Сигизмунд: Вечный крестоносец / Sigismund: The Eternal Crusader (новелла)

Перевод в процессе: 8/9 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 8 частей из 9.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Сигизмунд: Вечный крестоносец / Sigismund: The Eternal Crusader (новелла)
Автор	Джон Френч / John French
Переводчик	Хелбрехт, Сол
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора: Персоналии / Horus Heresy: Characters
Год издания	2022
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Сюжетные связи
Предыдущая книга	Правда меча / Truth of the Sword
Следующая книга	Последний летописец / The Last Remembrancer

— Это небезопасно, сэр.

Соломон Фосс посмотрел на лицо солдата, которая прибежала с края поля, когда опустился пандус транспортного корабля. Дождь лил толстыми вертикальными полосами молочного цвета. Двигатели транспорта по-прежнему работали. Его турели поворачивались, счетверённые пушки следили за линией растительности. Сложенные друг на друга шары бледно-зелёного растительного материала вздымались выпуклыми башнями. Из них торчали красные иглы длиной с человеческую руку. В воздухе пахло мёдом и лекарственным спиртом. Где-то не слишком далеко над барабанным боем дождя прокатился грохот взрыва. Фосс усмехнулся про себя из-под полей шляпы — однажды, когда всё закончится, он не удивится, если окажется, что ему не хватает таких мест, как это.

— Вы мой связной, — сказал он солдату, ускоряя шаг, чтобы убраться подальше от зоны высадки.

— Майор Ультара, Рамалиский восемьдесят восьмой, да, сэр, — сказала она, шагая рядом с ним. Молочно-белый дождь стекал с её капюшона и плаща. Он заметил, что она была очень высокой, с узкими чертами лица, серебряными насечками кампании, прикреплёнными к подбородку и линии челюсти. Ветеран. Он наблюдал, как её взгляд скользит по линии растительности.

Позади них квартирмейстеры и погрузочные бригады уже вытащили контейнеры с припасами из транспорта и спешили очистить зону.

— Когда следующий рейс на передовую, майор?

— Сэр, будет лучше, если вы вернётесь на корабль. Гражданским лицам не разрешено находиться в зоне.

— Мне разрешено, майор, — ответил он, вытащил из-под плаща инфопалочку и протянул ей. Она взяла её, на ходу достала инфопланшет и защёлкнула палочку. Экран планшета засветился и зашипел данными, а затем превратился в каскад зашифрованных рун. Она едва моргнула, отметил он, — это было нелегко. Вы не могли попасть в передовую группу Первого крестового похода VII легиона каким-либо другим способом, но даже в этом случае это впечатляло — личная зашифрованная печать лорда Рогала Дорна обычно вызывала хоть какую-то реакцию.

— Хорошо, — сказала она и зашагала быстрее, поворачивая туда, где поднималась стена скалобетонных экранов, окружая группу небольших посадочных площадок. — Следующий конвой в горы уходит через шесть минут, следующий после них не раньше, чем через десять часов.

Фосс прибавил шагу, чтобы не отстать, когда они завернули за угол одного из экранов. На металлических посадочных площадках стояли четыре десантно-штурмовых корабля. Чёрные и янтарно-жёлтые, подпалины тянулись по их спинам от ракетных блоков на хребтах. Бледный дождь барабанил по согнутым крыльям. Наземная команда уже закрывала панели доступа. Техножрецы и сервиторы пытались заглушить шум дождя машинной молитвой. Двигатели первого корабля зажглись и взревели, сведя на нет их попытки проявить благочестие.

Майор направилась к ближайшему кораблю. Его двигатели заработали, когда они приблизились. Внезапно перед ними возникла высокая фигура, красный взгляд глазных линз уставился на них сверху вниз, с боевого доспеха стекала вода. Фосс усилием воли подавил инстинкт бежать. Он находился рядом с Легионес Астартес бесчисленное количество раз, привык к ним до такой степени, что первобытный страх, который они вызывали у людей, был едва слышен в его пульсе. Но время от времени их присутствие захватывало его и возвращало к тому первому разу, когда он поднял глаза на одного из воинов Императора и понял, что смотрит на смерть во плоти.

Он сглотнул пересохшим горлом, когда космический десантник посмотрел на него.

— Вам сюда нельзя, — произнёс он.

Майор Ультара подняла инфопланшет. Шифры кода из инфоцилиндра Фосса по-прежнему прокручивались по экрану. Воин удостоил это единственного взгляда.

— Это конвой легиона, майор, полное вооружение, — сказал он. — Зона боевых действий активна.

Зажглись двигатели другого корабля. Дождь и порывы ветра обрушились на Фосса.

— Ему нужно добраться до Лорда Храмовника, — сказала Ультара, — и вы видели разрешение.

— Я умею читать и исполнять волю милорда, майор. Это было просто предостережение.

Воин кивнул, повернулся и направился к последнему десантно-штурмовому кораблю. Ультаре и Фоссу пришлось бежать трусцой, чтобы не отстать от него. Фосс видел открытый трюм корабля и внутри него пристёгнутые ремнями безопасности огромные фигуры в жёлто-чёрной броне. Одинокий воин двигался по центральному проходу между остальными, спиной к открытому пандусу, с непокрытой головой, хлопая ладонью по наплечникам тех, мимо кого проходил. Фосс и майор добрались до трапа и поднялись. Головы в шлемах повернулись. Позади них начал закрываться пандус.

— Что у нас здесь? — раздался голос, который рычал громче, чем нараставший рёв двигателя. Космический десантник с непокрытой головой повернулся и посмотрел на них тёмными глазами, обрамлёнными бородой и шрамами. Символы кампании и командования отмечали его броню рядом с лоскутным одеялом вмятин и шрамов. На правом наплечнике красовались сдвоенные чёрные топоры, на другом — сжатый кулак легиона Имперских Кулаков. Ультара быстро отдала честь и начала поднимать инфопланшет, но космический десантник посмотрел на Фосса, который невольно улыбнулся. — Лучше бы у тебя была невероятно веская причина быть здесь, поэт.

— Я не поэт, — воскликнул Фосс, перекрикивая шум двигателей. — Складывать слова — это нечто большее, чем поэзия.

— Ты это уже говорил, — сказал космический десантник. Он пожал плечами и ухмыльнулся. — Я по-прежнему не убеждён.

— Вам всё равно не понять разницы между поэзией и рифмой, — крикнул Фосс.

— Верно замечено, — рассмеялся космический десантник, прежде чем перевёл взгляд на майора Ультару. — Пристегните себя и поэта, майор. Мы не хотим, чтобы такой талант, как он, упал и обнаружил, что подавился слишком длинным словом.

Корабль накренился. Ультара подтащила его к ремням безопасности для простых людей с пандусом. Фосс начал пристёгиваться, руки не глядя нащупывали застёжки и пряжки. Старые привычки, выработанные за целую жизнь наблюдения и записи войны на передовой, возвращались. Трап с глухим стуком закрылся за ними. Отсек залил янтарный свет.

— Вы знаете лорда-капитана Ранна? — спросила Ультара, наклоняясь ближе, когда шум двигателя усилился. Корабль покачнулся, поднимаясь в воздух.

— Знает, — сказал Ранн.

Голова Ультары дёрнулась вверх от удивления, что он услышал её за шумом двигателей. Ранн по-прежнему стоял, схватившись рукой за скобу на потолке, раскачиваясь в такт движению корабля. Он ухмылялся им.

— Я знал Великого Соломона Фосса, когда был просто, хмм, линейным воином на Реннимаре? Мне ещё предстояло пройти долгий путь, но он определённо уже тогда был «Великим», разве я не прав, поэт?

— Я бы так не сказал, — крикнул в ответ Фосс.

— Поверь мне, — сказал Ранн Ультаре. — Ты не заслужишь восхищения примарха, будучи менее чем гениальным. Правда, наш поэт ещё и безрассудный идиот, но у всех нас должно быть что-то, что стоит простить.

— Вы были на Реннимаре? — спросила Ультара. Десантно-штурмовой корабль теперь трясло, когда он поднимался в воздух, сила тяжести вдавливала Фосса в кресло.

— Да, — сказал Фосс.

Ухмылка Ранна стала шире:

— Реннимар, Катраонпарис, Нис и ещё несколько. Повидал на войне больше, чем половина Имперской Армии. — Взгляд тёмных глаз Ранна метнулся к Фоссу. — Просто нужно было увидеть ещё один раз, да?

— Мы должны быть свидетелями того, как создаётся будущее, пока ещё можем, — с улыбкой крикнул в ответ Фосс.

— Ты так говоришь, как будто думаешь, что это закончится, — сказал Ранн.

Фосс пожал плечами:

— А вы так не думаете?

— Я стараюсь не думать слишком много, — сказал Ранн, — это плохо для моего здоровья.

Тени следовали за Фоссом, пока он шёл по длинной пещере. Позади него покачивался светящийся шар, удерживаемый парившим сервоустройством. Так глубоко в горах он едва чувствовал взрывы на поверхности. Десантно-штурмовые корабли прибыли как раз перед бомбовым шквалом, который захлестнул всё вокруг. Один корабль получил прямое попадание и врезался в пещеру ангара, его левое крыло превратилось в горящие ошмётки. Фосс заметил отверстия от пуль и следы крови на стенах; Имперские Кулаки захватили этот лабиринт пещер всего день назад. Через пять часов они должны начать штурм следующего яруса горных вершин. Четыре дня, и всё будет кончено, сказал Ранн. Фосс не сомневался в этом; он достаточно часто видел военное искусство сынов Дорна, чтобы знать, что они не позволяют языкам обгонять мечи.

Фосс остановился. Впереди него, один в тихой темноте, Сигизмунд, Лорд Храмовник и первый капитан Имперских Кулаков, стоял рядом со штабелем ящиков с боеприпасами, которые образовывали импровизированный стол. Пергаментные карты и включённые инфопланшеты были аккуратно разложены, края и углы выровнены. Лорд Храмовник смотрел на информацию перед собой скрестив руки за спиной и выпрямившись. Двигались только его глаза, свет, отражённый в них, мерцал, пока они перемещались по планам и данным. Фосс почувствовал, что его шаг замедлился. В неподвижности Лорда Храмовника было что-то угрожающее, сдерживаемая волна силы.

— Ты летописец, — сказал Сигизмунд.

— Да, милорд, — ответил Фосс, снова продолжив идти.

— Ты не называешь капитана Ранна «лордом», — заметил Сигизмунд и повернулся, чтобы посмотреть на Фосса. — Но называешь в моём случае?

— Да, лорд. Я вас не знаю и не считаю иное обращение допустимым.

Сигизмунд долго смотрел на Фосса. У него было широкое лицо с красивыми чертами, натянутыми на кости и мышцы, набухшие от генетического искусства. На нём были и небольшие шрамы, некоторые неровные, другие тонкие, как бритва. Грязно-белое сюрко поверх ничем не украшенных жёлтых доспехов, окаймлённых чёрным и отмеченных обсидиановым кулаком VII легиона. За спиной у него висел меч.

— Ты меня не знаешь, — сказал Сигизмунд, — но мы уже находились в одних и тех же местах раньше, и ты слышал обо мне так же, как я слышал о тебе. — Казалось, вся сущность Лорда Храмовника читалась в его взгляде. — Ты мог поговорить со мной раньше, но не сделал этого. Ты решил прийти сейчас. Почему?

Фосс сглотнул. У него снова пересохло в горле. Никаких представлений, никаких окольных путей или обсуждений текущей кампании или того, как Фосс попал сюда — после первого касания мечей прямой удар в центр.

— Я слышал, что вы говорили, что Крестовый поход никогда не закончится, — сказал Фосс и шагнул вперёд, вытаскивая планшет и инфоперо.

— Я верю в это, — ответил Сигизмунд.

— Милорд, Император вернулся на Терру. Ваш собственный легион присоединится к Нему. Границы Империума соприкасаются с краем Галактики. Врагов почти не осталось. — Он замолчал. Лицо Сигизмунда оставалось неподвижным, для глаз Фосса не было заметно никаких эмоций. — Милорд, война заканчивается. Все это знают, все в это верят... кроме вас. Я пришёл сюда, потому что хочу знать, почему.

Сигизмунд на мгновение замолчал, а затем жестом указал Фоссу на ящик.

— Тогда позволь мне дать тебе ответ, — сказал он.

ОДИН

ИЗ ПЫЛИ

Над Ионическим плато дул штормовой ветер. Летняя жара и суховеи подняли пыль в воздух, так что теперь на горизонте притаился слой облаков, мерцавших молниями, тёмно-синих, с охряными пятнами. Равнина когда-то была океаном, по крайней мере, так гласила история. Воды давно иссякли, оставив на месте морского дна пыль и каменные плоскогорья, которые когда-то были горами под волнами. Гробницы давно умерших королей смотрели с этих гор на кочующие лагеря у их подножия. Их называли лагерями даже те, кто в них родился. Они были домом для миллионов людей, которых великая война за и против Объединения вытеснила из городов и ульев на север и юг. Переулки петляли между стенами из металлолома и ткани. Дым поднимался от костров, на которых готовили еду, вместе с криками умирающих и песнями живых. Они тянулись всё дальше и дальше, скрываясь из виду, навстречу краю света.

Это была земля, захваченная потерянными. Даже жаждавшие власти деспоты избегали этого места. Монархи, которые вырыли дворцы и гробницы в горах, оставили свой след на земле в виде историй о королях-чародеях и рассказов о призрачных голосах, смеющихся из уст заброшенных дворцов. Тысячелетиями это было пустое место, но затем по миру прошли новые армии: генетически созданные армии в металлической коже. Города превратились в погребальные костры, когда новые и старые полководцы пытались создать новые королевства или удержать то, что имели. Беженцы прибыли на Ионит, сначала несколько, а затем десятки тысяч. Они построили дома, родили детей и сделали то, что делает человечество, даже когда мир охвачен огнём, — они выжили. Теперь войны должны были закончиться. Среди многочисленных полководцев явился один, который называл Себя «Император», и Он провозгласил завоёванные Им разорванные королевства не множеством земель, а одной. Одним Империумом.

Для людей в кочующих лагерях Ионита это новое Объединение не стало ни поражением, ни триумфом. Как и во всех других войнах за все предыдущие годы, новый мир не имел большого значения. Жизнь оставалась такой, какой и была, балансируя на острых краях, несмягчённая в жестокости. Истории о древних королях гор стали основополагающими мифами банд убийц, которые по ночам рыскали по переулкам с острыми ножами и коронами из клинков. Весенние ветры иногда приносили яд с севера. Осенние — запах мертвецов, брошенных на горных склонах для птиц-падальщиков. Зимой собранная роса сворачивалась льдом, а летом солнце дышало жаром печи и вызывало жажду, воруя слюну у людей изо рта. Не было ни перемен, ни надежды, только уверенность в борьбе.

Сигизмунд чувствовал вкус бури на зубах, как будто кусал медь. Он тяжело дышал, сворачивая в переулок между двумя лачугами. Позади него слышались крики, сливаясь с воем штормового ветра. Они были близко.

Он добрался до тупика переулка и оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть выбегавшую из-за угла фигуру: посыпанные белым пеплом жилистые мышцы и покрытая шрамами кожа, маска и корона из зазубренного металла, кости и кожа болтаются на верёвках. Клинок в руке фигуры представлял собой изогнутую улыбку из пластали. Это был Король Трупов, одна из банд, которые охотились и собирали добычу в этой части кочевья.

Сигизмунд подпрыгнул, ухватился за край крыши и подтянулся. Он побежал, доски дрожали от его шагов. Впереди из крыши в темнеющее небо торчал металлический столб. Ураган был тёмной стеной, изгибавшейся от земли к небесам. Позади него Король Трупов прыгнул через переулок и приземлился на корточки. Вдалеке заговорила буря. В воздухе прогрохотал гром. В его глубине сверкнула молния. Это был разгневанный бог бури.

Перед глазами Сигизмунда мелькнула молния, и он замедлил шаг. Там, в облаках, что-то было, мерцавшее во вспышке энергии. Ещё одна вспышка, и это появилось снова, и не одно, а несколько сверкавших пылинок в клубившемся мраке…

— Приди в королевство! — крикнул ему Король Трупов. — Ты нужен мертвецам!

Бандит приближался, почти догнав его. Сигизмунд перешёл с бега на спринт. Второй Король Трупов забралась на крышу. В руках у неё были ножи, а в волосах — фаланги пальцев.

Сигизмунд добрался до пилона и нырнул за него. На секунду он оказался вне поля зрения бандитов. Он схватил металлический прут, который оставил прислонённым к пилону. Первый Король Трупов появился перед ним, мчась со всех ног. Прут попал ему в горло, прямо под маской. Сигизмунд ткнул кончиком металлического прута в грудь юноши, а затем размахнулся, целясь в лицо. Грубая маска превратилась в месиво из кожи и костей, и бандит упал, костяные фетиши гремели, кровь и воздух вырывались сквозь разбитые зубы. Сигизмунд слышал, как вторая Король Трупов бежит по крыше. Тот, что лежал на земле, приподнялся, сжимая изогнутый клинок. Сигизмунд с силой опустил прут и поднял его как раз вовремя, чтобы встретить вторую убийцу, когда она выходила из-за пилона. В сторону Сигизмунда сверкнул клинок. Он тоже был изогнутый, отполированный кусок металлолома, рукоять обмотана зелёно-синим пластеком и человеческими волосами. Удар был быстрым, но Сигизмунд уже взмахнул прутом, и Король Трупов не успела увернуться, прежде чем тот врезался ей в предплечье. Она пошатнулась, вскрикнула, рука повисла. Мелькнул второй нож. Он метнулся назад. Она вскочила и бросилась на него, ругаясь, коля и рубя.

Сигизмунд слышал от одного из других сирот, что существует искусство боя, что воины в далёких войнах знали приёмы использования клинков и огнестрельного оружия, а также рук и ног, чтобы убивать и выживать. Он не знал, правда ли это, но здесь, в кочующих лагерях, единственным искусством было оставаться в живых.

Острие клинка полоснуло по его левому предплечью. Резкое ощущение, а затем внезапная мягкая лёгкость в ногах и животе, когда его пронзил шок. Тошнота нахлынула потоком. Ножи снова метнулись вперёд. Сигизмунд ударил прутом по лицу в маске. Король Трупов рухнула, из-под маски потекла кровь.

Сигизмунд почувствовал, как дрожат руки. По крыше застучали ещё несколько бегущих ног. Послышались новые крики. Ему нужно двигаться. Их было много, по меньшей мере двадцать, возможно, больше. Слишком много. Они снова вышли на охоту, как будто разбуженные надвигавшейся бурей. Слишком много, чтобы встретиться со всеми сразу. Он усвоил это с тех пор, как впервые вступил в бой. В том первом бою он каким-то образом одержал верх, поверг нескольких в кровавую пыль. Остальные сбежали, цена внезапно оказалась выше, чем они хотели заплатить за шкуру нескольких сирот. С тех пор банды приходили за ними снова и снова: Королевы Гадеса с гривами из трупных волос; Кровавые Призраки в грубых доспехах, вымазанных красной краской; Похитители Дыхания, выдыхавшие дребезжащие звуки из безъязыких ртов. Большинство из них были подростками немногим старше Сигизмунда; с каждой зимой их становилось всё больше, и они всегда возвращались. Он усвоил урок: ты не встречаешься с ними со всеми, ты встречаешься с ними по одному за раз.

Он подбежал к краю крыши, прыгнул, приземлился в пыль, присел, перекатился и снова побежал. Кровь стекала по левой руке, вес металлического прута давил на правую. Его грудь, казалось, вот-вот взорвётся. Он нырнул в полуразрушенный проход между двумя лачугами. Бегущие шаги сотрясали панели крыши над ним и позади него.

— Вернись, малыш!

Продолжать двигаться, ему нужно было продолжать двигаться. Он добрался до конца переулка. Пространство за ним было широким прямоугольным открытым небом. Посреди заляпанной нефтью земли располагался генератор для заряда. Паутина кабелей тянулась от оборудования вверх к парившим в небе электрическим воздушным змеям. По проводам уже плясали искры. Сигизмунд побежал к узкому проходу между генератором и стеной хижины. Он добрался до него как раз в тот момент, когда услышал, как первый из Королей Трупов достиг противоположного края крыши. Он не оглянулся, когда преследователи спрыгнули и побежали за ним. Он специально слегка замедлился. Один из Королей Трупов был всего в нескольких шагах позади него, держа в руках шипастую дубинку. В стене была ниша, образованная плохим соединением двух листов ржавого металла.

— Теперь ты наш! — прорычал бандит.

Сигизмунд нырнул в нишу в стене хижины, повернулся и ударил металлическим прутом. Тот попал Королю Трупов в живот и согнул его пополам. Колено Сигизмунда встретилось с опускавшимся лицом в маске. Он был не так силен, как бандит, но падавшего веса головы Короля Трупов и поднятого колена было достаточно, чтобы вдавить маску в лицо с хрустом кости.

В охристо-железном небе прогремел гром. Язычок молнии ударил в одного из электрических змеев. Вспышка света взорвалась в глазах Сигизмунда. Он пошатнулся. Прут выпал из руки. Он не мог видеть. Мир стал белым, с плясавшими неоновыми призраками. Рядом послышались крики, звук того, как кто-то нёсся к нему. Он отпрыгнул назад почти слишком поздно. Острый наконечник вонзился в плоть левого плеча. Боль пронзила его насквозь.

— Боги смерти идут! — раздался голос совсем рядом с ним. — Они пришли выбирать! Они пришли, чтобы дать нам вечную жизнь!

Он увидел, как что-то шевельнулось за заполнившим зрение размытым пятном. Он пнул ногой, почувствовал, как она попала, услышал ворчание. Он ударил открытой правой ладонью в направлении звука, ощутив, как та встретила что-то похожее на волосы и ремни. Он схватил и дёрнул. На него обрушился вес человеческого тела. Руки замахали на него. Он дёрнул снова и услышал, как Король Трупов врезался в металл генератора для заряда рядом с ними. Он поднял колено, почувствовал, как оно ударилось обо что-то мягкое, а затем ударил снова и снова, слыша, как Король Трупов хватал ртом воздух. В узком пространстве раздались крики, ещё больше размытых силуэтов двигалось в рассеивавшемся тумане. Он ещё раз ударил коленом, затем оттолкнул тело и бросился бежать. Молния расколола небо над головой. Прогремел гром, заглушая крики и топот ног за спиной. Он добрался до стены хижины, нашёл дверь и распахнул её.

Внутри было так же пусто, как и тогда, когда он исследовал этот маршрут: куски тряпья, сваленные и сложенные в углу; кухонные горшки из снарядных гильз; осколки взрывоустойчивого стекла, нанизанные на верёвки так, чтобы они ловили вспышки молний из открытой двери. Это был дом. Куда подевались люди он не знал; в кочующих лагерях было больше способов исчезнуть, чем выжить. Он захлопнул дверь и опустил вместо засова заранее приготовленный прут. Он повернулся, спотыкаясь, и посмотрел на левую руку. Запёкшаяся кровь и пыль покрывали её до самых пальцев. Он поднял ещё один металлический прут, который оставил, и, пошатываясь, пересёк лачугу, когда что-то тяжёлое ударило в только что закрытую дверь. На периферии зрения был белый туман. Та, на крыше, хорошо задела его, порез был глубоким. Он замедлялся. Он не мог замедляться. Ему нужно продолжать двигаться, держать их внимание на себе.

Он вытащил доску, которую ослабил в стене хижины. Все подготовленные им детали — маршрут, по которому он бежал, а затем повернулся сражаться; прут, чтобы закрыть дверь; запасное оружие для себя — всё это было сделано для того, чтобы он мог встретиться с бандитами-убийцами по одному, на своих условиях. Банды, которые приходили последние несколько раз, сдавались, и лишь несколько из них оставались лежать окровавленными в пыли, но не сегодня. Возможно, это была буря, возможно, Короли Трупов решили сделать всё, чтобы уничтожить его и остальных. Независимо от причины, они не останавливались.

Он выскользнул из лачуги как раз в тот момент, когда запертая им дверь поддалась. Он побежал. Белый туман на периферии зрения расползался. Над ним грозовые тучи сверкали молниями. Земля пошла под уклон. Он наполовину сбежал, наполовину скатился по ней. За спиной раздались крики Королей Трупов и исчезли в барабанной дроби дождя и раскатах грома. Он обернулся, увидел одного на крышах, затем двух, затем трёх, больше, больше, чем он когда-либо видел на охоте. Всё шло совсем не так, как раньше.

Внезапно его окружил льющийся с неба яркий свет. Он пригнулся и посмотрел вверх. Какой-то силуэт повернулся в воздухе над ним. Он и раньше видел летающие машины. Иногда они скользили по небу над головой, оставляя за собой белый след от крыльев. Иногда они летели ниже, и было слышно, как жуют воздух при движении. Некоторые выглядели как серые дротики, а другие, похоже, были сделаны людьми, которые слышали о птицах, но никогда их не видели. Они всегда были далёкими, вещами из другого мира, которые не касались пыли. Эта была ближе, чем он видел раньше. Дождь лился с её прямоугольного корпуса и крыльев. Конусы бело-синего огня вздымались с боков. Её звук потряс его плоть до костей. Сквозь дождь он чувствовал запах горящего топлива. Орудийные установки подёргивались на кончиках крыльев и носе. Обшивка была тёмной в свете бури. Свет, исходивший из её брюха, на секунду задержался на Сигизмунде, а затем вспыхнул на крышах, где Короли Трупов подняли головы и завыли.

Сигизмунд не стал ждать: он повернулся и бросился бежать, ноги скользили в пыли, когда она превратилась в грязь. Вверху летающая машина двигалась по небу, луч её света метался по крышам лачуг. Сигизмунд добрался до переулка и нырнул в него, услышав, как крики Королей Трупов изменили высоту. Они приближались, и ему нужно было добраться раньше них до единственной семьи, которую он знал в своей жизни.

Четыре удара грома сотрясли небо, когда он добрался до скалы. Большой палец старого камня торчал из моря крыш. Его бок расколола трещина, которой едва хватало для того, чтобы в неё мог пролезть человек. Там, в прохладной темноте, было достаточно места, чтобы дюжина человек могла лечь или скорчиться, и больше, если они были маленькими. Лица смотрели на Сигизмунда, когда он протискивался в щель. Некоторые были совсем юными, другие постарше, но голод или жестокость уменьшили плоть на костях.

— Выключите свет, — сказал он.

— Что происходит? — спросила Йель, вставая с увенчанным лезвием шестом в руках.

— Короли Трупов приближаются, — ответил он. — Их очень много. Мы должны уходить и уходить прямо сейчас.

— Помедленнее, — спокойно сказала Йель. Её взгляд был твёрд. Сигизмунд вдруг почувствовал, что его бьёт дрожь. Боль, изнеможение и страх сотрясали его, как энергия генераторную катушку, которая вот-вот взорвётся. Йель смотрела на него, не мигая, выжидающе и спокойно. Глаза младших в пещере были устремлены на них, широко раскрытые в свете пламени, поднимавшегося от тряпичной лампы. Он чувствовал их напряжение, напряжённые инстинкты, которые так долго поддерживали их жизнь в месте, которое питалось одинокими и потерянными. Они все смотрели на него, и Йель, и Коробана, троих старших, все ждали. Он заставил дыхание замедлиться и успокоил инстинкты, которые кричали ему вопить и бежать.

— У тебя кровь, — сказал Коробан, подходя к ним и кивая на левую руку Сигизмунда.

— Одна из них зацепила меня, — ответил он.

— Мне следовало пойти с тобой, — сказал Коробан.

— Ты недостаточно быстр, — возразил Сигизмунд.

— Ты тоже, — сказал Коробан. Сигизмунд почти улыбнулся. Коробан был крупнее его, такой же высокий, но толще в конечностях. Он пришёл из одного из техновладений на юге, и у него по-прежнему были остатки рабских разъёмов в позвоночнике и черепе. Что бы с ним ни случилось, он выбрался один и добрался до Ионита. Не быстрый, но сильный. Он проломил черепа трём бандам, которые решили, что хотят снять мясо с его костей, но он был слишком медлителен для драк набегу, которые вёл Сигизмунд. Они договорились об этом после того, как оба чуть не погибли. Поэтому Сигизмунд уводил охотников в танце, а остальные держали оборону, имея наилучшие шансы выжить, если он потерпит неудачу. Это тоже работало. До сих пор.

— Дорога на север открыта? — спросила Йель.

Сигизмунд покачал головой и моргнул. Удары молота боли и тошноты прокатывались внутри его черепа.

— Я не знаю. Есть и летающие машины. Они пришли с бурей.

— Летающие машины?

— Проходят низко. Обводят землю прожекторами, как будто наблюдают. Они вооружены.

— Война началась, — сказал Коробан.

— Мы идём на запад, — сказала Йель.

— Это в сторону гор, — заметил Сигизмунд. Они все знали, что он имел в виду. Горные гробницы и разрушенные дворцы были пристанищем банд. Если они пойдут туда…

— Их будет меньше, — сказала Йель. — Если они охотятся, то не будут следить за своим домом. И если война началась, я предпочту рискнуть в пещерах призраков, чем здесь, внизу.

Сигизмунд не ответил.

— Ты знаешь, что я права, — сказала несколько секунд спустя Йель.

Он огляделся вокруг, увидел устремлённые на них глаза.

— Куда мы идём? — спросил Сив. Мальчик был новичком. Они нашли его, когда он шёл в одиночестве по одной из пыльных тропинок на юг. Он сжимал кусок пергамента, который отказывался выпускать из рук, и ни он, ни кто-либо другой не могли прочесть. Ни слёз тогда, ни слёз сейчас, просто спокойствие, которое пришло от знания, что ничего из того, что есть здесь и сейчас, не будет в следующий момент. Сигизмунд знал этот взгляд. У него был такой же.

— Вы идёте туда, где безопаснее, чем здесь, — сказал он, выдерживая взгляд Сива, прежде чем снова посмотреть на Йель и Коробана.

— Вам нужно уходить прямо сейчас, — сказал он. — Я не знаю, насколько они близко или как долго я смогу их отвлекать.

Он начал двигаться к выходу.

— Идём с нами, — сказал Коробан и положил руку на плечо Сигизмунда, чтобы остановить его. — Они убьют тебя.

Сигизмунд оглянулся на Коробана, затем на Йель и снова на других сирот кочующих лагерей, которые продолжали слушать и наблюдать. Он подумал о Тере, старшей из сирот, когда он был маленьким. В воспоминаниях он увидел, как она прикоснулась лбом к куску металла, который называла оружием, и вышла навстречу убийцам в зазубренных коронах. Она встала и больше не вернулась, но он и другие остались живы.

— Я остаюсь, — сказал он.

Коробан покачал головой, но Сигизмунд уже пробирался обратно по расщелине в скале, таща за собой металлический прут здоровой рукой.

Он нашёл первого Короля Трупов всего в двухстах шагах от входа в скалу. Бандит двигался по открытому участку местности, который переходил в болото, и осматривался по сторонам. Он не видел Сигизмунда, пока тот не оказался на расстоянии вытянутой руки. Король Трупов отпрянул назад, но металлический прут врезался ему в плечо, а затем в ноги. Он упал. С досок крыши лачуги посыпались брызги. Сигизмунд посмотрел на него сверху вниз. Бандит корчился, пытаясь пошевелиться со сломанными костями. Сигизмунд встал над ним и посмотрел вверх. Вдалеке он увидел свет одной из летающих машин. Затем молния пронзила подбрюшье облаков, окрасив мир в ослепительно-серебристый цвет. Дождь лил градом. Капли взрывались в море грязи у его ног.

— Я здесь! — крикнул он, когда грохот грома затих. — Если я нужен вашим мёртвым королям, тогда приходите и справьтесь со мной!

Бандит у его ног закричал — может быть, предупреждение, может быть, от боли.

Сигизмунд увидел фигуру в маске, подошедшую к краю крыши рядом с открытой площадкой. К ней присоединилась ещё одна, потом ещё одна, а потом целая толпа прыгала и падала вниз. Они не бросились на него, а осторожно рассредоточились неровным полумесяцем.

Сигизмунд наблюдал за ними. Кровь в венах пульсировала раскатами грома, которые наполняли уши. Он чувствовал привкус металла и желчи. Он попытался подавить это ощущение, осознавая, что оно пронзает нервы, заставляет дрожать пальцы на пруте в руке.

