Ангрон: Красный Ангел / Angron: The Red Angel (роман)

Перевод коллектива "Библиотека Нагаша" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Библиотека Нагаша". Их канал в Telegram находится здесь.

Перевод в процессе: 14/22 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 14 частей из 22.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Ангрон: Красный Ангел / Angron: The Red Angel (роман)
Автор	Дэвид Гаймер / David Guymer
Переводчик	Евгений К.
Издательство	Black Library
Предыдущая книга	2023
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Над горой Анарх шёл дождь. Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. В условиях силы притяжения менее одной пятой от стандартной терранской они словно бы и не падали вовсе, а торжественным строем дождевых легионов спускались на опустошённую поверхность Титана в честь победы своей над временем.

Грауц Теломейн посмотрел в отражение и встретил холодный взгляд собственных серых глаз. Он всё никак не мог вспомнить, когда в последний раз выглядел таким молодым, таким наивным, а ведь c прошлого визита на Титан, в этот самый зал, минуло пять сотен лет.

– Нет, – медленно прошептал он. – Не здесь.

***

– Ты не готов, Теломейн. Не в этот раз. Великий магистр Таремар сделал ошибку, попросив меня об этом, и его просьбу я не удовлетворю.

Юстикар Элос запомнился ему великаном, коим, в сущности, никогда не был. С годами волосы воина поседели, а его клятвенный щиток покрылся записями о доблестных деяниях. По многим пунктам Грауц перерос своего бывшего наставника, но с тех пор они ни разу не встречались, и потому он так и остался колоссом в памяти новоиспечённого брата.

– Я готов, – сказал Грауц.

– То, что ты считаешь себя таковым, доказывает лишь обратное.

– Но великий магистр третьего братства думает иначе.

Элос покачал седой головой.

– Тому, что Серые Рыцари не закаляют младших братьев в бою, есть причина. Знаешь, какая?

– Нет, – ответил Грауц, нахмурив брови. – Не здесь.

***

Над горой Анарх шёл дождь. Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. Грауц Теломейн замер у пустого стола посреди не менее пустой залы. В Сатурналии не было ни души. Капли углеводородного дождя барабанили по стеклу, а огромный планетарий, служивший потолком, неторопливо скрежетал наверху, – более ничто не нарушало соборную тишину чертога. Внутри царил мрак, не считая дымчатых пятен от нескольких тысяч свечей. Но они и не должны были освещать. С тех самых пор, как человечеству открылось колдовство, ритуальные свечи служили мостком, переброшенным через завесу. Они были серого цвета – цвета мудрости, познания и защиты от злых сил.

Кольца планетария продолжали вращаться.

Грауц поднял голову.

Его братья-новициаты именовали планетарий Часами Деймоса. Согласно легенде, впервые в истории их собрал и привёл в действие генеральный фабрикатор луны-кузницы в память о том дне, когда её переместили с орбиты Марса. В центре вращался Сатурн, серебристый шар размером с шасси «Носорога»; его поддерживала целая паутина мистических несущих полей, а кольцами ему служили концентрические хрустальные ободки толщиной не более нанометра. Сам Титан был размером со снаряд для болтера. Вдоль гладкой, стеклянной проволоки проходила его орбита радиусом в сто с лишним ярдов – именно такое расстояние Титан преодолевал каждые триста восемьдесят два часа. Вся система была настолько безупречно отлажена, что, со слов юстикара Элоса, Серый Рыцарь, наделённый достаточно острым умом, терпением и опытом, мог определить точное время и год Имперского календаря по одному лишь положению Сатурна и его восьмидесяти двух естественных спутников.

Вот уже восемь с половиной тысяч лет планетарий работал безотказно.

Шёл 444.М41.

– Нет, – сказал Грауц, чувствуя, как ярость закипает внутри. – Не здесь.

***

Дождь всё шел. Багровый поток с шипением и брызгами поливал золото и освящённое серебро его боевых доспехов. До него эту броню носил Эйгон из четвёртого братства, а до него – легендарный паладин Фокс. Теперь она хранилась у Грауца, но именно тогда, перед боем, ему предстояло впервые облачиться в неё. В голове мелькнуло щемящее воспоминание.

Юстикар Элос был, конечно же, прав, но кто из ста девяти Серых Рыцарей, перенёсшихся в тот день на поймы реки Стикс, кто из них был действительно готов встретиться с Круор-Преторией и повелителем XII легиона?

Не те девяносто шесть, что ушли и не вернулись.

И не те тринадцать, которые всё же выбрались оттуда.

В тот день Грауц был самым младшим из Серых Рыцарей, вышедших на поле боя. Он не знал, почему выжил, тогда как Дим, Галео и Таремар Золотой сложили свои головы; быть может, в доказательство тому, что законы «темпус материум» иррациональны.

– Нет! – крикнул он в искажённую маску ненависти, маску из красного мяса, которую носил сын Императора. – Не здесь!

***

Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. В Сатурналии, Цитадели Титана, он сидел на том же самом месте, где недавно стоял во весь рост. Внутренней стороной ладони он разминал мышцы бедра, словно повредил его. Но никакой боли не было и в помине. Не здесь.

– Почему я снова и снова возвращаюсь сюда?

Нирамар пожал плечами. Он расположился по другую сторону стола, перед доской для игры в регицид.

Грауц был младше этого Серого Рыцаря всего на год, но несмотря на узы дружбы, связывающие их, он всегда ощущал пропасть меж ними, причём не только во времени. Всё, чего Грауц добился за годы, проведённые на Титане, Нирамар достиг раньше. Когда он преодолел последние ступени чертога испытаний, чтобы стать полноправным членом передовых братств Серых Рыцарей, именно Нирамар встретил его в полном боевом облачении. Здесь он выглядел не хуже, чем после смерти. А смерть настигла его очень скоро, через пять недель после партии в регицид.

– Это твои воспоминания, – произнёс Нирамар. – Думаешь, отыщешь здесь что-то, чего пока не знаешь? Или то, чему мог бы полностью доверять?

– Назвать вещь по имени – значит познать её, – возразил Грауц, озвучив слова из пятьсот восемнадцатого гимна «Либер Демоника». – Познать демона – значит овладеть его сущностью. Я знаю, где границы моего разума, брат, и сколь незыблема моя душа.

Нирамар кивнул, разглядывая стол между ними и будто планируя свой следующий ход.

– Тогда слушай, брат. Ответ, что ты ищешь, распростёрт перед тобой. Достаточно увидеть его.

Последовав совету, Грауц взглянул на доску. В психическом мире даже самые незаметные детали могли обладать смыслом.

Доска была круглой, деревянной, поделённой на равное количество чёрных и белых квадратов. Он играл черными. Нирамар – белыми. Партия длилась уже несколько ходов, белые пеоны стояли в начальных позициях Преторианского гамбита. Игроком Нирамар был искусным, хоть и не очень оригинальным. Пешки Грауца вели себя всяко агрессивнее – под стать своему военачальнику, – и потому левая область доски была открыта для наступления экклезиарха. У такой стратегии было множество названий, но для Грауца и тех, кто принадлежал к его вырождающемуся поколению, она всегда будет известна как Армагеддонский манёвр: жертвуешь фигурами среднего класса, окружаешь противника и император у тебя в руках.

Грауц чуть не улыбнулся наперекор себе.

– Я помню этот ход.

– Ещё бы.

– Мы так и не закончили ту партию.

– Верно.

Палец Грауца застыл на фигурке примарха, выполненной из чёрной слоновой кости, но лишённой отличительных черт кого-то из двадцати. Она служила целостным образом, идеальным представлением о том, каким должен быть примарх: крылья Сангвиния, лавровый венок и лорика Гиллимана. Правда, из-за приглушённого света и некоторой доли самовнушения казалось, будто она застыла в момент яростного рыка. Первое сердце Грауца вздрогнуло, и он опустил фигуру, вернув руку на колено.

– Всё это в прошлом. Я здесь, чтобы увидеть будущее.

– Время, брат. Ровен ли его поток? Или он так и норовит свернуть в сторону? А может, в сущности, – Нирамар показал на доску, слегка наклонив голову, – время – это круг?

Грауц кивнул сам себе.

Цикличность истории, повторение ошибок предков – всё это достаточно распространённые мотивы в мифологии Старой Земли и уж точно не откровение для подсознания Серого Рыцаря.

– Тень Ангрона вновь затмевает галактику. Я видел дурные знаки, читал знамения, слышал его голос, пока он ярился за тончайшей завесой. Я чувствовал, как кричат низшие хоры, возвещая о его приходе. Все они твердили о воле, которую Великий Зверь не являл со времён Армагеддона. Но куда этой тени предначертано пасть? Если не здесь, то что же это за место?

– Будь осторожен в своих желаниях, брат.

– Старейший совет колдунов.

– К которому герои не спешат прислушаться.

Губы Грауца скривились в улыбке.

– Я не герой.

– Все герои так говорят.

– Последние шестьсот лет, после Армагеддона, я провёл в подготовке, собирая союзников и оттачивая свои навыки. Я готов ко всему.

– То, что ты считаешь себя таковым, доказывает лишь обратное.

Грауц нахмурился, услышав знакомые нотки отеческого осуждения в голосе старого друга. Он почувствовал, как улыбка застыла на лице, как медленно растворилась в гримасе, когда мышцы бедра внезапно заныли от боли. Руки потянулись вниз. Бледно-серая ткань его робы пропиталась кровью.

– Нет, – пробормотал он, сдавив рану, которая так и не затянулась. – Не здесь.

***

Над горой Анарх шёл дождь. Не переставая. Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. Сатурн, окружённый кольцами водородный монстр, нависал над мерзлым горизонтом; жёлто-коричневое око космического гиганта глядело вниз, на мёртвый ледяной мир. Ещё неофитом Грауц Теломейн стоял под этими самыми окнами и медитировал. Юстикар Элос не раз бросал вызов своим подопечным: заглянуть в око этого удивительного мира, ощутить его гравитацию – ньютоновскую точность, с которой он повелевает своей армией меньших миров, и понять, что физические законы не властны над такой хаотичной вселенной.

До этого самого дня он ни разу не ошибался. До этого дня.

– Почему я…

Он отвернулся от окна, и вопрос повис в воздухе. Его внимание привлекла едва заметная дрожь эмпирейного покрова – все миры, раскинувшиеся над ним, влекла масса Сатурна. Свечи в мраморных светильниках на стенах и в серебряных канделябрах на столах уже не были серыми. Они покраснели. Они источали запах серы и шкворчали, словно жир на термоэлементе. Грауц почувствовал, как по спине пробежало колючее чувство опасности: огни свечей потянулись в сторону, один за другим, пока все они не трепыхались под неестественно прямым углом к фитилям.

Они тянулись к нему.

Нет, внезапно понял он, не к нему.

Грауц медленно повернулся, поднял голову и посмотрел наверх, сквозь окна из стеклостали. Мир, нависший над ним, более не был Сатурном. Впрочем, не был он и Армагеддоном, несмотря на его подозрения и пламенные надежды.

Грауц никогда не видел его раньше, но все детали видимого полушария тут же отложились в его генетически совершенной памяти. Мир был небольшим, гористым, размером примерно с Терру. От и до его покрывали пески. Грауц отвлёкся, и его взгляд переметнулся к сухой коричневой сфере, которая медленно вращалась вокруг барицентра двух тлеющих красных солнц. Империум Человечества охватывал миллионы людских миров. Если это один из них, Грауц непременно найдёт его.

Сатурналий всё также кружился над ним, преобразуя криволинейное движение в отрезки линейного времени, впрочем, как и с самого основания Империума.

– Будь осторожен в своих желаниях, – раздался голос у него за спиной. Слоновая кость заскрипела по деревянной доске, и Грауц обернулся на звук. Он взглянул на старый стол, где белый примарх, сделав совершенно невозможный ход и протиснувшись мимо собственных пеонов и пеонов Грауца, предстал перед чёрным императором.

Нирамар осклабился, его голова повисла на свёрнутой шее, а кожа на лице стала трещать и лопаться, открывая взору кости черепа. «Это не Нирамар, – уверил себя Грауц, – всего лишь плод моего воображения».

– Шах, брат, – произнёс мертвец. – Твой ход.

***

Киберхерувим Юнец Благочестия MMXIV издал обеспокоенный звук. Он парил в воздухе, прямо над Серым Рыцарем, источая запах формальдегидных препаратов и алоэ-гелей, которые наносил на его обожжённую кожу. Эпистолярий Грауц Теломейн глядел будто сквозь него, расширенные зрачки его безжизненных глаз искали место, которое было далеко отсюда. Как ни странно, гудение допотопного антиграва и сухой скрип искусственных крыльев успокаивали его. Он осязал разум киберхерувима, застрявшего на фетальной стадии развития, его тонкую, неиспорченную душу, и оттого ему становилось легче.

Грауц сидел в палате для медитаций, на борту ударного крейсера Серых Рыцарей «Меч Дионы», который висел на высокой орбите Армагеддона.

Он моргнул – ощущение было такое, словно полируешь песчаник. В голову закрался вопрос – сколько же времени он сидит здесь, вглядываясь в варп?

Из трубки Юнца Благочестия MMXIV, погружённой между его высохшими щеками и покрытой патиной, вырвался резкий металлический звук. Киберхерувим отпрянул, и Грауц, схватившись за инкрустированные серебром подлокотники, приподнялся в кресле. Его доспех гудел и скрежетал. Дремота отступала. Сила возвращалась к рукам.

Грауц тяжело застонал, когда бесчисленные боли и ноющие травмы, позабытые его сознанием, дали о себе знать – словно кровь, разлившаяся по омертвелой конечности. Три четверти всей его кожи, по большей части спрятанной под доспехом, изнывали от рубцов и ожогов. Психических ожогов, которые вспыхивали болью всякий раз, как он погружался в варп. На Титане апотекарии предостерегли его, что раны могут никогда не зажить, и в этом оказались правы. Со временем он перестал обращать внимания. Были, конечно, и другие боли, рассеянные, непостоянные, возникающие по причине того, что вот уже пять сотен лет минуло с того времени, когда он был в самом расцвете сил. Но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с раной на ноге.

Грауц потёр ноющее бедро через толстую керамитовую пластину.

Гиперион, герой, которого Волки прозвали «Мечеломом», разбил клинок Ангрона на тысячу нечестивых осколков в ходе битвы на Армагеддоне, и один из них поразил Грауца. Всего один единственный осколок осквернённой бронзы. Но он никуда не делся, он всегда напоминал о себе. Порою Грауц чувствовал жар, порою – мучительное онемение. Бывали дни, когда боль приводила его в ярость, когда несправедливость, с которой космос распределял дары и испытания, вгоняла его в отчаяние. Иногда Грауц пытался нащупать осколок, и тот перекатывался под пальцами как липома, но стоило поднести его под биосканер, стоило апотекарию полоснуть скальпелем по окружающим тканям, как опухоль принимала психосоматический характер.

В самые мрачные дни, коих накопилось немало за шестьсот с лишним лет безуспешных поисков, Грауц подумывал о том, чтобы просто-напросто отхватить себе всю ногу и избавиться от Ангроновой скверны, но каждый раз, в самый последний миг, он отказывался от этой затеи.

Он не собирался идти на уступки. И уж тем более признавать своё поражение.

Рана была его испытанием, но ещё и даром.

Его связью с Ангроном.

Грауц безучастно отвернулся, его замутнённый взор упал на окно, сквозь закалённое стекло которого пробивался холодный свет Тизры, звезды Армагеддона.

«Меч Дионы» бороздил космос под геральдикой капитула либрариуса и флота Титана, но за столетия всё более эзотерических изысканий стал личным флагманом Грауца – только название не претерпело изменений. Корабль знал его цель. Корабль подчинялся его воле.

«Меч Дионы» участвовал в операции по очищению сектора Бета-Тиракуза, когда первые знамения грядущего кровопролития, предвестия резни галактических масштабов, стали просачиваться в материальный мир сквозь эмпирейную завесу. В капитуле Грауц пользовался высочайшим авторитетом, и потому великий магистр четвёртого братства Кромм даже не потребовал объяснений, когда военный корабль покинул сектор, чтобы вернуться в варп.

А уж здесь психические силы Грауца были на высоте. Он явственно чувствовал присутствие своего заклятого врага.

– Нет, – пробормотал он. Голос прозвучал сипло и резко, совсем не так, как помнило его психическое «я». – Не здесь.

Если Ангрон вернулся не ради завоевания Армагеддона, как предсказывал Грауц, то где же он тогда?

Он откинулся в кресле и сощурил уставшие глаза. Перед глазами снова мелькнул образ планеты, посетивший его в варпе: пустынный мир, вращающийся вокруг двойного красного гиганта. «Меч Дионы» располагал навигационными архивами последних тысячелетий, но Грауц не верил, что такие скромные характеристики хоть как-то ускорят поиски. Млечный Путь – это старая, умирающая галактика: три четверти всех её звезд были медленно угасающими красными гигантами, не меньше половины из которых относились к двойным звёздным системам. Впрочем, одни только размеры самой галактики поражали воображение; посетить хотя бы один процент от всех её миров сродни невыполнимой задаче, даже для такого знаменитого судна как «Меч Дионы».

Работы предстояло много.

Грауц вскинул руку и почувствовал, как на другом конце комнаты дрожит психосиловой посох «Немезида». Он поднялся с кресла, и в ту же секунду его хватка сомкнулась на оружии.

– Вызови станцию Навис Империалис в Доке Святого Йовена на «багряной» частоте и запроси хор астропатов, – приказал он Юнцу Благочестия MMXIV.

В последнее время сообщения с Титана поступали редко, а распознавать их было непросто. Грауц знал, что Серые Рыцари выступили бок о бок с Адептус Кустодес во время обороны Императорского Дворца. Их численность в Империуме-Санктус значительно сократилась. Разреженность собственных сил была данностью для Серых Рыцарей, но сейчас чувствовалась особенно остро. Даже несмотря на то, что под их надзором осталась только половина галактики.

Кому-то предстояло упредить Ангрона и сорвать его планы, и Грауц заключил, что должен позаботиться об этом.

Киберхерувим воспроизвёл короткий гимн, захлопал факсимильными крыльями и под шипение антиграва унёсся прочь из гулкой камеры, пока Грауц смотрел ему вслед.

Пробил час созывать остальных.

ВТОРАЯ ГЛАВА

Палец Коссолакса отстукивал по гравированному подлокотнику костяного трона, словно бы снова и снова нажимал на спусковой крючок цепного топора, по неведомой причине не лежавшего в руке. Нервный тик проявлялся каждый раз, когда на глазах у Коссолакса Отрёкшегося убийство вершил кто-то другой. И всё же он не поднимался с места, его руки, покрытые массивными перчатками, перетирали подлокотники в мелкую крошку. Самоотречение было давно забытой добродетелью. Поддаться искушению – значит стать рабом его, и Коссолакс понимал это как никто другой. В прошлом он был рабом Императора, рабом Ангрона, рабом легиона и более такого не потерпит. Он стал лучше, чем все они.

Впившись руками в подлокотники, Отрёкшийся наблюдал за пустотным боем, развернувшимся в сангвилите.

Сангвилит представлял собой большую медную купель в центре командной палубы «Завоевателя». Восемь ведьм, заклеймённых руной Кхорна, висели под самым потолком. Они истекали кровью, и чаша, расположенная внизу, грозила вот-вот переполниться. Но сколько бы времени ни прошло, кровь не проливалась через край. Вокруг резервуара стояли низкорослые инкубы с короткими крыльями и зубами-иглами: они без устали бормотали и осыпали друг друга проклятиями на непередаваемом наречии Тёмных богов, с каждым взмахом погружённых в кровь когтей трёхмерное изображение боевой сферы менялось прямо в воздухе.

Капли крови обращались тучами истребителей, фрегатов, корветов, крейсеров и флагманов всевозможных типов, которые собирались в продолговатые, иззубренные пятна.

Десятки этих багряных игл подчинялись Коссолаксу напрямую. Вдвое большее их число принадлежало к отребью предателей и отступников, после падения Кадии бороздивших космос под началом Отрёкшегося, а не под флагами Разорителя. Крейсеры типа «Стилет» в тёмно-синих цветах Повелителей Ночи кружили по внешней границе боевой сферы в поисках слабой добычи, тогда как линкоры Гвардии Смерти штурмовали орбитальные оборонительные сети: они принимали вражеские снаряды, словно больные киты, влекущие чаек, но умудрялись снова и снова избегать уничтожения.

Все они пренебрегли наступлением Абаддона на Терру и последовали за Коссолаксом в Нигилус, потому что Коссолакс платил им кровью за верность.

Со времён Великого Разлома Трибуна Калкина, похоже, обзавелась куда более серьёзной защитой. Если раньше это был гарнизонный мир Экклезиархии с восемнадцатью прецепториями Адепта Сороритас и не менее чем тремя миллиардами ополченцев Фратерис Милиции, то теперь Трибуна являла собой духовную столицу небольшого межпланетного владения внутри Нигилуса.

На этой стороне галактики с передвижением и связью было не всё так просто, и потому целые области древнего царства Императора погрузились во тьму. Миры, подобные Трибуне Калкина, располагали ресурсной базой и производственными мощностями для содержания собственных флотилий; остальные, кому повезло значительно меньше, безропотно сгинули в забвении Новой Ночи, постигшей человечество, – никто этого не видел, не слышал и о том не вспоминал. На глазах у Отрёкшегося Империум разваливался на части, мелких вотчин, до которых хватало коротких прыжков или околосветовой скорости, становилось всё больше и больше. Путешествие в реальном пространстве между соседствующими звёздами отнимало целые годы, а то и десятилетия, но даже в такие отчаянные времена было не редкостью. Связь между постимперскими содружествами трещала по швам, их единственной надеждой была эта последняя линия коммуникации.

Выбравшись из властной тени имперских министерств, личности, обладавшие исключительной харизмой и совершенным мастерством в бою, занимали высшие ступени иерархии. Глупцы и слабаки либо продолжали бессмысленное сопротивление и неизбежно шли ко дну, либо становились на колени перед новыми покровителями.

Эпоха Отчаяния сделала из них лицемеров, и Коссолакс непременно заполучит их черепа. Он разрушит бастионы надежды, один за другим, и будет смотреть, как падальщики лакомятся останками сожжённых государств.

– Вызовите «Гнев Камедона» и «Лезвие пустоты», – прошипела старуха в призрачных лохмотьях. Намеренно повысив тон, чтобы перекрыть фоновый гул, она едва ли сознавала, что обращается к рогатому скелету, распятому на выцветшем знамени с изображением Ангрона в ходе Улланорского Триумфа. – Они увлеклись. Прикажите корабельным капитанам держать строй, пока остальная часть флота не займёт свои позиции. – Оставив за собой след кровавого тумана, призрачная карга сцепила руки за спиной и неторопливо перелетела на другую станцию. Пустым взглядом она смерила мерцающие экраны, в которых словно дым в стекле отразилось её лицо – напрочь лишённое человеческих черт, но покрытое зловещим узором, по которому время от времени удавалось определить её мысли и расположение духа. Существа, ловившие её взгляд, буквально съёживались от страха, первопричина которого была им неясна. – Эскадра прорвала оцепление по правому борту. Четыре судна типа «Кобра» вышли вперёд. Где, во имя примарха, мои эскортники?

Трон, обременённый хваткой Коссолакса, медленно рассыпался, а сам Пожиратель Миров наблюдал за призрачной старухой.

Он не знал её имени и откуда она родом, лишь то, что она была частью «Завоевателя» после поражения на Армагеддоне, когда Коссолакс впервые принял командование кораблём, – а может и задолго до этого. Он называл её Госпожой, но пускай она умела говорить – на вопросы никогда не отвечала. Со временем стало ясно, что Коссолакс – единственный, кто видит её и слышит.

При приближении Госпожи смертные рабы чувствовали дрожь по всему телу и мгновенно испарялись «по зову долга». Даже демоны со звериными головами и раздвоенными копытами, то и дело нарушавшие покой палубы, чтобы похитить очередного прислужника и скормить его какой-нибудь жадной машине, невольно расступались перед ней.

– Пускай «Воплощение ярости» поворачивает налево, – пробормотала Госпожа, подлетев к шипящему пульту управления, переливающемуся кровью. – Они должны прикрыть наш фланг.

– Видишь ли, они даже не подозревают о твоём присутствии, – произнёс Коссолакс, но Госпожа, не обратив никакого внимания, продолжила суетливый обход палубы. Коссолакс огрызнулся и прорычал приказ: – Утихомирьте «Гнев Камедона» и «Лезвие пустоты». – На «Завоевателе» царили сера и пепел. Здесь не было строгой иерархии, знакомой корабельным капитанам Империума. Коссолакс не имел ни малейшего представления, кем судно было укомплектовано, как вооружено и каким образом оно получало топливо. Его исправное функционирование зависело только от преданности и самопожертвования. Но каким-то образом, пока он восседал на командном троне, экипаж исполнял полученные приказы, а судно продолжало свой ход. – Выйдем к поверхности, когда я прикажу, и ни секундой раньше. Что касается «Воплощения ярости»… – Он взглянул на Госпожу, и уголки его губ поползли вверх. Трибуна Калкина и Империум-Веритас были не единственными врагами, коих он намеревался сокрушить в этой битве. Его указательный палец вновь забарабанил по подлокотнику. – Пусть придерживается своего курса. И пропустите имперские эсминцы.

Госпожа медленно повернулась, бросив недовольный взгляд в сторону командной платформы, как если бы впервые заметила гиганта, восседающего на троне.

И будто бы к тому моменту он не испробовал все возможные способы убить её, изгнать или подчинить своей воле.

– Корабль сопротивляется приказу, – доложил варповый кузнец Могривар с кровавым хрипом мусорного кода.

– Славно, – ответил Коссолакс, ещё крепче сжав подлокотники и борясь с желанием сорваться с места. – Отследите его. Найдите мне источник сопротивления.

– Да, лорд-регент.

На борту «Завоевателя» оставалось мало Пожирателей Миров. Большинство из них к этому моменту уже перебрались на боевые корабли и штурмовые капсулы «Ужасающий Коготь», с нетерпением ожидая высадки на поверхность. Коссолакс не считал, что командует ими, он скорее направлял их на битвы по своему усмотрению.

Тех, кто остался, называли Четверкой. Вместе они представляли собой лучших из Пожирателей Миров, собранных из зон боевых действий по всей галактике, чтобы служить, не всегда добровольно, на его стороне. Могривал воинственно постукивал пальцем по кровоточащей консоли. Охотник за черепами Шалок одержимо точил лезвие своего топора, дуясь, улыбаясь и шепча уголками губ, обожженным черепушкам, свисавшим с рукояти топора. Лорехай, прославившийся на весь Империум Нехилус как самый продуктивный мясник-хирург со времен Генны, когда примарх приказал массово вживлять Легионы Гвозди Мясника, стоял на палубе на коленях, словно медитируя, решив не играть никакой роли и не получать никакой радости от этой битвы. Знаменательную цифру завершал Визитей Хавайн, Темный Апостол, которого все остальные люто ненавидели и избегали за отвратительное влияние его даров на Гвозди Мясника, а также склонность изрекать пророчества словами богов.

Могривал продолжил свой мистический обряд.

Коссолакс был достаточно древним, чтобы помнить времена, когда технологии были инструментом, который можно использовать, а не демонической силой, с которой приходилось бороться. Когда едва резвившийся характер машины был источником веселья, а не смертельного вызова. Примером тому стал «Завоеватель». Это был не столько корабль, которым он командовал, сколько бог, которого он заковал в цепи. Он не подчинялся его воле. А Хозяйка была голосом и формой этого неповиновения.

Коссолакс восхищался ее воинственностью и даже уважал ее. Но с него было довольно. Тысячелетия, прошедшие с момента гибели легиона на Скалатраксе, он потратил на восстановление того, что разрушил Предатель. Флагман Ангрона должен был стать жемчужиной в его короне.

Пришло время «Завоевателю» подчиниться своему новому хозяину.

– Проклятье, – прошептала демоническая фигура, направляясь к грохочущему дифферентному двигателю, над которым трудился нечеловечески массивный сервитор, облаченный в клепанную латунь. – «Кобры» запустили торпеды. Удар через семь минут. Что случилось с моим сопровождением?

Коссолакс рассмеялся, затем хмыкнул.

В голове нарастала тупая боль.

Гвозди мясника.

Если бы Ангрон постарался оставить сыновьям, которых он презирал при жизни, более мучительное наследство, ему бы это не удалось. Коссолакс знал об происхождении гвоздей немногим большим, чем многие другие, - только то, что они были реликтами Темной эры Технологий, разработанные и затем забытые до возвышения Империума Человечества. На родине примарха, Нуцерии, их продолжали использовать в ямах для гладиаторских боев рабов. При имплантации устройство неразрывно срасталось с мозгом жертвы, перестраивая ее нейронную химию так, чтобы вознаграждать за насилие и наказывать за любую мысль или ощущение, не направленные на достижение этой цели. В каждом мозгу были свои особенности, не существовало двух одинаково опытных хирургов, и никто из оставшихся в живых не знал, как именно должны работать «Гвозди Мясника», поэтому каждый воин переносил имплантацию по-своему.

Коссолакс научился ценить боль.

С его точки зрения, это была еще одна битва, которую нужно выиграть.

Шалок зарычал, слюна потекла по его подбородку, когда субпсихический резонанс когтей Коссолоакса повлиял на его. Ховайн с голодным взглядом смотрел на снующих вокруг них рабов. Коссолакс поднял дрожащую руку и крепко сжал кулак, пока желание наброситься не прошло.

– Убрать щиты, – приказал он, не обращая внимания на внезапное рычание Ховайна, и повернулся к Могривару. – Все. Пусть все торпеды попадут в нас.

– Сопротивление! – рявкнул кузнец.

– Где?

Из глубин герметичного шлема Могривара донесся недовольных рев помех.

– Разум корабля сокрыт слишком глубоко.

– Щиты все еще подняты, – заметил Ховейн, поднимая глаза к потолку, где сталактиты из застывшей крови тянулись к плитам палубы, и сгорбившейся под ними команды. Он дернулся, глаза его закатились. – Алфаитха хакстата гадхаб.

Коссолакс вновь воспротивился желанию ударить его. Он презирал дар пророка, но, в отличие от многих Отрекшихся и их порабощенных банд, он видел его пользу. Ховейн содрогнулся, уходя в себя и скрежеча окровавленными доспехами.

– Вам стоит поручить это задание мне, лорд-регент. Я бы нашел, где обитает демоническая сущность Хозяйки.

– Я найду ее, – возразил Могривар.

Удовлетворившись тем, что четверка достаточна мотивирована, Коссолакс вернулся к битве в пустоте, разворачивающейся в сангилите.

– «Лезвие Пустоты» еще не вернулась в строй.

– Оно разгоняется для атаки, – подтвердил Могривар, поднимая взгляд от своего пульта и сравнивания показания с трехмерным дисплеем сангилита. – И запускает абордажные торпеды по главной орбитальной крепости.

Едва сдерживаемая улыбка появилась на серьезном лице Коссолакса, когда он просчитывал свои варианты.

Покончить с сопротивлением Завоевателя и сопротивлением его власти означало выманить Хозяйку и уничтожить ее дух раз и навсегда. Но для этого требовалось найти настоящую Хозяйку, а не ту пустышку, которая бродила по его командной палубе, отдавая приказы вместо него.

И если он хотел это сделать, то ее нужно было выманить.

– Открыть огонь по «Лезвию Пустоты».

Хозяйка окинула его взглядом со своего места на палубе. На ее лице появилось выражение растерянности, когда реальность Пожирателя Миров в ее кресле, наконец пробилась к разорванному сознанию, а затем стала еще более ужасающей. Ее гладкая, как расплавленное стекло, бледная кожа расслаивалась, пока Коссолак не увидел под ней восковые выступы костей. На удлиняющемся черепе появился рот, заполненный рядами блестящих, похожих на рыбьи, зубов.

Коссолак оставался невозмутимым.

Призрак, способный одурманить смертных рабов, которыми он командовал, вообще не обладал над ним никакой властью.

– Ты хочешь открыть огонь по своему собственному кораблю? – спросил Могривар.

Все они были предателями, в большей или меньшей степени, хотя, пожалуй, ни один из них не был столь велик, как Коссолакс, сражавшийся и убивавший своих братьев в битвах, которые с тех пор стали легендой или вовсе были забыты. Они были пропитаны кровью за пределами понимания смертных, и все еще жаждали большеего, независимо от того, откуда она бралась, но даже для такой испорченной, полумашинной мерзости, как Мохгривар, хладнокровное уничтожение собственных кораблей в разгар битвы попахивало безумием.

– «Завоеватель» будет моим, и только моим. Я отказываюсь делить его с кем-либо. Отдай его мне, Кузнец Войны, или я позволю Ховейну сделать это вместо тебя.

Мохгривар склонил голову и прорычал.

– Лорд-регент.

Коссолакс ударил по подлокотнику своего трона и зарычал, когда «Гвозди Мясника» начали защемлять болевые центры его мозга.

– Уничтожь этот корабль, варп-кузнец.

«Лезвие Пустоты» был тяжелым крейсером класса Хадес. Его длина составляла пять миль, а изрезанный шрамами профиль значительно отклонился от Марсианского образца за шесть тысяч лет войн и периодических модернизаций на верфях Медренгарда. Его экипаж насчитывал семьдесят тысяч человек, и на борту находилось девяносто воинов Пожирателей Миров, и за свою нечестивую жизнь он пролили крови по всему Империуму и бесчисленным владениям ксеносов.

Его смерть длилась меньше минуты.

Коссолакс наблюдал, как его сангилитовый значок распадается под мощным огнем орудий «Завоевателя. Одна из несчастных безумцев, подвешенная на петле из колючей проволоки над бассейном, дернула за конец своей петли.

– Корабль мертв, – прошептала она, и слезы, навернулась на ее пустые глаза. – Корабль мертв. Корабль мертв. Корабль мертв.

С воплем, от которого лопнули стекла приборов в радиусе пятидесяти ярдов вокруг нее, Хозяйка залетела на командную палубу. Служащие даже не заметили ее. Те, кто оказался на ее пути, просто рухнули на палубу, с выпученными глазами, белыми волосами и остановившимися сердцами. Она мчалась вверх по помосту, как рваное облако, подгоняемое ветром.

Коссолакс не встал.

С воплем, от которого по Гвоздям Мясника пробежала дрожь, она сделала выпад, ударив по его броне, как туман по стене. Коссолакс не почувствовал ничего, кроме, пожалуй, слабого озноба, когда Хозяйка прорвалась сквозь него и рассеялась в воздухоочистителях и общей какофонии палубы, словно ее и не было вовсе.

Коссолакс разжал кулак.

– Лорд-регент. – Могривар поднял голову. Линзы его шлема блестели от триумфа. – Я знаю ее местонахождение.

Только тогда Коссолакс согласился подняться.

С ворчанием он обхватил кулаками подлокотники своего трона и поднялся с кресла. Его древний костюм катафрактария был белым, как когда-то доспехи Пожирателей миров, хотя, по правде говоря, Коссолакс уже потерял счет векам, когда его свободная воля распространялась только на цвет его одежды. Боги хорошо знали сердца тех, кого они призвали. При всем своем уродливом непостоянстве, при превращении чемпионов в выродков, при сведении героев с ума под тяжестью своих даров, они знали, как мучить воина его сокровенными желаниями. И вот, когда Коссолакс Отступник повел свой разбитый легион в бой, на нем была белая броня XII до его гибели от рук чудовища. Под воздействием варпа и порчи Завоевателя костюм Терминатора превратился в живую, самовосстанавливающуюся кость. Широкая пластитовая грудная пластина представляла собой череп, похожий на акулий.

При каждом шаге, корабль слегка сотрясался, а в остальном его живой костюм был удивительно бесшумен, он спускался по ступеням помоста, увлекая за собой Четверку, словно собак.

«Завоеватель» долгие годы страдал на поводке Ангрона.

Теперь, наконец, он возьмет его.

Как только Хозяйка будет мертва.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Судя по тому не многому, что Ортан Лейдис успел разглядеть на этой луне – до того, как этот идиот Корво, стремясь быстрее вступить в бой с Имперским легким крейсером, стоявшим на низкой орбите для пополнения запасов, загнал их корабль в ее атмосферу, - она была покрыта льдом от полюса до полюса. Им повезло, или, как говорил Архор Краснокожий, было божьим промыслом, что в результате аварии они оказались на том же континенте, что и небольшая вокс-ретрансляционная станция на луне и ее драгоценный флот Арвуских лихтеров.

Укрывшись за покрытым инеем противоударным барьером, он выглянул наружу и посмотрел на ряд огромных навесов, которые выступали из снега по другую сторону взлетной полосы.

Корво должен был находиться справа среди бочек с прометием, прикрывая полосу своим тяжелым болтером. Веррот занял позицию позади него, уничтожая имперских защитников на конечной остановке фуникулера. Военачальник Архор и остальные бойцы пробирались по пермакритовому перрону к лагерю на дальнем конце полосы. Огненный шар, пожирающий ауспекс башню и вокс-ретранслятор, едва видимые сквозь снег, был достаточным доказательством того, что работа военачальника была закончена.

Звук взрыва донесся до Лейдиса с двухсекундной задержкой – грохот, словно что-то, где-то, возможно на соседней горе, уничтожалось с орбиты. Куски пеноблока и железобетона, окрасившие снег в грязно-серый, стучали, словно градины, по гофрированным крышам трансорбитальных ангаров.

Однако от Корво с его тяжелым болтером, не осталось и следа. Лейдису показалось, что кровожадные вопли, раздающиеся в четверти мили к востоку от того места, где должен был располагаться Корво – дело рук техномарина и его предполагаемого прикрытия. Все выглядело так, словно Лейдис остался предоставлен самому себе.

Он громко выругался, когда снегоуборочный грузовик с гусеницами вместо передних колес и броней на корпусе, раскрашенной камуфляжными пятнами белого и серого цветов, с ревом выехал из полуоткрытых дверей одного из ближайших ангаров. Лейдис снова выругался, когда не менее четырех полных отделений смертных гвардейцев выскочили из-за него. Их униформа представляла собой пластинчатые доспехи из белых бронепластин, надетых поверх плащей длиной до щиколоток, с полностью закрытыми шлемами, окаймленными ауспекс устройствами ближнего действия и дыхательными аппаратами.

Люди заняли оборонительные позиции вокруг грузовика.

Они были хороши.

В последние годы в системе Гремулид происходили ожесточенные бои, пираты орков выползали из Облака Миноса в поисках новых миров для захвата, и война ни к чему не приводила, кроме как к выращиванию лучших солдат. Отряд Архора находился в системе уже несколько месяцев, из-за отсутствия корабля с варп-двигателем, который смог бы доставить их куда-нибудь в более подходящее место, и без разбору совершал рейды как на имперские базы, так и на пиратов-орков.

Местные созвездия стали привычным сосредоточением ненависти.

В открытом кузове грузовика стрелок выбивал лед из ствола мультилазера, защелкнул провода от пары зарядных устройств, похожих на кирпичи, и повернул гудящие стволы в сторону Лейдиса.

Ирония заключалась в том, что до того, как его скитания привели их на Гремулид, он бы без малейших сомнений уничтожил этот мультилазер. Он принял бы своей броней огонь, сломил бы стоящего перед ним гвардейца сверхчеловеческой мощью, а затем голыми руками разнес грузовик на куски. Отчасти именно из-за этого инстинкта он и покинул свой родной мир Эдем. Его раб-оруженосец Джинева делала все возможное, чтобы поддерживать его боевое снаряжение в рабочем состоянии, но существовал предел ритуалам технического обслуживания, которых можно было проводить без готовых запасных частей или надлежащего святилища.

Ему повезло, что Крайтн погиб при крушении. Иначе на нем бы не оказалось сейчас ни почти полного комплекта боевой брони, ни полного магазина для болтера.

Крик разочарования вырвался из решетки вокс-передатчика его шлема, когда он помчался по снегу к следующему укрытию из блоков. Турель мульти-лазера преследовал его на каждом шагу, удары и шипение лазерных снарядов, попадающих в снег, перетекли в грозный стук по защищенному от радиации свинцу, когда он укрылся за штабелем ящиков с припасами, направлявшихся к боевому кораблю класса «Бесстрашный», ожидавшему их на орбите. Он абстрагировался от этого, его генетически совершенный слух позволил ему полностью отвлечься и сосредоточится на отрывистых проклятиях наводчика, за которыми последовал рев двигателей машины и тяжелый лязг гусениц.

Он оставлял пехоту позади. Они обходили его слева.

Лейдис прикинул их расположение. Беззвучно шевеля губами, он мысленно рисовал себе карту. Каждый штабель с припасами, бочка с горючим, куча снега, достаточно большая, чтобы укрыть человека или остановить лазерный снаряд. Огромные трансорбитальные ангары. Ограждения из пластстали с полосами безопасности, разделяющие пермакритовый перрон на упорядоченные квадранты. Он наметил позиции Архора и остальных, прикинул, сколько времени ему понадобится, чтобы уничтожить имперские позиции и преодолеть четверть мили открытой местности.

Он подумал о Корво и его тяжелом болтере, потом покачал головой и сразу же отбросил обоих.

Веррот заскочил в укрытие рядом с ним.

Броня его товарища по отступничеству представляла собой беспорядочное нагромождение желтых и зеленых пластин, края которых были заляпаны кровью, ржавчиной и грязью нескольких десятков планет пояса Койпера и малых лун. Изначально он принадлежал к капитулу, известному как «Изумрудные змеи». Их кочевые флоты действовали на галактическом северо-западе и в районе Ореола Звезд, пока гибель астрономического корабля не привела к тому, что их корабли оказались в дрейфе и в конечном счете исчезли. Как и сам Лейдис, он не носил шлема, отказавшись от его материалов и схем, чтобы сохранить остальную часть костюма в работоспособном состоянии, а его лицо не переставало удивлять отсутствием чудовищности. У него отсутствовали рога. Кожа не поросла чешуей. Глаза не мерцали огнем. Но он смотрел так, будто находящейся перед ним воин стоил не больше, чем снег, на котором он стоял.

– Есть гранаты, брат? – Лейдис потратил свои, расчищая фуникулер. Он протянул руку.

Не говоря ни слова, Веррот отстегнул пару осколочных гранат, прикрепленных к его нагруднику с помощью магнитного замка, и протянул их.

– Иди на право, – сказал Лейдис.

– Когда это Архор умер и назначил тебя командиром? – зашипел Веррот. Его губы были тонкими и бескровными. А язык двойным.

– Сейчас.

Лейдис выдернул чеку из одолженной гранаты, металлическая чека блеснула в его руке,  и он бросил гранату вслепую через плечо.

Гвардейцы так и не увидели ее на снегу.

Запал сгорел еще при падении гранаты, запоздалые крики тревоги оборвались на полуслове приглушенным треском взрыва в воздухе.

Взрыв сотряс полый ящик, за которым укрылся Лейдис. Попавший в него лазерный заряд разбил его на мелкие осколки, но Лейдис уже двигался. Поднявшись, он перешел из ходьбы в бег. Болт-пистолет Веррота ревел, как дракон, дрожа от холода, но с каждым шагом все больше уходя в снег.

Снеговоз был именно там, где Лейдис и предполагал.

Он огибал ящики с припасами и заваленные снегом автопогрузчики, за которыми укрывался Лейдис, чтобы обойти его с фланга, а его многоствольный лазер вел наблюдение за пехотой, которая, как предполагалось, прижимала его к земле. Не успел Лейдис выскочить из снега ему навстречу, как наводчик рефлекторно нажал на спусковой крючок.

Тысячи коллимированных лучей прожигали снежную землю вокруг его сапог. Большинство промахнулось. Из тех, что попали, большинство безвредно отразились от его брони. Мультилазер был в первую очередь вспомогательным оружием против пехоты, весьма эффективным против пиратов-орков, но ренегат космодесантник был танком. В данном случае его угроза заключалась в чудовищной скорострельности, общей непригодности боевого снаряжения Лейдиса и в том, что из сотни или около того лучей, которые он выпустил за последние несколько секунд, лишь одному из них достаточно было повезти.

Лейдис взревел, набирая скорость. Его тело бурлило от избытка адреналина. Его сердца-близнецы забились в предвкушении и ярости.

Это было то, ради чего он жил.

Он жил ради этого, еще до того, как свет далекой Терры померк и безумие охватило галактику.

Стрелок выкрикнул предупреждение, когда Лейдис бросился под дугу огня мультилазера. Водитель издал запоздалый крик паники, пытаясь выхватить оружие и выскочить через дальнюю боковую дверь, как раз в тот момент, когда Лейдис плечом толкнул дверь со стороны пассажира и запер ее.

Легкая разведывательная машина была слишком тяжелой даже для космодесантника, но инерция была даром, который давался легко.

Ближние гусеницы дико хлопали, осыпая пластронную пластину Лейдиса солью и снежной пудрой, когда он отрывал ее от скалабетона. Те, что со стороны водителя, вместо этого вдавились глубже, в результате чего весь автомобиль занесло и он внезапно развернулся вокруг своей оси. Стрелок закричал, когда центробежные силы выбросили его из кузова грузовика, в то время как полуоткрытая дверь со стороны водителя была сорвана с петель со скрежетом грубо распиленного металла и уткнулась в стену ангара в пятидесяти ярдах от него. Вращающаяся гусеница врезалось Лейдису в лицо, а за ним - двухтонный бронированный грузовик.

Удар пришелся ему в челюсть и отбросил назад.

Грузовик снова развернуло, прежде чем водитель смог убрать ногу с педали акселератора. Он перевернулся на спину и лежал неподвижно.

Лейдис выплюнул расшатавшийся зуб и перенес свой вес на переднюю часть тела. Он ухмыльнулся, проведя сухим, как камень, языком по окровавленным деснам.

Жажда сводила с ума, но он был полон решимости насладиться этим.

Возможно, после того, как он убьет столько же людей ради собственного удовольствия, сколько и во славу далекого Императора, он переосмыслит, делает ли это его чудовищем или нет. В смерти была красота, а в кровопролитии - искусcтво, которые он всегда ценил. Он давно подозревал, что во вселенной есть нечто большее, чем заученно повторяющийся цикл пустой бойни и торжественного покаяния.

У всех этих смертей должна была существовать какая-то цель.

Сквозь падающий снег раздались крики, когда линейные офицеры с впечатляющей дисциплиной подняли своих гвардейцев и открыли прицельный огонь по последней позиции Лейдиса у перевернутого грузовика и опаленной лазером баррикады Веррота. Его брат-отступник уже отступил в укрытие и не высовывался. Лазерный огонь окрасил броню снегохода в черный цвет, вызвав отчаянные крики водителя, зажатого внутри, но столкновение явно отбросило Лейдиса дальше, чем они предполагали, поскольку все выстрелы, кроме самых неудачных, просвистели над его головой.

Пригибаясь, он сунул руку под землю и вытащил свой болтер. Он поставил его на землю и оперся подбородком на приклад. Его ушибленная челюсть отозвалась вспышкой боли. Он проигнорировал это и прицелился. Когда у него остался только один полупустой магазин, каждый выстрел стал таким же драгоценным, как кровь, которую он должен был пролить.

Он нажал на спусковой крючок. Одиночный выстрел.

Болт пробил гвардейца насквозь, его бронежилет с зимним камуфляжем треснул, как недожженная глина, и осыпал товарищей по отделению содержимым его разорванного торса. Лейдис рассмеялся, слизывая снег с губ, как будто чувствовал на них вкус крови, а затем всадил второй болт в шлем другого. Он оторвал подбородок от приклада болтера, приоткрыв рот, пораженный в этот момент чистой эстетикой крови, костей и мозгового вещества, разбрызгивающихся по девственному снегу и блестящей белой броне бывших товарищей мертвого гвардейца.

Он хотел бы, чтобы его бывшие братья по Эдему были здесь и видели это.

Может быть, тогда они бы поняли.

Отвлеченный, как не подобало настоящему космодесантнику, Лейдис не заметил сержанта подразделения, который яростно жестикулировал в его сторону, прежде чем лечь на землю. Оставшиеся гвардейцы сместили прицел, и лазерные разряды посыпались на его распростертое тело, как ползучий шквал, нащупывающий свою дальность.

Он лег плашмя, прикрыв голову бронированным сгибом локтя, и положил болтер поперек запястья, чтобы стрелять вслепую. Однако прежде чем он успел нажать на спусковой крючок, раздался громкий хлопок, и один из нападавших разлетелся в луже запекшейся крови.

Звук превратился в рев.

Люди и снег одинаково вырывались из пермакритовой поверхности перрона подобно скрытым гейзерам. Тяжелые снаряды пробили искалеченный снегоуборочный грузовик, его беспомощный водитель больше не кричал, разнесли в клочья баррикаду Веррота, в то время как ренегат выругался и рухнул на землю, и пробили дыры размером с кулак в трех ближайших ангарах.

Лейдис почувствовал пламенный укол гнева.

Корво и его проклятый тяжелый болтер.

Он отказался застрять на этой луне, убивая заблудившиеся отряды гвардии до тех пор, пока местное имперское присутствие либо вообще не рухнет под тяжестью атак зеленокожих, либо не перенесет свою орбитальную станцию снабжения на какую-нибудь более защищенную скалу.

Лейдис хотел большего.

Именно Корво был ответственен за их аварийную посадку здесь, и если он был достаточно неосторожен, чтобы прострелить болтерным снарядом их лучший шанс на спасение, то Лейдис сам убьет техномарина.

Он перекатился на спину, и жесткие снаряды просвистели над его телом, и поднял свой болтер. Он увидел Корво на снегу.

Безумно модифицированная броня техмарина дымилась на морозе. Он сжимал тяжелый болтер в обеих руках, и его отдача била по нагруднику, как по животному, с которым плохо обращаются. Несмотря на то, что дух оружия явно намеревался причинить вред своему владельцу, Корво все время ревел от смеха, а за решеткой его шлема мерцало угольное зарево.

– Прекрати огонь, – крикнул Лейдис.

Корво не ответил. Он продолжал разряжать свое тяжелое оружие в ангар.

Зарычав, Лайдис тщательно прицелился. Это будет не первый раз, когда ему придется убить брата. И не последний.

С крайней неохотой он заставил себя прицелиться на два фута выше и левее и выстрелил. Болт разнес один из пучков антенн, торчавших из рюкзака техномарина.

Корво отшатнулся назад с яростным ревом, раздавшимся из его шлема, - он был слишком массивным и невосприимчивым к боли, чтобы совершить что-то столь кульминационное, как падение. Однако шквал реактивных снарядов стих, и горстка деморализованных гвардейцев устремилась в укрытие ангаров для шаттлов.

Веррот высунул голову из укрытия и улыбнулся.

– А я, уже думал пристрелить Корво, – произнес он и повернулся, чтобы выстрелить в спины бегущих солдат.

Лейдис приподнялся, пока Корво топал к нему.

Оставив тяжелый болтер висеть на ремне, техномарин повернул голову и посмотрел поверх своего наплечника на уничтоженные антенны. Казалось, что их разбили молотком.

– Ты стрелял в меня, – прорычал он.

– Предупредительный выстрел, – ответил Лейдс. – Если я увижу, что ты повредил один из шаттлов Арвус внутри, то следующий выстрел будет точным.

Корво опустил руку. Линзы его шлема запотели.

– Я требую, чтобы твой раб-оружейник обслужил меня первого, как только мы поднимемся на борт.

Лейдис хотел было поправить его, Джинева последовала за ним из Эдема по собственной воле. Он остановил себя, поняв, что ему все равно, во что верит Корво.

Из всех них, он ценил мнение лишь самого Архора. Страйкид был травмированной развалиной. Лестард животным. Веррот обладал холоднокровием, но ему не требовалось ни каких причин, чтобы перерезать им глотки, пока они спят. Аркхор не был отступником, как все остальные. Он был настоящим Пожирателем Миров. И только у него есть ответы на вопросы, которых так жаждал Лейдис.

– Считай, что она в твоем распоряжении, брат.

– Так и сделаю, – прорычал Корво и зашагал мимо него по обгорелому снегу.

Со скрежетом неправильно настроенных сервоприводов и дрожью протестующих сочленений брони Лейдис встал и повернулся к ближайшему ангару. Двери, через которые проехал грузовик, были приоткрыты, изнутри доносились звуки того, как людей-пехотинцев забивают насмерть тяжелым болтером.

Он молился о шаттле. Лейдис молился, чтобы легкий крейсер класса «Бесстрашеный» все еще оставался на орбите и забрал его из этой системы. С пятью космодесантниками и эффектом неожиданности, они смогли бы с легкостью захватить его.

Он молился богам.

Лейдис сбежал из Ордена, потому что каким-то неосязаемым способом понял, что перерос их. Их нездоровую одержимость наследственной виной. Их отрицание аппетитов, которые их же и определяли.

Обещание полтриллиона звезд, пропитанных кровью, битвами и скрытой красотой, привлекло его на Гремулид, чувство, которое он не мог ни назвать, ни описать, влекло его в эту компанию отступников. И оно все еще не отпускало его. Лейдис ощущал то же самое странное чувство притяжение, что и на Эдеме. Пульсация в черепе. Словно кровь, бурлящая в его ушах, могла рассказать ему об этом более понятными словами, если бы он только мог понять. Он поднял голову, снежинки таяли, касаясь неестественно теплого лица, а глаза, как бы идеально ни были сконструированы, расфокусировались.

Серое небо, засыпанное снегом, колыхалось и расплывалось.

Падающие хлопья стали перемещаться. Словно рисуя ему карту.

Проведя языком по пересохшим губам, Лейдис покачал головой и моргнул. Снегопад, как он заметил, возобновил свой обычный неторопливый ход, но ощущение вызова, которое он ненадолго пробудил, оставалось сильным.

Еще раз тряхнув головой, он поднял болтер и направился к ангару, чтобы присоединиться к Верроту и Корво.

Лейдис покончил с системой Гремулид.

Его ждала целая галактика, и он хотел стать ее частью.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

Завоеватель множество раз пытался убить Коссолакса.

Он уже потерял счет случаям, когда палуба, которую ему приходилось пересекать, внезапно разгерметизировалась, теряла энергию или таинственным образом на ней менялась гравитация. Терминалы имели тенденцию воспламенятся, когда он находился поблизости, а его присутствие на любом участке приводило к заметному увеличению количества утечек плазмы, избыточного давления в печах и самоубийств среди низшего обслуживающего персонала.

Завоеватель был зверем, который все время пытался извернуться, пытаясь перегрызть ошейник на своей шее. Каждый день приносил очередное восстание из трюмов, демона, побуждавшего обитавшего там племена экипажа к крестовому походу в густонаселенные районы в поисках крови, войны и спасения.

Ублюдочные мутанты, на триста поколений удаленные от первоначального экипажа древнего боевого корабля и единицы оставшихся людей, наблюдали за космодесантниками-предателями из воздуховодов и подземелий, когда те проносились мимо, так и не решаясь атаковать.

В дополнении к четверке Коссолакс вызвал с десантных кораблей пару Мутиляторов, а также десять воинов из того, что он считал тактическим отрядом. Два Мутилятора бессвязно переговаривались друг с другом, задумчиво следуя позади. Коссолакс не слишком вслушивался в их слова. Техновирус Облитератора, поразивший их организмы и покрывший их тела липкой плюрипотентной плотью, также лишил обоих воинов рассудка.

Если бы Завоеватель решил убить его сегодня, то он бы обнаружил, что Коссолакс хорошо подготовлен.

– Мы близко, – объявил Мохгривар, переключая свое внимание между портативным инфопланшетом и ауспексом.

Они шли уже несколько часов.

Они пришли в заброшенный отсек, один из множества, существовавших в недрах корабля и никогда не пересекающихся с шахтами лифтов и коридорами, которые изгибались вокруг них. Гравитация была слабой. Атмосфера отсутствовала. Все его воины надели шлемы.

Перед ними, словно капилляр, изгибался длинный коридор. Все вокруг было залито свежей кровью. Она покрывала стены переборок, сочилась по заклепкам в такт какому-то неуловимому импульсу, капала на плиты палубы, несмотря на сильный холод и отсутствие гравитации. Те интерфейсные панели и двери, которые Коссолаксу удалось разглядеть, были не более чем незаживающими ранами на металле, зарубцевавшимися и частично скрытыми.

Изредка доносился рокот проходящего поезда с боеприпасами. Далекая вибрация батарей Завоевателя.

Битва за Трибун Калкин не прекратилась, когда Отступник отошел от своего мостика. Более того, теперь, когда корабельные мастера и военачальники под его командованием более не чувствовали его руки на своих цепях, она ускорилась.

– Сержант Солакс.

Голос пробился сквозь грубую металлическую оболочку «Гвоздей Мясника» прямо в его слуховую кору. Его не называли эти именем уже тысячу лет, и он убил воина, который последний раз это сделал. Во время чистки на Исстване он был простым воином третьей штурмовой роты. За последующие годы войны, в связи с убылью офицерского состава и отсутствием разумных кандидатов на повышение, он дослужился до звания сержанта, но не выше.

