Отголоски вечности / Echoes of Eternity (роман) (перевод Д41Т)

Перевод из WARPFROG
Перейти к навигации Перейти к поиску
Ambigility.svgДругой перевод
У этого произведения есть другой перевод. Он находится по ссылке: Отголоски вечности / Echoes of Eternity (роман) (перевод Alkenex).


Pepe coffee 128 bkg.gifПеревод в процессе: 3/36
Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 3 части из 36.


WARPFROG
Гильдия Переводчиков Warhammer

Отголоски вечности / Echoes of Eternity (роман) (перевод Д41Т)
Eternity.jpg
Автор Аарон Дембски-Боуден / Aaron Dembski-Bowden
Переводчик Shaseer
Издательство Black Library
Серия книг Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra
Предыдущая книга Боевой Ястреб / Warhawk (роман)
Следующая книга Конец и Смерть, Том 1 / The End and the Death, Volume I (роман)
Год издания 2022
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Скачать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Действующие лица

Император, Повелитель Человечества, Последний и Первый владыка Империума

Гор, Магистр войны Империума, сосуд Пантеона


Примархи

Ангрон, владыка Кровавых Песков, возвышенный князь демонов Кхорна, примарх XII легиона

Магнус Красный, Багровый Король, возвышенный князь демонов Тзинча, примарх XV легиона

Рогал Дорн, Преторианец Терры, примарх VII легиона

Сангвиний, Архангел Ваала, примарх IX легиона

Вулкан, Последний страж, примарх XVIII легиона


Легио Кустодес, Последние из Десяти Тысяч

Диоклетиан Корос, трибун

Ханумараси, воин-гиканат


I легион, Тёмные Ангелы

Корсвейн, регент-командующий Полой Горы


III легион, Дети Императора

Деифоб, воин 32-й роты


V легион, Белые Шрамы

Шибан-хан, Тахсир, регент-командующий космопорта Львиные Врата


VI легион, Космические Волки

Рюкат, "Врагов Не Осталось", воин отряда "Крик Тоскующего Дракона", рота Тра


VII легион, Имперские Кулаки

Архам, магистр хускарлов

Фафнир Ранн, субкомандующий бастиона Бхаб


IX легион, Кровавые Ангелы

Зефон, Вестник Скорби, бывший экзарх Высокого воинства

Нассир Амит, Расчленитель, доминион пятой ударно-штурмовой роты "Секуторы"

Анзараэль, Вестник Гнева, экзарх Высокого воинства

Галлен Ул’заен, магистр связи, пятая ударно-штурмовая рота

Орион, дредноут модели "Контемптор"

Эристес, легионный раб, оценщик

Шафия, легионная рабыня, оруженосец

Шенкай, легионный раб, оруженосец


XII легион, Пожиратели Миров

Каргос, "Плюющийся кровью", апотекарий восьмой штурмовой роты

Кхарн, центурион восьмой штурмовой роты

Лотара Саррин, капитан боевого корабля "Завоеватель"


XVI легион, Сыны Гора

Кенор Аргонис, советник Магистра войны


XVII легион, Несущие Слово

Инзар Таер, капеллан капитула Костяного трона


Имперская армия

Давинн Кото, капрал класса примус

Цзя-Хэн Уквар, призывник, восьмой Нешамерский мотопехотный полк

Лорелея Кельвир, призывник

Марлус Зенир, капрал

Силас Энварик, сержант 12-го полка Гелианских стрелков

Таник Машраджеир, капрал 91-го полка Индустанских десантников


Имперские персонажи

Малкадор Сигиллит, регент Империума

Церис Гонн, испрашивающий


Адептус Механикус

Аркхан Ленд, техноархеолог

Трансакта-7Y1, скитарий макроклады Тр1.акс

Магна-Дельта-8v8, скитарий макроклады Ин.7лиус

Сапиен, хомоподобный

Шива Макул, принцепс титана "Иракундос" типа "Налётчик" Легио Ингатум

Местол Вурир, дьякон-машиновидец титана "Иракундос" типа "Налётчик" Легио Ингатум


Марсианские Механикум

Улиенн Грун, принцепс титана "Хиндара" типа "Гончая войны" Легио Аудакс

Химмар Кул, модератус титана "Хиндара" типа "Гончая войны" Легио Аудакс

Отеш Ралин, модератус титана "Хиндара" типа "Гончая войны" Легио Аудакс


Нерождённые

Ка’бандха, чемпион бога войны

Варак’суул, Убийца Тримира


"Нет зверя свирепее, чем человек, если к страстям его присоединяется власть."

– Луций Плутарх, древнегреканский солнечный жрец


"Похищать, убивать, грабить – это на их лживом языке называется управлением[1], а когда всё превращают в пустыню, это они называют миром."

– Тацат из этрусско-романского королевства, доисторический философ


"Сангвиний предан нашему отцу из совершенной любви и совершенного благородства, и даже если бы это было всё, он все равно был бы лучшим из нас. Но он также предан из совершенного страха. Он боится причины, по которой у него есть крылья. Он боится того, что они могут символизировать. Он боится, что что-то пошло не так во время его создания, и боится последствий, которые это может иметь для его собственных генетических сыновей.

Неуверенность, которая привязывает Сангиния к Императору, возможно, больше, чем любого другого из сыновей нашего отца, рождается из убеждения, что ему нужно доказывать больше остальных. Это горькая ирония, потому что именно от него требуется меньше всего доказательств.

Тот, кому больше всего нужно доказать – варвар Нуцерии, но Ангрон никогда не стремился оправдать ожидания Императора. Он считает такую судьбу хуже неудачи. Для него это не что иное, как второе рабство".

– Труды примарха Лоргара


Часть 1. Орда.

Один. Восход красного солнца.

Лотара


Война была окончена.

Императорский дворец был мертв. Это было тектоническое образование, захватывающее дух своими масштабами; мраморный рубец размером с континент, покрывающий своей коркой сушу Евразии, простираясь от сухого восточного побережья до пустого западного моря. Теперь это были обломки. Те регионы, которые не были разрушены, были заражены. Ещё не заброшенные сектора пылали.

Весь этот священный камень пропал впустую. Камень, использованный при строительстве, был не только терранского происхождения. Свой вклад внесли Луна, Марс, многие луны, вращающиеся в космосе в своем размеренном танце вокруг газовых гигантов системы Сол. Экзосистемный камень долго доставлялся на Терру из вновь открытых и завоеванных миров, и население, не знавшее о Старой Земле ничего, кроме нашептанного мифа, теперь добывало мрамор для дворца, которого никогда не увидит.

Но большую часть своих костей под этот проект отдала Терра. Она уже была разграблена в Тёмную Эру Технологий и покрыта шрамами от непостижимых разрушений последовавшей за ним эры Раздора – и она снова страдала, когда имперские амбиции опустошали её кору. Люди Императора вырвали из земли драгоценный камень стоимостью в целую планету, добывая его из глубин земли в поте лица рабов, пленников и сервиторов. Без согласия Терра отдала свои кости, и они были извлечены под взглядами адептов; полезная нагрузка для закодированных имперских машин.

