Ангрон: Красный Ангел / Angron: The Red Angel (роман)

Перевод коллектива "Библиотека Нагаша" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Библиотека Нагаша". Их канал в Telegram находится здесь.

Перевод в процессе: 7/22 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 7 частей из 22.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Ангрон: Красный Ангел / Angron: The Red Angel (роман)
Автор	Дэвид Гаймер / David Guymer
Переводчик	Евгений К.
Издательство	Black Library
Предыдущая книга	2023
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Над горой Анарх шёл дождь. Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. В условиях силы притяжения менее одной пятой от стандартной терранской они словно бы и не падали вовсе, а торжественным строем дождевых легионов спускались на опустошённую поверхность Титана в честь победы своей над временем.

Грауц Теломейн посмотрел в отражение и встретил холодный взгляд собственных серых глаз. Он всё никак не мог вспомнить, когда в последний раз выглядел таким молодым, таким наивным, а ведь c прошлого визита на Титан, в этот самый зал, минуло пять сотен лет.

– Нет, – медленно прошептал он. – Не здесь.

***

– Ты не готов, Теломейн. Не в этот раз. Великий магистр Таремар сделал ошибку, попросив меня об этом, и его просьбу я не удовлетворю.

Юстикар Элос запомнился ему великаном, коим, в сущности, никогда не был. С годами волосы воина поседели, а его клятвенный щиток покрылся записями о доблестных деяниях. По многим пунктам Грауц перерос своего бывшего наставника, но с тех пор они ни разу не встречались, и потому он так и остался колоссом в памяти новоиспечённого брата.

– Я готов, – сказал Грауц.

– То, что ты считаешь себя таковым, доказывает лишь обратное.

– Но великий магистр третьего братства думает иначе.

Элос покачал седой головой.

– Тому, что Серые Рыцари не закаляют младших братьев в бою, есть причина. Знаешь, какая?

– Нет, – ответил Грауц, нахмурив брови. – Не здесь.

***

Над горой Анарх шёл дождь. Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. Грауц Теломейн замер у пустого стола посреди не менее пустой залы. В Сатурналии не было ни души. Капли углеводородного дождя барабанили по стеклу, а огромный планетарий, служивший потолком, неторопливо скрежетал наверху, – более ничто не нарушало соборную тишину чертога. Внутри царил мрак, не считая дымчатых пятен от нескольких тысяч свечей. Но они и не должны были освещать. С тех самых пор, как человечеству открылось колдовство, ритуальные свечи служили мостком, переброшенным через завесу. Они были серого цвета – цвета мудрости, познания и защиты от злых сил.

Кольца планетария продолжали вращаться.

Грауц поднял голову.

Его братья-новициаты именовали планетарий Часами Деймоса. Согласно легенде, впервые в истории их собрал и привёл в действие генеральный фабрикатор луны-кузницы в память о том дне, когда её переместили с орбиты Марса. В центре вращался Сатурн, серебристый шар размером с шасси «Носорога»; его поддерживала целая паутина мистических несущих полей, а кольцами ему служили концентрические хрустальные ободки толщиной не более нанометра. Сам Титан был размером со снаряд для болтера. Вдоль гладкой, стеклянной проволоки проходила его орбита радиусом в сто с лишним ярдов – именно такое расстояние Титан преодолевал каждые триста восемьдесят два часа. Вся система была настолько безупречно отлажена, что, со слов юстикара Элоса, Серый Рыцарь, наделённый достаточно острым умом, терпением и опытом, мог определить точное время и год Имперского календаря по одному лишь положению Сатурна и его восьмидесяти двух естественных спутников.

Вот уже восемь с половиной тысяч лет планетарий работал безотказно.

Шёл 444.М41.

– Нет, – сказал Грауц, чувствуя, как ярость закипает внутри. – Не здесь.

***

Дождь всё шел. Багровый поток с шипением и брызгами поливал золото и освящённое серебро его боевых доспехов. До него эту броню носил Эйгон из четвёртого братства, а до него – легендарный паладин Фокс. Теперь она хранилась у Грауца, но именно тогда, перед боем, ему предстояло впервые облачиться в неё. В голове мелькнуло щемящее воспоминание.

Юстикар Элос был, конечно же, прав, но кто из ста девяти Серых Рыцарей, перенёсшихся в тот день на поймы реки Стикс, кто из них был действительно готов встретиться с Круор-Преторией и повелителем XII легиона?

Не те девяносто шесть, что ушли и не вернулись.

И не те тринадцать, которые всё же выбрались оттуда.

В тот день Грауц был самым младшим из Серых Рыцарей, вышедших на поле боя. Он не знал, почему выжил, тогда как Дим, Галео и Таремар Золотой сложили свои головы; быть может, в доказательство тому, что законы «темпус материум» иррациональны.

– Нет! – крикнул он в искажённую маску ненависти, маску из красного мяса, которую носил сын Императора. – Не здесь!

***

Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. В Сатурналии, Цитадели Титана, он сидел на том же самом месте, где недавно стоял во весь рост. Внутренней стороной ладони он разминал мышцы бедра, словно повредил его. Но никакой боли не было и в помине. Не здесь.

– Почему я снова и снова возвращаюсь сюда?

Нирамар пожал плечами. Он расположился по другую сторону стола, перед доской для игры в регицид.

Грауц был младше этого Серого Рыцаря всего на год, но несмотря на узы дружбы, связывающие их, он всегда ощущал пропасть меж ними, причём не только во времени. Всё, чего Грауц добился за годы, проведённые на Титане, Нирамар достиг раньше. Когда он преодолел последние ступени чертога испытаний, чтобы стать полноправным членом передовых братств Серых Рыцарей, именно Нирамар встретил его в полном боевом облачении. Здесь он выглядел не хуже, чем после смерти. А смерть настигла его очень скоро, через пять недель после партии в регицид.

– Это твои воспоминания, – произнёс Нирамар. – Думаешь, отыщешь здесь что-то, чего пока не знаешь? Или то, чему мог бы полностью доверять?

– Назвать вещь по имени – значит познать её, – возразил Грауц, озвучив слова из пятьсот восемнадцатого гимна «Либер Демоника». – Познать демона – значит овладеть его сущностью. Я знаю, где границы моего разума, брат, и сколь незыблема моя душа.

Нирамар кивнул, разглядывая стол между ними и будто планируя свой следующий ход.

– Тогда слушай, брат. Ответ, что ты ищешь, распростёрт перед тобой. Достаточно увидеть его.

Последовав совету, Грауц взглянул на доску. В психическом мире даже самые незаметные детали могли обладать смыслом.

Доска была круглой, деревянной, поделённой на равное количество чёрных и белых квадратов. Он играл черными. Нирамар – белыми. Партия длилась уже несколько ходов, белые пеоны стояли в начальных позициях Преторианского гамбита. Игроком Нирамар был искусным, хоть и не очень оригинальным. Пешки Грауца вели себя всяко агрессивнее – под стать своему военачальнику, – и потому левая область доски была открыта для наступления экклезиарха. У такой стратегии было множество названий, но для Грауца и тех, кто принадлежал к его вырождающемуся поколению, она всегда будет известна как Армагеддонский манёвр: жертвуешь фигурами среднего класса, окружаешь противника и император у тебя в руках.

Грауц чуть не улыбнулся наперекор себе.

– Я помню этот ход.

– Ещё бы.

– Мы так и не закончили ту партию.

– Верно.

Палец Грауца застыл на фигурке примарха, выполненной из чёрной слоновой кости, но лишённой отличительных черт кого-то из двадцати. Она служила целостным образом, идеальным представлением о том, каким должен быть примарх: крылья Сангвиния, лавровый венок и лорика Гиллимана. Правда, из-за приглушённого света и некоторой доли самовнушения казалось, будто она застыла в момент яростного рыка. Первое сердце Грауца вздрогнуло, и он опустил фигуру, вернув руку на колено.

– Всё это в прошлом. Я здесь, чтобы увидеть будущее.

– Время, брат. Ровен ли его поток? Или он так и норовит свернуть в сторону? А может, в сущности, – Нирамар показал на доску, слегка наклонив голову, – время – это круг?

Грауц кивнул сам себе.

Цикличность истории, повторение ошибок предков – всё это достаточно распространённые мотивы в мифологии Старой Земли и уж точно не откровение для подсознания Серого Рыцаря.

– Тень Ангрона вновь затмевает галактику. Я видел дурные знаки, читал знамения, слышал его голос, пока он ярился за тончайшей завесой. Я чувствовал, как кричат низшие хоры, возвещая о его приходе. Все они твердили о воле, которую Великий Зверь не являл со времён Армагеддона. Но куда этой тени предначертано пасть? Если не здесь, то что же это за место?

– Будь осторожен в своих желаниях, брат.

– Старейший совет колдунов.

– К которому герои не спешат прислушаться.

Губы Грауца скривились в улыбке.

– Я не герой.

– Все герои так говорят.

– Последние шестьсот лет, после Армагеддона, я провёл в подготовке, собирая союзников и оттачивая свои навыки. Я готов ко всему.

– То, что ты считаешь себя таковым, доказывает лишь обратное.

Грауц нахмурился, услышав знакомые нотки отеческого осуждения в голосе старого друга. Он почувствовал, как улыбка застыла на лице, как медленно растворилась в гримасе, когда мышцы бедра внезапно заныли от боли. Руки потянулись вниз. Бледно-серая ткань его робы пропиталась кровью.

– Нет, – пробормотал он, сдавив рану, которая так и не затянулась. – Не здесь.

***

Над горой Анарх шёл дождь. Не переставая. Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. Сатурн, окружённый кольцами водородный монстр, нависал над мерзлым горизонтом; жёлто-коричневое око космического гиганта глядело вниз, на мёртвый ледяной мир. Ещё неофитом Грауц Теломейн стоял под этими самыми окнами и медитировал. Юстикар Элос не раз бросал вызов своим подопечным: заглянуть в око этого удивительного мира, ощутить его гравитацию – ньютоновскую точность, с которой он повелевает своей армией меньших миров, и понять, что физические законы не властны над такой хаотичной вселенной.

До этого самого дня он ни разу не ошибался. До этого дня.

– Почему я…

Он отвернулся от окна, и вопрос повис в воздухе. Его внимание привлекла едва заметная дрожь эмпирейного покрова – все миры, раскинувшиеся над ним, влекла масса Сатурна. Свечи в мраморных светильниках на стенах и в серебряных канделябрах на столах уже не были серыми. Они покраснели. Они источали запах серы и шкворчали, словно жир на термоэлементе. Грауц почувствовал, как по спине пробежало колючее чувство опасности: огни свечей потянулись в сторону, один за другим, пока все они не трепыхались под неестественно прямым углом к фитилям.

Они тянулись к нему.

Нет, внезапно понял он, не к нему.

Грауц медленно повернулся, поднял голову и посмотрел наверх, сквозь окна из стеклостали. Мир, нависший над ним, более не был Сатурном. Впрочем, не был он и Армагеддоном, несмотря на его подозрения и пламенные надежды.

Грауц никогда не видел его раньше, но все детали видимого полушария тут же отложились в его генетически совершенной памяти. Мир был небольшим, гористым, размером примерно с Терру. От и до его покрывали пески. Грауц отвлёкся, и его взгляд переметнулся к сухой коричневой сфере, которая медленно вращалась вокруг барицентра двух тлеющих красных солнц. Империум Человечества охватывал миллионы людских миров. Если это один из них, Грауц непременно найдёт его.

Сатурналий всё также кружился над ним, преобразуя криволинейное движение в отрезки линейного времени, впрочем, как и с самого основания Империума.

– Будь осторожен в своих желаниях, – раздался голос у него за спиной. Слоновая кость заскрипела по деревянной доске, и Грауц обернулся на звук. Он взглянул на старый стол, где белый примарх, сделав совершенно невозможный ход и протиснувшись мимо собственных пеонов и пеонов Грауца, предстал перед чёрным императором.

Нирамар осклабился, его голова повисла на свёрнутой шее, а кожа на лице стала трещать и лопаться, открывая взору кости черепа. «Это не Нирамар, – уверил себя Грауц, – всего лишь плод моего воображения».

– Шах, брат, – произнёс мертвец. – Твой ход.

***

Киберхерувим Юнец Благочестия MMXIV издал обеспокоенный звук. Он парил в воздухе, прямо над Серым Рыцарем, источая запах формальдегидных препаратов и алоэ-гелей, которые наносил на его обожжённую кожу. Эпистолярий Грауц Теломейн глядел будто сквозь него, расширенные зрачки его безжизненных глаз искали место, которое было далеко отсюда. Как ни странно, гудение допотопного антиграва и сухой скрип искусственных крыльев успокаивали его. Он осязал разум киберхерувима, застрявшего на фетальной стадии развития, его тонкую, неиспорченную душу, и оттого ему становилось легче.

Грауц сидел в палате для медитаций, на борту ударного крейсера Серых Рыцарей «Меч Дионы», который висел на высокой орбите Армагеддона.

Он моргнул – ощущение было такое, словно полируешь песчаник. В голову закрался вопрос – сколько же времени он сидит здесь, вглядываясь в варп?

Из трубки Юнца Благочестия MMXIV, погружённой между его высохшими щеками и покрытой патиной, вырвался резкий металлический звук. Киберхерувим отпрянул, и Грауц, схватившись за инкрустированные серебром подлокотники, приподнялся в кресле. Его доспех гудел и скрежетал. Дремота отступала. Сила возвращалась к рукам.

Грауц тяжело застонал, когда бесчисленные боли и ноющие травмы, позабытые его сознанием, дали о себе знать – словно кровь, разлившаяся по омертвелой конечности. Три четверти всей его кожи, по большей части спрятанной под доспехом, изнывали от рубцов и ожогов. Психических ожогов, которые вспыхивали болью всякий раз, как он погружался в варп. На Титане апотекарии предостерегли его, что раны могут никогда не зажить, и в этом оказались правы. Со временем он перестал обращать внимания. Были, конечно, и другие боли, рассеянные, непостоянные, возникающие по причине того, что вот уже пять сотен лет минуло с того времени, когда он был в самом расцвете сил. Но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с раной на ноге.

Грауц потёр ноющее бедро через толстую керамитовую пластину.

Гиперион, герой, которого Волки прозвали «Мечеломом», разбил клинок Ангрона на тысячу нечестивых осколков в ходе битвы на Армагеддоне, и один из них поразил Грауца. Всего один единственный осколок осквернённой бронзы. Но он никуда не делся, он всегда напоминал о себе. Порою Грауц чувствовал жар, порою – мучительное онемение. Бывали дни, когда боль приводила его в ярость, когда несправедливость, с которой космос распределял дары и испытания, вгоняла его в отчаяние. Иногда Грауц пытался нащупать осколок, и тот перекатывался под пальцами как липома, но стоило поднести его под биосканер, стоило апотекарию полоснуть скальпелем по окружающим тканям, как опухоль принимала психосоматический характер.

В самые мрачные дни, коих накопилось немало за шестьсот с лишним лет безуспешных поисков, Грауц подумывал о том, чтобы просто-напросто отхватить себе всю ногу и избавиться от Ангроновой скверны, но каждый раз, в самый последний миг, он отказывался от этой затеи.

Он не собирался идти на уступки. И уж тем более признавать своё поражение.

Рана была его испытанием, но ещё и даром.

Его связью с Ангроном.

Грауц безучастно отвернулся, его замутнённый взор упал на окно, сквозь закалённое стекло которого пробивался холодный свет Тизры, звезды Армагеддона.

«Меч Дионы» бороздил космос под геральдикой капитула либрариуса и флота Титана, но за столетия всё более эзотерических изысканий стал личным флагманом Грауца – только название не претерпело изменений. Корабль знал его цель. Корабль подчинялся его воле.

«Меч Дионы» участвовал в операции по очищению сектора Бета-Тиракуза, когда первые знамения грядущего кровопролития, предвестия резни галактических масштабов, стали просачиваться в материальный мир сквозь эмпирейную завесу. В капитуле Грауц пользовался высочайшим авторитетом, и потому великий магистр четвёртого братства Кромм даже не потребовал объяснений, когда военный корабль покинул сектор, чтобы вернуться в варп.

А уж здесь психические силы Грауца были на высоте. Он явственно чувствовал присутствие своего заклятого врага.

– Нет, – пробормотал он. Голос прозвучал сипло и резко, совсем не так, как помнило его психическое «я». – Не здесь.

Если Ангрон вернулся не ради завоевания Армагеддона, как предсказывал Грауц, то где же он тогда?

