тебя для того, чтобы иметь рядом голос, который не был бы моим эхом. Снял личину пришельца с этого трупа и слил его с чем–то сродни человеку. Ты уже давно такой, Эйл. Добрый друг. Разве мы не были хорошими друзьями?

Винтор закричал.

— Я больше не хочу слышать твой голос! Почему ты все время мне что–то рассказываешь? Все тайны и ужасные истины об этой войне и обо всех последующих за ней, зачем признаваться в них мне? Мне не нужна эта ноша! — он ударил себя в грудь. — Я не могу её выдержать!

— Я знаю, — сказал Малкадор. — И именно поэтому ты столько раз убивал себя. Сотни копий ищут смерти вместо жизни с тем, что я им рассказал. Ещё один хранимый мной секрет.

— С-сотни? — Винтор задрожал, не в силах поверить своим ушам.

— Я сожалею об этом, — Регент произнес эти слова искренне. — Но мне это нужно больше. Даже я не могу выполнить свой долг в одиночку. Так что ты помог мне, мой друг. Ты дал хранителю тайн Терры место, где он мог сбросить свою маску, пусть на короткое время, и кому–то довериться, — он склонил голову. — Я знаю, цена велика. Но прими мою глубочайшую благодарность.

— Что ты делал, когда я умирал? — Винтор впился взглядом в капсулу. — Создавал еще одного? Отрезал кусок и выращивал меня в пробирке?

— В некотором роде, — признался Малкадор. — Но каждая копия угасает быстрее предыдущей. Ты — копия третьего поколения. Деградирующая. Коэффициент стабильности прошел точку невозврата, осталось всего несколько дней.

Винтор ухватился за эти слова.

— Выходит, я последний? Я последний! — произнеся это, он понял, что был прав. — Вот почему ты здесь, потому что больше не можешь сделать еще!

— Подожди, — сказал Малкадор и оглянулся через плечо на узкий коридор. — Я скоро буду здесь. Просто подожди, я заберу твою ношу. Верну тебе покой.

— Я этого не хочу. — Винтор приблизился к Сигиллиту и теперь увидел, что Малкадор не отбрасывает тени на пол от резкого света наверху.

«Значит, иллюзия. Проекция его сущности».

Он знал, что у него в запасе всего несколько секунд, пока она не станет явью. Оглядевшись, Эйл увидел металлический стул рядом с консолью когитатора и поднял его, взяв словно дубинку.

— Стой! — голос Малкадора превратился в громоподобный рёв, но Винтор уже приступил к делу.

Он бил капсулу с дикой, безумной яростью, разбивая стену кристалфлекса. Поток вязкой консервирующей жидкости хлынул на металлическую решетку, вынося тело давно умершего альдари. Когда воздух коснулся кожи инопланетного трупа, она мгновенно распалась, превратившись в серое мясистое месиво.

Винтор уничтожал останки, топча плоть ботинками.

— Это не я! Это не я! — Он споткнулся и рухнул в лужу густой массы, упав на неровные осколки разбитого кристалфлекса. Инстинктивно он схватил самый большой и поднес его к горлу. — Ты больше не будешь меня использовать!

— Не тебе это решать, — ещё одна копия Малкадора ворвалась в комнату, а тот, с кем разговаривал Винтор, исчез, как мираж.

У этого Сигиллита был тяжелый взгляд, а на его одежде была кровь. Отброшенная им тень упала на Винтора, и воздух в лаборатории стал арктически-холодным.

Он попытался сдвинуть импровизированный кинжал из кристалфлекса, но его тело застыло на месте.

— Дай мне умереть, — Винтор выдавил слова сквозь сжатые челюсти. — Ты не имеешь права. Сколько… ещё? Сколько ещё… секретов у тебя есть?

— Их бесконечное множество, — сказал Регент, опершись одной рукой на свой железный посох и опускаясь на корточки. — Но мне больше не нужен исповедник. — Он протянул руку, взял стеклянный осколок из рук Эйла и отбросил его. — Ты нужен для кое-чего другого.

Сигиллит положил свои длинные пальцы на лицо Винтора и закрыл глаза. Эфирный свет вспыхнул под его кожей и полился наружу, освещая череп Винтора изнутри.

Поверенный начал кричать.

Интервал VII. Грехопадение

 

[Варп; сейчас]

 

Мерзкая варп–чума окружала Мортариона со всех сторон. Он шел по коридорам «Терминус Эст», периферическим зрением цепляя больных. Через иллюминатор запечатанного люка он увидел мёртвых сервиторов, рухнувших перед сотнями человеческих тел, сложенными словно дрова. Экипаж илотов был поглощен химерным вирусом, разрушившим также органические части машин. Хуже всего пришлось воинам его легиона, которые, стыдясь своей заразы, шарахались и отбегали в стороны при приближении примарха.

Казалось, эта адская напасть передавалась со скоростью мысли, и ни один антидот, ни один барьер не в силах её остановить. Мортарион согнул левую руку, облачённую в боевую перчатку, ощущая пульсацию тысяч волдырей, появившихся на коже под ней. Если эта реальная болезнь могла поразить его тело, вонзив микроскопические когти в бушующую печь физиологии полубога, то какая надежда победить заразу была у его сыновей? Чувство собственного достоинства у Мортариона всегда было завышено. И если бы он только сконцентрировался на своём теле, то непременно бы ощутил, какая битва сейчас идёт в его крови. Ему было противно признавать этот факт, но он тоже осквернён.

Жнец бросил косой взгляд на ближайшего безликого воина из Савана Смерти. Навсегда скрытое лицо за его боевой маской не давало возможности узнать, был ли хоть кто–то из них затронут этим коварным Разрушителем.

Но Мортарион знал. У него был цепкий взгляд, он мог разглядеть все признаки заразы: от волочащегося шага до заторможенности в движениях. Как и вся Гвардия Смерти, его преторианцы скорее погибнут в ярости пламени, чем подведут его. Открыто показывать любую слабость своему примарху для них равносильно предательству.

Чем ближе они подходили к святилищу военного корабля, тем более отвратительные вещи встречались на их пути. Казалось, что здесь зараза поглотила не только плоть легиона, но и саму конструкцию звездолета. Почтенный линкор бороздил космос столетиями, но никогда не приходил в такой упадок. Теперь же Мортарион видел пятна ползущей ржавчины, разрастающиеся по стенам. А ведь всего–то пару дней назад они были яркими пятнами полированной пластали.

Гудящий шепот заполнял воздух, когда облака крошечных мушек роились у освещения люминофоров корабля. Они извивались, словно бесконечные серые клубы дыма, до которых нельзя было дотянуться. Колонии этих тварей окутывали доспехи караульных Гвардии Смерти, полностью забивая все отверстия в их шлемах.

Пересекая тусклые и тёмные коридоры, примарх видел и тех из своих сыновей, кому повезло меньше. Тут медики и апотекарии легиона корпели над скорчившимися у стен фигурами воинов. Один из таких повернулся, чтобы посмотреть на своего примарха, и тот увидел загноившиеся слепые глаза, бледное лицо и кровоточащие язвы на коже.

«Неужели эта трагедия происходит на каждом корабле моего флота?» Он убедился в этом, вспомнив Рахиба Цуррика, к которому болезнь не была милосердна и отказалась наградить смертью. «Это ждёт каждого из нас, если мы не избежим безумия варпа».

Измученное воображение Мортариона представляло ему альтернативу — бесконечность, проведенная в безжалостной боли и агонии. На протяжении всей истории пропадавшие и терявшиеся в варпе корабли были обречены на жестокую судьбу. Это ли случилось с ними? Подобного он бы не пожелал и злейшему врагу. Небытие и ужасающее бездействие по праву были хуже любой смерти.

«Покажи мне врага или дай цель, и тогда я изменю судьбу миров! — сказал однажды Мортарион своему отцу. — Нет войны, которая внушала бы страх Гвардии Смерти».

Эти слова были ложью. Он знал, что такое страх истинный и настоящий. Это битва с невидимым врагом, которого нельзя схватить и разрубить мечом. Это борьба, обратившая Бледных Сыновей против самих себя. «Война, которую нельзя выиграть».

«Если только…»

Достигнув дверного проёма в святилище навигаторов, Мортарион нарушил тишину и взмахнул массивной боевой косой:

— Слушайте приказ, — Мортарион обратился к семи воинам из своего Савана Смерти. — Первый капитан Тифон выполнит приказ или умрёт. Без колебаний.

Воины не произнесли ни слова, но все как один отдали честь, приложив к нагрудным пластинам свои закованные в сталь кулаки. Примарх рывком открыл дверь одной рукой и вошел внутрь. Вдох затхлого испорченного воздуха застал его врасплох. Мортарион стиснул зубы, ощутив странный сладковатый привкус разлагающихся трупов и перегноя смерти. Это был воздух Барбаруса, воссозданный в запечатанной сфере.

— Тифон! — крикнул он, его голос отразился от чернеющих и осыпающихся стен. Как и остальной корабль, святилище прогнило изнутри. — Всё закончится здесь и сейчас. Верни нас назад или брось вызов и умри.

— Разве ты не видишь правду, Жнец? — слова первого капитана донеслись до него откуда–то из самого тёмного угла. — Мы не можем умереть в этом месте. Здесь мы бессмертны и вечны, такие, какими должны были быть всегда, — часть теней отделилась и двинулась к примарху. — Мне самому потребовалось время, чтобы осознать это. Но теперь я точно знаю. Мне кажется, я всегда был таким. Нужно было просто идти по своему истинному пути.

Тифон появился в лучах болезненного света и напоминал лишь фантомную копию себя прежнего. Слабый. Мертвенно-бледный. Он был похож на живой труп. Его борода была грязна и спутанна, в черных впадинах глаз горела злоба. Боевой доспех первого капитана был испачкан кровью и грязью, словно он дрался в канализации.

— Что ты натворил? — выдохнул Мортарион. — Если наша дружба тебе всё ещё дорога, объясни мне, почему ты завел нас в эту западню?

— Я сожалею, что мне пришлось солгать тебе, — сознался Тифон. — Но это ложь во благо. Навигаторы действительно что–то замышляли, правда, но это был иной заговор. Совсем не то, что я сказал тогда. Их убийство положило конец формировавшейся угрозе и позволило мне привести тебя именно сюда, чтобы ты сам увидел щедрость Дедушки.

«Опять это имя». Мортарион напрягся:

— Ты заключил договор с какой–то сущностью из варпа?

— Как и ты, — Тифон обнажил свои пожелтевшие зубы, безумно улыбаясь. — Я знаю, ты искал знание, запрещенное твоим отцом, — он махнул рукой. — Шёпоты в сумерках. Они говорят друг с другом. Разве ты этого не знаешь? Мы идём по одному пути, только я уже далеко впереди, — воин усмехнулся. — Честно говоря, он был начат мною с первого вдоха. Я был рождён для этого.

Тифон никогда не делал секрета из своего рождения и происхождения. Он был незаконнорожденным ребёнком, отмеченным кровью своих предков, как и Мортарион. Эта тьма всегда служила легиону Гвардии Смерти или, во всяком случае, так считал первый капитан. События, происходящие здесь и сейчас, пролили свет на всю ситуацию. Возможно, так оно и было. Возможно, Калас всегда вёл их к этой точке невозврата. Плавно подводил к двери, где их ждали демонические силы, которые лишь изредка замечал Мортарион.

— Что случилось в твоё отсутствие? — спросил примарх. — Что изменилось?

— Я проснулся, — ответил Тифон, ненадолго погрузившись в воспоминания. — На планете под названием Зарамунд. Прикосновение руки старой женщины пробудило меня, — затем он кивнул, — как ты пробудишься сегодня. Пришло время Гвардии Смерти принять Метку.

— Нет, — тон слов старого друга заставил Мортариона превратить холодный гнев в кипящую ледяную ярость, — Верни нас в реальный космос! Сейчас же!

— Не буду, — последовал ответ Тифона. — Не в этой жизни.

И этого ответа было достаточно. Зарычав, Жнец двинулся на него и, выхватив Лампион из кобуры, пустил в воина столб жгучего белого огня. Тифон закричал, но, когда пламя выстрела угасло, он все ещё стоял на ногах. Пепел с хрустом падал с верхних слоев его кожи, броня всё ещё была накалена, но действие оружия, казалось, было ослаблено каким–то невиданным способом.

Мортарион, недолго думая, сменил тактику и поднял Безмолвие. Дуга косы запела, рассекая затхлый воздух. Тифон увернулся и отбежал в сторону по скользкому от ихора настилу, едва избежав удара, который мог бы лишить его руки. Он не отдавал явного приказа, но дюжина туманных фигур вырвалась из теней и понеслась в атаку на Саван Смерти. Это были члены «специального» отряда первого капитана, которых он назвал Могильными Стражами, и ни один из них не напал на своего примарха. Эта дуэль, несомненно, была только между Мортарионом и его старым другом.

Брызги неестественного огня разорвали листы железа, когда две группы телохранителей столкнулись между собой. В центре между ними примарх и его капитан дрались друг с другом, обмениваясь провоцирующими ударами, темп их ускорялся, а шансы получить смертельную рану увеличивались.

Несмотря на всё то время, которое они друг друга знали, Мортарион и Тифон никогда не дрались между собой, даже в спарринг-ямах. Им никогда не нужно было ничего доказывать и проверять. Это был вопрос без ответа. Но, по мере происходящего, Жнец обнаружил единственную и неприятную ему правду, которая теперь отчетливо заполнила его мысли:

«Я совсем не знаю этого человека».