Толпа Королей Трупов наблюдала. Дождь лил по ним, смывая белую пыль с кожи. Маски и короны сверкнули во вспышке молнии. Некоторые держали ножи, другие покачивали изогнутые клинки и шипастые дубинки.

— Повелители смерти наблюдают за нами, малыш, — крикнула самая высокая фигура, вышедшая из полукруга. Зубы сверкнули на верёвках вокруг его шеи. Лицо закрывала маска из синего пластека и помятого металла. Грудь была обнажённой и костлявой, но мышцы двигались под натянутой кожей. Он держал дубину, увенчанную шаром из чёрного металла, грубое подобие статуй мёртвых монархов, которые заполняли гробницы в горах. Это был главарь. Сигизмунд мог сказать это по тому, как остальные отступили и ждали, прислушиваясь. — Из бури за нами наблюдают ангелы. Они пришли, чтобы выбрать тех, кто будет жить вечно. Твоя кровь и кости оплатят мой переход в страну призраков.

Сигизмунд не ответил, а поднял прут, стараясь держать его ровно, когда коснулся им лба. Он на мгновение закрыл глаза. Он подумал о Йель, и Коробане, и Сиве, и других, бежавших к любому безопасному месту, которое они могли найти.

— Посмотри на себя, — крикнул Король Трупов. — Ты причинил боль многим из нас, но мы не можем умереть. Мы правим смертью, и теперь ты наш, малыш.

Главарь медленно шагнул вперёд, дубина покоилась у него на плече, длинный клинок болтался на боку:

— Мы найдём и твоих друзей тоже. Мы знаем, что они сбежали. Мы найдём их. Кое-кто, возможно, захочет принять у нас корону, а? Жить как короли...

Вспыхнула молния, и Король Трупов бросился вперёд. Дубина закружилась. Сигизмунд едва успел отпрыгнуть за пределы досягаемости. Высокий главарь наполовину споткнулся о своего товарища, по-прежнему лежавшего в грязи там, где его сбил Сигизмунд. Сигизмунд вскинул металлический прут над головой и опустил его. Противник нырнул назад и взмахнул клинком, прочертив рассекающую дугу, которая просвистела в воздухе. Толпа за пеленой дождя казалась размытым пятном из размазанных корон и масок.

Король Трупов отступил, чтобы замахнуться. Сигизмунд ткнул кончиком прута. Это был не сильный удар, но он был быстрым и пробил маску главаря. Синий пластек разлетелся вдребезги. Бандит пошатнулся. Сигизмунд отвёл прут и изо всех сил ударил. Главарь попытался поднять руку, но прут со свистом врезался ему сбоку в голову. Грубая корона сломалась, и бандит осел на землю, кровь брызнула в грязь и смешалась с дождём.

Сигизмунд чуть не упал от инерции удара. В ушах стоял звон. Полумесяц Королей Трупов казался неподвижным, застывшим, когда мгновение переместилось из прошлого в будущее. Сигизмунд почувствовал, как дыхание втягивается в лёгкие. Мгновение слилось во взорвавшуюся секунду падавших на землю капель дождя.

Короли Трупов бросились в атаку. Вопли срывались с их губ. Сигизмунд развернулся как раз вовремя, чтобы встретить бандита в медной маске. Затем на него набросился другой, и он снова замахнулся, наполовину ослеплённый. Он ни во что не попал, но фигуры в масках отскочили назад, и у него было мгновение, чтобы взмахнуть прутом над головой. Они снова бросились вперёд. Он прокрутил прут по кругу. Наконечник зацепил одного сбоку головы, и тот рухнул как сломанная кукла. Он развернулся, используя вес прута вместо силы, и ударил им в другого. Кости сломались, и увенчанная короной фигура с криком упала.

Возможно, у него есть шанс. Он был быстр и знал, как использовать свой вес. Он и раньше переживал подобные драки. Но их было больше, чем обычно. Гораздо больше. И эти лживые короли жестокости не побегут, когда им пустят кровь. Они верили, что боги или ангелы мёртвых наблюдают за ними, чтобы забрать их. Они не остановятся. Не важно, скольких из них он отправит в грязь. Он должен умереть, изрубленный и избитый до кровавого мяса.

Боль взорвалась в левой ноге, и он начал падать. Один из Королей Трупов оказался у него за спиной и ударил дубинкой по колену. Он почувствовал, как крик сорвался с губ, и прикусил их. Короли Трупов взвыли и бросились на него. Тот, кто попал по ноге, замахнулся дубинкой, чтобы ударить его по голове.

Кто-то вышел из дождя и врезался в Короля Трупов, сбив того в грязь. Фигура схватила дубинку, которую вырвала из руки бандита, и взмахнула ею вверх и вниз по сокрушительной дуге. Сверкнула молния, и Сигизмунд увидел, как Коробан развернул дубинку только что убитого им юноши и впечатал её в центр ближайшей маски. Короли Трупов потрясённо отпрянули. Сигизмунд чувствовал, как боль и слабость тянут его, словно мёртвые руки, вниз, в грязь.

— Почему? — выдохнул Сигизмунд.

— Пришёл, чтобы найти тебя, — сказал Коробан. — Я не мог позволить тебе сделать это в одиночку.

Сигизмунд воткнул прут в землю и заставил себя встать рядом с другом, когда Короли Трупов бросились в атаку. Лезвие прочертило красную линию на плече Коробана. Сигизмунд прижался к спине более крупного подростка и направил оружие в лицо ближайшему бандиту. Коробан бил снова и снова, и ещё двое упали. Лица в масках теперь кружили вокруг. Они хотели убивать, хотели кости этих сирот, которые сопротивлялись им. Всё, что им нужно было сделать, это подождать и позволить усталости взять своё. Сигизмунд знал, что так всегда было с жестокостью — не нужно жертвовать или бороться; нужно только быть терпеливым.

— Ты должен был... — начал Сигизмунд, с трудом переводя дыхание. — Ты должен был остаться с остальными.

— Нет. — Вот и всё, что сказал Коробан. Сигизмунд заметил рябь в кругу бандитов, когда мышцы напряглись. — Ты достаточно защищал нас в одиночку.

Бандит с парой зазубренных ножей прыгнул вперёд.

Гром и свет наполнили воздух.

Король Трупов развалился на куски.

Сигизмунд зажмурился, когда на него обрушилась горячая взрывная волна. Он споткнулся. Его зрение стало неоновым пятном, в голове звенело. Он выпрямился. Коробан что-то кричал. Короли Трупов бежали, и что-то лежало в грязи, разорванные рёбра и куски мяса, и теперь он слышал крики Коробана и знал, что его друг был в ужасе. Он кричал на полутехноязыке своего рождения, взывая о помощи, о защите, о том, чтобы какие-нибудь забытые боги или духи его родины услышали его сейчас.

Смерть шёл к ним сквозь дождь. Он был серого цвета грозовых облаков, облачённый в изогнутые пластины. Два глаза горели красным светом на лице, похожем на таран поезда. Он был огромным, слишком огромным. Дождевая вода скатывалась с его плеч. На поясе висел меч, а в правой руке он сжимал огнестрельное оружие. Движения дрожали от плавной силы, каждый шаг излучал угрозу. Его образ врезался в глаза и разум Сигизмунда, заполняя их, сокрушая всё, что не было почти непреодолимым инстинктом бежать. Он приближался к ним, неторопливый, неотвратимый, смерть, обрётшая форму.

Коробан по-прежнему кричал, его тело сотрясалось, как будто сквозь него проходил штормовой заряд. Сигизмунд почувствовал, как внутри него что-то сдвинулось, что-то, что позволило ему пошевелить руками и ногами. Он схватил Коробана за предплечье.

— Беги! — крикнул он. Взгляд Коробана был прикован к гиганту в буре. Сигизмунд снова дёрнул его за руку. — Беги! Иди за остальными и продолжай бежать!

Взгляд Коробана стал осмысленным.

— Ты... — начал он.

— Я не могу бежать. Ему нужна жизнь. Я выстою. Ты беги, беги и сохрани жизнь остальным.

— Ты не можешь...

— Иди! — крикнул Сигизмунд и оттолкнул рослого юношу. Коробан едва пошевелился, но его взгляд встретился со взглядом Сигизмунда, и он кивнул; а затем побежал, оставляя за собой следы крови в грязи.

Сигизмунд повернулся лицом к Смерти. Тот был почти прямо перед ним. Он заметил символы молнии на его груди. Молнии и птичьей головы с крючковатым клювом.

Он пытался сохранять спокойствие. Боль в конечностях теперь отдалилась, не исчезла, но стала не важной, отброшенной в грязь.

Смерть сделал последний шаг и остановился перед ним. От гиганта донеслось жужжащее урчание. Сигизмунд почувствовал боль в зубах и глазах. Он медленно попытался поднять грубый металлический прут, который служил ему оружием. Смерть наклонил голову, а затем воздух наполнился рычанием. Сигизмунду потребовалось мгновение, чтобы понять, что это был смех.

Мир Сигизмунда внезапно наполнился светом. Шум оглушил его, и на мгновение он подумал, что этот призрак наслал на него бурю. Затем летающая машина снизилась, белый свет ударил из её носа, дождь превратился в туман от нисходящего потока двигателей. Она висела над ними, пока Смерть смотрел на Сигизмунда.

— Мы пришли за тобой, — произнёс он.

— Вы не хотели быть воином легионов? — спросил Фосс. Он оторвал взгляд от инфопланшета и посмотрел на Лорда Храмовника.

— Нет, — ответил Сигизмунд.

— Вы знали о существовании легионов?

— Нет.

— Было много таких, как вы, завербованных в первые дни Крестового похода, не знавших, кем они станут.

— Забранных, — сказал Сигизмунд. — Нас не завербовали. Нас забрали.

Фосс моргнул, кивнул и сделал пометку, с облегчением обнаружив, что снова смотрит на зелёный шрифт, светившийся на экране инфопланшета. Он творил по ходу разговора, делая быстрые заметки, набрасывая варианты построения или реализации повествования. Но какого повествования? Если честно, он ожидал меньшего, может быть, чего-то прямого и грубого в ответ на свой вопрос. Это же было… Это было странно, эти замечания не были сказаны для иллюстрации или обоснования ответа. И они не были случайными — он уже мог это сказать. То, что он получал, было точным — как будто Лорд Храмовник излагал урок по кусочку за раз. Это не было похоже на оправдание. Это было похоже на путешествие.

— Вы не знали, что это было и кем вы станете, когда вас забрали. Если бы вы знали, пошли бы вы добровольно?

— Нет, — сказал Сигизмунд.

ДВА

ВОЗРОЖДЕНИЕ

Позже он будет помнить только сны. Они подняли его в небо. Он пытался сопротивляться, но гиганты в сером затащили его в пасть летающей машины, когда она зависла низко над землёй. Затем белый туман на периферии зрения, который появился с тех пор, как его порезали на крыше, заволок взгляд, и мир выскользнул из рук прежде, чем он смог удержать его.

Пришедшие сны были жестокими. Фигуры в белых лохмотьях с зубчатыми коронами маршировали вдаль. Их руки, красные по локоть, висели по бокам. На ногах звенели цепи. Он пошёл за ними. Кровь капала с кончиков пальцев фигуры перед ним, стекая на белый пол. Он удивился, почему он следует за ними, и попытался обернуться и посмотреть назад.

— Почему ты ушёл?

Голос остановил его, когда он хотел повернуться. Он узнал голос, но не был уверен, откуда. Это был Сив? Коробан? Йель? Может быть…

Колонна фигур остановилась.

— Ты сказал, что помешаешь им найти нас, — сказала фигура перед ним. Она по-прежнему не смотрела на него. Голос изменился. Тера? Кто-то ещё? Увенчанная короной голова фигуры опустилась, плечи ссутулились и затряслись. — Почему ты ушёл?

Он открыл рот, чтобы ответить, и протянул руку к поникшим плечам. Его рука была багровой. Плачущая фигура обернулась. У неё были отверстия для глаз, а на металлической маске виднелось содранное лицо Коробана.

— Они пришли за тобой, но ты ушёл, — сказал голос, а затем фигуры в белых лохмотьях оказались не перед ним, а вокруг него, с красных рук капало, они смотрели на него лицами, вырванными из прошлого: Тера, Сив, Йель и все остальные. — Вместо этого они забрали нас.

Он проснулся.

Он попытался встать, попытался дотянуться до оружия. Конечности не двигались. Мгновение он боролся. Затем заметил ремни, обвивавшие его руки, туловище и ноги. Он замер, почувствовав изогнутый лист металла за спиной и трубки, прикреплённые иглами к его рукам и шее. Он находился в комнате с гудевшими машинами. Фигуры в глянцево-серых комбинезонах и выпуклых шлемах двигались между рядами экранов. Воздух наполнял запах химикатов, густой и чужеродный.

Прямо перед ним стояла женщина. Жёлтый цвет оттенял белки её глаз, а кожа выглядела так, словно что-то впихнули и натянули на кости под ней. Морщины собрались по краям её щёк, а с шеи свисали складки кожи. Спереди белая униформа с жёстким воротником была застёгнута на две пуговицы. Её правый рукав был покрыт коркой и тёмно-красными пятнами. Она наклонила голову, переводя взгляд с глаз Сигизмунда на пищавший экран, прикреплённый к раме рядом с его головой. Он заметил, что правую сторону её черепа заменяла металлическая пластина.

— Вот... — сказала она. — Хорошо… Немедленная, агрессивная бойцовская реакция, но затем переход к ситуационной осведомлённости и оценке угрозы. Превосходный инстинктивный биоэмоциональный контроль.

Она наклонилась ближе. Изящная механическая рука из хромированного металла отделилась от её плеча и поднесла толстую линзу к правому глазу.

— Сенсорная реакция хорошая. Незначительное или полное отсутствие повреждения нервной системы в результате химической капельной комы. Ты помнишь, как сюда попал?

На секунду он не понял, что она спросила его.

Помнишь… Он вспомнил образ Смерти, выходившего из дождя, и летающую машину, пролившую на него свет, а затем…

Он стиснул зубы и посмотрел на женщину.

Её губы дрогнули.

— Движение глаз и расширение зрачка указывают на когнитивную память, но отрицательную реакцию на команду. Этого следовало ожидать. — Она наклонилась немного ближе. Сигизмунд уловил запах её дыхания, что-то сладкое и кислое, что навело на мысль о горящем пластеке и мусоре. — Мы немного подлечили тебя — обычная обработка ран, кровоостанавливающие вливания. Даже небольшая питательная добавка. Дали тебе шанс бороться. Нельзя допустить, чтобы мясо попало в мясорубку уже сломанным.

Она отступила, по-прежнему улыбаясь. Рука, державшая линзу у её правого глаза, откинулась на плечо.

— Переместите его на оценку. Предварительные физиологические и поведенческие показатели оцениваются как седьмая категория. Кроме того, отмечено несоответствующее поведение.

Фигура в куполообразном шлеме подошла к Сигизмунду и повернулась к нему. На лицевой панели не было ничего, кроме светившейся синей полосы на уровне глаз. Фигура ударила открытой ладонью под челюсть Сигизмунда и подняла его голову. Он напрягся, сопротивляясь, но рука, державшая его голову, ощущалась так, словно в глянцево-чёрной перчатке было железо. Другая рука подняла устройство, похожее на пистолет со стволом с зазубренными иглами. Фигура приблизила его, зафиксировала наконечник на расстоянии ладони от шеи Сигизмунда и нажала на спусковой крючок. Устройство врезалось в шею Сигизмунда. Боль взорвалась внутри кожи. Он промолчал. Женщина продолжала смотреть на него и улыбаться.

— Да, — сказала она, — определённо седьмая категория.

Фигура в шлеме нажала кнопку на раме, удерживавшей Сигизмунда, и он упал вперёд, когда ремни с пневматическим щелчком ослабли. Трубки и иглы для инъекций выскользнули из рук. Он попытался вскочить, побежать, схватить оружие и освободиться, но тело было вялым, движения медленными, как будто его конечности ещё не принадлежали ему. Пальцы нащупали место на шее, куда укололо устройство. Он почувствовал круглую металлическую пробку, плотно прилегавшую к его коже.

— Попробуешь вырвать это, и заберёшь с ним большую часть своего горла, — сказала женщина. — После этого не потребуется много времени, чтобы истечь кровью.

Сигизмунд видел, что помещение простиралось по обе стороны от того места, где он висел на раме. Рамы справа были пусты, но слева были заполнены телами. Некоторые двигались, дрожали или напрягались в удерживавших их ремнях; другие лежали неподвижно с закрытыми глазами. У большинства в руках были трубки.

Женщина направилась к следующей раме. Её обитатель не шевелился, его глаза были закрыты. Женщина нажала на несколько кнопок на раме, и протянувшиеся к рукам подростка трубки дёрнулись, когда молочно-белая жидкость запульсировала через них. Глаза юноши открылись. Женщина сжала губы. Хромированная рука соскользнула с плеча, чтобы поместить объектив перед её глазом, когда она широко распахнула веки юноши. Она отступила, что-то прошипела сквозь зубы и, не оглядываясь, протянула руку. Фигура в куполообразном шлеме вложила в её ладонь толстый цилиндр.

— Отметить неспособность правильной реакции на химические вливания, — сказала она и прижала цилиндр к голове подростка. Раздался влажный глухой удар, и глаза закрылись. Женщина отступила, свежие ярко-красные пятна появились на её рукаве рядом с более тёмными и сухими.

Другая фигура в таком же куполообразном шлеме наклонилась, схватила Сигизмунда за лодыжку и потащила по блестевшему полу к металлической двери, которую он раньше не заметил. Когда дверь открылась и его втащили внутрь, он услышал, как женский голос последовал за ним, слова затихавшим гулом скользнули вдаль.

— Немедленная агрессивная реакция не уменьшается, отметить как вероятный двенадцатый тип...

Его оставили на полу в металлическом помещении. Он подтянулся и попытался добраться до двери, прежде чем она захлопнется. Руки и ноги по-прежнему были онемевшими и медленными, и замки с лязгом встали на место, когда его кулак ударил по потёртому металлу двери. Он прислонился к ней лбом, задыхаясь.

— Свет солнца, что они нашли на этот раз?

Волна смеха заставила его повернуть голову. Металлическое помещение представляло собой голую коробку. Противоположную стену занимал ряд тяжёлых противовзрывных дверей. Жёлтые и чёрные полосы отмечали зубчатую щель, по которой они открывались. Яркий бело-голубой свет исходил от решёток на потолке. Дюжина или больше юношей стояли или сидели. Не было двух одинаковых: меньше, крупнее, мускулистые, худые, с бледной кожей и смуглые. Он заметил, что все выглядели примерно одного возраста. Он почувствовал, как онемевшие мышцы напряглись, приготовились.

— Нервный, — заметил тот, кто говорил раньше. Он был высоким, с гладкой кожей и ровными мышцами. Серебристо-синие волосы ниспадали на правую сторону узкого лица. Его левую щёку пересекал аккуратный шрам. Глаза были зелёными и проницательными, а улыбка на губах напомнила Сигизмунду кошачью с оскаленными зубами. — Ты понимаешь речь, дикий мальчик?

Сигизмунд не ответил. Его взгляд переместился на остальных подростков. Они не выглядели едиными, но все они выглядели опасными. Возможность внезапного насилия исходила от них, как тепло от огня. Он чувствовал, как онемение в мышцах проходит, в голове проясняется. Была боль, но это не имело значения. Он сможет сражаться, если потребуется.

— Ты умеешь разговаривать? — усмехнулся юноша со шрамом, по-прежнему улыбаясь.

— Прекрати. — Один из подростков на краю комнаты. Он был крупным, с длинными конечностями. Яркие синие татуировки зверей, наполовину кошачьих, наполовину орлов, усеивали его тёмно-коричневую кожу.

— Просто смотрю, что это за последний соискатель. — Юноша со шрамом и серебристо-синими волосами пожал плечами, всё ещё глядя на Сигизмунда. — Знаешь, это соревнование. Не все пройдут через то, что будет дальше. Не все переживут то, что будет дальше.

— И ты справишься? — спросил другой подросток с кислотными клеймами на предплечьях и выкрашенной в зелёный цвет щетиной на голове. Юноша со шрамом снова пожал плечами.

— Это не подлежит сомнению. Вопрос в том, кто из вас справится? — Несколько человек посмотрели на него. — Кто из вас вообще знает, что происходит? Держу пари, что дикий мальчик имеет об этом меньше представления, чем о том, как не испражняться на пол. Мы здесь ради легионов нового Императора. Нас сортируют, анализируют, классифицируют и оценивают. Если мы пройдём, мы будем переделаны, переродимся. Потерпишь неудачу, и ты даже не станешь пятном крови на ботинке.

— И ты этого хочешь, высокородный? — спросил юноша с синими татуировками.

— Я был отдан ради этого. Я — подарок моей семьи новому Империуму.

— Отличный способ избавиться от мусора, — сказал тот, что со шрамами от ожогов, подняв голову. Его глаза были бледно-серыми, а кожа пепельно-белой, как могильная пыль. Несколько подростков рассмеялись. Высокородный юноша открыл рот, чтобы что-то сказать, но его прервали. — Ты боишься, высокородный? Вот почему ты так много болтаешь? Я имею в виду, ты выглядишь как положено, но что это у тебя на лице? Это должно изображать шрам от лезвия?

— Ты сливной бачок, — прорычал юноша со шрамом и шагнул вперёд. Сигизмунд заметил, как напряглись мышцы на спине, готовые толкнуть его вперёд. Тот, что с кислотными клеймами, по-прежнему сидел на полу, положив руки на колени ладонями вниз.

— Твоя семья заплатила за то, чтобы тебя порезали, а? Маленький знак войны, который можно носить с красивым украшением. Было больно? Ты плакал?

Высокородный юноша рванулся вперёд, сжимая кулаки и напрягая мышцы. Тот, что с кислотными клеймами, оторвался от пола, как выпущенная пружина. Заострённый осколок металла, который он прятал в руке, устремился в рёбра высокородного. Глаза юноши начали расширяться, когда он понял, что происходит и что он ничего не может сделать, чтобы остановить это.

Сигизмунд врезался в подростка с ожогами от кислоты, его ладони сжали руку, державшую шип. Сигизмунд понял, что тот силён, гораздо сильнее, чем предполагало его худощавое телосложение, достаточно силён, чтобы вырвать оружие и зарезать Сигизмунда, а затем заколоть того, кого выбрал. Однако на это потрясённое, сбившееся мгновение юноша потерял равновесие. Сигизмунд вывернул державшую заточку руку и вонзил осколок заострённого металла в торс подростка. Тот ахнул, внезапно замерев. Шок затопил его глаза. Его рот зашевелился. Затем пошла кровь, хлынувшая изо рта, когда он упал. Сигизмунд посмотрел на него сверху вниз, опустился на колени и закрыл глаза. Когда он встал, то увидел комнату, полную уставившихся на него глаз.

Темнокожий подросток с яркими татуировками подошёл и наклонился, изучая заточку, по-прежнему торчавшую из-под рёбер мёртвого юноши. Он посмотрел на высокородного.

— Он собирался выпустить тебе кишки, — сказал он. — Спровоцировать тебя напасть, и тогда ты задыхался бы от собственной крови на полу. Я даже не заметил, что у него был шип. Кто-нибудь ещё? — Он обвёл взглядом наблюдавшие глаза. Никто не ответил. Затем он посмотрел на Сигизмунда. — Священная вода потерянных рек, но это было быстро. — Сигизмунд ничего не сказал, но отвернулся. — Похоже, высокородный, ты обязан дикому мальчику за то, что ещё дышишь.

Юноша со шрамом на лице взглянул на Сигизмунда. В этом взгляде был страх, страх и ещё гнев.

— Отойди от меня, — выплюнул он и повернулся спиной. Сигизмунд прошёл мимо него и сел у стены, ни на кого не глядя, но наблюдая за ними всеми. Кровь засыхала на его пальцах.

Украшенные полосами двери открылись. Фигуры в зеркальных забралах и тяжёлых серых доспехах хлынули внутрь с шоковыми дубинками в руках.

— Встать! Встать! — крикнул усиленный голос. — Прямо сейчас! Бегом!

Он больше никогда не видел ни высокородного юношу, ни ещё кого-либо из тех, кто был с ним в камере. Их смешали с сотнями других, разбили на группы, снова объединили и разделили, прогнали через проходы и двери, пока Сигизмунд не обнаружил, что дрожит в каньоне между стенами из раздавленных обломков и разбитого щебня. Пол покрывал лёд, и холодная жидкость падала из беззвёздной тьмы наверху.

— Если найдёшь дверь и войдёшь до того, как отключат свет, то поешь, — прокричал гулкий голос из парившей мешанины сенсорных линз и вокс-передатчиков. Сигизмунд поднял голову, но плававшая штука уже поднималась в воздух. Затем некоторые из остальных побежали вперёд, в узкие проходы. Секунду спустя Сигизмунд услышал поблизости звериный вой и тоже бросился бежать.

Он не успел добраться до двери вовремя. Он выжил, но не поел. Потом всё началось снова. Он понял, что те, кто побежал, как только вокс-голос замолчал, были теми, кто совершал пробежки раньше. В следующий раз он был одним из них. Он так и не добрался вовремя до двери на другом конце лабиринта. Он начал задаваться вопросом, удавалось ли это вообще хоть кому-нибудь. Он продолжал пытаться, даже когда голод и усталость тянули его всё ниже и ниже в такое место, где он не был уверен, жив ли ещё или это просто последние секунды жизни, разыгрывавшиеся в его голове.

В конце концов это просто прекратилось. Потом его накормили серыми кусочками пасты с химическим привкусом. Они позволили ему отдохнуть.

Затем они снова начали пытаться убить его. Они пытались до изнеможения загонять его через промежутки между грудами обломков и каменными шпилями, он постоянно бежал, преследуемый какофонией криков и воя. Снова и снова без цели или обещания отдыха, и только шоковые дубинки фигур с визорами. Другие сломались, упали, не в силах идти дальше. Некоторые повернули и побежали обратно тем же путём, которым пришли. Сигизмунд не видел, что с ними случилось.

Ночи и дни исчезли. Он просыпался в камере, слишком маленькой, чтобы лечь, затем в гулком зале, наполненном таким ярким светом, что он не мог открыть глаза, не ослепнув. Цифры гудели на него из решёток динамиков. Он доходил до конца погони, и кто-то выкрикивал ему несколько слов. Первые два раза он не ответил. Холодная вода, лёд, голод и снова темнота, слепящий свет и гудящие голоса. В третий раз что-то щёлкнуло в затуманенных глубинах его разума, и он ответил на выкрикнутые слова последовательностью цифр. Циклы света, тьмы и истощения закончились. Они снова подключили его к аппаратам. Жидкость закачали в его кровь, пока он висел на металлической раме. Они позволили ему поспать. Он начал задаваться вопросом, вернётся ли в мир живых или попадёт в страну мёртвых.

Наконец он проснулся и обнаружил, что Смерть вернулся за ним. Гигант снял железное лицо. У него были зелёные глаза и черты лица, которые выглядели почти человеческими. Его бронированная кожа была серой с белыми пятнами на плечах. Мужчина в синей униформе стоял рядом с гигантом, его пальцы двигались по светившемуся инфопланшету.

— Физические и когнитивные оценки находятся на высоком уровне, — сказал мужчина, не отрываясь от прокручивавшихся данных. — Имеется устойчивость к психотропным вливаниям, но в терпимых пределах. Никаких индикаторов психического потенциала. Оценка подтвердила, что он подходит для перехода к начальной имплантации.

— Подтверждение типа?

— Большинство измерений и оценок подтверждают первоначальную классификацию к седьмому типу, — ответил мужчина.

— А измерения, которые не соответствуют? — спросил Смерть, не сводя глаз с Сигизмунда.

— Психологические и физические признаки двенадцатой и шестнадцатой категорий и одинокий признак девятнадцатого типа, — сказал мужчина. — Всё в пределах допустимой совместимости.

Смерть подошёл ближе. От него пахло маслом и чем-то ещё, что напомнило Сигизмунду о пряностях, горевших на зимних кострах в кочующих лагерях. Он почувствовал, как кожу покалывает, а инстинкт попытаться убежать скручивается в его кишках.

— Приемлемо, — сказал Смерть после долгого молчания.

Они дали ему новое сердце на Луне. Только позже он понял, что впервые покинул Терру. Было просто ещё одно путешествие, сначала вверх и вниз по лабиринту залов и коридоров к посадочной платформе на склоне горы под звёздным ночным небом. На платформе стояла летающая машина размером с самое большое здание, которое он когда-либо видел. Они дали ему костюм из прорезиненной ткани со спиральными символами и цифровыми кодами, которые он не мог прочитать. Было ещё больше таких, как он, группы подростков, двигавшихся вперёд к открытым дверям в боку машины.

Ещё больше гигантов стояло рядом с ней и в открытых дверях. Сигизмунд заметил, что у каждого из них на броне были белые полосы, но не было двух одинаковых. Серый цвет их доспехов отличался, как будто цвет соответствовал какому-то принципу, но не точности. Правая рука одного была красной от плеча до пальцев, другого покрывали шрамы тёмно-серого и белого цветов. Они наблюдали за подростками горящими глазами.

Сигизмунд почувствовал, как ледяной воздух ударил ему в лицо, и посмотрел на уходившие к горизонту зубчатые скалы и снег. Он задумался, как далеко отсюда до кочующих лагерей, до Йель и остальных. Он ждал и терпел, ожидая шанса вырваться на свободу, и вот она, свобода, лежавшая на этом чёрном горизонте.

Он двинулся к краю платформы, высматривая возможность спрыгнуть на заснеженный склон. Тогда один из гигантов переместился, встав между ним и краем. Это существо не смотрело прямо на него, но Сигизмунд почувствовал, что оно знает, что он задумал, а затем, прежде чем появился шанс поискать другой путь, они двинулись к машине. Они пристегнулись ремнями безопасности, когда она начала реветь и дрожать. Двери закрылись. Машина накренилась, и он ощутил вибрацию полёта, но затем наступила внезапная тишина, и тяжесть исчезла из тела.

Когда они приземлились снова, двери машины открылись в пещеру из гладкого тёмного камня с изогнутыми стенами и потолком, закрытым большой круглой перегородкой из металлических листьев. Первый шаг, который он сделал, заставил его подпрыгнуть через пространство, и когда он приземлился, ему показалось, что земля может отпустить его в любой момент.

Они отвели его в комнату, похожую на внутренность яйца. Стены были зеркально гладкими. На полу виднелись круглые лужи воды. Очень высокие фигуры в текучих чёрных комбинезонах и серых мантиях скользнули вперёд и обдали его тонким туманом, пахнущим химией. Туман холодил кожу. Они метнулись прочь, и он заметил, что они передвигаются на пружинистых чёрных ходулях.

Две женщины остались, одна молочно-бледная, в серой мантии, с хромированными волосами. У второй было серебряное лицо, и трубки вились по гладкой поверхности её комбинезона. Кусочки полированной металлической сетки свисали с неё, подёргиваясь, хотя воздух был неподвижен. Сигизмунд понял, что она парила в полуметре от пола, и когда она подошла к нему, это выглядело так, как будто она скользила по глубокой воде. Серебро её маски поблёскивало в тусклом свете.

— Боги смерти идут! — прозвучал в памяти голос Короля Трупов. — Они пришли выбирать! Они пришли, чтобы дать нам вечную жизнь!

Он огляделся, но не увидел никакой двери, даже той, через которую вошёл. Гигант в сером и белом стоял прямо за ним. Гнев и страх всколыхнулись в Сигизмунде. Не было ни выхода, ни пути назад. Он закончит здесь, и пути назад нет.

Гигант в сером подтолкнул его вперёд. В движение не было вложено особой силы, но Сигизмунд ощутил за этим прикосновением силу горного обвала. Он развернулся, нырнул, пытаясь проскочить мимо гиганта. Кулак сомкнулся на его шее и оторвал его от пола. Он брыкался и царапался, извиваясь, даже когда почувствовал, как бронированные пальцы впились в мясо шеи и позвоночник. Он смотрел в глаза гиганта, красные на фоне белого шлема.

— Ты согласишься, — прорычал он.

— Отпусти его, — произнёс женский голос. Хватка на шее Сигизмунда не ослабла. — Истинное согласие не достигается угрозой. Отпусти его.

Пальцы разжались, и Сигизмунд, задыхаясь, рухнул на каменный пол. Женщина в серебряной маске подплыла к нему и, прежде чем он успел среагировать, взяла его под руку и подняла на ноги.