Он откинулся в кресле и сощурил уставшие глаза. Перед глазами снова мелькнул образ планеты, посетивший его в варпе: пустынный мир, вращающийся вокруг двойного красного гиганта. «Меч Дионы» располагал навигационными архивами последних тысячелетий, но Грауц не верил, что такие скромные характеристики хоть как-то ускорят поиски. Млечный Путь – это старая, умирающая галактика: три четверти всех её звезд были медленно угасающими красными гигантами, не меньше половины из которых относились к двойным звёздным системам. Впрочем, одни только размеры самой галактики поражали воображение; посетить хотя бы один процент от всех её миров сродни невыполнимой задаче, даже для такого знаменитого судна как «Меч Дионы».

Работы предстояло много.

Грауц вскинул руку и почувствовал, как на другом конце комнаты дрожит психосиловой посох «Немезида». Он поднялся с кресла, и в ту же секунду его хватка сомкнулась на оружии.

– Вызови станцию Навис Империалис в Доке Святого Йовена на «багряной» частоте и запроси хор астропатов, – приказал он Юнцу Благочестия MMXIV.

В последнее время сообщения с Титана поступали редко, а распознавать их было непросто. Грауц знал, что Серые Рыцари выступили бок о бок с Адептус Кустодес во время обороны Императорского Дворца. Их численность в Империуме-Санктус значительно сократилась. Разреженность собственных сил была данностью для Серых Рыцарей, но сейчас чувствовалась особенно остро. Даже несмотря на то, что под их надзором осталась только половина галактики.

Кому-то предстояло упредить Ангрона и сорвать его планы, и Грауц заключил, что должен позаботиться об этом.

Киберхерувим воспроизвёл короткий гимн, захлопал факсимильными крыльями и под шипение антиграва унёсся прочь из гулкой камеры, пока Грауц смотрел ему вслед.

Пробил час созывать остальных.

ВТОРАЯ ГЛАВА

Палец Коссолакса отстукивал по гравированному подлокотнику костяного трона, словно бы снова и снова нажимал на спусковой крючок цепного топора, по неведомой причине не лежавшего в руке. Нервный тик проявлялся каждый раз, когда на глазах у Коссолакса Отрёкшегося убийство вершил кто-то другой. И всё же он не поднимался с места, его руки, покрытые массивными перчатками, перетирали подлокотники в мелкую крошку. Самоотречение было давно забытой добродетелью. Поддаться искушению – значит стать рабом его, и Коссолакс понимал это как никто другой. В прошлом он был рабом Императора, рабом Ангрона, рабом легиона и более такого не потерпит. Он стал лучше, чем все они.

Впившись руками в подлокотники, Отрёкшийся наблюдал за пустотным боем, развернувшимся в сангвилите.

Сангвилит представлял собой большую медную купель в центре командной палубы «Завоевателя». Восемь ведьм, заклеймённых руной Кхорна, висели под самым потолком. Они истекали кровью, и чаша, расположенная внизу, грозила вот-вот переполниться. Но сколько бы времени ни прошло, кровь не проливалась через край. Вокруг резервуара стояли низкорослые инкубы с короткими крыльями и зубами-иглами: они без устали бормотали и осыпали друг друга проклятиями на непередаваемом наречии Тёмных богов, с каждым взмахом погружённых в кровь когтей трёхмерное изображение боевой сферы менялось прямо в воздухе.

Капли крови обращались тучами истребителей, фрегатов, корветов, крейсеров и флагманов всевозможных типов, которые собирались в продолговатые, иззубренные пятна.

Десятки этих багряных игл подчинялись Коссолаксу напрямую. Вдвое большее их число принадлежало к отребью предателей и отступников, после падения Кадии бороздивших космос под началом Отрёкшегося, а не под флагами Разорителя. Крейсеры типа «Стилет» в тёмно-синих цветах Повелителей Ночи кружили по внешней границе боевой сферы в поисках слабой добычи, тогда как линкоры Гвардии Смерти штурмовали орбитальные оборонительные сети: они принимали вражеские снаряды, словно больные киты, влекущие чаек, но умудрялись снова и снова избегать уничтожения.

Все они пренебрегли наступлением Абаддона на Терру и последовали за Коссолаксом в Нигилус, потому что Коссолакс платил им кровью за верность.

Со времён Великого Разлома Трибуна Калкина, похоже, обзавелась куда более серьёзной защитой. Если раньше это был гарнизонный мир Экклезиархии с восемнадцатью прецепториями Адепта Сороритас и не менее чем тремя миллиардами ополченцев Фратерис Милиции, то теперь Трибуна являла собой духовную столицу небольшого межпланетного владения внутри Нигилуса.

На этой стороне галактики с передвижением и связью было не всё так просто, и потому целые области древнего царства Императора погрузились во тьму. Миры, подобные Трибуне Калкина, располагали ресурсной базой и производственными мощностями для содержания собственных флотилий; остальные, кому повезло значительно меньше, безропотно сгинули в забвении Новой Ночи, постигшей человечество, – никто этого не видел, не слышал и о том не вспоминал. На глазах у Отрёкшегося Империум разваливался на части, мелких вотчин, до которых хватало коротких прыжков или околосветовой скорости, становилось всё больше и больше. Путешествие в реальном пространстве между соседствующими звёздами отнимало целые годы, а то и десятилетия, но даже в такие отчаянные времена было не редкостью. Связь между постимперскими содружествами трещала по швам, их единственной надеждой была эта последняя линия коммуникации.

Выбравшись из властной тени имперских министерств, личности, обладавшие исключительной харизмой и совершенным мастерством в бою, занимали высшие ступени иерархии. Глупцы и слабаки либо продолжали бессмысленное сопротивление и неизбежно шли ко дну, либо становились на колени перед новыми покровителями.

Эпоха Отчаяния сделала из них лицемеров, и Коссолакс непременно заполучит их черепа. Он разрушит бастионы надежды, один за другим, и будет смотреть, как падальщики лакомятся останками сожжённых государств.

– Вызовите «Гнев Камедона» и «Лезвие пустоты», – прошипела старуха в призрачных лохмотьях. Намеренно повысив тон, чтобы перекрыть фоновый гул, она едва ли сознавала, что обращается к рогатому скелету, распятому на выцветшем знамени с изображением Ангрона в ходе Улланорского Триумфа. – Они увлеклись. Прикажите корабельным капитанам держать строй, пока остальная часть флота не займёт свои позиции. – Оставив за собой след кровавого тумана, призрачная карга сцепила руки за спиной и неторопливо перелетела на другую станцию. Пустым взглядом она смерила мерцающие экраны, в которых словно дым в стекле отразилось её лицо – напрочь лишённое человеческих черт, но покрытое зловещим узором, по которому время от времени удавалось определить её мысли и расположение духа. Существа, ловившие её взгляд, буквально съёживались от страха, первопричина которого была им неясна. – Эскадра прорвала оцепление по правому борту. Четыре судна типа «Кобра» вышли вперёд. Где, во имя примарха, мои эскортники?

Трон, обременённый хваткой Коссолакса, медленно рассыпался, а сам Пожиратель Миров наблюдал за призрачной старухой.

Он не знал её имени и откуда она родом, лишь то, что она была частью «Завоевателя» после поражения на Армагеддоне, когда Коссолакс впервые принял командование кораблём, – а может и задолго до этого. Он называл её Госпожой, но пускай она умела говорить – на вопросы никогда не отвечала. Со временем стало ясно, что Коссолакс – единственный, кто видит её и слышит.

При приближении Госпожи смертные рабы чувствовали дрожь по всему телу и мгновенно испарялись «по зову долга». Даже демоны со звериными головами и раздвоенными копытами, то и дело нарушавшие покой палубы, чтобы похитить очередного прислужника и скормить его какой-нибудь жадной машине, невольно расступались перед ней.

– Пускай «Воплощение ярости» поворачивает налево, – пробормотала Госпожа, подлетев к шипящему пульту управления, переливающемуся кровью. – Они должны прикрыть наш фланг.

– Видишь ли, они даже не подозревают о твоём присутствии, – произнёс Коссолакс, но Госпожа, не обратив никакого внимания, продолжила суетливый обход палубы. Коссолакс огрызнулся и прорычал приказ: – Утихомирьте «Гнев Камедона» и «Лезвие пустоты». – На «Завоевателе» царили сера и пепел. Здесь не было строгой иерархии, знакомой корабельным капитанам Империума. Коссолакс не имел ни малейшего представления, кем судно было укомплектовано, как вооружено и каким образом оно получало топливо. Его исправное функционирование зависело только от преданности и самопожертвования. Но каким-то образом, пока он восседал на командном троне, экипаж исполнял полученные приказы, а судно продолжало свой ход. – Выйдем к поверхности, когда я прикажу, и ни секундой раньше. Что касается «Воплощения ярости»… – Он взглянул на Госпожу, и уголки его губ поползли вверх. Трибуна Калкина и Империум-Веритас были не единственными врагами, коих он намеревался сокрушить в этой битве. Его указательный палец вновь забарабанил по подлокотнику. – Пусть придерживается своего курса. И пропустите имперские эсминцы.

Госпожа медленно повернулась, бросив недовольный взгляд в сторону командной платформы, как если бы впервые заметила гиганта, восседающего на троне.

И будто бы к тому моменту он не испробовал все возможные способы убить её, изгнать или подчинить своей воле.

– Корабль сопротивляется приказу, – доложил варповый кузнец Могривар с кровавым хрипом мусорного кода.

– Славно, – ответил Коссолакс, ещё крепче сжав подлокотники и борясь с желанием сорваться с места. – Отследите его. Найдите мне источник сопротивления.

– Да, лорд-регент.

На борту «Завоевателя» оставалось мало Пожирателей Миров. Большинство из них к этому моменту уже перебрались на боевые корабли и штурмовые капсулы «Ужасающий Коготь», с нетерпением ожидая высадки на поверхность. Коссолакс не считал, что командует ими, он скорее направлял их на битвы по своему усмотрению.

Тех, кто остался, называли Четверкой. Вместе они представляли собой лучших из Пожирателей Миров, собранных из зон боевых действий по всей галактике, чтобы служить, не всегда добровольно, на его стороне. Могривал воинственно постукивал пальцем по кровоточащей консоли. Охотник за черепами Шалок одержимо точил лезвие своего топора, дуясь, улыбаясь и шепча уголками губ, обожженным черепушкам, свисавшим с рукояти топора. Лорехай, прославившийся на весь Империум Нехилус как самый продуктивный мясник-хирург со времен Генны, когда примарх приказал массово вживлять Легионы Гвозди Мясника, стоял на палубе на коленях, словно медитируя, решив не играть никакой роли и не получать никакой радости от этой битвы. Знаменательную цифру завершал Визитей Хавайн, Темный Апостол, которого все остальные люто ненавидели и избегали за отвратительное влияние его даров на Гвозди Мясника, а также склонность изрекать пророчества словами богов.

Могривал продолжил свой мистический обряд.

Коссолакс был достаточно древним, чтобы помнить времена, когда технологии были инструментом, который можно использовать, а не демонической силой, с которой приходилось бороться. Когда едва резвившийся характер машины был источником веселья, а не смертельного вызова. Примером тому стал «Завоеватель». Это был не столько корабль, которым он командовал, сколько бог, которого он заковал в цепи. Он не подчинялся его воле. А Хозяйка была голосом и формой этого неповиновения.

Коссолакс восхищался ее воинственностью и даже уважал ее. Но с него было довольно. Тысячелетия, прошедшие с момента гибели легиона на Скалатраксе, он потратил на восстановление того, что разрушил Предатель. Флагман Ангрона должен был стать жемчужиной в его короне.

Пришло время «Завоевателю» подчиниться своему новому хозяину.

– Проклятье, – прошептала демоническая фигура, направляясь к грохочущему дифферентному двигателю, над которым трудился нечеловечески массивный сервитор, облаченный в клепанную латунь. – «Кобры» запустили торпеды. Удар через семь минут. Что случилось с моим сопровождением?

Коссолакс рассмеялся, затем хмыкнул.

В голове нарастала тупая боль.

Гвозди мясника.

Если бы Ангрон постарался оставить сыновьям, которых он презирал при жизни, более мучительное наследство, ему бы это не удалось. Коссолакс знал об происхождении гвоздей немногим большим, чем многие другие, - только то, что они были реликтами Темной эры Технологий, разработанные и затем забытые до возвышения Империума Человечества. На родине примарха, Нуцерии, их продолжали использовать в ямах для гладиаторских боев рабов. При имплантации устройство неразрывно срасталось с мозгом жертвы, перестраивая ее нейронную химию так, чтобы вознаграждать за насилие и наказывать за любую мысль или ощущение, не направленные на достижение этой цели. В каждом мозгу были свои особенности, не существовало двух одинаково опытных хирургов, и никто из оставшихся в живых не знал, как именно должны работать «Гвозди Мясника», поэтому каждый воин переносил имплантацию по-своему.

Коссолакс научился ценить боль.

С его точки зрения, это была еще одна битва, которую нужно выиграть.

Шалок зарычал, слюна потекла по его подбородку, когда субпсихический резонанс когтей Коссолоакса повлиял на его. Ховайн с голодным взглядом смотрел на снующих вокруг них рабов. Коссолакс поднял дрожащую руку и крепко сжал кулак, пока желание наброситься не прошло.

– Убрать щиты, – приказал он, не обращая внимания на внезапное рычание Ховайна, и повернулся к Могривару. – Все. Пусть все торпеды попадут в нас.

– Сопротивление! – рявкнул кузнец.

– Где?

Из глубин герметичного шлема Могривара донесся недовольных рев помех.

– Разум корабля сокрыт слишком глубоко.

– Щиты все еще подняты, – заметил Ховейн, поднимая глаза к потолку, где сталактиты из застывшей крови тянулись к плитам палубы, и сгорбившейся под ними команды. Он дернулся, глаза его закатились. – Алфаитха хакстата гадхаб.

Коссолакс вновь воспротивился желанию ударить его. Он презирал дар пророка, но, в отличие от многих Отрекшихся и их порабощенных банд, он видел его пользу. Ховейн содрогнулся, уходя в себя и скрежеча окровавленными доспехами.

– Вам стоит поручить это задание мне, лорд-регент. Я бы нашел, где обитает демоническая сущность Хозяйки.

– Я найду ее, – возразил Могривар.

Удовлетворившись тем, что четверка достаточна мотивирована, Коссолакс вернулся к битве в пустоте, разворачивающейся в сангилите.

– «Лезвие Пустоты» еще не вернулась в строй.

– Оно разгоняется для атаки, – подтвердил Могривар, поднимая взгляд от своего пульта и сравнивания показания с трехмерным дисплеем сангилита. – И запускает абордажные торпеды по главной орбитальной крепости.

Едва сдерживаемая улыбка появилась на серьезном лице Коссолакса, когда он просчитывал свои варианты.

Покончить с сопротивлением Завоевателя и сопротивлением его власти означало выманить Хозяйку и уничтожить ее дух раз и навсегда. Но для этого требовалось найти настоящую Хозяйку, а не ту пустышку, которая бродила по его командной палубе, отдавая приказы вместо него.

И если он хотел это сделать, то ее нужно было выманить.

– Открыть огонь по «Лезвию Пустоты».

Хозяйка окинула его взглядом со своего места на палубе. На ее лице появилось выражение растерянности, когда реальность Пожирателя Миров в ее кресле, наконец пробилась к разорванному сознанию, а затем стала еще более ужасающей. Ее гладкая, как расплавленное стекло, бледная кожа расслаивалась, пока Коссолак не увидел под ней восковые выступы костей. На удлиняющемся черепе появился рот, заполненный рядами блестящих, похожих на рыбьи, зубов.

Коссолак оставался невозмутимым.

Призрак, способный одурманить смертных рабов, которыми он командовал, вообще не обладал над ним никакой властью.

– Ты хочешь открыть огонь по своему собственному кораблю? – спросил Могривар.

Все они были предателями, в большей или меньшей степени, хотя, пожалуй, ни один из них не был столь велик, как Коссолакс, сражавшийся и убивавший своих братьев в битвах, которые с тех пор стали легендой или вовсе были забыты. Они были пропитаны кровью за пределами понимания смертных, и все еще жаждали большеего, независимо от того, откуда она бралась, но даже для такой испорченной, полумашинной мерзости, как Мохгривар, хладнокровное уничтожение собственных кораблей в разгар битвы попахивало безумием.

