Кадия стоит / Cadia Stands (роман)
 | Перевод в процессе: 2/35 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 2 части из 35. |
Гильдия Переводчиков Warhammer Кадия стоит / Cadia Stands (роман) | |
|---|---|
 | |
| Автор | Джастин Хилл / Justin D. Hill |
| Переводчик | Летающий Свин |
| Издательство | Black Library |
| Предыдущая книга | Битва на Тайрокских полях / The Battle of Tyrok Fields (рассказ) |
| Следующая книга | Место боли и исцеления / The Place of Pain and Healing (рассказ) |
| Год издания | 2017 |
| Подписаться на обновления | Telegram-канал |
| Обсудить | Telegram-чат |
| Скачать | EPUB, FB2, MOBI |
| Поддержать проект
| |
Кадия, находящаяся в почти непрерывной осаде изливающихся из Ока Ужаса воинств, стоит бастионом против тирании и смерти. Её твердыни и армии веками сдерживали полчища Хаоса, но их суровая непреклонность имеет свои пределы. Когда Тринадцатый чёрный крестовый поход обрушивается на оборону Кадии, и на помощь критически важной планете прибывают силы со всего Империума, ужасный, проводившийся долгое время ритуал подходит к своему завершению, и хрупкий баланс безжалостной войны смещается… Из тьмы выходит герой, который возглавляет окружённых защитников — лорд-кастелян Урсаркар Крид, — но хватит ли стальной мощи Астра Милитарум и силы Адептус Астартес, чтобы не допустить катастрофы и предотвратить падение Кадии? Покуда Крид жив, надежда ещё есть. Покуда дышит хотя бы один защитник, Кадия стоит… но рано или поздно всему приходит конец.
Пролог
Пограничье сегментума Обскурус
Ей четыре. Самое время учиться.
Отец поднимает её к ночному небу. На других планетах она увидела бы над собой бархатисто-чёрный свод, холодный белый свет десяти тысяч звёзд и чарующе прекрасный серп луны. Но она кадийка, поэтому небо здесь вовсе не тёмное и не усеянное светилами. Нет, в нём горит вихрящаяся, жуткая ссадина Ока Ужаса, что взирает вниз подобно глазу циклопа. И мерцают здесь не звёзды, а адамантиевые плиты низкоорбитальных платформ, отражающие лучи солнца.
Она начинает напрягаться. Иногда глаз фиолетовый, иногда зелёный, а иногда приобретает тёмные оттенки безымянного цвета. Голос отца возвращает её обратно.
— Это — Око Ужаса. Темница нашего врага, — шепчет он. — Мы — замок, что не даёт ему вырваться наружу. Вот почему он ненавидит нас.
— Всех нас? — спрашивает она.
— Всех, — отвечает тот.
Долгое время ребёнок молча смотрит вверх.
— Даже маму?
— Да, — говорит ей отец, — даже маму.
Девочка снова молчит. В горле появляется привкус крови. Она вытирает нос, и её пальцы покрываются багрянцем. Она не может перестать смотреть на Око, хотя от его вида ей становится дурно. Девочка знает, что это испытание, которое ей нужно пройти, и она не собирается сдаваться.
— Он ненавидит меня? — спрашивает она, шмыгая носом.
— Да. Осквернитель ненавидит тебя.
Ещё одна пауза.
— Он хочет отнять наш мир?
Его голос раздаётся прямо возле её уха. Дыхание отца касается её кожи и спутанных кудряшек. Он передаёт ей то, что сам узнал ребёнком.
— Осквернитель хочет сжечь наш мир.
К горлу подкатывает тошнота. Усилием воли она проглатывает желчь и пристально смотрит в темнейшие провалы зрачка, словно пытаясь разглядеть там лицо существа, которому могла бы адресовать свои слова. Поначалу она не видит ничего, но затем — вон там! — в непроницаемо-чёрном клочке пурпурного света замечает шлейф бледных облаков.
— Что ты видишь? — резко произносит отец, но ребёнок не в силах выдавить из себя ни слова. Его хватка становится крепче. — Говори, дитя. Верь! Император защищает!
Из ноздрей закапала кровь, и вместе с шоком к ней возвращается дыхание.