Он посмотрел вниз. Перед ним проплыла Хозяйка в своей полупрозрачной униформе. У нее отсутствовали глаза и лицо, но Коссолакс был уверен, что она смотрит на него снизу в вверх.

Знал ли его демон? Знал ли он ее?

Или она, по мановению богов, просто видела в нем ту часть его прошлого, которая все еще могла причинить ему наибольшую боль?

– У вас нет допуска на командную палубу. Если вы не согласны с этим приказом, то вы можете обратиться к Кхарну.

Коссолакс фыркнул. Она соизволила заговорить. Это могло означать лишь одно, что он приблизился к чему-то, чего она не хотела, чтобы Коссолакс достиг.

– Или же, мы можем просто призвать Ангрона.

Коссолакс рассмеялся, чем вызвал недоуменные взгляды тех, кто не видел и не слышал демона, с которым он разговаривал. Она, как и все призраки, говорила о мертвецах и безумцах.

– Мы продолжаем, – прорычал Коссолакс.

– Вы еще пожалеете о своем неповиновении, сержант.

Не обращая на нее внимания, Коссолакс жестом приказал своим воинам следовать за ним.

Он больше не был Солаксом.

Времена изменились, и он сыграл в этом не последнюю роль. Именно Коссолакс предъявил права на «Завоевателя» на Армагеддоне, именно Коссолакс собрал разрозненные силы Пожирателей Миров для нападения на Кадию и даже удерживал их вместе достаточно долго, чтобы прорвать железный кордон Астартес Прасес и вбить клин в Сегментум Солар. Он не боялся Кхарна. И уже тем более Ангрона.

И он более не был Солаксом.

Если бы Коссолакс Отступник встретился лицом к лицу со своим отцом сегодня, то возможно, его поражение не было бы таким очевидным, как когда-то.

Ведь повелитель XII может быть только один.

– Вы вынуждаете меня принимать меры, сержант.

Выстрел из болтера, неслышимый, кроме как по вибрации палубных плит, придал угрозе демона весомость. Окровавленные поверхности заблестели под треснувшими наплечными фонарями Пожирателей Миров, когда пора вооруженных сервиторов, пошатываясь, вышла на свет.

Они были похожи на трупы, которые только что выбрались из криокамеры морга и подобрали оружие. Открытые поверхности органических компонентов рук и лиц сдавило жестким вакуумом, и их покрывали лопнувшие капилляры, образовывающие синяки похоже на цветки. Один из них тащил на плече устаревшую роторную пушку. У другого к обрубку запястью был приварен волкитный колибратор.

Весь отсек представлял собой капсулу времени времен Великого Крестового Похода. Словно бы эта часть корабля была поглощена «Завоевателем», отгорожена от Пожирателей Миров и их безумия c момента бегства с Терры или даже раньше.

Коридор, по которому шли сервиторы, сузился, а затем внезапно расширился, стены задрожали, словно сообщая ему какой-то код.

В поле зрения появились пятна, превращающиеся в вытянутые и ухмыляющиеся лица, которые манили его откуда-то из конца коридора. Звали его.

Притягивали его.

От хмыкнул, стряхивая это наваждение, когда Гвозди Мясника ответила на коварное колдовство очищающим уколом боли, хотя не все его воины перенесли это с его невозмутимостью. Шалок и Лорехай одновременно взвыли, поливая узкий коридор болтерным огнем и забрызгивая стены месивом из уничтоженных сервиторов.

Хозяйка, как заметил Коссолакс, уже исчезла.

– За мной. – Он двинулся вперед, сминая свой колоссальной поступью изрешеченный болтами ковер из мяса. – Сегодня «Завоеватель». Завтра Легион.

Вторая пара сервиторов уже маршировала с безразличием к своей неминуемой гибели. Пули вылетали из вскинутый оружий, разрывая губчатый слой, покрывавший переборки, и забрызгивали Пожирателей Миров кровью.

Длинная очередь из роторной пушки могла пробить рокрит, но тяжелые снаряды отскакивали от его Терминаторской брони, окутывая его костяной пылью и посылая рикошеты, в направлении четверки.

Они укрылись за его огромной массой и толстой броней и открыли ответный огонь. Взрывная волна от мелты Могривала превратила одного из вооруженных сервиторов в дымящуюся кучу из стекающей плоти и металлического шлака. Второй продолжал наступать, забивая переборки дробью, пока град болтов Космодесантников Хаоса не разнес его на части.

Коридор разветвлялся. Разрыв в слое струпьев дрожал, словно сердечный клапан. Могривар сверился со своим планшетом и сообщил, что логово хозяйки впереди, и, миновав развилку, они двинулись дальше.

Два тяжеловооруженных сервитора с трудом выбрались из проигнорированного коридора и встали позади. Двое других встали спереди. Они напоминали муравьев, вставших на защиту своего муравейника, но при достаточной численности и вооружении даже муравьи могут оказаться смертельно опасными.

Резко выкрикнув какой-то код, Мохгривар отступил назад, сменив мельтаган на огнемет, и залил коридор позади них огнем. Два Мутилатора, одного из которых частично охватило пламя, пришли в ярость, из-за того, что их лишили возможности самим разорвать конструкции, а Шалок, Лорехай, Ховайн и тактический отряд, уничтожили двух появившихся спереди сервиторов очередями.

Коридор еще дважды разветвлялся. Коссолакс подозревал, что «Завоеватель» специально открывает новые проходы.

Перед ними появилось еще шесть тяжелых сервиторов. А двое встали на смену тем, кого сжег Мохгривар. Мутиляторы агрессивно всхрипнули и устремились им навстречу, из их липких кулаков уже прорастали странные металлические сросшиеся когти, топоры и пилы.

Коссолакс потратил десятилетия, пытаясь составить схему лабиринтов воздуховодов, коридоров и подсобных помещений, которые составляли ужасные и постоянно меняющие внутренности «Завоевателя». В конце концов, такое знание собственного флагмана когда-то считалось обычным делом. «Это не безумие», повторял он себе, - «стремиться понять свой корабль».

Исследовательские группы, вооруженные, как боевые патрули, в количестве взвода, проникали на «Завоеватель» и не возвращались. Время от времени они появлялись, даже спустя столетия, их внутренности обозначали границы племенных территорий, или они ходили по коридорам, как духи, как Хозяйка, все еще охваченные задачей по составлению карты коридоров «Завоевателя», не имеющие возможности упокоения даже в смерти.

«Завоеватель» был кораблем смерти, и он не отпускал тех, кого забирал.

Этого участка Коссолакс не видел ни на одной карте.

Сервитор ближнего боя, грудь которого была расширена до размеров астартес с помощью пересадки мышц и проварена щитами из армапласа, впитывал в себя огневую мощь Космодесантников Хаоса, даже когда более легкие подразделения рядом с ним лопались, словно перезрелые тыквы. Собиратель Черепов Шалок пробормотал клятву Владыке Черепов, и выбежал вперед Коссолакса.

Внезапное изменение местной гравитации отбросил его в сторону, прямо в момент замаха, и впечатал в стену переборки.

Сервитор, ничуть не пострадав, пронесся мимо.

Коссолакс зарычал. «Завоеватель» сопротивлялся ему всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Неужели она заманила его сюда? – задался он вопросом. И вообще, находится ли здесь Хозяйка, или она лишь очередной дух, заблудившийся в его залах, антропоморфная фигура, на которую мог обрушить ярость Коссолакс, в то время как его истинный враг был «Завоеватель».

Сервитор включился. Каждую его руку венчали силовые когти.

Он нанес удар правой рукой в грудь Коссолаксу.

Космодесантник поднял перчатку, чтобы блокировать удар. Силовой коготь ударил по его запястью с силой, достаточной, чтобы пробить защитный барьер эгиды. Кусочки костей, выбитые из его наручника, разлетелись в сторону головы Коссолакса. Он почти не почувствовал этого. Ответный удар левой перчатки смял голову сервитора под его кулаком. Сервитор взвизгнул, сопротивляясь смерти, и даже с размозженной головой, болтающейся на хромовом клочке шеи, нанес левый апперкот в подбородок Коссолакса.

Космодесантник поймал его удар левой ладонью.

Легкое сжатие и силовой коготь раздавило в его хватке. Сквозь его пальцы посыпались искры, когда он выдернул из усеченного запястья сервитора крепление для оружия, а затем, подняв ноющий механизм с пола, швырнул его обратно в коридор, словно мяч.

Занятый планированием компании по завоеванию Трибун Калкина, Коссолакс уже несколько дней ничего не убивал, и прилив сил, вызванный Гвоздями мясника, был настолько яростным, что космодесантник взревел в потолок, словно дикий бык.

С ухмылкой, застывшей на его широких, нечеловеческих чертах лицо, он вытащил мерцающий красный силовой топор из застежки, прикрученной к его бедру. Оружие щелкнуло и загудело, когда его большой палец коснулся руны активации, разрубив густой медноватый вакуум, и вырвалось на свободу.

Он ускорил шаг.

Воин в обычной терминаторской броне не мог бежать, но поврежденная экипировка Коссолакса, не создавала таких препятствий.

Вооруженный сервитор прокричал предупреждение на искаженном бинарике и облил его пламенем. Коссолакс проигнорировал его, перерубив руку с оружием по локоть и отбросив сервитора в стену. Следующему он нанес удар с такой силой, что его челюсть и все кости, связанные с ней, разлетелись вдребезги, и выбитая бионика вылетела из разрушенного лица и осыпала осколками приближающихся сзади бойцов. Коссолакс отбросил его в сторону.

Медный пилон обрамлял массивные бронированные двери в конце коридора. Они выглядели точной копией тех, что находились на командной палубе, только были значительно старше и пересекались с нитями кровоточащего мяса. Из плотных рядов ниш, находящихся по обе стороны от переборки, продолжали отсоединяться и выходить защитные сервиторы. Они выходили из своих ниш и становились по двое, чтобы устранить угрозу, которую Коссолакс и его воины представляли для того, что находилось за этой дверью. Теперь их было несколько десятков. Впереди и позади. Автоматические турели «Жнец», вмонтированные в потолок над дверями, уперлись в струпья, мешающие им вращаться, и открыли огонь.

Коссолакс оскалил зубы и принял огонь на себя, его живая броня сразу же начала исцеляться, в то время как двое его Космодесантников пали под шквалом снарядов.

– Оруженосцы, – зашипела Хозяйка, внезапно оказавшись у Коссолакса за спиной. – Сопроводите этих легионеров с моего мостика и поместите их в казармы.

Коссолакс почувствовал, как холод, более глубокий, чем холод пустоты, пробежал по его шее.

Он повернулся.

Шалок в упор разряжал свой пистолет в сервитора, совершенно не обращая внимания на формирующегося рядом с ним призрака. Она была одета в накрахмаленную белую куртку с кроваво-красной отделкой, более официальной, чем когда-либо на командной палубе, и в то же время вытянутой, ее живот дымился и растягивался, делая ее не по человечески худой и в то же время почти равной палачу по росту.

– Ты что, не видишь ее? – прорычал Коссолакс, не столько желая предупредить своего Мастера Казней, сколько доказать собственную разумность.

Шалок наклонил шлем в сторону Коссолакса, как раз в тот момент, когда Госпожа провела когтями по его горлу.

Кровь хлынула сквозь разорванные уплотнители в разгерметизированный коридор: гиперкоагулянты в его крови в этот момент не смогли сделать того, для чего они были предназначены. Воин прижался к переборке, окровавленная рука обхватила его горло, а Космодесантники Хаоса с диким криком набросились на то, чего они не могли ни увидеть, ни поразить. Лорехай опустился рядом с Шалоком, громыхая баллончиком с распылителем и обрызгал разорванное горло палача пузырящимся жидким керамитовым герметиком.

Без всякого заметного перехода Хозяйка уменьшилась до человеческих размеров. Она сцепила за спиной залитые кровью руки.

– Мне все равно, кто ты. Я не потерплю неуважения на своем мостике.

Демон был безумен.

Кем бы она ни была в жизни, если только не просто симптомом развращения самого «Завоевателя», она не имела четкого представления о реальности окружающего ее мира.

Взяв болт-пистолет Шалока в свой массивный кулак, он выпустил яростную очередь в грудь духа. Снаряды пробили ее насквозь, как туман, запустив реактивные ядра в переборку позади и осыпав марширующих слуг стальной стружкой и комьями корки.

– Ховайн!

Не зря он держал священника под рукой. Темный апостол начал читать нараспев.

Хозяйка взревела в ответ, пока ее голова не уперлась в потолок, раздуваясь, пожирая массу, пока не заполнила всю ширину коридора.

Однако никто из его воинов не отреагировал на ее присутствие.

Шалок продолжал истекать кровью, прижавшись к переборке. Лорехай боролся с ним, стреляя с одной руки в приближающихся слуг. Могривар не давал им обоим умереть, меняя оружие быстрее, чем оно успевало перезаряжаться, и поддерживая потрясающую скорострельность. Космодесантники Хаоса утопили их в масс-реактивных снарядах, а два Мутилатора, все еще находясь в тылу, яростно разрывали слуг на части.

– Примарх узнает об этом... – Хозяйка сжала когти, ее очертания исказились, словно какая-то крошечная неуверенность заставила ее колебаться. – Примарх... Примарх...

С рычанием Коссолакс послал еще один залп в удлинившуюся грудь призрака, целясь на этот раз не в саму Хозяйку, а в боевых слуг, все еще послушно пробирающихся сквозь нее и находящихся в зоне ближнего боя.

И вдруг они остановились.

Слуги застыли на месте. Их оружие отключилось. Даже турели автопушек закрутились, повиснув в своих нишах и потемнев от утечки энергии из коридора.

Могривар осмотрел, из решетки его рогатого шлема вырывались помехи. Шалок корчился и рычал, борясь с хваткой Лорехая на его горле, и их обоих окутывал туман аэрозольного керамита, который висел в вакууме, как удушливое облако. Хозяйки не было. Как будто ее и не существовало.

Коссолакс почувствовал, как снова болят Гвозди Мясника.

Она была еще сильнее, чем раньше.

Скрежеща зубами, полный решимости победить ее, как победил все остальное, он опустил позаимствованный у Шалока пистолет и сделал шаг к дверям. На его пути встал сервитор. Он толкнул его. Сервитор упал на переборку, как манекен из мяса и металла, и не сделал ни малейшей попытки встать на ноги.

Коссолакс почувствовал, что его влечет, тянет, что все, что находится за дверями Хозяйки, хочет его так же сильно, как и он ее.

– Вперед, – приказал он и зашагал вперед.

Завоеватель будет принадлежать ему.

ПЯТАЯ ГЛАВА

Шака уставился в окно.

Там шла война. Небольшая, но он жаждал ее. Очень сильно желал. Он чувствовал, как мысли снуют в его голове, словно комары, которые жужжат внутри черепа, и лишь кровь прогоняла их прочь. Он застонал, и принялся яростно царапать тыльную сторону ладони сломанными ногтями, но окно было разбито. В нем ничего невозможно было рассмотреть, кроме паутины трещин на ударопрочном стекле.

Повертев головой, Шака уловил тусклое отражение лица, смотревшего на него.

Измученное. Бледное, как у недельного трупа, с впадинами вместо глаз, кусками неправильно расположенных ушей и губ, ртом, похожим на кратер, заполненный сломанными зубами. Он скорчился.

Лицо оскалилось в ответ.

Гвозди Мясника пульсировали в его мозгу.

– Что тебе от меня нужно?

Слова соскользнули с языка. Чтобы связно произнести их, требовалась большая концентрация, чем обычно.

Лицо в разбитом окне исказилось от ненависти.

Боль в голове усилилась.  

– Что? – закричал он и ударил головой о стекло.

Осколки ударостойкого стекла разлетелись вокруг его лба. Боль пронзила лицо, но она не шла ни в какое сравнение с пытками Гвоздей. Что-то мокрое попало ему в глаз. Он моргнул, но там ничего не было, оно исчезло, просто обман зрения, и Шака ударил головой по стеклу второй раз. Затем третий. Четвертый.

Пятый.

Он сбился со счета, паутина осколков в стекле каждый раз принимала новые очертания, пока его зрение не поплыло, и не закружилась голова…

***

Шака моргнул, приходя в себя.

Он все еще лежал лицом на стекле. Со лба свисал лоскут содранной кожи, кровь капала на бровь и стекала по щеке. Шака почувствовал, как его дрожащие губы сложились в кривую нечеловеческую ухмылку.

Нерешительно, сам не знаю почему, он прикоснулся пальцами ко лбу.

Шака отдернул их и посмотрел на них. Их покрывали шрамы и грязь, на половине отсутствовали ногти, но крови нигде не было. Он снова потянулся к источнику боли, почесал, наблюдая как лицо в стекле яростно делает то же самое и пускает кровь по лицу.

Он развел руки перед собой и снова уставился на них.

Шака Бескровный – так его звали.

Он опустил голову, прижав ее к разбитому окну. Оно задрожало. Противоударные осколки скрежетали, словно кусочки кости в разбитом колене. Он не обращал внимания на боль. Вся его жизнь состояла из боли. Что она может изменить?

Снаружи шла война.

Он жаждал ее.

Где-то, в глубинах сознания, ему казалось, что он знает, за что и почему она идет, но его память была словно барабан, заполненный битый стеклом. Достать что-либо из нее было невозможно, не изодрав при этом пальцы.

Какова бы не была причина, она того не стоила.

Лучше не знать.

Повинуясь инстинкту, он переводил вибрации, проходящие сквозь стекло и проникающие в его череп. Над его головой сражались истребители. Осадная артиллерия, била по чему-то вдалеке. Сверхтяжелая бронетехника, проносилась прямо над его окном к какому-то полю боя, которого он не мог видеть.

Шака смотрел в окно.

В ответ на него смотрело лицо.

Это было несчастное лицо. Бледное, как у недельного трупа, с впадинами вместо глаз, кусками неправильно расположенных ушей и губ, ртом, похожим на кратер с выбитыми зубами.

Он скорчился.

– Хнннг-нннг-нннг.

***

Штурм завершился.

Все прошло легко. Как если бы он окунул голову в кислоту. Или же приставил огнемет к носу и нажал на спусковой крючок на вдохе. Он ударил себя по голове тыльной стороной ладони, сначала медленно, а затем все более решительно, и моргал до тех пор, пока мир с хрустом не обрел хоть какой-то смысл.

Он все еще находился у окна, но его лицо было устремлено в противоположную от него сторону. Шака сидел на полу спиной к стеклу и наблюдал, как три великих повелителя Пожирателей Миров спорят у стола.

Их звали Горет, Драк Непокорный и Торн.

Теперь он вспомнил.

Еще час назад этот стол принадлежал командованию сил Астра Милитарум на Турмалине. Драк стоял, поставив на него один массивный бронированный сапог, Торн расхаживал из стороны в сторону, а Горет стоял, сложив голые мускулистые руки на груди, и хмурился. Стулья были разбиты и использовались для распятия командного состава, либо валялись по углам, чтобы аколиты и помощники воинов могли поиграться или погрызть их.

По странной прихоти Шака поднял глаза от пола. На него смотрели два воина в красных доспехах, усыпанных белыми бриллиантам. Их глаза были скрыты, но Шака чувствовал ужас.

У него возникло ощущение, что они принадлежат ему.

Он пожал плечами и отвернулся.

– Черви трупа побеждены, – объявил Драк, ударив каблуком по поверхности стола, словно возвещая о возрождение чемпиона Царства Крови и Меди. Его силовые доспехи были древнего образца и обмотаны цепями, словно его собирались бросить в море.

Шака вспомнил, что когда-то давно Пожиратели Миров сражались именно так, закованные в цепи, как рабы-гладиаторы из жестокого детства их генетического отца.

Он энергично потряс головой.

Нет. Нет. Лучше не вспоминать.

– Первые черепа получены, но более великая жатва ждет впереди, – продолжал Драк.

Горет поджал губы, поднял глаза и покачал головой. Если он и был способен говорить, то Шака никогда этого не слышал. Он общался с ним с помощью ворчания и укоризненных взглядов. Горет был облачен в разношерстные силовые доспехи и кожаные ремни, усеянные шипами. Кровь стекала по его телу и непрерывной струйкой просачивалась сквозь сочленения брони. Не все шипы находились снаружи.

Третий повелитель, Торн, больше походил на придворного, чем на военачальника. Его алую боевую броню покрывал плащ, а на непокрытой голове красовался золотой обруч.

– К чему такая спешка? – спросил он. – Небольшая задержка перед окончательной резней даст нам время принести в жертву последнего пленника.

Горет снова зарычал и заскрипел зубами.

Торн улыбнулся ему.

– Самый маленький порез кровоточит дольше всего.

– Покончим с этим миром сейчас, – прорычал Драк, – и мы еще успеем присоединиться к Отступнику на Трибун Калкин.

– Если Коссолакс все еще будет там, – возразил Торн.  

Шака почувствовал, что знает это имя. Ему захотелось расцарапать себе лицо и снова забыть его. Ему не хотелось ничего великолепного и привычного. Он желал бродить по незнакомым местам, окруженным ничего не значащими именами. Именно поэтому он кричал на свою команду, убивая их до тех пор, пока палубы не покраснели, пока они не повернули его корабль в сторону Турмалина, хотя на это и не было причины, поскольку он лежал в противоположном направлении от Трибун Калкин.

Он проворчал что-то неразборчивое себе под нос, и Торн Придворный продолжил.

– Ученые убийцы на моем корабле почувствовали прохождение его варп-сигнатуры несколько дней назад.  

Драк наклонился вперед. От его веса по поверхности стола пошли трещины, словно по тонкому черному льду.  

– Я пропустил битву на Кадии и опоздал на уничтожении Агрининаа. Более я не пропущу призыв.

Горет издал задумчивый жевательный звук. Крепче обхватил руками свою огромную грудь.

– Действительно, – согласился Торн. – Он восхвалят Отступника, прям как следующего Опустошителя.

Драк сплюнул на стол.

– Око тринадцать раз извергало Абаддона наружу, лишь для того, чтобы он заполз обратно. – Он постучал по нагрудной пластине. – Мы никогда не прекращали сражаться.

– В этот раз все по-другому, – мягко возразил Торн. – Он расколол галактику на части и выпустил самого Кхорна, чтобы тот напал на Терру.  

– И проиграл, – заметил Драк. – Собери свои длинные волосы в узел и вступи в Черный Легион, если ты так восхищен блеском Опустошителя. Оставь пролитие крови и снятие черепов настоящим воинам.  

Торн раскинул руки, черный плащ упал с блестящих малиновых доспехов, но ничего не сказал.

– Мы атакуем сейчас. – прорычал Драк, похоже, вспомнив, что они ушли от изначального спора, и, упершись носком сапога в стол, выпрямился. – Имперцы на Турмалине повержены. Разбиты. Мои гончие говорят, что они отвлекают своих воинов от возведения укреплений и отправляют их молиться в соборы.

– И какая честь в том, чтобы убивать тех, кто уже считает себя побежденным?

– Тогда оставайся, и это честь станет моей.

Шака склонил голову, сжав переносицу пальцами, и зарычал от боли в черепе.

Споры? О битве? Разговоры? Произносят такие великие имена, как Отступник, Опустошитель и Кхорн, словно они были Несущими Слова, взывающими к силам. И никому из них не было дело до того, кто истекает кровью, кто умирает, чей огонь горит так кратко и ярко для их удовольствия. Никому из Сил не было дела до того, будет ли предстоящий бой честным. Справедливо ли, что Шака стал этим… этим существом? Выбирал ли он это? Просил ли он о чем-нибудь…

– Хнннг, – по уголку рта скатилась струйка слюны и потекла по подбородку. Он сплюнул ее и вздрогнул от боли.

Что такое война, кроме как не сладкое забвение для проигравшего и крушение надежд его предполагаемого победителя? В ней нету чести. Ни славы. Только кровь.

И обещание конца.

Из-за короткого замыкания Гвоздей, соединивших функции мозга, которые в обычных условиях никогда бы не были соединены, он пережил нечто вроде прозрения.

Драк Непокорный искренне хотел быстрее покончить с этой битвой и присоединиться к более масштабной, по его мнению, войне, идущей в другом месте. Но он не хотел выделять воинов и машины, с которым не сможет справиться Торн, и рисковать остаться ослабленным. В то время как Горет… Горет, подумал он, был простаком, пользующимся расположением богов.

Он ударил себя по голове. Затем сильнее. Мысли летали словно мухи. Даже при всех открытых окнах им едва удавалось вылететь поодиночке.

Все они жалкие.

И уж тем более Шака Бескровный.

Он поднял голову. Его последняя схватка с Гвоздями привлекла внимание. Торн смотрел на него из-за стола, гордо подняв подбородок и сжав губы, словно в насмешке, а может, просто оценивая. Драк Непокорный зарычал, как зверь, с кровью на подбородке. Горет прожевал что-то, о чем знал только лишь он, и оскалился.

– Мы можем спорить весь день, – произнес Торн. – Но самое время узнать, что думает Шака Бескровный…

***

О чем думал Шака Бескровный?

В этом заключался вопрос.

Думали ли они, что Шака Бескровный знает? Как он мог знать?

Все менялось в зависимости от дня. От настроения богов. И когда Гвозди сильнее впивались, а целительные системы Космодесантика восстанавливали его мозг, как могли, то проснувшийся Шака не всегда оставался тем же самым Шакой, который только умер, истекая кровью и крича, желая, чтобы все закончилось.

О чем же думал Шака Бескровный?

– Убей их, – вопил голос, который явно принадлежал ему, поскольку раздавался внутри его головы. – Убей их, убей их, убей их, убей их.  

Напыщенный Торн.

Неряшливый Горет.

Драк, который так высоко ставил себя в глазах сильных мира сего.

– Убей их всех.

Шака думал о том, как вырвет цепь из доспехов повелителя и будет молотить его ей до тех пор, пока не треснет горжет на его шее и не лопнет горло. Его мысли оборвал резкий хруст хрящей, и боль в черепе немного ослабла. Гвозди покалывало, как от дозы знакомого наркотика. Приятная вялость распространялась наружу из скрытых центров вознаграждения, и на несколько мгновений он испытал облегчение. Теперь Торн, подумал он, когда бальзам исчез, а муки возвратились. Торн. Такой набожный. Шака обезглавит его зазубренным краем его венка. Приятная боль от работы пилы пульсировала от костяшек пальцев, до самых плеч. Горета он приберег напоследок. Он голыми руками раздробит варвару грудную клетку, вскроет ее и съест основное сердце, пока второе будет поддерживать в нем жизнь, чтобы он мог яростно сопротивляться. В этой галактике все воздавали хвалу Кхорну. Хотели они того или нет.

Шака облизнул губы. Между его зубов застряло мясо.

Что-то липкое и мокрое осталось на языке.

О чем думал Шака Бескровный?

О чем думал Шака Бескровный…

***

– Хнннг-хнннг-нннг.

Шака согнулся вдвое, упираясь руками в покрытые коркой доспехи колени, и его вырвало куском непереваренного мяса.

Теперь он стоял. Шака не помнил, как встал. Он стоял на деревянных и пластековых обломках стола, который не помнил, как разломал.

Он моргнул и огляделся.

Раньше с ним в комнате находилось двадцать Пожирателей Миров.

Теперь их не было

В какой-то момент между их появлением и исчезновением стены окрасились в красный цвет. Пол покрыл алый поток. Если бы он стоял босиком, как Горет, жидкость стекала бы между его пальцами. Даже потолок, находящейся на высоте тринадцати футов, покрывала красная краска, периодически оторванная конечность или связка внутренностей свисала с карниза или украшала шею горгульи.

Он заметил украшенные темным орнаментом доспехи Драка Непокорного, лежавшие наполовину погребенные под тем, что осталось от стола. Красная жижа вытекала из сочленений доспехов и застывала, прилипая к полу, словно клей.

Словно бы чемпион был заживо зажарен внутри доспехов и вытек через стыки.

– Что…?

Шака посмотрел на свои руки.

Одна из них крепко сжимала измазанный кровью золотой венок, достаточно большой для головы трансчеловека. В остальном руки и доспехи остались чисты.

Он посмотрел вниз.

Даже когда он поднял сапог из трясины, кровь продолжила стекать с расколотого керамита, как дождевая вода с промасленной простыни.

В этом не было чести. Славы. Только кровь.

Но не для него.

И обещание конца.

Но не для него.

Яростно царапая тыльные стороны своих обнаженных ладоней, тщетно пытаясь заставит их кровоточить, он снова повернулся к окну. Двое воинов, которые по-видимому, были с ним, не остались пощажены. Их доспехи словно бы разорвал медведь, а конечности разбросаны, словная красивая обертка подарка, оставленного ребенку, в гостях у демона Кхорна. Разбитое окно теперь было красным. Никакого вида на зону боевых действий. Ни дразнящего лица.

Только кровь.

Его губы искривились, и он сильно оцарапал лицо, словно пытаясь разжечь огонь. Быть проклятым терпимо. В рядах Пожирателей Миров быть сломленным стало практически нормой. Он мог смириться со многим, лишь бы была кровь.

– Кровь… – пробормотал он, наклоняя голову набок, засовывая палец в рот и кусая. Было немного больно, но не сильно. Вкус отсутствовал. Он грыз палец, продираясь сквозь хрящи и хрустя костью, но кровь не шла.

Что-то в уголке его восприятия зарычало.

Шака поднял голову, засунув бескровный палец в рот, как упырь, грызущий червяка, и увидел Ангела, который смотрел на него через разбитый стол.

Он знал его лицо.

Это было лицо, которое он забывал чаще, чем любое другое, лицо, которое Шака любил и презирал, лицо того, кто отвернулся от него, и от кого он пытался сбежать десять тысячелетий. Сломленный Ангел, но от этого не менее сильный.

Это было его собственное лицо. Или вполне могло быть им.

Ангел обнажил ржавые похожие на мечи зубы. Его глаза отражали кратеры ран, изрытые вплоть до вулканической души. Из длинного звериного лба выбивалась грива потемневших, электрически извивающихся дредов. Оно зарычало на него, кивнуло и с каким-то словом рассекло воздух губами.

– Идем…

Шака не увидел в этом ничего необычного.

Из-за двери послышалось нерешительные рычание статического разряда аугмиттера. Шака посмотрел в сторону и увидел, что над ним стоит пара Пожирателей Миров. Внешняя дверь была открыта, из нее медленно вытекала кровь и стекала по ступенькам. Оба воина смотрели на эту бойню, ничего не говоря, и совершенно не замечая Ангела, который дышал своей ненавистью к ним с середины помещения.

– Битва, – произнесло оно.

– Лорд Шака? – спросил один из воинов.

Шака задумался, к какому отряду они принадлежали. Кому из четырех военачальников они посвятили свои души.

Он полагал, что это уже не имеет значения.

Теперь они закончили спорить.

Он широко разинул безгубый рот, вытянул откусанный палец и обнажил выбитые зубы в бескровной улыбке. Гвозди снова запульсировали, боль импульсами возвращалась к голове, но он знал, как заставить ее утихнуть.

Хотя бы на время.

– Идем, – приказал он, и его Ангел удовлетворенно зарычал позади.  

ШЕСТАЯ ГЛАВА

Армагеддон был один из величайших миров Империума Человечества, и так же он считался небезопасным для любого корабля. Мародеры орков ежедневно прилетали сюда из соседних миров Граника, Руиса и Голгофы и совершали внезапные нападения, вытягивая флотские патрули из штаб-квартиры в секторе доке Сент-Джовен и втягивая в бои в пустоте по всей плоскости системы. Орбитальные кольца мира были завалены обломками, образовавшимися за полтысячелетия вторжений и контрнаступлений. Разбитые корабли. Разрушенные оборонительные платформы. Даже скалистые, похожие на луну куски уничтоженных скал орков, многие из которых превратились в перевалочные пункты, откуда вольные стрелки орков и флотские дезертиры совершали набеги на корабли зеленокожих и Имперцев. Весь регион представлял собой слепое пятно в ауспексе, едва проходимую астрогационную опасность, выжженную в темпус материум шестью веками насильственной гибели кораблей и радиоактивных осадков от мегаоружия.

Так было и до Кикатрикс Маледиктум. За прошедшие с тех пор десятилетия положение Империума в его гиперпромышленной серой жемчужине стало еще более плачевным.

Разлом в эмпирии, известный как Врата Красного Ангела, блуждал над тропиками планеты еще с тех пор, как Ангрон потерпел там поражение шестьсот лет назад. Как и в случае со вторичными варп-аномалиями по всей галактике, разлом Ока Ужаса разорвал его вширь. Он превратился в кипящее багровое солнце, окутанные нитями крови и струями шипящей плазмы, испепеляя все полушарие мира внизу в ядовитую корку мира демонов и вселяя безумие в умы людей и орков, которые до сих пор сражались друг с другом за него.

Именно там и был пришвартован «Меч Дионы».

***

Грауц Теломейн вышел на командную палубу, и выгравированные серебром двери бесшумно закрылись за ним. Десятки ошеломленных голов отвернулись от светящихся пультов, когда он проходил мимо, и каждый член экипажа жаждал взглянуть на Серого Рыцаря, который командовал ими и их кораблем дольше, чем многие из них могли представить. Большинство смертных членов экипажа родились на корабле, где рассказы о Грауце и его деяниях обрели характер основополагающего мифа. Он командовал «Мечом Дионы» на протяжении пятнадцати поколений, и редки случаи, когда он выходил из своих медитаций и появлялся прямо перед ними, неизменно предвещали грядущие темные и славные времена.

Служащие в серой униформе сидели длинными шеренгами, их рабочие места располагались по обе стороны от центрального прохода и под углом к основному оптическому дисплею.

Огромные мельтиплексные экраны светились малиновым от яростного света, отбрасываемого Вратами Красного Ангела. Частое статичное мерцание того, что не должно было быть, и которое встречало жестокий конец на острие «Меча Дионы», когда она вырвались из горизонта случайных аномалий в реальное пространство, нарушало клубящуюся красную однородность. Грауц не обращал внимания на внешние отвлекающие факторы, его внимание привлекала открытая рана Врат. Он уставился на них, а пси-реактивная схема его психического капюшона излучала яростный холод, направляя энергию, проходящую между ним и голодной сингулярностью в сердце Врат. Грауц ощутил колющую боль в бедре. Он пробормотал заклинание изгнания со страниц Корпус Экспиратум и, проигнорировав ее, продолжил свой путь по центральному проходу, стуча посохом по металлическому полу.

Шесть Серых Рыцарей стояли над главным экраном.

– Брат Теломан, – обратился Геромид, отходя от группы совещающихся. Он широко улыбался, держа под мышкой шлем-череп капеллана, а другой рукой сжав запястье Грауца. – Мы прибыли сразу же, как только получили твое послание.  

– Четыре дня варп-путешествия от Монглора – это исключительное время.

– Варп-потоки были позади нас на протяжении всего пути. Словно бы что-то или кто-то гнал нас сюда.

– Или тянул.

Улыбка капеллана потускнела. Он был седовласым и широкоплечим, громоздкие трансчеловеческие мышцы очень медленно теряли упругость, доживи он до тысячи лет и познай покой, то мог бы еще и растолстеть. Он был почти вдвое моложе Грауца.

– Ты веришь в это…?

Грауц закрыл глаза.

– Да, брат. Нет сомнений, что Повелитель Двенадцатого легиона вернулся.

– Но, ни смотря не на что, я все равно рад тебя видеть. – Капеллан заключил Грауца в крепкие объятия.  

Грауц бесцеремонно хлопнул капеллана по спине. Серые Рыцари были весьма закрытым орденом, но психические связи и общие испытания в изоляции от великого Империума создали братство, которое превосходило многих по силе. Грауцу тяжело давались такие долгие разлуки с братством, но галактика была огромна, а таких единомышленников, как Геромид, которыми он командовал на протяжении веко, осталось так мало.

– Наши миссии по всей галактике слишком долго разделяли нас.

Грауц вырвался из объятий капеллана.

– Вы добились успеха?  

Геромид кивнул, указывая на различные безделушки и диковинки, украшавшие его серебряные доспехи. Каждая из них была реликвией Серого Рыцаря, сражавшегося и погибшего на Армагеддоне. Такое же множество артефактов украшало доспехи пяти воинов, собравшихся за его спиной. Только Грауц носил знаки тринадцати выживших. Им потребовались столетия, чтобы выследить и заполучить их. Павшие космодесантники мало что оставляли после себя.

С учетом того, что Ангрон не оправдал ожиданий и вернулся не на Армагеддон, где способность Грауца его сдержать была максимальной, такие символы силы стали еще более необходимы.  

– Как поживает старая рана? – холодные голубые глаза Геромида внезапно стали жесткими. Капеллан изучал лицо Грауца на предмет лжи, а его разум делал тоже самое в его мыслях.

Грауц прошел обе проверки с мастерством, с которым капеллан не мог соперничать.

– Я терплю, брат. И всегда буду терпеть.

+Где же Зверь, если не здесь? И что стало с остальными шестью членами нашего братства?+

Лиминон облокотился на длинную рукоять своего омниссийского топора и посмотрел на них обоих сквозь гладкие серебряные диски своих аугметических глаз.

Технодесантник считался сильнейшим псайкером в их компании после него самого, и Грауц почувствовал, как разум тенодесантника проникает в его собственный. Технодесантник также был и старше Грация на шестьсот лет, если судить по звездным периодам, но большую часть 41-го тысячелетия он провел в боях с великим Нерожденным, известным на страницах «Либер Демоника» как Величайший Коварный. По его собственным подсчетам, поединок длился считанные часы, но прошло несколько столетий, прежде чем Граций, Геромид и многие другие, включая братьев Эпикрана и Локара, которые тоже сейчас были с ними, пришли ему на помощь и изгнали Величайшего. Пережитое лишило его глаз, и, хотя, очевидной физической причины на то не было, он больше никогда не разговаривал.

Однако записи о его прошлой жизни были древними и скудными, и Граций почти ничего не знал.

– Об Ангроне мне пока ничего не известно, – ответил Граций, произнося слова вслух для собравшихся. – Но Дворик и Галлеад находятся там, куда я их отправил, и добраться до них не под силу ни одному астропату.

Он поднял глаза, и его лицо окрасилось в красный из-за бурлящего водоворота, который теперь заполнял главный экран.

– Приготовьтесь, братья, и окутайте себя стихами Кабулус Люминар. Мы направляемся к вратам Красного Ангела.

***

Светящийся туман телепортации развеялся перед глазами Грация. Освященный воздух, который он принес с собой из телепортария «Меча Дионы», с долгим шипением рассеивался в адской атмосфере врат Красного Ангела. Это походило на то, как святая вода стекает по раскаленному камню.

По обе стороны от него в серебряном свете материализовались Лиминон и Геромид. Выгравированные кислотой стихи из «Песнопений Отпущения Грехов», «Кабулиус Луминар» и «Либер Демоники» горели белым пламенем на фоне красного тумана. Священные страницы «Либер Демоники», которые каждый Серый Рыцарь носил на нагруднике, яростно дрожали, словно хищные птицы, лишенные возможности летать. Геромид сжимал в руках свой крозиус, а Лиминон прощупывал землю под туманом рукоятью своего омниссийского топора, в то время как его глаза постоянно сканировали демонический пейзаж.

Ударные Братья – Анкрум, Локар, Барис и Эпикран – расположились полукругом вокруг них и заняли защитные позиции, сжимая в руках мечи, обработанные маслами, трижды освященными в Палате Очистителей. Холодное оружие часто оказывалось более эффективным, чем обычное оружие, против ужасов нематериальным миров. Нерожденные являлись ничем иным, как злобным отражением человеческой психики. Их нечестивая устойчивость к обычному оружию Империума были лишь еще одним проявлением человеческих страхов.

Клинок, огонь и колдовство – вот инструменты, которых боялись Нерожденные.

– Мы погрузимся в мрак, – провозгласил Граций.

– Мы отыщем оскверненных и будем преследовать самое мерзкое зло, – заключили шесть Серых Рыцарей.

Геромид натянуто улыбнулся.

Лиминон выглянул наружу. Что бы он не утратил из-за ножей Великого Коварного, это не ослабило его сосредоточенности.

Они телепортировались к вратам Красного Ангела. Серые Рыцари стояли на самом пороге инфернальных владений Чистокровной Нечести. Физические законы и разум более не действовали. «Небо» имело неестественную кривизну, выходящую далеко за пределы естественной точки, где его должен был пересекать горизонт. Оно было неровным, граненным, кровоточащим – разбитое зеркало, в котором отражались миллионы изображение оскверненной поверхности Армагаддона. «Земля» была скорее ориентиром, чем сущностью. Так называлось то, что лежало под ними, а не над ними, и казалось не более основательным, несмотря на то что выдерживало их вес.

Неестественная география звенела от криков существ, у которых отсутствовали легкие и которые не ощущали боли. Безумный рельеф местности расколол бы разум смертного на множество осколков, чем в небе над головой. Даже космодесантник, отправившийся в такое царство неподготовленным, оказался бы искалечен экзистенциальной тошнотой, с которой не в состоянии справиться его генетически совершенная физиология.

Но это было поле боя, ради которого и создавалось 666-е отделение Адептус Астартес.

– Мы стоим на стаже, – продолжал Граций, его голос набирал силу, используя интонацию песнопения и свое глубокое знание, чтобы пропустить свои мысли через разумы братьев, соединяя свою психическую эгиду с их.  

Быть частью отряда Серых Рыцарей означало быть единым мыслями, гармонизировать само свое существование с другими. Некоторые из этих воинов никогда не сражались вместе и даже не встречались лично до сегодняшнего дня, но Грауц в то или иное время вел их всех за собой. Некоторые, как Лиминон и Геромид, шли рядом с ним веками. Грауц был тем стержнем, который удерживали их, делал из них большее, чем сумма и без того могущественных частей.

– Наш вечный дозор не подведет.

Дар Императора – генетическое наследие, созданное самим Повелителем Человечества, сделало Серых Рыцарей анафемой для Нерожденных. Граций видел, как волны низших Нерожденных просто распадались в его присутствии. О слышал о том, что даже демоны из великих хоров отступают от абсолютной божественности генетической последовательности Серого Рыцаря.

– Мы - братья нетленные.

По окончании стиха вокруг отряда из шести воинов вспыхнул психический кин-щит.

– Следуйте за мной. – Крепко сжимая в одной руке посох Немезиды, Граций вошел в бой. – Наша братья не могут быть далеко.  

Ни один из Серых Рыцарей не проявлял свои способности одинаково.

Чаше всего встречался пирокинез. Сила огня, способная отгонять тени, настолько глубоко укоренилась в человеческой психике, что часто сохранялось даже после ритуалов очищения сознания, которым подвергались все неофиты, но дар Грация всегда проявлялся в виде вспышки. Молния дугой изогнулась из наконечника его силового посоха, испепеляя визжащего Нрожденного, в то время как нерушимые слои энергии потрескивали вокруг коллективной эгиды его братства, словно вокруг прутьев психической клетки Фарадея. Однако из миллиардов, хлынувших через порог врат Красного Ангела, большинство не обратило на Грация и его воинов особого внимания.

Для Кровожадного Нечестивого все битвы были равны, и их гнев вызывал лишь более масштабный конфликт на Армагеддоне.

Вторжение семи Серых Рыцарей во владения их повелителя меркло по сравнению с этим.

Граций заметил свою цель спереди.

Боевой корабль «Грозовой Ворон» выделялся ярким пятном на фоне жестокого адского пейзажа. На его серебристом корпусе красовались эмблемы Четвертого братства Серых Рыцарей и «Меча Дионы». Пятеро терминаторов братства в сияющих доспехах образовали защитное кольцо вокруг заднего люка корабля, окутанные красным туманом и с пылающими болтерами на перевес. Вокруг них вихрились волны ментального огня, и время от времени один Серый Рыцарь вбирал в себя часть коллективной эгиды и посылал ее в виде струи пламени или огненного шара, испепеляя целые толпы Нерожденных в не-материю, из которой они появились.

Шестой Серый Рыцарь сражался за пределами оборонительного бастиона Терминаторов.

Он был облачен в дорогую броню, со знаменами на спине, реликвиями и в великолепном шлеме, украшенным серебряными крыльями. На его наклонном щитке красовалась геральдика Зала чемпионов: стоящий по диагонали меч, пересекающий красную полосу, а также дюжина вертикально стоящих клинков, символизирующих боевые подвиги, три черепа, обозначающие великого Нерожденного, которого он лично победил, и четвертый, окутанный пламенем. За всю десятитысячелетнюю историю их ордена, этого последнего знака удостаивались лишь тринадцать Серых Рыцарей. Граций был одним из них. Он отмечал их как членов того элитного ордена, который столкнулся с Ангроном на Армагеддоне и выжил.  

– Поддержите Юстикара Галлеада и его братьев, – обратился Граций к остальным, втягивая психическую энергию в свой посох Немезиды, пока металл его психического капюшона не впился в его затылок, словно игла. – Я помогу паладину Дворику.  

– Как прикажешь, брат, – ответил Геромид, и нуль-снаряды в штурмовых болтерах Серых Рыцарей с воплем устремились сквозь враждебный воздух.

Граций ринулся вперед, к своему сражающемуся брату, и на наконечнике его посоха сверкнула молния. Электрические сполохи впились в бронзовую броню демонического существа в два с половиной раза больше его самого, выпущенные на слишком большом расстоянии, чтобы причинить серьезный вред, но достаточно болезненные, чтобы привлечь внимание зверя.

Оно отвернулось от паладина и зарычало

По бокам головы, похожей на голову горгульи, торчали изогнутые рога. За спиной распахнулись кожистые черные крылья, на которых виднелись когти, что еще больше подчеркивало его внушительные размеры. Из его ноздрей вырывался пар, а глаза горели желтым дьявольским цветом. Все его тело окутывал ореол розоватого пара, а его собственная кровь смешивалась с освященным серебром там, где оно своим присутствием бросало вызов психической эгиде тринадцати Серых Рыцарей.

Граций знал это существо.

Стоврат Восьмой Медный.

Не настоящий Нерожденный, а нечто гораздо худшее – извращенный союз смертной плоти, эмоций и амбиций с демонической силой.

Демон-принц.

Его ноздри раздулись от неестественной ярости, мышцы налились до размеров мешков для песка, наполненных рокритом, когда он замахнулся гигантской булавой с фланцем сбоку на шлем Грация. Граций отразил удар своим посохом Немезиды. Встроенные поля рефрактора вспыхнули от противодействующей энергии, и по запястьям демон-принца поползли психические молнии, когда его оружие было отброшено в сторону. Стоврат взревел от ярости, его пальцы крепче сжали рукоять оружия, готовясь к обратному удару, но тут же наклонился назад, опустился на колени и застонал от боли, когда серебряное острие силового меча Немезиды Дворика пробило ему грудь сзади. Прежде чем демон-принц успел прийти в себя, Граций поднес левую руку ко лбу Стоврата и произнес короткий отрывок из Либер Демоники.

Демон-принц застонал, словно в предсмертной агонии, и из-под руки Грация повалил густой дым опаленной плоти.

Он отдернул руку.

Черный символ Сигиллита, выбитый кислотой на серебре ладоней его перчаток и вытатуированный на том же месте на его плоти, теперь горел на багровом лбу Стоврата.

Граций отступил назад, вновь взявшись двумя руками за посох, и с удовольствием наблюдал за тем, как демон-принц пытается двинуться.

До тех пор, пока знак Сигиллита будет оставаться на месте, демон-принц не сможет сдвинуться с места.

– Я вижу тебя, – прорычал Стоврат, несмотря на свое бессилие. – Ту ярость, внутри тебя, что ты пытаешься подавить. Теломан гневный. Теломан опустошенный. Теперь ты во владениях Кхорна, брат. Покончи со мной. Здесь не место для глупой сдержанности.

Осколок демонического металла, застрявший в бедре Грация, забился, как заложенная мина.

Граций не мог отрицать, что не испытывал искушения, но искушение стало его бременем, и за шестьсот лет он хорошо отработал навык отрицания.

Он хмыкнул и проигнорировал слова демона.

– Почему ты последовал за мной сюда? – спросил Дворик, перекрикивая недовольное ворчание демон-принца и грохот штормовых болтеров Серых Рыцарей. – Охоту на эту мерзость поручили мне.

– Брат, я отправил тебя несколько месяцев назад.

– Месяцев?

Граций покачал головой. Даже в физической ткани темпус материум время текло не так равномерно, как полагало большинство имперских граждан. Оно могло искривляться, ускоряться или замедляться из-за аномалий варпа или эманаций Цикатрикса Маледиктума, даже из-за плотности различных звездных регионов. В таких лиминальных сферах, как эта, оно вообще почти не текло, а двигалось по случайному и постоянно меняющемся капризу той силы, которая в данный момент главенствовала. И поэтому им следовало действовать как можно быстрее, чтобы, вырвавшись из Врат Красного Ангела, они не обнаружили, что за время их отсутствия прошли века и он уже опоздал.

– Нет времени объяснять, брат. Ангрон вернулся в галактику, и каждый миг, который остается нам сейчас, драгоценен.  

Дворик изобразил аквилу на потрепанной копии Либер Демоники, прикрепленной к его нагруднику, из-за чего Стоврат скривился от новой боли.

Во время Первой войны за Армагеддон паладин состоял в братстве ветеранов. Он был на двадцать пять лет старше Грация, но скрежет веков сократил пропасть опыта, которая когда-то лежала между ними. Дворик, несмотря на все свои почести, никогда не желал нести бремя лидерства и в этом вопросе полностью доверился дальновидности Грация.  

– Мы собрали сто девять реликвий наших братьев, – продолжал Граций. – Остался последний шаг, который нам предстоит сделать, если мы хотим снова встретиться ним лицом к лицу. – Он снова повернулся к Стоврату.

Как сосуд для бесконечного гнева Кровавой Нечести, демон-принц был безмерно силен, неизмеримо превосходя Грация во всех смыслах, но он не испытывал страха перед ним. Он уже сталкивался с Повелителем XII легиона на поля боя и никогда впредь более не испугается низших подданных Кровавого Бога.  

– Капитан Стовер из восьмой роты Пожирателей Миров, – произнес он, и демон-принц зашипел, словно бы обожженный своим смертным именем. Искаженный значок XII легиона на его бронзовом нагруднике превратился в настоящую пасть, между ее керамитовыми зубами начало стекать влажное мясо и кислотная слюна, когда она попыталась вцепиться в руку Грация.

Согласно данным, полученных Грацием, а как старший библиарий Серых Рыцарей он имел доступ к текстам, которые могли обречь на Экстерминатус целые звездные системы, если бы Ордо Маллеус узнал об их присутствии там, Стоврат и его восьмая рота сражались под предводительством Ангрона в мире под названием Нуцерия.

Об этом мире мало что сохранилось в письменных источниках. Планета была либо заселена под другим названием после Ереси Хоруса, а записи утеряны, либо уничтожена во время анархии того времени. Однако интригующие выдержи из современных документов в Цитадели Титана указывали на Нуцерию, как на место той самой битвы, в которой Ангрон окончательно отдал свою душу силам варпа.

И вот теперь, благодаря тем же силам, Граций нашел свидетеля.

– Увы, у нас нет времени на уловки. – Он снова положил руку к поднятому лбу Стоврата, вызвав еще одно шипение пара и рык боли. Линзы его шлема сверкнули силой Дара Импретара. – Покажи мне час падения Ангрона. Назови мне Истинное имя Зверя.

Лицо Стоврата скривилось в агонии, когда Граций вогнал свои мысли в нематериальную плоть разума демон-принца…

***

Небо истекало кровью, плакало, сами небеса протестовали против осквернения, которое приносит его присутствие. Слова песнопения проникают в их агонию, сковывая их, и сами страдания становятся проводниками имен Нерожденных. Воздух сжимается, словно он тоже испытывает предвкушение. Силы достаточно, чтобы разрушить мир. Достаточно, чтобы переделать бога.

Небеса наконец не выдерживают напряжения и разрываются перед пронзительным копьем света, слишком прямым и правильным, чтобы его можно было принять за молнию. Он ударил в покорившуюся, усеянномую костями землю, с раскатом чистой ярости, и его отголоски пронеслись по опустошенным руинам некогда людского города. В немой, оцепеневшей, слепой момент сражение прекращается, тени, совсем не похожие на воинов, которые их отбрасывают, вспыхивают и бьют когтями по разбитой земле.

Это прозрение.

И там, в самом сердце угасающего света, его тень, самая величественная и чудовищная из всех, - Ангрон. Гигантским, сломанным цепным мечом он рубит кобальтово-сине-золотую перчатку, поднятую в защиту кровоточащего лица ее владельца.

И все же, более захватывающее и мощное, чем зрелище того, как один примарх жестко расправляется с другим, пение продолжается.

Оно было всем.

Оно описывало, раскрывало, предсказывало все; постичь эти ужасающие, звучные слова означало узнать Истинные Имена самих богов. Плоть, кости, тело и разум начинают вибрировать под ритмы Моря Душ, и, завывая от ярости, Ангрон начинает меняться…

Граций с криком вырвал свой разум из сознания Стоврата. Он вцепился в посох так, словно тот был единственным реально присутствующим во вселенной: его пси-реактивная схема отреагировала на его мечущиеся мысли случайными, отрывистыми вспышками молний и самопроизвольной активацией встроенных рефракторных полей. Рев штурмовых болтеров окружал его со всех сторон, словно последствия какого-то бурного сна.

Прикосновение тяжелой серебряной перчатки Дворика к его плечу окончательно вырвало Грация из воспоминания демон-принца.

С усилием он восстановил дыхание и сглотнул, смочив пересохшие губы.

– Спасибо, брат.

– Скажи мне, что ты видел то, зачем пришел сюда.

Граций вздрогнул - его чистая генетика отреагировала на разложение, в которое он был погружен, - и кивнул.

Да.

Он все еще ощущал на языке вкус пыли Нуцерии. Это была ржавчина, кости и разбитые мечты. Граций почти прочувствовал эмоции примарха в момент его проклятия. Это обжигало ему кожу, и Граций хотел быть уверенным, что со временем гнев утихнет. Ангрон не заслуживал жалости, но он не был творцом своей судьбы и не принимал ее добровольно. Сквозь агонию превращения Граций ощутил ярость примарха. Он был существом, которое должно было стать совершенным, которое чувствовало на уровне, далеко выходящем за пределы человеческого, но над которым так жестоко издевались, оставили таким сломленным, что в его сердце не осталось ничего, кроме ненависти. При всей жестокости Нуцерийцев, которой он подвергался, более варварским было обращение с ним единственного существа в галактике, который знал его лучше всех.

Император позволил своему сыну остаться сломленным. Он даровал ему легион, чтобы тот напоминал ему о товарищах, которых тот потерял, о братьях, чтобы показать, как далеко он отступил от идеала и как с ним несправедливо обошлись.

Конечно, для всех было бы лучше, если бы Император просто избавился от своего испорченного XII, как избавился от II и XI.

Скорее всего, сам Ангрон был бы рад этому.

Но Граций не испытывал к нему жалости. Лишь презрение. Император дал ему все шансы стать тем Ангроном, которым ему было суждено, а он их растратил.

Граций глубоко вздохнул, заставляя сердце замедлиться, и ослабил хватку на своем посохе. Это стало неожиданным откровением. Ангрон обрел огромную власть на Нуцерии, но ценой того, что стал подчиняться тем же правилам, что и вся сила, исходящая из варпа.

Назвать вещь - значит узнать ее. Знать демона - значить управлять его природой.

Ему понадобится время, чтобы должным образом обдумать увиденное, и это правда, что Ангрон, как и Стоврат Восьмой Медный, не был настоящим Нерожденным. Одни и те же правила не могли применяться в одностороннем порядке. Часть его Истинного имени и сущности навсегда останется тайной, известной лишь Императору. Граций десятилетиями изучал непостижимые письмена Сигиллита, основателя Капитула Серых Рыцарей и правой руки Повелителя Человечества, в поисках хоть какого-то намека на его имя и не нашел там ответа.

Но даже неполное имя имело силу.

– Да, – прошептал он. – Да, я верю, что это так.

– Грузимся в «Грозового Ворона», – крикнул Дворик, вырывая меч из спины Стоврата и поворачиваясь к остальным. – У нас нет времени.

Один за другим Серые Рыцари прервали бой и отступили. Юстикар Галлеад и терминаторы его Братства стали последними, кто поднялся по трапу «Грозового Ворона», сдерживая своими огненными эгидами меньше хоры Чистокровной Нечисти.

Тринадцать Серых Рыцарей.

Число не больше, но благоприятное. Такое же, как то, что уже однажды ушло от Повелителя XII.

Только на этот раз Граций был готов. На этот раз он использует его Истинное Имя и силу павших против него.

– Боги не забывают оскорблений в свой адрес, – прорычал Стоврат, проклиная Грация, стоя на коленях. – Твоя душа будет навеки утеряна, пока за нее не заплатят кровью.  