— Ты познал страдания, — сказала она, и Сигизмунд с удивлением услышал в её голосе нотку сочувствия. Он понял, что её лицо было маской, веки были закрыты, как будто в безмятежном сне. — Я это вижу. Мне жаль, но сейчас будет ещё больнее, а потом ещё больнее, и затем... — Женщина кивнула. — Вы не должны быть детьми доброты, и ваше перерождение не будет добрым. За это я тоже прошу прощения. — Она протянула руку и коснулась его щеки; он отпрянул от холодного прикосновения. — Недоброе порождение последних дней эпохи невежества. По крайней мере, так говорит Повелитель Терры, это надежда, которая придаёт боли смысл. — Она опустила руку и отвернулась, плывя к круглому каменному столу. — Как твоё имя, сын Терры?

Он колебался, как будто произнести имя означало отказ от части себя, за которую он боролся, от части себя, которая найдёт выход из этого подземного мира чудовищ и ведьм.

— Сигизмунд, — сказал он.

— Старое имя… Я — Гелиоса. — Она указала на другую женщину в серой мантии. — А это моя дочь, Андромеда, шестнадцатая, носящая это имя. Старые имена… Мы все носители истории, Сигизмунд, ты знал об этом? Каждая жизнь переносит прошлое в будущее. Во всех людях есть принцип всеобщего, который пытается выразить себя. Для некоторых он никогда не получает возможность всплыть на поверхность. Для других он переделывает их.

Она подняла руку, и паук с серебристыми металлическими лезвиями скользнул из темноты наверху. Сигизмунд обратил внимание на канавки и каналы, которые пересекали каменный стол и спускались по его бокам к зеркальным лужам воды в полу.

— Мы собираемся сделать с тобой что-то ужасное, Сигизмунд. Многие, на самом деле большинство из тех, кто подвергается этой трансмутации, не выживают. Ты можешь не выжить, хотя что-то подсказывает мне, что ты этого не допустишь, если сможешь, и я, со своей стороны, надеюсь, что ты выживешь. Я не совершаю обряды над большинством претендентов, которых приводят сюда, но я проведу его над тобой… Если ты позволишь.

— Матриарх Гелиоса... — прорычал гигант в сером, но женщина по имени Андромеда шагнула вперёд.

— Будет так, как пожелает матриарх, — сказала она. — У него будет выбор, и если ты не хочешь, чтобы мы прекратили производство твоей породы, ты будешь молчать.

Гигант покачал головой, но больше ничего не сказал. В его молчании был гнев.

Сигизмунд посмотрел на Гелиосу. Мысленно он наполовину задавался вопросом, не бредит ли от голода или лихорадки, и не видит ли в последнем сне перед концом истории о подземном мире и стражах у врат жизни и смерти.

— У меня есть выбор? — спросил он.

— Выбор есть всегда, — ответила Гелиоса. — Даже если альтернатива — умереть, это выбор. Идти дальше, выживать, иметь возможность стать — это тоже выбор.

— Кем я стану? — спросил он.

— Как ты думаешь, кем ты станешь? — сказала она.

— Одним из них, — сказал он, кивнув в сторону гиганта.

— Если ты переживёшь этот процесс, да, ты станешь одним из них — одним из Легионес Астартес Императора Терры.

— Я не знаю, что это значит, — сказал он.

— Чего ты боишься, Сигизмунд, что это значит?

— Существо тьмы, посланное молиться за живых.

Гелиоса рассмеялась, коротко и холодно.

— Достойный страх, — заметила она. — Я не могу сказать, что ты не станешь таким, но я могу сказать тебе, что это не сделает тебя тем, чего ты боишься. Или сделает, или ты станешь чем-то большим, или станешь ничем, это будет так, как должно быть.

Она протянула руку к каменному столу под пауком с лезвиями.

Сигизмунд взглянул на гиганта, а затем забрался на стол. Камень холодил спину. Он посмотрел на висевшие над ним лезвия. Что-то обвилось вокруг его рук и ног, крепко сжимая. Он услышал, как потекла вода. Над ним щёлкнули серебряные паучьи конечности.

— Мы начинаем, — сказала Гелиоса. Сигизмунд кивнул, и лезвия мелькнули вниз.

Он вынырнул из омута воспоминаний под стук второго сердца. Он быстро встал, рука потянулась к хирургическим скобкам, и прижжённая плоть сползла по середине груди.

— Жив, в этом нет сомнений, — раздался голос.

На него смотрели глаза — две пары глаз, каждая на своём лице, одно худое и тёмное, другое с узлом уродливых шрамов, пересекавших щёку, висок и рот, которые превратились в ухмылку, когда Сигизмунд моргнул.

— Интересно, он заговорит или это придёт позже?

Помещение было маленьким и металлическим, пахло человеческим потом и спёртым воздухом. Исчез гладкий чёрно-серый камень Луны. Гравитация притягивала его, когда он двигался. Воспоминания о кочующем лагере и буре ощущались так, как будто они вот-вот хлынут обратно в глаза.

— Гипнотическое оцепенение, — сказал тот, что с худым лицом. — Они погрузили его на долгое время.

— Полагаю, что весь путь от Соляр, — сказал тот, что улыбался.

Сигизмунд не ответил, но почувствовал, что слова в его мыслях связались со знанием, о котором он и не подозревал. Гипновливание знаний, также называемое гипноиндоктринацией — процесс, посредством которого соответствующим образом химически подготовленный субъект может усваивать фундаментальные знания с помощью неактивного процесса. Уровень потерь среди испытуемых — двадцать три целых и четыре десятых процента.

— Яркие воспоминания и сновидения, — сказал худощавый. — Пока мозговая ткань перестраивается, чтобы приспособиться к дополнительным информационным слоям. Многие испытуемые полностью теряют способность видеть сны. Другие теряют части предыдущих воспоминаний. Небольшое количество…

— ...испытуемых теряют всю идентичность, сформированную до гипновливания. — Сигизмунд закончил фразу.

— Что ж, это подтверждает, что они пичкают нам одно и тоже, — сказал претендент с улыбкой и шрамом.

Претендент. Это слово заставило Сигизмунда моргнуть, когда он осмыслил его. Он снова моргнул, глядя на свои руки и мышцы, уже набухшие на предплечьях. Он знал, что это было результатом имплантатов, данных ему на Луне, органов первой фазы трансформации, его перерождения во что-то, что больше не будет по-настоящему человеком. Он почувствовал, как внутри всплывают другие слои запомненной информации. Должно быть, они отправили его сразу после первых стадий процесса и влили гипнознания в череп, когда корабль, пересекал звёзды.

— Я Сигизмунд, — сказал он, глядя на другие лица.

— Это Гелдоран, — сказал улыбавшийся, кивнув в сторону другого. — А меня зовут Фафнир Ранн.

Пушечный снаряд попал в центральную часть сервитора-убийцы. Тот отлетел назад, врезался в металлическую стену и прыгнул на Сигизмунда. Он выстрелил снова, ещё одно попадание пронзило ядро сервитора. Существо откинулось на спину и забилось в конвульсиях, молотя стальным скорпионьим хвостом. Второй сервитор выскочил из-за угла, его руки и ноги вонзились в стену и потолок. Сигизмунд вскинул оружие, быстро, но недостаточно быстро. Сервитор-убийца протянул длинные руки из мёртвой плоти. Пушечный снаряд попал ему в голову. Он упал, кровь лилась из того места, где металлическая маска врезалась в мясо и череп под ней.

Он услышал торжествующий рык Гелдорана при выстреле, но не оглянулся на другого претендента. Инстинкт одинокого выжившего заставил его сосредоточиться только на себе. Он ударил ногой по шее сервитора, пригвоздив того к полу, и выстрелил в остатки головы, затем вскинул оружие и выстрелил ещё раз в того, который скребся по палубе. Он пошёл вперёд, за угол, навстречу гудевшим завываниям остальных приближавшихся сервиторов, вынул обойму и плавным движением вставил новую.

Сервиторы уже ждали, прижавшись к стенам. Они были из человеческого материала, или, по крайней мере, частично, но кибернетическая работа и манипуляции с плотью сломали их позвоночники и вправили суставы так, что они могли бегать на четырёх конечностях, как кошачьи, или скакать, как прыгавшие обезьяны. Металл покрывал их черепа, а спины усеивали штекеры электрошокеров. Части мозговой ткани вырезали и поместили в грудную клетку и нижнюю часть туловища. Один смертельный выстрел в голову замедлит, но не убьёт их; для этого нужно полностью уничтожить их. Вдобавок ко всему, они были быстрыми, их было трудно убить, и они действовали со злобной хитростью. Сигизмунд уже сталкивался с ними в десятках тренировочных упражнений убийственного уровня и видел, как они победили трёх претендентов. Этого следовало ожидать, если вы не усваивали полученные уроки. В тренировочных лабиринтах глубоко внутри корабля ни в чём нельзя было быть уверенным, и всё было испытанием. Каждое упражнение происходило вслепую; продолжительность, враг и условия всегда менялись. В предыдущих циклах их сбрасывали в жаркую зону с ядовитым воздухом и изменявшейся гравитацией. На этот раз они были облачены в серые неполные панцири и вооружены стаб-пушками, которые стреляли твердотельными пулями размером с большой палец человека. Их цель была проста — уничтожить сервиторов-убийц быстрее чем за пятьдесят минут.

Сервитор прыгнул на Сигизмунда. Он выстрелил, изменил прицел и выстрелил ещё дважды. Кровь брызнула из развалин черепа. Когти царапнули по левой руке. Он почувствовал, как стаб-пушка опустилась, и дёрнул её обратно. Он нажал на спусковой крючок. Он ударил ногой. Взрыв пробил торс сервитора. Он снова ударил ногой, отправив труп в другого сервитора, который полз к нему по стене. Удар едва замедлил противника, но этого оказалось достаточно, чтобы он ткнул стволом пушки в грудную клетку и выстрелил снова.

Онемение распространялось от раны на руке, но кровь уже сворачивалась. Другой сервитор подпрыгнул к потолку и вцепился когтями в решётку. Сигизмунд отступил на шаг и опёрся плечом в стену. Сервитор изогнулся и прыгнул. Он выстрелил. Снаряд попал в лицо, прошёл сквозь шею и туловище. Существо упало, конечности обмякли. Сигизмунд прицелился и выстрелил ещё раз. Выстрел пронзил другого сервитора от головы до живота. Тот повис с потолка, его когти по-прежнему цеплялись за пластины решётки.

— Конец. — Голос прогремел по коридорам, отражаясь от вокс-решёток и громкоговорителей.

Сигизмунд опустил прицел, но не оружие. Позади него из-за угла вышли Ранн и Гелдоран, их лица и доспехи были забрызганы кровью.

— Учения приостановлены. Вы проиграли, — прогремел вокс-голос. — Вы начнёте снова через семнадцать минут. Вернитесь к исходной точке.

Ранн и Гелдоран посмотрели на Сигизмунда, который отвернулся и пошёл обратно по коридору.

— Мы проигрываем из-за тебя, — сказал Ранн, когда они вставляли патроны в магазины. Сигизмунд посмотрел на него. Ранн пожал плечами и добавил ещё одну пулю в обойму. — Ты тоже знаешь это, брат. Ты быстр и ловок, и ты можешь убивать. Но ты один, и именно так умирают воины, и именно так мы проигрываем.

Сигизмунд вставил магазин в пушку, проверил и переключил предохранитель. Он поднял голову и встретился со взглядом Ранна.

— Во что мы превращаемся? — спросил он.

— Ты знаешь, — сказал Гелдоран. — У тебя есть гипноинформация, ты слышал ответ от старших. Мы становимся воинами Седьмого Легионес Астартес. Мы будем солдатами в Крестовом походе.

— Крестовом походе за что? — спросил Сигизмунд. — За кого?

— За Императора, — сказал Гелдоран.

Сигизмунд покачал головой.

Гелдоран выглядел так, как будто собирался снова заговорить, но Ранн поднял руку.

— Мы становимся чудовищами, Сигизмунд, — сказал Ранн. Сигизмунд слегка кивнул. — Мы становимся существами, которые будут сокрушать и убивать, и наше существование создаст столько же ужаса, сколько и надежды. Чудовища, воплощение смерти. Из всего, что видели звёзды, они не видели ничего подобного нам.

Сигизмунд кивнул.

— Не то, на что ты надеялся, когда сражался, чтобы остаться в живых, — сказал Ранн. — Хуже, чем ты боялся, да?

Зазвучали клаксоны. Лампы вспыхивали и мигали. Вдалеке по коридорам эхом разнёсся скрежет когтей, впивавшихся в металл. Гелдоран начал двигаться, но Ранн был неподвижен, не сводя глаз с Сигизмунда.

— Я не стану чудовищем, — сказал Сигизмунд.

Ранн ухмыльнулся:

— Кто сказал, что ты уже не стал? Но это совсем другое дело.

— Идём! — прорычал Гелдоран, и они побежали по коридору на звук когтей. Они достигли места, где туннель расширялся, а затем снова сужался. Гелдоран сделал серию боевых жестов. Троица прижалась к стенам по обе стороны от сужения.

— Ты хочешь знать, частью чего являешься? — спросил Ранн, но не стал дожидаться ответа. — Мы — конец всего, что было. Всего. Мы собираемся снести это, а то, что отказывается быть снесённым, мы собираемся сломать и сжечь. Пепел, вот что мы собираемся оставить. Все короли и безумные правители, войны и ложь, вся кровь и жестокость, мы собираемся уничтожить это и оставить мёртвым на земле. Палачи прошлого, вот кто мы такие, и ты знаешь, что будет после? Эпоха, когда мы больше не будем нужны, когда больше никогда не понадобятся такие, как мы.

— Ты уверен? — спросил Сигизмунд.

— Ни в чём нельзя быть уверенным, брат. Вот почему мы должны бороться за это.

Сигизмунд долго смотрел на Ранна. Из глубины коридора донёсся скрежет сервиторов-убийц.

— Спасибо… брат, — сказал Сигизмунд. Ранн ухмыльнулся. Гелдоран встретился взглядом с Сигизмундом и коротко кивнул.

Шум воющих голосов был оглушительным, когда первый сервитор-убийца повернул за угол.

— Сейчас! — крикнул Сигизмунд, и все трое вскочили на ноги, поднимая оружие. Сигизмунду показалось, что он услышал смех Ранна, когда прогремели первые выстрелы.

— Вы нашли себя, — сказал Фосс. Он улыбался, когда записывал, думая о Ранне. Капитан-штурмовик обладал величайшей способностью к откровенной правде и смеху, которую Фосс когда-либо встречал в сыне Рогала Дорна.

— Я ничего не нашёл. Легион нашёл меня, — сказал Сигизмунд. — Я принял это.

— Кажется, я начинаю понимать, — сказал Фосс. — Это цепь становления, от страха и потери к братству и идеализму.

— Я не идеалист, — сказал Сигизмунд.

— Вы чемпион и защитник клятв легиона, который верит, что они не просто завоёвывают, но создают нечто большее, чем они сами. Вы неоднократно сражались за честь своего легиона. Разве это не идеализм?

— Это долг, — сказал Сигизмунд.

— Конечно, это так... — пробормотал Фосс себе под нос.

— Мой ответ тебя не устраивает? — спросил Сигизмунд, и в его словах было достаточно резкости, чтобы Фосс поднял голову. Холодный убийственный взгляд снова встретился с ним, и снова в затылке закричала волна страха. Он подавил её.

— Если говорить откровенно, то да, не устраивает, — сказал он.

— Почему?

— Я в это не верю.

— Ты называешь меня лжецом? — Снова резкость, обещание в низком контроле голоса, которое заставило бы волков и воинов ползти обратно во тьму.

Фосс сдержал эмоции. Он вздохнул, потёр глаза.

— Я не думаю, что вы лжёте, и также уверен в том, что не станете лгать, как и в том, что сияет свет Сол, но я думаю, что вы... — Он снова вздохнул, отложил планшет и взял флягу с водой. Жидкость внутри была такой же сладкой, как и всё остальное на этой планете. Он сделал глоток, завинтил крышку и поставил её на стол. Сигизмунд по-прежнему наблюдал за ним, когда он снова взял планшет и перо. — Я думаю, вы разрываетесь.

Тень промелькнула в льдисто-голубых глазах.

— Что?

— Я думаю, вы хотите поговорить, рассказать мне свою историю и причины своей веры, но вам одновременно не нравится сам процесс, вам неудобно. Это вам не подходит. Ваш меч, ваш легион, ваш долг — они вам подходят. Сидеть с человеком, который думает, что его долг — найти и осветить истину — и, честно говоря, немного упрямым по-своему, — это вам не подходит. Это неудобно. Итак, милорд, вы разрываетесь между тем, чего хотите, и своей природой. И это подводит нас к другому конфликту, реальному — тому, который присутствует не только в рассказе, который вы мне поведали, а великому конфликту внутри вас, который заставляет вас отвечать «долг», когда я спрашиваю, почему вы делаете то, что делаете.

Долгая пауза. Выражение лица Сигизмунда не изменилось. У Фосса появилось отчётливое ощущение, что если он не зашёл слишком далеко, то подошёл прямо к черте.

— Ты слишком много болтаешь, — сказал Сигизмунд тихим, низким и опасным голосом. — Ты быстро формируешь мнения на основе скудной информации и говоришь, когда разумным вариантом действий является молчание.

Фосс ждал. Он проделал долгий путь ради этого разговора, чтобы поговорить с воином из воинов. У него было такое чувство, что он, возможно, только что завершил и путешествие, и разговор. Глаза Сигизмунда блеснули, и медленно последнее выражение, которое Фосс ожидал увидеть, ненадолго появилось на лице Лорда Храмовника.

— Я понимаю, почему ты нравишься Ранну, — сказал Сигизмунд и улыбнулся.

Затем улыбка исчезла. Фосс моргнул.

— Этот конфликт, который разрывает меня на части, — сказал Сигизмунд, и Фосс подумал, не было ли в последнем слове насмешливой нотки. — Какие силы, по-твоему, сталкиваются во мне, Соломон Фосс?

— Контроль, — ответил Фосс. — Самообладание, дисциплина, сила воли, называйте это, как хотите.

— И в противовес этому?

— Всё остальное.

Сигизмунд выгнул бровь.

— Посмотрим?

ТРИ

ГОНЧИЕ ВОЙНЫ

— Брат Сигизмунд.

Он поднял голову и открыл глаза. Сержант Иск смотрел на него сверху вниз.

— Брат-сержант, — ответил Сигизмунд и начал вставать, чтобы отдать честь. Иск положил руку на наплечник Сигизмунда, останавливая его. Рука была из промасленного металла, сервосоединения и микропоршни обнажены, словно кость и сухожилия на конечности, с которой содрали кожу. Аугментация занимала всю руку Иска, пока не исчезала под изгибом наплечника. Его правая нога тоже была аугметической, заканчиваясь ступнёй с квадратным носком, похожей на миниатюрную версию ступни боевого титана. Он был с непокрытой головой, а его лицо и череп представляли собой оболочку из хрома и чёрного углерода. Два аугметических глаза светились красным светом над ртом и подбородком, которые остались единственными признаками того, что лицо когда-то было из плоти.

Ходили слухи, что он потерял половину тела из-за плотоядного нановируса во время штурма Луны, когда Великий крестовый поход ещё не вышел за пределы Солнечной системы. От него мало что сохранилось для восстановления на службе, и он балансировал на грани погребения в дредноуте, пока не сказал, что переломает кости техноадептам тем, что от него осталось, прежде чем уснёт в ходячем гробу. По крайней мере, так говорили, и хотя никто и никогда не просил его подтвердить эти слухи, само тело было свидетельством его службы. Его отделение было вторым в составе 45-й штурмовой группы Десятого крестового похода VII легиона — подразделения «за линией фронта», как часто называли их. Не просто первыми вступать в бой, но и первыми бросаться на врага. Когда Десятый крестовый поход легиона наносил первый удар, 45-я была костяшками его кулака.

Голова Иска дёрнулась, и его глаза зажужжали, сосредоточившись на клятвенном пергаменте в руке Сигизмунда. Они находились в погрузочном отсеке десантного корабля, двести воинов в жёлто-чёрных цветах Имперских Кулаков, каждый стоял или сидел, воздух гудел от активной силовой брони, оружие звенело при последней проверке. Дым горячего сургуча поднимался оттуда, где слуги и сервиторы двигались среди воинов, прикрепляя к доспехам клятвенные бумаги.

— Можно, брат? — спросил Иск. Металлические пальцы разжались, и он кивнул на клятву момента Сигизмунда. Сигизмунд понял, что колеблется, а затем протянул пергамент.

Иск посмотрел на него, его глаза снова сфокусировались до жёстких точек красного огня.

— Война может найти нас... — сказал Иск после паузы. — Чтобы мы могли найти, что равны ей... — Его взгляд переместился на Сигизмунда. — Ты сомневаешься, брат?

Сигизмунд долго молчал.

— Я не сомневаюсь в себе, сержант, но я знаю, что всегда есть вещи, которые больше нас, сильнее нас. Я не хотел бы оказаться в неравном положении, когда встречусь с ними.

Ещё один долгий, красный, как лазер, взгляд.

— Ты знал войну всю свою жизнь, не так ли? — наконец сказал Иск, и Сигизмунд был удивлён, как это прозвучало. Голос стал тише, всегда звучавшая в нём жёсткая команда исчезла, с металлического лица исходила человеческая интонация. Сигизмунд понял, что ответ готов сорваться с языка. — Сегодня ты идёшь сражаться за Империум, за легион, за будущее. Ты делаешь это впервые, но война создала тебя. Тебе не нужно надеяться быть ей равным, потому что ты её сын. Война — это жизнь для тебя и для всех нас. Это всё, что имеет значение — здесь нет такого испытания, с которым ты уже не сталкивался, живя. Это клятва момента, брат, и всё, что тебе нужно сделать, чтобы встретить этот момент — это идти вперёд.

Иск протянул пергамент Сигизмунду, который взял его.

— Благодарю, брат-сержант, — ответил он и склонил голову. Сержант коротко кивнул и двинулся прочь, его поступь напоминала скрежет шестерёнок.

У города было название, но оно исчезло, как только прозвучал первый выстрел. Для стратегов и штабистов 786-й группы Крестового похода — это стало зоной боевых действий 12-75/Основная. Для всех остальных в пределах боевой сферы это был просто город Ведьм. Он располагался на плато с сетчатыми полями, гидропонными куполами и ирригационными каналами, которые сияли на солнце, словно серебряная инкрустация. Люди обрабатывали эти купола, канавы и поля, собирая урожай зерновых культур, мякоть корнеплодов и цитрусовых, заполняли ими вагоны и отправляли по рельсам обратно в город. Почва представляла собой толстый слой старого вулканического пепла, сухого на жаре и плодородного при поливе. Землекопы и ирригационные работники подбирали осколки зелёного вулканического стекла целыми вёдрами, и кучи этого материала отмечали пересечения вившихся между полями дорог и тропинок. Когда солнце садилось в определённое время года, зелёное стекло светилось, как будто внутри каждого осколка были живые светлячки. В эти ночи фермеры танцевали и благодарили звёзды и землю за свою удачу и изобилие.

Над плато и полями возвышался город. Гора в его сердце когда-то была вулканом, который покрыл землю у подножия пеплом, стеклом и пемзой. Он давно остыл и его склоны теперь обрамляли башни и здания. Дороги спиралью вились от десяти ворот у его основания к краю кратера. Башни окружали этот край, как шипы на короне. Внутри кратера лестница кольцами спускалась в холодное жерло горы, вниз и вниз, туда, где никогда не знали солнечного света. Никаких зданий на этом длинном спуске не было, только вырубленные в скале лестницы и ниши, и верёвки, натянутые через пропасть и увешанные зелёным стеклом, которое звенело ночью, словно от ласковых прикосновений ветра.

Другие города покрывали планету и даже усеивали спутники и планетоиды всей звёздной системы, но город и его гора были сердцем изобилия. Отсюда защита, традиции и стабильность объединяли людей планеты и системы. Хозяева города владели силой земли и воздуха, солнца и ночи. В разгар сезона солнца и снова в середине сезона бесплодия их слуги приходили и забирали то, что им причиталось: одного из ста молодых, выбранных для служения и, возможно, для того, чтобы самим стать хозяевами. Всё находилось в равновесии: давали изобилие и уверенность, а взамен получали должное, точно так же, как с землёй, которую поливали, а затем собирали урожай. Не было причин сопротивляться. Не было никаких причин делать что-либо, кроме как повиноваться и быть благодарным.

Потом пришли корабли. Равновесие нарушилось, и мира и изобилия не стало.

Сигизмунд почувствовал, как двигатели «Лэндрейдера» заработали на максимальных оборотах. Ударная волна пронзила его тело. Шлем засветился янтарными рунами предупреждений. Он ощутил, как машина резко завертелась. Свет в отсеке сменился с жёлтого на красный. Что-то взорвалось в воздухе совсем рядом. Удары прокатились эхом по корпусу танка. Тот покачнулся и с грохотом покатился в другом направлении. Магнитные ремни, удерживавшие Имперских Кулаков, разомкнулись. Сигизмунд вскочил на ноги, когда «Лэндрейдер» снова накренился. Рядом с ним Ранн зарычал со смехом через громкоговоритель шлема.

— Произнесите свои клятвы, — раздался голос первого сержанта Иска по командному воксу, ровный и ясный сквозь рёв двигателей.

— Война может найти нас... — сказал Сигизмунд и услышал эхо внутри шлема. Тяжесть оружия в руках казалась исчезла.

— Чтобы мы могли найти, что равны ей... — последовали следующие слова. Жужжащий визг расколол красный воздух, когда выстрелили спонсоны танка.

— Приближаемся к точке высадки, сопротивление высокое, — раздался спокойный голос командира машины.

— Чтобы мы могли возвыситься...

Шум двигателя нарастал, лязг гусениц вибрировал сквозь броню и плоть.

— Чтобы мы могли повергнуть наших врагов.

«Лэндрейдер» развернулся, когда правая гусеница на полной скорости включила задний ход. Ещё один визг лазерного разряда. Заскрежетали тормоза. С глухим стуком пневматики поршни распахнули штурмовые люки. «Лэндрейдер» продолжал буксовать. Грязь перехлёстывала через край пандуса, когда он вгрызался в землю. Сигизмунд, Ранн и братья по отделению устремились к выходу. Мир снаружи был размытым пятном охристого света. Сигизмунд быстро сбежал с рампы. Его нога ударилась о землю и погрузилась до середины голени. Шнур аметистовой молнии пронёсся мимо и поразил воина прямо перед ним. Броня взорвалась. Сигизмунд почувствовал, как взрывная волна отбросила его вправо. Он ощутил горький запах озона на языке. Вокс в ухе завизжал помехами. Поражённый молнией воин лежал на земле, превратившись в массу расколотого жёлтого и красного мяса. Поблизости была Сингулярность — одна из ведьмовских мерзостей города, тварь грубой психической силы и разрушения.

— Вперёд! — проревел голос сержанта Иска. Сигизмунд рванулся вперёд, отрывая ноги от жидкой земли. Он увидел Ранна слева от себя.

Ещё одна вспышка света и звенящий, похожий на звук бьющегося стекла крик, растянувшийся в бритвенно-острую линию. Ещё несколько воинов упали, разорванные на куски, окровавленные. С неба посыпался град. Каждый кусок льда был красно-чёрным кулаком. Теперь Сигизмунд увидел линию траншей, тёмную границу, проведённую по земле. Красный лёд разбился о его наплечники. Товарищи по отделению были рядом и перед ним, россыпью бриллиантов устремляясь в кричавший на них мир. Он увидел парившую над землёй Сингулярность, напоминавшую растущее в мире слепое пятно, чёрно-пурпурную кляксу в реальности. На неё было трудно смотреть прямо, но при беглом взгляде она выглядела как застывший взрыв неонового цвета и кромешной тьмы. Она шипела, изгибаясь, земля и облака, казалось, искажались вокруг неё, словно матерчатая маска, туго натянутая на рот при вдохе.

Целью главного имперского наступления была не вражеская передовая; а имперская линия поддержки и отступления, вкопанная в плато на целый километр позади самых дальних траншей на момент начала боевых действий. Таков был первоначальный генеральный план, когда стало ясно, что город не станет соглашаться с мандатом Единства: окружить гору, окопаться и начать медленную осаду, которая, как надеялись, даст плоды до значительных потерь для любой из сторон. Они завершили работы за три дня — отличный прогресс для человеческих сил. Корабли и самолёты патрулировали над горой на случай, если жители города совершат вылазку, попытаются прорвать или разорвать кольцо окружения. Они этого не сделали, и если в городе и находились какие-либо вооружённые силы, они не двинулись с места. Враг не возводил укреплений, и не было никаких признаков того, что он собирается это делать. Имперское командование начало задумываться об оптимизации сил и снабжения, необходимых для удержания осады. На планете были и другие города, и другие миры в системе, которые, вероятно, укрывали другие человеческие анклавы. Сопротивлению этого конкретного города, хотя он и был большим и политически значимым для долгосрочного согласия, предстояло пасть жертвой терпения, поэтому теперь больше беспокоились о том, чтобы он связывал как можно меньше ресурсов, насколько это было возможно. И пока стратеги рассчитывали, город оставался тихим и спокойным.

Через три дня после завершения окружения гора обрушила на небо бурю. Огромный купол облаков накрыл город внизу, поднимаясь всё выше и выше, волдырь красно-железно-серого цвета на синем небе. Дождь пошёл из облаков, капли в воздухе превращались в пар. Внутри извивались молнии, белые вспышки сменялись синими, охристыми и малиновыми. Ледяные пласты образовались на восходящем крае ударных волн и упали обратно на землю. Время от времени взрыв окрашивал часть облака в чёрный цвет. На это было больно смотреть, словно при сотрясении мозга с кровоизлиянием в глаза. Даже специалисты орбитальных ауспиков не могли смотреть на него прямо больше минуты.

На земле мертвецы и крики заполнили линии окружавших город траншей. Первая скатившаяся с горы взрывная волна превратила тысячи людей в мясную мякоть и кости в мешках из кожи. Вторая волна подняла мёртвых и живых вверх и обрушила обратно вниз. В воздухе пахло озоном и палёными волосами. Кровь трупов кипела в воздухе. В бункерах, вырубленных в стенах траншей, укрывавшиеся от ударных волн солдаты, прикусили языки, когда их мышцы свело судорогой. Кости трещали в грудных клетках. Светившиеся сферы разлетелись вдребезги. Взорвались сложенные снаряды.

Затем появились Сингулярности. Они спустились по склонам горы к участку траншейных работ на западном плато. Облако дыма и огня расступилось перед ними. Для тех немногих, кто выжил в имперских линиях, они выглядели как нестройное облако светящихся фигур, словно бумажные фонарики, отрезанные от нитей. Солдаты смотрели, как они приближаются, гул наполнил их головы, оружие безвольно повисло в их руках; других рвало желчью, а затем кровью. Дождь превратился в град. Дыхание стало облачками льда. Сингулярности находились в полукилометре от передовой, когда солдаты направили оружие друг на друга или на самих себя. Сломанные руки вытаскивали чеки из гранат. Взрывы и беспорядочные выстрелы прокатились по линиям, распространяясь по мере приближения дрейфующих пятен света и черноты.

На запасных позициях офицеры изо всех сил старались привести подразделения в боевую готовность. Находившиеся в резерве бронетанковые роты продвигались вперёд, гусеницы втаптывали остатки урожая в грязь. Сингулярности остановились, зависнув над траншеями. Они начали светиться, затем вспыхнули. Водители танков закричали, когда свет пронзил смотровые щели, ослепляя и обжигая. Машины разворачивались, буксуя в грязи. Тяжёлый танк «Малкадор» повернул и врезался в «Палача». От удара меньший танк завалился на бок. Стрелок в башне «Малкадора» почувствовал, как его рука сжалась на спусковом рычаге, и закричал. Снаряд едва успел вылететь из ствола, как попал в нижнюю часть «Палача». Оба танка превратились в огненный шар.

Свет Сингулярностей потускнел, а затем запульсировал. Покатилась невидимая волна, поднимая обломки по мере ускорения. Земля вздыбилась. Танки, по-прежнему двигавшиеся вперёд, врезались в волну и взмыли в воздух. Башни отвалились от корпусов. Орудия согнулись. Затем захватившая их ведьмовская сила дотянулась до боеприпасов внутри. Военные машины разлетелись на части в воздухе. Куски гусениц и брони со свистом посыпались вниз.