Их клинки сошлись друг с другом и сверкнули. Тифон попытался дотянуться до Мортариона и оттолкнуть его назад. Это была довольно дерзкая тактика, от любого другого примарх просто счёл бы её бесполезной. Но первый капитан знал его как никто другой. Эти двое сражались во множестве битв бок о бок, шагали через мрачные хребты Барбаруса в годы безжалостной войны. Они вместе учились на ходу и укрощали жестокий мир на своём пути. Да и в завоеваниях Великого крестового похода Калас всегда был рядом. Его правая рука. Его перст и просто доверенный товарищ. Их оружие вновь соприкоснулось, и они с трудом, но всё–таки остановились. Несмотря на свой болезненный вид, Тифон оказался куда более сильным и выносливым, чем любой обычный легионер. Мортарион встретился с ним взглядом и увидел в его таких знакомых глазах чужого человека. Всё, что он знал о старом друге, рухнуло в этот самый момент. Изменившее Грульгора произошло и с его соратником; он, наконец–то, понял это. Человека, которым на самом деле был Калас Тифон — напуганным юным полукровкой, дерзким мятежником, доверенным командиром его освободительной армии — больше не существовало.

Жнец позволил последнему угольку родства между ними угаснуть и зачахнуть, подобно свече. Он в момент стал жесток:

— Если ты и есть то, что удерживает нас здесь, — прошипел примарх, — я разорву эту связь.

С усилием Мортарион ударил Безмолвием по оружию противника, сломав его. Куски разлетелись в стороны. Первый капитан отшатнулся назад, но примарх продолжал атаку уже по инерции.

Неуловимое и неудержимое лезвие огромной боевой косы вонзилось в нагрудную броню Тифона и пронзило её. Послышался скрежет разорванного керамита. Серповидное лезвие проникло в плоть через зияющий порез пластины, добралось до обоих сердец капитана и рассекло их. Черная кровь потоком хлынула из смертельной раны, и Калас безжизненно осел, опираясь на конец клинка, подобно рыбе на крючке.

«Прости меня, мой старый друг…»

Эта мысль была единственной в голове Мортариона, он хотел сказать её вслух, но тут голова первого капитана резко поднялась, и его желтые глаза уставились на примарха. В его зрачках горел зловещий огонь:

— Ты думал, что так просто убьешь меня? — Ядовитая желтая пена текла изо рта Тифона, когда он говорил, она с шипением разъедала всё, к чему прикасалась. — Я уже говорил тебе, мы здесь бессмертны. Ты не можешь меня убить, мой старый друг.

Рука первого капитана, расплывшись, приближалась к Мортариону с невероятной скоростью, но тот успел отскочить, блокируя атаку. Кинжал, нацеленный в шею примарха, прошел мимо, однако он нашел лазейку между пластинами брони и с лёгкостью прорезал тяжелый комбинезон. Жнец ощутил, как кончик лезвия впился в плоть, и эта боль была едва ли терпима. Потрясённый силой удара, он отшатнулся, потеряв контроль над Безмолвием, и потянулся к кинжалу. Он вытягивал оружие, обуздав волны мучения, когда лезвие медленно покидало его тело. Мортарион прекрасно знал этот кинжал — кусок старой меди, самодельное оружие, когда–то потерянное и забытое в пропитанной кровью грязи Барбаруса. Он зашипел в руке, источая разложение чумной материи, разъедая металлическую обшивку перчатки примарха. Мортарион отбросил его и оглянулся на Тифона, который тянулся вниз и вытаскивал Безмолвие из своей груди.

— У меня есть кое–что твоё, — произнес первый капитан и отбросил боевую косу к примарху. Мортарион поймал её, и его лицо искривилось от отвращения, когда он увидел пораженные язвами кишечник и органы, свисающие из раны его противника. — Смертный с бессмертным покончить не может, — продолжил Тифон, — и ты навсегда останешься низшим, если не переродишься. — Он указал на руку Мортариона, усыпанную багровыми нарывами. Яростная боль, обжигающая нервные окончания, пронзила руку Жнеца в тот же момент. — Чтобы убить меня, тебе потребуется стать чем–то большим, чем сейчас, — он оскалился.

Мортарион выпрямился:

— Так и есть. Я подозревал это. — Значит, это был момент истины. Ему оставалось разыграть туз в рукаве. — Теперь мне всё ясно. Для уничтожения того, чем ты постепенно становишься, требуется оружие особенного происхождения. — Он потянулся к патронташу, висевшему у него на груди, и достал оттуда тонкий металлический стержень. Он нажал кнопку на одном конце и швырнул предмет в Тифона. Стержень приземлился у ног первого капитана, издав пронзительный вой, но это было не взрывное устройство.

— Маяк? — Когда Тифон договорил это слово, между двумя воинами расцвел взрыв, источая изумрудный свет искривленной энергии. Из портала переноса материи медленно появилась огромная тучная фигура.

Пожиратель Жизни материализовался в святилище с громовым треском, вытесняя воздух. Сломанные звенья цепей, удерживающие его, с лязгом упали на палубу. Он откинул свою грязную голову назад и осмотрелся, после чего зашёлся хохотом.

— Грульгор… — усмехнулся Тифон. — Рад встрече, брат.

— Не совсем, — буркнуло существо, оглядывая Тифона с ног до головы.

— Демон! — крикнул Мортарион. — Ты умолял, чтобы я позволил тебе убить за меня. Что ж, теперь у тебя есть такая возможность. Ты клялся исполнить мой приказ. Вот он — уничтожь Тифона!

— Это ли то, чего ты хочешь? — Гигантская опухшая рука Пожирателя Жизни со сверхъестественной скоростью метнулась вперед и схватила первого капитана и яростно встряхнула его до того, как тот успел увернуться. Мутировавшие когтистые пальцы обхватили горло Тифона и начали сжимать его.

Мортарион с мрачным лицом наблюдал, как демоническое отродье душит его товарища, игнорируя каждый удар. Тифон начал задыхаться и брызгать слюной, маслянистая субстанция хлынула из его закрытого рта и чудовищных ран на теле.

— Я выполняю свою клятву, — прорычало существо, вглядываясь в лицо своей жертвы. Аккурат после этого тембр и ритм предсмертных хрипов Тифона изменились. Они превратились в наполненный ненавистью злобный рык. Первый капитан рассмеялся, и Грульгор присоединился к нему.

Когти разжались, и Тифон отшатнулся, выплевывая куски зубов и сгустки черной слизи. Мортарион двинулся вперед.

«Еще одно предательство? — Его мысли ревели в осознании этой перспективы. — Невозможно!»

Пожиратель Жизни поклонился примарху. Открыто хихикая, он начал разговор:

— С сожалением вынужден сообщить вам, лорд Мортарион… я уже поклялся Богу Чумы, королю распада и самому мерзкому регенту. Эта клятва аннулирует любые последующие клятвы, которые я даю смертным. Всё в гниющей власти Нургла. Это понятно?

Мортарион попытался произнести имя, которые произнёс демон, но оно застряло желчью во рту. Примарху пришлось проглотить требование, которое он хотел озвучить.

Нургл. Это слово появлялось то тут, то там в найденных им запретных текстах. И каждый раз оно было символом величайшего вырождения и самого гнусного разложения.

Пожиратель Жизни развернул к Тифону свою огромную тушу:

— А что насчёт тебя? Ты готов сделать последний шаг и покориться его воле?

— Да, — проскрежетал первый капитан, одарив Мортариона свирепой усмешкой. — Принеси жертву.

— Калас Тифон умрёт сегодня, — произнесло существо, широко раскинув руки и откинув шею назад, чтобы обнажить широкую зловонную массу своего раздутого зобом горла. Бледная плоть пульсировала и двигалась, словно что–то скрытое под ней хотело выбраться наружу.

Мортарион бросился к нему с высоко поднятой косой, пытаясь остановить происходящее, но Тифон отшвырнул его в стену невидимой силой. Воздух сгустился до консистенции влажного цемента, и теперь каждый шаг требовал усилий сотни человек.

Тифон протянул руки к горлу демона и разорвал его, словно сорвав кожу с убитого животного. Сквозь проделанную им дыру вырвался поток чёрной, кричащей пелены — огромный рой сверкающих мух. Туча насекомых вылетела наружу и поглотила первого капитана, сбив его с ног силой удара.

Повинуясь своему инстинкту, Мортарион воткнул Безмолвие в палубу и держался за неё, когда над ним пронёсся воющий вихрь. Он чувствовал, как их тысячи крошечных острых, как бритвы, жвал впиваются в каждый дюйм его обнаженной кожи, обжигая кислотным ядом его кровь. Оглянувшись, примарх мельком увидел, как серый клубок роя делится на группы. Они пикировали, атакуя как Саван Смерти, так и Могильных Стражей Тифона. Мухи пировали на воинах, поедая всю мягкую ткань в их телах вместе с глазами. Даже те, кто был внутри своих доспехов, не могли избежать участи, так как насекомые из варпа, казалось, могли проникнуть через мельчайшие отверстия, пожирая плоть.

Подобно отливу, вопящий Рой покинул иссохшие тела павших воинов и устремился обратно к центру зала. В самом эпицентре этого шторма стоял Мортарион и его бывший брат.

Какой бы живучей сущностью ни был Игнатий Грульгор, демон умирал. Мухи не обращали внимания на растворяющуюся гнилую массу Пожирателя Жизни, довольствуясь разложением демона. Они кружились вокруг Тифона в потоке из тёмных пятен, прежде чем внезапно нырнуть прямо в него. Рой влетал в огромную рану, оставленную косой Мортариона, и в открытый рот капитана. Он приветствовал их, принимая дары.

Ошеломленный этим зрелищем Мортарион ничего не мог поделать, пока тело старого друга продолжало дёргаться, корчиться и растягиваться, приспосабливаясь к трансформации изнутри. Его спина вздулась под треск ломающихся костей и керамитовых пластин. Из выемок вырвались тучи мух, а за ними — огромные рога. Он вздрогнул, стряхивая с себя комки мёртвой серой плоти, показывая цвет гниющих мышц под ней. Места стыка его боевой брони и гниющей плоти были совсем незаметными.

Наконец–то, с отвратительным хрустом ломающихся хрящей и распухшего лица, у первого капитана вырос искривлённый рог. Он поднял голову, хрипя и вздрагивая, и с каждым его вдохом и выдохом Мортарион слышал жужжание мух. Он стал пристанищем для тварей, живым гнездом разрушительной чумы.

— Калас, — прошептал Жнец в наступившей гробовой тишине. — Что же ты наделал?

— Знай моё имя, — последовал шипящий ответ. — Я пример того, кем нам суждено стать, Мортарион. — Он выпрямился, разминая руки и пробуя возможности своей мутировавшей формы. — Я Тиф.

Эти слова, казалось, резонировали в воздухе, поразив что–то глубоко в душе Мортариона. В душе Жнеца образовалась тёмная и бездонная яма скорби с того самого дня, когда он впервые открыл глаза среди кровавой бойни у подножья скал на Барбарусе. Он игнорировал эту бездну, отрицал её существование — и на некоторое время, когда он нашел свою цель в создании Гвардии Смерти, а позже в Великом крестовом походе, она была запечатана. Но всё–таки чувство пустоты никогда не покидало примарха, и вид трансформации Тифона разрушил попытки заполнить её. Величайшее отчаяние захлестнуло его, когда он посмотрел в глаза правде. Его легион падёт в эту бездну, будет так же разлагаться, и он ничего не сможет сделать, чтобы это предотвратить.

— Так всё и должно было закончиться, — начал Тиф, его слова звучали подобно ветру из могилы. — Судьба, которую ты отказался принять, ходила за тобой по пятам. Вопросы в твоей голове. Те самые, что ты задавал себе с тех пор, когда мы были просто глупыми юнцами и бесстрашными мятежниками. Они были лишь семенами, а теперь выросли и превратились в сомнения. — Он согнул свои костлявые руки, протянув одну Мортариону, в жуткой пародии на дружбу. — Твои увлечения демонологией. Твоя цепь для Пожирателя Жизни… — он кивнул на пенистую лужу гнойной слизи, что осталась от существа. — Всё было предопределено Дедушкой. Он вёл нас к этому моменту, к моему перерождению. А затем поможет переродиться нам всем.

— Ты привёл меня сюда… — Горе и страдания от осознания этого жгли примарха изнутри сильнее любого яда, они истязали его хуже любого клинка.

— Да, — ответил Тиф, — но последний шаг ты должен сделать сам. Покорись, Мортарион. Сдайся. Или ты обречешь Гвардию Смерти на вечную слабость и страдания.

 

[Планета Барбарус; прошлое]

 

Каждый шаг отнимал сил больше предыдущего, но Мортарион упорно продолжал идти вперед. Он карабкался по скользким от испарений выступам на высоких утёсах. Каждый вдох давался ему с трудом, он набирал полную грудь ядовитого воздуха, перерабатывая его в пригодные для дыхания элементы. Примитивный кислородный баллон на его спине несколько часов назад иссяк, и он сбросил его, оставив на выжженном склоне холма, где огненные шары не смогли его уничтожить.