Взмахнув двумя руками своим посохом Немезибы и издав агрессивный рык, от стыда за свою сиюминутную слабость, он ударил Стоврата по черепу сбоку и отправил скованного демон-принца на окутанную туманом землю Врат Красного Ангела.

– Брат, – окликнул его Дворик, уже наполовину поднявшийся по трапу «Грозового Ворона» и отступающий под прикрытием орудий Терминаторов.

Граций кивнул.  

На этот раз, поклялся он, ему не будет достаточно простого изгнания Ангрона в бездну, которые его инфернальные покровители называют домом. Он не допустит, чтобы еще одну такому же, как он, придется снова сражаться с этим чудовищем через шестьсот лет.

Нет.

Он прикует вопящую сущность демонического примарха к оскверненной им земле Армагеддона и навеки заточит его в Палате Чистоты.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Могривар своим мельтаганам прорезал магнитную печать на взрывозащитной двери, а Лорехай и Шалок, чье горло все еще покрывалось волдырями, проходившими на остывающую лаву, растащили створки в стороны. Коссолакс с вопящим топором вошел внутрь, Ховайн неохотно последовал за ним, и багровый огонь, слабо исходящий из его испорченного крозиуса, с трудом рассеивал мрак.

Зал представлял собой зеркальное отражение его собственной командной палубы. Полное сходство, за исключением того, что здесь находилось настоящее, пусть и давно не используемое оборудование, и возможно было почти точно опознать станции по их расположению. Вон там находилась ауспектория, а там – вокс-станция, пластековые линии связи, словно лианы, свисали по заброшенным парапетам. Справа от него возвышался бронированный бункер стратегиума, окруженный черными экранами. Ни медных купелей, никаких подвешенных ведьм, ни полудемонов, расписывающих кровью происходящее снаружи.

С болью в груди Коссолакс рассматривал ее.

Он уже почти забыл, как должна выглядеть командная палуба Глорианы.

– Что это за место? – спросил Лорехай.

– Это… – Ховайн сделал паузу, словно убеждаясь в правильности языка, на котором говорил. – Похоже на командную палубу.

– Это и есть командная палуба, – огрызнулся Коссолакс.

Он не знал, как такое могло произойти, но это оказалось правдой. Коссолакс служил на борту «Завоевателя» в разгар Великого Крестового Похода, хотя и не очень долго. Пройдут тысячелетия, прежде чем он снова оказался там, и за это время каждый аспект его планировки так или иначе был изменен. «Завоеватель» мог поглотить целый участок, словно опухоль, в любой момент между великим отступлением с Терры и катастрофой Первой войны за Армагеддон, и Коссолакс никогда бы об этом не узнал.

Громыхая намагниченными сапогами по стальному полу, Могривар, Лорехай и Шалок двинулись к двери, причем Кузнец Войны занял позицию слева от него, а палач справа. Апотекарию он велел оставаться сзади вместе с Ховайном. Внимание апостола было приковано вперед.

Там стоял командный трон, возвышавшийся над палубой на стальном помосте. Он стоял к ним спиной, погруженный во всепроникающий мрак, словно бы укутался в плащ с капюшоном и сгорбился, совещаясь со своим полукругом потухших экранов. В отличии от огромного костяного кресла, на которое претендовал Коссолакс, это было из потемневшей стали и матового хрома, украшенное бронзовыми значками и снабженное портами для прямого нейронного управления. Коссолакс поднял голову, ища взглядом фигуру в кресле или ее отражение среди окружавших его экранов.

Ничего подобного не было. Но это неважно. Коссолакс прекрасно знал, что именно он там найдет.

Оставив десяток космодесантников Хаоса и двух мутиляторов охранять открытую дверь, он повел за собой Четверку.

– За мной.

Шесть длинных, но тяжелых шагов, и он оказался у подножия помоста.

Коссолакс чувствовал, как учащается биение его основного сердце, а вторичное оживает, словно в ответ на страх, из-за которого он пережил множества корректирующих генетических операций, чтобы его не чувствовать.

Оставаясь невозмутимым, даже когда его сердца продолжали бешено колотиться, а бископия накачивала кровь гиредреналином, он заметил, как мрак пробирается через заброшенные командные пункты. Окружая их с флангов. Отрезая им путь к отступлению. Даже в несуществующих в воздухе тенях чувствовался горький запах. Это была смесь ржавчины, серы и высеченной искры. Гвозди Мясника начали ныть в его черепе. Как и всегда в присутствии сильного колдовства. Он стиснул зубы и повернулся к Ховайну, но Темный Апостол содрогался. Капли крови сочились из углов линз его шлема и вытекали под действием слабой гравитации, словно слезы, пролитые вверх. Лорехай был единственным, из-за чего он оставался в вертикальном положении.  

– Мы Пожиратели Миров, – воскликнул Коссолакс, не обращая внимания на нотки неуверенности в своем голосе. Он поднял палец и вытер вяло текущую из носа кровь. – Когда-то это что-то значило. – Покрепче сжав взведенный пистолет, который он отобрал у Шалока, он продолжил. – Какое бы колдовство на нас не действовало, боритесь с ним.

Коссолакс начал подниматься.  

Ступеней было восемь, как и от палубы до подножия трона Коссолакса. Он дважды пересчитал их, а Коссолакс ошибок не допускал, и все же восемь ступеней спустя он все еще продолжал подниматься, не приближаясь к вершине возвышающегося над ним, словно гора, помоста. Мрак клубился под ним, словно верхушки облаков. Коссолакс тряхнул головой, пытаясь развеять иллюзию, но гора не уменьшилась. Его бедра болели от усилий, затраченных на подъем. Грудь горела. А в мыслях настойчиво жужжали в его мыслях.

Насчитав восемь раз по восемь шагов, во много раз больше, чем должно было быть, он наконец ступил на вершину помоста.

Какая-то часть его души хотела выпятить грудь, и прокричать о своем триумфе, и ему потребовалась вся его выдержка, чтобы подавить это желание.

Темнота с этого места была еще более глубокой и плотной. В ее тенях копошилось что-то древнее, таинственное и злое. Его третье легкое горело от вдыхания этого. Сердце колотилось настолько быстро, что он уже не мог различать его удары.

Коссолакс с трудом старался не обращать на это внимания. Он схватился перчаткой за стальную спинку командного трона и наклонился над ней, чтобы посмотреть вниз.

Мертвенно-бледная ведьма, лежавшая на спинке кресла, выглядела как чучело в грязно-белом мундире, у впадины на ее груди красовался отпечаток Красная Рука из древней крови. У нее не было даже малейшего сходства с тем призраком, который сновал по кораблю Коссолакса. Она была скелетом, прикрытым скудным слоем серой кожи. Или же это были остатки плоти, скрепленные мелкими костями, которые так и не удалось воссоединить. Так или иначе, она притягивала взгляд и удерживала его, как эффектно разорванный труп или яркая болезнь. Раздался хруст, и голова повернулась к нему. На сухих, лишенных век глаз мелькнули мигательные перепонки. Перепончатые ноздри затрепетали, как у маленького животного в страхе. Она отпрянула от него, но не смогла, так как была полностью прикована к своему трону. Лишь ее голова и одна руку сохраняли некоторую подвижность, и то, на последней, лишь один костлявый палец, постукивающий по подлокотнику с настойчивостью расчлененного паука.

Коссолакс хотел было рассмеяться, но что-то, какой-то ужас, витавший в воздухе, помешал ему.

После всего, через что он прошел, чтобы попасть сюда, он нашел своего врага.

– Хозяйка– - произнес он.  

– Повелитель, – прохрипела она голосом, который был так же плохо собран, как и ее кости. Раздался еще один треск хрящей, и существо снова отвернулось от него. – Завоеватель - твой.

Коссолакс крепче сжал спинку трона. Наконец-то. «Завоеватель» полностью принадлежал ему. Великая цель по восстановлению XII Легиона могла начаться. Пожиратели Миров не преклонялись перед символами своих богов или своего прошлого, как другие, но убийственный потенциал и огромная огневая мощь «Завоевателя» станут символами, перед которыми им придется склониться или они будут уничтожены. Те чемпионы Долгой Войны, которые отвергли его или все еще считали Пожирателей Миров мясом для своих воин, вскоре вспомнят, какой силой был XII легион. Под началом Коссолакса Отступника галактика снова запылает. Он добьется того, что не удалось Восьмидесяти Легионам Круор Претории, и сломает своим топором Золотой Трон Императора.

– Я ждала вашего возвращения, – продолжила Хозяйка, и Коссолакс наконец понял, что она обращается не к нему.

Он поднял голову.

Тьма вокруг них зарычала.

Коссолакс взмахнул пистолетом Добывателя Черепов сопротивляясь белому жару агонии, от которого Могривал, Лорехай, Шалок и Хавойн с воем падали на колени. Словно разорванный занавес, тьма перед ним расступилась и превратилась в пламя. Адский жар, более жаркий и сухой, чем водородная печь в сердце солнца, поднялся от пола и потянулся к трону, испепеляя и бесконечно извергая демонов, идущих по его следу. Они были краснокожими и похожими на зверей: сгорбленные тела, увенчанные собачьими головами с грубыми гнездами черных рогов. Каждый сжимал зазубренный черный меч длиной с человеческий рост и достаточно острый, чтобы заставить металл кровоточить. Боль, которую их невыносимое существование причиняло Гвоздям Мясника, была невыносимой, но Коссолакс отказался последовать примеру Четверки и преклонить колени.

Его болт-пистолет говорил о его отказе.

Нематериальные тела разрывались, забрызгивая палубу шипящим ихором, когда Коссолакс уничтожал их. Они не носили броню и были фактически бесчисленны. Коссолакс не смог бы промахнуться. Единственной их защитой была демоническая сущность, которую Коссолакс отрицал всеми силами своей воли и каждым нажатием на спусковой крючок пистолета.

– «Завоеватель» - мой! – Он почувствовал, как воины Четверки поднимаются - аура его неповиновения не ограничивались лишь разумом, - занимают оборонительные позиции вокруг помоста и открывают огонь.

Хозяйка издала изумленный смешок, когда первые демоны пробрались сквозь поток болтерного огня к подножию помоста. Им не было числа. Неважно, скольких из них убил Коссолакс.

Он крепче сжал топор.

– Ховайн!  

Темный Апостол опустил пистолет, вытянул руку и прошептал проклятие: конусообразный клин демонов превратился в шипящий ихор.

Но это ничего не изменило.

С рычанием Коссолакс бросил Сизов труд сдерживать бесконечные орды и поднял топор над Хозяйкой. Его гудящее острие окрасило ее бумажную кожу в красный цвет.  

– Останови это. Прежде чем я покончу с тобой.

Глаза Хозяйки переместились с кровавой бойни на него, а затем обратно.

– И что тогда, Коссолакс Отступник? Кто будет кормить команду корабля и поддерживать баланс населения? Кто будет следить за тем, чтобы пушки были заряжены, а печи раскалены? Пожиратели Миров? – Она издала еще один сухой, отрывистый смешок. На ее лице появилось подобие улыбки. – Ты хоть знаешь, когда и где «Завоеватель» в последний раз брал топливо? Или у кого?

Коссолакс фыркнул.

– Я не стану делиться славой.

Госпожа замолчала. Она не отвечала.

– Останови это!  

– С чего ты взял, что это я должна остановить это?

Раздался еще один рык, похожий на тот, что звучал раньше, но теперь громче, ближе, и его дыхание напоминало топу, от жара которой скрипели переборки. С шагами, похожими на шипение сварки, оно вышло из пламени. Это была стихия и эмоция, медь, огонь и ярость, и разум не мог воспринять их в менее абстрактных терминах. Он был вулканом, ходячим извержением ненависти. Сам воздух пылал вблизи него, словно был доведен до такого состояния ярости, которое не могло быть изгнано никаким другим способом.

В этот момент сердца Коссолакса должны были разрываться от сотни разных эмоций. Отчаяния от того, что полтысячелетия амбиций превратились в пепел, что было вполне ожидаемо. Ужас, приемлемый даже для космодесантника и Отступника Хаоса. Любовь, даже к существу, которое он презирал больше всех остальных, можно, было бы оправдать. Но под пристальным взглядом этого чудовища он чувствовал лишь ярость.

«Почему здесь?» – подумал он. – «Почему именно сейчас?»

Почему именно он?

– Повелитель Ангрон, – прохрипела Хозяйка. Ее скелетное тело дернулось, словно она пыталась подняться после длительного сидения, но вместо этого склонило голову так низко, как только позволяло ее крепление к спинке креста. – Мостик ваш. – Младшие демоны закричали, удвоив усилия, пытаясь определить гнев примарха и броситься на оружие Четверки.  

– Нет, – прорычал Коссолакс, крепко сжимая топор и поднимая болт-пистолет над ордой, к багровому овалу лица монстра.

Ему нужно отступить.

Этого нельзя было предвидеть. Никто не мог этого предвидеть.

Мудрее всего будет отойти, чтобы оценить ситуацию и составить план. Он не достиг бы того положения, что занимал сейчас, будучи рабом Гвоздей Мясника, но он более не мог думать о своей ярости.

Ему ничего не оставалось делать, как стоять на пути извержения с оружием в руках и кричать:

– Нет!

Он выстрелил.

Время замедлилось, словно бы чистая ненависть могла искривить его течение. Он слышал взрыв первого снаряда в стволе, затем последующего, когда ракетное топливо воспламенилось и понесло его к цели. Третий снаряд взорвался в пасти демонического примарха, но ничуть его не замедлил. Потому что никто и никогда не убивал богов с болтера. Даже с ненавистью.

И Ангрон зарычал, негодуя на бессилие своего сына. И убил.

Апотекарий Лорехай закричал, разряжая пистолет в грудь отца. Он закричал, когда меч из черной бронзы разрубил его надвое. Руны, начертанные на клинке, вспыхнули, словно пламя во тьме: бессмертная душа Лорехая была втянута внутрь и испепелена. Слишком увлекшись, чтобы заметить судьбу апотекария, Могривар послал струю из своего огнемета в плечо примарха. Из решетки его шлема вырвался сладострастный всплеск статического электричества, когда примарх с горящими плечами, отделили ноги от туловища. Шалок Собиратель Черепов взмахнул своим огромным топором палача. Быстрый, как тень от пламени, Ангрон парировал удар. Топор Шалока разбился о колоссальный цепной топор, зажатый в правой руке примарха, и взрывы пронеслись по всей длине его рукояти, пока не достигли рук. Сила, с которой Ангрон парировал удар, раздробила все кости в обеих руках воина и отбросила его назад, мгновенно свернув шею. Вистис Ховайн даже не пытался бороться. Его отец зарубил его точно так же.

Ангрон. Это имя вихрем пронеслось в голове Коссолакса, когда все лучшие из лучших, кого он собирал на протяжении веков, сгорали вокруг него, как мухи в огненной ловушке.

Ангрон Ангрон Ангрон Ангрон.

– Нет, нет, нет!

Он сжимал курок пистолета до тех пор, пока взрывы не прекратились, и понял, что отступает назад, лишь когда его нога переступила через край помоста и он упал.

Спуск оказался гораздо короче, чем его мучительный подъем.

Он рухнул на командную палубу, как бочка, которую сбросили с края обрывы.

Четверка мертва.

Ангрон расправил крылья и взревел с таким звуком, словно город погрузился в пламя. Заклепки выскочили из переборок. Стекла на терминалах разлетелись вдребезги. Металл вопил и гнулся, плавился, стекал. Сгустки разряженного воздуха вспыхивали, когда реально вкусила вознесение примарха.

Космодесантники Хаоса и Мутилаторы, которых Коссолакс оставил стоять у двери, ворвались внутрь, словно не в силах сопротивляться его натиску. Первые из них разрядили свои болтеры в нагрудник своего чудовищного отца, в то время как вторые доставали все более и более мощное оружие по мере того, сокращали дистанцию.

Коссолакс не остановился, чтобы посмотреть, как они умирают.

Он больше вообще ни о чем не думал. Гвозди Мясника, наконец, отняли у него ту способность. Вместо этого он сделал то, что, как он знал, должен был сделать в тот момент, когда увидел этого разъяренного колосса, выходящего из огня.

Он развернулся, скребя закованными в броню пальцами по палубе в поисках опоры, когда последний из его воинов был убит позади него, поднял свой топор с того места, где он упал, и побежал.

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Лейдис и его братья столпились вокруг широкого трапециевидного купола своего шаттла и смотрели на необычайно перегруженную пустоту. Легкий крейсер класса «Неустрашимый», доставивший их сюда, «Клятва Святого Гремула», отказался нести их дальше, и поэтому они заменили его челноком. Его более простой машинный дух легче разрушался под гексаматическими пытками Корво, в то время как меньший размер дал Лейдису и остальным достаточно времени, чтобы стереть имперскую символику с его корпуса и попросить Джиневу перекрасить его в красный цвет «Пожирателей миров».

Пока остальные смотрели вперед, Лейдис оглянулся назад.

«Клятва» отстала от них на полмиллиона миль, но все еще оставалась массивной - две с половиной мили и двадцать миллионов тонн линейного имперского корабля, темно-зеленая с золотом броня, которая была эффективным камуфляжем на фоне черноты пустоты. Его орудия сверкнули, когда он пересек угол падения местной звезды и вышел на дневной свет, рассвет, поднимающийся над гигантской аквилой, отпечатался на его остроконечном корпусе.

Он улыбнулся про себя, наблюдая, как она умирает.

В смерти в пустоте было что-то искусное. В том, как поэтапно выгорали в атмосфере захваченные притяжением части, а излучение придавало пламени абстрактные формы, прежде чем безвоздушное пространство окружающей пустоты поглощало их обратно. Он был словно пойманное в ловушку животное, борющееся с теснотой прозрачного пакета.

Легкий крейсер разваливался на части под непрерывными залпами бортовых и носовых орудий боевых кораблей «Пожирателей миров», которые сидели в засаде вокруг Мандевилль-пойнт-майорис. Лейдис насчитал их не менее пяти. Они ждали любого повода, чтобы разрядить свои орудия, и «Клятва», до последнего транслировавшая коды имперских ретрансляторов, предоставила его. Даже если бы Лейдис и его братья оставили ее с живым капитаном и командой, у нее не было бы ни единого шанса.

«Клятва» была хорошим кораблем, но она сделала то, что от нее требовалось, и теперь могла умереть.

Пламя погасло в вакууме, последние пылающие фрагменты «Клятвы Святого Гремула» разлетелись, чтобы найти новые пристанища среди газов и обломков, оставшихся от создания системы, чтобы сбить с толку будущих историков. Лейдис отвернулся, присоединившись к своим братьям, которые молча смотрели вперед.

Лейдис был моложе многих своих новых братьев, но ему было не привыкать к тотальной войне.

Он принимал участие в войнах, охвативших все звездные системы. Участвовал в кампаниях по всему сектору, в которых были задействованы многомиллионные силы из всех звеньев имперской военной машины, которые он мог опознать. Ему выпала честь вести войну на Анкоридж Сайленс, когда Крестовый поход на Истребление вышел из варпа для пополнения запасов: пятьсот боевых кораблей Имперского флота и дюжина Орденов Адептус Астартес, перевозящих миллиард людей и машин, направлялись за пределы плоскости галактического диска к шаровому скоплению Му-4 и инопланетной силе, захватившей эти древние звезды.

Но он никогда не видел сборища такого масштаба, какое сейчас происходит вокруг Трибун Калкин.

– Здесь, должно быть, тысяча кораблей, – пробормотала Виа Джинева.

Женщина-оруженосец, единственная среди гигантов-транслюдей, была пристегнута ремнями к своему креслу. Оно принадлежало к короткому ряду кресел в задней части кабины, со свисающими со спинок сидений ремнями безопасности и шкафчиками для оборудования, встроенными в кормовую переборку. Она была вдвое моложе Лейдиса, хронологический возраст - шестьдесят Терранских лет, но выглядела старше. Возраст омрачил ее, но лишь отчасти, благодаря благоприятной генетике и режиму тренировок, доступному оруженосцу Эдема, она находилась в лучшей форме, чем могло рассчитывать большинство женщин ее возраста.

– Две тысячи, – прорычал Корво с кресла пилота «примарис». – И, вероятно, больше.

– И где же?..

Лейдис облизал губы. Они были даже суше, чем обычно.

Как космодесантник, он не испытывал страха, но в присутствии чего-то настолько ужасающего, выходящего за рамки его собственного существования, поскольку он оставался обычным человеком, Лейдис ощущал благоговейный трепет. Нефильтрованная болтовня двух тысяч боевых кораблей и более шипела из базовой вокс-системы челнока, и благодаря совершенному слуху космодесантника он слышал, о чем они говорили. Почему пришло так много таких, как они.

Он знал, что ждет их на Трибун Калкин.

Ангрон.

– Где примарх? – пробормотал он.

Никто не ответил. Если не считать рычания вокса и случайных сигналов оповещения о приближении с панели управления челнока, в кабине царила тишина.

Архор Краснокожий прижался лицом к обзорному щитку, его бионический глаз громко щелкал, когда он жадно всматривался в оживленную пустоту. От военачальника разило застарелым потом, немытыми доспехами и выработавшимися боевыми гормонами. Кожа вокруг его висков вздрагивала, в такт Гвоздям Мясника, пульсирующим прямо в мозгу военачальника. Правая сторона его чернокожего лица была безжизненной и дряблой, а изуродованные изнурительными ударами, соответствующие конечности, гудели от навороченной бионики, но Лейдис завидовал его ощутимой связи с отцом-полубогом.

Все, что было у Лейдиса от его собственного генетического предка, - это изматывающие ночные кошмары и Жажда.

– Вот, – произнес Архор, прижимая бионический палец к колпаку из армагласса. – Наш отец.

Армада Пожирателей миров не была ни упорядоченной, ни статичной. Линкоры боролись за лучшие орбиты вокруг обломков Трибун Калкин, как хищники, соперничающие за тепло и статус в стае. Обломки, оторванные в результате скользящих столкновений, как случайных, так и полностью преднамеренных, загромождали орбиту планеты, подобно зарождающейся кольцевой системе. Во тьме планетарной тени мерцали перестрелки: боевые корабли размером с город сбрасывали на щиты соперников огневую мощь, разрушающую континенты.

Лейдис затаил дыхание, чувствуя что-то сродни смертельному ужасу, когда их челнок проходил под огнем боевых кораблей, в тысячу раз превосходящих их по тоннажу. Изуродованный транспондер челнока выкрикнул в пустоту свои искаженные идентификаторы, и Лейдис практически ощущал дыхание монстров на своей шее, когда они вдохнули его бинарный запах.

Один за другим огромные корабли армады Пожирателей Миров уступали дорогу, соскальзывая в стороны сверху и снизу, пока Лейдис не увидел то, на что указывал Архор.

Линкор висел в густом нагромождении орбитальных обломков, словно гора, окруженная остатками другой. Вокруг него стояла флотилия сопровождающих кораблей. На первый взгляд он принял их за фрегаты и корабельные тендеры, и только из-за сбивчивых сигналов ауспекса челнока Лейдис посмотрел снова и увидел, что это большие крейсера, казавшиеся крошечными из-за невообразимо колоссальных масштабов их родительского судна.

Лейдис видел звездные форты, выдолбленные на астероидах базы и орбитальные верфи, которые объективно были более массивными, и все же, если говорить о кораблях, то ничего из того, что ему приходилось видеть, не могло бы сравниться с этим. Это был «гладиатор пустоты», двенадцать с половиной миль бронзового корпуса и изъеденной брони, испещренной по всей длине глубокими, бескрайними шрамами. Он носил их с такой гордостью, как и любой убийца.

– Что это? – спросил Лейдис.

– Флагман старого легиона, – ответил Архор. В его голосе звучала меланхолия, которой Лейдис никогда раньше не слышал, но он был слишком поражен этим могучим кораблем, чтобы удивляться этому. – Завоеватель.

От волнения у Лейдеса покалывало под доспехами.

«Завоеватель».

Он выдохнул эти слова по слогам.

Имя из мифа, подобающее легенде.

Услышать его, подумать о нем в тишине собственной головы было недостаточно, чтобы он стал реальным. На борту этого корабля находился примарх. Это не сказка. Не притча, которую нужно повторять до тошноты, чтобы предупредить о высокомерии, унаследованном низшими душами от совершенных сыновей Императора, и о том, как опасно поддаваться Красной Жажде и Черной Ярости, а настоящий, живой примарх.

Кто еще, кроме примарха, в конце концов, мог завыть в варпе с такой яростью, что даже навигаторы на борту «Клятвы Святого Гремула» увидели это, не в силах отвернуться, даже когда их лица расплавились, а варп-глаза налились кровью?

Лейдис все еще чувствовал это. Оно тянуло его. Призывая подняться на борт.

– Еще не поздно повернуть назад, – пробормотала Джиневра.

Архор оглянулся через плечо, слюна стекала по его безжизненной губе вниз и по синтетическим пластинам подбородка. На мгновение он выглядел почти сочувствующим. Однако, как только эта мысль пришла в голову, выражение его лица снова изменилось. Лоб Архора опустился, кровеносные сосуды на обоих глазах лопнули и покраснели. Металл заскрипел над головой, когда резкий прилив силы сжал его пальцы на потолочных перекладинах, и Джинева в страхе вжалась в свою аварийную кушетку.

– Было слишком поздно еще до того, как мы пришли, – прошипел он, явно заставляя себя оставить ее в покое и вернуться к обзору вперед.

Лейдис вспомнил тот день, когда он бежал из Эдема и крепости-монастыря Ангелов Грааля. Он явно не приказывал ей уйти с ним, но и не запрещал ей решать, делать это или нет. Он ушел, и она последовала за ним. Рабы Эдема были исключительными во многих отношениях, но если у Джиневы и ей подобных и был какой-то недостаток, то он заключался в их склонности к свободе воли.

Такие качества редко пользовались большим уважением.

– Молчи, – прорычал на нее Лейдис.

Как любили напоминать ему братья, они ценили Джиневу больше, чем его – она поддерживала в исправности их броню и оружие, - но все, что требовалось, чтобы женщина умела, это чтобы один из них щелкнул пальцами.

Она склонила голову и быстро отвела глаза.

– Ты хорошо служишь мне, Виа, – прошептал он. – Ты всегда служила мне хорошо.

– Ты слишком привязался к ней, – заметил Веррот.

Лейдис хмыкнул, отказываясь вступать в полемику.

– Входим в зону действия радиопередачи, – рявкнул Корво.

Пальцами своей механической руки Архор вытер слюну с подбородка, маслянистое мерцание бортовых ходовых огней «Завоевателя» высветило металлические леса, ограждающие его левый борт. Выражение его лица было типично непроницаемым, но налитые кровью глаза были полны ярости. – Откройте вокс...

***

– Сигнал, – протянул мутант у вокса. Он находился в бронзовой крепости, сгорбившись над полукругом подсвеченных красным экранов и коммуникационных трубок, окруженный множеством таких же огромных выродков, одетых в обрывки офицерской формы.

С момента возвращения Ангрона прошло много недель, но с тех пор вторжения демонов из нижних палуб стали происходить ежечасно, и скорость адаптации среди экипажа была неизбежно быстрой. Грубые укрепления из кости, термопласта и латуни выросли, окружая самую важную инфраструктуру, мускулистые звери с бронзовыми копьями и потрепанными автопушками злобно смотрели со своих рудиментарных бастионов.    

– Запишите частотный код и координаты транспондера и поставьте его в очередь в системном банке для ответа, – прошептала Госпожа, и, хотя неуклюжий Мастер Вокса не подал никаких признаков признания ее присутствия, он точно так же заполнил частотный код и координаты транспондера. – Левые двигатели на полную мощность, – продолжила она, проходя сквозь стены вокс-бастиона и дрейфуя по палубе. – Главный двигатель на одну восьмую. – Словно сработав при ее приближении, свинцовые жалюзи на смотровых люках с грохотом опустились вслед за ней. Прямые трансляции с внешнего корпуса отключились. Энергия была списана с астронавигации и главного двигателя, что вызвало несколько стычек среди их деградировавших экипажей, которые были быстро и жестоко подавлены. Тревожный гул генераторов поля Геллера, готовящихся к зарядке, пронзал Коссолакса насквозь, словно дух Бдительного Ховейна находился у него за плечом, нашептывая варп-координаты ему на ухо. – Выводите нас с орбиты и переводите на полный ход к ближайшей безопасной точке перехода на L-два. Отключите все системы для перехода в варп.

Слишком рассерженный, чтобы сидеть, Коссолакс поддался импульсу, и вскочил со своего трона и начал расхаживать по комнате. Он ненавидел себя за слабость, но не мог заставить себя остановиться, с треском разжимая и сжимая кулаки на все еще не заживших костяных доспехах.

Остановившись перед троном из черепов, он нажал руну активации вокса, вырезанную из меди, в панель на подлокотнике.

– Как скоро «Завоеватель» будет полностью готов к выходу в реальное пространство?

Голос на дальнем конце связи был заглушен милями внутренних переборок и сдерживающих полей, которые ему пришлось пересечь, чтобы добраться до него. Обычная баржа космодесантников могла полагаться на жесткие линии связи, но это была не обычная баржа.

– Температура в печах достигнет максимума через час, лорд-регент. По моим оценкам, еще два-три часа, чтобы достичь координат перевода. – Коссолакс не узнал голос. Судя по глубине и характеру, это был один из людей-рабов, чьи генетические линии он отбирал на предмет послушания и мутационной чистоты еще до того, как заново открыл «Завоевателя».

– Этого времени недостаточно, чтобы отвести всех моих воинов с Трибун Калкина. Отложи это.

– Лорд регент, я пытался. Корабль отменяет все мои команды.  

Коссолакс мгновение прислушивался к фоновым помехам, прежде чем ответить.

– Уберите печников. Плазменный огонь не может достичь температуры без подпитывающих его тел.

– Лорд регент, со мной здесь только два человека, и это ты...

– У вас есть приказ.

С этими словами Коссолакс убрал палец с вокс-руны на подлокотнике трона, отключив связь, прежде чем смог услышать еще какие-либо оправдания.

Он проклял своего отца.

Для этого ему нужен Моггривар. Даже Ховейн мог бы сделать больше, чтобы повлиять на задержку, чем эти смертные техники.

Прошедшие недели должны были предоставить ему достаточно времени, чтобы найти замену из боевых отрядов, но Ангрон вмешался в планы Коссолакса, как мог только Ангрон. Коссолакс пытался заблокировать палубу примарха, перекрыв все возможные пути входа или выхода силовыми полями, затопил ее плотоядными газами, выставил охрану, но Коссолакс мог сдерживать Ангрона не больше, чем свою ненависть к нему.

Примарх спустился на Трибун Калкин, чтобы присоединиться там к бойне, и превратил давно готовившееся завоевание Коссолакса в фиаско.

Пожиратели Миров массово покидали свои посадочные площадки, чтобы перейти на сторону Ангрона. Для многих это была первая встреча с неистовой яростью их отца. Коссолакс знал, что это был преобразующий опыт, и неудивительно, что он сломил то немногое здравомыслие, которым еще обладали его воины. Ангрон, с Пожирателями Миров, провел последние недели, сокрушая город за городом, неся такие потери, которые можно было бы легко предотвратить, если бы они нанесли удар по каждому городу одновременно, как намеревался Коссолакс.

Тем временем Повелители Ночи, Гвардия Смерти и былые наемные командиры-ренегаты, находившиеся под его влиянием, тихо вернулись на свои корабли и растворились в анархии.

Коссолакс почувствовал укол ярости, который, на этот раз, был полностью вызван им самим.

Он тысячелетиями трудился над восстановлением своего Легиона.

Что когда-либо сделал Ангрон, чтобы заслужить ту мощь, которой он обладал?

Все, чем он когда-либо являлся, было подарено ему, все, чего он добился, было навязано ему другими. И теперь он вернулся, как будто мог просто забрать все это обратно. Легион. Флагманский корабль.

Коссолакс оскалил зубы и нахмурился.

В этой вселенной не могло быть двух существ, менее похожих друг на друга, чем Коссолакс Отступник и его отец. Коссолакс отказался дрейфовать, подниматься или терпеть крушение, поскольку течения варпа диктовали его судьбу. Он обратит это возмущение себе на пользу.

Он сможет использовать возвращение Ангрона на благо своих амбиций.

– Сигнал, – снова протянул Вокс Мастер.

Это был пятидесятый оклик за эти полчаса.

Его союзники, возможно, и сократили свои потери, но за недели, прошедшие с возвращения Ангрона, точки Мандевилля системы никогда не были свободны от прибывающих кораблей Пожирателей Миров. Какое-то раз в тысячелетие объединение Ангрона, «Завоевателя» и резни, которую они устраивали вместе, зажгло маяк в варпе, который мог видеть каждый Пожиратель Миров по эту сторону Разлома. Флот Коссолакса уже вырос в двенадцать раз, и еще больше продолжало прибывать, воинственное вокс-оборудование «Завоевателя» было переполнено требованиями системных военачальников и пиратских королей поговорить со своим примархом, услышать его голос и погреться в ауре его адского присутствия.

Как будто Ангрону было не все равно.

Даже когда Ангрон разделил смертность своих сыновей, Коссолакс мог по пальцам одной руки пересчитать Пожирателей Миров, которых он терпел в своем присутствии. Десять тысяч лет спустя после этого оскорбления небрежное презрение его отца все еще жгло, как пощечина в челюсть.  

– Что вам нужно от моего корабля? – пробормотал он себе под нос.

Он не был ни беспокойным берсеркером, ни дураком, как тысячи людей, которые сейчас вливаются в систему, отчаянно желая броситься в любой крестовый поход, в который их мог бы повести их обреченный полубог-отец.

Он был Коссолаксом, Отрекшимся Хаоса, и он будет править.

– Вокс-Мастер, – прорычал он.

Уродец в порванном офицерском белом мундире изобразил раздражение, как будто его донимал голос, который он не мог точно распознать, и поднял голову.

Единственным выстрелом из своего болтера Коссолакс спокойно уничтожил его, беспорядочно размазав неуважение к себе по двухсот семидесяти градусному массиву считывающих устройств связи.

– Вокс, – повторил он.  

Второй коренастый офицер стоял по стойке смирно.

– Лорд-регент?

Коссолакс опустил болт-пистолет к коленям.

Жужжание в голове ослабло.

Так было лучше.

– Ответь на последний вызов и соедини меня.

***

Маленькая коробочка, подвешенная над ним, жужжала и потрескивала, как будто внутри нее находилось насекомое, сердито рвущее бумагу. Шака наблюдал за этим, слишком любопытный, чтобы не понять, что он делает внутри одноместной торпеды и почему, поскольку черная сетчатая передняя часть ящика вибрировала в такт шуму, как кляп во рту человека. Экраны с гипнотически успокаивающими помехами заполнили поле его зрения. Толстая подушка ограничивала его движения редкими подергиваниями в ответ на случайные удары Гвоздей.

Маленькая коробочка снова задрожала.

– Это Коссолакс Отступник, «Завоеватель». Отвечай. С кем я говорю?

Шака зарычал, содрогаясь, когда Гвозди больно вонзились в покрытую шрамами серую плоть его мозга. Коссолакс. Он знал это имя. Знал его и ненавидел. Он тряхнул головой, чтобы заставить голос затихнуть, но защитная набивка абордажной торпеды ограничивала его движения. Его последователи предпочитали держать его изолированным и скованным.  

Он не знал почему.

– Потому что ты чудовище, созданное чудовищами, – произнес его Ангел. – Они боятся тебя, и они правы.

Шака кивнул сам себе. В этом была доля правды. Где-то. Он отбросил эту мысль, прежде чем Гвозди смогли наказать его за то, что он скрывал нечто столь глубокое.

При мысли о Коссолаксе ему захотелось развернуться и бежать, хотя он и не знал почему. И пока не сделал этого. Как бы сильно он ни хотел, он не верил, что сможет. Притяжение Ангела было слишком сильным.

– И что ты будешь делать, когда найдешь меня?

Шака почувствовал кислый мясной запах отцовского презрения откуда-то из-за своего плеча, и улыбнулся.

Сразиться с Ангроном еще раз?

Или, может быть, просто сразиться с ним и убить, чего всегда жаждала какая-то его часть?

Он размял челюсть, и провел языком по сломанным зубам, напоминая себе, как нужно говорить.

– Я еще ... не решил... пока.

– Что это было?

Шака в замешательстве уставился на маленькую дрожащую коробочку.

– Услышь его, – передразнил Ангел. – Гоняясь за мечтами, я убедился, что они умерли тысячи лет назад.

– «Завоеватель» и его флот покинут систему в ближайшие несколько часов. Я приглашаю вас всех подняться на борт и поклясться в верности примарху.

Шака повернул голову, насколько позволяло тесное пространство торпеды, и бросил взгляд через плечо. Вопреки всей вероятности, поскольку для этого там явно не было места, его Ангел зарычал на него в ответ. Кровь и ошметки мяса стекали с ржавого железа его зубов, глаза тлели, как угли в красной яме.

Он снова повернулся к коробке.

– Он знает, что я пришел за ним.

На мгновение в коробке воцарилось молчание.

– Следующего предложения не будет, – донеслось из него по прошествии нескольких секунд, а затем отключилось.

Торпеда затихла. Стена помех продолжала шипеть, гудеть и плеваться у него над глазами, но это уже не оказывало того успокаивающего эффекта, который оказывало раньше.

Коссолакс.

Ему было знакомо это имя.

– Убей его и забудь, – сказал Ангел.

Шака подумал об этом еще немного.

– Да...

***

Захваченный шаттл пересек необычайно плотное силовое поле и скользнул на ангарную палубу, которая оказалась достаточно большой, чтобы вместить «Клятву Святого Гремула» целиком.

Сотни боевых кораблей, лихтеров и других легких летательных аппаратов нетрадиционной конструкции уже приземлились перед ними, очевидно, там, где заблагорассудится их пилотам, заполняя каплями красной брони гигантский ангар, словно бы им разрезали животы. Воины Архора прибыли не последними, и оболочка силового поля, бурлящая на огромной открытой стене ангара, продолжала вздуваться и выплевывать космические корабли, словно море твердые породы. Силовое поле было термодинамическим барьером, достаточно пористым, чтобы беспрепятственно пропускать крупные объекты, такие как шаттл, но в оболочке «Завоевателя» чувствовалось что-то умышленно извращенное. Она растекалась по кузову, тянулась, скапливаясь между сегментами брони подобно вязкой жидкости и заметно сдирала лакокрасочное покрытие, прежде чем позволить судну пройти.

Пока Лейдис наблюдал, взрыв озарил яркой вспышкой их шаттл, красно-черный боевой корабль «Громовой ястреб», который был на полпути через силовое поля, изверг свои пылающие внутренности на палубу.

У Лейдиса похолодело внутри. Казалось, что с таким же успехом это могли быть и они.

– «Завоеватель» счел наш корабль достойным, – заключил Корво. Теперь он был один за пультом управления, Архор и остальные удалились в кормовые отсеки, чтобы подготовиться. – Вы можете выразить благодарность, в любое удобное для вас время.

Когда они пролетели дальше, снижаясь относительно плоскости палубы, отдельные капли в толпе стали видны лучше. Те, кто не просто высыпал из своих десантных кораблей и не начал сражаться, казалось, устремлялись к дальнему концу ангара. Лейдис увидел там большую приподнятую платформу. Вероятно, это была стоянка для какого-то тяжелого транспорта, о создании которого Империум давным-давно утратил знания или оборудование, и который сейчас стоял пустой, окруженный зубчатым валом из разбитых посадочных модулей, сбитых за попытку приземлиться на этом конкретном открытом пространстве. Четверо крупных людей в блестящих, почти прозрачных красных доспехах стояли на страже по углам. Судя по их размерам и профилю, они могли быть терминаторами, но в их вооружении и очертаниях было что-то, чего Лейдис раньше не видел и не мог назвать.

Его нервное предвкушение росло.

– Там, – сказал он, поднимаясь со своего места и указывая вниз. – Я вижу проход. Он узкий, но...

Скривившись, Корво запустил магна-мельты, подвешенные к тупому носу шаттла, и расширил узкое пространство. Развернув шасси, он опустил их в расплавленную жижу, растекавшуюся по палубе из выпотрошенного «Грозового Ворона», стоявшего у борта. В этом не было строгой необходимости, но Корво не терпелось воспользоваться шансом выстрелить из орудий шаттла, и поэтому он выстрелил. Несмотря на сомнения, которые бурлили у него внутри, Лейдис не мог отрицать, что в воздухе было что-то схожее с вседозволенностью, что возбуждало его.

Посадочная ступень шаттла впилась когтями в плиту палубы, а затем вздрогнула, когда шаттл опустился на свое место и зафиксировался.

Лейдис почувствовал, слабую дрожь внутри, когда корабль подчинился более воинственной гравитации «Завоевателя».

Пока Корво заглушал двигатели и возносил молитву измученному духу шаттла, Лейдис поднял свой болтер и держал его как талисман.

Они только что приземлились на «Завоевателе». Глориана. Построенный для господства над пустотой в то время, когда Император Человечества еще ходил.

Он поймал себя на мысли, насколько иначе все могло бы сложиться, если бы Он все еще был среди них. Если бы Он не пал, защищая Терру. Проложила бы галактика тот же путь к упадку, свидетелем которого стал Лейдис? Вынудил бы фундаментализм его братьев встать на тот же путь? До этого момента он никогда не задумывался, был ли Империум с самого начала несовершенным проектом или же Императора подвела слабость его преемников.

В конце концов, Лейдис не был истинным сыном Ангрона. Он не унаследовал ересь, но сам выбрал ее. Несомненно, с его стороны было логично задавать эти вопросы, хотя, как напомнил Архор своей оруженосце, для них было уже несколько поздно.

Он яростно тряхнул головой, словно отгоняя их прочь.

Он всегда считал, что наихудшая разновидность сомнений - это та, на которые нет ответа.

Все было намного проще, когда он просто проглатывал доктрину Ордена, вообще не думая об этом. Человеческая жизнь прекрасна и драгоценна, по крайней мере, так учили капелланы Эдема, семя, которое Император разбросал по темному и враждебному космосу. Отнять жизнь, даже ту, которая позволила растратить себя впустую из-за недостатка Его света, было грехом, который необходимо было искупить.

Один удар плетью за отнятую жизнь. Полный лунный цикл в Башне Чистилища, наедине с Жаждой большего зла, за наслаждением убийством.

Лейдис провел в Башне больше времени, чем с собственными братьями. На его спине было больше шрамов, чем кожи. Это дало ему много времени, чтобы утолить Жажду и обдумать все, что было не так в Империуме Человечества.

– Вы готовы? – В дверях каюты появился Архор Краснокожий.

За то время, которое потребовалось шаттлу, чтобы перехватить курс «Завоевателя» и пристыковаться, предводитель успел привести себя в полный порядок. Медная окантовка его доспехов снова засияла так, как не сияла уже несколько месяцев. Его красный плащ был выглажен и обработан стальной щеткой, обнажив нанесенные на него зазубренные символы, которые Лейдис даже не замечал на нем. К его доспехам были прикреплены обрывки пергамента с письменами на языке, который Лейдис не мог прочесть. Старые пятна крови, по-видимому, нанесенные повторно. Он также надел шлем. Лейдис видел его в нем всего один раз. В правой руке предводитель держал топор с тяжелым лезвием. В левой руке он сжимал плазменный пистолет сложной конструкции, украшенный радиаторами и вентиляторами, которые составляли половину огромной массы оружия.

Он с ног до головы походил на Пожирателя Миров.

Веррот, Стрикид и Лестраад собрались позади него.

Их изношенные, грязные и не сочетающиеся друг с другом пластины были отполированы до такой степени, что Лейдис почти мог разглядеть различные оттенки краски под слоем грязи. Лейдис вгляделся в их лица без шлемов, ожидая увидеть там отражение растущего возбуждения, которое он ощущал. Стрикид был сломлен. Лестраад безумен. Веррот же был словно змеей. Визор Архора, конечно, не выдавал ничего, кроме блеска его линз.

– Я готов, – ответил Лейдис.

– Готова, – эхом отозвалась Джиневра.

Оруженосец переоделась в кроваво-красный комбинезон и кремовый панцирь, верхний слой одеяния слуги Ордена. Она вытащила из кобуры ручной работы автопистолет, оснащенный оптическим прицелом, проверяя легкость извлечения, и проверила заряженность и чистоту выгравированного ствола, прежде чем вложить его обратно в кобуру. Это оружие было драгоценной семейной реликвией с выгравированными фигурами ангелов, вручающих меч ведьме, инопланетянину и еретику на филигранной рукояти. На противоположном бедре она носила меч с крестовиной в виде ангельских крыльев и гранатовым навершием.

Лейдис хмыкнул.

– Приступаем, – прорычал Корво.

Здоровой рукой Архор отодвинул панель от стены и набрал короткую последовательность команд. Спусковая рампа начала опускаться, шум и ярость главной штурмовой палубы «Завоевателя», проникла в открывшийся задний отсек шаттла.

– Пришло время встретиться с нашими братьями, – сказал он.

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Лейдис видел толпу при входе и был готов к ней, но шум, доносившийся со штурмовой палубы, все равно застал его врасплох. Это был вой поврежденных вокспередатчиков, гул выходящей из строя силовой брони. В воздухе стоял запах ржавчинч. Он был спертым и несвежим на вкус, оставляя жирное ощущение на губах из-за скопления оружейного масла и продуктов химического распада боевых гормонов космодесантников. Он сворачивался на языке, покалывая нейроглотку, раскаленный от расщепляющего жара, исходящего от великого множества космодесантников Пожирателей Миров, намного большего количества, чем, как предполагал Лейдис, существовало в галактике. Только в этом ангаре находилось, должно быть, десять тысяч человек, и кто знает, сколько их было в других местах, серди экипажей кораблей и на борту их собственных судов.

Он инстинктивно пригнул голову, когда откуда-то с другого конца ангара рявкнул болтер. Из другого места донесся ответный грохот, словно волки рычали друг на друга над полем боя.

Спустившись по трапу, он наткнулся на космодесандника, который выпал из давки. Его линзы горели так, словно отверстия в шлеме были пробиты хеллганом, а из погнутой решетки донеслись агрессивные звуки, когда Лейдис отпихнул его обратно в толпу.

Пожиратели Миров толкались дальше, большинство из них выглядели так же разношерстно, как группа Архора, а в некоторых случаях еще хуже. По одному или по двое они выбирались из своих боевых кораблей, которым с радостью мог управлять орк, словно опьяненные враждебностью, витавшей в воздухе. Большинство космодесантников в ангаре составляли ренегаты и пираты, воины-одиночки с треснувшими шлемами или дикими, потерянными взглядами, как будто незнающих, кто они такие и что происходит вокруг них.

Среди них были и те, кого Лейдис в глубине души надеялся найти, ибо если не здесь, на «Завоевателе», то где?

Истинные Пожиратели Миров.

Они выделялись, как кастет на окровавленном кулаке, узнаваемые даже среди буйства красок и знаков на броне, собравшиеся численностью в роту или больше вокруг урчащих боевых кораблей и одетые в огромные доспехи из соответствующей брони. Техножрецы в капюшонах сновали вокруг них, ухаживая за грохочущими боевыми машинами, в то время как окровавленные боевые штандарты и трофейные шесты развевались в горячем дыхании их двигателей.

– С дороги, – прорычал Архор, рубанув в давку плоской стороной своего топора.

Корво развернул свой тяжелый болтер боком, как силовой щит, в то время как Лестраад оглядывался по сторонам с дикими глазами, а Стрикид просто вытянул одну руку, словно бы ощупывал стены шаттла и удивлялся, почему их там нет. Веррот улыбнулся, предвкушая мучительную смерть с каждым жизнерадостным кивком Пожирателю Миров, рычащему ему в лицо.

Лейдис держал свой болтер наготове, не зная, стрелять в толпу или нет. Это превращалось во что-то больше похожее на абордаж, чем на прием, о котором он думал.

– Держись между нами, – приказал он Джиневре, держа болтер одной рукой и грубо подталкивая оруженоску вслед за Верротом и остальными.

Оглядываясь назад, он подумал, что лучше было бы оставить ее присматривать за шаттлом. Смертная могла слишком легко погибнуть здесь.

Лейдис оглядел безумное, пенящееся море звериных шлемов и покрытых шрамами лиц, как будто только внешний вид мог подсказать ему, у кого из этих воинов были Гвозди Мясника, а у кого нет. Архор не хотел или не смог многое рассказать ему о том, что делали имплантаты, как они функционировали и как их можно было получить. Но теперь он был здесь, и все Пожиратели Миров, которые, как ему казалось, все еще находились в галактике, шумели вокруг него.

Они все были такими свободными.

Здесь он получит ответы на все вопросы, которых так жаждал.

– Где Ангрон? – Взревел Лейдис, внезапно охваченный разочарованием из-за их медленного прохождения через ангар.  

С воем перенапряженной гидравлики он направил свой болтер на толпу и открыл огонь, скосив полдюжины ближайших к нему воинов. Неподалеку прогремели ответные залпы. Один из поверженных воинов, булькая, сел обратно, на его груди виднелась череда масс-реактивных ранений.

Лейдис опустил болтер и зашипел.

– Где он? – спросил он.

– Он был на ... хнннг! - планете, – ответил ему Архор, и его Гвозди Мясника пробудили в нем прилив воинственности, когда он протиснулся в пространство, созданное Лейдисом. Кровь запеклась на решетке его шлема, когда он ткнул Пожирателя Миров в лицо тыльной стороной своего топора. – Он вырезает трупопоклонников из Трибун Калкин до последнего черепа и капли крови.

– Тогда почему мы здесь, а не там? – зарычал в ответ Лейдис.

Корво сплюнул на палубу.  

– Чтобы принести клятву на крови Отступнику, конечно же.  

– Коссолакс - хозяин этого корабля, – сказал Архор. – Я знал его когда-то, и с тех пор он стал могущественным. Он командует сильнейшими воинами и пользуется высочайшей благосклонностью богов. Преклоните перед ним колени, и, возможно, он вознесет и нас тоже. Примарх этого не сделает.

Лейдис хмыкнул, пытаясь удержать Джиневру, но только для того, чтобы оказаться втянутым в драку с крупным воином в шипастых доспехах, беспорядочно украшенных белыми ромбовидными узорами. Еще больше воинов в похожих доспехах, по меньшей мере человек пятьдесят, вываливались из нагромождения упавших пласталевых балок и остывающей металлической жижи, которая частично погребала под собой небольшую флотилию абордажных торпед со смятыми носами.

Его сапоги заскрипели по палубе, когда более крупный и тяжелый воин оттолкнул его назад. Он активировал магнитные зажимы, и всем телом откинулся назад, пока Пожиратель Миров пытался высвободить свои руки из захвата Лейдиса и просунуть пальцы под его шлем.

Лейдис чувствовал привкус горелого мозгового вещества в дыхании, вырывающемся через решетку воина. Мощный гормональный каскад, вызванный Гвоздями Мясника, имел химический запах, который Лейдис узнал, и придал другому воину прилив сил, которому он изо всех сил старался противостоять.

Предупреждающие сигналы доносились из систем его брони, когда его суставы согнулись в положения, для которых силовая броня Mark VIII не была предназначена.

Он не обращал на них внимания.

– Хнннг! – прорычал воин, впиваясь пальцами в перчатках в мягкие волокна, расположенные вокруг горла Лейдиса, словно намеревался оторвать ему голову.

Он увидел, что Веррот был занят тем же самым. Количество воинов, высыпавших из своих абордажных торпед, вбило клин между ними и остальным боевым отрядом. Джиневра, находившаяся теперь ближе к Верроту, чем к Лейдису, выхватила свой искусный пистолет из кобуры и бросила взгляд на Лейдиса.

– Стреляй. В этого. Ублюдка, – прошипел он сквозь перчатку, сдавливающую ему трахею.

Она открыла огонь, автоматические пули безвредно застучали по броне Пожирателя Миров.

Его враг просто зарычал на него.

Краем глаза он уловил какое-то движение и услышал хруст керамита. Он рискнул отвести взгляд и увидел, что Веррота уже не было там, где Лейдис видел его в последний раз. Он лежал на земле в десяти ярдах позади с пробоиной от какого-то рога в своем помятом нагруднике.

На его месте скрючился огр из красного мяса и кровоточащего керамита.

Лейдис разинул рот.

Его хватка ослабла, а сила покинула его.

Это существо было Космодесантником, или когда-то им являлось. Лейдес не мог себе вообразить, что с ним случилось с тех пор. Ростом в двое выше Лейдиса, оно возвышалось над раскинувшимся вокруг побоищем. Только боевые корабли были крупнее, да и то не все. Его броня выглядела прочной и толстой, а отдельные пластины стягивались, словно мускулы. Голова же, была немного больше, чем у обычного космодесантника, но из-за двух керамитовых гор, составлявших его плечи, она казалась крошечной. Слияние лица и шлема сделало черты его лица мертвенно-розовыми, а череп заостренным и лысым. Его зубы представляли собой кривые бронзовые выступы, а глаза светились резким радиоактивным зеленым цветом. Пара тяжелых рептилоидных крыльев свисала с его спины, словно пары подвешенных скелетов.

Джинева повернула свой автопистолет, когда оно, фыркая, рванулось к ней. Шквал автоматных очередей с жужжанием устремился к нему, но тварь была так неправдоподобно быстра, что она промахнулась. К счастью для нее, он проигнорировал ее, вместо этого растоптав Стрикида, словно космодесантник был сделан из тюков соломы, и добрался до Лестраада. У воина-отступника в обеих руках было по топору, но монстр снес его голову с плеч еще до того, как тот увидел, что происходит, и почти бессмертный космодесантник лежал убитый, словно для этого и не потребовалось никаких усилий. Кровь хлынула из разорванной шеи Лестраада и свернулась, прежде чем смогла попасть на броню Пожирателя Миров, обвившись вокруг его огромного тела, как змея, отпугнутая прикосновением керамита.

– Повелитель! – Закричала Джиневра, поспешно корректируя прицел, когда монстр прорвался прямо сквозь Корво и поравнялся с Архором.  

На лице Джиневры отразился неподдельный ужас.

Предводитель выпустил раскаленную добела струю из своего плазменного пистолета, которая отскочила от брони нападавшего, прежде чем монстр схватил его за горло и отшвырнул на девять футов от палубы.

Лейдис почувствовал, как горячее, наглое прикосновение величия пробежало по его шее. Сейчас перед ним находился настоящий чемпион Пожирателей Миров.

Лейдис чувствовал себя раздираемым на части.

Разве не этого он искал здесь?

Но, несмотря на все, чем он пожертвовал, чтобы зайти так далеко, он все еще оставался космодесантником – братские узы все еще что-то значили.

Тем временем Пожиратель Миров в боевом снаряжении с ромбовидным рисунком воспользовался моментом, повалив Лейдиса на землю и вытащив бронзовый нож из мешочка плоти, который, по-видимому, был частью его плакарта.

Лейдис, однако, все еще держал в руке свой болтер.

Теперь, когда между ними появилось свободное пространство, а его рука освободилась, он сделал два выстрела в нагрудник воина и еще один в плакарт, разбив керамит и сбив его с ног, если не убив сразу, прежде чем прицелиться в чемпиона.

Лейдис всегда отличался меткой стрельбой.

Сержант Алкайос из Десятой роты однажды похвалил его за острый глаз и способность пускать кровь на любом расстоянии.

Лежа на спине, он выпустил очередь, и пули рикошетом отлетели от непробиваемого черепа чемпиона и взорвались в толпе.

Он отвернулся от бьющегося Архора, затем дернул головой, как будто испытал внезапный укол боли изнутри.

– Я не ... – прорычал он голосом, похожим на голос колонны «Хищников», катящейся по дороге, усеянной трупами в броне. – Я не... хнннг!

Лейдис выпустил еще одну очередь по телу зверя, которую тот проигнорировал так же уверенно, как и ту, что попала ему в голову, сосредоточив взгляд на разреженном воздухе между Лейдисом и тем местом, где поднимался Веррот.

– Нет! – взревел он, отбрасывая Архора в сторону и молотя кулаками по пустоте, с которой, казалось, разговаривал.  

Лейдис подавил желание выстрелить еще раз.

Это не принесло бы ему никакой пользы.

Он опустил болтер к груди, наблюдая, как чемпион трансформировался у него на глазах, уменьшаясь до размеров, больше соответствующих размеру его головы, вновь поглощая крылья, в то время как багровые черты его лица смягчались и бледнели, и он превращался в фигуру изможденную, бледную и отвратительно уродливую, и кричащую что-то о своем «Ангеле».

Пожиратели Миров, с которыми боролись Лейдис и Веррот, отступили, огрызаясь и дергаясь, как бешеные собаки на длинной цепи, отчаянно желая сражаться и убивать, но вместо этого их потянуло подхватить своего борющегося чемпиона и оттащить его обратно к месту крушения, оставленному их торпедами.

В других местах битва продолжалась без них, каждая банда отступников и убийц-одиночек жаждали пролить кровь своих братьев в этом самом символическом месте.