С позиций по всему плато отчаянные сигналы доходили до кораблей Крестового похода, пока дым заволакивал горящие линии. Среди тактических отчётов и формировавшихся стратегических оценок было одно-единственное слово, насыщенное предупреждением и значением, призывавшее к скорейшей помощи. Колдовство — порча и проклятие Долгой Ночи вернулось.

Мертвецы поднялись из траншеи перед Сигизмундом. Сгустки костей, плоти и брони втянулись в воздух. Кровь свернулась и замёрзла. Осколки костей смешались в кашицу из ледяных кристаллов и мяса. Они не были мертвецами, которые погибли, они были материей жизни, размятой и отлитой в форму людей. Сигизмунд успел разглядеть на возникшей перед ним фигуре разорванный шлем со знаком Скилканского десятого, прежде чем её рука метнулась к нему.

Он выстрелил. Три болта попали в центр фигуры и взорвались. Шлейфы обломков разлетелись от попаданий. Ревенант не замедлился и не остановился. Шаровидный кулак из осколков костей и гильз ударил Сигизмунда по правому плечу. Он подался назад. Конечность фигуры разлетелась вдребезги и потекла по доспехам Сигизмунда со звуком, похожим на скрежет игл по сланцу. Обвилась вокруг него, прижалась к нему. Он почувствовал её силу, когда она прогрызала лак и броню. Вонь озона застряла в горле.

— Прижмите её! — крикнул он и дёрнулся назад. Воин слева выстрелил. Болт-снаряды просвистели мимо левого плеча Сигизмунда. Он выстрелил снова, в упор, ведя кинжальный огонь прямо сквозь массу твари. Он увидел черепа, лица и части тел, застрявшие в ней, когда она разорвалась надвое. Он отпрянул, вытащил из-за пояса гранату и бросил её в существо, когда оно снова собралось вместе. Он уже двигался, когда взрыв снова разнёс тварь на осколки и кровавую слизь.

Тогда он увидел Ранна. Брат был схвачен в воздухе и поднимался, пока черви призрачного света извивались над ним. По его броне расползлись трещины. Ещё один из братьев по отделению лежал на земле рядом с ним, его руки и ноги вывернулись в кучу измятых доспехов. Сверкнула серая молния, и на мгновение падавший град превратился в поток серебряных стрел, летевших с небес. Во вспышке Сигизмунд увидел, как останки Имперского Кулака на земле зашевелились, а затем, словно марионетка, которую дёргают за ниточки, мёртвый воин поднялся. Кровь хлынула из трещин в броне. Сломанные конечности звенели и болтались. Голова свесилась, из разбитых окуляров сочилась чёрная жидкость. Руки поднялись и потянулись к Ранну извивавшимися, словно черви пальцами. Сигизмунд услышал рёв ярости и вызова, вырвавшийся из решётки шлема Ранна.

Поток плазмы вспыхнул перед глазами Сигизмунда. Мёртвый воин, потянувшийся к Ранну, исчез в шаре бело-голубого света. Ранн упал на землю. Сигизмунд побежал к нему.

— Сомкнуть строй, — раздался крик, перекрывший рёв бури и выстрелы. Эти слова замедлили шаг Сигизмунда. Иск шагал рядом с ним, наплечник к наплечнику, затем остальная часть отделения собралась воедино, шестерёнки общей подготовки и тренировок сцепились в мгновение ока. Они подошли к Ранну, который приподнимался, стаскивая с себя остатки шлема.

Сингулярность зависла в поле зрения, складываясь из мрака, гудя, как гаснущая световая нить.

— Огонь по... — начал кричать Иск и поднял плазменный пистолет.

Молния вырвалась из Сингулярности и коснулась пистолета Иска, прежде чем тот успел выстрелить. Мир мигнул белым светом. Плазма, удерживаемая в катушках оружия, вырвалась наружу. Машинная половина Иска, та половина, которую уже забрала война, исчезла. Остальная часть тела упала, огонь пожирал броню и плоть. Куски расплавленного металла врезались в пошатнувшегося Сигизмунда, подняли его и швырнули на землю. Экран шлема превратился в затемнённый вспышкой вихрь красных рун. Он тяжело дышал. На языке появился привкус железа с озоном.

Всё погрузилось в звенящую тишину. Он по-прежнему чувствовал болтер в руках, внутреннюю часть брони на коже. Всё рушилось, всё разваливалось на части, кроме этого, внутри маленького мира, созданного звуком его дыхания и биением его сердец. Всё ниже и ниже, падая в грязь, вспышка молнии по-прежнему отражалась в его глазах. Так быстро, так внезапно, но мгновение не заканчивалось. Он был здесь, в бурю под дождём, кровь мёртвых падала вместе с ним. Он был здесь и всегда будет.

«Это клятва момента, брат, и всё, что тебе нужно сделать, чтобы встретить этот момент — это идти вперёд».

Он уже поднимался, целился и стрелял, направляясь вперёд, к пятну тьмы и света, и он кричал, выкрикивая слова клятвы, которую, как он думал, он давал для себя, но теперь это было обещание всему, что стояло перед ним.

«Чтобы мы могли повергнуть наших врагов».

С ним были и другие, они рвались вперёд, стреляя, двигаясь как один. Болт-снаряды достигли Сингулярности и взорвались, врезавшись в неё, всё глубже вонзаясь в воздух вокруг неё. Сигизмунд услышал голос, высокий и пронзительный, бормотавший и кричавший, слова сливались воедино в шум крыльев насекомых. Свет и тепло истекали из Сингулярности. Она съёжилась, сжалась, когда взрывы скрыли её. Затем она вырвалась наружу, поглотив разрывы болт-снарядов. На мгновение она повисла, разобранная звезда, нарисованная ожогами сетчатки. Он увидел фигуру внутри.

Это был человек, его плоть иссохла до костей, руки были привязаны к туловищу путами из сверкавших зелёно-чёрных камней. Швы закрыли его веки, а чёрный пепел окружил глазницы и размазался по щекам. Сигизмунду показалось, что он видит, как кровь бьётся в пронизывавших прозрачную кожу венах. Огонь и осколки от взрывов болт-снарядов вращались вокруг фигуры, расплющиваясь в светившиеся обручи. На секунду существо застыло, видение, повисшее в воздухе, вырезанное из страхов и мифов человечества.

Затем время превратилось в хаос. Вращавшиеся по орбите кольца огня и осколков устремились вперёд. Огненный круг попал в Имперского Кулака. Раздался звук, похожий на звук ленточной пилы, вгрызавшейся в сталь. Кровь хлынула фонтаном, превращаясь в пепел. Из-за спины Сигизмунда луч красного света врезался в Сингулярность, когда её световая оболочка начала закрываться. Сингулярность задрожала, окутанная сиянием и мерцанием ночи. Шквал болт-снарядов ударил в неё сбоку. Она забилась, как насекомое в перевёрнутом стакане. Из неё сверкнула молния, яростно вонзаясь в воздух и землю. Сигизмунд увидел, как её свет на мгновение мигнул, и фигура внутри Сингулярности чётко предстала перед ним. Рот шевелился, как будто начинал складывать слова. Стук сердец в груди Сигизмунда напоминал остановившийся барабанный бой.

Он выстрелил один раз. Болт попал Сингулярности в верхнюю часть туловища и разнёс плечи, шею и череп на куски. Высокая нота, похожая на звук бьющегося стекла, пронзила пределы слышимости и украла шум битвы. Потом была только тишина и узор из разорванных каменных бусин, падавших в грязь.

Сигизмунд уже двигался вперёд, готовый стрелять, даже когда восставшие мертвецы снова превратились в кровавую жижу. Он почувствовал, как успокоилось биение сердец. Это было почти умиротворение. Он посмотрел вниз. Останки Иска лежали под падавшим градом. Он посмотрел вверх, а затем вокруг. Воины в жёлтом стояли вокруг него, покрытые грязью и кровавой слизью. Завеса тумана перед ними поредела, как будто смерть Сингулярности разорвала его ткань.

То, что от неё осталось, лежало на земле на краю траншеи: кусок челюсти и черепа, по-прежнему прилипшие к части рёбер и плеча, из которых тянулась в грязь неповреждённая рука. Теперь она не выглядела так, как будто принадлежала чему-то странному или ужасному. Она была похожа на руку того, кто прожил короткую жизнь, которая истощила плоть под кожей.

Ранн подошёл к нему. Град начал падать в виде отвратительно пахнувшей розовой слякоти. Где-то выше пульсировали цепочки молний. Последовавший за этим гром смешался со звуком взрывов боеприпасов.

— Отличное убийство, — прорычал он.

— Они делают их такими, — сказал Сигизмунд, указывая на останки. Он посмотрел вверх, туда, где в редевшем тумане виднелось подножие скрытой бурей горы. — Правители этого города, они сделали эти… Они сделали их из своих. Когда-то это были их дети.

Ранн пошевелился.

— Теперь они чудовища, — сказал он.

На краю экрана шлема настойчиво запульсировала руна. Данные начали падать водопадом перед глазами, и вокс затрещал, когда прерываемые статикой голоса заполнили уши. Подготовленные и тренированные органы чувств уже обработали изменившийся приказ ещё до того, как он моргнул. В его сознании появились новые цели и условия боя. Это было больше похоже на дыхание, чем на мышление, его разум впитывал информацию в одно мгновение.

Он бросился бежать, Ранн и остальные из отделения последовали за ним. «Лэндрейдеры» подошли сзади, взметая в воздух грязь и кровь. Танки не сбавляли скорости. Сигизмунд и Ранн ухватились за поручни на корпусе одного из них и вскарабкались на ограждения гусениц.

Внезапная волна давления ударила Сигизмунда в спину, и его голова дёрнулась вверх, когда низко над ними пролетела четвёрка «Грозовых орлов». Он видел, что штурмовые двери уже открыты. Воины легиона стояли в проёмах, вцепившись в корпус, с оружием в руках. На плече каждого воина и на корпусах кораблей свирепо встала на дыбы красная гончая, оскалив зубы.

— Они спустили Гончих Войны, — сказал Ранн, его голос был криком на фоне какофонии машинного шума и грома. — Это больше не битва — это казнь.

Имперское возмездие обрушилось на горный город в ускорявшейся последовательности атак: VII и XII легионы нанесли узкий удар, за которым последовала тяжёлая пехота Храдлийских Драгун в сине-жёлтых панцирных доспехах, взводы ближнего боя Инфералтийских Гусар и бронетехника Арталского десятого.

Город встретил их огнём. Человеческие солдаты горели на улицах. Невидимые косы телекинетической силы разрезали тела на кровавые куски. Те, кто продвигался вперёд, встречали существ, сотканных из мёртвой и живой плоти. Биомантичекий ритуал сплавлял конечности со скелетами, вытягивал позвоночники, выращивал и прививал кости к телам так, что получалась броня, которая щёлкала при движении. Люди в центре этих творений — а это именно они — были жителями горного города. Они ходили по его улицам, спали в его домах, разговаривали с другими людьми, жили и проводили свои дни. Теперь они кричали, кружили и тряслись в тех же местах, которые были их домом. Они пробивали броню руками, которые превратились в костяные шипы, прокусывали конечности игольчатыми зубами. Они сражались с неистовством душ, пытавшихся уцепиться за последние мучительные мгновения жизни. Всё это время воины двух легионов продвигались вверх по горе, по выложенным камнем дорогам и через заброшенные здания. Они умирали, поднимаясь, но продолжали двигаться, добираясь до вершины горы и логова ведьм.

Сигизмунд почувствовал, как головная боль усилилась, и отпрянул назад, под прикрытие здания. Секунду спустя взрыв силы пронёсся мимо, разбрасывая куски камня, как ветки во время бури. Осколки со звоном отлетели от угла стены рядом с ним.

— Становится всё хуже, — крикнул Ранн. Сигизмунд оглянулся. Ранн ухмылялся сквозь маску запёкшейся крови.

Из двадцати воинов, участвовавших в утреннем штурме траншей, осталось всего четверо. Он не знал, где на горе находятся остальные силы легиона. Гудящее облако помех окутало вокс, когда окружавший гору туман хлынул вниз, чтобы украсть всё, кроме нескольких метров видимости. В воздухе чувствовался привкус жжёного сахара, все поверхности дрожали. Под ногами мощёная дорога огибала здания, возведённые на врезанных в склон ярусах. Тени башен вырисовывались в клубившихся над головой облаках. Они прорвались сквозь вражеские ловушки, чтобы подняться так высоко, но теперь они наткнулись на стену сопротивления, которая крепко держалась на сужавшихся дорогах.

— Кажется мы близко, — рявкнул Ранн.

Словно в ответ на его слова, воздух наполнился звуком, напоминавшим хлопки сотен ладоней. Какое-то существо выкатилось по мощёной улице и резко остановилось. По форме это был обруч двух метров в поперечнике. Его панцирь был цвета кости. Из края торчали десятки рук и кистей. Из тела разматывались хвосты позвонков, похожие на скорпионьи.

Сигизмунд рванулся вперёд. Ранн открыл огонь. Болты проделали дыры в костяной коже. Оно взревело, звук вибрировал в мыслях Сигизмунда, как статический вой. На земле образовался лёд. Воздух вокруг твари пел, лопаясь разноцветными пузырьками и червячками призрачного света. Сигизмунд ощутил муку существа, его страх и ужас. Это ощущение поразило его, подобно удару. Он почувствовал, как руки замерли на оружии, почувствовал, как воля высасывается из плоти. Осталась только боль, потери и неудачи вокруг себя, внутри себя, чёрное море, в котором можно было утонуть под поверхностью мира.

— Нет... — Он услышал, как это слово слетело с его губ, ощутил, как что-то внутри темноты подалось назад. А затем он выстрелил в существо, когда скорпионьи хвосты изогнулись дугой, чтобы нанести удар сверху вниз. Болтган щёлкнул, когда боёк ударил по покрытой льдом казённой части. Хвосты скорпионов хлестнули вниз. Он бросил его, выхватил нож и ударил. Острие клинка нашло щель между двумя костяными пластинами и вонзилось по самую рукоять. Хлынула кровь. Скорпионьи хвосты замолотили в воздухе. Сигизмунд потянул клинок вниз и наружу, вытащил его, снова ударил и разрезал. Конечности существа задрожали. Руки царапали его доспехи. Он ощущал близкое дыхание смерти, но его мир состоял из взмаха мышц, пульсации крови и дикого момента, который жил или умирал сразу после следующего удара клинка. Он может умереть здесь. Он может умереть сейчас, и эта правда, эта возможность казалась свободой.

Он нанёс ещё один удар. Конечности существа затряслись, а затем оно превратилось в кровавый клубок, корчась в судорогах, десятки его рук хватались друг за друга. Очередь болт-снарядов ударила в его разрушавшуюся массу и вырвала куски мяса.

Сигизмунд развернулся, уже двигаясь, подхватывая свой болтер с земли. Ранн и братья по отделению встали рядом с ним. В поле зрения появились воины в потрёпанной бело-синей броне с поднятым оружием — Гончие Войны. Один из воинов, с обнажённым скальпом и нижней частью лица, закрытой дыхательной маской, перевёл взгляд с Ранна на Сигизмунда и на груду конечностей и плоти на земле. Гончая Войны снова посмотрел на Сигизмунда и Ранна. Шевроны штурмового сержанта красовались на поцарапанной и покрытой кровавым лаком краске его доспехов. Осколки раскалённого камня с жужжанием пролетели мимо них с вершины горы.

— Дай мне позицию, — сказал Гончая Войны.

— Враг удерживает следующий перекрёсток, — сказал Сигизмунд. — Ни обойти, ни ударить с фланга невозможно. Немедленное прямое нападение, пока они не получили подкрепление.

— Я сказал позицию, а не рекомендации, сын Седьмого, — прорычал Гончая Войны. — Но это, по крайней мере, правильный манёвр.

Он взглянул на других Гончих Войны и отстегнул ручной огнемёт от пояса. Контрольная лампочка в жерле оружия мигнула синим светом. Капля топлива выпала из сопла, вспыхнув белым и жёлтым. Легионер в броне, усеянной магнитными болтами, встал позади сержанта. Сажа и шрамы от жара покрывали его левую руку и плечо, где он держал короткий огнемёт с толстым стволом. Его контрольная лампочка тоже уже горела.

— Вы с нами, сыновья Седьмого, — сказал сержант. Он замолчал, повёл плечами и посмотрел на Имперских Кулаков. — Меня зовут Сай.

Затем он завернул за угол.

Мало что можно узнать из отчёта о битве за город Ведьм в анналах Великого крестового похода. Журналы боевых действий по большей части записывали происходившее в сухих категориях унифицированных полевых данных. Истощение сил, продолжительность действий, потери согласия, тяжесть сопротивления и несколько сносок, которые вырезали подробности из жгучей, кричавшей реальности и изложили их в виде резких штампованных фактов: Пагубная тирания уничтожена. Проводится оценка психоактивной среды. Требуется восстановление населения уровня «Магна». Здесь, среди скудных строк, следует отметить, что первое уничтожение одного из ведьмаков-тиранов было осуществлено небольшими силами XII и VII Легионес Астартес.

— Вперёд! — крикнул Сай, вскочил и побежал. Сигизмунд последовал за ним, Ранн следом, затем остальные Имперские Кулаки и Гончие Войны. Огонь вырвался из орудий Двенадцатого. Жидкое пламя разлилось по стенам здания перед ними. В деревянных оконных рамах лопнули стёкла. Позади и под Сигизмундом город представлял собой размазанную картину огня и дыма.

Здание, к которому они бежали, было храмом, святилищем; даже если строители и не называли его так, Сигизмунд узнал его. Оно стояло на краю кратера. Город жался к нему по другую сторону длинного каскада ступеней. Открытые двери усеивали нижний уровень. Над входами возвышались острые башни со спиральными крышами. Остатки венков и цветов после сбора урожая лежали на ступеньках снаружи рядом с мисками с молоком, маслом и водой. Детали отличались от грязных куч костей и обрывков яркого тряпья, оставленных в гробницах мёртвых королей над кочующими лагерями на Терре, но предназначение было тем же. Колдовство, ведьмоство, пагубная псайкана.

В огненном аду были фигуры и тени конечностей, рассыпавшиеся в прах, когда они приближались. Сигизмунд видел, как одна вышла из пламени. От доспехов осталось достаточно, чтобы Сигизмунд узнал солдата Храдлийских драгун. Психическое кукловодство взяло под контроль руки и ноги драгуна, так что он жил и двигался, даже когда горел. Ранн свалил несчастного на землю. Гончие Войны встречались с горевшими мертвецами лоб в лоб, рубили, взрывали.

Что-то вылетело из пламени и замахнулось на Сигизмунда обугленным костяным когтем. Он всадил в него болт-снаряд и атаковал, когда тот пошатнулся от удара. Счётчик боеприпасов на экране шлема мигнул красным. Вес его тела врезался в горевшую фигуру. Кости сломались от удара, и он побежал вперёд, отшвырнув врага обратно в огонь. Он видел очертания за светом дыма и пламени, очертания кресла на платформе под скульптурным навесом.

Он шагнул к нему.

Невидимая сила оторвала его от пола. Его подняли и впечатали в стену. Низ и верх поменялись местами. Он упал, кувыркаясь снова и снова медленные секунды. Все месяцы, проведённые в трюмах учебных кораблей, все дни тренировок с боевой стрельбой в лабиринтах туннелей, когда гравитация менялась, когда он сражался вслепую, задыхаясь или в оглушительном шуме, должны были подготовить его к такому моменту. Обучения и близко не были к реальности. Годы модификаций и испытаний должны были защитить его от ужасов вселенной, но их оказалось недостаточно.

Красный свет вспыхнул перед глазами. Бесконечный высокий звон наполнил голову и чувства. Он ощутил, как в груди лопнули кровеносные сосуды. Ощутил, как напряглись мускулы, когда чужая воля пробежала по его нервам. Возникло дыхание на затылке, холодные объятия скользнули в его плоть, закрывая разум в коробке, из которой он наблюдал, как приземляется на пол и поднимается. Он видел Ранна и братьев, видел Сая и горстку Гончих Войны. Он ощутил, что делает шаг, и приказал себе остановиться.

+ Успокойся… +

Голос дышал в его разуме, мягкий, удушающий. Он ощутил, как сознание ведьмака душит его мысли. Он ощутил гордость этого существа: оно всегда было выше других, способно формировать и складывать мир так, как ему хотелось. И ещё оно было сильным. Оно знало, что победит даже сейчас, когда огонь и смерть подошли к его порогу. В конце концов, это был один из хозяев этого мира, формирователь реальности. Всё остальное было в его распоряжении. Сигизмунд ощутил, как задвигались его конечности, как поднялось оружие. Он пытался остановить движение своих рук, но падал и падал в бездну собственного разума.

+ Успокойся. Ничего нельзя сделать, ты ничего не должен делать, ты ничего не можешь сделать. Пусть всё идёт своим чередом. + Ранн и другие воины смотрели на него, их движения были медленными, как патока. + Это твой последний сон. Я обещаю, что он будет приятным. +

Пусть всё идёт своим чередом… лечь в грязь и пыль. Не нужно продолжать. Нет смысла. Выход, выход, которым он мог воспользоваться прямо сейчас. Лежать и никогда не вставать, не нужно жить той жизнью, которую уготовила ему судьба.

Он почувствовал удар приказа ведьмака, но за этим стояло что-то ещё: слабость. Не просто слабость высокомерия, но слабость воли и разума, доведённых до предела.

В мёртвой тишине своего разума Сигизмунд заговорил:

«Нет», — сказал он, и словно это слово стало звеном, разорвавшимся в цепи, хватка на нём ослабла. Он повернулся. Огонь, наполнявший воздух, разлетелся в клочья. Ослепительный свет и густая тень пронеслись по залу. Время замедлилось, словно вышло из синхронизации с реальностью. Куски разбитого камня летели по воздуху, светясь телекинетической силой.

Тогда Сигизмунд по-настоящему увидел врага. Ведьмак сидел на кресле из зелёного камня в центре зала. Он был стар, одна глазница пуста, кожа на лице сморщилась и стянулась, подбородок свисал на впалую грудь. Он был похож на труп, но воздух вокруг него потрескивал, когда он делал вдох.

Сигизмунд ощутил, как присутствие ведьмака в глубине его разума снова усиливается. Глаз старика был прикован к нему, чёрный булавочный укол, нацеленный, как жерло пушки. Сигизмунд ощутил, как призрачные пальцы впились в его разум в тот момент, когда его рука сжала шею сморщенного человека. Онемение пробежало по руке. Броня перчатки и руки обуглились до локтя. Он ощутил, как разрушение потянулось к нему, подобно молнии, в мгновение ока разразившейся во время грозы.

Его кулак сжался. Раздался звук ломающейся кости, а затем наступила тишина и пепел падал с воздуха.

Гончая Войны умирал. Кусок камня, брошенный телекинетической силой со скоростью, превышавшей скорость звука, оторвал правую сторону его тела. Кровь лилась быстрее, чем успевала сворачиваться. Легионер всё ещё пытался встать. Сигизмунд начал двигаться к нему, но Сай оказался рядом первым. Сержант Гончих Войны положил руку на плечо воина, и прикосновение и жест успокоили умирающего.

Не прошло и минуты с тех пор, как умер колдун, но в пылавшем храме воцарилось спокойствие. Оживлённая мёртвая плоть развалилась на куски. Вокс-частоты снова включились. Вокруг вершины горного города силы Империума приближались к последним верандам и башням ведьм-тиранов. Приказы заключались в том, чтобы держаться, обеспечить уничтожение противников и заняться потерями.

— Хал, сюда, — позвал Сай. Один из Гончих Войны подошёл и опустился на колени рядом с умиравшим воином. Сигизмунд уже обратил внимание на Хала; его левая рука была жемчужно-белой от плеча до пальцев, а на предплечье он носил редуктор, символ апотекария легиона. Апотекарии сражались бок о бок с братьями по легиону, которых они опекали, но большинство из тех, кого Сигизмунд встречал в качестве посвящённого, отличались отчуждённостью, как будто они держали часть себя отдельно от военного ремесла. Не Хал. Как и у остальных Гончих Войны, его доспехи покрывал слой тёмной запёкшейся крови. Сигизмунд наблюдал, как апотекарий опустился на колени и поднял редуктор. Цепные лезвия на перчатке включились. Сай сжал окровавленную руку умиравшего воина.

Апотекарий поднёс лезвие редуктора к нагруднику воина. Один удар, и он начнёт прорезать керамит, кости и плоть, чтобы Хал мог вытащить прогеноидные железы из груди брата по легиону. Железы используются для того, чтобы вырастить больше людей в Гончих Войны. Сигизмунд и раньше видел, как это делали с мёртвыми, но никогда с теми, кто ещё не скончался от ран. Он опустился на колени, склонил голову и прижал кулак к нагруднику. Позади него Ранн и оставшиеся в живых из их отделения тоже опустились на колени.

— Ты готов, брат? — спросил Сай.

Умиравший Гончая Войны кивнул.

— Ты будешь жить в войне, — сказал Хал и выдвинул клинки.

Битва закончилась до того, как свет начал меркнуть. Ведьм-тиранов не стало, а с ними и серьёзного сопротивления. Жители города начали выходить из своих укрытий. Все выглядели оборванными, злыми и напуганными. Сигизмунд увидел одну, девочку не старше десяти лет. Она застыла, когда заметила его, широко открыв глаза. Затем она сделала знак рукой, повернулась и побежала. Он смотрел ей вслед и думал о выражении ужаса и вызова в её глазах; это было похоже на воспоминание, вспышку молнии, показывавшее Смерть под дождём.

«Мы пришли за тобой...»

— Вот и они, — сказал Ранн. Сигизмунд, его братья, Сай и группа оставшихся Гончих Войны стояли на каменной платформе перед зданием. Буря битвы теперь превратилась в торжество победы. Как первые воины, убившие ведьмака-тирана, они были обязаны встретить подкрепление, отправленное в боевую сферу. Для линейных воинов это было честью.

— Восьмой... — произнёс Ранн. — Я не знал, что кто-то из них был во флоте.

— Их не было, — проворчал Сай. — Ситуация начала обостряться, как только ведьмы показали себя. Вся система представляет полномасштабную пагубную угрозу. Были вызваны другие силы. Я не удивлюсь, если командование театром быстро расширится. Предстоит грязный бой, и как раз в таких случаях привлекается Восьмой.

Над ними в лучах заходившего солнца скользили десантно-штурмовые корабли. Их корпуса были иссиня-чёрными, как чернила. Сигизмунд видел, как они сделали три круга, прежде чем опустились и зависли перед храмом. Из открытых люков высыпали воины в почти чёрных доспехах. Один из них в шлеме с гребнем и символами лейтенанта поднялся по ступенькам навстречу Сигизмунду и остальным. Он остановился в нескольких шагах от них и подождал, пока Гончие Войны и Имперские Кулаки отдадут честь, а затем коротко отсалютовал сам.

— Я — Валлокен, — произнёс лейтенант. — Вы освобождены от этой зоны боевых действий.

Он повернулся назад, туда, где воины его легиона уже рассеивались по выжженным руинам города. Сигизмунд почувствовал, как что-то холодное пробежало по его спине.

— Брат-лейтенант, — позвал Сигизмунд. Гончие Войны и Имперские Кулаки посмотрели на него. Валлокен повернулся долю секунды спустя, вопросительно наклонив голову.

— Да?

— Каковы ваши цели? — спросил Сигизмунд. Валлокен оглядел его с ног до головы, затем посмотрел на окружавших его воинов, как будто впервые решил проявить интерес.

— Я ожидал наглости от гончих Двенадцатого, но от воина Седьмого?

— Мы сражались и проливали кровь, чтобы взять этот город, брат-лейтенант, — сказал Сигизмунд ровным голосом, не отводя взгляда. — С честью и уважением, от воина к воину, мы хотим узнать, что с ним будет дальше.

— Согласие, — сказал Валлокен.

— Враг побеждён, — сказал Ранн.

Валлокен рассмеялся, звук был невесёлым скрежетом из решётки его динамика.

— Это остаётся зоной боевых действий, младшие братья, — сказал он. — Ваша часть сделана, но наша только начинается.

— Начинается? — переспросил Сигизмунд.

— Вопрос главной битвы решён, но две цели остаются незавершёнными. Первая заключается в том, что многие ответственные и соучастники этой мерзости выжили, сбежали и снова ушли в тень. Они будут найдены. Тьма принадлежит нам и не поможет им.

— А вторая цель, лейтенант? — спросил Сигизмунд.

Одетый в полуночную броню воин наклонил голову, его красный взгляд был твёрд.

— Наказание за совершенные здесь преступления, — ответил он. — Этот урок должен быть преподан. — Валлокен оглядел кольцо Гончих Войны и Имперских Кулаков. — Жаль, что вы убили ведьмака, которого нашли, — живые могут быть полезнее мёртвых. Не важно, будут и другие. — Он повернулся и пошёл прочь, его воины последовали за ним. — Можете идти. Теперь это согласие принадлежит нам.

Сай, Ранн и Сигизмунд смотрели ему вслед.

— Им нравится быть уверенными, что их репутация заслужена, не так ли? — выдохнул Ранн.

Сай отстегнул дыхательную маску и сплюнул. Мокрота зашипела, разъедая каменный пол. Затем он повернулся и поднял руку. На синих пальцах ещё не засохла кровь.

— Мы хорошо сегодня убивали, братья, — сказал он. — Вы оказали честь своему легиону и мне, сражаясь вместе со мной. — Он по-воински сжал руки каждого из Имперских Кулаков, затем повернулся к Ранну и Сигизмунду. — Это ваш первый глоток крови войны легиона, да? Надеюсь, что удача войны заставит нас встретиться снова. До того дня.

Затем Сай отступил и ударил державшей цепной топор рукой по груди в грубом приветствии. Имперские Кулаки повторили приветствие, а затем Гончие Войны ушли, унося тела павших.

— Что значило для вас стать полноправным и полнокровным воином легиона?

— Это было ещё одно начало. Подтверждение необходимости и цели.

— Правда? И это всё? Момент, когда изменения и тренировки, через которые вы прошли, впервые использовались, когда вы впервые увидели, каким теперь будет ваше существование — это должно было что-то значить.

— Думаю, ты, возможно, неправильно нас понимаешь — мы не такие, какими могли быть люди.

— Я знаю, милорд.

— Ты очень хорошо знаешь нас, Соломон Фосс, но ты не один из нас — ты видишь такие вещи, как этот момент, и думаешь, что, возможно, я почувствовал удовлетворение, или гордость, или что-то важное. Я не почувствовал. Я — существо войны, созданное для неё. Для меня это не имело другого значения, но это дало мне понимание.

— Чего?

— Реальности того, с чем мы сражались — что большая сила и огромная вселенная означали только худших чудовищ, с которыми приходилось сталкиваться, что есть необходимость в существовании таких воинов, как я, и у нас есть причина сражаться.

— Чудовища? Слово, наполненное не только смыслом, но и эмоциями...

— Точное слово.

— Насколько точное?

— Ведьмы-тираны превратили свой народ в оружие и скот. Какое другое слово ты бы выбрал? — Сигизмунд в упор смотрел на него, ожидая ответа. Фосс моргнул, встряхнулся.

— Хорошо...

Соломон Фосс нахмурился, глядя на инфопланшет и держа инфоперо наготове. Многие другие его коллеги, мастера слова, из недавно основанного ордена Летописцев писали прикосновениями, танцуя кончиками пальцев по стеклянной поверхности экранов. Некоторые печатали на компактных клавиатурах. Некоторые писали чернилами, предпочитая ощущение и, возможно, представление такого архаичного метода. Фосс подозревал, что он сам виноват в том, что задал эту тенденцию. Там, где это было практично, он всегда предпочитал ощущение пергамента и раскрывавшуюся тайну наблюдения за появлявшимися под пером словами. Он хотел бы и сейчас воспользоваться чернилами, но планшет был более практичен в зоне боевых действий; он узнал это на собственном горьком опыте. Инфоперо было единственным дополнением к его художественным предпочтениям. Оно также кое-что ему показывало. Когда оно двигалось, двигались и его мысли. Когда оно останавливалось или замедлялось, это говорило ему, что в том, что он записывал, есть что-то неразрешённое или неполное. Теперь оно говорило ему, что ему нужно высказать навязчивое подозрение.