— Лицо! — восклицает девочка, её голос начинает ломаться от страха. Она извивается, желая, чтобы это прекратилось, но отец крепко сжимает её руки, и держит ребёнка ещё какое-то время.
— Это Осквернитель! — говорит он ей и поднимает выше. — Что ты хочешь сказать ему, тому, кто ненавидит нас всех и хочет сжечь наш мир?
Кровь из носа течёт всё сильнее, но девочка не отводит глаз. Она не сдастся.
— Никогда, — произносит она.
— Я тебя не слышу.
— Никогда! — уже громче повторяет девочка.
— Скажи ему!
— Никогда! — кричит в ночное небо ребёнок. — Никогда!
Отец опускает дочь на землю и прижимает к нагруднику.
— Отлично, дитя, — с облегчением говорит он. Подвергать ребёнка подобному испытанию очень непросто. Девочка возвращается в жилой блок, и он провожает её взглядом.
Он кадиец и отец. Свой долг он исполнил.
Для неё же настоящая проверка ещё впереди.
Часть первая
Призыв
Глава первая
Орбита Кадии
Планета внизу наполовину купалась в свете, и наполовину тонула во мгле.
Майор Исайя Бендикт не мог сказать, наступал ли сейчас новый день, или же наоборот, на мир опускалась ночь. Он стоял вместе с магистром войны Рюсом и членами его штаба на наблюдательной площадке «Фиделитас вектор» и вспоминал, как покинул Кадию больше двадцати лет назад.
За эти два десятилетия он сполна навидался сумеречных ледяных миров, безжизненных лун и джунглевых планет с нанобами-кровососами, падавших на тебя с древесных ветвей.
Он увидел худшее, что было в Галактике, и теперь, глядя на Кадию, вспоминал последние моменты, проведённые в родном доме.
Юный белощитник, пока не записавший на свой счёт ни одного убийства.
Отец Бендикта так и не получил возможность покинуть планету. Он оказался тем самым одним из десяти кадийских ударников, которым выпала служба в территориальной гвардии. Его задачей было базироваться на Кадии и быть готовым защитить родину. Однако война не пришла, и такая не отмеченная особыми событиями карьера обесцветила всю его оставшуюся жизнь.
Когда шестнадцатилетний Исайя Бендикт попал в число тех, кому предстояло сражаться за пределами мира, он был горд сыном, но также и завидовал ему. Вечно угрюмому отцу было сложно выражать свои чувства, поэтому он поступил так, как поступали многие отцы до него — принёс бутылку «Аркадийской гордости», которую затем вместе с Бендиктом и распил.
Он хорошо помнил ту ночь. Они сидели за круглым лагерным столом посреди тесной главной комнаты своего жилого блока. Отец отодвинул стулья и поставил между ними бутылку, а на стол — пару стопок.
Натужно выдавив улыбку, он открутил крышечку, смял её в руке и кинул через плечо в угол комнаты. Мама оставила им на столе две тарелки с вареным гроксовым мясом и капустой. Бендикт постарался как можно быстрей набить желудок, пока отец разливал напиток.
— Держи, — сказал он, протянув ему наполненный до краёв стакан.
Они чокнулись и подняли стопки над головами. Отец с сыном выпивали раз за разом, медленно, но верно осушая бутылку. Когда зазвонил колокол, оповещая о сборе, амасека оставалось на самом дне.
— За твоё первое убийство! — пьяно пробормотал отец. Его мать — худая, усталая женщина с серьёзным выражением лица, — присоединилась к ним в последнем тосте.
Из дома они отправились в недолгий путь к сборному пункту, где по рельсовым вагонеткам уже рассаживались другие белощитники, кидая из-под касок кадийской модели напряжённые взгляды. Дальнейшая их дорога вела прямиком на посадочные поля за каср Тайроком.
Бендикт с родителями проталкивались через толпу, разыскивая нужную вагонетку. Мать с отцом сказали ему пару слов на прощание, хотя будь он проклят, если сейчас вспомнил бы их. Ему было всего шестнадцать, и он был так пьян, что едва держался на ногах. Никто не плакал. Среди кадийцев не пристало выражать свою грусть слезами, когда кто-то из них отбывал на войну. Таков был естественный ход жизни: рождение, обучение, призыв, смерть. Белощитник, отправляющийся убивать врагов Империума — разве могло быть на свете нечто более естественное?