Отполированные. Очищенные. Переработанные. Воплощённые в шедевр архитекторами. Воплощённые в реальность рабочими. Воплощённые в укрепления солдатами.

А теперь все это исчезло. Континент разрушен. Полушарие превратилось в руины.

Упадет одна башня, и ее пыль на несколько часов накроет городской блок. Дым от падения пары шпилей будет окутывать регион в течение нескольких дней, превращая воздух в серую пыль. Но парящий в небесах над разрушенной Террой наблюдатель не увидит ни падения одинокого шпиля, ни гибели всего двух башен. Дворец богов и полубогов был разрушен. Этот свидетель увидит лишь последствия: пыль, пыль, пыль – от горизонта до горизонта.

Аксиома более просвещенной эпохи гласит: "Общество становится великим, когда старики сажают деревья, зная, что им никогда не придётся отдохнуть в их тени". Это высказывание говорит не только о самопожертвовании, но и о видении. Будущее, стоящее на фундаменте, построенном делами мертвых альтруистов. Вместо этой жертвы, ослеплённая Терра теперь горит из-за оружия в человеческом обличье.

На высоте, куда никакая форма жизни не может добраться самостоятельно, над самыми разреженными слоями атмосферы, на орбите бросил якорь флот Магистра войны.

Космос больше не был пустотой. За пределами Терры то, что когда-то было холодным вакуумом космоса, запятнано проявлениями нереальности. Вокруг армады кружились безымянные цвета, окутывая корабли когтистой дымкой и погружая свои туманные протуберанцы в экзосферу планеты.

Пустота сгустилась в фигуры и формы, в тысячу раз превосходящие сами корабли; силуэтные обещания наблюдающих богов. В этом кипящем тумане открываются и закрываются глаза размером с луну. Скалятся зубы длиной с континенты. Огромные крылья, способные затмить солнце, расправляются и развиваются прежде чем сгнить и вырасти вновь. Орбитальные корабли впитывают этот туман, их железные конструкции изменяются, насыщаясь им. Открыть вокс-канал означает услышать, как сгорают души.

В других частях галактики беженцы из искусственных миров расы альдари узнали бы эти нереальные чудеса. Варп и реальность сплелись воедино, превратившись в ядро абсолютного страдания, которое показалось бы их провидцам слишком знакомым. Много веков назад именно так их род породил своего проклятого бога. Так погибла их империя.

Тысячи членов экипажа смотрели на ядовитые небеса и на мир под ними, на свою победу, превращающуюся в пепел. Терра умирала. Знатоки и ученые Нового Механикума Кельбор-Хала могли различить отдельные процессы уничтожения, улавливая тонкие балансы отброшенных во имя цареубийства жизни и физики, но правда была очевидна для всех. Любой, кто выглядывал из иллюминатора или смотрел в широкие окна командной палубы, мог ясно увидеть её.

Не нужно было быть экспертом, чтобы понять, что война погубила Терру. Достаточно было просто посмотреть.

Лотара Саррин смотрела на разрушенный мир с мостика флагманского корабля, "Завоевателя". Она сидела, ссутулившись, на своем командном троне, ее измождённое тело находилось на грани смертельного обезвоживания. Она смотрела на мир, который помогла уничтожить.

Когда-то она была гордой. Она была верна восстанию, к которому присоединилась, верна Легиону, который дорожил ею, верна экипажу, которым командовала, и солдатам, которых защищала. Она была убийцей флота, охотницей среди звёзд, командовала одним из самых мощных кораблей, когда-либо задуманных и созданных человеческой изобретательностью. Ее послужной список пестрил наградами и благодарностями. На ее форме красовалась Кровавая рука Двенадцатого – высшая награда, которую смертный мог заслужить в её Легионе.

Она все еще была верна. Даже когда безумие пробралось на ее корабль, она оставалась верной. Даже когда Пожиратели Миров бесчинствовали в залах и палатах, убивая собственных слуг и рабов. Даже когда ей пришлось казнить воинов, с которыми она служила бок о бок долгие годы и которые потеряли веру в путь Магистра войны. Даже когда каждая капля воды в баках корабельных припасов превратилась в гниющую кровь. Даже когда ее ночи превратились в бессонные эпилептические припадки ужаса, когда мертвые товарищи кричали из теней корабля, на котором они были вынуждены обитать. Даже когда деградирующий "Завоеватель" начал исчезать из реальности и вновь появляться в ней, а целые отсеки его смертоносной громады стали прогорклыми от порчи варпа. Даже когда ее кожа начала покрываться чешуей от тяжести ее грехов, проявившихся на ее плоти.

Лотара Саррин поклялась в верности до самого конца, и вот конец настал. Она не ожидала, что он будет выглядеть так.

В ее глазах отражался шар тошнотворного серого цвета с ореолом фиолетового безумия. Ни видимых участков поверхности, ни признаков жизни. Она ничего не могла разглядеть под слоем грязной мути. Сканеры "Завоевателя", если они вообще функционировали, не могли пробиться сквозь пыль. Терра не была похожа на Терру. Она была похожа на Венеру. Она задыхалась под таким же отравленным небом.

Отрывистые доклады анализировали облачную атмосферу. Мраморной пыли в воздухе было достаточно, чтобы сделать вокс-связь невозможной, но это было ничто по сравнению с истинным ущербом. В воздухе витали токсичные пары, образовавшиеся в результате миллионов поверхностных взрывов и орбитальных обстрелов, терзавших обуглившующая поверхность Терры. Удары и раздирающий мир жар орудийного огня армады Магистра войны покрыли Дворец кратерами и высекли пропасти в окружающих территориях. Умирающие титаны тоже вносили свой вклад – их сердца-реакторы взрывались, когда они падали в могилы своих неудачных походов.

Всё это складывалось в единое целое: смешивались и воспламенялись газы, ранее покоившиеся под землей. Из открытых взрывами пор сочился сульфа диоксид, вещество, известное мудрецам Марсианского Механикума. Этот яд клубился химическими нитями в грязном воздухе, разрушая его и превращая в кислоту.

И это было еще не все. Земля истекала лавой из нагноившихся язв. Пирокластические потоки горящего газа и вулканической тефры вырывались из расколотой земли, укрывая районы боевых действий дымом и шламом. Пепел и пыль, засорявшие воздух, теперь слились воедино, многослойные, но неразделимые – бледно-серый занавес, лишавший зрения и дыхания. Пылевая масса забила легкие миллионов выживших. Те, у кого не было дыхательных аппаратов, рисковали задохнуться, просто оставаясь во дворце, но бежать было некуда.

Разрушение Императорского дворца также вызвало выброс химических веществ, использовавшихся на заброшенных заводах Терры. Из-за неисправности систем сдерживания на нескольких дворцовых мануфактурах в атмосферу вылилось вещество, обозначенное как метил-изоцианит. Этот газ льнул к земле с почти разумной хищностью, затопляя нижние уровни немногочисленных оставшихся бастионов невидимой приливной волной химического яда, растворяющегося в глазах и горле защитников. Он ослеплял, сжигал, убивал в течение нескольких часов. Астартес могли пережить его действие, хотя многие остались изувеченными. Полчищам человеческих защитников и беженцев повезло меньше.