Боевая коса висела на боку, и Мортарион упорно продолжал двигаться. Метр за метром он подтягивался всё ближе к тёмным, угрожающим башням последней цитадели.

Внешние пластины его доспехов уже давно проржавели под действием кислотного тумана. Кожаные ремни были разъедены химикатами, он почувствовал, как часть его наруча отделилась и упала в ядовитую грязь. Мортарион не обратил на это внимания и устремился вперед. Его мысли были сосредоточены только на одной цели — шагать, несмотря ни на что.

Мортарион не позволял своему разуму думать о чем–либо другом. Все остальное лишило бы его воли. Он держался за старый, знакомый с детства гнев; копал так глубоко, как только мог, отыскивая каждую частичку ненависти к тому, кто мучал его с первых дней жизни здесь. Он был настроен проявить себя в финальной битве. Её неизбежность была очевидной.

Сегодня всему придёт конец. После многих лет сражений война за Барбарус закончится на этой покинутой горной вершине и останется только один — либо он, либо его враг.

Пальцы Жнеца сжались вокруг рукояти оружия, когда он попытался перевести дыхание. В тайных уголках души, о которых Мортарион никому не рассказывал, этот поступок был самым его сильным желанием. На самом деле были и другие скрытые потребности. Но здесь, в глубине густого тумана, они то и дело грозили проявиться.

Незнакомец в зале ложи. Пришелец. В бронзовокожем человеке было что–то знакомое, от чего нельзя было отмахнуться. Мортарион инстинктивно узнавал его, но не понимал как. Происхождение Мортариона было загадкой, и если тот незнакомец был хоть каким–то образом связан с ним, то возможность узнать все факты и тайны, стоящие за его величественной спиной, казалась ближе, чем когда–либо до этого.

— Но какую пользу мне принесёт это знание? — прошептал он сам себе. — Как это поможет мне стать лучше? — Он снова взглянул на цитадель. — Как оно может помочь мне в этой борьбе сейчас?

Мортарион отмахнулся от назойливых и предательских мыслей и заставил их замолчать. Кто он и откуда пришёл — не имело никакого значения. В этот момент единственно важной была его цель, а не прошлое.

Теперь он был так близко. Тень, отбрасываемая последним оплотом Властителей, нависала над ним, мелькая лоскутами сквозь завесу ядовитых облаков. Он чувствовал, как его приёмный отец стоит на зубчатой стене и смотрит на него сверху вниз.

— Последнее испытание, — сказал Мортарион сам себе. — Всё скоро закончится.

Склон под ногами выровнялся, он оказался у подножия высоких ворот из чёрного железа, установленных в башне, скрытой оранжево-черным густым туманом.

Его тело содрогалось от пагубного воздействия смертоносных токсинов, витающих в воздухе. И все же ему удалось сделать глубокий вдох. Никогда прежде он не рискнул бы подняться так высоко, прямо к воротам замка приёмного отца. Но гнев разжигал в нём пламя, ведущее его вперёд.

— Некаре! — хрипло проревел он имя верховного Властителя, и этот рёв эхом разнёсся по вершинам. — Ответь и предстань перед вершителем твоей судьбы!

Слова слетели с его губ довольно быстро, но цена их произнесения была гигантской. Грудь Мортариона была словно в огне, его тело кипело от пота, когда он пытался бороться с мучительной токсичностью тумана. Его мышцы содрогались от спазмов и судорог. Он едва сохранял равновесие, коса дрожала в его руках.

Мортарион испытал истинный леденящий душу ужас, чего раньше не ощущал. Он слышал собственное хриплое дыхание, ощущал металлический привкус крови во рту и понимал, что смотрит в бездну собственной смертности.

С этим откровением наступило и жестокое осознание показанной Вселенной безжалостной истины. Финальная битва не должна была включать в себя мечи и огонь. Она должна была быть битвой воли и только воли. Неумолимая энтропия всего сущего противостояла горькой ярости жизни, вечно кричащей в темноту.

— Ты меня разочаровываешь, — произнёс чей–то голос. Мортарион обернулся, а Некаре уже был рядом с ним. Приёмный отец склонился над своим сыном. Он выглядел словно ужасающий призрак, скелет, облаченный в погребально-черные одежды.

Мортарион попытался развернуть свою боевую косу в атакующую позицию, но дрожь в его руках не была ему подвластна. Он потерял контроль над оружием. Коса упала на рыхлую землю и начала крошиться, словно гниющая полынь.

— Ты никогда не станешь достойным, — сказал Властитель, подходя к нему. Яд в воздухе, казалось, сгустился, собираясь вокруг Некаре, когда он приблизился и протянул свои тонкие щупальца, чтобы задушить Мортариона.

Он и так задыхался. Воздух был тяжелым, словно свинец, и разрывал его изнутри. Никогда еще Жнец не чувствовал себя таким хрупким, как сейчас. Он отшатнулся назад, дождь из гниющих осколков посыпался с его брони, едва веревки вокруг дыхательной маски истлели.

Глубокая и бесконечная бездна разверзлась внутри него. Ужасный колодец абсолютного страдания, в который сейчас падала душа Мортариона.

«Я подвёл свой народ». Если бы он мог, то разрыдался.

— Я предупреждал, что ты умрёшь. — Некаре не предпринимал никаких усилий для атаки. Властитель просто стоял и смотрел, как собственная гордыня Мортариона уничтожает его. Он смотрел, как его найдёныш потерял равновесие и упал на колени, приближая свою смерть каждым своим вдохом.

— Ты понимаешь? — произнёс мрачный голос, спускаясь вслед за ним на землю. — Одного неповиновения недостаточно. — Слова эхом отдавались в гудящем хоре, нанося ему физические удары. Говорил не Некаре, это было нечто другое. Разум, обращающийся к нему, представлял собой нечто огромное и дряхлое, древнее и бессмертное. — Чтобы победить смерть, ты должен стать…

Слова заглушил вой золотого пламени, прорезавшего воздух над Мортарионом. Он увидел, как туман рассеивается вслед за огромным мечом с широким лезвием, сделанным из блестящего металла, горящего ярче истины.

Когда серое, бескровное ничто уползло с его поля зрения, он увидел незнакомца в мерцающем боевом доспехе. Он нёсся по почерневшей грязи. Смертоносный туман не замедлял его. Пришелец поднял своё оружие и смертельно ранил Некаре ударом поперек груди. Молния сверкнула на мерцающем лезвии меча, и верховный повелитель Барбаруса был уничтожен. Его разорванное туловище так и не упало на землю. Вместо этого оно распалось на большие хлопья грязного пепла, которые рассеял ветер.

Мортарион упал, чувствуя, как его тело бьётся в конвульсиях. Пришелец — единственное, что он видел. На лице этого незнакомца было то сострадание, какое ранее Жнец не видел и не знал.

— Успокойся, — сказал воин. — Ты не умрёшь сегодня… сын мой.

Мортарион попытался заговорить, но слова, которые он пытался произнести, были украдены у него. Украдены так же, как и его давняя мечта победить Некаре. Когда он потерял сознание и погрузился в отчаяние, эти слова прозвучали эхом.

«Я всегда буду тебя ненавидеть».

 

[Варп; сейчас]

 

Печаль охватила его.

Жестокий круговорот событий обрушился на Мортариона, когда он шёл по коридорам «Терминус Эст». Пустота в его душе была такой же пыткой, как и зловонный воздух Барбаруса в легких. Тогда он стоял на краю пропасти отчаяния и едва ли отстранился от бездонного мрака запустения. Теперь он был в свободном падении, он был потерян.

Его брат по оружию, Тифон…

«Нет, надо называть вещи своими именами».

«Тиф».

Воин, который когда–то был ему самим близким другом, его союзником, изменился навсегда. Честнее было бы сказать, что вся ложь первого капитана была раскрыта, и перед примархом предстала его истинная сущность. Неживой монстр Тиф, переродившийся благодаря слиянию с силами варпа. Он теперь был тем, кем ему суждено было стать.

Не желая больше слушать слова этого создания, Жнец оставил его, отчаянно цепляясь за оставшиеся обрывки разума. Неотвратимость происходящего его потрясла. Желал или не желал он того, осознавал или нет, но Мортарион был виноват в том, что привёл своих сыновей в это место и подставил их под коварную власть того, кому Тиф служил всю свою жизнь.

Как и Игнатий Грульгор, до становления Пожирателем Жизни, Калас Тифон теперь навсегда останется бессмертным Тифом — вестником чумы и разрушений. Подвешенный тёмным колдовством где–то посреди смерти от болезни и новой жизни, он таки являлся воплощением идеала Гвардии Смерти: несокрушимым и вечным. Но какую же он огромную цену заплатил за этот статус.

«И не только он».

Мортарион огляделся, замечая, как неуклюже меняются легионеры. Каждый Гвардеец Смерти, которого он знал, был охвачен агонией отвратительной трансформации. Их тела бунтовали и мутировали в метастазирующих переносчиков чумы. Мерзкие бубоны и реки гноя текли из их распадающейся, перерождающейся плоти, а мясо и кости становились неотличимы от проржавевшего до основания металла или крошащегося керамита. На раздутых лицах росли бутоны из глаз насекомых, трансформировались руки и пальцы. Всё это происходило в зловонном, тумане ядовитых и заразных испарений.

Некоторые из его людей были встревожены и ошеломлены этими переменами, сражаясь с собственными телами в битвах, которые Мортарион мог заметить лишь мельком. Другие просто сошли с ума от боли трансформаций. Их разум окончательно сломался, они утратили связь с реальностью. Хуже всего пришлось тем, кто, как казалось, легко переносил боль. Подобно Тифу, они просто ждали момента перерождения.

Как долго они находились в этом нереальном мире? Дни? Недели? Месяцы или годы? Течение времени в варпе было таким же изменчивым, как и всё остальное. Если они вырвутся на свободу, то где они окажутся? Когда они будут там? Гвардия Смерти могла вернуться в реальность в какой–нибудь затерянной эпохе далёкого прошлого или вернуться в такое же далёкое будущее, или попросту обнаружить, что прошло всего лишь мгновение. «Если мы вообще сможем выбраться отсюда». Как бы сильно он ни желал иного, примарх шёл по пути своих сыновей. Слишком остро Мортарион ощущал бурлящий конфликт в своих жилах, он чувствовал химерную инфекцию, буквально бушующую и сражавшуюся против его защиты и решимости. Если его тело — крепость, то её осадили враги несравненной силы. Яд в одно мгновение смог захлестнуть его, если бы он позволил. Нигилизм такого исхода был заманчив. Он может просто согласиться и переступить черту. Но это будет точка невозврата. Оставался только один выбор. Он мог принять отчаяние или продолжать бороться. Но… за что?

«Вечность, проведенная в слабости и страданиях». Слова Тифа давили на него. Он мог видеть только бесконечную битву. Войну жертв, а не победителей.

— Я подвёл своих сыновей. — Он озвучил эту мысль, не осознавая факта. Слова Жнеца эхом отразились от отслаивающихся стальных стен посадочного отсека военного корабля.

Руководствуясь только своим инстинктом, Мортарион вернулся к пришвартованному «Бледному сердцу». Его шаттл, приготовленный к бою, к великой войне, теперь напоминал обломки, извлеченные из какого–то тёмного болота. Корабль разлагался, как и всё остальное, находящееся в тисках этого гнилого пространства имматериума.

За ржавой люлькой дока, где висел скрипучий космический каркас «Бледного сердца», виднелся главный люк, отгораживающий внутренности корабля от космоса.

Тяжелые затворки прогнулись под их собственным весом и открылись, позволив частичкам искаженного сияния снаружи наполнить покои лихорадочным светом. В любой другой ситуации Мортарион ждал бы, что отсек подвергнется взрывной декомпрессии, но это был варп. И он понял — ничто в этом месте не следует законам вселенной, где он был рождён.

Дикое сияние Эмпиреев манило его. Где–то в том пространстве, как он считал, находился источник его мучений. Там–то и собрались силы, осквернившие его легион. Там был конечный пункт его назначения.

Мортарион откинул капюшон назад, обнажая своё бледное лицо и глядя всему безумию в глаза. Он собрал силы, чтобы сделать шаг вперед и противостоять истине.

Его ботинки звенели странным эхом, когда он приближался. Корпус «Терминус Эст» был далеко от него по всем меркам, металл перемещался и изменялся, разрастаясь. Другие корабли флота застыли вокруг «Бледного сердца», как потускневшие украшения, привязанные к безумному небу дикой, необузданной силой. Переливающиеся цвета, сотканные из иллюзий невообразимых горизонтов, складывались в бесконечность. Но одна константа всё–таки была.

Мортарион увидел набросок того, что могло бы быть ликом бога — три сверкающих глаза в запретном орнаменте. Он внезапно осознал, что ждал этого момента целую вечность.

На Барбарусе Мортарион взбирается на гору, чтобы добраться до Некаре.

Мрачный незваный Жнец, полный отчаяния, принявшего человеческую форму. Его плащ был таким же тёмным и пустым, как космос между звезд. Война в крови примарха кипела, сжигая его изнутри.

И тут его ненависть и страдание, каждая последняя частичка ярости и меланхолии приняли форму одного единственного требования, которое он проревел в варп. Это был крик чистейшего разочарования. Копьё, брошенное навстречу жестокой судьбе и всем, кто когда–либо снисходил до того, чтобы называть себя его «отцом».

— Чего ты хочешь от меня?