Бендикт не раз представлял себе, как уезжает на юг, чтобы больше никогда не увидеть родной дом. Прежде чем забраться в вагонетку, он оглядел себя в последний раз, удостоверяясь, не забыл ли чего.
У него были ботинки, разгрузка, куртка, пояс, боевой нож, лазвинтовка, три батареи к ней, «Имперское руководство» в левом нагрудном кармане, фляга с водой — в правом. Юноша сделал глубокий вдох. Похоже, всё на месте. Он готов к встрече со всем, что бы ни послала против него Галактика.
— Ну так… — протянул Бендикт. Они попрощались друг с другом, после чего мама быстро обняла его и засунула в карман куртки плотный бумажный свёрток.
— Вяленый грокс, — шепнула она.
Она была жёсткой женщиной, выросшей на планете, чьи обитатели умели только воевать, и была не склонной к проявлению эмоций.
— Я хочу поблагодарить вас обоих за то, что вы дали мне жизнь. Обещаю вам, что не посрамлю чести кадийца, — произнёс Бендикт. Эту речь он подготовил уже давно, но спьяну забыл половину слов, и многое оставил недосказанным.
Затем юноша отдал честь, и, обернувшись, забрался в вагонетку. Он выглянул наружу, чтобы помахать родителям, но к тому времени уже стемнело, и они отправились домой. С тех пор Бендикт больше их не видел. На следующие двадцать лет его братьями и сёстрами стали другие гвардейцы, а отцом — сам Император.
Бендикт с трудом припоминал лицо отца, однако не забыл его последних объятий, того, как большие, широкие руки родителя сомкнулись на его спине. Голос матери также остался с ним навсегда, и каким-то образом прошёптанные на ухо слова «Вяленый грокс» стали означать для него «Будь осторожен», и даже «Мы любим тебя, сынок».
Разглядывая вращающуюся внизу Кадию, магистр войны Рюс опустил руки на отполированный до блеска медный поручень и подался вперёд, так что его дыхание слегка затуманило ледяное стекло футовой толщины.
Он хотел увековечить этот момент подходящим, но притом поэтичным и запоминающимся изречением. Словами, достойными войти в его мемуары, когда — или, вернее, если — он выйдет в отставку. Словно почуяв, что в нём возникла потребность, личный сервитор-писец Рюса — измождённого вида существо со стилусом на месте правой руки и расположенным у пояса сувоем — проковылял вперёд, попутно сбив с ног парочку зазевавшихся подхалимов военачальника.
Писец достался ему вместе с высоким титулом, и Рюс, казалось, хотел донести до потомков каждое сказанное им слово. Однако Девкалионский крестовый поход, которым он руководил, завершился, и теперь до многих начинало доходить, что, возможно, дни Рюса в качестве магистра войны также были сочтены.
Возможно, размышляли они, звезда Рюса заходила за горизонт, и им пришла пора искать кого-то нового, кто подавал большие надежды.
Рюс откашлялся, прочищая горло, а затем его мощный басовый баритон громыхнул на всю комнату:
— Мы вернулись к матери в час её величайшей нужды.
Сказать можно было ещё много всего, и Бендикт подумал, что магистр мог бы придумать речь и получше, но тот решил закончить её эффектной фразой, подобно расчувствовавшемуся имперскому проповеднику.
— Никто не скажет, что мы забыли о своём долге, как и о том, откуда мы родом.
Его реплика сопровождалась скрежетом стилуса по пергаменту, оставлявшего после себя аккуратные строчки, которые складывались в тщательно выверенные колонки текста. Рюс замолчал, словно чтобы сервитор мог за ним поспеть, и Бендикт невольно заглянул ему через плечо, сверяя запись со словами, что всё ещё звенели у него в ушах.
Бендикт отвёл глаза. Магистр войны обернулся, и, решив, будто он не проявляет должного внимания, спросил:
— А что думаете вы, майор Бендикт?
— Она… она выглядит вполне мирной, — запинаясь, отозвался тот.
Рюс снисходительно улыбнулся.