Последним по списку, но не по значимости фактором была радиация. По воле случая или чьему-то умыслу в ходе войны были вскрыты подземные хранилища безымянных материалов Тёмной Эры. Многие газообразные вещества, вырвавшиеся из этих древних бункеров, были едва ли понятны, а их названия были забыты, но их радиологические эффекты были убийственно знакомы. Это была смерть, последний ужас прошлого, последний вздох забытой эпохи.

Лотара взяла последний прочтённый ею отчет, и отдала его одному из немногих оставшихся на борту "Завоевателя" мудрецов Механикум. Его аугметика проржавела и натирала его уродливую кожу. В искрящихся венах под его кожей текла отравленная кровь. Ему приходилось набирать ответ на преобразователе текста в речь, потому что его вокодер не подлежал ремонту. Он даже не ступал на поверхность, "Завоеватель" сотворил с ним это.

Когда он напечатал свой ответ, Лотара прочла его три раза, чтобы полностью понять, что именно война сделала с Террой. Текст был безжалостно всеобъемлющ. Абсолютное уничтожение родного мира человечества. Война, из-за которой сгорела галактика, теперь шла на каждом дюйме поверхности Терры, затмевая небеса и вгрызаясь в минеральную плоть планеты.

Но её внимание привлекли не отравление или ослепление, а одно из простых и незамысловатых замечаний техножреца, сделанных им по ходу анализа. Он подробно описал, как соединения серы просочились в воздух из ран планеты, рассеивая падающий свет Сола в пределах видимого человеком спектра. Вместе с этим объяснением в кратком примечании приводился простой факт:

Для тех, кто находится на поверхности, солнце стало красным.

Она не могла избавиться от этого образа.

Сейчас она смотрела на обзорный экран окулуса, и при взгляде с орбиты мир покрывала серая пелена. Они прибыли, чтобы захватить Тронный мир, а вместо этого укутали его в погребальный саван.

– Кхарн, – произнесла она вслух впервые за несколько часов, а может быть, и дней, ее голос был похож на иссохший шепот. Ближайшие члены экипажа не обратили на нее никакого внимания. Они сгорбились у своих консолей, потерявшись в собственной боли.

– Кхарн? – снова сказала Лотара.

Кхарн стоял неподалеку от ее командного трона. Его лицо было изрезано шрамами и скобами, наложенными на поле боя. Он ничего не сказал. Он больше никогда ничего не говорил.

Единственным полученным ею предупреждением стал сжавшийся желудок. Ее внутренности скрутило с такой силой, что она упала с трона на колени, в ушах звенело от давления, слюна текла между приоткрытыми губами. Она закричала от внезапной боли, от яда, подступившего к горлу, и ее крик превратился в горячий поток рвоты, оросившей палубу.

Задыхаясь, она посмотрела вниз на полупереваренные остатки своей последней трапезы. Лужа полупрозрачной желчи, лоскуты стенок желудка и три чьих-то пальца.

На несколько драгоценных секунд неверие взяло верх над изнеможением. Она отшатнулась от лужи, усаживаясь обратно в свой трон. Это была всего лишь уловка ее бессонного разума, вот и всё. Вот и всё.

Кхарн подошел к капитану флагмана и согнул колени, склонившись до её уровня. Он не предложил свою помощь, пока она на дрожащих конечностях волочилась обратно в свое кресло. Он был безоружен, и Лотара не могла припомнить, чтобы раньше видела его без топора. Кровь потекла из её глаз, когда она всмотрелась в его сшитое из лоскутов лицо. С этими осквернёнными слезами её обезвоженное тело потеряло ещё больше драгоценной жидкости.

– Кхарн, – прошептала она, – что мы наделали?

Этим вопросом задавались мужчины и женщины по обе стороны войны на всей Терре и над ней.

У Кхарна не было ответа.

Два. Сломленный гладиатор.

Каргос


Где-то в пыли, в слабом свете алого рассвета охотился гладиатор. Он не столько шел, сколько шатался, не столько бежал, сколько спотыкался, и всякое чувство грации, которым он когда-то обладал, теперь превратилось в обрывки воспоминаний. Его движения были похожи на движения больного зверя, его сознание пылало от желаний, пожирающих разум. Его гребневидный шлем поворачивался то в одну, то в другую сторону животными, резкими рывками. Он двигался как бешеный.

Враг сломался и бежал. Минуты назад. Часы назад. Дни назад. Теперь он не мог их увидеть и не был уверен, в каком направлении они бежали. Суставы его доспехов заскрипели, когда он дернул головой, реагируя на тени в пепле, на звуки, приглушенные до нереальности. В его исхудавшем кулаке бездействовал цепной топор. Это был не его топор, и он не мог вспомнить, где нашел его. Иногда зубья оружия жужжали, пережёвывая грязный воздух. Кровь, запекшаяся на клыках топора, засохла и превратилась в песчаную массу.

У гладиатора было имя, хотя в тот момент он едва ли помнил его. У него также была почётная, жизненно важная роль в рядах его Легиона, и знание об этом было также вытеснено давлением в его черепе. Машина боли, вживлённая в его мозг, глубоко вгрызалась в него, щёлкающий паразит, пожирающий его центральную нервную систему.

Он сглотнул слюну, уставившись в пыль. В такие моменты – которые становились все более частыми – он был не столько разумным существом, сколько сосудом, наполненным понятием о непосредственном инстинкте.

"Тик-так, тик-так", – пели Гвозди Мясника, посылая колющие электрические сигналы в мясо его разума. "Это боль", – обещали они, – "и ты будешь чувствовать ее, пока мы не позволим тебе получить удовольствие". И вот, подобно акуле, он пошел вперед. Стоять на месте означало чувствовать бритвенные поцелуи имплантата глубоко в черепе, там, куда он не мог достать.

Всё менялось. Уже изменилось. После того как машина боли перестроила его сознание, химия его сознания была разрушена. Адреналин насилия, который когда-то приводил в экстаз, теперь приносил лишь слабое облегчение. Драгоценное, да, но вряд ли то же самое. Раньше гладиатор гнался за чувством возбуждения. Теперь он гнался за дразнящими ласками облегчения. Их никогда даже близко не было достаточно, чтобы стать удовольствием, но они хотя бы сопровождались прекращением боли.

Под налипшим слоем пепла его доспехи представляли собой рубище. Годами он носил керамит в белых геральдических цветах XII легиона Крестового Похода, а лоскутные доспехи, в которые он был запечатан, лишь наполовину состояли из первоначальных компонентов. Он не помнил, чтобы перекрашивал свою броню или давал своим слугам разрешение покрасить её. И всё же там, где пыль ненадолго сдувало, они были артериально-красными вместо привычных грязно-белых.

Да, всё менялось.

Это не беспокоило его. Возможно, если бы он задумался об этом по-настоящему, то проявил интерес, но в те редкие моменты, когда он обращался мыслями в этом направлении, Гвозди грызли его так сильно, что вызывали мышечную дрожь. Они обещали ему мир только если он будет бежать, реветь, убивать, калечить, жечь. Поэтому он делал всё это, когда мог, и упивался болью, когда не мог.

