Вальдор: Рождение Империума / Valdor: Birth of the Imperium (новелла)

Перевод коллектива "Вольные Криптографы" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Вольные Криптографы". Их канал в Telegram находится здесь.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Вальдор: Рождение Империума / Valdor: Birth of the Imperium (новелла)
Автор	Крис Райт / Chris Wraight
Переводчик	StacyLR, Rи, Сыч
Редактор	grodneng, Uncle Mike
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора: Персоналии / Horus Heresy: Characters
Год издания	2019
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Стенограмма

Получено: [Неизвестно]

Назначение: [Неизвестно]

Происхождение: Луна, пункт коммутации алеф-ноль-ноль; прежде главный аудекс-репозиторий имперского ядра, прежде [неизвестно]

Решение: не определено; обратиться к старшему адепту

Маркер контейнера: Хранить до окончания времен

Классификация: Засекречено под страхом смерти

— Начало (аудекс: Готик антиква А) —

Г 1: Очнулся?

Г 2: [Ответа не последовало.]

Г 1: [Тишина.] Не торопись, пожалуйста.

Г 2: Кто…

Г 1: Кто ты такой?

Г 2: [Ответа не последовало.]

Г 1: Ты не помнишь своего имени.

Г 2: Нет.

Г 1: И не помнишь, откуда ты.

Г 2: Нет.

Г 1: А рассказал бы мне, если бы знал?

Г 2: [Тишина.] Я… не знаю.

Г 1: Рассказал бы. С этого дня и до конца своих дней ты будешь рассказывать мне все, о чем я тебя спрошу, если ты знаешь ответ.

Г 2: [Тишина.] Да.

Г 1: Так. Что я могу тебе дать?

Г 2: [Ответа не последовало.]

Г 1: Информацию. Данные. В последующие дни это, возможно, всё, что я смогу тебе дать. Я уже чувствую, как это приближается. Все имеет свою цену, и моя цена — я стану не совсем человеком.

Г 2: Не совсем человеком?

Г 1: И вот еще что. Была такая старая поговорка — бесплатный сыр бывает только в мышеловке. [Смеется.] Заключаешь одну сделку, и становишься сильнее. Заключаешь другую — становишься слабее. Это относится и к смертным, и к богам. Не то чтобы я собирался стать одним из них….

Г 2: Я не — [Голос прервался.]

Г 1: Прошу меня простить. Я слишком долго был один. Я могу продолжить говорить, если ты мне позволишь. Сейчас ты должен знать некоторые вещи.

Г 2: Слушаю.

Г 1: Здесь заключается грандиозная сделка.

Г 2: Я это понимаю.

Г 1: Понял? Так быстро? Хорошо. Отлично. Что же это за сделка?

Г 2: [Тишина.] Бесконечную силу не преодолеть. Мы смертны, нас ограничивает закон. Значит, это обман.

Г 1: Ты считаешь, что это недостойно?

Г 2: Нет.

Г 1: Потому что это исходит от меня.

Г 2: Да.

Г 1: Говори свободно. На этот раз говори свободно. Ты только что очнулся — возможно, у тебя осталось совсем немного шансов.

Г 2: [Тишина.] Ты обманешь их. Ты обманешь их всех. И нас в том числе.

Г 1: Рискованная стратегия.

Г 2: Других нет.

Г 1: Ты это понимаешь. Скажи мне, ты в полной мере понимаешь, что это значит?

Г 2: Гибель. Полный крах.

Г 1: Хорошо. А теперь скажи мне вот что: зная все это, зная риск, зная вероятный исход, почему я сотворил тебя?

Г 2: [Тишина.]

Г 1: Говори.

Г 2: [Ответа не последовало.]

Один

Севую наблюдал за тем, как приближающееся с западной стороны воздушное судно, позади которого темнело небо, низко пролетает над ущельями восточной Анатолии. Иссохшей ладонью мужчина прикрыл глаза, щурясь от яркого света солнца, медленно заходящего за горизонт. Перед ним распростерся раскаленный каменистый пейзаж с тлеющим дымом, всё еще едким и горячим.

За летательным аппаратом тянулись две полоски грязного дыма. И, как только он приблизился, окунаясь в жару, Севую заметил потрескавшуюся красную обшивку и гондолы турбин старого образца. Большое судно, скорее всего двадцатиместное, но уже выходящее из строя.

Севую улыбнулся. В этом вся она — найти старую развалюху, такую, которую любой неудачливый торговец мог бы вытащить со склада утильсырья. Он не мог вспомнить, когда последний раз видел её на борту средства передвижения из Дворца. Вся эта роскошь была ей не к лицу.

Пыль клубилась вокруг одежды, пока мужчина неподвижно ждал. Пилот выпустил шасси и развернул воздушное судно в сторону земли. Оно опускалось под визг двигателей, разметав сухой грунт по всей посадочной площадке.

Мужчина начал движение, осторожно ступая по усыпанному камнями полю. Сетчатым шарфом он прикрывал рот от песка. Первыми двумя людьми, покинувшими борт, оказались её закованные в кольчуги охранники в защитных масках. В руках они держали огнестрельное оружие. Севую никогда не интересовало, из какого полка или подразделения были её телохранители — даже сейчас было трудно уследить за всеми действующими и полудействующими, легальными и нелегальными военными отрядами на планете, для которых единственной реальной задачей на протяжении нескольких поколений смертных было убийство.

А за ними вышла и она. Женщина в сером одеянии спускалась вниз по трапу, громко топая тяжелыми сапогами. Её глаза скрывали толстые солнцезащитные очки, волосы были собраны в пучок, а лицо обмотано красным шарфом, открывающим лишь отдельные участки её темной и грубой кожи.

Севую подошел к ней, протянув руки в приветствии. Она крепко схватилась за них и сжала.

— Севую, — произнесла она.

— Госпожа Верховный лорд, — ответил он.

— Ты готов мне всё показать?

— Абсолютно всё.

В этом путешествии две вещи снова застали его врасплох, словно в первый раз, несмотря на то, что он часто совершал один и тот же полет и видел одно и то же.

Первая — бескрайние просторы этого места. Вскоре после того, как воздушное судно поднялось с посадочной площадки, мужчина внутри, прижимаясь к иллюминатору, увидел потрескавшуюся почву, уходящую к линии горизонта, огромное количество глубоких расселин и бледно-оранжевых плоских холмов. На западе небо всё еще было бледно-голубым, оно темнело у вершины купола атмосферы, а длинные тени бежали на восток.

У этих земель, обезлюдевших в течение сотен лет, не было устоявшегося названия — просто еще одна жертва хим-загрязняющих боевых действий и экологического коллапса. Большая часть земного шара была точно такой же. Человечество цеплялось за земли в годы междоусобиц, теснясь в железных ракушках огромных прибрежных городов, которые теперь выглядывали из осушенного морского дна, но это было не везде. На сотни и даже на тысячи километров вокруг не осталось ничего, кроме тиканья детекторов ядов и счетчиков радиации, беготни шестиглавых грызунов и укоряющего шороха ветра.

Как ему сказали, когда-то это место звалось Урарту. Здесь жили короли, как и везде в ту пору — техновоеначальники с жестокими подданными, что едва ли заслуживали тех титулов, которыми были награждены. Вроде бы, ничего особенного. То же самое можно было сказать и о диких степях Азии, и о кишащей оружейными заводами Европе, и о мегаполисах Пан-Тихоокеанской империи. Все они вцепились друг другу в глотки, охваченные ужасом и экстазом убийства.

Но было в этом месте что-то особенное. Нечто первобытное.

И это уже было второй вещью. Старые скалы. Слишком старые. Старые развалины. Старые каналы. Можно было даже почувствовать запах времени, окутывающий всё вокруг, едва уловимо разивший из-под поверхности разлитого коктейля военных химикатов.

Севую не был историком. Истинные историки работали на Терре совсем короткий срок, с того момента, как Он вернул их на службу, а посему прошлое для него, как и почти для всех, состояло из скопления мифов и догадок. Но ты же сам смотрел на эти скалы. Сам проводил по ним пальцами, чувствовал, где стучали дождевые капли и сохранились отпечатки копыт вымерших животных, и ты знал. Знал, что история началась здесь так давно, что ее первые слова и не вспомнить вовсе, но эта история всё еще имела значение только потому, что еще не закончилась.

Севую взглянул на Верховного лорда Ювому Кандавир, которая не смотрела на пейзаж в иллюминаторе. Она сидела в своем маленьком и неудобном кресле. Её руки вцепились в подлокотники. Женщина сняла темные очки, и теперь по её лицу было видно, что она обеспокоена.

— Вы проделали долгий путь, — произнес Севую.

Кандавир взглянула на него, очнувшись от собственных мыслей, и криво улыбнулась.

— Ты мог бы подумать, — начала она, — что после всего, что мы сделали и через что прошли, мы бы могли уже создать атмосферный летательный аппарат, который не вызывал бы у меня рвоты.

Севую кивнул. Конечно же, Верховный лорд ошибалась. Существовало огромное количество воздушного транспорта, который бы ей подошел — скользящие по воздуху без малейшей вибрации, с кондиционерами, почти беззвучные, но они выглядели броско и дорого, и они бы были замечены в ходе любой импровизированной разведывательной операции, проводимой как вне, так и внутри Дворцовой системы. И теперь она — хозяйка «Лекс Пасифика», командующая тысячами чиновников, чувствует приступ рвоты на дребезжащем куске плохо склепанного железа. Восхитительная преданность своему делу.

— Уже совсем недалеко, — произнес Севую.

Кандавир откинулась назад, с силой вдавив плечи в шелушащуюся синтетическую обивку, пытаясь перетерпеть тряску.

— Я прочитала твой отчет, — сказала она. — Есть что добавить до того, как мы прибудем?

Севую покачал головой.

— Не совсем. Я не могу решить, это они были неаккуратными или мы — внимательными.

— Ты был очень внимательным. Именно поэтому я тебя и выбрала.

— Или же они считали, не без основания, что никто ничего и не будет искать.

— Да-да, — ответила она, — не без этого.

Впервые она взглянула в иллюминатор, где небо окрашивалось в океаническую синеву, предвещавшую закат. На востоке появились звезды — крохотные светящиеся точки, чище всего, что рождается сейчас в этом испорченном мире.

— Я благодарна тебе за то, что ты взялся за это дело, и помню об опасности, с которой вы все столкнулись.

Севую благодарно поклонился.

— Это было интересно.

— Если говорить начистоту, то я чувствую — у меня уже есть многое из того, что мне нужно. Твой отчет был всеохватывающим, как и всегда. Но мне…

— …нужно было во всем убедиться.

Кандавир улыбнулась.

— Мы и увидели, разве нет? — Она отвернулась от иллюминатора. — Даже сейчас ничего не изменилось.

На верхней панели замигал огонек, и пилот начал снижение. Воздушное судно затрясло еще сильнее.

— Есть ли что-то, что изменит ваше мнение? — спросил Севую.

— Многое может изменить его, — ответила Кандавир. — Я хочу ошибиться. Как и всегда.

Дрожь вдарила ритмичным шагом, и воздушное судно ушло на посадку к еще одной грязной посадочной полосе, которая граничила с тем, что когда-то на самом краю памяти вида заслуживало названия цивилизации.

— Не так часто вы и ошибаетесь, — ответил Севую.

В тот день восхождения не случилось.

К тому времени, как они окончательно приземлились, люмены системы безопасности объекта уже горели вовсю, а солнце прожигало себе путь на далекий, опустошенный войной запад. Севую сопровождал Кандавир по улицам своего временного города — грязной сетки из блоков жилых домов на краю взлетно-посадочной полосы, которую два месяца назад перенесли сюда и укрепили для защиты от непогоды. Ветер дул с высоких восточных склонов, поднимая спиральные клубы пыли. Севую уже надел защитную маску, но Кандавир, казалось, было достаточно обернуть лицо шарфом и спрятаться за ним, защищаясь от порывов резкого ветра.

Охрана, встретившая их, была из команды Севую — двенадцать солдат, набранных из 12-го полка Йойода Сервайн, который девять месяцев назад прошел активную службу на другом конце планеты и с тех пор был определен на менее трудную работу для восстановления. Отличные, профессиональные бойцы, но телохранители Кандавир выглядели даже более угрожающе в тот момент, когда они веером рассредоточились по посадочной площадке.

Севую провел Верховного лорда в её место для ночлега — одну из самых больших комнат, быстро расчищенную и оборудованную исправным обогревателем. Она бросила на комнату один-единственный взгляд и довольно-таки неплохо скрыла свое смятение. Он пожелал ей спокойной ночи, закрыл дверь и еще раз проверил охрану.

После всего этого мужчина почти не спал. В его комнате гуляли сквозняки, и, как только солнце скрылось, температура резко упала. Он еще раз взглянул на свою работу. Севую старался не обращать внимания на топот и шум, исходящий от вооруженных солдат, патрулирующих периметр. В конце концов он лег на свою продавленную койку и уставился в потолок, вспоминая последние недели тяжкого труда и то, имело ли это значение или нет. Солнечный свет постепенно заскользил по краям занавесок и медленно покинул помещение. Так прошел еще один день.

Вздохнув, Севую поднялся, умылся из тазика и попытался разгладить мятую униформу, дабы придать ей менее позорный вид. Еще глоток рекафа и углеводный батончик, и вот он уже идет к Кандавир. Стук в дверь. Когда та открылась, женщина за ней выглядела бодро и деловито, только что накинув на себя ту длинную одежду, которую всегда носила. Вокруг лица вновь был искусно обернут шарф — на этот раз небесно-голубой.

— Выспались? — спросил мужчина.

— Судя по всему, лучше, чем ты, — ответила Кандавир, осторожно спускаясь по металлическим ступеням.

Они встретили своих сопровождающих — еще больше солдат в кольчугах — и повели за собой колонну из шести грузовиков через Восточные ворота в горы. Пять из машин являлись войсковыми транспортами модели «Одион» — тяжелыми, укрепленными толстой металлической обшивкой. Кандавир и Севую заняли транспорт для гражданских, приспособленный к пересеченной местности, и, в связи с этим, до ужаса неудобный.

Свежий, чистый воздух был всё еще холодным, хотя уже и начал прогреваться. Бледно-коричневый, как плоть, и скалистый ландшафт, обнаженный и поблескивавший от последних капель росы, простирался во все стороны. Впереди виднелся пункт их назначения.

— Впечатляет, — произнесла Кандавир, приспустив свои темные очки и глядя поверх оправы. — По крайней мере, подходящее место для трагедии.

Последовал долгий подъем по грунтовым дорогам, которые почти никем, кроме остатков старой банды контрабандистов, не использовались. По краям дороги росли чернолистные и колючие кустарники. Вкус радиоактивных веществ здесь всё еще ощущался, воздух был едким, словно где-то рассыпали пряности.

Прямо перед ними виднелась гора с двойной вершиной, напоминавшей белую волну. За ней простирались бесплодные земли Малого Кавказа, покрытые снегом и обдуваемые ветрами, а впереди не было ничего, кроме еще большей пустоты.

Гора. Арарат. Легендарное имя с самых ранних дней человечества — записанное и стертое, переписанное вновь в тысячах священных палимпсестов, которые ныне запрещены и которым суждено сгореть.

— Ничего здесь нет, — начал Севую, напрягшись, чтобы не раскачиваться в сторону, противоположную движению транспорта. — Ничего, за что нужно бороться, не осталось. Я всё еще ничего не понимаю.

— Осталось, и много, — ответила Кандавир. — За этим хребтом, в нескольких сотнях километров отсюда есть империя. Она несет ответственность за гибель целой армии. Мы послали туда войска, но они не вернулись.

Севую изумленно глянул на нее.

— Неужели? — спросил он.

— И вот сейчас, — Кандавир самодовольно улыбнулась, — дни этой империи сочтены, как и дни этих мест. Когда-нибудь мы вновь пошлем туда армию. Всё дело только в том, когда наступит этот момент.

— Значит, это было предупреждение, — осторожно сказал Севую. — Демонстрация силы.

— Я так не думаю. Мое мнение — символизм был важнее, — Кандавир потерла локти, чтобы разогнать кровь. Толчки и качка становились более мощными, — но, в каком-то смысле, все дело всегда в силе, с самого начала и до конца. Вопрос, который мы должны задать — в какой именно?

— И у вас есть ответ на этот вопрос.

— У меня на всё есть ответ, — сказала Кандавир. — Надеюсь, что тот, который нужен.

— Я и не сомневаюсь.

Они поднимались всё выше, ехали по извилистым тропинкам у глубоких ущелий. Внутри машин становилось всё жарче по мере того, как солнце поднималось, испаряя последний туман и заставляя воздух дрожать. Атмосфера становилась более разреженной, заставляя двигатели работать с усилием. Понадобилось несколько часов тряски и рывков по неровной местности, прежде чем в поле зрения показался узкий, установленный в землю стержень копья-указателя Севую. Машины затормозили и остановились, испуская пар в ярком солнечном свете. Один за другим охранники ступали на землю, настороженно озираясь.

Севую спустился первым и протянул руку Кандавир. После этого они прошли с окоченевшими конечностями мимо метрового копья-указателя и ушли дальше по горному кряжу.

На сильном ветру вокруг развевались флаги. По всему ландшафту были вырыты длинные траншеи глубиной в два метра, которые уже засыпало снегом.

Работники прижимались друг к другу из-за пронизывающего ветра. Из-под защитной рабочей одежды у одних проглядывались тонкие полоски плоти, а у других — отблески аугментики. Как люди, так и сервиторы продвигались медленно из-за холода и необходимости внимательно следить за тем, что они делают.

Кандавир оглядывалась вокруг, пока взбиралась по блестящему на морозе гравию. Севую находился рядом с ней, готовый в любой момент подать руку, если ей понадобится. От холодного воздуха у мужчины уже болело горло.

— Подходящее место, — произнесла она, оглядываясь назад и вперед, на верхушки скал и на длинную извилистую дорогу, которая их сюда привела. — Ты же понимаешь, что я не солдат.

— Понимаю, — ответил Севую.

Блеснули белые зубы, когда она улыбнулась ему.

— Теперь я вижу, почему они здесь устроились. Здесь, на высоте, всё окружено скалами. Воздушные корабли не пройдут, да? Но в таком широком месте можно было бы встретить армию или даже две. Разумное противостояние. — Она глубоко вздохнула, опустила руки на бедра и остановилась. — Значит, вот где всё произошло.

Севую продолжил движение.

— Я хотел показать вам это.

Они прошли между траншеями вместе со своим эскортом. Кандавир начала задыхаться — это не было привычной для нее средой, и её телохранители в кольчугах придвинулись ближе на случай того, если они понадобятся.

Вскоре траншеи за ними пропали, одна за другой сменяясь пыльным гравием. Тихое бинарное ворчание сервитора стихло, и они оказались на краю поля, где равнина уже распадалась на покрытые трещинами скальные плато. Еще несколько сотен метров, и земля резко оборвалась, уходя в сторону окутанных облаками ступеней.

Севую присел на корточки рядом с развевающейся тканью разбитой там палатки и откинул забрало шлема. Кандавир присоединилась к нему, и он уловил слабый запах парфюма — аромат, присущий жителям растущих городов юго-восточных районов, но не жителям пустыни.

Он осторожно приподнял защитные пластековые листы, увидев росу на земле под ними. Предметы, которые он обнаружил, были маленькие по размеру — осколки шрапнели и чьи-то пожитки. Он протянул руку к одному из них и, аккуратно подняв, повертел в ладони.

— У нас их много, — произнес он, протягивая осколок Кандавир.

Она взяла осколок и вынесла на свет.

— Раптор Империалис, — произнесла женщина, прищурившись. Пальцы стерли пыль с покрытия, открыв вид на эмблему — голову орла, окруженную четырьмя тонкими зазубренными молниями. Кандавир долго смотрела на изображение. — Я возражала против этого символа, — задумчиво произнесла она, — и сказала им, что он будет неправильно понят. Мы созидаем, а не разрушаем. Орел строит только гнезда, а буря их опустошает. Один из многих аргументов, благодаря которым я проиграла. Они были другого мнения.

— Части брони вперемешку. Некоторые из них — керамический сплав, нечто довольно прочное, термостойкое. Подобного я раньше не видел. Другие осколки из металла — сталь, местами железо. И вот еще самый редкий экспонат. Мы даже не можем пропустить его сквозь анализаторы — они ломаются. На ощупь некоторые из частей еще теплые. И они кажутся всем из…

— Золота, — продолжила Кандавир, поднимаясь. Она убрала осколок брони подальше. — Золота, которое никогда не тускнеет и способно выдержать любое пламя. Но на деле это вовсе не золото. Оно просто так выглядит.

— Я могу показать вам еще много чего, — произнес Севую.

— Сколько погибших?

Он сделал короткую паузу.

— Тысячи. Десятки тысяч. Больше, чем мы можем посчитать.

Кандавир кивнула. Её пальцы, обернутые льняной тканью, сжались.

— Тебе не понадобится этим заниматься. Я хочу, чтобы ты покинул это место через два дня. Хочу, чтобы все здесь закопали обратно, а лагерь убрали.

— Но я же не…

— Это слишком опасно. Верно говорят — истина находится в земле, — она снова начала идти, прихрамывая, что выдавало её недостаточную подготовку. — Я увидела всё, что мне нужно.

— Как я и сказал, у меня нет идей насчет причины, — ответил Севую, глядя ей вслед. — Вы же читали отчет. Это выглядит таким… бессмысленным.

Кандавир не останавливалась.

— Это не так, — ответила она, пробираясь по полузамерзшим обломкам войны. — И это еще не конец.

— Еще не конец? — воскликнул он.

— Но и не начало, — пробормотала она, — продолжение. Очередной порыв. Это обычное убийство, Севую, черные дела человечества. И последнее из них мы еще не видели.

Два

Нелепое место для города.

Воздух здесь был болезненно разреженным, даже несмотря на включенные генераторы, работающие на полную мощность и выбрасывающие кислород на высоту, никак не предназначенную для человеческих легких. Потребовались годы, чтобы стабилизировать местный климат, и всё еще нужно было продолжать прилагать усилия, чтобы сохранить завоеванное с таким трудом. Если генераторы когда-нибудь выйдут из строя, или же атомные электростанции, погребенные глубоко в горах, дадут сбой, это место станет таким же, каким оно и было большую часть своей долгой истории — безмолвной пустыней на крыше мира, заметной лишь по плотным снежным насыпям и голым скалам.

Лишь немногие наблюдатели задумывались о том, почему для новой столицы было выбрано это место. Лишь немногие задумывались о Его действиях — теперь их просто принимали как должное. Он не стал бы строить город именно здесь, если бы у Него не было на то причины. Последние десятилетия Его ошеломляющего успеха заставили людей думать, что Он непобедим, непогрешим и, в целом, всемогущ.

Опасные мысли. Такие мысли шли вразрез с самой главной задумкой всего дела, но как только они сформировались, от них уже было до ужаса тяжело избавиться.

Так и появились организации, которые занимались искоренением опасных идей. В большинстве своем они действовали тонко — накладывали вето на литературу, тихо перешептывались с правильными или не совсем правильными людьми. Но Терра всё еще оставалась жестоким миром, который переживал муки рождения своего будущего, и временами требовались более тонкие меры. Некоторые эксперты утверждали, что планета почти сплотилась, и теперь требуются только разовые действия, чтобы удержать под контролем всё худшее из давно сформировавшейся человеческой натуры. Они называли такие действия «Согласием». К сожалению, это была ложь. Старые силы продолжали взращивать себе поддержку на тёмных почвах зараженных радиацией долин. Некоторые были сбиты с толку и не могли принять новую истину наступающего века. Другие просто знали, что происходит, и пытались бороться, дабы предотвратить его наступление.

Даже так, идея сама по себе оставалась крайне опасной. Это знание, эта вера — вера, самая затянувшаяся из старых патологий, цепляющаяся иссохшими кончиками пальцев за край перед долгим падением в небытие.

— Мое учение — конец веры, — сказал Он однажды, и так было записано. — Я — конечная точка веры, я — её замена. После меня останется только осознание, образ единственной истины, мельком увиденной издалека.

У кустодия Самонаса не было никакой веры, по крайней мере, в суеверия и в какие-то вещи, граничащие со сверхъестественным. В детстве он мог развлечься подобными фантазиями, но такая способность была удалена из него давным-давно. Самонас не скучал по ней и не испытывал сожалений. Сожаления были уделом людской массы, стада, за которым ему было поручено присматривать. Для такого, как он, существовали только две суровые бинарные опции: знать или быть необразованным; побеждать или быть побежденным; быть верным или предателем.

Поэтому, когда кустодий смотрел на Дворец — который, как ему было известно, когда-то часто так называли — он не разделял фантастическую идею о том, что недостроенные купола и шпили были каким-то образом возведены здесь, или что само существование строения являлось доказательством некой невыразимой божественной воли. Дворец просто существовал. Приказ отдан. Теперь кустодий охранял Дворец так же, как и все Его творения.

Он не слишком интересовался прогрессом технотворцов. Самонас наблюдал, как башня Гегемона медленно выстраивалась из необычно прочного фундамента. На севере глубокая и плоская долина заполняется опорами из скалобетона. Кустодий видел, как обретают черты огромные залы Сенаторума Империалис. Размеры произвели на него впечатление — типично смелое проявление Его видения. На протяжении столетий Терра оставалась миром заурядных резиденций военачальников, разрушающихся дворцов и руин, которые медленно оседали в сугробы пыли. Здесь же всё было по-другому.

— Я действительно не вижу необходимости в этом, — раздраженно признался однажды первый канцлер Калландер. Как человек, который ответственен за поиски средств на возведение Дворца, он мог быть прощен за то, что осмелился сомневаться в смысле данного строения.

Самонас все-таки понял. Он понял, что после завершения строительства эта крепость будет внушать ужас любой смертной душе. Как только строительство завершится, Дворец задаст такую атмосферу господства, что ни один враг никогда не подумает о нападении, если только он не окажется в каком-то зверином безумии, не боясь полного уничтожения.

Он видел все остальные планы строительства. Чертежи зданий совершенно неизвестного назначения. Некоторые из них были невероятно высокими, как, к примеру, залы Сенаторума. Другие галереи уходили глубоко вниз. Несмотря на суровую обстановку, Дворец был не первой крепостью, возведенной здесь. Как и всегда на Терре, фундаментом служил другой фундамент. Кто знает, где же, в конце концов, начало? Возможно, даже Он не знал этого. Самонас не знал, как долго Он жил и что видел за все свои долгие прожитые годы.

Это было вполне естественным. Император, как все Его называли, был связан ограничениями. Ему нужны были слуги, союзники и инструменты. Некоторые из них были банальны и просты, подобны рабочим гильдий каменщиков, которые старательно украшали резьбой каменные колонны до самых вершин небоскребов из строительных лесов. Другие были уникальными и сильными, как Самонас. А были и те, чье могущество уходило за пределы понимания — создания таких огромных, ошеломительно-возмутительных способностей, что вызывали искушение повторить скептицизм Калландера и не суметь «увидеть необходимости» в них.

Величайшие из этих созданий в данный момент находились во Дворце. Они вернулись с войны на западе, где всё еще оставались Император и Его регент, по крайней мере, такие ходили слухи. Кустодия вытащили с поля боя, и это не очень-то радовало.

Именно поэтому Самонас шел немного быстрее, чем обычно. Сабатоны, уникальные и созданные ему под стать, стучали по зеркальному мрамору с чуть более интенсивным ритмом, хотя ни один смертный не уловил бы разницы. К тому времени, когда он прибыл в пункт назначения, затраты всей энергии были почти на один процент выше, чем по исходной оценке такого короткого путешествия.

Возможно, он мог бы сделать всё лучше. Но, с другой стороны, оценка всегда была необходима.

— Проходи.

Голос донесся из-за массивных дубовых дверей. Самонас знал этот голос так же, как и свой собственный — звучный, сверхъестественно спокойный, уверенный, более тонкий, чем ожидалось, и по-своему кристальный, как вечные снежные покровы снаружи. Это был голос приказов. Голос порядка. Голос бесконечной жестокости, едва сдерживаемый внутри хрупкой искусственной оболочки.

Он вошел.

— Генерал-капитан. — Самонас поклонился.

Генерал-капитан — тусклый термин для обозначения должности колоссальной власти. В первые дни все титулы были скромными, и только быстрое расширение образованного класса привело к абсурдному распространению званий на высоком готике. Впрочем, этот человек видел всё. Поговаривали, что он был на этом месте с самого начала: первый из Ордена, ровесник Сигиллита, последнее звено в троице, которая завоевала мир.

Император, Колдун, Воин.

Он стоял и смотрел в широкое кристалфлексовое окно на вершины западных гор. Его высокая фигура — намного выше, чем у самого высокого неизменного человека, словно собор из твердых мускулов и костей — заставлял всё в комнате сжаться в размерах. Его одежды были бледны, изысканно пошиты и прошиты золотом. Головного убора не было, а на шее виднелось искусно выполненное кольцо из проводов-имплантатов. Он стоял с осанкой танцора, с бессознательной уравновешенностью, которую разделял весь Орден, будучи готовым по воле мысли мобилизовать всю эту впечатляющую генную магию и биомантию в вихрь разрушительных действий, но сейчас оставался на месте, собранный и спокойный.

Этот человек повернулся, открывая свое лицо — худощавое, исполосованное морщинами.

— Теперь я могу вообразить, — произнес Константин Вальдор, — каким оно будет, когда все это закончится. Раньше я не мог этого сделать.

Самонас кивнул. Грандиозный план становился всё более очевидным по мере того, как стены и башни поднимались в морозный воздух.

— Непревзойденное зрелище, — смело заявил он.

— Думаешь? — Вальдор равнодушно смерил его взглядом. К большинству вещей командир относился подобным образом. — Это нелепое место для города. Я сам Ему говорил.

— Это будет символ.

— Мы — это символы.

Как и ожидалось, настроение генерал-капитана было спокойным. Вряд ли Вальдор действительно намеревался критиковать Императора. Вряд ли Вальдор, Самонас или кто-либо из членов Ордена оказались бы способны в действительности постоянно критиковать Его.

«Мы — продолжение единой воли, — было сказано Самонасу, когда он очнулся после финального испытания несколько десятилетий назад. — Мы — помощники. Мы — спутники. Мы — органы бессмертного, но не сердце».

— А Он скоро вернется? — осмелился спросить Самонас.

— Нет. — Вальдор отвернулся к горам. — По крайней мере, это даст время технотворцам закончить всё.

— У меня есть отчеты, если вы вдруг захотите их прочесть.

Вальдор вновь повернулся к кустодию, и на его губах мелькнул призрак улыбки.

— Исполнительный Самонас, — произнес он, — расскажи мне о ней.

Самонас колебался. Некоторые вопросы были слишком деликатными, с ними трудно было справиться даже таким, как он.

— Она уже близко, — ответил кустодий, — и приближается к своей цели. Я закончил свои расследования, и данная угроза весьма значительна. Если вы нуждаетесь в совете…

— Не нуждаюсь, но говори уж, коль начал.

— Убейте её сейчас же.

Вальдор на миг задумался.

— Она настолько опасна?

— Она знает.

— Знание не преступление.

— Само по себе знание — нет. Но то, что с ним можно сделать — да.

Вальдор отошел от окна.

— Нет. Не сейчас. — Он сделал глубокий вдох и слегка поморщился. Воздух был пропитан антисептиком и всё еще сырым из-за рециркуляторов, он ни в коем случае не мог заменить настоящий. — Это новая эра, эра перемен. Эра закона. Я не поддаюсь воинственным порывам, и ты не должен.

— Принято, генерал-капитан.

— Собери улики. Найди слабое место, брешь в её решимости.

— Принято, генерал-капитан.

— Она здесь?

— Да.

— Тогда это должно быть просто для человека твоих талантов.

Самонас поднял голову, на мгновение подумав, что над ним глумятся. Ничего не происходило просто так, по крайней мере, не в этом месте.

— Она пользуется Его доверием.

Вальдор даже не улыбнулся.

— Не думаю, что Он вообще кому-либо доверяет, Самонас. Даже мы можем доверять идее или приказу, но у Него ничего нет. Будь внимательным — чем сильнее ты становишься, тем слабее всё вокруг. Ему не за что ухватиться, потому что Он может это сломать. Только представь себе. Представь себе Его одиночество.

Он отвернулся. Его настроение казалось непредсказуемым, но возможно это было из-за усталости, которая даже для подобных ему была бесконечной. Самонас молчал, ожидая, когда всё это закончится.

— Я бы не хотел, чтобы её устранили, — наконец-то сказал Вальдор. — Она тоже своего рода символ. Может, даже больше, чем мы.

— Я буду иметь это в виду, — ответил Самонас.

— Но если такой момент настанет, действуй.

— Вы даете разрешение, генерал-капитан?

— Руководствуйся здравым смыслом.

На этом всё закончилось. Самонас снова поклонился и направился к массивным дверям. К тому времени, как он их закрыл, Вальдор уже стоял лицом к пейзажу, сцепив руки за спиной.

Он выглядел так же твердо, как и горные пики перед ним. Или, более того, так, словно он переживет их и будет стоять здесь, когда они станут всего лишь обломками. Здесь, за экраном из кристалфлекса, в разреженном воздухе.

Но тогда, в самом начале, многие казались вечными. Это был великий урок Объединения — ничто не вечно. Никто, кроме Него, и Его здесь еще не было, а значит, в этом можно было усомниться.

Самонас закрыл двери. Для него нашлась работа.

Три

Место для города было фантастическим — высоко в горах, вдали от радиации и грязи. Одно из нескольких мест, которое не разграбили, всё еще прочное, чистое и безупречное.

Кандавир не одобряла всё, что было сделано за последние пятьдесят лет разногласий и споров, но создание резиденции Объединения именно здесь было, очевидно, правильным решением.

Все, кто всё еще жил на Терре, смотрели на это место снизу вверх. Оно никогда не было захвачено ни одним военачальником. Огромное количество людей отрывали взгляды от своих равнин и болот, отворачиваясь от деградировавших днищ своих ульев и разросшихся городов, наблюдая за тем, как нечто неукротимое поднимается на немыслимые высоты, такое чистое и непостижимое — сигнал готовности к будущему.

Которое, естественно, когда-нибудь наступит. А пока это была стройплощадка, самая большая из всех, когда-либо возведенных человеческими руками, которые трудились вопреки истязающей стихии, чтобы поднять ввысь икону неповиновения. Было холодно, грязь застывала. Беспорядочно мигали и гасли люмены. Водопроводная вода была грязной и нагревалась редко, даже когда работали генераторные батареи.

И последний фактор раздражал. После долгого воздушного путешествия к Гималазии неплохо было бы расслабиться под пульсирующим душем, смыв пыль с тела, но вместо этого пришлось угрюмо переносить холодные как лед струи воды, прежде чем смыть с себя грязь. Поток ругательств из её покоев был так велик, что прислуга засуетилась, но им мало что удалось бы сделать, поскольку весь комплекс был достроен только наполовину. Она вышла из своих покоев в отвратительном виде, её волосы растрепались и промокли, а вся усталость сменилась яростью.

Женщина зашагала в вестибюль, где её адъютант Армина боролась со связкой коммуникационных тубусов, которые только что доставил дрон-курьер.

— Я опаздываю, — заявила Кандавир.

Армина посмотрела на нее снизу вверх, смахнув прядку волос.

Кожа Кандавир была черной как агат, у Армины — белой, как мел. У Кандавир были непослушные и жесткие волосы, а у Армины — соломенно-бледные и ровные. Эти двое представляли собой иллюстрацию цветового спектра — все многообразие человечества, его энергичные крайности, всё еще проявляющиеся после запутанных тысячелетий смешанного размножения.

— Он ожидает, что вы не опоздаете, — ответила ей Армина и неодобрительно фыркнула. Кандавир подошла к буфету и потянулась за шкатулкой с драгоценностями.

— Ты вовсе не ценишь статус, Армина, — произнесла она. — Да и какой отклик будет, если я буду соответствовать той должности, которую он мне предложил? — она взяла серебряное ожерелье, усыпанное крошечными жемчужинами, и поднесла украшение к свету. — Я чертов Верховный лорд. Я появляюсь, когда захочу.

Армина покачала головой.

— Могли бы быть не такой броской.

Кандавир повернулась, примеряя ожерелье.

— Да? А мне нравится.

— Я о должности. — Армина вернулась к сортировке коммуникационных тубусов, извлекая зашифрованные послания и помещая их в правильном порядке на катушках громкоговорителей. — Эта бравада способна обвести вокруг пальца только дураков. Ему достаточно было бы только щелкнуть, — Армина щелкнула своими пальцами, — и этим щелчком был бы хруст вашей шеи.

— Он не посмеет, — ответила Кандавир, расстегивая застежку и надевая украшение. — Существует не только один вид силы, и я постоянно тебе говорю об этом.

— Снова и снова, — пробормотала Армина.

— Закон их сковывает, — продолжала Кандавир, — вот почему этот Император и заслуживает того, чтобы ему служить. — Замок щелкнул и закрылся, она снова опустила руки. — По крайней мере мы должны верить в это.

— Может, по крайней мере, вы хотя бы попытаетесь не оскорблять его?

Кандавир прихорашивалась перед зеркалом, поправляя свой шарф и мятое платье.

— Он — кустодий. Они, как мне всегда внушали, невосприимчивы к оскорблениям. Мы все для них как комары, и даже меньше — наши укусы не способны ранить их кожу.

Армина вставила последний тубус в катушку.

— И здесь есть чем заняться, — с упреком произнесла она. — Вы уже давно в разъездах, работаете над… над чем бы то ни было. У вас есть обязанности, Верховный лорд.

Кандавир подошла к ней и взяла её за обе руки.

— Я знаю это. И только поэтому поступаю так. Продолжай наводить здесь порядок вместо меня.