Ответ прилетел далёким жужжащим тембром, но его звучание было ему всё же знакомо:

— Одного неповиновения недостаточно.

Сердце Мортариона сжалось в грудной клетке. Он вспомнил, как впервые поверил в свою смерть на разрушенных скалах Барбаруса и как появилось то глубокое отчаяние. В тот день он потерпел неудачу и предал своё обещание, данное его родным, да и всему миру. Он пал в то время, когда другой шагнул вперёд и забрал ту славу, что по праву принадлежала Мортариону. Стыд, который он ощущал, никогда не потускнеет.

Тогда незавершенное предложение таким и оставалось, но теперь он произнёс его до конца, и истина, с которой Жнец не хотел сталкиваться, стала простой аксиомой.

— Чтобы победить смерть, ты должен стать ею… Чтобы вытерпеть всё это, ты должен подчиниться. Если ты хочешь освобождения от агонии, то ты должен отдать свою душу взамен.

— Я помню…

«Правда ли? Есть ли хоть что–нибудь настоящее в этом месте?»

Две части духа Мортариона сражались друг с другом: разложение против неповиновения, подчинение против мятежа, его будущее сражалось с прошлым.

Огромная ужасная фигура приблизилась к нему, обретая чёткость. Её форма постоянно менялась — это была громадная колония существ, корчащихся вирусных токсинов, обретших объем и сингулярность. Он потянулся к нему огромной прокаженной лапой с тремя когтями, широко раскрытыми, чтобы Мортарион их увидел. На его мёртвой коже был символ триады, повторяющийся во фрактальном изобилии снова и снова; точно такой же, как скопление фурункулов и нарывов — реакция примарха на химерный вирус.

— Мой чемпион. Я дам тебе всё, о чём ты только попросишь, — прозвучал голос. — Твоё собственное владение, которое будет подчиняться только твоей воле. Ты станешь тем, кем всегда хотел быть. Всё, что нужно, это принять Метку. Прими её и присягни мне на верность.

VII

Откровения

Рыцари

Черное небо

 

Под Императорским дворцом находились помещения, которые практически никто никогда не видел.

Некоторые состояли из лабиринтов, проходов, галерей и атриумов, ведущих в самое сердце Терры, к запретным зонам, куда имели право заходить только Адептус Кустодес, Сёстры Безмолвия и сам Император. Другие были перестроенными остатками первых жилых комплексов, сооруженных в этом месте — огромные леса каменных колонн, высеченных разумными машинами-ремесленниками во времена правления Железных Людей.

Однако Гарро направлялся в другое место. Он очутился в зале, похожем на пещеру, в трёхстах метрах под самим Дворцом — зияющей бездне, напоминавшей внутренности гигантского улья. Каждое помещение вдоль стен этой полости было тюремной камерой, и, подобно защитным сооружениям Белой Горы, они были окружены устройствами древней и сложной конструкции, созданными для ограничения неестественных и неземных сил.

Почти все камеры были пусты, адамантиевые двери — распахнуты, а воздух — влажным и тёплым, как кровь. Те немногие, что были заняты, содержали пленников особого рода — мужчин и женщин, которые были слишком ценны, чтобы их казнить, и слишком опасными, чтобы отправить за пределы непосредственной досягаемости Императора Человечества и Регента Терры.

Гарро проехал на скиммере мимо запечатанных камер и задумался, кого он найдёт внутри, если выберет дверь наугад и откроет её.

«Каждая из этих комнат хранит тайны Малкадора, — подумал он. — Или ещё хуже? Возможно, они несут ответственность за его ошибки».

Вскоре он вышел из скиммера перед дверью камеры на седьмом ярусе, к большому удивлению и шоку охранников, стоявших там на страже.

— Вам… Вам нельзя сюда спускаться, — сказал один из них.

Натаниэль не обратил на это никакого внимания и оглядел пару стражей. Оба мужчины были в серых одеждах Избранных, и у них был своего рода лагерь, установленный на широкой платформе, что было неоспоримым доказательством их пребывания тут в течение долгого времени. На маленьком складном столике Гарро увидел что–то, похожее на грубо сделанную книгу из связки бумаги, открытую так, что при желании можно было прочесть текст, написанный на плотных красных страницах.

— Сир Рыцарь… — с надеждой произнёс другой. — Мы свободны?

Натаниэль покачал головой и подошел к адамантиевой двери, наклонившись вперед так, чтобы датчик, установленный внутри, мог прочитать метку Сигиллита, выгравированную на его броне.

— Нам ничего не говорят, — сказал первый солдат. — Как идёт война, милорд?

Дверь камеры открылась, и Гарро, прежде чем войти внутрь, бросил на них быстрый взгляд.

— Когда она доберётся сюда, ты всё узнаешь.

— Император защищает, — сказал солдат, прячась за словами, как за неразрушимым щитом.

Дверь с лязгом захлопнулась за ним, и Гарро огляделся. Камера оказалась больше, чем он ожидал, и, что любопытно, обставлена так, чтобы выглядеть по-домашнему уютной. Тяжёлое покрывало делило комнату пополам, и, когда он сделал шаг, оно поднялось, пропуская хрупкую и неприметную фигуру — бледнокожую блондинку в простом длинном платье.

— И снова здравствуй, Натаниэль. — Эуфратия Киилер приветственно кивнула ему и тепло улыбнулась, искренне радуясь его приходу. Момент был настолько обычным, что это казалось нелепым.

Гарро осознал, что настолько же теплое чувство разглаживает морщины на его хмуром лице.

— Святая, — ответил он, слегка поклонившись.

Киилер раздраженно пробурчала что–то себе под нос.

— Не называй меня так. Это делает тебя похожим на Кирилла. Он всегда обращается ко мне, используя это слово. Чего ты хочешь, Святая? Чем я могу помочь тебе, Святая? — она вздохнула. — У него доброе сердце, но иногда он бывает навязчивым.

— Где твой итератор? — Гарро огляделся и увидел в одном углу спальный тюфяк; у него возникло мимолетное чувство, что он мог принадлежать старику. Воин почувствовал мгновенную вспышку беспокойства. В последний раз, когда он разговаривал с Кириллом Зиндерманом на платформе аэротрополиса «Гесперида», легионер ощутил вес прожитых им веков. — Он здоров?

— Кирилл навещает меня иногда, но большую часть времени он проводит, неся слово тем, кто хочет его услышать. Он — связующее звено между мной и миром за стенами крепости.

Гарро поднял бровь, удивляясь, как пожилой человек, не имеющий ни подготовки, ни боевого мастерства, мог свободно передвигаться по самому укреплённому комплексу на Терре, не привлекая к себе внимания.

Женщина подошла к кувшину с вином и налила им обоим по чашке.

— У нас много друзей, — сказала она, отвечая на невысказанный вопрос. — Думаю, даже больше, чем подозревает Малкадор.

— Сигиллит закрывает на это глаза?

— Чего он не понимает, того не видит. — Эуфратия протянула Гарро чашку, и он принял её. Сосуд для питья казался крошечным в его руке, словно детская игрушка в ладони взрослого. — Но позволь мне успокоить тебя, Натаниэль. Кирилл лучше, чем был. Сильнее.

— Вы приложили к этому руку?

Киилер слегка пожала плечами.

— Я думаю, он сам мобилизует свои силы в трудные времена. Пока у него есть что–то важное, что должно быть сказано, я верю, что благодаря этому он переживёт всех нас.

— Жаль, что его здесь нет, — искренне сказал Гарро. — Мне бы хотелось увидеться с ним снова.

— Уверена, вы встретитесь. — Киилер осторожно отхлебнула вина. — Но ты пришёл сюда ради меня.

— Да.

Она покачала головой и протянула руку, дотронувшись до его наруча. Краем глаза он заметил её лучезарную улыбку.

— Мы уже проходили через это, Натаниэль. Каждый раз, когда появляется слишком много вопросов, ты ищешь меня. Но тебе уже должно было стать ясно… я могу сказать только то, что ты уже знаешь.

Он улыбнулся.

— Может быть, и так. Но мне нравятся наши беседы. — Гарро смотрел на эту хрупкую и непритязательную женщину и удивлялся, какая причуда судьбы превратила её в ту, кого он знает сейчас. Эуфратия Киилер когда–то была летописцем, путешествовавшим с флотами Великого крестового похода, она шла со своим пиктером в неизвестность, чтобы задокументировать кампанию человечества по воссоединению всех разрозненных детей Терры и отражению волны инопланетного влияния, накатывающей из–за пределов освоенного космоса. Эта обыкновенная личность с ничем не примечательной судьбой была уничтожена рядом событий, порожденных восстанием магистра войны.

Что–то большее, чем все они — Гор, Гарро, сама Киилер — было найдено в те ранние, неспокойные дни. Женщина навсегда изменилась, став проводником высшей силы. Художница и простолюдинка Эуфратия Киилер стала Эуфратией Киилер, Святой и Священной Душой.

Она ответила ему улыбкой.

— Мы странная пара, ты и я. Мы переродились в одном и том же преобразующем огне.

— Вместе на одном пути?

Киилер склонила голову набок.

— Твоя рука поможет мне вырваться на свободу, — она уже однажды говорила ему эти слова. — Твой меч будет надежно оберегать меня. Но не сегодня. — Эуфратия опустила руку и отступила в сторону. — Ты пришел слишком рано. Сейчас не время.

Гарро поставил нетронутый кубок с вином.

— Магистр войны близко. Вы должны это знать. Пока мы говорим, его войска наступают на систему Сол.

— Гор всегда был рядом, — возразила она. — Дело не в расстоянии. Он уже здесь, прямо сейчас, в стенах этого места. В каждом городе-улье и поселении. Повсюду поблёскивают зазубренные ножи и шуршат крылья чёрных мух. — Киилер указала на камеру, в которой они находились. — Скажи спасибо, что твои глаза не могут это видеть.

— Тем больше причин увезти вас отсюда. — Гарро почувствовал, что снова склоняется к старому и знакомому спору.

— Ты беспокоишься не о Горе, — сказала Киилер, обрывая его следующие слова, прежде чем он успел произнести их. — Образ твоего генетического отца преследует тебя.

— Да. — Гарро потребовалось некоторое время, чтобы позволить себе признаться в этом. Перед Святой не было смысла что–либо отрицать.

— Мортарион изменился, — тепло и свет, которые излучало лицо Киилер, померкли, и она стала серьёзной. — Настолько, что ты и представить себе не можешь.

Воин подумал о тех исковерканных существах, которых он впервые увидел на «Эйзенштейне», а потом — о своём старом сопернике Грульгоре и отвратительном Повелителе Мух.

— Я снова встречусь со своим примархом? — Гарро вдруг осознал тяжесть меча и образцового болтера, висящих на его боевой броне.

— И что бы ты сделал, если бы узнал это? — Эуфратия поднесла руку ко рту, словно сама испугалась своего вопроса. — Ты веришь, что сможешь остановить Мортариона? Убить его? Вернуть его?

— Я должен попытаться. Я поклялся тебе, и, если попросишь, я воздержусь от любой конфронтации. Но…

— Но ты этого хочешь, — сказала она, и легионер кивнул. После долгой паузы Киилер снова заговорила. — Ты внемлешь моим речам, Натаниэль. Ты используешь слова Лектицио Дивинитатус и самого Бога-Императора как руководство к действию… но на самом деле они никогда не были нужны тебе, — женщина отошла в дальний конец камеры. — Ты всегда знал, что делать, мой капитан. Доверяй своим инстинктам.

— Я… — Гарро поднял руку, слова застыли у него на губах, но, прежде чем он успел их произнести, из вокс-бусины на горжете его доспеха раздался звук.

— Агентия-прим, — произнёс механический голос, — Сигиллит приказывает прибыть в Зал Эпох как можно быстрее.

— Малкадор будет недоволен, если ты снова ослушаешься его. — Киилер снова продемонстрировала свою лучезарную улыбку, нырнув под импровизированный занавес. — Не волнуйся, Натаниэль. Мы увидимся ещё раз, перед самым концом.

 

Локен шел позади всех, когда группа Странствующих Рыцарей вошла в высокий, ярко освещенный зал. Он напоминал соборы древности — высокие арки и рифлёные каменные колонны поддерживали сводчатый потолок — но, в отличие от этих зданий, Зал Эпох не имел стен.

В каждой арке, где в иных благочестивых местах поклонения находились алтари и большие витражные окна — совершенные образцы религиозного искусства — были постоянно движущиеся панели голографических изображений.

Трёхмерные проекции показывали хронику событий из истории Империума. С одной стороны, Локен видел разрушение вулканов Икслунда в ходе Объединительных войн, а с другой — падение Шпиля Хадеи во всей его запятнанной кровью славе. Он сопротивлялся искушению постоять немного и посмотреть, как проекции повторяют свои короткие, но яркие моменты. Каждая из них была масштабирована до истинных размеров, так что наблюдатель мог ходить сквозь эти постановки, шагая бок о бок с боевыми машинами и громовыми воинами, чтобы уловить некоторое чувственное подобие того, как это происходило.

«Интересно, — подумал он. — После того, как всё закончится, какой–нибудь голографист тоже увековечит восстание? Или эта эпоха будет настолько позорной, что мы навсегда отвернёмся от нее?»