Лейдису пришло в голову, что это и есть свобода.

Веррот направил свой болт-пистолет в сторону отступающих Пожирателей Миров, не желая отпускать их так легко.  

– Все здесь сумасшедшие, – высказал он свое мнение, но прежде чем он успел нажать на спусковой крючок, с центральной платформы донесся шквал огня из тяжелого оружия, похожий на вокс-сигнал. Несколько десятков ближайших к помосту Пожирателей Миров упали, заставленные замолчать одной лишь огневой мощью, в то время как Лейдис, Веррот и Джинева, повторив действия тысяч других, опустили оружие и как один повернулись к помосту.

Пришел Коссолакс Отступник.

***

Обшитый медью «Лендрэйдер» откатился от края платформы с рычанием своих демонических двигателей. Его сдвоенные автопушки произвели еще один предупредительный выстрел, а Терминаторы Отступники и неповоротливые Хелбруты, расставленные по всему ангару, безвозмездно передали сообщение. Когда эхо рассеялось, нестройный рев поврежденных вокс-горнов отряда Мутиляторов возвестил о появлении на платформе Коссолакса Отступника.

Платформа была спроектирована так, чтобы вместить жестоко вооруженный боевой корабль Ангрона «Грозовую птицу», и выдерживала его «Ленд Рейдер» без жалоб, но под тяжестью бронированной поступи Коссолакса она заметно содрогнулась. Воздух тоже вздрогнул. Он стал маслянистым и густым, вибрирующим от воя сотен, работающих на холостом ходу, боевых кораблей и посадочных модулей, от ядерного гула тысяч и тысяч бронированных космодесантников.

Коссолакс позволил себе на мгновение насладиться этим.

Целый легион.

Гвозди Мясника покалывало от того, что Ангрон невольно вывалил ему на колени.

Им было под силу уничтожить любой мир за пределами Терры и Пожиратели Миров никогда не собирались вместе в таком количестве со времен Терры.

Его не волновало, что это Ангрон, а не он, созвал их, или что их одобрительный рев теперь предназначался не ему.

Ангрон был настоящей бурей.

Услышав его вой, Пожиратели Миров опустили бронированные ставни и подняли паруса, мчась сломя голову по ветру, и рискуя быть опрокинутыми и разбитыми о скалы эмпирея. Функционально он был стихийным божеством, которое не терпело никакого поклонения, не терпело никаких подношений и не отвечало ни на какие молитвы, кроме тех, которые могли быть вознаграждены кровью. Однако сила, связывающая отца с сыновьями, оказалась настолько глубока и не подчинялась изменчивым законам расстояния и времени. Коссолаксу не обязательно было понимать или любить его. Ангрон и Пожиратели Миров были связаны общей кровью и взаимной ненавистью.

Когда он позвал, Пожиратели Миров не смогли удержаться и откликнулись.

Коссолакс подошел к трибуне на краю платформы. Мутиляторы были заняты тем, что сдерживали толпу. Громилы размером с Терминаторов врезались в толпу, их оружие жужжало, пилило, щелкало, скулило, когда они выдавливали все более смертоносные варианты из своих кулаков в промежутках между ударами.

Ангар раскачивался от силы десятков тысяч человек и сотен отдельных участников ближнего боя. Большинство из них были Пожирателями Миров только по названию. Их доспехи были представлены во всех вариантах, известных Империуму Человечества и богам Хаоса. Космические корабли, которые доставили их на «Завоеватель» с их собственных кораблей, были такими же грубыми и выносливыми. Но примарх все равно призвал их, так же, как и тех, кто был облачен в красную и медную броню и собрался под потрепанными остатками знамен старого Легиона.

Все, кто проливает кровь, восхваляют Кхорна. Хотят они того или нет.

Кто-то однажды произнес эти слова. Возможно, утомительный Несущий Слово питомец Кхарна. Тогда он не понимал их, но теперь знал больше, чем могла бы выучить одна душа.

Независимо от наследия и крови, все эти воины по духу были Пожирателями Миров.

Возвышаясь над шумной ордой с края платформы, Коссолакс обнаружил, что разрывается между противоречивыми побуждениями обратиться к ним так, как он намеревался, или приказать командной палубе отключить когерентное поле и отправить непослушную кучу из них в пустоту.

Начать заново с первых принципов и чистого генного семени было заманчивой мыслью.

Гвозди Мясника отозвались одобрительным покалыванием, но он подавил слишком краткий всплеск удовольствия.

«Завоеватель» не допустил бы этого.

Корабль никогда особенно не заботился о недолговечном микробиоме, который колонизировал его залы, но, когда команды Коссолакса стояли между ним и битвой, или, когда он активно угрожал ему, он всегда находил средства отказать ему.

В свете возвращения Ангрона он не мог избавиться от убеждения, что «Завоеватель» щадил своих воинов с определенной целью.

Цели Ангрона.

– Я Коссолакс Отступник, – прокричал он, сделав свой голос глубоким и громким, передавая его через вокс-рупоры отделения Мутиляторов и спутниковые усилители, которые его инженеры установили по всему ангару, так что сотни его версий рычали почти в унисон над каждым очагом хаоса. – Я лорд-регент Двенадцатого, – продолжал он, хотя его вступительное слово все еще разносилось над отдаленными помещениями палубы. – Я убивал своих братьев на Генне. Я предал человечество на Истваане. Я стоял рядом с нашим отцом, когда он предавал Нуцерию огню, и я поливал землю Терры кровью миллиардов людей, которые когда-то приветствовали нас как спасителей. Примарх вернулся, чтобы снова вести войну.

Пожиратели Миров отреагировали на его заявление кровожадным воем, стуча цепными топорами по нагрудникам и стреляя в воздух из болт-пистолетов. Когерентное поле колебалось, как будто, в конце концов, оно могло выйти из строя само по себе, его нестабильность заставляла звездные поля, которые можно было видеть сквозь него, истекать кровью.

– Ангрон не видит никого, кроме меня. Он ни с кем не разговаривает, только со мной. Мое слово- его слово, – взревел он, приказывая воинам утихомириться. – В течение часа «Завоеватель» пересечет точку Мандевилля в этой системе и войдет в варп.

Неважно, что он не знал об их цели. «Завоеватель» явно знал, что у Ангрона на уме, и этого ему пока было достаточно. Ангрон никуда бы не пошел, если бы в конце путешествия не было резни эпохального масштаба.

– У вас сейчас нет времени возвращаться на свои корабли, поэтому вы останетесь здесь на время нашего перехода.  

Он широко раскинул руки, купаясь в восхищении Легиона.

Его Легиона.

– А потом, братья мои, я дам вам кровь.

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

«Завоеватель» и сопровождающий его флот направились в великие межзвездные сумерки. Для стороннего наблюдателя он светился все ярче, а его щиты окружал ореол из множества безымянных цветов. Опираясь на свой мощный двигатель, питаемый кровью, потом, слезами и душами тысяч людей, трудившихся внутри, он прожег дыру в ткани реального пространства.

Пламя нереального прорвалось сквозь рваную прореху. Невнятные крики и эхом отдающиеся мольбы проклятых разносились в безвоздушной пустоте, пока корпуса приближающихся кораблей не задрожали в знак сочувствия. Когти с другой стороны проверили целостность границы. Моргающие глаза, которые могли бы поглотить целые миры в своих орбитах, открылись и выглянули наружу, только чтобы отшатнуться, когда «Завоеватель» вонзил свой шипастый нос в рану.

Устроившись на своем скрытом троне, на скотобойне из мяса и меди, демоническое существо, ставшее Хозяйкой, вглядывалось в водоворот эмоций и безумия, который составлял варп.

Она делала это без страха.

«Завоеватель» теперь был таким же кораблем варпа, как и кораблем пустоты, поскольку она, в свою очередь, стала его созданием, отбросив то человеческое существо, которым, как иногда верила часть себя, она все еще оставалась. Они эволюционировали дальше потребности в чем-то столь ограничивающем, как Навигатор. Глазами без век она могла видеть сверхъестественные потоки варпа, подмечать его водовороты, течения и выпуклости, определять его опасные отмели и предвидеть надвигающиеся штормы.

Те же самые чувства позволили ей ощутить маяк, который сиял издалека через бесформенный, не имеющий направления океан.

Это был не Астрономикон, пылающий маяк, который ориентировал все путешествия в галактике на Терру, как когда-то говорили, что все дороги вели к римской столице Старой Земли. Коварством Разорителя этот свет был скрыт от Империума Нигилус, но свет этого маяка, хотя и отличался, горел тем же невыносимым пламенем. Это был свет Императора, Анафемы, и для такого существа, как она, встреча с ним была сродни осмотру поверхности солнца невооруженным глазом.

И все же это был пункт назначения Ангрона, куда «Завоеватель» потребовал, чтобы она отправилась.

– Да, господин, – пробормотала она про себя сквозь тонкие, как иглы, зубы.

Мир назывался Малакбаэль. Это она могла интуитивно понять по узорам в варпе. Она не знала, что ожидало Пожирателей Миров там, но если Император в древние времена поместил там одно из Своих великих творений, то это, несомненно, было достаточной причиной для Ангрона пожелать увидеть, как оно сгорит.

И это, как и полагалось, было для нее достаточной причиной.

***

Шака Бескровный ворочался на твердой металлической койке. Камера была пуста. Дверь заперта с обеих сторон. Его собственные воины боялись его, даже когда он спал. Он совершенно не помнил, как оказался здесь.

Его воины, тем временем, отступили в соседние коридоры и забаррикадировались, бросив жребий, чтобы решить, кто останется подле него, чтобы усмирить его в том случае, если он проснется до окончания полета. Но он не проснулся, еще нет, даже когда пробормотал что-то во сне и перевернулся на другой бок, отводя глаза, которые уже были полузакрыты от снов, в реальность которых мало кто из ныне живущих мог поверить.  

– Нет, – пробормотал он, протягивая руки, чтобы схватиться за что-то, к чему нельзя было прикоснуться.  – Нет… Я не буду… Не позволяй этому… Нет...

Полторы тысячи футов адамантия и стали и единственный тонкий, как сон, пузырь реальности отделяли его от ужасов прошлого, но варп в Нигилусе был неспокойным, и в этом корабле было что-то особенное.

Его прошлое никогда не казалось таким близким.

***

Глаза Коссолакса резко открылись.

Его древняя плоть была слишком дисциплинирована, даже если разум все еще находился в полуобморочном состоянии, чтобы просыпаться с криком, но панические вопли, которые он услышал внутри своего черепа, принадлежали ему. Моргая, словно оживший труп, он огляделся. Группа комнат, которые он занимал, дышала вокруг него, как спящее животное, их острая мебель шептала в такт грубому прохождению «Завоевателя» сквозь варп.

Путешествие в варпе было благодатной почвой для дурных снов.

Изначально эти покои предназначались для примарха, когда он еще был смертным и, по крайней мере, теоретически нуждался в таких удобствах, хотя даже тогда Ангрон редко ими пользовался.

За годы, предшествовавшие вознесению примарха к демонизму, это пространство стало использоваться как хранилище многочисленных даров и подношений, которые он накопил за время Великого Крестового похода и обращения в Ересь. В этих комнатах можно было обнаружить сделанное вручную сокровище с наковален Ноктюрна, подарок, который Магнус с Просперо десятилетиями собирал специально для своего брата, жемчужину короны потерянной империи ксеносов, или другую неучтенную жертву привидения к согласию. Как только предметы попадали в распоряжение Ангрона, ко всем к ним одинаковым с одинаковым презрением. Он никогда не заботился о материальных благах и едва признавал существование артефактов, редко даже прикасаясь к ним сам, прежде чем выбросить. Но они были его собственностью, и любой артефакт, связанный с примархом, давал власть тем, кто наденет его корону.

Деревянные манекены в три раза выше человека были одеты в обрывки доспехов. На стеллажах тускло поблескивало затупленное оружие. Другое оружие висело на стенах рядом с трофеями кампании и штандартами, сорванными с древков вражеских знамен. Не было ни стазисных полей, ни сознательных усилий по сохранению, и все же звук крови, падающей на пол с обнаженных клинков, не ослабевал, как и в течение десяти тысяч лет. Металлы, которые должны были рассыпаться в пыль тысячелетия назад, каким-то образом сговорились сиять, такие же острые, как и в тот день, когда они были похоронены, под окрашенным, в красный свет люменов, стеклом.

На первый взгляд, эта комната могла бы сойти за покои любого имперского адмирала или магистра Ордена лоялистов, если бы не странная привычка сувениров переставлять себя, когда никто не видит.

Когда Коссолакс был более чем обычно разъярен, оружие располагалось ближе, словно стремясь схватить его. Когда он был разочарован или в отчаянии от того, как низко пал его бывший легион после предательства при Скалатраксе, знамена былой славы и полузабытых триумфов неизменно попадались ему на глаза.

Другой мебели было немного. Ангрон презирал комфорт и тех, кто в нем нуждался. Коссолакс не мог припомнить, чтобы когда-либо видел его сидящим, и никогда - неподвижным, хотя было бы ложью сказать, что он хорошо знал примарха. Ангрон, как известно, никогда не спал. В редких случаях, когда абсолютная усталость брала верх даже над примархом, Гвозди Мясника давали ему не более нескольких секунд, прежде чем разбудить в одурманенной сном ярости.

Неудивительно, что Ангрон к концу был совершенно безумен. Все в примархах было продумано до мелочей. Когда они ломались, то ломались так, как простые смертные не могли себе представить.

Коссолакс же спал, но в вертикальном положении, окруженный реликвиями легиона. Ему больше не представлялось возможным освободиться от своих доспехов, а их масса делала непрактичным возвращение на свою старую койку.

Он научился терпеть это, как научился приспосабливать свои ожидания к новым вызовам эпохи.

Роскошные двери в дальнем конце зала со скрипом приоткрылись, и небольшая когорта рабов, оповещенных о его пробуждении, осторожно зашаркала внутрь. На них были бежевые халаты,  а ноги в сандалиях шаркали по потертому ковру. Первые, кто добрался до него, несли уплотненные лестницы, которые выдвигались и соединялись в строительные леса вокруг него. Они установили их, в то время как другие подходили с медными подносами и чистыми полотенцами. Все это время Коссолакс оставался неподвижным, терпя их внимание, пока визжащие ручные инструменты счищали раковые наросты на его броне, а мыльная вода, тряпки и ароматические масла стирали следы беспокойного ночного сна с его лица.

Коссолакс не всегда был могущественным.

Еще до возвращения Ангрона на свой корабль он остро осознавал скоротечность власти и ни разу не принимал ее как должное. Ангрон, раб с Нуцерии, невольно ставший галактическим военачальником, несомненно, знал это так же хорошо. Быть могущественным – значит создавать образ власти.

Пока слуги трудились над своим ритуалом, Коссолакс почувствовал, что возвращается к воспоминаниям, которые пробудили его ото сна.

Он никогда еще не был так близок к смерти, как тогда.

Мстительные ангелы Императора месяцами преследовали корабль Коссолакса, отбирая раненых, барахтающихся и слабых из его эскорта, пока от него ничего не осталось. В тот день «Завоеватель» оставил его умирать. Капитан Шака, его командир в те времена, когда он еще мог узнавать кого-либо, наконец, окончательно лишился разума и сбежал, оставив Коссолакса и разбитые остатки его штурмовой роты на произвол судьбы. Коссолакс честно сражался на протяжении всей Ереси Хоруса, но именно в тот день он поклялся отомстить несправедливой и безразличной вселенной и сделал свои первые неуправляемые шаги к тому, чтобы стать чемпионом Темных Богов.

В тот день он поклялся никогда не отдавать свою судьбу в чужие руки и никогда не подчиняться чужому правлению.

Дрожь разочарования прорвалась сквозь его самоконтроль.

– Я не собираюсь быть пассажиром на своем собственном корабле, – пробормотал он себе под нос.

Пока «Завоеватель» оставался в варпе, ничего не оставалось, кроме как ждать. Это было единственное, что Пожиратели Миров делали исключительно плохо. Их сон никогда не был спокойным, и их спорадические попытки тренироваться не редко заканчивались кровопролитием. Им не хватало терпения или психической устойчивости, чтобы отвлекать себя во время долгого путешествия обязанностями, не связанными с насилием.

Это уже был более длительный перелет, чем Коссолакс предпринял бы на корабле Пожирателей миров, и он мысленно смирился с потерей десятой части своих новых воинов в битвах, в результате несчастных случаев или членовредительства к тому времени, когда он, наконец, узнает об их пункте назначения.

Неохотно он пришел к выводу, что на борту было только одно существо, помимо самого Ангрона, которое могло обладать этой информацией.

Хозяйка.

Пока он размышлял о неприятной идее заключения мира с духом, заявившим права на контроль над его кораблем, в приоткрытые двери вошел оруженосец одетый в красный плащ поверх тяжелых бронзовых доспехов. Тралл был увешан мышечными трансплантатами и громоздкой аугметикой, что приближало его к космодесантнику настолько, насколько это было возможно для человека мужского пола после подросткового возраста. Коссолакс предпочитал пользоваться услугами таких отморозков для охраны своих личных покоев. Пожиратели миров были ненадежны и дико непредсказуемы. Те, кто был в здравом уме, имели привычку становиться амбициозными.

У подножия эшафота воин-раб опустился на одно колено и распростерся ниц на ковре.

– Простите за вторжение, лорд-регент, – прорычал он, и его голос, благодаря хирургическому вмешательству, звучал глубже обычного человеческого. – Я бы не пришел, если бы это не было срочно.

– Ты нашел мне подходящего Варп-Кузнеца на замену Могривару?

Оруженосец покачал головой.

– Дело не в этом, господин.

– Тогда говори.

–Чемпион, называющий себя Бескровным. –  Воин сглотнул, ни поднимая лица от пола. – Он на свободе.

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

Лейдис, Корво и Веррот по очереди удерживали Архора, чтобы он не покалечил себя или не убил кого-нибудь из них, пытаясь сделать это. Соприкосновение с силами варпа, будь то атаки псайкера зеленокожих или прямые путешествия в эмперии, всегда усугубляли регулярные психические припадки предводителя. Однако даже для него это путешествие стало болезненным.

Корво нашел удерживающее кресло в аварийном хранилище под грузовой палубой и установил его в двигательном блоке, где оно могло перекачивать энергию прямо из маленькой печи шаттла. Лейдис предположил, что этот шаттл использовался для перевозки особо ценных заключенных, а также экипажа, или, по крайней мере, был полностью оборудован под это. Электрические ограничители подключались непосредственно к нервной системе заключенного, что показалось Лейдису элегантным решением, но не таким, которое было рассчитано на огромные размеры и силу Архора.

Что бы ни делали «Гвозди Мясника» с мозгом Архора, они были более чем равны способности кресла препятствовать им, и сломанные сервоприводы и синяки на теле Лейдиса, служили этому подтверждением.

Когда наступала смена его братьев, Лейдис расхаживал по десантным палубам, стуча сапогами по помещениям с пустыми койками, поглощенный мыслями об Архоре и «Гвоздях Мясника».

Что и кому он должен доказать, чтобы заполучить такую силу? Он вспомнил, какая сила была в руках Пожирателя Миров, когда воин Бескровного душил его. Это была сила, которой он хотел обладать.

То, что у Гвоздей были недостатки, причем совершенно очевидные, его не волновало.

Он хотел их.

В тех редких случаях, когда и Веррот, и Корво оставляли кабину без присмотра, он садился в кресло второго пилота и жадно смотрел на корабли Пожирателей Миров, разбросанные по ангару, словно металлолом из перевернутой машины по переработке металла. Он жаждал оказаться там, взять то, что искал, но даже он понимал, что сейчас были не лучшие времена для того, чтобы бродить по «Завоевателю» в одиночку. Каждый человек мог рассказать истории о кораблях и их экипажах, погибших в безумии варпа, и каждый имперский солдат знал, что эти истории были правдой. Лейдис сам видел подобные события, но никогда на корабле космодесантников или любом другом корабле такого размера, и уж точно не в такой степени, какой он наблюдал из обзорного щитка кабины шаттла. Какой бы пагубный эффект ни оказало путешествие на Архора, он тысячу раз подтверждался среди Пожирателей Миров.

Лейдис с горечью подумал, и не в первый раз, что он единственный воин на борту «Завоевателя», который не имел Гвоздей Мясника; насмехались ли над ним за его спиной Корво, Веррот и даже Стрикид. Он страдал от желания сорваться.

Это лишь усиливало его желание.

Стрикид оставался единственным членом отряда, который не дежурил с Архором. Он был слишком ненадежен, чтобы ему можно было доверять.

Лейдис сомневался, что отряд – это вообще подходящее слово для того, чем они сейчас были. С гибелью Крайтна на Гремулиде, Лестраада, убитым Бескровными, и Архором, выведенным из строя, пусть даже на время их путешествия, они были не более чем бандой. Корво уже начал открыто рассматривать возможность перейти в более мощный отряд и, несмотря на очевидный риск, все больше времени проводил на палубе среди Пожирателей Миров.

Когда Стрикид молча сел в кресло пилота примарис и уставился в ближайший обзорный портал, Лейдис понял, что его послал за ним Веррот.

Настала очередь Лейдиса.

– Последние несколько часов он не успокаивался, – ухмыльнулся Веррот, усаживая их разъяренного военачальника обратно в кресло, когда Лейдис вошел, чтобы сменить его.  

– Варп… – Джиневра зевнула, покачала головой и наклонилась вперед, чтобы приложить холодный компресс ко лбу Архора и стереть кровь с его подбородка. – Нестабилен, – закончила она. Она выглядела так, словно дни в пути состарили ее. Ее лицо от усталости покрылось морщинам. Если она, когда и считала, что обязанности слуги ордена обременительные, то оказаться в подчинении у команды отступников было еще более суровым испытанием. Она была единственной среди них, кто не спал, потому что никто не позволял ей этого делать.

То, что она оставалась верной, было своего рода чудом. Он часто задавался вопросом, было ли это чертой ее характера, достойной восхищения, или же говорило о недостатке ума. Он предположил, что предательство приобретает другой оттенок, когда оказывается ближе к дому.

– Если бы я не знала его лучше, то решила бы, что... что... – Ей все еще не хотелось произносить это имя вслух. – Это Ангрон каким-то образом воздействует на него.

Хлопнув Лейдиса по спине так, что он похолодел, Веррот поднялся и ушел, оставив его и его измученную оруженоску наедине.

– Я. Шел. Искал. «Завоевателя». Однажды. – Попеременные удары тока от нейроразъемов кресла вынуждали Архора дергаться, слова срывались с его губ без всякой связи и интонации. Лейдис встал за креслом, обхватив руками высокую спинку и прижав плечи военачальника. – Давно. В прошлом. Но. Ангрон. Тогда. Уже. Ушел. Я. Никогда… Никогда... – Он начал дергаться, слезы стекали с его безумных глаз, прерываясь, когда «Гвозди Мясника» впились ему в виски. – Никогда. Не видел. Своего. Отца.

Дженевра пробормотала короткую молитву, отступая назад. То ли из невежества, то ли по привычке, то ли в надежде, что ее хозяин еще последует здравому смыслу, она упорно читала те же молитвы Императору и Великому Ангелу, которым ее научили на Эдеме.

Это слишком забавляло Лейдеса, и он не препятствовал этому.

Она устало опустилась на один из верстаков.

– Где? – Архор начал молотить руками. Лейдис отвернул лицо, чтобы уберечь его от ударов военачальника, и сильнее прижал его плечи. – Где. Сейчас. Ангрон?

Веррот не лгал.

– Почему они делают это с собой? – тихо спросила Дженевра, как будто размышляя вслух, а не задавая искренний вопрос.

Архор откинулся на спинку кресла, когда примитивный машинный разум отреагировал на его агрессию ударом, достаточно мощным, чтобы перегрузить его нервную систему.

Это успокоило его на минуту или две.

Лейдис ослабил хватку на шее военачальника и воспользовался короткой передышкой, чтобы расслабить мышцы. Даже в бреду и полубессознательном состоянии Архор был намного сильнее, чем Лейдис мог мечтать стать без «Гвоздей Мясника».

– Они делают это ради силы, – ответил он.

– Ценой этого? – Ее взгляд переместился на Архора, обмякшего в кресле и рычащего в полусне от шока. – Деградация тела. Разрушение разума.

Сидя в своем кресле, Архор начал потеть, Гвозди Мясника разгоняли его метаболизм до такой степени, что его бессознательное тело не могло его сжечь.

Лейдис повернулся к Джиневре.

– Ты знаешь, чему меня научил Архор?

– Вы часто жаловались, что он ничему не научил вас.

Он подавил смешок.

– Справедливо, но не совсем. Но он показал мне, что я был прав. Что у меня все еще есть братья. Как ты думаешь, почему я покинул Эдем? Тебе никогда не было любопытно?

– Говорят, что любопытство - это порождение лени, господин.

– Действительно.

Лейдис вздохнул. Воистину, идеологическая обработка этой женщины погубила ее. Тем не менее, вспомнив свои одинокие дни в башне Чистилища на Эдеме и то время, которое он потратил на то, чтобы понять, что хочет, ему пришлось признать, что женщина была права.

– Возможно, ты действительно права. Насколько я помню меня не настиг ни один момент откровения. Ни прозрения. Иногда мне хочется, чтобы это все-таки случилось, хотя бы для того, чтобы я смог лучше тебе все объяснить сейчас. Если бы у меня появилась возможность вернуться в Эдем, чтобы выслушать еще одну проповедь о Благодати Сдержанности или Милосердия, то я бы сделал это, хотя бы для того, чтобы огреть капеллана Дрео Книгой Сангвиния и убежать с ней в ночь. На Королине IV, когда Черная Ярость почти поглотила меня, а мои братья прижали меня к земле и потащили кричащего с поля боя, я хотел бы сказать, что перебил их всех и ни разу не пожалел об этом.

Он задумчиво взглянул на Джиневу, прищурив глаза, как будто жаждал вызвать отвращение, которого так и не последовало. Это был первый раз, когда он вслух упомянул об Изъяне. На Эдеме это считалось преступлением, караемым обескровливанием и смертью для них обоих.

Здесь же это было интересным развлечением.

– Они были такими глупыми, – продолжал он, – они носили свое лицемерие, словно броню. Они убили миллионы людей ради Императора, который больше не присматривал за ними, а затем наказали себя за то, что считали этот поступок грехом. Они отрицают свою Жажду, даже когда она исходит к ним от Него, хотя это единственный источник силы, который, подобно Гвоздям, может позволить им одержать верх над своими врагами. Вот почему я ушел, Джиневра. Я ушел, потому что они неправы. Кровь священна, Джиневра. Она прекрасна. То, как она выглядит, пахнет и имеет вкус. Даже звуки, которые он издает, покидая тело. И я был благословлен видеть это. Я не сломлен. Я возвысился над своими братьями на Эдеме. Это я понял после всех тех лет, когда убивал во имя Его, умоляя Дрео об отпущении грехов терзая себя кнутом или во время тянущегося одиночества, но ничего из этого не утоляло моей жажды. Я пришел к пониманию, что во вселенной есть истина, более великая, чем та, которой свободно делится Реклюзием. Каждый день я ожидал, что меня разоблачат за вероотступничество, растущее в моем сердце, и с каждым днем, когда этого не происходило, я становился все увереннее в своих убеждениях. У Ордена не было ответа ни на один вопрос на то, в чем, как они заявляли, они были хранителями. И когда я встретил Архора на Гремулиде, я...

Он помедлил, облизывая пересохшие губы.

– Когда я встретил Архора, он научил меня тому, что я всегда знал. Что я был прав. Вот что для меня «Гвозди Мясника», Джинева. Они - истина, которую я искал все это время. Они - смысл, который мне нужен. Сила, которую я заслуживаю.

– Но...

Лейдис покачал головой, прерывая ее предупреждающим рычанием. Она устала, но это не было поводом для сомнений. Однако он едва сдержал улыбку, когда осознал, что она лишь неуверенно начинает делать то, на что он всегда считал ее неспособной, - думать самостоятельно.

Возможно, она простая смертная.

Она не могла поступить правильно.

– Больше никаких вопросов, – сказал он, крепче сжимая плечо Архора, когда военачальник снова начал неуверенно сопротивляться. – Иди и отдохни. Здесь ты мне больше не нужна.

Она покачала головой.

– Слишком много нужно сделать.

У Лейдиса возникло ощущение, что она лжет.

Ему стало интересно, пережили ли ее сны те же потрясения в варпе, что и сны Архора, и какие призраки мучают ее, если это так. Ересь Лейдиса наверняка многих огорчила

– Поспи, – сказал он. – Я приказываю.

Она потерла глаза, как будто не осознавала, насколько устала, пока Лейдис не упомянул об этом. – Когда Корво вернется, чтобы заменить вас, господин. Я отдохну, когда вы это сделаете.

– Я не уверен, что Корво вернется на этот раз.

– Повелитель?

Лейдис раздраженно вздохнул. Обычно не было ни достаточно крупной взятки, ни достаточно страшной угрозы, чтобы заставить Веррота держать свой раздвоенный язык за зубами. Так было до тех пор, пока не появилась информация, которой действительно нужно было поделиться.

– Мы перехватили сообщение с командной палубы, что лорду Коссолаксу требуются услуги Варп-Кузнеца, чтобы заменить убитого на Трибун Калкин. Я был с тобой все это время, но он сказал Верроту, что намерен выдвинуть свою кандидатуру. – Лейдис сомневался, что они увидят его снова, и не потому, что он будет служить Варп-Кузнецом у Коссолакса.

– Кто такой Варп-Кузнец? – Спросила Джиневра.

– Так Пожиратели Миров называют своих технодесантников.

– Лево...  

Джиневра повернула голову к небольшому круглому смотровому окну с другой стороны двигательного блока. Из него открывался вид на ангар за хвостом шаттла. Она выглядела задумчивой, словно идея покинуть отряда была ей чужда и никогда бы не пришла в голову, даже если бы ее предоставили такую возможность.

Звук выстрелов по внешней броне вывел ее из задумчивости. Изначально Лейдис решил не обращать на них внимания. Вряд ли это был первый раз, когда враждующие банды ангара стреляли друг в друга и под их перекрестный огонь попадал шаттл.

– Лейдис. – Веррот заговорил по воксу, подтверждая уверенность Лейдиса в том, что отступник был неспособен провести десять минут в одиночестве. – Я у грузовой рампы со Стрикидом. Тебе нужно спуститься сюда, сейчас же.

Лейдис глубоко вздохнул, прежде чем активировать вокс.

– Не будь дураком, Веррот. Я не могу оставить Джиневу наедине с...

– Возьми человека с собой.

Лейдис нахмурился. По воксу донесся треск болтерного огня, на долю секунды опередивший звуки ударов по корпусу шаттла. Он услышал что-то похожее на боевые кличи, искаженные помехами, но явно приближающиеся.

– Но сделай это быстрее.

***

Помимо особо опасных маневров, связанных с переходом в варп-пространство и обратно, не существовало более опасного занятия для варп-корабля, чем полное погружение в эмпирий. В варпе было потеряно больше кораблей, которым суждено было закончить свое путешествие, превратившись в массу дрейфующего космического скитальца, чем когда-либо было уничтожено в бою. Для такого фундаментально развращенного корабля, как «Завоеватель», эти опасности были не столь велики, но ни одно судно не путешествовало по Морю Душ без риска.

Низшие демоны, безмозглые создания с грубыми инстинктами и наполовину сформировавшимися намерениями, кричали, сгорая на поле Геллера, в то время как высшие сущности, достаточно опасные, чтобы имитировать подлинный интеллект, следовали в горящем следе корабля, ожидая пикосекундного провала в поле, которое позволило бы им подняться на борт.

Даже с закрытыми смотровыми порталами и отключенными прямыми трансляциями, поле Геллера проецировало сияющий мыльный пузырь физической реальности вокруг чудовищного судна, корабль в варпе оставался царством кошмаров. Эпидемии безумия захлестнули палубы, вспыхивали убийства, самоубийства и попытки саботажа - все это было спровоцировано самым настойчивым из голосов в голове восприимчивого смертного. То, что было характерно для любого Имперского линейного корабля, становилось еще более характерным для корабля, набитого Пожирателями миров и их рабами.

Хозяйка была связана с «Завоевателем» очень, очень давно и знала свое дело.

Большинство новичков предпочли остаться на своих собственных десантных кораблях и были надежно заперты в ангаре на время перелета. Другие, с более многочисленными отрядами и большими амбициями, разошлись по соседним палубам, прежде чем корабль смог всех вместить, и начали сражаться друг с другом за право управлять ими. Предоставленные самим себе, они поглощали боевые отряды, уже находящиеся в залах «Завоевателя», или были поглощены ими, затем прибывала новая кровь, и цикл повторялся заново. Хозяйка видела, как это происходило, снова и снова. С момента падения Ангрона на Терре «Завоевателю» пришлось встать под знамена дюжины военачальников.

В конце концов, они все перестарались. Лишь сам «Завоеватель» оставался вечен.

В попытке защитить свой корабль от пассажиров, она отгородила враждующих чемпионов друг от друга переборками, силовыми полями, пустыми пространствами и тяжелыми огневыми точками.

Несмотря на все меры предосторожности, она чувствовала, как безумие проникает в ее корабль извне и изнутри.

Не существовало более опасного занятия для варп-корабля, чем полное погружении в эмпиреи – разве что с Ангроном с Нуцерии на борту.

Она могла бы принять и более смертоносные меры, чтобы подавить вспыхнувшее на борту корабля насилие, если бы ее внимание не привлекло нечто более невозможное.

За «Завоевателем» следили.

Физическое расстояние в эмпиреях было субъективным. Время не линейным. Все вокруг было частью бесконечности. Каждое время протекало сейчас. Армада Ангрона следовала за ним лишь в самом широком смысле, влекомая варп-следом за «Завоевателем» и направляемая маяком Малакбаэля, так что был, по крайней мере, внешний шанс, что его корабли прибудут в нужное место в примерно то же время. Но активно искать и следить за другим кораблем было практически невозможно без могущественной демонической помощи или прямой воли богов. Хозяйка не верила, что смогла бы сделать это сама.

И все же за «Завоевателем» следили.

Масса второго корабля составляла примерно восьмую часть массы «Завоевателя», и он имел более резкий профиль, лишенный тяжелой артиллерии и бронировки линкоров класса «Глориана». Битва в реальном пространстве между двумя судами была бы столь же односторонней, сколь и короткой, но их преследователь пробивался сквозь водоворот фальшивых красок и мучений, как идеально приспособленный хищник, его нос был рассчитан на скорость в море, лишенном всех пространственных реалий, чтобы можно бы рассчитать такую концепцию. Пламя демонов на его щитах обозначало его корпус, и в великом костре Нарождённого Хозяйка отметила очертания носовой башни, носовых батарей и килевых орудий, но ничего, что указывало бы на его принадлежность.

Антропоцентрическое представление о расстоянии между ними сократилось, когда таинственный корабль подошел к траверсу достаточно близко, чтобы вечно мерцающий косяк огня душ проскочил между их щитами.

Хозяйка уже однажды видела подобный корабль.

Шестьсот лет назад, до поражения Ангрона на Армагеддоне.

Он был серебряным.

***

Не существовало такого корабля, который смог бы обогнать в варпе боевой корабль Серых Рыцарей. Сеть гексаграммного щита отражала враждебную среду прежде, чем она могла соприкоснуться с освященными серебряными доспехами. Если использовать земную метафору, то он был ледоколом, использующим неизвестные большинству Империуму знания, чтобы проложить проходы, на которые корабли были просто не способны.

Покинув Врата Красного Ангела и исследуя варп в поисках источника галактического призыва Ангрона, Грауц Теломан и его Братство Тринадцати оказались в тысячах световых лет от нужного им места, и не на той стороне Цикатрис Маледиктум.

Для любого другого корабля Адептус Астартес или Навис Империалис потребовалось бы путешествие длиной в несколько месяцев по одному из стабильных варп-проходов в Разломе.

Но даже Цикатрис Маледиктум был не в силах бросить вызов «Мечу Дионы».

Разъяренный варп обжигал себе пальцы, тщетно пытаясь пробить защиту, и бесполезно крича на всех языках, присущих людям, ксеносам и богам, с каждым упущенным световым годом. Вопли Нарождённого, брошенного на серебристое пламя ее корпуса, пробивались сквозь сплетенные слои экранов, проникали в разум смертных каждый раз, когда слуги корабля прислушивались к помехам в трубке аугмиттера усилителя или позволяли своим глазам следить за бегущей линией на мониторе рабочей станции.

Из сорока тысяч членов экипажа едва ли дюжина покончила с собой после отлета с Армагеддона или нуждалась в эвтаназии со стороны бдительных членов экипажа. На обычном корабле Астартес уровень потерь был бы в сто раз выше.

Стоя в одиночестве в солярии корабля, под освещенным золотыми лучами потолочным окном, в котором бушевал неспокойный варп, Граций вглядывался в имматериум, чувствуя, как он отшатывается от его взгляда, даже когда он удалялся от носа «Дионы», ища мимолетные проблески пророчества среди его хаотичных узоров.

Куда бы ни направлялся Ангрон, у него было непреодолимое преимущество перед «Мечом Дионы», но таков был варп. При наличии достаточной воли или благосклонности физическое расстояние могло бы стать всего лишь первым вариантом в бесконечном множестве возможностей.

Древний флагман XII легиона представлял собой чудовищное судно. За долгие века его броня утолщилась, затвердела, как извращенный панцирь, в то время как его орудия, казалось, удлинились и умножились. Его нос окроплял багровый цвет, словно он совсем недавно наелся плоти какого-то другого судна. Шрамы на его бронзовой обшивке говорили о великих битвах на Терре, Истване и Арматурии, о войнах, с которыми Граций был знаком, и о других, которые были утеряны даже в знаниях Серых Рыцарей, о которых не знал никто, кроме тщеславных костей этого чудовища.

Не сводя глаз с линкора Пожирателей миров, Граций возвысил свой старческий голос в песнопении. Осколок извращенной бронзы, застрявший в его ноге, сдвинулся внутри мышцы, поворачиваясь, как стрелка компаса, к северному магнитному полю, реагируя на то же психическое притяжение, которое привлекло всех Пожирателей Миров в Империум Нигилус на сторону Ангрона.

Граций сосредоточился, превозмогая боль, и продолжил петь.

Он мог последовать за примархом куда угодно.

Ангрон не без причины захватил свой бывший флагман. Силы, обитающие в варпе, часто оставались непостижимы, но они не действовали без собственных причин. Ангрон взял реальный, осязаемый курс по причинам, которые Граций еще не успел разгадать. И если он надеялся сделать это до того, как примарх достигнет места назначения, то Грацию нужно было замедлить его.

Он должен добраться туда первым.

К счастью, в варпе существовала не одна сила, и не две, объединенные общей целью.

Приближаясь к кульминации своего заклинания, он высоко поднял свой посох Немезиды, не обращая внимания на спазм боли в поврежденной ноге, и с грохотом опустил его на кафельный пол. Энергия разлилась по соляру, из-за чего переборки содрогнулись, а тяжелый купол из армированного стекла задребезжал в своей тяжелой раме. Варп за пределами зашипел и начал обесцвечиваться.

Любой гражданин Империи, участвовавший в таком обряде, который только что совершил Граций, осудил бы все это как низкопробное колдовство, но варп зависел от контекста.

Дар Императора делал божественным все, к чему прикасался. Он должен был верить, что любой поступок Серого Рыцаря, направленный на защиту человечества, чист по определению.

Если бы он этого делал, то не было бы спасения от его сомнений.

Он поднял глаза и, не улыбаясь, тяжело дыша, наблюдал, как свет, падающий через обзорный портал, меняется с кроваво-красного на яркий, кошмарно-розовый.

***

Лейдис стрелял, спускаясь по грузовому трапу с борта шаттла. Пожиратель миров в клепаной броне Марк II выскочил из-под крыла боевого корабля «Штормовой Орел» и попал под залп осколочно-фугасных снарядов. Поток болтерного огня расколол нагрудник воина, оторвав ему руку, но он все равно продолжал двигаться, как дредноут сквозь бурлящую реку, прежде чем выстрел в голову окончательно уложил его.

Лейдис хмыкнул, оценив узор брызг, который жертва оставила на теле «Штормового Орла», и уже переключился на другую цель.

Они были повсюду. Он выбрал себе цель.

Воин с диагональными черными полосами на броне, в шипастых наплечниках, украшенных отрубленными головами и мумифицированными руками, выпрыгнул из-за носа шаттла, оглядываясь по сторонам, как будто ища кого-то, кого можно убить. Первый залп Лейдиса пригвоздил его к фюзеляжу, второй пробил его насквозь и размазал по тридцати квадратным футам корпуса.

У Лейдиса не было проблемы попадать в них, но космодесантники любого вида требовали феноменальных усилий для их убийства.

Лейдис опустил болтер ровно настолько, чтобы рассмотреть матовый металл кольцевого прицела и верхней части ствольной коробки. Вокруг открытого люка шаттла валялись бронированные тела в различном состоянии расчленения, уложенные в виде кольца дерева, четко очерчивая линию прицела и радиус действия болт-пистолета Веррота.

И в этом ангаре были заперты еще тысячи людей.

– Почему они нападают на нас? – крикнул Лейдис.

– Они нападают на все подряд, – огрызнулся в ответ Веррот.  

Одним ботинком он стоял у подножия трапа, а другим - на палубе «Завоевателя», верхняя часть тела извивалась, словно зачарованная змея, уклоняясь от воющего берсерка «Пожирателей миров» и цепного топора в его кулаке. Увернувшись от впечатляюще дикого выпада, он восемь раз ударил воина ножом сквозь мягкие уплотнения, прикрывавшие горло между горжетом и шлемом, прежде чем тот успел опомниться.

– Я не знаю почему, и, честно говоря, мне все равно.

Пожиратель Миров рухнул к ногам Веррота и скатился по трапу на палубу. Веррот слизнул кровь со своего ножа.

– Мы не можем сдерживать их здесь, на открытом месте, – сказал Лейдис.

– В самом деле, брат? Ты так думаешь?

– Это ты позвал меня сюда.

Словно для того, чтобы продемонстрировать его точку зрения, еще один Пожиратель Миров вылетел из-за «Штормового орла», припаркованного прямо напротив боковой рампы шаттла.

Стреляя из болт-пистолета, он зацепил наплечник Веррота, из-за чего воин оступился, оставив Стрекида в одиночестве у подножия трапа. Сбитый с толку, он взмахнул своим полностью заряженным болтером, словно дубинкой. Лейдис услышал, как болтер ударился о голову Пожирателя Миров, но воин едва замедлил шаг, схватив Стрикида и неустойчиво стоявшего Веррота и повалив их обоих на землю. Пандус прогнулся под весом трех падающих космодесантников, опасно раскачиваясь, когда они покатились к полу ангара. Лейдис изменил позу, когда земля под ногами покачнулась, Джиневра разрядилась с пронзительным, но свирепым звуком "па-па-па-па" менее чем в полуметре от его уха.  

– Вернись внутрь, – крикнул ей Лейдис, затем повернулся к Верроту, который яростно вырывался из рук берсерка «Пожирателей Миров». – Нам нужно просто закрыть люк и позволить им убивать друг друга здесь.

– Веришь… или... нет... брат… Я не... дурак.

Стрикид оттащил разъяренного Пожирателя Миров от Веррота, схватив берсерка сзади, в то время как Веррот поднял свой болт-пистолет, чрезмерно тщательно прицелился и разнес лицо воина с расстояния ярда.

Кровь брызнула на всех.

Лейдис стер ее с лица и рук. Он чувствовал, как сила пробежала по его мышцам, а в душе разгорается пламя. Заставив себя поднять свой болтер а не просто спуститься вниз и ввязаться в рукопашную схватку у подножия трапа, он застрелил еще одного Пожирателя Миров как раз перед тем, как его цепной топор вонзился в спину Стракида.

Веррот выпрямился с проклятием.  

– Они не останавливаются настолько на долго, чтобы мы успели закрыть двери.

На них набросились еще двое Пожирателей Миров. Один из них был в боевом снаряжении с бело-алмазным рисунком «Бескровных», хотя рисунок явно был недавно нанесен поверх ранее существовавшей геральдики.

Лейдис постарался убить этого воина первым.

Они продолжали прибывать.

Еще двое вывалились из лихтера «Арвус», стоявшего рядом с «Штормовым Орлом», набрасываясь друг на друга, словно звери, хотя они якобы бежали к шаттлу. В то же время семь воинов в цветах четырех разных отрядов бросились в зону поражения Лейдиса с трех разных направлений.

Веррот поспешил выбраться из ближнего боя у подножия трапа и оттащить Стрикида обратно в безопасное место.

Если когда-нибудь и было время для Омида Корво и его проклятого тяжелого болтера, то оно настало сейчас. Если Отступник не сделает это за него, то Лейдис убьет Технодесантника собственноручно.

– Ты достаточно хорошо их рассмотрел? – Веррот прорычал через плечо: – Можешь уже начинать стрелять в них прямо сейчас.

Нажав на спусковой крючок, Лейдис открыл прицельный огонь по широкой дуге над головами своих отступающих братьев. Это нисколько не замедлило Пожирателей Миров.

Пожиратель Миров поистине гигантских размеров, в доспехах, украшенных медными бляхами и черепами, насаженными на шипы, вырвался вперед стаи и с ревом бросился вверх по пандусу.

Лейдис выстрелил ему в лицо.

Удар пробил его забрало и откинул голову назад, но не смог пробить керамит, чтобы активировать его масс-реактивное ядро, и поэтому воин неуклюже двинулся дальше, врезавшись плечом в Страйкида и они оба рухнули через край.

Внезапно оказавшись на открытом пространстве и наполовину высунувшись из укрытия, Веррот получил два выстрела в мягкие сочленения паха и упал с шипением, словно поверженная змея.

– Веррот!

– Не волнуйся, брат. Я не умру от холода.

Лежа на спине на склоне пандуса, Веррот крепко держал свой болт-пистолет в вытянутой руке и стрелял в ответ.

Болтерные пули прошили соседний «Штормовой Орел», и его стрелок нырнул обратно за фюзеляж. Не все Пожиратели Миров были одинаково безумными.

Внезапно заработала хвостовая автопушка шаттла.

Поток крупнокалиберных снарядов обрушился на посадочную площадку «Штормового орла», где укрывался попавший в Веррота, пробив одну опору насквозь и из-за чего корабль с громким лязгом повалился на одно крыло. Лейдис ухмыльнулся, видя, как Пожиратели Миров, спотыкаясь, разбегались в разные стороны.

Благослови Джиневру и ее безмозглую преданность.

В конце концов, они смогут пережить это.

Прицелившись, Лейдис приказал Верроту встать и отступить. Стрикид исчез, он упал в кучу тел под пандусом, и ему придется позаботиться о себе самому. Не будет великой потери, если он не сможет этого сделать.

– Внутрь, –  рявкнул Лейдис. – Быстро.

Веррот недовольно хмыкнул и приподнялся на раненой ноге.

У него так ничего и не получилось.

Внезапно Веррота не стало. Не стало и пандуса.

Лейдис ощутил во рту привкус кислоты и почувствовал боль в основании мозга там, где смертный человек испытал бы экзистенциальный ужас. На какую-то долю секунды вселенная перестала существовать, а затем вернулась, переместившись на два ярда влево. Лейдис почувствовал хруст керамита и боль от сломанных костей, осознав, что в какой-то момент между потерей сознания и его резким возобновлением его отбросило к борту шаттла и унесло на десять футов к полу ангара.

Он лежал на палубе лицом вверх, ошеломленный, пытаясь понять, где он и что произошло. Перед глазами у него поплыли странные цветные пятна. Он моргнул, пытаясь избавиться от них, но они не исчезали, и вместо этого он проигнорировал их, уставившись сквозь них в высокий потолок. Мигающие сигнальные огни окрашивали металл в зловещие оттенки розового, клаксоны вопили предупреждения, которые звучали как срочные, но Лейдис чувствовал себя слишком отстраненных от них, чтобы прислушиваться.

Воздух заволокло дымом. Он услышал стоны.

Кто-то кричал.

И...смеялся?

Он услышал скрип металла рядом с собой. Шаги. Мягкие, как в тапочках. Лейдис нащупал свой болтер, но его там не было. Он потерял его при падении. Тошнотворный, приторный аромат ударил ему в нос, и он поднял глаза.

Лейдис никогда раньше не видел подобного существа. Существо было высоким и худым, одновременно чудовищным и ужасающе элегантным. Его андрогинные изгибы были покрыты зубчатыми пластинами из черной кожи. Глаза, которые смотрели на него сверху вниз, были широкими овалами из черного оникса, бесконечными колодцами чувств, но совершенно лишенными сострадания. Геллер рухнул, его логический ум взвыл, как будто это означало для него что-то важное. Геллер рухнул!

Он без особого энтузиазма продолжал шарить вокруг в поисках своего болтера, не сводя глаз с длинного худого лица существа, которое теперь присело на корточки рядом с ним. Он сдался, открыто вздохнув. Существо щелкнуло клешней размером со все его тело и улыбнулось.

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Демонетка соблазнительно появилась из-за изгиба коридора, подзывая Коссолакса щелчком своей клешни, в то время как несколько идентичных ей братьев и сестер хихикали, шипели, надували губы и обнажали свои стеклянные зубы-иглы в приглашающих улыбках.

С недовольным рычанием Коссолакс пробил грудь манящего демона шипом на острие топора.

Существо варпа восторженно зарычало, его пальцы задымились, когда оно безуспешно вцепилось в алое силовое поле вокруг окровавленного лезвия топора, и продолжало держаться, даже когда Коссолакс поднял его с земли, как мягкую, извивающуюся, смазанную лавандовым маслом рыбу, которую он вытащил из красного ручья.

Он почувствовал... что-то.

Они были прекрасны, признал он, эти отражения Слаанеш, но далеко не так прекрасны, как кровь, стекающая из их кровоточащей раны на груди, забрызгавшая его костяно-белые доспехи всеми цветами бесконечной радуги варпа.

Он тяжело вздохнул.

Если когда-нибудь ему и нужен был знак того, ради чего он стал одним из созданий Кхорна, то это был именно тот момент.

Остальная часть демонеток закричала от возмущения и восторга по поводу гибели своего брата, быстро закончив игры, которые они затеяли, убивая смертных, и приплясывая понеслись по коридору навстречу ему.

Коридоры между покоями Коссолакса и командной палубой были практически не заселены смертными рабами, что стало следствием аппетита Пожирателей Миров, которые убивали их всякий раз, когда их находили, и поэтому он привел с собой немного людей. Здесь находился его мускулистый оруженосец, Гранн, который сам привел с собой горстку приближенных подчиненных, вооруженных автоматическими винтовками, лазганами и боевыми дробовиками, оснащенными ржавыми штыками.

Он также случайно наткнулся на одинокого Пожирателя Миров, разделывающего стаю демонеок в коридоре перед его покоями.

Внешне он был похож на Варп-Кузнеца. Его доспехи представляли собой нагромождение из металлолома причудливых византийских модификаций, усеянный несущими отверстиями для подвески тяжелого снаряжения и, скорее всего, вооружения. Его блок питания был сильно модернизирован бронзовыми шипами, светящимися значками и достаточным количеством дополнительных подключаемых портов, чтобы в одиночку управлять небольшим аванпостом.

Коссолакс еще не остановился достаточно надолго, чтобы спросить, как его зовут.

Лишенное шлема, покрытое швами лицо Варп-Кузнец распалось на сотню различных линий, ни одна из которых и близко не походила на улыбку, когда он поднял ручной огнемет.

Крики боли и смех наполнили коридор, когда Варп-Кузнец окутал его пламенем. Коссолакс увидел, как одна демонетка обратилась в дым. Другая, пожираемая пламенем, раскинула свои тонкие руки в танце. Гранн прорычал что-то на диалекте, произошедшем от деградировавшей формы награкали, языка мертвой Нуцерии, и первая шеренга смертных слуг упала на колени.

Красные лазерные лучи и автоматический огонь заполнили пропахший демонами коридор, вынуждая демонеток весело изгибаться, извиваться и прыгать, прокладывая себе путь сквозь огонь смертных. Время от времени одна из них останавливалась, чтобы исполнить сольный танец, выхватывая из воздуха изящными движениями гигантских когтей весомые снаряды или дрожа всем телом, когда лучи лазера выжигали круглые ожоги на их идеальной коже.

Низшие демоны были простыми существами, мертвая кожа, содранная с тел высших сил, но их никогда не удавалось легко убить.

Коссолакс стряхнул разлагающийся труп со своего топора, крутанул оружие в руке, а затем направил вперед, размозжив голову прыгающей демонетке рукоятью. Сложный и постоянно меняющийся набор рун на рукояти и энергетическом лезвии вспыхнул в новой конфигурации, и ошеломленную демонетку отшвырнуло к Варп-Кузнецу, где она и встретила экстатический конец под зубьями цепного меча.

Еще один резкий взмах топора, шаг вперед в тяжелой броне, и Коссолакс расчленил еще одну. Пока демонетка истекала кровью, верхний шип топора, казалось, удлинился, пронзив тварь насквозь с такой силой, что острие пронзило стоящую за ней демонетку, затем еще одну, а третья тварь практически бросилась на лезвие, словно отчаянно желая разделить с ними ощущение смерти.

Коссолаксу стало интересно, не жаждет ли это оружие крови независимо от него, пользуясь благосклонностью собственных демонов, которые наделяли его цветные металлы и обычные энергетические поля некой малой долей разума и ненависти.

Были времена, когда ему нравилось так думать.

Но все, что он знал наверняка, - это то, что оно преуспело в убийстве Нерожденных.

Вырвав топор из пронзенных тел, Коссолакс вскинул свой болтер и заглушил грохот полудюжины автоганов, выстроившихся по обе стороны от него.

Варп-Кузнец взвыл от жажды крови, потрескивая аугмиттерами, вшитыми прямо в его голосовые связки, и еще раз тщательно облил коридор. Демонетки визжали и корчились, исполняя последний экстатический танец для удовольствия своих мясников, когда их разрывали на части болтерным огнем и испепеляло.

Коссолакс протопал по пузырящимся, все еще привлекательным отходам, которые демонетки оставили на палубе, пока не оказался в поле зрения чудовищно толстых противопожарных дверей командной палубы. Турели автопушек «Жнец», вырванные из своих куполов огромными когтями, свисали с потолка на проводах. Сами двери были изуродованы, как будто генетически увеличенным крабом.

Зная воинственность «Завоевателя» по отношению к нему, Коссолакс ожидал, что ему придется самому прорубать себе путь через двери, и испытал облегчение и некоторую озабоченность, когда они открылись перед ним сами по себе. Машина зафиксировала его приближение и привела в действие дверные механизмы: массивные адамантиновые плиты заскрипели на тяжелых шестеренках, обдав их порывом демонического благовония и звонким смехом.

Скрипя зубами от раздражения, вызванного «Гвоздями Мясника», Коссолакс шагнул внутрь.

Соперник был настолько дерзким, что решился напасть на флагман XII Легиона, да еще и с самим Ангроном на борту… Это было оскорблением самих Пожирателей Миров, и кто бы или что бы ни стояло за этим, Коссолакс позаботится о том, чтобы они провели следующую тысячу лет, расплачиваясь за это кровью. Могло ли возвращение Ангрона побудить соперника выдвинуть какой-то свой план? Боги знали, что примархи лелеяли мелкую месть так же, как единственный оставшийся в живых боевой брат лелеял свои последние болтерные патроны. Неужели Фулгрим или один из его бессмертных прислужников из того, что осталось от старого III Легиона, решился посеять хаос на корабле примарха?

Он вгляделся в мерцающие огни и почувствовал запах дыма.

Из грубо сваренных крепостей доносилось рявканье автопушек, силуэты смертных и бронзовых демонов сражались за редкие крепостные валы, вырисовываемые вспышками в дыму. На грани слышимости шелестели шелка. С балок доносился смех. Силы Слаанеш достигли полного, хотя и временного, превосходства, а бесстыдное прикосновение Кхорна обратило их в бегство.

К счастью, возвращение Ангрона и демоническая угроза, которую он принес с собой, заставили палубную команду укрепить свои посты и дисциплинировать себя. Если бы они этого не сделали, то демонетки наверняка бы уже захватили командную палубу и перебили весь ее экипаж.

И это сильно разозлило бы Коссолакса.

Рядом с ним появился Варп-Кузнец. Он влажно дышал, вдыхая сладковатую гниль, время от времени с трудом сдерживая ярость, пока неуклюже заправлял новую канистру жидкого топлива в основание своего ручного огнемета.

Коссолакс давно пришел к выводу, что такой вещи, как шанс, не существует. Галактика была слишком разрушена, чтобы допустить это. То, что Варп-Кузнец случайно оказался у него на коленях как раз в то время, когда он в этом нуждался, произошло потому, что боги увидели его усилия и вознаградили или наказали их по своему усмотрению.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Омид Корво, лорд-регент. – Варп-Кузнец, наконец, заставил канистру с горючим встать на место и удовлетворенно зарычал. – Технодесантник Архора Краснокожего.