– «Завоеватель» будет моим, и только моим. Я отказываюсь делить его с кем-либо. Отдай его мне, Кузнец Войны, или я позволю Ховейну сделать это вместо тебя.

Мохгривар склонил голову и прорычал.

– Лорд-регент.

Коссолакс ударил по подлокотнику своего трона и зарычал, когда «Гвозди Мясника» начали защемлять болевые центры его мозга.

– Уничтожь этот корабль, варп-кузнец.

«Лезвие Пустоты» был тяжелым крейсером класса Хадес. Его длина составляла пять миль, а изрезанный шрамами профиль значительно отклонился от Марсианского образца за шесть тысяч лет войн и периодических модернизаций на верфях Медренгарда. Его экипаж насчитывал семьдесят тысяч человек, и на борту находилось девяносто воинов Пожирателей Миров, и за свою нечестивую жизнь он пролили крови по всему Империуму и бесчисленным владениям ксеносов.

Его смерть длилась меньше минуты.

Коссолакс наблюдал, как его сангилитовый значок распадается под мощным огнем орудий «Завоевателя. Одна из несчастных безумцев, подвешенная на петле из колючей проволоки над бассейном, дернула за конец своей петли.

– Корабль мертв, – прошептала она, и слезы, навернулась на ее пустые глаза. – Корабль мертв. Корабль мертв. Корабль мертв.

С воплем, от которого лопнули стекла приборов в радиусе пятидесяти ярдов вокруг нее, Хозяйка залетела на командную палубу. Служащие даже не заметили ее. Те, кто оказался на ее пути, просто рухнули на палубу, с выпученными глазами, белыми волосами и остановившимися сердцами. Она мчалась вверх по помосту, как рваное облако, подгоняемое ветром.

Коссолакс не встал.

С воплем, от которого по Гвоздям Мясника пробежала дрожь, она сделала выпад, ударив по его броне, как туман по стене. Коссолакс не почувствовал ничего, кроме, пожалуй, слабого озноба, когда Хозяйка прорвалась сквозь него и рассеялась в воздухоочистителях и общей какофонии палубы, словно ее и не было вовсе.

Коссолакс разжал кулак.

– Лорд-регент. – Могривар поднял голову. Линзы его шлема блестели от триумфа. – Я знаю ее местонахождение.

Только тогда Коссолакс согласился подняться.

С ворчанием он обхватил кулаками подлокотники своего трона и поднялся с кресла. Его древний костюм катафрактария был белым, как когда-то доспехи Пожирателей миров, хотя, по правде говоря, Коссолакс уже потерял счет векам, когда его свободная воля распространялась только на цвет его одежды. Боги хорошо знали сердца тех, кого они призвали. При всем своем уродливом непостоянстве, при превращении чемпионов в выродков, при сведении героев с ума под тяжестью своих даров, они знали, как мучить воина его сокровенными желаниями. И вот, когда Коссолакс Отступник повел свой разбитый легион в бой, на нем была белая броня XII до его гибели от рук чудовища. Под воздействием варпа и порчи Завоевателя костюм Терминатора превратился в живую, самовосстанавливающуюся кость. Широкая пластитовая грудная пластина представляла собой череп, похожий на акулий.

При каждом шаге, корабль слегка сотрясался, а в остальном его живой костюм был удивительно бесшумен, он спускался по ступеням помоста, увлекая за собой Четверку, словно собак.

«Завоеватель» долгие годы страдал на поводке Ангрона.

Теперь, наконец, он возьмет его.

Как только Хозяйка будет мертва.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Судя по тому не многому, что Ортан Лейдис успел разглядеть на этой луне – до того, как этот идиот Корво, стремясь быстрее вступить в бой с Имперским легким крейсером, стоявшим на низкой орбите для пополнения запасов, загнал их корабль в ее атмосферу, - она была покрыта льдом от полюса до полюса. Им повезло, или, как говорил Архор Краснокожий, было божьим промыслом, что в результате аварии они оказались на том же континенте, что и небольшая вокс-ретрансляционная станция на луне и ее драгоценный флот Арвуских лихтеров.

Укрывшись за покрытым инеем противоударным барьером, он выглянул наружу и посмотрел на ряд огромных навесов, которые выступали из снега по другую сторону взлетной полосы.

Корво должен был находиться справа среди бочек с прометием, прикрывая полосу своим тяжелым болтером. Веррот занял позицию позади него, уничтожая имперских защитников на конечной остановке фуникулера. Военачальник Архор и остальные бойцы пробирались по пермакритовому перрону к лагерю на дальнем конце полосы. Огненный шар, пожирающий ауспекс башню и вокс-ретранслятор, едва видимые сквозь снег, был достаточным доказательством того, что работа военачальника была закончена.

Звук взрыва донесся до Лейдиса с двухсекундной задержкой – грохот, словно что-то, где-то, возможно на соседней горе, уничтожалось с орбиты. Куски пеноблока и железобетона, окрасившие снег в грязно-серый, стучали, словно градины, по гофрированным крышам трансорбитальных ангаров.

Однако от Корво с его тяжелым болтером, не осталось и следа. Лейдису показалось, что кровожадные вопли, раздающиеся в четверти мили к востоку от того места, где должен был располагаться Корво – дело рук техномарина и его предполагаемого прикрытия. Все выглядело так, словно Лейдис остался предоставлен самому себе.

Он громко выругался, когда снегоуборочный грузовик с гусеницами вместо передних колес и броней на корпусе, раскрашенной камуфляжными пятнами белого и серого цветов, с ревом выехал из полуоткрытых дверей одного из ближайших ангаров. Лейдис снова выругался, когда не менее четырех полных отделений смертных гвардейцев выскочили из-за него. Их униформа представляла собой пластинчатые доспехи из белых бронепластин, надетых поверх плащей длиной до щиколоток, с полностью закрытыми шлемами, окаймленными ауспекс устройствами ближнего действия и дыхательными аппаратами.

Люди заняли оборонительные позиции вокруг грузовика.

Они были хороши.

В последние годы в системе Гремулид происходили ожесточенные бои, пираты орков выползали из Облака Миноса в поисках новых миров для захвата, и война ни к чему не приводила, кроме как к выращиванию лучших солдат. Отряд Архора находился в системе уже несколько месяцев, из-за отсутствия корабля с варп-двигателем, который смог бы доставить их куда-нибудь в более подходящее место, и без разбору совершал рейды как на имперские базы, так и на пиратов-орков.

Местные созвездия стали привычным сосредоточением ненависти.

В открытом кузове грузовика стрелок выбивал лед из ствола мультилазера, защелкнул провода от пары зарядных устройств, похожих на кирпичи, и повернул гудящие стволы в сторону Лейдиса.

Ирония заключалась в том, что до того, как его скитания привели их на Гремулид, он бы без малейших сомнений уничтожил этот мультилазер. Он принял бы своей броней огонь, сломил бы стоящего перед ним гвардейца сверхчеловеческой мощью, а затем голыми руками разнес грузовик на куски. Отчасти именно из-за этого инстинкта он и покинул свой родной мир Эдем. Его раб-оруженосец Джинева делала все возможное, чтобы поддерживать его боевое снаряжение в рабочем состоянии, но существовал предел ритуалам технического обслуживания, которых можно было проводить без готовых запасных частей или надлежащего святилища.

Ему повезло, что Крайтн погиб при крушении. Иначе на нем бы не оказалось сейчас ни почти полного комплекта боевой брони, ни полного магазина для болтера.

Крик разочарования вырвался из решетки вокс-передатчика его шлема, когда он помчался по снегу к следующему укрытию из блоков. Турель мульти-лазера преследовал его на каждом шагу, удары и шипение лазерных снарядов, попадающих в снег, перетекли в грозный стук по защищенному от радиации свинцу, когда он укрылся за штабелем ящиков с припасами, направлявшихся к боевому кораблю класса «Бесстрашный», ожидавшему их на орбите. Он абстрагировался от этого, его генетически совершенный слух позволил ему полностью отвлечься и сосредоточится на отрывистых проклятиях наводчика, за которыми последовал рев двигателей машины и тяжелый лязг гусениц.

Он оставлял пехоту позади. Они обходили его слева.

Лейдис прикинул их расположение. Беззвучно шевеля губами, он мысленно рисовал себе карту. Каждый штабель с припасами, бочка с горючим, куча снега, достаточно большая, чтобы укрыть человека или остановить лазерный снаряд. Огромные трансорбитальные ангары. Ограждения из пластстали с полосами безопасности, разделяющие пермакритовый перрон на упорядоченные квадранты. Он наметил позиции Архора и остальных, прикинул, сколько времени ему понадобится, чтобы уничтожить имперские позиции и преодолеть четверть мили открытой местности.

Он подумал о Корво и его тяжелом болтере, потом покачал головой и сразу же отбросил обоих.

Веррот заскочил в укрытие рядом с ним.

Броня его товарища по отступничеству представляла собой беспорядочное нагромождение желтых и зеленых пластин, края которых были заляпаны кровью, ржавчиной и грязью нескольких десятков планет пояса Койпера и малых лун. Изначально он принадлежал к капитулу, известному как «Изумрудные змеи». Их кочевые флоты действовали на галактическом северо-западе и в районе Ореола Звезд, пока гибель астрономического корабля не привела к тому, что их корабли оказались в дрейфе и в конечном счете исчезли. Как и сам Лейдис, он не носил шлема, отказавшись от его материалов и схем, чтобы сохранить остальную часть костюма в работоспособном состоянии, а его лицо не переставало удивлять отсутствием чудовищности. У него отсутствовали рога. Кожа не поросла чешуей. Глаза не мерцали огнем. Но он смотрел так, будто находящейся перед ним воин стоил не больше, чем снег, на котором он стоял.

– Есть гранаты, брат? – Лейдис потратил свои, расчищая фуникулер. Он протянул руку.

Не говоря ни слова, Веррот отстегнул пару осколочных гранат, прикрепленных к его нагруднику с помощью магнитного замка, и протянул их.

– Иди на право, – сказал Лейдис.

– Когда это Архор умер и назначил тебя командиром? – зашипел Веррот. Его губы были тонкими и бескровными. А язык двойным.

– Сейчас.

Лейдис выдернул чеку из одолженной гранаты, металлическая чека блеснула в его руке,  и он бросил гранату вслепую через плечо.

Гвардейцы так и не увидели ее на снегу.

Запал сгорел еще при падении гранаты, запоздалые крики тревоги оборвались на полуслове приглушенным треском взрыва в воздухе.

Взрыв сотряс полый ящик, за которым укрылся Лейдис. Попавший в него лазерный заряд разбил его на мелкие осколки, но Лейдис уже двигался. Поднявшись, он перешел из ходьбы в бег. Болт-пистолет Веррота ревел, как дракон, дрожа от холода, но с каждым шагом все больше уходя в снег.

Снеговоз был именно там, где Лейдис и предполагал.

Он огибал ящики с припасами и заваленные снегом автопогрузчики, за которыми укрывался Лейдис, чтобы обойти его с фланга, а его многоствольный лазер вел наблюдение за пехотой, которая, как предполагалось, прижимала его к земле. Не успел Лейдис выскочить из снега ему навстречу, как наводчик рефлекторно нажал на спусковой крючок.

Тысячи коллимированных лучей прожигали снежную землю вокруг его сапог. Большинство промахнулось. Из тех, что попали, большинство безвредно отразились от его брони. Мультилазер был в первую очередь вспомогательным оружием против пехоты, весьма эффективным против пиратов-орков, но ренегат космодесантник был танком. В данном случае его угроза заключалась в чудовищной скорострельности, общей непригодности боевого снаряжения Лейдиса и в том, что из сотни или около того лучей, которые он выпустил за последние несколько секунд, лишь одному из них достаточно было повезти.

Лейдис взревел, набирая скорость. Его тело бурлило от избытка адреналина. Его сердца-близнецы забились в предвкушении и ярости.

Это было то, ради чего он жил.

Он жил ради этого, еще до того, как свет далекой Терры померк и безумие охватило галактику.

Стрелок выкрикнул предупреждение, когда Лейдис бросился под дугу огня мультилазера. Водитель издал запоздалый крик паники, пытаясь выхватить оружие и выскочить через дальнюю боковую дверь, как раз в тот момент, когда Лейдис плечом толкнул дверь со стороны пассажира и запер ее.

Легкая разведывательная машина была слишком тяжелой даже для космодесантника, но инерция была даром, который давался легко.

Ближние гусеницы дико хлопали, осыпая пластронную пластину Лейдиса солью и снежной пудрой, когда он отрывал ее от скалабетона. Те, что со стороны водителя, вместо этого вдавились глубже, в результате чего весь автомобиль занесло и он внезапно развернулся вокруг своей оси. Стрелок закричал, когда центробежные силы выбросили его из кузова грузовика, в то время как полуоткрытая дверь со стороны водителя была сорвана с петель со скрежетом грубо распиленного металла и уткнулась в стену ангара в пятидесяти ярдах от него. Вращающаяся гусеница врезалось Лейдису в лицо, а за ним - двухтонный бронированный грузовик.

Удар пришелся ему в челюсть и отбросил назад.

Грузовик снова развернуло, прежде чем водитель смог убрать ногу с педали акселератора. Он перевернулся на спину и лежал неподвижно.

Лейдис выплюнул расшатавшийся зуб и перенес свой вес на переднюю часть тела. Он ухмыльнулся, проведя сухим, как камень, языком по окровавленным деснам.

Жажда сводила с ума, но он был полон решимости насладиться этим.

Возможно, после того, как он убьет столько же людей ради собственного удовольствия, сколько и во славу далекого Императора, он переосмыслит, делает ли это его чудовищем или нет. В смерти была красота, а в кровопролитии - искусcтво, которые он всегда ценил. Он давно подозревал, что во вселенной есть нечто большее, чем заученно повторяющийся цикл пустой бойни и торжественного покаяния.

У всех этих смертей должна была существовать какая-то цель.

Сквозь падающий снег раздались крики, когда линейные офицеры с впечатляющей дисциплиной подняли своих гвардейцев и открыли прицельный огонь по последней позиции Лейдиса у перевернутого грузовика и опаленной лазером баррикады Веррота. Его брат-отступник уже отступил в укрытие и не высовывался. Лазерный огонь окрасил броню снегохода в черный цвет, вызвав отчаянные крики водителя, зажатого внутри, но столкновение явно отбросило Лейдиса дальше, чем они предполагали, поскольку все выстрелы, кроме самых неудачных, просвистели над его головой.

Пригибаясь, он сунул руку под землю и вытащил свой болтер. Он поставил его на землю и оперся подбородком на приклад. Его ушибленная челюсть отозвалась вспышкой боли. Он проигнорировал это и прицелился. Когда у него остался только один полупустой магазин, каждый выстрел стал таким же драгоценным, как кровь, которую он должен был пролить.

Он нажал на спусковой крючок. Одиночный выстрел.

Болт пробил гвардейца насквозь, его бронежилет с зимним камуфляжем треснул, как недожженная глина, и осыпал товарищей по отделению содержимым его разорванного торса. Лейдис рассмеялся, слизывая снег с губ, как будто чувствовал на них вкус крови, а затем всадил второй болт в шлем другого. Он оторвал подбородок от приклада болтера, приоткрыв рот, пораженный в этот момент чистой эстетикой крови, костей и мозгового вещества, разбрызгивающихся по девственному снегу и блестящей белой броне бывших товарищей мертвого гвардейца.

Он хотел бы, чтобы его бывшие братья по Эдему были здесь и видели это.

Может быть, тогда они бы поняли.

Отвлеченный, как не подобало настоящему космодесантнику, Лейдис не заметил сержанта подразделения, который яростно жестикулировал в его сторону, прежде чем лечь на землю. Оставшиеся гвардейцы сместили прицел, и лазерные разряды посыпались на его распростертое тело, как ползучий шквал, нащупывающий свою дальность.

Он лег плашмя, прикрыв голову бронированным сгибом локтя, и положил болтер поперек запястья, чтобы стрелять вслепую. Однако прежде чем он успел нажать на спусковой крючок, раздался громкий хлопок, и один из нападавших разлетелся в луже запекшейся крови.

Звук превратился в рев.

Люди и снег одинаково вырывались из пермакритовой поверхности перрона подобно скрытым гейзерам. Тяжелые снаряды пробили искалеченный снегоуборочный грузовик, его беспомощный водитель больше не кричал, разнесли в клочья баррикаду Веррота, в то время как ренегат выругался и рухнул на землю, и пробили дыры размером с кулак в трех ближайших ангарах.