Армина улыбнулась.

— Значит, вы можете растормошить их.

— Это моя работа.

Армина убрала руки и вернулась к катушкам. Её пальцы плясали над пультом управления, и на декодерах начали мигать символы.

— По крайней мере, будьте осторожны, — произнесла она.

— Убедись, что ты держишь контакт с Офаром, — сказала Кандавир, направляясь к огромным дверям. — Если ты хочешь о ком-то беспокоиться, то беспокойся о нем. У меня же, в свою очередь, все будет отлично, как и всегда.

Это было не совсем так. Большую часть жизни Ювома Кандавир не чувствовала себя отлично. Те, у кого было все отлично, на Терре уже стали исчезающим видом. В недавней и еще живой памяти вся планета представляла собой усеянную преступниками скалу, раздираемую разбоем и пороками. Каждая её часть была такой дремучей и опасной, что остаться в живых было вопросом удачи или, может быть, хитрости, или же, как сейчас и потом, здравого смысла.

Кандавир родилась в относительно богатой семье Конфедерации Банда, расположенной в самом юго-восточном уголке Африки. Скромное богатство давало им некоторые привилегии — охрана по всему периметру их поселения, кое-какая регулярность в снабжении провизией, доступ к немногим атрибутам цивилизации, которые всё еще сохранились на протяжении пересохшей береговой полосы.

Она до сих пор помнила себя ребенком, сидящим вечером на пустынном пляже. Грязь с песком, высохшее старое дно океана всего в нескольких метрах от её босых ног, покрытых песчинками. На бесконечном горизонте плясали отблески далеких молний. Соседние жители называли океан, когда тот еще существовал, зофаза — то есть бесконечным, словно другого берега так и не нашли.

Кандавир знала больше. В библиотеке её матери было несколько видеокниг, в одной из которых находился атлас. Литографический блок давно сломался, но всё еще можно было посветить фонариком через апертуру, чтобы спроецировать размытый след береговой линии на побеленную стену. Как только девочка научилась этому трюку, она часами делала отметки, пытаясь прочитать крошечные названия и задаваясь вопросом, какие же люди живут в тех местах, которые она никогда не сможет посетить. Естественно, она представляла их всех похожими на нее саму. Может быть, многие из них были образованны и мудры, жили в городах, окруженных апельсиновыми рощами и фонтанами с водой. Но вполне возможно, что большинство из них были больше похожи на зооипа — северных дикарей с красными грузовиками и огнеметами, которые жили в лачугах, ели человеческую плоть, чтобы выжить, и совершали набеги за тем немногим, что им было необходимо.

Она вспомнила, как сидела по вечерам у тонких прутиков электрического обогревателя, и песок колол её сквозь платье. Отец водил костлявым пальцем по выжженным ею на стене отметкам от головни.

— Когда-то ты могла бы отчалить отсюда и причалить сюда, — он указал на острова и заливы, тянущиеся вдоль восточного побережья, — там, далеко-далеко, находились города. Огромные, громадные здания, возведенные на бетонных платформах, поднимались из морских глубин. Они высасывали воду подобно тому, как ты высасываешь козье молоко с помощью трубочки, и очищали её. Это был единственный способ уберечь людей от жажды и смерти.

— А что они теперь делают? — спросила девочка, широко раскрыв глаза и кусая ногти.

— Я не знаю, — ответил ей отец, — теперь уже почти ничего не работает. Может быть, зооипа добрались и туда тоже. Я думаю, что сейчас эти города пустуют.

Это очень её разозлило — все эти истории привели её в бешенство.

— И почему там ничего больше не работает? — потребовала она ответ.

Кандавир всё еще помнила щетинистый подбородок отца, его худое от недоедания лицо и грустные умные глаза.

— Потому что нами руководит воин, кондедва. Всякий раз, когда воин становится во главе, всё перестает работать. Для того чтобы вещи работали, воин должен быть слугой рабочего. Понимаешь? Рабочий может заставить вещи работать.

— А воин может устроить…

— Войны.

Но тогда могли хоть что-то сделать только воины. Только у них были деньги, оружие и энергия. Никто не мог противостоять им — когда у них было настроение, а такое случалось частенько, они разоряли длинный высохший берег, сжигали и ломали всё. Песок темнел от крови на несколько дней, красная почва становилась липкой от машинного масла, и никто не оставался сидеть в тени одиноких пальм и смотреть на пустое море.

Теперь, когда Кандавир вспоминала прошлое, она удивлялась, что ей удалось выжить. Её мать умерла от рака, который теперь легко можно было вылечить в больших имперских городах — это случилось, как Кандавир удалось выяснить позже, из-за радиационных боеприпасов, всё еще сокрытых в песке её родины. Отец тоже вскоре скончался; захватчики в итоге прошли далеко на юг, дабы поглотить поселение так же, как они делали со многими другими, уничтожив несколько густонаселенных пунктов вдоль этого пустынного побережья.

Её спас Офар. Офар, с длинными конечностями и выпученными глазами. Он напоминал тряпичную детскую игрушку, поэтому его никто не воспринимал всерьез. Именно Офар вытащил её из кровати и постарался закинуть на последнее из сухопутных средств передвижения, прежде чем зооипа прорвались за периметр. Кандавир хоть и была смышленой, но отказалась уходить в безопасное место, топнула ножкой и настояла, чтобы мужчина спас и видеопроектор.

Она не вернулась за своим отцом. Не вернулась и ни за кем из слуг, которые развлекали ее и ухаживали за ней. Тогда, с чувством важности, присущим избалованному ребенку, она хотела ту единственную вещь, которая делала её счастливой и позволяла мечтать о других мирах и местах.

Кандавир поморщилась, вспоминая это. С тех самых пор это воспоминание не давало покоя и терзало совесть. По правде говоря, никому она и не смогла бы ничем помочь, но её раздражало то, что помочь она даже не попыталась. Всё, что у нее теперь осталось — воспоминания и обязательства.

Рабочий делает так, чтобы вещь заработала.

И теперь, поднявшись высоко над центральной частью дворца на своем роскошном аэрокаре, Кандавир перевела взгляд на пилота с накрахмаленным воротничком и расписными наплечниками. Она посмотрела на охранников по обе стороны от нее — мужчину и женщину в тяжелых кольчужных доспехах, которые придавали ей неуловимое ощущение физической безопасности. Свои обязанности они выполняли со спокойствием и вниманием к деталям, что хорошо отражалось не только на них самих, но и на системе, которая их создала. Кандавир стоило бы только поднять свой толстый палец с кольцами, и они тотчас же исполнили бы любой её приказ.

Воин — слуга рабочего.

Столь непрочный союз, который так легко расторгнуть.

— Пожалуйста, доставьте нас на малую платформу, — произнесла Кандавир.

Пилот кивнул, и аэромобиль начал контролируемое снижение. Впереди на обзорных экранах виднелся каркас Третьей запрещенной зоны, известной любому, кто имел достаточно информации, под именем башни Гегемона. Казалось, словно тяжёлая внешняя оболочка поднималась на свое место, скрывая толстое ядро фундамента из скалобетонных свай. Самая высокая точка напоминала палец, с которого содрали кожу, или костяную иглу на фоне белого неба.

Гости высадились на меньшую из двух воздушных платформ, где их с радостью встретила группа служащих Башни. Они, как и всегда, были вежливы, разговаривали спокойно, а их глаза, казалось, видели всех насквозь. Дорога в личные покои генерал-капитана была удобной и быстрой, атмосферу заполняла утонченная светская беседа. У женщины, что сопровождала Верховного лорда, была янтарно-коричневатая кожа. Её звали Калликс — по внешним данным она напоминала аристократку, ученого или археолога. Калликс задавала вежливые вопросы, давала почти полные ответы и всё время холодно улыбалась.

Так трудно было не ненавидеть этих людей.

Вскоре они все ушли вместе с охраной Кандавир, оставив её одну в комнате с мраморным полом и белыми каменными стенами. Лучи послеполуденного солнца просачивались сквозь узкие окна, похожие на увеличенные бойницы для стрелков. Монолитная архитектура была подобна какой-нибудь крепости или замку из забытого прошлого. Не было ни картин, ни украшений, ни фонтанов, и никаких декоративных растений. Пространство вокруг было холодным, бледным, плоским и невыразительным.

В самом центре зала, перед самими большими окнами друг напротив друга стояли два кресла. То, что было слева и имело размеры, подходящие для человека, пустовало. То, что справа, было в два раза больше и занято.

— Пожалуйста, располагайтесь, — сказал сидящий, указывая на пустое место.

Кандавир поймала себя на том, что подчиняется, прежде чем поняла, что делает. После этого она подняла глаза и впервые с такого близкого расстояния посмотрела на предмет своих расследований: Вальдора, Копье Императора.

Даже для нее было невозможно не почувствовать укол страха. Невозможно было не ощутить, как выступает холодный пот и срабатывает механизм «сражайся или убегай», как ей захотелось отвернуться и потянуться за чем-нибудь, что могло бы защитить.

Приложив усилие, она встретилась с ним взглядом.

— Путешествие прошло удачно? — спросил он.

И тут ей впору бы ответить что-нибудь умное или вызывающее, что-нибудь, что подходило бы её высокому положению. В конечном счете она обнаружила, что во рту пересохло.

— Да, — только это она и смогла выдавить из себя.

По крайней мере, это произошло. Ей говорили, что такого никогда не произойдет, что он никогда не согласится и всё будет пустой тратой времени, так как от этого источника нельзя узнать что-то, если он не хочет, чтобы это узнали.

Они ошиблись в первом. И была надежда, что и в остальном они так же ошибались.

Она глубоко вдохнула.

— Константин Вальдор, генерал-капитан Легио Кустодес, — произнесла она, стараясь говорить ровным тоном, — в соответствии с полномочиями, которые предоставил мне Верховный совет Терры, настоящим я передаю вас под официальное расследование. По уставу Лекс Пацифики вы обязаны отвечать на мои вопросы, все без исключения. Расшифровка аудекса будет предоставлена в надлежащее время. У вас есть какие-нибудь вопросы, прежде чем мы начнем?

Он был похож на остальных — так холодно уверен и спокоен. Она задумалась, давало ли ему что-нибудь и когда-нибудь повод покрыться испариной или потерять властный вид абсолютного командира. Это был настоящий фарс. Он мог покончить с этим в любой момент, и она ничего не смогла бы поделать. Её сердце колотилось, и женщина гадала, права ли была Армина, и весь этот спектакль — не более чем подпись под её смертным приговором.

Но сейчас ей нужно было продолжать. Она начала и должна закончить.

— Никаких вопросов, Верховный лорд, — ответил Вальдор, с легкостью опустив руки на колени. — Я предлагаю начать. Итак, что вы желаете узнать?

Четыре

Офар ощущал себя неуютно в униформе. В большинстве мундиров и почти во всех других одеждах он чувствовал себя подобным образом и уже смирился с тем фактом, что из-за своих размеров тела ему всегда придется ощущать дискомфорт.

С самого рождения он был неуклюжим, конечности постоянно пытались жить отдельной от него жизнью. Теперь он постарел, даже слишком. Он был старше, чем ожидал — его жизнь продлевали лечением, доступным в этом ужасающем, но в то же время захватывающем мире возможностей. Он не мог сказать точно, сколько ему лет, поскольку самые ранние годы в поселениях Банды были сумбурными и жестокими, но Офар знал, что если бы не покинул то место тогда, сейчас его бы не раздражали мысли о том, что одежда плохо сидит. Он вообще не смог бы думать.

Иногда, когда обязанности позволяли, он размышлял над этим странным поворотом событий. Мужчина всё еще был потрясен тем, как быстро всё изменилось. Иногда Офар скучал по старому миру с удушающей жарой и разнообразием, чувством опасности и неотъемлемой недолговечностью. Новый мир был суровым местом, которым уже завладели законы и правила. В Гималазии, как они считали, побывало больше ученых, чем воинов. Дворец боролся за то, чтобы прокормить себя, импортируя большую часть того, что он потреблял, из далеких низин. Такая тенденция, как подумал Офар, продолжится. В конце концов, это было нелепое для города место.

И всё же это было то место, которое Ювома выбрала и куда отправилась, а он следом за ней. Это и была единственная константа — нечто, за что можно было удержаться даже тогда, когда планета вокруг изменялась и перестраивалась в новые формы, от которых голова шла кругом.

Униформа слишком кололась. Он помнил, что ее пошив занял немало времени, пока они изо всех сил пытались уточнить детали. Большинство чиновников в быстро растущей бюрократической машине — которую они уже начали с абсурдной напыщенностью называть Адептус Терра — казалось, получали свои мантии из непостижимо скрытых мест, погребенных под уровнями защитных шифров безопасности и ключей баз знаний. Ничего удивительного в этом не было, поскольку сами должности были желанными целями, которые предлагали путь из нищеты для одаренных людей и людей со связями. Жизнь в относительно тяжелой работе в архиве или на складе когитаторов была гораздо привлекательнее, чем открытые для всех альтернативы, и поэтому конкуренция была жесткой, а привилегии ревниво охранялись.

Теперь Ювома была могущественной женщиной — задобрила правильных людей, и нужные пути открылись. Офар вполне сошел за старшего префекта Администратума. У него даже был фальшивый аугментический окуляр, который вызывал неприятную сыпь, но полученное удовлетворение сглаживало этот эффект.

Его удивляло, как такие хрупкие вещи давали возможность бывать в самых разных местах. Армина снабдила его связкой украденных идентификационных маячков и паролей, но ему редко приходилось ими пользоваться. Одного вида его униформы — винно-красной мантии с капюшоном, рубахи цвета слоновой кости, знака головы орла и молнии, вышитого золотой нитью над правой грудью — было достаточно для большинства целей.

Люди научились уважению, отметил Офар. Они забывали об анархии и возвращались к давнему рабовладельческому строю. Приказы редко заставляли выполнять — они с энтузиазмом принимались опьяненным населением, которое всё еще помнило об альтернативах.

Это было понятным, хотя и весьма трудным для восхищения. Он помнил морской запах изобилующих солью впадин, горящее машинное масло на раскаленных равнинах, и скучал по своей родине больше, чем когда-либо.

Воздух пронизывал холод. Он дрожал и продолжал идти не торопясь, но и не замедляясь, подыгрывая своей походкой всем остальным. Офар шел сквозь толпы людей, всё так же неся пачки бумаги или связки тубусов с сообщениями. Каждая комната имела новый запах, и большинство из них всё еще были покрыты строительной пылью. Галереи уходили глубоко в скалистое сердце вершин, и их согревали массивные геотермальные шахты, но и этого казалось недостаточно для того, чтобы воздух прогрелся; в любом случае схема Офара вела его высоко вверх, к стенам, вокруг которых всегда бушевали бури.

Последний обход занял у него три дня. Он следил за тем, чтобы его маршрут всегда менялся, и старался держаться подальше от поля видимости внутренних стен, кроме тех случаев, когда он был на позиции для съемки. Оборудование, которое ему выдали, было хорошим — он мог записывать за один цикл несколько сотен пиктов, которые управлялись морганием, а затем дважды шифровались в аугментическом окуляре.

Две ночи назад он провел много времени на западном опорном редуте, прижимаясь к полуразрушенному внутреннему парапету, откуда открывался прекрасный вид на Санктум Империалис и тяжелые работы в долинах, лежащих рядом с ним. Его аугментика жужжала, а мыслительные надпрограммы пересчитывались. Это был прекрасный момент, один из тех, когда он собрал хороший пакет данных для последующего анализа.

Он видел, как они поднимались на крепостной вал и один за другим уходили прочь. Золотые воины с алыми плюмажами — всего лишь крошечные точки вдалеке, наполовину размытые из-за пыли в воздухе. Они были символами этого места, его охранниками, его «кустодиями», не только Дворца, но и Империума в целом. Никто не знал, сколько их было, даже сама Ювома. Это и предстояло выяснить ему, и, конечно же, результаты его уже удивляли.

Это произошло две ночи назад. Теперь он выслеживал другую добычу, не такого высокого происхождения, но тем не менее, такую же важную, по крайней мере важную в данном деле.

Наступила ночь, однако шум и лязг от стройки никак не прекращался. Как только свет на западе погас, люмены замерцали, разливая слабый оранжевый свет по грязным улицам. Офар спустился вниз и прошел сквозь паутину кварталов Каменщиков, где жилые блоки были плотно утрамбованы, а на узких улочках лежали увесистые тени.

Это было шумное, вызывающее клаустрофобию пространство, каждый дюйм которого население втаптывало уверенными шагами. Неоновые вывески висели над головой, на некоторых из них была опубликована безвкусная имперская пропаганда: «Рассвет новой эры. Благодаря Императору она наступит. Сообщайте обо всех подозрительных действиях в районную башню Арбитрес». Другие вывески пестрили рекламой крупных торговых гильдий. Из-за ветра с гор запахи становились всё разнообразнее — медикаменты с их химическим привкусом, животные в клетках, которых тайком проносили под носом у таможенников, и вонь от земли, на которой обитало тесно утрамбованное человечество. Из дешевых вокс-рупоров гремела музыка. Жестяные электросинтетические баллады, воодушевляющие военные гимны, которые исполняли полковые хоры — все это сливалось в какофонию, плывущую и кружащую в узких переулках, делая гомон разных диалектов еще более неразборчивым.

Он был не единственным чиновником в мантии, который пробирался сквозь столпотворение, и лишь немногие обращали на него внимание. От всего вокруг разило непостоянством и незаконченностью, словно фундаменты всё еще пытались занять свои места, и никто точно не знал, во что они превратятся.

Он отошел в сторону, пропуская огромный, покачивающийся из стороны в сторону транспортер, после чего скользнул вниз по узкой боковой улочке.

Офар едва различал вдалеке высокие опоры ворот контрольно-пропускного пункта, которые были на пару этажей выше, чем окружающие их здания. Через них и проходила большая часть трафика с южных подъездных магистралей, и он знал, что там были ряды из транспортных средств, уходящие далеко за горизонт и ожидающие своей очереди на осмотр.

В сумеречном небе, словно ястребы, висели несколько штурмовых кораблей, отслеживающих своими автопушками первые же признаки беспорядков. Это было слабое место, дающее опасные возможности. Все ворота были открыты.

Чем дальше от главной улицы, тем тише и темнее становилось вокруг. Он прошел мимо открытых дверей с жильцами, которых освещали грязные люмены — семьи, забившиеся в однокомнатные квартиры, где ругань и детский крик сливались с ночным воздухом. Мужчина нашел винтовую лестницу и спустился по металлическим ступеням. Запах какой-то жирной стряпни поднимался от решеток в кирпичных стенах по обеим сторонам, и вскоре Офар оказался перед бронедверью с глазком.

Он наклонился и постучал сперва три раза, а потом еще два.

Вспыхнула панель с красным скоплением знаков — бессмысленный набор рун, если только ты не знаешь, что искать. Офар вставил в прорезь ключ и стал ждать звук щелчка. Он прижался лицом к стеклянной панели у дверных петель и почувствовал горячее покалывание от сканирования. После этого замки щелкнули, и дверь распахнулась внутрь. За дверью были ступеньки, ведущие вниз, где становилось всё жарче и темнее. Мужчину обыскал здоровенный охранник, выглядящий полумутантом — его бледно-розовая кожа вздулась под плохо сидящими доспехами. После этого Офара провели в соседнюю комнату, и дверь за ним захлопнулась.

— Привет, Геллак, — произнес человек, сидевший за металлическим столом, — если это действительно твое настоящее имя.

Офар придвинул к себе стул и отдернул мантию перед тем, как сесть.

— Привет, Воранчек, — поздоровался он, — если это твое настоящее имя.

Это был тощий мужчина, одетый в комбинезон из синтетической кожи, и в фиолетовых очках, сидевших на длинном носу. Его подергивающиеся пальцы барабанили по столу. За ним стояли полки с аккуратно промаркированными ящиками. Пол казался липким из-за ковра с толстым ворсом оливкового цвета, а на заднем плане гремел воздухообменник.

— Приступим? — спросил Воранчек.

Офар закатил рукав и щелкнул по свинцовой панели, вшитой во внутреннюю часть предплечья. Кость была повреждена еще много лет назад во время побега из Банды, и её замена оказалась намного полезнее. Из панели выскочила кредитная бусина, которую мужчина бросил Воранчеку.

Тот взял бусину, достал верификатор, который был в дальнем ящике стола, и проверил финансы. Экран машины мигнул и высветил общую сумму активов.

Воранчек улыбнулся.

— Славно, — произнес он, — этого вполне достаточно. Я знаю, что таким людям, как ты, платят хорошо, но не настолько же. К какому отделу тебя приписали на сей раз?

— Департаменто Мистериозо. Посмотри сюда — с ресурсами всё в порядке.

Воранчек засмеялся.

— Справедливо, — он потянулся к другому ящику и достал инфопланшет устаревшей модели — один из тех образцов, которые выпускались еще тогда, когда в любой момент могли начать падать бомбы, а прочность ценилась выше портативности. Внешняя обшивка выглядела так, словно проржавела, а её разъемы были в пятнах патины. — Здесь всё, что произошло за последние два месяца, плюс некоторые дополнения, которые мы получили во время предыдущей проверки. Считай это подарком за то, что ты не торговался. Я не люблю торги. Мне кажется, что это пережиток прошлого, а ты как думаешь?

Офар взял планшет, потянул зонд-считыватель и вставил его в штекер. Он ощутил легкое покалывание, когда поток информации хлынул в его аугментику. Вся информация была там, как и положено, в комплекте с контрольными печатями и удостоверениями подлинности. Их было трудно подделать даже тем, у кого были возможности попытаться.

— Больше, чем я ожидал, — пробормотал Офар, наблюдая за тем, как цифры скользят перед глазами.

— Больше, чем думал я, — ответил Воранчек. — Если бы ты не пришел сюда и не задавал интересные вопросы, мы бы никогда не нашли всего этого. Именно поэтому я и задумываюсь снова и снова, кто же ты такой. И я не могу прекратить об этом думать.

— Эти первичные печати — откуда они? — спросил Офар, не обратив внимания.

— Ну, я не знаю. Не то, чтобы я видел их раньше, но они заменяют печати таможенного контроля, так что они поставлены кем-то могущественным. Ты хочешь услышать мои догадки? Они были изданы в Сенаториуме, прямо на самом верху. Или почти там. Смотри внимательно — их не сканировали. Даже у меня все отсканировано, а у нас есть охрана, которая заставляет людей нас бояться. Но эти отряды — они все нетронуты. Безупречно сработано. Никогда не видел подобного.

— И ни один из них ни разу не был перехвачен?

— Они все прошли напрямую. Как я уже сказал, если бы ты не появился…

— А я и не появлялся, Воранчек. Меня здесь никогда не было. И нашего разговора — тоже.

Воранчек рассмеялся.

— О, вот как? Это уже сложнее. У меня есть много людей, которых бы заинтересовало это. Вы хорошо платите, но…

— Мы очень хорошо платим. — Офар отключил питание и защелкнул защитную крышку над разъемом планшета. — Возможно, тебе стоит подумать над этим. Может быть, тебе захочется обмозговать то, насколько мы серьезные люди, если у нас есть возможность платить тебе так хорошо и быстро, без какого-либо предварительного разрешения. Ты мог бы поразмыслить о том, что твоя деятельность в запрещенных зонах нам хорошо известна. Как и то, что ты никакой не Воранчек, а Ирлах, и что твоя семья, членов которой я могу перечислить, если тебе это нужно, в настоящее время живет в 45-м секторе заселенной внутренней городской зоны без всяких соответствующих документов. И, в конце концов, ты бы мог поразмышлять о том, что, располагая всей информацией и обладая теми ресурсами, которые у нас есть, для вас было бы благословением принять плату, которую вам дали, и не упоминать об этом никому другому до тех пор, пока ваше безбедное существование здесь продолжают игнорировать.

Воранчек колебался. По его тонким губам пробежала улыбка, но тут же погасла, словно мужчина пытался понять, стоит ли к этому вообще серьезно относиться. Офар не опускал глаз и терпеливо ждал.

— Раз уж ты так заговорил, то…

— А теперь мне пора. Убедись, что все копии этой документации уничтожены. Не следи за мной и никому об этом не рассказывай. Думаю, что мы поняли друг друга.

Воранчек кивнул, но потом подался вперед и оперся локтями на стол, чтобы что-то прошептать.

— Скажи мне только одно, — тихо попросил он, — я видел, что было в тех отчетах. И не могу это развидеть. Какого черта им здесь нужно? Сколько же им — кто бы они ни были — нужно?

Офар встал, пряча планшет под мантией.

— Не знаю, — ответил мужчина, — в этом-то и проблема.

Кандавир была очень маленькой, даже по стандартным меркам. Её физическое состояние было относительно плохим — результат её пристрастия к сладостям на основе какао и пренебрежения физическими упражнениями. Соотношение жира и мышц в теле было далеко от нормы, а давление слишком высоким.

Человек напротив, если его вообще было уместно так назвать, был вдвое выше. Очертания его тела, видневшиеся из-под льняных одежд, выглядели настолько крепкими, словно состояли из скалобетона. Их кресла были комично непропорциональными — у неё скромное, а у него — резное, как у фараона Гипта. Разница была настолько огромна, что через некоторое время стала незаметной.

Но больше всего остального её беспокоило его лицо. Она никогда не видела его по-настоящему близко, и было тяжело распрощаться с кое-какими ожиданиями. У него было совсем не то лицо, которое она надеялась увидеть — худощавое и энергичное. Маленькая аугментическая бусина была видна на правой стороне бритой головы. Как и всё остальное в нем, она была элегантно и утонченно оформлена.

Он совершенно спокойно ждал, когда Кандавир заговорит. Было трудно определить, достаточно ли двигается его грудная клетка для того, чтобы насытить тело кислородом.

Конечно же, он должен был дышать. Естественно, не могли же они и это генетически вырезать?

— У меня есть записывающее устройство, — произнесла она, — и мне бы хотелось им воспользоваться.

— Понял. Пожалуйста, положите его таким образом, чтобы я видел.

Кандавир достала прибор — гладкий диск около сантиметра в диаметре — и положила на подлокотник кресла.

— Для протокола.

— Да, это же сказали и ваши сотрудники моим.

— Мы живем в опасное время. Мы уже не можем вернуться к тому, что было.

— Согласен с этими словами.

— Как представитель гражданской власти, в противовес военным порядкам, я считаю крайне важным ничего не скрывать, чтобы между нами было понимание.

— Госпожа Верховный лорд, — ответил Вальдор, — все это уже решено. У нас мало времени. Я спрашиваю, что вы хотите узнать?

Теперь, когда настал этот момент, Кандавир почему-то не хотелось начинать. Казалось, что, зайдя так далеко, достижение конца было тем, от чего нужно было отказаться.

Она сделала жест диску, и тот запульсировал мягким светом режима ожидания.

— Я бы хотела начать с Маулланд Сен, — произнесла она.

— Маулланд Сен, — ответил Вальдор. — Не то место, о котором я вспоминаю с теплотой.

Пять

— Начало записи —

Маулланд Сен. Не то место, о котором я вспоминаю с теплотой. Мало кто помнит о нем сейчас за пределами Ордена.

[Сколько лет прошло?]

Сто двадцать шесть. Это дольше, чем простая смертная жизнь.

[Я полагаю, это время на вас не сказалось.]

Сказалось, но не особо. То был альянс стран. Они объединились в худшие годы анархии. Климат в тех широтах был суровый — это тоже играло немаловажную роль. К тому времени все метеоспутники были уничтожены, а зимы стали более лютыми. Чтобы избежать сокращения численности населения, потребовалась бы определенная форма объединения, как и в других регионах земного шара, где внутренняя организация деградировала до неузнаваемости.

Я помню скалу. Черную, как нефть. Свинцовые тучи и непрекращающиеся бури сопровождали наше наступление, словно сами небеса были против нас. Экипировка замерзла раньше, чем мы смогли ею воспользоваться. На заре нам приходилось разжигать костры под двигателями транспортеров, прежде чем продолжить движение. А ветер… он был подобен бесконечному крику.

[Расскажите о целях кампании и подготовке к ней.]

Всё происходило в первые годы активной экспансии. К тому времени планы Императора уже воплощались в жизнь примерно несколько десятилетий, но в большинстве случаев мы не действовали открыто. Заявленные нами территориальные владения оставались скромны — их было достаточно для того, чтобы обеспечить доступ к необходимым материалам и установить границы вокруг объектов, где проводились исследования, которые нуждались в защите. Лишь тогда, когда все объекты находились в безопасности, а сил было достаточно, мы смогли двигаться вперед, не скрываясь как прежде.

Маулланд Сен было не первым государством, которое мы завоевали — оно находилось слишком далеко от укрепленных нами центров управления. Но все-таки я думаю, что Он с самого начала обратил на него особое внимание. Этот альянс все же выделялся среди множества мерзостей. Мы слышали все истории и изучили сведения шпионов. Он знал это место. Ранее Он уже бывал там.

[Для стенограммы: под «Он» вы имеете в виду…]

Императора, конечно же. Ему было известно, чем там занимались, и Он хотел полностью это искоренить, как только представится такая возможность. Понимаете, это всегда оставалось целью, даже в те ранние годы. Мы не просто вели сражения за территорию — мы боролись за то, чтобы стереть с лица Терры остатки колдовства. Я вижу вашу улыбку. Но опять-таки, сейчас это не сильно-то и понимают. Возможно, это следствие нашего успеха. Скажи сейчас слово «колдовство», и над тобой недоверчиво посмеются, но во времена анархии существовали разнообразные верования, которые многих привели к моральному разложению. Человеческая душа, если её оставить без присмотра, склонна морально разлагаться, и это открывает двери. За этим миром так долго никто не присматривал. Множество дверей так и остались открытыми.

Маулланд Сен являлось королевством ведьм на самой крыше мира. Трудно было представить себе царство, настолько близкое к кошмару. Оно сочетало всё наихудшее, что было в Тёмную эпоху — там не было ни законов, ни иерархии сильнейших, ни настоящей науки, было лишь сознательное потакание невежеству и бесчинствам. Им удалось сохранить обрывки знаний и использовать их в грязных целях, придавая себе видимость военной мощи. На деле она была такой хрупкой, что начала рассыпаться, как только мы вторглись. Я сравнивал их военную силу с ясенем из давно забытых легенд этого края — ствол был крепким, как железо, но сердцевина прогнила. Он знал, что королевство можно уничтожить, даже когда советники рекомендовали соблюдать осторожность. Был отдан приказ — так всё и произошло.

Вы спрашивали о деталях. Эта кампания была одной из первых, в которой участвовало значительное количество Легионес Катэгис, а также наши регулярные войска. Это стало первой битвой при участии целого легиона, хоть и не было их первым сражением. В данном случае он выбрал Четвертый, который в то время назывался «Железные лорды». Они являлись специалистами в искусстве осады как на генетическом уровне, так и благодаря тренировкам. Другие легионы в то время еще не были полностью готовы к сражению, но они были одними из первых, и Его впечатлила их подготовка.

Вместе с катэгис нам удалось собрать двадцать два полка обычных войск. К тому времени имперская армия уже была разделена на дивизии по климатическим зонам, поскольку капризная погода планеты являлась главной преградой глобального завоевания, и нам удалось призвать специалистов по сражениям на холоде. Большинство наших воинов были оснащены подходящими доспехами и имели возможность использовать модернизированное оружие. Это была скорее необходимость, а не роскошь. Условия были таковы, что человек под воздействием стихии без помощи техники или запрещенных методов защиты умирал в течение нескольких часов. Как я говорил прежде, это было адское местечко. Я задавался вопросом, как вообще там могла продержаться жизнь. Мы нашли ответ по прибытию.

Также там участвовали Легио Кустодес. Тридцать воинов, включая меня, которым было приказано лишь защищать. Никто не ожидал, что мы будем играть ведущую роль в боевых действиях. Во многих смыслах Маулланд Сен был испытанием для катэгис. Мы хотели увидеть, будут ли они такими же смертоносными в большом количестве, какими они показали себя ранее в малых формированиях.

[Вы не назвали их привычным именем.]

Могу, если вам это нужно. Громовой Воин, на низком готике.

[Расскажите об их примархе.]

Об их командире? Не совсем понимаю, почему вы об этом спрашиваете. Изначально задумывалось, что подразделения будут несколько меньше тех, которые получились в итоге, а посему их звания были организованы по традиционным полковым порядкам. Примарх являлся эквивалентом ранга генерал-капитана во всех смыслах: он отвечал за дисциплину и руководил всем легионом. Он ничем не отличался от своих солдат физически, но отлично проявил себя в бою, в командовании войсками, и был назначен самим Императором. Снаряжению примарха уделялось особое внимание, но вы должны помнить и о том, что мы все время занимались инновациями. Технологии переоткрывались или воссоздавались каждый год. Некоторые войска отправлялись на войну в прекрасных доспехах, в то время как у других была броня старого поколения. Естественно, примархам и их подчиненным предоставили лучшее из того, что у нас было. Примархов должно было быть двадцать — по одному на каждый запланированный легион, хотя к тому времени не всем дали это звание.

Примархом Четвертого был Ушотан. Он был превосходным воином и прекрасным полководцем. Я очень восхищался им во многих отношениях.

[Расскажите о ходе самой битвы.]

Эти истории вам известны. Они очень точны. Записи всех основных сражений хранятся в башне, доступ к ним у вас есть. Что я еще могу добавить?

[Каково это было — находиться там в качестве свидетеля?]

Понял.

Я не испытываю от боя ни удовольствия, ни страха. Но это не распространялось ни на воинов Ушотана, ни на врагов. И те, и другие были свирепыми. Нашего врага называли Жрецом-королем. Он сам себя так назвал, и это имя отлично ему подходило. Его последователи были фанатиками, обезумевшими как от боевых наркотиков, так и от лжи, которой Жрец-король их пичкал. Каким-то образом они даже в этой холодной пустыне завладели технологией забытой эпохи и научились ею пользоваться, или же им показали. Результаты этого были просто отвратительными. Мы сражались с людьми, сшитыми вместе, словно в насмешку над обликом человека. Некоторые сидели в механизмах, их тянули в битву стимуляторы боли. Многие из тех, с кем доводилось сражаться, в той или иной степени были слеплены в нечто иное — они променяли человеческое достоинство на необузданную силу.

Города, расположенные на границе, мы завоевали относительно быстро, так как там зараза Жреца-короля была слабее, а вот центр конфедерации всегда находился в глубине страны, на высоких пиках, где ветер нес осколки льда по небесам. Мы подготовили плацдарм в долинах на юго-западе и полетели на челноках, чтобы укрепить наши пути снабжения на севере. Операция разворачивалась вдалеке от нашего дома, но у нас были свои первичные преимущества — технологии, уверенность, энергия. И всего-то через месяц мы уже планировали, как будем прорываться дальше.

Как я уже сказал, местность всегда была против нас. Неулучшенные воины страдали от сильного истощения, и этого было не избежать. Чем дальше мы продвигались на север, тем больше солдат теряло рассудок. В ветре слышались голоса, а холод был невыносимым. Те, кто погиб, вновь встречались на пути в образе призраков бури, и это действовало на нервы рядовым солдатам. Если бы мы взяли с собой только их, мы не смогли бы продолжить поход. Это не было непредвиденным обстоятельством и лишь подчеркивало потребность в генетически сотворённых отрядах. Я говорю откровенно, поскольку некоторые уже сомневаются в том, что Терру завоевать без них было бы невозможно. Мы слишком низко пали и выпустили на волю огромное количество монстров. В ту ледяную ночь это и стало тем самым оружием, благодаря которому мы продвинулись вперед.

Несмотря на то, что с нами был Император, это была трудная схватка, но в её исходе никто по-настоящему не сомневался. Каждая цитадель давала отпор, на каждое наступление приходилось контрнаступление. Они знали погодные условия, они досконально знали ландшафт, и отступать им было некуда. В последнем штурме погибло более семи тысяч генетически улучшенных ударных войск. Если бы вы видели, как сражались Громовые Воины, их самоотверженность и безудержность в резне, вы бы оценили природу того, с чем нам довелось там столкнуться.

Часть слабостей, продемонстрированных нами в Нордике, была устранена. Доспехи, которые мы используем сейчас, сделаны из керамических и металлургических сплавов, а не из стальных пластин и закаленной кожи, которые носили в те времена некоторые из нас. У наших клинков есть энергетические поля, а болтерное оружие заменило старые карабины и лазвинтовки. На то время в Маулланд Сен был практически такой же уровень развития технологий. Отличала нас лишь вера. Жрец-король был опустошен — его тирады были очевидными даже для тех, кого он вел на вечные муки — а нас вел Он. Это, в конце концов, всегда было главным отличием, где бы мы ни сражались.

[Но на что это похоже?]

Простите, что?

[Пребывание там, на что оно похоже?]

Я не знаю, как ответить на данный вопрос. Я приложу все усилия, чтобы сделать это.

Там была… болезнь. Мы все ощущали её вкус. С тех пор я сталкивался с подобными ощущениями, сражаясь с врагами родственного происхождения, но в те времена это было для меня в новинку. Это не вызывало ничего, кроме отвращения, как у меня, так и у моих братьев. На Громовых Воинов под командованием Ушотана это, казалось, производило совсем другой эффект. Их сила словно выросла на некоторое время. Я предположил, что они обладали способностью усиливаться благодаря всему, с чем сталкивались. Ярость была полезна, но у нее были свои недостатки. Стены, окружающие последнюю крепость, были возведены посреди гор. Укрепления располагались высоко и были хорошо защищены, словно они готовились к нашему вторжению в течение многих лет. Я помню, как смотрел на крепость в последнюю ночь перед тем, как поступил приказ её уничтожить. Сзади крепость освещал зеленоватый свет, её черные стены блестели. Здание по-своему было шедевром, но извращенным. Каждый уголок огромных оборонительных сооружений будто бы воплощал боль в той или иной форме. Были и другие испытания, наряду с физическими. Призраки висели у нас на хвосте.