Коссолакс улыбнулся. Ему это понравилось. Прошло много времени с тех пор, как он находил воина, который мог бы без насмешки называть себя Технодесантником, не говоря уже о том, кто, по-видимому, получил настоящее образование на Марсе.

– Больше нет, Корво. С этого момента ты принадлежишь к Отрекшимся.

Кузнец Варпа опустил голову.

– Да, лорд регент.

Коссолакс повернулся к Грарну, который, ссутулившись, что стало естественным следствием его избыточного телосложения, встал в ожидающую позу.  

– Отправь половину своих воинов помочь в астронавигации. Я хочу знать, где мы находимся и куда направляемся. Остальных возглавь сам и захвати для меня аспекторию. Я хочу знать, что произошло.

Оруженосец коснулся толстыми пальцами виска в знак приветствия.

– Да, лорд регент.

Коссолакс повернулся к командному трону, чья центральная крепость была окружена вспомогательными укреплениями, его топор дрожал, в его руке, словно жаждал, чтобы его бросили.

Хозяйка спустилась по ступенькам с помоста.

Даже без лица, она выглядела уставшей от войны, словно бы ей пришлось участвовать в борьбе с демоническим нашествием со всей своей телесной командной. Пряди седых волос, выбившиеся из прозрачного хвоста, упали на ее впалую щеку. Несколько разрывов украшали ее тускло-белую униформу. А на ее рукаве, и Коссолакс поймал себя на том, что удивляется этому больше всего, виднелось несколько пятен чего-то похожего на кровь.

– Лорд Коссолакс, – произнесла она, и Коссолакс был достаточно поражен, чтобы опустить свой топор, чтобы не дать ему убить еще одного демона.  

«Гвозди Мясника» пронзали его мозг в знак протеста против акта самоконтроля, заставляя дергаться веки и дрожать челюсти, но он стиснул зубы и справился с собой. Дух никогда не признавал его напрямую, по крайней мере, без того, чтобы сначала каким-либо образом не подвергнуться угрозе или вызову.

Ему было любопытно.  

– Рада видеть, что вы добрались, – сказала она. – Мне нужна ваша помощь.

***

Улыбающийся ужас расколол керамит, словно раскалывал панцирь ракообразного, и радостно вгрызался в трансчеловеческую плоть внутри.

Лейдис восхищенно наблюдал, как существо извлекает внутренности и разбрасывает их, создавая из них произведение искусства, от которого захватывало дух и которое выходило за рамки ограниченных материалов из плоти, крови и потрохов, из которых оно было сделано.

В этом чувствовалась истина.

Лейдис видел ее, даже когда по его лицу и доспехам стекала кровь.

Смысл.

Если бы он только мог смотреть на это достаточно пристально, довольно долго, прочувствовать это достаточно глубоко, настроить свой мозг так, чтобы интерпретировать это так, как это должно было быть воспринято. Тогда, возможно, он поймет великую истину, которая, как он всегда подозревал, скрывалась под цивилизованным налетом того, что дураки называли реальностью.

В его самых ранних воспоминаниях, когда кричащего ребенка вырывали из рук суровых, но более или менее любящих родителей, чтобы переделать в еще одно оружие для неживого Императора, он ощутил его природу.

Теперь, приобщившись к искусству этого существа, он мог буквально ощутить его вкус своими усовершенствованными органами чувств.

– Да, – прошептала демонетка. Ее голос был страстным и резким, мягко уговаривающим и едва уловимо жестоким. – Ты всегда ценил артистизм, не так, Лейдис.

Лейдис кивнул, его глаза тонули в очаровании ее формы.

– Откуда… откуда ты знаешь мое имя?

Существо одарило его чарующей улыбкой с зубами, похожими на рыбий гребень.

– Твои невежественные братья выгнали тебя из своего дома не за убийства. Нет. Это было из-за удовольствия, которое ты получал.

Лейдис ошеломленно уставился на нее. Его восторг усилился.

Это стало настолько очевидно, когда было сказано ему с такой ослепительной простотой, что он не мог поверить, что никогда раньше не рассматривал себя в таком свете.  

– Ты еще ребенок, – сочувственно и насмешливо произнесла она. – Это не твоя вина, что ты не искал нас по собственному желанию. Лишь нелепая случайность привела тебя в компанию Архора Краснокожего и его грубого поклонения крови. Это он, а не ты, проложил себе путь. Это легко мог быть другой, и еще не слишком поздно познать истинное наслаждение резни. – Она вытянула бледно-сиреневый коготь, вымазанный в трансчеловеческих потрохах.

Лейдис оторвал взгляд от демонетки. Он посмотрел на протянутую руку.

За ним лежал выпотрошенный труп, настолько тщательно переделанный с учетом потребностей искусства этого существа, что Лейдис не сразу узнал его. Он моргнул, чтобы прояснить зрение и настроить все еще дергающиеся линзы, пошевелил ртом, чтобы оживить ужасно пересохший язык.

– С-Стрикид?

Неудивительно, что воин не ответил.

Лейдис никогда не видел более мертвого космодесантника. Сирена с лавандовой кожей, склонившаяся между ними, была облачена в добрую часть его внутренностей, как смертный облаченный в мантию.

– Тебя бы приветствовали на карнавалах излишеств, Ортан Лейдис, прославили как вернувшегося блудного сына и яркий пример для всех таких своенравных душ. Тебя бы обняли как брата. Прошу тебя, – произнесло оно, хотя Лейдис не чувствовал, что оно на самом деле спрашивало его разрешения. – Позволь нам показать тебе прелести неисповедимых путей. Темный принц знает, что лучше не отказывать своим слугам в ощущениях, которых они жаждут.

Рот Лейдиса открылся и закрылся, не издав ни звука.

Вид Стрикида, лежащего там, оскверненного во имя искусства, затронуло что-то глубокое в его душе. Стрикид был младшим из братьев Лейдиса, но он был братом.

Он попытался подобрать слова, чтобы опровергнуть это.

Любые слова.

Он поискал внутри себя знакомый гнев, ярость, с которой можно было бы отбросить искушения этого существа обратно в его отвратительно совершенное лицо, но ни нашел ничего.

Что, если существо было право?

Если бы только Архор мог предложить ему «Гвозди Мясника».

Что, если он...

Раздался громкий хлопок, за которым последовал взрыв, и голова его искусительницы взорвалась, лопнув как, что-то пустое и спелое.

Даже это, отметил Лейдис, произошло артистично. Слишком поглощенный красотой ее смерти, чтобы быть пораженным неожиданностью произошедшего, он наблюдал, как кровь, мозг и кости превращаются в абстрактную форму искусства, вызывающую у него желание засунуть болтер в рот и подрожать ее.

Густые красные брызги превратились в тонкий розовый туман.

И все же Лейдис наблюдал за этим.

Он услышал влажное рычание над собой. Лейдис повернул голову, чтобы посмотреть вверх.

Архор Краснокожий стоял на пандусе, в паре ярдов справа от него. Он был без шлема, как и оставил его Лейдис, покрытые струпьями раны располагались подобно созвездиям на шее и вокруг висков, где он, должно быть, освободился от нейронных пут, удерживающих его в кресле. Он тяжело дышал, ссутулив плечи, как будто боролся с каким-то более сильным импульсом, побуждавшим его перевести дымящийся ствол своего плазменного пистолета на полдюйма вниз и влево, туда, где лежал Лейдис, и выстрелить снова. Его цепной топор урчал в кулаке, большой палец включал и выключал руну активации, включал и выключал, включал и выключал.

Сильный приступ вызвал резкое движение головы, стирая неуверенную улыбку узнавания, появившуюся на лице Лейдиса, пульсация «Гвоздей Мясника», видимая по дергающейся коже над его виском. Со свирепым воем предводитель развернулся и спрыгнул с грузового трапа, красный плащ развевался за ним, когда он с тяжелым лязгом ударился о палубу, а цепной топор уже с визгом вонзился в благоухающую спину монстра.

Лейдис больше не знал, что он должен был чувствовать.

К своему ужасу, он обнаружил, что не испытывает по этому поводу ничего, кроме скуки.

Он прижал руки по бокам от головы, словно пытаясь заглушить бушующее возбуждение, и закричал.

***

Хозяйка привела Коссолакса и Корво в стратегиум.

Низкий частокол из заостренных деревянных кольев окружал большую центральную станцию, а пара мутантов слуг направила на них авторужья, перекинув их через разводной мост, сваренный из награбленных армагласовых панелей. Коссолаксу потребовалось бы мгновение, чтобы разнести его на части, но по едва уловимому жесту Хозяйки охранникам пришла в голову мысль убрать оружие и опустить мост.

За воротами находился многоярусный двор, состоящий из грубого разделенных ям командной палубы, платформ и лестниц, небрежно обнесенных основными стенами станции. Повсюду, куда бы он ни посмотрел, лежали раненые бойцы. Среди них были мутанты с остроконечными головами, с рудиментарными глазами, с удлиненными кончиками пальцев, которые заканчивались ноздрями и присосками, или с беззубыми ртами, хватающими ртом воздух; существа с самых дальних пределов человеческого спектра, одетые в броню, сшитую из выбеленных квадратов украденного бронежилета. Единственной общей чертой, которой они обладали, был цвет их крови.

На стенах продолжались бои.

Коссолакс услышал лязг металла. Грохот мелкокалиберных выстрелов. Восхищенный андрогинный смех демонов и крики их иногда добровольных жертв. Все это вливалось внутрь и спускалось вниз благодаря изгибу стен.

Огромная латунная купель сангилита была пуста, а ее чаша изнутри измазана красным. С потолка свисали крюки для мяса, которые звенели на концах длинных ржавых цепей, раскачивая от шума продолжающейся битвы. «Завоевателю» придется найти еще ведьм. Коссолакс не в первый раз задался вопросом, является ли сангилит хоть в какой-то мере улучшением по сравнению с ауспекторией, изначально установленной на Терре.

Возможно, он был не лучше, но и не хуже. Это было изменено, и не вернется обратно. Только это и имело значение.

Он выбросил этот вопрос из головы. Он больше подходил для тех, кто уже сошел с ума.

Хозяйка повернулась, жестом пригласив Коссолакса следовать за ней вверх по пласталевой лестнице, а затем остановилась перед терминалом. Его когитационное ядро гудело внутри проржавевшего стального корпуса, из-за оптического интерфейса пробивался мерцающий свет. Похоже, что тот, кому было поручено следить за терминалом, отказался от него в пользу автопушки или копья. Она провела тонкими руками по костяным клавишам кремового цвета и вдруг замешкалась, на ее бесстрастном лице, появилось выражение растерянности.

Недобро усмехнувшись, Коссолакс прошел сквозь ее пустую оболочку и занял место за пультом управления.  

– Что ты хотела посмотреть?

– Внутренние авгуры, – пробормотала призрак через некоторое время, как будто оставаться сосредоточенной становилось для нее усилием.

С вынужденной деликатностью великана, вдевающего нитку в иголку, он застучал пальцами в латных перчатках по клавишам панели управления. Когитатор загрохотал, брыкаясь, как зарождающийся в металлическом чреве младенец, пока обрабатывал команду, таинственные латунные шестеренки завращались, как колеса в грязи. Пока происходили его тайные процессы, он через плечо посмотрел на призрака и задал вопрос, на который не мог найти ответ с тех пор, как заявил о своих правах на Завоевателя.

– Кто ты такая? – спросил Коссолакс.

Казалось, Хозяйка, оказалась сбита с толку этим вопросом, но через мгновение-другое, похоже, приняла его. – Я - Завоеватель. Я - его воля среди его смертной команды.

– Они даже не слышат тебя.

– О, они меня слышат.

– Они тебя не видят.

– Только потому, что в этом нет необходимости. Они знают, что я здесь.

– Но эта женщина... – Коссолакс указал на маленькую хрупкую фигуру рядом с собой резким движением подбородка. – Эта форма. Очевидно, когда-то ты была человеком.

– Да... – Хозяйка, казалось, опустила взгляд на свои нематериальные руки, словно вспоминая что-то слишком далекое в прошлом, чтобы быть по-настоящему неприятным, но, тем не менее, это ее встревожило. – Тогда у меня было... отдельное существование. Я... – Она покачала головой, по ее телу пробежала дрожь, и больше ничего не сказала.

– Почему я единственный, кто тебя видит?

– Только ты?

Коссолакс бросил на нее недоуменный взгляд, но прежде чем он смог задать следующий вопрос, когитатор издал скрежещущий звук и выпустил едкую струю медного дыма.

Оптический экран медленно прояснился, электронно-лучевые трубки проецировали неустойчивый внутренний облик «Завоевателя». Двухмерная схема палубы, на которой она была основана, безнадежно устарела. Кровоточащие значки, обозначающие подразделения Пожирателей Миров, были размазаны по стенам, которые теперь были коридорами, скапливающимися в бункерах агрипоники и машинных палубах, которых не существовало с тех пор, как корабль под названием «Адамант Решимости» покинул сухой док Терры.

С тех пор никто не смог должным образом нанести на карту изменения в планировке корабля, и не из-за нехватки жизней и усилий.  

– Я рада, что у нас была возможность узнать друг друга получше, – пробормотала Хозяйка, отвернувшись от него, чтобы посмотреть на экран. – Возможно, наше первое впечатление о вас было ошибочным. Возможно, мы сможем... Возможно, мы... возможно… –  Невыразительные очертания ее лица замерцали и заколебались, затем она снова опустила глаза, как будто вглядывалась в мерцающий экран, не понимая, что она делает.

– Хозяйка?

– На нас напали, – ответила она, и все, что она пыталась сказать до этого, испарилось перед более серьезной проблемой. – Другой корабль.

– Еще в варпе? Невозможно.

– Чрезвычайно сложно. Опасно. Но не невозможно.

– Чей корабль? – спросил Коссолакс.

– Его профиль походил на профиль ударного крейсера Космического десанта.

Коссолакс хмыкнул.

– Какой легион?

– Имперский.

– Невозможно, – повторил он. – У них нет варп-колдовства, а если бы и было, они бы им не воспользовались.

– Он был имперским, хотя и не в ливрее ни одного из известных мне Орденов. Они смогли выследить нас и приблизиться, а затем нанесли по нам какую-то психическую атаку, которая на долю секунды пробила наше поле Геллера. Я немедленно попытался вывести нас из варпа, но смогла произвести лишь частичный перевод.

– Ты сказала "частичный"?

Хозяйка молча кивнула.  

– Нам не удалось полностью вернуться в реальное пространство. Что-то удерживает нас, позволяя демонам наводнить наш корабль на всех палубах, но особенно здесь, здесь и здесь. – Пальцем, который так и не коснулся сильно дребезжащего стекла когитационного дисплея, она указала на машинный зал, главную ангарную палубу и командную палубу. – В тех местах, где смертные рабы более многочисленные. Или были. Насколько я могу судить, Энжинариум был уничтожен. Здешняя команда сдерживает их, как вы можете видеть сами, а ваши Пожиратели Миров в главном ангаре все еще упорно сражаются. Но атаки не прекратятся, пока я не восстановлю питание варп-двигателей, не разрушу ту силу, которая удерживает нас, и не проделаю остаток пути в реальное пространство.

Коссолакс изучал экран. Одного взгляда было достаточно, чтобы все понять.  

– Я отправлюсь сюда. – Коссолакс постучал пальцем по стеклу над ангарной палубой. Дисплей помутнел от удара, прежде чем восстановиться. – Там тысячи Пожирателей Миров, но они ренегаты без лидера. Я соберу их, чтобы подавить вторжение там, а затем с победой поведу их к Энжинариуму. – Он кивнул в сторону Корво, который терпеливо стоял в стороне, не обращая внимания на очевидный факт, что его новый господин разговаривал сам с собой. Но с другой стороны, он был Пожирателем Миров. Кузнец Войны видел и более странное поведение своих лидеров, чем это. – Мы снова пробудим варп-двигатели и выберемся из этой ловушки.

На мгновение показалось, что Хозяйка улыбнулась.  

– Подкрепление уже направляется к ангару из других мест. Эти воины получат надлежащее руководство, но поверь мне, ты не захочешь стоять у них на пути.

Коссолакс указал на экран авгура. На нем появилось большое скопление красных значков, закрывающих ангар.

– Это твое подкрепление?

Хозяйка несколько долгих секунд смотрела на мерцающий дисплей.

– Это то, с чем мне нужно, чтобы ты разобрался.

***

Шака Бескровный понятия не имел, где он и что происходит, и он никогда не был так близок к удовлетворению: розовая мокрота пенилась у него на губах, пока Гвозди вонзались в его онемевший мозг. Пустое пространство внутри его черепа раздулось, мысли сгустились, словно газы, одержимые какой-то идиотской потребностью заполнить отведенное им место. В них виделись узоры, если скука давала ему время присмотреться. Случайные формы. Намеки на цель в кажущемся беспорядке. Но ярость поддерживала все это в движении. Стоило ему ухватиться за хвостовые нити мысли, как она уносилась прочь. Он не понимал, почему злится. Только то, что это было хорошо.

Он с ревом взмахнул своей тяжелой силовой кувалдой. Что-то мягкотелое и тонкое шлепнулось о металлическую стену и умерло. Он вытащил оружие, отбросил его в другую сторону, подняв с палубы что-то гораздо более тяжелое и с хрустом впечатал это в противоположную стену. Оно упало на землю со звоном расколотой тарелки и снопом искр. Шака проигнорировал это и двинулся вперед.

Он хотел большего.

Эльфийская тварь с развевающимися конскими хвостами и острыми когтями сделала пируэт, уклоняясь от града болтерного огня, и ударила по нему раскрытой клешней. Шака не потрудился заблокировать его. Мысль о блокировании никогда не приходила ему в голову. Клешня демона сомкнулась на его запястье и сжала с силой, способной расколоть алмаз.

Он услышал, как согнулся наруч, как он сгибается, как он щелкнул. Он почувствовал сухую, опустошающую боль и с ревом ударил головой гибкую тварь, отправив ее скользить по коридору с размозженной головой.

Усилив хватку на молоте, Шака скользнул свободной рукой по рукояти.

В пальцах, там, где демонетка пыталась разорвать его запястье, ощущалось легкое покалывание. Это было приятно.

Удар двумя руками впечатал еще одного восхищенного монстра в потолок. Металлическая обшивка развалилась под ударом, выпустив полдюжины струй воды под давлением, по заваленному демонами корридору.

Десятки демонеток прыгнули к нему. Множество. Поющие, кричащие, бегущие под углом девяносто градусов вдоль стен и перепрыгивающие через спины друг друга в своем восхитительном желании разорвать его на части.

Они были удивительно привлекательными созданиями.

В каком-то смысле смертельными.

Шака запрокинул голову и взвыл от грубого экстаза, вызванного Гвоздями.

Более громоздкое существо, состоящее на этот раз из плоти и костей, а не из демонической эктоплазмы, попыталось обойти их сзади, чтобы добраться до них первым. Он был одет в красное, украшенное белыми квадратами, символизирующими бесплодные вены их чемпиона, с визжащим цепным топором в одной руке и плюющимся болтером в другой. Шака выбил топор из рукояти с силой, достаточной, чтобы раздробить руку и впечатать ее в стену. Броня существа треснула при ударе, и оно соскользнуло на землю, раскинув конечности.

Шака наступил на него, раздавив ногой пах воина. Не со злым умыслом. Воин просто лежал между Шакой и кровью, которую ему нужно было потратить, чтобы купить себе еще несколько мгновений покоя.

– Капитан Шака.  

Седая женщина нахмурилась, глядя на него снизу вверх, невозмутимая царившей вокруг них анархией и в свою очередь игнорируемая ею. Что-то в ней заставило Гвозди впиться в мозг с такой силой, что у Шаки задрожали колени и он чуть не закричал от боли.

Он знал эту женщину.

Нет!

Он яростно замотал головой.

Была причина, по которой, когда Разоритель призвал всех врагов Бога-Императора в Око Ужаса, Шака проложил свой кровавый путь как можно дальше от Кадии. Была причина, по которой он присоединился к таким убогим, как Драк, Горет и Торн, чтобы сражаться за бесполезный камень в глубинах Империум Нигилус.

На это была причина...

В чем была причина?

Узнал бы он об этом, если бы вспомнил?

– Возвращение домой стало самым трудным испытанием, с которым я когда-либо сталкивался, – сказал его Ангел. – Но в той мести, которую я осуществил, было своего рода удовлетворение.

Месть?

Да. Возможно. Он думал, что ему понравится месть. Все, что ему нужно было сделать, это найти другого воина, чтобы сокрушить. Потом еще одного. И еще одного.

И еще одного.

Шака мог снова забыться, залить глаза достаточным количеством крови, чтобы больше не видеть того, что было перед ним, и обрести своего рода покой.

Пока у него не закончились воины.  

– Проклятие убийцы, который не может умереть, – прорычал его Ангел. – Единственная победа, которая имеет значение, - шанс плюнуть в глаза своему обидчику, - отвергнута тем, кто сделал тебя тем, кто ты есть.

Серая женщина все еще была с ним. Как бы сильно он ни давил, она не исчезала, как другие его призраки. – Куда вы направляетесь, капитан?

– Х-х-хангар, – задыхаясь, произнес он невнятным голосом из-за повреждения мозга, вызванного Гвоздями. Его дары в конце концов все исправят, но это будет болезненно. – Там еще больше убийств.

– Ты нужен мне внизу, в инженериуме.

Шака покачал головой.

– Н-н-н-нет.

Там ничего не было. Так сказал ему его Ангел.  

– Настоящий Ангрон могущественнее призрака, который преследует тебя сейчас.

Он зарычал и ударил ее.

– Прекрати это.

Гвозди пронзили его мозг болью, перекинувшись из левого полушария на правое и окрасив зрение в красный цвет. Его ноздри раздувались, как у быка, а Гвозди были так глубоко связаны с его речевыми центрами, что могли наказать его просто за то, что он услышал слово «стоп» и понял, что оно означает. Он взвыл, царапая свой череп, почти ослепленный внезапной агонией, и замахнулся на нее своей кувалдой. Там не было ничего, кроме другого Бескровного Пожирателя Миров. Его силовая булава ударила сбоку по шлему воина с такой силой, что мгновенно размозжила ему голову.

Предсмертной реакцией воина было нажатие на спусковой крючок своего болт-пистолета, беспорядочный огонь полыхнул по коридору и по дуге взметнулся к потолку, когда его тело упало.

Обломки застучали по броне Шаки, как градины.

– Не обращай на нее внимания.

Шака поднял глаза на своего Ангела, чувствуя, как оба его сердца сжимаются от ненависти.

Фигура промелькнула перед ним и теперь стояла в дальнем конце коридора перед массивными дверями - мясник в бронзовых доспехах, кожаных юбках и железных кольцах, с безумными глазами, вызванными тяжелым днем, посвященным делу смерти. Дреды из почерневшей стали змеились по гигантским плечам. Одна прядь дернулась, пока Шака смотрел. Оно сжималось, как механическая гадюка, пульсируя своим электрическим ядом прямо в череп Ангела, заставляя одно веко подергиваться, губы растягиваться в оскале, а выражение его лица меняться от возмущения к ярости и слепой ненависти от одного момента к другому.

Это было то, что разъяренный Шака считал самым ненавистным из всех – после всего, от чего он отказался, чего он лишился, его отцу все еще было больно.

Ангрон подозвал его поближе.

Орущая орда демонеток с лавандовой кожей между ним и его Ангелом внезапно стала неважной.

– Я жду тебя, мой самый несчастный сын. – Его Ангел одарил его улыбкой, которая была убийством, описанным в "ржавых железных колышках". – Разве ты не всегда хотел сразиться со мной? Или ты просто хочешь сразиться со мной?

Завопив в слепой ярости Шака опустил голову и бросился в атаку.

На примарха.

И на двери за его спиной.

***

По ангару прокатился оглушительный рокот.

Лейдис больше не мог отличить, где заканчивается реальность и начинается сон, а что было лишь последним симптомом его скатывания к безумию. Совершенно очевидно, что он стал сумасшедшим. Если же не он, то сама вселенная, и Лейдис не был уверен, какое из этих двух бинарных условий привлекало его меньше всего.

В ангаре началась бойня, тысячи Пожирателей Миров оказались заперты в стальном коридоре, перекрытом двумя огромными дверями титанического размера. Палуба вздымалась вместе с ними. Еще больше людей карабкались на крыши боевых кораблей. Тяжелый корабль раскачивался, как деревянная шлюпка во время шторма, изрыгая болтерный огонь и проклятия в адрес крылатых гарпий, которые проносились над головой и пикировали, опустив копья, чтобы схватить их. Другие боевые корабли пытались взлететь, лопасти бушевали вовсю, распыляя огневую мощь во всех направлениях, только для того, чтобы быть втянутыми обратно на палубу существами с гибкими конечностями и извивающимися щупальцами, жаждущими последнего объятия.

Прекрасные чудовища, подобные тем, которые Лейдис уже видел вблизи, проносились сквозь обезумевшие толпы космодесантников на спинах извращенных скакунов с длинными извилистыми шеями и вывалившимися языками, откусывая головы от шей нежными ударами клешней.

Когерентное поле, отключенное перед трансляцией в пользу огромных адамантиновых дверей, теперь мерцало розоватым цветом, словно наслаждаясь простой радостью быть противоположным. Лица появлялись и исчезали на поле. Улыбающиеся. Смеющиеся. Насмешливые. Глумящиеся. Адская аристократия из животных, людей и антропоморфных чувств, прижавшихся к мерцающему стеклу, чтобы наблюдать, как смертные гладиаторы проливают кровь ради их развлечения.

Он был безумен. Или таковой была Вселенная.

Еще один тяжелый удар пришелся по кормовым дверям.

Это прозвучало почти реально.

Все еще сидя под крылом шаттла среди останков оскверненного трупа Стрикида, Лейдис повернул голову в дальнюю часть зала.

В двери появилась вмятина размером с силовой кулак Дредноута. Языки пламени лизнули края рамы и поднялись по центральному шву. Искореженный металл забурлил и потек. Ужасающий рев с другой стороны потряс палубу под ним.

Лейдис ожидал всплеска ясности, от боевых гормонов, обостряющих его мысли, уступающих контроль над мышцами внутренней памяти, но вместо этого он почувствовал, как его сердце переполняется, от чего-то вроде болезненной, глубоко смущенной гордости. Его пальцы рефлекторно сжимались в кулаки, как будто он не был уверен, пожать ли руку этого новоприбывшего в знак приветствия или отбить ее от своего запястья.

Тихое рычание сорвалось с его губ. Это было все, что он смог сказать.

– Лейдис!

Веррот пнул его, и не очень аккуратно, в затылок. Лейдис качнулся вперед под ударом и обернулся, потрясенный существованием чего-то такого реального, как его ненавистный брат. Отступник стоял над ним, шаттл висел высоко у него за спиной, лунная пыль и грязь, покрывавшие его броню, испещряли свежие порезы, открывавшие яркую желто-зеленую краску под ними. Его мертвые глаза были устремлены вперед, а лицо бесстрастно взирало на любой кошмар, которому наскучила драка и который пытался вскочить на пандус шаттла.

– Где Архор?

Лейдис покачал головой. Задача говорить казалась грандиозной.

– Ушел, – выдавил он, указывая на анархию.

– Стрикид?

Лейдис посмотрел вниз на беспорядок, в котором он сидел.

Веррот выругался.  

– Ты можешь стоять?

Лейдис мог только моргать, глядя на него.

– Нам нужно отступить к шаттлу. Внутри мы продержимся дольше. Лейдис! – Веррот снова пнул его, на этот раз в поясницу. Он растянулся во внутренностях Стрикида, разбрасывая по палубе гильзы и компоненты брони. – Демоны могут сбить с толку слабых умом, особенно тех, кто не привык к их облику. Я видел это собственными глазами, когда армада «Изумрудных Змей» погибла от холода. Я думал, ты лучше. В конце концов, у тебя хватило ума бросить своих братьев и найти дорогу сюда.

Еще один жестокий удар пришелся по кормовым дверям, от вибрации в груди Лейдиса что-то зажглось.

Он не просто нашел сюда дорогу.

Он привел их сюда.

Пальцы его правой руки сжались, продираясь сквозь быстро застывающую жижу внутренностей Стрикида и нащупывая рукоять одного из его топоров. Это был простой инструмент - лезвие из тяжелого сплава с умеренно острыми краями, соединенные с древком из композитного пластека.

Убийство стало обыденностью, но бесконечно разнообразной. Именно исполнение делало его прекрасным.

Крепко сжав топор, Лейдис глубоко вдохнул запах демонического мускуса и крови космодесантника и поднялся. Ощущение того, что его сердца набухают все сильнее, становилось все более интенсивным, пока ему не показалось, что они давят на грудную клетку и впиваются в горло, пытаясь вырваться наружу в виде безумного воя.

Лейдис знал, кто он такой. Он знал, где его место.

Взмахнув топором, он издал яростный вопль, и, поднявшись, помчался к своим братьям.

***

За долгие годы командования Коссолакс ни разу не подчинился телепортам «Завоевателя». Корабль столько раз пытался убить его и таким количеством бессердечно изобретательных способов, что он не видел причин облегчать ему задачу.

Каким-то образом умудрившись вспотеть, несмотря на чудовищно толстую броню, прилипшую к его коже, он направился к щели телепортариума. Ниша окружал его, как стены вертикальной гробницы. Узлы и жилы изолированных медных кабелей пересекали стены. Гармонические серебряные пластины и катушки с латунной проволокой гудели, когда через них проходили феноменальные количества энергии, необходимые для того, чтобы заставить человека пройти через поры реального пространства. Распылительные форсунки выплескивали липкую алую жидкость в регулярном повторяющемся цикле, смазывая нечестивую технику и развращенное снаряжение Коссолакса каждые тридцать секунд или около того минеральными спреями с запахом меди и демоническими маслами.

Пока он бормотал свои собственные молитвы, хмурый жрец Темных Механикум проехал по трапу в медной колеснице.

Жрец выдохнул густой красный дым из дымовых труб, встроенных в заднюю часть его шасси. С ним ехал горбатый демон, размером с руку человека и покрытый сажей; скованное ошейником и цепью, существо неустанно загребало свежие потроха прямо в топку живота священника. Размахивая знаком Шестеренчатого Механикум с шипастыми колесами перед ухмыляющимися лицами, которые проплывали сквозь механизмы в стенах, он зарычал на них на агрессивно последовательным бинхаре. Цепкий розовый язычок высунулся из одной из интерфейсных панелей, похотливо облизывая воздух, прежде чем отпрянуть от вкуса благовоний священника и с издевательским чавканьем втянуться обратно в активное стекло.

Коссолакс высунулся из своей ниши, чтобы понаблюдать за грохочущей процессией жрецов, спускающихся по трапу.

Завеса, отделяющая варп от реального пространства, здесь была тонкой. Что-то в тайнах технологии телепортации делало преодоление барьера намного проще. Отсюда и плотно натянутые обереги на переборках, постоянные кровавые жертвоприношения и бдительность Темных Механикум и их помощников и, в отсутствие всего этого, чудовищно тяжелые засовы на дверях.

«Завоеватель» уже был глубоко извращен. Он бы не уступил другой силе с легкостью или готовность, но именно это и делало его таким желанным призом для любого, у кого хватило бы наглости добить успеха.

Он откинулся на спинку ниши, подтягивая свой большой топор поближе, так, чтобы он полностью находился в пределах досягаемости. Последнее, чего он хотел, это прибыть к месту назначения с половиной своего оружия, оставленного в телепортариуме. Он коротко улыбнулся, забыв о своем беспокойстве, и быстро проверил, надежно ли закреплен пакет, доверенный ему слугами Хозяйки. Он находился в кожаном мешке, который, в свою очередь, был вбит ему в бедро гвоздем. Его броня все еще обладала слабым магнитным полем, но оно то появлялось, то исчезало, и Коссолакс больше не мог полагаться на магнитный замок, как раньше. Однако его свойства к самовосстановлению служили почти так же, если не лучше, зафиксировав вросший гвоздь на месте с помощью костного клея, более прочного, чем керамитовый герметик.

Коссолакс не смог бы вытащить его сам.

– Я готов– - Его голос эхом разнесся среди рычащих машин.

– И я.

Корво неподвижно стоял в нише напротив, по колено в клубящихся малиновых испарениях. Со своими наплечниками с шипами и обширными модификациями, которые технодесантник применил к своему рюкзаку и броне, он едва помещался в слоте, предназначенном для Терминаторов. Телепортация была редкой, загадочной и энергоемкой технологией, способной мгновенно превратить в молекулы любого, кто не защищен броней Терминатора, но броня технодесантника была далека от стандартов Кодекса Астартес, и «Завоеватель» не придерживался тех же законов сохранения энергии и физической логики, что и его имперские аналоги.

Коссолакс рассудил, что у его нового Варп-Кузнеца есть, по крайней мере, равные шансы пережить эксперимент.

Возможно, ему и хотелось бы еще раз обратиться к Гранну и его рабам-воинам, но если у Корво были равные шансы выжить, то у смертных их точно не было. Они гораздо лучше пригодятся для защиты командой палубы от вторжения демонов в его отсутствие.

И вот вместо того, чтобы повести шесть тысяч Пожирателей Миров в кровавые недра «Завоевателя», он обнаружил, что довольствуется одним.

Возможно, «Завоеватель» все еще пытался убить его.

Коссолакс глубоко вздохнул, чтобы повторить последовательность телепортации, старую привычку, сохранившуюся со времен его воспитания на Терре, и ударил рукоятью своего топора по полу проема, призывая адепта. Что такое вечная война без редких острых ощущений? Как бы ожесточенно он ни боролся против нисходящего пути, уготованного ему генетикой отца, он все еще оставался Пожирателем миров.

Жрец ударил в медный гонг, а затем потянул за огромный рычаг, выступавший из стены.

Энергия пульсировала по медным проводам в ответ на молитвы темного адепта, и отзывчивые варп-энергии вибрировали в резонансных тарелках, встроенных в стенах ниши. Коссолакс почувствовал, что распадается, его тело и дух погружаются в загрязненные воды варпа. Это ощущение длилось где-то между мгновением и вечностью, пока тайна телепортариума Темных Веков не втянули его, задыхающегося, в физическую вселенную, таким же, каким он был при инициации цикла, но крещенным в тлетворных энергиях богов.

Он оказался в коридоре, липкий послед телепортации прилипли к его броне и шипел в той скудной реальности, которая все еще существовала на нижних палубах «Завоевателя» Корво появился у него за спиной и уже стрелял, заливая проход горящим прометием и превращая демонеток в визжащие костры.

Коридор напоминал забитую артерию, грациозные демонетки и обезумевшие берсеркеры Пожирателей Миров с радостной самоотдачей убивали друг друга, пытаясь пробиться через единственный канал. Расчистив пространство вокруг себя и Корво мощными взмахами топора, он огляделся в поисках воина, ради которого его послали сюда.

У него перехватило дыхание, когда он заметил его в конце коридора, шок от узнавания каким-то образом стал еще сильнее из-за того, до какой степени изменился воин.

Жуткий холодок пробежал по телу Коссолакса, вырвавшись из него вместе с горьким смехом.

Шака.

Чемпионом, которого они называли Бескровным, был Шака.

Итак, похоже, его бывший капитан, как он тысячелетиями предполагал, все-таки не был зарезан, как бешеная собака, какой-то давно умершей пешкой Трупа-Императора.

Сначала Ангрон. Теперь Шака Бескровный. Более слабый человек мог бы подумать, что боги насмехаются над ним, предлагая этих монстров из прошлого одного за другим, но он задавался вопросом, не преподносят ли они ему подарок.

Никто бы так не возненавидел незаконнорожденное полуметаллическое чудовище, которое сейчас тянуло к нему свои окровавленные крылья по переборке, как Шака. Это принесло Коссолаксу чувство удовольствия, которого он не испытывал веками.

Бескровный отвернулся от укрепленных дверей, которые он был на полпути к тому, чтобы проломить, совершенно не обращая внимания на демонеток, роящихся вокруг его пояса. В его глубоко посаженных глазах не отразилось узнавания, когда они остановились на Коссолаксе, но они кипели такой яростью, что невозможно было поверить, что внутри не осталось ни малейшей частички того Шакки, которого он знал.

«Хорошо», – подумал он.  

Гвозди Мясника впились в его череп, когда он надвигался на своего бывшего капитана, швыряя демонеток в переборки по мере того, как набирал скорость.

В течение десяти тысяч лет он поднимался, набирался сил, завоевывал благосклонность, мечтая наступить сапогом на ухмыляющееся лицо Шаки и показать своему старому капитану, как далеко он продвинулся в реализации своих амбиций. По прошествии стольких веков он полагал, что смерть лишила его этой мечты, но боги, как всегда, хорошо знали сердца тех, на кого они претендовали.

Держа свое оружие двумя руками, он рубанул им по животу Шаки, но Шаки внезапно уже не было рядом, чтобы принять удар.

Его топор врезался в двери, пронзая металл, словно в знак протеста против того, что его кормят такой холодной, бездушной пищей с настоящим пиршеством из демонической плоти вокруг. Коссолакс удивленно моргнул, но прежде чем он успел среагировать, молот Шаки врезалась ему в челюсть.

В его глазах вспыхнул свет, когда он боком врезался в переборку. На него посыпались искры, когда он оторвал свою тушу в терминаторской броне от стены. Шака бросился на него с неистовым воем. Коссолакс занес свой топор между ними и держал его там, не для того, чтобы нанести ответный удар или парировать, а скорее для того, чтобы отбиться от монстра. Его бывший капитан атаковал так, как атаковал бы зверь, размахивая лапами, скрежеща зубами и брызжа едкой слюной, а молот в кулаке был почти забыл.

Броня Коссолакса содрогнулась, издавая болезненные щелчки костей, когда он пытался противопоставить силе Шаки свою собственную. Он оскалил зубы и зарычал, отказываясь признать, что даже спустя столько времени он все еще может быть ниже.

Как Шака провел тысячелетия после Терры?

Он сбежал, растворился в галактике, в то время как Коссолакс восстанавливал Легион. Он не будет подчиненным Шаки. Он не будет ничьим подчиненным.

Никогда.

Снова.

– Ангрон. – Шака брызнул ему в лицо слюной. – Мне нужен Ангрон.

– Ты не нужен Ангрону, – процедил Коссолакс сквозь стиснутые зубы. – Как ты думаешь, почему он превратил тебя в это?

Шака взвыл, прижимая Коссолакса к переборке и удерживая его там одной рукой, в то время как другой рассеянно хватался за собственную голову.

Этого отвлечения было более чем достаточно, чтобы Коссолакс смог ослабить его хватку, взмахнуть рукоятью топора и нанести Шаке яростный удар в челюсть.

Удар разорвал плоть и отбросил Шаку, обратно по коридору, но, несмотря на открытую рану, из нее не вытекло ни капли крови.

Коссолакс с ужасом смотрел на бескровную рану, в то время как Шаку распирало от ярости, а его лицо приобрело еще более багровый оттенок.  

– Ангрон! – взревел он, пробегая мимо Коссолакса и снова бросаясь к дверям.

***

С оглушительным треском распахнулись раздвижные двери. Огонь хлынул через проломленное отверстие, и адамантовые двери, каждая из которых была высотой, шириной и весом с Титана-Военачальника, рухнули внутрь, раздавливая космодесантников, демонов и изрешеченные пулями боевые корабли.

Лейдис вытащил топор из спины извивающейся демонетки и повернулся, чтобы посмотреть поверх акров рукопашной схватки, когда кровь, огонь и сама ярость хлынули через разрушенные двери.

Он был массивнее Дредноута, ужаснее любого демона. В одном кулаке он держал меч из почерневшей от ненависти бронзы, а в другой - воющий цепной топор, и те демонетки, которые не были раздавлены падающими дверями, завизжали и разбежались перед этим воплощением ярости. Лейдис с благоговением наблюдал, как ужас, к которому он предположительно был невосприимчив, сковал его конечности.

Даже генотехники всеведущего Бога-Императора, казалось, не предвидели потребностей этого момента.

Он чувствовал, что должен опустить оружие. Разве не так поступают смертные, боящиеся смерти? Однако все, на что была способна его рука, - это сжимать оружие крепче, пока его тело не затряслось в унисон топору.

Впервые с тех пор, как демоны появились на палубе, Лейдис услышал, как демонетка перед ним издала вопль, в котором не было ни капли удовольствия.

Он заставил ее замолчать ударом по голове, от которого хрупкий череп раскололся и мозги брызнули ему на ботинки.

Он дико ухмыльнулся.  

– Ангрон! – заорал он, размахивая топором над головой, в то время как рев в его голове продолжался, продолжался и продолжался еще долго после того, как воздух в легких был израсходован.

Он бросился вперед, одна маленькая часть дикой волны в несколько тысяч человек, отчаянно желающих пролить кровь подле примарха.

***

Коссолакс схватил Шакку за запястье и оттащил его от дверей.

Бескровный развернулся с ослепительной скоростью и нанес удар локтем, который скользнул по рукояти поспешно поднятого топора Коссолакса и раскроил ему подбородок. Коссолакс хмыкнул, качая головой, не обращая внимания на боль, как он сотни жизней игнорировал худшее, и потащил Шаку назад за руку, пока воин не потерял равновесие и с лязгом не рухнул на палубу.

Коссолакс потащил его по полу подальше от дверей.

Он ощущал, как расплавленная сила агрессии накапливается по ту сторону дверей, словно штормовая волна за плотиной, просачивающуюся через стыки в металле в коридор за ними. Даже этой струйки оказалось достаточно, чтобы демонетки испуганно закричали, а Пожиратели Миров набросились на них с новой яростью.    

– Теперь ты мой, – прорычал Коссолакс, сам далеко не неуязвимый. – Пожиратели Миров будут отвечать передо мной, и только передо мной. То, что Ангрон не преклоняет колени, не значит, что он не служит. – Но сражаться с Шакой было все равно что сражаться с наковальней.

Пожиратель миров вывернул свое запястье из захвата Коссолакса, схватив его и потянув на себя с такой силой, что Коссолакс упал поверх его бронированного тела. Они находились на земле вместе ровно столько, чтобы Коссолакс успел изрыгнуть проклятие, прежде чем Шака с ревом вскочил на ноги.

Одна рука прижала запястье Коссолакса к палубе. Другая сдавила его горло. Затем Шака поднял его с земли над головой, они оба были такими массивными, что вместе перегородили коридор, и впечатал Коссолакса спиной в потолок.

Свободной рукой Коссолакс ударил по запястью руки, которая вдавливала кольцо горжета в его горло.

Это ничего не дало.

Темные пятна затуманили ему зрение, и он оставил попытки освободиться, вместо этого потянувшись за пакетом, который приготовила Хозяйка. Сорвав кожаный мешочек со своей набедренной пластины, оставив гвоздь крепко воткнутым в кость, он взял спрятанный предмет как нож и глубоко вонзил его в голову Шаки.

Его бывший капитан хмыкнул, но никак не отреагировал на удар.

Губы Коссолакса презрительно скривились, хотя они медленно синели. Может, Шака и стал сильнее, но он стал глупее. Он был таким же рабом Гвоздей Мясника, как и Ангрон до него.

– Мне. Нужен. Ангрон, – пробормотал Шака, несмотря на устройство в пакете, торчащее из его черепа.

– Ангрон заберет сыновей, которых ему дадут. Как и всегда.

Шака взревел, его безумие было бездонным, а Коссолакс захрипел, когда воин раздробил толстый хрящ на его шее.  

– Хозяйка, – выдавил он, надеясь, что феноменальное давление, оказываемое на его горжет, не вывело из строя вокс-датчики, спрятанные там. Его рука оторвалась от Шаки, освобождая от свертка яростно мигающее устройство телепортации, которое торчало в плотной кости черепа Шаки. – Телепортируй.

***

Тварь уже уклонялась в сторону, когда Лейдис бросился на нее, уходя от диких взмахов топора с издевательской ухмылкой на очаровательном лице. Выставив плечо, Лейдис пробежал дальше, повалив демона на землю и растоптав его стройное тело своей огромной массой со звуком, похожим на то, будто хитин разбивают на куски молотком. Убийство этих существ более потеряло свою значимость. Все, что сейчас имело значение, - это пробиться поближе к Ангрону.

Примарх взревел, безудержное воплощение божественной ярости, заставляя металл скручиваться, кровь биться быстрее, а демонов соперничающего мировоззрения самопроизвольно вспыхивать столбами маслянисто-фиолетового пламени. С ревом он опрокинул боевой корабль «Грозовой Ворон». Приземистый многоцелевой самолет перевернулся на бок, сломав крыло и раздавив демонов и космодесантников. Пожиратели миров в ангаре ответили на произошедшее ликованием.

Лейдис взвыл так, словно никогда прежде не испытывал такой ясности в ярости и боялся, что уже никогда не испытает.

Гибкие демоны роились вокруг бедер Ангрона, вгрызаясь в лязгающую бронзу его доспехов, но не в состоянии пробить извращенный металл. Ангрон, в свою очередь, десятками давил их ногами. Каждый взмах его визжащего цепного топора разбрызгивал по палубе калейдоскопический ихор, который шипел при попадании на керамит, и приводил тех воинов в неистовый восторг кому попадал на плоть.

Лейдис закричал во всю силу своих легких, больше не в силах подобрать слова для той ярости, которую он чувствовал внутри. Единственным способом выразить ее в полной мере была громкость.

Схватившись за топор, словно желая причинить ему вред, он безумно ударил им по злобному лицу демона, все еще кричащего, с извращенной улыбкой на лице, даже когда оно разваливалось на части под его ударами. Пара берсеркеров Пожирателей Миров в заштрихованных боевых доспехах воспользовались его промедлением, чтобы догнать его и устремится навстречу дюжине или около того манящих монстров. Завизжали цепные топоры, взревели болтеры, и внезапно повсюду разлетелись блестящие капли крови и гибкие конечности. Лейдис чувствовал, что его мастерство владением боя, созданное генами и глубоко внушенное, изо всех сил борется с головокружительным восторгом боя. Он различил характерный тон голоса Веррота среди толпы позади него. Обычно хладнокровный воин взревел так, словно в его легких был токсин, который было необходимо вывести, и щелкнул затвором уже разряженного болтера, прежде чем всадить приклад в затылок демона.

Демоны все не заканчивались, они занимали большую часть ангара, подкрепления продолжали поступать через какой-то вход, который Лейдис не смог разглядеть, но с прибытием Ангрона ситуация изменилась. Он предоставил Пожирателям Миров точку опоры, чемпиона, вокруг которого можно сплотиться, и повод, по крайней мере на время, стать космодесантниками, объединенными жестоким братством и безоговорочным поклонением своему ненавистному отцу.

И сам Ангрон был неудержим.

Он стал той сингулярностью, вокруг которой все заканчивалось.

Лейдис поднял свой покрытый кровью топор в приветствии своему неистовому примарху, когда группа демонов нового типа, атаковала центр Пожирателей Миров. Они напоминали кентавров, со сладострастными торсами, уложенными на скачущие тела гибких рептилий, и с рогатыми многоглазыми головами насекомых-воинов.

Одним взмахом клинка в левой реку Ангрон расколол ведущее существо пополам, его гуманоидное туловище и голова отлетели в сторону, и примарх с оглушительным стуком наступил на тело второго. Пожиратели Миров вокруг него ответили ужасающим ревом. Они бросились в атаку, сражаясь за то, чтобы оказаться первыми серди уничтоженных тварей, только для того, чтобы оказаться растоптанными взбешенным примархом, который сам стремился разорвать поверженных демонов.

– Л-Л-Л–

Лейдис оторвал взгляд от резни, когда одно из растоптанных тел перед ним дернулось. Сломленный воин посмотрел на него снизу вверх, поднимая конечность, которая не должна была сгибаться, словно подзывая его ближе, и фокусирующие кольца вокруг его бионического правого глаза щелкали и жужжали. Лейдису потребовалось мгновение, чтобы избавиться от красного тумана в глазах и узнать лицо воина.

Это был Архор Краснокожий.

Его нагрудник был раздавлен копытом Ангрона, но не раньше, чем с него сняли скальп клешнеобразной рукой демона. Верх его головы отсутствовал. Кровь покрыла неровную чашу из черепа и плоти, мозги медленно растекались по плитам палубы позади него.

– Л-Л–Л-Л.. – повторил он, словно отчаянно пытаясь сказать Лейдису несколько прощальных слов.

Лейдис не испытывал ни жалости, ни горя к своему искалеченному наставнику.

Только ярость.

Он собрался идти дальше, присоединиться к примарху и оставить своего истекающего кровью военачальника, но заметил, как что-то мигает внутри разбитой черепной коробки Архора. Нахмурившись и скривив губы от подавляемой жажды крови, он присел на корточки и ткнул пальцем в мягкое мозговое вещество, обнажив зазубренный металлический стержень и множество глючащей электроники. Он попытался улыбнуться, но ярость, которой были подчинены даже эти ненасильственные мышцы, превратила улыбку в нечто звериное.

Гвозди Мясника.

Внешнее устройства выглядели так, как те, что ранее видел Лейдис: тонкие кабели, проходящие через крышку черепа и спускающиеся вниз по шее, тяжелые скобы, удерживающие все это на месте, но половина тела военачальника была так тщательно аугментирована, что он никогда нельзя быть уверенным, где заканчивается один имплант и начинается другой.

Но вот, наконец, и они. То, что он искал со времен Эдема.

Этого оказалось достаточно, чтобы подавить ярость.

Архор издал длинное, протяжное "Л-’, когда Лейдис зажал выступающий кончик имплантатов и вытащил их.

Они появились не совсем чистыми: тонкие, как паутинка, нити нервных проводов и электродов, встроенные в белое вещество с помощью крючков, которые ослабили свою власть над мозгом хозяина, прихватив сморщенные кусочки мяса.

– Л...! – Невнятно пробормотал Архор, дернувшись один раз в последнем приступе, прежде чем упасть неподвижно.  

Лейдис сжал пальцы вокруг окровавленных Гвоздей военачальника, пока один за одним гасли электроды.

***

Шака дрался в коридоре. Теперь он находился в другом месте.

Он огляделся по сторонам. Комната, в которой он оказался, была похожа на алтарь собора, но наполнена нечестивым грохотом вздымающихся поршней и мехов машины, которая забирала свои жертвы живьем. Забрызганные кровью загоны для рабов и ритуальные виселицы окружали центральную печь. Монолитный дымоход поднимался подобно бронзовому божеству через бесконечные километры гулких переходов к плазменным выхлопам над позвоночником корабля.

Он находился в корабельном инженерном отсеке, но печь была потухшей, а загоны пусты. Полы клеток покрывали брызги крови, узоры брызг на окружающей палубе повторяли расположение прутьев, плоти и обрывков одежды, свисавших с потолка. Каждая поверхность светилась остаточным зарядом. Воздух казался тяжелым на языке.

На вкус он был как...

– Хнннг!

Он согнулся в коленях, и его вырвало. Кислая желчь со следами крови забрызгала металл, и с шипением начала растворять более легкие элементы сплава.

Шаке было не впервой сталкиваться с пробелами в своей памяти.

Сколько раз он бывал по локоть в бойне на какой-нибудь безымянной планете, а затем с криком просыпался в своей капсуле, словно от кошмара, а затем пробираться сквозь совершенно другого врага в совершенно другом мире? Гвозди избавили его от тягот бесконечного существования. Они придали ему смысл, если не славу. Равновесие, если не покой.

Но сейчас все было по-другому.

Произошел переход, возникло ощущение, что его поймали, как рыбу в сеть, и поместили в новую миску, словно бы он этого не заметит.

Шака вскинул голову и зарычал. Его мышцы напряглись от остатков агрессии. Во рту пересохло. Его сердца бились в груди, словно бешеные птицы.

Он попытался вспомнить, где находился, но не смог. По какой-то причине ему казалось, что это было важно.

– Кто я?..

– Как восхитительно. Партнер для игр.

Шака обернулся.

Огромное, многоногое божество, гибрид мужчины и женщины, человека и зверя, отвращения и желания, возлежало на окровавленном металле жерла печи, словно искореженный металл решетки был мягчайшей постелью. С шелестом шелков, скрипом кожи, заточкой лезвий - всеми приятными звуками в одном - он протянул свои многочисленные руки и испустил вздох ошеломляющей скуки и бурного восторга.  

– Если бы я знал, что этот корабль внутри будет таким же унылым, каким кажется снаружи, я бы с радостью поручил его разграбление другому. – Хранитель Тайн, поскольку это был именно он, поднес к своим многогранным глазам идеально вылепленную руку, как будто изучая остроту смертельно изогнутого когтя. – Где же вызов? Да ведь даже могущественный Ангрон ищет меньших удовольствий, когда он мог бы сражаться со мной за то, чтобы освободить свой драгоценный корабль.

У Шаки не было понятия о красоте. Если какая-то часть в нем и существовала, то этот воин больше не был тем Шакой, который стоял в инженерариуме здесь и сейчас. В этом отношении демон не имел над ним никакой власти.

Но у него были желания.

Кап. Кап. Кап. Это был звук голоса демона в его голове. Кап. Кап. Кап. Не звук, а ощущение: его запястья перерезаны, горло, бедра, кровь вытекает из него на настил вокруг ботинок. Там скапливается лужа. Кап. Кап. Кап. Слезы навернулись ему на глаза.

Это было –

– Хнннг-нннг-нннг!

Внезапный, поразительно сильный приступ заставил Шакку опуститься на колени.

Хранитель Тайн был квинтэссенцией удовольствия, и Гвозди, как всегда, сопротивлялись ему, причиняя невыносимую боль, затемняющую каждое скопление клеток мозга, даже отдаленно связанных с обработкой подобных ощущений.

Высший демон зашевелился, лениво поднимаясь со своего кровавого ложа.

– Ты сопротивляешься. Как весело. Может быть, на этом грубом судне все-таки есть развлечения для меня?

Шака кричал до тех пор, пока его дыхание не раскалило стенки горла добела и не исторгло из груди все, что не было яростью. Трясущимися руками он еще яростнее сжал свой гигантский молот и бросился в атаку.

Хранитель Тайн вздохнул, нанеся ему удар слева, от которого он рухнул на поручни, опоясывающие помост печи. Шака затрясся от ярости, падая, и взревел, когда с треском керамита и разрывом плоти пара огромных, бронзовых чешуйчатых крыльев вырвалась из его плеч. Его крылья раздулись позади него, подхватив его даже тогда, когда он рухнул в ямы для взбивающих машин, которые составляли основную массу основания инжинариума, и унесли его обратно к главной печи.

Хранитель Тайн хлопал в ладоши от невероятной скуки, сжимая мечи в двух своих длинных руках и щелкая изящными клешнями.  

– Занимательно. Очень занимательно. Покажи мне свои пределы, мой восхитительный дикарь.

Он изогнул свое тело, кружа вокруг помоста, выкрикивая бессловесные звуки, пока кислота в его слюне не выжгла эмаль с его зубов, и замахнулся молотом, целясь в усыпанную драгоценностями корону великого демона. Демон гибко отклонился в сторону, продолжая ободряюще улыбаться, его бесконечно отражающие черные глаза ловили бьющую в спазмах энергию кувалды, когда она проносилась над кроной.

Великий демон согнулся, пока его спина не оказалась параллельно палубе, мечи заскрежетали поперек пути Шаки, как лезвия мельницы для измельчения трупов.

Уклониться от них было невозможно, и поэтому Шака даже не пытался, получив один клинок в бедро, а другой - в спину. Оба удара раскроили его покрытый мускулами керамит, словно это была размокшая глина, и он рухнул на палубу.

– Замечательно, – провозгласил Хранитель Тайн, делая пируэт так стремительно, что руки с лезвиями, руки с когтями и руки без них - все расплывалось и менялось местами.  

У Шаки закружилась голова, пока он пытался уследить за ними, затем он хмыкнул и отряхнулся. Он снова поднялся, и, покачиваясь, взмахнул своей кувалдой.

– Хнннг! – Из носа у него потекли пузыри. – Хннн-ннн-ннн!

– Красноречиво, – ответил Хранитель Тайн. – Твой отец, должно быть, очень гордится тобой.

Ослепленный яростью, Шака снова бросился в атаку, агрессивно скрежеща поврежденными пластинами, нанося сокрушительный удар, от которого демон уклонился с презрительной легкостью. Хранитель Тайн перешло в контратаку, когти и клинки кружили вокруг него в танце, слишком стремясь простить добровольному, но неуклюжему партнеру его безрассудные удары и завершать каждое совершенное движение ударом в грудь. Шака дрожал, что-то в нем умирало от экстаза каждый раз, когда демонический меч пронзал его органы, а затем снова, в чем-то похожем на безумие, когда его вытаскивали, чтобы начать все сначала. Хранитель Тайн был слишком быстр. Шаке еще ни разу не удалось задеть его, но каждый насмешливый удар, который он наносил, был моментом, когда демон оказывался в пределах его досягаемости.