Мысль вызвала озноб, усилившийся от холодного ветра, проникающего сквозь арки. Зал Эпох находился в верхней восточной части дворца, достаточно высоко, чтобы человеку понадобился тепловой плащ, если он слишком далеко отойдёт от невидимых тепловых полей в центре зала.

Внимание Локена переключилось с гигантских гололитов на Странствующих Рыцарей, собравшихся в зале. Те, кого он не знал, снова привлекли его взгляд, и он не мог не позволить своей воинственной натуре выйти на первый план. Гарвель анализировал их рефлекторно, словно они были потенциальными врагами. Кто из них двигался характерными движениями легионера с аугметической конечностью? Кто комфортнее чувствовал себя, скрываясь в тенях? Кто смело стоял в центре комнаты, избегая малейшего намёка на скрытность?

Когда–то идея смотреть на товарища-космодесантника и размышлять о том, как можно было бы его убить, была нереальной, она граничила с безумием и бесчестием. «Как всё изменилось к худшему», — мрачно подумал Локен.

По пути сюда невозможно было не заметить всплеска активности, происходившего во всех владениях Дворца. Отряды Избранных пробегали мимо Странствующих Рыцарей, неся оружие и снаряжение к опорным пунктам, а флаеры реяли в туманном небе. Постоянно, незаметно оглядываясь, Локен видел ярко-жёлтые цвета Имперских Кулаков на нижних ярусах, когда тяжелые танки и роты легионеров Дорна разворачивались на своих боевых позициях. Безмолвное, потрескивающее напряжение грядущей битвы пронизывало воздух, и, если быть честным с самим собой, страх, который Локен испытывал, зная, что прибытие Гора неизбежно, подавлялся яростным возбуждением.

И, возможно, некоторой долей облегчения. Так или иначе, война должна была закончиться на поверхности Терры. После долгих лет сопротивления ужасному, кровавому восстанию Локен был готов к этому. В бою всегда есть определённая ясность.

Он посмотрел в небо, сквозь призрачные очертания немногих оставшихся суборбитальных платформ, и увидел бледный диск Луны. Она превратилась в укреплённый опорный пункт: оборона была усилена боевыми флотилиями, автоматизированными системами и защитными высоковольтными сетями. Еще дальше, ближе к области пояса астероидов и за ним, как он предположил, идет подготовка к битве. Некоторые станции и боевые платформы уже хранили вокс-молчание, укрепляясь и готовясь к худшей участи.

«Что могли засечь авгуры дальнего действия? — удивился он. — Какие грандиозные ужасы магистр войны держал в резерве, сберегая их для сегодняшнего дня?»

— Мы скоро узнаем ответ на этот вопрос, — Рубио подошёл к нему и встал рядом.

— Я не говорил этого вслух, — Гарвель бросил на него тяжелый взгляд.

— Здесь твои мысли звучат громко, как выстрелы, — ответил псайкер. Затем он окинул Локена долгим оценивающим взглядом. — Никогда не задумывался, отчего так?

— На что бы ты ни намекал, Тилос, выкладывай. Сейчас не время для недомолвок.

Другой воин постучал себя по виску.

— Мне кажется, тебя коснулся варп.

— Тормагеддон слишком сильно ударил тебя по голове? — огрызнулся Локен. Его предавший брат чуть не убил Рубио во время их миссии на «Мстительном духе». — Не смей оскорблять меня.

— Я вовсе не хотел. Хотя у меня было время подумать об этом, пока я отдыхал в исцеляющей коме, — Странствующий Рыцарь поднял руки в примирительном жесте. — Я просто говорю о… Ну, назовём это неисследованной возможностью.

— Пусть она такой и остаётся, — твёрдо ответил Локен. — А пока держись подальше от моей головы.

— Вы слишком часто ссоритесь, — раздался комментарий из глубины плаща с капюшоном поверх старого, лязгающего боевого доспеха. Голос говорившего был хорошо им знакомым.

— Севериан? — Глаза Локена расширились, когда фигура в капюшоне открыла лицо, выставив наружу угловатую, покрытую шрамами и потрёпанную временем физиономию. — А я всё гадал, что с тобой сталось.

— Ты больше не должен меня так называть, — сказал ветеран Лунных Волков. — По указу Малкадора человек по имени Севериан больше не существует.

Рубио настороженно кивнул.

— Покажи нам монету.

— Какую монету? — спросил Локен.

Другой воин неохотно полез в карман плаща, и его рука вынырнула с серебряным диском, похожим на те, что Гарвель видел в качестве символов давинских лож в дни перед восстанием Гора.

— Называйте меня Япет, — его дыхание превратилось в белое облако пара, пока он перекатывал монету между своими массивными пальцами. — Это имя, в конечном счете, подходит мне.

— Как пожелаешь… Япет, — согласился Локен.

Воин, которого он знал под именем Севериан, также участвовал в злополучной миссии по поиску пути на флагмане магистра войны, но сейчас он казался другим — как и все собравшиеся здесь. Каждый из Странствующих Рыцарей был изменённой душой. Некоторые, как Локен, были сломлены и возродились в результате событий восстания. Другие, как Гарро и Рубио, были оторваны от своих прежних сущностей и поставлены исполнять роли, которых они никогда не ожидали. А еще были такие, как Севериан, воин, которого они называли «Волк» — казалось, он рос, чтобы быть готовым к любым ситуациям, что могли произойти во время войны.

— Значит, он и тебя вызвал, — сказал Япет, оглядываясь по сторонам. — Ты чувствуешь это, парень? Всё не так, как раньше. — Он поднял руку, ощупывая холодный воздух, словно это была осязаемая вещь. — Последнее откровение формируется прямо у нас под носом. Я вижу это. А ты? — Легионер посмотрел на Рубио, который медленно кивнул в знак согласия. — Скоро мы доберёмся до конца.

— Я не готов погибнуть сейчас, — ответил Локен, не задаваясь вопросом, откуда взялись эти слова.

— Нет, — согласился старший воин, поворачиваясь ко входу, когда Малкадор вошёл в большой зал. — Но ты готов погибнуть.

Локен проследил за взглядом Япета и увидел, как Сигиллит целеустремленно шагает по мозаичному полу в стиле барокко, не обращая внимания на окружавшее его великолепие смоделированной истории. Наступила тишина, если не считать металлического стука посоха Малкадора, направляющегося к ним. Великий псайкер выглядел посвежевшим и обновлённым, совсем не похожим на того торжественного и мрачного человека, который вернулся со Странствующими Рыцарями с Белой Горы. За ним следовал его высокий, худощавый поверенный. Он тоже изменился, но не в лучшую сторону. Нервная, колеблющаяся энергия, которую человек проявлял всего несколько часов назад, исчезла, и теперь он казался пустым сосудом, хрупкой имитацией человека, которого Локен видел раньше.

Рубио заметил то же самое и мрачно пробормотал что–то себе под нос. Гарвель уловил имя — Винтор.

— Ты знаешь его? — прошептал он.

— Не думаю, — ответ Рубио был сдержанным и осторожным.

— Мы давно этого ждали, — сказал Малкадор, его голос звучал громко. — Но как бы это ни было верно, всё происходит очень быстро. То, что вы слышали… То, что вы подозреваете. Всё так. Магистр войны Гор Луперкаль, союзники-перебежчики под его знамёнами и Губительные силы, с которыми он заключил пакты… Они будут здесь очень скоро. Разразится вторжение в систему Сол, и страница истории в скором времени перелистнётся на осаду Терры.

Никто из Странствующих Рыцарей не произнёс ни слова, но они обменялись взглядами и одним и тем же немым вопросом: «Почему мы здесь?»

Малкадор переводил взгляд с одного лица на другое.

— Некоторых из вас отозвали во время выполнения задания. Кто–то ожидал своего часа… — Он замолчал и холодно улыбнулся, когда из–за гололитов появилась ещё одна фигура в доспехах. — Другие шли своим путём.

Последним прибывшим, десятым Странствующим Рыцарем, оказался Гарро. Потускневшее от битв золото его кирасы сверкнуло в лучах заходящего солнца, когда он кивнул Сигиллиту, затем нашел Локена и подал ему тот же знак признательности. Но Хелига Галлора, другого бывшего Гвардейца Смерти, нигде не было видно.

Малкадор продолжал.

— Я собрал вас здесь по одной причине. Каждый легионер в этом зале имеет большую цель, чем вы можете себе представить. Каждому из вас судьбой предназначено стать титаном. Вы были закалены в горниле самой жестокой войны, которую когда–либо знала Галактика. Но долг, который вам предстоит исполнить, настолько велик, что затмевает этот конфликт. — Он сделал паузу, чтобы дать им возможность осознать его слова. — Когда мы покинем это место, я отдам вам последний приказ.

— Значит, мы первыми пойдем в бой против Архипредателя? — Вопрос исходил от Йотуна, который стоял в вызывающей позе, скрестив руки на груди. Он указал на своё лицо. — Ослепим зловещее око?

Холодная улыбка вернулась на губы Сигиллита:

— Нет. Эта задача предназначена для других. Ты, мой друг, никогда не поднимешь свой топор против Гора Луперкаля. — Локен напрягся, услышав слова Малкадора, и почувствовал смятение остальных собравшихся Странствующих Рыцарей. — Позвольте мне объясниться, чтобы не допустить недоразумений, — продолжал Сигиллит. — Вы полагаете, что собрались, дабы сражаться на острие копья, отражающего вторжение магистра войны. Вы ошибаетесь.

Недоверие закружилось в мыслях Локена, и он больше не мог молчать.

— Если мы не будем сражаться против Гора, то чего мы сто̀им? — Он огляделся, встретив встревоженный взгляд Гарро и прикрытый капюшоном блеск глаз Рубио. — Всё, что мы сделали и чем мы стали после первого, сделанного в приступе ярости, выстрела на Исстване, вело нас к этому моменту! — Локен сделал шаг в сторону Малкадора и увидел, как изменилось выражение лица Сигиллита, ставшее настороженным. — Сейчас разворачивается решающая битва восстания, и вы хотите, чтобы мы… отступили?

— Парень прав, — сказал Япет. — Если это какое–то испытание нашего повиновения, Сигиллит, то оно очень плохое.

По вполне понятным причинам, Гарро ничего не оставалось, кроме как подытожить настроение собравшихся воинов и задать беспокоивший всех вопрос:

— А если мы откажемся выполнять ваш приказ?

— Тогда неисчислимые триллионы человеческих жизней будут обречены на рабство и вырождение, — ответил Малкадор, а его пристальный взгляд остановился на Локене, пронзая его душу. — На все звёзды падет вечная тьма, невообразимые ужасы будут выпущены повсеместно. И это будут настолько пугающие, хищные твари, что по сравнению с их свершениями худшие деяния Гора Луперкаля будут похожи на укус мухи.

Его слова эхом разнеслись по залу с такой силой, что Локен не смог ответить сразу.

Наконец, к счастью, Сигиллит отвёл взгляд.

— Я покажу вам, — произнёс он. Его слова были тихими, но их сила не стала меньше. — Взгляните сюда, и вы поймете, что случится, если моё слово будет отвергнуто сегодня. — Малкадор поднял руку, и все гололиты в Зале Эпох затрещали и задрожали. — То, что появится на них, не иллюзия. Скорее, это окно в один из миллиардов витков времени, где моё поручение останется незавершённым. Смотрите, не отводя глаз, и вы всё увидите.

По невысказанному приказу Сигиллита гололитические поля выросли и слились в изогнутый мерцающий купол, который окутал собравшихся в зале воинов, заслонив колонны зала и потолок высоко над ними. Сверкающие формы исторических проекций сливались друг с другом, растекаясь подобно ртути, в то время как образы из давно забытых войн и далёких горизонтов обретали новые формы.

И вдруг они оказались на гребне горы, глядя на Императорский дворец, видневшийся за много километров от них, сквозь туман из крови и человеческого пепла. Пока Локен наблюдал, массивная, величественная крепость терранской столицы треснула изнутри, словно скорлупа гигантского яйца.

Из зазубренных трещин в донжонах и защитных стенах хлынули потоки чёрной жижи, когда внутри родился ужасный колосс. Похожие на щупальца придатки размером с боевые крейсера вырвались в испорченный воздух, и Дворец рухнул внутрь, взорвавшись огнём и пылью, когда его башни и сады были разорваны на части.

Из кувыркающейся горы обломков вынырнуло головоногое существо, покрытое гноящимися глазами и щелкающими клювами. Оно потянулось к небу и издало леденящий кровь крик новорожденного.

Сцена сменилась.

Теперь чернота космоса была ареной, а перед ними плыла сама Терра — израненный шар, освещенный миллионами погребальных костров на своей темной стороне. На краю мерцающего видения Локен разглядел разбитую серую полусферу среди шлейфа густой пыли и планетарных обломков. Это было всё, что осталось от Луны, разорванной на части невероятными силами и превратившейся в смертоносное кольцевое скопление взорванного камня.

Боевые корабли тысячами сражались в этой смертельной зоне, обмениваясь массированным огнем из батарей мегалазеров и залпами циклонных торпед. Затем далёкий желтый диск Солнца вспыхнул болезненным мерцанием и в мгновение ока заполнил все черное небо. Неудержимая ударная волна, возникшая после вспышки сверхновой, поглотила остатки Луны и угасающие угли Тронного мира, и в последний миг, перед тем как белый свет заполнил поле зрения, Локен мельком увидел гогочущее демоническое лицо в центре бушующего пламени.