[Надеюсь, вы говорите в переносном смысле?]

Нет, я использую тот термин, который считаю подходящим.

Может быть, было бы разумнее замедлить ход наступления, чтобы снизить наши возможные потери, но к тому времени катэгис уже были в плену круговорота агрессии. Смерть не значила для них ничего. На какое-то время показалось, что и приказы для них ничего не значили — их жестокость не поддавалась контролю.

И вот я вспоминаю этот город, потерянный во тьме и льдах где-то на краю мира. Вокруг него лежит снег сугробами по десять метров. Высокие зубчатые стены увешаны оружием, извергающим пламя. Тогда мы атаковали и задействовали нашу тяжелую артиллерию, превращая снег в потоки талой воды. Мы продвигались сквозь серое море грязи, которое находило свой путь внутрь нашей брони. Танки заглохли, а электрические реле закоротило. Нам пришлось выпустить в бой пехоту быстрее, чем ожидалось, ведь стены всё еще были целы.

Ушотан сделал первый рывок вперед. И как только он оказался внутри, началась такая бойня, которую я не мог себе даже представить. Далеко не все люди Жреца-короля были развращены — некоторые были рабами, других можно было спасти, и они могли бы продуктивно работать на Империум. Но в этом, однако, Громовые Воины и показали свою величайшую слабость. Они были похожи на боеприпасы, которые мы использовали на тот момент — мощные, но нестабильные. Как только катэгис сорвались с поводка, их стало сложно контролировать. Они подобно приливу хлынули внутрь, сметая всё на своём пути. Громовые Воины продемонстрировали в тот момент абсолютную мощь генетически улучшенных солдат. Если бы нам захотелось удостовериться в их доблести, то мы не смогли бы получить более четкого примера, чем этот. И все же обе стороны понесли огромные потери. Это казалось… бессмысленным.

Я поговорил с Ушотаном после того, как мы окончательно взяли под контроль цитадель. Крыша здания была разбита, а стены превратились в груды щебня. Это было уже далеко за следующую ночь — весь день прошел в бою, и мы едва могли посмотреть вверх, чтобы это заметить. Я помню, как его броню покрывала замерзшая кровь. Его шлем был сорван, а рука сломана. Началась новая буря, и поля сражений покрыл свежий снег, скрывая следы серой слякоти, которые мы видели.

Когда я нашел его, он смеялся. Его глаза излучали яркий свет. Я подумал, что он похож на дух всех убийств.

[Что он сказал?]

Он сказал мне, что впервые осознал, зачем его создали. Он сказал, что я никогда не почувствую то же самое и что из-за этого ему меня жаль.

[Что вы ответили?]

Я был встревожен, насколько помню. Не из-за его комментария или подразумеваемого оскорбления, а из-за ощущения. Я чувствовал себя так, словно мы выпустили на волю нечто такое, что будет трудно держать в рамках дозволенного.

[И куда это чувство вас привело?]

[Куда оно вас привело, генерал-капитан?]

— Конец записи —

Шесть

— Вы его действительно уязвили, — произнесла Армина.

— Не думаю.

— Но он замолчал в тот момент.

Кандавир вздохнула.

— Времени не было. И это моя вина. Мне не следовало приходить настолько поздно.

Вдвоем они быстро пересекли ярко освещенный коридор, поспешно направляясь из зала Совета прямиком к месту приема гостей. Охранники бездельничали на перекрестках, но старались выглядеть бдительными, когда Верховный лорд проходила мимо. Уже смеркалось, и скоро должна была произойти смена караула. Весь комплекс казался наполовину бездействующим, словно он погрузился в полудрёму и теперь гадал, сколько времени осталось до рассвета.

— Он назначил мне еще одну аудиенцию, — сказала Кандавир, как только они свернули в длинный коридор, ведущий вниз к внутренним воротам.

— Мне казалось, что вы можете требовать столько, сколько захотите.

— Я никогда ничего не требовала, — отрезала Кандавир. — Теперь же, когда я познакомилась с ним поближе, это кажется мне еще более абсурдным, чем раньше. Я чувствую, что он хочет поговорить. Мне-то казалось, что это будет похоже на высасывание крови из камня.

Армина замедлила шаг, и они обе на мгновение остановились.

— Я еще раз повторю. Я не понимаю, чего вы этим добиваетесь, даже если у вас будет столько часов, сколько нужно. Мы все в этом заинтересованы. Весьма заинтересованы уже несколько месяцев.

— Не сейчас, — ответила Кандавир. — Мы всё еще сможем отступить, если понадобится. Сперва я хочу услышать это из его уст, — она улыбнулась. — Я приверженец таких методов.

— Как только вам будет удобно, — прошептала Армина, и они двинулись дальше.

— Мне почему-то казалось, что он… более гордый. Он говорит, как негорделивый человек. Только представь, после всего, что он натворил.

Они дошли до приемных покоев, где у двери стояли двое стражников в кольчугах. Кандавир сделала жест, и они распахнули двери, открывая шикарную комнату, убранную тонкими тканями при тусклом свете люменов. По бокам полированного стола, на котором стояла чашка недопитого рекафа и лежала салфетка с крошками, располагались два длинных дивана. Человеку, сидевшему на диване слева, мантия была явно не в пору.

— Офар, — произнесла Кандавир, подбегая к нему и хватая его за руки. — Ты вернулся назад целым и невредимым. Каждый раз, когда ты уезжаешь, я…

Мужчина улыбнулся и кивнул.

— Аи, кондедва. Меньше волнуйся. Оно того стоило.

Армина присела рядом, и охранники закрыли дверь. Кандавир присела напротив Офара, расправляя свои длинные одеяния и шаркая ногами.

— Расскажи мне.

Он взял инфопланшет и протянул ей.

— Здесь всё. Прочти, если хочешь уснуть со скуки. Но если не хочешь, то есть две вещи, которые ты должна знать.

Армина аккуратно дотянулась до своего воротника и активировала скрытый в нем генератор помех. Маловероятно, что палаты Верховных лордов прослушивались, но и такого варианта никто не исключал; за свою короткую жизнь гражданские чиновники администрации Империума стали почти такими же параноидальными, как и военные.

Единственным признаком того, что она сделала, стал легкий треск в отфильтрованной атмосфере.

— Во-первых, — начал Офар, — осмотр Башни и внутренних стен. Ты была права. Кустодии больше не патрулируют основные дороги, а концентрируются на здании Сенаторума. Мне не удалось проследить за многими из них, но они уходили куда-то под землю. В буквальном смысле. Я подозреваю, что там есть помещения, к которым ни у кого из нас нет доступа. Совершенно непонятно, зачем они там собираются. Но дело вот в чем — как бы то ни было, мне совершенно ясно, что их здесь очень мало. Ничтожно мало, гораздо меньше, чем я ожидал. Конечно же, мы не можем быть уверены. Но я кое-что подозреваю, Верховный лорд. Подозреваю, что многие сражаются где-то в другом месте, и что те, кто находятся здесь, напряжены до предела. Может, поэтому он и вернулся сейчас? Более удачного момента может и не быть, но он долго не продлится.

Кандавир кивнула.

— Ясно, хотя было бы глупостью недооценивать их. Всё это в итоге дает вакуум, который нужно заполнить. Но чем?

— Как ты и предполагала, Сенешалями из Департаменто Региа Интериор. Я видел, как остальных перебросили в южную часть Сенаторума. Один новый полк — Образцовые Кастеляны. Слышала о них?

— Не приходилось. А во-вторых?

Офар подался вперед и ткнул длинным пальцем в инфопланшет в руках Кандавир.

— Усовершенствованное стрелковое оружие. Болтерное оружие, гранаты у личного состава, множество зажигательных боеприпасов. Я мало что понимаю в маркировках партий, но там указано количество. Здесь не производится ничего подобного. Я вообще понятия не имею, где такое можно достать. Это слишком незаконно, но тем не менее всё пропустили. Контейнеры находятся где-то во Дворце. Вот в чем твоя вторая проблема.

— Как ты и предсказывал. — Кандавир откинулась на спинку и посмотрела на цифры на экране инфопланшета. — И как нельзя вовремя.

Армина настороженно посмотрела на Офара.

— Тебя обнаружили?

Офар пожал плечами.

— Да кто их знает. Я слышал, что они видят каждый клочок тени под солнцем. Но я так не думаю.

Он повернулся к Кандавир.

— Я не думаю, что тебе нужны другие доказательства.

Кандавир криво усмехнулась.

— О да, мне бы не помешало больше доказательств. И еще больше времени.

— Они засуетились. Что-то началось. На твоем месте я…

— Но, к счастью, ты не на моем месте, Офар. Он назначил мне еще одну встречу.

— Я уже высказала свои опасения на сей счет, — вмешалась Армина.

— Теперь ему нужно, чтобы ты разговаривала, — произнес Офар, — еще больше задержек. Он не дурак, и тебя дурой не считает.

— Да я и не думала так, — ответила Кандавир. — Но у меня есть свои причины желать этого. Даже сейчас мы мало знаем о том, откуда всё это взялось. Об этом должен сказать он, если возможно, и всё запишется. — Она отложила инфопланшет и сложила руки. — Доказательства. Суд. Вот так всё и должно быть.

— Это опасно, — сказала Армина.

— Он убийца, — отозвался Офар. — Говорят, что он может убить одним лишь взглядом.

Кандавир фыркнула.

— Бред.

— Ты сомневаешься, кондедва. Сомневайся я тогда, мы бы никогда не выбрались из Африки. Запомни этот урок.

Кандавир окинула его раздраженным взглядом и лишь на миг она снова стала той маленькой девочкой — слишком избалованной для страха и раздраженной тем, что её видеозаписи оставили, когда всё вокруг горело. Затем её выражение растаяло, и на лице проявились жесткие черты старости.

— У меня всего достаточно, чтобы подать сигнал. Но их можно будет отозвать обратно в любой момент.

— В любой момент, — повторила Армина.

— В любой момент, — повторил Офар.

В зале воцарилась тишина. Отовсюду сквозь толстые стены просачивался низкий гул машин. Эти машины постоянно работали и всё строили, строили, строили. Кандавир посмотрела на побеленный потолок. Даже тут, в самом сердце самой могущественной империи за всю историю, уже можно было заметить трещины. Всё шло слишком быстро и не так, как надо.

— Очень хорошо, — тихо сказала она. — Скажи им, чтобы приступали.

Лиора Харрад находилась в Темнице уже шесть часов, и такая долгая смена действовала ей на нервы.

Женщина подняла руку, на которой виднелся полупрозрачный слой антибактериальной синтекожи, заметив легкую дрожь. Она проголодалась и сильно устала. И всё же она вряд ли могла покинуть свой пост без разрешения Илаеда.

Лиора опустила руку и оглядела ряды техников на своих местах, похожих на тюремные камеры — их было четыре тысячи в обоих направлениях. Уже не первый раз она задавалась вопросом, что делает среди них.

Это место не было настоящей темницей. Однако все его называли именно так, поскольку оно выглядело под стать старым метафорам — каменные стены, покрытые мхом; сырость; массивные арки в темноте; толстые и неровные плиты на полу, многие из которых покрылись трещинами. Лиора не имела ни малейшего понятия, когда это место соорудили, но одно было ясно — очень давно.

Спуск занимал долгое время. Ей потребовалось больше часа езды в турболифте от верхних пределов охраняемого рабочего комплекса, чтобы пересечь множество уровней нарастающей темноты и секретности, прежде чем гниющее сердце Темницы наконец-то поприветствовало её еще одним тяжелым рабочим днем.

Ежедневный путь туда походил на путешествие во времени. Ты начинаешь с вершины, где сверкающие стены из золота и алебастра поднимались ввысь наперекор высотному климату и ловили сияние открытого солнца. Затем спускаешься сквозь доимперские места, где блоки из потрескавшегося скалобетона нагромождены друг на друга, а свет постепенно меркнет, уступая место рядам промышленных люменов. Еще немного времени, и ты окажешься под землей по-настоящему, скользя по транзитным шахтам на цепных подъемниках и мельком улавливая мерцание нижних уровней жилого модуля в темноте. Там было много чего, что ускользало от глаз — фундаменты мощных реакторов, которые снабжали разрастающийся город энергией, водяные фильтры, сточные туннели и бесконечно вращающиеся лопасти их очистных сооружений. Открытые проходы в тоннели заманчиво зияли, но без каких-либо указателей или достаточной подсветки было непонятно, куда они ведут.

Всё ниже и ниже. В замкнутой атмосфере становилось всё жарче, и пассажирам в лифте пришлось снять теплую одежду. Около дюжины остановок с целью проверки безопасности. На первых контрольно-пропускных пунктах стояли Сенешали из Департаменто Региа Интериор. Охрана становилась всё более грозной по мере того, насколько глубоко ты продвигался, пока наконец-то не достигал дна, где находились смертные слуги в золотых одеждах. Время от времени процесс даже контролировался одним из охранников-кустодиев, безмолвно возвышавшимся над очередями рабочих техников, заходивших в Темницу.

Лиора их боялась. Все их боялись. Конечно, ведь такова была их работа — стоять в тени, ничего не делая, и молча наблюдать. В редких случаях, когда они двигались, шепот их брони был подобен призрачному гудению идеально выверенных механизмов. От них исходил слабый запах ритуальных благовоний. В сверхрациональном Империуме они были отголосками мистического прошлого и обладали таким грубым физическим мастерством, что даже душа боялась их созерцать.

За последним караулом находилась Темница. Её размеры устрашали — целый город, погребенный в недрах гор и совсем лишенный света, если не брать во внимание созвездия из плавающих люменов, которые висели над более глубокими на вид шахтами, уходящими, судя по всему, вглубь к самому сердцу планеты. Некоторые помещения были стандартного человеческого размера, другие — воистину гигантские, но все они были сырые с приторным запахом и искореженные временем. Дышать таким тяжелым воздухом — все равно что глотать пыль неисчислимых поколений, что были заперты здесь, внизу, в то время как наверху мир горел от высвобожденной силы атома. Они спали тут в безопасности, планировали, строили и ждали момента, чтобы вновь заявить о себе.

Лиора вздохнула и размяла плечи. Рабочее место перед ней выглядело так же, как и всегда — стеллажи с колбами и пузырьками, от которых исходил слабый свет фоточувствительных химикатов. Микрокогитатор загудел, выбивая узкую полоску проштампованного архивного пергамента. Линзы анализатора смотрели с правой стороны, а с левой находились дозатор и центрифуги. Коммуникационные трубы змеились вокруг нее, и каждая была заполнена вакуумными емкостями, готовыми к отправке специалисту в лабораторию. Механические руки подергивались над её головой, свисая с рельсов, тянущихся по всей длине гулкого зала, и были готовы подхватить любой груз и отправить его вниз по длинной дороге, ведущей к инкубаторам.

Вокруг нее работали техники — занятые руки, сгорбленные спины и лица, скрытые за преломляющими гроздьями увеличительных линз. Транзисторные бусины шипели от статики. Время от времени её обрывки прыгали и мелькали в длинных проходах, на мгновения освещая угольно-черные своды. В помещении стоял запах аммиака, а из пыхтящих трубок то и дело вырывались струйки пара.

Она снова перевела взгляд на колбу, зафиксированную на месте медными зажимами, на которой сходились дюжины калиброванных инжекторов и сенсорных ламп. Она размышляла о том, что внутри, о его недостатках и достоинствах, и о том, что можно сделать с первым, чтобы сохранить второе. Девушка сняла амниотический слой, чтобы вновь пропустить ток через содержимое.

«Сангвинарный обцессивный типаж Б, — ввела она в мыслепластину когитатора. — Нужно постараться это исправить. Снова».

Прежде чем Лиора успела потянуть рычаг, её височная комм-бусина запульсировала. Сначала она хотела проигнорировать её, ведь исследование находилось на этапе, требующем концентрации, но потом вспомнила, что стоит на кону. Она отменила операцию и вытащила электроды из раствора прекурсора, после чего залила сосуд хладагентом. После этого она проверила зашифрованную передачу.

— Я рассмотрел твой запрос, — раздался тонкий голос Илаеда. — Хорошо, если тебе это так необходимо, но поторопись.

Итак, он согласился. Отлично. Никаких гарантий никогда и не было.

— Слушаюсь, — ответила она и оттолкнулась от рабочего места. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы отсоединить нейральные контакты, и вот она уже шла по длинному коридору, стуча каблуками по каменному полу.

Никто не смотрел ей вслед. Ряды лиц сотен рабочих оставались неподвижными на своих местах, которые заливали пятна белого света. Единственными звуками оставались скрип автоматических игл, щелканье машин и слабое бульканье трубок с амниотической жидкостью. Благоговейная атмосфера. Почти религиозная.

«Иронично», — подумала она.

Лиора добралась до внешних ворот, прошла проверку системы безопасности и направилась в душ, чтобы переодеться из спецкостюма в стандартную униформу. Плоть на руках под синтекожей, которую она снимала, оказалась опухшей и бледной от раздражения, как и всегда. После этого она прошла проверку сканеров и прижала кончик пальца к анализатору феромонов, терпеливо ожидая, когда появятся иглы для взятия образца крови.

Лиора всё еще находилась в пределах Темницы, но уже за пределами стального капкана периметра, охраняющего помещения, в которых кипела настоящая работа. Охранников здесь было по-прежнему много, как и коллег-техников, но уровень контроля снизился. Она посмотрела вверх, туда, где во влажном воздухе вяло висели штандарты «Раптор Империалис». Рано или поздно ты сойдешь с ума, если постоянно работаешь в замкнутом пространстве и не видишь неба над головой. Ей доводилось слышать сплетни о техниках, которые слетали с катушек. Их утаскивали охранники, после чего бедолаг никто больше не видел. Лиора даже подумывала изобразить нечто подобное, чтобы увидеть то место, где безумцы заканчивают свои дни. Но теперь у нее была своя великая цель, которая скрашивала рутину.

Девушка шла уверенно, поскольку самый верный способ привлечь к себе внимание — показать хоть малейший намек на неуверенность. Постепенно толпы людей стали всё меньше. Она направилась к нижним складам, где количество сотрудников из крови-и-плоти уступало количеству неуклюжих роботов-погрузчиков. Одни помещения были настолько огромными, что с пола невозможно было разглядеть потолок. В другие склады вход был запрещен, и они были закрыты тяжелыми бронедверями. Каждый дюйм этого мира пропитывала паранойя и жажда познать все секреты, которые находятся в таинственном подземном городе.

Она добралась до своего пункта назначения — невзрачной металлической двери со стандартным набором защитных пломб и устройством для сканирования сетчатки. Женщина скользнула к дверному проему, прижимаясь всем телом к его внутреннему краю.

— Я на месте, — сообщила она по выделенному каналу. — Доступ, пожалуйста.

Потребовалось некоторое время, чтобы команда прошла наверняка — без сомнений, им всем нужно было действовать осторожно. Затем замки один за другим открылись. Сканер мигнул, и печати сломались. Лиора легонько толкнула панель доступа, и дверь открылась с характерным шипением. Девушка скользнула внутрь помещения, и ее окутала кромешная тьма, когда дверь за ней закрылась.

Лиора стояла на месте какое-то время, ожидая, пока её дыхание выровняется. Она уже могла унюхать то, что искала — нечто аккуратно сложенное неподалеку для дальнейшей инспекции. Единственной задачей оставалось проверить корректность отчетов — это была последняя партия, и после того, как всё будет готово, её отправят.

Девушка вдруг шмыгнула носом. В помещении было затхло и душно, но помимо спертого воздуха, как во всех складах на этом уровне, она ощущала запах еще чего-то. Это что-то напоминало… ладан.

Прежде чем она догадалась, люмены вспыхнули словно факелы. Она попыталась выскользнуть в дверь, но, похоже, замки заклинило намертво. Девушка заморгала, но её слепота только усилилась. Несмотря на это, она смогла заметить две важные и неожиданные вещи.

Во-первых, здесь не было того груза, который должен был быть. На полу отсутствовали складские ящики, но царапины на скалобетоне говорили о том, что они когда-то находились здесь.

Во-вторых, она была здесь не одна. Второй человек был гигантского роста, на треть выше её и гораздо больше. Даже с затуманенным слезами зрением она смогла разглядеть того, кто оказался здесь вместе с ней. Осознание заставило её задыхаться от страха.

— Техник Лиора Харрад, класс Терций, — спокойно произнес Самонас, сохраняя обычную официальную дистанцию. — Я думаю, нам с вами пора поговорить начистоту.

Семь

Ночь, где-то в пустошах. Ровная песчаная почва покрывала проклятущую впадину, полную кустарников и пыли, забившейся в зубы и заставляющей кожу зудеть. В вышине ярко сияли звезды, не заглушенные световым загрязнением и похожие на россыпь точек цвета слоновой кости на фоне глубины космоса. Убывающий полумесяц придал далеким холмам во тьме светло-голубой оттенок.

Акилла тащился вверх по склону, чувствуя боль в суставах — и в родных, и в металлических. Одежда висела на нем чуть свободнее, чем раньше. А когда-то боевое облачение сидело на нем как влитое. Он хорошо в нем выглядел, и это для него многое значило. Теперь все, как предполагалось, было более цивилизованным, но он всегда видел правду в присказке, что девчонки любят солдат. Он много где побывал, участвовал во многих сражениях, двигаясь вместе с кампаниями, которые, казалось, никогда не заканчивались, и это было довольно весело. Несмотря на все изменения, кое-что на войне оставалось неизменным — алкоголь, скука, время убивать. И вне моментов затишья, проведенных в наркотическом угаре и запоях в обнимку с друзьями, его вновь внезапно охватывало возбуждение от битвы.

Акилла очень любил сражения. Поначалу он участвовал в них за деньги, дававшие ему все, что нужно, чтобы купить ту немногочисленную хорошую аугментику у ткачей плоти из картелей Мумбай-Раштры. Долгое время это было прибыльным дельцем, и все, что от него требовалось, — это выжить. Его правый глаз был заменен на окулус-прицел, в правой руке находился вольфрамовый стрежень, а обе ноги были переделаны с использованием мускульно-дермальных усилителей. Он отказался встраивать в нервную систему болегасители, поскольку они также притупляли удовольствие, а оно в те дни было более важным.

Это было хорошее время. Войны были частыми, короткими и локальными. Ни у кого не было достаточно мощи, чтобы окончательно добить кого-либо другого, и потому все сводилось к стычкам и поджогам — они быстро завершались и быстро оплачивались. Он не помнил, когда это начало меняться. Кто-то давным-давно рассказал ему об императоре с юга — а может, с запада, — который уверенно перемалывал небольшие королевства. То ли Юлия, то ли Эленора, но кто бы это не сказал, он уделил этому мало внимания, потому что истории об «императоре, который уверенно перемалывает небольшие королевства» ходили всегда. Из-за самовнушения или страха — зависело от точки зрения.

Впрочем, в этот раз он оказался настоящим. Работы становилось меньше, и в первый раз Акилле пришлось путешествовать, чтобы найти ее. Начали очерчиваться границы со сторожевыми башнями и патрулями. Уровень жизни стал ниже в той же мере, в какой сражаться стало труднее и не так весело. Армии стали укомплектовываться более толковым снаряжением и еще большими пушками. А хуже всего было то, что им платили не за результат, а за профессию.

После того как он чуть не погиб в том дельце у Арабинской впадины, пришлось много над чем поразмыслить. Выяснилось, что большинство совсем не любит солдат — именно у них имелись деньги и оружие, — и потому стало больше опасностей. В воздухе витали идеи о мщении. Хорошие времена были признаны плохими пугающе большим числом людей, и начали ходить слухи о линчевании.

Потому Акилла сделал то, что делал всегда — просто адаптировался. Он пошел на восток, потом на север, скрывая свою аугментику и медленно исчерпывая запас монет с прошлой большой работы в поисках выхода. Куда бы он ни пошел, везде была одна и та же история — Император, Император, Император. Чем больше он странствовал, тем больше он открывал глаза. Вновь начались стройки — города, порты, фабрики. Небольшие королевства действительно распадались с каждым годом все быстрее — их ресурсы и население проглатывал этот огромный зверь империи, которая, казалось, неожиданно появилась везде в одно мгновение.

Её называли Империумом. С ней возродился и целый язык, полный сбивающих с толку чинов и обозначений, и единая эмблема, парящая на тысяче различных штандартов — голова орла, окруженная молниями. Людям, казалось, нравилась эта эмблема. Там, где поднимались такие штандарты, воцарялся шаткий порядок.

Это был мрачное представление, но не то, против которого можно выступать, по крайней мере пока. Акилла нашел призывной пункт в индустриальной зоне гиперконурбации Рохинь и потратил последнюю монету на то, чтобы отскрести худшие метки своей прошлой жизни. Как оказалось, ему не стоило об этом беспокоиться — призыв был почти неиссякаемым, и офицеры уделяли происхождению рекрутов самую малую толику внимания. Честно говоря, выбор у них был невелик, поскольку Терра купалась во множестве Акилл, каждый из которых искал того же, что и другие, и мог рассказать те же мрачные истории.

Так сражения начались вновь. Теперь это не так развлекало, поскольку он должен был войти в состав батальона и следовать приказам. Тем не менее ему платили. Он увидел больше того мира, который был вылеплен и переделан до такой степени, что никто не знал, что и думать, за исключением тех ужасающих воинов нового Империума, что шагали по нему подобно закованным в золото стражам из забытых времен.

Акилла даже видел одного такого издали. Он должен был сконцентрироваться на собственном сражении — продвигаться вдоль осушенных ирригационных каналов для штурма заброшенной насосной станции — но стоило тебе лишь бросить взгляд на этих золотых дьяволов, и все прочее казалось почти бессмысленным. Он использовал свою старую аугментику, чтобы рассмотреть все получше, и так с расстояния в почти три километра он наблюдал за происходящим.

Он не мог сосчитать, скольких противников убило это создание. Он не мог увидеть, что оно делало, столь быстрым был темп. Этот… дьявол использовал не огнестрельное оружие, как любой разумный человек, а какое-то окутанное электричеством копье. Старый ржавый танк был опрокинут ударом ноги — опрокинут ударом ноги — а затем разодран на куски из горящего металла.

Акилла был в шоке. Подобная физическая мощь была… нечестной. В ней не могло быть удовольствия. Не было ни единого шанса, чтобы кто-то смог нанести успешный ответный удар. Не было ни единого признака, чтобы кто-то давал этим существам деньги, что было отклонением — сражаться за самого себя, без стоящей награды за службу, было самым извращенным желанием из всех.

Так что он выключил аугментику и вернулся к тому, что ему следовало делать. И все же он никогда не забывал. В городах они несли эти орлиноголовые знамена и праздновали возвращение цивилизации, но на передовой, в пустынях и руинах, монстров спускали с поводка. Не имело значения, что они были облачены в золото и багрянец, что они выглядели, как нечто благородное и изысканное, потому что ничто благородное и изысканное не могло создать этих тварей. Это было мошенничество, а Акилла знал все о нем, потому что бывал по ту его сторону чаще, чем не был.

После этого он поник головой. Акилла шел туда, куда говорили, не обращая внимания на имена и места, ведь чем меньше знаешь — тем лучше. Он начал пить, чтобы забыться, а не ради веселья, и у этого были предсказуемые последствия. Воин постарел. Импланты стали болеть, его история, и так ничтожная, скорее всего, подходила к концу.

Он перешел в запас. Выяснилось, что были и другие, кто не совсем поощрял путь, которым все шло. Некоторые были оппозиционерами и ворами, некоторые — сумасшедшими; другие были такими же, как он, и никогда никуда не вписывались. А были и те, как ему стало известно, у кого были более фундаментальные вопросы. Медленно, сам того не замечая, он дошел до грани, опустившись до слухов, все еще витавших в быстро очищающемся воздухе — если ты знал, где слушать.

Верность была странной штукой, думал Акилла про себя. Он никогда не считал себя особо верным чему-то, и все же вот он, там, откуда начал, и делает то, что делал годы тому назад. Теперь опасность была выше. Намного выше. Шансы пережить год были меньше, чем когда-либо. По крайней мере, ему снова было весело. Это было важно.

Ковыляя к вершине склона, он поскользнулся и подвернул щиколотку на камне. Акилла оперся на свою шип-винтовку — древнее оружие, почти такое же длинное, как он сам — и перевел дух. Воздух был холодным и быстро станет еще холоднее с течением ночи.

Под ним находилось передовое подразделение, развернувшееся в рифтовой долине. Ночной воздух отдавал прометием и гудел от низкого рыка сотен двигателей на холостом ходу. Натриевые лампы мерцали среди темных корпусов, выдавая движения тысяч марширующих пехотинцев. В стороне молчаливо ждал транспорт снабжения, защищенный двойными полосами тяжелой брони. Поисковые дроны, черные как смоль и почти безмолвные, рыскали в воздухе.

Акилла почувствовал пульсацию на шее. Шмыгая носом, он потянулся к треккеру на поясе. Его большой палец с усилием прошелся по идентификационной панели, выдавая проклятье возраста. Катушке связи потребовалась секунда, чтобы прочиститься, и затем она засветилась — простое сообщение, которого они ждали неделями.

Он уставился на него, проверяя, что это то, что нужно. Акилла почувствовал, как его немощное сердце наполняется силой и бьется сильнее, точно как в старые времена. Его жесткое лицо рассекла улыбка.

<Выступаем,> - говорил треккер. По всей рифтовой долине тысячи треккеров должны были сказать то же самое.

Точно по сигналу сотни двигателей кашлянули дымом и ожили. Дроны снизились, готовые к помещению в контейнеры. Фары машин зажглись, положив длинные грязно-золотые лучи на освещенную луной степь.

«Мы в деле», — радостно сказал он себе, ковыляя вниз по склону к своему личному транспорту. Он на ходу перепроверил блок питания винтовки, и само это действие принесло ему удовольствие.

Первые транспортники уже выдвинулись. Часы уйдут на то, чтобы только очистить стоянку, такова была численность собравшихся здесь — изгнанники, ренегаты, неудачники всех мастей, подбадриваемые истинными верующими — но сам путь, похоже, будет коротким.

«Мы в деле», — подумал Акилла, спеша присоединиться к своему отряду, не зная, да и не заботясь о том, откуда пришел приказ. Такие вещи его никогда не волновали, важна лишь основная суть.

Опять на марше. Как и должно быть.

Сначала Верховных лордов не было.

Империи в ее ранние дни требовались только генералы, и их было достаточно. Император был всегда, и Он был звездой, вокруг которой все вращалось. Для многих Император и Империум были практически синонимичны, отражая друг друга. Это было упрощение, но уловившее фундаментальную истину — без Него не было никакой разницы между этой новой силой и всеми другими, что на короткое время возвышались до этого. В языке старых логиков Император был необходимой частью Империума, хотя вряд ли достаточной.

Кроме того, конечно же, был Малкадор. Малкадор и Император, Император и Малкадор. Никто не знал, кто был первым. Слухов было великое множество. Некоторые говорили, что Малкадор был первым генным творением Императора. Другие говорили, что они были близнецами, одному из которых досталась сила, а второму — хитрость. Третьи же говорили, что Малкадор путешествовал по Земле, собирая осколки великого целого, и создал Императора как создание-гештальт бесконечной мощи. Существовали и слухи, что были проведены какие-то шаманские ритуалы, но было непросто понять, кто, для кого и над кем их проводил. Многие поклонялись Малкадору. Еще больше ненавидели и боялись его, рассказывая, что он нашептывает ложь в уши Императора, чтобы держать бедноту угнетенной и подчинить богачей себе.

Про Малкадора с уверенностью можно было сказать только одно: он знал о слухах, приложил руку к их распространению и тщательно следил за тем, чтобы все они были ложными. Суть Малкадора была в том, что у него не было сути — он был тенью, воспоминанием, бледным отражением более великой души, шедшей рядом с ним. Его сила, сама по себе колоссальная, была силой уклонения и неясности. Император воздвигал горы словом правды. Малкадор стирал их тысячами лет лжи.

Затем шел Вальдор, золотой чемпион. Хоть по виду он и был членом триумвирата, на деле воин был слугой для других. Он был знаменосцем, держателем чаши, приносящим черепа. Если в происхождении двух правителей были сомнения, то с ним все было ясно — Вальдор был сделан, создан из смертного терранского сырья. Возможно, были другие генерал-капитаны или провалившиеся попытки создать такого, но он был тем, кто выжил. Был тем, кто задал шаблон для Легио Кустодес, который никогда не сломается. Если бы Вальдор был другим, возможно, и Кустодии были бы другими. Он был суров, холоден, скромен, умен и сдержан. Как и все они. Возможно, это было результатом процесса их создания, или же влияния их капитана. Природа или воспитание? Даже среди полубогов могли полыхать старые споры.

Под этими тремя долгое время никого не было. Солдаты, ученые, строители, художники — да, но ни чиновников, ни советников. Они поначалу и не были нужны, ведь кто мог сравниться с этим трио сверхлюдей? Какой совет эти левиафаны могли бы принять от немытой массы зашуганных и озверелых людей?

Это начало меняться лишь тогда, когда пали первые города. Армия завоевывает, администрация правит. Сначала намерения Императора были простыми — вернуться к порядкам прошлого, вернуть законность, изгнать суеверия и религию, войти в новый век открытий. Имперские поданные сперва исчислялись тысячами, затем сотнями тысяч, а затем миллионами. Даже самый могучий вождь не мог бы править такими массами без поддержки.

Началось все с магистров-темпорал, правителей провинций, поставленных, чтобы обеспечить сбор налогов и безопасность, когда армии уходили к следующим завоеваниям. Вскоре они подкрепились Статскими лордами в регионах, которые приняли ответственность за расширяющиеся кластеры провинций. Какое-то время — почти семьдесят лет — эта система трещала по швам, едва справляясь с множеством запросов растущего населения. Продовольственные бунты в Азии-Майорис, дефолт в Индонезийском блоке и нескончаемые гниющие язвы кратковременных волнений и мятежей во всех остальных местах. Император все время был на войне или удалялся к своим тайным научным программам, и не мог уделять время каждому мелкому спору или бунту.

Когда Дворец был отстроен по общему плану и столицу Империума перенесли в Гималазию, появилась возможность заложить более крепкий фундамент. Нормы для правительства, по слухам, очерченные Малкадором, приобрели форму в первых указах Лекс Пацифика. Статские лорды стали вторым звеном власти, поднадзорные четырем «Верховным» статским лордам, каждый из которых был ответственен не за географический регион, а за ветвь власти: лорд-командующий-милитант Имперских армий, магистр Администратума, маршал-провост Дивизио Арбитрес и канцлер владений Империума. Тогда никто не знал, даже люди, о которых шла речь, удержится ли такой порядок, или же он будет стерт или переделан волнами изменений, но пока что было создано высшее звено власти, напрямую подчинявшееся Императору.

Некоторые древние принципы не были приняты. Никогда не принимался демократический мандат, поскольку мир был слишком опасен, чтобы позволить массам выбирать направление движения. Это всегда была диктатура, возглавляемая единственным человеком, но с перспективой милостивого государства в сердцевине. Верховные лорды не были ни номинальными, ни бесправными фигурами. Пока Император шел по разрушенным континентам во главе генетически улучшенных армий, на их плечи легли такие вопросы, как распределение скудных ресурсов, надзор за действиями правоохранителей и восстановление всего того, что умышленно было отброшено более безответственными поколениями.

Как сказал Ноум Ретрайва, первый магистр Администратума: «Они меч, мы перо. Есть старая поговорка насчет относительной силы каждого, но я забыл точную формулировку».

Все они прошли извилистый путь до высшего положения. Ретрайва был рожден для правления — он был наследником одного из старых чистокровных родов с западного побережья Мерики, разрушенного атомными бомбами, и при этом фантастически богат. Он легко принял решение вступить в новый Империум, поскольку сила всегда признает силу. Ноум принес с собой костяк из девяти полных бронетанковых полков и хранилища, полные ценных технологий, получив за это награду. Он был не только циником, думавшим только о своем обогащении, но и ужасающе скрупулёзным. Под его руководством возможности Администратума быстро росли, поглощая сотни чиновников, или «адептов», как все чаще они назывались на готике.

Пелопс Дравагор, канцлер владений Империума, был человеком Ретрайвы. Кли-Сан Вея, лорд-командующий-милитант — человеком Малкадора. Остался только маршал-провост, высшая власть по Лекс и глава быстро растущей сети Арбитрес. По некоторым причинам в результате закулисных махинаций, которые даже Кандавир сочла затруднительным восстановить в деталях, пост был отдан не лидеру старой школы вроде Ретрайвы, не быстро продвинувшемуся подхалиму вроде Дравагора, а беженке из Африки, сделавшей себе имя в хаотичных трибуналах Гималазии и арбитражных палатах.

Ювома Кандавир, маршал-провост. Титул все еще казался странным, будто незавершенная шутка. В своих коротеньких пальцах она держала воплощение всех законов, навязывание порядка и подавление гражданских беспорядков. Вероятно, ожидалось, что на должность назначат авторитариста, но Кандавир никогда не была такой.

— Когда войны завершатся, — годами ранее сказала она Малкадору до того, как была назначена на пост, и они были едва знакомы, — история говорит нам, что победившая армия поворачивается против народа. Что защитит людей? Оружие? У них его нет. Только гражданская сила. Только закон.

— Армия хранит порядок, — мягко произнес Малкадор. Это прозвучало с приятным удивлением.

— Пока что, — ответила Кандавир, смотря прямо в морщинистое и сухое лицо Сигиллита. — Но завоевание когда-то закончится. Что тогда?

— Откуда вы знаете историю?