В один смутно припоминаемый момент времени он попробовал разбить себе череп о стену, ритмично ударяясь лбом о разбитый мрамор в попытке выпустить всю мерзость из головы. Это работало до тех пор, пока не перестало. Потом боль вернулась, вдвое сильнее. Наказание за нанесенные им самим себе раны. Осуждение за попытку самоубийства.

Гладиатор пошел дальше. Гвозди успокаивались, когда он шел вперёд.

Он был не один в пепельной пустоши. Его братья – и то, что притворялось его братьями, – образовали вокруг него неплотную стаю. Вместе, но порознь, они двигались сквозь мглу. Некоторые из них были сделаны из огня. Некоторые из них были сделаны из крови в виде чудовищ. Некоторые из них были его братьями на протяжении всей жизни, а некоторые просто носили плоть его родичей.

– Апотекарий.

Он услышал это слово, когда поднимался по осыпи зараженных обломков. Звук был ему знаком, но смысл он не понимал. Отравленные камни скользили под тяжестью его сапог. Стена была разрушена апртиллерийским огнём, причем настолько недавно, что еще дымилась, и гладиатор тащился вверх по разбитому склону. Гвозди почувствовали его решимость и могли бы проявить милосердие, но все равно снова зашипели. С его губ сорвалось животное ворчание, непроизвольное и беспомощно честное.

– Апотекарий.

Опять это слово. Оно задерживалось в его искаженных мыслях, словно хотело что-то значить. Апотекарий. Апотекарий. В следующий раз, когда он услышал это слово, оно прозвучало громко:

– Апотекарий!

Это было имя. Или проклятие.

Гладиатор перестал подниматься и остановился. Он повернулся, вглядываясь в пыль. Он искал силуэты своих братьев и преследователей, которые называли себя его братьями. Они скопились у подножия склона из обломков. Их доспехи больше не были красными. Пепельная пыль вернула его товарищам из Пожирателей Миров их первоначальную грязно-белую геральдику.

– Каргос! – крикнул ему один из них.

Вот так слова снова обрели смысл. Гвозди кусались, как бы насмехаясь над его возвращением в сознание, но их мандибулы не могли остановить струящуюся по капле личность.

Гладиатор – "Каргос", – подумал он, – "Я Каргос" – попытался связаться с ними по вокс-связи, но вокс-сеть в эти дни была бесполезна. Он прокричал в ответ через голосовую решетку шлема, слова усилились и огрубели.

– Кто зовёт?

Ответ был вовсе не ответом, а требованием.

– Врач!

Каргос спустился вниз, наполовину соскальзывая по каменным обломкам. Скопление силуэтов сначала превратилось в фигуры, затем в фигуры его братьев. Его настоящих братьев. Не тех, что притворялись ими.

Двадцать девять его сородичей погибли, их тела разложили выжившие, достаточно здравомыслящие, чтобы сопротивляться песне Гвоздей. Он оглядел их изломанные останки, лежащие ровными рядами и уже окутанные серо-белой пылью. Удары болтов и разрывы цепных клинков оставили отметины на их доспехах, керамит был вскрыт, обнажив разорванную плоть.

Каргос перевел взгляд на стоящих Пожирателей Миров. Другие проносились мимо них в пыли, карабкаясь по склону из обломков, ища добычу по велению машин боли, вгрызающихся в их мозг. Даже тех, у кого хватало самообладания, чтобы заняться мертвецами Легиона, мучили жестокие тики и подёргивания. Эти похороны, такие же грубые и небрежные, как и любой другой ритуал XII Легиона, требовали от тех, кто был способен их выполнить, высшей степени сосредоточенности.

– Чего ты ждёшь? – гаркнул один из них.

Каргос не мог идентифицировать воина из-за пыли, покрывавшей его доспехи.

– Собери их геносемя, – приказал воин.

Каргос оглядел свои доспехи, пустой пояс и патронташ. Когда именно он потерял инструменты своего ремесла? Металлические флаконы со стимулирующими сыворотками и боевыми наркотиками исчезли. Его нартециум представлял собой обломки, пробитую болтами оболочку для отсутствующих инструментов. Дисплей сканера потрескался и не светился, больше не подключенный к источнику питания брони. Даже клавиатура на его наруче была бесполезна, с потерянными клавишами она была сродни отчаянной улыбке с отсутствующими зубами.

Неважно. Ему не нужны были специализированные инструменты для сбора урожая, он мог воспользоваться своим ножом. Работа будет грязнее и рискованнее для извлечённых органов, но он уже делал это раньше. Всё, что требовалось, это осторожность и поспешность, чтобы пепельный воздух не загрязнил мясистые наросты, когда он вытащит их.

Он присел возле первого тела и достал нож. В руках человека он был бы оружием, которым не стыдно было бы воевать. В руках Каргоса это был обломанный и потускневший нож.

– Кто это был? – спросил он у своих братьев. Они не ответили; Каргос почувствовал, как они шаркают по пыли, пытаясь остаться с мёртвыми, а не идти дальше в поисках новой добычи. Скорее всего, они не знали, кем были погибшие; отделения были разбросаны, вокс не работал, и пыль отлично уравнивала всех, превращая их в призраки самих себя. Теперь уже не имело значения кто есть кто.

Каргос потянулся к ячейкам хранения, пристегнутым к поясу. Это были бронированные, охлаждаемые изнутри керамитовые цилиндры, помеченные рунами награкали. Он носил с собой десятки таких ячеек, каждая была капсулой для прогеноидов павшего брата по легиону. После сбора их геносемени убитые продолжали жить в воинах, созданных им на замену. За месяцы войны он извлек прогеноиды из горла и груди многих своих сородичей.

Вот только его пальцы коснулись голого керамита. У него не было больше десятков ячеек. Он носил три. И те три, что остались, были пробиты и пусты.

По его телу пробежал холодок, достаточно сильный, чтобы охладить даже жало Гвоздей в затылке. За время войны множество уже погибло без сбора геносемени. Скольких он обработал только для того, чтобы потерять их генетическое наследие в перерывах между приступами ясности? За это он мог умереть. В лучшие, более здравые времена его Легион казнил апотекариев за подобный провал. Мог и сейчас.

Каргос чувствовал на себе взгляды своих собратьев. Он знал, что их оружие все еще в их руках.

– Я не могу, – признался он им. – Я не могу.

Они ничего не сказали, и Каргос почувствовал тяжесть их безмолвного суда. Он поднялся на ноги для вынесения приговора. Гладиаторы всегда мужественно встречали судьбу. Только трусы умирали на коленях.

Но там никого не было. Остальные Пожиратели Миров исчезли. Их поглотила пыль, если они вообще там были. Он посмотрел вниз; трупы тоже исчезли. Он стоял один в пыли. Совершенно один.

Один, если бы не внезапное ущемление спинномозговых нервов. Гвозди укусили, подавая побуждающий импульс боли и обещая еще больше, если он останется стоять. Каргос повернулся, шатаясь, спотыкаясь, уже будучи не Каргосом. Он снова был гладиатором.