— Ваше упоминание о Восьмом легионе, Повелителях Ночи, — сказал он. — Если вы извините меня, их включение… это примечательно. Их роль в событиях незначительна. Вы, должно быть, много раз встречались с воинами их легиона, но это был первый раз, когда вы встретили их…

— Не первый, — сказал Сигизмунд.

— Но это был ваш первый бой. Ваша первая операция в качестве воина. Вы не сражались вместе с другими легионами раньше... — Слова Фосса затихли. Он улыбнулся, облизнул, а затем прикусил губу. — В первый раз, когда вы сражались вместе с другими легионами, но не в первый раз, когда вы встретили воинов легиона. Тот, который забрал вас из кочующих лагерей. Он сказал...

— Мы пришли за тобой, — сказал Сигизмунд.

— Слова Восьмого даже в ранние годы. Скорее обещание, а не боевой клич. Но если воин Восьмого забрал вас в легионы...

— Некоторые вербовочные места на Терре использовались исключительно определёнными легионами, искавшими важные для них особенности, но многих просто собирали силами всех действующих легионов, а назначения позже менялись. Восьмой набирал своих первых и большинство терранских рекрутов из тюрем и преступных анклавов, но они брали и тех, кто находился в других местах, которые соответствовали их… их природе. Я стал сыном Седьмого легиона Рогала Дорна, но те, кто забрал меня из моей жизни, были не из него.

— Это только ещё больше подчёркивает суть, — сказал Фосс. — Восьмой легион упоминается вами здесь, потому что он важен. Они важны для того, что вы пытаетесь донести, не так ли?

Сигизмунд не ответил.

Фосс постучал инфопером по зубам.

— Хочешь, чтобы я продолжил? — спросил Сигизмунд.

— Я надеялся, что вы уточните, — сказал Фосс.

Снова никакого ответа.

— Вы смотрите на Повелителей Ночи, Восьмой легион, и думаете, что могло бы быть, если бы вы соответствовали другому набору критериев?

Тишина.

— Избежать их судьбы? Вот чего вы боялись? — Фосс постучал по планшету и снова прикусил губу. — Видите ли, важно знать, как размещать и обрамлять детали. Контекст имеет значение. Не могли бы вы уточнить этот момент?

— Нет, — сказал Сигизмунд, слегка покачав головой. — Тебе нужен контекст... — Фосс кивнул. — Но события нельзя понять, когда они происходят. Им требуется время, чтобы обрести смысл.

— Но всё это уже в прошлом, — сказал Фосс.

Сигизмунд посмотрел на него словно через прицел.

— Продолжим? — спросил он.

ЧЕТЫРЕ

КЛЯТВЫ

Они молча опустились на колени. Двадцать воинов в жёлтом.

Все их доспехи в чём-то отличались друг от друга. Некоторые носили сочетание старых и новых предметов: шлем с плугом из доспехов тип III «Железный»; сегментированный и шипованный наплечник, который, должно быть, был заимствован из прототипов до объединения Терры; нагрудник, скреплённый болтами и многослойный, который не соответствовал ни одному из стандартных образцов. Другие носили комплекты, которые выглядели так, как будто их обводы стали основой для схем по распознаванию подразделений, но с цветами, которые Сигизмунд никогда не видел в легионе: тёмно-синий наплечник с белыми звёздами; шлемы разделены между красным и чёрным; один тёмно-серый с наплечником, показывавшим жёлтый цвет легиона.

У всех был сжатый чёрный кулак, и все молча несли бдение, стоя на коленях и склонив головы; они не двигались уже три часа. Перед ними вход в Храм вёл во тьму. Ни дверь, ни ворота не закрывали его, но переступить порог означало смерть для любого, кто не был призван.

Перед входом стоял одинокий воин. Обнажённый меч покоился острием вниз под его руками. Поверх доспехов свисал табард с чёрным крестом. Его голова была непокрыта, шрамы и аугметические разъёмы усеивали тёмную кожу макушки над бледными, холодными глазами. Храмовник, один из воинов, избранных примархом Рогалом Дорном для охраны храма Клятв, а вместе с ним и духа легиона, которым он теперь командовал.

Каждый воин VII легиона со временем придёт сюда, чтобы принести клятвы Императору и примарху. Первыми, кто удостоился этой чести, были воины, которые вступили в легион после того, как примарх принял командование. Теперь, всякий раз, когда «Фаланга» встречалась с контингентом Имперских Кулаков, те, кто никогда не входил в Храм, приходили и приносили клятвы под взглядами Храмовников. Для тех воинов, которые погибли до того, как смогли прийти в Храм, один из братьев должен был почтить их память и произнести клятву павших, чтобы их имя можно было высечь на стенах и колоннах рядом с именами живых.

За годы, которые привели его из кочующих лагерей к первому полю битвы, Сигизмунд увидел и понял Империум Человечества и VII легион как орудия истины. Часто суровый, но дальновидный, Империум отбросил старые, ложные убеждения и заменил их новыми, простыми истинами. Храмы богов исчезли, но в храме Клятв хранилось нечто, что, по его мнению, верующие прошлого назвали бы священным. Было что-то в покое, в тишине, в том смысле, что остальная вселенная могла гореть за этими стенами, могла бушевать и реветь, ломать горы и сокрушать могущественных, но здесь всегда будет покой и простая истина.

— Встаньте, — сказал Храмовник. Воины поднялись. — Подойдите, если хотите войти.

Первый воин шагнул вперёд. Меч Храмовника поднялся, преграждая путь.

— Какое имя ты несёшь? — спросил Храмовник.

— Кидунет, — ответил воин. — Я несу своё имя и имя нашего брата Сидата, павшего в битве.

— Проходи, Кидунет, — сказал Храмовник, и Кидунет переступил порог.

Один за другим подходили остальные, называли своё имя и имена мёртвых, чьи несказанные клятвы они несли.

— Какое имя ты несёшь?

— Кордал...

— Саур и Истофар, павший в битве...

— Беллат...

— Амарт...

— Фафнир Ранн...

Меч поднялся, встречая Сигизмунда.

— Какое имя ты несёшь?

— Сигизмунд, — ответил он. — Я несу своё имя и имя нашего брата Иска, павшего в битве.

Храмовник не сводил с него взгляда и меча, затем поднял клинок.

— Проходи, Сигизмунд.

Он переступил порог. Внутри было темно. Только свет факелов в коридоре за дверью рассеивал мрак, вырисовывая колонны и высокий потолок, отмечая имена, которые уже начали проступать на каменных гранях стен. Помещение оказалось меньше, чем ожидал Сигизмунд, лишь немного шире, чем одна из боевых клеток для тренировок с оружием.

В центре пола возвышался каменный постамент. На нём стояла широкая медная чаша. На секунду он задумался о её назначении. Ему ничего не сказали о том, что произойдёт в Храме, только то, что он принесёт клятву пред взорами Храмовников и своих братьев. Всё остальное принадлежало неизвестному, тайне, которую можно было раскрыть, только пережив её. Другие приносящие клятву уже заняли места по кругу зала, и он встал на оставшееся место.

— Что такое война?

Голос был тихим, но раскатился в темноте. Сигизмунд почувствовал, как по спине поползли мурашки. Дыхание в груди замерло. Там, в темноте, на краю кольца, кто-то был. Внезапное присутствие, которое показалось, когда переместилось в тусклый свет. Сигизмунд почувствовал, как по нервам пробежала молния.

В кольцо шагнула высокая фигура, края доспехов отражали оттиски когтей, клювов и оперённых крыльев, распростёртых, чтобы поймать ветер. Рогал Дорн, примарх, командующий VII легионом и отец Имперских Кулаков, вышел в центр зала.

Многое отняли у Сигизмунда, когда он переродился в воина. Он видел ужас и смерть и ощущал только нотки угрозы и предупреждения. Страх, который испытывали люди, принадлежал другой жизни. Но в тишине Храма он почувствовал отголосок чего-то, что, должно быть, заменило страх. Это было похоже на удар молнии во время грозы, пронзивший его насквозь, как будто земля ушла из-под ног. Это сокрушало, выжигало, возвышало, волна давления от взрыва бомбы простиралась в вечность. Он опустился на колени.

— Встаньте, — сказал Рогал Дорн. Воины повиновались, и примарх оглядел их. Его глаза казались чёрными жемчужинами на лице с жёсткими чертами и тенями. Сигизмунд встретился с ним взглядом. Конец всего сущего был в этих глазах, таких же холодных и неотвратимых, как пустота за звёздами. Затем вспышка в глубине, молния, далёкая буря, бушевавшая на краю света, и в этой вспышке было что-то такое, от чего у Сигизмунда перехватило дыхание. Там, в блеске глаз Смерти, было понимание.

— Война — это огонь, — продолжил Дорн и обернулся, когда подошёл Храмовник с горящим факелом в руках. Дорн взял его и поднёс к чаше на постаменте. Языки пламени взметнулись вверх. — Война — это боль и страдания. Это потеря, тьма и смерть. Это самое горькое из деяний. — Огонь в чаше отбрасывал тени на его лицо. — Это наше бремя, мои воины. Мы — творцы войны. Мы создаём её, мы храним её в нашей крови. Ни для кого из нас не будет доброго конца. Есть только война.

Дорн замолчал и поднял правую руку. Бронированная перчатка соскользнула с кулака под урчание микросервоприводов. Он снова обвёл взглядом помещение, а затем сунул голую руку в огонь. Сигизмунд наблюдал, как пламя обвивается вокруг пальцев. Дорн оставался совершенно неподвижным, только рот и язык двигались, когда он снова заговорил.

— Там, где война ломает других, мы будем терпеть. Там, где она приносит разрушение, мы будем строить. Там, где она требует жертв, мы ответим. Этому долгу нет конца. Мы делаем это для того, чтобы другим не приходилось выносить то, что можем вынести только мы. Это наше обещание человечеству. — Глаза примарха были тёмным отражением пламени, окружавшего его руку. — Подойдите, мои воины, и произнесите свои клятвы.

Сигизмунд смотрел на огонь и лицо Дорна за ним. Мир остановился. Существование превратилось в каменные стены на периферии зрения, и свет пламени, и эхо слов в ушах. Затем он увидел их, фигуры, которые помнил, и некоторые, которые, как он думал, забыл: Иск стоит, подняв пистолет, вспышка смертельного света на мгновение отразилась на хроме его черепа; апотекарий Гончих Войны Хал на коленях рядом с телом умиравшего, лезвие редуктора вращается, когда он сжимает окровавленный кулак брата.

«Ты будешь жить в войне», — сказал Хал.

Коробан стоял позади него, пока шёл дождь и Короли Трупов кружили вокруг…

Тера прикоснулась железным прутом ко лбу перед тем, как в последний раз встретиться с бандами убийц…

Чуть дальше полузабытая женщина с янтарными глазами смотрела на него из-под складок синего шарфа. Кровь и звуки выстрелов…

— Иди, — сказала женщина, и в уголках её глаз отразился огонь, и послышался рёв мира, который разваливался на части.

— Нет! — Тихий голос, непокорный, желавший удержаться, остаться, стоять там, где он был.

— Иди! Не останавливайся, ты понял? Иди! Сейчас же! — А потом она ушла, отвернувшись, с оружием в руке, направленным навстречу тому, что надвигалось, а он стоял, и просто медленно проходила секунда, дыхание в его лёгких, глаза широко раскрыты, руки и ноги не двигаются. Затем он повернулся и побежал.

Он посмотрел в глаза Рогалу Дорну, шагнул вперёд, снял перчатку и сунул руку в огонь.

Плоть начала обугливаться. Боль начала впиваться в пальцы, ладонь, руку. Его лицо оставалось неподвижным.

— Я Сигизмунд, — сказал он, — воин Седьмого, и вместе со своим я несу имя Иска, павшего в битве, в храм Клятв.

Дорн выдержал его взгляд, и Сигизмунд почувствовал, как кожа начала слезать с обожжённых пальцев.

— Ты хотел быть воином? — спросил примарх.

— Нет, — ответил Сигизмунд.

Мерцание пламени заполнило глубины взгляда примарха.

— Тогда почему ты стоишь здесь?

— За тех, кто не может.

Дорн выдержал его взгляд, а затем сжал его руку в пламени.

— Произноси свою клятву, Сигизмунд, — сказал он.

— Ваш лорд отец, — сказал Фосс, — вы впервые встретились с ним, когда приносили клятву?

— Да, — сказал Сигизмунд.

— «Есть только война» — эти слова он произнёс тогда. Они, должно быть, произвели впечатление.

— Слова моего отца в тот день, когда я принёс клятву, не являются причиной того, что я верю, что Крестовый поход никогда не закончится.

Фосс выгнул бровь.

— Тогда какое значение этот момент имеет для вашей истории?

— Это был момент, когда я понял, что мы боремся не только за людей, но и за идеи. Это был момент, когда я понял, что у неповиновения и искусства войны может быть более высокая цель.

— Ваш отец производит такое впечатление, — заметил Фосс, делая пометки.

— Он очень высокого мнения о тебе, — сказал Сигизмунд. Фосс удивлённо посмотрел на него. Сигизмунд кивнул. — Твои работы почти обязательны для командиров Седьмого. Он цитировал тебя мне и другим лордам примархам в моём присутствии. Если Крестовый поход ведётся путём демонстрации правды и идей в той же степени, что и с помощью пули и клинка, тогда ты один из его чемпионов.

— Я польщён, — сказал Фосс, снова глядя на свою работу.

— Я тоже восхищаюсь тобой, — сказал Сигизмунд.

Голова Фосса дёрнулась вверх. Сигизмунд улыбнулся, и Фосс заметил контроль в его взгляде, суждение. Это напомнило ему не только о физических способностях легионеров Императора, но и об интеллекте, который ими двигал.

— У тебя большой талант, но ты работал и тренировал этот талант, и использовал его на службе чему-то большему, чем ты сам.

— Я бы не сказал, что все мои поступки полностью лишены эгоизма, — сказал Фосс.

— Немногие человеческие поступки таковы.

— А поступки космических десантников? Примархов? — Сигизмунд не ответил, и Фосс знал, что прямого ответа на этот вопрос он не получит. – Знаете, это была идея лорда Дорна, вашего отца, моё «призвание», я полагаю, мы должны называть это так. Я был никем, мелким торговцем, которому пришла в голову глупая идея использовать последние из своих иссякающих средств для участия в Крестовом походе. Я думал о том, чтобы вступить в полки, стать солдатом Армии, но я никогда не отличался храбростью.

— Мужество — это не та черта, которой недостаёт человеку, который добровольно отправляется на сотни полей сражений, без оружия или доспехов, чтобы увидеть их такими, какие они есть, и дать это понимание тем, кто никогда их не увидит.

Фосс не смог скрыть удивления на лице, затем пришёл в себя.

— Спасибо, — сказал он. — Знаете, ещё я никогда не был писателем. Не тогда, когда я сел на первый корабль снабжения из Солнечной системы. На самом деле у меня не было никакого представления о том, что я делаю. Я взял маленькую книжку — пустую… это было... — Он моргнул, не уверенный, почему он по-прежнему говорит, чувствуя покалывание в уголках глаз. — Она принадлежала моему сыну. Он… он оставил её, когда он… когда ушёл.

Сигизмунд кивнул.

— Твой сын, — сказал он низким голосом. — Какой полк?

— Первый Саккалианский, — ответил Фосс. — Я… Я не хотел, чтобы он уходил, но он верил. Думал, что это правильно, что за будущее нужно бороться, и что если он может это сделать, то должен. — Фосс обнаружил, что крутит в пальцах инфоперо, глядя на светившиеся слова на экране. — Я думаю, есть веские основания сказать, что я ушёл, чтобы увидеть то, что видел он, частью чего он хотел стать. — Он вздохнул. — Я начал писать о том, что видел, об обычных вещах — о чём говорили грузчики в портах. Запах обломков танков, когда их вытаскивают из объятого пожарами города. Выражение лица человека, когда он впервые видит один из действительно больших кораблей Крестового похода. Мелочи, маленькие истины, маленькие шаги… Однако я делал это не с какой-то целью, пока ваш лорд отец… «В твоих словах есть красота и правда», — сказал он, а затем задал вопрос: «С какой целью ты создаёшь эти воспоминания, Соломон Фосс?» Всего один вопрос, и моя жизнь с тех пор — это ответ. По правде говоря, до этого я был никем, просто человеком, который размышлял и делал пометки, которые некоторые люди читали. Я думаю, что в самом реальном смысле я был потерян.

Фосс моргнул, приходя в себя, собирая нити мыслей. Сигизмунд медленно кивнул.

— Мы все — ничто, пока не решим, кем станем, — сказал он.

ПЯТЬ

ХРАМ

Сигизмунду преградили путь в первую же ночь, когда он пришёл в Храм. Перед дверью стоял Храмовник. Он был высоким, даже для космического десантника, смуглым, без волос и татуировок, с серо-зелёными глазами цвета грозового океана. На его плече покоился огромный меч, клинок которого почти не уступал ему по высоте. Доспехи были угольно-чёрными и полированными, янтарными.

— Я хочу пройти внутрь, — сказал Сигизмунд.

— Кто ты такой, чтобы входить в это место?

— Я — Сигизмунд, воин Седьмого легиона.

— Ты принёс свои клятвы. Путь для тебя закрыт.

Сигизмунд опустился на колени. Он оставался в таком положении двенадцать часов, молчаливый, неподвижный, пока «Фаланга» миновала ночной цикл. С тех пор каждый цикл ночи он приходил, ждал и слушал медленный голос корабля и биение своих сердец. Когда звучал колокол к началу каждого дня, он покидал порог и возвращался к мечу.

— Ты хочешь проиграть? — спросил Аппий.

Сигизмунд посмотрел на него с того места, где упал на пепел тренировочного поля. Наконечник копья мастера оружия был у его шеи, остриё касалось кожи так же нежно, как подушечка пальца. Аппий смотрел на него сверху вниз, спокойно, терпеливо, ожидая.

— Я хочу стать братом Храма, — ответил Сигизмунд.

Аппий выгнул бровь, затем убрал копьё от шеи Сигизмунда и прошёл через тренировочный круг к стойке с оружием на стене.

Сигизмунд встал. Серая зола с пола прилипла к его нательнику и тунике. Он переступил с ноги на ногу и изменил положение посоха так, чтобы быть готовым к удару. Он позволил рукам привыкнуть к нему, мысли нашли отголосок его веса. Даже всего за два дня занятий с Аппием он понял, что малейшие детали имеют значение. Если вы взяли оружие, вы должны были готовы владеть им, и готовность означала не просто держать его; она означала, что вы соответствовали природе оружия в мышцах, мыслях и воле.

Аппий вернул копьё на стойку, затем посмотрел на ряд оружия. Здесь были мечи и клинки всех видов, древковое оружие, булавы, утренние звёзды, молоты с клювовидными наконечниками, баклеры, полущиты и приспособления, сочетавшие острые края и наконечники так, как Сигизмунд никогда раньше не видел. Рука Аппия перемещалась между оружием по очереди, останавливаясь, чтобы положить палец на лезвие или рукоять. Выражение его лица было расслабленным, глаза сосредоточены на том, что находилось перед ним, как будто каждое оружие было единственным, что существовало во вселенной. Чёрный нательник скрывал его фигуру под серовато-белым табардом. На щеке красовалась выцветшая татуировка с изображением хищника и молнии, оставшаяся с тех времён, когда Имперские Кулаки были немногочисленным легионом, а войны, которые они вели, проходили под светом солнца Терры. Его волосы и борода были серыми, как кремень, как грозовые тучи, как пепел, покрывавший тренировочный пол, который был его королевством.

— Ты веришь, что умрёшь в бою? — спросил Аппий. Его голос был спокойным, как будто он спрашивал мнение Сигизмунда о балансе нового клинка.

— В конце концов, все умирают.

Аппий рассмеялся.

— Верно, — сказал он, и его рука замерла над двуручной булавой. Плоть вокруг пальцев лоснилась от рубцовой ткани. — Верно... — Его пальцы постукивали по булаве. — Но я спросил, веришь ли ты, что умрёшь в бою.

— Мы воины, — сказал Сигизмунд. — Если мы боимся умереть в бою, значит, мы проиграли.

Аппий снял булаву со стойки и повернулся.

— Повторяю, я не спрашивал, боишься ли ты смерти. Я знаю, что не боишься. — Он протянул булаву Сигизмунду. — Держи.

Сигизмунд отложил посох и взял протянутую булаву. Её вес навалился на пальцы, как только он взял ей. Аппий заметил это и коротко улыбнулся, повернувшись к стойке и взяв себе гладий с широким лезвием и кинжал пугио.

— Голова зверя, которого ты держишь, это звёздное железо, обёрнутое вокруг куска необработанного адамантия. Тяжёлый. Достаточно тяжёлый, чтобы заставить тебя замедлиться, если ты не подчинишься его природе.

Аппий бросился вперёд. Сигизмунд просчитал удар, отступил назад и взмахнул булавой вверх и вниз. Аппий поднял гладий в быстром парировании, которое никак не могло остановить опускавшуюся булаву. Клинок коснулся навершия булавы, и Аппий повернул рукоять, когда два оружия соприкоснулись. Булава скользнула вдоль лезвия, как капля воды, скатившаяся по стеблю травы, и теперь вес тянул её вниз и мимо Аппия, который направил кинжал в открытый бок Сигизмунда.

Сигизмунд, поворачиваясь, отдёрнул булаву и почувствовал, как лезвие полоснуло его по рёбрам, прокусив нательник, и кровь пролилась на пепел.

— Что мы здесь делаем? — спросил Аппий, кружа.

— Мы готовимся к испытанию мечей.

— Нет, — сказал Аппий, бросаясь вперёд, затем поворачивая, чтобы нанести низкий удар гладием. Сигизмунд прочитал первую часть, но был слишком медлителен для второй и понял, что потерял равновесие. В этот момент Аппий приставил кинжал плашмя сзади к шее Сигизмунда и ударил его коленом в живот.

Воины легионов принимали удары, которые могли убить смертных и даже не замечали их, но удар, нанесённый одним из своих, и идеально вовремя… это было совсем другое дело. Сигизмунд ощутил, как от удара его пробрала дрожь. Аппий был уже вне досягаемости, когда выпрямился.

— Остриё и лезвие, защита и ответный удар, ты думаешь, что это всё? — спросил Аппий.

Сигизмунд стоял неподвижно. Танец клинков Аппия вызвал в его сознании сверкающий ритм. Он взвесил булаву, почувствовал, как её тяжесть давит на пальцы, когда он ослабил хватку. Он умел читать ритм мастера. Сейчас начнётся атака, взмах клинка, затем прыжок, а потом выпад…

Сейчас.

Гладий Аппия взметнулся вверх.

Сигизмунд развернулся, когда мышцы Аппия рванулись вперёд. Быстро. Быстро, как вспышка молнии. Быстрота самой смерти. Повернувшись, Сигизмунд взмахнул булавой. Сила и время сошлись воедино. Навершие булавы обрушилось вниз, чтобы сломать Аппию левое плечо и отправить его на пол.

За исключением того, что его там не было. Он был в трёх шагах. Рука, державшая кинжал, взметнулась, в воздухе мелькнуло яркое пятно. Кинжал вонзился острием в мякоть плеча Сигизмунда. Рука онемела. Навершие булавы с глухим стуком врезалось в золу. Острие гладия коснулось его шеи.

— Уступаю, — сказал он.

Лицо Аппия стало мрачным, терпение исчезло из его глаз. Он протянул руку и вытащил кинжал из плеча Сигизмунда. Потекла кровь.

Сигизмунд сохранял невозмутимое выражение лица. Аппий подошёл ближе, не сводя взгляда с Сигизмунда.

— Я знаю тебя, — сказал Аппий, а затем отвернулся, подошёл к стойке с оружием и начал счищать кровь с кинжала. — Я выбрал тебя для этого испытания. Я никогда не видел равного тебе, ни на этом поле, ни во всех местах, где я видел, как сражаются и умирают воины. Ты можешь стать Храмовником, ты можешь стать одним из величайших воинов, которые строят Империум. — Аппий замолчал, внимательно осматривая кинжал. — Но ты проиграешь. Однажды ты обнажишь клинок и встанешь против врагов, и ты посмотришь на них, и в их глазах ты увидишь смерть. Тогда ты пойдёшь им навстречу, и тебе конец.

— Всё заканчивается и все воины умирают, — сказал Сигизмунд.

— Ты так думаешь?

— Всё, к чему я стремлюсь — это служить Империуму и легиону, — ответил он.

— Нет, — сказал Аппий, и его голос был холоден и твёрд, как лезвие меча. — Ты ищешь смерти. Ты не просто веришь, что умрёшь в бою — ты хочешь этого. — Он отвёл взгляд и покачал головой. — Ты хочешь этого, потому что это выход, выход из всего, что ты видел и видишь в этом мире, единственный способ, которым это может закончиться. Но наши клятвы и долг вечны. Умереть в бою означает, что твой враг выжил. Любой враг, с которым ты сталкиваешься на войне, должен погибнуть от твоей руки. Здесь нет никаких исключений. Победа, вечная победа — это один удар, одно убийство, чтобы ты мог убить следующего, и следующего, и следующего за ним. — Аппий поднял кинжал. — По одному разрезу за раз. Вот как мы создаём вечность — делая следующий разрез.

— Что я должен делать? — наконец спросил Сигизмунд.

Аппий повернулся к стойке с оружием, вернул гладий и кинжал на место и взял двуручный топор.

— Найди правду, и тебе больше ничего не понадобится. — Он быстро рассёк воздух, повернулся к Сигизмунду, кивнул в знак приветствия, поднял топор и сказал: — Ещё раз.

«Фаланга» стояла в гавани космических доков Юпитера. Рои Юпитерских кораблестроителей ухаживали за её израненной кожей, в то время как магистры артиллерии и магосы Марса восстанавливали вооружение. Волкитные излучатели ближнего действия, электромагнитные катапульты и плазменные бомбарды будут располагаться рядом с турболазерами и макробатареями. Новое оружие поступило из Марсианских кузниц, изготовленное Красными Жрецами на основе собранных Имперскими Кулаками стандартных шаблонных конструкций. Это был процесс, на который уйдут месяцы, и пока это происходило, силы Крестового похода, поддерживаемые «Фалангой» и её кораблями, получали припасы: оружие, основные материалы, продовольствие, человеческие ауксилии из Солнечных дивизий Имперской армии и свежих рекрутов, чтобы заменить потерянных в бою легионеров.

Рогал Дорн отправился на совещание со своими братьями-примархами и остальными членами Военного совета, чтобы поприветствовать нового среди них, Льва Эль'Джонсона, в сердце Империума. Прибыла половина фронтовых верховных командующих Крестового похода: Фулгрим, Манус, Жиллиман и великолепный Гор, а также Захалум, Террагааз и даже Морн, сама Матриарх Войны. Нужно было принять решения, возобновить связи и уладить споры. Хотя Крестовый поход шёл уже давно, этот момент ознаменовал переход от его юности и ярости к эпохе зрелости и неумолимого импульса. Со временем история даст собранию название, соответствующее его месту в потоке событий — Первый Солнечный конклав.

Доки и верфи Луны, Юпитера и Сатурна были забиты военными кораблями. Солдаты заполнили места сбора, и половина торговой флотилии системы сновала туда-сюда между планетами и спутниками, перевозя припасы в трюмы голодных флотов. Когда конклав закончится, они снова рассеются к приграничью и отодвинут границы Империума ещё дальше во тьму. С тех пор, как Крестовый поход впервые вышел за пределы Солнечной системы, в круге её звезды не собиралось столько сил.

Историки Великого крестового похода оглядываясь назад, отмечали, что это великое событие было также моментом, когда линейный воин VII Легионес Астартес предстал перед Кругом Клинков, чтобы стать Храмовником легиона. Они видели закономерность — возвышение будущего лидера и чемпиона Великого крестового похода, а также собрание, которое определило курс и характер этого Крестового похода на десятилетия вперёд. По правде говоря, как и многое в истории, значение существует только в ретроспективе — конклав важен для меньшего события, потому что он дал время для проведения испытания, пока потребности войны приостановились.

Всё, что существовало в те дни для Сигизмунда — это его бдение перед дверью Храма и пепел на тренировочном поле. Не было сна, даже тех нескольких часов, которые положены воину легиона. Кроме стоявших перед дверью Храмовников и Аппия, он никого не видел. Это продолжится до тех пор, пока он не встретится со своим испытанием и потерпит неудачу или докажет, что достоин.

Храмовник, который каждую ночь отказывал Сигизмунду войти, всегда был другим. Некоторых он узнал, некоторых никогда раньше не видел. Среди них был Чисеро, один из Первых — тех, кто вступил в легион, когда Рогал Дорн принял командование — высокий и с длинными костями, его булава была позолочена красным золотом. Эрудей, широкоплечий, со шрамами от битвы за Луну на лице и двумя саблями в руках. Были воины с лицами, словно высеченными из камня, и другие, во взглядах которых, казалось, была только доброта острой стали.

Во время ночных бдений он опускался на колени, когда мир вращался вокруг него. Каждую ночь, в полумраке перед дверью, он слушал, как пульсация наполняет его уши. Храм был святилищем, погребённым глубоко в центре «Фаланги», отделённым и экранированным так, что даже шум битвы не касался его. Но настоящей тишины не было. Сначала раздавались звуки его собственной крови и дыхания, наполнявшие уши и чувства; затем, как бы отвечая биению его жизни, он слышал корабль. Даже неподвижная в пустоте космоса «Фаланга» дышала. Миллиарды тонн металла и камня дрожали в медленном ропоте, когда силы и давление прокладывали путь через её кости. Нараставший топот ног на дальних палубах, визг режущей пилы снаружи корпуса, шипение вокс-кабелей, передававших команды из одной части корабля в другую — всё это сливалось и фильтровалось в звук, который вливался в чувства Сигизмунда. Как шипение грозовых помех. Как пыль.

— Ты заинтересовался оружием, — сказал Аппий.

Сигизмунд оглядел стойки. Свежая кровь запеклась у него на лбу и стекала по правому предплечью к пальцам, которые сжимали клювообразный молот. Аппий начисто вытирал саблю.

— Откуда оно?

— Хороший вопрос, — сказал Аппий, осматривая лезвие сабли, затем убирая её в лакированные ножны и ставя обратно рядом с остальными. — Это оружие Храма, используемое его защитниками и для обучения тех, кто присоединится к ним. Оно пришло со всех звёзд, объединённых Имперской Истиной. Некоторое прислано великими оружейными кузницами Сол, другие привезены с войн или предоставлены другими легионами.

— Какова его цель? — спросил Сигизмунд. — Его истинная цель?

— Для меня его цель — красота.

— Красота?

— Есть несколько вещей, которые я нахожу прекрасными, — сказал Аппий, кивая. — Думаю, что некоторые вещи вырезаются из нас, когда мы становимся частью легиона, некоторые части человечности, которые удаляются, чтобы позволить тому, что осталось, сосредоточиться. С другими легионами, возможно, не так, но я нахожу странным, что некоторых трогают следы кисти или звуки песни. Вещи, созданные для войны, для достижения победы, хотя… это где-то в них красота по-прежнему сохраняется для меня. — Он посмотрел вдоль стойки, улыбка в его глазах поймала свет отражённых граней. Он взглянул на Сигизмунда с полуулыбкой на губах, выгнув серую бровь.

— Это не ответ на вопрос, — сказал Сигизмунд.

Аппий кивнул, соглашаясь.

— Другая цель состоит в том, чтобы ты понимал каждое оружие, с которым можешь встретиться в бою, умея владеть им. Оружие учит тебя, как ты можешь победить его. Храмовник должен победить любого врага, поэтому он должен владеть любым оружием.

— Однако это не является их конечной целью, не так ли?

— Они учат нас тому, кто мы есть, — сказал Аппий. — Вот почему они существуют. Вот почему мы должны владеть ими всеми.

— Пока мы не найдём самих себя, — сказал Сигизмунд.