— Да. Кадия позвала, и мы вернулись. Её нужды не были забыты. — Моторчики в бионической руке магистра тихо взвыли, и он похлопал Бендикта по спине. Вне всяких сомнений, жест задумывался им как тёплый и дружеский, однако от тяжёлого прикосновения металлических пальцев майору стало не по себе.
— Когда начнётся высадка? — спросил Рюс у худосочного бледного офицера с гривой седых волос.
Офицер щёлкнул каблуками.
— Губернатор Порелска прислал за вами личную баржу, магистр войны. «Сакраментум» грузят на неё прямо сейчас. Как только его завезут, я дам вам знать, сэр. По мнению капитана судна, на это уйдёт несколько часов.
«Сакраментумом» именовался личный «Левиафан» Рюса — украшенное медными вставками чудо военной инженерии, в своё время возглавившее как минимум два штурма мира-улья Оуэн.
— Хорошо, — произнёс Рюс. — Хорошо.
Он был из тех людей, которые любили заполнять тишину собственным голосом. В этот момент один из адъютантов коснулся рукава магистра. На обзорную палубу прибыли командиры мордианского батальона. Они стояли навытяжку плотной обособленной группой, дожидаясь, пока их не представят.
— Ах! — воскликнул Рюс так, словно короткий разговор с мордианцами сейчас был именно тем, чего он хотел на свете больше всего, и кивнул остальным собравшимся. — Прошу прощения, джентльмены.
Свита Рюса разошлась, пока не остался лишь один человек, продолжавший смотреть на Кадию.
Бендикт заметил его краем глаза. Судя по эполетам, он был генералом первого ранга, но притом он носил полевую одежду, а не парадную форму, и держался обеими руками за латунный поручень так крепко, что у него аж побелели костяшки.
Его ботинки никто не чистил с самой посадки. Полы его шинели покрывали брызги болота, помимо прочего буревшего пятнами ещё и на коленях. А эта деталь была весьма примечательной: генералы нечасто опускались на колени, а в грязь так и подавно.
Любопытство Бендикта взяло верх.
— Простите, сэр, — спросил он. — А вы не генерал Крид?
Мужчина повернулся к нему. Он имел широкие плечи, бычью шею и коротко подстриженные волосы. Взгляд его был тяжёлым и, казалось, проникал в самое нутро. Бендикт покраснел.
— Прошу прощения. Я хотел сказать, вы тот самый генерал Крид?
— Насколько я помню, генералов Кридов есть четыре, — в глазах мужчины вспыхнула лукавая искорка.
— Генерал Урсаркар Крид?
— Да. Я один из тех двух, кого зовут Урсаркаром Кридом. Второй, приятный старичок трёхсот двадцати лет, вышел в отставку и проживает сейчас в тренировочном мире Катак. Я провёл с ним там шесть месяцев, работая с катачанцами. Классные ребята. Генерал Урсаркар Крид имел отличную коллекцию амасека, чего не могу сказать о его сигарах. Слишком утончённые, как на мой вкус. Я вот люблю покрепче.
Уголки губ Крида едва заметно приподнялись.
— Он был первым, поэтому честь называться просто генералом Урсаркаром Кридом досталась ему. Так как я второй, то зовут меня, соответственно, Урсаркар И. Крид. — С этими словами он протянул руку, и Бендикт стиснул её в крепком рукопожатии.
— Для меня настоящая честь встретиться с вами, — произнёс он.
Его слова, казалось, развеселили Крида.
— Так уж и настоящая?
— Да, — сказал Бендикт. — Мы ведь из одного призыва.
— В самом деле?
— Да. Я думал, будто сделал хорошую карьеру, пока не услышал, что вы стали генералом. Первым в нашем призыве.
Выбиться в генералы к сорока терранским годам считалось чем-то практически немыслимым.
Справившись со своей завистью, он принялся изучать биографию Крида и его тактику, а когда они оказывались в одной зоне боевых действий, майор пристально следил за карьерой военачальника через мемо и полковые сводки.
— Что вы чувствуете? Вы ведь предсказывали этот отзыв ещё два года назад, — произнёс Бендикт.
Сказанное Крида впечатлило, но довольным тем, что он оказался прав, генерал не выглядел.