Время в пепле шло странно. В какой-то момент во время нетвёрдого шествия Каргоса вокруг него появились фигуры. Сначала несколько человек, затем они превратились во многих, а затем многие стали более чем достаточным числом. Он знал, что некоторые из них были его братьями по Легиону, а некоторые – нет, и он мог отличить их от тех, кто мог видеть, куда они идут. Он и его братья были слепы, но те, кто выдавал себя за его братьев и сестёр, видели достаточно хорошо, чтобы охотиться. Эти кровожадные твари охотились впереди орды; безмолвный крик Императора лишал их сил, но они видели проблески жизни в удушливой пыли, и они увлекли за собой силы Магистра войны. Они продвигались к Санктум Империалис, где в последней крепости собрались последние защитники.

Это был прилив. Сотни тысяч воинов, солдат и демонических сущностей слились в волну напитанного богами намерения. Среди смертных каст этой орды звание мало что значило; воинская сплоченность почти превратилась в миф. Они шатались, спотыкались, а некоторые даже бежали – воины из всех легионов Магистра войны, кипящая масса извращенных разумов и больных душ. Одни ликовали в своих оковах божественного рабства, другие ошибочно считали себя свободными. Разницы не было никакой. Раб оставался рабом, даже если короновал себя королем.

Хотя боль Гвоздей и притупилась, Каргос чувствовал, как меняется воздух. Теперь завеса между мирами была тонка. Нерожденные пробивали себе путь в реальность лишь при помощи обрывков мыслей. Одна-единственная капля крови на разбитой земле порождала ужасы.

Император слабел.

Такое было сложно представить.

Нерождённые шипели это. Ангрон рычал это. Гор обещал это. Скоро придет время разрушить стены последней крепости.

Что-то проникло сквозь кровавое облако мыслей Каргоса. Снова его имя. Кто-то рядом произносил его имя. Он произносил его уже некоторое время.

Это был Инзар. Инзар из XVII легиона, одетый в потёртые доспехи, с оружием, прикованным к броне как символ его службы с XII легионом. Свитки пергамента, всё ещё державшиеся на доспехах Инзара, потускнели и порвались, превратившись в потрепанные полоски. Он схватил Каргоса за плечо, не давая ему двигаться дальше вместе с ордой.

– Я понял, что это ты, брат.

Даже спустя столько лет голос Инзара был низок и звучал через вокалайзер шлема подобно мурлыканию. Каким-то образом он пробивался сквозь ветер.

– Как радостно встретить тебя перед самым нашим триумфом.

Каргос не знал, что ответить – ничто из происходящего не походило на триумф – поэтому он ничего не сказал. Прикосновение Инзара оставило отметину на плече Пожирателя Миров. Направляющая рука.

– Пойдем со мной, Каргос. Ты сбился с пути. Я помогу тебе.

Каргос безмолвно посмотрел на него глазами, в которых бился собственный пульс. Он заговорил с третьей попытки, и смог произнести только два слова.

– Ты настоящий?

Инзар фыркнул, и этот звук мог бы быть смехом.

– Пойдем со мной, друг мой.

– Нет. – Каргос облизал потрескавшиеся губы и почувствовал вкус крови. – Ответь мне. Ты настоящий?

На этот раз смеха не было. Только кивок, жест понимания.

– Я настоящий.

Каргос колебался еще несколько секунд – нерождённые уже лгали ему – а затем последовал за ним.


Посреди пустошей был собран совет, сформированный вокруг собрания офицеров и их помощников, всё еще сохранявших рассудок. Вокруг собрания грохотали тени танков. Воины всех легионов стояли в смешанных группах, теперь всё чаще их объединяла вновь обретенная верность, а не происхождение от кровных отцов. Каргос был одним из них. Он оставался рядом с Инзаром из-за вымученного знакомства, наблюдая больными глазами за первыми признаками порядка, появляющегося из наблюдаемого им уже целую вечность хаоса.

Вопросы задавались злобным ворчанием, и на них отвечали в том же тоне. Установить чёткую иерархию было невозможно без вокса и без знания того, какие подразделения где находятся; какие легионы титанов сумели продвинуться наверх и через обломки Последней стены; какие силы Астартес собрались в павших районах Внутреннего Дворца. Но это уже было хоть что-то. Прилив превращался в волны, часть естественного ритма орды: скопления силы, подобные этому, боевые отряды, собирающиеся для последнего штурма.

Произносились имена первых капитанов, отмечалось их отсутствие. Ариман. Тифон. Абаддон. Они сражались в других местах или уже были мертвы? Никто не мог сказать.

А как же Рогал Дорн, Преторианец Императора? Что насчёт Джагатай-хана и Ангела Крови? Затаились ли они в Санктум Империалис, ожидая последней битвы, или оказались в ловушке в охваченных войной районах Внутреннего Дворца, осажденные в своих бастионах и неспособные вырваться? Говорили, что Хан умер от ран, полученных в космопорте львиных Врат несколько дней назад. Говорили, что Преторианец, после того как Дворец превратился в пепел, его гений был исчерпан, а планы разрушены, скрывался за стенами бастиона Бхаб и готовил свой последний план побега с Терры. Поэтому оставались только Ангел и истощенные остатки трёх легионов, которыми он командовал.

Изнеможение Каргоса ослабло, когда Гвозди, к счастью, перестали кусать так глубоко. Голоса говоривших успокаивали боль в его черепе, словно их планы были молитвой. Война выиграна. Защитники сломлены. Щит Императора уменьшился лишь до малой толики его невидимой силы, а нерорждённые разбежались по опустевшим кварталам Внутреннего Дворца.

Что же будет дальше? Магнус сломит волю Императора, а вместе с ней и психический щит. Ангрон в своей ярости найдет и убьет Ангела Крови, а затем пойдет на Санктум Империалис. Сам Гор вскоре должен был высадиться на планету. Они разрушат Врата Вечности и сожгут Санктум Империалис дотла. Они превосходили защитников числом.

Да будет это сказано, и да будет это сделано. Терра вскоре будет принадлежать им.


Три. Богиня с копьём в спине.

Улиенн


Экипаж Гончей войны "Хиндара" гордился своими усилиями. Подъём во Внутренний Дворец был нелёгким делом: корабли-саркофаги не могли сесть из-за пыли, а упавшие секции Последней стены создали многокилометровый склон из обломков, далеко выходящий за пределы возможностей стабилизаторов большинства титанов. Первые несколько богомашин, пробившихся в районы Внутреннего Дворца, ступили на пустоши из разбомбленного мрамора, где не осталось ничего выше этих отдельных титанов. Целые районы бастионов, замков, шпилей и колоннад лежали в руинах, стёртые в порошок с орбиты или кишевшие ордами пехоты и бронетехники Магистра войны, уже наводнившими Внутренний Дворец.

Титаны марсианских Механикум не могли похвастаться такой быстротой. Лишь немногие лояльные Титаны встретили их осторожное продвижение. Большинство из них сгруппирорвались вокруг оставшихся бастионов или бежали в безопасность Санктума Империалис.

"Хиндара" и её команда были в первой волне, поднимавшейся по лавине из обломков Последней стены. Один из десятков таких же, то был огромный склон из разбитого камня, лежащий между ними и возмездием, которое они так жаждали. Раз в несколько дней продвижения шаг за шагом, от которого раскалялись стабилизаторы, компенсаторы и гиробалансиры, реактор в спине "Хиндары" начинал источать термоядерное дыхание. Тогда они останавливались, давая покрасневшему железу остыть и позволяя техножрецам успокоить машинный дух, а затем, когда показатели приходили в норму, шли дальше.