Затем смена изображений стала набирать скорость, каждое последующее появлялось быстрее, чем предыдущее.

Гарвель увидел то, что могло быть только Великой столицей Ультрамара, раскинувшейся перед ним; но некогда величественные бульвары Магна Макрагг Цивитас были залиты алыми реками, а там, где когда–то развевались огромные знамёна XIII легиона, остались лишь рваные полотна из содранной человеческой кожи.

Всё живое в этом мире было рабами чудовищ, рыскающих в отбрасываемых кострами тенях. Немногие выжившие были прикованы цепями, испытывая боль и страдания. Они жили только для того, чтобы их постоянно терзали и унижали, для того, чтобы развлекать этих бессмертных демонов.

Ещё один переход с быстрой и тревожащей скоростью: бесконечная ночь глубокого космоса, и на её фоне выстроилась флотилия кораблей всех видов, наполненных отчаявшимися беженцами. Их двигатели вспыхивали, пока паникующие экипажи пытались сбежать от надвигающейся угрозы.

Затем тьма зашевелилась, огромные челюсти, широкие, словно планета, распахнулись. Чернота космоса ожила миллионом смеющихся пастей, которые всё появлялись, потроша корабли, раскусывая их надвое, проглатывая целиком.

Локен пошатнулся. Образы теперь сменялись часто и быстро, испытывая его желудок на прочность своим головокружительным движением. Они мельтешили вокруг него в урагане ужасных возможностей, и везде, куда бы он ни посмотрел, он видел более ужасное и отвратительное зрелище, чем в прошлый раз.

Безошибочно угадываемые силуэты мёртвых примархов, распятых на стенах крепости-монастыря или повешенных, истлевших и разлагающихся на гигантской виселице. Демоническая машина неизмеримых размеров, в которой зубья шестеренок вырезаны из континентов, а сами шестерни сделаны из ядер разоренных планет. И, в конце концов, сама Галактика погрузилась в бурлящий бесконечный океан измученных душ, когда адская варп-материя вылилась в реальное пространство и превратила это измерение в пустошь безумия.

Затем Малкадор ударил кончиком своего посоха в пол, и всё стало как прежде. Гололиты снова показывали зацикленные витки истории, а скорбный ветер среди колонн был единственным звуком. Никто из Странствующих Рыцарей не произнёс ни слова. Никто из них не мог найти слов, чтобы описать зрелище, которое показал им Сигиллит.

Локен знал, что эти образы нереальны, не более чем искусственные порождения света и звука — разве это не так? Но он чувствовал слабость внутри себя, застывший ледяной ком внутренностей, поглощавший пламя жизни его души. То, что показал им Малкадор, было слишком осязаемо, чтобы быть просто выдумкой. Каким–то образом Сигиллит наполнил гололиты реальностью, которая сделала из них нечто большее, чем просто захваченные фотоны и сымитированные картинки.

— Как… можешь ли ты действительно утверждать, что всё это произойдет? — Гарро нарушил молчание, произнеся вопрос надломленным, срывающимся голосом.

— Могу, — сказал ему Малкадор. — Я был там, в этих местах. Моя душа едва ли привязана к настоящему. Я ходил, как призрак, в то тёмное и страшное завтра. И оно сбудется, если вы не последуете моему приказу.

— И чего же ты хочешь от нас? — наконец сказал Йотун.

Малкадор кивнул и полез во внутренний карман своей мантии, его рука показалась с маленьким мешочком на шнурке из тёмного бархата.

— Первый шаг — это отбросить всё, что у вас было. Каждый из вас был отнят у ваших родных легионов, когда вы стали моими Избранными, моими Странствующими Рыцарями. Вы отказались от своего первородства. Теперь вы должны отдать то, что осталось, — он подошел к Йотуну, и воин поднял серебряную монету, похожую на ту, что показывал Севериан — теперь Япет. — Ты уже принял своё новое имя, дитя Фенриса. Теперь сделай последний шаг.

Малкадор кивнул, и Йотун склонил голову. Воин носил на своих доспехах несколько резных амулетов, которые только сын Русса мог назвать своими. С торжественной формальностью он разорвал веревку, удерживавшую их на месте, и бросил на пол.

— Я — Йотун, — сказал он. — Я — Рыцарь.

Рядом с ним Рубио шагнул вперед и бросил свой гладий на пол, резная Ультима на рукояти сверкнула на свету. Он посмотрел на меч, а затем, к удивлению Локена, показал свою собственную монету.

— Я — Койос, — нараспев произнес кодиций, глядя вдаль. — И я — Рыцарь.

Темноглазый воин, до этого державшийся в тени, встал рядом, чтобы произнести свое новое имя, поднимая своё серебро в воздух:

— Я — Янус.

— Япет, — сказал старый Волк, покорно склонив голову.

Малкадор подошел к Вардасу Иcону и вложил ему в руку монету.

— Произнеси его, — приказал он.

— Сатре, — ответил воин, прочитав выгравированное на металле слово, и бросил на Локена настороженный взгляд. Другая его рука разжалась, и из пальцев выпал крошечный украшенный предмет — огранённый яркий рубин на золотой шестерне.

— Меня зовут Оген, — легионер с угольно-чёрными волосами и бледной кожей с каменным выражением лица отбросил нитку ониксовых бус, вырезанных в виде черепов птиц.

Затем Сигиллит подошел к рыцарю в капюшоне, никогда не показывавшему своего лица, и положил ещё одну монету из мешка в его ожидающую ладонь.

— Раньше у меня никогда не было истинного имени, — слова молчаливого воина были ледяными. Он поднял глаза, изучая Малкадора. — Это подойдет. Я — Эпиметий.

— Хирон, — легионер с пронзительным взглядом, опиравшийся на посох и с самого начала наблюдавший за ними, как ястреб, нарушил молчание, чтобы произнести это единственное слово, и в этот момент стало ясно, что он больше не заговорит.

Затем Малкадор встал перед Локеном, и вложил ему в ладонь серебряную монету. Она была необычайно тяжелой для такого маленького размера.

Воин посмотрел вниз. На диске было имя — Криос, и Локен едва не сказал его вслух. Оно хотело сорваться с его губ, но он заставил себя промолчать.

Гарвель увидел, что бархатный мешочек опустел, когда Сигиллит выпустил его из пальцев.

«Девять имен, — подумал он. — Девять жетонов». Но в зале стояли десять Странствующих Рыцарей.

Все взгляды медленно обратились к Натаниэлю Гарро.

 

В дальнем конце Зала Эпох застонала прямоугольная секция белого камня; с неё посыпалась пыль, когда она втянулась в нишу. За ней обнаружился проход, один из сотен неотмеченных путей, которые вели через стены Императорского дворца в скрытые помещения огромного сооружения, известные немногим как «завесы».

Гарро стоял неподвижно, пока другие Странствующие Рыцари один за другим проходили мимо него и направлялись к затенённому входу. Когда Локен появился в его поле зрения, молодой легионер торжественно кивнул ему, подтверждая уважение между двумя ветеранами.

Сжав челюсти, Гарро встретился взглядом с Сигиллитом, когда Малкадор приблизился, и впервые за долгое время воин не знал, что будет дальше.

Неужели это и есть его конец? Киилер сказала ему, что это не так, но неужели Святая не могла ошибаться? Мысли Гарро понеслись вскачь, и он вспомнил все разы, когда не подчинялся указам Малкадора, испытывал его терпение и выводил Сигиллита из себя. Возможно, сегодня он достиг той черты, которую нельзя было пересекать.

— Дальше ты не пойдёшь, Натаниэль, — сказал Малкадор. — Остальные… их судьба в другом месте.

И тут он понял.

— Вы ведёте их к Нему.

Малкадор кивнул.

— Вы удивлялись, почему я дал вам список имён ещё в самом начале всего этого. Я никогда не говорил причину. Но это не всё. Я позволил вам делать выводы и заполнять пробелы самостоятельно.

— Те люди, которых вы послали нас найти и вернуть, — Гарро отвел взгляд, наблюдая за фигурами в сером отряде, что двигались мимо него. — Рубио. Немеец. Локен…

— И остальные тоже. Не все они здесь, конечно. Не все были предназначены для этого плана. Но в нём сокрыт великий замысел. Теперь он переходит в свою заключительную фазу.

Воин снова посмотрел на Сигиллита.

— Тогда почему я здесь? — в глубине его души зародилось семя досады. — Вы вели меня к этому моменту только для того, чтобы лишить возможности сделать следующий шаг?

— Как ты думаешь, что произойдет, Натаниэль?

— Это желание есть в сердце каждого верного слуги Империума — стоять пред… Императором и познавать его волю, — в спешке Гарро чуть было не сказал «Богом-Императором», но вовремя спохватился. — Как я могу не хотеть быть частью этого?

— Он не повернётся к тебе лицом, — сказал Малкадор без всякого выражения. — Не здесь. Не сегодня. Какие бы надежды ты не питал, мой друг, эта дверь не ведёт к их осуществлению, — он кивнул в сторону открытого прохода. — Я не делаю тебе выговор. Я говорю искренне, как ты всегда разговаривал со мной, — он слегка улыбнулся. — После твоей самоотверженной и преданной службы я многим обязан тебе.

— Я не всегда был самоотверженным, — признался Гарро. Было много случаев, когда он преследовал свои собственные цели, прикрываясь исполнением расплывчатых приказов Сигиллита, отваживался бывать там, где он не должен был находиться, разыскивал других последователей Лектицио Дивинитатус и Святую.

Малкадор поднял бровь.

— Капитан. Ты же знаешь, кто я и на что способен. Ты действительно веришь, что были моменты, когда я не знал, что ты делаешь?

Гарро нахмурился.

— Вы сильны, — признал он, — но не всемогущи.

— Верно. Но я знаю людей и, что важнее, знаю тебя. Мне не нужно использовать телепатическое мастерство, сканируя всю планету, чтобы увидеть путь Натаниэля Гарро. Знания о том, что ты за человек и во что веришь, было достаточно.

— Значит, я все это время был вашей марионеткой?

— Ты никогда не был ею, — сказал оскорбленный этим предположением Малкадор. — Я слишком уважаю тебя.

Признание было неожиданным.

— В самом деле?

Сигиллит испустил слабый вздох.

— Я на горьком опыте убедился в том, что, плывя по реке судьбы, можно двигаться вперёд, можно даже отклоняться, но останавливаться — нельзя. Мудрец изучает течения, обращает их себе на пользу. Тебя, Натаниэль, несёт вниз по течению, туда, куда я не могу последовать. Твой долг там, и он далеко от места, где находится долг Локена и остальных. Ты должен выполнить его.

Киилер. Её имя вертелось у него на языке, и Гарро понял, что Малкадор читает его поверхностные мысли.

Сигиллит выпрямился, его манеры стали официальными.

— Боевой капитан Натаниэль Гарро. Я освобождаю тебя от мантии агентии-прим и моего командования, но ты сохранишь звание и привилегии, которые заслужил. С этого момента ты волен делать всё, что пожелаешь. Ты можешь сам определять своё будущее.

Воин воспользовался моментом, чтобы обдумать указ.

— Я… не подчиняюсь никому?

Малкадор кивнул.

— Я даю тебе это право. Потому что я знаю, что ты будешь следовать за чем–то большим. За своим моральным стержнем и благородной душой, — он подошел и встал рядом с Гарро. — Я не могу контролировать всё, не могу видеть каждую переменную и возможность в этом сводящем с ума вихре войны. Так что, я всего лишь задаю направление движения, понимаешь? Я вдохновляю, принуждаю и уговариваю. Освобождая других, я надеюсь, что они найдут свой истинный путь. — Он в последний раз кивнул легионеру и шагнул в дверной проём. — Удачи, мой друг.

Когда Гарро обернулся и посмотрел сквозь пустой зал, он увидел, что одна фигура в сером осталась.

— Рубио, — сказал он и тут же поправился. — Койос.

Другой воин протянул ему руку.

— Мы не всегда сходились во взглядах, капитан. Но мне бы хотелось, чтобы ты пошёл с нами. Для меня было честью служить с тобой… брат.

— И для меня, брат. — Гарро обхватил его руку, их наручи лязгнули, соприкасаясь. — Надеюсь, ты простишь меня за то, что я сделал, чтобы привести тебя сюда. — Натаниэль всегда чувствовал вину за то, что вынудил Рубио пойти против Никейского эдикта на Калте и суждений его товарищей-Ультрадесантников.

— Тилос Рубио из Двадцать первой роты не простит тебя, — ответил воин после нескольких секунд молчания. — Но Койос сможет. — Он разжал руку и вышел из зала.

Белый камень с грохотом вернулся на место и запечатал проход, вход в Завесы плавно растворился среди стен.

Стоя посреди холодного зала, Гарро ощутил колоссальную пустоту, бездонное чувство одиночества, которое затмевало всё, что он знал раньше.

Без примарха, без братства, один. Можно было сказать, что нет легионера более одинокого, чем он в это мгновение. Затем эмоции померкли и были отброшены в сторону.

Гарро зашагал прочь, держась одной рукой за рукоять Вольнолюбца, направляясь к зубчатым стенам и к грядущей войне.

 

— Ваша цель лежит за пределами Терры, — сказал им Малкадор.