Лейдис почувствовал пламенный укол гнева.

Корво и его проклятый тяжелый болтер.

Он отказался застрять на этой луне, убивая заблудившиеся отряды гвардии до тех пор, пока местное имперское присутствие либо вообще не рухнет под тяжестью атак зеленокожих, либо не перенесет свою орбитальную станцию снабжения на какую-нибудь более защищенную скалу.

Лейдис хотел большего.

Именно Корво был ответственен за их аварийную посадку здесь, и если он был достаточно неосторожен, чтобы прострелить болтерным снарядом их лучший шанс на спасение, то Лейдис сам убьет техномарина.

Он перекатился на спину, и жесткие снаряды просвистели над его телом, и поднял свой болтер. Он увидел Корво на снегу.

Безумно модифицированная броня техмарина дымилась на морозе. Он сжимал тяжелый болтер в обеих руках, и его отдача била по нагруднику, как по животному, с которым плохо обращаются. Несмотря на то, что дух оружия явно намеревался причинить вред своему владельцу, Корво все время ревел от смеха, а за решеткой его шлема мерцало угольное зарево.

– Прекрати огонь, – крикнул Лейдис.

Корво не ответил. Он продолжал разряжать свое тяжелое оружие в ангар.

Зарычав, Лайдис тщательно прицелился. Это будет не первый раз, когда ему придется убить брата. И не последний.

С крайней неохотой он заставил себя прицелиться на два фута выше и левее и выстрелил. Болт разнес один из пучков антенн, торчавших из рюкзака техномарина.

Корво отшатнулся назад с яростным ревом, раздавшимся из его шлема, - он был слишком массивным и невосприимчивым к боли, чтобы совершить что-то столь кульминационное, как падение. Однако шквал реактивных снарядов стих, и горстка деморализованных гвардейцев устремилась в укрытие ангаров для шаттлов.

Веррот высунул голову из укрытия и улыбнулся.

– А я, уже думал пристрелить Корво, – произнес он и повернулся, чтобы выстрелить в спины бегущих солдат.

Лейдис приподнялся, пока Корво топал к нему.

Оставив тяжелый болтер висеть на ремне, техномарин повернул голову и посмотрел поверх своего наплечника на уничтоженные антенны. Казалось, что их разбили молотком.

– Ты стрелял в меня, – прорычал он.

– Предупредительный выстрел, – ответил Лейдс. – Если я увижу, что ты повредил один из шаттлов Арвус внутри, то следующий выстрел будет точным.

Корво опустил руку. Линзы его шлема запотели.

– Я требую, чтобы твой раб-оружейник обслужил меня первого, как только мы поднимемся на борт.

Лейдис хотел было поправить его, Джинева последовала за ним из Эдема по собственной воле. Он остановил себя, поняв, что ему все равно, во что верит Корво.

Из всех них, он ценил мнение лишь самого Архора. Страйкид был травмированной развалиной. Лестард животным. Веррот обладал холоднокровием, но ему не требовалось ни каких причин, чтобы перерезать им глотки, пока они спят. Аркхор не был отступником, как все остальные. Он был настоящим Пожирателем Миров. И только у него есть ответы на вопросы, которых так жаждал Лейдис.

– Считай, что она в твоем распоряжении, брат.

– Так и сделаю, – прорычал Корво и зашагал мимо него по обгорелому снегу.

Со скрежетом неправильно настроенных сервоприводов и дрожью протестующих сочленений брони Лейдис встал и повернулся к ближайшему ангару. Двери, через которые проехал грузовик, были приоткрыты, изнутри доносились звуки того, как людей-пехотинцев забивают насмерть тяжелым болтером.

Он молился о шаттле. Лейдис молился, чтобы легкий крейсер класса «Бесстрашеный» все еще оставался на орбите и забрал его из этой системы. С пятью космодесантниками и эффектом неожиданности, они смогли бы с легкостью захватить его.

Он молился богам.

Лейдис сбежал из Ордена, потому что каким-то неосязаемым способом понял, что перерос их. Их нездоровую одержимость наследственной виной. Их отрицание аппетитов, которые их же и определяли.

Обещание полтриллиона звезд, пропитанных кровью, битвами и скрытой красотой, привлекло его на Гремулид, чувство, которое он не мог ни назвать, ни описать, влекло его в эту компанию отступников. И оно все еще не отпускало его. Лейдис ощущал то же самое странное чувство притяжение, что и на Эдеме. Пульсация в черепе. Словно кровь, бурлящая в его ушах, могла рассказать ему об этом более понятными словами, если бы он только мог понять. Он поднял голову, снежинки таяли, касаясь неестественно теплого лица, а глаза, как бы идеально ни были сконструированы, расфокусировались.

Серое небо, засыпанное снегом, колыхалось и расплывалось.

Падающие хлопья стали перемещаться. Словно рисуя ему карту.

Проведя языком по пересохшим губам, Лейдис покачал головой и моргнул. Снегопад, как он заметил, возобновил свой обычный неторопливый ход, но ощущение вызова, которое он ненадолго пробудил, оставалось сильным.

Еще раз тряхнув головой, он поднял болтер и направился к ангару, чтобы присоединиться к Верроту и Корво.

Лейдис покончил с системой Гремулид.

Его ждала целая галактика, и он хотел стать ее частью.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

Завоеватель множество раз пытался убить Коссолакса.

Он уже потерял счет случаям, когда палуба, которую ему приходилось пересекать, внезапно разгерметизировалась, теряла энергию или таинственным образом на ней менялась гравитация. Терминалы имели тенденцию воспламенятся, когда он находился поблизости, а его присутствие на любом участке приводило к заметному увеличению количества утечек плазмы, избыточного давления в печах и самоубийств среди низшего обслуживающего персонала.

Завоеватель был зверем, который все время пытался извернуться, пытаясь перегрызть ошейник на своей шее. Каждый день приносил очередное восстание из трюмов, демона, побуждавшего обитавшего там племена экипажа к крестовому походу в густонаселенные районы в поисках крови, войны и спасения.

Ублюдочные мутанты, на триста поколений удаленные от первоначального экипажа древнего боевого корабля и единицы оставшихся людей, наблюдали за космодесантниками-предателями из воздуховодов и подземелий, когда те проносились мимо, так и не решаясь атаковать.

В дополнении к четверке Коссолакс вызвал с десантных кораблей пару Мутиляторов, а также десять воинов из того, что он считал тактическим отрядом. Два Мутилятора бессвязно переговаривались друг с другом, задумчиво следуя позади. Коссолакс не слишком вслушивался в их слова. Техновирус Облитератора, поразивший их организмы и покрывший их тела липкой плюрипотентной плотью, также лишил обоих воинов рассудка.

Если бы Завоеватель решил убить его сегодня, то он бы обнаружил, что Коссолакс хорошо подготовлен.

– Мы близко, – объявил Мохгривар, переключая свое внимание между портативным инфопланшетом и ауспексом.

Они шли уже несколько часов.

Они пришли в заброшенный отсек, один из множества, существовавших в недрах корабля и никогда не пересекающихся с шахтами лифтов и коридорами, которые изгибались вокруг них. Гравитация была слабой. Атмосфера отсутствовала. Все его воины надели шлемы.

Перед ними, словно капилляр, изгибался длинный коридор. Все вокруг было залито свежей кровью. Она покрывала стены переборок, сочилась по заклепкам в такт какому-то неуловимому импульсу, капала на плиты палубы, несмотря на сильный холод и отсутствие гравитации. Те интерфейсные панели и двери, которые Коссолаксу удалось разглядеть, были не более чем незаживающими ранами на металле, зарубцевавшимися и частично скрытыми.

Изредка доносился рокот проходящего поезда с боеприпасами. Далекая вибрация батарей Завоевателя.

Битва за Трибун Калкин не прекратилась, когда Отступник отошел от своего мостика. Более того, теперь, когда корабельные мастера и военачальники под его командованием более не чувствовали его руки на своих цепях, она ускорилась.

– Сержант Солакс.

Голос пробился сквозь грубую металлическую оболочку «Гвоздей Мясника» прямо в его слуховую кору. Его не называли эти именем уже тысячу лет, и он убил воина, который последний раз это сделал. Во время чистки на Исстване он был простым воином третьей штурмовой роты. За последующие годы войны, в связи с убылью офицерского состава и отсутствием разумных кандидатов на повышение, он дослужился до звания сержанта, но не выше.

Он посмотрел вниз. Перед ним проплыла Хозяйка в своей полупрозрачной униформе. У нее отсутствовали глаза и лицо, но Коссолакс был уверен, что она смотрит на него снизу в вверх.

Знал ли его демон? Знал ли он ее?

Или она, по мановению богов, просто видела в нем ту часть его прошлого, которая все еще могла причинить ему наибольшую боль?

– У вас нет допуска на командную палубу. Если вы не согласны с этим приказом, то вы можете обратиться к Кхарну.

Коссолакс фыркнул. Она соизволила заговорить. Это могло означать лишь одно, что он приблизился к чему-то, чего она не хотела, чтобы Коссолакс достиг.

– Или же, мы можем просто призвать Ангрона.

Коссолакс рассмеялся, чем вызвал недоуменные взгляды тех, кто не видел и не слышал демона, с которым он разговаривал. Она, как и все призраки, говорила о мертвецах и безумцах.

– Мы продолжаем, – прорычал Коссолакс.

– Вы еще пожалеете о своем неповиновении, сержант.

Не обращая на нее внимания, Коссолакс жестом приказал своим воинам следовать за ним.

Он больше не был Солаксом.

Времена изменились, и он сыграл в этом не последнюю роль. Именно Коссолакс предъявил права на «Завоевателя» на Армагеддоне, именно Коссолакс собрал разрозненные силы Пожирателей Миров для нападения на Кадию и даже удерживал их вместе достаточно долго, чтобы прорвать железный кордон Астартес Прасес и вбить клин в Сегментум Солар. Он не боялся Кхарна. И уже тем более Ангрона.

И он более не был Солаксом.

Если бы Коссолакс Отступник встретился лицом к лицу со своим отцом сегодня, то возможно, его поражение не было бы таким очевидным, как когда-то.

Ведь повелитель XII может быть только один.

– Вы вынуждаете меня принимать меры, сержант.

Выстрел из болтера, неслышимый, кроме как по вибрации палубных плит, придал угрозе демона весомость. Окровавленные поверхности заблестели под треснувшими наплечными фонарями Пожирателей Миров, когда пора вооруженных сервиторов, пошатываясь, вышла на свет.

Они были похожи на трупы, которые только что выбрались из криокамеры морга и подобрали оружие. Открытые поверхности органических компонентов рук и лиц сдавило жестким вакуумом, и их покрывали лопнувшие капилляры, образовывающие синяки похоже на цветки. Один из них тащил на плече устаревшую роторную пушку. У другого к обрубку запястью был приварен волкитный колибратор.

Весь отсек представлял собой капсулу времени времен Великого Крестового Похода. Словно бы эта часть корабля была поглощена «Завоевателем», отгорожена от Пожирателей Миров и их безумия c момента бегства с Терры или даже раньше.

Коридор, по которому шли сервиторы, сузился, а затем внезапно расширился, стены задрожали, словно сообщая ему какой-то код.

В поле зрения появились пятна, превращающиеся в вытянутые и ухмыляющиеся лица, которые манили его откуда-то из конца коридора. Звали его.

Притягивали его.

От хмыкнул, стряхивая это наваждение, когда Гвозди Мясника ответила на коварное колдовство очищающим уколом боли, хотя не все его воины перенесли это с его невозмутимостью. Шалок и Лорехай одновременно взвыли, поливая узкий коридор болтерным огнем и забрызгивая стены месивом из уничтоженных сервиторов.

Хозяйка, как заметил Коссолакс, уже исчезла.

– За мной. – Он двинулся вперед, сминая свой колоссальной поступью изрешеченный болтами ковер из мяса. – Сегодня «Завоеватель». Завтра Легион.

Вторая пара сервиторов уже маршировала с безразличием к своей неминуемой гибели. Пули вылетали из вскинутый оружий, разрывая губчатый слой, покрывавший переборки, и забрызгивали Пожирателей Миров кровью.

Длинная очередь из роторной пушки могла пробить рокрит, но тяжелые снаряды отскакивали от его Терминаторской брони, окутывая его костяной пылью и посылая рикошеты, в направлении четверки.

Они укрылись за его огромной массой и толстой броней и открыли ответный огонь. Взрывная волна от мелты Могривала превратила одного из вооруженных сервиторов в дымящуюся кучу из стекающей плоти и металлического шлака. Второй продолжал наступать, забивая переборки дробью, пока град болтов Космодесантников Хаоса не разнес его на части.

Коридор разветвлялся. Разрыв в слое струпьев дрожал, словно сердечный клапан. Могривар сверился со своим планшетом и сообщил, что логово хозяйки впереди, и, миновав развилку, они двинулись дальше.

Два тяжеловооруженных сервитора с трудом выбрались из проигнорированного коридора и встали позади. Двое других встали спереди. Они напоминали муравьев, вставших на защиту своего муравейника, но при достаточной численности и вооружении даже муравьи могут оказаться смертельно опасными.

Резко выкрикнув какой-то код, Мохгривар отступил назад, сменив мельтаган на огнемет, и залил коридор позади них огнем. Два Мутилатора, одного из которых частично охватило пламя, пришли в ярость, из-за того, что их лишили возможности самим разорвать конструкции, а Шалок, Лорехай, Ховайн и тактический отряд, уничтожили двух появившихся спереди сервиторов очередями.

Коридор еще дважды разветвлялся. Коссолакс подозревал, что «Завоеватель» специально открывает новые проходы.

Перед ними появилось еще шесть тяжелых сервиторов. А двое встали на смену тем, кого сжег Мохгривар. Мутиляторы агрессивно всхрипнули и устремились им навстречу, из их липких кулаков уже прорастали странные металлические сросшиеся когти, топоры и пилы.

Коссолакс потратил десятилетия, пытаясь составить схему лабиринтов воздуховодов, коридоров и подсобных помещений, которые составляли ужасные и постоянно меняющие внутренности «Завоевателя». В конце концов, такое знание собственного флагмана когда-то считалось обычным делом. «Это не безумие», повторял он себе, - «стремиться понять свой корабль».

Исследовательские группы, вооруженные, как боевые патрули, в количестве взвода, проникали на «Завоеватель» и не возвращались. Время от времени они появлялись, даже спустя столетия, их внутренности обозначали границы племенных территорий, или они ходили по коридорам, как духи, как Хозяйка, все еще охваченные задачей по составлению карты коридоров «Завоевателя», не имеющие возможности упокоения даже в смерти.

«Завоеватель» был кораблем смерти, и он не отпускал тех, кого забирал.

Этого участка Коссолакс не видел ни на одной карте.

Сервитор ближнего боя, грудь которого была расширена до размеров астартес с помощью пересадки мышц и проварена щитами из армапласа, впитывал в себя огневую мощь Космодесантников Хаоса, даже когда более легкие подразделения рядом с ним лопались, словно перезрелые тыквы. Собиратель Черепов Шалок пробормотал клятву Владыке Черепов, и выбежал вперед Коссолакса.

Внезапное изменение местной гравитации отбросил его в сторону, прямо в момент замаха, и впечатал в стену переборки.

Сервитор, ничуть не пострадав, пронесся мимо.

Коссолакс зарычал. «Завоеватель» сопротивлялся ему всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Неужели она заманила его сюда? – задался он вопросом. И вообще, находится ли здесь Хозяйка, или она лишь очередной дух, заблудившийся в его залах, антропоморфная фигура, на которую мог обрушить ярость Коссолакс, в то время как его истинный враг был «Завоеватель».

Сервитор включился. Каждую его руку венчали силовые когти.

Он нанес удар правой рукой в грудь Коссолаксу.

Космодесантник поднял перчатку, чтобы блокировать удар. Силовой коготь ударил по его запястью с силой, достаточной, чтобы пробить защитный барьер эгиды. Кусочки костей, выбитые из его наручника, разлетелись в сторону головы Коссолакса. Он почти не почувствовал этого. Ответный удар левой перчатки смял голову сервитора под его кулаком. Сервитор взвизгнул, сопротивляясь смерти, и даже с размозженной головой, болтающейся на хромовом клочке шеи, нанес левый апперкот в подбородок Коссолакса.

Космодесантник поймал его удар левой ладонью.