Другие титаны отступили к своим кораблям-саркофагам, решив перебраться на плато по воздуху. Лишь немногим это удалось: пыль сжевала воздухозаборники двигателей и вывела из строя большинство пытавшихся лететь судов. Некоторые направили свои орудия на неразрушенные участки стены, плавя скалобетон, распыляя камень на атомы и пробивая конверсионными излучателями дыры в величайших защитных сооружениях Рогала Дорна.

Время, время, время. Всё это занимало время, а защитники отступали к укреплениям Палатинского кольца.

Многие титаны пытались взобраться на стену. Каждый шаг слендовало просчитать и оценить, пустотные щиты всех титанов были опущены, а их энергия перераспределена. Наземные части – немногие пехотные подразделения скитариев, на которые ещё можно было положиться и которые не бросались вперёд в погоне за убийствами – делали всё возможное, чтобы расчистить ровные места для огромных когтистых лап.

Во время подъёма "Хиндара" упала дважды. В первый раз она просто поскользнулась в самом начале, просчитавшись в компенсации стабилизаторов, и опрокинулась вперёд. Как бы опасно это ни было, но падение вперёд было самым безопасным; модератус Отеш с холодной ясностью манипулировала элементами управления, вбив проскальзывающую ногу под острым углом с достаточной силой, чтобы пробить осыпающуюся породу и удержать их на месте в течение драгоценных секунд, за которые она вернула "Хиндаре" устойчивость. Члены экипажа чествовали её аплодисментами и одобрительными возгласами. Даже другие титаны, находящиеся достаточно близко, чтобы видеть силуэт "Хиндары" в пыли, провоксировали признательность или, в некоторых случаях, насмешки. Прерывающаяся сеть связи позволила, хотя и с трудом, понять некоторые из них.

Второе падение было хуже. Через несколько дней медленного движения вперёд, уже ближе к вершине осыпь из валунов начала осыпаться под ними, как уже было со многими другими. Реактор взревел от разочарования машинного духа – и, по правде говоря, от его страха – когда мучительно медленно они начали падать со скрежетом камня, воем напряженного железа и отталкивающе спокойным креном. Хиндара опрокинулась вбок и назад, её стабилизаторы завизжали, когда давление исчезло.

Экипаж знал, что они мертвы. Падение в лавине с такой высоты означало смерть. Даже если они выживут, что было маловероятно, и даже если их титан не разнесёт на куски при спуске, что было еще менее вероятно, "Хиндара" не встанет на ноги ещё нескольких недель, если вообще когда-нибудь сможет. На этой войне не осталось достаточного уровня координации и организации для подобного. Экипаж знал и помнил об этом в течение каждого шага вверх по склону, и эта мысль промелькнула в сознании каждого, когда они начали заваливаться назад.

Камни трескались и грохотали, осыпались и скользили.

Впереди них, едва видимый в закатывающихся окнах-глазницах, находился "Налётчик" Легио Мортис "Варкарнерикс". Он был ещё ближе к вершине, окружённый небольшой ордой чернорабочих-технотрэллов, трудящихся вокруг пяток богомашины. Ему потребовалось больше недели, чтобы добраться сюда.

Улиен Грун без раздумий и колебаний произнёс слова. Не выкрикнул. Никакой паники. Лишь прошептал, задыхаясь от инстинкта.

– Выпустить "Медвежьи когти".

У модерати-секундус Химмара Кула было полсекунды, чтобы сопоставить мелькающие сектора обстрела с собственными догадками. С помощью мышечной памяти он двинул рукой "Хиндары", не успев зафиксировать её в положении для стрельбы, и нажал на оба спусковых крючка. Кабина вздрогнула от отдачи его стрельбы вслепую. "Хиндара" заскулила, когда её не зафиксированная для стрельбы рука приняла на себя основной удар отдачи.

Всё произошло за полудюжину ударов сердца, от проскальзывания до выстрела "когтями", но время не имело значения. У них мог быть день, чтобы принять решение. Это не имело значения. У них была только одна возможная цель.

Их гарпун попал в спину "Варкарнерикса". На пять метров выше или секундой позже – и он бы прошёл мимо.

Трехпалые "Медвежьи когти" пробили заднюю панцирную броню "Налётчика", где композитное покрытие из адамантия, пластали и керамита было тоньше всего. С громовым треском они вонзились во внутренности богомашины, превратив двух техножрецов в машинном отделении в кровавые ошмётки. Они не задели реактор модели "Тетис", служивший сердцем титана, вместо этого пробив насквозь техническую колонну хребта "Варкарнерикса". Огромные когти сомкнулись на куче священного искореженного металла и, активировавшись с лязгом макромагнитной связи, заблокировались.

"Варкарнерикс" прекратил движение. На мгновение возвышающаяся богомашина замерла лицом к подъёму с почти философским спокойствием. В её тени скитарии и сервиторы застыли в изумлении, не в силах поверить поцарапанным линзам, что заменяли им глаза. Они были верующими у ног своего божества, и их богиню только что пронзили копьём в позвоночник.

"Хиндара" покачнулась. Она согнулась. Она начала изворачиваться под диким углом. Оба модерати работали за пультами управления, стискивая пальцы и сжимая зубы, и управляли машиной изо всех сил, чтобы вернуть ноги в нужное положение.

– Не на что опереться, уходит из-под нас, не на что опереться... – произнесла модератус Отеш.

– Нет, – произнесла принцепс Улиенн единственное слово беззвучного напева. – Нет, нет, нет.

Одна нога с грохотом топнула по склону. Камень задрожал под ними, задрожал ещё сильнее, потом продолжил сыпаться вниз. Другая нога обрушилась вниз, потом снова первая. Они колебались на камнях, шатаясь, как раненый волк. В руке "Гончей войны", на которую крепился гарпун, взревели моторы, а её команда для стабилизации потянула за попавшие в цель "Медвежьи когти". Благословенное железо заскрипело в плече "Хиндары", когда сочленение растянулось и деформировалось от напряжения.

В этот момент "Варкарнерикс" заревел. "Налётчик" дал волю своему боевому горну и закричал, перекрывая грохот лавины. В этот момент он звучал жалко, до ужаса напоминая живое существо.

– Мы стабилизировались. – Смех модератуса Кула был глух от неверия. – Мы стабилизировались.

И он был прав. "Хиндара" остановилась, её суставы перестали визжать, когда их протесты прекратились. Кабина больше не кренилась. Они были стабильны.

"Варкарнерикс" повернулся к ним.

По крайней мере, начал поворачиваться. Он не мог сделать этого из-за сломанного хребта; он никогда не завершит этот поворот, никогда больше не сможет ходить, и не увидит больше войн. Его поворот превратился в крен, а крен – в падение.