С двумя мечами, пересекающими его торс крест-накрест, демон оказался достаточно близко к его раздавленным ноздрям, чтобы почувствовать его аромат, Шака ударил лбом в подбородок существа. Демон застонал в экстазе, когда его челюсть хрустнула под ударом. Он был нечеловечески силен и быстро перемещался в тени, но не был закован в броню и, для демона, на удивление хрупок. Голова Шаки, с другой стороны, представляла собой столько же деформированного керамита, сколько и трансчеловеческой плоти. Хранитель Тайн отшатнулся от него, разноцветная и сладко пахнущая кровь потекла по его подбородку, приведя Шакку в еще большую ярость, когда он раскрутил свой молот, описывая последовательность расширяющихся восьмерок. Каждый мощный взмах с последующим за ним ударом заставлял раненого демона отступать, пока его спина не оказалась прижатой к центральной печи. Резко сменив хватку, Шака ударил рукоятью своего молота в грудь великого демона. Удар раздробил его грудную клетку, выпущенный разрушительный заряд отбросил его назад, через ворота печи.

Шака отодвинул прогнувшиеся ворота в сторону, следуя за пораженным демоном в печь с визгом перепуганной меди.

Он сморщил нос.

Внутри печь была похожа на пещеру, как сборная палуба ударного крейсера Астартес. Стены были черными, пол под ногами хрупким от остатков расщепляющихся стартовых брикетов и человеческого топлива. Воздух был наполнен пеплом. Его броня содрогалась и визжала. Словно в ярости. Возможно, от боли. Почти разумная мускулатура его испорченного тела набухала внутри, напрягаясь, чтобы протолкнуться сквозь нее и сплавить поврежденные пластины в их собственную выпуклую массу.

Хранитель Тайн посмотрел на него снизу вверх, полулежа среди обугленных костей.  

– Да, – он вздохнул, оценив его грубое телосложение, дюжину кровоточащих проколов, проклятие, которое не смогло разрушить даже демонический меч, и, наконец, на его лице появилось удовольствие. – Какая грандиозная пытка, превосходящая все, что я мог бы применить или изобрести. Я вижу, мне здесь больше нечего делать.  

С ревом Шака размозжил голову великого демона между своим молотом и полом, его безжизненное тело растворилось в ядовитой шипучей массе, которая просочилась в сажу, когда его дух вернулся в варп.

По кораблю пробежала вибрация, стенки печи задрожали, как от удара колокола. Шака почувствовал внезапное ослабление напряжения и ощущение движения, как будто огромная и нерушимая сила удерживала их неподвижными, и теперь они были свободны. Давление, которое он ощущал, давящее на его череп снаружи, медленно начало ослабевать.

Шака был сломленным, но не дураком.

Если это был Хранитель Тайн, который сковал «Завоевателя», тогда необъяснимое появление Шаки в его логове, несомненно, не было совпадением. Он отмахнулся от этого просветления.

Все люди начинали жизнь как инструменты, которые нужно использовать. Некоторые были сделаны как оружие.

И Шака знал, кто он такой.

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА

+Помогите…+

+Просим…+

+Остановите…+

+Этот путь…+

+Император за…+

Варп по это сторону Разлома гудел от голосов. Открыть свой разум для этого было равносильно тому, чтобы открыть дверь для миллионов кричащих просителей. Они умоляли, кричали, отчаянно пытались пообщаться, но на загадочном языке, которому Граций Теломан не обучался. Умение вычленить один голос из суматохи поля боя, услышать один крик о помощи из миллиарда, не работало, когда голоса звучали неразборчиво, и их посыл оставлся непонятен.

Упершись обеими руками в мраморный дверной проем, который его разум создал, чтобы придать этому царству порядок, он склонил голову к шуму, словно к завывающему шторму, и попытался прислушаться.

+Ведьма поет на крыльях Феникса… Принц пауков плетет паутину для жреца воронов… Черви ползают под моей кожей, моя кожа умирает, но расцветает новой жизнью… Помоги нам, помоги нам…+

Астротелепатия использовала общепринятый словарь видений и аллегорий, который позволял обученному псайкеру в любой точке Империума посылать свои мысли в варп в разумной надежде, что через один или несколько астропатических ретрансляторов их крик будет принят другим разумом и понят. Весь процесс был сродни тому, чтобы написать короткую загадку, запечатать ее в бутылку и бросить в бесконечный океан, надеясь, что однажды ее прочтут.

Граций обладал мощным умом, но он не был обучен тонкостям астротелепатии. Голосов было слишком много. Если бы он прожил еще шестьсот лет и посвятил этому занятию все оставшиеся мгновения, ему бы едва удалось учесть их все.

Усилием воли Граций закрыл метафизическую дверь в эмперии и вернул свой разум в собственную голову. Он очнулся в комнате для медитаций на борту «Меча Дионы». Стоя на коленях на гладком мраморном полу, он пытался отдышаться, после попыток просканировать варп сквозь такую суматоху. Варп-двигатели гудели, агония Моря Душ, обжигающего серебристый корпус «Дионы», отдавалась дрожью в его коленях.

Проход был не таким бурным, как до его удара по Ангрону и «Завоевателю», но Граций все равно чувствовал волнение варпа. Оно тревожило старые ожоги, полученные на Армагеддоне, и незаживающую рану на бедре. Последняя в этот раз проявлялась в виде ледяного ожога, который сковал усталостью всю ногу до пальцев ног.

Граций рисковал, отправляя свой разум в варп, пока имматриум находился в таком возбужденном состоянии, но он не надеялся, что бурление ослабнет по ту сторону Цикатрикс Маледиктум. Ему не найти более лучших условий во всем Империум Нигилус. Его удар по «Завоевателю» дал небольшое преимущество «Мечу Дионы». Теперь ему нужно было им воспользоваться, чтобы узнать, куда направляется Ангрон, что привлек к себе Пожирателей Миров со всей галактики.

Куда бы он не направлялся, Граций найдет его первым.

– Ты разрушаешь себя, брат, – обратился к нему Геромид, отрываясь от своего дежурства у смотровых порталов. Капеллан все еще находился в доспехах. Если не считать краткого омовения после возвращения из Врат Красного Ангела, призванного смыть любой намек на запятнанность того царства, Граций настоял на том, чтобы Серые Рыцари оставались в боевой готовности. Нигилус был враждебной территорией. Сражение могло начаться в любой момент. Геромид наблюдал за Грациусом с беспокойством, граничащим с подозрением, пока Юный Благочестивый MMXIV кибер-херувив жужжал вокруг него, завершая свой напряженный автогимн, прежде чем сложиться обратно в шкатулку-реликварий у входа в комнату и уйти в спящий режим. – И что еще хуже, ты делаешь это без всякой причины. Здесь было слишком много страданий, и осталось слишком мало надежды на их прекращение. Весь Империум Нигилус был отравлен им, и даже с учетом того, что Разлом теперь позади, сила варпа слишком велика.

Граций рассеяно потер бедро, чувствуя, как осколок оскверненной бронзы шевелится под ладонью.

– Я могу победить его.

– Твой разум способен. В этом я не сомневаюсь. Меня больше беспокоит то, как ты нагружаешь свое тело. – Капеллан улыбнулся, но за улыбкой чувствовалось осуждение. – С теми травмами, что ты получил на Армагеддоне, ты мог бы служить в Сантум Санкторум или на Мертвых Полях, но вместо этого ты решил продолжать… – Он покачал головой, но больше ничего не сказал.  

Геромид понимал одержимость Грация. То же самое было характерно для всех членов Братства Тринадцати. Какие бы сомнения ни питал каждый из них по отношению к своему командиру, его стремление добиться окончательного поражения Ангрона разделяли все. Но сомнения все же присутствовали. Граций видел это в затянувшимся взгляде брата.

Гнев Ангрона все еще пылала в тех, кто столкнулся с ним в тот день. Они не часто говорили об этом между собой.

Выжившие на Армагеддоне вообще редко собирались вместе, и отчасти это делалось намерено, ибо все они видели друг в друге то, что не хотели признавать в себе. Паладин Дворик был единственным выжившим товарищем, с которым Граций общался на протяжении столетий, но даже с ним их встречи проходили скоротечно и заканчивались раньше, чем становились некомфортными. Ярость, охватившая их, когда они были молодыми воинами, изменила их таким образом, что эти изменения не всегда представлялось легко заметить, и во всех случаях они были более незримые, чем очевидные страдания Грация, вынуждающие их идти по пути к совершенству, которого они не могли избежать.

Кроу стал кастеляном Палаты Чистоты и прославился своей психической стойкостью. Гиперион теперь командовал «Авгуриумом». Малхадиэл преуспел в изучении марсианских тайн и стал магистром Армуриума на борту «Апекс Кронос Бастион», великого звездного форта на орбите Титана. Стерн возглавил Третье Братство, а Мордрак стал не только Великим Магистром Второго, но и адмиралом всего военного флота Титана, прослужив в обеих должностях дольше, чем любой брат за всю долгую историю их капитула.  

Граций рассеяно потер ногу  

– Это нужно сделать, – ответил он. – Ангрон должен быть изгнан, какую бы цену не пришлось за это заплатить, и мы – единственные в Нехилусе, кто достаточно предупрежден, чтобы вмешаться.

Геромид медленно покачал головой, словно подбирая следующие слова.  

– Мы уже завоевали часть истинного имени примарха. Это уже само по себе достижение, за которое нам всем полагается статуя в Палате Чемпионов. Нам следует вернуться на Титан, чтобы вместе с нашей смертью не утратились эти знания для Капитула.  

– Я думал об этом, – согласился Граций. – Но как мы можем принять решение, если еще не знаем, что задумал Ангрон? Как мы можем отвернуться и вернуться в безопасное место на Титане, зная, что павший примарх и мощь его сломленного легиона на свободе?

Капеллан вздохнул.

– Наш ритуал по его сковыванию основывался на уверенности, что он вернется чтобы отомстить Армагеддону.

– Я предусмотрел и это, брат, – ответил Граций, снимая с пояса флягу с землей, которую он теперь носил вместе с другими реликвиями, спасенные им с Армагеддона. Он собрал ее с загрязненных берегов реки Стикс, где шестьсот лет назад Ангрон пал в битве с Серыми Рыцарями, и необычайно богатая железом почва до сих пор остается красной и влажной. – Но сейчас мы должны узнать куда он направляется, причем быстро.

Геромид пересек небольшой круглый зал для медитаций, его сапоги тяжело застучали по мраморной плитке. Он положил перчатку на плечо Грация.  

– Тогда, хотя бы отдохни, брат. Позволь мне вместо тебя совершить отправление.

Граций поднял руку и положил перчатку на плечо капеллана.

– У тебя нет экстрасенсорных способностей брат. Ни у кого из вас нет, кроме, возможно, Лиминона, но, боюсь, его мучения в подземельях Искусного Возвышенного лишили его части контроля. Уверяю тебя, для ритуала, который навсегда покончит с Ангрона, понадобитесь все вы, но этот шаг могу сделать лишь я.

Геромид хмуро смотрел на него. Их связывало то, что мало кому под силу было разделить. Они были ближе, чем братья, но не стали друзьями. Граций не заводил друзей. И Геромид, в свою очередь, хотя его недоверие проявлялось не по его воле, не мог не оставаться настороже.

«Есть причина, по которой Серые Рыцари не закаляют своих младших братьев в бою. Знаешь ли ты, почему?»

Юстикар Аэлос задал ему этот вопрос перед отбытием Серых Рыцарей с Титана. Тогда Граций знал ответ, но до сих пор не понимал, о чем идет речь.

Он был слишком неопытен, чтобы противостоять Чистокровной Нечисти, и, возможно, именно поэтому, помимо очевидного факта его ранения, он страдал в течении последних столетий, в то время как Мордрак, Кроу, Дворик и все остальные процветали. Если бы он погиб, как предполагали все законы вероятности, то издержки оказалось бы легче вынести, но его дух оказался не готов к бремени выживания.

– Твоя сила всегда будет со мной, брат, – сказал он.  

Геромид склонил голову в знак капитуляции и отступил назад, стараясь не потревожить концентрические кольца свечей, расставленные вокруг Грация.  

– Тогда я направлю все свои мысли на твой успех, брат.  

Граций посмотрел в сторону, уставившись на свечи, пока гексаграммические обереги не отпечатались на его сетчатке, глубоко вздохнул и отправился.

***

Над горой Анарх шел дождь. Капли жидкого этана пятнами выступали на высоких окнах из стеклостали. В условиях силы притяжения менее одной пятой от стандартной терранской потоки дождя не столько падали, сколько плавно скользили вниз, словно время уже покорилось их легионам, победно марширующим к разоренной поверхности Титана.

Его разум снова находился в Сатурналии, взирая с верхних башен Цитадели на пики малых скал и криовулканов

Древние механизмы часов Деймоса тикали в такт изящному маршу дождя. Граций поднял голову, чтобы изучить их.

Сатурн и его луны находились в бессмысленном положении, из которого он не мог понять ни даты, ни времени. Свечи, расставленные по мозаичному полу и каменным столам с точностью, повторяли те, которое окружали его физическое тело на «Мече Дионы», словно бы отпечаток на сетчатке глаза вновь зажег их здесь, в психическом царстве.

Эмпиреи, как его учили, была областью разума. Точно также, как физический труд и соответствующие инструменты могут быть использованы для формирования архитектуры реальности пространства, так и варп может быть изменен с помощью воли.

Это было место, которое разум Грация знал лучше всего.

Когда его разум выходил на свободу и мог отправить куда угодно, он всегда возвращался именно сюда. Это был последний раз, когда он мог вспомнить, что перед ним стоял выбор, другой судьбы, кроме победы над Ангроном или смерти от рук примарха.

Неопытный молодой воин, каким он был, когда в последний раз переступал порог этого зала - ведь даже в те редкие моменты, когда он возвращался на Титан, Граций всегда избегал этого места, - вздохнул.

Он выступил против могущественного павшего сына Императора не ради славы. За шесть столетий Граций завоевал достаточно славы, которая могла удовлетворить даже самых тщеславных героев. Он также не завидовал таким, как Малхидиил и Геперион, которые примирились с травмами своей молодости и искали новые испытания, соответствующие темной эпохи. Он был Серым Рыцарем, неподкупным и стоящим выше подобных смертных слабостей.

Он повторил свою цель, полный решимости воплотить ее в жизнь.

Он не осуждал своих братьев за то, что они поручили ему эту задачу.

Не обращая на боль в бедре, он зашагал вперед, к психическим дверям в истинный эмпирей и широко распахнул их.

Сатурналий заполнили голоса, как только двери приоткрылись, а их серебристые обереги были сломаны. От психической силы его старые ожоги вновь покрылись волдырями, слова наполнили его уши, словно холодная вода, слишком громкие, многочисленные и глубокие, чтобы он мог уловить что-то большее, чем фрагменты.

+Поспеши-+

+Прошу-+

+Надеюсь-+

+Спасите-+

+Конец-+

Граций стиснул зубы и укрепил душу.

Тринадцать Серых Рыцарей – это сила, достаточная, чтобы переломить ход любой войны в любом мире. Но для сотни миров? Для ста тысяч, разбросанных по половине галактики, которая уже погрузилась во тьму?

Граций ничего не мог сделать, кроме как выслушать их мольбы и проклясть их своим молчанием.

Серые Рыцари сражались за жизнь триллионов, а не за жизни миллионов. Оставив за спиной спокойствие Сатурналиума, он вышел на скалы Титаны. Такой резкий переход был невозможен из-за планировки цитадели, но с точки зрения геометрии варпа в этом не было необходимости. Двери за ним закрылись, и он растворился в водовороте голосов.

Ледяной углеводородный дождь ошпарил его шелушащуюся кожу. Огромный желтый диск Сатурна нависал над темно-серым небом, а стеклянные кольца застыли, словно выставленные напоказ механизмы замысловатых часов.

+Я с тобой до самого конца, брат+ - послал Геромид с расстояния в шесть футов и миллион световых лет.

+Я тоже+ - раздался голос Дворика из оружейной.

+И я+ - послал Лиминон, из энжинариума.

+Перед лицом Истинного Зла не может быть никаких сомнений+ - послал Юстикар Галлеад, мысленно цитируя Спиритус Компеди, даже во время тренировки со своими братьями. +Мы добьемся успеха или обречем все человечество на участь Нигилуса своим поражением+

Граций почувствовал, как вокруг него собирается аура из их психических присутствий.

Они облачили его в серебряную броню, отражая астротелепатические крики, которые могли бы терзать его, и отгоняя холодный дождь, прежде чем он успевал ударить по сияющей броне его разума. Подбадриваемый защитой братьев, он ускорил шаг, пока не понесся по поверхности своего маленького мира, а затем, одним огромным прыжком, оставил его позади себя.

Цитадель рассыпалась под ним. Гора Анарх уменьшилась и превратилась в пятнышко, поглощенное ледяными объятиями Титана.

Облака поредели.

Сквозь них пробивался свет.

Граций моргнул от внезапного блеска, хотя он и был успокаивающим, а не ослепляющий. Он не мог поверить, что не смог увидеть его раньше.

Ярость Ангрона отбросила тень на все реальное пространство и варп, заслонив собой все, что находилось за его пределами. Но теперь «Меч Дионы» наконец-то вырвался вперед, и место назначения Зверя стало ясно.

Свет. Белый и яркий.

Первой мыслью Грация было, что по какому-то странному изгибу варпа «Меч Дионы» развернулся и отправился обратно на Терру, но даже Ангрон со своим старым легионом и всеми союзниками-демонами не смог бы надеяться завоевать в одиночку Престольный мир. Свет приблизился к Ангрону, и Граций увидел, что маяк светит не с Терры, а из другого мира.

Хотя он и ощутил укол стыда, его затмило облегчение.

Им еще предстоит сразиться. Долгие века подготовки не закончатся тем, что он увидит, как примарх падет у стен Терры.

С высоты своего сознания, мчащегося быстрее света, он наблюдал за происходящим.

Этот мир был на порядок меньше Терры, но оказался не менее разрушен эксплуататорским присутствием человека. В этом мире, огромные горы были разрушены, чтобы заполнить дно давно осушенных океанов, леса, джунгли и болота выкорчеваны и выровнены под комплексы святынь, города и массивные крепости, а также глубокие лесные долины. Густые облака загрязнений заслоняли всю поверхность, пронзенные лишь вершинами крепостей и величайшими святилищами Бога-Императора. С самых величественных из этих бастионов сиял свет Императора, словно маяк, на фоне надвигающейся ночи.

Граций не понимал, как такое могло произойти. Если Император восседает на Терре, а весь Империум Нигилус изолирован от Его света, то это было просто невозможно, но Граций не сомневался, что свет, окутывающий этот мир, принадлежит Ему.

Воплощённый в астральной проекции, как и он сам, это откровение вызвало у Грация легкое головокружение.

Астромикон являлся проявлением психической сущности Императора, просуществовавший более десяти тысяч лет, но здесь Его свет был не в качестве путеводителя и маяка.

Такова была Его воля, как оружие.

Это было то, что Ангрон стремился уничтожить. В своей слепой ярости и всепоглощающей ненависти к отцу демон-примарх уничтожил бы его, независимо от его цели.

Граций решил, что он пожертвует своей жизнью и жизнями всех своих братьев, чтобы не дать Ангрону добиться успеха.

Огибая планету и выходя за пределы ее желтого солнца, он мысленно запустил себя к Сатурналию и своему физическому воплощению на борту «Меча Дионы», и напоследок взглянул на мир, с другой стороны. Он узнал его. Это тот самый мир, который он видел в своем видении, когда сущность варпа впервые принесла предупреждение о возвращении Ангрона в реальное пространство. В сознании миллиардов людей, скрытых под его облаками и заключенных в орбитальных городах-платформах, прочно засело имя Малакбаэль.

И через просторы Моря Душ Красный Ангел прорычал.

Одно-единственное слово.

+Нет!+

***

Его разбудили капли едкого противоожогового геля.

Он моргнул и открыл глаза.

Юный Благочестивый MMXIV пробудился и теперь неустойчиво парил над ним, его мистическая антигравитация оплавляла свечи вокруг. Его мумифицированное выражение лица было одновременно нарочито жизнерадостным и непроизвольно ужасающим, пока он медленно двигался по кругу, нанося спрей на спину Грация. Геромид тоже опустился на колени. Он держал Грация прямо, положив руки ему на плечи. В свете свечей его доспехи ослепляли усталые глаза.

– Ты…? – начал Граций, но дым повалил ему в губы, как только он открыл рот. Он откашлялся и попытался снова. – Ты видел тоже, что и я?

– Маяк на Малакбаэль. Свет Императора в Нигилусе. Да, брат, – ответил Геромид. – Галлиад уже направляется на командную палубу, чтобы сообщить корабельному мастеру Орену о нашем новом курсе. Прошу простить меня, за мои прежние сомнения. Нет никаких сомнений в том, что мы должны приложить все усилия, чтобы защитить это чудо от Повелителя Двенадцатого.

– Нет, брат.

– Нет?  

Граций попытался сесть, но от усилий в психическом мире его тело перестало ему подчиняться. Ему нужно было отдохнуть, иначе от него не будет никакой пользы, когда придет время добиваться падения Красного Ангела.

– Нельзя позволить Ангрону приблизиться к этому миру. Мир, что я увидел, хорошо защищен, но это не Терра. И даже не Армагеддон. Нет, если Повелителю Двенадцатого позволить продолжить путь в Малакбаэль без сопротивления, то сила, которую он сможет собрать, будет неостановима, независимо от нашего присутствия там.

– Тогда что, брат? Он нацелился на Малакюаэль.

Граций задумался.

План, который они с Двориком разработали давным-давно, когда в Братство Тринадцати входило только двое, заключался в том, чтобы противостоять Ангрону на Армагеддоне.

Все предсказания, которые когда-либо были сделаны, предвещали его возвращение через Врата Красного Ангела, с целью уничтожить мир, который отверг его шесть веков назад. Более того, встреча с ним в этом месте имела прагматический смысл: по каким-то причинам Граций всегда чувствовал, что его экстрасенсорные способности там наиболее сильны. Он всегда полагал, что все дело в его связи с тем миром и примархом, с судьбой которая связывала его и Армагеддон с тех пор.

Реликвии, которые он поручил собрать своему братству за последние шестьсот лет, принадлежали ста девяти Серым Рыцарям, которые однажды уже победили примарха. Они должны были обеспечить Грацию символический резонанс и духовную мощь, а земля того мира, уже однажды окроплённая нечестивой сущностью Ангрона и готовая принять его душу навечно, стала бы идеальным вместилищем для ритуала связывания.

Граций уже внес коррективы в этот план.

Он снова положил руку на флакон с землей, который носил на бедре. Варп задействовал силу символизма, но у него не было уверенности в том, окажется ли он эффективен. Легких Путей не существовало. Однако Малакбаэль представляло собой не средство для обмана, а возможность изменить ход игры.

Возможно, истинный сын Императора, наследник Его генетического кода с реликвиями ста девяти своих братьев, свидетельствующих о его чистых намерениях, смог бы использовать часть Его света, проходящего через варп между Золотым Троном и Малакбаэлем. Иной мог бы счесть ересью даже саму эту идею, но Граций был Серым Рыцарем, и подобные ярлыки были для него неприемлемы. Все, что ему требовалось, - это найти мир, один мир, лежащий в прямой связи с Малакбаэлем и Террой.

– Астропатические мольбы, которые мы игнорировали с момента перехода на Нигилус…

– Что с ними, брат?  

– Пусть Галлиад сообщит корабельному мастеру, что одна из них получит ответ.

Когда половина галактики пылала, можно было не сомневаться, что один из криков будет исходить из мира, находящегося в нужной связке. Найти нужный мир – это еще полдела. Следующей задачей будет отвлечь Ангрона от выбранного им курса и заманить его туда.

Геромид снова принял озабоченный вид.

– Я знаком с ритуалами, используемыми для приманки Чистокровной Нечисти. Но чтобы привлечь сущность, обладающую независимой волей и силой Ангрона, тебе придется обречь…

– Мир, – закончил Граций.

Он рассеянно разминал призрачную боль в бедре, но, как ни странно, она почти исчезла. Он воспринял это как знак.

Как еще можно подстроить ловушку для Красного Анегла, как не с помощью резни?

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Полковник Таника Яррер из гарнизона Адептус Астра Телепатика Гиады проснулась от звуков тревоги. Все еще сонная, погруженная в кровь, которая наполняла ее сны в последнее время, она вытащила из-под подушки заряженный пистолет и перевернулась на спину.

Прищурившись, она посмотрела на светящийся радиоактивным светом циферблат прикроватного хронографа. Часы показывали пятнадцать минут первого. С момента ее смены прошло чуть меньше трех часов. Проведя рукой по кирпичной стене за спиной, она нащупала руну переключателя, чтобы включить лампы. Они загорались по очереди, пробуждаясь так же вяло, как и сама Яррер, и окрашивали ее скудную комнату и ее содержимое в желтоватый цвет.

Напрягшись, чувствуя, что мышцы болят от непривычной физической нагрузки, она спустила ноги с жесткого матраса и сунула их в пару черных кожаных ботинок, стоявших на голом металлическом полу. Подавив зевок, который перешел в дрожь, она натянула бронежилет. Яррер уже была в своей форме. Тревоги стали обыденностью, такими же регулярными, как приемы пищи и молитвы.

Астропаты объекта были взволнованы так же, как и в день Потемнения. Приближалась гибель, и все псайкеры чувствовали это.

Яррер убрала в кобуру свой хеллпистолет, открыла глаза и опустила щеки, словно желая впустить больше света в свой измученный мозг.

Приближение чувствовали не только псайкеры. Она даже была благодарна, что ее подчиненные так редко давали ей больше нескольких часов сна каждую ночь.

Подняв свой лазган, где она ее оставила, прислонив к краю кровати, она обхватила левой рукой рукоять, а правую подставила под цевье. Ей пришлось переучиваться с правого хвата на левый, чтобы компенсировать потерю указательного пальца из-за психического инцидента восемнадцатью месяцами ранее, и она все еще не могла привыкнуть. Словно она только вышла из зеркала, и обнаружила, что все задом наперед.

Подавив дрожь, она перевернула оружие и проверила шкалу заряда, вмонтированную в черную пластиковую ствольную коробку.

Старые блоки имели тенденцию терять заряд в течении ночи. Это становилось все более серьезной проблемой по мере того, как иссякали ограниченные запасы Безиликарум Астропика, оставшиеся еще до Потемнения. Она знала об этом, но увидев цифру в сорок процентов под зависшей стрелкой, едва смогла отбросить мысль о том, что это мучающие ее сны, смогли истощить ее. Покачав головой и не обращая внимания на пугающий шепот, как учили своих учеников боевые академии Схолы Псикана, она подошла к двери, отодвинула засов и толкнула ее.

В коридоре было не многим светлее, чем в ее комнате с включенным освещением, но сигнал тревоги, не блокируемый тонкой металлической дверью, звучал в два раза громче. Двух тональные вопли доносились из блоков аугмиттеров, расположенных на веренице балок. Адепты писцы в испачканных чернилами мантиях, сталкивались с узаконенными псайкерами в громоздких сдерживающих ошейниках, и все они проносились мимо ее двери. Природа пси-работы такова, что большую ее часть приходилось выполнять ночью. Яррен не знала почему, но подозревала, что в эти часы варп был каким-то образом ближе. В случае пси-инцидента, Постоянный Эдикс Адептус Астра Телепатика 10014-к требовал эвакуировать весь персонал класса эпсилон и выше в экранированные крылья, но такие события не должны были происходить по ночам.

Яррер не требовались телепатические способности, чтобы почувствовать, как пошаливают нервы, как раздражает очередная сорванная отправка, как срываются эксперименты и портятся порицания, как под ученым рычанием кипит недовольство.

Ей было интересно, видят ли они те же сны, что и она.

Слабый отблеск света выхватил из темноты блестящие черные доспехи одного из ее солдат, сопровождающих рабочих.

Как старший офицер на Гиаде, Яррер командовала пехотным подразделением – тремя отрядами по десять человек в каждом, которым было поручено охранять Базиликарум Астропатику. По долгу службы ей приходилось поддерживать связь с планетарными и муниципальными командирами, а также с канониссой мисси Адепта Сороритос в Капитолии Гиад, но ее солдаты редко общались с кем-либо за пределами своих отрядов. Яррер знала всех тридцать человек лучше, чем свою собственную семью. Она была уверена, что сможет различить любого из них в кромешной тьме.

– Хедрод, – позвала она, вглядываясь в мрак и подзывая его к себе.

Хедрод был крупным мужчиной, к чему он не приложил никаких усилий. Если бы он не нашел себе службу в одном из многочисленных подразделений вооруженных сил Императора, то, несомненно, растолстел бы, но, а так, он был крепким и мускулистым, с остроконечными чертами лица и густой светлой бородой, выбивающейся из-под черного козырька.

– Вы дежурный сержант? – спросила она, когда Хедрод отдал ей честь.

– Да, полковник.

– Это пси-инцидент или нападение?

Базиликарум Астропатика еще не подвергался прямому нападению, но несколько рейдов повстанческих «Консорциумов» на другие объекты Капитолия прошли достаточно близко, чтобы прорвать защитные ограждения и вызвать тревогу. Учитывая, что тот, кто контролировал Бизиликарум Астропатика, по сути, становился голосом Гиады для всего Империума, это казалось упущением со стороны повстанцев.

Какая-то ее часть задавалась вопросом, не знает ли туманное руководство Консорциума о том, что ожидает саму леди-губрнатора, даже если ей никогда не говорили об этом прямо.

Империум более не выходил на связь.

В последние дни бои за Капитолий усилились. Казалось, что недуг, беспокоящий астропатов, тревожит и менее восприимчивые умы по всему континенту. По крайней мере, это так выглядело с крепостной стены и также звучало сквозь ее маленькое окошко в камере.

– Инцидент, – ответил Хедрор. – Я только что из Тета-блока.

– Тетта-блок. Снова, – простонала Яррер.

– Сколько уже раз?

– На этой неделе? Пять.

– Магистру ковена Пирру стоило бы очистить все крыло.

Яррер знала, почему он этого не сделал, но ей это не нравилось. Без надежной связи со Схолистика Псайкана и Черным Кораблем, без доступа к Городу Видений и связывающим души ритуалам, которые он проводил, не было возможности пополнить их хоры. Старость, суровые условия астротелепатии и выстрелы лазерганов в голову привели к сокращению их численности. После восьми лет, проведенных вдали от Империума, астропаты заканчивались.

Не то чтобы там было с кем поговорить, но требовалось соблюдать все бюрократические процессы, архивировать формы, и постоянные указы требовали, чтобы попытки продолжалось.

Перехватив свой лазган бионической рукой, она повернулась в противоположную сторону от эвакуирующихся адептов и направилась по коридору к изолированным блокам.

– За мной, десантник, – приказала она Хедроду.

Пройдя несколько сотен ярдов, они подошли к запертой двери, установленной в левой стене. Она была сделана из темной, непроницаемой для пси-воздействия твердой древесины, усиленной защитными символами и несколькими рядами черных железных шипов.

Хедрод отпер дверь ключом из тяжелой связки, висевшей на латунном кольце на его поясе, и отварил ее.

Яррер проскочил внутрь.

В караульной отсутствовала мебель, если не считать одно единственного стула из сплава. В данный момент он пустовал, поскольку десантник Сиван был достаточно взволнован, чтобы сидеть на месте. Сиван была болезненно худой женщиной с исхудалым лицом и коротко остриженными черными волосами.

Несмотря на предписания леди-губернатора о нормировании электроэнергии в Капитолии, в маленькой комнате было относительно светло. В зарешеченное окно проникали мерцающие огни Капитолия Гиадеса. Яррер слышала, как внизу, на песчаных дорожках, грохочут танки, звучат голоса ополченцев и стрелков, а над воздушным пространством Капитолия раздается гул низко летящих самолетов.

Возможно, там проходил парад.

Или масштабная мобилизация.

Базиликарум Астропатика занимала свой собственный обнесенный стеной квартал на юге Капиталия Гиады. В ясный день с этого наблюдательного пункта можно было разглядеть Пыльное море, простирающееся на шестьсот миль, вплоть до Котхского котлована, ближайшего форпоста Консорциума в Квате. День был пасмурный, как и обычно. Песок, приносимый из бассейна моря, проносился по плоским крышам Капитолия, скрывая все, кроме самых смутных очертаний кафедрального собора и особняка Имперского губернатора на мысе. Рыжая саранча и красные цикады вылетали из своих укрытий среди суккулентов в горшках, росших вдоль подоконника.

Как сказали Яррер, это дело рук ее предшественника. Он, судя по всему, сошел с ума. На Гиаде ничего не растет.

Выкинув из головы происходящее снаружи, она пересекла дежурку. Прямо напротив первой двери стояла такая же вторая дверь.

– Идентификационная фраза: правдоподобие, – произнесла она.

Кивнув, Сиван отперла вторую дверь.

Ключ от внутренней двери имел право держать лишь дежурный охранник, а внешнюю мог открыть только сержант на вахте. Правильный пароль знали лишь несколько человек, и он менялся ежедневно. Опасность психического принуждения или ментального подчинения была слишком реальной, поэтому разделение на части, пароль и постоянный, властный надзор стали стандартом даже для самых простых процедур.

Яррер открыла дверь.

Из-за порога повеяло холодным, спертым воздухом. До нее донеслись тихие крики, приглушенные дрожащими защитными полями и толстыми каменными стенами, но их было не так много. За последние годы боли и изоляции, помещения сильно обезлюдели, а в последнее время особенно сильно опустел Тет.

Яррер крепче сжала винтовку.

Она глубоко вздохнула, чтобы унять волнение, и вошла внутрь. Хедрод последовал за ней более тяжелой поступью. Сиван закрыла за ними дверь и заперла ее на ключ. Скрежет железного ключа в замке эхом отдался в коридоре, вдоль которого тянулись клетки, словно напоминая Яррер, что она все еще здесь.

Корридор стоял под прямым углом к тому, который она только что покинула. В нем отсутствовали окна. По другую сторону этих стен не было ничего, кроме несколько ярдов камня. Базиликарум Астропатика был не столько крепостью, как казалось снаружи, сколько тюрьмой. Его высокие черные стены и элитный гарнизон были созданы не для защиты адептов, а для того, чтобы противостоять пагубной силе, которая пожелала бы вырваться на свободу. Невозможно командовать гарнизоном Адептус Астра Телепатика в течении двух десятилетий, не наслушавшись историй о том, что иногда может вырваться на свободу, когда кто-то из астропатов отправляет себя за завесу. Однажды, она даже видела такое существо. Яррер была уверена, что Хедрод тоже. Но все они знали, что лучше об этом не говорить.

Воздух был холодным. Металлические двери камер покрылись изморозью.

Дыхание Яррер вырывалось с паром.

– На лево и направо? – спросила она.

Хедрод пожал плечами.

– Подбросим монетку?

Устало улыбнувшись, она махнула Хедроду рукой.

– Тогда это решение за полковником. Тебе налево.

Десантник направился к первой двери слева.

Что-то медленно билось в нее изнутри и стонало. Хедрод погремел задвижкой, проверил замок. Затем отодвинул лючок, открыв узкое окошко на уровне глаз, и заглянул внутрь.

Что бы он ни увидел внутри, его передернуло, и он захлопнул люк. Ему потребовалось время, чтобы успокоиться.

– Восемь-восемьдесят один, безопасно.

Яррер опустила винтовку.  

Она прослужила с этим человеком более десяти лет, но при малейшем намеке на то, что его сила может пасть от заключенного внутри, она без колебаний спустила бы курок. Она бы помолилась за него до и после этого, но этого не требовалось. Она ожидала, что он сделает для нее тоже самое.

Подойдя по коридору к первой камере справа с номером 8-82, она в точности повторила его действия, приподнявшись на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь

Несчастный сидел прямо на голом каркасе кровати, на нем была одета смирительная рубашка, кляп и кандалы, прикрепленные к металлическим ножкам. По стенам и потолку тянулись длинные нумерологические уравнения, написанные кровью и фекалиями. Как ему удавалось записывать свои мелкие ереси, несмотря на усыпление и узы, оставалось загадкой, которую сменявшие друг друга командиры гарнизона так и не смогли разгадать. Если бы потеря связи с Террой и Черными Кораблями не сделал бы обученных астропатов столь ценными и редкими, Яррер давно бы его пристрелила.

Воздух внутри был слишком холодным, чтобы вонять так сильно, как воняло.

Яррер захлопнула люк и повернула ручку, запирая его.

– Восеь-восемьдесят два, безопасно.

Хедрод покосился на свою винтовку, с короткой ободряющей улыбкой пощелкал сосульками, образовавшимися в его бороде, и продолжил.

– Восемь-восемьдесят три, безопасно, – объявил он.

– Восемь-восемьдесят четыре, – произнесла Яррер мгновение спустя.

– Восемьдесят пять.

– Восемьдесят шесть…

Несмотря на все знания и технологии Адептус Астра Телепатика, несмотря на все камеры, лекарства, дефлекторные поля и сигнализацию, кандалы из серебряного сплава и тщательный распорядок дня, пси-вторжения каким-то образом все же происходили. Однако они некогда не становились рутинными, даже в самые страшные дни Потемнения, и теперь их регулярность беспокоила Яррер.

Не обращай внимания, говорили ей тренировки. Не обращай внимания и сосредоточься только на своем долге.

– Восемь восемьдесят семь, безопасно, – сказал Хедрод.

Яррер стала у следующей справа.

На латунной табличке были начертаны готические цифры 8-88. Что-то в этом расположении символов вызвало у нее беспокойство, хотя она и не понимала почему.

Яррер взялась за задвижку и вскрикнула.

Она была ледяной.

Она чувствовала, как Хедрод стоит в нескольких ярдах позади нее, держа палец на спусковом крючке своего хелгана. Она попыталась опустить защелку, но не смогла заставить пальцы двигаться. Холод прижег их к металлу. Из-под ладони вырвался пар, когда она с криком уперлась носком сапога в дверь и с силой надавила на нее, отрывая руку.

Споткнувшись, она попятилась в коридор и ударилась о противоположную стену.

Кожа руки, продолжала шипеть на защелке, на которой она ее оставила.

Выругавшись сквозь стиснутые зубы, она подула на обожженную ладонь и прижала ее к бронированной груди.

Хедрор сжал свой хелган.

– Со мной все в порядке. Просто холодно. – сказала ему Яррер, и робко сжала руку. Она не могла позволить себе потерять еще одну руку. Бионики не хватало, а у Адептус Астра Телепатика существовали и другие способы, с помощью которых офицеры, получившие инвалидность, могли стать полезны Империуму. – Очень холодно. Я не одержима. – Взмахнув головой, она жестом указала на дверь 8-88. – Чтобы не активировало сигнал тревоги, я полагаю, он исходит оттуда.

– Стоило бы догадаться, – пробормотал Хедрод, делая шаг назад и прицеливаясь, чтобы прикрыть лючок.

Пока он это делал, Яррер вытянула рукав своей жилетки, чтобы сделать импровизированную перчатку на раненную руку. Не обращая внимания на боль, она потянула за защелку, а затем прикладом винтовки полностью открыла люк.

Хедрор прикрывал ее, пока она смотрела внутрь.

Яррер негромко выругалась. Она привыкла к ужасам, которые творили псайкеры, но ни одна здравомыслящая душа не могла бы по-настоящему привыкнуть к ним. А за последние недели она устала от ужасов. Очень, очень устала.

Астропат 88-θ, как правильно называли законного псайкера, ливитировал в двух футах над рамой своей кровати, опутанный паутиной покрытых инеем цепей. Каменные стены дрожали и скрипели, как ледники, а по замерзшей камере гулял ветер, не имеющий никакого материального источника.  

– Тринадцать, – закричал псайкер, и, хотя после последнего экстрасенсорного инцидента 88-θ его голова была закрыта черным мешком, Яррер отчетливо услышала его. Звук исходил от ветра. – Тринадцать неукротимых крестовых походов начал сын, но лишь один родил сына. Возрадуйтесь. Возрадуйтесь. Возрадуйтесь. Возрадуйтесь. Возрадуйтесь. Возрадуйтесь. Возрадуйтесь. Возрадуйтесь. – От быстрого дыхания псайкера мешочек втягивался и вытягивался из впадины у рта. Внутрь и наружу. Туда и обратно. Словно бы, каким бы ни было его варп-видение, оно ужасало его до безумия. – Он несет факел, горящий десять тысяч лет, и приходит за светом, который все еще сияет. Восемь раз возрадуйтесь, ибо Его сын придет на Гиаду, и скоро эта война закончится! – Он бился в своих цепях, словно пытаясь пробудиться от кошмара. – Возрадуйтесь. Возрадуйтесь. Возрадуйтесь. Возрадуйтесь…

Из-за раздавшегося за спиной стука Яррер отпрянула от двери.

Она рефлекторно захлопнула люк, и ветер унесся прочь, отгороженный от нее металлической решеткой и так же внезапно стихли слова.

Дрожа, она повернулась.

Позади нее стояло еще двое солдат. Яррер потребовалось больше времени, чем следовало, чтобы узнать их. Ото и Бернесс, из отделения сержанта Клио. Как и Хедрод, они были в полном боевом облачении, но дополненном солнцезащитными козырьками и ниспадающими белыми мантиями, которые обычно носят планетарные ополченцы для защиты от двух гигантских красных солнц Гиад. Они принесли с собой песок, которым был засыпан весь периметр. Яррер почувствовал его в воздухе, когда они резко отдавали честь.

– Что вы делаете так далеко от своих постов? – спросила Яррер.

– Там что-то происходит, полковник, – ответил Бернесс. Она была местной жительницей, призванной из ополчения Гиадена для прикрытия недавней волны необъяснимых смертей, несчастных случаев и самоубийств. У нее была темно-коричневая кожа и еще более темные волосы, уложенные в локоны кольцами из выгравированной кости. Ее лицо и руки были покрыты шрамами от многолетней гражданской войны в ее мире, как и у всех Гиад боевого возраста, ее глаза и речь были искажены кошмарами, которые она была вынуждена выносить с тех пор, как сменила службу на передовой в гарнизоне Адептус Астра Телепатика. – Вам нужно лично увидеть это.

Яррер покачала головой.

– Что бы это ни было, оно подождет.

– Вас вызвали, – возразил Ото, бросив предостерегающий взгляд на Бернессу.

На мгновение Яррер была настолько удивлена, что почти забыла о присутствии 88-θ за дверью рядом с ней.

– Глава ковена покинул свои покои?

Ото кивнул.

– Его вызвала планетарный губернатор

– Илсеца здесь? – это было беспрецедентно.

– Ее тоже вызвали, – сказал Ото.  

– Кто может командовать леди-губернатором?

– Это как раз то, на что вам нужно прийти и посмотреть.

Яррер позволила себе осознать важность сказанного. Она похлопала по карманам своей брони, пока думала, что делать. Трон Терры, ей нужно было покурить, но настоящих листьев чака в Капитолии уже было не достать. С тех самых пор, как Консорциум захватили сельскохозяйственные районы южного полюса с умеренным климатом и усилили контроль над Пыльным морем. Она выдохнула сквозь сжатые губы.

По крайней мере, теперь она могла сказать, что проснулась.  

– Бернесса, – пробормотала она наконец. – Оставайся здесь с Хедродом и проследи, чтобы Восемьдесят восемь - восемь был полностью защищен, пока не будет отправлен адепт для оценки астропата.

– Да, сэр, – хором ответили Хедрод и Бернесса.  

– А ты. – Она повернулась к Ото. – Ты пойдешь со мной– - Солдат вздохнул с облегчением, когда Яррер промаршировал мимо него обратно тем путем, которым они пришли.  

В конце коридора она постучала здоровым кулаком в дверь и позвала рядового Сиван. Она обнаружила, что ждет бесконечно долго, прежде чем услышала скрежет ключа в замке и дверь распахнулась.

Она шагнула внутрь, а затем резко остановилась, Ото почти врезался ей в спину. Она удивленно открыла рот, когда поняла причину задержки Сиван.

Мастер Ковена Пирр склонил перед ней голову в знак приветствия. Яррер не видел псайкера почти два года, но одиночество не изменило его. Его голова была лысой и неестественно выпуклой, его бледная, голубоватая кожа была пронизана проводами, которые каким-то образом заставляли впадины его глазниц выпирать, как будто он видел больше, чем ему хотелось бы. Его стройное тело было облачено в бирюзовую мантию, пальцы, украшенные кольцами, сжимали богато украшенный посох, гладко отполированный пальцами бесчисленных рук, точно таких же, как ц него, и украшенный выцветшими знаками отличия Адептус Астра Телепатика. На его виске поблескивали хромированные лепестки разъемов.

Женщина рядом с ним имела более воинственную, но не менее привлекательную фигуру. Она пришла в парадной военной форме, ослепительно белой, с каскадами золотых кос на плечах. Эмалированный бронежилет удобно сидел поверх. На бедре у нее висела рапира с корзиночной рукоятью в позолоченных ножнах, на ухоженной руке поверх рукояти покоилась императорская печать на единственном тяжелом кольце.

Яррер никогда лично не видела леди-губернатора Ильсецу IV, хотя невозможно прослужить миру двадцать лет, не признав в ней абсолютного монарха. Говорили, что Ильсеца во всех смыслах компетентна и справедлива. Гражданин не мог просить большего. Принятой формой почтения Яррер стоило поклониться.

Вместо этого она упала на одно колено и посмотрела вверх широко раскрытыми глазами.

Двое знатных людей съежились перед величием третьей фигуры, стоявшей между ними.

Он был богом среди них, гигантом, заключенным в плиты серого гранита. Символы, выгравированные на его звенящем боевом доспехе, напомнили ей о метках, выгравированных по всей крепости, но так же, как детская попытка изобразить Императора карандашом могла бы напомнить ей о фреске кафедрального собора. Они мерцали, когда Яррер смотрел на них, создавая почти физический световой барьер вокруг гигантского человека. Одна сторона его лица и тыльные стороны обеих рук, в настоящее время сжимавших богато украшенный серебряный посох, были потресканы, как будто их недавно обожгли, но сила, которую они сохранили, была неоспорима.

Незнакомец встретился взглядом с Яррер.

Она вздрогнула от вторжения его разума в свой. Схоластик Псикана обучила ее нескольким мантрам, с помощью которых можно распознавать психическое вторжение и противостоять ему, но сами слова вылетели из ее сознания прежде, чем она смогла их вспомнить, а заученные упражнения рассеялись в ее мыслях, как дым. У нее возникло неприятное, хотя и не слишком угрожающее ощущение, что ее личность препарируют, сдирают с нее сомнения, страхи и неуверенность и отбрасывают слой за слоем, пока для чужака не осталось ничего, кроме неделимого ядра ее сущности, которое лежало под ней. Чувство одобрения поднялось изнутри, когда незнакомец удалил свой разум, тщательно заменяя все, что нарушило его вторжение, восстанавливая ее в точности такой, какой она была найдена.

Великан посмотрел на нее сверху вниз.  

– Я Граций Теломан, – сказал он невероятно низким голосом, ставшим тонким из-за преклонного возраста. – Из Шестьсот Шестьдесят Шестого отделения, Адептус Астартес.

– Я полковник Таника Яррер из гарнизона Гиад Адептус Астра Телепатика.

Космодесантник понимающе улыбнулся. Конечно, он это уже знал.

– Мы с братьями услышали твой крик.

Яррер почувствовала, что вот-вот упадет в обморок от облегчения. Восемь лет войны, которые, несомненно, скоро подойдут к концу.

– Вы здесь, чтобы спасти нас, господин?

– Пока мы разговариваем, мои братья высаживаются на поверхность. Тем временем, однако... – Взгляд серых глаз космодесантника был глубоко печальным. – Мне требуется помощь вашего астропата.

ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Капитолий Гиады был пыльным городом.

Его первоначальный фундамент заложили еще в древнем вади, где в глубоком геологическом прошлом сезонные дожди когда-то сливались в то, что в картографии Гиады теперь зовется Пыльным морем.

Это был город, построенный на песке: факт, который невольно перешел в метафору.

Разросшиеся кварталы поместья правительницы возвышались на гребне северной гряды, откуда открывался вид на высохшие вади. Правительственные покои были выкрашены в насыщенный золотисто-коричневый цвет, который сливался с естественным цветом неба, а благодаря самоотверженному труду поколений они приобрели форму зубцов, минаретов и куполов.

Капитолий Гиад был городом верующих. И оставался им даже сейчас.

Церквей Адептус Министорум и бастионов миссии Адепта Сороритас в старом городе стояло так же много, как и шипов на кустах в пустыне, шпили из песчаника, сверкающие золотой отделкой, соперничали за те же сумеречные небеса, что и дом правительницы.

Внушительная крепостная стена города была сделана даже не из камня, а из песка с дюн, который был спрессован, сгребен и запечен под двумя красными солнцами мира, став таким же твердым, как гранит. Бастионы выточили вручную, каждый зубец представлял собой уникальное произведение архитектуры с инициалами и молитвой мастера, спрятанными где-то в проекте.

Но первой линией защиты города всегда считалась пустыня.

Пыльное море и Котхская котловина считались практически непроходимыми. Торговые караваны и имперские миссионеры, пробирающиеся между государствами Гиады, не оставляли после себя ничего постоянного, похожего на дороги. Самым надежным способом передвижения считались дирижабли, которых только в одном Капитолии насчитывалось несколько штук, но даже для летательных аппаратов песчаные бури оставались потенциально смертельной опасностью.

На Гиаде не осталось настоящих облаков. То немногое, что содержало в себе влагу, активно собирали полярные агрокомплексы и хранили Консорциумы. Песок, подхваченный огромными планетарными бурями, создавал в небе облакоподобные узоры – полосы желтого, кремового и коричневого цветов, которые постоянно менялись и которые, согласно местным варианта Имперского вероучения, представлялись Его верующими святыми и ангелами.

Граций задавался вопросом, что видели верующие Капитолии Гиады за последние восемь лет войны и видят ли они сейчас там что-то другое.

Он не мог сказать, что видел что-то особенное. Просто случайные мазки на фоне атмосферы, купающиеся в солнечных лучах двух гигантских звезд.

Проекция его разума шла по грандиозной процессии, по руслу древнего ручья, который считался сердцем города, его ноги не оставляли отпечатков на песке, его присутствие не привлекало взглядов. Мужчины и женщины в развевающихся белых одеждах толпились в заставленном статуями павильоне, загружая оборудование в крытые брезентом грузовики и транспортники «Химера». Не существовало безопасного и простого способа пересечь Котхский котлован и напасть на ближайший анклав отступников в Квате. Но это не значит, что это невозможно или что люди не попытаются это сделать.

Одна лишь ненависть не может сдвинуть горы или перекинуть мост через пустыню, но она может подтолкнуть человека рискнуть всем в этой попытке.

Капитолий Гиады стал городом ненависти.

Разум Грация несколько раз исследовал эти улицы до его физического прибытия на Гиаду, но с тех пор это случалось не так часто. Он отправил свой разум и в меньшие государства, как в лояльные Имперскому наместнику, так и в мятежному Консорциума, и лишь подтвердил, то что чувствовал.

Этот мир идеально подходил для его целей.

Как оказалось, заманить бога в ловушку было не так уж и сложно. Была нужна лишь подходящая приманка.

Его разум остановился на погрузочных бригадах, когда он проходил мимо них невесомыми шагами.

Разум живых существ неизбежно притягивал к себе психический взор намного больше, чем самый роскошный редут или позолоченная церковь. То же самое можно сказать и о нечестивых обитателях Эмпирей. Их привлекало одушевленное, манили эмоциональные ощущения, отталкивало механическое и неподвижное. Как считалось, так написал Малькадор Сигиллит в Либер Демоника. Некоторые умы и эмоции горели ярче, чем другие. Человеческая сущность состояли из бесконечных иерархий – эта черта человеческой природы существовала до открытия Великого Разлома примерно полмиллиона лет назад, но значительно усугубилось под его влиянием. Не существовало объективных правил для измерения неопределимого по совей сути, но Граций был уверен, что в Нигилусе эффект выражался вдвойне.

Он позволил своим мыслям дрейфовать, куда им вздумается, и…

***

…загружает тяжелый ящик в грузовик. Его содержимое лязгает, когда ящик скользит по металлическому полу. Согласно штампу логистакарума, это партия автоматных патронов, предназначенных для уничтожения отступников в Квате, если на то будет воля Императора. С благочестивым ворчанием она упирается плечом в ящик, толкая его до тех пор, пока он не оказывается настолько глубоко, насколько это возможно, и не застревает в песке или в выбоине на изношенном металле. Она не станет грешить против Бога-Императора и Его благословенных солдат, отправляя транспортное средство через долину с неполным грузом.

– Смерть еретикам, – говорит она, сплевывая на ящик и помечая его своей драгоценной водой в знак ненависти к находящимся в нем духам машин.  

Фахранет слишком стара, чтобы взять в руки винтовку и сражаться. Это ее грех. Ее труды под высоким солнцем - это ее подношение Ему для отмщения.

– Хамиз! Джумар! – Она поворачивается, чтобы погрозить больными артритом костяшками пальцев старикам, которые пьют из фляги восстановленную воду в полумраке под статуей святого Ясимина. – Вы позорите своих внуков и дочерей, которые идут в бой за ангелами Бога-Императора. – Вдоволь наговорившись, мужчины поспешно возвращаются к погрузке, а Фахранет…

***

…поплыл дальше к воротам Капитолия.

Огромные сооружения из железа и адамантия располагались поперек устья вади. Это была прогулка длиной в несколько миль, процессия растянулась по потрескавшейся тропе, оставленной древней рекой, мимо пыльных баррикад и контрольно-пропускных пунктов Милитарум, колонн Муниторум и масс танков, с трудом преодолевающих жару, но Граций мысленно перенесся через это место. Он мог мысленно преодолеть бесконечные просторы имматериума и выйти на орбиту далекого мира, соприкоснуться с психикой миллионов его обитателей и вырвать одну-единственную мысль из массы сознаний.

По сравнению с этим, это было простое упражнение, но необходимое.

Просто принести жертву было недостаточно.

Честь и чувство вины требовали, чтобы он это прочувствовал.

Стены высотой сто футов и толщиной у основания в тридцать футов, преграждали вход в вади и взбирались по отвесным склонам гор, окружавших их с обеих сторон. Они были истерзаны ветрами, помутнели от песка и жара пустыни, и им не хватало благословенного единообразия, характерного для большинства имперских построек. Но они оставались необычайно красивы, и Граций ощутил сожаление из-за того, что скоро с ними случится. Они были продуктом этого мира, созданным из него и им самим, а не навязанным ему в виде сборных отвалов, как имперская архитектура на большинстве миров.

На верхней площадке лестницы, покрытой песком, он…

***

…потирает обрубок ноги. Он потерял конечность во время минометного обстрела, когда служил в гарнизоне Касфана. Теперь его боевые дни закончились. Так сказал ему комиссар, когда он был пойман за попыткой забраться на борт «Химеры» вместе со своими старыми товарищами. Но у него все еще остались глаза, не так ли? У него есть руки. Он может прижаться к стене с автоматом и наблюдать за неизбежной контратакой Консорциума.

Он надеялся, что они покажут себя.

Он молился об этом.

Он потирает свой обрубок. Он зудит под палящим солнцем.

Консорциум задолжал ему за ногу. Они должны ему в десять раз больше за тех людей из его отряда, за которыми в тот день не присматривал Император. Они в долгу перед ним, и он хочет собственными руками выжать из Консорциума свою долю. Он понимает, что это гордыня – думать, что он один может что-то изменить. Но если его ненависть к еретикам была ошибочной, то почему священники кричат об этом с кафедр?

Вытерев пот с ладоней о халат, он крепче сжал автомат и опустил взгляд к окуляру оптического прицела, размягченного температурой.

Если они придут, когда они придут, то найдут Пайаза готовым.

***

В день прибытия Грация большая часть многочисленного постоянного гарнизона Капитолия была развернута на различных участках фронта, но новые резервы продолжали прибывать через главные ворота.

Колонны механизированный пехоты, сопровождаемые грохочущими боевыми танками «Леман Русс» и сверхтяжелыми «Гибельными Клинками, медленно прокладывали извилистый путь сквозь Котхскую котловину в направлении Квата.

Дирижабли, спешно переоборудованные, мобилизованные и скоординированные с помощью усиленных командно-диспетчерских служб на борту «Меча Дионы», уже сопровождали адептов Милитарум Темпестут и Сестер Битвы в более отдаленные анклавы повстанцев на Касфане и Шарааде.