Легкое сжатие и силовой коготь раздавило в его хватке. Сквозь его пальцы посыпались искры, когда он выдернул из усеченного запястья сервитора крепление для оружия, а затем, подняв ноющий механизм с пола, швырнул его обратно в коридор, словно мяч.

Занятый планированием компании по завоеванию Трибун Калкина, Коссолакс уже несколько дней ничего не убивал, и прилив сил, вызванный Гвоздями мясника, был настолько яростным, что космодесантник взревел в потолок, словно дикий бык.

С ухмылкой, застывшей на его широких, нечеловеческих чертах лицо, он вытащил мерцающий красный силовой топор из застежки, прикрученной к его бедру. Оружие щелкнуло и загудело, когда его большой палец коснулся руны активации, разрубив густой медноватый вакуум, и вырвалось на свободу.

Он ускорил шаг.

Воин в обычной терминаторской броне не мог бежать, но поврежденная экипировка Коссолакса, не создавала таких препятствий.

Вооруженный сервитор прокричал предупреждение на искаженном бинарике и облил его пламенем. Коссолакс проигнорировал его, перерубив руку с оружием по локоть и отбросив сервитора в стену. Следующему он нанес удар с такой силой, что его челюсть и все кости, связанные с ней, разлетелись вдребезги, и выбитая бионика вылетела из разрушенного лица и осыпала осколками приближающихся сзади бойцов. Коссолакс отбросил его в сторону.

Медный пилон обрамлял массивные бронированные двери в конце коридора. Они выглядели точной копией тех, что находились на командной палубе, только были значительно старше и пересекались с нитями кровоточащего мяса. Из плотных рядов ниш, находящихся по обе стороны от переборки, продолжали отсоединяться и выходить защитные сервиторы. Они выходили из своих ниш и становились по двое, чтобы устранить угрозу, которую Коссолакс и его воины представляли для того, что находилось за этой дверью. Теперь их было несколько десятков. Впереди и позади. Автоматические турели «Жнец», вмонтированные в потолок над дверями, уперлись в струпья, мешающие им вращаться, и открыли огонь.

Коссолакс оскалил зубы и принял огонь на себя, его живая броня сразу же начала исцеляться, в то время как двое его Космодесантников пали под шквалом снарядов.

– Оруженосцы, – зашипела Хозяйка, внезапно оказавшись у Коссолакса за спиной. – Сопроводите этих легионеров с моего мостика и поместите их в казармы.

Коссолакс почувствовал, как холод, более глубокий, чем холод пустоты, пробежал по его шее.

Он повернулся.

Шалок в упор разряжал свой пистолет в сервитора, совершенно не обращая внимания на формирующегося рядом с ним призрака. Она была одета в накрахмаленную белую куртку с кроваво-красной отделкой, более официальной, чем когда-либо на командной палубе, и в то же время вытянутой, ее живот дымился и растягивался, делая ее не по человечески худой и в то же время почти равной палачу по росту.

– Ты что, не видишь ее? – прорычал Коссолакс, не столько желая предупредить своего Мастера Казней, сколько доказать собственную разумность.

Шалок наклонил шлем в сторону Коссолакса, как раз в тот момент, когда Госпожа провела когтями по его горлу.

Кровь хлынула сквозь разорванные уплотнители в разгерметизированный коридор: гиперкоагулянты в его крови в этот момент не смогли сделать того, для чего они были предназначены. Воин прижался к переборке, окровавленная рука обхватила его горло, а Космодесантники Хаоса с диким криком набросились на то, чего они не могли ни увидеть, ни поразить. Лорехай опустился рядом с Шалоком, громыхая баллончиком с распылителем и обрызгал разорванное горло палача пузырящимся жидким керамитовым герметиком.

Без всякого заметного перехода Хозяйка уменьшилась до человеческих размеров. Она сцепила за спиной залитые кровью руки.

– Мне все равно, кто ты. Я не потерплю неуважения на своем мостике.

Демон был безумен.

Кем бы она ни была в жизни, если только не просто симптомом развращения самого «Завоевателя», она не имела четкого представления о реальности окружающего ее мира.

Взяв болт-пистолет Шалока в свой массивный кулак, он выпустил яростную очередь в грудь духа. Снаряды пробили ее насквозь, как туман, запустив реактивные ядра в переборку позади и осыпав марширующих слуг стальной стружкой и комьями корки.

– Ховайн!

Не зря он держал священника под рукой. Темный апостол начал читать нараспев.

Хозяйка взревела в ответ, пока ее голова не уперлась в потолок, раздуваясь, пожирая массу, пока не заполнила всю ширину коридора.

Однако никто из его воинов не отреагировал на ее присутствие.

Шалок продолжал истекать кровью, прижавшись к переборке. Лорехай боролся с ним, стреляя с одной руки в приближающихся слуг. Могривар не давал им обоим умереть, меняя оружие быстрее, чем оно успевало перезаряжаться, и поддерживая потрясающую скорострельность. Космодесантники Хаоса утопили их в масс-реактивных снарядах, а два Мутилатора, все еще находясь в тылу, яростно разрывали слуг на части.

– Примарх узнает об этом... – Хозяйка сжала когти, ее очертания исказились, словно какая-то крошечная неуверенность заставила ее колебаться. – Примарх... Примарх...

С рычанием Коссолакс послал еще один залп в удлинившуюся грудь призрака, целясь на этот раз не в саму Хозяйку, а в боевых слуг, все еще послушно пробирающихся сквозь нее и находящихся в зоне ближнего боя.

И вдруг они остановились.

Слуги застыли на месте. Их оружие отключилось. Даже турели автопушек закрутились, повиснув в своих нишах и потемнев от утечки энергии из коридора.

Могривар осмотрел, из решетки его рогатого шлема вырывались помехи. Шалок корчился и рычал, борясь с хваткой Лорехая на его горле, и их обоих окутывал туман аэрозольного керамита, который висел в вакууме, как удушливое облако. Хозяйки не было. Как будто ее и не существовало.

Коссолакс почувствовал, как снова болят Гвозди Мясника.

Она была еще сильнее, чем раньше.

Скрежеща зубами, полный решимости победить ее, как победил все остальное, он опустил позаимствованный у Шалока пистолет и сделал шаг к дверям. На его пути встал сервитор. Он толкнул его. Сервитор упал на переборку, как манекен из мяса и металла, и не сделал ни малейшей попытки встать на ноги.

Коссолакс почувствовал, что его влечет, тянет, что все, что находится за дверями Хозяйки, хочет его так же сильно, как и он ее.

– Вперед, – приказал он и зашагал вперед.

Завоеватель будет принадлежать ему.

ПЯТАЯ ГЛАВА

Шака уставился в окно.

Там шла война. Небольшая, но он жаждал ее. Очень сильно желал. Он чувствовал, как мысли снуют в его голове, словно комары, которые жужжат внутри черепа, и лишь кровь прогоняла их прочь. Он застонал, и принялся яростно царапать тыльную сторону ладони сломанными ногтями, но окно было разбито. В нем ничего невозможно было рассмотреть, кроме паутины трещин на ударопрочном стекле.

Повертев головой, Шака уловил тусклое отражение лица, смотревшего на него.

Измученное. Бледное, как у недельного трупа, с впадинами вместо глаз, кусками неправильно расположенных ушей и губ, ртом, похожим на кратер, заполненный сломанными зубами. Он скорчился.

Лицо оскалилось в ответ.

Гвозди Мясника пульсировали в его мозгу.

– Что тебе от меня нужно?

Слова соскользнули с языка. Чтобы связно произнести их, требовалась большая концентрация, чем обычно.

Лицо в разбитом окне исказилось от ненависти.

Боль в голове усилилась.  

– Что? – закричал он и ударил головой о стекло.

Осколки ударостойкого стекла разлетелись вокруг его лба. Боль пронзила лицо, но она не шла ни в какое сравнение с пытками Гвоздей. Что-то мокрое попало ему в глаз. Он моргнул, но там ничего не было, оно исчезло, просто обман зрения, и Шака ударил головой по стеклу второй раз. Затем третий. Четвертый.

Пятый.

Он сбился со счета, паутина осколков в стекле каждый раз принимала новые очертания, пока его зрение не поплыло, и не закружилась голова…

***

Шака моргнул, приходя в себя.

Он все еще лежал лицом на стекле. Со лба свисал лоскут содранной кожи, кровь капала на бровь и стекала по щеке. Шака почувствовал, как его дрожащие губы сложились в кривую нечеловеческую ухмылку.

Нерешительно, сам не знаю почему, он прикоснулся пальцами ко лбу.

Шака отдернул их и посмотрел на них. Их покрывали шрамы и грязь, на половине отсутствовали ногти, но крови нигде не было. Он снова потянулся к источнику боли, почесал, наблюдая как лицо в стекле яростно делает то же самое и пускает кровь по лицу.

Он развел руки перед собой и снова уставился на них.

Шака Бескровный – так его звали.

Он опустил голову, прижав ее к разбитому окну. Оно задрожало. Противоударные осколки скрежетали, словно кусочки кости в разбитом колене. Он не обращал внимания на боль. Вся его жизнь состояла из боли. Что она может изменить?

Снаружи шла война.

Он жаждал ее.

Где-то, в глубинах сознания, ему казалось, что он знает, за что и почему она идет, но его память была словно барабан, заполненный битый стеклом. Достать что-либо из нее было невозможно, не изодрав при этом пальцы.

Какова бы не была причина, она того не стоила.

Лучше не знать.

Повинуясь инстинкту, он переводил вибрации, проходящие сквозь стекло и проникающие в его череп. Над его головой сражались истребители. Осадная артиллерия, била по чему-то вдалеке. Сверхтяжелая бронетехника, проносилась прямо над его окном к какому-то полю боя, которого он не мог видеть.

Шака смотрел в окно.

В ответ на него смотрело лицо.

Это было несчастное лицо. Бледное, как у недельного трупа, с впадинами вместо глаз, кусками неправильно расположенных ушей и губ, ртом, похожим на кратер с выбитыми зубами.

Он скорчился.

– Хнннг-нннг-нннг.

***

Штурм завершился.

Все прошло легко. Как если бы он окунул голову в кислоту. Или же приставил огнемет к носу и нажал на спусковой крючок на вдохе. Он ударил себя по голове тыльной стороной ладони, сначала медленно, а затем все более решительно, и моргал до тех пор, пока мир с хрустом не обрел хоть какой-то смысл.

Он все еще находился у окна, но его лицо было устремлено в противоположную от него сторону. Шака сидел на полу спиной к стеклу и наблюдал, как три великих повелителя Пожирателей Миров спорят у стола.

Их звали Горет, Драк Непокорный и Торн.

Теперь он вспомнил.

Еще час назад этот стол принадлежал командованию сил Астра Милитарум на Турмалине. Драк стоял, поставив на него один массивный бронированный сапог, Торн расхаживал из стороны в сторону, а Горет стоял, сложив голые мускулистые руки на груди, и хмурился. Стулья были разбиты и использовались для распятия командного состава, либо валялись по углам, чтобы аколиты и помощники воинов могли поиграться или погрызть их.

По странной прихоти Шака поднял глаза от пола. На него смотрели два воина в красных доспехах, усыпанных белыми бриллиантам. Их глаза были скрыты, но Шака чувствовал ужас.

У него возникло ощущение, что они принадлежат ему.

Он пожал плечами и отвернулся.

– Черви трупа побеждены, – объявил Драк, ударив каблуком по поверхности стола, словно возвещая о возрождение чемпиона Царства Крови и Меди. Его силовые доспехи были древнего образца и обмотаны цепями, словно его собирались бросить в море.

Шака вспомнил, что когда-то давно Пожиратели Миров сражались именно так, закованные в цепи, как рабы-гладиаторы из жестокого детства их генетического отца.

Он энергично потряс головой.

Нет. Нет. Лучше не вспоминать.

– Первые черепа получены, но более великая жатва ждет впереди, – продолжал Драк.

Горет поджал губы, поднял глаза и покачал головой. Если он и был способен говорить, то Шака никогда этого не слышал. Он общался с ним с помощью ворчания и укоризненных взглядов. Горет был облачен в разношерстные силовые доспехи и кожаные ремни, усеянные шипами. Кровь стекала по его телу и непрерывной струйкой просачивалась сквозь сочленения брони. Не все шипы находились снаружи.

Третий повелитель, Торн, больше походил на придворного, чем на военачальника. Его алую боевую броню покрывал плащ, а на непокрытой голове красовался золотой обруч.

– К чему такая спешка? – спросил он. – Небольшая задержка перед окончательной резней даст нам время принести в жертву последнего пленника.

Горет снова зарычал и заскрипел зубами.

Торн улыбнулся ему.

– Самый маленький порез кровоточит дольше всего.

– Покончим с этим миром сейчас, – прорычал Драк, – и мы еще успеем присоединиться к Отступнику на Трибун Калкин.

– Если Коссолакс все еще будет там, – возразил Торн.  

Шака почувствовал, что знает это имя. Ему захотелось расцарапать себе лицо и снова забыть его. Ему не хотелось ничего великолепного и привычного. Он желал бродить по незнакомым местам, окруженным ничего не значащими именами. Именно поэтому он кричал на свою команду, убивая их до тех пор, пока палубы не покраснели, пока они не повернули его корабль в сторону Турмалина, хотя на это и не было причины, поскольку он лежал в противоположном направлении от Трибун Калкин.

Он проворчал что-то неразборчивое себе под нос, и Торн Придворный продолжил.

– Ученые убийцы на моем корабле почувствовали прохождение его варп-сигнатуры несколько дней назад.  

Драк наклонился вперед. От его веса по поверхности стола пошли трещины, словно по тонкому черному льду.  

– Я пропустил битву на Кадии и опоздал на уничтожении Агрининаа. Более я не пропущу призыв.

Горет издал задумчивый жевательный звук. Крепче обхватил руками свою огромную грудь.

– Действительно, – согласился Торн. – Он восхвалят Отступника, прям как следующего Опустошителя.

Драк сплюнул на стол.

– Око тринадцать раз извергало Абаддона наружу, лишь для того, чтобы он заполз обратно. – Он постучал по нагрудной пластине. – Мы никогда не прекращали сражаться.

– В этот раз все по-другому, – мягко возразил Торн. – Он расколол галактику на части и выпустил самого Кхорна, чтобы тот напал на Терру.  

– И проиграл, – заметил Драк. – Собери свои длинные волосы в узел и вступи в Черный Легион, если ты так восхищен блеском Опустошителя. Оставь пролитие крови и снятие черепов настоящим воинам.  

Торн раскинул руки, черный плащ упал с блестящих малиновых доспехов, но ничего не сказал.

– Мы атакуем сейчас. – прорычал Драк, похоже, вспомнив, что они ушли от изначального спора, и, упершись носком сапога в стол, выпрямился. – Имперцы на Турмалине повержены. Разбиты. Мои гончие говорят, что они отвлекают своих воинов от возведения укреплений и отправляют их молиться в соборы.

– И какая честь в том, чтобы убивать тех, кто уже считает себя побежденным?

– Тогда оставайся, и это честь станет моей.

Шака склонил голову, сжав переносицу пальцами, и зарычал от боли в черепе.

Споры? О битве? Разговоры? Произносят такие великие имена, как Отступник, Опустошитель и Кхорн, словно они были Несущими Слова, взывающими к силам. И никому из них не было дело до того, кто истекает кровью, кто умирает, чей огонь горит так кратко и ярко для их удовольствия. Никому из Сил не было дела до того, будет ли предстоящий бой честным. Справедливо ли, что Шака стал этим… этим существом? Выбирал ли он это? Просил ли он о чем-нибудь…

– Хнннг, – по уголку рта скатилась струйка слюны и потекла по подбородку. Он сплюнул ее и вздрогнул от боли.

Что такое война, кроме как не сладкое забвение для проигравшего и крушение надежд его предполагаемого победителя? В ней нету чести. Ни славы. Только кровь.

И обещание конца.

Из-за короткого замыкания Гвоздей, соединивших функции мозга, которые в обычных условиях никогда бы не были соединены, он пережил нечто вроде прозрения.

Драк Непокорный искренне хотел быстрее покончить с этой битвой и присоединиться к более масштабной, по его мнению, войне, идущей в другом месте. Но он не хотел выделять воинов и машины, с которым не сможет справиться Торн, и рисковать остаться ослабленным. В то время как Горет… Горет, подумал он, был простаком, пользующимся расположением богов.