— Пока мы не найдём правду, — сказал Аппий. Он повернулся и взял со стойки меч. По обеим сторонам прямого клинка тянулось острое лезвие, а рукоятка под поперечной гардой была обтянута тёмной кожей. Мастер оружия поднял меч так, чтобы клинок был обращён плашмя к его лицу. Его взгляд скользнул по лезвию. — Когда ты берёшь в руки инструмент войны, ты должен знать его историю, как она отражена в записях, и как она отражена в самой его сущности. Как и ты, этот клинок был сделан на Терре. Оружейник клинковых кланов Гоби с Азиатских низин выковала его из осколков с полей сражений, когда Единство Терры ещё оставалось под сомнением. Её имя утеряно, но она была более способной, чем те, кто её окружал. В то время клинковые кланы совсем недавно подчинились Единству и трудились над созданием оружия в качестве дара верности Императору. Кузнец принадлежала к низшей касте и не могла работать с самыми чистыми материалами, поэтому она просеивала груды ржавчины и боевые отходы в поисках кусочков кованой стали, которые другие не видели или выбрасывали, потому что те были слишком маленькими или слишком повреждёнными. Она собирала угольную пыль по углам кузниц хозяина. Она работала, когда должна была спать. Она сделала пять мечей, каждый из которых немного отличался от другого. Посмотри на этот клинок, и увидишь её в ряби дамасской стали, в ударах молота и жаре, которые объединили сплавы стольких осколков для достижения единой цели. Её жизнь в этом равновесии. Её правда.

Аппий плавным движением перевернул меч и протянул его Сигизмунду рукоятью вперёд.

— Попробуй, — сказал он. — Молот, топор и гладий — это не твои инструменты. Возможно, он станет.

Сигизмунд взял меч. Он почувствовал, как вес клинка лёг в пальцы.

— Как он попал в легион?

— Когда клинковые кланы положили своё оружие к ногам Императора, Он увидел, что мечи кузнеца погребены под клинками из чистой звёздной стали, углеродного стекла и сплавов, которые не могут быть воспроизведены даже высшими магосами Марса. Все эти клинки были отодвинуты в сторону, и клинки кузнеца вызывали восхищение. Простота дизайна, совершенство изготовления и послание, которое они передавали, затмевали всё остальное. Император и совет Единства воздали почести мастерам клинковых кланов за подарки, которые говорили не только о мастерстве, но и о понимании. Мастера приняли похвалу и вернулись в свои кузницы. Мечи были розданы офицерам недавно созданных Легионес Астартес и отправлены на войну. Один из них сейчас находится в твоих руках.

— А его создатель?

— Вожди кланов сожгли её в её собственной кузнице за позор, который она навлекла на них.

— Они сочли то, что она сделала, оскорбительным?

— Оскорбительным, что она осмелилась положить свои дары к ногам нового Повелителя Терры, оскорбительным, что её клинки превзошли их работы, оскорбительным, что она понимала то, чего не понимали они.

— Что?

Аппий улыбнулся.

— Спроси меч, — сказал он.

Сигизмунд наблюдал, как свет собирается и переливается по волнам тени в стали.

— Эта история правдива?

Аппий печально кивнул:

— Подобные истории всегда правдивы.

Воин с серыми глазами ждал его у дверей Храма, когда колокол пробил ночь.

— Я хочу пройти внутрь, — сказал Сигизмунд.

— Кто ты такой, чтобы входить в это место?

— Я — Сигизмунд, воин Седьмого легиона.

— Ты принёс свои клятвы. Только защитники клятв могут войти. Путь для тебя закрыт.

Сигизмунд подошёл на шаг ближе.

— Я войду, брат, — сказал он.

— Зачем?

— Стоять там, где стоишь ты.

Острие меча Храмовника остановило его шаг.

— Путь для тебя закрыт, — повторил Храмовник.

Сигизмунд сделал ещё один шаг. Меч Храмовника метнулся к нему. Его клинок встретил удар. Он посмотрел сквозь скрещённые клинки в глаза цвета штормового моря. Теперь он знал, с кем столкнулся. Это был не брат Храма и даже не один из их чемпионов. Этим воином был Эол, бывший командующий VII легиона до того, как Рогал Дорн воссоединился с Императором, а теперь магистр Храмовников. Он был смертью, вызовом и камнем древних тронов.

— Я буду нести бремя вместе с тобой, брат, — сказал Сигизмунд.

— Ты обнажил клинок, — сказал Эол, — и поэтому ты должен жить его добродетелью... — Он отступил, разрывая сцепленные мечи, его взгляд оставался совершенно спокойным. — Или падёшь по собственной вине.

Вокруг них из темноты выступили фигуры. Каждый воин был в табарде с крестом поверх доспехов и держал в руках оружие. Сигизмунд узнал их по тем ночам, когда преклонял колени на этом месте: это были Храмовники, которые преграждали ему путь каждый раз, когда он приходил сюда. Все, кроме одного. Он увидел Аппия. Мастер оружия держал в руках молот, и выражение его лица было каменным.

Эол обвёл взглядом кольцо воинов.

— Начинайте, — сказал он.

Атака пришла слева от Сигизмунда, быстрый, боковой и низкий рассекающий удар топором. Сигизмунд отступил. Клинок прошёл мимо, и он шагнул вперёд, подняв меч. Ещё один удар и ещё один, врезались в его меч, отдаваясь в пальцах и распространяясь по предплечьям. Он увидел, как воин с топором развернулся, вскидывая оружие, готовый нанести разрубающий удар сверху. Порез тирана — так полушутя называли его старые воины Единства, высмеивая тех мёртвых королей, чьи головы и королевства достались Императору. Это был конец жизней. Сигизмунд прочитал и встретил удар, отклонил и атаковал в ответ... и никуда не попал. Воин уже шагнул мимо него, изменив захват оружия и рубя. Навершие топора ударило Сигизмунда в бок. Броня прогнулась. Ещё один удар пришёлся в тыльную часть ноги. Затем воин с топором отступил, и появилось размытое пятно стали, когда на него двинулся Эрудей с двумя шипевшими клинками.

Сигизмунд отпрянул, но острие просвистело по его щеке. Брызнула кровь. Следующий режущий удар уже приближался, и меч поднялся ему навстречу. Стальной поцелуй. Он видел, как губы Эрудея растянулись в оскале, блестя хромированными зубами. Сигизмунд развернулся, освобождая пространство, одна рука слегка отпустила меч, другая схватила Эрудея за предплечье и…

На лбу Сигизмунда открылся широкий порез. Кровь залила глаза. У него было мгновение, прежде чем Эрудей подсунул руку под его плечо и вывернул, и он падал, и он знал, что следующий удар сломает его. Он сталкивался с воинами и врагами, но никогда с такими, как эти. У него ничего не было. Он был пуст, пустота в облике мальчика, а затем воина, ищущего причину, чтобы стоять. Он проиграет, здесь и сейчас, как и все остальные, как он и предполагал.

Он падал, и когда он ударился об пол, он знал, что если поднимется, то будет падать снова и снова. Вся сила, данная ему, всё мастерство владения оружием и уроки десятилетней войны ничего не значили. Даже если и был способ пережить этот момент, порезы и удары никогда не закончатся, пока он не будет сломлен, пока этот круг мечей не найдёт правду…

— Найди правду, и тебе больше ничего не понадобится.

Он ударился об пол. Дыхание вырвалось из лёгких. Мгновение замедлилось. На секунду ему показалось, что он слышит шум корабля, там, за скрежетом силовой брони и звоном стали. Медленный пульс, вселенная вращается по своей вечной дуге, секунда за секундой. Меч в руке. Клинок оттягивает руку.

— Они учат нас тому, кто мы есть. Вот почему они существуют.

Дыхание втянулось в лёгкие.

Он увидел Аппия, смотревшего на него из воспоминаний о тренировочном зале, полуулыбку, мерцавшую в глазах воина.

— По одному разрезу за раз. Вот как мы создаём вечность — делая следующий разрез.

Он поднялся. Эрудей стоял перед ним, сабля воина казалась мерцавшим пятном на периферии зрения.

Сигизмунд рассёк.

Меч ударил Эрудея по горжету. Посыпались кусочки жёлтого лака. На мгновение он пошатнулся, рассекающая атака его клинка сбилась, а затем Сигизмунд двинулся на него, рубя снова и снова, заставив Храмовника рухнуть на палубу.

Мелькнувшее движение на краю поля зрения, и он уже поворачивался, когда на него наступал ещё один из круга, утренняя звезда поднималась по дуге. Меч уже двигался, уже рубил, прежде чем шипастый шар врезался бы в череп. Он видел свечение в окулярах воина. Навершие утренней звезды опускалось, обещая забвение. Меч скользнул вперёд.

Клинок ударил в переднюю часть шлема воина. Левый окуляр разлетелся вдребезги, лицевая панель смялась, и Сигизмунд снова атаковал, наносил мощные удары, когда приближался следующий воин, и следующий, и внутри он чувствовал, как меч движется вместе с ним, смертельная тень его воли. Ничто не существовало вне этого настоящего, вне досягаемости клинка и правды его разреза. Следующего момента не было, только настоящее, отсекаемое от будущего одним ударом за раз. Лица и оружие менялись; он чувствовал, как его бьют, чувствовал запах и привкус крови во рту, но это были фантомы, исчезающие призраки.

Затем наступила просто тишина. Он огляделся в поисках следующего противника, но его не было.

Эол стоял перед ним с двуручным мечом в руке. Магистр Храмовников отступил, не отрывая взгляда от Сигизмунда. Затем он поднял меч в приветствии и положил его на плечо.

— Ты можешь пройти, Сигизмунд.

Медленно, ощущая тупую боль от полученных ударов на краю движения, он опустился на колени. Он поднял меч. Рябь на стали клинка переливалась в свете факелов. Мысленно он подумал о безымянном кузнеце, которая вложила в сердце оружия простую мечту о единстве и надежде. Он закрыл глаза и прислонился лбом к клинку. Затем он встал и переступил порог.

— Я был на Первом Солнечном конклаве, — сказал Фосс. Экран его планшета на мгновение помутнел. Он нахмурился и стал включать и выключать дисплей. — Не официально, конечно, но зато благодаря влиянию вашего лорда отца и ещё нескольких человек. Я до сих пор помню Льва Калибана, вошедшего в Инвестиарий, падавшие с неба замёрзшие лепестки, костры середины зимы в бронзовых клетках на каждой стене и башне по всему Дворцу. Я даже разговаривал с Террагаазом ночью перед... ну, перед тем, что случилось. Когда вы находитесь в такие моменты, вам кажется, что всего на мгновение вселенная вращается вокруг вас. В вашем рассказе подчёркивается, что то, что важно, не всегда замечается историей или, по крайней мере, не замечается сразу. Ваше испытание в Круге Клинков тогда было незначительным событием, но теперь оно становится событием, когда великий герой Великого крестового похода взял на себя часть своей роли в происходящем — чемпиона, защитника, повелителя мечей.

— Правда часто невидима, — сказал Сигизмунд, — вот почему мы должны следовать за ней, когда находим её, вот почему мы должны бороться за неё. — Он указал на инфоперо и планшет Фосса. — Вот почему у нас есть летописцы и свидетели истории.

Фосс издал тихий смешок:

— Должен признаться, что иногда я задаюсь вопросом, какие события происходят прямо сейчас, которые кажутся нам пустяками, или, возможно, мы даже не знаем о них, но для будущих эпох окажутся колоссальными.

— Такие моменты всегда есть, — сказал Сигизмунд. — Иногда нам даже посчастливилось увидеть их и сделать выбор.

— Выбор... что-то, что возникало несколько раз, милорд, но не часто бывает выбор в том, кем вы станете, не так ли? В том, чтобы быть чемпионом легиона и вашего лорда отца, я имею в виду.

Сигизмунд склонил голову, признавая правоту.

— Это правда.

ШЕСТЬ

ПЕРВЫЙ ИЗ СЫНОВЕЙ

Железная Рука посмотрел на него синими машинными глазами. Сигизмунд выдержал пристальный взгляд.

— Тос, щит-центурион из клана Фелг, — сказал Сеян, стоявший рядом с Сигизмундом. — Он сильный. На самом деле он необычайно силён, но не думай, что он будет медлительным. Он может двигаться со скоростью молнии, когда захочет.

Сигизмунд кивнул, но не отвёл взгляда от Железной Руки. На палубе образовался лёд. Атмосферный контроль на вражеском корабле ещё не был восстановлен, и температура внутри по-прежнему падала. Его дыхание на секунду затуманило обзор. Со всех концов зала за ним наблюдали: воины из четырёх легионов, магосы марсианского жречества и их телохранители-мирмидонцы. Позади толпы, и их присутствие разливалось по залу, как притяжение звёзд, стояли примархи: Гор, в полированной стали и жемчужно-белом, наблюдавший с бесстрастным лицом; Феррус Манус, сжавший серебряную руку в кулак под челюстью; и рядом с ними нахмурившийся Рогал Дорн, скрестивший руки на груди.

В центре толпы образовался свободный круг. Следы взрыва и ожогов от абордажа были ещё свежими. Сигизмунд чувствовал пронзительную боль от ран, повреждения доспехов отдавались в позвоночнике острой дрожью. Железная Рука, стоявший напротив него, тоже носил следы битвы: широкая рана на нагрудной пластине, достаточно глубокая, чтобы обнажить механизмы под ней. Лицо над высоким горжетом было из матовой стали, без каких-либо попыток придать чертам человеческий вид. Остался только рот с зубами, выгравированными хромированными схемами. Его доспехи были чёрными, как покрытая нефтью сталь. Поршни и тросы увеличивали объем тела. Его звали Тос, и он был лордом Железных Рук, чемпионом их военного кредо. В руках он держал двуручную булаву, навершие которой представляло собой шар из необработанного железа. Серебро продевалось в чёрный металл и наматывалось обратно на рукоятку. Она, как и её обладатель, была разрушителем врагов: не просто орудием войны, но и орудием уничтожения.

— Брат, — тихо сказал Сеян, прикрепляя клятвенную бумагу к наплечнику Сигизмунда. — Ты понимаешь, почему это должно произойти?

Сигизмунд повернул голову, чтобы посмотреть на капитана Лунных Волков. Сеян смотрел на него серыми глазами.

— Понимаю, — сказал Сигизмунд.

Сеян кивнул, а затем протянул руку.

— Сила и правда, сын Дорна, — сказал он.

Сигизмунд сжал его руку. Затем он подошёл к краю круга, и теперь были только Сигизмунд и Тос, которые стояли лицом друг к другу на раскалённом металле, дыхание образовывало иней в воздухе. Сигизмунд почувствовал тяжесть меча, когда поднял его. Мир стал маленьким, сжатым в этот неровный круг и мгновение. Он вскинул меч в приветствии, и увидел, как Тос в ответ склонил голову. Он почувствовал лёд в воздухе, когда сделал вдох. Затем опустил меч, и будущее превратилось в размытое пятно стали.

Позже, месяцы спустя, после того, как война с Машинной империей Астрании была закончена, Сигизмунд вспоминал тот момент, когда столкновение с Железными Руками стало неизбежным. Всё началось с пяти слов, произнесённых Гором Луперкалем после засады у мыса Осколок. Пяти слов.

Ничего. Только слепая тьма и затихавшее биение сердца.

Он сжал пальцы. Давление, сопротивление. Что-то обволакивало его руки. Быстрое инстинктивное напряжение мышц от ступней до головы. Ощущения в виде данных собраны и обработаны в одно мгновение. Мёртвая оболочка вокруг него. Броня. Отключившаяся броня. Экран шлема потемнел. Нулевая мощность, или сбой системы, или катастрофический отказ нейронной связи. Никакого веса. Нулевая гравитация. Отсутствие внешней вибрации. Вакуум. Пустота…

Воспоминания, падавшие одно за другим, как пылинки во тьме: мальчик стоит в штормовом потопе… Корабль из блоков, серого камня и чёрного железа… Огонь… Серебряные пауки свисают с потолка с лезвиями вместо лап… Огонь окружает кулак… Меч… Холодная сталь у лба… Как он здесь оказался? Что случилось?

Реакция выживания прервала вопросы, вернула мысли к обрывочным фактам и текущим потребностям. Его сердца бились очень, очень медленно. Его тело отключалось и перенаправляло кровь и контроль к тем частям мозга и сухожилий, которые имели решающее значение для выживания.

Нет воздуха. Парит в вакууме. Броня цела, но не функционирует. Никаких индикаторов повреждений. Ближайшие приоритеты — энергия брони, затем движение.

Мышечный импульс в левую руку. Сопротивление, когда сопротивлялись отключённые суставы брони. Рука шевельнулась, предплечье поднялось. Он поднёс её к шлему. Что-то ударило его, низко с левой стороны, несильно. Затем он что-то почувствовал, иголку, покалывавшую его кожу. Он замер. Ощущение проскользнуло мимо. Он ждал. Он снова медленно пошевелил рукой. Бронированные пальцы нашли ручной перезапуск экрана визора под челюстью шлема. Он нажал на него, почувствовал слабый механический щелчок.

Он увидел.

Кровь и осколки металла кружились вокруг него. Оторванные человеческие руки и ноги. Капли крови и масла. Куски брони с начисто срезанными блестящими краями. Провода. Обломки приборной панели. Осколки бронекристалла дрейфуют, мерцая в резком свете красного солнца, что лился сквозь разбитые иллюминаторы.

Всплыли обрывки воспоминаний.

Сигизмунд знал, где находится. Он знал, что произошло.

Вспышка света телепорта, когда эмиссары Астрании появились на мостике. Волны вытесненного воздуха и материи ударили во все стороны, кромсая экипаж. Он повернулся с обнажённым клинком, когда капитан на командном возвышении поднял болтган и выстрелил. Снаряд попал в одного из эмиссаров, пробил серебристый плащ и вошёл в грудную клетку. Фонтан крови, масла и чёрного карбона.

Сигизмунд добрался до края платформы как раз вовремя, чтобы встретить эмиссара, поднимавшегося по каменной балюстраде. Он нанёс рассекающий удар сверху, силовое поле меча активировалось. Эмиссар поднял голову. Лицо существа было медным черепом, а глаза — рубинами. Меч Сигизмунда разрубил его от макушки до живота. Материя тела взорвалась, когда силовое поле уничтожило все технотайны, гнездившиеся в его внутренностях. Сигизмунд развернулся и ударил снова, доспехи задрожали от попадания.

Ещё один эмиссар достиг вершины платформы. Его лицо представляло собой лошадиный череп из углерода и меди. Сигизмунд рассёк воздух. Вихрь бледного света окружил существо. Оружие выгнулось дугой над его спиной. В него прицелилось что-то с кристаллическим наконечником и коническим дулом. Его рассекающий удар попал в эмиссара, когда тот выстрелил. Перекрывавшиеся вспышки света, замелькали в воздухе. Толчок, затем тупое онемение. Зрение посерело…

Звук, похожий на жужжание статических помех…

Нейронный скремблер. Выстрел в упор. Мощный. Как удар молотом по стволу мозга. Ещё одна вспышка света. Броня сомкнулась вокруг него, когда пучки волокон и системы запутались. Беспорядочный импульс эмиттера. Прямое попадание, броня превратилась в мёртвую оболочку, когда он упал в разлетавшийся вихрь.

За иллюминаторами по красному солнцу скользнул силуэт. Это был корабль, но такого размера, который насмехался над малостью этого слова. Отвесная плита из тёмного камня и металла, длиной более двадцати километров, казалось, что один из мифических ложных богов оторвал её от небес и бросил в пустоту космоса, чтобы она стала погибелью смертных. Траншеи тянулись по всей его массе. Треугольные пирамиды поднимались с верхней стороны, а из носа и кормы выступали леса антенн и пилонов. Завесы энергии закручивались вокруг него и колыхались, словно подхваченная ветром мантия королевы. Как только Сигизмунд увидел его, из корпуса вырвалась полоса света, скрывшаяся из виду, коса оранжевого цвета шириной в тысячу метров, которая затуманила экран шлема статическими помехами. Затем жужжащий крик мигрени, когда нейронный скремблер украл зрение и отправил его дрейфовать в темноте.

На разрушенном мостике его взгляд перевернулся, и он увидел звёзды за иллюминатором, ясные и яркие, огромная громада корабля, которую он видел раньше, исчезла. На медленно вращавшуюся секунду всё замерло. Затем в безвоздушном пространстве мостика образовалась точка света. Она зависла на секунду, выросла, жужжа, как улей с осами. Затем она взорвалась сферой молнии, которая исчезла, явив воинов в жемчужно-белых цветах Лунных Волков. Их ноги примагнитились к палубе. Они рассредоточились, двигаясь с прыгавшей, невесомой медлительностью.

Один из них добрался до него. Сигизмунд привлёк их внимание боевыми жестами, медленно двигая пальцами в обесточенных перчатках. Воин Лунных Волков кивнул и положил руку сбоку на шлем Сигизмунда. Послышалась дрожь индукции вибрационного сигнала, а затем воин заговорил.

— Лейтенант Сигизмунд.

— Я слышу тебя.

— Мы здесь, чтобы вернуть тебя. Лорды-командующие ждут твоего доклада.

Три примарха молчали, когда он закончил. Тишина заполнила командный зал, напряжение превратилось в низкое гудение голопроекторов и активной силовой брони.

— Они должны быть уничтожены, — произнёс Феррус Манус. Взгляд примарха X легиона сфокусировался на голографических экранах, которые вращались в центре зала. — В прах. Ничего, что могло бы остаться. То, что уцелеет, мой легион заберёт и похоронит во тьме.

Лицо Рогала Дорна посуровело. Крошечные морщинки напряжения расходились паутиной от уголков его глаз.

— Расточительно, — сказал он.

Сигизмунд ощущал исходившее от двух примархов присутствие. Высокопоставленные космические десантники в зале замерли. Некоторые из офицеров-людей заметно вздрогнули.

— Необходимо, — сказал Феррус. — Ты не знаешь, с чем мы имеем дело, брат.

Рогал Дорн облокотился на голографический стол, глаза его сверкали, лицо было каменным и мрачным.

— Не знаю? — мягко спросил он.

— Нет, — сказал Феррус. — Не знаешь.

Враги назывались Астрании. По крайней мере, так они сами себя называли. Марсианский Механикум называл их по-другому: техноеретики, нечистые, богохульники. В какой-то затерянный момент до или во время Долгой Ночи последователи машинного культа прибыли в звёздную систему и сделали её своим домом. Возможно, они были деревом, выросшим из того же корня, что и техножрецы Марса. Возможно, они развивались параллельно — культ, возникший из разрушавшегося понимания человечеством своих старых технологий. Независимо от правды, в изоляции и темноте Астрании процветали и создали королевство машин. Им принадлежала спираль звёздных систем, каждая из которых была окружена мирами, на которых из земли и морей поднимались города из хрома и чёрного углерода. Космические города раскачивались в пропастях между этими мирами.

Его хозяева назывались Механизмом, а война была уделом класса эмиссаров. Они были грозными. Боевые машины, космические корабли, макроэнергетическое оружие, аугментированные войска. Некоторые виды оружия казались родственниками военной техники Марса, другие были иного, более странного вида: манипулирование звуковой материей, гармоническое разрушение нейронов, подстрекательство духов машин, разумные энергетические призраки.

Три примарха. Вот к чему привела эта кампания. Это было уже не тем, чем в самом начале. Одинокий экспедиционный флот вступил в контакт с Астрании, но быстро стало ясно, что перед ним стоит задача, которая ему не по силам. Разведывательные флоты бесследно терялись, когда вторгались на территорию Астрании. Более крупные силы просто исчезали.

Имперские Кулаки были частью флота, вступившего в первый контакт с Астрании, и по мере обострения ситуации к ним присоединились новые силы легиона. Крупные подразделения пришли из X легиона, Железных Рук. Привлечённые, возможно, технологической изощрённостью врага или призванные элементами Механикум, уже входившими в состав сил согласия, они выбрали подход, расходившийся с остальными имперскими силами — уничтожение.

Там, где X встречался с врагом и одерживал верх, не оставалось ничего. Космические хабитаты превращались в дрейфовавший остывавший шлак. Выжившие — в пепел. Данные и захваченная техника исчезали. В командном эшелоне экспедиции разгорелся спор, Железные Руки отказались либо изменить свой подход, либо выйти из кампании. Их противников было много, но Железные Руки пользовались поддержкой Механикум, и этого было достаточно, чтобы ситуация зашла в тупик.

Дошло ли известие сначала до Рогала Дорна или Ферруса Мануса, Сигизмунд никогда не узнает, но оба увеличили силы своего легиона, выделенные для кампании, а затем пришли сами. Прежде чем воля двух братьев встретилась, прибыл третий элемент под личным командованием Гора Луперкаля. В этот момент стало ясно, что главная битва будет не на поле боя, а в том, чтобы решить, чьё видение определит дальнейший ход кампании.

В командном зале Феррус Манус шагнул вперёд. Серебристая кожа его обнажённых предплечий внезапно показалась чёрной в тусклом свете, как будто в ней отражалась беззвёздная пустота.

— Убирайся с моего пути, брат, — сказал Феррус.

— Наше задание — согласие, а не уничтожение, — ответил Дорн. — Наказание за отказ — это не казнь. За эмиссарами и их военными машинами стоят люди, люди, которые станут частью Империума и чьи знания сделают его сильнее. — Феррус Манус открыл рот, чтобы заговорить, но Дорн ударил по краю стола. Металл прогнулся. Звук прорезал воздух. — У нас есть долг перед видением нашего отца, а не мандат преследовать наши личные страхи.

Всё в зале замерло. Феррус Манус посмотрел на брата. Когда он заговорил, его голос был низким и опасным.

— Ты не знаешь, в чём заключается мой долг и мандат. Есть вещи более великие и важные, чем те, что существуют в твоём простом каменном мире.

— Долг... — произнёс Гор, шагнув вперёд и протягивая руку к голографическому экрану, чтобы прокрутить изображения пальцами, его глаза сфокусировались на звёздах и символах. — Прошу прощения, братья мои. Это великие дела, но мне напомнили о моём воинском долге. — Он посмотрел на Сигизмунда. — Мы приказали лейтенанту Сигизмунду предоставить нам отчёт о последнем сражении, и простой боевой пёс во мне хотел бы услышать его и что, как он считает, это значит. — Гор оглянулся на братьев. — Не могли бы вы оба пойти навстречу моему желанию услышать, что он хочет сказать?

Феррус Манус сурово посмотрел на Гора. Выражение лица Гора оставалось бесстрастным и открытым, как будто взгляд Горгона был желанным солнечным теплом. Он кивнул и отступил. Гор коротко склонил голову в знак благодарности, а затем посмотрел на Рогала Дорна.

— Брат? — спросил Гор. Дорн кивнул.

— Продолжай, лейтенант Сигизмунд.

Он шагнул вперёд под внимательными взглядами отца и повелителей двух других легионов. Он знал о других глазах, о воинах, стоявших позади и рядом с примархами, все из них были прославленными командующими, Морниваль, морлоки, хускарлы… Он почувствовал, как наступает тишина, как это бывает в битве, когда встречаются мечи.

— Милорды, — начал он и включил голографические экраны. Затем он рассказал, что случилось с его эскадрой, когда они переместились на территорию Астрании к мысу Осколок.

Когда он закончил, первым заговорил не один из примархов, а один из собравшихся воинов.

— Корабль, который ты видел, — сказал Лунный Волк, легионер с тёмной кожей и серыми глазами, который представился как Гастур Сеян. — Кажется вероятным, что это флагман. Ничего подобного этому типу и силе ранее не было обнаружено.

— Они не собирались оставлять свидетелей, — сказал Сигизмунд.

— Из уст твоего собственного генетического сына, — прорычал Феррус Дорну. — Таково презрение врага к твоей сдержанности.

Гор взглянул на Ферруса, а затем посмотрел прямо на Сигизмунда.

— Какова твоя стратегическая оценка увиденного, лейтенант?

— Милорд, я считаю, это показывает, что у врага есть слабость, как физическая, так и поведенческая. Силам кампании пока не удалось установить местонахождение и природу правящего эшелона Астрании — так называемого Механизма. Я верю, что этот огромный корабль — ответ. Механизм находится на нём и других подобных ему. Они не только его оружие, но и его сердце и голова, и они уязвимы.

— Уязвимы? — перебил Сеян. — До сих пор они были достаточно эффективны, и это первый раз, когда мы увидели их.

— Да, уязвимы, — сказал Сигизмунд. — После того, как они уничтожили нашу разведывательную группу, они могли дождаться прибытия новых сил, а затем убить и их тоже. Они этого не сделали. Они бежали. Они боятся, что если вступят в бой, то проиграют, а если проиграют, то потеряют всё. Если мы сможем выманить эти корабли, а затем атаковать их быстро и сосредоточенными силами, то я верю, что мы сможем выиграть кампанию.

— Как? — почти небрежно спросил Гор.

— Мы атакуем, — сказал Сигизмунд. — Сначала здесь... — Он указал туда, где мигала группа красных символов. Экран сдвинулся, когда он выделил точки звёздной сферы в голосвете. — Потом здесь, затем здесь.

— Последовательно? — спросил Сеян.

Сигизмунд кивнул.

— Сначала ударная группа перемещается из одной зоны в другую, атакуя приоритетные основные средства и нанося максимальный ущерб материально-техническим активам. Затем штурмовая группа снова прыгает и наносит удар.

— Принуждение к эскалации, — сказал Сеян.

Сигизмунд кивнул.

— Мы держим резервные силы в тени каждой основной силы. Когда вражеские макрокорабли вступают в бой, вступает в бой теневая сила. — Он замолчал и посмотрел на наблюдавшие за ним глаза. — И мы убиваем их.

— Мне это нравится, — сказал Гор и улыбнулся. — С некоторыми уточнениями и модификациями. Эффективно, агрессивно, устраняет суть проблемы и позволяет решать тревоги Механикум и моего брата изолированно. Люди, освобождённые от бремени хозяев, будут жить и согласятся.

Он посмотрел на Рогала Дорна, который кивнул, уступая.

— Я согласен, — сказал он.

Гор посмотрел на Ферруса Мануса. Горгон посмотрел на него в ответ.

— Это глупо, — сказал он. — Мы будем действовать вместе, несмотря на возражения, хотя бы для того, чтобы это не превратилось в настоящую катастрофу.

Он повернулся и покинул зал. Гор и его командиры последовали за ним мгновением позже, затем Дорн и хускарлы, оставив Сигизмунда наедине с ложным светом дрейфующих гололитических звёзд.

— Могу я поговорить с тобой, брат?

Сигизмунд обернулся при этих словах. Он слышал шаги и по их ритму понял, что они не принадлежат одному из его братьев по легиону. Он думал, что знает, кто это будет, и когда посетитель заговорил, понял, что оказался прав. Гастур Сеян смотрел на него с края тренировочной площадки. Капитан Лунных Волков склонил голову в знак приветствия.

— Достопочтенный капитан, — сказал Сигизмунд, почтительно приложив руку к груди. Как и Сеян, он был без доспехов, облачённый в нательник и чёрный табард.

— Пожалуйста, зови меня Сеян, мой брат.

Сигизмунд кивнул:

— Чем могу служить?

Сеян улыбнулся:

— Так прямо, как и говорят. Никакого танца слов, никакого сокрытия цели — один удар в центр словом или мечом. — Он замолчал. Сигизмунд также хранил молчание.

— Могу я пройти? — спросил Сеян, указывая на круг из пепла.

— Конечно, — сказал Сигизмунд. Сеян ступил на поле для боя. Сигизмунд заметил, что капитан, как и он сам, был босиком. Лунный Волк остановился, разминая пальцы ног в золе, осматривая сводчатый каменный потолок и стены, одобрительно кивая. Его кожа была очень тёмной, а короткая прядь волос, спускавшаяся по центру головы, была серой, под цвет глаз. Сигизмунд знал о нём по его репутации — вы не могли слышать о победах и почестях Лунных Волков и не знать о Гастуре Сеяне, капитане четвертой роты и члене Морниваля, квартета близких советников Гора Луперкаля. Благородный и смертоносный — так отзывались о нём все, кто знал Сеяна. До утреннего брифинга Сигизмунд никогда не встречался с ним лично, но, наблюдая за его движениями, он мог сказать, что по крайней мере половина репутации была правдой. Он надеялся, что и остальная тоже.

— Боюсь, я здесь, чтобы поговорить с тобой о расколе в братстве легионов, — сказал Сеян, — и о твоей роли в этом.

— Я говорил, потому что видел зону боевых действий, брат, — сказал Сигизмунд. — Всё просто.

Сеян улыбнулся и печально покачал головой:

— Боюсь, что в некоторых вопросах редко бывает просто, даже если результат должен быть таким.

— Тактические решения принимаю не я, и, простите, хотя вы и просите обращаться к вам по имени, я не капитан Морниваля и не командир высшего ранга. Я лейтенант Храмовников. Я защищаю наши клятвы и иду туда, куда просит меня мой лорд отец. Я заговорил, потому что так пожелал лорд Гор. Если я оговорился или поступил бесчестно, то я заглажу свою вину.