— Предсказывал. Вы правы. И было бы лучше, если отзыв начался двумя годами раньше.
— И за ваше беспокойство вас понизили в звании.
— Всего лишь незаконченное расследование. Рюс — хотя, как же, магистр войны Рюс, — заступился за меня.
— Потому, что вы спасли ситуацию на Релионе IV?
Крид рассмеялся. Из его рта слегка повеяло амасеком. Помимо прочего генерал славился немалой любовью приложиться к бутылке.
— Это, наверное, половина причины. А вторая часть — Рюс не дурак.
На мгновение между ними повисла пауза, пока Крид осматривал униформу и полковую эмблему Бендикта.
— Вы, должно быть, майор Исайя Бендикт из 101-го Кадийского. Дважды заслужившего награду воинского подразделения за доблесть. Ваш танковый полк — один из самых титулованных на Кадии. А что касается вас, ваш экипаж имеет шесть Стальных крестов, четыре Стальные аквилы, а ещё орден Орлиного когтя.
Щёки Бендикта залились румянцем, и он потерялся со словами.
— Ну, да, сэр. Мой полк гордится своей службой Золотому Трону.
Запах амасека стал крепче, когда Крид подался ближе и заговорил с Бендиктом тихим заговорщическим тоном.
— Ты когда-то думал, что вернёшься на Кадию живым?
Майор знал статистику не хуже любого другого: планету покидала половина боеспособных кадийцев, чтобы сражаться по всему Империуму Человека, однако назад возвращался едва ли не один из тысячи. Он ответил без лишних раздумий.
— Никогда. А вы?
Крид поджал губы, и его костяшки побелели снова. На Кадию опускалась ночь, и в тёмном небе всё сильнее разгоралось Око Ужаса. После минутного молчания генерал, наконец, улыбнулся.
— О, я всегда знал, что вернусь.
На это Бендикт не знал, что ответить. Он посмотрел на их родной мир, иссиня серый в рассеянном свете солнца.
— Вы действительно думаете, что Кадия в опасности?
— Крайней опасности. — Ноздри Крида раздулись. — Весь сектор уже несколько лет как под ударом. Чума. Предательство. Ересь. Мы видим перед собой все эти неприступные парапеты, но на самом деле Кадия похожа на каср, под стены которого уже проведены подкопы.
И вновь Бендикт не нашёлся с ответом. Оба кадийца посмотрели на раскинувшийся над головами купол. В темноте космоса они разглядели башенные огни орбитальных средств обороны, дрейфующие орудийные установки, а также яркие сполохи двигателей патрулирующих фрегатов и тупоносых защитных мониторов.
— Вы правда так считаете?
— Я это знаю. — Крид невесело улыбнулся и метнул взгляд в другой конец комнаты, где Рюс с раздражённым видом пытался объяснить шутку командиру мордианцев. — Наши враги планировали это тысячу лет. Может и больше. А мы стали благодушными. Взгляни. Рюс больше заинтересован в расшаркивании перед этими жуткими мордианцами, чем в подготовке к войне. В верховном командовании Кадии полно таких людей, как он. Они понятия не имеют, насколько реальна угроза. Полагаю, о ней едва подозревают даже верховные лорды Терры. Врата Кадии в огромной опасности, и только мы — честные люди вроде меня с тобой — должны не дать им пасть. Кадия не может пасть. И она не падёт.
И вновь между ними воцарилось молчание.
Майору польстило слово «мы», однако зловещее предупреждение потрясло его до глубины души.
— Что мы можем сделать?
— Мы будем сажаться как дьяволы, — заявил Крид. — И мы должны быть коварнее, чем наши недруги.
Бендикт улыбнулся.
— Такое разве возможно?
— Жизнь в Гвардии научила меня трём вещам, — сказал генерал. — Выносливости, твёрдости и пониманию того, что с верой, отвагой и хорошим руководством нет ничего невозможного.
— Надеюсь, вы правы.
Крид одарил его долгим взглядом, после чего вновь подался ближе.
— Когда я был молод, мой сержант-наставник любил повторять одну поговорку.
— Какую?
— Надежда, — сказал он, — это первый шаг на пути к разочарованию.