Из старых видео-книг, спасенных из горящих окраин Африки — было единственным ответом. Сигиллит мог насмехаться над этим сколько угодно. Возможно, он прожил достаточно долго, чтобы помнить старые триумфы воочию, но она знала — то, что рассказывал ей отец, имело место быть. Так всегда было и всегда будет, и не важно, сколь милостивым и великодушным казался этот Император.

Воин — слуга рабочего.

И теперь она вновь была на пути в Башню, чтобы проверить стойкость этой мантры. Штормовые облака пришли ко Дворцу с запада, омывая стройку грязным ливнем. Тяжелые краулеры и краны с трудом катались по замерзающей грязи, их грузы раскачивались под дуновением несущих снег ветров. Буря предвещала быть сильной. Они случались тут часто, вскипая из чистого воздуха и изрыгая свою ярость на хрупкие покровы этой дерзновенной новой столицы. Несмотря на это, строительство продолжится. Технотворцы примут меры предосторожности, сжав окованные железом челюсти, и продолжат. Так или иначе, возведение города не остановится.

Воздушное судно продиралось через бурю, по его иллюминаторам бежали серые ручейки. Световые ориентиры на посадочной площадке были тусклыми и неясными из-за молотящего ливня.

Калликс проводила ее в комнату, как прежде. И как прежде, разговор был неуместным.

— Суровая погода, — сказала адъютант.

— Да, очевидно так, — ответила Кандавир, размышляя, можно ли говорить с сарказмом с этими людьми.

А затем все вновь растворилось, как в прошлый раз, оставляя каменную комнату, гладкий мрамор и наполненную эхом пустоту. Солнце теперь не освещало этот камень, и окна были открыты водовороту серого, скрывающему башни на горизонте.

— Внушительный шторм, — сказал Вальдор, приветствуя ее кивком.

Он совсем не изменился. Его настроение, казалось, никогда не меняется. Здесь он вновь выглядел огромным, закутанным в простую мантию, которая будто усиливала, нежели скрадывала его выдающийся внешний вид, и говорил в ученой, аккуратной манере, от которой ей хотелось кричать.

— Мы к ним привыкли, тут, наверху, — произнесла Кандавир, без разрешения заняв свое место.

Вальдор сел напротив нее с идеально прямой спиной.

— Я уверен, что это так. Впрочем, этот шторм будет проверкой.

Похоже, на этот раз в прелюдиях не было нужды. Смотреть в глаза Вальдору было все так же трудно — нечто в этом неестественном спокойствии было почти бесконечно пугающим — но правила уже были установлены.

Она, впрочем, уже отдала приказ. Где-то на западе уже двигались конвои. Знал ли он? Были ли какие-то ограничения у того, что он мог выяснить? Если так, он ожидаемо не подал вида.

— Не желаете начать? — спросила она.

— Конечно.

— В этот раз у меня есть другая тема. Слухи. В них, возможно, нет фактической правды, но я слышала их более чем от одного источника.

— Интригует.

— Вы говорили со мной об Ушотане, — сказала Кандавир. — Вы отметили, что с примархами Громового легиона есть известные проблемы, как и с личным составом. Меня ознакомили с новой программой об улучшенном командовании Имперскими армиями, хранящейся в тайне от Совета, которая должна исправить эту проблему. Новые генералы, если хотите.

— Какой источник у этой… информации?

— Если вы ожидали конкретики, то ее нет. Я никогда не знала, что с этим делать, и администрирование армии — не моя забота, — она сглотнула, почувствовав, что у нее пересохло в горле. — Но зная о том, что вы рассказали мне о примархах катэгис, мне интересно, есть ли что-то, о чем Верховному совету следовало бы знать.

— Так это и есть начало?

— Да, если вы пожелаете.

— Я боюсь, вы ошибаетесь, Верховный лорд. Для Имперской Армии нет новых генералов. Но я, конечно же, осведомлен об инциденте, который породил эти слухи. Активируйте свое записывающее устройство, и я расскажу вам о нем.

Восемь

— Начало записи —

[Благодарю. Когда случился этот инцидент?]

Двадцать шесть лет назад.

[Во Дворце?]

Это секретная информация.

[Ага.]

Я все прекрасно помню. Вы знали это? Ничто не сокрыто от меня, с того дня, как я проснулся после моего перехода в это новое, высшее состояние. Имена, лица, действия — все они живы и так же реальны, как в тот момент, когда впервые появились в моей жизни. Но даже в противном случае я бы помнил тот день абсолютно ясно. Он выжжен в моей памяти как клеймо. Я вижу те события во сне. Даже наяву ощущение никогда не проходит.

[Какое ощущение?]

Падения. Падения сквозь дыру во вселенной, без возможности схватиться за край. Я вижу, вы опять улыбаетесь. Это правда. Я никогда не считал себя искусным оратором.

[Тогда, возможно, с самого начала?]

Я был с Сигиллитом. Лордом Малкадором. Мы обсуждали как раз то, чем вы интересовались у меня. Вы напомнили мне о моих опасениях насчет катэгис во время кампании Маулланд Сен. Эти опасения не исчезали в течение последующего века их войн. Мы завоевали большую часть земного шара к тому моменту, Громовые Воины были на острие атаки, так что не думайте, будто мы были невнимательны к их жертве. Тогда верилось: все, что могло быть доведено до идеала — стало таковым. Громовые Воины были действительно устрашающим проектом. Их оружие и доспехи были почти такими же хорошими, как у Легио Кустодес. Их численность быстро росла, следуя за улучшениями в методах гено-культивирования, применяемых здесь и в других местах.

Но этого всегда было недостаточно. Они оставались нестабильными, от примарха до неофита. Они внезапно ломались, теряли рассудок или просто переставали подчиняться приказам. Для нас дело было не только в сухой практичности — на это было мерзко смотреть. Кровь воина могла внезапно восстать против артерий, по которым текла, органы могли начать пожирать сами себя, или мускулы могли взорваться быстрым, сокрушающим кости ростом. Для гордого и бесстрашного создания это была жалкая смерть.

Вам стоит знать и то, что они вполне осознавали высокую вероятность подобного исхода. Это имело ожидаемые последствия для их психики. Зная, что они ограничены во времени и обстоятельствах, воины стали проявлять свою склонность к риску еще более опрометчиво. Ими было трудно управлять еще в начале, но когда Империум начал приближаться к своему зениту, появился риск того, что они станут империей внутри империи, полной старой бездумной опасности прошлого.

Об этом я и пришел поговорить с Малкадором. В прошлом мы часто встречались, чтобы обсудить это, порой в присутствии Самого Императора. Тогда, однако, наш совет проходил без Него, но с лучшим практиком генного искусства во всем Империуме. Конечно же, вы знаете это имя — я говорю про Астарте.

[Амар Астарте.]

Верно. Мы втроем собрались обсудить кое-что, что разрабатывалось уже какое-то время под Его наблюдением. Способ восстановить порядок в сложившейся ситуации. Мы получили нашу империю с помощью генетической науки. Мы все верили, что слабости империи также можно очистить с помощью нее. Каждая победа наших армий соответствовала победе в подземных лабораториях, созданных Императором. Важно понимать, насколько фундаментальной была эта программа и насколько трудной. Мы работали с крупицами древних знаний, многие из которых потерялись в веках и сохранились лишь благодаря Его неустанным усилиям. Сложность была чудовищной. Требовались огромные траты ресурсов. Каждый раз, когда мы находили бесценную технологию в ходе кампании, ее возвращали и привлекали к главной цели — найти решение проблемы генетической нестабильности.

Меня порой спрашивают, почему на то, чтобы подчинить этот мир, ушло столько времени. Мне хочется ответить, что ни одному другому завоевателю не приходилось ковать оружие прямо во время войны. В итоге победа породила победу, но это было непросто.

Наша встреча в тот день была необходима из-за определенных разногласий о правильном курсе действий на той стадии. Сигиллит был очень близко знаком с работой Императора и ратовал за радикальный курс, или, во всяком случае, мне так казалось. Лорд Малкадор имел, и сейчас имеет, большую веру в генетическое ремесло. Как он утверждал, наша единственная ошибка в том, что мы не пошли так далеко, как могли бы.

Мне казалось иначе. Я не обладал той непоколебимой верой в технологии, которые мы использовали. Массовое производство генетически созданных воинов полно подводных камней. Конечно, в Ордене мы биологически изменены, но для нас процедура индивидуальна и кропотлива. Обеспечить таким образом целую армию — слишком затратно, производственные мощности Империума не смогли бы тогда генерировать ничего более. Впрочем, я придерживался мнения, что на тот момент кустодии могли обеспечить следующую стадию роста Империума, подкрепленные гораздо большими армиями неулучшенных солдат, которые мы тогда имели. Это и было главным камнем преткновения.

[А что Астарте?]

Астарте — служащая. Она гений, несомненно, но ее ремесло — это наука, а не политика. Она считала себя слугой Императора. Если быть более точным, я думаю, она считала себя проявлением намерений Императора.

Здесь я должен сделать ремарку. Есть люди, которые по глупости считают, что Империум — это результат работы одного человека. Выдающегося человека, вне всякого сомнения, но тем не менее единственного. Это крайне опасное предположение. Как мы сами много раз видели, едва культ личности достигает определенной точки, становится невозможным удержать приписывание ей божественности. Это всегда было опасностью, о которой предостерегали многие демагоги в прошлом Терры, и потому Император всегда уделял внимание тому, чтобы распределить обязанности между теми, кто был достаточно умен для реализации Его планов. Я считаю, Его величайший дар — знать возможности тех, кто ему служит. Он восторгается силой человеческого разума и будет защищать тех, в ком видит потенциал. Так что Империум — это результат труда многих умов, объединенных общей идеей.

Астарте — одна из них. За исключением Самого Императора, никто из живых во всем мире не может понять методы генетических манипуляций лучше, чем она. Мы никогда тесно не сотрудничали, в силу разных обязанностей, но я восхищаюсь ей, как никто другой.

[Каковы были результаты совещания?]

Результатов не было. Оно закончилось до подведения итогов.

[Вы сомневаетесь. Вы хотите продолжить?]

Это событие выжжено в моей памяти. Я размышляю, как лучше рассказать о нем.

Представьте себе ситуацию. Мы были глубоко в основании того, что сейчас становится Внутренним дворцом. Это было сердце наших действий, и большая часть его остается запретной для доступа. Это владения Сигиллита во всем, кроме имени — его древний орден раскопал это место и наполнил его своими артефактами. В близком соседстве со старыми пещерами были вытесаны новые помещения. По большей части, это было сделано, чтобы получить доступ к технике, в сохранении которой Сигиллит сыграл важную роль. С другой стороны, я верю, что символизм был здесь более важен. Мы, как нам казалось, воскрешали человечество, и поэтому начали как положено, рядом с древнейшими его останками.

Были и другие места. О некоторых знал только Император. О других — мы все. Одни были рядом, под рукой, другие очень далеко, выбранные в соответствии с планом более великого проекта. Потому, когда включилась тревога, мы были слишком далеко от того места, где должны были быть.

Я часто размышлял о том, изменилось ли бы что-то, будь я ближе. Я считаю, что Малкадор ощущает то же самое, и то, что нас там не было, — источник вины для нас обоих. Однако Император был в самом сердце событий, и если Он не смог успешно вмешаться, я должен полагать, что ни у кого не хватило бы сил, чтобы предотвратить то, что случилось.

Мы действовали так быстро, как могли. Мы были подобны разразившемуся шторму. Я призвал из Легио всех, кого смог, и мы направились в запретный центр. Все мысли о секретности пропали: в тот момент мы бы разорвали небеса, чтобы добраться до цели. Малкадор пошел с нами, как и Астарте. Я до сих пор помню, как росло мое отчаяние. Я думаю, я был как никогда близок к тому, чтобы ощутить страх в тот момент, не за себя, но за нечто большее.

К тому времени, когда мы прибыли, там царил полный хаос. Стены трескались, потолок рушился. Опоры, на создание которых ушли годы, искривлялись под неожиданной нагрузкой. Везде были трупы — техники, мастера, мех-работники. Даже кустодии были повержены, но по каким-то причинам, которые я не мог понять, их броня была цела.

Вскоре мы были под землей, покрытые серой пылью, и продирались через тьму и дым. Залы были огромны. Десятки тысяч трудились здесь, все в строжайшей секретности, и выжившие были в панике, пойманные в ловушку в коридорах, будто скот на бойне.

Я не видел Императора, но понял, почему. Все структура этого места была критически повреждена, а Он удерживал ее в целости. Хотя я не мог определить точно Его местонахождение, без Него помещения уже были бы завалены обломками. Я чувствовал себя странно, двигаясь через объем пространства, полностью залитый присутствием Императора. Это также было для меня напоминанием о Его мощи. Даже мне нужны такие напоминания, время от времени.

Итак. Чем больше я видел, тем больше чувствовал, как меня охватывает ужас. Помните, я говорил о слабости при Маулланд Сен? Это было то же самое ощущение, только многократно усиленное. Я видел, как закаленных бойцов рвет кровью, или как они разбивают голову о камни. Каждый люмен мигал, окрашивая кровавые пятна узорами гаснущего света. Было сложно дышать, даже с нашей физиологией и защитой.

Чем глубже мы спускались, тем больше ужасов наблюдали. Это было хуже, чем Маулланд Сен, ибо это было в месте, которое мы сами же и создали. Оно должно было быть безопасным, защищенным настолько, насколько смертные могут сделать его таковым. Это было еще одним уроком для нас — не бывает безопасных мест.

[Где это было? Что стало с тем местом?]

Я не могу рассказать вам всего. Вы поймете больше по ходу рассказа.

Мы спешили спасти то, что можно было спасти. Я приказал людям из своего Ордена взять под контроль внешний периметр, и они постепенно сделали это. Им пришлось добить множество тех, чей рассудок сдался от того, что они увидели. Тех, кто еще мог выжить, забрали в медицинские центры. Аварийные группы инженеров сновали туда-сюда, укрепляя внешние врата, чтобы нас не похоронило заживо внутри, пока мы трудились там. К каждому был приставлен кустодий, поскольку безумие еще пело в воздухе, и я мог доверять только тем, кто был иммунен к нему.

Тогда я начал понимать истинную природу того, с чем мы столкнулись. Король-Жрец был лишь осколком, вырезанным из этого темного кристалла, жалкая частица гораздо большей скверны. Я тогда мог ее вдохнуть. Мог почувствовать ее сущность, будто змиеву траву на языке. Даже сейчас я порой чувствую этот вкус.

Главное из множества помещений было к тому времени потеряно для нас. Внутри него разгорелся пожар, и ценные сосуды оказались поврежденными. Я заглянул внутрь лишь на секунду и увидел двадцать опустошенных резервуаров, по которым еще скакали разряды. С этим ничего нельзя было поделать, и я почти отказался и от глубинных хранилищ. Но Астарте надавила, и я последовал за ней. Она сказала, что там еще есть, что спасать, и я быстро увидел, что она права.

Ниже, в длинных галереях, вырезанных в камне, находились вторичные репозитории. Представьте себе стены высотой пятьдесят метров, уходящие в темноту за границы видимости, вдоль которых стояли аккуратно рассортированные по секциям колбы. В хранилищах контролировалась температура, однако я уже чувствовал, как она начинает подниматься. Некоторые носители выглядели серьезно поврежденным: с разбитыми стеклами или с отказавшими электро-замками. Если бы они остались здесь еще чуть дольше, они все бы сгорели.

Астарте была бесценна в те мгновения. Она знала, какие именно колбы нужно забрать, а какие придется оставить. Я привлек к работе всех, кого можно, из своего Ордена, поскольку все техники на этом уровне были мертвы или пропали без вести. Мы задокументировали все, что взяли, и проследили за тем, чтобы ничего из спасенного не потерялось. Двое из нас, Астарте и я, провели немало времени, работая вместе. Мы почти не разговаривали, поскольку нужно было спешить, но я запомнил выражение, застывшее на ее лице — почти бесконечный ужас. Я не всегда могу расшифровать проявления человеческих эмоций, но в тот момент мне не нужна была помощь в этом. Мы оба знали, что работа всей ее жизни — работа, как бы вы могли сказать, всего Империума, — была близка к полному уничтожению.

В итоге, впрочем, худшего не случилось. Проект Императора не был потерян безвозвратно. Все, чему мы научились за эти долгие века восстановления, не исчезло, хотя основа была очень серьезно повреждена. Я сам вынес сосуды из огня, чувствуя пульсацию жизни в них сквозь латные перчатки.

Когда все было сделано, нам пришлось отступить. Многие более глубокие хранилища оставили огню. Все сооружение, в конце концов, начало рушиться, и наши остававшиеся там силы были отозваны на поверхность. Я был последним, кто отбыл, вместе с Малкадором. Я помню, как мы бежали по последнему коридору, взметая клубы пыли, и отметил, что он может двигаться быстро для старика, если захочет.

Так это закончилось. Великий и разрушенный труд, от которого остались лишь самые крохотные частицы.

[Почему вы мне это рассказываете?]

Вы попросили об этом.

[Я спрашивала о командовании для Громового легиона.]

Я думал, моя мысль очевидна. Мы пытались побороть генетическую нестабильность. Если бы у нас получилось, мы бы создали субъектов, силы которых можно было бы контролировать гораздо лучше. Они были бы теми, кому можно было поручить командование. После того, как этот мир будет полностью в безопасности, нас ждут более грандиозные поля сражений. Тысячи их.

[Но проект провалился.]

Да.

[А сосуды, которые вы спасли…]

Он провалился, Верховный лорд. Нет никаких новых генералов для имперских армий.

[Тогда и я подошла к сложной части. У меня есть еще один вопрос.]

Я знаю.

[Отчетов об активности Громового легиона не было месяцами. Тишина, даже в Верховном совете, где мы обычно получали сводки. Это отсутствие как-то связано с тем эпизодом? Или изменились какие-то протоколы безопасности, которые хранят их действия в секрете?]

Я ответил на ваши вопросы.

[Да. Подробнее, чем я надеялась. Но не на главный. Что случилось на горе Арарат, генерал-капитан?]

У вас закончилось время.

[Я была там. Я видела останки. Что случилось с Громовыми Воинами?]

— Конец записи —

Девять

Воздух уже начал становиться разреженным.

На протяжении всего путешествия было холодно, особенно на привалах, когда можно было заглушить машины для экономии топлива, но теперь падающая температура стала проблемой. Транспорты по большей части были старыми. У многих на боках был выгравирован Раптор Империалис, особенно на тех машинах, что находились в авангарде, где сконцентрировалась самая тяжелая техника. Впрочем, Акилла мало что знал об этом — его место было глубоко в расходной части колонны, там, где доимперские транспортеры шипели и тряслись, взбираясь по пыльным горным дорогам. Все время пахло нефтяным топливом, даже когда поднимался сильный ветер, что, казалось, происходило постоянно.

Акилла уцепился за борт транспортера своего отряда и смотрел вперед. Всю дорогу земля круто поднималась вверх. Выжженные леса из черных сломанных палок вместо деревьев — наследие какого-то древнего апокалипсиса — уступили место скудному пейзажу из замерзших скал. Черно-серое небо затянуло громовыми облаками так, как он никогда в жизни не видел, и с него постоянно моросило. Грунтовые дороги под ними неуклонно превращались в месиво бледного рыхлого гравия, и даже полугусеничным грузовикам конвоя было тяжело поддерживать скорость.

Конечный пункт назначения был скрыт от глаз зубчатой ширмой горных вершин, каждая из которых выглядела больше предыдущей. Конвою придется забраться еще выше, пока огромное терраформированное плато вокруг Дворца не облегчит путь. Пока же они видел эти горы такими, какие они были на протяжении всей истории человечества — бастион, препятствующий любому движению, непреодолимый и величественный. Для Империума стало великим триумфом покорение этого невообразимо огромного массива, прокладывание дорог, заполнение долин и выравнивание самых высоких пиков. Конечно же, ирония состояла в том, что именно все это также дало возможность дойти туда.

Командиры называли это «крестовым походом». Акилле этот термин не нравился. Он казался слишком близким к тому, что ему говорили во время сражений среди фанатиков Объединения. Он не любил размышлять о мотивации всего этого и думал лишь о том, что это шанс нанести ответный удар по тем, кто уже успели стать самодовольными и авторитарными. Всегда была вероятность, что его использует кто-то другой, такой же самодовольный и авторитарный, но что еще оставалось делать таким, как он? Акилла всегда был хорош только в одном, и, по крайней мере, это была возможность показать себя в последний раз.

— Эта пурга будет сильной, — сказал Слак, стоя рядом с ним на подножке и держась одной рукой за борт транспортера.

— Ага, — отозвался Акилла, глядя на надвигающуюся бурю. Хотя воздух был разреженным, в нем как будто бы чувствовалось статическое электричество. Снег с дождем свободно стекал по бортам транспортера. — Она добавит трудностей.

— Им тоже.

Слак был здоровенным, но одряхлевшие мускулы начали заплывать жиром. Его борода была мокрой от ливня и растрепанными пучками липла к клепаному нагруднику. Термальное копье, висящее у него за спиной, было укрыто непромокаемым брезентом. Акилла думал, что его лучше было бы оставить в кабине, подальше от осадков, но Слак предпочитал всегда держать оружие рядом, а о некоторых вещах со Слаком спорить было нельзя.

Спустя еще два часа тяжелого пути, бросив сломанные и побитые погодой останки десятка собственных транспортеров, разношерстная армия добралась до последнего отмеченного на карте поселения перед выходом на плато. Акилла не знал, как называется это место. Это было угрюмое, серое подобие конурбации, состоящее сплошь из индустриальных комплексов и очистительных заводов, извергающих столбы испарений высоко в воздух. Здесь не было ни стен, ни сторожевых башен, потому конвой просто прогрохотал по главному транзитному пути, коптя здания и выдалбливая глубокие следы в покрытой коркой льда грязи. Некоторые жители вышли поглазеть. Большинство же продолжало свою работу, поглядывая на бурю. А почему нет? У них не было причин думать, что это не еще один Имперский полк, идущий вверх на плато для регулярных учений. Планета сейчас находилась в состоянии мира. Налетчиков больше не осталось — Император прекратил их существование своими мирными действиями.

— Я когда-то проходил этим путем, — сказал Слак, угрюмо глядя на ряды мануфакторий и дымовых труб.

— Да? — без особого интереса спросил Акилла.

— Очень давно. Тут тогда ничего не было. Только ветер. Немного коз. А теперь взгляни-ка на это.

Акилла собрал мокроту и сплюнул в замерзающий дождь.

— Такие места теперь везде, братан. На южной стороне их еще больше. Поэтому мы и пошли этой дорогой.

Слак протер визор, оставив жирную кляксу на оправе бронестекла.

— Все поменялось слишком быстро. Вот в чем проблема. Нельзя заставить людей измениться слишком быстро.

Акилла не знал об этом. Он прищурился, глядя во мрак, и увидел большую станцию арбитрес в отдалении с опутанной лесами коммуникационной башней. За ней виднелось крупное сооружение — возможно, гарнизон.

— Нам нужно зачистить эту станцию, — кисло заметил он.

— Зачем? Кое-кто хочет, чтобы они знали — мы идем.

— Я знаю. Но все же нам нужно ее зачистить.

Слак засмеялся похожим на треск скорлупы звуком.

— Потерпи, — сказал он. — Их будет еще много.

Вскоре после этого они добрались до другой стороны, прогромыхав через все поселение без единого выстрела. Дорога стала лучше и совершенно точно использовалась как транспортный коридор между городом обеспечения и его центральным узлом. Снег с дождем усилился, тарабаня по бронированной обшивке, и скоро этого хватило даже Слаку, который протиснулся через люк и получил возможность ознакомиться с вонью наемников внутри.

Акилла остался наверху, скалясь от укусов ветра. Так прошли километры в неудобной, скрипящей по швам процессии. Ему в некоторой степени нравилась это безмолвие. Время от времени он активировал свой аугментический целеуказатель, выкручивал его на максимальные настройки и смотрел далеко вперед.

Снег с дождем становился просто снегом. Небо темнело до чернильной черноты, и на горизонте с запада сверкали молнии.

Прошло немало времени, прежде чем он увидел его. Осталось последнее, трудное восхождение, во время которого ему казалось, что старые двигатели наконец-то взорвутся, а затем они окунулись в пустоту рукотворных равнин после окончательного подъема. Ветер завывал здесь еще сильнее, ревя на заснеженном ландшафте под затянутыми небесами. Свежий снег собрался в вихри и теперь выплескивался буранами, снижая видимость почти до нулевой.

Акилла дрожал. Его кости сильно болели. Костяшки пальцев, обмотанные слоями обшарпанной синтекожи, будто приросли к металлу дверцы люка. И все же он оставался наверху, выдавливая каждый миллиметр увеличения из своей аугментики. Почему-то он чувствовал, что будет увидеть, как все разворачивается с самого начала. Он слышал множество историй об этом месте, и некоторые из них могли даже оказаться правдивыми.

В итоге он увидел его лишь мельком — облака опускались все ниже, метель становилась сильнее. Впрочем, этого хватило, чтобы заставить его дрожать по иным причинам. На секунду Акилла увидел крепостные валы, взметнувшиеся в небо подобно замерзшей волне. Он увидел сотни башен, одну выше другой, большинство из которых все еще удерживались в хватке железных опор. Он увидел северные врата, вырезанные из горы и затем покрытые сверкающим золотом и алебастром. Здесь был и потрепанный Раптор Империалис во всей своей славе, выделявшийся не только черным, красным и золотым цветами, но и своим легендарным обликом.

Львиные врата.

Будет ли Он там, этот Император, где-то за этим высоким проходом? А есть ли разница? Его золотые монстры уж точно будут и, без сомнения, другие ужасы Нового века, но Сам архитектор — это было бы что-то.

Акилла, наконец, сдался, спустившись с точки обзора и закрыв входной люк над головой. Внутренности транспортера пахли так же плохо, как и всегда у любого из них, но хотя бы тут было теплее, чем снаружи. Его ботинки расплескали темную жидкую грязь по полу, и он, покачиваясь, дошел до места рядом со Слаком.

— Видел что-нибудь?

— Врата, на миг.

— И что думаешь?

Акилла задумался над этим. Он не знал. Что-то в этом дворце вызвало в нем странное ощущение, будто бури были предупреждением. С другой стороны, те, кто вел их, привыкли к штормам.

— Это проход, — ответил он, потянувшись за протеиновым пайком. — Они все выглядят одинаково до того, как их пробьют.

Он откусил кусочек и принялся жевать.

— И совершенно точно их пробьют, — сказал он.

К тому времени, когда Кандавир вернулась в свои покои, весь комплекс был уже полностью мобилизован. Протоколы безопасности были активированы за час до этого по ее импульсному приказу, и когда она прибыла на место, внешние двери ангара уже были окружены линиями лазпушек и находились под охраной ударных кораблей. После приземления она быстро высадилась и поспешила к точке сбора. Армина встретила ее по дороге, и обе торопливо направились к гаражам наземного транспорта.

— Он это сделал, — сказала Кандавир дрожащим голосом.

— А у вас были сомнения? — сухо спросила Армина.

— Были. В самом деле были, — несмотря ни на что, она ощущала неприятное чувство в животе. Она хотела избежать этого как угодно, любыми отговорками или оправданиями.

— Так он рассказал вам? Как вы и надеялись?

Кандавир бросила на нее взгляд.

— Он заткнул меня, как и до этого, — она гневно тряхнула головой. — Это было очень странно. Он говорит больше, чем я когда-либо надеялась, а затем не говорит ничего. Будь это кто-то другой, я бы сказала, что он играет со мной, но он не плетет интриги. Он даже не знает, как плести интриги.

Армина обеспокоенно посмотрела на ее худое лицо.

— Если ваши подозрения подтвердятся, вас покарают, Верховный лорд. Представьте, что потребуется, представьте, каковой будет цена за то… чтобы закончить все эти…

— Я не знаю, как это случилось, без подробностей, но я посмотрела в его глаза, когда задала вопрос, и в них не было ничего. Ни уверток, ни вины. Я не думаю, что он стал бы чего-то избегать, если бы верил, что это в его интересах.

— Его интересах или его хозяина?

— Его. В том-то и проблема. Просто задумайся на минутку, почему это было сделано. Задумайся над тем, что он нам уже рассказал.

Все вокруг них пришли в движение. Регулярная охрана Кандавир, тридцать человек в полном боевом облачении, спустилась с уровней бастиона и выстроилась позади и по бокам от них. Прислуга бежала со своих постов, получив приказ обезопасить несколько цитаделей Верховных лордов и размышляя, как это сделать. Даже сейчас через защищенные узловые передатчики пойдут новые приказы, активируя протоколы мобилизации службы безопасности. Весь процесс проходил так, как должно, и в обычное время это придавало бы немного уверенности. Конечно, все эти маневры были в той или иной степени бесполезны, но только Кандавир понимала, почему именно.

— Сигналов от конвоев еще не было? — спросила она, достигнув уровня наземного транспорта и почувствовав запах прометия еще до того, как открылись двери.

— Ничего, — ответила Армина. — Буря.

— Как иронично, — сказала Кандавир, запуская цикл разблокировки и вызывая локационную бусину Офара. — Ты должен выбираться сейчас, — сказала она ему по воксу. Перед ней громадные адамантиевые противовзрывные ворота начали тяжело раздвигаться. — И это значит сейчас.

— Отдаешь мне приказы, кондедва? — удивленный голос Офара вернулся через линк. — Не бойся. Мы привыкли к побегам, ты и я.

— В этот раз я не бегу. А ты — да. Мы поговорим, когда все это закончится.

Затем они двинулись через гараж. Двенадцать наземных машин уже ждали, их большие двигатели набирали обороты в гулком хоре. Они были бронированными, на шести колесах с цепями на покрышках и закопченными ракетными орудиями по обоим бортам. На дальней стороне гаража внешние двери медленно поднимались, позволяя тяжелым шквалам снега залетать внутрь.

Специально назначенные телохранители разместились в своих машинах, по четыре человека в каждой. Еще трое ждали Кандавир, чтобы занять ведущую. Перед тем как протиснуться в отсек экипажа, Верховный лорд повернулась к Армине.

— Я так сожалею, — сказала она.

Армина впервые выглядела испуганной.

— О чем?

— О том, что настояла на этом. Ты никогда не давала согласия, и это было не твое сражение.

Армина посмотрела на нее со смесью недоумения и отвращения.

— Это было ваше сражение. Я ваша служанка. Это делает его моим.

Кандавир ласково улыбнулась.

— Видишь ли, именно такую позицию мы должны здесь уничтожить. Представь Империум в клетке такого раболепия. Представь, что никто никого ни о чем не спрашивает.

— Потому мы и делаем это.

— Именно. И у меня есть еще одно задание для тебя. — Она запустила руку в одежды и достала защищенное записывающее устройство размером с руку ребенка. — Оно зашифровано и привязано к твоей крови. Все здесь. Обе записи, плюс доказательства с Арарата. Я хочу сохранить их.

Армина с сомнением посмотрела на прибор.

— Вы — Верховный лорд, — сказала она.

— Не будь мягкой. На моей родине есть поговорка: когда слоны дерутся, трава вытаптывается. Мы — трава.

— А что такое… слон?

Кандавир засмеялась.

— Я никогда не знала точно. Но во Дворце определенно есть один из них, — она вновь стала серьезной. — Эту вещь нужно сохранить. Мы не важны, но ее нужно сохранить. После этого она никогда не будет такой беззащитной. Я все еще не до конца понимаю всего, что мне сказали, но это нельзя потерять.

Армина наконец взяла устройство.

— Значит, вы не предполагаете вернуться, — произнесла она.

Кандавир пожала плечами.

— Меня еще не списывали со счетов. Кто знает? Пока что береги это. И береги себя.

Затем она исчезла в отсеке экипажа машины, за ней последовали ее телохранители. Створки двери опустились и захлопнулись, выхлопные трубы выплюнули черный дым. Армина отступила, прикрывая одной рукой рот, а второй убирая устройство в экранированный карман кителя. Двигатели завелись с накладывающимся друг на друга рыком, и ей пришлось отойти, когда вездеходы заскрипели по скалобетону. Кавалькада с визгом вырвалась из гаража в бурю под шквальный снег, заставив все окружающее трястись.

Когда последний пересек порог, Армина отсалютовала им.

— Храбрецы спасутся, как всегда говорили, — выдохнула она перед тем, как торопливо развернуться и направиться к своему собственному транспорту.

Десять

Вальдор вошел в оружейную. Дюжина дежурных сервов ждала его, у каждого в руках была часть брони. Некоторые составляющие доспеха держали две или более пар рук, выдавая вес отдельных аурамитовых сегментов, каждый из которых светился зеркальным, почти слепящим блеском.

В первые дни долгой кампании даже Легио Кустодес не носили это золото. Им приходилось работать с тем, что могло дать зарождающееся государство, для защиты которого они были созданы, и их оружие и защита были почти такие же грубыми, как и у тех, против кого они сражались. Медленно и постепенно мастерство изготовления брони росло. Технотворцов и мастеров приводили в сферу деятельности Сигиллита и ставили на еще более напряженную работу, чем у них была до того. Вернулись старые навыки, появились новые техники. Новейшие керамические составы, используемые в защитных элементах доспеха, были величайшим скачком вперед — более прочными и термостойкими, чем их металлические аналоги, с возможностью обработки невероятной точности. Сила движений, успешно соединенная с механическими модулями, предоставляла обладателю точный контроль над уровнем силовой поддержки. Многие вожди Терры применяли варианты так называемой «силовой брони», но ни у кого не было доступа к чему-то подобному.

Поэтому, когда Вальдор смотрел на свою броню сейчас, он видел, как каждый компонент идеально подходит к его телу, как каждый элемент идеально сцепляется с другими. Каждое силовое соединение, каждый волоконный пучок и синапс-разъем — все было произведением искусства, выкроенным для него одного и непригодным ни для кого другого. После облачения разделение между броней и ее владельцем становилось лишь простой семантикой — в практическом смысле они становились единым целым, безупречной амальгамой генетически выведенных мускулов и выкованных в лабораториях нанотехнологий.

Поначалу даже он не полностью понимал потребности в орнаментах, украшавших эти симбиотические связи. Он с радостью пошел бы на войну облаченным в самый простой из незавершенных доспехов, пока он позволял бы ему достигать целей с идеальной точностью. Астрологические орнаменты, оккультные символы, воинские украшения, извлеченные из древних культурных архетипов Земли — все это было сделано под диктовку Императора.

— Недостаточно завоевывать, подобно другим, — сказал Малкадор в самом начале, сразу после того, как агония вознесения начала утихать. — Ты наследие их грез. Ты вестник нового века и часовой прошлого. Ты разрушитель, но и хранитель.

Со временем урок был усвоен. Кустодий стал больше, чем воином. Он стал живым символом, клеймом власти Императора на Земле. Малейшего взгляда на изукрашенный аурамит было достаточно, чтобы сокрушить мятежников или обратить вражескую армию в паническое бегство. Вскоре единственными, кто осмеливался вступить в схватку с Кустодиями, были лишь те, кто обезумел от боевых стимуляторов настолько, что едва ли понимал, кто их убьет.

Для каждого воина Ордена броня приобрела сакральный смысл. Десятилетиями они изучали каждое углубление и каждый излом на ней, познавали изгибы отдельных элементов. Драгоценные камни ставили на место со священным трепетом, в эзотерической связи друг с другом. На внутреннем изгибе нагрудников вырезались имена, образуя длинные линии, подобные связывающим цепям вокруг бьющегося внутри сердца. Украшения больше не казались излишними; они стали неотделимой частью целого. Они были формой и функцией, эстетикой и механикой, разумом и душой. Процесс облачения стал ритуалом. Элементы брони переносились в строгом порядке, фиксировались с одинаковыми действиями и закреплялись с неизменными вниманием и жестами.

Сейчас, когда давно обещанная буря бушевала снаружи дворца, Вальдор почувствовал знакомые щелчки и вспышки встающих на место нервных интерфейсов. Он почувствовал, как искра духа брони разгорается рядом с его собственной душой, погружая сознание в призрачный мир дополненного восприятия и просчитанных движений. Сила заструилась по его венам, приумножая и без того чудовищную мощь, бурлящую в них. Это был алхимический процесс — не чистая инженерия, не беспримесная биомантия, но что-то с трудом смешанное из обоих источников.

Если бы он мог чувствовать высокомерие, он мог бы наслаждаться результатом. Но на деле у него не возникло ни одной надменной мысли с самого рассвета его новой жизни. Он не мог получать удовольствия ни от своих способностей, ни от снаряжения, ощущая лишь подобие смутного удовлетворения, когда удавалось устранить препятствие, выполнить приказ или уничтожить угрозу.

И все же оставались полувоспоминания — тусклые, будто гаснущие свечи — о прежних временах. Он почти помнил, каково мечтать о чем-то своем или чувствовать горячие уколы зависти, ярости или жадности. Эти эмоции стали некими мыслительными образами, но все же они были далеки от непостижимых. В редкие моменты самоанализа он ловил себя на мысли о том, как много он потерял в обмен на силу, что имел, и пошел бы сам на эту сделку, имея выбор.

Такие мысли не засиживались в памяти. Все его естество восставало против них. В те минуты, когда наваждения вновь приходили, он концентрировался на своей прекрасной броне, оттачивал мастерство владения своим великолепным оружием, занимался состоянием своего и так богоподобного тела. И когда он это делал, слова из прошлого звучали в его голове снова и снова, будто мантра одной из тех религий, что он лично помог уничтожить.

Ты вестник нового века. Ты часовой прошлого. Ты разрушитель. Ты хранитель.

Последний сегмент брони поставили на место, подключили волоконными кабелями и проверили на пиковые нагрузки. Последний серв отступил, почтительно поклонившись.