Голова Локена всё ещё была занята произошедшим в Зале Эпох, и он понял, что тщетно пытается собраться с мыслями. Даже в самые мрачные моменты воин осмеливался надеяться, что во всём этом безумии и разрушении, свидетелем которых он стал, была великая цель, но бывший Лунный Волк никогда не подозревал, что она окажется именно такой.

Потайной ход привёл их в другое помещение: сферическое пространство, окаймленное чернильными тенями и усеянное гудящими силовыми ядрами и другими сложными техномассивами, о назначении которых можно было только догадываться. Посередине зала, под большим каплевидным полотнищем из черного шелка виднелись очертания объекта, состоящего из кривых и острых углов, превышающего по размерам рост простого легионера более чем в три раза. Сервиторы с одинаково пустыми лицами перемещались по камере, выполняя задания, щелкая друг на друга, когда они использовали эхолокацию для навигации. Для чего бы это место ни было предназначено, Малкадор не хотел, чтобы его кто–нибудь видел.

— Я показал вам далёкое будущее, то завтра, где человечество погибнет, — продолжал Сигиллит. — Скоро я перенесу вас в другой мир, где уже сделаны первые шаги для того, чтобы предотвратить это. Вы будете хозяевами этого места. Лучшее оружие и передовые технологии ждут вас в цитадели. Группа рекрутов, отобранных со всей Галактики, готовых сформировать боевую силу, какой ещё не было. Хранилище самых тёмных тайн и моих самых запретных знаний, всё под рукой, всё для того, чтобы вы могли изучить их и принять командование, — он кивнул сам себе. — Я отобрал вас, чтобы создать легион. Не для этой войны. Не для такой войны, которую можно описать с позиций здравого смысла. Вы станете магистрами рыцарского ордена, чтобы сражаться в войне, которая никогда не закончится, в царствах за пределами реальности и в аду.

— Как такое возможно? — сказал Йотун. — Целый легион не может быть создан за одну ночь! Даже в спешке на это уйдут поколения… Даже столетия.

— Верно. И у вас будет время, которое вам нужно, — Малкадор оглядел группу, найдя темноглазого воина. — Янус, ты поведёшь своих братьев за собой. И только ты будешь знать, когда наступит подходящий момент для возвращения.

— Я не понимаю, — тихо сказал Локен, и его голос разнёсся по комнате. — Все мы видели неестественные ужасы, прорывающиеся из имматериума. Мы боролись с этими тварями в разнообразных воплощениях, расправлялись с ними, как могли. И всё же ты показываешь нам будущее, в котором эта битва будет проиграна, и просишь нас изменить его до того, как это произойдет.

— С моей точки зрения, вы, кажется, достаточно хорошо это понимаете, — сказал Сигиллит.

— Скажи мне вот что, — ответил Локен. — Если эта трагедия неизбежна, если она, как ты предполагаешь, представляет большую опасность, чем восстание магистра войны… как один легион сможет остановить её?

— Не поколеблется ли ваша вера в меня, если я признаюсь в неудаче? — звук исходил не от Малкадора, а из воздуха вокруг них. — Надеюсь, что нет. Мы в любом случае остаёмся людьми, верно? Несовершенны даже тогда, когда ищем способ усовершенствовать себя.

Малкадор низко поклонился кому–то, возникшему за спиной Локена, и легионера тут же охватило желание опуститься на одно колено, когда голос обрёл форму, а контуры сформировали облик…

— Встаньте, дети мои, — сказал Император Человечества, и на его губах заиграла искренняя отеческая улыбка. — Поднимитесь. Я не хочу, чтобы мои верные воины пялились в землю, пока я разговариваю с ними. — Пока он говорил, сервиторы в комнате остановились как вкопанные и упали на пол; только Винтор, поверенный Сигиллита с тусклыми глазами, остался на месте, тупо глядя в никуда.

В прошлом Локен был награждён редкой возможностью — затаив дыхание, находиться в одном помещении с некоторыми из величайших примархов, и в те моменты он осознал, что значит ходить среди военачальников, полубогов и существ из мифов.

Всё это меркло в ослепительном присутствии Императора. Локен не мог заставить себя встретиться с пристальным взглядом великого существа, но он чувствовал его на себе во всей полноте, оценивающий и изучающий.

Гарвель украдкой бросил взгляд на благородное лицо, элегантное и твёрдое, как резное тиковое дерево, но благородное и сильное в каждом движении. Золотые доспехи Повелителя Человечества были сокровищем, искусно выполненной работой, инкрустированной драгоценными камнями и металлами, и всё же она повторяла его плавные движения. Не было и намёка на тяжесть или притворство. Это было существо, полностью и абсолютно контролирующее свою сущность.

Локен не мог найти другого чувства, кроме благоговейного трепета при мысли о том, что в какой–то малой доли крови в его жилах заключена частичка великой силы Императора.

— Я открою вам одну истину, — сказал он им, подзывая Малкадора к себе, когда проходил мимо него. — Во времена, предшествовавшие Великому крестовому походу, мое внутреннее око узрело бесчисленные угрозы в космической пустоте. Ксеносы. Изменения потерянных ветвей человечества, зашедшие слишком далеко, настолько, что была утеряна возможность воссоединиться с нами. Ведьмы и мутанты.

Воздух сгустился и потускнел. Пока он говорил, Император медленно переходил от воина к воину, изучая их по очереди, как наставник рассматривает ученика на пороге величайшего испытания.

— Чтобы победить эти угрозы, я вызвал к жизни ваших генетических отцов, а вместе с ними — легионы. Но есть и другие силы, жаждущие уничтожения нашей цивилизации. Силы, которые, как я верил, были под контролем.

Локен едва мог поверить в то, что услышал. Если сам Император боялся этих демонов, то какие у них были шансы?

— Легионес Астартес были созданы для ведения войны в этой вселенной, а не в варп-пространстве. Мои заблудшие сыновья… — он замялся, и в этой короткой паузе чувствовалось сожаление. — В своём стремлении сбросить меня с трона они сломали запирающую печать и позволили врагу, с которым вы никогда не должны были сражаться, войти в нашу реальность.

Император пристально посмотрел в глаза Януса, и время будто остановилось. Выражение Его лица было непроницаемым, и Локен ощутил кислый привкус псионической силы в атмосфере. Затем мгновение прошло, и он двинулся дальше, изучая воина, который теперь был Койосом.

— Хотя мой друг и я много раз расходились во мнениях на протяжении столетий, Малкадор был прав во многих вещах. — Император осмотрел товарища Локена с тем же пристальным вниманием, прежде чем вопросительно взглянуть на Сигиллита. Малкадор склонил голову, но не произнёс ни слова, и, наконец, Повелитель Человечества двинулся дальше. — Это он осознал необходимость в новом виде оружия. Он принёс мне проект легиона, отличного от тех, что были до этого. Именно Малкадор убедил меня в том, что грядёт война, выходящая за рамки обычной.

Затем Император остановился перед Локеном, и воин лишился голоса и всего остального, кроме желания действовать и выполнить любой приказ, который отдаст ему высочайший повелитель.

— Я говорю о конфликте, где инферналы должны сражаться друг с другом, огонь против огня, подобное против подобного, — произнёс он нараспев. — Я прикажу вам выковать из ваших душ мечи, а из разума — щиты. Если, конечно, такова ваша судьба. — Последние слова эхом отозвались в душе Локена, словно предназначались только ему и никому другому.

Ледяная хватка сомнения сжала его сердце, и Локен посмотрел вниз, когда Император отошел. «Это неправильно, — сказал голос в его голове. — Я не должен быть здесь».

«Это не моя судьба».

Когда Локен снова поднял глаза, их было только девятеро, а с ними слуги, Сигиллит и его поверенный. Он чувствовал себя несколько потерянным, как будто прожил всю свою жизнь в темноте и мельком увидел солнце только для того, чтобы снова наступила глубокая ночь.

Малкадор отдал Винтору команду, и человек в мантии неуклюже подошел к накрытому покрывалом объекту. Схватив черный шелк, Винтор сдёрнул покрывало и позволил ему упасть на пол.

Из–под него показалась высокая дуга, сделанная из чего–то вроде кости. Поверхность была расписана инопланетной иконографией и переливающимися полусферами, которые приобрели мягкое, радужное свечение, как только Малкадор подошёл к ней. Появление конструкции стало новым потрясением для всех остальных, но Локена заставило резко выдохнуть.

— Что оно здесь делает? — сказал он тихим голосом.

— Служит великому делу, — ответил Малкадор. — Теперь вы понимаете, что поставлено на карту. Вас судили и признали достойными, — он оглянулся на собравшихся воинов. — То, что было дано вам, предназначено только для вас. Считайте это даром… последним словом напутствия от самого Императора.

Винтор положил свои руки с длинными пальцами на светящиеся шары, торчащие по бокам костяной дуги, и в этот момент сырая энергия от батарейных модулей, расположенных вокруг камеры, потекла в структуру по искрящимся кабелям.

— Он не должен этого делать, — сказал Йотун. — Только один из них может…

— У Винтора есть цель, которую он должен выполнить; как и у нас. — «Чувствовалось ли в лаконичном ответе Малкадора раскаяние или что–то ещё?» Гарвель не мог быть уверен в этом.

— Твой прислужник — не человек, — сказал Койос. — И никогда им не был.

Слабое сапфировое свечение начало собираться на изгибе арки, и Малкадор взглянул на него, холодный цвет бросал на его лицо призрачные тени.

— Винтор — это то, что я… Он такой, каким должен быть. Как я. И как ты.

По залу прокатился раскат грома, и сверкающее пятнышко света превратилось в колеблющееся светящееся кольцо. Пока Винтор двигал руками в сложном танце, рисуя глифы в наполненном статическим электричеством воздухе, энергетический эффект стабилизировался и превратился в портал. Сквозь него Локен мог видеть смутное изображение дымчатого, оранжевого пейзажа, пронизанного резкими химическими дождями. Сильный запах концентрированного метана просачивался через врата.

— Титан, — сказал Сатре. — А та крепость…

— Подготовлена, как я и сказал. — Малкадор сделал шаг к мерцающему порогу. — Слишком опасно путешествовать на звездолёте, да и время больше не наш союзник. А теперь быстро. Проходите, и я покажу вам вашу судьбу.

Группа двинулась к порталу, но Локен остался на месте. Сигиллит заметил его колебания и повернулся к нему лицом.

— Криос, — начал он, но Локен поднял руку.

— Нет, — сказал воин, доставая серебряную монету. — Когда–то у меня было другое имя, но оно не прижилось. Я — Гарвель Локен. Я родился с этим именем, и смерть будет знать меня под ним.

Выражение лица Малкадора стало каменным. Сигиллит нечасто получал отказы.

— Подумай хорошенько, что ты скажешь дальше. Твой жизненный путь будет зависеть от этого.

— Я никогда ни в чём не был так уверен, — ответил легионер, чётко осознавая каждое своё слово. — При всем уважении, лорд Регент… Я отказываю вам. — Он подбросил серебряную монету в воздух, и Малкадор телекинетическим рывком поймал её когтистой хваткой. — Какова бы ни была моя судьба, она на Терре, а не на Титане.

Противоречивые эмоции промелькнули на лице Сигиллита. Для великого псайкера было пустяком заставить Локена повиноваться ему и последовать за ним на далекую сатурнианскую луну — но был бы правильным такой поступок? Наконец, монета исчезла в складках его одежды. — Значит, восемь… Восемь добьются успеха, — он поднял глаза на воина, который теперь стоял в одиночестве в дальнем конце зала. — Как пожелаешь, Локен.

Малкадор стоял молча, пока Койос, Йотун и остальные исчезали во вратах вместе с Винтором, следовавшим за ними по пятам.

Когда они остались вдвоём, Малкадор коротко кивнул воину на прощание и повернулся к порталу.

— Гор уничтожит тебя, — тихо сказал Сигиллит, не оборачиваясь, — и Церберу тебя не спасти.

— Посмотрим, — ответил Локен, когда вокруг него снова загремел гром.

 

Взгляд Гарро скользил по стенам Императорского дворца, мимо большой площади под башней, где он стоял, вниз и дальше, к Последним вратам и сияющим огням раскинувшегося за ними великолепного дворца. На юге, на Катабатических склонах, он увидел медленно движущиеся сквозь сумерки стаи гравиносителей, направляющиеся к местам сбора. В огромных цепях под ними были закреплены детали сверхтяжелых танков. В Западных районах боевые горны Адептус Титаникус слились в далеком завывающем хоре, их вызов эхом отражался от горных вершин и летел над городскими кварталами. Гарро мог различить их контуры, высотой с жилые башни ульев, двигающиеся в тяжеловесном ритме.

Над ним было необычайно чистое небо, медленно перетекающее в кобальтовый полумрак, по мере того как солнце опускалось к горизонту. Свет был необычно идеальным и, казалось, почти осязаемым.

Улыбка, искренняя и человеческая, озарила лицо Натаниэля Гарро. Если б он попытался вспомнить всё, что привело его к этому моменту, то, возможно, согнулся бы под тяжестью пережитого — но сейчас ничто не имело значения.

Прошлое и путь, по которому он шёл, подобны песку во время бури, они уносились и исчезали. Всё, что сейчас было важно — это следующее мгновение и последующие за ним. Его цель была близка, она билась в его груди, как двойной перестук его сердец. Разрезав и сбросив путы, Гарро был свободен делать то, что хочет. Теперь он был оружием судьбы, обнаженным клинком, который никогда больше не будет вложен в ножны.