Сеян улыбнулся и склонил голову, но когда он посмотрел на Сигизмунда, его лицо было серьёзным.

— Ты был там, потому что лорд Рогал Дорн хотел, чтобы ты был там и сказал то, что ты сказал. Ты сказал это от его имени.

— Я говорил только то, что видел, — сказал Сигизмунд. — Мой лорд не спрашивал и не наставлял меня.

— И всё же ты говорил за него и сказал то, что он хотел сказать. Ты его сын, Сигизмунд. Я видел это тогда и вижу сейчас. Некоторые считают отца Имперских Кулаков создателем крепостей, магистром кораблей, воином из камня, но он также является лордом завоеваний и огня, отбрасывавшим врагов до тех пор, пока они больше не смогут угрожать Империуму. Существуют ли эти враги на поле боя или в умах людей, для него не имеет значения — с ними нужно встретиться лицом к лицу и победить. — Сеян замолчал, его взгляд стал очень внимательным. — Ты это знаешь. Ты знаешь это в своих сердцах, мышцах и душе. Ты его сын во многих отношениях, которые не зависят от титула или звания. Он поставил тебя в то место и в то время, потому что знал, что ты скажешь, потому что именно это и сказал бы он сам.

Сигизмунд почувствовал, как слова опускаются и усваиваются, прежде чем ответил.

— Нет ничего, что мой лорд не мог бы сказать сам.

— Но есть, брат. Есть вещи, которые он не может сказать, и вещи, которые он не может сделать.

Сигизмунд на секунду замер, а затем медленно кивнул.

— Десятый, — сказал он.

— Десятый, — печально повторил Сеян. — В войне, которую мы ведём, есть свои войны, брат. Войны за то, как мы побеждаем, что мы терпим, и за видение мира, который наступит после того, как мы закончим. Ты, как и лорд Дорн, веришь, что действия должны быть безжалостными, но с завершением, на котором можно строить — что мы не являемся и не должны быть чудовищами, с которыми сталкиваемся. Другие думают иначе. Лорд Феррус среди них, в данном случае.

— Уничтожение Астрании... — сказал Сигизмунд.

— Никакой возможности искупления, никаких шансов, что с притупленными когтями и вырванными клыками они подчинятся, что у них есть что-то, что может научить нас истине, что они могут стать столпом будущего в дни, которые мы не видим.

— Некоторым врагам нельзя позволять существовать, — сказал Сигизмунд.

— Действительно, и идея о том, что мы должны исходить из такого отношения, является главной среди тех врагов, с которыми нельзя мириться. Мы — наконечник копья, несущие смерть, которую нельзя отрицать или победить. Мы должны внимательно относиться к этой ответственности, иначе всё, что мы сделаем — это создадим опустошение и назовём это миром.

— Теперь вы говорите за лорда Гора, — сказал Сигизмунд.

Сеян пожал плечами:

— За него, за себя, за наш легион и будущее, которое мы создадим. Это то, что делают чемпионы, для чего мы здесь — говорить то, чего не могут их лорды, стоять там, где не могут их лорды, делать то, чего не могут их лорды.

— Понимаю, — сказал Сигизмунд.

— Да, брат, — сказал Сеян. — Думаю, ты понимаешь.

И Сигизмунд действительно понимал. Он понимал Ферруса Мануса, убеждённость которого была такой же неумолимой, как вращение огромной машины. Он понимал лорда отца и знал, что Рогал Дорн не отступит и не пойдёт на компромисс. Он понимал Гора Луперкаля, вечно балансировавшего, столь же тонкого в стратегии, сколь и разрушительного в войне, вставшего на сторону Дорна, но знавшего, что грядёт конфликт, конфликт между братьями и между Железным Десятым и Каменным Седьмым.

Ничего хорошего из такого раскола не выйдет. Они случались и раньше, и всегда результатом было то, что Крестовый поход за просвещение страдал, а Империум слабел. В другие времена, на меньших стадиях, возможно, это разрешилось, если бы каждая сторона вошла в круг мечей и позволила решать силе оружия. Но это были примархи, столпы, на которых держался растущий Империум. Они не могли обнажать клинки в гневе, чтобы решать вопросы гордости. Другие должны были делать это за них.

— Десятый бросит вызов после завершения последней битвы, — сказал Сигизмунд.

Сеян кивнул:

— Они бросят вызов тебе. Ты выступал на совете. Твои слова нарушили равновесие. В этом ты избранный сын своего отца, поэтому они бросят вызов тебе и сделают больше, чем просто попытаются победить тебя. Они попытаются сломать тебя. Они захотят показать, что, хотя слова Дорна победили, он слаб.

— И лорд Гор желает увидеть, как вызов, так и победу идеалов моего отца.

— Мы должны выиграть битву, а затем мы должны выиграть спор, и иногда единственный способ сделать это — с помощью меча.

— Понимаю, — сказал Сигизмунд.

— Я знал, что ты понимаешь. Что-то подсказывает мне, что так было с самого начала. — Сеян улыбнулся и поднёс кулак к груди в знак приветствия. Он выпрямился и встряхнулся, как волк, стряхивавший пепел с шерсти. Он ухмыльнулся Сигизмунду. — Теперь, когда это сделано, я хочу попросить тебя об одном снисхождении, брат.

— Назовите его, — сказал Сигизмунд.

— Я хотел бы скрестить с тобой клинки. Я слышал, как твои братья по легиону говорили о твоём искусстве, но хотел бы испытать его сам. У меня такое чувство, что однажды я, возможно, захочу сказать, что мне выпала такая честь.

— Для меня это большая честь.

Сеян рассмеялся и вытащил гладий:

— Не суди пока ты ещё не видел мою худшую сторону. Знаешь, мы, сыны Гора, можем быть довольно жестокими.

Сигизмунд поднял меч.

— Давай начнём, — сказал Сеян, и мир снова превратился в размытое пятно звенящей стали.

Булава Тоса ударила Сигизмунда в правое плечо. Керамит разлетелся вдребезги. Кости затрещали. Боль пронзила руку Сигизмунда. Сила удара отбросила его в сторону. Он удержал равновесие, переложил меч в левую руку и превратил движение в рассекающий удар по чемпиону Железных Рук.

Только Тоса там не было. Он уже поворачивался, низко взмахнув огромной булавой, собираясь сбить Сигизмунда с ног. Он был быстр. Очень быстр. Сигизмунд отпрянул, оценил инерцию булавы и ударил ногой, попав в левое плечо Тоса. От удара Сигизмунд вздрогнул. Это было всё равно что бить по горе. Железная Рука едва покачнулся, но контратака остановила вихрь его замаха. Вместо этого он воспользовался рукоятью булавы, ударив зажатой между руками частью Сигизмунду в лицо.

Брызнула кровь. Сигизмунд ощутил, как сломались кости левой щеки и носа. Калейдоскоп цветов закружился перед глазами. Вкус железа заполнил рот и горло. Это было размытое пятно, похожее на огромную волну, отходившую от берега, прежде чем обрушиться обратно.

— Сделают больше, чем просто попытаются победить тебя... — сказал Сеян, Сигизмунд вспомнил его голос, когда почувствовал, как меч поднялся навстречу надвигавшейся буре. — Они попытаются сломать тебя.

Булава ударила. Поршни Тоса ускорили замах, когда она разворачивалась. Меч Сигизмунда встретил удар. Булава скользнула по лезвию и врезалась в поперечную гарду. Мощь столкновения вонзила зубцы в руку Сигизмунда с такой силой, что раздробила большой и указательный пальцы.

Тос отвёл булаву назад. Поршни зашипели в его плечах. Сигизмунд рубанул, почувствовав, как меч в сломанных пальцах отклонился от цели и отскочил от наплечника Тоса.

Сигизмунд дёрнул меч, сжимая его сломанными руками. Глаза Тоса сияли над линией его по-прежнему человеческого рта. Он ударил снова, попав короной булавы по рукояти меча Сигизмунда. Кусок железа вдавил перчатки Сигизмунда в пальцы и дальше в меч. Осколки керамита разорвали кожу. Кости и хрящи расщепило, деформировало и срезало. Боль была яркой и внезапной, как вспышка фосфорной гранаты.

Сигизмунд не выпустил меч из рук. Он сдвинулся, инстинктивно уклоняясь от очередного удара, нацеленного в правую ногу. Булава попала в голень и сбила его на колено; он остановил падение вовремя, чтобы отпрянуть от булавы, когда Тос превратил инерцию первого удара во второй, который пошёл вверх и попал ему в живот.

Падение…

Сломанный керамит…

Звон в ушах…

Левая рука соскользнула с меча, когда он восстановил равновесие. Тос отступил, давая себе возможность снова размахнуться.

Сигизмунд встал и рассёк. Один, два, три раза. Проблески бритвенной стали. Меч шипел в единственном вздохе. Он двигался вперёд, и жидкость вытекала из отсечённых поршневых кабелей Тоса, его руки застыли, когда остриё клинка Сигизмунда намертво остановилось между зубами Железной Руки.

Тос замер от прикосновения клинка.

Один-единственный импульс нервов и мышц, и меч пронзит череп Тоса насквозь.

Сигизмунд перевёл дух, давая возможность противнику сдаться.

— Хватит. — Голос разнёсся по залу. Феррус Манус вошёл в круг.

Сигизмунд встретил взгляд примарха. В такой близи Сигизмунд мог отметить сходство со своим генетическим отцом, мог чувствовать прилив и поток его силы и присутствия, раскаты грома в воздухе, обещание чуда и разрушения. Сигизмунд ощутил, как оно бьётся о его органы чувств. Он оставался неподвижным, меч по-прежнему был наготове. Дыхание Тоса затуманило остриё. Капли крови сочились из трещин на перчатках Сигизмунда.

Сигизмунд не пошевелился.

— Ты меня слышал? — спросил Феррус Манус.

Сигизмунд посмотрел на Тоса. Поршневая жидкость медленно стекала с его конечностей.

— Тос из Десятого легиона, ты уступаешь?

Уголок рта дёрнулся, но слов не последовало.

— Ты уступаешь?

— Он не уступит без моей воли, — сказал Феррус Манус. — Ты убьёшь его за это, Храмовник?

— Нет, лорд, — сказал Сигизмунд. — Я не хочу видеть, как брат умирает из-за гордости.

Взгляд Ферруса потемнел. Сигизмунд чувствовал, как гром отдаётся у него в голове. Он знал, что может умереть здесь, умереть и даже не понять, какой удар был нанесён. Он держался спокойно, его взгляд был твёрд. Феррус Манус ещё долго смотрел на него. Затем он повернулся к Тосу.

— Уступи, — сказал он.

— Уступаю, — сказал Тос.

Сигизмунд опустил клинок, ощущая, как онемение забирает силу и боль из пальцев. Феррус Манус уже был у выхода из зала, Гор рядом с ним, тихо что-то говоря.

— Думаю, я буду помнить это до конца своих дней, — сказал Сеян, похлопывая Сигизмунда по плечу.

Сигизмунд поднял меч и приставил клинок плашмя ко лбу.

— Дело сделано, — сказал он.

— Так и есть, — сказал Сеян низким голосом.

Сигизмунд почувствовал покалывание на коже и взглянул поверх голов других Имперских Кулаков. Рогал Дорн смотрел прямо на него, лицо примарха было непроницаемым, но на секунду Сигизмунду показалось, что он заметил вспышку в тёмных глубинах, свет, короткий и яркий, а затем исчезнувший, призрак эмоций, пропавший прежде, чем его можно было увидеть. Сигизмунд поднял меч в приветствии.

Началось ликование, Лунные Волки и Имперские Кулаки наполнили воздух рёвом и победными криками. По-прежнему не сводя взгляда с сына, Рогал Дорн кивнул и прижал кулак к груди.

— Ваш лорд отец... — сказал Фосс, делая пометки.

— Да? — спросил Сигизмунд.

— Вы с ним очень близки.

— Он мой командир и генетический родитель, — сказал Сигизмунд.

— Как и для более чем ста тысяч воинов Седьмого легиона, но вы его первый капитан, его чемпион с того момента, как победили Тоса, и по сей день. Для него вы больше, чем воин или генетический сын. Вы олицетворяете часть его характера — если бы это не было термином, который мы оставили позади, я бы сказал, его души. Он всегда доверял вам поступать так, как поступил бы он, побеждать, идти вперёд. Он говорил мне об этом.

— И?

— Вы верите, что война не закончится, а он верит, что закончится. Вы это знаете. Он это знает. И всё же вы оба упорно смотрите на вещи по-разному. Как такое возможно?

— Потому что мой лорд отец — величайшее, благороднейшее и сильнейшее создание. Я всего лишь тень.

Фосс замолчал, прикусив губу, раздумывая, давить или отступить. Затем он выдохнул и снова посмотрел на планшет.

— Хотите знать, что я думаю? — спросил Фосс.

— Конечно.

— Я думаю, что вечная война — это не идеал для вас, не идея, которая была дана вам или к которой вы пришли в одно мгновение. Это накапливалось, подобно пыли, собиравшейся в разрушенном городе, пока она не поглотит его.

— Мрачный образ, — сказал Сигизмунд. — Тот, который я опровергаю.

— И это возвращает нас к контролю. Вы излучаете контроль, вы сражаетесь с полным контролем, вы контролируете то, во что верите, и свои действия, как немногие другие, кого я встречал, включая большое количество ваших братьев по легиону.

— То, что ты называешь контролем, и есть война, — сказал Сигизмунд. — Война с самими собой — это то, с чего начинаются все войны.

— Ах… Мне кажется, я начинаю понимать. А цепи? Цепи, которые, как я слышал, вы используете, чтобы пристегнуть меч к руке в бою — это символ вашей войны и контроля?

Сигизмунд рассмеялся. Фосс вздрогнул от неожиданности.

— Так мне говорят, — сказал Сигизмунд. — И в этом может быть доля правды.

— А остальная часть правды? Я полагаю, дело не в том, что вы думаете, что можете выронить меч.

Сигизмунд посмотрел на правую руку и запястье, как будто на них были намотаны железные звенья. Он улыбнулся, но в выражении его лица была какая-то тень, которая, по мнению Фосса, приблизила его от удовольствия к печали.

— Честь, — сказал он. — Честь и братство.

СЕМЬ

БРАТСТВО КРАСНЫХ ПЕСКОВ

— Меня зовут Кхарн. А ты, значит, Сигизмунд. Приветствую вас как советник примарха и командующий этим экспедиционным флотом. — Он развернулся и направился к воинам в бело-синем у края ямы-арены.

Сигизмунд почувствовал напряжение в настрое Борея. Оба Имперских Кулака стояли на противоположной границе песчаного круга. Яму окружала высокая стена из истёртого, изъеденного коррозией металла. Легионеры Кхарна приходили без шлемов, обнажая испещрённые имплантатами скальпы. Кое-кто носил доспехи из металла и кожи. Броня большинства космодесантников не покрывала руки и плечи. Один из бойцов, со шлемом в виде собачьей морды, удерживал в руке плоский щит. Сигизмунд слышал, как воины Двенадцатого перебрасывались короткими фразами, иногда перемежаемыми взрывами смеха. Кхарн одарил Храмовников взглядом через плечо, но в остальном на легионеров Седьмого никто не обращал внимания.

На арену один за другим входили легионеры, занимая места на смотровых площадках. Сигизмунд ждал, наблюдая. Он следил за внешне небрежными взмахами оружия Пожирателей Миров, оценивая мастерство кузенов и их понимание смертоносности каждого взмаха: ни одно движение не совершалось случайно — каждое отражало искусство нести смерть. Кхарн наклонился к бойцу в шлеме в виде собачьей морды, а затем мотнул головой в сторону Сигизмунда и Борея. Собачья голова склонилась в кивке, и, громыхая доспехами, воин XII легиона подошёл ближе.

— Вам следует уйти, — указав на смотровые площадки наверху, прорычал он из-под шлема. — Этот песок — для тех, кто собирается истекать кровью.

После чего легионер Двенадцатого начал разворачиваться, чтобы вернуться обратно.

— Как тебя зовут, брат? — окликнул его Борей.

Собачья морда оглянулась.

— Делаварус.

— Я о нём наслышан, — отозвался Борей.

— Я тоже, — ответил Сигизмунд и повернулся к стене. — Что ж, поступим, как нам велят. — Он ухватился за край ямы и запрыгнул на самый нижний смотровой ярус. Спустя мгновение Борей последовал его примеру. Внизу, на песке, группа Пожирателей Миров разбивалась на пары. Сигизмунд заметил, как учащаются их движения, как непроизвольно сжимаются челюсти и кулаки. Затем внимание Храмовника привлекло то, как Кхарн обматывает цепями предплечья. Некоторые его воины поступали так же.

— Любопытный обычай, — прокомментировал Борей.

Сигизмунд промолчал.

После ритуала с цепями каждый воин XII легиона внизу оказался скованным со своим напарником. Сигизмунду доводилось слышать об этом обычае: его, как и бойцовские ямы, принес Ангрон из приютившего его мира.

Но Повелитель Красных Песков принёс в легион и другие перемены. Сигизмунд наблюдал, как воин по имени Делаварус и ещё один отошли к одной стороне ямы. На другой же ожидал Кхарн; тело Пожирателя Миров непроизвольно подрагивало, будто внутри него накапливался электрический заряд. В руках советник Ангрона держал парные клинки. Воин в паре с ним расхаживал из стороны в сторону. В яме и на смотровых площадках воцарилась тишина — низкая, скрежещущая тишина надвигающейся бури, какая предшествует раскату грома.

— Что с ними стало? — поразился Борей.

— Думаешь, они изменились?

— Гончие Войны были великим легионом. Но это…

— Нет, они не изменились. Скорее, стали самими собой. Возможно...

Борей осмотрелся, уловив неуверенность в голосе наставника, что само по себе было редкостью.

— Я думаю, в глубине души мы похожи. Они не изменились, они — истинное наше лицо.

Борей оглянулся назад — Пожиратели Миров расхаживали по песку, поводя плечами: Делаварус со своим напарником — с одной стороны и Кхарн — с другой. Делаварус начал вращать металлический шар на цепи. Кхарн просто смотрел в никуда, напрягая мышцы.

— Они едва сдерживаются, — прошептал Борей. — Слухи не лгут… Наши кузены в шаге от братоубийства.

Сигизмунд промолчал. Его взгляд переместился на имплантаты, вживленные в голову Кхарна, и металлические кабели, торчащие из скальпа: Гвозди Мясника — имплантаты агрессии, обретшие чудовищную популярность среди Пожирателей Миров за последние десятилетия после воссоединения с генетическим отцом. Гвозди подтолкнули и без того известный своей жестокостью легион к новым высотам кровожадности.

Отчасти ради этого Сигизмунд и прибыл в Двенадцатый. Обмен космодесантниками между легионами был традицией, столь же древней, как и сами легионы, знаком чести и доверия между братствами космических десантников. Командиры и целые подразделения Космодесанта отправлялись служить в другой легион не просто как часть экспедиции или флота, но как часть братства Астартес. Воины изучали культуру воинов, жили в ней, в течение многих лет сражались под её влиянием, после чего возвращались в свои легионы. В результате этих обменов рождались новые тактики ведения боя и взаимное стратегическое и доктринальное понимание. На всех уровнях связь между легионами становилась крепче, а Империум — сильнее.

Именно укрепление связей служило главной задачей. Другим же поводом, столь же пагубным, сколь и неизбежным, являлась политика.

— Что ещё нам нужно выяснить? — спросил Борей низким решительным тоном.

— Мы пришли сюда не для суда, — ответил Сигизмунд.

— Но для чего тогда?

— Чтобы понять.

Война — удел варваров. Сигизмунд знал эту истину с тех самых пор, как впервые стал воином. В Крестовом походе, ведущемся меж звёзд, лицом к лицу с ужасами былых времён и монстрами, рождёнными во тьме, оставалось немного места для доброты. Природа завоеваний и Приведений к Согласию означала смерть и страдания. Да, всё это трагично, но раз уж подобное было необходимо, то выполнить задачу нужно было со всей максимальной быстротой. Сигизмунд знал, что Кровавые Ангелы лорда Сангвиния воспринимали уничтожение цивилизаций как ужасный поступок, настолько же постыдный, насколько временами неизбежный. И IX легион совершал этот поступок, когда это было необходимо: надевая серебряные маски скорби, они оставляли свои ряды, свои жизни и имена позади, обращаясь в ангелов воплощённой жестокости. Сигизмунд всегда считал этот способ лучшим ответом на истину войны. В разных армиях и зонах боевых действий Великого крестового похода соблюдался разный баланс между необходимостью и жестокостью, но баланс этот присутствовал всегда.

Двенадцатый легион, в прошлом Гончие Войны, а ныне Пожиратели Миров, всегда имел репутацию прямолинейного, агрессивного и, более того, прославляющего свои разрушения легиона. С обретением примарха и под его последующим влиянием жестокость Пожирателей Миров трансформировалась в нечто большее. Культуру того, во что превратился Двенадцатый, пронизывали рассказы о слепом безумии и немыслимой кровожадности. Вместе со списком побед Пожирателей Миров, который всё время рос, накапливались и свидетельства о смертных казнях, массовых убийствах и потерях среди союзных войск.

Подобное нельзя было спускать с рук, но прямая конфронтация была бы обречена на провал. Суровое порицание сдерживало многие легионы, но в случае с Пожирателями Миров Ангрона оно бы не достигло желаемого эффекта. Легионеры Двенадцатого пожали бы плечами и нераскаянно ухмылялись сквозь сломанные окровавленные зубы.

В связи с этим было решено поступить по-иному, для начала отправив силы Имперских Кулаков сражаться вместе с Пожирателями Миров: наблюдать, учиться и формировать связь между «легионом-скалой» и наиболее проблемным в настоящее время Двенадцатым. Дорн собирался возложить эту обязанность на кого-нибудь другого из командного состава, но Сигизмунд настаивал на своей кандидатуре. Дорн не возражал.

Тем временем внутри ямы пары воинов двинулись навстречу друг другу, едва сдерживаясь от немедленного нападения.

— Чтобы понять что? — недоумевал Борей. — Истинную природу их зверств?

— Нет, мы должны узнать, является ли это зверством.

Все входы и выходы из ямы закрылись. Кхарн кратко отсалютовал противникам, после чего силуэты легионеров превратились в размытое пятно из движений, клинков и цепей. В воздух взметнулся песок. Сигизмунд наблюдал за происходящим: Кхарн прыгнул вперёд ровно в тот момент, когда булава его партнёра врезалась в щит Делаваруса. Воин в собакоподобном шлеме встретил удар, выдержал его и сделал выпад, подняв щит вверх и отбросив в сторону металлический шар. Воин с булавой пошатнулся. Всё происходило стремительно и грубо; словно сорвавшись с цепи, легионеры не пропускали ни одного удара.

Сигизмунд почувствовал на себе взгляд Борея и посмотрел на лейтенанта, вопросительно приподняв бровь.

Борей пожал плечами.

— Вы улыбались.

Внизу, в яме, наконец брызнула кровь — и раздался победный клич, секундой позже подхваченный рёвом со смотровых ярусов.

На песке ещё высыхала кровь, пространство вокруг успокоилось, а звуки боя сменились мерным сердцебиением корабля, пробивающегося сквозь эфир. Смотровые ярусы бойцовской ямы опустели. Лишь тёмно-багряные пятна на взбитом ногами песке напоминали о бушевавшей битве с победными криками и лязгом оружия. Сигизмунд вошёл на арену и поднял голову вверх, вдохнув насыщенный запах пота и крови, ещё витающий в воздухе. На мгновение его глаза ослепили вспышки красного и золотого — генетически модифицированные органы чувств извлекли крошечные осколки памяти из парящих кровяных частиц. Во рту отчётливо проявился кисловатый привкус адреналина.

Кхарн стоял по другую сторону песка. Обнажённый по пояс, он укладывал клинок обратно на стойку, опустившуюся сверху на поршневых рычагах. Пожиратель Миров даже не обернулся, но Сигизмунд ощутил, как по спине и шее пробежали мурашки.

— Почему ты ещё здесь, Храмовник? — поинтересовался Кхарн. В голосе Пожирателя Миров Сигизмунд почувствовал принужденное спокойствие.

— Я ценю тишину, — сказал Сигизмунд.

— Но не одиночество, — прорычал Кхарн и оглянулся. Его ладонь всё ещё лежала на клинке, который он собирался вставить в оружейную стойку. Советник Ангрона фыркнул и снова повернулся к Сигизмунду спиной. — Я знаю, что ты здесь делаешь. Вы пришли судить нас, но прежде решили убедиться, вправду ли мы настолько погрязли в кровавом безумии, как болтают трусы.

— Я прибыл в Двенадцатый, чтобы сражаться вместе, — сказал Сигизмунд. — Как твой брат из другого легиона.

— Брат? — переспросил Кхарн, отворачиваясь от стойки. Теперь на его лице красовалась кривая ухмылка. — Ты мне не брат, Сигизмунд. Вы можете сколько угодно говорить об обычаях и общей крови, но мы другие. Вас создавали вести войну уныло, будто укладывать кирпичи — по одному слою за раз. Мы же созданы, чтобы стать войной, понимаешь? — Он указал на металлические стены. — Этот Круг Клинков — не для тебя. Он — око истины, что смотрит в твои глаза. Кровь, обида, боль, ещё больше крови… вот что такое война. Мы не звери, Сигизмунд. Мы просто честны.

Кхарн подошёл к Сигизмунду на расстояние двух шагов. Он наклонил голову; мышцы его торса и лица дёргались, будто на поршнях. Сигизмунд не дрогнул.

— Я как-то сражался бок о бок с твоим легионом, — начал Сигизмунд. — Бился рядом с воином по имени Сай; то была первая моя битва после вознесения до Астартес.

— Сая больше нет, как и Гончих Войны, которых ты помнишь, — ответил Кхарн, разворачиваясь обратно.

— Он погиб достойно? — спросил Сигизмунд. Кхарн остановился и посмотрел на Храмовника.

— Центурионом. С оружием в руках.

— Кто из нас не мечтает об этом?

Сигизмунд подошел к стойке. Повернувшись спиной к Кхарну, он осмотрел оружие — топоры, ножи, тесаки, молоты-метеоры и широколезвийные копья.

«Они показывают наше истинное лицо, — прозвучал в голове голос Аппия. — Потому-то они и существуют. И по этой причине наш долг — овладеть ими всеми».

«Пока не найдём самих себя», — сказал тогда он.

«Пока не узнаем о себе правду».

— Можно? — спросил Сигизмунд.

Кхарн пожал плечами.

Сын Дорна вытащил тяжёлый вилочный меч. Его вес тянул Сигизмунда, словно зверь, пытающийся вырваться на свободу. Он взмахнул клинком и прислушался, как сталь со свистом рассекает воздух.

— Да, — подтвердил его ощущения Кхарн. — Это настоящая зверюга. Ее ковали не для изящных движений.

— Один удар — одно убийство, — проговорил Сигизмунд и провёл лезвием вниз.

Кхарн кивнул, и Сигизмунд заметил настороженность в глазах Пожирателя Миров. Он вспомнил о положении Кхарна в легионе: офицер старшего командного состава Гончих Войны и советник Ангрона. Многие считали Кхарна связующим звеном между выдержкой, честью и контролем легиона и его отцом. Он являлся одной из причин, по которой Сигизмунд просил Дорна отправить именно его. Кхарн был больше, чем просто убийцей.

— Думал, я не знаю о тебе, Храмовник? — с едва сдерживаемой угрозой в голосе пророкотал Кхарн. — Знаю. Да кто вообще о тебе не слышал? Великий чемпион, мастер клинка, всегда в первых рядах, неудержимый, камень внутри, но снаружи пламя... Поговаривают, что ты непобедим — так ли это?

Сигизмунд кивнул.

Кхарн приподнял искривлённую шрамом бровь.

— Посмотрим.

Сигизмунд почувствовал в его словах вызов, испытание.

— Можем проверить прямо сейчас, если хочешь, — ответил Храмовник.

Оскал Кхарна перерос в широкую ухмылку, обнажившую его сломанные зубы.

— Ха! Это тебе не дуэльные клетки других легионов. Ты, Сигизмунд, Храмовник Седьмого, хочешь скрестить клинки со мной. Значит, ты должен войти сюда на глазах у всех и воткнуть оружие в песок.

Сигизмунд развернулся и вложил тяжёлый клинок обратно в стойку.

— Ты не такой, как я ожидал, — сказал Кхарн. — Космодесантники большинства легионов, — те, что бывали здесь, — и близко не подходили к оружейным стойкам. Какими бы кровожадными они ни были, им не понять… Но ты, как мне кажется, другой.

— Какой? — удивлённо спросил Сигизмунд.

— Ещё не знаю, — ответил Кхарн. — Да и ты сам, может, ещё не в курсе.

По всему залу замигали янтарно-оранжевые огоньки. Сигизмунд почувствовал, как меняется вибрация корабля — судно готовилось выйти в реальное пространство.

По-прежнему ухмыляясь, Кхарн перевёл взгляд на Сигизмунда.

— Ну что, Храмовник? Похоже, наш разговор окончен. Война зовёт.

На гору щебня поднялся человек. Раненый, он страдал от наружного и внутреннего кровотечения: от выдыхаемого им воздуха у Сигизмунда во рту появился металлический привкус крови. В руках солдат держал энергокарабин — один из тех, которые за последние недели унесли множество жизней космодесантников. На поясе у него висел скимитар с углеродным лезвием. Кристальная чешуя его доспехов была забрызгана алым. Пробоины в броне солдата указывали на места ранений — синтетическая плоть уже закрыла раны, но при каждом движении из них сочилась кровь.

Он остановился на вершине холма и посмотрел на космодесантников, полумесяцем выстроившихся внизу. Сигизмунд видел в глазах этого человека страх и омерзение. Изнеможение и горе украли у него прежнее выражение лица — вместе с разрушением родного мира обнажилась и его душа.

Он не пошевельнулся и не вымолвил ни слова.

Спустя пару секунд Кхарн одарил Сигизмунда взглядом.

— Хочешь подняться и заключить с ним мир, Храмовник?

Не дождавшись ответа, он развернулся и полез вверх по склону.

Исколахар уставился на Сигизмунда с вопросительным выражением на лице и во взгляде. Консул XIII легиона командовал экспедиционным флотом, который прямо сейчас приводил мир к Согласию вместе со своими войсками. С безукоризненной осанкой, грамотный и подкованный, он был Ультрамарином до мозга костей. Сказать, что между двумя командирами сил Приведения к Согласию были напряженные отношения, — ничего не сказать. Кхарн наотрез отказался изучать многоэтапную стратегию Исколахара, и лишь благодаря терпению и решимости Ультрамаринов кампания увенчалась успехом. Собственно, только благодаря Ультрамаринам эта стратегия в принципе работала.

Стоя рядом с Пожирателями Миров, в словах и языке тела Исколахара Храмовник почувствовал едва заметную жалобу, будто, по мнению Ультрамарина, Сигизмунд мог каким-то образом заставить псов Кхарна образумиться. Сигизмунд решил не обращать на это внимания. Он присутствовал здесь не для того, чтобы навязывать XII легиону свою или чью-либо волю. На данный момент долгом Сигизмунда было стать частью этого легиона.

— Что за безумство он затеял на этот раз? — выдохнул Исколахар, когда Кхарн зашагал вперёд.

Сигизмунд бесстрастно взглянул на Ультрамарина, а затем и сам повернулся и вместе с Бореем последовал за Кхарном вверх по каменистому склону.

Солдат наверху дрожал — отчасти от боли, отчасти от ярости, кипевшей внутри. Внизу за ним стояли другие: разношёрстная группа из пятнадцати человек, кто в доспехах, кто в штатском — одежде, судя по всему, оставшейся с довоенных времен; мужчины и женщины, кто-то был молод, кто-то — отягощён грузом лет. Из разрушенных зданий за ними целилось ещё больше солдат, готовых открыть огонь.

Кхарн остановился перед мужчиной и стянул шлем с головы. Белизну его доспехов пятнала кровь. Сигизмунд определил, что Гвозди у него в черепе чуть притихли — они продолжали грызть, но уже медленнее, подобно дыханию хищника, успокаивающемуся после тяжёлой охоты. За недели этой кампании сын Дорна научился распознавать признаки укуса Гвоздей.