Он ударил себя по голове. Затем сильнее. Мысли летали словно мухи. Даже при всех открытых окнах им едва удавалось вылететь поодиночке.

Все они жалкие.

И уж тем более Шака Бескровный.

Он поднял голову. Его последняя схватка с Гвоздями привлекла внимание. Торн смотрел на него из-за стола, гордо подняв подбородок и сжав губы, словно в насмешке, а может, просто оценивая. Драк Непокорный зарычал, как зверь, с кровью на подбородке. Горет прожевал что-то, о чем знал только лишь он, и оскалился.

– Мы можем спорить весь день, – произнес Торн. – Но самое время узнать, что думает Шака Бескровный…

***

О чем думал Шака Бескровный?

В этом заключался вопрос.

Думали ли они, что Шака Бескровный знает? Как он мог знать?

Все менялось в зависимости от дня. От настроения богов. И когда Гвозди сильнее впивались, а целительные системы Космодесантика восстанавливали его мозг, как могли, то проснувшийся Шака не всегда оставался тем же самым Шакой, который только умер, истекая кровью и крича, желая, чтобы все закончилось.

О чем же думал Шака Бескровный?

– Убей их, – вопил голос, который явно принадлежал ему, поскольку раздавался внутри его головы. – Убей их, убей их, убей их, убей их.  

Напыщенный Торн.

Неряшливый Горет.

Драк, который так высоко ставил себя в глазах сильных мира сего.

– Убей их всех.

Шака думал о том, как вырвет цепь из доспехов повелителя и будет молотить его ей до тех пор, пока не треснет горжет на его шее и не лопнет горло. Его мысли оборвал резкий хруст хрящей, и боль в черепе немного ослабла. Гвозди покалывало, как от дозы знакомого наркотика. Приятная вялость распространялась наружу из скрытых центров вознаграждения, и на несколько мгновений он испытал облегчение. Теперь Торн, подумал он, когда бальзам исчез, а муки возвратились. Торн. Такой набожный. Шака обезглавит его зазубренным краем его венка. Приятная боль от работы пилы пульсировала от костяшек пальцев, до самых плеч. Горета он приберег напоследок. Он голыми руками раздробит варвару грудную клетку, вскроет ее и съест основное сердце, пока второе будет поддерживать в нем жизнь, чтобы он мог яростно сопротивляться. В этой галактике все воздавали хвалу Кхорну. Хотели они того или нет.

Шака облизнул губы. Между его зубов застряло мясо.

Что-то липкое и мокрое осталось на языке.

О чем думал Шака Бескровный?

О чем думал Шака Бескровный…

***

– Хнннг-хнннг-нннг.

Шака согнулся вдвое, упираясь руками в покрытые коркой доспехи колени, и его вырвало куском непереваренного мяса.

Теперь он стоял. Шака не помнил, как встал. Он стоял на деревянных и пластековых обломках стола, который не помнил, как разломал.

Он моргнул и огляделся.

Раньше с ним в комнате находилось двадцать Пожирателей Миров.

Теперь их не было

В какой-то момент между их появлением и исчезновением стены окрасились в красный цвет. Пол покрыл алый поток. Если бы он стоял босиком, как Горет, жидкость стекала бы между его пальцами. Даже потолок, находящейся на высоте тринадцати футов, покрывала красная краска, периодически оторванная конечность или связка внутренностей свисала с карниза или украшала шею горгульи.

Он заметил украшенные темным орнаментом доспехи Драка Непокорного, лежавшие наполовину погребенные под тем, что осталось от стола. Красная жижа вытекала из сочленений доспехов и застывала, прилипая к полу, словно клей.

Словно бы чемпион был заживо зажарен внутри доспехов и вытек через стыки.

– Что…?

Шака посмотрел на свои руки.

Одна из них крепко сжимала измазанный кровью золотой венок, достаточно большой для головы трансчеловека. В остальном руки и доспехи остались чисты.

Он посмотрел вниз.

Даже когда он поднял сапог из трясины, кровь продолжила стекать с расколотого керамита, как дождевая вода с промасленной простыни.

В этом не было чести. Славы. Только кровь.

Но не для него.

И обещание конца.

Но не для него.

Яростно царапая тыльные стороны своих обнаженных ладоней, тщетно пытаясь заставит их кровоточить, он снова повернулся к окну. Двое воинов, которые по-видимому, были с ним, не остались пощажены. Их доспехи словно бы разорвал медведь, а конечности разбросаны, словная красивая обертка подарка, оставленного ребенку, в гостях у демона Кхорна. Разбитое окно теперь было красным. Никакого вида на зону боевых действий. Ни дразнящего лица.

Только кровь.

Его губы искривились, и он сильно оцарапал лицо, словно пытаясь разжечь огонь. Быть проклятым терпимо. В рядах Пожирателей Миров быть сломленным стало практически нормой. Он мог смириться со многим, лишь бы была кровь.

– Кровь… – пробормотал он, наклоняя голову набок, засовывая палец в рот и кусая. Было немного больно, но не сильно. Вкус отсутствовал. Он грыз палец, продираясь сквозь хрящи и хрустя костью, но кровь не шла.

Что-то в уголке его восприятия зарычало.

Шака поднял голову, засунув бескровный палец в рот, как упырь, грызущий червяка, и увидел Ангела, который смотрел на него через разбитый стол.

Он знал его лицо.

Это было лицо, которое он забывал чаще, чем любое другое, лицо, которое Шака любил и презирал, лицо того, кто отвернулся от него, и от кого он пытался сбежать десять тысячелетий. Сломленный Ангел, но от этого не менее сильный.

Это было его собственное лицо. Или вполне могло быть им.

Ангел обнажил ржавые похожие на мечи зубы. Его глаза отражали кратеры ран, изрытые вплоть до вулканической души. Из длинного звериного лба выбивалась грива потемневших, электрически извивающихся дредов. Оно зарычало на него, кивнуло и с каким-то словом рассекло воздух губами.

– Идем…

Шака не увидел в этом ничего необычного.

Из-за двери послышалось нерешительные рычание статического разряда аугмиттера. Шака посмотрел в сторону и увидел, что над ним стоит пара Пожирателей Миров. Внешняя дверь была открыта, из нее медленно вытекала кровь и стекала по ступенькам. Оба воина смотрели на эту бойню, ничего не говоря, и совершенно не замечая Ангела, который дышал своей ненавистью к ним с середины помещения.

– Битва, – произнесло оно.

– Лорд Шака? – спросил один из воинов.

Шака задумался, к какому отряду они принадлежали. Кому из четырех военачальников они посвятили свои души.

Он полагал, что это уже не имеет значения.

Теперь они закончили спорить.

Он широко разинул безгубый рот, вытянул откусанный палец и обнажил выбитые зубы в бескровной улыбке. Гвозди снова запульсировали, боль импульсами возвращалась к голове, но он знал, как заставить ее утихнуть.

Хотя бы на время.

– Идем, – приказал он, и его Ангел удовлетворенно зарычал позади.  

ШЕСТАЯ ГЛАВА

Армагеддон был один из величайших миров Империума Человечества, и так же он считался небезопасным для любого корабля. Мародеры орков ежедневно прилетали сюда из соседних миров Граника, Руиса и Голгофы и совершали внезапные нападения, вытягивая флотские патрули из штаб-квартиры в секторе доке Сент-Джовен и втягивая в бои в пустоте по всей плоскости системы. Орбитальные кольца мира были завалены обломками, образовавшимися за полтысячелетия вторжений и контрнаступлений. Разбитые корабли. Разрушенные оборонительные платформы. Даже скалистые, похожие на луну куски уничтоженных скал орков, многие из которых превратились в перевалочные пункты, откуда вольные стрелки орков и флотские дезертиры совершали набеги на корабли зеленокожих и Имперцев. Весь регион представлял собой слепое пятно в ауспексе, едва проходимую астрогационную опасность, выжженную в темпус материум шестью веками насильственной гибели кораблей и радиоактивных осадков от мегаоружия.

Так было и до Кикатрикс Маледиктум. За прошедшие с тех пор десятилетия положение Империума в его гиперпромышленной серой жемчужине стало еще более плачевным.

Разлом в эмпирии, известный как Врата Красного Ангела, блуждал над тропиками планеты еще с тех пор, как Ангрон потерпел там поражение шестьсот лет назад. Как и в случае со вторичными варп-аномалиями по всей галактике, разлом Ока Ужаса разорвал его вширь. Он превратился в кипящее багровое солнце, окутанные нитями крови и струями шипящей плазмы, испепеляя все полушарие мира внизу в ядовитую корку мира демонов и вселяя безумие в умы людей и орков, которые до сих пор сражались друг с другом за него.

Именно там и был пришвартован «Меч Дионы».

***

Грауц Теломейн вышел на командную палубу, и выгравированные серебром двери бесшумно закрылись за ним. Десятки ошеломленных голов отвернулись от светящихся пультов, когда он проходил мимо, и каждый член экипажа жаждал взглянуть на Серого Рыцаря, который командовал ими и их кораблем дольше, чем многие из них могли представить. Большинство смертных членов экипажа родились на корабле, где рассказы о Грауце и его деяниях обрели характер основополагающего мифа. Он командовал «Мечом Дионы» на протяжении пятнадцати поколений, и редки случаи, когда он выходил из своих медитаций и появлялся прямо перед ними, неизменно предвещали грядущие темные и славные времена.

Служащие в серой униформе сидели длинными шеренгами, их рабочие места располагались по обе стороны от центрального прохода и под углом к основному оптическому дисплею.

Огромные мельтиплексные экраны светились малиновым от яростного света, отбрасываемого Вратами Красного Ангела. Частое статичное мерцание того, что не должно было быть, и которое встречало жестокий конец на острие «Меча Дионы», когда она вырвались из горизонта случайных аномалий в реальное пространство, нарушало клубящуюся красную однородность. Грауц не обращал внимания на внешние отвлекающие факторы, его внимание привлекала открытая рана Врат. Он уставился на них, а пси-реактивная схема его психического капюшона излучала яростный холод, направляя энергию, проходящую между ним и голодной сингулярностью в сердце Врат. Грауц ощутил колющую боль в бедре. Он пробормотал заклинание изгнания со страниц Корпус Экспиратум и, проигнорировав ее, продолжил свой путь по центральному проходу, стуча посохом по металлическому полу.

Шесть Серых Рыцарей стояли над главным экраном.

– Брат Теломан, – обратился Геромид, отходя от группы совещающихся. Он широко улыбался, держа под мышкой шлем-череп капеллана, а другой рукой сжав запястье Грауца. – Мы прибыли сразу же, как только получили твое послание.  

– Четыре дня варп-путешествия от Монглора – это исключительное время.

– Варп-потоки были позади нас на протяжении всего пути. Словно бы что-то или кто-то гнал нас сюда.

– Или тянул.

Улыбка капеллана потускнела. Он был седовласым и широкоплечим, громоздкие трансчеловеческие мышцы очень медленно теряли упругость, доживи он до тысячи лет и познай покой, то мог бы еще и растолстеть. Он был почти вдвое моложе Грауца.

– Ты веришь в это…?

Грауц закрыл глаза.

– Да, брат. Нет сомнений, что Повелитель Двенадцатого легиона вернулся.

– Но, ни смотря не на что, я все равно рад тебя видеть. – Капеллан заключил Грауца в крепкие объятия.  

Грауц бесцеремонно хлопнул капеллана по спине. Серые Рыцари были весьма закрытым орденом, но психические связи и общие испытания в изоляции от великого Империума создали братство, которое превосходило многих по силе. Грауцу тяжело давались такие долгие разлуки с братством, но галактика была огромна, а таких единомышленников, как Геромид, которыми он командовал на протяжении веко, осталось так мало.

– Наши миссии по всей галактике слишком долго разделяли нас.

Грауц вырвался из объятий капеллана.

– Вы добились успеха?  

Геромид кивнул, указывая на различные безделушки и диковинки, украшавшие его серебряные доспехи. Каждая из них была реликвией Серого Рыцаря, сражавшегося и погибшего на Армагеддоне. Такое же множество артефактов украшало доспехи пяти воинов, собравшихся за его спиной. Только Грауц носил знаки тринадцати выживших. Им потребовались столетия, чтобы выследить и заполучить их. Павшие космодесантники мало что оставляли после себя.

С учетом того, что Ангрон не оправдал ожиданий и вернулся не на Армагеддон, где способность Грауца его сдержать была максимальной, такие символы силы стали еще более необходимы.  

– Как поживает старая рана? – холодные голубые глаза Геромида внезапно стали жесткими. Капеллан изучал лицо Грауца на предмет лжи, а его разум делал тоже самое в его мыслях.

Грауц прошел обе проверки с мастерством, с которым капеллан не мог соперничать.

– Я терплю, брат. И всегда буду терпеть.

+Где же Зверь, если не здесь? И что стало с остальными шестью членами нашего братства?+

Лиминон облокотился на длинную рукоять своего омниссийского топора и посмотрел на них обоих сквозь гладкие серебряные диски своих аугметических глаз.

Технодесантник считался сильнейшим псайкером в их компании после него самого, и Грауц почувствовал, как разум тенодесантника проникает в его собственный. Технодесантник также был и старше Грация на шестьсот лет, если судить по звездным периодам, но большую часть 41-го тысячелетия он провел в боях с великим Нерожденным, известным на страницах «Либер Демоника» как Величайший Коварный. По его собственным подсчетам, поединок длился считанные часы, но прошло несколько столетий, прежде чем Граций, Геромид и многие другие, включая братьев Эпикрана и Локара, которые тоже сейчас были с ними, пришли ему на помощь и изгнали Величайшего. Пережитое лишило его глаз, и, хотя, очевидной физической причины на то не было, он больше никогда не разговаривал.

Однако записи о его прошлой жизни были древними и скудными, и Граций почти ничего не знал.

– Об Ангроне мне пока ничего не известно, – ответил Граций, произнося слова вслух для собравшихся. – Но Дворик и Галлеад находятся там, куда я их отправил, и добраться до них не под силу ни одному астропату.

Он поднял глаза, и его лицо окрасилось в красный из-за бурлящего водоворота, который теперь заполнял главный экран.

– Приготовьтесь, братья, и окутайте себя стихами Кабулус Люминар. Мы направляемся к вратам Красного Ангела.

***

Светящийся туман телепортации развеялся перед глазами Грация. Освященный воздух, который он принес с собой из телепортария «Меча Дионы», с долгим шипением рассеивался в адской атмосфере врат Красного Ангела. Это походило на то, как святая вода стекает по раскаленному камню.

По обе стороны от него в серебряном свете материализовались Лиминон и Геромид. Выгравированные кислотой стихи из «Песнопений Отпущения Грехов», «Кабулиус Луминар» и «Либер Демоники» горели белым пламенем на фоне красного тумана. Священные страницы «Либер Демоники», которые каждый Серый Рыцарь носил на нагруднике, яростно дрожали, словно хищные птицы, лишенные возможности летать. Геромид сжимал в руках свой крозиус, а Лиминон прощупывал землю под туманом рукоятью своего омниссийского топора, в то время как его глаза постоянно сканировали демонический пейзаж.

Ударные Братья – Анкрум, Локар, Барис и Эпикран – расположились полукругом вокруг них и заняли защитные позиции, сжимая в руках мечи, обработанные маслами, трижды освященными в Палате Очистителей. Холодное оружие часто оказывалось более эффективным, чем обычное оружие, против ужасов нематериальным миров. Нерожденные являлись ничем иным, как злобным отражением человеческой психики. Их нечестивая устойчивость к обычному оружию Империума были лишь еще одним проявлением человеческих страхов.

Клинок, огонь и колдовство – вот инструменты, которых боялись Нерожденные.

– Мы погрузимся в мрак, – провозгласил Граций.

– Мы отыщем оскверненных и будем преследовать самое мерзкое зло, – заключили шесть Серых Рыцарей.

Геромид натянуто улыбнулся.

Лиминон выглянул наружу. Что бы он не утратил из-за ножей Великого Коварного, это не ослабило его сосредоточенности.

Они телепортировались к вратам Красного Ангела. Серые Рыцари стояли на самом пороге инфернальных владений Чистокровной Нечести. Физические законы и разум более не действовали. «Небо» имело неестественную кривизну, выходящую далеко за пределы естественной точки, где его должен был пересекать горизонт. Оно было неровным, граненным, кровоточащим – разбитое зеркало, в котором отражались миллионы изображение оскверненной поверхности Армагаддона. «Земля» была скорее ориентиром, чем сущностью. Так называлось то, что лежало под ними, а не над ними, и казалось не более основательным, несмотря на то что выдерживало их вес.