Вальдор, закованный в свои смертоносные латы, размял руки, проверяя ответ от второй кожи из аурамита. Воздух вокруг него гудел от опасности, сильнейшим выражением которой была игравшая в его нейросвязях мысль о том, что теперь он неуязвим. Ложь, пагубный обман, но она скреблась где-то на краю сознания каждый раз, когда он заканчивал экипироваться в свое защитное облачение.

— Определенно бывает слишком много силы, — как-то раз сказал он Императору. — Излишнее сосредоточие ее в одном индивиде слишком рискованно.

— Ты еще не знаешь, с чем тебе придется столкнуться, — ответил его повелитель. — Имей терпение. От твоего меча не всегда будут погибать варвары и жалкие ведьмы.

Сервы молча вышли, скрывшись в тенях. Великое Аполлоническое копье, с которым некогда на войны шел Сам Император, а ныне принадлежащее лишь Его защитнику, висело в искрящемся серебром суспензорном мареве, готовое лечь в руку. Как только перчатка Вальдора сомкнется на древке, не будет возможности отступиться от того, что нужно сделать. Он, впрочем, все еще мог испытывать легкое сожаление — эта реакция, по каким-то причинам, никогда не пропадала из его эмоций.

— Генерал-капитан, — раздался в ушной бусине голос Самонаса.

— Докладывай, — ответил Вальдор.

— Вы запрашивали доказательства. Они доступны для просмотра по сети, когда пожелаете.

— Подытожь.

— Ее силы укомплектованы и выходят на позицию. Они будут готовы к удару в течение часа.

— Понял. Мне кажется, я знаю, о чем ты собираешься меня спросить.

— Я задержал сотрудницу, работающую над программой секвенирования ядра. Она знает очень мало, но этого достаточно. Ее показания записаны, если вы захотите ознакомиться с ними.

— Я полностью доверяю твоим суждениям. Тем не менее, назови мне ее имя.

— Лиора Харрад, техник класса Терций.

Вальдор чуть склонил подбородок, отметив небольшую задержку во времени отклика его шлема. Многие этого бы даже не заметили. Это не замедлило бы его реакцию любым измеримым образом. И все же это нужно будет исправить, когда все закончится.

— Альбийское имя, — задумчиво сказал он. — С наследием. — Он вновь шевельнулся. — У тебя есть полная свобода действий. Выдвигайся и убедись, что это будет быстро.

В связи возникла пауза.

— Нас здесь мало. Вы присоединитесь к нам, генерал-капитан?

— Нет. — Вальдор потянулся к суспензору и взял копье. — Сегодня на нас надвигается несколько бурь — с этой вам придется разобраться самим.

Он начал двигаться, и двери комнаты с шипением открылись. Зеркально-чистый аурамит омыло холодным воздухом, который, впрочем, прежде чем все закончится, станет гораздо холоднее.

— Тогда волею Его, — сказал Самонас, готовясь выдвигаться.

— Волею Его, — ответил Вальдор, завершая связь и мимолетно абстрактно задумавшись, существовало ли когда-нибудь для него что-то, кроме этого.

Магистр Новакс Илаед прошел через двери Внутреннего управляющего центра, на ходу поправляя свой накрахмаленный кремовый табард. Люмены здесь были слишком яркими, и прожектор-бусины светили со стен белого пластекового коридора несколько некомфортно. Все ненавидели эти излишне освещенные помещения, но от этого ничего не менялось, ибо это были ее владения, и лишь мнение Астарте имело здесь значение.

Сам Центр был странным сооружением — овальный пузырь из металла и стекла, лежащий среди прямоугольного полугорода из скалобетона и камня. Изогнутые стены, сияющий интерьер. Каждая поверхность находилась в идеальной чистоте, которую поддерживали небольшие армии слуг, проходившие по Центру каждый час. Здесь всегда было тихо, хотя низкий гул механизмов никогда не пропадал, и воздух всегда чуть заметно пах миндалем.

Он едва слышал, как шторм бьется о стены снаружи. Высокие обзорные окна по обеим сторонам коридора были уже затуманены кружащимся снегом, и по изогнутой крыше постоянно глухо стучало. Сама мысль об этой буре заставляла Илаеда дрожать — он был родом из тропиков, уроженцем хаотических гиперконрубаций Ги-Бразилии, и это одинокое место, разместившееся на самом верху обитаемой биосферы, почти всегда отталкивало его. Все же ты идешь туда, куда тебя ведет твоя страсть, и после долгой, тайной карьеры в генетической инженерии во время темных времен Илаед оказался здесь, став одним из многих ученых, затянутых прожорливой военной машиной Императора, распиханных по воздушным суднам и приведенных толпами в лаборатории и исследовательские станции образцово-показательной цитадели Объединения.

Илаеду как-то сказали, что климат здесь будет не таким уж и неприятным. Это, естественно, предполагало, что Император может управлять самой атмосферой. После всего, что он увидел с момента своего прибытия сюда, двадцать лет назад, Илаед в этом более не сомневался.

Магистр достиг святилища Астарте. Он почувствовал горячий красный свет дермального сканера и дрожь внутренних органов, когда хромосомная очистка возымела эффект. Глянцевая панель справа от дверей засветилась зеленым, затем они открылись.

Интерьер отражал спартанскую личность своей хозяйки. Комната была круглой, больше двадцати метров в диаметре. Свет струился отовсюду: от рефлекторов, рефракторов, кристаллических трубок и искусно направленных водяных потоков. Пол, как и потолок, был белым, а по кругу открытого фойе стояли матово-серые кушетки. Единственные внешние окна шли прямыми полосами, деля крышу и пол на две равные полусферы, но сейчас все было затенено яростью бури. Это место находилось высоко наверху, и ураган здесь становился еще злее.

Астарте была одна, как и всегда. Когда двери сомкнулись за ним, Илаед понял, что здесь не было и слуг, что необычно — она, как правило, окружала себя своими созданиями, каждое из которых было улучшено или обработано так или иначе.

— Докладываю, как было приказано, госпожа, — сказал Илаед.

Она не сразу повернулась к нему, и потому некоторое время он с неловкостью смотрел женщине в спину. Ее платье в пол было таким же белым и чистым, как и все здесь. Под определенным углом ткань начинала мерцать, создавая призрачный нимб вокруг Астарте, как у ангелов из древнего терранского мифа. Она и была такой — тонкая как сама Башня, лишь щепотка материального посреди моря рассеянного света.

— За тобой следили? — спросила она.

Илаед счёл этот вопрос оскорбительным. Внутренние транзитные пути от Темницы к Центру были секретней, чем что угодно на планете, да и он не был любителем.

— Однозначно нет, — сказал он.

Астарте кивнула, и добрела до небольшой круглой колонны. Над ее поверхностью, заключенный в суспензорном поле, мягко кружился кристаллический сосуд длиной с руку. Она скорбно смотрела на него, игнорируя Илаеда. Сосуд мерцал в паутинке света, показывая пузырьки в молочном растворе внутри.

— Даже сейчас, спустя столько времени, меня очаровывает потенциал того, что мы держим в этих малютках, — сказала она мягким и сухим, как ее шелушащийся скальп, голосом.

Илаед приготовился. Когда она была в таком настроении, беседы становились невыносимыми.

— Несомненно, — ответил он.

Ее глаза сузились, следуя за подсвеченными изгибами сосуда, пока он медленно поворачивался.

— Сотни тысяч их, каждый уникальный, каждый выведенный с огромной заботой. И все же мы можем потянуться — я могу потянуться, сама, здесь — и просто… открыть его. Как долго оно продержится? Несколько секунд? Но дайте ему созреть… Тогда мы взглянем на вечность, я полагаю.

Илаед подождал, пока размышления завершатся.

— Константин позволил бы им сгореть, не окажись я рядом. Мне интересно, был бы он счастлив сделать это. Знал бы он тогда то, что знает сейчас, он, возможно, сам бы зажег фитиль. Но тогда ему отдали приказ, и, конечно же, Константин повиновался. Никто из Легио Кустодес не поступил бы иначе. В сердце империи есть слабость — никто не посмеет ослушаться.

— Должна быть дисциплина, — осторожно осмелился вставить Илаед.

Астарте посмотрела на него. Насмешливая полуулыбка скользнула по обветренным губам.

— Должна быть? Чтобы дать нам возможность делать то, что мы делаем. Но тогда она станет целью в той же мере, что и средством, — она протянула палец в перчатке и поместила его кончик в суспензор, почти касаясь сосуда. — Это должно пугать нас, я думаю. Все это должно очень сильно нас пугать. — Прозрачное поле изгибалось и преломлялось вокруг ткани перчатки. — Великий баланс. Сила и контроль. Оружие и его владелец. Предыдущее не должно быть лучше последующего. Я уверена, ты согласен, Новакс.

Если бы Илаед понимал, он бы, может, согласился. Однако он понятия не имел, о чем она говорила. Возможно, лучше отступить к банальностям.

— Программа распланирована. Мне сказали, что результаты с опытных полигонов обнад…

— Чего ты хотел, когда начинал это? — спросила она, убирая палец и наконец поворачиваясь к нему. — Генетическое ремесло, я имею в виду. Каким ты хотел видеть свое наследие? Ты был очарован его наукой? Или дело было в деньгах, которые ты мог получить?

— Я… Ну, я обнаружил у себя способности к этому. И тогда это должно было оставаться в тайне и служить войне, так что…

— Это все еще служит войне, магистр, — хмуро сказала Астарте. — Все стало более систематизированным, это правда. Мы достигли большего, чем я когда-либо считала возможным. Они готовы. Они столь совершенны, насколько мы когда-либо могли бы их сделать таковыми. Массовое производство начнется, когда они выяснят, как этого достичь, а затем никто не вспомнит того, что мы были теми, кто позволил этому случиться.

— Это был гений Императора.

— Весьма верно. Но не только Его, впрочем. Многие умы работали над этим с самого начала. Случались споры, разногласия, и даже предательство.

— Предательство?

— О чем вы хотели поговорить со мной, магистр?

Илаед моргнул. Всегда было трудно следить за тем, чего она хочет. Астарте была гениальна, а ее речь — бритвенно-резкой, но ее разум был похож на трубу ускорителя — с мчащимися и рикошетящими частицами, разлетавшимися во все стороны.

— Одна из моих подчиненных пропала.

Астарте улыбнулась.

— Какая незадача. Как много их у вас?

— Тысяча триста сорок.

— И вы за всеми приглядываете.

— Стараюсь. Она техник, Лиора Харрад.

— Класс Терций, — Астарте отошла от суспензора к белому пластековому шкафу.

— Да. Вы ее знаете?

Астарте нажала на бусину вверху шкафа, и запечатанный ящик шумно выехал наружу.

— Она хороший работник. И она весьма умна. Можно сказать, умнее, чем ее мастер.

Илаед возмутился, но сдержался.

— Она попросила о разрешении на отсутствие из-за небольшой болезни. Переутомление, как она сказала. Я дал ей время на восстановление, но она не вернулась на пост.

Астарте отрешенно склонилась над ящиком, что-то в нем ища.

— И вы, я полагаю, навели справки.

— Да. Я выяснил, что она странно вела себя некоторое время. Несколько зафиксированных визитов в хранилища ресурсов, где у нее не было дел. Я обнаружил, что ее видели направлявшейся в сторону охраняемого разгрузочного комплекса как раз перед тем, как она пропала. После этого — ничего. Я даже начал подозревать, что мое расследование как-то блокируется сверху.

Астарте рассмеялась. Звук был на удивление девичьим для такого иссохшего рта.

— О, дорогуша, — сказала она, достав то, что искала, и вновь повернулась к нему. — Я склонна думать, что вы можете быть правы, магистр.

Илаед на секунду замолчал. Он уставился на импульсный пистолет в руке своей госпожи. Он был таким же тонким и белым, как все в этом месте, без сомнения, сделанный специально для нее. Он выглядел до безобразия смертоносным.

— А могу я…

— Я сказала вам, что во Дворце предательство. Вы уже пришли к такому же выводу. Вы пришли к тому, чтобы поверить, что Лиора Харрад может быть в это втянута. Потому вы пришли, чтобы увидеть меня, чтобы удостовериться, что я осведомлена и могу действовать.

Илаед начал волноваться. Что-то в ее голосе — вечно беспокойном — стало определенно пугающим.

— Да, но я…

— Лиора Харрад — умная женщина. Она разбирается в происходящем больше, чем вы когда-либо сможете. Нет, я еще не знаю, что с ней случилось. Но да, она предатель. Я подозреваю, что кто-то тоже это понял и решил вмешаться. И это также требует от меня ответа. Поскольку, видите ли, она действовала по моим приказам, и, если мы настаиваем на использовании этой мрачной терминологии, то, выходит, я тоже предатель.

Илаед уже почти начал говорить вновь, пытаясь найти смысл во всем этом, когда Астарте выстрелила. Она не была хорошим стрелком, и лаз-импульс разодрал его плечо, откинув магистра на сияющие панели пола. От волны боли он почти потерял сознание и свернулся в калачик, стиснув челюсти в агонии.

Астарте спокойно подошла к нему, все еще держа перед собой пистолет.

— Харрад может быть первой потерей, но это мало что значит, — сказала она. — Хотя она является — а может, являлась — героем.

Илаед попытался заговорить, но с трудом мог заставить мышцы двигаться. Он смотрел, как Астарте нависает над ним, бледная и сияющая, ее платье светилось, будто парча. Илаед смог поднять левую руку в жалкой попытке заблокировать выстрел. Но Астарте теперь была ближе, и даже она бы не промахнулась. Импульс прошел прямо через сердце, моментально убив магистра.

Астарте посмотрела на тело еще немного. Черно-красное пятно крови медленно появилось под ним и растеклось по безупречному пластеку.

Затем она повернулась, бесцельно идя обратно к шкафу. Осталось отдать лишь две команды. Во-первых, команде сервиторов, которые ожидали снаружи — они уберут грязь за несколько минут. Во-вторых, ее капитану, Джелису Бордамо из Образцовых Кастелянов.

— Дело сделано, — обратилась она по воксу к Бордамо, убирая пистолет. — Начиная с этого момента, обман больше не может быть эффективным. Мобилизуйте ваших солдат и выдвигайтесь к Сенаторуму — мы ударим сегодня.

Одиннадцать

Дорога проходила в какофонии шума, нестройном движении и растущей тревоге. Целые сектора, казалось, рухнули в смятение, потрясенные яростью бури и усиливающимся чувством неясного страха. Здесь никогда не было спокойно: всегда было ощущение непостоянства, мимолетности. Порядок насаждался в прямом смысле насильно, в большей степени с обещанием лучшего будущего, чем с мыслями о реальной жизни во внешнем городе: люди все еще были бедны, голодны, и не нужно было копать глубоко, чтобы увидеть страх за всем этим.

— Все так быстро приходит в упадок, — задумчиво произнесла Кандавир, рассеянно смотря в запотевшее смотровое окошко.

Машины мчались по главному транзитному пути, кружа между пустыми шпилями и переполненными жилыми блоками, разбрасывая брызги снега и пробуксовывая даже с цепями на шинах. В формальном центре под несовершенной тенью могучего Сенаторума Империалис все было более-менее как обычно, но по мере углубления в трущобы на окраинах и разрозненное скопление лачуг запреты становились слабее, а обитатели знали несколько больше о жизни за этими недостроенными стенами.

Арбитрес были снаружи в большом количестве, хотя даже их потрепанные транспортники проскальзывали и рвали сальники с подвесками в этой отвратительной буре. Горстка воздушных машин подавления продиралась через шторм, огни прожекторов пробивались через мрак быстрыми вспышками. Несколько групп раздробились в неуверенности: многие шли дальше вглубь, другие, окутанные непогодой, как будто направлялись к секторам периметра, опустив лица в масках из-за бури. Было неясно, откуда они знают, что что-то происходит. Всегда было неясно, как огромные необразованные массы чуют запах паники в воздухе. Может быть, какая-то сенсорная башня дальнего действия получила сигнал, а затем передача как-то прошла по незащищенному каналу. Или, может быть, чернорабочие проболтались, или подслушали, или покинули пост и выбежали на холод, чтобы рассказать об увиденном.

За несколько часов все сделали выбор или подчинились тому, что сделали за них. Солдат подняли из казарм и быстро загнали на стены. Рабочих сняли со смен, сказали оставаться дома и держать двери закрытыми. Силовикам раздали новые боекомплекты и двойные пайки, затем выкинули на патрулирование с приказом не терять контроль над ситуацией — какой бы она ни была.

Чем ближе транспорт подбирался к воротам, тем хуже становилось. Через двадцать минут они достигли бы главных юго-западных путей подхода, без сомнения, забитых конвейерами и грузовыми лебедками, примерзшими к асфальту из-за погоды.

Кандавир отвела взгляд от окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как штурман вывесился из кабины.

— Впереди сигналы, Верховный лорд, — отчитался он. — Служба безопасности мобилизуется, чтобы отрезать доступ.

— Поняла, — сказала Кандавир, несколько удивившись, что это место перекрыли так быстро. — У вас есть координаты для вторичного маршрута.

Штурман кивнул и вернулся к своим обязанностям. Через несколько секунд конвой транспортеров тяжело повернул налево, уходя с главного транзитного пути и скользя по прямой боковой аллее. Они оставили возвышающиеся люмен-опоры позади и мчались по неосвещенным, задыхающимся от жидкой грязи улицам.

Скорость, с которой это произошло, и неожиданная спешка перед уходом напомнила обо всех ее прежних незапланированных побегах. Порой казалось, что вся ее жизнь была беспорядочной чередой беготни из одного места в другое в попытках опередить приближающуюся волну беспорядка. Последние несколько лет она осмелилась надеяться, что это, возможно, закончилось, и что ее высокий пост дал ей некоторую степень иммунитета к нестабильности. Впрочем, на деле она всегда знала, что смута придет снова. Император дал Терре некоторые гарантии, но старые болезни все еще рыскали в тенях, лишь поджидая своего времени, чтобы вспыхнуть вновь.

Она услышала, как заряжаются пусковые установки на корпусе — мягкий щелчок встающего в казенник боеприпаса — и затем восточные секции стен стали размытыми под встречным ветром. Здесь было меньше источников света, лишь единственный склад и джунгли недостроенных жилых секций, покрытые грязными, облепленными снегом проводами.

— Сканирование завершено, Верховный лорд, — спокойно подтвердил штурман. — Маршрут отхода охраняется.

— Они весьма дотошны, — заметила Кандавир. — Но я думаю, у нас есть все что нужно, чтобы выбраться.

— Как прикажете.

Машина набрала скорость. Ландшафт стал чуть более открытым: жилые блоки отступили, открывая пустоши строительных материалов и неподвижные подъемные платформы. За самой стеной земля резко исчезала, скалобетон уступал место подмерзшей грязи. Этот район пока был только в планах — он задумывался как индустриальный сектор вдоль внутренней дуги восточных валов. Сейчас же это была просто большая дырка в земле, в которой еще даже не до конца вырыли основание будущих шпилей.

Расположение фундамента так близко к стенам означало, что под самими стенами есть временные подкопы. Из-за этого район временно был закрыт для доступа, и на посты была выставлена стража, чтобы создать кордон в самых уязвимых местах, но это в большей степени была защита от простого населения, не предназначенная для сдерживания дюжины бронетранспортеров с личным гербом Верховного лорда на корпусах.

Кандавир подалась вперед, чтобы рассмотреть приближавшийся пропускной пункт. Городская стража торопилась занять места у пары огневых башен, был опущен тяжелый шлагбаум, преграждающий дорогу впереди. Лазерный огонь достиг бортов транспортеров, пропав в бурлящей ночи и заставив машины затрястись.

— Если можете — без потерь, — передала она по комм-связи отряда. — Просто вытащите нас чисто.

Все было подготовлено, и расчеты бронемашин знали свои роли. Пусковые установки изверглись, выплюнув тяжелые заряды в баррикады впереди. Металлические заграждения зазвенели, искорежились и развалились на части от залпа, беспорядочно разбрасывая крутящиеся осколки пластали в бурю. Под таким концентрированным огнем служба безопасности Дворца рассыпалась и побежала, пригибаясь и поскальзываясь на ненадежной грязи.

Секунды спустя машины прорвались через остатки кордона, вылетев на длинный спуск к раскопкам. Лабиринты лесов скрывали бегущих во тьме, пока транспортники не пролетели между подпорками самых стен, трясясь и виляя по неровному ландшафту. У Кандавир появилось краткое, тревожное ощущение того, что она похоронена заживо под многими тоннами скалобетона и металла, но затем они начали подниматься, ускорившись на склоне и ухнув в пустую ночь.

Когда они выбрались, она обернулась, посмотрев в узкое заднее окно. Город шатался и кружился, трясся на неровном ходу. Он был темным, иссеченным метелью, окутанный синюшно-зелеными облаками и колотящим ветром. Несмотря на все внешнее великолепие, он выглядел хрупким — горная цитадель, выставленная против природной ярости древних вершин. Однажды, возможно, планы Императора завершатся, и она будет такой же грозной, как сами горы, но сейчас, в эту ночь, она выглядела ненадежной, уязвимой. Даже во множестве стен были проходы, и нелегальных врат было столько же, сколько официальных. Она не выстоит.

Они ехали дальше, поддерживая скорость, петляя к плато и многим путям, паутиной пролегших на север, юг, восток и запад.

— Нам преграждают путь, — сказал штурман, прервав ее мысли.

Кандавир активировала передний сканер и увидела появляющиеся впереди сигналы. Она сначала подумала, что, должно быть, ошибается — их не могло быть так много. Но затем она вспомнила, с кем имеет дело, и отчитала себя за такое отсутствие веры.

— Притормозите, когда они попросят, — сказала она, доставая коды доступа из одежды.

Машины замедлились, затем, дрогнув, остановились. Ночной воздух наполнился движущимися огнями — арк-люменами, мерцанием и вспышками приделанных к шлемам фонарей. Что-то металлическое постучало по бронестеклу, и Кандавир активировала разблокировку. Окно с шипением открылось, грязные снежинки залетели в кабину, а температура стала обжигающе холодной.

Из темноты показался закрытый шлем с круглыми окулярами и массивным ребризером. За ним собрались силуэты одетых в силовую броню солдат, нацеливших оружие на окно.

— Вам лучше бы нас пропустить, — сказала Кандавир, передавая командиру солдату бона фиде — идентификационную карточку размером с ладонь с голографической печатью Сенаторум Империалис.

Солдат взял идентификатор и вставил его в свое проверочное устройство. После нескольких щелчков и кликов микролинза подтверждающе просигналила. Он кивнул своей команде, и те прикрепили на магниты пропускные эмиттеры к крышам транспортеров.

— На гребне, к юго-западу, — проскрипел солдат через тяжелую вокс-решетку. — Командная группа подняла штандарты — вы их увидите.

Отсюда они ехали более осторожно. Пространство перед ними было заполнено людьми и становилось еще многолюднее. Большие транспортеры пехоты проезжали по снегу и останавливались. Тяжелая бронетехника грузно прокатывалась мимо них, с трудом проезжая через собиравшиеся снежные заносы и дымя выхлопными трубами. Пехотинцы, облаченные в утепленную броню, были везде, маршируя слабо организованными колоннами. Многие были стариками, как она и ожидала — наемники, солдаты удачи, аугментические полки. Века войны оставили достаточно сволочи, которую можно было призвать, когда понадобится. Большая часть, впрочем, была из Имперских солдат, набранных из полков, чья лояльность основополагающим идеалам еще не выродилась в рабство. Собрать так много людей, не вызвав подозрений, было трудно — это была самая сложная задача из всех, и за ее выполнение можно было гордиться больше всего.

Их больше не задерживали. Конвой гремел и скользил своей дорогой через собирающиеся массы, лавируя по узкому пути между тяжелой гусеничной техникой. По левую руку, где земля начинала спускаться до уровня плато, топали по грязи механические шагоходы, каждый размером с небольшую жилую секцию. В этой мешанине было даже несколько грав-танков, пытавшихся удержаться на весу с воем репульсорных пластин.

Командную группу невозможно было пропустить. Штандарты действительно подняли дюжинами, на всех — Раптор Империалис в разных вариантах. Знамёна поменьше трепетали и кружились вокруг них — сотня батальонов и эскадронов, отобранных у архитекторов Объединения по всему земному шару. Самая большая и мощная техника была выставлена на краю гребня, включая ромбовидные профили огромных Мониторов с композитными бронированными корпусами и спаренными лазпушками. Огнеметы прошлись по ландшафту, превращая снег в месиво пузырящейся грязи, а переносные люмен-штативы наполнили территорию жестким белым светом.

— Достаточно, — приказала Кандавир, и конвой остановился.

Она надела свой защитный костюм — уродливый черный набор термоизоляционного снаряжения — и затем с трудом вылезла из люка. Из-за этой одежды она выглядела еще более коренастой, чем обычно, и, пробираясь через грязь, она поняла, насколько комичный спектакль она разыграла перед этой армией матерых убийц.

Ее телохранители пошли с ней, но среди такой компании они будто бы съёжились. Группа механосолдат отсалютовала, когда она подошла ближе, и сопроводила их дальше по склону, мимо штандартов и ожидающих Мониторов, вверх, до самой высокой точки гребня.

Она увидела, как через вьющийся в ночи снег показались воины, неподвижно стоящие во тьме. На секунду она подумала, что это Кустодии, хотя их облик был несколько отличен, а броня — иного качества. Но стоило подойти ближе, и огромная разница между ними бросалась в глаза: броня была грубее, тяжелее, скорее бронзовой, нежели золотой. Большая часть доспехов была сильно повреждена, и некоторые пластины были заменены более грубой кованой сталью. Однако они все еще носили багровые плюмажи и все еще были облачены в толстые алые плащи, промокшие в ледяном потопе. У воинов было их старое оружие, то самое, которое они когда-то использовали в пропагандистских роликах Объединения. Она помнила, как увидела первые нарезки из них годы назад и посмеялась над их абсурдностью. Сейчас же никто не смеялся. Они выглядели такими же дикими, какими она всегда их знала, свободные от старых цепей командования и теперь сражавшиеся за свою побитую, уязвленную гордость. Каждый раз, когда они двигались с ворчанием плохо отремонтированных сервоприводов, можно было почуять вонь атрофирующийся плоти, которую даже буря не могла унести. У них было мало времени, каким бы ни оказался результат здесь.

Они ничего ей не сказали. Женщина распознала, что некоторые уже глубоко пребывали в предбоевой одержимости и усердно старались удерживать контроль над своими способностями. Другие выглядели просто мрачными или задумавшимися над тем, что грядет. Опасность окружала их подобно туману, расползаясь в холодную ночь. Они изначально были созданы, чтобы внушать ужас, и, по крайней мере, эта их способность еще не выродилась.

Она увидела их командира последним, как и полагалось. Он был в лучшей из сохранившихся броне: бронза столь темная, что это могло быть железо, подчеркнутая кроваво-красной лакировкой и покрытая знаками боевых заслуг. Его шлем был богато украшен, а вокс-решетка сделана в форме вечной гримасы. Он держал в одной перчатке палаш, в другой — огнестрельное оружие. Табард, выполненный на манер рыбьей чешуи, свисал с его затянутого нагрудника, а грубые поножи были пересечены разрядами молний Легио.

Вальдор был выше, это так, но было что-то абсолютно свирепое в человеке перед ней — подобие усиленной жестокости, которая резала ей глаза.

— Лорд-примарх Ушотан, — уважительно произнесла она. — Приятно наконец встретить вас.

Громовой Воин склонил свой остроконечный шлем.

— Мне тоже, — сказал он. Его голос был ужасен — ржавый скрежет, выдранный из напряженных голосовых связок и придушенный испорченным вокс-модулем. Несмотря на это, он все еще почти контролировал себя, все еще почти вменяем. — Не знал, что у вас хватит смелости посмотреть на это. Хорошо, что моя вера подтвердилась.

— Мне нужно было удостовериться, — ответила Кандавир, чувствуя, что она говорила то же оправдание всем, кого встречала. — Я никогда не желала, чтобы все закончилось этим.

— Никто не желал.

— Я хочу напомнить вам — никакого кровопролития свыше необходимости. Никакой анархии. Мы восстанавливаем, а не уничтожаем.

Ушотан подошел ближе. Его шлем был покрыт инеем, выходившим из выхлопных отверстий его ребризера. Она вспомнила, как его описывал Вальдор в Маулланд Сен, на вершине мира.

Я подумал, что он похож на дух всех убийств.

— Мы никогда не нарушаем наши клятвы, — прорычал он. — Почему вы думаете, что мы сделаем это сейчас?

Было сложно не испугаться его, но все же она провела всю жизнь, стоя рядом с воинами, подобными ему. Все эти бойцы, эти люди, генетически улучшенные или же нет — все они были выражением физической слабости. И все же она была здесь, оставаясь верной себе, отдавая приказы. Это прогресс.

— Тогда ловлю вас на слове, примарх, — решительно сказала она. — Будьте верны вашему обещанию, и город будет вашим этой ночью.

Офар был убежден с самого начала. Он был самым уверенным, когда доказательств было немного, а обстоятельства неясны, и остался таким, когда подтверждения начали накапливаться. Ювоме потребовалось больше времени, чтобы убедиться: во многих отношениях все всегда требовало у нее больше времени, чем следовало, чтобы принять решение.

Люди думали, что Кандавир импульсивна, порывиста и вспыльчива. Все это было правдой, но лишь временами. Ее возвышение из самых низов до высших кабинетов Терры сделало ее чувствительной к пренебрежению со стороны тех, кто пришел к власти проще, и это время от времени приводило к взрывам уязвленной гордости. Впрочем, на деле она совершенно отличалась от той девочки, которая погружалась в обучение годы назад и которая хотела остаться в отцовском поселении, даже когда стало понятно, что ему конец. Она не спешила. Перед действием она всегда хотела собрать все факты.

Потому Верховному лорду потребовалось так много времени, чтобы действительно поверить, что хвальбы Империума о гражданском протекторате были пустыми, и что легальный аппарат Сенаторума был лишь дряблой оболочкой, созданной для того, чтобы скрыть действия его солдат. Потребовалось много времени, чтобы поверить в то, что Император был или обманут, или циничен, а большая часть риторики Объединения — пустышка.

Возможно, золото и роскошь этого места ослепили ее. Офар же никогда не был обманут — он понимал, почему кустодии выглядят так, как выглядят. Если ты облачишь своих убийц в доспехи богов, то им будут поклоняться, даже когда они поднимут свои клинки. Офар жил в самые темные времена, видя мерзость от побережья и до гор, и он распознавал убийц, едва завидев их. Не имело значения, что они носят или как вежливо себя ведут — солдаты Вальдора были созданы, чтобы убивать, убивать и снова убивать. У них не было другой функции. Эмоции были выкинуты из них, заменены на ужасающую хладнокровность, которая граничила с механической. Они были дьяволами. Продуктом века кошмаров.

Он мог бы, пожалуй, с этим смириться, если бы не Арарат. Громовой легион был во главе великого крестового похода, являясь выражением объединенной мощи Императора. Дети одевались в модели их брони и представляли, что они сражаются с геноведьмами или мутантами-ходоками. Взрослые платили десятину катэгис, посылая кредит-ноты, скрепленные благодарностью и восхищением. Громовые Воины были теми, кого почитали в разговорах об армиях Императора.

Это должно было тяготить даже такую черствую душу, как у Вальдора. Возможно, именно это послужило мотивацией происходящему — ничего возвышенного, лишь зависть. Кандавир думала, что Легио Кустодес выше подобных мелочей, и Офар был вынужден признать, что в этом она, пожалуй, права. Впрочем, была и другая возможная мотивация: хорошо известные проблемы с генетической стабильностью; яростные стычки за влияние и престиж между разными Громовыми легионами, которые ослабляли их объединенный голос; неприкрытая жажда силы.

Если копнуть глубже, Офар всегда думал, что вероятнее всего — последнее. Планета находилась на пути к завоеванию. Весь земной шар был покрыт сражающимися людьми, большая часть обязанностей которых вскоре станет ненужной во время мира. Не стало бы места для двух Легио — Катэгис и Кустодес — и Вальдор был достаточно жесток, чтобы гарантировать выживание своего вида.

Возможно, если бы такие вопросы внутреннего порядка решались через механизмы политики и дипломатии, эта борьба была бы честной: не маршал-провосту нужно заботиться о том, кто на этой неделе у Императора в милости, а кто в немилости, и строго говоря, военные приказы были не в ее юрисдикции. Однако массовая резня — это совсем другой вопрос. Офар собрал все слухи: и те, что кружились в коридорах цитаделей Верховных лордов, и те, что достигли его ушей через раскинувшуюся по всей планете сеть информаторов. Уничтожение целой ветви Имперских вооруженных сил одним свирепым маневром без консультации с Верховным советом или другой гражданской властью не было действием просвещенного государства. Это было действие мелочного вождя, и ставило Империум в один ряд с конфедерацией Короля-Жреца, старыми технобандитами Африки и всеми остальными.

Возможно, Император санкционировал это, возможно — нет. Какой бы ни была правда, требовалось поднять этот вопрос. Амбиции Вальдора необходимо было проверить, и более того, проверить истинной силой Лекс Империалис. Насколько знали Верховные лорды, Громовые Воины никогда официально не отстранялись от должности, и потому они все еще были авангардом насаждения Императорского мира. Это было основой всей затеи и тем самым фактом, что заставил Кандавир действовать. Все, чего она требовала в итоге — люди должны знать. В последние дни это означало лишь одно — Вальдор обязан сознаться.

Это всегда было невыполнимой целью. Офар провел достаточно времени, следя за кустодиями во Дворце и направляясь по следу поступающего вооружения, чтобы понять, что они уже готовились удержать то, что им принадлежало. Они знали, что за ними что-то шло, и подолгу перегруппировывали силы, хоть и таким образом, что часто сбивало его с толку. Теперь, когда кость была брошена, а наспех сколоченная армия Ушотана стояла у врат Дворца, он должен был лично увидеть, как они отреагируют. Виновный всегда выдает себя, встречаясь лицом к лицу с орудиями правосудия, и тут все будет так же, даже если они нечто большее — и нечто меньшее — чем «люди».

Итак, он пошел по пути, которым ходил последние месяцы, к западной цитадели, откуда он мог смотреть за приготовлениями в сердце города. Дороги были заполнены бегущими вверх солдатами, всех их в спешке призвали на стены паникующие командиры. Ушотан не слишком старался скрыть свое приближение, но, получив приказ, он действовал быстро, пока Дворец почивал на лаврах, наполненный верящими в то, что все войны окончательно завершены. Зная, скольких собрал Громовой Воин, Офару трудно было поверить, что мобилизованная оборона может серьезно надеяться задержать такую армию снаружи надолго. Самих кустодиев было слишком мало, и они слишком заботились о своих обязанностях в глубинах Сенаторума, а не там, где он ожидал бы их увидеть — занимающих места на бастионах и поддерживающих ту вечную вахту, за которую они и были так широко известны.

Они совершенно точно должны выйти сейчас, когда волки стоят у дверей. Не было смысла оставаться под землей, когда стены — и так с прорехами — вот-вот захватят. Им придется выйти. Им придется показать все те средства, что они так усердно накапливали — продолжать скрывать их было бесполезно.

Он достиг своей излюбленной точки, той, с которой открывался ничем не преграждаемый вид на громадину Сенаторума. Он сел на корточки, пристраивая свои нескладные конечности у замерзшего парапета и подкручивая свой тщательно улучшенный аугментический считыватель. На мгновение он видел лишь серо-белую муть падающего снега, затем дальномер начал фокусироваться на массивных объектах и показал ему схему в ложных цветах. Он запустил сканирование через профиль шторма, ища тепловое излучение отдельных кустодиев. Долгое время он получал лишь ложные срабатывания — сигналы от неулучшенных солдат, двигавшихся по лабиринту соединяющихся друг с другом зданий.

Прошел час. Затем другой. Он не получил ни одного сигнала. Они не выходили. С ума сойти. Последний оставшийся в живых примарх Громового легиона был у врат Дворца, а стражи имперского города не двигались. Без них битвы не будет — все кончится еще до восхода солнца. Он пролистал идентификационные каналы на своем авгуре, ощущая тревожное чувство, будто что-то где-то идет не так.

Как только он сделал это, верхнюю часть громадины Сенаторума сотрясли взрывы, дрожь от которых дошла даже до высоты парапета. Он увидел движущиеся фигуры — не кустодии, а солдаты в темно-синей форме полка Имперской Армии.

Не совсем узнавая символы, он спешно начал проверять инфо-банки авгура. Это были Образцовые Кастеляны, и они шли внутрь, а не наружу. По обледенелым стенам прокатились новые взрывы, разламывая адамантиевые пластины и выбивая плиты из крытых проходов.

Офар вскочил на ноги, дрожа под теплым плащом. Он быстро оглянулся на юг, к огромной арке Львиных врат, уже ярко подсвеченной прожекторами. Затем он снова посмотрел на Сенаторум, поглощенный растущим столбом дыма.

«Мы ошиблись, — понял он, чувствуя тошноту. — Во имя богов старой родины, мы во всем ошиблись».

Двенадцать

У капитана Бордамо не было своей воли.

По большому счету это мало что значило. Он мог поднять руку, когда хотел. Мог есть и пить. Мог разобрать свою лазвинтовку и собрать ее вновь. Мог высказывать спорные вещи в казармах и решать, как он потратит месячное жалование, когда кредиты придут на его полковой счет.

И все же в глубине души не было ничего. Вся его жизнь, все его цели были подчинены единственному принципу. Этот принцип был вживлен ему до того, как он стал личностью, когда он представлял из себя лишь несколько клеток, плавающих в смеси нутриентов.