Император обращается к Избранным.

Внизу, на площади, он увидел ряды легионеров в потрепанных силовых доспехах цвета грозового неба. Там, впереди всех, Хелиг Галлор проводил боевую тренировку, и лес мечей и болтеров поднимался в боевом приветствии, когда они сигнализировали о готовности к бою. «Семьдесят — по имени и чести, если не по количеству, — подумал он, — были готовы встретить врага, независимо от того, чей цвет они носили».

Гарро вытащил Вольнолюбец и ответил на их приветствие, высоко держа за рукоять меч с опущенным вниз лезвием.

— Ты принимаешь свою роль в этой битве, Натаниэль Гарро? — Воин задал себе этот вопрос, шепча его и отбрасывая прочь. — Ты отдашь свою жизнь за Бога-Императора и Имперскую Истину? — он повысил голос. — Ты обещаешь бросить вызов тем, кого когда–то называл братьями?

— Чтобы сделать это официально, нужны двое, — ещё одна фигура в серых доспехах подошла к краю зубчатой стены и бросила взгляд в его сторону.

— Локен? — Глаза Гарро расширились от удивления. — Почему ты до сих пор здесь?

— Я там, где должен быть, — ответил он. — То, чего хотел Малкадор… Это была не моя судьба.

— Ты отказал ему?

— Думаешь, он затаит обиду?

— Мне всё равно, — Гарро усмехнулся. — Я рад, что ты здесь, Гарвель. Наши шансы только что увеличились. — Он увидел, что у другого воина теперь был второй меч, в дополнение к его собственному — оружие со знакомой золотой Ультимой, выгравированной на навершии. — Это меч Рубио…

— Да, — ответил Локен, настороженно пожав плечами. — Тебе не кажется, что было глупо оставлять его там пылиться? — он кивнул на Вольнолюбец. — Может, закончим с этим?

Гарро глубоко вздохнул и закрыл рот.

— Ты обещаешь защищать Империум до самой смерти? — Затем он положил руку на оружие, и Локен сделал то же самое.

В едином порыве они произнесли подтверждение:

— В этом деле и этим оружием, я клянусь.

Когда ветры унесли их клятву верности, воины обратили свои взоры вверх. В зарождающейся ночи над ними, над бесконечными и пропитанными кровью полями бесчисленных сражений, далекие, сверкающие точечные вспышки яркого света сигнализировали о стрельбе огромного оружия на границе межзвездного пространства.

Там, в темноте, сталкивались миллионы зазубренных призрачных лезвий, и манила перспектива славной смерти.

Кода

 

[Варп/планета Барбарус/локация неизвестна; сейчас/прошлое/время не определено]

 

— Поклянись мне в верности.

Мортарион медленно опустился на одно колено, больше не в силах удерживать свой взгляд на черной выжженной почве Барбаруса. Он посмотрел вверх, в сияющие глаза Пришельца. Слова незнакомца, казалось, заставили время замереть. От ауры его силы, колоссальной и едва сдерживаемой, воздух вокруг потрескивал.

Он заглянул в глаза Мортариона, проникая в самые тёмные закоулки его души, в затерянные и забытые места, которые Жнец скрывал даже от себя самого.

Мортарион стиснул зубы. Ему не нравилось быть открытой книгой. Он не хотел…

— Присягни на верность Дедушке.

Мортарион медленно опустился на одно колено, больше не в силах удерживать свой взгляд на ржавой, потрескавшейся стали «Терминус Эст». Он посмотрел вверх, в грозные глаза огромной сущности, поглотившей бушующее небо. Слова Божественного Создания заставляли струны реальности резонировать и гудеть. Тёмный эфир разложения падал, как густой и мокрый снег, сжимая пространство вокруг.

Создание, называющее себя Дедушкой, наполнило лёгкие Мортариона спорами живой смерти и проникло внутрь примарха, открывая давно закрытые двери, чтобы найти обильную пищу из его самых тайных надежд и скрытых страхов.

Мортарион сжал кулаки. Он почувствовал, как обнажили его душу. Там было…

 

— Ты выбрал единственно верный путь, — сказал его отец, сказал Дедушка.

— Ты мой сын, ты мой чемпион, я так долго тебя ждал, и сам рассвет этого дня был долгожданным.

Вечность и это мгновение, прошлое и настоящее — их структуры раскрошились и обратились в песок, погребая Мортариона в небытие.

Он был там, на Барбарусе, и прошли десятилетия, и он был здесь, поддавшись безумию имматериума. Вместе и врозь, разделившись и слившись воедино.

Его отец, Император Человечества, его покровитель, Властитель Распада Нургл, поманил его к себе, предлагая Жнецу то, от чего он не мог отказаться. Его клятва и его честь запрещали с этого момента идти по другому пути.

Он поклялся преклонить колено перед незнакомцем в зале, если не сможет победить верховного Властителя, и он дал клятву защищать своих генетических сыновей и свой легион в первую очередь.

Мортарион боролся, неистово пытаясь понять, что есть правда, а что есть ложь, отчаянно отделить разорванное, губительное настоящее от эха его испепелённого прошлого. Какой была его реальность, и были ли эти вещи на самом деле?

— И какова же цена клятве, данной в объятиях безумия?

Он прошептал эти слова, он выкрикнул их в пустоту.

— Чего ты хочешь, сын мой?

— Чего ты хочешь, мой чемпион?

Голоса смешались в одну колоссальную дрожь, проникая сквозь физическую оболочку и кости в его бурлящую и неспокойную психику.

— Я хочу… Выстоять.

 

— Тогда встань, — ответил незнакомец.

— Встань, Мортарион. Там, среди звёзд, тебя ожидает братство, подобных которому ты не можешь себе представить. И вместе с ним — цель, которая озарит Галактику. Крестовый поход, который обессмертит твоё имя в вечности.

 

— Тогда восстань, — ответил ему Дедушка.

— Восстань, как принц, рождённый смертью. Месть ждёт тебя в царстве людей, а вместе с ней и твоя самая тёмная, страшная цель. Резня, после которой твоего имени будут бояться до тех пор, пока последняя человеческая душа не исчезнет в энтропии.

 

В тот же миг Мортарион без раздумий произнёс клятву:

— Я отдаю себя твоему знамени. Моя кровь и плоть, непоколебимая сила моей воли и духа будут твоими, если ты даруешь мне освобождение.

Его рука нащупала повреждённое, потрескавшееся лезвие боевой косы, и он схватил его достаточно сильно, чтобы разрезать металл и пролить кровь.

— Вот тебе моя клятва.

Он посмотрел вниз и увидел изменения, происходящие с ним.

Сила мутации была неизмеримой, она прорывалась сквозь его физическую форму, превосходя жалкую ограниченность плоти и крови.

Мортарион резко поднялся на ноги, понимая, что он преображается с каждым ударом сердца. Из его позвоночника вырвались чумные, насекомоподобные крылья, они трепетали и подрагивали с каждым изменением. Его душа была полностью пропитана энергией разложения. Она умирала и жила, возрождалась и уничтожалась.

Плоть на его измождённом лице натянулась, растягивая рот в кривую усмешку. Это была улыбка самой Смерти.

Он смог выжить.

— Добро пожаловать домой, — произнесли голоса.

[Солнечная система; сейчас]

  

Варп скомкал поверхность реальности, прежде чем взорваться и открыть проход в материум.

Это уродливое, чудовищное извержение исторгло чистое безумие и осколки извращённых невероятностей. Открыв гноящуюся рану на лице пространства и времени, эта слеза в реальности бросала вызов жалким правилам грядущего и канувшего в Лету. Причудливые создания, которые не могли обитать вне мира кошмаров, обретали на мгновения плоть, сам факт раскола реальности заставлял их существовать.

Вокруг пульсирующих, визжащих краёв разлома образовались огромные сверкающие волны смертоносной радиации, и бури частиц, осквернённых магией, ворвались в безвоздушную пустоту в пламени невозможных красок, искажающих душу. Флотилия легиона Гвардии Смерти сумела сбежать из своей зачарованной тюрьмы в глубинах имматериума.

Сотни ржавых боевых корпусов кораблей зависли в небе вокруг величайшего бастиона Империума, загрязняя космическую черноту своим присутствием, когда лучи далёкого Солнца падали на их полуразрушенные корпуса. Кинжалы из ржавеющего металла, которые некогда были гордыми символами XIV легиона, высыпались из кораблей и сплетались друг с другом как мухи-падальщики, роящиеся вокруг окровавленного куска мяса. Рядом с ними медленно и тяжело проплывали гигантские боевые баржи, оставляя за собой потоки гнилых и ядовитых отходов.

Наступил момент, когда проклятый флот полностью прошёл через варп-портал, и рана в пространстве схлопнулась в ту же секунду. Масса неживой материи и зараженной стали, являющаяся перерождённой Гвардией Смерти, неспешно повернула свои штурвалы к далёкой Терре.

Этот мир предстал пред взором огромного измождённого и костлявого существа, коим теперь являлся Жнец. Его лицо скрывал капюшон, а одна рука сжимала в когтистой ладони гигантскую косу. Он взмахнул другой рукой, указывая на сверкающий уголёк, для чего ему пришлось напрячь мышцы и бурлящую кровь своей новой формы. Приказ был отдан в полной тишине, без единого слова.

Затерявшись в густых тенях своего безразмерного капюшона, Мортарион позволил себе улыбнуться.

Послесловие

 

Я не буду отрицать того факта, что эта книга оказалась тернистым путём с самого первого шага. Некоторые произведения после первой строки идут как по маслу, в то время как с другими вам придется побыть мастером и вырезать их подобно скульптурам из мрамора. Рассказывать две параллельные истории, связанные общими темами и образами — этот подход отличается от всех моих других работ по Ереси Гора. Нам, писателям, всегда предоставлялась свобода действий в поиске подхода для написания подобных историй, что и является нашим огромным преимуществом.

Мой первый роман в этой серии — «Полёт „Эйзенштейна”» — выстроился вокруг структуры ключевых событий в истории Гвардии Смерти и судьбы Натаниэля Гарро. Таким образом, факт того, что моя последняя книга, несущая знамя Ереси Гора, разделяет некоторые из сюжетных тем, взывает к моему чувству синхронности. С того момента, как «Полёт» был опубликован, я углубился в неизведанные храмы ассасинов из «Немезиды», задокументировал демонические ужасы и испытания Кровавых Ангелов на Сигнусе Прайм в романе «Где Ангел не решится сделать шаг», и наконец–то воплотил линию Гарро в цепочке аудиокниг, прежде чем собрать их под именем «Гарро: Оружие судьбы». Здесь, на страницах «Погребённого кинжала», вещи, которые были сокрыты от глаз, становятся ясными и проливают свет на начало осады Терры. Для меня было большой честью стать тем писателем, который закончил эту главу и осветил дорогу к следующей.

Это и являлось тем, что мы старались сделать с помощью этих романов с самого начала — рассказать историю современной легенды о титанической борьбе добра и зла со всеми оттенками неопределённости в их отношениях. Каждый автор из проекта «Ересь Гора» пришел в него, осознавая, что мы работаем с ювелирными изделиями этой истории, ядром вселенной Warhammer 40000, и я не преувеличу, если скажу, что мы ощущаем вес каждого нашего слова.

Написание этого романа выпало на трудный момент в моей жизни. Моя семья понесла тяжелую утрату, пока я работал над книгой. И, внезапно, темы саги о Ереси резко стали мне близки. Эти вопросы о природе воспитания, об отношениях между отцами, сыновьями и братьями, и о том, что прошло, как наши поступки влияют на то, кем мы были, есть и являемся… внезапно я прочувствовал всё это на себе, как никогда прежде.

Лезвие косы задело и мой дом. И это заставило меня подумать о некоторых вещах, произошедших со мной во время работы над этой книгой.

Реакция на мои книги на протяжении многих лет была разнообразной: восторг, иногда удивление, но зачастую смущение. Я никогда не смогу забыть того, как смотрел в глаза настоящим солдатам, которые рассказывали мне о том, что читали мои книги среди грохота и дыма текущих военных действий. Я всегда буду помнить тех людей, говорящих, что мои истории помогли им пережить самые тёмные моменты в их жизни, что мои строки принесли им понимание, радость, грусть или вдохновение.

Писатели просто пишут, и так оно и есть, мы можем лишь надеяться, что рассказанные нами истории дают нашим читателям отдохнуть от повседневной жизни. Но я также осознаю, что мы не можем знать, как сотканная нами история повлияет на жизнь людей, читающих её. Это единственное, что нужно учитывать и оберегать. Благодаря вышеназванным рассказам мне посчастливилось достичь огромной и страстной читательской аудитории, и я не воспринимаю их всех легкомысленно.

Печатая эти строки здесь, с моими коллегами-авторами на вершине пика в шестьдесят книг, я понимаю, как мне повезло быть частью этого масштабного проекта. Мы всегда знали, что всё закончится здесь, с Осадой Терры… но я думаю, что некоторые из нас заведомо знали, куда нас приведёт это путешествие.

Итак, занавес падает, софиты тускнеют над этим актом «Ереси Гора». Переведите дух. Перезарядите болтер, заточите свой меч. Очень скоро начнётся заключительный акт. Оркестр уже готовится к исполнению финального акта этой симфонии. Это начало конца.

Увидимся по ту сторону.

Джеймс Сваллоу

Июнь, 2018