Неестественная география звенела от криков существ, у которых отсутствовали легкие и которые не ощущали боли. Безумный рельеф местности расколол бы разум смертного на множество осколков, чем в небе над головой. Даже космодесантник, отправившийся в такое царство неподготовленным, оказался бы искалечен экзистенциальной тошнотой, с которой не в состоянии справиться его генетически совершенная физиология.

Но это было поле боя, ради которого и создавалось 666-е отделение Адептус Астартес.

– Мы стоим на стаже, – продолжал Граций, его голос набирал силу, используя интонацию песнопения и свое глубокое знание, чтобы пропустить свои мысли через разумы братьев, соединяя свою психическую эгиду с их.  

Быть частью отряда Серых Рыцарей означало быть единым мыслями, гармонизировать само свое существование с другими. Некоторые из этих воинов никогда не сражались вместе и даже не встречались лично до сегодняшнего дня, но Грауц в то или иное время вел их всех за собой. Некоторые, как Лиминон и Геромид, шли рядом с ним веками. Грауц был тем стержнем, который удерживали их, делал из них большее, чем сумма и без того могущественных частей.

– Наш вечный дозор не подведет.

Дар Императора – генетическое наследие, созданное самим Повелителем Человечества, сделало Серых Рыцарей анафемой для Нерожденных. Граций видел, как волны низших Нерожденных просто распадались в его присутствии. О слышал о том, что даже демоны из великих хоров отступают от абсолютной божественности генетической последовательности Серого Рыцаря.

– Мы - братья нетленные.

По окончании стиха вокруг отряда из шести воинов вспыхнул психический кин-щит.

– Следуйте за мной. – Крепко сжимая в одной руке посох Немезиды, Граций вошел в бой. – Наша братья не могут быть далеко.  

Ни один из Серых Рыцарей не проявлял свои способности одинаково.

Чаше всего встречался пирокинез. Сила огня, способная отгонять тени, настолько глубоко укоренилась в человеческой психике, что часто сохранялось даже после ритуалов очищения сознания, которым подвергались все неофиты, но дар Грация всегда проявлялся в виде вспышки. Молния дугой изогнулась из наконечника его силового посоха, испепеляя визжащего Нрожденного, в то время как нерушимые слои энергии потрескивали вокруг коллективной эгиды его братства, словно вокруг прутьев психической клетки Фарадея. Однако из миллиардов, хлынувших через порог врат Красного Ангела, большинство не обратило на Грация и его воинов особого внимания.

Для Кровожадного Нечестивого все битвы были равны, и их гнев вызывал лишь более масштабный конфликт на Армагеддоне.

Вторжение семи Серых Рыцарей во владения их повелителя меркло по сравнению с этим.

Граций заметил свою цель спереди.

Боевой корабль «Грозовой Ворон» выделялся ярким пятном на фоне жестокого адского пейзажа. На его серебристом корпусе красовались эмблемы Четвертого братства Серых Рыцарей и «Меча Дионы». Пятеро терминаторов братства в сияющих доспехах образовали защитное кольцо вокруг заднего люка корабля, окутанные красным туманом и с пылающими болтерами на перевес. Вокруг них вихрились волны ментального огня, и время от времени один Серый Рыцарь вбирал в себя часть коллективной эгиды и посылал ее в виде струи пламени или огненного шара, испепеляя целые толпы Нерожденных в не-материю, из которой они появились.

Шестой Серый Рыцарь сражался за пределами оборонительного бастиона Терминаторов.

Он был облачен в дорогую броню, со знаменами на спине, реликвиями и в великолепном шлеме, украшенным серебряными крыльями. На его наклонном щитке красовалась геральдика Зала чемпионов: стоящий по диагонали меч, пересекающий красную полосу, а также дюжина вертикально стоящих клинков, символизирующих боевые подвиги, три черепа, обозначающие великого Нерожденного, которого он лично победил, и четвертый, окутанный пламенем. За всю десятитысячелетнюю историю их ордена, этого последнего знака удостаивались лишь тринадцать Серых Рыцарей. Граций был одним из них. Он отмечал их как членов того элитного ордена, который столкнулся с Ангроном на Армагеддоне и выжил.  

– Поддержите Юстикара Галлеада и его братьев, – обратился Граций к остальным, втягивая психическую энергию в свой посох Немезиды, пока металл его психического капюшона не впился в его затылок, словно игла. – Я помогу паладину Дворику.  

– Как прикажешь, брат, – ответил Геромид, и нуль-снаряды в штурмовых болтерах Серых Рыцарей с воплем устремились сквозь враждебный воздух.

Граций ринулся вперед, к своему сражающемуся брату, и на наконечнике его посоха сверкнула молния. Электрические сполохи впились в бронзовую броню демонического существа в два с половиной раза больше его самого, выпущенные на слишком большом расстоянии, чтобы причинить серьезный вред, но достаточно болезненные, чтобы привлечь внимание зверя.

Оно отвернулось от паладина и зарычало

По бокам головы, похожей на голову горгульи, торчали изогнутые рога. За спиной распахнулись кожистые черные крылья, на которых виднелись когти, что еще больше подчеркивало его внушительные размеры. Из его ноздрей вырывался пар, а глаза горели желтым дьявольским цветом. Все его тело окутывал ореол розоватого пара, а его собственная кровь смешивалась с освященным серебром там, где оно своим присутствием бросало вызов психической эгиде тринадцати Серых Рыцарей.

Граций знал это существо.

Стоврат Восьмой Медный.

Не настоящий Нерожденный, а нечто гораздо худшее – извращенный союз смертной плоти, эмоций и амбиций с демонической силой.

Демон-принц.

Его ноздри раздулись от неестественной ярости, мышцы налились до размеров мешков для песка, наполненных рокритом, когда он замахнулся гигантской булавой с фланцем сбоку на шлем Грация. Граций отразил удар своим посохом Немезиды. Встроенные поля рефрактора вспыхнули от противодействующей энергии, и по запястьям демон-принца поползли психические молнии, когда его оружие было отброшено в сторону. Стоврат взревел от ярости, его пальцы крепче сжали рукоять оружия, готовясь к обратному удару, но тут же наклонился назад, опустился на колени и застонал от боли, когда серебряное острие силового меча Немезиды Дворика пробило ему грудь сзади. Прежде чем демон-принц успел прийти в себя, Граций поднес левую руку ко лбу Стоврата и произнес короткий отрывок из Либер Демоники.

Демон-принц застонал, словно в предсмертной агонии, и из-под руки Грация повалил густой дым опаленной плоти.

Он отдернул руку.

Черный символ Сигиллита, выбитый кислотой на серебре ладоней его перчаток и вытатуированный на том же месте на его плоти, теперь горел на багровом лбу Стоврата.

Граций отступил назад, вновь взявшись двумя руками за посох, и с удовольствием наблюдал за тем, как демон-принц пытается двинуться.

До тех пор, пока знак Сигиллита будет оставаться на месте, демон-принц не сможет сдвинуться с места.

– Я вижу тебя, – прорычал Стоврат, несмотря на свое бессилие. – Ту ярость, внутри тебя, что ты пытаешься подавить. Теломан гневный. Теломан опустошенный. Теперь ты во владениях Кхорна, брат. Покончи со мной. Здесь не место для глупой сдержанности.

Осколок демонического металла, застрявший в бедре Грация, забился, как заложенная мина.

Граций не мог отрицать, что не испытывал искушения, но искушение стало его бременем, и за шестьсот лет он хорошо отработал навык отрицания.

Он хмыкнул и проигнорировал слова демона.

– Почему ты последовал за мной сюда? – спросил Дворик, перекрикивая недовольное ворчание демон-принца и грохот штормовых болтеров Серых Рыцарей. – Охоту на эту мерзость поручили мне.

– Брат, я отправил тебя несколько месяцев назад.

– Месяцев?

Граций покачал головой. Даже в физической ткани темпус материум время текло не так равномерно, как полагало большинство имперских граждан. Оно могло искривляться, ускоряться или замедляться из-за аномалий варпа или эманаций Цикатрикса Маледиктума, даже из-за плотности различных звездных регионов. В таких лиминальных сферах, как эта, оно вообще почти не текло, а двигалось по случайному и постоянно меняющемся капризу той силы, которая в данный момент главенствовала. И поэтому им следовало действовать как можно быстрее, чтобы, вырвавшись из Врат Красного Ангела, они не обнаружили, что за время их отсутствия прошли века и он уже опоздал.

– Нет времени объяснять, брат. Ангрон вернулся в галактику, и каждый миг, который остается нам сейчас, драгоценен.  

Дворик изобразил аквилу на потрепанной копии Либер Демоники, прикрепленной к его нагруднику, из-за чего Стоврат скривился от новой боли.

Во время Первой войны за Армагеддон паладин состоял в братстве ветеранов. Он был на двадцать пять лет старше Грация, но скрежет веков сократил пропасть опыта, которая когда-то лежала между ними. Дворик, несмотря на все свои почести, никогда не желал нести бремя лидерства и в этом вопросе полностью доверился дальновидности Грация.  

– Мы собрали сто девять реликвий наших братьев, – продолжал Граций. – Остался последний шаг, который нам предстоит сделать, если мы хотим снова встретиться ним лицом к лицу. – Он снова повернулся к Стоврату.

Как сосуд для бесконечного гнева Кровавой Нечести, демон-принц был безмерно силен, неизмеримо превосходя Грация во всех смыслах, но он не испытывал страха перед ним. Он уже сталкивался с Повелителем XII легиона на поля боя и никогда впредь более не испугается низших подданных Кровавого Бога.  

– Капитан Стовер из восьмой роты Пожирателей Миров, – произнес он, и демон-принц зашипел, словно бы обожженный своим смертным именем. Искаженный значок XII легиона на его бронзовом нагруднике превратился в настоящую пасть, между ее керамитовыми зубами начало стекать влажное мясо и кислотная слюна, когда она попыталась вцепиться в руку Грация.

Согласно данным, полученных Грацием, а как старший библиарий Серых Рыцарей он имел доступ к текстам, которые могли обречь на Экстерминатус целые звездные системы, если бы Ордо Маллеус узнал об их присутствии там, Стоврат и его восьмая рота сражались под предводительством Ангрона в мире под названием Нуцерия.

Об этом мире мало что сохранилось в письменных источниках. Планета была либо заселена под другим названием после Ереси Хоруса, а записи утеряны, либо уничтожена во время анархии того времени. Однако интригующие выдержи из современных документов в Цитадели Титана указывали на Нуцерию, как на место той самой битвы, в которой Ангрон окончательно отдал свою душу силам варпа.

И вот теперь, благодаря тем же силам, Граций нашел свидетеля.

– Увы, у нас нет времени на уловки. – Он снова положил руку к поднятому лбу Стоврата, вызвав еще одно шипение пара и рык боли. Линзы его шлема сверкнули силой Дара Импретара. – Покажи мне час падения Ангрона. Назови мне Истинное имя Зверя.

Лицо Стоврата скривилось в агонии, когда Граций вогнал свои мысли в нематериальную плоть разума демон-принца…

***

Небо истекало кровью, плакало, сами небеса протестовали против осквернения, которое приносит его присутствие. Слова песнопения проникают в их агонию, сковывая их, и сами страдания становятся проводниками имен Нерожденных. Воздух сжимается, словно он тоже испытывает предвкушение. Силы достаточно, чтобы разрушить мир. Достаточно, чтобы переделать бога.

Небеса наконец не выдерживают напряжения и разрываются перед пронзительным копьем света, слишком прямым и правильным, чтобы его можно было принять за молнию. Он ударил в покорившуюся, усеянномую костями землю, с раскатом чистой ярости, и его отголоски пронеслись по опустошенным руинам некогда людского города. В немой, оцепеневшей, слепой момент сражение прекращается, тени, совсем не похожие на воинов, которые их отбрасывают, вспыхивают и бьют когтями по разбитой земле.

Это прозрение.

И там, в самом сердце угасающего света, его тень, самая величественная и чудовищная из всех, - Ангрон. Гигантским, сломанным цепным мечом он рубит кобальтово-сине-золотую перчатку, поднятую в защиту кровоточащего лица ее владельца.

И все же, более захватывающее и мощное, чем зрелище того, как один примарх жестко расправляется с другим, пение продолжается.

Оно было всем.

Оно описывало, раскрывало, предсказывало все; постичь эти ужасающие, звучные слова означало узнать Истинные Имена самих богов. Плоть, кости, тело и разум начинают вибрировать под ритмы Моря Душ, и, завывая от ярости, Ангрон начинает меняться…

Граций с криком вырвал свой разум из сознания Стоврата. Он вцепился в посох так, словно тот был единственным реально присутствующим во вселенной: его пси-реактивная схема отреагировала на его мечущиеся мысли случайными, отрывистыми вспышками молний и самопроизвольной активацией встроенных рефракторных полей. Рев штурмовых болтеров окружал его со всех сторон, словно последствия какого-то бурного сна.

Прикосновение тяжелой серебряной перчатки Дворика к его плечу окончательно вырвало Грация из воспоминания демон-принца.

С усилием он восстановил дыхание и сглотнул, смочив пересохшие губы.

– Спасибо, брат.

– Скажи мне, что ты видел то, зачем пришел сюда.

Граций вздрогнул - его чистая генетика отреагировала на разложение, в которое он был погружен, - и кивнул.

Да.

Он все еще ощущал на языке вкус пыли Нуцерии. Это была ржавчина, кости и разбитые мечты. Граций почти прочувствовал эмоции примарха в момент его проклятия. Это обжигало ему кожу, и Граций хотел быть уверенным, что со временем гнев утихнет. Ангрон не заслуживал жалости, но он не был творцом своей судьбы и не принимал ее добровольно. Сквозь агонию превращения Граций ощутил ярость примарха. Он был существом, которое должно было стать совершенным, которое чувствовало на уровне, далеко выходящем за пределы человеческого, но над которым так жестоко издевались, оставили таким сломленным, что в его сердце не осталось ничего, кроме ненависти. При всей жестокости Нуцерийцев, которой он подвергался, более варварским было обращение с ним единственного существа в галактике, который знал его лучше всех.

Император позволил своему сыну остаться сломленным. Он даровал ему легион, чтобы тот напоминал ему о товарищах, которых тот потерял, о братьях, чтобы показать, как далеко он отступил от идеала и как с ним несправедливо обошлись.

Конечно, для всех было бы лучше, если бы Император просто избавился от своего испорченного XII, как избавился от II и XI.

Скорее всего, сам Ангрон был бы рад этому.

Но Граций не испытывал к нему жалости. Лишь презрение. Император дал ему все шансы стать тем Ангроном, которым ему было суждено, а он их растратил.

Граций глубоко вздохнул, заставляя сердце замедлиться, и ослабил хватку на своем посохе. Это стало неожиданным откровением. Ангрон обрел огромную власть на Нуцерии, но ценой того, что стал подчиняться тем же правилам, что и вся сила, исходящая из варпа.

Назвать вещь - значит узнать ее. Знать демона - значить управлять его природой.

Ему понадобится время, чтобы должным образом обдумать увиденное, и это правда, что Ангрон, как и Стоврат Восьмой Медный, не был настоящим Нерожденным. Одни и те же правила не могли применяться в одностороннем порядке. Часть его Истинного имени и сущности навсегда останется тайной, известной лишь Императору. Граций десятилетиями изучал непостижимые письмена Сигиллита, основателя Капитула Серых Рыцарей и правой руки Повелителя Человечества, в поисках хоть какого-то намека на его имя и не нашел там ответа.

Но даже неполное имя имело силу.

– Да, – прошептал он. – Да, я верю, что это так.

– Грузимся в «Грозового Ворона», – крикнул Дворик, вырывая меч из спины Стоврата и поворачиваясь к остальным. – У нас нет времени.

Один за другим Серые Рыцари прервали бой и отступили. Юстикар Галлеад и терминаторы его Братства стали последними, кто поднялся по трапу «Грозового Ворона», сдерживая своими огненными эгидами меньше хоры Чистокровной Нечисти.

Тринадцать Серых Рыцарей.

Число не больше, но благоприятное. Такое же, как то, что уже однажды ушло от Повелителя XII.

Только на этот раз Граций был готов. На этот раз он использует его Истинное Имя и силу павших против него.