Он прекрасно об этом знал. Все Образцовые знали. Весь полк был укомплектован людьми Империума, судьба которых еще в самом зачатке заключалась в том, чтобы служить ему. Теперь, повзрослев, они все знали, что в этом и был смысл. Никто не переживал из-за этого, что также являлось последствием их уникального появления на свет.

Если бы капитан Бордамо был более любопытен, он, возможно, склонился бы к тому, чтобы разузнать точные обстоятельства появления этого необычного формирования боеспособных людей. Он, возможно, просмотрел бы записи сотен небольших клиник, разбросанных по дюжине независимых провинций многих терранских королевств. Некоторые из них находились в пределах Империума, другие — вне их. Все они держались в строжайшей тайне и теперь были разрушены. Всё, что от них осталось — их родичи, исходные люди, физически разные, лишь с незначительным, едва заметным изменением генетики, в ином случае ничем не примечательной среди огромной массы беспородного человечества.

С практической точки зрения результат этого был прост. Всех их, одного за другим, собрали кривыми и трудными тропками на службу в призывных пунктах Ньюделии, Агры и Саака, и с тех пор они действовали в составе полка Образцовых Кастелянов. С того времени они были верными, прилежными и надежными. Впоследствии им рассказали, как их вывели, чтобы постараться избежать неприятных откровений позже. Это не привело их в замешательство.

Важнее всего то, что они были осведомлены о своей безупречной вживленной верности человечеству. Не тому человечеству, каким его видел Император, а истинному, согласно учению Пророка. Каждый раз, салютуя Раптору Империалис, они говорили нужные слова и изображали благочестие, но на деле каждый из них внутри себя заменял громкое «За Него» на тихое «За Нее».

Поскольку Пророк — что важно понимать — в самом прямом смысле слова была их матерью. Она сформировала и выходила их ДНК со всем умением и сноровкой, за которые была известна по всему Империуму. Никакие особые способности, помимо хорошего здоровья и остроты ума, не закладывались, ибо они были созданы как сдерживающий фактор, преграда на пути смутных времен. Когда был основан Дворец и начали возводиться стены, их закономерно расквартировали в множестве его гарнизонов в еще большем количестве. А почему бы нет? Они были хорошими солдатами, стабильными, надежными. Образцовые соответствовали своему названию и никогда не давали повода для сомнений.

До сей поры. Пророк наконец отдала им приказ, которого они ждали всю свою жизнь, и солдаты начали действовать, ни на секунду не задумавшись. Каждый из Образцовых, находившийся во Дворце, взял свое оружие, проверил блок питания и запасник, подтянул бронежилет, надел шлем и без промедления покинул пост.

Сам Бордамо направился от Центра к главным защитным дверям Темницы. Он бежал трусцой, держа оружие в обеих руках и приготовившись открыть огонь. По пути к нему присоединились шестнадцать человек из его отряда, сбегая со своих постов и молча вставая в строй. Капитан знал, что по всему Дворцу сотни других делают то же самое. Он на мгновение представил этот сбор, будто кто-то смотрел сверху сквозь слои скалобетона — маленькие темно-синие точки, собирающиеся и преобразующиеся в некий гигантский аморфный организм, инфекцию внутри тела, которая вскоре доберется до жизненно важных органов.

Его отряд достиг перекрестка и повернул направо, теперь направляясь прямо к турболифтам, ведущим вниз, прямо в Темницу. В этот момент дорогу им преградил отряд Сенешалей из шести человек.

— Стоять! Назовите свои…

Это были единственные слова, которые их сержант успел произнести перед тем, как шестнадцать лаз-лучей начисто скосили его и остальных солдат. Брызнула кровь и поджаренная плоть, со стуком упали конечности, и Образцовые пробежали через месиво, не сбавляя темп.

Бордамо услышал взрывы первых зарядов и почувствовал, как задрожал пол под ногами. Это означало, что прорывники начали штурм внутреннего ядра. Все сейчас зависело от скорости — там внизу, в почти бесконечных лабиринтах подземного королевства, тысячи стражей, и они ответят сразу же, как только поймут, что происходит и кто за этим стоит. Дело можно провернуть, лишь пока многочисленная охрана Дворца все еще в смятении и озадачена.

Они набились в турболифт и нажали на кнопку спуска. Двери клетки захлопнулись, и отряд спустился в шахту с тяжелым грохотом. На следующем уровне они снова рассыпались по большому залу сбора. Пространство уже было заполнено Образцовыми, их было больше сотни. Окровавленные тела Сенешалей лежали в кучах, как и гораздо большее число разнорабочих. Помощники Бордамо, оба лейтенанта в цветах полка, ждали, как и планировалось.

— Сопротивление подавлено на три уровня вниз, — доложила первая их них, женщина со значками за доблестную службу на нагруднике бронежилета. — Коммуникации выведены из строя, действия по подавлению уже ведутся.

Бордамо кивнул и дошел до следующей лифтовой шахты. Раненый Сенешаль поднял голову с пола, и капитан безучастно выстрелил ему в поврежденный шлем.

— А Пророк?

— Идет к судьбе.

Где-то внизу включилась тревога, заполняя множество шахт и транзитных труб, за ней последовали вой и треск попаданий лаз-огня.

— Тогда мы не можем терять время, — он подошел к третьей клетке, ненадежно висящей на туго натянутых кабелях. Клетка могла вместить шестерых, и еще двенадцать стальных каркасов были открыты и готовы к спуску. Большая часть оставшихся Образцовых сделала то же самое, оставив несколько дюжин солдат с пристегнутыми к поясам зажигательными боеприпасами и вставших на позиции у разных входов в помещение.

Бордамо ударил по механизму освобождения троса, и клетка выскочила из замков. Как обычно, все внутри пошатнулись, ожидая, когда качающийся пол успокоится, а опускающие цепи начнут разматываться.

Впрочем, в этот раз ей что-то помешало, и клетка спустилась лишь на несколько метров, прежде чем налететь на какое-то препятствие и удариться о внутреннюю стену колодца. Люмены замигали, короткими вспышками освещая маслянистые металлические внутренности граней шахты. Бордамо посмотрел вверх, в сторону прямоугольника тусклого света, пытаясь понять, что их остановило.

Капитану потребовалось мгновение, чтобы его сознание зарегистрировало то, что увидели глаза.

— Снимите его, — приказал он, и каждый Образцовый в кабине поднял лаз-винтовку на плечо, целясь вверх.

Яркие белые лаз-лучи зашипели в шахте один за другим, посылая свет вверх вдоль ствола. Выстрел за выстрелом попали в цель, разгораясь и крутясь, когда концентрированные копья ударялись и отражались от их большой цели. Среди этого слепящего зрелища стало сложно различить, во что они целились — прыгающее, изменяющееся месиво отражений и искажений — но они увидели достаточно, чтобы понять, что их задержало.

Единственное существо, одинокий воин, закованный в ненавистное золото и тянущий главную поддерживающую цепь хват за хватом, поднимая тонны веса стальной клетки с шестью людьми внутри будто рыбак, сматывающий удочку. Лаз-огонь мало что мог сделать — лучи обжигали и отражались от его непробиваемого доспеха, оставляя длинные черные полосы, но не более. Медленно, но верно золотой шлем приближался, пока Образцовые стреляли в упор, а затем от ужаса их лазвинтовки замерли.

Солдат швырнуло к одной стенке, затем к другой, жестоко впечатывая во внутренности кабины, и дернуло вверх. Желудок Бордамо опустился, и он внезапно почувствовал себя невесомым, его ноги оторвались от кабины, а лазвинтовка полегчала в руках. Когда его голова сильно ударилась об один из больших железных стрежней, он увидел перед собой размытое золото, быстро сменившееся свистящим звуком и порывом горячего воздуха на теле.

Золотой дьявол бросил — бросил — клетку через зал сбора, метнув ее одной рукой и послав ее в тяжелую колонну-контрфорс. Удар был ужасающим. Бордамо впечатало в решетку, ушедшую в занос, а его броня выпустила ореол искр.

Скользящая клетка остановилась, и он почувствовал, как по броне течет горячая струйка крови. Его левую руку пронзила боль, в глазах плыло, но он заставил себя повернуться и попытался прицелиться в то, что, как он понимал, приближалось к нему.

Клетка сломалась, превратившись в разваливающуюся путаницу смятого железа, усыпанную безвольными телами потерявших сознание и раненых Образцовых. У Бордамо было смазанное впечатление, что за ним идет золотой монстр, прыгающий по полу между ними будто огромный механический волк. Он вновь открыл огонь, больше рефлекторно, чем с надеждой, но дальше он почувствовал холодную перчатку, сомкнувшуюся вокруг его горла и придавившую обратно к земле.

Он посмотрел вверх на маску из аурамита, почти на расстоянии руки от своего собственного шлема. Капитан увидел пару линз, светящихся красным в темноте, и сеть астрологических гравировок посреди ожогов от лаз-огня. Он никогда не находился так близко к ним. С такого расстояния искусная работа была почти невыносимо красивой, а вонь ладана была всепоглощающей.

— Амар Астарте, — раздался голос из маски: глубокий, благородный звук, который выдал отсутствие напряженности своего обладателя. — Где она?

Краем глаза Бордамо видел других кустодиев, может, двоих, прорубавших себе путь через помещение, убивая остатки его солдат с холодным привычным мастерством. Они двигались потрясающе быстро, свободно танцуя вокруг панического лаз-огня, прежде чем вонзить свои клинки в кость и плоть. Один уже спрыгнул в шахту — другие без сомнения последуют за ним.

— Слишком поздно, — выдохнул Бордамо, чувствуя давление в мышцах шеи. — Она… уже там.

Кустодий помедлил на мгновение, будто думая, можно ли вызнать что-то еще. А затем он сжал руку — коротким, решительным, направленным внутрь усилием закованных в броню пальцев. Бордамо не почувствовал свой конец, лишь внезапно нахлынувший холод, а затем тьму.

Самонас поднялся, вытягивая клинок по пути обратно к шахте.

— Мы ждали слишком долго, — проворчал он сам себе, срываясь на бег. — Как обычно, мы слишком осторожны.

Пока он шел, теневой мир тактического восприятия кружился и обновлялся вокруг него — многослойная сетка целей-призраков и векторов стрельбы. Он видел, как собираются и обрываются помеченные сигналы, каждый из которых указывал на солдат Образцовых, двигавшихся по недрам Сенаторума и вниз, к тайным комнатам Темницы. Целые уровни были объяты огнем, выжженные дотла зажигательными боеприпасами и теперь ставшие почти непроходимыми. Лазутчики хорошо выполнили свою работу — они сеяли смятение, создавая ложные цели и посылая стражей Дворца как можно скорее подавить сотни различных бунтов.

Самонас чувствовал, как внутри него шевелится порицание — редкая эмоция, но одна из немногих, которые он все еще был способен испытывать. Он никогда не понимал, почему этому позволили усугубиться. Легио Кустодес наблюдали, сторожили, осматривали, но не действовали. Он вспомнил инструкцию Вальдора в самом начале.

Найдите слабость, сомнение в решительности.

Похвально, конечно, но опасно. Теперь созрели плоды этого решения.

Самонас проанализировал мимолетным взглядом передвижения, отражавшиеся на его внутреннем тактическом дисплее, смещения, шаблоны боя. Прогнозы расходились от его метки будто призраки, разлетевшиеся по кортикальным потокам в светящейся филиграни ложного света.

Он достиг края шахты, в которой висели оборванные кабели и падали обломки главного цепного подъемника.

— К репозиториям, — передал он по воксу своей командной группе, отрывая их от убийств и направив к нижним уровням сокрытого королевства. — Теперь на полной скорости — время работает против нас.

Затем он спрыгнул вниз, стремительно падая и чувствуя, как горячий воздух обдувает его и заставляет его плащ хлопать, пока не поймал одну из оставшихся цепей, чтобы прервать падение. Атмосфера быстро нагревалась, отапливаемая печью, разгоревшейся у подножия горы. Он посмотрел вниз и увидел красное и злое пламя, ползущее вверх по шахте. Его братья последовали за ним, спеша вниз к самым глубоким катакомбам, падая, будто камни, сквозь извилистые шахты.

Пути назад не было. За апатичность Ордена придется заплатить, даже ценой такой невероятной опасности.

Самонас прикинул расстояние, разжал руку и рухнул в глубину сквозь ад.

Вальдор не спешил. Он шел пешком, идя от Башни в лабиринт улиц в одиночестве. Пока он шел, хлопья серого снега падали и соскальзывали с его брони, сбегая вниз по аурамиту блестящими ручейками.

Небо стало черным и набухшим, раздуваясь и бурля, будто густо замешанный битум. Вой бури не утихал, бросая ледяные копья во все открытые уголки, поднимая грязь и мусор и швыряя их в неукрепленные стены. Гражданские, которых буря застала снаружи, бежали в укрытие куда только можно, закрывая тяжелые двери за собой, едва достигнув заветного убежища. У множества мобилизованных солдат не было выбора, кроме как превозмогать ее, направляясь насквозь промокшими рядами к назначенным точкам обороны. Те транспорты мотопехоты, что еще не были на позиции, едва ползли по слякоти, крутя гусеницами и тарахтя двигателями.

Вальдор не обращал на них внимания и спокойно продолжал свой путь по ступенчатым городским уровням к пункту назначения. Шквал слякоти в воздухе давал ему некую анонимность в дороге — обычно население шарахалось бы от него с почтением и страхом, или, может, даже припадало к подолу его плаща, моля о прощении грехов. Сейчас даже его величие померкло, окутанное плачем порывов ветра, позволявших ему идти незамеченным. Казалось, будто весь этот климатический спектакль разыгрывался ради этой единственной цели.

Впрочем, он все ясно видел. Даже самые яростные шторма не сбивали с толку сенсоры его брони и не уменьшали дальность действия его авгуров. Когда он подошел к гигантским укреплениям Львиных врат, он провел прогнозный тактический обзор армии, собравшейся в пустошах за ними, подсчитывая ее силы и сравнивая с расчетами. Статистика, как и всегда, не выходила за ожидаемые параметры: ренегаты снаружи сильно превосходили числом тех, кто дрожал на стенах, и без сомнения многократно превысили критический уровень. Армия, подобная собранной, являла собой впечатляющее достижение, и Вальдор в очередной раз оказался впечатлен Верховным лордом Кандавир. На Терре было непросто сохранять крупные операции в тайне, учитывая изменяющиеся союзы и хрупкую политику. Но ей, впрочем, это удалось целиком и полностью, как и все, что она делала.

Генерал-капитан дошел до цитадели бастиона, возвышающейся южнее громадных врат. Вершина ее скрывалась под мокрым снегом, хотя тяжелое основание было глянцевым и темно-серым. Он поднялся по длинной лестнице, ведущей к внутренним укреплениям бастиона. Солдаты дюжины разных подразделений занимали назначенные рубежи обороны, наводя лазпушки и задраивая хлопающие смотровые люки. Когда Вальдор достиг последнего открытого внутреннего двора перед главным проходом врат, старший офицер в цветах 12-го полка Высшей Стражи крепости наконец заметил его. Застигнутый в момент выполнения работы, мужчина пришел в несколько забавное удивление, застыв на секунду, и затем поспешил неуклюже отсалютовать.

— Мой повелитель! — крикнул он сквозь летящий град. — Слава Императору, вы здесь!

Вальдор не остановился.

— Продолжайте приготовления, командир, — сказал он. — Ни один враг не должен пройти через эти врата.

Мужчина бежал трусцой, чтобы поспевать за ним.

— Как прикажете! — Он запнулся. — Но… но если я… Их там больше, чем мы можем… Вы присоединитесь?.. Кустодии прибудут?..

— Укрепите свои позиции, — сказал Вальдор, уже размышляя над тем, что будет дальше. Его тактические выкладки теперь полнились данными. — Я пройду через врата один. Их закроют за мной. Никто не выйдет, никто не войдет.

Командир вновь помедлил. Вне сомнения, он хотел спросить что-то еще, возможно возразить, но по связи ничто не пришло. После нескольких мгновений сомнения, он, что похвально, взял себя в руки и поспешил выполнять приказ.

Далее Вальдор направился к самим вратам. После завершения сооружение перед ним будет действительно невероятным — колоссальная арка из угольно-черного камня и адамантиевых балок, укрепленная, усиленная и увенчанная орудийными башнями, пока она не поднимется почти до уровня вершин шпилей позади. Даже сейчас, завершенная наполовину, она оставалась громадным строением, выставив свои гулкие внутренности погоде и позволив наполнить их воем бури. Предполагалось, что когда-нибудь в этих ангарах будут стоять целые батальоны механических шагателей. Высоко над ним раскрывались наружу ряды пустых орудийных лафетов, готовые принять свое содержимое, что позволит наводить порядок на половине лежащего впереди плато.

Это место было построено для другого времени. Еще не существовало боевых машин, которые не смогут поместиться в его огромные альковы, а во всем Дворце не было столько солдат, чтобы заполнить залы этого бастиона. Сейчас все внутри вибрировало пустотой в ожидании будущего изобилия. Пока Вальдор шел к тяжелобронированным внешним дверям, его шаги отдавались высоко в разверзнутых сводах сверху.

Огромные двери перед ним начали медленно поворачиваться, скользя вдоль выдолбленных направляющих пятиметровой ширины и постепенно выставляя на обзор пустоши за ними. Проход больше тридцати метров в высоту открылся и быстро наполнился осколками ярости бури. Вальдор вошел в него один. Ночь вновь окутала его. Пока он шел по истощенной тундре, врата закрылись за ним, и высокие стены Дворца медленно скрылись в снежных облаках.

Впереди в темноте сквозь падающую грязь светили десять тысяч люменов. Высокий гребень за плато был занят по всей длине, запруженный пехотой и тяжелой бронетехникой, вытянутой в длинную рваную линию. Авгуры Вальдора фиксировали радиусы поражения мириад орудий, каждое из которых было готово к стрельбе — некоторые из них выглядели примитивными и древними, но большинство из них были способны нанести ужасающий урон. В первую очередь он выделил знакомые фигуры тех, с кем сражался вместе на протяжении многих десятилетий завоевания, столь же уникальных, будто отпечатки пальцев, среди наемного мусора и неулучшенных солдат вокруг них.

Сейчас, те, кто действительно чего-то стоил, шли вниз с гребня, чтобы встретить его. Они сформировали некое подобие посольства: две дюжины Громовых Воинов, ковылявших в своих старых, побитых доспехах, плюс небольшая фигура в раздутом защитном костюме.

И, конечно, там был Ушотан, такой же сияющий, каким он был в прошлом. Его источило лишь немного, словно гранитный обломок, выброшенный в разрушающее море, затронутый эрозией, но все еще стойкий. Лишь он мог до сих пор идти без видимых признаков боли. Его темно-золотые доспехи еще хранили крупицы былого блеска, а сигилы кампаний все еще можно было различить под пятнами засохшей крови. Силовая броня плевалась клубами дыма из похожего на коробку реакторного ранца, а скрип его сервоприводов было слышно даже сквозь ветер.

Вальдор встретил их на свободном пространстве между двумя армиями: его пораженный бурей город позади, собравшиеся орды прямо перед ним. Они не двигались, все они, и какое-то время буря впустую ревела вокруг.

— Смерть придет за тобой, Ушотан, так или иначе, — наконец произнес Вальдор. — Тебе не нужно искать ее здесь.

Примарх Громовых Воинов засмеялся. Это был мрачный звук, кажущийся механическим из-за отказывающей аугментики.

— О, мне нужно, Константин. Конечно, нужно. Но это высокомерие, даже по твоим меркам. Где твои золотые рабы меча? Где твои орудия?

Ушотан был ниже Вальдора на голову, хоть и более крепко сложен. Генерал-капитан казался почти не тронутым бурей, в то время как примарх выглядел вышедшим из ее сердца, побитым, наполненным ее изначальным гневом. Остатки Громовых Воинов мрачно смотрели в мокрую мглу, механизмы их доспехов клацали и шипели. Сброд машин уничтожения, собранный из ржавчины и скрепленный лишь своей яростной ненавистью.

— У тебя есть требования, — сказал Вальдор, спокойный, как и всегда.

Кандавир вышла вперед, шатаясь на ветру.

— Вы знаете, почему это происходит, — произнесла она, ее голос трещал из-за нагруженного аугмиттера. — Преступления против государства. Уничтожение лояльных сил с целью сохранить свою власть над Имперской военной машиной. По требованию моего ведомства вы должны сейчас же снять с себя командование городом и открыть врата. Вас будут судить открытым и честным судом, ваша судьба будет решена Императором, когда Он вернется.

Вальдор кивнул.

— Понимаю, — сказал он. — А вы не думали изложить эти… призывы в последнем нашем разговоре?

— А вы бы подчинились?

— Конечно, нет.

Ушотан вновь засмеялся.

— Поэтому мы здесь, — прорычал он. — Каждый боеспособный человек, таящий обиду или жажду мести, и таких здесь много. Ты не смог вычистить нас всех — не безупречно. Это должно тебя действительно убивать.

Ледяной дождь омывал золотой шлем Вальдора, стекая по канавкам орнамента подобно слезам. Его оружие, огромное копье, оставалось деактивированным и зловещим во тьме.

— Верховный лорд лишь действует так, как она считает нужным, — сказал он, обращаясь к Ушотану. — Но ты. Ты служил с Самим Императором. Ты должен понимать, как бессмысленно происходящее.

Ушотан пожал плечами, от чего с его выщербленных наплечников слетели хлопья ржавчины.

— Более бессмысленно, чем умереть от моей дурной крови? Не думаю. Я предпочел бы умереть, видя, как мой клинок торчит из твоей спины, Константин. Было бы хорошо так уйти.

— Лишь если вы будете сопротивляться, — обеспокоенно вставила Кандавир.

— Да, конечно, лишь если ты будешь сопротивляться, — язвительно повторил Ушотан. — Ты можешь сейчас войти внутрь вместе с нами, и мы сможем закончить это без единого выстрела. Но я не думаю, что ты это сделаешь, не так ли?

— Ты знаешь, что я не могу.

— Не будьте глупцом! — выпалила Кандавир. — В городе слишком мало людей, ваш орден раскидало войной. Сопротивление только вызовет бойню.

— При всем уважении, Верховный лорд, вы довели дело до бойни. Все смерти этой ночью будут на вашей совести.

— Совесть, — удивленно буркнул Ушотан. — Так ты еще можешь вспомнить, что значит иметь ее, да?

— Отойдите, генерал-капитан, — продолжала настаивать Кандавир. — Велите открыть врата. Вас будут судить согласно Лекс, и, если вы невиновны, тогда вам нечего бояться.

— Невиновен, виновен, — утомленно произнес Вальдор. — Я не ожидал услышать такие гибкие термины от Верховного лорда. — Он повернулся к Кандавир: это было моментальное движение, но сила его была очевидна. — Мы — архитекторы будущего человечества. Ни одно преступление нельзя считать слишком грязным, если оно его уберегает; ни одно доброе дело нельзя простить, если оно мешает ему. Лекс — инструмент, чтобы контролировать психологически свободных. Это изъявление Его воли, не более того. Вы были глупы, думая, что в нем есть что-то большее. Вы могли служить его защитником долго и с честью, а теперь ваша судьба связана с ними.

Кандавир просто сдержалась, но громадная неустрашимая фигура Ушотана затряслась от смеха.

— Ну-ну, полегче — она дело говорит. Ты лживый, кровожадный ублюдок, а мы все должны были расправляться с такими. Ты можешь дать ей то, чего она хочет, и тебе не придется смотреть, как горит твой город.

— Уходи, — сказал ему Вальдор. — Это единственный шанс, который у тебя будет.

— Мы оба знаем, что это не так.

— Я не получу удовольствия от того, что ты будешь убит.

— Ты не получаешь удовольствие ни от чего. Потому что ты — упырь.

— Но я убью тебя, Ушотан — здесь, если придется.

Примарх громко расхохотался, откинув плащ и обведя рукой пустое плато.

— Один? — с сомнением спросил он. — Ты всех нас возьмешь на себя, один? Во имя богов, ты стал еще невыносимее.

— Сопротивление не уместно, генерал-капитан, — добавила Кандавир, чей голос теперь выражал крайнюю степень отчаяния. — Несмотря на все то, что вы испробовали, на все оружие, что вы собрали, мы знаем, что вас слишком мало. Вы сами мне сказали — нет новых армий. Все, что вам осталось, стоит здесь и сейчас. А этого недостаточно.

На мгновение, на время между вдохами Вальдор замолчал. В этот момент он выглядел действительно разбитым или даже смиренным, будто осколок чистого золота, брошенный в сердце бесконечной чернильно-черной ночи.

— Вы не слушали меня, Верховный лорд, — сказал он наконец, активируя свое громадное копье. — Я сказал вам, что нет новых генералов. — Ореол серебристо-золотого света вырвался из генератора расщепляющего поля, ослепляя подобно разветвленной молнии. — Но если бы вы выучили урок, который я вам дал, то уже сейчас знали бы подлинную правду — есть гораздо больше армий, армий смертоноснее и многочисленнее, чем любая из ранее существовавших.

Ушотан замахнулся для удара клинком, плюющимся кроваво-красной плазмой, и все же что-то остановило его руку. Что-то остановило руки каждого Громового Воина. Посреди рева и грома ярости бури неожиданно раздалось что-то еще, нечто знакомое и незнакомое одновременно, нечто ужасающе выдранное из прошлого и в то же время еще более кошмарно определяющее будущее. Это был вой, гул механизмов, волна чего-то громадного и скоординированного посреди вихря бури и хаоса, сбивающего с толку сенсоры.

— Вы должны считать это за честь, — сказал Вальдор, с легкостью переводя копье в боевую стойку. — Вы присутствуете при их первом сражении.

И в движущейся мокрой мгле ледяного шторма, где ревели снег и грязь, а замерзшая земля трескалась, десять тысяч линз шлемов внезапно зажглись и перешли в наступление.

Тринадцать

Люди Астарте называли её Пророком. Временами она будто чувствовала, что этот титул всегда был где-то рядом, ожидая и готовясь ожить в памяти Образцовых, хотя на самом деле у него было своё происхождение, как и у всех вещей. Она выбрала этот термин в качестве незначительного и завуалированного акта неповиновения задолго до того, как истинное восстание было задумано. Уже с самого начала Он с неприязнью относился к старым религиозным мотивам, и её забавляло противопоставление себя всему тому, что они построили.

И потом, в течение очень долгого времени, это было ничем иным, как незначительным жестом, чем-то вроде неучтенной случайности в неизвестном будущем. Она никогда не была уверена в том, понадобятся ли Образцовые. Но их тайное создание на всякий случай, ответвление внутри основного проекта, было приносящим удовольствие интеллектуальным упражнением.

А потом случился сдвиг. Распад, хорошо знакомый пример деградации. Пожалуй, он начался ещё до той ночи в хранилище, когда саму вселенную сотрясла сила такой мощи, что и по сей день было сложно спать спокойно. Или, может, поворотным стал тот момент, когда высокомерие всего этого стало слишком очевидным, чтобы его игнорировать, и червь сомнения начал прогрызать путь в её уютно созданный мирок.

В самом начале, однако, не было никаких беспокойств. Он вырвал её из жизни во мраке безвестности так же, как Он поступал и со многими другими. В то время боевые действия на Терре ужасали своей нескончаемостью — за одно поколение вырезались целые народы. Единственный способ выжить заключался в том, чтобы стать незаменимым для тех, кто обладал хотя бы крупицей власти. Этого было проще всего добиться физической силой. В её случае это был ум — она доказала свою практически сверхъестественную искусность в освоении грубых, квази-религиозных техник биологических манипуляций, которые всё еще существовали в разбросанных технокладах, помогая создавать аугментированных солдат для военачальников всех мастей в их грязных лабораториях. Она быстро училась, поглощая знания от инструкторов, прежде чем их убьют по чьей-то прихоти, и неустанно занималась при свете грязных засаленных свеч, используя любые уловки и способы, чтобы оставаться на шаг впереди банд головорезов, отрядов похитителей и завистников.

Все без исключения существа, в создании которых она принимала участие, являлись чудовищами. Они вели мучительное существование, часто погибая ещё до того, как попадут на поле брани, и умирали на своих койках, сдавленно крича от разрыва перегруженных внутренних органов. Было невозможно привыкнуть к этому, сделать вид, что это нормально и приемлемо. В кошмарах ей все еще снились крики созданий, которых ей пришлось изуродовать, чтобы самой остаться в живых. К этому моменту она знала так много о генном искусстве, что могла навсегда оставить себя нетронутой, чистой особью среди мира расползающейся порчи, но она не сделала этого. Она перестала стареть нутром, но позволила накопившемуся ужасу отразиться на её внешности видимой платой за все отчаянные сделки, на которые ей пришлось пойти.

И тогда явился Он. Он мог убить её так, как это сделал с другими, но Он решил иначе. Напротив, её забрали из пустошей и доставили в первую цитадель зарождающегося Империума. Он помог открыть ей глаза на мир чистой науки и знаний, восстанавливаемых с такой головокружительной скоростью, что казалось, будто нет ничего невозможного и недозволенного. Повышение было стремительным. Сперва она отдавала приказы команде внутри программы, позже — целой лаборатории, и в конце концов она была посвящена во внутренний круг инициатов.

— Трудно, но важно, — сказал ей Малкадор, показывая оборудование, которое предоставили в ее распоряжение. — Ничто не достижимо без генной инженерии.

И Сигиллит был прав. Всё зашло слишком далеко, и мировые завоевания требовали солдат, изменённых на генетическом уровне. К тому времени, как её привели под Его опеку, Легио Кустодес уже состояли на службе, но секреты их кропотливого создания сохранялись в строжайшей тайне, и они в любом случае никогда бы не встали на конвейер массового производства. Он хотел задействовать её для чего-то другого — армий гораздо большего размера, созданных для быстрого развёртывания, массового производства по стандартизированному биологическому шаблону.

Первые образцы были провальными — дрожащие создания немногим лучше тех кукол из плоти, которых они должны заменить. Процесс создания был отточен в лишениях войны, госпитали и лаборатории сделали мобильными, чтобы их не обнаружили и не уничтожили. Некоторые из данных были устаревшими и малопонятны; часть из них была новой и переменчивой. На протяжении всего времени Он поддерживал их работу на износ, вдохновляя словом или жестом, поправлял их неуклюжие первые попытки, когда это было необходимо, открывал новые поля возможностей, убеждая и обучая.

Ей всегда было интересно, даже сейчас, в какой мере их собственная работа была результатом Его непрямого ментального внушения или вдохновения? Он знал гораздо больше, чем любой из них, но всё же Он не мог быть везде и сразу, и поэтому нуждался в людях. Его инструменты, Его группа верных аколитов.

Она льстила себе, когда думала о том, что ключевые идеи принадлежали ей. Настолько убежденная в Его интеллекте и энергии на пути к совершенству, она поверила, что Ему приходится возиться с такой неблагородной вещью, как компромисс, и потому менее значительные умы также находили применение. Не было времени на совершенствование, и поэтому катэгис были компромиссом. Они были лучшим, что можно создать в тех условиях, но никто не верил в то, что это окончательный вариант.

Этот факт заставлял её испытывать муки так же, как и в прежние времена. Под свирепым наступлением весь мир неумолимо подчинялся их воле, но всё ещё оставались старые счета, по которым приходилось платить болью и физической порчей ради высшей цели по восстановлению цивилизации. Хоть даже Громовые Воины и достигли апогея своего могущества и славы, их замена была запланирована заранее. Они должны стать стабильнее, выносливее, гибче и дисциплинированнее. Они будут создаваться в большем количестве, производиться партиями, будто стандартизированное оружие, идущее потоком с имперских производственных линий. И что самое главное, они будут постоянны.

— Твоё потомство, Астарте, — отметил Он однажды, в редкий момент допустимого легкомыслия. — Твоё наследие.

Это не было правдой. Не в полном смысле. В конечном счёте всё исходило от Него, включая эту программу, но бывали периоды, моменты слабости, когда она погружалась в истощение от бесконечной работы, когда её поглощали опасное тщеславие и мимолетные мысли о них, как о её творениях.

Но затем настал день разрушения, когда хранилища были взломаны, а исследуемые образцы уничтожены. Эти двадцать важнейших первичных компонентов были разработаны для новых Легионов, чтобы уберечь их от нестабильности предшественников. Они уже не были собраны из лоскутов разных генетических шаблонов, и потому должны были послужить устойчивой основой, с помощью которой можно было обуздать дефекты, но теперь они исчезли.

Она помнила, как всё произошло. Как бежала вниз по объятым пламенем коридорам и как её давно терзаемое сердце было окончательно разбито. Не было ни слез, ни криков, лишь безмолвный, сокрушающий взрыв злобы и бессилия внутри. Все системы обороны были прорваны. Каждая возведенная стена снесена. Чувство уверенности, которое она позволила себе, и радости от того, что у них наконец-то есть идеальная формула, было украдено.

С тех пор каждую ночь её стали посещать старые кошмары, но уже с новой силой. Каждое утро она просыпалась на скомканных простынях, а её шелушащаяся кожа блестела от пота. Она слышала слова, отражающиеся эхом в тех запретных хранилищах, слова, которые ни один смертный не мог бы произнести здесь, потому что они были сказаны ей одной ещё в тех, первых лабораториях для работы с плотью, где умер её первый образец.

Все это должно было закончиться в ту ночь. Она должна была найти в себе силы ещё тогда, чтобы положить этому конец. И всё же, был ли среди них кто-то достаточно сильный, чтобы противостоять Ему? Какие аргументы могли бы не потерять актуальности против импульса, накопленного за эти долгие десятилетия? Она видела это вокруг, сбегая вниз по туннелю — всё, что они здесь построили, огромные и сложные сооружения, всё ради одной цели. Они не могли отступить. Их гордость не позволит им, даже если это бы значило повторения ошибок прошлого.

И в итоге все её долгие приготовления окупились. Едва заметные ментальные отпечатки, длительное прививание абсолютной лояльности образцам — экстренная мера, которую она держала в секрете на тот день, который, по её мнению, вряд ли настал бы.

Теперь они, тайные и безупречно верные, окружали её, охраняли, несли то, что нужно было нести и сопровождали всё дальше вниз. Их лица не выражали страха, даже когда шум погони нарастал — бойцовские псы Вальдора, спущенные с поводка, быстро сокращали дистанцию с присущим им мастерством.

Генерал-капитан, однако, никогда не был помехой. Вальдор просто был стражем, занятый наблюдением, пока остальные действовали. Он наблюдал рождение катэгис. Он наблюдал за тем, как планировались их преемники. И теперь он мог лишь вновь наблюдать за развязкой. Смотреть, ожидать — это была его слабость, единственная, которую нельзя вывести, будто впечатанная в его сущность.

Одним из многих секретов, которыми владела Астарте, было настоящее имя Вальдора. Она знала, где он родился и кем были его родители до того, как их убили. Она знала, ради чего Император рисковал, ведя огромную армию через пол-Терры в поисках его, почему всё предприятие чуть не провалилось и что его спасло. Возможно, хотя она и не была полностью уверена, Астарте знала о ранней жизни Вальдора больше, чем он сам. Кустодий был совсем лишен интересов — всего лишь маска долга, пешка воли Императора. Когда бы они ни встречались за эти долгие годы, что случалось крайне редко, различия между ними были все так же слишком сильны — он, физиологически совершенный, молчаливый и полностью уверенный в себе; она, иссохшая от труда и снедаемая сомнениями. Ей с уверенностью донесли, что Вальдор восхищается ею. По правде, она не могла ответить взаимностью. Если он являлся вершиной, наивысшим достижением в генном искусстве, тогда лучше было и не начинать работу.

Она ничего не могла сделать с кустодес. Они были данностью ещё до того, как явилась она, и таковой будут являться после того, как она уйдёт. Но другие творения — иные эксперименты и девиации — все они несли ее отпечаток. Она оставила след внутри каждого из них, её составы кипели и закручивались в их крови, и поэтому дальнейшая работа оставалась возможной.

Как и она, Образцовые знали о важности этой работы, о последнем и величайшем творении в её выдающейся карьере. Если его невозможно спасти, если образец безнадёжно повреждён, тогда у неё остается только один вариант действий. Они верили в это. Они доверяли ей.

Потому что она была Пророком. И её время наконец-то настало.

Четырнадцать

Акилла видел, как всё это разворачивалось. Незадолго до того, как они здесь оказались, он дрожал на гребне, баюкая свою электробулаву в латной перчатке с сильным желанием ее применить. Он чувствовал в горжете доспеха дуновение ветра, пробирающего тело до самых костей, и ожидал приказа о дальнейшем продвижении.

Танки угрожающе гудели мощью, словно железные звери, готовые броситься вперёд. Пехотные контингенты растянулись, насколько хватало его взора, находясь в полной боеготовности и зудя от желания перейти в наступление. Они все видели город, будто дразнящий их своей близостью, и кучу недоделанных защитных сооружений, которые выглядели так, будто буря вот-вот сметет их.

Но они продолжали удерживать позицию. Они рвались с поводка, и всё из-за того одинокого золотого дьявола, шагающего без сопровождения навстречу к повелителю их разношерстной, дезорганизованной армии.

Акилла находил это унизительным. Будь его воля, он бы развернул артиллерию, отправил бы танки вниз по склону и приказал отрядам пехоты следовать за ними. Переговоры были здесь ни к чему. Разговоры лишь отвлекали от реальных дел в этой ситуации, как и везде.

Первым признаком надвигающихся неприятностей стало подёргивание его окулус наведения. Дальномер Акиллы постоянно срабатывал с момента их прибытия в сердце бури, поэтому он снизил его диапазон действия с максимальной отметки. Подобные неполадки были не свойственны такому типу устройств, которые должны быть невосприимчивы к перепадам в атмосфере. Но его разум сосредоточился на милой сердцу резне, которая должна была вот-вот произойти, поэтому воин не обращал на это особого внимания.