«Меч Дионы» стоял на низкой орбите. В системе Гиад не было собственного постоянного флота. Империум был слишком огромен, чтобы каждую планету в его сфере можно было защищать так, словно это Армагеддон или Кадия. Пустынное захолустье с небольшим количеством ресурсов и слишком скудным населением, чтобы отчислять войска в Астра Милитарум, не стоило даже того, чтобы направлять к нему периодические флотские патрули, которые останавливались у других миров среднего класса раз в десять лет или около того. Принцип Имперской военной машины, когда дело доходило до обороны низкосортных миров вроде Гиады, заключался в том, что пострадавшее население посылало просьбу о помощи, а затем полагалось на слабо обученные и плохо оснащенные силы планетарного ополчения, чтобы сдерживать захватчиков в течении месяцев, лет и десятилетий, необходимых для того, чтобы их крик о помощи достиг ближайшей астропатической ретрансляционной станции и был направлен дальше. К тому времени, когда можно было собирать флот возмездия и привести в готовность полки Астра Милитарум, планета вполне могла пасть, но Империум работал на недопущения разрастания.

Мир мог быть и потерян, но благодаря его стоической самоотверженности и самопожертвованию окружающие системы или подсектор, могли быть спасены.

Если у Империума и существовал неисчерпаемый избыточный материал, так это была рабочая сила. Мертвые миры можно снова заселить и цикл начинался заново.

До Нигилиса.

Великий Разлом разрушил все. Внезапно не стало ни карательных флотов, ни Астра Милитарум, к которой можно было обратиться. Миры больше не сражались, чтобы выиграть драгоценное время, пока их соседи смогут укрепиться и однажды отомстить за их жертву, а просто потому, что не существовало другой надежды, кроме как на кровопролитие. И вот они сражались, и отчаивались, и презирали все новые и новые акты варварства – миллиарды и миллиарды душ, яростно борющихся с умирающим светом, в то время как боги, находящиеся за переделами их понимания, пересыщались раздорами и становились все сильнее.

На этой арене «Меч Дионы» мог бы уничтожить с орбиты главное поселение Консорциума Банхар и положить конец восстанию на Гиаде за неделю.

Но это было слишком безлично. Слишком быстро.

Слишком бескровно.

Однако тринадцать Серых Рыцарей, хоть и предназначенных для более высокого уровня конфликта, чем этот, могли завоевать один мир даже без орбитальной поддержки. Их было достаточно, чтобы переломить патовую ситуацию в пользу одной из сторон.

Но Грацию нужна была кровавая бойня, которую не смог бы проигнорировать полубог, которого он хотел заманить в ловушку.

Он отошел от стены и позволил ветру унести себя.

Стены Капитолия Гаиды рассыпались, уносясь прочь от него, как…

***

…снаряды зенитных батарей рикошетят от толстой брони фюзеляжа «Грозового Ворона». Снаряды пробили бы обшивку большинства летательных аппаратов, о чем свидетельствуют искореженные каркасы дирижаблей Гиады, горящих в пустыне словно костры, но ополченцы Консорциума не могли противостоять броне Адептус Астартес.

Свесившись с борта «Грозового Ворона» держась за верхний поручень, Дворик наблюдал за войсками на земле. Яростный ветер пустыни свистит вокруг его брони, засасываемый в воющие турбовентиляторы «Грозового Ворона», а твердые снаряды из тяжелых стабберов Консорциума разрывались об бронированный корпус самолета.

Он рад обнаружить, что прошедшие столетия нисколько не закалили его. Он по-прежнему живет ради того, чтобы сражаться и служить человечеству, через разрешение конфликтов.

Это не тот метод ведения войны, который он бы выбрал, но Дворик понимает доводы Грация и доверяет его суждениям. Он тоже сражался с Ангроном на Армагеддоне. Заманить его на выбранное ими поле боя и победить навсегда - намного важнее, чем заботы о совести Дворика.

На поле боя под зоной их дислокации войска Консорциума спешно перемещаю свои орудия в более надежные укрытия. «Грозовой Ворон» резко делает разворот вокруг своей оси, его штурмовая пушка с грохотом открывает огонь, уничтожая одну из мобильных зенитных батарей.

Он слышит, как с трудом сдерживаются десантники-лоялисты, с которыми он летит в одном отделении, в ожидании того как их дирижабли пролетят над назначенной зоной высадки, чтобы они смогли бросится за борт с помощью архаичных грави-парашутов и прометиевых пламегасителей.

Такое рвение неуместно.

Хуже того, оно опасно для души. Дворик лучше других знает, к чему это приводит.

Но он доверяет своему брату.

Сопротивляясь низменному желанию присоединиться к ним, взвалить бремя этой бойни на свои могучие плечи, он поворачивается к передней части «Грозового Ворона» и ударяет мечом по корпусу. Он видит своего брата в кабине, сквозь металлический козырек с стеклом.

– Доставь нас в город!

Там, в двух милях, через перекрывающие друг друга зенитные батареи, в бункере укрывается дюжина минометчиков Консорциума, которые только что начали сбрасывать снаряды на зону высадки лоялистов. Дворик открывает сознание, чтобы подать сигнал своему брату-ветерану, а затем едва заметно улыбается, узнав слабое покалывание, исходящее из малодоступного уголка его сознания.

+Я вижу, ты опять следишь чужими глазами+

+Это необходимо+

+Это подглядывание+

+Что также необходимо+

Дворик вздыхает.

Из всех них Граций несет более тяжелое бремя.

+Я знаю+

Присутствие не отвечает.

Дворик ворчит, разочарованный, но не удивленный, и…

***

…Ветер уносил его мысли ввысь.

Надвигается буря. Планета почувствовала это в медленном, бездумном проявлении своего разума. Гиада оказалась в центре событий, которые без вмешательства Грация обошли бы ее стороной, и восстала. Земля содрогалась под маршем танков. Небо потемнело от летящих дирижаблей-бомбардировщиков. По ее пыльной поверхности проносились электростатические циклоны. Песчаные бури слились в причудливые погодные системы, которые накрыли все полушарии, потрескивая психическим потенциалом бойни, которая бала, продолжается и скоро разразится по всему полушарию, заставляя Грация…

***

…бежать по заваленной обломками боковой улице.

Каждый хриплый вздох наполнял его легкие, подобно тому, как пыльное цунами медленно погребает под собой залы церкви. Крак-ракета, выпущенная из руин, перебила гусеницы «Химеры», из-за чего ему пришлось бросить свой транспорт. Через некоторое время после этого он потерял связь со своим отрядом. Он даже не мог точно сказать, как давно это было. У него нет хронографа. Нет вокса. Единственное снаряжение, которое ему выдали перед отправкой из Капитолия – это автомат, который он прижимал к груди. Его сандалии порвались. Ноги покрылись ранами, но он не знает, что произойдет, если перестанет бежать.

Шараад был его домом. Или точнее считался им до появления Консорциума.

Он прибыл в Капитолий Гиады с первой волной беженцев. Он стал первым, кто добровольно вступил в священную войну, чтобы отвоевать его. Сражаться за Бога-Императора, правящего с Терры, и за леди-губернатора Ильзету, которая правит этим миром по своему божественному праву.

Он больше не узнает его.

Дни непрерывных обстрелов с обеих сторон превратили некогда знакомые места в барханы из песка и обломков. Церковь, которую он посещал для ежедневных молитв. Базар, где он работал у южного купца, торговавшего чаком. Офисы Администратума, где работала клерком его жена. Маленький домик, где они с семью детьми проживали тяжелую, но счастливую жизнь.

Теперь все это исчезло.

Как и его жена, и их семеро детей.

Это он сдал их силовикам в обмен на бегство в Капитолий, но именно Консорциум убил их. Именно Консорциум, о еретическом эгалитаризме которого они рассказали ему за скудным ужином в тот день.

Он помнит это так, словно это произошло вчера.

Консорциум заплатит за это. Они все заплатят.

Из полуразрушенного здания муниципалитета доносится приглушенный треск лазерганов и автоматов.

Он останавливается, пытаясь уловить звук среди эха. Он прижимает к груди потрепанный автомат. Это оружие лоялистов или Консорциума? В глубине души он уже не уверен, что это имеет значение. Его семья мертва. Он просто хочет, чтобы кто-то был виноват. Кто-то должен заплатить.

Пролить, чью-то кровь.

Крепко сжимая винтовку, он срывается на бег, и…

***

… Граций изо всех сил старался…

***

…он кричит до хрипоты, снова и снова вонзая ржавый штык в грудь чертова лоялиста.

– Почему? – спрашивает он с каждым ударом. – Почему? Почему? Почему? Почему?

Как его соотечественники могут быть так слепо преданы Императору, которого они ненавидят, до такой степени, что отвергают все, что может предложить Консорциум? Разве в них не течет одна, и та де кровь? Неужели Илзета и ее безмозглые последователи думают, что их драгоценному Императору есть дело до того, откуда он…

***

- Довольно!

Граций видел достаточно.

Гиада была более чем готова.

Он потянул себя…

***

…прорывается через укрепленную дверь, срывая ее с петель и грохотом отправляя в бункер с выжившими.

Автоматы загрохотали в замкнутом пространстве, словно медведь, прижатый спиной к бетонной стене, но их пули сгорают на психических кенетических щитах и бесполезно бьются о трижды благословенные боевые пластины, которые заслуживают гораздо большего, чем это.

Оружие рычит, жаждая новых боеприпасов, а Галлеад поднимает свой посеребренный болтер, изготовленный на Деймосе.

И тут он услышал первые крики.

Он слышит их пятью разными ушами, искаженные через психическую связь, которую он разделяет со своими братьями. Он слышит их, усиленные, очищенные от посторонних шумов духами автосенсоров шлема, так что каждый крик звучит как ясная мольба к нему и только к нему.

Целеуказатель прочесывает помещение, отмечая руководство Консорциума последовательными маркерами в порядке оценки приоритета и угрозы.

В некотором роде, это милосердие.

– Во имя Сигиллита и Императора, – бормочет он. – Да простят они нас за…

***

…Граций судорожно вздохнул, пытаясь вернуть свой разум в тело и сосредоточиться на реальном физическом окружении.

Он находился в самой верхней башни Базилики Астропатика, высоко над ненавистью и насилием, разливающимися по Капитолии внизу.

Псайкер, обозначенный логистами Адептус Астра Телепатика как астропат 88-θ, был встроен в трон из меди и хрусталя в центре зала. Он служил центром круговой мандалы из нелепых механизмов и пси-проводящих кабелей, расходящихся от него подобно ветвям дерева. Под потолком висел серебряный рефрактор – луноподобное блюдо, испещренное квази-примитивными гравюрами, предназначенными для того, чтобы вызвать в мыслях испытуемого известные астротелепатические шифры сновидений.

Псайкер застонал и заерзал на троне.

Даже без глаз его лицо выражало мучение.

Граций разузнал о психическом послании, которое этот астропат читал в течении последних нескольких дней.

«Тринадцать неукротимых крестовых походов предпринял сын, но только в одном из них родился Его сын».

Губернатор Ильзета и мастер ковена Адуптус Астра Телепатика оставались непреклонны в своем убеждении, что речь идет о Грацие и его братьях.

Немного переосмыслив сказанное и обладая знаниями, которые Гиадцам естественно не были известны, можно было сделать вывод, что 88-θ мог пророчествовать о приходе крестового флота Индомитус Рораута Жилллимана.

Но Граций подозревал обратное.

Каким-то образом 88-θ попал в ловушку того же психического маяка, который заманивал Пожирателей Миров на корабль Ангрона.

Послание не сулило освобождения. Оно предвещало неминуемую гибель.

Поняв это, Граций без труда воспользовался уже существующей связью, перенастроив разум псайкера из пассивного приемника в сфокусированный передатчик. Теперь, когда его разум был сосредоточен на Ангроне и «Завоевателе», а тело скованно, 88-θ мог впитать каждую кровавую пародию, разыгрывающуюся в его мире, и одновременно ретранслировать ее по всему эмпирию.

По сути, он стал маяком.

Полковник штурмовиков Яррер вместе с отрядом из пяти человек неусыпно следила за своим подопечным, хеллганны нацелились на астропата со всех сторон. Лиминон и Эпикран, два самых одаренных псайкера братства после самого Грация, заняли позиции по периметру зала, их местоположение соответствовало небесному расположению Малакбаэля и Святой Терры, соответственно. Астропат 88-θ и его трон, оба созданные в этом мире, представляли собой символическое изображение самой Гиады.

Непрерывные песнопения Серых Рыцарей направляли все более бессвязные стоны псайкера.

Граций на мгновение закрыл глаза, убеждаясь в свой цели, а затем повернул голову к темным застекленным окнам и посмотрел вниз.

С башни открывался вид на впечатляющий комплекс психических и физических укреплений базаликария, а за ним на пыльный Капитолий Гиады. Здесь не было войны. Мир выглядел почти-что мирным.

И все же отголоски болтерного огня и криков детей продолжали терзать его мысли, словно песок его душу.

Базаликарий Астропатика продували сквозняки и его залы полнились шепотом.

Застонав от боли, Граций приложил руку к бедру и невольно улыбнулся.

– Брат, скажи мне, что вся эта бойня необходима, – обратился к нему Геромид. Он стоял вместе с Грацием у окна, и его серебряные доспехи сверкали на границе между солнечным светом снаружи и тьмой внутри. Братья Барис и Локар стояли на страже в коридоре снаружи. Они будут созваны вместе с Двориком, Галлеадом и терминаторами Юстицариями, как только Ангрон приблизиться. – Развей мои сомнения, и клянусь Либер Демоника, ты больше о них не услышишь.  

– Так и есть, брат, – прохрипел он, выдыхая запах гари из своего последнего астрального путешествия по Гиаде, а затем попытался снова. – Ты знаешь, что это так. Природа Хаоса в очередной раз насмехается над нашими попытками предсказать события, и у нас есть лишь ничтожно малая возможность, чтобы вступить с ним в бой на территории, которую мы выберем.

– Резня, учиненная на половине планеты, не дает мне покоя, брат, и меня беспокоит, что ты не испытываешь подобных сомнений. Зная о твоем ранении, я не могу не удивляться твоей рассудительности в его отношении.

Граций почувствовал, как мысли капеллана переключились на осколок в его ноге.

Он одернул от него руку.

Подобные обвинения больше не должны задевать. Он уже давно привык к сомнениям, всегда завуалированных под заботу, своих братьев на Титане. Разве может воин, вознесенный Даром Императора, поддаться искушению гнева? Может ли тот, в ком живет осколок чистого гнева, надеяться на то, что сможет полностью ему противостоять?

Его возмутил этот вопрос.

Если бы он позволил себе страдать от этого человеческого недостатка, то он бы разгневался. То, что он до сих пор этого не сделал, служило неопровержимым доказательством его честности, не вызывающей сомнений даже у самых подозрительных представителей Палат Чистоты. После того как его покалечили на Армагеддоне, Граций активно искал уединения и добивался должности в Либрирусе, чтобы избежать столь постоянного, путь и благонамеренного внимания. Это был вынужденный выбор, как и все его решения – продолжать бдить, ожидая возвращения Ангрона и готовиться к нему, не связанный обязанностями братства.

Но в то же время, он готов был признать, что это оказалось удобно.

Уход за моргами Мертвых Полей или унификация артефактов, поступающих в Либер Демоника, давали ему столько времени и уединения, сколько ему и требовалось, и значительно больший доступ к ресурсам Цитадели.

Не окруженный постоянный скептицизмом братьев, ему удавалось намного проще поверить в чистоту своих побуждений.

А что, если они правы?

Нет.

Нет.

Он отвергал саму основу этой мысли, ибо она основывалась на самомнении, что Серый Рыцарь не может сопротивляться разложению, с которым он борется. Одна лишь психическая устойчивость наделяла их такой стойкостью, или же Дар Императора делал их непогрешимыми? Этот философский вопрос занимал умы наиболее ученых членов Ордо Маллеус примерно столько же времени, сколько существовала Инквизиция, и сейчас было не время снова его рассматривать.

Время.

Граций с сожалением покачал головой. Он шестьсот лет готовился к этому дню, и теперь времени осталось в обрез.

Не для сомнений.

Все, что он сделал, он сделал вопреки Ангрону. Приглашение к геноциду всей планеты не принесло ему радости, но это было необходимо. Его долг и сущность Серого Рыцаря прямо указывали на это.

– Консорциум сам напросился на гибель, пусть и вслепую. Незнание Хаоса – это защита, но не оправдание.

– Мне жаль не Консорциум, брат, – ответил Геромид. – Просто явившись открыто и объявив о нашей миссии в этом мире, ты обрел на смерть от рук Инквизиции всех, кто выживет в этой войне.

– Милорды?

Полковник Яррер, которая до этого момента, по крайней мере внешне, была погружена в свои мысли, резко посмотрела в их сторону.

Граций одарил ее слабой улыбкой.  

– Даже если бы в Империуме Нигилус действовал Ордо Маллеус, даже если бы я был готов санкционировать подобные паллиативные меры от их имени, все, кто еще останется в живых на Гиаде, обречены на гибель, как только Ангрон прибудет сюда. – Со сдвигом тяжелых пластин и воем сервоприводов, отреагировавших с задержкой, Граций выразительно пожал плечами. – Скрывать от вас правду о грозящей опасности казалось контрпродуктивным и, в свете фактов, бессмысленным.

Губы Яррер беззвучно зашевелились, пока она послушно переваривала услышанное. Солдаты вокруг нее о чем-то шептались вокруг, но, к их и ее чести, промолчали.

– Итак... вы здесь не для того, чтобы нас спасти.

– Против мощи павшего примарха и его сломленного легиона? Нет, полковник. Нет. От этого даже мы не сможем вас защитить.

Женщина моргнула. Граций почувствовал, как содрогнулась ее душа.

Девять примархов, официально признанных Адептус Министорум, считались полубогами, которым поклонялись во всем Империуме как совершенным сыновьям Бога-Императора, уступающих в божественности лишь Ему. Большинству граждан было известно лишь о девяти. Примарх не мог пасть, так же как Астромикон погрузиться во тьму.

И все же они все были здесь.

– Почему мы? – просто спросила она.

Граций не без сочувствия улыбнулся.

– Справедливый вопрос. Это все можно назвать простым невезением. Если бы Ангрон вернулся в прошлом году или в следующем, а звезды расположились бы немного иначе, то это бы оказались не вы. Если бы «Завоеватель» был занят на Сен-Туле, а не на Трибун Калкин, мы могли бы не обратить внимания на крик о беде другого астропата и оставили бы вас на произвол судьбы. Но подумайте вот о чем, полковник, если вы хотите найти утешение: ваш конец наступит быстро и будет иметь значение, выходящее далеко за рамки судьбы одного мира.

– Есть еще одна вещь. Которую я не понимаю.

– Что вы хотите знать? – спросил Граций.  

– Если половина галактики сейчас погрязла в войне, то что же есть такого уникального на Гиаде, что привлечет сюда вашего врага?

– Он придет, – ответил Граций. – Он придет, потому что его природа не позволит ему пройти мимо этой бойни.  

Тяжелыми шагами он пересек пол фокусировочной камеры и направился к Астропату 88-θ. Измученный псайкер умирал.

То, что он все еще оставался жив, было чудом и свидетельством живительной силы ярости, которую ему пришлось направить в нужное русло. Мясо сползало с лица астропата, комьями падая на колени и шипя, касаясь подложек трона, превращая линию подбородка в анатомическую смесь красного мяса и сочащихся костей. От него поднималась сладковато-багровая дымка сублимирующийся ткани, отражающаяся от посеребренного рефрактора и превращающаяся в умопомрачительные фигуры, которые невозможно было увидеть обычным глазом: люди, протыкающие штыками других людей, люди, кричащие, когда на их глазах расстреливали самых дорогих для них людей, демоны с янтарными глазами и рогатыми лицами, кружащиеся вокруг озер крови и гор черепов. Тайные механизмы камеры гудели, пытаясь сдержать бурные психические эманации.

Кровь каплями стекала по поверхности камеры, и остывая, превращалась в рубины, которые разбивались под тяжелыми шагами Грация.

Яррер и ее солдаты опустили хеллганы и быстро отошли в сторону, когда Граций прошел между ними. Он чувствовал страх и тревогу в их умах также ясно, как и в выражениях их лиц. Геромид остался у окна. Он знал, что произойдет дальше.

Все шло к этому моменту.  

– Ангрон уже не может думать, как человек, – объяснил Граций. – Его мысли даже не похожи на мысли ребенка. Он - зверь, существо инстинктов и эмоций, который по своей природе ближе к истинному Нерожденному, чем к полубогу, которым он когда-то был. – Он остановился у астропатического трона, сервоприводы в его броне заскрипели, отключая питание. Громоздкие приборы, встроенные в трон и упакованные в его основание, подняли невидящие глаза 88-θ почти до уровня глаз самого Грация. – Запомни это лицо астропат 88-θ, – сказал он. – Пронеси его с собой через варп и передай следующее послание: тринадцать истинных сыновей его отца ждут его на Гиаде.

Он поднял штурмовой болтер.

– Полковник, вы спрашиваете, почему он придет. Он придет, потому что, как и любой зверь, он не сможет помочь себе сам.

Осколок, впившийся в бедро, болезненно пульсировал, словно бы каждый нерв в ноге был проткнул латунной иглой, напоминая о желании убивать.

Найти его было не так уж сложно.

Выстрел единственного снаряда, убивающего астартес, в замкнутом пространстве фокусировочной камеры выбил стекла, посылая стальные осколки каскадом по зубчатым валам Билизариум Астропатика. Песок взметнулся внутрь, словно разъяренные духи, выпущенные на свободу.

Яррер и ее солдаты бросились прочь, пытаясь опустить козырьки и защитить глаза от песчаной бури, а последняя, кровавая мысль 88-θ с воем вырвалась из его безголовой оболочки. Между сдерживающими лепестками, встроенными в подлокотники и спинку кресла, возникла электрическая дуга. Начертанные Адептус Астра Телепатика щиты, более грубые, чем те, что были известны Серым Рыцарям, но эффективные в своих ограниченных целях, засветились желтым и зашипели, осыпав пол камеры искрами.

Лиминон и Эпикран возвысили голоса, выкрикивая из Кабулус Люминар предписания в психический водоворот и формируя его, слог за слогом, слово за словом, по своей воле, направляя его наружу, в варп.

Укрепив разум против нарастающей бури, Граций опустил свое пышущее паром оружие к боку.

– Он придет, потому что его позовет не Гиада, а один из людей отца.

ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

«Завоеватель» содрогнулся от ярости своего хозяина.

В залитых красным светом и кровью коридорах искаженный кораблем голос вырвался из рупоров аугмиттеров, обдавая одичавшую команду кипящей кровью и острыми, как бритва, осколками разбитого пластека. Колпаки из коричневого стекла, в которые были вставлены сигнализаторы тревоги, разлетелись вдребезги. Потрескавшиеся экраны, строка за строкой, выводили предупреждающую таррабарщину, фрагменты древнего готика и Награкальского языка, сдобренные неразборчивыми надписями на истинном языке богов, прежде чем взорваться над теми, кто рискнул подойти достаточно близко, чтобы посмотреть их предупреждения.

Из секций, давно покинутых разумными и живыми, выходили призраки в измазанных кровью одеждах с древними геральдическими знаками, из теней их прошлых жизней, чтобы с криками наброситься на живую команду.

Восседая на командной палубе, Коссолакс Отступник крепко сжал подлокотники своего трона из черепов, когда огромный линкор в очередной раз сотрясло.

Команда-рабы слетали со своих зубчатых стен, их затягивало в вентиляционные шахты, где их разрывало на куски мяса, или насаживало на один из многочисленных кроваво-медных стелагмитов, которые, словно зубы, торчали из палубных плит. Тем, кому повезло меньше, просто ломали руки, спины, шеи и разбивали черепа, падая на переборки, и они оставались живы, когда их утаскивали команды ям или кровопускатели, с сочащейся кожей, которые все еще пробивались в эту секцию корабля, чтобы вернуть себе утраченные территории.

– Что во имя богов, происходит с моим кораблем? – взревел Коссолакс, и Гвозди Мясника пронзили его мысли, вызывая дикое желание подняться со своего трона и нашпиговать болтерными снарядами всех, кто слишком труслив, чтобы ответить. Он стиснул зубы, сопротивляясь, его пальцы оставляли все более глубокие борозды на подлокотниках трона.

Другие Пожиратели Миров на палубе оказались не такими сдержанными.

После демонического вторжения и нападений неизвестных противников, Коссолакс потребовал постоянного присутствия двух полных отделений на командной палубе. Грохот их болтерного огня перекликался с воплями систем оповещения и покалеченных смертных. Часть Коссолакса желала лишь одного - разделить с ними их слабость. Жажда крови стекала по всем поверхностям. Она вырывалась из каждого вокс-передатчика, доносилась до него с каждой панели аугмиттера и шумно жужжащего экрана. Он продолжал бороться с ней.

Он был Коссолаксом, Отступником Хаоса, и не подчинялся ничьей воле, кроме свое собственной.

– Что… – прорычал он сквозь плотно сжатые зубы. – Здесь. Происходит?

Никто не ответил.

Казалось, что никто и не мог ответить. Все члены экипажа из-за всех сил старались удержаться на местах, уклоняясь от расправы своими трансчеловеческими повелителями, или ужасной участью, что постигнет их если не дать ответ.

– Брайс! – прокричал кто-то

–  Что…

Коссолакс испытал внезапное, тошнотворное ощущение, будто его душа мчится вперед тела.

Его пальцы рефлекторно сжались, но эффект длился лишь долю секунды, прежде чем новая какофония сирен добавила свои ноты к грохоту, и по палубе покатился резкий звук из-за снижения с неопределенной скорости до ничтожной малой скорости света. Пожирателей Миров швырнуло вперед, словно железную стружку к магниту, их сдавленные тела образовали искореженную кучу дергающейся и скрипящей брони на переднем конце палубы. Большинство смертных просто разорвало на месте, словно мешки с сырым мясом, по которым ударили молотом или раздавили. Кровь в невообразимых количествах залила сразу все переборки, все консоли, всех выживших с ошеломленными и бессознательными глазами.

Вытирая кровь с газ пальцем перчатки, Коссолакс увидел, что проход в варпе снова закрывается, открывая взору черноту материальной пустоты, усеянную звездами.

Он выругался.

Они вернулись в реальное пространство.

С последним, сокрушительным усилием он отпустил свой трон и поднялся. Параллельно с этим раздался протестующий скрежет сервоприводов, когда к нему подошли новые члены Четверки.

Среди них был и Варп-Кузнец Корво. Мясник-хирург Доннах. Чемпион его Избранных, Луфтос.

Все трое так или иначе впечатлили Коссолакса во время вторжения Слаанеш.

Луфтос в одиночку удерживал главный коридор командной палубы в течение нескольких часов, которые потребовались Коссолаксу и Корво, чтобы пробиться в инженерный отсек и стабилизировать поля Геллера. Он продолжал удерживать его и после этого в течение нескольких часов, уничтожая всех, кто пытался сказать ему, что бой окончен. Доннах же, что еще более впечатляюще, сохранил самообладание на протяжении всей битвы и спас достаточно генного семени и оборудования, чтобы восстановить хотя бы часть того, что было потеряно.

Четвертую позицию Коссолакс оставил намеренно открытой.

Она предназначалась для Шаки.

Бескровный мог стать убийцей, способным соперничать с самим Кхарном. Коссолакс увидит его прирученным или сломленным, и в любом случае останется доволен.

Взяв трех воинов с собой, он пересек залитую кровью палубу.

На пути ему попался дезориентированный Пожиратель миров.

С рычанием Коссолакс схватил воина за горло и швырнул его через палубу. Гвозди Мясника судорожно сжались, наградив его поврежденный мозг слабым импульсом удовольствия, который исчез также быстро, как и появился, оставив в его сознании лишь воспоминания о том, что он чувствовал, и жажду большего. Он проклял потерю контроля.

Это было влияние Ангрона.

Коссолаксу становилось все труднее сохранять ясность ума.

Решительно скрестив руки на нагруднике и сжав наплечники, он повел свою все более воинственную свиту к проходу. Происходящее казалось ему абсурдным, но без возможности пополнить запасы сангилита и найти новых демонов-провидцев, способных прочесть предзнаменования, единственным способом точно узнать где они находится было найти окно и посмотреть.

Однако, «Завоеватель», казалось, прекрасно знал, что требует от него его хозяин. В дополнение к мгновенному переходу и открыванию створок, Коссолакс ощутил дрожь, когда линкор разрядил свои орудия и переключил мощность на двигатели реального пространства и реактивные двигатели, готовясь к открытию штурмовых отсеков, совершенно не заботясь, отступили ли воины внутри к своим штурмовым кораблям или нет.

Коссолакс выглянул наружу. Он увидел внизу пыльный желтый мир.

Они находились практически на орбите.

Коссолакс тихо выругался. Опасность выполнения варп-перехода внутри системы была ошеломляющей. Вполне возможно, что «Завоеватель» был слишком древним и безрассудным, чтобы заботиться о собственном благополучии, но Коссолакс вложил в него слишком много амбиций, чтобы сейчас увидеть, как он разваливается на части из-за неправильно рассчитанного гравитационного поля.

Он наблюдал, как другие корабли, не имевшие и намека на мощь «Завоевателя» или о его физическом присутствии в этой точке, вываливались из варпа вслед за флагманом.

Готические крейсера и их эскорт скользили в стороны, разворачиваясь на дорсовентральных осях, выпуская плазму из двигателей или сбрасывая броню со своих корпусов из-за внезапного, разрушительного сдвига линий гравитационного поля зрелой солнечной системы. Вращающийся на орбите камешек или крупица звездной пыли могли вывести из строя или даже уничтожить военный корабль – если капитан этого корабля окажется достаточно глуп, чтобы рискнуть задействовать свои регуляторы или приводные блоки в загроможденном орбитальном пространстве. Уродливые, похожие на кактусы цвета освещали окно с гибелью кораблей, но на каждое судно, которое уничтожило себя на орбите, будь то по счастливой случайности или по милости капитана, появлялось еще одно, которое выходило в материальный мир неповрежденным. Сначала Коссолакс насчитал десяток, затем десятки, потом сотни, и их число все еще росло - боевые корабли всех размеров, возрастов и классов выходили на причудливые орбиты, словно обломки древнего космического скитальца, извергающего себя обратно в пустоту.

С разочарованным рычанием, потому что он абсолютно ничего не мог сделать, чтобы сохранить свой флот, он осмотрел поверхность этого пустынного мира в поисках любого намека на то, где они очутились.

Было ли это целью Ангрона?

Являлась ли эта пустынная дыра его целью с самого начала?

Он не увидел ни космических объектов, ни орбитальных крепостей, лишь горстку городов, достаточно больших, чтобы их можно было разглядеть с орбиты. Мир выглядел слишком незначительным, чтобы привлечь внимание примарха. Если бы решение принимал Коссолакс, он оставил бы несколько сотен воинов, чтобы сжечь его, а затем пошел бы дальше.

Он отвернулся от иллюминатора и посмотрел назад, на палубу, где призрак Хозяйки, продолжал парить среди разлетевшихся в клочья останков экипажа, а затем направился к груде взаимосвязанных когитаторов, которые были подняты с пола в качества алтаря, и исчез.

Хозяйка не разговаривала с ним с тех пор, как он покинул командую палубу, чтобы сразиться с Шакой по ее приказу. Чего бы ни стоило «Завоевателю» наделить дух достаточным присутствием, чтобы вступить с ним в прямой контакт, теперь он явно не считал это стоящим усилий.

Он бы с радостью послушал совета призрака, но, похоже, его сближение с кораблем уже закончилось.

Он снова посмотрел в иллюминатор, с нетерпением ожидая хоть какого-нибудь намека на то, куда и зачем их привезли.  

– Нас атакуют? – спросил он. – Это крейсер космодесанта, который устроил нам засаду в варпе?

– Понятия не имею, – прорычал Корво в ответ.

Коссолакс наблюдал за происходящим, когда через корпус «Завоевателя» изверглось что-то похожее на кровь, берущее начало в нескольких милях за кормой и сотней палуб ниже, и безобразно хлынуло на планету.

Это были демоны. Тысячи демонов.

Они хлынули из разорванных недр «Завоевателя», словно орда, врывающаяся в ворота замка. Они бежали пешком, скакали на спинах громогласных четвероногих из ожившей меди, запряженных в колесницы, иллюминатор из армагласса грохотал, словно бы под их раздвоенными копытами не было ни пустоты, ни вакуума в ушах, ни законов физики, которые боги не попытались бы нарушить.

Даже издалека Коссолакс узнал малиновой аватар, парящий впереди своего легиона на кровавых крыльях, окутанный пламенем, которое питалось яростью бессмертного, в то время как кислород питал свет небольших ламп.

Коссолакс задрожал, испытывая желание поднять оружие и последовать за ним, то же чувство, которое он ощущал с тех пор, как Ангрон впервые появился над Трибун Калкин, чтобы объявить свои пара на его корабль и своих сыновей.

Тогда он сопротивлялся.

Теперь ему казалось, что это сделать вдвойне труднее.

Ангрон и его демоническая армия влетели в атмосферу, разлетелись по верхним слоям и сгорели, а его демоническая ярость прорвалась сквозь пламя и вонзилась в желто-коричневую кору планеты, словно пылающий меч.  

– Собери Отступников, – прохрипел он, его висок пульсировал в такт «Гвоздям Мясника», а боль в голове нарастала с каждым мгновением, что он наблюдал сверху. Он подумал, не это ли постоянно ощущают его братья. – Приготовь моих «Грозовых Птиц»

Впервые за много лет Коссолакс Отступник поведет свою армию лично.

***

Полковник Яррер наблюдала за падением красной кометы.

Она пронеслась сквозь ложные облака Гиады, словно метеорит, и за ней потянулся темный, болезненный дождь из чего-то, похожего на окровавленное стекло. Мерзкий кровавый дождь барабанил по башням Базиликарум Астропатика, как предвестник апокалипсиса. Небо на востоке покраснело, потом обесцветилось до розового, а затем на нем появилось красновато-желтое грибовидное облако, когда метеор достиг дня Котхской котловины.

Яррер ощутила несказанное облегчение: какую бы гибель ни сулила Гиаде эта упавшая звезда, первыми ее ощутят на себе армии, мобилизованные в Квате.

Земля содрогнулась, и этого оказалось достаточно, чтобы с паутины потолочных кабелей посыпались застывшие капли крови 88-θ, а ковер из осколков стеклостали вокруг разбитого окна запел словно хор фальцетом.

– Падший примарх приземлился в Квате, а не в Капитолии, – едва слышно спросила она. – Почему?  

– Это передовая линии битвы с Консорциумом, – ответил воин с черепом-маской, которого лорд Теломейн называл Геромидом, услышав ее слова из дальнего конца камеры, несмотря на то, что она говорила едва слышно. – Насколько я понимаю, там была размещена основная часть войск и бронетехники, и по настоянию моего брата именно туда направилась большая часть ваших сил. Именно там проходили и сейчас идут самые ожесточенные бои.

«В общей сложности, там сейчас воюет около миллиона человек». – подумала Яррер.

Геромид кивнул, словно прочитав ее мысли. Она задумалась, все ли братья Телломейна обладают такими же сильными экстрасенсорными способностями, как и он.

– Есть причина, по который мои братья не отправились на помощь вашим войскам. Они - приманка.  

– Жертва…

Космодесантник склонил голову, словно опечаленный.  

– Действительно. В этом мире нет силы, способной противостоять Ангрону и той силе, которую он собрал вокруг себя. Даже я и мои братья. Если бы он и его носитель Нерожденный совершили здесь планетарный обряд и напали на этот комплекс напрямую, все было бы потеряно. Даже с нами, помогающими вам в обороне, мы не смогли бы долго сдерживать его. Мы также не смогли бы удержать эти стены, одновременно занимаясь завершением ритуала, который свяжет душу Ангрона.

– Как именно это произойдет?

Капеллан грустно улыбнулся.

– Трудно объяснить. Достаточно сказать, что этого бы не удалось достичь, если бы не краткая связь Гиады с Террой и Малакбаэлем.  

Мысль о том, что у Святой Терры есть хоть какая-то космическая связь, пусть даже и на таком расстоянии, добавила стали в колеблющееся мужество Яррер. Для нее Терра была далеким миром, но не настолько далеким, чтобы считаться мифом. Все ее жалкие подопечные отбирались в опорном пункте Адептус Астра Телепатика на Терре. Всем им выжгли зрение в присутствии Бога-Императора, и их души навсегда стали Его рабами. Знание о том, что Терра - реальный мир, населенный реальным физическим воплощением Повелителя Человечества, лишь повышало ценность ее святыни. Она никогда не слышала об этом Малакбаэле, но, должно быть, это был такой же великий и святой мир, чтобы занимать столь видное место. Она гордилась тем, что Гиада, пусть даже на самое короткое время, объединилась с ними.

– Я понимаю, и мои солдаты сделают все, что в их силах. Что бы это ни было. – Яррер повернулся к центру комнаты. Теломайн стоял так, как стоял в течение нескольких часов с момента казни Астропата 88-θ. В течение этого тревожного ожидания из «Меча Дионы» прибыли техножрецы в длинных одеждах с капюшонами, скрывавшими их серебряную аугметику - подразделение Культа Машин, за которым Ярер наблюдал с удивлением. Они пришли с оружием, боеприпасами и снаряжением, а также с новыми благословениями на то вооружение, которое уже имелось. Однако, что еще более примечательно, они привезли с собой узлы какого-то устройства, столь почитаемого и мощного, что потребовалось шесть священников, чтобы нести каждую маленькую деталь, и еще шесть, чтобы зашифровать гимны и повторно освятить воздух перед ними благовониями из аспергиллумовых палочек и автоаэрозолей. С помощью технодесантника Лиминона, третьего и последнего из космодесантников, который все это время оставался в зале, они натянули на тело Теломана то, что оказалось двуногим боевым снаряжением. Он терпеливо оставался неподвижным все это время, даже когда звуки сверления, пайки, сваривания и молитвы заглушили звуки битвы снаружи. Это называлось «Святость веры», сказал ей Джеромидас, и это был Рыцарь Ужаса. Он был разработан для уничтожения демонов. Глядя на него, Ярер не мог представить ничего, что могло бы противостоять ему. В своем высоком боевом облачении Теломан выглядел красивым и устрашающим в равной мере, как великан-людоед, сделанный из забрызганного кровью серебра. От космодесантника поднималось красное марево, которое она могла различить лишь смутно, но которое подсознательно отвергала за всю свою жизнь благодаря идеологической обработке.

– Восемь раз возрадуйся, – пробормотал Теломан, время от времени повторяя последнее послание 88-θ, подвешенный на своей гигантской конструкции, как богохульник в клетке для кающихся грешников, закатив глаза и уставившись в никуда сквозь белки. Она знала, что его мысли находится где-то в другом месте, преодолевая варп между Гиадой и тем, что только что приземлилось в Квате, как это делал ранее мертвый астропат. – Его сын прибудет на Гиаду, и эта война скоро закончится.

– Мой разум - это Его разум, – пробормотал Хедрод рядом с ней, а плотный сержант повторял заученные фразы, которым обучала Схоластика Псайкана, чтобы очистить разум и укрепить волю против колдовства и ереси. – Моя душа - это Его душа, Его душа - это моя жизнь...

Яррер изобразила аквилу.

На мгновение космодесантник показался ей не менее ужасающим, чем то, что, по его словам, вскоре должно было произойти.

– Возвращайтесь к своим стенам, полковник, и ждите возвращения моих оставшихся братьев, – сказал Джеромид. – Ваш мир уже не спасти, но каждое мгновение, пока Хаос не ворвется в этот зал, драгоценно.

Яррер отдал честь.

– Будет сделано.

СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Коссолакс выкрикнул боевой клич, и блоки пенокамня и пермакрита размером с кулак разлетелись вдребезги под его ногами, когда он бросился на врага. Автоматные очереди сыпались с обеих сторон разрушенной улицы, рикошетя от его тяжелой брони, лазерные лучи попадали в него под прямым углом, словно свет, попавший в призму размером с танк. В его кулаке загрохотал болтер.

Воины Отступники, тысячи из них, увешанные цепями и покрытые коркой крови, бешено стреляли от бедра, устремившись за ним. Коссолакс вспомнил, что старый легион сковывал себя цепями, для сражений в гладиаторских ямах и на тренировках: целые отряды были связаны друг с другом, словно рабы-гладиаторы из жестокого детства Ангрона, в попытках привить воинам дисциплину и братство, которые они не ценили. Коссолакс воскресил эту практику в своем собственном отряде, но пока не достиг значимого успеха.

Но Коссолакс оставался непреклонным.

Два отделения имперских защитников, экипированных для городских боев в громоздкие бронекостюмы, рассчитанные на то, чтобы в них возможно было пережить взрыв осколочной мины или выдержать шквал дроби в упор, вышли из здания, открыв огонь из тяжелых стабберов и огнеметов, чтобы прикрыть отход основных сил.

Коссолакс с ликованием косил смертных солдат, продолжая расстреливать стену за ними даже после того, как последний из людей превратился в кровавое пятно на обочине дороги. «Гвозди Мясника» яростно впивались в его череп.

Фаланга танков «Хищник», чьи легко приспосабливаемые к условиям местности шасси сделали их незаменимыми еще до ереси Хоруса, с грохотом пронеслась по усеянному обломкам проспекту. Лазпушки на их башнях отслеживали движение, поврежденные ауспики обнюхивали воздух в поисках бронированной добычи, но, не найдя ничего достойного их огневой мощи, без разбору палили по огневым точкам смертных среди руин.

Слева от него, далеко, впереди отставшей пехоты Пожирателей Миров, «Носорог», украшенный латунными пластинами, влетел мордой в танковую ловушку и задымил. Его нервный водитель, или демонический дух выкрутил обороты двигателя еще сильнее, разнося в клочья днище машины, когда она начала вскарабкиваться на рокритовые отроги на дороге. Он завалился на бок, штурмовая рампа рывком опустилась, но, не достаточно быстро для сидящих внутри берсеркеров с цепными топорами, которые уже прокладывали себе путь наружу.

Из здания, расположенного прямо напротив танковых ловушек, открыла огонь батарея имперских тяжелых орудий, включая «Леман Русс Каратель» заваленный обломками и замаскированный под слоем пыли.

Поток огня пробил рокритовые ловушки и полоснул по толстой броне «Носорога». Танк визжал, его демонический дух, используя свою сверхъестественную силу и ярость, противостоял непреодолимому потоку огня, затягивая раны в своем корпусе по мере их появления, и лишь для того, чтобы с яростным воплем покинуть своего умирающего хозяина. Берсеркеры, все еще выбирающиеся наружу, дергались, когда их поочередно расстреливали, наваливаясь на изрешеченные пулям ловушки, словно трупы на шипы.

Одновременно с этой засадой с противоположной стороны улицы развернулось второе подразделение, явно координирующее свои действия с первым.

Пехотный дивизион, тысяча человек в пустынном камуфляже и бронежилетах, вооруженных лазганами, развернулся в начале бульвара и начал устанавливать тяжелое орудие на треногах. Отряды Сестер Битвы в черной силовой броне, покрытой песком, в сопровождении двух десятков щитоносцев и нескольких десятков бронированных шагоходов «Страж» устремились на передний край атаки Пожирателей Миров.

Ведущий «Хищник» вспыхнул, когда пара «Стражей» рассекла его пополам лучами лазерных пушек. Тяжелый огнемет Сестер Битвы омыл второго струей прометия.

Затем открыли огонь остальные имперские орудия.

Тысяча алых лучей прочертили улицу слева направо, оставляя дымящиеся черные кольца на пыльной кирпичной кладке и броне астартес. Космодесантники Хаоса дергались и падали под шквальным огнем, обрушившегося на них через баррикады из разбитых машин и обломков, только после первого залпа погибло десятки воинов. Расчеты тяжелых орудий, наконец-то установившие на треноги и зарядившие орудия, с опозданием открыли огонь очередями: тяжелые болтеры и автопушки покрывали улицу, а минометы вырывали огромные куски из дороги и засыпали Пожирателей Миров обломками.

Коссолакс завыл так, что его голос был слышен над всей суматохой боя.

Число погибших за эти несколько секунд могло бы потягаться с составом Ордена, но ему было безразлично, потому что в последовавшие за этим суматошные мгновения первые Пожиратели Миров врезались в Сестер Битвы, а имперская контратака превратилась в безумие лезвий топоров и нечеловеческих криков.

Это было то, чего так долго лишали Коссолакса его мечты о славе.

Он застрелил Сестру Битвы, корпус болтера которой был исписан литургическими писаниями, а затем, не сбавляя шага, развернулся и двумя снарядами пробил нагрудник второй. Сестра Настоятельница отряда, широкоплечая женщина с тонзурой на голове, окликнула его: на ее черно-белых губах застыло осуждение, а раскаленные добела снаряды из ее Инферно пистолета испепелили куски его брони. Ее визжащий цепной меч с грохотом опустился на его наручи, не причинив им вреда. Она смотрела на него со смесью ненависти и потрясения, когда Коссолакс снес ей голову с плеч яростным ударом своего топора.

Дрожь экстаза пробежала по его телу.  

Когда это чувство исчезло, оно оставило после себя пустоту.

– Это все? – завопил он, ни к кому в частности не обращаясь, потому что вокруг него громоздились тела. – Это все, ради чего Ангрон призвал нас сюда?

С яростным воем Корво подошел к нему сзади и выстрелил из тяжелого болтера. Воздух сотрясли взрывы, фугасные снаряды врезались в рокритовые блоки и баррикады из мешков с песков, прижимая имперских ополченцев к земле. Люфт и Доннах бросились вперед, желая присоединиться к нему, и стремясь добавить к атаке свои собственные болт-пистолет и плазмаган.

Справа, где попытка имперцев их обойти наткнулась на заслон из горящих «Хищников», пара Извергов Истязателей пробивалась сквозь стоящие машины. Кулаки Извергов и магматические резаки разрывали легкобронированные шагоходы «Страж» на части, словно те было сделаны из прутьев. Ответный огонь лазеров рикошетом отскакивал от задубевшей и угловатой латуни их шкур, в то время как силовые хлысты разрубали любую Сестру Битвы, которая пыталась атаковать.

Тем временем сверху спрыгивали с крыш отряды Серафимов и Зефиримов, но в воздухе их уже встречали варп-когти Рапторов Отступников, чьи мутировавшие прыжковые ранцы превратились в огнедышащие органы для полетов.  

– Резня! – прорычал Коссолакс и ударил себя в грудь, пытаясь пробудить собственную ярость. Он махнул рукой, указывая на имперскую линию оборы и улицу за ней. – Следуйте за примрахом. Убейте их всех!

Отступники были самым многочисленным и лучше всего оснащенным боевым отрядом под командованием Коссолакса, насчитывающим несколько тысяч воинов, но еще столько же подчинялись сотням меньших чемпионов, присягнувших ему на верность.

В то время как его флотилия багрово-золотых боевых кораблей приземлилась в нескольких сотнях ярдов от яростной атаки Ангрона, дополнительные силы продолжали сыпаться с небес дождем из пылающих десантных капсул и бешено несущихся транспортов, словно зазубренные куски кроваво-красной кометы сгорающих в небе. Небольшие группы Пожирателей Миров, не участвовавших в наступлении Коссолакса, сами прокладывали себе путь к тому, что осталось от муниципального центра, с близлежащих посадочных площадок. Однако, основная часть его сил все еще оставалась на орбите, преследуя имперские истребители в желтом небе или нанося удары по окружающей пустыне. Столбы пыли и песка отмечали десятки ожесточенных стычек, где отряды одиноких Пожирателей Миров или неистовствующих Извергов Истязателей сражались со своими ненавистными противниками среди дюн.

По сравнению с ордами, окружавшие таких, как Тифус, Эйдолон или даже Кхарн, чемпионов, которых Коссолакс считал равными, даже когда они, в свою очередь, игнорировали его, Отступники были в лучшем случае силами среднего размера.

Но в этой галактике не существовало других Пожирателей Миров, обладающих достаточной дисциплиной, чтобы выбрать зону высадки и придерживаться ее, несмотря на искушение боя.

Благодаря этой дисциплине сам Ангрон по-прежнему опережал их не более чем на полмили, а ближе других отрядов не было. Он прошел по улице, которая находилась почти параллельно пути следования Отступников, до перекрестка в двух милях впереди. Местная застройка, хотя сейчас и была в большей степени снесена, состояла в основном из одноэтажных домов с плоскими крышами из песчаника, и влажные крылья Ангрона и выпуклые плечи были видны даже сквозь завесу песка и мусора. С каждым оглушительным ревом и безумным воем, с каждым сокрушительным ударом Хребтомола или огромного демонического меча Самниариус, транспортные средства и даже обломки зданий разлетались в стороны и наполняли криками воздух безликой пустыни.

Когда Коссолакс приостановился, чтобы насладиться величием своего отца, к нему устремилась колонна раскрашенных в пустынный камуфляж танков Леман Русс «Разрушитель» и «Цербер». С грохотом, от которого затрещали крыши танков, находящихся недалеко от Отступника, «Разрушители» открыли огонь. Взрывы оторвали куски от брони Ангрона, на мгновение окутав примарха дымом. В этот же момент колонна бронетехники с ревом двинулась вперед, и в бой вступили новые орудия.

Пара колоссальных сверхтяжелых танков «Теневой Клинок» выкатились из-за колонны и направили свои главные орудия, убивающие титанов, на окутанного пламенем примарха.

Коссолакс затаил дыхание.

Он почувствовал, как замедлились его сердца.

Возмущенный бессилием своих врагов, Ангрон прорвался сквозь шквал снарядов и разрушительных лучей «Теневых Клинков» и наступил на броню головного танка. Ангрон вдавил «Разрушитель» в дорогу, а затем спрыгнул с него, и крылья понесли его над бронированной колонной, поливающей его из стрелкового оружия. Приземлившись, он раздавил «Адскую Гончую». Танк мощно взорвался. Галлоны раскаленного прометия хлынули наружу сквозь ряды танков и подожгли всю улицу. Верхняя часть тела Ангрона горела, окруженная ореолом жара и собственной ярости. Он ударил плечом в бок транспортника «Химера», пробив толстую обшивку и скинув машину с дороги.

Над ним навис первый «Теневой Клинок».

Болтеры, установленные на спонсонах и в лобовой броне, украсили нагрудник примарха взрывами мелкокалиберных орудий, пока его главное орудие перезаряжалось, а боевые машины вокруг него пытались перестроиться. С громким возмущенным воплем Хребтолома Ангрон прорубил длинный ствол пушки «Вулкан».

– Он еще могущественнее, чем я помню, – пробормотал Коссолакс себе под нос. А может, прошло слишком много времени с тех пор, как он в последний раз видел своего примарха в бою.  

Поврежденный «Теневой Меч» с трудом отступал назад, окруженный массой сражающихся солдат и машинами сопровождения. «Адская гончая» выпустила яростную струю пламени, охватив несколько отрядов пустынных ополченцев, которых Коссолакс не мог разглядеть из-за находящихся между ними зданий, но чьи крики он слышал достаточно хорошо, даже несмотря на расстояние в полмили и звуки битвы вокруг, и снова подожгла примарха.

Но теперь Ангрон находился среди них.

Это была кровавая баня.

Коссолакс понаблюдал еще немного. Гвозди Мясника заставляли его остановиться.

Уцелевшие танки дали задний ход, сминая собственную перепуганную пехоту в последовавшей панике, а болтеры и пушки «Разрушителя» тщетно громыхали, пока танки мчались по улице и удалялись прочь.

Ангрон взревел, его крылья окутывал горящий прометий, а дреды извивались, словно живые существа в огне, и бросился в погоню.

– Впечатляет, что они все еще не побежали, – заметил Люфт, и слюна стекла по его подбородку и собралась на воротнике. Он разрядил свой плазменный пистолет в отступающих Сестер Битвы. – Не так много смертных, кто осмелился бы вообще дать отпор.

Коссолакс кивнул в знак согласия.

Местные войска, надо отдать им должное, были весьма преданными солдатами, хорошо оказавшимися и прекрасно организованными. Но даже беря все это в расчет, он не ожидал, что они смогут противостоять Отступникам в течении нескольких минут, которые уже прошли. Коссолакс задавался вопросом, не потому ли они так упорно сражаются сейчас, что отход к следующему перекрестку принесет им не больше, чем встреча с Ангроном.

– С востока приближается еще одна крупная группа бронетехники, – предупредил Корво, опуская свой, по-видимому, заклинивший тяжелый болтер и сверяясь с ауспеком, прикрепленным к его наручу. Его искаженный шлемом голос больше походил на недовольное рычание, едва слышное из-за беспорядочного болтерного огня.

– Я слышу бой, – произнес Луфт, облизывая свою выпирающую верхнюю губу. – Другие отряды задержат их, пока мы будем заканчивать здесь.

– Боевая мощь? – спросил Коссолакс.

Варп-кузнец сердито тряхнул своим ауспеком.

– Ауспеку не нравится весь этот песок.

– Тогда предположи, – прорычал Коссолакс.  

- Где-то от трех до пяти сотен машин. Я бы предположил, что это целый механизированный пехотный корпус. Транспортники «Химера» и мобильная артиллерия. Бронетранспортеры «Грифон» и «Василиск». И, по крайней мере, еще один «Теневой Клинок» или что-то эквивалентное ему по размерам и мощи.

– Я слышу их, – снова подал голос Люфт, с трудом говоря из-за скопившейся слюны.  

Коссолакс глубоко вздохнул: последние угольки бешенства тлели в его груди, но не затухали.

Все это напоминало ловушку.

Примарх на поле боя был эквивалентен по силе титану, и, как гласила древняя поговорка. Единственный способ убить титана – послать другого титана. Если бы Коссолакс попытался убить своего отца – а какой Пожиратель Миров не задумывался над этим, находясь под воздействием «Гвоздей Мясника»? – то он делал бы это примерно также. Окружил его массой пехоты, отвлек бы внимание резней, а затем уничтожил тяжелыми орудиями и артиллерией. Возможно, это даже сработает. Ангрон был бессмертен, но не неуязвим. Обладая достаточной боевой мощью, его тело возможно уничтожить, а душу отправить обратно в имматериум, где ей самое место.

Он посмотрел вверх, когда истребители «Адский Клинок» и «Адский Коготь» с ревом пронеслись по ярко-желтому небу, преследуя эскадрилью имперских самолетов, направляющихся к тому, что выглядело как другое, более крупное поселение за дюнами.

– Что это? – пробормотал Доннах.

Апотекарий смотрел в том же направлении, что и Коссолакс.

Казалось, что на далекий город падает слабый дождь из звездной пыли, из-за чего его размытый от жары силуэт мерцал на фоне колышущихся дюн. Над городом, словно маяк, сияла одинокая точка света, словно бы собирающая в себя все падающие молекулы, чтобы усилить свой блеск. Она становилась все ярче. У Коссолакса уже защипало глаза. Он зашипел и отвернулся. Доннах же продолжал смотреть на него с открытым ртом, слишком одурманенный собственными стимуляторами, чтобы заметить, как из его глаз валит пар.

Коссолакс проклял умершего Темного Апостола, Ховайна, ибо от нее несло колдовством.

Это определенно была ловушка.

– Далеко ли до того города?

– Примерно… – Корво уставился на свой ауспек. Устройство зарычал в ответ.

– Как далеко?

Варп-Кузнец ударил по поврежденному корпусу прибора и потряс его.  

– Двести пятьдесят миль на восток, лорд-регент, и по пересеченной местности. Там очень много пустыни, чтобы преодолеть ее на «Лендрейверах» и «Носорогах».

– И, возможно, пятьсот танков, которых нужно преодолеть, – заметил Коссолакс.

– Я слышу их… – пробормотал Луфт.

Коссолакс проигнорировал его. Не каждый воин годился для Четверки.

– Соедините меня с «Завоевателем», – приказал он.

Пора было освободить некоторых воинов, которых он держал на орбите на случай, подобный этому. И он точно знал, кого послать.

ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Пожиратель Миров, назвавшийся Лобазом, в один из кратких моментов просветления начал бить цепным топором по люку шаттла. Адамантивые зубья затупились от такого грубого обращения, а ремень лопнул, но все равно при каждом ударе из рампы вылетали куски металла. Бесстрастное лицо воина выражало сосредоточенность. Его разбитая губа подергивалась в промежутках между ударами, а «Гвозди Мясника» так обжигали его мышцы, что он покрылся потом. Люк выглядел так, словно на него напал зверь, но шаттл по-прежнему держал курс на вход в атмосферу.

Остальные члены нового отряда Лейдиса были разбросаны по пассажирскому отсеку.

Воины, обвешанные различными боевыми пластинами, на которых кроваво-красные цвета ярко выделялись на фоне белых пластин, готовились к бою, как умели. Они терзали клинки затупившимися от старости точильными камнями, топили зубья топоров в масле, разбирали огнестрельное оружие, чтобы почистить его, а потом, потеряв терпение, разбрасывали запчасти. Веррот сидел у маленького окошка, выходившего на хвостовой отсек, и небрежно проводил своим боевым ножом по костяшкам пальцев, время от времени перебрасывая его из руки в руку.