– Боги не забывают оскорблений в свой адрес, – прорычал Стоврат, проклиная Грация, стоя на коленях. – Твоя душа будет навеки утеряна, пока за нее не заплатят кровью.  

Взмахнув двумя руками своим посохом Немезибы и издав агрессивный рык, от стыда за свою сиюминутную слабость, он ударил Стоврата по черепу сбоку и отправил скованного демон-принца на окутанную туманом землю Врат Красного Ангела.

– Брат, – окликнул его Дворик, уже наполовину поднявшийся по трапу «Грозового Ворона» и отступающий под прикрытием орудий Терминаторов.

Граций кивнул.  

На этот раз, поклялся он, ему не будет достаточно простого изгнания Ангрона в бездну, которые его инфернальные покровители называют домом. Он не допустит, чтобы еще одну такому же, как он, придется снова сражаться с этим чудовищем через шестьсот лет.

Нет.

Он прикует вопящую сущность демонического примарха к оскверненной им земле Армагеддона и навеки заточит его в Палате Чистоты.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Могривар своим мельтаганам прорезал магнитную печать на взрывозащитной двери, а Лорехай и Шалок, чье горло все еще покрывалось волдырями, проходившими на остывающую лаву, растащили створки в стороны. Коссолакс с вопящим топором вошел внутрь, Ховайн неохотно последовал за ним, и багровый огонь, слабо исходящий из его испорченного крозиуса, с трудом рассеивал мрак.

Зал представлял собой зеркальное отражение его собственной командной палубы. Полное сходство, за исключением того, что здесь находилось настоящее, пусть и давно не используемое оборудование, и возможно было почти точно опознать станции по их расположению. Вон там находилась ауспектория, а там – вокс-станция, пластековые линии связи, словно лианы, свисали по заброшенным парапетам. Справа от него возвышался бронированный бункер стратегиума, окруженный черными экранами. Ни медных купелей, никаких подвешенных ведьм, ни полудемонов, расписывающих кровью происходящее снаружи.

С болью в груди Коссолакс рассматривал ее.

Он уже почти забыл, как должна выглядеть командная палуба Глорианы.

– Что это за место? – спросил Лорехай.

– Это… – Ховайн сделал паузу, словно убеждаясь в правильности языка, на котором говорил. – Похоже на командную палубу.

– Это и есть командная палуба, – огрызнулся Коссолакс.

Он не знал, как такое могло произойти, но это оказалось правдой. Коссолакс служил на борту «Завоевателя» в разгар Великого Крестового Похода, хотя и не очень долго. Пройдут тысячелетия, прежде чем он снова оказался там, и за это время каждый аспект его планировки так или иначе был изменен. «Завоеватель» мог поглотить целый участок, словно опухоль, в любой момент между великим отступлением с Терры и катастрофой Первой войны за Армагеддон, и Коссолакс никогда бы об этом не узнал.

Громыхая намагниченными сапогами по стальному полу, Могривар, Лорехай и Шалок двинулись к двери, причем Кузнец Войны занял позицию слева от него, а палач справа. Апотекарию он велел оставаться сзади вместе с Ховайном. Внимание апостола было приковано вперед.

Там стоял командный трон, возвышавшийся над палубой на стальном помосте. Он стоял к ним спиной, погруженный во всепроникающий мрак, словно бы укутался в плащ с капюшоном и сгорбился, совещаясь со своим полукругом потухших экранов. В отличии от огромного костяного кресла, на которое претендовал Коссолакс, это было из потемневшей стали и матового хрома, украшенное бронзовыми значками и снабженное портами для прямого нейронного управления. Коссолакс поднял голову, ища взглядом фигуру в кресле или ее отражение среди окружавших его экранов.

Ничего подобного не было. Но это неважно. Коссолакс прекрасно знал, что именно он там найдет.

Оставив десяток космодесантников Хаоса и двух мутиляторов охранять открытую дверь, он повел за собой Четверку.

– За мной.

Шесть длинных, но тяжелых шагов, и он оказался у подножия помоста.

Коссолакс чувствовал, как учащается биение его основного сердце, а вторичное оживает, словно в ответ на страх, из-за которого он пережил множества корректирующих генетических операций, чтобы его не чувствовать.

Оставаясь невозмутимым, даже когда его сердца продолжали бешено колотиться, а бископия накачивала кровь гиредреналином, он заметил, как мрак пробирается через заброшенные командные пункты. Окружая их с флангов. Отрезая им путь к отступлению. Даже в несуществующих в воздухе тенях чувствовался горький запах. Это была смесь ржавчины, серы и высеченной искры. Гвозди Мясника начали ныть в его черепе. Как и всегда в присутствии сильного колдовства. Он стиснул зубы и повернулся к Ховайну, но Темный Апостол содрогался. Капли крови сочились из углов линз его шлема и вытекали под действием слабой гравитации, словно слезы, пролитые вверх. Лорехай был единственным, из-за чего он оставался в вертикальном положении.  

– Мы Пожиратели Миров, – воскликнул Коссолакс, не обращая внимания на нотки неуверенности в своем голосе. Он поднял палец и вытер вяло текущую из носа кровь. – Когда-то это что-то значило. – Покрепче сжав взведенный пистолет, который он отобрал у Шалока, он продолжил. – Какое бы колдовство на нас не действовало, боритесь с ним.

Коссолакс начал подниматься.  

Ступеней было восемь, как и от палубы до подножия трона Коссолакса. Он дважды пересчитал их, а Коссолакс ошибок не допускал, и все же восемь ступеней спустя он все еще продолжал подниматься, не приближаясь к вершине возвышающегося над ним, словно гора, помоста. Мрак клубился под ним, словно верхушки облаков. Коссолакс тряхнул головой, пытаясь развеять иллюзию, но гора не уменьшилась. Его бедра болели от усилий, затраченных на подъем. Грудь горела. А в мыслях настойчиво жужжали в его мыслях.

Насчитав восемь раз по восемь шагов, во много раз больше, чем должно было быть, он наконец ступил на вершину помоста.

Какая-то часть его души хотела выпятить грудь, и прокричать о своем триумфе, и ему потребовалась вся его выдержка, чтобы подавить это желание.

Темнота с этого места была еще более глубокой и плотной. В ее тенях копошилось что-то древнее, таинственное и злое. Его третье легкое горело от вдыхания этого. Сердце колотилось настолько быстро, что он уже не мог различать его удары.

Коссолакс с трудом старался не обращать на это внимания. Он схватился перчаткой за стальную спинку командного трона и наклонился над ней, чтобы посмотреть вниз.

Мертвенно-бледная ведьма, лежавшая на спинке кресла, выглядела как чучело в грязно-белом мундире, у впадины на ее груди красовался отпечаток Красная Рука из древней крови. У нее не было даже малейшего сходства с тем призраком, который сновал по кораблю Коссолакса. Она была скелетом, прикрытым скудным слоем серой кожи. Или же это были остатки плоти, скрепленные мелкими костями, которые так и не удалось воссоединить. Так или иначе, она притягивала взгляд и удерживала его, как эффектно разорванный труп или яркая болезнь. Раздался хруст, и голова повернулась к нему. На сухих, лишенных век глаз мелькнули мигательные перепонки. Перепончатые ноздри затрепетали, как у маленького животного в страхе. Она отпрянула от него, но не смогла, так как была полностью прикована к своему трону. Лишь ее голова и одна руку сохраняли некоторую подвижность, и то, на последней, лишь один костлявый палец, постукивающий по подлокотнику с настойчивостью расчлененного паука.

Коссолакс хотел было рассмеяться, но что-то, какой-то ужас, витавший в воздухе, помешал ему.

После всего, через что он прошел, чтобы попасть сюда, он нашел своего врага.

– Хозяйка– - произнес он.  

– Повелитель, – прохрипела она голосом, который был так же плохо собран, как и ее кости. Раздался еще один треск хрящей, и существо снова отвернулось от него. – Завоеватель - твой.

Коссолакс крепче сжал спинку трона. Наконец-то. «Завоеватель» полностью принадлежал ему. Великая цель по восстановлению XII Легиона могла начаться. Пожиратели Миров не преклонялись перед символами своих богов или своего прошлого, как другие, но убийственный потенциал и огромная огневая мощь «Завоевателя» станут символами, перед которыми им придется склониться или они будут уничтожены. Те чемпионы Долгой Войны, которые отвергли его или все еще считали Пожирателей Миров мясом для своих воин, вскоре вспомнят, какой силой был XII легион. Под началом Коссолакса Отступника галактика снова запылает. Он добьется того, что не удалось Восьмидесяти Легионам Круор Претории, и сломает своим топором Золотой Трон Императора.

– Я ждала вашего возвращения, – продолжила Хозяйка, и Коссолакс наконец понял, что она обращается не к нему.

Он поднял голову.

Тьма вокруг них зарычала.

Коссолакс взмахнул пистолетом Добывателя Черепов сопротивляясь белому жару агонии, от которого Могривал, Лорехай, Шалок и Хавойн с воем падали на колени. Словно разорванный занавес, тьма перед ним расступилась и превратилась в пламя. Адский жар, более жаркий и сухой, чем водородная печь в сердце солнца, поднялся от пола и потянулся к трону, испепеляя и бесконечно извергая демонов, идущих по его следу. Они были краснокожими и похожими на зверей: сгорбленные тела, увенчанные собачьими головами с грубыми гнездами черных рогов. Каждый сжимал зазубренный черный меч длиной с человеческий рост и достаточно острый, чтобы заставить металл кровоточить. Боль, которую их невыносимое существование причиняло Гвоздям Мясника, была невыносимой, но Коссолакс отказался последовать примеру Четверки и преклонить колени.

Его болт-пистолет говорил о его отказе.

Нематериальные тела разрывались, забрызгивая палубу шипящим ихором, когда Коссолакс уничтожал их. Они не носили броню и были фактически бесчисленны. Коссолакс не смог бы промахнуться. Единственной их защитой была демоническая сущность, которую Коссолакс отрицал всеми силами своей воли и каждым нажатием на спусковой крючок пистолета.

– «Завоеватель» - мой! – Он почувствовал, как воины Четверки поднимаются - аура его неповиновения не ограничивались лишь разумом, - занимают оборонительные позиции вокруг помоста и открывают огонь.

Хозяйка издала изумленный смешок, когда первые демоны пробрались сквозь поток болтерного огня к подножию помоста. Им не было числа. Неважно, скольких из них убил Коссолакс.

Он крепче сжал топор.

– Ховайн!  

Темный Апостол опустил пистолет, вытянул руку и прошептал проклятие: конусообразный клин демонов превратился в шипящий ихор.

Но это ничего не изменило.

С рычанием Коссолакс бросил Сизов труд сдерживать бесконечные орды и поднял топор над Хозяйкой. Его гудящее острие окрасило ее бумажную кожу в красный цвет.  

– Останови это. Прежде чем я покончу с тобой.

Глаза Хозяйки переместились с кровавой бойни на него, а затем обратно.

– И что тогда, Коссолакс Отступник? Кто будет кормить команду корабля и поддерживать баланс населения? Кто будет следить за тем, чтобы пушки были заряжены, а печи раскалены? Пожиратели Миров? – Она издала еще один сухой, отрывистый смешок. На ее лице появилось подобие улыбки. – Ты хоть знаешь, когда и где «Завоеватель» в последний раз брал топливо? Или у кого?

Коссолакс фыркнул.

– Я не стану делиться славой.

Госпожа замолчала. Она не отвечала.

– Останови это!  

– С чего ты взял, что это я должна остановить это?

Раздался еще один рык, похожий на тот, что звучал раньше, но теперь громче, ближе, и его дыхание напоминало топу, от жара которой скрипели переборки. С шагами, похожими на шипение сварки, оно вышло из пламени. Это была стихия и эмоция, медь, огонь и ярость, и разум не мог воспринять их в менее абстрактных терминах. Он был вулканом, ходячим извержением ненависти. Сам воздух пылал вблизи него, словно был доведен до такого состояния ярости, которое не могло быть изгнано никаким другим способом.

В этот момент сердца Коссолакса должны были разрываться от сотни разных эмоций. Отчаяния от того, что полтысячелетия амбиций превратились в пепел, что было вполне ожидаемо. Ужас, приемлемый даже для космодесантника и Отступника Хаоса. Любовь, даже к существу, которое он презирал больше всех остальных, можно, было бы оправдать. Но под пристальным взглядом этого чудовища он чувствовал лишь ярость.

«Почему здесь?» – подумал он. – «Почему именно сейчас?»

Почему именно он?

– Повелитель Ангрон, – прохрипела Хозяйка. Ее скелетное тело дернулось, словно она пыталась подняться после длительного сидения, но вместо этого склонило голову так низко, как только позволяло ее крепление к спинке креста. – Мостик ваш. – Младшие демоны закричали, удвоив усилия, пытаясь определить гнев примарха и броситься на оружие Четверки.  

– Нет, – прорычал Коссолакс, крепко сжимая топор и поднимая болт-пистолет над ордой, к багровому овалу лица монстра.

Ему нужно отступить.

Этого нельзя было предвидеть. Никто не мог этого предвидеть.

Мудрее всего будет отойти, чтобы оценить ситуацию и составить план. Он не достиг бы того положения, что занимал сейчас, будучи рабом Гвоздей Мясника, но он более не мог думать о своей ярости.

Ему ничего не оставалось делать, как стоять на пути извержения с оружием в руках и кричать:

– Нет!

Он выстрелил.

Время замедлилось, словно бы чистая ненависть могла искривить его течение. Он слышал взрыв первого снаряда в стволе, затем последующего, когда ракетное топливо воспламенилось и понесло его к цели. Третий снаряд взорвался в пасти демонического примарха, но ничуть его не замедлил. Потому что никто и никогда не убивал богов с болтера. Даже с ненавистью.

И Ангрон зарычал, негодуя на бессилие своего сына. И убил.

Апотекарий Лорехай закричал, разряжая пистолет в грудь отца. Он закричал, когда меч из черной бронзы разрубил его надвое. Руны, начертанные на клинке, вспыхнули, словно пламя во тьме: бессмертная душа Лорехая была втянута внутрь и испепелена. Слишком увлекшись, чтобы заметить судьбу апотекария, Могривар послал струю из своего огнемета в плечо примарха. Из решетки его шлема вырвался сладострастный всплеск статического электричества, когда примарх с горящими плечами, отделили ноги от туловища. Шалок Собиратель Черепов взмахнул своим огромным топором палача. Быстрый, как тень от пламени, Ангрон парировал удар. Топор Шалока разбился о колоссальный цепной топор, зажатый в правой руке примарха, и взрывы пронеслись по всей длине его рукояти, пока не достигли рук. Сила, с которой Ангрон парировал удар, раздробила все кости в обеих руках воина и отбросила его назад, мгновенно свернув шею. Вистис Ховайн даже не пытался бороться. Его отец зарубил его точно так же.

Ангрон. Это имя вихрем пронеслось в голове Коссолакса, когда все лучшие из лучших, кого он собирал на протяжении веков, сгорали вокруг него, как мухи в огненной ловушке.

Ангрон Ангрон Ангрон Ангрон.

– Нет, нет, нет!

Он сжимал курок пистолета до тех пор, пока взрывы не прекратились, и понял, что отступает назад, лишь когда его нога переступила через край помоста и он упал.

Спуск оказался гораздо короче, чем его мучительный подъем.

Он рухнул на командную палубу, как бочка, которую сбросили с края обрывы.

Четверка мертва.

Ангрон расправил крылья и взревел с таким звуком, словно город погрузился в пламя. Заклепки выскочили из переборок. Стекла на терминалах разлетелись вдребезги. Металл вопил и гнулся, плавился, стекал. Сгустки разряженного воздуха вспыхивали, когда реально вкусила вознесение примарха.

Космодесантники Хаоса и Мутилаторы, которых Коссолакс оставил стоять у двери, ворвались внутрь, словно не в силах сопротивляться его натиску. Первые из них разрядили свои болтеры в нагрудник своего чудовищного отца, в то время как вторые доставали все более и более мощное оружие по мере того, сокращали дистанцию.

Коссолакс не остановился, чтобы посмотреть, как они умирают.

Он больше вообще ни о чем не думал. Гвозди Мясника, наконец, отняли у него ту способность. Вместо этого он сделал то, что, как он знал, должен был сделать в тот момент, когда увидел этого разъяренного колосса, выходящего из огня.

Он развернулся, скребя закованными в броню пальцами по палубе в поисках опоры, когда последний из его воинов был убит позади него, поднял свой топор с того места, где он упал, и побежал.