Смертный воин поднял на Кхарна глаза. Сигизмунд наблюдал, как на лице человека, преодолевая страх, проступает гнев — он сумел оскалить зубы.

— Мясники! — сплюнул человек. Склизкий плевок упал на землю у ног Кхарна. Сигизмунд заметил подёргивание его челюстных мышц. Его броня зарычала, но Кхарн не двинулся с места.

— Вы... — начал человек, повторяя обращение. — Вы… вы пришли предложить условия сдачи?

— Вас приведут к Согласию, — холодно заверил Исколахар. — Вы сложите оружие и прикажете сдаться своим подчинённым. Вы примете власть Империума, поклянётесь в верности и прикажете сделать то же самое всем, кто находится под вашим командованием.

— Ты даже не спросил, как меня зовут… — с горьким смешком проговорил человек.

— Тебя зовут Везис, — ответил ему Сигизмунд. — Раньше ты командовал когортой гражданской гвардии. Теперь же ты руководишь последними силами сопротивления этого городского комплекса.

Человек по имени Везис моргнул: раздутый болью разум обдумывал слова, не понимая, откуда захватчики знают его имя.

— Те, кто уже подчинился власти Империума, поведали о вас, — объяснил Исколахар. — Ваши действия делают вам честь. И у вас есть будущее, если вы того пожелаете.

— Но не здесь, не на земле моего дома. Ты предлагаешь мне жизнь, полную… чего? Убийств по твоему приказу? Чтобы я заставлял других преклонять перед вами колени? — Человек покачал головой. — Этому не бывать.

— Если не уступите, лишитесь жизни, — спокойно объяснил Исколахар. — И вы, и те, кто стоит за вами. Вы ведь всё понимаете. Орбита заполнена кораблями Империума, и они готовы нанести последний удар. Ваши щиты вышли из строя час назад. Все некомбатанты эвакуированы из зоны орбитального удара. Остались лишь ваши силы. Пожалуйста, поймите, что мы не хотим этого делать.

Солдат широко раскрыл глаза. Сигизмунд заметил, как он сомкнул окровавленные ладони, будто хватая рукоять меча. На кончиках его пальцев выступила кровь. Он словно собирался что-то сказать — или, может быть, выхватить оружие.

— Не выйдет, — отчеканил Сигизмунд. Исколахар снова вперил взгляд в Храмовника. Затем к нему повернулся Кхарн.

— Он не подчинится, — продолжил Сигизмунд, привлекая к себе внимание всех собравшихся. Сам он, однако, смотрел на Везиса. — Даже если он согласится на твои условия, подчинения от него не жди. Сердце его останется непокорным. Как и сердца всех его соратников.

— Но это единственный шанс, — настаивал Исколахар; он как будто разочаровался в Сигизмунде. — Ты хочешь лишить их последней возможности остаться в живых!

Сигизмунд покачал головой.

— Есть и другой вариант. — Он снова посмотрел на предводителя смертных солдат. — Ты хочешь сражаться за свой мир, даже сейчас.

Человек кивнул.

— Ты понимаешь, что вам не выиграть, но всё равно хочешь сражаться. Умереть непокорным, но не жить посрамлённым.

— Да, — твёрдо заявил человек.

— Значит, мы придём за тобой, — заключил Сигизмунд, кивнув мужчине. Храмовник развернулся.

— Ты предлагаешь наземную атаку? — гневно прорычал Исколахар, у которого вышли все запасы самообладания. — Ты желаешь смерти и нашим воинам? Ради чего? Потешить свою гордость и утолить жажду крови? — Исколахар мотнул головой в сторону Кхарна.

Сигизмунд готов был в ответ зарычать и даже ударить. Капитан Пожирателей Миров, напротив, казался подозрительно спокойным и настороженным.

Исколахар наклонился к Сигизмунду.

— Я много о тебе слышал. И сейчас должен сказать, что был о тебе лучшего мнения.

Борей положил ладонь на рукоять меча ещё до того, как последнее слово слетело с губ Ультрамарина.

— Мы отняли всё, что у них было, — высказался Кхарн.

Исколахар и Сигизмунд оглядели пространство вокруг. Кхарн провёл клинком по руинам и дыму, что поднимался в небо.

— А то немногое, что осталось, ты перестроишь; в головы людей, что родятся после нашего отлёта, вложишь другие идеи. Этот мир станет зеркалом Ультрамара — отражением имперских идеалов. То же, что не уложится в их рамки, ты просто-напросто превратишь в ничто с орбиты… А варварами заклеймишь нас. — Он покачал головой. — Таков порядок вещей. Ведь на нашей стороне — правда и сила, а они — недостаточно правы и недостаточно сильны. Но если забираешь у кого-то всё, ты должен позволить им, по крайней мере, попытаться тебя убить. Мы многим им обязаны.

Кхарн направил клинок в сторону Сигизмунда.

— Все воины под моим командованием последуют совету Храмовника Седьмого. Наземная атака начнётся через час, дадим им время на подготовку. Если ты не хочешь в этом участвовать, Ультрамарин, это останется на твоей совести.

Он повернулся и направился вниз по склону, к танкам Пожирателей Миров. Боевые машины XII легиона рычали в предвкушении, пуская дым в воздух.

— Мы присоединимся к штурму. Хотя бы для того, чтобы попытаться сократить потери, — обрывисто ответил Исколахар все с тем же суровым выражением лица, после чего впился глазами в Сигизмунда. — А когда мы закончим, нам с тобой следует кое-что обсудить.

Ультрамарин положил руку на рукоять гладия.

— Как пожелаешь, — ответил ему Сигизмунд.

Командир Ультрамаринов зашагал к своим людям.

Сигизмунд оглянулся на Везиса. Храмовник довольно долго смотрел на смертного, но затем вынул меч и отсалютовал им, подняв вверх. Человек хотел было что-то сказать, но в последний миг промолчал; мгновение спустя он развернулся и захромал обратно к своим позициям. Сигизмунд посмотрел ему вслед, затем повернулся сам и последовал за Кхарном.

Сигизмунд ступил на песок арены. Верхние смотровые ярусы уже заполнили космодесантники. Глаза Пожирателей Миров, провожающих Сигизмунда взглядом, поблескивали в тусклом свете.

Кхарн приподнял голову. Капитан Восьмой наматывал цепь на запястье, звеня металлом. Челюстные мышцы космодесантника не прекращали подёргиваться. Осами жужжали имплантаты боли. На плече советника Ангрона красовался шрам от ожога после наземного штурма. После того, как окончилось сражение, и Пожиратели Миров оставили поле боя Ультрамаринам Исколахара, легионеры Двенадцатого вернулись на арену.

— Снова пришёл судить наши методы, чёрный рыцарь?

Сигизмунд покачал головой и вытащил меч. Пожиратели Миров подняли свои мечи, оскалившись. Сигизмунд вонзил острие клинка в песок.

Кхарн сомкнул челюсти и замер на месте, словно собака, которую вот-вот спустят с поводка.

— Я хочу пройтись по красным пескам, — сказал Сигизмунд, положив руки на эфес меча.

Кхарн посмотрел на клинок, после чего перевёл взгляд на Сигизмунда; усмешка Пожирателя Миров готова была перерасти в оскал. Изо рта у него вырвалось дребезжащее рычание. Сигизмунду потребовалось всего мгновение, чтобы понять — это был тихий смешок. Все воины XII легиона, и в яме, и на смотровых ярусах, потешались над ним.

Кхарн рассмеялся; его хохот ударами поршней прокатился по яме, но в следующий же миг он оказался на расстоянии вытянутой руки от Сигизмунда, а рёв Пожирателя Миров сменился угрожающим хрипом.

— Я не потерплю насмешек, Храмовник. — Лицо Кхарна исказилось в ужасающей гримасе с широко раскрытыми глазами и диким оскалом. — Это наша земля, понимаешь? Ты понимаешь это? Песок, на котором ты стоишь, пропитан кровью моих братьев. Мы были псами, но сейчас мы не идиоты. Ты на нашей земле. Она взрастила меня, взрастила всех нас, и никто не смеет надо мной насмехаться.

Сигизмунд вытащил меч из песка, сменил хватку и затем протянул его Кхарну рукоятью вперёд.

— Это меч защитника клятв моего легиона. Кузнеца, что выковал его, убили жестокие господа. Теперь этот клинок несёт мою волю. Это мой меч, Кхарн. Прими его на этом песке.

Кхарн уставился на рукоять меча, его лицо внезапно застыло в нерешительности.

— Я не потерплю насмешек, — продолжил Сигизмунд.

Кхарн посмотрел на него, взял меч и поднял клинок, осмотрев покрытую рябью сталь.

— Оставь его себе, — наконец ответил Кхарн и вонзил меч обратно в землю, провернув лезвие. — Мне нравится моё оружие, да и от того, что ты будешь сражаться незнакомым клинком, будет только хуже.

Кхарн оглянулся на ближайшего из Пожирателей Миров через плечо:

— Скралок, брат, подыщи-ка себе другого напарника. Делаварус, ты — с чёрным рыцарем из Седьмого. — Кхарн повернулся, сел на скамью и принялся рассматривать цепи, наполовину обвивавшие его запястья.

Делаварус подошёл к Сигизмунду. Из-за шлема-собачьей морды выражение лица триария Пожирателей Миров невозможно было разглядеть.

— Держись за мной, подобно тени, — прорычал он. — Я не собираюсь таскать тебя по яме и не дам тебе запятнать мой послужной список. Усёк? Здесь ты не капитан и никем не командуешь. Ты — лишь воин, связанный со мной, а я — с тобой, к добру или худу.

— Понятно, — сказал Сигизмунд и повернулся в сторону Кхарна. Тот по-прежнему приковывал клинок к руке. Сигизмунд также потянулся за цепями.

Кхарн посмотрел на руку Храмовника, а затем ему в глаза. Кожа вокруг правого глаза Пожирателя Миров постоянно подёргивалась.

— Можно и мне? — попросил Сигизмунд, не опуская руки. — Мне бы не хотелось выронить меч в первой же схватке.

— Первой? — переспросил Кхарн. — Кто сказал, что ты пройдёшь хотя бы одну?

Сигизмунд пожал плечами.

Кхарн медленно вздохнул.

— Знаешь, что-то мне подсказывает, что я пожалею об этом. — Он покачал головой и размотал цепь, свисавшую с его правого запястья. — Держи. — Он протянул звенья Сигизмунду. Храмовник принял их и начал наматывать на правое предплечье. Стоявший рядом Делаварус принялся раскручивать на цепи метеоритный молот так, что тяжёлый металлический шар свистел, рассекая воздух.

Кхарн поднялся и вместе со Скралоком перешёл на противоположную сторону ямы. Двери в стенах арены закрылись. Зал заполнила гудящая тишина. Сигизмунд наконец приковал цепь к мечу и бросил взгляд на Делаваруса. Шлем-собачья морда кивнул. Кхарн повернулся лицом к соперникам, его вечно подёргивающиеся мышцы внезапно замерли. Сигизмунд поднял меч и коснулся им лба.

Затем арену заполнил рёв, звон цепей и лязг сталкивающейся стали — настало время мышц и крови.

— Вы восхищаетесь ими? — поинтересовался Фосс. — Я имею в виду Пожирателей Миров. Вы восхищаетесь ими. Признаться, я в замешательстве. По вашим рассказы и по тому, что я знаю о вашем послужном списке и послужном списке вашего легиона, я считаю вас благородным человеком, который не видит славы ни в войне, ни в смерти. Но при этом вы называете братьями воинов легиона, не раз подвергавшегося порицанию за свои методы ведения войн. Нет ли здесь противоречия?

— Они оступились, — ответил Храмовник.

— Но ведь с другой стороны, ваша неприязнь к Повелителям Ночи VIII легиона чувствуется даже в тех немногих замечаниях, которыми вы поделились. Их так же осуждали за жестокость и бесчеловечность. Но о них-то вы бы не сказали «оступились»; и что-то мне подсказывает — вы ни за что на свете не назовёте Повелителей Ночи своими братьями.

По лицу Сигизмунда пробежала тень.

— Деяния сами по себе не несут большого смысла. Их причина — вот что по-настоящему важно.

ВОСЕМЬ

ОТПРЫСК ПОЛУНОЧИ

Лежащий в развалинах город дымился. Когда двери боевого корабля открылись, Сигизмунд почувствовал запахи. Прометий. Пластек. Мясо. Клубящиеся чёрные столбы вздымались в безоблачное небо.

— Адовы зубы, — прошептал Ранн.

Боевой корабль накренился, и небо за дверьми сменилось зрелищем разрушенного города. Даже с магнитной фиксацией сабатонов Сигизмунду пришлось напрячь все мускулы, чтобы удержаться на месте. Двигатели за спиной грохотали столь же оглушительно, как и ревущая буря.

Он осмотрелся: сети петляющих дорог, груды обломков, которые когда-то были зданиями, обрушенные стены. Дыры, которые раньше были окнами. По земле ползла тень гор, окружающих город; свет нового дня, словно медленный прилив, изгонял уютные тени. У основания чёрных столбов дыма горел оранжево-чёрный огонь. Город уже не обстреливали. Царило безмолвие, и его не нарушал ни единый взрыв. Ни вспышек трассирующих снарядов, ни взметающихся столбов пыли. Тишина. Тишина, которую он чувствовал сквозь гул корабля.

В развалинах его глаза различили иссиня-чёрные очертания танков и другой военной техники. И силуэты воинов на краю пожарища.

— Зафиксировать цели, — прервал молчание Сигизмунд. — Боевое развёртывание, немедленно.

Ранн кивнул, и сразу же по воксу зазвучали отрывистые приказы. Имперские Кулаки вставали с мест, проверяя оружие. Загудели двигатели, и боевой корабль поднялся выше; через открытую дверь виднелись его металлические собратья — эскадрильи боевых машин кружились по спирали. С крыльев сорвались и загорелись яркостью звёзд тепловые ловушки, но Сигизмунд чувствовал лишь холод внутри и молнии надвигающейся бури. Что-то очень тихо, но внятно подсказывало ему, что так нельзя, что нужно контролировать себя, что без контроля ничего не выйдет…

— Вечные клятвы! — взревел Ранн, и эти слова эхом вырвались из глоток его братьев. Нос боевого корабля задрался вверх; на мгновение видно было лишь синее небо и звёзды, тускнеющие в лучах утреннего солнца. Затем корабль повернул в сторону и спикировал.

Чераут… Долгая и ожесточённая война. Здесь собрались воинства пяти легионов, три примарха и миллионы смертных солдат. Месяцы одного из самых ожесточённых конфликтов, который когда-либо видел Великий крестовый поход. Осады, штурмы, потери, столкновения огромных фронтов; ярость истекающих кровью людей, что не отступят — против воли и силы людей, которые не сдадутся. Позже об этой войне будут вспоминать лишь потому, что она привела к раздору между братьями и трещине в имперской идеологии. Конрад Кёрз пустит кровь Дорну и вступит в будущее, полное злодеяний. Слава и честь, к которым стремился III легион Фулгрима, поблекнут. Это Приведение к Согласию многим захочется вычеркнуть из памяти; мало кто поддержит его знамя с тем же пылом, что и в первые дни.

Когда бои уже вступили в решающую стадию, последние города и крепости на приполярном континенте пали. Но не так, как остальная часть планеты: они не держали оборону неделями и месяцами. Последние города уничтожили один за другим за несколько дней — ударами, которые легионы наносили и с воздуха, и с земли. Защитники Чераута сопротивлялись как могли, но, в конце концов, они были лишь измученными и сломленными людьми. А противостояли им кто угодно, только не люди.

Боевой корабль с гулом выровнялся над площадью. Сигизмунд спрыгнул со штурмовой рампы и тяжёлой рокочущей поступью двинулся вперёд. Храмовник с мечом наготове шёл в сопровождении братьев.

Посреди площади в свободном порядке стояли воины в тёмно-синем. Имперские Кулаки не замедлили темп. Корабли Седьмого взвизгнули, запуская двигатели, и снова взмыли в небо. Сигизмунд шагнул к одному из воинов в доспехах цвета полуночи, а тот в ответ поднял болтер.

Какая глупость! Сигизмунд мгновенно рассёк его оружие мечом. В казённике и магазине разорвались болт-снаряды. Воин отшатнулся, и в ту же секунду в него врезался щит Ранна; клин Имперских Кулаков вонзился в центр площади.

Десантник в шлеме-черепе выступил навстречу Сигизмунду. Сверху шлема у него красовался гребень из красных скелетированных крыльев; в кулаке отпрыска Кёрза взревел цепной меч. Сигизмунд активировал силовое поле — и сталь его клинка столкнулась с мечом противника. Цепные зубья с дорожкой взметнулись в воздух, и лезвие меча Сигизмунда прошло сквозь оружие Повелителя Ночи; линзы его шлема горели кроваво-красным. Храмовник отключил силовое поле за мгновение до того, как меч обрушился на шлем его противника. Промедли Сигизмунд хотя бы секунду, когда его клинок взметнулся, — и он рассёк бы неприятелю и гребень, и шлем, и череп, а затем и грудь, разрезая туловище и выпуская кровь и кишки, так, что они хлынули бы наружу…

Повелитель Ночи пошатнулся. Ударом меча Сигизмунд сломал ему гребень и расколол керамит; на стилизованную под череп лицевую пластину брызнула кровь.

Храмовник пнул Повелителя Ночи в нагрудную пластину. Все вокруг шумели и орали, но шум существовал где-то в ином месте, в ином пространстве, где братья по щиту Ранна стояли плечо к плечу с Храмовниками. Всё, что чувствовал Сигизмунд, — это бурлящая внутри кровь и нить воли; только она удерживала острие меча у горла сбитого с ног Повелителя Ночи. Из его вокс-решётки раздавались какие-то протестующие звуки. Одно движение мышц и воли — и острие меча вошло бы под подбородок шлема и вверх, через рот, в плоть за ним...

— Брат! — пробился в сознание настойчивый голос Ранна. Сигизмунд не пошевелился, однако вновь ощутил существование окружающего мира.

— Какого чёрта ты делаешь? — задыхался Повелитель Ночи. Сигизмунд посмотрел на него сверху вниз, затем поднял голову и обвёл взглядом площадь и город в дыму, пропитанном человеческим жиром. По всему периметру площадь окружали металлические колья, вбитые в землю. С них свисали пронзённые тела — одно над другим; некоторые уже согнулись под тяжестью трупов. В фонтане посреди площади лилась кровь — кровь и кучи свежесодранной кожи.

— Выведите войска из этой зоны боевых действий, — процедил Сигизмунд сквозь зубы. — Вы освобождены от своих обязанностей. Убирайтесь.

— «Освобождены от своих обязанностей»? — передразнил голос за спиной. — Позволь спросить, по какому такому праву ты «освободил нас от своих обязанностей»?

Сигизмунд выпрямился и повернулся на голос. Поодаль стоял Повелитель Ночи, прислонясь к обугленной статуе, со скрещёнными на груди руками; рядом покоилась цепная алебарда с зазубренным лезвием. Сын Кёрза был очень бледен; черты его лица были утонченными, но их портила сетка шрамов, подобных трещинам в мраморе. Он посмотрел на Сигизмунда глазами, полными тьмы.

— Согласно общепринятым конвенциям и правилам, регулирующим подобные вопросы, этой зоной боевых действий командую я. Так что, если у тебя нет новых распоряжений от вышестоящего командования, от имени Восьмого легиона я отклоняю твоё требование.

— Севатар, — прорычал Ранн.

— Фафнир, — улыбнулся Севатар, после чего кивнул Повелителю Ночи, всё ещё валявшемуся на земле. — Вставай, Крукеш.

Сигизмунд шагнул к Севатару. Над площадью повисла напряжённая тишина.

— Что вы здесь натворили? — произнес Сигизмунд.

— Мы сделали лишь то, что приказал наш лорд-отец, — то, что было необходимо.

— Это? — Сигизмунд указал мечом на клубящийся дым и развалины за кольями, на месте, где раньше стоял город. — Какая в этом необходимость?!

Севатар пожал плечами.

— Я не собираюсь обсуждать с тобой вопросы мировоззрения. Сказать по правде, я нахожу эти рассуждения столь же утомительными, сколь и бессмысленными.

Сигизмунд перевёл дыхание, но Севатар заговорил снова.

— Более того, они не имеют отношения к делу. У нас ещё есть кое-какая работёнка. Если хочешь, можешь остаться с нами, но что-то мне подсказывает, что для тебя это может показаться несколько… неприятным.

Севатар отвернулся, и тут же меч Сигизмунда блеснул сталью. Глефа Севатара парировала удар, и оба космодесантника оказались лицом к лицу, скрестив оружие.

— Удар в спину, — прошипел Севатар, оскалившись. — Это что, не против всех принципов чести и справедливости? Пожалуйста, не давай мне надежды, что я тебя недооценил. Я бы не хотел, чтобы ты начал мне нравиться.

Сигизмунд посмотрел в глаза, полные черноты. Храмовник твёрдо держал меч.

Ухмылка Севатара дёрнулась.

— Вижу, ты не активируешь силовое поле. Жалеешь меня или пытаешься что-то этим сказать? Что-то наподобие «я благородный и справедливый, а ты безжалостный душегуб»?

Глаза Севатара сверкнули над ухмылкой.

— Что ж, в любом случае я избавлю тебя от усилий, брат. Во-первых, на твоём месте я клинком бы и не замахнулся без уверенности, что нанесу урон. — Севатар провел глефой по клинку Сигизмунда, плавно и быстро, и развернулся. Улыбка исчезла с его лица. Он посмотрел на ближайший труп, висящий на колу. Руки человека безвольно свисали вниз; униформа несчастного почернела от запекшейся крови, а из раскрытого рта торчал наконечник копья. — Во-вторых, мне нет до этого дела. И в-третьих, хотя я и собирался остановиться на двух, — ты действительно смертоносен и полон добродетели, но это не твоя война и никогда ею не была, Храмовник.

Сигизмунд шагнул вперёд и вонзил меч в землю у ног Севатара.

Облачённые в полночь воины рассмеялись. Севатар посмотрел на меч.

— Ты правда хочешь этого?

— Здесь и сейчас.

Севатар закатил глаза и оглядел круг Имперских Кулаков и Повелителей Ночи. Затем моргнул и покачал головой.

— Хорошо.

Сигизмунд поднял меч из земли и отступил на шаг назад, к Ранну. Имперские Кулаки и Повелители Ночи встали в свободный круг.

Ранн молча протянул руку, взяв меч у Сигизмунда, а сам Храмовник достал из сумки цепь и начал наматывать её на запястье. Он прислушался к звону туго натянутых звеньев. Штурм-капитан протянул меч, и Сигизмунд благодарно кивнул Ранну.

— Спасибо, брат.

— За то, что не предостерёг тебя от этой дурацкой затеи? — усмехнулся Ранн. — Не будь тебя здесь, думаю, я пропустил бы церемонию вызова на дуэль и просто посмотрел, как будет ухмыляться Севатар, когда шмякнется в грязь.

Сигизмунд приковал меч к цепи, сомкнул пальцы на рукояти и проверил баланс.

— Тебе же не нужно лишний раз напоминать, какой он быстрый, — прошептал Ранн. — Мне довелось стать свидетелем его боя против кое-кого из Тринадцатого — не самое приятное зрелище; я бы доверял Севатару меньше, чем скорпиону. — Сигизмунд взглянул на Ранна, тот пожал плечами. — Просто вдруг ты об этом не подумал.

— Дело не в том, кто быстрее или сильнее, брат, — пояснил Сигизмунд. Он положил руку Ранну на плечо и продолжил, понизив голос. — Рассредоточьте наши силы по городу и проследите, чтобы это варварство прекратилось. Пошлите сообщение примарху. Он захочет поговорить с Ночным Призраком.

— Будет сделано, — ответил Ранн.

Сигизмунд склонил голову и прижал кулак к груди. Ранн ответил тем же, и затем Сигизмунд повернулся к Севатару; движение мира вокруг замедлилось в такт биению его сердец. У себя в сознании он слышал лишь гул надвигающейся бури, давней и далекой.

Севатар двинулся вперёд. Все его движения были исполнены легкости. Повелитель Ночи держал глефу в одной руке; глаза наблюдали за Храмовником, губы изогнулись в улыбке.

— Продолжаем бой, пока один из нас не сдастся, — объявил Повелитель Ночи.

Сигизмунд кивнул.

— Согласен.

В нос Сигизмунду бил запах уничтоженного города.

— Допускаются только удары оружием, — добавил Ранн.

Севатар приподнял бровь, затем пожал плечами.

— Говорят, он играл в собачьих ямах Двенадцатого. Вполне понятно, что ты переживаешь, как бы он не нахватался дурных привычек. Мы ведь не хотим, чтобы господин Храмовник ввязался большее количество грязных драк, чем положено?

Сигизмунд уже не обращал внимания на слова. Он остановился, чувствуя вес меча в руке. Биение его сердец практически стихло. Где-то далеко в покоях своей памяти он слышал, как накрапывает дождь и стучит в дверь лачуги ветер.

— Что ж... — произнёс Севатар, остановившись на полпути, чтобы потянуться, снять шлем с пояса и надеть на голову. Теперь на Сигизмунда смотрел клыкастый череп из-под гребня алых крыльев. Засветились глазные линзы. — Покончим с этим.

Севатар начал движение, сделав стремительный выпад глефой. Быстро. Поразительно быстро. Сигизмунд тоже двинулся вперёд и сумел парировать удар со стальным звоном. Он контратаковал, провернув меч и перебросив его в одну руку, чтобы вложить в следующий выпад все возможные вес и скорость. Один удар — одно убийство, истинное и чистое. Даже без силового поля клинок пробьёт доспех и войдёт в плоть, если попадёт в нужную точку. Сигизмунд заметил, как чуть выше брюшной пластины Севатара открылся зазор. Ударить в место соединения пластин и кабелей — и клинок через кость и внутренности войдёт в туловище. Удар, конечно, не смертельный — для космодесантника. Но таким ударом вполне можно «покончить с этим»: его достаточно, чтобы ранить, достаточно, чтобы оставить шрам…

Но Севатара уже не было на прежнем месте. Мгновение — и меч Сигизмунда рассёк воздух, по инерции потянув всё тело вперёд, в то время как Севатар развернул глефу и взмахнул ею поперёк и вверх, направляя лезвие в живот Храмовника. В момент удара Сигизмунд успел повернуться и шагнул Севатару навстречу, приняв защитную стойку с мечом: Храмовник прочёл траекторию движения глефы, и клинки вновь звякнули друг о друга.

Дуэлянты наносили режущие и рубящие удары, сражаясь все время, пока солнце проходило по небу и изливало лучи сквозь завесу дыма. Сначала вокруг раздавались ободряющие возгласы. Затем они стихли, сменившись внимательной тишиной. Удар, ответный удар... В центре круга в танце меча кружились две фигуры, и Сигизмунду казалось, что пространство и время перестали существовать. Будто солнце, описывающее дугу над их головами, вращалось вокруг этого момента, словно их круг — и есть весь мир, мир правды и лжи, жизни и боли: встреча их клинков была всем сразу.

Удар, парирование, зубья глефы ловят острие меча поперёк — и цепное лезвие устремляется вниз, к его ногам. Сигизмунд делает шаг назад и поднимает меч, вонзая его в брешь. Глефа летит навстречу клинку, цепной мотор на секунду оживает; режущие зубья провернули клинок вместе с рукоятью в перчатках Сигизмунда, но Храмовник мгновенно перехватил инициативу и нанёс ответный удар. Снова и снова; его сердца мерно бились, как отлаженные часы.

Один удар — одно убийство… Простая истина; первая, которую поведал ему меч. Если, конечно, клинок найдёт свою цель; если только враг не таков, как Севатар — жестокий и безразличный к идеалам, смертоносный и быстрый, подобный вспышке молнии между грозовым облаком и землёй. Одно мгновение, одна ошибка — и всё будет кончено.

Они сражались в полном молчании. Поначалу Сигизмунду казалось, что Севатар будет комментировать свои удары, но он этого не делал; Повелитель Ночи просто сражался, без насмешек и хвастовства, но с невероятным рвением, — Сигизмунд никогда не встречал подобного. Севатар был сосредоточен, но в то же время кипел, словно волны чёрного океана. Подобно непрекращающейся буре, Севатар не устанет, и Сигизмунд это знал. Он знал, что Севатар из тех, кто обычно бежит и отступает, сражаясь как трус, но здесь, в круге времени, он видел что-то ещё, — что-то, чего раньше не осознавал, что-то, что можно было почувствовать, лишь скрестив клинки в поединке. Это было соприкосновение эпох, цивилизации и её падения, никогда не повторяющегося в деталях, но всегда проходящего по одному и тому же сценарию. Смерть и воин, рыцарь и его тень, снова и снова. Звон клинков, отсекающих моменты в настоящем. Однако всё имеет свой конец — так и дуэль однажды закончится.

И конец вот-вот наступит. Он чувствовал его приближение, словно мерцающий вдалеке свет, становящийся всё ярче с каждым шагом. Эта истина отличалась от того, что, как ему думалось, имел в виду Аппий:

«По одному удару за раз, затем совершая следующий. Так мы создаём вечность».

С момента, как их клинки скрестились, он знал, что Севатар так просто не сдастся. Храмовник наносил и наносил удары, каждый раз оттачивая остроту сознания, совершенствуя способность предугадать следующие действия противника, его движения. Скоро он сможет совершить решающий удар, взломает защиту соперника, и тогда всё будет кончено. Тысяча ударов, чтобы нанести смертельный…

Солнце садилось, отсвечивая красным и огненно-оранжевым сквозь редеющий дым. Ещё чуть-чуть… ударить сверху, повернуть клинок, отвести его в сторону после парирующего удара глефы…

И вот долгожданный момент настал: брешь открылась, будто он не держал в руках меч, чтобы нанести удар, а просто наблюдал со стороны. Сигизмунд принял удар клинком, ощутил, как нарастает давление и сила хватки, почувствовал, как глефа скользнула к поперечной гарде меча, заблокировал глефу, резко дёрнул меч и взмахнул клинком, обратив блок в удар сверху, который должен был обрушиться на лицо Повелителя Ночи.

Севатар понял, что вот-вот случится. Сигизмунд почувствовал это: между ними пробежал электрический разряд взаимного понимания, будто взрывная волна, прошедшая по воде. Сын Кёрза осознал, что не сможет парировать этот удар, не сможет нанести ответный. Его линзы красными углями горели в глазницах черепа, поймав разворачивающееся мгновение настоящего, — понятное только им, краткое и вечное.

Севатар резко наклонил голову и ударил гребнем шлема Сигизмунда в лицо одновременно с тем, как меч Храмовника рассек его лицевую пластину, разбив керамит с декоративным черепом и визор шлема. Сигизмунд шагнул назад, прокрутив меч в руке. Севатар отступил, стягивая шлем с окровавленного лица. Во рту у Сигизмунда держался железистый привкус. Он наконец почувствовал тяжесть в конечностях, редкую для космодесантника; увидел царапины и сколы у себя на броне. Уже наступила ночь, над вершинами окружающих гор пробивался свет нового рассвета. В городе было тихо; пожары угасли, трупный дым рассеялся в воздухе.

— Первая кровь — за мной, — объявил Севатар, скалясь залитым кровью лицом.

— Ты дисквалифицирован, — крикнул Ранн.

— Пожалуй, — пожал плечами Севатар, — Однако я не проиграл.

Он шагнул к Сигизмунду, чтобы прошептать только ему одному:

— Впредь, брат, помни: даже если люди что-то начинают с честью, под конец все про неё забывают. — Он снова усмехнулся. — Уж поверь.

Сигизмунд услышал, как Севатар издал глухой смешок, после чего Храмовник развернулся и ушёл прочь.

Сигизмунд сделал паузу, слова его последнего незавершённого ответа оборванной верёвкой повисли в воздухе. Пристальный взгляд Лорда Храмовника был прикован к краю пещеры. Не отводя неморгающих глаз, он смотрел в лежащую за ним пустоту.

— Выходит, победителя так и не определили, — подытожил Фосс.

Сигизмунд огляделся вокруг и вновь увидел Фосса.

— Поединок признали недействительным, а победителя так и не выявили... Впрочем, как и проигравшего.

— Не выявили победителя… — медленно повторил Сигизмунд. — По-твоему, настоящая победа определяется правилами?

Фосс покачал головой.

— По-моему, вы пытаетесь сказать мне, что нам хотелось бы верить в истинность этого утверждения.