– Мы должны были спуститься с первой волной, – произнес он.

– Это не входило в наши приказы.

– Ты проделал весь этот путь, чтобы следовать приказам?  

– Я проделал его не для того, чтобы слушать твое нытье, – возразил Лейдис. – Мы уже спускаемся.

Веррот хмыкнул, его безмятежная улыбка ни разу не дрогнула, и отвернулся к окну.

Лобаз, оскалившись, продолжал бешено колотить по люку.

– Этого бы не случилось, если бы ты не отдал наш шаттл Бескровному, – пробормотал Веррот.

– Архор мертв, брат. Стрикид, Лестрад и Крайтн мертвы. Корво больше не с нами. Мы с тобой - все, что осталось от отряда Краснокожего, и собственный корабль - это излишество, которое мы больше не в состоянии защищать. На «Завоевателе» нет места без покровителя, и это не значит, что Бескровный забрал его у нас.

– Нет, все еще хуже. Он разделил нас с ним.  

Лейдис стоял в центре отсека, фактический чемпион отряда по амбициям и здравомыслию, держась за поручни на потолке, чтобы защитить себя от случайных толчков при входе в атмосферу. Он мог переносить небольшую турбулентность. Смертный раб отряда, молодой мужчина с разбитой губой, растрепанными волосами и в жилете без рукавов с грубыми швами, занимался тем, что рисовал белые квадраты на ярко-красной броне Лейдиса.

Лейдис с гордостью смотрел на его работу.

Впервые с момента своего прибытия он почувствовал себя не просто отступником, облаченным в поношенное пестрое одеяние, на котором все еще красовались бордовые и черные пятна отвергнутого им Ордена.

Он стал Пожирателем Миров. Воином Бескровного.

Он стал частью них.

Раб поднял кисть, с которой капала вода, к сгибу бедра, где Лейдис закрепил окровавленные Гвозди Ахрхора петлей из проволоки. Лейдис зарычал, и раб, рассыпаясь в извинениях, начал поспешно рисовать в другом месте.

Времени на поиски хирурга и вживления Гвоздей не было.

Он сражался вместе с Ангроном, и прошедшие с тех пор часы, дни или недели - он не был уверен, сколько именно времени прошло, - прошли словно в тумане. Несмотря на то, что он объяснил Верроту, почему они одолжили свои клинки и корабль Шаке Бескровному, он почти ничего не помнил.

Лейдис подумал, не потому ли он до сих пор не выкроил время для операции, потому что сомневался.

Нет.

Он отбросил сомнения.

Именно этого он и хотел.

Шака Бескровный и «Гвозди Мясника» были его шансом разорвать последние связи с Ангелами Грааля и стать таким, каким он решил стать, а не принимать себя в качестве оружия, которым он был создан, и отбросить недостатки своего прародителя и принять наследство своего истинного отца.

Он был готов.

Спустя полвека после того, как апотекарии Эдема превратили его из человеческого ребенка в живое оружие, он снова сможет преобразится.

Лейдис провел пальцем по покрытому наростом металлу Гвоздей.

Каково это?

Воспоминания о его короткой человеческой жизни уже стали расплывчаты. Кандидаты в Адептус Астартес были наиболее биологически податливы перед физиологическими изменениями, вызванными половым созреванием, и поэтому он предположил, что в его жизни происходило не так уж много событий, которые уму удалось бы вспомнить. Лейдис задавался вопросом, суждено ли годам службы у Ангелов Грааля и последующим за ними годам отступничества так же померкнуть. Останется ли он тем же воином, что и сейчас, став только свирепее, сильнее, целеустремленнее? Будет ли он смотреть на узор крови на листе металла и так же проникаться его искусностью?

Или он станет чудовищем, вроде Шаки? Или же безумцем, как Лобаз?

Один из Пожирателей Миров зарычал, снова и снова вонзая в люк свой поврежденный цепной топор.

Запомнит ли Лейдис эти последние мгновения, или же им тоже суждено сгореть в ярости воина, которым он станет?

Лейдис закрыл глаза, словно собираясь пробормотать молитву, но он не знал ни одной. Это еще одна вещь, которой Архор так и не научил его, а жизнь на Эдеме плохо подготовилась.

Он отдернул руку от Гвоздей, словно ужаленный ими, и вновь ухватился за поручни.

Ему нужно выбраться отсюда. Двигаться. Физиология Астартес была создана для действия. Все встроенные пути, которые за миллионы лет выработало человечество для преодоления стресса, были хитроумно переделаны, чтобы направить его инстинкты к повышенной агрессии и превосходству в бою. Это было именно то, для чего его создали. Это было то, что ему нужно. Там шла война, и он желал окунуться в нее.

Очень сильно желал.

Лейдис зарычал, слюна пузырилась в щелях между кривых зубов, и раб отшатнулся, бормоча извинения за то, что, по его мнению, он мог сделать.

Лейдис с усмешкой посмотрел на него.

Похоже, он был невосприимчив к страху, но не к тревоге.

Он не хотел пропустить этот бой.  

– Я вижу его– - произнес Веррот, от волнения его голос прозвучал выше, чем обычно, и все, за исключением Лобаза, который все еще пытался пробить люк своим беззубым топором, столпились у маленького окошка.

Лейдис почувствовал, как покачнулся шаттл, когда пять, закованных в броню, космодесантников, неосторожно переместили свой вес на левое крыло, прежде чем Джиневра, сидевшая в кабине, смогла его выровнять.

Он выглянул наружу.

Окно было заляпано кровью, но Лейдис все равно смог различить сквозь пыльные порывы ветра, хлеставшие по крыльям, Имперское поселение, находившееся в пятистах футах внизу. В нем шла битва. Гигантские фигуры в красной пыльной броне проталкивались по узким улочкам, а здания рушились под артиллерийским обстрелом, погребая их под песком.

Лейдис прижал руку к армаглассу. Его десны болели. Затем он увидел то, на что указывал Веррот.

Ангрон вел битву среди заваленных пылью руин одного из внешних пригородов поселения. Толпа Пожирателей Миров и краснокожих демонов сражались с Сестрами Битвы Эбоновой Чаши и тем, что можно было опознать как рой имперских танков и солдат.

Лейдис почувствовал, как у него пересохло во рту.

Наконец-то ему выпал шанс принять участие в битве в качестве Пожирателя Миров, в битве Ангрона, великой битве, ради которой примарх привел их всех в это место.

Он посмотрел, как Ангрон поднимает танк «Экзорцист» и бросает его. Пожиратели Миров, собравшиеся вокруг Лейдиса, одобрительно закричали и забили кулаками в окна, даже когда шаттл скорректировал курс и скрыл примарха из виду.

Лейдис попытался повернуть лицо в окне так, чтобы посмотреть назад. Остальные Пожиратели Миров взвыли в знак протеста.

Веррот вздохнул, покачал головой и снова сосредоточился на своем ноже.

– Нет! – Лейдис постучал в окно. – Нет, верни нас назад!

Бронестекло задрожало в прочной раме, но оно было сконструировано так, чтобы выдержать нагрузки от многократных входов в атмосферу и пережить бой в пустоте, и поэтому кулак Лейдиса ничем ему не угрожал.

– У нас есть координаты от Отступника, повелитель, – донесся до него голос Джиневы через вокс. – К востоку отсюда.

Зарычав, Лейдис обернулся к своему отряду.  

– Ты и ты. – Он указал на двух ближайших к нему воинов. Он уже забыл их имена, или же вовсе забыл узнать их. – Помогите Лобазу открыть люк.

– Ты собираешься прыгать? – спросил Верроот, продолжая сидеть на месте.

– Я не знаю. Но я преодолел этот путь не для того, чтобы сражаться где-то, а не подле примарха.

Лейдис повернулся к внутренней переборке отсека.

Внутренний люк была сделана из сплава. Не такого прочного, как внешний люк.

Смертный раб отряда убрался с его пути, расплескав краску и разбросав кисти, когда он протоптал мимо, оставляя огромные белые следы на полу. Лейдис вытащил свой цепной топор. Он забрал его с трупа после битвы на десантной палубе.

– Открой люк, Джинева, – прорычал он.

– Простите, господин, но я не могу.

И вот, последние узы рухнули. В некотором смысле, он даже гордился ею. Наконец-то она добралась до того места, где он был много лет назад.

Он ударил кулаком по рампе.

– Опусти этот шаттл.

– У меня есть приказы от Коссолакса Отступника.

– Ты не давала обет верности Коссолаксу.

– Нет, господин, но Шака Бескровный - да. Мой долг предельно ясен.

С леденящим кровь воем он потерял терпение и ударил цепным топором в дверь на высоте плеча. Зубья со свистом высекали куски металлического сплава и выплевывали их обратно в него. Ему потребовалось бы несколько минут, чтобы прорваться. Слишком долго.

– Мы пролетаем над другим поселением, – заметил Веррот, все еще сидя у окна. – Я бы сказал, что оно больше предыдущего. Я пока не вижу здесь никаких боев. Я вообще не вижу никаких признаков присутствия кого-либо.

– Тогда, во имя примарха, что мы…

Он остановился, прерванный звукам тяжелых пуль, бьющих по внешней части фюзеляжа. Лейдис опустил все еще вращающийся топор и посмотрел в сторону. В переборке появилась цепочка отверстий. Они летели не на боевом корабле. Это был модифицированный шаттл «Арвус». У него отсутствовали щиты и оружие. Он даже не обладал достаточной маневренностью, чтобы уклониться от встречного огня. Его желудок скрутило, но не так неприятно или мучительно, как у смертного, а просто из-за того, что они падают.

Лейдиса осенило, хотя это должно было случить раньше, что он спускается с орбиты в очень медленной и очень хрупкой десантной капсуле. Он уставился на продырявленный фюзеляж, охваченный яростью, но в то же время пораженный идеальной геометрией отверстий, прорезавших обшивку. Вторая очередь из спаренного орудия, выпущенная, судя по звукам и повреждениям, зенитной установкой «Гидра», сорвала внешнюю броню корпуса, и Лейдис оказался лицом к лицу с песчаным небом. Разобранные части болтеров и инструменты для покраски поднялись с пола и полетели к зияющей ране в боку шаттла, словно спеша отразить нападение врага. Дыра в корпусе расширилась, когда ветер впился в нее зубами и когтями, словно зверь, почуявший кровь и с воем рвущейся к живой плоти внутри пробитой брони.

Зенитный огонь перед ними усилился.

Лейдис почувствовал, как земля под ними тянет их вниз.

– Держись. Держись. Держись.

Шаттл разорвался вокруг них, но Джинева все равно вела их вперед. Лейдис задался вопросом, было ли это из-за преданности, или она поступала так, как следовало поступить верному слуге Великого Ангела много лет назад, и убить себя и его?

Он практически чувствовал, как крыши домов скребут по днищу шаттла.

– Держись!

Лобаз продолжал яростно рубить задний люк, открывая его для песка и дневного света как раз в тот момент, когда удар отбросил его к передней переборке.

Лейдис издал разочарованный рев, ударившись небронированной головой о металл двери кабины, и погрузился в сокрушительную, грохочущую, тьму падающей каменной кладки.

***

Полковник Яррер проскользнула за стену и перемахнула через парапет. Следом за ней вбежал сержант Хедрод, а за ним спешили остальные члены его отряда, громыхая бронежилетами и задевая высокоэнергетические кабели. Клио и его отделение заняли позиции слева. Зандер повел свой отряд к одной из сторожевых башен, чтобы перекрыть путь любому, кто попытается атаковать ворота в лоб.

Безиликарум Астропатика была невелика. Это облегчало ее оборону небольшими силами, но в то же время ограничивало возможности для отступления и не давало дополнительной линии обороны, с которой можно было бы оказать дальнейшее сопротивление в случае падения стены. Если ворота окажутся пробиты, то единственным вариантом будет отступить в хранилище и приготовиться биться за каждый коридор, пока их не оттеснят к дверям фокусировочной камеры.

Призывники, набранные из Адептус, заполнили внутренний двор. Они стали ее второй линией обороны. По указы главы ковена, защитные блоки были очищены, а астропаты освобождены. Несмотря на их слепоту, им выдали автоганы и приказали сражаться бок о бок со своими тюремщиками. С ними стоял сам глава ковена Пирр. Они были астропатами, а не боевыми псайкерами Примарис, но их способности все равно могли пригодиться в крайнем случае.

Яррер не ожидала, что они смогут долго сдерживать космодесантников Хаоса. Но, по крайней мере, они бы могли шокировать любого, кто верил, что Адептус Астра Телепатика не более чем ученые и посланники.

– У меня тридцать пять процентов, – крикнул Хедрод, чтобы его услышали под непрекращающимся грохотом пяти турелей «Гидр», стоящих на стенах комплекса. Яростные десантные корабли настойчиво пытались перебросить штурмовые отряды за стены Базиликарума, но они неизменно оказывались уничтожены огнем автопушек или поражены ракетой серебристого «Грозового Ворона», патрулирующего их небо. – А у тебя?

Яррер перевернула свой хеллган и проверила индикатор мощности на его боку. – Шестьдесят.

Этого будет достаточно. Это все, что осталось. Запасных блоков не было.

Перевалившись через бруствер, она посмотрела в прицел винтовки.

Танки «Носорог», сбитые с толку очередными перекрестками и танковыми ловушками, эффективно забаррикадировали крутой склон по ходу своего движения, но воины продолжали пробиваться вперед. Они выглядели как орда варваров, их шипованное одеяние покрывал песок и пыль Гиады, но так казалось лишь на расстоянии. Это были Астартес Еретеки, каждый из которых мог разорвать на части отряд людей, и их численно уже в не сколько раз превышала все войска Яррер, и постоянно появлялись новые.

Своими грубыми формами и бронированным профилем они даже немного напоминали Теломейна и его братьев, но если Космодесантники излучали божественность и великолепие, то эти были воплощением разложения. Просто наблюдать за ними, слышать их искаженные голоса, когда они неслись вверх по склону к воротам, отравляло ее дух настолько, что его более никогда не удастся полностью очистить.

Теперь она понимала, что Геромид сказал ей вскользь: просто стать свидетелем этого зла было достаточно, чтобы разделить с ними смертный приговор.

Она также понимала, почему так происходило.

Когда ангел падал, он падал сильнее, чем простые смертные, и это была судьба, которую не должен видеть ни один человек.

– Мощность на максимум, – приказала она. – Я хочу, чтобы вы пробивали их броню каждым выстрелом.

– Есть, мэм.  

Раздался вой силовых блоков. Проводящие кабели раскалились.

– Нам бы пригодились космодесантники, – сказал Хедрод.

– Они заняты своим ритуалом. Здесь они нам не помогут.

– А может «Эбоновая Чаша»?

– Они отправились на Кват вместе с ополчением. Они оставили лишь небольшой гарнизон в свой миссии в Капитолии.

Яррер вспомнила обещание, данное ей Теломейном, что все они умрут сегодня и, умирая, будут служить Богу-Императору так, как многие из них не могли при жизни.

Ни один солдат не смел просить большего.

– Мы удержим эти стены, – крикнула она, тщательно прицеливаясь, чтобы каждый выстрел попал в цель. – Во имя Адептус. За Императора!

***

Она называлась «Машина Покаяния» и отказывалась умирать.

Боевая машина лежала на спине, ее руки и ноги утопали в развалинах бункера, через который ее только что перебросил Шака Бескровный. Лобовая броня была смята, из нее вылетали искры и вытекали ядовито-щелочные жидкости, сжигавшие пыльную землю в местах падения. Она напоминала дредноут, только труп находился снаружи. Мускулистая женщина в грязном, изодранном в клочья нижнем белье была прикована к открытому саркофагу, установленный на передней части машины так, чтобы ее можно было видеть. Она была пристегнута ремнями и с завязанными глазами, а каждый напряженный мускул, утыканный капельницами и электродами, сжимался в такой дикой агонии, которая так хорошо была знакома Шаке. Со звуком забитых пылью колоколов, и с хрипами покаяния, Машина поднялась.

Миссия Сороритас находилась у подножия храма, на окраине жилой зоны, где плохая дорога вела к крепости. Большинство Пожирателей Миров, которых Шака мог видеть, устремились по этой дороге, но он не мог сказать, почему. Шака не знал, что он делает. Он и не знал, как он сюда попал.

Но все это неважно.

Он схватил бронированный шагоход на уровне плеч.

Рефлекторное поле, защищающее саркофаг, гудело, словно силовое полое, нашпигованное гвоздями, скрывая кричащего кающегося грешника за цветной стеной, пока он вдавливался Машину в раздробленный рокрит.

С дороги вокруг него доносились крики солдат. Мясников. Грохот выстрелов.

Болт-снаряд миссии Сороритас угодил ему в скулу, но не разорвался, а от рикошетил в груду мешков с песком, сложенных вокруг украшенных резьбой ворот.

– Свет, – сказал Коссолакс ему на ухо.  

Шака повернул голову, но голос не унимался.

С тех пор как он сразился с Хранителем Тайн, в его голове начал звучать голос Отступника. Чемпион не появлялся, когда он быстро поворачивал голову, как иногда ему удавалось уловить другие голоса, но голос всегда оставался рядом. Жужжанием в ухе. Шипением помех. Голос, приказывающий ему не сражаться, когда ему хотелось лишь сражаться, сесть, не двигаться, не убивать рабов, прежде чем они успеют засунуть его в штурмовую капсулу «Коготь Ужаса» и отправят в этот мир. Каким-то образом Отступник вложил ему в ухо вокс-бусину или заключил какую-то сделку с древним духом его доспехов. Шака резко дернулся, вызвав осечку в «Гвоздях», которые наполнили его мозги помехами.

Мысли очистились.

А шипение осталось.

– Ты должен уничтожить свет.

«Машина Покаяния» подняла руку.  

На ней красовался тяжелый болтер, встроенный в центральный корпус цепного кулака, с парой электроцепей, свисающих со ствола и дымящихся от сожженных благовоний.

Шака придавил его запястье своим сапогом и высоко поднял свою силовую булаву. Его броня вздулась, пластины напряглись, словно мышцы, и он крушил, крушил саркофаг «Покаяния», пока человек под содрогающимся рефракторным полем не превратился в тягучее желе, которое с чавканьем стекало в собственные трубы для удаления твердых отходов и выплескивалась из задней части двигателя.

Машина дернулась, словно пытаясь сбросить его в предсмертной агонии, и Шака принялся за шасси. Декоративные металлы крошились под его молотом, сусальное золото и свитки пергамента с замысловатыми письменами отлетали и развевались на ветру, а он разбивал, разбивал, разбивал…

Над головой пронесся боевой корабль.

Он исчез в дыму и неразберихе. Шака не знал, куда он летит. Не знал, чьей стороне принадлежал. А были ли стороны? И какая из них его? Стая берсеркеров с кроваво-красными и золотыми пластинами, грубо украшенными белыми и алмазными узорами, устремились за ним, стреляя из пистолетов в воздух, прежде чем тоже исчезнуть. Где-то неподалеку стрелял тяжелый болтер. Он слышал его треск в дыму и видел отблески пламени.

Оружие астартес в руках астартес. В галактике не существовало звука, подобного этому.

– Это…хннг!

Он застонал, когда «Гвозди» послали импульс агонии через его нервную систему.  

– Ты не убиваешь, – услышал он крик. – Почему ты не убиваешь?

С ревом он выдернул из-под сапога поврежденную руку «Машины Покаяния» и, спотыкаясь, попятился назад.

Боевая машина еще раз дернулась.

Шака недоверчиво посмотрел на нее, сузив глаза: мертвая машина поднялась, только на этот раз она стряхнула с себя разбитую броню, словно гвозди, и стояла перед ним без одежды. Его Ангел стоял передним, выпрямив спину и покачивая медно-рыжими крыльями. Он словно бы перерос костюм, из которого только что вылез. Он смотрел на Шаку с великой яростью, и его глаза были словно раны на расплавленной мантии его души, и гвозди дрожали под их взглядом. Ангел оскалил свои зубы, похожие на ржавые мечи, и заговорил.

– Следуй за мной. – И затем, взмахнув огромными крыльями, он оставил позади обломки и поднялся в воздух.

Шака не увидел в этом ничего странного.

Отбросив в сторону разбитую «Машину Покаяния» и забравшись на разрушенный бункер, и не обращая внимания на редкий болтерный огонь, который вырывался из бойниц в холле миссии, он расправил свои чешуйчатые крылья и бросился в погоню.

Земля ушла из-под ног, открывая инфернальный вид, в который он не помнил, как попал, и не хотел запоминать. Воспоминания не сохранялись. Только боль. Все, что имело значение, - это его Ангел.

Он всегда хотел убить Ангела.

Он ревел над полем боя, размахивая крыльями. Набирая высоту и выпуская огонь из кончиков крыльев, он отклонился влево, едва избежав залпа из автопушек крепости на вершине скалы. Шака пронесся сквозь зенитный огонь так, словно был рожден для этого, и изо всех сил старался удержаться за огненным шлейфом своего Ангела.

На его пути с ревом возник черный корабль, украшенный ненавистными белыми знаками. Шака нырнул, чтобы уклониться от него. Все, что имело значение, - это его Ангел. Корабль зашел ему в хвост и скорректировал огонь, оставаясь рядом с ним и осыпая воздух вокруг него болтерными снарядами. Шака нахмурился, пытаясь избавиться о мысли о нем и не сводя глаз со своего Ангела.

Раздался еще один рев, гораздо более громкий и исходивший из какого-то темного места. Хель-дракон, демоническая машина, которая была в равной степени атмосферным истребителем и бронзовым драконом, схватил боевой корабль Сороритас своими когтями. Развращенный самолет вцепился в носовую часть боевого корабля, словно хищник в мышь, с хрустом прогрызая пласталь и адамантин, и отправил оба самолета в смертельное пике, который закончился огненным кратером в поселении внизу.

Шака яростно озирался по сторонам, пока - Вот! - он мельком увидел своего Ангела в вышине.

Он бил крыльями, пытаясь удержаться на одном уровне, воинственно паря над черными стенами замка, совершенно не обращая внимания на людей-солдат в черных доспехах, которые продолжали сражаться, словно, не замечая Ангела у себя над головами. Замок стоял на вершине песчаного мыса среди множества других укрепленных зданий, черных и блестящих, в то время как все вокруг было пыльно-желтым и странно резало глаза. Пожиратели Миров когтями раздирали железные ворота, пока с зубчатых стен на них обрушивался лазерный огонь, но ни Шаку, ни Ангела это не волновало.

– Сражайся! – прорычал он ему.  

Сильно взмахивая крыльями, Шака поднимался сквозь дым, нефтехемические испарения и песок.

На этот раз Ангел не сбежал.

– Свет, – напомнил ему Коссолакс. – Каким-то образом имперцы устроили ловушку для нашего отца. Это свет, Шака. Ты должен уничтожить свет.

– Пусть они попробуют прикончить меня, – проревел его Ангел. – Я приветствую это!

– Свет, капитан, – сказал призрак хозяйки корабля, Саррин. Так кажется ее звали, вспомнил он. Но он не был уверен, что она там делает. – Мне нужно, чтобы вы потушили его. – Разве она не должна быть на корабле? Да. Он был почти уверен, что она должна находиться на корабле.

– Шака. – Голос Коссолакса прозвучал у него над ухом. – Когда-то ты был чемпионом легиона, – солгал он. – Я сделаю тебя им снова, если это сломает тебя.

Как будто он и так не был сломлен.  

– Мой дар тебе, мой сын, – прорычал его Ангел.

Шака закрыл уши и закричал.

Слишком много голосов. Слишком мало черепов.

Его огромные крылья взвились в воздух, лазерный огонь, а также мощные снаряды из батарей сервиторов и турелей Гиады разрывали его нерушимое тело, когда он устремился к зубчатым стенам замка.

– Уничтожь свет.

Взмахнув крыльями еще раз, чтобы остановить полет, Шака с хрустом рухнул на парапет. Он взревел, словно разъяренный карнозавр, смертные с криком разбежались, лазерные лучи и штыки били по его броне. Он игнорировал все это. Два его сердца бились так сильно, что казалось, его грудь вот-вот разорвется. «Боги, прошу вас, пусть так и будет». Его Ангел поднял меч из бронзы, обнажив зубы, из которых сочилось красное железо, и осмелился нанести удар. С ревом Шака ударил булавой по мечу Ангела. Меч демона зазвенел, словно колокол размером с галактику, но затем его булава прошла сквозь него, словно меча там и не было вовсе, и врезалась в парапет между его ногами.

От удара стена рассыпалась, словно черствый хлеб.

А затем земля под ним провалилась.

***

Яррер отпрыгнула с парапета как раз перед тем, как кувалда чудовища пробила его насквозь. Она перекатилась на спину и распласталась на изрытых ракушками плитах песчаника внутреннего двора, а ее лицо покрыла пыль, когда стена рухнула. Она беспомощно наблюдала, как Хедрода и половину его отделения, а также упавшего космодесантника поглотила лавина обломков.

Все надежды на то, что мерзость похоронила себя, были вскоре разрублены его молотом, когда она, пошатываясь, выбралась из обломков. Грубо расчистив пролом, и откопав случайно оторванную руку, ногу или обломок кабеля, она расправила свои потрепанные крылья и снова поднялась в воздух.

Он понесся к высокому окну фокусировочной камеры.

Шквал снарядов из двух батарей «Гидра», способных прицелится в него, сошелся в воздухе, осыпав его градом обломков, и, казалось, не причинив ему никакого вреда.

Яррер закричала он ярости.

Она знала, что ее сопротивление обречено с самого начала, но не ожидала, что оборвется так скоро. Ей оставалось лишь молиться, что она дала Теломейну и его братьям достаточно времени. Дальше они были сами по себе. Поднявшись, она села среди обломков, смахнув пыль с наплечников, и подняла на колени свой хеллган.

Еретики-астартес устремились к ней, прокладывая себе путь через расчищенный пролом, словно песчаная буря с демоническими воплями и мордами.

Она хотела продать свою жизнь подороже, и выиграть еще хоть немного времени.

– Император! – крикнула она, нажимая на спусковой крючок и не отпуская его.

***

Лейдис пробирался сквозь обломки пробитой стены. После крушения он потерял связь с остальными членами отряда, но это его уже не волновало. Больше не существовало ни отрядов, ни рот, лишь воины, каждый из которых был чемпионом, идущим по одной и той де тонкой тропе к славе. Его броня была повреждена. Из-за периодических сбоев в подаче энергии левая нога волочилась, руку сводило судорогой, а из разорванного провода на боку силового блока, где он сломался при падении, периодически вылетали искры.

Лишь сила вои и ярость заставляли его продолжать атаку, и теперь он практически ощущал вкус крови на своих губах.

Два солдата в потертых блестящих панцирях набросились на него, вынырнув из тумана, и лазерные лучи, пробив толщу пыли, безвредно отразились от его брони.

Удар прикладом болтера Лейдиса проломил голову первому солдату. Вторая закричала, осыпая поврежденный боевой доспех Лейдиса огнем с близкого расстояния, прежде чем получила удар локтем в грудь. Она отлетела назад, искалеченная на всю жизнь, прежде чем врезаться под неестественным углом в искореженные обломки мотоцикла Пожирателей миров. Она лежала на обломках, шевеля губами и отчаянно пытаясь вздохнуть.

Оставив ее тонуть в собственной крови, Лейдис провел языком по деснам и окинул взглядом внутренний двор крепости, которую потребовал захватить Коссолакс Отступник.

Там толпились недоедающие горожане, набившиеся так близко, что почти просились под пули.

Лейдис поднял свой болтер, на котором едва виднелись вмятины от того, что его использовали в качестве дубины. Его первый выстрел прошел мимо. Он ни разу не промахивался, и это почему-то привело его в восторг. Разрядив оставшийся магазин болтера одним нажатием, он отбросил оружие в сторону и набросился на горожан, не имея ничего, кроме цепного топора и тяжести доспехов.

Он смеялся, убивая.

Это была бойня.

Это была свобода.

Небо над крепостью превратилось в уродливый желтый водопад, вздувшийся и испещренный огненными инверсионными следами от турбин и трассерами зениток.

К нему пришло озарение, что Шака Бескровный открыл им доступ к общему действу, и это его удивило и взволновало. Шака никогда не казался ему воином, способным удержать большой отряд. Очевидно, Лейдису еще многое предстояло узнать о том, как действуют Пожиратели Миров.

Воющие берсеркеры бросились в бой, не обращая внимания на ранения и убивая десятки людей за каждого своего, кого удавалось убить. Лязгающий «Осквернитель» изверг из себя прометиевое топливо. Безумный рев разочарования раздался где-то внутри его металлических органов, когда он подхватил сопротивляющегося солдата и изрубил его своими когтями. Имперский псайкер в непрактично тяжелой мантии и с голубоватым оттенком на коже сделал шаг вперед. Окутанный мерцающими образами причин и следствий, он выбросил призрачный голубой кулак, который вырвал когтистую конечность «Осквернителя» из корпуса и отправил его на разбитые камни. Лейдис пригнулся, когда оторванная конечность пролетела над его головой и врезалась в землю позади, перекатившись через нескольких поверженных защитников и берсеркеров Пожирателей Миров, которые так и не заметили этого.

Даже сам Шака был среди них.

Прославившийся тем, что его невозможно убить, внушающий страх и ненависть одновременно, возвышенный чемпион поднялся в воздух, избегая внимания двух отрядов, вооруженных хеллганами, и нескольких одиночных защитных турелей, и направился к самой высокой точке замка. Укрепления, через которые прорывались Лейдис и остальные «Бескровные», были лишь внешним кольцом этой центральной тюрьмы. Ее темная башня, совершенно не похожая ни на одно из виденных им до сих пор строений из песчаника, была усеяна стальными окнами, которые сами были затонированы в черный цвет. Самое больше и высокое из них - то, к которому, судя по всему, направился Шака, - уже было разбито.

Насколько Лейдис мог судить снизу, оно было разбито изнутри, и сквозь зазубренную рану пробивался яростный блеск. На него было больно смотреть. Его разум наполнился яростью.

– Ты… никогда… не победишь… еретическая мразь, – произнесла женщина, которую Лейдис принял за мертвую. Она побледнела от потери крови. Она сидела, прислонившись к куску стены, одна ее нога лежала под неправильным углом, а черная панцирная броня была пробита в нескольких местах. Вокруг нее лежали гигантские трупы Пожирателей Миров, с черными кольцами между глаз или ожогами на месте первичных и вторичных сердец. – Император… с нами, – продолжала она. – Он послал нам… своих… сыновей.

Она замолчала и начала петь.

Лейдис хотел сказать что-то колкое в ответ, но не нашел слов. Вместо этого он просто ударил своим цепным топором по ее черепу, проломив его до ключицы, и с восторгом зарычал, наблюдая, как жужжащие зубья забрызгивают его поножи кровью, мозгами и осколками костей.

Тяжело дыша, слишком разъяренный, чтобы размышлять о том, кто была эта женщина и что она пыталась сказать, он бросился в бой, а за ним и Шака.

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Шака Бескровный с хрустом приземлился на разбитую стеклосталь, которая устилала пространство внутри зала. Он сложил крылья, поморщившись от неудобства, когда выпуклая мускулатура его брони втянула их обратно, и нерушимые стеклостальные пластины раскололись и лопнули под его огромным весом, когда он протиснулся внутрь. Шака оказался в большом круглом помещении, украшенном загадочными механизмами и большим количеством битого стекла. Двенадцать космодесантников в серебристо-золотых доспехах занимали позиции по окружности помещения, чтобы преградить ему дальнейший путь. У одно был шлем-череп капелана, другой в облачении – техномарина, а третий с чемпионской осанкой. Шестеро стояли в терминаторской броне.

Кто они? Зачем они пришли сюда?

Что им нужно от Шаки Бескровного?

Кто такой Шака Бескровный?

– Шака. Свет.

Тринадцатый космодесантник стоял в центре круглого зала.

Он был закован в броню, как и его братья, а его боевой доспех был заключен в боевую амуницию, которая увеличивала его в размерах. Он и являлся источником света. Белое сияние, которое невозможно было разделить на более простые цвета, исходило из него, сводя очертания воина к атомарной тени, в то время как чистый свет проникал сквозь прутья его клетки.

Шака не мог смотреть на него.

Он узнал этот обжигающий свет. Шака уже испытывал его раньше, а некоторые вещи невозможно было забыть, даже такому, как он. Они продолжали существовать, не взирая на недостатки тех, кто был обречен от них страдать.

Они были вечными.

– Отец… – прорычал его Ангел, но его голос был едва слышим, словно бы свет вытеснил его за пределы бытия.

– Останови его, Шака, – приказал Коссолакс. – Останови сейчас же. Пока не стало слишком поздно.

– Я не…

Космодесантники открыли огонь.

Болты вспыхивали псионическим пламенем на полпути, и Шака корчился под обстрелом, каждый выстрел попадал в цель, и каждое попадание было упреком разложению его плоти. Он привык к боли, но не извне.

Во что же он превратился?

– Сыновья без отца, зачатые в отчаянии богом, у которого заканчивалось время и надежда, – прорычал его Ангел сквозь поток психического урона. – Стоит ли удивляться тому, что наш вид на гране падения?

– Шака, – прокричал Коссолакс.

– Капитан, – произнесла хозяйка корабля

– Свет!

– Убей его

С воем дикого зверя, страдающего от боли, Шака занес свой силовой молот над головой и бросил его вперед. Молот нанес одному из закованных в силовую броню космодесантников скользящий удар по наплечнику, и с хрустом врезался в нагрудник терминатору, тем самым заставив остальных отступить, если они не хотели быть стерты в порошок. Закованный в огромную броню терминатор пошатнулся, но сумел продолжить стрельбу, в то время как его более легкий собрат крутанулся на месте, ударился лицевым щитком об пол и, кувыркнувшись через себя, сбил с ног еще одно воина, и они оба рухнули на плитку.

Когда количество огня, бьющего в его броню, уменьшилось, Шака бросился вперед.

Он врезался плечом в пошатнувшегося терминатора.

Прежде чем оказаться впечатанным в стену позади себя, воин трижды ударил своим силовым мечом по пораженному лицу Шаки сбоку, но ограничился ударами рукоятью, тем самым, не причинив особого вреда. Из решетки его шлема вырвался стон боли, хотя его толстая броня смогла выдержать удар. Он попытался поднять штурмовой болтер, но обнаружил, что его рука крепко зажата в хромированных зубьях машины, в которую его только что впечатали. Он крикнул предупреждения своим братьям, когда Шака отпрыгнул назад, вращая всем телом и увлекая за собой булаву, за которой тянулись сине-белые когти разрушительной энергии. Затем он поднял булаву вверх и опустил вниз, сокрушив закованного в силовую броню космодесантника ударом, которым мог бы уничтожить бункер. Пол под ними задрожал, а ударная волна отбросила остальных членов отряда воина назад, а из механизмов на потолке посыпался песок.

Маяк в центре комнаты зашипел, когда воин погиб. Из-за внезапно усилившегося сияния Шака отшатнулся, но затем, закованный в клетку Астартес застонал, вернув свет под контроль.

Град болтерных снарядов заставил Шаку отвлечься от света.

Капеллан уверенно шел к нему, его штурмовой болтер выплевывал болты, а психическая энергия словно бы прожигала дыры в глазницах его шлема-черепа.

Шака метнулся в сторону и обогнул колонну механизмов, как раз в тот момент, когда под ним рухнул ослабленный пол.

Убитый им воин сполз в яму. Другой, пытавшийся удержать тело, звал на помощь, то и дело пытаясь ухватиться за арматуру, пробивающуюся сквозь разрушенный пол, и исчез в яме. Шака услышал лязг, который становился все слабее, по мере того пока бронированная фигура космодесантника опускалась в недра крепости.

– Барис! – крикнул кто-то.

– Отступай, Анкрум, – прокричал другой. – Ритуал связывания требует всех нас.

– Но реликвии…

– Отступайте, я говорю!

Шака развернулся, но в пыли и неразберихе он потерял капеллана из виду.

Огромный топор с зубьями мелькнул перед ним.

Он откинул голову назад, чтобы не почувствовать зубья на шее, и увидел, как топор соскребает кожу с нагрудника, обнажая серую основу девственного креамита. Шака закричал от наслаждения, когда череда пробивающих броню ударов силового топора, кулака и жужжащей серворуки заставила его опуститься на одно колено. Это был техномарин. Искалеченное лицо Шаки расплылось в безумной улыбке. Он уже не помнил, зачем пришел сюда, но его мозг гудел от химического возбуждения, вызванного сражением с противником, который, казалось, действительно мог причинить ему вред.

– Свет, Шака, – произнес Коссолакс.

– Свет… – пробормотал он.

В комнате стало заметно светлее, чем прежде.

Техномарин нанес удар по оружию.

Шака поймал его на рукоять своей булавы, и пригнул голову, прежде чем серворука смогла вырвать ее из его шеи, а затем, резко крутанувшись, благодаря своей огромной силе, развернул техномарина. Он нанес быстрый удар ногой, чтобы разбить сервоприводы, расположенный за коленным суставом, и оставить противника калекой, но техномарин каким-то образом сумел увидеть удар, даже стоя спиной, и парировал его.

Шака взревел от радости, его броня налилась свежими мышцами, отвечая на его психическую потребность убивать или быть убитым.

Сто лет ему не бросали такого вызова, и он обнаружил, что…

Широкое, мерцающие психической энергией острие силового меча пронзило его грудь. Ореол серебристого варп-огня наполнил его ноздри ароматом жареного мяса и паяного керамита, и мгновенно прижег демоническую плоть вокруг ужасающе зияющей раны. Шака застонал, ему было так больно, как не было с тех пор, как он изменился. Он медленно опустился на колени.

– Связывание, – прокричал голос позади него, тот же голос, что и раньше. – Займись связыванием.

– Хнннг! – Шака застонал, боль в черепе пересилила боль в груди, и он, обхватив пальцами торчащий меч, начал подниматься.

***

Граций Теломейн лишь смутно осознавал происходящее сражение.

Он не мог уделить этому даже толики внимания, полностью доверившись Дворику и Яррер, но стихии продолжали вторгаться: осколки жестоких мыслей и нечестивых эмоций, смерть, пронизывающая психическую сферу подобно шрапнели, яростные вспышки образов, окрашенных в красный цвет глазами убийц и умами умирающих солдат. Она кипела, огненная мантия, лежавшая под высшим планом, к которому стремился разум Грация.

Он ничего не знал о Малакбаэле. Он не слышал ни о его названии, прежде чем отправился в это путешествие, ни о технологии, которая каким-то образом дремала там, не охраняема с тех пор, как прервался сон Императора. Он знал лишь то, что его разум смог уловить издалека. Свет, который оно излучало, не был его собственным. Он сиял, словно лик луны, отражая лишь тот блеск, который излучала Терра. Серебристая нить космических лей-линий тянулась через яростный водоворот Эмпирея, связывая один далекий мир с другим.

Недосягаемая. Неприкасаемая.

Тем не менее Граций потянулся к этой психической лей-линии.

Он коснулся ее.

– Ты не готов, Теломейн. Не к этому. – Над ним стоял Юстикар Аэлос, закованный в серебряные доспехи и окруженный сияющим нимбом. Это был он, и это был также Он сам. Бог, стоящий со скрещенными руками и осуждающий Свое творение.

– Я готов.

– То, что ты считаешь себя таким, лишь доказывает, насколько ты не готов.

Граций крепче сжал нить, и Аэлос снова впился в него взглядом.

– Хаос всегда найдет способ, посеять Хаос. – Это был голос Верховного Магистра Калдора Драйго, каким Граций запомнил его во время их единственной личной встречи. Граций принял приглашение вернуться на Титан с «Мечом Дионы» для вступления в должность. Это была своевременная возможность проконсультироваться в Либер Деомника и пообщаться с братьями-единомышленниками в Палате Чистоты и Авгуриуме. – Даже если признать, что мы, Серые Рыцари, неподвластны Хаосу, разве наши действия не влекут за собой последствия, выходящие далеко за пределы нас самих?

Драйго тоже погрузился в воспоминания, и на одно сияющее мгновение, которое навсегда обесцветит все подобные воспоминания, Граций ощутил силу Императора, когда тот взял его за протянутую руку.

В этом совпадении времени, места и возможностей невозможное стало возможным. Коллективная воля Его генетических сыновей протянула руки через моря Эмпирея и нашла Его в ожидании. Тринадцать умов, объединенных общим делом, единством, символизированным кровью Армагеддона и знаками тринадцати раз по тринадцать, которые они носили с собой и которые сейчас сияли рядом с его духом.

В этот момент Граций не чувствовал ни одной из мыслей своего отца. Если они и присутствовали в лей-линии, то находились за пределами его разума. Были лишь сила и воля, транслируемые через просторы Империума человечества в виде света для осуществления той цели, что была ведома лишь Ему.

Граций не проливал слезы по братьям, погибшим на Армагеддоне. Он ни разу не поддался жалости к себе из-за боли, которую ему приходилось терпеть с тех пор. И все же он плакал свободно и без стыда, обхватив рукой космическую нить и потянув ее за собой на Гиаду.

К своему ужасу, Граций обнаружил, что не может удержать ее. Свет просачивался сквозь пальцы, как бы он ни старался поймать его и отклонить от предначертанной Императором траектории.

Даже продолжая пытаться, он чувствовал, что его хватка все больше ослабевает.

Что-то было не так.

Вернувшись мыслями к своему физическому телу, надежно укрытому в «Святости Веры» в надежных стенах Базиликарум Астропатика, он сразу же ощутил горе своих братьев.

Барис и Локар были мертвы.

Он ощутил это. Их сознание было вырвано из ритуала, а реликвии, которые они несли с собой, оказались утеряны. С расстояния он слышал, как Юстикар Галлеад отдает телепатические приказы терминаторам Братства, как они сражаются с Двориком и Лиминоном, пытаясь уничтожить извращенного демона, прорвавшегося сквозь внешний периметр защиты. Яррер и ее солдаты тоже были мертвы. Он почувствовал это по полному отсутствию их мыслей. Сотни Пожирателей Миров прорвались в замок и уже поднимались по лестнице навстречу последним Серым Рыцарям.

Граций содрогнулся, его внимание содрогалось между психической борьбой в варпе и его братьев в темпус материум.

У него больше не осталось времени. Больше не осталось сил.

Даже если бы существовал способ завершить ритуал связывания сейчас, без Бариса и Локара, и он смог бы его найти, у него не осталось бы времени завершить его до того, как остальные силы Пожирателей Миров прорвутся достаточно далеко, чтобы пробить дверь и закончить то, что начал их чемпион. С другой стороны, если он полностью вернется в свое тело, то у него будет достаточно огневой мощи в «Святости Веры», чтобы уничтожить всех Пожирателей Миров, находящихся сейчас в крепости, и, возможно, даже довести некоторых из своих братьев до «Меча Дионы». «Святость Веры» балы задумана не более чем мера предосторожности. Если бы все остальное не помогло, с Повелителем XII легиона пришлось бы сражаться так же, как на Армагеддоне, и даже с частью Истинного Имени, которое Граций вырвал у Стоврата Восьмого Медного, мощь демонического примарха не смогла быть повержена одной лишь силой посоха.

Но какой ценой?

Он посвятил этому поиску шестьсот лет, и даже при малейшем шансе на успех его жизнь и жизнь его братства ничего не значили. Гиада уже погибла, но если жертва всего Империума Нигилус стала бы ценой заключения Повелителя XII легиона в тюрьму до последнего века человечества, то Граций не счел бы ее слишком высокой. Сила маяка представляла собой последнюю возможность, которая была слишком велика, чтобы от нее отказываться.

Он все еще мог разрушить физическую связь Ангрона с темпус материум.

С криком, эхом прокатившимся по обеим сферам, он полностью погрузил свой разум в эмпериум, завладел этой силой и более не желал ее отпускать.

***

Шака уже был на ногах, когда боевая машина в центре комнаты взорвалась. Из нее хлынул свет бесконечных оттенков белого, и Шака закричал, уже не чувствуя меча в спине, так как взрывная волна обожгла его глаза, словно кислота, созданная специально для него. Его душа горела. Он закрыл глаза, прикрыл их руками, но свет все равно проникал в него, мгновенно вспыхивая при соприкосновении с чернотой внутри.

Он в ярости скривил лицо и захрипел: - «Хннн…Хннн», пытаясь вызвать спазм агонии, которые бы заставил боль утихнуть, но его не последовало. Впервые за целую вечность «Гвозди Мясника» не помогли.

– Нет! – он затряс головой, прищурив глаза, не в силах избежать вида десяти тысяч лет лжи, слетающей с него, как свет. – Нет, нет, нет. Шаку не очистить.

– Ты забыл? – сказал его Ангел. Голос его звучал приглушенно и горько, затерявшись где-то в пылающей белизне. – Русс верил, что сможет исправить нас, и он был не первым, кто пытался это сделать. – Голос усмехнулся из своей блестящей клетки. – Но мы учили его другому. Не так ли, Шака?

– Я… не… меня там не было. Генна была до меня.

Бестелесный Ангел жестко усмехнулся.

– Скажи, в твоем легионе есть хоть один воин, который не хвастался бы тем, как Ангрон растерзал Волка. Вы все были так горды. Словно это было ваших рук дело. После Нуцерии все стало по-другому…

Шака дергал себя за уши, но это оказалось бесполезно. Теперь внутри него сиял свет. Нет. Он горел. Нет! Все барьеры, воздвигнутые «Гвоздями» из обломков его личности, рушились в пламени.

Он все вспомнил.

– Нет!

– Да, – рассмеялся его Ангел. – Я знаю, что ты помнишь Нуцерию, или ты забыл, что я тоже был там?

Шака прижал руки к голове и закричал.

Он был там в тот день, когда Ангрон вознесся в демоны.

И это был не Магнус с его знаниями, не Лоргар, указавший истинный путь тем, кто пришел после него, и даже не Хорус, первый среди равных.

Боги решили признать первым именно Ангрона, Повелителя XII.

Шака всегда был гордым и вспыльчивым, и Гвозди лишь усилили эти черты его характера, но после уничтожения Нуцерии он замкнулся в себе, его природная гордость слишком легко превратилась в горечь и депрессию. Восхождение, свидетелем которого он стал на Нуцерии, изменило его. Он увидел силы, лежащие за завесой, а они, в свою очередь, увидели его. За долгие тысячелетия изгнания разложение духа переросло в разложение плоти.

– Ты думаешь, я возвысил тебя до капитана Третей роты, потому что ты был лучшим среди своих братьев? – скрытый Ангел разразился издевательским смехом. – Если бы мне нужен был пример для подражания, я бы повысил Коссолакса. Мне не нужен был пример. Я никогда не хотел, чтобы мне напоминали о лучших. Я назначил тебя, чтобы ты опустил своих братьев до моего уровня.

Шака застонал, глядя, как продолжается распад.

Ускоряясь.

Он увидел того яростного соперника и грамотного легионера, каким был до принятия «Гвоздей».

Нет.

Стойкого варвара, который так гордился тем, что его подняли с диких равнин Бодта, чтобы он носил бело-голубые одежды Красного Ангела Императора.

Нет.

Мальчика, борющегося со смеющимся великаном, покрытого густой бородой и тяжелыми мехами, слишком маленького, чтобы понять, что великан позволяет ему победить.

Нет!

Он замахал кулаками, пытаясь вырваться обратно из света и попасть в комнату, занятую космодесантниками, но все направления были одинаковыми, и выхода не было.

Он видел каждый миг своей долгой жизни, как она вырывалась из его мыслей и сгорала. Каждый приказ. Каждую резню. Каждый совершенный ужас. И, что еще хуже, великую мечту об апофеозе человечества, которую он помог уничтожить, и которая была принесена в жертву богам, которых дал им Лоргар, и лишь потому, что Ангрону было все равно.

Он понял, что именно поэтому провел тысячелетия после Терры в ярости и одиночестве, избегая общества своих братьев.

Потому что какая-то его часть, как и у Ангрона, всегда помнила, каким он был раньше.

– Мы были сломлены! – кричал он, видя все слишком ясно, когда в его глазах не осталось ничего, кроме света. – Ты бы мог нас исправить! У тебя было столько возможностей исправить нас, но ты предпочел оставить нас в муках.

Ответа не последовало.

Даже его Ангел исчез.

Шака задался вопросом, не было ли это похоже на безумие, но нет, безумие было тем, в чем он находился утешении последние десять тысяч лет. Сейчас он испытывал ощущение абсолютного и неопровержимого здравомыслия после тысячелетий, проведенных в безумии.

У него перехватило дыхание, когда на тыльной стороне его руки появился порез.

Он смотрел на него, словно на маленькое чудо, и с удивлением увидел, как рана разошлась и начала кровоточить. Он вскрикнул от восторга и поднес руку к свету: на месте первой раны появилась еще одна. Затем еще одна, параллельная ей. Удивление перешло в агонии, из его губ вырвался булькающий смех: десять тысяч лет физического наказания достигли его тело в течении доли секунды. Двигаясь, словно марионетка, сделанная из сломанных палочек и спутанных проводов, он поднял руки к груди, словно собираясь сотворить аквилу из своих раздробленных пальцев.

– Про. Сти.

Эта мольба вырвалась, не закончившись, из-за алой улыбки, которая, казалось, вот-вот пересечет его горло.

Он вспомнил тот день, когда получил эту рану.

Это произошло накануне наземного вторжения на Терру, в момент просветления, который более никогда не повторился.

Он сделал ее сам.

Шака взвыл, когда вспышка света, наконец, прошла сквозь него, уничтожив его разложение и не оставив после себя ничего, кроме красного тумана очищенной души.

И взрыв разрастался.

***

Маяк мигнул лишь раз, на доли секунды, с тысячекратным всплеском ярости, и все Пожиратели Миров, оказавшиеся в зоне видимости, завыли от ярости и боли, прижимая руки к выжженным глазам. А затем, подобно умирающей звезде в конце фазы красного гиганта, он взорвался в своем ядре, сбросив психическую мантию взрывом, который уничтожил замок, пытавшейся его сдержать, и проник глубоко в тонкую скальную породу под его фундаментом. Раскрылись тысячелетние трещины и давно спящие места тектонической активности. Участки Капитолия просто рухнули, когда поддерживающие их вади распались, словно под ударом луча, мгновенно превратившего их в песок. Великая стена рухнула. Готический позолоченный шпиль сборной базилики, гордости Гиады, сорвался с крыши алтаря и разрушил прилегающую миссию Сороритас. Глубоко суеверные жители Гиады восприняли бы это как явный знак того, что их Бог-Император более не благоволит им, если бы в живых осталось больше горстки стариков, детей и раненых, способных увидеть это.

В двухстах милях от них, через пустынную котловину, Коссолакс наблюдал за происходящим с медленно зарождающимся ужасом, почти не замечая жжения в глазах и крови, стекающих по щекам.

– Шака. – Он постучал по вокс-передатчику в кольце на своем горжете, а затем еще раз, когда Бескровный так и не ответил. – Шака… Шака!

Психический взрыв представлял собой стену света, тонкую, словно электрический провод, и все еще расширяющуюся, растекающеюся по разрушенному Капитолию и по пустынной котловине. Он сбивал самолеты, которые сталкивались с ним в небе, подхватывал танки, деревья, куски обломков, швыряя все это вперед с грохотом и волнами цунами из песка.

Бой вокруг Коссолакса затих.

Берсеркеры Пожирателей Миров завыли в агонии, когда поврежденные системы брони затрещали, а обнаженная кожа покраснела, словно под воздействием излучения сверхновой. Младшие демоны массово испарялись с поля боя, в то время как даже их более великие сородичи были вынуждены тратить свою силу воли на то, чтобы просто удерживать свои формы. У их имперских противников дела обстояли не лучше. Горстка более рьяных Сестер Битвы воспользовались случаем, чтобы перестрелять Пожирателей Миров, которые внезапно перестали сопротивляться, и занять более выгодные позиции, но большинство просто смотрели на магический взрыв, катящийся по пустыне в их сторону, с такими же пустыми взглядами, как и их враги.

И мало кто из них обладал большей силой, чем сам Коссолакс.

На этом поле боя было не так уж много людей, возможно и вовсе один, кто уже однажды ощущал эту силу. Он был достаточно древним, чтобы однажды познать присутствие Императора. Конечно, он никогда был настолько близок к нему. До предательства на Исстване он был слишком незначительным. После него им слишком плохо руководили, и он разбил свою роту о стены Дорна и ярость IX, так и не приблизившись к Его трону.

Но тот трепет, который он испытал, разделив с Ним солнечную систему, он не забудет никогда. Это было ощущение силы, превышающей все остальные, дрожь, которую он иногда ощущал сквозь землю и кости перед появлением бога-машины.

Ужас охватил его. Он вернулся, и каким-то образом, по какой-то причине Он пришел сюда, на Нигилус. К тому времени, когда логика Коссолакса смогла отбросить эту объективную невозможность, времени на бегство уже не оставалось.

Первым ударило цунами – волна земли, песка и перевернувшихся машин обрушилась на окраины разрушенного поселения, поглотив Пожирателей Миров и Сестер Битвы, мгновенно уничтожив бойцов имперского ополчения и заживо похоронив их танки. Воздух превратился в коричневую дымку. Даже тройка избранных Коссолакса, находившаяся всего в нескольких ярдах от него, исчезла в этом тумане.

Лишь примарх остался видим.

Ангрон пылал, как вышедшая из-под контроля печь, за ржаво-желтой решеткой бури.

Его лицо представляло собой кровавое пятно из крови, пепла и нечеловеческой ярости. Липкие губы сомкнулись над ржавым металлом зубов, и, даже не соизволил сделать вдох, он издал рев, пронзивший воздух яростью ненависти одного бессмертного к своему отцу. Пыль, песок и кровь, которой хватило бы на всю пустыню, взметнулись из тумана, словно вытянувшись в форму ярости примарха, и образовали барьер, охватившей все поле боя.

Через несколько секунд после цунами появился сам фронт взрыва.

Удар был сокрушительным.

Все поселение просело. Огромные куски обломков и шестидесяти тонные боевые машины сползали к воронке, которая образовалась под ногами примарха. Волна, убивающая богов, обрушилась на щит Ангрона, физическое проявление его гнева, и снесла большую часть города. Даже когда она пробила психический барьер примарха, фронт взрыва снес броню с его спины, опалив багровую плоть, но все же примарх устоял на ногах, и самый сильный удар уже прошел над полем боя, а его ярость пошла на убыль. Коссолакс чувствовал, как буря начинает ослабевать, а фронт все дальше и дальше уносит свою разрушительную мощь на запад.

Но ярость Ангрона не утихала.

Он чувствовал присутствие своего отца так же, как и Коссолакс, а потом его отняли у него, и теперь весь мир ощутит его ярость.

В небе закрутился зарождающийся циклон размеров с тысячи ярдов, в центре воронки которого бушевал раскаленный примарх. Земля под ним начала раскалываться, глубокие трещины пронзили твердую корку, из-за чего примарх опустился еще ниже, и огромные пласты песка обрушились на него, устремившись в чрево земли. Коссолакс едва мог видеть его. Земля поглотила Ангрона. Лишь бушующий шторм из света и ярости, который не могло скрыть даже разрушение мира.

Менее чем в миле от примарха Коссолакс почувствовал, как первые землетрясения разрывают землю под ним.

Сопровождавшие его отряды Мутиляторов и Термнаторов нарушили строй, когда толчки стали более сильными; они начала махать бронированными конечностями, когда под их ногами захрустел песок.

В ярости Ангрона теперь слышалось страдание.

В каком-то смысле все стало еще хуже.

Это планета расколется прежде, чем его гнев иссякнет.

– Мы должны отступить к боевым кораблям! – крикнул Корво, стараясь, чтобы его услышали над бедствием, которое вот-вот должно было постигнуть их.

– Нет времени. – Коссолакс еще раз постучал пальцем по вокс-передатчику в кольце своего горжета и настроил его на новую частоту. Электромагнитный вой обратной связи, вызванный атмосферными искажениями, отозвался ему по каналу связи. Пришло время поверить, что «Завоеватель» и его Хозяйка более не желают ему смерти.

– «Завоеватель», – произнес он. – Начинай экстренную телепортацию.

Телепортационный маяк, который он носил в доспехах, начал яростно мигать.

– Повелитель? – переспросил Корво, поворачиваясь к Коссолаксу с выражением знакомой смеси предательства и ярости на лице.

Коссолакс поднял болт-пистолет и выстрелили воину в колено, прежде чем тот успел подойти ближе и, возможно, нарушить сигнал телепорта. Кузнец Войны рухнул на землю с яростным рычанием, когда Коссолакс отвернул и посмотрел вверх. Остальные клятвопреступники были вовлечены в битву. Люфт и Доннаха находились слишком далеко и слишком увлеклись потрясающим зрелищем того, как их примарх в ярости разрушает мир, чтобы заметить, с кем говорит Коссолакс, или вообще заботиться об этом.

XII легион был сломлен еще до того, как прибыл Коссолакс, чтобы его восстановить.

Он сможет сделать это снова.