Боевой горн "Варкарнерикса" издал еще один вопль, последний крик преданного божества. Он брызжал плазмой из прорезей в панцире, бесполезно выдыхая ядовитый огонь в грязный воздух. В порыве то ли бездумной паники, то ли чистой злобы он открыл огонь из своих орудий, с его рук сорвались залпы ослепительного лазерного огня, отозвавшегося громоподобным эхом. Предсмертной канонадой она расплавила верующих в неё и сожгла скалы вокруг себя до состояния черного стекла.

– Отсоединиться! – приказала Улиенн. – Она падает! Отсоединиться!

Но у них ничего не получалось. В своём падении "Налётчик" увлекал их за собой, они спаслись только для того, чтобы вновь обречь себя на гибель, и "Хиндара" не могла отсоединиться. Кул снова схватился за рычаги и переключатели, попробовал ещё раз, и ещё. Макромагнитные замки открылись, хватка ослабла, но "когти" всё еще торчал в ребрах "Варкарнерикса". Они проникли слишком глубоко.

– Взорвать крепления.

Кулу не нужен был приказ. Он уже занимался этим. Реактор "Хиндары" вспыхнул от оскорбления, когда энергия потекла к конечностям. Бам, бам, бам – то сработали аварийные предохранительные заряды в её плече, взорвав крепления пусковой установки "когтей" к телу титана.

Рука была ампутирована вовремя. "Варкарнерикс" упал на склон из камней, врезавшись в него лицом вперёд и мгновенно убив свой экипаж. Огромный вес его тела, ударившегося об обломки, сотряс поверхность и породил ещё один оползень. По потоку гравия хлынули валуны, катясь вниз по километровому склону. Внизу титаны из различных легио, чья раскраска стёрлась от пепла в воздухе, а сканеры страдали от неполадок, медленно отодвигались в сторону или укреплялись, надеясь на лучшее. Это была далеко не первая подобная волна обломков. Сквозь шум помех и мусорного кода экипаж "Хиндары" слышал голоса, проклинающие их и хвалящие за вероломное выживание.

Среди них выделялся один голос – влажный треск, который представил себя как "Теллум ире". Он был "Гончей войны" Мортис, и находился достаточно близко, чтобы понять игру теней сквозь пыль, и теперь он ярился на Хиндару.

Модератус Отеш покачала головой. Паника отступила, но она всё ещё была бледна.

– Они бы обстреляли нас, если бы могли.

Но они не могли. "Теллум ире" был слишком далеко вниз по склону и, скорее всего, на слишком неустойчивой поверхности, чтобы рисковать, пытаясь стрелять.

Улиенн слушала их рёв, пока её сердцебиение приходило в норму. Она ощущала холодок от сделанного ею, но он не перерос в чувство вины. В войсках магистра войны всё равно больше не было порядка. Пока они опережали другие машины Мортис, никаких последствий не будет; теперь не существовало никакой иерархии, и не перед кем было держать отчёт. С тех пор как пала стена, каждая богомашина была сама за себя.

– Это принцепс Улиенн из Аудакса. Я говорю от имени "Хиндары".

Она не знала, дойдёт ли её сообщение до "Теллум ире", но в отсутствие чувства вины в ней вновь проснулась гордость. Она не любила, когда к ней обращались подобным образом.

В ответе "Теллум ире" было ещё больше гнева, сдобренного обещаниями возмездия. Улиенн позволила ему некоторое время звучать на фоне, оскалившись окровавленными дёснами, а затем послала в ответ свой собственный короткий ответ перед тем, как прервать связь.

– Машина уничтожена.

Минуло два дня с момента их встречи со смертью на вершине пролома. С тех пор как "Хиндара" достигла верха и пересекла пролом, она шествовала среди разрушенных кварталов Внутреннего Дворца и час за часом участвовала в тяжелых боях. Она соединилась с силами Легионес Астартес, осаждавшими бастион Меру, и, сражаясь одной рукой, помогала разрушать стены и уничтожать вражеские танки залпами своего турболазера.

Авангард был изолирован: лишь немногие корабли снабжения Легио Аудакс смогли проделать путь за Последнюю стену. Правда заключалась в том, что "Хиндара" находилась в полевых условиях уже несколько месяцев, с тех самых пор, как была развёрнута на поверхности Терры, и ещё до ампутации её состояние оставляло желать лучшего. Случайные повреждения накапливались, а от оставленных без ремонта более серьёзных ран её кости гнили. Накануне вечером, когда пал бастион Меру, по неудачной прихоти судьбы ракета попала в бок головы Хиндары. Она ударила в момент отказа пустотных щитов, испещрив кабину ожогами, повредив несколько систем управления и расколов армированное стекло иллюминаторов. Теперь они были испещрены паутиной трещин, что еще больше ограничивало и без того затруднённый пеплом обзор экипажа.

Теперь она шла с трудом, суставы её правой ноги клинило от повреждений, полученных при обстреле из орудий лоялистов. Ей также приходилось экономить энергию. Пустотные щиты больше не загорались по команде, а из-за боли от ранений, проникающей по нервам-кабелям, экипаж приглушил её реактор, чтобы успокоить всё более неустойчивый машинный дух.

Каждый из бастионов Палатина сам по себе был городом-крепостью, окружая Санктум Империалис кольцом. Уродливее всех был бастион Меру – воплощённая грубость в виде крепости. Старые инфопотоки описывали его как дворец, но вся красота, которой он когда-то обладал, исчезла, когда Рогал Дорн облачил его в камнебетон и керамит и установил нагромождения противопехотных башенных орудий на стенах. Сносить его было удовольствием: еще одна твердыня лоялистов погибла при неостановимом продвижении к Санктум Империалис.

Уже много дней не было никаких вестей о примархах. Ни ангела огня, в которого превратился Ангрон, ни существа, которое, скорее всего, когда-то было Мортарионом. Говорили, что Пертурабо отказался от осады, но Улиенн всё ещё различала среди орд множество Железных Воинов, и истинное положение дел оставалось загадкой. В треске передач с орбиты были обещания скорой высадки Гора, но, по мнению Улиенн, эти скандирования были не лучше пропаганды. Она сосредоточилась на войне перед собой, а не на молитвах, доносящихся сверху.

Следующим был бастион Авалон, его крепостные стены тёмным пятном выделялись на горизонте. Согласно шифрованным вокс-передачам, все силы врага уже отступили. Без организованной разведки никто не мог быть уверен в этом, но те немногие офицеры, что ещё передавали приказы, обещали, что Авалон уже опустел. Многие дни его защитники уходили к другим бастионам с потоками беженцев.

Дух "Хиндары" был нетерпелив, психосоматически пульсируя в сознании Улиенн тупыми красными толчками. Её команде приходилось держать её реактор в узде, чтобы её воинственная душа не заставила их атаковать без поддержки. Пока что Пожиратели Миров, Гвардия Смерти и Альфа-легионеры керамитовым потоком бежали перед Хиндарой. Десантно-штурмовые корабли не поддерживали их сверху – фаза воздушной поддержки войны окончательно завершилась – но похожие на жуков легионные танки разрывали ряды пехоты, а в загрязнённом небе парили крылатые твари. Краснокожие сущности в обличье мужчин и женщин; вздувшиеся твари в виде ксеномух – твари, которых команда "Хиндары" называла демонами, при этом радуясь слоям брони, отделявшим их от этих существ.