Вскоре система будто сошла с ума. На секунду, на смешную долю секунды изображение словно разразилось штормом из сигналов, исходивших от северных подходов к вратам. Они маршировали сомкнутыми рядами под грозовыми облаками, очерченными молниями по краям. Мгновение, и изображение пропало, замещённое шумом статики, и всё, что он мог разглядеть — это Громовые Воины, выглядевшие словно попрошайки, которые торгуются за хлам с золотым посланником Императора.

Он сменил позицию, чувствуя, как его старые конечности скручивает от холода. Слак держал свой лэнс наготове, сгорая от нетерпения.

— Чего они ждут? — проворчал Акилла.

Слак напрягся.

— Блядь, — глухо сказал здоровяк

— Что?

— Блядь.

Акилла повернулся к нему.

— Что?

Слак не смотрел на него. Он вглядывался в бурю, его нашлемный визор издавал странный жужжащий звук. Должно быть, в визоре была встроена какая-то разновидность авгур-механизма. Он промолчал.

Акилла повернулся к полю боя и попытался подкорректировать свою аугментику. На миг он увидел лишь падающий снег и темный как железо ландшафт, сурово выглядящий под свирепыми порывами ветра.

Затем в момент прояснения во внезапно нахлынувших данных он разглядел то, что увидел Слак.

— Блядь, — выдохнул он.

Наконец-то сигнал к началу боевых действий вспыхнул на его нашлемном визоре. Двигатели танков запустились. Заработала артиллерия, командиры пехотных полков выкрикивали приказы к наступлению, и всё это ощущалось так, будто целый гребень внезапно превратился в движущуюся лавину чистой агрессии, несущейся по склону к плато.

Акилла ринулся вместе с ними, срываясь на бег, к тому, чего он так долго ждал. Слак и остальные рванули вслед за ним по склону, спотыкаясь о булыжники и поскальзываясь на льду. Ветер ревел в ушах, и громкий рокот разряжающихся орудий разорвал небеса.

Его сердце сильно колотилось, побуждая истощённое старое тело к тяжелым нагрузкам. Он всё ещё не понимал, что именно он увидел в той сенсорной вспышке, но определенно это всё меняло. Им обещали, что город будет безоружен и плохо укреплён, оставленный на произвол судьбы военным командованием, одержимым завоеванием на западе. Им говорили, что единственное сражение будет проходить у самих врат, после которого у них будет полная власть над населением. Никаких грабежей и никаких зверств — так их проинструктировали. Но никто на самом деле не верил в эти скучные разговоры, все понимали — если подобное начнется, то никто уже не сможет их остановить.

Но всё это было чем-то иным — чем-то невиданным, дисциплинированным, многочисленным, двигавшимся вниз с севера под покровом бури. Акилла никогда такого не видел. Он даже не знал, как это назвать. Но все же он направлялся к этому. Земля взрывалась вокруг него, разрываемая на части противопехотным оружием. Танки скользили на своих гусеницах под огнем прибывающей волны трещащих энергетических лучей. Грязь кипела, превратив холодный воздух в ад из испарений, который взрезали выжигающие глаза вспышки лаз-огня. Ночь запылала.

— Захватить врата! — незаметно для себя прокричал Акилла. Другие орали то же самое, гавкая сквозь сотню различных вокс-эмиттеров и решетки шлемов. Все это было слишком поспешно, слишком неорганизованно — предполагалось, что победа будет легкой.

Слак нашел его, ковыляя через шипящее марево конденсата. Он вел огонь из термального копья разряд за разрядом, целясь вперед, в бурлящие облака пара.

— Что. За. Херня? — ворчал разъяренный Слак. — Громовые Воины? Где они могли взять Громовых Вои…

Это были его последние слова. Одиночный разрывной снаряд с хлопком вылетел из темноты и поразил его в грудь, сдетонировав от удара о стальную пластину. Слак, этот здоровяк в тяжелой броне, был сбит с ног и кубарем покатился назад, оставляя в воздухе след кордита и крови.

Акилла слепо выстрелил в туман. Он ощущал отдачу от каждого выстрела из шип-винтовки, а в правой руке трещала от парализующих электрических разрядов булава.

— Ну же! — проревел он на бегу, двигаясь с остальными. Тяжелый гусеничный транспортёр проскочил по левую руку, его турельные орудия ходили ходуном. Он уловил крики погибающих солдат, но не мог сказать, где это происходит. Акилла потерял из виду Ушотана и золотого дьявола, и теперь все превратилось в звенящий в ушах грохот решительной битвы, развернувшейся рядом в завесе перегруженных сенсоров.

Затем в тридцати метрах появились трое, вырвавшись из падающего снега, от которого их доспехи блестели, и выпустили выверенные очереди из оружия, похожего на тяжелые гранатометы. Они не торопились, но шагали с пугающей слаженностью, выдавая невероятно точные выстрелы скоординированными залпами. Воины носили полный доспех — комплект продуманной до мелочей толстой брони, проклепанной и рельефной, сконструированной специально под носителя и украшенной чем-то, что походило на отличительные знаки полков. Трудно было различить что-либо во мраке и дульных вспышках, но солдату показалось, что он уловил нечто похожее на крылатый клинок, вытравленный на тёмно-серой поверхности.

Акилла выстрелил, припав на колено, и опустошил магазин винтовки в ближайшего из них. Его залп разметало по доспеху россыпью искр, нанеся минимальные повреждения. Двое воинов направились к другой цели, но третий, в которого и попал Акилла, развернулся и пошел к нему.

Оно могло двигаться с невероятной быстротой для такой громадины, пересекая в несколько размашистых шагов испещрённую кратерами поверхность между ними. Акилла продолжал стрелять, пока не раздался щелчок, возвещавший о пустом патроннике, попадая каждым выстрелом, но едва ли замедляя врага. Казалось, доспех невозможно повредить — сегментированный панцирь, как у огромного насекомого, увенчанный шлемом с плюмажем и с лицевым щитком в виде оскала. Весь доспех гудел, коптил дымом из промышленных силовых элементов, установленных за плечами, и потрескивал статическим электричеством на сочленениях.

Акилла отбросил в сторону опустевшую винтовку, вскочил на ноги и взмахнул булавой. Электрогенератор вспыхнул, окутывая навершие ореолом ярко-белой энергии. Хорошее оружие, которое в своё время проторило ему дорогу через толпы врагов, но оно отскочило от брони существа с такой силой, что чуть не сломало Акилле запястье.

Воин ударил рукояткой своего ручного гранатомёта по лицу Акиллы, уронив того обратно в грязь. Голова Акиллы откинулась, выкручивая шейные мышцы, и он почувствовал, как кровь просачивается сквозь зубы. Каким-то образом он смог уклониться от следующего удара — припечатывания шипованным воинским сабатоном — и попытался взмахнуть булавой ещё раз. Он сумел махнуть ею по незащищенным кабелям, заставив воина оступиться, и вырвал себе вторую попытку. Акилла с трудом поднялся с колен и тяжело размахнулся, ища уязвимое место.

В этот раз, впрочем, воин был начеку. Он зажал булаву серовато-коричневой латной перчаткой и крепко держал ее, искрящуюся как светлячок, пойманный в лабораторную колбу. Акилла попытался вырвать оружие, но его ладонь сорвалась с рукояти. Будучи обезоруженным, он поднял глаза на чудовище, возвышавшееся над ним.

Как заметил Слак до того, как они с ним разделались, эти создания были очень похожи на Громовых Воинов. Не такие высокие, может, менее грузные, в броне, лишенной пышности доспехов катэгис, которую сменили утопленные заклепки и окованные края. Они выглядели более мрачными, более функциональными, будто выпущенные с конвейера какого-то мануфакторума. Они даже сражались не как Громовые Воины, что-то скрывалось в их движениях — неуверенность, крупица неловкости — это выдавало их неопытность, сырость. Они учились. Они учились убивать.

— Я научу тебя кое-чему напоследок, — оскалился Акилла, наблюдая, как воин поднимает свой ручной гранатомёт рукоятью вперед. В его мире не было места сожалению — в конце концов, именно так он и хотел бы уйти. — В следующий раз следи за своими кабелями.

Затем оружие обрушилось, проламываясь сквозь то, что осталось от шлема, и даруя ему покой.

Самонас ускорился, несясь сквозь узкие коридоры в полумраке из огня и тени.

Впервые он почувствовал нагрузку на тело с тех пор, как был простым смертным, напрягаясь до предела, вынуждая себя бежать быстрее. Подгоняемый страхом, он даже опережал своих братьев.

Страхом не за себя, конечно же. После вознесения в усовершенствованную форму он был не способен на такие эмоции, но существовали и другие, более коварные виды страха — страх провала, страх неудачи, страх потери чего-то или кого-то важного. В основе этой эмоции лежало не просто желание защитить репутацию или положение, но непробиваемая одержимость защитой Императора и Империума, навязчивое чувство, никогда не ослабляющее хватку на душе. Каждый момент бодрствования сопровождался подсознательной дрожью от чувства несовершенства и неудовлетворённости — что служишь недостаточно хорошо, что нужно совершенствоваться, что нужно ставить планку возможностей еще чуть выше.

В моменты самоанализа Самонас подмечал психологическую роль данной черты, имплантированную в него заботливыми руками во время его мучительного второго рождения. Он мог понять то, что заставляло всех ему подобных добиваться совершенства в их специализированных обязанностях, лишаться отдыха, истязать себя до тех пор, пока цель не будет достигнута. Всё в его естестве было направлено на это качество. Ироничность ситуации с кустодиями заключалась в том, что хоть они и превосходили любого другого воина на Терре настолько, что эту разницу нельзя было выразить в цифрах, они единственные не могли получить удовольствия от собственного превосходства.

Не было побед, лишь возможность для дальнейшего обучения. Не было отдыха, лишь вереницы еще более изнурительных поручений. Легио Кустодес были всегда заточенными мечами, которые будут становиться только острее с каждым разом, пока наконец не рассекут сами небеса.

Таким образом, Самонас боялся не за себя, не за выживание своего Ордена, но лишь за опасность, грозившую сердцу Дворца, охраной которого он командовал.

Он достиг сердца Темницы и пронёсся сквозь него словно лесной пожар, сметая в сторону любое сопротивление, которое выставили против него. Целый уровень кишел Образцовыми Кастелянами, поставленными здесь, чтобы замедлить его, помешать ему, задержать хоть на несколько мгновений от того места, где он должен был быть. Никто не мог продержаться дольше пары секунд против клинка Часового, но эти моменты промедления складывались. В самых труднопроходимых секциях, где они вставали на тяжелые баррикады и вооружались пехотными щитами, требовалось тратить на зачистку раздражающее количество времени.

Теперь его доспех был покрыт кровью и испещрен ожогами от лаз-оружия. Чем глубже он спускался, тем меньше становилось люменов. В этих мрачных чертогах, в разодранном на лоскуты плаще и с клинком, с которого капала кровь, он больше походил на дьявольского призрака, чем на помазанного сына Объединения.

Как только он добрался до ярусов обработки, произошло еще несколько взрывов. Везде лежали трупы: им свернули шеи, а рабочие места уничтожили. Длинные ряды диагностических столов подожгли, а похожие на когти подъемники, закрепленные наверху, вырвали из направляющих. Разрушения были шокирующими и методичными. Они предполагали не просто задержать работу техников, а не дать ее возобновить.

Воздух мерцал от жары. Огонь растекался с каждой разрушенной поверхности, обнажая грани голого черного камня. Медный запах человеческой крови был везде, распространяясь и от тел, и от разбитых сосудов для выращивания.

Помещения были превращены в… ад. Вот, опять, почти умершее слово, и все же оно ожило, расцветая свежим и грязным присутствием, будто иссушенная дочерна трава.

Он знал, где найдет ее. Покрытые кровью трупы, разбросанные на расстоянии друг от друга, подобно зловещим дорожным камням отмечали путь, которым она шла. Кустодий спускался все ниже и ниже — проходя в места, куда не имели постоянного доступа даже старшие техники, где скала вокруг него обжигала при прикосновении, а следы зубила, как говорили, были оставлены Самим Императором. Воздух стал жирным, вязким как желчь, его трудно было вдохнуть.

Показалась последняя дверь, выскользнув из мрака, закрытая и с опущенным защитным засовом. Самонас дважды взмахнул клинком, вырезав мерцающие полосы расплавленного металла и взорвав элемент питания. Он ударил ногой, отбросив тяжелую адамантиевую панель, и перешагнул порог, оказавшись в мире темно-багрового окружения и действующего на нервы гула огромных машин.

Хранилище было гигантским: длинная, высокая, прямая шахта в земной коре, ведущая к тупику. Она едва ли достигала десяти метров в ширину, но в длину уходила на многие сотни, будто неф недостроенного собора, погребенного под корнями гор и защищенного от любой возможной катастрофы на поверхности.

Пол был сделан из скалобетона и очищен антисептиками, но голый и без украшений. Потолок терялся в тенях, далеко за пределами видимости глаз смертных. Стены по обеим сторонам были гладкими, блестя подобно звездному полю посреди тусклого красного свечения люмен-софитов. Каждый квадратный метр был отмечен одним и тем же: сосудами, стоящими ряд за рядом, размещенными с идеальной точностью и отмеченными идентификационными рунами. Через равные интервалы огромные стеллажи были маркированы большими позолоченными знаками: хищной птицей, молнией, каплей крови со стилизованными крыльями, волчьей головой.

Впрочем, у Самонаса не было времени изучать их, поскольку его добыча была обнаружена и находилась впереди. Банды Образцовых завершали свою работу: переносили ящики на цепных подъемниках, подготавливали кабели, подключали силовые установки. Самонас на бегу просчитывал оптимальный путь для убийства. Там находились дюжины врагов: некоторые уже стреляли в него, другие продолжали свою работу.

Он прыгнул, поворачиваясь вокруг себя и выбросив лезвие по широкой дуге. Этот удар одним движением забрал четверых, пройдя через их броню без замедления. Он оказался прямо рядом с ними, нанося удары руками, ногами и размахивая мечом в вихре движений. Кустодий выставил руку вперед, схватив одного из Образцовых за грудки, и впечатал его в стеллажи сосудов, сломав тому спину. В тот же момент его клинок прошел сквозь живот другого, подняв жертву над землей, прежде чем отправить дергающийся труп проехаться метра на три по полу.

Затем он увидел ее, Астарте, в двадцати метрах дальше по шахте, стоящую высоко на платформе, установленной на стойках и подвешенной между двумя стеклянными стенами. Он резко поднял меч и сделал два предельно точных выстрела из установленного на рукояти болтера перед тем, как подпрыгнуть и вцепиться в ближайшую стену.

Астарте не пыталась уклониться от снарядов, и они, не причинив вреда, взорвались на сверкающем овальном барьере — личный пустотный щит, вещь настолько бесценная, что даже величайшие из слуг Императора с трудом могли заполучить ее.

— Твое присутствие бессмысленно, кустодий, — утомленно сказала она, активируя моторы платформы. Шаткая конструкция начала двигаться вверх, поддерживаемая снизу батареей светящихся суспензоров. — Все завершено. Все сделано.

Самонас карабкался за поднимающейся платформой, используя стеллажи как лестницу, отмечая обширную сеть кабелей вокруг них обоих и большое количество уже установленных связок зажигательных боеприпасов. Потребуются часы, чтобы демонтировать их, и, вне сомнений, они должны взорваться при попытке обезвреживания. Каждое совершённое им движение — хватался ли он перчаткой за металлическую полку или отталкивался ногой — разбивало еще больше стеклянных сосудов, осыпавшихся на пол каскадами блестящих осколков.

— Оставайтесь на месте! — предупредил он, выстрелив по суспензорам платформы в попытке опустить ее вниз, но лишь обнаружил другие пустотные щиты малого радиуса, на которых взорвались снаряды. — За вами идет Правосудие Императора!

Астарте горько рассмеялась, продолжая набирать высоту. Самонас видел, что она не вооружена, за исключением чего-то, что походило на дистанционный детонатор в руке. Он начал карабкаться быстрее.

— Я не думала, что ты поймешь это, — спокойно сказала ему Астарте. — Двигайся аккуратно — ты топчешь своих узурпаторов.

Полка сломалась, согнувшись под его весом, и Самонас едва не потерял опору. Он схватился свободной рукой, на мгновение ненадежно повиснув.

— Не делайте этого! — выкрикнул он, чувствуя, как другие полки трещат под его массой. — Это ваша работа. Ваш славный труд.

Лицо Астарте, не скрытое ни шлемом, ни другой защитой, исказилось в гримасе.

— Правда. Работа, в которую я верила, — голос женщины задрожал от неподдельной боли. — Но ее невозможно завершить. Невозможно сделать идеальной. Мы снова создаем Громовых Воинов. Они снова погибнут. В их плоти — болезнь, во всей этой плоти. Они способны лишь погибнуть.

Самонас вновь начал осторожно подниматься, стараясь игнорировать то, как полки прогибались и деформировались под его тяжестью. Еще больше сосудов упало на пол и разбилось. Астарте некуда было деться — вскоре она будет настолько высоко, насколько платформа сможет ее поднять.

— Это не ваше решение, — предупредил он, достигнув опорной стойки и схватившись за нее

— А, это полностью мое решение, — горько ответила Астарте. — Я создала их. В них мое знание, смешанное с его химическими цепочками и сплетениями генов. Я так усердно трудилась, чтобы исцелить их, но исходники потеряны. Потеряны. Ты понимаешь? Они были всем проектом. Они нужны нам. Нам остались лишь отбросы, бастарды, сваленные вместе и сплавленные во что-то работоспособное. Ничего не выйдет. Слышишь меня, кустодий? Ничего не выйдет.

Самонас почувствовал, что ломается очередная полка, и прыжком преодолел расстояние между колоннами к более устойчивой секции. Платформа начала замедляться. Они оба были очень высоко наверху. Падение точно убьет ее. А может, и его.

— Мне плевать, — отозвался он. — Это владения Императора. Пока Он не отдаст другой приказ, я буду защищать их.

— Ха! — фыркнула Астарте. — Ты понятия не имеешь, какие у Него планы. Он думает, что у Него заканчивается время. Ты знал об этом? Он напуган этим, и потому тянется ко всему, что может удержать хищника у порога еще чуть дольше. Он пойдет на войну с испорченной армией ущербных монстров, потому что Он никогда не слушает других. А меньше всего — меня.

Платформа достигла верхних уровней, и ее тормоза начали зажимать направляющие. Самонас просканировал ее на наличие уязвимостей и увидел крохотную потенциальную прореху там, где подвижные блоки встречались со звеньями цепи. Прикрытие щитов слегка раскроется в этом месте — меньше, чем на сантиметр, но лишь когда платформа полностью остановится.

— Сдавайтесь, — последний раз предупредил он, просчитывая, что потребуется. — Я не позволю причинить вред этому месту.

— Я не могу дать им жить, — сказала Астарте почти умоляюще, потянувшись к управлению детонатором. Было похоже, что по ее щекам текут слезы. — Я знаю, что они сделают. Они мои дети, но я не могу дать им жить.

— Не двигайтесь.

— Мы были так близки. Пусть это будет приговором истории — мы были так близки.

Платформа остановилась. Самонас бросил меч клинком вперед в прореху. С безупречной точностью острие проскочило сквозь узкую щель и резко вклинилось между цепями и шестернями. Пустотные щиты последовательно взорвались вдоль всей платформы. Астарте скрылась за потрескивающим статикой пламенем, бессвязно крича, но Самонас уже быстро карабкался по последним уровням стеллажей с сосудами. Он рванул через пробой, его пальцы вцепились за неустойчивую платформу, которая под его весом чуть не вырвалась из креплений. На мгновение он качнулся, повисая на пятидесятиметровой высоте, прежде чем подтянуться на качающуюся платформу.

Астарте стояла на коленях. Детонатор был выбит из её хватки и скользил по наклонной поверхности решетчатого металлического пола. Она поползла за ним.

Самонас был быстрее. Легко балансируя на наклонной поверхности, он прыгнул, ломая металлическую коробочку своей латной перчаткой и поворачиваясь к Астарте.

Она была ранена — потоки крови свободно бежали вниз по её опустошенному лицу — и выглядела так, будто не может подняться на ноги. Её одеяния были разорваны, обнажая истощённое тело — все эти рёбра, кости и серую обвисшую кожу.

Она мрачно рассмеялась, пытаясь встать.

— Рази воина, глупец, — фыркнула она, протягивая левую дрожащую руку, — А не оружие.

Слишком поздно Самонас увидел встроенную микросхему в её предплечье, спираль из мерцающего металла в плоти. Бесполезный детонатор, ныне раздавленный в труху — старейший трюк в истории.

Кустодий сделал выпад, совершив лезвием круговое движение, чтобы отсечь ей руку по локоть, но даже он, Самонас из Легио Кустодес, самый быстрый и искусный воин, ничего не мог сделать с такого расстояния. Как только его клинок вошел глубоко, он увидел вспышки энергии, бегущие по кабелям её руки и превращающие иссохшее тело Астарте в проводник разрушения.

Где-то внизу приемник получил сигнал.

Где-то внизу взорвались зажигательные заряды.

Где-то внизу прозвучал взрыв, словно удар в гигантский колокол, и родилось адское пламя, что навеки разрушит эти чертоги и все, что в них есть.

Пятнадцать

Вскоре это превратится в победу, в еще одно дополнение к череде длиной в десятки лет. Развертывание было проведено безупречно — беззвучное наступление под прикрытием постановщиков помех, отключающих сенсоры, и бушующей бури. Но всё же Вальдор продолжал сражаться в своей безупречной, несравненной манере, ощущая привкус пепла в воздухе.

Ушотан, верный своим принципам, не отступал ни на дюйм. Он с ревом нанес удар, и палаш, истекающий сырой плазмой расщепляющего поля, оставил на броне грязные полосы этой мерзости, а его энергоблок задымился. Остальные Громовые Воины сделали то же самое, врываясь во вражеские ряды и разряжая оружие, прежде чем взмахнуть потрескивающими клинками. С гребня горы быстро прибыло подкрепление, мчась вниз по склону, чтобы вступить в бой. Впереди неслось множество танков, бороздящих грязные сугробы и пронизывающих ночь сверкающим огнем спаренных лучевых пушек.

Это было так доблестно и так агрессивно, словно их кто-то попросил об этом. Именно такими их создал сам Император, и они никогда Его не подводили. Должно быть, они, как и Вальдор, в какой-то степени знали, что это будет концом для них — всего лишь одна из нескольких последних, долгих и грязных остановок перед тем, как их эра угаснет. Но даже несмотря на это они рьяно сражались, решив покинуть сцену так же, как и взошли на нее — необузданными, брызжущими слюной гончими Объединения, с чьих пастей стекала пена и кровь.

— Что же это за создания, а, Константин? — крикнул Ушотан, зарубив одного из них и переступив через испепеленный молниями труп. — Они дерутся так, как будто страдают от запора. Прямо как ты.

Вальдор понимал, что он имел в виду. Они все еще оставались зелеными и неопытными — их тела кровоточили от последних имплантов, а мышцы раздражающе противились первым отметинам силовой брони. Их мозги были изранены и инфантильны, опустошены несовершенной психической обработкой, а их оружие совсем недавно связали с духами машины и дублирующими системами в тактических шлемах. Так много суеты, так много потенциальных поражений, но всё же они собирались выиграть битву, поскольку, действуя сплоченно, они уже нагоняли ужас.

— Они — будущее, — мрачно ответил Вальдор, пронзая шатающегося Громового Воина чередой ударов Аполлонического копья, оставляя части органов и металлические пластины у своих ног дымящейся кучей. — Ангелы Смерти.

Генерал-капитан приближался к примарху. Взрывы боеприпасов расцвели в воздухе, покрывая броню обоих угольками, и две армии сцепились вокруг них со всех сторон. Танки, приведенные Ушотаном с таким трудом, отбивались, находясь в ловушке высоты и способности этих новых войск справиться с ними без посторонней помощи. Даже когда Вальдор повернулся лицом к следующему врагу, он мельком увидел, как один из Ангелов сорвал башню бронетранспортера типа «Змей» и швырнул осколочные заряды в зияющую дыру. К тому времени, когда бой возобновился, эта машина превратилась в очередной черный остов, а тот, кто ее взорвал, уже мчался к своей следующей цели.

— Надо же, — произнес Ушотан, тяжело дыша и размахивая своим широким палашом. — Мне они вообще не нравятся.

Вальдор поймал себя на том, что восхищается этим прямым как палка юмором. Ему всегда нравилась эта черта в Громовых Воинах — из них не вытянули человечность, чтобы превратить в то, чем они являлись. Их эмоции не были тусклыми, а их мечты не вырывали из сознания, оставляя увядать. Ему хотелось согласиться с этой мыслью — ответить чем-нибудь таким, что заставило бы их криво усмехнуться вместе, как и подобает воинам — но, как обычно, он не смог придумать ничего подходящего. Всё, чем он располагал — факты дела и артефакты долга.

— Да и мне они не очень-то нравятся, — признался Вальдор, пробивая латной перчаткой шлем имперского солдата, прежде чем наброситься на уже раненого Громового Воина. — Но тем не менее, они здесь. Я думаю, что ты должен был предвидеть их приближение.

— Ха! — ответил Ушотан, пронзая клинком очередного Ангела и отбрасывая его тело, бьющееся в конвульсиях, в сторону, — мы всегда знали, что происходит нечто важное. Он не считал нас за дураков. А может, и считал. Глупо было так долго с этим соглашаться.

Теперь, пошатываясь, он приближался к Вальдору, пробивая себе путь с привычным грубым упрямством. Несмотря на всё это, примарх получил повреждения. Эти противники, Ангелы, не были похожи на добычу в силовых доспехах, с которой он так презрительно расправлялся ранее — каждый из них сражался до конца. И в конце концов они бы схватили его, как стая волков медведя, но Вальдор не позволил этому произойти.

— У тебя не было выбора, — произнес Константин, пробиваясь к примарху, и величаво развернулся на месте, чтобы покончить с последним телохранителем Ушотана. Повсюду вокруг двух лидеров бушевала безудержная битва, хоть и безжалостный марш Ангелов в сером переламывал хребет вражескому контрнаступлению. — Ни у кого из нас не было.

— Ты так говоришь, словно об этом сожалеешь, — ответил Ушотан, неуклюже продвигаясь прямо на него, удерживая клинок двумя руками в своеобразной и прямолинейной манере. — Не говори, что передумал.

Впервые они скрестили оружие — острие меча заскрежетало о наконечник копья — и сила от столкновения размела дюжину бойцов вокруг них. После этого они яростно вцепились друг в друга, нанося удары, парируя, рубя и испытывая.

— Ни о чем не жалею, — произнес Вальдор, отталкивая Громового Воина назад одним резким движением.

— Только потому, что не можешь вспомнить, как это вообще делается, — рассмеялся Ушотан, напрягая спину. Несмотря на свое бессилие и урон, нанесенный ему в бою, он всё еще был вулканом бушующей энергии, противостоящей угасающему свету. — И все-таки мне всегда было интересно, каково это — драться с тобой.

Вальдор оторвал его наплечник, разодрав металл и тем самым обнажив окровавленную плоть. После чего он нанес удар, который мог бы снести примарху голову, но тот увернулся в последний момент.

— Многие задавались тем же вопросом, — подметил Вальдор, отбрасывая Ушотана на несколько шагов назад. — Так они мне говорили.

Плечи Ушотана опустились, и он сплюнул кровь. Несмотря на это, он продолжал орудовать клинком, продолжая теснить Вальдора и блокировать удары.

— Думаю, что смерть настигла их всех, — выплюнул он, пытаясь выдавить еще одну мрачную улыбку.

— В конце концов она придет за каждым из нас.

— Но не за тобой, — ответил Ушотан, отступая и вкладывая всю силу во внезапный рывок, который на мгновение остановил Аполлоническое копье, удерживая его за потрескивающей сетью избыточных электроразрядов. Впервые их лица находились так близко — безликая маска из чистого золота и грубая чугунная решетка шлема. — Я всегда знал, что ты нас всех переживешь, потому что видел, что ты сделал с остальными нами. Эти… Ангелы будут сражаться за тебя в данный момент, но однажды поймут, кто ты такой. Они увидят, что ты идешь за ними, но будет слишком поздно. Мы все — расходный материал, каждый из нас, кого Он создал для этих войн. Все, кроме тебя.

Вальдор вырвался из захвата и отбросил его назад, собравшись с духом. Он чувствовал, как прилив сил струится по его сухожилиям, наполняя знакомым холодным боевым совершенством. Он даже мог предвидеть конец этого противостояния — возможные исходы быстро убывали, безжалостно сужаясь до сингулярности очередной победы.

— Я — ничто, — возразил Вальдор, обнаружив, что произнес эти слова яростнее, чем планировал. — Всего лишь инструмент, который отбросят в сторону, как только он выполнит свою функцию.

— И какую же? Знаешь ли ты её вообще? Или ты просто подыгрываешь в надежде, что всё станет очевидным несколько позже?

В этот момент Вальдор и обнаружил брешь, оплошность уставших рук, тяжелых от молочной кислоты. Он бросился в атаку, взмахнул копьем и нанес точный, смертельный удар. Ушотан попытался парировать и почти смог это сделать, но атака была просто идеальна, и пылающее острие оружия пронзило нагрудник примарха, отбросив его назад.

Ушотан взревел, хватаясь за древко копья Вальдора и пытаясь освободиться от него, но к этому времени расщепляющий заряд уже разошелся по примарху, испепеляя то, что осталось от его доспеха и сжигая тело изнутри. Вальдор отбросил его на заснеженную землю древком копья.

Сотрясающий удар, от которого пошла волна, заплясавшая по окрестностям, сломал позвоночник Ушотана. Облаченные в серое Ангелы с хладнокровием подались вперед к ним обоим, оттесняя последнюю из разномастных армий примарха назад к горному хребту, оставляя за собой горящие корпуса техники и замерзающие трупы.

Вальдор отключил расщепляющее поле своего копья и опустился на колени рядом со своей жертвой.

Он сразу достал из-за пояса длинный кинжал. Ушотан, увидев это, сразу же издал последний сухой смешок.

— Милосердие, да? — Лицо исказилось от боли, пока он хрипел. Вблизи на его обнаженной коже виднелись черные отравленные прожилки. — Последнее оскорбление. Ты всегда был жалким ублюдком.

Вальдор приставил острие ножа к сердцу противника. Из-за горящего прометия снег падал вокруг коричневыми хлопьями.

— Я говорил то, что подразумевал, лорд-примарх, — произнес он. — Мне это не доставляет никакого удовольствия. Ты был одним из лучших командиров.

— А кто теперь поведет твои новые игрушки? Будут ли у них свои командиры?

— Нет. Они потеряны.

— Ха. Тем лучше для тебя. Верховный лорд была права — ты не выносишь конкуренции.

— Это не было моей виной.

— Конечно же, нет. — Ушотан судорожно сглотнул, выкашливая густую кровь. — Знаешь, когда мы были в Маулланд Сен и я сказал, что мне тебя жаль, я не шутил. Я совершенно не пытаюсь тебя взбесить. Мне действительно жаль тебя.

Вальдор положил руку на рукоять кинжала и замер на мгновение.

— Я жил, генерал-капитан, — прохрипел Ушотан. — Это было кратко и болезненно, но клянусь всеми девятью кругами Ада, я жил. Я бы предпочел, чтобы все было именно так, а не так, как у тебя — ни радости, ни ненависти, ни страха. Нерушимый без развития, бессмертный без страсти.

Как только Вальдор приготовился надавить, он внезапно увидел далекое будущее — государство, вырвавшееся из реальности в холодные залы неведомого времени, где сама галактика погрязла в сражениях и целые миры были брошены в пламя; будущее, где на волю вырвались чудеса и безумие, с воплем пробивавшиеся сквозь арку реальности; будущее, где основы физики трещали от жадного потока ужасающего абсурда, а он всё оставался таким же неизменным, таким же холодным, чистым, непоколебимым и неспособным испытывать что-либо, кроме вездесущего давления бесконечной ответственности.

— Что же осталось в тебе, Константин? — Ушотан тяжело дышал, пузырьки крови просачивались между его обожженными губами. — Что такого Он может отнять у тебя, чего еще не отнял?

Вальдор глубоко вздохнул, после чего вонзил кинжал, положив конец мукам примарха. Какое-то мгновение он оставался безучастным, склонив голову, пока вокруг него бушевала буря и покрывала землю тонким слоем бледно-серого падающего снега.

Он медленно вынул кинжал.

— Ничего, — ответил Вальдор едва слышно, — совсем ничего.

Самонас спрыгнул с шатающейся платформы и упал, врезавшись прямо в разрушающуюся конструкцию стены. Он пронесся сквозь ряды склянок, сбивая их и поднимая сверкающую волну стекла во вспыхивающее пламя. Меньше секунды он провисел над бурлящей плазмой, подобно пылинке аурамита, несущейся навстречу разрушению. Именно в этот момент он в последней раз и увидел тело Астарте, прежде чем оно кануло в небытие — платформа закрутились, словно фитиль в пламени, после чего всё взорвалось в бурлящем окружении света и жара.

Даже несмотря на превосходную броню, взрывная волна кромешного ада была оглушающей. Зрение резко отключилось, и он не видел ничего, кроме ослепительно-белой вспышки, а тактические сенсоры утонули во взвеси искажений. Самонас смутно ощущал разрушающиеся полки, как только пытался использовать их для замедления своего спуска, вжимаясь в металлические пластины, чтобы его падение было хоть чуточку менее сокрушительным. Когда он наконец-то соприкоснулся с скалобетонным полом, то ощутил себя так, словно в него врезался неуправляемый грузовик — обе ноги вспыхнули в агонии, и он почувствовал, как ломаются кости. Тяжелые куски металла с грохотом падали вокруг него, хлопая подобно дождю из лавы среди плавящегося и бурлящего мира магмы.

Постоянной привязки к окружению у него не было. Кустодий был ослеплен мерцанием пламени со всех сторон, оглушен грохотом и шумом приближающегося взрыва. Он мог лишь представить, что творится вокруг него — колбы взрываются, выбрасывая в кипящее пламя свое бесценное содержимое, где оно испарялось еще до того, как расплавилось стекло. Всё находилось на неопределенной границе газа и жидкости, и воину при движении казалось, что он плывет по ядру звезды.

И все-таки даже теперь, посреди этого почти бесконечного разрушения, старые установки не теряли своей власти.

Провал. Это провал.

Самонас полз вперед, повинуясь инстинкту, пробираясь на ощупь сквозь пламя в ту сторону, где, по его мнению, должен был находиться выход. Динамики в его наушниках наполнились ревом преисподней, заглушая его собственные сдавленные вздохи агонии. Он чувствовал удары обломков по всей спине, ощущал и разъедающий кожу жар, проникающий в места повреждений брони.

И все же каким-то образом ему удалось достичь порога. Самонас перевалился через него как раз в тот момент, когда конструкция позади него начала обрушиваться. Даже сквозь бушующее пламя он слышал треск колонн хранилища, падение древних несущих стен, грохот обломков, падающих в воронку, созданную местью Астарте.

Он ощущал, как его пульс учащается, а сознание колеблется. Каждое последующее движение было новым мучением, терзанием его уже умерщвленной плоти.

Слишком медленно.

Конечности словно были налиты свинцом. Он снова попытался поднять руку, но попытка не увенчалась успехом. Что-то тяжелое с хрустом упало на него сверху, пробив дыру в остатках его брони, и Самонас закашлялся кровью под шлемом.

Всё, что он мог видеть сейчас — лицо Астарте — странная смесь опустошенности и торжества, свернувшаяся в безумие, которое начало разрушать дело всей её жизни. И это было самым худшим из всего, что произошло. Он никак не мог выкинуть этот образ из головы, и вдруг понял, что это будет последнее, что он когда-либо увидит. В этом и заключалась горькая ирония — презрение смертного, отмечающее его неполноценность.

Но он ошибался. Дрожащим сознанием кустодий почувствовал, как кто-то схватил его за сломанные запястья и потащил вперед. Ярость преисподней ничуть не ослабела, но сквозь шум и рев пламени он начал различать темные очертания — воины, закованные в доспехи, сражались с обратной тягой, уводя его от опасности.

К тому времени, как они добрались до первой из охраняемых комнат, Самонас начал потихоньку приходить в себя. Боль оказалась почти всепоглощающей, и её часть порождало восстанавливающее себя тело, прижигая раны и борясь с ожоговой инфекцией.

Кустодий почувствовал, как кто-то сдернул с него шлем, и понял, что он заморгал и зашелся еще более сильным кровавым кашлем.

Он вновь находился в Темнице, достаточно высоко от адских жаровен, но следы разрушения окружали его. Пол задрожал, и смрад гари сделал воздух едким.

— Жить будет.

Самонасу удалось расслышать слова сквозь туман, но он не узнал говорившего. Только когда в поле зрения вновь появилось лицо в шлеме, он признал в нем одного из своих воинов.

Конечно, это должен был быть кто-то из его собственного Ордена — ни одна другая душа не смогла бы противостоять пламени.

— С вами был кто-нибудь еще? — прозвучал вопрос.

Он знал, что это значит — кустодии или воины, способные спастись.

Самонас слабо покачал головой. Чувства и контроль возвращались к нему, сражаясь с болью.

— Хранилища… — начал было он, шевеля обугленным языком.

— Уничтожены, — последовал бесстрастный ответ. — Ничего не осталось.

Самонас откинул голову назад и сильно ударился о камень. Значит, так оно и было. Целая операция, подготовка — всё впустую. Его бдительность оказалась бесполезной, и враг нанес удар в самое сердце Империума, уничтожив величайшие сокровища.

— Придется заплатить за это, — пробормотал он, находясь в предобморочном состоянии. — У всего есть цена.