Как только она пыталась посмотреть на них, её взгляд всегда скользил в сторону. Как только она отводила глаза, она забывала об их существовании.

У орды было достаточно сил, чтобы окончить войну, а защитников хватало только на то, чтобы отсрочить это – но потери будут громадными. Улиенн не хотела умирать из-за упрямства Императора. Она хотела жить, чтобы увидеть, как амбиции Магистра войны воплотятся в жизнь. Она хотела Империум, который обещал Гор. Вечную империю. Царство человечества, что никогда не падет.

"Хиндара" ворчала, чувствуя беспокойство своего принцепса, но слишком одурманенная из-за охлажденного реактора, чтобы сделать что-то еще.

И вновь представало это предательское видение, от которого Улиенн не мог избавиться. Гор был героем, Магистром войны Империума, принёсшим мир галактике. Конечно, она последовала за ним. Легио Аудакс с готовностью надел его цвета и связал свою судьбу с его судьбой. Но что останется после этой войны? Что останется от Терры и армий, сражавшихся за её захват?

И даже сейчас притаившиеся ксенокоролевства на окраинах Империума пробуждались, осмеливаясь бросить завистливый взгляд на миры, которые они потеряли во время Великого Крестового похода. Останется ли достаточно воинств Магистра войны, чтобы удержать всю территорию Империума? И как будут выглядеть эти воинства, когда из них исчезнут всякие порядок, дисциплина и человечность? Легионес Астартес уже одурманены кровью и сражаются вместе с этими... этими тварями. Полки Имперской Армии, носящие Око Магстра войны, были не лучше. Улиенн Грун не хотела мира. Мир скучен. Мир для слабаков. Ей нужны были войны, которые она могла выиграть.

А Механикум, да благословится это имя, обращался сам против себя, скандируя канты скрап-кода. Бредящие пророки призывали отказаться от своего "я", погрузиться в Манифольд, слиться с машинным духом. Противоречивые философии культов, которые раньше не могли ни о чём договориться, но, по крайней мере, сдерживались и не лезли идеологии друг друга, теперь кричали о каком-то разрозненном единстве, молясь о принесении в жертву плоти и души, чтобы возродиться в колыбелях из священного железа.

"Хиндара" тоже этого хотела. Улиенн чувствовала это.

Пока что "Хиндара" ждала, а женщина, служившая разумом богомашины, смотрела на бронированный поток, несущийся вперёд, к силуэтам далеких крепостных стен. Насколько Улиенн могла припомнить, они впервые остановились за очень долгое время.

Вот уже несколько месяцев её физический мир был ограничен кабиной "Хиндары". Она вырывалась из него, лишь добавив к своим чувствам ещё и чувства машины, живя её глазами и её оружием, ощущая движения "Хиндары" как свои собственные. Когда Улиенн в последний раз дышала не воняющими потом выхлопами фильтрационных щелей за её головой, а свежим воздухом? Когда она в последний раз пила что-нибудь, кроме переработанной мочи своих ближайших товарищей? Когда она в последний раз вставала со своего трона управления?

Улиенн вдохнула и ощутила запах собственного дерьма. Её выходные фильтры вышли из строя... когда? Дни назад? Недели назад? Её ноги были покрыты её же собственными отходами, а униформа была заляпана рвотой и воняла несвежей питательной пастой. Стоило только заметить её, как вонь от различных нечистот, покрывающих трон, становилась вездесущей. Практически непреодолимой.

С трудом она разглядела свою руку. Её рука была чёрной лапой, вплавленной в металл...

– Мой принцепс?

Оставив свои мысли, она обратила свои липкие глаза на Отеш. "Модератус" – пришло узнавание. Пески Марса, она устала, чертовски устала.

– Жду вашего приказа, мой принцепс.

Улиенн уставилась на члена экипажа. Отеш была похожа на труп, её кожа срадала от болезни и недостатка солнца, а глаза были сухи. Улиенн чувствовала её запах, сладкий запах испорченного мяса. Она была мертва уже по крайней мере неделю, ещё до того, как они попытались подняться на стену. В какой-то момент перед смертью модератус прокусила свой язык. На её лице тучнели мухи, заползая в открытый рот и вылетая из него.

Улиенн открыла глаза. Или закрыла их. Сон прекратился или, может быть, начался вновь. Она не была уверена, какой из вариантов был верен, и не была уверена, что это вообще имеет значение.

– Мой принцепс? – снова сказала Отеш.

– Ты мертва, – сказала Улиенн. Или подумала. Она не могла понять, говорит она или думает. Даже в отключенном состоянии реактор "Хиндары" давил на задворки сознания Улиенн; постоянное давление прямо в сером мясе её черепа.

– Ты сейчас мертва, Отеш?

– Мой принцепс?

Улиенн услышала эти слова или представила, что слышит их. Их произнесла Отеш, существо в шкуре Отеш, или же они не были произнесены вовсе.

Улиенн почувствовала тепло и влагу на своём лице. Она плакала. Или у нее снова шла кровь из глаз.

– Идём, – сказала она, обхватив руками подлокотники своего трона управления.

Она почувствовала и услышала скрип своих перчаток. Она всё ещё носила их. Её руки не были чёрными лапами, вплавившимися в металл. Не были. Не были. Хотя она не могла заставить себя посмотреть, чтобы убедиться в этом.

– Мы идём. Двигаемся вперёд с ордой.

"Хиндара" с грохотом и лязгом двинулась вперёд. Давление в голове Улиенн ослабло, совсем немного. Запах нечистот отступил.

Оставшаяся рука "Гончей войны" поднялась. Её шаги, хотя и прерывистые, превратились в бег. Земля задрожала, когда она начала опережать пехоту. Она стремилась вперёд сквозь ряды наполовину скрытых в пыли существ, на которых было больно смотреть.

Поэтому Улиенн не отводила глаз со стен. Сквозь пыльный туман проступали шпили, потускневшие от бомбардировки, рухнувшие крепостные стены, разрушенные оборонительные башни. Если Авалон действительно был оставлен, то это означало, что беженцы и отступающие солдаты должны были хлынуть на просторы ничейной земли между ним и Вратами Вечности.

Для "Хиндары" это означало добычу. Душа богомашины взывала к своему командиру лёгкими соматическими толчками через клубок связей между ними. Улиенн ощутила покалывание. Она приоткрыла губы, и кровь заструилась между гнилыми зубами.

Стены бастиона Авалон становились всё выше, темнели, становились яснее. А потом произошло что-то новое. Над крепостными стенами, в пустом пепельном небе воссияла одинокая звезда.

Через железо костей своего титана Улиенн услышала, как легионеры ликуют, скандируют у ее ног, взывая к "Хиндаре", к Гору, к тварям среди них – и к Ангрону, Ангрону, Ангрону.

Новорожденная звезда начала падать, оставляя за собой огненный хвост.

  1. Прим. пер. В английском тексте здесь употреблён термин “Empire” (с большой буквы). В первоисточнике на латыни (Тацит, “Агрикола”, часть 30) использовано слово “imperium” (с маленькой буквы) – власть, приказ, полномочия. Традиционно это слово в данной цитате переводится на русский как “управление”, а на английский как “empire” (с маленькой буквы).