Шестнадцать

Кандавир мгновенно бросилась наутек. Одного взгляда на этих… оказалось достаточно. Женщина видела, что они делали с Громовыми Воинами, первой реакцией которых был шок, и сразу поняла, что все они слепо попали в ловушку.

Она не понимала, как можно было спрятать такую армию. Вспоминая прошлое, она осознала, что должна была прислушаться к предостережениям, давно идущим от своего сердца. Вальдор не был идиотом, как и его хозяин — Император. Уязвимость дворца всегда являлась иллюзией, чем-то дразнящим, выставленным напоказ, словно приманка. И, как нетерпеливые простаки, они схватили её.

Женщина не была рождена для нагрузок такого рода. Она часто падала, ударяясь о замерзшую землю, а снаряды вокруг взрывались и осыпали её кусочками льда, смешанного с песком. Её защитный костюм препятствовал сколь-нибудь быстрому движению — он сохранял достаточно тепла для выживания, но окутывал конечности слоями изоляции, мешавшими передвижению.

Она ждала, что умрет в эти первые несколько мгновений замешательства. В воздухе пестрили скрещивающиеся лазерные лучи и снаряды, и казалось невозможным, чтобы что-то вышло из сердца Империума целым и невредимым. Кандавир запаниковала и начала задыхаться, когда увидела, что корпуса танков разорваны на части, а отряды солдат скосили разрывные заряды. Она так и не добралась до гребня — к тому времени, когда женщина снова сориентировалась и начала скользить и спотыкаться по дороге к нему, ужасные воины, облаченные в серое, разрывали армию Ушотана на части, заполняя все уголки открытой местности. Казалось, что её убьют следующей, и она станет просто еще одной жертвой среди тысячи других.

Медленно, с нарастающим недоверием, она осознала правду. У воинов Вальдора было достаточно возможностей прихлопнуть её. После нескольких невероятных промахов женщина, наконец-то, упала на колени перед одним из них, зная, что он ни за что не упустит такой шанс.

— Да сделай уже это! — закричала Кандавир, сжимая кулаки в бессильной ярости. — Ты только это и умеешь!

Воин холодно взглянул на нее. Огромный, почти как Громовые Воины по размерам. Но те сверкали во всём великолепии, словно короли варваров в алой бронзе, а он имел жестокий, механистичный облик. Все очертания его лица были скрыты. Доспехи были настолько темными, что казались совсем черными, выделялись только несколько знаков — «I» на нагруднике и эмблема крылатого меча на правом наплечнике. Кандавир не понимала, остался ли внутри доспеха живой человек — у него было невероятно мощное оружие, а фигура очертаниями и размерами больше походила на автоматон, но никак не человека.

— Делай, что должен! — Она закричала больше от отчаяния, чем от каких-то других эмоций. Верховный лорд пошла против торговцев смертью и потерпела неудачу.

Автоматон еще мгновение смотрел на нее, после чего презрительно отвернулся и пошел за другой добычей.

Она в недоумении посмотрела ему вслед. Из черной бури появились еще несколько воинов, и все они, не обращая на нее внимания, последовали за остатками оперативной группы Ушотана, к которым отношение было безжалостно — их убивали с беспощадной эффективностью. Даже неопытному глазу Кандавир было ясно, что отличает этих новых воинов от войск катэгис — последние все до одного были военачальниками, столь же пёстрыми и упрямыми, сколь и смертоносными. Эти убийцы были линейными войсками — единообразными, но разрушительными сообща. Стоя посреди руин, она не понимала, что делать дальше. Крики умирающих, отчаянный рев немногих уцелевших двигателей всё еще оглушали, соперничая с воем бури и сбивая её с толку.

— Поднимайтесь, — раздался из темноты знакомый голос, от которого у нее сразу же заныли зубы. Она обернулась и увидела идущего прямо на нее Вальдора. Впервые в жизни его походка не была совершенной, казалось, что он слегка прихрамывает, сияние на наконечнике его копья потускнело. Она не двигалась с места.

— Ты отозвал своих псов? — укоризненно спросила Кандавир.

— Вы были Верховным лордом, — ответил Вальдор, словно это всё объясняло.

— Была?

Вальдор не удостоил её пояснения.

— Вам лучше уйти. Вы всё еще можете устроить свою жизнь, Ювома Кандавир. Воспользуйтесь этой возможностью.

Она пристально смотрела на него, пытаясь понять, правда ли это.

— Значит, это обман, — сказала она обвиняющим тоном. — С самого начала ты играл со мной.

— Нет, это не было обманом. — Пока Вальдор говорил, всё больше его темно-серых воинов веером выходили из клубов дыма, готовые причинить еще больше боли тем врагам, которые всё еще стояли на ногах. Они не знали жалости и были подобны скрежещущей волне размеренного разрушения. — Вы могли бы выбрать доверие.

Кандавир рассмеялась, глядя, как мимо проходят ряды воинов.

— Но ведь я не ошиблась, правда? — сухо спросила она. — Это будущее. Сенаторум, Лекс — все это лишь прикрытие. Теперь они — лица Империума.

— Завоевания продолжаются.

— Куда дальше? Весь земной шар уже в руках Императора.

Вальдор подошел ближе. Пока он шел, Кандавир успела увидеть нанесенный ему урон — разбитые драгоценные камни и помятый аурамит.

— Амбиции Императора — нечто большее, чем Терра. Это только начало. Уже строятся корабли, которые доставят эту армию к звездам.

Она вздрогнула.

— Что? Почему мы не…

— Да бросьте. Неужели вы действительно думали, что Император всё еще сражается со всякими полевыми командирами? — он тяжело оперся на копье. — Луна — следующая цель. Там есть ученые-генетики, способные превратить эти тысячи в сотни тысяч. И эта цель не может потерпеть неудачу. В будущем, возможно, мы сможем предаваться спорам обо всех тонкостях закона, но сейчас и во все последующие дни, которые я могу ясно предвидеть, наше задача — выживание. Если для этого потребуется несколько маленьких мифов про выбор и решимость — да будет так.

Кандавир приняла это к сведению.

— Можешь себе их рассказать, — упрямо ответила она. — Тебе это может показаться правильным, но любая легенда может выйти из-под контроля. Ты позволяешь этому свободно распространяться сейчас, и ты не сможешь справиться с этим потом. Я верила в Объединение.

— И дальше должны.

— Что же это тогда? Чем вы отличаетесь от всех остальных, кроме власти?

Услышав эти слова, Вальдор медленно поднял руку, активировал замки и стянул с лица аурамитовую маску. Он мрачно посмотрел на Кандавир, позволяя мокрому снегу стекать по его лицу.

— Мы — необходимость, — мрачно ответил он, — мы стоим между неосведомленностью и уничтожением. И чтобы предотвратить последнее, мы применяем первое. Это горький напиток, который тебя учили ненавидеть, но его нужно проглотить.

Кандавир вызывающе посмотрела на него.

— Я в это не поверю.

— Я восхищаюсь вашим упрямством.

— Что случилось на горе Арарат?

— Какой в этом теперь толк?

— Я хочу услышать из твоих уст правду хотя бы раз.

Вальдор холодно улыбнулся.

— Чтобы правда чего-то стоила, её нужно сохранить. На протяжении всей жизни никто не будет знать имя Ушотана, даже несмотря на то, что его величие многим больше, чем у тех, кто будет нести ответственность за строительство Империума. Не имеет значения, что делается, кем и для кого, если это не запомнится. Поэтому я не могу рассказать вам ничего стоящего, Верховный лорд, ибо то, что вы просите, обречено на забвение.

— Ты просто трус.

— Верьте этому, если вам так угодно.

Кандавир с отвращением покачала головой. Её плечи поникли. На них навалилась страшная усталость, и в первый раз с тех пор, как она покинула свои покои во Дворце, она ощутила холод.

— С тобой спорить все равно, что с камнем, — пробормотала она.

— Уходите отсюда. Вреда вам не причинят. Может быть, у вас есть судьба, которую я не вижу, и было бы напрасно от нее отказываться.

Кандавир посмотрела на него, ощущая себя старой и бесполезной.

— Зачем беспокоиться? Почему бы тебе не закончить то, что начал?

Вальдор устало вздохнул и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

— Вы во многом были правы. Но не обо мне. Я ничего не желаю, меньше всего я хотел власти и уж тем более мести.

Кандавир заколебалась, но все-таки взялась за протянутую руку.

— Я всё гадала, зачем ты вернулся во Дворец, — сказала она. — Один, в то время как Император был так далеко. В то время всё казалось странным.

— Он не может всегда быть с нами, — ответил Вальдор.

— А вы, генерал-капитан? — спросила она. — Вы можете всегда быть с нами?

Вальдор отпустил её руку. Буря потихоньку утихала, обнажая мокрые стены Дворца вдалеке. Дым поднимался над вершиной Сенаторума Империалис, окрашивая неспокойное небо. Здание, несмотря на всю свою новизну, казалось необычно древним, словно несло на себе бремя бесчисленных лет еще до завершения постройки.

— Полагаю, что да, — сказал он. — По правде говоря, я и сам не знаю, куда я еще мог бы пойти.

Семнадцать

Окруженный рваным коронным разрядом от входа в атмосферу, орбитальный посадочный модуль прожег себе путь через облака. Ко времени, когда он вышел в открытое пространство, его бока почернели, а тормозные установки выли на полной мощности. Он замедлился, грузно маневрируя, чтобы выйти на главный вектор сближения, и затем снизился над северной зоной шпилей Дворца. Вскоре он уже парил над широкой посадочной платформой, бывшей частью растущего зародыша сооружения, которое однажды поднимется ввысь на многие сотни этажей и будет увенчано рядами батарей макропушек, аналогичных орудиям линейных крейсеров.

Посадочный модуль выплюнул дым, окутавший его подобно юбке. Коснувшись поверхности, его стабилизирующие опоры расширились, двигатели отключились, и окружающее бока мерцающее марево постепенно рассеялось. Входной люк открылся, и пять стражей в невыразительных масках спустились сквозь пар, каждый в темно-красных одеждах и с шипастым силовым копьем.

Наконец главная рампа с шипением опустилась, выплеснув глубокий желтый свет на забрызганную грязью площадку. Одинокий старик сошел вниз, шаркая и опираясь на длинный деревянный посох при ходьбе. Капюшон его одежды был откинут, обнажая худосочную голову как у хищной птицы.

Все присутствующие на стоянке немедленно поклонились — стражи, смотрители порта, прислуга, спешившая обслужить топливопровод посадочного модуля, сотрудники протокольной службы и досмотрщики, парящие на краю платформы со своими автоперьями и инфопланшетами.

Все, кроме одного, склонявшегося лишь перед Императором.

— Лорд Малкадор, — сказал Вальдор.

— Генерал-капитан, — тепло улыбаясь, ответил Сигиллит. Он подошел к Вальдору и положил костлявую руку на его латную перчатку. — Рад вас видеть. Впрочем, с воздуха…

— Да, повреждения, — отозвался Вальдор, убирая перчатку и сопровождая Малкадора к открытому проходу, украшенному позолоченной аллегорией на Объединение: идеализированные мужчина и женщина в тени милостивого ангелоподобного защитника. — Мы поговорим об этом наедине.

Оба вошли внутрь, сперва облаченные в мантии стражи следовали за ними, но затем, в извивающихся коридорах огромного пространства Дворца, оставили их. Они шли вверх через безмолвные и пустые помещения, взбираясь по закрученному колодцу мраморных лестниц, пока, наконец, не вышли в высокую галерею, заставленную обшарпанными скульптурами. Зимний свет, все еще тусклый из-за грозовых облаков, собрался на западе, скрадывая цвета изысканных гобеленов. Через высокие окна ясно виднелись далекие вершины — широкий каменный венец, светящийся под вихрящейся тенью.

— Я рад вернуться, — сказал Малкадор, подходя к тумбе из полированного альвуда и взяв кристальный кувшин воды. Он налил себе стакан и предложил другой Вальдору, затем сделал глоток. — Луна совсем не такая, какой я ее запомнил. Там все еще царит ужас, прямо как раньше во многих местах здесь. Я полагаю, селенар сами себя загнали в безумие.

Вальдор кивнул.

— Они приняли вас лично?

— Мы пока до этого не дошли. Для следующей стадии потребуются эмиссары.

— Этого будет недостаточно.

— Нет, думаю, нет. Поэтому я и вернулся: как проявил себя Легион?

Выражение лица Вальдора сложно было понять.

— Достаточно хорошо, — сказал он. — Конечно, есть слабости, но у них получится лучше в следующий раз. Набор и обучение остаются… обременительными.

— Тогда придется удвоить усилия, — произнес Малкадор. — Принимая во внимание их силы, нам потребуется больше одного подразделения. Трех, я думаю, будет достаточно.

— У нас еще нет трех.

— Тогда нам нужно работать усерднее, — Малкадор поставил стакан и пошел вдоль галереи, его мягкая обувь утопала в ковре. — Были ли катэгис в силах мятежников, которые дошли сюда?

— Немного, — сказал Вальдор, идя рядом с ним.

— Так они не исчезли полностью. — Малкадор поджал сухие губы. — Я боюсь, полюбить их замену будет труднее. Однако мы создавали их не для товарищества. — Он достиг точной копии древнего греко-римского метателя диска в натуральную величину, выполненной из неразрушимого камня с точностью до мельчайших деталей. — Как обычно, Он настаивает на этой спешке. Он желает, чтобы мы сейчас же заполучили генокульты, построили флот и довели легионы до полной боеготовности. Ему бесполезно рассказывать о том, как сложны подобные дела, поскольку Он видит лишь цель, а не путь к ней. Когда-нибудь это может навлечь на нас беду.

— Верховный лорд Кандавир была освобождена от должности, — сказал Вальдор.

Малкадор поднял бровь.

— Это значит… навсегда?

— Она не вернется.

— А. Жаль. Она мне нравилась.

— Мне тоже.

Малкадор улыбнулся — со смесью ироничного веселья и легкого умиления.

— Правда, Константин? Я не думал, что кто-то может вам понравится. — Он посмотрел в окно, туда, где солнце разорванными лоскутами ползло через далекие горы. — Нам потребуется новый маршал-провост. Я подумаю над этим. Но, впрочем, я отвлекся — расскажи мне все об ущербе Сенаторуму.

Выражение лица Вальдора не менялось.

— Астарте дали все шансы. Я сдерживался до последнего. Она могла сменить курс, если бы хотела. Если быть честным, мне все еще трудно понять ее идею.

— Как и должно быть, — сказал Малкадор. — Для вас предательство — не более чем абстракция. Будь это кто-то другой, Астарте не позволяли бы так много, но тогда Он очень высоко ее ценил. Что с репозиториями?

— Разрушены. Хранилище было очищено, уровни над и под ним запечатаны.

— Хорошо, — произнес Малкадор и пошел дальше. Его движения на первый взгляд казались скованными из-за возраста, но за ними скрывалась кипучая энергия. — Об этом разойдутся новости. Многие глаза, что наблюдали за нами, ослабят внимание, но лишь ненадолго. Слишком высокая цена за столь краткую передышку, но она будет скомпенсирована. Я скажу Ему, что Темницу теперь можно переориентировать — Он пожелает заложить фундамент Врат как можно скорее.

— Мне не нравится скрывать правду от братьев, — сказал Вальдор, впервые с долей упрека в голосе. — В прошлом ложь всегда оставляли вашим людям.

Малкадор засмеялся.

— Вам придется привыкнуть — это потребуется еще не раз, — его кривая улыбка медленно угасла. — Если бы проскочил хоть какой-то намек, если бы хоть одна душа вне нашего стального круга узнала, что мы уже сделали копии и отправили их на Луну, тогда оставшиеся хранилища были бы в настоящей опасности. Все должно было выглядеть по-настоящему. И, как вы и сказали, Астарте действовала по собственной воле — она могла отступить.

— Но ее имя останется в документации проекта?

— Насколько мне известно. Легкая ирония — кажется, Ему это нравится. — Малкадор дошел до дальнего конца галереи, где не было окон, а облицовка становилась темнее от мягкого свечения размещенных в нишах люменов, и его голос стал тише. — Но есть еще кое-что, нечто совершенно неожиданное. Он считает, что примархи легионов могли уцелеть после всего произошедшего. Император направил свой разум в эфир и нашел там некие отголоски. По его словам, он думает о том, что есть возможность вернуть примархов.

Вальдор нахмурился.

— Этого не может быть. Я был там. Резервуары-колыбели были разрушены. Там не на что…

— …было смотреть. Как и в наших репозиториях. Но есть вероятность, что они не погибли. Возможно, их разбросало.

— Невозможно.

— С таким врагом возможно все.

— Но если они получили их, почему не уничтожили?

— Потому что не могли? Простое проникновение в то помещение должно было стать для них чрезмерным испытанием. Или, может, у них были другие причины, установленные собственными правилами. Говорят, им нравятся игры.

Вальдор выдержал долгий взгляд Малкадора.

— Не было новых генералов, — пробурчал он себе под нос.

— Вы выглядите почти расстроенным.

— Конечно, нет.

— Ну же, друг мой. Это хорошие новости. Крестовый поход невероятно ускорится, если мы вернем утерянное той ночью. Представьте себе легионы, воссоединенные со своими родоначальниками, как и всегда предполагалось.

Вальдор некоторое время ничего не говорил, хотя продолжал хмуриться. Когда он наконец ответил, его голос звучал задумчиво.

— Я помню, как выносил сосуды из пламени, — сказал он. — Я помню, как чувствовал жизнь, бьющуюся под стеклом. А затем помню, как наблюдал за их появлением из амниотических баков, блестящих от влаги подобно новорожденным. После я смотрел, как растет их число, как им выдают оружие и учат им пользоваться. Я видел все это, и ничего не говорил. И все же Астарте, знавшая их лучше всех, верила, что без своих примархов они столь опасны, что попыталась уничтожить их.

Малкадор серьезно посмотрел на него.

— О чем вы говорите, Константин?

— О том, что если их родоначальники действительно были разбросаны, будет ли мудро искать их? Не должно ли оставить их там, где они находятся? Уничтожить? Если они живы, на них будет метка тех, кто их похитил.

Малкадор кивнул.

— Риск. Но мы не были бы там, где мы есть, не рискуя, — он потянулся и похлопал Вальдора по руке. — Мы еще поговорим об этом. Вы еще поговорите об этом с Ним, когда Он вернется. Отточите свои аргументы — насколько я могу судить, Император решительно настроен искать примархов. Он даже стал называть их Своими «сынами». Можете это представить? И я не мог, пока сам не услышал это от Него. Может, даже есть какая-то устойчивая привязанность, но как долго она продержится, я не знаю.

Вальдор колебался.

— Значит, Его человеческие чувства еще не угасли до конца.

— Как Он и предсказывал. У всего есть цена.

Тут Вальдор вспомнил, что говорила Кандавир, ежась от холода, когда ее мечты утекали от нее.

Ты позволяешь этому свободно распространяться сейчас, и ты не сможешь справиться с этим потом.

— Каждый шаг в любом направлении окружен опасностью, — мрачно сказал Вальдор.

Малкадор вновь изумился.

— Так было всегда. Не говорите мне, что вы жалеете об этом, иначе я начну сомневаться в вашей верности делу.

Если он ожидал, что Вальдор будет этим разозлен, то был разочарован. Генерал-капитан просто отвернулся, отчего его длинный плащ взметнулся вокруг него, и зашагал обратно вдоль галереи, оставляя Сигиллита позади, в тенях.

— Как вы могли сомневаться в этом? — сказал он, будто ни к кому не обращаясь, или, может, к кому-то, кого давно уже не было. — Это дело — буквально все, что у меня есть. Я могу лишь надеяться, что если мы сейчас пойдем по этому новому курсу, то сможем сказать то же самое об этих… сынах.

После неопределенного времени в искусственной коме Самонас вновь пробудился в мире мучений.

Придя в себя, он еще некоторое время восстанавливал чувства. Сначала была лишь агония, горящая в каждом нерве и от которой его кожу, казалось, раздирало крюками. Через некоторое время он смог взять ее под контроль, используя техники, которым обучали в Ордене, и все вокруг успокоилось до размытого покрова вполне терпимой боли.

Он находился в медицинском центре в Башне, который он узнал с прошлых периодов восстановления после сражений. Стены были вычищены добела. Дроны апотекариона щелкали и жужжали, прогоняя булькающие жидкости через свои внутренности. На фоне трудилась небольшая часть прислуги Башни, измеряя образцы и подготавливая смеси. Самонас наблюдал за их работой из-под полуприкрытых век, неподвижно лежа на металлической койке.

На протяжении долгого времени это было все, что он мог делать. А затем, как только он почувствовал, что сила начинает возвращаться к конечностям, прислуга исчезла. Дроны откатились на своих бряцающих стойках-опорах, затем отключились. На дальнем конце разъехались двери, и вошел его повелитель.

Самонас призвал все свои силы, готовясь к выговору. Как обычно, лицо генерал-капитана не казалось особенно мрачным. Скорее наоборот — он выглядел более спокойным, чем когда они последний раз говорили наедине.

— Восстанавливаешься? — спросил Вальдор, подходя ближе к изголовью койки.

Самонас еще не мог двигать шеей, но сумел тяжело сглотнуть.

— Верю, что так, — сказал он.

— Тело — однозначно. Чтобы его убить, нужно что-то посильнее пламени. Но разум? Дух?

— Приемлемо.

— Ты командовал защитой Сенаторума.

Самонас почувствовал, как холодный обломок вины ударил его прямо в сердце. Возможности уйти от этого не было.

— Да, — проговорил он. — Это моя ошибка.

— Нет, не совсем. — Вальдор позволил мимолетной полуулыбке коснуться его сурового лица. — Ты хотел действовать раньше. Я отклонил это. В твоих действиях нет вины. Твоя задача не заключалась в том, чтобы не дать ей добраться до Темницы, как ты предполагал. Достаточно было лишь не дать творимым ею разрушениям зайти слишком далеко. Ты выполнил это с образцовой эффективностью. По правде говоря, даже лучше, чем я ожидал: когда стража Дворца вошла в тоннели, в живых не осталось ни одного из Образцовых Кастелянов. И конечно, я даже не думал, что ты сможешь добраться до Темницы вовремя, чтобы встретиться с ней лично. Это было впечатляюще, хоть у тебя и останутся шрамы в награду за твою скорость.

Самонас слушал с растущим недоумением.

— Не для… но я… репозитории…

— Я больше ничего не скажу. Ты больше ничего не спросишь. Все так, как должно быть.

На мгновение Самонас подумал, что это был сон — какой-то бред, исполнение желаний. Но, с другой стороны, он больше не мог спать.

— Как прикажете, — слабо сказал он.

Вальдор наклонился ближе, изучая раны, полученные Самонасом. Он кивнул для порядка, видимо, удовлетворенный тем, что они исцелятся.

— У подобных действий есть определенная ценность, — проговорил он. — Риски высоки, но награды значительны. Настоящие угрозы нельзя симулировать, хотя они могут существовать. Я верю, что эта модель должна быть расширена. Я хочу, чтобы ты подробнее изучил ее, когда излечишься.

Самонасу было трудно уследить за этим.

— Прошу прощения, повелитель, — сказал он, поморщившись, когда его челюсть щелкнула. — Я не уверен, что понимаю.

— Я говорил с Сигиллитом, — ответил Вальдор. — Он склонен верить, что наши враги развлекают себя играми. Его идея заключается в том, что они связаны этими факторами, которые одновременно являются и слабостью, и силой. Если нам нужно от них защититься, мы должны делать то же самое. Создавать угрозы, реагировать на них. Поставить себя в ситуацию, когда кто-то желает причинить Ему вред. Подпустить их ближе, принять риск в обмен на знания, который мы получим. Чем сильнее мы станем здесь, тем больше будет их желание подавить нас. У них есть неограниченные ресурсы — нам нужно работать, чтобы соответствовать.

Пока разум Самонаса постепенно очищался, он начал видеть, к чему это идет.

— Военные игры, — предположил он.

— В некотором роде, — сказал Вальдор. — Что говорили Громовые Воины, когда проводили спарринги? Борьба до первой крови. Мы должны вдохновиться этим, только в качестве приза будут выступать этот Дворец и Он.

Самонас снова почувствовал пустоту в голове. Он предположил, что в его крови все еще находились какие-то мощные нейроподавители.

— Будет сделано, — ответил он.

Вальдор вновь выпрямился.

— Поправляйся скорее. Для тебя есть работа, которую нужно сделать, когда будешь готов.

Всегда есть работа, которую нужно сделать.

— Как прикажете, — повторил он.

И тогда Вальдор действительно улыбнулся — необъяснимо, но без всякого сомнения. Эта улыбка была вызвана не весельем или насмешкой, а, скорее, успешным завершением дела, как если бы петляющая дорога наконец-то привела идущего по ней к давно обещанной цели.

— У тебя будто есть сходство с Темницей, — сказал он. — Работа будет трудной, но это место не останется призраком старого вмешательства Астарте. У Императора есть в мыслях другие планы на него, благодаря которым со временем оно станет самым защищенным местом во всей галактике.

Он отступил, и тут же Самонас почувствовал, как хрупкое сознание покидает его. Он уже понимал, что восстановление будет трудным.

— Империум рожден, Дворец в безопасности, — сказал Вальдор. — И я верю — все, что сейчас ему нужно — это Трон.

Эпилог

Нужно было выбраться с планеты. Судя по тому, как все шло, на Терре скоро не останется ни одного уголка вне поля зрения любопытных глаз. Это походило на когтистую хватку, которая постепенно сжималась и медленно скрывала оставшийся свет.

Женщина быстро покинула Дворец, воспользовавшись скиммером из транспортного парка Кандавир. В царящем смятении ускользнуть в ночь и продолжать движение оказалось удивительно легко. Ко времени, когда все успокоилось, а охрана начала активизироваться, она была уже очень далеко и уходила еще дальше.

Ей понадобилось всего несколько дней, чтобы сделать все необходимое. Путешествия за пределы планеты были редкими и сложными в организации, в теории ограниченными субсветовой сетью Солнечной системы и малым количеством действующих маршрутов средней дальности вне ее. Никто не знал, насколько далеко можно за них зайти, или что будет ждать там, если туда добраться. Теперь, когда на Терре больше не было места воображению, там оставались неизведанные возможности.

Потребовалось немало денег и упорства, но в итоге она оказалась в пузатом грузовом транспорте на посадочной площадке захудалого орбитального порта в номинально свободной республике Харад-Ну. На борту все нервничали — было ясно, что этот полет не совсем легален, даже по меркам такого захолустья — и вели себя так, будто имперские силовики нагрянут в любой момент с проверкой личности.

Так что женщина сидела тихо, обложившись своими вещами, и по сотне раз перепроверяла ремни безопасности в ожидании начала обратного отсчета. Она проходила теоретическую подготовку, но практика все еще нервировала ее. Ей сказали, что на орбите ждет гораздо больший корабль. Межзвездное судно, одно из тех, что продолжало вести торговлю даже в самые темные, одержимые анархией дни, и пережило худшее, что обрушивала на него галактика. Его капитан был человеком с забавным именем Альфуаз де Кетаста-Фоэль, который сам себя называл «вольным торговцем», что для нее выглядело абсурдно. Абсолютно все действующие невоенные звездные корабли работали вне хватки Адептус Терра, но это определенно изменится в ближайшем будущем, и торговцам всех мастей не позволят более быть вольными.

Она ждала, слегка вспотев, чувствуя нагрев палубы по мере того, как двигатели заработали, чтобы набрать скорость. Женщина была почти уверена, что этот крепкий корабль не даст им нагреться сильнее, но теперь убедилась в обратном.

С первым толчком она вздрогнула, вцепившись в подлокотники так, что ее костяшки побелели. Ее сковало огромное, сокрушающее давление инерции, за которым последовал тошнотворный рывок к огромной скорости. Она видела, что за иллюминаторами бушует огонь, а ее сиденье жутко трясло. Это продолжалось дольше, чем хотелось бы, и ее желудок болезненно крутило.

Затем, наконец, худшее отступило, и иллюминаторы очистились. Женщина вновь посмотрела вверх, все еще крепко держась за свое место, и увидела, как появляется покров звезд, а серо-голубая сфера Терры удаляется. В отдалении уже виднелся колосс «Аркебузы», подобный висящей в космосе цитадели.

Понадобится больше часа, чтобы добраться до него. После этого может пройти еще много дней, прежде чем они попытаются сойти с орбиты и уйти в пустоту. Все, что последует дальше, было неясным, но у нее имелось в запасе немного времени, чтобы подвести итоги и обдумать то, что она делала.

Когда сильная тряска прекратилась, женщина расстегнула фиксаторы для рук и потянулась к устройству, переданному ей Кандавир. Оно все еще было в целости и сохранности, хотя за все эти долгие месяцы путешествия она ни разу не осмелилась использовать его. Сейчас же, когда она находилась вне досягаемости Империума, пусть даже только согласно букве закона, ей казалось, что будет правильно наконец-то понять немного больше. В конце концов, она рисковала жизнью.

Она подключила аудекс-вход к своей внутренней комм-бусине и активировала защитное поле вокруг аугмиттера. Затем она откинулась назад, устроилась поудобнее и включила запись.

В пустоте снаружи медленно приближался галеон вольного торговца.

«Маулланд Сен, — раздался голос, которого Армина никогда раньше не слышала — зычный, уверенный, отчетливый. — Не то место, о котором я вспоминаю с теплотой».

Она продолжила слушать.

Кандавир, в свою очередь, много дней шла через плато. Припасы, которые ей удалось собрать, быстро истощались, и у нее появлялись сомнения, что она проживет достаточно долго, чтобы увидеть подножия гор. Как выяснилось, мир за пределами Дворца был дружелюбнее, чем она думала, — те, кто жил в многочисленных городских поселениях Гималазийского массива, принимали ее, предлагали еду, даже давали место для ночлега.

Но она не могла мешкать. Новости о безуспешном штурме Дворца быстро просочились по транзитным путям, и отряды силовиков Арбитрес начали выставлять регулярные патрули. Среди множества населения потрясение уступило место настороженному страху — ощущению, что старые мрачные времена не так далеко позади, как все надеялись.

Так что она продолжала идти, присоединяясь к толпам странников, которые бесконечно шли туда и обратно от бьющегося сердца Империума: торговцы, генералы, авантюристы, надеющиеся построить новую жизнь, и выгоревшие человеческие оболочки, рассчитывающие забыть старую.

Женщину никто не узнал. Спустя несколько дней в дороге ее защитный костюм стал таким побитым, что она походила на любого старого бродяжку, а спустившись достаточно, чтобы климат потеплел, она сменила его на гражданскую одежду. Ей удалось получить доступ к старым денежным резервам из полузащищенного терминала в Анкандаа, что ее удивило. Вальдор мог заблокировать их, если бы хотел, так что он, очевидно, не намеревался заморить ее голодом.

После этого стало немного проще. Кандавир смогла нанять транспорт и отправилась на юго-запад, через пересохшие равнины. По дороге она вспомнила свою поездку на Арарат, ее дискомфорт и перспективы, и ощутила укол обиды. Это уже казалось чем-то давним в мире, частью которого она пробыла некоторое время, но теперь была изгнана из него навсегда. Хлипкие воздушные суда, которыми она пользовалась из соображений секретности, сменились на еще более хлипкий наземный транспорт, так что было трудно не ощутить силу смещения с должности.

Дни стали неделями. Империум, казалось, стабильно усиливал меры безопасности, и потому раздобыть билеты на поездки между провинциями становилось все труднее. Последнее большое испытание для нее — небольшой солончак, тянущийся до Занбара на восточном обрыве-побережье Африки — оказалось особенно проблематичным, и ей пришлось потратить большую часть убывающих денежных запасов, чтобы избежать серьезных проблем.

Впрочем, оказавшись на родном континенте, Кандавир несколько расслабилась. Запахи старой красной земли, пыль в воздухе и привкус древесного угля домашнего обжига вернул ее назад. Везде, куда бы она ни подалась, встречались признаки реконструкции и перестройки, беленые скалобетонные города поднимались из пыли их разоренных предтеч. Раптор Империалис гордо парил в таких местах, бездвижно вися в горячем сухом воздухе, но готовый затрепетать, когда перед дождем с севера налетал ветер.

Быть лишенной груза ответственности начинало даже казаться приятным. У нее не было ни влияния, ни силы, ни больших денег, лишь одежда на ней, но здесь чувствовалось какое-то странное ощущение свободы, будто камень с души упал после долгого времени взаперти.

Она вернулась жаркой влажной ночью. Воздух был насыщен солью, и с востока дул жесткий ветер. Ее сердце заныло при виде старых знакомых мест спустя столько времени. Здесь еще не началась реконструкция, и руины были более-менее такими же, какими зооипа оставили их, все еще почерневшие и без крыши. Она прошла вдоль старой центральной улицы поселения с налипшей на ботинки пылью и окунулась в то, что осталось от ее детства.

Никого не осталось, даже мародеров. Несколько сгорбленных собак крутились в сумеречных тенях, слабо скуля, но они убежали, когда женщина пригрозила им палкой. К тому времени, когда она дошла до поселения на краю города под тенью рощи сучковатых марула, тишина стала почти невыносимой.

Она нашла свою старую комнату, открытую звездам, как и все остальные, и съежилась в углу. Тут даже пахло как-то знакомо, несмотря на резкий душок пепла и помета диких животных, которые устроили здесь до нее свое логово. Когда ее наконец накрыла усталость, она легла на спину и посмотрела на яркие блудные звезды в чистом летнем небе.

Это только начало. Уже строятся корабли, которые доставят эту армию к звездам.

Та встреча казалась сном, чем-то, чего никогда не происходило на самом деле. Она всегда должна была оставаться здесь. Кандавир ошиблась, покинув это место — нужно было остаться с отцом, рассказывать друг другу истории и восстановить жизнь среди сухой грязи.

И все же когда женщина проснулась утром, она увидела, что спасать было почти нечего. Если бы она пожелала остаться, ей пришлось бы начинать с чистого листа. Она ничего не знала о фермерстве и не имела ни малейшей идеи, где находились ближайшие выжившие поселения. Все, что она знала — тут до сих пор царило беззаконие, у которого были как минусы, так и плюсы. Она не была воином — этому уже имелось достаточно доказательств.

Тем не менее она сделала то, что могла. Кандавир смогла починить и запустить старый водоочиститель, подведенный к колодцу на западной стороне бараков. Силовой модуль генератора украли, но она нашла немного консервированной еды в одном из старых жилищ прислуги, спрятанной под матрасом и завернутой в солому. Она добыла растопку из буша снаружи и принесла назад, разведя огонь, который собиралась поддерживать постоянно. Диких собак надо было как-то отгонять.

Выяснилось, что если у тебя достаточно решимости, то жить можно и здесь. Мимо время от времени проходили торговые караваны, и ей удалось найти немного ценных вещей, которые женщина обменяла на семена, удобрения, бакалею, даже несколько просроченных питательных батончиков из армейских пайков. И всё же она не надеялась долго протянуть. Через несколько месяцев придет зима, а когда начнутся дожди, отсутствие крыши станет проблемой. Кандавир проводила большую часть времени сидя на старой веранде, дерево которой под ее ногами прогнило, и наблюдая, как большое оранжевое солнце клонится к западу, пока птицы звали друг друга в темнеющем буше.

Спустя много недель в один из таких вечеров она увидела человека, идущего к поселению. Его конечности казались непропорциональными телу, отчего одежда странно висела на нем.

Она дождалась его, не говоря ни слова. Когда он сел рядом с ней на веранде на последний оставшийся стул, женщина подумала, что он выглядит ужасно старым. Выглядел ли он так всегда?

— Ты мало что сделала здесь, кондедва, — сказал Офар, вытягивая длинные ноги.

— Некому было помогать, — ответила Кандавир.

— А, это заняло некоторое время, — согласился он, ухмыльнувшись. — Но я выбрался, как ты и сказала. И теперь я здесь.

Кандавир улыбнулась. Без сомнения, скоро она услышит историю, рассказанную подробно и с приукрашиваниями.

— Я рада тебя видеть.

— Я тоже.

Они какое-то время сидели молча. Когда горизонт на западе медленно стал золотым, Кандавир вздохнула.

— Я и правда все испортила, да?

— Ты была права во многом, — пожав плечами, ответил Офар. — Теперь везде солдаты. Не важно, кто ими командует — никто больше не делает вид, что режим изменился.

Она обдумала это.

— Возможно, это всегда бессмысленно, — сказала она. — Мне не стоило задирать голову.

Офар хмыкнул.

— Да, ты и так невысокая.

Женщина сделала большой глоток соленой переработанной воды из металлической банки, прежде чем передать ее Офару.

— Он хотел поговорить, — сказала она через какое-то время. — Этого я не могу понять. Он всегда был впереди нас, знал все, что мы делаем, и все же он хотел поговорить. Ему ведь не нужно было этого делать.

— Может, он чувствовал себя одиноко.

— Не думаю, что они способны на это.

— Они самые одинокие люди на планете.

Кандавир задумалась. Затем снова потянулась за питьем.

— Планируешь задержаться? — спросила она.

— Видел я твои поля. На них все погибнет.

Она рассмеялась.

— Эх.

Солнце начало садиться, покрывшись рябью в вечерней жаре.

— Когда-то я была Верховным лордом, — с сожалением сказала она.

— А перед этим ты была хозяйкой этого места, — беззлобно отозвался Офар. — Можешь снова ей стать.

— Я просто не хочу, чтобы все это было напрасно.

— Не тебе решать.

— Думаю, нет.

Птицы пели хором, тревожно щебеча в приближающейся темноте.

— Тогда завтра с утра начнем строить крышу, — сказала Кандавир.

— Как пожелаешь, — ответил Офар.